Петров-Одинец Владимир Андреевич : другие произведения.

Раритет_3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

(Цикл детективных новелл о следователе по прозвищу Раритет)

  
   Здесь ртути яд и олова фольга
   Слились с чистейшим хрусталём.
   Сплав зла с добром - бессмысленно ругать,
   Се, человек, ты - в зеркале моём!
  
  "Венецианское зеркало".
  
  Марина Вольф.

   Синопсис.
   Мечта о мирном счастье... Кому не хочется жить с близким человеком в кругу детей и добрых приятелей? Но обстоятельства порой оказываются сильнее нас. И рушится мир, любовно выстроенный тобой, погребая под обломками все надежды.
Долг перед будущим поколением. Человечество бессмертно, пока идёт смена поколений. Все знают о материнском инстинкте - птица изображает перелом крыла, уводя врага от гнезда; кошка обращает громадную собаку в бегство; женщина телом заслоняет дитя от пуль....
Несть числа примерам самоотверженности матери, но ведь и отцы сделаны из того же материала! Вот почему Семёнов, художественно одарённый человек, так болезненно переживает трагедию дочери, попавшей в руки насильников. Его страдания ломают психику Мирного Обывателя, в котором сквозь исторически тонкий слой социальности прорывается гораздо более мощный, животный, звериный императив защиты потомства.
Монстр набирает силу, вытесняя человека в мир Сюрреализма, где реальность искажена. Сопротивляясь древнему инстинкту, Главный Герой балансирует на грани сумасшествия. Безнаказанность насильников провоцирует нервный срыв. Любимая женщина ГГ пытается вмешаться и снять напряжение путем сеансов гипноза, но только усугубляет ситуацию. СЮР становится сильнее Семёнова и воплощается в альтернирующей личности, бездушном киллере. Жажда мести одолевает ГГ.
Но есть ещё один Главный Герой, не менее важный. Это следователь, которому доверено расследование жестокого убийства молодого человека. Бескомпромиссный и порядочный человек, он заслуженно носит прозвище Раритет. Отвергая искусы - взятки, уговоры, приказы начальства - он гнёт свою линию, твёрдо зная, что преступник должен понести наказание. По долгу службы ему приходится постоянно продираться сквозь ложь, подлоги, обман. Так представлена грязная сторона умолчания.
Она разительно контрастирует с чистой, где два любящих человека умалчивают о своих переживаниях, о бесплодный попытках развязать социально-биологический узел, полагая, что этим оберегают другого от страданий. Но в конечном итоге им приходится сказать правду, пусть не всю, чтобы совместными усилиями справиться с критической ситуацией...
  
   От автора:
  
Летним утром в Западной Сибири почти всегда росисто, особенно в первые дни после хорошей грозы. Воздух напоён влагой, ветра нет, и крупные прозрачные капли обильной россыпью покрывают сочную зелень. Если разуться, засучить брючины и пойти босыми ногами, сбивая росу, то её прохлада омывает тебя по колено.
Некоторые горожане, любители натуральной жизни, так и делают, используя пригодные клочки уцелевшей природы. Жаль, что всё меньше растений - деревьев, кустарника и травы, остается в пределах городов, да и те безжалостно обрезаются и выстригаются на английско - французский парковый манер. Что делать, упорядоченность и ранжирование милее чиновному люду, нежели разгульная и расхристанная естественность!
Однако загнать природу в строгие рамки трудно, она захватывает места, еще не закатанные асфальтом, и успевает освоить их, выставляя авангардом жесткий и живучий чертополох, полынь, крапиву. Эти умеют постоять за себя!
Под их прикрытием помалу приживается иная, менее агрессивная зелень, которая лет через несколько простит человеку небрежение и вытеснит колючих первопроходцев, создав симпатичные полянки для отдыха. В крупном городе иногда возникают такие оазисы и существуют довольно долго - генеральные планы застройки настолько далеко заглядывают в будущее, что мелочи в расчет не берут.
Обширный кусок земли, о котором пойдет речь, размером чуть не гектар, зарос относительно недавно. Почва была плодородная, так что колючих стеблей вымахало предостаточно, потому и гулять босиком здесь еще никто не рисковал.
Труп обнаружили собачники, которых "друзья человека" поутру вывели прогуляться. Жидкая группа тех и других переговаривалась, обнюхивалась, взлаивала на бугорке, откуда кривой столб заброшенной электролинии выглядел самым толстым и высоким стеблем многолетнего бурьяна, а скрюченное тело возле него - жалкой букашкой, мельче божьей коровки.
Три милицейских машины разных моделей и степени изношенности криво перегородили грунтовые дороги, которые огибали никому прежде не интересный участок заброшенной земли между старыми частными домишками Заводского района и наступающими на них многоэтажками.
Высоченные тополя, живущие без модного обрезания, плотной стеной маскировали происходящее от владельцев балконов. Так что наилучший обзор был у любопытных собачников. Сверху отлично просматривались несколько свежих тропок, что неровными лучами рассекали заросли в низинке. Вдоль одной неспешно двигались милицейские фигуры, натягивая красно-белые ленты.
Ажиотажа не ощущалось. Интрига зависла, как действие в мыльной опере. Всё это выглядело скучно и до обидного неинтересно. Зрители потихоньку расходились, а напрасно.
Ведь именно здесь, всего несколько часов назад, произошло убийство, с которого начинается первая и главная новелла о следователе Иване Терентьевиче Долгове, по прозвищу "Раритет".
  

Глава первая

   (Ночь с 31 июля на 1 августа)
  
   Антон Дойчев сначала услышал собственное тяжелое дыхание, потом воспринял сдавление в области живота. Его тащили, перекинув через плечо. Голова гудела, пульсировала, под завязку налитая кровью. Антон забрыкал ногами, пытаясь высвободиться. Они оказались связаны и не просто - ноги дергали руки, больно стянутые в кистях.
Плечо, на котором он лежал, подкинуло его чуть вверх. Краткий миг полёта, и ягодицы приземлилась, отчего позвоночник дружно хрустнул. Боль пронзила тело, стон рванулся наружу, но вышел через нос, и не весь, а потому слабо. Рот не открылся. Что-то липкое и широкое надежно перекрывало путь звуку.
Вспомнилось обрывком, ярко так, чисто кусок фильма - кабак, выпивка с этим, как его? А потом они поехали в Заводской район, только вот зачем? Забыл... А, ну да, травки не было, но так захотелось закинуться! Цыган выручил, как всегда. А что дальше-то случилось? Кто же его так связал, и зачем? Неужели Семен подвел? Нет, не должен! "Оброк" Косому платили вовремя, а тот своих в обиду не даст. Или они сами ошиблись в прошлый раз, грабанули не тех? Чужие "братки" пришли счеты свести? Тогда - кранты, церемониться не будут, поставят на бабки, и никто не отмажет. А если бабла не хватит, то и замочат.
"Отпустите, я откуплюсь, отработаю!!!"
Антон замычал, перекатился на бок, но ворот кожаной куртки врезался в горло - его поволокли вперед. Ни ноги, связанные у голеней, ни руки, стянутые за спиной, ничем не могли помочь. Затылок стукнулся о дерево... горло перехватила веревка, остановив дыхание. Он дернулся, неловко оттолкнулся от мокрой земли руками, затем ногами, устремился вверх, выпрямляясь вслед за удавкой... успел, хватанул воздух... напряженно застыл, прижавшись спиной к опоре. Спереди, в лунном свете, закрыв одинокий огонек далекого фонаря, возникла широкая темная фигура:
- Ты швырнул её на землю...
Голос звучен, спокоен и ровен, без одышки, словно не его обладатель только что волок Антона на себе. Самое жуткое, в голосе нет интереса. Это не вопрос, это констатация - понял Дойчев. А затем вспомнил, неожиданно для себя (времени-то прошло предостаточно, уже несколько более прибыльных дел провернули!), кого он швырнул на землю. И что с ней сделал после этого... И не только он... Стало страшно, испуганно сжался мочевой пузырь, горячая струйка поползла по ноге.
"Отвяжите, я всё отдам, откуплюсь, только отпустите!"- рванулся торопливый крик, собрав слова в сбивчивое мычание.
- ...бил её в живот...
Удар наполнил тело новой болью, выбил в рот кислую и горькую отрыжку, заставил задохнуться криком. Жестокая рука оттянула поясной ремень, треск брючной ткани спустился вниз, почти до колена, и холодок ночного воздуха коснулся паха. Ровный голос продолжал:
- ... порвал на ней платье и трусики...
Распоротые трусы и брюки сползали, оставляя испуганно сжавшуюся в комочек мошонку открытой. Жуткое ощущение беззащитности сгибало Антона следом. Никогда в жизни ему не довелось испытать такое. Судьба благосклонно предоставляла Дойчеву роль победителя или повелителя. Как самый хитрый из дворовой команды, он пользовался коллективной силой для сведения счетов с одноклассниками, избивая уже поверженных противников.
Удовольствие от слез и стонов побежденного, от вида крови, льющейся из расквашенного носа даже более сильного, чем Антон, мальчишки - росло вместе с ним. И, получив сексуальный опыт, он не удовлетворился им, а понемногу заменял эротические ласки болевыми приемами. Оттого и с женами расстался - какой женщине понравится, когда в момент оргазма муж бьет тебя кулаком, чтобы услышать стон?
И вот теперь судьба так предала его! Он не должен страдать от боли и страха - это обязанность слабых! Так нечестно! Обида, помноженная на ужас грядущей боли, да усиленная ожиданием расправы, стала невыносимой. Рыдания сотрясали холёное тело. Веревка мешала, врезалась в шею. Замутилась голова, но желание закрыть обнаженные половые органы пересиливало страх удушья.
- Ты бил её по лицу...
Он сползал медленно, мучительно медленно! Быстрее не позволяла впившаяся выше кадыка веревка. Её приходилось натягивать и ослаблять, чтобы она соскользнула вниз на несколько сантиметров. Антон дергался, бился затылком о столб, не замечая этого. Воздух мог бы войти в горло, но пережатые нервы или что-то еще там, под нижней челюстью - парализовали дыхание. Вот ягодицы сели на пятки, колени коснулись земли, и удавка чуть ослабла. Антон всхлипнул, втянул воздух, снова начал мычать, умоляя. Мозг, одурманенный алкоголем, в панике искал и не находил пути к спасению. Ни закричать, ни вырваться, полная безнадега! Всё было настолько жутко, что сердце растерянно трепыхнулось и остановилось.
Удар коленом с хрустом смял кости переносицы, выбил два зуба, те, в свою очередь, разорвали обломками внутреннюю часть губ, но Антона уже не было в мёртвом теле. Кто знает, почему вышмыгнула его перепуганная душонка, и куда она направилась? А голос продолжал:
- ...ты насиловал её...

*

   От автора:
  
   Жуткое убийство, свидетелем которого мы стали, ещё не начало истории, отнюдь. Отсчёт следует вести с других событий, которые случились за сотню километров отсюда. Мы узнаем о них своевременно, а пока посмотрим, что происходило в этом же городе почти за три месяца до убийства Антона Дойчева.
  
  
   Боль.
  
   - ...Милый, ну, перестань шифроваться, не надо, слышишь? Я же вижу, ты не в себе... Расскажи, что случилось.- Катя ласково гладила любимого по лысеющей макушке, целовала, прижималась грудью, помня, как это приятно ему, но все напрасно.
Геннадий Петрович Семенов, мощный телом мужчина, лежал на постели любовницы вниз лицом и плакал. Слезы душили, самовольно сочась из крепко сомкнутых глаз. Это было так недостойно, что он втискивался в подушку, стараясь подавить разбушевавшееся чувство. Но то, что удалось на кладбище, когда хоронили родителей, сейчас не срабатывало. Слезы прощания со стариками - всего лишь простительная жалость к осиротевшему себе, а тут кипело жуткое, болезненное варево, пронизанное горечью внезапной немощи!
В Дантовом адском котле, что тысячелетиями бурлит несменяемо, вываривая страдания из миллионов грешников, могло собраться подобное - Геннадия прожигали насквозь боль и чувство омерзения, которые испытала несчастная девочка! Кайенским перцем в глаза - резал страх, пережитый дочерью, когда ублюдки наваливались, срывали одежду, больно тискали груди, дышали перегаром, слюнявили ее лицо! И чувство осквернения от вторжения в беззащитное тело, в самые интимные полости! И невозможность закрыться, защитить свое сокровенное!
Он, выжимающий от груди сто тридцать килограммов, бессильно выл, скрючивался, как пыталась дочь, когда грубо, резко втискивали в нее грязные гигантские члены эти подонки, твари, гнусные представители кобелиного племени!!! И плакал от омерзения, что тоже принадлежит к этому виду, у него такой же половой "пристрой", как у насильников!!!
Это было невозможно вынести - страшная картина вновь и вновь представала перед его глазами, терзая душу гиперболизированной реалистичностью. Фаллосы - могучими заводскими трубами, опутанные сетью боевых вен, угрожали ему розовым, коричневым и фиолетовым раскрасом головок, крайних плотей и курчаво оволосенных мошонок...
Его замутило, вскочил с постели, пробежал в туалет, наклонился над унитазом.
- Гена, что с тобой, ты отравился? Почему тебя рвёт?
И такая тревога в любимом голосе, что надо бы немедленно успокоить ее, а не обниматься с унитазом, как перебравший подросток! Невозможность сделать это, да еще мерзкая, унизительная поза - они добавили горечи, до полной непереносимости. Спазмы терзали тело изнутри, пока не выдавили всю её, горечь, затопившую душу. Спустив воду и помогая водовороту ершиком, чтоб смыть следы, пошел к раковине. Умылся, стало чуть легче. Прополоскав рот, вытерев слезы, повернулся к Катерине:
- Не волнуйся. Я не отравился, - и добавил. - Сейчас все расскажу. Только учти, мне настолько плохо, я буду плакать. Это не по-мужски. Я знаю. Но не могу остановиться...
- Дурачок, при чем здесь это? Мужчина проверяется не слезами, а поступками. Плачешь, значит, чувствуешь. Говори, это нужно, всегда важно выговориться, а то сердце порвется...
И он рассказал. Любимая всплакнула вместе с ним, уточнила несколько моментов, а затем отругала:
- Почему не прислал ко мне? Я отправила бы девочку в группу реабилитации. У нас же специальное отделение создано, при психдиспансере! Это лучше, чем держать ее в твоем городе, где все всё знают. На нее смотрят с любопытством, травмируют девчонку еще сильнее. Нельзя ей там оставаться, присылай ко мне!
- А где она будет...
- Ты ещё спрашиваешь! - Ответ прозвучал безапелляционно, и попытка возразить пресеклась на корню. - Мне она не помешает, а кто я тебе, можно и не говорить.
- Догадается, - усомнился Геннадий.
Разговор понемногу уводил мысли в сторону. Жизнь, пусть даже искалеченная, еще продолжается. Надо о сегодняшнем дне подумать и о завтрашнем позаботиться. Нина нуждается в помощи, но как это сделать, чтобы не причинить ей дополнительной боли?
По привычке Геннадий Петрович пытался просчитать действия на несколько ходов вперед. Дочь в разводе родителей держала сторону отца, хотя с матерью ссориться не хотела. И про Катерину пока ничего не знала.
- Догадается - подтвердишь. Давай, не будем умничать. Сначала помочь, а уж потом объясняться...
Вернувшись в постель, долго обсуждали эту тему, пока не заснули. Желание так и не вернулось. Принимать неординарные меры, помогавшие раньше при усталости, Семенов не разрешил. Катя не настаивала. Каждый врач со стажем умеет определять состояние пациента по внешнему виду, а уж своего Гену она видела чуть не насквозь. Психотравма оказалась слишком сильной, да еще и усугубленной чувством вины - сам ведь устроил дочь экспедитором!

*

  
   В ночной тиши по городу бесшумно двигался коренастый мужчина, густо поросший шерстью. Именно так выглядели первобытные люди, если судить по картинкам из учебников истории. Ему бы на плечо непременное каменное орудие, топор или рубило, как их называют учёные - и готово, хоть фильм снимай. Цивильно одетый парень случайно заметил этого неандертальца, заржал, показывая пальцем. Лицо весельчака, словно заштрихованное или размытое мраком, неразличимо, но вид его говорил о привычке к безнаказанности.
Однако волосатый мужик, похожий на дикого зверя, шутить не собирался. Его могучие, как у гориллы, руки напряглись, кулаки сжались. Гневный рык копился, клокотал в широченной груди, готовый вырваться наружу. Дикарь приготовился прыгнуть на жертву.
- Жертва? Это - гнусная тварь!
С небес звучит голос, круг света выделяет цивильно одетого парня:
- Да, ты тварь, которая не имеет права называться человеком, которая надругалась над беззащитной девушкой!
Ненависть распирает волосатого силача, гнев выдавливает сквозь голосовые связки низкий, торжествующий рык. Ублюдок в цивильном застывает. В подлых глазенках появляется осознание - это мститель! Мститель возник из ночной мглы!
Рот жертвы открывается, чтобы исторгнуть жалобный вопль, но поздно! Рука, нет - лапа зверя захватывает шею подонка, разворачивает навстречу острым клыкам, который вонзаются в горло... Кровь брызжет в пасть...
Беспомощно суча ножонками, ублюдок в цивильной одежде визжит, жалобно и надрывно. Долго, протяжно и обречённо, понимая, что ничего не может противопоставить мстителю. Крик жертвы слабеет, когда кожа вместе с хрящиками гортани рвется, и воздух с брызгами крови свободно вырывается наружу. Этот восхитительный хрип умирающего насильника поднимает бурю восторга в душе мирного обывателя...
  
...мирного обывателя Семенова. Тот выплевывает ненужный уже кусок плоти загрызенного негодяя! Снова победительно и торжествующе рычит, а затем окончательно просыпается.
Ночник освещает изодранную подушку. "Опять тот же кошмар! Опять во рту привкус крови! - Желудок в панике сокращается, пытаясь извергнуть её, хотя сознание утверждает, - это сон, сон! И не было никакого убийства, не было! Я никого не загрызал!"
Под стон отчаяния на пол сбрасываются таблетки снотворного, которые так и не спасли от ужасного, натуралистического кошмара. Тошнота не унимается, вода не помогает. Прошлёпав на кухню, Геннадий Петрович достает бутылку водки, наливает полный стакан. Передёрнувшись от отвращения, проглатывает. Возвращается в постель и ждёт, пока спиртное не начинает действовать. Постепенно мир становится проще, голова пустеет и сон овладева...
  

*

   От автора:
  
   Так выглядел сон нашего героя, строителя Семёнова, три месяца назад. Оставим его в покое, пусть доспит без кошмаров. Нам пора вернуться к настоящему, в раннее утро 1 августа:
  

Глава вторая

  
   Закон.
  
   Следователь Долгов ворчал, собираясь на выезд:
- Почему на убийство всегда надо ехать ночью? Это извращение! Трупу уже не поможешь, свидетелей все равно допрашивать придется несколько раз, они по свежим следам только чушь несут - так зачем нормальным, еще живым людям, горячку пороть? Лучше выспаться, при свете дня все рассмотреть, спокойно опросить, ан нет, всё суетятся, торопятся...
Дежурная следственно-оперативная группа была в сборе, кроме него. Ночь, честно говоря, уже закончилась. В пять утра половина города начинает работу, да и светло - лето ведь, дни самые длинные. Но если твой рабочий день закончился в три ночи, да еще со стаканом водки (хорошей, господа, мы паленку не приемлем!) то не только заворчишь, матом заругаешься. Однако Иван Терентьевич принципиально не использовал такие выражения, поддерживая репутацию интеллигентного человека, единственного в своем роде.
Следователь, который не матерится! Об этом знали все сотрудники правоохранительных органов города и многие из других городов. У него даже кличка была соответствующая - "Раритет". В самом начале работы, когда первый секретарь городского комитета партии, тогда еще единственной, коммунистической - начал орать на молодого специалиста, требуя немедленного результата, Долгов ответил, прежде чем положить трубку:
- Я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Давайте, начнем разговор сначала, и соблаговолите обращаться ко мне на вы.
По слухам, "первый" настолько опешил, что смог вымолвить лишь:
- Ах ты, раритет е%%чий!
Перезванивать не стал, но с тех пор кричать на Долгова никто не решался - зауважали! Правда, карьера не удалась. Может, из-за этого? Раритет такую версию не отвергал, но и не разрабатывал. Версия принадлежала жене, толстухе Наталье, которой Долгов упорно оставался верен. Наташа до сих пор не рассталась с мечтой стать прокуроршей, на худой конец "шерифшей"! Реализовать мечту мог Иван Терентьевич, а принудить его к этому хотела она.
Сейчас, подавая растворимый кофе, супруга молчала, всем видом выражая протест. Демонстрации молчания, вопросы "Зачем?" на просьбы перестать дуться, бесконечные нотации и требования стать умнее, гибче - нисколько не трогали Долгова. Он привык к семейным особенностям, как лошадь привыкает к хомуту. Жена, честно говоря, тоже привыкла к его безразличию, но сейчас по инерции играла роль. Её можно понять - не бенефис, однако зрители есть. Кроме мужа, в "зале" стоял, подпирая коридорную стену, водитель. Упустить маленькое, но удовольствие, она не хотела; так курильщик не может отказать себе в лишней сигаретке.
Молча проглотив безвкусный напиток, следователь вышел на улицу, где его ждала замызганная "буханка", еле живой "Уаз". Опер и эксперт-криминалист бросили окурки в урну, иначе Раритет заставил бы поднять их с земли, как случилось при первом знакомстве. А нечего мусорить возле дома! Привычно сев на жесткую скамью салона, Долгов за руку поздоровался с остальными и стал слушать, что же судьба припасла для него на этот раз...

*

   Убитый кособоко стоял на коленях - ступни перехвачены веревкой и привязаны к столбу. Такой же обрезок тонкой хозяйственной веревки узлом соединял кисти рук за спиной, третий дважды обвивал столб и горло. Рот заклеен широким обрывком лейкопластыря, изначально белого, но густо замаранного грязью.
- Иван, чего морда помятая, в засаде был? - полковник Боднарь любил странно шутить, причем не только над подчиненными.
Начальнику милиции многое позволено, особенно такому, который двадцать лет упорно поднимался по служебной лестнице, не поступаясь принципами. Вырастая от рядового и заочно учась на юрфаке, одноклассник Долгова сохранил все качества хорошего оперативника и среди подчиненных имел заслуженный авторитет. Вполне простительная привычка густо перемежать обычные слова уголовным жаргоном или матерными присказками придавала его речи своеобразный колорит. Шутки появлялись, когда дела шли плохо, а учащались, если - совсем скверно. Свои критерии оценки состояния дел Боднарь неоднократно навязывал Долгову, но следователь предпочитал собственные.
Сейчас полковник явно нервничал, что выражалось в частом снимании фуражки, протирании её изнутри платком. Лысина его не потела, просто руки требовали занятия, а стопку каких-то документов он сунул заместителю, прежде чем подать жесткую ладонь Ивану Терентьевичу.
- Почему в засаде, Валерий Иосифович? - простодушно попался на уловку Раритет, отвечая рукопожатием.
- Засаживал, значит, - начальник горотдела закатился хрипловатым смехом, снова снял фуражку и полез в карман за платком.
- Ну, что скажешь? - Тинаев, старший советник юстиции, смотрел на Долгова прищуренным глазом.
- Ничего не скажу, сначала установим, кто-что, потом будем думать... - Иван Терентьевич проворчал это больше себе под нос, как привык, и добавил погромче, поскольку в нем ожил въедливый следователь, который "висяков" почти не оставлял:
- ... и вообще, зачем вы топчетесь на месте происшествия?
- Ты, Иван, совсем не уважаешь начальство, - заметил Тинаев, - а оно тебя ценит, интересную работу подбрасывает. Смотри, скажу Олегу Ильичу, чтоб передал дело кому из пацанов...
Непосредственный начальник следователя, о котором шла речь, панически боялся ответственности и жил единственной мечтой - спокойно отбыть последние месяцы до пенсии. "Пацанами" числились два начинающих следователя, которым серьёзных дел не доверяли. Так что угроза Алексея Каиркеновича Тинаева, без пяти минут прокурора, была шуткой:
- ...те с охотой возьмутся. Ты зацени - не застрелили, не закололи, как свинью, а красиво ампутировали половые органы. И лишь потом задушили! Ой, чую, будет у нас работы невпроворот. Новые сатанисты появились... Чего молчишь, Ваня? Ритуальное убийство, а?
- Леша, ехал бы ты по своим делам, - отмахнулся Долгов.
- Один останешься, - предупредил его друг и отбыл, предварительно отведя начальника милиции в сторону и о чём-то потолковав с тем.
Долгов постоял, рассматривая столб - кривой, наклонный, темный и растрескавшийся. В продольных трещинках редко торчали волоски, явно оставленные убитым. А в нескольких местах заметны пятна, похожие на кровь. Эксперт Дегтярев щелкал фотоаппаратом, методично передвигаясь по сужающемуся кругу, и Раритету ответил, не оборачиваясь:
- Да, Терентич, всё засниму, в лучшем виде... И кровь возьму. Ты же меня знаешь, не подведу...
Убедившись, что силовое начальство мешать не намерено, проверив ограждение рабочей зоны, Раритет вернулся к экспертам. Выслушал мнения, одобрил. Статическая стадия осмотра закончилась, эксперты занялись трупом вплотную. Медик разглядывал окровавленное лицо, шею, спускаясь ниже. Дегтярев пинцетом собирал что-то с одежды. За них можно быть спокойным.
"Так, теперь допрос свидетелей, - следователь мысленно сделал галочку в мысленном же плане оперативно-розыскных мероприятий, - кто у нас обнаружил труп?"
Поговорив с толстым владельцем добродушных сенбернаров, которые троицей и наткнулись на убитого, быстро и надлежаще оформив показания, Иван вернулся к оперативной машине, старенькому УАЗику. Выпросил у водителя подушку переднего сиденья, примостился на бугорке. Надо приглядеться и понять перемещения преступника и жертвы.
Отсюда окрестности просматривались хорошо. Ближайшая улица заканчивалась метрах... - в ста? нет, ближе, от места обнаружения трупа. Его принесли живым - следов крови нигде больше не обнаружено, лишь у столба. В сырой земле четко пропечаталась прямая одиночная строчка шагов - вдавления от резиновых сапог сорок третьего размера, а кое-где сверху проглядывали менее глубокие отпечатки любопытного собачника.
Дотащить сюда здоровенного бугая (сколько он весит, интересно?) - задачка не из легких. А грязи и пыли на обуви трупа нет, значит, взяли на асфальте, в конце улицы. Но след проложен от пустого места, с гравийки. Привезли на машине? Хотя, остановиться могли у последнего дома... вместе пройти по утоптанному гравию... потом несли на плече. А с какой стороны пришли? И вообще, как жертва и убийца добрались сюда, и куда последний делся?
Следы убийцы, уже не такие глубокие - идут от столба до грунтовки, сворачивают на сухую обочину и исчезают. И есть его сквозной след, перпендикулярно.
"Чего это он разбегался? Или не он, просто сапоги одинаковые? Собака след не взяла. Обработан? Или убийца сел в машину? А отпечатков протекторов там столько - черт ногу сломит! Обойдемся без слепков, фотографий хватит... Вряд ли убийца настолько глуп, чтоб ехать ночью по грязной колее с риском застрять на обратном пути. Разве что бежал вдоль неё?"
Долгов вернул сиденье водителю и попробовал пройти по обочине разбитой грунтовки, возможного "пути отхода". Подобрал сухую ветку, проверил грязевую глубину. Сорок сантиметров разжиженной в кисель земли - прекрасная ловушка для водителей-простаков, которых вряд ли выручали подсыпаемые под колёса горки бытового мусора. Камни, ветки, доски, жестяные банки, газеты и бумажки местами торчали из грязи, свидетельствуя о множестве таких попыток. Яркий квадратик зелёной бумаги прилип к центральному гребню колеи. Раритет присмотрелся - не записка, рисунок. Две фигурки.
Почти незаметная низинка еще не просохла после недавнего ливня, и туфли следователя начали ощутимо погружаться всё глубже с каждым шагом. Он остановился, посмотрел вперед. Никаких следов. Здесь давно никто не ходил. Убийца, скорее всего, по сухому сделал кружок, метров сто, до асфальта, где стояла машина.
"Хрен тут что найдешь! Значит, искать не будем. Пора возвращаться..."
  

*

   Судмедэксперт поднял голову и ответил следователю:
- Ваня, тебе повезло! Устанавливать не надо, у жмура в кармане документы были... Навскидку, грохнули его в час ночи. Смерть от шока наступила мгновенно, я думаю...
Раритета уважали за грамотность в постановке вопросов и понимание специфики экспертиз. Похмельный эксперт готов был долго вываливать и так очевидные факты. Но следователь оборвал его:
- Юра, простенько, по делу, можешь? Без этого, и не морочь мне... - он показал бокалообразно сложенными пальцами, без чего.
Медэксперт не обиделся - вместе выпитое стоило больше, чем пуд соли:
- Никто тебе ничего не морочит, заключение я потом напишу подробное, а вкратце, заметь, только для тебя, Долгов, излагаю. Убийство непростое, но не ритуальное. Скорее, из мести. Просекаешь, почему? Верно, не опоили, а вырубили! Вот, круглая гематома и ссадина за левым ухом... Нет, не кулаком... И не палкой. Свинчатка или кастет, обернутый в мягкое... Его оглушили сильным ударом сзади, минут на пять, не меньше... Для связать и привязать - хватит... Половые органы снесли очень острым ножом, может и "японским", минут за несколько до смерти. Или после. Вряд ли ампутация задумана сразу. Почему? А неудобно отсекать было, - эксперт продемонстрировал, запустив руку в распахнутые брюки трупа:
- Жертва стоит на коленях, щиколотки и кисти рук связаны, видишь? Мужской пристрой скрыт между колен, да? Убийца разрезает ремень с брюками, трусы, зацепив кожу на животе и члене, видишь царапины? Потом подхватывает все в пригоршню, натягивает и - чирк снизу, слева направо! Прикинь на себя, ты чужой хрен в руки возьмешь, а? Убийца взял и потянул, во! В этот момент жертва рефлекторно пыталась согнуться, получила в морду коленом - губы разбиты, нос сломан. Не исключено, он отрубился... Заметь, крови на грунте очень мало, а почему? Верно, есть варианты... Истечь кровью убитый не успел. Не знаю! Но предполагаю, по косвенным... Шок, остановка сердца... Вполне! Точнее скажу после вскрытия...
- Юра, ты мне скажи, он умер до или после того, как ему отсекли этот орган? - Долгов уже включился в процесс и хотел сразу установить, что перед ним.
Для непосвященного в этом особой разницы нет, а профессионал поймет: одно дело квалифицировать умышленное убийство с особой жестокостью и совсем другое - глумление над трупом. Вопреки расхожему мнению, работа следователя вовсе не так сложна, если правильно и методично ее выполнять, исходя из требований закона, в данном случае Уголовно-процессуального Кодекса.
Обязанности следователя Раритет выполнял "на автомате", одновременно планируя расследование, взаимодействуя с работниками милиции, привлекая общественность к раскрытию преступления, ставя конкретные вопросы экспертам и выдвигая версии. Ничего удивительного, за двадцать лет натренировался!
Опер получил его указание, еще сидя в машине, и вместе с участковым методично обходили дом за домом. Опрошенные жители пополняли после этого толпу зевак. Кинолог вернулся со второго следа ни с чем и теперь искал по периметру хоть что-то, пахнущее жертвой. Криминалист аккуратно осматривал одежду, проверял карманы трупа над пластиковой скатеркой. Медик распрямился, снял перчатки, закурил сигаретку. Раритет возмутился:
- Юра, сколько можно говорить? Не пакости на месте! Осмотр не закончен, а ты?
- Ваня, не прессуй, зажигалка не спички, и вообще, я пошел.
- Стой, свинтус, ты сказал про документы трупа. Где они? У Боднаря... Почему отдал?
- А он сам взял. Раньше всех приехал и обыскал, - кивнул на начальника милиции эксперт.
Тот стоял неподалёку, но на сухом месте, возле своего служебного автомобиля. Рядом толпились несколько сотрудников, кто в штатском, кто в форме. Все вместе рассматривали какие-то листы, делали пометки. Раритет решил оставить разговор с полковником Боднарём на потом.
- Ладно, последний вопрос. Не задушили? Следы на шее, а?
- Не думаю. Странгуляционной борозды не вижу, а то, что здесь - так он дергался... Точнее скажу в морге...
- Ага, ну, жду! - Долгов отошел на более сухое место, повернулся к оставшимся членам оперативной группы:
- Хвалитесь.
Участковый и молодые сыскари основательно поработали, опрашивая старушек. Но напрасно, те ничего не заметили, не услышали. Да, ночью приезжали несколько машин, шумели. Криков и шума потасовки не слышал никто. Через пустырь давно не ходят - заболоченная почва. Проще обойти сбоку.
Широкая полоса болотистого пустыря уже прочесана несколько раз. Ничего подозрительного. Огороды и палисадники, в пределах броска - тоже ничего. Вокруг грунтовки пусто. Отпечатки пальцев сняты, откуда только можно. Криминалист сделал всё, что можно провести на месте, облазил на коленях каждый сантиметр. Подозрительные частички белой ткани, несколько странных волосков на брюках трупа, подногтевое содержимое, капли и потеки крови - это уже в спокойных условиях, в лаборатории...
Вроде все сделано, как положено, максимум возможного и невозможного.
Боднарь зарядил чуть не весь отдел на сбор сведений о жертве, то есть, основательно помог следователю. Стопку справок, выписок и распечаток, только что доставленных, полковник смотреть не стал, только быстро пролистал, шлёпнул сверху паспорт и блокнотик, потом протянул всё вместе Долгову:
- На, работай. Из его внутреннего кармана, из левого. Я этого деятеля не знаю. Да, вот еще. Иван, скоро припрутся журналюги. Не гавкай на них, будь терпимее. Оно тебе надо, ведро говна? Поулыбайся, наплети, что нет ничего особенного, не зли ты их. Они опять шум поднимут, а мне начнут жопу скипидарить. И всё из-за паршивого жмура. Ну, что ты, как бык в загоне? Короче, - не увидев согласия на кривоносом лице следователя, добавил полковник в привычном стиле, - поговори с ними, подпусти дешевый захер, а мне кисляк не мандячь! Клал я на твою независимость, арбуз-то не к твоей жопе катят, а нам с Лехой!
Просмотрев документы на имя Дойчева Антона Михайловича, придирчиво сличив разбитую физиономию трупа с фотографиями на правах и паспорте, Долгов дослушал мнения всей группы, дал подписать протокол осмотра, и привычно огорчился. Никто ничего внятного не предложил. Фантазия явно не проснулась, хотя на часах уже девять. И тут примчались обещанные журналюги.
Хорошо, труп "уехал", а вот Долгова эти шакалы пера и камеры успели остановить. Помня наказ начальника милиции, Раритет вежливо, но сухо проинформировал наглую девку-телерепортера о факте убийства:
- Обнаружено тело с признаками насильственной смерти. Личность убитого установлена. Принято решение о возбуждении уголовного дела по статье сто пятой Уголовного Кодекса. Нет, больше ничего сказать не могу. Да, согласно Уголовно-Процессуальному Кодексу, я уполномочен осуществлять предварительное следствие...
Та сияла в камеру лживой "американской" улыбкой и пыталась выведать побольше:
- Вы подтверждаете версию милиции о появлении в городе женской преступной группировки, типа амазонок, которые начали кастрировать неверных мужей и любовников? По нашим сведениям, у трупа отрезаны мужские...
- Я заключения от экспертов пока не получил, а вам не советую распространять слухи. Будем знать причину смерти - выдвинем версии. Пока это всё, что я могу сказать, - привычно отшив акул пера и камеры "отмазкой" о тайне следствия, Иван Терентьевич сумел скрыться.
Тратить время на досужую болтовню было жалко, его ждала работа. Никакой явной улики или зацепки убийца не оставил. Придется думать, где её искать, зацепку. Этим Раритет и занялся, добравшись до своего кабинета.

*

   От автора:
  
   Так впервые появилось неофициальное название уголовного дела. В лёгкой или нелёгкой руки телекомментатора новостного канала словосочетание "Мстящие амазонки" пошло гулять по городу. Но следователь по прозвищу Раритет пользовался номером дела и фамилией убитого - дело Антона Дойчева.
  

Глава вторая

   (1-й день следствия)
  
   Русский Виндоус на рабочем компьютере следователя Долгова "завис", то есть, перестал отвечать на щелканье мышкой и клацанье по "пробелу". Начальникам недавно обновили компьютерное, как они выразились,"железо", вот и достался Раритету "пентиум" с большим монитором. По наследству от Заглядова Олега Ильича, возглавившего предварительное следствие после учреждения Следственного Комитета.
Толстенная книга-пособие для пользователей оказалась совсем новенькой, ни разу не открытой, видимо. Долгов её внимательно прочитал и освоил новую версию "Окошек", поскольку английский язык понимал не хуже, чем родной. Пентиум поддерживал "Office Word 2003", что очень понравилось Раритету.
Прежний компьютер, слабенький 386, с монохромным экраном, далеко не сразу стал для Ивана Терентьевича пишмашинкой и частичным архивом. Долгов сначала продолжал писать от руки, или долбил на старенькой "Москве". Но вот исчезли ленты, потом копирка. А затем ремонтник развел руками на просьбу поставить новый рычажок взамен сломанного. Раритет сел за клавиатуру, наловчился кликать "мышью". Однако ретроградом остался, графики и таблицы чертил от руки - так было проще.
Но этот пентиум с "офисными наворотами" его покорил. Рабочий дневник, "Эксель" и масса мелких удобств настолько понравились следователю Долгову, что периодическое зависание, которое лечилось только "резет"ом, он воспринимал философски. Технологический перерыв, чайная пауза. Сейчас электронные потроха жужжали и урчали, промывая мозги Виндоусу, выстраивая программы по стойке "смирно", а Раритет размышлял. План оперативно-следственных мероприятий уже сложился.
В общих чертах:
Месть, конечно же, месть, первая и единственная пока версия. Ампутированы половые органы - явно сексуальный подтекст. Но кто и за что? Дойчев всего-то мелкий коммерсант, десяток киосков, никаких уголовных дел в прошлом. Разведен, детей нет, или... Ошибочка, сынок имеется.
Кто будет мстить с такой жестокостью? Жена? Любовница? Случайная подруга? Нет, не то! Дотащить 87 килограммов на себе под силу не каждому мужчине. Значит, участвовал сильный и крупный, сапоги-то 43 размера! Нестарый, надо полагать. Муж, любовник, брат? Неглупый, явно - место выбрал безлюдное. Продуманно экипированный: сапоги, веревка, нож, лейкопластырь. И кастет (ой ли?), обшитый кожей.
Сильный, крупный. Хладнокровный и жестокий. Отморозок-бандит? Спортсмен? Решительный и небрезгливый - надо схватить член и мошонку в пригоршню, а затем отхватить ножом по самый корешок. Пнуть жертву коленом в лицо, сломав переносицу. Это ведь брызги крови, хруст костей! И его не стошнило, рука не дрогнула. Мясник, боец мясокомбината? "Афганец", "чеченец"?
Заранее всё обдумал, подготовился. Видимо, специально караулил, значит, местный. Ушел с места происшествия, не оставив ни единого следа, кроме отпечатков сапог. Работал в резиновых бытовых перчатках, судя по следам талька.
А лейкопластырь затер грязью, чтобы уничтожить отпечатки пальцев. Знал, что на нем старые могут остаться, поэтому отрезал, а не оторвал. Иногда на клейкой поверхности остаются четкие отпечатки, когда пластырь отрывают грязными пальцами. А здесь поверхность чистенькая. Нет, каков, а? Знаток криминалистики! Ничего себе чудовище вырисовывается... Джек-Потрошитель российского разлива...
Так, что еще из экспертиз имеем? Узлы на руках и ногах - двойной схватывающий*, зафиксирован двумя оборотами внутри, применяется широко, известен чуть ли не каждому десятому, им любят пользоваться моряки и альпинисты... Вот спасибо! Какая ценная подсказка! А на столбе уже шкотовый*. Не самый обычные. Вязал правша.
Веревка новая, обычная бельевая, по сути, тоненький шнурок, синтетический, такими рыбаки любят сети привязывать... Понятно, что хрен узнаешь, в каком магазине куплен. Это тебе не старые времена, когда все поступало централизовано, сейчас - кто где смог, там и купил, где удалось, там и перепродал! Не будем мы этой ерундой заниматься...
Трассологи, что у них? След ножа на ремне - лезвие острое, без следов заточки, новое, без особенностей. Что нам это дает? Пока ничего... Так, а что со следами сапог? Тоже новые, никаких следов носки. Да, толковый "Джек" попался, знает, что ношеная обувь выдаст особенности владельца: - хром, косолап, левша и т.д.
  
Долгов помнил, что отсеченная плоть жертвы валялась в трех метрах позади места происшествия - убийца брезгливо отшвырнул ее в левую сторону. Разложив фотографии и схему местности, Иван Терентьевич прикинул действия преступника. Убийца приволок на себе связанного... Или труп?
Что там судмедэксперт Юра ответил? Причина и время наступления смерти: - остановка сердца, между часом и двумя ночи. Даже так? Что там дальше? Наличие и характер повреждений, имеющихся на трупе, их расположение, механизм образования, последовательность и время их нанесения... Дальше, дальше...
Вот! Осаднения, перелом носа являются прижизненными. Ампутация половых органов посмертная. Лезвие очень острое, движение с хорошим потягом, дополнительных резов нет. Взаиморасположение в момент нанесения повреждений: жертва, сидя на пятках с опущенной головой. Преступник - стоя.
Сильный удар тупым предметом, вероятно, коленом, ну, это мы сразу вычислили... Поза трупа не менялась, следы перемещения отсутствуют... Признаки, указывающие на возможность борьбы или самообороны, отсутствуют. Потерпевший незадолго до смерти принимал алкоголь... Ого, в каком количестве! Кровь первой группы, резус плюс...
Теперь механизм образования повреждений. Правша, ну да, рана сделана характерно, а удар сзади по черепу... Хм-м! Не совсем правша! Или слева за ухом ударил второй?
Так, на брюках и куртке следы уличной пыли, то есть, он упал или прилег на спину. Пьяные падают мордой вперед. Значит, "вырубили"... В темноте? В час ночи? Календарь подсказал - луна в последней четверти. Слабенько... Интересно, а видно ли столб при таком освещении от последнего дома. Придется проверять сегодня. Неужели "Джек" предусмотрел и это?

*

   Вошел Тинаев, который, как и.о. прокурора города, надзирал за соблюдением закона - не шути!
- Иван, привет. Я на минутку, ладно?
Их отношения, сложившиеся с университета, не менялись. Два друга, равно усердных, честных и обстоятельных. В одном эти качества были оценены по достоинству, как ни странно. И Лешка Тинаев шел вверх по карьерной лестнице. За счет иного устройства мозгов, что ли? Он ухитрялся оставаться принципиальным, не ссорясь, что у Долгова не получалось. Вот и сейчас зашел, как друг, хотя явно хочет проверить, как дела.
- Плохо, Леша. Нет ничего, кроме жидкой рабочей версии. Кстати, ты сколько весишь?
- Девяносто...
- Дай попробую, - Долгов подсел, пытаясь принять Тинаева на плечо, но тот отстранился:
- Охренел?
- Хочу проверить, насколько силен убийца. Сто метров с таким весом, это реально? Ну, дай, подхвачу!
Два круга по кабинету - и Долгов почувствовал, как занемели мышцы плеча. Ссадив друга, со стоном распрямил спину:
- Не представляю, как он его донес. Да еще по такой почве!
- А если...
- Нет следов волочения!
- ...или сам дошел? Под принуждением?
- Нет, следы только одни.
Помолчали. Долгов представил "Джека-членореза", мускулистого, как Шварцнеггер. С тигриной легкостью несущего на плече тело жертвы? Небрежно так, помахивая кастетом и ножичком? Бред! Сбросил на землю, связал ноги-руки, набросил удавку на шею и усадил на колени? Что-то не так. Долгов наклонился, махнул рукой, примеряясь, как бы он распорол жертве брюки. Неудобно, когда труп стоит на коленках. Поставил жертву, примерился - о, совсем другое дело!
- Иван, ты чего?
- Он его сперва поставил к столбу... Значит, силенки не занимать... Дойчев потом бился и сполз понемногу вниз, оттого и полоса на шее такая заметная. Поставить такого слона на ноги, если он сопротивляется, не каждому под силу. И что мы в результате имеем? Примерный портрет убийцы. Мужчина, крупный, физически сильный, высокий, должно быть: рост от ста восьмидесяти, вес - килограммов за сто, скорее молодой, лет до тридцати. Мотив: месть за подругу, соблазненную Дойчевым. Десантник, моряк или альпинист, амбидекстер**, хладнокровный...
- Последнее подробней, пожалуйста! С чего ты взял?
- Леш, Ватсоном не надо, а?
- Ладно тебе, заобижался сразу! Обоерукий** десантник или моряк - почему, правда?
- Удар за ухом - слева, а вязка узла и ампутация гениталий - правосторонние! Узлы: ни менты, ни спецназ такие вязать не станут, верно? Они наручники замкнут, или спецвязку сделают. Ну, ты знаешь... Обыватель бабским узлом завяжет, да еще штук пять навертит, для надежности. А здесь шкотовый* и двойной схватывающий! Это морские, тут навык нужен, и уверенность, что он продержит эти десять минут. Давай проверим? Вяжи! Как хочешь, только быстро...
И.О. прокурора схватил шнурок, не задумываясь, обернул протянутые запястья Ивана Терентьевича. Долгов напряг руки - узел начал разъезжаться, минуты через две кисти освободились.
- Видишь? А теперь схватывающим!
Тинаев долго сооружал двойную петлю, накидывал ее на руки друга:
- Да, без навыка хрен что сделаешь... А ну, пробуй!
Узел не расходился, как не напрягал руки Раритет.
- Вот так я тебя и оставлю, чтобы журналистам не хамил. Ночку отсидишь в кабинете. Или в обезьянник отправить?
- Уже нажаловались? Только тебе или Олегу тоже? - Раритет уточнил на всякий случай, чтобы подготовиться к нытью непосредственного начальника.
Олег Заглядов был труслив, донельзя услужлив со всеми и всяческими начальниками и болезненно щепетилен. Советник юстиции первого класса, хороший некогда работник - и сломался в одночасье, став невольным виновником поимки бывшего прокурора на взятке. Тогда следователь прокуратуры Лоховецкая вела дело, и настолько скверно, что Олег передал его Долгову, а тот нарыл такое... Да еще и позаботился сбросить материал знакомым эфэсбэшникам. Те не упустили случай прославиться, а пресса раздула слухи о коррупции! Так что Олег Иванович боялся газетчиков, боялся скандалиста Долгова и мечтал лишь об одном - дожить спокойно до пенсии.
- Всем, конечно, а ты думал? - вздохнул Тинаев. - Главный городовой, единственно из уважения к нашей...
- Кто?
- Валерка Боднарь, кто еще, - пояснил старший советник юстиции и мимолётно удивился, - ты же не любишь, когда я его шерифом величаю? Так вот он, единственно из уважения к нашей дружбе, не высказал всё, что у него накопилось в твой адрес. Только обозвал упрямым мудаком, с чем я согласился... Иван, честно, ты в состоянии не демонстрировать неприязнь к средствам массовой информации?
- Нет. Я их терпеть не могу. Они паразитируют на самых мерзких людских качествах, развращают массы. Искусство должно воспитывать человека, а не потакать...
Тинаев взвыл:
- Иван! Так то искусство, а здесь? Это служба новостей, какое воспитание?
- Леш, если можно сказать ягодицы, задница, седалище, то почему у них всегда слышится - жопа?
И.О. прокурора города не нашелся, что ответить, и неловко переключился на общую тему:
- Пошли, скоро футбол. Спорим, наши спартачей сегодня порвут...
   _________________________________________________________
   *- "шкотовый" и "схватывающий" - узлы, практически неизвестные в быту.
   **- "амбидекстер" - обоерукий, т. е. равно владеющий правой и левой руками.
  

*

   (2-й день)
  
   - Дойчев... Помню, задерживал его два года назад. Он проходил по двум делам о рэкете, подозревался в сбыте награбленного. Грамотный, от всего открестился. Не доказали. С кем корешится, примерно знаю, а крышует его Косой, - речь звучит неторопливо, словно не доклад это, а дружеская беседа в баньке, под холодное пиво с таранькой.
Лейтенант Орлов рассказывал, криво и косо записывая на листке фамилии, клички, адреса, дела. На службе в милиции встречаются люди разные, по большей части не самые приятные. Работа такая, с кем поведешься, от того и наберешься. Орлов водился с уголовниками. Несмотря на сорокалетний возраст и пятнадцать лет выслуги, карьеру не сделал. Слишком много жалоб поступало на него. И то, два метра росту давали Олегу Николаевичу такое превосходство над задержанными, что без синяков ни один не обходился. Жаловались многие и часто, он оправдывался, а звание задерживалось.
Орлов толст, ленив и словоохотлив. Долгов лентяев не любил, но выбирать не приходилось, этот считался одним из лучших. По памяти аттестовал связи убитого - без запинки, с подробной раскладкой, да еще и своё мнение высказал. Долгов выслушал, кивнул - соображения резонные. Сведение счетов исключить нельзя, хотя ампутация половых органов в разборках не встречалась. Однако, счеты сводят только люди знакомые. ТАК КРОВАВО счеты сводят люди особого склада, не из числа законопослушных граждан. Вот подозрительных знакомцев убитого и стоит допросить, полагал лейтенант.
- Олег Николаевич, когда их сможете отыскать?
- А чего искать? Двое в обезьяннике сидят, остальные - вечером в ихнем кабаке будут...
- Где?
- Ну, в Ребре!
Ресторан, в советское время именовавшийся "Ретро", располагался возле малого городского рынка. Остатки газосветной надписи в виде голубого частокола и четырех букв, надоумили кого-то из досужих газетчиков пофантазировать, изобретая название злосчастного объекта общепита. Сам фельетон давно забылся, а кличка прилипла намертво. Никто не говорил ресторан "Южный", зато все знали кабак "Ребро". В нем каждый вечер развлекались члены группировки Косого, которые малый рынок и контролировали.
С видимой скукой Орлов выслушал указание следователя на проведение оперативно-розыскных мероприятий:
- ... установить лиц, которым известны факты, имеющие значение по делу, и которые могут в дальнейшем быть допрошены в качестве свидетелей. В ходе допроса собрать сведения об образе жизни Дойчева и его взаимоотношениях с окружающими, для установления мотива убийства...
Раритет понимал, что это формальность, ненужная оперативнику, но уступок ни себе, ни окружающим не позволял. Порядок особенно важен в мелочах, тем более с лентяями. И с разгильдяями, которых подобная требовательность основательно нервирует и дисциплинирует.
- Разборчиво мне, все имена и клички, - расшифровывать каракули лейтенанта Долгов не собирался.
Стажер из школы милиции, Сергей Шмидт, взял новый листок. Переписал имена и адреса под диктовку Орлова.
"Уважает следователя, - отметил Раритет, - даже язык от усердия высунул. Пишет медленно, каллиграфически. Аккуратист, немецкая кровь сказывается. Помалкивает, слушает и глазенками поблескивает. Нравится ему участвовать в такой работе. Романтику чует. Наивный ребенок! "
Лейтенант Орлов поглядел в сторону парнишки и поморщился. Видно, что стажер ему не нравится - небось, слишком активен и мешает заниматься личными делами.
"Ох, уж эти оперативники! Баб трахать и водку жрать в рабочее время вас никто и никогда не отучит! А пресса землю роет от нетерпения. Мало им обычных убийств, подавай загадочное, чтоб за душу взять читателя..."
Как Раритет не любил такую хренотень, как она мешала работать, сколько времени отнимала:
"Этих бы творческих личностей из средств массовой информации, да мордой в гниющий "подснежник", или в кровавую "расчлененку"! Или ампутированные половые органы Дойчева вблизи показать, чтобы на себя примерили. А потом пообещать самому ярому писаке так и ампутировать!"
Стажер закончил писать, поставил дату и время. Аккуратист! Иван Терентьевич с сожалением отвлекся от приятных мыслях о "лечении" журналистов, поднялся, повернул листок к себе, прочел фамилии. Ему здесь нечего делать. Нет уж, он начнет искать в более перспективных местах. Стоит сделать последнюю накачку:
- Повторюсь, установить круг его интересов, окружение, условия жизни и прочее. Понятно? Постановление нужно, или так убедите поговорить, а?
Стажер кивнул, но Орлов помотал головой. Кто бы сомневался!
- Ну, тогда начинайте с задержанных, опросите этих пятерых, - хлопнул Долгов ладонью по списку, - а я с семьей поработаю. Кстати, Олег Николаевич, у него нашли нетронутый корабль* и кокаин, пару доз, откуда?
   ___________________________________________
*корабль - спичечный коробок с коноплей
  

*

   Ключей в карманах Дойчева не оказалось, поэтому квартиру вскрыли два слесаря под присмотром участкового. Двухкомнатная, просторная, в новом доме в центре Энска. Железная дверь, огромный телевизор-кинозал, видик с кучей кассет, дивидишка. Пустой холодильник, грязная посуда, пивные и водочные бутылки, пачка импортных презервативов - обычная холостяцкая берлога.
В кухонном шкафу, во втором ряду посуды, в большой фаянсовой супнице обнаружились доллары и евро. В нескольких, явно самостоятельно набранных пачках, на общую сумму чуть больше пятидесяти тысяч. Русские рубли, небрежно перехваченные резинкой, лежали более открыто, в керамической вазе. Мелочь валялась открыто, на столе - тысяч пять.
Состоятельный человек, этот Антон Дойчев. Текущий банковский счет на полмиллиона, несколько накопительных программ - в десяток раз больше. Валюта, наверняка, и в тайниках - гараж пока не осматривали. Интересно, чем так удачно можно промышлять? Раритет сделал пометку.
Разведенная жена Дойчева жила в центре города с новым мужем. Сведения дала соседка убитого. По ее словам, Юлия ни до, ни после развода скандалов бывшему мужу не учиняла, с сыном встречаться не мешала.
- Она женщина добрая и порядочная. Другая бы давно Антоху бросила, а Юля - нет. Терпела, бедная, все ради сына жила. Нет, он ее сначала не бил. Ругался, да... Но он человек хороший, просто не сложилось у них...
- А другие женщины у него были? Ну, при жене еще?
- Ой, не знаю! Домой не водил, это точно. А вот на стороне - не знаю...
Странность в словах соседки насторожила. Почему она не осуждает поведение мужика, бросившего женщину с ребенком? Не может разведенный молодой мужик не приводить к себе женщин. Только, если у него есть любовница с квартирой. Но хоть разок такая женщина должна промелькнуть?
Долгов настойчиво искал любые знакомства убитого, наводя разговорчивую старушку на нужные ему рассуждения. Компьютерно-телефонный век разрушил родственные и дружеские связи, ничего не дав взамен. А человек, как существо общественное, без слушателя жить не может.
Истосковавшиеся по человеческому общению старики и старушки - самый ценный контингент свидетелей. Уж они, особенно женщины, отметят малейшие детали женской одежды, макияжа, парфюма, аксессуаров. Старички, те больше по технической части, машина там, мотоцикл, мобильник. Но некоторые, особо продвинутые пенсионерки, им не уступали. Эта была наблюдательна и в технике разбиралась:
- ...а которые на больших японских, те его вниз вызывали, вроде начальников над ним были. Нет, к нему сюда не ходили. Никогда.
- Клавдия Евдокимовна, а настоящие друзья у него были? Ну, которые домой приходили, выпивали вместе, ночевать оставались...
- Видела несколько раз троих, как зовут, не знаю, но люди состоятельные, тоже на машинах приезжали. Гуляли они весело, с музыкой, это шумно, но я не жаловалась, чего - молодые же! Пусть веселятся. Прилично одеты, здоровались, несколько раз ему вещи оставляли, сумки с едой. Водку брали дорогую...
- Откуда знаете, что еду и водку оставляли?
- Так сумки были открытые, и звякают они, бутылки-то! А потом, Антоша меня угощал, в благодарность...
Долгов хмыкнул. Понятно, бабулька обыскивала сумки. Не исключено, втихушку пробовала колбаску или еще какую вкуснятинку. Но осуждать ее, при нынешних-то пенсиях? А если Дойчев ей стопочку подносил и со стола прикармливал, так он настоящий благодетель. Вот потому соседка такую лояльность и демонстрирует. Похвально!
- У вас, Клавдия Евдокимовна, номерочек Юлии не сохранился? Вот спасибо. Я один звонок сделаю, быстро, а?
Телефон отозвался сразу. Не чинясь, Брускина согласилась встретиться.

*

   - Здравствуйте, Юлия, это я звонил, - Раритет раскрыл удостоверение перед лицом бывшей жены Дойчева.
Симпатичная молодая женщина отворила дверь, пригласила Ивана Терентьевича в комнату, угостила приготовленным чаем, внимательно выслушала прелюдию к беседе, не удивилась:
- Антон просто зажился на земле.
- Почему вы так считаете, - насторожился следователь, - есть основания?
- Я, думаете, почему разошлась?
- Вы, женщины, существа особой породы, - отшутился Долгов, стремясь сохранить удачно взятый тон: - На вопрос вопросом отвечаете...
- Так с мужчинами иначе и нельзя, а то внимания не обратите, - встречно отшутилась Юлия:
- Как эти дружки, Борька и Коша, появились, он начал часто выпивать, и все бахвалился крутизной. Потом начались поездки за товаром в соседние области, а раньше мы здесь покупали, мелким оптом... Сдурел он, я думаю, раз с уголовной шушерой связался, начал сбывать сомнительного происхождения товары. Легких денег захотелось. Я же бухгалтерию сама вела, ну и видела, как концы не сходятся. Раз сказала, что опасно, два... Антон наорал, пообещал пришибить, если болтать стану. Слово за слово - разругались, он меня ударил. А у нас гостил мой брат-самбист. Мордой его о пол приложил разок, ну, душанул, как водится... И я ушла сразу же. Всё равно собиралась разводиться.
- Почему?
- Ну, это личное. Если коротко - как мужчина не устраивал.
Опять заметка на память. Проверить, с каких пор молодой мужик не устраивает молодую женщину. Мотив вполне может отыскаться. И Раритет продолжил расспросы:
- А почему зажился? Вы так сказали. Были угрозы?
- Нет, просто сказала. Я знаю, все эти братки долго не живут - режут друг дружку, стреляют. Да вы лучше меня знаете...
Долгов еще раз прокрутил в голове слова Юлии о "легких деньгах" Дойчева. Неужто она не знала истинных доходов бывшего мужа?
- Юлия, сколько вы с Антоном раньше зарабатывали, примерно?
- Иван Терентьевич, не всё проходит через бухгалтерию. Я же не совладелица была, а как на зарплате... Мне на свой хребет неприятности не нужны. Надо, проверяйте сами...
Портить отношения со свидетельницей в планы Раритета не входило. Ну, в России живем, пусть она спит спокойно, даже если налоги и не уплачены:
- Не для протокола, мне примерно знать. Тогда и вот сейчас, до смерти - когда больше? И насколько?
Юлия помялась, потом неохотно ответила:
- Тогда две, максимум, тысчонки долларов. А после меня, думаю, три, ну, от силы четыре. Легальных!
- На что же он машину купил?
- Вот чего не знаю, того не знаю. Антон еще женат был, полгода. Может, та жена дала денег?
- Вы его дружков упоминали. Сколько их было? Вы всех знали?
- Закадычных двое, я ж сказала. Они спервоначалу выпивали у нас дома. Семен постарше всех будет, лет под сорок. Тощий, как больной, и всегда серьёзный, на пальцах наколка - имя... Сам черный, лицо такое костлявое. Вот и звали Коша, Кощей, Кощеюшка, они все смеялись над ним, клички придумывали посмешнее. А второй, Борис, белый такой, пузатый и с лысиной. Всё, других особо не знаю...
Раритет прикинул, кто из "бойцов" Косого, перечисленных лейтенантом Орловым, подходил под такое описание. Некий Семен в списке фигурировал, но Бориса и близко не было.
- Они партнеры по бизнесу?
- Какой бизнес? Десять киосков? Да это чтобы ноги не протянуть! Я как в аудиторскую фирму ушла, втрое стала зарабатывать, чем с Антоном тогда, а вы - бизнес, бизнес... Собутыльники, и всё!
- Скажите, а квартира...
- По разводу мне половина, так он ее выкупил. Тридцать тысяч долларов. А эту я на свои деньги купила!
- Откуда...
- Фирма дала ссуду. Знаете, мне или мужу убивать Антона совсем не надо было. Хотя, по правде, я рада. Знаете, есть присказка: сдох Максим, ну и хер с ним? Это про него. Теперь хоть с усыновлением проблем не будет.
Проверив зарплату Юлии, Раритет успокоился. Он столько и за год не получал. С такими доходами, и мстить бывшему мужу? Да еще через два года после развода? Долгов вычеркивал женщину из числа подозреваемых, когда позвонили друзья-гаишники. Машину Дойчева, "Лэндкрузер", найти не удалось.

*

   Закадычных друзей убитого установили быстро - Борис Могильных и Семен Серый. Эта компания оказалась хорошо известна участковому, поскольку соседи несколько раз жаловались на шумные пьянки с девочками.
   - Они пару раз в месяц такие междусобойчики устраивали. Дважды я их проверял по жалобе - девки были разные. Документы смотрел только в первый раз, потом нужды не было. В квартиру глубоко не заходил. Оснований не было, вели себя в рамках. Открывали сразу, извинялись, музыку унимали. Причем сам Антон трезвей всех держался. Подозреваю, наркотиками баловались. Шприцов не замечал, а марихуаной попахивало. Последняя пьянка у них состоялась, если память мне не изменяет, - участковый Изотов пролистнул блокнотик, - да, почти месяц назад, в ночь с субботы на воскресенье.
Эти мелкие частные предприниматели, владельцы нескольких городских киосков, особо не выделялись из массы перекупщиков, которые поганками расплодились после горбачевской перестройки. Все трое разведены, постоянных подруг не имеют. До "бизнеса" работу предпочитали непыльную. Семен Серый начинал заготовителем, скупал шкуры по деревням. Строительное ПТУ не закончил по причине судимости - по пьяной лавочке ограбили прохожего. Борис Могильных служил в музыкантской роте, потом "лабал" в пресловутом "Ребре". Оперативники постарались, собрали много сведений, которые складывались в однозначную картинку, заслуживающую детального рассмотрения.
- Конечно, воровали всегда, но не попадались. Типичные они, Иван Терентич - в религиозных сектах не состояли, в церковь не ходили, экстрасенсам не верили. Никакие. Типа, новорусские лавочники, - неожиданным термином завершил отчет Орлов, передавая листки.
Такая оценка, выданная лейтенантом, заслуживала похвалы, и Раритет поддержал разговор в том же тоне:
- То есть, интересы среднестатистические, в основном скотские, в духе Бени Крика, пера незабвенного Исаака Бабеля, - вслух подытожил он, с удовольствием выделив цитату специфическим произношением, - об выпить и об дать кому-нибудь по морде...
Следователь Долгов с детства любил одесские рассказы, одесские анекдоты, репертуар времен Утесова. Ирония, наполнявшая такие, например, строчки: "...я вас хотел подкралить, не менжуясь, но как бы шнифт не выстебнули мне...", пробивала любую чопорность и заставляла смеяться самых рафинированных ревнителей чистоты языка. А знаменитая "На Дерибасовской открылася пивная"? В современной России таких песен уже не найдёшь, разве что Тимур Шаов порой выдавал нечто подобное, но безнадёжно городское, менее колоритное.
Увы, искусство самоиронии заилилось мутным потоком низкопробной лабуды. Именно поэтому Раритет, по долгу службы знающий воровской сленг, терпеть не мог современную приблатненную лирику Новикова, Розенбаума и прочей эстрадной братии. В их исполнении "феня" теряла красоту и сочность, из профессионального арго "честняков", то есть, воров в законе, становилась пошлым языком уличных хулиганов, шалявых фуцанов, штемпов.
Эти трое, Дойчев, Могильных и Серый, были именно такими "бесами", которые не имели отношения к воровскому братству. Им вдруг "масть поперла". Несколько лет у компашки доходы были очень средненькие. Все трое немного подворовывали, несколько раз штрафовались за мелкие нарушения цен. А года полтора назад, примерно, стали дружки жить явно не по средствам, разбрасываясь деньгами направо-налево. Вырос объем реализации. Появились избытки товаров, которые сбывались по слегка заниженным ценам. Дружки частенько отлучались на закупки, причем ездили в соседние области, или в Казахстан, всегда втроем, вместе с Дойчевым, на "Газели" и оранжевой "Ниве" с закрытым прицепом.
Борис и Семен оказались добросовестными членами общества охотников и рыболовов, имели ружья и сети. Даже брали лицензии на отстрел лосей и медведей. Задерживались единожды за браконьерский лов стерлядки - штрафы оплатили. В городе их обнаружить не удалось, оба вчера уехали на рыбалку. В мобильном телефоне Дойчева был зафиксирован звонок на номер Семена, в одиннадцать ночи. Часа за два до убийства."Интересно девки пляшут", - подумал Раритет, ставя Орлову очередную задачку.

*

   Осмотр офиса Дойчева, (одно название, что офис; по сути, жалкий кабинетик в бывшем учебном корпусе техникума), вскрыл множество интересных особенностей. В памяти компьютера таились десятки образцов чужих бланков: накладных, сертификатов, разрешений, сопутствующих документов и фирменных логотипов. А в сейфе - целый мешок с печатями мелких предприятий и контор. Опять наличные доллары и отечественные деньги. Всего на сумму в триста тысяч рублей.
Аудитор, Антонов Ефим Аркадьевич, солидный мужчина лет сорока, предъявил справки налоговой инспекции о полном ажуре, что Раритета насторожило еще больше. Столько налички для ведения законного бизнеса не требовалось. Долгов вознамерился провести глубокую проверку и эксперта-бухгалтера нацелил в первую очередь на документы с поддельными печатями. А сам занялся друзьями убитого.
По данным оперативников, из неразлучной троицы именно Серый тесно контактировал с людьми Косого. Несколько раз выполнял мелкие поручения по сбыту товаров, которые группировка отбирала в счет долгов. Реализация шла через привокзальные киоски и нескольких "коробейников". Особенно заинтересовали следователя три бабки, торгующие на центральном рынке вразнос. Задерживались они неоднократно: то с баночным пивом, то с фасованным сливочным маслом, то с импортными бритвенными лезвиями. Каждый раз отделывались мелким штрафом, заявляя, что не продают, а меняют на еду, чтобы не умереть с голоду.
"Заказав" доставить хоть одну из них, но побыстрее, Долгов начал пересматривать список установленных любовниц и одноразовых подружек Дойчева. Похоже, у парня серьезные проблемы с женщинами. Дважды женат, но быстро разводился, а в последнее время предпочитал профессионалок, не утруждая себя знакомствами. Стоило поговорить с какой-нибудь из таких. Сделав пометку, Раритет задумался.
Сомнительно, чтобы этот типчик обидел достойную защиты женщину здесь, в городе. Мысль, что кто-нибудь станет мстить за девочку по вызову, отпала сразу. Такого никогда не было, и быть не могло. Сутенеры берегут свои кадры, а если что и случится - дерут с виновника большие отступные. Значит, мститель не местный, пришел издалека.
Интересно, где отдыхал Дойчев этим летом? В принципе, у него хватало денег не только на Турцию и Египет, вполне мог смотаться и в Европу. Там начудил?
Информации ощутимо не хватало, а предоставить ее могли дружки убитого. Розыск лежал на оперативниках. Орлов молчал, и это раздражало Ивана Терентьевича. С намерением дать выволочку, он взялся за телефон. Но тот успел тренькнуть, пока рука смыкалась на трубке, поэтому пришлось ответить:
- Предварительное следствие, Долгов.
- Ваня, в новостях дня сказали, что ты расследуешь ритуальное убийство, с амазонками. Почему я не знаю? Позоришь меня перед подругами. Сказать не мог?
В тысячный раз повторив слова про тайну следствия, Раритет не сумел убедить жену и сорвал зло на телефоне, с треском впечатав трубку на место.

*

   От автора:
  
   Пока следователь собирает сведения и строит версии, мы успеем посмотреть, что происходило с другим героем за три месяца до убийства Антона Дойчева.
  

Глава третья

   Боль.
  
   "...что со мной творится? Зачем так нестерпимо болит душа? Или не душа? А что, что? Разум? Сознание? Нет, разум я теряю от ненависти, а сознание остается со мной", - тихим, неукротимым родником бьётся в спящем Семенове дума, точит его изнутри чувством неизбытой мести.
Не может он успокоиться, не унимается в нём странное, звериное желание найти обидчиков и перегрызать им глотки, захлёбываясь в потоках крови. А затем встать на трепещущих останках и торжествующе выть в лунное небо, вселяя ужас в еще живых подонков...
Вскрикнул Семенов, увидав себя монстром, рывком вскочил, жадно хватая воздух открытым ртом - столько сил ушло у того дикого и неукротимого зверя на растерзание выслеженного обидчика дочери. Посидел, дождался, пока сердце успокоилось, снова лёг. Подмял подушку, уткнулся в неё горящим лицом, поймал обрывок недодуманной мысли, начал раскручивать, старательно уводя себя от воспоминаний о жажде убийства: "...вроде бы душа и сознание - одно и то же, нет?
Умер человек, выпорхнула его душа - понятно, ни о каком сознании и речи быть не может. А такой случай, скажем, сознание потерял, лежу бездыханный, ничего не соображаю. Вроде бы, организм работает, все составляющие здоровы? Но не возвращается сознание в голову, как бывает утром после хорошего сна. Лежит тело, ведет растительную жизнь, пока не израсходуются ресурсы, не остановится автоматика дыхания или кровообращения. Тут душа и сознание как, порознь?"
По школе знает Семенов - души нет, так, поповская выдумка. Тогда что делает живого живым? Ему, инженеру, организм представлялся, как ходики с цепной тягой - гирька поднята вверх, но толчок нужен маятнику. Иначе не затикают часы. Получается, что душа дает толчок, оживляет тело? Однако, душа появляется еще до рождения, в утробе матери вселяется в плод, иначе - мертворождённый!
Бьётся в Семёнове желание понять себя, звереющего во сне, а знаний не хватает. Откуда строителю их черпать? Только прочитанные книги да нечастые умные фильмы выступают источниками. И вспомнилось - китайцы считают возраст с момента зачатия. Тогда они сто раз правы! Душа не равна сознанию. Сознание формируется постепенно, причем растет параллельно с разумом. Что примечательно, коли сходит человек с ума-разума, так и сознание вывихивается!
"А вот я в кошмарах осознаю, что теряю именно разум", - вплескивается в Семенова воспоминание о страшном сне, где рвал он зубами горло пойманного поддонка. И затапливает его сладкое чувство свершенной мести.
Но скамейкой при повешении выскальзывает прочь удовольствие после точного удара совести:
- Нельзя желать смерти другому человеку.
Со вскриком падает Семёнов обморочный сон, где стёрта разница между душой, разумом и сознанием. Только подергивались его ноги и сжимались его руки, когда догонял он во сне очередного обидчика и вершил справедливость...

*

   Геннадий Петрович с остервенением тягал железо, чтобы устать, вымотаться, обессиленно уснуть и обмануть ночной кошмар. Ему не мешали, не отвлекали от штанги, от гантелей, от новомодных снарядов. Молодые "качки" не приставали, так как дельного совета от старикана, сделавшего мышцы тяжелыми тренировками, не дождешься. А Семенову тем более неинтересны мальчишки, остервенело жрущие все препараты подряд, чтобы нарастить декоративные бицепсы. Нагрузка помогала забыться, словно молочная кислота смывала боль и чувство вины. Два часа пролетели незаметно, он снял с себя провонявшую потом майку, ушел под душ. Мышцы приятно гудели. Конечно, прежних кондиций не восстановить, но силенка сохранялась весьма приличная.
И фигура за минувший год подсобралась, приобрела формы, мышцы стали массивными, как в молодости, брюки - просторными в поясе и тесными в бедре. Из-под жирка выглянула мускулатура тяжелоатлета-средневика, чуть грузноватая, может, но очень приличная. Конечно, на стройке особенно не зажиреешь, но брюшко-то с возрастом отягощает всех. Вот с ним, брюшком и с лишним жиром, Семенов совсем недавно вёл непримиримую борьбу.
Как ни странно, но первое спасибо следовало сказать жене. Перед окончательным разрывом он вынужден был где-то снимать стрессы. Водка не привлекала, и он пошел в спортзал, чтобы позже возвращаться домой и реже видеть ее опостылевшую физиономию. Тогда, пять лет назад, вялой лужицей олифы на грязном полу растекались дни жизни Геннадия Петровича, никуда не впадая, ни с чем не смешиваясь. На нее, некогда быстротекущую жизнь, налипали случайные события, сиротливыми островками в ней оставались случайные женщины. Она покрывалась черствой коркой и теряла, теряла и теряла привлекательность для хозяина...
Пока судьба не прислала ему приглашение на юбилей старого друга, где оказалась Катя. Ради неё он усилил тренировки, хотя любимой женщине его яростные усилия держать форму казались излишними:
- Я тебя все равно люблю того, какой ты внутри. Хотя мне очень приятно, что ты великолепно выглядишь, что все женщины на тебя заглядываются, что даже в сорок пять ты лучше тридцатилетних!
Но ему так хотелось сохранять себя стройным, сильным, здоровым, гибким, чтобы разница в тринадцать лет не ощущалась! Вот и вся разгадка... Сама Катя до сих пор ходила на тренировки по рукопашному бою, хотя в соревнованиях и контактных спаррингах не участвовала. Фигура у бывшей призерки области - Таис Афинская позавидует. Гибкая и стремительная рукопашница больше всего походила на гимнастку, причем настолько, что Семенов поверил в её боевые навыки лишь после наглядной демонстрации.
Возвращаясь из театра, они напоролись на стайку хулиганистых парней. За просьбой закурить последовал удар в лицо, а пока Геннадий Петрович по-медвежьи отмахивался от стаи, Катя выхватила что-то из сумочки и закружилась, быстро перехватывая руками этот предмет. Негромкие удары приходились кому по спине, кому по ребрам, но чаще всего - в плечи, парализуя движения и вызывая вскрик.
Убежали всего двое. Прочие остались стонать, кто сидя, а большинство - лежа на тротуаре. Семенов с удивлением взял из руки любимой два небольших шарика на прочном шнурке, оказавшиеся эффективным оружием.
Дома Катя показала работу с бамбуковым шестом, покрутила нунчаки, похожие на укороченный цеп, поиграла булавой, кистенём, шелепугой, которые покоились на стене, рядом с коллекцией медалей и кубками Федерации каратэ-до. Такую изумительно красивую, смелую и умную женщину Геннадий Петрович не просто любил. Он ею восхищался: "Что делает с нами прекрасный пол! Давно ли я считал, что всё, дальше жить не стоит..."
До Кати Семенов существовал физически, но в его оболочке обитал безразличный ко всему, усыхающий мозг, вяло выполняющий привычные движения каждый день, и готовый безропотно умереть от любой внешней причины. Родители скончались, семья распалась, дочь выросла, работа утратила смысл. Карьеру делать в свое время он не захотел, отказался от повышения, а теперь было поздно. Тупо зарабатывать деньги ради "дешевых понтов", как некогда обозвал обывательскую состязательность отец? Скучно...
Как и когда опротивела любимая прежде профессия строителя - сразу и не поймешь. Но вдруг на очередном объекте полаялся с главным инженером, послал его, а затем уволился. Открыл свою, частную фирму, собрал бригаду отделочников, начал зарабатывать больше.
Бандюкам за "крышу" - делал ремонты бесплатно, налоговикам по минимальной цене. Обычным людям по разумной, богатым по суперкрутой. Сначала получал удовольствие, лично организуя и контролируя работу бригады, придирчиво набранной из элитных специалистов-отделочников. Некоторые работы выполнял сам, чтобы не терять навыки. Наскучило.
Назначил бригадиров, оставил себе лишь контрольные функции. Возмущался дурью богатеев, бережно снимал настоящий дубовый паркет, заменяя его дерьмовым, зато модным ламинатом. Сделал склад вторичных материалов, подторговывал ими за наличку. Деньги шли небольшим, но постоянным потоком, постепенно накапливаясь и давая все больше свободы.
Как-то, укладывая итальянскую плитку, выписанную заказчиком аж из Неаполя, Геннадий Петрович поймал себя на мысли, что ему за всю жизнь ни разу не понадобилось знание итальянской живописи. Да что там живописи, никакие знания не пригодились! И на фига тратил время на высшее образование?
И, вообще, зачем он жил, зачем живет, зачем коптит свет? Быстрого и правильного ответа не нашлось. Итог сорока лет выглядел убого - ни рожденного сына, ни посаженного дерева, ни построенного дома. Только стены отремонтированных чужих квартир.
В последней вспышке активности Семенов возмутился, решил искать новый смысл жизни, стать творцом хоть чего-то, хоть виртуального. Взял курс программирования, полез в фолианты, и понял: не только жизни, но и ментальности не хватит на постижение тонких связей нулей и единиц, записанных в закорючках одного лишь микроассемблера. В эту нишу ему не втиснуться, мозги не так заточены.
Тогда-то вектор жизни исчез окончательно. Куда жить, если будущего не видно? Жизнь, как процесс, вдруг прекратилась. "Умру я сегодня, или через сто лет - что это меняет?" - поразила Семенова незамысловатая истина. И парализовала. Ушло желание строить и ремонтировать, да вообще, делать что-нибудь. Перестал тщательно отмерять миллиметры, доли градуса, качественно готовить краски, растворы, убирать за собой, что значительно ускорило работу.
Клиентам Семенов о бессмысленности добросовестной работы не говорил, кто же рубит сук под собой! Но работать стал спустя рукава, нарочито разводя грязь, зато быстро, без "вылавливания блох". На попытки упрекнуть его отвечал нагло: новая технология.
Клиентура такое безмолвно "хавала", что навело Гену на печальные размышления о поголовном мазохизме населения России, как следствии многолетнего правления коммуняк.
Крамольные мысли наложились на свободное время - работать в две смены он прекратил, вот и удлинился день. В интернете обнаружились обильные россыпи информации, а на бесчисленных форумах кроме недалеких злопыхателей попадались и толковые люди, всерьез озабоченные судьбами России. Им не нравилось устройство государства и неотлаженность его механизма. Они хотели видеть страну сильной и уютной для граждан, поэтому бесстрашно обсуждали необычные и острые темы. Читая, изредка вступая в робкую полемику, отделочник Семенов начал учиться думать самостоятельно, что спокон веку разлагающе действует на русских людей.
Но интернет не заменит реального мира, увы, осознавал он, нажав виртуальную кнопку разрегистрации. Глотнув свободы в маске форумного никнейма, с нежеланием возвращался Семенов в свой захолустный город. И тоскливо смотрел на телефон, не решаясь звонить.
Раньше у него были две отдушины - дочь Нина и любимая женщина Катя. Ни той, ни другой Геннадий Петрович не мог рассказать о душевной боли, о кошмарах, о звере, который заставляет его упиваться противоестественным наслаждением от убийства людей...
Поймав себя на мысли о восторге, испытанном минувшей ночью, взвыл Семенов:
- Господи, да что же мне делать с собой? Что же я за тварь такая, если мне нравится убивать?
Хорошо, за шумом воды его никто не услышал.

*

   Ночь за ночью просыпался Семенов от кошмарного привкуса чужой крови во рту. Торжествующий вой победителя переходил в жалобный стон до смерти перепуганного, до мозга костей мирного мужчины средних лет.
Не помогали снотворные, не спасала водка, выпитая перед сном. Невропатолог постукал по колену, проверил координацию движений, прописал транквилизаторы. От них стало хуже, сны замедлились, стали менее стремительными, зато детальными.
В последнем из них безжалостный убийца легко расправился с застигнутым на месте преступления подонком - одним движением перебил тому хребет. Горло перегрызать не стал, просто сидел на полутрупе и наслаждался воплями добычи.
Затем неторопливо скрутил жертве голову, сладострастно ожидая хруста ломающихся позвонков. И не проснулся в ужасе, как в первый раз. Напротив, удовлетворённо разлёгся рядом с трупом и заснул. Заснул во сне. Утром воспоминания не вызвали обычной реакции у Семенова - не то что рвоты, даже подташнивания не возникло!
Однако ночной зверь все сильнее и сильнее мстил Геннадию Петровичу другим способом. Тяжко таить от окружающих правду о желании убивать, вот и стал Семенов раздражительным, вспыльчивым. Кате, (любимой женщине!) на тревожный вопрос - нахамил, попросил оставить в покое, пока дочь не выпишут из больницы. Катя и оставила. Не звонила целую неделю. Семенов истерзался, не слыша ее голоса в трубке и борясь с желанием бросить всё, помчаться к ней.
- Господи, как же мне плохо, - шептал он, остервенело сокрушая бетонную перегородку на квартире очередного заказчика.
Отбойный молоток грохотал, заглушая всё, респиратор закрывал половину лица, так что его рабочие ни о чем не догадывались. Босс хочет порезвиться, силушку приложить? Пожалуйста! Или показать, как надо делать работу? На здоровье! Да и вообще, кто ему указчик? Пусть молотит, если "хоча" есть! Немного сорвав злость, Геннадий Петрович вышел на балкон, лег на спину, радуясь утомлению.
Небольшое облако заслонило солнце, отчего синева стала более яркой. Вспомнилось такое же синее небо в Египте, где он был вместе с Катей. "Был вместе с любимой женщиной, и наслаждался счастьем... Так недавно и так давно..." - опять удивился двойственности ощущения Семенов.
Время, коснувшись Кати, становилось ненормальным. Оно длилось вечно, а пролетало, как одно мгновение. Это сколько же месяцев назад произошла встреча? А словно вчера... На вечеринке у друга Семенов увидел стройную женщину, лицо которой поразительно напоминало серовскую девочку. С персиком в руке, которая.
Он пристально любовался Катей и перешел границы приличия, о чем та не преминула сообщить. С первых слов Геннадий Петрович понял, что лучшего голоса в мире нет. Завороженно слушая и глядя, он следовал за Катей, целиком положась на судьбу. И судьба не подвела. Опомнились они, проснувшись утром в одной постели.
Тогда Семенов и расстался со своей женой окончательно. Сначал ушел в отдельную спальню, затем в другую квартиру. И зачастил в Энск. У него накопилось столько невысказанных слов за годы неудачного брака, что всё рассказывал, рассказывал любимой женщине о своих успехах и неудачах...
Катя слушала, комментировала, поясняла, откуда у его неудач ноги растут, учила, как себя вести впредь. Будущее становилось простым и понятным, прошлое зачеркивалось и списывалось в архив, зато настоящее было таким прекрасным!
- Пока три ублюдка не разрушили мир, построенный мной. Они обратили меня в жуткое чудовище, в монстра... - содрогнулся от кошмарных воспоминаний Семенов.
Признаться любимой женщине, что ему нравится убивать людей, пусть и во сне - было выше всяких сил. Тайна рвалась наружу, мешала жить, а поделиться, ну, совершенно не с кем! Вот случайному попутчику, с которым никогда больше не свидишься - ей богу, рискнул открыть бы душу. Да где его найдёшь, исповедника, чтобы еще и понять сумел?

*

   Нина не плакала. Она смотрела на отца сухими глазами, и сбивчиво рассказывала:
- Папа, ты не представляешь, как это страшно... Они Федю, водителя, по голове стукнули, он упал, а они пинают... А он уже не кричит, только вскрикивает... А потом меня в сторону отвели, один сорвал плеер, что ты мне подарил, сунул себе в карман... А второй, самый большой, сказал: я ее трахну! Только не трахну, а по-другому, матом... Я вырвалась, побежала, а он догнал, толкнул меня на землю и стал бить по лицу, по груди, в живот, больно так... А я плачу и кричу - не бейте меня, ведь Федя лежит весь в крови, и стонет... А потом они по очереди меня насиловали... И он меня опять бил, кричал: стенай, сука! Папа, ты не переживай так, я же не девственница... Просто противно, и я боюсь, что они меня заразили... И не знаю, смогу ли я с мужчиной вообще теперь... У меня все внутри сжимается, как об этом подумаю....
Геннадий Петрович слушал рассказ дочери, полузакрыв глаза. Картины произошедшего, одна страшнее другой, рисовались в его воображении щедрыми, размашистыми мазками. Навыки, приобретенные в художественной школе, выстраивали передний, средний и задние планы, придавая картинам выразительность. Наверное, так должны работать талантливые режиссеры - страшно и достоверно.
Он вздрогнул, услышав, что Нину завтра выписывают из больницы. Да, конечно, синяки прошли, но душу не вылечили, это видно даже невооруженным глазом. О какой работе можно говорить?! Что, Нина снова поедет экспедитором? Ни за что! Никогда!
Семенов попрощался с дочерью, прикрыл дверь и отправился в ординаторскую. Разговор с врачом не получился. Черноволосая женщина лет пятидесяти неприязненно отстранилась от Геннадия, словно у него воняло изо рта гнилыми зубами, и сухо заявила, что для лечения души надо обращаться к психологу или психиатру, а здесь травматология!
- Как вас зовут? - Возмущенно спросил отец и помчался к главному врачу жаловаться на врача по фамилии Белая.
Главный врач сидел за бумагами в кабинете, давно не видавшем ремонта. Выслушал скандалиста терпеливо, заметив мимоходом, что время неприемное, но, учитывая необычный случай, психотравму и т.д., он готов пожертвовать своим драгоценным временем. Через двадцать минут Геннадий Петрович ушел, понимая, что медицина не собирается, да и не может помочь его дочери: "Ну и ладно. Отделочник Семенов достаточно зарабатывает, чтобы прокормить девочку, пока она не придет в себя," - ожесточенно думал он, усаживаясь в машину.
Войдя домой, Геннадий Петрович быстро нагромоздил на тарелку съестное, подвернувшееся под руку в холодильнике, и бросился к компьютеру. Зайдя на юридический форум, он открыл новую тему, пылая праведным гневом. Желание наказать очередных обидчиков, теперь уже равнодушных медиков, изливалось многословными предложениями, на которые большинство форумчан отвечало коротко и отстраненно. Никто не хотел поддерживать его. И он задал вопрос напрямую:
- Что, всем по фигу, когда чужую дочь выпирают из больницы, недолечив? А если бы вашу так выгнали?
"Ты, мудрила! Разберись сперва с причиной, а потом уже занимайся следствием. Задрал, ебтить, нытьём! Ща модера попрошу твое гонево счесть флудом, и в баню тебя," - грубо ответил Лоурус, один из самых активных участников.
С трудом удержавшись в рамках приличия, Семенов попросил уточнить, что есть причина, по мнению критика? Ответ не замедлил последовать:
"Причина в тебе! Чем сопли размазывать, дай взятку или набей им морду. Хотя, сомневаюсь, что ты мужик..."
- Я-то, натуральный, - задетый за живое Геннадий Петрович немного обиделся, - а вот ты, скорее, гей или баба переодетая. Что, плохо оттрахали или вообще игнорируют?
''Попрыгай, пожалуйста," - неожиданно вежливо откликнулся Лоурус, и Семенов растерялся.
Через несколько мгновений в теме появилось новое сообщение:
"Слышу звон... Да ты, батенька, эвон кто! Ну, таких лечить бесполезно, это не диагноз, а приговор."
Краска бросилась в лицо Геннадию Семеновичу, когда он расшифровал нехитрый намёк. Оскорблённое самолюбие взыграло, он быстро заглянул в профиль недруга, и пальцы настучали текст:
- Это твои брякают, мудозвон тверской! Средь нас, сибиряков, такой породы нет, давно к вам сбежали!
Взаимные сообщения ужесточались раз от раза, но вдруг обмен любезностями прекратился - форум оказался недоступен. Сообразив, что это и есть "бан", Семенов зарегистрировался под другим ником, однако премодерацию не прошел. Попробовал снова - без толку. Промучившись минут десять, позвонил Нине на мобилку, чтобы получить совет.
- Пап, модер тебя по ай-пи видит и выкидывает. Нет, конечно, можно и обмануть, но это непросто, да и зачем тебе? Мало форумов в инете, что ли?
Объяснив, что ему интересен именно этот, Геннадий Петрович вышел из интернета. Гнев бушевал в нём, требуя действий. Стукнув по столу со всей дури, Семенов отбил себе кулак. Зашипев от боли, встал, пошел к холодильнику, открыл бутылку пива. Выпил в несколько глотков. Гнев бродил, не унимаясь, и настоятельно требовал избыть его каким-то разрушительным способом - это Геннадий Петрович ощущал звериным естеством. Будто тот ночной убийца вселился в душу и диктовал свои условия. Захотелось дико, страшно завыть, разодрать когтями линолеум, сбросить на пол телевизор...
- Нет, не будет по твоему! - Выкрикнул Семенов самому себе, а затем вдруг хрястнул бутылкой о стену, испытав неимоверное облегчение, когда осколки брызнули зелеными струями и заскакали по кухне.
Зверь удовлетворенно хмыкнул и оставил побежденного человека тупо смотреть на полулунную вмятину в штукатурке, оставленную донышком пивной бутылки. Гнев схлынул, лишь пальцы дрожали, когда Геннадий Петрович доставал совок и щетку.
Ссыпав осколки в ведро, Семенов ушел в ванную комнату, долго мыл руки, потом выдавил в пригоршню пену и выскоблился "Жиллетом", удивив себя - неурочный час для бритья, да и зачем? Утираясь, посмотрел в зеркало, не строя лицо, как обычно и привычно делает каждый человек. Визави решительно ему не нравился - обиженный ребенок.
Врать себе - последнее дело. Семенов сдался желанию, которое настолько явственно рвалось из души, поехал в Энск. Только Катя могла помочь ему. Вызвонив бригадира, Геннадий Петрович поручил тому завтрашние ремонтные дела и набрал номер любимой женщины:
- Я к тебе. Не выгонишь? Знаю, что глупости, но спросить-то можно? Часа через три-четыре, как трасса загружена. Целую, радость моя.

*

   Глубокая ночь. Город спит, только изредка крест оконного переплёта проползёт по стене на потолок под шум запоздавшего автомобиля. Катя лежит тихонько, притворяясь спящей и прислушиваясь к ровному дыханию любимого. Он так неожиданно собрался и приехал, словно надумал признаться в чём-то важном. Так решительно стал рассказывать про сны, в которых монстр реализовывал его желание отомстить подонкам - тем, что надругались над Ниной. И вдруг осекся, перевел разговор на другую тему. Рассказ Гены о ночных кошмарах получился странным и неполным. О чем он умолчал?
Катя не стала ничего уточнять, даже виду не подала, что встревожилась. Зачем? Волновать любимого навязчивыми расспросами - лучший пусть к раздору. Пусть молчит и думает, что поступил правильно. Ему это приятно, а для любящей женщины, да ещё и умной - никакого секрета в умолчании нет. Если речь не об измене, естественно.
Она, как врач, видела "растрепанность", обескураженность мужа, и предполагала найти причины в неутолённых инстинктах. Похоже, он воспринял неумение милиции найти насильников, как личное оскорбление. Не смог защитить дочь в реальном мире и пытается сделать это во сне, в облике монстра.
Раздрай в душе, особенно творческого склада, как Гена, всегда чреват неожиданными последствиями. Кто сублимирует душевные муки в гениальное произведение, а кто - прячется в наркотический и алкогольный дурман. Некоторые сходят с ума.
"Гену надо спасать. Но как, если он не согласен принять помощь! Насильно? Против желания? А если не в лоб, а косвенно, только подсказывая исподволь... - подумала уже врач Екатерина Владимировна Мадерова, - и не подавать виду, что я знаю о проблеме? Получится ли? Ой, страшно... Но как узнать детали кошмаров, если Гена закрывается наглухо? С другой стороны, я профессионал или кто? Неужели не справлюсь?"
Врач Мадерова после специализации успешно применяла гипноз. Неглубокий. Ей казалось, что копаться в душе беззащитного человека - неэтично. Нескольких пациентов она вводила в глубокий транс, но те не просто хотели подчиниться её установкам, а жаждали этого. Естественно, верили доктору настолько, что пара сеансов давала результат, и эффекты держались больше года.
Но то - посторонние, а здесь - любимый мужчина. Хотя, демонстративное введение в транс, может, и не понадобится. Вот если пошептать ему на ушко ласковые слова, пока он в полудрёме? Дождаться, пока сон сморит его полностью. Голос Кати так и останется главным для Гены, он и во сне будет слышать её, а дальше - дело техники. Точнее, профессионализма доктора Мадеровой.
Получилось превосходно. Какой мужчина, тем более усталый, после работы и длинной поездки, вкусно накормленный и обласканный - не заснет в женских объятиях, если уже два ночи? Катя подстроилась к ровному дыханию любимого, зашептала ему в ухо ласковые слова. Так матери напевают детишкам, убаюкивают. А затем, через несколько минут, тем же ласковым голосом, негромко, уже врач Мадерова убедила его ответить на простенький вопрос. С этой обратной связи и начался необычный сеанс гипнотерапии.
"Попробовать постепенное погружение, дать ключевое слово, а потом "вести" при каждой встрече, - мысли профессионала всегда отличаются простотой и логичностью, а Екатерина Дмитриевна знала теорию "шпионской" методики досконально. - Чего ждать, сейчас и попробую. Не получится, так он и не узнает..."
Не прошло и получаса, как весь ужас, терзавший любимого мужчину во снах, стал известен и ей. Во всех деталях, с омерзительными подробностями. Гена рассказывал, не стесняясь подробностей, чуть ли не смакуя. Понятно, почему его рассказ о ночных кошмарах выглядел странным и неполным. Неутолённые инстинкты всегда сильнее рвутся наружу, и хоть любимый ни слова не сказал, что мечтает о мести, это нетрудно понять. Если он утром чувствует не разбитость, а удовлетворение - значит, Монстр ему нравится.
Собственно, с монстром, который нагло поселился в сознании человека, истерзанного придуманной виной, врач разобралась быстро. Зверь паразитировал на ложном чувстве ответственности за дочь, которую бывшая жена использовала для манипулирования Геной. Здесь вмешиваться было поздно и неуместно - чужая жизнь. А вот отделить монстра от человека, обозвать тёмным мороком, пережитком прошлого, диким инстинктом, случайно уцелевшим с каменного века - вполне по плечу доктору.
На ходу сочиняя формулу внушения, Екатерина Дмитриевна Мадерова вдохновенно лечила любимого мужчину от раздвоения личности. Более часа трудилась она, пока не ощутила в себе усталость. Вздохнув, стала простой русской женщиной, Катей, но заложила ключевые слова, чтобы при следующей встрече врач Мадерова могла сразу вводить пациента Семёнова в трансовое состояние. Погладив любимого, Катя откинулась на подушку, удовлетворённо прошептала:
- Порядок. Еще пара сеансов и монстр получит прощальный пинок.
И немного поплакала, как принято у русских женщин, тихонько, чтобы не разбудить любимого. Поцеловала его, посмотрела на страдальческую складку, что появилась у переносицы. Поправила ему одеяло, улеглась поудобнее сама. Глядя на крест оконного переплёта, под светом фар ползающий со стены на потолок, подумала:
- Попадись мне ублюдки, причинившие Гене столько страданий, в порошок бы стерла. Гады...

*

   Утром следующего дня Геннадий Петрович завёз Катю на работу. Высадив у крыльца поликлиники, поцеловал и поехал домой, в Закопанск. Настроение у него было препоганейшее. Съездил к любимой, называется. Не только в постели оскандалился, даже не столько...
Геннадий Петрович застонал от осознания всей глубины позора и унижения:
- Семенов, ты жалкий трус! Я презираю тебя! Ты так и не осмелился признаться Кате, какой восторг и удовольствие доставляет зрелище смертей...
Четыре часа в дороге, наполненных самоедством, добили его окончательно. К обеду Семенов вернулся домой, узнал, что Нину выпишут завтра, и "забил" на весь мир от безысходности - мертвецки напился в одиночку. Полностью вытеснив мужество, в нём, истощенном ночными битвами с монстром, ликовала трусость, позорная трусость...

*

   От автора:
  
   Довольно о минувшем. Вернёмся в настоящее время, где идёт следствие. Пока неизвестно, кто и зачем убил Антона Дойчева. Но кое-что интересное накопилось. Посмотрим?
  

Глава четвёртая

   (4-й день)
   Закон. Дело мстящих амазонок.
  
   - Хорош врать, придурок!
Орлов нависал над Борисом Могильных, давя на психику. Тот пытался стать меньше, что выглядело до неприличия смешно в исполнении толстого, потного мужика. Долгов не любил такой тип людей, выросших из базарной торговки - победительно крикливых перед слабыми, трусливых перед сильными. И патологически лживых перед всеми. Но показания от Бориса надо было получать максимально правдивые, так что Олег Николаевич старался не ради собственного удовольствия, он обрабатывал задержанного. А Долгов смотрел и ждал, когда долгожданный "рыбак" дойдет до кондиции:
- Ты, волчара, другана своего замочил, и смылся! Думал, алиби себе обеспечил? Придурок! В Крузере Дойчева твоих отпечатков - на каждом сантиметре. Пятнашка тебе корячится! Колись сука, зачем Антона пришил!
- Да вы что! Я даже не знал, что его убили! Клянусь, мы с Кошей позавчера на Долгое озеро уехали, вдвоем, и с Антоном только по мобиле говорили. Он же не рыбак, и с нами не ездил. Комаров не буду кормить, говорил. Ей богу, зачем мне друга убивать, да вы что!
Пухлый Борис плакал настоящими слезами, сползая по стулу от наклонившегося Орлова. Иван Терентьевич представлял, как должно быть страшно вспотевшему лысоватому блондину, когда над тобой огромная морда Олега Николаевича с выпуклыми глазами, и брызги слюны в лицо от рева:
- Хорош врать! Когда это вы уехали, и на чем? Дойчевский джип угнали, суки? А? Молчишь?
- На Ниве, на моей! Он свой джип никому не давал! Даже на дело его не брал! А Газель нам ни к чему!
Долгов решил, что Могильных готов, и остановил Орлова:
- Олег Николаевич!
Громадная туша распрямилась, повернулась:
- Да, Иван Терентьевич, я выйду на пару минут. Сил у меня нет на это вранье смотреть!
И пошел к выходу, на мгновение загородив собой задержанного. У двери обернулся:
- Я пока в протокол задержания внесу поправки. Он же оказывал сопротивление, пуговицу оторвал, вот гад!
Лапища тем временем легонько дернула крепко пришитое доказательство, выломив серединку, потом раскрылась, демонстрируя обломок дернувшемуся Борису:
- Ты мне и за нее ответишь, паскуда!
Могильных сжался еще сильнее, утирая кровь с разбитой губы. Долгов покачал головой - надо же, этот ухарь Орлов напоследок саданул задержанного, причем незаметно! Специально протиснулся между Раритетом и столом, чтобы загородить! Ох, не напрасно тебе звания задерживали, Олег Николаевич...
Однако пользу такого метода давления отрицать Иван Терентьевич бы не стал. Дружок убитого торопливо расказывал все, что только можно. Занося показания на бумагу, Долгов поглядывал на счетчик диктофона - кассета скоро заканчивается, а отрываться на замену, значило потерять темп и настрой.
Кассеты хватило на самый важный вопрос:
- А на какое дело Дойчев не брал джип?
Тут Могильный замолчал. Просто перестал отвечать, только закрыл голову руками и покачивался, тоненько подвывая:
- Не помню, не понимаю, о чём вы... Не понимаю... Не понимаю...

*

  (5-й день)
  
   Оперативник ворвался в кабинет без стука:
- Иван Терентич!
Орлов настойчив, значит, раскопал что-то полезное. Долгов отложил дело, поднял глаза.
- Нюансик! Взяли с поличным, конопля и почти полкило порошка - цыгана с Заводского района. Он промолвился, что Дойчев у него был в ночь убийства. Как постоянный клиент - знал адресок...
- И что показал?
- Около часу ночи стукнул в дверь, назвался. Взял травку, кокаин, ругал ментов, что не дают ездить спокойно, был прилично навеселе. Ушел сразу.
Следователю важны мелочи, в которых может таиться подсказка:
- Уехал?
- Не знает. Ключи от машины видел у него, но мотора не слышал. Тот его в отдалении ставил, чтобы цыгана не засветить. Ну, детские игры в конспирацию...
- Один был? - Задал главный вопрос Долгов.
- Вроде да...
Вот с такой информацией и пошел следователь Долгов на отчет к начальникам, собравшимся в кабинете старшего советника юстиции, и.о. прокурора города Тинаева.
- Итак, Иван Терентьевич?
- Отрабатываем две версии. Первая - убийство из ревности. Вторая - сведение воровских счётов. В пользу первой ампутация половых органов жертвы. В пользу второй наметившаяся ниточка к участию троицы Дойчев-Серый-Могильных в реализации ворованных товаров. У Дойчева дома и в офисе обнаружены большие суммы наличных денег, отечественных и валюты. Могильных проговорился, что Дойчев участвовал в каком-то деле. Упомянул четыреста седьмой москвич, состоящий на учете в соседней области, и замолчал. Версия сырая, возникла вчера, еще не отработана...
Куратор из облпрокуратуры, Василий Ильич, сидевший рядом с перекладиной "Т" совещательного стола, вмешался:
- Иван, по первой, по мести, что?
- Оперативники копают, но пока впустую, - низко оценил Раритет помощь горотдела, в упор не заметив, как полковник Боднарь недовольно стучит пальцами по столу.
Заммэра вякнул:
- Плохо, из рук вон плохо. Весь город стоит на ушах, люди судачат о банде амазонок, а у вас только версии! Когда будут конкретные результаты? Вас что, поучить работать?
Не следовало такое говорить Раритету. Но заместитель сравнительно недавно уселся на руководящее кресло и так гордился собой, что равнять поведение по профессионалам, собравшимся в совещательной комнате, не научился. Иван Терентьевич отшил непрошенного погонщика казёнными словами:
- В уголовно-процессуальном праве указано, что только следователь уполномочен осуществлять предварительное следствие по уголовному делу. Я не намерен делегировать иным лицам полномочия, данные мне процессуальным законодательством.
- Что?
- Результаты будут сразу же, как только будут.
- Не понял? - опять не понял заместитель мэра.
- Он имеет в виду, что конкретные результаты появятся после получения ответов на запросы, - забежал вперед и.о. прокурора города Тинаев, пока должностное лицо начинало понимать и обижаться.
Как бы Раритет себя не вел, но давать в обиду лучшего работника следственного отдела Алексей Каиркенович не собирался. Даже сейчас, когда следствие как бы вывели из прямого подчинения прокуратуры. Древняя, но действенная тактика - наказывать подчиненных только собственной рукой, позволяла ему удерживать Долгова под своим крылом. Иначе гордый Раритет давно ушел бы в горотдел или в наркоконтроль, безнадежно оголив следственный участок. Пока представитель городской власти выяснял, что такое "запросы", Боднарь вместе с куратором обсосали скудные данные, зацепившись за мелочи:
- Дай запрос на дойчевский джип. Группировку Косого пока не трогай. Попрессуй дружков, уж очень вовремя они на рыбалку смотались. Алиби себе создавали?
Затем Василий Ильич выдал стандарт:
- И почему ты жену и родственников не разрабатываешь? Смотри, бывшая жена получает после него всё, сынок-то до совершеннолетия пока еще дорастет! Второе - двоюродная сестренка Дойчева! Она недавно прилетела из Германии. У нее фамилия Дейч, поменяла, значит! Проверь её.
Раритет вздохнул. Неприязнь куратора к немцам, чеченцам, крымчакам и евреям, ко всем, кто мог репатриироваться, была общеизвестна. Не повезло человеку. Родители оставили на память двусмысленную фамилию Браверман, равно подходящую как немцам, так и евреям, а вот с документами не подсуетились. Кто мешал отцу Илье записаться немцем, или маме Раисе Ефимовне - Ривкой Хаимовной? Наивные детдомовцы, они и не подозревали, что лишили сына шанса уехать в более благоустроенную страну.
Смириться с невезухой Васе пришлось, а вот простить другим он не смог. Чистая, незамутненная разумом, ненависть к более удачливым, чем он сам, людям, пересиливала любые доводы. Василий Ильич всегда навязывал версию, отбиться от которой не удалось еще никому. Даже Долгову.
Так что следователь вздохнул, записывая Е.Б.Ц.У. куратора. Еще Более Ценное Указание. Хоть Раритет и не пользовался матерным жаргоном, но грустную иронию словосочетания понимал. На этом совещание закончилось. Долгов пожал великодушную кисть Василия Ильича и кивнул заместителю мэра, произнося внутри невесть откуда взявшийся стишок: "Хотел послать, да вижу - вы оттуда..."
Под этот рефрен и шел до своего кабинета, пытаясь хоть так выправить скверное настроение. Попробуйте терпеливо размотать клубок старой шерстяной нитки, собранной из распущенных старых, проношенных до дыр и потраченных молью носков. Если вам удастся распутать трухлявые узелки и не порвать, вы гений терпеливости! А связать из такой трухи свитер? Попробуйте!
Иван Терентьевич не хотел перебирать изначально гнилые, никуда не ведущие ниточки. Но сделать вид придется. И писать ерунду придется. В угоду начальству, чтобы не мешало, не принялось деятельно "помогать" указивками. Сколько же предстоит работать и притворяться, пока - он намеренно не сказал "если" - пока настоящий след обнаружится и станет путеводной нитью! Вздохнул, представляя, как здорово было бы сказать в конкретный адрес, да полным голосом, да сочные, самые популярные в русском народе слова, отшлифованные частым употреблением. Да без экивоков, без оглядки!
Но не сказал - Раритет, все-таки...

*

   (6-й день)
  
   Ушлая бабка, торговавшая вразнос на рынке, оказалась удачной находкой. Из нее вытрясли даты и виды товаров, которые поступали от Дойчева, Могильных и Серого. Сыр там не фигурировал, а вот масло, пиво, сигареты и немецкое баночное пиво - несколько раз. Это была несомненная удача.
К огорчению Раритета, его заслуги тут не было. Отличился Орлов, нахально обыскавший торговку до прихода следователя. Когда Иван Терентьевич вошел в свой кабинет, Евдокия Назаровна всхлипывала, успокаиваясь, а Олег Николаевич шумно листал замызганную записную книжку:
- Вот, полюбуйтесь, Иван Терентьевич, какую интересную тетрадочку Евдоха с собой носит! Полный список: что, у кого, когда, и на какую сумму. Налоговая-то как обрадуется!
- Где вы ее нашли?
- Евдоху? На рынке взяли, с поличным. Торговала вразнос импортным бутылочным пивом марки Марина. С собой имела три бутылки, а внучка с сумкой-холодильником ходила следом...
- Нет, я о записной книжке, - максимально холодно уточнил Долгов.
Этот громадный лейтенант раздражал его. Постоянные нарушения правил, грубое обращение с задержанными, рукоприкладство... Раритету казалось, что отсвет грубости ложился и на него, вынужденного постоянно общаться с этим форменным бандитом! Додумался, произвел личный досмотр, да чего миндальничать - обыск женщины. Внаглую, собственными руками, без санкции, без протокола!
- Сама отдала, я только попросил показать, что в карманах, она и выложила, - Орлов врал, не краснея, и, что самое удивительное, Евдокия Назаровна послушно кивала головой.
Долгов гневно шмякнул дело на стол, чтобы выпустить пар. Полегчало. Успокоился, разыскал закладку:
- Так, пиво, масло, сигареты... угу, по датам сходится... Стоп! Получается, что убитый получал товар на реализацию, оформлял фальшивые накладные и проводил через налоговую? Ничего себе! Нагло отмывал деньги. Для кого-то...
Некто добывал Дойчеву и компании разнообразный товар. Причем издалека, со смежной территории. Оттуда троица возила всё сбываемое добро. Может, там и поискать сведения, что выведут на убийцу?
- Надо же, как складно у них все устроено: взяли на реализацию, легализовали ворованное, деньги официально получили, куда надо перевели. Комар носа не подточит. А часть товара, что через старух уходит за наличку, скорей всего, навар самих сбытчиков...
Хорошо организованная структура, толковый руководитель, дисциплинированные исполнители. Но Дойчев чем-то провинился. Скрысятничал, допустим. Вот и попал в разработку. Не сопротивлялся, потому, что свои были рядом, не ждал подвоха, стоял или сидел спокойно, пока не вырубили.
- Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, - привычно завершил цепь рассуждений Долгов, составляя текст запроса в соседние области и в соседний край.
Потом Раритет неторопливо и с удовольствием выпил стакан чая, надумал еще одно следственное действие и пошел советоваться к Леше Тинаеву. Казахстан рядом, хорошо бы и у них запросить! Что там полагается оформлять, международный запрос через Интерпол, или еще действует соглашение между странами СНГ?
Когда Долгов вернулся в кабинет, позвонил начальник.
- Слушаю, Олег Ильич.
- Иван Терентьевич, я тебя прошу, займись вот этим делом. Понимаешь, пострадавший, он человек непростой, за него мне звонил коллега из М-ской области... В общем, нас попросили хорошо поработать, в темпе...
Раритет пожал плечами, не понимая, зачем начальник предварительного следствия говорит с ним просительным тоном. Есть должностные инструкции, которые обязывают его, следователя Долгова, принимать дела и вести следствие. Он зашел в кабинет Заглядова, уточнил некоторые нюансы и представил себе последовательность действий, набросок плана мероприятий:
"Значит, речь идёт о покушении на убийство, статья УК РФ..."

*

   От автора:
  
   Мы не станем огорчаться, что следствие по делу о жестоком убийстве Антана Дойчева прервалось. Нет, оно идёт своим темпом. Так уж сложилось, что жизнь следователя не бывает размеренной. Ничего не поделаешь, тут начинается вторая новелла, хотя первая - не закончилась.
  

Глава пятая

   (6-й день)
   Закон. Дело о покушении на убийство.
  
   Следователь прокуратуры Долгов дождался, пока истерика закончится и спросил (в бог знает который раз!), зачем она пришла в гости к бывшему мужу?
- ...он обещал согласие на выезд сына за границу, - уже не плача, но ещё с надрывом, отвечала молодая женщина.
"Ты смотри, как твёрдо врёт", - поразился следователь, но обострять отношения и дальше не стал, у самого сил почти не осталось.
Допрос длился более часа. Свежее дело о покушении на убийство заставило отложить остальные, так как женщину взяли почти с поличным. Неторопливо выехавший на рядовую "бытовуху" экипаж ППС обнаружил по адресу окровавленного мужчину и врачей, делающих перевязку. Нападавшая по описанию походила на женщину, которая встретилась патрульным в проходном дворе, поэтому они бросились к машине и успели перехватить подозреваемую раньше, чем та села в автобус.
Когда следственно-оперативная группа прибыла на вызов, задержанная успела своим криком и оскорблениями довести милиционеров до белого каления. Новенький следователь, Юра Кириллов, не смог добиться от молодой женщины ни одного внятного слова, поэтому оформил протокол задержания и сдал её под замок. Утром уже Долгов приступил к допросу. Бесполезному, как выяснилось. Но терпение Раритета еще не иссякло, и сейчас он зашел с другой стороны - пытался объяснить, почему задержанной предстоит сидеть в следственном изоляторе:
-Вы поймите, чем дольше будете упрямиться, тем хуже. Судья признал доказательства вашей вины убедительными. А как иначе? Вы ни слова следователю не сказали, на вопросы не ответили. Откуда нам знать, почему на ноже кровь? Потерпевший боится, что вы вновь на него наброситесь, потому суд избрал такую меру пресечения. Если не начнете говорить со мной, будете заключены под стражу, пока я не закончу предварительное следствие...
При должной сноровке, прижав к стене неопровержимыми доказательствами, преступника можно убедить на чистосердечное признание по горячим следам. Случались в практике Раритета такие случаи, вот он и старался раскрутить плачущую женщину на показания.
Всхлипывая и сбиваясь на причитания, та помалу разговорилась. Но её рассказ настолько противоречил установленным фактам, что следователь злился - да сколько можно так глупо и упрямо врать? И эта стервозная манера через слово обвинять весь мир!
"Жертва она невиновная, понимаешь, - вскипел Долгов, выслушав очередной упрек в предвзятости. - Нет, я с такой вздорной бабенкой и недели не прожил бы! Все-то её обижают, все-то ей зла желают! А что же ты на людей бросаешься, что же сама в милицию заявление не подала? Жертва, ага, мужика ножом пырнула, аж скорую вызывать пришлось".
Он пролистал уголовное дело, нашел постановление о направлении пострадавшего на судебно-медицинскую экспертизу, выданное Кирилловым.
- У вас какой рост? Сто шестьдесят пять? Встаньте, пожалуйста. Вытяните руку вперед.
Подследственная, невысокая женщина, прекратила жалобы и поднялась со стула. Долгов тоже выпрямился, примерил на себе, куда пришелся бы удар. Потерпевшего он допросил вчера вечером и помнил, что высок ростом, под метр девяносто.
По словам потерпевшего, бывшая жена ткнула ножом, держа его, как штык. Понятно - в живот, на уровне пупка. А как же получилось ранение в грудь, да еще сбоку? Это надо перехватиться, занести руку, а не тыкать перед собой. Скверным кухонным ножом, у которого гибкая полоска лезвия даже свежий хлеб режет криво - и проткнуть пиджак?
- Ой, что-то здесь не так, - засомневался Раритет, - не стыкуется. А ну, глянем еще разок... Результаты экспертизы однозначно против бабенки. Кровь бывшего мужа в рукаве её куртки, отпечатки пальцев на рукоятке ножа, ранение грудной клетки в области сердца, окровавленные прорезы в рубашке и пиджаке... Справка со скорой о ранении... Но у неё сил не хватит и удар не получится, разве что с подскоком?
Он задал подследственной несколько вопросов, уяснил, кто как и где стоял, что делал и куда смотрел. Нарисовал схемку. Потом расписал время по минутам. И стал думать. Бабенка утверждает, что ушла из квартиры бывшего мужа миром, как только поняла, что разрешения на выезд сына за границу не получит.
Что в показаниях совпадает? Что они сели за стол, так сказать, переговоров. Подследственной поручили резать торт. Нынешняя жена налила всем чаю и вышла в другую комнату на пару минут. Услышала крики, вернулась - муж в крови, гостья убежала. Скорая и милиция прибыли быстро. Быстро? Свежо предание, да верится с трудом: "Соотнести время вызовов с отлучкой новой супруги", - легла строчка на очередной листок, подколотый в еще тонкую папку.
Большего Долгов придумать не смог, решил закруглиться. Отправив подозреваемую в камеру, назначил время допроса потерпевшего и свидетелей. Заварил стакан чаю, набрав полную ложку ароматных чёрных листочков, причудливо свернувшихся в новой пачке со слоном. Выждал пять минут, дал заварной ложке стечь, сбросил распаренные листья в корзину и отхлебнул коричневый напиток. На этот раз реклама не солгала, вкус был знакомый с детства. Настроение вернулось в норму.
Открыв дело "мстящих амазонок", как пресса окрестила убийство Дойчева, Раритет пересмотрел схему взаимодействия троицы Дойчев-Серый-Могильных. Опыт прошлых лет работы в отделе экономической преступности наталкивал на путь проверки деловых связей.
Как правило, деньги и жажда наживы лежат в основе большинства убийств, кроме бытовухи, конечно. Слова классиков марксизма насчёт "преступления ради ста процентов прибыли" были верны для капиталистического мира, а уж для России и подавно!
Поставив новые задачи экспертам, Иван Терентьевич отправился домой. Футбола сегодня нет, так хоть разок за неделю поваляться с журналом, посмотреть, что нового придумали коллеги или ученые.
Раньше, в самом начале работы, Раритет выписывал "Советскую Милицию". В журнале, кроме официоза, печатались неплохие детективы, во многом повлиявшие на его манеру работать. Именно там Долгов научился правильно использовать возможности экспертных служб. В нынешних вестниках детективы выродились в чернушные мордобои самого вульгарного пошиба. Но кое-что толковое попадалось.
Наталья, накормив солянкой и осточертевшими магазинными котлетами, вернулась к телевизору. Когда муж с кружкой чая направился в кабинет, она приглушила звук и спросила:
- Вань, а что, та баба точно мужа убить хотела?
Раритет аккуратно поставил чай на круглую подставку, предохранявшую полировку от горячего:
- Где ты всё узнаёшь, скажи на милость?
- Новости смотри, и ты знать будешь. Так что... - продолжила было Наталья, но тут уже заинтересовался муж.
С удивлением установив, что телевизионщики в курсе всех подробностей, Иван Терентьевич позвонил Тинаеву. Тот гневно отверг подозрение о сливе информации прессе.
- Тогда кто? Не Валерка же, в самом деле? Короче, как хочешь, а завтра у тебя на столе мой рапорт. Ты надзор, вот и выясняй, кто нарушает тайну следствия...
Наталья, дождавшись конца разговора, вмешалась:
- Я, между прочим, тоже бы мужа грохнула, если ребенка отнимать стали. Ни фига вы, мужики, в материнских делах не понимаете. Родили бы разок, сразу бы мнение поменяли...
Не остывший от ссоры с Лешкой Тинаевым муж сгоряча парировал:
- Можно подумать, ты много понимаешь, родиха!
Хлопнула дверь ванной комнаты. Иван Терентьевич запоздало крикнул вослед извинение и обреченно отправился в кабинет. Допивая остывший чай и машинально пролистывая журнал, он вслушивался, как журчит вода.
Наталья всегда рыдала при открытых кранах, надеясь, что муж не слышит. Ну, кто иной и не услышал бы, а Раритет это просто знал - при первой ссоре проверил поведение Натальи с помощью карманного зеркальца. Это несложно, подставить стул под окно со стороны кухни и посмотреть, что там происходит.
И не надо быть следователем, чтобы понять, чем вызвана истерика у бесплодной женщины.

*

   (8-й день)
   Дело мстящих амазонок
  
   - ...неоприходованное голландское сливочное масло, фасовка по 200 грамм, две коробки по двадцать кило... Сыр Советский, три круга, остаток, оприходован. Зато накладные Егорьевского маслосырзавода - фальшивые. Даты и номера не соответствуют учетным записям по бухгалтерии завода. Самое интересное, что он распродал, по документам, партию такого масла и такого сыра. Каждая партия по полторы тонны, которые на эту дату отпущены Отделу рабочего снабжения Топольницкого рудника...
- Где? - уточнил Долгов, внимательно слушавший эксперта-бухгалтера.
- В Кра-ском крае, Залушинский район. Почти семьсот километров от нас. На поезде.
Иван Терентьевич задумался. Где Дойчев это взял? Егорьевский сырзавод на девятьсот километров дальше Залушино. День езды. "Газель" отпадает. Довезти масло в жару, без охлаждения, даже в термобоксе - нереально. А другим транспортом Дойчев не пользовался, что свидетелями и документально подтверждено. Значит, не вез. Тогда здесь покупал? Все три тонны? Три ха-ха!
Борис Могильных сказал, что Дойчев не брал свой джип для деловых поездок при поездках в соседние области. Дескать, впустую они не ездили, всегда за товаром. Но найденными при обыске договорами весь объем реализованных троицей товаров никак не объяснялся.
И вот теперь эксперт обозначил конкретные виды и размеры возникших из ниоткуда товаров. Без вариантов, здесь таился криминал - хищение, грабеж, фальсификация, подлог документов, сбыт краденного, всё, что угодно! Только этого недоставало следователю Долгову для полного счастья!
В размышления вторгся звук мобильника. Хорошо поставленный голос затянул песню "Натали". Если верить соседке по лестничной клетке, которая загрузила такой сигнал для Наташиного номера, пел футболист, Хулио Иглесиас. По части вокала Раритет знатоком себя не считал, но игровые качества певца ценил высоко, поэтому дослушал и лишь потом ответил на звонок жены:
- Да. Что теперь случилось?
- Почему сразу случилось, я что, не могу просто так позвонить, спросить, как ты себя чувствуешь, - скороговорка супруги изображала лёгкую обиду, хотя Наташе прекрасно известно, насколько Долгов не любил пустопорожних разговоров.
- Прекрасно, как всегда. Не тяни, давай к делу, - поторопил Иван Терентьевич.
- Я с Леной была у гадалки. Ты не злись, ладно? Гадали на тебя, на твою работу, на меня. Так вот, у тебя повышение по службе, а главное, ты не падай, хорошо? У нас будет прибавка в семье! Я смогу родить, Ваня!
Раритет растерялся. Тринадцать лет назад врачи вынесли Наташе приговор - непроходимость каких-то там труб. Беременность невозможна. Не счесть, сколько раз они обивали пороги больниц, клиник, институтов. Он поражался, какое количество пыточных процедур перенесла жена, пытаясь вылечиться. Однако медицина не помогла, и они смирились с бездетностью.
В парном одиночестве оказалась масса удобств - никто не мешает, ничто не отвлекает от работы или отдыха. Следователь Долгов настолько ценил тишину и спокойствие, что запретил Наташе принимать у себя родственников, даже на одну ночь. Та поворчала, но согласилась. Так и сложился нынешний порядок, а вот вишь ты, в сорок лет она надумала рожать!
Так Иван Терентьевич и высказался, слегка повысив голос, чтобы образумить жену. Однако эффект получился обратный.
- Да мне, Ваня, плевать на твоё мнение! Не хочешь, и флаг тебе в руки! Я и без тебя обойдусь, одна воспитаю. Вот рожу себе и уйду, а ты женись на своей работе, - звенящим от обиды голосом заявила Наташа и отключилась.
Не поверив бредовому заявлению, Раритет пожал плечами и углубился в бумаги. Бухгалтер поработал на славу. Его экспертное заключение заняло чуть не двадцать страниц текста и всяких там приложений с расчетами, подсчетами и сводными таблицами. Но примененный им аналитический и математический аппарат никак не решал главную задачу следствия.
Убийца оставался величиной неизвестной. Мистер Икс не вычислялся. Расследование убийства обрастало довесками, не продвигаясь. Все "девочки по вызову" опрошены на совесть, и ничего существенного не сказали: приезжали, выпивали, когда и отрабатывали заказ, но чаще просто отбывали время.
Половым гигантом Дойчев не был, а вот маркиза де Сада почитал, за что периодически доплачивал. С сутенерами не конфликтовал. Но кто-то же ему отомстил, да еще и с явным половым подтекстом!
Неужели и впрямь здесь таится безжалостная амазонка?

*

   Дело о покушении на убийство
  
   Раритет вернулся к допросу подозреваемой. Показания потерпевшего расшатали уверенность в причастности женщины к преступлению. Чем дольше рассказывал высоченный мужчина, как бывшая жена "...бросилась с ножом наперевес, да как ткнула, да как кровь хлынула..." - тем меньше верилось. Раритет знал, сколько сил придает ненависть, но тут слишком велика разница в росте и физической силе. Он потому и не смотрел глупые боевики, где в групповых драках побеждали сплошь хрупкие девушки. Увы, в реальной жизни коза не сумеет забодать лося, а у этой парочки соотношение габаритов примерно такое.
"Не покушалась она, - решил Раритет, предлагая подследственной сесть, - хоть и дура, но не совершала. Улики - да, вроде бы изобличают. Но это, как посмотреть на них..."
Отсутствие внутреннего убеждения в виновности не позволяло Долгову счесть следствие законченным, хотя Заглядов легонечко прессовал, желая сдать дело прокуратуре. Раритет разложил фотографии по столу, нарисовал план кухни, принялся восстанавливать ситуацию, словно делал постановку спектакля:
- Ещё раз повторите, как было дело. Не торопясь, поминутно. Итак, вы позвонили в дверь, и он открыл. Он вас ждал, как вам показалось?
К концу второго часа Раритет наглядно представлял, в мизансценах, как проходило роковое чапитие. Пострадавший пригласил подозреваемую на кухню, даже поухаживал, снял с неё куртку и повесил в прихожей. Новая жена пострадавшего попросила гостью нарезать торт, та послушно взяла нож. Тот самый, который фигурировал, как орудие преступления.
Но следов торта на ноже не обнаружено! Следовательно, нарезали другим ножом. Кто, зачем и почему? Подозреваемая говорит - новая жена резала, сказала, мол, сама справлюсь. И другим ножом, что интересно...
Следователь подумал:
"А если принять версию подозреваемой? Кому выгодно инсценировать попытку убийства, кроме мужа? Какой мотив может двигать свидетелями, так единодушно поддерживающими его версию? Ведь самого момента нападения никто не видел? Окровавленный муж на кухне, небольшой порез на коже и, якобы, убежавшая подозреваемая. Не мало ли прямых доказательств?"
Дома Иван Терентьевич подошел к жене, увлеченной очередным сериалом:
- Наташ, мне совет нужен.
- Что ты говоришь! Я же у тебя дура, - съехидничила супруга, однако звук отключила и повернулась к мужу.
Их ссора, когда она пригрозила разводом, продолжения не имела. Привычно не обращая внимания на молчание Наташи, Иван Терентьевич перетерпел бойкот. Через три дня всё утряслось, она рассказала, что гинекологи вежливо посмеялись над просьбой, но проверили. Увы, бабка ошиблась.
Следователь Долгов расстроенными чувствами супруги воспользовался, свой шанс реализовал и про бабку-шарлатанку всё выведал. На всякий случай. Он всегда поражался умению женщин создавать собственные информационные сети, по которым циркулировали скрытые от официальных источников сведения. Порой - весьма полезные для его работы.
Минут через десять следователь Долгов знал в деталях все городские версии дела о покушении на убийство. Большинство Наташиных подруг считало, что такого козла, как бывший муж, стоило убить. Ведь этот мерзавец бросил жену и ребенка ради денег, которых у новой жены навалом. За что ей, гадине, бог детей и не даёт.
Наскреблась, дура, в молодости, а теперь чужого сына и рада заиметь. Уже и к себе его перевезла, бедный мальчик. А мать теперь в тюрьму пойдёт, по собственной глупости. И на кой она убивать гада надумала...
- Стой, стой! Что значит, наскреблась? Аборты делала... Откуда известно, что мальчик у отца? Решение отдела опеки... Наташ, ради ребенка ты бы смогла дать лжесвидетельство? Ну, представь, я обещаю тебе, мол, скажи, что на меня кто-то напал, а тебе за это дадут ребенка на воспитание, навсегда. Как твоего сына, как родного...
Когда дверь ванной комнаты закрылась, и зашумела вода, маскируя рыдания жены, Иван Терентьевич понял, что его догадка верна. Бесплодная женщина пойдёт на всё, если посулить ей материнство, даже приёмное. Столько страсти было в наташином - "да я полмира убью!". Может, он зря не соглашался на усыновление, раз уж своих бог не дал?

*

   (11-й день)
   Закон. Дело мстящих амазонок.
  
   Семен Серый отмолчался на вопрос о происхождении масла, которым торговала Евдоха и ее напарницы. Он просто отрицал все. Долгов злился, но бессильно - не было оснований для настоящего ареста, даже для взятия подписки о невыезде. То, что сработало с Борисом Могильных, для Серого не годилось. На рев Орлова этот тощий мужичонка ответил коротко:
- Попробуйте меня пальцем тронуть. Я к прокурору пойду, к судмедэксперту, в газету. Вы свои дешевые разводки на лохах отрабатывайте, а ко мне не суйтесь.
Олег Николаевич хмыкнул, вопросительно взглянул на следователя. Раритет сделал вид, что не понял. Даже такого мерзкого типа, как Серый, с явно преступной душонкой, он не стал бы подвергать "физическому воздействию", как деликатно именовались побои на "разносах" у начальника горотдела. Одно дело психологическое давление, и совсем другое - болезненный удар, пусть от него и не остается синяков.
В избиении задержанного было что-то неуловимо средневековое, палаческое. Нет, Долгов не отрицал применение силы при задержании, готов был оправдать даже убийство преступника ради сохранения других жизней. Но безудержное применение грубой силы в стенах правоохранительных органов, когда задержанный бессилен перед сотрудником - увольте!
- Я вам не нужен, Иван Терентьевич? Тогда пошел к себе, займусь текучкой, - лейтенант неуклюже повернулся к двери.
Следователь кивнул, не отрываясь от дела. Там не было ничего интересного, просто следовало сделать вид, продемонстрировать наличие материала в деле и увидеть реакцию Семена Серого.
- Ваш приятель и компаньон по закупкам сказал, что на дело вы выезжали только на отечественных машинах, не на тойоте Дойчева. Почему?
- А-а-а-а-а! - Взвыл Серый, вскакивая со стула и толкая руками Орлова в бок.
Тот даже пошатнулся, но поймал малорослого нападающего за грудки:
- Ты чего?
- Сволочь, ногу раздавил! - и уже матерными выражениями Серый описал свою боль и недовольство поведением лейтенанта.
- Извини, я такой неуклюжий, - Орлов довольно улыбнулся, когда вопли стали затихать, - но ты тоже хорош, расселся, лапти разбросал по сторонам, я и наступил нечаянно! Ты сядь, как положено на допросе, ровненько. Ножульки под стул поставь, ручонки на коленочки, спинка прямая...
Его здоровенная ручища прижала тощего Семена к спинке стула, похлопала по плечу. Когда дверь закрылась, Серый с ненавистью глянул на следователя:
- Вызывайте врача!
- Зачем?
- Я должен снять побои.
- Никаких побоев не было. Лейтенант нечаянно наступил вам на ногу, он извинился, - Долгов отвечал, руководствуясь "честью мундира", но ничуть не сомневался, что случайностью здесь и не пахло.
- Все вы заодно, - злобно озвучил истину дружок убитого и вскочил со стула: - Так вызовете врача? Нет? Тогда я иду к врачу сам. Отвечать сейчас не буду...
Задерживать этого гаденыша было бесполезно. Кипя неприязнью к Орлову, сорвавшему допрос своим дурацким поведением, Раритет отпустил Серого. Работать стало невозможно, в голове бушевала неостановимая пурга полуоформленных мыслей и желаний.
"Написать, что ли, докладную на Орлова? Так все равно другого не дадут - опытных людей в горотделе почти не осталось, одни новички или полные тупицы. Серый ничего не скажет, пока на чем-то не словим, а ловить опять Орлову! Вот ведь пара, гусь да гагара! Ой, когда-нибудь эти силовые штучки выйдут Орлову боком, так отрыгнется, что мало не покажется..."
Только после плотного обеда настроение улучшилось, и мысли вернулись в спокойное русло. Писать докладную на Орлова он не стал. Горбатого могила исправит, да и коллега ведь, в одной упряжке тащимся! А вот тощий гаденыш, гаденыш и есть! В порядке мести Долгов обозначил Серого в числе первых подозреваемых и нацелил эксперта проверить бухгалтерские документы у друзей убитого. Это вряд ли могло дать что-то нужное, но и вреда не принесет, точно.
Сводка из Кр-ского края пришла вечером, а из М-ской области и Казахстана задерживалась. Толстенная распечатка, страниц в сорок, немым укором лежала и ждала. Одному проработать ее казалось нереально, и Долгов надумал зарядить на пару дней стажера Шмидта, на что Орлов согласился с радостью. Усердного парнишку Иван Терентьевич настроил соответствующим образом - продиктовал список товаров, которые следует искать, примерные даты, и благословил:
- Поднимай интересные случаи желтым маркером, сомнительные розовым. Зеленым будешь ставить точки против тех, что прочитал. Не спеши.
Шмидт засел за работу, а Раритет побрел на свою Голгофу, в кабинет прокурора. Мэрия, прокурор и "главный городовой" подвергались истязаниям СМИ семь дней в неделю. Ежедневный доклад подавался начальнику, от него остальным. Журналисты улюлюкали, повесив на милицию и прокуратуру всех мыслимых собак. И раз в неделю "отпрессованные начальники" устраивали пытку Раритету или иному следаку.
Видать, тренинг им устраивали неслабый, думал Иван Терентьевич, если заместитель мэра научился задавать иезуитски корректные вопросы. По всему фронту, бдительно отслеживая две версии реальных - "месть" и воровскую разборку. Две бессмысленных контролировал Василий Ильич Браверман - немецкая сестра и жена. Бывшая, но коварная.
По счастью, куратора и заместителя мэра не было. Надвигались выборы, видать, начальничкам не до пустых посиделок. От исполкома присутствовал чиновник из отдела жалоб и обращений, робкий мужичок.
Он скромно просидел, крутя головой и делая пометки на листе бумаги. Может, и не пометки, просто чертиков рисовал. Главное, не спрашивал. Боднарь отчет не слушал - и так все знал наизусть, даже приврать мог в нужном русле. Леша Тинаев для порядка задал пару вопросов и отпустил, напомнив о сроках. Можно подумать, Раритет их не чувствует...

*

  
   От автора:
  
   Трудно работать, когда к тебе приковано всеобщее внимание. Закон защищает следователя от давления, но известно, что строгость законов в России компенсируется необязательностью их исполнения. Сколько бы не расхваливали контроль прессы - она мешает, чаще всего. То выдаст секрет и предупредит преступника, то окажет нажим и вынудит совершить ошибку или подтасовку.
Чтобы докопаться до истины, надо быть Раритетом. Ах, если бы следователь Иван Терентьевич Долгов знал, как за два с половиной месяца до убийства Антона Дойчева развивались события в совершенно другом городе! Ему это не дано, а мы - посмотрим.
  

Глава шестая

   Боль.
  
   Ночью могучий зверь, мышцами распирающий одежду, крался по следам жертвы, имеющей вид омерзительного, самодовольного ублюдка, и уже приготовился к прыжку, как услышал оклик:
- Эй, ты! Прекрати немедленно и убирайся, это моя территория!
- Что, не выдержал, - лапища сгребла за грудки крикуна, русского по виду мужика, и зверь всмотрелся в лицо визави, - явился? Захотел сам... Узнаешь себя?
Глубоко посаженные глаза неясного темного цвета встретились с голубыми и словно нечто передали через них, внедрили в человеческое сознание. В несколько мгновений вполне интеллигентный облик русского изменился, обрел клыки, мощные бугры желваков и жесткий оскал, как в зеркале повторив жуткий облик монстра. Однако новоявленный брат-близнец попытался отшатнуться, воскликнул:
- Нет, это не я!
- Трус, - рыкнул зверь. - От себя отрекаешься?
А затем выволок бессильное тело из прохладной безлунной ночи под внезапно нестерпимое, яркое солнце СЮРа, где плавились и корчились циферблаты гниющего времени. Там, дыхнув на Мирного Обывателя жарким смрадом, могучий зверь опять гневно рыкнул нечто похожее на "трус!" и зашвырнул его на вершину скалы. Не в силах крикнуть оттуда, запретить зверю хозяйничать в его сне, беспомощный близнец закрыл глаза, чтобы не видеть сцену погони.
Зверь вернулся в ночь. Легко догнал насильника. Тот торжествующе захохотал, вырос в размерах, выхватил громадный нож и замахнулся, ожидая отступления преследователя. Зверь рыкнул, полностью утратил человеческий облик. Рубахи и брюки лопнули на чудовищных мышцах, осыпавшись жалкими клочками. Мускулистые лапы схватили лезвие и сломали пополам.
Играючи поймав кулак насильника дочери, занесенный было тем над головой зверя, могучий монстр свинтил жалкие косточки с запястья и отбросил в сторону. Довольно оскалившись, выслушал первый вопль. С наслаждением добавил громкости, последовательно отгибая пальцы второй руки негодяя в обратную сторону, до характерного хруста в каждом. Затем медленно сломал тому руки и ноги в суставах, когтем распорол одежду насильника и еще медленней принялся отрывать самый ненавистный орган.
Вопль казнимого сладкой музыкой звучал в ушах двойника, городского жителя, только что страдавшего от невозможности остановить самоуправца. Краски СЮРа и ослепительное солнце не смешивались с мраком ночи и даже сквозь закрытые веки Мирный Обыватель отчетливо видел каждый миг казни. Не просто видел, а смотрел и начинал любоваться, с ужасом осознавая, что процедура, особенно неотвратимость возмездия - ему нравится...
  
   ...с ужасом осознавая, что неотвратимость возмездия ему нравится, Геннадий Петрович закричал, обращаясь к синему, равнодушному небу СЮРа:
- Это не я, это не моё, я не хочу так! Нет, я не согласен, так нельзя!
Но крик протеста перерос в торжествующее рычание, ведь в душу уже внедрился внутренний императив: - не просто "льзя!", а нужно, именно так нужно защищать свою семью! Продиктованный миллионом лет эволюции, биологически оправданный инстинкт "убей!" пересилил христианские заповеди и сорвал социальные тормоза.
Семенов узнал себя в звере. Да, он слился с ним! Он, Семенов, замкнул когтистые пальцы на хрупком горлышке ублюдка! И уже не понимая, остался ли он наблюдателем, слился ли с единственным действующим лицом - легко свернул изувеченной жертве голову, как куренку. Удвоенные сном силы бушевали, и Геннадий Петрович небрежно швырнул обезглавленный труп наземь. Обтёр окровавленные ладони о собственную грудь, решительно приказал себе:
- Сейчас проснусь, приму душ, отмоюсь...
Абсурдность сказанного совершенно не взволновала его. Подумаешь, перепачкался во сне, а отмываться решил наяву - что здесь такого? Кто виноват, если Дали забыл нарисовать воду, а СЮР другой антураж не приемлет? Семенов начал выплывать из сновидения, оставаясь в облике зверя, когда его догнал спокойный голос:
- Ты согласен, что насильник заслуживает смерти? Пусть и не такой?
Окончательно проснувшись, Геннадий Петрович до утра размышлял, почему зверь в нём исчез после тех, справедливых, по большому счёту, слов. Почему?

*

   За окном царила ночь. Слабые огни от случайных машин рисовали на потолке причудливые и подвижные решётки. Катя легонько приподнялась над похрапывающим мужем и стала гладить его по голове, нашептывая в ухо слова любви. Их дыхания согласовались, он негромко отозвался сквозь сон:
- Катюша...
- Милый мой, спи. Это я просто так, соскучилась, а ты спи, спи, - она прижалась к мощной спине Гены и продолжила разговор с ним, изредка проверяя, не прервался ли контакт.
Красота! Чем плохо проводить сеанс гипноза в таких благоприятных условиях, в постели с любимым мужчиной? Наверное, поэтому она не сомневалась в успехе. Ключевые слова, сказанные на ушко, погрузили Семёнова в транс. Через полчаса Катя знала всё, что нужно. Монстр отделился от человека, но не ушёл совсем. Предстояло дать установку на полное расставание, на изгнание этого порождения дикого, стадного, племенного этапа развития общества.
Ах, эти мужчины! Изображают из себя вершителей судеб, но сами волнуются и переживают там, где любая женщина примет решение мгновенно и бестрепетно. Как можно колебаться, если защищаешь ребенка? Мать не рассуждает - она действует! И сотрёт с лица земли любого, что тронет её кровиночку.
Но разве можно говорить такое мужчине? Он тотчас истолкует слова, как оправдание своей агрессивности. Нет-нет, Гена получит установку на смирение и отказ от мстительных порывов. Не дело - бросаться на обидчика с кулаками, когда для этого существует милиция!
Не Катя, а психотерапевт, не мужа, а пациента, но твёрдо и последовательно убеждала, что вопросы зверя не заслуживают ответа, что убийство даже виновного - это крайняя, недопустимая мера. При этом врач Мадерова старалась изгнать, подавить собственные соображения касательно всепрощенчества и толстовских штучек о непротивлении. Она полагала, что ей удалось внушить Гене мысль об окончательном разрыве со зверем. Хотелось верить, ох, как хотелось верить, что удалось!
Катя вышла из контакта утомлённая и не вполне удовлетворённая собой. Монстр занимал слишком сильную позицию, апеллировал к родительским чувствам.
- И все же я права! Иначе Гена станет шизофреником. Зверь должен уйти из него навсегда.

*

   Снова бросив все дела, Семенов пришел в милицию вместе с дочерью. Следователь ему не понравился с первого взгляда - сутулый лейтенант в мятом мундире, унылый конторский чиновник, похожий на щедринского "премудрого пискаря". Глянув в предъявленный паспорт, "пискарь" перевел бесцветные глазенки на Нину:
- По групповому изнасилованию? Вот, смотрите... Скажете мне, если кто из них есть...
Выгреб из стола, сунул ей в руки несколько альбомов с фотографиями, отсадил за соседний стол, а сам начал вяло писать в картонных папках-скоросшивателях. Постоянные звонки заставляли его отвечать в трубку старого чешского телефона то напряженным шепотом, то хихиканьем с отчетливыми матюгами.
- Вы бы постеснялись так выражаться, девушка ведь в комнате, - усовестил его Геннадий Петрович.
Лейтенант буркнул нечто, похожее на извинение, и ничего не изменилось. Те же слова звучали в тесном кабинете. Нина, опустив голову, пунцовая от стыда, быстро листала альбом. На каждой странице теснилось несколько фотографий, в основном низкого качества. Лица запечатленных мужчин были суровы, хотя некоторые, в основном молодые - улыбались. Но все они были преступниками и выглядели мерзко.
- Смотри внимательнее, не торопись, - пытался помочь ей отец.
- Пап, я не могу, мне тошно! Я же почти не видела их в лицо. Сначала они шли со стороны света, а потом, когда...
Судорожный всхлип перебил голос, и Нина уткнулась лицом в платок. Отец смотрел на нее, не зная, как унять мучения дочери. Успокаивать словами не удавалось, а седативные лекарства в обычных дозах, прописанные врачом Белой напоследок, не помогали. Нина продышалась, глубоко вдохнула, подержала воздух в груди, которая дернулась раза два в очередных спазмах. Осторожно выпустила его, снова вдохнула, и закончила фразу:
- ... я сама закрывала глаза, чтобы их не видеть. Я не могу...
- Надо, - настоял Геннадий.
И снова страницы предъявляли им гнусные хари, рыла, рожи... Через полчаса все казались на одно лицо. Сдав охапку альбомов лейтенанту, они вышли в коридор.
- А когда тебя пригласят фоторобот собирать?
- ?
- Ну да! - Отец понял по лицу дочери, сунулся к следователю. -Скажите, а фоторобот преступников будете делать?
Лейтенант досадливо дернул плечом, продолжая телефонный диалог - изобразил отрицание. Геннадий Петрович вошел целиком, прикрыл за собой дверь, прочно сел на стул напротив следователя. Такая манера ведения следствия ему еще сильнее не нравилась. Бросив трубку, обладатель погон вознегодовал:
- Что надо? Вы, вообще, кто такой?
- Отец потерпевшей, а надо найти преступников!
Гнев прорвался, и адреналин выплеснулся в кровь, которая почти закипела, стремительно рванулась по жилам. Мышцы Семенова начали ощутимо подрагивать, как спортивный автомобиль перед стартом, придя в полную готовность. Захотелось что-нибудь сделать громкое, жесткое, сокрушительное - например, сломать стол перед этим рыбоглазым лентяем, опрокинуть сейф, разнести кабинет в пыль, в щебенку! Сдержался, легонько стукнул кулаком в стену. Та загудела, подтвердив: я тоненькая, кирпич на ребре!
- Они не преступники, а подозреваемые. Мы ищем. Фоторобот штука непростая, ее используют в особо сложных случаях, как правило, при убийствах. И, вообще, выйдите отсюда, не мешайте мне работать!
- Как вы работаете - никогда никого не поймать! Я иду жаловаться!
Дверь была хороша для вымещения злости, и захлопнулась смачно, аж пыль снялась с насиженного места над нею! Покидая "ментовку", Геннадий Петрович оглянулся - сквозь торцовое окно лучи утреннего солнца красиво, по прожекторному, подсвечивали пыльную бурю в коридоре.
Это было единственное приятное впечатление от всех походов в горотдел. Начальник уголовного розыска, а затем и начальник милиции, оказались в разной степени обходительны, но одинаково лаконичны. Она раза он получил объяснение: "работаем!" и невысказанное, но понятное пожелание добром уйти отсюда - на БАМ, по старой ветке. И быстро так, быстро!

*

   Он снова приехал к любимой женщине, бросив работу. Снова сбивчиво рассказывал о состоянии дочери, о своих спорах с нерадивой милицией, а потом молчал и тупо смотрел на рисунок клеенки. Ночью робко попытался приласкать Катю, но так следил за собой, что ничего не смог. В отчаянии Гена вскочил, заметался по квартире:
- Я конченый человек! Ничего не могу! Почему, почему? Дома у меня такая эрекция, а здесь, как мёртвый! Катя, - он бросился перед ней на колени, схватил её руки, принялся покрывать поцелуями, - ты не бросишь меня? Я излечусь, излечусь, верь мне! Мне только отомстить им, и всё наваждение сгинет! Я зверею, когда о них подумаю, но это пройдёт, как только...
Тут словно реле сработало - Гена осёкся, замолчал. Врач Мадерова внутренне встрепенулась и отодвинула влюблённую женщину Катю на второй план. Пациент Семёнов выдал своё душевное рассогласование и незалеченный разлом. В нём так и сохранялись два существа - Монстр и Мирный Обыватель. Зверь, воплощение дикого прошлого, продолжал смущать душу цивилизованного человека.
Ночью состоялся очередной сеанс гипноза. Пересилив бабскую жалость, Екатерина Дмитриевна Мадерова произнесла ключевые слова и глубоко вторглась в распахнутый и беззащитный мозг мужа. Она намеревалась применить новейшие методики кодирования, программирования и прочего вмешательства в психику любимого человека.
Монстр должен уйти! Он не имел права упрекать Семёнова в бездействии. Он вообще не имел права разговаривать! Откуда у зверя дар речи? Кто позволил животному поучать человека?
В подсознание Семёнова вливалось убеждение, что выдуманный монстр отправляется в берлогу, в спячку... Но не рядом с человекам, а далеко-далеко... Страшно далеко, в поле, в лесу, за городом... В овраге, который никто и никогда не посещает, кроме как для свалки мусора... И мусора этого так много, что зверь завален навсегда, ему никогда оттуда не выбраться!
Твердо зная, что завтра же Монстр навсегда покинет сознание Мирного Обывателя, усталая врач Мадерова вышла из контакта с Семёновым. Как только она превратилась в Катю, нервы сдали. Тихонько хлюпая носом, испуганная женщина жалела любимого, осторожно гладила по плечу, глотая слёзы. И старалась, чтобы муж не почувствовал рыданий. Не хватало только разбудить его!

*

   Зверь легко мчался вдогонку за жертвой, живя сладостным ожиданием мести. По красной почве под синим небом преследовать подонков куда проще, чем в ночной мгле, а острая вонь гниения от полуразложившихся циферблатов только успокаивала. Труп негодяя, которому он сейчас воздаст по заслугам, не ухудшит атмосферу дополнительным смердением.
И вдруг могучее тело зверя шарахнулось в сторону, поближе к скалам, стараясь забиться в укромное место - оно восприняло опасность! Неведомую опасность, которая проявилась пустотой безмыслия, внезапно возникшей в голове. Но поздно! Мир вокруг зверя и он сам - быстро и резко становятся абсолютным мраком, ничем... Пустота, просторная пустота затапливает тело зверя, и в ней постепенно, облачком на бесконечном небе, формируется вопрос:
- Кто меня гонит? Куда?
Ослепший, оглохший, обездвиженный зверь в панике вслушивается в себя, и впервые привычная чистота единственного позыва "отомстить" вытесняется неожиданным, пугающим выводом:
- Я мыслю, если умею задавать вопросы.
Эта мысль не имеет никакого отношения к жажде мести. Она гулко и мгновенно заполняет весь простор, всю пустоту, которая оказалась вовсе не бескрайней... Распростертое тело вздрагивает, пытается убежать, ему страшно, но мышцы не подчиняются - теперь приказы не проходят без одобрения разума, а тот просыпается медленно. Словно подшипник с загустевшей на морозе смазкой - туго, с усилием проминается в ней первая дорожка... Скудными порциями просачиваются в голову неясные сперва внутренние ощущения. И возникает вопрос:
- На меня охотятся? Меня кто-то преследует, гонит...

*

   Скудными порциями просачиваются в голову спящего Семенова неясные внутренние ощущения.
"У зверя?"
Он прислушивается к себе. Мурашки бегут по отсиженной, нет - отлежанной ноге...
"Конечности? "
А вот проявляется сжатый кулак. Все пальцы вместе... Подергиваются, пробуя раскрыться... Разжимаются, касаются большого, осознаются, как ладонь.
"Зверь где-то полулежит, - прорастает в былую пустоту новая мысль, присоединяется к первой. - Вот чувство верх-низ оформилось..."
Двигаться зверь-Семенов пока не может - не находит способа управлять ногами. Тело понемногу, исподволь, складывается из таких сигналов, не очень ясных. Их всё больше, больше и пазл внезапно, озарением! - воспринимается почти цельной картинкой. Недостающие кусочки входят со все возрастающей легкостью... В былой пустоте безмыслия обозначился некий образ, схема тела, где всё присутствует, но взаимодействие частей еще неопробовано. Наверное, так просыпаются новые компьютеры, в которых нет программ, соображает Семенов: "Я видел себя во сне таким - жуткий, невероятно сильный зверь. Почему я не могу пошевелиться? Что такое, почему мое сознание гаснет, словно выключенный телев... "
В пронзительном трезвоне будильника сон обрывается. Семенов пытается вскочить с постели. И рушится на пол. Пытается встать, опять теряет равновесие. Ошарашенный внезапным предательством послушного прежде тела, он принимается вспоминать, восстанавливать двигательные навыки. Через несколько минут ему удается сесть, через полчаса - встать.
На работу Семенов добрался с большим опозданием.

*

  Через неделю после выписки Нина позвонила, что есть важный разговор, и вечером пришла к отцу:
- Папа, я знаю, ты все знаешь, - с порога ошарашила она.
Семенов застеснялся:
- Ну, не всё, положим...
- Всё. По сравнению с другими - всё. Ладно, не спорь, проехали...
Дочь прошла в комнату, села в кресло прадеда, с детства любимое за глубину и удобство. Геннадий и сам предпочитал отдыхать в нем. Глубокое, с высокими подлокотниками, и выдвижной подставкой для ног, невесть когда привезенное из Европы, дедово кресло дарило всем ощущение защиты. При жизни Григорий Кириллович признавался, что оно напоминает ему бронеспинку фронтового "ЛАГГа", такое же надежное. Утонув в черной коже, Нина собралась с духом:
- Я не могу больше. Мне кажется, что весь город смотрит на меня, все говорят за моей спиной - это она, та, которую...
Семенов внезапно выпадает из своего уютного мира в другую, невозможную реальность, где все происходит одновременно и чудовищно невероятно, обращая жизнь в безобразный сюрреалистический спектакль.
  
Как-то, в бытность мальчишкой, он впервые увидел страшную своей неправильностью картину. Репродукция висела в коридоре художественной школы - синее небо и яркая почва. Вполне нормальные небо и земля. Он встретил похожее сочетание много позже, в туре по Египту и Израилю. Но то, что мягко свисало со скалы, слегка заворачиваясь по краю, словно подсыхающий кусок сыра - выглядело жутко. Только труп времени мог выглядеть настолько омерзительно, полностью утратив присущую секундам упругую энергетику.
Гена в тот момент ощутил пронзающую обоняние вонь мертвечины, тошнотворную волну, что струилась от полуразложившихся циферблатов. Тогда захолодило под ложечкой, он стал маленьким, невесомым, а густой поток миазмов смыл его в беспамятство. Это была первая встреча с Сальвадором Дали.
И вот опять, словно всесильный бог скатывает только что длиннющие минуты в тугой шарик, прожевывает и заряжает в трубочку, а потом плюёт им в Геннадия Петровича. Шарик пробивает в области желудка страшную холодную дыру, воздух вылетает из легких, тело сдувается, легчая до тополиной пушинки.
Он успевает открыть рот, выдавить последний воздух в слова:
- Глупости! Никто не..., - как дочь расплющивает тополиную пушинку:
- Да это и неважно, папа. Я больше не хочу жить. Кому я нужна с такой историей? Сам же гонял меня на анализы - СПИД, сифилис, гонорея, трихомоны? Я знаю, что анализы отрицательные, но это без толку. Все боятся, даже говорить не хотят... От меня подруги шарахаются, а Витька телефон сменил.
Красная пустыня, раскаленные скалы и почва. Мир теряет не только воздух, но и воду - все покинуло ссохшегося Семенова, который с трудом проворачивает шершавый язык:
- Не обращай внимания на придурков...
- Если бы придурки, а то весь город!
- Давай путевку возьмем, уедешь отдохнуть, а?
Дочь горько усмехается:
- Пап, какой отдых? Я вечером из своей комнаты боюсь выйти, а ты - путевка! Пап, я вены вскрыть хочу, это больно?
Вопрос бьет наотмашь, как тяжеленная "балда" на тросе в стену старого дома. Бац! Иссушенное тело сброшено на раскаленную землю.
"Удержать, удержать остатки разума в лопнувшей от такого удара и распахнутой дохлой перловицей или мидией - черепушке!"
С одной стороны обсыхающей, но не снулой еще рыбиной трепещет паническая мысль, что дочери срочно нужно сказать нечто мужественное и суровое, типа "ерунда, будь сильной"; с другой стороны остроклюво дятлит висок понимание, что она от таких слов встанет и пойдет, да не просто, а именно вены вскрывать!
Рот пользуется безвластием, выдает безумную фразу:
- Думаю, не очень, если быстро резануть...
- Или повеситься?
Нина продолжает деловито, как фасон платья, обсуждать с отцом виды самоубийства. А он не прерывает ее гневным криком, потому, что дятел вбил в висок: "Почему бы и нет?"
Ответ складывается сам. Странный, не из разума, нет! Невесть откуда приходит умиротворенное рассуждение: "Смерть следует считать логическим продолжением жизни, переходом в иное качество. Почему день рождения мы планируем и отмечаем каждый год, а день смерти даже один раз не можем? Неправильно! Следует подготовиться, чтобы сделать себе приятно и красиво. Готовят же старики домовину заранее? Ну вот! Так что мешает любому из нас красиво покинуть жизнь? Привычка, лицемерие?"
Голос, сказавший это, хорош - густой баритон, как у сытого попа с амвона. Из пришедшего рассуждения рождается собственный протест:
"Ах, общественное мнение?! К чертям собачьим! Ниночка, я с тобой,"- и слова:
- Неэстетично. Как и стреляться. И травиться кислотой больно, да к тому же ненадежно, - всё это говорится Семеновым назло страху, который корчится в разорванном мозгу: "Боже мой, что я несу?"
- А снотворное выпить?
- Могут откачать, тогда еще и позору не оберешься. Надежно, коли сброситься с высокого здания, но страшно падать.
Дочь думает, потом кивает:
- Да, страшно. Но жить противно. Как прокаженная. Помнишь, у Джека Лондона - Алоха Оэ? А почему ты со мной это обсуждаешь?
- Ну, ты же так просто не будешь спрашивать. Значит, больше не с кем. Или мне доверяешь, больше, чем другим, - мозговые половинки робко сходятся, не зная, как правильно отвечать на такие сложные вопросы.
- А мама мне ответила: возьми себя в руки. Я же не знала, что надо держать себя в руках, и вот она мне это объяснила. И я ей за это благодарна! - со смехом и горечью говорит Нина.
Потом она выбирается из кресла, идет к столу, садится за компьютер:
- У тебя есть стрелялка? Хочу всех поубивать!
Обрадованный переменой, Семенов разыскивает в стопке дисков русскую версию "Крутого Сэма", инсталлирует, запускает и оставляет дочь стрелять, расчленять мотопилой, подрывать гранатами, рассекать ножом разнообразно мерзких монстров и роботов. Нина включает колонки на полную громкость. Вой, крики, выстрелы, взрывы накладываются на хриплое дыхание мускулистого Сэма, продирающегося сквозь развалины древнего Египта.
- Жаль, что он не говорит, только дышит и вскрикивает, я бы сейчас порычала и покричала с ним вместе: дамн ит!
Геннадий Петрович сидит за плечом дочери, подсказывает, куда идти, как сменить оружие. Вместе с горой трупов тает и безумие сюрреализма.
- Знаешь, пап, вот такой мужик вопрос мести решил бы просто, перебил уродов из пулемета. Жалко, что это игрушка...
Нина азартно и удачливо ведет Сэма, шепчет что-то по английски, горячо, но непонятно. Семенов ловит обрывки, похожие на "асасинейт", "рэвенж", "блуд", "килл", "зэйрс", которые почти ничего не говорят выпускнику очень средней провинциальной школы, который проходил в свое время английский, да прошел мимо, как и большинство из его поколения.
Но неважно, что шепчет дочь, главное - циферблат соскользнул со скалы и распрямляется. Зашевелились стрелки, время пошло вперед. Всё бы хорошо, но дятел через висок уже выдолбил, сожрал мозг, оставив гулкую в пустоте головную боль.
Через час отец и дочь добрались до третьего уровня, Нина сохранила игру. Но мир опять пошатнулся, сворачивая время в трубочку и торопливо сжевывая минуты для залпа холодом под ложечку:
- Папа, я передумала. Не буду убивать себя. Возьму пистолет, найду их, и убью. Или найму киллера. Закажу гадов!
Отец молчит, а дочь целует его в щеку, отменяя приход СЮРа:
- Спасибо! Ты единственный, кто меня не поучает. Приготовить тебе ужин? Ну, тогда хоть посуду помою, - и уже с кухни. - Правда, купи мне пистолет, а?

*

   Слова дочери дали сновидениям новый заряд. Теперь ночной зверь выслеживал не одного, а троих негодяев. Охота заканчивалась, когда кара настигала последнего. Семёнов проглатывал снотворные и транквилизаторы пригоршнями, однако успокоение не приходило.
Зверь двигался медленнее, но неотвратимо. Выследив и убив первую цель, зверь срывал голову преступника, настигал второго, третьего... Потом зверь долго сидел, всматриваясь в лица, запоминая гнусные черты наказанных им подонков. И блаженствовал, это успевал почувствовать Семёнов в момент, когда зверь уступал власть над телом.
Конечно, чужое блаженство обязательно сменялось раскаянием и чувством вины. Но даже краткий миг смешения двух существ - сознательного человека и наполненного инстинктами зверя - был невыразимо сладок! Ах, если бы у него, у Геннадия Петровича, достало мужества свести счёты с преступниками таким способом!
Увы, проснувшись, Семенов ужасался содеянному и стыдился, что подробности очередного кошмара доставили ему столько удовольствия. Его пугало привыкание - никакой реакции не вызывали тошнотворные прежде сцены умервшления. Ни разу не появились позывы к рвоте.
В глубине души Геннадий Петрович твердо знал - он и есть зверь. Уступка себе выросла из оправдания: это сон, а не реальность, в которой месть запрещена. Он признавался, что ночной зверь прав. Конечно, преступников надо покарать. Безусловно, возмездие должно пасть на их головы. Да, они заслужили смерть. Но не настолько жестокую и кровавую!
Семенов не осмеливался размышлять, какая смерть гуманнее, но электричество, газ, усыпляющий укол - кто же про них не слышал? Если бы удалось, он предложил бы зверю поискать что-то эдакое, цивилизованное. Жаль, что договориться с безумным мстителем никак не удавалось. В пылу погони тот ничего не слышал, а упившись агонией жертвы - исчезал.
Надежда появилась, когда пришел странный сон, где зверь обрёл сознание. Ненадолго, но даже тех мгновений хватило:
- Договориться со зверем, договориться, - твердил себе перед сном одуревший от постоянного поедания лекарств Семенов, - придумать, как найти с ним общий язык.
Он не признавался себе, что гордится зверем - мстить, мстить, мстить! - но подозрение закрадывалось. И такая раздвоенность, когда и боишься всего и не боишься ничего, причем в одном теле, но в разных "ипостасях" - завораживала безнаказанностью, подстрекала согласиться, решиться на большее...

*

   От автора:
  
   Наш герой пока останется в своём заштатном городке, ему есть, с чем разбираться, есть о ком думать. А нам пора вернуться в город Энск, к следователю Ивану Терентьевичу Долгову и узнать, до чего тот докопался за время нашей отлучки.
  

Глава седьмая

  
   (14-й день)
   Закон. Дело о покушении на убийство.
  
  Раритет приступил к повторному допросу нынешней жены потерпевшего. Дамочка решительная, как их величают нынче - бизнесвумен? На пятилетку старше мужа, и лицом не особенно удачна. Однако версию супруга поддерживает точно.
Единственный прокол, это вызов "скорой" и милиции. Конечно, точное время звонка можно и не запомнить, но не за десять же минут до покушения вызывать? Каким даром предвидения надо обладать, чтобы вызвать врачей заранее, до удара ножом!
А по раскладке времени так и получается. Долгов готовился провести очередные (на это раз - последние) допросы потерпевшего, его жены и секретарши так, чтобы уличить всю компашку на откровенной лжи и заставить признаться в этом. Его бесила примитивность подделки, имитации преступления, на которую он почти попался, приняв дело, начатое не им.
-Почему вы сами не нарезали торт, а предложили нож гостье? Кто в конце концов нарезал его? Вы? Как это получилось? И куда делся тот нож, первый?
Бесхитростные вопросы заставляли жену потерпевшего нервничать и отвечать, что она не помнит, а Раритет предъявлял фотографии, сделанные на месте и дожимал. Ложь выпирала наружу из каждого ответа, но это ничего не меняло в участи подозреваемой. Бывший муж тоже лгал, уводя глаза в сторону, что для Долгова было очевидным признаком.
Описание движений глаз, выдающих враньё, как и характерные жесты с защитными позами, Раритет вычитал из американской монографии. Вычитал и заучил наизусть, так что ловил ложь мгновенно, даже помечал на полях протокола векторы движений глаз, чтобы потом точно знать достоверность ответов.
Жаль, способов повлиять на лгунов наука до сих пор не придумала. Жаль, как жаль! Вот эту смазливую мартышку, секретаршу фирмы, где пострадавший числился заместителем директора, поймать на лжи и противоречиях не удалось. Хорошо заучила, прочно:
- Я слышала её угрозы, типа убью тебя, отравлю, но сына на лето не дам.
Следователь отпустил искусственную платиновую блондинку и задумался над хитросплетениями судьбы. Никакого сомнения, что пострадавший имел "интим" со своей секретаршей, у любого наблюдательного человека не возникло бы. А жена, фактическая начальница фирмы, никак не пресекала такую связь. Перед Долговым - мезальянс, сговорившийся погубить невиновного человека. Какой мотив у этого любовного треугольника?
Ладно, секретутку и мужика понять несложно - сошлись интересы, неважно, материальные ли, скотские. В чём интерес новой жены? Почему она лжет? Почему терпит измену мужа? Или не знает о ней? Слишком уверена в себе? Бизнесвумен прошлый рассказ повторила, однако версию предварительного вызова милиции и "скорой" заранее замотивировать не сообразила, и потому выбрала тупо отпираться:
- Это недоразумение, я не могла вызвать раньше, чем увидела кровь на муже.
Справки дежурного отдела и диспетчерской заставили женщину на некоторое время задуматься. Сообразила быстро. Появилась новая версия, дескать, в панике за временем не следишь, ошиблась в первый раз, на эти десять минут.
Раритет вынужден был признать ответ вполне разумным. К сожалению, его замысел потерпел крах. Да, эта компашка лгала, но менять свои показания не собиралась и дружно топила подследственную. С досады на себя Иван Терентьевич задал бизнесвумен вопрос:
- Что вам известно о недавних интимных отношениях мужа с другими женщинами? Ничего... Нет, не имею в виду кого-то конкретно, мне нужно знать... Допустим, с бывшей женой, сослуживицами? Нет?
Когда бизнесвумен подписывала протокол, озадаченность на её лице сменилась решимостью. Раритет не сомневался, что верность мужа будет проверена многими способами, в том числе и техническими средствами, вроде скрытой камеры.

*

   Закон. Дело мстящих амазонок.
  
   Разбирая ворох сведений, стажер намертво засел в кабинете Раритета. За три дня он отобрал все интересные случаи, составил сводную таблицу и нечто похожее на линейный план-график, использовав полноразмерный лист ватмана.
- Где ты его взял?
- Купил, - поднял тот на Долгова безмятежные глазки. -Так нагляднее. Вот, это ограбления по датам, через косую черту - вес награбленного. Вторым цветом даны случаи в Кр-ском крае...
- А куда М-скую область денешь? Казахстан?
- Пока в карандаше, - засмущался стажер.
Долгов всмотрелся в пеструю картину. Глаз быстро привык к разбросу пестрых квадратиков. А что, удобно! Молодец мальчишка, хорошо придумал!
- Ты где научился так графики строить, Сергей?
- В школе. Нас учитель истории заставлял сравнительные графики цивилизуемости делать...
- Графики чего? - Поразился термину Иван Терентьевич.
- Как разные народы обретали признаки той или иной цивилизации. Ну, как Римская империя влияла на варваров, как русские - на татар или чукчей...
Раритет углубился в чтение следующего отчета эксперта и забыл о графике. Аудитор, Антонов Ефим Аркадьевич, вел бухгалтерию на все три фирмы одинаково, не утруждая себя выдумкой. Одни и те же фальшивые документы, одни и те же товары. Наскоро прикинув объемы, Долгов убедился - мелкие грузовики. Троица продавала чужой товар. Скорее всего, отнятый у частников, у начинающих, слабых бизнесменов.
Не напрасно подозревали Дойчева в сбыте краденного. Но вот почему не раскопали до конца эти доказательства? Ох, уж эта милиция! Порастеряли все кадры. Какие спецы работали в ОБХСС, им бы поручить, могли вполне докопаться! До того же Косого, это же его люди. Если, конечно, группировка не была лишь частью более крупной структуры. Передаточным звеном от грабителей к сбытчикам награбленного. Те крали или отнимали, а эти реализовали. Убийца мог опознать свой товар, и отомстить.
Поразмыслив, Раритет усомнился:
- Вряд ли. Чтобы жертва рэкета, владелец товара, оказался таким зубастым? И мстил жалкому лавочнику? Но, все равно, дело надо передавать по подследственности - это к убийству никакого отношения не имеет. Или только косвенное, как повод к сведению счетов. Что тоже спорно...
Орлов принес неутешительные сведения - группировка Косого никакого отношения к убийству Дойчева не имела. В ту ночь практически всё активные её участники имели реальное алиби.

*

   (15-й день)
  
   Таблица получалась отменная. Шмидт и Долгов накладывали на нее данные из отчета эксперта, проверившего всю бухгалтерскую документацию. Закономерность проступила - уже шесть дат по фальшивым накладным отстояли на день-два от дат ограблений. Складывалась интересная картина, что и озвучил стажер:
- Они, Иван Терентьевич, действительно, сбывали награбленный товар из соседних областей и края. А почему мы не сделали проверку по нашей области? Наверняка найдем чего-то!
- Сделаем. Ты и будешь сверять. И еще - составь список по совпадениям. Кроме наших предстоит искать тех, кто грабил. Соображаешь, о чем я?
- Не очень. Эти же и грабили, естественно! Разве нет?
Долгов вздохнул:
- Они торгаши, сбытчики. Нам надо понять, кто нашим товары поставлял, то есть, преступное сообщество вычислить. Тогда дело передадим УБОПу. Ты же должен знать, если по субъекту усматривается организованная группа...
- А, понял! Фильм такой был, про дорожных грабителей, они фуры брали. Трио, кажется...
- Ну, я кино не смотрю, - проворчал Долгов, сомневаясь в разуме стажера.
Какой-то он придурковатый. То умный не по делу, то совсем ничего не соображает. С таблицей придумал здорово, а вот прикинуть цепочку реализации - слабо. Не может быть, чтобы грабежи совершались без наводки - это раз. По данным наводчика банде следует работать немедленно, то есть, быть вблизи от потенциальной добычи, а не тащиться из другой области - это два. И потом, чисто психологический аспект - кто из этой троицы осмелится на грабеж? Разве что Серый, так один он не справится - это три.
Нет, тут всё четко организовано, настоящие бандиты работают бригадой и не здесь. Ждут в соседней области или крае, когда появится нужный одиночка, вызывают сбытчиков. Пока те едут, банда грабит одиночку. А потом эти, Серый, Могильных и Дойчев, забирают добро, тут же "рисуют" себе сопроводительные документы и - в Энск. Бандиты уже чистые, без товара. Их даже задержат - ничего не обнаружат.
К Дойчевской группе тоже не придерешься - везут легально купленные грузы. Расчет банды прост и примитивен: сумма грабежа небольшая, искать по стране не станут, сводка из чужой области, тем более из Казахстана, сюда не попадет. Значит, и подозрения не возникнет!
И не возникало ведь. Чисто случайно докопались. Не убей неведомый мститель Дойчева так изуверски - дело не попало бы к нему, Долгову. Кто еще будет так въедливо разбираться, кроме Раритета? Давно бы забросили. Но он, Иван Терентьевич Долгов, следователь города Энска, найдет убийцу, вычислит.
Скорей всего, это кто-нибудь из банды, поставляющей товар. Убили за "крысятничество", не воруй у своих! А половые органы ампутировали, чтобы с толку сбить. Значит, главарь там с выдумкой, с фантазией, весьма неглупый...

*

   Начать пришлось с соседней области, в Казахстан не пустили. Дескать, не след распутывать чужие преступления, в России дел хватает. Долгов разместился в свободном кабинете следственного крыла областного управления милиции - надо же, какое здание просторное отгрохали! - и начал копаться в делах.
Капитан Келимов, молодой и подтянутый, с подчеркнутым уважением помог перенести многочисленные бумаги в кабинет, специально отведенный для работы гостей подобного рода. Осведомившись, не нужна ли еще какая помощь, оставил номера внутреннего и личного телефона, спросил разрешения уйти. Задав несколько технических вопросов о работе дознавателей в районах, об их укомплектованности кадрами, следователь отпустил его.
Раритет пережил все этапы реорганизаций, нещадно мешавших эффективной работе правоохранительных органов. Даже он в свое время вел дела по организованной преступности. Сначала этим занимались главное управление уголовного розыска и КГБ, птицы высокого полёта. Ближе к развалу СССР возникло шестое управление, а в России его перекрестили в управление по организованной преступности.
И уже совсем недавно УБОПы ввели в структуру криминальной милиции при областных УВД. Естественно, такие пертубации привели к потере многих опытных работников. Особенно на низовом уровне, где и начинается расследование. Капитан Келимов с неохотой признался, что даже в городских отделах толковых и образованных следователей почти нет.
"Вот она, беда Сибири - кадры. Не хотят умные люди жить в ссылке, всё к центру бегут, - горестно вздохнул Иван Терентьевич, - а понять можно. Условия лучше, заработки..."
Сам Раритет в европейскую часть России не поехал, хотя старые друзья несколько раз активно "сватали" в Подмосковье. Ему просто не хотелось менять привычный уклад. Но разницу в уровне жизни и условиях, даже между его областным городом и райцентром, где жила сестра, он ощущал очень хорошо. Потому "беглецов" не осуждал, кто же не хочет лучшей жизни? И в отличие от Васи Бравермана, с уважением относился к немцам и евреям, отважившимся на репатриацию. Не шутка, бросить всё и начинать с нуля в зрелые годы! Учить язык, работать чернорабочим, после того, как здесь уже поднялся в начальники, хоть и средней руки? Да без гарантии, что в чужой стране преуспеешь?
Раритет недавно был в гостях у однокурсника, который получил лицензию адвоката в Израиле, это в его-то полувековом возрасте! Но сколько усилий положил Володька Кустов на изучение языка и сдачу экзаменов, знал лишь он один.
Иван Терентьевич грубо прикинул, смог бы он сам за семь лет пройти этот путь, и честно признался - нет. Да Кустову еще и фамилию сменить пришлось, больно матерный смысл она имела в Израиле, генитальный, мягко выражаясь. Вот и стал русский мужик, майор уголовного розыска как раз этого облуправления милиции, величаться Зээв Сиах.
Кто знает, какого адвоката приобрёла земля обетованная, но российская милиция потеряла хорошего следователя. Осталась Раритету от прежнего Кустова лишь прочная дружба...
Дружба и связи, как много они значат! Нынешний областной начальник уголовки оказался близким другом Боднаря. Алексей Каиркенович тоже внес свою лепту. Чувствуется, руководство подсуетилось, настропалило подчиненных. Все бумаги собраны, скопированы и сложены в папочки, только читай!
Раритет читал, делал пометки и заносил в таблицу, приготовленную Шмидтом. Стажер напоследок расстарался, расчертил на листе ватмана красивую сетку, заранее внеся даты, места и номера дел.
Иван Терентьевич основательно углубился в работу, когда в кармане завибрировал мобильник:
- Да!
- У нас салон закрывается на ремонт. Неделя или две отпуска. Давай поедем на Селигер? Ваня, сейчас самая пора отпусков, - обрушила поток слов жена, не слушая возражений, - и сколько я могу одна ездить, надоело! У меня муж есть?
Раритет отбился от неожиданной идеи, но Наталья обиделась:
- Достала твоя работа, я вечно в последнем порядке...
К концу дня у следователя заболели глаза и голова. Разбираться в нечетко пропечатанных копиях протоколов рукописных допросов, с трудом понимая некоторые слова - это каторжный труд. Особенно скверно снимали показания в районных отделениях, те первые показания, которые и были ему наиболее интересны. Но самое досадное, что по итогам прочитанных дел, правым оказался придурковатый стажер!
Описания грабителей совпадали с приметами троицы Дойчев, Серый и Могильных. Не полностью, конечно. Свидетелей можно понять - ночь, страх, боль. Нападавшие казались и ростом повыше и числом поболе. Капитан Келимов, прибывший по вызову Раритета, поразился:
- Мама моя дорогая! Как же мы сами не просекли серийность? Вот она, задолбанность работой, как сказывается, Иван Терентич. Но вы гений, натурально! Прокачать такую комбину? Я тащусь с вас, чесслово!
Долгов не стал умалять свою заслугу, чего скромничать-то? На то и кличка у него "Раритет", а не "Лонг", как в универе была. Он еще раз пролистал выписки, продемонстрировал капитану, мимо чего прошла их криминальная милиция:
- объем товара - не более полутора тонн,
- типичное место грабежа - неподалеку от границы области,
- способ остановки - стандартный во всех ограблениях!
Капитан не поверил, начал листать дела. Удостоверился, закурил и смачно выматерился. Безадресно, просто отводя душу. Потом сверился с таблицей, снова выругался и спросил:
- Иван Терентич, я понимаю, что глупо, но спрошу. Я же на юрфаке учусь. По квалификации, субьекту и объекту, коротко - вразумите, ладно?
Раритет кивнул. Парень ему нравился, соображаловкой не обделён, почему не поговорить? Тем более, что дела могли пойти не только, как грабеж, но вполне тянули и на разбойные нападения, особенно, где жертвы пытались сопротивляться. Из трех подельников - Серый имел судимость, к тому же сообщники применяли силу при каждом нападении.

*

  
   От автора:
  
   Мы видим, как продвигается следствие. Не совсем понятно, куда, но Долгову виднее. Пусть работает и обсуждает с коллегой понятные только им нюансы. Давайте-ка посмотрим, что творилось с другим героем, в другом городе, и не в настоящее время, а за два месяца до убийства Антона Дойчева.
  

Глава восьмая

  
   Боль.
  
Работа шла валом. Новые бизнесмены, чуть набрав деньжат, перекупали запущенные квартиры старого фонда, быстро перелицовывали их на евростандарт, напрочь лишая свой офис истинного удобства в угоду гламурному хайтековскому модерну. Потом перепродавали таким же поклонникам гипсового евроремонта. Крайне редко попадался понимающий человек.
Этот клиент был частным врачом - готовил приемную и три врачебных кабинета, по сути, целую поликлинику. Отделку захотел в традиционной манере! Свою квартиру, в соседнем подъезде, совсем не стал трогать. Велел пробить дверь в смежной стене, и только. Геннадий Петрович его понял. А что, удобно! Шаг, и ты на работе. Шаг назад, и ты дома.
Нарисовав картинки и чертежи, набросав договор, Семенов занялся графиком работы. Нарезать штрабы, уложить пластиковые трубы для проводки, заштукатурить новые перегородки, затереть штрабы, потом два слоя шпаклевки, грунт и чистовая покраска акрилом - четыре дня. Плитка, сто пятьдесят квадратов пола, семьдесят кухни, ванная с туалетами - четыре дня. Непредвиденные работы - еще один день, а выпросил он целых две недели. Нормально!
Как странно, что заказчик, человек с мужицким лицом, и оказался очень толковым. Сразу сообразил, как Семенов хочет слукавить со сроками, но согласился, подчеркнув:
- Неважно, сколько дней уйдет на ремонт, главное, чтобы успели в срок. Внесем пунктик о неустойке, - предостерег заказчик, дописывая от руки штрафные санкции.
Таких Геннадий Петрович уважал, поэтому спросил на прощанье, кем же работает клиент.
- Психоаналитик. Частнопрактикующий. Но вам, я так понимаю, мои профессиональные услуги не понадобятся. Однако, коль скоро спросили, вот, визитка.
Дома Семенов положил картонку перед собой и долго разглядывал ее, ужиная горячим, но безвкусным гамбургером "Макдональдса". Прохладная горечь пива "Марина" добавляла к большому бутерброду приятный нюанс, почти примиряя с холостяцкой жизнью. Черная визитная карточка в центре пересекалась серебристой надписью: "Иван Иванович Иванов, человек знающий". Просто и абсолютно не смешно. На черном обороте надпись была еще короче: "психоаналитик". Черта, а под ней номера мобильных телефонов. Трех.
Скромно и со вкусом. Геннадию Петровичу захотелось и себе такую картонку, в аналогичном стиле, вроде: "Семенов, строитель". Почему бы и нет?
Потом слово "психоаналитик" включило память. Его истерика в спальне у Катерины, разговор с дочерью о способах самоубийства... Ну, конечно! Именно психоаналитик Нине и поможет! Об этом психоанализе столько раз упоминалось в американских боевиках, что только дурень типа него, тупого строителя, не сообразит сразу!
Иван Иванович "въехал в тему" со второй фразы и назначил время приема на сегодняшний вечер, через два часа. Геннадий Петрович позвонил Нине, вызвал ее на улицу - с женой встречаться не хотелось. Коротко объяснив, куда и зачем, усадил в машину. Бросив "Газель" во дворе, завел Нину к себе домой, усадил в дедово кресло, и долго рассказывал о том, какой замечательный специалист этот психоаналитик Иванов.
- Ладно, пап, ради тебя, - согласилась дочь, и они поехали.
В квартире у доктора, в прихожей, сидела короткая очередь. Опасливо поглядывая на Нину с отцом, все трое с интервалом в несколько минут посетили кабинет врача. Затем Иван Иванович вышел к ним:
- Здравствуйте, Нина. Геннадий Петрович, вам придется посидеть здесь - мы поговорим без свидетелей.
Высокая, в два с половиной метра, не меньше, дверь закрылась. Плотно закрылась, надежно, не в пример современным картонным пустоткам. Семенов погулял по прихожей, пощупал стулья, стол - тоже настоящее дерево, не опилки. Внимательно рассмотрел оконные рамы, сделанные из хорошего дерева, скорее всего, сухой сосны, но слишком толсто закрашенные за прошедшие со сдачи дома годы.
Прожечь паяльной лампой или феном, оскоблить, покрыть прозрачным лаком - еще сто лет продюжат. Не фиг менять на дерьмовый пластик! Вот пол, тот откровенно хреновый, из горбатых сырых плах собирали. Но если его перебрать, осину с елкой выкинуть, а лиственницу оставить, да прострогать, то никакого паркета не надо. Плинтус сохранился старый, правильный, с вентиляционным пазом.
Стены блюли строгую прямоту еще сталинской постройки, только набел стоило убрать, и не поганить потом обоями. Круглый алебастровый плафон строго подчеркивал высоту потолка. А ведь квартира хороша! Её привести в чувство, освежить, и тогда солидность, основательность эпохи построения социализма будет в полной мере воздействовать на посетителей, то есть, пациентов. На него, Семенова, действует успокаивающе, почему не на других?
Дверь открылась, выпуская Иванова с Ниной.
- Геннадий Петрович, несколько слов. Я Нине помочь не смогу, тут есть нюанс. Вам бы отправить ее к толковому специалисту женского пола. К сожалению, в нашем городе таких я не встречал, да и в области тоже. А вот в Энске есть очень даже неплохой специалист. По счастью, не психиатр, а невропатолог, потому общением с душевнобольными не испорчена. Поговорите с ней, предложите разумную оплату...
- Сколько это, разумная оплата? Примерно, хотя бы, - безоговорочно согласился Семенов, видя на лице дочери несомненное желание ехать к неведомой специалистке.
- Ну, сеансов десять, я полагаю, вполне хватит. Исходя из моих тарифов, скажем, тысяч двадцать - двадцать пять. Потянете?
- О чем речь! Давайте адресок, - и рука потянула из кармана книжку.
Семенов очень надеялся, что Нина, глазеющая в окно, не заметила выражения его лица, хотя Иванов, несомненно, обратил на это внимание. Но человек деликатный - не выдал своего понимания. Не переспросил, как большинство бы недоумков на его месте:
- А с чего вдруг, собственно, морда ваша так внезапно полиняла, и челюсть на пол рухнула?
Полиняешь, если диктуют телефон твоей любимой женщины...

*

   Рэвенж
  
   "Я жуткий внешне, невероятно сильный зверь. Зверь. Но почему не могу пошевелиться?"
Тело начинает подбирать команды для каждой мышцы, вспоминая двигательные навыки. Дело идет быстро. Одновременно начинается настройка внешних чувств. В уши проникает странный, отдаленный звук... звуки. Не понять, не определить, откуда. Звуки доносятся сверху, глухо, будто через вату или опилки.
Там находится шумная, суетливая птица. Заглушает всё, кричит надтреснуто и длинно, приседая, подпрыгивая по-воробьиному и гадя под себя от усердия - слышно, как брызги разлетаются... Знакомая птица, как её?
"Вспомнил! Ворона. Где же я нахожусь? Почему ворона бесстрашно ходит рядом? Я что, труп?"
Мысль становится отстраненной, можно думать о себе в звере, как о третьем лице. Это очень удобно, так можно пофилософствовать, вроде бы даже взглянуть на себя со стороны:
"Я труп? Но труп не может знать так мало. Мертвому известно всё, потому он и не хочет дальше жить, ему незачем..."
Не знаю, откуда пришла такая сентенция, однако она знакомо задевает в во мне что-то.
"Меня трупы не пугают, я их столько нагромоздил за эти ночи... Так что я уже специалист по переводу живых в мертвые. Поставляю клиентов для Харона, имею комиссионные с перевозки на тот берег Стикса".
Забавно, я умею шутить! Но, всё же, кто я такой - зверь? Почему я начал думать? И почему фамилия Семенов кажется мне очень знакомой? Я что - он? Или хорошо знаком. Что за чёрт? Почему я теряю созна...

*

  Кажется, минуло дней пять, пока я очнулся и сообразил, что всё так же заперт в теле зверя. Как долго держит меня обездвиженность... И дважды я отрубался напрочь. Неужели, и впрямь, терял сознание? Такое было со мной на татами, давно, когда пробовал освоить азы самбо.
Минутку, это не я пробовал, а Семенов! Я - не он, хотя... Не могу сообразить, откуда мне так много известно об этом мужике? Да, уйти в отруб - неприятное состояние. Крыша набекрень...
Неужели я настолько плох, что себя, Семенова - собой не признаю? Нет, вроде, он не совсем я... Ладно, потом разберусь. Сначала выбраться отсюда. Я где-то полулежу. Чем-то засыпан. Погребен лавиной? Но не холодно, и снег не тает на лице... Ну вот те, здрасьте - это тоже его воспоминание, с Тань-Шаня!
- Черт подери, - пытаюсь выругаться я и слышу свой голос, баритон, слегка хриплый от бездействия.
У Семенова, как помнится, обычный тенор. Значит, я - не он. А ругательства - его. Дьявол! Эх, промочить бы глотку... Сразу вспомнился вкус виски, холодок кубиков льда... Пару хороших глотков, вполне хватит двух, и хрипоту, как рукой снимет.
- Виски? Я точно не Семенов, - мой голос крепнет, связки снова заработали, можно крикнуть громче, - тот предпочитает коньяк!
Эхо мечется, гулко, словно в пустом складе... Ворона вспархивает. Приближаются шаги, надо мной начинается работа. Слух прекрасно работает, я слышу, как руками разгребают в стороны то, чем я засыпан. Кто разгребает? Не знаю. Веки хлопают впустую, ничего не меняется... Я слепой?
Нет, зрячий! Вот первый просвет мелькнул, вот уже виден кусочек неба, ночного неба, со звездами. Желтый свет далекого уличного фонаря мешает разглядеть мужчину, который энергично копает уже на уровне груди. Вот еще немного, теперь сбоку, руку освободим, вторую. Спаситель бурно дышит, но не останавливается, роет. Голыми руками! С чего ты такой усердный, парень? Что тебе от меня надо? Какую цену ты запросишь за спасение?

*

   Боль
  
   Семенов осторожно осмотрелся в поисках зверя, который столько ночей подряд мучил его тошнотворно реалистичными картинами убийств, а потом заставил стать таким же монстром. Его передернуло от воспоминания, где наслаждение местью оказалось обворожительно приятным:
- Особенно ту голову ублюдку срывать, что на метр ниже...
Семенов в панике погасил чудовищную мечту, неприемлемую для нормального человека. Вгляделся в красную даль СЮРа под синим небом - зверя не было видно, и он вернулся в свою, сибирскую ночь, чтобы спокойно выспаться.
Но в темноте послышался то ли стон, то ли крик:
- ...иски! Семенов ... предпо... Дьявол!
- Эй, кто тут? Где ты?
- ...слепой? ... в складе... - Выкрики доносятся снизу, из-под земли, и вспугивают ворону.
- Нет, но я тебя не вижу. Нет тут никакого склада. Это груда листьев, мусор всякий. Погоди, я разгребу, - Семенов опускается на колени и разбрасывает рыхлое содержимое завала, под который открывается мужское лицо.
Странное лицо. Оно неустойчивое, всё время меняют пропорции, словно оплывает внутри себя. Мужчина каждый миг напоминал Семенову кого-то виденного прежде. Так давно виденного, что имя забылось. Словно полузнакомый пацан из параллельного класса на двадцатилетии выпуска. Вот он открыл глаза, сказал:
- Переведи дух, парень. Загонишь себя. Дай лучше закурить. Или глотнуть спиртного... Не куришь? Тогда давай выбираться. Залежался я...
Семенов встает в полный рост, подает руки. Они сцепляют кисти в замок, напрягаются и совместными усилиями вытаскивают мужчину из завала, безболезненно, как ключ из замка.

*

   Рэвенж
  
   ...вытащил меня из мусора мощным потягом, как ключ из замка. Стоит рядом, исподволь рассматривает меня. Лет сорока, в рабочей одежде, плотный, коренастый. Лицо бесхитростное. Но интеллектом явно изуродовано, уж эти вещи я просекаю мгновенно! Волнуется, но молчит. Как и я, полной грудью вдыхает вечерний воздух.
Куча старого, слежавшегося мусора была мне приютом. Стихийная свалка, накопившаяся во время забастовки мусорщиков в ничейном овраге на окраине города. Надо же! Я мог навсегда остаться тут, с дождями начал бы гнить, плесневеть, а там уже и вечное небытие. Но кто меня закопал на свалке? Почему я был без памяти?
Спаситель пожимает плечами, показывает книгу в мягкой обложке, распахнутую на первых страницах:
- Разве ты не отсюда? Это же ты?
Смотрю на книгу, лежащую у самых ног. На обложке мой портрет. Хорошее лицо. Суровое. Элегантное черное пальто, шляпа. Широченные плечи. И пистолет "Магнум". Косая, летящая надпись: "Без слова упрека..."
А где же моя шляпа? Поднимаю книгу - она открывается, словно огромный саквояж, как дверь. Вспомнил! Конечно, это и есть дверь. Дверь в мой мир. Решительно запускаю в нее руку, вынимаю черную широкополую шляпу, расправляю ударом кулака, устраиваю с надвигом на брови. Я ношу ее именно так. Привычка! Книгу кладу в правый карман черного, длиннополого пальто.
- Ну да, это стандартная одежда крутых парней, что ты пялишься, приятель? Никогда не брал в руки криминальное чтиво? И боевики не смотрел?
- Читал. И смотрел. Чушь это всё. Каждая пуля - точно в цель, каждый удар - смертельный! И никаких следов! Так в жизни не бывает, - на физиономии спасителя нарисован такой скепсис, что во мне рождается жалость.
Вместо того, чтобы расхохотаться или пренебрежительно хмыкнуть, я размышляю. Всего несколько мгновений, и решение принято. Чтобы показать парню его заблуждение, бросаю:
- В моей жизни только так и бывает!
- В моей - нет.
- Зачем ты выбрал такую? Если ты не делаешь жизнь сам, то она, жизнь, вправе делать с тобой, что хочет...
Парень задумывается, а я оглядываюсь по сторонам. Пора понять, где я очутился. И как я сюда попал. И, вообще, зачем я здесь? Дьявол, откуда это резкое дребезжание?
Почему мир вокруг исчеза...

*

   Боль
  
   - Здравствуйте! - Екатерина Дмитриевна Манерова приветливо улыбнулась, распахивая дверь перед Семеновыми.
- Нина, моя дочь, - если Геннадий Петрович пытался сдержать неуместную, как ему представлялось, улыбку, то Катя - нет.
Нина ответно кивнула, чуть приостановилась, вглядываясь в красивую хозяйку. Та не скрывала интереса, меряя гостью взглядом. Девушки рассматривали друг друга недолго, остались довольны первыми впечатлениями, улыбнулись еще шире, и Катя распорядилась:
- Геннадий Петрович, я вас отправлю на кухню, почаевничать, а Нине поводыри не требуются, верно? Так что вперед, осваивайтесь и не мешайте нам. Идемте, Нина!
Семенов, в становящейся уже привычной роли мяча - и почему это каждый отфутболить старается? - оказался на кухне. Чайник вскипел быстро. От нечего делать Геннадий создал композицию из всех сортов, лежащих в деревянном ящичке. Набралось восемь пакетиков, которые принял краснобокий фаянсовый пузан, на литр, наверное, объемом.
Запах оказался приятным, цвет коричневым, а вот горечь ощущалась. Перебачил, чаевар хренов! Развел водой, добавил сахарку, проверил - нормально. Так и сидел, наливался, словно узбек в чайхане, пока дамы не закончили беседу.
С первой минуты их появления на кухне Семенов ощутил наступление уже знакомого СЮРа. Невозможное, недопустимое опять сокрушило его:
- Геннадий, давай упростим отношения, будем на ты? С Ниной мы уже определились, так нам удобнее. Она пока поживет у меня, примерно неделю...
"Любовница стала подружкой дочери! И как мне себя вести? Сейчас Катя предложит мне остаться тоже, уложит в постель с собой, а дочь пожелает нам спокойной ночи, и ничего не скажет бывшей жене, то есть, своей матери? Так не бывает, так не может быть. Я спятил?" - Семенов молчит, пытаясь осознать свое место, продумать линию поведения, но потуги тщетны.
И тут баритон, уверенный, мощный, как у батюшки, что ежедневно проповедует или распевает псламы, прогудел:
"Нет, не спятил, но ведешь себя, как последний болван. Соглашайся!"
- Хорошо, а Катя - можно? - Покорно сдается безумию Геннадий Петрович.
- Да сколько угодно! Ты нам чаю оставил? - Любимая женщина заглядывает в чайник, обнаруживает остаток, взбалтывает.
- Сейчас заварю, - подскакивает Семенов, но дочь опережает:
- Сиди уж, я сама. Катя, у тебя настоящий чай есть, листовой?
Геннадий Петрович смотрит, как, оживленно обсуждая достоинства чаев, две самых важных для него женщины в четыре руки выливают ополоски в раковину, расставляют изящные фарфоровые чашечки, раскладывают варенье, печенье, добавляют витые ложечки. Каждое их движение свершается легко и непринужденно, и это вносит в атмосферу кухни дух домашности, давным-давно забытый Семеновым.
Уют распространяется от стола, унимает встрепенувшегося в виске дятла, примиряет с безумием мира. Геннадий пьет чашечку чая, собирается в дорогу. Заходит напоследок в туалет, не стесняясь, журчит в знакомый унитаз, смывает, споласкивает руки и прощается. А что, отцы семейства в собственном доме ведут себя по-другому, стесняются собственных жену и детей?
Две женщины машут ему в окошко, провожая машину. Оказывается, к СЮРу можно привыкнуть.
Не так уж он и страшен.
  

Глава девятая

   Рэвенж
  
   "...опять я возвращаюсь в тот миг, где мы расстались. Нет, так дело не пойдет! Сейчас я разберусь, что происходит, а потом уж дальше. Не хочу зависеть от чужой воли" - приходит ко мне мысль, крепнет и заставляет выругаться:
- Дьявол, где я? Почему...
- Я полагаю, ты мне снишься, - голос спасителя выдаёт его внутреннюю силу, и вынуждает насторожиться.
Он из породы опасных людей, если переходишь в общении с ними невидимую тебе, но четко известную им самим границу. Такие индивидуумы подобны старомодной взрывчатке, могут служить топливом для костра, пока горят спокойно, без запала. Терпят почти бесконечно, выносят самое жестокое обращение. Но малюсенький капсюль, заряд которого не убьет даже козявку, высвобождает потенциальную энергию в сокрушительном взрыве, и горе тому, кто тронул детонатор! Надо познакомиться:
- Мы с тобой кто?
- Я Семенов. А ты?
Удивляться вслух я не собираюсь, но внутри восклицаю: "Семенов? Вот это номер! Я же в твоих воспоминаниях блукал, принимая за свои, пока ты меня со свалки не поднял", - и напоминаю:
- Так ты должен помнить, что я крутой парень из... из... Откуда?
- Понятия не имею, - пожимает плечами собеседник.
- А , неважно! Мы говорили, если ты не делаешь жизнь сам...
Семенов вспоминает. Я легко ловлю в нем эмоции, которые клокочут, выплескиваются наружу в жестикуляции, в смене красок лица. Или менее явно, прорываясь внезапной бледностью, хриплым дыханием... Да мало ли признаков, по которым наблюдательный человек читает, словно по раскрытой странице! Это удобный момент, чтобы выстроить отношения:
- ...то она, жизнь, вправе делать с тобой, что хочет.
В лице Семенова читается опасение. Он заявляет, что это его мысли, и знать, тем более пользоваться ими - у меня нет никакого права.
- Не сходи с ума! Сон твой? Значит, и я - твой целиком, как и мысли.
Семенов полон скепсиса, усмехается:
- Я не был зверем, а он мне снился постоянно, чуть с ума не свёл. Так он что - мой?
- Твой. И я твой. Про зверя можешь не рассказывать, я сам им был. Погоди, - останавливаю я собеседника, сообразив, что произошло с нами, откуда у меня память о "подвигах" зверя и панике Семенова, - я был и тобою, пока мы не разделились!
Короткого рассказа про мои первые ощущения оказалось довольно, чтобы наладить простенькие отношения - не особо доверительные, но достаточные для взаимопонимания. Главное, собеседник поверил, что мы стали разными, непохожими:
- Не соображу, зачем ты мне снишься? Зверь ушел, а в тебе какой прок?
- Одна голова хорошо, а две - лучше. Особенно, чтобы бестрепетно разделить ответственность. Не зря же я крутой парень!
- Ты считаешь меня трусом? - Семенов вскидывается, повышает голос, громко заявляет. - Это осталось в детстве, где я плакал, не зная, как дать сдачи! Я давно стал сильным. И меня уже никто не хочет ударить!
Кто бы спорил! Физически он силен, но внутренняя неуверенность, как желтая мигалка, видна издалека. Семенов не выдерживает мой взгляд, опускает голову, сдается:
- Ладно, ты прав. Трусость никуда не делась.
- Не путай себя, дружище, - отрезаю я, - ты осторожен, опаслив, да. Это разные вещи, хочешь, докажу?
Звенит будильник, но мне он не страшен - Семенов попался на крючок и захочет узнать, понять о себе. Он вызовет меня завтра...

*

   Пока сон не сморил Семенова, я готовился к разговору с ним. Я еще не вполне понимаю, почему оказался в его власти, но истерично суетиться не стану. Всему своё время - разберусь, как я сюда попал и как предстоит выбираться из ловушки. Похоже, мне предстоит выяснять это у Семенова, так почему не наладить отношения с хорошим, в принципе, человеку?
Тем более, что нужно-то всего ничего - помочь ему разобраться в себе. Он считает себя трусом, а напрасно. В быту часто принимают вульгарную "отмороженность" за храбрость. Возьми боевики - главный герой обязан переть на рожон, пренебрегая здравым смыслом. Ему-то можно, сценарист и режиссер везде соломку подстелят, а в реальной жизни у босого идиота, подобного "Крепкому орешку", нет шансов уцелеть.
Живое существо в первую очередь стремится выжить, уцелеть, избежать опасности, даже самый страшный хищник. Медведь, на что сильный зверюга, но предпочтёт обойти человека стороной, напугать, в крайнем случае. В схватку бросится, если сочтёт, что иного выхода нет.
В природе естественный отбор вычёркивает отморозков (мимолетно я успеваю удивиться, откуда эти знания во мне - успел черпануть от Семенова?), не давая размножаться. А человеку разумное поведение изначально присуще, иначе стал бы он господствующим видом на планете, как же!
"Заболтался, философствовать стал... А это не моё! - Просыпается в голове ограничение, доставшееся мне от Семенова, и напоминает: - Кто крутой парень, киллер, наёмный убийца?"
- Конечно, киллер, наёмный убийца, - вслух, послушно повторяю я свою характеристику, готовясь встретить Семенова, однако инерция несёт меня к следующим рассуждениям:
"...мужчин, (в полном смысле слова "мужественность", не путая с драчливостью) надо воспитывать! В Семенове сохранились задатки, и весьма приличные. Нашел же он силы признать собственное несовершенство?"
Собеседник уже погрузился в сон и начал разговор:
- Слушай, как тебя зовут в том детективе? Бешеный Савелий? Инструктор Ипполит?
Его воспоминания всплывают во мне, однако ни малейшего сходства с перечисленными персонажами я не нахожу, хотя инструктор выглядит вполне нормальным человеком. Да какое значение имеет прошлое имя?
- Зови, как хочешь.
- Кличку дам, ты не против? Скажем, Рэвенж?
Месть. Это даже не кличка - ярлык! С другой стороны, хоть горшком назови, только в печку не ставь - ловлю я мысль Семенова и молча улыбаюсь. Визави хмурится, тема больная. Я смутно помню с бытности зверем, что возник благодаря мыслям о трагедии дочери. Понятно, откуда у моего имени "ноги растут", но все равно:
- Спасибо, окрестил. Что дальше?
Разъяснение сводится к тому, что он, Семёнов, не монстр, расшвыривающий трупы во снах. Но и во мне прежнего зверя мало. Однако, я уверен, что мужчины не ведут себя, как мой собеседник: "Удовольствие от мщения получить и чистеньким остаться. Рыбку съесть и не наколоться? Неправильно..."
- Семенов, без обид, ладно? Так проблемы только накапливают...
- А как решают?
- Решительно. Хочешь пример?
Пока он соглашается, я успеваю придумать, куда мы отправимся: "Судя по имени, я американец? Значит, Ю-Эс-Эй! Америка, Америка..."
- Семенов, я стану звать тебя - русский?
- Коротко и со вкусом, - иронизирует тот, и мы смеемся, опознав знаменитую фразу шефа гестапо Мюллера из нестареющего сериала.

*

   ...мы смеемся, опознав знаменитую фразу шефа гестапо Мюллера из нестареющего сериала.
- Я буду действовать. Ты входи в мое сознание, смотри на всё и со стороны и моими глазами. Нас будет двое, но восприятие, как у одного. Не думай, что это сложно, отнюдь, во сне никаких преград нет. Зато ты поймешь и почувствуешь, - инструктирую я русского.
Он соглашается. Окружение нашего общего сна меняется. Надо же, какое у него богатое воображение! Одно слово, художник! Несколько мгновений, и картина прописана в мельчайших и очень достоверных деталях. Мы видим её отстраненно, как третье лицо, но чувствуем вместе и одновременно:
  
   (Картинка Семёнова)
  
  Два человека идут к городу, что светится неподалеку. Русский - обычный работяга, у какого в кошельке больше десяти долларов и не бывает. Американец несравненно импозантнее. За двое суток, прошедших с воскрешения, черное пальто отвиселось, и не выдавало многомесячного лежания в мусоре. Выглядел он состоятельным человеком. А шел пешком. Легкая добыча для плохих парней.
  
   Моя правая рука опустилась в карман и открыла книгу на странице, где лежал револьвер:
- Сейчас ты с ними познакомишься, русский.
Тот на меня внимания не обращает, его тревожит расстановка сил. Нас двое - против девяти человек. Детская память подсказывает Семенову, как ничтожны шансы уйти подобру-поздорову...
  
  (Картинка Семёнова)
  
  Ватага чернокожих ребят окружает спутников. Два самых крепких, с неправильными фигурами "качков", загораживают проход:
- Какого хрена вы делаете в нашем районе, белые?
- Идём, где хотим. Не нарывайтесь, - слова киллера не убеждают черную банду, те сомкнули круг, подступают ближе.
Слова бесполезны, пока за ними нет силы. Для успеха переговоров миролюбивые турки должны набить морды курдам, евреи - палестинцам, американцы - иранцам, англичане - аргентинцам.
Русскому нужно время на понимание простой истины, ведомой каждому настоящему американцу: "доброе слово надо подкреплять пистолетом".
- Мне холодно, - цедит чёрный.
Черный не понимает, зачем рука американца лежит в кармане или надеется на численность?
- Отдохни от этой мысли. Это моё пальто.
  
   Русский сжимает кулаки, осматривается. Нет, кулаки не помогут, плохих парней слишком много. Дружок, только дефективные и детишки верят в неуязвимость Чаков Норрисов, окруженных толпой. Война на два, а уж тем более на три фронта - безнадежна.
Когда удары наносятся одновременно и со всех сторон, не отмахнуться. Хоть один, но достигнет цели, собьет. А там, на земле, преимущество в численности решает всё - регби и бейсбол игры коллективные, мячу достается по полной программе. Особенно больно, когда уворачиваешься, а бита или нога идет навстречу.
Но сейчас время для других игр. Банковать буду я. Смотри, русский, вот наш оппонент сдвигает карту...
  
   (Картинка Семёнова)
  
  - Ах, ты... - это последние слова главаря чернокожих.
Пистолет негромко произносит:
- Чпок, чпок, чпок, чпок...
Так киллер находит надежные возражения для четверых, стоявших впереди. Хорошо легли четыре первые карты, то есть, пули тридцать седьмого калибра. Парни проиграли, приняв убедительную аргументацию в жизненно важные точки организмов. Пируэт, и:
- Чпок, чпок, чпок, чпок, - разговорчивый пистолет киллера обращается к тем, что непозволительно близко подошли сзади.
У этих перебор, они выходят из игры. Самый сообразительный оценил чужие козыри и начинает разбег, к его сожалению, с высокого старта. Не спеши! Когда киллер банкует, вход - доллар, а выход, уж извини, миллион:
- Чпок!
Пистолет убеждает и этого плохого парня, что двое белых имеют право идти, где им хочется. Девять плохих парней наказаны, а двое хороших любуются поучительным зрелищем.
Киллер доволен преподнесенным уроком. В краткой речи, обращённой к трупам, он упоминает знаменитую присказку про доброе слово, подкрепленное пистолетом. Затем поясняет, как важно не лезть на рожон и соблюдать нормы вежливости:
-...вот, скажем, последний - зачем вошел в игру, если не имел миллиона? Да и бежал прямо, как заяц под фарами...
  
   - Стоп! Это не мое! Я никогда не охотился на зайцев ночью, - соображаю я.
Семенов неуклюже оправдывается - дескать, кстати вспомнил, уж слишком похоже. Я соглашаюсь с ним, и предлагаю досмотреть урок правильного поведения:
- Возражений нет? Тогда, поехали!
  
   (Картинка Семёнова)
  
  Киллер поручает русскому:
- Проверь у них карманы, деньги там, ворованные кредитки, оружие, возьми всё! Да что с тобой, парень? Чего ты стоишь столбом? Крови испугался, что ли?
Русский неприязненно смотрит, твердо так, словно хочет драться с американцем на кулаках:
- Нет, так нельзя, так неправильно! Это мародерство, ты понимаешь?
  
   Вот и второй этап учебы наступил. Картинка истаивает, мы остаемся вдвоем, сознания разделяются. Он и впрямь так думает. Твердокаменные убеждения, прочные, с детства вбитые в голову. Однако, неправильные в корне, что и предстоит доказать. Болезненным способом.
А кто обещал, что лекарство будет сладким?

*

   Второй этап учебы придётся проводить в виде беседы, вдалбливая в упрямую башку элементарные истины. А куда денешься? Надо! Русский и впрямь думает, что забрать трофеи - это мародерство. Твердокаменные убеждения, прочные, с детства впрессованные. Однако, неправильные в корне, что и предстоит доказать. Доказательство получится болезненным, в этом у меня нет ни малейшего сомнения.
- У, как всё запущенно, - огорченно отвечаю я, опуская пистолет в карман, точнее, в книгу, для перезарядки.
У нас, книжных киллеров, так принято. Патроны не кончаются никогда. Не мудрствую и я, Рэвенж, поскольку гораздо важнее промыть мозги чудаку:
- Парень, эти люди хотели совершить преступление. Их имущество подлежит конфискации, понял?
Не понял, жаль. Это видно по выражению лица. Но глаза опустил, смотрит на свою красивую работу. Одна пуля - один труп. Поясню еще раз:
- Тебя хотели ограбить и убить плохие парни, но не преуспели. Ты их разоблачил, осудил и покарал. Ты следователь, ты судья, который вынес приговор. И ты - тот, кто его исполнил. Един в трех лицах...
- Что ты несешь! Какой я судья? Судья должен выслушать, а я с ними даже не говорил, - выдает русский заученную, но в корне неверную отговорку.
- Неужто твоим глазам свидетели нужны? Никогда бы не подумал, что ты даже себе не веришь. Ладно. Тогда с другого боку рассмотрим. Я докажу что ты выступил в роли следователя, судьи и палача. Давай вспомним, у них было намерение нас ограбить?
Русский задумывается, затем несмело кивает.
- А слова главаря и замах кулаком можно расценить, как нападение? Так вот, намерение совершить преступление уже является преступлением! Тебя били и грабили! Почти. Ты провел следствие и сделал выводы, что черная банда совершила преступление, так?
Некуда деваться от железобетонной логики! Русский снова кивает, а я дожимаю, спрашивая, зачем он сжимал кулаки? Ах, это исключительно для обороны! Получай, голубчик, продолжение:
- Скажи, а кулаком от восьмерых ты лично, вот только ты один - отобьешься? И что бы от тебя осталось? Труп? Еще три вопроса. Не будь меня, ты бы нажал курок, чтобы остаться в живых?
- Да, - уже без колебаний подтверждает русский.
Я подвожу его к маленькому, безобидному признанию:
- Только честно, а куда? В воздух? Ну, я не считаю, что ты совсем идиот, зачем сразу обижаться-то... Всё, замяли! Скажи-ка, чем твое намерение стрелять в людей лучше их намерения избить и ограбить тебя?
- Я защищался, - вякает русский, и тут до него доходит. -Ты хочешь сказать...
Как просто, когда тебе разжуют! Установив обстоятельства дела, русский незаметно для себя сменил мундир следователя на мантию судьи. Приговор не только вынесен, но и приведен в исполнение.
- Значит, палач, - шалеет от рухнувшей на него истины парень.
- Вот именно! Ты - он и есть!
Русский хватается за голову, но я не намерен щадить его. Сейчас ударю снова, пока он открыт, пока осваивается с новой "должностью", незаметно примеренной им. Получай, голубчик:
- За труд причитается вознаграждение, как там у вас, в России, зарплата? Ты отлично справился с нежданной работой. Трофеи - твои, по праву. Не спорь, бери... Почему тебе? Позволь! Ты не узнаешь себя, парень? Рэвенж - твоё обличье, даже не отражение...
Русский в ужасе отшатывается и бросается наутек, но мои слова настигают его и бьют в спину:
- Хватит бегать от правды! Это ты пристрелил подонков, ни на секунду не усомнившись в своем праве судить и карать. Но уже не как дикий зверь...
  

*

   От автора:
  
   Трудно приходится нашему герою, строителю. Разобраться в себе удавалось немногим людям, разве что, философам или, скажем, Фрейду? Но нам пора вернуться в настоящее время, где опытный следователь Долгов помогал студенту, капитану милиции Келимову.
  

Глава десятая

   (16-й день)
   Дело мстящих амазонок.
  
Обложившись кодексами, учебными пособиями и комментариями Верховного суда, Долгов и капитан Келимов искали соответствия в формулировках и определениях, когда вновь зазвонил мобильник следователя.
- Слушаю, Наташа... Что? Сестра с детьми? На неделю? Ты охренела! А где они ночевать будут? На кухне? А я, обо мне ты подумала? Я, между прочим, работаю, если ты не знаешь! Не хочу, сказал! Послезавтра возвращаюсь - чтоб духу их не было! И не кричи на меня, понятно? Всё!
Иван Терентьевич засунул телефон в нагрудный карман. Налил воды, выпил мелкими глотками. Походил вокруг стола, бесцельно, просто унимая гнев на идиотскую выходку жены:
"Нет, ну надо же додуматься, пригласить сестру с тремя племянниками! Скучно ей, видите ли, стало! Чуть муж в командировку уехал, она и заскучала! А что эти чертенята в моём кабинете нах.., - чуть не сорвался Раритет, - нахреновертят, ей по барабану, естественно! И так нервы ни к чёрту, а она!"
Раритет перемолол раздражение, выглянул в коридор, куда деликатно вышел Келимов, услышав первые ответы следователя. Капитан выглядел притихшим и откровенно робел, так что следователь помог, сам развернул схему налётов.
По всем делам картина складывалась следующая:
  
Отследив ближе к вечеру одинокую машину, выходящую из ворот бывшей мелкооптовой базы или частных складов, бандиты дожидались безлюдного места, останавливали, отгоняли автомобиль в поле или в лесок, где спокойно перегружали добычу.
Способ остановки грузовиков, изобретенный группой, оказался настолько незамысловат, насколько и безотказен. Старенький "Москвич" с поднятым капотом, толстый растрепанный мужик (с неразличимо чумазой от копоти и масла мордой) машет рукой. Что здесь опасного? Святое дело тормознуть, выслушать.
Просьба звучит глупо донельзя: - подвезти до ближайшего населенного пункта. А "Москвич"? Да хрен с ним! Безнадежно, дескать, не заводится. Жалко становилось придурка, разворуют ведь машину - выходили, шли посмотреть, помочь.
- Вот, смотри сам, капитан. Как били шоферов по голове? Сильно, не церемонясь. То есть, виновные в качестве средства изъятия материальных ценностей прибегали к физическому насилию...
- ... по отношению к лицам, препятствующим... Насильственный грабеж! А почему не бандитизм? Группа устойчивая, вооруженная... Понял, вооружение не доказано. Но...
Следователь согласился - можно примерить, как разбойные нападения. Некоторые из жертв теряли сознание надолго, иные быстро приходили в себя, успевали разглядеть налетчиков. Те уезжали в темноте, номера не разглядишь.
Пока еще оглушенный бедолага добирался до шоссе! Ночью-то, со связанными руками не очень разбежишься. Милиция ни разу не вводила план "Перехват", не знали, кого искать. Гастролировала группа в разных местах, но всегда на периферии области, чтобы быстро убраться домой.
- Нет, приеду послезавтра, - ответил Иван Терентьевич на повторный звонок жены, - и не сердись на меня. Вот и умница, что отбой сыграла... Я тут работаю, а ты дурью маяться начала, заскучала. Лучше сама к ним, чем приглашать. Знаешь же, как мне порядок важен. Не сердись, Наташа, это не я, нервы...
Рабочий день давно закончился, когда следователь и капитан Келимов определились в дальнейших действиях. Понятно, что заниматься делами продолжит местное следствие, а координация совместных действий - прерогатива начальства. Ему же, Раритету, важно довести информацию до своей прокуратуры, чтобы подозреваемых задержали.
Долгов названивал к себе по всем телефонам, но никого не застал. Чертова российская связь! Этот межгород не срабатывал, особенно, если очень нужно! Попробовал пробиться с помощью капитана к спецсвязи - получил полный облом. Отчаявшись, послал трехстраничный факс, подчеркнул важность ареста дружков убитого. С огромным трудом отыскал Орлова по мобильному, поручил подсуетиться, чтобы Серого и Могильных задержали. Потом решил еще подстраховаться, дозвонился Леше Тинаеву домой.
Жена свежеиспеченного прокурора, Ольга, пообещала передать тому дословно, что "край, как нужно постановление на арест" этих фигурантов, надо "нажать на Олега". Иван Терентьевич раз десять пояснил, что он привезет материал, покажет, обоснует! Но не завтра, никак не завтра! Поскольку ему, Раритету, "край как нужно смотаться в Закопанск, интуиция подсказывает - там зацепка по убийству Дойчева"!
Сделав всё мыслимое для реализации своего намерения, Долгов отправился в гостиницу. Проходя мимо почтамта, подумал, не послать ли Тинаеву телеграмму? Потом отказался от идеи - тройная подстраховка обязательно сработает. Чего уж вовсе-то с ума сходить?

   (18-й день)
  
   - Мужики, есть тост! Обязательный! Значит, так: за нас с вами и за хрен с ними! - Полковник Боднарь залихватски опрокинул стакан, в два глотка опустошив его.
Долгов и Тинаев справились со своими емкостями чуть медленней. Подготовка в "литроболе" у начальника горотдела была значительно лучше. Все-таки, начинал с самого низу, сразу после армии, через долгую службу в уголовном розыске.
Прокурорские же работники сначала учились, по лекциям шлялись, а пьянки прогуливали. Вот на пять университетских лет и отстали! Боднарь это подчеркнул, прожевав огурчик домашнего приготовления. "Поляну" сегодня накрыл он.
Раритета прямо у вагона встретил водитель полковника, усадил в служебный "Мицубиши-Паджеро" и увез в "ментовскую рощу". Так называлось укромное место за городом. Небольшое расширение между складками горы плотно заросло березняком, а ушлые работники правоохранительных органов оценили по достоинству изолированность и защищенность места от постороннего глаза.
Усилиями еще прошлого завхоза ГОВД середина рощи была облагорожена и приспособлена для проведения "оперативных совещаний" такого рода. Столешница из плахи, могучие ноги - высокие пни стоявших в центре берез, прочные скамьи на таких же основаниях - вселяли в души правоохранителей непривычный для них покой и умиротворение.
Чаще всего здесь отмечались работники среднего звена, начальники отделов и заместители. Рядовые работники не рисковали - трудно объясниться, если тебя застанут в середине рабочего дня не на рабочем месте, а за городом. Субординация - великая вещь! Сразу отсеивает "Юпитеров" от... как бы помягче выразиться... которым не дозволено...
Ну, понятно, в общем?!
Начальники прокуратуры, милиции и спецслужб выясняли именно здесь непростые отношения, находили компромиссы. Или не находили, это уж раз на раз не приходится! Но неофициальные встречи снимали напряженность, облегчая жизнь сторонам.
Валерий Иосифович и Алексей Каиркенович следователя Долгова ждать насухую не собирались. "Мариинская Императорская" стояла обочь, наполовину полная. Начальники усердно закусывали копченой мойвой, запах которой вызвал у голодного Раритета обильную слюну. Не чинясь, он принял рукопожатия, отложил портфель в сторону и ухватил толстый ломоть буженины.
- Э, нет, сначала накати! - Леша налил, а Боднарь проколол огурец и вставил вилку во вторую руку Долгова.
- За что пьём? - Уточнил Иван Терентьевич.
- За мир во всем мире, однако,- ухмыльнулся полковник. - У меня лучше тост есть!
Прожевывая буженину, Раритет согласился:
"Неплохо звучит - за нас с вами! Значит, будет уговаривать на отступление от буквы закона. Такое уже было один раз, лет как не десять ли назад? "
Тогда наряд вневедомственной охраны прибыл на объект неожиданно быстро для взломщиков. Те кинулись прочь из квартиры через балкон пятого этажа. Первый сиганул "удачно", сломал обе ноги, а второй передумал и побежал навстречу молоденькому парнишке, который с перепугу уложил здоровенного мужика насмерть, одним выстрелом из "Макара".
Боднарь, в должности начальника отдела, прибыл первым, оценил ситуацию и подложил в правую руку трупа кухонный нож - оправдать применение оружия. Жалко парнишку, первая неделя на службе!
С другим следователем так и прошло бы, но Раритет обратил внимание, что убитый - левша. Да к тому же отпечаток пальца Боднаря на ручке ножа нашелся. В этой роще и в этом составе, они втроем - Тинаев был помпрокурора - долго искали решение. Нашли. Долгов пожалел парнишку, из которого сейчас получился неплохой начальник паспортного стола.
Водка ударила в голову, слегка закружила ее. Холодная отварная картошка отлично сочеталась с бужениной, копченой колбасой и мойвой. Иван Терентьевич успел основательно заглушить голод, когда Боднарь налил еще, уже из второй бутылки. Раритет попытался притормозить:
- Погодь, дай хвастану! Я там такое нарыл, мужики...
- Кто б сомневался! Эту втетерим за тебя, следак, - настоял начальник горотдела, проглотил водку, закусил и толкнул локтем прокурора. - Леша, тебе как с независимым следствием? До печенки не достали? Лично мне этот гад работать нормально не даёт!
- Нет, мы прекрасно ладим, - отрекся Тинаев, - он меня крутым процессуалистом считает, со всем соглашается. Правда, меркует всегда по-своему, за что и огребает. А что, ты всё еще Ивана переделать хочешь? Зря, его даже Наташка пилить перестала, зубы бережет. Вот погоди, он начальником областного следствия станет - первым руку подавать начнешь!
- А я и сейчас ему козыряю, а он, гад, только кивает, - пошутил полковник.
- Ну, не ври, я свое место знаю. Не буду же при подчиненных тебя опускать, - Раритет переходил с одноклассником Валеркой на "ты" в редчайших случаях, - говори уж, чего задумал?
- На Орлова и на тебя телега пришла, твой Серый успел накатать в область. И гад, освидетельствовался, нога сломана. Читай, на!
"Телега" была написана обстоятельно, но Долгова цепляла косвенно, как хозяина кабинета, а вот Орлову сулила серьезные неприятности. Перелом плюсневой кости, больничный - всё чин-чинарём. Жалоба Серого обрекала Олега Николаевича на долгие разбирательства, с перспективой понижения в должности, а то и вылета из органов!
- И что ты хочешь, Валер?
- Отмазку! Дашь подтверждение, что не наступал он ему на лапу, что тот ушел из кабинета целенький. Ну, что тебе стоит?
- Нет, - Иван Терентьевич не любил лгать, и Орлов ему слишком не нравился.
- Иван, ну что ты, как неродной! Блин, у меня каждый опер на счету! Что, не понимаешь, его показательно раком поставят! И такого пенделя дадут, до Китая долетит! И мне очко на английский флаг порвут! - Боднарь орал, крыл матом следователя, непоколебимо стоявшего на своем.
Долгов не обратил на обсценную лексику никакого внимания, отнесясь к ней, как к несемантическому шуму ветра в кронах берез:
- Мужики! Тут у меня новости накопились. Давайте о делах лучше... Плесни мне, Леша. Ты факс получил, а? Чтобы подельников Дойчева взяли?

*

   (19-й день)
  
  Подозреваемые в серийных преступлениях, выявленные члены преступного сообщества, Серый и Могильных, не были взяты под стражу. Они позавчера преспокойно укатили на рыбалку, судя по словам собутыльников из гаражного кооператива Бориса. Куда, на сколько дней - не знал никто.
Такой прокол, и после стольких усилий организовать их задержание? Утром Долгов обстоятельно высказал все накопившиеся претензии оперативнику Орлову, отводя душу по полной программе. Получасовой монолог выглядел блестящей обличительной речью, но лейтенант не стал оправдываться и защищаться, только пожал плечами.
Это разозлило Раритета еще сильней, ведь вчерашняя пьянка в "милицейской роще" закончилась ссорой с другом Лешей. Тот обиделся всерьез, когда следователь Долгов при Боднаре отчитал его, прокурора города, за невыполнение просьбы о задержании выявленных преступников. Прокурор обиделся так, что начал кричать, величая Раритета по имени-отчеству.
Начальник милиции полковник Боднарь напрасно материл того и другого, уговаривая успокоиться и допить водку. Следователь Долгов встал по стойке смирно, выслушал замечание от свежеиспеченного прокурора Тинаева, козырнул и укоризненно заметил:
- Понял, товарищ прокурор, субординацию впредь буду соблюдать. Разрешите идти? Разрешите бегом? На полусогнутых?
Опомнившись, Алексей Каиркенович попросил вернуться на "ты", что Иван Терентьевич немедленно исполнил:
- Не слишком ли быстро забурел, Леша? Что, власть уже начала портить? Раньше ты кричать не пытался. Когда успокоишься и поймешь, что я не просто так просил помочь мне - пригласи, поделюсь новостями. Повторяю еще раз, что вычислил мстителя. Хотя сомнения есть... Хотелось бы посоветоваться с умным человеком, желательно с другом. Три дня назад в прокуратуре работал такой, в твоём кабинете...
И Раритет ушел из "милицейской рощи" пешком. Когда Долгова догнали машины, он сел к Боднарю, но разговаривать с тем не стал, попросил не доставать уговорами. Выслушал Валеркин матерный комментарий и молчал до дому.
На душе было спокойно - высказал всё, что хотел, прямо в лицо Лешке, однокашнику, назначенному прокурором. Теперь тому предстояло принимать решение: оставаться другом или дистанцироваться в начальники. Раритета устраивали оба варианта, хотя первый нравился значительно больше:
- Ну, когда-то надо менять судьбу! Обидится прокурор Тинаев, значит, следователь Долгов перейдет в Наркоконтроль, только и всего.

*

   (19-й день)
   Дело о покушении на убийство.
  
  Поставив лейтенанту Орлову очередное задание, Раритет вытащил из сейфа все дела, пересмотрел, отложил несколько папок. Эти незаконченные дела бросать нехорошо, жаль, если попадут в плохие руки. Особенно недавнее, с покушением на убийство. Криминалист сегодня звонил, сказал, что просьбу выполнил, причем по полной программе. Чтобы не терять время, Долгов пошел в лабораторию.
Дегтярев был сама лаконичность. Скупой на слова писатель Чехов перевернулся бы в гробу от зависти, выслушав такое приветствие:
- Я сделал больше, чем всё. Тебе понравится... Не скажу - для интриги.
Конверт с заключением выглядел очень солидно, страниц на тридцать. В кабинете Долгов расправил свернутые вдвое листы и погрузился в чтение. Да, он любил и всегда старался растянуть интригу, не заглядывать на последний лист, итоговый. Особый вкус чтения постигаем не каждым.
Надо уметь неторопливо двигаться со специалистом, складывать мелкие фактики, делать маленькие открытия, и предвкушать кристаллизацию грядущего вывода. Когда вывод получался верным, Долгов испытывал удовлетворение, но если эксперт оказывался недостаточно профессиональным... Разочарование выливалось в скандал, что укрепляло репутацию следователя.
Дегтярёв ни разу не огорчил Ивана Терентьевича. Как и сейчас:
- Прорезы в одежде не совпадают со следами на теле. Ух, молодец, Дегтярь, и схемку приложил!
Раритет поставил большой плюс на листке с вопросами. Заявление пострадавшего, что его ударили ножом в грудь, не подтверждается. Рубашка прорезана намного выше и левее, так что царапина на коже не совпадает с ними. Что это значит? Значит, дырку делали, сняв рубашку!
- Ага, крендель-то разделся, царапнул себя ножом, проткнул рубашку, а затем надел её. Хитрец, ой хитрец! Ну, я тебе оговор вставлю, голубчик, как ежа в задницу... Так, а что со следами крови в рукаве её куртки?
Эксперт писал, что кровь была нанесена в виде одного короткого мазка такой формы, который свидетельствует о движении снаружи внутрь. То есть, противоположно движению руки при надевании куртки! Следовательно, мазок сделан искусственно!
- Вот это трассология, понимаю, - восхитился следователь. - Ну, что с хватом ножа, товарищ эксперт?
Криминалист превзошел себя. Отпечатки пальцев и ладони подозреваемой, вынесенные на развертку, он соотнёс с теми, что на ноже. Такой хват годится для резки торта, но невозможен при ударе в тело жертвы.
Подозреваемая не покушалась на убийство. Её оболгали.

*

   (19-й день)
   Дело мстящих амазонок.
  
  Городской прокурор Алексей Каиркенович Тинаев позвонил лично, не через секретаршу. Извинился, условился о встрече и пришел. В конце рабочего дня. В частном порядке, на приём к процессуально независимому следователю Долгову Ивану Терентьевичу. С бутылкой водки. Хорошей, "паленую" они не потребляли.
Раритет подготовился, взял в буфете салат, селедочку, несколько сарделек и хлеб. Выпили по первой, повспоминали молодость. Налили по второй. Леша пожаловался на неугомонных журналистов, и пришло время серьезного разговора. Оно всегда наступало после третьей. Где бы они ни выпивали, по какому бы поводу - после третьей стопки начиналось оперативное совещание!
Долгов подробно рассказывал о "нарытом". Обсудив варианты развития событий, друзья согласились - перспективы выглядели перспективно. Возможные сложности во взаимоотношениях с "соседями" друзей не страшили.
Свежеиспеченный прокурор сначала пообещал помочь, потом шагнул дальше, поклялся утрясти всё самостоятельно, прямо в понедельник, сразу после доклада областному прокурору. Усилить обещание он не успел, водка кончилась. Выпив последнее за дружбу, они вышли часов около двенадцати ночи.
Высадив Ивана Терентьевича у подъезда, шофер Тинаева повез дремлющего шефа дальше. Долгов не стал будить друга, знал по себе, как ценны минуты сна.
Наталья не спала, пялилась в телевизор, досматривая бог знает какую серию очередного латиноамериканского "мыла". По экрану красиво ходили смуглые мужчины в безукоризненных костюмах, громко спорили с длинноногими красотками, выстраиваясь лицом к камере. Тьфу!
- Если ты ничего не понимаешь, то и не смотри! Опять с Лешкой надрался? Вот почему он умеет пить, а ты только цапаться со всеми?
- Не только. Я такое раскопал, такое... Жаль, не рассказать... Был бы висяк, если бы не я.
- Ну, и радуйся! Медаль Сутулова дадут, герой труда... Иди, не мешай! Ты всё равно это не любишь!
- А я и не смотрю. Но ты так громко включаешь, что приходится слушать. Не могу терпеть подобный бред, он меня раздражает...
Долгов не понимал, как здравомыслящий человек в состоянии перенести вздор, струящийся с телеэкрана. Это, как бегемота замаскировать под жирафа! Или верблюда - под коня! Кисея, прикрывшая нижнюю часть лица или парик там, макияж - они не в состоянии сделать человека неузнаваемым! Есть глаза, походка, голос, манера держаться - его опознают немедленно! Нелепый вымысел режиссера выпирал наружу ослиными ушами, а Наташа неотрывно пялилась в экран:
- Что бы ты понимал! Сеньор Аугусто раскрыл убийство отца Алисии. Это не случайная строительная авария. На него сбросили ящик с гвоздями! С седьмого этажа! А убийцу нанял строительный подрядчик Альваро...
- Наташа, это бред. Попасть по голове идущего человека ящиком, да еще с седьмого этажа - невозможно. Пока он летит, жертва уйдет метра на два, не меньше или свернет в сторону! Твоя Агата Кристи, да - она! - сбрасывала руками судьи бюст медведя на десятого негритенка. И попала, когда тот выходил из подъезда! Причем не в плечо - по башке! Как ты можешь смотреть эту ахинею?
- Не смотри! Ты сухарь и буквоед, а это искусство! Ты не понимаешь - потому, что никогда не раскладывал пасьянс и не занимался вязанием. Я, когда вяжу, становлюсь такой свободной, я так мечтаю!
- Да о чем можно мечтать, стуча спицами?
- Обо всем! Я придумываю такое, такое... Сериал прикуривает! Лучше, чем Кристи, только денег нет, чтобы снять! - глаза Натальи блестели, голос звенел уверенностью в гениальности ее выдумок. - Что там твои убийства - бытовуха! Топор, ружье, кухонный нож, кислота, кому это нужно? Грязь и убожество! Кино, это да, это сказка, здесь возможно всё, здесь интересно, изыскано! Что? Какая правда? Да кому она нужна?
- Так не бывает! Убитый воняет кровью, калом и мочой, а не духами! Это страшно и противно, а у тебя на экране все выглядит - шоколадный торт!
- Мне нравится. Страсти такие, просто кипят! Убивать? Мерседесом или из автомата в упор! Машина красиво срывается в пропасть! Яд в шампанском! Яд в клубнике! Яд в персиках! Ядовитый паук в почтовом конверте! Змея в посылке! Или цианистый калий в кофе! А уж мстить начнут! - жена мечтательно сложила пухлые лапки перед собой и распрямила, молитвенно воздев.
В ее движениях сквозила театральность, словно сериалы передали часть своей слащавости, обучили эту русскую женщину дергаться с темпераментом "латиноса". Пожав плечами, Долгов прошел на кухню, соорудил бутерброд с сыром и колбасой, потом проглотил холодную котлету. Разогревать суп, кипятить чайник не стал, жутко захотелось спать. Видимо, накопилась усталость.
Ночью Долгову приснился странный сон. Высокий смуглый убийца, в безукоризненном смокинге, в белых перчатках, непрерывно поправляя бабочку, сбрасывал с седьмого этажа строящегося дома деревянные ящики на неподвижно стоящих Дойчева, Серого и Могильных.
Ящики медленно летели, Иван Терентьевич кричал, чтоб уходили, за руки оттаскивал то одного, то другого, а те упрямо возвращались на помеченные меловым крестиком места.
Раритет звал на подмогу Орлова, Тинаева, Боднаря, но те отмахивались, с интересом глядя на экран телевизора, где Наташа играла роль сеньора Аугусто...
А ящики красиво планировали, медленно и неотвратимо приближаясь, пока не расплющились о головы жертв, густо утыкав их толстыми гвоздями-двухсотками...
Потом, став в кружок, жертвы начали хохотать над Долговым, облетая, как мультяшные одуванчики...
И стаи пушистых гвоздей уносились по ветру в сумрачное небо, так и не давшись в руки несчастному Раритету, как самое важное из вещественных доказательств попытки убийства...

*

   От автора:
  
Пусть отдыхает усталый следователь Долгов, ему давно не удается толком выспаться. А мы пока посмотрим, что происходило с другим героем, строителем Семёновым, за месяц до убийства Антона Дойчева.
  

Глава одинадцатая

  
   Боль.
  
  Гена приехал, поговорил и собрался сбежать, чтобы не позориться в постели. Его намерения были так очевидны, что Катя немедленно заверила его, что сегодня она не в состоянии по чисто женской причине, но хотя бы пообниматься имеет право?
- Бессовестный, две недели я тебя не видела, а ты сбегаешь?
Слово за слово, и Катя убедила любимого мужчину остаться. А ночью врач Мадерова прокралась в его сон, использовав ключевые слова. Результат сеанса сначала обрадовал - в Гене не оказалось злобного и примитивного зверя. Монстр не выдержал напора Мирного Обывателя и удалился на помойку, где отрыл берлогу. Более того, логово зверя тотчас завалили тонны строительного мусора, надёжно погребя под многометровым слоем.
Но чуть позже Екатерину Дмитриевну неприятно поразили отчетливые следы новой, неподвластной ей личности. Где, в каком уголке сознания Мирного Обывателя скрывалась вторая личность, чрезвычайно деятельная? Координаты установить не удалось, тем более, вызвать на контакт. И это встревожило врача Мадерову.
Незнакомец, по имени Рэвенж, прочно обосновался в Семенове, захватив инициативу по многим вопросам. Под влиянием наглого и самоуверенного американца Гена стал иным. В нём поселилась несвойственная Обывателю уверенность, Этот тип, Рэвенж, постоянно использовал сны Семенова для усиления своих позиций. У врача Мадеровой возникло опасение, что эта сущность стала полноценной личностью. Иначе почему Ревенж подозрительно жестко, настырно проявлял себя?
Глубокий гипносеанс, проведенный по "шпионской" методике коррекции психики, не дал результата. Бывший Мирный Обыватель отказался от смирения. Он вбил себе в голову, что преступники должны понести наказание, неважно, как и от чьих рук. Екатерина Дмитриевна впервые встретила ожесточённое сопротивление попытке внушения - пациент Семенов отказывался понимать очевидное.
Теперь Монстр казался доктору Мадеровой детской страшилкой. Тот не умел убеждать, не хотел говорить, уповал на инстинкты. Новая личность использовала знания и опыт Обывателя для убеждения, и настолько искусно, что в спорах постоянно побеждала последнего.
Семёнов ожесточился. В его сознании Великой Китайской стеной высилась убеждённость, что Нину вылечит весть о возмездии негодяям. Врач Мадерова изменила подход и сделала акцент внушения на самостоятельность Мирного Обывателя. Она убеждала пациента: "Ты не привык подчиняться чужим, ты сам себе на уме, тебе нужно расстаться с Ревенжем...", но сама не верила в успех коррекции.
Выйдя из контакта, уже не врач, а слабая и любящая женщина Катя плакала, на этот раз от бессилия, что не сможет противостоять решимости Гены. А самое страшное, она предвидела катастрофические последствия раздвоения личности.
Ей казалось, что это она, собственными руками ввергла любимого в бездну безумия. Маленькая, слабая, никакой не профессионал, она старалась не сотрясать рыданиями постель, беззвучно плакала и не могла уснуть.
Нынешние страдания представлялись ей мелкими по сравнению с теми, что их с Геной впереди. И всё это - по её вине.

*

   Утром Геннадий Петрович быстро позавтракал, завез Катю на работу и вернулся на главный проспект. Ехать предстояло долго. По межрайонным дорогам сто километров - никак не меньше двух часов, а то и трех. Как повезет!
Пошарив рукой за сиденьем, Семенов обнаружил практически пустую бутылку. Водой следовало запастись. Случаи бывают разные, а париться в пробке без питья - спасибо большое!
Киоск подвернулся за углом, и парковочный карман оказался свободен. Заглянув в оконце, Геннадий Петрович окликнул продавщицу:
- Девушка, бутылку Спрайта, большую.
Та приняла деньги, небрежно сунула тугой баллон, и снова отвернулась, отвечая кому-то невидимому. Жидкость была такой прохладной, что Семенов не утерпел, свинтил крышку, постепенно выпуская газ. Переждав самый обильный поток блестящих пузырьков, с наслаждением отхлебнул. И чуть не поперхнулся.
Прямо на него шел обидчик Нины, высокий, крепкий парень лет тридцати. Геннадий Петрович не мог ошибиться. Как посоветовала Катерина, он по рассказу дочери несколько раз делал наброски. Нина отмечала, где и что похоже, а какие места - не очень. Почти фоторобот, только лучше и живее. Раза с десятого получился законченный рисунок того, главного насильника. Катерина потом использовала портрет в специальном сеансе, поразившем Семенова простотой и действенностью.
Усадив Нину на диван, положила портрет перед ней, заставила смотреть, не отрываясь, а затем велела закрыть глаза, скомкать листок, крепко сжать и держать, что есть сил. Когда Нина подтвердила, что фантом этого типа уже поставила на край подоконника, Катя скомандовала:
- Столкни его! И разожми руку, пусть портрет упадет на пол.
Потом все втроем смотрели вниз, на то место под окном, где должен разбиться насильник. Его там не оказалось, зато с листка бумаги портрет исчез бесследно. Для Нины этого детского чуда хватило, кошмары прекратились. А Геннадий Петрович ни под какими пытками не сознается, что видел, как листок подменила Катя.
Главное, Нине стало легче, важно ли - за счет чего? А вот ему стало хуже. Жертвы ночных кошмаров обрели лицо. Монстр выслеживал и деятельно ломал кости конкретному подонку - настолько запомнилась каждая черточка одобренного Ниной портрета.
Сейчас насильник шел мимо, не обращая внимания на сомлевшего от жары мужика с бутылкой "Спрайта". Семенов почувствовал, как время останавливается, как холод в области желудка стягивает тело в легкую пушинку - СЮР возвращался!
Опять вспомнилась странная фраза, объяснявшая суть сюрреализма на примере картин Дали:
"Соотношения между объективно данными образами ни в малейшей степени не отражали реальных соотношений".
Семёнов потряс головой, потер лицо руками, снова открыл глаза: "объективно данный образ", то есть, подонок, садился в машину. Значит, сюрреальность возобладала, и он обречен существовать в ней.
Серебристый джип взревел и понесся прочь.
"За ним, чего ты ждешь? Быстро за ним! Он ведь уедет, и ты его навсегда потеряешь! Гони следом!" - ворвался в голову приказ баритона.
В любое другое время Геннадий Петрович упустил бы мощную японскую машину из виду в несколько минут, но небывалая удачливость и легкость движений из детских снов, почти забытых за ненадобностью - вернулись. Дорога перед его "Газелью" расчищалась сама, машины сворачивали в стороны, парковались, уходили в правый ряд, зато джипу все мешали, и очень активно. Даже проскочив на красный свет, Семенов не попался гаишникам, которые оказались заняты - тормозили джип за наглое превышение.
Нахально подбежав к ним, Геннадий Петрович успел расслышать фамилию с адресом, медленно и громко прочитанных гаишником из техпаспорта и водительского удостоверения.

*

   Врач Екатерина Мадерова нисколько не сомневалась в себе. Она точно знала - пощады ублюдкам не дала бы ни за что! Но она женщина! А гнева женщин боятся самые смелые мужчины, не зря легенда об амазонках так популярна. И месть матери не идет ни в какое сравнение с местью отца! Если бы обидели ее ребенка, в живых не остался бы ни один насильник - застрелила, отравила, зарезала, зубами бы порвала, танк бы угнала и расплющила гадов!
Поэтому она прекрасно понимала состояние Геннадия Петровича, хотя и не разделяла его колебания. Ах, если бы он открылся, то смог бы получить от Кати поддержку во всём! Она бы избавила его от ненужной боли.
Снимая боль Нины, дочери любимого мужчины, Катя не стала отстраняться от неё, как от рядовой пациентки, "включила" эмпатию и приняла эмоции на себя. Это оказалось страшно. Катя вместе с Ниной пережила жуть бессилия, когда тебя распинают два негодяя, а третий наслаждается всевластием, упивается твоим страхом и намеренно причиняет боль. Впервые в жизни ей, благополучной женщине, умеющей постоять за себя, захотелось кричать от ужаса и панически бежать, куда глаза глядят!
Но сама-то Катя быстро справилась с истерикой, наведенной бесхитростным рассказом девушки, сожженой изнутри пережитым. С Ниной пришлось поработать изрядно. Её удалось вывести из депрессии запрещенным, но действенным приёмом. Катя показала Нине, как пользоваться шокером, который всегда носила в сумочке, вместе с шариковыми нунчаками.
В один из вечеров вывела девушку на прогулку в ближайший парк, как раз напротив пивного бара. Три подвыпивших парня очень своевременно вывалились оттуда и немедленно принялись напрашиваться в провожатые. Катя отказывала, специально подпуская в голос жалобные и просительные интонации, чтобы подстегнуть нахалов.
Ей важно было напрячь ситуацию, сделать её похожей на ту, пережитую, и вынудить Нину к защите. Конечно, риск, что та лишь бессильно разрыдается, существовал, но на такой случай Катя была готова в темпе "вырубить" парней. Ухажеры смелели, развязно выдавали непристойные предложения, всё гуще сдабривая их матом.
Наконец, когда девушек начали лапать, Нина ткнула шокером непрошенного ухажера. Тот завопил, рухнул на колени от неожиданности. Второй замахнулся кулаком, пугая строптивую стерву, но шокер отбросил его в сторону. Третий бросился на помощь и получил от Кати удар ребром ладони в нос. Резкая боль остановила парня на месте, а хлынувшая кровь заставила замолчать.
Нина подстегнула и этого разрядом. Провожая беглецов взглядом, она принялась хохотать, потом уронила шокер, бессильно опустилась на дорожку. Катя не стала унимать девушку, только подняла и довела до дома. Там смех перешел в долгие, обильные слёзы, которые постепенно стихли.
С этого дня началось выздоровление. Шокер сменил хозяйку, став для Нины символом и гарантом уверенности. А себе Катя оставила шариковые нунчаки, которые когда-то давно, в самом начале знакомства с Семеновым, помогли разогнать стаю хулиганов.
- Так давно... Когда мы были влюблены, когда почти не знали друг друга... Сейчас я люблю тебя в полную силу, открыв удивительные, неявные достоинства, которых никогда не встречала в иных мужчинах. А ты? Конечно, боготворишь, это видно невооруженным взглядом, но всё стремишься защитить, избавить от переживаний, не подозревая, что это грубейшая ошибка...
Так думала Катя, вынимая из сумочки два тронутых ржавчиной шарика, соединенных плетеным шелковым шнурком.
- Ах, Гена, Гена... Ты до сих пор считаешь меня слабой женщиной, которой нужна защита. Помню, как ты изумился, поняв, что я способна постоять за себя. Тогда ты верил в меня безоговорочно...
Стремительные круги шариков, перелетающих из руки в руку, сопровождались свистом воздуха, рассекаемого шнурком. Привычно перехватывая нунчаки, Катя плавно двигалась по комнате. Тело работало автоматически, не отвлекая сознание на выполнение отточенных многолетними тренировками защитных движений.
- Милый, если бы ты с такой же истовой верой согласился принять мою помощь сегодня, если бы рассказал о своих мучениях! Неужели так трудно понять, что вдвоём мы в десять раз сильнее, практически непобедимы, - грустно подумала Катя, выписывая нунчаками восьмерки.
Сквозь такой веер не прорвется никакой нападающий, будь он вдвое выше и вчетверо сильнее Кати. Размеренное дыхание, плавные движения... Мысли успокаивались. Она сделала последний виток под левую руку, перехватила шарик над плечом, погасила инерцию второго и мягко поймала его в ладонь.
- Кто, кроме любящей женщины, способен свершить невозможное? А ты не понимаешь, хочешь сам разобраться в собственных противоречиях, что у тебя получается из рук вон плохо...
Счищая бурые пятнышки наждачкой, Катерина Владимировна Мадерова, спотсменка и врач, вздохнула - сама виновата, не захотела воронение или хромировку! Еще раз вздохнула, становясь под душ. Вытираясь, пристально посмотрела на свое отражение в громадном зеркале - его поставил Семенов.
Лицо стройной темноволосой женщины, любимой и любящей, выглядело грустным. Понятно, почему - её мужчина, о котором напоминает каждая вещь в квартире, бьётся в безнадежном поединке с собой.
- Нет, мой милый, я не стану ждать, пока ты разберёшься, пока выплывешь из омута кипящих страстей. Спасу, не спрашивая согласия! Как утопающего - спасу и всё!

*

   Город Энск давно изучен вдоль-поперек и по диагонали, еще с пешего студенчества. Адрес ублюдка известен, рабочий день заканчивается, СЮР не велел торопиться. Геннадий Петрович и не стал, поехал к дому Дойчева. Там выбрал тенистое место среди нескольких легковушек, открыл дверки машины для сквознячка и разлегся на сиденье, задрав ноги. Подъезд "кошмара" просматривался превосходно. Всё делалось само, без участия головы, в которой гулко властвовал привычный по предыдущим приступам дятел.
Дойчев примчался на десять минут позже. Бросил джип у подъезда, нагло загородив узенький проезд, забежал в подъезд. В течение получаса менее богатые соседи заезжали на высокий поребрик, звучно бились поддонами или подвеской о бетонный край, сползали позади джипа, бессильно материли нахала. Страх перед обладателями "крутых" машин стал в народе привычным - это Семенов знал по себе.
Но вот черный "мерин" робеть не стал, пронзительно засигналил. Мерзкий двухтональный вой в течение минут трех, не меньше, убеждал владельца "Крузера" в силе оппонента. Дойчев бегом спустился, увел джип через бордюр, встал обочь. Победитель дополз десяток метров к соседнему подъезду, выпустил из себя упитанного мужичка.
Семенов наблюдал "дуэль" торжествующих хамов, не испытывая никаких чувств. Оцепенение держало его в готовности, вот только к чему? Расслабленное тело находилось во власти неведомого ранее императива, полностью завладевшего им.
Хоровод мелких мыслей, обычно плавающих в голове бессвязно и бесполезно - унялся. Осталась донная, спокойная, несуетливая:
- Я хладнокровный крокодил, лежащий в засаде. Вот приблизится жертва к водопою, тогда и брошусь, без промаха. А сейчас зачем дергаться?
"Кошмар" вернулся в дом, но уже ненадолго. Вышел в другой одежде, более опрятной, неторопливо покатил в центр города. Семенов отследил его до ресторана, зашел сам, расположился неподалеку. Дойчев на пару с таким же мордастым парнем зарядил официанта солидным заказом и начал с водки.
Геннадий Петрович успел неторопливо поужинать, выпить два кофе, премерзких на вкус, что характерно для сибирских кабаков, а гульба за тем столиком только набирала размах. Туда переместились две дежурные девицы, проверившие до этого совокупительные намерения у Семенова.
В "Газели" снова Геннадий Петрович расположился с удобством, и приготовился ждать. Донная мысль изменила оценку, от сытости, что ли? - и рисовала уже рысь, притаившуюся на ветке дерева. Так, большущей таежной кошкой, Семенов и дождался "кошмара" с собутыльником, выпавших из высоких дверей ресторана.
Девки поддерживали кормильцев и поильцев под руки, бережно вели до стоянки, а там заспорили, на чем ехать. Победила красная "Хонда". Девки с владельцем поехали впереди, джип Дойчева за ними.
Полупустые улицы уводили гуляк на окраину, в Заводской район, где следить стало бы затруднительно. Семенов забеспокоился, но патрульная машина изменила расклад.
"Гайцы" дали отмашку остановиться, "Хонда" не согласилась, рванула с визгом. Восторженным светом вспыхнули сине-красные огни "Форда", запричитала иностранная сирена. Началась гонка. Идущий позади джип резко сбавил скорость, свернул в проулок. "Газель" опоздала, проскочила мимо.
Геннадий Петрович шмыгнул в следующий просвет, с ужасом увидел длинную лужу, переключился на вторую передачу и вдавил газ до полика. Машина запрыгала по колее, обросла водяными усами, и грязевое ралли длилось почти до ясно различимого финишного створа, поперечно идущей улучшенной грунтовки. Почти. Недотянув метр с небольшим, "Газель" прочно села.
"Не страшно. Значит, так надо", - попытался успокоить баритон, но СЮР уже исчез, сдавшись жестокой российской реальности.
Опамятовшись, Геннадий Петрович начал действовать привычно, по хорошо проверенному стандарту. С курсов программирования привык называть его алгоритмом выживания русского водителя.
Чем хороша собственная машина - комплектуй, как душа возжелает. Семенов относился к "Газели" с уважением, набор самовытаскивания предусмотрел сразу после приобретения и не раз применял. Вынуть из грязи не проблема, если впереди есть, за что зацепиться, а длина лебедки позволяет.
Напялив сапоги, выбрался на гребень колеи, осветил фонариком окрестности. Пустырь. Деревья остались позади, далеко. Хреново!
Потыкал лопатой в воду. Грязь жидкая, колея от грузовика круто обрывается, с разбега не возьмешь. Сдавать назад? Еще хуже. Засесть и торчать посередке - вовсе беспросветно. Найти кого помощнее, на буксир, и полный порядок!
Забросив лопату в машину, Геннадий Петрович основательно отошел к главному шоссе, как вдруг справа сзади, на грунтовке, появился свет фар. Обочина неудобна для бега, так что он не успел. Джип промчался, даже не притормозив.
- Теперь ты понял, что ничего не происходит просто так? Посмотри, куда он поехал, - без малейшего упрека или торжества распорядился баритон.
Семёнов перехватил лопату поудобнее и побежал следом за джипом. Но не следить. В нём вспыхнуло желание свести счёты, наконец!

*

   Рэвенж
  
  Сегодня русский вызвал меня на разговор, не дожидаясь сна. Возникла картина американского города. Второй раз мы встречаемся с ним на скамейке городского парка в Оклахома-сити. Уж не знаю, почему именно здесь. Кстати, спрошу:
- Хелло, парень! Ты не возражаешь, если я задам несколько вопросов? Совершенно частный интерес - почему мы встречаемся здесь?
Здоровенный мужчина лет сорока краснеет, словно мальчик, застигнутый внезапной эрекцией на нудистском пляже:
- Я не очень помню названия других городов. А что, это важно?
- Ничуть. Я думал, вдруг для тебя это важно. Что у тебя за спиной, кстати?
Он показывает мне лопату, странную, без привычной, ухватистой ручки. Удобная железка насажена на простую гладко обточенную деревяшку с закругленным концом.
- Я хотел его зарубить! Или засадить это лопату в его анус, со всей силы, чтоб он понял, как больно, когда тебя насилуют! Я хотел его убить!
Русский то кричит, то шепчет. Эк его ломает! Видать, нешуточно в парне бушует адреналин, заменивший кровь. Надо успокоить, привести в разум:
- Да, это было ощутимо. Но почему ты ломанулся, как дурной бык на корриде, не посоветовался со мной, что и как делать?
- Думал, справлюсь сам...
- А что же не убил?
- Испугался, что испугаюсь и буду выглядеть смешно...
Картинка в его представлении и впрямь смешная: - добежал, замахнулся, а потом остановился, опустил лопату, повесил голову и побрел назад, прочь от раскатисто смеющегося, наглого, растущего в размерах подонка.
- Чего ты испугался?
- Что вот сейчас стану убийцей. Я никогда никого сознательно не убивал, кроме комаров!
Ну вот, приехали! Настало время очередного урока. Итак, наставник по имени Рэвенж (почему бы и нет, приличная кличка?) начинает просвещать русского парня.
"Интересно, кто из нас "альтер эго"? Дьявол, откуда у меня эти слова берутся", - возмущаюсь я, а русский, наоборот, остыл и улыбается:
- Заразная штука высшее образование, да? Ты хоть сознаешь, сколько и чего от меня понабрался? Вчера выражался таким высокопарным языком, который я и сам почти не помню...
- Ну, набрался, и что? - успокаиваюсь я.
- Надеюсь, не самого плохого, - добавляет он.
- Кстати, странная штука собственное сознание. Один умный человек как-то подсказал мне, что сознание - категория философская. Представляешь мою реакцию, русский? Я и философия! Я тогда для себя решил: пусть яйцеголовые в категориях разбираются. А тут, попав в твою голову, заглянул в него, в сознание. Никогда не думал, сколько в твоём всячины, причем именно что всякой!
Русский мгновенно создает аудиторию. Я уже в профессорском одеянии, в странной шапочке, похожей на квадратную польскую конфедератку без козырька, и вещаю с кафедрального возвышения. Шутник! Резвится он! Ну, погоди, сейчас ты у меня огребешь:
- Господа, блицанализ, проведенный мною, выдал жуткие факты! Оказывается, этому парню, который и я тоже... господи, как бы не спятить от самоудвоения и связанной с ним мешаниной, как бы не спятить!...в детстве внушили, якобы у него нет прав на самозащиту! Углубленное изучение привело меня в шоковое состояние. Из парня почти вытравили естественный рефлекс защиты собственности в широком смысле: жены, детей, имущества и прочего. Вы вдумайтесь, господа!
На этом запас ученых слов исчерпался, я рявкнул:
- Фак ю, чертова власть! Так изувечить человека? Всё живое защищается: роза шипами, паук ядом, буйвол рогами, мышь слабенькими зубами, а тут? Мужчина ждет помощи извне! Он даже не понимает, откуда берет начало рефлекс защиты! Вспомни биологию, весенние бои котов, тетеревов, оленей. Самец не получает удовольствие от драки. Он тренируется, потом дерется, и если доказал, что способен защитить будущее потомство - получает мирное удовольствие, покрывая самку!
- Я об этом не думал, - ошалел русский от рухнувшей на него истины.
- Так что ты делаешь на своих долбаных чатах и форумах? Какого хрена читаешь, если не думаешь? Ты взгляни на себя, трусливый подкаблучник! Тебя всю жизнь трахали учителя, родители, преподаватели, главный инженер, всяческие инспекции, жена! А сейчас тебя трахает страх! Тьфу на тебя!
- На себя! Я - это ты!
- Я лучше тебя. Потому, что никого и ничего не боюсь. В первую очередь правды. Честно скажи, тебе приятно было завалить из пистолета плохих парней? Всех?
- Да, - неохотно выдавливает из себя признание русский.
- Ну вот! Господь дал чувство удовлетворения всему живому, как награду за правильные дела. Пример? У тебя не встанет, пока ты послушно жуёшь дерьмо, что подсовывает тебе жизнь!
Молчит русский. Катает желваки и раздувает ноздри. А потом изгоняет меня в темноту небытия...

*

   Ишь ты, каков орел! Три дня зажимал меня в уголке сознания, не обратившись ни разу. И ночами не захотел со мной встречаться, избирал другие темы, не менее переживательные. А я столько наслушался, такого нагляделся за время вынужденного безделья, что сочувствую ему еще сильнее. И очень хочу помочь.
Но русский упрям. Держит дистанцию, отказывается сливать свое сознание с моим. Не желает получать шокирующий урок, как в прошлый раз. Поговорить-то ему хочется, да не с кем. Помогу:
- Давненько мы не встречались, парень! Я уже начал забывать себя, думал, снова на свалку вернусь, - радостно жму русскому обе руки, непривычно улыбаюсь во весь рот.
- Мне надо было подумать, - сурово отвечает русский.
- Ого, ты делаешь успехи. Начал думать, это круто! Ну, и что надумал, расскажи?
- Ты мне не нужен. Я пришел прощаться. Мне не нравится, что ты командуешь. Я не хочу подчиняться никому!
- Даже так? Ну, хозяин-барин! А высказаться, поговорить по душам напоследок не хочешь? Прикинь, если я уйду, то уже навсегда. Так что ты ничем не рискуешь, верно? Всё умрет со мной. Зато выговоришься.
Русский задумывается. Я представляю, как ему хочется принять мое предложение. Но страх, вбитый в него с детства, ох, как он силен!
- Не бойся. Говори. Я понимаю, не всё красиво смотрится, но это же - как себе рассказываешь, чего стыдиться? Или вот еще вариант. Ты говори всё, но чего будешь стесняться, приписывай мне, понял? Вроде, как не ты, а я это подумал, натворил. Годится?
- Это как? - Не понимает мужик.
- То есть, я заберу себе то, что тебе кажется грязью! Ладно? Ну, что ты, как кирпич на ребре, вались, наконец! Говори все подряд, я отберу из сумбура то, что мне подходит, а тебе не годится. Итак, с самого начала!
И русский рискнул, начал открывать душу. Он не говорил, он вспоминал.
Два сознания слились, однако оставались свободными, как это возможно только во сне. Словно в кино, оба мы, Семенов и Рэвенж, еще и видели себя со стороны. Это красиво и познавательно - никаким символистам не снять такого сложного и ёмкого фильма. Воображение русского снова сработало: купейный вагон, постукивание колес, проплывающие за окном пейзажики потрясающей достоверности... Нет, какой в нём художник пропал!
А я, Рэвенж, внимал его воспоминаниям и оживал, заполняя пустоту в личности теми сильными, красочными эмоциями, что казались русскому чем-то нечистым, дурно нахнущим. Мне, киллеру, они несли любовь, спокойствие и наполняли смыслом возвращенную жизнь.
Но вот рассказ закончился. Я открыл рот:
- Не сердись, а? Поверь мне, ты прекрасный человек, только не до конца. Как в Лего, знаешь? У тебя один сегмент отсутствует...
Русский возвращается в свой сон. Купе исчезает и мы снова наедине, но уже на краю свалки.
- Значит, избавиться решил? Не спеши, еще не утро. Ну, вдумайся в моё сравнение! Ты незавершенный, понимаешь?
- Вот спасибо, утешил, - иронизирует собеседник, облегчивший душу и уже простившийся со мной.
- Я могу тебя завершить, слышишь? У меня есть то, что нужно тебе. Я поделюсь, а у тебя заберу лишнее, как раз то, чего мне недоставало. И каждый станет целым, - рисую ему реальную перспективу.
- Это невозможно. Я никогда не буду, как ты...
- И не надо! Будь собой. Я ведь тоже не ты. Но разделяю твою боль. Понимаю ее...
Русский защищается явно не своими словами:
- Я индивидуальность, я неповторим, как личность. Как я могу взять себе чужое, стать почти тобой? А командовать собой я не позволю!
- Оно мне надо? Я помочь хотел... Ладно, живи, как хочешь. Но выслушай меня напоследок. Ты прав, ты индивидуальность. Однако, смотри, что сделали с тобой...
Я начинаю безжалостную повесть, которую русский немедленно воплощает в чудовищно правдивых (господи, какой яркий художник пропал в нём!) картинах:
- Человек рождается угловатым, из него во все стороны остро торчат способности и пороки. Катясь от рождения к смерти, он сталкивается с другими людьми, с государством. И так часто сшибается, причиняя боль и себе и окружающим, что помалу обламывает, обкатывает углы, становясь более удобным, более покладистым, - русский не просто слушает, он верит, да как!
Его эмоциональные образы поражают силой и достоверностью. Никакие мультфильмы не сравнятся с зарисовками переживаемых им воспоминаний. На каждое мое слово русский выдает мгновенную реакцию, и я гоню его вперед, к прозрению:
- Но так происходит, когда работу над собой делаешь сам, постепенно! А если тебя сразу бросают в барабан с чугунными шарами властных структур? Разного калибра, но равно безжалостных? Прессуют в яслях, в садике, в школе, в институте, на работе, дома? Строят, и не как здание, а как солдатика, в ровную шеренгу!
Он вздрагивает, вспоминая армию, а я продолжаю:
- И лишнее вбивают, вколачивают, если не удалось обломить. Больно, когда в душу втискиваются то, что предназначено быть снаружи. Вбитая внутрь индивидуальность занимает место, где должно расти собственное достоинство. И если места внутри остается очень мало, то достоинство совсем не разовьется, - мои слова сокрушают, разбивают вдребезги русского, однако он продолжает слушать.
- В тебя вколотили все твои незаурядные способности, не оставив снаружи ни одной! Тебе сказали - не художник, и ты не стал им. Сказали, не организатор, и ты не стал им. Не герой, и ты не стал им. Не... и так далее. Стал никем. Никаким...
Это специально, чтобы унизить его, размазать! Русский вспыхивает, рвется оспорить, защитить себя от правды, хлестко бьющей по лицу:
- Что ты несешь...
Я продолжаю "лечёбу" словно врач, приводящий в чувство:
- ...без достоинства. Но душа переполнилась, а от последней капли, ты сам знаешь, что стало ею! - лопнула...
Русский останавливается на полуслове. Да, он знает, отчего! Неприязнь к милиции, неспособной не то, что защитить простого человека, но и покарать преступников, обожгла меня. Хватит, пора собирать парня по новой, и я показываю ему будущее:
- Вот сейчас ты возвращаешь вбитые свои углы (твои особенности, дурень!) на природное место. Ты становишься личностью, и пустота заполняется достоинством. Его уже много, как у золотой монеты. А любая монета имеет не только лицо, аверс. Ты увидел реверс, и боишься признать оборотную сторону своей.
Он открывает рот:
- Ты! Цицерон хренов! Достоинство, аверс, реверс! Можно подумать, сам такие слова понимаешь! Откуда эту белиберду взял?
И еще много слов отрицания, самооправдания рвутся из него, но я опережаю:
- Из тебя. Я зеркало, в которое ты смотришься. Твоя оборотная сторона. Ты ее раньше не видел, а сейчас, после случая с Ниной, осознал. Но боишься признаться в этом.
И протягиваю ладонь:
- Так, может, признаешь её, то есть, меня? Оборотную сторону?

*

   От автора:
  
  Смутно в душе строителя Семёнова, гнетёт его чувство, недозволенное цивилизованному человеку. Оставим его на время, пусть борется с собой. Нам пора узнать, как Иван Терентьевич Долгов, по прозвищу Раритет, методично и кропотливо работает над делами, порученными ему, лучшему работнику предварительного следствия.
  

Глава двенадцатая

  
   (21-й день)
   Дело о покушении на убийство.
  
  Подавая стакан, следователь Долгов гадал, как воспримет новость хрупкая женщина. Несмотря на уверенность в невиновности арестованной, он не стал сразу освобождать её из-под стражи. На всякий случай вызвал участкового, попросил присутствовать при освобождении, а потом проводить женщину домой. Раритет помнил, как пришлось прервать последний допрос. Невинное сообщение, что мальчик живет у отца, вызвало бурную истерику и угрозы. Не исключено, что эта мадам снова психанёт, немедленно помчится к бывшему мужу и по итогу попадет в милицию за дебоширство.
- Нам удалось доказать вашу непричастность к преступлению. Вы освобождены из-под ареста.
- Да? Так просто? Две недели в тюрьме, а теперь - извините, мы ошиблись? Я вам сразу говорила, что не виновата, а мне не верили! Сволочи, фашисты, чтоб вы сдохли!
"Как нарыв прорвался, - Раритет пережидает истерику, - пока всё не вытечет, не уймётся. Несчастная баба, из-за своего темперамента в неприятности попадает".
Участковый на крик реагировал активно, бросился успокаивать, пробовал пугать, чем довел несчастную до кондиции. Услышав рыдания, бедняга растерялся окончательно, схватил пустой стакан, побежал к раковине, набрал воду и стал совать женщине. В результате - лужица на полу и стакан вдребезги, кто бы сомневался?
- Вам предстоит зайти в детприёмник, забрать сына.
Как и следовало ожидать, истерика немедленно прекратилась. Заплаканные глаза и кривящиеся губы еще несли отпечаток недавнего всплеска эмоций, но поза и голос уже принадлежали разъяренной тигрице:
- Почему, что с ним?
- Ничего с ним. Он всего лишь убежал из дома отца и слонялся по вокзалу. Задержан милицией и доставлен. Ждет вас. Нормальный парнишка, я с ним говорил. Но если вы еще раз отчебучите чего, а он снова окажется на улице - вот вам и учет в детской комнате. Пару раз посидит в преступной компании, многому научится. Сначала курить, потом выпивать... А там и до колонии рукой подать. Если вы со своими нервами не можете сладить, то хоть парня пожалейте. Таблетки принимайте, валерьянку, что ли...
Раритет безжалостно запугивал эту "тигрицу", заставляя съеживаться. Ему, с высоты следовательского опыта, рисуемая картина представлялась вполне реальной. Сколько хороших мальчишек сбилось с пути, пока озлобленные мамашки искали пути мщения бывшим мужьям! Увы, слишком много.
Ему вдруг вспомнилась белокурая девчушка, сидевшая на самом верху шведской лестницы, пока он разговаривал с дежурной детприемника. Выяснив там все про сына подозреваемой, следователь не удержался и спросил, показывая наверх:
- Что она делает?
- От старших спасается. Вы же знаете наш контингент, чуть кто постарше, обязательно мелюзгу гнобит. А туда к ней боятся лезть, она одного спихнула, так прочим боязно. Ждут, когда надоест или устанет, чтоб спустилась сама. Только она не спустится. Так и заночевать может, словно обезьянка...
- Это как?
Раритет не поверил, подошел поближе, чтобы разглядеть белокурое чудо. Девчушка немедленно улыбнулась, стремительно спустилась и прижалась к ноге Раритета:
- Дяденька, ты мой папа будешь?
Дежурная отцепила девочку от следователя, и подняла на руки:
- Леночка, дядя не может быть твоим папой, он здесь по работе. Иди, поиграй пока.
Девчушка вскарабкалась наверх, а Долгов удивился еще сильнее. Работники детприемника почти никогда не устанавливали таких отношений с детьми. А дежурная пояснила, пока они шли к выходу:
-Лена Авдеева из цирковой семьи. Родитель погибли в аварии, когда ехали на представление. Она ловкая девочка, шустрая, словно обезьянка, из интерната убегает, а потом ходит по улицам и пристает к парам с просьбой взять её. Родителей себе ищет. Мы за неё больше всего боимся, пока-то люди хорошие ей попадаются, а если на маньяка попадет, тогда ой...
- А что, с удочерением проблемы?
- Этим отдел опеки занимается, а там такие сытые крысы сидят, - неодобрительно оценила деятельность департамента народного образования дежурная, - я сколько случаев слышала, что они стараются отказывать. Оно и верно, одобришь, так потом отвечать придется, а оказали - и спроса нет!
Леночка Авдеева. Долгов запомнил имя и личико, запрокинутое к нему, высоченному дядьке. В тот неожиданный момент, когда ребенок предложил ему стать папой, Иван Терентьевич вдруг прочувствовал, сколько в нём, в мужике, скрыто силы. Конечно, такой крохе нужна именно уверенность, что она под надежной защитой, что никто не посмеет обидеть дочку такого великана...
Размышления настолько захватили его, что Раритет отвлёкся и утратил над собой контроль. Он не заметил, как вместо выхода - шагнул к девчушке, поднялся на две перекладины и осторожно тронул пальцем хрупкую ножку в простеньких колготках, чтобы Леночка обернулась. О чем говорил с ней? О пустяках совершеннейших, даже не помнится, каких...
В мыслях о белокуром чуде Раритет и сейчас забылся, пропустил вопрос участкового:
- Так она может забрать сына?
- Что? Да, конечно. Только вы поедете туда вместе, и немедленно домой, не иначе, - жестко предостерег следователь, затем добавил, обращаясь к женщине: - И еще, я настоятельно рекомендую не ходить к бывшему мужу в гости без свидетелей. Лучше, если он будет забирать ребенка у вас дома и вам же возвращать.
Долгов понимал, что поступает неправильно, что участковый может на него пожаловаться за дурацкое поручение по сопровождению. Ну, семь бед, один ответ! Нисколько не сомневаясь, что и бывшая подследственная с лёгкостью "сдаст" его, если кто начнет спрашивать, Раритет напоследок посоветовал:
- Между нами. Зайдите к толковому адвокату, подайте на мужа гражданский иск за клевету. Можно неплохие деньги получить...
Кабинет опустел. Следователь заварил чай покрепче, вытащил купленный по дороге из дома свежий сборник кроссвордов, пролистал. Отдохнув несколько минут, занялся текущими делами, словно знал, что завтра их отодвинет новое.

*

   От автора:
  
  Российские следователи завалены делами. Верьте или нет, но порой их скапливается слишком много, потому и нарушаются процессуальные сроки. А попробуй, успей, если одновременно ведёшь несколько дел... Но не будем забегать вперёд. Здесь заканчивается вторая и начинается третья новелла, о чисто русском убийстве. Что с первой? О, ей далеко до конца...
  
   (22-день)
   Закон. Чисто русское убийство.
  
  - Это не просто расчлененка, - заместитель мэра гневно выговаривал следователю, - тут просматривается прямая связь со мстящими амазонками, которую вы не хотите признавать, Долгов!
Начальник милиции усомнился:
- Не похоже на серийного. Мало ли зачем половой член отсекут? Может, татуировка была... Руки с головой - это понятно. Чтоб не опознали, если найдут...
Следователь промолчал. Найденый в ветрозащитной лесополосе труп никакого отношения к убийству Дойчева не имел. Части тела, небрежно прикопанные рядом с дорогой, принадлежали смуглому мужчине среднего возраста. Судя по характеру реза, убитого распилили мотопилой, когда он был уже в состоянии трупного окоченения. Так сказали эксперты.
Напротив места захоронения трупа со стороны грунтовки сохранились отчетливые следы протектора грузового автомобиля. Грибник, обнаруживший труп по удушающей вони, был в ботинках, а остальные следы натоптаны кирзачами с характерными следами износа. И где тут схожесть?
Убийца Дойчева "гулял" по пустырю в новых резиновых сапогах. Ни место, ни манера отсечения полового члена, ни антураж, если позволительно так выразиться, убийства с расчленением - никоим образом не стыковались с делом "мстящих амазонок".
Конечно, Долгов мог сказать заместителю мэра, абсолютному дилетанту и непрофессионалу, что задача перед следователем стоит сложная, та еще по объему! Предстояло для начала найти хотя бы водителя грузовика, чьи шины наследили на грунтовке. У водителя найти мотопилу и кирзовые сапоги.
Понятно, что искать предстоит в пригороде или частном секторе. Мотопила и кирзачи с многоэтажками несовместимы. Смуглые мужчины в Сибири встречаются нечасто, ампутация пениса наводит на мысль о характерных признаках, типа обрезанной крайней плоти. Хотя, татуировка и пирсинг тоже возможны.
Мог сказать, и не только это, но не стал. Зачем? Всё равно никто, кроме следаков, дознавателей и оперативников - не поймёт. Тем более, что такие дела Раритет относил к рутине. Процеживать приходилось большие массивы информации, зато улов всегда был, надежный и достоверный.
Он уже зарядил оперативников, те подключили участковых, так что дня через три обладатели мотопил, ездящие на грузовиках или знакомые с водителями таковых, будут известны. А дальше дело техники. Дождаться заявления о пропаже смуглого мужчины средних лет, установить его личность, особые приметы, и все закончится в каких-то пару недель, от силы три.

*

   (26-й день)
  
  Обещание прокурора Тинаева помочь с командировкой в Казахстан оставалось в силе, но срок несколько отодвинулся, как обычно и случается. Долгов разумно распорядился этими днями, закончив и беспроблемно спихнув прокурорским два давних дела. В конце недели данные экспертизы и результат по расчлененке подоспели, но не обрадовали. Из пятисот с небольшим владельцев мотопил аж три десятка имели собственные грузовики.
- Разные, от Газ-полстараз до Камаза. Однако отпечатки протекторов никому не подошли. Теперь ожидаем сообщений о пропаже людей и продолжаем поиск в районе, - констатировал Долгов, завершая доклад перед комиссией, собранной сплошь из лиц второстепенных.
Начальник следственного отделения неодобрительно покачал головой, замначальника криминальной милиции сочувственно кивнул, а заммэра принялся тыкать пальцами в свой миникомпьютер, видимо, делая запись. Ему предстояло сообщать новости на вечерней прессконференции.
Отпраздновав избрание, новый мэр продемонстировал избирателям, как станет снижать преступность в городе. Первым шагом стало воссоздание штаба по криминальной обстановке. На памяти Раритета так уже было, и не раз. По задумке, каждую неделю прокурор и начальник горотдела под председательством главы города должны собираться и принимать решительные меры.
За полмесяца мэр понял, насколько сглупил. Калибр участников снизился, сами совещания выродились в разносы, которые учинялись следователям или оперативникам. Никакой системы не было, порка доставалась тому, на кого обратила внимание пресса.
В этот раз под раздачу попал Долгов и следак, ведущий дело о дерзком ограблении кассы "Тепловодоканала" - тот только что отчитался и получил по первое число. Иван Терентьевич дождался своей очереди, выслушал вопрос и отказался отвечать, сославшись на тайну следствия. Он давно сделал правильный вывод из множества пережитых слушаний, даже сформулировал его в виде афоризма:
"Пять минут позора - год спокойной жизни".
Под позором подразумевалось упрямое молчание в ответ на приказы и угрозы штатских временщиков. Обширная череда компартийных и советских чиновников сменилась за двадцать лет его службы в прокуратуре, но ни один не сумел снять следователя с работы, как ни грозился. А вот получить срок - некоторым очень даже удалось!
Поэтому Раритет стойко перетерпел нападки очередного непрофессионала, дождался разрешения покинуть кабинет и быстро направился к экспертам. Криминалист просил заглянуть, чтобы посоветоваться, стоит ли продолжать экспертизу. Он нашёл в одном рогожном мешке засохший стебель картофеля, который ничего ровным счётом не значил - и так понятно, что владелец из частного сектора. Несколько крупинок гранулированного собачьего корма "Бинго" - подтверждали версию, и только.
Рассказ о результатах затягивался. А время поджимало, вот-вот начнется трансляция матча, и следователь Долгов неделикатно напомнил эксперту Дегтярёву, дескать, быстрее! Тот понял:
- Его пилили на полу, отсюда частицы дерева и краски. Положа лапу на сердце, Иван, нет у меня желания идентифицировать щепки. На кой хрен тебе порода дерева? По краске-то проблем нет, это желтая и коричневая, с завода, смешали - она стала розовой. Ищи розовый пол на кухне...
- На кухне?
- Я луковую чешуйку в резе нашел. Ты что, в спальне лук чистишь?
- А сушат где? В бане, в сарае... Хотя, пол крашеный, - согласился Долгов, однако на продолжении экспертизы настоял.
Возвращаясь к себе, он с ожесточением подумал, что очередные и внеочередные слушания, инициированные новым мэром, а исполняемые мелкой чиновной шушерой, основательно мешают. Как человек, привыкший анализировать, Раритет понимал, откуда дует ветер - сказывается укрепление властной вертикали. Недовольство сползанием государства ко временам "сильной руки" привычно выразилось в мысли:
- Черт подери, тут прогресс по делам наметился, а я дерьмократам ликбез читаю!
Экран телевизора вспыхнул вовремя - мяч еще летел с центра поля после мощного удара, комментатор заканчивал перечислять игроков. Иван Терентьевич вскрыл бутылочку пива, захватил в пригоршню солёные сухарики, подсунутые Наташей, и забыл обо всём на свете.
Футбол, с детства любимая игра - ты лучше любого успокоительного!

*

   (27-й день)
   Закон. Дело мстящих амазонок.
  
   Казахстан опять не разрешили, чем-то Назарбаев не угодил русскому президенту, и контакты мгновенно "окислились". Пришлось ограничиться соседями, где уже был. Капитан Келимов давно получил материалы по троице Дойчев-Могильных-Серый, начальство 'спустило' их по территориальной принадлежности, а на местах дела едва двигались. Это и понятно - поднимать, да по-новой раскручивать 'висяки', за которые уже перетерпели не одну выволочку, оно кому нужно?
   Ведь не объяснишь каждому их неведомых местных следаков, что нужно. Очень нужно! Где-то там, в одном из 'глухарей' по мелкому грабежу, и таился след к убийце Антона Дойчева. Разумеется, подельники убитого могли бы помочь Раритету, но кто же от подозреваемых когда получит признание в недоказанном преступлении? Ага, сто раз они себя сдадут!
   Тем более что арестованные 'рыбаки', из-за которых едва не рухнула давняя дружба прокурора Тинаева со следователем Долговым, ходили на свободе. Отсидев три дня, Серый и Могильных не дали признательных показаний. Подписку о невыезде и надлежащем поведении оба тотчас оспорили, с помощью адвокатов отделались от последнего ограничения.
   Раритету было некогда следить за чужими делами - свои бы успеть к сроку! Но дело Дойчева зависло - он ждал результатов раскрутки эпизодов с грабежами. Соседи с неохотой вели старые дела, ни шатко, ни валко. Келимов ничем помочь не мог, а затевать телефонные разговоры по каждому отдельному делу? Следователь Долгов давно понял нулевую эффективность такой формы работы.
   Но вот появилось окошко, он выпросил командировку. Капитан Келимов помог забраться в отчёты и сводки. Долгов зарядился терпением и принялся выбирать дела о недавних грабежах. Его интересовали случаи избиения, увечий или немотивированного насилия к водителям или экспедиторам. К середине второго дня он разогнул усталую спину и отложил в сторону последнюю проработанную сводку. В списке значились пять городов и два района.
   Оставалось только выбрать время для проверки по каждому случаю.
  

Глава тринадцатая

   Боль.
  
  Сегодня ночью Катя бережно распутывала эмоциональный клубок, намотанный Геной на две личности, угнездившиеся в нём. Ей, врачу Мадеровой, уже не верилось, что когда-то она успешно изгнала из пациента Семёнова жестокого Монстра, лелеявшего мечту о мести. Да и с чего она взяла, что изгнала?
Может, наоборот - проводя гипнотерапию, о которой Мирный Обыватель и не догадывался, она придала зверю человеческий облик! Или слишком долгие перерывы между сеансами сказались, но Гена принял зверя за самостоятельную личность. Или создал таковую заново, намечтал.
Врач Мадерова не отыскала в закоулках сознания пациента вторую личность, но следы встречала постоянно. Рэвенж, такое звучное имя! Этот тип воплотил в себе всё, чего не хватало хозяину - решительность и уверенность. Следовало признать, диагноз "шизофрения" к данному случаю подходил мало.
Скорее, в пациенте мирно уживались две половинки одной личности, которые для удобства взяли разные имена. Семенов-два, безжалостный американский киллер, позволял себе линию поведения, которая подспудно нравилась Семенову-первому. И нравственные устои Мирного Обывателя стремительно размывались, подтачивались, что тревожило врача Мадерову.
Та попыталась внедрить в сознание любимого пациента идею о расставании с "альтер эго", делая упор на беспринципность, на голую функциональность наёмного убийцы. Что человеческого может быть у существа, не умеющего любить, не имеющего семьи, детей, а потому - лишенного сочувствия сострадания?
Ход выглядел сильным, убедительным, и Рэвенж не мог ничего ему противопоставить. Для прочности врач подкрепила тезис о бесчеловечности киллера ссылкой на излюбленный мотив правозащитников:
"Нельзя лишать жизни даже закоренелого преступника - у него есть жена, дети, родители..."
Семенов-первый усвоил аргументацию, чтобы высказать Рэвенжу, и врач Мадерова закончила внушение. Став Катей, она опять тихонько выплакивала жалость к любимому, накопленную за сегодняшний сеанс. Страх не успеть, не справиться, не спасти мужа - он давил тяжким камнем. Живя неисполнимой мечтой, Гена сжигал свой мозг в жажде мщения, страшась собственного неукротимого желания и всё же намереваясь его исполнить. По сути, он стоял на пороге необратимого сумасшествия.

*

   Психоанализ штука тонкая, решил Геннадий Петрович. Надо бы проверить состояние мозгов, а пуще того, разобраться с сексуальной сферой. Конечно, пока Нина лечится у Катерины, можно и подождать. Наладится, поди. Хотя, вряд ли. Уже три раза всё быстро падало "на полшестого", и никаких позывов не появлялось. Зато дома, как мальчишка, просыпался от эротических снов и последствий, соответственно. Но Кате об этом не расскажешь, стыдно! Засмеет слабака!
Другое дело Иван Иванович. Ремонт закончен, клиент доволен, кто мешает самому его клиентом стать. Тем более, мужик - должен понять. И, главное, в город приехал совсем недавно, друзьями и знакомыми почти не обзавелся, так что и языком трепать не перед кем.
С этими мыслями Семенов снова заявился к единственному на весь городок психоаналитику.
- Что за проблема, Геннадий Петрович? Вы, кстати, как предпочитаете - в кресле сидеть или на кушеточку?
Конечно, Семенов приземлился в глубокий уют кресла. Почти, как дедово, мягкое и обволакивает со всех сторон. Надежно, как за бронеспинкой ЛаГГа - прав дед, отлетавший всю войну на истребителях. С этой мыслью Геннадий Петрович поворочался, умащиваясь, и пропустил вопрос Иванова:
- ... беспокоит?
- Да, в общем-то, ничего, - испугался Семенов.
Решимость пропала. С чего это вдруг рассказывать чужому мужику об импотенции? Стыдно! Стыдно, но хоть о чем-нибудь надо рассказать, чего вовсе-то дураком себя выставлять? И он начал давно отрепетированный рассказ о невозможных отношениях с женой, о трудном разводе, о разногласиях, о своих взглядах на воспитание детей...
Сидящий почти напротив Иван Иванович, негромко задавал уточняющие вопросы, где-то поддакивал, где-то возражал. Его простецкая физиономия делала обстановку похожей на разговор в купе поезда, когда молчать наскучило, скоро уж конечная станция, и тянет высказать случайному попутчику крамольные для родного человека мысли...
Геннадий Петрович вдруг поймал себя на том, что уже выболтал ужасную тайну - как плакал в постели у Кати. Но страха не было. Напротив, облегчение, что назвал вещи своими именами. Останавливаться не имело смысла, вывалил все до кучи, завершив признанием в постыдной мужской слабости. И замолк.
- Знаете, Геннадий Петрович, мы обычно думаем, что сознание - это ясный рассудок. В каком-то смысле это действительно так, однако у сознания с бессознательным очень непростые отношения, сложно организованные, я бы сказал, коррумпированные связи. Это не сознание руководит нашим подсознанием - всё наоборот. В подкорке у вас сидит негативная эмоция, комплекс вины...
- Но я же устроил Нину на эту работу!
- Больше того! Вы зачали ее, вырастили, воспитали, начали разводиться с женой, и все это для того, чтобы отправить дочь в ту командировку. Нашли преступников, внушили им мысль о грабеже, подсказали маршрут. Заставили водителя ехать ночью, вместо того, чтобы переночевать в гостинице! Согласны? Почему нет? Больше того, когда преступников поймают, вам следует взять всю их вину на себя, если уж по совести, да?
- Ну, это перебор, - опешил Семенов.
- Разве? А кто принял решение отправить Нину именно в эту командировку, кто подписал распоряжение? Разве не вы?
- Нет, гендиректор ОРСа! Но...
- А кто избил водителя? Кто украл весь товар? Опять не вы? - Иванов наступал на Геннадия Петровича, повышая голос.
Семенов понимал, что это спектакль, но вопросы психоаналитика больно били по какой-то струне, натянутой внутри головы, отчего она звенела, все выше и выше тоном.
- Еще скажете, что не вы три раза грубо изнасиловали собственную дочь, предварительно сорвав с нее всю одежду?! - Иванов кричал в полный голос.
- Хватит! - Геннадий Петрович трепыхался в кресле, пытаясь выскочить рывком, что никак не удавалось.
Ему хотелось одного - немедленно сбежать отсюда, от этого монстра, который угадал самое тайное, самое жуткое, самое гнусное желание, запертое в дальних закоулках памяти. Он, действительно, хотел переспать с собственной дочерью и мечтал об этом совсем недавно, незадолго до знакомства с Катериной.
С женой отношения разладились окончательно, любовницы не было, а на случайные связи не хватало времени. И вот, выбравшись вместе с дочерью на пляж, он вдруг посмотрел на нее глазами голодного мужика. Упругая грудь, гладенький животик, бархатная внутренняя поверхность бедер, чуть коричневая там, где трусики натирают нежную кожу, совсем рядом с промежностью...
Желание прилечь рядом с разнеженной девушкой, совлечь с нее плавочки и совратить, неторопливо, бережно - привело его в боевую готовность с такой яростной силой, что он вскочил, прикрываясь одеждой, добежал до туалетной кабинки и закрылся. А там, ненавидя себя, мастурбировал, как в детстве, рисуя картину совокупления с дочерью...
"Не паникуй, остынь, расскажи ему!" - шептал в ухо знакомый баритон, но и о нём теперь никак нельзя было говорить, сочтут сумасшедшим! Семенов метался внутри себя, но везде светилась красная надпись "Нет выхода!", как в их старом городском кинотеатре.
Иван Иванович подал руку, вытащил из ловчих глубин коварного кресла, заглянул в глаза:
- Я не перегнул палку?
С трудом удерживаясь, чтобы не нагрубить, Семенов поблагодарил, и выскочил прочь. Ноги его больше не будет у этой проницательной сволочи!

*

   Рэвенж
  
   Плохи дела! Русский - мрачнее тучи. В таком состоянии бросаются на рельсы, с моста или с крыши. Потом, конечно, вопят в полете, сожалеют о содеянном, но обратного пути нет! Только вниз, до сочного шлепка!
- Да пошел ты! Я не полный дурак, чтоб под поезд ложиться. Переживу.
- И что ты собрался переживать?
- Сам знаешь!
- Да знать-то я знаю, но почему ты решил, что и я придурок, вроде тебя? У меня таких комплексов нет, и не будет.
- Ну да! Ты ж не на моем месте,- щетинится русский, напрашиваясь на серьезный разговор.
Слава богу, хоть не прячется, спорит. Прогресс несомненный, но наглядный урок бы не помешал. Однако, в таком состоянии наглядность вредна.
"Ладно, я твои мозги несколькими словами на правильный путь поставлю. Следи за логикой, парень! Кивай головой или спорь, только не юродствуй...", - решаю я и довожу до сведения русского очевидные для меня вещи:
- Нормальный мужчина не комплексует, если созерцание женщины вызывает крепкую эрекцию. Он радуется, воспринимая тесноту в штанах, как доказательство собственной состоятельности! Самец - это звучит гордо! Ты, художник, помнишь, в Италии бог плодородия во-о-от с такенным фаллосом? Зря, что ли? Люди не глупей тебя были, одни дворцы чего стоят...
На лице русского изумление - я пользуюсь его же воспоминаниями. Он тут же создает вокруг нас картину старого итальянского города, где указательные знаки в виде фаллоса ведут к лупанарию, то есть, публичному дому. Я киваю головой:
- Неважно, на кого, важно, эрекция есть! Нюансы дело пятое! На козу или на мужскую попку реагируешь, тоже особо не стоит переживать, хотя психику проверить не помешает. На женщину - это нормально! А ты? Распустил сопли, ах, я виноват!
- Что бы ты понимал...
Ну, нет! Ты не получишь права голоса, пока не дослушаешь! Ща, поскользнусь на твоих розовых сопельках, убьюсь тебе на радость:
- Утрись! Нашел проблему, тоже мне, страдания юного Вертера развел! Не прикидывайся глупцом, ты ведь понимаешь, о чем я говорю?
- Она мне дочь!
- Представь, что ты не знал о родстве. Ну, бросил ее мать беременной, жил вдали, короче, не знал! Что бы изменилось? Чужая она тебе!
- Ну, тогда бы я...
Приходится грубо оборвать, чтобы мозги его продолжали движение на правильное место:
- Да ни хрена бы ты не сделал! Себе уж не ври! Скольких баб ты имел за свою жизнь? Всего? А скольких пропустил? И вовсе не счесть! Жена и Катя сами тебя соблазнили, а остальные не в счет, по пьянке, когда уже водка уложит с кем попало! Тьфу! С твоей манерой робкого ухаживания вообще бы монахом остался! Молчи уж, Казанова недоделанный! Эрекции испугался...
Похоже, врач Иванов выбрал верный путь, парень начал думать сразу, как ему показали идиотизм самообвинений. На кактус посадили, "мозговой центр" простимулировали, а я подтолкнул, чтоб поглубже иголочки вошли... Ну, вот и результат умственных усилий показался:
- Неужели женщине приятно, когда к ней пристают?
- Не пристают, а действуют настойчиво. Она биологически запрограммирована уступать самому настойчивому в ухаживаниях самцу. Такой выходит победителем в схватках. А схватка за самку, это репетиция битвы в защиту семьи. Я же говорил об этом! Теперь-то допер?
И тут позади нашей скамьи, помните, в парке Оклахома-сити? - послышались отдаленные женские крики и грубая ругань. Мы с русским оглянулись. Поверх свежестриженных шпалер кустарника в далеком полумраке были заметны несколько фигур. Одна, более стройная, пыталась вырваться, но две или три другие повалили ее. Вот так, неожиданно, пришло время практического урока.
Не сговариваясь, мы перепрыгнули скамью, помчались на этот мелкий бугорок. Нападавшие никак не ожидали появления противника. Русский обогнал меня. Судя по его прошлому поведению, (ну, спор из-за мародерства, помните?) следовало ожидать реверансов типа: "Повернитесь ко мне лицом, негодяй, я дам вам пощечину! Немедленно прекратите, сэр!" - однако русский сумел приятно удивить.
Он неимоверно раздался в ширину, на лбу выступили мощные надбровные дуги. Так выглядели первые представители человека разумного, насколько я помню - только намного мельче, чем этот зверь, знакомый мне по снам. У монстра во рту, нет, в пасти! - сверкнули крупные клыки. Он зарычал, в несколько прыжков обогнал меня.
Удар с ходу! Железный носок рабочего ботинка впечатался в висок урода, который прижал девушку к земле. Знаменитые футболисты, всякие Пеле, Марадоны, Бекхемы и Аршавины, зарыдали от зависти, когда сорванная с плеч и деформированная ударом голова с треском ворвалась в крону далекого клена, чтобы застрять там. Гол!
Второй успел повернуться, но поздно. Кулак русского, размером с двухпудовую гирю, (ого, вот это злость!) впечатался в лобёшник насильника. Башка расплющилась на грудной клетке, расплескав мозги по округе. Ручищи зверя поймали третьего ублюдка и разорвали пополам, но не поперек, а вдоль.
Скаля клыки в сладострастной гримасе, монстр дернул последнего насильника, словно хвост очищенной тараньки, и распустил вдоль хребта. Небрежным движением обе половинки были отправлены в полёт по сторонам. В детстве, помнится, я таким движением отбрасывал банановые шкурки.
Удовлетворённо рыкнув, русский начал принимать человеческий вид. Я счёл своим долгом отметить достигнутый прогресс и дать несколько замечаний. Зверь поступил правильно, хотя и чересчур эмоционально. Напрасно он поддался порыву, здесь уместнее трезвый, холодный расчет. Вследствие непродуманности дело выполнено скверно:
- Зачем так грязно? Наследил, в кровище испачкался. Копам помогаешь работать, а не надо бы...
Русский меня не слушал, он помогал подняться женщине. Ой, нет, юной девушке! Да какой!!! Подобной красоты не встречалось ни на каком конкурсе! Устав от восклицательных знаков, я плечом отодвинул русского и шагнул вперед - эта дама будет принадлежать мне!
Он послушно исчез.

*

   Боль
  
До тридцати лет Катя не отважилась выйти замуж. Не то, что принца - завалящего рыцаря не обнаружилось в рядах и шеренгах существ мужского пола, перебегавших ее путь. Самцы попадались неплохие, порой не самые глупые, но настоящего мужчины (помните, "как за каменной стеной"?) - не было.
Случайно встретив Семенова на юбилее школьного друга Гены, Катерина увидела перед собой мужчину, надежного, сильного, и вместе с тем неуверенного в себе. Его одиночество и огромный личностный потенциал оказались настолько выпукло обрисованы поведением, манерой говорить слишком правильно, слишком литературно, что они мгновенно опознали друг друга, как родственные натуры.
Ему не пришлось вульгарно соблазнять Катю, она сама попросила ее проводить и оставила у себя. И с тех пор они встречались несколько раз в неделю, как только у Гены возникала возможность приехать. Полтора часа езды по хорошей дороге давали им вечер и ночь, в течение которых Катя незаметно для любимого создавала из прекрасного материала создавала настоящего мужчину.
Она творила его, ничуть не мня себя Пигмалионом, но с большим успехом, ведь природа не поскупилась одарить Семенова способностями. Иногда у Кати возникали тревожная мысль: - а для кого стараешься, дурочка? Для другой женщины? Но эти мысли исчезали от нежных прикосновений любимого.

*

   Геннадий Петрович зачастил в Энск. Кроме любимой женщины и дочери, его влекла туда слежка за "кошмаром". Следил он качественно, основательно и продуманно, как некогда работал на стройке. Лобовое и дверные стекла "Газели" поддерживались в идеальной чистоте постоянно, с помощью патентованных жидкостей. Появился мощный бинокль, а задние стекла завесили плотные шторы. Теперь снаружи разглядеть что-то в полутьме салона было невозможно, зато Семенов оттуда видел всё.
Двух друзей Дойчева он вычислил быстро, отследил по домам, по гаражам, где они хранили свои машины и привозимые товары. Проверку проводил до безумия нахально, в лоб, полностью полагаясь на холодок в области желудка, возникавший каждый раз.
Она, нереальная реальность, которую для себя Семенов звал по-приятельски "СЮР" - уже не пугала безумием, не доводила до тошноты, как гибкие часы Дали, увиденные впервые. И баритон не возникал в голове. Нет, теперь "СЮР" будто возвратил детские сны, в которых всегда выходишь победителем, сделал Геннадия Петровича неуязвимым.
Единственное, что менялось - это яркость цветов. Словно вместо нашенского "Рекорда" включался японский "Тринитрон". И запах возникал, тошнотворный, острый запах разложения. А вот тошноты почти не было.
Однажды Семенов часа полтора следил за "Нивой" с прицепом, пока та не свернула на водохранилище. Так вызналось одно из любимых мест рыбалки дружков насильника. Подслушав пьяную трепотню в гараже у пухлого блондина - Семенов узнал еще два.
Якобы копаясь в моторе своей "Газели", которую поставил прямо у закрытых ворот соседнего гаражного блока, он запомнил подробный рассказ о дорогах, что вели на Долгое озеро и на Круглое. Концы были немаленькие, от ста до двухсот километров. Однако! Рыбаки настоящие, если имели столь излюбленные и насиженные места.
Теперь дело оставалось за малым, сдать бандитов милиции. Но прежде всего - удостовериться, что не ошибся. Сделав видеокамерой хорошую запись всей троицы, Геннадий Петрович попросил знакомых ребят распечатать с нее фотографии во многих ракурсах, показал готовую пачку Кате:
- Я нашел насильников! Смотри, - и рассказал, кто есть кто на снимках.
Выслушав его, любимая долго молчала, смотрела в лицо, что-то выискивала. Тревожно так, пристально.
- Ты чего?
- Гена, что происходит? Тебя как подменили. Неужели они важнее, чем я? Ты у меня не остаешься, сразу уезжаешь. Ты от меня отказался?
- Нет, но...
- Я не нужна тебе, как женщина?
Геннадий Петрович всегда терялся в разговоре с Катей. Она видела мир не таким, как он. И логика была иной. Вот сейчас, например, он завел разговор про бандитов, а её волнует совсем другое. Хотя и очень важное.
- Так в чем дело?
- Я не могу, - полуправда вырвалась сама, не дав солгать.
И хорошо, иначе разоблачения не миновать, по опыту известно. Врать он умел, но не настолько искусно, чтобы обмануть Катю, которая вычисляла ложь безошибочно, по движениям его глаз, если верить уже ей.
- А почему? Что тебе мешает? Нина? Так она все давно знает.
- Ты рассказала? Она знает, что мы... Ну, раньше?
- Нет, она мне - тебе папа нравится? Я - да, очень. На этом разговор закончился, и больше тема не поднималась. Мы вполне можем спать вместе, она не будет возражать. И вообще, Нина остается здесь. В твой Задрипанск она не вернется, чтоб ты знал.
Сопоставив новость с поведением дочери: Так вот почему она просила при случае завести Кате приготовленные чемоданы, - сообразив, зачем на эту неделю Нина уехала к матери. - Попрощаться решила!" - Семенов вернулся к теме фотографий:
- Надо, чтобы она их опознала, тогда я передам все данные в милицию.
- Боюсь, что уже поздно, и еще рано. Не делай глупые глаза, это бесполезно, я знаю, что ты меня понял. Прошу тебя, подумай, прежде, чем подходить к ней. Конечно, она твоя дочь. Но то, что ты предлагаешь - не главное. Я ее изучила, Гена. И немножко лучше знаю. Хорошо, если она просто откажется. А если психотравма вернется и углубится? Послушай, я только-только вывела ее из депрессии, девочка стала смеяться, вчера со мной сходила на танцы, даже пользовалась вниманием парней, а ты! Стоит ли окунать ее в эту грязь? Прошло три месяца. То, что допустимо по горячим следам, сейчас - неоправданная травма еще не восстановившейся психики. Лучше подождать, пока у нее не появится парень, пока нормальный половой акт не сотрет пережитые боль и страх...
- Но их надо наказать, они преступники! - Захлебнулся гневом отец, ощутив в себе знакомое по ночным кошмарам, звериное бешенство.
- Ты не хуже меня знаешь российские суды. Убийц оправдывают, бандитов отпускают под залог, а беззащитных сажают с легкостью... Не знаю. Я бы не стала снова бередить ее рану... Неизвестно, признают ли их виновными.
Семенов взвыл, скорее зарычал. Низко, угрожающе. Слова Кати проникли глубоко, до самого сердца, и больно уязвили зверя, которые едва не вырвался наружу со словами:
- Как это не признают виновными?

*

   Катя терпеливо пережидала день, берегла силы. Она твердо решила биться с симптомами шизофрении, проступившими у Гены, до последнего предела. В ней уже два месяца копился крик, который всё объяснил бы даже самому тупому свидетелю позиционной борьбы за любимого:
- Я не отдам его болезни! Не отдам! Не верю, что неизлечимо!
Врач Мадерова дождалась ночи, шепнула пациенту Семенову на ушко заветные слова. В дело пошли профессиональные навыки. Вопрос, ответ, снова вопрос... Так, кое-что понятно... Теперь формула внушения... Теперь психокоррекция... Увы, только волшебники умеют творить чудеса в такой краткий срок. Ночь кончилась, а ей едва хватило времени понять причину нервного срыва и нейтрализовать очевидные последствия.
А предстояло так много сделать! Мирный Обыватель почти перевоплотился в Начинающего Убийцу. Он старательно учился у Рэвенжа, перенимал навыки и оправдывал негодяя. Самое скверное, предыдущие внушения дали неожиданный эффект - киллер очеловечился. У него появилась жена, похожая на дочь Семёнова, родилась девочка.
Худшие предположения доктора Мадеровой о раздвоении Семёнова сбылись. Рэвенж приобретал черты Мирного Обывателя, наделяя Гену омерзительными свойствами профессионального убийцы. Единственное, что могла противопоставить такому перерождению врач - внушить оригинальному Семёнову, Семёнову-один, разумную мысль:
- Ты строитель... Зачем тебе становиться убийцей? Любительская лига всегда хуже профессиональной.... Не стоит туда идти. Продолжай строить... А убивать должен киллер, только профессиональный киллер...
Екатерина Дмитриевна Мадерова твердила очевидную истину, вдалбливала её в подсознание упрямого человека, пациента, но слёзы текли из глаз любящей женщины, Кати, так долго ждавшей своего счастья, бабьего счастья. Бессонная ночь оставила ей головную боль, но что значит телесная, когда душа разрывается от переживаний за единственного и неповторимого, чертовски несчастного и чертовски упрямого мужчину...
Но любимый который раз возвращается в свой город, разрушая себя, терзая воспоминаниями и мечтами о мщении негодяям. А она - Ярославной печально сидит у окна, откуда махнула ему рукой на прощание. На прощание единственному мужчине, который сумел затронуть в ней такие сложные, неизведанные чувства.
- Господи ты боже мой, - неожиданно для себя взмолилась Катя, - что же мне делать? Я не могу бесстрастно смотреть, как он гробит себя бессмысленными терзаниями! А стану навязываться или вмешаюсь без его согласия - он же оскорбится и уйдёт совсем! Да и так уходит, помалу, постепенно, в сумасшествие... Не пущу!
  

Глава четырнадцатая

  
   Рэвенж
  
   Русский стал ощутимо жестче и настойчивее. Ушла истеричность. Он не изменился внешне, но наивность и пухлощекость инфанта отжались под гнетом страданий, оставив прочную решимость. Я помню (его памятью?) лекцию о становлении кузнечного дела, и воображение художника (его или моё?) выдает картинку: из (раскаленного горем) губчатого куска металла с каждым ударом молота (воспоминаний) выбрызгивается шлак (пустопорожних мыслей). Готовая, жестоко прокованная полоса плотного металла выглядит острым лезвием.
Но лезвие еще слишком раскалено, оно мягкое и, столкнувшись с любой броней - согнется.
"Нужна закалка, которая упрочнит и охладит металл, превратив в настоящее оружие."
- Оставь свои нотации, - отстраняет меня русский.
- Нет, парень, я строго по делу! Спешка нужна при ловле блох, так что не пори горячку.
- Слушай, Рэвенж, или как тебя там? Не забывайся, кто в доме хозяин! Я тебя породил, я..., - угрожает мне русский, но не на того напал.
Его память стало моей настолько, что, кроме истинного Тараса Бульбы, я помню и приколы из школьных сочинений. Получи, уважаемый хозяин:
- ... чем породил, тем и убью!
- Выкину к чертовой матери! Ты мой бред, болезненный бред. Тебя нет, я тебя придумал, когда мозги закипели. Обращусь в дурдом, там вылечат...
- Один останешься. Ты же не отдаешь отчета, что с тобой творится, когда планка падает! Забыл? Наломаешь дров сгоряча, потом уже фиг что исправишь!
Русский отмахивается. Он с каждым днем утрачивает страх, становясь похожим на меня. Во многих делах такое изменение, бесспорно, к лучшему. Но как объяснить ему, что торопиться в деликатных вопросах опасно? Как? Он не разбирается в женщинах, не понимает, когда рявкнуть, а когда ласково попросить. Ладно, хоть молчать научился, правда, не всегда к месту. Эх, ему бы еще пару уроков, предметных, обстоятельных! Я был свидетелем его прокола с любимой женщиной:
- Вот балбес, ведь причина твоей импотенции проста и однозначна, сам знаешь! Спиши подонков с баланса и всё вернется...
- Не смей поднимать эту тему!
- Я и не поднимаю. Но ты, зачем ты врешь любимой женщине в таких делах? Как можно? Я пойму, если это рабочие вопросы, там, да - женщин надо беречь! Но касательно любви?
Русский рычит, загоняя меня в дальний уголок сознания. Он и себе не признается в причинах, и мне не дает слова сказать.
"Эх, бедолага... А я, я благодарен ему за обретенное семейное счастье. Девушка, спасенная нами, стала моей женой в ту же ночь. Боже, как она хороша в постели! Её зовут Нинон, она француженка ".
- Нина, ее имя - Нина! Это моя дочь, не забывай. Она русская!
Он выпустил меня и дает мне легкий подзатыльник на правах тестя, а я ответно толкаю его кулаком в плечо, на правах зятя:
- Ты хороший человек, русский! Но так на мою жену смотреть не смей! И не пуржи, что я - это немного и ты! Никакого инцеста, понял?
Мы хохочем, нам весело. Одна его проблема разрешилась сама.
"Ну, что ж, будем решать остальные по мере их появления?"

*

  
   Боль
  
- Папа, привет!
Внешний вид Нины свидетельствовал о полном излечении от депрессии - она сияла улыбкой, сменила стрижку, переоделась в потрясающей легкости платье, сквозь которое смутно просвечивали очертания стройных ножек. И горделивая походка, высоко вздернутая голова - господи боже! - как давно Геннадий Петрович не видел свою дочь счастливой. Он принял поцелуй в щеку, ответно ткнулся губами в аромат шампуня, духов и еще чего-то невероятно вкусного, а потом пошел рядышком с этим чудным венцом природы, щебечущим о новостях.
Порадовавшись за новую работу и курсы подготовки в университет, он оказался совершенно не готов к вопросу:
- Ну, а у тебя как? Скоро вы с мамой разведетесь?
- Да, так как-то, ждем вот, еще месяц, наверное, - невнятно пожал плечами Семенов, но отделаться не удалось.
- Ты зачастил сюда. По делам или просто по мне скучаешь?
- И по делам тоже. Ты с Катей решила, когда закончишь лечение?- Отец торопливо сменил тему.
- Через неделю уйду. Подыскала квартиру неподалеку, - дочь беззаботно рассмеялась. - Я дама кочевая, осталось вещички привезти, да новоселье устроить...
Геннадий Петрович обрадовался, но рано - гром грянул:
- ... так что вам с Катей мешать не буду, разве что в гости приходить стану часто.
Опять этот СЮР! Холодок в желудке, пересохший язык, и дятел в виске. Семенов мучительно долго соображает, как ответить. Так долго, что пропускает второй удар:
- Перебрался бы и ты сюда, пап. Женись, из Кати прекрасная жена получится. И мне она нравится.
- С чего ты взяла? - Неуклюже реагирует ошалевший мозг сквозь пулеметную дробь дятла.
- Пап, я женщина, если ты этого не знаешь! И твои жадные взгляды, пожимания рук украдкой, неуклюжие попытки замаскировать интерес к ней - я прочитала почти сразу. Она тебе очень нравится?
Отец сдается, кивает.
- Я рада, - спокойно констатирует Нина.
Геннадий Петрович начинает возвращаться в привычный мир, где он старше и умнее двадцатилетней девчушки, но СЮР снова ставит его ногами вверх:
- С мамой ты уже никогда не будешь, я понимаю. Но женщин, которые лучше ее, я возле тебя не видела. Все классом ниже. Только не сердись, но ты прям, как на помойке себя нашел, с кем попало! А вот увидела я Катю, и сразу поняла, что она именно та, кто нужна. Ты же в нее сразу влюбился?
Тупо продавливаются сквозь пересохший рот нейтральные слова:
- Да.
- В нее невозможно не влюбиться, я понимаю. А она в тебе души не чает. Такими глазами смотрит... Какие вы, мужчины, нерешительные, ей богу! Давно уже пора ее соблазнить, а ты! Ни разу ночевать не остался. Хоть сегодня попробуй с ней поговорить, а я к подружке уйду. Только ты меня не выдавай, ладно!
Отец послушно кивает, не пытаясь понять, знает ли дочь о его постельных отношениях с Катериной, которые прекратились так внезапно.
"Ах, Нинок! Да разве кто согласится жить с импотентом!"
Дятел ловит намек и раздалбливает голову, ту часть, где желание инцеста, болезненно вскрытое психоаналитиком. Находит пласт, неразличимо пропитанный ненавистью к себе и ненавистью к насильникам, измывавшимся над дочерью. Долбит в центр, пока не пласт не распадается на отдельные слова и не вываливается наружу:
- Ты знаешь, я нашел тех сволочей, здесь, в Энске. Сделал их фотографии. Посмотри, это они, да? Если они, нужно подать в милицию...
Нина меняется в лице, а Семенов понимает, но поздно, слишком поздно!!! - что непоправимо сломал, разрушил, вдребезги разнёс то хрупкое состояние счастье, в котором только что была дочь. Ее лицо снова становится испуганным, бледным, она съеживается, уходит внутрь себя, прячется от города, от вернувшихся негодяев, от жестокого отца, от всего мира...
Генадий Петрович готов убить себя за глупость, за непоправимую дурь:
"Вылез с опознанием, кретин!"
СЮР показывает несостоявшемуся художнику Семенову сотворенную языком последнего катастрофу, показывает в красках, в блевотном апофеозе натурализма каждую картинку отдельно:
- Заляпанный сверху известью и раствором строительный ботинок.
- Рифленая подошва, испачканная по бокам омерзительной жижей свежей коровьей лепешки.
- И всё это рушится на хрупкую, воздушную девушку, над которой ангельски трепещут прозрачные стрекозиные крылышки (как у фей или мультяшных эльфов).
- Финал - кровавые брызги из-под подошвы.
Яркие цвета, острая вонь гниющей плоти, скрытой под циферблатом - сжимают желудок сухой, особенно болезненной тошнотой. Передергивания холодного желудка вызывают столько слюны, что Геннадий Петрович не успевает отплевываться, спеша за дочерью, бегущей в спасительный подъезд, к Кате.
  

*

   Рэвенж
  
   - Я убью их! - рычит русский.
Он вытащил меня внезапно, обдал таким зарядом ненависти, аж лицо щиплет. Причем ненависть адресована себе и этим подонкам. Хороший букет! Вон откуда ее столько - напуганная дочь почти бежит впереди него. Нет, надо же, доляскался языком!
И ведь понимает, что идиот, что поспешил! Предупреждали его - не спеши коза в лес, все волки твои будут, так нет! Пора приводить в чувство, начнем с самоконтроля:
- Ну, снова, да ладом! Какого черта блажишь, русский? Ты еще рот разинь и вслух покричи!
- Почему ты меня не остановил? Боже, что я наделал! Я убью себя!
- Опоздал, это надо бы чуть раньше, и в мире одной глупостью меньше. А теперь что суетиться? Давай начнем думать, а потом делать...
- Я убью их, а потом себя!
- Послушай, русский! Ты только что сделал один неправильный поступок, верно? Заслужил почетное звание идиот, и довольно. Зачем нам дважды идиот России?! Гастелло и Матросов в одном флаконе? Камикадзе! Кто от этого выиграет? Да эти же подонки и выиграют! Ты зачем за ними следил, ответь? Зачем фото делал? Зачем адреса узнавал? Задавил бы их машиной, когда они втроем шли из ресторана, и дело с концами!
Русский задумывается. С ним такое случается все чаще. И это уже не терзания рефлексирующего слюнтяя, а поиск ответа. Порой безрезультатный, порой ошибочный. Зато сам: решил - сделал! И никого не надо винить в неудаче. Напортачил сейчас, так ведь из лучших побуждений. Ошибочность решения далеко не всегда и не всем очевидна. Право на ошибку никто не отнимает...
- Хорош меня гнобить! Я хотел, как лучше... Ладно. Доведу начатое до конца, сдам фото. Пусть милиция возьмет их, этих гадов!
- Пусть. Хотя я бы поглубже подумал. Допустим, возьмут по твоему заявлению. А если нет? Или доказать вину не смогут. Скажем, они не признаются, и что твои фото значат? Пшик, да и только! Давай без спешки, без суеты просто поговорим. Я полагаю, здесь надо действовать решительно и самостоятельно... Сколько можно ждать? К слову, ты не забыл, что хотел иногда со мной советоваться, а?
Русский махнул рукой, прощаясь. Его ждал неприятный разговор с любимой женщиной, прямое следствие дурацкого поступка. А потом предстояло немедленно увозить дочь отсюда. Нина боялась оставаться в городе, где безнаказанно жили мерзавцы, насиловавшие её. Да, напортачил русский, по полной программе.
"Что же ты такой, по всей башке пробитый? - Пожалел я его и попробовал развить мысль, внезапно пришедшую. - Харону приветов от меня не передают давненько..."

*

   Доктор Мадерова едва сдержала невольный крик. Ужас! Она не отследила, пропустила важнейший, может быть, переломный момент, когда психика мужа не выдержала переживаний. Моральные органичения рухнули, когда Семёнов-один решился на убийство! Пусть во сне, пусть не совсем сам, но перешёл невидимую грань, нарушил внутренний запрет на убийство человека.
Он вместе с Рэвенжем расстрелял мирных парнишек, которые всего-то попросили у них немного денег. Екатерина Дмитриевна исповедовала принцип героини фильма, "Москва слезам не верит" - надо уметь отказывать людям, чтобы понимали слова. Даже хулиганистых пацанов можно вразумить, в крайнем случае, кулаком, палкой. Но лишать жизни за попытку ограбить? Этот киллер, он специально спровоцировал стайку чёрных подростков, а затем сунул пистолет в руки бывшего Мирного Обывателя, а тот убил всех!
Екатерина Дмитриевна включила все свои способности, чтобы убедить пациента впредь не совершать убийств. Она приводила массу примеров, убеждала, заклинала русским миролюбием, наконец, просто вбила в голову Гены однозначный и прямой запрет на убийство. Это был риск. Такие запреты часто приводят к внутреннему конфликту - пациент начинает искать источник скрытого императива и осознаёт, что под контролём.
Да, опасно! Не могла же она разрешить Мирному Обывателю вот так просто взять нож или молоток и убивать человека. Пусть тот человек негодяй, пусть - преступник, но для наказания существует государственная служба. Служба! Следователь, прокурор, судья, палач, в конце концов, но нельзя же в частном порядке присваивать себе их функции!
В полном отчаянии врач Мадерова закончила сеанс усиленным внушением:
- Категорически запрещено тебе, Семёнов, убивать людей!
Выйдя из контакта, Катя не плакала. Она словно замерзла изнутри, заледенела. Мысль о том, что муж способен открыто пойти и сломать ублюдкам шеи - привела её в панику. Пойдёт. Уничтожит подонков. Затем теми же ногами отправится в милицию и сдастся. И его посадят с тюрьму! Навсегда!
А она навсегда останется одинокой, а потом умрёт от горя. Нет, Гена не станет убийцей! Никогда! Лучше пусть она, Катя, сойдёт с ума или того хуже, но не отдаст любимого в тюрьму!
Тут доктор Мадерова одёрнула себя:
- Что значит - того хуже? Ты соображаешь, о чём подумала?
  

*

  
   От автора
  
   Страсти вокруг строителя Семёнова накаляются. Теперь в борьбу с раздвоением его души вступила любящая женщина. СЮР, Рэвенж, Монстр - кто они? Реальные фигуры или плоды воображения? Ни сам герой, ни его любимая Катя пока не разобрались в этой мешанине. Оставим их на время, пусть думают, а нам пора вернуться к Раритету.
Работа следователя сложна тем, что новое дело ему всучают в самый неподходящий момент. Посудите сами, первая новелла должна приближаться к финалу, а следователю пришлось отставить "мстящих амазонок", "чисто русское убийство", чтобы срочно расследовать стычку города с деревней.
  

Глава пятнадцатая

  
   (29-й день)
   Закон. Стычка города с деревней.
  
Энск, как и все города, не хотел лезть на склоны гор, а растекался по равнине, отнимая плодородные земли у пригородных совхозов. Точнее, он отобрал эти земли гораздо раньше, а теперь лишь активно застраивал их. Вот и получилось, что новый район соприкоснулся с совхозным поселком.
Граница пролегла по заборам приусадебных участков. Нарушали её в основном городские бомжи, промышляющие молодую картошку на огородах. Такие конфликты, естественно, лучше всего решались с помощью хорошей палки, обломанной на боках пойманного вора. Милиция в разборки не встревала, а покусанному собакой бомжу старалась еще навалять, чтобы неповадно было жаловаться.
Сельская молодежь устремилась к благам цивилизации немедленно, не дожидаясь прокладки асфальтовой дороги. Прямая километровая грунтовка пролегла от последней улицы поселка. Она упиралась в обрывок проезда между кинотеатром и магазином. Тот и другой, при дневном свете вполне мирные здания с виду, ночью становились центром злых сил, по мнению милиции.
Спиртное, "принятое на грудь" рядом с магазином (ни-ни! Распитие в самой торговой точке категорически запрещалось!) возбуждало в селянах и горожанах желание сравнить силы. Первые были закалены физическим трудом, но вторые - лучше тренированы.
Кинотеатр, после 22:00 меняющий ипостась на дискотеку, сиречь - ночной клуб, принимал ту и другую стороны, давал возможность поскакать, возбудиться, разогреться под грохочущую музыку. Затем начинались бои. Они возникали стихийно, прямо на танцполу.
Естественно, охрана немедленно пресекала стычки, исторгала поединщиков наружу, порознь и через разные выходы. Те утешались спиртными напитками, купленными в ближайших киосках, пока боевой дух не достигал нужной кондиции.
Обычно драки шли с переменным успехом, но порой резаные раны или проломленные головы приводили противника в бешенство. Воинство обиженной стороны рекрутировало более взрослых бойцов, и ОМОНу приходилось вмешиваться. Но убийство произошло впервые. Сельский мальчишка был забит насмерть, причем настолько жестоко, что медицинский эксперт не остался равнодушным:
- Иван, если ты этих гадов не найдёшь, они станут маньяками!
Долгов не сразу ответил, сначала всмотрелся в лицо эксперта:
- Юра, ты его знал?
- Нет. Да разве дело в этом? Знал, не знал! Они молотили его уже мёртвого, понимаешь! Это не аффект, Иван. Они тренировались, отрабатывали удар, чтобы хруст сломанного ребра услышать. Ты бы видел грудную клетку - следы вкруговую. Как отбивную делали...
Капитан Десницкий, сухощавый и жилистый усач, оперативником стал недавно, но начитанность и природная живость ума уже выдвинули его в число лучших. Задание Долгова не застало его врасплох, напротив:
- Мы тут несколько парнишек отловили, показывают на группу Лебедя. Скорее всего, их рук дело. Они недавно обзавелись обрезками киЁв...
- Обрезками чего, Костя?
- Киев, - неуверенно исправился в произношении Десницкий, бывший учитель русского языка, - ну, биллиардных. Или как?
Прочитав показания, Иван Терентьевич пришел к тому же выводу. Одобрительно посмотрев на капитана, он спросил, ищут ли Игоря Лебедева, просмотрел карточку, которую заполняли на того два года назад. Парень выглядел внушительно и умно, хотя от армии закосил по психической статье. Ну, тут папаша явно перестарался, с его деньгами врачи и военкомат вполне согласились бы и на плоскостопие.
Директор пивзавода несколько раз "выкупал" единственного сына, самым настоящим образом. Раритет помнил случай с девушкой, которую Лебедев-сын изнасиловал. Лебедев-папа заткнул рот возмущенным родителям, оплатив пострадавшей полный курс обучения в Финансовой академии, подальше от Сибири. В "отмазке" участвовал и прежний прокурор, спустивший дело на тормозах. Тогда следствие поручили беспросветно глупой, зато смазливой и послушной Лоховецкой.
Но теперь дело попало в руки упрямого и въедливого Долгова, а это много значило для понимающих. Оперативники, вдохновлённые перспективой посадить-таки безнаказанного доселе подонка, задержали Лебедева на квартире дружка, да еще и орудие преступления обнаружили.
Раритет начал допрос подозреваемого простенькой фразой:
- Вы убили Дениса Томилина?

*

   Чего ради такой опытный следователь, как Долгов, и задал вопрос в лоб? Он мог бы пояснить, спроси его кто из коллег. Реплика брошена для проверки подозреваемого на психологическую устойчивость. Шанс, что убийца сразу сознается, ничтожен, а вот что ответит - важно!
- Вы убили Дениса Томилина?
- На понт не бери, ментяра. Я никого не убивал, - в донельзя фривольной позе с широко расставленными ногами, Игорь Лебедев откидывается на спинку стула.
- Я следователь Долгов, а не ментяра. Вы задержаны по подозрению в убийстве, и сейчас вы на допросе, не в ночном клубе. Примите подобающую позу.
Раритет неплохо понимает язык жестов и поз, поэтому нагло выставленные на обозрение половые органы подозреваемого, туго обтянутые кожаными брюками, вызвают охотничий азарт:
"Боишься, потому и наглеешь. Значит, мы на верном пути!"
Шепотом следует приказ Десницкому:
- Костя, приготовь того, который плакал. Скажи, что Игорь их всех сдал, себя выгораживая. Отпечатки пальцев пусть берут при всех, и кий чтобы увидели, непременно. Группу крови определят, обнародуй, короче - прессуй, пока не сломается!
Сейчас каждая минута на счету, каждый нюанс важен. Такие преступления раскрываются в первые сутки, максимум двое, или не раскрываются вовсе. До сих пор следователь Долгов проколов не допускал, правильно нагнетая психологическое давление, невыносимое для виновных.
Расчет простой - преступник не знает, какие доказательства имеются в руках следователя. А сам факт задержания, снятия отпечатков, предъявления орудия преступления, появление свидетелей или подельников - тяжким грузом лежит на нечистой душонке и заставляет проговариваться, делать ошибки. Попался на этом и подозреваемый, дернулся на вопрос Раритета:
- Что за красное пятнышко у вас на носках? Не кровь, случаем? Минуточку, я эксперта приглашу...
Игорь Лебедев мгновенно гнется в три погибели и рассматривает носки, разыскивая пятнышко. А Раритет бьёт по нервам:
- ...чью кровь ищете? Как она могла попасть? А почему испугались вопроса?
Эксперт Дегтярёв торжественно берёт соскоб капельки, затем подногтевого содержимого, кивнув головой на просьбу быстро проверить. На столе остается обрезок кия, под слова, что дактилоскопия займёт около часа. Молодец криминалист, сыграл качественно, как оговорено заранее. Входит Десницкий, шепчет, что один задержанный признался, как держал деревенского парнишку за руку, когда Игорь бил того кием.
"Коли соучастника до конца, потом гордо занеси мне протокол и выйди. Я прессану этого. Услышишь, как зову тебя - заводи своего для очной ставки", - Раритет подаёт капитану записку, не прерывая допрос.
Он воспринимает себя главным героем и одновременно режиссером драмы, идущей по следам трагедии.

*

   Следователь Долгов справедливо гордится собой. Конечно, он не Шекспир, не Арбузов, не Горин - сценарии ему пишет сама жизнь, однако режиссура Ивану Терентьевичу удавалась на зависть сослуживцам.
Вот и эта очная ставка получилась лучше, чем премьера в местном оперном театре. Как только капитан "расколол" первого дружка Лебедева и торжественно занёс листки подписанного протокола, Раритет демонстративно прекратил допрос.
Настала пора сыграть на нервах подозреваемого, используя давнюю заготовку. Это просто, если знаешь, как. Нервы убийцы предстояло напрячь, чуть расслабить, а затем нанести сильнейший удар. Напряг уже был задан появлением довольного капитана. Осталось выдержать длинную паузу, чтобы выбрать слабину.
Долгов замолчал, создав полную тишину, только шелестел протоколом, который для начала пробежал наскоро, полуотвернувшись от подозреваемого. Затем стал делать пометки карандашом. Игорь Лебедев считал, что следователь не видит его, потому и вытянулся вперед, чуть не падая со стула, чтобы прочесть хоть буковку, чтобы догадаться, до какой хреновины дорылись менты!
Долгов следил за поведением парня - державка для визитных карточек имела зеркальную стенку. Удовлетворенно похмыкивая, он поднял градус ожидания, бормоча слова "отлично, что и требовалось, а вот и признание". После этого резко повернулся, поймав обратное движение подозреваемого и взгляд.
Следователь пялился на парня, не мигая, пока тот не опустил глаза. Тут и пошла в ход заготовка для расслабления:
- Зря я на тебя время тратил, Лебедев. Капитан задержал одного из убийц, и тот уже признался. Так что, извини, некогда мне с тобой лясы точить... Ну, быстренько, пошёл-пошёл, вставай с этого стула... Здесь он сядет...
Раритет говорил эти слова зевая и устало потягиваясь, не глядя в сторону подозреваемого. Нарочито медленно, чтобы смысл дошел до убийцы, чтобы тот успел поверить в своё невероятное везение, чтобы успел встать и сделать первый шаг к двери. Вот, наконец, Лебедев поверил, перевел дух, повернулся, и в этот миг следователь заорал в полный голос, не жалея связок:
- КАПИТАН, ДАВАЙ!!!
Крик ударил подозреваемого в спину, заставил вздрогнуть, обернуться и услышать продолжение:
- ...заводи второго на очную ставку, усаживай вот на этот стул. А ты, Лебедев, сядешь напротив, подальше, чтобы и его не убил сгоряча. Сдал тебя твой подельник, сдал с потрохами, пацан!
Конечно, с закоренелым преступником такой номер не прошёл бы, но американские психологи оказались правы - юнец не выдержал. Очная ставка превратилась в два монолога.
- ...я не собирался, это вы его подножкой сбили и стали пинать. Когда я подбежал, ты ему руку ломал, - выкрикивал Игорь.
- Ничего я не бил, только держал, - спешил защититься парнишка, размазывая слёзы, - не ври! Эдька с правого боку стоял, мне с левой неудобно, а ему наоборот... Не верите мне, так Эдьку спросите, он скажет - как Сван его кием ударил, я отпустил, и он упал...
- Какой Сван? - Долгов не понял, откуда взялся еще один фигурант, и поднял глаза на капитана Десницкого.
Тот сидел в кабинете, за спиной у подозреваемого, немного сбоку, так, чтобы доставленный свидетель-соучастник отчетливо видел поощрительные кивки оперативника. Собственно, подбадривать нужды не было, подозреваемые признались в преступлении и валили вину друг на друга, открывая мельчайшие подробности убийства. Записывать Раритет не успевал, отмечал главное, надеясь на магнитофон. Усталость сказывалась, ведь четыре утра, а тут еще один подозреваемый?!
- Сван это Лебедев, Лебедь, - подсказал капитан, повергнув следователя в краску.
- Пора заканчивать, пока совсем не сошел с ума. Что это я, с моим английским, и простые слова не узнаю? Доработался, - печально констатировал Долгов, который превосходно владел разговорным языкам и единственный в области выписывал американский криминалистический вестник.
Капитан Десницкий не ответил следователю, он был моложе почти вдвое. А кто в таком возрасте верит, что тоже начнет уставать?
  

*

   (32-й день)
  
Сегодня Раритет вернулся домой пораньше, чтобы посмотреть матч с бразильцами, и сразу побежал на кухню. А вместо перекуса вышел скандал:
- Их есть невозможно, они почти сгорели. Опять сериалами засмотрелась! Наташа, ну хоть раз в день я могу нормально поесть? Что, сложно супчик сварить, а? - обиженно выговаривал Раритет жене, небрежно плюхнувшей ему подошвенной мягкости котлеты и плохо промятое пюре.
- Я тоже с работы, устаю не меньше тебя, - огрызнулась жена.
- За четыре часа?
Иван Терентьевич удивился. Впервые жена избрала такую слабую линию защиты. Полставки маникюрши в частном салоне красоты - и его, почти круглосуточная, занятость? Как можно сравнивать их нагрузки! Горькое чувство непонятости и неоцененности оказалось настолько большим, что не уместилось в Раритете и вырвалось наружу:
- Совесть-то поимей! Сравнила палец с ..., - он вовремя одернул себя, - с тем, с чем сравнивать нельзя! Я пашу, как папа Карло, а ты... ты... ты... шарики надуваешь!
Жена тоже помнила этот анекдот и немедленно оскорбилась:
- Вот именно! Карлачишь за гроши, а толку хрен, да маленько! Хоть бы деньги были, а то! Кому твоя работа нужна? Ты посмотри, люди такие взятки берут, а ты, как последний дурень, мимо проходишь...
- Я беру взятки? С чего ты взяла?
- Взяла бы, да не предлагают! А тебя просто боятся, ты ж в тюрьму потащишь, - зачастила Наталья, и Долгов понял:
- Кто подкатывался? Отвечай!
- Никто, - пошла на попятную жена, сообразив, что следователь приучен думать глубже и шире, чем обычный человек.
Раритет уже сообразил, по какому делу и кто зондировал возможность вручения ему взятки. Директор пивзавода, чей обдолбанный сынок забил подростка обрезком биллиардного кия, уже два дня суетился, уговаривал дружков сына взять вину на себя, пытался откупиться от семьи убитого.
"Осмелел, значит. И не боится под статью попасть, наглец", - думал Раритет, вразумляя жену:
- Как ты могла сглупить? Неужели не понимаешь?
Наташа заплакала:
- Ваня, я не могу так, всё время одна и одна. Ты женат на своей работе, а я, действительно, как дура - никому не нужна. Хоть кошку завести или собаку...
Раритет осёкся. Обнял жену и подумал, что одиночество - худшее наказание. Вот умрёт он - и Наташа осиротеет совсем. Или наоборот. Ни одной близкой души. У преступников, которых он ловит, не только жёны, но и дети. А у него - нет. Как несправедливо!
  

*

   (41-й день)
  
Раритет пришел в зал суда, чтобы убедиться окончательно - справедливость восторжествовала. Игорь Лебедев сидел на скамье подсудимых в наручниках рядом с тремя подельниками, имевшими грустный вид. Сам убийца заметно подрастерял былой кураж, но бодрился, еще надеясь, видимо, на деньги отца.
Его папаша разместился неподалёку от защитника, суетливость и сытый вид которого свидетельствовали о дополнительной оплате услуг. Этого адвоката следователь Долгов знал, как изрядного хитрована и словоблуда. С грамотой и логикой у говоруна были весьма средние отношения, но народу его наглая манера выступлений импонировала. Двух подельников, причастных к убийству, защищали совсем молодые адвокаты, которых Раритет не знал.
Судья Щукин, по кличке "Упертый" или "Упрямый Козёл", судя по поведению, дело изучил хорошо, как впрочем, и обычно. Трескучую речь представителя обвинения, в лице младшего советника юстиции Илины Лоховецкой, он слушал невнимательно. Понятно, почему - смазливая Илина в очередной раз блестнула скудоумием. Будь на то воля Раритета, тот погнал бы эту вредительницу из прокуратуры поганой метлой, предварительно приклепав ей на лоб табличку - "Осторожно, дура!"
Но провалить дело, подготовленное им, следователем Долговым, не смогла даже Лоховецкая. Судья милостиво разрешал стороне защиты приводить любые аргументы, выставлять дополнительных свидетелей, однако и слепой видел - убийца стопроцентно изобличён доказательствами. Лебедев-отец несколько раз передавал адвокату записки, на которые тот отвечал подобострастными кивками.
Судебное следствие закончилось. Прения открыла Лоховецкая, тягуче произнеся стандартный набор фраз, суконный язык которых принадлежал её покровителю из облпрокуратуры, Василию Браверману. Но срок, запрошенный ею, был настолько мал, что Раритет даже подскочил от гнева - четыре года? Да убийце светило не меньше восьми, даже при скидке на первую судимость, на молодость лет и прочее!
Пока следователь Долгов приходил в себя, защитник Лебедева бодро вскочил и засуетился, прыгая вокруг подсудимых суетливым воробышком. Чириканье сводилась к обязательному упреку в адрес предварительного следствия, к просьбе разглядеть чистую и ранимую душу юноши, которого заставили совершить убийство отъявленные мерзавцы, эти гадкие подельники. Адвокаты подельников что-то промямлили бессвязно, удручив Раритета скверными, абсолютно безграмотными речами.
Дожидаясь возвращения "Упертого Козла" Щукина из совещательной комнаты, Долгов подошел к Лоховецкой:
- Илина, ты что так мало Лебедеву запросила? Наехали, - усиленно улыбаясь, на всякий случай уточнил он (хотя кто из прокурорских сознается в нажиме!), - или ошиблась в подсчёте?
- Скажете тоже, Иван Терентьевич, - ответно надела вежливую улыбку фигуристая и смазливая синемундирная дурочка, - я и ошибуся! Да никогда. Он молодой, вот почему. Что ж мы, человеку судьбу ломать станем? За первую в жизни ошибку...
Долгов простил бы такие рассуждения человеку, впервые знакомому с преступником, но Илине? Бывшему следователю, прекрасно знающей о многочисленных правонарушениях и преступлениях Игоря Лебедева? С её, кстати, подачи, оставшегося безнаказанным в последний раз? Никогда!
Слова, сорвавшиеся с языка Раритета, были корректны по форме, но убийственны по содержанию. Констатировав полное отсутствие у младшего советника юстиции Лоховецкой таких зыбких и нематериальных субстанций, как честь, совесть и стыд, следователь Долгов удалился и долго сгонял с лица налипшую гримасу омерзения.
Приговор, где убийца поручил девять, а пособники - по шесть лет в колонии общего режима, он выслушал с удовольствием. Сроки были не максимальные, но справедливые.
- Для такого судьи стоило выкладываться, - подвел итог Раритет, выходя из бывшего горкома КПСС, где ныне обитала Фемида, - Щукин закон уважает.
  

*

   (42-й день)
   Чисто русское убийство.
  
Водитель, подвозивший к лесополосе убийцу с мешками, не отыскался. Заявлений о пропаже смуглых мужчин в милицию - не поступило. Следствие зависло. Перечитав заключения экспертов и просмотрев фотографии расчлененного трупа, Раритет переговорил с каждым специалистом в отдельности. Неформально, за чаем.
Дельная подсказка пришла от эксперта-медика. Тот заявил, что потертости на пояснице трупа возникли от интенсивной физической работы в пыльных условиях. Отсюда воспалительный процесс и следы от фурункулов...Что заинтересовало следователя, так это частицы каменного угля, глубоко внедренные в кожу.
Шахтер? А, может, кочегар? Запросив данные от "Тепловодоканала", опять сведенного в единую коммунальную службу, Долгов получил список котельных, работающих на угле. Так обнаружился смуглый мужчина, Нураддин Ширазов.
- ...в отпуске. Адрес? Заводской район, Аловенищенский переулок, дом три, - испуганный голос секретарши еще звучал в ушах следователя, когда он вместе с лейтенантом Орловым входил во двор указанного дома.
Услышав лай, Долгов насторожился, вспомнил разговор с экспертом - собачий корм! Лохматый пёс гремел ржавой цепью, бегая вдоль забора по толстенной проволоке. Натянутая между двумя столбами, она прогибалась посередине, подпуская зверюгу совсем близко к деревянному тротуарчику, который вел к крыльцу.
- Сорвётся.
- Пристрелю, - успокоил Орлов, доставая пистолет и передёргивая затвор.
- Ну, ёлы-палы, охотники заявились, - выглянула на шум молодая девица, в халатике и домашних тапочках. - Что за делегация, кого ищете?
Дом не только снаружи, но и внутри выглядел хорошо ухоженным, присмотренным. Нигде не скрипели половицы, с потолка не свисали космы закопчёной паутины. Даже застеклённые вышивки крестом, всякие петушки, барашки, розочки - не засижены мухами. Посреди горницы на столе лежали стопки белья и блистал хромировкой элегантный утюг. Жена Раритета давно мечтала о таком, жутко дорогом, зато очень удобном.
- Извините, что помешали, - дежурно вымолвил следователь. - Нам бы Ширазова. Кто хозяин дома?
- Я, - представилась девица, - Галия Зинатуллина. А Нур уехал в отпуск. Дня два назад, наверно...
- О, блин, Галька, - неожиданно узнал её лейтенант, - а ты сильно похорошела без синяков. Женишок твой еще отсиживает или откинулся? Ты когда сюда перебралась? Иван Терентич, она свидетелем проходила по делу Пономарева. Он её с хахалем застал и отметелил, что на них живого места не оставалось. Хахаль пошел пострадавшим, а эта ни в какую. Галька, так что, ты с Ширазова, твоего насредина-ёба.., - Орлов покосился на следователя, исправился, - ...бухаря, квартплату деньгами брала или еще и натурой? Ах, он не твой? Да ладно невинность строить! Пономарев вернется, репу начистит, опять к нам прибежишь. Лучше покажи комнату Ширазова, ну, быстро!
Галия заметно нервничала, наверное потому портить отношения со следователем и оперативником не захотела:
- Да смотрите, только там пусто. Он что забрал с собой, что посылками отослал, так я уже прибралась. Мусор? Вон, в обувной коробке... Он что, муж мне? Я что, знаю, куда он лыжи навострил? Как он собрался, так насовсем уезжают! С соседом бухал два дня, без передыху, даже проститься не зашел...
В мусоре лежали клочки письма на нерусском языке, расческа, сломанный будильник, старое бельё и рабочая одежда. Перебирая их, Пигов задал невинный вопрос:
-У вас такой зверюга, небось жрёт в три горла? Я своему "Бинго" беру, а вы?
- Стала бы я его держать, щас! Со стола остается, да комбикорм подкупаю иногда. Он, как свинья - без разбору трескает... Название? Да кто его знает, корм да корм себе... Меня сосед снабжает.
Быстро просмотрев ящики комода, следователь нашел относительно свежую квитанцию о переводе денег. Позвонил в бухгалтерию, там подвердили - отпускные. Ну, это обычное дело, везти с собой крупные суммы опасно. Потом хозяйка показала мешки, чисто выстиранные, лежащие в кладовке. Они совсем не походили на те, в который нашли тело. Орлов уточнил у Галии, с кем пил Ширазов.
- Григорашин, вон, напротив живет. Да не обходите, через огороды короче, там в окошко стукнете... С собакой его осторожнее, злобная сука, сестра моего Пирата. Нет, меня не трогает, со щенячества помнит, я ж его Григорашке продала... Вы прежде в окно постучите...
В сенях хозяйка сменила тапочки на мягкие низенькие галоши и проводила до внутренней калитки, как была, в халатике.
Провожая гостей, пёс гавкал и рвался, натягивая цепь ничуть не слабее, чем при встрече. Орлов держал пистолет наготове. Долгов уточнил:
- Шмальнул бы?
- Как делать нечего, прям в башку. Ненавижу собак... Нет, Иван Терентич, не как Шариков. Меня в школе такая же тварина порвала, во, палец прокушен. В горло целился, гад, а я уклонился. Я, как в отделе макара получил, первым делом туда пришел и завалил его. Рапорт написал потом, что в порядке самообороны, мол, пса на меня натравили, - с охотой рассказал лейтенант, пока они шли через два огорода.
Несмотря на неприязнь к методам Орлова, сейчас следователь его понимал. Эти злобные собаки в частных дворах для него лично олицетворяли отношение хозяев к окружающим. Нормальные люди понимали, что цепь означает работу, и давали четвероногим сторожам отдых, позволяя вольно побегать хотя бы по двору.
Такие собаки никогда не бросались без предупреждения. Но вечно цепные постепенно сходили с ума от арестантской доли, а потому мстили миру, кусая всех подряд, даже хозяев. Этот несчастный пёс был из второй категории, он обречен умереть на цепи, если не сумеет убежать. Значит, Галия - девка недобрая.

*

   На стук в ближайшее окошко никто не отозвался. Подождав, Долгов принялся стучать во все окна со стороны огорода, пытаясь заглянуть внутрь между занавесками. Орлов осторожно подошел к калитке, присмотрелся, раза два шумнул створкой, и удивился:
- Надо же, а нету!
Раритет не понял:
- Ты о ком?
- Собаки, что Галька сказала - нет.
И впрямь, во дворе никто не гавкал. Лейтенант с пистолетом наизготовку прокрался до высокого крыльца, осмотрелся. Убрал оружие в кобуру. Долгов постучал в окна со стороны огорода, попробовал рассмотреть хоть что-то сквозь занавески. Бросил эту затею, прошёл через двор к улице, отодвинул шеколду. Снаружи глянул на ворота, убедился в наличии надписи "Осторожно, злая собака".
Зачем её вешать? И зачем натягивать проволоку по двору? Хотя, в самом конце двора с проволоки свисала цепь, уходя под дверь сарая. Пока следователь присматривался, Орлов спустился с крыльца, убедившись, что дверь дома заперта снаружи на висячий замок:
- Во, бля, оригинал! Я сто лет такие не встречал. Что там рассматриваете, Иван Терентич? А, вот куда собачару загнали!
Раритет вернулся во двор, где докуривал Орлов, опершись спиной на сарай. Тот единственный из всех строений не выглядел основательным. Сквозь щелку просматривалась крупная лохматая псина, неподвижно лежащая на соломе. Орлов осторожно потянул дверь на себя, подстраховывая её ногой от резкого открывания. Собака слабо дышала, похрипывая, лишь едва шевельнув ухом и приоткрыв глаза.
- Это кобель, суки мельче бывают, так что врет Галька. Он от старости подыхает, видать, - сделал заключение Орлов, несильно пнув пса в бок.
Сделав ему замечание на ненужный пинок, Раритет оглядел сарай-дровяник. Ровные поленницы, большой ларь с углем, ржавые бочки из-под горючего, сухие веники под крышей, всякие бытовые принадлежности, несколько удилищ. Обычный сарай. Рядом с собакой в эмалированном тазе лежал гранулированный собачий корм, подъеденный меньше, чем наполовину. Подцепив пригоршню, следователь ссыпал гранулы в пакетик, чтобы показать эксперту.
Пес двинул ухом, хрипнул, словно кашлянул. Это натолкнуло на мысль:
- От жажды умирает.
- И хрен с ним, - предложил Орлов, но следователь снял со стены банную шайку, наполнил под краном во дворе, поставил перед мордой собаки.
Та дернулась, однако голову поднять не сумела, уткнулась носом во влажную стенку оцинкованного тазика, лизнула её. Долгов поднял тяжелую собачью морду руками, перевалил через край, опустил в воду. Чтобы не утопить и не передавить горло, придерживал её на весу, пока пес пытался лакать.
- Зря вы, ей-богу! Подох бы, и вся недолга, - осудил возню со спасением лейтенант.
- Это зверство, животных мучить. Усыпить - я понимаю, а голодом или вот так морить? Не по-людски, - возразил Раритет, наблюдая, как оживает пес.
- Он вас сейчас тяпнет, за всё хорошее - и что?
Вода оказала чудесный эффект. Минут через десять псина попыталась встать на ноги, хвостом замахала. Орлов признал Галькину правоту - это была сука, необычайно крупная для кавказской овчарки. Снова заперев её, следователь и лейтенант вышли на улицу.
- Ты вот что, лейтенант. Найди участкового, разузнай про Григорашина. Не исключаю, он убил. И сбежал.
  

*

   (43-й день)
  
Следующий день выдался суматошным и "урожайным".
- Иван Терентич, минута есть? Гальку Зинатуллину помните, у которой Ширазов жил, так она в больнице. Вернулся жених, Пономарев, и разделал её, как бог черепаху, лица совсем не оставил. Так вот он, похоже, чурека нашего убил...
Долгов вошел в кабинет Орлова минут через десять, поставив рекорд скорости в ходьбе от прокуратуры до милиции. Пономарев, ростом превосходящий даже громадного Орлова, угрюмо молчал, ссутулившись. Два молодых оперативника сидели позади задержанного, а Орлов равнодушно курил, пуская дым вверх. На звук открываемой двери милиционеры обернулись и встали, приветствуя следователя.
- ...и тогда он проговорился, типа, я ей, суке, за квартиранта еще мало ввалил. Тут я его поймал - за какого? И он: за турка копченого, дескать, тот первым получил, - Орлов кратко ввел Раритета в курс допроса.
К разочарованию Долгова и оперативников, задержанный отказался отвечать. Отправив Пономарева в изолятор, лейтенант и следователь продолжили неплановую "опорку" - оперативное совещание. Сразу перешли к главному. Кочегар Григорашин, работающий пенсионер и друг Ширазова, третью смену не выходил на работу. Подозрительно? Да! Иван Семенович оформил постановление на обыск. Орлов напряг участкового, тот организовал понятых - соседских старушек.
Запертая в сарае псина громко облаяла процессию. Иван Терентьевич решил проверить состояние спасенной и заглянул в щель двери. Собака приветственно замахала хвостом. Воды в банном тазике оставалось на донышке, а корма не было вовсе.
- Ну, жрать здорова, - подивился собачьему аппетиту следователь, и пошел в дом, услышав хруст перекушенной дужки здоровенного висячего замка.
Смрад разложения шибанул в нос еще в сенцах. Когда участковый открыл дверь в горницу, дышать стало просто невмоготу - гнилостный запах хлынул густой волной. Первыми сбежали понятые, за ними Долгов, а затем мухи, получившие возможность покинуть провонявшую избу. Орлов со слезящимися глазами вышел последним, держа у носа мокрый и грязный носовой платок:
- Не знаю, кто, но труп мужской.
Продышавшись и намочив платок, Раритет успел в сопровождении участкового и Орлова осмотреть кухню. Стены, печь, потолок были усеяны коричневыми кляксами и точками, а на розовом полу виднелись засохшие бурые лохмотья и неглубокие пропилы.

*

   Приехавшие эксперты кое-как обработали место происшествия. Следователь позавидовал работникам труповозки, которые напялили на себя списанные противогазы гражданской обороны и могли не торопиться. Даже после выноса полужидких останков Григорашина понятые в дом не пошли - вонь оставалась невыносимой. Обыск в доме путем провести не удалось, перенесли на завтра. На всякий случай Раритет решил оставить караульного. Ожидая того, огорченно буркнул:
- Вот нашли убийцу, называется. Капитан, прикинь хрен к носу, подумай, кто Григорашина завалил... Бобыль он, говоришь?
- Да кто, и подумать не соображу... У него только закадычные были, - отозвался участковый, навешивая на дверь новый замок, выпрошенный у соседки-понятой, - но бабы его не интересовали, это точно. Возраст!
- Будто ты всё знаешь? - Орлов убийств повидал предостаточно и лучше умел сопоставлять факты. - Думаю, их завалили вместе, старика в доме оставили, а чуркана увезли, - выдвинул опер версию и удивился: - Что вы ищете, Иван Терентич?
- Корм, в таком мешке, в бумажном. Гляньте туда, под крыльцо, нету?
Участковый оказался парнем толковым и сообразительным. Вспомнив, что Григорашин подрабатывал уборщиком в школе служебного собаководства, он начал поднимать крышки на железных бочках, стоящих в сарае. Корм обнаружился сразу в трёх. Овчарка даже не выглядывала из своего угла, только скалилась.
- Гля, как боится! Совсем рехнулась сука. Ты вызови живодеров, пусть заберут, - распорядился Орлов, но следователь отменил указание:
- Оставь, пусть покараулит. И не боится, а трупную вонь чует. От тебя сейчас разит, ты хоть знаешь, как? Помоги бочку выдвинуть, чтобы удобнее... Слушай, капитан, куда он этого корма наворовал? Я бы понял комбикорм, держи он свинью, но чтобы собачий?
- Такой он человек, Иван Терентич, всё на пользу шло. Мужик рукастый, всё у него смазано, исправно, - ответ капитана демонстрировал отличное знание участка, - обратили внимание, что даже эта дверь не скрипит? Григорашин всей улице бытовую технику чинил. Задешево, зато свой электрик, быстро и рядом. Без налогов, понятно. Я его предупреждал, - вдруг растревожился участковый и напоследок решил оправдаться.
Он пояснил, как Григорашин смонтировал автоматическое водяное отопление, приспособив списанную печь армейской дезинфекционной камеры, показал бак для солярки, саму миникотельную, размещенную в подвальчике.
Подумав, Раритет сгонял участкового в дом, поручив слегка приоткрыть окошко - для проветривания. Сам тем временем наполнил тазики водой и едой, подпер дверь сарая, чтоб не захлопнулась. Наказав рядовому слушать собачий брех, а не тупо утаптывать дорогу, вышел на улицу. Посмотрел поверх калитки - псина обследовала двор, поджав хвост, тихонько погромыхивая цепью...
  

*

   От автора:
  
Пока следователь по прозвищу Раритет разбирается с новым делом, новым трупом, ждёт заключения экспертов - дело "мстящих амазонок" стоит на месте. Иван Терентьевич помнит о процессуальных сроках и уже имел разговор с прокурором города Тинаевым. Так что, не будем мешать, лучше вспомним, что происходило в Закопанске и Энске за неделю до убийства Антона Дойчева.
  

Глава шестнадцатая

   Боль
  
Ненависть к подонкам, из-за которых он столько унижался перед милиционерами, перед экспертами, перед врачами; лютая злоба цепного, бессильного пса, не достающего пару сантиметров до бросившего камень обидчика, выплеснулась наружу:
- Да мне проще киллера нанять, чем ждать, пока ментовка раскачается! Эти твари, эти скоты-насильники, - бешеным зверем рычал Семёнов, - они живут и радуются, а Нина? Они и меня искалечили, я стал импотентом. Ты понимаешь, я тебя трону, захочу, а дальше... Не могу, все время перед глазами сцена насилования Нины стоит!!! Я в красках вижу, как они... Катя, я должен искупить свою вину перед ней, они должны сдохнуть!
Но уже не Катя, а психотерапевт Мадерова Екатерина Владимировна встрепенулась, услышав признание пациента. Есть выход из тупика! Семёнов-один терзается, пытаясь избавить себя от надуманного комплекса вины за дочь. И полагает, что избавиться можно, свершив месть? Убить преступников? Даже чужими руками. Прекрасно! Но решает эту задачку он не с того конца, а потому сначала остудим горячую голову:
- Ты никому ничего не должен! Думаешь, Нина одобрит твою идиотскую затею? Это тюрьма! Тебя посадят, будут судить, как за людей, ты хоть соображаешь, что говоришь?
- Да, соображаю. Я не собираюсь попадаться, но пусть даже и так. И в тюрьме можно жить, а если я их не уничтожу, то сдохну сам! И скоро! Сойду с ума, и ты всё равно меня потеряешь. Я уже схожу, - и он рассказал Кате историю взаимоотношений с СЮРом, с удивлением не слыша в виске дятла, раздалбливающего мозг.
Катя сдержала ликование, дождалась ночи, усыпила мужа и произнесла ключевые слова. Дальше в дело вступила врач Мадерова, мягко поддержавшая идею о найме профессионала для мести. Внушение пало на подготовленную почву, стопроцентно отделяя киллера Рэвенжа, с его американской ментальностью, от Мирного Обывателя Семёнова.
Никакой психокоррекции, только лёгкое внушение - и выход из контакта. Впервые за три месяца Катя спокойно заснула, прижавшись к широкой спине мужа. И вместо тревоги в её мыслях крутилось умиротворённое:
- Ты не станешь убийцей. Ты не сдашься милиции, Ты не пойдёшь из-за ублюдков в тюрьму...

*

   Иванов не удивился звонку Геннадия Петровича:
- Всегда рад видеть! Сегодня? Лучше завтра, часов в шесть вечера.
В приемной сидела миленькая девчушка, с таким простоватым лицом, словно сестра психоаналитика. Но Семенов уже знал, как ошибочно первое впечатление, потому познакомился с медицинским секретарем основательно. На пятой минуте беседы Машенька поделилась с Геннадием Петровичем своими представлениями о будущем психоанализа, которому предстоит расцвет, как только она, свежеиспеченный врач, съездит в Европу и получит тамошнюю лицензию.
Зеленый огонек пульта прервал рассказ.
- Слушаю. Да, ожидает.
Иван Иванович вышел из монументальных дверей, двумя руками обхватил кисть Семенова, здороваясь:
- Выглядите нормально, бодро. Опять проблема с близкими, так? Ну, проходите, поговорим спокойно. Машенька, сделайте нам, голубушка, чаю!
Наученный опытом, Геннадий Петрович в кресло не пошел, выбрал жесткий стул. Психоаналитик бровью не повел, сел напротив, подвинул столик с сушками и печеньем. Дождавшись чаю, сломал в ладони звонкую сушку, стряхнул крошки в рот и шумно отхлебнул коричневую ароматную жидкость из огромного фаянсового бокала. Семенову досталась фарфоровая чашка - белая, с красными кругляшами.
- Вы специально мне маленькую чашку дали?
- Господь с вами! Это мой личный бокал, а для пациентов обычный сервиз. А в чем, собственно, вы подвох видите, Геннадий Петрович?
- Нет, просто спросил, - засмущался тот, осознавая нелепость своих подозрений.
- Увы, не просто, а как раз сложно. Спросили - значит, подозревали что-то. Разучившись говорить правду (прежде всего самому себе), человек репрессировал многие чувства, желания и убеждения. По сути, так человек и теряет часть себя, - сокрушая ладонью вторую сушку, возразил Иванов.
Семенов пожал плечами, готовясь противостоять воспитательной речи, но психоаналитик протянул ладонь:
- Хотите? Прекрасные сушки, настоящие. Хлебокомбинат вдруг научился делать их правильно. Совсем недавно сушки были мягкие - нонсенс! Вы вслушайтесь в слово "сушка". Оно внушает представление о чем-то ломком, нежном, рассыпчатом, мы ждем встречи именно с таким вкусным предметом материального мира и - бац! Виртуальный образ не совпадает с тем, что предлагают наши органы ощущений. В результате меняется картина мира. Он становится другим, не совсем знакомым. Исходя из этого, можно понять, что мир, в сущности, всего лишь субъективно ощущаемая человеком реальность. Его реальность, которая существует внутри него. И только.
- Ну, уж! Мы же воспринимаем мир одинаково, - не согласился Геннадий Петрович.
- Отнюдь. Люди договорились, на языке общих для всех сигналов, считать, что стол должен выглядеть вот так, а сушка иначе. А представьте, что у одного из ваших собеседника нет органов зрения. Сумеете вы с ним договориться, как выглядит цвет стола? Или, пример попроще - какой вкус у электричества?
- Кисленький, - вспомнил Семенов, в детстве неоднократно проверявший исправность плоских батареек на язык.
- А Нина знает его?
- Нет. Таких батереек я давно не видел,- сообразил Геннадий Петрович, - значит, не объясню...
- Ладно, что я лекцию читаю. Вы же не за тем пришли. Я понял, проблема с Ниной. Не помогла ей Екатерина Владимировна, не справилась?
Геннадий Петрович опять ощутил жестокое чувство вины перед несчастной дочерью. Удивляясь себе, он поспешно вывалил всю историю слежки, фотографий, и своего глупого предложения.
- Значит, у нее снова срыв. Заперлась дома, говорите. А попыток суицида...
- Нет, не было. По телефону отвечает, мол, должна себя заново осмыслить. Дай мне перебояться. И всё. А бывшая жена мне ничего не рассказывает. Она радуется, что Нина вернулась к ней, торжествует...
- То есть, оснований для трагедийной оценки нет? Дочь всего лишь хочет справиться со своим страхом, причем самостоятельно. Ну, и дайте ей время, не лезьте...
Иванов отпивает еще глоток, сгрызает еще сушку, а потом спрашивает:
- Скажите, что такое я зацепил у вас в конце прошлого сеанса?
Семенов ожесточается, наглухо закрывается, возводит оборонительные стены до самого неба, сухо отвечает:
- Ничего.
- Полагаю, что комплекс вины. У меня подобная реакция была, когда поймал себя на желании инцеста. Представьте мальчишку, который видит эротический сон с активным участием собственной, обожаемой матери. Я чуть не ампутировал себе пенис...
К такой откровенности Семенов не готов, оборонительный редут рушится от слов психоаналитика про испуганного мальца...

*

   Иванов продолжил, словно не про себя:
- ... хотел себе эрегированный пенис отсечь, представляете? Хорошо, мужества не хватило. Сверху кожицу надрезал, увидел кровь и струсил. Неделю на перевязки ходил, как на каторгу, - нимало не смущаясь, психоаналитик живописует страдания пацана перед языкастыми медсестрами, словно посторонний, и закругляет рассказ, - а помогла санитарка, которая пол в перевязочной подтирала. Одну фразу сказала, но душу сразу на место вправила...
"Ну, я тоже не лыком шит!", - Геннадий Петрович переводит дух, успокаивается, легко разгадывает игру психоаналитика.
Хотя цвета меняются на яркие, дятел еще не стучит в черепе. СЮР наплывает неспешно, но неудержимо. Застывают секунды, рушатся на землю, создавая толстый слой. А он, в свою очередь, оседает, уплотняется, очень похоже на мокрый снег, становясь тонким и прочным фирном. И этот фирн скатывается в снежок, летящий Семенову в подреберье. Геннадий Петрович резко выдыхает заледенелый воздух, но не уменьшается в размерах, как раньше, нет.
Он даже держит паузу, как учили в драмкружке - пока Иванов встает, доходит до шкафа в дальнем углу, вытаскивает приземистую бутылку, две серебряных стопочки, садится на прежнее место, наливает граммов по тридцать, подает собеседнику.
Хотя время не движется, пауза растет легко. Она надувается огромным воздушным шаром, вмещая всю окружение, всю обстановку кабинета, весь город. Геннадий Петрович с любопытством следит за изменением объема, не пытаясь помешать паузе или поторопить врача.
А куда спешить, если СЮР выхолодил желудок, снес напрочь оборонительные редуты и отнял желание сопротивляться? Да и нужно ли, если хорошая компания, хорошее место... По логике - должен быть и хороший напиток. Не пытаясь справиться с безумием, Семенов молча выцеживает и впрямь неплохой коньяк, с удовольствием переживает приятное жжение во рту.
Иванов садится напротив, ждет. Пауза уже воистину достойная, солидная, под стать создателям. Геннадий Петрович спокойно, с настоящим интересом делает предложенный психоаналитиком ход:
- Так что она вам сказала-то?
- Не мне, а медсестричкам, - удивляется Иван Иванович.
- И все же, - настаивает Геннадий Петрович.
- Пословицу привела, не помню уж, в связи с чем. Несуразную, по-моему, даже у Даля ее нет. Ягненок до Покрова мать сосёт, а после Покрова мать %%ёт. Я вдруг сообразил, что негоже мне себя бараном считать, вроде бы человеком родился...
- И что?
- Мало ли какие мысли в голову приходят. Человека судят по его поступкам, - заключает психоаналитик, относя бутылку в шкаф.
Вернувшись, убирает стопки и сетует:
- Никак не соберусь купить коньячный набор, приходится угощать из водочного, позор!
Недовольный таким окончанием разговора Семенов требует:
- Иван Иванович, мы не договорили!
- Разве? Ну, извольте, что еще осталось?
- Нина! Как с ней поступить, посоветуйте!
Иванов смотрит в глаза Семенову:
- Психоанализ... Ведь это реальные переживания в нереальной ситуации, в ситуации безопасности, подчеркиваю, и доверия! В ситуации, которая никогда не встречается в повседневной жизни. Я не общаюсь с клиентами, не узнаю их за пределами этой комнаты. Врач Иванов, психоаналитик, существует только в том кабинете, где ведет прием. А вы, Геннадий Петрович, пытаетесь усадить меня на два стула. Как друг, я могу дать совет, как врач - нет, это разрушит возможность дальнейшей работы с вами. Повторюсь. Вам хочется, чтобы я стал другом, это возможно. Но тогда я не имею права быть вашим врачом. И наоборот. Определитесь сами...
Семенов мучительно долго продирается сквозь собственные сомнения. СЮР четко высветил главную проблему: - у него, соракапятилетнего мужика, нет друзей, с которыми можно поделиться радостью или горем. Ну, не сложилось. Перерос школьных, институтских приятелей, разошелся с ними в интересах, взглядах, утратил взаимопонимание.
Иван Иванович сразу привлек внимание похожестью интересов и нестандартным поведением, в нем чувствовался человек своего уровня. И надо же, оказался единственным специалистом, который жизненно необходим! Проклятье!
- Врачом.
- Тогда вам придется рассказать мне всё, без утайки. Иначе я не смогу помочь. Видите ли, Генадий Петрович, подсознание знает все нужные ответы, но сознание боится их узнать. Проще говоря, у вас, я бы сказал образно, заклинило душу. Причем, термин душа я применяю не в христианской трактовке. Вы про Каббалу слышали, конечно? Каббалисты добавляют к своим пяти обычным органам чувств еще один, который называется - душа. Этот орган воспринимает внешнюю информацию, не перерабатывая ее. Лишь с его помошью человек ощущает истинное, не искаженное, не измененное собственными параметрами тела изображение внешнего мира. Так вот ваша душа оглушена, облеплена комплексами со всех сторон, как толстой, липкой изоляционной лентой. Душа настолько отвыкла получать достоверную информацию, что на любую попытку оторвать слой изоляции, она отвечает болезненной реакцией...
Семенов кивает, слыша, как СЮР сдувается пустым шариком. Цвета становятся обычными, уходит тошнота. Вот и совсем исчезла. Можно рассказать врачу всё. И про баритон. Уже без опаски получить ярлык сумасшедшего...

*

   - Иван Иванович, вы правы, у меня именно эта проблема. Я запутался в своих отношениях с дочерью и любимой женщиной...
- Давайте разберемся в первом, с дочерью. Расскажите мне, почему считаете себя виноватым перед ней.
- Знаете, я хотел ее, как женщину, - переступив через стыд, Геннадий Петрович рассказывает подробно, в деталях, всё, что камнем лежало на душе. Мутный поток слов извергается, вынося наружу желания, поступки, проступки, намерения, оговорки - весь тот гнилостный сор, что до самой смерти накапливается внутри человека, преет и зловонием воспоминаний отравляет жизнь.
Счастливы идиоты, не знающие сомнений и рефлексии, блаженны йоги, ввергнувшие сознание вглубь себя, достойны уважения наследники толтеков, овладевшие техникой перепросмотра, но куда деваться простому смертному? Утопить душу в алкогольном дурмане или в блаженстве наркотического прихода?
А то - уступить природным желаниям, отказаться от человеческой ипостаси? Ведь дикое животное не ведает стыда, без комплексов совокупляется и испражняется в любом месте, где приспичит. Пока не одомашнится, подобно кошке или собаке...
Такой аккомпанемент мыслей сопровождал Семенова до самого последнего слова, а потом смолк, открыв очищенную покаянием душу для приговора.
Иванов негромко спросил:
- И это всё, что вас мучает?
- Да.
- Судя по монографиям ученых, каждый нормальный мужчина проходит через подобный искус. Инцест известен с незапамятных времен, причем в самых разнообразных формах. А египтяне, фараоны, я имею в виду, женились на родных сестрах, совершенно осознанно. Давайте, мы разберем ситуацию по кирпичику, еще раз, - психоаналитик подтянул к себе зелёный листочек бумаги, нарисовал две фигурки, передвинул к Семенову.
В том возмутился художник: изображение большого человека и девочки были исполнены безобразно. Исправлять бесполезно, пришлось на другом зелёном квадратике создать гармоничную пару, соединив руки - так захотелось! Доделал, вернул Иванову. Тот одобрительно кивнул, не прерываясь:
- ... ещё раз и с самого начала. Вы, действительно, считаете, что у Нины нет свободы воли, что она безвольна, словно ветка в потоке? Нет? Прекрасно... А не помните, когда она перестала щеголять перед вами нагишом? Лет в семь? А как это произошло, не помните? Ага, просто стала ходить в трусиках. А когда вообще перестала появляться перед вами топлесс? В 13 лет... Как полагаете, почему? Застеснялась, говорите? То есть, она четко определила в отце представителя противоположного пола!
- Она восприняла мои похотливые мысли! - неуверенно возразил Геннадий Петрович, чувствую слабость своей позиции.
- Когда, говорите, возжелали ее, как женщину? Два года назад? А она стала стесняться вас на пять лет раньше. Так что не было тогда еще у вас похотливых мыслей в ее адрес, а у нее могли появиться, как думаете?
- Да ну!
- Почему же она застеснялась? Вы повода не давали, но не на пустом ведь месте вырастает стеснительность, - предложил врач полувопросительно, словно предлагаю Семенову додумать самостоятельно.
- Вы хотите сказать, что она обо мне, как о... Как о возможном самце? С чего бы ей об этом думать!
- А вы, когда взрослели, первый эротический сон с кем пережили?
- Ну, как и вы, - согласился Семенов, чувствуя в голове странное облегчение, смешанное с восторгом: - так дочь могла увидеть в нем первого, самого лучшего и самого близкого кандидата на роль полового партнера?!
Образ мыслей Нины уравнивал, уменьшал греховность его мыслей, не унижая дочь. А где же невинной девчонке искать образец мужественности, как не в отце? Правильно, она потом выбрала Витьку, который внешне был похож на Геннадия Петровича, еще и шутила по этому поводу сама.
Парадоксальность и биологическая естественность вывода, найденного при общении с доктором, настолько поразила Семенова, что он сразу после сеанса позвонил Нине. Та радостно откликнулась, и попросила забрать из дома матери, дескать, соскучилась, поговорить хочется.
Геннадий Петрович через десять минут остановился напротив подъезда, посигналил, увидел ответный взмах руки в окне и стал ждать, крутя в руках зелёный квадратик с рисунком. Хорошо получилось, даже выбрасывать жаль!
  

Глава семнадцатая

   Рэвенж
  
Ночь, безлунная, беззвездная и беспросветная. Только я и русский. Угрюмый. Ожесточенный. Но, как ни странно, полностью открытый. Неужто клинок закалился? А ну, проверим:
- Ты помнишь нашу первую встречу, парень?
- Когда я тебя в мусоре отрыл? Помню.
- Вспомни, почему ты меня так назвал? Честно.
Молчит. Понимает. Признается. Но еще молча. Ладно, помогу:
- Давай определимся в отношениях, русский. Мы же договорились в тот раз, и ты это делал. Давай и дальше в том же духе. Без дамских штучек с эвфемизмами и детского закрывания глаз на правду, а?
- Я хотел отомстить. И сейчас хочу. Всем. Жестоко.
Да, он честен перед собой. Перестал бояться. Признался. И сразу светлеет вокруг. Мы на том, памятном месте. Слова русского парня падают свинцовыми каплями на газон, в парке, в Оклахома-сити. По неширокой аллее, идущей приятными зигзагами под деревьями, мы прогуливаемся, искоса наблюдая за моей женой и дочкой.
Да, у меня есть дочка. Он ее придумал, чтобы уравнять отношения. Я ему благодарен. Никогда прежде не думал, что киллер способен иметь семью, любить жену, детей. Почему писатели выставляют нас безмозглыми, бесчувственными машинами для убийств?
Незаметно для себя я перестал быть таким. Русский наделил меня эмоциями, и теперь мне больше нравится амплуа палача. В мыслях Семенова я наткнулся на поучительное воспоминание о талантливой книге. Там хорошо сказано: палач - не убийца! Он орудие возмездия, и возвращает преступнику ту боль, ту смерть, которую тот причинил жертве.
"Главное, сохранять чувство соразмерности. Для этого надо быть хладнокровным. Как я".
- Ты так уверен в себе? - Русский просто, без скепсиса, сказал.
- Да, - а я просто, без гонора, подтвердил.
Наш разговор - приватный, мужской. Женщины не должны участвовать в таких делах. Бой, месть, драка, боль, зарабатывание денег - наши дела. Любовь, дом, семейное тепло, дети - им. Это аксиома. Хочешь иметь счастливую жену? Делай, что должен, делай, как должен, делай сам. Молча. Не посвящай жену в свои дела.
- Думаешь, просто? - Иронизирует русский.
- Нет. Но промолчать мог бы? А ты вопил - я их убью! Надо делать, а не декларировать, что намерен делать. Разница ясна?
- Я не специалист по убийствам, - разумное возражение звучит своевременно, следовательно, русский трезво оценивает свои способности и соизмеряет с желанием отомстить.
- Будь собой, строителем. Не берись за чужое дело.
- Это моё дело!- Легко вспыхивает он.
- Согласен. Но ты сделаешь непривычную работу плохо. Поверь мне. Я всю жизнь читаю детективы, отслеживаю несуразности, недочеты в описании преступлений и в ходе их расследования. Нелюбимым тобой Эркюлю и Марпл помогают сами преступники, оставляя массу следов, с легкостью сознаваясь при нажиме и выдавая неизвестные полиции нюансы убийств. Откажись от убийства!
- А кто же отомстит ублюдкам?
- Слушай, есть афоризм, что месть - блюдо, которое подается холодным! А ты кипишь!
- Кто захочет мне помочь? - Настаивает русский.
- Оно тебе надо, знать? Кто, как, когда, все нюансы убийства? И потом на первом же допросе расколоться? Сдать исполнителя с потрохами?
Молчит. Думает. Мотает головой. Умнеет на глазах, но тут же обрывает мой мысленный комментарий - кому приятно признавать ошибку:
- Не смейся! Допустим, ты прав. Так что делать?
- Довериться профессионалу. Заказать работу. Как тебе заказывают ремонт, так и ты закажи убийство.
- Кому? Что, объявления в интернете искать?

*

   Вот и пришел мой час! И хоть русский прекрасно понял меня (а что тут особенного? мы с ним почти одно целое), я не упущу возможности подать пример правильного поведения. Встаю, приподнимаю шляпу, слегка склоняю голову:
- Разрешите представиться. Рэвенж. Рэвенж... Бред, - это меня повело вспоминить его угрозу обратиться в дурдом для избавления от навязчивого желания, то бишь, от меня. - Зря улыбаешься...
Попробуй не улыбнись! Трудно не распознать в словах полную кальку с представления агента 007. Тем более, что внешность Рэвенжа соответствует одному из обликов Джеймса Бонда.
- Обалдеть! Ща, зарыдаю от умиления, - ерничает русский.
- Пардон, так у нас принято! Ты помнишь, из какой я книги? Де-тек-тив, и не просто, а бестселлер, это раз! Второе - поважнее. Я американец, у меня иная ментальность, так что следователю будет нелегко понять и вычислить меня. И третье, самое важное. Как ты понимаешь, киллер подготовится к мокрому делу гораздо лучше тебя и не оставит следов, - подробно рассказываю ему очевидные вещи, чтобы отбить желание самодеятельности.
- Наемному убийце принято платить, - разумно оппонирует русский, упустив из виду не менее очевидные аргументы, что у меня в руках:
- Ты уже заплатил. Авансом. Давно, когда спас от забвения в мусорной куче, в заброшенном и никому ненужном бестселлере прошлого сезона. Когда дал мне жену и придумал мне полноценную жизнь. Теперь пришла пора отработать аванс. Единственно, что понадобится, это помощь твоего СЮРа. Иногда. По рукам?
- Нет, - внезапно отшатывается русский, обдав меня неприязнью, - киллер мне не поможет. Это отдаёт грязью, некоей подлостью. Защиту семьи нельзя поручать наёмнику, это слишком личное дело...
Он изгоняет меня, не дав воскликнуть и слова протеста.

*

   Мы снова встретились, когда он сидел за рулём, возвращаясь от любимой женщины. В нём кипело негодование. Я не стал терять время попусту:
- Согласен нанять меня?
- Нет, - честно признается русский, не отрывая глаз от дороги.
Он сам вызвал меня, как только выбрался на межобластную трассу. В нём клокотала страсть, замешанная на ненависти к ублюдкам, сломавшим жизнь его дочери, ему самому и любимой женщине. Но даже в таком состоянии преодолеть вколоченные с детства запреты и ограничения русский не смог.
Не хватало какой-то малости, чтобы прорвать многолетнюю плотину терпения, спресованную годами послушной жизни. Как тут не удивиться и не спросить:
- Что, у русского народа долготерпение является определяющей национальной чертой?
- Наверное. Я об этом не задумывался. Боюсь, что, сорвавшись с резьбы, уже никогда нормальным не стану. Мне понравится убивать...
- Ой, дурак, - сокрушенно перебиваю я его, - ты так и не хочешь понять, что акт убийства - лишь самая частая форма прекращения жизни?
В этот раз мне приходится напомнить, что в живом мире убийство преступлением не является. Русский слушает удивленно. Он забыл, что антибиотик и антисептик губят миллиарды микробов. Ему и в голову не приходило, сколько травяных, растительных жизней губит корова, он не видит в пожираемой на завтрак глазунье с колбасой массовое детоубийство! Я заканчиваю примеры ссылкой на связь хищник-жертва:
- ...это лишь переход на более высокий энтропийный уровень. Те же вегетарианцы, обозвавшие тебя трупоедом, сами потребляют в пищу трупы растений, считая свой подход к питанию - высокоморальным...
- Так это питание, а у меня другой мотив!
- Дай закончить мысль, - приходится прервать торопыгу, - или сам сможешь? Обычное убийство в пищевой цепочке неподсудно, как видишь. Но каннибализм в социуме объявлен преступлением, так? А почему?
Ответ русского логичен и верен, что и требовалось:
- Осознав, что равенство сильных и слабых достижимо при разумном ограничении всевластия первых, общество выработало правила. Создало механизм защиты, судебного преследования - я это уже знаю, и что с того?
Следующие его выводы об уровнях защиты общества, о создании границ и войск подводят нашу дискуссию к последнему рубежу. Признав неизбежность создания специальной службы охраны, то есть милиции, русский получает от меня вопрос:
- То есть, ты не сам защищаешь, платишь наёмникам?
У него находится неуклюжий ответ:
- Не я один, всё общество нанимает.
- Хорошо. Представь, что общество сократилось до трёх человек. Твоя семья и есть государство, ты - президент. Как поступить, если на государство напали превосходящие силы?
Русский задумывается, а я дожимаю:
- Враг напал, ты отбил его. Завтра другой нападет. Послезавтра нападут оба, победят тебя и захватят в плен женщин, - бью его наотмашь, по самому больному месту.
Русский скрипит зубами, переживая мгновенную боль, которую причинило его собственное воображение. Он увидел картину изнасилования любимой женщины и вскипел:
- Убью гадов!
- А вдруг погибнешь в битве? И твои женщины достанутся захватчику, не этому, так иному. Ну, думай же!
И он, наконец, решается выдавить из себя согласие:
- Ты прав. Мне нужен наёмник. Я принимаю твоё предложение, Говори, что от меня требуется...

*

   Спор возник тотчас, как я потребовал время на подготовку. Семёнов вспылил, закричал, что всё давно продумано, отслежено и подготовлено. Осталось лишь заявиться и грохнуть преступников. В нём ожил художник и вывел перед нами картинку из голливудского фильма, где он взял себе роль шерифа, а мне поручил стать рейнджером.
- Не горячись, не гони лошадей, - пытается притормозить шерифа рассудительный рейнжер, - дай мне время подготовиться!
- Чего ты копаешься, неужели быстрее не можешь?
Рейнджер, то есть, я Рэвенж, не выдерживает, сбивает с русского широкополую шляпу:
- Хватит! Можно подумать, ты сразу начисто красишь! Ах, грунтуешь? Вот и не суетись, дай подумать...
Мы долго молчали. Я копался в его воспоминаниях, любезно предоставленных. Потом толкнул в плечо - мол, я готов. На этот раз русский вообразил не интерьер полицейского участка, а пивной бар, как тот подается в типичных американских детективах.
  
   (Картинка Семёнова)
  
Киллер рассматривал лица преступников, запечатлённые на фотографиях, прикидывал план действий. Он понимал беспокойство заказчика - двое насильников еще оставались в живых. Но картинка являлась ширмой, за которой таилась настоящая глубина, полная боли.
Заказчик не пил, хотя заказал два виски - он прессовал Ревенжа, требуя исправить упущение власти. Милиция ничем не помогла ему. Прежний русский смирился бы с "обломом", но эта, улучшенная версия слишком Мирного Обывателя, жаждет исправить их ничегонеделание.
- Ладно, принимаю заказ. Пошли отсюда, обговорим на улице, а то ты так орёшь, что даже глухой слышит.
Русский соглашается, а Семёнов меняет картинку:
  
   Узкая улочка, заваленная мусором. Ночь, лужа и одинокий фонарь, длинные тени.
Три ублюдка с гоготанием теснят девушку в проходе между домами, не позволяя вырваться. Всхлипывание жертвы создаёт атмосферу ужаса и безысходности.
- Эй, отпустите её!
Слова русского отвлекают негодяев, придают девушке сил, и та уворачивается от лапы предводителя. Она убегает в проулок, а ублюдки радуются новой добыче:
- Чистенькие какие. Ты, длинный, раз спугнул телку, значит, отработаешь за нее. Возьмёшь за щеку! И тебя, урод, - это в адрес русского, - поставим раком, готовь задницу!
Русский молчит, готовясь дать бой, а киллер уточняет:
- Знаете, кто мы?
- Спроси, кто я! Видишь пушку? Тридцать седьмой калибр! Она сделает в тебе такой сквозняк, что ты простудишься, - крупный толстопузый парень так шутит, - и умрешь от воспаления легких.
Под гогот дружков вожак извлекает пистолет, целится, держа оружие боком, как в модных боевиках. Русский робеет под дулом, и киллер берёт инициативу на себя. Пируэт, изящный, как фуэтэ - удар!
Тяжелый ботинок выбивает пистолет, ломает пальцы толстопузого, а ребро ладони неумолимо приближается к сальной, складчатой шее, пока не врезается, прогибая мышцы. Ударная волна доходит до позвонка, сокрушает его, словно кукурузную палочку, рвет спинной мозг.
- Рукой, - удивляется русский, - слышал, что так можно, но вижу впервые...
Он настолько верит в способности киллера, что удваиваивает тому силы. Труп вожака еще продолжает падение, когда второй пируэт заканчивается ударом в тяжелую нижнюю челюсть приземистого негодяя, выхватившего наваху. Зубы летят - горохом из перезревшего стручка. Тело напарывается на собственный нож. Агонизирующий мертвец, ничуть не живее первого, трамбует землю.
Третий пытается спастись бегством, но его затылок догоняет кирпич, метко отправленный русским. Оказыватся, законопослушный Мирный Обыватель избавился от хрестоматийно идиотского благородства: "не бью в спину", Напротив, хладнокровно проверяет, не следует ли прикончить ублюдка. Удостоверившись в собственной убойно чистой работе, констатирует:
- Сдох, - и уходит вслед за американцем...

*

   Справедливость восстановлена, пусть и во сне. Удовлетворение сделанным настолько нравится Семёнову, что он держит картинку, когда в ней уже нет ни русского заказчика, ни киллера.
Рэвенж тоже доволен. Русский сам придумал этот урок, сам его усвоил и сделал вывод. Он не намерен впредь спорить с профессиональным убийцей, который постоянно оказывается прав. Понял, что это глупо. А вот учиться - совсем нет!
Семёнов соглашается взять за образец сильного и уверенного в себе мужчину! От которого заражаешься уверенностью...
- Надо же, зараза, а сколько пользы и удовольствия, - пытается скаламбурить русский, вздыхает и погружается в глубокий, спокойный сон.
  

*

  
   Боль.
  
Катя шепотком пожелала мужу спокойной ночи. Гена быстро уснул. Ключевые слова сработали и установили отношения "врач-пациент". Мирный Обыватель повёл себя разумно, принял установку на заказ убийства преступников. Следом в его подсознание улеглась мысль о разрыве тесной связи с киллером:
- Ты можешь нечаянно сдать Рэвенжа милиции, если проговоришься.
На этом контакт исчерпал себя. Доктор Манерова превратилась в Катю и сразу уснула. Теперь, когда гипнотический контакт с Геной длился из ночи в ночь, она не сомневалась, что снимет с мужа комплекс вины. Виноват будет тот, Семёнов-два, которого зовут Рэвенж. Месть. Во сне Катя увидела этого двойника, вторую личность Семёнова и успела объяснить врачебную позицию:
- Назвался груздём - мсти. А настоящий Семенов об этом не должен думать. В нужный момент мы тебя, Рэвенж, изгоним, как ненужную личность, вместе со всем негативом. Что ты говоришь, сложно? Да. Зато стопроцентно надежно!

*

  
  Катя подняла ладонь вверх, и воздушный поцелуй полетел сквозь двойное стекло, сквозь высоту третьего этажа, сквозь дверку "Газели". Геннадий Петрович ответно чмокнул губами и отправился домой.
А любимая женщина смотрела вслед, вновь переживая каждую минуту его страданий:
- Милый ты мой, зачем ты один тащишь груз, давящий тебя? Он снова дал о себе знать, опять превратил встречу в демонстрацию мужского бессилия. И ты испугался... Шёл к двери, улыбаясь, а решение написано на лице вот такими буквами...
Кате не удалось отвлечь мужа от самокопания - вместо вечера любви получился пыточный разговор. Гена не выдержал, сорвался, выдал всё, что хотел бы скрыть, утаить. А потом снова замолчал, ушёл в себя.
- ...ты решил прекратить наши отношения. Да, милый, да - ты мужчина, и вправе принять решение. Вот и принимай. Я не спорю, зачем? Мне надо тонко, незаметно для тебя создать условия, чтобы ты, любимый, сам это решение потом изменил... это уже моя работа... Женская, тонкая работа, незаметная...
В угрюмом молчании Семёнова таился такой крик о помощи, что Катя старалась спровоцировать любимого на взрыв, дать ему выговориться. Господи, сколько боли накопилось в нем, если заговорил он низким голосом, давя в себе желание закричать, завыть! А потом замолчал, буквально руками заткнул себе рот.
- Гена, милый, так нельзя. Скажи, иначе я не пойму, что за боль терзает тебя. Я сумею найти решение, я сниму ее с тебя, ну, поверь мне, - Катя уговаривала упрямца, начавшего признание и оборвавшего его на полуслове.
- Нет, это грязь, она настолько мерзкая, ты не должна знать, ты меня разлюбишь за это...
Ни словом не обмолвившись, что ей известно многое, врач Мадерова дождалась ночи, шепнула на ушко заветное слово и принялась помогать Гене, используя профессиональные навыки. Увы, только волшебники умеют творить чудеса в такой краткий срок.
Ночь кончилась, а ей едва хватило времени понять причину нервного срыва. Катя почти ничего не успела сделать... А любимый возвращается в свой город, губя их отношения, терзая себя воспоминаниями и мечтами о мщении.
-Господи ты боже мой, - неожиданно для себя взмолилась Катя, - что же мне делать? Я не могу смотреть, как он гробит себя бессмысленными терзаниями! А без его поддержки уже ничего не могу сделать. И он с каждым днём уходит, помалу, постепенно, и не от меня, а в сумасшествие...
Понимая, что от небес ответа, а тем более помощи не дождаться, Катерина Мадерова подходит к стене, снимает нунчаки. Рукояти описывают круги, переходят из руки в руку, и привычная тяжесть их разогревает мышцы. Размеренность движений и дыхания упорядочивает мысли.
- Ой, Семенов-Семенов... Какие вы, мужики, глупые и наивные... Как дети. Придется включаться в твою бредовую мечту о мести... Похоже, другого пути нет...

*

   От автора:
  
Искушённые читатели детективов знают, но не слишком верят, что следователь волен вести себя достаточно независимо, типа, Закон на его стороне. А вот, представьте себе, этот - может!
Следователь Долгов не напрасно имел прозвище Раритет. Его упрямство и доверие к собственной интуиции не просто создали ему репутацию отвратительного подчиненного, но и дали приличный гандикап при стычках с начальниками.
Олег Ильич Заглядов, досиживающий последние дни до пенсии, старательно закрывал глаза на выходки Ивана Терентьевича и позволял тому вести дела, как в голову взбредёт. Был бы результат! А результат был почти всегда.
По этой причине Раритет легко получил разрешение на командировку и поехал в соседнюю область, отрабатывать последнюю версию в деле убийства Дойчева.
  

Глава восемнадцатая

   (47-й день)
   Дело мстящих амазонок.
  
  В третьем городе, стотысячном, но невзрачном и провинциальном донельзя, Долгов нашел то, что искал. Закопанский ОРС, то есть, отдел рабочего снабжения, пострадал от рук грабителей почти три месяца назад. Грузовик с товаром был ограблен по знакомому сценарию - на дороге, ночью. Водителя избили, а экспедитора, молоденькую девчушку - изнасиловали.
   Начальник городского отдела внутренних дел велел вызвать следователя, который вёл дело, и даже припомнил некоторые нюансы:
- ... папашка пострадавшей, мужик такой шебутной, всё донимал, - полковник пренебрежительно махнул рукой, - нудел, требовал фотороботы составить...
- И что? - Долгов проницательно сощурился в лицо начальника милиции, настолько тот ему не понравился.
- Конечно, нет! У нас серьезных дел хоть отбавляй, будем мы на простенькое изнасилование фоторобот делать! Поговорили, оказали внимание, успокоили. Другой бы отстал, а этот свой рисунок принес, а потом еще и фотографии наделал, всучил следаку. Представляете, якобы в вашем же городе, в Энске, он сам лично установил всех грабителей-насильников! Какой крутой сыщик нашелся!
- И что, проверили личности? - Раритет наливался холодной неприязнью к этому сытому красномордому мужику, позорящему профессию милиционера.
У Ивана Терентьевича не оставалось сомнений - мстителя надо искать здесь. Ах, если бы не формальность, которая требовала предварительное согласие руководства на встречу со следователем и просмотр дела! Сидеть в кабинете начальника ГОВД становилось и неудобно и противно, но уйти некуда. К счастью, вскоре появился невзрачный, весь помятый, лейтенант, держа в руках папочку омерзительно никакого, картонного цвета.
- Вот он расскажет! Байдин, где шляешься, блин? Следователь прокуратуры сидит, ждет, а ты сопли лижешь? Покажешь Ивану Терентьевичу дело...
- Так у меня... - вякнул бесцветный лейтенант, но немедленно увял, под командный рык:
- Я ЧТО СКАЗАЛ, БЛЯ? Моду взяли! ВЫПОЛНЯТЬ!
В донельзя неопрятном кабинете лейтенанта Долгов раскрыл папочку и увидел карандашный портрет Дойчева, выполненный уверенной рукой. Обычный листок А-4, жирный карандаш, и узнаваемая физиономия, разве что слишком разбойная, злая. А в пластиковом конверте лежали восемь цветных фото, портреты всей троицы порознь, и жанровые: пьянка, прогулка, возле автомобиля Дойчева. Не очень качественные, но вполне узнаваемые.
- Кто эти люди?
- Не знаю, мы не выясняли. Мало ли кто и какой бред несет! Да и где их искать?
- Вот, на обороте каждого портрета написан адрес. Вы их вообще в руки брали? Нам сообщали? Запрос делали?
Лейтенант просмотрел обороты всех фотографий, негромко выматерился и ответил:
- Как это я забыл? Он мне их сунул, начал требовать действий, ну, я его послал, а про фото доложил начальнику... Да и потом, почему я должен ему верить, он что, волшебник, экстрасенс? Прямо взял и вычислил? Сто процентов - это туфта, очередной бред!
Долгов неторопливо, чтобы тот воспринял каждое слово, высказался:
- Имена и адреса соответствуют действительности, на сто процентов. Больше того, все трое подозреваются в совершении группы однотипных грабежей на территории вашей области, смежных и Казахстана. Двое из подозреваемых арестованы. Третий, Дойчев, который опознан и по карандашному портрету - убит, не исключено, что как раз вашим доморощенным сыщиком.
Лейтенант внезапно приобрел цвет, красный с белыми пятнами. Раритет добавил адреналину:
- Смерть Дойчева целиком на вашей совести. Когда, говорите, эти фотографии сделаны? И адрес его, ну, отца пострадавшей, где?
К сожалению, квартира Семёнова на звонок не ответила. Соседские старушки ничем не помогли, кроме невнятного предположения - спроси у врача. Удивлённый Долгов присел на лавочку и за какие-то четверть часа узнал о подозреваемом всю подноготную. Про жену, сучку и змею подколодную, про дочь Нинку:
- ...которая с ума сошла после того случая.
- Ничего не сошла, просто бросила работу и укатила лечиться в Энск...
- На фига ей лечиться, свой психоврач под боком. Ему Генка ремонт делал по блату...
- ... хороший врач, Ваньку из тридцатого дома от водки вылечил. И не еврей, что характерно, Иванов...
- Как раз еврей, они сейчас все с русскими фамилиями...
Узнав, что Семёнов делал врачу ремонт совсем недавно, следователь завернул в указанный подъезд и отыскал дверь с табличкой 'Иван Иванович Иванов, психотерапевт'.

*

- Иван Иванович, какие проблемы мучили Семенова? Он рассказывал? - Долгов всматривался в мужицкое лицо психоаналитика, пытаясь понять, что тот из себя представляет.
- Ко мне с проблемами и приходят...
- А с какими? Если не секрет?
Иван Иванович даже не улыбнулся:
- Именно! Вы очень точно определили.
- Что определил?
- Врачебный секрет. Если он Геннадий Петрович разрешит - расскажу, а так - не обессудьте!
Долгов возмутился. Впервые в его практике врач настолько нагло и категорично отказывал ему в информации! Ну, Раритет не собирался давать ему спуску:
- Сокрытие информации расценивается, как пособничество в совершении преступления. Недонесение о подготовке преступления тоже преступление, и карается...
Психоаналитик выслушал начало фразы, затем повернулся к Долгову спиной, наклонился к столу, очень низко, выставив зад, туго обтянутый черными брюками. Говорить, обращаясь к части тела, "которая не кушает", Долгову показалось унизительным, он замолчал. Почти минуту Иванов стоял в такой позе, затем разогнулся, повернулся лицом, держа в руках Уголовный Кодекс:
- Отыскал! Всё надобности не было, но вот сгодилась. Так, говорите, сокрытие, пособничество и карается? Не сочтите за труд, Иван Терентьевич, покажите мне эти статьи. Чтобы не голословно.
Раритет с уважением посмотрел на психоаналитика: "Мастерская защита!" Подумав, извинился.
- Иван Иванович, я расследую жестокое убийство, которое совершено в нашем городе. Подозрение падает на Геннадия Петровича Семенова. Мне бы немного о нем, как о человеке. Могу и обязать вас, но предпочел бы без протокола...
- Тогда вам придется дать и мне некоторую информацию, - тем же спокойным тоном принял предложение психоаналитик Иван Иванович Иванов.
Долгов рассказал касательно трупа, лишенного некоторых деталей, важных для живого человека. Иванов выслушал, спросил, какой рукой, решительно ли, нет ли следов рвоты. Раритет заитересовался:
- Почему?
- У Семенова защитная реакция организма на запредельные эмоциональные раздражители - его тошнит. Так он рассказывал, и вазомоторы даже при рассказе играли соответственно. Такая сильная эмоция, как восторг при убийстве негодяя, искалечившего жизнь дочери, могла вызвать рвоту. Или тошноту, что заставило бы постоянно сплевывать.
Долгов вспомнил мокрые пятнышки на одежде трупа: "Черт! Если слюна, это же зацепка!" Унимая первый порыв - броситься к телефону, немедленно дать указание, он отвлекся, потерял нить беседы и переспросил:
- Вы сказали - восторг? При убийстве? Да ну, с чего бы...
- Не скажите! По одной из теорий, вы наверняка учили это: преступление есть реакция нормального человека на ненормальные обстоятельства? Представьте, жил человек, растил дочь, а над ней грубо надругались бандиты. Или он идет домой и видит эту сцену насилия. Как он поступит? Побежит в милицию? А?
- Или постарается пресечь насилие всеми средствами, что изыщет, вплоть до пределов необходимой обороны, - привычно сформулировал Раритет, посомневался недолго и решительно возразил Иванову. - Навряд ли восторг сохранится так долго. Больше двух месяцев со дня насилия...
- У человека психотравма. Мозг хранит эмоциональный портрет той ситуации, и способен воскресить его с первозданной силой. Для кого и десять лет не сотрут вопоминания...
- Психотравма?
- Усугубленная чувством вины перед дочерью... Поскольку сам устроил её на работу экспедитором...Он стал импотентем. С этим он ко мне и пришел.

*

   Врач Иванов нравился следователю. Настоящий специалист - ясно мыслит, ясно излагает! И на столе психоаналитика порядок: визитные карточки в подставке, ручки и карандаши в стаканчике, разноцветные бумажки для заметок - в кожаной коробочке. Долгов в начале разговора спросил разрешения, оторвал одну и делал понятные только ему пометки, стрелочками отмечая движения глаз врача после каждого вопроса. Пока Иванов не лгал.
- Семенов способен на убийство?
-При очень удачном стечении обстоятельств, когда жертва подвернется сама, способны все! Даже вы, даже я. Но планировать убийство... Вряд ли. Вот оторвать пенис насильнику, это в духе Геннадия Петровича...
- Он физически сильный человек?
- И весьма. Убьёт исступленно. Расшибёт о камень, затопчет, сто раз истыкает ножом. Эмоционально, полностью выплеснув терзающую боль! И тотчас отправится в милицию.
- Он неспособен на хладнокровное и чистое, без следов, просчитанное убийство?
- Когда Семёнов нашел бандитов, а милиция отказала... Это второй сеанс, - Иванов пролистнул ежедневник, - да, он сказал, что убьет их, а потом себя. Пожаловался на назойливые мысли о мести, словно кто подзуживает, подсказывает... Я посоветовал записывать всё, что в голову взбредет. Есть такой прием - выплеснуть эмоцию на бумагу, освободиться от нее...
- Он записал?
- Думаю, да. Семёнов, он художественно ориентированный. Рисует, любит фантастику, детективы... Такое нафантазировать может... неисполнимое, вроде, посадить на мясорубку и медленно крутить...
- Он от пережитого... - Раритет сделал жест у виска. - Не того?
- Совершенно нормальных не существует. Мы все немного сумасшедшие. Да, он мне о приступах СЮРа рассказывал...
- Чего?
- Сюрреализма. Вроде бы на него накатывает сверхреальность, в которой все происходит без его участия, словно под диктовку иной силы... И если он поддается течению СЮРа, то и невозможное возможно. Он убежден, что именно СЮР помог обнаружить преступников...
Увидев сомнение на лице Долгова, психоаналитик добавил:
- Не забывайте, Геннадий - художник. Я думаю, что СЮР он подогнал под воспоминание о шоке, пережитом при известии о трагедии с дочерью. У творческой личности, особенно визуалиста, как человека, живущего зрительными образами...
Врач заметил, как на лице Раритета проступило напряжение от попытки понять профессиональный язык, и остановился, не закончив предложение. Вопросительно посмотрел на следователя, не дождался жалобы, хмыкнул одобрительно и продолжил более простыми словами:
- Короче, воображение у Семёнова развито гораздо сильнее, нежели у нас, сухарей, людей сугубо практического склада. Я полагаю, он применил фантазийное восприятие действительности, как уход от страшной реальности...
Иванов снова помолчал, словно взвешивал свое мнение, закончил:
- Утешительную сказку он себе придумал, да... А вот осознанно преступить закон? Нет, не способен.
  

*

   Врач считал, что бывший пациент отправился, вроде бы, на заграничный курорт. Кстати подвернувшийся работник Семёновской бригады насчет отдыха подтвердил, но не знал, куда именно. Рабочий день кончился, бесцветный лейтенант не брал телефон. Плюнув, Раритет отправился на вокзал. Возвращаясь в Энск, он пытался понять, почему фотографии попали в милицию сразу после убийства?
   Это как, 'шебутной папашка' прикончил человека, а затем принес фото, вместо того, чтобы сдаться? Нелогично! Да нет, просто безумно! Но, по отзывам, бизнесмен-строитель Семенов Геннадий Петрович безумцем не был. Жаль, допросить не удалось
Помучившись в бесплодных раздумьях, Раритет задремал. Его радовало маленькое, но приятное обстоятельство - командировка пришлась на день, когда ему следовало идти с докладом на "Голгофу". Раритет довольно хмыкнул, представив, как совещанцы терзают полковника Боднаря и старшего советника юстиции Тинаева, уже прокурора города:
- Побудьте в моей шкурке. А следователь Долгов отдохнёт от дурацких вопросов.
  

*

   (48-й день)
   Закон. Чисто русское убийство
  
Пономарев признался в убийстве Ширазова. Раритет долго вымучивал из громадного парня показания, пока не получилась более-менее стройная картина преступления. Эту картину он представлял себе довольно четко и сейчас пробовал описать начальству:
- Значит, так. Прежде чем искать переехавшую в другой район Галию, бывшую невесту, освободившийся зэк погулял у прежних дружков, исполнил все поручения, полученные на зоне, и был в состоянии сильного подпития, когда столкнулся на улице с Григорашиным. Тот нёс из магазина несколько бутылок водки, чтобы достойно проводить Ширазова в отпуск...
Ульянов, начальник предварительного следствия, сделал умное лицо и уточнил:
- Откуда Пономарев знал Григорашина?
- По работе. Пономарев ведь в горкомхозе начинал, только водителем, на котельные уголь возил. Короче... Гость был приглашен и тоже подкупил спиртное, чтоб не на халяву. Продолжили гулять, по полной программе. Как обычно, стали трепаться о бабах - где, кого и сколько раз... Ширазов похвастал, что удачно снял комнату, и как удовлетворял квартирную хозяйку. Когда Пономарев понял, что речь идет о его невесте, то саданул Ширазова кулаком по голове. Со всей дури, и сломал шейный позвонок. Экспертиза подтверждает причину смерти. Тот затих, сполз под стол, а Григорашин унял буяна, налив. Они гулеванили, пока...
- Эк у тебя складно, - покрутил головой Ульянов, - ты бы в сказочники шёл, ей богу! А логика? Где логика? Вот он убил и сидит себе спокойно рядом с трупом, ага! Ты сам-то понимаешь нелепость такого поведения? Чтобы убийца не сбежал с места преступления? И еще, почему он убил Григорашина?
Иван Терентьевич подавил желание ответить раздраженно, хотя сил сдерживаться почти не осталось. Новый начальник не отличался умением до конца выслушивать доклады подчиненных.
- Чего волноваться? Ну, лежит себе Ширазов под столом и лежит. Может, упился и спит? Короче, пока было что, они пили. А сообразили, что рядом труп, только к обеду следующего дня. Похмелились, задумались, что с ним делать? Выносить из дома целиком - показалось слишком заметным. Григорашину следующим утром надо на смену, он засуетился убрать труп, вспомнил про бензопилу, а жених - раздел и расчленил.
Сам Раритет прекрасно понимал мотивы похмельной компании. Пономарёв, как знаток - три года на зоне многому научат -- отдельно сложил голову и руки, чтобы труп не опознали. Вспомнив, что убитый спал с его невестой - отчекрыжил и половой член. Получилось два полных мешка, что зарыл, и третий, который он сжег в топке.
- Тот, где одежда, документы и сбой, образно говоря...
Ульянов тупо переспросил, не собираясь вдумываться и не помня, что было доложено минуту назад:
- Голову и руки нашли?
- Я ж говорю, сжег он их, в поселковой котельной! Бросил в топку, прямо в мешке, как принес, - устало повторил следователь, - кочегары не видели, они "поляну" для дружбана накрывали. Но мешок был - подтвердили...
Похоже, этот ретивый администратор не понимал слишком многого, в том числе - главного. Если убийство раскрыто, пора передавать дело прокурору, а не ловить блох. Так Пигов и сказал, однако начальник попенял нерадивому следователю, добавив строгости в голос:
- Так сжег, ажник следов не осталось? Или не искали?
- Зачем проверять, сожительница же труп опознала? Мешки одинаковые, следы есть, кровь есть, на пиле отпечатки - мало, что ли? Признание есть, и водилу мы отыскали, он подтверждает...
Отвечая, Иван Семенович ужаснулся - он представил объем работы, если следовать приказу Ульянова. Конечно, огарки костей валяются в груде шлака, но сколько тонн придется просеять и перебрать? Где найти такое количество людей для просеивания? И потом, кто утвердит постановление о генетической экспертизе, чтобы убедиться в принадлежности обгоревших косточек?
- ... и зачем, если доказательств хватает, подозреваемый признался в первом убийстве?
- Погоди, а второе? Григорашина тоже он, как я понял, - переключился начальник.
- Его он на себя не берёт, - посетовал Пигов. - И улик нет. Смертельное ранение нанесено по голове. Вроде бы топор, типа колуна, но его в доме не нашли...
- Ищи у соседей, - подсказал Ульянов и огорчился, узнав, что версия давно отработана. - Ладно, закрепляй показания следственным экспериментом, и всё. Не хрен церемониться, вешай на него оба трупа, суд разберется.
Долгов не стал попусту спорить: "В конце концов, кто ведет дело? Я. Мне и выводы делать. А ты, голубчик, узнаешь, какой я и почему - Раритет..."
Дверь закрывалась за Иваном Терентьевичем, когда раздался звонок, отменивший все планы на день.
- Долгов, быстро к прокурору! На судью - покушение!

*

  
   Закон. Дело о покушении на убийство судьи Щукина.
  
Муж, раздетый до трусов, лежал в кровавой луже. Галина Витальевна уронила сумку, схватилась за щеки, и тоненько завизжала, отчего сиамский котенок Груня забился под диван. Сестра, Александра Витальевна, оттолкнула ее в сторону, пробежала в распахнутому окну, выглянула на улицу, и крикнула:
- Убили! Милиция!
"Скорая" прибыла первой, оправдав свое имя. Врач потребовал вытереть пол, залитый водой из опрокинутого ведра, сам прохлюпал к неподвижному телу пожилого мужчины, потрогал пульс, открыл зрачок, осмотрел кровоточащую рану на лысой макушке, и занялся реанимацией. Чего-то вколов, вместе с подручным санитаром и водителем начал вкатывать грузное тело на носилки. Тут подоспела милиция.
- Что с ним?
Оперуполномоченный Десницкий - он был сухощав, усат и нетерпелив - задал вопрос с порога. Не имея юридического образования и не являясь следователем, капитан носил на плечах толковую голову.
Это дело он намеревался распутать быстро и эффектно, как и недавнее ограбление квартиры ведущей артистки драмтеатра Рославлевой. К изумлению сослуживцев и следователя, Константин Иванович вечером того же дня арестовал преступника, не успевшего потратить даже малой толики украденного.
Причём ничего загадочного в стремительном успехе искать не следовало. Дедукция помогла Десницкому, именно она. Наведя справки у приподъездных старушек, капитан выяснил имена последних поклонников примадонны, недавно расставшейся с очередным супругом.
Дальше - рутинно, как у мисс Марпл: сложить два и два, сделать умное лицо. Красивый полугрек Никос, известный любитель дам бальзаковского возраста, оказался настолько глуп, что похищенное золотишко актрисы держал в кармане пиджака. К огорчению очередной дамы сердца, Никос Дмитриевич Альбермахас раскололся на месте, и был уведен из ресторана прямиком в камеру изолятора временного содержания.
Здесь, в квартире судьи Щукина, дело выглядело посложнее. Кровь свидетельствовала о телесном повреждении, а пробитая голова тянула, примерно, на среднюю тяжесть, если не хуже. Распахнутое окно, первый этаж, проходной двор - обещали много работы и мизерные сведения. Зато имя жертвы и его статус - постоянные накачки и понукания. Председатель суда - это не бомж из теплотрассы!
Десницкий застонал, увидев ведро с тряпкой:
- Вы что, совсем обалдели? Зачем пол вымыли? Там же следы могли быть!
Усатая Александра Витальевна не испугалась горестного вопля капитана, а жена причитала над телом Щукина. Попутно она одёргивала на супруге высоко задравшиеся, просторные семейные трусяры, которые обнажили слишком многое. Ответил врач:
- Я не Ихтиандр, по воде плавать, - и ехидно подкусил. - Это вам, я чую, уже море по колено, а мы сухопутные!
Десницкий покраснел:
"Проклятый Ячменный колос! Ведь знал же, знал, что российское пиво дает запах, в сто раз сильнее, чем удовольствие от его распития! Жаба тебя задавила, экономист долбаный, пожалел денег на Тюборг! А теперь хоть не дыши, сивухой прет, и это с одной-то бутылки, блин..."
Как назло, следователь Долгов приперся именно в этот момент. Как же, покушение на судью! И началось:
- Судмедэксперт был? Как нет? Ты что, следственную группу не вызвал? О чем ты думаешь, Костя! Судью пытались убить в его квартире, а ты ни хрена не делаешь для раскрытия! Боднарю доложил? Надо перехват объявить, а ты стоишь тут, штанами трясёшь!
Столько нелестных слов в свой адрес, да еще от корректного в прошлый раз Раритета, капитан Десницкий раньше не слышал. Следователь надавал заданий, выставил из комнаты всех, сел за телефон. Десницкий бросился опрашивать старух у подъезда, торопливо записал, что узнал, потом помчался по квартирам. Всё это делал спешно, не очень понимая, зачем задает продиктованные Раритетом вопросы.
По счастью, работали рефлексы, и он даже поруководил тремя менее опытными оперативниками из нового набора. Через пару часов, в кабинете начальника милиции, капитан передал Долгову жалкие бумажки - протоколы, которые ничего не прояснили. Раритет похвалил капитана, шепнул:
- Неважно, что впустую. Главное, население опрошено, можно работать дальше. Это вода, её всегда много, а нам нужен сухой остаток - факты...
Следователь выглядел невозмутимым. Десницкий позавидовал, как спокойно зачитал Иван Терентьевич протокол осмотра места происшествия, заключения экспертов-криминалистов и судебного медика.
- Скальпированная рана теменной части головы справа, поверхностная, длиной четыре сантиметра, нанесена тупым тяжелым предметом, предположительно деревянным или пластиковым бруском с закругленными краями...
Полковник Боднарь хмыкнул:
- Табуреткой?
- Почему нет? - Раритет оторвался от чтения, пожал плечами. - В ране обнаружены частицы белой краски, переданы на техническую экспертизу. Из характера повреждения следует, что удар был касательный, нанесен сзади. Пострадавший потерял сознание, упал лицом вниз, отчего на левой скуле и подбородке небольшие кровоподтеки. Кровопотеря незначительная...
- А лужа крови, что родственники отметили? - Усомнился прокурор Тинаев.
- При падении он ведро перевернул, кровь расплылась, - следователь пояснил и продолжил доклад, приступив к версиям. - Предположительно, месть. Преступник мог заскочить в окно с улицы, ударить судью по голове сзади, и снова выскочить, уйти двором. Но нет следов, ни в комнате, ни на подоконнике. Двор безлюдный, лавочки снаружи, день теплый, пенсионерки все были там...
- Может, с улицы ударили, - высказался начальник милиции. - Дотянулись.
- Не получается, исходя из положения тела. Удар нанесен сзади. Щукин лежал головой к окошку...
- Ну, и что у нас есть? - Вступил начальник предварительного следствия, которого Десницкий видел впервые. - Ни следов, ни подозреваемого? Оперативники, вообще, в состоянии оказать помощь следствию, а?
Капитан притих. Дело по факту покушения на убийство, как собирался классифицировать прокурор, обещало уйму неприятностей. Чтобы хоть нанемного отсрочить бесплодную, но сокрушительную грозу, готовую разразиться над ним, несчастным стрелочником, Константин Десницкий вякнул:
- В больницу надо... Врачи обещали, Щукин скоро придет в себя. Может, он что заметил, зацепку даст...
Сработало! Следователь поддержал капитана, попросил задать пострадавшему конкретные вопросы и дождаться, пока он, Долгов, сам не приедет в больницу. Начальники переключились на жертву рангом выше, и вспотел уже майор Ушаков:
- Ну что, уголовный розыск, опять только штанами трясём? Кто из осужденных Щукиным освободился, кто в городе? Почему не всех взяли? Агентуру задействовали? Когда будет результат? - Вопросы сыпались на майора без перерыва, а капитан тихонько выскользнул в дверь, и помчался в больницу.

*

   Сержант с автоматом наперевес козырнул Десницкому, пропустил. В светлой ВИП-палате лежал судья, обвешанный датчиками, с красиво оформленной повязкой на голове. Сеточка большого эластичного бинта выглядела легкомысленной бейсболкой, надетой козырьком назад. Монитор слежения успокоительно попискивал, невысокие острые пики плыли по цветному экрану, а жена Щукина сидела рядом с многофункциональной кроватью, недалеко от пульта управления всем этим богатством.
- Ну, как он?
- Бормочет что-то, - тоже шепотом ответила Галина Витальевна.
- Вы ничего такого не замечали в последнее время? Он не волновался, а? Может, звонки были какие?
Щукина все отмела:
- Да кроме сестры, никто не звонил. Саша предупредила, что заедет на юбилей, вот Илюша отпуск на три дня взял. Сегодня с утра мы с Сашей забежали в магазин, за колбаской и йогуртами, чтоб позавтракать, а потом собрались шопинг сделать.., - чужеродное слово в устах плотно сбитой, чисто русской бабищи, покоробило Десницкого, бывшего учителя русского языка.
Та заметила гримасу, истолковала ее по своему:
- Нет, мы ненадолго ушли, я же собиралась пол помыть, даже ведро с тряпкой приготовила. Думала, возьмем быстренько и назад, а он уже...
Судья открыл глаза, облизнул губы. Жена подалась вперед:
- Илюшенька! Живой!
- Что это со мной? Где я? Почему милиция?
Десницкий невольно вскочил, встал смирно:
- Разрешите доложить? Вы, то есть, ваше тело, то есть, бессознательное ваше тело было обнаружено в лежачем положении...
- Проще, - голос судьи звучал слабо, но непреклонно, оправдывая кличку "Упертый козел".
На "козла" тянула лишь жидкая бороденка клинышком, сейчас свороченная набок и склеенная слюной. Упрямства Щукину было не занимать, так что спорить с ним капитан не стал, а откашлялся и приступил к последовательному изложению фактов. Судья выслушал, полуприкрыв глаза, весь доклад, а потом вдруг начал надсадно кашлять. Галина Витальевна бросилась на помощь, затем вбежала медсестра, следом врач, бесцеремонно отпихнувшие Десницкого в сторону. Сквозь гомон прорвались слова судьи:
- Да отстаньте вы, это я от неожиданности поперхнулся! Да в порядке я! Тьфу ты, черт, да пустите вы меня! Капитан, иди сюда!
- Слушаю.
- Скажи, вы что, действительно нападавшего ищете? И перехват задействовали?
- Так точно, насколько мне известно!
Щукин усомнился, глядя то на погоны Десницкого, то на усы:
- Вы, значит, следователь? - И вроде как приготовился высказать свое недоверие, но Костя опередил:
-Нет, я чисто оперативник, а ведет дело следователь Долгов. Я... Он сейчас приедет...
- Ну да, понимаю... - судья странно хмыкнул, вроде даже смущенно. - Подозреваемых нашли?

*

   Дверь открылась. Очень своевременно в палату вошёл Раритет, поздоровался, спросил, кто здесь кто и почему все толпятся вокруг кровати пострадавшего Щукина. Затем в спокойной манере выставил врача с медсестрой и признался:
- Ни единой зацепки. Ума не приложим, почему вы, ну... В одних трусах, стало быть... И как вам удар нанесли сзади, не наследив на полу и на подоконнике. Так что, давайте вспоминать...
Щукин засмеялся, чуть привстав с постели:
- Ой, не могу! Ну, сыщики, ну, Пинкертоны! Галя, выйди, - попросил судья, и, дождавшись сердитого стука двери, предупредил Десницкого и Долгова, - не записывайте, не надо...
Следователь выключил служебный диктофон, отложил в сторону. Капитан поступил аналогично и демонстративно. Свой личный, подарок старого друга Володьки Бутау, давно живущего в Германии, он включил легким нажатием, отправляя его в наружный карман, словно обычную авторучку.
- Знаете, ребята, я так давно не был в отпуске дома, а тут вдруг целых три дня, - судья рассказывал, словно близким родственникам, - у жены юбилей, так я специально взял. Жена с сестрой ушли в магазин, а мне делать нечего, совсем, представляете? Ну, поиграл с кошечкой нашей, сиамка такая славная, Груней мы ее назвали, от Игрунья, значит... Поиграл, на улицу посмотрел, жду Галю с Сашей, они пошли купить всячины на завтрак, и думаю - чего бы мне сюрприз не сделать?
Десницкий смотрел на судью, совсем старого и немощного человека, с жалостью. Конечно, старик - пятьдесят семь лет. А судя по началу рассказа, речь пойдёт о женском коварстве.
"Тут о душе думать пора, не о сюрпризах жене, - мелькнула мысль, и капитан покосился на следователя, - этому тоже давно за сорок. Вишь, как внимательно слушает..."
- Ты женат, капитан? - Внезапно спросил Щукин и дождался кивка. - А цветы жене даришь? Вот, и я такой же - цветы, духи, деньги, а им ведь внимание дорого, а не подарки! Короче, придумал сюрприз. Сполосну полы по-быстрому, жена обрадуется - здорово, да? Ну, ведро с водой стоит, тряпка рядом, я начал мыть. Груня веселится, за тряпкой гоняется. Жарковато стало, без привычки-то, штаны с рубашкой скинул, окно распахнул, наклонился за тряпкой. И тут эта тварь...
- Какая тварь? - Хором встрепенулись следователь и капитан.
Судья покраснел. Раритет напрягся в ожидании. Десницкий понимающе склонил голову, пряча усмешку: "Женщина. Опять женщина. Всегда женщина. Даже у стариков - шерше ла фам..."
- Груня! Моими трусами заинтересовалась...
Когда следователь Долгов зашелся в хохоте, Щукин смолк, смущенно улыбаясь. Но капитан Десницкий всё еще не понимал и ему становилось обидно:
- ...?
Судья смотрел на следователя. Долгов смеялся громко, хлопал себя по коленям, даже вынул платок, чтобы утереть слёзы. Капитан пытался состроить улыбку, которая вышла настолько фальшивой, что не понравилась самому. Он вернул лицу недоуменное выражение, и тогда Долгов выкрикнул:
- Ты что, не въехал? Ха-ха-ха! Семейки не носишь? Трусы вспомни!
Капитан мысленно подвесил на толстенный живот судьи просторные черные трусяры, в которых потерялись тощие ножульки, поставил того в согбенную позу. Раритет подсказал:
- Груня, она же котёнок! Решила поймать, что в них колышется! Коготками!
- А вы дёрнулись и головой о раскрытую створку, - наконец, восстановил картину Десницкий, и ВИП-палату наполнили еще два мужских смеха: облегченный - одного и смущенный - второго.

*

  
   От автора:
  
Да, бывают и такие анекдотические истории в жизни следователя. О, Раритет мог бы надиктовать нехилую книгу мемуаров, но его никогда не терзали мечты о лавровых венках на литературном поприще. Вот и сейчас, выйдя из палаты, где лежит судья, следователь Долгов мысленно вернулся к делу "Мстящих амазонок" и "Чисто русскому убийству".
Посмотрим, как там развернутся события?

Глава девятнадцатая

  
   (49-й день)
   Закон. Чисто русское убиство
  
Участковый выполнял поручение добросовестно - псина выглядела сытой, гавкать на процессию не стала. Иван Семенович смело заглянул к спасенной животине в гости. Та начала ластиться, прислоняться лохматым боком, лизать руки, встала на задние лапы и потянулась к лицу. Отклонив фамильярность, следователь пошел в дом.
Пономарев головой почти задевал за потолок. Два конвоира не доставали до его плеча, но вели себя спокойно. Новомодные кандалы, недавно полученные в качестве подарка от американского города-побратима, прочной цепочкой связывали конечности подследственного, позволяя тому делать неширокие шаги и поднимать руки на уровень головы. Жидкость, натекшая на пол кухни из трупа Григорашина, засохла, смердела значительно слабее, так что распахнутые окна давали возможность дышать.
Показывая и комментируя перед камерой эпизод убийства Ширазова, подозреваемый вдруг замолчал.
- Чего, Пономарев? Вспомнил, так скажи, - подбодрил его следователь.
- Там, в углу, тогда стояла сумка. Полная. Черная. Не нашенская.
Иван Семенович точно помнил - сумок в доме не обнаружено. Память его никогда не подводила.
- А что тебе в той сумке, твоя она? Тогда давай дальше.
Закончив эпизод в доме, спустились в сарай.

*

   - ...он достал мешки, я заправил горючкой пилу, вон канистра, под верстаком.
Пономарев показал, где он взял пилу - под верстаком. Собака послушалась Раритета беспрекословно, отошла в дальний угол, легла, вывесив язык. Оператор заворчал, жалуясь на тесноту и плохое освещение. Нашли выключатель, вкрутили лампочку, убрали велосипед, старую тачку. Получив желанный простор, он отодвинулся, чтобы взять общий план, зацепился пяткой за что-то и рухнул навзничь.
Орлов с участковым бросились поднимать оператора и камеру. На шум обернулись конвоиры, чем воспользовался Пономарев. Два могучих кулака сшибли их, словно тряпичных кукол, затем досталось участковому. Орлов, самый рослый и сильный, успел парировать несколько ударов задержанного, но молодость победила. Пока оперативник расстегивал кобуру, бревешко, подхваченное с поленницы, прилетело в голову. Сухой звон древесины, отскочившей от черепа лейтенанта, сменился грохотом рухнувшего тела.
Отступавшему Ивану Терентьевичу достался удар в грудь. Посчитав упавшего следователя побежденным, Пономарев обернулся к верстаку, мгновенно зажал цепочку в тиски и считанными ударами молотка разорвал её. Но Раритет успел вскочить, восстановить дыхание и крикнуть:
- Нападение на сотрудников и побег, ты понимаешь, что делаешь?
Долгов загораживал выход из сарая, понимая, что следующий удар задержанного, если не убьет, то изувечит его. Однако выбора не было. Оператор ничем не поможет, участковый лежит пластом, Орлов и поверженные конвоиры только начинают приходить в себя.
Пономарёв шагнул, сжал кулак. Лохматое тело метнулось к нему из угла. Раздался болезненный вскрик. Огромный кулак просвистел, не задев отшатнувшегося Раритета. Овчарка рванула задержанного за вторую икру, отскочила, напала снова. Цепь гремела, не поспевая за стремительными бросками зверя, уже раскровенившего ноги здоровенного мужика.
Пономарев кричал, пытался увернуться, потом стал просто бить ногами навстречу. Но собака перемещалась проворнее, бросалась сзади, заставляя мужика вертеться на месте.
-"Как медведя держит", - мелькнула у следователя несуразная и неуместная мысль.
Матерясь, гигант наклонился, чтобы поймать собаку за шерсть - челюсти клацнули, прокомпостировав лопатообразную ладонь. Забыв о следователе, двухметровый парень бился с псом, пока не вмешался Орлов:
- Руки, паскуда! Стрелять буду!
Разъяренный Пономарев бросился на оперативника. Бухнули три выстрела. Оступившись, задержанный упал на одно колено, затем схватился за раненое плечо, сел. Неистовый зверь воспользовался случаем, полоснул клыками лицо, вцепился в шею. Четвертый выстрел предназначался ему, но оперативник промахнулся - пуля пробила ухо. Отскочив, овчарка прижалась к ногам Ивана Терентьевича и зарычала на Орлова.
- Прекрати, - успел крикнуть Раритет, увидев, как лейтенант выцеливает собаку, - меня подстрелишь! - и для верности обнял лохматое тело спасительницы.

*

   Охранник "Тепловодоканала" выжил. Придя в себя, он сразу назвал одного нападавшего - Григорашин. Того, кто ударил его по голове и выкинул в окно с третьего этажа, бедолага не видел. Дело переквалифицировали и всучили Долгову, чему тот не обрадовался. Предложение начальника - повесить ограбление на Пономарева, восторга у Раритета не вызвало:
- Чего уж совсем-то парня топить? Даже энкавэдешники так не делали. Вы что, ради этого два дела объединили? Вот херушки у заюшки, я рапорт подам!
Начальник на присказку не отреагировал, не полный дурак. Влепи он выговоряку за такие слова, и всё, позору не оберешься. Вся область уржется - детской материлкой послали! А вот поставить строптивого следователя на место не преминул:
- Значит, так. Цитирую: соединение уголовных дел производится постановлением руководителя следственного органа! Руководителя, а не подчиненного, ясно? Как хочешь, но к концу недели - чтоб закончил.
Прочитав дело, Долгов понял - ничего он не закончит. Взял листок, начал строить версии. Допустим, Григорашин хапнул шальные деньги случайно, скорее всего, вместе с Ширазовым. Свидетели говорят, в той очереди собутыльники стояли рядом и ушли вместе. Подвернулась возможность, удача оказалась на их стороне. Это бывает.
Ширазов собрался со своей долей свалить домой - возможно. Отпускные отослал переводом, а награбленные сложил в сумку, которую видел Пономарев. Подельники решили обмыть отъезд - это стандарт, кто бы спорил. Григорашин не захотел делиться - очень может быть. Пригласил старого приятеля, который замочил нового?
А вот это сомнительно. Зачем менять шило на мыло, одного подельника на другого? Значит, убийство Ширазова - случайность, из ревности. Пономарев не знал про деньги.
Тогда кто и зачем убил Григорашина? Третий подельник? Вряд ли. Из материалов дела видно, что никакой организованной группы не было. В тот день отличилась возмутительным непрофессионализмом охрана, почему ограбление и произошло.
Какой бандит мог запланировать, что кассир и охранник утром съедят по несвежему беляшу, что их одновременно пробьет стремительный понос? Кто мог предположить, что внутренний туалет кассы бегом займет кассир, а охранник помчится к общему туалету, неся сумку с деньгами?

*

   Следователь хорошо знал планировку административного крыла котельной и представлял, как пошло дальше. Григорашин, находясь в том же туалете, сообразил, что в сумке. Подождал, потом отвлек внимание облегчившегося охранника, чтобы сообщник, скажем, Ширазов, ударил по голове огнетушителем. (Почему отпечатки не сняты? Скверно!) Череп треснул, из ушей потекла кровь(перелом основания черепа - смерть почти гарантирована), к тому же грабители выбросили тело в окно, заметая следы. Десять метров, безлюдный шлаковый отвал - разбивайся.
Спасло охранника чудо - несколько старых досок от строительных лесов. Прислоненные к стене, они нарушили прямолинейность падения. Кассир сидел на унитазе минут десять, лишь тогда забил тревогу. Причем сначала заподозрили именно охранника и ловили бедолагу по всем дорогам, пока собака следственной группы не отыскала его.
Спуститься по внешней лестнице, закрыть сумку в шкафчик со спецурой и снова зайти с главного входа, чтобы встать в очередь за зарплатой - минутное дело для преступников. Следов, разумеется, никаких, всё затоптано.
Долгов прикинул ход мыслей удачливых грабителей. Григорашин сообразил, что можно не работать, а пропивать деньги, пока не кончатся. Ширазов как раз оформил отпуск, очень вовремя. Хапнув такую сумму, решил не возвращаться, это понятно, кинулся отсылать вещи домой - по времени совпадает.
Остается проверить, где хранились деньги до момента убийства? В доме Галии, где жил Ширазов? Вряд ли, та девка слишком ушлая, мигом бы проверила, что в комоде нового появилось. Квартирант, по отзывам сотрудников, не дурак, на такой риск не пойдёт. Скорее всего, прятали добычу в доме Григорашина. Не про ту ли сумку говорил Пономарев?
Возможно, поэтому они и уединились там. Без суеты поделили деньги, решили выпить на прощанье, да увлеклись? Григорашин сдуру позвал Пономарева... Или не сумел отказаться. А если Пономарёв решил навести справки про Галию?
Точно, он к ней и шёл! Потому и разъярился... Да узнай он про деньги, убил бы сразу двоих, чтобы не заморачиваться, и деру! А вместо этого - разделкой и сокрытием трупа занялся. Так себя даже идиот вести не станет! Следовательно, денежки забрал тот, кто Григорашина убил?
- Логично, - похвалил себя Раритет.
К тому же, убили Григорашина позже Ширазова - на подошвах кровавые ошмётки от распиловки. Что характерно, старик много следов по горнице оставил, а вот "женишок" - ни единого. Стоял и пилил, труженик этакий? Пономареву соучастника и укрывателя "мочить" - без надобности, ему с одним трупом управиться бы...
Увезя в мешках, якобы, сдохшую свинью, - так сказал водитель, коорого всё-же отыскали - ревнивец спрятал тело в лесополосе. Маленький мешок, куда сложил вещички, голову и руки, швырнул в топку котельной, пока кочегары "накрывали стол". Пьянку продолжил в родительском доме. Галию женишок навестил, когда поверил, что обошлось...
- Сволочь мстительная!
Раритет с удовольствием вспомнил, что собака порвала этого "гоблина" на совесть. Только лицо и шею украсили тридцать швов.
- И поделом! Саданул, чуть грудину не сломал.. Как болит, еле рубашку застегнул утром... Орлов удачно подстрелил гада - оба колена и плечо, прямо в сустав. Хорошо, псину не успел... Надо заглянуть, узнать, как она там.
Позвонив кинологу, следователь успокоился - кавказка сидела в карантинной клетке питомника, простреленное ухо заживало. Мысли вернулись к делу:
- Если грохнул старика кто-то из соседей... И - на замок! Но мужиков нет, сплошь старушки, кроме Галии. В доме пальчики только трёх фигурантов. А на замке - Орлов, скотина, отметился, всё залапал! Ладно, сообразим сперва, как Григорашина убили... И чем...
Разложив фотографии веером, Долгов начал восстанавливать механизм убийства, рисуя схему: "Труп лежал вниз лицом. Стул отброшен назад. Затылок размозжен клиновидным тяжелым предметом. Затылок..."
- Саданули сзади? Неудобно! Бить сверху гораздо проще. Но удар придется по темечку. А вот если Григорашин сидел, склонившись над чем-то, картина вырисовывается непротиворечивая - удар сверху падет на затылок...
Художник из следователя никудышный, рисунок ничего не проясняет, но воображение работает, выстраивает мизансцену:
- Конечно, хмельной старик сидел над деньгами! Перекладывал в одну сумку, любовался ими, радовался, что так удачно сложилось и всё ему досталось. Входит убийца, видит пачки купюр, и...

*

   Позвонив экспертам, Долгов попросил помочь, пока - неформально. Те уважили, поколдовали и восстановили картину, склонив манекен над сумкой:
- Примерься сам.
Следователь замахнулся, ребро ладони ударило куклу по затылку:
- Удобно. А чем? Чем шарахнули по башке? Там ничего не нашли.
Судебный медик сразу после вскрытия выпилил проломленный кусок черепа и сделал слепок. Но экспертам фантазии не хватило - "клин" выглядел несуразно, не ассоциировался ни с чем...
- Убийца принёс и унёс орудие убийства... Но кто идет в избу с железкой наизготовку, чего бредить? Взять колун, ткнуть углом... Не вдруг череп пробьёшь, а тут - глубокй пролом. А почему колун?
В сотый раз Раритет перечитал заключение, повертел слепок, рассматривая под разными углами. Клиновидный тяжелый предмет. Клиновидный... Странная форма... Не колун, точно!
Голова отказывалась работать. Следователь посмотрел на часы:
- Ну его, этот колун, на хрен! Пора домой, в конце концов.

*

   Автобус ждать не пришлось, пробок в такое позднее время уже не было - через двадцать минут Долгов вошел в квартиру. Жена оторвалась от глаженья белья, велела идти на кухню. Там накрыла на стол, поставила грибной суп, котлетки с пюре и налила компот.
Потянувшись за хлебом, Иван Терентьевич прислонился ушибленным местом к столу, поморщился от боли, опять вспомнил псину:
- Реально спасла! А говорили, кавказские овчарки злобные и не приручаются. Ни черта люди не понимают...
Достал бутылку, налил полстакана. И застыл в нерешительности. Одному пить как-то неловко, типа - алкаш... А предлагать жене, по такому поводу? На смех поднимет...
Убрал водку в холодильник, взял запотевший по линии жидкости стакан:
- За твоё здоровье, псина!
Представил, как смотрит на него зубастая, здоровенная собачара, радостно молотя хвостом. "А если бы опер не промазал?" Воображение внезапно сработало слишком живописно. Картина простреленной собачьей головы показалась жуткой - сморгнул навернувшуюся слезу. Он снова набрал кинолога:
- Что с овчаркой, которого я вам отдал? Как вы её назвали, кстати? Марго? Дюма вспомнили, зубоскалы... Ну-ну! Да ты что, серьёзно - чистопородная? В школу собаководства, производителем? Обалдеть! Ну, порадовал ты меня, спасибо...
Иван Терентьевич проверил морозилку, нашел в запасах жены и приготовил к утренней реквизиции говяжую косточку, завернув отдельно: "Завтра же зайду к Марго - поздравлю". Выйдя в комнату, сел на диван:
- Я выключу видик? Хочу новости...
Жена всегда ставила кассету с любимым сериалом, гладя бельё. На экран почти не смотрела, зная действие наизусть, но свое право на свободу зрелищ - отстаивала упорно, как и сейчас:
- Нет, не дам. Иди в спальню, там смотри. И вообще, когда ты мне нормальный утюг купишь, с паром? Я руку отмахала, попробуй сам, потягай его целый час, тяжесть такую...
И тут Раритета осенило. Он схватил горячую железяку и крутанул в замахе, примеряясь к удару. Ну, конечно!
- Клин, блин!
- Спятил? - Жена испугалась не на шутку.
- Спасибо тебе, родная! Я убийцу вычислил!
  

*

   (52-й день)
   Закон. Дело мстящих амазонок
  
- Хоть ты, Ванька, и сдал Орла, но от срока отмажь, пока следственное начальство замещаешь, - Боднарь изложил просьбу под первые сто граммов.
Проверка по заявлению Серого, ныне покойного, закончилась. Как ни бился полковник, но лейтенанта Орлова отстоять не смог. По образному выражению Валерия Иосифовича, тому "корячилось" дело.
Тинаев вынужден возбудить его, поскольку телесные повреждения, причиненные рецидивисту Серому, тянули на "среднюю тяжесть". Раритет сдержал слово, подтвердил, что лейтенант наступил Серому на ногу, но сейчас жалел об этом.
В нём, приниципиальном и неподкупном, словно надломилась некая ось, как в часовой шестеренке. Исчезла уверенность в простоте окружавшего мира. Прежде, до проклятого дела Дойчева и его подельников, которое он, Долгов, с блеском раскрутил (на свою беду, как оказалось!), всё выглядело просто. Он, следователь, обязан оставаться честным, не лгать и не выгораживать никого.
Раритет, бывший футболист, представлял работу, как участие в игре - то есть, принимал пас, обрабатывал мяч и отправлял к воротам. Дальше в дело вступал прокурор, противостоял ему адвокат, а результат засчитывал судья. Разумеется, "результативных передач" у следователя Долгова оказывалось гораздо больше, нежели у иных следаков. Потому и назван он лучшим в области, это ли не признание профессионализма?
Однако в случае с Орловым убежденности в правильности у Долгова не осталось. Словно своего предал. И причина крылась в деле мстящих амазонок. Уверенность Раритета в исключительной справедливости закона сокрушила дочь Семенова - она не сомневались в добродетельности отца, в его праве на месть.
Это была семья, прочная, скреплённая узами искренней любви и дружбы. Несокрушимая. Раритет когда-то мечтал о такой, но не верил в возможность существования настолько прочных отношений. А тут встретил и словно заробел, засомневался в своём праве мерять их деяния аршином закона. Да тут еще Наташа добила - каждый день уговаривала супруга на удочерение Леночки Авдеевой.
Раритет тогда сдуру поделился с женой своими впечатлениями и получил непредвиденный эффект. Наталья немедленно злоупотребила близким знакомством, наехала на Лешку Тинаева и проникла в детприёмник. Ей удалось застать Леночку как раз в момент передачи девочки сотруднице детдома.
С того дня зачастила Наталья Долгова в гости к белокурой малютке, пару раз домой приводила и морально прессовала мужа, не произнося ни слова. Честно говоря, Раритет охотно поругался бы с женой, чтобы отстоять сложившийся семейный уклад. Но при девочке ссориться никак нельзя, а без Леночки - повод не отыскивался.
Наталья стала готовить вкусно и разнообразно, почти перестала болтать с подругами по телефону. Даже сериалы стали звучать тише. Вместо дурацких журналов появились книги о воспитании детей. Похоже, Леночка Авдеева положительно влияла на Наталью Долгову, облагораживала её. Стоило Раритету подумать об этом, как в голове появлялась глупая до невозможности мысль, что он не во всём и не всегда прав...
Вот опять мелькнула жалось к лейтенанту Орлову, здоровенному мужику, ничего, кроме ментовский работы, не умеющему. В принципе, ведь нормальным людям Орлов ничего плохого не делал? Кого стукнул-то, Серого и Могильных, двух преступников? Так их чуть позже грохнули, причем - за дело. Лейтенанта погонят с работы, а то и срок впаяют. Стоило ли давать против него показания, а, чистюля Долгов?

*

   Раритету не понравились такие мысли, захотелось залить их водкой, вытеснить опьянением. Он сам набулькал в стаканы, призвал собутыльников и первым выпил. Застолье, учиненное в " ментовской роще", проходило в том же составе - Лешка Тинаев, Валерка Боднарь и он, Ванька Долгов. Основная тема, о спасении оперативника Орлова от сурового наказания, была в полном разгаре. Речь двигал прокурор:
- Ты сам посуди, Валер, эта вертихвостка Лоховецкая толком сказать ничего не умеет, а я обязан её держать, она с Браверманом спит. Хрена ли мне с ним ссориться? Ну, а кроме неё лишь дура Марика, что целится в судьи, и долбак Дигай. Так кому я доверю? А самому - не уровень...
Полковник зажевал дозу спиртного и наметил тактику спасения:
- И дурак, раз тебя не боятся. Развел демократию... Пусть Ванька Юрке скажет, что написать, а ты трахни Лохушку, что мимо такого станка ходишь? Куда денется, даст, как миленькая, вот и будет слушаться... Или кого натрави со спецом, просто за буфера потискать, а фотографии сделай... Потом пригрози, что сдашь Ваське, или поймай её на проколе, залупи предъяву на служебное несоответствие... Лохушка с испугу пошелковеет, Орла топить не будет. Две недели у тебя еще есть, так поднажми, Лёш!
Долгов возмутился и вступился за друга, поскольку скверные качества младшего советника юстиции Илины Лоховецкой знал не понаслышке. Та начинала, как следователь, да вовремя сбежала в надзор.
- Валер, не пуржи. Бравермана не знаешь? Он да Гарин, два борца за чистоту рядов, всех приличных душат. Если Юрка Орлова не оформит, Лохушка с радостью настучит. А на Лёшку компромат даст, то Бравер её сразу в область выдернет. Эта стерва так гнобить станет, не зарадуешься... И вообще, хорош гнать волну, мы тебе не обязаны. Не фиг было Орлову силушку демонстрировать на задержанных...
Нетрезвая усмешка скривила губы Боднаря:
- Вот ты принципиального корчишь, Ванька, а что тебя лично касается, так наоборот! Будешь домогаться показаний давлением и иными незаконными мерами, а зачем, когда есть простой путь...
- Что ты фигню гонишь, - вскинулся Раритет, - совсем обалдел? Какое давление?
- У тебя ничего на Семёнова нет, сам сказал. Значит, будешь давить. Конечно, неделя в одиночке, неделя в спецбольнице, глядишь, мужик сломается. Только он ведь тоже телегу накатит, часть третья статьи шестьдесят девять УПК, не забыл? И зачем хернёй заниматься, когда можно чище и быстрей? Ножа не нашел, так покажи ему ручку его же японского, без лезвия. Они сменные, и трасология не нужна, хватит, если признается, что таким чиркнул. Куда он денется, признается, как миленький. Или того проще, как человек попросил бы меня...
Долгов понимал, что золотарь - а кто такой следователь, если только с дерьмом и возится? - не может остаться чистеньким. Сказки о белом фраке, когда все вокруг совершенно в другом, они сказки и есть. Но подлогами заниматься - извините! Он так и сказал полковнику. Однако тот лишь пожал плечами, не собираясь спорить.
- Эх, когда я был опером, у меня все кололись, - мечтательно возвёл глаза к кронам берез начальник милиции, и попрекнул одноклассника, - а ты дурак, Ванька, такую возможность упустил! Отдал бы его Орлову, тот душевно отп...ил, чтобы не врал, и готово признание...
- Да пошел ты! - отрекся от предложения старший следователь.
- ... целку-то из себя не строй, Иван! Можно подумать, тебе не хочется все висяки собрать и паровозиком к Семенову пристроить, под шизу списать? Ну, так спас бы Орла, а он признание из кого хочешь выбьет...
Раритет на мгновение утратил дар речи:
- Валер, ты меня за кого держишь? Чтобы я дешёвкой стал?
  

*

   (53-й день)
   Закон. Чисто русское убийство
  
Сумка с деньгами отыскалась у Галии в подполье, старый утюг - на дне выгребной ямы. Он был почти в порядке, только контакт шнура отломился. Обычно Григорашин справлялся с такой мелочью за несколько минут, но в этот раз соседка не воспользовалась его услугами. Знакомая собака не залаяла, дверь не скрипнула, легкие галоши не выдали, а разглядеть деньги и шарахнуть по башке утюгом - много ли времени надо?
Раритет кратко доложил об этом и замолчал, ожидая вопросов от мэра. Сегодня штаб заседал в полном составе и был представлен первыми лицами. Причину такого поворота Иван Терентьевич связал с предстоящим визитом президента в область. Мэр Гамов, кругленький и лысый (этакий лужковский клон), оказался человеком въедливым и настырным, принялся допрашивать, углубляясь в детали. Отделаться от распросов, как на прошлых штабах, Долгову не удалось. Он схитрил было, сказав почти правду:
- Зинатуллина ушла в несознанку, отрицает всё. Склонить её к помощи следствию не удалось, хотя отпечатки подозреваемой, как и грабителей - на каждой пачке денег. Но, так или иначе, предварительное расследование по делу, принятому к производству...
- Проще, Долгов, - потребовал мэр, - выражайтесь проще, на человеческом языке!
Иван Терентьевич глянул на прокурора города, Алексея Каиркеновича Тинаева, старого и надежного друга, ища поддержки. Тот отвел глаза и промолчал. Полковник Боднарь сделал вид, что роется в бумагах. Вздохнув, Долгов начал объяснять, переводя правоохранительный жаргон на обычный, разговорный язык. Получалось сухо и однообразно.

*

   От автора:
  
  Уважаемый мною читатель, ты так разнолик и многообразен, что угодить тебе практически невозможно! Для одного - речь следователя, густо усеянная профессиональными оборотами, представляется приятной вкусовой добавкой, а иной ты - морщишь нос и сердишься. Но, усредненный и драгоценный читатель, попытайся разок сам растолковать иностранцу слово "чернуха"! Тогда, взыскательный ты мой, станут понятны тебе мучения следователя, и, на что я надеюсь - мои тоже.

*

   Ивану Терентьевичу пришлось тяжко. Изрядно вспотев и выпив не менее литра воды, он заслужил от главного городского чиновника лишь пренебрежительную реплику:
- И это заняло две недели? Что тут сложного - найти деньги у грабителей, которые поубивали друг друга? Вот я недавно прочел превосходный детектив, чисто английское убийство называется, так это нечто... Сутки на всё расследование, и без ваших экспертиз! А вы? Одно слово, что следователь... - и мэр заторопился, закрыв заседание штаба.
Раритет помолчал, вспомнил футбольное университетское прошлое, без гнева подумал:
- Почему болельщику незабитый гол кажется легко исполнимым? Потому, что не он бегает по скользкому от недавнего дождя полю, не его толкает в спину разгоряченный защитник, не на него кричит разгневанный тренер и не в него бросают пустые бутылки...
Мэр поднялся, победительно окинув взглядом членов штаба, которые не спешили вставать с мест. Прокурор и начальник милиции давно знали слабое место нового мэра, а потому предпочитали не демонстрировать своё превосходство в росте. Иван Терентьевич с Гамовым прежде знаком не был, да и вообще подобными нюансами пренебрегал. Так что присаживаться не стал, на две головы возвышаясь над бывшим вторым секретарем ГК КПСС. Тот неодобрительно сощурился, съязвил:
- Что интересно, там всего лишь сержант расследование ведет, без экспертов... Вам бы у Агаты Кристи поучиться. Вот где логика! Что молчите? Сказать нечего?
Следователь Долгов не умел обижаться (особенно на самоуверенных невежд), не верил, что словами или делами можно в чём-то убедить начальника, который не прошёл путь снизу, а сразу сиганул в руководители, зато прекрасно делал выводы:
"От тебя, Гамов, помощи нам ждать не придётся. Будешь гнобить и мешать. Жаль. "Знал бы ты, чмо плоскозадое, как работа следователя похожа на матч... Только без перерывов, да болельщиков на трибунах нет. Как в хорошем спортклубе, побед больше, чем поражений. Платят мало - не "Челси". И слова в похвалу не скажут..."
Увы, верна присказка: я начальник, ты - дурак. Дилетанты и непрофессионалы всегда считают себя эталоном мудрости, а их столько теперь прорвалось к портфелям, от каждого не отбрешешься. И по контрасту вспомнилась следователю спасшая его собака: "Вот уж кто за добро добром воздал!"
На такой волне родился сочувственный ответ:
- Это да, никто не будет описывать тупое мочилово - оно без изящества... Логика, говорите? Так ведь, у нас лордов нет, чтоб ради титулов родню травить, заранее всё просчитав. Опять же, цианид в аптеке не купишь, разве что спиртовую настойку, и то не всегда... Насчёт поучиться - я с милой душой, да только хрен ли кто в чужом бреду логику найдёт? Англичане так истово пить не умеют, Владимир Васильевич. Чисто русское убийство - всегда экспромт, и по пьяной лавочке. Думаете, сержант или Кристи вообще в нём что-либо поймут? Они - вряд ли, зато я - всегда.
Мэр метнул в строптивца недобрый взгляд, но нарвался на широкую улыбку:
- Кстати, если я берусь за расследование, то довожу до конца, что многим не нравится, - и Раритет смотрел на мэра, пока тот не начал суетливо перекладывать бумажки в портфеле.

*

   От автора:
  
Вот так закончилось история о чисто русском убийстве. Деньги найдены, убийца изобличена. Вроде бы можно перевести дух, но следователю Долгову не даёт покоя самое странное дело за годы службы. Глумление над трупом, выраженное в отсечении половых органов, сбыт награбленного и ещё некоторые очень интересные нюансы навели Раритета на новый след.
Неожиданный поворот в расследовании требует обдуманного продолжения. Некто Семёнов, родитель девушки, пострадавшей при ограблении, совершённом преступной троицей под руководством Дойчева... Мотив у него сильный. Но улики ещё предстоит найти...
Кто ты, Семёнов из захолустного городка? Возможно, под маской строителя и скрывается безжалостный Джек-Членорез?
Пусть Иван Терентьевич обдумывает последнюю версию, а мы с вами заглянем в ту ночь, последнюю, когда Антон Дойчев был ещё жив.
  

*

  
   (31 июля, 22 часа)
   Рэвенж
  
Рэвенж Бред, наемный убийца с внешностью американского киноактера Шона Коннери, ехал на задание. Заказчик, заранее проинструктированный, приготовил всё, что требовалось. В пластиковых пакетах хранились сменная одежда, обувь, перчатки. Пути отступления были многократно проверены заказчиком в прошлых поездках, тщательно обговорены ночами. Оставалось выбрать удобный момент.
Гонорар, выплаченный авансом, давал заказчику право в нужный момент выдернуть прославленного киллера из Оклахома-сити. Прошлое перемещение состоялось с такой скоростью, что его постоянное место жительства, бестселлер прошлого сезона в пестрой обложке, сиротливо валялось на парковой скамье. Жаркий ветерок удивленно перелистывал страницы книги, не находя на них ни единой буквы...
Но в тот раз не склеилось. Заказанный субъект, он же объект мести, скрылся в ночном клубе. Импровизация в людном месте - всегда опасна. И задание было отложено. А сейчас, вновь получив от заказчика задание, Рэвенж несся на неуклюжей русской машине со странным названием "Газель". Перед ним вились плохо асфальтированные улицы вечернего Энска, выводя киллера на межобластную трассу.
Полупустые улицы вели его уже через Заводской район, где машину резко обогнал серебристый джип. Увидев знакомый по ориентировке номер, Бред дал по газам, чтобы не отстать, но джип резко свернул, как и в тот, первый раз, когда за рулем сидел сам заказчик.
- Дьявол! - "Газель" и теперь опоздала, проскочила мимо.
Рэвенж круто вывернул в следующий просвет, увидел длинную лужу, переключился на вторую передачу и вдавил газ до полика. Машина запрыгала по колее, обросла водяными усами, и грязевое ралли длилось почти до ясно различимого финишного створа, поперечно идущей улучшенной грунтовки. Почти. Недотянув метр с небольшим, "Газель" прочно села.
- Засел, значит, так надо!
Киллер не суетился. Холодок в желудке не позволял усомниться в правильности развертывания событий. Переодевшись и напялив сапоги, он остался в машине. Вот ослепительный свет ударил в глаза, промчался мимо. Звериным чутьем Рэвенж почуял - на этот раз джип с воплощенным кошмаром дочери русского никуда не денется. Подробный рассказ заказчика задел в холодном, казалось бы, сердце киллера тонкую струнку, вызвал сочувствие.
В Оклахома-сити у киллера осталась жена Нинон и дочь, невинное создание, воздушная, невесомая девочка, словно воспитанница сильфид. И эта отлучка, выезд на заказ, заставляли Ревенжа беспокоиться - ведь несколько раз ему чудом удалось успеть, защитить жену и дочь от грязных лап мексиканских эмигрантов или кубинских беженцев.
Проводив взглядом красные огоньки, киллер представил, что в такой же темени навстречу машине, где сидела бы его Нинон, полыхнули эти ослепительно синеватые фары дальнего света. А потом пьяная туша навалилась на его жену, тиская и обдавая перегаром!
Ненависть к ублюдку захлестнула Ревенжа:
"Сволочь, это ты во всём виноват, в нервном срыве у Нины, в импотенции, в предстоящей потере любимой женщины, ты, тварь, ТЫ!!!"
Это что? Откуда? Чужая ненависть, не принадлежащая киллеру?
- Понятно, - зарычал киллер, - ты опять за своё, русский?
Рэвенж Бред недоволен - так некстати в него ворвался заказчик. А в том бедолаге неистово бушует берсерк! Нерассуждающее остервенение затапливает мозг хладнокровного наёмного убийцы.
  

*

   (31 июля, 23 часа)
  
- Не мешай, - сначала вполголоса, затем уже кричит русскому парню хладнокровный Рэвенж.
Но справиться с обезумевшим от жажды мести мужиком не так легко, слишком велик накал долго сдерживаемых страстей. Под влиянием неистового русского и Рэвенжа уже обуревают порывы броситься, сгрести ублюдка за воротник, потребовать кровавой сатисфакции! Ненависть выжигает разум, окутывает звериной шкурой, оставляя лишь инстинкт - рвать зубами, раздирать когтями!
- Прочь! Дай мне охладить разум, - требует киллер.
Две сильных личности сцепились, пытаясь передавить, пересилить, навязать свою волю! Рэвенж более опытен, он гасит животную часть ненависти, поднимается с четверенек, усилием воли сгоняет с себя облик Монстра, едва не победивший его, опытного и рационального. Однако берсерк силен! Чуть не пережег нервные цепи, удерживающие зверя в клетке цивилизованности.
- Я не вендетту реализую, уйди, русский! - Рэвенж гневно кричит, отталкивает русского, который почти слился с ним, американцем.
Заказчик отступает, но слишком горячо желание отомстить, слишком высоки волны бешенства, они перехлестывают рамки, выплескиваются, растекаются по телу киллера. Ну вот, теперь руки затряслись от желания, принадлежащего не ему, а заказчику:
догнать, ударить лопатой по сытому лицу, разрубить его, чтоб тоже сходил с ума от боли в виске;
нет, загнать древко лопаты в задницу, разрывая там все, чтоб вопил от боли и страдал, сильнее, чем дочь заказчика;
нет, схватить АКМ и высадить полный магазин в пах, разрывая пулями член с яичками;
нет, сбить машиной, переехать несколько раз колесами, чтобы размолоть кости таза в порошок, раскатать поганый фаллос в мокрое пятно на асфальте;
нет, посадить на мясорубку...
Рэвенж пережидает и эту волну, выстаивает под напором и медленно, внятно, по слогам объясняет:
- Ты подписал договор. Ты нанял меня. Здесь тебе не место.
Смысл медленно доходит до непрошенного мстителя. Но доходит, приводит в чувство. Кипящий мщением русский парень отступает. Исчезает в глубине мозга, обреченно махнув рукой. Словно бежит прочь по воде, и кругами волн расходятся, ослабевают отголоски ненависти.
Рэвенж снова невозмутим. Спокоен. Последней рябью, как угасающая зыбь после бури - колыхнула ненависть. Это промелькнули отголоски неисполнимых желаний. Чужие эмоции стихли, ушли вглубь мозга, освободив место для рабочих действий. Заказ следовало выполнить безукоризненно, не оставив следов, и уж тем более не "спалив" заказчика.
Свет снова мелькнул навстречу, через пустырь. Джип объехал вкруговую и остановился посреди смутно различимой улицы. Пора.
Сначала перчатки.
Теперь шапочка для "маски-шоу".
Готово.
Нащупав в ящике рукоять молотка, Рэвенж с хрустом вломился в бурьян...
  

*

   (31 июля, 23:55)
  
Объект слежки нырнул в предпоследний дом, предварительно позвонив с мобильника. Машина одним боком повернута к фонарю, поэтому Рэвенж Бред невидимой тенью скользнул к джипу и проверил ручку двери. Закрыто. Ясно, никто киллеру помогать не собирается, это не кино.
Любой нормальный человек свою машину ставит на сигнализацию. Значит, ценит собственность, бережет. Тем хуже для него. На этом и сыграем. Придется ему открыть машину, завести ее, а потом выйти, чтобы отогнать пьянчугу, упавшего под колесо.
Объект вышел из дома, и, негромко матерясь, приближался к джипу. Пискнула сигнализация. Мигнули габариты, ответив сигналу. Пора. Пошатываясь, Рэвенж вышел из темноты, громко шлепнул по борту машины ладонью, будто теряя равновесие, добрел до капота, оступился и рухнул перед машиной в тот момент, когда мотор рыкнул, но свет еще не вспыхнул.
Дверка распахнулась, с матом выскочил водитель, наклонился, чтобы оттащить пьянь чертову с дороги - не давить же! "Пьянь" резко взмахнула рукой, молоток сзади-сбоку врезался в череп водителя, выключая тому сознание.
Хороший удар. Минут на пять хватит. Так, быстро опускаем маску, свидетелям, если они будут, нельзя видеть киллера в лицо. Этот - не в счет, он не свидетель. Аккуратно переложив тело с себя на землю, Рэвенж умостил молоток в своём кармане и вынул из второго веревку, точнее - капроновый шнурок.
Распустив полтора метра из магазинной смотки, он сунул руку в правый карман жертвы, за ножом. Можно и собственным воспользоваться, но зачем? Такие "понтовитые" фраера очень любят фасонить с дорогими ножами, непременно со штопором... Нож, "Викторинокс" многолезвийный, отхватил два куска веревки, которые прекрасно стянули руки и ноги объекта. Теперь рот заклеим для верности...
Втолкнув еще бесчувственное тело на заднее сиденье, Рэвенж отъехал от домишек, намеренно газуя на первой передаче. Пусть те, у кого он был, слышат, что клиент уехал... Сделав почти полный круг, погасил фары, тихонько поставил джип обочь дороги, принял тело на плечо и пошел с хрустом проделывать новую тропу через бурьян.
Путь лежал к столбу, который он заметил, пересекая пустырь в первый раз. Тихое постукивание дизельного двигателя джипа осталось позади, когда объект пришел в себя и стал дергаться.
Тем лучше. Хотя сил еще оставалось много, Рэвенж сбросил приговоренного на мокрую землю, схватил за ворот кожаной куртки и отбуксировал к столбу. Удавка на шее заставила ублюдка вскочить и прижаться спиной к наклонному бревну столба.
"Викторинокс" вспорол брюки, выпустив наружу жалкий комочек половых органов, остро воняющих свежей мочой. Трусливая душонка почуяла недоброе, и жалко мыча, крупный парень сползал вниз, пытаясь прикрыть фаллос, так нереально гигантски выглядевший во снах заказчика. Кстати, как велел заказчик:
- Предательский белый лоскут на лице - мазануть жижей из-под ног! Вздернуть за волосы голову! Напомнить, что приговорён к казни! Вернуть ему боль! Вдвойне!
Выполняя поручение, Рэвенж вложил всю силу тренированной ноги в удар. Он не хотел милосердно оглушить, нет. Колено шло в перекошенное ужасом лицо, чтобы причинить преступнику боль и страдания, которые тот причинил дочери заказчика, и только. Однако ублюдок не вынес вида подступающей смерти. Рэвенж еще до удара увидел, как душонка выпорхнула из тела.
Хруст сминаемого носа слился с костяным стуком затылка об столб. Уже на трупе "Викторинокс" выполнил последнее поручение. Затем защелкнулся и, посланный мощным броском, долетел до лужи. Там точно и сочно булькнул в самую грязь, одновременно с мокрым шлепком отсеченного им куска грешной плоти...
Равнодушная долька луны не обратила внимания, как джип потихоньку отполз от пустыря, после недолгой возни зацепил какую-то машину, застрявшую в грязи неподалеку от места падения ножа, выволок ее на дорогу. Всё без света, без суеты, негромко и быстро.
Киллер неторопливо постелил на землю коврик, вынутый из джипа, снял перчатки, сапоги, черную вязаную шапочку, черный спортивный костюм, упаковал в пакеты, достал несколько импортных бутылочек со спрэями, опрыскал ручки дверей, сиденье, руль, подножки джипа. Утопил коврик в луже, занес пакеты во вторую машину, пристегнулся и тихонько уехал из ночной темноты, не включая свет.
Джип остался стоять с распахнутой водительской дверью и работающим двигателем. Впрочем, недолго. Часа через полтора его заметили подростки, и он рванул с места, ведомый чужой рукой.
А Рэвенж Бред к этому времени переехал мост, спустился по грунтовке к самой воде, взял пакеты и ушел на галечную косу. За густым тальником, невидимый никому, набил сапоги, шапку, костюм и даже перчатки камнями, забросил их подальше от берега руки. С мылом, тщательно вымыл руки, лицо и сел в машину.
Отъехав километров на пятьдесят от Энска, он передал руль русскому, улыбнулся себе в зеркало заднего вида и вернулся в Оклахома-сити, где его ждали жена Нинон и невесомая, воздушная дочь, воспитанница сильфид.
  

*

  
   Боль
  
- Папа, а мы можем уехать в другой город, не в Энск? Я имею в виду я, ты и Катя?
Нина скрылась в защитном прадедовом кресле целиком. Как мышка из норки, выглядывала наружу, смотрела жалобными, просящими глазами на отца и настаивала. А тот, готовый только лишь к приходу СЮРа, но не к такому экзамену, растерянно отвечал невразумительным бредом, который выдавал его полную несостоятельность и неумение принимать разумные решения за любимую женщину, да и за себя.
Как объяснить дочери, что решил разорвать отношения с Катей, поскольку стал импотентом? Он не должен портить жизнь такой замечательной женщине! Как рассказать, что его "кастрировала" трагедия, изувечившая душу дочери? Как, какими словами, если совсем недавно навредил ей своей глупостью?
Что изменится с переездом в другой город? Ну, работу он найдет, допустим. Реклама, несколько хороших ремонтов - пойдет добрая слава, клиенты появятся. А Катя? Она невропатолог, ей хорошую работу найти гораздо сложнее.
Господи, да о чем он думает? Решил ведь, что разорвет с любимой женщиной отношения, зачем себе врать? И дочери тоже не надо:
- Я расстался с Катей.
- Почему? - ужасается Нина, сразу меняя выражение глаз на гневное.
Геннадий Петрович приводит различные доводы, среди которых нет главного, потому оправдание звучит слабо и фальшиво, доводя дочь до белого каления:
- Как ты можешь? Она любит тебя. А ты! Ты предатель, ты хуже предателя, ты изменник! Неужели до тебя не доходит, что она единственная женщина в мире, которая сделает из тебя человека? Ты безвольная тряпка, мама помыкала тобой все эти годы, а ты вел себя, как побитая собака. Всегда поджимал хвост, всегда отмалчивался. Ты не мужик, у тебя нет мужества изменить ситуацию! Ты сбежал! Трус!
Эти несправедливые слова хлещут Семенова бритвенно больно, как тонкий кнутик, разорвавший ему верхнюю губу в детстве. Играя в ковбоев, они учились щелкать бичом. Двоюродный брат Мишка так щелкнул, что острый хвостик мелькнул перед лицом, разрубив нежную ткань наискосок от носа до угла рта.
Кровищи вытекло много - марлевый кокон, в который Гену укутала мать, пропитался насквозь. В больнице замораживали уколами губу, со скрипом протаскивали нитки и грубо заклеивали лейкопластырем наложенные швы. Было очень больно сразу и потом, когда "заморозка" отошла!
Рука сама потянулась, потерла нежный шрамик, сейчас почти неощутимый. А тогда, после зашивания, был грубый и плохо гнулся. Генка первое время боялся широко раскрывать рот. В голове вдруг всплывает четкое воспоминание, как Рэвенж Бред заклеивает "кошмару" рот широкой полосой лейкопластыря. Ну да, который Катя заботливо сунула Семенову в карман куртки перед расставанием.

*

   "Откуда у меня это воспоминание? Я следил за ним, когда уезжал от Кати? Не помню. Но ведь это было, было в прошлый раз - лужа, свет в лицо, джип. Но я не убивал, это точно... Я же потом за ним снова следил! Я же по нему тех, других, вычислил! Но его убили, я знаю, я видел! А откуда это имя, Бред, Рэвенж Бред? Это мой сон, мой американец. И я в нём свидетель его подвигов... "
Но из глубины - не памяти, нет! - а более прочного, монолитного блока чувств и ощущений, скреплённых болью, выплывает осознание причастности к действим Рэвенжа:
"Ой, не свидетель, не просто свидетель... Кто же ударил его молотком - я? Нет, всё-таки он! Или мне это приснилось? Или нет? Почему так сладко, словно наяву, вспоминается удар коленом в гнусную морду? А как Рэвенж отбрасывает в сторону мужской дивайс! Неужели он его с корнем вырвал? Я об этом так мечтал!"
Холодок пронзает желудок:
"Так что, я сошел с ума? У меня две личности?"
- Это уже было, и те неплохо ладили. Вспомни Джейкила, - подсказывает разум начитанного, образованного человека, а Мирный Обыватель Семёнов открещивается:
"Те двое - самодостаточные люди одной ментальности, а мы с ним - американец и русский."
Тотчас проявляется картинка разговора, уроков, преподанных киллером. За ними - осознание, простое и ясное, как новая монетка:
"Бред Рэвенж - это бывший Монстр. Жесткий, грубый, сильный. Готовый убить без колебаний. Киллер для приведения приговора в исполнение."
- Почему воспоминания такие обрывочные?
"А неинтересны. Для Рэвенжа убийство - будни, как для меня ремонт. Я же не помню, какой рукой держал кисть, когда красил вон ту дверь? И куда выбросил пустую банку?".
Удивительно. Вдруг многое стало понятным и простым. И про Нину. Про ее страх. Про пути решения её проблемы. Путь один. Простой и действенный.
"Озвучивай, ну!"
- Надо убить и остальных?
"Конечно! Ты сразу знал об этом! Знал, знал, знал ведь! Только не решался признаться!" - осуждающе вопит неизбытое до конца мазохистское чувство вины.
Его вытесняет новый всплеск ненависти - остановить время подонков, согнуть их часы и повесить на угол скалы. Семенов понимает, откуда оно взялось:
"Душа получила информацию, как только Иванов снял пластырь!"
Все эти мысли проносятся вихрем, напрочь заглушая слова Нины. Дочь продолжает высказываться, точно копируя интонации матери, которая именно так "грызла" Семенова в течение 18 лет.
"Достаточно. Поговорила, пар спустила и будет", - решает Геннадий Петрович, приставляет ладонь к губам Нины, легонько затыкает рот:
- Это моё дело. Я вместе с Катей съезжу в отпуск. Тогда решу, куда, как и когда перебираемся.
Спокойной уверенности в негромком голосе столько, что дочь послушно стихает. Такому отцу хочется верить.

*

   Сказать, уйду в отпуск - просто. Определиться с местом - сложно. Особенно за границу - чертовы визы, чартерные рейсы! И Семенов решил обойтись Сибирью. Здесь курорты не хуже, если за сервисом не гонишься. Усолье осталось мелким и старым городком, приобретя за минувшие десять лет лишь новую гостиницу, совсем рядом с лечебным корпусом.
Геннадию Петровичу санаторий органов движения был хорошо знаком, и остеохондроз не мешало подлечить. Спина побаливала, похрустывала, давала о себе знать, так что он может не просто отдохнуть, но и выполнить рекомендацию доктора Екатерины Владимировны. Да еще и ее захватить с собой.
Заявившись к Кате в поликлинику, Семенов извинился, оттер очередную старушку от двери, вошел, прикрыл дверь.
- Гена? Ну, что же ты не позвонил мне! Я сегодня работаю до семи вечера. Тебе придется ждать! Может, домой поедешь, а?
Любимая так искренне радовалась его появлению, что Геннадий Петрович устыдился недавнему решению расстаться с ней. Ну, нет! Он будет лечиться, пока не выздоровеет, в крайнем случае, сделает себе протез, как говорит американка в "Ширли-Мырли", но не откажется от счастья! А за все его мытарства и мучения ответят эти, здешние подонки.
С таким настроем уговорить Катю на совместный отдых удалось быстро. Она выпросила у заведующей поликлиникой две недели, приняла всех больных, обзвонила и предупредила об отсрочке частных пациентов, только не успела получить отпускные. Геннадий Петрович приказал не волноваться, денег у него достаточно, да он, к тому же, еще не рассчитался за лечение Нины. На этих словах Катя так зыркнула, что Семенов замолк.
К семи он подъехал и забрал ее от порога.
- Ну, и с чего ты решил меня увезти в Усолье? Излагай!
- Там поговорим. Без помех...
- Что с Ниной? Неужели не понимаешь, что от меня не надо скрывать? Нет, не упрекаю, сделал, так сделал... Я - за тебя, что бы ты ни натворил, пойми! И дурацкие деньги за её лечение, не вздумай...
- Но отдых я могу оплатить?
- Конечно! Побуду содержанкой, - Катя щёлкнула любимого по носу. - Рассказывай, что с Ниной.
- Пока эти в Энске, не вернется...
- В милицию фотографии передал, - поняла доктор Манерова, - а они плевать хотели?
- Хоть сам берись...
- А еще раз, уже в нашу, а?
Семенов представил, как будет глупо толкаться в приемных, объяснять замученным рыбоглазым лейтенантам - кто он такой, почему приперся с фотографиями, зачем надо арестовывать этих тварей... Как его будут отовсюду выгонять, посмеиваясь или матерясь... А дочь будет ждать, сидеть в городе, где каждый показывает в спину пальцем...
Ненависть к подонкам, из-за которых он столько унижался перед милиционерами, перед экспертами, перед врачами - опять полыхнула адским пламенем. Снова, теми же словами - выплеснулась наружу:
- Да мне проще киллера нанять, чем ждать, пока ментовка раскачается! Эти твари, эти скоты-насильники, - бешено рычал тот же зверь, - они живут и радуются! Они и меня искалечили, я стал импотентом. Ты понимаешь, я тебя трону, захочу, а дальше... Не могу! Сплю и вижу, как они сдохнут!
И снова психотерапевт Мадерова встрепенулась, услышав признание любимого. Кричит, значит, готов к разговору. Теперь-то полдела - раскрутить его на внятную беседу и остудить. Прямо сейчас:
- Ты никому ничего не должен! Думаешь, Нина одобрит твою идиотскую затею? Это тюрьма! Тебя посадят, будут судить, как за людей...
- Им не жить, а иначе я сойду с ума. Уже схожу, - и он рассказал Кате историю взаимоотношений с СЮРом, с удивлением не слыша в виске дятла, раздалбливающего мозг.
Холодок в желудке тоже не объявился, хотя Геннадий Петрович ждал его, ведь не каждый день приходится дискутировать с любимой женщиной на тему предстоящего убийства! А любимая утратила дар речи, пришла в ужас, осознав, что преступно промедлила с оказанием помощи самому главному человеку в её жизни. СЮР? Нереальные краски? Нет, сверхреальность, чьё властное вторжение во сны - совсем не причина раздвоения личности, а всего лишь художественный вымысел сознания, попытка спрятаться от могучего императива защиты потомства.
Главным в Семёнове был, есть и остаётся зверь. Монстр. Он никуда не ушёл, лишь изменился, принял человеческий облик. Екатерина Дмитриева растерялась. Она только сейчас поняла, насколько тонок слой цивилизованности, что прикрывает мощный пласт биологической основы человека. Тысячи лет естественного отбора вписали огненными буквами в генетическую память - жизнь потомства дороже жизни родителей! И недавние человеческие законы ничтожны перед таким приказом. Зверь не собирался исчезать, пока детёнышу угрожает опасность.
И не ей, врачу, останавливать его хитрыми рассуждениями, запретами и уговорами. Место растерявшегося психотерапевта заняла несчастная молодая женщина. Она заплакала, уткнувшись лицом в могучее мужское плечо. Мокро становилось в этом месте и тепло от ее дыхания. Геннадий Петрович не пытался вмешиваться в стихию женских эмоций - пусть поплачет. Сам же он думал о мести в новом ракурсе:
"Тюрьма? Ну, пусть тюрьма, хотя... Как заказчику дадут много. Но сначала им надо поймать Рэвенжа. А это непросто!"
  

*

   От автора:
  
Уверенность, что умный человек сумеет спланировать идеальное убийство, живет в каждом читателе современных детективов. А что тут такого? Всего-то делов: не наследить и обеспечить алиби. И Семенов не был исключением. Тем более, Рэвенж обещал сделать всё в лучшем виде и сделал же. С этим, как его? Дойчевым!
  

*

  Семёнов увлёкся, мечтая о "ликвидации" оставшихся ублюдков. Потому вопрос Кати застал его врасплох:
- Так зачем мы едем в Усолье?
- Подлечусь. Поживём, как муж с женой. Надоело быть приезжающим, - сам пришел ответ, как часто в последнее время. - Может, всё и наладится...
Давешние слова Иванова о том, что человек разучился говорить правду, даже самому себе, настолько запали в душу, что Геннадий Петрович в последнее время перестал врать. И многое стало проще. Не надо напрягаться, вспоминая, что солгал человеку в прошлый раз, чтобы не разоблачить себя. Уезжая из города в этот раз, он честно сказал Нине, что едет с Катей, чтобы попробовать наладить личную жизнь, и это была чистейшая правда. Сказал правду и сейчас. Рэвенж, он же всего только выдумка.
Катя ойкнула - это так совпадало с её мечтами, что слова и слёзы радости полились одновременно. Счастливая русская женщина, истово любящая своего упрямого, непутевого мужика, причитала, не выбирая слова:
- Бессовестный! Страдал и молчал! Господи, дура я бестолковая, не хотела тебе душу рвать, думала, ты сам выкарабкаешься, а ты с ума начал сходить... Дурак, ты думаешь, мне твой секс нужен? Да я его с тобой столько уже наелась, что спокойно могу, хоть сто лет, и без него! Мне ты нужен, ты, как человек. А вместо секса придумаем что-нибудь. Только я не верю, что ты не можешь. Я уверена, что даже мертвого можно поднять, если любишь. Мы попробуем всё, да? - И уже самым краешком тревоги пробилась в ней и проговорилась врач Мадерова. - Ты же не будешь убивать... Ты же не позволишь Монстру победить себя? Не стоит! Пусть преступниками занимаются профессионалы, на то она и милиция. Обещай мне, ладно?
Геннадий Петрович кивнул:
- Конечно, - а мысленно добавил:
"Не вру. Незачем огорчать любимую женщину... Рэвенж - профессиональный киллер, без сомнения... "
  

Глава двадцатая

   Боль
  
  Гена с гордостью поведал, как именно Рэвенж расправился с насильником Нины. Чудовищная жестокость убийцы потрясла Екатерину Дмитриевну до глубины души. Но обрадовало, что в Гене не было привычного по предыдущим сеансам настроя самообвинения.
- Нафантазировал, - облегченно вздохнула она, закончив сеанс, - зато душу освободил, повесил вину за убийство на Рэвенжа. Прекрасно, пусть придумывает. Когда я американца из Гены вытравлю, всё и забудется.
Сегодня, как и неделю назад, врач Мадерова сеанс гипнотерапии. Но подготовилась к нему иначе, с женской хитростью. Пробивать несокрушимую броню принятого решения о мести - смысла нет. Мститель слишком силён, приобрёл самостоятельность и уже отомстил одному их насильников, используя тело Мирного Обывателя, которой не в состоянии отказаться от мечты. Так зачем идти прямо, если возможен безопасный обход?
Екатерина Дмитриевна включила все свои способности, чтобы убедить пациента не совершать убийств самому. Она приводила массу примеров, убеждала, заклинала русским миролюбием, наконец, просто вбила в голову Мирного Обывателя однозначный и прямой запрет. Не могла же она разрешить ему вот так просто убивать людей. Да, негодяи, да, преступники, но Гена не станет убийцей! Не хватало только попасть в тюрьму!
- Он сойдёт с ума, - робко вякнула психотерапевту Мадеровой влюблённая женщина Катя, - я такого не переживу.
Доктор услышала себя, задумалась. Задуманная хитрость вдруг показалась бедной и простенькой выдумкой. Монстр, едва стал Рэвенжем, мгновенно поумнел и привлёк Мирного Обывателя на свою сторону. Такие равные по интеллекту личности могут разорвать Семёнова, если киллер выполнит задуманное и на пике силы захочет завладеть телом. Да, эта опасность не исключена и ею, но других вариантов не видно на обозримом горизонте. Или есть, всё-таки?
- Какой чудовищный клубок нарос, намотался на первую и ясную реакцию любого нормального человека - защитить своё дитя... Если договориться с убийцей по имени Месть, чтобы тот сам ушёл? Но как это сделать, если Гена очень подозрителен? Может, просто заблокировать, замуровать киллера в глубинах подсознания? А если прорвется? Нет лобовая атака опасна...
Так и не приняв окончательного решения, врач Мадерова дала пациенту Семёнову установку - подробнее расспрашивать Рэвенжа о планах. А она станет подслушивать, незаметно, исподтишка...

*

  Ночью ничего не получилось. Расстроенный Семенов вскочил, забегал по квартире:
- Гады, гады! Всё из-за них! Ты не представляешь, какие детальные и красочные мечты о мести мне снятся каждую ночь...
Доктор Мадерова, наконец, услышала полную исповедь Мирного Обывателя, узнала всё про киллера Рэвенжа. У которого тоже есть дочь, и жена-француженка Нинон, только живут они в Оклахома-сити:
- Он убивает, запутывая следы, чтобы полиция не смогла поймать. Или он - это я. Во сне я путаю нас. Да, и мне помогает СЮР, ведь я не убийца, а мститель, благородный человек...
- Ты так сочно рассказываешь, словно писатель, - восхитилась Катя, - а запиши сны, сделай повесть. Здорово получится!
Семенов усомнился:
- Иванов уже советовал. Только это ерунда, Катя. Я не Дашкова.
- Тогда рисуй комиксы...
Как уж до Семёнова дошло, но понял он вдруг, что его Катя, нет - Екатерина Владимировна, тот самый профессионал, который вернул Нину к жизни за неполных две недели. И он послушался. Кому же доверять, как не любимой женщине!
- ...герой думает, как ты, делает, что хочешь ты! Ты живешь двумя жизнями. Но он не совсем ты, он сам несет ответственность за свои действия, - слова Кати проникают в голову Геннадия Петровича, завораживают его, отстраняют от болезненной реальности.

*

   Его словно колышет на волнах Красного моря, разнеживает. Покой, конечно, покой, вот чего не хватало ему. Отстраниться от мечты, чтобы разглядеть целиком, чтобы детально продумать каждый миг, каждое движение. Смотреть на процесс мщения со стороны, насладиться им. Как это с Рэвенжем оговорено - не суетиться, не мешать, кивает Семенов.

*

   А Катя продолжает:
   - ... сдай полномочия на убийства, пусть он возьмет грех на душу. И ты вспомнишь о нем только, как о давно прочитанной книге...
Геннадий Петрович внимательно вслушивается в слова любимой женщины. Ах, как ему хочется сказать, что Рэвенж - здесь, рядом. Славный мужик. С ним можно дружить.
"Нет, не расскажу! Незачем Кате знать, что на мне убийства тех негров... И встреча с Нинон, когда я прикончил насильников, тоже меня не красит..."
Желание признаться борется с желанием умолчать. В голове ощутимо оплывают потёками, смешиваются, взаимопроникают и накладываются одна на другую цветастые картины... Будто написаны непросохшей акварелью на нежной рисовой бумаге, упавшей в воду... Но это не СЮР, а образные мысли, параллельные мысли, как во снах... "Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша"... Показалось, что тихонько засмеялся Рэвенж. Геннадий Петрович потер виски, остановил Катю:
- Я сумасшедший? Две личности в одной голове...
- Нет, мой милый, я тебя в психушку не отдам, - возражает Катя и начинает пояснять мужу, где он заблуждается, - сказал, тоже, две личности! Ты тогда двигаться не мог бы, вы вдвоём так и спорили бы сами с собой, какой ногой шагать. Ведь телом управлять, как и самолетом, должен один. Умение отделить себя от выдуманного героя достаточно просто приобретается. Писатели же не сходят с ума, а у них героев много, и постоянно новые.
- Очень даже сходят, вспомни... - перечит Семенов, намереваясь козырнуть Достоевским, но получает отпор:
- Не путай божий дар с яичницей! Он нормальнее всёх, просто глубоко в душу героя погружался. Кстати, у него острота восприятия изумительная! В жизни человека иногда бывают эпизоды, которых он не помнит. Это состояние аффекта, когда эмоциональная буря сокрушает все воспоминания, уничтожает их, - Катя сердится на себя, что не смогла справиться со строптивым мужем, который почти вошел в гипнотическое состяние, поэтому повышает голос, - и хватит спорить, пиши!
Она нагишом бежит к столу, вытаскивает толстую общую тетрадь и несет в постель. Геннадий Петрович с удовольствием смотрит на ее стройное тело, на круглую аппетитную попку, затем на конические груди с коричневыми сосками, на миленький пупочек, с удивлением отмечая у себя изрядно подзабытую реакцию. Увы, это была преждевременная радость. Не получилось. Но проблеск надежды - запомнился.
С утра Семенов засел над тетрадкой, выплескивая эмоции. Рэвенж Бред приобретал характер, внешний облик, привычки, даже лексику, не совсем приличную временами. К вечеру двадцать пять страниц были заполнены. Катя поразилась:
- Да ты графоман!

*

  Поезд постукивал на стыках, плавно покачивал и убаюкивал. Влюбленная пара ехала в Усолье.
- Я тут выросла. А вон там был наш летний лагерь!
Катя узнавала пейзаж и рассказывала Гене, как они катались по равнине на велосипедах, в горку тащили на себе, зато вниз мчались с ветерком. Грунтовка или разбитый асфальт тянулся параллельно железной дороге, порой отходя в сторону на пару километров, но обязательно возвращаясь.
- Слушай, тут бескрайние просторы. Вот это Сибирь, я понимаю, - восхитился Семёнов, когда берёзовые колки разбежались в стороны и открыли невообразимо обширную равнину
- Это что! Когда в походы ходили, там с горы такой вид - дух захватывает! О, смотри, Длинное! Или Долгое, его всяко называют. Мы с папкой сюда на рыбалку ездили, - Катя прильнула к окну, рассматривая неширокую полоску воды.
Геннадий Петрович глянул поверх головы. Название задело незаживающую рану в душе. На Длинное озеро частенько выбирались два подельника убитого Рэвенжем ублюдка. Красная "Нива" с прицепом. Как раз такая стояла на противоположном берегу, и два человека снимали с прицепа лодку. Железнодорожная насыпи стала изгибаться, уходя в сторону от водоёма, красная точка скрылась за кустами. Скоро озеро кончилось, грунковка, обогнувшая воду, снова прижалась к насыпи.
- ...поедим, и там и собираться начнём, - предложила Катя, расстилая газету на столике, - до Усолья всего ничего. Меньше часа. Ты чего загрустил, милый?
- Ты права, - невпопад ответил Семёнов, выбираясь из собственных мыслей, - надо поговорить. Сразу, как разместимся.

*

   Сняв двухместный номер, они отправились в административный корпус курорта и купили десятидневный курс лечения. Вернувшись, Геннадий Петрович бросился к столу, чтоб записать придуманные действия наёмника, пока не забылись. Катя не мешала, читала по диагонали пустяковый дамский роман.
Семенов писал, используя прекрасные отношения с парнем по имени Рэвенж, который прежними ночами изрядно досаждал. Теперь их объединил договор о распределении обязанностей. Семенов спешил дать американцу полноценную жизнь, написав хороший рассказ. А Рэвенж взялся оказать услугу в сфере, где считал себя профессионалом.
Геннадий Петрович добросовестно работал, как и всегда, впрочем. Задумываясь и разыскивая нужные слова - занимал руки рисованием. Так получались иллюстрации или заставки с виньетками. Первую страницу украсил рисунок, где он держит дочь за руку. Картинка развивала тот набросок на бумажном квадратике, сделанный в кабинете психотерапевта. Семёнов забрал его с собой и возил в машине, настолько приятное воспоминание навевал зеленый листочек. Жаль, потерялся где-то, ветром выдуло из кабины, наверное.
Обстоятельно перелагая нюансы былых кошмаров и бесед с Рэвенжем на литературный язык, Геннадий Петрович не вспоминал, что хотел придумать себе занятие, чтобы не подохнуть от скуки. Городок Усолье предполагал настолько провинциальную жизнь, что кроме прогулки и выпивки - забав не существовало. Недавно открытая экспозиция на раскопках кургана, старый краеведческий музей и жалкий народный театр, вот и всё.
Конечно, сходили в гости к подруге Кати, хирургине горбольницы, одинокой женщине, днюющей и ночующей в своём отделении. Она предложила супругам воспользоваться для объезда достопримечательностей города и области предметом её гордости, новеньким "Лендровером":
- Ребята, я на неделю уезжаю, так что резвитесь на здоровье!
Семенов не заинтересовался, за руль не сел, чем обидел владелицу. Катя прокатилась от дома подруги до больницы, где и оставила вездеход, совсем рядом с гостиницей. Хирургиня отдала Кате ключ и техпаспорт, успокоила, что местных "гайцов" опасаться не стоит - её машину все знают. Катя поднялась с подругой в отделение и выпросила стандарт снотворного - Гена попросил, на всякий случай. Хирургиня поняла - писатель, думает о возвышенном. На таких не обижаются.
Наверное, правильно не обижаются. Геннадий Петрович думал о рассказе постоянно. Ему хотелось просчитать нюансы предстоящей мести, чтобы получилось изящно и жестоко одновременно. Пока эти два качества не уживались, давая то слишком кровавые, то слишком беззубые версии...
Жаль, спортзала с "качалками" в гостинице не обнаружилось, так что Семенов начал бегать, отжимаясь на всех встречных скамейках и подтягиваясь на заборах, баскетбольных кольцах, где только можно.
Пятничным вечером и субботним утром он выбежал, облаченный в легкий спортивный костюм и поношенные кроссовки "Найк", а возвратился обнаженный по пояс, держа в руках мокрую от пота майку. Персонал запомнил очередного "придурка" и уже кивал головой при встрече.

*

  
   Рэвенж.
  
Русский ткнул пальцем в схему:
- Надо торопиться. Я их видел здесь, на озере Долгом, или Длинном, иначе. Субботу и воскресенье - они будут на месте. Как ты туда доберёшься?
- Какое тебе дело?
Русский умолкает.. В последнее время они не объединяют сознания. Рэвенж настоял на этой мере предосторожности. Вот и сейчас он не собирается посвящать русского в детали. Но тот догадывается о многом, додумывает нюансы. Прошлое единение дает себя знать. Русский хмурится:
- На машине не больше часа...
- Такси? Сдурел, парень.
- Ты прав. Не надо свидетелей. На любом товарняке, как из военного лагеря домой, помнишь?
Было дело. Но это легко, когда тебе тридцать, напоминает Рэвенж. А сорок с хвостиком? Семёнов успокаивает:
- Ты моложе. Будет медленно - спрыгнешь на той платформе. Или от узловой назад пробежишь, сорок минут, максимум.
Американец придвигает лист бумаги, делает раскладку по времени:
- Для отмазки ты должен, как сегодня, демонстративно выйти на пробежку. Показаться дежурному клерку, помахать рукой, спросить время. Так, считаем. В десять выходишь на пробежку, четверть часа до станци. Там мне ждать придётся товарняка в сторону узловой - кладу два часа. Сорок минут до озера. И назад сорок. Плюс два часа с четвертью. Итого, с гаком, шесть часов на дорогу. Три часа - мои дела. В семь ты снова на пробежке, мы меняемся, и ты - вне подозрений.
Русский кивает:
- Слабый момент, что вечером дежурный меня не увидит. Я имею в виду - после пробежки. И утром - как я выбегу, если я с тобой?
- Посмотри служебный вход. Или пожарную лестницу, чтобы в окно, через крышу и чердак...
- Ладно, пойду прямо сейчас.
Семёнов прощается с Рэвенжем. Тот нервно поёживается, оглядывается по сторонам:
- У меня чувство, что за нами подсматривают. Или подслушивают. Скажи, твоя Катя спит? Уверен? Кстати, завтра для гарантии усыпи её, чтобы не знала об отлучке.
Русский клянётся, что подруга уснула раньше, он специально проверил. Проводив киллера, просыпается. Осторожно встаёт с постели и отправляется искать пути незаметного возвращения в гостиницу.
Вернувшись, он находит в прикроватной тумбочке снотворное, вылущивает из стандарта одну таблетку и прячет.

*

   (вставка о Кате)

*

  Двери гостиницы никогда не закрывают на замок - это правило. Дежурный всегда ждёт новых гостей или вручает ключи припозднившимся. Но и ему порой надо отлучиться по мелким надобностям. Утром, в пять часов, появляются уборщики и повара, немногим позже - прочий персонал.
Но этим утром всё пошло не так. Дежурному пришлось на несколько минут оставить пост, и он поручил уборщику присмотреть, сказать гостю, чтобы подождал минутку, если что.
Уборщик, как обычно, кивнул и продолжил выносить мешки с мусором наружу, в большой контейнер. Он сутулился в своём тёмнозелёном дождевике и низко опустил козырёк бейсболки - дождь полоскал настолько бурно, что брызги слепили глаза и заставляли жмуриться.
Краем глаза уборщик заметил, как под проливным дождём подбежал к дверям гость в знакомом анораке с капюшоном - любитель пробежек за два дня всему персоналу примелькался. Бегун промчался мимо лифта к лестнице, не останавливаясь. С него так текло, что следы через холл растеклись в длинную лужу. Уборщик вошёл следом, увидел мокрую дорожку и выматерился:
- Чтоб ты сдох, паразит! - Плюнул, поволок следующий мусорный бак, откладывая протирку пола на потом.
Бегун топал по лестнице. Дежурного видно не было, как и вечером. Наверное, обсуждал с очередной пассией взгляды, теперь уже на утренний секс. Не караулить же ему гостя, бегающего в любую погоду, утром и вечером?
Бегун вошел в номер, откинул мокрый капюшон. Разделся в ванной комнате. Занялся уничтожение последних следов. Через полчаса отмытые кроссовки супругов, их спортивная одежда разместилась на балконе - чтобы всё снова промокло. Так надо, для полной маскировки. Лишь после этого бегун принял душ, отмыл грязь с лица и лёг в постель. Поворочался, тихонько вздохнул и погрузился в спокойный сон.
Всё исполнено безукоризненно, словно кто-то знающий за руку вёл. Гроза на обратном пути оказалась весьма кстати. Лужи отменно прополоскали машину снизу, ни грязинки с грунтовки не оставили. Зато сухого водителя промочило вмиг, пока тряпка удаляла грязные брызги и потеки с "Лендровера". Что и требовалось - чистая машина на прежнем месте и мокрый бегун.
Единственный тревожный нюанс - пустой бак. Но заправляться бегун не рискнул - зачем демонстрировать машину и своё лицо на АЗС? В кромешной тьме, за стеной ливня, машину и водителя никто не увидел. Орудие мщения утоплено далеко от места применения, в колхозном пруду. И снотворное пригодилось. Правда, в стандарте отсутствуют две таблетки. Но это так неважно... Кому надо было спать - спал.
Поэтому никто, кроме бегуна, не знает обстоятельств мести.

*

  Супруги проснулись в восемь утра, когда в Оклахома-сити, у Рэвенжа, наступил вечер. Гена, свежий, как огурчик, не упустил возможность приласкать еще крепко спящую жену. Конечно, Катя откликнулась и в полудреме - как можно отказать любимому! Но вялость и сонливость одолевали её, какое-то состояние разбитости ослабляло, словно осеннюю муху.
Семенов запереживал, предложил не ходить на процедуры. Соблазн завалиться в постель казался велик - дождливая погода уже второй день прорывалась ливнями и угнетала. Но Катя настояла на полной программе лечения. В конце концов, Гена сюда за этим приехал. Семёнов спорить не стал, массаж и грязь принял. В номер он вернулся к обеду. Будить дремавшую жену не стал, просто прилёг рядышком. И незаметно для себя тоже задремал.

*

   Рэвенж
  
Заказчик протянул руку первым:
- Молчи и прощай, Мститель! Ты отработал, я знаю.
- Почему по-русски? Я ведь Рэвенж, американец! И откуда ты знаешь?
- Знаю. Детали мне не нужны. Что до клички, так от страха чего не придумаешь! А теперь англицизмы не нужны. Прощай. Навсегда.
Он слишком поспешно выкинул меня из головы. Я почувствовал тревогу, ощутил, как кто-то третий зашептал русскому в ухо, что меня нет, что я ушёл. Дьявол, что же делать? Только вторжения чужой воли нам не хватало!
Всмотревшись, я сообразил, что третий надел маску СЮРа! Изнутри видно, как на просвет, и я просёк подделку сразу. Снова рванулся наружу - предупредить, предостеречь русского, чтобы не болтал лишнего! Однако чужак уже заблокировал меня, словно замуровал. Хуже, чем на свалке, быть уже не могло, так что я принялся искать щелки, прорехи в несокрушимой стене армированного ментального бетона...
- Ну нет, не на того напал!
Однако слова ничего не значат, когда за ними нет действия. Мои усилия оказались тщетны. Западня сработала. Тогда я принялся вслушиваться, в разговор СЮРа с русским. Тот рассказывал, как выглядело мщение, порученное мне русским. Многие нюансы выглядели спорно, однако никто, кроме меня, не мог бы списать двух негодяев. Я невольно запомнил версию СЮРа, ведь вспомнить свою, истинную, мне не удавалось. Полный блок памяти! Чужак, вторгшийся в голову русского парня, ловко обманул и его и меня. Ладно, русскому простительно, но я, стреляный воробей, как я мог попасть впросак?
Разрушить ментальную стену мне не удавалось по единственной причине - русский о ней не подозревал! Он чистосердечно полагал, что я навсегда его оставил, что исчез бесследно. Ну нет, так дело не пойдёт! Я выберусь, через спинной мозг, но выйду из заточения!

*

  Семёнов продремал с женой почти до ужина. Он сделал пробежку в сырой обуви и сыром костюме - всё равно дождь не прекращался. Вернувшись, отжал одежду, вывесил на спинке стула, вместе с Катей. Жена сидела квёлая, читала дамский роман и зевала. Ближе к вечеру сон снова сморил её. Прямо у телевизора, посреди фильма. Заметив, что любимая спит, Семенов тихонько собрался, вышел из комнаты и осторожно прикрыл дверь, чтобы не хлопнула, упаси боже! Отсутствовал он не более часа, но вернулся очень довольный собой.
Постоял над спящей женой, прикрыл её покрывалом и сел к столу. Предстояло дописать еще один эпизод своего рассказа. Последний. Только что Рэвенж вернулся. Ненадолго. Киллер торопился, сообщил, что возникли непредвиденные трудности, объяснил, что детали мщений рассказывать не станет. Мирный Обыватель не стал настаивать. Тем более, американец обещал завтра полностью исчезнуть из головы. Значит, сумасшествие не наступит. Обрадованные сообщники согласовали, как Рэвенж должен донести сам на себя. С помощью русского, разумеется.
В толстую тетрадь легли строки очередной главы:

*

   Рэвенж
  
Я возник внезапно, потянул русского за рукав:
- Извини, пришлось вернуться ненадолго. Пойдем сдаваться!
- Ты уверен?
- На все сто! Ты обязан быть безукоризненно честным, - поясняю русскому азбучные истины и увлекаю к городскому отделу милиции.
Семёнов недоумевает, конечно. Но закон требует немедленно донести властям о готовящемся или уже случившемся преступлении! И закон надо уважать, особенно законопослушному гражданину!
- Да понял, понял. Но как я заявлю о тебе?
- Заявлю я, а ты всего лишь предъяви документы. Паспорт с тобой?
- Вот, - вынимает русский книжечку.
Дежурный по горотделу, безусловно, поймет несоответствие личности русского Семенова - заявлению американского Рэвенжа. Но это и есть та часть игры, где закладывается победа.
- Здравствуйте! Нет, не жалоба. Я хочу заявить о двойном убийстве. Нет, не явка с повинной, - смело говорит Семенов, и предъявляет паспорт.
По итогу переговоров помощник дежурного сам проводил русского к выходу и вежливо поблагодарил за сотрудничество. Голову на отсечение - заявление порвали в мелкие клочки, едва русский отошел от двери милиции...
Затем мы подводили итоги. Придумав интерьер небольшого бара, русский усадил меня в уютном уголке, подальше от стойки.
- Пора прощаться. Хочешь, я приду к тебе, когда всё закончится. В последний раз. Познакомишь с женой, а то неудобно, я про нее знаю, а она про меня нет. Поговорим, выпьем, как у вас говорят, на посошок...
Русский внимательно выслушал, не перебивая. Он разительно изменился за время нашего знакомства. Из забитого, истеричного обывателя превратился в решительного и очень уверенного, настоящего мужчину. Такого не напугаешь окриком или выстрелом в воздух.
И он не из тех, кто побежит в толпе громить Смольный, нет. Это лидер, вожак, а не баран для вышибания ворот. Из него полностью исчезла суета. Вот и тогда смотрел на меня, улыбался. А ведь знал, какая нервотрепка его ожидает...
- Похоже, у тебя обширные планы, Мститель?
- Очень. Отдохну всей семьей, - я ответил честно.
- Удачи. А то со мной замордовался совсем. Особенно в последнее время. Но ты уж не сердись, ладно?
Смешной чудак этот русский! Я и буду на него сердиться? Да я по гроб жизни обязан, что воскрес после помойки, какие тут обиды!
- Ты, действительно, так считаешь?
- Конечно. Мне так нравится жить настоящей жизнью, а что такое герой бестселлера? Месяц, ну два, меня помнят, а потом? Уход в небытие... Когда последний читатель закроет последнюю страницу, тут и наступает безвозвратная смерть. Такова судьба книжных героев. Конечно, есть вечные, вроде Ромео с подружкой, испанского Кихота, вашего Безухова, но большинство из нас короткоживущие искорки. Даже не звезды...
Русский долго молчит, думает. Странно, но прежнего единения у нас не возникает. Наверное, когда он стал самодостаточным, то исчез и последний дефект сознания, так что мне некуда стало входить. Так что мне о мыслях в его голове оставалось только гадать. Но и это стало трудным делом. На лице почти ничего не отражалось. На редкость невозмутимый человек, бывший Мирный Обыватель, новый Семёнов. Вот смешно так, широко улыбнулся:
- Я попробую продлить твою жизнь, Мститель.
- Как?
- Отпущу в свободное плавание, как литературного героя. Хочешь?
Настала моя очередь задуматься. Я видел рассказ о себе, толстенную тетрадь, заполненную убористым почерком. Почти повесть. Вполне достаточно, если русский перечитает ее хоть раз в неделю. Но если тетрадку опубликовать! В России мне обеспечена долгая жизнь, здесь народ очень читающий, книги на помойку не выбрасывают. Однако в таланте Семенова я сильно сомневался, что и сказал ему. Честно, как принято между нами. Он честно урезонил меня:
- Ну, это не твои заботы. Прощай.
И я снова исчез. Он изгнал меня сам, без СЮРа. Решительно. Одним словом. Возможно, навсегда.

*

   Боль
  
Назавтра Семёнов понял, что даже урезанную культурную программу им реализовать не удастся. Проснувшись, Геннадий Петрович обнаружил, что чудо свершилось - его мужской потенциал уже реализовывался. Любимая женщина сидела верхом и раскачивалась, опершись на бедра мужа, отчего груди запрокинулись вверх. Забытая им острота близости в такой позе оказалась нестерпимой, всё закончилось почти мгновенно, породив в нем огорчение, которое тут же растаяло.
- Ох, как же я по тебе наскучалась! - вымолвила Катя, всласть повыгибавшись на Семенове, выбрав всё удовольствие из медленно спадавшего мужского возбуждения.
Так начались "медовые дни". У них не было сил оторваться друг от друга хоть на миг. Чтобы не терять времени, даже не одевались, ходили голышом, мгновенно проникаясь взаимным желанием в самых неожиданных местах гостиничного номера. Частота и сила влечения поражала Геннадия - она не зависела от усталости, от времени суток, ни от чего. Он постоянно ощущал себя способным и радовался готовности Кати откликнуться на зов плоти.
Естественно, никуда они не пошли. Семенов писал в тетради с таким усердием, что дошел уже до половины. А остальное время они посвящали друг другу. Какие музеи? Даже в ресторан спускаться не хотелось. Слава богу, заказать завтрак, обед и ужин в номер по телефону - проще простого. Разносчики, приветливо улыбаясь, деликатно не обращали внимания на одеяния гостей, но слух о сексуально разнузданной паре гулял по гостинице.
Об этом высказалась пожилая горничная, недовольно посматривая на детали мужского пристроя, обрисованные тугой тканью простыни:
- Совсем совесть потеряли, охальники... Распустились, чистую порнографию развели... Набрось чего-нибудь, а то я номер убирать не буду!
Семенов извинился, отыскал махровый халат, прикрылся, сел спиной к ворчунье, уставился в телевизор. Катерина, давясь от смеха, ушла в душ. Там, нежась в приятных струях воды, переждала строгую горничную. Убедившись, что дверь закрыта, напала на мужа сзади. Завалив Геннадия в постель, быстро добилась желаемого результата. Потом уже, приводя дыхание в норму после интенсивной нагрузки, спросила любимого:
- Как с совестью? Не стыдно? Довел одну женщину до полного упадка сил, а во второй возбудил негодование! Половой разбойник!
- Я? В ком это негодование разбудил? В этой старушке? Брось, она просто не знала, как зло сорвать...
- Ошибаетесь, милейший! Дама обратила внимание на столь дерзко выдающуюся деталь вашего организма не потому, что зло сорвать хотела. Ей стало завидно...
- Завидно?
- Конечно! Такая прелестная вещица, таких внушительных габаритов, и не в ее распоряжении...
- Ой, оставь! Какие габариты? Вполне нормальные, средние размеры, - Семенов прикрыл ладошкой имущество, к которому потянулись жадные руки Кати.
- Он у тебя вырос, ты знаешь? За неделю существенно увеличился, - констатировала любимая женщина, сметая препятствие в сторону, - и не спорь, я это чувствую на себе, точнее, в себе! Психофизиология великая вещь, дорогой мой. Орган растет в упражнении!
И нежно погладила хорошо изученный объект.

<*

   (56-й день)
   Дело мстящих амазонок
   Теперь-то Долгов приехал в Закопанск, вооружившись поддержкой областного начальства, да еще и Тинаев расстарался, лично переговорил с городским прокурором.
Оперативников обещали дать местных, но Ивана Терентьевича на вокзале снова встретил рыбоглазый лейтенант, который вел дело по изнасилованию:
- Вы отдохнете, или сразу делами займемся?
- Делами, - ответствовал Раритет, и они помчались.
В квартире жены подозреваемого долго стояла тишина, затем девичий голос спросил:
- Кто там?
- Милиция, откройте, пожалуйста!
- А удостоверение покажите, - потребовал голос.
Поднеся книжечку к дверному глазку, лейтенант завоевал доверие - дверь лязгнула несколько раз, приоткрылась на длину цепочки. Молодая девушка в домашнем халате осмотрела милиционера, Долгова, потребовала удостоверения еще раз, внимательно прочитала их.
- Я вас слушаю.
- Может, впустите? Неудобно говорить на лестничной площадке,тема слишком деликатная.
Девушка усмехнулась, но дверь прикрыла, скидывая цепочку. Затем отворила, пропуская внутрь. Посторонилась, закрыла все замки, набросила цепочку. Повернулась к посетителям, разглядывая пристально. В прихожей был непривычно яркий свет. И в комнате свет сиял в полную силу. Зато шторы задернуты.
"Странно", - отметил этот факт Раритет, проходя к столу и выпрастывая диктофон из портфеля:
- Мне хотелось бы поговорить с вами, Нина Геннадьевна, о неприятных событиях трехмесячной давности...
- Я уже сто раз всё рассказала. Вот ему, - неприязненный взгляд сопроводил нацеленный на лейтенанта палец, - у него и спрашивайте, а мне нечего добавить. Упал, потерял сознание, закрытый перелом, гипс и всё!
Цитата приведена к месту, высказана ядовито, хоть аплодируй! Долгов опять почувствовал неприязнь ко всей местной милиции, сумевшей восстановить против себя эту миловидную девчушку. Но протоколы допросов, проведенных лейтенантом, давно прочитаны, изучены не на один раз.
Там есть невыясненные места, и ответы знает только Нина Геннадьевна Семенова. Потому-то Иван Терентьевич терпеливо повторил свою просьбу, чуть усилив нажим на гражданский долг, дескать, сможем на основе ваших показаний предотвратить другие преступления. Реакция была неожиданной:
- Я вас, конечно, не знаю, но тоже не хочу верить! Папа нашел этих гадов, выследил, сделал фотографии, даже адреса нашел, а он, - презрительный взгляд опалил лейтенанта, - высмеял его! Вот когда их поймаете, я приду на суд, я их опознаю, пусть ценой своего позора, а сейчас мне нечего сказать!
- Так вы же не видели фотографии? - Раритет обрадовался.
Разговор пошел, надо только раскатить его, дать инерцию! Сколько раз он отрабатывал этот прием, сколько раз! Пусть человек ругается, пусть кричит, пусть негодует, лишь бы не молчал. Раскрутить молчуна в тысячи раз сложнее, вот и прыгаешь вокруг него, как обезьяна возле клетки с бананом, пока не отыщешь подход. Нина Геннадьевна попалась на провокацию:
- Как это не видела! Папа сначала мне и показал! Конечно, у меня сразу шок был, когда я длинного узнала! Его морду никогда не забуду, он первый был, он и порвал мое платье, гад, слюнявый гоблин! Он меня по лицу бил, кричал, чтобы я двигалась... Гад, гад, сволочь!
Девочка всхлипнула, голос сорвался, она заплакала. Иван Терентьевич задавил жалость в зародыше и опрашивал дальше:
- Как он называл остальных, когда окликал? Гоблин, сказали?
- Одного - Чахлик, а второго никак. А гоблин, это я так...
- Чахлик, это который?
- Маленький, он Федю пинал по голове. А толстый - Толстый и звался.
"Чахлик Невмеручий, - Долгов не сомневался, что это еще одно прозвище Семена Серого, - украинская версия Кащея Бессмертного. Да, подходит именно ему... Дойчев постоянно придумывал клички... А толстый, конечно, Борис Могильных..."
Отвечая, Нина успокоилась, просушила слезы уголком скатерти и уже с готовностью беседовала с Раритетом. Закончив допрос, Иван Терентьевич дал Нине подписаться, упрятал листы в портфель и начал прихлебывать чай. Лейтенант тоже получил он Нины бокал, но конфеты попали только к Долгову:
- Вам сладкое полезно, вы умный, а ему не положено!
- Ну, вы зря так сурово судите...
- Ничего не зря! Папа фоторобот просил сделать, так он его высмеял. Вы видели, как папа этого, первого, нарисовал?
- Видел. Настоящий художник. Он не говорил, встречался с этим, с первым? Не помню, как зовут, - слукавил Раритет.
Следователю положено хитрить, не спрашивать же напрямую! Даже такая открытая и наивная девчушка, как эта Нина, мгновенно заподозрит неладное и закроется, ляпни он - твой папашка не убивал ли Дойчева? А вот примитивный, но деликатный подходец сработал замечательно:
- Поймал бы - задушил! Вы папу не знаете, он хоть и добрый, но за меня или за Катю любого порвет, - убежденно и горячо высказалась дочь, бросив тем самым на чашу подозрения дополнительный грузик.
Глаза Нины Семеновой в этот момент блестнули, она распрямилась, преисполненная веры в отца и явно гордясь им. Это потенциальным-то убийцей? Следователю стало несколько не по себе. Чтобы не разрушить контакт неловким словом, он сменил тему:
- Где, кстати, Геннадий Петрович? Мне бы тоже поговорить с ним...
- Он с Катей уехал отдыхать. В Усолье. На две недели.
- Катя? - Осторожно осведомился Долгов, проинформированный о текущем разводе Семенова. - Будущая жена... Так он не здесь живет?
- Нет. У него своя квартира. Мы здесь с мамой.
- А Катя? Как её полностью-то? Вам врач? И подруга? Вот как...
Долгов знал, что получит нужные сведения, если лейтенант будет помалкивать. Но рыбоглазый придурок навострил уши, и уже раскрывал свой идиотский рот, чтобы разрушить установившийся контакт!
- Лейтенант, сходили бы, купили мне аспирин в аптеке. Вот деньги, возьмите Байер растворимый, два стандарта. Я что-то приболел, а в гостинице его не найдешь...
- Ой, я сейчас дам, - Нина заторопилась, вышла из комнаты, дав Ивану Терентьевичу время на шепотом высказанный приказ:
- Лейтенант, уходите! Подождете меня в машине!
  

*

  
Трупы Семена Серого и Бориса Могильных находились в морге сельского района. Иван Терентьевич вошёл в секционный зал, который предстоавлял собой скверно побеленную низкую комнату с тремя столами. Судмедэксперт Элеонора Даниловна, довольно молодая женщина, подала белый халат Раритету, облачилась сама и нацепила сверху фартук из клеенки непонятного цвета. Долгов подошел к голове тощего и вспомнил: "Чахлик Невмеручий".
- Что будете смотреть, Шерлок?
- Вам, трупорезам, виднее. Показывайте, объясняйте, - мрачно ответствовал следователь, подходя ближе.
Раскрытый во всю длину, с откинутой частью грудной клетки, труп Серого выглядел экспонатом, вовсе не вызывая ассоциаций с тем злобным мужичонкой, который не испугался лейтенанта Орлова. Выпросив чистую перчатку, Раритет тронул половые органы трупа, жалким синеватым узелком провалившиеся между худыми, жилистыми ножонками.
- Да всё цело! У него череп пробит, круглая дырка слева на теменной кости. Глубокая, осколки вошли в мозг. А потом таким же инструментом разбили голову второму! Гляньте, какой интересный след, - Элеонора Даниловна сунула в лицо Долгову спиленную крышку черепной коробки.
Напрасный труд! Раритет даже не отшатнулся. Как ни странно, трупы его не пугали, а вот травмы живых людей - надолго выбивали из колеи.
- Ну, как его убили?
- Полусфера этакая. В моей практике было, подшипник на подъемном кране рассыпался, кабину насквозь и шоферу неслабо прилетело, но здесь ржавчина видна, вот... Насчет как - это вы про механизм повреждения? Шарик? Раскрутить пращой, тогда он прилетел бы прямо, а удар нанесен сверху... Пусть праща. Второго убили другим шариком - волос первого в той ране нет.
- И это всё, что вы можете сказать?
Эксперт оскорбилась, швырнула на стол свою писанину и выставила Долгова из морга. На обратном пути Раритет прочел заключение полностью и раскаялся в своем поведении. Элеонора Даниловна написала грамотно, ответила на все мыслимые вопросы, хотя местный милиционер их даже сформулировать не удосужился - в районах кадров не было вовсе, на убийства выезжали чуть ли не участковые.
В своем кабинете Иван Терентьевич внимательно прочитал материалы осмотра места двойного убийства. Эти убийства совсем не походили на первое. Трупы лежали возле палатки, голова к голове. Земля была чуть взрыхлена там, где конечности жертв касались ее. Других следов не нашли. Как и орудие убийства.
- Мистика! Прилетел Бэтмен с молотком, проломил двум мужикам головы и упорхнул. Или прошёл ржавый град, убил бедолаг и растаял, - Раритету хотелось завыть, по-волчьи.
Безнадёга, полная. Что с того, что районники передали дело ему? Если бы с самого начала... А сейчас - поздно, никаких следов не найдёшь! Вполне возможно, они были, но прошедший ливень и другие рыбаки уничтожили всё. Следов грабежа не нашли, машины и лодка стояли на местах. Исчезли сети, ружья, инструмент, запаска, чехлы с сидений и документы с деньгами, естественно.
В милицию заявили рыбаки, якобы зашедшие в это место совершенно случайно, чтобы отловить сбежавшую собаку, когда уже собирались домой. Скорей всего они и украли то, что лежало близко. Их допросили и обыскали. Конечно, ничего не нашли! Не полные же идиоты эти рыбаки - украденное спрятали или передали кому-нибудь.
Убийство произошло около трех часов ночи с субботы на воскресенье. Озеро Долгое, оно же Длинное - совсем рядом с Усольем.
Надо ехать туда! Семёнов вполне мог задумать и осуществить акцию возмездия. Рыбаки слышали, как на шоссе останавливалась машина. Следы на обочине размыл дождь. Но в салоне точно будут следы, да и на брызговиках озерная грязь осталась. Схватить убийцу, пока тепленький, пока ничего не ожидает! Расколется, сломается, как пить дать - сломается!
Долгов помчался к начальнику предварительного следствия домой. Куй железо, пока горячо! А он чуял, чуял, словно собака верховым чутьем, когда подходит близко к зверю - горячо! Горячо, господа хорошие!
- Всё, брать его надо, членореза! Он в Усолье, там я его и дожму!!
- Ночь на дворе, не будить же судью, - парировал Ульянов. - С утрячка забежишь, Иван Терентьевич, получишь - и на поезд. Не хочешь? Тогда выписывай сам, временное. Завтра получу судебное подтверждение. Надеюсь, что получу, - уточнил начальник.
Он рисковать не собирался. Хочет Долгов неприятностей, пусть сам их огребает. Оба прекрасно понимали, что ждет следователя, если судья откажется подтвердить его временное постановление о задержании подозреваемого, да еще на территории соседней области.

*

  Стук в дверь показался Кате непривычно громким. Обслуга заявляет о себе гораздо деликатнее, хотя по времени должен подоспеть заказанный обед. Впереди ресторанного парнишки в номер вбежали три человека с озабоченными, ищущими лицами:
- Где Семенов?
- Душ принимает, - испугалась Катя.
Троица бросилась к ванной комнате:
- Семенов, выходите!
- Минутку, - и шум воды стих.
Один остался у ванной ожидать, двое разбежались по номеру, жадно оглядываясь вокруг. Катерине ситуация не понравилась, голос зазвенел:
- Никто не хочет мне объяснить, что происходит?
- У нас постановление на арест Семенова и обыск помещения, - торжественно высказался самый возрастной, высокий мужчина с солидным, заслуженным портфелем рыжего оттенка. - Я Долгов Иван Терентьевич, следователь прокуратуры города Энска.
- Екатерина Владимировна Мадерова, невеста Геннадия Петровича Семенова. Паспорт предъявлять?
Долгов усмехнулся, опуская портфель на стул:
- Вы с обедом определитесь, человек ждет. А потом разговоры разговаривать станем.
Заплатив парнишке, умирающему от любопытства, Катя потребовала от штатских, шныряющих по номеру:
- Сядьте! Дома так будете разгуливать!
- Вы на каком основании распоряжаетесь в чужом номере? - ехидно осведомился следователь. - По данным регистрации, в этом номере должна быть Нина Семенова, - подпустил яду в голос Иван Терентьевич.
- Мы перепутали паспорта, - без тени сомнения отбрила следователя Катя, прекрасно помнящая, как Гена брал двухместный номер, чтобы избежать лишних вопросов, - не возвращаться же домой по таким пустякам!
Тут появилось главное, но еще бездействующее лицо - Геннадий Петрович. Бросив взгляд на гостей и Катю, он улыбнулся:
- Ну, поверили? А то отказались заявление принять.
- Что? - Синхронно спросили Катя и Долгов.
- Рэвенж убил двух человек, просил его арестовать, но меня выставили..

*

  Новость заметно ошеломила подругу Семёнова, но не Долгова. О, следователь сразу оценил широкие плечи, отлично обрисованные белой махровой тканью халата - да, этот мог тащить Дойчева, и не сто метров, а много больше!
"Такому гераклу убить заморыша Серого - раз плюнуть", - понял Раритет, и приступил к формальностям, чтобы не откладывать допрос:
- Я Долгов, следователь. Вот постановления на арест и обыск этого номера.
Семенов изучил постановления и проверил удостоверения, отметив по ходу:
- МорОзец ваш всего лишь стажёр...
- Я МорозЕц, - обиделся тот.
- Чего это вы, Геннадий Петрович, тщательно документы проверяете. Есть, что скрывать? - Долгов изобразил проницательный прищур.
- У меня в номере большие суммы наличных денег. Не хочу, чтобы преступные элементы под видом работников правоохранительных органов воспользовались моей халатностью и похитили их, - голос Семенова ровен, спокоен, и никаких признаков игры вазомоторов, - и, кстати, с каких пор ордер на арест выдает следователь?
"Крепкий орешек", - оценил Раритет, переходя ко второму этапу тщательно продуманного действа:
- Имею право. Капитан, понятых и приступайте к обыску. Екатерина Владимировна, вы не оставите нас наедине?
- Не оставлю.
- Я бы настаивал...
- А я бы не соглашалась, - в тон ответила Катя.
- Не спорьте с ней, все равно не переспорите, - улыбнулся Семенов.
- В таком случае я допрошу вас в отделении милиции, без присутствия вашей подруги, - вспылил Долгов.
- Она мне не подруга, а жена, - возмутился Геннадий Петрович, и Долгов понял - запугать этого человека не удалось.
Конечно, допрос в присутствии жены подозреваемого не влазил ни в какие рамки, но ковать железо надо (Ах, какая точная поговорка! И от повторения не тускнеет!), пока оно горячее. А увозить Семенова сейчас, пока здесь идёт обыск - глупо. Еще глупее - отложить допрос, дать тому время успокоиться, обдумать ответы! Раритет это понимал гораздо лучше подозреваемого, потому и согласился:
- Хорошо, пусть присутствует, но молча.
- Кто бы спорил, - накрыл Семенов ладонью руку Кати, придвинувшейся к нему вплотную.

*

   - Кто такой Рэвенж и кого он убил? Когда и где? Как вы узнали об этом? Почему вы подавали заявление от его имени? - Иван Терентьевич выпал вопросы и записывал их, свирепея от непонимания.
Подозреваемый издевался над ним, нёс чушь, годную для дамских детективных романов. В его изложении фигурировал мифический персонаж, с вызывающей кличкой. Для Долгова, в оригинале прочитавшего Дойля, английское слово "месть" в качестве имени - звучало, как насмешка. Но подозреваемый без зазрения совести плёл словесные кружева:
- Американец покарал преступников. Ваша милиция отказалась, вот Рэвенж и убил негодяев. Он не скован предрассудками, - убежденно пояснял Семенов.
- На чем и куда вы ездили в день убийства тех двоих?
- Не я. Рэвенж, да, на поезде. На озеро Долгое. Или Длинное, кто его знает? Их несколько, где они рыбачить любили... Да неважно. Это СЮР, понимаете? Рэвенж сел на поезд, что шел в их сторону, а потом сошел, когда надо.
- Откуда вы знаете подробности убийства?
- Рэвенж. Ночью гуляю по парку в Оклахома-сити, а он рассказывает...
Иван Терентьевич убеждался с каждым словом - перед ним актер, играющий сумасшедшего:
"Зря на киллера валишь! Мы тебя, голубчик, вычислим. Персонал не слепой, видели, когда уходил, когда приходил..."
- Так всё-таки, кто убийца? Рэвенж? Не вы?
- Уважаемый господин следователь! При чём здесь личность убийцы? Важна его функция! Вы по интернету не гуляете? Напрасно! Есть сайт Законник, точка, ру. Я там постоянный участник форума. Прочитайте, почему растет преступность в России, это моя тема. Так вот там, по результатам опроса - девяносто процентов согласны, что ждать наказания преступников силами государства нельзя. Ждать, значит, поощрять преступность. Безнаказанность развращает, дорогой мой господин следователь!
- Я вам не дорогой господин, - вспылил Раритет. - И перестаньте ерничать, нет у вас права присваивать функцию наказания!
И уже в уме продолжил: "В тюрьме, на параше сокамерников поучи! Успей я взять Дойчева с компанией - они бы сели. А так - ты. На червонец!"
Вернулся капитан Тимофеев:
- Было заявление, Иван Терентьевич, дежурный по горотделу помнит, но записи в журнале регистрации нет, не приняли... Оно было, - капитан показал на подозреваемого, - от имени иностранца по имени Брэнд...
- Бред, а не Брэнд, - поправил Семенов, - из Оклахома-сити.
- Гена, когда ты его подал? - Катя заволновалась.
Тот чмокнул жену, но ничего не пояснил. СЮР не велел отвлекаться от беседы со следователем. Долгов нравился Семёнову. В неправильном лице с кривым носом, как у старого француза Бельмондо, в седых бровях и крутых морщинах на высоком лбу - нигде не читалась ложь. Поэтому Мирный Обыватель принял предложенные правила игры, прочитал все удостоверения, оба постановления, и подписи на каждом.
Милиционеры переворачивали номер вверх дном. Поскольку одной из понятых оказалась та, злая горничная, СЮР порекомендовал попросить её, мол, наведите потом в номере порядок. Семёнов удивился новой способности холодного безвременья, поселившегося в его голове, где недавно весело и больно стучал дятел, но вежливо попросил.
- В тюрьме будешь распоряжаться! Это тебе, охальник, за разврат, - горничная с готовностью отвлеклась от наблюдения за бесплодной работой милиционеров, но вопрос Долгова оборвал страстную, обличающую речь разгневанной блюстительницы нравов.
- Что за разврат?
- Да они все время голыми по номеру шлындрали! В простыню обернутся и ходят! Эта, - кивок в сторону Катерины, - хоть в халат одевалась, а вот он, - толстый обличающий перст в Семенова, - так вовсе в простынке завязывался, чтобы его ... наружу выпирали! Бесстыдник! За всю неделю из номера ни разу не вышли! Прелюбодеянием они занимались, товарищ следователь!
Продемонстрировав знание сложных слов, и верность традициям стукачества, горничная смолкла. Утомленные бесплодным обыском оперативники отпустили понятых, присели рядом с Долговым, и застали конец объяснения про Рэвенжа и СЮР:
- ... другая реальность. Там время замерло, засохло. И пока часы не сползут вниз, не распрямят циферблаты - у меня в желудке холодок, как на качелях... Вот вы все сейчас в рдной реальности, а я ещё и в СЮРе. Поэтому успеваю везде...
Долгов поморщился, вернул подозреваемого в нужную реальность:
- Как давно знакомы с Дойчевым?
- Вопрос сформулирован некорректно. Этот человек опознан моей дочерью, как один из насильников. Вы в курсе той истории? Да? Ну, представьте, неподалеку от дома Кати я встречаю этого типа! Погнался за ним, готов был убить...

*

   - Как это было? - встрепенулся Долгов.
- Давно. Так вот, бегу я за ним, а решиться на убийство не могу. Вернулся к машине... И тут Рэвенж схватил молоток, а Дойчев выходит из дома. Рэвенж его по затылку, от всей души. И ножом мужские причиндалы отсек...
В длинном и сбивчивом рассказе подозреваемого Иван Терентьевич увидел неувязки. Отсутствовал столб, куда привязана жертва. Семёнов на джипе вытаскивал свою "Газель"? За двести метров от места убийства?
Раритету вспомнился зелёный квадратик бумажки, прилипший к центральному гребню колеи. Рисунок, на который он тогда не обратил внимания. Но вот же, на первой странице общей тетради, исписанной убористым почерком - такой же рисунок! Фигура мужчины и девочки, соединивших руки. А тот листочек бумаги, где Раритет отмечал движение глаз психоаналитика Иванова, ловя на лжи, был зеленым!
Допустим, тут есть связь: пациент взял листок у врача, нарисовал на нём фигурки, а потерял на месте преступления. Как её доказать, если листочек не приобщён к делу? Значит, мимо.
Раритета раздражала ложь Семёнова:
"Нарочно путает себя с наемным убийцей, нарочно! Под психа косит. Нож из кармана жертвы и молоток - враньё. Орудия убийства не хранят и не теряют, их уничтожают или прячут! Пластырь, чем рот Дойчеву залепил, вообще не признаёт, жену выгораживает..."
- Екатерина Владимировна, пластырь ему вы дали?
Семёнов не дал жене ответить:
- Катя узнала про того типа, Дойчева, когда рассказ прочла. Она женщина, и способна на убийство ещё меньше, чем я. Вот Нина, да, та хотела убить их...
- Кого их?
- Нина? Всех. Но сделал это - Рэвенж.

*

   Долгов разозлился. Подозреваемым упорно косил под дурака, надеясь на алиби. Конечно, надеется на недоказуемость его отлучки на место преступления. Расчёт понятен - "Газель" ждёт хозяина дома, за 600 с лишним километров от Усолья! Но кто мешал Семёнову сделать рейд на чужом транспорте? Сделав перерыв, Раритет отозвал оперативника в сторону:
- Тимофеев, подсуетись, голубчик. Семёнов врёт, ему до озера на поезде не добраться. Пятьдесят километров от Усолья, ближайшая станция в семи километрах, садоводческий разъезд - в трех, а ночью пригородных нет! Значит, угнал машину или мотоцикл! И гостиничных опросите, когда он выходил и возвращался.
Капитан умчался. Местные оперативники выглядели пошустрее Орлова, и Раритет похвалил себя за правильное решение. Хорош бы он был "в Туле со своим самоваром"!
Семёнов делал вид, что сотрудничает со следствием по полной программе - отвечал на все вопросы. Раритет тянул время, повторял вопросы и ждал результатов. Капитан Тимофеев пришел выжатый, как лимон. Увы, ни мотоциклы, ни машины за всю неделю не угонялись. Семенов выходил днем на процедуры, на вечерние и утренние пробежки, по сорок минут каждая. Вечером того дня его видели дежурный и уборщица. Утром дежурный и злой уборщик, которому пришлось вытирать пол за промокшим придурком.
Раритет опешил: "Обернуться с транспортом невозможно и за два часа, а тут сорок минут! Бегал другой, а Семёнов убивал? Или наоборот, бегал, но не убивал?"
Капитан сочувственно сказал, глядя на стоящего у окна подозреваемого:
- Иван Терентич, он точно шизик? Признательное заявление, почти явка с повинной - точно, крыша набекрень!
- Пусть. Он знал об убийстве, если не сам убил. Видел, участвовал. Мог нанять киллера? Мог!
- Тогда в общую камеру. И прессануть!
Долгов возразил:
- Нет. Наружное наблюдение обеспечишь? Вдруг выведет на киллера, - и подозвал подозреваемого.
- Геннадий Петрович! Продолжайте лечение, отдыхайте, но никуда не уезжайте.
- На пробежки можно?
Раритет кивнул.
  

<*

   Закон. Дело мстящих амазонок
  
Оперативники молчали до самого горотдела. Долгов тоже. Признаваться себе в неудаче не хотелось. Потому он проигнорировал вопрос капитана:
- Иван Терентич, а что вы думали найти при обыске в номере? Я так и не понял. Гостиница ведь, не квартира!
"Я сам не знаю, что искали. Расчет был на психологическое давление, тот же обыск, арест, неожиданность, плач женщины... Мог признаться, высказать что-то впопыхах, задергаться, а дальше только раскручивай на признание!" - хотел ответить Долгов, но промолчал, крутя в руках единственную добычу, общую тетерадь.
Утреннее воодушевление сменилось усталостью и апатией. Дело не шло. Впервые в своей практике Раритет столкнулся с ситуацией, вывернутой наизнанку:
"Убийца дал показания, которые даже самооговором не назовешь! Бред!"
Слежка за Дойчевым подтверждена фотографиями, видеозаписью, даже помятым рисунком. А убийство - ничем. И ведь Долгов везде отработал на совесть, не только в квартире Семёнова. Эксперты сравнили отпечатки всех сапог сорок третьего размера, найденных у рабочих его бригады, перетрясли весь инструмент, облазили "Газель" в поисках улик. Ничего! Ни веревки, ни ножа, ни перчаток, ни сапог, ни капли крови, ни-че-го!
На месте убийства - тоже ничего. Мокрые пятна, в которых Долгов заподозрил плевки Семенова -оказались собачьей слюной. Надежда была на джип - хоть один отпечаток! Хоть волосок! Но, увы, от "Крузер" удалось отловить лишь двигатель с перебитыми номерами.
Долгов готов был поверить в существование СЮРа, который ворожил Геннадию Петровичу. Ни улик, ни свидетелей. И не признание, а бред: убивает Дойчева, после этого отдает фотографии в милицию, с требованием немедленно арестовать негодяев! Психопат? Убил в состоянии аффекта, ничего не помня. Грохнул остальных, в мозгах выключатель щелкнул. Вспомнил и признался? Придумал, записал фантазии?
Непривычная мысль пришла к Раритету тяжеловесно, мощно, словно крупная рыбина, поверх раздражения и неприязни к Семёнову:
- Ненавижу интеллигентов! То ли дело воры и бандиты. Убивают просто, оставляют следы, как принято. Прячутся, пугаются, ошибаются, создают фальшивые алиби, ловятся на противоречиях, раскалываются - все, как у людей...
Следователь раскрыл потрёпанную общую тетрадь, пролистнул страницу, где рисунок напоминал о проколе с зелёной бумажечкой. Дневник Рэвенжа Бреда. Надо же, какое имя! Мало, что английская месть, так еще и русский бред домешан:
- Киллер? Придумать и списать мокруху на него - ловкий ход, однако для идеального убийства слишком заумно. Проколется господин художник на следственном эксперименте, выдаст себя, это к бабке не ходи... Да, эксперимент необходим! И психиатры, если что...
Следователь поставил мысленную точку в рассуждениях, приступил к чтению рассказа, который начинался словами:
"Первой появилась пустота безмыслия..."

*

  
   Боль
  
Мирный Обыватель недоволен собой. Сверхреальность нагрянула внезапно, связала его по рукам и ногам, не дала рассказать всё, что наболело. А ведь следователю явно понравился рассказ о слежке за "кошмаром" и его дружками.
Потом дело дошло до гонки с преследованием, которую тот же СЮР не давал закончить две недели. Она увенчалась успехом, когда появился Рэвенж. Но ныешняя сверхреальность дерзко продиктовала следователю даты, записанные в рассказе. Это было неправильно, но как Мирному Обывателю ослушаться такой силищи? В отсутствие Рэвенжа оранжевая земля и растёкшиеся циферблаты внезапно взяли такую власть!
С другой стороны, только сверхреальность позволила Мирному Обывателю выплеснуть эмоции, три месяца владевшие Семёновым. Жаль, что следователь Долгов не поверил, даже не захотел поверить и дослушать. Обиженный СЮР сразу свернулся в маленький клубок, точно под ложечкой, и пропитал тело холодом.
Мирный Обыватель понял, что стал Семёновым, воспользовался свободой и быстро рассказал историю двух последних убийств. Следователь записал всё, но и тут не поверил виновности Рэвенжа, отказался арестовать.

*

  Холодок из желудка исчезает, криво перегнувшийся по скале циферблат, так долго удерживаемый перед глазами - тает. Гулкая пустота, давно выдолбленная в голове неутомимым дятлом, заполняется нормальным шумом, обыденными мыслями, среди которых одна тревожит сильнее всего, и заставляет идти во вторую комнату. После ухода милиции и следователя сверхреальность исчезает, позволив Семёнову осознать, что случилось самое худшее:
- Снова приперся СЮР, глупый и настырный. Значит, Катя ошиблась, и я схожу с ума по-настоящему...
Любимая женщина сидит и курит очередную сигарету. Геннадий Петрович садится напротив.
- Тебя оставили? Как это называется, подписка о невыезде?
- Около того. Ты на меня сердишься?
- А ты как думаешь, тихушник? Попёрся в ментовку! Сдаваться он решил! А я? А обо мне ты подумал? Да ты...
Замечательные глаза делаются такими прозрачными, что в них не удерживается слезинка и выкатывается наружу. Это никак нельзя оставить без последствий, и Семёнов хватает жену в охапку, начинает целовать. Катя вырывается, но где слабой женщине совладать с мужиком! Ее уносят на постель, сдирают халат, и ...
Геннадий Петрович не спешит, бережно собирает слезинки в уголках любимых глаз, обстоятельно стирает лаской допущенные им промахи и нанесенные ей обиды. Уже по силе и длительности совместного блаженства понятно, как много пережито ими сегодня. Семёнов целует ладошку:
- Я тебя люблю!
- Приятно, когда тебя берет любимый мужчина... Кажется, я начинаю понимать мазохистов!
Оба хохочут, наслаждаясь счастьем уединения. Потом ужинают обедом, который так и простоял на столе нетронутым. Семёнов надевает костюм для пробежек, завязывает шнурки кроссовок, целует жену в щеку.
- Зачем ты пошел в милицию признаваться?
- Не я, Рэвенж. Дошел со мной до горотдела, поскандалил с дежурным и написал заявление от своего имени. А потом он меня бросил в отделении, сбежал, негодяй, забрав все воспоминания.
Катя качает головой. В глазах мужа нет огонька безумия, но слова и поведение... Неужели не удалось снять идефикс самообвинения? Она упустила важный момент?
- Ладно, пойду пробегусь!
И Семёнов спускается по лестнице, в холле машет рукой дежурному. Ему, крепкому сибиряку, бывшему Мирному Обывателю, осталось совсем немного - забыть о свершенных не им преступлениях. А потому - прочь со знакомого маршрута вдоль депо, где все напоминает о подготовке к мести!

*

   (57-й день следствия)
  
Последний эпизод, с явкой в милицию, убедил следователя в виновности Семёнова. Тот был, как минимум, соучастником, если не организатором убийств. Детально описать героя, не видя его? Невозможно. Подготовка к убийству, путь на место преступления, само описание убийства - всё выглядело логично, связно и убедительно. Следственный эксперимент напрашивался.
Но рукопись поразила Раритета картиной эмоциональных бурь, терзавших убийцу. В целом суховатый, даже скупой слог автора внезапно становился сочным, образным. В нем появлялись слова, давном-давно не используемые современной литературой и, тем более, в быту. Архаизмы, приличествующие Гоголю или Батюшкову, но никак не писателю двадцать первого века, проникали под толстую шкуру Долгова, специалиста по убийствам. Он временами сочувствовал герою, но вспоминал, чье творение лежит перед ним, и снова черствел.
Прокурор Тинаев выслушал друга по телефону, согласился обсудить вопрос в личной встрече. Назавтра следователь Долгов вернулся из Усолья, подал рапорт Ульянову, начальнику следственного отделения, и тот продлил процессуальный срок по делу "Мстящих амазонок".
- На месяц, как положено. Попробуй не успеть!

*

  Вечером в кабинете прокурора старые приятели открыли бутылку "Пшеничной":
- Леша, я добью дело. Ты получишь убийцу на блюдечке с голубой каёмочкой.
Выпили за это. Потолковали о других делах. Повозмущались кретинизмом власть предержащих, обругали очередную реформу следствия, выпили еще.
- За талантливый и въедливых следаков, которые умеют работать!
После третьей обсудили вариант следственного эксперимента и сформулировали устную задачу психиатрам. Тинаев пожаловался, как его заморочил долбаный переконтроль. Поклялся, что раз он сам следачил, то никакие реформы не разрушат его дружбы с Иваном, хотя реальное месилово между Следственным Комитетом и Прокуратурой уже началось. Поржали над Долговской версией аббревиатуры СО СУ СК. Допили последнее.
Неформальная оперативка закончилась поздно, уже в темноте. Подходя к дверям квартиры, Долгов печально вздохнул. Наташка пялится на свои сериалы, но ради него оторвется, начнет пилить... А так хотелось получить поддержку еще от кого-нибудь близкого, не только от профессионалов. Да, они с Лешей и с Валеркой - связанные одной цепью, да.
Но у других мужиков семья - типа, крепостная стена и опора, а у него? Зыбучий песок, опилки... Эх! Вот если бы Наташа вела себя, как подружка Семёнова - как её? Катерина Мадерова? - то он, Долгов, был бы счастлив и спешил бы домой, а не выпивал с Лёшкой.
- Или это я виноват, что семья рыхлая? Говорят же, что ребенок - третья точка опоры? Эй, Раритет, опомнись, зачем тебе такие мысли?
  

*

  
   (60-й день)
   Закон. Дело мстящих амазонок
  
Долгов держался позади оператора, который фиксировал ход следственного эксперимента, забегая с разных сторон. Семенов уверенно шел к железнодорожной станции. Они уже основательно устали, повторяя маршрут ежедневной пробежки Геннадия Петровича, что только укрепляло мнение о ненормальности убийцы. Какой дурак будет дважды в день, утром и вечером, наматывать ногами по шесть километров? Долгов случайно запомнил, как самый знаменитый американский придурок Билл Клинтон хвастал, что бегает шесть километров, не меньше, но каждую неделю, а не день! А этот?
Сейчас разговор шел о нескольких провисших шнурках неопределенного цвета, протянутых от сарая до нового столба, смердящего свежей пропиткой. Бывшие в длительном употреблении шпалы, составляющие основу сарая, креозотом не воняли, но гадкий цвет лежалого собачьего дерьма сохранили и даже усилили.
Дерьмо собачье вспомнилось не напрасно. Крупная псина дворовой внешности остервенело гавкала и бросалась на всех, кроме Семенова. Особенно неистово кобель облаивал Тимофеева, облаченного в милицейскую форму.
Из дверей сарайки выглянул нечто страшное, возможно - женского полу:
- А чё здеся делаете? - и продемонстрировало остатки зубов вместо улыбки.
- Работаем, - капитан со стажером заинтересовались, вошли внутрь, впихнув страшилище в его обиталище.
- ...здесь Рэвенж переоделся, свою одежду повесил, а потом увидел поезд, товарняк. Догнал, запрыгнул и поехал...
- Вы знали, куда следует товарный поезд? - Долгов старался быть максимально корректным, но раздражение прорывалось, становясь заметным, на что немедленно обратил внимание подследственный.
- Иван Терентьевич, не я, а киллер. Вы думаете, это легко - вспоминать детали убийства? Вам хорошо, вы никогда никого не хотели убить! Это лишь сначала приятно - отомстить...
- Ни хрена она не подтвердила, - капитан Тимофеев вынырнул из сарайки вместе с Морозецом, но без страшного существа. - Прачка в депо, стирает спецуру. Одежда - не номерная, хозяин сам метит краской, а чаще хлоркой, инициалы или фамилию. На пропажу никто не жаловался...
Прачка высунулась:
- Шарик, цыть! Паскуда, цыть, говорю! Ну, всё, щас захлестну! А, бздишь камня, паразит... Он на чужих брешет так, а в форме - вообще не любит. У меня никто одёжу не скрадет, даже ночью. Шарик порвет, он тока своих пускает...
Тимофеев проворчал, глядя, как притихший Шарик дружески обнюхал Семенова:
- Тогда этот ему - свой.
Морозец удивился:
- А почему - ночью?
- Дык, у них смена в пять, мне чё, просыпаться для них? Сами взяли, не велики баре! А Шарик - не, он своих знает, не тронет. Даже не бреханет...
- Ты ему тоже свой, - указал Долгов отвлекшемуся капитану.
- Ах ты, тварь! - Шуганул наглого пса Тимофеев, стряхивая влажную метку с сапога.
Шарик отпрыгнул, увернулся от камня, брошенного с опозданием, зато с большой силой. Семенов переждал суматоху и высказался с чувством:
- СЮР не ошибается, надо только не дергаться и не выделываться, как муха на стекле. Итак, Рэвенж повесил свою одежду сюда и прыгнул на подножку платформы...

*

  Мотодрезина, судя по прочности и остаткам роскошной отделки - еще царских времен, бодро пересчитывала стыки, приближаясь к озеру Долгому, сиречь, Длинному. Геннадий Петрович стоял у окна, готовясь дать сигнал к остановке, продолжал вспоминать:
- ... платформа с металлоломом, и катается фигня по полу, вроде, шарики от большого подшипника...
Раритет встрепенулся. Экспертиза однозначно показала, что на черепах убитых были круглые следы от удара круглым и ржавым предметом с вдавлением и раздроблением кости, да!
- Сколько штук вы взяли?
- Два. Куда мне больше?
Привычный гул мотора с перестуками достойно заполнял тягостную тишину целых несколько минут, чуть ли не три. Нарушил ее опять же Семенов:
- Вот, сейчас будет поворот, там поезд замедлил ход, он спрыгнул.
Долгов крикнул машинисту:
- Остановимся?
- Только стоять я не могу, за мной состав. Я до узловой, оттуда вернусь. Это минут семь возьмёт...
Тем временем Семёнов распахнул дверь, спрыгнул на ходу, побежал под откос. Там плюхнулся в озеро и пошёл на тот берег, погрузившись по шею. Оператор с удивлением заснял форсирование водной преграды.
- Куда? Да твою же мать! - совершенно по-бабьи всплеснул Раритет руками, огорченно сообразив - "оскоромился", не сдержался!
- Вот так он перешел, - донесся голос Семенова, ступившего на противоположный, пологий бережок.
- Я лодку поищу, - сообразительный Морозец помчался вдоль насыпи.
Тимофеев оптимизма не питал, угрюмо посасывал сигарету, мерзко дымившую в сторону Долгова.
- Ты что за дерьмо куришь, капитан?
- Хотите? Шахтерские, навроде Примы, - протянул следователю пачку глупый мент, не отводя взгляда от подозреваемого, топтавшегося в ожидании на том берегу: - Не могу я их Ноблес, хоть и говорят, что они самые крепкие...
- Стань с подветру, - вразумил его Раритет.
Оператор с тоской отследил превращение стажера Морозеца из бравого бегуна в унылого пешехода и сделал правильный вывод:
- Ну что, раздеваемся?
- А оно на сколько тянется? - отбивался от купания Тимофеев, послушно отошедший со следующим дымогенератором из отвергнутой пачки.
- Длинное и есть, - сдаваясь обстоятельствам, Раритет расстегнул рубашку, расстелил брюки, скатал все вместе, связал туфли шнурками и ступил в воду.
Оператор разделся донага, увязал барахлишко в рубашку. Когда его белая задница погрузилась в озеро, узелок крепко мостился на макушке, поддерживаемый двумя руками. Шустрый Морозец рассек гладь молодым лосем и начал одеваться, когда из неразведанного поворота выплыла "резинка" с рыбаком. Тимофеев реализовал свой шанс, торжественно сойдя на берег сухим.
- Ещё на бутылку хочешь? - Простимулировал он рыбака.
- Ну, если скоро назад, то жду, - кивнул прельщенный дедок.

*

  Семёнов вел команду метров пятьдесят, ворча:
- ... он палатку увидел, залез на дерево. Дождался первого, и сверху ударил. Потом второго тюкнул. Поискал у них нож, не нашел. Я не настаивал... Главное сделано, Нине уже не страшно...
Оператор шел следом, снимая спину Геннадия Петровича и записывая монолог. Долгов держался рядом, соблюдая правила игры. Прогалина кончилась, начались кусты забоки - мелкий тальник, вперемежку с какими-то неизвестными приземистыми и корявыми деревьями.
Снова мелькнула полянка с квадратным пятном прелой травы, указывающим на недавнее место палатки. Там стоял следователь из района, который начинал это дело:
- Привет. Ну что, колется?
Раритет поздоровался, попросил коротенько показать, что и где. Пока районный водил пальцем по округе, остальные ждали. Только подозреваемый не унимался:
- Кажется, тут.
Семенов долго громоздился на пологий ствол дерева, ощутимо прогнувшийся под его тяжестью. На вопрос следователя показать и пояснить перед камерой кивнул согласно и понёс ахинею, которая никак не вязалась с истинной картиной убийства.
Но Раритет не сдавался:
- Как вы наносили удар? Откуда шел первый, покажите. Где и как стояла палатка, как вылазил второй, куда они падали. Морозец, играете за первого, идите от воды, - распорядился Долгов.
Тимофеев было обрадовался, а зря! Следователь не дал ему докурить очередную бумажку с табаком, поставил на четвереньки, дескать, второй вылазил именно так. В руки Семёнова следователь вложил легонький пустой шарик - руку "неваляшки", с продетой в дырочку веревкой.
- Не так. Рэвенж использовал пустой пакет, - подозреваемый изменил показания, и все бросились искать пластиковый мешочек в мусоре, обильно загадившем ближайший кустарник.
Вместо команды "мотор!" прозвучало гагаринское "поехали!" Режиссер Долгов был недоволен. Картина выглядела фальшиво, и награды Каннского кинофестиваля пролетали мимо. Нелепой кошкой на дереве сидел Семенов, левой обхватив ствол, а правой раскручивая шарик в грязном паластиковом пакете. Нагло улыбаясь в объектив, мимо дерева почти строевым шагом шел Морозец.
Пакет взлетел вверх, Семенов вытянул руку на всю длину, чуть подался вперед, свалившись, с трудом достал до головы стажера. "Чпок!" - шарик щелкнул по черепу и отлетел вверх.
- Во черт! Больно, - потерял улыбку Морозец, но Раритет не пожалел:
- Падай! А ты, капитан, пойдешь, когда Семёнов позовет.
Подозреваемый снова лезет на ствол, срывая кору, долго мостится, ждет Тимофеева - шарик звучно соприкасается с милицейской головой сквозь фуражку.
- Ну, чего вы так молотите, больно же, - капитан проявил солидарность со стажером, потирая макушку.
- Куда бросили шарики?
- Не помню. Я это место представлял совсем иначе. Извините, - подследственный пожал плечами.
Раритет застонал, отворачиваясь от камеры. Все неприличные слова, прежде не употребляемые, дружной толпой просились наружу, как отличники к доске, поощренные на пятерку умным учителем.
Следственный эксперимент задумывался для подтверждения признательных показаний, на полное совпадение с зафиксированными фактами. А что теперь? Хуже могло быть только прямое подтасовывание. Даже бездарный адвокат не пройдет мимо такой возможности развалить дело.

*

   Боль
  
Катя обняла мужа. Последние дни стали тяжелым испытанием. Допросы Гены, снятие отпечатков пальцев, нудная беседа с Долговым, который ловил ее на противоречиях с детской уверенностью в собственном превосходстве - просто добивали.
Она плохо спала ночами, в отличие от мужа. Снились страшные картины будущего: Гена в наручниках, Гена в зале суда, Гена в тюремной машине, Гена за решеткой... Причем сон был с реалиями американских фильмов, где тюрьма выглядит лучше российского дома престарелых.
Потом Гена уехал на следственный эксперимент. Ей Долгов отказал категорически. И целый день она терзалась неизвестностью, пока не хлопнула дверь, запустив любимого.
- Ну, рассказывай, - Катя села напротив, оперев голову на кулачки, с удовольствием наблюдая, как он ужинает.
- Всё прошли, записали на плёнку, только я в нескольких моментах ошибся. Забыл, как обстояли дела, представляешь. Совсем не помню. А рукопись прочитать, чтобы вспомнить - они мне не дают. Пришлось сочинять снова, как он шел, как бил и чем. Боюсь, я неправильно пересказал действия Рэвенжа... Забыл! Ты права, свои воспоминания он унес с собой, а я написал детективный рассказ, и то лишь по мотивам...
Дожевав последний кусочек курицы, Семенов начал раздеваться:
- Хочу в душ, аж шкура чешется. Пошли вместе? - предложил он, и намекнул, зачем.
Его сильные руки легко держали жену, которая обвивала могучую шею и неотрывно целовала губы, вышептывающие знакомые, но очень приятные слова любви. Нежась под тугими струями, они неторопливо наверстали упущенное днем. Потом долго стояли обнявшись.
Катя хватала губами брызги, залетавшие в рот, отплевывалась, прижималась к могучей груди мужа, где намокшие волоски образовали косички, подчеркивающие рельеф мускулатуры.
- Ты можешь мне сказать правду, только здесь и на ушко, только мне? Ты убил этих гадов?
- Катя, сама же говорила, важны нюансы, а вопрос ставишь некорректно. Не убил, и не я, - голос мужа звучал ровно, как у честного человека, - а Рэвенж. Казнил, исполнил приговор.
Врач Мадерова понимает, что ей удалось-таки радикально отделить личность киллера от собственного мужа, но не хочет ошибиться еще раз:
- А тебя не посадят? Как заказчика?
- С чего бы? Заказчиком был Мирный Обыватель, не я...
  

*

   (66-й день)
   Закон. Дело мстящих амазонок
  
Прокурор Тинаев плеснул другу и себе, молча поднял стакан. Это стоило отметить. Два дня - и Раритет раскрыл свежее убийство, взбудоражившее весь городской отдел милиции. Лейтенант Орлов, Олег Николаевич, был убит неподалеку от квартиры его любовницы.
Два огнестрельных ранения, в область сердца и в печень, оказались несмертельными, но контрольный выстрел в голову - да. Орудие убийства вычислили по пуле, преступника установили по рассказу свидетеля.
Всё просто и незамысловато. Освободился обиженный рецидивист, отрыл пистолет. Подстерег оперативника. Застрелил. Потом пошел к бабе, чтобы хвастаться, как менту отомстил, и напиться вусмерть. Спящим его и взяли.
Но Раритет не гордился:
- Такое преступление в два счета раскроет даже недотепа. Я завис с Дойчевым, Лёша. Вот ты говоришь, следы, следы... Там только конь не топтался! Районный следак ничего не сделал, - следователь Долгов зло стукнул по столешнице прокурорского стола и продолжил перечень упущений, - фотографии плохие, место по ним хрен узнаешь...
Надвигалась ночь, однако дружба обязывала Алексея Тинаева выслушать и помочь Ивану Долгову. Пусть у первого собственной работы невпроворот, а у второго есть непосредственный и очень ревнивый начальник, и что?
"Друзья - это не только и не столько собутыльники, это поддержка. А надо, и защита! Порой от самого себя", - рефреном встраивалась мысль прокурора в жалобы Раритета:
- Искать одежду? Мы опросили смену, и никто не жаловался на мокрую спецуру!
В голосе Раритета звучала обида - обида добросовестного работника на непреодолимую силу, на стихийное бедствие, на божественное вмешательство, да на что угодно!
Тинаев прекрасно понимал его. Выложившись на двести процентов, отработав совершенно неочевидную версию, друг вышел на убийцу, а доказать его виновность не смог!
- Грунт на кроссовках? Эксперты нашли уйму всякой хрени! Эпителий под ногтями? Там грязь, хоть картошку сажай!
Долгов распалился, забегал по кабинету:
- Что с того, что я задолбал экспертов! Полный финиш... Кистень? Не подходит. Я рогатку предлагал - исключили, не нанесет такую травму.
- С проходящего поезда бросить...
Долгов вспоминает сон с ящиками и гвоздями-одуванчиками, звереет и по слогам объясняет Леше, что думает о прицельности броска и умственных способностях друга. Тинаев не возражает, не обижается, он слушает. Ценное качество - умение выслушать поток откровений, не прерывая, и привело его к прокурорскому креслу. Следователь по прозвищу Раритет еще раз выматерился, отводя душу, и задал вопрос:
- Не веришь, что Семенов?
- Помнишь версию о молодом десантнике? Ростом под два метра? Обоерукий? И что, коренастый правша Семенов годится? А по уликам? Ты даже пластыря у Семенова не нашел! Изъял бредовый детективный рассказ, как основное доказательство.
Тинаев жалеет друга, который только что кричал, выплескивая обиду на неудачу, подстерегшую его на неухоженных тропах российского следствия. Дефицит передовых экспертных методов, загруженность делами, затырканность бытовыми проблемами - ничто перед самой большой бедой. Ни единого доказательства не удалось найти, ни единого. Как черт ворожил убийце!
Подозреваемый заявил о причастности к трем убийствам. Пусть не с повинной, а как сумашайка! Верный практике Вышинского - а что? "признание - мать доказательств" - нынешний прокурор города рискнул бы передать дело в суд. Но эксперимент показал абсолютный идиотизм версии Семёнова и несоответствие решающим фактам.
- Знаешь, Ваня, - прокурор мягко начал убеждать друга, - ты зря принял это так близко к сердцу. Понимаешь, мы не доказали...
Пересмотрев видеозапись следственного эксперимента трижды, Тинаев понял - суд не поверит. Всё вместе взятое превращало обычное преступление в пошлый детектив, где героям дозволено чесать правое ухо левой рукой, пропущенной между собственных ног. Но что безропотно, а чаще с восторгом "хавал пипл" в киношной реальности - в жизни не случается.
Вчера Ульянов, начальник предварительного следствия предложил прекратить это дело. На что уж тупой, но понимает безнадежность. А Ваня напросился на неформальную встречу, хочет довести до конца. До какого конца?!
- ...и не вменить, - продолжал прокурор, - потому что всё впустую...
- Нет. Ещё не всё. Назначу экспертизу, - Раритет сжал губы в тонкую струнку, - психиатры пусть скажут! Я обязан его посадить. Ты понимаешь, что он убийца? И он сядет, я это докажу. Помнишь Высоцкого - вор должен сидеть в тюрьме!
Алексей Тинаев, как частное лицо, готов согласиться с этим. Но не как представитель обвинения:
- Если врачи его расколют, тогда можно покрутить с обвинительным заключением, но не сейчас. Российская Федерация - правовое государство! Нет доказательств, кроме глупого признания подозреваемого! Всё, Иван, закрыли тему. Сегодня футбол, блин, а ты мне голову морочишь!
  

*

   Боль
  
Врачу Екатерине Владимировне Мадеровой неспокойно:
- Всё-таки, я где-то просчиталась. Почему Гена нафантазировал именно такую картину мести, близкую к реальной? Телепатия? Так её не существует, это выдумка. Или я подвела его к догадке своим поведением, подсказала истину неосторожными словами... Скверно...
Катя с огорчением понимает, что недостаток опыта или вынужденная деликатность (жалко мужем манипулировать!) подвели её. Придется этой ночью основательно покопаться в глубине сознания мужа, понять причину сбоя. Может, следовало поработать с той мифической личностью, Рэвенжем, а не вмешиваться в отношения СЮРа с Геной?

*

  
   Рэвенж
  
Ночь пришла, и ментальная тюрьма моя разлетелась вдребезги, едва русский сам вызвал меня:
- Я не знал, что ты рядом. Поговори с моей женой. Она считает, что я едва не свёл себя с ума, придумав СЮР, а потом тебя. Мы-то знаем, что это не так, но Катя хочет понять глубину моего заскока. Я говорил тебе, как она вылечила мою дочь? Ну вот, ей надо решить несколько вопросов с тобой напрямую. Так что, я ухожу. Веди себя прилично, понял?
И он исчез. Совсем. Даже следов его я не обнаруживал в сознании, уже полностью моём. Сначала нахлынуло ликование - я получил полноценное тело, я могу жить, как нормальный человек! Но почти сразу наступило отрезвление
Такое доверие трудно переоценить. И злоупотребить им - потом всю жизнь воспринимать себя подонком! Нет, у нас заключено соглашение, вот в его рамках и буду себя вести:
- Здравствуйте, мэм. Я Рэвенж. Русский рассказал обо мне, верно?
Она прекрасно выглядит, его жена. Восхитительная фигура, роскошные волосы, правильное славянское лицо. Не скажу, что очень красива, но симпатичная, это да! Немного похожа на мою Нинон, как старшая сестра на младшую. Жаль, что не улыбается. Ну, её можно понять.
- Здравствуйте. Муж рассказывал обо мне?
- Увы, нет. Но я несколько раз был свидетелем его переживаний и в общих чертах представляю ваши взаимоотношения...
- Узнаю мужа - даже от вас старается скрыть, что только можно. Ну, неважно. Вы понимаете, Рэвенж, что я люблю Гену?
- Да, мэм. Это неудивительно. Такого человека нельзя не любить.
Мне ли не помнить, как русский создавал достоверные места наших встреч, а особенно уроков? Но ей это неинтересно. Кэт волнуется не за прошлое и будущее мужа, а за настоящее:
- Его подозревают в трех убийствах... Он рассказывает такие подробности, что у милиции глаза горят от восторга! - Катя не плачет, но страдание искажает лицо и заставляет дрожать губы
- Он их не совершал. Уж я-то знаю, - успокоить ее не получается, приходится предлагать помощь. - Что я могу сделать для него и для вас, мэм?
У нее мгновенно исчезает волнение, голос становится ровным, глубоким - никаких признаков сырости. Передо мной специалист, знающий свое дело:
- Ваше присутствие в сознании мужа выглядит, как признак шизофрении.
Щегольнуть образованностью не грех, и я соглашаюсь, высказывая собственное мнение об этой неприятной болезни. Кэйт с улыбкой выслушивает мою речь, улыбается и спрашивает, готов ли я покинуть её мужа, когда всё закончится.
- Безусловно, можете мне верить. Но я заметил в вашем муже следы третьей личности, понимаете меня, мэм?
- Не волнуйтесь, это не то, что вы думаете, - успокаивает меня женщина, - её нет уже, и больше не будет. Вам не сложно во время психиатрической экспертизы участвовать в беседе с врачом, когда надо? И обязательно представляться.
- Почему нет? Конечно, - охотно соглашаюсь я, - но русский не даст. Он упрямый человек, хочет доказать собственное право на казнь.
Наш разговор оживляется. Кате приятно слышать добрые слова о муже. Похвально, что в нем проснулся такой решительный и волевой мужик, но зачем дурить-то? Его жена гораздо умнее или тоньше, гибче - я не знаю, какой термин больше подходит для ее определения. Но она соглашается, что виновен тот, кто убивал. То бишь я, Рэвенж. Разумеется, русский должен помалкивать, когда я стану беседовать с психиатром. И наоборот, я стану нем, когда он начнет отвечать следователю.
Мы довольны встречей и ее результатом. Катя обещает вразумить мужа, чтобы соблюдал договоренность о появлении меня или его, в зависимости от ситуации и от вопросов. Напоследок целует меня в щеку, шутит:
- Не была бы замужем, влюбилась в вас, непременно!
Я галантно прикладываюсь к ее изящной ручке:
- Не был бы женат, не устоял бы, Кэт.

*

   Русский выскакивает, обнимает жену, но краем сознания перехватывает меня:
- Ну, поговорили?
- Не подведи ее. А на меня можешь положиться, - прощаюсь с ним я.
И тихо подсказываю русскому: "Будь настороже!" Я опознал голос, фоном звучавший по ночам в последние дни. Кэт, она следила за нами, когда мы готовили последнюю месть. Отзвуки её шепота дали свободу СЮРу. Но что тот обрёл силу - вина Семёнова.
- Не рассопливайся, не будь Мирным Обывателем!
Русский вспыхнул, но мгновенно осознал своё ребячество, остыл. Я примирительно хлопнул его по плечу и подбодрил, давая понять, что воспитание закончено:
- Кто предупреждён, тот вооружен. Пора тебе, парень, взрослеть окончательно. Не вздумай жену винить, что с СЮРом накосячила. Не хрен самому клювом щелкать... Муж несёт ответственность за всё.
  

*

   (73-й день)
   Закон
  
Доктор с бородкой обходителен, вежлив. Еще двое сидят чуть поодаль. Помощники, видимо. Но говорит только вальяжный, с бородкой.
- ... вы в СЮРе всё можете? Это не в силах даже Творец...
- Дяденька с небес - не Творец, он выдумка слабых. Душа, вот главный орган для связи с Творцом.
Доктор заинтересованно выслушивает, снова спрашивает:
- Кем вам приходится Рэвенж Бред? Мститель, да-да...
И делает пометки, что наемный убийца не существует, что это плод воображения. Семёнов разумно рассуждает, что Рэвенж всего лишь мечта о мести:
- ...потому и запало это слово. Хорошее, рычащее, жестокое. Я подумал - как здорово, если бы он был. А он стал живым, настоящим. Знаете, когда я начал писать, что он вытворял, мне стало много легче. Жаль, что вы не можете прочитать мой детектив...
- Этот? - Доктор вынимает из стола изрядно потертую общую тетрадь, в которой Геннадий Петрович опознает свою рукопись.
- Вы мне её вернёте? Я хочу дописать, как он будет вести себя в Оклахома-сити...
- Скажите, Генадий Петрович, он вас заставляет что-либо делать?
- Бросьте! Я от него не завишу. Вот он - да!
- Но он мстит тем, кому хотите отомстить вы, - доктор искренне удивляется, а Семенов возмущается:
- Что болит, о том и говорю. А болело сильно.
Доктор задумчиво пощипывает бородку. Семенов любуется красками, что нарисовал СЮР. Время стоит на месте. Циферблат висит на сгибе скалы. Один лишь Рэвенж, удачливый Мститель, беспечно отдыхает со своей любимой женщиной на берегу океана, поглядывая в сторону Бермудского треугольника.
"Майами-бич гораздо лучше Усолья, ты прав, Бред! Ничего, в следующий раз я приеду к тебе в гости, вместе с женой. До встречи, друг!"
Семенов машет ему рукой и ловит взгляд доктора:
- Кому это вы? Рэвенжу? Вы его сейчас видели, слышали?
Доктор оборачивается к коллегам и показывает им написанную строку. СЮР помогает Семенову прочесть:
"... коммуникация с альтернирующей личностью".
В голове Семёнова просыпается заготовка, сделанная Катей, и он говорит чистую правду:
- Ерунду вы написали, доктор! Мультяшный заяц или волк - альтернирующая личность? Не смешите меня! Я точно так же нарисовал того, которого Рэвенж убрал первым. И сразу за рисунком - Дойчев материализовался. Совсем рядом со мной. Думаете, я сумасшедший? Я вижу, вижу, думаете!

*

   Рэвенж
  
И тут я отодвигаю русского в сторону:
- Док, я Рэвенж.
В глазах врача появляется заинтересованность. Он всматривается в меня, отмечая особенности разговора, осанки, голоса. У меня баритон, в отличие от тенора, который присущ русскому. Хотя, должен признаться, голос русского в последнее время начал опускаться вниз, если так можно описать его мутацию.
- Американец, из Оклахома-сити? Почему же говорите на русском? Да вы полиглот, - пытается поддеть меня доктор, но я раскатисто хохочу:
- Мы в России. Вернусь к себе, где русского не знают, тогда иное дело... Там, бога ради, поболтаем на иглише.
- Скажите, Рэвенж, зачем вы взялись за невыгодное дело. Ведь Семенов не мог заплатить, - доктор намекает, что у меня нет собственного тела.
За это он сейчас жёстко получит, чтоб не умничал:
- Во-первых, не всё измеряется зелеными бумажками, док, - спокойно поясняю я, - во-вторых, жизнь, она гораздо дороже. Он воскресил меня, вы об этом знаете? И не тужтесь хитрецом, чтоб не выглядеть глупцом.
Доктор не обижается, спешит разговорить меня. Помня просьбу жены русского, соглашаюсь. Почти полчаса идет мирная беседа, пока доктору не приходит в голову задать вопрос о деталях убийства. Тут я взрываюсь:
- Что у вас, русских, за манера - вызнать секрет и донести? Не держите меня за дурака. Без адвоката - ни слова. Бай!

*

   Боль.
  
Доктор торопится извиниться:
- Погодите, Рэвенж, вы меня не так поняли!
Семенов удивленно смотрит на врача:
- А как я должен понять? Вы сейчас даже назвали меня его именем. То есть, не верите, а Рэвенж - это не я, а придумка, оживший рисунок. Нет, не портрет Дориана... Это мое воплощенное желание отомстить. По сути, он Голем...
Доктор пытается успокоить Геннадия Петровича, но тот обреченно отмахивается, прерывает рассказ, молчит несколько минут, пока пауза не становится неприличной:
- Знаете, он меня понял. Я чуть не сошел с ума, когда узнал, что эти скоты сделали с Ниной. Именно тогда я понял, что смертная казнь необходима. Не приведи боже, чтобы сторонники моратория испытали то, что пережил я, но мне принцип талиона теперь ближе всего...
На лице врача появляется удивление:
- Геннадий Петрович, что за принцип?
- Думаете, я поверю, что образованный человек не слышал - око за око? В интернете есть шутка: нужна взрывчатка? Спроси Гуглю! Спросите и вы, иначе зачем поисковик?
Сделав пометку на листике, врач уточняет:
- Геннадий Петрович, можете Рэвенжа вызывать по собственному желанию?
- Раньше запросто мог, а теперь нет. Он был, как спор с самим собой, формой размышления... Как бы взгляд со стороны. Мне кажется, я раньше был больным, а теперь, после смерти этих ублюдков - выздоровел. Вот он и ушёл.
- Как вы узнали, что они мертвы?

*

   Рэвенж.
  
Доктор провоцирует русского на откровенный разговор, это очевидно. Ну да, я слышал, что у них есть тюремные психиатрические больницы, где без суда и следствия томятся сотни и тысячи инакомыслящих. Я русского предупреждал, что антиправительственная деятельность на форумах - добром для него не кончится. Пора выручать бедолагу:
- Док, отстаньте от русского! Что, задание отрабатываете - посадить, чтоб другим неповадно? Вы хоть знаете, какой он талантливый? Шемякин с Неизвестным отдыхают!
- Рэвенж, - узнает меня доктор, - меня не интересует ваше мнение. Он доминирующая личность, и поёте вы с его голоса!
- Это как посмотреть... У вас на кухне кто главнее? Вы, русские, всегда стремитесь упрощать! А страдают невиновные. За Чикатило скольких приговорили?
Доктора дружно оспаривают мой упрек. Я вижу, им очень интересно общаться с человеком иной ментальности. Старший позволяет мне высказаться и переходит к делу:
- По вашему, Семенов страдает растройством множественной личности? У нас это заболевание не признано... Рэвенж, вы отдаете отчет, что ему вменяют исполненные вами убийства?
- Не убийства, а казни, док. Вернемся к началу разговора - кто доминирует? Это моя кухня. Он ничего не знает, а я ничего не скажу. Бай, док!
И я исчезаю.

*

   Боль
  
Доктор задаёт Семёнову странный вопрос:
- Откуда у вас познания в медицине? Диссоциативное расстройство - это как?
- Мы о диагнозах не говорили, вы меня не путайте! - открещивается возмущенный Геннадий Петрович к изумлению помощников старшего врача.
Беседа заканчивается, оставив неприятный осадок допроса. Доктора отпускают Семенова в палату. И этот, третий день собеседования, не принес никому из собеседников облегчения. Геннадий Петрович недоволен, что пришлось рассказать о своих переживаниях - это как сорвать присохший бинт с подживающей раны! Освеженная рана еще сочится болью и ненавистью, но намного меньше, чем в первые дни. Рубцуется?
Семёнов за дни в больнице словно отупел, опростился. Мозг работал вяло, в полсилы, как при высокой температуре или в жутком похмелье, когда язык опережает мысли. Ляпнешь чего, и стыдишься после, да поздно. Однако больничная обстановка тревоги не внушала, а СЮР стоял на вахте.
Иногда Семёнов выпадал из реальности. Когда возвращался, толстый доктор, главный в этой команде, городил чепуху, Геннадия Петровича называл Рэвенжем. Бред какой-то! Американец никак не мог участвовать в разговоре. Сегодня доктора отменили все лекарства, которые приписали в начале лечения. Понятно, почему - он, Мирный Обыватель, оказался совершенно здоров. Врачам и попытка гипноза не удалась. СЮР не позволил Геннадию Петровичу выключиться.
Взгляд толстого врача в конце беседы показался Семёнову сочувственным, но лишь показалось, сто процентов. Зачем бы психиатру проявлять сострадание к здоровому человеку? Если к больному, это можно понять. А он, Мирный Обыватель, абсолютно здоров!

*

   Боль
  
Доктор Мадерова старательно уничтожала следы своего пребывания в сознании мужа. Сказать, что ей было страшно - ничего не сказать. Она до жути боялась ошибиться снова. Тот прокол, когда пациент Семёнов взял на себя совершенное не им убийство (именно убийство! пусть как возмездие, но убийство - Катя не любила эвфемизмы) и отправился в милицию с признанием, едва не вынудил её сказать правду. Если бы ему грозила тюрьма - призналась бы! Слава богу, психиатры оказались толковые.
Формулы внушения вышептывались в ухо Геннадия Петровича, убеждая забыть о выступлениях Рэвенжа во время бесед с экспертами-психиатрами. СЮР освобождался от обязанности контролировать поведение Гены даже во время сна. Спасибо ему, что блокирование попыток чужого гипнотического воздействия прошло успешно.
Екатерина Дмитриевна аккуратно подталкивала подсознание мужа, чтобы там, в его сумрачной глубине, нужные воспоминания сменили адрес и не нашлись, когда сознание проснется. А в сознании самой Мадеровой, врача, занятого сложной и точной работой, появлялись полуоформленные неглавные мысли, вплетаясь в основной поток и не мешая. Они струились в самой глубине, словно родниковые струйки в течении реки:
- Я исправила ошибки родителей, друзей, учителей - всех, кто в детстве уродовал Генку Семенова. Я спасла тебя, любимый от тебя самого, но небескорыстно. Моя судьба навсегда связана с тобой. Всё, что я сделала - сделала для себя.
Екатерина Дмитриевна закончила сеанс. Сегодня пациент вел себя не как обычно. Его дыхание оставалось менее глубоким и менялось в ходе сеанса, он сглатывал слюну, мышцы тела не расслабились до конца. Она даже решила сперва, что муж не спит, но тот верно реагировал на ключевые слова, легко управлялся - значит, был в несомненном гипнотическом состоянии.
И всё же доктор Мадерова подстраховалась. Она решила не рисковать, аккуратно дала установку на забывание и стерла таким образом все следы своего вмешательства.
Утром Катя проверила Гену невинным вопросом и удостоверилась, что кодировка не работает. Вот и слава богу! Муж снова стал свободным человеком, независимым и несколько строптивым. Он сам принимал решения за семью, не всегда ставя жену в известность. Это как раз и нравилось Кате.
Некоторая свобода таилась в том, что появился человек, несущий всю ответственность за будущее. Особенно приятно сознавать, что этот человек - твой любимый мужчина, которому можно довериться.
Засыпая рядом с Геной, она каждый раз проверяла рукой, тут ли он? Натыкаясь рукой на мощную мускулатуру, облегченно вздыхала и расслаблялась. Рядом с ней жил настоящий мужчина, способный бестрепетно защитить её от любой опасности.

*

  
- Ниночка, как ты вовремя! А то нам скоро уезжать. Ой, ты с тортиком, какая прелесть, - обрадовалась Катя.
Подруги расцеловались, отнесли торт на кухню, поставили чайник и стали делиться новостями. Геннадий Петрович начал энергично хлопотать с переездом в Энск и обещал вернуться поздненько.
- Катя, что там у вас с папой приключилось? Ко мне следователь приезжал, про вас допытывался. Ух, я ему всё-всё высказала, что про милицию думала, а он даже не обиделся. Ну, не томи, что?
- Они думали, что Гена расправился с твоими насильниками. Их всех прикончили, как и главного, слюнявого гоблина...
Восторженные аплодисменты прервали рассказ. Нина рукоплескала бурно, что встревожило врача Мадерову. Чтобы притушить положительные эмоции тревогой за отца, Катя заметила, что основания для подозрений были:
- Помнишь, он рисунки и фотографии в милицию передал? Его заподозрили, отправили на экспертизу...
- Ты знаешь, Кать, когда он надумал с тобой поехать, у него такое лицо было, что я поняла - он их достанет! Что ты на меня так смотришь? Думаешь, я папу не люблю?
Нина так разволновалась, что Кате пришлось дважды повторить:
- Ты соображаешь или нет? Его считали убийцей! Они думали, что он убил! Всех троих!
- Я меньшего и не ожидала. Ты же сама говорила - он способен на поступок! Разве хороший человек может сделать плохо? Ой, я дура, - прикрыла рот обеими ладонями Нина, осознав опасность, грозившую отцу, - его в тюрьму посадят? Кать, его же не посадят? Он же не убивал их? Кать!!
Обняв рыдающую девушку, доктор Екатерина Мадерова утешала, уговаривала, рассказывала о результатах следствия, о заключении экспертов-психиатров и о многом другом, помалу унимая бурную истерику.
"Вот и стёрты все связи с прошлом", - подумала врач, заканчивая последний сеанс психотерапии и выслушивая Нину:
- Знаешь, а мне спокойно, ведь гоблинов больше нет. Это не папа, а высшая справедливость их прикончила. Чего мы сидим? Надо отметить! У меня торт!
Семенов застал их веселыми, слегка хмельными. Бутылка "Саперави" и торт были ополовинены. Недоуменный вопрос потерялся в сдвоенном вопле:
- Папочка пришёл! Быстро за стол, мы тебя заждались!
И счастливые женщины запечатлели на его щеках звонкие поцелуи.

*

  
   (20 октября)
   Рэвенж, СЮР и супруги Семеновы
  
Ворочаясь в постели, Геннадий Петрович подумал, что день свадьбы сложился из нескольких временных кусков. Словно кирпичная кладка, что уйдет под штукатурку - там можно класть и старый и новый, даже половинки, а порой и силикатный, шамотный. Всякая всячина годится. Если прочный раствор - держать будет. Их семье прочности не занимать. Супругов связал не штамп в паспортах, нечто значительно большее. Взаимное доверие и тайна.
Семёнов погладил жену по плечу. Та не отозвалась - спала. Конечно, умаялась за такой суматошный день! Память художника мгновенно воскресила события свадьбы:

*

   - Пап, Кать, я вас поздравляю! А это Слава, познакомьтесь. Мы вместе учимся, в параллельных группах.
Нина, опять вся легкая, воздушная, в новом платье из очередного неведомого отцу изобретения текстильщиков (или ткачей?), предъявляла молодоженам своего спутника. Высокий, стройный, похожий на молодого Шона Коннери, парень протянул Геннадию Петровичу ладонь:
- Очень приятно! Я - Мсти...

*

  Из мутных, так и неизученных глубин сознания выскакивает (но не веселым чертиком из коробочки, а жутким вонючим Монстром, ах ты, горе!) совсем было забытый СЮР. Он властно меняет цвета и тормозит время.
Секунды испуганно толпятся в циферблате, резко согнутом на ребре скалы. Невидимый и жестокий бог, которому служит СЮР, сгребает их, прессует в минуты, скатывает в часы, превращает в плотное, словно мелованная бумага, время. Отрывает огромный лоскут, засовывает в невидимый рот и сжевывает в тугой шарик.
Сердце Семёнова ведет себя странно - притормозило и ждет команды. Ему хорошо, сердцу, оно просто не работает, без боли, без страданий! А вот в мозгу взорвалась мучительная барабанная дробь - дятел приветствует возвращение СЮРа.

*

  - ...слав Игнатьев. Для близких и друзей просто Слава. Мне Нина так много о вас рассказывала... И о Кате, - парень легко наклоняется, прикладываясь губами к руке, затянутой в газовую перчатку:
- Это мой подарок на свадьбу, чайный сервиз.
Руки Семенова принимают квадратный бумажный пакет. Гулкая болезненная дробь в черепе умолкает, циферблат распрямляется, а СЮР, обретший было власть, испуганно бросается наутёк. Сердце вспоминает о своих обязанностях, наверстывает упущенное, возвращая кровь лицу.
- Тебе плохо? Ты так резко побледнел, - запоздало пугается жена.
- Нет-нет! Все в порядке!
Скромный стол в квартире Кати едва вместил самых близких друзей. Муж, в строгом черном костюме, и жена - в ослепительном платье розового оттенка, послушно принимают поздравления, подарки, с удовольствием целуются.
Всё сбылось, развод минул дурным сном. Нина перебралась в Энск, и Геннадий Петрович уже перевёл сюда свой ремонтный бизнес из "Задрипанска", как именовался в его новой семье старый городок...

*

  Семёнов погладил жену по гладкому плечику, легонько прикоснулся губами к прохладной коже, потерся носом. Ему нравился аромат любимой женщины, он так отличался от бытовых и строительных запахов. В нём причудливо сплетались отдушки шампуней, духов, прочей косметики, но властвовал невыразимый словами базисный оттенок чистой кожи. Ну, и запах плотского наслаждения, (не греха, отнюдь! Любовь безгрешна) который пропитал всё - супруги не знали удержу, только сегодня воздержавшись от объятий. Устали.
Молодожён снова окунулся в воспоминания:

*

  Застолье близилось к концу. Перед тортиком всегда возникает суета - одни тарелки перемещаются в кухню, другие - на стол. Мужчины носили, женщины руководили. Пока ломти рукодельного, толстого (двадцать коржей, это тебе не баран чихнул!) "Наполеона" распределялись по столу, друг Нины успел спросить Геннадия Петровича:
- Вы так на меня пристально смотрели, будто вспоминали. Я на кого-то похож?
- Мстислав. Редкое имя. Древностью отдает. Откуда бы?
- Я ведь исконно русский, из рода Игнатьевых. При Петре Великом предка в графское достоинство возвели за отвагу... А потом... Революция, красный террор... Прадед увез семью в Америку...
СЮР следит за приватным разговором. Ни единая душа не заглядывает, ничего не происходит, холод не скручивает желудок, однако время не движется. Семёнов понимает - Рэвенж передал привет. Через хорошего парня, простого американца, почему бы и нет? Как Мстислав верно говорит о долге:
- ...после универа буду работать в России. Уже подал просьбу о гражданстве...
- А в Штатах где жили?
Ответ надо получить обязательно. Геннадий Петрович не боится, упаси боже! Рэвенж, если и вернётся, то не навредит. Что интересно, американец унес с собой значительную часть основной личности, а Семёнов после него "разогнулся", обрёл уверенность в себе.
- Оклахома-сити вам что-нибудь говорит? А родители и тетя в Калифорнии..
   Вот и всё. СЮР повержен. Привет от доброго знакомого- вовсе не сумасшествие...

*

  Геннадий Петрович отвлёкся от свежих воспоминаний, улыбнулся в потолок. Наверное, это последний приступ СЮРа. Прошлое, которое он отринул. Бывший Мирный Обыватель, наученный хорошим парнем Рэвенжем, при поддержке умной и верной жены - полностью раздал долги.
Мысль о Кате вернула к воспоминанию.

*

  Гости разошлись. Помахав им рукой, супруг прикрыл балконную дверь, погладил Кате заметный животик:
- Не заморозила? Невеста с начинкой...
- Женился бы сразу, лет пять назад, сын бы уже рядом стоял...
- Так я не знал, что ты есть, - в этой игре на мужа возложена обязанность оправдываться.
- Надо было искать, а не торчать в своем Заколупанске, - жена имеет право приводить любые аргументы, она женщина, ей можно!
- Как ты не любишь мой город, - пытается схитрить Семенов, - всё время обзываешь...
Супруга делает большие глаза, изумляется:
- Я обзываю? А сам? С чьих слов Нина его крестит Мухосранском и Зажо...
Жесткая лапища строителя осторожно перекрывает рот жены:
- Перестань! Сын наслушается, вырастет сквернословом! Нет, чтобы хорошие слова говорить, стихи читать, песни петь! Зародыш восприимчив к тому, что его окружает...
Катя вырывается, со смехом отодвигает руку:
- Пусть знает всё! Ему понадобится большой словарный запас, он у нас будет писателем. Ты же сочинял рассказ, когда его делали... Так что готовься воспитывать Конана Дойля...

*

  Семёнов привстал на локте, глянул и осторожно умостился поудобнее. Жена спала, улыбаясь.
Жена. Катя. Она стала для него дороже собственной жизни. Рэвенж помог оценить её по достоинству. Вернувшись домой после психологической экспертизы, Семёнов из нестыковок собрал логические цепочки:
"Лендровер" супругам не понадобился, но перед возвращением ключей пришлось заправить его под завязку - бак был пустой, и Катя настояла.
Шариковые нунчаки исчезли из сумочки жены. Ей надоело, видите ли, что они постоянно ржавеют.
Оказывается, Рэвенж не зря заподозрил слежку. Прикинувшись спящим, русский услышал, как Катя ночью шептала ему в ухо, что надо расстаться с киллером. Если бы американец не заподозрил и не предупредил, всё так бы и прошло незамеченным.
Семёнов не стал заморачиваться и падать в обморок. Он мог и ошибиться. СЮР вполне мог подсунуть неверные факты. Да мало ли оправданий придумает любящий мжчина для любимой женщины, если та сочла нужным вмешаться. У неё были на то веские основания.
  Вывод из осмысленного получился однозначный: "Жену, которая ТАК бережет тебя, надо беречь пуще зеницы ока!"
- Пусть она думает, что я не знаю... Может, она знает, что я знаю... И я знаю, что она знает, что я знаю...- отпущенные на волю мысли кружились на одном месте, истаивая в глубоком и спокойном сне.

*

   (89-й день следствия)
   Закон. Дело мстящих амазонок
  
Прокурор города Тинаев отложил черновик рапорта, приготовленный старшим следователем Долговым. Сроки предварительного следствия истекали, а новое продление, да не дома, а на высоком уровне - замахаешься доказывать, что оно нужно! Шансы мизерные, головная боль - большая.
- Лучше не надо. Сам же знаешь, по заключению психиатров...
Раритет вскинулся. Нет, следователь Долгов не враг Семенову! Он понял бы муки подозреваемого и душевную боль. Но преднамеренный обман, затеянный этим типом для сокрытия жестокого преступления - никогда!
- Что врачи? Эти врачи, они ничего в преступниках не понимают! И хитрый убийца обманул всех! Причём, не один, а с бабой своей! В общем, вот они, ниточки!
Прокурор города посмотрел на лицо Долгова. Тот, действительно, ждал совета. Понятно, почему не решился сразу поднимать вопрос перед Ульяновым. Отношения с начальником предварительного следствия не складывались, а подставлять задницу, да вручать солёные розги для собственной порки?
"Иван, Иван! Что ты такой неуёмный, - размышлял Тинаев, жалея старого друга, - ведь ничего, решительно ничего не меняют эти сведения".
И еще раз прочитал черновик рапорта, подготовленного Раритетом. Один из работников милиции, в бытность перспективным спортсменом-рукопашником, видел у спортсменки Мадеровой самодельные шариковые нунчаки. И что? Как на основании этого привязать к делу "мстящих амазонок" любовницу подозреваемого?
- Такой кистень любой мудак сварганит. Какого... органа, - из уважения к другу прокурор применил эвфемизм вместо привычного трёхбуквенного слова, - ты завёлся? Мало ли, что сто лет назад Мадерова умела нунчаками крутить!
Тинаев высказался, помолчал, ожидая возражений. Не дождался. В тишине закрыл последний том дела. Его друг, следователь Долгов по прозвищу Раритет, нарывший новый материал по осточертевшему, безнадёжному делу, сидел, понурив голову и зажав руки между коленей.
- Наплюй! Неудача - понятие относительное, Ваня! Смотри, что с твоей подачи раскрутили! Сколько безнадежных дел с полки сняли! Потом, ведь убили-то подонков!
Долгов не поднял голову, не выпростал руки, не встал со стула, он лишь слегка собрался внутри, словно приобрел стержень. Так резиновая игрушка на гибких проволочках отличается от опилочной - у неё всегда есть форма, хоть и кажется порой, будто смята в бесформенный узел, в тесный комок.
- Леша, у меня впечатление от этого дела, как от тупого мексиканского сериала, - Раритет встает и завывает, - ...я убью тебя, подлый трус! Громыхнул выстрел. Кровь бурным потоком хлынула из огромной круглой раны в груди, которую пробил неразорвавшийся 150-миллиметровый снаряд мачете, отомстив за украденную библию прадедушки Аугусто...
Долгов постепенно повышает тон, с надрывом. Тинаев осторожно поправляет друга:
- Ваня, из мачете не стреляют.
Голос Ивана Терентьевича, уже нормальный, грустнеет:
- Знаю, Леша, из базуки. А убийство ржавым шариком из неопознанной летающей сковородки, - лучший следователь города по итогам прошлого года усмехается, - лучше ящика с седьмого этажа? Ты вслушайся! Как тебе кличка Рэвенж, он же Вендетто Психопатто, он же Хрено Отрыватто? Ну, почему вы отрицаете очевидное!
Сорвавшись на крик и в этот раз, Раритет смотрит на друга с надеждой:
- Ладно, пусть Семёнов не нанимал киллера. Но ведь ещё проще - его врачиха всех завалила? Чтобы женить на себе?
Прокурор Тинаев уводит глаза, рассматривает осеннюю темноту за широким окном (скоро ночь, пора домой) и возвращается в ипостась начальника, у которого скопилось огромное количество неотложных дел:
- Иван, киллеры не работают кистенём и перочинным ножом... Грохнули Дойчева и тех двоих разные люди. Но не наемный убийца, это точно. Не говорю уж, что с врачихой ты перехватил!
- Леша, она призер края по рукопашке, - снова тряхнул бумагами следователь Долгов. - Я уверен, что ...
- Займись реальными делами, - прокурор Тинаев подводит черту под разговором, добавляя справедливые, но обидные для Раритета слова, - а фантазии оставь писателям!
  

*

  
  От автора:
  
   Так закончилось... Точнее, не закончилось, а было закрыто дело "Мстящих амазонок". Честно? Мне жалко следователя Долгова, по прозвищу Раритет - он заслужил победу, но процессуальные сроки истекли. Тут, как в футболе, надо уложиться в два тайма и добавочное время. А дальше - свисток о конце матча.
Но жалко и строителя Семёнова, не говоря уж о его дочери Нине. Как мужчина, признаюсь вам, что жену героя, Екатерину Дмитриевну Мадерову... пардон, Семёнову - я побаиваюсь. Она из тех, кто любит беззаветно, а ненавидит - смертно. Русский характер.
  
Пора прощаться. Вместо эпилога сообщу, что:
- изрядно переработанный детективный рассказ Г.П. Семёнова "Рэвенж Бред" опубликован журналом "Самый Дальний Восток" в разделе "Странные детективы - творчество наших читателей".
- супруги Долговы удочерили Леночку Авдееву. Следователь по прозвищу Раритет подарил дочке щенка кавказской овчарки Марго, той самой, что спасла его.
- в апреле Катя Семёнова благополучно разрешилась от бремени и согласилась с предложением мужа назвать сына Валерием.
- американец Мстислав Игнатьев предложил Нине руку и сердце, которые с восторгом приняты. Свадьба намечена на май.
  

Конец.

  
  Автор приносит искреннюю благодарность коллегам по перу, "Зоне Закона.Ру", ресурсу СМЭ "forens-rus.ru", а также адвокату Ларину, вовремя давшим толковые советы. Спасибо и СМИ, публикующим статьи с обсуждением очередных перекроений следственных органов.
  
459000=11,5 ав. листов. 09.2011
(С) Петров-Одинец

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"