Короткостриженая проститутка - в чем задача, не понять - которая выходит из тюрьмы снова из треклятой тюрьмы и ччерт остросюжетный идиотизм ибо отвратительного вида охранник на воротах в женскую зону на самом деле маньяк. Спрашивается также - кто позволяет арестантам покидать здание ночью. Молча и умело преследует девушку - а девушку хлебом не корми дай набухаться той водкой, которую я забыл на пороге ближайшего подъезда. Но снова-таки каким образом профессиональный маньяк умудряется не замечать меня - ведь я-то иду за девушкой практически рядом с ним, оберегая ее от нападок охранника исключительно потому, что его внешность вызывает во мне адское раздражение, вгоняет в тошное бешенство. и через большой абсолютно темный асфальтированный стадион, каблуки ее стучат гулко и призывно во тьме. Железные столики под домами виноградные лозы и пышная листва на деревьях я сливаюсь с ночью практически теряя себя, остаются только мысли, странные мысли, я веду книгу учета жизни. этот вызов я бросаю логике вещей. Кучка алкоголиков под фонарем знает ее, знает наверняка и, не теряя из виду преследователя, наблюдающего за сценой продолжения их пьянки из высокой травы, я прячусь под козырьком очередного подъезда размышляя над тем, какой конкретно тяжелый предмет следует искать. Они смеются и шатаются, расставаясь - и в атласной юбке-мини цвета электрик она возобновляет свой путь через частный сектор, а у меня - у меня, ххаа, у меня молоток в рукаве, так что остается только выждать своего часа. она стройная, ноги длинные заплетаются и идет по гравию с ругательствами - каблуки тонут в камнях. рано или поздно - мимо меня, мимо охранника проезжает цыганская семья, две женщины, папа и мальчик на велосипеде. отчаянно звонят этим велосипедом и скрываются во тьме спереди. кромешная тишина, нарушаемая лишь шагами проститутки - оба мы действуем как профессионалы как кошки совершенно бесшумно.
Я вступаю лишь тогда, когда вступает он - когда мы выходим на предрассветный железнодорожный вокзал, вокруг ни души и злые черные поезда пялятся выключенными фарами замызганными стеклами распахнутыми дверями. У меня есть молоток - у тебя есть нож, у нее есть только хриплые полупьяные вопли испуга, но против меня нож более не эффективен, так что. Прилежно размазав эти блять мозги по рельсам по локоть в кровище и запыхавшись, а она невредима. на длинной, очень длинной - стометровой, кажется - скамейке мы сидим на приличном друг от друга расстоянии и косимся. долго - она вынимает из-под скамейки потрепанную базарную сумку с вещами и расшвыривает одежду по площади в безуспешных попытках что-то найти. рассветает слегка, окрашивая задымленный холодный воздух в перваншево-синий, так что наряду с пробудившимся хлопаньем железнодорожных дверей перроны мало-помалу наполняются людьми. Внутри - я следую за ней безо всякого проводника, она нервно оборачивается но по-прежнему идет вперед, вглубь вагона - внутри совсем холодно и пахнет паленым графитом. Молчу; ловлю дверь купе, когда она пытается закрыть ее за своей спиной, захожу и уж тогда закрываю. На замок.
Что-то в ней, нечто на удивление виктимное в ней, незаметное переключение под-под-подличности во мне, когда мы сидим молча друг напротив друга через стол глядим в ожидании отправки. Разбитое окно веет прохладным сквозняком, после - постепенно - орошает стол и мое лицо каплями мелкого утреннего дождя. это не рассвет - это взошла луна, она непристойно велика, на полнеба. в ожидании отправки до рассвета не дойду. рывки с толчками большой и судя по всему автоматической машины а во мне внутри меня нарастает некое знакомое напряжение, слова не лезут на язык, чтобы ответить на эти ее окрашенные в неприязнь расспросы по поводу того, что мне от нее нужно. сам не знаю - длинная шея и короткие темные волосы, большие глаза и легкие очертания подбородка в синей полутьме блестящий нетрезвый взгляд накладные ресницы и стиснутые колени модельных ног. собственно говоря - собственно говоря, откуда мне втемяшилось, что она проститутка. сам не знаю сам не знаю я таращусь, задвигая ее в ужас получеловеческим поведением но ннее нннеее детка это самый глупый выбор который ты могла сделать - попытки встать и съебаться снимают с меня петлю латентности, заставляя вскочить со своего места. я обманут ночью пьяною - сопротивление бесполезно и тесно здесь сражается она отважно, как дикая кошка. головой об угол стола - даже - но сопротивление бесполезно, моя голова пуста и никакие удары не помогут. эти поездные купешные сиденья, обитые невесть отчего жестким войлоком. под пальцами с треском рвущаяся ткань панкушеской майки, тонкие руки, хрипящая глотка, под пальцами шелестит лак синей юбки и панически стучит за небольшой грудью женское сердце. под пальцами узкие гладкие бедра, под губами под зубами резко очерченные ключицы и - обреченность осознание бесполезности собственных действий значительно лишают ее сил. сухо и с трудом, она захлебываясь мольбами о спасении слабо и безуспешно пытается высвободиться. плачет судорожно сокращаясь всем нутром - но слез на лице нет, я не издаю ни звука, разве что задыхаюсь и насилую ее с оттяжкой долго, встраиваясь в ритмичный стук колес до тех пор, пока она совсем не затихает стеклянно глядя в сторону. это теряет смысл и моральное удовлетворение не медлит повлечь за собой физическое. я праздно гляжу на поднимающуюся и опускающуюся ее грудную клетку, когда курю через стол под луной. эта впадинка между ключиц - эта впадинка между ключиц, так и тянет что-нибудь туда вставить. кто из нас в какой роли был - я ли охранник ли, может быть все было наоборот и истинная перемена ролей. некуда ехать - не знаю, куда мы едем, когда покидаю купе, недоуменно изучая застрявшую в пальцах окровавленную отвертку, невесть откуда взявшуюся.