Подколзин Б. : другие произведения.

Князь А.И. Васильчиков - приглашение к подлинной демократизации России

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ПОДКОЛЗИН Б. И. Аннотация: Перед Вами авторское "ВВЕДЕНИЕ" в весьма почтенное сочинение, увидевшее свет почти полтора века назад. Та эпоха и наша настолько разительно совпадают по задачам, мерам и результатам, что не сверяться с ними было бы непростительной некомпетентностью. Спустя 10 лет после отмены крепостного права - тогда, когда стало ясно, что Великие освободительные реформы упорно не претворяются в жизнь, и россияне, вместо перехода к свободе, всё более переходят к взаимным обвинениям и вражде, известный земский и общественный деятель и экономист князь Александр Илларионович Васильчиков предпринял это исследование, положившее начало осмыслению задач подлинной демократизации России. Данной публикации предшествует написанное автором этих строк основательное "ПРЕДВАРЕНИЕ", которое характеризует деятельность Васильчикова, как она видится из сегодняшнего дня.
   Князь А.И. Васильчиков
  
   "О самоуправлении" (1869-1871) -
  
   - приглашение к подлинной демократизации России
  
   Фрагмент из тома 1 - "Введение".
  
  
  Фрагмент сканировал, сопроводил "ПРЕДВАРЕНИЕМ" и разместил
  в сети канд. истор. наук Б.И. Подколзин - ноябрь 2011 г.
  
  
   ПРЕДВАРЕНИЕ
  
  Перед Вами, уважаемый читатель, "Введение" в весьма почтенное исследование, увидевшее свет почти полтора века назад. Та эпоха и наша настолько разительно совпадают по задачам, мерам и результатам, что не сверяться с ними было бы непростительной некомпетентностью. Известный земский и общественный деятель и экономист князь Александр Илларионович Васильчиков предпринял это исследование примерно спустя 10 лет после отмены крепостного права - тогда, когда стало ясно, что Великие освободительные реформы упорно не претворяются в жизнь, и россияне, вместо перехода к свободе, всё более переходят к взаимным обвинениям и вражде. Осмысливая ход тогдашнего пореформенного развития, опыт ряда ведущих стран и привлекая литературу и источники сразу на четырёх языках, автор обсуждает проблему на материале более широком и делает выводы более глубокие и верные, чем это сделал кто-либо иной. Его капитальный труд посвящён центральным вопросам развития России, не разрешённым удовлетворительно и по сей день: как сделать, используя новые возможности и новые требования времени, дальнейшее движение страны более непринуждённым и мощным, а жизнь россиян достойной и комфортной? Его ответ: нужно провести подлинную (а не в лозунгах политиков или писаниях идеологов) демократизацию посредством вовлечения самых широких слоёв населения в ответственное решение всем понятных, очевидных локальных повседневных проблем и добиться на этой почве овладения рядовым россиянином навыками "самоуправления". И уже на этих навыках основывать дальнейшие политические и экономические общегосударственные либеральные преобразования. Поражает отличие подходов князя, стремившегося проникнуть вглубь русской жизни и уже оттуда, рука об руку с ней, начать постепенный, органичный подъём, от поведения его политических оппонентов - всех этих радикал-либералов и радикал-социалистов -"властителей дум" тогдашней, искавшей путь в будущее, России, которые, не мудрствуя лукаво, выписывали из Европы "теоретический тесак" поострее и принимались, как папа Карло, обстругивать слишком кривое, на их взгляд, дерево России, не обращая внимания на то, что внутри него человечек. Это отличие вполне может составить для нас один из важнейших уроков 19 века.
  Конкретные начинания Васильчикова и его единомышленников, приобретшие постепенно огромный размах, направлялись главным образом на развитие народного кредита как общественного отношения, устанавливающего наиболее прямую и чёткую связь между свободой (полученным в долг ресурсом) и ответственностью (за его возврат) - двумя главными слагаемыми человеческой "самодеятельности". Эти начинание и их развитие отчасти освещены в научных работах и других публикациях автора этих строк, в том числе, в первую очередь, в диссертации "Петербургский кружок князя А.И. Васильчикова и зарождение кооперативного кредита в России" (1994 г.). Некоторые из этих работ размещены в "сети" под общим заголовком "Б. Подколзин. Князь А.И. Васильчиков и задача подлинной демократизации России" - http://zhurnal.lib.ru/editors/p/podkolzin_b/.
  Долгое время вся эта "глава" нашей истории была очень мало известна. Александр Илларионович принадлежал к знаменитой аристократической семье воинов, администраторов и учёных, память о которой была намерено предана забвению в течение почти всего 20-го века, ибо её представители серьёзно не ладили с т.н. прогрессивными и революционными силами ещё в досоветский период. А потом и с их наследниками - большевиками, контролировавшими отечественную общественную мысль вплоть до недавних времён. Впечатляющую зарисовку этой позорной для нашего общественного сознания ситуации можно найти в моём очерке "В начальном краю (Сможем ли мы собрать камни истории?)", написанном вскоре после поездки вместе с женой (Юлой Подколзиной) на Новгородчину летом 2008 г. и отправленном тогда же в газету "Новгородские ведомости", а позднее размещённом в сети по адресу http://www.chitalnya.ru/work/460098/ . (Замечу, впрочем, что по дошедшим до меня сведениям, в самое последнее время ситуация в памятных местах стала меняться к лучшему).
  Мы посетили тогда разгромленные и поросшие бурьяном и кустарником руины церкви и фамильного кладбища Васильчиковых, расположенные на взгорке над тихо несущей свои воды летописной Шелонью - реке, на которой Новгородская республика проиграла свою последнюю битву Москве. Побывали и у опалённых пожарами, с забитыми фанерой и жестью проёмами высоких венецианских окон, стен фамильного дворца, расположенного в селении Выбити, именем которого князь Александр Илларионович помечал место создания своих книг. В конце этого очерка я, среди прочего, пишу:
  "В траве лежало несколько плоских камней. Мы склонились над ощерблённой по краям, заросшей чертополохом гранитной надгробной плитой начальника штаба героической Севастопольской обороны генерал-лейтенанта Виктора Илларионовича Васильчикова. Мы убрали с плиты занесённые ветром ветки и листья и постояли над ней молча минуту. Ураганы двадцатого века пронеслись над нашей землёй, раздробив даже камни. На могилах одной из знатнейших и заслуженных фамилий России рос чертополох. Но если живы русские люди, живо их сознание, то не умрёт и память о выдающихся деятелях и героях, и это место появится на картах культуры". Художественный прообраз братьев Васильчиковых - князь Алексей - выступает как главный герой моего романа "Русская сага" (2009 г.), первая глава которого под названием "Севастопольский канун" размещена в "сети" по адресу http://www.chitalnya.ru/work/460031/ .
  И последнее. "Введение" представлено здесь в современной орфографии и с небольшой синтаксической правкой. Сам текст я позволил себе предварить взятым из него же эпиграфом, концентрировано выражающим суть предлагаемого князем "диагноза" и "рецепта".
  
   Борис Подколзин
   Ноябрь 2011 г. Старая Русса
  
  
  
  ИСТОЧНИК размещённого ниже текста: Князь А. Васильчиков.
  О самоуправлении. Сравнительный обзор русских и иностранных земских и общественных учреждений.
   В 3-х томах. 2-е изд. Т.1 - СПб., 1870.
  
  
  
   В В Е Д Е Н И Е
  
   Наше общественное развитие ...
  вполне зависит от той степени
  умственного и нравственного
  образования, до которого возвысится
  у нас низший класс народа. В эти
  низшие слои русского общества надо
  внести свет просвещения - освещать
  их свыше и снаружи будет труд напрасный
  и неблагодарный. Для просвещения
  народных масс предоставляются два пути:
  учебный... - в народных школах,
  и практический... - в местном самоуправлении.
  Оба эти упражнения должны идти совместно
  и одновременно...
   Князь А.И. Васильчиков, 1870 год
  
  
  
  Предмет этого сочинения есть исследование тех порядков внутреннего местного управления, которые входят в круг действия крестьянских, земских и мировых учреждений.
  Отыскивая общий смысл и разум этих законоположений, мы свели их в одно общее понятие и под одно руководящее начало, которое называем самоуправлением.
  Оно означает, по нашему разумению, участие народа в местном внутреннем управлении своего отечества. Это участие в известном размере допускается во всех государственных организациях и при самых централизироваиных формах правления. Местным жителям предоставляется все-таки весьма обширный и многосложный круг действий, преимущественно по тем предметам ведомства, которые могли бы обременить центральную администрацию чрезмерными расходами и заботами управления.
  Поэтому мы видим , что один из обыкновеннейших приемов современных правительств состоит в том, что они расширяют и усложняют круг ведомства местных властных учреждений, но вместе с тем стесняют их самостоятельность и таким образом пользуются обязательной их службой по наряду и личными их повинностями для того только, чтобы сократить государственный бюджет и утаить некоторую часть расходов и повинностей, переводя их из офицальной государственной росписи в негласные сметы отдельных обществ и провинций.
  Но само собою разумеется, что подобная система, возлагающая на местных обывателей все тягости управления без соответствующих прав, не заслуживает названия "самоуправление". Оно получает свое значение только с той поры, когда местные жители получают действительное влияние на ход дел. И хотя бы круг, в котором это влияние обнаруживается, оставался тесным и ограниченным, общественная самостоятельность скорее выигрывает от такого стеснения, чем от чрезмерного расширения своей инициативы и усложнения предметов ведомства.
  Поэтому мы видим , что те народы , которые достигли действительной самостоятельности и истинной свободы, начали свое политическое поприще с того, что закрепили за собой несколько простых, но существенных прав и преимуществ и, не увлекаясь общечеловеческими соображениями и политическими притязаниями, старались утвердить свою независимость в тесной среде местных интересов.
  П е р в ы й их шаг к самостоятельности был направлен к тому, чтобы налоги и повинности, устанавливаемые центральной властью, раскладывались на местах, по собственным соображениям обывателей, по платежным их средствам, по ценности и доходности их имуществ. Самое установление налога может зависеть от общих государствснных соображений, но распределение податей и личных служб и повинностей очевидно не может быть произведено иначе, как по местному расчету самих податных сословий, и поэтому право земских раскладок есть первый и самый существенный шаг к самоуправлению.
  В т о р о й период развития общественной самостоя ќтельности заключается в том , что самое расходование сумм на предметы местных нужд и польз поќручается местным собраниям или сходкам, составленным из тех же податных обывателей.
  Наконец, т р е т ь е и последнее движение той же народќной силы обнаружилось в том, что действия местных учреждений и властей по раскладке повинностей и по расходованию сумм были изъяты изъ ведомства правительственных начальств и агентов и поручены разќбирательству тех же местных властей, связанных с народонаселением солидарностью податных окладов и всех прочих хозяйственныхъ ннтересов; этим земским судебным властям поручено было впоследствии и разбирательство всех прочих хозяйќственных дел, нарушений и проступков. Этим учреждением местных суда и расправы, принявнших название мирового института, завершено было поќстепенное развитее общественной самостоятельности.
  Таким образом, полное понятие о местном самоуправлении у тех народов, где оно действительно существует, сложилось из этих трех простых и непосредственных действий: РАСКЛАДКИ ПОДАТЕЙ , РАСќХОДОВАНИИ ЗЕМСКИХ СБОРОВ И МЕСТНЫХ СУДА И РАСПРАВЫ.
  В них, по нашему разумению, заключается сущеќство того порядка внутренняго управления, которое в Англии и Америке называется selfgovernment. Оно строго отличается от народного представительства, которое означает также участие народа, но в друќгой сфере гражданской самодеятельности - в верховном правлении, в законодательной и финансовой власти, и в отличие от местного самоуправления, могло бы быть названо народным правлением. Мы говорим, что понятия эти различны, хотя они и исходят из одного общего начала: правление относится к управлению как учредительная власть к исполнительной, как установленее законов или налогов к приќменению этих законов и взиманию или расходованию податных сумм.
  Иъ этого следует, что местное самоуправление, по точному, буквальному смыслу слова, ИМЕЕТ ПРЕДМЕТОМ ТОЛЬКО РАСПОРЯЖЕНИЯ И ДЕЙСТВИЯ, ПРЕДУСМОТРЕННЫЕ ЗАКОНАМИ, установленными высшими властями, самодержавными или представительными, и местные учреждения могут домогаться независимости только в пределах, установленных этими властями.
  Какими же могут и должны быть эти пределы? Где прекращается круг действий местных , общественных и земских учреждений? Где начинается область правительственных действий?
  Этими вопросами разрешается участь народнаго само-управления.
  Ответы на них разногласны до безконечности.
  Чародейное влияние Французской революции отвлекло вообще внимание современной Европы от практичеќских, мелочных забот управления и перенесло все поќмыслы и стремления к высшим вопросам о формах правлений, о правахъ человека, о равновесии властей, объ избирательныхъ законах.
  Целое столетие продолжались эти опыты, эти изыскания высших законов общечеловеческого благоденствия, и когда они уже, повидимому, были отысканы, введены, установлены, оказалось, что в лучших из них, усовершенствованных по указанно величайших мыслителей нашего века, не доставало чего-то, какого- то внутреннего органа, которого сочинители и строители новейших конституций не умели ни придумать, ни отќкрыть. Механизм был полный и верный, и по всем правилам политической механики должен был идти и вести народы к свободе и благосостоянию.
  Но он шел так порывисто и неровно, что вскоре сделалось заметно, что сама Франция и государства, принявшая и перенявшие учреждения великой нации, отстают от современного движения, и что другие народы, руководимые другими началами и повиднмому оставшиеся в стороне от философии революции ХУШ-го века, опережают континентальную Европу в свободе и блаќгосостоянии народных масс. Тогда, и не ранее как в пятндесятых годах настоящаго столетия, обращено было особое внимание на порядок управления, приняќтый в двух государствах, политическое могущество коих развивалось совместно со своб народа, и но справке разных ученых и публицистов оказалось, что этот порядок называется в Англии и Соединенных Штатах SELFGOVERNMENT-ом -САМОУПРАВЛЕНИЕМ.
  С тех пор эта система сделалась любимым предметом изучения и вместе с прочими английскими обыќчаями, нравами и вкусами вошла в моду великосветских обществ других стран.
  Английский high-life, английский sроrt и английский selfgovernment получили право гражданства в континенќтальной Европе почти одновременно.
  В известных политических и литературных кругах вошло в обычай представлять английское самоќуправление как образец аристократической организации, и главиые черты, которые бросались в глаза и выставлялись напоказ, были: безвозмездная служба крупных землевладельцев, полновластие мировых судей, назначаемых из местных помещиков, независиќмость их от администрации, и слова gentry, nobility, lendlord выговаривались, и притом с английским ударением, как главные, первообразныя явления selfgovernment-а в Англии.
  Мы постараемся доказать, что эти понятия столь же поверхностны, сколь и ошибочны, и что самоуправление утвердилось в Англии не потому, что оно было аристоќкратическое, а напротив, потому, что высшые сословия в Англии отреклись от всех льгот и преимуществ, которых домогаются землевладельцы других стран и которые, по их понятиям, составляют существо ариќстократии.
  Вообще, по мере вникания в это многосложное дело местного самоуправления, нам представилось, что всякие частные, односторонние исследования учреждений одной страќны представляют предмет в превратном виде, что разумные выводы и умозаключения могут быть сделаны только из сравнения, сопоставления разных систем управления у разных народов, и мы предприняли наќстоящий труд с тою именно целью, чтобы ознакомиться с порядком местного управления в разных его виќдах.
  Метода, нами принятая, состоит в том, чтобы изложить в кратких, по возможности, очерках существенные правила, принятые в иностранных государствах для хозяйственного, общественного благоустройќства, составляющего главный предмет ведения местных властей и учреждений; затем сличить их с теми порядками, которые введены в России новейшими законоположениями о крестьянском, земском и мировом управлении. Далее сравнить с этими современными, нововведенными началами те правила внутреннего управления, которые еще существуют или по крайќней мере признаются еще существующими и действуюќщими в России на основании прежних уставов и полоќжжений - врачебного, строительного, о народном продовольствии, народном здравии и проч.
  Не прибегая к обыкновенной уловке авторов проќсить снисхождения читателей, мы, однако, имеем право заявить, что предмет этот слишком сложен, чтобы быть исчерпанным нашим посильным трудом.
  Обзор, нами представляемый, может разве что служить оглавлением для дальнейших исследований и некоторым руководством для других, более точных и обдуманных изысканий и выводов.
  Картина, вышедшая из-под нашего пера, оказаќлась такою смутною, разноцветною и пестрою, что мы поневоле принуждены были воздержаться от всяких заключений и отложит до более светлых дней предложения о будущих исправлениях и улучшениях.
  Наше дело состояло только в том, чтобы описать существующие порядки, положение вещей, как оно есть, в России и в других государствах, каким порядком и на основании каких правил, узаконений или обычаев производятся раскладка повинностей, взимание налогов, оценка имуществ, починка дорог, призрение неимущих, содержание больниц и народных школ, местный суд и общественная расправа.
  Но так как главною целью, которую мы себе предположили, было сравнение наших учреждений с иностранными, то мы должны были, чтобы стеснить раму наших исследований, выбрать из современных закоќнодательств те, которые представляются лучшими, полнейшими образцами разных систем управления.
   Главными предметами сравнения намъ служили Англия, Франция и Пруссия и въ некоторых отдельных случаях второстепенные государства -- Швейцария и Бельгия. К глубочайшему нашему сожалению, об Американских Соединенных Штатах мы успели соќбрать только самые отрывистые, неполные сведения и должны заявить, что этот пробел дает всему нашему труду неоконченный, односторонний вид. Американќский selfgovernment, построенный на началах английского, но приспособленный к духу времени и к демокраќтическому строю современных обществ, представил бы нам другую сторону предмета, другой его вид, вольное и полное развитие народной самодеятельности в другой среде, в стране пустынной и девственной, где колонизация идет рядом с общественным устроением и народное образование рука об руку с переселением, где роятся как в ульях самые разнообразные политические партии, религозные секты и все вмеќсте соглашаются, примиряются в праве местного самоќуправления, где, как и в России, расстояния необъятны, природа сурова, почва дика, народные нравы грубы и необузданы, но народ трудолюбив и труд волен.
  Но, как сказано, мы лишены возможности предстаќвить обзор американских учреждений, потому собстќвенно, что свода их и в самой Америке не существует, и что узаконения по части внутреннего управления не изќдаются в той форме, как принято в Европе - в виде общих положений и уставов, а устанавливаются сами собой порядком, усвоенным местными собраниями и судебной практикой, разрешающей спорные случаи и пререкания.
  Поэтому мы поневоле должны были ограничиться сравнением наших порядков местного управления с европейскими и из них выбрали три образца соверќшенно разнородных свойств, но все три заслуживающие внимательного изучения по самобытности их развития и по тому благодетельному влиянию, которое они имели на благосостояние страны и народа.
  Эти три образца: Англия, Франция и Пруссия.
  В Англии - САМОУПРАВЛЕНИЕ, SELFGOVERNMENT.
  Во Франции - АДМИНИСТРАТИВНАЯ ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ, CENTRALISATION ADMINISTRATIVE.
  В Пруссии - СОСЛОВНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ, STANDISCHE VERFASSUNG.
  И так как, несмотря на противоположность систем управления, эти три первостепенные державы доќстигли почти одновременно наивысшего политического могущества и благоустройства - то вопрос состоит собственно в том, которая из них достигла цели с наименьшими пожертвованиями других польз и нужд, ибо наружный блеск или внутренний порядок не составляют еще окончательной цели гражданских обществ, и весьма часто случается, что эти блага покуќпаются такой дорогой ценой, что народ изнывает под славой своего правительства и под порядком, коим пользуются высшие сословия, так что тягости государственого строения превышают средства строителей, и что все кровные, насущные пользы народа приносятся в жертву славе оружия, единству государства, власти правителей.
  Та система и окажется лучшей, которая соблюла одновременно интерес государственный и пользу обќщественную, не пожертвовала нравственной и умственќной самостоятельностью народа для величия страны, меќстными нуждами для общих польз и согласила, насколько соглашенье возможно, порядок со свободой.
  С этой точки зрения проследили мы учреждения трех держав, стоящих ныне во главе всемирной цивилизации. Английские учреждения можно назвать утвердительным примером местного самоуправления; Французќские -отрицательным Точно так, как в арифметике, одно действие поверяется другим, сложение вычитанием, деление умножением, так при суждении о лучќшей системе внутреннего управления, французские поќрядки могут служит для проверки английских. Через весь организм внутреннего общественного быта и по каждому отдельному ведомству проведены в Англии наќчала совершенно противоположные тем, которые приќняты во Франции, и для сравнения практических выгод, удобств, преимуществ этих двух систем - SELFGOVERNMENT и CENTRALISATION - можно принять эти два государства как полные и лучшие их олицеќтворения.
  Главные отличительные черты этих двух организаций суть следующие:
  Въ Англии все внутренние дела - судебные, хозяйст венные и отчасти административные заведываются местќными жителями; правительственных агентов в провинциях, на местах не полагается; высшая админиќстрация ревизует, учитывает, поверяет действия местных властей, но непосредственно через коронных чиновников ничем не управляет.
  Все расходы этого внутреннего управления покрываются земскими сборами.
  Эти сборы распределяются по приходам и разлаќгаются на все имущества по их доходности.
  Доходность принимается нормальная, не выводится отдельно по каждому имуществу, не поверяется в каждом данном случае, но определяется по предметам обложения и по разрядам имуществ одной общей норќмой, выводимой из средней сложности доходов и по приблизительному расчету.
  Все обыватели, владеющие каким-либо имуществом в черте прихода и обложенные с этих имуществ каким-либо сбором, пользуются голосом в общественных выборах; ИМУЩЕСТВЕННОГО ЦЕНСА ДЛЯ ВЫБОРЩИКОВ НЕ ПОЛАГАЕТСЯ.
  Для определения к должности как по выборам, так и от короны, полагаются два условия: первое - чтобы должностное лицо принадлежало по имуществу своему к управляемой им местности; второе - чтобы имущество это удовлетворяло известному ценсу, различќному для разных должностей. Условия эти равно обяќзательны для избирательных съездов по тем должностям, которые подлежат избранию, и для правительќства по тем, которые замещаются от короны.
  Собрания действуют только в виде избирательных съездов или сходок и никакими совещаниями или производством дел не занимаются.
  Выборные люди или должностные лица, назначаеќмые от короны из местных обывателей, заведывают всем управлением без участия прочих жителей. Первые составляют управы, отдельные по каждому ведомству: по призрению бедных. по дорожному, строиќтельному, врачебному управлению. Эти управы (boards) прямо от себя, без утверждения правительства и собраќний составляют сметы и раскладки земских сборов, производят расходы, назначают начальников отдельных частей, смотрителей дорог, попечителей бедных; они не составляют постоянных присутствий, съезќжаются только в установленные сроки еженедельно или ежемесячно; совещаются о важнейшихъ делах, подписывают постановления и передают самое исполнение своим агентам - земским должностным лицам, состоящим на жаловании: казначеям, секретарям, попечителям, смотрителям, приставам.
  Мировой институт составляет высшую инстанцию земского самоуправления; ему подлежат, кроме судебных дел, окончательное утверждение смет, раскладок, произведенных расходов, представленных отчетов, разрешение жалоб и исков о неуравнительности и неравномерности обложения; ему подсудны и все лица, служащие по всем частям местного управления.
  Таков в общих чертах механизм английского так называемого selfgovernment"а.
  Но организм его еще труднее определить и опиќсать. Смысл и разум английского законодательства на каждом шагу затемняется изъятиями и противоречиями: рядом с самыми либеральными учреждениями выступают драконовские узаконения ; полноправности высших классов соответствует бесправность низших, так что светлые и темные стороны этой странќной картины постоянно смешиваются и приводят в крайнее недоумение иностранных исследователей, отыскивающих общий принцип, руководящее начало английского самоуправления.
  Темная сторона общественного быта в Англии есть неимущество низших классов. Это неимущество и бросает на все английские учреждения ту скорбную тень, которая выступает мрачными пятнами на светлом поле английского самоуправления. Крестьянства в Англии не существует, сёл, то есть групп крестьян-домохозяев никогда не было и нет; земледелие и землевладение составляют два противоположных понятия, два состояния, никогда не соединяющиеся в одном лице; первое производится подёнщиками, чернорабоќчими, возделывающими землю, им не принадлежащую; второе распределено между собственниками и фермерами из средних и высших сословий. От этого с древнейших времен, а именно со времени завоевания датчанами и порабощения саксонцев, народ английский разделился на два сословия: ИМУЩИХ и НЕИМУЩИХ; к первому были приписаны не одни собственники, землевладельцы и домовладельцы, но и все те обыватели, которые польќзовались временно и условно владели недвижимыми имуществами (occupiers): в сельском быту - фермеры, арендаторы, оброчники; в городском - жильцы, постояльцы, наниматели квартир, если только они жили семейно, оседло и на своем хозяйстве. На сословие имущих исключительно и возложены были - тоже с незапамятных времен - все общественные и земские поќвинности и им же приписаны все гражданские и поќлитические права.
  К сословию неимущих отнесено все остальное наќселение - безземельное и бездомное. Оно было признано таковым, то есть неимущим, по закону, организовано как особое сословие, как отдельное состояние, к коќему причислены все люди, не имеющие постоянной оседќлости, хозяйства, не прикрепленные к месту жительства по владению или промыслу - люди проживающие трудом, торгующие работой. Они были приняты на попечение и призрение высших классов, уволены от всякого тягла частного, общественного и государственного, изъяты из податей, повинностей и служб, и вместе с тем лишены всяких политических прав.
  Из этого положения дел, укоренившегося в Англии с самого основания государства, произошли два явления, которые, как сказано, легли на страну и народ мрачною тенью, это НИЩЕНСТВО И БРОДЯЖНИќЧЕСТВО.
  Итак, отыскивая отличительную черту и общий смысл английского самоуправления, мы должны останоќвиться на этом высшем соображении, характеризующем все учреждения этой страны. Народ апглийский разделяется на два класса не по рождению, не по месту жительства, не по занятиям и промыслам, а единственќно по имуществу; в нем нет ни аристократии, ни деќмократии, ни черни, а только две категории жителей - и м у щие и неимущие. Первые по круќговой поруке всех домохозяев приняли на себя все прямые налоги и всю общественную службу, и с незапамятных вреќмен обязали себя и своих наследников содержать на свой счет внутреннюю администрацию, армию и флот. Эту обязанность они приняли не в виде пожертвования на алтарь отечества, или демонстрации в пользу меньших братий, а по глубокому чувству долга, по сознанию непреложных законов правды и справедливости , по прямому и простому соображению, что ВСЯКАЯ ПЛАТА и СЛУЖБА ПРЕДПОЛАГАЕТ НЪКОТОРЫЙ ИЗЛИШЕК ДОХОДОВ И РАБОЧИХ СИЛ, И ЧТО ПОЭТОМУ НЕ СЛЕДУЕТ ВЗИМАТЬ НАЛОГИ С НЕИМУЩИХ И БРАТЬ СЛУЖБУ С ЧЕРНОРАБОЧИХ.
  На этомъ основании - на равномерности обложения построено все здание английского самоуправления, и основание это оказалось столь твердым и разумным, что когда английские выходцы, переселяясь в пустыни и леќса Нового света , основали там новое государство на чисто демократических началах, они не нашли ничего лучшего, как учреждения своей аристократической роќдины для водворения свободы и порядка в новом своем отечестве.
  Самоуправление как в Англии - аристократической монархии, так и в Америке - демократической респуќблике, основано на одних началах :
  На равномерности подоходного обложения.
  На равноправности всех податных обывателей.
  На подсудности общим судебным установлениям.
  Из этих глубоких корней выросло английское саќмоуправлеше. Все прочие условия общественной организации изменялись по обстоятельствам, по духу времени и по ходу событий. Англия управлялась и поголовными сходками всех домохозяев (court-leet), и собраќниями обывателей, приписанных к церковным приходам (open-vestry), и съездами почетных местных жителей (select-vestry), и мировыми судьями, назначаеќмыми от короны из крупных землевладельцев, и, наконец, в новейшее время, управами (boards) по выќбору всех податных обывателей. Должностные лица определялись и от короны, и по выборам , служили безвозмездно и на жаловании.
  Одно только не изменялось в этом многосложном организме английского selfgovernment-а - это непреложный закон о равномерном обложении всех местных жителей по действительным платежным средствам каждого из них, по доходности имуществ, и неотъемлемое право самих податќных обывателей определять эту доходность, взимать налоги и их расходовать.
  В этом исконном принципе и заключается, по нашему мненио, все существо английского самоуправления; из него вытекает и другое основное начало, отќличающее быт английского народа от всех прочих - то именно, что государственное и общественное тягло искони лежало и поныне лежит на имущих классах, и что личный труд никогда не был притянут ни к каким обязательным платежам и службам: ни к военной, ни к гражданской, ни к частной, ни к общественной, оставаясь в полном смысле слоќва вольным трудом, не подлежащим никакому выќчету и никакому стеснению
  Французскую систему администрации обыкновенќно называют "централизацией", но это слово не совсем верно и полно выражает её общий смысл. Чтобы уразуметь настоящий смысл этой образцовой бюрократии, надо, как нам кажется, дойти до другого общего принципа, первенствующего во Французском обществе новейших времен - принципа народного самодержавия (souverainete du peuple). Это общее начало обусловливает и подразумевает в себе все прочие, и административная централизация вытекает из него, как прямое и непосредственное последствие. Народное самодержавие, по Французским понятиям, есть верховќное право большинства установлять ту форму правления, которая ему заблагоразсудится, и решать, если позволеќно так выразиться, огульно, сообща все дела местного управления. Самодержавие в этом смысле постеќпенно переходит от лица к народу и от народа к лицу. Наполеоны, точно так, как и революционеры 1793 г., признавали себя законными и притом неограќниченными властителями потому собственно, что самоќдержавный народ их призвал и помазал на царство большинством избирательных голосов.
  Из этого вытекает и весь механизм французской администрации: народ самодержавно высказывает свою волю в едином собрании или в едпином властителе, и эти собрания и властители с того же дня, как подпиќсано их уполномочие, представляют в себе, в своем лице или в своем составе все народные пользы и нужќды, сливают воедино все местные интересы и поглощают в общенародных соображениях частные, общественные и земские потребности.
  Избрание народных представителей (representants du peuple) или главы правления (chef de l"etat) есть поќследнее слово aранцузской свободы. Коль скоро оно скаќзано, народ умолкает, слагает с себя свою самодерќжавную власть, отрекается от краткосрочного своего державства и, совершенно покоряясь своим или своему избраннику (elus du peuple), возвращается к верноподќданническому безмолвию впредь до новаго взрыва народного самоуправства.
  Очевидно, что в подобной организации нет места самоуправлению в том значении, в коем мы его принимаем, т. е. как право местных жителей обсуждать и решать частные дела отдельных местностей, обществ и округов. Самостоятельность общин (communes) или департаментов и уездов (department, arronnes) была бы прямым отрицанием пресловутого принципа самодержавия народа, и наоборот, администраќтивная централизация есть прямой вывод из этого высшего начала, провозглашённого королями Франции (l"etat c"est moi] и преемственно перешедшаго к французскому народу в другом виде и в новой форме, но в том же самом смысле souverainete du people - republique uno et indivisible.
  Изъ этого общего понятия о единстве и нераздельќности народных интересов исходит вся система франќцузской администрации.
  Права и обязанности, власть и ответственность соќсредоточены на высшей ступени государственного соќоружения - в министрах или в самом самодержце как представителе народной воли. Под ними расстилается сеть второстепенных, безответных агентов.
  Департаментами заведываютъ префекты, уездами субъ-префекты.
  Сельскими и городскими обществами - мэры.
  Отдельными селениями - полевые сторожа.
  Все эти должностные лица никакой самостоятельноќсти не имеют и состоят на службе как стражники правительства; самые мэры в те времена, когда они назначались по выборам, считались приказными людьми, чиновниками - fonctionaries, и главное их значение было охранение порядка, а не представительство местных интересов.
  Но уступая повидимому духу времени и общей слаќбости всех современных правительств играть в либерализм, составители французских конституций установили по всем административным инстанциям и рядом с ними особого рода советы (conseils) изъ местќных обывателей, которые собственно предназначались быть представителями местных общественных интеќресов и должны были ввести во Францию позаимствоќванный из Англии элемент самоуправления.
  Советам этим, в особенности генеральным (conseil general), действительно предначертана очень широќкая программа: они совещаются по всем предметам местных нужд и польз, рассматривают всякие счеты и отчеты, выслушивают всякие речи и заявления, но НИЧЕГО ОКОНЧАТЕЛЬНО НЕ РЕШАЮТ БЕЗ ВЕДОМА И УТВЕРЖДЕНИЯ НАЧАЛЬСТВА.
  Таким образом, эти советы, избираемые всеобщей подачей голосов без всякаго ценса из всех граждан, достигших совершеннолетия, с одной стороны, удовлетворяют демократическому духу равенства, с другой же, по своей бесправности и безгласности вполне соглашаются с системой административной централизаќции; они примыкают к начальникам в виде послушных и полезных помощников, мнения коих приниќмаются или отвергаются по усмотрению, состоят, можно сказать, при французских администраторах по особым поручениям.
  Податная система во Франции точно также приноровлена к централизации и хотя она отчасти основана на том же принципе, как и английская, - на подоходном обложении, но существенно различается по образу составления смет и раскладок: в Англии доход вывоќдится по приблизительному нормальному исчислению и это исчисление производится самими обывателями в своей среде, оценщиками, выборными от приходов и округов; во Франции доходность имущества опредеќляется правительством по общему, официальному каќдастру, и дело местных собраний состоит только в том, чтобы сделать расчет местных расходов и на каждый франк казенных податей прикинуть известный процент земских повинностей, что и называется centimens addintionnels.
  Такимъ образом, в этом замечательном механизме французской администрации, доведенном в новейшее время до высшего совершенства, все органы и жилы наќродной жизни сведены тончайшими нитями из всех концов Франции в одни руки - в руки императора и его министров.
  На постройку сельского моста, если ценность его превышает 500 франков, испрашивается разрешение министра.
  На определение полеваго сторожа (garde-champetre ) или общественпаго пастуха (patre commun) требуется утверждение мэра.
  Список неимущихъ (liste des indigents) просматриќвается префектом.
  Сельский учитель определяется начальником депарќтамента.
  Все повинности признаются обязательными и исполќняются начальством (d"office), если местные жители оказываются не исправными. Для каждой повинности назначен высший и меньший размер (minimum, maximum) обложения и норма расходов.
  Наконец, все должностные лица, начиная с полевого сторожа и кончая префектом, подсудны своему начальству и не могут быть преследованы судебным порядком без разрешения правительства.
  Всеведущая и вездесущая администрация, многолюдные и безгласные советы, раскладка всех местных сборов по правительстќвенному кадастру, подсудность всех должностных лиц правительству, мнимая ответственность высших сановников и неќограниченное самовластие низших - таковы главные черты этого идеального полицейского управления, возбуждающего справедливый восторг тех людей и партий, которые любят порядок, стройќность, тишину, дисциплину. Самодержавный народ утеќшается в своей неволе сознанием, что порядок этот установлен по его всенародной воле и что конституция, предавшая все права и вольности в распоряжение высшего правительства, вотирована большинством нескольких миллионов голосов, и поддерживается почти едиќногласно собранием народных представителей.
  Между этими двумя крайними проявлениями двух противоположных начал - самоуправления в Англии, централизации во Франции - является как посредник, примиряющий крайности и сглаживающий противоречия, ученая и рассудительная Германия; она добросовестно и глубокомысленно изучает теорию и практику разных. систем управления и, вероятно, выработает полнейшую, лучшую систему, как она уже успела по всем прочим отраслям науки и политики раздвинуть раму человеческих знаний.
  Но в настоящий момент своего социального развития Германия представляет зрелище поучительное тольќко в историческом отношении как переход от древнейших средневековых феодальных учреждений к новому, чисто демократическому, строю.
   Для нас, русских, изучение немецкой общественной организации представляет ещё тот интерес, что мы находим в этой организации, доживающей последние свои дни в Германии, следы всех тех воззрений и предположений, которые блудные сыны этой ученой страны предлагают нам в России как лучшие, самые зрелые плоды своей высокой цивилизации, плоды дейстќвительно перезрелые.
  Там мы найдем еще действующими все те почтенќные патриархальные порядки, которые могли бы, если бы мы успели воспользоваться этими благими примераќми, вывести нас из демократической колеи, в котоќрую мы погружаемся, на путь спасения; найдем и паќтримониальный суд под именем Gutsherrlichkeit, и вотчинную полицию под названием Gutsherrliche, и попечительство землевладельцев над наќродными школами и церковными приютами Schul-und-Kirchen-Patronat, и право самостоятельного голоса по влаќдению Virilstimme, и, наконецъ - и это поучение самое важќное - найдем полное образцовое указание, каким порядком может быть отменено несовместное с духом времени грубое право крепостной зависимости Leibei-genschaft, и в то же время сохранена другого рода завиќсимость в другой более мягкой и облагороженной форќме Unterchanigkeit, лишающая весь низший класс сельских обывателей всякаго голоса в делах общественного самоуправления.
  Учреждения всех германских государств, типом коих служит Пруссия, имеют общий характер соќсловной организации standische Verfassung.
  Это официальное название вполне соответствует их внутреннему разуму. Самоуправление, Selbstverwaltung, составляет в Пруссии, как и в Англии, основу гражданскjго строя, но с тою разницею, что к участию в управлении призываются не обыватели в общем их составе, не приходы или графства, а сословия - крестьяќне (Bauern), горожане (Burger), помещики (Gutsherrn).
  Каждое сословие имеет свое особое представительќство и свое отдельное управление. Город, общество и вотчина поставлены во всех делах хозяйственной н полицейской расправы на равную степень и признаются низшими инстанцию внутреннего управления, отдельныќми группами, не имеющими между собой ничего общего.
  В собраниях представители сословий не смешиваютќся, голоса их считаются особо, по некоторым делам мнения отбираются не по числу членов, а огульно - по сословиям.
  Владельцы дворянских имений (Rittergutsbesitzer) при известном имущественном ценсе пользуются голосом по праву (Virilstimme); они признаются в пределах своей вотчины попечителями училищ (Schulpatronen), церковными старостами (Kirchenpatronen) и исправляют должность полицейских начальников (Gutsherrliche Polizei).
  Все прочие сельские обыватели, крестьяне и землевлаќдельцы, не принадлежащие к дворянскому сословию, отќделяются в особые группы, называемые общинами (Gemeinden) и управляются выборными начальниками (Gemeindevorstand).
  Наконецъ третье состояние, городское, пользуется несколько более широкими муниципальными правами, нзбирает магистрат и бургмейстеров и имеет осоќбые собрания, совещающиеся о делах внутреннего управления (Stadtverordneten-Versammlung).
  Земская организащя выражается в Пруссии в окружных и областных собраниях (Provinzial-und-Kreisstande), но и в них преобладает сословное наќчало и землевладельческий элемент в такой степени, что из числа всех гласных 5968, считается от дворян 4810 голосов, от городов 523, отъ сельских обществ 635.
  Вся эта многосложная и разнообразная сеть сельских обществ и вотчин покрывает Пруссию мелкими союзами, весьма удобными для администрации , но соќвершенно бессильными для хозяйственного самоуправления; первыхъ (Landgemeinden) в 8 восточных областях считается 26,879, вторыхъ (Ritterguter) -7,884.
  Над этими общественными союзами, совершенно разнородќными по своему составу, поставлена одна общая адмиќнистративная инстанция - ландраты, окружные начальќники, заведывающие всеми делами внутреннего управления, назначаемые от короны, но по предложению кандидатов от местных землевладельцев, и состаќвляющие таким образом связь между местными обыќвателями и правительством, переход от самоупраќвления к администрации.
  Но этот переход такой резкий, что самостоятельќность местных учреждений вовсе поглощается админиќстративной опекой и что все действия, все постановления и мероприятия общественных и земских властей безусловно подчиняются надзору правительства. Надзор этот называется Oberaufsicht des Staates, поручен губернским правлениям (Regierung) и областным президентам (Oberprasidenten) и состоит в неограќниченной власти утверждать и отвергать всякие постаќновления вотчинных, общинных и городских учрежќдений.
  Таким образом, главный и своеобразный характер внутреннего управления в Пруссии есть это смешение или, вернее сказать, сочленение двух противоположных начал: самоуправления в низших инстанциях и бюрократизма в высших. По букве закона, по наружным формам делоќпроизводства первые совершенно подчиняются вторым: правительственный надзор неограничен, чиновничество (Beamtenthum) всесильно. И несмотря на это, по внутреннему духу и на самом деле местные учреждения пользуются в Пруссии действительќной самостоятельностью, и прусские публицисты не без основания утверждают, что народное самоуправление укореќнилось в их отечестве так же глубоко, как и в Англии.
  Вникая в эту странную организацию общественого быта современной Германии, полную противоречий и неќсообразностей, мы должны остановиться на том мнении, которое уже выше заявили , что настоящее положеше вещей в Пруссии и других государствах центральной Европы есть последнее явление отживающего и переходящего в вечность порядка внутреннего управления.
  Этот порядок, основанный на вотчинном праве крупного землевладения , действительно оказал великие услуги Пруссии, создал и сохранил до новейших времён благородное военное сословие, полное отваги и энергии, и связал все германские племена солидарноќстью землевладельческих интересов; для такого нароќда и такой страны, как Германия , разрозненной динаќстическими интересами, всякая связь была благодетельна и спасительна; прусская юнкер-партия, бессмысленная в советах и собраниях , но бесстрашная на поле битвы и бескорыстная на службе, была из всех слоев немецкого общества бесспорно лучшим орудием для достижения главной цели, к коей единодушно стремиќлись правительство и народ - для объединения германского племени, собирания немецких земель.
  Но когда нам в России благонамеренные подражаќтели германских институтов ставят их в пример, то мы можем усомниться в пользе и применимости этих нримеров к нашему русскому быту.
  Нам вообще кажется, что общественные учреждеќния, ныне существующая в Пруссии, не имеют сами но себе никакаго положительного значения, что они стоят среди народа как достопочтенные памятники нрежнего быта, как не действующий механизм.
  Местное управление заведывается помимо них другиќми властями: чиновничеством, с одной стороны, и вольными ассоциациями, частными обществами и съездами, с другой.
  Прусская бюрократия глубоко отличается от французских fonctionaries и русских чиновников тем, что вся без изъятия подлежит ценсу образования; всякая должность замещается по конкурсу и по экзамеќну - Staatsprufung, всякое ведомство имеет свою особую программу тех специальных сведений, какие требуютќся от кандидатов. Мы смеем думать, что когда нация доходит до такой высокой степени просвещения, что может избирать своих служителей не по их ранќгу, рождению или имуществу, а по умственным и нравственным их достоинствам, когда число людей образованных и специально подготовленных ко всякому делу так велико , что на каждую вакансию предстаќвляется несколько кандидатов, тогда уже формы п обряды теряют отчасти свое значение; недостатки этих форм, то есть самих учреждений, исправляются лицами, служащими в этих учреждениях, несообразќности сглаживаются, противоречия смягчаются.
  Нам сдаётся, что германский общественный организм силен внутренним своим духом, разумом не законодательства, а людей, приводящих 3акон в действие. Самые учреждения, узаконения и уставы далеко отстали от движения умов, от успеха современных обществ, так далеко, что на них мало обращают внимание и что этим безобразным преданиям старосветского быта оставляют право пожизненного владения как маститым старцам, дни коих соќсчитаны.
  Народные стремления с животрепещущей силой пробивают себе другой путь и нашли в современной Германии новую, доселе ещё мало испытанную форму, которая повидимому и будет служить в более или менее отдаленной будущности полным и лучшим выражением народного самоуправления. Это вольная ассоциация.
  Частныя общества, срочные съезды, кредитые и рабочие товарищества уже и ныне заправляют главныќми предметами народного хозяйства в Германии.
  Общественное призрение постепенно переходит в исключительное заведыванне частных попечительств (Armenverbande) и рабочих ассоциаций (Arbeitsvereine).
  Врачебное управление, помимо правительственных и общественных учреждений, устраивается по указаниям медицинских съездов, созываемых поочередно и в установленные сроки в главных городах Германии.
  Народное образование получает главные свои рукоќводства от учительских съездов (Schul-Conferenzen).
  Таким образом, инициатива правительственных и сословных учреждений постепенно слабеет и никнет, учредительная власть переходит из официальных рук к частным лицам и обществам; старосветские обряды внутреннего управления остаются как заглавные листы пустых тетрадей, новые порядки пробивают себе путь медленно, но неодолимо, и самоуправление, не узаконенќное , не признанное в немецком Landrecht"е, но моќгущественное по своему составу и своим средствам, уже покрывает всю Германию сетью вольных артеќлей, частных обществ, товариществ и съездов, располагаающих миллионами рук и миллионами талеќров.
  Мы старались представить в этом введении общий очерк и характеристику местного управления в тех трех государствах, которые будут нам служить для сравнения с нашими русскими учреждениями; мы смеем думать, что этот беглый и, разумеется, неполный обзор полезен в том отношении, что дает общее поќнятие о главных предметах нашего исследования. Так как ссылки на отдельные черты и правила английского самоуправления, французской администрации и прусских сословных учреждений будут повторяться во всех частях этого сочинения , то нам показалось нужным предпослать этим частным описаниям общий очерк этих разнородных систем местного управления.
  
  Следуя тому же порядку, мы должны были бы предќставить и общий наш взгляд на внутреннее управление в России.
  Но очевидно, что в настоящий момент нашего гражданского развития никаких общих выводов и заключений у нас нельзя подвести, и потому мы ограќничимся указанием некоторых отрывистых черт - тех именно, которые всего более отличают наш обќщественный быт и, по нашему мнению, заслуживают наибольшего внимания при дальнейшем устроении наќшей Русской земли.
  Прежде всего, нас останавливает таинственное знаќчение слова "земство", которое в России относится к тому же самому организму внутреннего управления местных властей и учреждений, который и в других гоќсударствах означается названиями selfgovernment, Standische Verfassung. Но наименование "земство" очевидно истекает из другого понятия, из другого взгляда на предмет, чем выше приведенные иностранные выражения. Отыскивая смысл этого слова, применяемого в России к самым многоразличным отправлениям наќродной жизни, мы должны прийти к заключению, что ОНО ОТНОСИТСЯ К ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВУ НЕ НАРОДА, А ЗЕМЛИ, к интересам не государственным, всеобщим, А МЕСТНЫМ, ЧАСТНЫМ, и что главный характер нашей общественной организации, по нашему разумению, заключается именно в этой тесной, неразќрывной СВЯЗИ НАРОДА С ЗЕМЛЕЙ, в этом несколько смутном, но глубоком слиянии этих двух коренных начал всякой гражданственности - личного и поземельного. В России последнее преобладает над первым, земля над лицом. С самых первобытных времен нашей исторической жизни личный элемент в России уступает поземельному, территориальному, и русский человек ни индивидуально, как гражданин, ни в общем составе, как народ, даже и не упоминается в летописях устроения Русского царќства и Всероссийской империи. Слова "гражданин", "наќрод", "отечество" чужды нашему летописному и официальному, приказному или законодательному языку. От первых слов нашей исторической жизни на первый план выступает "земля". Она "велика и обильна", говорят послы новгородские в 862 г., и с того времени до новейшего слова "ЗЕМЛЯ", "ЗЕМСТВО", "ЗЕМСКИЕ ЧИНЫ И ЛЮДИ" употребляются для означения понятий, соответствующих иноземным понятиям "отечество" и "народ" - как будто в России человек и земля составляют одну неразрывную единицу и как будто гражданин, обыќватель, русский подданный не разлучен с правом поземельного владения, немыслим без недвижимого имуќщества и надела, не полон без участия в пользовании Русской землей. Это отсутствие личного элемента и преобладание земского составляет главное явление русской общественной жизни, имевшее роковое влияние на все её развитие.
  Вся Русская земля, и все её разряды и подразделеќния несли подати, тянули государственное тягло: поќместья и черные земли, посады и волости, города и села. Люди сначала приписывались, потом прикреплялись к земле. От нея, от земли, на какой кто сидел, человек получал своё общественное значение: он назыќвался служилым, если поместье обложено было царской службой, посадским, если водворялся в черте города или посада, и крестьянином, если сидел на черной земле и справлял подати съ черной сохи; он же счиќтался монастырским, дворцовым, помещичьим, если селился на белых землях частного владения. Но сам по себе, как лицо, не имел никакого значения, никаких прав и по тому самому и не нес никаких личных повинностей.
  Из этого образовалось шаткое и смутное понятие о земстве, как о представительстве всей земли, входящей в государственную территорию. Но представительство это не давало людям никаких политических прав, не возводило их ни в достоинство патримониальных землевладелыцев, вотчинников, ни в звание именитых граждан, оно только налагало на них подати и повинности, притягивало к тяглу, прикрепляло к земле - и земскими людьми назывались все те, которые платили подати или исправляли службы по земле, на коей были водворены, по месту, которое занимали в государственной территории, по своему жительству, влаќдению или пользованию.
  От этого первобытного своего направления наш общественный строй получил свой окончательный, соќвременный вид. Личные преимущества никогда не могли преодолеть земского равнения, отдельные личности поглощались в общине, в общине поќземельной. Корпоративные, сословные организации, осноќванные у других народов на индивидуальном начале, на ремесле, промысле, рождении, в России не усвоились. Все попытки ввести цеховые учреждения, почетное гражќданство, вотчинное право, не имели успеха, остались мертќвыми буквами, превратились в какие-то уродливые нароќсты, временно исказившие наше народное развитие и все вместе на наших глазах ныне исчезающие без следа.
  Поэтому мы думаем, что земство есть действительќно коренное, прирожденное начало русской гражданќственности и что оно выражает глубокое, хотя и смутќное понятие о крепкой связи русского обывателя с русќской землей.
  Эта связь составляет не только право, но и обязанность; русский человек не только пользуется правом владеть землей, но и ПОДЛЕЖИТ ОБЯЗАННОСТИ ЕЕ ДЕРЖАТЬ; он получает гражданство и признается обывателем только под тем условием, что принимает землю; общество и государство ставят себе высшей задачей хозяйственного управления то правило, чтобы земли не оставались "В ПУСТЕ", и чтобы местные жиќтели не уклонялись от принятия земельных наделов и от их содержания.
  Поэтому поземельное владение, которое в других странах превратилось в привилегию высших классов, у нас наоборот составляло и составляет поныне обязательную повинность низших сословий, и земство выражает именно эту совокупность интересов тех местных жителей, которые держат землю и доходами от неё обеспечивают исправное отбываќние повинностей и уплату податей. Из этого также следует, что собственник, не эксплуатирующий непосредствеинно свою землю и сдающий ее в аренду, в оброчќное содержание, не может быть признан членом местного земства, и что его место заступают по тем учаќсткам, которые сданы в пользование, те люди , аренќдаторы, оброчники, земледельцы, которые пользуются этими угодьями. На этом основании временно обязанќные крестьяне получили полное право земского предстаќвительства и общественного самоуправления, хотя в строгом смысле земли, на коих они водворены, до совершения выкупа не признаются их собственностью.
  Вникая еще далее и глубже в общественный строй нашей земли, мы должны также остановить наше внимание на другой черте, ярко её отличающей от всех других стран. Это чрезмерное всепоглощающее преобладание крестьянского элемента.
  Мы уже выше заметили, что английское общество вовсе не знакомо с этой составной частью других гражданств, что крестьян-собственников в Англии никогда не было и нет. Мы также объяснили, что в Пруссии и Германии сельское общество в своё время было распущено и разбито на мелких колонистов, так что самостоятельность крестьянства была окончаќтельно подавлена крупньм землевладением. Одна только Франция со своими 10-ю миллионами собственниќков , большей частью из крестьян, представляет нам социальное устройство, несколько подходящее к нашему.
  Но во Франции общественный организм вообще так слаб в сравнении с государственным, что собќственники всех классов и разрядов, крупные и мелќкие, дворяне и крестьяне, никогда не могли преодолеть административной централизации, и что грубое влияние невежественных народных масс было парализовано столь же грубым самовластием правительственных агентов.
  В России, напротив, сельская община является последним, но самым твердым звеном всего общественнаоо быта, а сеть этих крестьянских обществ раскинута так широко, что едва ли центральная администрация, как бы она ни была сильно вооружена, может привести их к такому стройному и покорному движению, какое мы видим во французских сельских communes. Французская община есть территориальная административная единица, русская - общественный поземельный союз. Поэтому значение их и членов этих двух общин существенно различно - шатко и слабо во Франции, твердо и определительно в России.
  Таковы, по нашему мнению главные черты, отлиќчающие наш общественный быт от быта других современных народов. Можно, разумеется , подмеќтить и много других различий и оттенков, по главные из них, по нашему разумению, суть именно эти два :
  Право на землю и
  Сельская община.
  Приступая к исследованию учреждений и властей, заведывающих общественным управлением, мы стаќрались в каждом из рассматриваемых нами государств открыть те главные социальные основы, котоќрыми обусловливается развитие этих учреждений, и нам показалось, что в РОССИИ ЭТИ ОСНОВЫ СУТЬ ЗЕМСКИЕ ПРАВА И ПОВИННОСТИ, ОСНОВАННЫЕ НА 3 Е М Л Е В Л А Д Е Н И И.
  Свидетельствуя об этом факте, мы вовсе не думаем превозносить его как благодеяние или преимуќщество нашего русского быта. Мы видим в нём много светлых сторон, но много и темных. Но факт этот бесспорен и несомненен, и самые ярые противники социалистского учения о праве на землю и общинном владении должны сознаться, что обе эти формулы общественного строя привиты Русской земле её историческим развитием.
  Скажем более: те же самые противники, которые отвергают в принципе право на землю, сознают его в России как факт; те же самые деятели, которые ратуют на словах против общины, на деле ее допускают, регламентируют и признают. И среди оглушительных криков, с коими преследуются и улиќчаются наши "вредные" направления, обзываемые "коммунизмом" и "социализмом", мы не встречали ни одного чеќловека, который бы взялся переменить это направление.
  Например, когда дело шло об освобождении крестьян, много было истрачено красноречия на защиту прав собственности землевладельцев, и много перекипало негодования против революционного будто бы учения о праве крестьян на усадебную оседлость и полеќвой надел.
  Но нам не удалось между всеми крестоносцами, ополчавшимися за право собственности, найти такого отважного государственного мужа, который бы взялся провести этот "абсолютно священный" принцип и приќменить его к делу в простой форме личного освобожќдения крестьян без земли. Напротив, мы видели, что как скоро праздные речи переходили к исполнению, люди самых крепостных направлений смирялись перед действительностью, покорялись необходимости и своими же руками потрясали ими провозглашенные свяќщенные права полной собственности. Они спорили о разќмере, называли уступкой или добровольным соглашением то, что другие признавали обязательным, но в сущности никто из них не отважился взять на свою ответственность проведение такой меры, которая бы отќвергла права на землю русских крестьян и закрепила бы всю поземельную собственность за сословием русских землевладельцев.
  Точно так же резко, ярко описываются неудобства общинного землевладения; но когда от возражения переходят к предположениям, вся эта яростная оппозиция разрешается самыми скромными и миролюбивыми заявлениями. Общину, говорят, не следует закреплять на вечные времена, но в настоящее время расторгать насильственными мерами тоже не следует - ее надо постепенно развязывать, освобождать от внутреннего гнета круговой поруки, но не расстраивать её организм, обеспечивающий и порядок администрации, и правильќное отбывание повинностей. Так что в конце концов все мнения сходятся в том всеобщем убеждении, что как бы община ни была несовершенна по своей настояќщей форме, но другой формы, другого органа для внуќтреннего общественного управления Русской землёй в данный момент нет и найти, выдумать и устроить нет никакой возможности.
  Если это действительно так, если в самом деле не нашлось еще никого в России, кто бы взялся отмеќнить общинное владение и земельный надел - то спраќшивается, к чему могут привести осуждения и критика таких учреждений и обычаев, которые ничем другим в настоящий момент заменены быть не могут - и не благоразумнее ли вместо гадательных предполоќжений заняться скромною задачей о правильном разќвитии общественного быта из тех коренных начал, на коих он зиждется и растёт.
  Так, в этом последнем смыќсле, поняли мы нам предстоящую задачу. Излагая наше земское общественное устройство, мы приняли за исќходное предположение упрочение и развитие ныне сущеќствующего порядка вещей, введённого новейшими реформами:
  Крестьянским положением 19 февраля 1861 г.,
  Положением о земских учреждениях 1 января 1864 г.,
  Судебными уставами 1 ноября 1864- г.
  Отыскивая общую их связь, главные их смысл и разум, мы остаќновились на следующих соображениях:
  Земство выражает в России принцип самоупраќвления, но в таком тесном, неразрывном слиянии с Русской землей, что никакая её часть, никакое угодье не может быть исключено из земского представительќства безъ нарушения самого принципа, состоящего преќимущественно в уравнительной раскладке всех податей и повинностей по земле. Это чувство земского уравнения в России соответствует чувству личного равенства, провозглашенного Французской революцией в Европе, но отличается от него как по происхождению, так и по последствиям.
  Понятие о равенстве лиц столь же чуждо русскому быту, сколько сродно ему понятие об уравнении земельныхъ наделов и земских тягостей.
  Личные отличия, знатность, именитость, чин ниќсколько не оскорбляют русского чувства гражданской равноправности; но изъятие земли из оклада или из общих правил о равном разделе, о равномерном наследстве противно нашему складу и образу мыслей. Местничество, как личная привилегия, могло сродниться с русским общественным строем; но право перќвородства и майоратного владения не могло усвоиться, несмотря на всемогущую инициативу, принятую по ввеќдении этих порядков Петром Великим. Русскому простолюдину можно внушить и действительно внушают всякие иноземные и инородные понятия, обычаи, правы, но понятие о том, чтоб можно было не делить землю поровну или, отказываясь от земли, оставаться членом общества, ему недоступно, и подчиняясь подобным распоряжениям, он их исполняет бессознательно, по принуждению и с чувством глубокого неудовольствия за чинимое ему насильство.
  П р о т и в о д е й с т в и е высших, поместных сословий против первородного порядка наследства и низших сельских классов против участкового землевладения исходит из того же всенародного, инстинктивного сознания, что земля должна делиться поровну между всеми членами семейства и общества.
  Этот принцип земского уравнения представляется нам главной характеристической чертой всего нашего общественного организма. Из него вытекают некоторые весьма важные последствия.
  Тонкие различия, проведенные в других обществах между аристократическим и демократическим элементами, у нас никогда не могли получить точного значения, ясного смысла. Точно так, как главную опору аристократии в других странах составляет землевлаќдение, так в России большая часть удобных и доходных земель состояла искони во владении крестьянских обществ, между тем как частные собственники приќобретали обширные, но еще безлюдные пространства пустопорожних земель. Поэтому главные источники государственных доходов, все хозяйственные интеќресы почти исключительно сосредоточились в низшем классе землевладельцев. На них, на их земли, эксќплуатируемые личным их трудом, и опирался весь строй возникающей гражданственности, и прочие сословия со своими пустыми землями не могли пересилит преќобладающего влияния крестьянства на устроение Русской земли. Крупное землевладение имело своих представиќтелей не только в знатнейших дворянских родах, но и в сельских общинах, черных волостях. Некоторые из этих крестьянских обществ по пространќству и доходности владений совершенно сравнивались с богатейшими поместьями и вотчинами монастырей и служилых людей. Так что аристократический элемент - если под этим выражением разуметь влияние крупного землевладения на местное управление - в России предќставлялся в двух видах, в двух формах- в сельской общине или волости и в вотчине или поместье. Этим крупным собственикам противополагались мелкие: однодворцы, мещане, посадские люди, мелкопоместные дворяне, которые всегда играли второстепенную, униженную роль въ делах Русской земли. Между тем, как ДВОРЯНСТВО, В ЛИЦЕ БОќГАТЫХ ВОТЧИННИКОВ, И КРЕСТЬЯНСТВО, В СОСќТАВЕ КРУПНЫХ ВОЛОСТЕЙ, занимали первое и почти равное место во всех совещаниях и действиях земќского самоуправления.
  Итак, мы осмеливаемся заявить здесь несколько парадоксальную с первого взгляда, но верную в сущќности мысль, что в России аристократия и демократия сливаются в землевладении и в земских, из него вытекающих, интересах так тесно, что никакой ясќной, правильной черты различия между ними провести нельзя, и что сами эти выражения на русском языке не имеют точного смысла. Сельская община, вмещаюќщая в себе несколько тысяч десятин нераздельного владения, во всех земских хозяйственных и общественных отношениях имеет бесспорно высшее знаќчение, чем мелкопоместные дворяне, разночинцы, мещане, и никакими законодательными изворотами, никаќкими искусственными приёмами нельзя сделать, чтобы голос таковой крупной волости был менее влиятелен, чем голоса мелких и даже средних собственников. В этом явлении заключается, по нашему мнению, последнее слово русской гражданственности, слово, коќторое надо выговорить, как бы грубо оно ни звучало: крестьянство занимает в России первенствующее место в общественном и земском строе, первенствующее не только по своей многочисленности, пространству владений, общей доходности и ценности имуществ, но и потому, что оно организовано лучше, полнее, самостоятельнее, чем прочие сословия, теснее связано, и среди всяких внешних, свыше исходящих, притеснений и невзгод окрепло во внутреннем, униженном своем составе.
  То особое влияние или нравственное преобладание образованных классов над народными массами, которое мы называем чужестранным, в новейшее время позаимствованным из Польши именем "интеллигенция", всегда было и будет в России слабее, чем у прочих народов, потому что те слои общества, на которые у нас должна действовать интеллигенция, в России тверже, чем в Западной Европе, менее доступќны внешним влияниям и имеют свои особые воззрения, свои отдельные интересы, замкнутые в круг крестьянских сельских общин.
  Между тем как у других народов корпоративная организация начиналась с высших слоев общества, с дворянства и купечества, у нас, наоборот-, она применена была преимущественно к низшему классу тяглых крестьян, и они одни получили в черных волостях древних времен и в мирских обществах позднейшего крепостного периода характер замкнутого сословия, организованного в поземельные общины с правом заповедного, неотчуждаемого владения и исключительного пользования общинными землями, в то время как поместное дворянство и посадские, городские общества оставались открытыми для всякого выслуќжившегося разночинца и бездомного бродяги.
  Этим отчасти и объясняется, что общественный перевес, который приобретён был в других странах дворянством и городами посредством корпоративного их устройства, в России по той же самой приќчине потянул к крестьянству. И чем далее будет развиваться наш гражданский быт при ныне существующих условиях, чем боле будут дробиться и мельчать частные имущества по наследству и другим случайностям, тем непреложнее будет совершаться этот переход и перевес на сторону крестьянского общинного владения, так что можно уже предвидеть более или менее отдаленный исход, когда сплошные дачи и цельные, окружные имения останутся почти исключительно в руках сельских обществ, которые и будут таким образом представителями крупного землевладения, противоположного мелким и средним частным собственникам и отдельным участковым землевладельцам.
  Мы уже выше сказали и считаем нужным повтоќрить, что в этом положении вещей мы не видим особого преимущества нашего русского быта перед друќгими и, напротив, сознаем, что в этом чрезмерном преобладании крестьянства кроется явная, осязательная опасность для нравственного прогресса и цивилизации нашего отечества, а в общинном землевладении состоит главќнейшее препятствие к улучшению земледельческой кульќтуры. Но мы не видим возможности расстраивать этот вековой ход нашего общественного построения и полагаем, что с ним надо помириться точно так, как мы миримся с суровостью нашего климата и с другими преградами, воздвигнутыми историческими и естественќными явлениями, не зависящими от человеческой воли. Вместе с тем, мы полагаем, что препятствия эти не непреодолимы, и что неудобства, нами выше указанные, скорее могут быть исправлены, чем другие неизлечиќмые недуги, коими болеют другие общества.
  Эти соображения привели нас к следующему заќключению.
  Наше общественное развитие, упрочение земских и мировых учреждений и вообще все будущее преуспеяние самоуправления в России, если по неисповедимым Божьим судьбам этим порядкам суждено преуспеќвать, вполне ЗАВИСИТ ОТ ТОЙ СТЕПЕНИ УМСТВЕННОГО И НРАВСТВЕННОГО ОБРАЗОВАНИЯ, ДО КОТОРОГО ВОЗВЫСИТСЯ У НАС НИЗШИЙ КЛАСС НАРОДА. В эти низшие слои русского общества надо внести свет просвещения - освещать их свыше и снаружи будет труд напрасный и неблагодарный.
   Для просвещения народных масс предоставляются два пути: УЧЕБНЫЙ, т. е. умственно-нравственное воспитание в народных школах - и ПРАКТИЧЕСКИЙ, т.е. участие народа в местном самоуправлении.
  Оба эти упражнения должны идти совместно и одноќвременно - одно дополняет и исправляет другое, и только совокупное их действие даёт правильное наќправление народной самодеятельности.
  Полного научного образования и полных политичеќских прав нельзя дать целому народу, но по нашему понятию, местное самоуправление точно также относится к политической полноправности или к народному саќмодержавию, как элементарное образование к научноќму, и потому нам кажется, что именно эти два дейќствия - ОБУЧЕНИЕ ГРАМОТЕ И УЧАСТИЕ В МЕСТНЫХ СОВЕЩАНИЯХ И СУДАХ - И СОСТАВЛЯЮТ ПОЛНУЮ ШКОЛУ НАЧАЛЬНОГО НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ .
  К этим школам должен быть открыт свободный доступ возможно большему числу учеников и слуќшателей. Из этого вытекает принцип ОТКРЫТОГО И БЕСПЛАТНОГО ОБУЧЕНИЯ И ГЛАСНЫХ СОВЕЩАНИЙ И СУДОВ.
  Но с другой стороны, нельзя допустить, чтобы руќководство, т. е. преподавание в школе или делопроизводство и судопроизводство в местных учреждениях, было предоставлено без разбора, без поверки достоинства и способности всей массе народа. И из этого мы выводим другой принцип местного самоуправления в России - что всякое непосредственное участие в управќлении, всякая земская или судебная служба точно так, как и преподавание в школе, обусловливается известќной степенью умственного и нравственного образования, что эта степень должна быть определена положительной нормой, законом установленной, и что норма эта должна быть выражена в виде общего ценса воспитания или аттестата, диплома на службу.
  Эти соображения служили нам руководящей нитью при исследовании местного самоуправления в России.
  Главными его органами, по нашему понятию, должны быть:
  народное училище;
  земское собрание;
  мировой суд.
  Ни один из них не может быть ни отделен от другого, ни поставлен выше или ниже, ни отложен, коль скоро другие введены в действие. Иначе механизм внутреннего управления принимает ложное и вредное направление - всплывают грубые, невежественные инстинкты. Грамотность не есть еще полное развитие умственных и нравственных способностей, но она достаточна для того, чтобы сделать народ восприимчивым к познаниям, доступным к благодетельному влиянию истинного просвещения и способным к ведению дел и счеќтов без посредства сторонних людей - наемных слуќжителей или почетных опекунов.
  Точно так и местное самоуправление, выражающееќся в гласных совещаниях и судах, не составляет еще полноправного политическаого организма, но оно разќвивает чувство правды и справедливости, знакомит наќрод с практикой дела и судопроизводства и научает его различать действительные свои нужды и пользы от искуственных, вымышленных теорий, проповедуемых людьми рутины и канцелярий по предвзятым идеям, неќ приспособленным к народному быту.
  Русское земство есть один из многоразличных видов всенародного движения, влекущего наш век к уравнению прав. Но оно существенно различается от демагогических стремлений других стран тем, что признает основными своими началами не личную своќбоду, не политическое равенство, не социальное братство (liberte, egalite, fraternite), А ЗЕМСКОЕ УРАВНЕНИЕ, Т.Е. ПРАВО НА ЗЕМЛЮ, на известный меньший размер надела и ОБЯЗАННОСТЬ ДЕРЖАТЬ ЗЕМЛЮ или владеть недвижимым имуществом, для того чтобы пользоваться политическими правами.
  Эти начала и права, хотя и не были официально признаны, но силою вещей, без умысла и намерения, вошли и легли в основание новейших законоположений о крестьянстве и земстве. И из них-то (а вовсе не из политических или национальных стремлений) возникло то дружное противодействие, с коим встретили эти реформы частные лица, сословия и общества, отвергающие начало земского уравнения, как противное европейской цивилизации, как нарушение права собственности, как отречение от принципа частного землевладения.
  Действительно, для них, для польских панов, для немецких баронов и для всех людей, воспитанных в духе аристократических преданий, это вопрос жизни и смерти, хотя собственно никакой опасности, ни личной, ни имущественной, им не угрожает. Но под влиянием иноплеменных воззрений польской интеллигенции, германской Gutsherrlichkeit, английской nobility, их понятия и нравы уже так сложились, их образ жизни так устроился, что равноправность низших сословий , смежность и чересполосность крестьянских земель с частными владениями и вообще сожительство высших и низших классов в одной общественной среде представляются их напуганному воображению чудовищной анархией.
  Мы смеем надеяться, хотя это предположение с нашей стороны несколько дерзко, что многие указания , приведенные в этом сочинении, будут несколько способствовать к успокоению этой мнительности, этого малодушного страха, который обуял высшие сословия. Мы постараемся в особенности выяснить, что те же неудобства , которыя предвидятся от общинного землевладения в России, представляются в других странах, во Франции и западной Германии от чрезмерного участкового дробления, что праву на землю, которое мы в России признаём естественным правом человека, соответствует в других странах право на призрение, которое есть такое же социальное и комунистическое учение, возлагающее на собственников пропитание неимущих, что общественные отношения прежнего строя во всем Старом свете видоизменяются, переходят к новой форме ассоциаций, товариществ, общин, и что аграрные законы, искуственно поддерживающие аристократический элемент, в новейшее время колеблются даже в классической стране крупного землевладения - в Ирландии. Но в то же время следует заметить, что высшие сословия очень мирно уживаются с низшими в тех странах, где они своевременно отреклись от сословного преобладания - в Англии, Швейцарии, Бельгии, и нас невольно поражает то обстоятельство, что ариќстократические классы всей Европы не находят для своего отдохновения и увеселения лучшего местопребывания, чем демократическая Швейцария, где равенство сословий доведено до полнейшего, радикальнаго выражения, и община есть основа всего гражданского строя.
  История всех прочих государств европейского материка до новейших времен есть не что иное, как скорбная летопись самоуправства и самовластия, разделенная на два периода - феодального владычества и адќминистративного произвола.
  Этим двум понятиям - самоуправству и самовластию, означающим злоупотребление личной воли и правительственной власти, противополагается третье - самоуправление, выражающее правильное взаимодействие народной воли и местных властей в пределах закона и под сенью суда.
  
   27 июня 1870 г.
   С. Выбити
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"