– Мне почему-то кажется, что вы все-таки увлекаетесь, – обратился знаменитый сыщик Ник Картер к своему посетителю, молодому, изящному господину лет двадцати пяти, весьма симпатичному на вид.
Собеседники сидели в уютном рабочем кабинете сыщика.
Гость Ника Картера, мистер Файрфилд, принадлежал к лучшему обществу; он был последним отпрыском аристократической семьи, обладал большими средствами и вел рассеянную жизнь холостяка, проживая в роскошных апартаментах дорогой «Мамонтовой» гостиницы.
– Нисколько, – ответил тот, – напротив, я уверен, что вам до сих пор еще ни разу не приходилось иметь дело со столь загадочным случаем, как тот, по поводу которого я явился к вам.
– Как вам сказать, – улыбнулся Ник Картер, медленно снимая пепел со своей сигары, – за время моей деятельности я все-таки уже кое-что видел. Но вы возбуждаете мое любопытство своими намеками. В чем же, собственно, дело?
– Как только вы это узнаете, вы не только заговорите о любопытстве, а безотлагательно и со всей присущей вам энергией приметесь за расследование этого, столь своеобразного, скажу больше, просто невероятного случая, – ответил Файрфилд. – Если бы я не слышал всего собственными своими ушами, если бы не задумывался глубоко над всем тем, что было мне сообщено как бы из другого мира, то я подумал бы, что сделался жертвой галлюцинации и не стал бы вас беспокоить.
Ник Картер снисходительно улыбнулся, глядя, как его посетитель волновался.
– Не лучше ли будет, добрейший господин Файрфилд, если вы ознакомите меня с подробностями этого происшествия и предоставите мне судить, насколько оно своеобразно или чудесно, – спокойно заявил он. – Мы с вами беседуем уже почти четверть часа! У меня хотя и есть возможность выслушать вас, так как я сегодня никуда не тороплюсь, но все-таки желательно было бы знать, о чем именно идет речь – об убийстве, грабеже, поджоге и так далее.
– Об убийстве! Об истории преступления, дошедшей до меня чрезвычайно странным, небывалым путем! Да, вы пожимаете плечами, мистер Картер, – с живостью продолжал Файрфилд. – Но вы поймете мое волнение, когда я расскажу вам все. Эта злополучная тайна потрясла меня до глубины души и заставляет меня ломать голову над ее разрешением. И сколько я ни стараюсь, но ни до чего не могу додуматься.
– И все-таки я знаю об этом деле не больше того, что знал в начале нашей беседы, – прервал его Ник Картер, – попрошу вас рассказать мне, наконец, просто и ясно, что именно произошло в данном случае.
– Дело вот в чем, мистер Картер, – слегка вздохнув, сказал Файрфилд. – Произошло ужасное преступление, а место совершения его неизвестно. Молодая девушка убита своими собственными родственниками самым гнусным образом, но кроме Бога никто не знает ни личности жертвы, ни самих убийц.
– Начало довольно интересное, – согласился Ник Картер. – Продолжайте, продолжайте, дело начинает интересовать меня.
– Вы не то еще скажете, когда выслушаете меня до конца, – многозначительно отозвался Файрфилд. – Подумайте только: преступление никогда не было бы обнаружено, если бы голос самой, давно уже покоящейся в могиле жертвы не заявил о происшедшем! Вы недоверчиво смотрите на меня. Возможно, что вы сомневаетесь даже в нормальности моих умственных способностей, но смею вас уверить, что я нахожусь в здравом уме и твердой памяти так же, как и вы сами.
– Стало быть, жертвою убийства пала какая-то девушка? – деловым тоном прервал Ник Картер своего посетителя.
– Я слышал из ее собственных уст, каким образом составлялся против нее заговор.
– Будьте добры выражаться яснее. Вы были лично знакомы с этой девушкой?
– Нет. Ведь я вам уже говорил, что не знаю, кто она такая и где она находилась. Я никогда ее не видел, а между тем она собственными устами…
– Вот как? Вы, стало быть, слышали голос с того света? – проговорил Ник Картер с оттенком иронии. – Скажите, вы не волшебник?
– Ничего подобного, – ответил Файрфилд. – Ведь вы, мистер Картер, знаете меня как человека, который верит только тому, что видит собственными глазами.
– Совершенно верно, мистер Файрфилд. Но, если бы я не был убежден в том, что вы человек серьезный, то подумал бы, что вы выпили лишнее и явились сюда навеселе с намерением одурачить меня.
– Нисколько! – воскликнул Файрфилд. – Я совершенно трезв, да и вообще почти никогда не пью крепких напитков! Если при виде моего волнения у вас возникают сомнения по поводу моей вменяемости, то рассейте их и припишите это моему нынешнему душевному состоянию. Случай этот сильно взволновал меня, и я уже целую неделю страдаю бессонницей. Все снова и снова какая-то непреодолимая сила заставляла меня выслушивать жалобы несчастной, и чем чаще я это делал, тем больше это загадочное происшествие волновало меня. О том, что Наталья Деланси была убита, и о том, что убийство совершили ее же собственные родственники, я узнал из дюжины самых обыкновенных фонографных валиков.
– Вот как! – воскликнул сыщик. – Да, такого случая я еще не встречал за все время моей обширной практики.
– Слушайте дальше, – продолжал Файрфилд, сильно волнуясь. – Около месяца тому назад я случайно проходил мимо аукционной камеры общества «Вельс Фарго». На вывеске возле входа было объявлено, что в это время происходила продажа с публичного торга невостребованных вещей. Я зашел. Сам не зная почему, я начал торговать маленький невзрачный кожаный чемоданчик, который и остался за мной. Помимо других вещей, о которых речь еще впереди, я нашел в этом чемоданчике ящик с двенадцатью картонными трубочками, в каждой из них находилось по одному фонографному валику.
– И вот эти самые валики и поведали вам всю историю?
– Да! Раз сто я прослушал заявление убитой и знаю его почти наизусть, но тем не менее считал бы более целесообразным, если бы вы сами поехали ко мне в «Мамонтовую» гостиницу и там лично убедились, что я говорю правду.
– Я сейчас же поеду с вами, мистер Файрфилд, – ответил задумчиво Ник Картер, – но предварительно я хотел бы задать вам еще несколько вопросов.
– Я к вашим услугам, – заявил Файрфилд, – но должен вам еще сказать, что я явился бы к вам уже и раньше, если бы не задался целью разоблачить эту тайну без чьей бы то ни было помощи. Теперь я перестал об этом мечтать, так как дело расследования вовсе не так просто, как кажется на первый взгляд.
– Это вещь известная, – сухо заметил Ник Картер, – но вернемся к делу: стало быть, вы приобрели около месяца тому назад чемоданчик с фонографными валиками на аукционе невостребованных вещей в обществе «Вельс Фарго»?
– Если не ошибаюсь, сегодня как раз исполнилось шесть недель. Чемодан простоял у меня недели две, прежде чем я купил фонограф и начал слушать валики.
– Вы, конечно, ожидали, что услышите самые обыкновенные вещи вроде вальса из «Веселой вдовы»?
– Нет. Рассмотрев остальное содержимое чемоданчика, я сразу догадался, что валики сообщат мне нечто необыкновенное. Вот почему я, собственно, и купил фонограф.
– То, что вы услышали, и побудило вас явиться ко мне?
– Именно.
– Говорили ли вы с кем-нибудь об этом деле?
– Никому я не сказал ни слова. Валики поведали мне такие ужасы, что я с тех пор стал как-то чуждаться людей. Я заперся в свою библиотечную комнату и перестал принимать даже близких друзей. Кроме вас, мистер Картер, никто не знает о моем открытии. Даже мой лакей ничего не знает. Я отсылал его каждый раз, когда слушал фонограф, так как присутствие другого лица казалось мне излишним.
– Где хранятся эти валики?
– В железном сейфе, рядом с кроватью в моей спальне.
Ник Картер встал:
– Собственно говоря, я хотел расспросить вас еще кое о чем и просить вас описать мне наружный вид чемодана и того, что в нем находится. Но ведь я и сам могу осмотреть все это, когда прослушаю фонограф. Если вы согласны, мы можем сейчас же и отправиться к вам.
– Сделайте одолжение. Лакея своего я уже отпустил. Нам никто не будет мешать, и вы спокойно можете выслушать страшную историю, которую вам расскажет фонограф.
Через полчаса Ник Картер вместе с Файрфилдом приехал в мамонтовскую гостиницу.
– Прежде чем я пущу фонограф, – заявил Файрфилд, – я должен предупредить вас, что вы должны прислушиваться очень внимательно. Мне кажется, что несчастная девушка в то время, когда поверяла фонографу свое горе, находилась в ужасном страхе, опасаясь, что ее подслушают и убьют. Боясь, очевидно, приближения врагов, она, как только слышала какой-нибудь подозрительный шум, сейчас же прерывала свое повествование и начинала петь какую-нибудь песню.
– Понимаю, – ответил сыщик.
– Откровенно говоря, – продолжал Файрфилд, – мне иногда казалось, что я слышу бред сошедшей с ума бывшей актрисы. Но вы сами убедитесь, что девушка была вполне здорова!
– Это я лучше всего узнаю после того, как прослушаю валики, – сказал Ник Картер.
Файрфилд отпер железную кассу и вынул оттуда картонную коробку с валиками фонографа и, вернувшись в библиотечную комнату, начал возиться с стоявшим на маленьком столике фонографом.
– Я купил лучший аппарат, какой только мог найти, – сказал он, – и вы видите, я не снабдил его трубой, а удовольствовался ушными раковинами и сделал это для того, чтобы никто другой не мог подслушивать.
– Нет. Я долго возился и разбирался, пока установил надлежащую последовательность.
– Отлично! Ну что же, Файрфилд, начинайте.
Ник Картер весьма быстро приспособил свой слух к звукам, исходившим из фонографа.
Симпатичный женский голос говорил следующее:
«– Я должна рассказать ужасную историю! История эта так запутана, так неправдоподобна и ужасна, что, вероятно, никто и не поверит тому, что я теперь проговорю в фонограф. Того, кто услышит мое повествование, я заклинаю всем святым поверить моим словам! Клянусь Всевышним, что я буду говорить сущую правду! Я молю Бога, чтобы тот, кто услышит мое повествование, отомстил за меня! Итак, я начинаю: я богата, владею и деньгами, и драгоценностями, и недвижимым имуществом, словом, меня называют богатой наследницей. Вероятно, я никогда не узнаю, как велико мое состояние, так как я никогда больше не выйду на свободу и должна погибнуть. Ужасна смерть в девятнадцать лет, мысль о ней леденит кровь в моих жилах! Тяжело умирать даже больной или нищей молодой девушке, тем более ужасно это для меня, так как я вполне здорова! Говорят, что я красива, я молода – и я должна умереть, потому что этого хотят гнусные преступники, жаждущие моих денег! Но они не уйдут от заслуженной кары – Бог услышит мою молитву и эти валики попадут в руки того, кто сумеет заставить убийц покаяться в содеянном! Я оставила всякую надежду спастись бегством. Я пыталась бежать, но это мне не удалось. Как-то раз мне уже казалось, что я благополучно ушла от своих преследователей. Я проехала верхом верст двадцать среди глубокой ночи, и все-таки меня настигла погоня; теперь я заперта здесь, в этом ужасном месте, откуда бежать невозможно. К несчастью, я даже не могу сказать, в какой именно местности находится моя тюрьма, так как…»
На этом кончался первый валик.
Неизвестная говорила быстро и невнятно, но Ник Картер все-таки разобрал все дословно. С нетерпением он стал ждать сообщений второго валика.
Файрфилд пристроил второй валик, и снова раздался тот же мягкий голос:
«– Я даже не знаю на каком расстоянии находится то место, где меня держат в плену, от моего дома, из которого меня увезли в бесчувственном состоянии. Негодяи усыпили меня каким-то наркотическим средством. Мое имя Наталья Деланси. Не считаю нужным распространяться о моем семейном положении, так как мое имя известно всем, кто живет в нашей родной местности. Опасаюсь, что меня уже теперь считают умершей или принимают за помешанную, увезенную в психиатрическую лечебницу. Кто знает, какими ложными слухами было обмануто общество. Порою я удивляюсь, почему убийцы не довершают своего злодеяния, – ведь я нахожусь вполне в их власти. Но какой-то внутренний голос говорит мне, что они не осмелятся привести в исполнение свое преступное намерение, прежде чем…»
Тут послышалось какое-то пение, по-видимому рассчитанное на то, чтобы ввести кого-то в заблуждение, и валик кончился.
Третий валик сообщил следующее:
«– Боюсь, что часы мои сочтены. С минуты на минуту ожидаю смертного приговора…»
Опять послышалось пение, которое, однако, оборвалось столь же внезапно, как и началось. Затем снова следовал рассказ несчастной девушки:
«– Вероятно, он ушел. Кажется, Рудольф подслушивал у двери, но я думаю, что перехитрила его. На мою жизнь покушаются Рудольф, Макс и Оливетта, мои собственные братья и сестра. Кроме того, кажется, заинтересовано еще какое-то четвертое лицо – девушка или женщина, не знаю. Когда мои братья явились ко мне и хотели заставить меня подписать ту бумагу, она стояла у дверей снаружи, но я увидела только подол ее юбки».
Следующий валик передал:
«– Прошлой ночью, часов в двенадцать, я проснулась от шума шагов в соседней гостиной. Дело в том, что кроме спальной мне отвели еще вторую комнату. Я не смела пошевельнуться и стала прислушиваться, затаив дыхание. Сначала я подумала, что настал мой смертный час, но спустя некоторое время шаги удалились и кто-то осторожно закрыл наружную дверь. Они зорко следят за мной. Опасаюсь, что они заподозрили меня, так что приходится быть еще более осторожной. Но, так как я вожусь с фонографом с утра до ночи, то они, вероятно, думают, что я помешалась на этом».
Вдруг опять послышалось пение.
Неизвестная пропела старинную грустную балладу. Ник Картер был тронут до глубины души.
Следующий валик передал слова:
«– Не убьют ли меня сегодня ночью? Кажется, так оно и будет! Только что ко мне заходил Рудольф. Он держал в руке какую-то бумагу и обещал тотчас же выпустить меня на свободу, если я подпишу ее и дам обещание повиноваться ему до конца жизни. Негодяй! Я-то ведь знаю, что в тот самый момент, когда я подпишу бумагу, они задушат или отравят меня! Я рассмеялась ему в лицо. Не знаю, откуда у меня взялась храбрость на это – ведь здесь я только плакала до сих пор! Затем он, злорадно хохоча, показал мне подделку моей подписи, сделанную так искусно, что я и сама не знала, я ли подписала или кто-либо другой. Он присовокупил, что отныне они уже не вынуждены больше упрашивать меня. Затем он ушел».
Снова послышалось пение.
– Погодите немного, – попросил Ник Картер, когда Файрфилд хотел поставить шестой валик, – я никогда еще не слышал столь потрясающей повести. Какая жалость, что несчастная девушка не обозначила точнее место своего жительства. Очевидно, она и не подумала о том, что эти валики передадут ее грустную историю кому-нибудь, находящемуся за тысячи верст от ее родины там, где имя Деланси решительно никому не известно.
– Да, это верно, да и имен ее братьев и сестры никто не может знать, – заметил Файрфилд. – Позволите теперь поставить седьмой валик?
– Почему же не шестой? Ведь его мы еще не прослушали?
– Все равно нет возможности разобраться в том, что он передает.
– Ничего не значит! Надо прослушать все без исключения.
Файрфилд исполнил желание Ника Картера.
Как только валик пришел в движение, сыщик, к своему удивлению, расслышал шум, как будто кто-то ударяет дубиной или каким-нибудь другим тупым орудием в дверь.
После этого раздался топот ног на мягком ковре и какой-то грубый мужской голос крикнул:
«– Где же она?»
В ответ послышался чей-то серебристый смех, причем, однако, нельзя было разобрать, смеялась ли сама Наталья или какая-нибудь другая женщина.
Затем, казалось, кто-то передвигал тяжелую мебель. Вдруг послышался дикий, пронзительный крик, а за ним шум нескольких голосов сразу, из которых один как бы пытался перекричать другой.
Сыщику удалось разобрать лишь несколько отрывистых, несвязных слов.
Затем шум прекратился, и какой-то высокий мужской голос крикнул:
«– Дура! Ты чуть не убила меня! Пожалуй, тебе этого только и хотелось!»
Мужчина захохотал, но смех сразу оборвался и послышался выстрел из револьвера.
«– Ах ты, дьяволенок! Я тебя…»
Валик пришел к концу.
– Не понимаю, мистер Файрфилд, как вы могли не придавать значения этому валику, – сказал Ник Картер, взглянув на стоявшего возле него Файрфилда, – ведь этот валик рассказал мне целую историю.
– Но ведь это ясно как божий день, – ответил Ник Картер, – Наталья Деланси только что успела привести в движение новый валик, чтобы продолжать свое повествование, как вдруг кто-то постучал в дверь. Она, вероятно, испугалась и, для того чтобы отвлечь внимание пришельца от фонографа, накинула на него платок. Возможно, что это был платок вязаный, так что валик все-таки сумел воспринять все происшедшее затем в комнате.
– И что же дальше? – воскликнул Файрфилд.
– Когда Наталья не сразу открыла дверь, ее просто-напросто сейчас же взломали. Вероятно, девушка заперлась в своей комнате, так как опасалась прихода убийц. Попытка ее врагов войти насильно усилила ее страх, так что она в конце концов спряталась под кровать. Когда затем дверь была взломана и Рудольф – предположим, что это был именно он, – ворвался в комнату, он не сразу увидел Наталью. А вошедшая затем женщина, заглянув под кровать и увидев ее там, разразилась громким хохотом, в точности и воспроизведенным на валике. Соединенными силами ворвавшиеся отодвинули тяжелую кровать от стены, и, когда Наталью вытащили оттуда, она громко вскрикнула. Затем все сразу о чем-то заголосили, о чем именно, мы узнаем, вероятно, лишь впоследствии. Мужчина с высоким тенором, который назвал Наталью дурой, несомненно, был Макс. Я полагаю, что несчастная в отчаянии вырвала у него из рук нож или кинжал и пыталась заколоть его. Сам Макс заявил, что ей это чуть было не удалось. Затем раздался револьверный выстрел.
– И что вы отсюда заключаете? – спросил Файрфилд.
– Что у Натальи был револьвер или же что она вырвала таковой из рук кого-нибудь из вошедших и выстрелила в Макса. Судя по его голосу, она нанесла ему рану.
– Жаль, что валик пришел к концу именно в этот момент, – заметил Файрфилд.
– Конечно, – отозвался сыщик.
– Можно теперь поставить седьмой валик?
– Сначала скажите мне, находится ли содержание седьмого валика в непосредственной связи с предыдущими?
– Нисколько. И это меня весьма удивляет.
– А меня ничуть, – возразил Ник Картер, пожимая плечами. – Когда Наталья увидела, что валик пришел к концу, она сняла его. Впрочем, я хотел еще спросить: почему вы поставили этот валик именно на шестое место? Ведь то, о чем он нам повествует, может одинаково относиться и к финалу всей драмы?
– Ошибаетесь, мистер Картер, и вы согласитесь со мной, когда прослушаете все остальные валики. Слушайте же теперь, что расскажет нам седьмой валик.
Снова послышался мелодичный голос молодой девушки:
«– Приходится торопиться, так как времени осталось мало! С минуты на минуту я ожидаю их прихода! С того момента, когда я в первый раз говорила в граммофон, прошло очень много времени. Меня теперь не оставляют одну, разве только на несколько минут, при мне неотлучно находится либо Оливетта, либо та другая девушка, которую зовут Дианой. Но почему же они не убивают меня так долго?.. С того времени, как я произнесла последнюю фразу, прошло около часа. Явилась Диана. Когда я расслышала ее шаги в коридоре, я сейчас же остановила фонограф. Теперь она опять ушла. Они готовятся к отъезду. Вероятно, меня хотят перевезти в другое место. О, если бы я только знала, куда именно! Вчера Макс в первый раз заговорил со мной об отце! Он сказал, что нашел письмо, которое я написала отцу и выбросила в окно в надежде на то, что кто-нибудь найдет его и передаст на почту. Диана тоже пришла. Она смеялась надо мной и сказала, что скорее мне удастся снять луну с неба, чем списаться с отцом! Если бы отец знал, где я теперь нахожусь, он сделал бы все, что в его силах, чтобы освободить меня. В следующий раз, когда я буду говорить с Рудольфом, я постараюсь выведать от него то, что мне нужно. Он глуп и груб, и мне, наверно…»
Седьмой валик пришел к концу.
Файрфилд заменил его восьмым.
– Теперь начинается очень интересный отдел, – пояснил он при этом, – этот валик передает содержание беседы между Натальей и тем, кого вы принимаете за Рудольфа!
– Передает ли он всю беседу?
– Почти. Но и этот валик приходит к концу именно в тот момент, когда дело начинает становиться наиболее интересным! Как жаль, что Наталья не догадалась подробно описать внутренний вид комнат, в которых ее держали в плену.
– Ничего не поделаешь. Придется дополнить эти сведения собственными силами, – заметил Ник Картер.
– Стало быть, вы допускаете возможность раскрыть эту тайну?
– Возможность? Я убежден, что мне удастся сделать это. Но теперь будем слушать дальше.
Ник Картер расслышал следующее:
В замке щелкнул ключ, дверь открылась и снова закрылась. По ковру прошел неуклюжими шагами мужчина, весом не менее шести пудов. Затем скрипнул стул под тяжестью его тела. По-видимому, то был Рудольф, который явился к Наталье.
«– Ну что, птичка моя, как ты себя чувствуешь? – послышался его грубый голос.
– Странный вопрос, – ответила Наталья, – все вы были бы рады, если бы застали меня мертвой в постели!
– Ты, пожалуй, права, – согласился Рудольф, – почему же ты в таком случае не наложишь на себя руки? В этой комнате есть несколько вещей, вполне пригодных для этой цели.
– Нет, этого удовольствия я вам не доставлю, – гордо возразила Наталья, – конечно, это было бы удобнее всего для вас, так как тогда вам не пришлось бы пачкать руки в моей крови!
– Что за выражение. Мы вовсе не намерены убивать тебя.
– Лицемер! – гласил возмущенный ответ. – Ведь вы убиваете, но только медленной смертью!
– В этом вини сама себя! Зачем ты не исполняешь наше требование? Этим ты не только спасла бы себе жизнь, но…
– Ты изверг! За твою подлость я была бы способна пристрелить тебя!
– Вот как, – расхохотался Рудольф, – знаешь ли, у меня возникает желание немного обрезать твои острые коготочки. Но перейдем к делу. Ты хотела бы видеть отца?
– Отца? Где он теперь? Приведите его ко мне, и я подпишу все, что вам будет угодно! Дайте мне еще один только раз увидеться с отцом!
– Что за нежности. Ты и сама понимаешь, что мы не так глупы, чтобы свести тебя с отцом. Об этом и разговаривать не стоит. Впрочем, по всей вероятности, он и знать тебя не захочет.
– Это почему? Говори яснее.
– Видишь ли, ему сообщили, что ты начала вести легкомысленную жизнь».
Ник Картер расслышал глухой стон. Он представил себе, как несчастная девушка в отчаянии ломала руки.
«– Вы восстановили отца против меня! – зарыдала она.
– Конечно. Это сделала Оливетта.
– Негодяи вы! Злодеи!
– Брось эти глупые возгласы, они на меня не действуют. Так вот, мы уверили твоего отца в том, что его легкомысленная дочурка сбежала вместе со своим любовником. Оливетта написала от твоего имени письмо, которое послужило лишним подтверждением нашего сообщения. После этого Оливетта якобы получила от тебя еще два письма, которые тоже передала отцу. Содержание этих писем должно было рассеять последние сомнения в твоем предосудительном поведении.
– Отец! Отец! Меня оклеветали в твоих глазах! Неужели же Бог допустить такое злодеяние!
– А как же ты иначе хотела, птичка моя? – смеялся Рудольф. – Надо же было убедить дорогого папашу, что мы сказали ему правду.
– Вы все заслуживаете жесточайшей кары! – вскрикнула Наталья».
Затем сыщик расслышал шум, как будто Наталья пробежала по комнате. Раздались торопливые шаги Рудольфа, полусдавленный крик боли и шум падения человеческого тела.
«– Вот так, – грозно произнес затем Рудольф, – сиди здесь и не смей вскакивать с места, иначе я тебе покажу, где раки зимуют! Не доводи меня до крайности, иначе я забуду, что ты моя сестра, и убью тебя на месте!
– Вы изверги, и ты, и Макс, и Оливетта! Вы дьяволы! Вы не знаете ни жалости, ни сострадания! У вас нет никакой совести! Я не понимаю, как у меня могут быть такие братья и такая сестра!
– Тем не менее это факт, – рассмеялся Рудольф, – остается только пожалеть, что Оливетта не мужчина. Правда, она изо всех сил старается уподобиться мужчине и достаточно энергична, чтобы вступить в состязание хотя бы с целой дюжиной мужчин».
Молчание продолжалось несколько секунд, потом Ник Картер снова услышал голос Рудольфа:
«– Вчера вечером Оливетта в шутку нарядилась в костюм Макса, и когда она приклеила еще и усы, то они стали похожи друг на друга как две капли воды. Странно, что я так мало похож на них.
– Молчи, – прервала его Наталья, – ты приводишь меня в бешенство, и я способна, глядя на тебя, проклинать собственную мать!»
Затем она вдруг проговорила совершенно изменившимся голосом:
«– Рудольф, прошу тебя, принеси мне стакан воды».
На этом кончался валик.
– Экая досада! – воскликнул сыщик. – Как жаль, что нельзя дослушать всю их беседу до конца.
– Погодите, – возразил Файрфилд с улыбкой, – Наталья сумела поставить второй валик, на котором и запечатлелось продолжение беседы.
– Вот как? – изумился Ник Картер, засмеявшись. – Теперь понимаю, почему она попросила Рудольфа принести ей воды. Ну что ж, пустите его в ход, очень интересно знать, что будет дальше.
Снова послышался голос Натальи:
«– Благодарю тебя. Где ты пропадал так долго?
– Меня задержала Оливетта, она спрашивала, о чем мы с тобой беседуем, – проворчал Рудольф, – на чем, бишь, мы остановились?
– Мы говорили об отце и о матери.
– Мать умерла при твоем рождении, больше тебе о ней знать ничего не нужно. Когда она скончалась, Максу, Оливетте и мне было всего шесть лет. А теперь я спрашиваю тебя в последний раз: сделаешь ли ты то, что мы требуем?
– Нет! Раз и навсегда повторяю, нет!
– Если так, то заявляю тебе, что тебе осталось жить один только день, понимаешь ли ты, один-единственный день!
– Твоя угроза меня не пугает. Я уже привыкла к мысли о смерти и больше не боюсь ее, – ответила Наталья, – мало того: мне, правда, тяжело умирать в столь юные годы, но я мирюсь с этой необходимостью, так как только таким образом я могу освободиться от вас. Я умру в сознании, что вы напрасно совершите убийство, так как мое богатство, которое ослепило вас и превратило вас в преступников, никогда не попадет в ваши руки.
– Жестоко ошибаешься! Оно до последнего цента перейдет к нам!
– Смотрите не промахнитесь! Конечно, если вы, в довершение всего, убьете отца и составите подложное завещание».
Послышался насмешливый хохот. Затем Рудольф ответил:
«– Черт возьми, ты умнее, чем я думал. Стало быть, ты уже догадалась? Само собою разумеется, отец будет укокошен также, как и ты. Письмо, которое вызывает его сюда, уже находится в дороге. Он получит его либо сегодня вечером, либо завтра утром, ну, а затем – впрочем, тебе не надо знать всего. Довольно тебе и того, что я уже сказал.
– Почему? Ведь я так или иначе не смогу ему передать ваших замыслов?
– Так-то оно так, хотя бы уже потому, что он увидит тебя только мертвой!
– Рудольф! Если в твоем сердце осталась хоть одна искра сострадания, то разреши мне один только еще раз увидеться с отцом… – взмолилась Наталья.
– Этому не бывать! – грубо оборвал Рудольф, – он увидит лишь твой труп, а спустя час по прибытии он тоже должен будет отправиться на тот свет!»
Рыдания несчастной девушки были прерваны стуком в дверь, и Рудольф произнес:
«– Я оставлю тебя одну на четверть часа. Если ты за это время пожелаешь покончить с собой, то ничего не имею против этого. Вон на том столе находятся морфий, синильная кислота и опий. На каждой бутылочке имеется соответствующая этикетка, можешь выбирать по собственному вкусу. Будь рассудительна и кончай с этим делом. Этим ты избавишь нас от неприятной работы убивать тебя».
Затем Ник Картер расслышал, как Рудольф с громким хохотом встал со стула, вышел и с треском захлопнул за собой дверь.
Как только он ушел, снова заговорила Наталья:
«– Ты слышал все, мститель мой. Я с нетерпением ждала момента, когда мои убийцы заявят мне о своих преступных намерениях. Рудольф, таким образом, сознался во всем, и я молю Бога, чтобы этого сознания было достаточно для предания его, Макса и Оливетты законной каре. Жизнь дивно хороша! Теперь, когда часы мои сочтены, я снова хочу жить! Отец, мой дорогой отец! Тебя они тоже убьют, заставят умереть с мыслью, что я была недостойной дочерью».
После некоторого молчания снова раздался несколько повышенный голос несчастной девушки:
«– Я должна умереть раньше моего отца! Там, на том свете, я буду ожидать его, там я встречу его, там он узнает всю правду! Там, где нет козней и коварства, я снова буду его дочерью. Слышишь ли ты меня, мститель мой? Я обречена на смерть, но я знаю, что Господь Бог снова сведет меня с отцом! Но, вот и этот валик кончился. Прощай навеки, мститель мой!»
– Теперь, собственно говоря, остается прослушать еще один только валик, так как десятый и одиннадцатый не сообщают ничего интересного, – сказал Файрфилд, переставляя опять валики фонографа, – дело в том, что после этого Наталью уже больше не оставляли одну.
– Ничего не значит, – заявил сыщик, – я все-таки хотел бы прослушать все три валика.
– Как угодно, мистер Картер, – ответил Файрфилд, – впрочем, на десятом валике действительно имеется интересное замечание. Итак, слушайте.
Он привел фонограф в движение и снова послышался голос Натальи:
«– Слава богу, они ушли из комнаты. Надеюсь, они оставят меня в покое хотя бы на некоторое время. Очевидно, они теперь будут наблюдать за мной очень зорко. Давеча они чуть не застали меня за фонографом, а этого не должно быть, так как они уничтожат валики и никогда никто не узнает о совершенном ими ужасном преступлении. Вот они опять возвращаются. Все четверо: Макс, Рудольф, Оливетта и та девушка, которую они зовут Дианой. Они не хотят говорить мне, кто она такая. Я теперь закрою фонограф, но не остановлю его».
Ник Картер расслышал шорох платка, набрасываемого на фонограф; затем он услышал, как Наталья отодвинула стул и встала.
По-видимому, перечисленные Натальей четыре лица вошли в комнату, и сыщик дальше ничего не понял, а слышал только неясный говор.
Когда Файрфилд вставил одиннадцатый валик, Ник Картер расслышал следующее:
«– Час тому назад мне удалось достать огнестрельное оружие. Рудольф находился у меня в комнате и сторожил. Должно быть, прошлую ночь он совсем не спал, так как глаза у него то и дело смыкались и он только с трудом сидел на стуле. Затем, несколько раз зевнув, он заснул. Я сейчас же вынула ключи из его кармана и вышла из комнаты. Но я не посмела сойти по лестнице в нижний этаж, так как слышала голоса в комнате рядом с передней. Да и все равно я не смогла бы выйти из дома, так как между лестницей и входной дверью приделана железная решетка. Я прокралась в одну из комнат, дверь которой была открыта. Я увидела, что в этой комнате живет Макс. Я нашла там заряженный револьвер, который и взяла с собой. Кроме того я взяла железную шкатулку, в которой, насколько мне известно, Макс хранит важные документы. Я принесла ее в свою комнату, обвязала ее веревочкой и повесила за плюшевую портьеру окна моей спальни. Это окно никогда не открывается. Там шкатулка может провисеть незамеченной целые годы. Затем я положила ключи обратно в карман Рудольфа и…»
На этом кончался валик.
– И это все? – спросил Ник Картер.
– Есть еще двенадцатый, последний валик, – ответил Файрфилд.
– Вставьте его поскорее. Откровенно говоря, эта история действует на нервы.
Когда валик пришел в движение, сыщик услышал пронзительный крик Натальи.
«– Назад! – кричала она. – Вы видите, я вооружена! Я пристрелю всякого, кто приблизится ко мне!
– Проклятье! – яростно заревел Макс. – Это мой револьвер! Откуда ты его взяла?
– Рудольф дал мне его, чтобы я могла защищаться, – злобно ответила Наталья.
– Это ложь! Гнусная ложь! – крикнул Рудольф.
– Каким образом могла ты выйти из своей комнаты? – спросил звонкий женский голос».
Но Наталья ничего на это не ответила.
Вдруг раздался бешеный крик, затем выстрел, еще крик и…
Судя по шуму, в комнате, очевидно, происходила ожесточенная борьба между несколькими лицами.
Слышны были проклятия, произносимые мужским голосом, и опять крики, испускаемые женщиной.
Затем Ник Картер расслышал глухое падение тела и тяжелое хрипение.
Все стихло.
Вдруг снова послышался женский голос:
«– Она мертва?
– Мертва!
– Помоги Оливетте, Диана, – раздался глухой бас Рудольфа, – она, вероятно, только оглушена, так как пуля слегка задела ее.
– Но из раны идет кровь струей. Так или иначе у нее на всю жизнь останется шрам.
– Возможно. А куда ты денешь труп, Макс? Старик может приехать часов в восемь, и тогда…»
На этом кончался последний валик.
– Вот и все, мистер Картер, – мрачно проговорил Файрфилд.
– Это самая мрачная трагедия, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться за всю мою практику, – произнес сыщик, – но мы отомстим за несчастную Наталью. Клянусь, что эти изверги не восторжествуют. Я попрошу вас доверить мне валики и фонограф на несколько дней. Я хочу прослушать всю историю еще раз совершенно спокойно у себя дома.
– Я знал, что вы потребуете это, и прошу вас распоряжаться фонографом и валиками, как вашей собственностью!
– Благодарю вас, мистер Файрфилд. Теперь я уйду, а завтра к десяти часам утра попрошу вас быть у меня. Я надеюсь, что до этого времени сумею кое-чего добиться.
– Вы полагаете, что вам удастся раскрыть эту ужасную тайну? – спросил Файрфилд.
– Я уверен в этом, – решительно заявил Ник Картер, – негодяи во что бы то ни стало должны быть преданы заслуженной ими каре. У нас, впрочем, есть важные факты: мы знаем имена убитой и убийц.
– По-видимому, преступление совершено в какой-нибудь уединенной местности? – заметил Файрфилд.
– Конечно, но ведь таких местностей очень и очень много, – проговорил Ник Картер, – преступление могло быть совершено в Калифорнии, в штате Орегон или во Флориде, вообще, в такой местности, где говорят по-английски. Итак, прощайте, мистер Файрфилд. До завтра.
Ник Картер взял с собой фонограф с валиками и поехал к себе домой.
Уже по дороге домой Ник Картер составил себе план действий.
Устроившись в своем рабочем кабинете, сыщик вызвал к себе своих помощников Дика, Патси и Тен-Итси и в кратких словах сообщил им о новом деле.
– Я попрошу вас всех троих прослушать валики, – заключил Ник Картер свое повествование, – но до поры до времени не делитесь впечатлениями. Пусть каждый из вас самостоятельно подумает об этом деле, а завтра утром выскажет мне с глазу на глаз свой взгляд, не делясь пока своими мнениями с другими.
– Ну что? – спросил Ник Картер на другое утро, когда к нему явился Дик. – Что тебе прежде всего бросилось в глаза во всем этом деле.
– Скажу прямо, – заявил молодой сыщик, – что я больше всего поражаюсь хладнокровию Натальи. Мне кажется совершенно невероятным, чтобы молодая девушка могла смотреть смерти в глаза с таким поразительным спокойствием.
– Вполне согласен с тобой, – заметил Ник Картер.
– Можно подумать, будто несчастная девушка была воспитана в духе восточного фатализма, согласно которому нет никакого смысла бороться с заранее предопределенным роком?
– Мысль недурна, – отозвался Ник Картер, – ну а еще что?
– Прежде всего я хотел бы знать, каким образом валики попали в чемодан? Затем, почему чемодан этот был отправлен обществу «Вельс Фарго» и кем именно?..
– Он значился на имя некоего Алексея Делануа, – пояснил Ник Картер, – но Файрфилду, к сожалению, не удалось разыскать этого человека. По-видимому, это и есть то седьмое лицо, которое участвует в этой драме.
– Какое такое седьмое лицо?
– Очень просто: мы знаем шесть лиц: Наталью, Макса, Рудольфа, Оливетту, девушку по имени Диана и отца Натальи. Надо полагать, что сами преступники вряд ли упаковали граммофонные валики в чемодан.
– Разве только для того, чтобы избавиться от них, – заметил Дик.
– Я не допускаю и этого, – возразил Ник Картер, – если бы хоть один из преступников имел понятие о том, насколько опасны для них эти валики, то последние немедленно были бы уничтожены. Таким образом, я убежден, что фонограф, на котором первоначально находились валики, и поныне находится в той комнате, где томилась и была убита Наталья.
– Понимаю. Но кто же мог положить валики в чемодан без ведома преступников и отправить их по адресу, несомненно вымышленному?
– Пока я этого и сам не знаю, – ответил Ник Картер – и нам прежде всего придется найти эту таинственную личность. Возможно, что в том доме находилась еще и прислуга. Следует помнить, что вся трагедия разыгралась в зажиточной семье, так что в доме несомненно находилось и несколько человек прислуги. Предположим, что какая-нибудь горничная совершенно случайно узнала, что проделала Наталья с валиками. Эта горничная тотчас же сообразила, что ей будет весьма выгодно присвоить себе валики, служащие оружием против ее господ. Вот почему она, никому ничего не сказав о своем открытии, тайком упаковала валики в чемодан и отправила последний сюда в Нью-Йорк кому-нибудь из родственников или знакомых. Возможно, что получатель за это время куда-нибудь уехал или отправительница не знала его точного адреса. Так или иначе чемодан не был востребован.
– Но почему отправительница, если это действительно была какая-нибудь горничная, за все это время ни разу не поинтересовалась узнать, попал ли чемодан туда, куда следует?
– Вероятно, потому, что она боялась той же участи, какая постигла Наталью, если только убийцы узнают, в чем дело. Такие люди, как Рудольф и Макс, Оливетта и Диана, не побоятся укокошить всякого, кто может чем-нибудь угрожать им.
– Интересно знать, какие вещи, кроме валиков, находились еще в чемодане, – проговорил Дик, – возможно, что они наведут нас на верный путь. Откровенно говоря, ни одно дело еще не казалось мне столь безнадежным и запутанным.
– А я нарочно и сам еще не ознакомился с этими вещами, – сказал Ник Картер, – так как я сначала хотел обдумать повествование Натальи независимо от всего прочего. А впрочем, я и не думаю, чтобы те вещи могли разъяснить нам что-нибудь. Это мы еще увидим, когда сегодня рассмотрим подробно все то, что находится в чемодане. Ты мне вот что скажи, Дик: как долго, по твоему мнению, Наталья находилась в плену?
– Недель десять – двенадцать, – ответил Дик, – хотя определение это далеко не точное. Чемоданчик стоял на складе общества «Вельс Фарго» около года, стало быть, со времени совершения преступления теперь прошло уже месяцев двенадцать.
– Значит, наши мнения в этом отношении сходятся. Я тоже думал, что плен девушки начался месяцев пятнадцать – восемнадцать тому назад.
– Не кажется ли также и тебе, что отец Натальи занимал очень видное положение? – продолжал Дик. – Я хочу сказать, что, по моему мнению, он был либо государственным, либо общественным деятелем, во всяком случае, человеком влиятельным, а не только обыкновенным коммерсантом.
– Почему ты так думаешь?
– Если только я верно понял то, что повествуют валики, то братья и сестра задумали убить Наталью лишь после того, как она категорически отказалась исполнить их требование; они знали, что ее отец, человек очень гордый, весьма привязан к Наталье. Они знали его слабую струнку, знали, что он больше всего дорожит своей честью и безупречным именем своей семьи. Они рассчитали, что если заденут его в этом смысле, то он сам будет считать себя обесчещенным, так как теряет положение в том обществе, в котором всегда играл значительную роль, и что это, в конце концов, доведет его до самоубийства.
– Это очень остроумная догадка, Дик, – согласился Ник Картер, – и я считаю этих негодяев вполне способными на такой замысел. Сознание, что любимая дочь сбилась с пути, наверное заставило бы гордого отца не только совершить самоубийство, но и предварительно лишить Наталью наследства; а ее права тогда, конечно, перешли бы к братьям и сестре. Но, когда замысел не удался вследствие упорного нежелания Натальи подчиниться, они задумали убить и отца и дочь, а затем присвоить себе состояние при помощи подложного завещания. Все это придумано очень хитро, да, по всей вероятности, и исполнено удачно. Я только не понимаю того, каким образом можно было просто похитить из такого дома молодую девушку и держать ее где-то взаперти. Надо ведь полагать, что отец принял все зависящие от него меры к розыску своей любимой дочери.
– Если только ее не оклеветали в его глазах еще раньше, – произнес Дик. – Видишь ли, Ник, именно над возможностью этого факта я сильно задумывался. При этом у меня и явилась мысль, что отец Натальи либо сановник, либо государственный деятель или кто-нибудь в этом роде и что он по делам службы часто надолго отлучался из дома. По всей вероятности, Оливетта, будучи старше Натальи на шесть лет, воспитывала последнюю. Мы знаем, что Оливетта была лицемерна и коварна, но умела казаться чрезвычайно приветливой, точно так же, как и брат ее, Макс. Рудольф же не умел скрывать своего хищного характера. Надо полагать, Оливетта давно уже наушничала старику. Она целыми годами неустанно жаловалась на недостойное поведение Натальи, а когда последняя в один прекрасный день скрылась, то заговорщикам было уже нетрудно убедить сомневавшегося в чистоте своей дочери отца в том, что Наталья бежала со своим любовником.
– Все это я отлично понимаю, – согласился Ник Картер после некоторого раздумья, – и если братья и сестра подтасовали таким образом карты, то достаточно было одного наглядного факта, чтобы довести отца до отчаяния и заставить его лишить Наталью наследства. Но ведь все это могло случиться также с богатым коммерсантом?
– Не думаю. У коммерсанта первую роль играет чековая книжка и текущий счет в банке, – ответил Дик, – у коммерсанта, разумеется, тоже есть сердце, и он тоже будет сокрушаться о блудной дочери, но это не доведет его до самоубийства, так как подобный инцидент не пошатнет его положения в торговом мире. Другое дело – сановник или государственный деятель: на него будут указывать пальцами и говорить: «ведь это министр такой-то или сенатор такой-то!», «ведь это отец той самой, которая…». Подобные сплетни обязательно повредят ему в обществе и доведут его до крайности.
– Другими словами, – заговорил Ник Картер, – если мы хотим добиться выяснения этого таинственного случая, то нам следует узнать, в какой именно высокопоставленной семье разыгралась такая трагедия?
– Жаль, что мы не знаем, кто такая эта Диана, – заметил Дик, – какую роль играла она во всей этой истории? Наталья, очевидно, ее не знала, так как ей неизвестна была даже фамилия этой Дианы.
– Этот пункт и для меня неясен, – согласился Ник Картер, – я склонен думать, что Диана была невеста, но, во всяком случае, не законная супруга одного из братьев, так как в последнем случае Наталья знала бы ее.
– Да, нам предстоит решить весьма сложную задачу и придется поломать голову, – произнес Дик, вставая, – а теперь я пришлю к тебе Патси, так как я пока ничего не могу прибавить к тому, что сказал.