Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Бобрики из Бобрино

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...И было продолжение этого удивительного дня на крыльце дома с отцом Данилы Алексеем, с бабой Настей и её подругой Матрёной, с лохматым черным псом по имени Шарик, сразу признавшим меня "своей", белой козой Нюркой, пощипывающей чуть пробившуюся травку в окружении нескольких безымянных рыжих куриц и пёстрого красавца-петуха... с вкуснейшими жареными сморчками, только что принесенными из лесу и чаем, заваренном чабрецом. А вокруг нас торжествовала весна и молодые берёзки по одной или стайками наступали на покинутую деревню, пробирались в её огороды, дворы. "Так вот почему Данила назвал весну нахальной! Да, именно в такие весенний дни торжествующего обновления природы более всего заметно, как берёзы наступают на покинутую деревню. И есть в этом нечто тревожащее и даже мистическое, ведь совсем скоро укроют они собою всё домики. Грустно. Но что поделать? Жизнь продолжается".
  К автовокзалу подъехала легковая тёмно-синяя машина, - "Мой любимый цвет!" - из неё вышел мужчина, - "Симпатичный... под стать своей машине.", - подошёл к киоску, что-то купил, - "Наверное, сигареты." - взглянул в сторону нашей стайки, ждущей автобус, постоял, вроде как вглядываясь и пошёл в нашу сторону... - "Да это же...". И тут же услышала:
  - Так все же это ты! - "Данила! Сто лет с ним не виделись." - Ну надо же... - Улыбнулся радостно: - А я, подъезжая сюда, вспомнил о тебе и подумал: по-прежнему ли навещает своё родовое гнездо или?..
  - Без "или"... - улыбнулась и я, - как же можно забывать "родное пепелище"*?
  - Можно, можно. - И его улыбка растаяла: - Многие забывают. - Помолчал, кивнул на моих попутчиков, ожидающих автобус: - Однако народу собралось!.. наверное тебе стоять придётся... - "Придётся, так придётся, у меня же нет машины, как у тебя." - Взглянул: - Слушай, а поедем-ка со мной. Правда, на полпути мне надо будет свернуть в деревню... - И снова заулыбался: - Но зато ты потом сможешь свободно пересесть на один из пригородных автобусов, они там уже часто ходят в твой областной...
  "А почему бы и нет?" - спросила у себя и, согласно кивнув головой, шагнула к машине.
  
  Данила одно время работал у нас журналистом после окончания Университета, - по распределению, - но не остался, а уехал в Москву "пробиваться". И хотя журналист он был неплохой, всё же как-то мало верилось, что ему удастся осуществить задуманное, - был уж слишком робок, эмоционален, да и не любил подчиняться вышестоящим редакторам, требовавшим штампованных слов, составляющих такие же штампованные фразы, смыслы. Но видать в Москве уже в те времена, - начало девяностых, - более умные и свободные редакторы ждали от журналистов чего-то свежего, нового, поэтому и удалось ему вначале "зацепиться" в каком-то журнале, а потом в "Литературной газете", которая была для нас "светом в окне".
  
  - И зачем ты пожаловал в наши края? - спросила после привычных: ну, как ты?.. а как ты?
  Усмехнулся:
  - А пожаловал, как ты выразилась, для того, чтобы отцу в деревню отвезти всё необходимое. И так жалую... - Снова усмешка: - каждый месяц.
  "Вот это да!" - удивилась, но спросила:
  - А почему твой отец в деревне? Слухи ходили, - взглянула тоже с усмешкой, - что ты его к себе в Москву забрал.
  - Слухи тебя не обманули, - принял мою шутливую усмешку: - Забрать-то забрал, но он потом...
  И дальше короткими фразами "набросал" портрет своего отца: родился тот в деревне, куда на лето привозила Даньку его дочь, и дед любил рассказывать внуку о своих предках, о том, как те пахали землю, сажали, убирали урожаи, да и не только рассказывал, но и показывал чудом уцелевшие у соседей, а теперь приютившиеся у него в сарае плуг, борону, да и в хате был целый уголок с разной деревенской утварью, - ухватом, кочергой, прялкой, лаптями, плетениями из липы, бересты. И всё это, дорисованное живым воображением внука, так запало в душу будущего журналиста, что писать кроме как о колхозниках или "сельских тружениках", как их называли в советские времена, он уже не мог, да и теперь пишет о перестраивающейся, приспосабливающейся к "рыночным отношениям" деревне.
  - Знаешь, при социализме всё было как-то понятно. - Он склоняет голову влево, пытаясь увидеть дорогу из-за задка впереди идущего трейлера, чтобы его обогнать: - Ведь были колхозы, были пятилетки, планы, которыми мерили их успехи, а теперь... - Обогнал машину, переключил скорость. - А теперь... - "А теперь на распутье, как и многие?" Но он усмехнулся: - Теперь мечешься и не знаешь о чём и как писать. - Приподнял над баранкой руку, сжал, разжал пальцы: - То ли восхвалять сельские агрокомплексы, подминающие под себя деревни, то ли защищать мелких фермеров, пытающихся сохранять истинно русское, бережное отношение к земле... земле-кормилице. - "Надо же, и мама так о земле говорила!" - Всё перевернулось. Всё меняется и приходится только, как говорится, констатировать факты, следовать за свершающимся, ни на чём не акцентируя, ничего не предлагая... - Помолчал: - Хотя иной раз и ноет сердце. - Вздохнул коротко: - От бессилия.
  - По какому поводу твоё сердце ноет от бессилия? - не поняла.
  - Да при виде покинутых деревень. А их столько!.. Страшные картины. Тебе приходилось быть в таких?
  - Нет. Но слышала, видела... по телевизору.
  - Ха! По телевизору, - беззлобно усмехнулся. - То совсем другие картины, другое восприятие, а вот когда бродишь по такой...
  И замолчал, словно погружаясь в те самые картины. "Отвлечь его от них?.. А, не буду. И даже..."
  - Данила, я всегда знала тебя как человека очень эмоционального, так может и теперь воспринимаешь всё это слишком...
  - Нет, не слишком, - сказал резко... словно поставил точку: - Если бы ты сама увидела... - И коротко взглянул на меня раз, другой. "Что это он?" - Слушай, а и впрямь... Не взглянуть ли тебе на всё это? Давай прямо сейчас и...
  - А что "и"? - немного растерялась.
  - А то "и". Едем со мной, отец-то мой как раз в такой и живёт. - "Ну и ну... Прямо сейчас и ехать?" И он, заметив мою растерянность, заговорил быстро, с почти радостной улыбкой: - Ну посмотри вокруг! Весна, всё просыпается, зеленеет, собирается цвести, а ты нырнёшь в свой каменный город и не увидишь настоящей деревенской весны... - И улыбка вдруг растаяла: - Но напористой весны, нахальной, которая...
  - Почему нахальной? - рассмеялась я.
  - Сама увидишь, если поедешь. - И слегка тронул за локоть: - Ну что, едем? Побудешь часок, а потом подкину тебя до трассы, успеешь к ночи в свой серокаменный.
  "А почему бы и нет?" - снова спросила себя и согласно кивнула головой.
  
  Вспоминая наши прошлые совместные поездки на съемки сюжетов, мы проехали уже километров двадцать, когда справа мелькнула вторая крытая безлюдная автобусная остановка и Данила, свернув с трассы на грунтовую дорогу и объезжая лужи, то и дело крутил баранку, стараясь не попасть еще и в глубокую колею от недавно проехавшего трактора. "Да ему теперь не до разговоров... А весна здесь гораздо заметнее каждой веткой, кочкой, подставившей уже зазеленевший бочок греющим лучам солнца. А как распушились берёзы, развесив серёжки навстречу скорым листьям, как совсем по-иному зеленеют ели, сосны... словно их только что лаком опрыснули. Ой, а вон там целая стайка бобриков!"
  - Данила, смотри, подснежники! Можно мне... можно я...
  - Но-о... - догадался о моём желании: - они же в Красной книге. - И мягко улыбнулся, словно извиняясь: - Но несколько штук можно... потом, чтоб не завяли. Вокруг нашей деревни их столько!.. Не зря же Бобрино так назвали.
  - А сколько нам еще ехать?
  - Да недалеко. - Помолчал, взглянул на мелькающие ёлочки: - И знаешь, хотя от трассы всего-то пять километров, но как только в семьдесят четвёртом колхозникам тоже паспорта стали выдавать, так сразу и начали перебираться в города, бросать свои деревни. В Бобрино тридцать два дома было, а сейчас...
  - И в такой... заброшенной живёт твой отец?
  - Ну да... Правда не один, две соседки у него... такие же старые, и раньше-то жили в своих домах, а теперь сошлись в одном, в том, что покрепче.
  - И не страшно им... одним?
  - А чего бояться? - усмехнулся. - Да если бы и боялись... боялся, - поправился, - всё равно батю оттуда не увезти. Только одну зиму у нас пожил и заскучал, затосковал: "Не могу я оставаться в этих серых клетках. Домой хочу, в деревню. У меня же там хозяйство осталось. Да и мне бы... как только проснулся, так сразу на земельку ступить." - почти пропел изменившимся голосом: - И это его... во мне, как лейтмотив, вот и езжу к нему раз в месяц, навещаю, продукты отвожу и для него, и для... - Пальцем что-то нарисовал пред собой: - Ведь у него коза в сарайчике, а у соседок кур с десяток, так что приходится и для них...
  - А освещение, вода, ... Как с водой-то они? Из колодца?
  - Да нет, - усмехнулся, - ведь километрах в десяти от деревни огромный овощной комплекс возведён... который, кстати из неё последних жителей к себе перетянул, и электролиния к нему через Бобрино проходит. А вода... Я скважину им пробурил, так что воды у них хватает, да еще какой! Всегда с собой увожу.
  - А хлеб, - не унялась я. - Ведь не привозят же им... для троих?
  - Да сами пекут. Привёз им мешок муки, дрожжей сухих, баба Настя и печёт.
  - А зимой... зимой как к ним добираешься? Ведь сугробы...
  - Зимой... - усмехнулся, - у меня другая тактика. Доезжаем с сыном до твоего городка, машину оставляем у знакомых, а сами с рюкзаками - на автобус, потом - на лыжи и-и пошли!.. Прогулка получается о-отличная!
  Взглянула на него, но не сказала: "И сыну эстафету передает. Вот молодец!"
  
  Машина вынырнула из-под деревьев и перед нами открылось широкое поле, укрытое жухлой, припавшей к земле от недавно растаявшего снега травой, над которой то тут, то там весело выныривали молодые берёзки. "Какие же они тоненькие да радостные!"
  - Ну вот, почти и приехали, - распрямился Данила: - На том конце поля моя деревня. - Помолчал: - А ведь когда-то... - Опустил стекло, вдохнул уже пахнущего весной воздуха: - на этом поле рожь сеяли... а в ней васильки подмигивали. - И голос его стал тише: - которые я для Наташки... - Но осёкся, махнул рукой: - А, что там вспоминать...
  И решительно нажал одну из кнопок, отчего машина вдруг наполнилась светлой, но грустной музыкой, - "Как же созвучна она и рассказанному Данилой, и этому забытому людьми полю!" А впереди, под стайкой сбившимися там, на краю поля, почти белых облачков, уже серели крыши тех самых покинутых домов, к которым ехали.
  
  По чуть шелестящей прошлогодней, не тронутой колёсами машин траве, мы въехали в деревню, и Данила остановил машину:
  - Всё. Приехали. Хорошо, что наш дом почти крайний, а то дальше... - Усмехнулся: - "Там, где кончается асфальт."
  И уже идём по чуть заметной тропке к старушке, сидящей у следующего дома.
  - Баба Настя, здравствуйте! - приветствует её Данила: - Что, вышли на солнышке погреться?
  Она какое-то время смотрит на него отчуждённо, словно не признавая, но вдруг губы складываются в подобие улыбки:
  - Да вот... - поглаживает белого кота, уютно свернувшегося на коленях, - Греем свои старые косточки, день-то какой сегодня погожий. - И глаза оживают, всплёскивает руками: - Ба-атюшки, а батя-то твой ишшо из лесу не возвернулся с подругой моей...
  - Ну и ну... - Данила вынул мобильник, стал набирать номер: - Я же ему вчера звонил, что приеду, а он...
  - Да знаить он, знаить, но надумал сморчками тебя угостить, вот и... - Сунула выбившуюся прядь волос под платок: - Да не звони ты ему, не надоть... - кивнула на руки Данилы, - он уже скоро придёть.
  Но Данила уже говорит в мобильник: "Здравствуй, здравствуй. И где ты сейчас, далеко убрёл?.. А-а, километрах в трёх... Возле чего?.. Той самой сосны, которую мы с тобой?.. Ну, хорошо, ждите, я сейчас подъеду."
  И пока он разговаривал, старушка всё поглядывала и поглядывала на меня настороженно. "И почему так смотрит?" Наверное, и Данила это заметил:
  - Вот, баба Настя, представляю... - "Ну да, заметил.": - Моя давнишняя знакомая, коллега по работе. Привёз её с вами познакомить и с деревней.
  - А-а, - И взгляд старушки подобрел: - То-то я смотрю, смотрю... вроде бы не твоя жена... - И почти улыбнулась: - А знакомить... Что ж, с нами-то можно и познакомить, а вот с деревней... - Опустила руку на кота: - Кот с собакой, коза, твой батя да мы с Марьей... вот теперя и вся наша деревня.
  - И всё же хочу показать ей... - улыбнулся Данила мне, - хотя бы один из брошенных домов, может, подскажешь в каком двери не забиты?
  - Да они во всех хатах не забиты, входи в какую хошь. Приезжають же разные, шарють в них, всё ищщуть, ищуть чавой-то, вот двери и посломали.
  "Как сказала-то беззлобно! Спросить, о чём - и Данилу?"
  - Бабушка Настя, а разве вам не страшно, когда приезжают такие... искатели?
  - А чего бояться-то, что у нас грабить? Раз пришли и ко мне, стали деньги искать, а я и говорю: да что ж вы ишшите? Пенсию мою дочка на карточку получаить, за неё продукты мне из городу привозить, вот и нетути у меня денег, и не ишшыте их, не старайтеся. Так ничаво... повернулися и ушли.
  - Ну ладно, баба Настя, - Данила сунул телефон в карман куртки, - я поеду за батей, а ты покажи... - кивнул на меня, - моей коллеге дом, в который она могла бы посмотреть, что там... как там, я-то уже насмотрелся.
  - Да пусть идёть во-он в тот, - кивнула на обнесённый почти рухнувшим забором: - Там Хабаровы жили. Стариуки-то недавно померли, а молодые уже давно по городам разъехалися.
  
  По полёгшей бурой траве я пошла к тому дому, - "Еще крепкий какой... и даже красивый.", - обошла провисший забор, через висящую на одной петле калитку вошла во двор и на меня меж когда-то голубых резных наличников глянуло распахнутое окно с еще целыми стёклами, - "Словно приглашает во внутрь заглянуть." - но пока осмотрелась. У сарайчика - два улья без крыш, рядом - бочка, опоясанная лыком, доверчиво прильнувшая к углу хаты собачья будка... Подошла к перекошенной распахнутой входной двери, - "Боязно заходить во внутрь." - но переступила сломанную ступеньку и за провалом тёмного коридорчика три окна лучами солнца высветили диван и кресло со вспоротой обивкой, - "Наверное, налётчики в них деньги искали." - на полу - ворохи одежды: детское розовое платьице, чёрная юбка, полосатая рубашка... - "А ведь когда-то всё это носилось, кого-то согревало." - Перешагнула через куртку с беспомощно раскинутыми рукавами, подошла к столу: с краю бледно синела выцветшая тетрадка, - "... ученика 4-го класса Хабарова Саши" - из-под неё выглядывал зелёный краешек обложки какой-то книги, - "Виталий Бианки. Лесные домишки." - рядом выпотрошенной внутренностью и оборванными проводками темнел приёмник, - "Ведь его слушали, из него песни неслись." - над ним на стене висела выцветшая фотография военного с ромбиками в петлице, смотрящего с немым вопросом: чего ж, мол, меня-то здесь оставили? А почти посреди хаты по-хозяйски возвышалась большая русская печка с посеревшими боками, но услужливо подставившая свои печурки, - "Ну давайте мне ваши мокрые варежки!", - вокруг неё со стен свисали местами содранные обои с уже непонятными рисунками, - "И под ними деньги искали? - а над моей головой свисала ощетинившаяся доска проломанного потолка. "Что-то тоскливо стало от всего этого." Я вышла. Путаясь в траве, пошла вдоль улицы, приостанавливаясь напротив других домов и на одном из них увидела выцветшую табличку с надписью: "Здесь живёт заслуженный колхозник...", но фамилия почему-то была соскоблена, а на другом - потускневшую красную звезду, - "Наверное, ветеран войны там жил. Ну да, баба Настя говорила, что ушли на фронт семнадцать мужиков, а возвратились только двое." И теперь эти покинутые пустые дома, потемневшие "ликом", молча смотрели на меня и их "взгляды" казались немым упрёком. "А ведь когда-то в таких же жили и мои предки. Но что осталось во мне от их жизни? Ни-че-го. Жалею ли об этом? Да, конечно... " И тут услышала длинный сигнал машины, - "Данила приехал. Надо возвращаться."
  
  И было продолжение этого удивительного дня на крыльце дома с отцом Данилы Алексеем, с бабой Настей и её подругой Матрёной, с лохматым черным псом по имени Шарик, сразу признавшим меня "своей", белой козой Нюркой, пощипывающей чуть пробившуюся травку в окружении нескольких безымянных рыжих куриц и пёстрого красавца-петуха... с вкуснейшими жареными сморчками, только что принесенными из лесу и чаем, заваренном чабрецом. А вокруг нас торжествовала весна и молодые берёзки по одной или стайками наступали на покинутую деревню, пробирались в её огороды, дворы. "Так вот почему Данила назвал весну нахальной! Да, именно в такие весенний дни торжествующего обновления природы более всего заметно, как берёзы наступают на покинутую деревню. И есть в этом нечто тревожащее и даже мистическое, ведь совсем скоро укроют они собою всё домики. Грустно. Но что поделать? Жизнь продолжается".
  
  Уже в сумерках ехала я автобусом в свой "серокаменный город". Впереди, прямо над трассой, висела огромная луна, за окном то и дело проплывали размытые пятна фонарей и световые блики словно высвечивали недавно прожитые часы: "Какой же длинный, но наполненный день прожила я сегодня благодаря Даниле, еще не утратившему самого сокровенного, - родства с родным гнездом, - его отцу, не принявшему "тесных клеток" города и двум старушкам, оставшимся верными деревне." И, может, еще потому этот день согревал мою душу, что не услышала от них жалоб на кого-либо или на свою участь, которые так часты от моих соседок, живущих в своих "серых", но тёплых и защищенных "клетках", а своё прожитое воспринимали эти трое как данность, как простое продолжение их деревенской жизни.
  И виделось мне: я приезжаю в Бобрино, селюсь в ту самую хату Хабаровых, понемногу привожу её в порядок и по утрам, когда выхожу во двор, то из когда-то покинутой будки мне навстречу, радостно виляя хвостом, выбегает мой квартирный пёс Том... "Но стоп. Не будет такого. Слишком "урбанизирован" мой муж, дети, ведь они - уже третье поколение, оторванное от земли. Да и сама напрочь приросла к городу своей профессией."
  А передо мною в туесочке из бересты, подаренном Алексеем, из пушистого тёмно-зелёного мха светло улыбались три лохматых голубых бобрика, отчего в душе трепетало чувство... нет, вопрос: вот же, вот... как мало надо этим цветкам, чтобы быть прекрасными, - совершенными! - так почему же мы, люди, всё ищем и ищем чего-то, стремясь к благополучию, комфорту, и не теряем ли в этих поисках того ожидаемое счастья, - кровного родства с Природой.
  
  
  *Александр Пушкин: "Два чувства дивно близки нам, В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам."
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"