Аннотация: Все, всё и всегда меняется перед лицом неизбежной гибели. Это - закон, но через любой закон можно преступить.
Крупные капли радостно срывались с небес и тяжело падали навстречу холодной размякшей почве. Мутная пелена воздуха испуганно дрожала под их напором, покрываясь частой рябью в напрасной надежде застыть, как прежде, лёгкой дымкой между землёй и небом, замереть густым серым туманом, привычно стирающим размытую линию далёкого горизонта. Но дождь - внезапный и сильный, необычно упрямый и крупный - не обращал никакого внимания на боль и страдания слабых. Его капли-воины острыми копьями пронзали невесомое тело воздуха, рвали в клочья мутную пелену, заставляли корчиться в муках когда-то спокойную дымку. Никто из них не мог и не хотел знать, что такое жалость, милосердие, сострадание - всё это оставалось далеко позади, в бескрайних высотах тёмных небес. Лишь ярость боя, причудливо смешанная с жаждой смерти, была знакома и понятна воинам дождя.
Бесчисленная армия капель - таких же бесчувственных и беспощадных, как их командир, - неслась вниз, сметая всё на своём пути. Мелкие пылинки, неспособные сопротивляться мощному натиску, беззвучно умирали и падали на землю, их невидимые тела превращались в липкую грязь. Капли сливались в мощные струи и, оставляя в воздухе прозрачные полосы, тихо падали на трупы недавних врагов, разлетаясь на множество густых тёмных осколков.
Брызги попадали на ребристые стебли молодой травы, заставляли длинные, похожие на лезвия листья недовольно колыхаться и брезгливо встряхиваться в неловких попытках сбросить с себя странную смесь из влажной пыли и осколков капель, вновь стать гладкими и чистыми. Но траве - юной и сочной - самими небесами была предназначена совсем другая роль. Её высоким побегам суждено было стать вместительным кладбищем для воинов дождя, что неизбежно разбивались о землю; для бесчисленных пылинок, превратившихся в чёрную булькающую жижу. И трава справлялась со своей ролью - справлялась, потому что у неё не было выбора.
Угловатые силуэты деревьев проступали сквозь серую стену дождя, возвышаясь над слипшимися, заляпанными грязью стеблями. Намокшие, внезапно потяжелевшие ветви с показной покорностью клонились к земле, спеша признать себя побеждёнными. Льющиеся с небес потоки с яростным всплеском врезались в поникшие кроны, вырывая и унося прочь разноцветные овалы листьев. Острые копья бесчисленных воинов-капель сдирали со стволов чешуйки коры, сбивали с ветвей молодые почки, огромные яркие цветы, почти созревшие ягоды и шишки... Казалось, ещё немного - и деревья падут перед мощным натиском беспощадных капель, и толстые, тяжёлые стволы рухнут в расползающуюся грязь, заполняя воздух густыми тёмными брызгами и треском ломающихся ветвей.
Но деревья были слишком стары для того, чтобы умереть в бессмысленной схватке. Едва слышно скрипели толстые корни, упорно цепляющиеся за вязкое месиво размокшей почвы; сухо трещали массивные колонны стволов, потемневшие и разбухшие от напряжения, и тихо стонали упругие ветви, вынужденно смиряясь с потерей очередного листа. Деревья признали превосходство дождя, склонили голову перед его армией; они признали бесполезность и невозможность борьбы и терпеливо сносили издевательства капель-победительниц. Деревья знали, что притеснения не будут вечными - когда-нибудь благородные и милосердные небеса умерят свой гнев и остановят обрушившийся на землю потоп. И те, кто выживет после него, будут вознаграждены ярким и тёплым, нежным и мягким, добрым и ласковым светом - светом дня, несущего жизнь.
Та, что стояла под деревьями, не верила в это. Упругие струи дождя разбивались о её кожу - матовую и гладкую, - крупные капли одна за другой стекали по обнажённому телу - гораздо более сильному и выносливому, чем угловатые стволы деревьев. Сорванные дождём листья прилипали к мягкому, округлому лицу, тяжёлые брызги грязи тёмными потёками ложились на длинные, изящные ноги... А она всё стояла и стояла под прикрытием деревьев - неподвижная и молчаливая, словно мёртвая, - и смотрела, не отрываясь, на всё, что лежало впереди - на ожесточённое небо, на падающие вниз капли, на слипшиеся стебли травы, на изогнутые ветви деревьев. Взгляд её широко раскрытых, таинственно мерцающих глаз скользил по размякшей земле, по серой стене дождя, по замершим в воздухе пылинкам, по дрожащим растениям... Ровное дыхание срывалось с тонких, неспособных улыбаться губ и падало вниз, увлекаемое за собой яростным натиском воинов-капель. Глубокий вдох наполнял лёгкие новой порцией тяжёлого, влажного воздуха, нежная грудь вздымалась на мгновение - и тут же опадала, опустошённая тихим выдохом.
Она стояла и впитывала ярость падающих капель, беспощадность дождя, жалобные стоны деревьев, бесполезные роптания шелестящей травы... Смотрела на тонкие струи, стекающие по телу, на прилипшие к коже листья, на тёмные потёки грязи на ногах - смотрела и не могла насмотреться. Она, в отличие от деревьев, знала: тот свет, что придёт на смену дождю, уже не будет добрым и ласковым, нежным и мягким, ярким и тёплым. Он будет суровым и резким, горячим и жестоким - он принесёт смерть всему, что выживет после потопа...
--
Моя Госпожа, вы обязательно заболеете, если будете долго стоять под дождём.
Ледяной голос Регента ворвался в мысли той, что стояла под деревьями. Она вздрогнула и медленно обернулась, с сожалением отводя взгляд от размытой дождём линии горизонта. Регент стоял чуть позади неё, такой же невозмутимый и спокойный, как всегда, замерший в ожидании ответа.
- Как теперь разница... Я почти мертва, и мир мёртв вместе со мной, - в голосе Госпожи звучали печаль и обречённость. - И никто не может этого изменит - ни я, ни ты, ни боги... Ни, тем более, какая-то болезнь.
- Нельзя сдаваться раньше срока. Надо продолжать жить, как мы жили раньше, не обращая ни малейшего внимания на приближающийся конец. Вы сами так говорили, и ваш народ слушал вас, слушал и повиновался. Вы были правы тогда, и вы не правы сейчас. - Крупные капли дождя скользили по шишковатому, резко очерченному лицу Регента, заливали холодные, безразличные глаза. Но Регент не замечал капель - немигающим, пронзительным взглядом он смотрел на Госпожу - гордую и прекрасную.
- Да, я знаю, как должна себя вести! - воскликнула Госпожа. - Но я ничего не могу с собой поделать... Ведь я знаю, что пройдёт ещё немного времени, и это небо, этот дождь, эти деревья - всё вокруг перестанет существовать, погибнет вместе со мной, вместе со всеми нами... И это неотвратимо, неизбежно. Любые попытки пойти против этого бесполезны и заранее обречены на неудачу... - Госпожа закусила губу, пытаясь удержать рвущиеся наружу слёзы. - Посмотри вокруг: видишь, кроме нас здесь нет ни одного живого существа - ни зверей, ни птиц, ни вездесущих червей? Они все исчезли, спрятались от дождя, от разящих ударов капель... Но дождь кончится, и они снова появятся, снова будут радоваться жизни - пусть и недолго... А мне негде спрятаться! Я бессильна что-либо изменить! Единственное, что мне остаётся, так это смирение... О боги, как же это невыносимо - жить, зная, когда и как умрёшь!
Госпожа больше не могла сдерживать слёзы - два тонких ручейка хлынули из мерцающей глубины глаз, потекли по щекам, смешиваясь с тяжёлыми каплями дождя, смывая прилипшие к шее листья. Всхлипывая, Госпожа бросилась к Регенту, изо всех сил прижалась к его широкой, мощной груди в напрасной надежде найти спасение.
- Ну же, Госпожа, успокойтесь... - неловко проговорил Регент, гладя Госпожу по спине. - Вам не подобает плакать, особенно сейчас. Вы должны быть тверды и спокойны, вы должны быть достойным примером для вашего народа...
Регент с трудом подбирал слова, пытаясь утешить дрожащую от рыданий Госпожу. Он чувствовал, что ей необходимо выплакаться, дать выход терзающей сердце печали. Будет лучше, если это произойдет сейчас, при дожде и деревьях, чем потом, когда за Госпожой будут наблюдать тысячи тоскливых и обречённых глаз представителей её народа. При них она должна выглядеть уверенной и полной решимости - потому что слишком многое ещё только предстояло сделать...
Они долго так стояли - Регент и прижавшаяся к нему Госпожа, - и капли дождя звонко стучали по листьям, вторя тихому рокоту голоса Регента. Рыдания стихли, превратившись в тихие всхлипы, в глубокие частые вдохи. Госпожа - съёжившаяся и намокшая, но по-прежнему красивая и гордая, - с усилием взяла себя в руки. Отстранившись от огромного бугристого тела Регента, она вытерла смешанные с дождём слёзы и тряхнула головой, собирая разрозненные мысли в единое целое.
- Ты знаешь: я никогда не любила плакать... - сказала она. - Но сейчас, когда я знаю, что всё вокруг, включая меня, обречено, невозможно сдержаться...
- Моя Госпожа, я бы тоже плакал, если б только был на это способен. Я завидую вам: вы можете превратить печаль в слёзы и избавиться от неё. Я же вынужден носить её в себе всю жизнь, и даже большую часть смерти... - Регент пожал плечами и замолк, не в силах объяснить то, что и так очевидно.
- Да, Регент, мне теперь действительно лучше, - Госпожа выпрямилась во весь рост и запрокинула голову, подставляя лицо тяжёлым каплям. - Но, насколько я тебя знаю, ты пришёл сюда не просто так.
- Да, моя Госпожа, вы совершенно правы. Я пришёл сообщить вам, что все приготовления завершены и вам пора прощаться.
- Хорошо. Я ждала этого и, как мне кажется, вполне к этому готова... Идём? - Госпожа приглашающе кивнула в сторону ближайшего тоннеля.
- Конечно, - ответил Регент.
Вскоре они уже шагали по жёсткой намокшей траве, по лежащим на земле листьям, по скопившейся в ложбинах и ямах грязи. Госпожа - тонкая и изящная - шла впереди, смотря невидящим взглядом прямо перед собой; за ней тяжело шагал Регент, его ноги - широкие и бугристые - оставляли в земле глубокие, сочащиеся влагой вмятины. Они шли молча, каждый сосредоточенно думал о чём-то своём - о гордости и чести, о красоте и гармонии, о страданиях и смерти...
Госпожа и Регент спустились по лестнице - ледяной мрамор и холодный металл, - оставили за спиной наклонный коридор, показавшийся бесконечным; прошли ещё одну лестницу - горячий гранит и тёплое дерево. Высокая толстая дверь с явной неохотой поддалась усилиям Регента, открывая вход в огромный сводчатый зал.
Тысячи голов обернулись в сторону двери, тысячи печальных глаз уставились на вошедших. Госпожа знаком отпустила Регента и пошла в центр зала - гордо выпрямившаяся, излучающее спокойствие и уверенность. Лёгкие, но широкие и чёткие шаги едва слышно зазвучали в воцарившейся тишине, тысячи потерянных взглядов ловили каждое движение, каждый жест хрупкой стройной фигурки, смело и стремительно идущей вперёд.
Госпожа вышла на центр зала, твёрдо встала на заранее расстеленном ковре. Два раза повернулась вокруг оси, стремясь одним взглядом охватить тысячи тоскливых лиц, заполнявших огромный зал, навсегда запечатлеть в памяти каждое из них. Несколько долгих мгновений потребовалось для того, чтобы придумать и произнести первые слова - остальные полились легко и свободно, словно падающие с неба капли.
- Народ... Мой народ! - голос звенит в тишине, громом отражается от высоких сводов зала и птицей падает вниз. - Мы родились для того, чтобы жить и радоваться жизни, не думая о последствиях; для того, чтобы беззаботно смеяться, день за днём превращая будущее в настоящее, настоящее - в прошлое. Ещё совсем недавно никто не задумывался о том, что наша цивилизация, наша культура исчезнут - исчезнут бесследно. Но сейчас каждый из вас знает, что это реальность. Пройдёт совсем немного времени - и вокруг не останется ничего, способного рассказать о том, как мы жили и умирали, страдали и радовались, плакали и смеялись.
Борясь с нахлынувшими чувствами, Госпожа сделала паузу - и вновь тишина, лишь унылое эхо обречённо свистит в вышине потолка. Она глубоко вдохнула и продолжила, с усилием заставляя свой голос звучать уверенно и твёрдо:
- Наш народ существовал слишком долго, и теперь настало время уйти, уйти навсегда. Такая судьба выпала нашему поколению, и невозможно что-либо изменить. Но мы можем сделать так, что наш уход не будет бесследным - мы можем подарить жизнь нашим потомкам, дать им возможность начать всё сначала, с учётом всех наших ошибок. Наши потомки будут помнить нас - такими, какими были; будут знать, как и во имя чего мы погибли.
Да, я знаю: некоторые из вас не видят в этом никакого смысла. Они уже смирились со смертью и, подобно большинству представителей моего народа, готовы потратить всё оставшееся время на бесполезные, никому не нужные причитания, на пустые сожаления о том, что могло бы быть и чего уже никогда не будет. Но вы должны помнить о том, что вы - лучшие из народа, достойнейшие из достойнейших. Вы не должны сдаваться, не должны плакать - за вас будут плакать другие, те, кому действительно больше нечем заняться.
У вас есть работа. Многое уже сделано, осталось ещё совсем чуть-чуть - так не сдавайтесь в конце битвы! Сражайтесь, боритесь до конца - потому что он будет победным. Я верю в это - верю потому, что верю в вас. Не думайте ни о чём, кроме работы, делайте её также хорошо, как делали раньше - и память о нашем народе не исчезнет навсегда вместе с нами. Она будет жить в каждом нашем потомке - в каждом, кто выживет благодаря вам.
Помните об этом. Помните, и не сдавайтесь.
Госпожа закончила говорить и ещё раз повернулась вокруг оси. Тысячи лиц были по-прежнему тоскливы, тысячи глаз так и остались печальны. Но во взглядах больше не было потерянности. Решимость идти до конца, каким бы он ни был; целеустремлённость и уверенность в собственных силах - вот что дала Госпожа лучшим из своего народа. Её слова не смогли развеять обреченность - разлитую в воздухе, въевшуюся в стены, пропитавшую пол, - да это было и невозможно, ибо времени оставалось слишком мало. Но слова смогли остановить слёзы, рвущиеся наружу из тысяч заплаканных глаз, смогли сделать дрожащие, неверные движения мастеров по-прежнему твёрдыми и уверенными. Слова сделали то, для чего были предназначены - они заставили обречённых работать. И обречённые работали, забыв о себе, они трудились как проклятые, подчинённые одной единственной цели - выполнению желания Госпожи.
Надежда - надежда на будущее, на самих себя, на последующие поколения, - зародилась в огромном пространстве зала. Она быстро окрепла, разрослась от стены до стены, от пола до потолка, - и начала борьбу с пропитавшейся воздух обречённостью. И надежда, вооружённая лишь силой воли и самосознанием лучших представителей великого народа, побеждала, пусть и ненадолго. Безмерная печаль и терзающая сердце тоска; жалобные причитания, срывающиеся с искажённых страданием губ, и чёрная паника, рвущая души в мельчайшие клочья, - всё это отступало перед её напором.
Удовлетворённая достигнутым результатом, Госпожа медленно развернулась и величественной походкой покинула зал. Ни одна голова не повернулась в её сторону, ни один взгляд не проводил её гибкую и грациозную фигуру. Лучшие представители народа были слишком заняты, слишком увлечены той работой, которую ещё только предстояло сделать.
Регент - такой же суровый и непоколебимый, как всегда, - встретил Госпожу на выходе из зала.
- Прекрасная речь, моя Госпожа, - холодно и безразлично сказал он. - Ваши слова были действительно необходимы - слишком много горечи, слишком много печали накопилось в сердцах у мастеров вашего народа, и это поставило под сомнения успешное завершение проекта. Но теперь, после сказанных вами слов, они будут работать, как никогда прежде, и закончат свою работу вовремя.
- Ты прав, то, что начато, скоро будет завершено... - ответила Госпожа, печально вздыхая. - Но я понимаю свой народ, понимаю чувства каждого из них. Проект не имеет никакого смысла - по крайней мере, для нашего поколения. Мы должны погибнуть, и мы погибнем, ибо смерть, ТАКАЯ смерть неотвратима и неизбежна. Какое нам дело до того, что останется после? Почему мы должны стремиться сохранить память? Зачем нам давать потомкам шанс на выживание? - голос Госпожи дрожал от с трудом сдерживаемых слёз. - У нас осталось слишком мало времени... Так почему бы не посвятить его горьким сожалениям, пусть и бессмысленным; громким причитаниям, пусть и направленным в никуда; жалобным стенаниям, пусть и бесполезным... Миллионы, миллиарды представителей моего народа уже поступили именно так. Они рыдают, навсегда прощаясь с этим миром; они обречённо смотрят в небо, силясь разглядеть приближение смерти; многие из них, устав от напряжённого ожидания совершают самоубийства... Почему я, почему мои мастера, не могут поступить также? Почему мы должны крепиться и продолжать делать то, что никому из нас не нужно? Почему мы не можем бросить все дела и потратить оставшееся время на себя, на то, чтобы подготовиться к гибели и достойно её встретить?... - Госпожа умолкла, не в силах говорить дальше. Она так и не заплакала.
Регент молча выслушал сочащиеся отчаянием слова - ни одна эмоция не отразилась на его резком, навсегда неподвижном лице, - и безразлично пожал плечами.
- Моя Госпожа, вы просто должны быть сильной. Надо бороться, бороться до конца - ведь ваши потомки, какими бы они ни были, должны иметь шанс на жизнь. Лучшие из вашего народа уже достаточно много сделали для этого, и теперь, благодаря вашим словам, доведут начатое до конца. Вы смогли убедить их не сдаваться, убедить их не обращать внимания на приближающийся конец - так убедите себя в том же.
- Ничего не могу с собой поделать... - тихо сказала Госпожа. - Чем меньше времени остаётся до конца, тем хуже у меня получается себя контролировать. Широкая река времени стремительно течёт мимо нас, капля за каплей настоящее превращается в прошлое, а в будущем - теперь уже недалёком - нас ждёт смерть, неминуемая и неизбежная, и с каждым мгновение она становится всё ближе и ближе... Когда я вспоминаю об этом, перед глазами чёрной стеной вырастает отчаяние, острые когти страха вонзаются в сердце, рвут в клочья обречённую душу... - Госпожа всхлипнула и тяжело вздохнула, понимая, что никакие слова не смогут передать её чувств. Она резко встряхнулась, вновь становясь самой собой - спокойной и уверенной, - и через мгновение продолжила уже совсем другим голосом: - Хватит об этом. Ты говорил, что настало время прощаться. Меня уже ждут?
- Да, моя Госпожа, - с готовностью ответил холодный и бесстрастный Регент. - Я провожу вас.
И вновь они шагали по широкому коридору длиной в бесконечность. Яркий искусственный свет играл на их лицах - мягкому и круглому у Госпожи, грубому и угловатому у Регента, - ноги с дробным стуком врезались в голый каменный пол, разрывая в клочья царившую в коридоре тишину. Они шли молча и быстро, словно стремились обогнать само время, не понимая, что это невозможно. Может быть, им бы это и удалось - если бы они не остановились.
Регент без усилий отворил тяжёлую металлическую дверь и повернулся к Госпоже:
- Моя Госпожа, ваши потомки давно собрались в этой комнате и ждут вашего... - Регент на секунду замешкался, подбирая нужное слово, - благословения. Они знаю, что будут единственным, кто уцелеет в грядущей катастрофе, и искренне благодарны вам и вашему народу за предоставленный им шанс...
- Не надо, Регент, - властным жестом прервала его Госпожа. - Мои потомки уже достаточно взрослые, чтобы выражать свои мысли самостоятельно, не прибегая к твоим услугам.
- Как скажете, моя Госпожа, - ответил ничуть не смутившийся Регент.
- Хорошо. Жди меня здесь.
- Разумеется, моя Госпожа, - Регент вежливо посторонился, пропуская Госпожу, и легко затворил за ней дверь.
Потомки на самом деле ждали. Их было девятнадцать - столько, сколько тысячелетий насчитывала история народа Госпожи. Ровной линией они стояли у дальней стены комнаты - приглушённый свет мягкими тенями падал на девятнадцать одинаково округлых лиц, скрадывал очертания девятнадцати одинаково изящных и грациозных фигур. Потомки были точными копиями Госпожи, да и не могло быть иначе, ибо дети всегда похожи на родителей.
Госпожа подошла ближе и встала напротив своих детей. Несколько долгих мгновений она изучала их задумчивые лица, наполненные сомнением глаза, напряжённые, выдающие неуверенность позы. Наконец, печально вздохнув, она заговорила:
- Дети мои, мои дочери! - тихий дрожащий голос наполняет полутёмную комнату, бьётся о каменные стены и обессилено падает на твёрдый пол. Дочери замирают и напряжённо прислушиваются. - Вы знаете, какая угроза нависла над нашим народом. Пройдёт совсем немного времени - и миллиарды живых существ будут сметены с лица планеты чудовищной космической катастрофой. Мастера-астрономы давно предупреждали о том, что наша звезда должна превратиться в сверхновую. Они изучали небо дни и ночи напролёт, искали и находили тревожные симптомы, указывающие на нарушение стабильности протекания термоядерных реакций. Тогда мало кто из нас придавал этому значение - мы закрывали глаза на строгие математические выкладки, считая, что беда, даже если она и случится, обойдёт нас стороной.
Но несколько циклов назад все сомнения были развеяны. Гибель звезды - и наша гибель - неотвратима и неизбежна. Я, мой народ, абсолютно ничего не можем сделать для того, чтобы спастись. Наш удел - смерть, жестокая и непременная. Однако я не хочу, чтобы взрыв сверхновой стёр из вселенной все упоминания о существовании моего народа, всю его тысячелетнюю историю. И я придумала способ, как этого избежать.
Лучшие мастера моего народа долго и напряжённо трудились, и теперь колоссальная работа завершена. Они создали то, что подарит шанс на выживание нескольким представителям народа. Мастера сделали всё, что от них зависело, теперь всё зависит только от вас. Вы должны самостоятельно воссоздать наш народ, нашу цивилизацию и культуру. Вы будете работать в полном одиночестве, без чьей-либо помощи, но у вас будут самые совершенные из созданных нами инструментов, все собранные нами знания, и, конечно же, все ваши личные способности. К тому же вы знаете, какие ошибки мы совершили и, я надеюсь, не станете их повторять. Согласитесь, это не так уж и мало.
Конечно, не все преуспеют - именно поэтому вас девятнадцать. Кто-то из вас погибнет, кто-то сойдёт с ума от тоски, у кого-то не хватит сил осуществить задуманное... Но один из вас непременно окажется достаточно сильным, достаточно везучим для того, чтобы превратить мечту в реальность. Хорошо, если результата добьются двое; ещё лучше - если трое; просто отлично, если пятеро... Но один должен быть обязательно!
Я не знаю всех подробностей проекта и, боюсь, их не знает никто. Но вы сможете пережить грядущую катастрофу, а остальное неважно.
Я всё сказала. Вас уже ждут в главном зале на подробный инструктаж. Прощайте, мои дочери! Прощайте и живите!
Госпожа замолчала - ноги предательски подкашивались, глаза налились влажной тяжестью слёз. Сердце рвалось на части, когда дочери подошли и коротко, в нескольких словах, попрощались - все сразу и каждая по отдельности. У Госпожи не было сил на то, чтобы ответить - она лишь сдержанно кивала в ответ, боясь расплакаться.
А дочери уже проходили мимо, стараясь не смотреть в печальные глаза матери, и молча исчезали за тяжёлой металлической дверью, услужливо распахнутой Регентом. Лишь младшая из них - Молодая Госпожа, покидавшая комнату последней, - чуть замешкалась и в порыве чувств бросилась на шею матери.
- Прощай, мать! Спасибо за то, что когда-то дала нам жизнь; спасибо за то, что сейчас её спасаешь... - тело дочери содрогалось от глухих рыданий, слёзы ручьём текли по искажённому страданиями лицу. Дрожащий голос с трудом можно было разобрать, но Госпожа понимала каждое слово. - Катастрофа неизбежна, и твой народ обязательно погибнет... Но ты ведь ещё можешь спастись! Воспользуйся моим шансом, дай мне умереть вместо тебя!
- Нет, дочь, нет, - тихо ответила Госпожа. - Я уже создала свой народ, и ещё на один меня просто не хватит. Если я приму твоё предложение, то выживу лишь я одна - не наша культура, не наши достижения, и даже не память о нас - мне будет некому передать всё это. В полном одиночестве, оторванная от всех, я буду проживать цикл за циклом, пока не сойду с ума от отчаяния... Нет, дочь, это не для меня. Лучше уж я погибну сейчас, вместе со своим народом, зная, что ты - одна из тех, кто осуществит мою мечту о возрождении нашей великой цивилизации.
- Да, мать, я сделаю твою мечту реальностью! - воскликнула Молодая Госпожа. - Пусть пройдут тысячелетия, но наша раса вновь станет великой. И каждый из моих потомков будет помнить ту, кому обязан своим существованием - каждый из них будет помнить тебя!
- Хорошо, хорошо... - сказала Госпожа, мягко отстраняя от себя дочь. - Но тебе уже пора, мастера не могут ждать вечно.
- Да, мать, ты права, - виновато ответила дочь, вытирая слёзы. - Я уже иду. Прощай же, прощай навсегда!
Дочь стремительно развернулась и скрылась за дверью. Вскоре её лёгкие шаги затихли вдали, проглоченные стенами и расстоянием.
- Прощай навсегда... - тихо проговорила Госпожа. - Прощайте навсегда, мои дочери. Я надеюсь, вы оправдаете мои надежды...
Госпожа облегчённо вздохнула, чувствуя, как уходит напряжение, ставшее в последнее время особенно привычным. Теперь, когда все дела были завершены, уже не нужно постоянно себя контролировать, сдерживая рвущиеся наружу слёзы; не нужно бодриться при мастерах, заставляя свой голос звучать твёрдо и чётко. Теперь можно было полностью отдаться во власть отчаяния, ибо от этого уже ничего не зависело.
Но ничего не хотелось. Пустота - вот и всё, что осталось у Госпожи. До момента гибели оставалось ещё достаточно много времени, но все дела уже были сделаны. Горько усмехнувшись, Госпожа вышла из комнаты - и оказалась лицо к лицу с Регентом.
- Моя Госпожа, как я видел, ваши дочери готовы выполнить то, для чего предназначены... - в голосе Регента как никогда пробивались металлические нотки. - Вы не боитесь, что проект окончится неудачей, и ваш народ будет обречён на забвение?
- Нет, не боюсь, - с готовностью ответила Госпожа. - Не боюсь по двум причинам. Первая заключается в том, что я безгранично верю в свой народ, в знания и умения его мастеров - они меня ни разу не подвели в прошлом, и вряд ли теперь подведут в будущем. Проект надёжен так же, как всё, что они когда-либо делали... и чего уже никогда не сделают...
- А вторая? - переспросил Регент, чувствуя, что Госпожа не намерена продолжать дальше.
- А вторая... - Госпожа тяжело вздохнула, но всё же ответила: - Ты же знаешь, что все мы скоро погибнем, превратимся в звёздную пыль - как будто нас никогда и не было... К тому времени, когда можно будет с полной уверенностью заявить о провале или успехе проекта - к тому времени я уже буду слишком мертва для того, чтобы это меня волновало. Если событие меня никак не затронет - зачем тогда волноваться об его исходе?
- Понятно, - бесстрастно сказал Регент и, выждав несколько мгновений, спросил: - Что же вы намерены делать теперь?
- Вернусь туда, откуда ты меня недавно увёл. Хочу ещё раз увидеть небо и деревья, ощутить порывы ветра на своём лице, почувствовать острые листья травы под ногами... - Госпожа осеклась, внезапно осознав бессмысленность собственных слов, ибо вечно невозмутимый Регент никогда не сможет понять её чувств...
- Если позволите, я составлю вам компанию. Мне гораздо приятней находиться рядом с вами, чем в одиночестве.
- Конечно, Регент. Боюсь, теперь уже бессмысленно запрещать тебе что-либо.
- Прекрасно. Тогда идём?
- Да...
Низкие грязно-серые облака ползли по тёмному небу, погружая влажную землю в темноту - жестокую и суровую. Мутная дымка воздуха наконец-то обрёла то, к чему стремилась так долго - густой сизый туман тяжело свесился с неба, привычно стирая неровную линию далёкого горизонта.
Багровый свет умирающего светила с трудом пробивался сквозь рваные дыры в густых облаках, тяжело падая на избитую каплями землю, на поникшие ветви корявых деревьев; на траву, покрытую коркой засыхающей грязи, на длинные лезвия её листьев. Крупные капли дождя - неподвижные и спокойные - тускло блестели в тонких лучах ярко-красного света, с каждым мгновением становясь всё меньше и меньше. Бесчисленная армия, ещё недавно казавшаяся несокрушимой, и её не знающий жалости командир - все погибли, бессильные противостоять неумолимому и беспощадному натиску всемогущего, но справедливого времени. И острые копья воинов-капель разлетелись на мелкие щепки, и их осколки алели в густой высокой траве...
Солнце, ещё недавно мнившее себя вечным, оказалось таким же слабым, как дождь, и оно тоже должно было погибнуть - как и все те, кого оно согревало на протяжении тысячелетий. Съёжившийся, потускневший диск был совсем не похож на тот огромный, сверкающий великолепием огненный шар, что бесчисленное количество лет дарил свет и тепло всему живому. Немощный, дрожащий старец, совсем недавно бывший властным и стремительным юнцом, обессилено цеплялся за размытую линию горизонта, боязливо кутался в рваное одеяло из облаков. Он, как и всё живое, панически боялся смерти,и из последних сил цеплялся за те остатки жизни, что ему ещё остались - но всё напрасно. Солнце, как и всё живое, абсолютно ничего не могло противопоставить воле бесстрастного и всесильного времени. Мгновение за мгновением настоящее становилось прошлым, приближая момент трагической, но неизбежной развязки. Приговор вынесен и будет приведён в исполнение - даже если это приговор целой цивилизации...
- Моя Госпожа, как вы можете находить смысл в бесцельном любовании умирающим светилом? - Регент, холодный и логичный, первым нарушил молчание.
- Смысл есть во всём, но очень часто он обнаруживается лишь перед лицом смерти... - Госпожа медленно обернулась, с трудом отводя взгляд от багрового, прилипшего к небу круга. Тяжело вздохнув, она продолжила: - Тебе никогда не понять ни меня, ни мой народ - ты не создан для этого. Чувства, эмоции - тебе они не нужны... Ты знаешь, что погибнешь, но ведёшь себя так, будто ничего не случится. Иногда я тебе завидую - иногда, но не сейчас. Ты стоишь здесь лишь потому, что здесь стою я; ты смотришь на небо лишь потому, что я смотрю на него - но ты ничего не видишь...
Оглушительный скрежет, причудливо смешанный с металлическим лязгом, не дал Госпоже договорить. Земля под ногами задрожала, покрываясь сетью мелких трещин, протяжный стон разлился в воздухе. Яркий, ослепительно-жёлтыё свет заполнил всё вокруг - и через мгновение погас, оставляя за собой лишь стремительно удаляющийся рокот.
Огромный пылающий шар поднялся из земли и, разрезав тёмное небо голубым пламенем дюз, исчез за облаками. За ним последовал ещё один, и ещё, и ещё... Потрясённая Госпожа прижалась к Регенту и сияющими, полными радости глазами провожала звездолёты, один за другим. Космически корабли улетали прочь от гибели и уносили с собой память о когда-то великом народе и надежду на его возрождение.
- У них получилось! Мои мастера не подвели! - счастливый крик Госпожи разбивался о холодный взгляд Регента, но она этого не замечала. - Мои дети будут жить! Мы обманули саму смерть!
Вдруг мощный взрыв сотряс воздух, на землю посыпались куски раскалённого металла. Регент прижал к себе Госпожу, укрывая её хрупкое тело от огненного дождя.
- Взорвался последний корабль, - бесстрастно заметил он. - В нём находилась Молодая Госпожа, ваша старшая дочь. Должно быть, пусковые шахты не выдержали нагрузки.
- Жаль, - спокойно ответила Госпожа. - Она была наиболее перспективной из моего потомства... Но осталось ещё восемнадцать кораблей, восемнадцать дочерей - и восемнадцать шансов на успех. Мой народ непременно возродится, пусть и на другой планете. И нет ничего, что смогло бы этому помешать!
- Боюсь, все, кто обслуживал старт, погибли.
- Ну и что? Они сделали то, ради чего появились на свет. То, что они были лучшими мастерами в своих кластерах, не спасло бы их от взрыва звезды - они бы всё равно погибли, как и простые рабочие. Неудачный запуск стал для них лучшей наградой - он избавил их от томительного ожидания смерти.
- Понятно, моя Госпожа, - сказал Регент. - Теперь, когда сделано всё от вас зависящее, вы можете спокойно любоваться закатом... - Регент чуть замялся, но уже через мгновение продолжил: - Последний закат - и мир будет смят... Древнее солнце в серой золе, мёртвые души на мёртвой земле... Предсмертная дрожь багровых небес, огненный дождь здесь и везде... Могучие боги бессильны помочь, нас уже не спасти... Последний вечер, последняя ночь - и вечные сны...
- Откуда эти слова? - удивлённо спросила Госпожа. - Неужели они возникли в твоей голове?
- Может быть... Я не знаю... - в голосе Регента впервые прозвучала растерянность. - Моя Госпожа, если вы позволите, то я удалюсь... Мне необходимо записать те слова, что стоят у меня перед глазами...
- Конечно, ты можешь идти. Сейчас, в такой момент, я не имею права мешать кому бы то ни было - даже тебе, - подкрепив слова безразличным жестом, Госпожа демонстративно отвернулась.
Багровый свет умирающей звезды тусклыми бликами падал на хрупкое членистое тело Королевы Улья, делая алыми тонкие серебристые жилки перепончатых крыльев. Три пары изящных ног глубоко вонзились в раскисшую почву, и чуть заметно колыхались членистые антенны, впитывая запахи обречённой планеты. Тонкие, не знающие улыбки губы нервно дрожали в ожидании смерти, и тёмно-красное небо тысячи раз отражалось в фасетчатых глазах - широко раскрытых и таинственно мерцающих.
Регент привычно пожал металлическими плечами, не в силах понять свою Госпожу. Он был сконструирован лишь для того, чтобы заботиться о Королеве - всё остальное лежало за пределами программы. Робот, созданный холодным и бесстрастным, резко развернулся и почти побежал в сторону ближайшего тоннеля, ведущего глубоко под землю, в катакомбы Улья. До взрыва звезды оставалось совсем мало времени, и робот хотел потратить его всё без остатка на то, чтобы записать слова, столь внезапно возникшие в электронном мозгу - бесчувственном и невозмутимом.