Петров Борис
Там так холодно

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рита попадает в психбольницу. Ее привозят после того, как она пытается сжечь свою квартиру. Зам. зав. отделения Максим Сергеевич хочет разобраться в причинах болезни, чтобы помочь пациентке. Повествование разделено на сцены из жизни больницы и семьи Максима Сергеевича, чередующиеся с записями аудиодневника, перепиской Риты с другом по переписке и его рассказами, которые он присылал ей вместо ответов или комментариев на ее проблемы. Саундтрек собран здесь: https://music.yandex.ru/users/mister.loafer83/playlists/1012 Ссылка на обложку: https://disk.yandex.ru/i/P6WhIIUstu_cSw
  Там так холодно
  
  18.04-07.05.24
  
  Есть яблони в моем саду,
  Сухие ветви тянутся друг к другу,
  Я их от злого ветра сберегу,
  Спасу от смерти, подавлю тревогу.
  
  Среда, 18 июля 2023 12:36
  Такое яркое солнце, что трудно дышать. Пыль на стеклах и подоконнике нагрелась до предела, лицо горит, голова кружится и просит пощады. Рита приоткрыла глаза и взглянула в окно. Там ничего не изменилось: все та же унылость больничной территории, лавки, давно просящиеся в печь, чахлая трава и полумертвые яблони. Наверное, когда-то здесь было красиво, но садовник умер много лет назад.
  Сзади послышались голоса, и ей стоило больших усилий не обернуться, не среагировать, не впасть в гневное полузабытье, вводящее в ступор, а потом вынуждающее бежать. Нет, больше она себе этого не позволит, пускай внутри все переворачивается, грудь стала раскаленным чугуном, уже начавшим плавиться, скапывая лавой прямо в сердце, сжигая легкие, заполняя пищевод, чтобы потом разорвать желудок на дымящиеся ошметки. Так она чувствовала, так реагировал ее организм, уставший от нее, раз за разом желавший уничтожить себя. Открытых язв больше не было, но осталась память, до мельчайших деталей, смеясь и играя, восстанавливая ощущения первых месяцев болезни. А чем она больна, и сколько уже находится здесь? Лето, опять лето. Июль, наверное, а это ее первое лето здесь или уже второе, третье, четвертое?
  Рита открыла глаза и на мгновение ослепла от яркого солнца. Паническая атака отступала, чугун застывал, поблескивая черным матовым цветом, как ее старая машина. А что с ней? Неважно, все уже неважно. За руль она больше никогда не сядет, даже если разрешат. Она улыбнулась, дыша свободнее, не слыша в коридоре ни единого шороха. В голову пришла неожиданная мысль: "Почему пыль всегда пахнет одинаково?" Зловредная память поворчала, но приняла игру, восстанавливая картины из детства. Рита не вспомнила подробности, только солнце, плавящийся асфальт, горящую на стеклах пыль и запах подоконника в ее комнате, который она не протирала с марта назло матери.
  Послышались уверенные негромкие шаги. Кто-то приближался к ней. Рита привычно испугалась, но узнала его, поймав запах вчерашнего одеколона. Она смутилась и еле заметно покраснела, став еще меньше.
  - Это я, Рита, - врач подошел и, толкнув по-дружески плечом, встал рядом, упершись руками в подоконник. Она долго изучала его длинные пальцы и узкие ладони неудавшегося пианиста, и только потом посмела поднять глаза, встретив добрый и внимательный взгляд темно-карих глаз.
  - Опять подралась?
  Рита смущенно пожала плечами, не смотря ему в глаза. Ее интересовали его волосы, такие же короткие, как у нее. Про себя она ему сказала, что зря он так стрижется, и седина его совсем не портит, не то, что ее.
  - Пойдем, я обработаю твое лицо. Не чувствуешь боли? - он показал на свою правую скулу. Рита машинально дотронулась до своей, ощутив теплую влагу. Зубы тоже отозвались, но не болью, просто она ощутила вкус железа во рту, захотелось почистить их, добела, стереть до десен.
  - Да, вижу. Это не очень хорошо. Ты совсем не чувствуешь боли? Я видел по камерам, Софка тебя крепко приложила.
  - Это я ее, - тихо усмехнулась Рита, вспомнив распластавшуюся на полу толстую Софку, накинувшуюся на нее после обхода. - Я у нее мужика увела.
  Врач хмыкнул и взял ее под локоть. Рите нравилось, как он ее ведет, не как муж или любовник, хвастающийся добычей, а как старший брат, пришедший на помощь, готовый выслушать, помочь, строгий, недовольный, но верный. Она нашкодила, довела до драки, а ведь давала себе слово не повторять этой ошибки. Она опять что-то сделала не так, спровоцировала Софку, а ведь у нее рецидив.
  Войдя в процедурную, он кивнул медсестре, разбиравшей коробки с медикаментами. Медсестра достала из шкафа аптечку для драчунов и продолжила сверять ведомость с содержимым коробок. Эту аптечку он когда-то сам собрал, когда надоело доставать с полок и шкафов все необходимое.
  Рита послушно села на кушетку и ждала, рассматривая медсестру. Она выше нее и шире в плечах, молодая и крепкая. Вот такую бы жену Максиму Сергеевичу. Она украдкой посмотрела на него, готовившего экзекуцию. Рита заскрипела зубами, ругая себя за эти мысли. Как она стала похожа с возрастом на свою мать, любившую рассуждать о том, кто кому пара, а скорее не пара. Она не видела жену Максима Сергеевича, наверное, она очень красивая и умная, на другой он бы не женился. А кому она пара? Получается, что никому. Вроде не уродина, не толстая, все при ней, как говорила тетя Маша. Жаль, что она умерла, теперь некому пожаловаться, не у кого спрятаться от матери.
  - Открой рот, надо зубы посмотреть, - строго сказал Максим Сергеевич, Рита с трудом разжала челюсти. - Так, все нормально. Попробуй успокоиться сама, я не хочу тебе снова назначать препарат. Ты не виновата, Софка опять слетела. Не мотай головой, я все видел.
  - Да, Рит, ты не виновата. Софку переведем к своим в буйное, у нее очередной криз, - не оборачиваясь, сказала медсестра и добавила, - ты помнишь, кто вас растащил?
  Рита помотала головой и с надеждой посмотрела на врача. Он кивнул, чтобы она вспоминала.
  - По-моему ты, - осторожно ответила Рита, не до конца различая белую фигуру, заломившую Софку, когда бешеная баба схватила тумбочку, вырвав из креплений, намереваясь размозжить Рите голову. - Точно не могу вспомнить, но на тебя похоже.
  - Нет, не я. Марина прибежала первой, я позже с вязками. Нормально ты ее ушатала.
  - Катя, прекрати, - строго сказал врач.
  - Да ладно, медсестра пожала красивыми плечами, все же слишком широкими для молодой девушки.
  Рита весело посмотрела на медсестру, вставшую к ним боком, и не торопясь укладывавшую коробки в шкаф. Бабушка таких по-доброму называла "молокофермой", Рита хотела пять лет назад сделать себе такую же грудь или чуть поменьше.
  - Ты не виновата, но драться больше не надо. В следующий раз попытайся сбежать, - строго сказал врач.
  Рита хотела предложить убрать буйных из палаты "среднячков" отделения неврозов, но промолчала, зная, что клиника переполнена, а Софка три месяца вела себя спокойно, читая одну и ту же книгу верх ногами. Скула заболела, и Рита вздрогнула, показав пальцем на ссадину и кровоподтек.
  - Это хорошо, что почувствовала. У меня есть минут десять, пошли, прогуляемся.
  Рита улыбнулась, медсестра подмигнула ей, будто бы она идет на свидание. А почему бы и нет? Можно же представить, что она идет на свидание. Правда выглядит не особо, спортивный костюм постарел вместе с ней, лицо разбито, зато она похудела, как давно хотела.
  Спустившись со второго этажа, они вышли через служебный вход. Солнце грело беспощадно, Рита расстегнула куртку, зеленый бюстгальтер тут же проявился сквозь белую футболку. Раньше бы она извелась вся, а сейчас все равно. Максим Сергеевич взял ее под руку и повел вдоль здания по узкой дорожке, вымощенной серой брусчаткой. Солнечный свет и щебет птиц, доносившийся из-за забора, окончательно успокоил ее. Она улыбалась и позволила себе снять куртку, он взял ее, чтобы освободить Риту. Ей всего тридцать четыре года, а она записала себя в старухи. Любви больше быть не могло, но можно найти партнера, друга для жизни, чтобы не мучал и не мучался с ней.
  - У тебя прогресс. Ты молодец. Не надо вздрагивать, пока тебя никто выписывать не собирается, - он тихо рассмеялся.
  - Не надо меня выписывать - я не хочу обратно, - буркнула Рита, продолжая улыбаться.
  - Ты не сможешь здесь остаться навсегда. Это было бы слишком жестоко и совсем не нужно. Пока ты не готова, но к весне я тебя выпишу. Ты мне надоела.
  Рита засмеялась, зная, что он шутит. Наверное, он прав, мысль о выписке уже не так страшит ее, а, может, это все солнце?
  - Ты бы не хотела встретиться с родными или друзьями? Не злись заранее, подумай.
  - Нет, не хочу ни с кем видеться. Только с Олей, Оксаной и Евгенией Николаевной. Ну и с вами и девчонками, вас я вижу каждый день и привыкла. Может быть, захочу написать письмо.
  - Твоему другу по переписке, который рассказы присылал?
  - Да, ему. Мне кажется, он меня сможет понять. А вы прочитали его рассказы?
  - Да, прочитал. Ты это знаешь. И записи твои прослушал, все до единой.
  - А вы ему писали обо мне?
  - Нет, я тебе обещал, что не сделаю этого без твоего желания. Ты готова ему написать?
  - Пока нет, но, может, скоро дозрею, - Рита остановилась у молодой яблони с крохотными яблоками. Она подошла ближе и погладила ствол, вдыхая все ту же разогретую пыль города и немного свежести молодого дерева. Яблоню медленно губил грибок, даже ей было это понятно, выросшей в городе без дачи. - Почему деревьями никто не занимается?
  - Потому, что по штату нам не положен садовник. Хочешь поработать?
  - Я не умею, - пожала плечами Рита. - Хотя, думаю, что это не так уж и сложно.
  - Я подумаю об этом. Ты выздоравливаешь.
  - Я боюсь этого, - Рита посмотрела ему прямо в глаза. Синие глаза потемнели, став черными, первый признак грядущей мигрени. Она сглотнула горькую слюну и поворошила ежик на голове.
  - Ты перегрелась. Пошли обратно, а то голова разболится. Я сниму с тебя процедуры, если будешь работать в нашем Эдеме.
  - Эдеме? - Рита с сомнением осмотрела чахлый сквер с редкими яблонями и старыми кленами. - Я одна не справлюсь.
  - С тяжелой работой Миша поможет, ты же не против?
  - Не против, - смутилась Рита, покраснев, как девчонка.
  
  Звук 001 от 03.03.2022
  "Я... это я. Не знаю, что сказать".
  "Переслушала себя - какой у меня старый голос! Господи, как это ужасно!" - смеется, запись обрывается.
  "Я пошла к психотерапевту. Точнее нет, была на приеме через Zoom. Он мне сказал, чтобы я вела дневник, а лучше записывала себя на камеру. Я попробовала и все удалила, давно не чувствовала себя такой тупой. Да, надо признаться - я тупая. До сих пор не могу поверить, что я за это еще и заплатила", - стук телефоном об стол, запись обрывается.
  "Я не знаю, что мне дальше делать. Я скоро потеряю работу. Директор нам врет, что все останется по-старому, что компания никуда не уйдет и другое бла-бла-бла. Он всегда врет, прошлый был честнее, хотя тот еще мошенник. Наверное, я даже рада, что меня уволят. Давно хотела поменять работу, но так и не решилась. Все решили за меня, как обычно", - всхлипывает, запись продолжается.
  "Я купила таблетки, выпила сразу за два дня, чуть не вырвало. Я не могу больше плакать. Психиатр сказал, чтобы я не принимала войну так близко к сердцу, что это не моя война, я не виновата и бла-бла-бла. Это я и сама уже почитала, не помню где. Так я не из-за войны плачу, мне в целом все равно. Да, война плохо, но я привыкла к войнам. Мы же постоянно с кем-то воюем, сейчас и не вспомню с кем и когда, просто знаю это. А чего тогда я плачу?".
  Слышен звук закипающего чайника, стук чашки о блюдце. Она проливает мимо и ругается.
  "Надо еще что-то сказать, а я не знаю что говорить. Чай говно! Пирожное говно! Все говно, даже я сама говно!", - смеется и пьет чай, хрустит вафлями, громко чавкает.
  "Если это услышит моя дрожащая мамочка, а она прям дрожащая от гнева. Не хочу с ней разговаривать. Мне хватило того потока дерьма, что она вылила на меня после начала войны. О, я ваще предатель и худший человек на земле, как обычно, я же во всем виновата, да? Я всю жизнь во всем виновата, перед всеми и во всем! Как мне это надоело! Так чего я реву?".
  Она встает и убирает чашку и блюдце в раковину. Моет, что-то ворчит под нос или напевает.
  "Мне нечего жаловаться. У меня своя квартира, правда, ремонт надо доделать. У меня есть машина, сдуру купила себе Camry, черную, как у депутатов. На аукционе и купила, и не езжу. Зачем мне машина? А квартира зачем, если я здесь одна? Я не хочу семью, уже не хочу детей. Я не хочу никому ломать жизнь. Я хочу, чтобы от меня отстали! Оставили меня в покое!".
  "Забыла сказать, что мой мозгоправ посоветовал мне чаще ходить в театры, на концерты, куда угодно, лишь бы быть среди людей. Купила абонемент в Дом музыки, буду спать под орган. А еще купила десять сеансов со скидкой - просто дура!"
  
  Понедельник, 10 июля 2023 21:48
  - О, ты все-таки пришел домой! - Оля недовольно посмотрела на отца, с губ почти сорвались едкие замечания, но она сдержалась. Мать бы не сдержалась, и ругань бы началась, не отходя от старой вешалки.
  - Привет. Пахнет вкусно, - спокойно сказал Максим Сергеевич, заставив лицо улыбнуться. Дочь стояла перед ним в ярком фартуке с озверевшими монстрами в поварских колпаках, над жуткими кастрюлями поднимался зеленый пар. Не хотелось думать о том, что они там варили, но пахло действительно вкусно.
  - Конечно, я же готовила, - Оля самодовольно улыбнулась. Как же она сейчас была похожа на Альбину: тот же горделивый взгляд, небрежная челка, прямые волосы темно-шоколадного цвета. Жена и теща все время злились, что дочь пошла в его породу, но Оля была почти полной копией Альбины, и дело было не во внешних сходствах, а в манере держаться на людях, во взглядах, то требовательных, то добрых и нежных.
  Он вздохнул и пошел умываться. Дочь давно взяла на себя домашние хлопоты и уход за единственным мужчиной в доме. В ванной его ждали чистые футболка и шорты. Пришлось лезть в душ, хотя тело и мозг просили только одного - лечь и спать, сегодня можно без снотворного. Все-таки два дежурства подряд перебор, а завтра он в дневную смену, а потом опять дежурства по полутора суток. Когда Альбина в прошлый раз ушла, дочь осталась с ним, справедливо заметив, что его почти никогда не бывает дома, и она может делать все, что захочет. Альбина тогда устроила скандал, но он видел, что жена была обрадована, а скандал был для поддержания статуса-кво. В этот раз Альбина просто ушла, страшно подумать, сколько уже прошло времени, сколько раз она уходила и возвращалась к ним. А ведь они до сих пор женаты, лень разводиться.
  - Ты устал, - Оля с тревогой смотрела на него, сидевшего за столом у окна - это было его место, которое не смел занимать даже кот. Пожалуй, кота не хватало ему больше всего. Очередной побег жены привычно ранил, но Максим Сергеевич умел не замечать эту боль. Кот умер два года назад, а миска и когтеточка до потолка так и стояли в углу стандартной кухни напротив холодильника, чтобы хитрый британец мог контролировать его содержимое и требовать оставить ему сосиски или колбасу.
  - Устал, - он слабо улыбнулся. - Лучше расскажи, как у тебя дела?
  - Да у меня все хорошо, - Оля одарила его широкой улыбкой, став ненадолго той веселой девочкой, радующейся солнцу, дождю, ветру, снегу, морозу и слякоти, не знающей страха перед взрослыми, но осторожной и иногда задумчивой. Оля увидела это в его глазах и крепко обняла, с тоской посмотрев на когтеточку. - Мне иногда кажется, что он просто спрятался. Ладно, не бери в голову, а то пропишешь мне какой-нибудь фуфлофен.
  - Таких не держим, но сначала себя заколю.
  Оля вернулась к плите, незаметно смахнув крупные слезы, надеясь, что он не заметит. Но это было не так, и Максим Сергеевич видел каждую ее слезинку, понимая, как на самом деле тяжело дочери с ними, со школой, со сверстниками. И как он уже стар и беспомощен, чтобы помочь ей, хотя бы советом. А давно ли он стал Максимом Сергеевичем? Давно ли сам себя стал так называть, потеряв последнюю ниточку с тем молодым и молчаливым парнем, жившим в нем долгие десятилетия. Он никак не мог понять, почему окружающие его воспринимают всерьез, прислушиваются к нему, ведь внутри него был все тот же неуверенный и сомневающийся, но упорный юноша, который исчез сам, внезапно, как резко кончается детство, когда ребенок сталкивается с настоящей болью или трагедией, когда родители уже не могут ему помочь, когда никто не может ему помочь.
  - Мама заходила, - она поставила перед ним тарелку с салатом и котлетами, густо измазанными домашней горчицей, как он любит, чтобы глаз выдери.
  - Как у нее дела? - без эмоций спросил он, наливая чай из заварочного чайника, чифирь, как ворчала теща. В целом она была неплохая женщина, если бы не ворчала по каждому поводу.
  - Не знаю. Выглядит хорошо, а, по-моему, ей хреново, - Оля села, не снимая фартук.
  - Котлеты ешь, от белков не толстеют.
  - Не хочу. Я пока готовила, три съела. Пап, я не вру, могу рыгнуть, сам почуешь, - она надулась, желая изрыгнуть огриковскую отрыжку.
  - Не надо, охотно верю, - засмеялся он. Детская игра в огриков была их маленькой семейной тайной. Дома можно было вести себя как хочешь, в допустимых рамках.
  - Она с тобой хотела увидеться, ну и со мной немного. А ты опять не пришел вовремя. Знаешь, как ее это разозлило! Я по глазам видела. Она хотела с тобой поговорить, готовилась, наверное, вот и разозлилась.
  - Странно, какое она имеет теперь отношение к тому, когда я прихожу?
  - Ой, вот только не начинай, - Оля закатила глаза, едва не свалившись со стула, желая показать, как ее все это достало.
  - Я кончил, можешь откатываться назад.
  - Ага, а она никак не могла успокоиться. Совсем не изменилась. Знаешь, она хочет, чтобы я с ней поехала в Турцию через три недели, у нее как раз отпуск. Только мы вдвоем, понимаешь?
  - Не-а, - он встал и положил себе вторую тарелку все с горкой, дома все было лучше, кроме одиночества. Он застыл над тарелкой, в очередной раз проворачивая заржавевший механизм самокопания, не желавший разбираться, почему он живет на работе. "Бескомпенсационная защитная реакция", так называл его толстокожесть коллега Тимур уже Каримович, как время летит, транквилизировавшийся шутерами и жуткими бродилками вместе с женой, работавшей в диспансере при больнице.- Папа, она поедет одна, то есть со мной. Вот только не говори, что ты ничего не понял! - возмутилась Оля и захрустела латуком.
  - Я все понял, и мне на все плевать, - Максим Сергеевич вылил все из чайника, спать хотелось адски, аж челюсть ломило от еле сдерживаемой зевоты.
  - Какие вы, - она запнулась, помотав головой, - ладно, не важно. Я думаю отказаться, а то мы там подеремся.
  - Зря, я с тобой в этом году никуда не смогу поехать раньше зимы. А на море стоит съездить, мне как раз премию перевели.
  - Она сама все оплатит. Я думала выставить ей это требование, но она сама предложила. Представляешь, мама меня спрашивала, что я думаю, - Оля округлила глаза, и они стали чуть зеленоватыми, сохраняя темно-карий цвет. Или ему так показалось, как всегда казалось, что глаза Риты чернеют.
  - Что-то происходит, - резюмировал он, быстро все съев.
  - Вот и я о чем. Мне тут бабушка сказала, что она давно с ней живет, но это секрет.
  - Как давно?
  - Да почти сразу, как ушла от нас. Только я тебе этого не говорила.
  - А я этого и не слышал, - подмигнул он.
  - Гы-гы-гы! - захихикала дочь, набив полный рот салата. - Завари еще чай, я пирожные купила.
  - В честь чего? - он принялся за чай, вскоре заревел измельчитель, уничтожая в пыль отработавшие листья чая.
  - Как это чего? Ты домой пришел, наконец-то! Пап, я тут курсы нашла, ну, репетитора. Я поспрашивала у наших училок, короче вроде нормальный, но стоит дорого.
  - Хорошо, потянем, не переживай. Машины больше нет, так что тратить больше не на что, - плечи напряглись, он вновь укорил себя за то, что совсем не занимается ее учебой. Хорошо, что Оля разумная и знает что хочет, а не плывет по течению или от пинка к пинку родителей.
  - Я маме сказала, она оплатит половину, то есть за английский, а ты по русскому, по программированию я сама справлюсь, а по математике в школе натаскивают.
  - Я не против. Я рад, что мама хочет участвовать.
  - Только она просила тебе не говорить. Какие-то глупые игры, да?
  - Так взрослые и не очень умные.
  - Да, я помню. Ты мне это с раннего детства говорил. Пап, можешь мне обещать, что сделаешь?
  - Смотря что.
  - Нет, не пойдет. Просто обещай и все. Ну, пап, пожалуйста.
  - Ладно, но это нечестно.
  - Знаю, но честность еще никого не сделала счастливым - твои слова.
  - Не мои, кто-то из писателей сказал.
  - Для меня это твои слова. Помнишь, я записывала в тетрадку твои афоризмы? Так вот я ее недавно перечитала.
  - Мне не показывай, а то со стыда сгорю, - он поставил чайник на стол и достал из холодильника пирожные. - Мало купила, только мне.
  - Но-но! - Оля угрожающе замахнулась вилкой.
  
  Звук 002 08.03.2022
  "У меня был второй сеанс психотерапии. По-моему, все зря, я основное время молчу, не могу сформулировать мысль. А он ждет, вопросы задает, а мне хочется, чтобы он заткнулся!
  Короче помолчала за три тысячи. Можно было бы вина купить на эти деньги. Пить не хочу. Пробовала - не лезет. Сижу дома, отключила телефон и сижу в кровати. Я ничего не хочу, лень двигаться. Надо бросать эти таблетки.
  Мама мне тут в храм предложила сходить, к крестной съездить. Ха-ха! Вот уж куда я точно не пойду".
  Течет вода, слышен звон посуды. Открывается холодильник, булькает жидкость, она что-то наливает в стакан.
  "На работе мрак. Все такие психованные. На меня орали всю неделю. А в чем я виновата? Они думают, что все из-за логиста, а то, что груз арестовали на границе - на это всем плевать. Ищут другого человека, я же не справляюсь. А еще я тарифы выдумываю, раньше же цены другие были. Мудаки, пусть увольняют. Я с них три оклада выбью, уже документы в суд подготовила".
  Пьет и икает. Смеется. Наливает еще и солит или перчит, трещит мельница. Долго размешивает и медленно пьет.
  "Кадровичка тут подкатывала. Она щупает, когда я свалю. А я не свалю, пусть сокращают. Мне тут начальник пригрозил аттестацией. Ну-ну, пусть проведут. Я их в суде размажу, то же мне, комиссия. Деньги у меня есть, поживу без "любимой" работы полгодика.
  Надо ремонт доделать, потолок сделать, а то эти сопли с лампочками достали. Мама говорит, что я живу в бомжатнике. Ну и ладно, зато в своем бомжатнике".
  Чем-то хрустит, давится и смеется. Отстукивает пальцем марш, тихо напевая.
  "У меня есть друг. Я тут подумала, что единственный. Я его никогда не видела, а он меня видел. У нас в подписи фотки висят, бесящая тема. Мы по работе сошлись, потом просто стали переписываться. Я не хочу встречаться, он походу тоже. Обидно, может, он женат? Я не спрашивала.
  Короче я ему настрочила письмо, вылила все, что думала. Хотела даже первую запись дневника отправить - вот я, голая, без кожи. Страшно?
  Мозгов хватило этого не делать. Я горда собой, сдержалась. А так хочется просто поныть кому-нибудь, а некому. Так грустно и одиноко, а еще страшно".
  Запись прерывается.
  "Это снова я. Привет мне от меня - Ритка, ты супер. А я? А я так себе. Он вчера ответил, написал, что все на нервах, кто-то хочет эмигрировать. Мрак, короче. Он против войны, не то, что я. Мне все равно, я этого не понимаю и не хочу разбираться. Мне своей боли хватает, да и что от меня толку?
  Он прислал рассказ. Он иногда присылает мне свои рассказы на мое нытье. Интересно, что думает его жена о нашей переписке? Я бы убила, глаза бы выцарапала этой суке, мне, то есть. А его за член укусила! Сначала бы довела до конца, почти, а потом бы так укусила, чтобы он полгода кровью писал!"
  Смеется. Наливает остатки из бутылки и идет ее мыть.
  "Я кефир пью. Надо бы доставку заказать, в магаз идти лень. Ох, какое же я трепло, не зря меня бабушка так обзывала. Трепло и есть. За член бы укусила - просто смешно! Забилась бы в угол и рыдала три дня и три ночи, а потом успокоилась. Пусть переписывается, лишь бы не уходил.
  Все, пойду рыдать в ванную, там акустика лучше. Мне даже соседка снизу стучит, не выносит моих лосиных криков. Пошла она в задницу со всем подъездом! Ребята сверху нормальные, их оставлю, остальных в задницу!".
  
  Рассказ "Стук"
  Лена вздрогнула и села на кровати. Что-то разбудило ее, но она забыла. Схватив телефон, она шепотом выругалась, только три ночи, теперь она не уснет. Она встала, открыла окно, теплый июльский ветер зашел в комнату. Спать больше не хотелось, она сделала себе коктейль и села на широкий подоконник в опасной близости от открытого окна. Как в детстве, когда она любила свешивать ноги, пугая прохожих. Они думали, что девочка собирается выпрыгнуть, иногда она думала об этом, но так и не решилась.
  Смотря на пустынную улицу, она пила, чувствуя, как алкоголь растекается горячими струйками по сосудам. С каждым глотком становилось все жарче, и к концу высокого бокала она обнаружила себя в одних трусах на обозрении всему району, хорошо, что свет не включила, а куда она бросила пижаму? А, на кровать. Это хорошо, а то в прошлый раз зашвырнула в окно.
  День прошел как обычно. Лена успела вздремнуть на работе, работала она быстрее многих, но быстро уставала от скуки. Начальник знал это, и не будил во время обеда, давая ей поспать два-три часа в оранжерее на диване. Каждый раз Лена просыпалась под пледом, кто-то заботился о ней, и ей это нравилось. Романов на работе она заводить не собиралась, дело было даже не в принципах, она не была готова к отношениям. Ей больше нравилось искать партнеров в Тиндере, хотя и это превратилось в серую рутину.
  Вечером она долго читала детскую книжку, которую купила сыну. Хорошо, что он живет с папой, с ней ему было бы очень плохо. Ее не коробило то, что сын зовет другую женщину мамой, а она любимая тетя Лена. Егор нашел себе прекрасную жену, Лена знала о себе достаточно, чтобы не переживать по этому поводу. Скоро новый курс терапии, в этот раз она оплатит все сама, хватит висеть на шее у родителей и занимать у Егора.
  Ночью ее разбудил стук. Сначала стучали сверху, потом снизу, а через секунду яростно забарабанили в дверь, истошно выдавливая дикие вопли. Лена бесшумно слезла с кровати и на цыпочках дошла до двери. Взглянув на себя в большое зеркало, она увидела сильно исхудавшую женщину с взлохмаченными короткими волосами. "Надо постричься", - решила она, потрогав волосы, спускавшиеся ниже ушей. Больше никто не стучал, за дверью никого не было. Подождав немного у глазка, Лена пошла спать. Опять три ночи, но в этот раз она уснула, пытаясь вспомнить, когда начались эти стуки. Вроде еще лежал снег или нет, она ничего не могла вспомнить.
  Следующей ночью стук повторился. Стучали так, что она перестала слышать свой голос, а кричала она громко. Дверь били ногами и руками, но, когда она решалась взглянуть в глазок, стук обрывался, а в лифтовом холле никого не было.
  На пятую ночь стука Лена решилась и открыла дверь. Этаж был пуст. В квартирах слева и справа никого, соседи уехали на лето за город, а безумная старушка, видевшая еще Сталина на параде, спала мертвецким сном. Лена прошлась по лестнице вниз и вверх, но ничего не услышала, и ей все время казалось, что она делала так уже очень много раз. Спать было невозможно, а читать больше не хотелось. Как ни весела была книжка, как ни любила она яркие картинки с озорными детьми, книжка жгла руки. Лену трясло, не то от страха, не то от гнева.
  На работе все валилось из рук. Она не могла оформить ни одной статьи, все расползалось, а макеты стали серыми и плоскими. Она сама попросилась в отпуск, и ей его дали без лишних вопросов. Начальник сказал, что пусть отдыхает, если что, потом отработает. Лучше всего Лена работала зимой и весной, а до ноября жила в депрессии. Лето, солнце, птички и смех убивали ее своей жизненностью, хотелось холода, чтобы стало темнее, чтобы она сама могла разглядеть тот свет, что еле-еле пробивался из нее.
  Стук продолжился. Его стало больше, и Лена почти совсем перестала спать. Стучали даже днем, ломились в дверь так, что она вызывала полицию. Приезжал наряд два раза и больше не приезжал. Никто ничего не находил, даже дверь не была испачкана, а ведь она слышала, что ее пинают.
  
  Егор рано вернулся домой и готовил ужин. Маша заберет детей из садика, а на следующей неделе они поедут в Турцию на три недели. Ему удалось выбить себе этот отпуск, Маша, наконец, долго не ворчала на него. Как она была в этом похожа на Лену, и почему он стал чаще вспоминать о бывшей жене? Нет, он о ней никогда не забывал. Ваня был похож на маму, особенно желанием и умением рисовать, но в остальном пошел в него, чему очень радовалась бывшая теща. Она первая после третьего срыва Лены, когда ее два месяца держали в лечебнице, заставила их развестись, а внука отдала папе. Это было очень тяжело для всех, особенно для двухлетнего Вани. И для Лены, она, правда, это все время скрывает.
  - Алло, здравствуйте Ольга Николаевна, - Егор взял телефон и продолжил помешивать соус для спагетти. - Да-да, все хорошо. У Вани зубы выпадают... молочные, конечно, молочные... а у Катеньки все только начинается... Да, уже целых двенадцать... Давно, она мне не звонила... я тоже не звонил... А что случилось? ... Так, понятно. А она это серьезно? ... Хорошо, я проверю, не переживайте... Да, как вернетесь, возьмете ее в обработку... ах да, опять новый курс, я понял... Вот и хорошо, лучше, чтобы она с вами пожила... Договорились, я все узнаю и позвоню.
  Пришли дети и Маша. Она сразу же почуяла, Егор редко мог скрывать эмоции.
  - Лена звонила, да?
  - Нет, ее мама.
  - И что у них там опять? Нет мест в дурке?
  - Это жестоко, Машенька.
  - Ладно, прости. Так что случилось?
  - Кто-то ломится к ней в квартиру по ночам, изводит стуком. Надо проверить и разобраться.
  - А она разве не с мамой живет?
  - Нет, сняла квартиру, с марта одна живет.
  - И ты не знал? Егорушка, как же так?
  - Не ехидничай. Видишь, как я долго с ней не общался.
  - Зато сейчас пообщаешься, - Маша отправила детей мыть руки и прикрыла дверь в ванную. - Ты же останешься у нее ночевать?
  - Да, но не придумывай. Я люблю только тебя, ты же знаешь.
  - Знаю. Что любишь, но не только меня. Впрочем, не мне ревновать. Помнишь, я же спала с бывшим, когда мы только начали встречаться?
  - Опять ты за старое! Надоело уже это слушать.
  - Жаль, очень жаль что он уехал, - Маша язвительно цокнула языком, резко перебросила русую косу за спину и вспыхнула карими глазами
  - А то что, к нему бы побежала?
  - Нет. Наверное, нет. Мне пока фитнеса хватает, - ответила она и ушла.
  - Так, какого это фитнеса?! - возмутился Егор и пошел за ней в комнату.
  
  Егор смотрел на новый дом и ничего особенного не наблюдал. Район как район, ничем не примечательный, вокруг много старых панелек, которые держали в кольце новый мини-квартал. В целом, здесь было неплохо, даже лучше, чем их Новая Москва. Увидев выходящего из подъезда мужчину, Егор подошел к нему.
  - Здравствуйте. Я думаю купить здесь квартиру. Как вам дом, хороший?
  - Да ничего. Мест мало, машину некуда поставить, - мужчина встал у урны и закурил. - Ну, что еще сказать, пока все новое, работает. Слышимость как везде: чихнет сосед за стенкой, так у нас люстра трясется, а если где-нибудь высоко ребенок покакал, так весь подъезд в курсе.
  - А соседи как, нормальные?
  - Да как везде, разве они бывают нормальные? Хорошо, что много квартир пустых, а то был бы кишлак. Есть, правда, какая-то ненормальная.
  - В смысле?
  - Да рассказывали, я сам не видел и не слышал, сплю крепко. Жена вот слышала. Короче, говорят, что бегает по подъезду и стучит в двери, рвет звонки, потом молотком по пилонам лупит. Не знаю, я не слышал, а в чатике и не такую дичь напишут.
  Егор поговорил еще с некоторыми жильцами, называя пустующую квартиру в подъезде Лены. Он заранее все разузнал, даже стоимость, жильцы с подозрением смотрели на него, но, узнав "секретные данные", теряли бдительность.
  Лена была дома. Как же она исхудала за эти полгода. Она никогда и не была толстой, даже плотной нельзя было назвать во время беременности. Сын родился большой, здоровый, а Лена исхудала еще сильнее.
  - Привет, это я, - улыбнулся Егор, глядя в большие синие глаза, они всегда становились больше, когда Лена болела, и у Егора сжалось сердце. Но Маше он никогда не скажет, что она была права, об этом не надо никому знать, ведь все и так все знают. - Можно я войду?
  - Да, входи, конечно! - Лена вышла из ступора и потянула его к себе. Она была сильная, когда они играючи дрались, Лена часто перебарывала его. - Как я рада тебя видеть!
  Она обняла его и расцеловала, заплакала и прижалась к нему. Они стояли так долго, Егор успел взмокнуть.
  - Тебе мама позвонила, я угадала? - он кивнул. Лена по-детски пожала плечами. - Она обо мне так беспокоится, будто бы мне всего десять лет. Вот придумала тоже, сама в Греции, отдыхала бы с отчимом спокойно.
  - Лена, ты же знаешь, мы все очень беспокоимся о тебе. Даже Маша, ты не поверишь.
  - Вот и не поверю, - Лена показала ему язык и улыбнулась. - Как Маша, как дети? Давай, рассказывай! Обо мне ты и так все знаешь, а я хочу узнать о вас!
  - Да что рассказывать, - замялся Егор. - Все вроде хорошо.
  Лена потащила его на кухню, и под чай с бутербродами, она, как опытный следователь, выводила Егора на откровенность. Через полчаса он сам, без указки и вопросов рассказывал все, а Лена смеялась, особенно тогда, когда он рассказывал о детях, и прятала лицо за большой кружкой. Егор заметил, что она ничего почти не съела. Пришлось, как и раньше, заставлять ее есть. Они даже поругались, как в былые времена, и ссора кончилась безудержным смехом.
  Переговорив с семьей, получив новый наказ от жены, Егор готовился спать. Квартира была однокомнатная, и он постелил себе на диване на кухне. Утром надо было ехать на работу, вечером домой, а потом... он пока не знал, что потом. Легенда его работала хорошо, он проверил несколько раз, и никто не знал, что он в этой квартире. Чтобы никто не слышал их разговоры, Лена очень громко включила телевизор, и разговаривали они шепотом, она изредка касалась губами его ушей, довольно улыбаясь от его вздрагиваний.
  - Идем ко мне. У меня места много, я до тебя даже не дотронусь. Маша не узнает, волосы у меня коротки и черные, быстро найдем на твоих идеально выглаженных брюках, - на брюках она состроила такую презрительную гримасу, что Егор немного разозлился.
  Лежать на диване было неудобно, слишком короткий и узкий. У него уже, заранее, стала болеть шея.
  - Не приставай, - строго сказал он, ложась на кровать.
  - А то что, не совладаешь с собой? - ехидно спросила Лена, ложась рядом, играючи коснувшись его бедром.
  - Да, - еле слышно ответил Егор и покраснел. В комнате не горел свет, но Лена отлично знала, что он покраснел.
  - Не волнуйся, я перегорела. Не хочу секса, ни капельки не хочу. Ты бы первый был в моем списке, ты же это знаешь, - Лена погладила его лицо и нежно, едва касаясь губ, поцеловала. - Все-все, чужой мужик! Руки убрала!
  Они тихо рассмеялись. Егор обнял Лену, и они долго осторожно целовались, как на первом курсе института. Лена так и уснула в его объятьях. Успокоенная, отощавшая и бледная, безумно красивая и безумная. Такой ее видел Егор, медленно погружаясь в сон, вновь и вновь передумывая, мечтая, что было бы, если бы Лена не заболела, если бы она была здорова. Но этого если не могло быть, а была Маша, которую он также любил, добрая и готовая делить его с другой. Он знал, что если бы Маша увидела их сейчас, то не закатила бы скандал, а накрыла бы Лену одеялом, первой заметив, что она вся дрожит.
  Лена действительно дрожала. Ее колотил сильный озноб, и Егор полночи гладил и целовал ее, чтобы она успокоилась. Надо поговорить с Ольгой Николаевной, Лене нельзя жить одной - мы же все это знаем! И Лена это знает!
  Ночью раздался стук. Лена вздрогнула, но, схватив руку Егора, не проснулась. Егор слушал, как кто-то лупил молотком по пилону, так что дрожал, наверное, весь подъезд. Потом яростно забарабанили по входной двери, Егору показалось, что он слышал чей-то дикий крик. И все стихло. Лена вздрагивала, но не просыпалась.
  - Ты слышал стук? С тобой так спокойно спится, может, возьмешь меня второй женой? Я буду полы мыть, ты же знаешь, что у меня пунктик на чистоте, - Лена готовила ранний завтрак, зная, что он любит. На сковороде шипела вареная колбаса, томились помидоры, и ждали своего взбитые с молоком и приправами яйца.
  - Слышал. И я выясню, кто это был, Егор пил чай и листал телеграмм. - Я попрошу Серегу, помнишь его?
  - Конечно, помню. Он был в меня влюблен.
  - В тебя все были влюблены.
  - Но выбрала я тебя.
  - Да, и я этому очень рад.
  - Правда? - Лена взглянула ему в глаза и расплакалась от радости. - Не обращай внимания, ты же сам все знаешь.
  - Да, знаю, - Егор откашлялся. Когда плакали Маша или Лена, а теперь и Катенька, он еле сдерживал слезы. Он не имел права плакать, хотя Лена всегда посмеивалась над этим глупым принципом, Маша была еще острее на язычок. "Какие же они разные, и так похожи", - подумал он и продолжил. - Я его попрошу, он поставит в подъезде камеры. У него такого барахла много, потом посмотрим, кто это делает. Завтра я уеду в командировку на пару дней, начальство решило. Как вернусь, будем разбираться. Ты в полицию обращалась?
  - Да, они считают меня сумасшедшей.
  - Очень удобно, - кивнул он.
  Днем заезжал Сергей. Он стал еще больше, накачался так, что еле прошел в дверь. Сергей много шутил, щипал Лену, чтобы она не хмурилась. Давно Лена так много не смеялась. Сергей в очередной, наверное, уже в сотый раз позвал ее замуж, обещая, что всех остальных оставит в прошлом. Лена обещала подумать, поймав себя на том, что он ей стал больше нравиться.
  Вечером она много читала, книжка поддалась ей, и сказочная история надежно закрепилась в голове. Засыпая, она видела маленького дракона, его друзей, проецируя себя в эту историю, чувствуя себя маленькой и любопытной девочкой.
  Ночь прошла ужасно. Лена пришла в себя утром на кухне. Холодильник был открыт, на столе что-то стояло, но вроде не испортилось. Собрав силы, она с трудом встала с пола, убрала все в холодильник. Пижама была на ней, мятая и пропахшая куревом. Она не впервые находила себя вот так, как начали особенно яростно стучать. Лена решила никого не тревожить, дождаться Егора и Сергея.
  Следующую ночь она не спала. Стуки длились почти до самого утра. Лена лежала в ванне, завернувшись во все одеяла, и громко плакала. Никто не мог ее услышать, только одеяла и вздыхающий унитаз.
  - Ну как, решились покупать здесь квартиру? - Егора и Сергея остановил у подъезда тот мужчина, что рассказывал про сумасшедшую.
  - Пока думаем, вот, решили подробнее осмотреть. Я и прораба привел, - соврал Егор, кивая на Сергея.
  - Смотри, тут засняли эту больную, ненормальная, моя так сразу сказала, что это с шестого этажа, - он включил видео на телефоне. Камера одной квартиры засняла Лену, блуждающую по этажу. Лена подходила к дверям и долго стояла, приложив к ним обе руки.
  - Так она вроде не стучит. Почему больная? - строго спросил Сергей.
  - Да больная. Ее видели много раз, она по ночам голая на окне сидит. Больная.
  Друзья поднялись к Лене. Она не открывала. Хорошо, Егор взял у нее второй экземпляр ключей.
  - Мы входим, - громко сказал Егор, но никто не ответил.
  Лена спала в ванне. Ей снилось, что в дверь стучат, что потолок вот-вот обрушится ей на голову. Она подбегает к двери, распахивает, и видит, как какая-то женщина, очень знакомая, убегает на лестницу. Лена за ней, а та быстрее. Гремит подъездная дверь, и все затихает.
  Лена идет домой, а уже утро, и она умытая и переоделась. Лена решает зайти к соседке сверху, та открывает дверь еще до того, как Лена нажимает кнопку звонка.
  "Входи, поговорим", - говорит женщина, и Лена входит.
  Почему она здесь, почему она должна разговаривать с этой женщиной, Лена не знает.
  "Стучат?" - спрашивает женщина.
  "Стучат", - отвечает Лена.
  "А знаешь, кто стучит?"
  "Нет, а вы знаете?" - с надеждой спрашивает Лена.
  "Так это ты и стучишь! Ты должна убраться отсюда!" - орет на нее женщина.
  Лена хочет убежать, но дверь пропала, осталась только комната, нет, это кухня. Женщина орет, чтобы Лена валила отсюда, хватает нож с доски и бросается на нее. Лена пытается отбиться, но нож режет ей руки, лицо. И Лена просыпается, крича от ужаса.
  - Тише-тише, это мы, Егор и я. Не кричи, все хорошо. Тут никого кроме нас нет, - Сергей держит Лену на руках, она бьется, пытается его ударить, понимая и не понимая, кто это. Сон не до конца освобождает ее.
  Егор нашел таблетки и впихнул их Лене в рот. Она укусила его, но это было не больно. Гораздо больнее было сдавливать ее челюсть, выворачивать так, чтобы она проглотила, не выплюнула. Лена вскоре успокоилась, и ее уложили на кровать.
  - Так-так, и Лена тоже бродит, - покачал головой Егор.
  - Бродит-бродит. Я все записал. Вот, видишь, это наш лунатик, - Сергей показал на экране телевизора камеры. Лена бродила по этажам и слушала квартиры. - По-моему, она даже не понимает, что делает.
  - Да, такое уже было. Ремиссия закончилась, - вздохнул Егор. - Бедная, когда же все это закончится.
  - Да кто его знает. Нельзя ей в городе жить.
  - А где же ей жить?
  - Да хоть у меня в доме. Или ты против?
  - Нет, конечно, не против. Осталось только Лену уговорить.
  - Это сложно, может, ты ее мать подключишь? А то она меня недолюбливает, а ты протекцию дашь.
  - Сделаем. Так что нашел-то? Не тяни.
  - Погоди, тут не все так просто. Я вот покопал на эту квартиру, с хозяином поговорил. Очень много интересного узнал. Она же сдается дешево, с большой скидкой.
  - Хм, Лена любит подешевле, на нее похоже.
  - Так вот, здесь жильцы живут недолго, пару месяцев и съезжают.
  - А чего так Нормальная квартира, ремонт хороший, техника есть.
  - Нормальная, никто не спорит. Хозяин мялся-мялся, короче, отправил меня к бывшим жильцам. Я им сказал, что Лена сестренка моя, что я беспокоюсь, а она своенравная. Почти не врал. Так вот они с порога сказали мне, чтобы я ей другую хату нашел, а здесь жить нельзя. Все рассказывают одно и то же, что их доводит какая-то мразь, то ли этажом выше, то ли еще выше. Им и стучали, и жалобы на них писали, в щитке кабель резали, воду перекрывали. И все по ночам, а бабу они эту мне описали, там верховодит одна баба, у нее на подхвате пара алкашей, постоянно угрожает братом из ФСБ. Она им скандалы закатывала, полицию натравливала, а семьи все с детьми, так они сваливали по-быстрому, чего с больными связываться. Я эту тварь даже нашел на одноклассниках, вообще не палится, адрес свой написала. Ее все опознали.
  - А зачем? Лена же тихая, она вообще никогда не шумит. Она даже фильмы в наушниках смотрит.
  - Погоди, ты вот на это посмотри. Две ночи, а все одно и то же, точно в одно и то же время, - Сергей включил другое видео. У квартиры Лены стояли два мужика и колотили дверь. Потом они вытерли ее тряпкой и скрылись. - И так, видимо, каждую ночь. Пока они дубасят дверь, эта тварь колотит по пилонам молотком.
  - Но зачем? - Егор встал и зашагал по кухне.
  - Зачем-зачем, а то не догадываешься. Вот зачем надо жильцов выселять из арендной квартиры? Не понимаешь, а лучше меня учился. Хозяин продать ее хочет, надоело ему жильцов менять, а они еще рейтинг ему понизили. Там такое в отзывах написано. А эти купить хотят, за полцены.
  - Глупо, как-то. Он же все равно продаст кому-нибудь.
  - Больные люди, а вдруг психанет. Наверное, они так думают, из совка еще не выросли.
  - Ну их на хрен. Что, мы с этим же в полицию не пойдем.
  - Не пойдем, а то потом объяснять, кто снимал, кто разрешал, а мне проблемы не нужны.
  - Короче, надо валить отсюда, а то Лена в больницу загремит. Она и так на грани уже, - Егор посмотрел в окно. - Что ты там про свой дом говорил? Лезть к ней не будешь?
  - Не буду, надо сначала откормить, а то окощеила совсем.
  - Кого откормить? - Лена бесшумно вошла на кухню. После таблетки ей стало гораздо лучше, даже румянец заиграл на щеках, а про сон она совсем забыла.
  - Тебя, Елена Кощеевна, кого же еще, - Серега стукнул кулаком по столу. - Пора, собирайся.
  - Куда? - недоуменно, но с надеждой спросила Лена.
  - Будешь жить в усадьбе Богородских, - ответил Егор. - С этой квартиры надо съезжать. Ты же и удаленно работать сможешь, шеф поймет, он нормальный мужик.
  - В усадьбе Богородских, - задумчиво повторила Лена. - Как звучит, это у тебя в халупе, да, Серега?
  - А что, у тебя будет личное левое крыло, - обиделся Сергей.
  - Да я пошутила, ну, что ты, - Лена звонко поцеловала его, и он покраснел, как раньше, ничего не меняется. - Я согласна. Вы же узнали, кто это, да?
  - Да, мы все узнали, - вздохнул Егор.
  - Только мне не говорите. Я не хочу этого знать. Пожалуйста, не надо, - Лена чуть не заплакала, но сдержалась, переключив себя на улыбку. - Я хочу уехать прямо сейчас, немедленно!
  
  Пятница, 11 ноября 2022 19:50
  - Максим Сергеевич, подождите! - медсестра поймала завотделением у выхода. - К нам новенькую везут, просили вас принять.
  - Кто просил? Какая смена? - напряженно спросил он, поглядывая на часы.
  - Медвежья, - Катя прыснула в крепкий кулак, - и Евгения Николаевна, поэтому Миша за главного.
  - Он всегда за главного. В чем суть? По сводке, вроде, пироман какой-то.
  - Миша сказал, что хуже. Короче, вы сами все поймете. Он просил не отдавать ее дежурной, - Катя замялась, не решаясь сказать.
  - Можешь говорить, я догадался.
  - Миша сказал, что она на ней оторвется. Вам побоялся звонить.
  - Правильно, сегодня не самый лучший день, - Максим Сергеевич поморщился. Жена вернулась из командировки в Китай, дочь просила скорее прийти, чтобы "мать не сожрала". - Я приму, они же скоро будут?
  - Минут десять. Я подготовлю смотровую и шприцы.
  - Буйная?
  - Миша сказал, что несчастная.
  - Тогда готовь. Потом на карантин в обсерватор.
  Катя кивнула и убежала. Максим Сергеевич проводил ее взглядом, удивляясь, как такая хорошая девушка задержалась в их отделении. Выйдя на улицу, он позвонил жене, выслушав положенную тираду. Со своим начальником она так не разговаривала, становясь вновь кроткой и ласковой, какой была раньше. Но не этой ласковости не хватало ему, а понимания. Жизнь сложная, особенно с конца зимы, когда он ночевал в больнице, принимая новых постояльцев, а еще он чувствовал, что она ему изменила. Доказательств не было, но Альбина стала чаще задерживаться на работе, приезжая часто к полуночи слегка навеселе. Он этого не видел, пропадая на работе, но видела это Оля. Он все читал в ее больших тревожных глазах, в которых дрожала боль за него и за маму, а он, как всегда, ничего не мог поделать, ничем не мог успокоить эту боль, потому что не хотел врать. Когда родилась Оля, их поздний ребенок, он дал себе зарок никогда не врать дочери. И это было жестоко, но когда Оля перешагнула подростковые терзания, она поблагодарила его за это. Все же дочь получилась гораздо умнее и честнее них, погрязших в застарелых ссорах и недовольстве, наросшим толстой плесенью серо-бурого цвета снаружи и внутри их дома, когда-то светлого и чистого, в который хочется вернуться. Сейчас он приходил домой только ради Оли, после смерти кота там больше никого не осталось.
  Как он ненавидел ноябрь. Всю жизнь в ноябре случалось все самое плохое в его жизни, а началось со смерти деда, единственного друга. Максим Сергеевич встал под знаком "Место для курения" и медленно курил, разглядывая тлеющий табачный мусор, терявшийся в подступающих сумерках. Слишком светло для ноября, слишком много огней на улице и здесь, слишком много безжизненного света. Не хватало дождя, но серое небо висело с безразличным спокойствием, вот у кого стоит учиться жизни.
  "Папа, я норм. Мама бузит, я молчу. Не беспокойся", - написала Оля. Он вздохнул и ответил: "Постараюсь быть пораньше. Приму пациента и возьму такси".
  Оля отправила эмодзи, он так и не смог научиться верно их расшифровывать, видимо, слишком старый. Ничего, она объяснит, а он опять не запомнит. Определив у себя первые признаки склероза и вялого маразма, он грустно улыбнулся, пора бы уже, скоро пятьдесят семь лет.
  На территорию влетела барбухайка, опасно встав прямо у входа в приемное для скорой. Максим Сергеевич подошел как раз в тот момент, когда из "жерла вулкана", так называли задние двери спринтера санитары, вылез огромный санитар с немного зверским лицом из-за густой и нечесаной черной бороды. В огромных руках очень бережно он нес завернутую в простыню женщину. С первого взгляда Максим Сергеевич увидел, что женщина в ступоре и, возможно, придется разжимать.
  - В первую. Катя примет, я подойду, - отдал указание Максим Сергеевич, санитар кивнул и скорым шагом исчез в дверях. - Так, давайте документы.
  Из кабины вылез полицейский, молодая врач стояла бледная, держа в руках вязки, которые так и не понадобились. Максим Сергеевич забрал их у нее и крепко сжал плечо.
  - Ничего, привыкните. Они хорошие, просто болеют, - девушка уткнулась лицом в его плечо и зарыдала, а ведь он говорил не брать две смены подряд, вот и поломали.
  - Там это, ну, - полицейский, походивший на участкового, такой же замученный, морщился и пытался сформулировать помягче. - Короче эта бедняжка, ну, в простыне которая, решила свою хату спалить. Что-то у нее случилось, соседи дверь открыли, у них ключи были, потом нас вызвали, а скорая ваших. Потом рапорт пришлю, вы уж с ней помягче.
  - А ты молодец, все правильно сделала, не испугалась, - он по-отечески похлопал по плечу плачущую девушку, она что-то проныла в ответ.
  - Зайдите к дежурной, оформите все, а я нашими займусь. Скажите, чтобы вас чаем напоили, а то вас трясет. Я подойду позже, поговорим.
  - Да, я знаю все, - участковый махнул рукой в сторону, где был отдельный вход в "дежурку". - Не первый раз алкашей привожу. Так вот эта не пила, точно знаю, она чистая. Сломал ее кто-то. А так я ее знаю, нормальная девушка, неравнодушная. Не раз вызывала наряд, когда мужья жен били. В основном все молчат и в чатах переписываются.
  - Спасибо, я подойду, еще расскажете, - Максим Сергеевич повел молодого врача внутрь, ее трясло. И, передав в руки пожилой медсестре, он попросил. - Марина Игоревна, полечите доктора.
  - Полечу-полечу, - распевно ответила медсестра и повела девушку вглубь коридора. - Вас бы тоже, Максим Сергеевич, полечить не мешало.
  - Не сегодня, я подожду, - ответил он и пошел в смотровую.
  Как и ожидалось, женщина была в ступоре. Вид у нее ужасный, как бы ни старались сценаристы и гримеры, но в жизни все гораздо страшнее. Она лежала на смотровом столе, сжавшись, словно желая исчезнуть, перестать существовать. На теле кровоподтеки и ссадины, следы от ногтей. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие колени до белизны - под сломанными ногтями была запекшаяся кровь. На голове не хватало прядей, часть была отстрижена грубо, неумело, впопыхах, другая часть просто выдрана. Кровь уже остановилась, запечатав уши. Но особо пугал взгляд: пустой и в то же время полный страха и такой боли, что у Максима Сергеевича закололо сердце. Плохой признак, опять он наступает на те же грабли. Нет, в этот раз он передаст пациента другому врачу, хватит последнего студента, покончившего с собой дома, после того, как он его выписал.
  - Пришлось ее немного помять, - сокрушенно пояснил санитар, показав толстым пальцем на синяки на руках. - Больно буйная была, могла себе навредить. Короче, я ее закатал в простынь, она и успокоилась. Евгению Николаевну напугала, но она молодец, укол сделала. Ну а потом, сами знаете. Лишь бы не сломалась, хорошая девушка, небезразличная.
  - Понятно. Ты, Михаил Потапыч, себя не казни. Иди чай попей, а мы тут сами справимся.
  - Хорошо, если что, зовите, помогу, - он с жалостью посмотрел на голую женщину на столе и покачал головой. - Молодая, а так угораздило.
  - Не переживай. Иди, проведай Евгению Николаевну. Ее Марина отпаивает, - Максим Сергеевич пожал лапу Михаилу.
  - И еще, Максим Сергеевич. Ладно, я справлюсь со всеми, но что с другими сменами, когда людей наймут, а то один врач, и один санитар - как бы трагедии не случилось.
  - Жду согласования, так быстро не решается, сам знаешь.
  - Знаю, - Миша выругался и ушел, бесшумно прикрыв дверь.
  - Что будем делать? - Катя с тревогой посмотрела на него.
  - Пока уколем, потом надо будет разжать. Сами справимся, как думаешь?
  - Справимся, - Катя повела атлетическими плечами, недаром кмс, средне тяж. Сделав четыре укола, он выждал, пока в глазах женщины проявится сознание. Он понимал, что она ничего сейчас не понимает, и если действовать слишком быстро и жестоко, то можно ввести в более глубокий ступор. Миша был прав, дежурная бы не церемонилась - заколола бы и на дыбу, чтобы члены распрямить, а потом к кровати привязать, подарок дневной смене.
  - Попробуем, - он деликатно дотронулся до женщины. - Маргарита Евгеньевна, Рита, не бойтесь. Вы в безопасности, вы в больнице. Нам придется сделать вам немного больно, но это для вашей пользы. Вас нужно разжать. Помогите нам, пожалуйста.
  Катя приготовилась, она первая заметила, что женщина на столе едва заметно кивнула, точнее попыталась, медленно заморгав. И ей было больно, мышцы, еще не отошедшие от безумного сигнала, ударили по нервным окончаниям, но ни единого вздоха не вырвалось из ее груди.
  - А теперь я вас помою. Если будет слишком холодно, то потерпите - это спирт, он всегда холодит, - Катя погладила ее по голове и принялась мыть.
  Максим Сергеевич осматривал раны и синяки, мысленно делая записи в карте. Все это он внесет в отчет, незачем тревожить пациента скрипом ручки или щелканьем клавиш, не товар на склад принимает.
  Когда Катя закончила, он помог ей одеть пациентку и проводил каталку до карантина. У самой двери женщина схватила его за руку и долго смотрела в глаза.
  - Все будет хорошо. Мы поговорим с вами завтра, а сейчас вы уснете.
  Направляясь в "дежурку", он ругал себя, что опять не сдержался. Но что толку ругаться, если по-другому не мог. Участковый рассказал про квартиру, что все потолки были содраны и сложены кучей на кухне. Ее она и подпалила, хорошо, что не разгорелось, дым только повалил. Ее нашли соседи сверху, они дружат, но без близости, не вторгаясь в личную жизнь друг друга. Собственно они не знали, что с ней произошло. Знали только, что должна была потерять работу, так как компания закрывала бизнес в России. И все, остальное как у всех: неудавшаяся личная жизнь, замужем не была, детей нет. Хорошая, немного резкая, готова спорить, нетрусливая. Максим Сергеевич слушал и думал: "Кто же тебя так поломал, душу выпотрошил и осквернил".
  
  Звук 047 04.11.2022
  "Привет, Рита!
  А это снова я, то есть ты. Ха-ха, вот только не смешно совсем. Ладно, поною себе о себе.
  Короче меня сокращают, уже и приказ пришел. С января все свободны. Приятно, что весь отдел на фиг, на улицу. Останутся только из бухгалтерии и финик, нам же суды надо закрывать.
  На самом деле я не расстроена. Устала от давления и безделья, всю работу сделала. Рассказала подруге - она не поняла. А я так не могу, если пришла на работу, то дайте работу. Меня никто не понимает, кому не расскажи. Антон так вообще ржал, скотина. И почему я его еще не выгнала? Надоел, только трахаться хочет".
  Звенят бокалы, потом хлопает пробка. Шипит жидкость, наливаясь в высокий бокал.
  "Я в отпуске, выхожу в пятницу, хорошо, что не тринадцатого. Я забросила психотерапию, таблетки тоже не пью, после того случая весной. До сих пор тошно. Странным образом я нахожу себе мужчин, когда мне плохо. Надо проработать этот вопрос, сделать разбор и закрыть этот гештальт на хер!".
  Смеется, пьет. Наливает еще и пьет, икая и смеясь.
  "Сейчас утро, а я пью шампанское. Готовлюсь с силами. Вечером придут эти два урода, с одним из них я трахаюсь. Самой тошно от себя.
  Надо Рому выгнать, надоел он мне. Пусть ищет лежбище в другом месте. Мобилизация стихает, так что пусть больше не плачется. Дура я, конечно, что впустила его, пожалела. Каждую ночь лезет в постель, предлагает вспомнить прошлое. А мне нечего вспоминать, я ему не изменяла, да и истрепался кобелек.
  Надо с Антоном поговорить, его же друган. Пусть забирает к себе, а я не ночлежка, и комнату не сдаю. Я уже говорила Антону, что Рома меня домогается, а этот придурок только смеется. До сих пор не понимаю себя, как я могла лечь с ним в постель? Использовали и ноги вытерли - все, как я хотела!
  Ха! Антон злится, я же ему с лета не даю. Может это он ко мне Ромку подослал?".
  Доливает остатки и медленно пьет, цокая языком. Что-то жует и вздыхает.
  "Милый ты мой самсунгчик, один ты у меня хороший остался. Вот выгоню этих козлов, поменяю тебе экран, правда-правда. Ты у меня еще поживешь, вместе в могилку ляжем".
  Смеется и гладит экран. Микрофон записывает шелест и скрип.
  "Так решила, выгоняю сегодня всех. Они праздник замутили, типа день такой, отчизна и все такое. Патриоты, а на войну никто не идет, дескать, здесь они нужнее.
  Отдам деньги Антону за потолки, и пусть валит. Чувствую себя шлюхой - даю за ремонт. А мама не против, считает, что нормально. Она Антона не видела, только фотки, а уже мне его в мужья записывает. Совсем с ума сошла, думает, что я как выйду замуж, да как нарожаю роту солдат! Ни за что!".
  Шумит чайник. Она наливает в кружку кипяток и размешивает, громко ударяя ложкой об стенки.
  "Надо нормальный кофе купить, не могу больше эту зеленую дрянь пить. Антон принес, вкус у него говно. Это я про Антона, кофе тоже говно.
  Я заметила, что у меня все виснет. Не могу даже фильм посмотреть, как будто через модем грузится. Был у меня такой, красивый US Robotics 56K, папаша с работы стащил. Странно, тогда интернет был интереснее.
  Я звонила провайдеру - у них все норм, скорость хорошая. Я их задолбала, так мне их сисадмин звонил, сказал, что с моего адреса идет постоянный поток видеоданных на happyXXXfans. Я зашла на этот сайт, такое порно по подписке. Надо комп сдать на проверку, походу трояна схватила. Вот было бы здорово, если я и фирму заразила!"
  Ну, нет, конечно, я же не такая тварь. И еще, заметила за собой: слишком много ругаюсь, самой противно, и много стала пить. Не хочу спиться, уже вижу себя алкашкой. Мерзко от себя.
  Выгоню всех сегодня. Теперь я понимаю, что значит плохое влияние. Столько втирали в школе, мама мозг клевала, а поняла только сейчас.
  Рита, держись - я с тобой!
  Пока, завтра расскажу, как все прошло и напишу мозгоправу, а то он волнуется. Хороший мужчина, бесплатную помощь предлагает, правда поздно вечером, но я скоро работать не буду, времени вагон. Хоть кто-то обо мне думает.
  Все, целую себя, пока-пока!".
  
  Пятница, 11 ноября 2022 23:38
  Альбина стояла у зеркала в ванной и заканчивала вечерний намаз чудесами парижских лабораторий. Делала она это машинально, больше напоминая робота, смотря на себя бесцветным взглядом. Она сама себя диагностировала, все-таки тридцать лет замужем за психиатром. Смотря на себя в зеркале, она старалась не встречаться взглядом со своим отражением, которому было стыдно.
  Она оглядела себя, отметив проблемные участки у глаз, кисти давно не скрывали возраст, напоминая каждый день, что ей уже пятьдесят три впустую прожитых года. Дурная мысль, от которой не удавалось никак избавиться.
  В голове еще шумело после перелета, во рту неприятно терзало остатками шампанского и каких-то морских гадов, которых она ела вчера вечером. Андрей Валерьевич не скрывал своего расположения к ней, симпатичный, подтянутый, чуть старше Максима, богатый и разведенный. Вроде все сошлось, но она так ему и не дала, хотя понимала, как сильно обломала. Он устроил эту командировку специально для нее, чтобы в другой стране решить все вопросы, неразрешимые на родине.
  Альбина прислушалась, что делает Оля. Дочь ложилась спать, тихо о чем-то переговариваясь с подругой, делясь всеми секретами и переживаниями за день. В этот клуб Альбину не допускали, в отличие от Максима. Она гневно посмотрела в зеркало, ощутив острую желчь в сердце, злость и зависть. Слабая совесть напомнила ей, что она сама виновата, что это она два раза бросала их, и дочь отстранилась от нее, видимо, навсегда. Но ее заткнуло воспоминание, как Андрей Валерьевич гладил ее в номере перед ужином, как он хотел ее, и ей было важно чувствовать, что она еще желанная, привлекательная, что ее любят. Фигура сохранилась, спортивная, без лишнего жира, хотя на груди и бедрах не мешало прибавить, но поздняя беременность все высосала. А сколько времени в клубе она убила, чтобы убрать живот.
  Она поморщилась и отвернулась от себя. Сердце закололо, вспомнилась интрижка с фитнес-тренером, оказавшимся тем еще жигало, а она думала другим местом, как сказал Максим. Он всегда говорил правильно и видел ее насквозь, что и заставляло ее ненавидеть его и любить. Да, она до сих пор любила его, а какой бы ни был привлекательный Андрей Валерьевич, как бы не шла вперед ее карьера в отделе, она не испытывала к нему почти никаких чувств. Да с ним было приятно находиться, он умел рассмешить, но не как Максим, так мог смешить только он. Ей нравились легкие касания, деликатная напористость, но она не позволяла себя целовать, а Андрей Валерьевич и не настаивал. Получалось, что она возрастная интеллектуальная эскортница.
  Открылась входная дверь. Замки не издавали ни одного звука, Максим смазывал их регулярно, как и петли, задвижки, чистил сифоны и убирался в квартире, дежуря по неделям с Олей. А она была занята на работе, хотя муж приходил поздно, пропадая на суточных дежурствах. Готовкой занималась Оля, а она, получается, просто здесь жила. Альбина с ожесточением расчесывала длинные прямые черные волосы, в сотый раз раздумывая о том, чтобы отстричь их.
  - А, привет, - она вышла из ванной в короткой ночной рубашке.
  - Привет, как съездила? - он осмотрел ее, Альбине понравился его взгляд, все же она еще красива.
  - Разве тебя это интересует? - она с удивлением приподняла левую бровь, научилась еще в школе, высиживая часами перед зеркалом. Максима Сергеевича всегда бесило это позерство и натужная театральность, но сейчас он никак не отреагировал. Альбина зло посмотрела на него. - Ты мне за все время так и не позвонил.
  - Звонил, но ты была на переговорах. В другое время я не мог, - он вошел в ванную и стал тщательно мыть руки.
  - Конечно, твоя работа всегда была важнее, - она схватилась за дверной косяк, с силой сжав пальцы. - Тебе не кажется, что надо что-то решать, как думаешь?
  - Не кажется, - он бросил на нее внимательный взгляд, точно уловив желание начать скандал, заставить ее сделать этот шаг, обосновать ее решение своим поведением и прочий словесный мусор, однообразный, мертворожденный в ее устах. Больше он унижаться не будет, пусть решает сама, без лишних доказательств и надуманных оснований. Профессия юриста окончательно деформировала ее личность, и в каждом вопросе ей требовались доказательства, обоснования, факты, свидетельства. - Ты уже все сама решила, так что не будем мучить друг друга, не будем мучить Олю, она это не заслуживает.
  - Вот только дочь не надо сюда приплетать, - прошипела Альбина. На секунду она задохнулась, сделала полшага к нему, желая сказать, чтобы он забыл все то, что вырвалось из нее, но миндалевидное тело получило новый ток крови, и она развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью.
  Максим медленно вытирал руки, слушая, как за двумя дверьми плачут самые любимые женщины, одна из которых еще совсем маленькая, чтобы понять то, что натворила. Оля оказалась гораздо взрослее мамы, плача от бессилия, невозможности помочь им. На кухне ждал поздний ужин и застеленный диван. Тесно и ноги не помещаются, но дома спать все равно приятнее, чем в своем кабинете или процедурной в левом "безжизненном" крыле, требовавшем срочного ремонта.
  - Ты ничего, ничего не хочешь делать! Ты во всем виноват, ты это сделал! - закричала на него Альбина, выбежав из комнаты. Лицо ее опухло от слез, став некрасивым, постаревшим.
  - Тихо-тихо. Мы все устали, - он крепко обнял ее, получив сильные толчки в грудь. Она сопротивлялась, в то же время не желая, чтобы он ее отпустил. - Пошли спать.
  - Нет, ты не поел. Олечка старалась, у нее получились очень вкусные сырники, - Альбина утерла слезы и стала жадно целовать, получая желанный ответ.
  Они старались все сделать тихо, как в детстве Оли, боясь повредить ее рассудок взрослым уродством любви. Альбина провалилась, растворяясь в его ласках, в страстном напоре. Кровать подозрительно скрипела, но она ее не слышала, задыхаясь, выпуская наружу накопленное желание, сильнее обхватывая его ногами, чтобы он не выпускал ее, не бросал, чтобы двигался быстрее, сильнее, до боли, до сдерживаемого крика от внезапности, когда амплитуда станет слишком высокой, и он с силой войдет, заполняя ее всю.
  Потом она кормила его с ложечки в постели, смеясь, еле слышно, играя с ним, чувствуя, как он крепнет внутри нее. Так было только с ним. Не надо было ничего придумывать, играть в кого-то, а можно было быть собой. Кончая в третий раз, она укусила его в плечо, чтобы не вскрикнуть от радости. Оля ничего не слышала, она с самого начала всегда надевала наушники и слушала музыку, улыбаясь и надеясь, что родители наконец-то померились. И каждый раз ошибалась.
  
  Суббота, 12 ноября 2022 7:32
  - Максим Сергеевич, ничего не получается. Мы не можем к ней подойти, а бить не хочется, - Надя, крупная бурятка, с надеждой смотрела на него, пряча большие сильные руки в карманах халата.
  - Все получится, не переживай, - он улыбнулся медсестре, проверяя шприцы на подносе. - Я скажу, когда надо.
  - Хорошо, я все поняла. Вы с ней осторожнее. По-моему она боится.
  Он кивнул и вошел в обсерватор, медсестра зашла следом, закрыв дверь. Женщина забилась в угол, накрывшись простыней с головой. Она изредка выглядывала, смотря куда-то вверх, и кричала от ужаса, пытаясь вжаться в угол так, чтобы исчезнуть. Максим Сергеевич проследил ее взгляд, но на потолке ничего особенного не было, только висела камера в противоположном от нее углу.
  - Так, попробуем, - он вышел и вскоре вернулся со стулом. Взяв наволочку с пола, видимо, больная не только смогла самостоятельно справиться с ремнями, но и что-то искала в постели, он накрыл камеру. Как шутили медсестры, он мог без стремянки менять любые лампочки. Вспомнилась ночь, любящие глаза Альбины, ее расстроенное и злящееся лицо, когда он утром собирался в больницу. Она никак не могла понять, почему он должен бросать их в свой выходной, почему без него не справятся, почему больные важнее семьи. Он много раз говорил ей, что больные очень несчастные люди, и ей стоит бросить свою контору и устроиться к ним юристом, вакансия не закрывалась вот уже много-много лет, молодые девушки после ВУЗа не выдерживали, готовясь стать клиентами отделения неврозов.
  - Маргарита Евгеньевна, успокойтесь, - он сел на корточки рядом с женщиной, слегка коснувшись простыни. Она дернулась и, приоткрыв угол простыни, посмотрела на него. - Хорошо, Рита. Так лучше? У нас выздоравливающих принято называть по имени отчеству, но ради вас. А, опять не угадал. Хорошо, ради тебя я пойду на нарушение нашего строгого регламента.
  Рита приоткрыла простынь и дернулась лицом, пытаясь улыбнуться. Она увидела камеру, накрытую наволочкой, и страшно закричала, став биться головой об стену.
  Он оттащил ее от стены с большим трудом. Рита кричала, извергая из себя холодящий кровь низкий утробный звук, словно огромного зверя убивают, режут на части и жрут одновременно.
  - Надя, освободи кладовую. Немедленно, попроси Марину! - Приказал он, с трудом удерживая бьющуюся женщину. Сейчас она была почти сильнее его, а Миша, как назло, был на выезде. Получив от нее по лицу кулаком, Максим Сергеевич перестал церемониться и сильно сжал ее, так что хрустнули кости, а женщина закричала от боли, но успокоилась, резко обмякнув в его руках. Она провалилась в обморок и обмочилась. Не злость или брезгливость перед человеческой слабостью овладели им, а жалость. Она слишком слаба, чтобы справиться самой с этим кошмаром, что поселился внутри нее. Поднимаясь и беря ее на руки, он вдруг понял, что постарел. Раньше эта нагрузка не была для него чрезмерной, а сейчас спина отозвалась болью, голова закружилась.
  - Все готово! Мы и каталку поставили, там ремни крепче, - Надя с тревогой и искренней заботой смотрела на Риту. - Бедная, ее так с пяти утра ломает. Мы все боялись вам звонить, а дежурная ничего не хотела делать. Она думает, что само пройдет, перебесится. Вы идите, я здесь все уберу, а там Марина ждет.
  Он кивнул и пошел, как ему казалось, слишком медленно. В кладовой было убрано, и куда медсестры смогли за несколько минут убрать весь хлам и даже пол вымыть. В очередной раз он подумал, как же ему повезло с коллективом, с друзьями, готовыми работать сверх смены, неравнодушные. Не все, конечно, но и без них нельзя. Таких врачей он обычно отправлял разбираться с родственниками и другими претензиями, а также обрабатывать ипохондриков.
  - Ничего-ничего, моя хорошая. Все прошло, правда же? - Марина ласково расправляла больничную пижаму на Рите, находившейся в полусне, ища глазами кого-то, протягивая слабую руку перед собой. - Максим Сергеевич, вы ее рыцарь. Подержите нашу красавицу за белу ручку, а я пока укольчик сделаю. Всего один, обещаю. Будет совсем не больно.
  Он взял ее руку, сильные пальцы сжали его ладонь. Рита напряглась и открыла глаза, заставляя себя посмотреть на потолок.
  - Здесь нет камер - это кладовка. Ты будешь пока жить здесь. Ничего не бойся, за тобой будут следить только наши хорошие медсестры и я.
  Рита прошептала "Спасибо" и закрыла глаза, проваливаясь в сон. Она и не заметила, как Марина сделала ей укол.
  - Как проснется, попробуйте отвести ее в душ. Надо что-то с туалетом делать, но в коридор пускать ее нельзя, там везде камеры. Она их боится.
  - Господи, что же с ней такого сделали, - покачала головой Марина и задумалась. - У меня остались еще маски на глаза, невестка подарила, чтобы морщин стало меньше. Не надо так хмуриться, будто бы вы не знаете батарею кремов вашей супруги.
  - Я в ванной не помещаюсь из-за нее.
  - Ой, ну и шутник же вы, - Марина по-доброму похлопала его по плечу и посмотрела на брюки. - И на вас попало. Ничего, отстираем. У вас же сменка есть?
  - Все есть, я домой заберу. Маска хорошая идея. Назначения я поправлю, немного усилю дозу. Нет, ненамного. Она должна сама все делать, иначе мы никуда не продвинемся. Марина Игоревна, последите за ней. Вечером я приеду, передам ночной смене.
  - Да не надо. Я на вторую остаюсь. Дома скучно, внука в Турцию увезли. Я лучше тут побуду.
  - Хорошо, но завтра утром чтобы я вас тут не видел. Мне еще смертей на трудовом посту не хватало.
  - И не увидите, вас же тоже здесь не должно быть до понедельника, а, Максим Сергеевич? - она ехидно посмотрела на зам. зав. отделения. - То-то.
  
  -\
  
  От кого: Владимир Семенов
  Дата: 09 ноября 2022 00:55
  Кому: Margor Ita
  Тема: запри дверь и никого не пускай
  
  "Здравствуй, Рита!
  Прости, не мог долго написать, точнее прочитать. Вот уже и слова путаются. Не было связи, вышка сгорела. Сидели в тайге у карьера и пили. Не удивляйся, без алкоголя там никак. Грешен, тоже пью.
  Не переживай, алкашом еще не стал. И ты не становись!
  Меня очень встревожило твое письмо. Жаль, что не могу быть рядом и надавать тебе по щекам - ты это заслужила, сама же понимаешь. Прости, если слишком резко пишу, но ты скатилась вниз. Перечитай то, что написала, и увидишь сама.
  Знаю, что ты это понимаешь. Обещаю, как приеду, найду тебя. Хватит уже играть в "одиночество в сети". Я не строю планов, просто хочу вытащить тебя из этого. Бросай их всех, смени замки, а лучше уезжай на время куда-нибудь. Если захочешь, я увезу тебя в такой медвежий угол, что там тебя никто не найдет, заодно мозги на место встанут.
  И главное - это не конец света. Ты просишь прислать рассказ в тему, но вот точно по теме у меня нет. Но есть другой. Не знаю, понравится ли он тебе, но посмотри на себя не со стороны, а с другого ракурса. Не знаю, как сказать, ты будешь смеяться, но я не знаю, как сказать.
  Наверно, так: дело не в надежде, а в желании. Надежда портит жизнь, ослабляет, и пора начать двигаться, выбираться.
  Крепко тебя обнимаю и целую, родная :)
  Уже вижу, как ты кипишь от злости! Вот и кипи, родная - буду тебя так называть, пока ты не придешь в себя!
  
  P.S.
  Я очень волнуюсь за тебя, не наделай глупостей. Скоро вернусь, и мы все решим. Тебе нужен кто-то, кто пнет тебя".
  
  Рассказ "Праздник"
  - Ты же не любишь детей, - он пристально посмотрел в лицо той, что по закону называлась его супругой или владелец первого уровня кредитной очереди. Она была безупречна во всем, что требовало общество: вырезанная из цельного куска белого мыла, фигура, достойная резца великих скульпторов древности, как все гомосексуалы, они понимали толк в женской красоте, черные прямые волосы, без лишних укладок или сложной челки, в моде была простота "аля рус", с соответствующими нарядами, которые стоили безумных денег. Все портили высокие каблуки, опять восставшие из затхлых склепов в зените безудержной моды.
  - Все придут с франшизами, а мы опять одни будем, кто ни с чем, - фыркнула она и встала у огромного зеркала. Зеркало тут же предложило ей новый лук, в правом углу объясняя, какие тени взять и как верно нанести тонкий слой едко-зеленого блеска.
  - Я думаю, что это плохая идея.
  - А мне плевать, что ты думаешь. Это мой праздник! - зло прошипела она и пошла к выходу. Дверь дома заранее отворилась, впуская в дом свежий летний ветер с запахом настоящих цветов и сырой земли. Она поморщилась, но промолчала. В чем-то она должна уступать, так гласило правило жизни, которое она всосала с молоком кормящего автомата. - Я ушла, выбери сам, только чтобы они были на нас похожи.
  Дверь закрылась, робот-охранник вздохнул писком отработанной команды. Он посмотрел на дверь и кивнул в камеру, техника в доме понимала его гораздо лучше, чем близкие. И кто их так назвал, близкие? Кто для него была эта женщина, кроме как живая кукла, которую одевали, кормили, выгуливали и трахали, а кто для него были "родители", этот термин так и не ушел из свода законов, сохранение традиций и культурного нарратива, не более, вот только внутри пустота - эти слова уже ничего ни для кого не значили.
  Он открыл настежь окно, кондиционер выключился, и в зале запахло летом. Он не забывал этот запах никогда, запах его первого настоящего лета, когда он стал свободным, как ему казалось, когда его забрали "родители" из Комбината, повинуясь тогдашней моде на полные семьи. Надев очки, он стал листать каталог франшиз, которые предлагали ближайшие Комбинаты, ехать далеко за экзотикой было уже немодно, нужны были близкие по крови, хотя бы по разрезу глаз.
  Он листал долго, не находя в идеальных кукольных девочках и мальчиках ничего, что искал. Он пока не мог понять, что на самом деле ищет, и листал дальше, в самый конец списка, где обычно находились аутсайдеры, франшизы с низким рейтингом. Здесь редко кто бывал, поэтому система три раза интересовалась, не ошибся ли он, не надо ли его вернуть в топ-100.
  Выбирая игрушку на вечер, он и не заметил, сколько прошло времени. Перебирая тысячи портфолио, он нашел тех кого искал. Девочка была старше, он так и хотел, чтобы дочь была старшая. Она была похожа на него, такие же непослушные кудрявые рыжие волосы, веснушки на пол-лица и гордый взгляд, с затаенным вызовом. Нос был как у супруги, ровный и красивый, не его, большой и с горбинкой. Мальчик был на три года младше, всего пять лет, веселый, улыбка до ушей, темно-рыжие волосы и большой нос с горбинкой. И он сделал заказ и сразу оплатил, чтобы супруга не смогла отменить сделку и выбрать другую франшизу.
  
  Лиза сидела за рабочим столом и внимательно читала. Уроки давно закончились, но идти играть в каменном дворе она не хотела. Ей не нравились искусственные трава и деревья, особенно после того, как их сводили на экскурсию в ботанический сад, ей захотелось там остаться навсегда, стать кустом или цветком, лишь бы не возвращаться обратно. Она читала про растения, далеко вперед уходя по курсу, система не препятствовала этому, наоборот, поощряла, добавляя малые доли к рейтингу, формируя будущий профиль взрослого. Лиза знала, что ее судьбу решит компьютер, поэтому решила делать только то, что ей интересно, не пытаться подыграть компьютеру. Она не могла знать, как это работает, но внутренне понимала, что этого и не знают учителя-наблюдатели, ходившие за ними постоянно.
  - Лиза, у тебя завтра праздник, - сказала учитель-наблюдатель, входя в пустой класс. Увидев удивленное лицо девочки, она усмехнулась. - Тебя выбрали, представляешь?
  - Это ошибка, - без сомнения ответила девочка, с тоской смотря на гаснущий экран рабочего стола, система верно определила, что учиться ей не дадут, и сохраняла сессию.
  - Я тоже так думаю, но заказ оплачен. Если ты все испортишь, и нам понизят рейтинг, то тебя ждут большие неприятности. Ты на полгода будешь лишена экскурсий, а в ботанический сад и музеи больше никогда не пойдешь. Ты меня поняла?
  - Да, я все сделаю, как надо, - Лиза сглотнула горькую слезу.
  - И чтобы не лезла ни к кому с вопросами. Ты знаешь, в чем твоя задача, отработаешь, тогда получишь вознаграждение.
  - Я все сделаю, как надо.
  
  На следующий день за девочкой приехала большая белая машина, она такие видела только в учебных фильмах про прошлое столетие. Автомобиль был стилизован под начало индустриального века, роскошный, с широкими отливами боков и натертым до болезненного блеска хромом. Лиза боязливо села, дверь учтиво открыл высокий молчаливый мужчина в черном костюме и черной маске, власти объявили оранжевый уровень эпидемиологической опасности, поэтому все служащие и обслуживающие должны были носить маски. Детей в Комбинате постоянно тестировали, изолируя при первых проявлениях насморка. Лиза, в отличие от других, не сопротивлялась, тогда к ней никто не приставал, и она могла спокойно изучать все, что хотела.
  В машине сидел заплаканный малыш в матросском костюме, стилизованном под французских моряков доиндустриальной эры. Мальчик тер кулачками глаза и размазывал сопли по мордашке.
  - Не плачь, не надо бояться. Они тебе ничего не сделают. Я тебе помогу. Меня зовут Лиза, а как тебя? - девочка вытирала его слезы белоснежным платком с золотой вышивкой, который она должна была демонстрировать, но ни в коем случае не использовать. Лизе было все равно, она об этом даже не думала.
  - Динар, - прохныкал мальчик и прижался к ней, обхватив шею тонкими, но крепкими ручками.
  - У нас есть немного времени, - сказал водитель. - Мы можем заехать в парк и немного погулять, если вы не будете убегать.
  - Спасибо, мы не убежим! - обрадовалась Лиза.
  Он не обманул, привез в парк, подальше от гуляющих взрослых, чтобы не привлекать внимания. По правилам для франшиз они не должны были свободно гулять по улицам, только в присутствии учителя-воспитателя. Дети покатались на карусели, водитель крутил сильно, так что дух захватывало. А потом раскачал их на ватрушке, Динар держался за Лизу, а она за него, чтобы не вылететь и не улететь. Когда ватрушка взлетала в высшую точку, они видели в глазах друг друга этот страх и любопытство, а как это будет, если полететь?
  К особняку они приехали веселые, румяные и немного счастливые. Оставалось отработать вечер и часть ночи, но свою долю праздника они получили. Лиза договорилась с Динаром, что он будет ее слушаться, мальчик не возражал, он не хотел отходить от нее, часто прижимался, как ласковый котик, и у Лизы набухали слезы на глазах. Она заметила, что водитель, глядя на них, часто трет переносицу и трет глаза, а когда он наклонился, чтобы поправить Динару матросскую шапочку, выровнять помпон, Лиза заметила на его шее небольшую татуировку, как и у нее и Динара, сзади, у основания шеи.
  Их привезли до прихода гостей. Красивая холодная женщина инструктировала Лизу, как старшую, что и как она должна делать, чтобы она и мальчик называли ее и высокого рыжего мужчину мамой и папой, а, главное, чтобы играли в умные настольные игры и не баловались, тем более, не бегали по дому. Лиза кивала и запоминала, она уже знала, чем займет Динара и чем займется сама. На игровом столе была настольная игра "Наш лес". Она устроит Динару настоящую прогулку по волшебному лесу. Когда вырастет, она совершит ее по-настоящему, найдет Динара, и они вместе туда сходят, а, может, там и останутся жить.
  Пока Лиза мечтала, стали приходить гости. Она умело отыгрывала роль, Динар повторял за ней, но было видно, что он делает это с трудом. Мальчик хотел убежать и спрятаться от всех этих улыбающихся равнодушных лиц, сбежать от других франшиз, опытных и умелых кукол, напоминавших продвинутых фарфоровых роботов. Дети, как и было положено, играли вместе первое время, для услады взрослых. К ним то и дело подходили "мамы", спрашивали, подружились ли они, хотят ли они еще поесть или, может, пора подавать мороженое. Взрослые женщины упивались своей ролью, расчесывая до острого возбуждения древний материнский инстинкт, шепча своим супругам о том, как они хотят сегодня ночью и с кем. Мужчины улыбались и кивали в знак согласия, слишком открыто поглаживая своих спутниц и их подруг.
  Эта игра продолжалась очень долго. Уже стемнело, и дети устали. Даже самые опытные клевали носом, резко просыпались и делали искусственное милое лицо - все знали, что от отзывов зависит их рейтинг. Динар дремал у нее на коленях, а Лиза читала большую живую книжку, напечатанную на настоящей пластиковой бумаге, о животных и растениях индустриальной эры. Она видела, как "папа", задумчивый рыжий мужчина, увидел ее интерес к игре "Наш лес", и положил ей эту книгу на стол, незаметно, так, чтобы никто не видел. Он вообще весь вечер был в стороне, часто смотрел в окно, не притронувшись к еде.
  Наконец, гости стали расходиться по комнатам, и дом затих. У окна остался стоять хозяин дома, в отражении стекол следя за детским уголком. Хозяйка больше часа назад покинула гостей, уйдя в обнимку с одной девушкой, свободной претенденткой, еще не определившейся с супругом, которых на вечере было три.
  Детей уложили спать в большой гостевой комнате. Лиза и Динар, немного поспавший, не могли уснуть. Они так и сидели на кровати в одежде и слушали, как шелестит листва за окном. Там были деревья, живые, не те роботизированные макеты, что стояли повсюду.
  - Не спите? - спросил рыжий мужчина, садясь с ними рядом. Он тоже прислушался к ветру и листве, улыбнулся и предложил. - Хотите, я вам покажу звезды?
  - Да, - прошептала Лиза, а Динар закивал, зажав ручками рот, показывая, что он будет молчать.
  Они вышли во двор, где их уже ждал водитель. Он был без маски, гостей рядом не было, а хозяин дома не боялся заразиться. Водитель уже поставил на яркой от цветов зеленой лужайке большие матерчатые качели, на которых можно было бы сесть всем сразу, а, при желании, и поспать.
  - А как вас зовут? - спросила Лиза и чуть не разрыдалась, она совсем забыла, что задала запрещенный вопрос. Теперь ее точно накажут.
  - Олег. Не бойся, я никому не скажу. А этого молчаливого мужчину зовут Андрей, - он кивнул водителю, тот улыбнулся в ответ, с грустью посмотрев на детей.
  Лиза и Динар сели, ткань даже не прогнулась. Было очень удобно, ветер раздувал платье, и Лиза скоро стала подмерзать. Динар прижимался к ней и во все глаза смотрел на звезды. Водитель Андрей принес пледы и укрыл детей, а Олег вернулся из дома и принес им по кружке с органическим какао, не той сублимационной каше, что разводили в Комбинате, от того какао была изжога и оно пахло как в санузле после приборки. Олег сел рядом с Динаром, похлопав мальчика по плечу. Динар хохотнул и крепче прижался к Лизе, игриво посматривая на Олега.
  - Андрей, и ты садись. Или тебе тоже какао принести? - Олег подмигнул водителю, тот усмехнулся и аккуратно, чтобы не касаться девочки, сел рядом.
  Олег рассказывал про звезды. Он показывал на небо, чертил руками замысловатые фигуры, рассказывая о том, как древние люди видели это небо, когда они еще не знали, что звезды очень далеко, и жизни человека не хватит, чтобы долететь до них. Дети слушали, Динар открыл рот от удивления, перестал бояться и уже прижимался к руке Олега. А Лиза думала, мечтала.
  - О чем ты мечтаешь, Лиза? - спросил Олег. Она вздрогнула, учителя-наблюдатели говорили, что заказчики никогда не запоминают имена франшиз.
  - Я хочу полететь к звездам.
  - Но ты же не сможешь до них долететь. Жизнь человека слишком коротка для таких путешествий, - Олег внимательно посмотрел ей в глаза .
  - А это неважно - я буду свободна в этом полете, навсегда! - восторженно прошептала девочка и спрятала глаза.
  Олег нахмурился, а Андрей тяжело вздохнул. Олег еще немного рассказал про небо, про другие планеты, а когда дети уснули, принес из дома матрас и подушки, и вместе с Андреем они уложили их спать на воздухе. Он уже оставил высший бал, отправил длинный отзыв. До самого утра они сидели на траве возле детей и молчали.
  
  Лето закончилось, как и осень. Лиза так и не попала больше в ботанический сад, а за то, что она вернулась в мятом платье, ее наказали. Не хотелось об этом вспоминать, но обида часто душила ее по ночам, и девочка плакала. Особенно она скучала по Динару, как он рыдал, не хотел уходить. Учителя-воспитатели его Комбината отодрали его от Лизы, а она бросилась на них с кулаками, и если бы не Андрей, то все бы кончилось еще хуже. Лиза это понимала, чувствуя в себе новое чувство, душащее, разъедающее и горячее, она еще не понимала, что это ненависть.
  В самый холодный день, когда мела жуткая метель за окном, в комнату девочек вошли злые воспитатели. Они приказали Лизе собираться, дав не больше получаса. Потом ее повели по длинному коридору, она еще не была здесь. Лиза не понимала, что она такое сделала, дети рассказывали, что за этим коридором начинается тюрьма для детей. Лиза молчала, не поддавалась на тычки и злобное шипение.
  Ее вывели на улицу. В пурге она не сразу заметила большую белую машину, возле которой стоял Андрей в черном пальто и мальчишка в ярко-оранжевом комбинезоне. Мальчик побежал к Лизе, радостно крича. Лиза упала на колени и обняла его, прижимая к себе. Динар что-то кричал, смеялся, но Лиза ничего не слышала и не могла понять, она рыдала, захлебываясь от радости, выпуская наружу скопившуюся обиду и злость, выдавливая из себя гной ненависти.
  - Олег не мог быстрее. Ты его прости, это всегда долго, - сказал Андрей, встав рядом с ней на колени.
  - Опять на праздник? - с радостью и тоской спросила Лиза.
  - Нет, домой, - улыбнулся Андрей и добавил шепотом, быстро взглянув на перекошенные лица воспитателей. - Этой дуры там больше нет, не бойся.
  Лиза кивнула, что поняла, но она ничего не поняла. Она была счастлива, и даже колючий снег был сейчас самым милым и добрым. Ветер пел ей веселую песню, подгоняя, чтобы она не теряла времени, счастье не терпит промедления.
  
  Пятница, 18 ноября 2022 13:23
  - Максим Сергеевич, вы заняты? - молодая врач осторожно вошла в кабинет, бесшумно прикрыв за собой дверь. Подслушать их никто бы не смог, но девушка с первых дней усвоила правила, что и у стен нет-нет, да вырастают уши.
  - Отчетность, - с отвращением ответил Максим Сергеевич, не отрывая взгляда от экрана. Больные поели, кого положено укололи, остальные отдыхают. Есть несколько часов, чтобы возненавидеть человечество, верящее только документам и формулярам.
   - Присаживайтесь, мне еще несколько минут надо пострадать.
  Девушка хихикнула и села напротив, подперев голову руками, локтями придавливая журналы инструктажей. Она смотрела на него и улыбалась, следя за напряженным лицом. Если бы в кабинет вдруг вошла Альбина, она бы без подсказки решила, что они любовники. И, как всегда, ошиблась. Жена не раз пыталась уличить мужа в связях с медсестрами, ординаторами или пациентами, пока в один из скандалов в больнице ей не вправила мозги Марина Игоревна. Альбина успокоилась, прекратив ревновать мужа, но затаила обиду, что он оказался таким верным и правильным.
  На самом деле Максим Сергеевич и Евгения Николаевна, которую он всегда называл по имени отчеству, не опускаясь до Женя или Женечка, любил свою подчиненную, как и всех остальных, но ее особенно. Девушка была замужем, Максим Сергеевич очень нравился ей и как мужчина, но дальше искренней дружбы и, пожалуй, братской любви, они не хотели двигаться. Да и сил на это не было, работа отнимала все, и часто хотелось просто попить кофе или чай, посидеть рядом и помолчать, понимая все без слов, чувствуя плечо друг друга. Максим Сергеевич умел дружить с женщинами, и они отвечали ему взаимностью, иногда обижаясь, что он не сделал шаг вперед, не завоевал или хотя бы очаровал, можно и без продолжения: приятная и ничего не значащая игра зависимых людей.
  - Ты зря улыбаешься. Скоро сама будешь сидеть и заполнять отчеты, - он посмотрел в умные голубые глаза и улыбнулся в ответ. - Тогда уже я буду сидеть напротив и списывать твой список патологий.
  - Я не против, - она погладила его пальцы. - Мне кажется что вы, Максим Сергеевич, слишком много на себя взяли. Мы все это видим и хотим помочь.
  - И помогаете - главное работа, наши пациенты, а с этой гидрой я как-нибудь сам справлюсь, - он проверил документы и отправил отчет по системе. Сегодня искусственный мозг был к нему благосклонен, и отчет принял с первого клика. - Что случилось, Евгения Николаевна?
  - Пришла мать Маргариты Смирновой. Она ждет заведующего для разговора. Со мной разговаривать отказалась: "Я с вами разговаривать не буду! У вас не тот уровень". Вот так, дословно. В первый раз таких людей вижу, хотя вы меня предупреждали, а я надеялась, что никогда не встречу. Знаете, она такая равнодушная и жестокая. Вот честно, прямо льется из нее это, как грязь. Я с трудом сдержалась, чтобы не ответить, все хотела спросить, почему она только сегодня пришла, ее же еще в выходные оповестили, передали все контакты. Я сама передала, по телефону она совсем другая, а в живую просто монстр!
  - Как я и ожидал - типичная психопатка. Придется ей до лета сидеть, пока заведующего не назначат, - хмыкнул он.
  - А почему вас не хотят назначить? Вы и так всю работу выполняете, пациенты вас любят, коллектив уважает и любит.
  - Нет, меня нельзя: не лоялен, дерзок, политически безграмотен. Моральные качества тоже не годятся, у заведующего должны быть скелеты в шкафу, чтобы он гнулся в нужную сторону.
  - То есть потому, что вы хороший человек, вам нельзя быть руководителем? Надо типа нашей Ольги Васильевны, так что ли? - Евгения возмущенно вздернула веснушчатый нос. - Она же людей не любит, каменная и безразличная. Ей бы всех в овощей превратить!
  - Ну-ну, не надо переходить на общественный нарратив. Никто и никого в овощей не превращает. Ольга Васильевна хороший врач, и она не всегда была такой. Она старше меня, и я помню, какой она была. Когда-то и тебе придется выстроить стену и запереться наглухо, как и всем нам. Иначе ты не выдержишь и попадешь в свое же отделение. Ольга Васильевна достаточно пострадала, чтобы так ужесточиться, и в чем-то она права, но не всегда, - он взял ее ладони и мягко сжал, смотря прямо в глаза.
  - Вот только не говорите, что и вы заперлись в замке, - буркнула она, слегка покраснев. Если бы он сейчас ее поцеловал, она бы не была против.
  - У меня скорее дамба, которая слегка подтекает, - пошутил он и встал, - надо поговорить с этой гражданкой.
  - Курбатова Галина Алексеевна, - напомнила Евгения, поправляя на нем галстук.
  Он сделал очень строгое лицо, как положено начальству, и они вышли.
  - Кто вы? - высокая и болезненно худая женщина шестидесяти лет смерила Максима Сергеевича недовольным взглядом.
  - Царев Максим Сергеевич. Я заместитель заведующего стационаром. Антонова Евгения Николаевна, лечащий врач вашей дочери Смирновой Маргариты Евгеньевны.
  Женщина поморщилась, разглядывая их с ног до головы. Особенно ее лицо исказилось, когда он назвал фамилию ее дочери.
  - Я уже сказала вашей девчонке, что буду разговаривать только с заведующим! - почти крикнула она на Максима Сергеевича.
  - Тогда вам придется подождать. На данный момент я исполняю обязанности заведующего отделением, поэтому либо вы говорите со мной, либо запишитесь на прием к главврачу.
  - Они послали меня сюда, - недовольно проворчала женщина. - И что натворила моя дочь? Почему ее заперли в психушку?
  - Во-первых, давайте называть людей по именам, - он отодвинул стул и посадил Евгению Николаевну, покрасневшую от возмущения. Сев рядом, он долго смотрел на женщину, ожидая от нее ответа.
  - Итак, Галина Алексеевна, что вы хотели узнать?
  - Я бы хотела узнать, почему моя дочь Маргарита находится у вас. Будьте так любезны, - издевательским тоном ответила она, холодным взглядом смотря ему прямо в глаза. Евгению Николаевну она непросто игнорировала, а не видела, словно ее нет или она стул.
  - Ваша дочь Маргарита Евгеньевна поступила к нам одиннадцатого ноября вечером в критическом состоянии. Она пережила сильный стресс. Ее состояние требовало незамедлительной помощи, а именно вывод из ступора и компенсацию состояния для выравнивания психического состояния. Я не стану грузить вас терминами, если захотите, то вы можете запросить выписку из ее карты, где все расписано, как положено. Но эта информация на данный момент недоступна, и у вас должно быть основание, чтобы ее получить. Главное, что вам надо знать, так это то, что Маргарита Евгеньевна находится в очень тяжелом состоянии, ей требуется долгое и сложное лечение. Пока посещать ее нельзя. К сожалению, мы вынуждены ограничить любые контакты до стабилизации состояния. Важным фактором разрешения посещений будет ее решение.
  - Я ее мать! Я имею право навестить мою дочь! - она вскочила и уставилась сверху вниз горящими гневом глазами.
  Максим Сергеевич жестом предложил ей сесть, Евгения Николаевна поставила стаканчик с водой перед ней и поспешно села на место. И вовремя, Галина Алексеевна бросила стаканчик в стену. О, что только в нее не бросали, молчаливая свидетельница людской слабости и не заметила.
  - К сожалению, пока посещения запрещены, - повторил он, выдерживая взгляд.
  - Я требую поменять лечащего врача! Эта малолетка ничего не знает! - Галина Алексеевна ткнула пальцем в покрасневшую девушку, не удостоив ее и малой части гневного взгляда.
  - У меня нет оснований менять лечащего врача для вашей дочери. Евгения Николаевна хороший специалист, и мы вместе определяем ход лечения Маргариты Евгеньевны. Я доверяю Евгении Николаевне и буду помогать при необходимости. Ваша дочь в надежных руках, в руках профессионального и отзывчивого врача, какой и нужен Маргарите Евгеньевне.
  Когда рыбу бросают на песок, она пытается дышать, широко и конвульсивно открывая рот, и выглядит при этом гораздо эстетичнее, чем молчаливая маска древнего ревнивого божества, исказившая лицо Галины Алексеевны.
  - Я этого так не оставлю, слышите меня? Через неделю я заберу дочь домой, а вы отправитесь в суд!
  - Это исключено. Вы можете запросить через суд проведение медэкспертизы, но любая комиссия не разрешит вам забирать Маргариту Евгеньевну из стационара. Пожалуйста, поймите, что ваша дочь находится в очень сложном состоянии. Ее психическое здоровье сильно пострадало, и ей необходимо длительное и спокойное лечение. Все лечение пройдет по полису ОМС. Если у вас есть информация о ее полисе ДМС, то, пожалуйста, сообщите нам страховую компанию, чтобы мы смогли наладить с ними контакт.
  - Я не знаю, что у нее там есть, - бросила она. - Спросите у нее сами. Что ж, она получила то, что хотела. Она никогда не слушалась мать, вот и попала в психушку.
  - Вы слишком жестоки к ней, - возмутилась Евгения Николаевна. - Ваша дочь серьезно пострадала, и выяснять отношения, а тем более укорять ее нельзя! Этим вы только усугубите ее состояние.
  - Это моя дочь, и я знаю, что для нее лучше. Уж не думаешь ли ты, недоросль, что я буду слушать мнение такого ничтожества, как ты? Увидимся в суде, - она направилась к двери и, задержавшись, бросила на Максима Сергеевича холодный взгляд. - Вы даже не знаете, с кем связались. У меня есть выход на Бастрыкина.
  - До свидания, Галина Алексеевна. Если вы захотите узнать о состоянии вашей дочери, то прошу не стесняться, - Максим Сергеевич встал и сделал вежливый жест, приглашая к примирению, но Галина Алексеевна вышла, громко хлопнув дверью. - Они нам так скоро дверь сломают.
  - Господи, как же она ее ненавидит, - Евгения закрыла лицо руками, но не заплакала, с трудом сдержавшись. - Я бы точно ушла из дома с такой матерью.
  - Возможно, что наша Рита так и сделала. Это видно по Галине Алексеевне, она никак не может ей этого простить. Как Рита поела?
  - С трудом, только суп. Марина Игоревна кормит ее с ложечки, как ребенка. Если давить, то ее рвет, пока задыхаться не начинает. Это не булимический синдром, похоже, но мне кажется, что не он. По-моему, она хочет что-то выплюнуть, вырвать из себя. Хорошо, что больше не пыталась рвать волосы и расцарапывать кожу. Марина Игоревна до мяса отстригла ногти и побрила с Мишей. Она его слушается, но не боится. Просто с ним как-то спокойнее, как и с вами. Она ждет вас, я видела по ее глазам, но говорить она не хочет. Я по ночам спать перестала, все о ней думаю и плачу.
  - А вот это зря. Я тебе выпишу рецепт, сама за собой последи, чтобы не довести, хорошо?
  - Не надо, я пока справляюсь. Честно-честно, - она с улыбкой посмотрела на него, такая маленькая и доверчивая, будто бы не было стольких лет учебы и трех лет самостоятельной практики после ординатуры.
  - Хорошо, но я слежу за тобой, - он показал двумя пальцами на свои глаза и ткнул в нее пальцем, сделав очень строгое лицо.
  - А я за вами, - Евгения повторила жест, встав к нему лицом к лицу. - Спасибо.
  
  Звук 006 от 06.04.2022
  "Привет-привет!
  Сдаю отчет: психотерапевта посещаю, даже начала с ним спорить. Он такой забавный, похож на дедушку Оли, моей школьной подруги. Наверное, поэтому я его и выбрала. Хороший дядька, вменяемый.
  Вот вспомнила об Оле. Интересно, а где она, что с ней? Но не так интересно, чтобы я стала выяснять. Мне вообще ничего неинтересно, вот вообще ни-че-го! Унылая и серая я личность, никчемыш городской обыкновенный. Маме бы понравилось, она до такого определения пока не додумалась, все старые термины использует типа шлюха, дура, дрянь. Э, что там еще? А! Сука! Вот, я сука! А что, вся в мать".
  Встает и что-то режет ножом. Просит Алису включить Моя Мишель "Давай расстанемся", подпевает и продолжает резать.
  "Я тут салат решила сделать, надоели наггетсы, надо же о фигуре подумать, лето скоро. Вот только на хрен она мне нужна, эта фигура. Я вчера съела полкило мороженого, а утром все вышло, ничего не отложилось. Как-то еда в меня входит и выходит, а толку ноль".
  Перемешивает и жует, громко чавкая. Смеется и подпевает: "Давай расстанемся, давай расстанемся...".
  Тарелка стукается об стол, она накладывает салат и громко хрустит. Продолжает говорить с набитым ртом: "Веду себя, как свинья. Так классно, никто ничего не указывает, не надо ни перед кем выпендриваться, строить из себя леди. А я не леди, вот вообще ни капельки не леди - я королева!".
  Наливает в стакан и долго перчит, с рычанием крутя мельницу.
  "Ходила в воскресенье погулять. Сначала на концерт, не помню что играли, но красиво. Мамочка так и не смогла сделать из меня музыкантшу, но музыку люблю. Ха, у мамы до сих пор стоит дома мое пианино. Мы его использовали как барную стойку, вполне удобно.
  А еще я поперлась в Авиапарк. Захотелось шмотки купить, но так все скучно. Я же говорю - мне ничего неинтересно. Мой мозгоправ считает, что это из-за войны, что я так отгораживаюсь от реальности. Может быть и так, но мне на это плевать".
  Играет Дорогой дневник "Этажи". Она подпевает припев, начиная всхлипывать.
  "Алиса! Выключи! Не могу больше это слушать, реветь хочется!
  А, вот что еще. Сижу я на фуд-корте, блинами объедаюсь, самой готовить лень, как подумаю, что потом надо мыть, а еще жарить, у плиты стоять. Бе-е! Короче, дорогой мой дневничок, я там Ромку встретила. Мы с ним года два назад, или три? Черт, забыла уже. Неважно, короче типа встречались, а по сути, только и трахались то у меня, то у него, когда мамуля на даче была. Двадцать семь лет парню, а он с мамочкой живет. Хотя так ничего, смазливенький, сладенький такой, а вот пиписька коротковата. Нет, я не жалуюсь, и такой была рада!"
  Смеется. Поперхнулась, продолжая смеяться.
  "Вот подумала, а какая же я шлюха, прямо как мама завещала. Мне не стыдно. Я никого не обманывала, никому не изменяла, а вот мне изменяли. Кстати, этот Ромочка тоже. Видимо, судьба у меня такая.
  Они подошли ко мне на фуд-корте, я тогда ну очень сексуально запихивала в себя третий блин с семгой или осетриной, не помню уже. С другом пришел. Такой настоящий Тарзан: длинные вьющиеся волосы, накаченный, ухоженный, но не педик. Хотя, может и би, уж больно они с Ромочкой дружат. Рома-то двухполюсной, все предлагал мне тройничок. Фу, меня тогда чуть не вырвало.
  Короче, много болтаю, а по сути ничего. Тарзана зовут Антон. Так себе имя для Тарзана. Он позвал меня на свидание. Вот чтобы такое надеть? Я решила, что не буду ломаться, не тот возраст, не тот товар. Захочет меня - you welcome!"
  Уходит мыть посуду. Включает на колонке бизнес-радио.
  "А, вот забыла сказать. Хм, интересно, а не сошла ли я с ума, с диктофоном разговариваю? С диктофоном приятно поговорить, он вежливый, выслушает и все запомнит.
  Мне тут Вова письмо написал. Ну как написал, я его заставила. Решилась и спросила в лоб, женат или нет. Оказалось, что разведен. А я давай из него тянуть, почему, да как же так... прислал рассказ, чтобы я отстала. Мне нравится такая манера, не отвечать на вопросы, чтобы не было еще больше вопросов, а на тебе рассказ. Не поняла, так сама виновата.
  А я так и не знаю, как он выглядит. Впрочем, мне все равно. Хотела намекнуть, чтобы он был поактивнее, но пока Тарзан. Надеюсь, он не будет полным эгоистом в постели.
  И да, рассказ я поняла, ура мне и моим остаткам мозга! Ура! Ура! Ура! Соседи, наверное, с ума от меня сходят, кричу по ночам. Ага, вот уже стучит дура старая снизу.
  Я этот рассказ отправила моему мозгоправу и сказала, что все детство и юность, мою бедную юность, чувствовала себя такой же плевательницей. Пока из дома не свалила. Я хотела сделать это после девятого класса, но струсила. Так и просидела до конца института. А зачем и на кого я училась? Все былое гнилым мохом поросло, или как-то так.
  Пока, Ритулька! Как же меня бесило мое имя!".
  
  Рассказ "Плевательница"
  Интересная и странная вещь, что-то далёкое, из сказок, прочитанных в детстве. Сразу вспоминается Буратино, а может разночинные "джентльмены" в потёртых фраках и камзолах, непрерывно жующие табак, играя в кости или карты. Вещь не из нашего мира, всё говорило об этом. Он нашёл её случайно, бесцельно бродя по переулкам Китай-города, ища занятие голове и ногам, руки были всегда заняты либо сигаретой, либо телефоном, на который постоянно должен был кто-то звонить. Мозг никак не участвовал в этом, руки и телефон жили своей отдельной жизнью, рот открывался и закрывался, чтобы извлечь какой-нибудь звук, уши умело слушали, не воспринимая речь собеседника. И нельзя сказать, что он был плохим собеседником или неприятным человеком, вовсе нет, ему звонили все, кто только мог и не мог, рассказывая, жалуясь, требуя, слыша в ответ сочувственное "Мда", или соглашательское "сделаю".
  Он вошёл в эту лавку, которая гордо именовалась лабораторией интерьера, но по сути была обычной лавкой, заставленной всяким необычным хламом. Он подумал, что название "Необычный хлам для вашего балкона" подойдёт этой лавке гораздо больше. На удивление, в ней было много людей, толпившихся у стеллажей и развалов, копаясь в этом хламе, с восторгом выхватывая какую-нибудь странную потёртую вещицу, которую можно встретить на блошиных рынках по всему свету за три копейки. Побродив по магазину, он уже собирался уходить, как увидел в дальнем углу медный сосуд. Он напоминал невысокую урну, сплющенную, возможно, что её действительно деформировали, так как эта урна была на редкость кривой. Медь уже позеленела, от гравировки остались отдельные штрихи, но ему очень понравилась накатка, двумя широкими лентами как бы стягивающая сосуд.
  Он достал урну из хлама, внутри действительно лежал мусор, кто-то бросил туда окурок и фантики. Продавец долго смотрел на урну, вспоминая, что это, пока не пришёл помощник, быстро найдя в системе этот товар. Это оказалась плевательница, уценённый товар, как ему сказали, но всё же стоивший немало, в другой раз его бы задушила жаба, но почему-то его тянуло к этой грязной странной вещи. И он купил её, вместе с мусором, который вытряхнул в ближайшую урну возле магазина.
  Домой она попала не сразу, такую грязную вещь выбросили бы вместе с ним из дома, поэтому плевательница жила полгода в гараже, пока он полчаса или даже час после работы оставался в гараже, чистил, пытался выпрямить, что ему удавалось с трудом. Медленно, но верно, он очистил её и выпрямил, а начищенные до блеска бока омолодили плевательницу, открыв ему свой потерявшийся в грязи и медном окисле рисунок - дымящуюся трубку и два револьвера, смотревшие друг на друга дулом, готовясь выстрелить.
  
  "Что это за дрянь?!" - так звучала квартира первые три недели, когда он принёс плевательницу домой. Место он выбрал хорошее, между двумя высокими вазами династии каких-то несуществующих императоров Китая. Этими вазами очень дорожила его жена, купив их "очень выгодно" за несколько сотен килорублей у какой-то стюардессы, у которой, конечно же, были свои каналы поставки настоящего антиквариата. Плевательница начала свою жизнь в его доме, в неё не плюнул только ленивый, высказывая ему застарелые претензии, вытащенные из самых дальних уголков пыльного чердака, который неверно называют "общими воспоминаниями". На самом деле, на этом чердаке, кроме выцветших вшивых снимков со свадьбы, рождения первого ребёнка и прочих "общих семейных воспоминаний" лежит, не таится, а лежит на самом видном месте куча из обид, злости, несбывшихся надежд, разрушенных мечт и неоправданных ожиданий - список можно продолжать до бесконечности - а виновник всегда один, или одна, как кому повезёт со второй половиной. Иногда из этого вороха достают пыльный снимок, где они молодые и, как кажется, счастливые. Волна воспоминаний, даже что-то кольнёт в груди, в сердце, что-то от прошлой любви, а потом... снимок грязный, всё не так, всё быльём поросло, чего тут вспоминать, и поехали, встали на привычные, отполированные до блеска рельсы.
  Он привык, за много лет привык ко всему, к себе, такому. Когда-то он был другой, наверное был, уже и сам не помнил, когда. А тут ещё эта плевательница, уродство и безвкусица, только старый кот оценил, поцарапал лениво лапой и изрёк своё благожелательное "Мяу!". Он мог до ночи сидеть на диване при включённом телевизоре и смотреть на плевательницу, кот обычно сидел рядом, устроившись на коленях, и спал. Скоро помрёт, часто он думал с тоской, гладя пожившего кота, как и он, давно уже переставшего слышать крик, кот жил как хотел, не ставя ни во что жену, дочь, иногда жившую вместе с ними, слушаясь только его и прячась от сына, имевшего привычку пинать старика в бок, чтобы не путался под ногами.
  "Поговори со своей дочерью! Что она мне тут устроила!" - начала старую песню жена. Кот приподнял правое ухо услышав резкие вибрации, послушал и уснул, не видя в этом крике ни смысла, ни опасности. "Да, дорогая, конечно поговорю", отвечал он, грустно улыбаясь, всматриваясь в разгневанное лицо жены.
  А ведь она была раньше очень красивая, тонкая, с чистыми голубыми глазами, которые на ярком свете казались ему зелёными, с длинной чёрной косой. Она и сейчас была ничего, не располнела после родов и пятидесяти лет жизни, меняясь лишь в момент их редкой близости, даже лицо менялось, становясь моложе и наивнее. Ему не хотелось видеть её настоящей, рисуя перед собой старый образ, цепляясь за него в минуты отчаянья, когда хотелось вскочить и ударить по этому, когда-то так любимому лицу. Дурные мысли, с каждым разом их становилось всё труднее изгонять из головы, и может, она это понимала, сокращая время привычных вечерних наездов: машина сломалась, что живут они не там, что сын то, дочь сё, а ещё его мама, вот тоже вспомнила.
  Жена исчезла, испарилась. В квартире было тихо, все легли спать. Кот лежал на диване рядом, вольготно развалившись во всю длину. Он встал и подошёл к плевательнице, зачем-то заглянув внутрь, не набросал ли кто туда мусора в его отсутствие. На дне что-то заблестело, как какая-то жидкость, которая уже успела подсохнуть, липкая и вязкая, как жидкий клей.
  Дни шли своим чередом, устремляясь куда-то вдаль, хотя казалось, что они кружат на месте. Всё было по расписанию. В субботу, когда жена уходила на весь день в салоны, сохранять то, что осталось, он ездил к любовнице. Странная штука жизнь, его любовницей была жена её брата, и его всегда интересовало, знает ли кто-то об их отношениях? Но ни его жена, ни её брат ничего не знали. Муж любовницы уезжал каждую пятницу после работы на рыбалку, пропадая там до воскресенья. Странно, почему она выбрала не его, он долго ухаживал, чтобы в итоге жениться на сестре того, кто увёл у него "любовь всей его жизни". И что его привлекало в ней? Опять воспоминания, желание реванша, обладать думой и музой его студенческих грёз? Он часто задавал себе этот вопрос, рассматривая немолодую женщину, ради которой он каждую субботу "ходит в фитнес-клуб".
  "Ты бы поговорил со своей женой, пусть объяснит своему брату..." начиналось каждый раз после секса с ней, каждый получал своё: он пышное тело, она возможность вылить чан помоев. Какая бы ни была ситуация, но виноватым в итоге был он, и это не стоит обдумывать, это как детский лабиринт, куда бы не покатился шарик, а прикатится он точно в центр.
  
  "Папа! Почему ты никогда не можешь ничего сделать нормально! Я же тебе говорила, что мне надо..." или даже так: "А ты когда решишь? Долго мне ждать, я уже должен денег!" - привычные диалоги сына и дочери, нет, дочери и сына, тут несложно запутаться, так как они постоянно менялись местами, требуя то денег, то каких-то действий. Почему-то он должен был решать вопросы с банком по их кредитам, следить за ремонтом квартиры дочери, после чего в него не плюнул только кот, каждый стал великим гуру в строительстве, забылись все дрязги между родственниками, даже жена и его мать пели в унисон, доливая бочку помоями до обода. Он всё чаще думал, что они слишком хорошо живут. Да, действительно хорошо, надо было быть скромнее. Жена уже и забыла, как это, работать, неизвестно чем занимаясь всю неделю, дочь и не начинала, получив квартиру на втором курсе, сын, вроде старший, подавал надежды, а нет, тоже пришлось устраивать после института, рано женился, добавив новых родственников в засаленную колоду.
  "Почему она со мной так разговаривает" - этот вопрос он слышал тысячу раз, ещё когда был жив отец, сразу после женитьбы. У него складывалось ощущение, что вопрос этот был записан на плёнку и поставлен на repeat. "Иди и разберись со своей матерью!" звучало с другой стороны, причём ему было трудно отсылать жену в другую сторону, получая от тёщи в последние годы: "Она меня не уважает!". И снова, как в детском лабиринте шарик прямо в центр, и бочка полна, уже почти выше обода, скоро начнёт переливаться.
  
  Свобода, она была, почти каждый день, немного, но была. Он редко ездил на машине, где его могли достать по дороге на работу или домой. А в метро он просто выключал телефон и неторопливо гулял по подземному городу, смотря на безразличные лица торопящихся людей, которым на него было плевать, и он был безмерно благодарен им, улыбаясь каждому. Иногда ему улыбались в ответ, в основном дети, способные пока на искренность. На работе было не хуже и не лучше, одно и то же целыми днями. С утра и вечером планёрки, с разносом. Днём выслушивание претензий, переговоры, опять претензии. Он давно понял, что основная его обязанность, это уметь слушать, точнее, выслушивать, и за это, чёрт возьми, отлично платили, и должность была неплохая, у самого Олимпа. Здесь никто не набирал бочку, всегда, в любой день был наготове полный бассейн помоев, в который без устали макали не его одного, а разница была в том, что если дела шли хорошо, то макали не глубоко, давая возможность немного продышаться.
  
  "Ты где был?" встретил его гвалт недовольных голосов дома. Он ещё не успел ничего ответить, как дружный хор завопил: "Нам надо поговорить!".
  "Ты куда идёшь?" - настаивали голоса, наседая, наперебой высказывая что-то, о чём он забыл, как же он мог! А что он должен был сделать? Он пытался понять суть, но не мог.
  В комнате уже ждал верный кот, сидя у плевательницы. Кот был встревожен, шипел на всех. Он подошёл к нему и погладил друга, кот жалобно промяукал, прижавшись к его ноге. Резко зазвонил телефон, жена долго говорила с его директором, как легко они нашли общий язык. Он посмотрел в плевательницу, дно было уже не блестящим, ему показалось, что она до краёв наполнена вязкой серо-белой массой. Он подумал, что надо ее помыть.
  "Куда ты пошёл! Мы не закончили!" завопили голоса, он пытался увидеть лица, но слышал только голоса и рты, которые их извергают.
  Кот забежал к нему в ванную, и он закрыл дверь. Вязкая дрянь не хотела выливаться из плевательницы, он налил себе на брюки, на пол, пока выливал её в унитаз. На одно мгновение он пришёл в себя, поняв, что держит в руках пустую урну, а брюки и пол сухие и чистые. Мгновение, и голоса ворвались внутрь, в дверь застучали, и он, пытаясь убежать, лёг в ванную. Кот прыгнул ему на живот, готовый к драке. Плевательница была в руках, он попробовал и надел её на голову, сразу стало тихо и легко. Он улёгся удобнее, кот тоже успокоился, приняв обычное положение лёжа. Пальцы сложились в два детских револьвера, он вложил дула в рот и выстрелил. Как же хорошо, больше никого, тихо, никогда, пока не выбьют дверь, пока не отдадут в психушку.
  Дверь пришлось выбить, после двух часов угроз и криков, стало понятно, что что-то случилось. В ванной он лежал неподвижно, холодный, еле дыша, а на животе спал последним сном верный друг, последний в его жизни.
  
  Пятница, 18 ноября 2022 17:50
  Максим Сергеевич стоял под табличкой "Место для курения" и смотрел на снег. Что-то из далекого детства просыпалось в нем при виде молодого снега, быстро терявшегося в серости равнодушного города. Сквер выглядел еще унылее, чем обычно: голые деревья жалобно поскрипывали на ветру, возникавшему из ниоткуда резкими и злыми порывами, черно-серая земля, лишенная листвы по "стандарту", и больше ничего. За забором гудели машины, не желая уступать набережную, борясь друг с другом - глупая борьба ради борьбы. Когда-то и он стоял там же после вечерней смены, злясь и ругаясь, тратя жизнь впустую. Альбина так и не бросила привычку ездить на работу на машине, возвращаясь домой уставшей и злой. И так год за годом, десятилетие за десятилетием.
  
  "Рита проснулась", - написала Евгения Николаевна. Поговорить с пациенткой за весь день ему так и не удалось. После разговора с ее матерью он полчаса приходил в себя, занимаясь отчетами, а потом Рита уснула. Наверное, первый спокойный сон за всю неделю.
  Он бросил погасшую сигарету в урну, надо бросить уже курить, а в какой раз, в сотый? Подсчитывая неудавшиеся попытки, он пошел в отделение. Этому методу самоуспокоения его научила мама школьного друга, предлагая посчитать что-нибудь и без разницы что, лишь бы голову занять. Поэтому он считал машины, птиц, стук дождя, букву "ы" в тексте и много чего еще. Как странно, что самое лучшее остается в детстве, какое бы оно не было, а взрослые несут за собой, тянут телегу психологических травм и неудач, немного радости и много-много грусти, которую сложно даже оценить или понять, чем она вызвана. Грусть об ушедшем, грусть о содеянном и брошенном, забытом. Груз у всех разный: у кого-то полна телега, кто-то тащит один-два мешка грусти, но телега у всех одна и та же - закостенелая взрослая идентичность, определенная домом и обществом, то, как ты должен выглядеть, как должен думать и действовать, если должен действовать. В основном ты должен следовать, быть послушным и лояльным, а тянет эту телегу твое настоящее я, забитое и забытое. И стоит многих сил, чтобы отбросить эту телегу, оставить ее в колее и пойти через поле в лес, как символ тайного, сложного и запутанного. Определенно у него начинался очередной невроз, жаль, что он так и не научился транквилизироваться компьютерными играми, а алкоголь он сильно ограничивал уже двадцать лет, бросил малоэффективную терапию за три года до рождения Оли. Дочь подросла, стала умной и самостоятельной, и его помощь особо не требовалась, а он находил в этом успокоение, лучше любого препарата или наркотика в жидкой или парообразной форме. Кальян помогал, но ненадолго, потом становилось совсем мерзко. Права Альбина, запрещая ему курить эту дрянь, а иногда так хочется остановиться, нет, не бросить оглобли телеги, а хотя бы просто остановиться и подышать прелой землей, жидкой глиной и нескончаемой осенью.
  - Пошли со мной, - Максим Сергеевич кивнул Евгении Николаевне, хмурившейся над отчетом. Ее пальцы с некоторым ожесточением нажимали кнопки, клавиатура просила пощады.
  - Я?
  - Ты-ты, а что ты удивляешься? Кто тут лечащий врач? И не забывай, что ты и Михаил Потапович ее первые и настоящие друзья. Она очень радуется тебе. Надо бы Мишу затащить как-нибудь, а то по алкашам разъездился с Ольгой Васильевной.
  - Да, что-то стало их много после мобилизации. А еще больше женщин. Я такого никогда не видела, чтобы так опускались. Спасибо Ольге Васильевне, что взяла мои дежурства.
  - Ольга Васильевна хороший и добрый человек. С ее контингентом по-другому и нельзя.
  - Это да, я до сих пор теряюсь. А насчет Риты вы правы, она и правда радуется, почти как ребенок, - она с тревогой посмотрела на него.
  - Нет, с головой у нее все в порядке. Просто она в шоке и отгораживается от всего мира, оставляя только хорошее для себя, - он посмотрел в окно, шел снег. Перед глазами встала нагруженная мокрым скарбом телега, застрявшая в поплывшей колее, а мула нет, только следы копыт уходят в лес, глубокие, будто бы залитые цементом на мертвом поле.
  Евгения Николаевна кивнула сама себе, борясь до сих пор с синдромом самозванца. Но тревога так и не сошла с лица. У нее развилось небольшое количество нервных тиков и жестов, обращенных к себе, заметных только специалисту, но так ей было проще бороться с напряжением. Тимур Каримович не раз показывал скрытые нервные тики Максима Сергеевича, которые он не замечал или не придавал значения. Их всех надо было лечить, безжалостно.
  Она поправила халат и косу, зажатую безликой заколкой на затылке. Бледность шла ей, ярче горели веснушки и чуть красноватые губы, которые она так и не разучилась кусать в моменты раздумья, но прогресс был - с косой больше не играла.
  Кладовка, переделанная под палату, создавала свою атмосферу, отличную от других палат. Здесь пахло больницей, но иначе. Марина Игоревна принесла банку с зернами кофе, Катя и Надя приносили букеты из опавшей листвы, пускай и в пластиковых бутылках, но становилось уютнее. Портила все духота, чтобы проветрить глухую комнату, приходилось часто открывать дверь, но надо было увести Риту, иначе она забивалась в угол, и начинался очередной приступ паники, заканчивавшийся пустой рвотой, в желудке почти ничего не было.
  Они вошли, Евгения Николаевна подошла к койке и поправила пижаму. Рита слабо улыбнулась, послушно поднимая руки, приподнимая тело, тут же падая без сил.
  - Рита, вы сегодня поели. Это здорово, надо уже переходить с жидкой пищи на нормальную. Если вы не будете есть, то не поправитесь. Вы же хотите убраться отсюда поскорее? - он взял ее левую руку и стал считать пульс. Рита пожала плечами, помотав головой на подушке. - Ну-ну, тогда мне придется вас насильно вылечить и отправить в нормальный мир, а то нам нужна кладовая. Понимаете, какие у нас трудности?
  Рита издала звук, отдаленно похожий на смех. Марина Игоревна с Катей обрили ее, пожалуй, короткая стрижка шла ей. Если бы неизможденное лицо, Рита выглядела бы моложе.
  - Надя сказала, что Рита весь ужин съела, - Евгения Николаевна погладила Риту по голове. Рита приложила ее ладонь к щеке и закрыла глаза. Евгения с тревогой посмотрела на него, Максим Сергеевич жестом показал, что все в норме. Пульс он проверил, и ему он не нравился.
  - Я подумал, Рита, что вы слишком долго лежите на одном месте. Сейчас Евгения Николаевна вам поможет одеться, и мы все вместе выйдем на улицу. Там как раз идет снег, а снег еще Гиппократ называл лучшим из лекарств, ибо он остужает боль и замораживает тревогу. Было-было, не надо на меня так смотреть. Я все-таки в медвузе учился.
  Рита хмыкнула и громко выдохнула, шире улыбнувшись. Она подумала и замотала головой.
  - Не бойтесь, вы пойдете с нами. Мы попросим охрану выключить все камеры. Мы пойдем через служебный вход, в окна тоже никто не будет смотреть, с той стороны архив, - ласково, но настойчиво объяснила Евгения Николаевна. Максим Сергеевич кивнул ей, поддерживая эту невинную ложь. Рита осторожно кивнула и закрыла ладонями глаза. - Конечно, маску мы тоже наденем. Как в туалете, хорошо? Сейчас заканчивается ужин, и все больные по палатам. Вас никто не увидит.
  Рита вздохнула и кивнула. Максим Сергеевич заметил, как она борется с собой, как страх пытается овладеть ею, заставить забиться в угол, спрятаться и драться до последнего.
  Через полчаса Евгения Николаевна вела Риту по коридору. Максим Сергеевич ждал их на улице, быстро докуривая вторую сигарету. Очень захотелось курить, почему-то он сильно нервничал.
  - Вот, держите, - он вложил в ладони Риты снежок, холодный, мокрый и, казалось, будто бы живой.
  Рита прижала его к лицу и сняла маску. Она с удивлением смотрела на сквер, изучала высокий бетонный забор, потом расхрабрилась и пошла к ближайшей старой яблони, мертвой на вид. Евгения Николаевна шла рядом, поддерживая под локоть. Рита была слишком слаба и стала падать, если бы не Максим Сергеевич, она бы упала прямо перед деревом, словно перед злым и ревнивым истуканом, желая получить прощение.
  - Ничего страшного. Будете хорошо есть, попробуете обогнать Евгению Николаевну. Она у нас кмс по бегу, так что придется попотеть.
  Рита заплакала. Тихо, без истерики или паники. Она гладила замерзший ствол левой рукой, в правой сжимая таивший снежок. Первый снег уже скрылся в серости вечера, сумерки охватывали все пространство, фонари освещения находились слишком далеко, и в этом месте сквера их действительно никто не мог видеть.
  У него зазвонил телефон. Отойдя на три шага, он быстро переговорил с Альбиной, через час он обещал быть дома. И он хотел домой, не надеясь ни на что, понимая, что у жены очередной кризис, что он мог бы ей помочь, вылечить так, как его учили, но она этого не хотела, не желая признавать свою болезнь. Пока же он был немного счастлив, как и она, находя в нем снова того, кого по-настоящему любила. Но это они уже проходили и не раз, а дальше.. не хотелось об этом думать, "let it be", как пелось в их любимой песне. Вот если бы они и, правда, понимали ее посыл, и следовали ему. Если бы люди научились понимать друг друга, если бы, если бы...
  
  Рита показала на его телефон. Он протянул его Рите, но она замотала головой.
  - Я должен кому-то позвонить? Нет, и вы не хотите никому звонить, верно? Так, этот ребус я разгадаю, не зря я замзав, - он улыбнулся и спрятал телефон. Евгения Николаевна непонимающе хлопала ресницами. - Мне надо найти ваш телефон, верно?
  Рита закивала, обрадованная, что он понял. Она пыталась сказать, но вместо слов из нее вырывался хрип, и она быстро сдалась. Слова были слишком тяжелы для нее. Она вновь потянулась к телефону, он дал ей свой старый самсунг, сняв с блокировки. Рита в одно касание открыла диктофон и показала ему экран.
  - Так, мне надо найти ваш телефон и открыть диктофон. Вы записывали свои мысли, может, вели дневник?
  Рита радостно закивала и отдала ему телефон, приложив к груди, доверчиво смотря прямо в глаза. Он кивнул, что понял, и повел ее обратно в палату. Рита очень устала, но не сдавалась, через силу переставляя ноги.
  Перед уходом, он зашел к Евгении Николаевне попрощаться и приказать идти домой, ночная смена уже заступила, а девушка, уложив Риту, боролась с отчетами. Как он и обещал, это давалось нелегко.
  - Вы, правда, думаете, что у нее там дневник записан? Я никогда не встречала людей, которые бы вели дневник.
  - Или они тебе об этом не говорили. Скорее всего, это часть ее терапии или совет психотерапевта. Завтра отправлю запрос по онлайну, Рита вряд ли бы пошла на очную консультацию.
  - Почему вы так думаете? - с интересом спросила она.
  - То, что с ней произошло, высшая точка болезни. Это ненаучно, но это видно. Со временем, ты тоже начнешь это видеть или нет, что гораздо лучше.
  - Почему?
  - Потому, что так жить легче. Чтобы через полчаса шла домой. Я проверю завтра и влеплю устный выговор. Мне еще невроза у ведущего психиатра не хватало.
  - Свой сначала залечите, - фыркнула она, игриво посмотрев на него.
  
  -\-
  
  От кого: Margor Ita
  Дата: 10 апреля 2022
  Кому: Владимир Семенов
  Тема:
  
   "Привет, Вова!
  Ты меня будешь ругать, но я была на свидании. И почему ты меня так и не позвал кофе попить? Честно, я боюсь, что тебе не понравлюсь. Ты и так видишь, что я недалекого ума, а тебе нужна умная.
  Рассказываю, хоть ты и не просил. На днях я встретила бывшего, я тебе о нем уже рассказывала, я тебе обо всех бывших уже рассказала. Спасибо, что просто выслушал, без комментариев и советов!
  Короче, познакомилась с парнем. Зовут Антон, такой гладенький красавчик, как из стрип-клуба. Ну и поехала к нему. Не ожидала от себя такого или ожидала? Я задала этот вопрос моему мозгоправу, он обещал подумать.
  Рассказывала Ксении, подруга моя, ты знаешь. Ты вообще всю мою жизнь знаешь. О, как она меня задолбала! Все выясняла какой он в постели, какой у него член и так далее. Я ее уже послала, разругались, короче. Надоела она мне, какая-то она поверхностная. А все ты виноват, заразил меня.
  Это прозвучит странно, но секс мне надоел. Сначала было хорошо, но я быстро устала. А он как заведенный, будто бы на камеру работает, все позы менять хочет. И еще, я не понимаю. Почему для вас так важно, чтобы женщина брала в рот? Я отказала, знаешь, как он обиделся. Я думала, что аж заплачет. Такой здоровый, весь сплошная мышца, а такой ранимый, просто ми-ми-ми. У меня после этого все пропало, даже пришлось подыграть, постонать, чтобы он кончил быстрее.
  Странно, но я ему понравилась. Мы у меня были, ему так понравился мой потолок. Он занимается освещением, обещал сделать потолок бесплатно, я только материал и светильники оплачу. Я согласилась, сама заниматься этим не хочу. Завтра обещал заехать, померить все и потрахаться.
  Ты прости, что я так откровенна с тобой, но мне поговорить не с кем, а мозгоправу такое боюсь говорить. А тебе нет, знаю, что поймешь. Я все думаю, как ты выглядишь, но ты точно не Антон. Ты же не накаченный самовлюбленный обезьян? Не думай, что мне важна фигура или размер члена - я хочу, чтобы меня любили. Просто любили такой, какая я есть. Сама недавно поняла, чего хочу, но мозгоправ меня поправил. Ха, мозгоправ поправил, тавтология получилась. Не важно, он прав в том, что я должна тоже любить.
  Не знаю, смогла бы я тебя полюбить, как хорошо, что ты разведен. Но я честно не знаю, но хочу попробовать. А пока Тарзан! И не осуждай меня, ты же не такой, я знаю.
  Прочитала твой рассказ "Плевательница". Он про меня - я она есть в точности, вот только кота нет. У меня аллергия, распухаю и чихаю, как "Газель". У нас во дворе есть такая, на ней гастер гоняет. Прямо я - один в один!
  Очень хочу с тобой встретиться. Правда, очень хочу. Заканчивай уже свои вахты и приезжай ко мне, а то погрязну в пороке, и ты будешь в этом виноват!
  Обнимаю тебя и целую, а еще немного люблю и злюсь, что ты не едешь.
  
  Твоя Рита, скромная распутница".
  
  Понедельник, 05 декабря 2022 14:30
  - Подпишите здесь и здесь, - девушка полицейский ткнула красивым пальцем на автомате, будто бы перед ней среднестатистический гражданин, терявший рассудок уже у двери отделения полиции.
  Максим Сергеевич подписал документы, прочитав по диагонали. Формы стандартные, он не первый раз обращается за вещами пациентов. Девушка застучала клавишами, не обращая на него никакого внимания. И где они таких набрали: высокие, стройные и сильные на вид, не плоские вешалки, почти все блондинки с переходом на пепельный, с почти одинаковыми лицами из-за выражения спокойного равнодушия и понимания собственной власти. Таких без грима можно было бы снимать в фильмах про нацистскую Германию, форму только поменять. В приемной ждали несколько мужчин и женщин, буравивших спину недовольными взглядами, слишком долго он сидит и непонятно чего хочет.
  - Хорошо, Максим Сергеевич. Подождите в коридоре, за вами придет сержант, - девушка с погонами младшего лейтенанта кивком дала понять, что аудиенция окончена.
  - Хорошо, спасибо, - он вежливо улыбнулся, смотря на нее таким же безразличным взглядом.
  Через десять минут за ним пришли сержант, почти копия младшего лейтенанта, и участковый, как всегда уставший, но доброжелательный. Сержант тоже была вполне доброжелательна, просто здание давило на нее, и следовало держать маску строгости и серьезности. Ей шло, она была немного похожа на Евгению Николаевну, только выше и шире в плечах, но в глазах прятался тот же добрый огонек. "И зачем ты пошла сюда работать?" - с отеческой тоской подумал он, обменявшись с ней взглядом. Девушка еле заметно улыбнулась, на миллисекунду став собой.
  - А я знал, что вы придете. Сам хотел предложить посетить квартиру Маргариты Евгеньевны, но заработался, забегался. Уже и забыл, когда дома спал. Все будто бы с ума сошли!
  - Война никого еще здоровее не делала. У нас тоже наплыв, очень много бедных людей, - Максим Сергеевич крепко пожал его руку.
  - Вы больше не говорите так, - прошептала девушка ему в ухо. И это было приятно, он вспомнил молодость, когда вот также молоденькие студентки шептали ему, такому же зеленому, разные глупости, называя их тайнами. А он слушал, иногда давал советы. Девушкам нравилось с ним разговаривать по душам, потому что неопытный Максим не пытался сразу затащить их в постель. Опытный Максим тоже этого не делал, ухаживая за аспиранткой, за что и получил прозвище от однокашников "брезгливый лебедь", из-за его особо чувствительного обоняния. - Тут нельзя, понимаете?
  - Все понимаю, больше не повторится. Как вас зовут, милый сержант?
  - Виталина, - девушка немного смутилась и хихикнула. - Милый сержант, так меня еще никто не называл.
  - Потому что вы все злые на работе, нет, чтобы улыбнуться людям, - заметил участковый.
  - Нам нельзя, - быстро ответила девушка и надела маску. Из кабинета вышел офицер, вроде майор, Максим Сергеевич часто путался в званиях, с трудом высидев военную кафедру.
  Майор кивнул им, приказывая следовать за ним. В дальнем кабинете Максиму Сергеевичу выдали смартфон Самсунг с треснутым экраном. Какая это была модель он не знал, уже запутавшись в ежегодных обновлениях, но определенно новее его. Подписав еще ряд документов и отметившись в журнале, его, наконец, освободили. На улице погода не радовала, было довольно мерзко, как и бывает в декабре в бетонном городе. Они шли сквозь кварталы к дому Риты. Новый район, приятные на вид дома, не серый панели его квартала настоящей Москвы. На детских площадках играло много детей, непривычная картина для его района пенсионеров и постаревших пролетариев.
  Квартира находилась на седьмом этаже. Участковый аккуратно снял ленты с печатями, чтобы можно было потом закрепить заново, и открыл дверь.
  - Ой! - воскликнула девушка, когда они вошли в квартиру.
  - Действительно "Ой", - согласился Максим Сергеевич.
  Участковый вздохнул, он это уже видел. В квартире воняло гарью, крепкая вонь жженого пластика и химических клеев, перемешанная со жженым бетоном и горелой пылью. Все пожарища пахнут одинаково - они пахнут смертью. И хотя жертв пожара не было, успели затушить домашним огнетушителем, Максим Сергеевич ясно увидел, как умерла здесь Рита. Не в первый раз он осматривал квартиры пациентов, каждый раз искренне переживая чужую трагедию, даже если больной вел асоциальный образ жизни. Сердце закололо, он забыл утром выпить таблетки. Девушка стояла бледная, губы слегка дрожали, будто бы она вот-вот разревется.
  - Виталюша, мы тут сами с Максимом Сергеевичем все посмотрим, а ты сходи, попей чаю. Я тебя с хорошими людьми познакомлю.
  -Но я должна присутствовать при осмотре, - слабо запротестовала она.
  - Вот и напишешь все в рапорте, а тебе все-все расскажу. Пойдем, - он увел ее в лифтовой холл.
  - Максим Сергеевич, что же с ней сделали, почему она уничтожила свой дом? - спросила Виталина шепотом, из-за порога смотря на него.
  - Не знаю, но она действительно хотела уничтожить свой дом. Это вы правильно отметили. Я постараюсь понять, тогда я смогу помочь Маргарите Евгеньевне.
  Девушка кивнула и послушно пошла на лестницу, участковый бережно вел ее за руку. Этажом выше он сдал ее молодой маме, сидевшей в декрете. Максим Сергеевич слышал весь их разговор, пока дверь не закрылась. Хорошо, что есть отзывчивые и нетрусливые люди, а Виталине надо менять работу. Он уже видел, что она скоро может сломаться.
  - Ей в архив надо или в статистику. Не ее работа в поле, - сказал участковый, вернувшись.
  - Да, я заметил. Думаю, стоит поговорить с ней об этом.
  - Вот и поговорите. Я намекал, но слов не могу подобрать, а вас она послушает, - участковый почесал лысеющую голову и снял форменную куртку, повесив на дверь туалета. - Много хороших девчонок пришло, им бы детьми заниматься, а они к нам на дно пришли работать.
  - Ваш лейтенант на своем месте, настоящий цербер.
  - А, это вы про Марию Александровну. Страшная женщина, не позавидуешь ее мужу.
  Максим Сергеевич кивнул и пошел на кухню. Ботинки были безнадежно испачканы сажей, дышать от копоти было очень тяжело, и он настежь раскрыл окно.
  Кухня была уничтожена: подвесной потолок, как и светильники, провода и останки стульев были свалены в один шаткий костер. Обеденный стол отброшен к батарее, видимо, Рита была в состоянии аффекта, иначе бы она не смогла так его швырнуть. Батарею погнуло, но она не протекла. Слесарь из УК перекрыл подачу теплоносителя, как и воду, работал только холодильник, почерневший, но живой.
  Особое внимание привлек диван, типичный кухонный гарнитур, изорванный ножом, вбитый в стену. Рита так и не смогла его разломать, но было видно, что очень этого хотела. Кухня была целая, несмотря на копоть и сажу выглядела вполне опрятно. Картина не складывалась, но кухня определенно была ни при чем. В холодильнике пустовато: остатки салата, контейнер с мясом, уже начавшим портиться, яйца, йогурты и апельсины. На дверце стояли две бутылки с вином, заткнутые резиновой пробкой. Он надел медицинские перчатки и достал одну. Запах ему сразу не понравился, из горла пахнуло ординарным белым вином и терпкой химией, мерзкий горький запах со сладковатым привкусом. Он, не задумываясь, взял обе бутылки и кивнул участковому.
  - Вечеринка была 4 ноября. Соседка снизу приходила писать жалобу утром пятого, - пояснил участковый.
  - А на что жалуется? Слишком шумно?
  - На старость она свою жалуется. Маргарита Евгеньевна девушка красивая, а этой завидно, тоже, наверное, хочет участвовать.
  - Понятно. Я бы хотел взять вино на анализ.
  - Думаете, что траванули бедняжку? Хм, очень может быть. Вот у нее крышу и снесло.
  - Не исключаю. Мне ее анализы не нравятся, а чтобы проверить, надо хотя бы знать группу токсинов или наркотиков. Так просто мне дополнительные анализы не подтвердят. Запах очень знакомый, никак не могу вспомнить.
  - Дайте-ка, - участковый надел бывалые резиновые перчатки и понюхал сначала пробку, потом осторожно горлышко. - Похоже на синтетику. В соседнем доме был притон, нарики там бодяжили и сами употребляли, так что запах очень знакомый. Надо сделать так: Виталина примет вещдок как положено, у нее бланки есть с собой. Потом вы напишете заявление, и мы передадим эту дрянь на экспертизу. Результат вы получите, как лечащий врач.
  - Хорошо, вы правы. Странно, что этого не было сделано раньше. Никто из родных не подавал заявление?
  - Нет, а мы без заявления не можем. Таков закон, если прокуратура пинок не даст, а на это тоже заявление нужно, - он позвонил сержанту и все объяснил. - Идемте в комнату, там еще хуже.
  В единственной комнате и, правда, было чудовищно. Сразу становилось понятно, что Рита собиралась жить одна: не очень большая двуспальная кровать, стенной шкаф на всю стену, тумбочки, аккуратный будуар с большим зеркалом с подсветкой. Так все выглядело раньше, скрывая любопытные взгляды широкими плотными шторами темно-бордового цвета, обои светлые, с цветочками. Максим Сергеевич восстанавливал комнату по кусочкам, не покрытым копотью, не тронутым огнем. Спальня была уничтожена, как и часть кухни. Но в спальне чувствовалась особенная ярость и боль.
  - Мне надо это заснять, можно, - участковый поспешно вышел, чтобы не мешать делать фото и видео. Нетронутым оказался балкон, чистый и аккуратный, островок прошлой спокойной жизни Странно, но на балконе ничего не было, кроме тюли и штор блэкаут.
  Сделав снимки комнаты и кухни, он еще раз осмотрел холодильник, потом попробовал что-нибудь разглядеть в сломанной сгоревшей мебели, но там не было ничего интересного. На кухне уже оформляла документы сержант, участковый рассказывал про соседей. Максим Сергеевич внимательно слушал, решив в следующий раз посетить соседей сверху, с которыми дружила Рита, и у которых молодая полицейская пила чай.
  
  Звук 009 от 17.04.2022
  "Господи, что я наделала! Пытаюсь собрать себя, но никак не могу. И зачем я пила вино, я же таблетки пью. Как же мне плохо, лучше бы я умерла.
  Да, я бы с удовольствием сейчас умерла. Хорошо еще, что с работы отпустили без справки до понедельника, наврала, что ковид подхватила. Работа подождет, без меня никто со складскими хвостами разбираться не будет, а я люблю такую работу, чтобы покопаться, поискать ошибки. Я люблю свою работу, как же я ее люблю"
  Плачет и долго пьет, часто задыхаясь.
  "В среду приходил Антон и еще один парень. Где-то ближе к девяти приехали. Парень всю работу делал, измерял потолок, что-то рисовал, а Антон со мной заигрывал, все целоваться лез, а я так не могу, не люблю на людях.
  Потом парень ушел, а Антон остался на ужин. Я ему сказала, что мне на работу завтра, что пить не буду. Почему-то не сказала про таблетки, стыдно стало. И почему я стыжусь этого? А, знаю, почему меня мама все время гнобила, когда я жаловалась, не дай бог кому-нибудь рассказать о своих хворях - убила бы на месте. Я же должна была быть железная, не человек, а каменный истукан. Как она, вообще не человек. Папаша поэтому и спился, успел вовремя уйти.
  Но я не об этом. Обещала же все рассказывать, вот, каюсь. Короче я выпила. Вино так себе, с трудом салатом заела, а он все подливал. Потом не помню, как это произошло. Видимо препарат среагировал с алкоголем".
  Встает из-за стола и ложится на диван. Плачет. Тянется к столу, пытается взять телефон. Он падает, она плачет сильнее, поднимает и целует экран.
  "Как бы это описать, даже не знаю. Короче, я будто бы умерла или потеряла свое тело. Как-то так, поначалу прикольно, но на следующий день меня рвало до вечера, я думала, что сдохну.
  Ничего не помню, почему меня так понесло. Помню себя голой на кухне, во рту его член. Вот это очень хорошо помню, потому что меня стошнило, когда он толкнул его в горло. Или не стошнило, сейчас все мутно. У меня болит все тело, особенно колени, но что самое гадкое, я помню, что хотела секса, чтобы он брал меня грубо. Бабка снизу стучала, я бы тоже ругалась, если бы надо мной такая жуть творилась
  А еще мне показалось, что он меня снимает. Он как-то странно поправлял свою сумку на столешнице, смеялся, типа это он освещенность меряет.
  Потом он захотел записать меня, как я кончаю. Не знаю, почему я согласилась, но помню, что мне этого хотелось. Я сидела на столе как каракатица, а он снимал. Мне как-то стало все равно, я очень хотела кончить и чтобы он тоже, глядя на меня.
  Это была не я! Мне так стыдно, особенно от того, что я сама стала у него сосать, а он снимал, заставил проглотить. Наверное, поэтому я утром блевала.
  А еще утром я допила вино, думала, будет легче, хотя никогда не опохмелялась. Меня так накрыло, что я отрубилась в туалете, в обнимку с унитазом, грязная шлюха. Я чувствую себя такой грязной. Я хочу умереть, мне очень стыдно".
  Встает и пьет воду, пока не начинает захлебываться.
  "Он мне счет на материалы прислал. Дорого, но за работы он не берет. Не знаю даже, что делать. Спросила у подруги Ксюши, она считает, что надо брать. Поздравила меня с началом взрослой половой жизни. Вот сука!
  Мне становится лучше, и моя жаба давит на горло, душит, тварь жадная. Думаю согласиться, но на кухне больше сексом заниматься не буду. Я люблю, когда нежно, а так порно какое-то.
  Рита, ты так низко пала. Как тебе не стыдно, даешь за ремонт. Ненавижу тебя!".
  
  Пятница, 09 декабря 2022 23:45, Шэньчжэнь
  Иной мир, совсем непохожий и слегка пугающий. От обилия света, машин и гаджетов на каждом шагу, а особенно от количества людей, кружилась голова. От еды мутило, желудок отказывался принимать традиционную пищу, которой потчевали гостеприимные хозяева, ожидая выгодной сделки. Сделка и, правда выгодная для всех, ничего сложного и можно было не ездить снова, но Андрей Валерьевич настоял. Ей, как юристу, делать было больше нечего, она все согласовала еще в прошлый раз.
  Затошнило, полезла наверх, дико острая утка. Альбина налила еще шампанского и залпом выпила бокал. Она хотела напиться до беспамятства, но пить местную водку не могла. Шампанское действовало, но не так, как она хотела. Ей становилось все равно, плевать на себя. Она смотрела на город, раскрывшийся перед ней с высоты двадцать третьего этажа, больше похожий на инопланетный, как рисовали в книжках и старых фильмах. Так действовал алкоголь, она не понимала уже, где находится.
  В номере было очень жарко, Андрей Валерьевич мерз, а ей было невыносимо жарко. Она стояла голая, пила ледяное шампанское и никак не могла остыть. Но не от страсти после секса, а от внутреннего огня, на который она не хотела смотреть.
  Секс был, он получил, что хотел. По правде сказать, она сама дала без уговоров после финального ужина с партнерами. Альбина не пошла к себе, а повела его за собой. Все пришлось делать самой, Андрей Валерьевич привык, что эскортница знает свое дело, и как бы он не шептал о своей любви, не предлагал стать гражданской женой, Альбина понимала, что она не более, чем эскортница. Приятно, конечно, что в этот раз она, а не двадцатипятилетняя Катя, личный ассистент. Кате она проигрывала по всем статьям, но шеф захотел вяленого мяса. Альбина неприятно улыбнулась себе, с презрением смотря на свое отражение в ночном городе. Нельзя сказать, что он был невнимателен, но это было совсем не так, как с Максимом. Она закрыла глаза, заново переживая их близость после прошлой командировки, и заплакала.
  Все не то, не так, как она хотела. А что она хотела? Она зло выдохнула, про себя проклиная мужа, который не остановил ее, не запретил ехать в командировку. Он же знал, знал и видел, что будет... он все знал. И он не раз предлагал ей помощь, даже описывал по-простому, без его заумных терминов, что с ней происходит. И вот только сейчас, так далеко от дома, от него, от дочери, она поняла. И это не расскажешь никому: ни маме, которая может и ударить, несмотря на возраст дочери, ни подругам, которые не понимают, что ее не устраивает. Каждая из них была бы рада бросить своего и повиснуть на шее у такого, как Андрей Валерьевич, пускай он бы продолжил развлекаться с молодыми самочками, но дома будет она, и он каждый раз будет возвращаться к ней. Такая красивая и ухоженная вещь, которую приятно взять в руки, потрогать, поиграть и поставить обратно на полку.
  Альбина чувствовала себя такой вещью. У нее нет друзей, кроме мужа. Оля так и не стала для нее подругой. Как задрожали глаза Оли, когда она собиралась в командировку. Как стала она с ней ругаться, требовать ответа, почему Оля так на нее смотрит, но дочь только смогла выкрикнуть ей в лицо: "Потому!", и закрыться в своей комнате. Оля сама установила засов и закрывалась... от нее, от мамы. Альбина задрожала от нервного рыдания, и куда делись слезы. Запивая горе шампанским, она лишь разжигала ненависть к себе, уничтожая себя до основания, находя в этом сладостное наслаждение.
  - Ты не замерзла? - он подошел сзади и погладил по попе. От него пахло гелем для душа и духами. Зачем он подушился?
  - Нет, глухо ответила она и залпом осушила бокал.
  - По-моему, тебе хватит, - он забрал у нее бокал и убрал бутылку на столик. - До рейса еще пять часов, ты же не собиралась спать?
  Он раскрыл халат и прижался к ней, кусая за шею и мелкими шажками пальцев, будто бы играя с ребенком, опускаясь от груди к лобку.
  - Андрей, я больше не хочу. Я устала и хочу спать, - слабо запротестовала она.
  - Это пока. Я тебя сейчас разбужу.
  Он наклонил ее вперед, слишком грубо, слишком сильно. Она вскрикнула, не то от боли, не то от возмущения. Он задышал чаще, ей показалось, что даже зарычал. Пальцы грубо вторглись в нее, нога раздвинула бедра. Он вошел без презерватива, победно зарычав, и, правда, изображая зверя. Она устала и не сопротивлялась, ждала, когда он кончит.
  Зеркальные окна скрывали их, но она хотела выдавить это окно, со всей силы упираясь в него ладонями, чтобы все видели ее позор, чтобы ее забили камнями на площади, по старой китайской традиции. Он навалился на нее, и она упала на колени, больно стукнувшись подбородком об окно. Пошла кровь, но ему было все равно. Он долбил ее, задыхаясь, слабея, а у нее кружилась голова, ее тошнило от выпитого и... он схватил ее за волосы и грубо вошел в рот, пихая в самое горло, но длины не хватало. Горькая мерзкая жидкость опалила гортань, и ее вырвало. Она ничего не слышала и не понимала, извергая из себя все выпитое и съеденное, желая выплюнуть легкие и сердце, чтобы больше ничего не чувствовать, не дышать этим смрадом.
  Он потащил ее в ванную, крича и матерясь. Потом какая-то девушка помогла ей помыться и одеться. Он все совал ей доллары в карман, Альбина отчетливо запомнила это. Девушка помогала, улыбалась, но в глазах молодой китаянки было столько презрения к ней, и Альбина была с ней согласна. Ее изнасиловали, он изнасиловал, а завтра снова будет ласковым и заботливым. А ведь Катя предупреждала, без тени ревности, рассказав, как он обычно любит. И почему же она ждала иного? Она вещь, сама захотела ей стать, а вещи не жалуются, могут только поплакать в уголочке, пока хозяин не видит.
  
  Звук 012 от 20.04.2022
  "Здравствуй, Маргарита Евгеньевна!
  А, не нравится? Чувствую себя такой старой, просто ужас. А сколько же мне лет? Семьдесят семь, не меньше. Жалкая развалюха.
  Но нет, не все так плохо. Я пережила понедельник, отработала с удовольствием! Никогда еще так не работала, даже на обед не пошла, задержалась до восьми. Работа успокаивает, приводит мысли в порядок. Не понимаю тех, кто не любит работать. Я вот точно знаю, что оскотинюсь и сопьюсь.
  Мой любимый день недели - вторник! Выходные страшат меня, я не знаю, куда себя деть, вот и мою квартиру до изнеможения. Кстати, надо бы прибраться, но что-то лень. Во вторник я прихожу в себя, и живу нормально до пятницы, а потом раскисаю. Я обсудила это с моим мозгоправом, он вдруг стал типичной мамашей, которая все ждет внуков. Вот зачем я ему плачу деньги, если он мне дает советы, что мне пора замуж и пора рожать! Я это и так знаю, что по нормам пора, но я не хочу ни замуж, ни тем более рожать. Из меня выйдет отвратительная мать, хуже моей.
  Кстати, мамаша не требует от меня внуков. Хоть на этом спасибо, низкий поклон до самых пяток!".
  Включает бизнес-радио, что-то режет, шелестит целлофаном.
  "Я себе ужин приготовила, настоящий холостяцкий - бутеры с сыром и колбасой. Я не сильно прихотлива к еде, бутерброды люблю с детства, потому что могла их сделать сама, от мамы еды не дождешься. Моя мама считала, что есть надо меньше, поэтому ничего не готовила. И жила я на подножном корму, зато стройная была, как березка в парке - любой ветерок согнет до земли. Как вспомню себя, так жутко становится. Это сейчас я раскабанела или, как говорит моя дрожащая мамочка, обабила. Такая поддержка от родного человека".
  Ставит чайник, продолжает резать.
  "Так, что я делала после оргии? Да вроде ничего особенного. Весь день смотрела телевизор - там одна война. Наверное, мой мозгоправ прав, мне не стоит это смотреть. Я вот думаю, что мне все равно, а он объясняет, что это не так. Понятно так объясняет, я даже начинаю верить в это. Что ж, может быть.
  Кстати, я ему все рассказала, без лишних подробностей, чтобы не напугать дедушку. Хотя, кто его знает, что он там видел. Не думаю, что я самая плохая, чтобы не говорила моя мамочка.
  Эм, короче, он думает, что у меня психоз. Вот, а моя тяга к безудержным половым экспериментам, вроде так сказал, есть компенсация психического состояния. Да, по-моему, вся жизнь есть компенсация неуравновешенного психического состояния!".
  Наливает чай и пьет. Скрипит пластиковый бокс, она довольно смеется и нарочно громко чавкает. Говорит с набитым ртом: "Я пирожные купила. Просто объеденье! Вот сейчас все и съем, а на работу голодная поеду".
  Встает и роется в холодильнике. Опять режет.
  "Ем пирожные с колбасой. У меня начались пищевые извращения. Ну и ладно, катиться на дно, так не голодной же?".
  Смеется. Переключает радио на музыку. Долго ругается с Алисой, пока не находит Шопена в джазовой обработке.
  "Что еще сказать? Приезжал Антон со сметой. В этот раз без бухла. Он извинился, согласился на то, что я его перевозбудила. Кстати, а он не пьет, ему типа нельзя, спортсмен и все-такое, а меня спаивает!
  Он привез какие-то пирожные, я такие не ела. Маленькие, разноцветные. Вкус так себе, горьковатые. Антон говорит, что они все прям натуральные, и я просто отвыкла от настоящего вкуса продуктов. Может быть, но все это как-то странно. Он ел только зеленые, а я съела все остальные.
  Не знаю, наверно, я схожу с ума, но что-то не то в этих пирожных, или мой токсикоз еще не прошел. Мозгоправ снял с меня препарат, чтобы я в себя пришла. Правильно, а то опять напьюсь и буду помирать неделю.
  Ладно, я не об этом. Мы посмотрели смету, я согласилась. Потом он стал приставать, и я сдалась. Так, нормально, мне в целом понравилось. Он был нежнее, можно просто ничего не делать, как я люблю.
  Но вот странно, мне все время кажется, что за мной кто-то следит или снимает. Вот просто паранойя какая-то! Антон все носится со своей сумкой, такая борсетка из прошлого. Он ее так ставит, чтобы она смотрела на меня. Господи, я уже борсетки боюсь!
  Потолок мне сделают. Он обещал какую-то суперсистему, освещенность будет мерить, сама прибавлять свет и еще что-то. Я не против, но меня устроили бы и простые допотопные лампочки. С понедельника начнут, пока я на работе. И почему я ему так доверяю? А что у меня красть, телевизор? Да забирайте! Все бабки в банке, карточки у меня всегда с собой. А что есть в квартире моего, кроме грязных трусов и корзины полной белья и футболок, с прошлого года еще лежат. Вот бы еще и постирали или забрали с собой. Ключи дала, он обещал отчеты присылать, что квартира не превратиться в стройку, что они будут все убирать. Вот уж придется, второй раз жить на стройке я не хочу! К маме не поеду, лучше просто выгоню всех и черт с ним с потолком!"
  Собирает со стола. Ломает контейнер, кидая в ведро. Мнет бутылки, попевая фортепьянным пассажам Евгения Цицеро.
  "Люблю Шопена - это мой композитор. От него как-то кладбищем веет, красивым таким, со свежей скошенной травой, клумбы, цветочки, солнце и все мертвы. Красота! Я мозгоправу не говорила, но я люблю гулять по кладбищам. Вот погода станет нормальной, пойду на экскурсии. Правда, я с них сбегаю через полчаса и брожу, брожу, брожу, пока ноги босоножками в кровь не сотру. Пора бы уже купить нормальную обувь, но стайл превыше всего. Я же секси-бейба, ага-ага.
  Вове письмо написала. Все рассказала. Не ожидала от себя такой откровенности. Хотела отозвать письмо, а он уже прочитал. Ну и ладно!
  Он вчера ответил. Очень коротко и понятно, даже мне. Я запомнила наизусть, как во поле березка стояла: "Рита, это все очень серьезно. Тебя обрабатывают. Выгони этих мудаков, пока не сломали тебя. Я не знаю, что им надо, но твои страхи не просто так. Может тебя и снимают. Пришли мне смету, что они там ставить хотят, я проверю.
  Если боишься, я приеду, разберемся. Заодно и встретимся. Пиши, я пока в Москве".
  Вот так, кто-то за меня боится. Мне кажется, он сгущает краски, хотя проверить надо. Вот только смету никак не найду.
  
  Утром прислал рассказ "Вещь", видимо, с намеком на меня. Я так разозлилась, но на работе перечитала десять раз. Даже не знаю, что и думать, но вещью я себя чувствую не в первый раз, спасибо маме.
  Пока ему не написала, хочу сама разобраться. Не хочу его втягивать. Почему-то хочу предстать перед ним уверенной и сильной, чтобы вызывала уважение и такое прочее. Глупо, конечно, но точно не хочу вешать на него свои проблемы. Знаю, он не откажет, это видно по нему, но я не хочу этого. Я сама.
  Пока, Рита. Не сдавайся, береги честь смолоду и до глубоких седин, чтобы было обидно за бесцельно прожитые годы. Или безрадостные? Пока и чести нет, и радости нема".
  
  Рассказ "Вещь"
  В фойе отеля было непривычно шумно. В напуганный город, встречающий помпезный форум за инвестиции в самое светлое и чудесное, слетелись, как бабочки на огонек в ночи, раскрашенные природой и торжеством современной декоративной косметики гетеры. Глаз приятно радовали упругие красивые тела, небрежно обтянутые шелковыми тканями, нежно ласкавшими кожу в вечерних сумерках, гетеры щебетали без умолку, не отпуская от себя своих благодетелей, смотревших поверх окружающих, не в силах оторваться от мыслей о будущем человечества. Воздух был свеж и по-морскому терпкий, но все это было снаружи, внутри отеля царствовал запах духов, дорогого виски и горячего тела.
  Запах, вездесущий, нет, везде сующий свой длинный нос запах, забирающийся внутрь, в каждую открытую полость, пронизывающий в каждую, даже самую крохотную клеточку, этот запах, отвратительный, пахнущий дорогой кожей и пластмассой, перетянутой изнутри тканевой обивкой, неспособной скрыть вонь перегретого грязного нижнего белья, наспех втиснутого в чемодан при отъезде. Это был мираж, психическая галлюцинация, овладевшая Валентином. Он стоял у входа в отель, жадно глотая свежий воздух с привкусом окиси азота от подъезжавших блестящих тачек. Валя подносил свои руки к лицу и с отвращением отдергивал их, все его тело, весь он сам состоял из этого запаха - он и был им, чувствуя себя вещью, чемоданом, который можно дернуть за ручку и потащить за собой туда, куда ему не нужно, а он безропотно прогромыхает истертыми колесиками по неровной брусчатке. Он следил за вновь прибывающими, не отрывая взгляда от холеных белых ручек, тянувших за собой лопающиеся от вещей чемоданы, подпрыгивающие на вздыбленной плитке мостовой, сопротивляющиеся своей судьбе. И его тошнило, прямо у стен дорого отеля, в который он с трудом заселился и, тут же бросив свои вещи, выбежал наружу, и никто не обращал на него внимания, на его сгорбленную недугом фигуру, превращавшую еще вполне здорового и нестарого человека в элемент декора, артхаузный объект современного искусства, своей гадостью и отвратительностью действия олицетворяющей всю экзистенциальность бытия идеального мира подновленного человечества.
  А началось все даже не в аэропорту, нет, но об этом стоит упомянуть позже. Все началось еще в детстве, когда Валя был маленьким мальчиком, безотрывно смотревшим в глаза матери, ловя ее намеки и приказы, стараясь не сильно докучать ей и держаться за платье только тогда, когда она вроде бы не против. Маленький Валя был чудесен, как ангелок с картинки на рождественском столе. Смазливый белокурый мальчик, с большими удивленными глазами, бывшими сначала голубыми, а потом превратившимися в бесцветную серую муть - все это ему досталось от матери, и пышные ресницы, и чувственный рот с полными капризными губами. От отца ему достался рост и статность фигуры, отец отдал его с раннего детства в спорт, сначала в акробатику, потом было дзюдо, бокс, Валя мужал, тело его крепчало, но все портило лицо, остававшееся по-детски наивным, которое так нравилось девочкам и особенно половозрелым женщинам. Неудивительно, что он рано начал свою половую жизнь, познав все прелести интима с подругой матери, когда его мать в очередной раз отправляла его по поручениям к ней. Сложно сказать, чего было больше в этом, радости от удовлетворения мозга, беснующегося под натиском гормонов, или страха перед взрослой женщиной, подавившей его своей волей, кто знает, он никогда не старался это всерьез обдумывать. Потом были и другие, в институте, на работе, он не делал выбор, выбор всегда сам шел к нему, а он подчинялся. В какой-то момент его женили, внезапно, и после этого вокруг него воцарился стереоэффект указаний и поручений, которые транслировали его мать и жена, безусловно красивая, прекрасная женщина, старше его на семь лет и верно подобранная заботливой мамой, а по совместительству являющейся перезрелой невестой на выданье лучших друзей, с которыми так удачно удалось породниться.
  Любил ли он свою жену? Пожалуй, да, нет, определенно любил, во всем с ней соглашаясь, доверяясь ее опыту, уверовав в жену. А с правильной женой и карьера удачная. Раз, и он уже начальник отдела, а чем занимался этот отдел неважно, главное, что статус был соответствующий. Он вызывал уважение и восхищение всех подруг жены, картинно вздыхавших рядом с ним, как же повезло их счастливой Ксюшечке с таким мужем. Вот собственно и вся жизнь, безболезненная, с плавными переходами из одних рук в другие, такие же ласковые, бережные и требовательные.
  Год назад или больше, странно летит время, когда ты им не управляешь, оно будто бы перестает существовать. Так вот, будем считать, что ровно год назад, также летом, в самую жаркую пору, когда большинство имущих граждан старается покинуть пыльную столицу в поисках соленой свежести на побережье под тенью роскошных пальм, Валя пришел домой с работы, по дороге заехав в несколько магазинов за заказами жены, все строго по списку. Время было позднее, но на дорогах были ужасные пробки, его достойная машина плелась за хвостом из голодранцев, сидя в машине, он продумывал начало разговора с женой, он хотел ее попросить, чтобы она в следующий раз сама съездила за своими побрякушками и пакетами с косметикой, все равно она не работает и могла бы... Спланированный заранее серьезный разговор разбился о непредвиденное, а именно о подругу их семьи Леру, лучшую, надо сказать, подругу. Это была давняя подруга жены, часто и подолгу бывавшая у них дома. А теперь они готовились вместе с его женой уехать на два месяца на море, отдохнуть. Застав повеселевших от второй бутылки итальянской дрожжевой амброзии женщин, Валя забыл все напрочь, оглушенный радостными восклицаниями двух роскошных женщин.
  - О, как хорошо, что ты наконец-то пришел! - воскликнула его жена. - А мы тебя все ждем и ждем.
  - Пробки, я же говорил, - как бы извиняясь, ответил Валя.
  - Да ладно тебе, Ксю, - протянула Лера, сворачивая алые губки в трубочку, как капризная маленькая девочка, вступившая на шаткую вершину пятого десятка. - Валя спешил, как мог, правда же, Валюша?
  - Да-да, конечно, - его передернуло от ее голоса, но пьяненькие женщины этого не заметили. Именно тогда ему впервые в жизни захотелось сбежать из дома, он не понял этой мысли, а его уже втащили на кухню, впихнув внутрь шампанского и сладких и соленых закусок.
  - Валя, Лерочка переезжает в наш дом, ты представляешь?! - завопила жена. - Она будет жить рядом с нами, ну, ты что не рад?
  - Очень рад, - ответил Валя, недоуменно хлопая глазами.
  - Поэтому, так как Лерочка у нас пока девушка свободная, я тебя прошу помочь ей с ремонтом. Ты же в этом понимаешь лучше, чем мы, - сказала жена.
  - Да, Валя настоящий мужчина, не то, что мои бывшие, - поддакивала Лера, смотря на него влажными глазами.
  - Валя, мы послезавтра уедем отдыхать, а ты проследи, чтобы эти чурки сделали все правильно. Если Лера попросит, ты ей не отказывай, сделай все, как она хочет.
  - Всё? - переспросил Валя, недоуменно глядя то на жену, то на Леру.
  - Всё! - радостно крикнула жена.
  - Мне кажется, я уже кое-чего хочу, - томно проговорила Лера и, по-кошачьи встав со стула, долгим и влажным поцелуем впилась в Валю.
  Увидев его смущение и недоумение, женщины истошно захохотали, сквозь смех что-то говоря про его юношескую застенчивость, воспитание, он не слушал, просто понимая, что они смеются над ним.
  Жена с подругой уехали до конца лета, а он до конца зимы курировал стройку в квартире Леры, получая нагоняи и от нее и от жены, когда безропотные строители делали все, как было нарисовано по проекту, но не так, как хотела хозяйка и ее главный консультант - Ксюшенька. Приходилось переделывать, и со скрипом, но все же ремонт был принят. Началось счастливое новое время, когда лучшие подруги стали еще и добрейшими соседками.
  
  - Валечка, милый! - позвала его жена из ванной. - Подойди сюда, пожалуйста, мне надо помочь.
  Он вошел и ловким движением помог ей застегнуть сначала платье, с трудом налезавшее на нее, а потом и дорогое колье, подарок отца своей дочери на сорокапятилетие.
  - Милый, ты не скучай, буду завтра утром, хорошо? Сам понимаешь, надо родителей уважать, все-таки это важно, - начала она нескладные объяснения.
  - Конечно-конечно, - поспешил ответить он, не желая слушать эту историю, главное было то, что жена уезжает на несколько дней, остальное неважно.
  - Слушай, Лера просила, чтобы ты зашел к ней, у нее там что-то с краном или с бойлером, я не помню, все время их путаю. Зайдешь, а? - жена быстро чмокнула его в губы, обдав густым запахом духов и приторно-сладкой помады.
  - Это так срочно? - нахмурился он, не желая тратить драгоценные часы свободы.
  - Милый, ну это же недолго, а потом ты сможешь вернуться к своим любимым танчикам, - она щелкнула его по носу. - Все, мне пора, я побежала. Не забудь, хорошо?
  - Хорошо, вечером зайду, - сказал Валя, помогая жене одеть пальто.
  - Нет, она просила через час, хорошо? Ты же сделаешь, да? - жена властно посмотрела ему в глаза.
  - Да, Ксюшечка, - со вздохом ответил он.
  - Вот и молодец. Не скучай, твоя кисочка скоро вернется, - она помахала перед ним хвостиком и убежала.
  Через час ему позвонила Лера, голос ее был раздраженным, она была недовольна, что он еще не зашел, а ей никак не удается принять ванну. Валя накинул куртку и пошел в соседний подъезд, по дороге думая о том, что хорошо, что Лера жила не в их подъезде, мысль о том, что над ним была бы еще одна повелительница неприятно сжала его желудок, выбрасывая в рот густую тошнотворную слизь. Сильно кашляя, он открыл подъезд своим ключом и поднялся к Лере.
  - Наконец-то, - недовольно буркнула она. - Я никак не могу помыться, посмотри, из шланга все время течет.
  Валя вошел в ванную и взял в руки лейку, шланг был откручен наполовину. Он закрутил его потуже и включил воду, ничего не текло.
  - Надо было его подкрутить, - попробовал он объяснить, но Лера его резко оборвала.
  - Я в этом ничего не понимаю, ты же мужчина, ты и должен знать. Слушай, а Ксю уехала?
  - Да, приедет во вторник.
  - А, понятно, - Лера протянула слова, скользнув рукой по тонкому короткому халату и шумно задышав. - Ты же не спешишь?
  - А тебе еще что-нибудь надо? - удивился он.
  - Ну чего ты такой грубый, - она потянула его на кухню. - Давай с тобой кофе попьем, а? Я купила такие классные пирожные, а мне одной много, я потолстею.
  Лера вытянула его на кухню и усадила за стол. Кофемашина быстро сделала два капучино, и они сели пить кофе. Лера что-то болтала, а Валя молча ел пирожные, они были действительно вкусные, с нежным заварным кремом, песочным тестом, как он любил в детстве. Незаметно для него разговор перешел в спальню, где Лера стала ему показывать свои обновки, бесстыдно задирая перед ним халат, открывая ухоженное тело.
  - Ну чего ты? - удивилась Лера, повалив его на кровать, когда она сумела раздеть его, он так и не понял. - Ксю же сказала, что ты должен помогать мне во всем.
  Он держал в руках ее тело, ухоженное, сочное, как пирожное, но ему не хотелось уже есть. Раньше, деля ложе с женой, он часто подумывал о Лере, но сейчас, когда она обдавала его жарким дыханием, Валя чувствовал себя как натрескавшийся рыбы кот, не хотелось ничего, только покоя. Он ел это пирожное, механически пережевывая, не испытывая ничего, кроме гадостного вкуса пресыщения, прилежно выполняя свою функцию. Закончив, он вернулся домой, два часа отмываясь от сладкого крема ее тела, от приторности ласк.
  Все выходные он ел пирожные, от которых его уже воротило. Жена стала чаще уезжать по каким-то делам, возвращаясь с похмельем, злая и дерганная, тут же отправляя его к соседке, отвергая законные желания мужа. А от пирожных его уже тошнило, и когда он не приходил к Лере, а уезжал погулять в город, то вечером получал долгий нудный нагоняй от жены, долбившей его наставлениями, обвиняя, заставляя идти отрабатывать, и он шел. Ему было непонятно, знала ли жена обо всем, но он и не хотел этого знать, как вол, повинуясь хлысту хозяина. Любой другой на его месте мог бы быть счастлив, Лера была недурна собой, хороша в постели, умелая, опытная любовница, способная заставить мужика выдать все, на что он способен, но этого для Вали было мало, неблагодарный, обожравшийся сладкого малышок.
  
  - Отстань! - Ксюша резко оттолкнула Валю, нервно встав с кровати. - Я не хочу, что на тебя нашло?
  - Просто так, я подумал, - начал он, но она не дала закончить ему нестройную мысль.
  - Иди лучше собирайся, а то опоздаешь на самолет, - она села за трюмо, скорчив недовольную физиономию.
  - Я уже собрался, - Валя откинулся на спинку кровати, разглядывая жену.
  - Валя, что ты хочешь? - еще сильнее раздражаясь, спросила она.
  - Тебя, - ответил он спокойным голосом, его бесцветные глаза затуманились еле сдерживаемым гневом, а на губах появилась злорадная усмешка. - Я же тебя люблю.
  - Отстань, я же тебе сказала, что у меня нет настроения! - Ксюша резко встала, одергивая полы длинного халата.
  - Да? - он хмыкнул себе под нос что-то нечленораздельное. - Тогда я пошел к Лере, хорошо?
  - Да, иди, - махнула рукой Ксюша и вышла из комнаты, в ванной зашумела вода.
  Валя встал, накинул на себя небрежно брошенные на стуле футболку и шорты. Подойдя к ванной, он открыл дверь и еще раз спросил.
  - Тогда, пошел к Лере?
  - Да иди ты уже! - крикнула на него Ксюша, залезая в душ. - Дверь закрой, дует!
  - Хорошо, - сказал он, не снимая с губ злорадной усмешки.
  Выйдя на улицу, он встал у подъезда, воздух был горяч и пылен, как и положено летом в мегаполисе. За стеной дома шумел проспект, по двору лениво ползли перегретые на солнце черные машины с надсадно гудевшими вентиляторами радиатора. Он поднялся к Лере, она открыла не сразу, лицо у нее было недовольное, видимо он ее только что разбудил.
  - Валя? А что ты хотел? - удивленно спросила она.
  - Да так, решил проведать, узнать как ты. Вы же вчера с Ксюшей хорошо погуляли в клубе.
  - А, да, - она открыто зевнула. - Заходи, сваришь мне кофе.
  Он вошел, Лера скрылась в ванной, шумно умываясь. Валя прошелся по кухне, поставив две чашки в кофемашину, аппарат невыносимо захрустел, перемалывая зерна, потом зашипел пар, и в чашки полился густой терпкий эспрессо.
  - Ой, мне сделай капучино, - гнусаво сказала Лера, она переоделась в длинную футболку, села на стул, бесстыдно положив голые ноги на соседний стул, собираясь заняться покраской ногтей на левой ноге. - Что?
  Она удивленно оглядела Валю, не понимая его пристального взгляда. Дальше все было как в плохом кино. Он повалил ее на пол, зажав рот ладонью, она пыталась закричать, вырваться, но Валя был гораздо сильнее и тяжелее. Он все делал уверенно, не давая ей возможности противиться его желанию. Закончив, он так и бросил ее на полу, Лера что-то пыхтела, не то глубоко дыша, не то всхлипывая, его это уже не интересовало.
  Вернувшись домой, Валя переоделся, взял вещи и поехал в аэропорт, жена даже не вышла его проводить, провалившись в похмельный сон в спальне. По дороге в аэропорт, Валя думал, когда его арестуют, до вылета или? Пройдя входной контроль, он внимательно следил за полицейскими, несколько раз проходившими мимо него, но им не было никакого дела до пассажиров, они выискивали глазами группы гастарбайтеров, тянувших своих жен с тюками к стойкам регистрации.
  Долетел он тоже без происшествий, еще в аэропорту он выключил телефон, почувствовав себя свободным. Получив багаж, Валя долго стоял перед выходом, ожидая полицейских, но они глядели сквозь него, не замечая его пристальных взглядов.
  - Ваш ключ, - пропела девушка на ресепшене, передавая ему паспорт и магнитный ключ.
  - А? - спросил он, вырвавшись из своих мыслей.
  - Ваш ключ, - повторила девушка, лучезарно улыбнувшись. - Мы рады приветствовать вас в нашем отеле.
  - Ах да, спасибо, - ответил он, выдавив из себя улыбку, в кармане зазвонил телефон, а он все еще думал, куда сунуть паспорт и ключ, бесцельно вертя их в руках.
  - У вас звонит телефон, -сказала девушка.
  - Телефон? - переспросил он. - Да, точно
  Он положил паспорт и ключ на стойку и достал свой айфон. Это звонила Лера, она что-то говорила ему про то, как ей понравилось, что он приятно удивил ее, настоящий дикарь, а у него от ее слов к горлу подкатывало глухое рыдание. Валя оглянулся назад, в заполненном изящными гетерами фойе, он увидел десятки Лер и Ксюш, глядевших на него с вожделением толстяка в кондитерской. Валю затошнило, запинаясь, он выбежал на улицу.
  
  Понедельник, 12 декабря 2022 10:35
  В офисе царило странное напряжение, совсем несвойственное понедельнику, когда офисный планктон сбивался в кучку на кухне у кофемашины, делясь опытом излишеств и падения нравов, полученным в прошедшие выходные. Кто-то бахвалился, кто-то смеялся, но были и те, кто фыркал и осуждал, в глубине души завидуя насыщенной и выдуманной жизни. В этот понедельник все замерло, и клерки всех полов уткнулись в мониторы, старательно закрывая хвосты. Не это ли услада для хозяина, когда все работают, не поднимая головы и, подобно "московским ракам" в конце XIX века, ждут жалованья, чтобы пропить и прогулять до нуля, до последней рубашки, оставить только выплаты по кредитам.
  Шефа еще не было, ассистентка Катя хмурилась, посматривая на часы. Андрей Валерьевич никогда не опаздывал, приезжая в офис к восьми утра, поэтому никто не опаздывал, зная, что шеф уже на месте. Он задавал атмосферу, слегка игривую и условно дружескую, и коллектив, как послушные собачки, радостно принимали эту игру. Уже минуло десять, а шефа так и не было. На месте сидел руководитель юротдела, правая рука шефа, и ничего не делала, хотя Альбина редко опаздывала и часто задерживалась на работе, исправляя ошибки за безалаберной "сменой".
  Она оглядела опен-спейс и усмехнулась. Больше половины сотрудников можно было смело уволить, так как их работа скорее вносила больше проблем в процесс, которые потом разгребали "старички за пятьдесят. Андрей Валерьевич любил молодые тела и платил новой смене гораздо больше, исключением была Альбина, имевшая директорский оклад. Но сейчас ей было плевать на деньги, она приняла решение и приготовилась, почистив рабочий ноутбук, уничтожив все "ненужные" документы, чтобы к ней не было вопросов. Наверное, это и ввело сотрудников в состояние кататонического трудолюбия, когда главный юрист компании с самого утра стоит у шредера и с каменным лицом уничтожает пачку за пачкой.
  Альбина встретилась глазами с Катей, еле заметно кивнув на кухню. Катя намек поняла и пошла готовить кофе. Они были с ней похожи, как сестры с большой разницей в возрасте, но Катя была моложе, формы более выпуклые, хотя и завидовала Альбине, умевшей правильно одеться, неброско и изящно, не раскрывая ничего, но заставляя мужчин задержать на ней взгляд. Катя незаметно училась у нее, перестав одеваться вызывающе, но не без намека.
  - Ты не знаешь, где он? - Альбина отпила глоток эспрессо.
  - Я думала, что ты с ним, - Катя многозначительно подняла брови.
  - Нет, я не с ним, - Альбина резко мотнула головой, но быстро взяла себя в руки. Катя села напротив и стала пить капучино, эспрессо она терпеть не могла. Альбина смотрела в стену, отгоняя от себя воспоминания и переживания последних дней. Боль утихла, перейдя в гнев от бессилия. Как юрист, она понимала всю бессмысленность обвинения в изнасиловании, ведь она сама пошла к нему, есть свидетели, слишком много свидетелей. Но не это главное, - она не хотела вешать свой позор на Максима и Олю. Думая о дочери, ей становилось еще хуже, хотелось наложить на себя руки, а ведь Максим предупреждал, что ее будут использовать. Он каждый раз ей это объяснял, и каждый раз ждал ее возвращения. Но она не вернется, больше никогда, пускай и хочется вернуться. Он будет ругать, поможет, успокоит, но не будет осуждать, точно зная, что с ней, не раз предлагая начать лечение. Теперь поздно.
  - А вы разве не вместе прилетели?
   - Нет, я опоздала на рейс. Я прилетела вчера вечером, - ответила Альбина и встала у кофемашины за вторым эспрессо.
  Она обнаружила себя в своем номере. Кто-то умыл ее и переодел, хотя ей казалось, что от нее воняет рвотой и спермой. Этот мерзкий вкус, перемешанный с желчью, рвущейся из желудка, сжигал ее изнутри. Она лежала, смотря в потолок, желая умереть. В дверь яростно стучали, она слышала его крики. Он требовал, чтобы она собралась, а то они опоздают на рейс. Ей было плевать, и вскоре она перестала его слышать. Может быть он ушел, а может она отключила его, удалила из своего мира.
  Альбина так и пролежала весь день, лишь к вечеру придя в себя и выпив тонну воды. Она пила до тех пор, пока ее не начало тошнить, пока не ушел мерзкий вкус, его вкус. Из Шереметьево она поехала к маме, молча принявшей дочь. Не в первый раз, а какой? Альбина так хотела, чтобы мама ее избила, оттаскала за волосы, накричала, отругала, возненавидела и выгнала, но не молчала, не молчала!
  Телефон она выключила, не в силах видеть сообщения и звонки от Максима и Оли. Андрея Валерьевича она заблокировала во всех мессенджерах, удалила рабочую почту, везде его удалила. Эспрессо был давно готов, но она все стояла у кофемашины как соляной столб.
  - Он всегда так, - Катя усадила ее за стол и поставила чашку. Порывшись в шкафах, она наполнила вазочку конфетами. - На него что-то находит. Он говорит, что звереет. Врет, я знаю. Он сам как-то хвастался, что достал супертаблетку, ему ее курьер из Израиля лично привозит. Если он дозу не примет, то у него не встает. Знаешь, какой он жалкий тогда?
  - И почему ты это терпишь? - Альбина пристально смотрела на Катю, сидевшую напротив и грустно улыбавшуюся.
  - А ты как думаешь? - она потерла указательный палец о большой и взяла конфету. На кухне запахло дешевым трюфелем.
  - И это того стоит?
  - Для кого как. Первые разы я сильно пугалась, но потом научилась им управлять. Знаешь, он же потом кается, очень щедро кается, - Катя усмехнулась. - Конечно, я не этого хотела в жизни, но что есть, то есть. У меня есть план на него, но не замуж - вот уж точно нет. Ты бы подошла, он как начал с тобой мутить, так гораздо спокойнее стал. Я даже обрадовалась.
  - Меня сейчас вырвет, - Альбина встала и вылила кофе в раковину. Тщательно вымыв чашку, она пошла к двери.
  - А ведь ты не лучше, разве нет?
  - Не лучше, - безразличным тоном ответила Альбина и вышла.
  В это время явился шеф. Он расплылся в заискивающей улыбке перед Альбиной, жестом приглашая ее в кабинет. Она взяла со стола заявление и пошла за ним.
  - Ну, чего ты сбежала? Родная, я же тебя люблю. Прости, у меня башню сорвало, ты такая красивая. Ну, хочешь, ты меня, ну? Ты же знаешь, как я тебя люблю, - он попытался обнять ее, но Альбина с силой оттолкнула его в стол. Он удержался, но ноутбук полетел на пол.
  - Я увольняюсь. Заявление подпишите сегодня.
  - А я тебя не отпускаю, - он зло посмотрел на нее и пнул ноутбук. Было видно, что он еле сдерживается, лицо покраснело, на правом виске надулась вена, еще немного, и он бросится на нее с кулаками.
  - Ты подпишешь прямо сейчас, - спокойно сказала Альбина и закрыла дверь на замок.
  - А то что? Ты мне судом угрожаешь? Да ты же шлюха, тебя трахнули, как ты этого заслужила. Ладно, давай мириться. Ну, мир?
  Не успел он протянуть руку, как Альбина схватила его за шею и подсекла. Он не ожидал и свалился, крепко приложившись затылком об угол стола. Он не успел закричать, как острая туфля вонзилась под ребро. Удар, еще удар, потом в живот, и три раза в пах. Так хотелось разбить ему лицо, но Альбина сдерживалась, не желая усугублять. Синяки на теле останутся, но как он докажет, что это она.
  - Немедленно и полный расчет, - она дернула его за волосы, заставляя подняться.
  Андрей Валерьевич испугался, ошалев от боли. Еще никогда в его жизни такого не случалось. Да, его прессовали, но в основном на словах, положенные па бизнес-балета девяностых.
  - Подожди-подожди, не надо больше, - он пополз в угол и закрыл лицо руками, хотя она ни разу его туда не ударила. - Ты же понимаешь, что тебе это просто так с рук не сойдет? Я тебе волчий билет выпишу, тебя больше никто на работу не возьмет! - голос его сломался, рука дрожала, подписывая заявление, брошенное Альбиной на пол.
  - Расчет, - Альбина отобрала заявление. - Свой экземпляр себе оставь.
  Он позвонил в бухгалтерию, быстро отдав распоряжение ее рассчитать.
  - Все, что тебе еще надо? - он зло смотрел на нее, прячась за столом.
  Через полчаса в кабинет постучала главбух. Альбина впустила эту бледную и издерганную женщину.
  - Я подожду, расчет, - она безразлично смотрела на него.
  - Да все ты получишь. Ты мне не веришь?
  - Да.
  - Я все перевела, вот справка, - она протянула ее директору, но Альбина перехватила документы. - Уволена сегодняшним числом, запись в электронной трудовой книжке я сделала.
  - Спасибо, Нина Ивановна, - Альбина с грустью улыбнулась ей. - Вам лучше уйти.
  - Но нет, не уходите. Нина Ивановна, какие у нас вопросы к главному юристу, она все вам передала? Главбух недоуменно посмотрела на него, потом на Альбину.
  - У меня нет вопросов к Альбине.
  Почувствовав власть и защиту в присутствии свидетеля, он подошел к Альбине и попытался забрать справку. Альбина ударила его по руке, он вскрикнул. Она со всей силы залепила ему пощечину, свалив на пол.
  - Сам этого захотел, - Альбина плюнула в него и вышла.
  
  Пока она собирала вещи в гробовом молчании офиса, она пару раз переглянулась с Катей. Та одобрительно кивнула, и Альбине захотелось и ей дать по морде, а потом себе.
  Выйдя на улицу, она пошла вверх по бульвару, не замечая не то ледяной дождь, не то колкий снег, то возникавший, то пропадавший, сменяясь пронизывающим ветром. Или это все ей казалось. Правильно она оставила машину дома, в который она больше не вернется. Зазвенели монеты в сумочке, смартфон получил сообщение от банка. Она не стала проверять, замерзая окончательно, пока не догадалась затянуть шарф и застегнуть пальто. Обыкновенная московская зима, неприятный декабрь, который она забыла, проезжая непогоду в машине последние двадцать лет.
  Она упрямо шла вперед, памятник Пушкину остался позади, гул машин и шум голосов не входили в нее, обтекая пульсирующей волной. Город жил своей обыкновенной жизнью, война была где-то далеко, на другой планете, как и она, погружавшаяся все глубже и глубже в бесконечность черноты своей души, бежала от малейших отблесков света.
  Андрей Валерьевич напишет заявление, она походит пару раз в отделение, изрядно насмешив дознавателя рассказом. И правда, со стороны все выглядело комично: невысокая хрупкая на вид женщина избивает накаченного, но без уродства, моложавого мужчину, большего ее в полтора раза по размеру и в два раза по весу. Суд будет, но кончится ничем. Не придется даже угрожать обвинением в домогательствах, об изнасиловании она и думать не хотела, не желая давать пищу этим безразличным людям, решавшим судьбы других, питаясь их горем и скотством.
  
  Звук 015 от 27.04.2022
  "Привет-привет!
  А это снова я! Все собиралась записать, но получалось такое говно, что слушать противно. Но я ничего не удаляю, делаю все так, как наказал Дмитрий Петрович, мой любимый мозгоправ. И почему он такой старый, вот был бы помоложе хотя бы лет на пятнадцать! Ха-ха! Размечталась!
  Итак, начинаю жаловаться сама себе, потому что больше некому. Начнем с хорошего - потолки мне сделали, даже в ванной и туалете за счет фирмы. Ну да, нашли дурру - за мой счет!
  До сих пор злюсь - все было ровно так, как я и предполагала. В первый же день так изгваздали кухню! Придурки, не могли пленку постелить! А-а-а-а-а! У меня ремонтники такие же были, вообще ничего не понимают! Пришлось самой до полуночи мыть и застилать пленкой, хорошо еще, что после ремонта осталась. Блин, я их чуть не убила! А Антон мне обещал, что они все уберут за собой. Как бы ни так! Весь мусор опять я выносила.
  Ладно, пережила, и, слава богу. Теперь у меня красивый светлый потолок, почти такой, как я хотела. Лампочек много, но это ерунда, привыкну. Я сама умею их менять, научилась, всего два стеклышка разбила. Светит ярко, иногда даже чересчур. Но меня напрягают эти датчики. Они какие-то странные, очень на камеры похожи. Антон говорит, что похожи, но это не камеры, а объектив нужен для того, чтобы лучше свет мерить. Не знаю, как они работают, но когда темнее и правда света больше становится, а как солнце заглянет, так лампы затухают. Там под потолком контроллер какой-то, к нему еще инет надо было подвести. Я так ничего и не поняла, пыталась разобраться, но в инете только о системах видеонаблюдения пишут. Короче, надо разобраться.
  Вот, вспомнила. Когда я приходила домой, рабочие еще что-то там сверлили, провода протягивали. Антон был с ними. Но мне не понравилось, как эти толстопузые мужики на меня смотрели. Нет, я не придумываю, я хорошо знаю этот взгляд - так на меня бывшие смотрят, когда мы встречались в общих компаниях. Не знаю, как описать точнее... а! Будто бы я вещь, которую можно трахнуть. Такие склизкие взгляды, очень мерзкие. Антон им что-то высказал, и они больше так не смотрели, или я не видела. Не люблю, когда мою попу разглядывают".
  Шелестит бумагами, потом фольгой. Ломает шоколад и ест, запивая кофе.
  "Вовке пока не отправила, хочу сама с этими сенсорами разобраться. Антон обещал документацию прислать, но пока ничего не прислал.
  Мы пока приостановили сеансы с мозгоправом. У меня не получается. Сначала из-за ремонта, потом работа, а еще Антон постоянно требует внимания. Странный он какой-то, все страстью ко мне пылает, бешеный стручок!".
  Смеется. Дает команду колонке, играет музыка.
  "Не верю я в такую страстную любовь, не дети же. Я думала, он сольется после ремонта. Ну, деньги получил и пока. В принципе, меня бы это устроило. Секса не будет, жалко конечно, но переживу. Если что сама справлюсь.
  О, вспомнила! Не знаю, что там думает этот контроллер на потолке, но когда я ложусь спать или раздеваюсь, или после ванны голая на кухне готовлю, то свет горит ярче. Антон шутит, что это от моей сексуальности. Ну-ну, а меня это напрягает, но пока не очень. Меня больше напрягает, что он хочет все анала, а я не хочу даже пробовать. Бее-е-е!
  Я тут с подругами встречалась, с институтскими. Короче Ксюшка им все про меня растрещала. Вот уж не думала, что они мне завидовать будут. Я им фотку Антона показала, почти голого, так эти просто потекли. А сами-то замужем, дети и все такое. Это я свободная развратница, а им нельзя. Что сказать - надоели они мне. Я и раньше видела, что они пустые, но раньше как-то проще было, или я терпимее была. Особенно мне не понравилось, как они меня на анал склоняли. Жрицы любви, прошмандовки, как моя бабушка говорила. О, знала бы моя бабушка, чем я занимаюсь - оттаскала бы за волосы!
  С матерью почти не общаюсь. У нее одна повестка - война, Путин, война, Путин и так далее и туда подобное. Не о чем говорить совсем. Она все хочет, чтобы я разобралась, почитала, послушала умных людей. Спамит меня видосами в ватсапе. А я не хочу разбираться и даже знаю почему. Все просто, если я начну разбираться, то точно повешусь. Я не знаю, кто и почему, зачем и почему нельзя было иначе, но я чувствую, что я против. Я против любой войны и без разницы кто и с кем. Это мне Дмитрий Петрович объяснил, вывел меня на фундамент моего невроза психоза, дисбактериоза и еще чего-то. Он прав, я поэтому и перестала новости смотреть еще год назад или раньше. Неважно, просто не хочу ничего знать. Я хочу жить спокойно, и чтобы меня не трогали".
  Включает на колонке Дарью Виардо "На руинах".
  "Я решила Вове написать, но пока думала, так распереживалась, что просто прислала ему ссылку на эту песню. Она прямо про меня, и снов я не вижу, закончилось детство. Интересно, а давно ли я не вижу снов? Все пытаюсь вспомнить. Дмитрий Петрович мне домашнее задание задал: вспомнить, оказывается это очень важно. По-моему, уже больше двух лет ничего не вижу, ну или не помню.
  
  Я буду вечно взаперти в своих предрассудках
  Я умираю от тоски по два раза в сутки
  И оставаясь в темноте, погрязнув в рутине
  Я оставляю дань мечте на старых руинах
  
  А я неплохо пою, мне нравится. Не зря музыкой занималась, слух точно есть".
  Пищит микроволновка. Накладывает себе в тарелку, приговаривая "ням-ням". Продолжает говорить с набитым ртом.
  "Решила себе лазанью приготовить. Что-то вышло. На вид похоже на раздавленный пирог, но вкус просто божественный! Я бог кулинарии!".
  Поперхнулась от смеха, сильно кашляет. Уходит в ванную, доносится кашель и сморкание.
  "Веду себя, как свинья. Не отучила меня матушка болтать за едой, не вколотила в глупую головушку азы этикета.
  Я умею есть чинно и красиво, но я люблю есть дома. Кстати, Антон со мной в кафе больше не ходит. Я у него как любовница, чисто потрахаться приезжает. Пока меня это устраивает, но я скоро устану. Одного секса мало".
  Продолжает есть. Включает песню Принцесса Ангина "Солнце".
  "Это мне Вовка в ответ прислал. Даша Виардо показалась ему совсем унылой. Ну, не знаю, эта песня по-моему не лучше. Никак не могу вытянуть последний куплет:
  
  Солнце, учись улыбаться,
  А что нам здесь ещё остаётся.
  Смешить и смеяться
  Трудней всего в отсутствие солнца.
  Отдай своё сердце -
  Не бойся, что оно не вернётся,
  Пусть греет нас в отсутствие солнца.
  
  Вот, голос ломается, петуха даю. Не могу так высоко взять. Раз сто прослушала эту песню. Почему-то все время плакать хочется. Вот уж удружил, поддержал!
  Я его попросила прислать какой-нибудь рассказ, но хороший, чтобы про любовь и все такое. Короче без жути и тошниловки, ее и так в жизни хватает. И он прислал. Ну, не без тошниловки, но уж не лучше. Мне даже завидно стало, такая простая любовь. У меня такой никогда не будет, хорошо еще, что секс есть, с ним повеселее. А вот Дмитрию Петровичу это не нравится. А как же выбросы эндорфинов и эндогенных наркотиков? Я почитала матчасть, владею терминами, но не понимаю ни слова, но терминами владею.
  Он мне статьи прислал, чтобы я почитала. Я почитала, но мало что поняла. Получается так, что у меня зависимые отношения, в них нет своей воли, моей то есть воли. А когда она у меня была, эта моя воля? Всю жизнь меня куда-то вели, толкали, пинали. Надо об этом подумать, пока не хочу. Секс хорошо, но одного секса мало. Я себя знаю, поэтому все так и сложно в моей жизни. Короче, все сложно. И пусть это выбьют на моей плите: "У нее было все сложно, ну и черт с ней!" А на похоронах пусть играют марьячи-трансвеститы. Такие раскрашенные, в боа, чулках в сеточку и чтобы жирные!
  Так, пора заканчивать. У меня там еще котлеты в духовке на подходе - съем-съем весь противень! Что-то я стала много есть, уж не залетела ли. Хотя цикл нормальный, как в аптеке - минута в минуту.
  На майские уеду к Антону на дачу. Или это дача его друга. Если будет совсем отстой, уеду, терпеть не стану. Как приеду, расскажу. И надо с этими камерами разобраться, все время кажется, что за мной наблюдают.
  Все, котлеты ждут.
  Пока, Риточка, люблю тебя!".
  
  Рассказ "Метроном"
  Слишком яркий свет. Почему он так бьёт в глаза? Кто-то шутит, специально направил прямо в глаза прожектор или стробоскоп, как это у них называется, и слепит, слепит, слепит! Надо встать и уйти, а тело не слушается, будто бы связали по рукам и ногам, ноги надутые и безобразно огромные, как набитые чем-то мягким. Теперь он понял, что значила фраза "ватные ноги", попробовал повернуть голову, и это не удалось. Какие-то голоса вокруг, крики, кто-то дёргает за щеку.
  "Прекратите это немедленно!" - крикнул про себя, рот открылся, не выдав ничего, кроме судорожного дыхания.
  - Вызовите скорую! - кричали вокруг него. Одна из женщин мочила платок и обтирала его лицо, мужчина, сидевший рядом, пристально всматривался в его лицо, а потом дал ощутимую пощечину.
  - Нет, точно не инсульт, - уверенно заявил мужчина, с ним стали спорить, шум голосов стал настолько нестерпимым, что сидевший в кресле бледный мужчина нервно затряс головой.
  Концерт ещё не закончился, пять минут назад должно было начаться второе отделение, зал был полон, все успели вернуться из буфета, а оркестранты с живым интересом смотрели на суетливую группу в пятом ряду. Мужчина сидел ровно по центру, многие его помнили, он ходил по абонементу и садился всегда на одно и то же место. Если бы не бледность и отсутствие реакции, признаки жизни были, мужчина медленно моргал, на него никто бы не обратил внимания, сколько таких же сидело в зале, задумчивых и неподвижных, оглушённых великой музыкой или коньяком в буфете.
  - Ну, вы вызвали скорую?! - нервно взвизгнула одна из женщин, потрясая сумочкой.
  - Да, обещали скоро быть! - раздалось несколько голосов.
  - Инфаркт, - глубокомысленно проговорил один старик в видавшем долгую жизнь костюме, старомодном, но выглаженном и чистом, только запах приближающейся смерти нельзя было отстирать. Старик взял левую руку умирающего и пощупал пульс, - плохо дело.
  И, с грацией, достойной балеруна, отскочил в сторону, насколько это позволил узкий проход между креслами. Больного начало тошнить. И свет померк, и отключились все голоса разом - тишина и покой, долгожданный покой.
  
  Снова яркий свет, много белого вокруг, невыносимо воняет спиртом и отчаяньем. Больница, знакомое место. Мужчина заворочался на койке, ему вторили глухим кашлем другие выздоравливающие в палате.
  - Очнулись, очень хорошо, - врач склонился над больным и долго что-то рассматривал в лице, зачем-то посветил в глаза и, довольный чем-то, улыбнулся, сунув руки в карманы халата. - Вам очень повезло, вы не находите?
  - Не знаю, - ответил мужчина, - с трудом поднимая длинную тонкую руку с костлявыми пальцами. - Что со мной.
  - Ну, что-что, инфаркт. Доигрались, не думаете же, вы, что это случайность? - мрачно сказал врач, его маленькие глазки в узких очках в тонкой золотой оправе горели праведным гневом, как всегда горят у врачей, наткнувшихся на настоящего "безбожника", плюющего на достижения медицины и профилактическое лечение, а чего? Так это не важно, здоровых, как известно, не бывает.
  - Я не знаю, - повторил мужчина и закрыл глаза. Разговор не столько утомлял его, сколько злил. В ушах застучало раз-два-три и раз-два-три и раз-два-три! Странный ритм сердца, тут же сменившийся торжеством вальса из первой части концерта. Но кто автор, кто композитор? Как ни старался он вспомнить, звучала музыка, лицо композитора расплывалось в восковой дымке забвения, голова кружилась, уносясь в нарастающем вихре танца.
  Потом были капельницы, уколы, капельницы, уколы, тугая грудь медсестры, немногим старше его, которой она укладывала его на койку, поправляя подушку и одеяло, и снова капельницы, уколы и отвратительная еда. Он смотрел на эту немолодую медсестру, не то заигрывавшую с ним, не то просто веселую по натуре, ещё не обозлённая гундящая жаба, как его ровесницы, и думал, как же им тяжело носить на себе эти два баллона. Вот у Любы, его жены, были такие же, на которые он и повелся когда-то. Люба поправилась с годами, но осталась вполне стройной, в чем-то даже стала привлекательней. Но сейчас он бы, не раздумывая, поменялся на эту медсестру, смотревшую на него с доброй укоризной и особым нежным чувством, которое видится больному. Сразу вспоминаются книги про войну, фильмы, госпиталь и куча калек, влюблённых все как один в медсестричку. И ему тоже захотелось влюбиться, может, когда он выйдет отсюда, пригласить эту женщину на концерт, послушать музыку, он много может о ней рассказать, сыграть, если она захочет Как здорово было бы просто так влюбиться, без ответа, что уже не важно, не тот возраст, лень, способная сжечь любые романтические порывы, а просто влюбиться, чтобы чувство и жгло, и грело внутри, заставляло и радоваться, и печалиться, смеяться, улыбаться солнцу и дождю.
  Глухо и темно, в душе и в сердце, полная пустота и капля злости, куда-то она вся вытекла, видимо, где-то уже образовалась дыра, разъело. Он и сам чувствовал, что его разъело, весь в дырах, как дуршлаг, а жизнь не кончается, вытекает из него тонкими струйками, а он всё жив. Как же живуч человек, зря, ошиблась природа, дав человеку столько сил. А на что они ему? Зачем вообще всё это вокруг, зачем он сам? На этот вопрос он знал ответ ещё с детства, со школы от завуча старших классов, которая назвала его конченным ублюдком и мразью, добавив, что вот из-за таких как он страна и сломается. Почему-то она думала, что страна может сломаться как телевизор или плита польская, о которой она так мечтала. Страна в итоге и сломалась, рухнула, дала дуба, приказала долго жить, но обещала вернуться, и всю взрослую жизнь он с ухмылкой нес в себе эту миссию, то, что вот из-за таких как он всё и сломалось. А что было то? Всего лишь сыграл на отчётном школьном концерте пару песен Элтона Джона, еще и оделся, как он, вот только был слишком худой, поэтому никто и не понял, а очки были знатные - взял у бабушки взаймы, цилиндр делал сам вместе с мамой, которая нашила ему блёсток на папин свадебный пиджак, а брюки выкрасили в полоску. Папа, был бы жив, может всё вышло иначе, и с сестрой тоже.
  - Да что это вы такой грустный? - спросила его как-то молоденькая медсестра, румяная круглолицая киргизка с живыми блестящими синими глазами. - Вы же завтра выписываетесь. Не хотите от нас уходить?
  - Конечно, где я ещё смогу пообщаться с такими прекрасными девушками, -ответил он, улыбнувшись ей.
  - Шалите, - весело ответила она, потрепав по голове. Как давно никто не гладил его по голове, по коротким тонким почерневшим от жизни волосам, в которых, назло жене, не было ни одного седого волоса, зато борода вся поседела, но он не носил ни бороды, ни усов. - Не переживайте, доктор же что сказал? Вам надо искать больше положительных эмоций.
  - А где искать? - спросил он, поставив девушку в тупик. Она надолго задумалась и, не найдя ответа, лишь пожала плечами.
  
  Из больницы его забрал угрюмый водитель шефа, филигранно проталкивавший Мерседес S-класса через московские пробки. Водитель взял сумку с вещами, потом схватил больного под локоть и без слов, не принимая никаких возражений, протолкнул его через неиссякаемый поток больных и выписанных, перемешанных с усталыми родственниками и друзьями, вылечившихся здесь не было, сюда попадали не просто так. Уже в потоке, водитель, посмотрев на бледного человека на заднем сиденье, начал говорить.
  - Илья Александрович жалуется на вас, что не позвонили, не сообщили.
  - Да? Интересно, зачем мне надо было ему звонить? - удивился недавний больной, медленно примерявший на себя новый статус "выписанного". Статус ничего не менял в ощущениях, сил не было даже смотреть в окно, а каждое слово приходилось выжимать из груди.
  - Ну, будто бы вы не знаете Илью Александровича - рвал и метал, что вас запихнули в клоповник, а он бы устроил самую лучшую клинику. Поставил за стол академиков. И так далее, гремел каждый день, уши до сих пор болят, - водитель состроил гримасу и обернулся назад, машина как раз догнала хвост пробки. Несмотря на то, что у водителя и шефа лица были совершенно разные: у водителя широкое, смуглое от солнца с густыми усами, а у шефа маленькое, с такими же мелкими глазками, зубами, носом и ртом. Глядя на эту комичную гримасу, выписанный засмеялся глухим сыпучим кашлем, как же похоже, а главное, почему у шефа всё было настолько мелким, вся его жизнь, всё его существо?
  - Ты прямо мастер. Шефу не показывал?
  - Нет, что вы. Я хочу здесь проработать до самого конца, - ответил водитель.
  - До пенсии? - уточнил пассажир.
  - До последнего вздоха. Шеф меня в любом случае переживет, а значит, мне бояться нечего. Вы же знаете, как шеф дорожит надежными людьми, как не любит ничего менять?
  - Да, знаю, как и все остальные это тоже знают, - ответил выписанный пассажир и задумался, не пора ли поменять самого шефа или пусть правит, лишь бы не мешал работать?
  Дома было невыносимо душно, воняло пластиком и разочарованием. Водитель помог занести сумку, не спрашивая, раскрыл окна, по-хозяйски заглянул в холодильник и стал выгребать в пакет оттуда всякое замерзшее гнилье.
  Бледный хозяин сел на стул в кухне и бесстрастно смотрел на всё, ему было всё равно, была б его воля, он бы выбросил отсюда все вещи, мебель - всё, в первую очередь себя. Отдав карточку водителю, он, видимо, заснул на стуле с открытыми глазами. Водитель вернулся с пакетами и аккуратно раскладывал продовольствие по полкам холодильника. Почему-то едой это называть не хотелось, вот продовольствие для широких масс и слоев населения звучало более гармонично.
  - Что ещё сделать? - спросил водитель, готовый к новым приказам, которых и не было, всё, что происходило сейчас на кухне и в комнатах, где он тоже навёл порядок, была его инициатива.
  - Давай обедать, а потом я буду спать.
  И проспал он так две недели, а может, и три, счет времени, как и счет чего бы то ни было потерял всякую ценность. Бледность не ушла, она стала новым в облике и без того чахоточного образа, но появилась сила, воля к приказам себе, желанием заставлять себя что-то делать, жить, наконец. Жить, на самом деле, не хотелось совсем, сама жизнь, как и всё остальное, потеряло какой-либо смысл.
  Он ходил по знакомой, когда-то любимой, когда-то ненавистной квартире, где прошла большая часть жизни, когда он был счастлив, как зомби или нет, как живой мертвец среди кладбищенских плит, часто останавливаясь, читая имена, годы, эпитафии, оценивая степень понтов, примеряя к себе, как намётанный взгляд девушки сразу видит то самое платье.
  На работу звали, с каждой неделей всё активнее, настойчивее. Он и сам хотел туда, посмотреть на тех, с кем работал столько лет, с кем по сути жил все эти годы. Он не помнил никого, как стёрли из памяти имена и лица старым ластиком, испачканным в чернилах, поэтому оставались грязные разводы вместо людей, кроме своего заместителя, молчаливой и умной женщины, которая настойчиво приходило в его сны, вытесняя бывшую жену и сына. С бывшей семьей у них была полная идиллия и взаимопонимание - они ненавидели друг друга. Диета, упражнения, режим дня, лекарства, ровной пирамидой стоявшие на столе - ничего из этого не раздражало, но и не радовало, что было, что не было - пустота. И в голове, и в душе, и в сердце - одна пустота. А что было ещё ожидать? Семья бросила, чему он, на самом деле, был очень рад, не хватало ещё этих жадных морд и слюнявых причитаний. Как все перестали врать друг другу, лицемерить, сняли маски и стали при каждом удобном случае уничтожать соперника, ещё недавно бывшего не то, чтобы союзником, а так, близким человеком.
  Он сел за ноутбук, вычислительная машина радостно взвизгнула вентилятором и послушно загрузилась. Сколько же ему лет, а до сих пор работает. Сколько раз ему предлагали поновее, помоднее или помощнее, и он всегда отказывался, а старый ноутбук работал и работал, выполняя всё, что от него хотел пользователь.
  Почта была завалена письмами, читать которые не имело никакого смысла, шеф много раз вывернет всё на совещаниях часто длившихся до поздней ночи. В таких собраниях не было никакого смысла, как и во многом, что происходило на работе, но шеф не мог остановиться, что-то кричал, что-то доказывал, выспрашивал, выматываясь сам больше всех, наверное, это и была какая-то психическая болезнь, изредка проступавшая в лице шефа, делавшая его похожим на одну из масок греческого театра, каждый раз разную, но каждый раз мёртвую, так не мог выглядеть живой человек. Руки всё делали сами, а голова думала, кто из его коллег был ещё жив? А жив ли он сам? Вроде жив, сидит, нажимает клавиши, смотрит тупым взглядом в экран: по всем признакам он живой организм.
  Не осознавая, а, может, просто не мешая себе, он писал письмо сестре. Как же давно они не виделись, как же давно они рассорились. А из-за чего? Он не помнил, скорее всего, она помнила, но могла и забыть. Внутри оставалось чувство обиды, до инфаркта жгучее, горькое, а сейчас, как и все остальные чувства и ощущения, пустое и мелкое. Пока писал письмо, оно куда-то делось, будто бы он смог залезть к себе в душу, развернул грудную клетку и выскреб из замученного сердца эту грязь, вот бы так поступить со всем остальным.
  В голове зазвучала соната Бетховена, он не помнил, какая, а не всё ли равно? Кто же это играл? Наверное, Рихтер, кто же ещё, больше пластинок не было. Музыка начиналась тихо, постепенно раскрываясь, становясь громче, пока пианист не начинал лупить по клавишам в безумном экстазе. И раз! И всё затихало, опять слышались слабые клавиши, затухающая мелодия. Музыка уже давно пропала, но он слышал, чувствовал её ритм, не понимая, что так билось его сердце, как метроном, запущенный незримой рукой.
  Он встал и ушел в другую комнату. В книжном шкафу стоял старый поцарапанный метроном. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, как бьется сердце, он выставил нужный ритм и перечитал письмо. Захотелось вернуться в ту комнату, где рядом с его кроватью стояло старое немного расстроенное пианино, и сыграть сонату. Всё равно чью, что взбредет в голову, но сыграть. И желание быстро иссякло. Вытекло на пол, как из дырявого бурдюка с вином. Опустошённый, но отчего-то восторженный, он три раза перечитал письмо к сестре, расценив его слишком слезливым и жалким. Рука уже набрала команду, выделила весь текст и застыла над клавишей del. Да жалкое, как и он сам, да слезливое, а ему хотелось, чтобы кто-то его понял, свой человек, которого он знает лучше себя, так чего же он боится и стесняется? Себя? Да, себя, такого жалкого и никчемного, как и большинство людей на планете.
  "Гиблое место, одни нытики и ничтожества живут", - подумал он и не стал удалять, а приписал в конце:
  "P.S.
  В первый раз я написал честно, без тайных замыслов. Ты же всегда видела их, не правда ли? Я помню, как в детстве, ты ещё только-только пошла в школу и была не по годам умна, и ты мне сказала, что я лицемер, жалкий тип, переполненный социальным лицемерием. Тогда мы первый раз серьёзно подрались, помнишь?
  Ты была права, таким я и был. Сейчас остался только жалкий скелет, оболочка, вместо человека".
  И отправил, не перечитывая, чтобы не вернуться обратно, не совершить ошибку и снова не стать учётчиком своих мыслей, чувств и лжи.
  
  Выход на работу, как спуск в подземелье, кишащее червями, с желтым серным туманом вместо воздуха, с капающей водой. Где-то глубоко гномы зарыли мешки и сундуки с сокровищами, бессмысленность которых становится яснее с каждым шагом вниз, в глубь чрева дракона. И этот дракон поглотил всех, переварив до песка и стойких оксидов металлов, и вся эта пыль ещё сохраняла образ и подобие человека, бредущего дальше вниз с безумным жадным и пустым взглядом. Он смотрел в эти лица, слушал речи, читал, изучал документы, лавиной обрушивавшиеся на него, и не понимал, что они все здесь делают, на что тратят свою жизнь.
  Молодые девушки, для него молодые - тридцать с небольшим, щеголяли новыми нарядами, стягивающими упругие тела, вышколенные и высеченные бесконечными тренировками в фитнес-клубе, от них всегда пахло всеми цветами сразу, перемешанными с медом и айкосом. От мужчин пахло почти также, но больше сигарет или айкоса, пополневшие, лысеющие, постоянно шутившие в окружении красивых женщин, отвечавших им полунамеками на случайный секс в офисе, если вдруг они и останутся здесь одни, тогда может быть, а может и нет, как он себя поведет и так далее. И как он раньше этого не замечал? Вспоминались, обрывками, как флешбеки в кино, его пассажи, глупые шуточки и влажные взгляды на молоденьких секретарш или бухгалтерш, отвечавших ему политкорректным флиртом, не подразумевавшим ничего за собой, достаточное удовольствие для импотента, каким он себя ощущал вот уже много-много лет. И дело было совсем не в физиологических возможностях, с этим особых проблем никогда не было, просто стало скучно, а скука пострашнее любого недуга. Скольких она уже выбросила на встречку на мотоцикле или отправила в ад после безумных трюков или путешествий в самые "дружественные места"?
  В его кабинете стояло два стола, его решение, а на двери красовалась гордая табличка "Директор по финансам". Вместе с ним работала Катерина, его помощница, женщина за сорок-под пятьдесят, но тоже поддавшаяся этому аттракциону тщеславия. Худая по природе, скорее даже чахоточного вида, в его молодости таких называли "суповой набор" и ДСП, она, в перерывах между паникой о двенадцатилетнем сыне который всё время то школу прогуливал, то бездельничал вместо уроков, старалась не уступать более молодым телочкам, что часто выглядело смешно, если не знать о том, как ей завидовали молодые, её фигуре, не менявшейся с годами. Так и живем: каждый завидует другому, не довольствуясь своими прелестями.
  Катерина стойко тянула работу в его отсутствие, допоздна засиживалась на работе, как делала это обычно и в его присутствии. Наверное, она не хотела идти домой, к сыну, не слушавшемуся её, к матери, укорявшей за то, что не нашла второго мужа, к пустоте быта, который часто путают с жизнью. Он сидел за столом, погрузившись в экраны двух мониторов, изредка поглядывая на ссутулившуюся худую женщину, казавшуюся до сих пор ещё девушкой, сидевшую к нему боком, как задирается тёмно-синее платье, открывая красивые ноги в колготках телесного цвета, как падает на лоб прядь чёрных волос, как она отмахивается от неё, злится и не может вырваться из бездны пустых цифр. Потом он окунётся в эту бездну, не видя, как с тоской и материнской жалостью она смотрит на него, закусывает до красна тонкие губы, пытается скрутить волосы в косу, быстро устает и небрежно закалывает их на затылке, чтобы через полчаса распутать снова, и так весь день, весь вечер, пока он не выгонит её домой.
  Офис опустел, перестали взрываться диким визгом звонки смартфонов, по которым он отслеживал последние тенденции в популярной музыке, перестали булькать бездонный кулер и свистеть кофемашина за стенкой. Столовая, а на деле маленькая комнатка с холодильником, кулером и тремя круглыми столами смотревшими на грудь проголодавшегося работника, находилась прямо за левой стенкой, сделанной из бумажного листа. Пальцы медленнее нажимали на клавиши, рука застыла, устало держа мышку, и он стал слышать стук. Тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук. Стук то приближался, то отдалялся, переходя в мерные удары его старого метронома, поверх которых наплывала мелодия. Это была та же соната Бетховена, но уже без эмоционального нарастания Рихтера.
  Он застыл, слушая эту мелодию, представляя себе, как пальцы скользят по клавишам инструмента, едва касаясь, чтобы извлечь ноту, но не сделать громко, не потревожить звенящей тишины. Гул вентиляторов, усталый скрежет жестких дисков и мерное дыхание. Так дышал он, закрыв глаза, примеряя этот стук, эту мелодию и удары метронома к себе, слушая свое сердце, но это было не оно. Метроном усилился, сбился с мелодии, забился в рваном ритме, будто бы кто-то специально двигал стрелку, желая ускорить, раздавить его. Он слушал этот стук чужого метронома, чужого сердца и не мог понять, откуда он.
  Катерины не было на месте, сумка на столе, ноутбук включен, она ещё не успела собраться, закрыть базу и уйти. Он вспомнил, что ей кто-то звонил, как она побледнела и быстро вышла. Он поднялся и вышел в офис, застыл на месте, слушая тишину, бульканье кулера в столовой, как включилась программа очистки в кофемашине, и все эти звуки были фоном, который можно было легко отбросить. Он пошел к туалетам, одна из дверей была закрыта, а за ней слышался приглушенный плач.
  - Катерина, с вами всё в порядке? - спросил он, постучал и спросил ещё раз. За дверью кто-то задвигался, послышались громкие всхлипы, а от шума в голове, от рваного стука метронома у него закружился мир, вот-вот потолок рухнет прямо на голову, а пол вздыбится, кинет в стену.
  - Я вхожу.
  Дверь не была закрыта на защелку, и он вошел, обнаружив Катерину на банкетке возле раковины и огромного зеркала. Это была его идея много лет назад оборудовать женские кабинки вот таким большим и ярким зеркалом с подсветкой, позже появилась и банкетка со столиком для косметички. Катерина глухо всхлипывала, утирая левой рукой лицо, тушь потекла, губы скривились в некрасивую гримасу, она была сейчас очень похожа на школьницу старших классов, которую бросил первый парень. В правой руке она сжимала телефон, увидев его, она выронила телефон на пол, он успел поймать. Последний вызов отразился в журнале, больше получаса она разговаривала с матерью.
  - Идемте, нечего здесь сидеть, - сказал он и взял Катерину за руку.
  - Простите, - только и сумела она выдавить, губы не слушались, в какой-то момент ему захотелось дать по ним, чтобы успокоились.
  Он отвел её на кухню, поставил за стол и ушел к себе, вскоре вернувшись с бутылкой бренди и двумя бокалами, хранившимися у него в нижнем ящике стола. Бутылка была открыта десять лет назад, кто-то подарил этот дорогой видавший лучшие годы бренди. Налив ей и себе, он кивнул, чтобы она выпила.
  - А разве вам можно? - забеспокоилась она, смотря, как он разом выпил свою часть.
  - Неважно, пейте, а то придется влить вам это в горло силой, а я не хочу этого делать, - сухо, даже как-то зло ответил он. Катерина испугалась, и страх внезапно успокоил её. Она выпила и пристально посмотрела ему в глаза. - Ещё?
  - Ещё! - уверенно ответила она и добавила. - А себе не наливайте, вам нельзя.
  Он налил ей и унес бутылку. Сев за стол, он стал сохранять документы, смакуя вкус бренди. Соната заиграла снова, он прислушался к своим чувствам и улыбнулся, метроном еле слышно отстукивал верный ритм.
  Катерина вошла с вымытыми и вытертыми бокалами и двумя чашками кофе на подносе. Она не улыбалась, но и не грустила, смутив его умным и проницательным взглядом синих глаз, а ещё недавно он был пугливым и робким.
  - Пригласите меня в ресторан. Всё равно в какой, лишь бы там было шумно и много людей, - сказала она, а ему показалось, что приказала.
  - Хорошо, я не знаю в какой. Не помню, когда в последний раз ходил в ресторан сам, без шефа.
  - Выберем первый попавшийся, сейчас же ещё не так поздно, самое время поужинать, как считаете? - она села за свой стол и защелкала клавишами, закрывая десятки файлов. - А вы знаете, что сегодня пятница?
  - Да, я смотрел календарь, - ответил он и задумался, что это значит. А какое сейчас время года? Вроде зима, то есть он уже больше двух месяцев, как вернулся на работу, или больше? В голове его вспыхнул дерзкий план, или она ему это подсказала? - Катерина, а вы спешите домой?
  - Не, не хочу домой, - ответила она и долго смотрела ему в глаза.
  Он ничего не сказал, она ничего не спрашивала. В зеркале перед выходом они увидели себя, очень похожих, немолодых, но ещё и не совсем старых, он думал, что выглядит гораздо хуже. Катерина взяла его под руку и не отпускала до того момента, как они вошли в номер отеля, находившегося через три улицы от их офиса. Он оплатил номер до понедельника, она не возражала, одобрительно сжимая его локоть
  Номер был большой, не меньше его квартиры. Катерина ушла в ванную, а он заказал ужин в номер. Когда всё принесли, она вышла из ванной в одном халате, вся одежда была аккуратно сложена в пакеты на стирку. От неё пахло теплом и цветочным мылом, мокрые волосы струились по плечам и спине, а голые ноги выглядывали из-за пол халата. Катерина его не стеснялась, быстро насытившись и, видя, что он почти ничего не ест, она ушла в спальню. В гостевой комнате было душно, зачем-то горел телевизор. Он выключил его, приоткрыл окно и ушел в ванную.
  Душ придал сил, слегка подзадорил, напомнив о былых годах, когда он был молод, и девушка не должна была долго ждать, пока он помоется, да они и не мылись особо, чтобы не терять времени. Сложив все вещи в пакеты, завтра утром их вернут после стирки, он вошел в спальню в халате, прикрыв себя так, будто бы он был молоденькой девушкой среди толпы пьяных матросов.
  Катерина сидела на кровати и расчесывала волосы. Кровать была расстелена, подушки взбиты, чувствовалась рука женщины. Она встала, подошла к нему вплотную, и он склонился, чтобы её поцеловать. Музыка зазвучала сильнее, он ловил ритм её сердца, сразу не осознавая, что слился с ней в этой музыке. Халаты брошены в кресло, Катерина ничего не позволяла ему делать, шепча, что надо беречь себя. Рядом с ней, целуя её горячие губы, небольшую крепкую грудь он молодел, слушая, как расходится его сердце, как оно набирает былую силу. Ему нравились её длинные тонкие пальцы, как у пианистки, и он знал, что Катерина не умела играть, нравилась её тонкая, пожалуй, даже слишком худая фигура, тонкие крепкие ноги, как она грациозно сидит на нём, как часто дышит, двигаясь всё быстрее.
  Он почувствовал силу и перевернул её на спину. Катерина обхватила его ногами, прижала к себе и не отпускала до самого конца, смотря полными счастья синими глазами.
  Все дни они не выходили из номера, не вылезали из постели, вспоминая или пробуя то, что не успели за прошлую жизнь. Ей нравилось подолгу стоять у витражного окна, упершись в него ладонями и подрагивая от холода. Она смотрела, как их комната парит над громадным равнодушным городом и улыбалась, когда он накрывал её халатом и прижимал к себе, чтобы согреть. В её взгляде, улыбке в этот миг было столько простоты и бескорыстности, радости и счастья. Никогда ещё он не видел, чтобы женщины так реагировали на него, обычно ему говорили, что надо в следующий раз лучше стараться. Под ногами жила заснеженная Москва, а в их номере время застыло на месте. Катерина смеялась, что не ожидала от себя такого, и от него, называя в шутку молодоженами.
  За всё время в отеле ни он, ни она не вспоминали о работе, хотя раньше каждые выходные, всё то жалкое время, что оставалось вечером после рабочего дня - всё уходило на думы об отчётах, об ошибках, о недоделанной работе, преследовавшее их как волк, выматывая, выедая до костей. Катя, они сумели перейти на "ты" с трудом, мешала незримая и подлая субординация, рассказывала о сыне, и он видел, как она в действительности любит его, как скучает, по многу раз звоня, выслушивая подростковые выпады, но уже без злости или раздражения, а с улыбкой, смеясь. Сын сразу сказал, чтобы она раньше понедельника не возвращалась, а то ЭТА, так называл он бабушку, не успеет отойти, и тогда всё по новой. ЭТА действительно отошла к понедельнику, прорычав положенное не больше получаса.
  Катя несколько раз в неделю станет жить у него, наведёт в квартире порядок, поменяет всё, что следовало бы поменять много лет. Возвращаясь домой, он чувствовал её запах, её музыку, ритм сердца, даже когда её не было с ним. Он ставил метроном и отводил стрелку влево. Старый друг ровно и четко отстукивал ритм Кати, его ритм. Но это всё будет позже, много позже, после бала голов в пещере короля гор!
  
  Прошло безвременье, пугливая тревожная реальность вытягивала к себе из безвоздушного пространства, наполненного волшебным эфиром свободы и детской радости. Катя вспоминала, как в детстве не хотела идти в школу, как каждый понедельник накануне вызывал приступы тошноты или рост температуры. С возрастом чувства притупились, как и всё остальное, осталась тихая ненависть, переходящая в неразрывную цепь хронической усталости. Он чувствовал что-то похожее, какое-то неприятное тупое чувство, давящее на шею и затылок.
  Они сидели в ресторане отеля и медленно ели завтрак. Ни вкус, ни красота отеля и виды за окном ничего не могли сдвинуть в душе. Тоска, бесконечная и мокрая тоска. Не хотелось ничего видеть, ничего делать, тем более, никуда идти. Они переглядывались, держась за руку, глазами передавая друг другу остатки того восторга, когда ты паришь над городом, видишь далеко вперед, все его засыпанные снегом районы, серую обыденность с яркими вывесками, и тебе никуда не надо, мир существует вокруг тебя, а ты не существуешь в нём, пускай и недолго, но свободен.
  Он впервые опоздал, как и она. Никто не заметил, что финансовый директор и его помощница, о которой постоянно забывали, что она заместитель директора по финансам, все считали Катю секретаршей, обращаясь соответственно, пришли вместе, вместе долго пили кофе в столовой, так значилось на табличке двери, долго о чём-то молчали. День предстоял тяжёлый, тягучий, у большинства головы еле держались на плечах после выходных, опенспэйс гудел от рассказов, вздохов и восклицаний, как здорово все провели выходные, если бы не дети, если бы не муж или жена. Сквозь закрытую дверь просачивался в кабинет этот гул, Катя ушла в работу, как обычно, и ничего не слышала, а он внимательно слушал этот гул, эту сумбурную музыку, выделяя ритм каждого: рваный, мелкий, ускоряющийся и падающий, затаённый и рвущийся наружу, но в основном неинтересный, безликий и пресный, как и вся современная музыка, залитая в их смартфоны. Он не был ретроградом или заносчивым знатоком, были исполнители и группы, которые ему нравились, особенно электронная музыка, транс конца нулевых, что уже должно было считаться старьем, а для него это была музыка унылой жизни, где иногда рождалось что-то красивое, тонкое, заглушаемое вскоре ритмом и однообразными лупами, на которые надвигался общий фон бесконечной тоски.
  Катю он отправил домой после семи вечера, всё сделать не переделать, но что толку торчать, когда через час начнется козлодрание, совещание у шефа, на которое сгоняли всех, кто не успел сбежать из офиса. Он никогда не брал её на такие совещания, когда как другие руководители отделов тащили всех ведущих менеджеров, ассистентов и всех-всех-всех, чтобы было на кого наорать, перед кем хвост распушить. Перед уходом Катя закрыла кабинет, и этого никто не заметил. Без макияжа ей было гораздо лучше, она стала выглядеть ещё моложе, чем разозлила телочек из отдела маркетинга и отдела продаж. У неё некрасивое лицо, не вписывающееся в общепризнанный стандарт, черты больше резкие, придающие ей на первый взгляд образ законченной стервы, горюющей над своей жизнью и проклинавшей всех за своё горе. Но это только на первый взгляд, пока не взглянешь в темные синие глаза, но люди разучились смотреть друг другу в глаза. А зачем это делать, что там можно увидеть? Пустоту или?
  Они целовались под шум офиса, готовившегося к публичной порке, шеф уже приехал и пил кофе чашку за чашкой, готовился, не хватало ещё, чтобы он вымачивал розги в мужском писсуаре, как любили делать наставники военно-морских училищ в царское время, чтобы и больно, и унизительно одновременно. Как любим мы уничтожать, унижать других, радуемся этому, гордимся, требуем от окружающих понимания и признания своей благодетели, ведь не зря же, ведь на пользу же униженному. Об этом он подумает позже, а сейчас в ослабевших от болезни руках была живая любящая женщина, безумно красивая, теплая, добрая, которую надо скорее выгнать из этого гадюшника. Сколько же лет они работают вместе? Неужели уже семь лет бок о бок? Столько длится крепкий брак, и как же хорошо она знает его, а он её, как мало надо слов, чтобы понять друг друга. Семь лет, как и их разница в возрасте, и, глядя на неё, отбрасывая счастливое число в сторону, он становился моложе, глухая, давящая тоска, окутавшая всю жизнь липким вонючим туманом, будто бы рассеивалась, он стал слышать новые звуки, новую музыку, её музыку, и он сыграет ей, обязательно сыграет. Пускай это попурри из Бетховена и Шопена, отрывки, порой рваные куски, соединенные вместе мастерством пианиста, переходящие в аллегро Грига, затухающие, как последние аккорды ноктюрнов Шопена, и взрывающиеся минимализмом неоклассики и скоростью Бешевли. Он слышал это в ней, в себе, запоминая, как юноша дрожа от нетерпения сыграть девушке, поразить её, влюбить в себя.
  В таком настроении он и сел за длинный овальный стол в зале для переговоров. Во главе восседал шеф, на подушке, кресло большое, как трон, а личность маленькая. В курилке все посмеивались над этим, но так никто бы не осмелился и вида показать, что знает об этой хитрости. Шеф сидел выше всех, оком епископа обозревая еретиков, один взмах пальца, и этого на костер, а этому кишки выпустить и намотать, влить расплавленный свинец и ждать прозрения, предсмертного видения. Офис стих, все сидели смирно, не смея лишним движением проявить неуместную сообразительность, ум или характер: лихие и бессовестно глупые лица, ждущие первых слов оракула, супербожества.
  И началось! Не хватало грома и молний, чтобы лампы на потолке дрожали, ссыпались плиты подвесного потолка, а по углам зала лилась грязным потоком вода, нет, лучше лава. Вопросы, отчеты, восклицания, крики, требования, опять вопросы, отчеты и так далее до бесконечности. Очередь до директора по финансам не доходила никогда, к нему не было вопросов, но сидеть он был обязан, чтобы знать ситуацию, понимать, как оно на самом деле. И не докажешь, не объяснишь, что цифры, числа расскажут гораздо больше и внятнее этих сбивчивых докладов, этой цепи перекладывания ответственности с руководителя на ведущего, с ведущего на более младшего менеджера и вплоть до сисадмина, который никак не может наладить работу электронной почты, чтобы она не висла, чтобы наконец заработала как надо, а вот как это надо, никто не объяснял. Есть много вещей, которые известны всем и не требуют объяснений, и часто это самые невнятные и непонятные вещи, в незнании которых никто не посмеет признаться.
  Он слушал стук шефа, то нараставший, то замиравший на полуслове. У остальных метроном стучал ровно, быстро и ровно, как и положено послушным роботам. И ему стало скучно, он стал представлять, как здорово бы здесь звучала тема из Пер Гюнта "В пещере короля гор", как уместна здесь и сейчас музыка Грига. И ритм поменялся, он уже слышал начало мелодии, ещё неуверенное, оживающее.
  И голова шефа отделилась от туловища, руки продолжали махать, не хватало меча и кубка, и они появились тут же. Голова шефа, оставляя мерзкий кровавый след, катилась по столу, подскакивая перед кем-нибудь, кусая за нос или ухо. Стол расширился, вся комната расширялась, превращаясь во внушительный зал с каменным сводом, освещенный чадящими факелами, с полом, выложенным неровными шершавыми плитами.
  Голова шефа неистовствовала, кричала, нападала на других, и головы директоров посыпались на стол, а за ними и ведущих менеджеров, руководителей подразделений, пока все сидящие за столом не остались без голов. Здесь же была и его голова, она отпрыгивала от других, ища безопасное места, пока голова не запрыгнула обратно на плечи. Безумное действо, игра или драка, непонятно, что происходило на огромном столе, где десятки голов катались, врезаясь друг в друга, кусались, смеялись, зубоскалили, уворачивались от других, чтобы вцепиться тут же в кого-нибудь другого, а туловища помогали, отпихивали врагов, слепо и размашисто орудуя руками, придавая этому хаосу ещё больше безобразности. И над всем этим гремела музыка Грига в финальной части, хор давил сверху, как плита из гранита, сплошная чёрная громадина, которая вот-вот раздавит эти головы, как жалкие орехи.
  В какой-то момент все головы разом повернулись к директору по финансам, единственному, кто надел свою голову обратно, и ринулись на него. Ужасающая армада разинутых пастей, с бешено вращающимися глазами, бороться с которой было легче легкого, одним щелчком пальца откинуть назад, заставить скатится на пол и затаиться по углам, под столом, спрятаться под платье, притворяясь беременной безголовой барышней. Отгремел последний аккорд, звук завис в воздухе, и всё пропало.
  Он очнулся уже дома, на часах была половина шестого утра, будильник настойчиво пищал, затихая. Дома тепло, сухо и пахнет даже какой-то едой, но не хватает её. Сегодня же он отдаст ей запасные ключи, надо бы и кровать поменять, им будет тесно на его полуторке. Но кровать никто не поменяет, Катя оказалась против, и он тоже. Спать вместе, прижимаясь друг к другу, держать её, чтобы она не упала на пол, Катя спала всегда на краю кровати - это была игра, интересная им обоим, и пусть спали мало, часто просыпались среди ночи, смеялись, громко, неожиданно громко для самих себя, и отдыхали, поднимаясь бодрыми, как двадцать-тридцать лет назад.
  Он расскажет ей про то, как проходят теперь все эти совещания, какой бред видится ему, а она посмеётся, станет спорить, что это вовсе и не бред. Он встанет первым, принесёт ей кофе и бутерброды, а сам сядет за инструмент, сыграет что-нибудь, что само придёт, пальцы жили отдельно от него, резонируя на настроение, чувства, её восторженные и смешливые взгляды. Всё же он очень стеснялся ей играть, стеснялся себя, сняв со стены все дипломы о победах в конкурсах, как давно это было. Катя их нашла и повесила обратно, светлые пятна на стенах не дадут соврать, спрятать себя.
  
  Заскрипела дверь, замок он побрызгал ВД40, как посоветовал сосед, и старый стражник перестал заедать, вот петли упирались, не поддавались и стервозно скрипели. Он не вставал, решив проспать всё утро. Кто-то вошел в квартиру, наверное, Катя. Послышался женский голос, очень знакомый, немного низкий и властный. Это была не Катя, он хорошо знал этот голос, которому в ответ донесся мальчишеский бас, дерзкий, несогласный. И этот голос был ему знаком, напоминал его в детстве, бас уйдет, и останется один хрип, но позже, сильно позже.
  Он не беспокоился, лежал с закрытыми глазами. Катя обещала привести Павла, своего сына. За последние месяцы они сдружились, мальчик оказался смышленым, любил маму, и не любил нравоучения - хороший умный парень. Он останавливал Катю, игравшую перед ним роль строгой матери, и Катя подчинялась, поняв со временем, что поезд ушел, и дело здесь даже не в авторитете, и нужен ли он в отношениях между матерью и сыном. Она скоро придет и столкнется с незваными гостями, но кто же это? Он уловил знакомый запах духов, так душилась всегда Маша, но она же в США, или вернулась?
  - Ага, спишь! - Маша вошла в комнату и резким движением раскрыла шторы. В комнату заглянуло любопытное майское солнце. - А вот я тебе сейчас сыграю!
  Она села за пианино, поколдовала с метрономом, он застукал ровный уверенный ритм, и стала лупить по клавишам тему "В пещере короля гор", с каждым переходом играя всё громче и громче.
  - Мама, прекрати! Уши уже болят! - крикнул из кухни мальчишка, но Маша лупила и лупила, злобно хохоча.
  - Ты сбиваешься на третьем такте, каждый раз, - сказал он и сел, с улыбкой смотря на сестру. Он тогда не поверил, что она приедет, что это письмо от неё правдивое, что она не соврет, как раньше.
  - Ну так я и не лауреат международных конкурсов, - язвительно ответила она, сощурив красивые голубые глаза. Они были похожи с ним, как брат с сестрой, без смешения. Так сразу не угадаешь, а как станут рядом, то сомнений больше нет, и все всегда удивлялись, как же так вышло, что он был брюнетом с темно-карими, почти черными глазами, а она голубоглазой блондинкой.
  Она встала и придирчиво посмотрела на его пижаму с игрушечными зайчиками и медвежатами, которую купила ему Катя. Маша почти не изменилась, всё такая же красивая и стройная, разве что плечи округлились и руки набрали мышечную массу. Она до сих пор нравилась молодым мужчинам, ходившим за ней косяками морских коньков, пугающихся её язвительных шуток.
  - Я смотрю, ты бабу завел, - она ткнула пальцем в пижаму, в кровать, такое белье он вряд ли бы купил сам, обычно он покупал что-то лучше, чем простыни в поездах.
  - Бабу, - повторил он и рассмеялся. - В твоих устах это звучит как похвала.
  - Посмотрим, она же придет сюда или не сегодня?
  - Сегодня, скоро, - он встал и обнял сестру. Она три раза поцеловала его в щеки и крепко прижала к себе.
  - Ну, здравствуй. Какой же ты дурак, чего же раньше не сообщил! - строго, с обидой и страхом за него воскликнула Маша.
  - Не знаю, не хотел мешать.
  - Дурак! - громко воскликнула она.
  Они пошли на кухню, там мальчишка варил кофе в большой турке на четыре-пять чашек. Турку и кофе они принесли с собой, мальчишка делал всё важно и деловито, ставя чайник, чтобы нагреть чашки перед тем, как разлить кофе.
  - А это мой Даниэль, - представила Маша сына.
  - Данила, - мальчишка пожал руку дяде, весело хлопая глазами. Он был не очень похож на Машу, разве что ростом, уже почти выше неё, немного смуглый, черноволосый, с живыми чёрными глазами.
  Дверь скрипнула снова, и вошли Катя с Павлом. Катя увидела чужую обувь, пальто и куртку на вешалке, поймала запах розовых духов и напряглась, побледнев больше обычного. Павел пожимал плечами и неуверенно снимал куртку.
  Они прошли на кухню, откуда доносились голоса, и Катя встала у двери, вопросительно смотря на всех. Он увидел в её взгляде тревогу. Катя рассматривала Машу, высокую красивую женщину, с длинными золотыми волосами и большими голубыми глазами. Кого-то она ей напоминала, но Катя никак не могла понять.
  - Катя, познакомься, это моя сестра Маша, - он встал рядом с ней, и Катя увидела, как же они на самом деле похожи. - А это её сын Данила. Данила познакомься с Павлом.
  Мальчишки тут же сориентировались, Данила кофе оставил на мать, и ребята ушли в другую комнату. Вскоре забренчало пианино, раздался смех, толкотня.
  - Очень приятно, - неуверенно сказала Катя, ей почему-то хотелось уйти, но как он обнял и поцеловал её, все страхи улетучились.
  - Катя, скажу тебе честно, ты гораздо лучше, чем его прошлая корова, - сказала Маша и обняла Катю, звонко поцеловав её в губы. Катя смутилась ещё больше, но засмеялась.
  - Корова - это моя бывшая жена.
  - Да ладно, ты разве развелся до конца? - удивилась Маша.
  - На финише, я подключил юриста нашей компании, а то сидит без дела, скучает.
  - Да, ему не дают развод, требуют эту квартиру тоже поделить, - сказала Катя.
  - А, похоже на Любку, - кивнула Маша. - А ты не смотри на него, что он такой тихий и смирный, знаешь, какой Гошка был раньше? Знаешь, как он говорил, где у меня мозги осели?
  Маша без стеснения схватила себя за промежность, не боясь помять длинное свободное платье. Катя рассмеялась и повторила.
  - Гошка, а я никак не могла назвать его просто Герой, а не Георгием Николаевичем!
  - Да Гошка и есть! А знаешь, что самое ужасное? - Маша ткнула в него пальцем. - Так это то, что он был прав. Вот гад, и я с этим жила много лет!
  - Так мы из-за этого поссорились? - спросил он сестру, про себя повторяя "Гошка" пробуя своё имя на вкус. Он и забыл, как его звали в детстве, как его дразнила сестра. Он забыл своё имя, воспринимая обращение к себе как идентификатор, очередную вереницу бездушных цифр. - Я честно забыл, почему мы поссорились.
  - Да я тоже! Махнула Маша рукой. - Да какая разница! Я была так зла на тебя, просто рвала и метала, а сейчас понимаю, что зря. Только с возрастом понимаешь, насколько ты на самом деле глуп.
  - Это да, ты в свои годы давно поняла? - ехидно спросил он.
  - Ой, тоже мне, - хмыкнула Маша. - Кать, а тебе сколько лет?
  - 47. Много, - улыбнулась Катя, беря его за руку и ласково смотря в глаза.
  - Так ты всего на четыре года меня младше. Не беда, мы с тобой ещё молодые, не то, что этот старый хрыч! - Маша охнула и бросилась к плите, где бесчинствовал сбежавший кофе. Запахло вкусным жареным кофе и летом.
  - Гошка - Катя засмеялась и поцеловала его. - Теперь я буду тебя только так называть.
  - Но не на работе, - строго сказал он.
  - Конечно, на работе нас нет, только наши тела, живые трупы, - ответила Катя.
  Маша удивленно и с некоторой тревогой смотрела на них, как они общаются молча, понимая друг друга с первого взгляда. Она разлила кофе и впервые за много лет всплакнула от радости за брата и горести за себя, поняв, что так и не встретила того, кто бы её понимал, хотел понять.
  - Маша, что случилось? - Катя обняла её сзади, прижавшись щекой к спине. Маша утерла слезы, но в груди ещё дрожало.
  - Стареешь, и ты стареешь, Маша, - сказал Георгий. Обретя заново имя, он иначе смотрел на всё, ему хотелось больше света, тепла, радости, волнующих тревог и захлестывающих эмоций, как на сцене, куда он выходил к инструменту ни жив не мертв от страха, и только пальцы касались клавиш, мир тут же исчезал, превращаясь в яркий поток света.
  Он слышал, как мелодия Кати заиграла внутри Маши, как сблизились они за эти минуты, и, взяв самых дорогих женщин за руки, отвёл в спальню, сел за пианино и стал играть.
  
  Воскресенье, 25 декабря 2022 19:38
  Максим Сергеевич никак не мог сосредоточиться. Перед ним лежал документ, но как не листай электронные страницы туда-обратно, понятней не становилось. Он отодвинул от себя планшет и уставился в стену, решив больше не бороться с собой. Отчет судмедэкспертов он прочтет завтра на свежую голову. Общая картина была ясна, его опасения об отравлении подтвердились, но вот разобраться в формуле наркотика и назначить курс детоксикации он не мог, скорее даже боялся ошибиться. Завтра детально разберет отчет с коллегой из "буйного" отдела, у него опыта больше, может и знает эту синтетическую дрянь. С барбитуратами все было понятно, но анализы Риты не подтвердили их следы, возможно уже вывелись или анализ плохо сделали. В любом случае анализы надо взять повторно, и теперь у него есть для этого основание.
  Возбудили уголовное дело по его заявлению и тут же отобрали телефон. Еще неделю он добивался, чтобы ему переписали записи из диктофона и последнюю переписку. Оказывается, Рита посещала психотерапевта, надо с ним обязательно встретиться. Много что надо, замещение должности заведующего с него никто не снимал, формально Риту вела Евгения.
  Голова сильно болела. После побега Альбины у него опять скакнуло давление. Оля даже скорую вызвала, боясь, что у него инфаркт. Так бы и было, если бы он заранее не оглушил себя всем, чем только можно. Коронарные артерии сузились, после положенных уколов не стало ни лучше, ни хуже, что можно считать за успех. Жена отказывалась общаться, заблокировав его номер. Она пару раз писала Оле и, узнав как дела, пропадала, не отвечая ни на один вопрос. Олю это бесило, а он просил потерпеть, снова потерпеть. Дочь была права в своей злости, в нежелании терпеть, понимать, принимать и еще много пустых глаголов для самоуспокоения, а он не мог все ей рассказать - это должна была сделать Альбина.
  Максим Сергеевич мысленно проговаривал про себя строчки одной песни со странным названием "Надежда". Он долго вспоминал исполнителя, в голову лезли разные млекопитающие, пока он не дошел до дельфинов:
  
  "Она куда-то ушла и третий день не звонит,
  Ты почему-то один, ты почему-то забыт.
  И каждый считает виновным другого,
  Хотя сделать шаг навстречу это проще простого"
  
  Песня ничего не объясняла, но помогала не сойти с ума, несмотря на кажущуюся депрессивность и, как бы сейчас сказали члены родительского комитета Нижнего Новгорода, вела к суицидальным поступкам. Безграмотная формулировка, суицид сам по себе и есть поступок. Как бы Альбина не наделала глупостей, у нее уже такое было
  Максим Сергеевич пошел на кухню и поставил чайник. Оля должна скоро прийти от подруги, завтра ей в школу, ему на работу. Рутина должна помочь прийти в себя, нормализовать психическое состояние. Конечно, она не снимет ту боль и разочарование, перемешанное со страхом за маму и злостью на нее - эти чувства никуда не денутся, пока Альбина не вернется.
  Включив на колонке Грига, он принялся за приготовление ужина. Особых изысков от него ожидать не стоило, но что-то типа омлета-запеканки получалось. Оля любила это сборное студенческое блюдо, а жена фыркала, ругая его за то, что они с дочерью растолстеют. Альбина съедала больше всех, у нее всегда был хороший аппетит, пока не подступал очередной кризис. Тогда она переставала есть, садилась на сыроедческую диету и всячески издевалась над собой. Не помогало, как она не старалась подавить в себе возрождающееся во тьме души чувство. Оле он это не объяснял, она сама поняла, он видел это по ее тревожному взгляду, по красным глазам.
  Музыка не то чтобы успокаивала, она скорее сдерживала его от спонтанного ступора, когда вдруг задумаешься и застынешь с ножом в руках или над раковиной с открытым краном. Это было кратковременно, он успевал прийти в себя, но это было и случалось все чаще. "Пора бы уже показаться специалисту, а, Максим Сергеевич?", подумал он, представив перед собой Ольгу Васильевну, видевшую зачатки проблемы. Удивительная и стойкая женщина, он слабее, они все слабее.
  Запеканка томилась в духовке, до прихода дочери еще минут двадцать, она предупреждала, когда опаздывает. Он сел на кухонный диван и закрыл глаза, погружаясь в арии Эдварда Грига. Альбина сидела рядом, он даже хотел дотронуться до нее, но тогда галлюцинация пропадет. Она смотрела на него и плакала, сильно сжав губы. В ее взгляде не было укора или злости, она просила, но вот о чем? За долгие годы совместной жизни, расставания и воссоединения, он так и не смог разобрать этого взгляда, а она молчала, отворачивалась или убегала.
  Как психиатр он знал, что девушка, с которой он познакомился на дискотеке, больна. Он увидел это в ее взгляде, в манере держаться и говорить. Вспоминая себя позже, анализируя свое решение, он так и не пришел к выводу, хотел ли он ее вылечить. Наверное, нет. Он просто влюбился, а она влюбилась в него. Позже Альбина так объясняла их любовь: "Ты меня никогда не осуждал. Я видела это в тебе, поэтому и люблю". А почему люди любят друг друга? И почему для этого должна быть причина или понятный всем критерий?
  Теща обрадовалась, что дочь выйдет замуж за начинающего психиатра. Знала, старая ведьма, что с дочуркой что-то не то. Пускай и так, он ни о чем не жалел. Кроме одного: он не настоял, не заставил Альбину начать курс лечения. Если она вернется, то он это сделает, но вернется ли она. В таком возрасте Альбина слишком закостенела в своей болезни, она может окуклиться и выйти из окружающего мира к себе во тьму. Про тьму Альбина сама говорила, он "работал" у нее домашним психотерапевтом. Она многое сама понимала, но характер и врожденное упрямство, черта ее отца, мешали довериться даже ему.
  Альбину с детства учили быть лидером всегда и во всем. В итоге она выросла с синдромом перфекционизма, перераставшего с возрастом и гормональной перестройкой в навязчивую идею. Эта идея трансформировалась со временем, и было трудно понять, что послужило первоначальным триггером. Без этого, конечно же, нельзя было проработать психологическую травму. Сделать разбор и прочую ерунду. Максим Сергеевич скептически относился к подобным методам, но если они помогают, то это хорошо. Главным для него было выздоровление или стабилизация пациента. Отец Альбины, Рустам Каримович, намекал на проблемы, незаметно кивая и на дочь, и на жену. Мария Васильевна была похожа на Альбину, но гораздо сильнее и смогла справиться сама, сломав себя, подавив, но она сделала это сама, и ждала того же от дочери.
  Обычно все начиналось с рецидива маниакально-депрессивного психоза, Максим Сергеевич любил старый термин. Альбина уходила по уши в работу, тонула и забивалась на дно, с которого вытаскивали ее он и Оля. Но в Альбине в это время росла злость и недовольство, обида и неудовлетворенность, быстро переходившая в симптомы нимфомании. Она так пыталась компенсировать свое состояние, но не получая желаемого, сгорала еще сильнее. Навязчивая идея об ошибке, о потерянной жизни, о том, что она живет не с тем, не там и не так, усугублялась обострением надпочечников, вводивших ее в кратковременное биполярное расстройство. Она начинала жить в своем мире, выполняя все положенное, ища любви и понимания у других, воспринимая семью как врагов, ненавидя их, ненавидя себя. Это надо было лечить, и после кризиса, она проходила курс, лечила надпочечники. Но до кризиса было еще много всего, много горя и обид, сжигания мостов, попыток заглушить внутреннюю боль и безумие сексом и алкоголем. Хорошо, что никто ей не предложил наркотики, все же мозг подбирал "спасителей" тщательно, не отдаваясь каждому встречному.
  Теща не раз предлагала развестись, Оля тоже не понимала, почему он все еще с ней. Но потом, когда мама возвращалась и наступали спокойные годы, Оля крепко прижималась к нему и маме, а в глазах светилось счастье, что они все вместе. Как бы ни были далеки от дружбы Оля и мама, дочь очень любила ее, от этого и становилось горше и тяжелее на душе. Оля часто заболевала из-за этого, организм сдавался, не выдерживая стресса, и ОРВИ переходила в воспаление легких, провал в учебе и жизни на три-четыре месяца. Так она забросила гимнастику и танцы, оставив себе книги, фильмы и программирование. И в кого она пошла, наверное, в отца Альбины, преподавателя высшей математики.
  - Как вкусно пахнет! - Оля подбежала к духовке и приоткрыла дверцу, выпуская клубы ароматного пара. - Я сейчас сыр натру. Я купила, а еще зелени и овощей. Сейчас салат приготовлю.
  Она хозяйничала у холодильника, раскладывая продукты по строго отведенным местам. Он и жена не вмешивались, получая выговоры у хозяйки дома. Раньше было два хозяина, он с тоской посмотрел на когтеточку. Решиться завести нового кота он никак не мог, а Оля не предлагала, до сих пор сильно переживая смерть верного друга, спасавшего ее в самые трудные и тоскливые периоды. И это они создали ей такую жизнь - он и Альбина. От этих мыслей сами собой потекли слезы, Максим Сергеевич даже не заметил этого.
  - Пап, не надо, а то я тоже разревусь. - Оля всхлипнула, в больших глазах набухли слезы, скатываясь прозрачными капельками по красивому лицу, искаженному гримасой печали. Как же горе и обида уродует людей, лицо, душу, оставляя еле заметные шрамы, видимые все яснее с годами. Так и зарождаются патологии и психические расстройства, бесконечный замкнутый круг, когда больно делают тебе, а ты передаешь это дальше супругу, ребенку, внуку, даже не осознавая этого.
  - Больше не буду, прости, не сдержался.
  - Ты не должен извиняться, - строго сказала дочь и утерла слезы, звонко поцеловав его в щеку. - У меня все нормально, я привыкла.
  - Не надо врать, никто из нас не привык.
  - А я привыкла, - упрямо повторила Оля, как же она сейчас похожа на маму, одно лицо, одна фигура, одна поза, хотя Альбина считает, что дочь пошла в него. - Па-а-п, ты же не будешь сердиться?
  - Смотря на что. Говори, я взял себя в руки, - он сел прямо и обхватил плечи руками, как бы сдерживая себя.
  - Ой, ну прекрати! - она рассмеялась. - Пап, мы с ребятами хотим на Новый год встретиться. Точнее отпраздновать вместе, ты же не против?
  - Я не против. Вы хотите куда-нибудь поехать?
  - А как ты догадался? А, ну да, и так все понятно. Да, к нашему однокласснику. Он договорился с родителями, у них дом где-то за Тарусой. Нормальный дом, отапливаемый, вода, туалет. Короче есть все, не замерзнем.
  - Я не против, но ты же сама понимаешь, что должна следить за собой. Тебе еще рано беременеть.
  - Спасибо за прямоту, папуля, но я не дура же какая-то. Я все знаю, не переживай. И я не собираюсь не перед кем ноги раздвигать.
  - Грубо, Оля.
  - Прости, я устала и хочу есть. Пожалуйста, не беспокойся, - она застучала ножом, ловко сбрасывая огурцы в чашу. - Пап, а тебе одному не будет скучно? Я могу остаться. Не будешь же ты отмечать в больнице, дома же лучше.
  - Лучше в больнице отработаю, - он с тоской посмотрел на стеклянные дверцы кухни, где в хаотичном порядке были приклеены фотографии Альбины и Оли за много-много лет. - Дома тяжелее сейчас.
  - Да, я понимаю. Поэтому и хочу сбежать на время. Не от тебя, конечно же. А к бабушке ехать не хочу, не хочу ее видеть, - зло сказала Оля.
  - Ты несправедлива. Мария Васильевна тебя любит, строгая, конечно, но ты тоже не сахар.
  - Я леденец. Давай есть. Ой, сыр забыла потереть! - Оля побежала к холодильнику.
  
  Звук 016 от 09.05.2022
  "Я вернулась. Лучше бы не ездила, хотя посмотреть на себя со стороны всегда полезно. Расскажу по порядку.
  На первые майские Антон повез меня на дачу к другу. Дачей это назвать сложно, больше похоже на пробник усадьбы. Все есть, что положено: дом в три этажа или в два, не обратила внимания, баня с микробассейном на улице, дорожки в мраморной крошке, в такой грязной весенней крошке. Что еще? Зона для барбекю, теплицы какие-то, сортир на улице. Все круто, богато, но скучно. Я наездилась по таким местам еще в институте. Все кончается одним и тем же: шашлыки, баня, водка или виски, еще баня, и спать. Главное запереться, а то ломиться начнут. Не люблю пьяный секс, тем более у всех на глазах. Ты хоть и за дверью, а всех слышно. Меня всегда такой стыд разбирал за подруг, собственно больше и не подруги.
  Я вот задумалась, а кто мой друг или подруга? Кроме холодильника вроде никто. Вова хороший, но я его не знаю, и он меня не знает. А может и не надо знать другого человека, тогда и жить спокойнее? Нет, правда. Зачем узнавать, расшифровывать чужую личность, чтобы потом плакать в подушку от разочарования и обид? Так не надо было придумывать человека, тем более пытаться его менять. Вот я не знаю Вовку, поэтому он хороший.
  Мне там надоело. Поела шашлыков, вкусно, но не более. Пить не стала, как Антон не уговаривал. Под шашлыки он оказывается и водочку пьет, лицемер. А мне заливал про спорт, про ЗОЖ. И почему мужчины все время врут, почему они боятся, что мы увидим их настоящими, без павлиньих перьев? Так вроде природа решила, слушала главного психиатра от сбера. Не убедил. Мы же не животные, я вот себя животным не считаю.
  В общем, мне стало скучно, я даже в баню не пошла. Я особо и не люблю париться, наврала про месячные. Там еще девчонки были. Разные, где-то моего возраста. Все к Антону липли, а мне как-то все равно. Все видели, что мы вместе приехали. Странно, но я не ревную. Думаю, что там все групповухой закончилось. Когда я уезжала, девки уже париться пошли.
  Антон очень разозлился, имел планы на меня. А я просто ушла. Пришлось наорать на него, чтобы отстал. Плевать. Но какой-то осадок остался. Не люблю, когда меня за вещь держат, собственники, тоже мне.
  Брюзжу, как мамаша. Ну и что, пора бы уже начать брюзжать.
  А теперь расскажу про квартиру. Я помню, какая она была, когда я уезжала. Нет, я не сумасшедшая, но как только я вошла, так сразу поняла, что здесь кто-то был. Запах, запах остался. Какой-то надушенный был, типа Антона. Парфюм мужской, забыла кто, типа Hugo Boss.
  И тут я вспомнила, что Антон мне ключи не отдал после ремонта. Я ему позвонила, все рассказала, а он начал отнекиваться. Газлайтер, я почитала, кто это такие. Вот он это и пытался сделать, довести меня до безумия!".
  Смеется, ест суп.
  "Короче я его дожала, и он сознался. Навешал мне про то, что надо было переделать, а он не хотел меня беспокоить. Наврал, точно знаю. Но ничего не пропало, а вот на потолок на кухне кто-то лазил. Жаль фотку не делала, а то бы ему доказала. Я помню, как правый угол выглядит. Там точно копались, светильник повернули. Я же в нем лампочку уже меняла и стекло поцарапала, так вот царапина сместилась. Может полицию вызвать, но что я им скажу?
  Он обещал приехать и вернуть ключи. А еще извиниться, сюрприз мне готовит. Знаю я его сюрпризы, - не хочу! Впервые в жизни устала от секса. Раньше стонала, ныла, что нет его, что погибаю, сохну, а сейчас хочется слегка засохнуть. И чтобы меня никто не трогал!
  Я его послала, но ключи пусть вернет. Пусть будут, а замки я уже поменяла. Стало спокойнее, но все равно мне кажется, что за мной кто-то следит. Напросилась на консультацию к Дмитрию Петровичу. Он меня завтра бесплатно примет поздно вечером по зуму. Как-то неловко. Ладно, при встрече подарю ему хорошего коньяка, думаю, он любит. По нему видно.
  Что еще сказать? Даже не знаю. На работе паника, как обычно. Меня прессуют, а я контейнеры из Гамбурга сама не вытащу. Как всегда во всем виноват логист, а геополитика не в счет. Как же люди хотят жить в прошлом, как-то это называется, но я забыла. "Раньше такого не было!" или "Не может этого быть!", вот такие обычные фразы, а потом приходят счета и таки может быть и не такое.
  Я не жалуюсь, привыкла к прессингу. Без него даже как-то некомфортно. Надо бы это с Дмитрием Петровичем обсудить, может, поэтому я ищу зависимые отношения? А что это за отношения, если они независимые? Я таких не знаю,
  что-то типа случайного секса. Я хотела так с Антоном, но что-то никак не могу его послать. Но нет, я не влюбилась. Привыкла уже, как к крику начальника. Вот! Сама себе уже диагноз поставила. Дмитрий Петрович будет мной гордиться. Так приятно".
  Наливает еще суп и медленно ест.
  "Я на супы перешла. Что-то с кишечником не то. Раньше такого не было, началось с Антона. Может это из-за секса, организм протестует. Но мне кажется все дело в этих пирожных, он вино больше не приносит. Не буду больше их есть, каждый раз это говорю, но ем. Как зависимость какая-то. Надо на сырую спаржу и сельдерей переходить.
  Вот еще что, вспомнила. С дачи я ушла пешком, темно было, но не особо. Эти не захотели меня даже до автобусной остановки подбросить. Меня подвез очень уставший дядька на первом логане, матерая такая машина, на большую собаку похожа. Я пока в электричке ехала, дзен листала. Вовка меня подсадил на рассказы, я и читала все подряд, что алгоритм выдаст. Наткнулась на один, как раз в его стиле. Там про макак и людей. Очень на мою работу похоже. Я его спросила, а он пока молчит. Опять, наверное, где-то в тайге сидит без инета. Странно, я думала, что инет уже везде есть. Короче я уверена, что это его рассказ. Он под псевдонимами публикуется. Не понимаю, зачем так делать? Почему так не нравится собственное имя или это лучше для продвижения. Не знаю, его и так не печатают, он ничего для этого и не делает. Пишет рассказы для себя, что-то типа психотерапии. Врет, наверное, но стоит попробовать. Я в школе стихи писала, даже конкурс выиграла, книжку подарили какую-то, я ее так и не прочитала.
  Короче, обещаю себе, к следующей записи напишу стихи о себе любимой. Или не напишу. Пока-пока".
  
  Рассказ "Кодекс макаки"
  - Дети, дети! Не разбегайтесь! Петя, Леша! Вы куда это полезли! - молодая учительница сильно нервничала, собирая разбежавшихся по зоопарку детей. - Так, пока все не соберутся - никуда не пойдем!
  - Они у обезьянника! - доложила подбежавшая к ней девочка, оттопыренным пальцем указывая на соседний павильон.
  - Ну я им устрою! - возмутилась учительница и скомандовала. - Дети, за мной!
  Ворвавшись в павильон, класс дружно зажал нос и зашумел.
  - Фу! Как тут воняет!
  - О, смотри, смотри - это же ты! - указывал мальчишка на маленькую юркую обезьянку с красной отметиной на голове, будто бы в красной шапочке.
  - Неправда! Неправда! - запротестовал мальчишка, и действительно имевший поразительное сходство. - Ты сам похож, вот! А еще... еще...
  - Так, Петя. Прекрати! - остановила его учительница. - Помнишь, что я тебе говорила по поводу ругательств?
  - Да, я помню, Маргарита Александровна. А я и не хотел ничего такого сказать! - он вывернулся из ее рук и вплотную приблизился к стеклу вольера.
  - Ну, а что же ты хотел сказать? - улыбнулась она и подошла ближе.
  - Смотрите! - крикнула одна девочка и вся группа облепила стекло.
  - Капуцины, - по слогам прочла табличку другая девочка. - А почему капуцины?
  - Потому что макаки! - ответил ей стоявший рядом мальчишка, больно ущипнув за голую ногу.
  - Ай! Дурак! - завопила она.
  - Маша, не шуми, - погрозила ей пальцем Маргарита Александровна.
  - Но он меня ущипнул!
  - Маша, потом с ним разберетесь. Арсен!
  - Да, Маргарита Александровна!
  - Извинись перед Машей.
  - Перед кем? Человек не должен извиняться перед макаками!
  - Это ты то человек? - удивилась другая девочка. - В зеркало то на себя давно смотрел, обезьяна?
  За стеклом обезьянка убежала в угол, подальше от своих сородичей, и с оглядкой стала что-то выкапывать из песка. Через мгновенье рядом с ней оказалась старшая обезьяна, ударившая ее со всего размаху. Дети охнули и отпрянули от стекла. Большая обезьяна достала из лунки припрятанные орехи и пошла на свое место под деревом.
  Обиженная обезьянка попыталась что-то возразить, но тут же на нее налетели три обезьяны, чуть больше нее, и стали гонять по всему вольеру.
  - Что они делают? - удивился Арсен.
  - Да, зачем они ее бьют? - испуганно спросила Маша.
  - Они животные, а закон джунглей суров, кто сильнее, тот и прав, - ответила им учительница.
  - Но это же не справедливо! - возмутился мальчик, которого сравнили с обезьяной.
  - Да, несправедливо, согласна, но это с твоей точки зрения, с человеческой. А с точки зрения животного - все так и должно быть. Вот, посмотри, она сидит на ветке как ни в чем не бывало, - учительница показала на дальнюю ветку дерева, где сидела обиженная обезьянка, осматривая свою шкуру. Трое ее мучителей важно шастали по вольеру, ловя одобрительные взгляды вожака, уже давно съевшего орехи.
  - Видите, все нормально, скоро они будут вместе играть как ни в чем не бывало.
  Обиженная обезьяна слезла с ветки и побежала к декоративным кустам, где копошились в шумной игре совсем молоденькие обезьянки. Обиженная обезьяна подлетела к ним и давай их гонять, отвешивая сильных тумаков. Старшие обезьяны безучастно наблюдали за этим, выискивая блох друг у друга.
  - Их то за что? - удивился Арсен.
  - Сильный бьет слабого, - ответил ему Петя.
  - Но почему он это делает? - спросил мальчик в больших очках, недоуменно посмотрев на учительницу.
  - Не знаю, Даниил. Наверное потому, что может, - пожала она плечами.
  - Потому что он сильнее! - воскликнул Арсен.
  - Это кодекс поведения многих животных, так же поступают и псовые в стаях, и парнокопытные могут задирать более слабых. Обрати внимание на голубей, особенно в брачный период, - учительница посмотрела на часы. - Так, дети, через полчаса у нас автобус.
  - Ну вот! - загомонили дети вокруг.
  - Я понял! - воскликнул Петя. - Это кодекс макаки!
  - Кодекс макаки! - повторил Арсен и с силой толкнул его в спину.
  
  * * *
  
  Ксения сидела за столом и откровенно скучала. Пальцы лениво перебирали карты на экране белого айфончика, пасьянс не хотел складываться. Она зевнула и посмотрела в экран, пришло пару писем, копии-копии-копии, она даже не стала их читать, быстро закрывая окна. Вокруг рядом гудел офис непрерывно стучали клавиши, кто-то устало вздыхал, тихо пищали телефоны. Она выпрямилась в кресле, почему-то никто так и не оценил ее новую кофточку, а ведь они полдня потратили с мужем, чтобы ее выбрать.
  - Наташа, подойди ко мне, пожалуйста, - позвала она сидевшую через несколько рядов напротив нее ссутулившуюся над ноутбуком женщину, голос был отвратительно приветливым, даже слащавым, и каждый знал, что это не предвещает ничего хорошего.
  Женщина дернула головой, с залитыми лаком волосами, и затравленно посмотрела на начальницу через стеклянную перегородку, разделяющую ее и молодую ассистентку.
  - Я сейчас, Ксения! - ответила она, лихорадочно щелкая мышкой.
  Никто не подал вида, что заметил, офис продолжал без устали стучать по клавишам, в углу отрешенно ворочался принтер, выплевывая центнеры бумаги за день.
  "Щас взгреет!" - понеслось по скайпу среди специалистов и ассистентов, многие переглядывались, криво ухмыляясь.
  "На дыбу ее! На дыбу!" - вторили другие.
  "Зло побеждает зло..." - пронесся по мессенджерам массовый ответ от одного специалиста, удобно разместившегося в конце зала, возле кулера и подальше от начальства.
  Послышались легкие смешки, Ксения их не заметила, медленно перечитывая письмо от штаб-квартиры в Мюнхене.
  - Да, Ксения, - Наталья подошла, напряженно смотря на начальницу, у которой накрученные с утра мелированные пряди распушились уже от возбуждения, и она стала походить на куст.
  - ТЫ читала это?
  - Да, конечно, читала. Мы уже с Олесей все подготовили, осталось только один отчет сделать, - она хотела было окрикнуть выпрямившуюся от своего имени ассистентку, но Ксения ее остановила.
  - Это хорошо, - она буквально ласкала ее голосом, отчего Наталью начало слегка потрясывать. -А почему так получилось? Мы же каждую неделю собираемся, обсуждаем, у кого какие проблемы, да?
  - Да, но это другое! - поспешила Наталья, но Ксения ее остановила жестом левой руки.
  - А может мы мало обсуждаем? Может стоит больше? Нет, я же не предъявляю претензий, вовсе нет, - она засмеялась, смех ее уходил вверх фальцетом и походил на пиликанье сирены. -Понимаешь, ну не может быть так, что это произошло само собой, ведь правда?
  - Конечно, само собой не могло.
  - Вот, значит кто-то в этом виноват. Наверное, это я, да? Я же ваш руководитель.
  - Нет, ты что! - шумно выдохнула Наталья. - Ты не виновата, быть этого не может.
  - Тогда кто? Может ты?
  - наверное ты права, мы не доработали.
  - Вот, недоработали. Я честно не понимаю, работы и так мало, а мы делаем такие ошибки, да? Вот что сложно посчитать сколько нам надо материала на полгода? Да ты спроси, спроси наших сэйлзов, они тебе план дадут на год вперед.
  - Я разберусь, Ксения.
  - Разберись, но это твое дело, твои люди, да? Мне надо, чтобы больше мне такого не писали, понимаешь? Вам то хорошо, а меня знаешь как взгрели? - она страдальчески взглянула на оробевшую в конец Наталью, зло глядевшую на свой сектор, где невозмутимо сидели три девушки, не слыша их разговора. - Я вас всех перед немцами защищаю, а вы меня так подставляете, да?
  - Ксения, это больше не повторится.
  - Да-да, ладно, иди. Да, кстати, подготовь мне отчеты по продажам за последние три квартала с учетом продаж до конца года, хорошо?
  - Да, конечно, через пару минут будет.
  Наталья ушла на свое место и шумно села на стул. Рука привычно щелкнула мышкой, пальцы бешено застучали по клавиатуре.
  - Ты все поняла? - спросила она сидевшую напротив Олесю.
  - Наташ, я уже делала этот отчет на прошлой неделе.
  - Значит сделай еще раз.
  - Но зачем, там ничего не изменилось. Сюзанна сказала, что...
  - Я сказала, сделай отчет, - прошипела Наталья, громко щелкая мышкой, закрывая открытые вкладки в Одноклассниках.
  - Давай, я сделаю завтра. Сегодня куча отгрузок, а база тормозит. У меня три машины под загрузку, - Олеся говорила с ней спокойно, четко выговаривая каждый слог, но старалась не глядеть на нее, чтобы не поймать гневный взгляд.
  - Я сказала, сделай сегодня. Вот Оксана могла сделать все, понимаешь? Почему ты не можешь?
  - Я не знаю, как работала Оксана, но тут физически нельзя успеть.
  - Значит придется задержаться. Я вот всегда успевала.
  - Так может ты пока сделаешь сама этот отчет, у меня база висит, попробуй ты.
  "Прямо с ноги ей ввалила!" пришло по скайпу от парня с соседнего сектора.
  - Ты думаешь мне заняться больше нечем? - Наталья удивленно посмотрела вокруг, ища одобрения. - Вы тут все хорошо устроились, все за вас делай!
  - Да, было бы неплохо, - ответил ей парень с соседнего сектора.
  - Ты мне поговори еще, Рома. Ты с отгрузками закончил?
  - Нет, не закончил.
  - Так чего ты копаешься?
  - Так как и все, база дебильная, по сто раз одно и то же делаешь, - невозмутимо ответил он, кинув Олесе новое сообщение.
  "Ща прорвет, побежит мужу звонить". Олеся прыснула от смеха, а Наталья, вся красная, схватила телефон и вышла из офиса .
  - Алло, привет, - расплылась она в улыбке, услышав голос мужа. - Ну как твои дела?... ну и хорошо...у меня? Да так... ну да, опять... нет. Не знаю, да она всегда так... нет, не переживаю... ну ты сегодня не задержишься?... Не знаешь... ну ты постарайся... да,., ну все, целую, - Наталья посмотрела в окно, на улице разгулялось лето, расцветив горячий асфальт желтыми бликами от солнца, слетающими со стекол проплывающих в июльском мареве машин. Как в замедленной съемке двигались пешеходы, не обращая внимания на раскалившееся здание из стекла и серого бетона, грозно возвышавшееся над этой беззаботной равниной. Вдалеке темнели жилые кварталы, пряча своих жильцов от зноя под тенью небольших рощиц. Все было как в детстве, сначала в школе, заключенная на целый день, потом в больнице, потом опять школа, а жизнь текла рядом, все дальше удаляясь от нее, оставляя зажатой в толстых стенах, навсегда. Вдруг ей захотелось извиниться перед Олесей, все-таки она не была виновата, хотя за что?
  - Чего такая бледная? - спросила она Олесю, вернувшись обратно.
  - Я всегда такая, - пожала плечами Олеся.
  - Ты смотри, не заболей. Диспансеризацию когда пройдешь?
  - Когда время будет.
  - А это твоя работа, вон Рома первый прошел, да Ром?
  - А то! Все лучше чем здесь, готов еще раз пройти, - ответил он, громко клацнув по клавиатуре. - Аллилуйя!
  - Отвисла? - завистливо спросила девушка рядом, тщетно пытаясь открыть заказ.
  - Да! - он подошел к принтеру, ожидая документы.
  
  * * *
  
  - Да, ты представляешь? И смотрит на меня так, будто ничего не понимает! - Ксения привстала на кресле от возбуждения, на пушистый ковер упал пульт от телевизора. - Вот и я тебе говорю, найти сейчас хорошего исполнителя очень трудно, все приходится делать самой.
  В комнату вошел Даниил и сел рядом с мамой на кресло. Ксения его не заметила, машинально кивая собеседнику в ответ.
  - Да, точно! Господи, ну какие же они все тупые, ты не представляешь! Да? У тебя такие же? Вот ты мне скажи, и что нам с ними делать?...Нет, ну я же не могу их уволить, что-то же они делают. Ага, да-да.
  - Мам! - Даниил потянул маму за полу халата.
  - Даня, отстань! Не видишь, мама разговаривает. Иди поиграй, - она спихнула его с кресла.
  - Ну мам! - возмутился он. - Я тебе так и не рассказал про экскурсию!
  - Иди делай уроки! - она грозно посмотрела на него.
  - Но у меня каникулы! - возмутился он.
  - И что? Тебе ничего не задали читать?
  Ой, Мариш, извини, - она отложила телефон в сторону и строго посмотрела на сына. - Ты уже все прочитал?
  - Нет, там много.
  - Ну так иди и читай.
  - Я все по плану уже прочитал.
  - А в комнате ты убрался?
  - Я же недавно убирался.
  - Да? А если я там грязь найду, а? Пойдем?
  - Не надо! - запротестовал мальчик.
  - Тогда иди, и не мешай маме разговаривать.
  Она взяла трубку и расплылась на кресле. Даниил потоптался на месте, но видя, как мама вся ушла в телефон, вышел из комнаты, за его спиной раздавался громкий смех матери, которая часто, в пылу показного веселья, начинала задыхаться от смеха, теряя контроль над дыханием. Он забежал в свою комнату и закрыл дверь.
  Через час пришел домой отец. Даниил выбежал его встречать, громко крича:
  - Папа! Папа пришел!
  - Даня, не кричи, - Ксения встала с кресла и подошла к мужу, не выпуская телефон из рук. - Здравствуй, милый. Да, Кирилл пришел, ну я тебе потом перезвоню.
  Она спрятала айфончик в карман халата и поцеловала мужа.
  - Как дела на работе?
  - Как обычно, - буркнул он в ответ, снимая ботинки. - Ты Даню покормила?
  - Ой, я что-то пришла домой, пока отдохнула, чуть поболтала с Маринкой. Сейчас покормлю, ты будешь ужинать?
  - Буду. Ты вообще на время смотришь? Ему уже спать пора, а ты его не покормила еще! - он сурово
  посмотрел на жену.
  - Ну дорогой, я так устаю на работе, я же тебе говорила.
  - Папа! А можно я тебе расскажу про нашу экскурсию? - сын испуганно посмотрел на сурового отца.
  - Давай, я только руки помою.
  - Да, ты знаешь, они сегодня почти всем классом, ну кто не уехал, ходили в зоопарк. Эта Маргарита Александровна все время что-то придумывает, - затараторила она.
  - Иди уже ужин готовь, - оборвал он ее.
  - Пап, там столько животных! - Даниил стоял около отца, размахивая руками. - Они прям огромные такие! И вонючие!
  - Ну, это же животные. Тигров видел?
  - Да, но они спали. Отвернулись к нам спиной, а мы их звали, Арсен даже хотел залезть, чтобы растолкать их.
  - Вот этого делать не стоит, это очень опасно.
  - Маргаритка тоже так сказала.
  - Не маргаритка, а Маргарита Александровна. Нельзя людей кличками называть.
  - но она же не слышит! Мы ее всегда так называем, - Даниил не понимающе развел руками.
  - А ты не называй. Она же хорошая учительница?
  - Да, она самая лучшая. И красивая!
  - Потому что молодая?
  - Да, остальные на сов похожи.
  - На сов! - отец рассмеялся, вспоминая учительский состав школы его ребёнка. - Там есть еще пара настоящих жаб.
  - Точно!
  - А кто тебе больше всего понравился в зоопарке?
  - Сначала обезьяны! Они такие веселые, играют друг с другом.
  - А что потом, почему разонравились?
  - Да так, - он замялся. - Не хорошо они себя ведут.
  - Как это, не хорошо?
  - Ну там одна большая обезьяна обижала поменьше, отобрала орехи! - Даниил торопился побыстрее рассказать, отчего его речь часто запиналась. - Вот, а потом другие просто так поколотили ее. А она потом поколотила малышей. Пап, почему они так делают?
  - Не знаю, но это очень на людей похоже, - он задумался, пытаясь подобрать ответ сыну. - Мы тоже часто так поступаем, не знаю почему, наверное из обиды. Пойдем есть.
  - И ты тоже так поступаешь?
  - Наверное, да, иногда, но потом мне бывает стыдно.
  - За кодекс макаки?
  - Это еще что такое?
  - Так один наш мальчик назвал, по-моему смешно.
  - Кодекс макаки, хм, надо запомнить.
  После ужина, состоящего из бутербродов с чаем, они с сыном еще долго говорили в детской, пока Даниил не уснул.
  - Ну что, спит? - спросила Ксения, медленно перебирая каналы на широком телевизоре.
  - ДА уснул. Ксюш, я не хочу опять поднимать этот разговор, но...
  - А вот и я не хочу это больше обсуждать! - завелась она. - Я работаю! У меня под конец дня сил нет даже домой дойти, а ты хочешь, чтобы я еще как Золушка тут батрачила?
  - Ой, вот только ты мне не рассказывай про свою работу. Сидишь там, дрочишь подчиненных, лучше бы делом занялась.
  - Ах вот ты как! Значит я ничего не делаю? Может это ты у нас только работаешь?
  - Ты не заводись, Даня спит.
  - И что? - воскликнула она. - А я всегда знала, что ты презираешь меня и мою работу!
  - Опять началось, - он устало встал с дивана. - Я думаю, что Дане лучше пожить у моей матери.
  - Ну конечно! Она все делает правильно, а я ни на что не гожусь! Так, да? Да?! - голос ее дрогнул.
  - Ты бы поменьше по телефону бы трепалась.
  - Вот только не надо мне указывать, что мне делать!
  - Все, надоело. Я завтра Даню отвожу на тренировку, а потом сдаю маме. Все, я решил!
  - Вот и катись к черту! И сам туда вали!
  
  * * *
  
  Солнце жарило нещадно, и под конец первого периода обе команды были выжаты как лимон. Судья дал долгожданный свисток, и дети разбрелись по своим скамейкам, с жадностью глядя на спрятанные в тени козырька тренерской беседки пакеты с водой.
  - Ну что, поиграли? - тренер подошел к изможденным игрокам, лениво попивая холодный квас.
  - А можно нам воды? - спросил Даниил, вытирая грязные от пота очки.
  - А вы разве это заслужили? - издевательским тоном спросил тренер. - Наверное, это я пропустил три гола, да?
  - Но мы же два забили! - возмутился Арсен, но получив толчок в плечо от тренера, свалился обратно на скамейку.
  - Я тебя разве спрашивал? Тебе кто слово давал? - тренер сверкнул красными глазами. - А вы знаете, что на трибуне сегодня директор нашей школы, знаете?
  - Там моя бабушка, - тихо прошептал Даниил, ища близорукими глазами знакомую белую кофточку с яркими цветами.
  Тренер не заметил его слов и продолжал, громко шепча.
  - От этой игры зависит то, будете ли вы играть в новом учебном году. Ну, если вы не хотите, то давайте сейчас все закончим и честно скажем, что нам это не интересно, а?
  - Не надо, тренер! - заголосили дети. - Мы хотим играть!
  - Ну, если хотите, то играйте же, черт вас возьми! А не топчитесь на месте, как дохлые курицы! Будем играть?
  - Да! - воскликнули дети.
  - Мы победим?
  - Да, тренер!
  - Хорошо. Значит пока десять минут перерыв, а потом пять минут разбора. Петя, Даня, идемте за мной, принесете воды. Воду делить по-честному, нечего хлебать как кони, - тренер махнул рукой и Петя с Даней ушли за ним.
  Когда они вернулись обратно, каждый с трудом нес в руках бутылки, норовящие вот-вот выскользнуть на землю, команда уже вовсю обсуждала проигранный период.
  - Да, если бы не дырявая оборона, мы бы уже вели в счете! - кричал Арсен, стоявшие рядом пацаны утвердительно кивали. - А, вот она наша главная дыра!
  Он подошел к Пете и со всей силы толкнул его в плечо. Петя упал на землю, бутылки покатились в разные стороны.
  - Ты что делаешь? - возмутился Даниил, аккуратно ставя воду на скамейку. - Прекрати немедленно.
  - Не лезь не в свое дело! - огрызнулся на него Арсен, толкнув еще раз Петю, когда тот встал на ноги.
  - Прекрати, так же нельзя, - Даниил встал между ними, подошли и другие мальчишки.
  - Чего нельзя? Да из-за него нам три гола навтыкали! - Арсен попытался сдвинуть Даню в сторону, но он был сильнее него и крепко сжал руку.
  - Прекрати, мы же не макаки, - только и успел сказать Даня, как сзади раздалось "Бей его!", кто-то ударил его под коленку и он рухнул на землю.
  - Что там творится? - забеспокоилась бабушка Дани, смотря, как куча мальчишек набросилась на ее внука.
  - Я сейчас, - отец Дани встал и пошел к тренеру, что-то объяснявшему группе важных лиц в свежеокрашенном секторе летнего стадиона.
  Кирилл подошел к ним и дернул за плечо тренера.
  - Что у вас там творится?
  - Там? Да ничего, - отмахнулся он. - Играют, ребятишки.
  - Да они там дерутся! Что это еще за воспитание, шестеро на одного! - возмутился Кирилл.
  - А чего Вы это тут раскричались? - важным голосом спросил его лощеный мужчина в белоснежной рубашке.
  - Я отец, и моего сына бьют. Идите и остановите это, немедленно!
  - Как Ваша фамилия? - дернул его за руку лощенный тип.
  - А ты кто такой? - Кирилл резко одернул его руку и гневно посмотрел ему в глаза.
  - Я директор школы. Вы как со мной разговариваете?
  - Не уходи, я с тобой сейчас поговорю, - Кирилл толкнул его в плечо, освобождая себе проход и бросился к детям.
  Даниил сгруппировался, как учил его отец, очки были уже безнадежно сломаны и болтались на носу острыми обломками. Ему удалось поймать несколько ног нападающих и свалить их на землю, он встал, отходя назад, но стоявший сзади Петя подсечкой свалил его обратно, больно ударив ногой в бедро.
  - Бей его! - одобрительно крикнул ему Арсен, поднимаясь с земли.
  Поймав Петю за ногу, Даниил свалил его, отчего тот громко завыл. Откатившись назад, Даня, весь грязный и в порванной футболке, вскочил и что есть сил бросился бежать через все поле к дальнему выходу.
  -Даня, стой! Стой! - кричал ему отец, с трудом догнав его у самых ворот, но сын его не слышал, продолжая отбиваться руками и ногами, истошно крича и плача. - Этой я, я. Ну успокойся, успокойся.
  Кирилл насилу смог с ним совладать, схватив его на руки и унося к машине. Подбежала бабушка, вся перепуганная, не знающая, что делать.
  - Ну все, все, - успокаивал его отец, Даня прижимался к нему и плакал.
  - Не уходи, пап! - воскликнул он, когда Кирилл хотел передать его бабушке.
  - Я скоро вернусь, скоро. Бабушка рядом, подожди, сынок.
  Он передал его своей маме и кивнув в сторону стадиона пошел обратно. Подойдя к скамейке игроков, он долго смотрел на еще горячих от драки мальчишек, но ничего не сказал. К нему подбежал тренер и только открыл рот, как Кирилл одним ударом в челюсть сбил его с ног.
  - Вы что себе позволяете? Я сейчас вызову полицию! - вскричал директор школы, но получил весомый удар в под дых и, скрюченный, упал под лавку.
  - Подонки, - сплюнул Кирилл, и пошел обратно к сыну. Остановившись около мальчишек он только сокрушенно покачал головой.
  
  Среда, 28 декабря 2022 20:30
  Все здесь было старым, начиная от дома и кончаясь на жителях. Редкие молодые лица встречались в арендованных квартирах, вызывая недовольство коренных, не желавших видеть никого другого, особенно непохожего на себя. Мозг древнего человека боролся, кипел, не желая пускать чужаков в свою пещеру. И, конечно же, чужаки несли с собой все возможные хвори и недуги, желая свести в могилу брошенных всеми пенсионеров. Максим Сергеевич сидел в старом скрипучем кресле и ощущал каждым волоском на голове и на теле общую нервозность пятиэтажки. В его доме жило что-то подобное, но семнадцатиэтажная панелька все же имела меньший средний возраст жильцов. Войдя в подъезд, он с первого вдоха уловил настроение дома.
  Хозяин был спокоен, все же этого требовала профессия. В квартире царил дух забвения, но без нервозности и недовольства жизнью. Максим Сергеевич листал личное дело Риты, сшитое в старомодной папке из серого картона и знаковой надписью "Дело No". И даже номер был аккуратно вписан ровным уверенным почерком. Рукописные листы читались легко, несмотря на мелкий почерк. Дмитрий Петрович писал разборчиво, неторопливо, обдумывая каждую фразу.
  - Я думаю, что небольшие излишества не помешают нашему разговору, - Дмитрий Петрович поставил на массивный журнальный стол поднос с коньяком, рюмками и тарелкой с полосками горького шоколада и блюдцем с крупно порезанным лимоном. - С сервировкой у меня всегда были проблемы. Раньше все делала жена. А вы женаты, Максим Сергеевич?
  - Скорее да, - он усмехнулся сам себе, рассматривая шоколад. И как он не догадался принести с собой хотя бы пирожные, совсем правила этикета вылетели из головы. Он знал этот шоколад, его любила Альбина, заказывая напрямую на фабрике. Когда она работала дома, то могла съесть больше половины плитки весом четверть килограмма. Оля тоже любила только горький шоколад, они в основном его и ели, заменяя им другие сладости.
  - Вы улыбаетесь, значит, не все так плохо, - заметил Дмитрий Петрович и налил коньяк до половины рюмки.
  - Все живы и здоровы, по крайней мере, физически.
  - Пожалуй, за это и выпьем, - Дмитрий Петрович поднял рюмку.
  Они чокнулись. Коньяк оказался жесткий, но вскоре Максим Сергеевич ощутил его истинный вкус. Запахло поздней осенью, брошенными в саду яблоками и грушами, успевшими забродить до того, как их съедят птицы и насекомые, не успевшие впасть в спячку. Разглядывая капли напитка на дне рюмки, он задумался, не впадают ли люди в спячку, вот только она длится не всю зиму, а много лет или даже десятков лет, у многих до самой смерти. Так можно почти безболезненно прожить всю жизнь, так и не узнав настоящей жизни, не зная ни тревог, покорно принимая беды и несчастья, ожидая лучшего впереди, особенного после смерти, если при жизни достаточно пострадать. Старая и чудовищная в своей основе идея, вбитая слишком давно в умы людей, чтобы найти исходник. Страдание как смысл жизни, жизнь ради смерти, после которой ничего нет. Наверное, так и должен выглядеть истинный рай, без золотых тронов, без облаков и жаждущих боли взглядов вниз, смотрящих на то, как грешникам наматывают кишки на валы, как живьем сдирают кожу, и так год за годом, век за веком и до скончания веков, бесконечная карусель истязаний и боли, наслаждения и святости.
  Максим Сергеевич посмотрел на два медицинских шкафа слева. Стекла потускнели от времени, потертые и задумчивые, как и хозяин дома. Шкафы были заполнены серыми картонными папками, тонкими и очень толстыми.
  -Это мои пациенты. Кто-то стал моим другом, но их давно нет в живых, кому-то я так и не смог помочь, упустив момент, не решаясь нарушить этику. Вы не задумывались, как часто этический закон и нормы права мешают помочь человеку в критический момент? - Дмитрий Петрович налил по полной рюмке.
  - Да, приходится делать выбор. Потом получаешь взыскание, можно и в суд попасть, но это издержки профессии, - Максим Сергеевич взял рюмку, верно угадав тост.
  Они выпили, не чокаясь и не закусывая. Дмитрий Петрович медленно встал, все же возраст давал о себе знать, и открыл первый шкаф, наугад вытащив самую толстую папку.
  - Я помню очень хорошо этого молодого человека. Типичный холерик, попавший в капкан отношений. Я его вел еще тогда, когда работал в психиатрической клинике. Потом он посещал и мою частную практику психотерапевта, как раз новая была область, слишком много недоверия у людей, не понимавших за что они платят деньги. А вот он понимал, но все равно я его не смог вытащить, а он не смог разорвать с семьей. Из меня плохой советчик, особенно сейчас, когда государство усиливает накал "семейных ценностей". Но в большинстве случаев людям лучше разойтись и никогда больше не встречаться. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на такую муку. Вы не думайте, Максим Сергеевич, что я умный, седой мудрец. Как всегда любой врач - это сапожник без сапог. Свою муку я завершил всего десять лет назад. Было все: и скандалы, и угрозы развода, измены, но почему-то все равно приходилось возвращаться, раз за разом принимая на себя удары плети. С годами и к этому привыкаешь, формируется зависимость, как-то плохо становится, когда все хорошо. Понимаете, о чем я?
  Он поставил папку на полку и бережно провел пальцами по всем корешкам, не забыв никого. То же самое он проделал и с папками во втором шкафу, грустно улыбаясь и вздыхая.
  - Да, я понимаю, - Максим Сергеевич взял кривую дольку лимона и стал медленно жевать. Воспаленные десны отозвались болью, но это действительно было как-то приятно.
  - Вот мы с вами работаем с человеческими болезнями души и тела, пытаемся помочь, показать путь или направить, что точнее. На самом деле никакого пути нет. Люди надеются, что кто-то им покажет короткую дорогу к свету, выведет из тьмы на свободу, но никакого выхода нет, потому что выход всегда один, и это смерть. Можно ничего и не делать, но все равно прийти в положенную точку, но это людям объяснять нельзя, иначе они потеряют смысл жизни. Как выдумаете, в чем смысл жизни?
  - В самой жизни, а путь человек определяет себе сам, или ему его указывают и толкают. Жизненный путь подобен мечте - ее нельзя достигнуть, но стремление к ней наполняет жизнь смыслом. И это необязательно должно быть что-то великое или масштабное. Иногда желание сделать людей немного лучше, желание помогать, учить, воспитать в детях доброе и светлое гораздо ценнее, чем великое открытие или миллионы нулей после единицы на счете.
  - И да, и нет. Не всем это подходит, и не все на это способны. Иногда труд слабо одаренного человека ценнее, чем неохотный труд одаренного. Люди должны видеть примеры вокруг себя, желательно в своей семье , друзьях, знакомых. Но часто они находят только равнодушие и злость. И часто наша работа постараться заставить человека оглянуться, найти другую грань жизни, которая бы осветила его душу. И таких граней множество из множеств, но сначала надо отпустить сознание, отпустить всю боль и сомнения, и просто оглянуться. "Все лучшее в прошлом", так, вроде нам втолковывают. И в этом есть правда, но совсем не та, что нам пытаются навязать. Я вас еще не утомил, а то начал читать проповедь, как пастор.
  - Нет, я ожидал подобного разговора. Сам люблю пофилософствовать.
  - Спасибо за прямоту, - Дмитрий Петрович сел и налил по половине рюмки. - Вы верите в Бога?
  - В которого? - нахмурившись, спросил Максим Сергеевич.
  - Вижу, что ни в какого. Я тоже не смог найти в душе место для него, но я пытался. И в этом и совершил самую главную ошибку на пути к Богу - я прочитал исходные документы, изучил историю болезни, а надо было просто верить.
  - Это не про нас, профессиональная деформация.
  Они чокнулись и выпили. Максим Сергеевич понял, что голоден. В голове зашумело, но дать слабину перед коллегой он никак не мог.
  - Что ж, поговорим о тьме в душе Маргариты Евгеньевны. Доступ к ее карте я вам дать не могу, вам придется обратиться к нашей организации, контакты юриста я пришлю. Не буду долго рассуждать, уверен, что многое вы заметили сами,
  что-то прочитали в моих записях. Маргарита Евгеньевна хороший и добрый человек. В этом ее беда, так же, как это беда многих хороших людей. В ее случае все как в песне: "Я добрый, но добра не сделал никому". С другой стороны, не делать зла тоже добро, часто более весомое, - он взял лимон и скривился, но съел. - Типичный случай, когда в основе своей хорошего, но слабого человека, окружают самовлюбленные психопаты. Пожалуй, она сама к ним тянется. Травму ей, безусловно, нанесла мать. Она типичная психопатка, я бы сказал "русская психопатка". Я наших женщин выделяю в отдельную группу.
  - Да, согласен. Имел удовольствие пообщаться с ее матерью. Она подала в суд, но иск отклонили, судья оказался вменяемым, - Максим Сергеевич разлил коньяк, и они выпили.
  - Судья, скорее всего, мужчина. Не считайте меня сексистом, но в нашей стране слишком многое решают женщины, а это совершенно не их жизненное задание. Женщина должна созидать жизнь, а не решать чужие судьбы.
  - Да, судья Воронов. Я запомнил фамилию, в первый раз мужчина попался. Обычно дело доходит до суда, но там и разваливается. Для нас это потеря времени и нервов, - Максим Сергеевич поморщился, вспоминая долгие утомительные заседания ни о чем.
  - Как есть, так есть. У нас глубоко травмированная нация или народ, называйте как хотите. Для меня все, кто живет или жил в нашей стране один народ, одна нация, а цвет кожи и разрез глаз оставьте политикам.
  - Согласен.
  - Вернемся к нашей пациентке. Маргарита Евгеньевна глубоко травмированная личность, но, надо отдать ей должное, она боролась и до недавнего времени неплохо справлялась. Но человек не машина, которая тоже когда-нибудь сломается. Это как в притче, достаточно одного перышка, чтобы переломить спину верблюду. Но на всех нас свалилось не перышко, а целый селевой поток. Я говорю о войне или СВО, называйте, как хотите. Надеюсь, на вашей машине нет литеры Z на заднем стекле?
  - Нет и не будет. Когда началась мобилизация, нам пришли повестки на всех, включая меня. Пришлось оформить всем комиссии и выписать справки. Так что у нас многие теперь "с приветом" по документам.
  - Да, уродливое решение, больше похожее на панику. Но не будем вдаваться в политику, тем более что это сейчас запрещено. Но Маргариту Евгеньевну сломала именно война. Я непросто так это говорю. Мы с ней потратили много часов, пока я не вывел ее страхи на свет. Маргарита Евгеньевна воспринимает все слишком близко к сердцу. Когда она училась в школе, началась Вторая чеченская война. После Беслана она попала в больницу из-за нервного срыва. Ей не помогли дома, то, что она рассказала, говорит о том, что родные сделали ее виновной в болезни. Вообще, русские женщины старательно уничтожают личности детей, стирают личность будто бы рубанком. Это сравнение мне Маргарита Евгеньевна подсказала. Вы знаете, что у нее есть друг по переписке, он ей рассказы присылал? Она мне отправила несколько, не самое приятное чтиво. Там был рассказ про шлифмашину.
  - Да, я об этом знаю. Она дала мне разрешение на чтение почты и своего аудиодневника. Я читал этот рассказ, очень похоже на наше министерство.
  - На нашу жизнь. Слишком травмированная нация, слишком долго мы были рабами, слишком долго. Вот и не хотим менять образ жизни, хватаемся за прошлое, называя это традициями или культурным кодом, самоидентификацией, а на деле сами же надеваем ярмо и ждем окрика хозяина. Мечта классиков об изживании раба из души русского человека окончательно померкла. Вы можете видеть это на улице, уверен, что видите. Но я не об этом. Как сложно исключить из жизни текущую действительность, как многое переплетается с ней по нашей и не по нашей воле.
  - Мы должны оставаться людьми. Наверное, это пока единственное, что мы можем сделать.
  Они выпили, бутылка постепенно уменьшалась, и Максим Сергеевич почувствовал приближение эйфории, начался прилив сил, за которым последует падение на дно, но это будет утром.
  - У Маргариты Евгеньевны внутри живет и растет тревожность, которую она пытается подавить, не замечать, но эта тревожность гораздо сильнее. Заслуга Маргариты Евгеньевны, что эта тревожность не переросла в более тяжелую форму, хотя она стояла на самом краю. Проблема в том, что кроме этого края у нее ничего в жизни и не осталось - шаг вперед и в пропасть, шаг назад и на дно, где ее уничтожит мать. У нее не осталось тыла, ни шага влево или вправо, губительная для души патовая ситуация. И вот случилась война, о которой она думала с присоединения Крыма, но не отдавала себе отчет. Она как бы зависла в пространстве, не желая никуда двигаться, и пространство постепенно исчезло, остались только пропасти вокруг нее. А дальше у нее случился психоз, конечно, следует выбрать более точный диагноз, но на мой взгляд это тихий психоз. Человек в таком состоянии хватается за любые возможные эрзацы счастья, может стать наркоманом, развивается нимфомания у женщин, самый простой путь - это алкоголизм. Но главное то, что она почувствовала слом, поняла, что начинает строить шаткие мостики через пропасть, которые ведут в никуда. Вы же слушали ее дневник?
  - Да, слушал. Мне надо еще раз прослушать, чтобы все верно оценить. Про нравственное падение она рассказывает сама, единственное, она не знала, но догадывалась, что ее накачивают какой-то наркотой. Я отдал на анализ бутылки вина из ее холодильника. Полиция отправила их на судмедэкспертизу. Открыто уголовное дело, но ей от этого не легче. Пока назначили курс детоксикации, поздно, конечно, но лишним не будет. По крайней мере, к ней вернулся аппетит.
  - Ужасно! Так я и думал, - Дмитрий Петрович хлопнул большими руками по коленям. Он отдаленно напоминал угрюмого Хемингуэя, наверное, поэтому и понравился Рите. Максим Сергеевич принес ей все книги Хемингуэя, которые нашел дома. Не очень верное терапевтическое решение, но Рита сама попросила. - У нее должна была развиться боязнь людей, боязнь камер или слежки. Я видел, как у нее зарождается эта паранойя.
  - Все верно - она до смерти боится камер. Поэтому ее пришлось положить в кладовку, в палате она находиться не может, забивается в угол и кричит. Но постепенно она привыкает, понимает, что мы не следим за ней специально. Надеюсь, что она поправится до того, как к нам нагрянет проверка.
  - Знаете, Максим Сергеевич, она непросто так этого боится. В этом вопросе, как мне кажется, стоит подключить полицию.
  - Я уже пробовал, но им нужно обоснование. Они и так не очень довольны, что я им висяка подкинул. Дело возбудили по моему заявлению.
  - Понимаю. А вы ездили к ней на работу? Возможно, ключ к происшествию находится именно там. Я старался посещать работу моих пациентов. Человек на работе часто гораздо более открытый и понятный со стороны, чем дома. Мне это очень помогало.
  - Я думал об этом, но не могу найти контактов, Маргарита не говорит. По глазам вижу, что она согласна, но только головой мотает и встает в угол, зажимая уши. Она иногда ведет себя, как ребенок, но я вижу, что у нее нет повреждения сознания, просто она там прячется.
  - Она нашла свой тыл, время, когда она была счастлива. И я ее понимаю. У меня, конечно же, это старческое, но мне все чаще и чаще хочется вернуться в детство. И не потому, что деревья были большие, трава зеленее и мороженое вкуснее. Совсем нет. Дело в том, что тогда я не знал всего того, что знаю сейчас о людях, об их поступках, о себе.
  - К сожалению, без маразма нам туда никак не попасть.
  Они рассмеялись и допили бутылку. В холодильнике нашлась пачка хинкали, и они поужинали, без слов понимая, что выпили лишнего. Возраст уже не позволял быть гусарами и глупцами, готовыми кутить и гулять всю ночь.
  Дома ждала большая тарелка с драниками, накрытая блюдом. Оля спокойно спала, зная, что папа приедет поздно. Максим Сергеевич несколько минут стоял у ее двери, слушая прерывистое дыхание дочери. Она опять плакала перед сном. А он опять не в силах ей помочь.
  
  Рассказ "SchleiFFmaschine"
  В мастерской царил нестерпимый жар, тяжело было не то что дышать, больно было смотреть. Муфельная печь упорно набирала градусы, полчаса назад перейдя за 900 и никак не достигнув 1100 градусов, внутри тигеля кипело олово, а вытяжка истошно выла, прося пощады. Мастер, одетый в чёрный фартук, которому было на вид не меньше, чем его хозяину, такому же растянутому, но вполне крепкому, но уже устаревшему. Мастер не стеснялся своего возраста, не красил седины, как делали его ровесники, не убивался в тренажёрных залах, спокойно относясь к подросшему брюшку, придававшему солидности образу, респектабельности, на это охотно клевали молоденькие самочки, ждавшие от него Мальдив или, хотя бы, Доминиканы. И ошибались, они его совершенно не интересовали.
  Мастер сидел за столом, утирая пот со лба рукавом пыльной куртки, и точил форму, дорезая ложбинки, дорезая профиль. Печка отщёлкнула, запищала, заявив, что работа выполнена. Мастер не обращал внимания, продолжая тщательно тыкать резцом в деревянную форму. В его работе не было толку, профиль и так получался слишком острым, уродливым, и лишние резкие линии не прибавили бы ничего. Мастер тяжело дышал, возраст давил на сердце, глаза затуманились от жара и голода, он торчит здесь с самого утра, а заливку ещё не сделал.
  В мастерскую вошла невысокая полная женщина в дорогом, но безвкусном платье. Чёрные полы струились по пыльному полу, задевали стружку, с омерзеньем отбрасывая в сторону. Она встала за спиной у мастера, смотрела некоторое время, потом подошла к печи, понюхала и отвернулась, уставившись в пустую стену, на которой давным-давно висела большая картина, теперь был яркий пустой след.
  - Ты не думаешь, что это слишком жирно для него? - спросила она, всё также стоя к нему спиной и уставившись в стену.
  - Нет, а разве слишком? Всего-то олово и немного меди, - пожал плечами мастер.
  - Не знаю, по мне он и лома не достоин, но тебе решать, - последние слова она сказала бесстрастным голосом, от которого мастер вздрогнул и беспомощно посмотрел на неё.
  Она отошла от печи и встала в нескольких метрах от стола. Мастер соединил две половинки формы, закрепил струбцины и пошёл к печи. Сгорбившись, он открыл дверцу, оттуда пахнуло жаром, но он не отшатнулся, принимая его на себя. Надев рукавицы и взяв жуткие на вид, почерневшие от копоти щипцы, он вынул тигель с бурлящим раствором металла. Рука предательски дрогнула и одна капля упала на пол.
  - Плохой знак, - холодно заметила женщина, колко уставив на него маленькие глазки, как у недовольной свиньи. Она была чем-то похожа на свинью, не внешне, что-то выступало изнутри.
  Мастер подошёл к столу и аккуратно влил металл в форму, всё, до капли. Снял рукавицы, фартук и пошёл к выходу. Женщина некоторое время постояла, внимательно смотря на форму, и пошла за ним.
  Догнав его на тропинке, ведущей к дому, она схватила его за локоть, требовательно повернув к себе.
  - Тебе пора на работу, и так полдня не был, - приказала она.
  - Так сегодня же выходной, мой личный выходной, - запротестовал он, но, посмотрев ей в глаза, закивал, соглашаясь. - Да, ты права, как всегда права.
  - Вот-вот, заодно и проверишь твоих лодырей, - проскрипела женщина. - Иди ешь и одевайся, машину я заказала, Валера будет через час. И не забудь про вечер.
  
  - Мирон Яковлевич, можно к вам? - в кабинет вошёл сухонький мужичонка, постоянно кланяясь и пригибаясь, отчего его движения напоминали сломанную детскую игрушку, погнутую не в меру крепким малышом. - Я ненадолго, только документы подписать.
  Мужичонка застыл возле огромного стола, ослепленный ликом начальника, восседавшего за столом, как на троне. "Да ослепнет смертный, позволивший себе поднять очи от поклона на Господа!" - солнечным вихрем пронеслось в голове просителя, и он стал сильнее горбиться, сжимая в узловатых пальцах белую папку с документами, с которой на него смотрел с презрением даже логотип государственного могущества.
   Что там у тебя? - прогремело сверху, и рука положила папку на стол.
  - Бюджет, всего лишь годовой бюджет, - затараторил проситель. - Мы его подправили, как вы просили. Теперь всё как положено, каждая цифра на своём месте.
  - Посмотрим, - прогремело сверху, проситель чуть не упал в обморок, быстро взглянул вверх, увидел светящийся лик и ослеп на мгновение от восхищения. - Так, а почему здесь неверно?
  - Да где же, где же неверно? - залепетал проситель, из головы его медленно выползали последние волосы, а с лица сходила тонкая стружка, совсем незаметная.
  - Так вот же, смотри сам, - Мирон Яковлевич почесал усы, потом голову, бегло оглядел начальника бюджетного отдела, как, чёрт, его зовут? Забыл совсем, все они на одну рожу, халуйскую, ласково-лицемерную с налётом дебильности. - Тебя как там, какой отдел?
  - Кондрашов, старший верхний казначей бюджетного отдела.
  - А, Кондрашов, вспомнил. Слушай, Кондрашов, вот скажи мне, только правду. Вот чего ты мне каждый раз одно и то же приносишь? Разве я дурак, по-твоему?
   - Так почему же дурак, никак нет, не думал даже! Вы что! - Кондрашов поднял лицо, окончательно ослеп, но смог взглянуть в глаза начальнику.
  - Да ты мне, зачем этот липовый прогноз несёшь? Разве не вижу, что цифры всегда одни и те же. Вижу, ты и в прошлом году то же самое приносил, а сверху мне другие цифры спускают.
   - Так что нужно то? Вы скажите, рассчитаем, как надо, - совсем пропал Кондрашов.
  - Рассчитаем, тьфу! Нарисуем, скажи честно. Ты мне лучше реальный прогноз дай, а не эту липу.
  - сделаем, вот сегодня и сделаем. Как раз у нас новый аналитик, вот пусть себя и проявит, - обрадовался Кондрашов, почуяв в голосе начальства верный путь. - Заодно и проверим, какой он специалист. Не зря же его из Счётной палаты к нам приставили?
  - Не зря, пусть считает. До конца дня успеет?
  - Должен успеть, все же данные есть, тем более он оттуда, а там всё знают, - закивал Кондрашов.
  - Знают-знают, но не всё. Давай, жду, пусть сам приходит. Без записи. Иди, зови следующего.
   Всё сделаем, Мирон Яковлевич, всё сделаем.
  - Иди уже, - махнул на него начальник, и проситель скрылся. - Сделают они, как же, а я отвечай.
  Мирон Яковлевич встал, поправил идеально сидящий костюм, похлопал по животу, мысль о втором обеде навязчиво долбилась в главную дверь. Он подошёл к шкафу, за стеклянными дверцами стояли своды законов в кожаных переплётах, красивые талмуды, которые никто ни разу не открывал, с позолоченными корешками, тиснёнными золотыми буквами. Рядом с книгами стояли металлические фигурки, разные по размеру, но очень похожие. Это были люди или скорее манекены, безликие, беспомощные. Головы в виде яйца, тонкие длинные ручки сложены вдоль тела, кривые ножки и уродливое худое тельце. Фигурки были разные по цвету, какие-то из серебристого металла другие жёлтые, красные, некоторые уже зелёные. Мирон Яковлевич взял одну из дальних фигурок. Крохотную, блестящую, повертел в руках, разглядывая позеленевший металл. Затем достал из ящика кусок войлока и стал тщательно, даже сильно натирать голову фигурке, пока не стёр тонкий налёт оксида меди. Делал он это долго, полчаса, может, больше, забыв про второй обед, про просителей в приёмной.
  Из созерцания блестящего яйца вместо головы его вывел резкий телефонный звонок. Мирон Яковлевич подбежал к столу и схватился за чёрную трубку, не посмев сесть.
   Да, слушаю... да... так точно... совсем не так...ах да, совсем забыл.. конечно, всё сделаем...нет, не забыл, всё сделаю... отвечу, лично.. да.. да... да.. - голос его слабел, седые волосы, стриженные по-модному, грязной паклей свисали на лицо, усы беспомощно обвисли. Чёрная трубка вращалась вокруг его головы, давя на лицо, растирая, раздавливая в одну бесформенную массу, а он всё стоял на вытяжке, не в силах пошевельнуться, соглашался, обещал, отчитывался, давно уже потеряв смысл допроса.
  Трубка упала на место, телефон замолк, гневно глядя на Мирона Яковлевича глухим диском. Он сел за стол, стряхнул со стола стружку, ощупал лицо, проверяя, на месте ли нос, пока на месте, но волос явно стало меньше, а голова болела так, будто бы её кто-то изрядно натёр сухой мочалкой.
  В кабинет вошла секретарша, как и положено, высокая блондинка, молода и без лица, одна сплошная улыбка и заискивающий взгляд. Вместо желания она вызывала у него тоску и зуд в боку. Смотрел, как толстые груди и жопа на ходулях расставляет на столе заказанный обед, от тонких рук, похожих на палки, пахло дорогим кремом и шампанским, она опять пила перед обедом.
  
  Дверь в кабинет решительно отворилась, и вошёл высокий молодой человек. Глаза его горели, коротко стриженные волосы наэлектризовались и торчали, как тонкие электроды, вот-вот искранёт. Молодой человек осматривался, кабинет ему не нравился, всё старое, слишком громоздкое, не интересное. За огромным столом сидел пожилой мужчина с обвислыми усами и седой паклей на голове. Мужчина перебирал бумаги на столе длинными руками с огромными ладонями, так не шедшими к его аристократическому щуплому телу. Они смерили друг друга взглядом, седой мужчина еле заметно улыбнулся и встал, выходя навстречу посетителю.
  - Подготовили? - спросил Мирон Яковлевич, протягивая руку к папке.
  - Да, но вам это не понравится! - дерзко ответил молодой человек, задрав нос к верху. - Вы же знаете, откуда я и почему я здесь?
  - Знаю, больше вас знаю о вашем задании, - примирительно сказал Мирон Яковлевич и жестом пригласил его сесть за длинный стол для переговоров, сам он сел напротив, как простой посетитель.
  Молодой человек сел, по его лицу пробежала тень самодовольства, и Мирон Яковлевич удовлетворённо улыбнулся.
  - Давайте ваш отчёт, - сказал он, и молодой человек пододвинул к нему папку. Мирон Яковлевич делал вид, что внимательно читает. Ничего нового, он видел это много раз. В недрах корпорации, как и в огромном запутанном министерстве, варилось одновременно несколько котлов, и каждый отвар он знал хорошо. Один шёл на стол Самому, другой разливался по плошкам малых господ, а из третьего котла, где варилась правда, капли долетали до прикормленных журналюг, державших в тонусе кого надо, удовлетворявших жажду скандалов народонаселения. Иногда, по прихоти Самого, три котла опрокидывались и сливались в коллектор, ошпаривая народ, как крыс в канализации. Правда жгла, до кости, а сладкие отвары тут же залепляли раны уродливой коростой, сдёрнуть которую было легко, одним движением воли. Раны заживали быстро, здесь всегда всё заживает, забывается, толста и туга короста, туга, не пробиваема, не восприимчива. - Так, и что же вы хотите за этот отчёт?
  - Я? - наигранно удивился молодой человек. - Разве речь идёт обо мне? Подумайте лучше о себе, как на это посмотрят там?
  Он недвусмысленно показал на портрет Самого, лицо молодого человека вспыхнуло и стало плоским, как лампочка. С портрета смотрело богоподобное существо без лица и маски, чистое солнце, светящиеся и жестокое, и столь же равнодушное. Мирон Яковлевич без оцепенения посмотрел на портрет, за долгие годы службы его глаза привыкли к свету, сердце не колотилось так отчаянно, иногда ему казалось, что он начинает не замечать этот портрет, и тогда звонил чёрный телефон, сошлифовывая с него это новообразование, подобие зачаточной личности.
   А вы, молодой человек, думаете, что там, Сам, не знает этого? Вы ещё молоды и много поэтому не понимаете, но, и тут я должен отдать вам должное, отлично разбираетесь в вопросе, - сказал Мирон Яковлевич, заметив, как подёрнулось лицо молодого человека, как надменная уверенность спала, став податливым сомнением. - И нам нужны такие люди, как вы. Нужно знать, нужно верно оценивать риски, вести верный учёт...
  Мирон Яковлевич завёл известную песню, то хваля, то опуская молодого человека на землю, ласково пригибая к земле, не забывая погладить, чтобы спина стала податливее, не разрешая приподняться, даже на миллиметр. И он недолго сопротивлялся, сломавшись, как и все до него. Истинность веры, правда деяния должна быть оплачена, вознаграждена по достоинству, забирая взамен само достоинство.
  Когда молодой человек ушёл, Мирон Яковлевич смахнул рукой стружку с его места, и втоптал ботинком в пушистый ковёр.
  Через час он был уже дома. Стемнело, в особняке играла музыка, кто-то пел под рояль. А какой сегодня праздник? Он забыл, а так уж ли это важно. Глядя на огни в окнах, стоя у калитки, он видел лица своих подчинённых, сидевших на работе до тех пор, пока шеф не уйдёт. Отшлифованные до блеска, как его фигурки в шкафу, без личности, без глаз, с большими ртами и лживой счастливой улыбкой. Каждый из них, и мужчины и женщины, приходили сами, со своими идеями, заблуждениями. Безликих он не брал, это было не интересно, скучно. Как прекрасно день за днём сошлифовывать с человека его лицо превращать его в куклу, болвана, безликого, незаметно, так, чтобы он был счастлив, искренне счастлив.
  Мирон Яковлевич пошёл прямо в мастерскую, зажёг свет, скинул пиджак на стул и надел фартук. Незаметно вошла жена, лицо её светилось, как и у остальных, но в этом ярком свете проглядывала морда зверя. Он уважал её за это, и боялся, страшно боялся.
  - И как всё прошло? - небрежно спросила она, подходя к столу.
  - Прошло, - ответил он, раскрывая струбцины. Молотком он отбил верхнюю крышку формы и вытащил тусклого болвана. - Пожалуй, ты была права. Слишком дорого получилось.
  - А разве это так для вас важно? Что стоят у вас там деньги? - бесцветным голосом спросила она, сквозь безликий свет на него глянул зверь, и Мирон Яковлевич чуть не выронил бронзового истукана на пол.
  - Ничего не стоят, как и этот болван. Олово, чуть-чуть было меди, да и та, видишь, вся куда вытекла, - сказал он, показывая пальцем на грязные разводы. - И всё-таки, ты была права. Он не стоит и этого.
  Мирон Яковлевич достал из стола кофр с шлифмашинкой, недолго подбирал диск, выбрав самый крупный.
  - Неужели так сразу?
  - Да, мельчают, - он осмотрел оловянного болвана, кривая рожа дерзко пялилась на него, упрямо, бросала вызов. Мирон Яковлевич включил машинку и выровнял лицо болвана до плоского овала. - Жаль, а как было раньше интересно.
  Он выключил машинку и бросил болвана в угол, фигурка неприятно зазвенела.
  В мастерскую вошла группа молодых людей, весёлых, немного пьяных.
  - Папа! Ты опять здесь! Идём к нам, немедленно! Мирона Яковлевича схватила за руку высокая, слишком полная для своих лет девушка.
  Он взглянул на неё, затем на остальных, где-то были его сыновья, где-то друзья детей, дети важных друзей, он не различал. У всех было одно и то же светящееся плоское лицо, счастливое и пустое.
  - Тогда было интереснее, не правда ли, Мирон? - хлестнула металлическим голосом по голове жена, кивнув на детей. - Скучаешь по старым временам, да?
  
  
  Звук 022 от 22.05.2022
  Играет Aleah трек "The Tower". Рита подпевает, пританцовывая у плиты. Шумит вытяжка, она помешивает кашу.
  "Привет!
  Слышно меня? Я пока не могу от плиты отойти, а то манка сбежит. У меня и манка сбежать может.
  Вот, решила сварить кашу для толстой попы, а то как-то тощаю. Вроде ем много, а как-то сохну, как вобла.
  Все, пусть постоит".
  Закрывает крышкой, выключает вытяжку. Садится за стол и наливает в высокий стакан кефир. Обильно солит и перчит.
  "Я решила записывать песни. Мне нравится, как я пою. Мои песни с шепотом, где не надо особо стараться. Отправила парочку записей Вове, ему понравилось. Я так рада! Но ему не сказала, а то еще придумает что-нибудь. А почему бы и не придумать, может, наконец-то, приедет ко мне. Я уже устала ему намекать, вот же твердолобый!
  У меня хорошее настроение. Вчера вечером заезжал Антон. Мы помирились, я была ему даже рада. Все эти дни вгоняла себя, никак не могла от лент отлипнуть, все про войну смотрела. Ужас просто какой-то! И зачем это все надо, кому это все надо?
  Хорошо, что он вытряхнул меня из этого. Я особо не сопротивлялась, потерпела чуток. Смешно, как он себя ведет. По-моему, он порно пересмотрел. А еще мне не нравится, что он без презерватива, а эта страсть кончить обязательно на спину просто бесит! Хоть в рот не совал, и на этом спасибо!
  А вообще мне не на что жаловаться. У меня подруги зеленеют от зависти, хотят поучаствовать. А я им специально рассказываю в подробностях. Они такие озабоченные! Особенно Ксюшка.
  Сегодня Антон обещал приехать после десяти. Я не против, скорее рада. Не хочу дома одна находиться, страшно становиться.
  Больше особо и нечего рассказывать. Сейчас поем и пойду, белье поменяю. Помоюсь и буду ждать моего мачо-мена. Интересно, что он нашел во мне, есть же и моложе, и грудастее. Он все время твердит, что ему нравится моя попа. Мне она самой нравится. Как бы ему намекнуть, чтобы он был мягче. Мне ничего не надо доказывать, я и так знаю, что он силен в постели, но я так не очень люблю
  Будет давить, сяду ему на лицо! Fem domination! А если ему понравится? Даже думать об этом не хочу!
  Все, пора есть. Пока-пока. Завтра расскажу, как все прошло, если в живых останусь!".
  
  Воскресенье, 01 января 2023 10:45
  - Бросьте вы эту работу, Максим Сергеевич, праздник же, - Марина Игоревна неодобрительно посмотрела на него, уткнувшегося в монитор.
  - Не могу, а то потом времени не будет. Сейчас отделение пустое, можно хвосты закрыть. Евгения Николаевна, конечно, молодец, но отчетность ей не дается.
  - Да вот и хорошо. Женщина она молодая, но годы быстро пролетят, а что останется?
  - А, вы опять об этом. Так это вам надо с Евгенией Николаевной обсудить, направить ее на путь истинный. Или вы хотите, чтобы я собрал комсомольское собрание и примерно так осудил всех бездетных сотрудников? - он насмешливо посмотрел на старшую медсестру.
  - А вот бы и собрали, - ничуть не смутившись, ответила она. - Правильно ее муж сделал, что увез на праздники отдыхать. Пусть вернется уже готовая.
  - Ну-ну, вы за всех все решили уже, - рассмеялся он. - Если бы все было так просто.
  - Отговорки это все, - она подошла к подоконнику и стала поливать цветы. - Женщина не должна идти против природы своей, а то потом поздно будет. Женщина должна заниматься детьми, иначе она вся высохнет изнутри, станет мертвым деревом, у которого одна кора осталась, а остальное сгнило. Толкнешь его, оно и развалится.
  - Очень мрачная картина, Марина Игоревна. А что делать, если не получается своих родить?
  - Ой, ну и глупые же вы мне вопросы задаете, Максим Сергеевич. Вы мне тут Тимура Каримовича не изображайте, плохо получается.
  - Все, сдаюсь, - он поднял вверх руки и встал из-за стола.
  - Не паясничайте, давно уже не юноша, - она укоризненно покачала головой. - У меня вот тоже своих детей Бог не дал, но дал мне чужих, которых я люблю не меньше, а может и больше. Ох, и натерпятся они бедные в интернатах.
  - У вас прекрасные дети. Вас бы в Министерство образования и соцполитики назначить.
  - Да, дети у меня прекрасные. Я им приказала на праздники поехать куда-нибудь с внуками. Не обязательно куда-то далеко, можно же и на электричке в область, на лыжах покататься, просто погулять по зимнему лесу.
  - И как, послушались?
  - Конечно, попробовали бы ослушаться. Вот вы, Максим Сергеевич, тоже бы лучше с дочерью и Альбиной куда-нибудь бы поехали, а не торчали в этой больнице. Вы еще молодой, нечего жизнь свою здесь стачивать.
  - Жизнь стачивать? Интересная фраза, надо Тимуру Каримовичу рассказать, - рассмеялся он.
  - А вот Тимур Каримович и его супруга, Оксана Владимировна, поступили умно и уехали отдыхать с детьми. Учитесь, Максим Сергеевич!
  - Буду учиться, честное пионерское! - он салютовал ей, резко превратившись в столб. Затекшие от работы за компьютером мышцы огрызнулись, и по спине прокатилась волна жгучей боли.
  - Раз уж вы здесь, пойдемте наших посмотрим, - она взглянула на наручные часы. - У Риты через десять минут капельница кончится.
  Они прошлись по пустому отделению. В палатах остались несколько человек, в основном одинокие старики и женщины, за которыми никто не пришел. Впрочем, их это особо не волновало. Они проходили очередное лечение, находясь в своем мире грез и страхов, боясь вернуться домой, где их ждут огромные тараканы, вылезающие из розеток, а стены имеют уши, придвигаясь каждый год все ближе и ближе к ним, желая раздавить в лепешку. И во всем этом виноваты соседи - весь дом виноват, каждая квартира хочет заполучить их жилплощадь, вот отправляют тараканов, червей в ванну по метру каждый, пускают волны через розетки и электрический чайник, заражают вирусами и много чего еще делают, на что властям плевать. А почему? А потому, что они все в сговоре!
  Больные сидели тихо, медленно осматривая пустую палату, не то радуясь, что никого нет, не то грустя по холеричным соседям. Сложно сказать, о чем они думали. Тимур Каримович из буйного считал, что они ни о чем не думают, и в этом и есть великое человеческое счастье. Наверное, так оно и было. В любом случае хлопот они доставляли мало, обслуживали себя сами, очень редко срываясь на панические атаки и истерики, кто-то должен был их спровоцировать.
  Рита сидела на кровати и ждала медсестру. Она сама перекрыла капельницу, тщательно следя за уровнем жидкости. Дурацкая мысль впустить в себя воздух и закончить эту жизнь, назойливо колола виски и давила сверху. Рита боролась с ней, понимая, что на самом деле не хочет этого. Капельницы ей помогали, как и таблетки. Она не играла с врачами, прилежно все проглатывая, с каждым днем чувствуя, как колючая проволока, обхватившая все тело, раздиравшая кожу до мышц, терзавшая сердце и легкие, ржавела и осыпалась, ослабляя захват. Она могла спокойно дышать, и камера в коридоре, когда она шла в туалет или на прогулку, уже не так страшила ее. Но она боялась шагов сзади, боялась встретиться с незнакомым человеком, боялась надолго выходить из своего убежища, где не было ни окон, ни камер, никого, кроме нее.
  - А, ты сама все закрыла. Молодец скоро возьму тебя себе в помощницы, - Марина Игоревна освободила Риту от пут капельницы и кивнула на дверь.
  - Сходи в туалет и собирайся. Надо выйти погулять. Максим Сергеевич составит тебе компанию.
  - Однако, как вы мной распоряжаетесь, - улыбнулся он.
  - Я не могу, - Рита опасливо посмотрела на дверь.
  - Сможешь, там нет никого, - Марина Игоревна помогла ей встать и подвела к двери. - Давай сама. Большая уже девочка, пора все делать самой. Все по домам разъехались, так что не бойся.
  Рита взглянула на Максима Сергеевича, ища подтверждения. Он кивнул, и она на цыпочках вышла, бесшумно закрыв за собой дверь. Пока ее не было, Марина Игоревна поменяла постельное белье, полила кактус на тумбочке, она принесла его из дома, чтобы Рите не было так одиноко в кладовке.
  Рита вернулась не скоро. Она останавливалась после каждого шага, смотря то на камеру, то на закрытые двери, прислушиваясь, дергаясь от каждого звука. В служебном туалете она успокоилась, заперлась в кабинке и ненадолго уснула на унитазе. Так часто бывало после капельниц, зато все совершалось само, без лишних усилий. Очень захотелось на улицу, пускай и погода неважная, но там свобода, воздух и пустой город, поникший в похмельном дурмане.
  Максим Сергеевич позволил ей погулять до самого обеда. Рита обходила каждое дерево, прикасалась к стволу и гладила замершее растение, беззвучно разговаривая с ними. Она рассказывала им все, что болело на душе, отпуская это на свободу, получая в ответ молчаливое внимание и понимание, так необходимое ей. Максим Сергеевич стоял достаточно далеко, чтобы не мешать ей. Он видел, что Рита сама выбрала себе эту терапию, и был рад за нее. Редко, когда больной сам хочет быстрее стать здоровым, отрицая болезнь, боясь лечения, не доверяя врачам, часто совершенно обосновано.
  - Как ты себя чувствуешь? - спросил он, когда Рита вернулась после разговора с последней, самой старой яблоней. - Не замерзла?
  - Немного, - она поежилась. На впалых щеках заиграл легкий румянец, она улыбалась ему и тусклому зимнему солнцу. - А ты замерз.
  Она приложила ладонь к его лицу, он прижал ее, желая согреть. Он и, правда, замерз, еле заметно подрагивая от холода. От проходной к ним шла девушка, ускоряясь, переходя на бег, но тут же останавливаясь и вздыхая.
  - Привет, папа. С Новым годом! - Оля с интересом смотрела на него и Риту.
  - Привет-привет, - он настороженно посмотрел на дочь. Рита быстро убрала руку и смутилась. - А ты что тут делаешь?
  - Я вернулась, - Оля протянула замерзшую белую ладонь Рите. - Меня Оля зовут, а как вас зовут?
  Получилось это так по-детски, Максим Сергеевич невольно рассмеялся. Оля так знакомилась в раннем детстве на площадке. Как же здорово, что она не растеряла свою открытость и жизнерадостность, пускай он и видел, что ей плохо, что с ней случилось что-то.
  - Меня зовут Рита. Я здесь лечусь, - Рита мягко пожала ее руку и пристально посмотрела в глаза, не выпуская руки. Вдруг Рита резко подошла к ней вплотную и обняла, прошептав на ухо. - Не переживай. Все пройдет, так бывает, и дело не в тебе.
  Оля едва не заплакала от неожиданности и от того, как точно пациентка папы увидела все. Оля обняла ее, и девушки застыли, закрыв глаза. Максим Сергеевич не стал мешать или спрашивать, было бы ошибкой им сейчас помешать. И, конечно же, лучше не знать, что у каждой из них сейчас в голове.
  - И у тебя все будет хорошо. Тебя же мой папа лечит, - прошептала Оля на ухо, чуть прикоснувшись губами.
  - Идемте внутрь. Пора обедать, а Рите пора отдыхать, - Максим Сергеевич пошел к входу.
  Рита вздохнула, крепче прижала к себе Олю и, взяв ее за руку, повела следом. Оля шла рядом, грустно улыбаясь, глотая жгучие слезы, которые она больше не могла держать в себе. Поехать сразу к папе на работу было дурацкой идеей, но по-другому она не могла, а ждать его в пустой квартире стало совсем невыносимо.
  После обеда Рита уснула. Они поели все вместе, столовая была пуста, и Рита в первый раз ела в общем зале.
  - Пап, а что с Ритой? Она вроде нормальная, - Оля сидела на кушетке в кабинете Максима Сергеевича, следя за тем, как он хмурится у экрана.
  - Здоровых не держим, - привычно отшутился он и посмотрел на дочь. - Я пока до конца не разобрался, что с ней случилось, но лечение ей необходимо. Главное, что она сама это понимает.
  - Понятно. Я знаю, ты не должен рассказывать. Хорошо, что она у тебя в отделении. Она хорошая, только очень грустная. А сколько ей лет?
  - Она в два раза старше тебя.
  - Понятно. А я тоже попаду в психушку? - она сказала это в шутку, но в груди стало так горячо, что она заплакала.
  - Так, рассказывай, что с тобой произошло, - Он сел рядом, и Оля, как в детстве, залезла к нему на колени и уткнулась лицом в грудь, глухо зарыдав.
  Надо было ехать домой, но он не мог оставить отделение до прихода Ольги Васильевны, не любившей долгие праздники и, также как он, тяготившейся без работы. И почему здесь работают одни трудоголики? Завтра выйдут Катя и Надя, вернется "медвежья" бригада здоровяка Миши, получившего справку о неизлечимой фобии в качестве отмазки от мобилизации.
  - Пап, почему я никому не нужна? - сквозь слезы спросила Оля.
  - Это неправда, и ты это знаешь. Расскажи, кто тебя обидел?
  - Ты его не знаешь, - Оля вздохнула. - Я не выдержала там, зря я поехала. Я думала, будет весело, а мне стало очень грустно. Лучше бы я с тобой Новый год встретила.
  - Вот сегодня и встретим. Ты приготовишь что-нибудь, а я буду все это есть. Как тебе план захвата Парижа?
  - Я за! - она рассмеялась и расцеловала его. Потом отстранилась и пристально посмотрела в глаза. - Папа, почему вам, мужчинам, от женщины нужно только ее тело?
  - О, какие вопросы начались. Слезай-ка, не девочка уже.
  - Нет, дай еще посидеть. Я скоро успокоюсь, - она прижалась к груди, закрыла глаза. - Пап. Почему я никому не интересна, если не хочу секса сразу?
  - Это сложно объяснить простым правилом. Во многом потому, что мы все-таки животные, а у тебя и твоих ухажеров самый сложный возраст, когда гормоны решают все.
  - Но у меня же не решают, как у других. Я слышала, там все слышно! Я ушла и пешком дошла до электрички. Знаешь, как это противно слушать!
  - Знаю, чужие отношения неприятно наблюдать или слушать. Вообще отношения сложная штука, и даже я тебе тут не помощник. Лучше это обсудить с мамой.
  - Мамы нет. Я хочу с тобой это обсудить. Мне так не нравится, я не хочу так рано.
  - Не хочешь и не надо. Главное сразу дай это понять, чтобы не лезли.
  - Да, я помню, ты мне это мно-о-о-го раз говорил! - она слезла и расставила руки широко, весело улыбаясь. - Я поняла.
  - И что ты поняла?
  - Не надо западать на всяких козлов.
  - Это очень сложно, ведь к альфа-самцам тебя тянет твой нос, - он щелкнул по кончику своего носа.
  - Да-да, я помню про половое обоняние и мозг динозавра. Но я не динозавр, я поумнее.
  - Поумнее, но когда влюбишься по-настоящему, тогда мозг отключится. Я все помню, папа! - она топнула ногой и грозно посмотрела на него. - Ты когда заканчиваешь?
  - Через четыре часа, не раньше. Ты можешь поехать домой и начать готовку.
  - Вот только чтобы не опаздывал! - она погрозила пальцем. - И денег на карту кинь, а то у меня нулевой баланс.
  - Тебе побольше?
  - Конечно, я же за лангустами сейчас пойду. Шучу, я же знаю, что ты любишь баранину на кости, как мама готовит. Раз ее нет, в этом году приготовлю я. Но только в этом году, потом она.
  - Ты думаешь, она вернется?
  - Пусть только попробует не вернуться, - Оля посмотрела в пол и прошептала. - Надеюсь, что вернется.
  - Я тоже.
  
  Звук 025 от 29.05.2022
  "Привет-привет! Привет тебе привет!
  Ура! Скоро лето! Лето-лето-лето!
  Радуюсь, как дурочка. Наверное, так бы сказала моя мамаша. Как давно мы с ней не общались, и как же это здорово! А я, как всегда, тварь неблагодарная. Пусть так, меня это устраивает.
  Начну с плохого. Никак не могу заставить себя бросить читать новости и смотреть видосы. Я нашла, как это называется по-научному: doom scrolling. Оказывается уже и для этого нашли свой термин. Начала читать про эту думумум, так совсем завязла, просто утонула. По-моему, я больная. Кстати, так же думают те сотни тестов. Шучу-шучу. Я еще не совсем сбрендила, до тестов пока не дошла. Но я на подходе!
  Надо с этим завязывать. Я стала плохо спать по ночам, точнее почти не сплю, а все читаю и читаю. Днем я работаю, а вот с утра и вечером читаю и читаю. Просто ужас какой-то. А еще мама все присылает и присылает "победные" видосы. Меня уже просто тошнит от всего этого, но я никак не могу остановиться. Даже взяла работу на выходные, сама, без указки. Кстати, помогло. Мне надо себя занимать, а то в животное какое-то превращаюсь.
  Поздравляю себя - я вчера всю квартиру вычистила. Она даже блестит и пахнет прекрасно. Сколько же я успела накопить грязи. Особо противно было находить везде волосы Антона. Фу, как баба, везде свои волосья разбрасывает. Не думала, что мне понравится мужчина с гривой. Стоит обсудить это с моим психотерапевтом. Хотя, он мне надоел. Все время твердит, что мне надо кончать эти отношения. Вот так и говорит, что надо кончать!
  Кстати я перестала кончать. И вообще у меня сбился цикл. Антон приезжал в понедельник, и мне совсем не понравилось. Как смену отработала, только денег не заплатили. Короче, я устала! Он не звонит, не пишет, такой злой уехал. Ну и черт с ним! Он мне надоел.
  Слушала женский стендап. Они все такие озабоченные, вот им как раз такого бы Антона, реализовал бы все их мечты. А вообще не смешно. Я КВН решила посмотреть, так тоже не смешно. Все нетто, какое-то глупое, что ли. Не мое.
  Ладно, теперь о хорошем. Меня позвали в детский лагерь младшим вожатым. Я уже шесть лет волонтерю, у нас компания благотворительные проекты реализовывала, такой нам KPI поставили. А мне понравилось, и я сама захотела. Правда от меня толку не очень много, но мне нравится с детьми. Они все хорошие, вот все. Каждый со своим характером, сложные ребята, но с ними весело. У меня есть куратор, она пропала после начала войны, но вот вернулась. И спасибо ей, что вытащила меня!
  На работе мне все согласовали, дали отпуск на полтора месяца, половина за свой счет. Точнее на полставки, я с собой ноут возьму, буду по вечерам работать. Я сама предложила, не хочу работу терять. Стыдно признаться, но я люблю свою работу. Хотя, что в этом стыдного?
  Поедем в середине июля до сентября. Потом у детей учебный год, а в этом я точно не помощник!".
  Хохочет. Вскакивает и бежит к духовке. Вытаскивает противень и ругается.
  "Черт, опять печенье спалила. Видимо, мне нравится выпечка с огоньком. Кулинар из меня тот еще. Хотя вкусно. Мне нравится".
  Наливает в стакан молоко и хрустит печеньем. Продолжает с набитым ртом.
  "Мне программу прислали. Готовлюсь, изучаю. Буду детей танцам учить. Я уже давала уроки в детдоме, но там не очень удобно было. А там такие способные девчонки! Все налету схватывают, я такой не была. Пока научилась танцевать более-менее, года четыре ходила в группу. Я даже в препода влюбилась, но это когда было... какая же я уже старая.
  Интересно, все думала, что моя жизнь пустая какая-то, а было столько интересного. А я об этом забыла, и танцы зря бросила. Вот вернусь и снова пойду, пора уже к пенсионерам поближе быть, привыкать. Оставь надежду, сяк сюда входящий! Надо на двери написать, а то задолбали разносчики листовок.
  Неважно! Я волнуюсь, что не справлюсь, хотя Кира, мой куратор, считает иначе. Она вообще увидела во мне талант. Оказывается, я умею ладить с детьми. Вот бы никогда не подумала. Не знаю, все как-то само получается.
  Я написала Вовке. Давно ему не писала. Все рассказала, поделилась с ним радостью. Он обрадовался. Про Антона не рассказывала, как-то стыдно, что ли. И почему я с Вовой так откровенна? Наверное, потому, что мы с ним никогда не встретимся. Может так и лучше, но мне грустно.
  У него нет детей. Я это и так знала, иначе бы он не развелся. По-моему, я его очень хорошо знаю. Мы всю неделю переписывались, каждое утро ждала его письма. Он опять где-то далеко, очень-очень далеко. Я бы тоже хотела уехать очень далеко и навсегда, но не могу решиться.
  Короче мы все детей обсуждали. Оказывается, мы оба не готовы иметь детей. Я вот подумала, а разве есть те, кто готовы? Я после работы сижу на детских площадках, просто сижу, никого не высматриваю. По-моему, мамочки не очень готовы. Вот отцы даже лучше, они и спокойнее, и требований к детям меньше. А мамочки и бабушки какие-то ненормальные. Наверное, я была бы такой же, но дети же не роботы и не солдаты, а от них требуют быстрого и беспрекословного выполнения команды. А еще я наслушалась мамочек. Они все время хвастаются, какой у них суперразвитый ребенок. У меня уже голова кругом идет, пока они перечисляют все секции и кружки, куда ходит их чадо. Бедные дети, так и детства не останется, а что вместо него останется? Знаю, что сама бы также поступила. Наверное, стала бы хуже моей мамаши, точно вижу это в себе. Не хочу никому жизнь ломать, и замуж не хочу.
  Вова считает, что у мамочек ПРД нелеченая. Я почитала, вроде похоже. А я и без ПРД неадекватная. Вчера набросилась на конфеты, Антон приносит какие-то самодельные, кто-то у него там начинающий кондитер. Он каждый раз что-нибудь приносит, а я это ем. Вроде ничего, но вкус у всего какой-то противный и горький. Одинаковый вкус, но хочется съесть еще и еще. Короче съедаю все, а потом они мне снятся, ломка какая-то начинается. Походу я на них подсела. Нельзя себе позволять больше их есть.
  Так, пока не забыла. Вова прислал очередной рассказ, как раз по теме детей. Я прочитала пять раз, потом отправила Кире. Она в ужасе, но говорит, что все к этому идет. Кошмар! Я теперь по-другому смотрю на частные школы и суперметоды обучения. Если такое существует, то этих учителей надо убивать на месте. И почему Вова не может написать что-нибудь хорошее? Я его спрашивала, а он честно ответил, что по-другому не получается - это его психотерапия такая. Я не жалуюсь, пусть еще присылает, но все чаще хочется чего-нибудь хорошего. Как-то мало в жизни стало хорошего, разве что скоро с детьми лето проведу.
  Что-то я заболталась. Забыла совсем про стих. Я же все подготовила, как обещала. Написала, сама. Было очень тяжело, я вся вспотела от натуги! Я не шучу, в школе было гораздо проще, а теперь прям слышно, как мозги еле-еле скрипят.
  Все, читаю с выражением:
  "Есть яблони в моем саду,
  Сухие ветви тянутся друг к другу,
  Я их от злого ветра сберегу,
  Спасу от смерти, подавлю тревогу.
  В них раньше теплилася жизнь,
  В них зрела соком детства пустота,
  Лишенная угроз и подлости взросления,
  Свободная от гнева, подлости и омерзения,
  Блаженная и светлая,
  Пустая, беззаветная, наивная и полная любви,
  Но все же пустота,
  Незримая свобода без стен суждений,
  Без камней мнений, ошибок прутьев и капканов дел.
  И яблони мои цвели,
  Когда свободы дух витал над ними,
  Пока не вторгся в мир "учения" свет, учебы злое имя.
  Она заполнила собою пустоту,
  Заставила себе молиться,
  И вторглась в детскую мечту,
  И уничтожила наивности границы,
  Заполнив все собой, чужим и злым,
  Наполнив мир "правдивой" скверной,
  И уничтожила мой дом,
  Растерла в пыль цветущие деревья.
  Осталась только я.
  Одна в пустыне понимания.
  Здесь нет больше пенья соловья,
  И нет природы расцветания.
  Но я жива, и живы яблони мои,
  Мы держимся ветвями друг за друга,
  И, может быть, пройдет зима,
  И детская мечта нас возродит, отмолит от недуга.
  Я чувствую,
  Что дерево во мне,
  С годами тихо умирает.
  И умираю я,
  Живу во сне,
  А наяву я сохну, погибаю".
  
  Вот такой стих. Я отправила его и Вове, и Дмитрию Петровичу. Они оба сказали мне одно и то же, чтобы я писала дальше, чтобы через строки выдавливала из себя свой недуг. Получается, что я больная. Неприятно это осознавать. Вроде постоянно об этом говорю, посмеиваюсь, но поняла я это только сейчас.
  Уже хорошо, что я это поняла. Главный шаг к излечению сделан!".
  
  Рассказ "Компрачикосы"
  В супермаркете было пустынно, шумно жужжали холодильники стеллажей, к которым бледными тенями в свете яркого освещения подходили покупатели, не решаясь что-нибудь положить себе в корзинку. В овощных рядах копалось несколько пенсионеров, выбирая себе самые лучшие корнеплоды и фрукты, на двух кассах зевали молодые киргизки, быстрым шепотом переговариваясь друг с другом. Сонное царство разбудил топот детских ног, ребенок нарочито громко бежал между рядами, прижав к себе большую коробку.
  - Мама! Я нашла! - девочка радостно протянула матери большую коробку с овсяными хлопьями. Девочка была не больше четырех лет, две туго стянутые косички, голубой бант на черных, как у мамы волосах, конопатый нос и широкая улыбка, светящаяся в больших карих глазах.
  - Настя, я же тебе сказала, чтобы ты не бегала по магазину! - раздраженно сказала женщина, взяв пачку с хлопьями у дочери. - Мы берем другие, где ты их взяла.
  Женщине было около тридцати или больше, она выглядела слишком серьезной для своих цветущих лет, и это накидывало еще несколько лет сверху. Невысокая, в просторном зеленом летнем платье, у дочери было почти такое же, но с другими цветами, слегка вытянутое лицо, ровный красивый нос, черные глаза. У дочери лицо было значительно круглее, а нос больше, но все равно было видно, что это ее дочь. Когда они шли вместе по улице, то привлекали внимание многих мужчин, начинавших свой подкат с комплиментов в адрес прелестной дочери, но всё, что начиналось на улице, там же и оставалось.
  Девочка задумчиво почесала лоб, этот жест она умело переняла у папы, что сильно раздражало ее маму, и спросила:
  - Мам, а может мы их попробуем? Я долго выбирала, они мне очень понравились!
  - Да? - усмехнулась мама. - Ты же читать не умеешь, как ты выбирала?
  - Это буква О, а это В! - торжествующе сказала дочка, ткнув пальчиком в буквы на коробке. - Я разве неправильно выбрала?
  - Правильно, - мама вздохнула, выпуская из себя напряжение, и улыбнулась. - А что тебе в них понравилось, зайчик, да?
  - Да! Он такой классный! - дочка взяла коробку и погладила отпечатанного веселого зайца, сидевшего за столом с полной тарелкой каши. - А еще здесь есть коник!
  Дочка торжествующе показала на изображение коня-культуриста на задней части коробки, демонстрировавшего литые мускулы.
  - Ох, Настя! - засмеялась мама. - Ладно, берем, но ты будешь их есть без уговоров, хорошо?
  - Я обещаю, - серьезным тоном сказала девочка. - А что нам еще надо? Может, я пойду, выберу, а? У меня же хорошо получается, правда?
  - Не надо, я не знаю, как мы это все унесем. Твой папа же не хочет к нам возвращаться, - она опять напряглась и покатила тележку к кассе.
  - Папа работает, он не может, - рассудила дочь.
  - Защитница, - недовольно буркнула мама. - Ты его всегда защищаешь.
  - А это потому, что он сейчас далеко и не может сам себя защитить!
  - Ага, конечно, - усмехнулась мама, прокручивая в голове последний разговор с мужем поздно вечером, когда Настя уже спала, она до сих пор злилась на него, не обращая внимания на сообщения и звонки.
  Настя подбежала к кассе и встала напротив кассира, радостно ей улыбаясь. Девушка на кассе ответила ей такой же широкой улыбкой, другая девушка помахала девочке в знак приветствия.
  - Здравствуйте! - громко поздоровалась Настя.
  - Здравствуй, Настя, - хором ответили ей кассиры и рассмеялись. Они были сестры, и Настя их все время путала, так они были похожи, а прочитать имя на бейджике она еще не могла, справедливости ради стоит отметить, что большинство покупателей вряд ли бы прочитали имена этих красивых девушек без ошибок, вполголоса матерясь, что вокруг одни нерусские.
  - А мы с мамой пришли за покупками, - старательно выговаривая слова, сообщила Настя, помахав рукой маме. - Мама, давай быстрее, я очередь заняла!
  - Мы тебя всегда без очереди проведем, - улыбнулась кассирша и вытащила из-под стола коробку с маленькими игрушками, - выбери себе любую, какой у тебя еще нет?
  - Вот этой! - уверенно сказала Настя и схватила крохотного слоника. - А может еще и этой? Надо дома проверить.
  - В следующий раз придешь и скажешь, - ответила кассирша, убирая игрушки под кассу на полку.
  Пока мама выкладывала покупки на ленту, Настя демонстрировала ей нового питомца своего зоопарка. Кассирша быстро пробивала, а потом все уложила в пакеты, пока мама прикладывала карту к терминалу.
  - А разве мы набрали баллы для игрушки? - с сомнением спросила мама кассиршу.
  - ничего страшного, у меня целая коробка отказных, все такие серьезные, не хотят брать игрушку, - пояснила кассирша.
  - А зря, они такие милые! - воскликнула Настя. - Спасибо! Мы пошли! Пока!
  - Пока Настя, - помахали ей кассирши и попрощались с ее мамой. - До свидания, приходите через пару дней, привезут новые фрукты.
  - И персики? - оживилась Настя, хватая легкий пакет с хлопьями и хлебом.
  - Да, обещали вкусные, узбекские, -- ответила кассирша.
  - Придем, - ответила мама. - А то меня Настя съест.
  - Нет, покусаю! - воскликнула девочка. - Обожаю персики!
  
  Настя бегала по кухне, то сядет на свой стул и немного поест, то бросится рыться в шкафу, вытаскивая новые пачки печенья и конфет.
  - Настя, сядь за стол, - строго сказала мама.
  - Сейчас! Пап, а ты не будешь такое печенье?
  - Мне уже хватит, - смеясь, ответил он, сидя за уставленным множеством тарелок и вазочек с конфетами столом. У него было такое же круглое лицо, как и удочери, темные волосы отдавали легкой рыжиной, но в целом он был чем-то похож на жену, буравившую его недовольным взглядом.
  Настя подбежала к отцу и схватила его кружку с чаем, сделав большой глоток, она удовлетворенно поставила ее назад и села на свое место.
  - У тебя же точно такой же чай в кружке, - сказала мама.
  - У папы вкуснее, он что-то делает, я не знаю что, и у него получается вкуснее! - ответила девочка, принимаясь за остывшую кашу.
  - Он просто слишком много сахара в чай кладет, весь круглый уже стал, как мячик, - она бросила колкий взгляд на мужа.
  - Да? - удивилась Настя. - А я не заметила!
  - Защитница, - хмыкнула ей в ответ мама.
  - Юль, да ладно тебе, - примирительно сказал он.
  - Нет не ладно! Настя, давай быстрее доедай иди собирайся, а то никуда не поедем! - строго сказала мама.
  - А я уже все съела! - Настя побежала в комнату, но быстро вернулась. - Так ведь рано еще, еще целых три часа! Папа успеет со мной поиграть, да?
  - Иди игрушки собери, - строго сказала мама, дочь послушно убежала, раздался грохот сбрасываемых в пластиковый короб игрушек.
  Он встал и сложил грязную посуду в посудомойку. Подойдя к жене, пока дочь не видела, он обнял и попытался поцеловать, она отстранилась, оттолкнув его ладонью.
  - Если не хочешь, можем не ехать, - сказал он шепотом.
  - Как я не поеду? - зашипела она. - У брата праздник, потом долго объяснять придется всем, не хочу.
  - Может, отдадим Настю в детсад? Ты отдохнешь, она будет играть с другими детьми, как думаешь?
  - У нее нет всех прививок, ты же знаешь! Не возьмут.
  - Я помню, в прошлый раз твой брат рассказывал, что они отдали своего сына в какой-то новый детский центр, помнишь? Может и нам попробовать?
  - Не знаю, - с сомнением сказала Юля.
  - Вот и обсудим, можно попробовать на месяц, а дальше сама решишь.
  - Все у тебя просто, Леша, взяли и отдали, да?
  - Ну да, чего усложнять? - удивился он. Из детской комнаты раздался требовательный голос Насти, зовущей папу играть.
  - Пойду, поиграю, а через час поедем, хорошо?
  - Иди играй.
  
  Приехали они, как и положено, чуть опоздав. Алексей долго вел машину по шоссе в правом ряду, обгоняемый всеми, пока Юля, сидя на переднем сиденье, перекрашивалась. Ей все не нравилось, хотелось быть лучше, она жалела, что не пошла утром в салон, там бы ее выправили, как выражалась ее мама. Алексей относился к этому довольно спокойно, незаметно вздыхая, глядя на нервничающую жену, он видел, что без сильного декора она выглядела гораздо красивее, но доказать это было бы подобно смерти. На пассажирских сиденьях, зафиксированная в автокресле, резвилась Настя, играя с любимой куклой, рыжеволосой лохматой оборванкой, которую звали Машкой. Настя то и дело приставала к отцу и матери, задавая сотни вопросов и, не дослушав ответа, выпаливая новую батарею. Юля злилась, а Алексей старался быстро отвечать, приняв эту детскую игру "кто быстрее скажет".
  Брат Юли, Юрий, жил с семьей в большом коттедже недалеко от МКАДа. Их дом находился даже ближе к городу, чем МКД Юли и Алексея, стоявший в плотно застроенном квартале новых территорий столицы. Во двор им заехать не удалось, там уже стояло пять гостевых машин, поэтому Алексей высадил Юлю с Настей и поехал ставить машину на стоянку в самый конец поселка. Вернувшись, он обнаружил, что Настя уже бегает по саду, что-то радостно крича, а Юля тщетно пытается ее поймать.
  - Давай уже, разберись со своей дочерью! - в сердцах воскликнула Юля.
  - Настя, иди к нам, - позвал ее Алексей.
  - Еще пять минут! - звонко ответила Настя и скрылась во фруктовых аллеях, где росли груши и яблоки, плоды которых никто не собирал, кроме работников коттеджного поселка, за это они должны были подстригать траву и следить за чистотой дорожек.
  Настя прибежала к родителям, держа в руках целую груду спелых груш и яблок, сорванных ею с деревьев. Алексей принял у нее плоды, яблоки были небольшие, но на вид хорошие, а от груш приятно пахло медовым ароматом.
  - Ты их не ела? - строго спросила мама, схватив дочь за руку, чтобы та не убежала.
  - Нет, я их нам сорвала, там еще их целая тыща! - радостно воскликнула девочка.
  - Тысяча, - поправила ее мама.
  - Я так и сказала - тыща! - повторила Настя, не понимая, почему ее поправляют.
  - Так, чтобы вела себя хорошо, поняла меня? - строго наказала мама. - Ничего без спроса не трогай, не бегай, не кричи.
  - Но мама! - возмутилась Настя.
  - Нам придется привязать ее к стулу, - засмеялся Алексей.
  - Лучше бы помог! - разозлилась Юля. - Вот Павлик всегда ведет себя хорошо.
  - Хм, Павлик не был таким раньше, - Алексей задумался. - Он всего на год старше Насти, я помню, как они играли пару лет назад.
  - Это потому, что он воспитанный ребенок, и его отец занимается воспитанием, - Юля с укором посмотрела на мужа.
  - Юра? - удивился он. - По-моему он все отдал Олесе, она всем заправляет.
  Юля не успела ничего сказать, как из дома вышла высокая женщина в коротком платье, белокурые пряди как бы неряшливо лежали на плечах, а накаченные губы были слегка приоткрыты, не способные больше смыкаться друг с другом. Юле показалось, что у Олеси грудь стала больше, настолько она нарочито торчала из-под платья.
  - О, вы уже приехали, - Олеся бросилась целовать всех, обдав их крепким ароматом духов.
  Юля быстро взглянула на мужа, думая, что он будет разглядывать жену ее брата, но Алексей склонился к Насте, и они о чем-то перешептывались.
  - Мы только что приехали, - сказала Юля. - Не опоздали?
  - О-о, нет, - ответила Олеся, сильно растягивая слова. - Мы как раз только-только закончили сервировать столики. Идемте в дом, что здесь стоять. И выбросьте эти груши, они червивые.
  - Да вроде нормальные, - пожал плечами Алексей.
  - Это я их собрала! - гордо сказала Настя. - Для мамы и папы.
  - Ну, как хотите, - Олеся состроила брезгливую гримасу и направилась в дом, приглашая их войти следом.
  - Пап, ты же не будешь их выбрасывать? - спросила Настя. - Я хочу попробовать, можно?
  - конечно можно, я их пока отнесу в машину, дома съедим, - он ушел на стоянку.
  Юля немного потопталась на месте, но вошла в дом, держа крепко дочь за руку.
  Внутри играл негромко лаундж, под который трое слегка уже веселых дам медленно двигались, шелестя платьями. Олеся подошла к ним, обнимая каждую, как лучшую подругу, они даже напоминали сестер, настолько фигуры и лица были модернизированы. Юля почувствовала себя бледной молью, с тревогой осмотрев себя и дочь, которой уже не терпелось броситься к детскому уголку, где за детским столиком сидели четверо мальчиков и три девочки, играя в какую-то настольную игру. За фуршетными столами стояли мужчины и не торопясь пили виски, один из них отошел от всех и пошел к Юле с Настей. Он был невысокий, с вытянутым лицом и черными, как у сестры глазами.
  - Как добрались? - спросил Юрий, он обнял сестру, шепнув на ухо, чтобы она не волновалась, а потом присел к Насте. - Как твои дела, красавица?
  - У меня все отлично! Звонко ответила Настя, нарушив элитность тишины, все обернулись на нее, только дети не шелохнулись, продолжая двигать фишки по полю.
  - Настя! - нервно сказала Юля.
  - Да ладно тебе, пусть немного растрясет это болото, - улыбнулся Юрий. - А где Алексей?
  - Папа пошел к машине, мы нарвали у вас яблок и груш!
  - А, ясно берите, сколько хотите. Олеся их есть не хочет, а мне они нравятся, - Юрий поднялся и взял сестру за руку. - Пойдем, я тебя познакомлю с моими коллегами по работе.
  Яркие красотки, шелестя платьями, в обнимку пошли вверх по лестнице, скрывшись на втором этаже. Юля непроизвольно вздохнула, а Настя долго прислушивалась, хмуря лоб.
  - А куда они пошли? - спросила Настя Юрия.
  - Не знаю, наверное Олеся хочет им свои наряды показать, - пожал плечами Юрий.
  Вернулся Алексей, и Настя вырвалась из рук матери, бросившись к отцу.
  - Пап, можно я поиграю с ребятами?
  - Конечно можно, а мы пока с дядей Юрой поговорим, поздравим его с новой должностью, - ответил Алексей.
  - А что такое эта должность? - спросила Настя.
  - Это, хм ну как тебе сказать, даже не знаю с чем сравнить. Скорее место на горке, кто выше, тот первый и скатится вниз, - объяснил Алексей, подходя к Юрию, они пожали друг другу руки.
  - Это ты точно подметил, - Юрий усмехнулся и бросил взгляд на своих коллег, демонстративно не замечавших новых гостей. - Кто-то да и скатится, причем в этом году.
  - А у вас там есть своя горка? - спросила Настя.
  - О, и не одна! И все хотят на верх забраться! - засмеялся Юрий, а потом добавил шепотом. - Чтобы никто не ездил с нее больше.
  - Но это же глупо! - воскликнула Настя.
  - Настя! Прекрати! - возмутилась Юля.
  - Я пошла играть, - сказала Настя и ушла к детскому столику.
  Взрослые ушли к себе, холл наполнился негромкими голосами, изредка прерываемыми всплесками хохота наверху. Настя встала у столика и долго смотрела на игру детей. Она знала здесь только Павлика, мальчик быстро кивнул ей, но не улыбнулся, продолжая играть. Настя пыталась понять, во что они играют, но не понимала ничего.
  - А во что вы играете? - спросила она ребят.
  - Это игра называется "Биржа", - ответил ей мальчик, сидевший ближе всех к ней. - Мы должны побольше купить и побольше продать.
  - Купить, а потом продать? - переспросила Настя. - А зачем что-то покупать, если это тебе не нужно?
  - Не знаю, мы должны доиграть еще три круга, - ответила ей белокурая девочка с легкой голубизной в волосах. - Не мешай, я выигрываю.
  - Ладно, - Настя села на свободный стульчик и стала ждать, пока они закончат, но игра все не заканчивалась.
  - А может, пойдем в прятки поиграем? - предложила Настя.
  - Ага, - обрадовались несколько мальчиков, но, взглянув на появившихся матерей, переодетых в новые платья, замолчали.
  - Нам надо доиграть, - твердо сказал Павлик.
  - Да ну, скукотища, - махнула на них рукой Настя и пошла гулять по холлу, заглядывая во все места, куда она смогла дотянуться.
  Юля стояла рядом с Алексеем, разговаривавшим с коллегами Юрия об экономике, политике. Каждый из этих мужчин говорил уверенно, чуть растягивая слова, придавая весомости каждой фразе. Алексей вел себя спокойно, но она чувствовала, что он готов уже начать спор, ей и самой не нравились эти напыщенные разговоры, в которых людям отводилась несправедливая исполнительная функция, будто бы они говорили об орудиях производства или сырье.
  - Дети, - позвала всех Олеся, похлопав в ладоши. - Идите сюда.
  Дети послушно встали из-за столика и подошли к матерям.
  Встав перед всеми, дети с одинаковыми улыбками смотрели на собравшихся. Первым вперед вышел самый высокий мальчик и тонким голосом спел народную немецкую балладу, написанную поэтом XVIII века. Мальчик старательно выговаривал слова, стараясь не сбиться с ритма. Ему активно похлопали, и вперед вышла девочка со слегка голубыми волосами. Она стала рассуждать на тему волатильности международного сырьевого рынка и его зависимости от внешних интервенций самой главной державы через твиттер ее президента. С ней стали спорить пытаясь запутать, но ребенок умело отбивался, доказывая свою мысль кучей цифр и фактов.
  Юля слушала ее и с тревогой смотрела на мужа, Алексей хмурился, но все же держал на лице вежливую улыбку. Юля шепотом спросила мужа, что он думает, он тихо прошептал, что не понимает, зачем так насиловать детей.
  Девочке громко аплодировали, особенно была рада ее мама, выкрашенная в светло-голубой цвет, но из-за огромных губ и мастерского татуажа она мало походила на дочь, стоило приложить большую долю фантазии, чтобы найти сходство.
  Третьим был Павлик. Он долго и нудно что-то рассказывал на английском, это была какая-то старая история, но Юля не смогла уловить смысл, ее уровня не хватало, удавалось понять несколько слов, но по ним картинка не рисовалась. Потом выступили и оставшиеся дети, каждый со своим номером на английском.
  - Мы хотим нашего Павлика с этого года отдать на китайский, - блестя счастливыми глазами, сказала Олеся.
  - А не слишком ли много для ребенка? - неуверенно спросила Юля.
  - Да вы что! - вступила другая мамаша. - Дети сейчас как глина, надо лепить из них быстрее, а то потом они засохнут и ничего из них не выйдет!
  - Да-да! - подтвердила третья мамаша. - Именно сейчас мы закладываем крепкий фундамент их будущего!
  В эту дискуссию вступили и отцы, доводя своими доводами Юлю и Алексея до полного смущения, резюмируя, что дети должны быть умнее своих родителей, и только у умных родителей, которые заранее вложились в их будущее, дети становятся умнее.
  - А куда вы свою дочку водите? - спросила одна из мамаш Юлю.
  - В бассейн, на акробатику, - пожала плечами Юля.
  - И всё? - удивилась мамаша. - А вы понимаете, что если вы сейчас не начнете развивать когнитивные способности вашего ребенка, то у него просто не будет когнитома.
  - Чего не будет? - удивленно переспросила Юля, тщетно пытаясь найти этот термин в своей памяти, наверное, она совсем забыла учебу во втором меде.
  - Странно, мы же вроде нормальные выросли, - пожал плечами Алексей.
  - Сейчас другие времена, миру требуются новые люди, мы уже не подходим, нас надо менять, и вот наши дети должны быть на вершине, понимаете, да? - прогнусавила та же мамаша.
  - Ой, а давайте Юле и Леше дадим инвайт в наш образовательный центр, пусть походят и сами решат, что мы их уговариваем? - предложила Олеся. - Надо самим попробовать, чтобы понять, насколько это важно.
  - Да-да, отличная идея, - согласились все.
  - Юля, я тебе пришлю инвайт, походите месяц, а там решите. Стоит не мало, но поверь, оно того стоит, - сказала Олеся. - Насть, а ты можешь нам что-нибудь показать?
  Девочка задумалась, ей не очень понравились разговоры взрослых, хотя она и не поняла ничего из сказанного, она точно уловила настроение матери и теперь спрашивала взглядом у нее разрешения. Юля кивнула, и девочка отбежала назад и сделала несколько раз колесо, в окончании сев на шпагат. Дети заворожено смотрели на нее, девочка с голубыми волосами даже тихо похлопала.
  - Спорт это конечно здорово, - сказал один из отцов. - Но это травмоопасно и сжигает слишком много полезной энергии. Детей с детства надо приучать к йоге, она помогает развитию головного мозга, а мышцы должны быть у простых работников.
  Холл загудел, продолжая развивать эту тему. Юля подняла дочь и поправила задравшееся платье. К ним подошли другие дети, видя, что взрослые заняты своей дискуссией.
  - А этому долго надо учиться? - спросила девочка с голубыми волосами, остальные молчали, боязливо поглядывая на взрослых.
  - Нет, пар у занятий и все, - пожала плечами Настя. - Само больное - это растяжка, но она быстро проходит, потом все легко.
  - Понятно, - грустно ответила девочка и обернулась на оклик матери. - Я сейчас, мам.
  Девочка быстро взглянула в глаза Юле и прошептала: "Не ходите туда". Потом натянула радостную улыбку и побежала к матери.
  - Милена, тебе понравилась эта девочка? - спросила ее мама, гладя по голубым волосам. - Но ты же понимаешь, что тебе это не надо, у тебя есть другие цели. Мы с папой думаем, что ты все и так сама понимаешь.
  - Да, мама, - ровным четким голосом ответила девочка.
  
  - Ты чего не спишь? - спросил Алексей Юлю, включая на кухне свет. Она встрепенулась, как разбуженная птица, оторвав голову от планшета. - У тебя уже глаза красные, идем спать.
  - Я скоро, - ответила она, вновь обратив глаза в экран.
  - А, ты все этот детский сад смотришь, - он заглянул в планшет. - Тебе не нравится?
  - Даже не знаю, - с сомнением сказала Юля. - Все вроде правильно, но не слишком ли это большая нагрузка на ребенка? А еще они просто задолбали терминами, я думала, что все забыла, но я залезла в энциклопедию - я все верно помнила, видишь, еще не забыла.
  - Я и не думал, что ты забыла, - он погладил ее по напряженным плечам, - что ты там такое нарыла?
  - А вот например, "звуко-волновая методика ускорении морфогенетического процесса эволюции головного мозга и создание устойчивых когнитивных практик у ребенка". Какая-то чушь.
  - Это маркетинг, - сказал он, зевая, - главное мощный набор слов, что-то люди угадывают, но в основном чувствуют, что дело серьезное, надо брать.
  - Похоже, - согласилась она. - Или вот еще, смотри, "Диссоциативная терапия объектно-целевой направленности на выявление частотности стрессовых состояний ребенка и выработки стрессоустойчивости". Я это вообще не поняла.
  - Хм, интересно, а ты у Олеси не спрашивала, может она знает, что это означает?
  - Спрашивала, она ничего не знает. Говорит, что это слишком сложно, там такие хорошие специалисты, они так помогли Павлику, а то с ним невозможно было справиться.
  - Это с Павликом то? - удивился Алексей. - Он вроде всегда был спокойным. Ты у Юры не спрашивала?
  - Спрашивала, он тоже не знает, сказал, что всем занимается жена.
  - Если не хочешь, не будем Настю туда отдавать.
  - А вдруг это я напридумала? Я не знаю, - Юля отложила планшет в сторону. - Может стоит попробовать?
  - Можно, если не понравится, заберем Настю сразу же, мы же с ними договор не подписываем пока.
  - Нет, какой-то договор придется подписать. Он пришел вместе с инвайтом с их сайта. Я там почитала, в основном запрещается без пропуска и согласования посещать детсад, а так все вроде нормально.
  - Так везде уже, просто так в школу не войдешь. Пришли мне его, завтра почитаю. Пойдем спать.
  - Думаешь, это нужно нам? - Юля встала и с трудом потянулась руками к потолку, растягивая затекшую спину.
  - Увидим, что толку гадать.
  - А как я буду Настю возить?
  - Возьмешь мою машину. Пора бы тебе уже обратно за руль садиться, - сказал он, прижав к себе жену. - Ты больше никуда не въедешь, там новые датчики, она, если что, сама затормозит.
  - Я все равно боюсь. Пока поездим на такси. Это в 20 километрах по трассе, в какой-то деревне.
  - Хм, далековато, зато подальше от пыли и выхлопов.
  
  Такси неторопливо двигалось по шоссе в правом ряду. Трасса из города была пустая, и слева такси то и дело обгоняли большие блестящие кроссоверы, скрываясь в туманной пелене раннего утра. На заднем сиденье сидели Юля и Настя, девочка еще спала, непривыкшая так рано куда-то ехать.
  - Мам, а что я там буду делать? - не открывая глаз, спросила Настя, ерзая на автокресле.
  - Играть с другими детьми, там будут и Павлик, и эта девочка, у нее еще такие красивые волосы, помнишь?
  - Помню, мы с ними так и не поиграли, - Настя открыла глаза. - Почему они не разрешали нам поиграть в прятки в саду?
  Юля вздохнула, вспоминая вечер у брата, когда Настя все пыталась вытащить детей на улицу поиграть, и ей это даже удалось, но встревоженные мамаши возвращали детей обратно, сажая за столик и раскладывая какие-то карточки, которые они должны были выучить. Потом Юлю долго отчитывали, что у нее невоспитанный ребенок, что Настя мешает их детям и еще что-то, пока не вмешался Алексей, вырвавшийся из тягучего разговора с коллегами ее брата. Он умело загасил конфликт, Леша всегда умел это делать, успокаивать даже самых разъяренных людей, и они уехали домой, но перед этим к Насте выбежала девочка с голубыми волосами и сняла с шеи крохотный кулон. Настя хотела убежать и принести ей свою куклу, но эта девочка сказала, что им запрещено иметь игрушки, и что она как-нибудь придет к ней в гости, и тогда они поиграют вместе. Юля вся ушла в воспоминания, что-то внутри сильно кололо ее, захотелось развернуть такси обратно домой.
  - Усадьба "Жаворонки", - сказал таксист. - Нам сюда?
  - Не знаю, я здесь никогда не была.
  - Хм, а все эти поворачивают туда, - таксист пригляделся к маленькому указателю впереди. - Детская академия "Genius", наверное, сюда, навигатор не может точно сказать.
  - Да, сюда, - закивала Юля и посмотрела на Настю. - Если тебе не понравится, то ты не будешь сюда ходить, договорились?
  - А я уже не хочу, - ответила Настя.
  - Нет, надо попробовать, а то как ты точно узнаешь, может тебе будет там интересно?
  - Ну, не знаю, - с сомнением протянула дочь. - Я хочу спать.
  Такси подъехало к огороженной высоким кованым забором территории, ворота были закрыты, а сквозь решетку было видно, что весь двор уставлен блестящими машинами, из которых за руки выводили неподвижных детей, идущих вслед за мамашами и нянями как роботы.
  - Когда поедете обратно, лучше дойдите до шоссе, там легче найти, и недалеко, - сказал таксист.
  - Хорошо, я поняла, - Юля оплатила такси через приложение в телефоне. - До свидания.
  - До свидания, удачи, - сказал таксист и уехал, как только они вышли.
  Юля подошла к калитке у ворот и нажала вызов видеофона. Магнитный замок зажужжал, открывая калитку. Они вошли на территорию, Настя сразу же убежала на узкую тропинку, идущую параллельно основной дороге, она там нарвала небольшой букетик из простых цветов и вручила его маме.
  - Спасибо, - улыбнулась Юля, погладив дочку по голове. Настя стала веселиться, и это внушило Юле уверенность. Пока они шли, Юля подвязала букетик резинкой для волос, вложив его к себе в карман сумки, как в вазу.
  Здание академии было еще сталинской архитектуры, много раз перекрашенное, но сейчас ему явно пытались вернуть былой лоск. Высокие колонны перед входом, мраморные лестницы, не очень подходящий вид для детского учреждения, от здания веяло статусом, властью, оно раздавливало своим видом. Юля с тревогой посмотрела на Настю, девочка с интересом стучала по колоннам, ей очень понравился рисунок искусственного мрамора, которым было облицовано здание и колонны. Они вошли внутрь, Юля удивленно встала у входа, внутри было ужасно тихо, не слышался приглушенный детский смех, музыка или визги, свойственные дошкольному учреждению, ничего этого не было, только гул ламп дневного света и стоячий ультрафильтрованный воздух. Юля закашлялась, ощутив знакомый вкус озона во рту. Настя стояла рядом, тревожно глядя на маму, девочка крепко сжала ее ладонь и прижималась всем телом, не решаясь вымолвить ни слова.
  Перед ними был огромный холл, посреди которого возвышалась величественная мраморная лестница, уходящая двумя рукавами вправо и влево. Все двери в холле были закрыты, и, казалось, что здание абсолютно пустое. Где-то наверху пшикнула дверь, выпуская наружу гул кондиционера и стук каблуков. Дверь закрылась, кондиционер пропал, а цокот каблуков приближался. Через некоторое время на лестнице показалась женщина в строгом узком костюме и на высоких каблуках. Юля еще издали верно угадала ее возраст, женщине было чуть более 50 лет, но она выглядела так роскошно, с идеальной кожей, светящейся неестественным здоровьем, с идеальным макияжем и ровными стройными ногами, которые подчеркивала узкая одежда. Юля почувствовала себя старше и побледнела. Пока идеальная женщина, источая искрящуюся улыбку, спускалась к ним, Юля думала, на самом деле она не проговаривала про себя мысли, в голову откуда-то изнутри нагнетался вязкий туман, в сердце росла уверенность, что им стоит уйти, немедленно, пока эта женщина не начнет говорить.
  - Доброе утро! - поздоровалась женщина. - Вы Юля, а это Настя, какая ты красивая, моя милая.
  Юля не успела ничего ответить, а женщина уже села рядом с Настей, застывшей на месте, и стала гладить девочку по голове.
  - Какой прекрасный ребенок, - сказала женщина. - Меня зовут Элиза, пусть вас не смущает мое имя, мои родители были большие оригиналы, и они оказались правы.
  Женщина в упор посмотрела на Юлю, которая уже плыла, окутанная липким ароматом ее духов. У Юли стала болеть голова, когда она пыталась думать, все тело сковала непонятная вялость.
  - Пойдемте, я отведу Настю в группу, а мы с вами, Юля, поговорим.
  Женщина взяла руку Насти из руки Юли и повела девочку наверх. Юля не сразу сообразила и поспешила за ними. Девочка не сопротивлялась, а покорно шла рядом, смотря перед собой, но если бы кто-нибудь попытался бы поймать ее взгляд, то там не увидел бы ничего. Они поднялись на третий этаж, Элиза отвела Настю в дальнюю комнату, жестом приказав Юле оставаться на месте. Дверь открылась, но из-за нее не вырвался ни единый звук, только приглушенные голоса Элизы и воспитателя, Юля не смогла расслышать ни одного слога. Элиза вернулась к ней и, взяв под руку, отвела в свой кабинет. Оказалось, что она была директором по воспитательной работе.
  Кабинет был просторный, неприятно шумел кондиционер, в комнате было очень прохладно, и Юля поежилась. Элиза сделала вид, что ничего не заметила и села за стол, приняв позу начальника, но не снимая с лица приветливой улыбки.
  - Очень хорошо, Юля, что вы именно сейчас привели к нам Настю, - начала Элиза. - Сейчас она проходит именно тот этап развития, когда может быть уже поздно.
  - Что? - только и успела спросить Юля, собирая мысли в кучку, но Элиза не дала ей продумать вопрос.
  - Дети, они же растут стремительно, а еще стремительнее развивается их мозг, вы же знаете это, я уверена, что знаете. Родители не имеют права относится к этому легко - от этого зависит вся будущая жизнь вашего ребенка, кем она станет, как сложится ее судьба! Человек - это биокомпьютер. И именно сейчас пишется его основная программа, именно сейчас мы можем заложить нужные операторы, написать программы. Без этого функционала ваш ребенок в новом мире будет простым звеном, а надо быть управляющим звеном, а это дано не каждому!
  - Но человек не биокомпьютер, это неверная теория, - попыталась возразить Юля, но Элиза ее перебила.
  - Ваши сведения устарели. Это доказано, есть сотни, нет, даже тысячи исследований, подтверждающих это. Наша академия работает напрямую с лучшими университетами мира, где разрабатываются программы развития детей, ваших детей! Все лучшее в мире доступно для вас, вы формируете будущее вашего ребенка, и дело тут даже не в деньгах, что значат деньги, когда мы говорим о 100%-ном результате! Каждый рубль будет вложен в вашу дочь, уже сейчас она сможет обогнать своих сверстников, а после нашей академии вы без экзаменов сможете поступить в школу для одаренных детей "Genius", а после нее открыта дорога в любой самый престижный университет мира. И да, ваш ребенок уже после нашей академии сможет свободно говорить на английском языке и другом, на ваш выбор, мы рекомендуем китайский, так вы создадите идеального профессионала, способного работать в любой точке мира!
  - Но я не думала, что надо кого-то создавать, - попробовала возразить Юля. - Я бы хотела подробнее узнать о ваших методиках, у меня есть вопросы.
  - Наши методики запатентованы и имеют все необходимые разрешения по применению. Конечно же вы узнаете все, что хотите, мы предоставим вам всю необходимую информацию и не нарушим патентных обязательств. Но так уж ли это важно, посмотрите лучше на результат, - Элиза включила видео на большом экране слева, где дети, сидя за столами, вели неспешную беседу на английском. Потом кадр сменился, кто-то из детей виртуозно играл на скрипке, потом девочка пела, идеально пропевая каждую ноту, но не было в ее пении жизни, так поют автоматы, как показалось Юле, смотревшей недавно сюжет про японского робота-певца. Элиза уловила что-то в лице Юли и спросила. - Вы Настю когда научили плавать?
  - Недавно, она до этого болела и мы не решались отдавать ее в бассейн.
  - Это очень плохо, вы же знаете, что мы все вышли из воды, из океана. Умение плавать - первейший навык, который позволяет в полной мере раскрыть потенциал божьего дара человеку его головного мозга. Нельзя было пренебрегать этим, придется с Настей дополнительно поработать, чтобы восполнить потери.
  - Подождите, - Юля нахмурилась. - Человек должен сначала научиться ходить, это записывается у него в кору мозга. Я помню, какие дети становятся после того, как сначала научатся плавать, а не ходить. У них идет задержка в развитии и нарушения в нервной системе.
  - Вы находитесь в плену заблуждений! - резко оборвала ее Элиза. - Современная наука давно уже опровергла эти вредоносные суждения Важно правильно учить и программировать, уже с раннего возраста, с первых месяцев ребенок готов для программирования. Каждым своим словом, каждым действием, вы пишете его программу, и тут необходимо, чтобы вами руководили специалисты, а то может быть поздно!
  Юля почувствовала, как тягучий туман в голове стал давить на черепную коробку, голова кружилась, а в ушах свистело. Элиза еще что-то говорила, говорила, доказывала, напирая, подавляя волю не голосом, нет, голос ее был мягок и нежен, это было что-то другое. Она и не заметила, как их разговор закончился, а она стоит на другой стороне шоссе, ожидая такси. Шум в голове прекратился, но туман не хотел рассеиваться. Юля посмотрела в телефон: она пробыла там больше двух часов.
  Приехав домой, она так и не смогла успокоиться. Что-то сильно ее смущало, но она не могла определиться. Прокручивая в голове разговор с Элизой, Юля достала из дальнего угла кладовки свои учебники, пытаясь вспомнить давно пройденный материал. Ничего не сходилось в единую картину, весь интернет трещал от разных мнений, подтверждавших инновационность методики, может действительно все, что она изучала настолько устарело. Время уже близилось к концу первого дня, а Юля так ничего и не приготовила на ужин. Заторопившись, она сунула в сумку потрепанную книгу одного профессора о развитии мозга человека, чтение давалось с трудом, хотелось все бросить и достать планшет. Юля сделала над собой усилие и оставила его дома, решив в такси дочитать главу.
  Ехали очень долго, такси встало в огромную пробку, машины двигались еле-еле, проходя по 10 километров за час. Ей оборвали телефон, звонила какая-то неприятная женщина и требовала, чтобы она немедленно забрала ребенка. Буквы никак не хотели складываться в слова, и она отложила книгу, просто уставившись в окно. Таксист попался молчаливый, и Юля мысленно благодарила его за это. Один день, и вся жизнь пошла кувырком, словно что-то сломалось внутри нее.
  Такси, наконец, прорвалось к нужному повороту, обогнав несколько черных джипов, намеривавших через две полосы повернуть туда же. Джипы обогнали такси и резко затормозили перед ним, желая спровоцировать аварию, таксист глухо выругался, но заранее предугадал их маневр, резко затормозив. Он извинился перед Юлей за крепкое слово, и мягко повел машину дальше. Джипы встретились им у въезда в академию, они уже возвращались обратно, сквозь черные от тонировки стекла было сложно угадать, кто был внутри машин, когда машины поравнялись с такси, пассажирское окно чуть приоткрылось и показалась детская ручка, машущая Юле. Юля помахала ей в ответ, но тут же рука взрослого показалась в окне, резко убирая руку ребенка, окно закрылось, и джипы, резко рванув с места, уехали.
  
  Из калитки вышла грубого вида женщина в фирменной униформе и вручила Настю Юле. Женщина что-то сказала о соблюдении распорядка, Юля коротко поблагодарила ее за терпение, и села с дочерью в машину. Настя все время молчала, казалось, что она не видит ничего вокруг себя, настолько маленький мир ребенка сузился до ее внутреннего сознания. Девочка смотрела ровно перед собой, но Юля чувствовала, что она не понимает, где находится. Наконец, Юля ущипнула ее за плечо, начало их обычной игры по утрам, и девочка резко дернулась, как от наваждения. Увидев маму, Настя тут же разрыдалась, громко, навзрыд, будто бы упала с качелей или ударилась об горку. Юля оторопела, прижав к себе ребенка, пытаясь успокоить, но Настя плакала до самого дома, уже под конец тихо, жалобно скуля, как раненый зверек.
  
  - Спит, - Юля села за стол на кухне и устало подперла голову ладонями.
  - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил ее Алексей, нервно листая брошюру для родителей, которую Элиза вручила Юле перед уходом.
  - Нет, она никогда такой не была. Она все время молчит, мне кажется, что она меня боится, - прошептала Юля.
  - Вот здесь написано, что такое поведение ребенка считается нормальным в первые три недели начала программирования, - сказал Алексей, показав на плотный текст на странице брошюры.
  - Да, они мне это тоже объясняли, - Юля задумалась, нахмурив лоб. Странно, как только она пришла домой, ей тут же позвонила Элиза, объясняя, что в следующий раз не стоит задерживаться и лучше приехать раньше, чтобы ребенок в нужный час был дома, иначе возможны изменения в поведении. - Они мне весь вечер говорили, что так и должно быть. Сказали, чтобы завтра мы приехали на полчаса раньше, необходимо провести корректировку в программе.
  - Какой еще программе? - закашлял Алексей. - По-моему, Насте плохо, я не прав?
  - Я не знаю, не знаю, - зашептала Юля, из глаз закапали слезы на стол, но она их не заметила. - Я когда спать ее укладывала, смотрю, она что-то прячет от меня. Это была ее кукла. Я попросила ее дать мне куклу, чтобы я ее положила к другим игрушкам, а их нет, представляешь? Настя их всех спрятала под кровать.
  - Как спрятала? - удивился он. - Зачем?
  - Я не знаю, но Настя меня умоляла не отбирать у нее ее куклу, она была даже готова отдать всё остальное, но лишь бы я не отбирала ее куклу. Еле уговорила, что не стану ничего трогать. Она так и уснула в обнимку с ней, забившись в угол кровати.
  - Знаешь, что я думаю... - начал Алексей, но его прервал внезапный крик и плач девочки.
  Юля вскочила с места и бросилась в детскую. Алексей встал и пошел на балкон. Он закурил, хотя никогда себе не позволял курить дома. Сколько он простоял на балконе, полчаса, может час, он не знал, но докуривал уже шестую сигарету. Все, что происходило в квартире, было для него неизвестным, перед ним был только шум улицы, громыхание тяжелых машин, едущих со стройки, визг тормозов и однообразная громкая музыка с арабским ладом, ему всегда казалось, что это играет одна и та же песня, зацикленная в разных аранжировках.
  Юля вошла на балкон и легонько коснулась его руки. Он дал ей сигарету, она жадно затянулась, потом долго кашляла, но продолжала курить.
  - Леша, давай она больше туда не пойдет, хорошо?
  - Хорошо, я сам завтра туда съезжу, - хмуро кивнул он. - Надо разобраться, это какой-то ...
  Алексей долго ругался, Юля прижалась к нему и заплакала.
  - Леша, я поменяла ей постель, сегодня я лягу с ней рядом, хорошо?
  - Она опять писается? - удивился он.
  - Это другое, - замотала головой Юля. - Ты не представляешь, как она боится. Я боюсь, Леш, боюсь.
  - Иди к ней, завтра никуда не едете. Все, так и делаем, - строго сказал он, а сам полез за очередной сигаретой.
  
  Настя сидела за столом, перед ней стояла полная тарелка манной каши с фруктами, в которую она любила насыпать горсть орехов и сдабривать столовой ложкой сгущенки. И орехи, и сгущенка стояли рядом, но девочка даже не посмотрела на свои любимые лакомства, девочка сидела ровно на стуле, не как обычно, бегая по кухне в поисках еще чего-нибудь.
  - Ты не хочешь есть? - спросил дочь Алексей, оставшийся дома, у него было хмурое после бессонной ночи лицо, он выкурил почти все сигареты, часто уходя посреди ночи на улицу прогуляться.
  - Спасибо, папа, я наелась, - ответила дочь, не смотря ему в глаза, он чувствовал, что Настя его боится.
  - Ты же ничего не съела.
  - Спасибо, я поела, - вновь повторила дочь.
  Из ванной вышла Юля, наскоро вытирая мокрую голову, от нее пахло цветочным шампунем и земляничным мылом. Настя обернулась и стала принюхиваться. Юля подошла к ней и села рядом, вложив ложку в руку дочери.
  - Настя, это же твоя любимая каша, тебе ее папа сварил, как ты любишь, - сказала Юля, - видишь, какая она яркая и вкусная.
  Настя осторожно взяла одну ложку в рот и зажмурилась, словно боясь чего-то, но вкус каши был знаком, она широко открыла глаза, новым взглядом посмотрела на родителей. Ее рука потянулась к чаше с орехами, она набросала себе полную тарелку и вопросительно посмотрела сначала на маму, а потом на папу.
  - Бери, сколько хочешь, - кивнул Алексей на сгущенку.
  - А если слипнется? Хитро прищурилась на него Настя.
  - Ничего, к обеду разлипнется, - усмехнулся он.
  Настя сделала все, как хотела, каша стала вязкая, как варенье. Девочка съела почти всю тарелку одним махом, а потом вскочила со стула. Родители радостно выдохнули.
  - А вы чего не едите? - строго спросила Настя, подбегая к плите и осматривая ковш с остатками каши. - Я вам сейчас кашу наложу.
  - Давай, - засмеялся Алексей, следя за тем, как Настя щедро насыпает им орехи и сдабривает сгущенкой.
  - Давайте, ешьте, - скомандовала Настя.
  - Я сейчас, только полотенце повешу, - сказала Юля и ушла в ванную. В комнате зазвонил ее телефон, и она ушла туда.
  Алексей медленно ел кашу, она была очень сладкая, даже приторная, но ему такая нравилась, хотя Юля не разрешала. Настя осторожно набирала в чайник воду, боясь расплескать, что-то ставила на стол, потом передумывала, досыпала еще печенья в вазочки, меняла местами салфетки - всё было как обычно, немного бестолковая заботливая суета.
  - Насть, а ты можешь мне сказать, чему тебя в этом детском садике вчера учили? - осторожно спросил Алексей. - Чем вы там занимались?
  Настя остановилась посреди кухни и задумалась, потом потрясла головой и ответила:
  - Ничего не помню, помню, что сидели в каких-то комнатах, там еще звук был такой странный: ууууууууууу!
  - Да? Интересно, - Алексей попытался улыбнуться, но улыбка вышла фальшивая, и он перестал. - А ты хочешь сегодня туда поехать?
  - Конечно, да! - быстро, как робот, ответила Настя, но, подойдя к отцу, она взглядом дала отрицательный ответ.
  - Хорошо, мне не нравится этот садик, - сказал он, обняв дочь. - Ну чего ты, меня боишься?
  - Да, - тихо проговорила Настя, сильнее прижимаясь к нему. - Ты же не будешь ломать мои игрушки?
  - Ни в коем случае! - ответил он, стараясь не выдать вскипевшую в нем ярость, Настя поверила ему и успокоилась.
  - Ты еще не доел, - требовательно сказала она. - А сделаешь чай? А то я еще не дотягиваюсь, могу обвариться!
  - Ошпариться, - засмеялся он, - чтобы тебя обварить, надо найти большой-большой казан, и там тебя варить!
  - А таких казанов не бывает! - Настя отпрыгнула назад, показав ему язык.
  - Бывает-бывает, если надо, то найдем, - Алексей сделал гримасу карикатурного злодея из мультика, который они смотрели все вместе в прошлом месяце в кинотеатре, Настя тогда сказала, что он очень похож на него.
  На кухню вошла Юля, лицо ее было бледное, мокрые волосы беспорядочно лежали на футболке.
  - Они опять звонили, - шепотом сказала она. - Сказали, что сейчас позвонит их юрист, что мы не имеем права и еще что-то.
  - Ты им сказала, что Настя заболела?
  - Да, но они считают, что это не так, - Юля стала заваривать чай, ложка с черными листочками дрогнула в ее руке, и чай посыпался на пол. - Они мне угрожали!
  Настя недоуменно смотрела на родителей, не понимая, о чем они говорят.
  - Когда в следующий раз позвонят, дай мне поговорить, - сказал Алексей.
  В комнате вновь раздался звонок ее телефона. Алексей встал и ушел в комнату. Хлопнула дверь балкона, и все стихло.
  - Мам, садись есть, каша уже остыла! - возмущено сказала Настя.
  - Ничего, она и холодная вкусная, - Юля обняла дочь и поцеловала. - Ты хорошо поела?
  - Да, нормально. Можно, конечно, еще съесть конфет, но так их же у нас нет, да?
  - Нет, конфеты кончились, мы сегодня их купим.
  - А можно я их выберу? Можно? Можно?
  - Можно, пойдем в тот маленький магазинчик, помнишь, у пруда? - Юля села за стол, а Настя села рядом, чтобы контролировать, как мама будет есть ее кашу.
  - Помню, там столько всего! - глаза у девочки расширились от удовольствия. Она увидела, что мама поперхнулась от очень сладкой каши. - Вкусная, да?
  - Очень, - засмеялась Юля, запивая кашу большими глотками воды.
  Алексей стремительно вышел из комнаты. Он уже переоделся и собирался уходить.
  - Держи, будут звонить, не отвечай, - сказал он, отдавая телефон жене.
  - А ты куда? - спросила его Настя.
  - Надо по одному делу съездить, вернусь как раз к обеду, - ответил он, забирая документы на машину из шкафа.
  - Леш, все нормально? - спросила его Юля, он отрицательно покачал головой и вышел.
  Он выехал на шоссе и встал в пробку. Машины двигались очень медленно, Алексей потянулся к телефону и включил чтение договора с детской академией. С удивлением, он обнаружил, что читать подобные документы в пробке очень удобно, они не казались такими уж занудными, по сравнению с пробкой. Дергаясь вперед за машинами, он несколько раз прослушал весь договор, не находя в нем ничего из того, чем ему угрожали эти люди по телефону. Ему уже не хотелось с ними разбираться, он хотел просто посмотреть, что там происходит. Его туда могли не пустить, скорее всего и не пустят, но попробовать стоило.
  Солнце уже вставало в верхней точке, распаляя воздух последнего июльского дня. Алексей подъехал к воротам академии, ворота дернулись и стали открываться. Он поставил машину вдоль забора и пешком вошел внутрь территории. Вокруг было пустынно и тихо, даже птицы здесь вели себя подчеркнуто незаметно, залетая на секунду и тотчас вылетая обратно. Алексей обошел территорию, красивые детские площадки с новыми сооружениями, будто бы только что распакованными, здесь не было никаких следов. Идеальная песочница, разложенные в стройные ряды игрушки, формочки, ведерка, идеальный белый песок... от этой застывшей картины благополучия или еще чего-то было не по себе, что он не мог определить, но чувствовало его сердце, неприятно сжимаясь, сбиваясь с ритма. Может это заставляло птиц улетать отсюда, а может им просто здесь нечего было делать - пока он прогуливался по аллеям от одной площадки к другой, ему не повстречалось ни одной бабочки, даже мух не было.
  Алексе обошел главное здание по кругу, вдали виднелись другие корпуса, двухэтажные, с зеркальными окнами. Он заметил возле них какое-то движение и поспешил войти в главный корпус. Внутри был холодный величественный холл с белой мраморной лестницей и ни души. Алексей для приличия постоял на месте и поднялся на второй этаж. Пройдя по коридору взад и вперед, он не нашел ни одной открытой двери, все было заперто наглухо, а на табличках были лишь цифровые коды. На третьем этаже тоже никого не было, Левое крыло относилось к административной части, но и там все было закрыто. Он поднялся на последний этаж, там был вход в актовый зал с большой красочной сценой и огромными экранами над ней. Пройдя по залу, Алексей хотел было уйти, но заметил, что возле входа на стойке горит приветственное меню панели оператора медиазала. Он полистал вкладки и выбрал наугад одно из видео, названное цифробуквенным кодом, частично оно совпадало с обозначением методики воспитания устойчивости к стрессам у ребенка, он достал из сумки брошюру, все верно, он запомнил точно.
  Видео включилось, звука не было, и Алексей этому даже обрадовался. Вытащив телефон, он стал снимать все, что происходило на экране, стараясь унять дрожь в руках. На двух экранах показывалась комната, она напоминала детскую, но в ней не было ни игрушек, ни спорткомплекса, ничего, только плотный однотонный ковер мышиного цвета и яркий свет от ламп. Посреди комнаты сидел маленький ребенок, ему было не больше трех лет, а может и еще меньше. Перед ним стояла большая коробка с яркими картинками. Ребенок, трудно было угадать, был ли это мальчик или девочка, ребенок был одет в безликий костюм, волосы коротко стрижены, но по размеру он больше походил на мальчика.
  Мальчик распаковывал коробку, с радостью вытаскивая из нее большого красочного попугая, который умел кивать головой и махать крыльями. Ребенок некоторое время играл, пока в комнату не вбежал здоровенный мужик и не отобрал игрушку и стал ее ломать молотком, топтать тяжелыми ботинками. Мальчик сначала бросился защищать своего нового друга, но, получив ощутимый тычок, отлетел в сторону, забившись в рыданиях.
  Алексей отключил видео и глубоко задышал, пытаясь унять дрожь во всем теле. Он включил следующее видео, потом еще одно, еще одно, все записывая на телефон. Везде было одно и то же: мальчик или девочка распаковывали игрушку, а здоровенный мужик, лицо которого было скрыто маской, ее ломал. В одной из девочек Алексей узнал Милену, она была выкрашена почти полностью в голубой цвет. Девочка яростно бросилась защищать куклу, но получила такой же тычок, однако девочка не заплакала, а опять бросилась на злодея, буквально впившись зубами в его руку. На этом видео обрывалось.
  Алексей услышал движение со стороны служебного помещения, он спешно закрыл все вкладки, но экраны предательски продолжали гореть, выводя основное меню. Шаги усиливались, их было много, два тяжелых и много легких, идущих в ногу. Теперь они раздавались со стороны входа в актовый зал. Алексей встал у окна, зайдя за длинную штору, лежавшую прямо на полу. Его не было видно, и он, затаив дыхание, стал ждать, держа камеру телефона в узкой щелочке, через которую ему был виден почти весь зал.
  Через несколько минут в зал вошло несколько десятков детей, он не смог точно подсчитать, но ему показалось, что их было не меньше пятидесяти, большая часть была возраста Насти или чуть старше, некоторые совсем маленькие. Дети сами расселись по местам, некоторых, упиравшихся, насильно посадили в отдельные кресла, пристегнув ремнями. Эти кресла были рядом с окном, и Алексей узнал Павлика и Милену, все еще дергавшихся на кресле, шипя и рыча, как дикий зверь, которого собираются заколоть или посадить в клетку для потехи.
  Резко дернулись шторы, Алексей испугался, что они откроют его убежище, но штора просто закрыла окно, стали едва видны его ботинки, но воспитатель не увидел их. Свет в актовом зале погас, зажглись странные мерцающие огни, камера смартфона зарябила непонятными бликами, почти ничего не было видно, но Алексей продолжал снимать, чуть выдвинув руку из-за шторы. Когда он навел камеру на Милену, она повернулась к нему и одними губами прошептала: "Помогите!", а потом быстро отвернулась, приняв позу послушного ребенка. Павлик, увидев ее действия, тоже успокоился. Воспитатель еще раз подошел к ним и, убедившись, что они успокоились, ушел к пульту.
  Что было дальше, Алексей не смог понять. Зал заполнил давящий в самое нутро гул, дети закричали, ему показалось, что он тоже кричит. Воспитатель стоял у пульта и прибавлял интенсивности, на нем были звукоизолирующие наушники, но все равно было видно, что его тоже трясет. Зажглись экраны, заполняя зал хаотичными огненными красками, сменяющимися кислотными цветами. Росли и множились странного вида геометрические фигуры, объединяясь и распадаясь одновременно. Алексей чувствовал, что внутри него что-то набухает и уже готово прорваться. Он взглянул на Милену и Павлика, дети уже поплыли, теряя лицо, начав биться в хаотичном танце. Весь зал забился на креслах, дети хрипели, но их не было слышно, гул подавлял всё.
  Алексей выбежал из своего убежища и бросился к воспитателю. Тот не сразу заметил его, но когда увидел, убежал вон из зала. Алексей так и не смог разглядеть его лицо, но на видео он было точно. Алексей остановил программу, все резко стихло.
  - Отвяжите нас! - крикнула ему Милена.
  Алексей подбежал к ним и развязал ее и Павлика. Павлик тер виски, постоянно глотая воздух. Так делали и остальные дети, оглушенные, не понимающие, что происходит.
  - И что дальше? - сам себя спросил Алексей, оглядывая детей.
  - Бежим! - крикнула Милена, потянув его к выходу.
  Он побежал за ней, Павлик бросился к ним, задыхаясь от быстрого бега. Милена вела их по пожарной лестнице вниз, и скоро они уже выскочили на улицу.
  - А как же остальные? - на бегу спросил Алексей.
  - Им ничего не будет, - ответила Милена, задыхаясь от бега.
  Они добежали до ворот, калитка открылась не сразу, Алексею пришлось долго и сильно вжимать кнопку, пока сработал замок. Машина стояла на своем месте, не было ни шума, никто за ними не бежал, только нервно жужжал магнитный замок, желая закрыться. Алексей обернулся назад, у главного входа стояло несколько человек, некоторые указывали на него, но никто не двигался с места.
  - Поехали, - сказал Алексей, бешено обдумывая, что ему может светить за похищение детей. За Павлика он не беспокоился, но родители Милены могли так поступить.
  Дети послушно сели в машину, Милена сама уселась на бустер, Павлик кое-как пристегнул себя.
  - А куда мы едем? - спросила Милена, продолжая тереть виски, как и Павлик, который все время молчал.
  - К нам домой, - ответил Алексей. - Я отец Насти, помнишь, мы недавно виделись дома у Павлика?
  - Да, я помню, - закивала Милена. - Как Настя? Они ее вчера хотели убить!
  - Как убить? Переспросил Алексей, выезжая на дорогу к шоссе.
  - Они ей провели отдельные мозгодолбление! - уверенно заявила Милена. - Я видела, как ее уводили в тот кабинет, я там была много раз.
  - И я, - тихо произнес Павлик.
  - А что это значит? - спросил Алексей.
  - А, это просто -меня посадили в кресло, привязали, так, чтобы я даже головой не дергала, а потом врубили эту хрень, я потом даже забыла, как меня зовут.
  - Вы говорили об этом родителям? - Алексей следил за дорогой и то и дело поглядывал на детей сзади.
  - Много раз, нас никто слушать не хочет! - заявила Милена.
  - Мама сказала, что я вру, - пробурчал Павлик.
  - А что сказал отец? - спросил Алексей.
  - Мама запретила мне с ним об этом разговаривать, - ответил Павлик. - Его все время нет дома.
  - Так, понятно, - Алексей достал из кармана двери бутылку воды и протянул ее детям. - Попейте пока воды, сейчас заедем на заправку, куплю что-нибудь поесть.
  - Не надо! Отвезите нас быстрее к вам домой! - протараторила Милена, Павлик дал ей бутылку, и она с жадностью стала пить воду.
  Алексей набрал жену. Юля ответила не сразу, послышался громкий смех, Настя о чем-то рассказывала, смеясь одновременно после каждого слова.
  - Привет, слушай, пришли мне номер Юры, надо поговорить, - сказал Алексей.
  - А что случилось? - спросила Юля, уловив тревогу в голосе мужа.
  - Приеду, расскажу. Мне сейчас надо поговорить с твоим братом. Я скоро приеду, со мной Павлик и Милена, помнишь, она была у твоего брата.
  - Да, помню, красивая девочка. А что случилось?
  - Ну что случилось, я похитил детей, вот что случилось. Давай номер, мало времени.
  - Хорошо, - Юля засуетилась, - сейчас пришлю.
  Алексей положил телефон на полку рядом с АКПП, впереди него кто-то вел опасную игру, и он прижался в правый ряд. Зазвонил телефон, это был Юрий. Алексей коротко рассказал ему все, что произошло, Юрий внимательно слушал, не перебивая, потом попросил дать Павлика. Мальчик так обрадовался, что стал заикаться, разговаривая с отцом. Они разговаривали долго, до самого дома. Павлик отдал трубку Алексею.
  - Я приеду через пару часов, - сказал Юрий. - Пусть дети побудут у вас, хорошо?
  - Конечно, сколько понадобится. Надо родителям Милены тоже сообщить.
  - Не надо! - крикнула Милена, - пожалуйста, не надо!
  - Сообщу, я позвоню, - Юрий повесил трубку.
  Алексей припарковался у подъезда. Дети радостно выбежали из машины, бросившись на игровую площадку во дворе, где была Юля с Настей. Пока дети носились по площадке, он все рассказал жене. Когда Юля стала смотреть видео, сделанные Алексеем, у нее телефон выпал из рук.
  - Мама, что случилось? - подбежала к ней Настя.
  - Ничего, все хорошо, - ответила побледневшая Юля, суетливо возвращая телефон мужу, - пойдемте пообедаем, а?
  - Ага! - обрадовалась Настя. Мила, Паша, пошли обедать!
  
  Через два часа приехал Юрий. Дети, уложенные Юлей спать на большой кровати, спали. Милена и Павлик вздрагивали от каждого шороха, поэтому Юля с Алексеем говорили шепотом. Юрий два раза просмотрел все, что снял Алексей. Юля так и не смогла все просмотреть, отодвигая от себя смартфон, но потом снова начиная просмотр.
  - Я этого не знал, - наконец сказал Юрий. - Олеся мне этого не говорила. Сбрось мне эти видео, я хочу это с нашим юристом обсудить.
  - А что нам делать? - спросила Юля.
  - Сложно сказать, но определенно Павлик в эту академию больше ходить не будет. Мне стоило раньше все проверить, у Олеси другие интересы, лишь бы ребенок не мешал. А после академии он стал таким послушным, мне казалось, что он заболел, но она меня убедила.
  
  - Юр, они же уродуют детей. Мы что, так все оставим? - спросил Алексей.
  - Конечно же нет, я пока не знаю, как лучше поступить, надо сначала с юристом поговорить. Олеся пока ездит по своим делам, я могу смотаться в контору, Павлик может у вас еще побыть? - спросил Юрий.
  - Конечно, сколько надо. Может лучше он у нас переночует? - предложила Юля.
  - Может и лучше, а то Олеся его затюкает, - задумался Юрий.
  Запищал домофон. Алексей пошел открывать.
  - Это мама Милены, - сообщил он.
  - Лучше бы Виктор приехал, с Леной будет нелегко, - проговорил Юрий.
  Мама Милены буквально ворвалась в квартиру. Она бросилась в комнату, где спали дети, не спрашивая хозяев. Милена, услышавшая еще раньше домофон, уже проснулась и разбудила остальных. Она рванула от матери на балкон, за ней бросился и Павлик. Они пытались забаррикадировать дверь, но женщина легко оттолкнула наваленные перед дверью стулья и коробки, валявшиеся на балконе.
  - Не подходи! - истошно закричала Милена и забралась на металлическую решетку ограждения, наполовину высунувшись из окна застекленного балкона. - Я прыгну, не подходи!
  - Милена, а ну-ка быстро подошла ко мне! - закричала ее мать, но девочка уже шагнула вперед, еще мгновенье или неверное движение, и она полетит вниз.
  Юля с трудом вытащила рассвирепевшую мать Милены с балкона, буквально вытолкав ее из комнаты.
  - Да вы что себе позволяете! - закричала на нее мать Милены.
  - Пошла вон! - заорала на нее страшным голосом Юля, она и не знала, что у нее может быть такой голос. Видимо и лицо ее изменилось, потому, что мать Милены отшатнулась назад.
  - Да я полицию вызову! - вскричала она. - Юра, это что такое?
  В это время дети захлопнули дверь в комнате, было слышно, как они втроем пытаются придвинуть кровать к двери, следом заскрипел комод, что-то падало на пол.
  - Лена, успокойся, - Юрий взял ее под руку и повел к выходу. - Я тебе все объясню, успокойся.
  - Да что происходит? Почему они схватили мою дочь? - не унималась Лена.
  - Нет, это не так, они ей помогли. Сейчас мы пойдем ко мне в машину, и я все тебе расскажу. Пойдем, - голос Юрия скрылся в лифте, двери закрылись, и всё стихло.
  - Леша, что происходит? Она же могла выпрыгнуть!
  - И прыгнула бы, - тихо произнес Алексей, - иди к детям, я пойду к ним, поговорю.
  - А что мне делать? - с ужасом спросила Юля.
  - Никому не открывай, у меня ключи есть. Успокой детей.
  - Да как я их успокою! - в сердцах воскликнула Юля и затряслась от глухого рыдания. - Ей же пять лет, Леш, пять лет, а она уже не хочет жить!
  - Успокойся, ты ей сейчас нужна, ты Насте нужна, Павлику, понимаешь? Они тебе доверяют, - Алексей потряс ее за плечи. - Успокойся, прошу тебя.
  Юля кивнула и стала утирать слезы. Алексей подошел к двери и осторожно постучал.
  - Настя, Павлик, Милена, откройте, - попросил он.
  - А она ушла? - тревожно спросила Милена.
  - Да, ее дядя Юра увел, не беспокойся.
  - Хорошо, - за дверью зашумели, заскрипел по полу комод. Дверь приоткрылась, показалась головка Милены. Она осмотрелась и открыла дверь шире, показались и Настя с Павликом. - Ушла!
  - Ты нас так больше не пугай, - Алексей погладил ее по голове. - Мы очень сильно испугались.
  - А я бы прыгнула, -девочка серьезно посмотрела в его глаза. - Прыгнула.
  
  
  Понедельник, 02 января 2023 11:05
  Ножницы оказались слишком тупыми. Они не срезали, а рвали волосы. Ей было больно, но она продолжала прядь за прядью срезать прошлое. Так случалось и раньше, в первый раз Альбина постригла себя в десять лет, пока мамы не было дома. Вышло ужасно криво и неряшливо, но это помогло, и девочка успокоилась, равнодушно ожидая материнского гнева. Но мать ничего не сказала, только жестом кивнула на ванную, чтобы Альбина убралась за собой. Утром они пошли в парикмахерскую к молчаливому мастеру, где ее подровняли. В школе еще долго смеялись над ее мальчишеской стрижкой, но не все. Маленькая девочка впервые стала ловить на себе заинтересованные взгляды старшеклассников и мужчин на улице, часто откровенно пялившихся на нее, почему-то причмокивая и строя неприятные рожи. Тогда она ничего не понимала, не то что сейчас с первого взгляда понимая истинное целеполагание каждого мужского взгляда. На самом деле учиться особо было нечему.
  - Ты бы хоть пленку постелила, - с укоризной сказала мать, спокойно глядя на дочь, стоявшую посреди небольшой ванной в одних трусах босиком на кафельном полу.
  Альбина посмотрела на мать и, не глядя, отрезала последнюю прядь, бросив ее на пол. Она вся была в волосах, дрожа от нервного напряжения, не чувствуя ни холода, ни боли. Они были очень похожи, как две версии одного человека в разные периоды. Мать не набрала вес к старости, оставаясь в свои семьдесят восемь стройной, но все же старухой. Руки и лицо не могли скрыть возраст, как не мог скрыть возраст взгляд, слишком тяжелый и требовательный.
  - Ты постарела, высохла вся.
  - Спасибо, мама, - Альбина горько усмехнулась, разглядывая себя в зеркале.
  - И на что ты рассчитывала, такая старая?
  - Ни на что. Я ни на что не рассчитывала, - она равнодушно посмотрела на срезанные волосы.
  - Можешь хоть налысо обриться, тебе это все равно не помогает.
  - Я знаю, но это первый шаг.
  - Первый шаг к чему? Уж не в монастырь ли ты собралась?
  - Нет, даже не думала об этом. А побриться налысо можно, неплохая идея, - Альбина с интересом представила себя лысой и решила пойти побрить голову. Работы у нее пока нет, общаться со знакомыми она не намерена, она ни с кем не хотела встречаться, давно не просматривая мессенджеры и почту, кроме сообщений от Оли, с болезненным нетерпением ожидая от нее скупого ответа о ней, о Максиме.
  - Ты же понимаешь, что тебя всегда любил только Максим? Он же тебе не раз предлагал помочь! - мать повысила голос, но тут же взяла себя в руки.
  - Я знаю. И я только его люблю и любила. И каждый раз я это понимаю, но уже слишком поздно.
  - Не поздно - он твой верный пес, всегда готов дождаться хозяйки, - усмехнулась мать и покачала головой. - Долго еще будешь им кровь сосать?
  - Не тебе об этом говорить, - Альбина гневно посмотрела на мать, резко стряхнув волосы с груди. Вспомнилось, как Андрей Валериевич кусал ее за грудь, и ей стало тошно, захотелось прикрыться, закатать себя в паранджу, а лучше в саван и лечь поглубже в землю, чтобы никто не нашел.
  - Не хами, ты в моем доме. Правила ты знаешь, если не согласна - уходи, - бесцветным голосом сказала мать. - Прибери тут и помойся. И оденься поприличнее, не девочка уже.
  - Да, не девочка, - Альбина взяла из рук матери щетку и совок.
  Убравшись и чрезмерно тщательно помывшись, почти сдирая кожу жесткой синтетической мочалкой, оставшейся еще от отца, Альбина вымыла пол в ванной, потом надела старые джинсы и футболку, которые она носила еще в школе, и тщательно убралась в квартире. Мать ушла погулять, понимая, что дочери надо остаться одной, а трудотерапия всегда полезна, как говорил отец, добавляя: "Особенно для женщин, чтобы в голову не лезли дурные мысли от безделья".
  Убравшись и вымыв все подоконники и полки с плинтусами, Альбина принялась за готовку. В холодильнике лежала нетронутая баранина на кости, она так и не смогла приготовить ее на праздник. Она резала салат, вдыхая запахи из духовки, и плакала, вспоминая прошлые праздники, когда они втроем собирались за столом, ругались, но все равно были вместе. Как каждый год она давала себе обещание начать лечение, но шли дни, недели, наступала весна, и болезнь брала вверх. Она обо всем забывала, видя основную причину в близких, в доме, в своей неудавшейся жизни, но другой она на самом деле не хотела.
  Пришла мать с пакетом, полным новогодних безделушек. Она дарила внучке каждый год много всего разного, веселого и даже детского, и Оле это нравилось, особенно фигурный шоколад и хлопушки с конфетти.
  - Мам, отвези, пожалуйста, и мой подарок Оле.
  - По-моему, лучше будет для Оли, если ты сама приедешь.
  - Я знаю, но я не могу, - Альбина закусила губу, чтобы не разреветься.
  - Хорошо, но это в последний раз, - она открыла пакет с подарком, вытащив светло-бирюзовый домашний костюм и три книги. - Вещи ты выбирать умеешь, хоть это у тебя получается. Что это за книги? Зачем Оле это читать?
  - Я помню, она сама хотела. Я нашла и купила с рук, в магазинах их больше нет.
  - "Муравей в стеклянной банке", Полина Жеребцова. Хм, про Чечню? Так, с Алленовой все понятно. Не слишком ли для молодой девушки? Ей еще расти, замуж выйти, не стать такой, как ты.
  - Она точно не такая, как я. Она в Максима пошла, и, слава богу! - выдохнула Альбина, аккуратно размешивая салат. Руки дрожали, ужасно болела голова. Накатывала та самая боль, то состояние, вводившее ее в безумие, растившее ненависть, беспричинную ненависть. Максим объяснял, даже показывал на
  3D-модели мозга, какие центры у нее воспалены, но она никогда не хотела его слушать, обвиняя в том, что он делает из нее психбольную.
  - А мужу ты ничего не подаришь? - строго спросила мать.
  - Нет, я не могу... я боюсь.
  - Плохо, Альбина, очень плохо, - она встала и открыла шкаф с лекарствами. У матери был идеальный порядок, все разложено по лоткам и коробкам, она точно знала, где что лежит. Достав коробку с таблетками, она положила ее на столешнице у кастрюли с салатом. - Это осталось с прошлого раза. Назначение внутри. Я решила их не выбрасывать.
  - Это лекарство, которое Максим принес? Я же его выбросила! - Альбина заревела, закрыв рот рукой.
  - Ты выбросила, а я подобрала. Так вот что, доченька, начинай принимать, так ты и себе подарок сделаешь, и мужу.
  - Только не говори им, что я у тебя.
  - Не скажу. Тебе надо с собой разобраться. Я скажу, что виделась с тобой до Нового года. Больше ничего не скажу, да они и спрашивать не будут. Они тебя ждут, не забывай об этом. И о муже своем не забывай, как бы мы с ним не ругались, но твое замужество единственное верное решение за всю твою жизнь.
  - И давно ты так решила? - сквозь слезы улыбнулась Альбина.
  - Со дня вашей свадьбы, только не смей ему об этом сказать, - она погрозила ей пальцем у самого носа, как в детстве. Маленькая Альбина очень боялась этого жеста, думая, что мама больно щелкнет ее по носу.
  - Максим почти не злится на тебя. Он слишком хороший. Лучше бы он мне хоть раз изменил.
  - Дура! - она дала ей сильную пощечину. Альбина еле удержалась, чтобы не упасть на обеденный стол, схватившись за моментально покрасневшее лицо. - Еще раз такое скажешь, я тебя выгоню из дома! И плевать, что ты моя дочь!
  
  Звук 031 от 13.06.2022
  Играет Thirty Seconds To Mars "A Beautiful Life". Рита поет вместе с солистом, особенно хорошо получается скрим, переходящий на шипящий гроул. Песня заканчивается, и она включает Business FM .
  "Как я спела? Решила вспомнить молодость! Ха-ха-ха! Как же я ждала их концерта, но так и не попала. Заболела. До сих пор очень жалею.
  Расскажу сначала о хорошем. Подготовка к летнему лагерю идет полным ходом. Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним, потом на автобусе час или больше. Мне сначала надо будет на электричке доехать до Серпухова, а там мы все и пересечемся. Лагерь на старой советской базе, где-то на Оке. Я уже закупилась репеллентами, спиралями, уже заранее чешусь.
  Мне нравится сама подготовка. Сходила в Спортмастер, купила костюм и спальник, вроде будем в лесу ночевать иногда. Мне список прислали, набрался целый рюкзак, и это только для меня одной. Надеюсь, у детей все это тоже будет. Для всех у меня целый пакет Супрастина, репеллентов и конфет с шоколадом. Думаю еще шоколадной пасты купить целую упаковку, но Кира пока не разрешает. Она считает, что это лишнее, а я думаю, что нет. Вот только как я все это утащу?
  Короче, стала опять заниматься. Дома, в фитнес нет желания ходить. Я все упражнения знаю, не зря ходила на персоналки. Соседка снизу бесится, когда я репетирую танцы, стучит так, что просто ужас! Бешенная, не иначе.
  Разговаривала с участковым. Он сказал, что она на меня очередное заявление написала. Пожали плечами и разошлись. Хороший дядька, только измученный весь, как бы не сломался. Только-только нормальный участковый появился. И почему на них такая нагрузка? Я бы по-другому все сделала, но кто я такая?
  Ладно, есть еще приятные новости. Я помирилась с шефом. Собственно я с ним не ругалась, это он ко мне придирался, до слез доводил. Странно, но я проработала в компании уже почти семь лет или больше, лень считать. Неважно, короче мы теперь друзья. Он похвалил меня, что я еду волонтером в лагерь. Не ожидала от него такого. Я всегда думала, что он обыкновенный козел. В чем-то козел и есть, но вот что интересно, работаешь долгие годы с людьми, а никого и не знаешь. Я со скепсисом отношусь к тимбилдингам, но все же какой-то смысл в них есть, если только все это пьянкой не заканчивается.
  Глеб Эдуардович дал мне много полезных советов. Оказывается, он на закате совка был пионервожатым, и даже хотел стать учителем, но жизнь решила
  по-другому. По-моему, он до сих пор жалеет об этом. Я тоже хотела стать учителем танцев, но работаю логистом. Тоже танцы с цифрами, но сейчас мне понятно, чего я действительно хочу. Если все пройдет хорошо, то я попробую стать тренером или уйду в фонд к Кире работать. Но это после того, как меня из компании уволят. Надо дождаться сокращения и выплаты прощального бонуса, американцы обещали. Деньги лишними не бывают. Мечты мечтами, а жить на что-то надо.
  Так что я вся в предвкушении, очень жду отпуска. Подбиваю работу, стала задерживаться, чтобы в отпуск меньше делать. Это как убраться у себя дома: долго и тяжело, но потом как же приятно просто сесть в чистой квартире, и ничего не делать.
  Теперь о плохом. Вчера заявился Антон. Нашел время перед понедельником. Ему не нравится, что я с ним не посоветовалась, что так надолго уезжаю. Короче мы разругались. И чего это он так разозлился? Да, у нас с ним секс, но отношений нет. Я ему ничего не обещала, вроде общий секс всех устраивал. Не понимаю. Вообще мужчин сложно понять, они все время считают, что если я с ними сплю, то я их собственность. Я так не считаю, могу и без секса прожить, опыт у меня большой.
  Короче, я его выставила за дверь. Мы едва не подрались. Вот честно, пусть обижается и валит. Я устала от него. От этой иллюминации я тоже устала, просто бесит.
  Да, вот, вспомнила. Позавчера специально вышла из ванной голой сохнуть на кухню, так свет так разгорелся, хотя и так светло было. Я села на стол и раздвинула ноги, и мне показалось, что на меня уставилась эта камера или датчик, как называет их Антон. Короче, как вернусь, надо позвать нормального спеца, пусть все проверит.
  Еще из плохого. Меня мучают кошмары, а как просыпаюсь, так лихорадочно ищу конфеты или пирожные, которые Антон приносил. Это на автомате, я вообще не понимаю, что делаю как наркоманка. Почитала об этом, может и наркоманка. Может он что-то туда подмешивает? Как-то мне башку сносит после них, хорошо, что меня никто не видит. Вспоминаю себя, какая я становлюсь развратная, так тошнит просто.
  Пожаловалась Вове. В общем, описала, что у меня фобия, что за мной постоянно следят. Он мне напомнил, что я так и не прислала ему паспорта на датчики и контроллер. А я их найти не могу, А Антон говорит, что все оригиналы мне отдал. По смете ничего непонятно. Вот Вову и позову, как вернусь. Пусть посмотрит, заодно и встретимся, наконец-то! Но я ему этого пока не предлагала, может сам догадается?
  Он прислал мне рассказ "Под зонтом", как раз на тему фобии преследования. Долго смеялась, а потом задумалась. Хожу теперь дома всегда одетая, когда раздеваюсь, гашу свет. Я схожу с ума!
  На этом все. Могу еще спеть, но пока хватит, поздно уже. Бешеная снизу может наряд вызвать. У нее очень чуткий слух, и она плохо спит, потому что больная, старая, и вообще почет и уважение требует. А я не больная, разве меня не надо понимать? Судя по чату подъезда, не надо. Я для них корень зла, но никто из этих бдительных сволочей ни разу не писал заявление в полицию, когда женщину избивали до полусмерти! А я писала, и в следующий раз напишу! Мне этот урод угрожает, я как его вижу, так сразу камеру на телефоне включаю, и он уходит. Трус, ублюдок!
  Фух! Надо закончить чем-нибудь хорошим. Я дружу с соседями сверху, им я не мешаю. Отдала им комплект ключей, на всякий случай. А еще оформила генералку на Алексея, соседа сверху. Марина ребенком занята, а он как раз с машинами связан. Он обещал продать мою Camry, все равно я на ней ездить не хочу, а цены неплохо так выросли. Хоть одной проблемой меньше. Я им доверяю, люблю и немного завидую. Мне такого счастья никогда не видать, не заслужила. Мать мне это постоянно говорит. Она говорит, а я молчу. Так и общаемся, зато без ругани.
  Все, пока!".
  
  Рассказ "Под зонтом"
  Вспыхнул свет, и зал затрясся от оглушительных аплодисментов. Труппа вышла на сцену, зрители свистели, кричали "браво" и неистово лупили ладонями. Было в этом радостном неистовстве что-то неестественное, показное, как и во всем спектакле. Мирон состроил брезгливую гримасу и отвернулся, смотря на выход. Сейчас его больше интересовали молодые девушки-контролерши, хихикавшие у дверей. Он встал для приличия и немного похлопал.
  - Тебе что, совсем не понравилось? - ткнула его в бок Мирослава, очень недовольная его поведением.
  Он ничего не ответил, не хотел обижать сестру. Она постоянно его вытаскивала то в театр, то на выставку, в лучшем случае в музей. Она, неизвестно когда и зачем вбившая себе в голову параноидальную идею, решила сделать из него знатока искусства. Не мог же он открыто ей сказать, что со школы ненавидит Чехова или кого тут играли.
  Получив в гардеробе ее пальто и куртку, Мирон с тоской посмотрел на буфет. Вот зря она не дала ему выпить в антракте, трезвым смотреть это было невозможно. Особенно его раздражали крики актрис, как они заламывали руки, падали в карикатурные обмороки.
   - Тебе совсем ничего не понравилось? Ну, скажи правду!
  - Как гроб спустили на тросах. Было смешно, - ответил он.
  Перед выходом их остановила невысокая худая девушка в длинном синем платье, рукава были из голубых кружев, высокий жесткий воротник с вышивкой серебряными нитями. Ни дать, ни взять девушка из позапрошлого столетия, портил образ цвет волос, девушка была с зелеными и розовыми прядями, чередовавшими друг друга. Волосы небрежно лежали на груди, чуть не доходя до низа живота, и имели вид слегка неряшливый, узкое лицо с тонким длинным носом и сжатые в усмешке губы. Или не в усмешке, вид у нее был вполне приветливый, если отбросить мысль, что она напоминала вечно недоедающую ворону.
  - Правда, ерунда, а не театр? - игриво спросила она Мирона, Мирослава аж вспыхнула от возмущения.
  - Точно, - ответил Мирон. - Неестественно, так в жизни не бывает.
  - А вы знаете, как бывает в жизни? - хитро спросила девушка.
  - Конечно, это же все знают.
  - Ты, наверное, смелый, да? - она резко перешла на ты, и Мирону это очень понравилось. - Хочешь сам сыграть?
  - Не-а, у меня память плохая. Да и не нравится это мне.
  - А ничего учить не надо. И играть не надо. Знаешь, что такое перформанс?
  - Это когда мошонку к мостовой прибивают?
  - И это тоже, но необязательно. Ну, не боишься?
  - Мирон, пошли, - потянула его сестра к выходу.
  - Подожди. А что надо делать?
  - Ничего, важно не то, что будет происходить, а то, как ты на это будешь реагировать, - сказала девушка и протянула ему какой-то договор. - Если не боишься, подписывай.
  - А ты тоже будешь там играть?
  - Да.
  Он подписал договор, прочитал быстро, и ничего такого не увидел. Потом девушка дала ему анкету, а сестра все ворчала. Ему было интересно, тем более, за это обещали заплатить.
  Прошла неделя, и он обо всем забыл. Работа-фитнес-работа-бар-подкаты-облом-работа-пьянки на работе-облом-фитнес опять куда-то тащиться с сестрой. На третьей неделе ему стало казаться, что все ему приснилось. Медленно плыла середина ноября, и каждый день лил колючий дождь.
  В один вечер он задержался на работе и вышел поздно, махнув с начальником пару стаканов солодового скипидара. Технопарк опустел, осталась лишь скучающая охрана у входа. Лил дождь, а зонт он забыл дома. До метро идти долго.
  - Молодой человек, не подскажете, где здесь метро? - подошел высокий пожилой мужчина в черном пальто и с огромным зонтом.
  - Я могу показать.
  - Вставайте под зонт, - мужчина дал Мирону ручку зонта, а его взял под локоть.
  Мирон удивился, но вида не подал. Неужели он будет бояться пожилого человека?
  - Слушай песню ветра в ржавых проводах, читай книгу жизни в рваных лепестках. Мысль, рожденная чудовищем, вырвется из недр зла, в миг заполыхает улица, полная дерьма козла! - нараспев начал декламировать мужчина, так сильно сжимая локоть, что Мирон вскрикнул от боли. - Волга, Волга-матушка, утопи меня, Енисей, мой батюшка, схорони меня. Не в пугливые метели, не в кровавый стыд, залепи мне рот похмельем, да замажь мой стыд!
  Мирон хотел сбежать, но его держали крепко. По дороге на них удивленно смотрели прохожие, а мужчина кричал все громче и громче, перекрикивая дождь и машины. Мирону показалось, что их кто-то снимает на камеру, а у самого метро ему в лицо направила камеру некрасивая девушка, злобно усмехнувшись. И он вырвался, забежал в вестибюль и, перепрыгивая турникет, влетел в поезд. Двери захлопнулись, состав пошел.
  Вагон, как вагон, люди, как люди. И он успокоился. Сердце бешено колотилось, очень хотелось пить. На следующей станции вошла группа молодежи, одна из девушек демонстративно, глядя ему прямо в глаза, пила колу, захлебываясь от жадности и проливая на себя. Парни и другие девушки что-то усиленно жевали, смотря каждый в свою сторону. Все они были мокрые от дождя, и у каждого из кармана торчал зонт, готовый вот-вот вывалиться.
  Проехав несколько остановок, Мирон решил выйти, но ему не дали. Путь преградили парни, что-то обсуждая и споря. Завязалась небольшая драка, которая быстро стихла.
  В какой-то момент Мирон понял, что в вагоне кроме него и этих ребят никого нет. На станции вошла огромная баба в грязном драном белом пуховике, весила она уж точно не меньше полутора центнера. В руках у нее был огромный зонт, сухой, а она сама была вся в дождевых каплях.
  - Смрад исходит из утробы, вихрей подлых борозда. Подскажи, поди, попробуй, кто поймет твоя стезя! - орала она, стоя напротив Мирона. Баба вдруг дала ему такую крутую оплеуху, что Мирон едва удержался на ногах. В этот момент все раскрыли зонты и обступили его, а баба продолжила. - Мир рассечен на кусочки, злость уходит пеной ввысь. Зажимай свои носочки, обосрался, но держись! Уходя, обмойте тело, бросьте мясо воронью. Не губите душу делом, а коптите на огню.
  Двери открылись, и Мирон вылетел из вагона. Первая мысль была бежать, и он побежал. Увидев полицейских, он бросился к ним, но, поняв, какой бред будет нести, остановился. Девушка-полицейский придирчиво рассматривала его документы, о чем-то думала, кривя красивый рот. Мирон оглядывался, но никого на станции не было, только запоздалые пассажиры, как он, уставшие и бредущие, как зомби, домой.
  Утром, когда он ехал на работу, с ним постоянно кто-то здоровался. Это были совершенно разные люди, одетые и хорошо, и не очень. Были даже бомжи, специально вставшие со скамеек, чтобы подойти и поздороваться с ним, но главное - у всех были раскрыты зонты, хотя с неба не падало ни капли. В фойе технопарка было оживленно, но, когда он прошел турникет, все замолкли и стали на него смотреть. Раздались щелчки, и все раскрыли зонты, открыли рты, но ни звука не вырвалось. Мирон искал глазами охранников, и они стояли вместе со всеми, держа зонты с открытым ртом.
  В этот день Мирон хотел уйти пораньше, но, завидев на улице группу людей с зонтами, возвращался в офис. Шел дождь, и все были с зонтами, но он уже не видел дождя, а только зонты и людей. В каждом он видел тех сумасшедших.
  Поздно, ближе к полуночи, он вышел на улицу. Капал противный мелкий дождь. Мирон пошел в другую сторону от метро, решил выйти на трассу и вызвать такси. Улица была пустынна, старое шоссе, на котором когда-то гордо стояли "почтовые ящики", превратилась в аренду, производством здесь уже не пахло лет тридцать. Идя по этой унылой улице, он радовался, что никого не встретил, да и кто будет гулять по промзоне в полночь?
  - Скажите, а вы не знаете, куда подевалась совесть у людей? - спросила его девочка лет десяти и раскрыла огромный зонт. Подул ветер, и чуть не сдул ее вместе с этим полосатым зонтом.
  Мирон прибавил шаг, но девочка не отставала.
  - А когда будет счастье, но не такое, как сейчас, а чтобы всем было хорошо и спокойно? - донимала она его звонким голосом, то обгоняя, то шлепая позади резиновыми сапогами. - А когда дети станут людьми, или дети всего лишь игрушки в руках взрослых? А когда начнется такая война, что убьет всех солдат на планете, и больше не будет никогда-никогда войны?
  Из переулка вышли десять мальчиков и столько же девочек с огромными зонтами, девочки в красных платьях, надетых поверх курток и джинсов, а мальчишки были в бомберах, юбках и колготках, и все дети были в чудовищных резиновых сапогах желтого цвета. И, взявшись за руки, дети все запели:
  "Миру-мир, войне пиписька!
  Жиру-жир, вождю властишка.
  Смерти смерть, солдату пулю,
  Мраку мрак, а людям дулю!
  Солнцу тьмы, а ветру душно,
  Воздух свеж, готова туша,
  Жарко жить, легко гниется,
  В морду бить, а то дерется!"
  Пели они это громко, на разные голоса, раскладывая, как в хоре на тона и полутона. Текст повторялся непрерывно, кто-то доканчивал, а другие начинали заново, и, в конце концов, слова перепутались, а хор выводил затейливый непрерывный гул. И впереди шла первая девочка в светящемся белоснежном лыжном костюме с огромным полосатым зонтом и, пытаясь их перекричать, долбила его своими вопросами. И он побежал, что было сил. Много раз падал, поскальзывался и плюхался в лужи. Один раз разбил нос о столб с потухшим фонарем, оглянулся, увидев, что за ним бегут в тени крепкие парни, держа что-то громоздкое на плечах.
  - Пошли со мной! - приказала красивая девушка в ярко-красном коротком платье.
  - Куда? - опешил Мирон, разглядывая ее ноги и выпирающую грудь. Почему он боялся смотреть ей в лицо, и получил звонкую пощечину. Потом еще одну, потом еще и еще, пока лицо не перестало гореть, а стало похожим на восковую маску, недвижную и онемевшую. Мирон не смел ей сопротивляться, получая удар за ударом, смотря на забрызганные грязью колени и нежно-розовые туфли.
  - Пошли, мне надо выпить. А пить одна я не буду, - девушка потащила его в какой-то подъезд.
  Они очутились в банкетном зале, где за столиками сидело много людей. Они были хорошо одеты, играла легкая музыка, но вот откуда-то откровенно воняло тухлой рыбой и помойкой. И никто не обращал на это внимания, дамы пили шампанское с клубникой, а мужчины потягивали виски.
  Пропали куртка и сумка, не то забрал гардеробщик, не то официант. Мирон сидел за столом напротив девушки. Она была очень красивая, даже чересчур, розовые губки манили, а синие глаза прятались за золотистой челкой. Небрежно откинув длинные волосы назад, она махнула официанту. Подошел высокий черт, и это был именно черт в блестящих лосинах, на высоких каблуках, напоминавших копыта, с хвостом и рогами. Черт принес поднос, на котором в ряд стояли шоты с водкой.
  - По три, - скомандовала девушка и черт придвинул к каждому по три шота.
  Все смотрели на Мирона, девушка, сделав акробатический жест рукой, залпом выпила все три шота с локтя. Мирон по очереди залпом выпил водку. Теплая и мерзкая, очень дешевая, но сейчас это было то, что надо.
  - Еще раз, - скомандовала девушка.
  Они выпили. Потом еще раз, и еще раз, еще, еще, пока зал не поплыл.
  - Говно! Говно! Го-о-о-овно! - запели дамы за столиками.
  - Радость моя! О радость моя! - запели мужчины, перекрикивая дам.
  Пение мужчин и женщин сталкивалось, рассыпалось на брызги, плевки, женщины вставали и давали мужчинам пощечины, через минуту вставали мужчины и пинали женщин так, что те падали вместе со стулом на пол. И Мирон поплыл. Как и его собутыльница. Черт принес еще, они выпили, и девушка упала на четвереньки и все выблевала на пол.
  Очнулся он в туалете. Вода хлестала в раковине, он был весь мокрый, в голове гудело и шумело так, что трудно было думать. Он не видел себя в зеркале, все зеркала были измазаны какой-то пахнущей ванилью коричневой замазкой. Туалет был на вид загажен, но пахло здесь как в кондитерском магазине. Прямо из зеркала на него смотрела широкоугольная камера, но Мирон ее не видел.
  Вернувшись в зал, он увидел, что все также сидят за столиками, что-то пьют, но все были голые, как и официанты. За столиком сидела все та же девушка, она умылась, пьяная, еле держалась на стуле. Как бы ни была она красива, как бы ни подрагивали ее красивые груди, Мирону она показалась отвратительной. Золотые волосы грязной паклей липли к телу, она постоянно рыгала и ржала. Он сел, на столе стояли те же шоты, до краев наполненные водкой. И без уговоров они продолжили пить. Что-то вертелось в голове Мирона, он тщетно пытался что-то вспомнить, но мозг отошел в сторону и злорадно ухмылялся.
  Кровать, чистое белье. Голова болит так, что ломит даже пятки. Он приподнялся и со стоном упал обратно. Холодно и тяжело. Он поискал одеяло, глаза почти не открываются. Одеяла не было, и сам он лежит голый. Рука нащупала что-то очень холодное и большое рядом с ним. Мирон упал с кровати, увидев замороженную освежеванную тушу свиньи, и с ней он спал всю ночь! А что сейчас, утро или день? Ему же надо на работу! Или нет, вчера была пятница.
  Нашарив рукой ведро, заботливо оставленное кем-то, он застыл над ним. Ждать пришлось недолго. В голове немного прояснилось, он нашел на полу пододеяльник и замотался в него. Оглядевшись, он пришел в ужас. Это был тот же зал, но не было ни столов, ни стульев, чернела барная стойка, а по периметру стояли прожектора и камеры. Прожекторы вспыхнули, и он ослеп. Тут же раздался гром аплодисментов, и в световой периметр стали выходить люди. Он не узнавал никого, дрожа, желая спрятаться, а они хлопали, поздравляли его. Из толпы вышла девушка с зелеными и розовыми волосами. Он не смог понять, во что она была одета, как и остальные, голова болела так, что он почти ничего не соображал. Одно он знал точно - голый был только он. Она его поздравляла, что-то еще говорила, но вот что?
  Опять кровать, чистое белье и голоса людей. Он в больнице, голова уже не болит, а в руке торчит катетер, из капельницы течет живительная влага.
  - А круто получилось, так естественно все отыграл, - рядом на стуле сидела сестра и смотрела в наушниках что-то на планшете.
  - Что играл? - шепотом спросил он.
  - Слушай, а тебе же давали сценарий почитать? Давали же, да?
  
  
  Пятница, 06 января 2023 22:30
  Музыка гремела в лифтовом холле. Максим Сергеевич слышал ее еще в лифте, поднимаясь на свой одиннадцатый этаж. Маленькая Оля, научившись чуть-чуть складывать в пять лет, смотрела на номер этажа и заявляла, что они живут на втором этаже, палочки же две.
  Выйдя из лифта, он понял, что гремит их квартира. Оля редко врубала музыку на полную, как правило, после ссоры с мамой или когда сильно волновалась. По характерным басам и мелодии, он узнал любимую группу Альбины. Раскачивала подъезд песня "The Outsider" в "черном ремиксе", как назвала его Оля. У Максима Сергеевича и Альбины были совершенно разные музыкальные вкусы, но никто не мешал друг другу, и тем более не лез со своим мнением.
  Оля сидела на полу, прислонившись к дверцам и чуть сгорбившись, и листала книгу, подпевая. Голос ее не был слышен в громе A Perfect circle, она не любила петь на людях, боясь осуждения или насмешек. Также было и с танцами, Оля танцевала для себя, ходя только на персональные тренировки, и чтобы никто не видел. В этом она была точной копией Максима Сергеевича, Альбина ничего не стеснялась, так могло показаться, но на самом деле она стеснялась сильнее них, выходя вперед, не желая получить и малую толику подозрений.
  Песня сменилась другой, еще более тоскливой. Видимо, настроение у Оли было плохое. Он мыл руки и слушал шепот девушки под тяжелый риф о коже и скорби, о каких-то страданиях, он плохо разбирал текст на слух.
  - А, папа пришел! - Оля, наконец, заметила его и вскочила, крепко обняв. - Алиса, стоп!
  Колонка каким-то чудом услышала ее голос, и подъезд вздохнул с облегчением. - Я как-то забыла про время.
  - Я вижу, что забыла, - усмехнулся он. В подтверждение его слов задрожали батареи от частых ударов снизу и сверху.
  - А ты чего так поздно?
  - Заезжал к соседям Риты, моей пациентки.
  - Пап, я помню, кто такая Рита. Как у нее дела? - Оля нетерпеливо топталась на месте. - Я тебе сейчас мясо погрею.
  - Ты мясо готовила? - удивился он.
  - Да нет, бабушка заходила поздравить. Я сама хотела к ней зайти, но у нее какой-то ремонт. Короче сказала, что к ней пока нельзя.
  - Узнаю твою бабушку. Это она подарила? - он с интересом разглядывал нежно-бирюзовый домашний костюм с тисненными цветами, красивая и изящная вещь, Альбина любила такие, приучив и дочь не ходить дома в обносках, как привык Максим Сергеевич.
  - Нет, мама. Бабушка с ней виделась, она просила передать. Она мне еще книги подарила, вот, - Оля подняла с пола книги, разложила на столе.
  - Так-так, интересно. "Муравей в стеклянной банке", "Чечня рядом", "Беслан". Эх, почему тебе это интересно?
  - Да потому, что нам в школе все врут. Я с мамой говорила об этом, она обещала купить мне эти книги. Не обманула, - Оля заулыбалась, щелкнул таймер духовки, зажглась лампочка. Она села на корточки и долго смотрела на тарелку с бараниной и картошкой. - Я начала читать дневник и врубила музыку, чтобы не реветь. Только не говори, что ты меня не понимаешь! Я же сама читала твои подшивки "Коммерсанта" и "Новой газеты" - это ты меня такой воспитал.
  - Не думаю, ты сама такая родилась. Раньше это называлось обостренным чувством справедливости.
  - Папа, справедливости нет и никогда не было, - серьезным тоном сказала Оля, посмотрев ему прямо в глаза. Она улыбнулась. - Классный костюмчик, правда?
  - Да, тебе очень идет. Мама всегда подбирает хорошие вещи.
  - Я тоже! Разве я тебе плохой свитер подарила на Новый год?
  - Отличный свитер. Видишь, я его ношу и не снимаю. Мне очень нравится. Если бы не вы, то я бы так и ходил в старой одежде.
  - О, да! Я помню, как мы с мамой чистили твой шкаф! Ой, совсем забыла, бабушка и для тебя подарок принесла. Я ей наш передала, она обрадовалась, у нее как раз кофе кончился, - Оля подбежала к подоконнику и, порывшись в хлопушках, лентах и фейерверках, вытащила книгу, обернутую в серебряную бумагу. На упаковке ровным крупным почерком, в котором сразу же угадывалась рука тещи, было написано: "Максиму Сергеевичу".
  - Интересно-интересно, - он повертел книгу в руках и посмотрел на подоконник. - Пойдем после ужина фейерверки пускать?
  - Ага! А я помню, как дедушка мне их дарил каждый Новый год, как мы все вместе их запускали, - Оля погрустнела. - Мне его не хватает, я скучаю.
  - Мы все скучаем, особенно твоя мама. Она этого никогда не скажет, но она очень сильно переживает до сих пор.
  - Я знаю, я же то же чему-то у тебя научилась. Открой, ну открой же! Дай я открою! - она нетерпеливо забрала у него книгу и аккуратно разрезала упаковку. - "Ночь нежна", Скотт Фицджеральд. Я не знаю этой книги.
  - Зато я знаю, - он грустно улыбнулся. - Твоя бабушка никогда и ничего просто так не дарит, всегда с подтекстом.
  - Пап, а тут записка какая-то. Нет, рецепт, - Оля протянула ему постаревший от ненужности листок из блокнота, на котором ровным почерком было написано назначение, кратко расписана схема приема.
  - Это мое назначение для мамы. Смотри, бабушка написала нам послание на обратной стороне.
  - Я, я прочитаю! - Оля выхватила у него листок, он этого ожидал и специально ослабил пальцы. - Так, читаю: "Нет ничего хуже ожидания и тяжелее долгожданной встречи". Пап, и что это значит?
  - Это значит, что надо ждать. Мария Васильевна знает гораздо больше, но не скажет. В любом случае, она держит связь с мамой, и это хорошо. Если нужна будет наша помощь, то Мария Васильевна сообщит.
  - Ты уверен? Может она опять ребусы пришлет, - с сомнением сказала Оля.
  - Нет, когда надо действовать, она всегда говорит четко и прямо. Мы это уже проходили много раз.
  - А почему она рецепт твой прислала?
  - Надеюсь, что я ее правильно понял, и мама начала курс лечения. Меня беспокоит то, что препарат уже просроченный, хотя всего-то на два года.
  - Ничего себе, на два года!
  - Да, не удивляйся. Лекарства имеют гораздо более длительный срок годности, чем указан на упаковке. Люди забывчивы и могут принимать лекарства на краю срока годности или позже. Все это закладывается, но во всем нужна мера.
  - Ясно. Чай заварить?
  - Давай, а то у меня голова болит.
  - Ты так и не сказал, как дела у Риты.
  - Так ты и не дала сказать. Дела хорошо, лечение движется в нужном направлении. Больше сказать не могу.
  - А о чем ты разговаривал с ее соседями?
  - О ней. Какая она была, как жила, с кем общалась. Она дружит с семьей этажом выше. Молодая пара, у них дочка трех лет, как услышала о Рите, стала сразу маму допрашивать, когда Рита придет. Оказывается, Рита, когда была дома, часто сидела у них с ребенком, пока мама по магазинам ходила или просто голову проветривала. Они с Юлей, так зовут девочку, лучшие подруги. Это сказала ее мама Марина.
  - И больше ты мне ничего не расскажешь, да?
  - А что тебя интересует?
  - С кем она встречалась? У нее же был парень?
  - Скорее любовник. Марина видела его несколько раз. Описала одним словом -Тарзан. Короче, красавчик, но холодный.
  - Хм, мне такие не нравятся. Типа этого? - Оля быстро нашла фотографии стриптизеров. Накаченные ребята с длинными волосами и брутальным взглядом, но в блестящих плавках.
  - Ого, кто тебя интересует, - хмыкнул он.
  - Папа, я же уже не девочка. Конечно же, меня интересует секс, но он не в приоритете. Так похож?
  - Наверное. Словесный портрет совпадает. У Риты были зависимые отношения, помнишь, я тебе рассказывал, что это?
  - Помню. У нас в классе есть девчонки с такими отношениями. Противно на них смотреть.
  - Ты слишком сурова и категорична. Смотри сама не попади в такой капкан.
  По-моему, мясо уже погрелось.
  - Да, сейчас все будет, - Оля вытащила из духовки дымящееся мясо с картошкой и положила ему в большую тарелку, украсив стеблями укропа и кинзы. - Пап, я тут Рите подарок купила, сможешь ей передать?
  - А почему сама не хочешь? Она тебя пустила к себе, уверен, она будет рада.
  - Ну, я думала, что нельзя, - замялась Оля, слегка покраснев.
  - Можно и даже нужно. Что за подарок, а то может такое нельзя дарить.
  - Раскраски для взрослых, - Оля убежала к себе и принесла стопку раскрасок и коробку с восковыми карандашами. - Вот, карандаши мягкие. Я помню, что ты говорил. Я решила краски не покупать, с карандашами удобнее.
  - Это можно. Завтра я поеду с утра, приезжай к полудню. Я Риту предупрежу, уверен, она будет рада.
  - Хорошо, но если что, ты мне позвони или напиши.
  - Не учи ученого, мала еще, отца учить, - буркнул он, спрятав улыбающееся лицо в тарелке.
  - Вас, взрослых, надо учить, а то часто глупее ребенка, - назидательно сказала Оля. Она хотела еще добавить что-нибудь не менее патетичное, но мысли спутались. Она разлила чай и села напротив, захрустев печеньем. - Давай ешь, и пойдем фейерверки пускать.
  - Хорошо, но дай мне минут сорок в себя прийти.
  - А спать ты, когда будешь?
  - На работе посплю.
  - Ну-ну, рассказывай, - фыркнула Оля и добавила, побулькав в кружку с чаем с молоком, - трудоголик.
  
  Суббота, 07 января 2023 12:47
  Оля и Рита сидели в столовой и увлеченно раскрашивали, весело переглядываясь и меняясь карандашами. Они договорились раскрасить друг для друга по открытке, но не показывать, пока не будет готово. Оле никогда еще не было так легко найти общий язык с другим человеком. Они почти не разговаривали, перешептываясь о чем-то. Рита почти не смотрела на камеры и реже вздрагивала от шагов или внезапных звуков.
  - Так, девочки, обед будет позже. К нам Марина Игоревна спешит с угощением. Дождемся ее, хорошо? - спросила медсестра Катя, высокая и сильная девушка. Очень красивая, как показалось Оле, хотя и не уступала мужчинам в силе.
  - Я могу уснуть, - вздохнула Рита, режим приема лекарств с нее никто не снимал, и препараты уже начинали действовать.
  - Марина Игоревна принесет торт в честь Рождества. Она каждый год так делает. Надо подождать, - со строгой улыбкой сказала Катя.
  - Я постараюсь.
  Через полчаса в отделение ворвалась Марина Игоревна. Она моментально всех организовала, Катя и Инга раскладывали мясной пирог и салаты по тарелкам, а Марина Игоревна резала торт и отнесла каждому больному, находя для каждого свое пожелание. Больные держали тарелку с тортом и счастливо улыбались. Медсестра Инга посмеивалась без злобы, что они вряд ли понимали, что пожелала Марина Игоревна, терапевтический эффект был неоспорим. Больные на несколько дней забывали про свои фобии и галлюцинации, ненадолго вырываясь в реальный мир с восторженными детскими глазами. И хорошо, что отделение было почти пустым, плохой человек мог навсегда уничтожить открывшуюся ненадолго душу ребенка, наивную и чистую.
  - А это тебе, моя милая. Я за тебя помолилась, и все у тебя будет хорошо. Ты правильно идешь, держись за лучик света в твоих руках, чтобы не случилось, не выпускай его из рук, и тогда выберешься, - Марина Игоревна крепко обняла Риту и поцеловала, как дочь.
  Рита заплакала, сильно, с надрывом. Марину Игоревну это не смутило. Она гладила ее по голове и что-то шептала. Оля побледнела от волнения, не в силах разобрать ни слова. Она держалась, чтобы самой не разреветься, почти осязаемо видя, как из Риты выходит часть ее боли, как она освобождается от нее, становясь в это мгновение настолько уязвимой, что любое неосторожное слово, любой злой или презрительный взгляд могут уничтожить ее, загнать далеко во тьму, навсегда.
  - Ну-ну, Оленька, не переживай так. У твоей подруги все будет хорошо. Она в хороших руках, твой папа поможет. Ешьте торт, а я вам чай принесу, - Марина Игоревна внимательно посмотрела Оле в глаза и прошептала ей на ухо. - Найдешь ты свою любовь, уже скоро. А то, что было, уже и в пепел обратилось. Верно же?
  - Да, - прошептала Оля, действительно не ощущая в груди давящего чувства обиды, перемешанной с преданной любовью.
  Слезы быстро высохли. Глядя на Олю и Риту, сразу и не угадаешь, что Рита в два раза старше. Она помолодела, принимая открытость юности от Оли, они были чем-то похожи, но не внешне, а умением разговаривать, не произнося ни слова. Максим Сергеевич сидел за соседним столом вместе с медсестрами, Марина Игоревна суетилась, докладывая всем рождественское угощение. Он старался не смотреть на Олю и Риту, не вторгаться в их тайный разговор, совершенно не тревожась, что его дочь подружилась с больной. Оля не знает, насколько тяжелое у Риты состояние, и не должна узнать. А рядом с Олей Рита тоже забывала об этом. И ему стало очень тяжело и горько на сердце. Мысли о Рите, открытой и честной, заковавшей себя в раковину обеспеченного равнодушия к себе, подавленную и уничтоженную еще в детстве матерью. Во многом ее проблемы росли из детства, как это часто и бывает, поэтому она и не смогла построить свой дом, где ее любят, а не используют. Он смотрел на них краем глаза и думал, сколько же еще ходит вот таких же, как Рита, прячущихся за фасадом самостоятельности, уничтожавших себя в угоду безжалостному нарративу общества, покалеченные и калечащие себя сами в попытках замещения, компенсации пустоты, вместо жизни.
  - Максим Сергеевич, не грустите. Нас не застукают, - весело сказала Инга, высокая и худая девушка с иссиня-черными волосами, затянутыми в тугие косички. Не смотря на свою худобу и видимую хрупкость, она была самой сильной медсестрой, работая в основном в "буйном" квартале с Тимуром Каримовичем. В неврозы она забегала после суток, не желая идти домой, зная, что здесь можно отлично выспаться.
  - Да уж, если нагрянет руководство, то меня прилежно высекут и уволят, - хмыкнул Максим Сергеевич.
  - Вас не уволят, - Катя нахмурилась. - Пусть только попробуют. Мы тогда все уволимся, сами работать будут!
  - Спокойнее, спокойнее. Катя, не забывай, больные все слышат. Не надо никого нервировать, тем более нас, - Марина Игоревна погладила ее по плечам, успокаивая, как больную.
  - Я тут самая спокойная, могу справку показать, - огрызнулась Катя.
  
  Звук 041 от 12.08.2022
  "Я в лагере. Уже прошло полсрока, и мне становится чуть-чуть тоскливо, что все это счастье скоро закончится.
  Честно признаюсь, сначала было очень тяжело. Я даже почти сломалась и хотела сбежать, спасибо Кире, она меня успокоила. Дети сложные, с характером, забитые и настороженные. Они не идут на контакт сразу, долго присматриваются, прямо как я! Теперь мы лучшие друзья! И я счастлива!
  Позвонила маме неделю назад, решила радостью поделиться, так она меня обругала, обозвала подстилкой и таких гадостей наговорила, что я отключила телефон. Теперь смотрю только рабочую почту. Она мне высказала, что нечего с ублюдками нянчиться, надо было своих рожать.
  Я была в бешенстве. Ушла в лес и гуляла до утра. Ох, и искусали меня! Смешно, как вспомню. Вообще меня тут кусают все, в очередь встают, чтобы меня покусать. А вот других не кусают. Мне говорят, что я сладкая.
  Что еще рассказать? Даже не знаю, записывать себя неудобно, везде куча внимательных ушей и глазок. А какие они умные, вот мне бы хоть чуточку их мудрости, все было бы иначе. В чем-то мама права, у меня уже был бы как минимум один такой же ребенок, но как подумаю об этом... нет, и думать об этом не хочу. Я не рождена стать матерью.
  Мне нравится здесь, тут все по распорядку, весь день занята, нет времени на самокопание. Вечером я занимаюсь работой или провожу уроки танцев. Как всегда приходят одни девчонки, мальчишки стесняются, но я нашла к ним подход. Ха-ха! Беру их на слабо.
  Мне тут один мальчик в любви признался. Так приятно, но я же взрослая и большая тетя с огромными проблемами. Но приятно, что в меня еще можно влюбиться. И мальчишка умный, Артем. Все сам понял, сам сказал, что ничего не выйдет, но он должен был признаться. Так захотелось его поцеловать, просто так, без пошлости, но нельзя. Да, нельзя нарушать границы. Он ко мне на танцы ходит, такой счастливый, когда беру его в пару.
  Работать на природе одно удовольствие. Мне дали флешку с инетом, так что проблем связи нет. У нас приходы начались, пропустили контракты, грузим по максимуму, пока границы не перекрыли. Оказывается, я ценный сотрудник, а шеф меня гнобил. Ну и ладно, не хочу вспоминать. Все ждут, пока я все проверю, подтвержу документы. Сами не могут, бестолочи! Приятно, очень приятно, но возвращаться не хочу. Буду просить удаленку на постоянку.
  Я об этом никому не говорила, даже Вове не писала, но мне совсем не понравилась последняя неделя на работе. Все как-то странно на меня смотрят. Парни так вообще глазами раздевают, жесты какие-то показывают. Такое ощущение, что они со мной переспали, и у них клуб такой: "Клуб трахавших Риту". Девчонки наши тоже как-то зло смотрят. На меня так обычно бабки в церкви смотрят, я же платок не надеваю.
  А может это все мне кажется. Придумала себе фобию. А если не придумала? Не хочу домой возвращаться, мне в лесу спокойнее, даже про Антона забыла. Он мне там шлет сообщения, я их не читаю. Первые прочитала и закрыла. Он типа скучает, спать не может, помирает. Ладно, вернусь, встретимся. Может, я к нему несправедлива? Каждый получает то, что хочет. Такой затянувшийся секс без обязательств, как я и хотела раньше. А сейчас не хочу. Я хочу любить, и чтобы меня любили. Можно и без секса, сама справлюсь
  Все, дети идут. Если что, меня нет, я в лесу потерялась!"
  
  -\-@
  
  От кого: Владимир Семенов
  Кому: Margor Ita
  Тема: Лагерь в лесу
  Дата: 20.08.2022
  
  "Здравствуй, Рита!
  Спасибо за письмо и фотографии. Очень рад, что тебе там нравится. Ты выглядишь по-настоящему счастливой. По-моему, ты права, и тебе надо менять работу. "Золотой парашют" стоит дождаться, тут я с тобой солидарен, но не дольше, а то потеряешь запал и опять закроешься в свою раковину.
  Ты пишешь про пропаганду. К сожалению, ее слишком много у детей. У моих друзей детей скоро заставят флаг целовать. Мозги промывают конкретно, а дети домой приходят, а все оказывается не так. И почему дети должны учиться лицемерить, уметь правильно вилять хвостом в нужный момент? Ужасно, но другого ожидать не приходится.
  Ты права, у меня есть рассказ на эту тему. Конечно же, есть. Отправляю, надеюсь, что он тебя не расстроит.
  Рита - ты молодец! Присылай фотки, можно без текста, у тебя и так забот хватает. И ничего ты не опухла от укусов. Я тебе уже много раз говорил, что ты очень красивая девушка".
  
  Рассказ "Знамя"
  Я желаю, чтобы лицемерие обвинило
  меня в безнравственности!
  Януш Корчак
  
  
  - Ты понесешь знамя, - сказал учитель, подмигнув Юре.
  - Я? - мальчик чуть не задохнулся от прилива восторга, в груди сжалось так, что трудно было дышать.
  - Конечно, ты, - учитель потрепал его по волосам. - Эта честь достойна только самых лучших. А ты единственный, кто окончил начальную школу на все пятерки.
  - Спасибо! Большое спасибо! - воскликнул мальчик, и глаза наполнились гордой радостью, стекавшей крупными каплями на широкий нос.
  Дома он только и говорил о линейке 1сентября, как долго еще ждать - целую неделю! Какая это ответственность, и что он не подведет. Бабушка радостно всхлипывала, приговаривая, какой наш Юрочка молодец, а отец купил ему новый галстук, трехцветный, как у больших, настоящих молодобойцов. Юра даже стал активнее заниматься на турнике и брусьях, чтобы рука не дрогнула, чтобы знамя не покачнулось, а гордо реяло в самом небе. Мама пришивала на белоснежную рубашку яркие нашивки, смотревшиеся как ордена за боевые заслуги: "Отличник учебы" и "Сдал нормы ГТО". Эти нашивки выдали в школе вместе с планкой, стилизованной под воинские награды прошлого века. На планке отмечались года обучения, боевые годы.
  Один дед качал головой и неодобрительно цокал языком. "Вы парню башку не забивайте, он в это верит, а как ему дальше жить? Ветер поменяется, и выбросят все ваши знамена в канаву". Мальчик обижался, спорил, даже расплакался, а мама и бабушка гнали деда, чтобы не портил ребенку праздник.
  Настал тот самый день, когда во всех школах взовьются знамена, когда суровое и
  по-отечески доброе лицо вождя улыбнется с интерактивного портрета, а над школьными плацами прогремит его приветственная речь. Юра стоял впереди, как и положено лучшему ученику. В одной шеренге с ним стояли отличники средней школы, ребята и девчонки, идущие на золотую медаль, но знамя было только у него.
  И детская волна тронулась. Восторженные глаза, ликующие улыбки и чистый свет веры разлился по школьному двору, затмевая солнечный свет. Дети шагали в ногу, правильно тянули носок, даже самые младшие делали все правильно, не зря их этому пять лет учили в детсаду. Строй разделялся на потоки, обтекавшие высокую сцену, обтянутую государственным флагом. На сцене играли дети, школьный оркестр, заливисто пели флейты, тревожно и восторженно вела мелодию труба, и шесть самых красивых девочек пели государственный гимн.
  Потом на экране появился вождь. Его умное и нестареющее лицо взирало на всех с любовью и вниманием. Дети плакали, плакал и знаменосец, стойко державший тяжелое знамя. У него болели руки, пальцы не разжимались, и Юра чувствовал, что сросся со знаменем, стал с ним одним целым.
  Учиться в средней школе было тяжелее, и Юра очень уставал. Он брал на себя больше обязательств, так ему говорили, что он, как знаменосец, должен подавать всем пример. Юра каждый день, даже в выходные приходил в красный уголок и вытирал пыль, мыл полы, расправлял знамя и подолгу смотрел в лица героев страны и вождя. Дед ворчал, что этот вождь переживет внука, за что получал от бабушки и мамы с папой. Юра не понимал, за что, ведь дедушка ничего плохого и не говорил, почему его обвиняли в том, что он погубит будущее внука? Теперь и подумать об этом у Юры не было времени.
  Его включили в сборную школы по дзюдо, и он на первых же соревнованиях отстоял честь школы, отстоял знамя школы. Правда сразу же после этого заболел и очень сильно. Из школы в больницу к нему приходили одноклассники, читали ему статьи из сетевой газеты молодобойцов, а одна девочка так переживала, что каждый раз плакала и целовала его перед уходом. Пневмония далась ему тяжело, врачи не разрешали, но Юра не мог бросить учебу, и занимался тайком по ночам.
  Вернувшись домой, он первым делом побежал в красный уголок и заплакал - без него никто не мыл пол, на полках и подоконниках лежала пыль, а знамя кто-то засунул в дальний угол. Раньше оно стояло на самом видном месте, был специальный постамент с эмблемой школы. На месте знамени стоял большой телекран, а в корзинах для мусора лежали обертки от снюса и чипсов..
  - Давай, вали отсюда, - старшеклассники пнули Юру, когда он в третий раз мыл пол в красном уголке. - Кому сказали, пошел отсюда.
  Юра побледнел, а потом покраснел от гнева. Три парня нагло смотрели на него, а один убрал знамя с постамента и водрузил туда телеэкран. Этого Юра вынести не мог. Он бросился на них со шваброй и, как учили на уроках рукопашного боя, провел серию поражающих ударов в пах, горло и по зубам. Старшеклассники не ожидали отпора мелкоты и валялись на полу, громко крича от боли.
  - Не смей трогать знамя! Убью, убью, предателей! - орал на них Юра, норовя ударить первого, кто посмеет встать.
  Когда его скрутили, он бился и кусался, кричал и молил, требовал, чтобы обо всем сообщили в партком молодобойцов. Но его заперли в кладовке, связали, а чтобы не кричал, заткнули рот его же галстуком и залепили скотчем. Таким его и забрали домой. Дома его сильно ругали, только дед не ругал. Когда все успокоились или устали орать, он взял внука и увел на улицу. Они просто гуляли по парку, возле прудов, а дед рассказывал, как он в детстве любил бродить один по городу, находить новые места, свои места, о которых бы никто, кроме него не знал.
  Юра стал больше времени проводить с дедом. Вместе они делали уроки, запираясь в их двушке, не пуская никого. Дед тогда открывал окно, чего бы не допустила ни мама, ни, тем более, бабушка. В хорошо проветренной комнате упражнения по алгебре и фундамент физики раскрывались гораздо яснее, пропала болезненная тяга сделать больше, сделать быстрее других. Юра понял, как получать от знаний удовольствие. В школе за ним присматривал политрук, объяснявший, доверительно улыбаясь бесцветными равнодушными глазами, что его боль за знамя, за веру и правду оправданна и похвальна, но он был неправ, когда избил отличников учебы, ребят, которые были гордостью школы, победители олимпиад, стоит ли говорить, что они уже обеспечили себе золотые медали.
  Юра молча слушал и, как научил дед, ничего не отвечал, только кивал в ответ. А ответы рождались в голове мальчика, ответы на его вопросы: "Почему он неправ?" и "Что значит вся эта вера и любовь?".
  Родителям не нравилось, что дед так сильно стал влиять на мальчика, но что они могли поделать, квартира была деда, а жить он, судя по всему, собирался еще долго. Мама, его дочь, кричала, умоляла не портить карьеру ребенку, ведь он испортит себе рейтинг и тогда будет выброшен из города, отправлен в самые дальние края. Юра слушал эти упреки и спрашивал, почему она так плохо говорит о нашей стране? Их в школе учат, что все равны, и каждый край, даже самый удаленный поселок также важен, как и столица, в которой они живут. За что и получал от отца затрещину, а часто, когда не отставал, цитировал наизусть страницы из Устава молодобойцов, отец брал ремень и стегал его через шорты до кроваво-красных рубцов, а мама, его милая мама, такая добрая и ласковая в детстве, приговаривала, что надо было его раньше бить, а то ума не набрался совсем.
  Юра убегал из дома. Ненадолго, до поздней ночи, прячась в тайных уголках бескрайнего парка-заказника, носившего гордое звание "Воссоздателя родной природы". Дед уходил на поиски ближе к ночи. Он знал его потайные уголки, Юра сам ему рассказал. И, вооружившись термосом с чаем и бутербродами, дед уходил в "экспедиции". К утру они возвращались, перепуганные родители и бабушка неделю не трогали ребенка, но, успокоившись, все начиналось заново.
  Пришел Великий праздник объединенной победы - "Победы сквозь поколения героев!". Этот праздник отмечали две недели подряд массовыми митингами, гуляниями и концертами. Уже было достаточно тепло, чтобы гулять по ночам, и каждый праздник приносил сотни и тысячи залетов у восторженных молодобоек, которых подпаивали политруки и партийные работники на неофициальной части митингов. Забеременеть в эти дни считалось честью, а кто был отец - неважно, сама Родина оплодотворяла юную девицу правильным и чистым семенем, от которого рождались больные дети и было много выкидышей. Этого политинфо не опубликовывала, были лишь крепкие младенцы и счастливые молодые матери, полные любви и дающие пламенные обещания.
  - Ты понесешь знамя нашей школы, - сказал политрук, крепко сжав плечо Юры. - Ты этого достоин. Я не забыл, как ты защищал честь нашего знамени! Ты помнишь, что я всегда на твоей стороне.
  Юра молчаливо кивнул, как и подобало настоящему молодобойцу. Слова для слабых, а настоящий, сильный молодобоец все делает без лишних слов. Это было очень неожиданно, мама и бабушка сошли с ума, выстирывая и выглаживая его брюки и рубашку, даже самая маленькая точка на белоснежной рубашке уже позор, а неидеальные стрелки на черных брюках достойны порицания и взыскания - это знал даже первоклассник. Отец сам выгладил и завязал галстук сыну, утром он его просто наденет на шею, завязанный, как положено, на шестисложный узел.
  После ужина Юра подошел к деду и что-то шепнул ему на ухо. Дед нахмурился, а потом улыбнулся.
  - Куда вы? - строго спросила мать.
  - Погуляем немного. Парню надо голову проветрить перед завтрашним днем, - ответил дед. Отец часто закивал, соглашаясь.
  - Только недолго, а то выстудишь мальчика! - приказала бабушка, дед только махнул на нее рукой.
  Они пришли в гараж, где раньше стояла старая дедовская машина. Ее больше не было, пришлось сдать на металлолом, а на новую денег не было. Гараж оставили ветерану труда, здесь дед хранил все, что не разрешали хранить в его квартире. Бутылку с растворителем, баночку с машинным маслом и алюминиевый порошок они нашли сразу, у деда все было в идеальном порядке. Юра с грустью смотрел на ровные полки с аккуратно разложенным инструментом, как он любил раньше играть здесь, мастерить вместе с дедом скворечники. Юра сделал сам две табуретки, отшлифовал и пролачил, но мама увезла их на дачу, не смотрелись в интерьере.
  Они вместе пошли в школу. Система охраны пропустила и деда, хотя у него и не было пропуска. Робот считал пропуск Юры, проверил метку браслета деда, определив их родство. В школе никого не было, свет зажигался и гас по ходу движения. Юра открыл красный уголок, и они вошли. Раньше у мальчика дрожали руки, когда он прикасался к ткани знамени, он гладил его, будто бы оно было живым. Рука без дрожи коснулась ткани, выдернула знамя из пыльного угла. Мальчик все делал сам, дед только подсказывал, не вмешиваясь, Юра хотел все сделать сам. Когда он закончил, что-то внутри него распрямилось, стало легче дышать, и Юра радостно улыбнулся деду.
  Руки крепко сжимают древко, глаза смотрят прямо, шея ровная, спина как каменный столб, а ноги шагают так, что земля крутится быстрее. Первая, школьная, юная, молодая и сильная демонстрация - демонстрация будущего. Молодые и красивые, с горящими глазами, а те, кто постарше, опьяненные стопкой коньяка "Дружба", привилегия старшеклассников. От девочек пахнет весной, стиральным порошком и любовью, а от парней, будущих солдат и рабочих, пахнет смелостью, силой и стиральным порошком.
  Юра идет впереди, как и другие знаменосцы, все школы столицы идут ровным надежным строем к величественной трибуне. И каждому знаменосцу будет дана одна минута, чтоб всем объявить номер своей школы, поздравить с праздником.
  Скоро очередь Юры, и только сейчас началась дрожь в руках. Он улыбнулся шире, глаза сощурились в хитрой усмешке, но этого никто не мог увидеть, все смотрели на сцену, где высокий накаченный мальчик тонким голосом приветствовал всех. И вот очередь Юры. Он взошел на трибуну, подошел к одному из микрофонов.
  - МУДОТ СОШ No 169875! - громко, как и положено, прокричал Юра и замолк. Все ждали, когда он скажет их приветствие: "Наша СОШ лучшая - нас не убьешь!". Но Юра молчал. Зашевелились партработники позади, Юра услышал, как к нему уже идет женщина в темно-синем костюме с партийным значком на высокой груди. И Юра достал из кармана зажигалку, такие уже не продавались. Щелкнул раз, другой, третий, и маленькое пламя вспыхнуло, старый кремень дал искру, и старый газ зашипел. Юра не стал ждать, дед предупреждал, что газа очень мало, и поджег знамя. Ткань вспыхнула так ярко, а потом повалил густой черный дым, перемешанный с языками голодного пламени. - Никто из вас не достоин этого знамени! Вы все лжецы и предатели!
  Юра отбросил горящее знамя и ловко спрыгнул с высокого помоста. Толпа перед ним расступилась, будто бы он был выпачкан в грязи или был заразен. Его догнала девочка в черной юбке и белой сорочке со значком их школы. Ее зеленые глаза блестели, а тугие черные косы топорщились от восторга. Они взялись за руки и шли сквозь строй неподвижных лиц. Теперь Юра скажет ей, признается и, может, поцелует. Они ушли с площади, и никто так и не посмел их остановить. Никто не знал, что надо делать.
  
  
  Понедельник, 09 января 2023 15:30
  - Надо бы Евгению Николаевну почаще в отпуск отправлять, - Тимур Каримович отправил в рот полную ложку меда и блаженно зажмурился. Сделал это он стремительно, как и двигался по отделению, словно молния. Невысокий и поджарый, взведенная пружина, как называла его жена, умевшая дома отпустить напряжение. Правда после этого Тимур Каримович превращался в среднестатистического лентяя, больше всего в квартире любившего диван и телевизор.
  - Это почему это? - недовольно спросила Оксана Владимировна, законная супруга и "свет очей" Тимура Каримовича. Они были одинакового роста, она выглядела даже полнее, хотя толстой не была. Белокожая, неспособная ни к какому загару, кроме паленой кожи, с толстой косой пшеничного цвета, она резко контрастировала с мужем, казавшимся на ее фоне эфиопом в третьем поколении кровосмешения в России по бабушкиной линии.
  - В следующий раз надо на Байкал, а то нормальной рыбы давно не ели, - ничуть не смутившись, продолжил Тимур Каримович, отправив очередную ложку меда в рот.
  - Я не против, но денег нет, - улыбнулась Евгения Николаевна. После отпуска она изменилась, стала мягче на вид, а в глазах появился всепрощающий огонек. Марина Игоревна сразу заявила, что ее молитвы не прошли даром.
  - Ну-ну, а работать кто будет? Ольга Васильевна одна все отделение не вытянет, а Максима Сергеевича возгонят в директорский корпус, - сердилась Оксана Владимировна. На два года старше мужа, она выглядела гораздо младше, пока не поймаешь внимательный и строгий взгляд, выдававший пятьдесят плюс. У них росли две дочки, самостоятельные и дерзкие, бесконечное противостояние мать-дочь.
  - Смотри, за тобой придет "эта белая с косой", - хмыкнула Ольга Васильевна, также без стеснения поедая алтайский мед.
  Эта белая с косой" намертво прилипло к Оксане Владимировне с легкой руки парочки остроумных профессоров, попавших в стационар из-за выгорания и глубокой апатии. В больнице им было весело, особенно наблюдать за молодым врачом, красивой белокожей девушкой с очень строгим взглядом. "Подопечные" Оксаны Владимировны никогда не пропускали плановых приемов, всегда приходили точно в срок на плановый укол или за рецептом. У Оксаны Владимировны не забалуешь, она все и про всех помнила. Пропустил прием, не пришел на укол - получи вызов в стационар на обследование, а то и на госпитализацию. На самом деле она не обладала феноменальной памятью, но была педантична до безобразия, заполняя всех больных в свою базу, ставя напоминалки и записывая тезисно важные моменты. Ей было достаточно свериться с ежедневником в телефоне, пробежаться глазами по своим записям, и можно было даже не открывать карту. Больные ее слушались, точно зная, что Оксана Владимировна не терпела эксцессов и превентивно подавляла даже самые малые намеки на кризисы и обострения, купируя медикаментозно в самом зародыше. Ее муж выглядел по сравнению с ней шалопаем, но вот он как раз обладал отличной памятью, и, глядя на больного, тут же вспоминал не только его имя, но и всю историю болезни, назначения, выписки и день рождения детей, супругов и родителей.
  - Так, хватит мед есть. Тебе вредно, - строго сказала Тимуру Каримовичу Оксана Владимировна.
  - Я не толстый, мне можно. Не будешь же ты отбирать у меня лакомство при всех? - он дружелюбно улыбнулся, показав мелкие зубы.
  Она зарычала и недовольно дернула головой, так что коса перелетела с одного плеча на другое.
  - Драка будет? - с интересом спросил Максим Сергеевич. Евгения Николаевна прыснула от смеха.
  - Дома, - проворчала Оксана Владимировна.
  - Она меня в контру разделает, порубит на куски, - усмехнулся Тимур Каримович.
  - А поновей ничего не достали? - с интересом спросила Евгения Николаевна. - А то я последний Call of Duty прошла.
  - Надо комп менять, нам пока "контра" и "арена" помогают, - ответил Тимур Каримович. - Моя благоверная любит "контру", она всегда за террористов играет. Правда Самира тебя сделала.
  - Я просто устала, - огрызнулась Оксана Владимировна. - Жень, приходи к нам на выходные, устроим побоище.
  - А ведь пациенты Оксаны Владимировны знают, насколько она сурова, - заметил Максим Сергеевич.
  - Ты бы тоже в наш клуб игроманов вступал, а то своей классикой только хандру культивируешь. Вон уже из ушей чахлые плющи полезли, - заметил Тимур Каримович.
  - А мне бокс помогает. Не люблю у компьютера сидеть. Придешь в зал, изобьешь грушу, и такая благодать по телу растекается, - елейным голосом произнесла Ольга Васильевна. Все расхохотались.
  - К ней в спарринг никто вставать не хочет. Она тренера так ушатала, он теперь с ней только на вы! - хохотал Тимур Каримович. - Ладно, шутки кончились.
  - Да ну что, - проворчала Оксана Владимировна для вида.
  - Максим Сергеевич, ты когда свою камерофобку в общую палату переведешь? Ей встряска нужна, а то замкнется в себе и все. А в палате коллектив, какой-никакой, но коллектив. Не хуже, чем на воле.
  - Да, Максим, Тима прав. Ты затянул с адаптацией, - поддержала его Оксана Владимировна. - Хочешь, я с ней поговорю? Пару минут и все.
  - Да мы все с ней поговорим. Заодно и познакомимся. Такая красивая девушка, почему бы не познакомиться, - прищурился Тимур Каримович.
  - Но-но, смотри у меня, - погрозила ему Оксана Владимировна.
  - Я поддерживаю, давайте все вместе. Думаю, что Рита выдержит. Я думаю, она готова.
  - Пусть Катя только шприцы подготовит, - предложила Ольга Васильевна, - может сорваться.
  - Хорошо, но уколы не понадобятся. Я уже говорил об этом с Ритой. Она боится, но сама понимает, что уже пора, - Максим Сергеевич мысленно открыл план поступления. - Как раз есть неделя полторы, пока все не вернутся.
  - Я схожу к ней, а вы пока пейте чай, - Евгения Николаевна поспешно вышла, чувствуя спиной, что у всех на уме.
  - Мдамс, Максим Сергеевич, а ведь тебе пора уже искать новую стажерку. Евгения Николаевна скоро в декрет уйдет, а Ольга Васильевна тоже спать должна, - Тимур Каримович склонил голову влево, хитро смотря на друга.
  - Вы так верите прогнозу Марины Игоревны? - удивился он.
  - Я верю. Она сразу сказала, когда Саша и Самира, ну, - Оксана Владимировна замялась.
  - Ну же, Оксана Владимировна, вы же врач, - покачал головой Тимур Каримович. - Чем вам не нравится слово зачали? Зародили, так сказать, новую жизнь!
  - Вот только не говори, что ты веришь в молитвы, - фыркнул Максим Сергеевич.
  - А я верю, представляешь?
  - Тима прав, - кивнула Оксана Владимировна.
  - Оксана и ты туда же. В тебе корни проснулись? - ехидно заметил Максим Сергеевич.
  - Очень смешно, - закатила глаза Оксана Владимировна, невольно перенимая мимику дочерей, не выносивших назидательных речей.
  - Пусть Тимур объяснит, - резюмировала Ольга Васильевна. - Не все так просто, я думаю.
  - Точно, Ольга Васильевна. Вот, что значит профессионал. Конечно же, я не верю в молитвы на расстоянии, так точно не работает. Но, когда человек рядом с тобой, то молитва вселяет в него уверенность, а он, в свою очередь, через слова, прикосновения, взгляды и поступки помогает тому, за кого молился. В случае нашей любимой Женечки все очевидно. Марина Игоревна методично и, надо сказать, профессионально подталкивала ее, успокаивала, вселяла уверенность в конце концов.
  - Разумно, - согласился Максим Сергеевич. - Если все так, то на первый триместр я отстраню Евгению от выездов.
  - Вообще отстрани. Я поезжу, - приказала Оксана Владимировна. - Ищи замену.
  - И почему мне хочется ее слушаться? - спросил Тимура Каримовича Максим Сергеевич.
  - О, брат! Тут сила в косе, волшебная она. Вот, смотри, она ее сейчас на другое плечо перекинет, глазками серыми сердце обожжет, и все - ты покорен, аки вол!
  - Не придумывай! - рассердилась Оксана Владимировна и мотнула головой. Коса перелетела на другое плечо, а взгляд прожег сначала мужа, а потом и Максима Сергеевича насквозь.
  - Тяжело тебе, - заметил Максим Сергеевич.
  - Да ты что, конечно же, нет. Я самый счастливый человек на свете!
  - Да, и это правда, - довольно улыбнулась Оксана Владимировна.
  
  Рита сидела на кровати и читала книгу. Оля принесла ей три, Рита взяла наугад первую и зачиталась. "Книжная кухня" увлекла ее настолько, что она замечталась, представляя себя в горах, но не в книжном магазине-отеле, а в танцевальном клубе. Она очень захотела уехать подальше и открыть школу и клуб, где бы она учила детей танцам. Все же не зря мама заставляла ее ходить на балет и бальные танцы, в перерывах между музыкальной школой и хором. Конечно, она уже не была такой худой, два кулака между бедрами не влазили, но один кулак вполне помещался без стеснения. Она отложила книгу и полистала вторую: "Жареные зеленые помидоры в кафе "Полустанок". К "Дневнику акушерки" она не решалась притронуться, ее она прочтет последней.
  - Здравствуй, Рита, - Евгения Николаевна мягко подошла и взяла ее за руки. - Я вернулась и привезла тебе баночку меда. Как твои дела?
  - Спасибо, лучше, - Рита улыбнулась. Больше она ничего не сказала, разговаривать было сложно, хотя она и чувствовала симпатию к врачам и медсестрам, но ближе всех ей стала Оля, способная долго и откровенно молчать. Рита хотела молчать и читать. Ее страшил свой голос, ставший хриплым и отвратительным, так ей казалось, но главное - она боялась своих слов, зная, что за словами возникнут мысли, за мыслями воспоминания, а дальше тьма, из которой она только-только стала выбираться. Оказаться бы сейчас в горах, где солнце, воздух, снег и никого на сотни километров.
  - Давай сегодня ты попробуешь переехать в палату. Ты же не можешь все время прятаться здесь, верно? - Евгения Николаевна пробежалась по карте и взглянула на Риту, она кивнула в ответ.
  - Вот и хорошо. Я тебя познакомлю с прекрасными людьми, моими коллегами. Пойдем к нам, выпьешь чай с медом.
  Рита замотала головой. Она побледнела, паника сдавила горло, началась страшная головная боль.
  - Я не настаиваю. Пойдем, выйдем в коридор, там только Надя. Хорошо?
  Рита с трудом встала и вышла за ней. В коридоре было пустынно, из ординаторской доносился смех и разговоры. Она узнала почти всех, только одна женщина и веселый мужчина были незнакомы. Сев на кушетку, Рита смотрела на приоткрытую дверь дальней палаты. Максим Сергеевич показывал ей палату, но висевшие под потолком камеры, слишком открытое пространство и окна, сотни взглядов, которых она не видела, но которые следили за ней, ждали ее разоблачения, ее слабости, ее тела. Рита закрыла лицо руками и тихо завыла, начиная раскачиваться. Евгения Николаевна пыталась ее успокоить, но Рита выла и раскачивалась все сильнее. Первой на помощь прибежала Оксана Владимировна
  - Стой, - Оксана Владимировна поймала Риту в нижней части амплитуды. - Посмотри на меня. Здесь нет врагов. Ты в безопасности. Чувствуешь, как у нас тепло? Не закрывай глаза, смотри на меня. Ты сможешь, ты сама все увидишь. Вставай, я тебе покажу.
  Рита послушно встала. Оксана Владимировна держала ее за руку и вела в другую часть коридора. Она подвела Риту прямо к монитору, на котором были все палаты и коридор.
  - Это ты. Видишь себя? - Рита кивнула, с трудом сдерживаясь, чтобы не зажмуриться. - А это я. По-моему, мы неплохо смотримся. Никто за тобой не следит. Это совсем не страшно, но я понимаю твой страх. Да, мне тоже не нравится, что вся наша жизнь утыкана камерами, но другой у нас нет. Мы следим за больными, чтобы никто не покалечил друг друга. Поверь, меньше всего нам хочется вторгаться в чужую жизнь. Мы же тоже люди, у нас своих проблем хватает. Пойдем в твою новую палату. Ты можешь там все осмотреть. Поверь, твои соседи боятся тебя не меньше. Они друг друга боятся, поэтому они у нас лечатся. Идем, я тебе все покажу, а потом вместе перенесем твои вещи. Выбери себе кровать у окна, ближе к свету.
  Она повела Риту в палату. На удивление, Рита успокоилась. Прошла головная боль. Она толком и не рассмотрела Оксану Владимировну, слушая ее строгий добрый голос, не приказывающий, не ругавший, а объяснявший, терпеливый.
  - Как вас зовут? - спросила Рита у входа в палату.
  - Оксана. Через полгода будешь ко мне на прием ходить, в стационар ты больше точно не попадешь, если будешь стараться.
  - Я буду стараться, - прошептала Рита, борясь с собой, подавляя накатывающую панику. Она вошла в палату.
  - Вот и молодец, - Оксана Владимировна вошла следом и закрыла дверь.
  - Все, поймала, - Тимур Каримович довольно потер руки. - Теперь точно не отпустит. Максим Сергеевич, ты же не будешь против, чтобы твоя пациентка походила к Оксане на терапию?
  - Лечащий врач у нас Евгения Николаевна, - перевел стрелку Максим Сергеевич.
  - Я только за. Как у нее это получилось? Я уже думала укол сделать, - Евгения Николаевна округлила глаза, став несмышленой первокурсницей.
  - Опыт, опыт и много-много наглости. Держись Оксанки, она тебя и не такому научит, - он по-дружески похлопал ее по плечу.
  
  Звук 042 от 29.09.2022 г.
  "Я вернулась. Лучше бы не возвращалась. Приехав в Москву, я слегла. У меня в итоге началось воспаление легких. Провалялась три недели, ползком в аптеку ходила. Оказывается, мне никто не хочет помогать, кроме Алексея и Марины, но я их не хотела дергать, чтобы Юленьку не заразить.
  У них классная девчонка растет, я по ней скучала. Моя лучшая подруга.
  Что еще сказать? Не знаю, может пора заканчивать вести дневник. В голове пусто, а от жизни тошно.
  Хорошо, что разрешили пока на удаленке быть. В офис приезжать противно. Все на меня смотрят, так неприятно. Эдик, продакт, все допытывается, сколько я на второй работе зарабатываю. Какая еще вторая работа, ничего не понимаю.
  Антон на меня злится, столько месяцев ему не давала. Я больше не хочу, вот наберусь сил и пошлю его. Пока больная, он сам не лезет. Мог бы хоть лимонов привезти, самовлюбленное чмо.
  И почему у меня всегда такие отношения, почему я не хочу встречаться с обычными парнями? Все время каких-то уродов нахожу. Дмитрий Петрович мне объяснил, но все объяснять детской травмой нельзя. Так и всю жизнь можно оправдываться. Хотя в чем-то он прав, и я до сих пор чувствую влияние мамы. Она меня с детства натаскивала, как собаку, что у меня парни должны быть только красивые. А я не хочу красивого, я хочу, чтобы меня любили.
  Все, а то плакать начинаю".
  
  Звук 043 от 10.10.2022
  "Ко мне вчера Рома завалился. Он прячется от мобилизации. А я сдуру его пустила пожить у меня. И почему я не могу сказать нет?
  У нас на работе кое-кого похватали. Страшно от этого, постоянно получаю от знакомых новости о похоронках. Мне уже кажется, что я всех этих людей сама знала. Руку протяни, и найдешь семью, где кто-то уже погиб на этой войне. А за что мы воюем? А с кем?
  Рома тот еще дезертир. Они с Антоном Z-товцы, и оба бегают от военкомата. Так шли бы воевать, стали бы героями. Но не хотят, прячутся, но все поддерживают.
  Антон тут в гости приходил. Какой-то он стал отекший, подурнел, или я наконец-то его рассмотрела трезвым взглядом. Сдуру выпила с ними. Он мне вина принес, а с Ромой они водку хлестали. Потом он начал приставать ко мне прямо при Ромке. Ромка тоже хорош, все намекает, что ему одиноко на кухне спать. Хочет ко мне в постель, никто же не узнает. А я не хочу. Вообще больше не хочу секса. После болезни что-то во мне сломалось
  Короче, я вляпалась. Даже Вове перестала писать. Так стыдно, хоть из дома беги. Я даже на работу стала ездить, чтобы дома не быть. Сижу там допоздна, ни с кем не разговариваю. Надоели, придурки. Все как будто что-то знают, смеются за спиной, а я одна, как дура, ничего не знаю!
  Все, Рома стучится. Не могу дома одна остаться, нет мне здесь места. Думаю Лешу попросить, чтобы он помог выгнать Ромку, но не хочу его втягивать в это. Ромка бешенный какой-то стал. Я боюсь".
  
  Четверг, 02 февраля 2023 17:10
  В палате было душно и слишком напряженно, старики спрятали глаза в пол, незаметно кивая ей за дверь, предупреждая. У кровати Риты стояла мощная баба с исковерканным от злобы лицом. Она рылась в постели, сбрасывая на пол, тут же топча ногами. Рита старалась совладать с дыханием, на нее накатывала паника и ярость, давившая на голову. Перед ужином она обычно выходила погулять в сопровождении санитара Миши или Евгении Николаевны, все чаще бравшей больничный. Из разговора медсестер, Рита поняла, что ее лечащий врач беременна. Хорошо, что сегодня не ее смена.
  - Это мои вещи, - громко и по слогам, перебарывая панику, сказала Рита, выхватив из рук бабы "Книжную кухню", остальные книги она хранила у медсестер.
  - Это ты! Это ты! Это ты! - бешено затараторила баба и бросилась на нее.
  Рита больно ударилась головой об пол, но не потеряла сознание, успев откатиться под кровать. Баба пыталась ее затоптать, потом полезла под кровать, и Рита, что есть мочи, ударила ее ногой в голову.
  Дальше она ничего не помнила. Она впервые ударила человека и провалилась в паническую яму. Кто-то вытаскивал ее, шептал, пытался успокоить, но она видела перед собой окровавленное лицо бабы. Она даже не запомнила, как звали новенькую. Ее перевели сверху в стабильном состоянии неделю назад. Рита ни разу не общалась с ней, как и остальными больными, по взглядам понимая, что здесь лучше всегда молчать. Ее это устраивало, разговаривать Рите было еще тяжело, она слишком цеплялась за свои слова, раскручивая ржавый маховик мыслей и воспоминаний, доводящий ее до приступов паники и психоза. Приступов становилось меньше, но сейчас она откатилась назад и хотела только одного, чтобы ее обратно заперли в кладовке.
  - Все-все-все-все. Успокойся, ты в безопасности, - услышала она знакомый строгий голос, увидела белую шапку, под которой недовольно топорщилась свернутая коса. - Ты молодец, дала отпор. Видишь, мы не всегда успеваем, иногда придется за себя постоять. Не плачь, ты ее не убила. Матроне полезно по морде получить.
  - А хорошо ты ее приложила, - Катя с уважением посмотрела на Риту, обрабатывая затылок. - Шишка будет, поболит и пройдет скоро.
  - Я...я, - слабо начала Рита.
  - Ты не виновата. Рано ее Тима выписал, надо бы ее в спецлечебницу отправить. Она думала, что ты закладную на дом матери украла. Но у нее ни дома нет, ни матери. Так, Надя приведет твою кровать в порядок, белье поменяет. Книжку отдай на пост, видишь, не понимают больные, думают, что это документы.
  Рита слабо кивнула. Возвращаться в палату очень не хотелось, но спорить с Оксаной тоже. Она понимала, что Оксана, взявшая над ней негласное шефство, пока Евгения Николаевна болеет, права. И что рабочий день у Оксаны уже закончился, начинала она первый прием в восемь утра, а потом переходила в другой корпус поговорить с Ритой, посмотреть назначения, если погода была хорошая, то вывести погулять перед сном. "Любимая собачка", так не зло шутил ее муж, умевший рассмешить даже Риту, решившую, что она никогда больше не засмеется.
  Рита заплакала от благодарности. Сколько же вокруг нее людей, которым она действительно небезразлична.
  - Пойдем, я тебя чаем напою. Героиня ты или не героиня? - Катя деликатно, но бескомпромиссно повела ее в сестринскую. - Оксана Владимировна, присоединяйтесь. У нас еще конфетки остались.
  - Пошли, только мужу моему не говори. Ему нельзя, а мне нужно.
  - Хорошо, Оксана Владимировна. Я ничего не скажу, - засмеялась Катя. Рита тоже улыбнулась, наблюдать за пикировкой супругов было отдельным удовольствием, а они выступали, как актеры в театре. Марина Игоревна считала, что они много дома репетируют, поэтому играют, как живут.
  В это время Максим Сергеевич заперся у себя в кабинете. Смену приняла Оксана, и он не реагировал на шум и крики. Разберутся, тем более Миша в ночной.
  Он ждал вызова по Zoom от руководителя Риты. Марина, ее соседка, нашла визитку у дочери, Рита давным-давно подарила ей, и девочка очень дорожила подарком. Он долго связывался с этой компанией, продираясь сквозь секретарский заслон, пока не наткнулся на директора, дежурившего в офисе во время обеда. Телефон перевели на него, и директор не стал вешать трубку или хамить, как делали это секретарь и кадровичка. Они договорились поговорить вечером через неделю, он уезжал в командировку в Турцию.
  - Здравствуйте, Максим Сергеевич, - на экране появился располневший мужчина с ультракороткой стрижкой, которая не могла скрыть его седину. Он был одного возраста с Максимом Сергеевичем, и это было хорошо, поговорят на понятном языке.
  - Здравствуйте, Глеб Эдуардович. Очень рад, что вы согласились со мной поговорить.
  - Я не думаю, что вас обрадует наш разговор. Вы не против, я закурю?
  - Нет, пожалуйста.
  Глеб Эдуардович закурил и долго смотрел в сторону. Морщины на лбу ходили ходуном, он на что-то решался.
  - Как Маргарита? Я от вас узнал, куда она попала.
  - Уже лучше, но состояние очень тяжелое.
  - Это я понимаю, - он с силой вдавил окурок и закурил вторую.
  - Вы можете рассказать, что случилось седьмого ноября? Она же была на работе?
  - Да, была. Но случилось это не седьмого, а четвертого. Идиотский праздник, извините, если оскорбил ваши чувства.
  - Не оскорбили. Расскажите, мне это важно знать, чтобы правильно назначить курс лечения.
  - Да-да, понимаю. Можно я сначала скажу о Маргарите? Хорошо. Маргарита хороший сотрудник, один из лучших. Я был к ней несправедлив, признаю. Но я хотел ей помочь, вот только метод уродский выбрал.
  - Что вы имеете в виду?
  - Она дотошная, внимательная и аккуратная. Идеальный логист, но она не умеет держать удар. Ее быстро ломают, или она сама сдается, и часто делала работу за других. Я давил на нее, пытался научить отвечать, давать отпор, но сейчас понимаю, что зря так поступал. Ей это не поможет, но я правда раскаиваюсь. Какая она была счастливая, когда готовилась к поездке в детский лагерь. Она помолодела, открылась, очень красивая и ранимая. Ее надо было беречь, а я... ладно, не во мне дело, ну или не только во мне. Вы знаете такой сайт happyXXXans?
  - Да, слышал. Это вроде порноресурс по подписке.
  - Верно. Началось все в июне или в мае, точно не помню. По рабочему чату стали передавать ссылки на этот сайт и тут же удалять, но у меня история вся пишется. Я вам пришлю ссылку, вам придется на это посмотреть.
  - Понятно, но у меня так не откроется. Опишите пока словами, - Максим Сергеевич напрягся, сердце больно закололо. - Там была страничка Маргариты?
  - Не совсем. Ну, как сказать, и ее тоже. Отдельный раздел. Там группа, снимавшая видео скрытой камерой. И вот кто-то нашел Маргариту, и стал распространять по компании. Я сначала не придавал этому значения, что она там делает не на работе меня не волнует. Я не ханжа, и если это не мешает работе, то мне об этом и знать не стоит. Но это мешало работе. Сотрудники стали это обсуждать. В глаза никто не высказывал, но я видел намеки, жесты. Короче начали ее булить, так, вроде говорят. Раньше говорили: уничтожать.
  - Уничтожать более верный термин.
  - Я хотел серьезно поговорить с Маргаритой об этом, но все откладывал. Не хотел портить ей лагерь, потом она долго болела и сидела на удаленке сверхурочно. Я ей внеочередной отпуск выписал в эту злосчастную неделю, чтобы праздники захватила.
  - Перед тем, как вы продолжите, я скажу вам следующее: в крови Маргариты были обнаружены следы синтетических наркотиков и барбитураты. Она принимала вещества или курила смеси, кальяны?
  - О, нет! - он замахал руками. - Она не курит, и пьет умеренно. На корпоративах всегда самая трезвая. Про наркотики вы важное сказали. Теперь картина складывается, - он закурил очередную сигарету. Максиму Сергеевичу захотелось закурить тоже, но в кабинете этого делать было нельзя.
  - А теперь по порядку. Маргарита вышла на работу седьмого ноября. Когда она пришла на работу, все уже посмотрели новый ролик. Мне его тоже по ошибке или нет, но переслали. Мерзость редкостная. Сами увидите. Но однозначно, что ее изнасиловали двое парней. Наверное, в ее же квартире. Она пришла на работу сама не своя, судя по лицу увольняться. И тут ей показали видео. Я так и не выяснил, кто была эта мразь, по камерам не видно. Маргарита убежала, я пытался ее догнать, но она сбежала. А дальше вы знаете лучше меня.
  - Почему вы не обратились в полицию?
  - Я хотел сначала поговорить с Маргаритой. Знаете, женщины часто не хотят позора, а у нас это всегда позор. Даже если женщина не виновата и ее изнасиловали, все равно ее сделают виноватой, а тут еще такая подборка домашнего порно. Я повторю, что в этой группе были и другие девушки. Я посмотрел, на мой взгляд их снимали скрытно. Они не похожи на настоящих порномоделей. Так, как там, бывает в жизни. А вообще, я сам струсил. Не хотел огласки для компании, а теперь понимаю, что совершил подлость.
  - Глеб Эдуардович, никогда не поздно все исправить. Маргарита не знает, что открыто уголовное дело по факту отравления наркотиками. И об этом деле она не должна узнать. Пока не должна, а лучше, чтобы никогда. Но заявление в полицию написать надо. Вы свидетель. Когда вы возвращаетесь?
  - На следующей неделе, 7 февраля. Опять седьмое число. Я понял вашу мысль. Я в среду пойду в полицию.
  - Я думаю, что вместе пойдем. Я познакомлю вас с оперативником и следователем, которые ведут дело Маргариты. Пока зацепок нет, но видео точно помогут. Этих подонков надо найти.
  - Согласен. Я прилетаю поздно вечером. Напишите мне, куда надо подъехать и во сколько. Я буду на месте с нашим юристом. Сейчас дам ей задание собрать информацию. Мне все-таки хочется знать, кто та гнида, что принесла это. Простите.
  Он отвернулся, смахнув слезы. Максима Сергеевича давно душило глухое рыдание, он чувствовал, что может опять накатить приступ, и в этот раз он не отделается от инсульта так легко.
  - Договорились. Спасибо, что сделаете это.
  - Спасибо вам.
  Они распрощались, и соединение прервалось. Через десять минут пришла ссылка. Он переслал ее на телефон, с рабочего компьютера такие сайты открывать было бесполезно.
  Он просидел, не двигаясь полчаса или больше, пока не услышал требовательный стук в дверь.
  - Что-то ты бледный, - Оксана настороженно посмотрела ему в глаза. - Что случилось? Ты поговорил с директором Риты?
  - Поговорил. Закрой дверь, - он устало сел на кушетку. Давно он не чувствовал себя таким старым.
  - Так, рассказывай, - она закрыла дверь на замок и села рядом.
  -В общем, Риту изнасиловали. Нет, не только. Не знаю, в голове не укладывается.
  - Так, толком скажи.
  - Ты знаешь сайт happyXXXans?
  - Да, у меня там подписки есть. Не надо на меня так смотреть, я в твою постель не лезу. А мы с Тимой воспринимаем это как курсы повышения квалификации, - он кивнул и отправил ей ссылку. - Ага, только vpn включу. Так, интересно: "Похотливые москвички трахаются со всеми, не зная, что их снимают". Так, жанр понятен.
  - Это не жанр, они и, правда, не знают. И там есть наша Рита, - он закрыл лицо руками и силой надавил на виски.
  - Нашла. У нее открытый доступ. Странно, обычно донаты требуют. Так, последняя запись четвертого ноября. О, Господи.
  Оксана выронила телефон на пол. На экране была кухня. Рита стояла у окна и ругалась. Звука не было, но было понятно, что она выгоняет гостей. Накаченный парень с львиной гривой подлетел к ней и ударил по лицу. Она упала, второй тут же закрыл рот скотчем и стал завязывать руки шарфом.
  Они раздели ее, разодрали одежду. Тот, что с львиной гривой, разделся и стал бить ей членом по лицу. Второй тоже разделся, и они вместе затащили ее на стол, скинув тарелки и бутылки. Один держал, второй насиловал. Потом они потащили Риту в спальню, она упиралась из последних сил. Было видно, что все ее лицо залила кровь из рассеченной брови и носа.
  - Максим, ты что? Ай, черт! - Оксана нервно выключила видео и бросила телефон в ведро с бумагами. Выбежав из кабинета, она закричала. - Катя, быстро скорую. Надя, шприцы готовь! У Максима опять приступ.
  Оксане казалось, что она действует слишком медленно. Пока готовили шприцы, она положила его на кушетку, подняла ноги на папки и стала растирать виски. Снимать рубашку было долго, и она разрезала рукав. Вбежала Надя с подносом, Оксана сама сделала быстрый укол в вену. Медсестра удивленно смотрела, не понимая, как так быстро можно наложить жгут и в еле заметную вену точно сделать укол. И все за какие-то десять секунд.
  Максим Сергеевич пришел в себя после полуночи. Он лежал в палате реанимации, рядом на стуле сидела Оля и горько плакала.
  - Папа, папа! Не бросай меня, не бросай! - зарыдала она, схватив его руку. Она хотела его обнять, но отец был весь в жгутах, проводах и трубках. И он был жив, и трогать его было нельзя. Как ее еще пустили в палату, если бы не главврач их больницы, надавивший на кого надо, Оля сидела в коридоре, не зная, сходя с ума.
  - Все хорошо... Все обошлось, - прошептал он.
  - Оксана сказала, что вы узнали о Рите, - Оля с ужасом посмотрела на него, понимая, что вот этого вопроса задавать было нельзя, но она больше не могла контролировать себя.
  - Да, узнали, - он побледнел, но монитор был спокоен.
  - Не рассказывай мне, пожалуйста, - шепотом попросила Оля.
  - Никогда не расскажу. Об этом никому не надо знать.
  - Оксана в смотровой спит. Ей укол сделали, у нее припадок начался. Она все боялась, что ты умрешь. Я тоже боялась, ты же не умрешь? - Оля показала свежее место укола на сгибе локтя.
  - Не собираюсь. А тебе надо поспать. И мне надо поспать.
  - Я здесь останусь, с тобой! - твердо заявила Оля. - Они меня не выгонят, как в прошлый раз.
  - Надо поспать, Оленька. Посмотри, монитор спокойный. Все обошлось. И я в следующий раз буду аккуратнее.
  - Ты это и в прошлый раз говорил! - с горькой обидой воскликнула Оля. Красивое лицо исказилось рыданием. - Прости, прости! Я не хотела на тебя кричать, пожалуйста, прости.
  - Все хорошо. Всем надо поспать, - он сжал ее ладонь, как мог, сил почти не было. Вошла медсестра и жестом показала Оле на дверь. - Оленька, иди, поспи.
  - Хорошо, папа. Только ты не, - она всхлипнула и зажала рот, поспешно вышла.
  - Рановато проснулись. Надо и вам спать, - строгая медсестра ввела препарат в капельницу и подождала, пока он уснет.
  Оля написала маме. Она ей звонила, но та была не в сети. Альбина приехала утром, когда они спали. Она долго ругалась, пока ее не пропустили на две минуты. Она стояла у кровати и бесшумно рыдала, заткнув рот кулаком. Взяв себя в руки, она поцеловала белые губы мужа и убежала, от дочери убежала, боясь ее гнева, боясь себя.
  Эпилог
  Лето закончилось. Наступила осень, наверное, уже октябрь. Рита гуляла в своем яблоневом саду, таком же истрепанном и покалеченном, как она. Оля помогла победить грибки, Миша, когда был свободен, обрезал мертвые и инфицированные ветви, выполняя высотные работы под руководством Риты. Она прочитала все книги по садоводству, что принесла Оля от бабушки, после процедур уходя работать в сад. Ее не трогали, Максим Сергеевич получил разрешение от главврача на особый режим. И в этом саду она была почти всегда одна, спокойная и немного счастливая, видя, как помогает лечение ее яблоням, перестав дергаться от голосов или гудков машин. Почти перестав.
  - Максим Сергеевич, к вам пришли, - Марина Игоревна пропустила в кабинет Виталину, как ей шла летняя форма, и мужчину среднего роста лет сорока. Он был сильно напряжен, не красавец, с внимательным взглядом темно-карих глаз из-под толстых стекол. Темно-каштановые волосы прорежены сединой, отечность уставшего человека, без видимых психических патологий. Максим Сергеевич с первого взгляда составил его психологический портрет.
  - Здравствуйте, Максим Сергеевич. Вот, привела к вам гражданина Семенова Владимира. Он ищет Маргариту Евгеньевну. Вы знаете, он наше отделение на уши поднял, прокуратуру возбудил. Короче, мы привели его к вам, - радостно прощебетала молодая девушка. - Он говорит, что друг нашей Риты.
  - По переписке. Мы никогда не виделись, - глухо ответил мужчина.
  - И вы ее искали? - с подозрением спросил Максим Сергеевич. - Зачем вы ее искали?
  - Она не ответила на последнее письмо. Я почувствовал... нет, я знал, что с ней случилась беда.
  - И вы решили помочь, но вы ни разу не виделись, - Максим Сергеевич искал в его лице ложь, но кроме нервной ряби и сдерживаемого всхлипа, ничего не заметил.
  - Да, я решил, что могу ей помочь, - твердо ответил мужчина. - Я должен был ей помочь, но полиция меня постоянно футболила, пока я на прием к прокурору не пошел.
  - А прокурор нас взгрел, - кивнула Виталина и посмотрела на часы. - Скоро пять, я же вам больше не нужна?
  - Да, большое спасибо, Виталина. У вас как дела? - Максим Сергеевич встал, чтобы проводить гостью. Мужчина пошел за ними.
  - Все хорошо. Мы вроде напали на след, но я вам ничего не говорила, - она заговорщицки улыбнулась и крепко пожала его ладонь. - Найдем уродов. Не сомневайтесь. - Главное, чтобы вы не сомневались, - улыбнулся он в ответ.
  Виталина убежала, сев в патрульную машину. Мужчины пошли к курилке.
  - Не курите? - Максим Сергеевич протянул пачку Camel.
  - Нет, давно не курю. Вы курите, мне не мешает. Что с Ритой, как я могу ей помочь?
  - А это вы ей рассказы присылали?
  - Да. Вы их читали?
  - Да, и с большим интересом. Первое, что вы можете сделать, так это напишите что-нибудь доброе.
  Они рассмеялись, мужчина пожал плечами. По его жестам, Максим Сергеевич понял, что он не привык часто общаться с людьми, и обычная одежда сковывала его. Легко было представить этого мужчину в рабочем комбинезоне у какой-нибудь вышки.
  Приехала "барбухайка". Из кабины вышел водитель и огромный санитар. Он помахал девушке у деревьев и крикнул: "Рита, включить?"
  Девушка кивнула, и водитель включил песню про весну. Максим Сергеевич выучил ее наизусть. Рита очень любила Сашу Капустину с ее версией весны. Но на него эта песня навевала грусть.
  - Это Рита, да? - мужчина снял очки и тщательно протер их, будто бы с первого взгляда не узнал.
  - Да, но я не уверен, что она готова к встрече. Хотя. Подождем, пусть дотанцует.
  Рита самозабвенно танцевала, забыв о том, что она в психушке, что на ней не красивое платье, а больничная одежда, а на ногах ботинки. Двигалась она уверенно, выучив все впадины и кочки на земле, перелетая их в простом прыжке. Ничего сложного, но выглядело красиво и честно.
  Она остановилась и увидела Максима Сергеевича, а рядом с ним тревожного и немного хмурого очкарика.
  - Вова? - она попятилась назад, желая сбежать, но приказала себе стоять. Ее затрясло, и она справилась со страхом. - Вова.
  Она улыбнулась и сделала слабый жест, приглашая к себе. Он подошел на расстояние вытянутой руки и снял очки, запотевшие от слез.
  - А я тебя таким и представляла, - она смущенно закусила губу и вытерла ладонями слезы с его щек. - Я тебя ждала и боялась.
  - Не надо меня бояться, - прошептал он дрогнувшим голосом. Пускай он и не психиатр, не психотерапевт, но он видел, как искалечили ее, как поломали, и боялся, что весь этот ужас отразится на его лице, ставшим каменным, будто бы неживым.
  - Я часто вспоминаю твой рассказ "Кукла". Он про меня, точно про меня. Мне кажется, я живу в твоих рассказах.
  - Нет, не про тебя, - он взял ее ладони и поцеловал. - Я никуда не уеду.
  Рита подумала о своей мечте, о далеких горах и домике с садом, о танцевальной школе. Да все равно где и что, лишь бы подальше отсюда, навсегда, далеко-далеко!
  - Тебе придется долго ждать, - улыбнулась она. - Я не готова.
  - Я готов ждать.
  Она сжала его пальцы и прижалась к груди, закрыв глаза. Она улыбалась.
  - Ого, Максим Сергеевич. Ай-яй-яй, - Тимур Каримович дал другу платок. - На, скрой позор, пока никто не видит.
  - Мне плевать, пусть смотрят.
  - Тогда отдай, а то я сейчас заплачу, - и в шутку, и совершенно искренне, вздохнул Тимур Каримович. - Жаль, Оксанка не видит. Разревелась бы, у-у-у!
  - "Эта белая с косой" никогда не плачет.
  - А вот нет, еще как плачет, поэтому и мочит монстров. Дочка новую жуть принесла, осваиваем.
  - Не надо мне рассказывать, - помотал головой Максим Сергеевич.
  Время близилось к полуночи, но ни Оля, ни Максим Сергеевич не могли уснуть. Он сидел на кухне и читал "Книжная кухня" на электронной книге, Оля общалась с подругой, из-за закрытой двери раздавались взрывы хохота. Он рассказал Оле о встрече Риты с Владимиром, Оля даже заплакала от счастья. Что-то она стала часто плакать, но вроде не залетела.
  В дверь тихо постучали. Он не сразу услышал, и постучали настойчивее.
  - Альбина? - удивился он, смотря на жену. Она еще сильнее похудела, короткие волосы делали ее моложе, но у нее больше не было того самодовольного взгляда. Она была другая.
  - Я ненадолго. Я вам принесла и...
  - Это твой дом, заходи, - ему пришлось втащить ее и закрыть дверь. Она что-то прижимала к груди, из-под ветровки кто-то требовательно пищал.
  - Вот, я решила, что пора, - она расстегнула ветровку и протянула ему на ладони котенка британца, очень похожего на их прошлого кота. Сразу было видно, что это кот, по-хитрому и наглому взгляду.
  - Пап, кто пришел? - Оля вышла и закричала от радости. - Мама! Мама!
  Максим Сергеевич перехватил котенка, и Оля сжала ее в объятьях. - Я тебя больше никуда не отпущу! Слышишь?!
  - Если папа не против, - неуверенно произнесла Альбина, спрятав глаза.
  - Это твой дом, Альбина. Мы тебя ждали и дождались, - Улыбнулся Максим Сергеевич, прислушиваясь к сердцу. Два потрясения за день было уже чересчур.
  - А кто это? Как его зовут? - Оля взяла котенка на ладонь, он слегка покогтил ее кожу.
  - Пока никак. Я хотела, чтобы ты его назвала, - улыбнулась Альбина, все еще не решаясь войти в квартиру. - Ой, не надо, Максим!
  - Надо, а то так в пол врастешь, - он взял ее на руки и унес на кухню, раздев, как маленькую. Она не сопротивлялась, почти ничего не видя от слез.
  - По-моему, его зовут Леонид. Лео! - звонко произнесла Оля, котенок поднял лапку, не то одобряя, не то приветствуя подданных.
  
  Рассказ "Кукла"
  Острый запах синтетической хвои ударил в нос, заползая глубже, обволакивая нёбо и горло. Женя закашлялась до рвотных позывов, схватилась за раковину, сплевывая тягучую мерзкую сладкую отдушку. Она посмотрела на себя, в зеркале стояла бледная девочка с растрепанной косой и затравленным взглядом. Тёмно-карие чуть раскосые глаза, ещё недавно светившиеся радостным самодовольством и имитацией счастья, всё по методике отца, учившего с раннего детства её быть счастливой, превратились в потухшие серые, не видящие ничего, почти слепые. Она бы с радостью не желала видеть ничего, особенно себя, своего перекошенного лица, сведённого обидой и физической болью.
  Папа всегда требовал от неё самосознания и самодисциплины. Сейчас бы он заставил Женю взять себя в руки, определить свою проблему и немедленно решить её, нет же никаких существенных проблем у думающего образованного человека, с которыми он бы не справился в два счёта. Это подтверждали десяток книг по психологии, которые она уже успела заучить, но заученные фразы, к месту и не к месту всплывавшие в голове, не помогали, а усиливали монотонный гул, давивший на виски, стучавший глухим молотом в затылке. Женя в испуге покосилась на дверь женского туалета, вдруг отец войдёт сейчас, как он это часто делал дома, вытаскивая её из угла ванной комнаты к братьям, а мама, постоянно улыбаясь, разбирала её поведение на равные кубики, объясняя всем, только не Жене, как она плохо поступает. И почему мама всё время улыбается? Почему у неё всегда такой ласковый сладкий голос, прямо как эта дрянная отдушка.
  Женю затошнило сильнее, и она бросилась в кабинку. Здесь стало чуть легче, голова немного прояснилась, и её вывернуло всем, что она смогла запихать в себя утром перед экзаменом в унитаз. Разноцветная масса не хотела уходить в трубы, дружелюбно подмигивая Жене. Стало легче, можно было всё ещё раз обдумать. Она смыла свой грех, за который дома бы точно разобрали бы на молекулы, закрыла крышку и села на унитаз. Гул из головы не ушёл, он стал терпимее, крепко держал за руки и смотрел в глаза, ничего не говоря, но и не отпуская. Она и не хотела сопротивляться ему, он был прав во всём, не говоря ничего, не отводя взгляда. Женя больше не хотела думать, она больше не могла думать, не хотела никого видеть, не хотела себя видеть. Одна мысль звене во в ней, билась и дрожала от нетерпения - сбежать! Уйти, уплыть, улететь, вознестись, зарыться в землю, уйти на дно и закопаться в иле, чтобы никто и никогда больше не нашёл!
  Женя встала, кабинка была очень узкая, даже ей худенькой было немного тесно. Она подумала, как сюда смогла бы влезть Татьяна Ивановна, и засмеялась. Нет, она не ненавидела Татьяну Ивановну, пускай она только что не засчитала ей экзамен... Женя и сама понимала, что не сдала, что ничего не понимает, абсолютно ничего. Абсолютный ноль, где-то она об этом читала, вспомнилась страница из учебника, абзацы, числа, но что они дают? Просто буквы и цифры, ничего больше. Она бы смогла запросто повторить всю страницу не задумываясь, и даже стала шептать это, как заводная кукла, которую чуть-чуть потрясли, освободив заевшую растянутую пружину. Женя заплакала от бессильной злости и досады, переходящей в невыносимую жалость к себе. Она вновь увидела широкое и задумчивое лицо Татьяны Ивановны, её добрые и тревожные глаза, услышала её голос, низкий и глубокий, объяснявший ей то, что Женя поняла недавно, совсем недавно или давно? Она запуталась.
  Женя бесшумно ревела, как дома, чтобы никто не услышал, в маленькой квартире нельзя было и вздохнуть без чьего-либо взгляда, встречного вопроса "Что случилось? Ты чувствуешь обиду, агрессию? На сколько балов у тебя протест?".
  "Десять! Десять баллов!" - закричала вдруг Женя, её голос зазвенел в пустом туалете. Неужели у неё такой громкий голос? Она улыбнулась и закричала ещё громче: "Ненавижу! Ненавижу всех вас!".
  Темная кофта без принта или других украшений была мокрая от слез. Женя расправила кофту, привычным движением приводя себя в порядок, и вытащила из кармана темно-синих джинс складной ножик. Это был любимый папин ножик, со множеством лезвий, красный с белым крестом, напоминавшим швейцарский флаг. Папа постоянно рассказывал, как он и мама, будучи студентами, работали волонтёрами в Германии и Швейцарии, и там он получил в подарок этот ножик. Женя задумалась, почему она взяла именно этот нож? Почему необходимо было взять что-то его с собой?
  Из коридора послышались весёлые голоса студентов, Женя напряглась, корпус был пуст, как ей казалось. В этом шуме она услышала голос своего одногруппника, понимая, что обозналась, но обида вонзилась ржавым гвоздем в сердце. В голове зазвучал его смех, жалостливая улыбка и объяснения, что она ещё маленькая, что это её фантазии, а как он лапал эту девку, хватал её за задницу при всех, а эта тварь смеялась, ластилась к нему... Гул в голове усилился, она отчётливо услышала голос отца, хотя никого в туалете не было.
  "Что ты делаешь? Евгения, расскажи мне, о чём ты сейчас думаешь?" - он никогда не называл её Женей или Женечкой, только Евгенией с рождения. Так он называл всех детей, а тех, кто отличался, по имени и отчеству. "Ты не о том думаешь. Хочешь быть такой же глупенькой, как все остальные? Ты хочешь стать тупым животным?".
  "Хочу! Хочу-хочу-у-у!" - завыла Женя, упав на унитаз. Узкая кабинка содрогнулась, поддержала девочку. Женя уткнулась лицом в стенку, воя всё громче и громче. Никто не слышал её, никто не зашёл в туалет, шумные голоса давно спустились вниз в столовую и покурить, корпус университета был практически пуст.
  Женя резко выпрямилась, будто бы от удара током. Решимость сверкнула в потемневших от гнева глазах. Она раскрыла нож, долго смотрела на левую руку, закатала рукава, растрёпанная коса каштановых волос упала на плоскую грудь, к 12 годам у неё так ничего и не появилось, не как у этих девиц, соперничавших друг перед другом, Женя чувствовала себя среди них девочкой, она и была девочкой, чтобы не твердили мама и папа, особенно мама, называвшая Женю уже женщиной, девушкой она была в три года.
  Женя не слышала торопливых и тяжёлых шагов Татьяны Ивановны, не слышала её голоса, спрашивавшего у всех о Жене, она уже ничего не слышала. Рука уверенно сжала нож, очень удобный, как раз под её маленькую ручку, и лезвие полоснуло по руке, сильно, глубоко. Больно было в первый момент, и то, не так уж и больно, её наказывали гораздо больнее. Папа и мама называли это разъяснительной работой. Сёк обычно папа, а мама говорила, что ей это на пользу. Братьев секли чаще и страшнее, мальчишки терпели, с малых лет научившись молчать и терпеть. Женя смотрела, как пульсирует кровь, как она заливает пол, и улыбалась. Стало жарко и легко, только трудно дышать, мало воздуха. Хотелось продышаться, встать и открыть окно, выйти на улицу, подпрыгнуть, закричать! Она чувствовала себя сейчас такой счастливой и свободной, что стала размахивать руками, измазав лицо и волосы кровью. Женя попыталась встать и упала, выбив дверь кабинки.
  Ей казалось, что она вышла на улицу, что ласковое июньское солнце приветствует её, играет с ней, и светит прямо в глаза, но это не больно, совсем не неприятно, а тепло и хорошо, и так светло, радостно. Она не слышала, как вбежала в туалет Татьяна Ивановна, как она кричала, звала на помощь. Женя больше ничего не слышала, закрыла глаза, а на губах была счастливая улыбка.
  "Господи, Женечка! Ну как же так! Ну зачем! - причитала чуть не плача Татьяна Ивановна. Она оторвала рукав от своего платья и перевязала вену, кровь остановилась. В туалет вбежал другой преподаватель и тут же выскочил. Он вернулся через минуту, с телефоном, вызывая скорую, а другой руке был широкий прозрачный скотч. Им он обмотал запястье, крепко, стянув так, что Женя тихо вскрикнула.
  "Живая, всё будет хорошо", - ласково сказал он, немолодой уже лысеющий, совершенно неспортивного вида, "скелет", как прозвали его студенты, он поднял Женя легко, будто бы подушку, и вынес.
  Они уложили её внизу на диване возле охраны, Татьяна Ивановна сбегала в столовую и принесла теплый очень сладкий чай. Женя полулежала, находясь в полузабытье, мелкими глотками пила чай, не понимая, что с ней сейчас происходит. Охранник принёс из столовой солонку и посолил чай.
  "Так надо, чтобы солевой баланс восстановить. Нас так учили в армии", - сказал он и вернулся на вахту.
  Татьяна Ивановна поила Женю чаем, испуганно, с немым вопросом смотря на "скелета". Он грустно улыбался и молчал, изредка отрицательно качая головой.
  
  - Как себя чувствуешь? - голос донёсся из густого липкого тумана, приятный, с легкой хрипотцой. Женя уже знала, что он пришел, она чуяла его по запаху одеколона, но выходить полностью из приятного пустого сна не хотелось, вот длился бы он вечно. - Женя, я же вижу, что ты не спишь.
  - И сплю, и не сплю, - Женя улыбнулась и разлепила отяжелевшие веки. Она чувствовала себя какой-то тяжёлой, неповоротливой и медленной, кто-то тайком накачал ноги и руки свинцом, а внутрь залил десять баррелей мазута. А чему равен баррель? Какая плотность мазута? Она засмеялась тому, что не могла это вспомнить, да и зачем ей это знать? - Я чувствую себя тюленем на лежбище. Не хочу ничего делать, только спать и спать.
  Женя кокетливо сощурила глаза и потянулась, привстав с подушки. Ей очень хотелось понравиться ему, без всяких задних мыслей, о которых всё чаще спрашивали и мама и папа, вдалбливая одно и то же, что это лишняя трата энергии и сил, бесполезная трата бесценной жизни. Женю это смешило, но она ничем не выражала этого, посмеиваясь про себя. Всё чаще она стала замечать лицемерие в словах и поступках родителей, откуда же у них шесть детей, и чего это папа каждую ночь пыхтит за ширмой с мамой? Братики ещё маленькие, не понимают, а она знает, даже видела, подсмотрела как-то ночью. Ничего более отвратительного Женя в своей жизни не видела, кошмар о раздавленном на дороге котёнке исчез сам собой.
  Женя рассматривала врача, а врач рассматривал её. Эта игра в гляделки была их, личная, с другими пациентами он себя так не вел, Жене казалось, нет, она знала точно, что он относится к ней как к особенной. Врач не был ни красивым, ни отталкивающим, скорее незапоминающимся: среднего роста, среднего телосложения, темно-русые волосы, карие глаза, нос, рот - ничего особенного, не то что, Даня с её группы. И зачем она настояла на том, чтобы ходить вместе со всеми на пары, на семинары? Женя задумалась об этом, вспоминала, как уговаривала отца и мать, как отстаивала свое желание посещать университет вместе со всеми. Сейчас она понимала, что это было вовсе не её желание, в этом не было ничего от неё, как и во всей жизни, всегда, с рождения. Осознание этого холодными пальцами обхватило горло, и Женя стала задыхаться от беззвучного плача. Она забыла где находится, что рядом сидит врач, что он не терапевт, не хирург, а зачем ей хирург? Всё и так зажило, останется шрам, но и чёрт с ним.
  - Ты мало ешь, почему? - он взял её руки в ладони и ощутимо сжал, выводя Женю из ступора. Такое случалось часто, она просто начинала плакать, не реагируя ни на что, кроме его рук. Ей нравились его жаркие и сухие ладони, у Жени постоянно мерзли руки, и дома она грела их об экран старого монитора.
  - Я не хочу есть, - грустно сказала Женя. - Я стараюсь, честно. У меня не получается! Вы будете меня за это ругать?
  - Нет, почему сразу ругать? Будем бороться за твой аппетит. Ты хочешь увидеться с родителями?
  - Да, - медленно ответила Женя, но в её глазах дрожал страх, мольба этого не делать. Врач кивнул, что понял, и она прошептала. - Спасибо.
  - Хорошо, но ты должна знать, что твой отец требует этого. Также ты должна знать, что пока ты здесь, я решаю кто и когда будет тебя посещать, и я не хочу этого делать без обсуждения с тобой и, тем более, против твоего желания.
  - Спасибо, но я пока не готова, - шепотом ответила Женя и добавила еле слышно, на одном выдохе. - Я боюсь... их...
  Женя смотрела на психиатра, не понимая, услышал он это или нет. Первое желание во всем признаться сменилось паникой, и теперь у неё дрожали губы, а глаза вновь застилали слёзы. Она открыла уже рот, чтобы начать оправдываться, сказать, как она на самом деле должна любить своих родителей, но из груди вырвался лишь глубокий вздох.
  - Не будем спешить, - без тени сомнений сказал психиатр, и это был не уверенный голос отца, заставлявший её делать всё, что он сказал, верить в то, что она делает, как робот, как заводная кукла выполнять команды, беспрекословно делать, делать, делать, делать и делать себя умнее. Сидя на кровати в окружении безмолвных мальчишек и девчонок, каждый из них попал сюда не просто так, она всё яснее понимала, что ничего не знает, ничего не понимает и боится понять почему она здесь, зачем она сделала то, что сделала? Спокойная уверенность этого человека, умевшего одним словом, жестом вселить в неё не уверенность, вовсе нет, а спокойствие, чувство, ощущение, недоступное многие годы - никогда, неизвестное и забытое, что-то меняло внутри неё, распрямляло, освобождало. Наверное, так действовали препараты, они же что-то добавляют в капельницы? - Мы с тобой договоримся так, запоминай, ты будешь хорошо есть, тебя же не тошнит от еды?
  - Нет, больше не тошнит. Вы сняли тот препарат? - Женя лукаво улыбнулась и спрятала лицо за одеялом.
  - И препарат мы тот сняли, и другой сняли. Ты сейчас уже без препаратов. Капельницы тебе нужны, там витамины и прочее. Ты же заметила, что сны стали возвращаться?
  - Да, что-то возвращается, - кивнула Женя. - Но не те кошмары, их больше не было!
  Она радостно хихикнула и широко заулыбалась, обнажая ровные матовые зубы. Врач одобрительно кивнул, он с первого же дня их знакомства просил её чаще улыбаться.
  - А что тебе снится?
  - Река и такой высокий откос, песчаный. Он длинный, на всё русло, а я на другом берегу и хочу туда, хотя и понимаю, что не доплыву, а если и доплыву, то не взберусь на него, слишком высоко и угол острый, - ответила Женя и, подумав, добавила. - А ещё солнце и небо. Оно такое огромное и тёплое, а на небе ни облачка, такое голубое, а если дальше смотреть, то оно глубокое, синее. Я чушь несу, да?
  - Вовсе нет. Я думаю, что через пару недель ты увидишь и речку и откос. Он будет не такой отвесный, но тоже ничего. Ты умная, и, я уверен, понимаешь, что отпустить тебя домой мы не можем. То, что ты совершила, требует лечения, но не здесь, не в этих стенах. Я вижу, что это была ошибка, твой побег, но ты не туда бежала.
  - Да, я это понимаю, - кивнула Женя и побледнела. - Но куда же мне бежать?
  - Пока никуда бежать не надо. Мы поговорим с тобой об этом позже и не здесь. Сходим на речку, ты когда-нибудь ловила рыбу?
  - Нет, никогда. Наверное, это очень скучно!
  - Вовсе нет, смотря какая компания. Итак, мы договорились? Ты будешь всё съедать?
  - Я буду стараться, - ответила Женя, но, увидев недовольство в глазах врача, уверенно воскликнула. - Я съем всё!
  
  
  Через две недели Женю перевели из терапевтического отделения в общее, как она сама это называла. Она жила в большой комнате, где вместе с ней жили ещё двенадцать девочек, все приблизительно одного возраста. Жизнь в отделении была неплохой, если не считать строгого распорядка дня и необходимости глотать разные таблетки, некоторые из них нравились Жене, ярко-оранжевые, зелёные, как конфеты. Она не помнила, чтобы когда-нибудь так долго гуляла и играла, пускай и игры незатейливые, без развивающего эффекта или наработки рабочих навыков, они ей нравились больше. Все девочки ладили друг с другом, но дружеских отношений не завязывалось, в каждой чувствовалась некая отчуждённость и скрытая замкнутость. Женя относила это насчёт препаратов, ощущая себя гораздо более живой, чем все остальные. У некоторых девочек все запястья были в уродливых шрамах, поэтому тонкий шрам Жени часто терялся на их фоне.
  Иногда Жене хотелось помочь кому-нибудь, когда одна из девочек начинала плакать, она подходила к ней, обнимала, пыталась успокоить. Сама Женя перестала плакать, совсем не хотелось, ни капельки. Она редко думала о родителях, скучая по братьям и мечтая, как здорово было бы всем вместе и с этими грустными девочками поиграть в мяч на улице, побегать наперегонки, поиграть в жмурки, Жене очень нравилась эта игра, и она была готова играть в неё целый день. Все игры разыгрывала воспитательница, так её называла Женя, хотя остальные девочки за глаза называли эту молодую высокую женщину надзирателем. Так оно и было, Женщина следила за ними, но и играла, придумывала каждый день что-нибудь новое, раздавала задания, чтобы никто не сидел без дела. Женя это испытала на себе, как безделье уничтожает её изнутри, заставляет заново переживать всё, укорять, уничтожать себя, доводить до тихой затаённой истерики, не думая и не желая ничего, кроме побега, и всё равно куда, лишь бы никто и никогда не нашёл её. Женя боролась с собой, куски из заученных книг медленно срастались, образуя размытую картину понимания. Как бы обрадовался её врач, если бы узнал, как она сама себя лечит, одергивает, наставляет! Или не обрадовался? Женя ничего не рассказывала, боясь, что её поймут неверно и пропишут дополнительные лекарства, посильнее этих.
  Она не знала и не могла знать, что с неё сняли все препараты, а психиатр, разговаривая с ней, видел всю внутреннюю борьбу, как эта умная и несчастная девочка получше любого психолога разбирается в себе, строит для себя новую жизнь, жизнь взрослого разумного и прагматичного человека. И это радовало и огорчало одновременно, ему хотелось, чтобы Женя почувствовала радость детства, радость совершать глупости, радость познания без цели, радость дружбы, первой любви со сверстником, может, и не сразу взаимной, глупой, детской. Он следил за тем, что она читает, удивляясь тому, с какой жадностью Женя поглощала подростковую литературу, особенно фэнтези и детективы. Все книги, что присылали её родители, так и остались в пакетах на дне нижнего ящика тумбочки, а там было что почитать: "Курс квантовой физики для студентов ВТУЗОВ" или "Психология толпы и недоразвитость общества прогресса", или "Учебник по введению в космологию" и "Чёрные дыры, расчёты и прогнозирование конца Вселенной". Там было много ещё чего, чтобы он сам никогда бы не взялся изучать, а её отец, он уже знал его почерк, писал длинные письма, где указывал, приказывал Жене изучить эти книги в смешные сроки, настаивая на том, что после лечения её ждут новые экзамены, которые она должна сдавать. Письма всегда подписывались и отцом, и матерью. Но он видел, что писал всё отец.
  Женя с трудом читала эти письма, сидела бледная в его кабинете, глаза снова начинали бегать, плечи слегка подрагивать, а ноги лишившись управления, били пятками о ножки стула. Сначала Женя отвечала, писала, что всё обязательно прочитает, что она очень по ним скучает и хочет домой, и он видел, как она презирает себя за это враньё. В один из дней он предложил Жене не отвечать, не писать ничего, если она не хочет. Она не обязана так часто писать, отец приносил письма каждый день, по нескольку часов ругаясь в приёмной главврача, что его не пускают к дочери, один раз даже подрался с охранником. Женя не хотела его видеть, как не хотела разговаривать с матерью, и очень радовалась, когда с письмом передавались записки от братьев и фотографии, распечатанные на старом цветном принтере, неизменно полосящим вверху и внизу листа.
  Женя подошла к кабинету и замерла, оглядываясь, не следят ли за ней. В коридоре было пусто и тихо, только шелестела листва и по полу медленно полз неторопливый тёплый августовский ветер. Её вот уже второй раз отпустили одну на разговор с лечащим врачом, без сопровождения, конвоя, как шутили некоторые девочки из палаты. Она постучала, пришла как всегда секунда в секунду, и открыла дверь, не дожидаясь приглашения.
  - А, Женечка, входи-входи, - врач встал из-за стола и приветливо подошел к ней. Он взял Женю за руки и пристально посмотрел в глаза, она смутилась. - Садись. Как твои дела, рассказывай.
  Она села на стул и удивлённо огляделась. Весь кабинет был заставлен коробками с игрушками, как будто кто-то решил превратить эту комнату в магазин игрушек. Здесь были куклы от Барби до ведьмочек, плюшевые зверята, конструкторы. Электронные игрушки, роботы, мячи и много ещё всего, что Женя видела впервые и не знала, что это существует. Отдельно, как бы в центре, перед всеми, стояли коробки с пазлами, развивающие игры, логические игрушки и головоломки. Глядя на них Женя погрустнела, врач заметил это и что-то записал в электронной карте.
  В комнату вошла невысокая женщина в длинном летнем платье, рукава доходили до кистей, ткань белая, с мелкими неброскими цветочками, и в целом её худоба и осанка вместе с приталенным платьем без выреза на груди придавали ей несовременный старомодный вид. Она улыбнулась Жене, девочке понравилась её заколка, державшая светло-русые волосы в идеальном порядке на затылке, и Женя улыбнулась в ответ, машинально потрогав свою голову. Женя старалась прятать волосы, затягивая их в тугие клубки, закалывая тугую косу на затылке, чтобы не видеть их. Ей не разрешали постричься, хотя она не раз просила об этом.
  - Меня зовут Маргарита. Я побуду с тобой и Александром Михайловичем, ты же не против? - спросила женщина Женю и нежно, как старую знакомую, погладила девочку по напряжённым плечам. Женя кивнула и расслабилась, смотря ей прямо в глаза. Женщина не была красивой, скорее наоборот, черты лица были неправильными, нос слишком торчал, а губы были слишком тонкими, но глаза показались Жене удивительными, никто ещё не смотрел на неё так... а как? Она не могла понять, разобрать и нахмурилась.
  - Не думай ни о чём. Лучше скажи, что тебе больше нравится?
  - Из игрушек? - угадала Женя.
  - Верно, чтобы ты хотела взять себе? Давай, выберем, а?
  - А я смогу это взять? - сильно удивилась Женя, в палате почти ни у кого не было своих игрушек, только у некоторых девочек были куклы, которых они никому не давали, прижимая к груди, пряча от других.
  - Конечно, но надо выбрать что-то определённое. Чтобы тебе хотелось? - голос Маргариты был негромким, со скрежещущей хрипотцой, как бывает у людей, получивших травму горла. Женя подумала, что наверное у неё что-то с горлом, раз уж она носит платье летом с высоким горлом, не хватало ещё лёгкого шарфа. Она хотела и боялась разглядывать её, увидеть шрам или что-нибудь ещё.
  Маргарита подняла Женю и подвела к игрушечному великолепию. Женя всегда мечтала о куклах Барби, ведьмочки и другие не так волновали её, как эти красотки в прекрасных платьях. Первое желание было схватить самую красивую, с длинными золотыми волосами, но что-то остановило Женю. Она застыла на месте, не видя ни конструкторов, ни машинок, ни плюшевых и резиновых зверей, куклы тоже уплывали куда-то вдаль. Она смотрела на одиноко лежащую тряпичную куклу, сшитую умело, немного походившую на Женю. У куклы были каштановые волосы, завязанные в косу с ленточкой, большие карие глаза, лицо круглое, улыбающееся, в этом они были разные.
  - А можно, вот её? - спросила Женя, подойдя к кукле и взяв в руки. Она машинально, не осознавая, что делает, прижала куклу к себе, а в глазах вспыхнули крупные слезы.
  - Конечно, она твоя, - Маргарита улыбнулась, и по её улыбке Женя поняла, что они ожидали такого решения. - Может хочешь что-нибудь ещё? Посмотри, ты можешь взять всё, что захочешь.
  - Нет, больше ничего не хочу, - замотала головой Женя, разглядывая куклу, тряпичная девочка улыбалась солнечной улыбкой, Женя улыбалась ей в ответ. - Вот только если... но нет, не надо.
  Женя замахала руками, отгоняя от себя возникшее вдруг желание.
  - Скажи, чтобы ты хотела? Не стесняйся. Я вот до сих пор люблю кукол, теперь я их шью, - сказала Маргарита.
  - Ух-ты! - восхищённо воскликнула Женя. - Я бы тоже хотела научиться. А можно мне иголку и нитки, а ещё немного разных тканей. Можно, да?
  - Ты хочешь сшить для неё новое платье? - улыбалась Маргарита, доставая из шкафа пакет. Женя закивала, радуясь, что не надо объяснять. Она очень стеснялась, папа с мамой говорили, что она уже давно переросла кукол и другие игрушки, а Жене плакать хотелось от радости. - Здесь есть много всего, я положила туда примеры выкроек, лоскуты разных тканей. Сначала тебе стоит научиться шить по выкройкам, а потом сможешь сама придумывать.
  Женя взяла пакет и заглянула в него. Чего там только не было, хотелось всё это разложить и разбирать, разглядывать. Женя вдруг поняла, что давно уже хотела этого, из головы тут же улетучились куски книг по психологии, которые она старательно вытаскивала из глубин памяти перед разговором с врачом, чтобы он не застал её врасплох - всё стёрлось, пропало.
  - Спасибо! Большое спасибо! - радостно воскликнула Женя, смотря на Маргариту и врача блестящим от слёз взглядом.
  - Садись, - спокойно и от этого будто бы строго сказал психиатр. Женя села. - Завтра ты поедешь с Маргаритой в интернат. - Не бойся, это непростой интернат, не тот, что обычно показывают по телевизору. Там много детей, ты понимаешь, что все они не просто так попали туда. Лечение у тебя продолжится, но без препаратов. Я знаю, что ты до сих пор думаешь, что мы даем тебе препараты, но это не так. Ты принимаешь витамины и немного экстрактов растений, не более, чем обыкновенный городской житель.
  - А долго я пробуду в интернате? - спросила Женя, когда он замолчал, видя, что она хочет задать вопрос.
  - Несколько месяцев или больше. Многое зависит от тебя. Более того, если ты захочешь, то сможешь там остаться столько, сколько пожелаешь. Ты не сумасшедшая и не страдаешь психическими заболеваниями. Твои родители дали согласие, если захочешь, они смогут приехать к тебе.
  - Я пока не готова, - неожиданно спокойно и твёрдо ответила Женя, она удивилась этому и засмеялась, не понимая, почему.
  - Простите, я веду себя, как дурочка.
  - Вовсе нет, ты дурочек не видела, - заметил психиатр. - С завтрашнего дня твой лечащий врач Маргарита Юрьевна Кошкина или просто Маргарита, она не любит ни званий, ни отчеств, хотя перед нами действительный кандидат наук.
  - И учёный, - ехидно улыбнулась Маргарита.
  - И учёный, - подтвердил психиатр. - Я приеду к тебе, но не скоро, здесь много работы.
  - Саша обычно приезжает к нам в свой отпуск, - сказала Маргарита, сев напротив Жени у левого края стола. - Он привозит к нам всю свою семью, ты знала , что у него четверо детей?
  - И все дочки, - хмыкнул психиатр.
  - Старшая уже учится в ВУЗе, на психиатра, между прочим, - засмеялась Маргарита.
  - Ты ещё всю мою жизнь расскажи, - нахмурился психиатр.
  - Расскажите, мне интересно, - Женя широко раскрыла глаза, она всегда так смотрела, когда ей было очень интересно.
  - Может быть потом. И в моей жизни нет ничего интересного, - сказал психиатр, и Женя впервые увидела, как он смутился.
  -Ты не раз просила меня отвести тебя к парикмахеру. Что бы ты хотела сделать?
  - Обрезать косу, - без раздумья ответила Женя.
  - А почему? У тебя красивые волосы? - удивилась Маргарита.
  - Её надо отрезать, - она вся в крови, - прошептала Женя и спрятала глаза. Вот сейчас её запрут здесь, как умалишённую, и зачем она сказала правду?
  
  Поезд шёл чуть больше суток. Жене досталась верхняя левая полка, и почти всю дорогу она с жадностью смотрела в окно, лежа наверху. Всё купе было их, из больницы забрали ещё двух девочек из другой палаты, они спорили всю дорогу о чём-то, Женя не вслушивалась. Иногда все вместе играли в дурака или кинга, Маргарита научила всех хитрым правилам. Женя постоянно проигрывала и это совершенно её не расстраивало, вот если бы знал папа, как бы он был не доволен! Женя должна была на несколько ходов вперед угадывать игру, чуть ли не с первого кона всё просчитывать, а она ни о чём не думала во время игры, ей просто нравилось играть.
  На багажных полках лежали сумки, у Жени одна из самых больших, родители собрали много вещей, а ещё больше напихали книг, которые Женя хотела выбросить на вокзале, но Маргарита не разрешила. Наверное, она была права, уговорив Женю позже решить, что она будет читать, а если не захочет, так всегда можно было бы отдать эти книги в их библиотеку. Оказывается при интернате была небольшая библиотека, в которой в основном, помимо учебников и заезженной классики, были книги детей, которые они прочитали здесь, которые присылали им родные. В интернате была и школа, Женя решила, что будет в неё ходить, несмотря на то, что в шкафу дома лежал её аттестат об окончании среднеобразовательной школы, который она получила в десять лет. Потом был университет и... об этом она не хотела вспоминать, тем более возвращаться в университет. И зачем она училась на этом факультете? Разве ей так была интересна психология? Вовсе нет, Женя, находясь в дороге, в безвременье и вне строго очерченного пространства города, заточения каменных домов и основ общественной морали, требующей беспрекословного подчинения воле родителей, поняла, что ненавидит психологию, ненавидит свою учёбу в ВУЗе, этих студентов, которые сейчас виделись ей обыкновенными людьми, не глупее и не умнее её, никакими, как и все вокруг. Но главное, что пугало её, она ненавидела себя во всём этом, безвольную, безропотную куклу, и дорога, с мелькавшими за окном деревьями, столбами, короткими станциями, маленькими городами, успокаивала, подмигивала, что всё не так плохо, забудь и всё!
  Интернат располагался в двух зданиях недалеко от конюшни за городом. Они долго ехали на автобусе, всё дальше углубляясь в степь, и Жене это очень нравилось, совершенно не хотелось жить в городе. В основном везде была степь, небольшой лес возле реки, в которой было уже холодно купаться, и всё - степь да степь кругом.
  Школа при интернате работала круглый год, каникул не было, так как дети то приезжали, то уезжали, сменяя друг друга. Женя сидела вместе со всеми за партой, проходя сжатую программу шестого класса. Вроде бы она всё это уже знала и даже сдала, но сидение в классе, общение с другими детьми, ответы у доски и прочая рутина школьной жизни были для Жени новым, неизведанным и прекрасным. Она даже успела подраться с одной девчонкой, решившей, что она засматривается на её парня, который и не знал, что у них отношения. И это было неважно - Женя ожила, распрямилась, а мальчишеская стрижка, с которой она покинула город, придавала ей более чем воинственный и отчаянный вид.
  Иногда, когда Женя оставалась одна и гуляла вдоль реки, забредала в лес, подолгу блуждая по звериным тропам, и странно, она ни разу не заблудилась, она много думала. Например о том, почему Маргариту она сразу стала называть по имени, а своего психиатра до сих пор про себя никак не называла. За всё время нахождения в больнице она ни разу не назвала его по имени, и нет, она не забыла его, конечно же не забыла. Что-то мешало ей назвать его по имени, что-то похожее на страх, перемешанный с уважением и щенячьей преданностью, так она видела себя со стороны, смеялась над собой, но без издёвки, по-доброму. Гуляя одна, проветривая голову, выветривая дурь, как точно назвал это один мальчишка, Димка, но о нём она подумает позже, Женя научилась относиться к себе по-доброму, по-дружески, обретая нового друга, самого верного и самого уязвимого - себя. Всё это и было лечением: свобода воли, свобода мысли, свобода выбора, когда никто не заставляет, не давит, не висит над душой круглые сутки. Конечно же жизнь здесь не была в полной мере вольной и беззаботной, нет. Приходилось встраиваться в строгий режим дня, выползать утром на зарядку, когда безумно хотелось спать, съедать всё, что давали в столовой, а кормили просто и вкусно, Женя скоро запросто съедала всё, организм радовался такому обилию еды. Лекарств и уколов не было, не было и долгих разговоров в кабинетах, всё проходило как-то само собой, легко и даже весело, и Женя перестала замечать "контрольные тестирования" воспитателей-надзирателей, длившиеся редко дольше десяти минут и со стороны напоминавшие больше дружеский разговор на прогулке. Особенно Жене нравилось, как Маргарита, как бы случайно, поймает её где-нибудь, и они поболтают о всяких мелочах, Женя похвастается новой задумкой платья для куклы, а Маргарита, по секрету, покажет ей фото новой куклы, ещё недоделанной, но всегда имевшей свой неповторимый облик. Случалось, что кто-то психовал, начинал драться, и никто не вязал буяна, уводили мирно, крепко держа. Димка рассказывал, что там их колют малой дозой, чтобы мозги на место ввернуть.
  А о Димке она думала на уроках, нечасто, когда становилось скучно. Они познакомились на работах в конюшне, те дети, кто хотел, мог поработать на конюшне, ухаживать и кормить лошадей, учиться верховой езде, когда было время, большую часть дня они проводили за работой. Кто-то из детей наотрез отказывался там работать, возмущаясь, что детский труд запрещён и вообще они работать бесплатно не будут, а Женя с радостью ходила туда, была б её воля, она бы каждый день здесь работала с лошадьми, даже одна, одной, наверное, было бы ещё лучше.
  Димка подошел к ней тогда, когда её оглушил в первый раз запах конюшни, состоявший из острого вкуса навоза, запаха здоровых и сильных животных, перемешанного с застоявшейся водой и теплом десятков живых тел. Женя стояла на входе, в комбинезоне, их выдавали в интернате, резиновых сапогах, слишком больших для неё, но меньше не было, длинных, по локоть, резиновых перчатках и кепке с лопатой в руках, и не могла сдвинуться с места, впитывая в себя новые запахи, новую незнакомую жизнь. Что-то брезгливое поднималось в ней поначалу, но это чувство было смыто волной восторга, неподдельного, живого, как эти животные, фыркавшие, мотавшие головами и бьющие копытами, учуявшие чужака, слабого, поэтому надо сразу же показать свою силу.
  "Привет, я Дима", - Димка, не церемонясь, пожал ей руку. На нём был такой же комбинезон, только больше, и сапоги были почти впору. Димка был гораздо выше и шире, не худой, плотный, нельзя сказать, что толстый, с большим улыбающимся лицом и копной темно-русых волос, отливавших на ярком солнце легкой рыжиной.
  Женя тогда нахмурилась, ей не понравилось, что он схватил её за руку. Она состроила недовольную гримасу, а Димка, пожав плечами, достал из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. Курил он по-детски, Женя сразу засекла это, что он больше дымил не втяг. Он тоже заметил, что она ехидно следит за ним, и стал курить в тяг, по-настоящему, отчего быстро закашлялся.
  "Тебя как зовут?" - спросил он, убирая сигарету, потом докурит, в интернате курить было нельзя, а сигареты ему присылал брат, контрабандой, пряча в пачках печенья, как он рассказывал ей потом. Здесь у каждого были свои секретики, немного свободы из дома. Жене было это непонятно, она видела здесь полную свободу, в первую очередь от дома, от родных, от людей. Димка думал также, но рассуждал другими понятиями, у каждого были свои проблемы, свои враги в голове, как называл это Димка.
  "АА ты всегда хватаешь за руки?" - недовольно спросила Женя, продолжая разыгрывать рассерженную особу.
  "Нет, я вообще стараюсь ни с кем не разговаривать. Просто ты очень красивая, я захотел познакомиться", - ответил Димка и побледнел от смущения, позже она узнает, что он решил всегда говорить правду и ни разу, по крайней мере с ней, не нарушил данного себе слова.
  "А почему ты решил, что я девчонка? Может я парень, просто худой и женоподобный?" - спросила Женя, придав своему голосу комичности, неумело пытаясь говорить ниже.
  "У мальчишек не может быть таких красивых глаз", - ответил он и отвернулся, злясь на себя и на неё, она заметила это в его серо-голубых глазах, когда уже сама с силой развернула к себе. Тоже вздумал встать к ней спиной!
  Женя и не заметила, как они подружились. Димка был старше на два года, но этого совершенно не чувствовалось. Про себя он сказал коротко и жестоко - суицидник-рецидивист. Женя молчала, а он и не спрашивал. Без слов, взглядами и движением мысли они сразу договорились не пытать друг друга вопросами, если кто захочет, то расскажет сам. Димка научил Женю ухаживать за лошадьми, как убирать навоз, мыть и кормить их. Жене казалось, что он груб и жесток с ними, но, получив пару раз копытом, она поняла, что он прав. Проявив силу, она заставила этих животных уважать себя и слушаться. Димка уже умел ездить верхом, он жил в интернате больше года и не собирался уезжать. На вопросы Жени кто за это платит, он пожимал плечами, давая понять, что не всё ли равно?
  Они стали вместе гулять вдоль реки и ходить в лес. Он показал ей логово волка, заброшенное, запрятанную поляну, где росла брусника и уводил в такие дебри, куда Женя одна боялась ходить. С ним было легко общаться, он, когда был в настроении, много рассказывал разных историй, то, что вычитал в книгах, видел в фильмах. А когда был не в настроении, то говорила Женя, не ожидая от себя, что будет так много болтать и даже совершенно ни о чём, нести всякие глупости, провоцируя его на возражения и протест. Несколько раз на тайных тропах они встречали Маргариту с другими ребятами, тогда Женя поняла, почему Димка называл всё вокруг общей тайной.
  Пришли холода, выпал первый снег в конце октября, и Женя решилась встретиться с родителями. Димка не то, чтобы уговаривал её это делать, он объяснял, что вечно бегать не удастся, и это не так страшно, как она себе представляет. Потом, когда придёшь в себя, то поймешь, насколько это было глупо и смешно, но сначала испугаешься, так он говорил, рассказывая про себя и не раскрывая всего, что было за этой небрежностью и естественной легкостью старожила.
  Отец изменился настолько, что Женя его сразу не узнала. Он тоже долго смотрел на неё, особенно на мальчишескую причёску и слегка округлившиеся и расширившиеся плечи после работы в конюшне. Женя подросла, окрепла, прибавила в весе, перестав быть худющей ботанкой, как её за глаза называли в универе. Она сильно изменилась, а главное, изменился её взгляд, она увидела, как это разозлило отца. Он сбрил бороду, сменил дурацкие штаны с непомерно большими карманами на серые брюки и коричневый свитер, помолодев лет на десять. Он сейчас был такой же, как на фотографиях, где он и мама были студентами, веселыми и молодыми. Если бы не взгляд, всё тот же, настойчивый, внимательный и колкий. Строгость была во всём, даже в улыбке, способной обмануть кого угодно, если не знать человека. Маргарита шепнула Жене что здесь она решает сама, Женя, а не её отец. Сказала, что бояться нормально, нормально и странно как раз не бояться, и пусть она подумает, перед тем как на что-то соглашаться или не соглашаться, время есть, оно есть всегда.
  Разговор начался хорошо, Женя очень обрадовалась, как отец с интересом слушал её рассказ о лошадях, об учёбе в школе, которую он постоянно называл повторением и тратой времени, не снимая с лица дружелюбной улыбки. Постепенно он стал давить, расспрашивать, требовать, почему она забросила настоящую учёбу, её настоящую жизнь. Женя не сразу это поняла, в здании он был приветлив и сдержан, но когда они вышли прогуляться до конюшни, он раскрылся, лопнули все ремни, все тросы, что сдерживали его, и перед ней возник тот же отец, которому она и слова сказать не смела поперёк.
  У неё закружилась голова, а он не отпускал её, схватил за локоть и говорил, говорил, говорил... пошёл мелкий и колючий дождь, быстро перешедший в снег. Женя замёрзла, а потом ей стало так жарко, что забила судорога. Она вдруг вспомнила, как её дома не пускали в туалет, пока она не выучит главу, как она, уже не совсем маленькая девочка, описалась, какой это был позор. А потом, когда она ответила что-то, что уже не помнила, не знала и не понимала ни тогда, ни сейчас, всю ночь стирала свою одежду, а заодно и штанишки братьев, ползунки и целую гору белья, пока руки не покрылись волдырями и не распухли от порошка и горячей воды. Стиральная машинка была сломана вот уже какой месяц, а на новую денег не было, отец всё ждал какого-то гранта, она не помнила.
  Отец потащил Женю, она не поняла куда, но, видимо, где-то его ждала машина. Она вырвалась и убежала, сбив его с дороги, запутав след, в лес, в спасительные заросли, глухие места, куда она забиралась только с Димкой. И спряталась там, в логове волчицы, брошенном много лет назад. Здесь было сухо и теплее, чем под колким мелким дождем.
  Димка нашел Женю и отвел в интернат. Отца не было, шептались, что он чуть ли не подрался с Маргаритой, прибежали ребята с конюшни разнимать. Его больше здесь не было, он уехал, а Женю все бил озноб, переходящий в судороги. Она лежала на кровати, под тремя одеялами и стучала зубами. Девочки в комнате сидели рядом, волновались, хотели помочь и не знали, что делать. Женя не отвечала на вопросы, а тихо и протяжно выла, захлебываясь от слез.
  К утру она заболела. С температурой 41 её отвезли в больницу, где она провела три белые бесцветные недели. Каждый день приезжала либо Маргарита, либо другие воспитатели-надзиратели вместе с подружками, Димкой. Она особенно любила, когда приезжал он, просто сидел возле койки и молчал, держа за руку. И она молчала, радуясь тому, что можно просто помолчать. Она вспоминала, как, решившись, показала ему свою куклу, какие она сшила для неё наряды, а Димка не смеялся, не улыбался иронически. Он внимательно рассматривал кукольные платьица, находил изъяны, предлагал другие варианты, как и что украсить. Жене стало казаться, что он и сам не прочь поиграть в куклы, и Димка этого совсем не стеснялся.
  И вот любимая кукла лежит рядом, укрытая одеялом в полупустой палате. Сколько стоило трудов, чтобы разрешили её принести. От куклы до сих пор пахло каким-то дезинфектором, Димка решил, что карболкой, начитавшись книг про медиков XIX века.
  Когда она вернулась, началась настоящая зима. В комнате на тумбочке её ждали стопки писем из дома, особенно много от отца и матери, где он и, почему-то, она извинялась за резкую реакцию отца, с листа, исписанного ровным и красивым почерком ссыпались уверения, что такое никогда больше не повторится. Она бросила эти письма в нижний ящик, к не распакованным книгам.
  Другие письма были от братьев, их она зачитала до дыр. Старший, Максим, отправлял эти короткие послания в тайне от родителей и просил писать на адрес его друга Даньки, Женя помнила этого несносного хулигана, вечно носившегося по детской площадке. Братья скучали по ней, писали, как им хочется, чтобы она вернулась, но все в один голос просили её не возвращаться. Малыши уже подросли настолько, что их, как и остальных, заключили в волшебную тюрьму познания, выковывая из доверчивого и любящего всех, особенно родителей, ребёнка машину по поглощению знаний, вершину достижений гения родителей. Женя много плакала, не зная, как им помочь, зная, что никак не сможет им помочь.
  
  Она проснулась от еле слышного стука. Женя прислушалась, стук повторился снова, потом ещё раз и ещё. Кто-то осторожно бросал камешки в окно возле её кровати. Она бесшумно слезла и выглянула. В свете луны под окном стоял Димка, он сразу же увидел её и помахал. Женя радостно замахала в ответ и поспешила одеваться. В темноте она пару раз упала, две девочки проснулись, увидели, что она собирается на улицу, в самый мороз и ночью, но не стали никому сообщать, так уж было среди всех заведено, не стучать, и на тебя не настучат.
  Женя вышла из корпуса, Димка сунул ей в руку пирожок с ужина, и они пошли. Женя еле успевала за ним, жуя пирожок с картошкой, всё-таки он знал, всегда знал, что ей хочется. Они приближались к конюшне.
  На входе их встретила веселая зоотехник, крупная мужикоподобная женщина с добрым веснушчатым лицом и огромными руками.
  -Успели? - только и выдохнул запыхавшийся Димка.
  - В самый раз, только-только началось.
  - Наденьте-ка халаты, а то заляпаетесь, - сказала женщина, протягивая им безразмерные синие халаты. Женя смогла обернуться в него два раза.
  Они надели перчатки и вошли в конюшню. В дальнем стойле, отгороженном от всех, лежала кобыла. Она рожала, надсадно ржала, ища людей, боясь. Женю поразили крупные слезы из больших глаз лошади, и совершенно человеческий взгляд, полный боли, мольбы и бесконечного счастья.
  Женя делала всё, что говорила зоотехник. Они вместе помогали лошади родить, жеребенок не хотел нормально выходить. Женя не боялась, осознание страха, что всё могло быть иначе, что мать могла погибнуть или жеребенок не встать пришли к ней позже, когда они были далеко, на реке.
  Жеребенок долго не вставал, а потом, будто бы кто-то нажал кнопку, поднялся, тоненько заржал. Женя только что вытащила послед, впитывая в себя резкий запах животного, запах совершенно новый и неповторимый, запах новой жизни. Когда жеребенок заржал, а лошадь ответила ему, все засмеялись, а Женя заплакала от радости. Лицо горело, голова кружилась от радости и счастья.
  Когда мать приняла детеныша, зоотехник отправила их спать. Димка повел Женю к замерзшей реке. Они шли молча, держась за руки, Женя чувствовала, что он, как и она, подрагивает от возбуждения и радости. Встав на вершине покатого откоса, Димка достал сигареты и стал прикуривать, руки его дрожали.
  - Прекрати! - Женя забрала у него сигарету и выбросила. - Ты мне нравишься и так, без этого выпендрежа.
  Она обняла его и поцеловала, быстро и неумело. Она целовалась впервые, как и он. Они стояли обнявшись, не решаясь на второй поцелуй, пока Димка не выдавил из себя.
  - Я люблю тебя... давно уже, с первой встречи, помнишь там, в конюшне?
  - Помню, - Женя засмеялась, часто заморгав, желая, чтобы он поцеловал её, Димка с трудом, но догадался.
  Они не заметили, как к ним подошла Маргарита и старший воспитатель-надзиратель, старший по возрасту, Мурату Саматовичу было уже за семьдесят лет.
  - Не замёрзли? - весело спросила их Маргарита.
  - Маргарита Юрьевна, это я всё устроил. Женька ни при чем, я вытащил её из корпуса, - затараторил Димка, почему-то заслонив собой Женю.
  - Не надо, я сама! - звонко воскликнула Женя, отодвигая его.
  - Да никто не собирается вас наказывать, - сказал Мурат Саматович. - Нате-ка, держите чай.
  Он налил им в кружки из термоса чай, а Маргарита вложила каждому по булке.
  Мурат Саматович налил чай и ей, и себе. Они стояли на берегу и пили чай, рассматривая друг друга. Первым заговорил Мурат Саматович.
  - Да, редко удается на роды посмотреть. Вроде бы все просто, а нет, что-то происходит, вспыхивает в воздухе. Женя, ты же заметила это, верно? По глазам вижу, что заметила.
  - Да! - радостно крикнула Женя. Все засмеялись, Маргарита нечаянно сдвинула шарф, и Женя увидела, наконец, что внизу горла был страшный шрам, который она прятала за воротом водолазки или строгих платьев. - Ой, что это?
  - Шрам, - спокойно, без тени смущения ответила Маргарита.
  - Это память об одном мальчике, - пояснил Мурат. - полоснул Риту по горлу, совсем плохой стал.
  - Он не виноват. Он очень болен, и его болезнь не его вина, - сказала Маргарита.
  - Меня много раз и били и резали пациенты, когда я работала в психбольнице. И здесь тоже, но я никого не виню. К сожалению, не всем мы можем помочь, часто ошибаемся, думаем, что сможем. Вот вы другое дело, вам уже пора уезжать отсюда.
  - Но я не хочу домой, - прошептала Женя, но быстро взяла себя в руки. - Я знаю, что скоро должна вернуться, но я пока не готова.
  - Я уезжаю в конце декабря и больше не вернусь, - вздохнул Димка. - Никак не решался тебе сказать.
  - Дурачок, мы же не расстаемся навсегда - ты от меня никуда не денешься! Я никогда не забуду этой ночи. Мы же все её не забудем, верно? - Женя посмотрела на всех счастливым взглядом.
  - Конечно, нет. А вы, молодые, ещё вернетесь к нам, смените стариков. Но только вместе, не будьте как Рита, она о себе забыла, а ведь ещё вполне молодая, - сказал Мурат Саматович.
  - Ох, Мурат Саматович, ну вы и фантазер! - засмеялась скрипящим кашлем Маргарита.
  - А разве таких, как мы берут? - удивился Димка.
  - Каких таких? - нахмурилась Маргарита и щелкнула Димку по носу. - Ну ты и дурачок!
  Все посмотрели на застывшую во льдах реку, как ветер поднимает клубы свежего рассыпчатого снега, как трещит на морозе воздух. Снег в лунном свете казался то синим, то чёрным, то серебристым, а в какой-то момент Женя чуть не ослепла от его белизны и крепко зажмурилась, сильно сжав ладонь Димки.
  - Да-а, - протянул Мурат Саматович. - Ведь река, она же, как человек. Сковал лед, затянула жизнь в капкан
  
  От автора
  Не стоит искать в художественной прозе экспертизы по многим вопросам, особенно по медицинским. Книга пишется не в качестве справочника, и автор задает вопросы, и сам на них отвечает. Или не отвечает, как получится. Мне не удалось ответить на все свои вопросы. Интересно, какие вопросы поставите перед собой вы, дорогой читатель?
  И спасибо, что дочитали до конца, не с конца же вы читали, а?
  И да, я читал книгу Максим Малявин "Записки психиатра, или Всем галоперидолу за счет заведения". Когда тревожно или грустно, стоит открыть ее на любой странице, и понять, что все не так уж плохо. Не то, что мой текст, не правда ли? :)
  Так много сейчас говорят о личных границах, что не следует их нарушать и т.п. Но подумайте, может стоит вмешаться в жизнь близкого или симпатичного вам человека, пускай это и разрушит его личные границы, если вы видите или чувствуете, что будет беда? Где та грань, за которой уважение переходит в безответственность и равнодушие?
  
  В тексте звучит и упоминается следующая музыка:
  Ссылка на плейлист Яндекс.Музыка: https://music.yandex.ru/users/mister.loafer83/playlists/1012
  
  
  1. Моя Мишель "Чайки";
  2. Дорогой дневник "Этажи";
  3. Beatles "Let it be"
  4. Евгений Цицеро "Prélude in E minor, Op. 28, No. 4";
  5. Дарья Виардо "На руинах";
  6. Princesse Angine "Вокализ #3 Солнца";
  7. Геннадий Рождественский, Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и Центрального телевидения, Эдвард Григ "Сюита No. 1 "Пер Гюнт", соч. 46: IV. В пещере горного короля";
  8. Ilya Beshevli "Glass box";
  9. Дельфин "Любовь";
  10. Анна Нетребко, Prague Philharmonia, Emmanuel Villaume, Эдвард Григ "Grieg: Peer Gynt, Op.23 - Solveig's Song";
  11. Константин Никольский "Я сам из тех";
  12. Aleah "The Tower"
  13. Thirty Seconds to Mars "A Beautiful Lie";
  14. A Perfect Circle, Danny Lohner " Outsider";
  15. Frayle "Skin & Sorrow";
  16. Квашеная "Весна";
  17. polnalyubvi "Кукла";
  18. Princesse Angine "Тесно";
  19. Джекоби Шэддикс, Papa Roach "Take Me".
  
  
  
  
  
  Экранизация текста "Там так холодно"
  
  Формат: мини-сериал. Один сезон.
  
  Жанры: мелодрама, детектив, театральная постановка, аудио-видео чтение текста.
  
  Блок 1
  Основная часть повествования в тексте обозначена заголовками в виде дат и времени суток.
  Снимается одним дублем без склеек. Камера следует за героями, возможные небрежность и дрожание скорее улучшат восприятие, придадут естественности. Повествование как правило замкнуто в одном-двух помещениях, поэтому технических изощрений не требуется.
  
  Блок 2 Театральный
  Рассказы ставят труппы региональных театров. Тайминг не более 10-12 минут. Предлагается дать шанс молодежным труппам, точность и линейность не приветствуются - пусть покажут свое видение, выделят то, что для них важно в рассказе.
  
  Рассказ "Стук" хотелось бы увидеть в исполнении театра на Юго-западной, г. Москва, думаю, что этот театр или партнерская молодежная группа из НиНо сделают что-то громкое и интересное.
  
  Блок 3 Аудиодневник и электронная почта
  
  Театральные труппы региональных театров снимают свой город на камеры типа гоу-про и аналоги. Съемка в режиме эстафеты и рандомная: должен быть живой город, обычная и даже слишком обыденная жизнь с ее проблемами, серостью и одиночеством. Одиночество в городе с большим количеством людей - основная тема.
  
  Оператор при передаче эстафеты смотрит на другого оператора, потом включается камера и мы видим первого оператора. Далее снимается город с точки зрения другого актера или сотрудника театра. Интереснее будет увидеть город глазами не актеров, а технических сотрудников и тех, кто в театре остается за сценой.
  
  Поверх видео ряда героиня Маргариты читает свой аудиодневник. Все описанные в тексте шумы и музыка накладываются поверх шума города. Последний оператор заканчивает съемку входя в свой театр, садится в пустой зал и начинается Блок 2.
  
  
  
  
  Проект скорее некоммерческий.
  Целевая группа: неравнодушные люди.
  Не стоит показывать серии друг за другом, не больше одной серии в неделю или дольше. Каждая серия может стать отдельным короткометражным фильмом. Звезды и известные актеры испортят своей медностью, важен не профессионализм, а естественность, но без криков и падучих.
  
  Плейлист к сериалу тождественен книге.
  Ссылка на плейлист Яндекс.Музыка: https://music.yandex.ru/users/mister.loafer83/playlists/1012
  
  
  1. Моя Мишель "Чайки";
  2. Дорогой дневник "Этажи";
  3. Beatles "Let it be"
  4. Евгений Цицеро "Prélude in E minor, Op. 28, No. 4";
  5. Дарья Виардо "На руинах";
  6. Princesse Angine "Вокализ #3 Солнца";
  7. Геннадий Рождественский, Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио и Центрального телевидения, Эдвард Григ "Сюита No. 1 "Пер Гюнт", соч. 46: IV. В пещере горного короля";
  8. Ilya Beshevli "Glass box";
  9. Дельфин "Любовь";
  10. Анна Нетребко, Prague Philharmonia, Emmanuel Villaume, Эдвард Григ "Grieg: Peer Gynt, Op.23 - Solveig's Song";
  11. Константин Никольский "Я сам из тех";
  12. Aleah "The Tower"
  13. Thirty Seconds to Mars "A Beautiful Lie";
  14. A Perfect Circle, Danny Lohner " Outsider";
  15. Frayle "Skin & Sorrow";
  16. Квашеная "Весна";
  17. polnalyubvi "Кукла";
  18. Princesse Angine "Тесно";
  19. Джекоби Шэддикс, Papa Roach "Take Me".
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"