что это за место. куда мы попали. зачем мы здесь. что происходит. обычный набор. все плывет, в вязком формалиновом тумане как холодно и ярко заползает склизкий солнечный свет в разбитые окна заброшенной больницы. пожелтевшие от времени больничные простыни, битые склянки, осыпавшийся со стен кафель, чудится призрачный стук медсестринских каблучков по покинутым шахматным коридорам. опрокинутый кардиограф молча глядит черным экраном, шрам-трещина нескучно искрится в утренних лучах. приемная? почти гостиная. холодно. холодно. ноги не держат - забытая в центре помещения каталка ненавязчиво манит, и вскоре незаметно для себя я оказываюсь на ней. низкая подушка слабо пахнет сладкими женскими духами, это же сплошная антисанитария, промозглый иллюзорный мороз забирается в затылок, откладывается инеем между лопаток. на самом деле нет, никакого ниже нуля, просто температура - жар в голове, во всем теле зашкаливает. усталая Ина кладет руку на спинку и медленным шагом идет по кругу - закопченный прямоугольный плафон казенного светильника, прибитого к потолку, медленно вращается прямо надо мной. с вызывающе громким эхом лязгают проржавевшие каталкины колеса. от каждого движения ледяной когтистой лапой продирает по позвоночнику болезненный озноб. размытое полупрозрачное белое существо приближается, вырастая прямо из пола, со скрежетом вынимает зубило из черепа - только для того чтобы залить туда, видимо, раскаленный свинец, после чего инструмент возвращается обратно в оставленную им ранее щель, а оператор вновь плавно уходит в кафель. тяжко. слишком влажно. испаряюсь, поднимаюсь золотистой пылью к потолку и оседаю - легким налетом на закопченных пробирках и утерявших от времени блеск хирургических инструментах на полках шкафа без стекол; новыми веснушками на задумчивом лице рыжего; добавляя к родинке на колене Шелиз. ватным тампоном, смоченным позавчерашней спиртовой росой, собрать все части обратно и вернуть вклеять в надоевшее тело, тяжелое тело, некомфортное тело. слабо тошнит, сил по-прежнему нет. поднимая клубы сора, беззвучно падает стальная стойка и проваливается в пол - народившись из стены, ее место тут же занимает такая же, едва слышный скрип похож на крысиный хвост, ускользающий из самой ладони. пятеро таких же размытых у регистратуры слаженно опрокидывают в себя содержимое залапанных мензурок. со стены над столом проступает покрытый бордовой крапинкой Тамарын автопортрет. она бухает с ними - не знаю, как ей удается, но на то Тамара и блядская ведьма, черт бы побрал ее с того света и вернул на место, откуда взял. Я присоединился бы к ним - едва заметное желание поблевать, кажется, от жажды - но тело отказывается мне подчиняться. Из коридора, ведущего, наверное, в отделение, доносятся слабые стуки и шорохи - размытые переговариваются и советуются; да ну, к ебеням, все они как один желают провести надо мной лоботомию, подопечные ебучего Альцгеймера с трубкой, которая прибита к его вставной челюсти. Ина глядит куда-то вперед, прямо перед собой, катит каталку по коридору. слева, справа, сзади, спереди - двери. Широкие, узкие и наспех покрашенные, равномерно замазанные белой водоэмульсионкой - со скрипом распахиваются, открывая измаранные заброшенные палаты и вновь заботливо закрывая их, когда мы равнодушно минуем проходы. Потолок затейливо изрисован темной плесенью, комьями паутины, ржавчиной и просяще потрескавшейся скорлупой краски. Останавливаемся резко, отчего по спинному мозгу прокатывается вдруг волна горячей боли - она подключила меня к розетке? Мне не заряжаться надо, рыжая дура, скорее уж разряжаться.. Перебивает кто-то хладнокровный и осмотрительный. на плече смыкается кольцо знакомых иголочек перетяги, сквозь усиливающееся онемение в предплечьи по-прежнему чувствуется, как кто-то то здесь, то там загоняет иглу мне под кожу в надежде на контроль. с такими руками это непросто - кому как ни мне. вероятно это, это премедикация - делают ли лоботомию под наркозом, либо же в сознании, но с анестезией? сложный вопрос. склонившийся надо мной человек не размыт, пахнет от него знакомо, длинные светлые волосы, выбившиеся из-за уха, отгораживают меня от света, орудие пытки треклятый свет, режет глаза и неприятно обжигает сетчатку. он добивается желаемого, судя по всему - в вену вливается нечто недостаточно прогретое, так что я чувствую его до самого сердца. а сейчас он скажет "Пинцет!". даже если при лоботомии не нужен пинцет, все равно скажет, и Ина подаст, курва продажная.. не говорит, молча глядит. если я еще могу заметить приход - его почти нет. сердце? его почти нет, розовый полый муляж из пластика с надписью CE на выходе в брюшную аорту. ты слишком много думаешь. он слишком много думает. потолок накрывает тенью, она сгущается прямо над моей головой, а в спину из-под каталки, снизу, с пола, вновь уставляется старое-знакомое-очень большое, на что радио между лопаток отзывается истошным шумом. уберите меня. уберите меня. в помещении темнеет. это темнеет в глазах. дайте воды. уберите отсюда меня или это. я проваливаюсь вниз. в самую темную мрачную пасть. радио разражается визгливыми помехами и ничего не ловит. это не кончается. это никогда не кончится.