Я поймал машину с третьего раза и поехал на встречу с революционерами. В конце концов, участия в пивном путче мне все равно не избежать, так почему бы и не сегодня.
Первые две не согласились меня везти. В одной сидел таджик и хотел слишком много денег, в другой по виду офисный менагер, кому "вообще-то надо ехать в другую" сторону. Как будто я его буду упрашивать, ага. В третьей оказался нормальный дядька, тут же заговоривший на националистические темы. Мне буквально не удавалось вставить слово, да и не очень-то хотелось, если честно.
Перед самым сетевым кафе мы встали в пробке, и я последние сотню метров прошел пешком. Ледяной ветер почти сдувал с промерзшего асфальта тротуара. Редкие прохожие напоминали жертв экспериментов в криогенной камере. Не потому ли все революции в России были столь скоротечны и кровавы, что приходились на холодное время, и народ старался закончить это дело побыстрее?
Революционеры сидели в зале для некурящих, сдвинув столы.
- Будете чай? - радушно спросили они меня. - Есть черный, есть зеленый, есть с травами.
Я отказался от чая, пошел к барной стойке и взял себе разливного пива. С кружкой в руке я нашел свободный стул и сел между двумя девушками. Одну из них я уже знал по инету - ее звали inga_shulz_white_power_russ, или как-то так, с другой я познакомился в ходе беседы.
Кафе было с самообслуживанием, что-то вроде помеси ресторана с заводской столовой. От ресторана ему передался общий облик и цены: пиво тут стоило на вес глотка ледяной воды в центре Сахары. Или как горсть патронов для последних защитников Бастилии. Если, конечно, тогда уже были патроны, а не просто сыпали еще порох в ствол через дуло. От столовой ему досталась необходимость самому брать свою еду и тащить ее на подносе к кассе.
Поскольку до 11 вечера я предпочитаю не есть, еду я брать не стал, ограничившись пивом.
Итак, когда я приперся со своим пивом и стал расталкивать девушек своим стулом, обсуждение планов грядущих политических катаклизмов было в самом разгаре. А именно революционеры обсуждали вопрос, стоит ли им принимать участие в несанкционированном митинге или шествии, или еще каком мероприятии, или все же политически правильнее и идеологически разумнее ограничиться просмотром роликов в инете и написанием националистически выверенных комментариев.
Один из революционеров высказался настолько глубоко, что был близок к гениальности:
- Участие в несанкционированном мероприятии, - сказал он буквально. - Не приблизит нас к революционному перевороту!
Я буквально онемел от восхищения, но сделав большой глоток из своей пивной кружки, встрял в дискуссию:
- Это крайне противоречивая идея - ждать официальную санкцию на революционный переворот.
Девушка слева, оказавшаяся Ириной, явно меня поддерживала, и я дал ей почитать одну свою статейку на близкую к беседе тему. Для этого я достал свой нетбук и открыл соответствующую страницу. К несчастью уже во втором предложении ей попалось на глаза слово "хуй", и мое политпросвещение пошло прахом. Ирина оказалась православной националисткой, и, я уверен, она будет приводить в исполнение приговоры ревтребуналов не иначе, как предварительно троекратно перекрестившись. Ну, или выносить приговоры, что, в принципе, одно и то же.
На волне борьбы за чистоту рядов обе революционерки даже попытались отобрать у меня кружку с пивом, поскольку у них это было не принято. Однако я проявил свою реакционную сущность и не отдал сосуд с греховным напитком. Пусть отбирают по приговору ревтребунала, нехуй!
- Ты против слова или самого предмета? - поинтересовался я у набожной революционерки. Я не клеился, только хотел прояснить идеологические моменты. В конце концов, я был заряжен на пивной путч, а не на комсомольское собрание. Ответа не последовало, но я и не ждал его - фраза красивая, и ладно.
Между тем революционеры немного подискутировали по регламенту и сошлись на мнении, что надо ограничить выступления каждого тремя минутами.
Трех минут мне кастрофически не хватит, решил я. В конце концов, в инете меня знают как Фиделя Кастро. Какого черта? Моя стихия - многочасовые речи перед миллионом горячих гаванцев под палящим кубинским солнцем. За три минуты я не успею не то что начать речь, но даже настроиться на говорение миллиону своих соратников абсолютных истин бытия. Три минуты - это охуительно много, но охрененно мало, чтобы войти в дух и бросить его в массу своих друзей, своих солдат, своих поклонников, своих преданных и беспощадных ценителей, своих строгих, но милосердных судий.
Что я могу сказать этим ребятам, сидящим в зале для некурящих и попивающих чай трех разных видов?
"Братья и сестры"? "Революция в опасности"? "Победа будет за нами"?
Это неправда, мы не победим, мы проиграем. Мы проиграем просто потому, что не готовы проигрывать, потому, что ждем санкцию на победу, потому что увязли на скользкой тропинке между нормой, правильно, разрешенное - и безумием очистительного огня и революционного натиска. А революционный натиск обречен на неудачу, как и следование за буквами Писания, или Конституции, или еще каких правил и инструкций. Здесь, на этом пути, нет правил, но, иногда, они есть. И эти - новые - правила горят огненными буквами сквозь ледяной ветер истории.
Да, я хотел бы выкрикнуть в миллионную массу "Родина или смерть!" - это безумно красиво, однако правда заставляет меня кричать: "Родине не нужна твоя смерть! Родина не требует от тебя умирать. Родина требует от тебя победы". И миллионы глаз свободных людей вернут тебе благодарное понимание в собранную в единую точку национальную волю победить, а не умереть. Жить, а не соглашаться. Победа, а не объяснение невозможности свободного существования.
Пусть это они, наши враги, от трусости готовые пойти на кровь и предательство, просят у нас санкции ходить по улицам русских городов. Пусть это они боятся народного гнева, совершив преступление. Нам не от кого прятаться и не у кого просить разрешения. Потому что мы свободны. Потому что нам нечего бояться. Потому что нам нечего скрывать и не от кого прятаться. Просто потому что мы свободны.
Вместо этого я сказал в свои отмеренные три минуты, что лично я пойду туда, а до остальных мне нет дела. Свое обвинение по 282-й я уже получил. Я сказал, что в 1987-м году я пошел на первый несанкионированный митинг на Пушкинской площади, первый в новейшей истории. И это был первый митинг, который не повинтили страшные и ужасные гебешники. И в августе 1991-го я был среди защитников Белого дома, участвуя в несанкционированной обороне новой России, России, вскоре предавшей своих защитников и сыновей, предавшей и продавшей их с потрохами, в неистовом своем поклонении золотому тельцу. И я не собираюсь пропускать и это несанкционированное мероприятие. С какого, собственно, хуя я буду делать это - поднимать ручки перед зарвавшейся гопотой?
Я допил одним глотком свое пиво и пошел сквозь ледяной ветер домой, где меня никто не ждал.
глава из повести "Тридцать сантиметров национал-социализма"