Вот, и этот тремор, и легкое покалывание в ладонях, требующих прикосновения к твоей коже, дрожащих от долгой разлуки, засыхающих от отсутствия твоей на них влаги - скоро растрескаются, и сухая кожа слетит с них, очередной ночью, царапаясь до крови о чьё то нелюбимое тело, нелюбимое естество.... А ты...
Сегодня сердце мое особенно сильно кровоточит о тебе. Тысячи медных колокольчиков бьют в висках, спровоцированные вязким табачным дымом, концентрированным до уровня несовместимого с жизнью, от алкоголя слоистого и уже дурно пахнущего где-то внутри, от страха, дикого страха перед смертью, перед ужасом не вернуться больше в твоё медовое тепло, не влиться, не вдохнуть тебя, не захлебнуться синевой глаз, слёз, биением сердца, бледным атласом губ.
... Ведь я... И ты...
А тогда. Тогда, когда я увидел тебя. И потом. Я чувствовал, как уменьшаюсь и превращаюсь в ребенка под твоим цепким, пронзительным, пытливым, синим взглядом. Я чувствовал, что становлюсь несмелым и робким, становлюсь младше тебя, и это чувство беззащитности передается от тебя ко мне и будит во мне доброго горячего зверя, нежного и благодарного.
И я брал тебя руками, а ты звенел и сжимался как струна. Был ожигающим и закрытым, и моя сила казалась такой ничтожной и жалкой на фоне твоего противодействия. Открыть тебя, можно было только словами, и я испорченный и опошленный, грубый, неверующий и не верящий, почему-то почувствовал это сразу. Шептал тебе в самые губы, едва задевая мочки ушей ловя в ответ обратные толчки своего же дыхания и тихого горячего шепота.
Я верил в любовь, но в надуманную и тихую, которая жила лишь глубоко во мне и принадлежала какому-то полузабытому иллюзорному образу.
Шумящий улей людей, и каждый день чье-то новое тельце рядом - не капли осуждения, как данность, лишь только хороший чуть извращенный вкус, плотоядная, цинично заискивающая улыбка как шаблон или визитная карточка на лицах самых лживых и близких.
Мода на средиземноморскую кухню, сочетание золота и каучука, эксклюзивные американские авто и гомосексуальные половые связи. Омлет и пюре с котлетами, девчонки для онанизма, но не своей рукой, а их частями тел? Или... Да, или...
Захламляй, закручивай, путай следы, будь сложнее, непонятнее резче - ну какая там любовь? Лишь бы не услышать не почувствовать голой кожей монументальное: "педераст". Эти мальчики были, всего лишь бумажными салфетками, которые впрочем, тоже имели свою цену, и я готов был её платить, лишь бы не верить в любовь, убивая, сжигая её еще на старте, на краю комода яд, лед, гильотина - пять стодолларовых купюр. Краткое: "- Раздевайся.". Потом шум воды в ванной, каждый раз напоминающий по звучанию дождь. И я не запоминал цвета их глаз, вкус, запах, способность отдаваться. Всё было предопределено и шло само собой.
Я увидел тебя на улице, сердце гулко ударилось о грудную клетку, и зарядило бешенную барабанную дробь. Улыбаясь твоей голой шее, всё так же, не смея прикоснуться, я проносил через себя мириады маленьких лазурных вспышек, тысячи маленьких благодарных смертей. Ореховые крылья ресниц, траектория их полёта, дрожащая сонная артерия на шее, сомкнутые губы. И может быть равнодушие или безразличие в мой адрес. Независимость даже в голосе, но вместе с тем грассирующая мягкость, томительность пауз длинной не более троеточия, чувство собственной исключительности, нет, нет, неоспоримой истины своего существования. И каждый вечер после употреблённого алкоголя, я мог вести себя как угодно, но представить себя в такой ситуации с ним, я не мог.
Как будто щелчок, как удар кнутом - мои губы послушно растянулись в улыбку, и стало тепло изнутри. В такт капающему дождю, и твоим шагам, чуть сбивчивым казалось моё дыхание - мы шли рядом. Иногда я набирался смелости, и давя в себе робость и страх, нежно сжимал своей ладонью, твоё запястье, от этого немного било током и почему-то приятно кружилась голова.
Воздух уже терпко пах приближающимся сентябрём. Костяшками пальцев, пропечатав кнопки лифта, я поднимался на семь этажей вверх. В подъездной сырости краска и свежая известь, и я не сразу смог определить тепло и легкую вибрацию человеческого присутствия. Чай, кофе? Всё валилось из рук. Я знал, за чем он пришел, мы расстались всего час назад. И я такой сумасшедший и наглый, так долго не позволяющий себе "ничего такого", резко и истерично впился поцелуем в его губы. Ах, счастье моё... что же было со мной тогда... Ты все так же не раскрывал рта, совсем несмело вдруг начал отвечать мне взаимностью, и я буквально провалился в атласную влагу твоих мокрых губ, в розовую нежность юношеских десен, в пульсирующий бархат языка....
Напряженный и звенящий как и прежде, ты начал отзываться. Я говорил, полушептал, о том, как сильно тебя люблю: ".Мой мальчик, мальчик, котёночек мой, Дима, Димочка, Димуша...." Ты слушал меня и вздрагивал от каждого произнесенного слова, быстро таял, мягко перетекая плечами в мои скользящие ладони, прижимался ко мне телом отпрянув от стены, обнимал за шею, и целовал как будто пил.
Как много я хотел с тобой тогда. Мне хотелось в один момент стать с тобой одним неделимым существом, заполнить тебя собой, резко переломив в талии на пополам, целовать до потери сознания, и остановки сердцебиения, и мне хотелось просто парить над тобой, звенеть в твоём сознании эфирным воздухом, медом терпковатым, оргазмической сладостью до боли...
Новой волной, уже конкретного стопроцентного возбуждения перекрыло дыхание, когда мои руки скользнувшие под ткань твоей футболки ощутили голую, теплую кожу твоей спины, крылья лопаток, горячий бархат поясницы... Губы мои с невероятным усилием оторвались от твоих, я посмотрел в твои глаза, их заволокла нежная томная поволока. "Малыш мой любимый, мой ангел, любовь моя, ты жизнь моя...". И снова глотки поцелуи, мокрые, влажные, и мои руки уже требовательней и смелее сжимают твои бедра, притягивают к себе... Струна лопнула, и первый тихий, музыкальный стон, сорвавшийся с твоего полуоткрытого рта залил вечер теплым сладким вермутом.
С чуть стыдливым, но от этого еще более сладким упоением, я целовал твои влажные солёные глаза, блестящие горящие щеки, пульсирующее, прерывистое дыхание, и неизвестно когда успевшие высохнуть губы. Пальцем на плече я выводил буквы твоего имени, заключая их в пошловатое кособокое сердце, гладил шею, касался губами кончиков всё еще дрожащих пальцев, целовал их, раскрывал ладонь и целовал в раскрытую руку, трепещущими ноздрями забирая твой и свои запах, пытаясь навсегда отпечатать его в глубинах моего сознания, памяти, цепочке ассоциаций.
Так значит первый? И спрашивать, ломать глупостью слов твоё священное молчание было бы преступно. Ты мягко перевернулся в муслине простыни, и, вздрогнув, прижался щекой к моей шее, как будто стесняясь своих недавних слёз. На кремовом плече остались синие отметины моих цепких пальцев, ежевичные кровавые поцелуи в миг запаниковавших рук... "Простишь меня?"
Ну, кто мог знать, что ты будешь растягиваться и пружинить подо мной как эспандер, выскальзывая, вытягиваясь вперед мучительно, кусая край подушки, что б не кричать, рефлекторно, инерционно самозабвенно стремясь назад до самого основания, вздрагивая так сильно, и сбивая мои скользкие руки, с себя заставляя их в истерике катиться по твоему горячему животу. Захлёбываясь тёплыми стонами и слезами.
Так тихо, и всё еще возвращаясь, ты смотрел теперь в мои глаза. Я гладил твои волосы, влажные на затылке, целовал тонкие светлые бровки, указательным пальцем обводил контур нервных и уже почти мужественных скул. Я пытался прочитать тебя. Согреть себя теплом твоего обнаженного, трепетного тела, знать, что ты мой, только мой - просто создан для меня...
"Ты упоительно прекрасен..." - сорвалось с моего языка, и тут же, как после взрыва полетели в вечерние сумерки слова... я говорил, сам, удивляясь складности и ритму, простоте, простоте и правде произнесенного, говорил, наверное, не я, не тот я, не тот человек которого я знал и считал собой, говорил настоящий я, молчащий 28 лет. Говорил теперь быстро, не прерываясь на паузы и не переводя дыхания. Да что там говорил. Первый раз в жизни я чувствовал. Это было всё вместе и ничего вообще. Я был самый счастливым, и одновременно меня как будто не стало: - " Я люблю тебя, я так люблю тебя... Я так люблю тебя, что не могу сказать тебе как, нет таких слов, не могу произнести, передать словами как я люблю тебя... просто знай как сильно я люблю тебя... Как захлёбываюсь нежностью к тебе, как горю, как тоскую без тебя, как проливаюсь в мир каждым вздохом, и каждым мгновением жизни и своего счастья я обязан тебе. Это со мной впервые, всё это со мной впервые..."
Я чувствовал, что ты улыбался, не поднимая головы, в макушку которой я совершал свои признания. Ты тихонько улыбался, касаясь кончиками пальцев моего плеча. Я гладил тебя по голове. Чувство какой-то всепоглощающей нежности вливалось в мое горло. Я говорил и говорил, говорил и признавался... Ты незаметно поднял подбородок, и прикоснувшись губами к моим губам прошептал: - "Я люблю тебя больше...". И не дав даже секунды на то что бы выразить возражение, принялся целовать меня. И снова это светлое, тёплое облако - погружающее....
Тебе уже не было больно. И почти с первых минут ты упруго закачался в моих руках. Голова кружилась немыслимо, я что-то говорил тебе, наверное, что-то приятное, целовал твою бархатную спинку - инерционно ты все еще напрягался: - " Дима, солнышко, не бойся. Всё хорошо", - уговаривал, успокаивал тебя я. Тихо и неожиданно, ты вздрогнул и выгнулся, замер пульсирующим сгустком, я почувствовал что моя рука стала горячей и влажной тобой, через несколько секунд я услышал твой протяжный, нежный стон, и выплеснулся вслед...
Утро. Утро обрушилось пустотой. Тебя не было. Ты ушел. Ушёл пока я спал. Смог уйти так, что бы я не почувствовал.
Мне было нечего сказать. Совсем не хотелось разговаривать, двигаться не хотелось, хотелось просто замереть и проснуться еще раз, и что бы ты был рядом... но, это наверное банально для того кто стремиться к оригинальности.
. Погрязнув в серо-белой рутине реализма, я каждую секунду ругал себя за легкомыслие, то довольно бодро ухмыляясь своей наивности, то впадая в состояния полного истеричного транса... Что мене делать теперь? Как мне теперь жить, а вдруг.... Нет смысла надеяться, что ты вернешься... Так всё глупо и ненужно, и вообще какие-то мои предположения и вчерашние планы смешили теперь...
Мой мальчик я болен тобой, реально болею.... Прошло больше месяца и медово яблочный август, сменился листопадом джазового сентября...
Всё так же, несбыточно и тихо я горел встречей с тобой... Больше не было ничего из прошлого, хронография мой жизни начала отчёт с нашей первой ночи, а точнее с утра в котором не оказалось тебя...
Ах.... Расскажу я вам лучше о мальчике, который улыбается...
Кто и как мог настолько сильно измениться? Как я... да нет... как... нет, всё-таки как Я.
Быт мой, жизнь мою было, кому заполнить и заполнить до отказа, но он был моим лю-би-мым, был тем человеком, которому я посвятил свою историю, свои мысли, свое дыхание...
Боясь не пережить встречу после двух недельной разлуки, с сердцем трепещущим как маленькое затравленное животное, хаотично ловя губами твои поцелуи, я понимал, что ты поглотил меня. Ты понимал это и улыбался, я знаю не из коварства, нет из чувства торжества над победой...
Твоя улыбка - это вообще отдельное от рода человеческого явление... Твоя улыбка пронизана лучезарным эротизмом, и мне никогда не хотелось секса с тобой, нет, но мне всегда безумно хотелось любить тебя...
А хочешь я расскажу тебе о мальчике который улыбается? Спросил я его в тот вечер. Он промолчал, но слегка наклонил голову вперед - это означало, что он готов меня выслушать. Он стоял у окна, я стоял, сзади обняв его за талию...
"Так вот... Жили на этой земле два мальчика. Один маленький, а другой постарше и побольше. Жили они долго пока не узнали о существовании друг друга около магазина когда курили свои сигареты. Тогда они посмотрели друг на друга, и вдруг исчезли все люди, и остались на всей земле только они одни. И еще солнце, которое светило. Маленький мальчик умел улыбаться и это было его магией. Он был совсем юным но обладал этим удивительным даром, а еще ко всему он был очень любознательным и любил своим даром пользоваться. Вот тогда он улыбнулся и заколдовал навсегда мальчика, который был постарше и ничего неумел".
- Что дальше? - спросил ты еле слышно.
- Дальше будет то, что происходит сейчас...
- Ты не любишь меня!!!
Я помню как бежал за тобой и эту дикую метель в первых числах ноября - я сам стал ранней зимой. Я бежал по скользкому, обледеневшему, присыпанному снегом тротуару, минуя арки и подворотни, пробегая знакомые и малознакомые дворы и подъезды своего района, я бежал и не мог тебя догнать...
- Ты не любишь меня!!! - кричал убегая ты. -Оставь меня, ты не любишь меня...
Ты убегал, я догонял тебя. Я пытался тебя догнать и падал... подал на поворотах теряя тебя из виду, царапая руки об асфальт такой огненный, как будто не холодный, как будто горячий. На бегу я чувствовал как капли пота струятся от шее вдоль по позвоночнику, как мокрый свитер начинает пахнуть стиральным порошком и дымом. От этого запаха мне тошнило. И я возненавидел себя за свою физическую слабость, за то что я падал и не мог тебя догнать, за то что зима не любима мной и я не умею бегать по снегу, за то, что у меня нет кед.
В последнем рывке, я помчался за тобой в какой то уже неизвестный двор. Он особенно одиноко и враждебно на несколько минут заключил меня в колодец ночных домов, и ледяной сырости. Где то справа хлопнула металлическая дверь.
Теперь я бежал по ступенькам вверх. Нас разделяло расстояние в два лестничных пролета.
- Ты не любишь меня. - Я услышал твой шепот или мне показалось?
Впереди была лестница из арматуры. И крышка люка ведущего вверх. Теперь три ступеньки были спокойны, ноги мои были уверенны а руки совсем не болели.
На крыше было как в раю.
Ты стоял в левом углу заснеженного прямоугольника сложив руки на груди и смотрел вниз. Воздух был таким хрустальным, таким недвижимым, здесь как будто не было метели господствующей внизу, или может быть она давно закончилась... Прозрачно падал снег.
Я знаю почему он убегал. Ведь я не люблю его...
Я не люблю его так, как хочет он. Так как ему бы хотелось, ведь я эгоист. Мы оба эгоисты.
Я снял пальто и отбросил в сторону. Мне стало совсем хорошо. Разулся. Стянул через голову свитер.
"Смотри!" - я развел руки в стороны - Смотри! Я хочу быть для тебя красивым!!!"
Ты развернулся и не меняя позы смотрел на меня. Я закрыл глаза. Сначала спину и грудь покалывали миллионы электрических иголочек, потом становилось тепло и влажно, а после как будто гладили ледяными атласными лентами, тоненькими, такими как перевязывали коробки конфет в моем сахарном детстве, обязательно грязно розового цвета или теплого лимонного. Потом этих иголочек стало меньше, воздух стал гладить чем то пушистым, и стало легче дышать.
Из всего, что происходило со мной, был только воздух которым я дышал и твое еще не состоявшееся прикосновение. Я знал, что ты подойдешь ко мне, и знал, что ты не исчезнешь. Так я готов был стоять бесконечно. Только предательское ощущение, того, что вечность никогда не наступит, и эта ночь смениться ранним утром, и какие то мятежные люди заметят меня здесь, отдаленно приносила полное разочарование жизнью, все это было мне тогда не к чему.
Ты подошел и погладил мои руки.
- А давай прыгнем с крыши!, - весело сказал ты, и обнял меня так крепко и отчаянно, почти по братски, как не обнимал еще никогда.
- Давай.
- Давай прыгнем, и разобьемся!
- Давай.
- Но мы не можем даже сдвинуться с места, так нам хорошо.
- Тогда давай представим, что мы уже прыгнули.
- Давай.
Я так и не открывал глаз. Просто представил, что под ногами нет опоры, представил что лечу. Ты наверное представил, тоже что то подобное, хотя может быть и нет. Мы разговаривали не открывая рта. Я говорил с тобой, а ты со мной, и каждый из нас отвечал сам себе за другого. В этот момент мы любили друг друга больше всего на свете, в этот момент, мы разговаривали с любимыми и получали самые правильные ответы на свои вопросы, потому, что сами отвечали на них. Там... в моей голове, мой мальчик говорил мне, о том, что ему все равно какой я идиот, о том, что ему плевать, на то, что я так слишком социален и привязан к реальности, о том, что он любит во мне то, что я сам люблю в себе, о том, что он не может без меня жить, о том, что он все-все мне прощает. Там в глубине моей головы, я разговаривал сам с собой, сам отвечал, сам спрашивал, сам был счастлив и сам влюблен. А на крыши в этот момент стояло мое полураздетое тело, цепко впившись в тонкую шерсть черного пальтишка этого маленького, такого любимого мальчика, который умеет улыбаться, который настоящий, и для которого я, все что угодно наверное, но только не то, что я хочу, кем хотел бы быть, для него.
Из этого следует то, что он говорил мне правду. Для него, я не люблю его. Для себя... я люблю только для себя. Интересно это злая или добрая правда?
Потом мы смеялись. Почти стекали по лестницам на первый этаж, не отпуская друг друга не на секунду. Смотря друг другу в глаза, перешагивая путающимися друг о друга ногами. На каждом повороте, я хватался за перила, судорожно сжимая свободной рукой твои плечи, держался за грязный деревянный поручень до предела отклоняясь назад, и крутился вокруг себя поднимая тебя над полом. Ты смеялся. Ты осыпал мое лицо коротенькими, звонкими поцелуями. Ты говорил, что я сумасшедший, а я был такой счастливый...
Спускались мы долго. Домой я нес тебя на руках. Ты спал.
Мой любимый мальчик, ты спал.
-Ты понимаешь, что секс это не любовь для меня? Ты понииимаешшшьььь....... Аааааа....... Ты понимаешь, о чем я тебе говорю? - повелительно интересовался ты ритмично двигаясь на мне. Мне было совершенно все равно, что ты говорил, даже в такие моменты я считался с твоей точкой зрения как положено на все сто, но разговаривать связно в отличии от тебя не мог. Я не делал секс, я любил тебя...
- Ааах... давай, Трахай меня. Давай. Только не останавливайся! Пожалуйста! Сильнее! Жестче! Быстрее!!!"
В глазах потемнело...
- Ты понимаешь что любовь не секс для меня? Вот как я тебя скажу. И видишь, как многое теперь поменялось?
- Вот ты когда-то бросишь меня и все. Потому, что я тебе надоем, тебе надоест секс со мной, потому что все, что ты любишь - это трахать меня А я никогда не брошу тебя, потому, что уже не смогу без тебя жить...
- Зачем ты так говоришь? Ты же знаешь насколько это неправда.
- Это неправда может быть на один только процент. Я пошел домой. Где мои кеды?
Декабрь двигался к концу.
- Давай будем жить вместе малыш? - я гладил твою спину сквозь тонкий трикотаж белой футболки, ты стоял перед зеркалом и прикручивал шарик на лабрету. Месяц назад ты проколол губу.
- Давай, - тихо в унисон ответил ты.
В этот момент застывший с последней произнесенной тобой буквой, я казался сам себе человеком который навсегда обрел то что искал даже во сне.
- Я буду оберегать тебя, буду смотреть как ты дышишь, буду таким как ты хочешь. Я так люблю тебя...
- И что ты скажешь всем?
- А что я должен говорить? Я ничего не скажу, потому что совершенно не намерен о чем то говорить, и с кем то говорить, кроме тебя...
- Хорошо. Я соберу вещи. Я сделаю так потому что люблю тебя. Но я не уверен, что от этого тебе станет лучше. Ты же эгоист.
Я проводил тебя до двери и поцеловал в висок. Замок два раза щелкнул. Я опустился в кресло и закурил. Интересно, почему ты считал меня эгоистом настолько серьезно, что постоянно говорил мне об этом?
Я ждал тебя через два часа. Пару остановок в сторону центра. Ты жил около школы в которой я учился 11 лет. От моего дома можно было идти по узкой вымощенной дорожке через песчаный пустырь. Я ходил так каждый день все то время пока учился. Напротив школы была маленькая часовня, которая работала лишь в праздники. Еще когда только закладывался её фундамент мы с одноклассниками уже там курили, и потом, когда ее уже построили. После я несколько раз ходил туда на "Пасху". Время от времени, я приходил в школьный двор и стоял напротив центрального входа. Вспоминая себя здесь в разное время. Я очень хорошо помню первое сентября, когда я пошел в первый класс. Тогда поднимаясь как мне казалось по бесконечной лестнице, я думал, что никогда не стану старшеклассником, таким огромным дяденькой, который нес маленькую девочку с золотым колокольчиком в руках, объявляя первый звонок. Потом я вспоминал себя уже почти взрослым выпускником, нервно курящим L&M и все на свете знающим - самым свободным существом на свете. Тогда я думал, что это ужасное время, потому что ничего нельзя. Мне так хотелось стать совсем самостоятельным.... Вот почему то вспомнил об этом теперь. Я улыбнулся. Легко только краюшками губ. Подумал о том, как выгляжу со стороны. И еще о том, что наверное не замечу когда состарюсь. Непроизвольно я сжал кулаки, развернув тыльной стороной и раскрыл ладони. В центре каждого пальца было сконцентрировано тепло оставленное тобой. Мне дико захотелось выть от безысходности. Тогда я вздрогнул, нервно сглотнул несуществующую слюну, и вскользь удивился.
Ты не пришел через два часа. И потом, я прождал тебя весь вечер. Ты не звонил. Только к утру проснувшись за кухонным столом от того, что намертво отлежал себе руку, я сразу же потянулся за телефоном, набрал твой номер и услышал короткие гудки.
Ах как же я повзрослел с тобой , мое дикое счастье. Я понял, что ты ушел и не вернешься ко мне. Я это физически ощущал.
Давай я соберу коллекцию тебя, и возложу к алтарю под названием "я мазохист" или "наверное я понимаю, что ты не хочешь меня видеть".
Твои тапочки. Твоя чашка. Две твоих футболки и мой свитер в котором ты спал когда оставался у меня. Твоя ручка с винни-пухом, твой игрушечный заяц, твоя подушка и расческа. Потом я сам. Твой. Если бы можно было содрать кожу, и выбросить вслед за всеми этими предметами в мусор? Если бы можно было вскрыть черепную коробку и пинцетом выщипать каждое услышанное слово произнесенное тобой, что бы больше не осталось памяти. Ведь можно черным пластырем заклеить глаза? Почему нельзя стереть память? Почему я все время слышу твой голос, почему ты все время меня зовешь?
Чуть позже я узнал о том, что у тебя все хорошо. Мы так близко жили, но я никогда не сталкивался с тобой на улице.
Счастье мое - ты сделал меня счастливым. Иногда прожив целую жизнь люди не знают что такое счастье. Хрупкая эмоциональная перегородка рухнувшая во мне сделала меня свободным.
Теперь почти через год, возвращаясь от друзей я проходил тот самый двор и тот самый дом, крыша которого была началом рая.
Я поднял голову вверх.
На протяжении всего этого времени больше всего в жизни я надеялся на то, что ты мне позвонишь, что ты ко мне прейдешь... На протяжении всего этого времени, я надеялся, что ты вернешься и жил по инерции...
Я поднял голову вверх.
Снег мягко сыпался мне на лицо, такой мелкий, сухой и белый, белый.
На протяжении всего этого времени я ждал... Я был очень тихим и терпеливым.
Крыша которая была началом рая - единственное место где мне было хорошо.
Я легко потянул за ручку, дверь бесшумно отворилась. Шестнадцать лестничных пролетов, ровно девять этажей и три ступеньки. Смотри!!! Я хочу быть для тебя красивым!!!