Когда-то мой отец служил в ЧОНе(части особого назначения), затем в ГПУ( Главное политическое управление), затем работал народным судьёй, потом воевал четыре года (служил в противотанковой артиллерии, и его не убили), после войны снова работал в суде, а в 1947 году, в период новой волны депрессий, был арестован и осуждён на 8лет. Амнистия 1953 года его не коснулась, он отстучал весь срок и в 1955 году освободился.
Я тогда учился на 2-ом курсе Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта ( РИИЖТ). Мы с братом Женей, который был старше меня на 10 лет, встретили отца на вокзале и поехали на трамвае к Евгению на квартиру. Отец был худой, видимо больной, какой-то замкнутый и виноватый. Мне было его жалко и было как-то страшно. Тепла и родственности я к нему не чувствовал и очень этим тяготился. Отец, видимо, это моё состояние улавливал, понимал, и ко мне почти не обращался.Они с Евгением о чём-то тихонько говорили, я в разговоре не участвовал.
Я Я вышел на какой-то остановке, чтобы пересесть на другой трамвай и ехать в общежитие, а они по е ехали дальше.
За время, пока отец был в заключении, нас с мамой и сестрой Галей снова приподняло, и мы переехали из сибирского села Гофенталь, куда мы перебрались после ареста отца, на Кавказ в г.Черкесск, где брат служил в войсках МГБ. Из-за того, что отец был осуждён, брата уволили из армии, он уехал в Ростов на Дону, работал и учился в строительном институте на вечернем отделении. Меня он сумел перетащить в Ростов, где я поступил в институт.
Итак мы с братом жили в Ростове, а мама с Галей - в Черкесске. Отец поехал в Черкесск.
Работать по юридической специальности ему было запрещено, он помыкался в поисках работы, и было принято решение уехать в район.
Мама, отец и Галя переехали в аул Хабез, районный центр Хабезского района. Мама работала заведующей районо, сестра Галя - агрономом в совхозе, а отец устроился - музыкантом в Доме Культуры.
Музыкантом он был отменным! Будучи выходцем из старорежимной среды, отец говорил на французском, за время проживания в Казахстане,освоил казахский язык. Находясь в составе оккупационных сил в Германии отец изучил немецкий язык. Он прекрасно рисовал, писал стихи и замечательно играл на пианино. Поступив на работу в Дом Культуры, отец освоил аккордеон и баян, замечательно играл на струнных инструментах. Так - что такой музыкант для Хабезского районного Дома Культуры был прямо-таки находкой.
В Доме Культуры был большой коллектив художественной самодеятельности, (в основном молодёжь). Был хор, были солисты, был танцевальный ансамбль, ставили пьесы, интермедии - хороший был Дом Культуры. Отец хорошо прирос к этим весёлым и жизнерадостным людям. Со здоровьем у него оказалось всё в порядке, он бросил курить, поправился и покрасивел.
В сельской местности население было в основном черкесы. Были аулы абазинцев, нагайцев; русских сёл было немного,это ,чаще всего, были казачьи станицы вдоль Кубани и Большого Зеленчука. В Хабезе и в Хабезском районе русского населения почти не было.
За время учёбы в институте я 3 раза приезжал в Хабез на каникулы летом и 3 раза зимой. Я очень мало общался с местными людьми, но был знаком с тремя - четырьмя ребятами и с некоторыми девушками. Это общение имело место в Доме Кулбтуры и на стадионе, где я демонстрировал свою перворазрядную скорость в беге на средние дистанции. Я заслужил некоторое признание,т.к. летом выступал за Хабезский район на областных соревнованиях, а также я был сыном и братом уважаемых в Хабезе людей.
Периодически в Черкесске проводился смотр сельской художественной самодеятельности, в порядке подведения итогов работы за какой-то срок.
Подходило время такого смотра и директор Дома Культуры Хачуков вместе с моим отцом крепко задумались, чем бы удивить всех и безошибочно занять призовое место. И придумали! Они решили привезти на смотр хор стариков. Это было бы оригинально и экзотично. Из соседних аулов и из самого Хабеза собрали стариков десятка полтора. Были эти старики все какие-то одинаковые: белобородые, плохо выбритые, сутулые, горбоносые, гнилозубые, все в папахах, в бешметах без газырей, в мягких сапогах, кинжалов на них не было, но у всех были в руках палки - костыли. Компания была впечатляющая! Начали репетиции. Стариков усадили на стулья. Аккомпанемента при исполнении народных черкесских песен не положено. Старики были слегка растеряны и смущены,но начали петь - сначала - двое, потом ещё кто-то, потом заревели все разом. Мелодия почти не улавливалась, зато улавливался, и очень чётко обозначался ритм пения.. Старики взбодрились, голоса окрепли, плечи и спины распрямились, глаза засверкали. Спели хорошо. Отец слушал. Затем спели и вторую песню. В это время на сцену заглянул Ибрагим Дышеков; он был один из активнейших участников местной самодеятельности. Он послушал некоторое время пение стариков, сокрушённо покрутил головой, потом вывел отца за кулисы и спросил:
- Алексей Павлович, вы хоть знаете о чём они поют? Текст песен у вас есть?
- Нет. - ответил отец. А зачем? Народные песни...
- Вот что они поют - сказал Ибрагим:
Сияло солнце, цвели сады.
Паслись тучные стада.
Юноши джигитовали на конях.
Надменные красавицы плыли в танце.
Была красивая счастливая жизнь.
Но пришли русские,
И воды Инджижа окрасились кровью.
По реке поплыли трупы детей.
Горели сакли, ревел скот.
Мужчины сели на коней,
Забрали семьи и остатки скота
И ушли в горы.
С гор они будут спускаться для отмщения.
Мой отец открыл рот - вот это да! Вот это отличились! Вот это призовое место! Да за такой хор место обеспечено совсем другое - лет на 15 !
- Что и все песни такие? - спросил отец.-А вторая? О чём в ней поётся?
В этот же день, к вечеру, стариков развезли по аулам, по домам, предварительно накормив их обедом.
Ибрагим Дышеков работал шофёром в райпотребсоюзе. Ездил он на ГАЗоне. Вообще-то это была персональная машина председателя райпотребсоюза Кохова, а Ибрагим был личным его шофёром. Они вечно были в пути, но ночевали всегда дома, в Хабезе. В Доме Культуры Ибрагим считался лучшим танцором. И по праву считался. Я однажды видел как он плясал обыкновенную лезгинку, под обыкновенную черкесскую гармонику, на которой играла какая-то молодая женщина. У черкесов почему-то на гармониках играют женщины, а вот на зурне - мужчины.
Как Ибрагим плясал! Это был вихрь и огонь! Это был бисер шагов и каскад шпагатов. И в то-же самое время все самые быстрые движения не были лишены пластичности и элегантности! Как это могло быть? Я это понял, когда встретился с ним на речке, где ребята купались. Тело его было прекрасно: в меру широкие плечи, в меру тонкая талия и узкие бёдра, хорошая мускулатура ног, рук, груди, красивая шея, огромный нос, короткая стрижка. Ну чем не красавец! Вот создаст же природа такое совершенство! Он делал стойку и прогуливался по траве на руках.
Как оказалось, он был прекрасным вольтижеровщиком. Однажды бабушка послала меня за глиной на речку - ей надо было подмазать печку, которая стояла у нас во дворе и на ней мы готовили себе еду в летнее время. Я взял ведро и пошёл. Наш дом стоял вторым от обрыва, который спускался к реке. Я нашёл на отвесной стене обрыва пласт глины, пристроил ведро, чтобы не свалилось, пристроился сам и маленькой лопаткой стал добывать глину и складывать её в ведро. Вдруг что-то в меня попало. Я обернулся - шагах в 10 от меня верхом на рыжем коне сидел Ибрагим. Он как-то радостно улыбался. Мы о чём-то с ним поговорили и, попрощавшись со мной, он наклонился с коня, соскользнув под его брюхо, поднял с земли кусок глины, снова оказался сверху (конь был без седла) и шутливо бросил глину в меня. Я видел в кавалерийском клубе и на скачках вольтижеровочные выкрутасы, но чтобы вот так, походя, сделать сложнейшее упражнение... Такого я ещё не видел!
В станице Зеленчукская (от нас 40 км) проводился конно-спортивный праздник нашей Карачаево-Черкесской области. За 2 дня до скачек своим ходом в Зеленчук были отправлены лошади, а потом в автобусе поехали участники и болельщики. Мы с отцом - болельщики. Некоторых участников я знал. Например Лия Кохова, 14-летняя девочка, наша соседка, очень красивая девочка. Я и не знал, что она будет участвовать в скачках. В автобус, кряхтя, влез главный бухгалтер совхоза - видимо болельщик, а оказалось тоже участник соревнований. Ну Ибрагим само собой.
Первая, кому мне пришлось бешено аплодировать была Лия. Она появилась на ипподроме верхом на Шелесте, трёхлетке из Чёрных степей. Шелест - стройный, поджарый был тёмносерой масти, голова и ноги, ниже колен, почти чёрные. Он был засёдлан не жокейским а казачьим седлом, в котором красовалась Лия в тёмно синем бешмете с белыми газырями и вбелой, с красным верхом, кубанке. Волосы иссиня-чёрной волной спускались ей на плечи и спину. Ну как такая красавица могла не выиграть?! И она выиграла все три заезда! Шелест был отличной лошадью. И казаки, и жокеи, и черкесы - все были сзади во всех трёх заездах. В последнем заезде она финишировала, не держась за поводья. Она мчалась, размахивая руками над лошадиной головой, и что-то крича лошади почти на ухо. Она выиграла полкорпуса. Она не плакала от счастья - она радостно, заливисто смеялась, а я почти плакал, так усердно за неё болел.
Ибрагим вольтижировал хорошо, но обкувыркать Эдика Царькова, моего бывшего одноклассника из Черкесска, он не мог. Эдик уже лет 6 тренировался в кавалерийском клубе. Он был призёром краевых и всесоюзных соревнований. Ибрагим был вторым или третьим - точно не помню.
Пришла очередь и нашего бухгалтера. Он участвовал в рубке лозы. Рубка проводится так: вдоль дорожки, по которой скачут участники соревнования, с обеих сторон в шахматном порядке устанавливаются прутья высотой метра два с половиной и толщиной в палец или немного толще. Эти прутья и есть лоза, а упражнение - рубка лозы. В конце дорожки, с правой стороны, было установлен макет человеческого тела, вылепленный из мокрой глины - только голова и туловище - высотой, приблизительно, полтора метра, чуть больше. Этого глиняного идола тоже надо было срубить.
Оказалось, что не так это просто шашкой срубить прут в палец толщиной. Всего прутьев было установлено по 6 с каждой стороны. Некоторые всадники совсем не попадали шашкой по лозе, некоторые ударяли слишком высоко - лоза только сгибалась, некоторые немножко надрубывали прут, но он продолжал стоять или лениво валился, но не отламывался. А один всадник вообще вывихнул себе плечо, когда рубанул по чучелу.
Наш бухгалтер сидел на маленькой изящной Кайде. Кайда была кабардинской породы, тёмновороная, 8-милетняя кобылка. Она была очень опытная именно в рубке.
Бухгалтер выехал на старт, дали сигнал и он поскакал коротким галопом. Тут я увидел, что у нашего бухгалтера - две шашки в обеих руках и взяты они хватом наоборот, лезвием вверх. Бухгалтер приближался к лозе, слегка наклонялся и неуловимым для глаз движением приводил в действие шашку, как правую, так и левую. От такого действия срубленная лоза летела чорт-те куда, звеня и гудя в полёте.Все лозины были срублены.Бухгалтер отбросил правую руку с шашкой назад и немного в сторону, зацепил глиняного идола и тягой коня начисто срезал полголовы. Срез сверкал на солнце. Зрители бушевали.Стали просить героя повторить героизм, но он отказался, уехал куда-то и за призом не появился. Этот бухгалтер, когда-то давно, служил в белой армии, за это или ещё за что-то был осуждён на 10 лет, но отсидел почему-то 20. Представляю, как был он страшен на войне в сабельном бою!
Вскоре Ибрагим погиб. А случилось это вот как. Ибрагим ехал на своём ГАЗоне из аула Зеюко, что от Хабеза всего-то в десяти километрах. В кузове у него были три-четыре молодые и немолодые черкешенки , а в кабине рядом с ним был на этот раз не Кохов, а бригадир из Зеюко Пшнатлов. Он с трудом разместил своё пятидесятилетнее тело в тесной кабине, и они поехали. Прямо рядом с Зеюко, километра 2 от аула, дорога шла на спуск с достаточно крутым поворотом. Это место днём и ночью проезжали сотни автомашин, и ничего такого не случалось. И сам Ибрагим ехал здесь может быть в тысячный раз. Но вот - случилось! Ибрагим не справился с управлением на спуске, видимо скорость оказалась великовата и ГАЗон врезался в скалу с наружной стороны поворота. Удар был сильный, женщины в кузове свалились все в кучу, в панике кричали, применяя имеющиеся для такого случая проклятия. Но самое страшное случилось в кабине. В кабине на полу стояли 2 огнетушителя. Пшнатлов, чтобы устроиться удобнее со своей толстенной полевой сумкой, положил её на пол, а огнетушители пристроил сверху. В момент удара один из огнетушителей воткнулся ему под грудь, как говорят "под ложечку", и сработал. Внутренности человека были выброшены наружу. Пшнатлов умер сразу. Нелепость случившегося была очевидна. Представить и поверить было трудно! Был суд.
Судили Ибрагима долго, наверное с месяц. И адвокат был за него, и комсомол, и вся Хабезская общественность. А против - конечно прокурор Белоножко, а самое главное - огромная родня погибшего. Этой родни понаехало из разных аулов человек сто или ещё больше. Во все дни судебного разбирательства во дворе суда и рядом с судом бродили толпы мужчин - молодых, старых, подростков и парней. Милиция сделать ничего не могла. В дни, когда суд откладывался, а таких дней было много, родственники Пшнатлова не уходили, и даже, ночью во дворе суда горели костры. Приезжали из Черкесска какие-то ответственные люди, но, увидев это столпотворение, быстренько убирались во-свояси.
Учитывая всё положительное, что было известно об Ибрагиме, суд тем не менее, вынес достаточно суровое решение - 8 лет строгого режима.
"Чёрного воронка" подогнали под самое крыльцо здания суда, крыльцо было оцеплено десятком милиционеров. Ибрагима вывели из дверей на крыльцо. Он был в белой рубахе не заправленной в брюки, руки он держал за спиной, как и положено. Он остановился, окинул взглядом настороженную враждебную толпу. Решение суда было толпе извесно, толпа молчала, никто не одобрял, никто не возражал. Толпа знала что-то своё. От этого молчания стало жутко. Было понятно, что Ибрагима не уберечь. И Ибрагим это понял. Он спокойно стал спускаться с крыльца к открытой двери "воронка". Как-то из-под руки милиционера выскочил мальчишка лет 12-13 и сунул нож в живот Ибрагима. Он ткнул его ещё несколько раз, пока его успели схватить и отшвырнуть. И Ибрагим,этот сильный, быстрый, реактивный парень не защищался. Он знал, что не сейчас, так вскоре, с ним расправятся. Этого ему было не избежать!
Мальчишку утащили в здание суда. Мёртвого Ибрагима погрузили в "Воронок", толпа стала быстро расходиться и разъезжаться. Через 15 минут только яркие лужи крови на нижних ступеньках крыльца говорили о произошедшей здесь трагедии.