Сначала ко мне за столик судьбоносного заведения под названием "Центральный", того самого, где получил приглашение работать в главке... Да, хороший мужик был, сейчас таких не выпускают - мастерская ликвидирована. Так вот, сижу себе, никого не трогаю, вкушаю трапезу в память о лучшем чиновнике в моей жизни - вдруг, ломая правила хорошего тона, за мой "персональный стол на одного" ("Lonely Table Just For" - Engelbert Humperdinck) подсаживается потный толстяк в дорогом костюме. Прерывисто дышит, переставляет приборы, разглаживает скатерть. От него веет страхом, сейчас начнет шантажировать, предлагать взятку или тупо стращать.
- Я здесь потому, что вас видели в обществе уважаемого Владимира, - начал толстяк. - У нас к вам появились вопросы.
- Простите, вас в детстве разве не учили правилам этикета? - проворчал я, надавив кнопку вызова Петра на крошечном аппарате экстренной связи, который с некоторых пор покоится во внутреннем кармане пиджака. - Воспитанные товарищи сначала представляются, потом спрашивают разрешение отнять время, извиняются, и только после получения милостивого "давай дальше", приступают к изложению, как сейчас говорят, "темы".
- Да ты знаешь, кто я и что могу с тобой сделать? - взорвался собеседник, выхватив из кармана спрей от астмы, прыснув струей в огромный распахнутый рот.
Вспомнил отрывок из учебника по физиономистике, в котором говорилось, что большой рот свидетельствует о развратном устройстве психики, а также выдает ненасытное обжорство и сопутствующую лживость, чтобы всё это непотребство скрывать.
- Кто вы, мне известно из репортажей криминальной хроники, а сделать мне ничего не можете, хотя бы, исходя из моего знакомства с вашим спонсором.
- Да, конечно, - разом сдувшись, согласился он. - Но я здесь с белым флагом переговорщика, за мной следом придет такой человек!.. - Толстяк пригнулся к столешнице и прошептал со свистом: - Он сделает предложение...
- ...От которого невозможно отказаться? - усмехнулся я. - Смотрел кино про итальянских мафиози, стало быть, вы у них учитесь философии бандитизма? - сказал я громко. Толстяк суетливо оглянулся.
- Ну ладно, ладно, - прошипел он, угрожающе. - Я хотел как лучше... Лопнуло мое терпение. Ждите крупных неприятностей. - Завершив шипение, толстяк выскочил из-за стола.
- Ты слышал? - спросил я в телефонную трубочку.
- Мы уже здесь, - ответил Петр. - К тебе идет злющий дядька. Как только изложит суть проблемы, мы его возьмем.
- Вставай, пойдешь со мной! - рявкнул подошедший "злющий дядька".
- Ага, только шнурки поглажу и кофе с пирожным доем, - ответил я. - Мы, кажется, перешли на "ты", так вот, дядя невоспитанный номер два, погоняло "Седой", садись и говори. Что от меня надо?
- А ты дерзкий! - констатировал на самом деле седовласый криминальный авторитет грузинского происхождения. - Что ты сказал Владимиру, что он сразу прекратил финансирование общака? Знаешь, что за это бывает? Куда он свалил?
Я под простенькую, но такую сильную молитву, в полном спокойствии допивал кофе, аккуратно отрезая кусочки трюфельного торта. Бандит, то угрожал, то сердился, не обращая внимания на метрдотеля, вытянувшегося в струнку. Давай, наговаривай, каждой фразой добавляй по три года к своему сроку. И вдруг седовласый откинулся в кресле и произнес нечто угодливое:
- Алексей, а может ты денег хочешь?
- Сколько можете предложить? - с каменной физиономией спросил я.
- Сто миллионов! - выпалил бандит, утопая в волнах самодовольства и в полумягком кресле.
- Маловато будет, - закапризничал я, изо всех сил пытаясь не рассмеяться ему в лицо. - Мне ваш благодетель миллиарды предлагал, да еще эксклюзивную недвижимость. Дяденька, не жмись, назови другую цифирку.
- Да я тебя!.. - Он сжал кулаки, заиграл желваками на породистом загорелом лице жителя проспекта Руставели. Но сызнову нашел силы расслабиться и громко прошептал:
- Будет тебе миллиард. Если мы десять получим. Так может скажешь, что ты ему сказал, что он бросил нас.
- То же, что и тебе сейчас скажу, - выдержал драматическую паузу и сказал: - Пошел вон!
В этом месте нашего спектакля у моего визави как-то неестественно выползли глаза из орбит, он встал и поднял руки. Понятно, собеседник наговорил на высшую меру, потому и появился на сцене Петя в сопровождении людей в черных костюмах с короткими автоматами в руках. По белой рубашке Седого заметались красные точки лазерных прицелов. Петя первым подошел слева-сбоку к задержанному и на всякий случай нанес ему короткий удар в солнечное сплетение. Седой согнулся, изобразив букву "Г", бойцы заключили его в стальные объятия и вывели наружу.
- Эти двое - произнес Петр, кивнув в сторону окна, - последние из твоего списка. Они скрывались в горах, а приехали сюда за...
- ...Деньгами, - продолжил я фразу. - Но в нашем благословенном граде их ожидал великий облом - ни денег, ни спонсора, ни свободы. Слушай, Петь, а сколько по нынешним временам дают за взятку в миллиард?
- Тебе как, по закону или по факту? - криво улыбнулся он.
- Реально по жизни, как сейчас говорят.
- Одну!
- Не понял. Что одну?
- Пулю в затылок. Мы ему сейчас устроим побег, тут он и словит маслинку в роскошную прическу за полторы тысячи долларов. Разумеется, заснимем побег особо опасного преступника на видео, так что всё законно. Ну почти...
- Ты серьёзно? - простонал я.
- Так, понятно! - Петр повернулся к метрдотелю и мягко приказал: - Милейший, налейте моему другу сто граммов моего коньяку. У него был трудный день.
- Знаешь, Петя, вот сейчас, именно сейчас, остро захотелось сбежать куда-нито подальше! Вместе с Игорем. Понимаешь, это всё не моё! Не для меня.
- Так, Самвел Аронович, - обратился он к метру, замершему в ожидании уточнения заказа. - Не сто коньяку, а двести! И проследи, чтобы клиент допил до дна. Ему пришлось пережить несколько больше неприятностей, чем я предполагал.
Метрдотель, отодвинув плечом парочку официантов, бросившихся на подмогу шефу, нырнул за штору и самолично торжественно вынес на серебряном подносе хрустальный бокал с медовой жидкостью. Мне ничего не оставалось, как выпить это. К слову сказать, напиток оказался мягким и приятным на вкус. Метр исполнил полупоклон, я кивком поблагодарил и откинулся на спинку кресла для наблюдения за действием успокоительного средства.
- Ну вот, улыбнулся, - констатировал Петя. Затем снова нырнул взглядом в таинственный внутренний мир и продолжил: - Алексей, я понимаю, ты не за чины и награды...
- А вот это ни к чему! - Ударил я пальцем по столу.
- Но это не моя инициатива, - сказал он, не поднимая глаз. - Дослушай, пожалуйста. Тебе назначена государственная награда. Хочешь - не хочешь, а получить придется.
- Если меньше миллиарда, даже с дивана не встану, - съязвил я.
- Шутишь!.. Скорей всего, орден получишь. Правда, носить его не придется. - Петя наконец поднял глаза и добавил: - А от меня лично - бесплатное питание в этом ресторане в течение года. Тебе кажется здесь нравится... Да и Самвел наш человек, надежный. Кстати, этот коньяк, - он указал на бокал с последним глотком напитка, - изготовил еще дед нашего Самвела. - А я иногда стану сюда подсаживаться. Не против?
- А можно, бонус? Да ты не бойся так, - сказал я, заметив, как напрягся друг. - Ты не мог бы для прежнего состава комитета комсомола, и для нас с тобой, организовать вечер встречи у тебя дома. Как раньше. Такую тихую ностальгическую обжираловку по рецептам из "Книги о вкусной и здоровой пище".
- Нет проблем! - Петя снова опустил глаза. - Кроме двух: Паша скончалась, а наши девочки-комсомолки... Они уже не те, что были. Боюсь, тебя ждет разочарование.
- Это ничего, - успокоил его. - Я сумею морально подготовиться к некоторым изменениям внешности старых комсомольских кадров.
- Ну, если так, то давай! Думаю, за неделю-другую сумею собрать боевых товарищей, ведь многие разъехались кто-куда. Но, если честно! Знаешь, я и сам загорелся этой идеей. Все-таки, мы не плохо пожили в юные годы. А давай!..
Петру хватило четырех дней, чтобы собрать комсомольцев за свой удивительный стол. Правда, пришлось разыскать, дать правительственные телеграммы, чтобы их отпустили с работы; забронировать билеты, номера в гостинице, заказать доставку блюд из ресторана с шустрой официанткой. Но вечер встречи все-таки состоялся! Конечно, нынешние комсомолки выглядели далеко не так свежо, как раньше. Некоторые выглядели просто нищенски, что заставило Петра позаботиться о приличных нарядах. Кого-то разнесло от калорийной пищи, кто-то усох, поредели волосы, проявились морщины. Но!.. Это были по-прежнему "наши девчонки"! Конечно, чтобы сгладить неудобства в общении, пришлось принять несколько большую дозу спиртного, чем предполагалось. Но!..
Вот мы уже уплетаем прежние советские деликатесы, пьем марочный портвейн и коньяк, танцуем под сумасшедшие рифы "Кисс", "Юрайа хипп", "Лед Зеппелин", наших "Ария", "Воскресение", "Любэ". Словно кошки на свежеразлитую сметану, подтянулись соседи мужского пола и, как в старые времена, не обращая внимания на отвисшие животы, принялись ухаживать за нашими девчонками. Петя на кухне, как в прежние времена, благодарил меня за шикарную идею, ругал себя за то, что забыл пригласить Игоря. Вызвал его по телефону...
- Петя, ты извини, что задаю этот вопрос, - прогундел я на кухне.
- Задавай! Тебе, Алеша, теперь все можно! - воскликнул спецагент, мгновенно отрезвев. - Тебя что-то волнует?
- Да, - произнес я, смущенно потупившись. - У меня из головы не выходят твои слова "последние из моего списка". Но ведь последним должен быть спонсор всего этого криминала, организатор.
- Противник? Владеющий миром? Так, кажется, вы его называете? - Петр задумался на мгновение, потом кивнул большой головой и полушепотом сказал: - Как мне объяснил старец Серафим, противник исполняет роль анти-предтечи антихриста. Тем самым подписал себе приговор. Как убили истинного Предтечу? Правильно, усекновением главы. Вот и этот анти-предтеча останется без головы. Только никому!.. - Он шутливо оглянулся. Шум сотрясал стены и окна, услышать нас никто не мог. - Есть у нас человек, который специализируется на этом виде казни. Да ты его увидишь. Они сами всё покажут по телевизору. Ну, вроде как, всё сделано согласно Писанию. Как увидишь высокого мужика с ножом в руке с желтой повязкой на голове, там еще на лбу будет надпись: "Мк 6-28" - будешь знать, это он. Сам понимаешь, об этом молчок. Я сказал тебе для твоего спокойствия. А пока - гуляй, мы заслужили!
Три дня и две ночи - на большее не хватило здоровья - мы "гудели", разъезжались по домам и гостиницам, снова собирались за столом, ели, пили, танцевали, плакали...
И так хорошо нам было вместе! В последний день "комсомольской конференции" вынесли совместное решение собраться так же, в том же составе ежегодно, проголосовали единогласно, но... "собраться обща" больше ни разу не удалось.
Однако, праздник встречи с ветеранами комсомола подошел к концу. Мы с Петей и с Игорем провожали народ на вокзалы, местных развезли на такси по домам, обнялись на прощанье и вернулись к обычной жизни.
Вошел в пустую брошенную квартиру, она отомстила предавшему хозяину затхлой атмосферой, требующей немедленного проветривания, толстым слоем пыли, испортившимися продуктами в холодильнике. Сделал блиц-уборку, окропил комнаты святой водой. Не включая свет, погрузился в кресло, подвинутое к распахнутому балкону, глянул на звезды и задумался.
От чего и куда собрался бежать? В голове, как на телетайпе в главке, затрещали оттиски букв, выстроившихся в слова, лента выползала из чрева стрекочущего аппарата, пока не вытянулась передо мной в виде таблицы, которую принялся читать.
От чего бегу?
От власти денег и безумия, от липких объятий так называемой любви, от необходимости пьянства и обжорства, от вездесущего воровства, от всепроникающей лжи, от убивающей душу суеты, от страха и подлости, шантажа и жадности - короче, от всего мирского, учитывая, что князь мира сего - сами понимаете кто.
Куда направляюсь?
Главная цель, конечно, Царствие небесное, учитывая, что "небесное" означает отсутствие нечистых духов. Ведь это именно они и портят нам жизнь, настроение, творят болезни и собственно смерть. Так что мне, пожалуйста, дайте взойти в Не-беса! Мне уже известно, что там - красота совершенства и совершенство красоты, там любовь настоящая, а не наигранная, не поддельная, не искусственная. Там цветы и деревья абсолютно прекрасны, да что там - люди все молоды, здоровы и настолько красивы, что просто дух захватывает. Сейчас мне это в полной мере не очень понятно, но там милость, истина, свет, любовь - как солнечный свет на земле - всюду и во всех. И самое главное - меня и нас зовут войти в сообщество святых Господь, Пресвятая Богородица, любимые святые, огнезрачные ангелы и наши дорогие покойники. Вижу, предчувствую, ожидаю их радостные объятья, лучистые улыбки, слышу добрые слова, вроде, наконец-то и вы с нами, войдите в наше сообщество и живите здесь по-настоящему.
Перед глазами, полными кристально чистой слезой, возникли и медленно проплыли таинственные обнадеживающие слова апостола Павла: "Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор 2:9)
...Проснулся среди ночи, с радостью обнаружил пульсирующую в сердце молитву, вышел на балкон, полюбовался звездами и вернулся в комнату, чтобы лечь в постель и перенестись в те самые вожделенные небесные просторы, куда зовет меня настоящая жизнь.
Начало пути
Помнится, в юности читал книгу Алана Силлитоу "Начало пути". Я и сам в те годы находился на низком старте, может поэтому так зацепила судьба главного героя Майкла. Больше всего запомнились заповеди криминального босса Клода Моггерхэнгера, которого возил Майкл. Сводились они к тому, чтобы брать, всё что можешь урвать, только осторожно, чтобы не попасть в тюрьму, где он эти заповеди изобретал. Майкл брался за любое дело - очень кушать хотелось. Его дух авантюризма тогда впечатлил, и я сказал себе: делай что можешь и не бойся жизни в любых проявлениях.
Сейчас опять случился в моей судьбинушке поворот, и вот я на том же старте, в том самом начале пути. А все потому, что жить как раньше я и сам не смогу, да и не позволят мне. С такими мыслями входил я в келью старца.
- Значит, тебе удалось прогнать того поганца вон, - с улыбкой констатировал отец Серафим.
- Не я, батюшка, он сам решил уехать, - произнес я. - Всё ему здесь не так. Но обещал не оставить своим попечением, а продолжать гадить и впредь. А может даже сильней, чем раньше.
- Да пусть себе гадит, - сказал старец. - Как говорится, работа у него такая. А у нас своя работа.
- И что же дальше? - спросил я устало.
В голове толкались помыслы, тяжелые, унылые, мрачные. Будто темная волна мутной воды накрыла меня. Старец почувствовал мою душевную смуту и тихо сказал:
- Давай, помогу тебе. - Склонил голову и прошептал: - Сейчас помолчи.
Отец Серафим перебирал узелки монашеских четок. Сначала шевелил губами, потом и вовсе затих. В моем сердце установилась тишина, только словно издали стали доноситься слова Иисусовой молитвы - между мной и старцем установилась невидимая тонкая молитвенная связь. Я замер, прислушиваясь к собственному сердцу - оно пульсировало словами молитвы. На душе вместо только что волновавшей меня страсти встала дивная тишина. Я получил великое наслаждение от чудесного покоя, проживая может быть впервые слова: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (Мф.11;28).
- Что сейчас у тебя в душе? - тихо спросил старец.
- Отныне, как накроет мрачная волна, остановись и призывай имя Иисуса Сладчайшего.
- Вряд ли у меня так получится...
- А ты попрактикуйся, глядишь, еще лучше выйдет.
- Не всегда ведь мой старец будет рядом, как сейчас, - посетовал я.
- Всегда. Даже когда помру. - Отец Серафим положил теплую руку на мою макушку. Встал, сделал поклон иконе Спасителя и так же бодро вернулся на стул. - А вот послушай, как Господь всё уладил. Побывал у нас один давний благодетель, отвалил крупную сумму. Вспомнили мы, что за делами совсем забыли о хлебе насущном. Решили ехать на рынок. Позвали меня в помощь молодежи. Там, на рынке встретился нам монах. Он приехал продавать своё рукоделие, ну и прикупить ладана и свечей. Купили мы у него целый сноп зелени, а его укроп, петрушка и кинза оказались такими свежими сочными, хоть и пролежали на воздухе пять дней, не считая дороги, - сразу видно, наш человек. Пригласил его у нас погостить. Он сейчас в соседней келье отдыхает. Ты поешь на кухне и к нему загляни. Что он тебе скажет, постарайся исполнить. Считай его слова - благословением Божиим.
На кухне тот самый молодой монах, который подходил к телефону, шлепнул в миску кукурузной ярко-желтой каши, на тарелку выложил пучок зелени, сунул мне под нос и строго приказал прочитать молитву. Видимо, запомнил мои угрозы по телефону, обиделся. Прочитал "Отче наш", взял ложку правой рукой, веточку кинзы левой - и замер. Ко мне подсел Игорь и потребовал себе тарелку с кашей. На этот раз молодой монах был расторопней и вежливей.
- А ты как здесь оказался? - удивился я. - Разве тебя бандиты не застрелили?
- Стреляли, а как же! Только, помнишь, пословицу: "Смелого пуля боится"? Я, конечно, не смелый, но молитвами старца, остался жив. Да ты сам же меня и довез на "Ниве". Неужто не помнишь?
- Нет, я будто в бреду был. - Потряс я головой, отгоняя морок. - Провал в памяти. А как же я машину-то вёл?
- Да так и вел, - улыбнулся Игорь, уплетая рыжую кашу. - Соблюдая правила уличного движения. Ты разве еще не понял - ты вступил в новую жизнь со своими законами. Радуйся и благодари.
- Меня старец благословил к приезжему монаху зайти. Как думаешь, чего от него ожидать? Он какой-то необычный, из отшельников, что ли.
- А я с тобой пойду. В уголке посижу. Меня старец тоже благословил.
"Молитвами святых отец..." - пропели мы дуэтом, услышали "Аминь" и вошли. На кровати лежал вовсе не старый, но и не молодой монах в потертом подряснике, залатанном на рукавах. Он бодро вскочил и указал на стулья. Сам остался стоять, поклонился иконам, как прежде старец, и повернулся к нам. Глаза его, казалось лучились и сверкали, как у молодого, под седоватыми усами расплывалась улыбка.
- Позвольте представиться, - сказал он. - Иоанн, монах, как верно предположил Алексей, "из отшельников" Нового Афона. В прошлом ученый, но сейчас неуч голимый, простите... Ну что, собираетесь в путь-дорожку? Хорошее дело. Я сам как-то прилепился к крестному ходу из Дивеево во Владивосток и обратно - тут со мной и произошли перемены. Благословили меня нести хоругвь с пуд весом. Думал, и трех шагов с ней не пройду - видите, какой дохляк? - а пронес три миллиона шагов. Вот когда я понял, что жить по-старому не хочу и не буду. Сами знаете, как безбожная наука душу до дна выхолащивает. А сейчас, что ни день, то чудеса, как из рога изобилия. Славно!
- Старец сказал, что вы, отец Иоанн, умеете становиться невидимым, - сказал Игорь. - Границы проходите без документов. На рынке после девяти вечера всех выгоняли, а вы со своим товаром ночевали беспрепятственно. Может, научите?
- Да нет здесь ничего сверхъестественного. Для верующего. Уж кому-кому, а тебе-то это известно. Ты сам три года путешествовал под покровом Божиим. Никто тебя пальцем не тронул. Да и все беды и невзгоды от тебя ангел уводил.
- А вам и это известно, - почему-то без удивления произнес Игорь.
- Нас, таких путешественников, не так уж много, - улыбнулся Иоанн. - Мы друг друга знаем, узнаём своих. Ты ведь, Игорь, тоже границы пересекал без документов. Не помнишь, разве?
- Нет, - он повернулся ко мне. - Видимо, я тогда, как наш Алексей недавно, без памяти был. На автопилоте, так сказать... И все-таки, отец Иоанн, расскажите нам, как у вас это получается. Вы же, в отличие от нас, замороченных, всё время в памяти, рассудок не теряете.
- Да как-то просто, - сказал Иоанн, подбирая слова. - Глаза в землю, читаешь Иисусову молитву непрестанно и того - идешь себе, словно и нет никаких границ. А для пограничников и полиции тебя и нет вовсе. Они тебя не видят. Всё, ты под покровом Божиим.
- Можно и мне вопрос задать? - сказал я, улучив момент.
- Конечно, давай, - кивнул Иоанн. - А то подумал, что ты онемел от наплыва чувств-с-вс.
- Я ведь почему именно к вам обращаюсь, - произнес я задумчиво. - Дело в том, что мне тоже, мягко говоря, надоели ученые задания, которыми меня нагружают...
- Особенно, когда приходится противнику рода человеческого противоречить? И его изгонять из пределов Святой Руси.
- Ага, - произнес я, удивившись в который раз.
- Честно сказать, я сам весьма изумился твоим успехам. Наверное, есть в тебе какая-то сила... чистоты, что ли... Может, наивности, в хорошем смысле слова. Ведь расскажи тебе, что придется пережить, может и сбежал бы из вашего Ученого дома.
- Точно, - согласился я, уронив голову.
- Одно скажу "без наверное", а наверняка - без промысла Божиего, без покрова Божиего, без благословения... Он бы тебя уже схарчевал, противник твой.
- Спасибо, конечно, - проворчал я. - Вы меня приободрили...
- Да ты радуйся, Алеша, - улыбнулся монах. - Ты удостоился быть причастником такой благодати, что многим и не снилась.
- Так что вы мне посоветуете, отец Иоанн? - вернул я разговор в нужное мне русло. - Куда мне теперь?
- В путь шествовать, вестимо! - сказал монах. - Вот и наш Игорь тебе на первых порах поможет. А ты - ему.
- А может, в монастырь какой-нибудь податься? - спросил я.
- Знаешь, Алексей, я в свое время обошел десятка три монастырей и нигде мне не было покою. То монахи вместо молитвы на комбайнах катаются, то ереси с расколами учиняют, насельники всюду в двумя телефонными трубками носятся, и всюду "деньги давай!". Да ты сам вспомни слова святителя Игнатия Брянчанинова, в самый, казалось бы, расцвет православия, он с болью в сердце признавал, что монашество оскудело, монахи не о молитве думают, а как бы хлеба вволю покушать. А сейчас такие времена, что не Богу народ молится, а доллару. А ведь в монахи люди из мира наживы приходят, вот они во святые обители дух мирской и привносят. Думаешь, почему я в отшельники подался? Всё потому - за благодатью Божией. Вот и сейчас, продал рукоделие, купил свечи с ладаном, помолюсь с вашим старцем - и домой, в пещерку свою. Пешочком, как и положено монаху. С котомкой на горбу и палочкой вместо классического посоха, который еще заслужить надо.
- Чего же нам от путешествия ожидать? - спросили мы хором.
- Господь укажет, - ответил монах. - Может быть, найдете благодатное место по душе. А может, так и будете до конца жизни ходить. Вы главное не спешите, молитесь, как умеете и терпите. А там, как Бог весть.
И мы, благословясь, вышли путь. Вот так, запросто - собрались, попросили у Путеводительницы и Николая Чудотворца заступления - и пошли.
Мститель
Выбирались мы из леса, куда подальше от приезжих забрался отец Серафим, как таежные первопроходцы. Направились мы на север, впрочем, из-за моей избалованности комфортом, пришлось все же, сделав порядочный крюк, чуть позже развернуть маршрут на юг. Как там у Пушкина А.С.: "Но вреден север для меня".
Прежде, чем мне позорно сдаться, а Игорю снизойти к моей инфантильности, нам удалось навестить знакомые места. Я здесь охотился со старинным другом моего отца, опытным охотником. Стоило нам пересечь границу заповедника, как на глаза попались знакомые лежбища кабанов с обильным пометом, по краю леса метрах в пятидесяти пробегали лоси, буквально под ногами носились зайцы, за ними - лисы, над головами в густой листве прятались тетерева, по небу пролетали вальдшнепы. Места, конечно, обильные для охоты.
Наконец, из черно-зеленого обреза леса появилась белоснежная церковь с оцинкованным куполом и золотым крестом. Я даже вспомнил, как встречал здесь Пасху, участвовал в крестном ходе, причащался. Даже имена священников вспомнил - протоиерей Николай и диакон Виталий, причем последний запомнился молодой энергией, общительностью и отменным аппетитом за трапезой. Вошли в храм, удивительно уютный и чистый, с цветами и новыми иконами в роскошных окладах. Из алтаря к нам вышел отец Николай, узнал меня и пригласил в трапезную. Прислуживала нам интеллигентная тихая женщина, кажется, Ирина. Она скромно, не поднимая глаз, накрыла на стол и удалилась. Отец Николай пробасил "Отче наш", подождал, пока мы расправились с безумно вкусным ароматным борщом, а за кашей с рыбой прокашлялся и печально осведомился:
- Вам, наверняка известно, какая беда у нас произошла? Виталия арестовали и увезли в тюрьму.
- Да вы что! - удивился я, чуть не подавившись рыбой. - А что он натворил?
- Вспомнил! - сказал Игорь, вилкой с ножом избавляя рыбу от костей. - Об этом даже в центральной прессе писали. Диакон у вас восемь лет скрывался, а убил он четверых.
- Ну да, как же этим комсомольцам паки и паки да не уколоть нас.
- Зато, батюшка, прихожан прибавилось, - раздался женский голос из-за двери. - Вон и благодетели ремонт сделали да икон из Софрино привезли. Так что не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
- Ирина Михайловна, - пробасил священник, - вы чего это обед молчания нарушили! Нехорошо!
- Простите Христа ради, - едва слышно раздалось из кухни.
- Да, как ни странно, жалеют нас, - опустив глаза, проворчал отец Николай. - Только все равно на душе тяжесть осталась - как же я убийцу в алтарь впустил! Да он мне наврал с три короба, мол на Афоне спасался, знаменитым старцам прислуживал. А я и уши развесил, обрадовался, что такой у меня замечательный отец диакон появился.
- Да ведь и я помню, как он участливо разговаривал, советы правильные давал, - сказал я, - как служил с подъемом, с радостью! Как умело и даже весело кадилом размахивал! Очень харизматичный был! Неужто, играл! А ведь как умело и профессионально!
- Отец Виталий, конечно, был всеобщим любимцем. Сами посудите: красавец, высокий, веселый, энергичный, послушный, аккуратный - ну все при нем. Только, почему сердце мое тупо молчало! - Он гулко ударил себя в грудь. - Где очи мои ослепшие были! Ведь четверых человек порешил!..
- Думаю, с вами, отец Николай, разделили скорбь и ответственность все епархиальные, - сказал Игорь. - Без них же назначения не делаются.
- Да им-то что, - с горечью прорычал священник, - вакансию закрыли, служит батюшка справно - и слава Богу. Места-то у нас дикие, безлюдные, одни звери да охотники. Так что вся ответственность на мне! - Он поднял глаза, обвел нас взглядом. - А я ведь ездил к нему в тюрьму. Спросил его, как же тебе удалось обмануть всех!
- А он что? - Подался вперед Игорь, забыв о рыбе.
- Сказал, что на Афоне исповедал свой грех. На него, как положено, епитимию наложили. А потом улыбнулся как прежде и выпалил: а что мне огорчаться, мне же Господь простил грехи! Так что чист я перед вами! - Покачал он седой головой. - А что в тюрьму попал, значит, так мне и надо. Да я и на зоне не пропаду - тем же диаконом служить буду. Вы же знаете, я умею. Да и места здесь мало чем от мордовских лесов отличаются. Мне же лучше, когда на свободу с чистой совестью выйду. Ни страха, ни упрека.
Батюшка встал, распрямился, будто груз с плеч долой, достал из комода тетрадь и положил перед нами:
- Вот, ребята, словно вас ожидала. Я лишь по диагонали пробежался, а вам будет полезно почитать. Берите, мне она не нужна.
Читали мы с Игорем тетрадь убийцы вместе, голова к голове. Одно дело, дамский детективчик, из пальца с маникюром высосанный, перед сном полистывать - и совсем другое откровения реального убийцы. Да еще богословски, хоть по большей части и домашним образованием, подкованный. По сути, перед нами открылась душа талантливой, умной, даже тонко чувствующей, трагической личности. Из Игоря, когда ему в руки попадает нечто подобное, слова не вытянешь - он сходу начинает прилаживать сюжет к своей свежей книге. В такие моменты он напоминает мне охотника дядю Мишу, который наткнулся на след кабана в густой крапиве, перезарядил дробовик и вышел на "тропу войны" с жестоким клыкастым зверем, ну а я следом, на полусогнутых...
В детстве Виталий стал свидетелем убийства. Сосед по коммуналке, безрукий инвалид, во время совместного злоупотребления самогона, обиделся на гостя, пришедшего навестить, и с размаху всадил огромный кухонный нож в глаз собутыльника. Как на зло, именно в самый трагический миг, Виталик заскочил на кухню попить воды из чайника. Сосед после удара ножом успокоился, присел на табуретку и продолжил распивать самогон, закусывая соленым бочковым огурцом, удивленно разглядывая поверженного гостя. Мальчик остолбенел, забыл о жажде и чайнике, во все глаза рассматривая поле боя. Сосед заметил мальчишку, тихо произнес: "не бойся, всё уже кончилось" и вдруг привалился к стене, погрузившись в богатырский сон. На кухне повисла дымная тягучая тишина. Виталик прислушался к себе и, с удивлением, не обнаружив ни малейшего страха в душе, на цыпочках приблизился вплотную к мертвому гостю, привалившемуся к стене, примерно, как сосед, зеркально, только с ножом в левом глазу. По бледному лицу в глубоких морщинах стекала на синюю майку кровь. В отличие от храпящего соседа, гость вел себя очень тихо, он удивленно молчал.
Виталик вспомнил, о чем они говорили за минуту до удара ножом. В это время он на цыпочках со страхом крался по длинному коридору. Вот, что удалось ему подслушать:
- Думаешь, я не знаю, как ты руку свою потерял, - прошипел гость.
- Откуда тебе знать, ты же со всеми эвакуировался, а мне пришлось остаться. У меня баба на сносях была, и бабка старая лежми лежала. Тут меня немцы в плен и взяли.
- Да под немцем-то многие остались, - продолжил обличение гость. - Но не всем они руки рубили, а только ворам. У них такой порядок был. Так что вор ты! Понял!
На этом спор завершился, и гость после своего "понял" получил удар ножом в глаз.
Этот разговор двух собутыльников врезался в память Виталию на всю жизнь, как и сцена убийства. Что-то в те пять минут в душе мальчика перевернулось. На практике ему представилась возможность убедиться в том, что кроме обычных драк и горластых ссор, есть оказывается и такой способ решения проблем. С тех пор он стал наблюдать за хулиганами, обижавшими его, и представлял себе, как он будет их убивать: малого Юрку - ножом в глаз, Илюшку - молотком по макушке, самого здоровенного задиру Витьку - сзади ударом арматуры по затылку.
Виталик стал готовиться к мести - кто знает, когда появится возможность. Нож украл с кухонного стола старенькой соседки бабы Мани. В суете, грянувшей после убийства, через кухню прошла целая толпа милиционеров, следователей, зевак. Разве кто подумает на маленького мальчика, разве кто заподозрит в краже столь грозного холодного оружия вежливого тихоню. Молоток и обрезок арматуры стащил со стройки - там вообще трезвых отродясь не водилось, бери что хочешь, никто и внимания не обратит. Орудия убийства он спрятал в разных местах. И стал ожидать подходящего случая. Тогда он не дождался. После происшествия с соседом все драчуны и хулиганы поутихли, затаились, во дворе и в доме часто появлялся участковый, чего-то всё вынюхивали следователи и криминальные авторитеты. А к осени дом расселили, предоставив бесплатное жильё в разных районах.
Но желание отомстить обидчикам осталось. Идея убийства, как способ решения проблем, засела в голове занозой. Его больше не интересовали книги и кинофильмы про любовь, только про военных, киллеров и криминальных авторитетов. Повзрослев, Виталий приобрел на Малаховской барахолке пистолет с тремя обоймами патронов и два ножа - армейский с пилой и воровской выкидной.
Отныне обычная мирная трудовая жизнь его уже не интересовала, как, впрочем, и воровская - всё это казалось скучным и пресным. Он обнаружил в себе силы и желание стать "одиноким мстителем", тайным агентом, подпольным криминальным авторитетом. Его привлекал мир "высоких страстей", он хотел вызывать в простых людях парализующий страх. В голове выстраивались красивые цепочки уничтожения людей, ненависть к тупым мещанам, которым ничего в этой жизни не надо, кроме стакана водки, колбасы и футбола по телеку. Виталий боялся самому скатиться до их уровня. Внешне жил как все, но великая идея устремляла его вперед и вверх, дарила надежду какой-нибудь роковой переворот и простой ясный путь к великой цели.
И вот случилось встретить на рынке главного задиру двора - Витьку. Виталик не забыл ему и не простил ни одной затрещины, ни подзатыльников, ни тем более позорных пинков пониже спины. Он проследил за ним до самого подъезда, обозначив "цель номер один". Выслеживал цель несколько дней, пока не узнал о нем всё - адрес проживания, семейное положение, место работы, привычки, потребности. Поняв, что Витька превратился в обычного тупого работягу-алкаша, оценив его жизнь "в рупь с полтиной", приговорил к устранению. В день получки встретил у подъезда и нанес в шею один сильный удар. Это был один из тех ударов ножом, который валит с ног с гарантией, серию которых он тысячи раз репетировал на манекенах, деревьях и животных. Итак, цель номер один уничтожена.
Потом была цель номер два - бывший учитель по математике, унижавший Виталика в школе и номер три - старшина, всласть поиздевавшийся над салагой в армии. Покончив с тремя врагами, он приуныл, почувствовал себя бойцом на скотобойне, где крепкий мужик лупит по голове кувалдой одного за другим безропотных бычков, что для него скучная будничная работа за деньги и кусок парной вырезки. Может быть поэтому, когда к нему подошел крутоплечий мужчина и, небрежно бросив "следуйте за мной", привез в загородный огромный дом, он такому повороту судьбы не удивился, он его подсознательно ожидал. Расположившись у камина в мягких креслах, они повели неторопливую беседу.
- Как мне к вам обращаться? - до тошноты спокойно спросил Виталий.
- Называй как все - Князь, - монотонно ответил тот.
- Что нужно от меня? - задал он вопрос, машинально выбирая на теле визави место, более удобное для смертельного удара.
- Забота у меня такая, - сказал Князь, - знать всё, что происходит в моем районе. И мне известно, что ты, Виталик, положил троих. Понимаешь, только я один могу решать, кому жить, а кого валить.
- Ну и решайте, ваше сиятельство, я вам не мешаю. А у меня свои предпочтения, вас ни коим образом не касаются.
- А вот и нет, касаются. Не нравится мне, когда кто-нибудь беспредельничает на моей территории.
- Нравится вам, не нравится - мне-то какое дело. Думаете, взмахнете ручкой, влетят ваши бультерьеры и положат меня к вашим ногам. Прежде чем вы только успеете шевельнуть пальцем, ваша красивая голова будет лететь в камин, в самый огонь.
- Не сомневаюсь, - кивнул хозяин. - Только в доме никого нет. Мы одни.
- Опрометчиво, - сказал Виталий. - Если вам про меня всё известно, то наверняка знаете, как я поступаю с теми, кто мне угрожает, издевался надо мной или просто не правится.
- Известно, конечно, - сказал Князь. - А еще то, что после первого убийства вы уже приговорены в расход. Вопрос: какой смысл? Зачем такому красивому молодому парню умирать с дыркой во лбу на грязной тухлой помойке? Вы мне нравитесь отвагой, силой, отчаянием. Вот почему вы здесь. Хочу поговорить с вами о смысле вашей жизни, которая лично мне дороже, чем вам. Предлагаю заварить хорошего чаю и поговорить. Если разговор не получится, обещаю отпустить с миром, и даже приказ на уничтожение отменю. Ну что, как говорит моя внучка, пошуршим?
Разговор у нас получился, записал Виталий в тетрадке. Можно сказать, впервые я задумался о смысле жизни. С тех пор я стал читать Библию, жития святых, религиозных философов. За всё про всё, за такой щедрый княжеский подарок, от меня потребовалось выстрелить в лоб одному подонку. То был насильник и убийца, но очень большой чиновник со сворой адвокатов, охраны, прислуги. Свою пулю он получил во время очередного изнасилования одной доверчивой наивной девчушки. Завершив карьеру киллера, я был отпущен Князем на Афон, где стал иеродиаконом и просто счастливым человеком.
- Знаете, отец Николай, о чем я подумал? - произнес Игорь. - Вспомнился благоразумный разбойник, распятый со Спасителем. Стоило ему исповедать Иисуса Христа Богом и попросить помянуть его в Царстве Божием, как услышал: "Сего дня будешь со Мною в раю!" Конечно, судьба вашего диакона трагична, но и поучительна. Во всяком случае, есть о чем поразмышлять, о чем написать в моей будущей книге. Так что примите огромную благодарность, за доверие, искренность и тетрадку.
- Ребятки, вы уже в дорогу собираетесь? - Из комода батюшка достал еще одну бумагу. - Возьмите на всякий случай эту карту. Там помечены дома, с адресами и телефонами, где можно остановиться. Это наши прихожане. Сошлитесь на меня. Как видите, география обширная - от севера до юга. А все из-за статей в газетах - нам сочувствуют, помогают, а кто и на охоту приезжает, и все в храм заглядывают, да не с пустыми руками. У этих мужчин можете останавливаться смело. Они надежные, в беде испытанные. С Богом!
Практикум концентрации
Давным-давно, когда я был юн и симпатичен, а жизнь мирных советских граждан партия с правительством ограждала от империалистической агрессии и сопутствующей информации, давящей на психику... Да, были времена!.. Зато внутри той ограды нам давали возможность развиваться, читать, мечтать. Вдоволь начитавшись фантастики, в мозгу головы сама собой стала кристаллизоваться мечта-идея о преодолении границ времени и пространства.
До времени, таинственный кристалл таился в глубине разума, особенно не раздражая нежные ткани мозга, подобно тому, как песчинка внутри раковины обрастает потихоньку перламутром, пока ловец жемчуга не отрежет раковину от донного камня, поднимет из мутной воды, вскроет - и удивится красоте жемчужины. Мою "ментальную жемчужину" открыл и явил мне самому Игорь, тем самым лишив покоя, возбудив острый интерес к проблеме.
- Даже Вовочка-противник упрекнул меня в том, что я невнимательно отнесся к твоему практическому опыту по преодолению границ времени и пространства.
Игорь едва заметно скривился на моё уничижительное "Вовочка", но снисходительно промолчал, видимо отложив разговор на эту тему на потом.
- Вспомни, когда он тебя упрекнул? В какой момент?
- Он пытался провести со мной то же соблазнение, что и в случае со Спасителем. Показывал мне остров, предлагая в подарок, потом в Париж начала прошлого века сгоняли, ну и в качестве отдыха - в канадский заповедник на рыбалку с охотой...
- Понятно, - сказал Игорь. - Вон оно как! А мне ты об этом ничего не рассказывал.
- Да не о чем говорить, - махнул я рукой. - От подарков-то я отказался.
- Зато понятно, почему он в тебя вцепился! И еще - почему покоя он тебе не даст. Мне тоже...
Я почувствовал себя виноватым, теперь-то мы в паре. Значит, и получать по репе нам вместе. С другой стороны, мой попутчик человек опытный, три года ходил под покровом Божиим. Игорь помолчал, а мне же сказал:
- Однако, мы отвлеклись. Вернемся к теме. Мои так называемые приёмы тебе известны. Более того, ты ими пользуешься, только невнимательно. На Пасху "Христос Воскресе!" вопил?
- А как же!
- А разве Христос воскрес на нашу Пасху, образца прошлого года, или текущего?
- Нет, Христос воскрес две тысячи дет тому назад.
- Но мы воспринимаем Его Воскресение именно так, словно оно случилось сейчас, и даже продолжается каждый день. Вот тебе и пример преодоление границ времени на две тысячи лет и пространства на три тысячи километров. А что нам позволяет это делать каждый год?
- Любовь к Спасителю.
- Вот именно! Эта самая любовь и творит чудеса преодоления, чудеса соединения с тем событием. А сколько с тех пор произошло чудес Божиих? Тысячи тысяч! Вот и пользуйся на практике этим сакральным свойством любви. Читал у Юрия Воробьевского про чудобоязнь?
- Да, что-то такое было в его афонских роликах.
- Эта духовная болезнь и останавливает нас на пути познания воли Божией. А эта самая воля Божия в том числе и состоит, чтобы не утаивать, а во весь голос извещать о чудесах. ...Учитывая, что чудо - это место встречи воли Божией с верой человека. Да ты вспомни, как во время воцерковления чудеса сыпались на нас, неофитов, как из рога изобилия.
- Насчет тебя я не сомневаюсь, а у меня всё было... не так явно.
- Да были они и у тебя, были! Просто суета размазала по древу то, что мне по совету старца дано было аккуратно записывать, анализировать и под молитву по вдохновению описать.
- Да, это точно, - согласился я со стыдом. - Так что, стоило и мне вести записи?
- Теперь-то, наверное, поздно. Время неофитства ушло. Но ты можешь воспользоваться моими записями. Или вот еще что - раз мы с тобой подались в странники, вполне можно ожидать новой волны чудес и сопутствующих открытий. Да и не забудь, что тебя в дорогу позвал поиск проявлений жизни - а это очень важная и сильная тема! Только, пожалуйста, будь на этот раз более внимательным.
Стоило в голове появиться этой, в общем-то сумасшедшей идее, как пришла помощь. Я так увлекся разговором с Игорем, как почувствовал изменение в окружающей среде. Сначала кожей почувствовал веяние прохладного ветра, потом в течение ста шагов холод пробрался внутрь, появился противный озноб. Я глянул на попутчика - он не проявлял беспокойства. Что же это? Холод проник только в мое тело, а он продолжает существовать в прежнем тепловом режиме? Как бы там ни было, мне срочно захотелось в тепло. Словно услышав мое пожелание, хоть я не сказал ни слова, Игорь произнес:
- Мы и так двигаемся на юг. Так что скоро потеплеет. Ну, может не так скоро, как хотелось бы, но все идет к тому. А ты пока займись практическими занятиями.
Первое, чему я хотел научиться у Игоря - отстранение от влияния окружающего пространства на мое настроение, здоровье и успехи в познании. Что для этого необходимо? Правильно - концентрация внимания. Для начала я выбрал себе лучшее время моей жизни - весна, юность, влюбленность.
Майские праздники в тот год выдались особенно теплыми, полными солнца и яркого света. Мне захотелось туда, в тепло, в юность, в легкость! Очень захотелось! И я погрузился воспоминаниями в те блаженные времена.
...В конце апреля от меня девушка ушла к другому, еще более несчастному и одинокому. Меня тянуло в толпу людей, они веселились, громко смеялись, с ними и мне становилось не так одиноко. Быть может, на волне душевного подъёма и случилась та встреча. Она так просто, так естественно присела рядом на скамейку, с которой я по привычке наблюдал за спектаклем, который разыгрывал неведомый, но тем не менее гениальный режиссер. Девушка выглядела вовсе не празднично, необычно буднично, только мне это сразу понравилось. Наверное, надоели яркие краски одежд и праздничных плакатов, хотелось чего-то спокойного, примиряющего. Темно-серая юбка и белая блузка оказались тем, что пришлось по душе. Я поспешил ей об этом сообщить, она улыбнулась и молча кивнула. Ну и меня понесло.
За полчаса я рассказал всё что помнил о своей жизни, о своих эстетических предпочтениях, о любимых фильмах и спектаклях, о кулинарных мечтах и прочтенных книгах, о настроении на текущий момент и прошлых неудачах на любовном фронте... Завершил свой поток сознания самой неожиданной фразой:
- Спаси меня!
- Хорошо, - просто ответила девушка, и это было первое, что я от нее услышал.
- Что, правда спасешь? - удивился я.
- Да, если просишь.
- Прошу! А-а-а-а, как тебя зовут?
- Варя.
- Ну конечно, с таким именем только и спасать такого разгильдяя как я.
Покинув наблюдательный пост, мы пошли гулять. Шумная толпа нас бережно обтекала, ни разу не толкнув, не задев плечом, не оглушив пьяным воплем. Будто на огромном паруснике по бурным волнам мы плыли вверх по улице, причем, за штурвалом стояла Варя, а я у нее был за старпома и пассажира одновременно. Из глубин памяти всплыла песенка, которую не преминул озвучить:
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
Ты увидишь, как в далеком море
Бригантина подымает паруса.
Варя подхватила песенку, блеснула романтическим глазом, и мы оказались за только что освободившимся столиком кафе, выставленным наружу, да так интересно, что прохожие нас едва не задевали, но не задели ни разу. Когда шустрая официантка принесла мороженое в серебристых вазочках, мы набросились на лакомство, и тут я познакомился с одним странным свойством моей попутчицы. Я задал ей серию вопросов, девушка не ответила ни на один, но подняла на меня глаза и молча посмотрела сквозь меня, будто я растаял для нее, стал прозрачным. Чуть позже, я определил этот взгляд как "взор в далекую непостижимую для смертных вечность". Сама же Варя от комментариев дипломатично воздержалась.
В субботу вечером, после аврала - мы готовили справку "наверх" - Варя дозвонилась ко мне и сообщила, как о чем-то решенном, заранее запланированном:
- Просил же спасти тебя?
- Да, вроде, - подтвердил я, хоть если честно, забыл.
- Тогда жду в центре платформы на метро. Будь там в восемь утра. - Потом сказала задумчиво: - Возьми листок и запиши: "Исповедаю Господу Богу свои грехи: гордыня, сребролюбие, гнев, зависть, блуд, чревоугодие и уныние". Записал? Конечно, это только для начала, но и не так уж мало - грехи-то смертные. Вот увидишь, как священник отпустит тебе эти грехи, словно крылья вырастут.
Не успел положить трубку, в кабинет вошел куратор:
- Решил вот по-своему отблагодарить тебя за то, что прикрыл спину. А то я после вчерашнего чуть живой. А что, по-моему, тебе вполне можно поручать справки на самый-пресамый верх сочинять. - Он извлек из кармана безразмерного твидового пиджака пузатую емкость с наклейками в золоте. - Вздрогнем!
Малодушно согласился, выпил со стариком - и конечно явился пред строгие очи Вари несколько помятым, с выхлопом, как у дизеля. Даже мятная жвачка не помогла... Девушка чуть заметно скривилась, но взяла под руку и решительно повела наверх.
В очереди на исповедь Варя встала передо мной, шепнув, чтобы я повторял за ней самые простые действия: как подойти, как прочесть с листа перечень грехов, потом выслушать священника, приложиться к Кресту и Евангелию и отойти. Помниться, очень стеснялся запаха перегара изо рта, казалось, все только и делают, что обнюхивают меня, и вот-вот выставят за дверь. Но вот за мной следом занял очередь мужчина с таким же перегаром, только еще более резким, и это успокоило - не один я здесь такой. А вот и дьякон, размахивая кадилом, обошел храм, наполнив атмосферу приятным дымом, в котором узнал отдушину канифоли, ванили и лимона - и вдруг, втянув ноздрями воздух, понял, что от перегара моего и соседа по очереди, почти ничего не осталось. А уж когда следом за Варей подошел к старенькому священнику с помятым листком с грехами, понял что и батюшка пытается дышать в сторону, и его дыхание вряд ли можно назвать свежим. Он взял мой листок, пробежал глазами в толстых очках по списку... В ту секунду я невольно подумал, сколько же раз этот старичок вычитывал и выслушивал примерно одно и то же от тысяч разных людей! Священник спросил:
- Варя сказала, ты в первый раз?
- Да, простите!.. - отозвался я.
- Слушай молитву и вникай в суть.
Батюшка накрыл мою буйную головушку лентой с крестами, зачитал молитву, из которой следует, что он "недостойный иерей" именем Божиим прощает и отпускает мне грехи. Прошептав молитву, он наклонился ко мне под епитрахиль и сказал: "А вот сейчас твои грехи сгорели все до одного. В следующий раз приготовься получше, Варя тебе поможет. Попостись три дня, придешь ко мне, исповедаешься, и я тебе допущу к причастию! А сейчас целуй Крест, Евангелие и ступай смотреть, как люди Божии счастье обретают..."
...Варя, опустив глаза, погрузившись в себя, скрестив руки на груди, медленно и торжественно отходила от сверкающей золотом чаши со Святыми дарами. Перед ней шлепали малыши с таким же торжеством на лицах. Следом - мужчина, который стоял за мной на исповедь. Они шли по коридору к столу с кусочками просфор и рюмочками с "теплотой", разбавленным вином. Всё это время не мог налюбоваться лицом Вари - вроде обычные черты человеческого лица, по-девичьи мягкие, нежные - сияли как на иконе. Девушка несла в себе такую значительность, словно сейчас обрела несметное сокровище. ...И в тот миг вспомнил слова священника, что услышал под епитрахилью: "...как люди Божии счастье обретают". Так вот оно счастье! В отдельно взятой девушке Варе, в сердцах этих малышей, старух, обычных людей, которые там, на улице проходят мимо тебя тысячами - да, они обрели счастье. Они от золотой чаши приняли и понесли внутри себя часть Святых даров, часть Тела и Крови Сына Божиего. Умру, но во что бы то ни стало сделаю всё, как сказал священник, - и тоже обрету счастье! Я тоже хочу стать счастливым!..
Когда мы с Варей вышли из храма, я огляделся - и не узнал, ни себя изнутри, ни девушку Варю, освещенную внутренним и внешним солнечным светом, ни улицы, залитой золотом, ни синего неба. Пытался всё это выразить словами, что-то говорил, помогая себе жестами рук, - а в ответ услышал Варино: "То ли еще будет, когда причастишься!"
В праздник Преображения минуту назад сонные трое учеников Иисуса Христа - Петр, Иаков, Иоанн - увидели славу Сына Божиего, явленную чувственным образом - ощутили такую радость, что как безумные предлагали устроить здесь на горе три кущи и, забыв бренный мир, поселиться здесь, с Господом, Моисеем и Илией.
В те минуты предчувствия - увы, для меня лишь предчувствия - счастья, я как те трое учеников Спасителя проживал мгновения великой безумной радости, и как апостолы, не желал окончания. А оно неотвратимо наступало. Чтобы как-то продлить волну света, я предложил Варе слетать на самолете на море, где уже купаются и загорают - всего на три дня. И она неожиданно согласилась.
Не без помощи связей моего куратора, премии за выполненную вместо него работу, на море мы позволили себе невозможное! Сняли два соседних номера в лучшей гостинице на берегу моря, ели самое вкусное в ресторанах и шашлычных, загорали на полупустых пляжах, купались в прозрачной незамутненной воде. Ездили в горы, где лежал снег, танцевали у поющих фонтанов, летали на скоростном катере вдоль побережья. По насыщенности приключениями те три дня можно было сравнить с месяцем по путевке. Ну всё было именно так, как мечталось - жаркое блистательное солнце, высокое синее небо, жемчужные волны у берега, стаи рыбешек на прозрачной глубине. Это нам за первые шаги в сторону Божиего царствия, смеялась Варя утром и шептал я, засыпая черной звездной ночью.
Внезапно меня вернули из тех счастливых дней в монотонную реальность. Игорь хлопнул меня по плечу:
- И куда же ты улетел?
Я оглянулся, обозрел унылую серость, пронизанную холодным ветром, раздолбанную дорогу под ногами. Накатил противный озноб.
- Помнишь, как Иван Бортник в фильме "Мама не горюй!" возмущался: "Такой сон мне прервали! Вам за всю жизнь такого не увидеть!"
- Понятно, - кивнул Игорь, криво усмехаясь, - из серости и холода - на юг, в пампасы, где зреют ананасы! И чего же ты оттуда фруктов, шашлыка и домашнего вина не прихватил?
- Так ты же и помешал! - проворчал я.
- Ладно, если у тебя так хорошо получается, можешь еще погреться на южном солнце. А я, пожалуй, смотаюсь в Гагры - там у меня знакомый старый грек приживает. Ты не против?
- Да, чего там, смотайся, - позволил я. - Всё лучше, чем по холодрыге с синим носом хлюпать.
- Тогда, от винта, - скомандовал ментальный летчик. - Взлетаем!
- Ты как здесь очутилась? Как нашла нас? - бубнил я спросонья, отчаянно терзая пальцами слипшиеся веки.
- Не только вы со старцем и с Игорьком чему-то научились. Даже такие простушки-пустышки способны улавливать тонкие вибрации пространства. Ну а где вы, там вибрации принимают максимальные значения. Иными словами, где больше всего трясет, там и вы с Игорем. Понятно?
- Прости, я тебя не узнаю, - проворчал я. - Ты словно говоришь со слов другого человека. Да ты ли это!
- Ага, наконец-то и я удостоился чести называться человеком! - сказала Вета мужским голосом.
И вдруг вместо милой девушки на ее месте проявился - да! - противник, или Владеющий миром, или попросту Володя.
- Нет, если пожелаешь, могу на время Ветой стать, мне не трудно. Можешь даже ее того, слегка потискать - ты же мечтал об этом. Что, нет? Врешь, поди. Ладно, ладно, что сразу на дыбы встал. Не хочешь как хочешь. Как там у вас в детсаду говорили, вырастешь захочешь, гы-гы-гы. Прогуляемся? - предложил мой навязчивый оппонент.
- Ох, отстал бы ты... Мне рано утром вставать, - пожаловался безжалостному. Случайно, по привычке, потому как чаще всего приходилось общаться с нормальными людьми, а не с...этим перевёртышем.
- Какой ты, право, мелочный, - укорил он меня. - Ну, хочешь, ты не только завтра утром, но и всю жизнь до финального свистка будешь чувствовать себя бодрым, молодым и безумно красивым.
- Не хочу, - заупрямился я, натягивая мятые брюки с ботинками. - Ладно, давай пройдемся по-быстрому, да я вернусь в люлю. А завтра буду невыспавшимся, с гудящей головой. Пойдем!
- Другое дело! - Улыбался он опять же голливудской улыбкой, но не такой очаровательной как у Веты. Благоухал он опять же не серой, а обычным "Аква ди Джио" от мсье Армани, Джорджи. - Послушай, Алексей, чтобы ты понял, что со мной интересней, чем... с кем-то еще, давай, я тебе рай покажу. А? Вы туда шлепаете сколько уж тыщ километров, а всё от вас до рая, как пешком до Луны.
Он изобразил на лице, освещаемом луной, просительную мину. Я ему, конечно, не верил, но, если честно, увидеть рай хочется. Ну чтобы разглядеть там всё детально, а потом рассказывать. И еще, чтобы стимул был в пути нашем торном.
- И вообще, Алеш, ну с чего ты прицепился к этому обычному пареньку Игорю, - заглядывая мне в глаза, как декоративная собачка, пропел сладкоголосый. - Давай лучше со мной - это же в тыщу раз интересней! Мои возможности ты знаешь. Я могу тебя на Марс отправить, кстати, без корабля и скафандра. А что! Посадим там рощу яблонь, как в той песне: "И на Марсе будут яблони цвести". Сфотографируем, на видео снимем, задокументируем, чтобы все честь по чести. Завидовать тебе будут! Нобелевку вручат, о тебе все писать будут. Опять же родину прославишь.
- Чего это вдруг ты расщедрился? - удивился я.
- Скучно мне, Алешенька! - чуть не расплакался он. - Народец какой-то всё без ума и фантазии, без полета мысли; государства - что тебе лошадки в цирке, куда прикажешь, туда и скачут. Не, а ты видел этих правителей! Бабуины и клоуны! Ничего не умеют, ничего не знают, ни воли, ни харизмы, ни упругости нрава. - Он схватил меня за рукав, тряхнул, чтобы разбудить окончательно. - Давай, мы с тобой зажжём по-пацански! Я вижу в тебе этот бушующий огонь внутри! Мы такой фейерверк устроим, такой карнавал напоследок, чтобы потом в бункерах и окопах, психдомах и в очередях за хлебом - народ вспоминал золотые деньки! - Он пристально вгляделся в мою заспанную физиономию, увидел отрицательное качание головы, кислую мину недоверия и осекся: - Что, опять не так? Ну что ты такой не сговорчивый? Сегодня... Давай, хотя бы рай покажу. Надеюсь, ты не против?