Аннотация: Вы никогда не задумывались, почему бог любви - плотской любви - изображается в виде младенца? Почему Эрот не эротичен? И я не задумывалась. А оказывается, так было не всегда. Как результат раздумий - абсолютно ненаучная версия произошедшего.
- Старый маразматик, - скривился Эрот. - Завистливая сволочь.
С усилием поднял полупустой бурдюк и надолго замолчал.
- Ты это... - сатир Силен в задумчивости почесал мохнатое ухо. - Ты... про него, что ли? - и неопределенно ткнул пальцем куда-то вверх. Эрот кивнул, не прекращая своего занятия. Багряные струйки текли по его подбородку, капали на грудь. - Чем это он так тебе угодил?.. Эй, мне оставь, куда тебе столько? Тебе вообще вредно много пить! Да не гляди на меня волком - я к тому, что ты же...
- А что мне сделается? - огрызнулся Эрот.
- Ну... - Силен несколько смутился - или изобразил смущение. - Для детского организма... как смертные теперь говорят.
Эрот вытер рот рукой и уставился на сатира в упор.
- Цирроз печени заработаю. Как смертные теперь говорят, - передразнил он. - Не мне тебе объяснять, что вот это, - он с отвращением покосился на свое пухленькое младенческое тело, - всего лишь форма. Видимость.... - помолчал, добавил: - По большей части, - и помрачнел.
- А что твоя маменька скажет, ежели ты пьяным заявишься? Эй, ты чего? Я ж про Афродиту ничего плохого...
Бог любви отбросил пустой бурдюк и встал, покачиваясь. Силен глянул на его лицо и невольно попятился.
- Маменька?! Какая она мне маменька, эта ш-ш... дура гладкозадая?! Да я, если хочешь знать... - икнул, помотал головой и добавил: - Говорю же - всё из-за этой завистливой сволочи! И сумел же, сумел же всем мозги промыть! Что он сказал - то все и помнят. Помнят! Даже ты туда же: "ма-аменька..." А ведь ты не из них, ты из вольного народа... Про смертных вообще молчу. Конечно, если в таком виде ходить... тьфу! - Эрот махнул рукой, потерял равновесие и шлепнулся на траву. - Но ты подумай сам: как могла Гея сойтись с Ураном, если не было меня? А? Сообрази - кто я?! Бог чего? Вот то-то же. Как без меня-то? Я старше их всех! Я появился первым! Я - порождение самого Х-хаоса! Вместе с Ночью и Мраком, вместе с теми же Небом и Землей! Когда всех этих еще и в помине не было! Я - животворящая с-с-сила люб-бви... Ох, дрянь какая, кажется, и правда перебрал... Что же он со мной сделал, сволочь бородатая...
Эрот сжал руками виски и застонал. Силен покачал головой, огляделся. Прошел к краю поляны, сорвал несколько стебельков, серо-зеленых, с перистыми листиками, и протянул страдальцу: - Пожуй, полегчает.
Тот покосился с подозрением: - Это что еще такое? Я тебе не козел - траву жевать!
Силен пожал плечами.
- Если ты про козла с намеком, то я не обижаюсь. А все-таки пожуй, я знаю, что говорю.
Эрот сунул травку в рот. Зажмурил глаза, потряс головой.
- Да, тут ты специалист, - сказал он уже другим тоном. Усмехнулся и добавил: - Как смертные теперь говорят. Хотя - не надо было трезветь. Я же к тебе зачем пришел? Чтоб уйти трезвым?
- А ты еще не уходишь, - рассудительно заметил сатир. Ему было очень любопытно, что ж такое стряслось у легкомысленного мальчишки, каким всегда казался бог любви. Но торопить собеседника не стал: тот явно настроен был рассказывать, вот и расскажет, когда время придет. Спешить некуда. То, что начало выясняться, было даже еще интереснее. Порождение Хаоса? Надо же...
Эрот потянулся было к бурдюку, но вспомнил, что тот пуст. Уселся поудобнее, положил руки на колени, а голову на руки.
- Ты не представляешь себе, какой я был. Женщины с ума сходили. Смертные, нимфы, богини... все до одной. Мне стоило только улыбнуться - все были мои. Ах, какое было время... И я, дурак, думал, что это навсегда. Что могло измениться? В их войны за власть я не вмешивался, мне было плевать. Уран, Кронос или Зевс - какая разница? Любовь - она всегда любовь. Кто мог подумать, что эта старая завистливая сволочь...
- Погоди, - не выдержал Силен. - Ты же только что сказал, что старше... его?
- Старше. Но форма, знаешь ли, влияет... несколько. К примеру, "маменька" моя выбрала форму красотки - и мозгов у нее, как у... смертные теперь называют это "блондинкой". Да что это мы сегодня всё о смертных?.. Так о чем я: он - знаешь, о ком я, - выбрал образ "зрелого мужа", как он это определяет; а на самом деле - стареющего. Вот и результат. Короче говоря - в один не слишком прекрасный день ему пришло в голову, что не годится, чтобы кто-то имел больший успех у женщин, чем он. Ну как же - он должен быть первым во всем! Трона на Олимпе ему мало! Но я, как бог любви, обязан быть неотразимым - по должности, так сказать. И что же он придумал? Просыпаюсь однажды - вот таким вот, как сейчас. Что такое? Поначалу решил: перебрал вчера. А изменить облик - не получается! Я и так, и этак - ничего! Психея проснулась, смотрит на меня удивленно и спрашивает: "Малыш, ты откуда взялся? Где твоя мама?" Знаешь, чуть не умер на месте. Даром что бессмертный.
- Психея? Так это правда, что вы с ней...
- Правда... - Эрот вздохнул. - Не совсем так, как рассказывают... и даже совсем не так. Но в целом, про нас с ней - правда. Я даже не знал, что так бывает. Женщин у меня было - целая армия. Думал, ничем уже не удивить. Но она... Она была такая... особенная... светлая... Психея... Душенька... - Он совершенно по-детски шмыгнул носом и отвернулся, прикусив губу. Помолчал, откашлялся и продолжил неожиданно охрипшим голосом: - Выскакиваю из дому - найти шутника и шкуру спустить... И тут, представляешь, подходит ко мне эта...... сисястая, чтоб ее...
- Афродита, что ли?
- А кто ж еще? И говорит: "Ну, пойдем домой, сынуля!" Я ей: "Какой я тебе сынуля, кто ты вообще такая?!" А она смотрит на меня и смеется, а у самой глаза, как у гадюки. "Я, милый мой, - говорит, - богиня любви, разве ты не знаешь? А ты, милый мой, - мой милый сыночек. Это всем известно. Вот хоть Зевса спроси." Тут я и понял, чья шутка. Нет, ты представляешь, он назначил другую богиню любви! Женщину!
- Как - назначил! Это же невозможно!
- Кто бы мне самому объяснил, как... Считается, что она дочь Урана, - и никто не задал вопроса, где же эта доченька раньше была! На самом-то деле она его дочь! И я думаю, она такая же богиня любви, как...
- Ну и?
- Ну и - что? Что я сделал, хочешь знать? А ничего. Пойти к нему скандалить? Только себя на посмешище выставлять. Нет, поначалу чуть было не пошел... потом понял, что незачем. Вот с тех пор и...
Силен почесал рог, с кряхтением поднялся и вытащил из-под куста орешника еще один бурдюк. Полный. Эрот благодарно кивнул.
- Поначалу со злости... страшно вспомнить, чего творил. Они там могут объявлять богиней любви хоть Медузу, хоть Ехидну - но лук-то мой при мне остался! Я бог любви, я, это моя суть, и с этим ни он, ни она, ни кто другой ничего сделать не может! Ох, я тогда и...
- То есть?
- А заставлял влюбляться в кого попало. И во что попало. Я младенец, ничего не смыслю, какой с меня спрос?
- Стой-стой, так это всё... всякое... это тогда началось?
- Ну да. Этот... тучегонитель... как-то призвал, брови нахмурил, гремит: что за непотребства творятся?! А я этак: а что, нельзя разве? Ну, случайно, ну, шутя... сбился с верного путя... вот такое я дитя.... Тот плюнул и выгнал. А уже что сделано, того не воротишь. Не надо было, отец наш родной, тебе меня трогать. Кстати, ты знаешь, что после Алкмены...
- Алкмены?
- Ну, матери Геракла. Геракла-то помнишь? Ну вот. После нее у Зевса не было женщин. Вообще. По официальной версии, он так возлюбил свою супругу, что больше на сторону ни-ни. Ну конечно.
- Хочешь сказать, это тоже твоя работа?
- Помнишь, кто я?
Силен только головой покрутил.
- А... Психея как же?
Эрот сорвал травинку, повертел в пальцах, бросил.
- Никак. Ушел я от нее. В тот же день. Сам подумай: зачем я ей - такой?
Некоторое время слышно было только бульканье. Наконец Эрот опустил изрядно полегчавший бурдюк. Силен только хмыкнул, то ли с осуждением, то ли с одобрением.
- Ну вот, значит... Какое-то время буянил, потом надоело. И... вообще всё надоело, если честно. А никуда не денешься, работа, можно сказать. Только - всё теперь не то. Я ведь не чувствую ничего - форма, Тартар бы ее побрал!
- Эй, ты поосторожнее с такими пожеланиями! - предостерег Силен.
- И то правда... От него любой гадости можно ждать. Но я о чем: помнить - помню, как оно должно быть; но чувствовать... какая у младенца может быть любовь? И всё не то, всё не так... без души. Знаешь, как смертные... опять смертные, Тифон их заешь, спасу от них нет... так вот, знаешь, как они называют всё, что вызывает любовное влечение? Эротика! А у Эрота эта самая эротика на нуле! Смешно, да? Смешно... Хотя им вроде бы хватает: вон, влюбляются, страдают... стихи сочиняют... Знаешь, я от скуки начал собирать их сочинения по своей... гм... специальности. Иногда та-акое попадается! Фантазия у этих смертных - уму непостижимо. А казалось бы - кто они такие?
- Могу и показать. Только ты никому не рассказывай, договорились? Никто не знает. Ну, что у меня... Так, "фильмы" я тебе показывать не стану, это слишком. А вот, например... - Эрот щелкнул пальцами (это получилось с третьего раза), и в руки ему упал пухлый том. - Это довольно древняя, по меркам смертных, вещь. Из страны под названием Индия - тебе это вряд ли что говорит. Но читать ее не обязательно, там картинки - любуйся.
Сатир открыл наугад, издал восторженный возглас и погрузился в созерцание. "О, вот это да! - бормотал он время от времени, перелистывая очередную страницу. -А это... о-о-о... нет, а это как они? Ну это уж совсем..."
Эрот наблюдал за веселящимся Силеном и мрачнел всё больше.
- Но мне больше нравится лирика, - сказал он наконец. - Поэзия. Чтоб возвышенно. И чисто, не так, как...
- А меня и так устраивает, - выдавил Силен сквозь смех. - Нет, ты глянь, это кем же надо быть, чтобы...
- Я видел. И много чего еще видел. И даже делал... когда-то. Но ты послушай:
Раз в году блистают розы, расцветают раз в году,
Для меня твой лик прекрасный вечно розами цветет.
Только раз в году срываю я фиалки в цветнике,
А твои лаская кудри, потерял фиалкам счет.
Только раз в году нарциссы украшают грудь земли,
А твоих очей нарциссы расцветают круглый год.
Эти черные нарциссы...
На этом месте сатир совершенно неприлично заржал.
- Черные нарциссы? - хрюкал он. - Черные, значит? А волосы у нее, получается, синие?
- Черные волосы отливают синим, - сухо ответил Эрот. - Широко раскрытые глаза с длинными ресницами - как нарциссы. Ты не понимаешь.
- Конечно, где уж мне, козлоногому... ох, уморил...
- Где тебе, козлоногому, - холодно, совершенно трезвым голосом, сказал бог любви, и Силен смутился опять. Определенно, сегодня был очень странный день. С другой стороны, не так уж часто к тебе в гости заявляется божество, чернее тучи, зашвыривает свой знаменитый лук в кусты и вместо приветствия бросает: "Козлоногий, выпить найдется?"
Эрот поморщился, вздохнул: - А, всё равно. Послушай еще: "Как ты прекрасна, подруга моя, как ты прекрасна! Голуби - очи твои из-под фаты твоей! Волосы твои, как стадо коз, что сбегает с гор Гилъада... Две груди твои, как два олененка, как двойня газели, что пасутся средь лилий... Вся ты прекрасна, подруга моя, и нет в тебе изъяна! Этот стан твой пальме финиковой подобен, и груди твои - гроздьям. Подумал я: взберусь я на пальму, за ее ветви схвачусь я..."
Он осекся, глянул на хихикающего и утирающего слезы Силена и отвернулся.
Сатир перевел дух.
- Да ладно, не обижайся. Я и правда в возвышенном не разбираюсь, ты ж знаешь. Мне бы нимфу в кусты затащить - и без всякой поэзии, старым сатирским способом... Нет, но надо же: "взберусь я на пальму, за ее ветви схвачусь я!" На пальму, значит! Взберется!
- Волосат и грозен ствол у пальмы, ствол мой волосатей и грозней, - проворчал Эрот.
- Во-от! Это по-нашему! Это сильно! Неужели оттуда же?
- Нет, это совсем другое.
Оба замолчали. Силен чувствовал себя неловко. Такое случалось с ним крайне редко, а вот сегодня - уже в третий раз. Он даже совсем было решился просить прощения за неуместный смех - а заодно уж попросить оставить ему индийскую книжку хотя бы на время, - как вдруг Эрот очень тихо сказал:
- Я ее видел сегодня. Психею.
- Ах вот в чем дело... И... как она?
- Она? Прекрасно. Не изменилась ничуть. С каким-то... даже не понял, смертным или божком из мелких... Смеялась. Выглядела счастливой.
- Вот бабы...
- Ну... Что ж ей оставалось делать, если подумать? Вечность одной быть? Получила бессмертие - а муж-то и пропал. Поплакала да и нашла другого.
- Что делать, что делать... Тебя вспоминать. Страдать.
- Зачем? Какой мне толк с ее страданий? Счастлива - и хорошо. Только... Слушай, у тебя еще бурдюк найдется?
- Ну ты даешь. Куда тебе столько?
- Не начинай опять, хорошо? Вот только скажи еще про мой "организм"... Так найдется или нет? Вот и прекрасно. Давай сюда. Я его потом... позже... а может, и нет... - бог любви провел ладонью по боку бурдюка. Нахмурился, кусая губы. Решительно тряхнул головой, вытащил зубами затычку и сплюнул. - Она меня не узнала. Не вспомнила. Скользнула взглядом - и дальше пошла. Со своим, этим... в обнимку. Может, конечно, так оно и лучше, но...
- Может, и лучше, - подтвердил Силен, переступив с ноги на ногу. Эрот уставился на него, морща лоб, словно впервые увидел и пытался понять, кто перед ним.
- Не надо было рассказывать, - пробормотал он наконец. - Зря. Спьяну. Ладно. Ты иди, смотри картинки - я же вижу, тебе не терпится. Могу подарить. Себе другую найду. Иди-иди, а я тут пока... да, за вино спасибо.
Силен помялся, не зная, хорошо ли оставлять вдрызг пьяного бога любви одного - еще учудит чего-нибудь. Но Эрот сидел тихо, в обнимку с бурдюком, и, казалось, дремал. Так что в конце концов сатир удалился в обнимку с вожделенной книгой.
Эрот, однако, не спал. Лбом он прижался к бурдюку, а губы его еле заметно шевелились.
"Пленила ты меня, сестра моя, невеста, - шептал он, - пленила ты меня одним взглядом глаз твоих, одним ожерельем на шее твоей... зря козлоногому рассказал, еще растреплет... пить надо было меньше... Как прекрасны ласки твои, сестра моя, невеста! Насколько лучше вина ласки твои... Вино вообще вредно... для организма... ох, голова трещит... Сотовый мед источают уста твои, невеста; мед и молоко под языком твоим. Замкнутый сад - сестра моя, невеста, источник замкнутый, родник запечатанный... сад гранатовый с драгоценными плодами... сестра моя, невеста... Психея... Душенька моя..."