Купили билеты, забронировали гостиницу, собрали чемоданы и засобирались в дорогу. Наконец-то удалось осуществить задуманное и отправиться со старшими внуками Димой и Машенькой в Петербург - город, в котором я родилась. И вот этот момент наступил! Настроение было приподнятое, обсуждали всякие мелочи и несколько дней жили в счастливом ожидании предстоящего путешествия. До поздней ночи ребята не могли угомониться, а когда глаза начали слипаться, и, их все же сморил короткий сон, просыпаясь, спрашивали:
-Который час? Уже пора... Мы не опоздаем?
У нас был ранний рейс, мы вышли на улицу когда было ещё совсем темно. Город, пропитанный густым ароматом июньской липы еще спал, ночная прохлада только начинала рассеиваться, сменяясь слабой волной приятного предрассветного ветерка.
По свободной дороге мы быстро доехали в аэропорт. Пройдя все таможенные и паспортные контроли, заказали в баре горячий кофе, вкусные шоколадные круасаны и, сделав на память сэлфи, отправились на посадку.
Через несколько минут самолет набрал нужную высоту. Маша устроилась поудобнее, нацепила наушники и, положив голову на моё плечо, прикрыла глаза. Дима, как обычно, уткнулся, в свой смартфон, а я, вглядываясь в неравномерно светлеющее небо, стала снова обдумывать маршруты предстоящих дней. Воздух уже светился голубоватым тоном, а луна катилась круглым шаром к горизонту. Я задремала, и сквозь дремоту потянулись тоненькой веревочкой счастливые воспоминания моего ленинградского детства, сотканные из незабываемых мгновений, со всеми оттенками испытанных когда-то к ним чувств...
Глава 1. Ленинградские метели
Дом, в котором я появилась на свет и прожила первые семь лет, находился в историческом центре Ленинграда и располагался на перекрестке улицы Казанской и переулка Антоненко. Это был типичный доходный дом, построенный в 1903 году по проекту архитектора А.А. Щусева. Угловой фасад украшали три эркера, их подпирали величественные каменные кариатиды, колонны и арки с вензелями. С тех пор в нем почти ничего не изменилось, только квартиры, принадлежащие состоятельным людям, стали коммунальными.
Наша огромная квартира, находилась на третьем этаже, а он, в таких домах, считался барским, то есть, самым лучшим. Возможно, так и было, дворцовый блеск каким-то образом сочетался с нашей коммунальной жизнью. В квартире проживало много разных семей, состоящих, в основном, из творческой интеллигенции. Наша комната была просторной и роскошной, в ней хорошо просматривалось богатое великолепие других времен. Чуть ли не всю стену занимала двухъярусная изразцовая печь-камин с колонками посередине, в сине-бирюзовой гамме. Поражал воображение высокий потолок с замысловатой лепниной ручной работы, которая смягчала прямые линии стен, заменяя их полукруглыми очертаниями. Рисунок на поверхности пола был сформирован особым способом, собрав в причудливые узоры детали из различных пород дерева. Пять арочных окон, выходили на две стороны улицы и наполняли комнату то утренними, то закатными лучами солнца. Самое большое окно, в угловом эркере, было из цельного стекла, без перекладин, со старинной латунной ручкой сбоку.
В середине пятидесятых годов еще не было телевизоров, мультфильмов, компьютеров, у нас, детей, были только любимые книжки с картинками, немного игрушек, радио, которое никогда не выключалось и прогулки в замечательные музеи, скверы и парки. Глаза были свободны, воображение работало, а мозг никогда не бездействовал, во всем находя интерес.
Первые неизгладимые впечатления детства - это вид из нашего окна, заменяющий мне все на свете. Забравшись на широкий подоконник с ногами, и подобрав колени под себя, я любила наблюдать, как ранним зимним утром за окном вьюжит метель, низкое небо почти касается крыш домов, на ледяной снеговой шапке соседнего карниза гуляют коты и исчезают в фигурных отверстиях чердаков. Из труб вьется теплый дым, смешиваясь с чистым морозным воздухом, дворники в белых передниках и пухлых рукавицах машут своими лопатами, расчищая занесенные снегом улицы. Ребята бегут в школу, не упуская возможности упасть в свежий сугроб и провалиться в нем словно в мягкую бабушкину перину. Едва различимые прохожие, укутанные в шерстяные платки, с поднятыми меховыми воротниками, торопятся по своим делам. А снег сыпет и сыпет густыми хлопьями, не видно ни неба, ни земли, ни крыш, ни домов, снег везде и всюду, и надо мной, и подо мной, и вокруг меня!
В нашей комнате целый день горят и потрескивают поленья в печи, за которой в деревянном домике живут мои игрушки, целлулоидный пупс, плюшевый заяц, маленький зеркальный шкафчик и красивые саночки. Тепло и уютно, пахнет красками, папа - художник и любит работать дома. Мне нравится смотреть, как он подбирает и смешивает на палитре цвета, для получения необходимого оттенка, затем, тонкой кистью бросает мазки на холст и отступив на пару шагов, подолгу всматривается в свое творение. Мама, молодая и красивая, загадочно улыбается, её взор устремлен в одну точку: папа пишет ее портрет.
Вокруг меня все знакомое и родное: круглый стол на трех изогнутых ногах, швейная машинка "Зингер", с педалью, колесом, шпульками и всякими нитками, старинная кровать из красного дерева с овальной спинкой, мраморный столик рядом с большим, уютным диваном, на котором мама вечерами читала мне сказки, папины мольберты, тюбики с красками, этюдники, и картины. За дверью длинный коммунальный коридор с маленькими коридорчиками и разными закоулками. Массивный телефонный аппарат, висящий на стене, огромная кухня с сохранившейся настенной и напольной плиткой, с многочисленными столами, старыми плитами, здесь всегда собирались соседи, вместе готовили и по-доброму общались. Из кухни дверь на "черную лестницу", по которой жильцы носили дрова. Их закупали поздней осенью на Сенном рынке, нанимали пильщиков и кольщиков, а затем аккуратно укладывали на зиму в свои сараи во дворе - колодце.
Когда у папы было свободное время, он возил меня на санках через всю Исаакиевскую площадь в Александровский сад. Папа сначала шел легким шагом не оглядываясь, спиной чувствуя, что я жду от него, потом сбивался с шага на бег, несся все быстрее и быстрее. Я ждала этой минуты с восторгом, не понимая тогда, что главным было - выйти с ним вдвоем и мчаться сколько угодно и куда угодно, всегда радуясь друг другу.
Снег кружил, обволакивая силуэты прохожих, вдоль аллеи парка бежала и искрилась лыжня. В саду со всех сторон разносился детский смех, крики и визги. С ледяных горок ребята мчались и кубарем, и паровозиком, и на ногах, и вприсядку, и на санках, которые стремительно неслись по крутым виражам. Щеки у всех румяные, шаровары от снега тяжелые, варежки мокрые. Зиме радовались и дети, и взрослые. У мам ноги мерзли быстрее в фетровых ботах-сапожках, у пап на ногах бурки на непромокаемой подошве, им теплее, но детвору забрать домой невозможно. Ребята строили снежные замки, лепили снеговиков, а там, где снег утрамбован, катались на коньках снегурках, которые крепились специальным ремнями к валенкам.
К счастью, в те годы, зимы были снежными, с вьюгами и метелями, от этого город казался чистым и нарядным, наполненным блестящим светом с множеством веселых и шумных детских забав.
А каким волнующим было ожидание Нового года!
Просыпаешься утром, а посередине комнаты красуется пушистая сказочная елка до самого потолка. Как она сюда попала,- разве это не чудо! Морозы, вьюги, ничего не помешало исполнить настоящую детскую мечту! Наряжали красавицу всей семьей. Папа рисовал на картоне птичек и лесных зверушек, мы с сестрой приделывали петельки к конфетам и мандаринкам, заворачивали в фольгу орешки, мама развешивала разноцветные стеклянные шары и гирлянды. Самым главным было нацепить верхушку в виде пятиконечной звезды, состоящей из множества бусинок и стеклярусов. Папа ставил на стол стул и с трудом дотягивался до самого верха елки. Нашему восторгу не было предела! Мои нехитрые игрушки: пупс с зайкой и домик с саночками перемещались под елочку. Как мы ждали Деда Мороза с подарками, разучивая разные стишки и песенки! Собиралась в нашей комнате вся квартирная детвора, которая с каждым годом прибавлялась! Эти теплые воспоминания со мной остались навсегда и с годами становятся все ярче и четче.
Наша соседка была балериной Кировского театра и иногда приносила выданные ей контрамарки в служебную ложу, так соседи с большой радостью, по очереди ходили на представления.
Поход на балет "Щелкунчик", посвященный главному зимнему празднику- Рождеству, был для меня невероятным событием. На сцене шел снег, стоял сказочный замок, оживала и становилась огромной ёлка, зал превращается в зимний лес, звучала завораживающая музыка Чайковского. Маленькая Мария получает в подарок куклу - Щелкунчика и начинаются волшебные приключения. С замиранием сердца я следила за грациозными полетами невесомых балерин в невообразимо красивых пачках, мерцали огоньки-глаза мышей, строились в ряды пряничные солдаты, оживали куклы. Щелкунчик превращался в прекрасного принца, освобождал Марию и уносился вместе с ней в сказочную страну.
Когда спектакль закончился и прекрасную Мари вновь и вновь вызывали на сцену, восторженные зрители, долго аплодировали и кричали" браво", занавес открывали трижды. К ее ногам бросали цветы, она подходила к рампе маленькими, быстрыми шагами, вновь застывая в традиционном поклоне. Я была ошеломлена и потрясена этим мнимым, воображаемым, фантастическим миром театра и помню, как от переизбытка эмоций, вся в счастливых слезах, уткнулась носом в мамино мягкое бедро.
Пожалуй, не найдется ни одной девочки на свете, которая, глядя на балет, не скажет: "Я хочу уметь также!"
С этого момента я буквально" заболела" балетом. Наша любезная соседка, по просьбе папы, показала мне несколько основных балетных позиций и движений: голова повернута и чуть приподнята, взгляд направлен вверх, плечи опущены вниз, прямая спина и вытянутый носочек.
Настоящим увлекательным путешествием для меня была поездка на трамвае к бабушке и тете Тоне на Лиговку. Мы с мамой и сестрой Региной долго собирались, наконец, шли к остановке на угол улицы Садовой и проспекта Майорова.
Издалека трамвай выглядел волшебным, он со звоном и лязганьем ехал по блестящим рельсам, окна вагонов были покрыты морозными ажурными узорами, сквозь которые пробивался теплый свет. Внутри вагона за деревянным ограждением сидел кондуктор, на ремне его сумки прикреплены рулончики с билетами. Подвешенные под крышей держалки мирно стучали друг о друга успокаивающим звуком. Ехали долго, люди на остановках заходили и выходили. Периодически я дула на стекло, размораживая дырочку, чтобы лучше видеть замерзшие улицы, бегущих прохожих и сверкающие огнями витрины магазинов.
Глава 2. Бабушка
Бабушка ждала нас с вкусными пирогами и ставила на стол праздничную еду: студень, винегрет, дымящуюся картошку с котлетами, так, 7 декабря, мы отмечали день ее ангела- Великомученицы Екатерины.
Соседи, дочки и мы, две внучки, вот и вся бабушкина компания. Разрезали шоколадный тортик 'Ленинградский" и, за неторопливым чаепитием, взрослые рассказывали друг другу о чем-то своем, делились сокровенным. Все жили одинаково бедно, время было трудное, но все же, блокада была позади, и люди возвращались к мирной и понятной жизни. Никогда никто не жаловался, никаких склок, всегда тихо и спокойно. Все помнили голод, лютый холод, смерть, поэтому радовались самому необходимому и экономили буквально на всем, чтобы отложить деньги на обувь, или купить хоть что-нибудь их одежды. Люди были добросердечными, искренними, не было никакой зависти и косых взглядов, отсутствовала агрессия и злоба.
Давно никого нет на этом свете, но осталось мягкое лучистое тепло на сердце от сохранившегося с тех времен радостного покоя.
Бабушку Катю, Екатерину Ивановну, я любила и жалела, она у меня была одна единственная, молчаливая, строгая, бережливая. С годами я поняла, что за всеми этими качествами стояло умение в любых обстоятельствах поступать как надо, не растрачивая по пустякам не только деньги, но и душевные силы, ее тепло было спрятано глубоко внутри, подальше от посторонних глаз и от самой себя. Всю свою жизнь она трудилась, не покладая рук. В страшные 30-е годы, рано овдовев, выживала с тремя маленькими детьми как могла, выполняя все мужские и женские обязанности.
Работала на ленинградской октябрьской железной дороге в кочегарке, убирала и мыла вагоны. Бывало, придет домой уставшая, сядет на маленькую скамеечку у печки и из чулка достанет "находку", а дети рады любой мелочи, прыгают, резвятся. Самой надо было запасать дрова на холодную зиму, нарубить их, наколоть, сложить в столешницу. Ранним утром затянуть неподъемный мешок с поленьями на высоченный третий этаж, растопить печь, разбудить детей и собрать их в школу, а самой не опоздать на работу. Люди рассказывали, что можно было увидеть, как человек в исподнем бежит по улице на работу, главное - успеть!
Единственным бабушкиным развлечением, было - игра в лото с соседями Любушкой и хромым Михаилом. Собирались в ее комнате за круглым столом, покрытым чистой и наглаженной скатертью, в вазочке лежали крупные куски сахара, маленькие щипчики и баранки, в чашках дымился ароматный чай, под потолком висел большой оранжевый абажур, когда зажигали свет, кисточки, отбрасывали тени, свет тянулся лучиками во все уголки, добавляя тепла и уюта. Из маленького мешочка доставали бочонки, раскладывали карточки и с азартом выкрикивали смешное:10-бычий глаз, 77-топорики, 20-гусь на тарелке, 48-сено косим, 22-гуси-лебеди, 69-туда-сюда, 11-барабанные палочки, 1-кол глупый, 66-валенки, 19-ксения горбатая, 88-крендельки, 44- венские стульчики,55-перчатки,7-кочерга, 89-дедушкин сосед, 5-отличник, 50-полтинничек.
Сидя у печки на маленькой самодельной скамеечке в обнимку с котом Пушком, мы с азартом наблюдали это веселое действо.
Несмотря на то, что тетя была фронтовичкой, членом партии и занимала высокую должность, жили они в коммунальной квартире без всяких удобств, не было ни ванны, ни горячей воды, только один на всех умывальник на кухне. Но был газ, что очень облегчало быт. Свое нехитрое хозяйство бабушка вела образцово.
Кухонные столы у всех были одинаковые, с одним выдвижным ящиком и открывающимися дверцами.
Бабушкин стол всегда блестел внутри и снаружи, полка над ним украшалась белой бумагой с вырезанными замысловатыми узорами, на деревянной перекладине висело белоснежное, накрахмаленное полотенце просто для порядка. В выдвижном ящике аккуратно сложены вилки, ложки, ножи, пробочки, крышечки, спички и всякая хозяйственная мелочь. Кастрюля, бидон, маленькая гусятница, чугунная сковородка, дюралевый чайник с лебединым изгибом носика и удобной черной ручкой - все сияло первозданной чистотой.
А чего стоила стирка белья в то время!
Надо было заранее записаться в прачечную и дождаться своей очереди. Накануне стирки настрогать ножом хозяйственное мыло, заварить крахмал, развести в нем синьку. Все это вместе с огромным мешком белья отнести в прачечную, которая находилась в конце улицы.
Сама прачечная состояла из нескольких помещений. В первом замачивали белье с мылом в холодной воде, затем его терли на терке в корыте, дальше переносили в ведрах в другое помещение, где стояли большие барабаны, в них белье закидывали и кипятили. Потом деревянной палкой его доставали и относили в тазах в третье помещение для полоскания в ледяной воде, которая текла из больших чугунных кранов. Дальше в корытах разводили густой крахмал с синькой и снова полоскали. Потом надо было белье хорошо выкрутить, затем тяжелые бельевые жгуты раскрутить и с силой несколько раз стряхнуть лишнюю влагу. Было в прачечной ещё одно помещение, где находились огромные сушильные шкафы, но за отдельную плату и бабушка никогда не пользовалась такой услугой.
Это был тяжелый труд, ведь еще надо было влажное белье донести к своему дому, поднять на чердак и развесить. Когда бабушка открывала ключом двери чердака, испуганные голуби с шумом взмахивали крыльями и улетали в открытые окна. Мы, с тазами полными белья, осторожно переступали через какие-то балки, трубы, нагибались, чтобы не задеть головами деревянные подпорки. Наши веревки были натянуты в глубине холодного и слабоосвещенного чердачного помещения. Передвигаться внутрь всегда было страшновато, но затаив дыхание я тихо шла вперед. Пока бабушка развешивала белье, я забиралась по лестнице к чердачному окну и стоило мне взглянуть на небо, до которого можно было дотянуться ладошкой или в проеме ржавых крыш увидеть кусок улицы, засыпанной белоснежным снегом, страх тут же отступал. Столько всего любопытного и таинственного открывалось взору из этого полуразбитого окна. Например, башенка из кирпича, огражденная заборчиком, которая высилась над крышей. Её построили в войну и использовали во время противовоздушной обороны. Я хорошо знала о том, что в блокаду мама, её сестра и брат дежурили на ней ночами. А на соседних крышах торчало множество облупленных труб, но они особого интереса для меня не представляли.
Через пару дней замороженные простыни, пододеяльники, наволочки, полотенца, скатерти и всякое нижнее белье несли домой. Бабушка выдвигала стол на середину комнаты, стелила на него старое одеяло, сложенное в четыре раза и целый день гладила двумя чугунными утюгами, которые по очереди грела на кухне и бегом несла в комнату. Белоснежное, хрустящее и выглаженное белье бабушка особым способом укладывала в шкаф. Когда его открывали - всю комнату заполнял морозный, свежий дух.
На таком белье было легко и приятно спать. Но к ослепительным постелям даже пальчиком нельзя было прикоснуться, не то, чтобы сесть. Расстелил, лег, поспал, собрал. Ритуал по уборке постелей соблюдался неукоснительно. Не собиралась только постель на бабушкиной кровати с пружинным матрасом и мягкой периной, она ее сама застилала красивым покрывалом, взбивала три пуховые подушки, ставила их друг на друга и набрасывала сверху тончайшую кружевную накидку, а на блестящие круглые набалдашники по бокам спинки, повязывала наглаженные атласные банты.
В комнате всегда была идеальная чистота, без единой пылинки, порядок был установлен бабушкой раз и навсегда. На выкрашенном подоконнике стояли раскидистый фикус и банка с чайным грибом, завязанная марлей. Бабушка относилась к ним как к членам своей семьи, и каждое утро добросовестно заботилась о них. Холодильника не было, поэтому еду зимой хранили между створками окон, что было удобно и практично. Внутри двойных рам бабушка обязательно выкладывала вату, которая была похожа на снег и ставила маленький стаканчик с солью, чтобы стекла не замерзали. Иногда, они все таки замерзали и на них появлялись красивые узоры. Паркетный пол намазывали мастикой, когда она высыхала, терли щеткой, которую надевали петлей на ногу и так надраивали каждую паркетину до зеркального блеска.
Украшением комнаты был резной дубовый буфет. За стеклянными витринками прятались вазочки, рюмочки, чашечки, блюдечки, варенье, печенье и разные продукты, которые долго не портились. На буфете красовались подаренные статуэтки - молодой Пушкин-лицеист, сестрица Аленушка с братцем- козленочком и красивый бегущий конь, с развивающейся золотой гривой. В углу среднего отдела, в потрепанной сумке, перевязанной крест накрест резинкой, хранились документы, ордена и медали, в многочисленных ящичках и коробочках - множество всяких бесполезных вещей, сохраненных с разных времен и бережно уложенных. А в самом нижнем ярусе буфета были спрятаны две иконы Спасителю и Божьей Матери. Каждое утро бабушка сгибая спину в поклоне, открывала дверцы и, обращаясь неведомо куда, беззвучно шептала свои молитвы, кланялась в пол и крестилась. Выставлять иконы напоказ она не решалась, боялась рассердить партийную дочь.
На стене висели старинные часы "Павел Буре", которые удалось уберечь в блокаду, своим мелодичным боем они вносили в мирную жизнь размеренность и покой.
Телевизора у бабушки не было, у входа в комнату на полочке нужного размера стояло радио, не помню, чтобы его когда-нибудь выключали, ведь это верный друг взрослых, стариков детей, символ послевоенного быта. Вечером приходила с работы ее дочка , они ужинали, разговаривали, пили чай, слушали " концерт по заявкам", читали и ложились спать.
Суббота была рабочей, но укороченным днем, до 3 часов. Обязательным было по субботам ходить в баню, так и называли - банный день. Людей в бане было много и надо было выстоять длинную очередь, которая тянулась до второго этажа. При входе в баню находился киоск с косметикой, где продавали цветочные одеколоны, зубной порошок, мыло, веники, мочалки, пудру и помаду. Банный запах вызывал ощущения радости, которая только росла. Дети на лестнице раскладывали свои сокровища, знакомились, играли. Женщины оживленно делились новостями.
Когда очередь подходила к концу, сдавали в гардероб верхнюю одежду и заходили в просторный предбанник отделения "Мать и дитя". На освободившийся "диван" складывали свои вещи и сумки, раздевались, и голые, прикрывшись мочалками, шли в помывочный зал. Там было жарко, гулко шумела вода, женщины сидели на мраморных сидениях в тумане пара, а в парной били себя березовыми или дубовыми вениками. Но сначала надо было найти свободное место, ошпарить его несколько раз кипятком, затем набрать два таза воды и намыть своих малышей. Намытых деток женщины несли в мелкий круглый бассейн, в середине которого находились мраморные ангельские младенчики, льющие сверху струйки прохладной воды.
Затем огромными мочалками мыли друг другу спины, несколько раз заходили в парную и, напоследок, трижды обливали себя из шайки холодной водой приговаривая: "Куда вода, туда вся худоба, все болезни и печали уйдите от меня!". Чистые и легкие, красного цвета шли в раздевалку, где все им говорили: "С легким паром!". Детям покупали вкусную газировку, надевали чистое, глаженое белье и выходили на улицу с очищенными телами и душами, становясь добрее и радостнее.
Говорили: " Кто парится, тот не старится! Баня парит - здоровье дарит! Баня расслабляет тело, укрепляет дух и согревает душу!"
Точно народ придумал!
Глава 3. Мама
Мама была очень красивая, цветущая, открытая и дружелюбная к людям. Она была особенная и эту особенность все чувствовали. С нескрываемым восхищением к ней тянулись и дети, и старики, и женщины, и, особенно, мужчины. Ее магнетизм притягивал и заставлял неотрывно на нее смотреть. Она была яркой представительницей русского типа женщины с роскошными белокурыми волосами, лучистыми голубыми глазами, белоснежной фарфоровой кожей, которая на все реагировала легким румянцем, а при каждой мимолетной улыбке, проявлялись ямочки на щечках. Её женский стан, плавность походки, безупречные стройные ножки и осанка царицы убеждали окружающих в том, что природа создала её с радостью и нежностью.
Папа влюбился в маму мгновенно и продолжал верно ее любить. Но он был поглощен работой и замкнут в своем мире, человек неординарный, талантливый, преданный искусству, он жил как все творческие люди, ему было все равно который час, ночь или утро, есть ли какая-нибудь одежда и еда.
Как член союза художников Ленинграда, он получил в тот период, серьезный государственный заказ. Его мысли, силы, время и душа были отданы работе. Вся комната была превращена в мастерскую, с мольбертами, подрамниками, красками, множеством набросков, эскизов. К нам домой приходили художники, подолгу спорили о художественном замысле, о стройности композиционного решения, о технике исполнения, о многослойности пространства. Спорили и спорили без конца о свете, как о самом мощном выразительном средстве, о раскрытие образа, о самом сюжете. Громко звучали загадочные слова: охра, кобальт, пурпур, сурик, колорит, лазурь, синь. Папа почти не спал, много курил и совсем потерял способность отдыхать.
Такие люди как папа, не могут жить обыкновенной жизнью, поэтому у них часто случаются драмы и трагедии. Что и произошло в нашей семье. Мама, устав от такой богемной жизни, прихватив меня, маленькую девочку, рванула в неизвестный для нас город Киев, к человеку, который обещал ей другую жизнь. А в Ленинграде остались папа, старшая сестра, бабушка, тетя, все мои детские радости вместе со сказочными белыми метелями. Хоть папа и делал отчаянные попытки изменить ситуацию и вернуть нас, но все было тщетно. Бракоразводный процесс длился долго и завершился тем, что мама выписалась из комнаты и отказалась от всего имущества в пользу старшей дочери, которая осталась жить с папой, а я - с мамой Развод родителей круто перевернул судьбу нашей семьи - она навсегда распалась на две отдельные части.
Для меня началась другая жизнь, очень непростая, порой горькая и безрадостная. В чужом городе, в чужой семье, без отцовской любви, с ненавистным отчимом и его бесконечным недовольством, раздражением и неприязненным, испепеляющим насквозь взглядом. Над моей детской душой, которая от ужаса на много лет сжалось в маленький комочек, произвели несколько серьезных операций и их последствия, безусловно, оставили глубокие следы. Надо было бы бежать, куда подальше из этой неволи, но ребенок бесправное существо, не умеющее защитить себя и принять самостоятельные решения. Длительный, сковывающий страх, подавленность, оставались со мной на долгие годы и мешали жить полноценной жизнью. Не было ощущения устойчивости, надежности и доверия, во всем виделся подвох. Именно из детства шли корни многих проблем и комплексов в моей взрослой жизни.
Я любила маму и одновременно ненавидела ее. Как она могла так поступить, все разрушить, причинив столько боли близким людям. Но принесло ли это ей счастье, трудно сказать. Безусловным маминым приобретением стало - статус жены профессора и стабильное материальное положение. Новый её муж был человеком жестким и деспотичным, а полнейшее неприятие меня шло от ревности, он не хотел ни с кем делить женщину, которую с таким упорством добивался. А я, будучи ребенком, не могла принять эти чудовищные перемены и предать папу. Было невыносимо видеть рядом с мамой чужого человека, который возглавил нашу жизнь, изменил её течение и направил по другому руслу. Тем не менее, хоть и не просто, но прожили мы вместе много лет, при маме он стал известным ученым и составил славу отечественной науки.
Я не берусь давать характеристику личности такого масштаба как мой отчим, да он в ней никогда и не нуждался. Это был человек из научного мира и в нем была заложена иная природа. Если говорить коротко, то в науку без определенных качеств нельзя прийти. Это рациональные, целеустремленные люди, с врожденным интересом к знаниям, которые способны к длительному, неимоверному умственному напряжению и нагрузкам. В них заложена "искра божья", "жажда открытий и свершений". А все остальное для них вторично. Находиться рядом с таким человеком, как мой отчим, было очень сложно. От обладал жуткой подавляющей энергией, которая изо дня в день обрушивалась на меня лавиной.
Помню, с каким неистовством он взялся за мое перевоспитание и жестко держал под контролем все мое время и мысли, чтобы ни минуты не проходило в безделье и праздности. "Отдых - это смена деятельности. Во всем - организация, самодисциплина и порядок". Это называлось - " я сделаю из неё человека". Конечно, он видел значительно дальше и понимал, какие черты следует развивать, а какие подавлять. И скорее всего, он хотел раскачать маятник и заложить в меня ту траекторию развития, которая была близка и понятна ему, крупному ученому, члену-корреспонденту Академии наук. А я совершенно не могла, когда меня ругали, для меня это не двигатель вперед, а наоборот. Мой неосознанный протест проявлялся в бесконечных болезнях и безнадежной тоске. То и другое досадно, не знаю, почему я с таким упорством не хотела становиться "человеком".
Забегая вперед могу сказать, давно его нет, а я, почему - не знаю, с каждым годом отношусь к нему все лучше и лучше. Может быть потому, что умных людей встречаешь в жизни гораздо реже, чем кажется с первого взгляда, поэтому они и оставляют глубокий след в судьбе и в душе.
Как выяснилось впоследствии, время лечит, всё расставляет на свои места и зачастую меняет оотношение к людям и событиям.
Лишь недавно, когда я со всеми историями уже примирилась, ко мне пришло понимание,что и мама могла отдать детям только часть своей жизни, а не всю жизнь. Главный ее талант заключался в том, что она была солнцем, излучающим тепло, вокруг которого все крутились. Она была украшением любого общества, не любила страдать, никого не обсуждала и не осуждала, не завидовала, не собирала сплетен, ни о ком дурного слова, не раздражалась, не злилась, не повышала голос, всегда чувствовала в какую сторону надо вдохновлять! При этом, ни к одному человеку не подключалась целиком. Разве это не женская гениальность в чистом виде?!
К счастью, у психики ребенка есть огромные защитные механизмы и, если бы он беспрерывно переживал, то просто бы не вырос. Прошло несколько лет, и, несмотря на все семейные неурядицы и тяготы, Киев начал принимать меня. Появились школьные друзья, верные подруги, близкие люди, увлечения, и со временем я полюбила этот замечательный город всем сердцем. В нем случилось все, что происходит с человеком в юности и молодости: дружба, учеба, работа, любовь, рождение детей. Именно здесь, в Киеве, шаг за шагом, десятилетия за десятилетием начала выстраиваться моя жизнь с крутыми порогами, личными преодолениями и радостными обретениями.
С тех пор прошло больше чем полвека, но те далекие воспоминания не растерялись, хотя многое, очень многое растворилось без остатка. Моя детская трагедия, возможно, и явилась впоследствии прологом к пониманию простых житейских истин - семья это святое! Самое ценное, что есть в жизни, это близкие люди. Повзрослев, я дала себе зарок, что никогда не поступлю так, как мама и не разрушу семью. Я точно знала, что душу ребенка, надо беречь как драгоценный хрустальный сосуд, данный тебе на миг, ведь ребенок приходит в этот мир чистым ангелом, доверчивым и беззащитным и, кто, если не самые родные, заслонит и утешит его. Этот миг промелькнет быстро и тогда всему найдется объяснение.
Тень старой боли никуда не исчезает, а просто прячется очень глубоко и время от времени напоминает о себе разными способами. Много лет мне снится один и тот же, все повторяющийся сон. Я снова и снова возвращаюсь в заснеженный Ленинград. Спешу к своему дому, толкаю тяжелую дверь, взбегаю по лестнице на третий этаж, задыхаясь от волнения, нажимаю на кнопочку звонка, кто бы ни открыл, обнимаю, целую и бегу дальше, цепляясь за старый шкаф, врываюсь в нашу комнату и, зажмурив глаза, на одно малюсенькое мгновение, ощущаю тепло тех счастливых лет...
Глава 4. Белые ночи
Самолет прилетел рано утром. Петербург, как обычно, встретил нас переменчивой погодой и холодным ветром. 39 автобусом мы доехали до станции метро Парк Победы и через двадцать минут были на Невском проспекте. Наш отель находился на набережной реки Мойка и назывался " У Эрмитажа". Лучшего расположения и придумать нельзя, ведь в планах было увидеть праздник выпускников" Алые паруса", насладиться белыми ночами и полюбоваться разводными мостами.
Мы быстро поселились, позавтракали, оставили вещи и отправились гулять. Погода налаживалась и хотя по-прежнему дул северный ветер, солнце уже выглядывало из-за невысоких, жемчужно-серых облаков. Начался отсчет счастливых часов, не хотелось пропустить ни одной минуты. Сразу окунулись в бурный поток Невского проспекта, как всегда прекрасного, с огромным количеством иностранных туристов, уютных летних ресторанов, блестящих магазинов, нескончаемыми звуками разнообразного транспорта, многочисленными экскурсионными бюро, приглашающими гостей города на водные, автобусные и пешие прогулки.
С возрастающим интересом, ребята крутили головами во все стороны и искренне радовались первым впечатлениям, шутили, размахивали руками, бесконечно щелкали своими айфонами.
- Чудесный день, чудесный город! - радостно выпалила Машенька, а ее огромные изумрудные глаза сияли искренним восторгом.
Дима шагал впереди своей обычной пружинистой и подпрыгивающей походкой.
Я не ставила пред собой никаких педагогических задач, давая ребятам полную свободу в проявлении эмоций и в эту минуту, находясь рядом с ними, как - будто заново осваивала до боли знакомые места.
С Невского проспекта мы свернули на Большую Морскую, одну из красивейших улиц города, где сосредоточены банки, роскошные магазины, страховые общества, дорогие рестораны. Прошли по этой шикарной улице до Исаакиевской площади, здесь сделали остановку, хотелось многое рассказать, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.
Главное место на площади занимает Исаакиевский собор, который является творением всей жизни Огюста Монферрана. На круглом золоченом куполе устроена смотровая площадка, откуда можно полюбоваться зеленым крышами домов, сверкающей Невой, скульптурами на фронтонах собора и необыкновенными видами города. Исаакиевский Собор всегда прекрасен, в любую погоду и в любое время года. Его еще называют "малахитовая шкатулка", из-за того, что внутри Исаакия использованы разноцветные мраморы: солнечный, розовый, желтый, белый, лимонный, темно-красный, лазурит, малахит, полудрагоценный порфир, черный сланц. А гранитные колонны для Исаакия(каждая весит как четыре экскурсионных автобуса) выламывались и обрабатывались из цельных глыб в Финляндии, а затем, с огромными усилиями были доставлены в Петербург. Те великие строители хорошо знали свое дело и оставили потомкам самый красивый православный храм на земле, под самым куполом которого, парит серебряный голубь, символизирующий Святой Дух и напоминающий людям о времени вечном и мимолетном.
Также на площади расположен уникальный памятник Николаю Первому, эта конная скульптура на двух точках опоры, единственная в мире. Украшением постамента являются женские изваяния, символизирующие Силу, Мудрость, Веру и Правосудие. Их прототипом стали супруга и дочери царя. Вокруг монумента установлены самые красивые фонари города. Ну как было не рассказать ребятам о том, что отсюда я любила смотреть салют, сидя на плечах у папы и размахивая флажками и шарами.
Еще одна выдающаяся постройка- Мариинский дворец, который строился для императорской дочки. Сейчас в этом здании проходят заседания Законодательного собрания Санкт-Петербурга.
А здесь, перед дворцом, я училась кататься на двухколесном велосипеде, конечно не предполагая тогда, какое это великолепное место!
Перешли по широкому Синему мосту и оказались в начале переулка Антоненко, отсюда метров двести до улицы Казанской. Чем ближе мы подходили к моему дому, тем сильнее колотилось мое сердце. Стараясь унять волнения, я стала рассказывать ребятам первое что, приходило в голову: "На этом углу, когда-то находился клуб, и моя мама, ваша прабабушка, ходила сюда на курсы кроя и шитья, а в этой школе училась моя старшая сестра Регина. Ну, вот мы почти пришли..."
- Серый дом, серое небо, серые люди,- заключил Дима, оглядываясь кругом.
- Чушь говоришь, не серый, а седой и мудрый, смотри какой он обветренный и цвета неопределенного - вспыхнула Маша.
-Умоляю, не умничай, - хмыкнул Дима,- я же, о другом!
Я поднимаю голову и окидываю взглядом серо-зеленый дом и радуюсь, что он не отполированный, а такой же, как и прежде. Создается ощущение нереальности происходящего, весь мир изменился, все другое и все другие, а этот дом все тот же. Не удивлюсь, если вдруг встречу знакомое лицо.
Некоторое время стою в оцепенении, придя в себя, начинаю рассказывать ребятам о том, как мы жили-были в этом доме, когда я была маленькой девочкой, как я любила сидеть на подоконнике и вот из того окна наблюдать все, что происходит вокруг. В комнате царила творческая атмосфера и хотя у папы, их прадедушки, была большая мастерская на улице Римского Корсакова, он любил работать дома. Здесь написаны лучшие его картины, которые экспонируются в музеях Петербурга. В какой-то степени, ребята становятся невольными участникам нашей прежней жизни.
Чтобы задержаться в этом месте еще немного и отвлечься от нахлынувших чувств, переключаю внимание на улицу Казанскую, бывшую Плеханова, которая проходит от Невского проспекта до Фонарного переулка. На этой улице знаменит каждый дом и жили в разное время известные люди, такие как поэт Мицкевич, хирург Пирогов, композитор Глинка и многие, многие другие выдающиеся деятели культуры и искусства. В этом месте веет историей, стоит на минутку задуматься о тех, кто здесь проживал, ходил и какое наследие оставил. Петербург сам по себе является коллекцией культурных шедевров. Но эта улица особенная, здесь нет ни одного дома времен постройки периода Российской Империи, который бы нельзя было назвать украшением города. Это не безликие хрущевки, сталинки, брежневки, построенные из дешевых материалов и по непонятно какому проекту. Здесь все на века.
По Казанской улице мы снова вышли на Невский проспект и купили билеты на обзорную экскурсию, мне хотелось, чтобы ребята увидели общую картину города. У нас был свободный час, и мы решили отдохнуть и подкрепиться. На Садовой улице, напротив Гостиного Двора, рядом с входом в ресторан Метрополь зашли в кафе-кондитерскую с таким же названием. Это настоящий рай для сладкоежек, но и пообедать можно вкусно. Ребята заказали ленинградский рассольник и слоеные пирожки с мясом, а я - кофе и свое любимое пирожное "Графские развалины". На стенах этого знаменитого кафе изображены силуэты города, гармонирующие с общим фоном всего заведения, что создавало особое настроение ненавязчивой гармонии. Очень симпатичное место. Вкусно поели и вышли на Невский проспект, к недоумению ребят, в цветочном ларьке я купила букет из красных гвоздик.
Когда экскурсионный автобус тронулся, я, с интересом и любопытством слушала экскурсовода, сейчас иная подача истории, она отличатся от привычной. Облик исторического центра, конечно, меняется, становится каким-то, слишком европейским, не таким, как прежде. Уходит куда-то питерский дух с уютными пирожковыми, маленькими булочными, аппетитными сосисочными, рюмочными и пельменными, любимыми кинотеатрами, магазинами и многим другим, что так любили коренные ленинградцы.
Глава 5. Священное место
Через час-полтора подъехали к Пискаревскому кладбищу. Зашли в каменный павильон, где на стендах под стеклом - документы, фотографии, в том числе 125 грамм хлеба ( и какого хлеба) - норма на день. Блокадный дневник Тани Савичевой...
При входе на кладбище вечный огонь, а следом за ним - длинная аллея захоронений, около полмиллиона человек. Ты идешь и кажется, что бесконечные ряды никогда не закончатся, сотни надгробий и братских могил блокадников. Когда видишь своими глазами эти могилы, понимаешь, как мало надо для счастья - чтобы не было войны и чтобы матери не хоронили своих детей.
В конце рядов - монумент Родина - мать, несущая скорбную ветвь.
Машенька положила цветы к подножью и согнулась в земном поклоне. Дима стоял рядом с низко опущенной головой.
Трагедию ленинградской блокады разделила и наша семья, 900 страшных дней и ночей бабушка с дочерьми и сыном находились в осажденном городе. Не дожив до весны умер от голода бабушкин любимый сынок. Последние его слова были обращены к сестрам - "девчонки, заберите мой хлеб, он мне уже не нужен". Надели на него зимнее пальто, шапку-ушанку, завязали под подбородком веревочки, обмотали одеялом и на двух саночках втроем повезли в районный пункт для захоронения. Родные вспоминали потом, как перед самым началом войны, он абсолютно счастливый прибежал домой и с гордостью демонстрировал маме и сестрам новенькую форму ремесленного училища, куда поступил учиться. Особенно радовала его блестящая бляха на ремне, где красовались две буквы РУ. Он так мечтал скорее приобрести специальность, начать работать и принести первую зарплату маме. А через год, 24 марта 1942 он уже лежал в мерзлой земле и на него снова и снова падали такие же подростки, дети, матери, старики, умершие от голода, холода и бомбежек. Он ничего не успел сделать, ни возмужать, ни влюбиться. Умирая, он думал о своей маме и старших сестрах.
Его имя, Виктор Самойлов, навечно вписано в 20- томе блокадной книги-памяти Ленинграда. Он умер шестнадцатилетним мальчиком и лежит здесь, на Пискаревском кладбище, уже 76 лет. Мы идем по этой скорбной аллее, потому что нельзя нам забыть Витю Самойлова, как будто его и не было никогда. Был! Его жизнь была прервана, но мы не его дети, не его внуки, помним о нем и чувствуем боль, потому что ниточка не оборвалась. Возможно, наша семья выжила и разрослась благодаря этому мальчику, который отдал свой нетронутый хлеб слабеющим сестрам и маме.
Это место - священное и для нашей семьи!
Когда люди собрались, и автобус отправился, Дима, обернувшись ко мне, и тихо спросил:
- Сколько ему было лет?
- Столько же, сколько тебе сейчас, шестнадцать...
Через некоторое время, потрясенная Машенька, наклонив голову в мою сторону, по-взрослому произнесла:
- Это очень грустное место, очень!
- Да,- ответила я, - иногда надо побывать там, где грустно...
Когда мы ехали обратно, в автобусе стояла тишина, никто не взял в руки телефон, чтобы делать сэлфи.
Глава 6. Прогулки по Петербургу
Мы много ходили пешком, хотелось сполна почувствовать "душу" города. Катались на речных трамвайчиках по рекам и каналам, с аудиогидом прошлись по залам Мраморного дворца, где экспонировалась очень интересная выставка современного искусства. От Дворцовой набережной на "Метеоре" домчались в Петродворец и, хоть погода была бессолнечной, гуляли по парку, наслаждались великолепием фонтанов, которым нет равным по объёму воды, размерам и роскоши. У подножья Большого Каскада установлена самая известная скульптура - трехметровая фигура Самсона, раздирающего пасть льва. Мы поднялись в верхний Грот, прошли под землей внутри фонтана и вышли на нижнюю терассу, оказавшись под Самсоном, сзади него.
Гроты открыты недавно, лет 6-7 назад, поэтому не все о них слышали, да и немногие посетители парка идут на экскурсию в Нижние Гроты, а зря, нам там очень понравилось. Главная особенность всех без исключения фонтанов Петергофа в том, что вода в них поступает естественным путем, без помощи насосов.
Посетив Версаль, Петр задумал грандиозный проект, но сразу поставил задачу, чтобы насосов не было. Ведь как работали насосы в Версале? Пока король и его свита проходили мимо, усердные слуги вручную качали воду, а стоило им отойти от фонтана, как он переставал работать. Поэтому место для дворцового комплекса Петр подыскивал долго и тщательно, выбрав именно это, так как здесь можно было использовать воду из водоемов, озер, речушек и ручьев, расположенных на местных высотах. Вода, стекая в Финский залив, по дороге собирается в трубы, а в них уже создаётся давление, которое и позволяет работать фонтанам. Ночью фонтаны не работают. Выключают их, естественно, на зиму. Открытие и закрытие фонтанов Петергофа - это события, на которые приезжают специально.
На выходе из Нижнего Грота нас ждала еще одна шутиха: в проеме двери идет настоящий ливень. Да уж, придворным дамам было нелегко, с их прическами и кринолинами! Любил Петр посмеяться сам и повеселить своих гостей! Дождавшись, когда источник воды иссякнет, мы перешли в царство света, где, конечно, сразу же фотографируем себя, любимых. Вокруг нас боги, сошедшие с небес Олимпа, фавны и просто земные существа, сверкающие позолотой, извергающие из своих недр воду и свежесть.
Целый день мы любовались прекрасными фонтанами, дворцами, цветами и живописным видом на финский залив, с огромными морскими чайками, застывшими на больших камнях, кормили ручных белочек.
В опускающуюся над городом белую ночь, вместе с тысячами людей, мы стали участниками восхитительного праздника выпускников, прощанием со школой. На набережной, с замиранием сердца мы наблюдали, как в проеме Троицкого моста, вспыхивают Алые паруса! Даже взрослые тайком утирали слезы, ведь все мы родом из детства и так хочется верить в сказку! Небо озарялось нескончаемым грандиозным фейерверком, отражающимся на глади Невы. Все мы, не выпускники или давно не школьники, растрепанные, смешные взрослые и не совсем взрослые люди, питерцы и приезжие, чувствовали себя совершенно счастливыми, ведь мы видели настоящее чудо, красивое и трогательное!
На следующий день, мы отправились в Летний сад, на углу Невского проспекта и канала Грибоедова, зашли в Дом книги. Это потрясающее здание само по себе памятник архитектуры и истории. В 1906 году американская компания "Зингер", крупнейший производитель швейных машин, решила обзавестись главным офисным зданием в столице России.
У "Зингера" к тому времени уже было производство в Подольске и около 3000 фирменных магазинов. Новое здание, по замыслу правления, должно было иметь ни менее одиннадцати этажей. Выполнить это требование заказчика в полной мере зодчему Сюзару не удалось из-за петербургского высотного регламента. В центре Петербурга запрещалось строить жилые здания выше Зимнего Дворца. Однако, выход был найден. В отличие от соседних пятиэтажных зданий, окончательный проект (за счет высоты потолков) предусмотрел семь этажей и башню-фонарь на углу здания, которая носит декоративный характер. Поэтому она не попала по ограничению по высоте. Эта башня оказалась расположена точно по линии Пулковского меридиана. Венчается она шаром-глобусом, который создает иллюзию высокого здания и символизирует глобальный размах работы компании "Зингер".
Уже около 90 лет "Зингер" работает Домом книги и способствует начитанности петербуржцев. Когда мы зашли внутрь, у ребят глаза разбежались в разные стороны. Громадные окна, мраморные лестницы, мозаичный пол, декоративная ковка, старинные лифты, обилие разных залов, тысячи книг! Мы поднялись на второй этаж и отыскали стеллаж "петербургские писатели", мне хотелось, чтобы внуки своими глазами увидели мою скромную книгу, вышедшую в 2010 году в замечательном старейшем петербургском издательстве "Лик", которой нашлось место в этом фантастическом Доме и убедились, что "мечты иногда сбываются!".
Вдоль канала, по набережной, неторопливым шагом миновали Собор Спас на Крови, внутрь не заходили. Просто обошли и сделали фото, Михайловский сад был закрыт, наш путь проходил мимо Лебяжьей канавки в Летний сад, в него мы зашли со стороны Инженерного замка. Ну, вот мы на месте! Нас встретила знаменитая Гранитная Ваза, которая несколько лет назад треснула и раскололась. Но трещина почти не видна. У Вазы остановились, и я с воодушевлением прочла ребятам замечательные стихи Анны Ахматовой, посвященные Летнему саду: