Подколзин Б. : другие произведения.

Борис Подколзин Как сделать союзниками совесть и кошелек (Исторический опыт подлинной демократизации России)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Подколзин Б.И. Аннотация. Эта работа впервые была опубликована под названием "Случай чистого опыта, поставленный отечественной историей" в журнале "Знание - сила" Љ4 за 1993 г. - одном из флагманов общественной мысли тех лет - и представляет собой попытку дать очерк исторического опыта подлинной демократизации как средства подъёма России. Это наш отечественный опыт и потому особенно поучителен, более того - удачен и потому несёт надежду. Конечно, теперь он может послужить лишь ориентиром и должен быть превзойдён. Для этого у нас есть все предпосылки, а самоотверженные, увлечённые люди для конкретной работы на ниве демократизации, как всегда в России, найдутся - лишь бы был понят гигантский масштаб и высокий смысл задачи.
   Борис Подколзин
  
  КАК СДЕЛАТЬ СОЮЗНИКАМИ СОВЕСТЬ И КОШЕЛЁК
  (Исторический опыт подлинной демократизации России)
  
  
  
  
  
  Новое принималось плохо,
  старое всякую силу потеряло;
  неумелый сталкивался с недобросовестным;
  весь поколебленный быт ходил ходуном,
  как трясина болотная, и только одно
  великое слово "свобода" носилось,
  как Божий дух над водами.
  Терпение требовалось прежде всего,
  и терпение не страдательное, а
  деяќтельное, настойчивое, не без сноровки...
  
   И.Тургенев "Дым", 1867 год.
  
  
  Известна формула Николая Огарева, ставшая знаменем русского социализма: "Что нужно народу? Очень просто, народу нужна земля да воля". Так вот, мы снова открываем сегодня, что "воли" недостаточно. Даже совместно "земли" (в широком смысле - средств производства) и "воли" тоже недостаточно. Нужна культура. Нужно создание новой общеќственности. Нужны механизмы для ее создания, мосты, по которым может перейти "частичный" человек советской эпохи в свободу и устроиться там, прочно опершись, с одной стороны, на материальный успех, ат с другой - на нравственную удовлетворенность.
  Итоги истории XX века, кажется, накрепко отучили в таких делах полагаться на теоретические выкладки. Наставником может быть только опыт, желательно отечественный. Например, малоизвестное, но очень поучительное состязание двух социально-экономичеќских проектов, зародившихся в эпоху предыдущего скачка России в "свободу" после достопамятного поражения в Крымской войне. Ход и итоги этого состязания, будь они оценены в свое время вполне, могли бы предсказать исход гораздо более грандиозной битвы, которая развернулась на пространстве почти всего XX века и практически всего земного шара и завершилась лишь в последние несколько лет.
  
  ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ОСВОБОДИТЬ РОССИЮ: либеральная эйфория и ее фиаско
  
  В те далекие 1860-е годы, как, впрочем, и во второй раз, недавно - в 1990-е, на наших глазах, отказ правительства от непогреќшимости, введение гласности (весьма умеренной) и самостоятельности суда, местного управления и особенночастной хозяйственной деятельности, привели, как и следовало ожидать, к тому, что ледяная глыба морально-политического единства подданных Российской империи стала подтаивать. И покрываться бороздами сначала тоненьких, а потом все более заметных потоков общественной мысли и общественных движений, начавших прокладывать себе путь в разных направќлениях. Наступила эпоха, как сказал бы Тейяр де Шарден, "веера предложений".
  Она открылась либеральной эйфорией. В то, по отзывам современников, "счастливое время" буквально "поэтического" увлечения учением "о полной экономической свободе" все смотрели в будущее с радостными ожиданиями. Оживление литературы, промышленноќсти, торговли, распространение школ - все шло рука об руку и предвещало самые благодетельные результаты. Князь и мужик, отбросив ветхие сословные доспехи, вступали в равную борьбу с одинаковым оружием в руках. Свобода предпринимательства плюс некоторые стартовые средства производства, которые получал в ходе реформ почти каждый (крестьяне - землю, помещики - выкупную сумму за её потерю), обещали успех. Чем беспрепятственќнее будет приложение труда и капитала, твердила господствующая общественная мысль, тем справедливее станет распределяться богатство, совершеннее удовлетворяться нужды, полнее развиваться благосостояние, счастливее будет народ и могущественнее государство.
  Однако спустя десяток лет - к концу шестидесятых, от либеральной эйфории не осталось и следа. Промышленность и торговля буксовали и просили подќдержки, крестьянство, несмотря на расширение его хозяйственной и правовой самостоятельности, бедствовало и разорялось, ростовщичество процветало. Соединение рыночных возможностей со связями в кругах бюрократии порождало огромные состояния.
  Более всего поражала гибельная апатия, "паралич" широких народных низов. Казалось бы, реформы порвали путы, связывавшие "правильное течение" наќродной жизни, дали каждому возможность действовать. Однако этого почему- то не происходило, что порождало сложные и напряженные размышления. Размышления приносили плоды в виде новых идеалов и более или менее разработанных предложений о путях дальнейшего развития России. В один только, особенно нас занимающий, 1869 год увидели свет такие прямо или косвенно содержащие социальный проект произведения, как "Исторические письма" П. Л. Лаврова (отдельным изданием) , "Что такое прогресс?" Н. К. Михайловского, "Положение рабочего класса в России" В. В. Берви, "Россия и Европа" Н. Я. Данилевского, "Обрыв" И. А. Гончарова и последние главы "Войны и мира".
  
  ЗАМЫСЕЛ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ КАПИТАЛА
  
  В это же время - в самом конце 1869 и начале 1870 года - в уютном и просторном кабинете известного земского деятеля и экономиста князя А. И. Васильчикова на Литейном проспекте в Петербурге стали более или менее регулярно собираться несколько просвещенных людей, специалистов в сфере экономики, финансов и права, земских и думских деятелей. Их сообщество позднее получило в литературе наименование "петербургский кружок". (Мы будем называть их также "васильчиковцами", следуя одному из членов кружка).
  Собрало их вместе стремление найти пути продолжения начатого великими реформами процесса.
  Они считали, что столь высоко почитаемые ими ценности самоуправления и свободы можно упрочить и обезопасить, только приобщив широкие слои народа к экономической самостоятельности. Дать человеку своќбоду еще не значит сделать его своќбодным. Необходимо создать такие "учќреждения", которые для массы людей, выходящих из векового рабства, сыграли бы роль "приютов для выходящих из больниц и тюрем". Надо предоставить им силы и возможность стать самоќстоятельными и самодеятельными, "приучить ходить без помочей". Активная позиция кружка вытекала из убежденности его членов в том, что в принципе возможно (и необходимо) вмешательство в хаотические процессы переходного состояния страны.
  Любая инициатива в экономической деятельности требует начальных средств. Значит, необходимо вооружить труд капиталом, но не какими-то уравнительными до-наделениями или чиновничьими распределениями, а по правилам свободной экономики, на основе свободного договора.
  Соответствует этим условиям кредит, этот экономический механизм применения общественных производительных сил, и в первую очередь, капитала, "по вызову с места", коллективной мощи на службе у индивидуальной инициативы рядового производителя. То есть там, где она может быть использована наиболее эффективно. Именно в таком привлечении капитала - источник хозяйственного подъема.
  Однако кто же даст в долг неимущему, не имеющему что представить в залог?! Недаром попытки организации широкого коммерческого кредита в общественных низах в тогдашней России (как и в нынешней) неизменно проваливались. Поэтому возникла идея "народного кредита" в форме ссудо-сберегательных товариществ (ССТ), небольшой опыт применения которых в России и Германии уже существовал. В каждое такое товарищество вступало несколько десятков или даже сотен лично знающих друг друга мелких производителей, в основном, крестьян, впрочем, уже подрабатывавших и внесельскохозяйственным производством. Такая кредитная артель складывала паевые взносы и под круговую поруку членов занимала деньги у частных лиц или из земских "капиталов" что куда проще, чем найти заем отдельному бедняку. Полученные средства уже сама артель ссужала своим членам под невысокий процент на небольшой срок (до года) на покупку лошади или коровы, семенного зерна, партии шерсти, из которой семья зимой будет делать шляпы на продажу, и т. п. Ссуды выдавались без всякого материального обеспечения, в порядке "личного" кредита, то есть в силу доверия к данному человеку. Паевые взносы были рассрочены и не превосходили двух рублей в год, что составляло всего лишь около одного процента.годового бюджета обычной крестьянской семьи.
  Чтобы не допустить превращения ССТ в кормушку для кулаков, назначался такой же, как и в крупных банках, процент на вклады и вводилась неограниченная (то есть всем достоянием) ответственность членов по обязательќствам товарищества. А это делало участие в нем для состоятельного крестьянина явно невыгодным и даже опасным. Решения о приеме и исключении членов, заключении и условиях внешних займов принимало общее собрание товарищеќства; все решалось без какого-либо участия волостного или общинного наќчальства.
  Эти тщательно продуманные положения устава давали ССТ несколько фундаментальных достоинств. Во-перќвых, ссуды были доступны тем, кто не мог предоставить в обеспечение никаких ценностей, кроме своей добросовестности и умения работать. ("Прежде явился ум,- заметил по этому поводу один из участников начинания,- а потом уж явилось имение, запас средств".) Во-вторых, "слабый экономический элеќмент" становился защищенным как от подавления капиталом, так и от всяких внеэкономических - административных, родственных; коррупционных - воздействий. Члены кружка полагали, что ССТ могло превратиться в первичную клеточку рациональных рыночных отношений, способную продвинуться и удерживаться глубоко в социальных низах российского общества, для того чтобы помочь русскому крестьянину, "самому обремененному и несчастному работнику в Европе, которому кредит необходим", перейти от простого товарного хозяйства к капиталистическому. (То есть использовать силу капитала, пусть и заимствованного)
  
  СТОЛКНОВЕНИЕ С СОЦИАЛИЗМОМ
  
  На первом же публичном выступлении членов кружка (январь 1870 года) их спросили: "А зачем нам пересоздавать общину в товарищество?". Ведь, без сомнения, в товариществе примут участие не все члены общины, а это значит, что остальные не получат ссуды в случае нужды. Почему бы не продолжить традицию кредитных учреждений с участием всех крестьян, учреждений "совершенно общинных", создавая их по волостному или сельскому приговору, и поднять всю деревню "равномерно"?
  К этим упрекам, зародившимся, кстаќти, в патриархально настроенной поќмещичьей среде, тут же присоединилась энергичная социалистическая критика. Затея наших "демократов", писал влиятельный журнал "Отечественные записки", приведет лишь к тому, что из ста мужиков только четыре обогатятся, "а девяносто шесть сделаются еще более жалкими бедняками". Она подготовит, разве что, богатых фермеров для аренды помещичьих земель и массу батраков для их обработки, чего втайне и хотят зачинатели т.н. "народного" кредита.
  Оппозиционные правительству, а по сути его буржуазным преобразованиям, "властители дум" тогдашней общественности без колебаний представляли первые неприглядные ростки якобы свободной экономики, оставившей на обочине большую часть населения, первую же генерацию буржуазных предпринимателей-компрадоров, возникавшую в разломах сословно-бюрократической системы и паразитировавшую на ее структурах, как истинное лицо капитализма. Кто хочет преуспевать как буржуа, читаем мы в "прогрессивных" журналах тех времен, "тот должен отбросить всякую симпатию к людям". Образованная молодежь, убеждали они общественность, в массе своей не приняла и не может принять капитализм, этот "патологический строй, построенный на обсчитывании рабочих, на недобросовестности на рынке,... фатально обреченный на взаимное недоверие, на взаимную эксплуатацию". Простой русский народ, русское крестьянство отвергает буржуазные отношения. Именно отсюда его заметная пассивность в "бодрых начинаниях" либералов и властей. Народу кричат: "Топи или сам потонешь! Будь щукой, если не хочешь быть карасем!" Но... рука не поднимается на брата. Русский мужик - "социалист по инстинкту".
  Российское общественное сознание - после радужных надежд первого пореформенного десятилетия - всё более отталкивало свободное предпринимательќство как таковое, не видя прямого и внятного для русской души соединения коммерческой деятельности с высшими ценностями. Это, по мнению автора настоящей статьи, и стало основой нашей национальной трагедии в XX веке. Капитализм как был до реформ, так и остался пугалом в огороде русского сознания, предметом страхов, обвинений и даже в самых безобидных формах критики - объектом беззастенчивых издевательств. В общественном мнении всё более укреплялась "социалистическая мечта". Не то было на практике.
  Опустим несчастный опыт революционного хождения в народ, закончившийся арестами социалистических проповедниќков, схваченных по деревням зачастую самим же народом. Оставим в стороне и подпольные организации, объявившие войну властям в отмщение за страдания народа и требовавшие от крестьян клятвы беспрекословно исполнять приказы "совета комиссаров". Отметим только, что именно в среде боевых социалистов объявился и по сю пору живущий тип "ташкентца" - субъекта энергичного, бесцеремонного, который относился к окружающим людям как к материалу для своих "размашистых действий" и охотно "разрабатывал жилу внутренней смуты" пореформенной России. Тип этот был и назван, и блестяще описан Салтыковым-Щедриным; он же мелькает в современных произведениях Ф. Искандера под именем "самозванец". Его идеологическим подспорьем во все времена было убеждение, что народ не вполне способен понять свои истинные интересы.
  Хотя проект петербургского кружка в свое время потерпел поражение именно от революционного социализма, царившего в умах все семидесятые годы, содержательной антитезой ему был проект вовсе не революционный. Проект, предполагавший для России мирный, но самобытный, некапиталистический путь развития.
  
  СВОЙ ПУТЬ?
  
  К середине семидесятых сложилось "новое направление" общественной мысли - так назвали его сами сторонники. Народная жизнь, подчёркивали они, не только самобытна, но и устойчива, глубока, осмысленна; крестьянство, отпущенное реформами, приходит в самостоятельное движение. Пусть чрезвычайно медленное, но это не причина им пренебрегать. Только способствуя ему и продвигаясь вместе с ним, можно достичь действительно прочных результатов.
  Коллективизм, присущий русскому народу, предопределит эволюцию социально-экономических форм "в самом им избранном направлении" как раз туда, где лежит хозяйственный успех,- к крупному производству. Общины перейдут в коллективные сельские хозяйства, затем наступит очередь возникновения коллективных фабрик. Это ничего, что подобные формы после определенного взлета надежд всегда проваливались на Западе. У русского народа они будут иметь успех именно в силу ни с чем не сравнимого своеобразия его цивилизации. "Только в нас,- писал публицист-народник Червинский, формулируя кредо сравнительно мало известного нашему читателю русского национального социализма,- впервые является возможность развития действительно самобытной культуры, имеющей своеобразный тип народного хозяйства, до сих пор еще не встречавшийся. Коллективное хозяйствование даст народным массам силу, благосостояние, укрепит их социальное, а затем и политическое лидерство, что обеспечит дальнейшее благотворное развитие российского общества". Таков был замысел второй из двух рассматриваемых нами попыток последовательно демократического мирного развития страны.
  "Самобытнические" надежды на хозяйственный и культурный подъем привлекли немало способных и энергичных людей, причем не только социалистов, но и многих, кто просто не принимал капитализма или не придерживался никаких доктрин, но жаждал подъема русской деревни, сочувствовал простому человеку. Поднялась невиданная ранее, да и позднее, волна интереса к общине, народу, стремление постичь природу его цивилизации, характер его эволюции, чтобы наиболее деликатно и в то же время умело ему помочь.
  В деревне опять появились образованные люди, начиная от безвестных учителей и учительниц народных школ, земских врачей, волостных писарей и конторщиков и кончая такими талантливыми перьями отечественной литературы, как Г. И. Успенский, Н. Н. Златовратский, П. В. Засодимский, А. И. Эртель. Десятки тысяч верст проделали по российским проселкам статистики, очеркисты, собиратели народных обычаев. Имена В. Г. Трирогова, А. Я. Ефименко, В.И. Орлова, В. В. Воронцова, С.Я. Капустина вошли в нашу науку, публицистику.
  Шли годы. Был собран обширный материал как по "юридическому", так и хозяйственному быту крестьянства, о жизни и эволюции общины. Однако о развитии или хотя бы появлении коллективных хозяйств вестей не было. Умирала еще одна горячая надежда. Лишь отдельные, наиболее упорные "экономические романтики", например Воронцов, еще несколько десятилетий "отслеживали" коллективистские начинания на селе. Они могли сообщить о, впрочем, довольно редких случаях коллективной эксплуатации машин, коллективной закупки семян, о коллективной осушке болот, но о коллективном сельскохоќзяйственном производстве - нет. Несмотря на теоретическую и практическую поддержку, производительные ассоциации не приживались.
  После 1917 года смог пройти проверку последний теоретический рецепт т.с. "добровольного социализма"- ставка на социалистическую власть, которая устранит преграды, якобы мешающие крестьянам перейти к коллективному хозяйству. За десять послереволюционных лет государственные попытки инициировать сельскохозяйственную коллективизацию оставили результат по-прежнему практически нулевым, пока Сталин не перевел процесс в плоскость, весьма далекую от какого- либо самоуправления. Общество, отторгнувшее частную собственность, оказалось неспособным к саморазвитию и, как и в предшествующем веке, осталось ареной для упражнений всякого рода "ташкентцев".
  
  КОЛЛЕКТИВИСТ ИЛИ ИНДИВИДУАЛИСТ РУССКИЙ НАРОД?
  
  Любопытно, что в России и ранее были крестьянские кредитные учреждения, созданные правительством еще в первой половине XIX века под назваќнием сельских и волостных банков. Устроенные обычно на базе общинных или государственных капиталов, они охватывали всех крестьян села или волости. Большинство из этих банков погибло из-за того, что ссуды систематически не возвращались или основной капитал решением схода делили по дворам. Однако сторонники поголовного кредита взвалили вину за его провал на вмеќшательство государственных инстанций, администрацию, благо этот аргумент в пореформенной России имел гарантированный успех. Но "васильчиковцы" думали иначе.
  "Обязательные" кредитные учреждеќния, как бы продолжавшие традиционную общину, не могли быть на деле подчинены исключительно коммерческим интересам. Это, как писала тогда одна из газет, были "не настоящие, правильные банки, собирающие капиталы и обращающие их к производству, а какие-то благотворительные учреждения". Отсутствие коммерческого императива (рациональное использование средств, чтобы обеспечитьсамоокупаемость как условие выживания) лишало определенности правила выдачи ссуд; можно было экономически безнаказанно распределять деньги как угодно и на что угодно. Управление кредитом в результате попадало в руки коррумпированных клик. Если же кто-то пытался поставить дело на коммерческую основу и даже возвращал ссуды с процентами - это тут же вызывало сопротивление одних и равнодушие большинства.
  Большинство не хотело ни большей свободы, ни большей ответственности. Воспроизводился коренной порок крестьянской общины - старательный труд и творческий подход не вознаграждались, а зачастую вообще не были возможны. Причина этого - нерасчлененность хозяйственных усилий, неопределенность прав и обязанностей в сельских мирах (не говоря уж о коллективных хозяйствах, предлагавшихся их адептами). Пахота разделялась подворио, но с единым для всей деревни севооборотом и хозяйственным циклом. Так же пользовались общинными лугом и лесом.
  Зыбкость имущественных прав вела к хищничеству. Газеты того времени пестќрят сообщениями о массовых вырубках самими же крестьянами общинных лесов - кто быстрее! Общественные луга с каждым сенокосом забивались и портились все более, так как участки на них наделялись каждый год заново и крестьянин старался взять все, что можно и чего нельзя с участка, который косил в данном году. "Всякий боится,- читаем мы в корреспонденции одного из сельских хозяев той поры,- чтобы другие не попользовались общественной землей больше него, и спешит поэтому урвать хоть какой-нибудь лишний кусок". Из-за безразличия и даже противодействия части крестьян община с большим трудом и крайне редко вводила улучшения, и даже введенное шло прахом из-за безответственного использования. Плохие работники прятались за хороших, а те, в свою очередь, боялись быть выскочками среди собратьев.
  "Хочу выписаться из общества",- говорил Глебу Успенскому работящий, крепкий мужик, у которого поселился писатель. Уже дважды он отвоевывал у леса "лядину" под пашню. Лес вырубит, пни выкорчует, сожжет, только засеет -. приходят односельчане: "У тебя, мол, больше выходит земли, чем у других,- переделять!" "Но ведь всякий может расчистить свою лядину",- недоумевает Успенский. И получает ответ: "Только не всякий хочет. Вот в чем дело-то... Один ослабел, другой обнищал, а третий ленив; есть ленивые, это верно... Я встану до свету, бьюсь до поту, у меня хлеба больше - отнимут, будьте покойны!" Вот и получается: "...ты хочешь, чтобы было хорошо, а соседи норовят сделать худо... А все по закону, земли прибавилось - не одному же тебе, надо всем прибавить, то есть никак не подымешься. Хочу выписаться из общества; тут один мне мужичок сказывал, что будто можно, только не знаю как, много ли денег платить?"
  Из-за идеологических редутов, окружающих "потемкинскую деревню" пресловутого российского коллективизма, лишь изредка доносился одинокий и робкий голос человеческой индивидуальности, заметны ее творческие попытки. "Вам, конечно, случалось видеть у нас в полях крестьянский пчельник? - писал в 1880 году один из интеллигентных жителей российской глубинки.- Пчельники исстари почему-то считаются родовой собственностью крестьянина, и миру в голову не приходит нарушать этот обычай. Поэтому среди общинных угодий они всегда производят отрадное впечатление оазиса в бесплодной степи. Видна любовь, постоянная забота собственника, сознающего, что право его не нарушится".
  Русский мужик, как видим, не всецело обнимается общностью, к которой принадлежит. "В мужицкой душе,- писал в те же годы другой исследователь народной жизни,- живет, по-видимому, такой же дуализм, такая же борьба альтруистических стремлений с эгоистическими, как и в нас". И по мере того, как обстоятельства изменяются, мужик "самой чистой русской крови" может явиться таким столпом в охране основ частной собственности, "что утрет нос любому немцу".
  Вблизи городов и по большим трактам с каждым десятилетием всё больше плодится предприимчивый, трудолюбивый, сообразительный и обладающий громадным здравым смыслом "умственный" мужик. Соблюдая свой интерес, но без нахрапа и насилия, а только "в правилах", устанавливая экономические отношения с другими людьми по принципу максимальной взаимной выгоды, то есть не смотря по человеку, а смотря по делу, умные люди даже самого простого звания обретали благосостояние и человеческое достоинство.
  Все больше появлялось таких людей, но многие из них опускали руки и озлоблялись при первом же серьезном столкновении с безличной жестокостью коммерческих отношений. Гибельными оказывались и экономические трудности, неизбежные для новичков. Это умножало число сторонников некапиталистического развития России, ведущего назад - в застой и несвободу.
  
  КАК СДЕЛАТЬ СОЮЗНИКАМИ СОВЕСТЬ И КОШЕЛЁК
  
  Нужен был "мост", чтобы перейти на новый путь, не только приумножив свое состояние, но и сохранив свою душу. И такой мост предложил петербургский кружок. "Ассоциации суть только средства,- утверждали его члены.- Они вызываются к жизни условиями быта, неблагоприятными для "единичных сил". И существуют там и поскольку, где и поскольку в них ощущается необходимость. Их не надо превращать в самоцель, например в национальную общественную форму, в которой якобы навсегда обречен обитать человек. Была эпоха ассоциаций патриархальных. Теперь наступает потребность в ассоциациях иного рода.
  Слов нет, надельную общину нужно сохранить "как краеугольный камень русской гражданственности", устранение которого приведет к "национальному краху". Но рядом с нею крестьянину нужно дать иной шанс и совсем на иных основаниях.
  Все прежние опыты развития народного кредита оказывались безуспешными потому, писал князь Васильчиков, что проводились в замкнутой среде "крепостной и обязательной" общины и распространялись на всех без исключения "обывателей". Между тем как личный кредит, по буквальному своему смыслу, предполагает обращение к "нравственным и материальным достоинствам лица". Для того чтобы народный креќдит обрел успех, нужно опереться на личность. А для того чтобы это стало возможным, кредитное товарищество должно быть "вольным". Без выбора нет личности. Оно должно быть вольным и на уровне человека, решавшего вступить в ССТ или из него выйти, и на уровне коллектива, без давления извне.
  Характер, размеры, сроки взаимных обязательств строго фиксировались и оценивались в учреждаемых товариществах обращением к эффективному и этически нейтральному механизму рынка. В результате парадоксальным образом путь к свободе открывался через более жесткую формализацию хозяйственной сферы, выделенной из слитных, неопределенных, несогласованных и оттого тормозящих друг друга "патриархальных" отношений. Члены кружка осознавали свое начинание как часть процесса, который позднее Макс Вебер назвал вытеснением традиционной ориентации хозяйственного поведения ориентацией на свободный от нерациональных стеснений рынок.
  Быть может, еще важнее то, что "васильчиковцы" обнаружили тесную взаимосвязь материального и нравственного роста, более того - их взаимообусловленность. Путь в новое сообщество каждый крестьянин мог проделать только индивидуально и лишь тогда, когда на деле пересматривал отношение к своим обязательствам и свой способ хозяйствования. Лишь доверие к способности данного человека нести ответственность открывало для него свободу использования ресурсов. И самое замечательное здесь не в отделении достойных от недостойных, а в том, чтобы подтолкнуть последних к превращению в первых. Предполагалось, что успех появившихся товариществ привлечет новых членов.
  Тот, кто исполнял все требуемое для материального успеха, "незаметным для самого себя образом возвышался во всем складе нравственной жизни своей". Более того, создавалась ситуация, когда для члена товарищества выполнение обязательств - то есть нравственный успех - расширяло доверие к нему, а значит, увеличивало предоставляемые в его полную власть ресурсы, влекло за собой успех материальный. А каждый успех материальный давал участнику возможность удостоверить ответственность, "состоятельность" и получить признание товарищей. Новая нравственная и правовая ситуация переливалась в экономическую: происходило накопление капитала. Коллектив в материальных целях поощрял нравственное поведение. Личность ради признания своих нравственных достоинств стремилась к успеху материальному, так что хозяйственная эффективность участника возрастала отќюдь не только под воздействием экономически" стимулов.
  Эта логика резко отделяла "васильчиковцев" от господствующей в экономической мысли и публицистике той эпохи концепции "экономического человека", "столь отравлявшей,- по оценке С. Н. Булгакова,- духовную атмосферу XIX века". "Современная политичеќская экономия изучает не настоящего человека,- писал в 1869 году один из членов кружка социолог Е. В. де Роберти,- совершенно особого, созданного ею человека, которого можно назвать человеком политической экономии" и который во всех своих поступках руководствуется только жаждой наживы, только стремлением к материальным ценностям. Но "настоящий" "нормальный" человек нисколько не похож на Homo economicus. И собственность, читаем мы у другого члена кружка, составляет для него не конечную цель существования, а только средство для достижения других, более высоких целей, таких, как права свободного гражданина, самостоятельность и нравственное достоинство. Эти устремления личности в ССТ как бы получали устойчивость, что в конце концов формировало, как мы сказали бы сейчас, более высокий уровень стратегии общественного поведения.
  
  НА ПОРОГЕ "НОВОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ"
  
  К концу 1870-х годов в России была почти тысяча ССТ. Инициаторы не считали это успехом, они рассчитывали на сораздо большее. Хотя сами же предупреждали о неизбежной медленности процесса. Но раз начатый, он неуклонно продолжался. Постепенно созревали другие предпосылки, необходимые для его торжества,- рост рынка и денежного хозяйства, развитие агрокультуры, делающее все более эффективными целевые капитальные вложения, и наконец, кардинальный психологический переворот в народном сознании в девятисотые годы, когда крестьянин стал быстро "отвыкать от начальства".
  В 1910-е годы число ссудо-сберегательных и аналогичных им кредитных товариществ далеко перевалило за десять тысяч. Они составляли три четверти отечественной кооперации, охватывая вместе с семьями участников почти четверть населения страны. В деревне шел быстрый подъем благосостояния и одновременно "могущественный рост новой крестьянской общественности"; писал в 1913 году известный политичеќский деятель князь Е. Н. Трубецкой. Кооперация создает в широких масштаќбах новый слой крестьянства, мелкоќбуржуазное крестьянство, буржуазную демократию, одинаково чуждую "как идеалам объединенного дворянства, так и социалистическим мечтаниям". Эти кооперативы или ассоциации, состоявшие из суверенных производителей, связывали отдельные человеческие единицы в мелкие социальные тела. И только по выполнении этой предварительной работы народная масса "становилась восприимчива к дальнейшим прогрессивным начинаниям".
  Все шире созидая новый, более высокого уровня коллекќивизм, "первичные клеточки... совреќменной системы промышленной свободы" выполняли свое предназначение. "Если правительство со своими мероприятиями не слишком ускорит будущую революцию,- пророчески заметил Трубецкой,- то движение, которое совершается теперь в деревне, приведет к рождению буржуазно-демократической России". Механизм, который задумали в далекие зимние вечера 1869-1870 годов несколько просвещенных людей, все мощнее тащил телегу российской жизни из зыбкой почвы переходного состояния. Посконный мужик, стопроцентный русский человек, выходил на дорогу суверенной, буржуазной деятельности.
  Он только через одно не смог переступить - через великий соблазн раздела жирного куска в сорок миллионов десятин помещичьей земли. Вспоминается одна затерявшаяся во тьме времен беседа поселившегося в деревне очеркиста и талантливого наблюдателя Н. Н. Златовратского с приглашенными им "к вечернему чаю" несколькими "обстоятельными" мужиками. Беседа все вращалась вокруг мучившего крестьян вопроса: жить ли и дальше общиной или разобрать землю в вечное владение? Выходило, как ни посмотри, что хозяйничать самостоятельно лучше. Но выбор в итоге беседы мужики все же сделали в пользу общины. Она сохраняла, по их убеждению, святое право на "донаделение", когда "всей этой торговле придет конец", и кто сколько ни заграбастал земли, все в общий передел пойдет. Они были уверены в том, что такое время наступит.
  И в 1917 году, во время шока от военных поражений, кризиса власти и идейной растерянности, этот спусковой крючок - "черный передел", рецидив "самобытности" - сработал. В открывшуюся пропасть между тектоническими плитами двух культур ухнули опоры существования, достоинство, "сад дуќши", а во многих случаях и жизнь миллионов людей. Двести лет, как заметил недавно один из социологов, еще со времен Петра развивавшийся в стране личностно ориентированный уклад был сокрушен. Ну а потом, естественно, в ту же яму полетели и все остальные полторы сотни миллионов населения России. Выход на проторенную Европой дорогу формирования хозяйственной свободы как основания свободы и достоинства человека в тот раз был сорван.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"