На картошку я попала чисто случайно - и все из-за моей склонности к прогулам. Все,кто ходил в институт каждый день,знали,что 10 сентября нас отправляют. У всех моих приятелей нашлись тяжелые болезни, от вегето-сосудистой дистонии до воспаления легких. Я же приперлась в институт 9-ого,ни о чем не подозревая,страдая лишь легким похмельем. И немедлено столкнулась с деканом,который меня и осчастливил. Деваться было некуда и следующим утром электричка уже везла сильно поддатую компанию (и меня,дуру) на станцию "Фруктовая". Это от Москвы часа два с лишним,словом полдороги до Казани. Проблема передо мной стояла нешуточная. В свое время из опасения, что я могу провалить экзамены,чего никак не выдержала бы моя гордость, я не стала поступать на факультет "Технической кибернетики", а выбрала место самое задрипаное,а из снобизма ни с кем в группе общаться не стала. Теперь,когда мне с девушками из моей группы придется не меньше месяца жить в одной комнате,у меня есть все шансы узнать степень их ко мне любви. К моим недостаткам относились еврейская национальность ,которой я любила прихвастнуть при случае (типа,мы евреи,потому и умные, а вы все чукчи и дураки), относительно хорошие отметки при феерическом количестве прогулов,откровеное попустительство преподаватей и старосты, а также дружба с самым красивым мальчиком института,и не с ним одним.
На самом деле недостатки мои объяснялись просто. Выпендреж по поводу национальности - доморощеной фрондой и плохим воспитанием, отношения с преподавателями - их изумлением, как толковую девочку, учившуюся в одной из лучших математических школ Москвы занесло на столь дремучий факультет, ну а дружба с мальчиками в основном со школы осталась,да и дружить с ними легче, чем с девочками. Но как бы там ни было, а к началу второго курса, когда произошла злополучная картошка, все девочки нашей группы пламенно меня ненавидели и следовало спасаться,а не садиться со старостой пить портвейн,что он любезно предлагал. Я пошла по вагонам в поисках легкомысленой,разбитной,а главное малознакомой компани. И нашла. Это была група "Коррозии металла", полуаристократы в нашем паноптикуме. Одной из девиц я на вступительных экзаменах помогла и это решило дело. Меня приняли в собщество,налили портвейна,и прибытие на станцию "Фруктовая" я помню плохо.
Тем, кто был на картошке, ни лагерь,ни бараки,ни пищу,ни колхозные поля описывать не надо. Кто помладше и не застал сие счастье, все равно не поверит. Да и написано об этом достаточно. Несмотря на сухой закон через 3 дня в магазине кончилась водка (и это в блаженном 1979 году!) Народ решительно перешел на "Зверобой". Консервы в магазине тоже кончились,хотя может их не было вовсе. Закусывали привезенными из дома шпротами и сгущенкой. Девчонке,не сдавшей свои консервы в общий котел,устроили "темную",консервы забрали. На морковку,которую мы должны были корчевать, студенты в большинстве забили. Не знаю,как решали проблему остальные,но наша палата исправно ставила доктору бутылку зверобоя,и мы всегда были больны и со справкой. Доктор обычно не вязал лыка,видимо не мы одни были таким умными. Вечерами пели под гитару и целовались по кустам. Словом, все как обычно.
Я жалостливая.Не добрая,а именно жалостливая. Кошечек бездомных жалею,собачек (домой,правда,не привожу),милостыню подаю, немного,конечно, могу заплакать,если пушистого зверька на дороге задавили. Качество это мне мешает,но я привыкла.
И вот иду я по лагерю и вижу - в самом центре среди бараков стоит кровать. Дело само по себе не удивительное - вчера спьяну из угловой палаты тумбочку выкинули, как только в окно пролезла? Но страное дело - застелена кровать аккуратно, с бельем, с подушкой (такое богатство и спьяну никто не выкинет), а главное - сидит на кровати девица и ревет. Причем как-то странно ревет - горько,но абсолютно молча. Лицо у девицы смутно знакомое, вроде она в моей группе учится и зовут ее Света. Мне бы мимо пройти и не лезть не в свое дело,но я, конечно,полезла с сочуствием и быстро выяснила,что сидит она тут потому как идти ей некуда, из родной палаты ее выгнали вместе с кроватью, после краткого товарищеского суда. Какие-то разногласия у них вышли по поводу очередности в мытье полов. Можно было восстановить справедливость на месте, призвав на помощьх бестрашных девушек из "Коррозии",но мне не хотелось связываться с моими согрупницами и провоцировать коллективную драку - я женских драк не люблю. К тому же моей подружке Маринке наверняка бы выдрали половину ее роскошных волос,а Ирка,хулиганка из Люберец и мастер спорта по чему-то там (точно,не шахматам) могла сломать не один нос. Я отомстила иначе. Через полчаса вокруг кровати с ошарашеной Светкой выстроился почетный караул мужиков из восьми во главе с тем самым-самым красивым мальчиком института.Музыкальное сопровождение состояло из двух гитар и какой-то дуделки, украденной из штаба. Под бравурную музыку кровать со Светкой подхватили и понесли в палату "Коррозии",где народ жил не только смелый,но добрый и абсолютно пофигистичый. У нас не было очереди на мытье полов - их никто никогда не мыл. Разумется,враг был посрамлен и отполз от от окон со змеиным шипением. Светка стала жить с нами.
Человек она была по нашим меркам диковинным: вообще не пила, не курила, матом ругаться не умела, девочка очень домашняя, провинциальная, серая абсолютно,не читавшая не только что Булгакова,но по-моему даже Чуковского. В свои 19 лет она никогда в жизни не целовалась. Ее неприспособеность к жизни поражала. Светка не умела не только мыть полы, она вобще ничего не умела - открыть консервы,постирать трусики,разжечь костерчик. Единственным Светкиным виртуозным умением было хамство. Первой жертвой пал доктор,который зашел к нам в палату без стука и не вытерев ноги.Нам это стоило лишней бутылки Зверобоя и хулиганка Ирка, расширив изрядно Светкины познания в руском языке, объяснила ей как и с кем следует разговаривать. С тех пор Светка исправно хамила только моим поклоникам, но всем. Своих у нее не было. По характеру Светка больше всего напоминала сильно разозленого ежа. Я уставала от нее,но бросить не решалась - очень густым было вокруг нее одиночество.
Было у Светки еще два качества - безграничная преданность и какое-то безрасудное бесстрашие. И упрямство. Такое, что я по сравнению с ней просто пай-девочка, хотя вообще-то упрямее мула.
Жертвой преданности пала я. Это не означает,что мои слова хоть что-нибудь для нее значили. Она заботилась обо мне так как она считала нужным,последствия исправляла я. На той картошке продержали нас до ноября,снег уже выпал, всем хотелось домой - так и до бунта недалеко.Поэтому решило местное начальство закончить уборку урожая ударными темпами. Подняи нас в 6 утра,всех, в том числе и хворую нашу палату - мы как раз все с гриппом полегли - и свезли на капустное поле,где припорошеные снежком,торчали капустные головы. Выдали каждому по топорику и велели головы те поотшибать,на манер фильма "Калигула". Ну я человек неконфликтный,ушла на краешек поля, рогожки подстелила и дремлю себе. И Светка со мной. Вдруг шум, гам - местное начальство приехало,то ли партия, то ли комсомол - и прется это чудо недоделанное прям к нам. Ноги в ботиночках задирает,как журавль,и шипит что-то про трудовой энтузиазм,типа все как один, а я тут лежу. Светки в тот момет не было рядом, она за кустики отлучилась. Ну и сидела бы себе за кустиками,так нет. Появляется -лицо фурии,в руках топорик - чистый Чингачгук, и говорит:
-Ты,мудак - к этому времени,благодаря Иркиным стараниям,выражалалась она вполне грамотно - пиздуй отсюда,пока живой, а то гляди, я ведь с топором,могу и тебе башку отшибить.
Потом помолчала и мечтательно так добавила:
--И хуй...
Из института нас не выгнали только по тому, что чиновный дядечка постеснялся ее речь дословно передать,а больше напирал на отсутствие у нас в коллективе трудовой дисциплины, чему мы со Светкой зачинщики. Я же потом всю ночь пила в штабе Зверобой, уговаривая их шуму не подымать. Напирала на то, что я почти отличница и выиграла факультетскую олимпиаду по математике, намекала,что за срыв воспитательной работы их тоже не похвалят, говорила,что от Москвы далеко и дядечка тот ничего не проверит,да и не будет. Еще бы, он Светке сразу поверил, что она ему отрубит все, что обещает. Словом убеждала я их, убеждала, даже до шантажа опусилась- дескать, сами хороши,сухой закон нарушали, пили со студентами, продукты с кухни воровали - конечно воровали,а то чем бы мы всю ночь закусывали? Убедила, все равно мы назавтра уезжали. А потом блевала под осинкой Зверобоем и крадеными продуктами и думала - найду сейчас Светку и убью. Но сил не было. Она сама меня нашла, отвела досыпать,укрыла своим одеялом,и убивать мне ее расхотелось.
Когда-нибудь все кончается. Кончилась и наша картошка.Светкино умение материться было доведено почти до виртуозности.Водку пить она научилась, хоть и странно - наливала полную кружку и пила как чай маленькими глоточками. Нецелованой ей так же остатья не удалось - ее поцеловал тот самый-самый,причем из чисто спортивного интереса,оставив в ее душе занозу на всю жизнь. Мы вернулись в Москву,где меня дожидалась очень сложная личная жизнь и где Светке не было места. Боже,как я ошибалась!
Она пришла ко мне через две недели домой - в институте меня было поймать непросто,а поговорить и того труднее. При виде чемоданчика в ее руке я похолодела.Другой рукой она протягивала мне какой-то кулек:
-Возьми,тут мамка тебе пирожков напекла.
Меня покоробило от непривычного слова "мамка",но кулек я взяла. Чемодан тоже.
Ну конечно соседки выперли ее из общаги,конечно за наруение графика чего-то там. Конечно дело можно уладить силой, но как ей там потом жить? У нас квартира в центре Москвы и у меня своя комната - целых 10 метров. Диван правда один, но двуспальный. И был ли у меня выбор?
Так мы и жили,спали на двуспальном диване,ели по понедельникам "мамкины" пирожки, ходили в институт, сдавали экзамены. Я пыталась научить Светку самостоятельной жизни,но совершенно безрезультатно - она по-прежнему,если варила макароны,то кидала их в холодную воду,а после еды тарелку ставила в раковину,полагая,что она там вымоется сама.
Хуже было не это. Светка,человек всю жизнь одинокий,зависила от меня все больше и больше. Деликатную вежливость моих родителей она принимала за любовь, мою жалость и терпение - за дружбу.Она всюду ходила со мной и моих друзей,тоже не хотевших обижать ее,а еще больше меня, искренне считала своими. Даже поцелуй самого-самого - тогда,на картошке - в ее воспоминаниях трансформировался в некое подобие романа с надеждой на продолжение. Она жила моей жизнью и совершенно не пыталась освободиться и создать свою.
Мое освобождение пришло случайно - я вышла замуж. За этого человека я замуж не собиралась, совсем его не любила,но моя личная жизнь запуталась окончательно,мне было почти двадцать лет - по моим меркам ужас как много. Словом он позвал, я быстренько согласилась,и Светке пришлось освобождать место на двуспальном диване и в моей жизни.
На несколько лет я практически потеряла Светку из виду. Мы по-прежнему училсь в одной группе, но в институте я появлялась только в сесию, а Светку старалась избегать. Да и не до нее мне было - я наконец распутала сложную личную жизнь, развелась,вышла замуж за любимого человека, разъехалась с родителями... Светка жила в общаге, кое-как училась, ездила на выходные к родителям в маленький подмосковный городок. У нас дома вечно стоял дым коромыслом - еще бы,квартира без родителей, пусть маленькая и в Бибирево. Гуляли за полночь, если метро закрывалось, спали на полу. Светка затесалась в нашу компанию лишь однажды, никто ее специально не звал, но и не гнал, конечно. В тот вечер она страшно напилась. Надо сказать,к питью Светка так и не привыкла, обычно или отказывалась, или сидела с одной рюмкой весь вечер,а тут на моих глазах выглушила чуть не бутылку водки,да еще и курила непрерывно - я первый раз видела ее с сигаретой. Когда ей стало плохо и я отмывала ее в ванной,сквозь икоту и сопли она пробормотала, что у нее умер отец. Это была единственная ночь, которую она провела в Бибирево.
Незаметно подкатил пятый курс и диплом. Распределение для меня было уже готово, муж умел чертить, как прирожденый чертежник, так что я особо не напрягалась. Правда на кафедру иногда заходила - поговорить с научным руководителем, морду умную сделать. Зашла и в тот раз. Как мне сразу захотелсь выскочить и бежать, как припомнилась та аккуратно застеленая кровать в центре лагеря... Светка,вся красная, ругалась со своим руководителем и, судя по накалу страстей, скандал шел давно и стороны не нашли взаимопонимания. Когда с криком "Я забираю документы!" Светка кинулась к двери, я перехватиа ее за рукав и вышла вместе с ней.
До дома я ее довезла молча. То-есть она бормотала что-то, изливала обиды, но я не вникала. Дома мы с мужем приступили к допросу. Все оказалось примерно так,как я и полагала. Она в очередной раз поругалась с соседками, сбежала к маме, потому что больше некуда. Мама беспокоилась из-за института,пришлось опять удирать. Сколько-то она пересидела у старшей сестры, потом приютил кто-то в общаге... Одним словом до защиты оставалось чуть меньше месяца, она даже не начиаа работу. Кто знает,что такое диплом инженера-механика, может оценить объем катастрофы. Что мне оставалось делать?
Мы взялись за работу. Я делала расчеты, писала пояснительую записку и вела изнурительные переговоы на кафедре,чтоы ее допустили к защите - что-то она там пропустила,что-то не сдала вовремя, да и знания руского языка полученые от хулиганки Ирки применила к своему руководителю. Мой муж и тот самый-самый, который так и остался моим другом, чертили - 10 листов машиностоительных чертежей - не шутка. Все гости,появляющиеся в доме, немедлено привлекались к делу. Светка не делала ничего. Видимо с ней случилось что-то вроде нервного срыва. Она то сидела часами на одном месте,глядя в стол, то с яростью начинала мне доказывать, что диплом ей не нужен, она работать пойдет... Я увещевала ее ,объясняла, что она ничего не умет делать,что мать не переживет. Одно меня грело - меньше чем через месяц Светку распределят в е Тму-Таракань и моя психотерапия закончится. Потом рыдания сошли на нет и Светке стало нравиться быть в центре внимания. К ней вернулась та жизнь,которая прервалась с моим замужестом,и даже больше - теперь этот волшебный мир крутился вокруг нее. Светка впала в эйфорию и по-прежнему ничего не делала.
Добить диплом мы успели. Мой отец употребив какие-то свои связи уладил все неприятности на кафедре. В ночь перед защитой со Светкой случилась истерика, она пыталась порвать или залить тушью чертежи, кричала, топало ногами. Думаю,больше всего ее мучила мысль,что все кончилось. Мой муж влепили ей пощечину, а потом напоил сильным снотворным. Она уснула минут через 15, а я все сидела и держала ее за руку, тоненькую и совсем слабую.Эта дурочка совсем не умела драться.
Утром после снотворного Светка была вялой,на вопросы отвечала плохо и с трудом получила четверку, хотя наш творческий колектив расчитывална тверое пять. После распределея она уехала в свой город и пошла работать инженером на завод. Иногда приезжала в Москву, заходила, приносила "мамкины" пирожки.
Так продолжалось несколько лет, а потом вдруг стремительно стала меняться страна. Было интересно и страшно, как перед прыжком в воду. Телевизор на время заменил все, но еды заменить не мог. По окраинам империи начали постреливать. Как-то поздно ночью небольшой компашкой мы шли по Южинскому переулку и через арку вышли на улицу Горького. По Горького с потушеными огнями шли танки.
Муж потом утверждал,что вопль,который я издала был слышен в Кремле. Только минут через 15 мы собразили,что это всего лишь навсего репетиция парада - было 8 мая. До танков 91 оствалось почти 4 года, но ждать их мне не хотелось.Мы подали на выезд с легкостью получили разрешения. Мои родители к этому времени давно развелились, мама ехала с нами. Мой отец оставался, он жил с новой женой. Единственая проблема, мучившая меня - старенькая бабушка, мать отца. Нет, она не оставалась одинокой и беспомощной, родственников у нас было даже больше чем надо, просто мы с ней очень любили друг друга, я боялась что она будет очень скучать и что больше мы не увидимся. И тут я вспомнила о Светке и поручила ей навещать старуху, когда она бывает в Москве. Раздав аналогичные поручения друзьям, я уехала. Через несколько месяцев я уже была в Америке. Мои друзья-приятели, объединенные к тому же общей национальностью, сильно облегчавшей выезд, вскоре воссоединились со мной. Все кроме самого-самого, которого какой-то черт понес в Германию - ну да вольному воля. Светка осталась в России. У нее не было нужной национальности, но была старенькая мама, инженерная профессия, полное незнание иностранных языков, а главное, как сказано в бессмертном фильме, "не такое у нее воспитание". Мы освоились быстро - программированию нас еще в математической школе учили, да и в России по специальности ни дня никто не работал, языку нас еще в детстве заботливо выучили интеллигентные родители. Все иммигрантские страшилки, которые многие любят вспоминать не так уж страшны - во всяком случае под открытым небом не ночевали, ели вдоволь, работу нашли быстро, а до того нас опекали всякие соцслужбы - и деньгами, и продуктами, и одеждой. Одна проблема доставала: звонок в Россию стоил два доллара за минуту, большие для нового и ненового иммигранта деньги, так что сведенья до нас от родных доходили обрывочные - все здоровы, ну и хорошо. Я знала, что отец потерял престижную работу - понесло же его, хорошего ученого в оборонку, хотя куда еще? Тоже самое было у приятелей. Почта не ходила, пропадала где-то на российской стороне, что могли, гнали с оказией - деньги, тряпки. Как ни странно о Светке мы не забывали - может, совесть? А может и желание покровительствовать и немножко похвастать. Слали мелкие суммы денег, одежду, полученную в благотворительности, дешевую косметику. Не от жадности - сами небогаты были.
Первый раз я приехала в Москву через семь лет. Уже после ГКЧП, который смотрела по телевизору в невнятных комментариях CNN, после второго штурма Белого дома в 93, который я не смотрела вовсе. Приехала успешной, богатой, купила отцу машину - ну как же это было приятно, достать толстую пачку долларов, отсчитать 6 тысяч и небрежно засунуть остаток в карман: "Охраны не надо, я на машине, сама разберусь". Глупая самонадеенная дурочка , с кем я сводила счеты - с парнишкой, охранявшим стоянку, который родился не раньше чем меня в пионеры принимали?
Бабушка была ещу жива, хотя и была очень старенькой - за 90. Она практически не видела - неудачная операция на глазах, хотя делал сам Федоров, кое-какие связи у отца остались, а может просто возраст. Слышала она тоже неважно. Но говорить могла. И рассказала мне, что все эти семь лет Светка приезжала к ней каждые выходные - как когда-то к родителям. Капризная больная старуха надоела всем родственникам, но не ей. Светка штопала ее белье - упрямая бабка не соглашалась купить новое. Светка купала ее, потому что отца бабушка стеснялась. Светка слушала ее рассказы о папином и моем детстве. И так семь лет, каждые выходные. Сейчас пропала, потому что я тут, и она не уверена, что я хочу ее видеть - ведь за семь лет я не написала ни одного письма, посылки не в счет. И я позвонила Светке.
Она приехала назавтра, и я поразилась, как она постарела, хотя это не удивительно, если не видеть человека семь лет, бывает и хуже. Голубые тени времен моей молодости напомнили мне о косметике, может и недорогой, но получше той, которой она пользовалсь. У меня с с собой было два чемодана - один с барахлом, которое я собиралась расдать, а другой с моими вещами. Я открыла первый. Я забыла сказать, что у нас со Светкой один размер и в свое время она ужасно раздражала меня, тем что таскала мои вещи. Мой папа часто ездил в полу- заграницу типа Югославии или Болгарии, да и родня в Штатах имелась, так что на хилость гардероба я не жаловалась. Совсем забыла рассказать, что произошло, когда я приютила Светку у себя в Москве первый раз. Я бы ,может, покормила бы ее и выставила, мой характер вполне это позволяет. Но черт меня дернул заглянуть в ее чемоданчик. Там лежало две пары брюк, заботливо сшитых мамой. Мода по тем временам менялаь быстро, и мама за ней не успевала. Штаны из драпа были шириной с Черное море, а все уже носили узенькие брюки. Тогда, вздохнув и выругавшись про себя, я достатала швейную машинку, гладильную доску и и ушила эти проклятые брюки. Чем больше делаешь, тем больше должен - не так ли?
И вот сейчас она крутилась передо мной в дешевых тряпках из благотворительных магазинов и я не выдержала. Я раскрыла второй чемодан, где лежали мои вещи из дорогих магазинов и пододвинула ей. Мне оставалась в Москве еще пара дней, вещи - дело наживное, пусть радуется.
Из разговора потом, после примерок и взизгиваний, я выяснила, что работает она се на том же заводе, даже стала каким-то небольшим начальником, правда платят кое-как. Мама давно на пенсии, болеет и они бедствуют.
- Светка, - изумилась я, - мы же тебе деньги слали!
- Да, - с гордостью ответила Светка, - я их сохранила. Ни доллара не потратила!
Мне потребовалось некоторое время, чтобы уяснить, что все полученные от нас доллары она берегла, как поздравительные открытки - тут чернильное пятнышко, там уголок оторван. В своем маленьком городке, недалеко от Москвы она выстроила миф о своем прошлом, поверила в него сама и заставила поверить всех. В этом мифе она когда-то жила в Москве в окружении прекрасных друзей, которые любили ее, был у нее роман с самым красивым и умным мальчиком института ( фотография в обнимку прилагается). Потом они все уехали заграницу, а она осталась из-за мамы, но ее не забыли, шлют вещи и деньги - вот они. Каждые выходные она уезжает в Москву - выполнять просьбы друзей и навещать их родных, которые любят ее как дочь. В небольшом рабочем городке, где она жила, такая слава придавала ей ореол таинственности и недоступности. Замуж она так и не вышла, несмотря на вполне симпатичную мордашку, может из-за того самого ореола, может из-за скверного характера, а может потому что ни самый-самый, ни мы все не выветрились из ее памяти и другой жизни она не хотела. Когда-то, когда я первый раз поселила ее у нас дома, мама сказала мне, что только в литературе из цветочниц получаются герцогини, но я не стала слушать. А теперь поздно было жалеть.
Я уехала и Москвы, приезжала потом еще раз на похороны бабушки. Наверное, Светка была там, но я не помню. Не до нее мне было. Больше я в Россию не ездила - не за чем. Иногда я получала от нее письма. Оказий у Светки не было, приходипи месяца через два почти забытые русские конверты, оклеенные со всех сторон марками. Письма были невнятными - Светка писать не мастер - да и неинтересными. Она как-будто забыла, что меня 15 лет нет в России, ее новых знакомых я не знаю и дела их меня не волнуют. Я не отвечала на письма и на от руки трогательно разрисованные открытки - а художник Светка еще хуже, чем писатель. Да, я не Маленький Принц, да и , насколько я помню, он дороговато заплатил за свою розу.
Недавно на свой последний день рождения я получила посылку. С оказией. Видимо Светка преодолела себя и попросила моего отца - больше ей некого было попросить. Письма не было. В посылке оказался необыкновенно красивый свитер, явно связанный вручную по какоц-то инструкции. Зная Светкины рукодельные таланты, она вязяла его не меньше года. Свитер подошел мне идеально - еще бы, общий размер. Я произвела фурор на работе - Америке самовяз ценится очень дорого. А потом я его испортила при первой же стирке. Мой сын забыл в камане штанов цветные мелки, они полиняли, и нежно-салатовая шерсть - Светка мне под цвет глаз подбирала - окрасилась в невообразимые цвета. Я подумала... Да какая разница, что я подумала!