Петренко Владимир Владимирович. Очерки

ОЧЕРКИ

В пламени вдохновения

Дьячок сельской церкви под Белгородом Копейкин за бутылку горилки научил малолетнего Сашу Лозневого читать по Псалтырю, а мальчишка, поступив в школу в 11 лет, неожиданно удивил всех, превзойдя младших учеников в составлении сочинений. Ошибок там была тьма, конечно, но учительницу поразило детальность, образность описаний. Какую-то лужицу, прихваченную ледком, он прямо-таки живо представил глазам.

Толкуют о наследственности, о генах, а далекие предки его ничего не сочиняли, кроме имен и фамилий. «Лозневой», к примеру, означает родившийся в бане. Зато землю, что кормит, знали как свои пять пальцев. И силушкой Бог не обидел: могли удержать за колесо телегу, запряженную лошадью. Однако какой бы ни был задаток природы, он так не разовьется, не стронется с места, если в качестве силы не приложено будет знание.

Французский теоретик классицизма Буало был близок к истине, наказывая вначале учиться мыслить, потом уже писать. Да, наблюдений у юного Александра хватало: он видел, как косило людей междоусобье, обозначенное высоким словом «гражданская война», голод, все стадии сельского труда постиг собственным горбом. И лопатой действовал не хуже, чем ложкой за столом. Все видел, все примечал его пытливый взгляд: как розовеют вишневые деревья по весне, как громоздится с треском лед на реке, как сияют девичьи глаза при поцелуе, а первые его стихи еще не могли согласовываться с чувствами в полной мере.

Рецепт дал украинский писатель Остап Вишня. Прочитав его стихи, в которых русские слова перемежались с украинскими, он, посмеиваясь, спросил:

— Ты, хлопец, какой язык больше предпочитаешь?

— Русский.

— Ну так и пиши стихи на нем. Только сначала словарный запас пополни, читай больше.

В тот год сотрудница заводской библиотеки всем читателям с гордостью показывала формуляр молодого токаря Лозневого. Триста с лишним книг в год прочитал. По сегодняшней мерке мог бы тем самым в Книгу рекордов Гиннеса попасть. Обидно только за Лермонтова и Некрасова. Есенинские стихи Александру нравились больше. Хотя его можно понять. То, о чем писал Есенин, живо напоминало недавнее деревенское прошлое, от которого был отлучен губительными советскими переменами. Что с того, что дали семье семь десятин земли. А чем было оживить это громадное пространство с почти метровым слоем чернозема, если обобрали крестьян продразверсткой до нитки, не оставив даже картофеля, овощей, зерновых на семена, согнали с насиженных мест лучших хозяев, а оставшихся заморили голодом. Не с того ли забиты окна изб крест-накрест, разбежалась молодежь по городам и весям — искать лучшей доли.

И здесь попавшему таким путем на завод нашему сельскому пареньку также несладко приходилось. Вроде бы и неплохие деньги получал, но всякий день дышать гарью и стирать руки до крови о металл — попробуй-ка. Иначе бы не поддался уговорам заезжего вербовщика:

— Посмотри на себя, — тараторил он, оглядывая Александра, словно лошадь, и настырно вкладывая в пальцы ему огрызок карандаша, — ты же крепкий парень, такие только и нужны на Магнитострое. Что имеешь тут? Копейки. Там будут рубли. Ставь подпись.

Рубли, конечно, у горы Магнитной, куда окунулся в кипень земляных работ, были. Да что на них купишь? Ногам холодно в тапках, приехал, думая, что на Урале так же тепло весной, как на Украине, а ботинок даже самых завалящих негде взять. В первый праздничный день на площади поэты города стихи читали, и смешно было видеть, как в такт словам раскрывали рты подошвы ботинок у одного из них. Как потом узнал — это был Борис Ручьев.

Протолкавшись поближе, Лозневой потянул его за локоть:

— Слушай, у меня ведь тоже стихи есть.

— О, — сказал Ручьев, — живем! Слышишь, Миша, — обратился он к стоящему рядом худощавому подвижному пареньку, — еще один поэт к нам пожаловал. Да у него еще такая шикарная обувка, — посмотрев на тапки Александра, заметил дальше Ручьев, — не то, что у нас с тобой, Мишка.

— А ничего, — вторя ему, вступил в разговор Люгарин. — Завтра все в обновках будем...

Смысл этой фразы Лозневой понял, когда на следующий день в бригаде ему вручили пару лаптей.

Вся страна тогда (подумать только, спустя четырнадцать лет после революции, полжизни одного поколения) ходила в лаптях. Даже управление такое было «Главлапоть». Все течет — все меняется. Шкала ценностей непостоянна. Сейчас такая пара лаптей стала бы дороже наимоднейших кожаных туфель. Ручная работа ведь.

В бараке, на трехэтажных нарах которого вмещалось до двухсот работяг, да еще и тоже в лаптях, теперь Александр был неприметен. До той поры, пока по рукам не разошелся номер газеты «Магнитогорский рабочий», на желтой странице которой (газета печаталась тогда на бумаге не лучшего сорта) под одним из стихотворений значилось крупным шрифтом — «Александр Лозневой». Не зря, выходит, тогда на площади вручил он Ручьеву тетрадку со своими сочинениями.

«Это кто же у нас такой поет?» — спрашивали жильцы барака друг у друга. И когда узнали, хлопали Александра при встрече по плечу, пожимали руку, говоря: «Молодчага! Чуйствительно прописал».

Это узнавание создавало некоторые неудобства. Могли разбудить среди ночи: «Сань, ты на стишки горазд. Пропиши чуток. Милке подарю, чтоб по ндраву ей было».

Однажды, также поздно, Александра разбудили уже по иной надобности. Пришла пора служить в армии. Призывали с двадцати, а ему уже двадцать третий стукнул. Станок, за которым стоял в механическом цехе, не имел ничего общего с трактором, а тем более с танком. Но поскольку в механике кумекает, рассудили магнитогорские военспецы, куда еще парня сунуть, как не в танковую часть. Да еще почет какой: парадные машины во Владивостоке водил. Самого командующего. Особой краснознаменной армии Блюхера во время воинских учений на танке катал. И не только его — почетных гостей тоже. Взбрело в голову как-то посидеть в танке знаменитой артистке Барсовой. Отговаривали ее: запачкаешься-де. «А ничего, мальчики, — успокоила она танкистов, — муж возит целый чемодан разных моих платьев».

Время от времени боец с топориками, так по-простецки назывались сержантские знаки в петлицах гимнастерки, оставлял след гусениц своего танка у редакции дивизионной газеты «Боевой курс», где печатались его стихи и заметки. А как-то, воспользовавшись присутствием в танке боевого командира Блюхера, рассказал в газете и о нем.

Этот накапливаемый опыт постоянно направлял Лозневого в русло журналистики. Обрывавшаяся по разным причинам учеба в педтехникуме на рабфаке все же оставила свою печать. Перо скользило по бумаге день ото дня уверенней, и это заметили на новом месте службы Александра — морфлоте. К торпедным катерам флота, создаваемого на Тихом океане, куда он стремился, его так и не допустили, посчитав более полезным в газете, но на этот раз уже в роли штатного сотрудника. Но прежде все-таки проверили — достаточно ли оперативен. Ведь иной раз приходится, что называется, с маху готовить материал. Утром набросал — назавтра твоя статья уже стоит в газетной полосе. Лозневому поручили рассказать об одном из моряков. Он это сделал блестяще. Редактор, не исправив в рукописи ни одной буквы, начертав: «В подвал», отправил написанное Лозневым в набор. Кто разбирается в газетном деле, поймет: надо сильно постараться, чтобы тебя с первых дней так принимали.

Радоваться бы новоиспеченному газетчику, а он тревожился. И это чувство пронизывало каждого, кто хоть самую малость здраво мыслил. Назревали жестокие времена, ничем не обоснованные аресты с последующим уничтожением военных и гражданских лиц следовали один за другим. Можно было, выражаясь языком одного из киногероев, «загреметь» под фанфары» по самому пустяковому поводу. Энкавэдэшники, тщась заработать чины и деньги, придирались ко всякой малости. Доходило до глупости. Рассматривали в лупу рисунки на спичечных коробках в поисках сплетений, напоминающих фашистский знак или какое-либо слово, порочащее якобы советский строй. Не раз, бывало, заметив что-либо такое, что может насторожить «опричников» новой власти, которых самих постоянно держат в напряжении человек, боящийся собственной тени, всей редакцией подчищали пуговицы, складки в одежде на снимках.

И ничего не помогало. Веление угадывать назревающую смуту, исполнялось безотказно. Добрались до Блюхера, а потом коса заработала с регулярностью маятника ходиков. Когда за рабочими столами осталось полредакции, Александр Лозневой понял, что надо дать деру, пока не поздно. Поскольку свой срок уже отслужил, удалось это сделать без задержки, вернуться в Магнитогорск, где уже вполне уверенно можно было предложить своим услуги городской газете. Так оно и получилось. Он поступил под начало заведующей отделом культуры Людмилы Татьяничевой, впоследствии известной поэтессы, состоящей в правлении Союза писателей СССР.

Увы! И здесь было неспокойно. Собравшиеся в один из дней в кабинете редактора не могли начать обычную летучку, где давались задания и обсуждались вышедшие статьи и заметки. Редактора все не было. Вот тогда-то Александр Лозневой в ответ на недоуменный вопрос кого-то из сотрудников: «Где же редактор?», сам того не желая, зло пошутил. Ткнув пальцем в подпись нижнего угла четвертой полосы, где обычно указывается фамилия редактора, сказал: «Разве не видите — Сел Иванов». И угадал. Селиванова по навету самого прокурора засадили в кутузку. Прокурор, совершив это, оказался не умнее редактора. Селиванов, похудевший и злой, через полгода вернулся за свой стол, а на скамью подсудимых отправил прокурора. Грешков у того было для этого предостаточно.

Владивосток подбросил Лозневому немало хороших тем, одна из которых послужила основой для «Владивостокской баллады». Эта поэтическая вещь открыла ему двери в Литературный институт, куда, кстати сказать, он приезжал на сессии вместе с Людмилой Татьяничевой. Но не везло в те годы мужикам, а Лозневому в особенности: она его окончила, а он опять сорвался. Вернее, его сорвали. Снова страна продемонстрировала свою дремучесть. Бросили танковую часть в снега и стужу Финляндии. И что же? Одни себе отмораживали ноги и прочее, гонялись на лыжах за «кукушками», удобно восседавшими в гуще деревьев — попробуй их распознай, — а танкисты окопались, утеплились и так пересидели всю короткую войну.

Работал потом в газетах городов Елец, Орел, завязывая, как водится, новые литературные знакомства, публикуя стихи. Но первый сборник, маленький такой, карманный, издал... в войну. Он ее прошел от начала и до конца с войсками 1-го Украинского фронта. Часть, в которой служил, была, можно сказать, одной из самых рисковых — первой прорывала оборону. И только диву даешься — столько вокруг него полегло друзей и товарищей, а он, хотя и ранило несколько раз, остался жив, и память живую об этом периоде сохраняют многие его произведения. И вот что значит случай. На привале под Варшавой, кажется, услышав игру на пианино, Лозневой пошел на звуки знакомой мелодии и познакомился с композитором, с которым создали популярную песню о Доваторе, а потом и песню о защитниках Брестской крепости. Тот, кто был в Бресте или еще побывает, обязательно ее услышит. Она визитная карточка города-героя.

О военном прошлом, между прочим, много сказано в различных публикациях по случаю юбилеев писателя. Но убоялись, видимо, журналисты или же сам Александр Никитович упомянуть о драматической истории, произошедшей в Тбилиси, куда попал после того, как гитлеровцы были выбиты с Кавказа. Именно в это время зародился у Лозневого сюжет его будущего романа «Эдельвейсы — не только цветы».

Так вот: прохаживаясь по Тбилиси, офицеры, попавшие сюда, можно сказать, только что с полей сражений, были поражены безмятежностью горожан. Сотни здоровых молодых мужчин выстроились в очередь в Институт красоты. И взыграло сердце ретивое. Нашумели. Стрелять стали, разгоняя публику, словом, лишку дали.

С этим их и прихватили местные кагэбэшники. Стали, как там водится, статью пришивать. Чуть ли не в ранг диверсантов возвели. Держали в гиблом месте, полном комаров и смрада. Еле вырвался оттуда Александр Никитович. А одному из его товарищей не повезло. Расстреляли.

После войны еще долго Александр Никитович служил, все так же связанный с журналистикой, но всего интересней период его пребывания на Чукотке в качестве военного корреспондента. Тут надо раскрыть один секрет. Вместе с Лозневым у Берингова пролива находилось около 300 тысяч солдат и офицеров, закаленных в сражениях с фашистской Германией и Японией. В случае перерастания холодной войны в горячую их бы бросили на Аляску. Смерть Сталина многое изменила. Лишь только великого вождя не стало — войска тотчас были отозваны. С нас хватило и одной войны, где почти каждая семья понесла утрату. На Чукотке, где Александр Никитович находился уже с семьей, часто ему приходилось надолго отлучаться из дома. Он стал писать чукотские сказки. Странная вещь: надо было брать сюжеты этих сказок из фольклора местной народности, а его не существовало. Пытались до Лозневого ученые собрать литературные свидетельства — и они у них занимали две-три строки, не больше. Вроде бы так: «Пошел охотник добыть зайца. Стрельнул — не попал. Ах, какое горе. Сидит и плачет». Александр Никитович поначалу тоже многого не мог добиться, пока не освоил ключевые чукотские слова, не поездил по ярангам, жестами, мимикой, скупым словарем по крупицам выведывал нехитрые рассказы. Ему тоже как бы лапшу на уши вешали. «Бабка моя, — рассказывал ему, шамкая, престарелый абориген, — ругается. Говорит — иди отсюда, не хочу с тобой жить, пока не построишь новую ярангу. Почему у такого-то она есть, а нашу всю ветром продувает». Что-то похожее на сказку Пушкина о рыбаке и рыбке.

Такими медленными штрихами создавали, по сути, местный фольклор, составивший книгу из двенадцати сказок. Эта книжка пошла гулять по стране, перепечатанная на многие языки. А первую премию за нее в виде костяного ножа, который теперь можно увидеть в местном музее, вручила Лозневому учительница — дочь Чукотки.

Перечислять последующие книги Лозневого — одна лучше другой, их около тридцати — долгий труд. Надо их читать. Они о войне, мирном труде, о Магнитогорске, в котором дожил уже до 90 лет и, несмотря на недомогания, продолжает трудиться над составлением новых сборников.

В роду Лозневых, насчитывающем десять поколений, немало журналистов, музыкантов, и сам Александр Никитович исправно играл на балалайке. Откуда же пошло это умение? Один из основателей рода Лозневых любитель астрономии, назвал своего первенца Меркурием. А римский бог Меркурий благоволил к торговле, ораторскому искусству, наставлял юношество, то есть способствовал развитию культуры.

Любовь по имени «Театр»

Наша жизнь — многоцветная палитра. Но только настоящему художнику дано видеть и суровые краски, и мягкие полутона...

Над сценой висел легкий туман, словно это была не сцена, а окно. Свет падал узким лучиком, и брызги фонтана, играя алмазными красками, осыпались на кроны акаций у ажурного строения, и их причудливые тени колыхались, как бы танцуя...

— Как хорошо ты все это соорудил! — прошептала она.

— Мы — лучше звучит, — так же тихо ответил он. Шторы у передних дверей задвинулись, и эти двое — художник и декоратор, не став смотреть спектакль — всегда успеют, прошли через маленький дворик в другое здание, где театральное действие претворялось иными средствами, чем-то похожими на чудеса, которые творила добрая фея в сказке «Золушка».

В ящиках и так просто — на голом полу валялись и причудливо торчали тряпки, железки, деревяшки и разное другое барахло, от чего люди стараются обычно избавиться, особенно под Новый год. Не всякого бомжа, привыкшего копаться в мусорных баках, оно заинтересует, а вот у театрального художника Родиона Танаева глаза разбегаются всякий раз при виде такого набора материалов. Разрозненные тряпки у него могут стать основой или частью купеческой поддевки или платья, в котором на балу танцует актриса, исполняющая роль герцогини. Обрисованный в самом начале нашего повествования фонтан, не поверите, сделан из трубок, бетона и еще каких-то вещей, вынутых из тех самых ящиков или раздобытых на стороне.

А однажды, когда с женой были на сдаче спектакля, та удивленно воскликнула:

— Слушай, Родион, вон те занавески на окнах точь-в-точь по цвету, как та материя, что ты принес мне на халат!

Родион промолчал, и, если бы в зале не было так темно, можно было бы заметить, как он покраснел. Впрочем, Татьяна и так узнала, что это действительно та самая ткань, но как человек, не склонный к ссорам по мелочам, ничего не сказала мужу. Она знала его характер: готов всем поступиться для дела. Приехала как-то в очередной раз в город новосибирская театральная труппа, а декорации к их спектаклям застряли на дороге. Неизвестно — когда еще прибудут.

— Выручай! — чуть ли не слезно стали они просить Родиона. — Сам видишь — гастроли срываются.

И надо было эту работу выполнить за один день. Пришлось всем «цехом» буквально не разгибаясь трудиться и, можно сказать, не за плату, а из добрых побуждений. Прислали потом несколько красных рыбок к пиву — и на том спасибо.

Много лет работая с артистами, Родион понял, что это большие дети. Обижаться на них и чего-то требовать — пустая трата времени. Прежде чем сделать, к примеру, ему костюм, соответствующий той эпохе, в которой происходит действие, просмотришь десятки книг, набросаешь множество эскизов, и размеры все будут сняты. Ищешь потом подходящую ткань, чтобы тона сходились. Портнихи себя превосходят, стараясь избежать морщин, а он, посмотрев небрежно на содеянное, раздраженно брюзжит: «Что это там за рюшки-хрюшки, воланчики-баллончики прилепили?» Я, мол, не шут вам, а герой-любовник. «Да моя партнерша роль забудет, увидев в таком наряде. Убрать!»

Иной раз терпение лопается. До того, что все к чертовой матери бы поломал и забросил — так доведут придирками. Как-то в такой ситуации Родион чуть не сорвался. А как было не разозлиться? Выполнили в цехе все декорации в соответствии с указаниями режиссера, а он наутро заявил, протирая глаза, что сон ему, видите ли, вещий приснился и все теперь по-другому надо сделать. Вот так и так, а не эдак. Попробовали доказать, что сделано ничуть не хуже, а он стоит на своем: «Мне виднее: у вас нет той квалификации, чтобы судить. Делайте, как вам говорят».

Это как сказать. В одной недавней телепередаче, обсуждая шаржи опять же театрального художника, известная актриса, посмотрев на свое изображение, где у нее был весьма стервозный вид, сказала, что верит художнику: наверное, она такая и есть, хотя выглядит сейчас совсем иной в глазах тех, кто ее видит. Художники, по ее оценке, наделены чудодейственным даром за внешним обликом разглядеть характер натуры, нечто такое, что срыто от непосвященного.

Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь — дилетанты, проще сказать. А бывает, неоперившийся юнец сотворит такое, чему другой за всю свою жизнь, как бы ни был умудрен опытом и не совершенен в навыках, не сумеет научиться, потому что речь идет уже о таланте, который, как принято говорить, — от Бога.

Вот и Родион родился художником, о чем свидетельствует его рисунок, выполненный им в ранние годы. Этакая хитроумная вязь черной тушью стеблей и цветов. Фон, где в разных уголках красным вписаны лежащие фигурки Царя и Лодыря. Сюжет баснописца Эзопа. Не знай я, что это сделал одиннадцатилетний мальчишка, подумал бы, что это работа Дюрера или Кранаха Старшего. А ведь надо было еще принять во внимание, что магнитогорский школьник держал в то время карандаш или ручку в левой руке. Правая тогда у него была малопослушной. Он и говорить-то стал лет в семь или восемь. Таким мальчика взяла из приюта семья... Танаева. Странный это был мальчик — по разумению машет рукой: ладно, дескать, сейчас выйду. А в руке, как обычно, зажата кисть или ручка. И так он с этой кистью или ручкой весь день и не расстается. Даже на уроке что-то чертит, учителя, например. Да так смешно изобразит, что заглянувший через плечо сосед — что это там такое творит Родька? — захохочет так, что у учителя от неожиданности мел из пальцев выпадает.

Но никогда не случалось, чтобы Родион «пару» схлопотал. О чем тут говорить, если парень в математической олимпиаде участвовал. А уж способности его по рисованию вовсю эксплуатировались в школе. Даже портрет Ленина поручали рисовать.

День у Родиона проскакивал с молниеносной быстротой. В кукольном театре Дворца пионеров он был не только художником, но и артистом, умудрялся еще поспеть в изостудию. Выдался часок-другой свободного времени от всех занятий — уткнется носом в книгу, особенно если это фантастика, да еще с иллюстрациями.

Все шло как по нотам: из школы — домой, из дома — в кружки и опять в дом. И вдруг в восьмом классе наш Родион выкинул штуку. Исчез. День его нет, другой.

Родные всполошились. По друзьям, знакомым пошли: «У вас Родион?», «Не видали Родиона?». Уже милицию к розыску подключили — мало ли что бывает. На восьмой день пришло письмо из Свердловска: «Мама, прости за то, что не спрося тебя сюда уехал. НО ты же хотела, чтобы я учился на шофера, как отец, который и ушел из жизни из-за проклятого грузовика, а я хочу заниматься тем, что умею — рисовать. И я буду художником. Поздравь: поступил в художественное училище. Пришли, пожалуйста, денег на дорогу. Надо забрать вещи».

«Ах ты, негодный!» — только и могла вымолвить мать. А сама при каждой встрече со знакомыми не упускала случая прибавить к разговору: «Вы знаете, мой Родька на художника теперь учится».

Ученого учить — только портить. Так считал каждый, вступая на порог известного Уральского художественного училища. Лукавость этого афоризма отражает училищный анекдот.

Что думает студент о Репине за годы учебы?

Первый курс: «Репин? Кто это такой?» Второй курс: «Я и Репин». Третий курс: «Репин и я». Четвертый курс: «Так кто же Репин?..»

Такую эволюцию, когда сначала мнят себе выше всех, а потом буквально за волосы тащат себя, только бы состояться, проходят все талантливые люди. А неталантливые тем более.

Теория и практика не так легко соединимы, как об этом вещали марксистско-ленинские лозунги. Абстрактного мышления сколько угодно и теории хватает — попробуй себя выразить в соответствии с планами.

Хотел было стать мультипликатором Танаев — не получилось. Дурацкий случай помешал. Три месяца бились, щелкая фотоаппаратом прорисованные кадры со всякими цветовыми наворотами. Мечтали произвести фурор. А получился — пшик. Цветную пленку с черно-белой перепутали.

Потом Родион, как во времена американского Клондайка, устремился к бизнесу. Но и здесь у него получился прокол. Не такое простое дело — локтями толкаться. И не стоит: еще руку повредишь. А она — кормилица.

Сделав такое заключение, а скорее всего из более высоких побуждений, Родион, вспомнив о захватившем его в школьные годы увлечении куклами, о том, как интересно было их мастерить, а потом, делая декорации, добиваться, чтобы они как можно лучше выглядели на этом фоне, и пришел в драматический театр имени А. С. Пушкина.

Что же касается книг, то у Родиона всегда был соблазн графически изобразить выраженное словом. Он и пробовал это. Отдельными набросками и серией. Но складывал стопочкой в ящик, делал это для себя. Иногда дарит друзьям и знакомым фантазии, которые ежечасно будоражат ему голову, прежде чем воплотиться на бумаге. Иной раз и продаст что-либо, да и то за символическую цену. У кого в городе нет этих затейливых его рисунков! Даже за границу попали. Два в Австрии, один в Финляндии. А с недавнего времени и оформленные им книги расходятся по рукам в иных странах.

Об этом поведала его жена Татьяна — тоже неимоверно талантливый человек. Что только не придумывают иные даровитые авторы, изощряются в попытках войти в моду и в форме, и в содержании. Не книги, а ребусы. И Русью в этих опусах не пахнет. А Татьянины сказки — чудо! Замешаны на издревле родившемся родном сказительском материале.

Вот эти ее яркие фантазии вдохновили Родиона: образно слились в этих сочинениях два романтика. Посмотреть эти оформленные художником книги, а тем более прочесть — одно удовольствие.

Ранее еще впечатление на тонкого художника произвел Джон Толкиен, при чтении которого кадр за кадром он воспроизводил все действия.

Так возникли своего рода книги-комиксы на темы фантазий английского писателя, а потом и знаменитого романа Булгакова «Мастер и Маргарита».

Захваченному новой идеей Родиону, чем-то похожему обликом на изображения святых — бородкой, длинными волосами, мудрым спокойствием, размеренностью речи, и в голову не приходило практически распорядиться рукописями. Это сделала за него Татьяна. Поехала в Москву. Дождалась терпеливо открытия издательства «Терра». Там непроницаемо посмотрели альбомы, и изрекли: «Тысячу рублей дадим. Больше никто не даст!» Такой же суммой наделили заказанную на иллюстрирование «Конармию» и «Одесские рассказы» Бабеля.

...Вот что значит провинциальная неизвестность. Дурят тебя почем зря.

А ведь даже одна такая книга — уже произведение искусства. И стоит, наверное, ту же самую тысячу. А замеченной, как говорят, на международной книжной выставке — ей и цены нет.

Так кто же все-таки Родион Танаев: художник-оформитель, живописец или иллюстратор? И тот, и другой, и третий. У настоящего художника, по танаевской оценке, не существует градаций и состояний. Он пробует себя, как полотно мазком масляной краски, — на взгляд и внутренне. Сегодня одно, а завтра другое его осеняет. И потому он интересен себе и другим.

Любимое блюдо Валентины Куликовой

Когда Валя Куликова выпрыгнула из самолета... Нет! Когда ее вытолкнули из него, впрочем, легко — а с мужчинами «толкачам» пришлось немного повозиться, на счете «три» парашют раскрылся, а потом она плавно приземлялась, то сразу же ей на ум пришло: чем сейчас, придя в столовую № 10, будет угощать иностранцев — гостей комбината.

Это будет что-то воздушное, слегка, может быть, голубоватое или белое: какое-нибудь молочное суфле или взбитые сливки. Но прежде придется как-нибудь исподволь выведать, что им более всего по вкусу. Сколько однажды пришлось повозиться с индусами. Свинину не едят, от баранины тоже нос воротят, а говядину тем более ни-ни. Корова у них в доме или на дороге разляжется: не дай бой потревожить. Решали-решали, а после, посмотрев на ящики с картошкой, капустой, морковью — засмеялись и взялись за дело. Уж от овощного-то блюда никто не откажется. И смуглолицые братья это мнение подтвердили, попросив добавки.

— А вообще-то, — подытожила Валя, — заметила, все-таки восьмой год здесь тружусь, — иностранцы любят русскую кухню. Как-то смотрела по телеку очень старый фильм, где у японца в вагоне-ресторане спросили, что хочет заказать. А он в ответ: «Си касаписса наса». Точно! Борщ или щи наворачивают приезжие только так.

В тот день Валю еще мучило, что не дописала курсовую по философии — единственному предмету, с которым у нее нелады в техническом университете. Она вспомнила, пока ехала в трамвае до своей остановки, что еще знаешь о Ницше, а потом сказала себе: успеется. Ну его — этого Ницше с его Заратустрой. Он, небось, прежде чем улететь в эмпиреи, спешил на кухню или еще кой-куда, чтобы занять позу мыслителя.

С этим крамольным решением она, переодевшись, как в столовых заведено, во все белое, поспешила на кухню, где уже велось колдовское действо и где ее участия ждали, хотя и сами достаточно умелы. Тут надо сразу сказать, что десятая столовая несколько отличается от других. Обслуживает управленцев, всякие «светские» церемонии, вроде той, о которой только говорили. На этом и обтачивается мастерство коллектива. У Вали развит художественный вкус, она обладает творческой фантазией. Чуть выдастся в напряженном рабочем дне свободная минутка — копается в кулинарных рецептах или по телевидению что-то углядит — тут же старается воплотить. Все эти вещи в текстах и на экране, естественно, составляются хитро. Дескать, сами дальше соображайте, а мы свою коммерческую тайну под пыткой не выдадим. Сказки, конечно. Выдадут — были бы деньги заплачены. Кстати, о сказках. У Гауфа в «Карлике-носе» повествуется о поиске таинственной специи — некой гусиной травки, придающей блюду «специфический вкус». Куликовой все это известно и без Гауфа. С начала своей поварской деятельности только и занимается поисками своей «гусиной травки», то есть, попросту говоря, стремится подсмотренное, увиденное, услышанное переиначить так, чтобы всем нравилось. В этом ее сила. А иначе как бы удалось войти с недавнего времени в число 200 лучших поваров страны. Да, главному эксперту понравилась ее кондитерская композиция — группа отдыхающих поваров. Но и другие участники кулинарного фестиваля постарались чем-то обратить на себя внимание. Но когда иным из них задают вопрос — как они это делали, какие продукты при этом использовали — у них язык отнимался. Вот и закрадывалось сомнение: ими ли изготовлен какой-нибудь затейливый торт, еще что-то из блюд. Валя же обстоятельно рассказала — из чего и как соорудили своих «поваров». А еще перед этим она заинтересовала высокое жюри тем, что образцово выполнила четыре задания.

Мы иногда думаем: вот работа так работа. Что хочешь и сколько хочешь ешь. Но вот парадокс. Когда всего много и оно доступно — потребности минимальные. Автору пришлось в свое время вести разговор с немецким специалистом, монтирующим хитроумные молочные линии. Выяснилось, что к молоку он непристрастен. Ему бы чего-нибудь кисленького... вроде жареного поросенка. Валентина из всего обилия блюд предпочитает... молочную кашу. И опять же разночтение. Считается, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Обращая этот постулат на домашнее обыкновение нашей героини, убеждаешься, что не каждое лыко в строку. Парень, с которым Валентина познакомилась на улице, и он впоследствии стал ее мужем, достаточно неприхотлив. Когда благоверная занята — он это прекрасно понимает: обходится магазинными пельменями. Но если надо — устроит ему праздник души. Остается только ему позавидовать.

Автор облегчил себе задачу, поместив портрет Валентины Куликовой. Колпак скрывает ее светлые волосы. Но, судя по лицу, видно, что она худощавой комплекции. Поддерживает форму. Как? Не с помощью рекламных роликов. Играет в футбол. Здесь она, в отличие от предыдущих завоеваний, на вторых ролях. С трудом вспомнила, что забила один гол. А в целом команда десятой столовой — что надо. В соревнованиях по этому виду в прошлом году первыми были, в этом — вторым.

Спокойна, уравновешенна. А когда сама с мячом или видит, как его гоняют другие, — загорается. По этому поводу с мужем даже спорят.

Пожалуй, стоит поговорить о том, как угадать, что выбранная профессия именно твое дело. По случаю? Кто его знает. Бесталанных людей не бывает. Даже круглому дураку удается найти свою нишу, потому что, по известному присловью, их в каждом городе не больше одного, оттого и окружен вниманием общества. Вот, казалось бы, простое дело — забить гвоздь, а есть мастера, которые загоняют его с первого удара. Какой-нибудь бездарный бухгалтер просиживает штаны, ничем не отличаясь от таких же, а в нем пропадает талант портного или мастера по дереву. Попадаются люди целеустремленные, упорные, как Ломоносов, а в большинстве мы не склонны долго рыскать в поисках своего удела. Что попалось под руку — то и хватаем.

По воспоминаниям Куликовой, что-то вроде этого и получается. После окончания восьмого класса в школе № 53, ее подруга собралась забрать документы с каких-то курсов обувщиков и позвала с собой Валентину. По пути заглянули в кулинарное училище, где проходила выставка разнообразных блюд. Кончилось тем, что поступили в кулинарное училище, где Татьяна Брябрина сделала все что могла, чтобы ученицы полюбили свою профессию. Затем Валя окончила торговое училище, работала официанткой в столовой Дворца культуры имени Орджоникидзе, училась в московской школе барменов и официантов, куда посылали для повышения квалификации. Сейчас вплотную изучает экономику, занимаясь заочно в МГТУ.

Немало для женщины, которой всего только 26 лет.

Кто-то из соработниц Куликовой сказал, что на ее месте давно бы сделала карьеру. А все гораздо проще. То, что мы делаем и делаем великолепно всякий день — само за себя говорит.

Ректорское дело

Впервые увидел Валентина Федоровича Романова на похоронах старого приятеля — Леонида Яковлевича Бинемана. Он пришел проводить его в последний путь и удостовериться, здесь ли институтский автобус. Передо мной стоял человек с удивительно ясными детскими глазами на серьезном, с малым числом морщин лице.

С того времени то и дело слышал и читал: Романов, Романова, Романову, Романовым, о Романове...

А мне с разного рода заморочками, заботами все было недосуг получше узнать, чем он так интересен и востребован. Оттого ли, что ректор престижного института? Тогда почему же так мало слышно о его предшественниках? Был народным депутатом СССР, однако давно уже «запрятал» депутатский мандат в дальний ящик, а все идут и идут к нему ходоки, как когда-то ходили к Ленину. В этом сравнении нет никакой иронии. Ленин — второй после Наполеона его кумир. И потому Валентин Федорович — один из тех немногих руководителей города, у кого в кабинете еще сохранился портрет Ильича. Когда спрашивают, почему до сих пор Романов его не снял, он отрезает: «А у тебя голова так варит, как у него?» После чего вопрошающие прикусывают языки.

Эта ленинская тема невольно положила начало нашей дальнейшей беседе и, честно говоря, с аргументами Романова в защиту того, «кто и теперь живее всех живых», по выражению Маяковского, я не готов был не соглашаться. Не только потому, что силы были неравными: профессор, доктор наук и — журналист, знающий всего понемногу или почти что ничего, а оттого еще, что Ленин, как мне сдается, для многих все-таки загадка. Отождествляя эту личность с суровыми, даже жестокими строчками его трудов, не всю правду о нем узнаем. Нельзя не учитывать, что после ранения серьезно больной Ленин фактически был отрешен от власти, поскольку не в состоянии был, как прежде, охватывать и контролировать ход событий. Проживи он еще лет двадцать, кто знает, как бы повернулись события, может быть, совсем не так, как после него получилось. Это, во-первых, а во-вторых, хотя и считается, что большое видится на расстоянии, на самом деле ракурс исторических событий, оценка их различны во времени. Живя в ту пору, проникнувшись той эпохой, рассуждали бы и оценивали различные явления несколько по-другому, иначе как могло случиться, что умнющие люди разделяли идеи этого революционного мыслителя и шли за ним, за что и поплатились впоследствии. Их захватывали грандиозные планы, которые еще никто не осуществлял. Идея равенства людей от рождения. Одинаковые стартовые возможности независимо от наличия капитала. Верность долгу. Идея добра и совести. Коллективизм. Способность жертвовать собой ради другого. Что ж плохого в этих коммунистических догмах? Рассуждая так и жестикулируя, Валентин Федорович по привычке как бы обращался к многочисленной аудитории.

Но и аудитория наверняка недоумевала: да, идеи были благородными: соблазнительно стать счастливым, дойдя до «светлого будущего». Почему же ничего не получилось? Партия коммунистов пала. Идея себя изжила?

— А потому, — отвечал на это Валентин Федорович, словно ожидал этого вопроса, — что решали на этапе социализма те задачи, которые давным-давно были решены капитализмом. Мы взяли на себя роль лидера всех прогрессивных сил в мире, не имея соответствующей экономической подушки. Нам не по зубам была эта роль. К тому же русская революция видоизменила обычный исторический порядок: брала новейший, передовой общественный строй и допотопную, изношенную морально и физически материальную базу. Этот строй не соответствовал этой материальной базе. Догонять нам надо было лет 50-100 спокойной жизни. И еще одна маленькая вещь. Аскетический социализм, который исходит от заскорузлости Сталина. Он считал, что революционный порыв масс — это естественный постреволюционный порыв — во время войны, после нее, — он вечен и его можно эксплуатировать до бесконечности. Он забыл заповедь (А ведь клялся! — Ред.), что нужно учиться управлять интересами через интересы. Проблему интересов забыли на том этапе, когда энтузиазм сдох. Это главная драма, когда надо было разворачивать систему стимулов, перебарывая уравниловку...

Но капитализм обязан нашему казарменному социализму тем, что с ним постепенно произошло. Коллективные договоры, система соцобеспеченности — все это из нашего арсенала.

А теперь к ним за наукой обращаемся. Но мы-то у них не учимся, сволочи. Взяли болячки: безработицу, культ насилия, потребительский пыл в условиях нищеты. Но за бортом осталось искусство стимулирования труда, нам пригодилось бы и искусство интенсивного труда.

И снова вопросы, вопросы. На каких принципах стоим? Как поправить дело?

Следует, по мнению Романова, осознать фазу, в которой находимся. Необходим национальный лидер, который думает жить в России. Перейти от криминально-варварского капитализма к национально-государственному капитализму, наладить продуктивное взаимодействие разных форм собственности — государственной, региональной, групповой, частной, требуется материальная основа под общие национальные интересы. Ключевые экономические высоты должны быть в руках государства...

А в запасе у Романова остается еще много идей, которыми неплохо было бы руководствоваться сегодняшним представителям правительства страны. Конструктивизм их очевиден. Стал бы Лужков просить Романова составить для него предвыборную концепцию, если бы это было не так? А прежде? В те времена, когда велась на первых этапах перестройки идеологическая борьба, центральные газеты страны «Правда», «Известия"» — все были в «кирпичах» Романова.

Я намеренно открыл краешек мировоззрения, идейной, деловой направленности героя повествования, чтобы затем обрисовать черты его характера, уяснить себе его принципы. А это, сразу скажем, дело нелегкое. Романов — опытный оратор, полемист, аналитик, готов говорить о чем угодно — только не о себе. О положении в институтской сфере, например, о студентах, которых называет детьми и, как полагается в образцовой семье, где родители единодушно исполняют свой долг, по справедливости старается руководить ими. Вдвое увеличена стипендия. До сих пор, несмотря на трудные времена, студенты бесплатно обедают, а прежде еще и ужинали.

А послушали бы вы, с какой гордостью, теплотой отзывается ректор о питомцах. Они, по его мнению, являют собой феномен по отношению к порядку в институтских помещениях. Каждый из здешних парней, а их более двух тысяч, посчитал бы постыдным бросить на пол окурок или какую-нибудь бумажку. Отношения могут быть самыми простецкими, несмотря на разницу положений и возраста. Вот один из примеров. Проходя по коридору и заметив на скамейках группу ребят, спросил: «Почему не здороваетесь?» «Как не здороваемся, Валентин Федорович, вы просто не слышали», — ответили ребята. «Смотрите у меня!» — шутливо погрозил он кулаком.

Студентка третьего курса физмата на мой вопрос об отношении ее сверстниц к ректору сказал не задумываясь: «Мы его любим». — «За что?» И она рассказала (вот, женщины — чувствительные натуры), как во время какой-то беседы со студентами, как всегда увлекательной и эмоциональной, на сцену забежала собачка и он, взяв ее на руки и гладя, продолжил беседу. В те далекие времена, когда студенческая молодежь выезжала в села на уборку урожая, Романов находился рядом, и новшеством был отказ от прежней благотворительности. Вкалывают люди на совесть, рассудил он, полагается им заплатить за это. И раскошеливалось совхозное и колхозное начальство, что послужило хорошим подспорьем к стипендии. В студенческих хрониках сохранилась анекдотическая история, связанная с этой сельскохозяйственной кампанией. День был хмурым, предвещая дождь. Одна из двух уборщики, собравшихся на поля, выразила сомнение, что в такую погоду состоится поездка. Вторая возразила, что не будет никакого дождя. «Почем ты знаешь?» — спросила ее первая уборщица. «Романов сказал», — ответила вторая. Самое удивительное в том, что дождя и в самом деле в этот день не выпало ни капли. История выглядит наивно, но я отношусь к ней серьезно, считая примером автоматизма доверия. Нет никаких отклонений от логики. Романов дает основание говорить о себе только хорошее, и сам не скупится на похвалу, искренно радуясь всему, что отличает родной вуз. Здесь можно получить одну из тридцати специальностей, большинство которых престижны, приноровлены к современной экономической ситуации. Существует три совета по защите диссертаций, а скоро будет и докторский совет, удалось создать три базы отдыха, вполне доступных преподавателям и студентам.

— Кто еще может похвастаться, — подогревает Валентин Федорович мой журналистский интерес, — 14-ю спартакиадами в год? Тем еще, что участие институтских легкоатлетов в городской эстафете постоянно заканчивается их победой?

Вспомнилось и недавнее выступление институтской кавээновской команды в программе Маслякова. Правда, показалось, что магнитогорцы не очень блистали остроумием и выдумкой, но Романов запротестовал: «Не все показали по телевидению. А вы обратили внимание на бурные зрительские аплодисменты?» Действительно, аплодисменты были. Возражать было бесполезно. При таком-то патриотизме.

Этому первому выступлению местных остряков на большой сцене предшествовали трехчасовые фестивали у себя дома, где Романов обязательно сидел в первом ряду, ревниво прислушиваясь к каждой фразе. А совсем недавно его порадовали санпостооовцы, никогда прежде не участвовавшие в городском санитарно-прикладном соревновании. Они заняли второе место. Есть успехи от участия в различных конкурсах, смотрах, выставках, олимпиадах.

Больное место — пристрастие части студентов к наркотикам. Их лечат на институтские деньги, если они этого хотят, расстаются при виде, что старания не приносят пользы. Вытравить заразу, пока вся страна этим не займется, невозможно.

А все это денег стоит, которые на деревьях не растут. А на государственных хлебах сильно не разживешься. Добываются деньги, о чем можно только предполагать (ректор предпочитает об этом не высказываться), разными путями. По принципу: кто сколько даст. А это умеет делать, не теряя при этом чести и достоинства, наверно, только один Романов, потому что всю жизнь старается не для себя, а для других. Еще со времен, когда состоял народным депутатом СССР, сотни порогов обивал, выпрашивая для города, области различные продукты. Приходилось, признается Валентин Федорович, идти на всевозможные ухищрения, только бы толк был. Однажды даже удалось отправить по месту назначения 200 тонн сливочного масла без подписи на документах одного важного государственного чиновника. Неподатливость чиновников рушилась простым тактическим приемом. Если это был демократ, то возводилась в разговоре с ним хула на коммунистов, а коммунисты млели от слов, что демократы такие разсякие. И открывались нужные закрома. Хитро, не напрямую, а окружным путем в город металлургов с легкой руки Романова прибывали вагоны с тушенкой, мясом и другими продуктами питания, являвшимися в начале девяностых годов и того ранее дефицитом.

Вот что значит расти на крестьянском дворе, где каждодневный тяжелый сельский труд вырабатывает сноровку и сметку, не присущие многим горожанам. А уж пришлось Валентину Федоровичу, выросшему в небогатой семье одного из сел Калининской области, испробовать все деревенские специальности. Потому нет у него в Магнитогорске ни сада, ни огорода. Наработался на земле в те послевоенные годы — хватит этого навыка до конца жизни.

Это не служило помехой в учебе. Памятливый и энергичный, он был заводилой в ребячьем кругу, получал в школе хорошие отметки. Окончил Калининский педагогический институт, а потом без перерыва прошел, как сельский учитель, в аспирантуру. Кандидатскую готовил урывками, после уроков в сельской школе. Мало-помалу, общаясь с учениками, избавлялся от заикания. Этим недостатком речи обязан фашистскому денщику, который сбросил грубо еще не достигшего даже двух лет мальчишку со стола за то, что он по неразумности детской забрался в какой-то шкаф. Заикался, но не был косноязычным и робким. Молодой учитель легко вникал во все ребячьи интересы. Был пионервожатым, руководителем пионерского лагеря, занимался спортом, даже вел хоровой кружок, где и познакомился со своей будущей женой — тогда старшеклассницей. В ту пору, и даже еще раньше, чуть было не стал нашим коллегой — журналистом. Его материалы печатались в «Пионерской правде»,, областной печати.

— Я понял, — вспоминая об этой своей увлеченности, сказал Валентин Федорович, — что труд журналистский каторжный.

Но ведь учительство тоже не сахар, и все же он отдал предпочтение ему. Возможно, Валентин Федорович поставил на эту карту из тех соображений, что если бы засел за редакционный стол, ему было бы не до науки, к которой питал большую склонность. Это очевидно. В противном случае не смог бы в сравнительно молодом еще возрасте защитить докторскую диссертацию. По философии. А философов, у которых слова не расходятся с делом, куда меньше, чем пустых говорунов.

С деловыми качествами Романова уже немного знакомы, поэтому опустим дальнейшие биографические данные, как пришел в Магнитогорский институт, начав с преподавателя и дойдя до ректора. Кого интересуют такие детали, пусть заглянут в отдел кадров. Важно, что к нему на прием приходят и стар, и млад со всего города. И, что поражает, никому не отказывает. Не спрашивает, как некоторые руководители: «А вы записались на прием?» Увидев ожидающего, сразу зовет в кабинет. Даже дома его достают просители. Недавно восемнадцать явидись не запылились, что не очень-то порядочно. Надо же понимать: должен человек отдохнуть за день. Любой бы рассердился, только не Валентин Федорович. Раз пришли, считает он, значит нужда заставила. «Я об одном только жалею, — сетует он, — что не в состоянии всем помочь. Людей несчастных, обиженных великое множество».

Как помочь? Чем? Да в крайнем случае участием. Выслушать человека. Дать добрый совет — это ведь тоже лекарство.

Сначала показалось нарочитым, когда в моем присутствии Романов достал из внутреннего кармана пиджака 400 рублей и вручил их в ответ на просьбу одного из визитеров спонсировать отправку четверых детей-сирот на конкурс в Челябинск. Но он тут же поопросил секретаря вписать эту сумму в приказ о выделении их по целевому назначению. Стало поонятным. что некогда было заниматься формальностями, деньги понадобились срочно. Хотя, по словам людей, хорошо знающих Романова, это человек порыва: не раз, бывало, отдавал нуждающимся личные деньги без всякого сожаления. У него и поговорка на этот счет имеется: «Сделал добро — не кайся, дурное — не хвалься».

Порой, а наверное, чаще всего, вопросы, с которыми обращаются к институтскому лидеру, а проще и более обобщенно лучше сказать — мудрецу, вполне могут быть разрешимы в иных инстанциях, а все же толкаются именно в ректорские двери, а не какие-либо другие. По той причине: больше надежды на волю, авторитет и интеллект Романова.

Приходит сюда, скажем, бабушка и жалуется на внука. Обижает. Гонит из квартиры. И через минуту-другую в одном из отделений милиции раздается в телефонной трубке гневный голос Романова:

— Вы что там смотрите? Жалуются на вас. Плохо хулиганов укрощаете.

Повлияла ли на ситуацию эта накачка? Не знаю. Не было возможности проверить. Но слышал, что с Романовым в городе считаются вопреки поговорке о том, что в родном городе пророков не бывает.

Ходоки ходоками. Еще и телефон в кабинете и даже дома трезвонит не переставая. Раздаются просьбы: посодействовать, повлиять, посоветовать. А советы Романова что-нибудь да значат. Недаром же он советник Сумина, и, по слухам, с его подачи губернатор решил вернуть к жизни студенческие отряды.

Как же Романов от всего этого не устает? Как ему удается еще и управляться с делами по институту, осуществлять педагогическую и научную деятельность, участвовать помимо всего в общественно-культурных мероприятиях города, общаться с прессой. С друзьями, наконец встречаться, ходить в гости и принимать их, как все люди. Есть же семья. Точнее две. Жена, сын и дочь всегда рядом. В институте, где тоже работают, дома.

Валентин Федорович неутомим. Все успевает потому, что любит людей. Сам об этом говорит. Общаясь, получает дополнительную энергию. Это вдохновляет, придает новые силы, возможность быть полезным людям, доверившимся ему.

У Романова всеобъемлющая память, феноменальные способности понимать и быть понятым. Однажды при каком-то слушании ученого трактата у многих присутствующих ум за разум чуть было не зашел. Не в состоянии были уразуметь, о чем говорит докладчик. Когда же выступающий сел, встал Романов и сказал: «А теперь давайте я переведу услышанное на человеческий язык». И весьма доходчиво изложил содержание только что сделанного коллегой выступления.

Есть ли у Романова недоброжелатели? По всей видимости, да. Как у всякого нормального человека. Кого-то ущемил, кому-то что-то не так сказал. Да мало ли поводов кому-то не понравиться. На каждый чих не наздравствуешься.

Он грубоват, это правда. Может обронить, рассердившись, словечко не для дамских ушей. Не надо его провоцировать на это. Только и всего. Человек он эмоциональный.

Мерилом благополучия, зеркалом добрососедских отношений может служить педагогический институт, где с того времени, как Романов его возглавил, прекратились присущие коллективам с обилием женщин всякого рода свары. Ни зависти, ни подсиживания, ни интриг — нормальная атмосфера. Было, что греха таить. Но чуть что — сразу устанавливалось понимание.

Сомневаюсь, хоть ректор МГПИ и держится бодрячком, чтобы не было проблем. Они дают о себе знать. Если бы их вдруг не оказалось, должно быть Романову было бы не по себе. Борьба с трудностями, каждодневный поиск реальных возможностей улучшить положение вещей в институте, городе, области — его стихия. Разве это нормально, скажите, что выпускники института боятся школ как черт ладана, хотя это их предназначение. Это можно понять. Не платят как должно, а времена энтузиазма, бессребрености прошли. Жизнь такая. Ты — мне, я — тебе. И все. Но дети-то причем? Они проигрывают, не имея рядом наставника-мужчину, учителя Божьей милостью.

Но есть иной аспект: всех выпускников школа не вберет. Нужен запасной вариант. Да, готовят их с учетом, что можно приспособиться. А некоторые переучиваются, затрачивая деньги, как моя дочь, к примеру. Но всего этого мало. Вот бы заиметь классический университет под боком с большим полем выбора профессий. По интересам каждого молодого человека. О такой «мастерской» наш Учитель мечтал и она осуществилась благодаря его стараниям.

Точат душу завистники. Не впрямую, а косвенно. Все домогаются, шуршат шепотком, как это у Романова все тузы на руках? Удача ему постоянно сопутствует. Сводит дружбу с людьми, о которых, мол, идет недобрая слава. Дело нечисто.

Естественно, Романову досадны эти пересуды. Но ведь говорят же: «не оспаривай глупца». Делай добро — и оно вернется сторицей. Так и получается.

Сила Романова в людях, которым помог стать на ноги, выручил. В коллективе института, в питомцах, осевших во всех уголках города, области. В обширном круге знакомств, среди которых Зюганов, Рыжков, Бабурин, Лужков, Сумин, Чершинцев, Починок, Сумин и многие другие влиятельные люди страны.

А что касается косых взглядов обывателей на людей, которые однажды споткнулись, то не суди и судим не будешь. Если бы каждый, у кого были грешки, мог себя переделать, став общественно полезным, то можно было бы только радоваться...

Заканчиваю своего рода «песнь» о Романове с ощущением недосказанности. Но нельзя же объять необъятное. А кому-то и не понравится. Изобразил, скажут, ну прямо икону с Романова пиши. Но о добром человеке что ни говори, все мало.

У домны на приколе

Он гонял футбол по городам и весям и «прибежал"... в доменный цех. Зачем? Мало что изменилось: был в «Металлурге» — стал металлургом. Одно в одном.

С нашей шутливой подачи, может быть, это и верно, а доменщики — народ посерьезнее. Критически оглядев новичка — Анатолия Карпова, наверняка подумали: на вольном воздухе, у ворот ты спор, поглядим, так ли будешь резв у горна.

Парень, однако, их удивил. На домну пришел как в свой дом, да еще на перекуре байкой привлек. «Однажды, — повел он речь, — видел такую картину. У шлагбаума в ожидании проезда установилась очередь. Первой была бабка с козой, которую привязала к шлагбауму, чтобы не удрала, потом мужик с телегой. За ним остановился самосвал, груженный асфальтом, замкнули цепь «Жигули», в кабине которых сидели два кавказца. Только они подъехали, как лошадь, видно, чего-то испугавшись, подала телегу назад, шофер самосвала от неожиданности схватился не за тот рычаг, и весь асфальт обрушился на легковушку. И тут стрелочница открыла проезд: шлагбаум с жалобно мекавшей козой на привязи взмыл вверх...».

Горновые так захохотали, что на какое-то время заглушили производственный шум. Этого мгновения было вполне достаточно, чтобы молодой рабочий стал своим в бригаде. И не только там. Будь мужчина чуть красивее обезьяны, но умеющий занять разговором — успех в обществе милых дам ему уже обеспечен, если только они не глухонемые. Тем больше шансов найти девушку по душе было у этого высокого, в меру разговорчивого молодого человека.

В то время судьбу можно было встретить на танцах, что и получилось. Лишь только Анатолий заприметил ее, ту самую, в ряду ожидавших приглашения, уже не отпускал от себя. Он узнал, что зовут ее Валя, что учится на физико-математическом факультете педагогического института.

— Вот и хорошо, — констатировал этот факт Анатолий, — поможешь считать деньги, которых у меня скоро куры не будут клевать.

Не очень-то он разбогател, хотя зарплата у горновых (а он к тому же еще и был старшим горновым, получив это звание в 26 лет, чего еще не бывало в истории цеха) по тем временам была достаточно высокой. Но когда в качестве трудовой награды ему вручили талон на покупку легковой машины, деньги собирали у родственников жены — той самой девушки, встреченной им на танцах.

Первый опыт вождения этой машины вошел в антологию карповских «приколов». Вам каждый, кто его хорошо знает, поведает эту историю.

Карпов подъезжал к остановке, где стояло много народу, явно не собиравшегося садиться в подошедший трамвай, но, видя мчащийся на них автомобиль, все до одного вскочили в вагон, костеря на чем свет стоит лихого водителя. «Чего же ты не притормозил, такой-этакий?», — кричали они из окон. «Если бы я мог, то остановил бы», — отвечал он.

Подозрение было, что Карпов все это выдумал. Но даже если это и так, что с того? Человек подбодрил товарищей и себя. Труд ведь великий: каждые 50 минут выпуск чугуна — успевай только поворачиваться.

Мне эта обстановка немного знакома. В такой примерно атмосфере, недолго, правда, в ранней молодости самому довелось находиться, когда работал в доменно-агломерационной группе ЦЗЛ, замерял термопарой температуру верхнего шлака. И пику однажды вместе со всеми держал, содрогаясь от мысли, что вот-вот сейчас из пробитой летки плюнет огнем. На колосники лазал и в саму печь, уже остывшую, забирался... Вот только подробности, детали сгладила избирательная журналистская память. Иначе бы обер-мастеру Диденко не пришлось изъяснять мне азы доменного дела, рисуя на листке бумаги нехитрый чертеж.

Это необходимо мне было для того, чтобы увериться в исключительности старшего горнового Анатолия Алексеевича Карпова не только как интересного собеседника, потому что слово «гениальный», отнесенное в адрес Карпова, в устах Диденко только красиво звучало — не больше. Он, правда, еще добавил, что если бы Карпов получил диплом инженера, то далеко бы пошел.

Но уже и то немало значило, что Карпов относился к делу настолько ревностно, что жена Валентина Ивановна его даже ревнует, говоря в компании, что мужа нужно бы судить за двоеженство, у него ведь кроме нее есть еще и другая любимая жена — домна.

Конечно же Валентина Ивановна, ставшая теперь уже психологом (пришлось отдать дань времени — переквалифицировалась), прекрасно понимает мужа. Печь не каждый день останавливают на ремонт, а в такой ответственный момент собираются опытные и сноровистые рабочие — своего рода консилиум. Особая осторожность и аккуратность необходимы при выпуске нижнего чугуна, который накапливается в прогоревшей огнеупорной кладке. Дать ему выход так, чтобы не убежал через какую-нибудь трещину, залив железнодорожное полотно, а заполнял ковши через прожженное кислородом отверстие в нижней части печи, — дело весьма тонкое, поручается таким мастерам, как Анатолий Алексеевич Карпов.

А если случается упустить «козла», как называют эту застывшую чугунную лужу, то и в этом случае не каждый горновой с этой докукой быстро управится.

Не за красивые же глаза Карпова пригласили в свое время обер-мастером в доменный цех Нижнего Тагила, когда там возникли сложности. Создав здесь свою школу (кроме Карпова на «северном» комбинате поработали Ромазан, Хабаров), магнитогорские доменщики вернулись в соответствии с присловьем, что как бы ни было в гостях хорошо, а дома все же лучше. Но вот что интересно: там и у себя в цехе Анатолий Алексеевич терпеливо наставлял молодежь, а когда после окончания горно-металлургического института на печь пришел его сын Борис, он спешно отправился в отпуск. Хотя в этом была своя логика: он ушел от соблазна в чем-то потакать родному человеку, быть ему помехой в самостоятельном освоении технологии производства. Самолюбие молодого инженера, который наверняка будет делать промахи, при этом не пострадает. А возможно, отец предвидел, хорошо зная своего сына, что в доменном цехе он долго не задержится. И был недалек от истины. Действительно, Борис предпочел иметь дело с компьютерами. Другой сын, Евгений, нашел свое призвание в коммерции. Ну что ж, каждому свое. Лишь бы дело исполнялось хорошо и честно. Этому детям у отца было достаточно времени поучиться. Как бы ни был занят на работе, а внимания к ним Карпов не ослаблял. И в лес всей семьей выезжали за грибами, и на приусадебном участке порядок наводят, а с внучками как уйдет Анатолий Алексеевич гулять, так его приходится разыскивать.

По закону жанра необходим конфликт. Он назревал в свое время. Как-то на одном из производственных собраний Карпов посетовал, что тормозится строительство еще одного конвертера на комбинате и, если это происходит из-за нехватки финансов, то эту проблему, по его мнению, можно было бы решить просто — пусть каждый работник доменного цеха внесет свою лепту. Он, во всяком случае, готов это сделать хоть сейчас, лишь бы помогло.

Инициатива Карпова не всем понравилась. С какой стати, говорили некоторые рабочие, мы должны вытрясать карманы, когда нам и так недоплачивают, да еще и задерживают зарплату, не полностью ее дают на руки.

Реакция естественная. Люди разуверились на многих примерах, что вклады можно вернуть сторицей. Потому и не все из них поддержали предложение товарища. Дальновидное. Зачем нужны зарубежные инвестиции, за которые три шкуры с тебя сдирают. В России немало богатых людей, и, гарантируя приличные дивиденды, можно все что угодно построить на отечественные деньги. И тогда был бы смысл раскошелиться и местным цеховикам.

Но мы и своим умом не живем, и чужой не уважаем.

И потому малозначительный, казалось бы, конфликт приобретает черты глобальные: люди с высоким уровнем общественного сознания не хозяева предприятий, а только рабочие.

В защитном поле

Года три тому назад столкнулись два самолюбия. В тот день в престижном городском клубе коллектив оборонной организации отмечал свой юбилей: звучали речи, раздавали подарки, и в этой суете собравшиеся забыли о приглашенном газетчике. А он их не забыл. В информации по поводу происходящего после репортажного начала он язвительно заметил, что если бы не СМИ, никто бы о существовании оборонной организации в городе не знал.

Укол оказался болезненным, поэтому и реакция была моментальной. В редакцию срочно снарядили комиссию, которая наметанным глазом сразу же углядела массу недостатков.

Вдохновителем этой операции был Владимир Юрьевич Варламов, тогда только начинавший работать в штабе ГО города. Ничего страшного, однако, не произошло. Обе стороны, как пишется в дежурных газетных материалах и различных отчетах, пришли к взаимному согласию, поскольку понимали, что лбы расшибать не стоит. Ну оштрафовали бы редакцию (а это еще не так просто: надо в суд обращаться) за неготовность к оперативным действиям в случае опасности, а та в ответ закрыла бы свои страницы для ГО, поскольку кого хотела, того и публиковала. Да и нельзя было не признать частичную правоту журналиста. Он задел ГО в горячке, обидевшись за свой клан. Как это так? Столько приходится стараться, освещая успехи различных организаций, в том числе и ГО, а об этом на юбилее даже не заикнулись.

И еще существовала другая причина, остановившая карающий замах ГО. Мало найдется в Магнитогорске, да и, если честно, во всей стране, структур, где бы безукоризненно придерживались установок оборонной организации. Мы, люди, удивительно беспечны: пока гром не грянет — не почешемся. Останови на улице почти любого и спроси: как вести себя при первых толчках землетрясения, сильном урагане, наводнении, выбросе в атмосферу отравляющих веществ, при других напастях — никто ничего толкового не скажет. Разве не правда, что многие ответственные лица, кому надлежит все это знать — ни в зуб ногой. Не оттого ли в стране происходят несчастья: народ страдает от стихийных бедствий, падают самолеты, обрушиваются лавины, сталкиваются поезда. Да что говорить: через дорогу — и то нас за руку надо вести. Короче говоря, не сразу сообразим, как обезопасить себя при разного рода грозных ситуациях.

И Владимир Юрьевич Варламов не был в этом достаточно осведомлен до поры до времени, ведь сами по себе нужные навыки и сведения у нас не возникают. Он рос и воспитывался в семье военных. На единственного ребенка, естественно, все домашние старались оказывать влияние. Отец, танкист, приучал к технике, армейской дисциплине: мама, инженер-конструктор, бабушка, заслуженный учитель РСФСР, привили любовь к знаниям, интерес к точным наукам. И настолько, что в одно время им казалось: призвание мальчика быть учителем. Они имели основание так считать. В Магнитогорске, где семья в конце концов осела после обычного для военных кочевья, в школе № 7 Владимир охотно соглашался, будучи старшеклассником, заменять отсутствующего учителя начального образования.

И дома особенно его не баловали, как это зачастую водится в семьях с единственным ребенком. Приучали к самостоятельности. Не было, должно быть, и нажима со стороны родных, когда он получил аттестат. Сам определился. Не без колебаний. Даже несколько забавно вышло. Приняли в Ленинградское высшее военно-морское училище радиоэлектроники имени Попова, куда тщетно рвались многие юноши, а он вдруг забрал документы и устроился в горно-металлургический институт. Однако, проучившись год, снова рванулся в то же училище и довел учебу до конца. И сам город, трехсотлетие которого страна готовится отмечать, многое Владимиру поведал. Став офицером подводного флота, начиненного современной техникой, предназначенной для войны, а значит, и разрушения, он видел и понимал несовместимость шедевров архитектуры и искусства, здесь присутствующих, с тем, чему вынужден был служить, и сознавал необходимость мер защиты уникального Петергофа.

О тринадцати годах послеучилищной службы, закончившейся на Тихом океане, ни слова нельзя было вырвать у бывшего капитан-лейтенанта, лишь только посетовал, что при нынешнем отношении государства к воинству шоколадом, икрой, красным вином флотских не балуют, как в былые времена. Но ясно было, что эти годы даром не прошли. Такого специалиста, как говорится, с руками бы оторвали везде. Однако штатской должности предпочел службу в Магнитогорском штабе ГО.

Не жалея времени, разобравшись в специфике своей новой работы, он всегда готов прийти на выручку товарищам. Нередко можно слышать в стенах штаба приблизительно следующее: «Владимир Юрьевич, как составить такую-то бумагу?», «Владимир Юрьевич, а у меня компьютер завис: не могли бы подсказать, в чем там дело».

Ковыряясь зачастую в бумагах, он не прирос к сиденью. И то, что, быть может, сейчас, когда бегут из-под пера эти строчки, он ходит по комнате, перебирая пальцами зажатые в ладонях бильярдные шары для беглости пальцев, силы в кистях, только подтверждает, что человек он живой, энергичный и даже рисковый. Судя по рассказанной им истории со снарядом, обнаруженным на элеваторе. Прибыв на место вызова и устав ждать специалиста, милицию, Варламов, вспомнив кой-какие армейские навыки, обычным ножом начал потихоньку расчищать опасную находку и убедился, что имел дело с муляжом.

Приехавшие затем минер и работники милиции не похвалили Варламова: зачем, мол, лез?

— А за час, что вы сюда добирались, — отрезал им Владимир Юрьевич, — если бы эта штука была настоящей, уже могла бы здесь все разнести и без моего вмешательства.

Этот факт только лишний раз подтверждает все, что сказано было раньше о нашей мобильности. В городе семь объектов, пользующихся для производственных целей химическими веществами, представляющими опасность Это хлор, аммиак, серная и соляная кислоты. Нельзя исключить случайность. Что бы натворили, вырвавшись на свободу, эти ядовитые вещества при только что приведенной медлительности? Микрослучай в одном из дворов по улице Суворова и то переполошил штаб. Приехали. В чем дело? «Дышать невозможно в нашем дворе», — ответила на это женщина, вызвавшая наряд по телефону. Действительно, что-то в воздухе ощущалось. При осмотре места обнаружили на земле белый налет, издающий резкий запах. Кто-то разбил бутыль с серной кислотой.

Не раз работникам оборонной организации приходилось то там, то здесь в городе нейтрализовать разлитую ртуть, от паров которой несдобровать.

Большие масштабы возможных бедствий можно преодолеть лишь общими силами при наличии грамотных действий. А этому необходимо учить, чем и заняты Владимир Юрьевич и его товарищи по службе в городском штабе ГО. Это их заслуга, что на предприятиях и в организациях появляются кабинеты, уголки, где наглядно обрисованы все действия при угрожающей обстановке, есть предметы первой необходимости: противогазы, респираторы, огнетушители, инструменты, аптечки и все остальное, что следует иметь во время чрезвычайных происшествий. «» там, где этого еще нет — будет. Уж мы постараемся», — уверяет Варламов.

Вот только одно мешает: отсутствие достаточных средств. Из-за этого город останется без единственного водолаза, а также группы спасателей, без которых не что что-нибудь серьезное — кошку с дерева не снимешь. Мы такой, на первый взгляд забавный случай недавно описывали в своей газете. Три дня бедный кот орал на верхушке высокого дерева благим матом. Группа спасателей, к которой взывали обеспокоенные жильцы, и рада была бы помочь, но выезд обошелся бы не в одну тысячу рублей. И пожарные по той же причине топтались на месте, пока кто-то из них против воли начальства не помог коту. Да и то не подумав. Сшибли сильной струей воды.

Говоря об угрозе, подстерегающей спасателей, которые городу нужны как воздух (в этом году было три с половиной тысячи вызовов), Владимир Юрьевич и все, кто с ним работает, выражают надежду, что, может быть, удастся воплотить в жизнь идею создания благотворительного фонда, где аккумулировались бы деньги, выделяемые на нужды гражданской обороны городскими предприятиями и организациями. Это помогло бы не только удержать спасателей, но и оснастить гражданскую оборону города новой техникой, современным учебным оборудованием.

В книге одного из фантастов приведена была такая логическая задача. В первобытное время по узкой лесной тропе двигались гуськом трое: здоровенный папаша с дубиной на плече, мамаша с нехитрым скарбом и ребенок. А где-то на их пути, высмотрев ребенка, троицу подкарауливал хищный зверь. Где должен находиться ребенок, чтобы зверь его не достиг? — задавался вопрос.

Эту задачку, имеющую оборонный характер, под конец нашего общения автор задал Варламову.

Он не задумываясь ответил: «Посредине».

...Наверняка можно довериться таким защитникам, не обижаясь на их придирчивость.

Экзамен на всю жизнь

В этом классе учителя биологии долго не задерживались. Ребята доводили из до слез. Так было, пока однажды нашла коса на камень: привычные двери, открылись и к учительскому месту уверенно, словно у себя дома, прошла стройная блондинка и сразу всех заворожила. Движения, манера вести разговор — все в ней привлекало. И если бы кто из одноклассников в эту минуту сказал Ларисе Субботиной, что Надежда Петровна Рыкант, которую они сейчас слушают с открытыми ртами, придет время, будет так же внимать ее, Ларисиной речи, она бы посмотрела на них, как на чокнутых. Но случилось именно так.

Став после окончания двух институтов — спортивного и педагогического — учителем биологии, она сначала перед учениками, а потом перед учителями держала экзамен на право называться лучшей учительницей года. Но это следовало доказать в споре с соперницами. Правда, от этапа к этапу их становилось все меньше, но это только означало, что шансы на победу выравниваются. Теплилась слабая надежда: у Ларисы — этой молодой еще женщины со смеющимися в легком прищуре серыми глазами, в которых читается ее уверенность в себе — был опыт борьбы. В школьные годы увлекалась биатлоном, не раз поражая маловеров неожиданными финтами. «Приди к финишу хоть третьей» — просили ее товарищи по команде, а она приходила первой. «Это случайность», отмахивались увешенные медалями спортсменки. И замолкали. На городских, областных и даже всесоюзных соревнованиях Ларисе присуждалась, если не золотая, так серебряная медаль.

Многое, конечно, зависело от ее упорства, воспитанного с детства, но в данном случае требовалось нечто большее, чем сила воли. Надо было обратить внимание на себя чем-то необычным, интересным, наподобие того как Александр Пушкин в лицейском поэтическом споре разбудил Державина.

Субботина, ясное дело, посчитает, что это слишком сильно сказано. Но тогда пусть сама расскажет, как ей удалось захватить слушателей в кратком диалоге, где каждая лишняя минута промедления по решению судейской коллегии могла обернуться штрафными очками.

«Я долго думала как уложиться в пять минут, проявив при этом артистичность в сочетании с умением говорить поторопилась высказаться Лариса, — как увлечь уже довольно немолодых людей в зале. До меня перед ними проявляли себя тридцать претенденток на почетный титул, может быть число 31 окажется счастливым, ведь мне как раз столько лет. Что ж, рискнем! И не на сцене как все до меня, а прямо здесь — в зале. «Обратите внимание, дорогие коллеги, — начала я, держа в руке микрофон и прохаживаясь вдоль рядов кресел, — какие тучи висят над вами. Они возникают от наших совместных переживаний. Я хочу, чтобы эти тучи адреналина рассеялись. Как нам это сделать? Как? Вы знаете такую вещь: когда человек печальный — у него работают все мышцы лица, а когда он улыбается только 19. И все сразу улыбнулись. «Вот видите, — продолжала я, — вы улыбнулись и от ваших улыбок, как от солнца, тучи рассеялись. И сейчас я вам представлюсь». В это время вышли две девочки — мои ученицы. Тут, мне кажется, тоже я нашла изюминку. Все мои предшественницы говорили одно и то же: я такая-то, работаю там то... Наверное от всех этих перечислений скулы сводило у слушателей. А за меня говорили другие и иным способом. Одна из девочек держала плакат с надписью: «Субботина Лариса Петровна,, эколог-биолог школы № 56», а у другой девочки в руках были мои спортивные медали.

Мне оставалось добавить, что для города прежде всего важны люди. У нас хорошая сталь, лучшая хоккейная команда «Металлург» (тут все сразу захлопали). Словом, прекрасные у нас люди, но хотелось бы, чтобы не забывали педагогов — мы тоже кое-чего стоим.

И сказала дальше, что я не простой педагог, а еще и бывшая спортсменка и это красной нитью проходит через все мои уроки, на которых ратую за здоровый образ жизни. И потом сказала об экологии, какие экологические катастрофы могут нас ожидать, если все так же пренебрежительно будем относиться к природе, дальше перевела разговор на своих ребят в классе, что переживаю за них не просто как учитель, но и как мама своего ребенка.

Закончила этот разговор тем, что педагог состоится в том случае, если за ним пойдут ученики. Я, конечно, не в том возрасте, чтобы у меня их было так уж много и они стали такие важные, но все же у меня их более 500, и я их всех помню и люблю, и они меня тоже уважают.

Да, жизнь коротка, путь искусства долог. Удачный случай скоропроходящ, опыт обманчив, суждения трудны, людские нужды заставляют нас решать и действовать. И если мы будем требовательны к себе, то все удается...

— И это все, — спросил я, будучи уверенным, что мне привели финальную сцену.

— Нет, — ответила Лариса, — подождите — самое главное впереди.

Мы сидели в небольшой ее комнате с диваном, несколькими креслами со столиком, неизменным телевизором и шкафом, сквозь стеклянные дверцы которого проглядывали корешки книг. Другая — родительская — комната располагалась за стеной: типовые малометражки в серых панельных девятиэтажных корпусах, из которых состоит пол-Магнитогорска. Лариса, в каникулы подрабатывающая в лаборатории на Янгельском водозаборе, где уже не первый десяток лет трудятся отец с мамой, вернулась с ночной вахты, отоспалась, и вот в назначенный час мы беседуем. Разговаривать с этим человеком одно удовольствие, лицо ее оживляется, жесты не отвлекают, а усиливают внимание. Нет, это не заученная учительская манера, а нечто другое и чем-то мне напоминающее учителя от Бога Марию Дмитриевну Танасову, с которой познакомился, когда работал в областной газете Узбекистана. Её уроки истории влипали ученикам в память, потому что она эту историю воспроизводила, а не долбила книжными словами, как дятлы клювами по стволу дерева. Спектакли на исторические темы в исполнении учеников ее класса смотрела вся школа. А летом в лагере однажды она устроила олимпийские игры, какие бывали в Древней Греции. Дети были в восторге, а Мария Дмитриевна — в слезах. Директор лагеря зло отчитал её за то, что на время разобрала для устройства постамента выложенную из кирпича звезду. «Какое кощунство, политическая незрелость!» — гремел он, все более распаляясь. Доставали Танасову и в родной школе. Кончилось тем, что талантливого педагога затравили и она уехала в Россию.

Не пришлось бы и этой молодой учительнице (постучим по дереву) ступать от успеха к успеху босыми ногами по горячим углям, хотя никаких жалоб, кроме одной, что мало зарабатывают учителя, от нее не слышал.

Лариса, пока я размышлял, в это время копалась в своих книгах, что-то там выискивая.

— Вот, — промолвила она, показывая томик Есенина, — люблю этого поэта. И он-то и подсказал мне, чем завершить заключительный конкурсный этап. Помните эту поэтическую строку: «Розу белую с черною жабой я б хотел на земле повенчать». Полная противоположность они друг другу. Это различие и решила использовать в показательном уроке. И вот, когда настала моя очередь выступить, обратилась к залу и попросила, чтобы восемь человек поднялись на сцену. А там на сцену ведет такая лесенка, я села на ступеньку и предложила всем сесть рядом со мной. Кому места не хватило, уселись на сцену. Я говорю: «Ребята, сегодня урок у нас необычный — давайте представим, как будто бы мы смотрим в окно, а сами смотрим в зал, давайте выглянем на улицу — какой прекрасный сегодня день (а зима была), посмотрите, как идет снег, вон воробышек там нахохлился от холода, а вон ворона что-то утащила». Тут же начали мне подыгрывать люди. И я говорю: «Как вы думаете, какая у нас тема урока?» Начали предположения делать. И все не то. Я тогда говорю: «Ну а еще — с миром связано». «Мир вокруг нас!» — кто-то выкрикнул. Я говорю: «Ну, молодцы! Давайте сядем за парты, а ты, Леночка, напиши тему урока» (у нас там была небольшая доска). Таким образом, все педагогические моменты были учтены. То есть была какая-то идея, от этой идеи оттолкнулись. Дети сами нашли выход в ситуации, и все были задействованы. Тема красовалась на доске, то есть все четко было сделано. В то же время это было как игра, интерес. Все сели друг против друга. Две команды. Я говорю: «Ребята, давайте сегодня поиграем! У нас две команды — одна будет «Лягушки», другая «Роза». Кто хочет в «Лягушки»? Одна девочка там, то есть не девочка, а женщина, говорит: «А я не хочу быть лягушкой». Я говорю: «Ну раз не хочешь, пожалуйста, можешь перейти в ту команду». Мужчина из команды «Роза» говорит: «А мне без разницы — пусть я буду у «Лягушек». Тут был учтен момент. Ребенок может не захотеть, надо с этим считаться.

Дальше поставили задачу: найти отрицательные качества у розы и у лягушек. Кто больше их найдет. И пошла перепалка. Одна говорит: «Лягушка холодная, скользкая и вообще противно ее даже в руки взять». А в той команде в ответ: «А у вас колючки, недотроги, роза быстро вянет» — и так далее. «Розе» тут удалось переиграть «Лягушек». Но они взяли реванш во втором туре, когда требовалось найти достоинства у розы и лягушек. Вспомнили даже, что лягушек кладут в молоко, чтобы оно было холодным и не скисало.

Урок Лариса завершила притчей, повествующей о том, как проверяли мудреца. Подошел к нему человек, сжимая в ладонях бабочек. Намерение было такое спросить мудреца, что находится в кулаках — жизнь или смерть? Есть скажет «жизнь», бабочку раздавить, скажет «смерть» — выпустить её. А мудрец на это ответил: «Всё в твоих руках...»

Ученикам не надо растолковывать что к чему: они пришли к выводу, что, являясь частью природы, человек обязан любить и понимать её. А жюри конкурса, естественно, сделало свой вывод, признав победу Субботиной в номинации «Лучший учитель». Не считая того, что участники конкурса друг друга потискали в радости, первой её поздравила любимая учительница и наставница Рыкант, которая вся испереживалась, пока Лариса проходила круги конкурса.

А дома звонок за звонком — только успевай трубку снимать: «Лариса Петровна, мы рады за вас!», «Лариса Петровна, ой какая вы молодец!», «Вы, наверное, теперь от нас уйдете?»

«Спасибо! Спасибо! — кричала в трубку Лариса. — Что за глупости, никуда я от вас не уйду!»

Опять, как в те времена, когда Лариса занималась спортом, могут бросить пресловутое «повезло». Да нет, даже соперницы по конкурсу признались, что были уверены в её победе, слишком явно обозначились её преимущества...

Хлопнула дверь, Лариса прервала рассказ, привстала и заглянула в проем своей комнаты: «Мама пришла!».

Следом за Екатериной Дмитриевной пришел отец — Петр Андреевич. Оба они работники горводоканала. Мы погрузились в историю этой семьи. Это только кажется, что характер, душевные качества — плод воспитания, хотя и не без этого. Добро, равно как и зло, не рассеивается с течением времени, а проявляется усиленно или ослаблено в потомках: не зря же говорят о ком-либо, что у него хорошие или плохие гены.

Предки Ларисы не имели богатых сундуков, но оставленное ими наследство превзошло все, что можно было ожидать, — это безупречная биография, настойчивость в достижении цели и стойкость перед трудностями. Об этом судишь, не заглядывая слишком далеко в родословную. Дед Ларисы по отцовской линии в дни зарождения испанского фашизма спасал там детей, находившихся в зоне военных действий. Домой вернулся с простреленной рукой. Его это освобождало от участия в Великой Отечественной — он же ушел одним из первых на фронт и попал в такую мясорубку под Белой Церковью, что лишь чудом остался жив. Но и жизнь была на волоске. Когда его везли в теплушке в дальний госпиталь, у него началась гангрена, а хирург погиб во время бомбежки поезда. Спас деда пенициллин, который только-только вошел в обиход. На нем его (весьма возможно) впервые испробовали.

Одноногий, с неповорачивающейся шеей, она у него исправной стала, когда Сталин умер (вот тоже интересный факт: шок подействовал —-от горя ли, от радости) он тем не менее был весьма проворен: развозил в деревне почту, плел корзины, девятерых детей воспитывал. Прадед Иван Дмитриевич и дед Дмитрий Иванович со стороны матери — почетные металлурги.

Есть что вспомнить и отцу Ларисы — Петру Андреевичу. Он участвовал в строительстве Янгельского водозабора и сейчас его обслуживает, руководя бригадой слесарей, мама — Екатерина Дмитриевна — следит в лаборатории за чистотой питьевой воды.

Единственного ребенка в семье обычно балуют. У родителей Ларисы достало мудрости удержаться от опрометчивого шага. Они ее баловали тем, что позволяли полнее познавать мир (с трех лет читает, училась музыке, рисованию, купили ей микроскоп, и она рассматривала что ни попадя). И у нее теперь это в крови. Злейший её враг — рутина. Опасается лишь одного — как бы ученики не сочли ее скучным собеседником. Поэтому страницы домашней энциклопедии протерла до дыр, научилась сегодняшнюю научную новость передавать ребятам своим так, как будто бы знала её еще вчера.

Но и ученики — народ пытливый. Тоже почитывают разные журналы, по Интернету что-нибудь выискивают любопытное, и нет-нет да подбросят учителю коварный вопросик: «Вот вы, Лариса Петровна, утверждаете, что первые люди появились сотни тысяч лет назад, а их останки находят в слоях земли миллионнолетней давности. Как это понять?» «А так, — сразу же находит ответ Лариса Петровна. — Вы же знаете из уроков географии, что творилось на Земле за все периоды ее развития: континенты сближались, процесс преобразования и связанные с этим землетрясения так перемешали земные слои, что находящееся вверху оказывалось внизу, и наоборот». Если бы автор этих строк присутствовал во время такого диспута на уроке, то мог бы усилить довод учителя своими наблюдениями, которыми когда-то поделился с читателями журнала «Огонек». Там было рассказано о следах динозавра, обнаруженных в предгорьях Тянь-Шаня на высоте трех тысяч метров. Эта вершина была когда-то побережьем древнего океана Тэтиса, где и прогуливались по влажному песку гиганты. Там, кстати, и снимок этих следов помещен. Рядом со спичечным коробком для сравнения размеров.

Но вернемся к Ларисиным искусам вызвать школьников на спор, в которых согласно поговорке рождается истина. А истина состоит в том, чтобы дети наперебой старались ответить на любой вопрос. Вот вновь то ли Кирилл или еще кто-то из наиболее дотошных ребят разворошил уголья разговора. Дескать, теория Дарвина спорна. Существует предположение, что обезьяна не имеет никакого отношения к образованию человеческой расы. Это заслуга прилетавших на землю инопланетян.

Но и на это у Ларисы Петровны нашлось возражение. В журнале «Знание — сила» она прочитала о том, что проба космической пыли на пути к Урану американской беспилотной ракеты позволила ученым сделать вывод, что в этой пыли содержатся вещества, способствующие возникновению первых признаков жизни на нашей планете.

Наверное, учительница школы № 56 Лариса Петровна Субботна не единственная, кто так строит свои уроки и тем, что ей в добавление к титулу лучшего учителя биологии в городе присвоена недавно высшая учительская категория, чего некоторые из педагогов добиваются лишь перед пенсией, тоже, возможно, никого не удивишь. Но она и не стремится никого удивлять, кроме своих учеников, — вот что главное.

Существует много банальных высказываний в отношении учительства. Не удержался от этого и Сенека, заявив то ли в шутку, то ли всерьёз «Кого боги хотят покарать, того они делают педагогом». Отчасти это справедливо. Учительство — тяжкий крест. Однако благо для общества, что находятся еще наставники детей, и среди них Лариса Субботина, для кого это не кара, а назначение.

Татьянин день

Один кандидат экономических наук, депутат городского Собрания, не поддержавший ее, когда в городской администрации решался вопрос о финансировании выдвинутой ею идеи, сказал, что у нее «не все дома», правда, потом оговорившись, что это специалист высокого класса.

Другой — автор многих изобретений, почти полностью им не реализованных, — готов порвать с ней дружеские отношения по той причине, что поделилась планами с журналистом, то есть со мной.

Третья — химик по должности и тоже автор с большим творческим багажом — убеждена, что моей героине не удастся ничего достичь, как бы ни старалась.

Что же их всех так объединило в оценке действий Татьяны Головиной, которая намерена открыть в Магнитогорске инновационный центр?

Не потому ли против нее настроены, что она хлопочет об этом, не получая ни копейки, что в долгу, как в шелку, и могла бы, наверное, если не умереть с голоду, то сильно похудеть, если бы ее мать, работающая в газетном киоске и получающая пенсию, не подбрасывала дочке время от времени по мелочам; что Татьяна добирается по их же делам в Челябинск на перекладных (в тюремной машине однажды), ночует на вокзалах, не имея денег на гостиничный номер; что сама себя стрижет и что, наконец, у этой по-прежнему красивой женщины нет семьи.

Да, это все кажется странным и порождает недоверие. Но если бы наш титулованный и облаченный некоторой властью экономист хотя бы раз посмотрел в широко открытые серые глаза Головиной, то увидел бы глубокую ясность мысли и, оставив амбиции, может быть, понял, что этим человеком движет, не стал бы утверждать, что новый электронный прибор для городской милиции куда важней новых технологий, хотя по сути это одно и то же.

А изобретателю, так отстаивающему таинственность, опасающемуся главенства Головиной («никогда под бабой не был»), следовало бы усилить внимательность: Татьяне Головиной важен результат.

Милая дама, химик, отбросит сомнения, когда наконец образуется обетованный центр и общими усилиями ее новшества удастся в числе других «ноу-хау» предложить одному из заводов своего города или страны за солидную сумму, а не за 40 рублей, какие получила однажды в «старые добрые времена» за изобретение, тянущее на миллион.

Есть анекдот, касающийся когда-то существовавшего Совета Экономической Взаимопомощи. Задают вопрос: что такое он значит? «А это, — следует ответ, — такое положение в международной торговле, когда мы, например, изготавливаем из глины свистки и продаем их монгольским пастухам в обмен на овечьи шкуры, которые отправляем в Венгрию и покупаем приготовленные там из них дубленки...»

В стране, и это подметил еще накануне выборов В. Путин, до сих пор происходит экономическая сумятица похуже: сам черт ногу сломит. Изобретения изливаются широким потоком, но упираются в высокую плотину отторжения. Мы только хвастаемся, с торжеством вспоминая о БРИЗах, изобиловавших в государстве. Кое-что просачивалось сквозь эти фильтры и шло в дело за мизерную подачку авторам. А сколько сил надо было на это положить и сколько прекрасных замыслов завязло в бюрократических тенетах! И не надо читать роман «Не хлебом единым», где детально описаны злоключения ученого, чтобы это знать. Каждый, кто хоть сколько-нибудь был или остается связанным с техническим творчеством, испытал на себе тяготы осуществления задуманного на практике. Приходилось иным поступаться авторством, лишь бы добиться цели. А уж если проявишь упрямство — заботам об осуществлении твоего проекта не видать конца.

Магнитогорск еще не забыл судебного процесса в пятидесятые годы, когда имевший мировую известность талантливый руководитель металлургического гиганта у горы Магнитной пытался оттягать идею применения одноковшовой разливки стали, давшую огромную прибавку снарядного металла в войну, у преподавателя института. Я намеренно упускаю фамилии, дабы не разжигать страсти. Что было, то было! Однако прошлое все же не зря ворошу. Чтобы наши оплошности не проникли в будущее, следует осмыслить их причину. Упомянутый директор действовал не из корысти, а из распространенного тогда мнения, хорошо выраженного Владимиром Маяковским, что «единица — ноль... один даже очень важный не подымет пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный». По этой формуле главный металлург ничтожне сумняшеся считал, что изобретательский ум — общее достояние. Из одной этой крайности кинулись сейчас в другую. Рыночная непредсказуемость разъединила общество, разбив его на мелкие шарики наподобие разлившейся на пол ртути. Теперь уже сам индивидуум решал, как ему быть, бросаясь порой во все тяжкие, чтобы достичь благополучия.

Вот какая картина получилась в мире научного преобразовательства. В России около 4 тысяч научных институтов, исследовательских лабораторий и фирм. Многие из них гребут под себя. Считаясь федеральными, никоим образом финансово государством не поддерживаются. Невольно приходится самим зарабатывать, отдавая на сторону все новинки и тем самым экономически ослабляя страну. Потому не удивляемся, что российским исключительным оружием снабжаются чеченские бандиты, тогда как наша армия этого лишена. Не напрямую поступают автоматы, приборы ночного видения в преступные руки, а из других стран, с которыми теперь уж индивидуально заводы имеют торговое соглашение. Да что там заводы — сами изобретатели, из тех, кто наиболее проворен, сбывают свое детище, и один из таких магнитогорских творцов совершил настолько удачную сделку внутри России, что на вырученное приобрел... завод.

В связи с этим приведу любопытную историю, которая произошла с уже знакомым нам преподавателем химии. Однажды, рассказала она, к ней явился молодой человек и сначала мирно, а потом наставив пистолет, потребовал подтвердить подлинность... красной ртути, которую намеревается продать. «Но для того, чтобы сделать анализ, нам нужно получить пробу этой самой ртути», — сказала химик, раздумывая, как выкрутиться из создавшегося положения. «Чего нет — того нет, — ответил предприниматель, — ртуть уже на пути в Москву, дайте справку без анализа».

В справочнике, как было известно преподавателю химии, существовало определение красной ртути. Она считалась таковой при наличии в ней определенной доли изотопов. «Вас устраивает такое определение?» — спросила преподаватель, зачитав грозному посетителю выдержку из справочника. «Пойдет», — согласился тот, как видно, не очень разбирающийся в технике. С тем и уехал.

Мы уже говорили об этом и не станем дальше развивать тему — о вреде разобщенности и вседозволенности на рынке технологий и изобретений. Но поскольку это рынок, нельзя не признать, что изобретения, рационализаторские предложения такой же товар, как и все, что здесь продается и покупается. С одной лишь разницей, что интеллектуальная собственность, когда она подвергнута стихии, сильно затрагивает интересы государства и поэтому должна быть регулируема, держаться под контролем и направляться на пользу общества.

Никаких открытий здесь Татьяна Головина не совершила. Но пока в стране обсуждаются стадии инновационного процесса, который бы нарабатывал национальную экономическую мощь, Татьяна Головина разработала такой проект для своего родного города и всеми силами старается его осуществить, привлекая все больше сторонников.

Слушая объяснения Татьяны, представил себе процедуру налаживания взаимовыгодных отношений с рационализаторами и изобретателями. Признаю, что взгляд несколько примитивный, поскольку не специалист, и думаю, что Головина, как чуткий и умный человек, не поставит автору это в упрек. Что-то все-таки понял — и ладно. Так вот. Я — служащий центра инноваций в Магнитогорске, Челябинске, еще каком-то городе — не важно. У меня в офисе выход на широко разветвленную компьютерную сеть, где значатся владельцы новых технологий, предприятия, которым они не помешали бы. Что я делаю — это при наличии начального капитала, разумеется, — я покупаю у изобретателя или рационализатора его «ноу-хау», предварительно удостоверившись, что аналогов ему не существует, и затем перепродаю, найдя заинтересованное лицо. Или же действую по-иному: устраиваю техническую новинку на одно из предприятий своего города, области, страны, а мне достается договорный процент от суммы, вырученной от этой операции.

Того, что эти инновационные центры будут как-то связаны между собой, не касаюсь. Пока проступает наружу начальная стадия, да и то вчерне, а значит, появился у Татьяны еще один сторонник.

Но у меня возникает вопрос. Откуда же у этой женщины достает энергии осуществлять одну из сторон глобальной задачи?

— Да она всегда была такая, — объясняет Дарья Ивановна, — упорная до невозможности. Учась на «отлично» в школе, за четыре года завершила семилетку в музыкалке. Математика, физика, химия были для нее проще букваря, да еще и рисовала так хорошо, что учитель уговаривал нас, родителей, направить ее в Свердловск — в художественное училище для одаренных детей. Собиралась в архитектурный институт, да мы ее не отпустили далеко. Окончила наш горно-металлургический институт. И пошла в гору. Через пару-другую лет уже возглавляла экономический отдел в Магнитогорском научно-исследовательском институте метизных изделий. Не знаю, что на нее накатило. Вдруг сорвалась — уехала в Старый Оскол...

О дальнейшем услышал от самой Татьяны.

Мне показалось — и по прошествии времени, проведенного мною не зря, считаю, что решение было правильным, — задумчиво сказала она, — что я как специалист топчусь на месте: надо было переменить свою жизнь, пополнив деловой опыт. А в Старом Осколе были для этого предпосылки. Строился электрометаллургический комбинат, какому в ту пору не было равных в стране. Меня и сам город восхищал своей какой-то самобытностью. Удивительной красоты люди, да еще такие все голосистые, что могли бы переговариваться, живя в разных концах города.

Только, как выяснилось, бросив все, полностью рассчитавшись на старом месте работы, Татьяна несколько поспешила. Под завод еще только котлован рыли. И работать ей по специальности вначале не пришлось. Ухаживала за свиньями в подсобном хозяйстве стройки, морозила руки на уборке сахарной свеклы, которая, как известно, набирает сладость лишь при нуле градусов.

Зато жарко стало потом, когда электрометаллургический комбинат вступил по частям в действие. И это совпало с начинающимся обострением в хозяйственной деятельности страны, которая шла к разделу имущества, границ.

Тут немного отвлекусь, чтобы осмыслить понятие «экономика». Проще простого, казалось бы. Это то, что приносит наибольшую выгоду при любом занятии: В быту, труде. Строишь? Постарайся поменьше затратить средств. Торгуешь? Продай подороже — купи подешевле. И когда тебе преподносят загадку типа: экономика должна быть экономной, невольно вспоминаешь о команде мудрецов, которую один не совсем, скажем, умный человек заставил сильно напрягаться. Татьяна, надо полагать, тоже морщилась, как от зубной боли, когда ей на глаза попадалась эта тавтологическая фраза. Но ее аналитический ум был занят поисками реальной почвы для изысканий в области экономики. Из начального опыта уяснила, что отправной точкой для развития экономики служит прогресс. Фантастическое в то время сталеплавильное производство, где главная на других заводах фигура — сталевар, существовала не для прямого назначения, а лишь для страховки его действия то что здесь, на Старооскольском комбинате, выполнялось электронными приборами, открывало экономисту широкие возможности для эксперимента, обогащения знаний. Старооскольское предприятие было ориентировано на работу в рыночных условиях, тем самым, внося поправку в экономическую практику социалистического способа ведения хозяйства. И вот эти постепенные переходы, мостики создавали задачи, требующие оперативного решения, и формировали качественно новое экономическое мышление. Хронометраж при транспортировке предназначенного на продажу сырья, способы безопасного содержания металлизированных окатышей — хлеба электропечей, приобретение более дешевых строительных материалов, время, затраченное на производство товаров, расчеты заработной платы, процента налога —-это все традиционно. Познание таинств управления формами производства, поиск эффективных решений постоянно возникающих задач целиком поглощали внимание исследователя. И одна из характерных особенностей этого поиска: ответ на вопрос всегда оказывался неожиданным.

—Мы долго пытались найти причину несостыковки в работе двух участков, неслаженности в действиях персонала, — приводит пример Головина, — а оказалось, что тому виной несходство характеров руководителей этих участков.

Требования экономики выводили из узкого пространства хронометража на рабочих местах, разведывания привычных измерений причин понижения себестоимости производимого товара. На глазах Татьяны усложнялись задачи.

Совершенствуясь, производство требовало совершенства человека труда, а тот, в свою очередь, вновь воздействовал на характер труда, Ну не может же неандерталец, к примеру, без подготовки пользоваться простым карандашом. В погоне за новыми знаниями Головина иной раз озадачивала своих руководителей, проявляя верх усердия. Из поездки в Москву однажды вернулась с Гавриилом Поповым, чтобы с его взглядами на экономику будущего могли познакомиться ее коллеги.

Не для красного словца повторяем слова философа — знаем то, что ничего не знаем. Предела постижения истины не существует. И потому, наверное, Головина, которая и до сих пор могла жить в прекрасной старооскольской квартире, не испытывая финансовых затруднений, как сейчас, исполнять прежнюю свою должность, не в состоянии была довольствоваться малым в Магнитогорске. Кто ей мешал устроиться в любую фирму? Были такие предложения. Но она видела, как бухгалтеры, экономисты, увлеченные накопительством, один за другим попадали в переделку. Ее это не прельщало. Не терпелось поделиться запасом знаний и опыта с земляками. Она замечала, приезжая на побывку в Магнитогорск, как день ото дня хирели знаменитые прежде металлургический комбинат, метизный и калибровочный заводы, швейная и обувная фабрики. Ельцинский призыв брать каждому кто столько может, кроличьи эксперименты над страной гарвардских недоучек вызвали массовое разорение, и до сей поры пух этой акции висит в воздухе.

Предвижу, что кто-то при этих словах издевательски улыбнется: подумаешь, нашли мессию.

А кто тогда здесь первым сказал «А»? Подымите руку! Кто долгих семь лет обретал сподвижников в мечте о технополисе, технопарке, наукограде. Легко ли было, не обращая внимания на косые взгляды дядек с золотыми цепями на брюхе, по крупицам накапливать сведения об экологических особенностях, технических, энергетических, сырьевых ресурсах, социальной обстановке, чтобы с помощью этих и других составляющих эффективной экономики привести в действие план обновления города.

Тот, кто до сих пор считает этот план пустой затеей, мало знаком с экономическими трудами сегодняшнего дня, где все более настойчиво утверждается необходимость формирования новой инновационной инфраструктуры, отвечающей принципам рыночных отношений, необходимости разработок специальных схем управления инновационными процессами, чем, собственно, и занимается Татьяна Головина с товарищами все это время, упорно ожидая материальной поддержки. А ее все нет.

Слабая женщина? Вряд ли. Из искры, которую они высекли, сталкивая лбами противников составления первопроходцами проекта построения чудо-города, приобретая сторонников, возгорается пламя.

Приведено в движение колесо перемен. Претворен замысел превращения местного педагогического института в университет. Здесь уже готовятся кадры экономистов, которым предстоит осваивать новые формы управления системы товаропроизводства. Горно-металлургическая академия в свою очередь дала толчок развитию нового направления в профессиональном обучении. Ожидается выпуск специалистов-пищевиков, инженеров-разработчиков перспективных видов упаковочного материала, в чем сейчас наблюдается дефицит, то есть держится курс на изготовление такой продукции, которая способна дать наибольшую прибыль. Металлурги комбината недавно еще спокойно наблюдавшие, как смертельной бледностью покрывается лик метизного и калибровочного заводов, сейчас думают об объединении с этими производствами в холдинг, сулящий партнерам немалый выигрыш. Недавно большой группе ученых Магнитки вручены за технические свершения Государственные премии. Это только небольшая часть научного потенциала, попавшая в поле зрения руководства страны, полку ученых практиков прибывает в город из бывших республик, и они, по словам Татьяны Головиной, готовы служить общей цели. Об этом, собственно, можно было бы и не говорить. Достаточно взглянуть на первые страницы городской газеты «Магнитогорский рабочий», где публикуют призывы поддержать Головину за многими подписями видных научных деятелей города. Зреет настрой превратить новые перспективные научные идеи в продуктивные технические нововведения на законодательной базе, гарантирующей защиту интеллектуальной собственности.

Держись, Татьяна, твой день настанет.

На вираже

Из любви к цирку она мечтала, став взрослой, вызывать смех, выйдя на арену клоунессой, а вызвала восхищение. Именно ее — Наташу Макушеву — лаборантку теплоэлектроцентрали Магнитогорского металлургического комбината жюри конкурса «Краса Магнитки — 2002» выделило из 26 участниц.

Для нее это было неожиданностью. Конечно же, хотелось быть первой, но, как человек умеющий сопоставлять факты, оценивать обстановку, она видела, что многие из претенденток на золотой венец, выглядели ничуть не хуже ее, а иные и лучше. Наташа даже на свой взгляд наметила двух девушек, имеющих наибольший шанс взойти на пьедестал.

Но недаром молвится: человек предполагает, а Бог располагает. Жребий выпал не им. Чем-то Наташа больше понравилась ценителям красоты. Чем же?

— Я так полагаю, — проанализировав все, что пришлось испытать в процессе конкурсного отбора, сделала вывод Наташа, — свою роль сыграл мой ответ на вопрос: «Какой должна быть женщина, рожденная огнем?»

Задав этот вопрос, Наташе как бы бросили спасательный круг. Она не раз успешно участвовала в школьных литературных олимпиадах и даже стихи писала, одно из которых, посвященное блокаде Ленинграда, опубликовали в газете. Так что Наташа, получившая навык образного мышления, не долго думала над тем, что сказать. «Эта женщина, — начала Наташа магическую фразу, — должна родиться озорной искоркой, в юности быть пламенем — красивым, ярким, а в зрелые годы — вспышкой».

Удачный Наташин финал вызывает интерес к ней самой. Она привлекательна, как может быть привлекательной девушка в расцвете лет и с ладной фигурой. Но изюминка в другом. В серых ее глазах под полукружьем темных бровей таится то самое лукавство, которое сходу останавливает мужчин, если только попадут в поле ее зрения, потому что, сами понимаете, с высоты метр восемьдесят не все может показаться значительным. Был, правда, по ее воспоминанию, предмет обожания ниже ее ростом, но в первом классе кто только и в кого только не влюблялся.

Сейчас требования Наташи неизмеримо возросли. К себе, прежде всего. Верит в судьбу, ибо, как не ухитряется избежать угадываемой напасти, неприятности — обязательно на каком-то этапе столкнется с тем, чего так боялась. Но чаще всего, как эта девушка считает, ей удивительно везет. Как в этот раз — на конкурсе красоты. Никакого противоречия тут нет. Фактически, двигатель всех событий, которые произошли и еще произойдут — она сама. Единственная дочь в семье электросварщика ММК и бухгалтера УВД — могла бы спокойненько окончить среднюю школу, а потом уже поступить, если захочется, в любой институт. Так нет же. Потянуло в лицей № 13, где тогда начали впервые обучать девочек умению выполнять различные анализы в химических лабораториях, а после окончания этой кузницы рабочих кадров без проблем влилась в коллектив теплоэлектроцентрали, одновременно посещая в промежутке между сменами лекции, готовясь к сдаче зачетов и экзаменов в Магнитогорском государственном университете, куда, между прочим, не так-то просто поступить.

Об институте можно уже говорить в прошедшем времени. Буквально на следующий день после того, как вручили регалии, приличествующие званию королевы красоты, Макушева получила университетский диплом с обозначением специальности социолога. Вынужденный выбор. Испугалась большого конкурса на факультет психологии — пришлось зацепиться за другой, где полегче — один из примеров того, что ей не всегда везет. Ну и что с того? Дело наживное. Не случайно же более всех книг, в том числе и художественных — а что из современной литературы может привлечь внимание? Перумов? Пелевин? Толстая? Фи! — простое чтиво — ее занимают вопросы психологии. Науки, которая еще не так недавно не признавалась в нашей стране.

... Как подумаешь: страшно становится. Женщины, судя по таким из них, как Наташа, нас, мужчин, обходят на вираже. Вовсе не оттого, что Наташа, например, ловко водит машину, которую не боится доверить ей отец. А не доверил бы — сама в состоянии купить. С 18 лет зарабатывает деньги, когда некоторые из ее сверстников в состоянии ползунков. И взгляды ее на политическое и экономическое положение государства более зрелые, чем у многих напыжившихся от напрасного усердия морщить лоб «светских» львов. Наташа находит, что пионерские ритуалы не помешали бы процветанию державы, что пока на горизонте не проглядываются люди, которым можно было бы по-настоящему доверять.

Что касается личных интересов, относительно устройства в будущем своего семейного гнезда, то ее вполне бы устроил в жизни человек, с которым было бы легко общаться, который мог бы — это, по ее мнению, основное — найти выход из любого положения. И Наташа иллюстрирует сказанное словесно. Однажды далеко от города машину, в которой ехали с отцом, пришлось остановить. Лопнуло колесо. Запаски не оказалось. И клея, чтобы залатать прокол, тоже не захватили. Что делать? Хоть пешком тащись в дальнюю даль. Да еще среди ночи. Но все обошлось. Отец вспомнил, что в косметичке у дочери может найтись раствор для снятия лака с ногтей. Этот раствор и помог залатать камеру.

Вот такого же находчивого она бы не прочь заполучить в суженые.

Правда, у такого избранника могут быть не менее строгие требования к будущей жене, однако, скорее всего, он будет удовлетворен. То немногое, что о Наташе знаем, уже в состоянии вызвать интерес.

И вызывает. Она, памятуя, наверное, чеховские слова относительно того, что в человеке все должно быть прекрасно, и по общему женскому обыкновению старается одеваться получше. Это у нее от мамы.

Сама не шьет — терпения и умения не хватает — зато ее знакомой это замечательно удается, если, разумеется, как следует заплатят.

Легко представить как выглядит эта со вкусом одетая девушка — высокая, темноволосая, длинноногая. Неудивительно, что на нее оглядываются. Пытаются познакомиться. Наташа умеет поставить в таких случаях вежливую точку.

А мы точку не ставим. Окончательный Наташин образ не составлен. Это сложная задача. Не любит о себе распространяться и отказывает в доверии тем из подруг и знакомых, кто не способен удержать при себе информацию. Это один из немногих штрихов, позволяющих судить об особенностях Наташиного характера. Попробуйте-ка что-либо сложить из множества кубиков, плохо совпадающих между собой. Вот мы, например, мысленно находимся в ее комнате, которую скупо обрисовала. Куча мягких игрушек — свидетельство того, как ее любят родители, родственники, друзья и знакомые. Аудиокассеты спешат сообщить о пристрастии хозяйки к классической музыке. Лучшие концерты Бетховена, Чайковского, Моцарта, Вивальди чаще всего звучат здесь. Отсутствие телевизора подтверждает Наташины слова о ее неохоте торчать у экрана.

Новости еще послушает. Надо же быть в курсе событий, а все эти сериалы — для бабушек и дедушек, скучающих на скамейках у подъездов.

Наташе куда интересней сыграть в биллиард, пострелять в тире, потусоваться с друзьями, которых у нее немало, как у всякой нестандартной личности.

Когда же приходится навещать бабушку, проживающую в деревне неподалеку от города, она и там найдет себе дело: с охотой возится в огороде. Любит семейные загородные поездки. Работу по дому считает для себя обязательной. Хоть и единственный ребенок в семье, но не более эгоистка. чем все другие девушки.

Случайно, чуть ли не на спор с подругами, приняв участие в прошедшем конкурсе, не ходит с гордо поднятой головой. Присужденный титул — это же не наклейка на бутылке. Сегодня Наташа в выигрыше — завтра предпочтут другую. Поэтому для нее не будет трагедии, если поездка в Москву для участия в более масштабном конкурсе останется только поездкой.

Не внешностью привлекательной — хотя это совсем нелишне, а умом и усердием, упорством добьешься своего.

Свет мысли

В одном из кабинетов МаГУ двое: студентка и преподаватель. Обсуждают тему реферата.

— Может быть, — говорит девушка, копаясь в папке с записями, — отразить концепцию одиночества, характерную для произведений Лермонтова?- Дело ваше, — ответил преподаватель, поправляя темные очки, — но эту типичную сторону его творчества разве только ленивый не подмечал. Так что вам нелегко будет найти что-то новое...

Обычная картина общения наставника с подопечными в университетской среде. Однако еще не зная этого человека, не сразу можно было догадаться, почему, находясь в слабоосвещенной комнате, он не снимает этих самых темных очков и не смотрит в сторону собеседника.

В такой загадочной обстановке и состоялось знакомство с кандидатом филологических наук Анатолием Александровичем Торшиным. Не без труда, признаться. Он этой встречи не желал, и мне едва удалось уговорить его рассказать о себе.

Кое-что, правда, было о нем известно. Со слов ректора университета Валентина Федоровича Романова. От него узнал, что за годы существования вуза сложилась педагогическая династия Торшиных, ведущих здесь курс точных наук, и Анатолий, у которого и дочь теперь связана с физикой и математикой, единственный, кто отступил от этой семейной традиции, проявив интерес... к литературе. Но к той ее части — теории, где тоже надо поломать голову, чтобы во всей полноте разобраться в структуре различных художественных произведений.

Жизненный путь Анатолия определила случайность. Играя с ребятами за городом, нашел запал от гранаты и стал его разбирать. С этого дня началась у него иная жизнь, лишенная красок и возможности свободно передвигаться. Какое-то время, после настойчивых стараний офтальмологов, он немного видел. Настолько, что продолжил учебу в школе, с трудом сквозь толстенные окуляры разбирая учебные тексты. А когда очки перестали помогать, читал кончиками пальцев. Но более всего приходилось доверять ушам. Все, что ему было нужно, читали родственники, или же пользовался магнитофонными записями. А потом познакомился с Марией, которая стала его подругой на всю жизнь и путеводной звездой, и дела пошли совсем замечательно. Окончив подготовительные курсы, поступил в институт, где по прочтении его анализа повести Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей» профессор Александр Заманский, имя которого сейчас носит кафедра литературы ХХ века, всячески способствовал развитию исследовательского таланта молодого ученика.

Став педагогом, Торшин проник в тайны литературного творчества до такой степени, что к ним проявляют интерес преподаватели и студенты других гуманитарных вузов страны. Он автор 20 исследовательских работ, и одна из них — под названием «Произведения художественной литературы», вышедшая в издательстве «Наука», наиболее востребована. Это учебное пособие на примере трудов классиков литературы живо отражает все стороны творческого процесса.

Конечно, у Торшина есть помощники. Жена, например, без которой, по его признанию, не может сделать ни шага, но и он ей опора. Да еще какая! Диву даешься. Попробуй кто из нас не глядя хотя бы гвоздь забить, а уж тем более вряд ли сумеем вслепую провести электропроводку, стругать доски, заменить неисправный водопроводный кран. У Торшина в деятельности, находящейся, по его выражению, за пределами интеллектуальной, все, что надо получается, словно какая-то неведомая сила руководит им. На садовом участке чувствует себя как рыба в воде. «Все наладил там, — не скрывает своей гордости за хозяйственную сноровку мужа Марина Николаевна, — не дача у нас там, а картина. Это, помимо забот о недавно появившихся внуках, существенная часть их домашнего уклада. Деятельный отдых, физический труд, по известной теории способствующий развитию наших мыслительных и творческих способностей. А потому в разговоре с Торшиным о предмете, известном ему до тонкостей как специалисту, посвятившему себя изучению литературы ХХ века, изобилующей великими именами, сама собой напросилась тема сегодняшнего положения в писательстве.

Он согласился, что в произведениях современных авторов мало примеров, которым хочется подражать. Чем это объяснить? По мнению ученого, во все времена срабатывает закон маятника, отражающий падения и взлеты во всех областях искусства. Пока, к сожалению, нынешнее положение в обществе не способствует созданию образцов литературного творчества, сравнимого с тем, что было в предыдущем столетии.

— Хотя, — заметил он, видимо, стараясь сгладить пессимистический настрой разговора, — лицом к лицу — лица не увидать. Большое видится на расстоянии, как сказано у Есенина...

— А как к этой теории относятся ваши студенты? — поинтересовался я.

— Больше всего ценю, — ответил он на это, — самостоятельность мышления. Мне важно ухватить, как они понимают творчество того или иного автора. Нацеливаю их на то, что существуют базовые вещи, и их необходимо заучивать как азбуку, потому что это основа, топливо для построения аналитического размышления.

Должно быть, оттого он особенно дорожит теми из своих учеников, кто этому правилу следует, и с ними интересно работать, делиться мыслями. Был случай, когда одна из таких даровитых подопечных занемогла и, попав в больницу, решила расстаться с мыслью продолжить работу над диссертацией. Узнав об этом, педагог сумел убедить ее отказаться от этого намерения. Вернувшаяся уверенность в свои силы помогла этой отчаявшейся было девушке добиться успеха не только в учебе, но и в литературной деятельности. Её даже приняли в Союз писателей. Но и те, кто недостаточно прилежен, для него не пропащие люди. Он достаточно терпелив. Не раз приходилось иным из них углубляться в пройденный материал, прежде чем в их зачетных книжках появится положительная оценка. Никто не обижается, памятуя русскую пословицу — без труда не вынешь рыбку из пруда. А пример учителя обязывает добиваться, чтобы эта рыбка была не простой, а золотой.

Комментарии: 1, последний от 30/05/2007. © Copyright Петренко Владимир Владимирович Размещен: 26/05/2007, изменен: 26/05/2007. 119k. Статистика. Очерк: Проза, Публицистика 2007. Крутой поворот		Ваша оценка:

Петренко Владимир Владимирович : другие произведения.

Очерки