"И Дарвин прав, и евреи правы. Часть людей действительно произошла от согрешившего Адама, а другие и в самом деле произошли от несогрешившей обезьяны".
- Лев Шестов.
ГЛАВА I
Вопрос не в том, спускались ли к нам боги на Землю, а в том, - что здесь делали мы. Если и теперь еще вышколенный Цивилизацией человек не в силах вынести одной только искры божьей (в другом), то не трудно вообразить, с каким именно чувством наши дикие предки, эти двуногие твари, могли воспринять зрелище, например, целокупной богини, вид спереди, в полный рост. Вопрос, следовательно, - либо плод запретен и сладок, либо он... недоступен и ненавистен!
Главный техник Станции Пер, оператор Йоцхак Смоленскин и офицер безопасности Дермот Уэлш спустились вниз по шоссе на север от столицы Большой Империи в правительственный Заповедник вместе с Министром и его свитой для одной недели отдыха и охоты - если верить официальным сообщениям газет; моралисты из Цивилизации долго еще будут пускать отравленные стрелы критики и негодования в адрес Станции и ее заслуг, но ведь даже цивилизованному моралисту никогда и не подняться выше каких-нибудь приземленных ценностей на точку зрения - богов.
Заповедник на подступах загромождали полосатые шлагбаумы, у которых охрана была, в общем, безоружна, хотя и наряжена в военную форму - лишь безобидный штык-нож на поясе нарушал эту боевую невинность, но солдаты могли вытаскивать его из ножен только для чистки и полировки, чтобы сверкала сталь, - применять в бою нож солдат, не дай бог, никто не учил. Выходец из России, Пер (сложная техника Станции вынуждала аборигенов пользоваться для обслуживания связи с Большим Конгрессом услугами иностранных специалистов), любил поговорить на этот счет в том смысле, что зрелище безоружных солдат подтверждает именно версию о неустойчивости и зыбкости данной политической популяции, хотя внешне, может быть, она производит впечатление закоснелой и неподвижной. Если правительство не может уже вполне положиться на психику военных, охраняющих Заповедник, - утверждает Пер, - значит, самое время для Цивилизации благополучно пожрать культуру Большой Империи как очередную со времени появления человека на Земле.
...Министр и свита третьи сутки не расставались с охотничьими ружьями и даже в испуге палили по шевельнувшимся на ветру кустам: и все потому только, что преступно раненый и недобитый охотником медведь мучительно бродил теперь здесь где-то близко по Заповеднику.
Говорили про облаву шепотом (медведи почитались у аборигенов за свое обитание в дебрях - монахи!). Поэтому облава готовилась натурально как заговор. Так ведут себя дети, для которых время течет лишь в грядущей минуте. Так ведут себя дикари. Так отличаются от Цивилизации - культуры: цивилизованный человек погребает друзей своих как должное; культурный же обязательно устроит из этого шествие и истерику. Белые бы шума не подымали. Добить раненого зверя ведь не есть уже строго охота, и если так, то специфика требует уже известной - бездуховности и бездуховнокультурности.
Пер заподозрил в облаве каверзу. Впрочем, это была его обязанность как главного техника, предвидеть опасности, и он умел их распознавать далеко впереди - или позади? - если верить утверждению оккультистов, что время, на самом деле, течет вспять. Благодаря только проницательности Пера Персонал Станции вовремя унес ноги из этого чумного района, из этого взбесившегося Союза в Южном Полушарии, где они работали в последний раз прежде своего появления здесь, в Большой Империи, и где (не по их вине) началось вдруг массовое самоистребление аборигенов методом особо энергетических молитв... Итог? Район закрыт на двадцать лет на карантин и только после специальной дезинфекции сможет войти туда Цивилизация со своими намерениями и фирмачами. В качестве профилактики и наказания Персонал был временно отстранен от работы с культурами... А ведь все шло так хорошо, по отработанному плану трехпоколенной ассимиляции аборигенами человека, с сохранением некоторых допустимых и приемлемых для Цивилизации местных обычаев и культур (в гуманитарных целях); этнос, по оценкам экспертов из офиса планирования, не был тупиковым...
- Что это они все вооружились? - сказал Пер.
Йоцхак и Уэлш посмотрели внимательно на своего специалиста. Персонал без дела томился в Домике, отведенном для них неподалеку от Резиденции Министра. Домик был с удобствами, как для гостей правительства. Министр имел слабость брать с собой Персонал даже на короткий отдых в Заповедник, чтобы была возможность срочно говорить с секретарем Большого Конгресса в любое время дня и ночи.
- Странно, что нас не пригласили на облаву, - согласился Йоцхак в тон главному технику. - Это мало походит на охотничий кодекс, иностранцев обычно не допускают к священным действиям, хотя табу лежит именно на участии - посмотреть культ со стороны мало возбраняется, но они даже наблюдать не пригласили! Пожалуй, Пер, как всегда, прав - наши индейцы опять собираются нашкодить...
- Медведя ранили три дня назад, в день приезда Министра в Заповедник, и за это время зверь будто бы успел подрать кухаркину дочку, но кто ранил медведя - неизвестно, и никто еще не видел этой кухаркиной дочки, или хотя бы... слез самой кухарки, - сказал Пер.
- Я чувствую, как по Домику витает мысль пойти последить за облавой тайно, - вмешался в разговор Дермот Уэлш, - и этим лазутчиком, разумеется... быть мне.
- Есть возможность пощадить твою, Уэлш, щепетильность, - сказал ему оператор Йоцхак насмешливо, - я могу снять информацию со спутника, мы будем знать, в каком углу Заповедника бродит зверь с поврежденным эфирным телом, и тебе не придется ползать под деревьями, выслеживая дикарей. Мы просто пойдем туда погулять...
- Они даже у Резиденции в испуге палят по кустам. Такая прогулка под жаканами на медведя будет небезопасной, - сказал Пер.
Уэлш и Йоцхак замолчали. Пер подошел к открытому окну, за которым гуляли, качаясь на ветру, зеленые ветки березы.
- Люди Прокурора, - сказал он, - поселились со своим патроном где-то в районе Усадьбы и тоже готовятся к облаве, но они идут отдельно, не со свитой Министра, и даже - они будут заходить с разных сторон, разделившись именно по этому странному принципу: Министр - с севера, Прокурор - с юга... Не может быть, чтобы они разделились случайно, - сказал Пер, помолчав. - Боюсь, медведь - не главная цель охоты
- Пер! - вскричал Йоцхак Смоленскин вдруг кукольным голосом, - а не ждешь ты Красную Шапочку и злого волка? Уж очень вглядываешься ты в лес за окном...
Со стороны Резиденции послышался шум и бодрые возгласы. Несколько человек высыпали на площадку перед парадным. В них можно было узнать охотников по костюмам, а по лицам и голосам, - свиту Министра. Все традиционно упитанны и розоволицы, словно сошли со страниц восточных сказок, в которых персонажи делятся на худосочных бедняков и толстых богачей, но только толстота их была рыхлой и болезненной, а не той, подбитой и жизнедеятельной, о которой всегда утверджают противники макдональдсов.
Незаметно и демократически вышел из дверей и соскочил с крыльца пожилой, гладковыбритый господин, которому двое из свиты сразу подали дорогое английское ружье, вынутое из футляра и пославшее в пространство вокруг себя ощущение высококачественной стали и сбитости формы. Господин перекинул ружье из одной руки в другую и любовался секунду.
- А вот и сам Шенк.
Пер отпрянул от окна и на миг задумался.
- Если охотники пройдут невдалеке от Домика, можно будет заговорить с Министром!
Пер быстро опустился на четвереньки перед топчаном у стены, запустил под него руки, потянул оттуда что-то тяжелое и выволок на свет плоский короб, какие бывают в домах под кроватями почти всюду, где в семьях есть дети: короб был наполнен блестящим и разноцветным барахлом.
- Мне кажется, главный техник злоупотребляет игрушками, - обратился Йоцхак к Уэлшу. - Еще и месяца не прошло, как Министру были подарены кубики из искусственного золота.
- Между прочим, он отослал их своей сестре в деревню, - сказал Уэлш. - Теперь прессе большое послабление из-за кризиса, они писали про эти кубики и эту сестру. Министр задабривает ее и балует, чтобы она оставалась в деревне. Ему кажется, что его родня так будет выглядеть со стороны демократичнее.
Пер, между тем, рылся в игрушках, беря в руки одну вещицу за другой, прицениваясь к ним и неудовлетворенно откладывая в сторону. Наконец он извлек какую-то блестящую коробочку с усиком, напоминающим антенну. Он открыл в ней маленький контейнер, вставил туда батарейку и нажал кнопку. Игрушка издала слабый электронный писк, перемигнули красный и зеленый огоньки встроенных в коробочку лучевых элементов.
- Послушай, Пер, - сказал Йоцхак, - судя по содержанию переговоров, которые этот Министр ведет с Большим Конгрессом, мы еще не близки к завершению работ... Как бы не вспугнуть его какой-нибудь безделицей раньше времени. Мне кажется, они тут даже более развиты, чем были эти высокоорганизованные аборигены в Союзе в Южном Полушарии.
- Мы незнакомы с Прокурором и его людьми, - прервал Йоцхака Пер, - время идет, а эта группа совсем еще не приручена. На облаве мы хотя бы на них посмотрим.
В эту минуту Дермот Уэлш вдруг оказался у двери и сразу ее открыл: через порог к ним едва не упал егерь. Он там явно подслушивал, был теперь напуган и первые слова проговорил, заикаясь, но быстро оправился.
- Прошу прощенья, господа... Господин Шенк прислал меня просить вас быть осторожнее в лесу, а лучше пока из Домика совсем не выходить. Видите ли, господа, сегодня как раз та облава на раненого медведя, о которой шла речь.
Это, конечно, был приказ, сделанный в учтивой форме.
- В таком случае, я мог бы предложить господину Министру испытать одну вещицу, с которой у меня на родине обычно не расстаются во время коллективной охоты. Она простовата на вид, но зато она убережет охотника от шальных зарядов.
С этими словами Пер протянул ему на вытянутой ладони коробочку, нажал кнопочку, коробочка пискнула и перемигнула лампочками. Лицо егеря просветлело, как у малыша при виде яркой игрушки.
- Извольте обождать, - почти мгновенно сказал он. - Я доложу.
Как только егерь удалился, Пер стал доставать из шкафа охотничье обмундирование. Взявшись рукой за карабин в чехле, он подумал секунду и оставил его на месте.
- Пер, почему ты думаешь, что вопрос уже решен положительно? - спросил Йоцхак. - Егерь мог обрадоваться и воздушному шарику, но вот Шенк...
- Если Шенк встревожится, что не успеет освоить устройство самостоятельно, клюнет на эту приманку и тогда пригласит меня для инструкций, то дело и вправду обещает быть интересным.
- А что ты собираешься рассказать ему про эту табакерку?
Но дверь уже опять открылась, и на пороге встал все тот же егерь. Он сказал, что Министр готов посмотреть устройство.
Пер облачился в охотничью куртку, зашнуровал высокие ботинки, положил в карман игрушку и быстро пошел к ожидавшей его у Резиденции свите Министра.
Толстая подошва ботинок Пера утопала во влажной подстилке леса. Асфальт покрывал лишь дорогу к Резиденции Министра, ухоженных дорожек в Заповеднике почти не было. Кажется, обслуга здесь занималась в основном собственной персоной и тем, что не пускала в Заповедник посторонних. Лес мало или совсем не чистили, и Перу, шагавшему к свите напрямик через низкий папоротник, наверное, думалось, что придется сегодня полазить по валежнику много.
В свите о чем-то тихо переговаривались между собой и, кажется, не особенно интересовались главным техником Станции. Охотники держались друг от друга на расстоянии, им даже не пришлось расступиться, когда Пер прошествовал среди них к свежевыбритому господину с английским ружьем наперевес.
- Господин Шенк?
-Господин главный техник? - Министр обернулся к нему, прерывая какой-то разговор с подчиненными. - Вы уже настроили Станцию? Мне могут понадобиться переговоры с секретарем уже завтра. Господа! - обратился он к свите. - Кто еще незнаком, рекомендую: специалист Станции по связи с Большим Конгрессом, главный техник Пер.
Охотники с плохо скрываемым высокомерием посмотрели на Пера самым странным образом - сверху вниз. Непонятно, как им это удалось: собственно - Пер был на голову выше самого высокого среди них!
- Станция к работе готова, - сказал он.
- Господа! - вскричал Министр. - Прошу всех следовать за егерями!
Два или три егеря, обслуживающих группу, шагнули в лес, и следом - вся свита. Пер сразу извлек из кармана игрушку. При виде блестящей коробочки Министр просветлел, как ребенок, в точности как егерь полчаса назад в Домике Персонала. ("Черт их подери! Им только хвостов не хватает, чтобы вилять!.." - заметил однажды Йоцхак). Пер сдержал улыбку и подал игрушку Министру.
- Этот датчик считывает с пространства ось ствольных поверхностей, - объяснил он. - У нас такие обычно берут с собой на охоту, и тем более - на облаву, когда есть опасность попасть вместо зверя под выстрелы соседней группы. Датчик кладут в нагрудный карман, и если откуда-то ствол ружья направлен случайно на вас, вы сразу услышите или увидите сигнал. В таком случае, надо пригнуться или зайти за дерево. Прибор действует до ста метров...
Тотчас министр выхватил игрушку у него из рук. Этот странный жест нисколько не удивил Пера: Персонал Станции уже привык к некоторой несдержанности аборигенов, напоминающей хватательные рефлексы маленьких детей при виде ярких вещиц. Успокоившись, что игрушка надежно перешла к нему в руки, Министр сказал:
- Вы - дикая цивилизация, общество насилия, вы даже не думаете, что кроме вас есть еще люди за деревьями, стреляете, куда придется...
Они уже входили в лес вслед за охотниками.
- ...но мы здесь придерживаемся строгих правил стрелять только по близкой цели и вниз в землю, или не меньше, чем сорок пять градусов под углом вверх... Так вы говорите, в нагрудный карман положить?
- Да, куда-нибудь поближе к ушным раковинам, оттуда будет хорошо слышен сигнал, - объяснил Пер.
- Не думаю, чтобы здесь могло пригодиться, - опять сказал Министр, поспешно пихая, однако, игрушку в верхний карманчик, как советовал Пер. - Люди Прокурора будут заходить к нам с юга, они надежные и проверенные охотники...
Именно в этот момент кусочек свинца с силой шлепнул по карманчику у Министра - он как раз его застегивал, упрятав туда игрушку. Пер даже не ожидал, что может начаться что-то так скоро, так близко от Резиденции, он только успел сообразить, что били из ружья с глушителем. Пер повалил Министра и бросился на землю сам. Мучительно заревел где-то рядом медведь, раздался треск ломаемых кустов, и зверь прокатился мимо них прочь из леса в направлении Резиденции. Вслед ему со всех углов залпом ударило охотничье оружие, наверное, не меньше двух десятков жаканов злобно прошипели над Министром и Пером, стукая о стволы и сшибая сучья и листья с деревьев.
Затем стало тихо. Пер почувствовал, что Министр жив, но уже в следующую минуту он смог убедиться в этом на деле: Министр сам вдруг прокричал будто зверь, неожиданно дремучим голосом, встал на четвереньки и запрыгал резво тоже в направлении своей Резиденции, вспомнив, наверное, что стены ее могут надежно защитить, - и следом, еще более дружный залп прогремел из леса на треск ломаемых Министром кустов. Сам Пер направился было ползком под дерево в двух шагах, чтобы там переждать, но стрельба вокруг пошла уже самая беспорядочная, и он просто вжался в землю, положась на судьбу.
Вначале жаканы летали с шипением с разных сторон и в разных направлениях. Потом охотники стали выбегать из леса, все так же стреляя перед собой на ходу. Наконец, множество их проследовало мимо Пера в сторону Резиденции, где только что исчез из виду раненый зверь, а затем и ошалевший Министр.
Наступила долгая тишина, Пер поднялся с земли, откашливаясь пороховым дымом, плававшим в ветвях и листьях от безветрия.
...Посреди площадки перед Резиденцией лежал бесформенной грудой мертвый мишка. Подбежавший член свиты еще раз по нему выстрелил, хотя и так было ясно, что зверь не притворялся, а ушел, наконец, из этого неприветливого Заповедника в свой медвежий Рай. Нигде не могли найти Министра.
ГЛАВА II
- Егерь! - окликнул Пер недавнего своего посредника в переговорах с Министром. - Передайте Прокурору, что Министр, наверное, у себя в спальне...
- И, кстати, живой.
Пер обернулся: Дермот Уэлш как обычно стоял сзади незамеченным - этому "искусству" Дермота обучили в специальной школе, и с тех пор он уже не умеет подойти к человеку по-простому, открыто, по-человечески.
- Ты его видел?
- Люди Прокурора не вполне довольны результатами охоты... Это заметил бы и ребенок, но почему - в спальне, Пер?
Пер окинул мечтательно Резиденцию взглядом. Потом сказал:
- Когда кончится мой контракт, Уэлш, я не стану больше возобновлять его ради этих забытых богом задворков мира, я хочу отдохнуть в своем собственном доме, и чтобы лошади были - пара лошадей, как нормальный человек... А что такое нормальный, Уэлш? На твой вкус, это, наверное, тот, кому нипочем любой противник, хоть сам сатана... А по-моему, Уэлш, нет ничего более нормального для человека, чем прятаться от бед этого мира в спальне своего дома. Видишь ли, вопрос спальни в истории человечества пока только с одной стороны освещен, и только поэтому кажется банальной физкультурой. На самом деле, о спальне можно писать философские трактаты. Здесь такое же невозделанное поле - для литературы, как этот вот пустырь, обитатели которого называют себя Большой Империей, - для Цивилизации. Спальня исхожена литературой вдоль и поперек, но... в одном только направлении, а именно, - ввиду нашего происхождения на этот свет. Но разве не из спальни мы все предпочитаем также и покидать его, когда приходит срок? Открой некрологическую энциклопедию, где описаны кончины всех известных персон. Пропустим случаи ухода в мир иной из собственной постели "после тяжелой и продолжительной болезни" - здесь все ясно. Но посмотри, кто был застигнут врасплох вблизи своего очага. Все они или самостоятельно из последних сил доползают умирать в спальню, или их переносят туда слуги, но... Мы можем пренебречь фактами, закрыть некрологическую энциклопедию и довериться только интуиции многих честных писателей. Даже те из них, кто любит приканчивать своих героев на каждой странице, чтобы поменьше говорили, но побольше бы стреляли и целовались эти сильные, красивые и положительные во всех отношениях люди, - уверяю тебя, ни один благовоспитанный, из хорошего общества такой литератор не бросит никогда своего героя покидать этот мир с улицы, как бродяга, если будет хотя бы толика возможности покончить с ним по-людски вблизи дома, а еще лучше - внутри дома, чтобы герою уже наверное хватило сил приползти в спальню. Думаешь, случайность? - недоверчиво спросил Пер. - Вовсе нет! Настоящий писатель интуитивно знает правду! И если фрейдист тебе скажет, что нет большего либидо для человека, чем прятаться под своим одеялом, когда страшно и больно, то Пер тебе скажет больше: если в последнюю минуту жизни мы лезем под одеяло, из-под которого когда-то сюда пришли, значит, дальше - по ту сторону спальни - действительно есть та дверь. Поверь, Уэлш, только сознание этой тайны дает мне силы верить в нашу миссию и работать на Цивилизацию здесь, с аборигенами.
- Ты уверен, что стреляли именно в Министра? - прервал его Дермот Уэлш.
- Видел своими глазами. Представь, его спасла именно "табакерка", как ее назвал Йоцхак. Первый выстрел был предназначен именно Министру, а не медведю. Стреляли с глушителем, я, ничего не слышал, зато жакан прямо перед моим носом шлепнул по "табакерке", когда она уже лежала у него в нагрудном карманчике.
- Ты удачно выбрал на этот раз именно стальную вещицу, - сказал Уэлш. - Она сработала не совсем так, как ты это расписывал, но жизнь Министру она спасла. Наш ящик с игрушками теперь только подымется в цене.
- Все же, Йоцхак прав, мы еще далеки от цели и надо быть осторожней. Теперь вот Прокурор стал мутить воду - я на него не рассчитывал.
- Слышишь, кричат, что нашли Министра?
- Причем в спальне, под одеялом, дрожащим от страха, как я и сказал. Пошли отсюда, - распорядился Пер. - Не надо колоть им глаза, будем деликатны с ними.
Пер и Уэлш вернулись в Домик. Йоцхак Смоленскин в ожидании коллег развлекался тем, что наговаривал в диктофон фразы разными голосами, и после с удовлетворением прослушивал, стирал запись и опять наговаривал бессмыслицы вроде: "... ситуация в мире сложилась довольно благоприятная, вы бы могли ею воспользоваться... насколько это хорошо известно, мировое сообщество вполне разделяет ваши стремления... мы прекрасно сознаем всю мощь и значимость вашей политики для мирового сообщества".
- Жаль, что мы не можем пустить сюда прислугу, - сказал Пер. - Приходится подавать себе самому, а так хочется иногда принять из рук женщины горячий чай в стакане, с парком... на русского это действует усмиряюще.
Он включил плитку, на которой быстро закипела вода в чайнике.
- Должен вам также сообщить, - произнес вдруг голосом Пера Йоцхак в диктофон, - поскольку приехал в Заповедник Прокурор, то завтра будет здесь и племянница его, красивая девушка, чей образ, без всякого сомнения, был сейчас в воображении перед главным техником Станции связи с Цивилизацией.
Пер налил себе чай и сел с этим задушевным напитком в кресло.
- А теперь послушаем философские рассуждения русского, - произнес Йоцхак нарочито с "аканьем"...
- Смоленскин, заткнись, - зарычал на него Дермот Уэлш, - ты же знаешь, как я этого не люблю, репетируй у себя на Станции.
- Наверное, Дермот, тебе пора возвращаться домой, в Цивилизацию, здесь ты скоро превратишься в сторожевого пса. Уэлш и Пер - один с сожалением, другой с осуждением - оба посмотрели на Йоцхака.
- Просто я знал одну собаку, - объяснил тот... голосом кинолога, подающего команду собаке, - которая не переносила звуков пианино, и поэтому так и не научилась охранять театр...
- Если Мария приедет лишь завтра, - прервал его Пер, - то станет еще доказательством больше, что дядюшка ее замышлял тут недоброе. Я почему-то уверен, что Мария всегда все знает наперед, и вот побереглась...
- Возможно, Мария просто не любит эскортов, - сказал Йоцхак, - которые сопровождают Прокурора даже на рыбалку,
- Да, Мария редкая индивидуалистка в здешнем стаде, - начал усложнять Пер беседу: это была рутинная словотерапия для Персонала, как притчи бога, чтобы "апостолы" чувствовали себя комфортно рядом с главным техником. Все-таки они занимались тут деянием, которому Цивилизация не могла пока дать окончательной моральной оценки самой себе, действовала, что называется, положа руку на сердце, но если у самой Цивилизации сердце казалось техногенным произведением, то исполнителями ее воли были живые люди, для которых обычно не к лицу идти против совести и душа их часто требовала у разума объяснений и логику их поступков. Персонал можно было бы обвинить в самооправдании такого рода, но легко рассуждать, мирно трудясь или вкушая отдых, среди людей - Там; и совсем по-другому станет думать иной, оказавшись среди диких аборигенов Земли - Тут...
- Необычный для патриархальных империонов индивидуализм девицы Марии производит впечатление даже некоторой цивилизованности, - продолжил Пер. - Впрочем, во всей популяции, может быть, наберется и еще десять, и пятьдесят праведников - мы же не знаем наверное, мы пока работали только с лидерами. Если между Министром и Прокурором действительно в чем-то конфликт, значит, у нас в планах - ошибка. В программах, которыми снабдил нас планирующий офис, стадо оценено как монотонное, конфликтует только на нижних кишечных уровнях, в основном из-за корма. Допустим, мы вызвали некоторую активность и противоречие у особей привнесением в среду техногенных игрушек - в особенности, электронных в последнее время - но эксперты прогнозировали оценку наших игрушек стадом значительно ниже, чем оценку корма. Означает ли это, что эксперты ошиблись в прогнозах, и реакция на игрушки оказалась наоборот даже столь высокой, что особи выдвинули непредсказуемого лидера? Конечно, мы должны учитывать, что опасной нехватки корма пока что популяции не грозит, и поэтому на игрушку может быть высвобождено больше личной энергии особей. Этот момент безусловно вносит в жизнь стада повышенную агрессивность... Рост насилия и убийств в стаде из-за электронных и механических устройств, кстати, развивается нормально по прецеденту в Союзе в Южном Полушарии, а в отношение текстиля и музыки даже заметно некоторое охлаждение. Однако принципиального предпочтения особями игрушки перед кормом пока не наблюдается, стадо в целом остается пока культурой, а не цивилизацией, хотя взаимно раздражено уже в более кривой плоскости... Мы запросим еще раз экспертов и заранее подготовим жизнеобеспечение Станции в условиях игрушечной войны, то есть войны из-за игрушек... Впрочем, это будет, конечно, большим сюрпризом для экспертов по планированию. Мы впервые столкнулись с феноменом утраты аборигенами - по причине игрушек - чувства самосохранения. Их реакция на игрушку поистине феноменальна. Я даже могу заподозрить в этом хорошую предрасположенность этноса к очеловечению, и если так, то мы столкнулись здесь с известной степенью лояльности аборигенов к чуждому им техногенному продукту. Вспомним, в Союзе в Южном Полушарии особи убивали друг друга уже только за одно то, что кто-то осмеливался владеть лично техногенной игрушкой, тогда как здесь убивают уже обратно, чтобы завладеть игрушкой именно в личное пользование. То есть мы имеем безусловно здесь дело с более развитой культурой, - и это упрощает задачу. Если стадо в целом положительно смотрит на игрушку, значит, умственное развитие здесь уже не двухнедельного, а, по крайней мере, двухлетнего малыша, когда он не только уже сознательно измазывается в своих экскрементах, но хотя бы уже бессознательно реагирует на звук погремушки или яркие цвета воздушных шариков. Таким образом, возможно переключение общего внимания популяции с ее лидеров на более высокие и стабильные ценности... Что ты на меня смотришь как на рехнувшегося, Йоцхак, ты прекрасно знаешь, что я говорю о простейших ценностях, таких как Десять заповедей, для начала... Просто тебе оскомину уже набила фраза "общечеловеческие ценности", которую ты постоянно слышишь от Министра во время ваших переговоров, или как там это у вас называется... Да, так вот, - успешное отвлечение внимания стада с лидера на игрушку - то есть на ценности более высокие - можно теперь прогнозировать положительно, и, следовательно, можно говорить о завершении миссии Станции в Большой Империи уже к следующему лету. Но если Прокурор действительно стрелял в Министра, то Прокурор - именно тот второй лидер, которого выдвинуло стадо неожиданно для наших экспертов, причем та часть стада, которая быстрее других среагировала на игрушку как отличное от корма, и выделилась она уже после начала наших с вами здесь операций. Безусловно у данной части аборигенов произошло снижение чувства самосохранения в условиях кризиса, вызванного привнесением в район техногенной игрушки. Но мы можем предположить и обратное: именно, что на популяцию частично снизошла почему-то благодать... и они заподозрили, что, занимаясь только едой, они так и останутся культурой, а не цивилизацией. Если так, то мы, повторяю, имеем дело, несомненно, с более развитой психикой, что, с одной стороны, упрощает нашу миссию. Но лишь в том случае, если все это - результат нашей деятельности, - хотя трудно предположить, что игрушки могли так продвинуть аборигенов: обычно на это уходит два или три поколения особей, уже включившихся хотя бы в простейшую работу Цивилизации, а если это не игрушки, тогда - что?
- Я тоже думаю, что они здесь сильно шагнули вперед, - заявил Йоцхак. - Разыгрывать драму на охоте вместо того, чтобы просто огреть своего Министра дубиной, - это конечно уже немного - Цивилизация.
- Твой цинизм, Йоцхак, только тем хорош, что ты умеешь его вовремя сыграть. Вот и Уэлш, наконец, проснулся, прямо ожил при слове "дубина", а я как раз хотел сказать нечто важное, что пришло мне в голову. Ведь если это - благодать, если это - Он обратил, наконец, здесь свое внимание, то... наши операции здесь становятся, в общем-то, проблемой. Как вы сами понимаете, мы не можем Ему переходить дорогу. Нам придется менять всю программу, или оставить пока этот район Земного шара в покое.
- Мне тоже хочется домой, Пер, - отозвался Уэлш. - В отличие от тебя, я бы не стал прерывать свой контракт с офисом - меня чем-то притягивают эти, богом забытые, как ты говоришь, задворки мира, эти дикари, эти земные аборигены, но такие рожи, как здесь, в Большой Империи, я еще нигде не видал и очень надеюсь, что больше не увижу... Нет-нет, скорее домой! К дьяволу этот район! Мне даже удивительно слышать - о каком это озарении ты говоришь? У моего кота дома в Сан-Кузнечихе более осмысленный взгляд, чем у любого здесь из свиты Министра, я не говорю уже о людях Прокурора...
- У Марии довольно умное личико, - вставил Йоцхак.
- Истинно говорю, мутант она, да простятся мне мои прегрешения... - сказал Пер.
ГЛАВА III
Министр и глава правительства Шенк Стрекоблок, все еще потрясенный дневным происшествием, отогревал свой ужас в Резиденции у камина. Греться у открытого огня было привилегией лидеров, простые империоны могли жечь дрова только в закрытых печках. Зато слово "простые" было, в свою очередь, символом нравственной чистоты, и сознание морального превосходства как бы заменяло им тепло и радость от игры открытого огня в камине, как в Резиденции у Министра.
- Господин Калиграфк! - доложил слуга.
Через минуту в дверях выросла фигура Прокурора. Он кивнул, прошел тоже к камину и надолго вдруг замолчал. В отличие от шарообразной головы Министра у Прокурора лицо было плоским, вытянутым и, если говорить в терминах главного техника, вряд ли "по экстерьеру" можно было судить о принципах выдвижения лидеров в стаде: к тому же, вполне может быть, что сейчас у камина сошлись не самые красивые представители стада, хотя в массе, конечно, "простые" аборигены Большой Империи были еще уродливей, чем даже их лидеры. Сказать уродливей, впрочем, все равно, что ничего не сказать. Племя было настолько внешне без-образным, что, наверное, из инстинкта самосохранения выработало в своей культуре уникальную этику "прекрасной души". Считалось, душа тем прекрасней, чем уродливей лицо и тело. Уродливый, - значит, с прекрасной душой. И в этом была даже своя логика. Уродливый внешне получал взамен от стада аванс в виде прекрасной души, попадал в сословие "простых", а значит, нравственно более чистых и морально более превосходных. Однажды Пер обратил внимание, что некоторые дети здесь лет до пяти-шести выглядели как нормальные человеческие дети; и все равно после вырастали почему-то уродами. Познакомившись с местной этикой опрощения, Пер больше не удивлялся.
- Охота сегодня не удалась, - произнес Калиграфк, выходя из задумчивости.
- Судя по тому, что я остался жив, действительно не удалась, - ответил Министр.
- Это все напутали егеря. Я бы их убил! - сказал Прокурор.
- Конечно, напутали. - Министр пошевелился в кресле. - Выпустили медведя слишком близко от Резиденции, и мне удалось уйти от твоих людей.
Прокурор в смущении покосился на Министра и опять надолго и раздраженно замолчал. Свет от огня бесновался у него на морде. Наконец, он еще раз попробовал заговорить.
- Все это твоя подозрительность, Шенк. У нас не в традициях убивать министров. Тем более теперь, когда такие важные переговоры ты ведешь с Большим Конгрессом...
- По мне вели прицельный огонь, Калиграфк, а первый выстрел был просто снайперским.
- Тебе показалось, Шенк.
Министр равнодушно протянул Прокурору иностранную игрушку - глубокая вмятина на ее стальной поверхности, портящая весь вид, просто выводила его из себя, но он был еще слишком слаб для эмоций.
- Вот, полюбуйся, след от выстрела с вашей стороны. Эта вещь спасла мне жизнь, она как раз лежала в карманчике на моей груди.
- Это только шальной заряд, и большое счастье для Империи...
- Вскрытие тоже бы показало, что это, как ты выразился, "шальной" заряд, - перебил его Министр. - Все было рассчитано. Первый выстрел с глушителем, а ружье охотничье, и жакан - на медведя, как положено.
- У тебя нет доказательств, - рассердился Прокурор. - Ты все выдумал, и эту вещь и глушитель...
- Она между прочим, импортная, ты и сам видишь. Мне ее подарил главный техник Станции, наверное, за минуту, как в нее ударил жакан. Этот иностранец, по имени Пер, не успел даже отойти в сторону, и все видел.
- Как же я ненавижу всех этих иностранцев! - не сдержался Прокурор.
- Разумеется, ненавидишь! Ведь это он спас меня и от второго выстрела тоже, - впрочем, это был уже целый залп.
- Я совсем не то имел в виду, - спохватился Прокурор. Я действительно их терпеть не могу. Все они подозрительные, хотя они и подчиняются законам Империи и слушаются нас, но - я чую - на самом деле они от нас... не зависят. Когда кто-нибудь из них проходит рядом, меня бросает в дрожь и хочется напасть и загрызть эту двуногую тварь, но какой-то безотчетный страх останавливает... А эта негодница Мария однажды заявила мне, что мои чувства к Персоналу, - это чувства дворовой собаки к прохожему из чужой деревни... Я бы убил ее, не будь она мне племянницей.
- Ты отвлекаешься, Калиграфк.
Министр встал с кресла, открыл сейф и спрятал туда игрушку Пера.
- Ты пришел убедиться, что я жив и здоров, и не понимаю, что там, на самом деле, произошло во время облавы... на меня. Ну-ну, не надо воротить нос, господин Прокурор. Все именно так: я и жив, и здоров, и облава проводилась именно на меня... Но я не держу зла, Калиграфк. Мы с тобой старые волки и понимаем, что, согласно святой традиции, у нас нет морального права идти к власти не по трупам. Я вовсе не хочу сказать, что убил кого-то, чтобы стать Министром, но пожрал, что называется, многих. Я бы мог съесть и тебя, Калиграфк, но боюсь отравиться. Чем ближе к трону, тем больше яда скапливается у нас в жилах...
- И поэтому ты пытаешься лишить нас части нашего законного наследства в правительственной династии? Мы все равно не позволим тебе искать наследника на этот раз не в партии краймеров! - закричал вдруг Калиграфк. - Наша партия сильна как никогда, и если тебе удается еще контролировать подданных, то лишь потому только, что мы держим их в страхе.
- И по традиции, и по сегодняшним политическим условиям - в особенности - Отцом Наследника должен быть простолюдин! Это создает видимость демократии, а она теперь пользуется большими надеждами в обществе, - сказал Министр. - Как бы вы ни были сильны теперь, я пока не вижу никакой возможности отступить от освященного временем закона.
- Шенк, либо ты и впредь будешь висеть на волоске от гибели, либо ты примешь наши условия: простолюдин должен быть из нашей среды!
- Я уже говорил с дочерью. Она святая, и ради спокойствия и порядка в Империи она готова родить от производителя с уголовной наследственностью, но... - Министр смутился.
- Надеюсь, Шенк, не твоя к нам брезгливость, которую ты не всегда умеешь учтиво скрыть, сдерживает тебя? - занесся Калиграфк.
Шенк сказал: - Нет.
Минуту они молчали.
- Не брезгливость! - повторил Шенк Стрекоблок. - И даже... Ольга, дочь моя, святая девушка, говорю тебе, ради будущего Империи согласна на все... Но... - Шенк опять остановился.
- Послушай, Шенк, не ломай себе голову, - развязно поторопил его Прокурор. - Вряд ли ты что-нибудь придумаешь стоящее, чтобы от нас отделаться...
Министр прервал его:
- Конечно, доля людей с уголовными наклонностями увеличивается в Империи, наверное, с четверть уже будет от всех... - Министр воодушевился. - И все-таки, хотелось еще хотя бы одно правление не вносить пока уголовную наследственность в правящую линию. Разумеется, в будущем это необходимо будет сделать, краймеры должны занять подобающее им высокое положение, как в обществе, так и в правительстве... Но сейчас нам надо укрепиться в мире, а если Большой Конгресс пронюхает, что мы ввели в правящий род уголовный ген, никакие ссылки на древние законы нам уже не помогут. Большой Конгресс прекратит с нами всякие сношения, как это бывало уже в истории, и тогда мы лишимся экономической помощи - "гуманитарной", как они там ее называют. А в течение еще хотя бы одного спокойного правления мы бы могли вытянуть из них домашней утвари, механизмов и электроники достаточно для счастливой жизни.
- Если бы ты поменьше принимал мелких подарков от этих иностранцев, которые обслуживают у нас Станцию, то и пронюхать они бы ничего не смогли... - сказал опять заносчиво Калиграфк.
- Но это так, к слову... - пропустил мимо ушей Министр. - Меня смущает другое. Только я стыжусь об этом говорить тебе, Калиграфк. Наверное, смешно такое слышать, а тебе и подавно покажется странным...
- Не понимаю, с каких это пор ты стал видеть во мне неженку? - обиделся Прокурор демонстративно.
Министр протянул руки к огню и с минуту грел их в поклоне перед камином. Прокурор выжидал в позе.
- Хорошо, - наконец произнес Стрекоблок. - Только я заранее Прошу тебя выслушать меня с пониманием, я не умею объяснить правильно, я не знаю, как все это высказать, не задевая твоей щепетильности, Калиграфк, да, впрочем, и всей вашей партии в ее лучших чувствах...
- В самом деле, ну что ты. - Прокурор сменил позу, польщенный.
- Сердце... - произнес вдруг Министр, отняв руки от огня. - Я повторяю, Калиграфк, это, наверное, смешно звучит, но ты ведь знаешь, это общеизвестно, у людей вашей породы - нет сердца.
Прокурор насторожился.
- То есть... не то... - есть, конечно, - поспешно поправился Стрекоблок, - я хочу сказать, само сердце есть... Вот именно, сердце есть, но только оно как бы бесчувственное, что ли... Ты меня правильно понимаешь, Калиграфк? - участливо справился Министр. - Я ничего не хочу сказать плохого лично о твоих душевных качествах, но это общепризнанно, это не я один так говорю, Калиграфк... в общем, все знают, что краймеры... бессердечны. - Министр, наконец, произнес слово, которое с таким трудом подбирал.
Прокурор заметно успокоился.
- Не понимаю тебя, - Шенк, - сказал он почти игриво. - При чем здесь сердечные дела, ведь речь идет не о любви?
- Благодарю, что не понял превратно... Разумеется, не о любви, Калиграфк! Но я же еще не кончил! Бессердечны - сказал я, и мы понимаем, что это только метафора, но ведь она что-то значит? Ведь не может такое мнение быть безосновательным? Нет-нет, Калиграфк, я вовсе не хочу сказать, что среди вашего типа людей не встретишь личностей задушевных и даже жалостливых - в общем, сердечных, что называется. Но, Калиграфк, ты должен согласиться, это специфическая жалостливость и специфическая сердечность, и я боюсь - даже если вам удастся наиболее тщательно выбрать самого мягкосердечного жениха из вашей среды - все равно способности его могут оказаться слишком неудовлетворительными для должного завершения священного Обряда...
- Но, Шенк! - в тревоге воспротивился Прокурор. - Ты ведь знаешь, ничего не стоит помочь жениху другими средствами до конца исполнить этот долг перед Империей!
- Я-то знаю, господин Прокурор, - с ударением на должностную принадлежность Калиграфка к закону и праву возразил Шенк Стрекоблок, - других средств много, и даже мастерство исполнения у вас обычно на хорошем артистическом уровне... чтобы, например, разыграть драму на охоте, - не преминул съязвить он. - Но хватит ли у вас таланта, чтобы обслужить священный для всех подданных Обряд Оплодотворения Матери Будущего Наследника, когда будет присутствовать и наблюдать вся свита, весь кабинет министров, представители общественности, пресса Империи? Ты понимаешь, что произойдет, если в Священной Смерти Жениха гости заподозрят фальшь? Ты ведь знаешь, Калиграфк, как заканчивались в истории все эти попытки искусственного умерщвления производителя! В лучшем случае, - лишалась сана Матери Будущего Наследника сама невеста, а родившийся через девять месяцев ребёнок немедленно зачислялся в свиту и, таким образом, навсегда лишался Достоинств Простолюдина, и не мог уже претендовать на отцовство в следующем правлении.
- По-моему, не велика честь умереть во время оплодотворения невесты, - заметил на это Калиграфк. - Но каким бы вычурным ни был наш национальный идиотизм, Шенк, это дает нам власть.
- Мы ее потеряем немедленно, - повторил Министр упрямо, - если в священной смерти Жениха заподозрят фальшь. Нет! Жених должен умереть во время оплодотворения, у всех на виду как положено - от сердечной недостаточности! Вот я и боюсь, Калиграфк, сможете ли вы найти в своей партии такого надежного сердечника, - сказал Министр, - если даже среди обычных простолюдинов они встречаются не часто...
- Да, действительно, члены нашей партии несколько бессердечней, чем обычные простолюдины. Но Отцом Наследника теперь должен стать краймер! Я все сказал! Это веление времени - ничего не поделаешь! Приходится только признать, что далеко не всегда так уж удобна наша национальная самобытность. Да и Обряд этот, честное слово, какой-то он немного языческий! В странах Большого Конгресса относятся к нему не иначе как к дикарскому и совершенно уже не понимают смысла его. Может быть, мы пригласим твоих тупых иностранцев наконец, этих двуногих варваров, пускай вкусят удовольствие от нашей древности, и тогда, может быть, они станут понимать немного в нашей уникальной стране?
Министр оживился.
- Правильно, Калиграфк, я и сам об этом уже думал. Пускай посмотрят, пускай прикоснутся к нашей истории, и, может быть, Большой Конгресс станет сговорчивей, и весь этот дикарский мир, вся эта так называемая Цивилизация оценит, наконец, нашу великую культуру, и тогда мы опять сможем показать всему миру...
Он увлекся:
- Но если и удастся вам найти у себя нужный экземпляр, у которого сердце не выдержит половой связи с женщиной - притом, учти, Калиграфк, я еще не оставил своих сомнений, ведь люди со слабым сердцем, наверное, вообще избегают резкого поведения в жизни, и уж тем более - преступлений, совершение которых требует всегда больших душевных и физических усилий, - видишь, пастырь-Калиграфк, я вовсе не отказываю твоим овцам в известных движениях души... - в общем, если даже удастся вам найти его - Отца Будущего Наследника Власти, то, Калиграфк, иностранцев приглашать все равно очень рискованно! Они ни в коем случае не должны знать, что мы ввели в правящий род ген краймеров, иначе разразится международный скандал, и мир отвернется от нашей культуры.
- Но они и не будут об этом знать! - возразил Прокурор.- С какой стати?
- Они догадаются. Уголовник-простолюдин - это же совсем не то, что твои люди при Дворе или мои министры, - эти не только уже вышколены верхним обществом, но им и тюрьма уже не грозит, внутренне они спокойны, и поэтому внешне почти не отличаются от... нас с тобой. Но уголовный-простолюдин внешне очень характерен и своеобразен: он вертляв, кожа на лице у него всегда будто бы плавает и дергается, от него за версту исходит неустойчивость - сразу хочется быть начеку или обойти стороной...
- Говорят, в безвыходной ситуации приходят гениальные мысли, - прервал его Прокурор, - но я теперь убедился, что, наоборот, - бредовые. Я понимаю, Шенк, тебе не хочется брать на себя ответственность, что именно в твое властвование в правящий род будет занесен наш ген, - вот почему ты начинаешь придумывать черт знает что! А ты подумай лучше, сейчас еще наша криминальная общественность не пользуется в народе популярностью - хотя, было же золотое времечко, и в честь разбойников слагали шансонные песни в народе! - но завтра уже власть будет в наших руках, и настанет тысячелетнее царство справедливости, когда, наконец, и наше униженное сословие сможет жить по-человечески, не страшась и не оглядываясь на этих трусливых граждан. Ты говоришь, внешность? Я не понимаю, что вообще может сравниться эстетически с волнительной внешностью красавца-краймера? Что ты придумываешь? На меня лично этот сгусток больных нервов, развязности, непредсказуемости производит только самое душевное впечатление!
- Я это не придумал, Калиграфк, - возразил министр. - Я это прочитал в бюллетенях информации Большого Конгресса, они давно изучают вопрос, и, между прочим, наш тихий угол мира тоже их очень интересует в этом отношении. Поэтому, Калиграфк, ты предлагаешь два совершенно взаимоисключающих решения: и Жениха отобрать из криминального сословия, и иностранцев пригласить на Обряд, где, узрев Жениха, они немедленно определят его родословную.
- К черту иностранцев! Пускай вообще убираются вон из пределов Империи! - закричал Прокурор Калиграфк.
Но министр прервал его:
- Если, мы прекратим отношения с Большим Конгрессом, то ваша партия первая лишится опоры в массах рядовых ее членов, потому что прекратятся поставки заграничных механизмов, электроники, автомобилей, видеомагнитофонов - всего, что сейчас является целью вашей партии. Уж не из идейного ли вдохновения станете вы тогда терроризировать простолюдинов?
От такого поворота мыслей Министра Прокурор несогласно сплюнул в камин.
ПЕРВЫЙ ПРОТОКОЛ
- Хочешь послушать переговоры? - спросил Йоцхак Смоленскин, когда Пер вошел к нему в аппаратную.
Станция, в сущности, из одной только аппаратной и состояла. Вдоль стен тянулись сплошь приборные доски, украшенные мигающими разноцветными лампочками, и вся это электронная мощь сходилась целенаправленно у задней стенки, где громоздился пульт управления, количеством своих кнопок, индикаторов и экранов наводящий священный ужас на местных "специалистов"-аборигенов - чтобы те даже не приближались, где бы Станция не появлялась для сеансов связи их начальников с высшими чиновниками Цивилизации; но иной местный "спец" мог прийти "своим умом" и к тому, что и вовсе заподозрил бы в этом чудовищном электронном собрании какую-то скрытую нелепость - и даже вовсе не стал бы проявлять к ней интереса, чтобы случайно не повредить своей "технической репутации" по своей "душевной простоте", обнаружив собственную некомпетентность из-за какой-то обидной шутки, из-за вообще какой-то двусмысленности всех этих электронных нагромождений. Впрочем, пускай себе думает, что хочет, - лишь бы не приближался...
- Когда начинаете?
- Они еще не договорились, - ответил Йоцхак с серьезным видом. - Эй! Не трогай настройки!
Без тени улыбки Пер убрал руку от приборной доски. У него было предчувствие, что главные события произойдут не в столице, когда они туда вернутся, а здесь, в правительственном Заповеднике. Поэтому он хотел послушать переговоры лично. План и содержание их всегда заранее известны, но, если миссия близится к завершению, то лучше не упускать из виду нюансы, например, - настроение Министра: сдержан или напорист, заискивает или самоуверен в диалоге с "секретарем", - это, в свою очередь, позволит планировать миссию дальше.
- Наверное, я послушаю. А это - донесение в офис...
Йоцхак принял у него из рук листочек бумаги с текстом:
"ДОНЕСЕНИЕ 1
В Заповеднике наблюдается активность. В субботу возможно увеличение численности популяции в ареале. Объективных данных для изменения сроков миссии пока не имею.
- Пер".
- Я, наверное, никогда не привыкну, - произнес Йоцхак, пробежав текст глазами. - Я понимаю, это удобно для передачи в эфир: не надо шифровать, никто и так ничего не поймет. Но как только подумаешь, что речь идет на самом деле...
- Кажется, вызывают... - Пер кивнул на мигавший огнями пульт.
Йоцхак нажал клавишу ответа, и они сразу услышали в динамике голос помощника Министра: тот интересовался, какова договоренность с Секретарем Большого Конгресса. "Просим обратить внимание на пожелание Министра провести переговоры срочно, сегодня", - сказал помощник.
Пер и Йоцхак переглянулись.
- Если ты настроен, то предложи начинать, - сказал Пер.
Йоцхак вдруг изменился в лице, - а именно, сделался чрезвычайно напыщенным, как будто это с ним. желал теперь говорить глава правительства, которого они обслуживали, а не с самим Секретарем Большого Конгресса.
Он приблизил лицо к микрофону, встроенному в пульт и произнес:
- Помощники Секретаря предупреждены и ждут на линии.
Пер понял, что переговоры, вероятно, сейчас начнутся, и прошел в специальную кабинку для прослушивания, чтобы не мешать оператору. Разумеется, Йоцхак мог бы работать и "при зрителях": он был великий артист - и искусство лицедеев определенно теряло здесь, в заброшенных до поры районах мира, лучшего из своих представителей.
Пер сел в кресло, взял в руки наушники. В аппаратной засветились экраны с видами рабочего кабинета Секретаря Большого Конгресса, отвлекая внимание оператора от сугубо технического дизайна Станции, - с тем, чтобы настраивать его на официальную и высокую роль и ответственность, которую он теперь играл в истории. Пер вспомнил об этой маленькой хитрости, потому что сам теперь не мог сосредоточиться на переговорах: ему хотелось услышать в наушниках или церковное пение, или "концерто гроссо", или... в общем, - только не самоуверенный голос "на равных" Шенка Стрекоблока, Министра.
Наконец, тонко зазвучали мембраны, раздраженные слабым электрическим током, Пер быстро нацепил наушники на голову и услышал, конечно, не "музыку", а неизбежно политкорректный голос.
Министр: "Во время прошлых переговоров с вами, господин секретарь, вы продолжали выступать с позиции силы. Это вряд ли отвечает требованиям времени. Не следует Большому Конгрессу игнорировать и не брать во внимание политический и экономический мощный потенциал Нашей Империи. Все это может привести к глобальным, непредсказуемым последствиям для нашего мира".
"Голос секретаря": "Вы, безусловно, правы, господин Министр, и когда Вы говорите о глобальных проблемах мира, с одной стороны, и когда упоминаете одновременно о своей Империи - с другой. Но мы с Вами смотрим на это с разных точек зрения. Для нас глобальность заключается именно в том, что мир уже заинтересован в цивилизованном освоении вашего района Земли, однако Ваше общество все еще не способствует проникновению или, если угодно, вживанию у Вас Цивилизации".
Министр: "Господин секретарь, именно некоторое пренебрежение к Нашему обществу присуще идеологии Большого Конгресса. Мы не можем этого принять. Что значит, проникновение к Нам Цивилизации? А Мы, выходит, - не цивилизация? Но это опасное заблуждение - думать, что наша Империя не оказывает серьезного влияния на весь мировой процесс! Это тупиковый путь, господин секретарь, он ни к чему хорошему не ведет, это гибельно для обеих сторон. Мы же, наоборот, полагаем, что надо говорить об объединении Наших общих усилий на равных, паритетных началах, только такой подход будет правильным".
"Голос секретаря": "Наша философия, философия Большого Конгресса, уже преодолела известный дуализм в вопросе о "цивилизациях". Мы теперь не можем заблуждаться на тот счет, что на Земле могут существовать одновременно две, три, пять "цивилизаций" или сколько кому заблагорассудится: восточная и западная, современная и древняя - как это представлялось долгое время человечеству... Мы пришли к убеждению, господин Шенк, что Цивилизация едина и неделима, она появилась на Земле десять тысяч лет назад, и с тех пор распространяется по Земному шару, принимая лишь разную национальную окраску - разумеется, там, где люди к ней расположены... Именно в таком смысле следует понимать мои слова, что Ваше общество Цивилизацию пока не воспринимает".
Министр: "Позвольте, господин секретарь, я буду пользоваться принятой у Нас терминологией. У Нас человечество принято называть населением, или народ. Так вот, народ не приемлет такого деления на цивилизованных и... да-да, Вы именно это хотели сказать - дикарей. Это оружие из арсенала холодной войны, господин секретарь. Сегодня Мы Все должны думать о другом - о выживании всех населений, или - людей, если угодно, - а такое выживание возможно только при равноправном сотрудничестве и партнерстве".
"Голос секретаря": "Что Вы предлагаете со своей стороны?"
Министр: "Господин секретарь! Весь мир знает, что у Нас Богатейшая культура и Замечательный Народ".
"Голос секретаря": "Потребуются годы и десятилетия усилий, пока Ваш народ сможет полноценно участвовать в мировых общественных процессах. Но и то, при условии, что Цивилизация получит возможность беспрепятственно участвовать в таких процессах у Вас".
Министр: "Но есть другой путь, может быть, несколько более долгий, но зато менее болезненный... для народа".
"Голос секретаря": "Если у Вас появились новые идеи, то Большой Конгресс к Вашим услугам, господин Шенк.
Министр: "Время не ждет, и я буду предельно откровенен. В Нашем обществе наметились опасные тенденции к расколу, а это, в условиях традиционной монолитности, чревато непредсказуемыми последствиями. Дело в том, что на политическую арену Нашей Империи выходят большие слои, чтобы не сказать - целый класс новых и непредсказуемых людей. Есть только один способ их нейтрализовать и выиграть время для качественного переустройства общества".
"Голос секретаря": "Но, может быть, раскол Вашему обществу пойдет только на пользу? Возникнет движение, перспектива..."
Министр: "Господин секретарь, не время шутить нам. Речь идет о возрастании в обществе роли и числа людей с преступными наклонностями. Не будем сейчас обсуждать причины случившегося. Промедление смерти подобно. Надо искать выход из создавшегося положения".
"Голос секретаря": "Цивилизация всегда к Вашим услугам, господин Министр".
Министр: "Товары! Господин секретарь, нужны товары! Как можно больше товаров! Если мы каждому продадим товары, которыми пользуются люди во всем мире, - магнитофоны, холодильники, машины, - то Мы надолго отвлечем внимание преступного слоя от власти, к которой они так стремятся".
"Голос секретаря": "Господин Министр, Вам должно быть хорошо известно, что преступные кланы везде и всегда стремились к влиянию в политике, а также к самой власти, и мне поэтому не совсем понятна Ваша тревога".
Министр: "Но у нас это уже не просто преступный клан, у нас это уже - массы!"
"Голос секретаря": "Не могли бы Вы пояснить, что такое "массы"? Род занятий, пол, количество извилин, процентное отношение к общему числу извилин в обществе?"
Министр: "Массы, господин секретарь, - это массы, вы должны понимать, о чем идет речь. Мы тут еще не подсчитывали, но, по Моим предварительным оценкам, может быть, четверть населения..."
"Голос секретаря": "Вы предлагаете насытить товарами именно эту часть?"
Министр: "К сожалению, Я так не думаю. К сожалению, Я думаю, что надо насытить всех, иначе, обнаружив преступный слой общества обладателем роскошных товаров, остальные подданные также обратятся в их веру, если можно так выразиться".
"Голос секретаря": "Почему же - к сожалению? Цивилизация способна всю Вашу территорию завалить товарами, ей это ничего не стоит. Но вот, что беспокоит. Наверное, преступную часть мужчин и женщин действительно можно таким образом нейтрализовать, но при этом не хотелось бы попутно развратить остальных".
Министр: "Что вы имеете в виду?"
"Голос секретаря": "Позвольте нам еще подумать, господин Шенк, мы будем советоваться, и с Вами тоже. Нет-нет, нам не жаль ничего для Вас. До свидания, господин Шенк. До встречи в эфире - так иногда говорят у нас ведущие в телешоу".
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/title1.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/picture1.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/title2.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/picture2.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/title3.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/picture3.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/maru/title4.gif)