Аннотация: Смел и удал князь Ростислав. Благосклонны к нему Боги. Но надолго ли? Как знать, как сказка сложится...
1
Шорох ли нечаянный, вздох ли едва уловимый потревожил его чуткий сон, но вдруг Ростислав будто нутром ощутил чужака подле своего походного ложа. Не размыкая век, настороженно прислушался к царившей вокруг тишине и уверился, не почудилось - не один он в шатре.
С добром иль с худом притаился гость незваный - до поры неведомо. Но ладонь Ростислава, по ночам привычно покоившаяся на рукояти меча, крепко сомкнулась вокруг оплетки прежде, чем сон отпустил разум из своего вязкого плена.
Приоткрыл Ростислав глаза. Сощурился, долго и пристально всматриваясь в подрагивающий в отблесках лучин полумрак. И уловил, наконец, шевеление в самом темном углу шатра. В тот же миг отслоилась от густой смолянисто-черной мглы тень, едва не до земли согбенная, и, обретя очертания ветхой старухи, замерла в рваном круге тусклого света.
С испещренного глубокими морщинами лица воззрились на Ростислава блекло-серые, точно болотный туман, глаза. Зорко. Немигающе воззрились. Оценивающе.
Ростислав решительно приподнялся на локте и, сурово сведя брови на переносице, заговорил. Грозно, но чуть насмешливо.
- С чем явилась, старая? Выкладывай.
- Не тревожься. Не с камнем за пазухой, - прозвучал в ответ голос тихий, обволакивающий. Точно дитя малое баюкающий. - Не хватайся за сей меч без устали, а предай его земле хладной.
- Да в уме ли ты, старая? - недоверчиво сощурился Ростислав. - Наследство отцовское?
- Сталь булатная, обагренная кровью братскою, славы воинской не сулит тебе более, а проклятьем обернется вскорости.
- Ведьма ли ты, врагами подосланная?
Старуха оскалилась щербатым ртом.
- Правду, стало быть, люди сказывают, - покачала головой. - Непочтителен ты, княже. И самонадеян дюже. В том и беда твоя. Но покуда благоволят к тебе Боги - то ли за храбрость, то ли слово к ним знаешь заветное.
- Твоя правда, старуха. Благоволят, - надменно ухмыльнулся Ростислав. - Но и сам я не лыком шит. Сила в теле моем недюжинная. Голова на плечах смекалистая. Быстр и ловок в бою...
- Вижу, княже. Да только удача переменчива. А ты сам будто нарочно гонишь ее от себя в дали дальние. И ныне уж близок тот час, когда придется тебе поплатиться за братоубийство.
- То был честный поединок, старая. На моей стороне стояли Боги, коли не дали пасть ни от яда, в кубок подлитого, ни от острия кинжала, над моей грудью родным братом занесенного, ни от меча его на поле ратном.
- Спорить не стану. Вышел ты правым из смертельного поединка. А брат твой остался лежать на земле хладной. Только кровь его не утекла в ее недра бесследно...
Старуха замолчала, будто раздумывая продолжать ли свою речь далее. Долго стояла она, пристально глядя на притихшего Ростислава и, наконец, снова заговорила.
- Боги дают тебе шанс, княже. Открыли они мне, как беду лютую от твоего чела отвести. Наказали к тебе идти. Я расскажу, а дальше ты сам думай...
- Говори, раз пришла, - нарочито беспечно хохотнул Ростислав. - А потом уж решу, что с тобой делать.
- Ну, что ж. Воля твоя, княже... Слушай. Обожди, покуда месяц молодой на небе народится. И тогда веди дружину свою славную на север тропами лесными заповедными, землями вятичей. Ни к городищам, ни к селищам не сворачивай. А когда до славного града Муромского останется лишь полдня пути конного, ищи у развилки дуб вековой. Опознаешь его без труда дюжего. Будет никнуть к его телу могучему тонким станом рябина кудрявая, чуть не до земли свесив грозди алые. Повернешь на восход, не заблудишься. Выйдешь вскоре к селению малому. Там у кузни уже дожидается оберег, лишь тебе предназначенный... Кузнецом Стояном сотворенный. Храни его пуще живота своего, княже. Ибо пока он будет подле, беды минуют тебя. Но коль утратишь сей дар - по злому ли умыслу завистников или по собственному разумению - отвернутся от тебя Боги. Да и сам ты перестанешь их почитать.
Снаружи - из чащи лесной, людьми нехоженой - донеслось уханье совы. Глухое. Протяжное.
Недобрая примета.
Ростислав нахмурился. Схлестнулся взглядом с глазами старухи. Сам того не желая, припомнил недавние дурные знамения - и как взвыла по утру собака, и как верный конь вороной к нему самому принюхивался давеча.
- Землями вятичей велишь идти... - задумчиво протянул князь. - Считай, на верную гибель толкаешь. Кто подослал тебя, старая?
Старуха не ответила. Лишь лукаво усмехнувшись, склонила голову на бок. Взглянула напоследок на Ростислава и вдруг, отступив к выходу из шатра, скрылась за пологом. Будто и не было ее.
Не ожидавший от гостьи такой прыти, Ростислав рывком скинул укрывавшую его овчину и, вскочив с постели, ринулся вслед за старухой.
Росистая летняя ночь дыхнула в лицо бодрящей прохладой и терпким ароматом хвои. Ростислав замер, недоуменно озираясь по сторонам. В лагере царило умиротворение. На месте костра едва алели дотлевающие угли. Вокруг вповалку, будто опоенная сонным зельем, спала бравая дружина, изредка оглашая округу богатырскими всхрапами. Дремали даже поставленные на страже воины, привалившись к стволам деревьев. Старухи нигде не было.
Из чащи вновь послышалось уханье совы. Гулким эхом разнеслось оно над лесом. Встревожено заржали кони. Захлопала крыльями притаившаяся на дереве большая птица - быть может, тетерев или филин.
Ростислав поднял взгляд на смолянисто-черное небо с щедрой россыпью звезд вокруг щербатой луны. До установленного старухой срока оставалось недолго. Пара ночей - и совсем иссохнет идущий на убыль серебристый серп, отправится освещать Велесовы Луга - мир иной. Опустится на землю непроглядная мгла. И тогда запалят люди высокие костры - в тревожном ожидании рождения молодого ночного светоча и в надежде, что в этот раз он явится миру чистым. Без изъяна... Как было во времена стародавние, коих не помнят даже мудрые старцы - когда Боги еще жили среди людей и не показывались белому свету Морана и Чернобог.
Ослушался тогда беспечный Месяц громовержца Перуна и, блуждая по небесному своду, направил свою колесницу к холодным снежным горам, от коих пятилось все живое - и леса, и реки, и звери, и травы, и цветы.
Раздираемый любопытством, спустился он во мрак сырой пещеры, где притаились злые боги, и не сумел устоять перед женскими чарами коварной Мораны, опрометчиво позволил накинуть на себя грязное покрывало. Тогда-то и покарал его Перун за непокорность - рассек своей золотой секирой надвое. Но утренняя звезда Денница исцелила Месяца - сперва срастила его изрубленное тело водой мертвой, а затем вдохнула в него жизнь живой. С той поры редко появляется он на небе полным, а иногда и вовсе пропадает, отправляясь к Велесовым Лугам. И в назидание вновь и вновь проступают на его светлом лике грязные пятна - нестираемые следы, оставленные покрывалом Мораны.
Мудрые старцы, волхвы и ведуньи велят зачинать новое дело на молодой месяц. Вот и старуха им вторит. Но верить ли ее предзнаменованиям? Вести ли дружину землями вятичей? Глухими лесами, где за каждой елью таятся опасности, и где бесследно сгинуло не одно славное войско...
Славное войско? Ростислав вновь окинул взглядом спавшую беспробудным сном дружину. Гневно стиснул рукоять меча. И без предсказаний старухи, как белый день, ясно, что славы воинской ждать боле неоткуда. Напади нынче ночью неприятель, порубил бы весь лагерь подчистую. Никто бы даже вскрикнуть не успел.
Князь широким, решительным шагом двинулся к краю поляны и, мрачной тенью нависнув над одним из уснувших на посту стражников, грозно рыкнул:
- Встать!
* * *
Могучий лес радушно распахнул объятия перед путниками. И, казалось, благоволил им - щедро делился своими богатствами - служил кровом, надежно укрывая густой листвой от палящих солнечных лучей и непогоды, стал кормильцем и гостеприимным хозяином. Дичь будто сама летела под выпущенные из тугих боевых луков стрелы. Не переводилась во флягах свежая родниковая вода.
Но на третий день пути Ростислав усомнился в верности принятого решения. Все вокруг вдруг показалось ему неестественно спокойным, дурманящим - и веселый щебет птиц, и легкое шуршание листвы, и даже подрагивающие на тропе золотистые отблески солнечных лучей, струящихся сквозь ветви деревьев. Лес словно нарочно усыплял бдительность, лукавил, заманивая путников в дремучие дебри. Расступался, готовясь навсегда сомкнуться за их спинами...
Все чаще стала чудиться Ростиславу косматая голова лешего за толстыми стволами деревьев, его хитрая улыбка, скрытая в окладистой бороде, недобрый блеск глаз. И, наконец, будто вдоволь натешившись, играя в гостеприимство, старый плут показал гостям истинное лицо своих владений. Лес начал стремительно густеть. Его раскидистые кроны почти перестали пропускать дневной свет, окутав княжескую дружину сумеречным полумраком. Дорога заметно сузилась, точно хвост змеи. И вскоре по ней едва могла проехать телега со скарбом.
Смолкли птицы. Кони навострили уши, тревожно раздувая ноздри. Лишь шелест прошлогодней листвы и хруст сучков да сосновых шишек под копытами нарушали зловещую тишину. Притихли и храбрые кмети. Настороженно озираясь, всматривались они в дремучую чащу по обе стороны дороги.
Ростислав утратил счет времени. То ли вечность прошла, то ли мгновения. То ли полдень настал, то ли вечер близился. Но пути назад уже не было. Он - князь. Он принял решение. Он повел свою дружину Муромскими лесами, землями вятичей. Осознанно повел, ибо поверил, что это единственный способ смыть с себя кровь родного брата. Пройти необходимый путь очищения.
Даже громовержец Перун во времена стародавние отправился искупать грех кровопролития в кузницу Кия. Из века в век следовали его примеру мудрые прадеды - воины, возвращаясь из походов, долго не садились за стол с сородичами, работали в кузницах и в поле. Проходили обряд очищения. Он же, Ростислав, позабыл о старинном обычае, накликал беду на свою голову. Стало быть, пора и ему пройти тропами заповедными к пока еще неведомой цели...
Знакомый свистящий звук прорезал мрачную тишину леса, вмиг заставив Ростислава принять боевую стойку и рывком вытащить меч из ножен. Пролетевшая мимо его головы черная стрела вонзилась в сучковатый ствол сосны.
- Засада! - взревел князь, краем глаза заметив, что его кмети уже готовы к бою, и сам себе вознес самодовольную хвалу, что повелел им надеть кольчуги, углубляясь в лес. Да и дальше не поддался обманным уловкам лешего, не утратил бдительности. Воин остается воином и при веселом щебете птиц.
Позади отряда с громким треском рухнула подрубленная ель, отсекая пути к отступлению. Раздался устрашающе протяжный свист. Многоголосый. Пронзительный. И в тот же миг на княжескую дружину посыпались черные стрелы вятичей. Летели они то ли с ветвей деревьев, то ли из-за стволов, а то ли вовсе из ниоткуда. Кмети привычно вскинули щиты и, с легкостью отбив первую атаку, натянули тетивы, но спускать стрелы не торопились, силясь разглядеть затаившегося противника. Безуспешно. Лучники были надежно скрыты густыми зарослями.
Снова послышался оглушительный треск, и поперек дороги рухнула еще одна ветвистая ель. Теперь путь был отрезан не только назад, но и вперед.
- Эй! - зычно крикнул Ростислав. - Выходи! Говорить будем! Мы идем с миром!
Какое-то время казалось, что слова князя не достигли цели. Но шквал стрел все же стих и в лесу опять воцарилась напряженная тишина. В точности, как перед нападением.
- Эй! - снова позвал Ростислав. Громче прежнего.
Снова послышался пронзительный свист. На этот раз одиночный. И через мгновение на тропе показались люди в волчьих и медвежьих шкурах, с тяжелыми топорами, охотничьими луками и громоздкими самодельными щитами. Два десятка человек, не более. Среди них выделялся серобородый длинноволосый старец с замысловатой тесемкой на лбу. Длинное белое одеяние, множество оберегов и богато украшенный посох выдавали в нем волхва. Медленно, будто превозмогая немощь в ногах, вышел он вперед остальных. Устремил пристальный взгляд на Ростислава
- Не стрелять! - не поворачивая головы, скомандовал кметям князь и спешился. Ровной, уверенной походкой двинулся к старцу. Остановился на расстоянии двух шагов от него и, приложив руку к сердцу, поклонился.
- Мир вашему роду, старче.
- Здравствуй, молодец. С миром, говоришь, идете?
- С миром.
- А к нам уже приходили с миром, - запальчиво выкрикнул один из молодых вятичей за спиной волхва. - Да только, оказалось, убивать нас!
Старец грозно взглянул через плечо на юношу и для пущей убедительности с силой ударил посохом по земле, без слов показав всем, кому надлежит решать судьбу пришлых людей.
- Зачем явились Вы на нашу землю? - наконец снова обратился он к Ростиславу.
- Повелели мне Боги к кузнецу Стояну путь держать.
- К Стояну, - едва слышно повторил волхв и, прикрыв глаза, обратил испещренное морщинами лицо к кронам деревьев. Будто прося Богов поведать ему истину.
Отряд напряженно замер в ожидании. Но старец не спешил. Долго стоял он неподвижно - точно окаменел. Ни один мускул не дрогнул ни на лице его, ни на теле. Ростислав ждал, затаив дыхание. Знал, что не выйти ему победителем в схватке с вятичами в чаще лесной. В чистом поле - дело другое. Там ему не нашлось бы равных. Но в дремучих лесах его дружина бессильна.
- Вижу, правду ты молвишь, Ростислав Храбрый, - наконец, заговорил волхв, переведя на князя отчего-то тревожный взгляд. - Боги велят отпустить тебя с миром, не чиня преград. А нам им перечить не по праву. - Замолчал, задумчиво морща лоб. Но с места не сдвинулся и знака оставшемуся позади отряду не подал.
Понял Ростислав, старцу есть что добавить. И не ошибся.
- Но поторопись... - спустя несколько долгих мгновений тихо молвил тот. - Иначе поздно будет искать кузнеца Стояна на этом свете. Предстоит ему вскоре отправиться к Велесовым Лугам. Не на дни, на часы идет счет. Уже дует попутный ветер в паруса кораблей князя киевского...
* * *
И вновь повел Ростислав свою дружину по лесной дороге к неведомой цели, выискивая вековой дуб на развилке. Вскоре лес опять преобразился в гостеприимного хозяина, выпустив путников из своих дремучих дебрей. На смену вечнозеленым соснам и елям явились березы, осины, клены и заросли орешника. Изредка встречались и дубы, только ни развилки, ни рябины подле них не было.
Но старуха не обманула Ростислава. Тот самый дуб не заметить было бы невозможно. Издали притягивал он взгляды своим мощным, несокрушимым величием, возвышаясь над лесом, точно былинный великан. И хрупкая, тонкостанная рябина с едва заалевшими гроздьями трепетно и доверчиво - словно влюбленная девица - никла к его необъятному стволу. Щекотала зеленой листвой шершавую кору возлюбленного.
Судя по цветным лоскутам, украшавшим его ветви, и прикрепленным к стволу зубам вепря, не одна она преклонялась пред исполином. Люди тоже считали дерево священным. Являлись к нему и в час нужды, и в минуты радости. Молились о благополучии и избавлении от невзгод. Подносили дары. Задабривали.
Ростислав спешился. По заведенному мудрыми предками обычаю, преклонил колени у дуба. Коснулся пальцами матери-земли и опустил глаза долу, испрашивая благословения идти далее.
Оставшаяся позади князя дружина не решилась нарушить воцарившуюся вокруг тишину. Терпеливо ждала. Знали воины, что хоть и принял князь Ростислав Храбрый в угоду отцу и Киеву веру греческую, в душе остался верен Богам предков. Возносил молитвы Перуну и Сварогу. Рекам и лесам. Огню и воде. Солнцу и земле. А волхвов почитал превыше епископов.
Наконец, Ростислав поднялся с колен и не спеша двинулся обратно к коню.
- Сворачиваем! - скомандовал он дружине, вскакивая в седло, и добавил, теперь уже всецело полагаясь на напутствия старухи: - Мы почти у цели.
Но прежде чем войско добралось до селения, ветер принес с востока запах гари, зародив в душе Ростислава смутную тревогу. В памяти всплыли загадочные слова волхва о спущенных на воду киевских кораблях и о том, что недолго осталось кузнецу Стояну творить свое ремесло на этом свете.
Лес расступился пред путниками неожиданно, открыв их взглядам окутанное дымом пепелище. Зловеще кружили над ним черные вороны, оглашая округу хриплыми криками. Призывали собратьев на пиршество.
Недобрая птица - ворон. Первым устремляется он - мрачный предвестник смерти - на поле брани, дабы успеть склевать обращенные к солнцу глаза павших воинов и сбить их души с верного пути, помешать преодолеть Калинов Мост, направив в чертоги своего владыки - Чернобога...
Ростислав двинулся вперед, оставив дружину на опушке. Но конь его, тревожно заржав, повел широкими ноздрями, всхрапнул и вдруг упрямо попятился, будто отказываясь идти дальше. Князь спешился. Ступил на обгоревшую землю и, задумчиво озираясь, побрел меж еще дымящихся руин, остатков очагов и бездыханных, а порой и обуглившихся тел. Горький, смрадный запах пожарища щипал ноздри, резал глаза, заставлял судорожно вздыматься грудь.
Налетел не по-летнему холодный ветер, швырнув под ноги сизые горсти пепла. На мгновение разодрал в клочья дымную пелену и снова стих. Точно затаился, оценивая пришлого человека.
Превозмогая внезапно накатившую усталость, пересек Ростислав пожарище, обходя застигнутые смертью тела, и остановился на окраине сгоревшего селения - у разрушенной огнем кузни. Опустился на корточки и зачерпнул ладонью еще теплую золу. Просеял сквозь пальцы. Это была не его земля, не его род, не его боль. Но сердце ощущало ее как свою.
Он опоздал. Как и предсказывал волхв, кузнец Стоян отправился к Велесовым лугам. Не один, а вместе со всем селением.
Которое из изувеченных мечами и копьями тел его?
Ведя дружину Муромскими лесами Ростислав мысленно представлял себе широкоплечего бородача средних лет подле пышущего жаром кузнечного горна. Будто воочию слышал, как гулко ударялся о наковальню его тяжелый молот, вздымая вокруг всполохи золотистых искр...
Но что за человек был кузнец на самом деле? Стар ли, молод? Жил ли он один, целиком отдаваясь выбранному ремеслу, или с семьей? Были ли у него дети малые, или дочерь на выданье, сыны косая сажень в плечах? А, быть может, нетерпеливо ждала дня свадьбы его красавица невеста?...
Кто принес погибель его роду? Князь ли киевский, коего поминал в своем напутствии лесной старец?
От бесплодных дум отвлек Ростислава ярко-рыжий отблеск, мелькнувший за руинами кузни. Показался и исчез, точно и не было его. Лишь мгновение спустя понял князь, что не огонь то был, а человек с волосами цвета пламени, и ринулся вслед за ним, попутно заметив отпечатавшиеся в слое пепла следы босых ног - то ли детских, то ли девичьих.
Долго гадать, кому они на самом деле принадлежат, не пришлось. Едва Ростислав свернул за угол, взгляду его предстала стремительно бегущая к лесу девушка с развевающимися на ветру длинными огненно-рыжими волосами. Бывалому воину не составило большого труда догнать беглянку. Но удержать ее, оказалось, гораздо сложнее.
Девушка сопротивлялась отчаянно, точно дикая лисица. Брыкалась, царапалась, кусалась, но ни разу не подала голоса во время этой ожесточенной схватки.
- Да успокойся ты! - яростно прикрикнул на нее Ростислав, исхитрившись повалить на землю и придавить своим телом. - Я не причиню тебе вреда!
На мгновение девушка притихла, устремив на него полный ужаса взгляд. Лишь тогда Ростислав сумел ее рассмотреть внимательнее: перемазанное в саже полудетское лицо, большие испуганные глаза цвета молодой листвы, лихорадочный румянец на щеках, вздернутый, чуть заостренный нос. Подивился, откуда в столь худеньком, почти невесомом теле могли взяться силы для противостояния опытному, закаленному в боях воину.
И едва эта мысль промелькнула в голове, девушка снова встрепенулась, пытаясь вырваться. Безуспешно. Он лишь крепче стиснул ее тонкие запястья, мертвой хваткой пригвоздив их к земле.
- Что здесь произошло? - вкрадчиво, почти ласково спросил он. - Говори!
Девушка замерла, и страх в ее глазах вдруг уступил место ярости.
- Отпущу. Получу ответ и отпущу. Что здесь произошло?
- А сам не видишь? - вздорно выпалила она.
- Вижу... Но кто напал?
- Пришли по реке войска из Киева водворять на нашей земле свою веру. Обнажили мечи. Сожгли капище и вместе с ним всю деревню.
- Остался ли еще кто в живых кроме тебя?
- Может, кто и остался, да только их киевляне в клети посадили и с собой увезли. Другим в назидание.
- А кузнец? Кузнец Стоян? - с затаенной надеждой спросил Ростислав.
Девушка заметно напряглась. Прищурилась.
- А зачем он тебе? - настороженно спросила она, закусив нижнюю губу. - Неужто коня надумал подковать? Так не ко времени...
- Да нет. Есть у меня к нему дело поважнее.
- Все равно. Опоздал ты. Моего отца киевляне убили первым.
- Так ты дочь его? - чуть ослабив хватку, недоверчиво переспросил Ростислав и приподнялся над девушкой.
На этот раз она не пыталась вырваться, а лишь еще пристальней посмотрела в глаза князю, но с ответом не спешила.
- Дочь, - наконец, кивнула она после затянувшегося молчания. - Отпусти меня, а? Может, и сумею чем тебе помочь. Да только не лежа под тобой на земле...
Ростислав поспешно поднялся, отряхиваясь от травы и, подав руку, резко дернул девушку на себя, принуждая встать.
- Как хоть звать тебя, красна девица?
Она поменялась в лице. Отпрянула, снова не тая недоумения и страха воззрившись на Ростислава. Точно блаженным посчитала. И то верно. Кто же в здравом уме об имени спросит, когда в небе кружат вороны - зловещие слуги Чернобога? Имя часть души человеческой. Негоже поминать его без веских на то оснований, тем более, когда вокруг вьются недобрые духи... Так и до лиха недалече.
- В роду звали Олисавою, - вдруг тихо ответила девушка, когда Ростислав уже и не ждал. - И ты так зови.
Выкрутилась плутовка. Поди ж теперь разбери - то ли имя данное отцом и матерью при рождении назвала, то ли прозвище людьми придуманное за лисий цвет волос.
- А я князь Ростислав Волынский. Направили меня Боги в вашу деревню к отцу твоему, кузнецу Стояну. Знатный, стало быть, был кузнец, коли слава о нем и до Богов дошла.
- На всей вятической земле не было ему равных, - согласно кивнула Олисава. - Ни по умению, ни по доброте, ни по мудрости. Мудрее иных волхвов был отец мой.
- Дали мне знать Боги, что есть у Стояна что-то лишь мне одному предназначенное. Потому наказали идти к нему. Иначе не видать мне более в жизни ни удачи, ни славы. Ни жизни самой. Быть может, ты знаешь, что за вещь такую сотворил кузнец Стоян?
Олисава снова замолчала. Склонила голову набок, задумчиво глядя на Ростислава из-под полуопущенных ресниц. Оценивающе. Пристально.
Отвернулась и, скрестив руки на груди в защитном жесте, отошла на несколько шагов к лесу. Долго стояла она неподвижно спиной к князю. Думала. Да и он не торопил ее. Терпеливо ждал.
- Есть такая вещь, - наконец, тихо произнесла она, не оборачиваясь. - Меч заговоренный. Только по плечу ли тебе эта ноша? Многие уже за ним являлись, да из ножен вытащить так и не сумели. Ни с чем ушли восвояси.
- Ты, девка, верно шутишь. Нет на свете такого меча, чтобы мне не под силу был.
- А это мы посмотрим, - лукаво усмехнулась она, посмотрев на Ростислава через плечо. - Меч Олисавы и тебя, и меня помудрее будет. Абы кому в руку не ляжет.
- Меч Олисавы? В честь тебя кузнецом назван, стало быть? Так давай проверим, по плечу он мне или нет. Где он этот меч?
- Не спеши. Сперва помоги мне тризну свершить над родом моим. А потом и до меча дело дойдет.
- Условия мне ставишь?
- А ты как хотел? Не воздав должных погребальных почестей мастеру и его роду, забрать плод его трудов? Не получится...
- И то верно.
- Не ляжет Меч Олисавы в руку тому, кто род мастера его создавшего не уважит. Так отец сказывал. А мне ему перечить не по праву.
На том и порешили. С жаром взялся князь Ростислав за дело, дабы исполнить древний обряд. Собственноручно истер друг об друга трухлявые деревяшки, добывая живой огонь для высоких погребальных костров. Три дня и три ночи не потухали они, освещая умершим путь к Велесовым лугам по Калинову Мосту. Не смолкали обрядные песни и звон мечей княжеских кметей. Рекой лилось поминальное вино.
Олисава не проронила ни слова, со стороны наблюдая за свершаемой тризной, и лишь когда догорел костер, обративший в прах тела павших, ступила босыми ногами на возведенный курган. Встала спиной к лесу, лицом к реке и, устремив взгляд к заходящему солнцу, резко дернула пред собой ритуальные бусы.
http://i023.radikal.ru/1309/51/c2598d1403a4.jpg
Разнесся над поляной глухой, устрашающий звук, призванный отпугнуть злых духов от места тризны. Притихли кмети. Замер в ожидании и сам князь, немигающее глядя на Олисаву. И вдруг она запела. Громко. Протяжно. Вложив в свою поминальную песнь всю боль и тоску непролитых слез, которые скопились в ее сердце за последние дни.
Подхватил ветер пронзительную песнь Олисавы и понес к Солнцу, заставив его замедлить свое движение к краю неба. Прислушалось небесное светило и в тот же миг вспыхнуло алым пламенем, залив и землю, и реку, и небосклон багряными слезами...
* * *
В ту ночь, когда, свершив погребальную тризну, княжеская дружина пировала у кургана, Олисава долго сидела в одиночестве на высоком берегу реки, вглядываясь в Млечный путь - Калинов Мост, соединяющий мир живых и мир мертвых. Вслушивалась в шепот ветра, пытаясь вызнать у него, благополучно ли добрался отец ее, Стоян, к Велесовым лугам. Доволен ли свершенной тризной.
Ростислав подошел к Олисаве почти бесшумно и сел рядом, отчего-то не решаясь заговорить. Время шло, а он все не мог подобрать нужные слова, чтобы спросить девушку о мече.
- По нраву ли тебе свершенный обряд? - наконец, начал он.
- По нраву, - едва слышно ответила Олисава, не отрывая взгляда от звездного неба.
- А коли так, то не пора ли проверить под силу ли мне меч?
- Не спеши, князь. Успеется, - лукаво усмехнулась она. - Род ты наш уважил - знатную тризну справил. Спасибо тебе сердечное. Но было у отца и второе условие. Не ляжет Меч Олисавы в руку тому, кто должных почестей нашей Земле-Матушке не вознесет... Разумеешь, о чем я говорю?
- Как не разуметь, - покачав головой, беззлобно усмехнулся князь.
- Не любит Земля-Матушка небрежения своими щедрыми дарами. Хлеб в этот год уродился на славу. До земли гнутся золотые колосья под тяжестью зерен. А срезать их некому. Одна я осталась из нашего рода. Так мне до Велесова дня не управиться. Уж и Морана землю снежным покрывалом укроет, когда я последний сноп вязать примусь.
- Знамо дело. Куда уж одной девке с жатвой справиться... - почесал бороду Ростислав. - Хорошо. Завтра на заре и начнем. Но ты уж сразу скажи, сколько всего условий было у твоего отца?
- Не много. Три, - вновь лукаво усмехнулась Олисава. - Только рано тебе еще о третьем условии думать, князь. Рано.
С рассветом вышел князь со своей дружиной в поле на жатву и застал там облаченную в одну исподнюю сорочку Олисаву. Стояла она с серпом в руке, по заведенному мудрыми предками обычаю обратив глаза на восход - к поднимающемуся из-за горизонта Солнцу. Испрашивала у Сварога благословения, дабы приступить к жатве.
Потекли по холму первые утренние лучи. Укрывая землю позади себя янтарной шалью, устремились они к хрупкой девичьей фигурке и тут же, ни мгновения не раздумывая, приняли ее в свои чарующие объятия. Олисава будто лишь этого и дожидалась. Ловко взмахнула серпом, срезая первые колосья.
Ростислав жестом приказал кметям обождать, пока свершится священный обряд. Издавна у жниц было заведено, что первый сноп складывает старшая в роду женщина, обвязывает его цветными лентами, украшает цветами, вознося почести земле-матушке.
Сердце болезненно сжалось в груди при взгляде на юную Олисаву - последнюю в своем роду. Не старшую и не младшую, а единственную. На чьи хрупкие плечи теперь легло бремя довершить дело, начатое всем селением, не дать пропасть труду ее рода зазря. И кто если не сильный мужчина - князь - поддержит ее в этом.
Когда сноп был сложен и празднично украшен, Ростислав шагнул к пшеничному полю. Крепко сжал в ладони рукоять серпа и аккуратно срезал первые в своей жизни хлебные колосья...
* * *
Жатва подходила к концу. Уже не далек был час, когда оставит Олисава несрезанным последний пучок плодоносящих колосьев, в коих затаился дух поля. Свяжет их жгутом - Велесу на бородку - знаменуя тем самым успешное завершение Жатвы. А Ростислав все чаще ловил себя на мысли о девушке - о ее несгибаемой воле, ловких руках, пламенеющих в солнечных лучах волосах, тихом, вкрадчивом голосе и лукавых глазах цвета молодой листвы.
Как сумеет она выжить одна без рода, без отца? Куда пойдет?
Уже в который раз украдкой взглянул Ростислав на споро орудующую серпом Олисаву. Каждый взмах руки выдавал в ней умелую жницу - не чета ему самому и его дружине. И вдруг, поддавшись мимолетному порыву, он срезал вместе с колосьями пучок синих васильков, спрятав его за пазухой. Чтобы вечером - на закате - сидя подле Олисавы на высоком берегу реки, заставить ее хоть на мгновение улыбнуться, забыв о беде, постигшей ее род.
К исходу дня жатва была окончена. Растянулись по скошенному полю золотые снопы. Двинулись усталые кмети к гостеприимному костру на опушке леса. Олисава по своему обыкновению, сварив им в котле похлебку, ушла коротать летний вечер на обрыве у реки. Вскоре к ней присоединился и Ростислав.
Будто опасаясь насмешек, смущенно достал он из-за пазухи тот самый букетик срезанных в поле васильков и молча протянул Олисаве. Девушка испуганно встрепенулась. Нерешительно протянула руку к цветам и тут же отдернула, недоверчиво посмотрев на князя.
- Это мне? - дрожащим от волнения голосом тихо спросила она.
- Тебе, - кивнул Ростислав и улыбнулся так мягко, ласково, что мог бы растопить льды в чертогах Мораны и Чернобога, а не только сердце юной Олисавы.
- Спасибо. Вот и уважил ты девицу, - едва слышно произнесла она. - Выполнил третье условие отца моего, прежде чем оно было тебе озвучено.
Повисло неловкое молчание, которое не в силах был нарушить ни приглушенный плеск рыбы в реке, ни баюкающее кваканье лягушек в камышовых зарослях, ни чарующие песни ночных сверчков в высокой траве, ни даже отдаленный хохот сидевших у костра кметей.
- Куда же ты теперь подашься? - вдруг хрипло заговорил Ростислав.
- Куда? - эхом повторила Олисава, по своему обыкновению устремив задумчивый взгляд вдаль. - А это уж куда меч укажет...
- Меч Олисавы?
- Он самый. Не задумывался, князь, почему мой отец его так назвал? А стоило бы, коли хочешь его себе заполучить. Может, и правда не по плечу ноша?
- Так расскажи мне...
- Меч тот отец для меня ковал. На меня же его и заговаривал... Чтобы он мне путь верный указывал во мраке...
- Не понимаю... То есть никому, кроме тебя, этот меч и не ляжет в руку вовсе? - грозно сведя брови на переносице, переспросил Ростислав.
- Почему же? Ляжет... одному единственному человеку и ляжет. Тому, кто род да землю нашу уважит. И с кем мое сердце в лад биться будет. Тому меч Олисавы и предназначен. За ним и мне надлежит идти.
- А коли не захочет он, чтобы ты за ним шла? - растерянно переспросил Ростислав.
- Так ведь меч Олисавы помудрее и меня, и него будет. Не признает он хозяина в том, с кем мне не по пути.
- Ну что ж... Коли так, давай проверим, кем видит меня меч Олисавы. И по пути ли нам с тобой.
- Утром, князь. Утром. Оно все же вечера мудренее, - поднимаясь с земли, улыбнулась Олисава и двинулась прочь от берега.
Всю ночь пропадала она в лесу. Не раз и не два поднимался Ростислав со своего походного ложа, мерил шагами разбитый на опушке лагерь. То к реке подходил, то замирал у деревьев, вглядываясь во мрак чащобы. Прислушивался, не слышны ли легкие девичьи шаги. Но все было напрасно.
Вернулась Олисава лишь на рассвете, неся за спиной сокрытый в ножнах меч. Ростислав встретил ее сидя у дотлевающего кострища и, окинув хмурым взглядом мокрый от росы подол платья, отвернулся.
- Что-то ты, князь, с утра не весел, - остановившись напротив князя, усмехнулась Олисава. - Боишься, меч не под силу окажется?
- А самой тебе, видать, страх неведом? Ни зверя дикого, ни лешего не боишься, по ночам в лесу пропадаешь?
- Так не того бояться надо, князь. Лес он тех, кто к нему с чистым сердцем приходит, никогда не обидит.
- И кого же, по-твоему, стоит бояться, коль не диких зверей?
- Людей, князь, людей. Посмотри вокруг, - обвела рукой пепелище Олисава. - Не лес мой род погубил, не звери дикие, а люди до власти и чужих богатств жадные. Боги им наши, думаешь, не по нраву пришлись? Не Боги, князь... а свобода.
- О свободе говоришь ты, стало быть... А воле меча добровольно подчиняешься.
- Так и не понял ты ничего, князь. Меч Олисавы меня неволить не станет.
С этими словами сняла Олисава с плеча ножны и, с легкостью обнажив булатный меч, явила его князю. Сомкнулись лучи восходящего солнца на острие темного, отливающего золотом клинка. Словно пламя живое устремилось ввысь по узорчатой стали, откидывая искрящиеся отблески на покрытую росой траву.
Ростислав выдохнул. Тяжело. Прерывисто. Никогда доселе не доводилось ему видеть подобного. Рука сама потянулась к булатной стали. Но зорко следившая за ним Олисава в тот же миг вернула меч в ножны.
- Не мне, князь, надлежит доставать для тебя меч из ножен, - покачала головой она. - Он сам должен тебе поддаться. Помни это...
Ростислав сглотнул, подняв глаза на Олисаву, и тут же столкнулся с ее ободряющей улыбкой. Взглянул на протянутое ему оружие.
- Пусть не смолкнет в веках слава мастера Стояна, сей меч сотворившего, - тихо произнес он, коснувшись рукояти. Снова выдохнул и, вновь устремив взгляд на Олисаву, рывком обнажил булатную сталь.
В тот же миг показалось Ростиславу, будто налилась его рука неведомой доселе силой. Хлынул в кровь магический бальзам, придавая телу несокрушимую мощь и гибкость, а мыслям - ясность. Меч - легкий, почти невесомый - стал словно продолжением его руки. Сросся с ней воедино, признав в Ростиславе своего истинного хозяина. Единственного на всей земле.
- Ну что ж, Олисава Стояновна, - коснувшись плеча девушки, заговорил князь. - Пришло, стало быть, время тебе в дальний путь собираться. По всему видать, быть тебе в моем доме хозяйкой.
* * *
Вновь двинулся княжеский обоз по лесной дороге. Прощалась Олисава с родными местами - с высоким обрывом над рекой, с белоствольной березой на опушке леса, с полями и превратившейся в пепелище деревней. Вспоминала отца. Кузню. Каскад золотых брызг взмывающий из-под тяжелого молота. Вырезанную из дерева фигуру богини Макоши на старом капище, сожженном киевлянами.
Проезжая мимо векового дуба Олисава вдруг спрыгнула с телеги и ринулась к его стволу.
- Дедушка Дуб! - приникнув к нему щекой, прошептала девушка, уже не сдерживая слез. - Помоги мне, Дедушка Дуб. Молю. Ты ведь все можешь. Всегда был мне мудрым советчиком и подмогой. Подскажи, что ждет меня в дальних краях? Не ошибся ли Меч Олисавы? В том ли человеке признал хозяина?
Широкая мужская ладонь ободряюще легла на плечо Олисавы, заставив ее вздрогнуть и еще крепче прижаться к могущему дубу.
- Помоги мне, Дедушка Дуб, - едва слышно повторила она и затихла.
- Я позабочусь о тебе, Олисава, - присев рядом с девушкой, прошептал Ростислав и осторожно коснулся кончиками пальцев ее мокрой щеки. - Позабочусь. Помнишь? Меч Олисавы мудрее и тебя, и меня... Он никогда не ошибается и ляжет в руку лишь одному единственному на земле.
2
Во времена стародавние, когда и не знали еще волынские земли варяжских князей, раскинулся на правом берегу реки Луга славный город Ладомир - лад и мир, стало быть. Жили в нем люди добрые, камня в сердце не носившие. Сеяли хлеб, творили ремесла.
Но годы спустя, оказалось, что на бойком месте довелось вырасти городу - на перекрестье торговых путей. Потянулись к нему по реке и по суше иноземные купцы. Привезли товары заморские - вина греческие, ковры персидские, пряности восточные и многое другое, доселе на Руси невиданное.
Рос город, богател. Много разных людей повидал на своем веку. Всех встречал хлебом-солью, и вскоре добрая слава о нем по всей земле пошла.
Прознали о Ладомире и в Киеве. Позарились варяжские князья на его богатства. Решили подчинить город своей власти. Век без малого смекалкой да легкой данью сдерживали волыняне натиск сильного соседа, покуда не явился в город князь Володимир, прозванный за деяния свои Крестителем. Не один он пришел, а с дружиной да епископами.
Грянули новые времена. Смутные. Дымом пожарищ овеянные. Запылали ярким пламенем капища. Легло глумливое клеймо на мудрых старцев-волхвов. Начались казни непримиримых язычников - дело прежде на Руси неведомое, греческими епископами привнесенное.
И будто в одночасье выросла в городе деревянная церковь - на месте священном, намоленном - там, где издавна высились языческие идолы Перуна, Сварога, Велеса да Макоши.
И, наконец, дабы стереть с лика земли память о славном Ладомире, повелел князь киевский называть город новым именем - Володимиром. В честь себя, стало быть.
Немало лет минуло с той поры. Стихли бунты язычников. Затаились в лесах оклеветанные волхвы. Развеялся дым пожарищ. Не узнать стало прежнего Ладомира в разросшемся Володимире.
Тогда-то и довелось получить Ростиславу во княжение город на реке Луга, а вместе с ним и земли окрестные. Но не сиделось молодому князю на месте, манили его дали дальние, заветные. Подобно своим прославленным предкам, грезил он о новых завоеваниях и воинской славе. О походах на Царьград, да на половцев.
Уж и не помнил Ростислав доводилось ли ему когда-нибудь возвращаться из похода в свое княжество со столь легким сердцем, как теперь. Вряд ли, ведь не один он в этот раз шел домой, а с суженой.
Будто впервые смотрел он на высокие насыпные валы на подступах к городу, на показавшуюся из-за холмов крепость и опоясывающий ее глубокий ров с водой, на перекидной мост, ведущий к городским воротам.
- А вот это, Олисава, мое княжество и его столица город Володимир, - въезжая в город, молвил князь. - Теперь и тебе он домом станет.
Не доводилось Олисаве прежде бывать в таких селениях - многолюдных, шумных, столь больших, что и за день не обойти. Все здесь казалось чудно и странно - и высокие городские стены, и мощеные бревенчатыми настилами улицы, и оживленная пристань у реки. А уж люди-то и того чудней.
Изумленно взирала Олисава на заморских купцов, торговавших с лотков кто пряностями восточными, кто фруктами невиданными, кто коврами многоцветными. Но более всего поразили ее ткани - тонкие, невесомые, красоты неземной.
Посмеивался Ростислав, глядя на Олисаву, точно на дитя малое. Но вдруг, проезжая мимо лавки с восточными сладостями, соскочил с коня и, сунув руку в калиту, подошел к купцу.
- Дай-ка мне, купчина, сластей медовых красну девицу побаловать, - подкинув на ладони монету, обратился к нему Ростислав.
Купец признал князя. Расплылся в довольной улыбке, исподтишка кидая любопытные взгляды на сидевшую в телеге Олисаву. Щурился, пытаясь по платью девушки понять, из каких краев привез ее Ростислав.
- Есть у меня, княже, чудо заморское, - вдруг залился соловьем купец, доставая из закромов маленький украшенный самоцветными каменьями ларец. - Ни в Царьграде, ни на Руси доселе невиданное. Лукумом зовется. Для самого персидского султана придуманное. А он-то знает толк в сладостях. Не желаешь ли сам отведать да красну девицу попотчевать?
- Для султана, говоришь? - усмехнулся Ростислав. - А чем суженая волынского князя хуже султана? Давай-ка свой лукум. Отведаем.
- Быть, - согласно кивнул Ростислав. - И свадьбе и пиру на весь мир быть.
Со скоростью ветра разлетелась эта весть по Володимиру. В княжеских палатах о ней прознали даже прежде, чем сам князь спешился у парадного крыльца хором.
Собрались бояре во дворе хлебом да солью встречать князя. А сами не на Ростислава смотрели, а на испуганно притаившуюся за его спиной Олисаву. Пристально рассматривали и наряд ее - подпоясанное платье цвета темной охры, и огненно-рыжие волосы, перетянутые на лбу тонким кожаным венцом, и богато украшенный самоцветными каменьями ларчик, который девушка судорожно прижимала к груди.
- Здравия тебе, княже, - вышел вперед приземистый боярин с черной окладистой бородой. Распахнул объятия навстречу Ростиславу. - А мы уж заждались. Хоть бы весточку с гонцом прислал. Подготовились бы к приезду. Яств, положенных случаю, наготовили.
- Да ни к чему оно, Кузьма Елисеевич. Ни к чему пока.
- Как же это ни к чему, княже?
- Да так. Ни к чему. Незачем народ баламутить понапрасну. Успеем еще пир на весь мир закатить. Тем более, повод поважнее будет.
- Наслышаны, князь, наслышаны, - поджав губы, протянул боярин и метнул на Олисаву колючий взгляд. Хмурый. Добра не сулящий.
Сердце девушки сдавило от вновь накатившего страха. В точности как тогда, при нападении киевлян на ее родное селение. Когда отец, прежде чем ринуться в бой, строго наказал ей бежать в лес искать защиты подле Дедушки Дуба.
Не послушалась тогда Олисава, притаилась в роще. Видела, как упал отец, пронзенный вражеским копьем, как полегли вслед за ним и остальные. Как сбили киевляне деревянных идолов и, свалив в единую кучу, поднесли к ним факелы. Видела, как вспыхнули Велес да Макошь, пожираемые устремившимся до небес пламенем. И как горела деревня тоже видела. Да поделать ничего не могла, сидела в зарослях молодого орешника, не в силах пошевелиться от ужаса.
Так и теперь под недобрым взглядом боярина ноги и руки отказывались повиноваться Олисаве. Колени подкашивались. Земля, точно болотная топь, уходила из-под ног, засасывая в свои вязкие недра. И единственным спасением виделся Олисаве князь Ростислав, который поклялся пред Дедушкой Дубом позаботиться о ней. Которого выбрал ей в спутники меч заговоренный.
И Ростислав не оставил ее. Крепко, ободряюще взял за локоть и представил боярам.
- А это, бояре мои верные, моя суженая. Невеста нареченная. Олисава Стояновна. Прошу любить и жаловать. И служить ей верой и правдой, как мне самому.
В княжеском дворе воцарилась гнетущая тишина. Бояре безмолвствовали. Кто продолжал изучающее смотреть на Олисаву, кто, напротив, брезгливо отвел взгляд. Мгновения показались девушке вечностью. И вдруг навстречу ей и князю Ростиславу, тяжело опираясь на клюку, ринулась ветхая старуха.
- Счастье-то какое! - громко заголосила она, обнимая сперва Ростислава, а вслед за ним и Олисаву. - Деточки милые! Порадовали старуху... Теперича мне и этот мир покидать не боязно. Есть кому о моем князюшке позаботиться окромя меня.
- Нянька Яромила, - целуя старуху в морщинистую щеку, пророкотал князь. - Ну вот и вернулся я. А ты боялась.
* * *
Поручил Ростислав Олисаву до поры до времени заботам няньки Яромилы, его самого с пеленок взрастившей. Знал, что она, хоть и стара уже, но его суженую в обиду не даст. А при случае и уму разуму научит, о заведенных в Володимире порядках поведает. Так и вышло.
Определили для Олисавы богато обставленные покои. С восточным ковром на полу, искусной резьбой на столбцах, росписями по стенам и сводчатому потолку, беленой печью и высокой постелью, застеленной изумительной красоты покрывалом.
Но прежде всего упал взгляд Олисавы на красный угол, и увиденное в нем заставило девушку испуганно зажмуриться. Не привычная божница там была, а неведомый образ в золотом окладе. Чужой. Непривычный.
- Что за невидаль такая, бабушка? - обернувшись на няньку Яромилу, тихо спросила Олисава.
- Какая ж то невидаль? Почитай, в каждом доме теперь такая имеется. Иконой зовется. Наказал некогда князь Володимир, что крестить нас приходил, на нее молиться. Вот и исполняем волю великокняжескую. Не буди лихо, покуда оно тихо.
- Лихо?
- А то как же, милая. Помнят еще старики, как надумал нас князь Володимир вслед за Киевом в греческую веру обратить. Гридней понагнал, епископов... будь они неладны. Капища жечь стал. Тех, кто по старинке, молитвы Макоши да Велесу возносил, на кол сажать начал. Церковь поставил. И наказал туда ходить молиться. А потом... Стыдоба стыдоб. Узрел созвучие Ладомира с Володимиром и повелел наш город своим именем величать. Володимиром, стало быть. Не на том месте, видать, вырос наш город, чтобы на века сохранить верность тому доброму имени. Бойкое место разных людей к себе манит, а они уж свои порядки в нем заводят.
- Как же без капища-то, бабушка? - обреченно покачала головой Олисава. - Без него ни лада, ни мира вовек не видать.
- А ты по капищу, милая, не тужи. Покуда Боги в сердце твоем, да в мыслях живы, ты одна не останешься. Солнце на небе по-прежнему светит, Земля-матушка силушку да хлеб насущный дарует. А ежели совсем невмоготу станет, так ты и в храм их не пужаясь иди. На месте прежнего капища как никак поставлен их храм.
- Как же так, бабушка? На месте капища-то?
- А вот так! Князь Володимир-то хоть и креститься вздумал, да народ вслед за собой на то склонял огнем да мечом, поговаривают, и сам-то в того единого Бога не дюже верил. Как же это он, Бог их, один может и за солнце, и за дождь, и за ветер, и за гром в ответе быть? Неведомо.
- Знамо дело. Не может... Так зачем же князь Володимир от наших Богов в угоду греческому отступился?
- А это тебе, милая, наш князь Ростислав получше меня расскажет. Он ведь тоже крещеный в греческую веру. А Перуна, сама видишь, поболе чтит.
* * *
А тем временем состоялся у Ростислава разговор серьезный с боярином Кузьмой Елисеевичем. Не по нраву тому пришлась весть о скорой женитьбе князя. И на то причины имелись.
- Ты, князь, не серчай, - осторожно начал боярин, осуждающе покачивая головой. - Но неразумное ты дело затеял. Ой, неразумное. Разве что курам на потеху. Где ж это видано, чтобы князь христианский да на девке варварского роду жениться вздумал. Нашел в лесу дикарку, да под венец ее вести... Ты глаза-то протри. Что она тебе? Точно зверек дикий... Отродье дьявольское, Велесу да Макоши поклоняющееся. Да коли в Киеве прознают...
- А ты меня, Кузьма Елисеевич, Киевом не стращай. Не из пугливых. Да язык свой змеиный попридержи. Чай о невесте княжеской говорить изволишь. Девка эта, как ты ее величаешь, не дикая. А из народа. И меня ближе к народу сделает. Погляди, как челядь вокруг нее вьется. Чем услужить не знает.
- Ты, князь, на челядь не ровняйся. Не княжеское это дело. А коли к народу стать ближе надумал, так и получше способы сыскать можно. Мало ли девок в славном Володимире. Крещеных в веру истинную. Да ты хоть на дочку мою старшую посмотри. Чем она тебе не люба?
- А причем здесь дочь-то твоя, Кузьма Елисеевич? - нахмурился Ростислав, поставив чарку на стол. - Что-то мне невдомек.
- Как причем? Все глаза выплакала Гордеюшка, как узнала, что ты на дикарке супротив всем христианским законам жениться надумал.
- Не о том ты толкуешь, боярин. Не о том. Славная девка дочь твоя. Да не мне ее под венец вести, - резко поднявшись из-за стола, отчеканил Ростислав и для пущей убедительности грозно свел брови на переносице. Опустил тяжелый кулак на стол. - Не мне.
- А ты, князь, горячку не пори. Остерегись. Подумай. Не с руки тебе сейчас супротив Киева идти.
Ростислав отмахнулся и решительным шагом покинул гридницу. Но разговор с боярином долго не выходил из его головы. А на утро приехал гонец из Киева с наказом великокняжеским прибыть всем князьям-наместникам на общий сход.
Не хотелось Ростиславу оставлять Олисаву так скоро, не дав обвыкнуться в чужом городе. Да делать нечего. Надо ехать. Не в его интересах выказывать столь явное небрежение великокняжеской воле.
Вновь собрался Ростислав в дорогу. Вышел на красное крыльцо. Взял под узды коня своего верного.
- Не тоскуй, милая Олисава! Ненадолго расстаемся. Скоро вернусь я из стольного града Киева. И тогда сыграем с тобой свадьбу. Будет пир на весь мир с яствами русскими да заморскими и скоморохами потешными. Не тоскуй, а покуда не будет меня, к свадьбе готовься.
Обнял Ростислав Олисаву крепко. Коснулся губами ее виска. Посмотрел в глаза. Нахмурился, увидев застывшие в них слезы.
- Не горюй. Я вернусь, оглянуться не успеешь.
А затем вскочил князь в седло и выехал прочь со двора, уводя с собою верных кметей.
