Эта история произошла в действительности и передана только с небольшими изменениями. Автор немного изменил диалоги, поскольку человек в жизни не актёр и порой говорит не литературным языком.
За свою жизнь мне не однократно представлялась возможность совершать путешествия, пользуясь услугами железнодорожного транспорта. И мне, откровенно говоря, нравилось и вызывало детский восторг, когда выпадала дорога в качающемся вагоне, чьи колеса отбивают особый такт, задающий тон иной жизни. Она существует только между двумя точками пространства и в течение времени, за которое стальной гигант преодолевает расстояние между ними.
И вот между этими двумя точками всегда происходит чудо, не способное проявиться ни в каких других условиях. Чудо раскрытия души людей друг другу, людей совсем не знакомых и порой даже чуждых. Наверное, виноват в этом стук колес, действующий гипнотически, как маятник или медитативная музыка.
Я всегда желал таких встреч. И желание моё усиливалось по мере того, сколь часто мне удавалось стать невольным свидетелем чужих откровений: весёлых и пикантных, грустных и трагических. Я завидовал тем счастливчикам, которым повезло оказаться на месте главного слушателя. В таких разговорах всегда возникает чистая, интимная, атмосфера.
Конечно же, о чём может мечтать обычный, молодой парень? Встретить в тамбуре грустную незнакомку, которая влажным взглядом устремлена в даль.
Однажды мне повезло. Моё желание осуществилось. Произошла, однако, встреча в самый неожиданный и неподходящий момент и не совсем в нужных условиях. Я и ещё несколько моих знакомых возвращались из Херсона в Николаев. Так распорядилась судьба, что ехали мы в разных вагонах, причём я отдельно от всех. Очутился в самом конце салона (вагона?), в очень дурном настроении. Ннакануне произошёл разговор на высоких тонах с одним человеком. В родной город нас нёс не купейный вагон - раздолбанный, порванный плацкарт качал меня в компании с амнистированными зеками, цедившими махорку из самокруток, с татарами, что-то бурно обсуждавшими на своём языке, пьяной семейкой, чей глава ревновал с угару свою жену к каждому шуму в вагоне и интеллигентной парочкой, внимательно изучавшей последние криминальные сводки.
Подальше от шума я забрался в конец вагона и, закутавшись в пальто, попытался уснуть. Люблю спать в поездах. Поезд тронулся, суета в проходе и на полках улеглась вместе с гражданами пассажирами, и вагон закачался как колыбель.
- Можно около Вас присесть?
Я выбрался из-под пальто и посмотрел на стоящего передо мною человека. В короткой, дутой куртке, джинсах, среднего роста, стройного... Я сразу был озадачен: или я вижу девушку-спортсменку или юного парня. Голос звучал мягко, бархатисто, силуэт не указывал на то, что передо мною особа мужского пола. Ёщё меня сбивала его причёска - длинная чёлка, спадающая до самых губ, и подобранный затылок. На дворе шёл тогда снег и на его волосах, розоватых щеках блестели кристаллики льда.
Незнакомец заметил мою растерянность и тут же поправился: следующую фразу он произнёс уже более грубым голосом.
- Не хочется там сидеть. Людей много. Вы я вижу, тоже любите одиночество. Не помешаю Вам?
- Нет, не помешаете, - ответил я и оправился.
Я сказал неправду, но спустя пару мгновений решил, что так оно и к лучшему. По крайней мере, он странным образом немного развеивал своим присутствием тяжёлый, серый фон ночного плацкарта.
Мы минут с пятнадцать - двадцать сидели молча. Смотрели в окно. Иногда, сам того не желая, я менял сосредоточение взгляда и рассматривал отражение лица незнакомца. Почему я на него смотрел? Наверное, потому, что мне всегда нравилось наблюдать за красивым, что бы оно при этом из себя не являло, без всяких побуждений.
И вдруг, я поймал его взгляд. Думал случайность, но потом, ещё раз проверив, убедился, что и он на меня смотрит. Между нами началась игра в перегляды.
Почему он на меня смотрел? Если бы на его месте был кто-либо из пассажиров, то моя реакция была бы совершенно иной. Я бы чувствовал себя не в своей тарелке, может быть, опасался или раздражался. Но когда он смотрел - я не напрягался. В его взгляде, то проявлявшимся на фоне чёрного окна, то исчезавшем в свете пролетавшего мимо фонаря я видел интерес... И грусть. Сколько ему? Лет восемнадцать. Что может быть у человека в его возрасте, что бы глаза так смотрели на других людей? Первая неудачная любовь? Смерть близкого человека?
- Простите, что беспокою, Вы пишите стихи?
Ах да, конечно, стихи. На столе лежала моя записная книжка, исчёрканная в порыве корявым, угловатым подчерком.
Я усмехнулся.
- Стихи - громко сказано. Я просто пишу....- меня потянуло сказать ему правду, - пишу, потому что... В общем, в нашем обществе не прилично кричать всем о своей боли. Людям и без твоих бед своих хватает. А когда выложишь - то появляется снова дыхание. По началу так было. Сейчас я пишу не только чтоб избавиться. Может я жесток, но есть желание передать другим, что испытал сам.
- Вы делитесь опытом?
Парень прижался щекой к стеклу. Я его заинтересовал.
- Вряд ли это опыт. Опыт - это когда находишь решение. Я же не уверен, что знаю решение. Я что-то увидел и хочу показать другим.
- Прочтите что-нибудь.
Я растерялся. Читать стихи в поезде, несомненно, романтично, однако не сейчас, не в таком настроении, не при таком окружении.
- Вы ... если не хотите - не надо.
- Я прочитаю, - решился я и подтянул к себе записную книжку.
Начал:
- Одинок
Скажи, а дал бы мне сердце?
Скажи, а дал бы мне кровь?
Возможно, ты ляжешь на рельсы?
Возможно, ты прыгнешь на нож?
Ты сядь, покури, успокойся,
Не рви свои нервы,
Не тронь,
Совесть мою не надо,
Наматывать на руку...
Ложь!
Ты тенью
крадешься мне в душу,
зарубки на память сечёшь,
и вяжешь силки для мыслей
обретших свободный полёт.
Не любишь ты птиц своенравных,
Они раздражают тебя.
Для каждой ты клетку терновую
Плетешь из стального прута.
А после,
Ты ставишь их чучела,
Меж теми, кто песни поёт,
И плотью набитой ватой,
Стращаешь их муз на измот.
Быть названным
Богом бессмертным,
Ловцом человеческих душ
Пытаешься ты безуспешно,
По сути своей - Одинок.
Не так, как Бог одинокий,
Не светлый ангел небес,
И вряд ли похож ты на Дьявола,
Губителя чистых сердец.
Торгаш с привокзального рынка,
счета ты ставишь вперёд,
за услуги тобою оказанные,
которых никто не ждёт.
За чем ты являешься ночью,
Накинув Плашницу Христа,
Ведь ты Всего лишь
страхуешься,
Не дорого дружбой
затариться.
Парень усмехнулся.
- Грубоватая, рваная рифма, но тем и прекрасна. Вы - мужчина. Хотя, почему грубая? Даже на меня действуют каноны. Нет, не грубая. Она нежна....По-своему...
Мой попутчик долго молчал. Ничего не говорил. И в наступившей тишине между нами я ощутил прорывающуюся необъяснимую мной силу, буквально натягивающую нервы.
- Потеря друзей - это конечно больно. А есть ещё боль, - произнёс парень. - Я одинок, но только не тот Ваш Одинок. Он хищник. Их можно встретить немало. Одни менее опасны, другие более. В них действительно есть что - то не человеческое. Они холодны. Другие - просто мародеры. Им только скажи, что у тебя есть. И они тут же это растащат под улюлюканье. Мне же - холодно. Я устал бояться людей. Простите, у вас есть сигарета?
Я кивнул головой и протянул раскрытую пачку. Видя, что он собирается её прикурить, я предупредил:
- Кондуктор будет ругаться...
- А, - махнул парень рукой, - Скажем волшебное слово "извините" и тогда выйдем.
Я закурил и в сизом облаке никотина он продолжил говорить:
- Мне бы и Вас впору бояться, но теперь мне всё равно, как Вы ко мне отнесётесь. Жаль будет, если Вы просто уйдёте под невинным предлогом.
- Я не уйду...- и пожал плечами в растерянности.
- Поверьте, многие уходят, когда узнают с кем говорят, - парень затянулся сигаретой. Затяжка была глубокой. Глотнув порцию дыма, собеседник чуть откинул голову назад и выпустил густую струю, после чего оперся на перегородку. Раньше мне было труднее. Больнее. Не только душевно. Телесно тоже. Скажите, Вы в бога верите?
- Нет.
- Я тоже. Хотя знаю - он есть, но ему, наверное, доставляет удовольствие поражать таких как я. Христианство отвергает реинкарнацию, поэтому, нас он создаёт не для исправления ошибок, а для удовлетворения собственных амбиций. Он жесток. Думает, что на нас продемонстрирует свое величие и силу для других. Для тех, кто избран в рай. А мы - всего лишь рабочий материал.
- Вы верили в Бога?
- Когда-то. Он был у меня единственным спасением. Хотя нет. Я думал, что он у меня единственное спасение. Но нельзя вынести молчание неба, когда насилуют твоё тело и душу. Оно даёт тебе несопоставимые части и заставляет ненавидеть их, но запрещает от них избавиться. Зачем так?
Я молчал. Я не знал, что сказать. Да и не надо было говорить ничего. Мой попутчик ещё не закончил. У меня возникло чувство, что он сейчас должен сказать что-то очень важное, и в этот момент, я услышал, насколько сильная стояла тишина в вагоне, как будто слушали все, и только стук колёс нарушал её, как часы, отсчитывающие последние секунды. Я даже оглянулся. Но нет, все спали. Никому до нас не было дела.
- В четырнадцать лет я понял свою особенность. Начались изнурительные анализы, исследования, ощупывания, проверки. Противно чувствовать себя бабочкой на булавке. Настаивали родители. Одно было хорошо. Отец перестал кидаться. Раньше бил, за то, что мягок, за то, что не могу постоять за себя, за то, что позорю его. Я не играл в футбол, не гонял на велосипеде, любил уединяться..., а вернее - прятался. Однажды, когда он пришёл пьяный и пытался заставить меня стать мужчиной, мать заступилась, на что он сказал: "ты сама не знаешь, что делаешь! Твой сын растёт пидором!" Злой, кулаки сжал, а в глазах слёзы. Со временем я узнал, в чём дело. До родителей дошло, что я... проводил время с мужчиной, вернее, с парнем, но он был для меня первым мужчиной...
Моей первой любовью стал старшеклассник. Его звали Артёмка. Парень из простой, рабочей семьи, но у него было намного больше статности, воспитанности и человечности, чем у выходцев из интеллигенции. Однако, он был геем. Такое же затравленное существо, как и я. Не случайно я подчеркнул его происхождение. Бытует мнение, что голубыми становятся в обеспеченных семьях, где больше свобод и средств проводить время. Это стереотип. Проведение ли, бог - оно не делает исключения никому.
Познакомились мы с ним случайно. Его били за школой. Просто так. Издевались. Потом оставили, когда прозвенел звонок на урок. Знаете, дико смотреть, когда весёлые ребята и девчонки бегут со звонким смехом на урок, а в кустах лежит ими растоптанное существо.., - парень прервался и полез в свою спортивную сумку. Достал "колу", сделал глоток. - Я подошёл, помог ему встать и отвёл в туалет смыть кровь. Вот такая, бля, романтика из жизни сексуальных меньшинств.
Я видел, он специально говорил грубые слова, чтоб сдержать слёзы.
-Тогда мы поняли, что будем вместе. Наши отношения продолжались всего чуть больше полугода. Поздняя осень, зима и весна. В конце весны всё закончилось. Родители решили уехать из города, поменять мне документы. Мои женские признаки начинали сильно проявляться, и в школе я не мог оставаться. Была ли это любовь - не знаю. Странное чувство. Мы спасали себя. Наша... связь случилась весной, в последние недели перед отъездом. Тогда я первый раз решился подпустить его к себе ближе, чем мы были до этого. Артём был нежным и заботливым любовником. Произошло это после того, как родители узнали, что мы проводим время вместе. Мы понимали, что расстаёмся навсегда и вряд ли найдём скоро замену.
Парень опять смолк. Сигарета истлела до конца. Он опустил окно и выбросил окурок. Его взгляд вернулся ко мне.
- У вас есть теперь возможность найти оправдание, что бы уйти, или быть может лучше мне уйти?
Я протянул руку:
- Мы ещё не знакомы. Пётр, - представился я.
Мой попутчик немного удивился жесту с моей стороны, замешкался, но руку пожал, а потом спросил:
- Зовите меня ...Мартом.
Его голос, когда он произносил своё как бы имя, я понял, что он назвался не своим именем, зазвучал мягче. Наверное, ему было трудно подражать мужскому.
Сразу стало легче. Я понял, что между нами преодолен барьер, напряжение спало, но так длилось не долго.
- Кто я для вас? - неожиданно спросил он.
Я не смог ответить. Делал вид, что обдумываю, но чувствовал, что выгляжу полным идиотом.
- Извините, что смутил Вас. Определение "пидар" никак не относиться ко мне. "Пидором" по безграмотности называли всех в народе, кто отличался сексуальной ориентацией. На самом же деле, педерастия - растление малолетних. Дело в том, что называть всех "не таких" "пидорами" намного легче и проще. Лично я слышал сам высказывание одного так сказать натурала: геи, лесбиянки, ещё какие-то траверси... один хуй - пидарьё! А сам он давно не натурал, и вообще никто, потому что к жене своей подходит так, как резиновой кукле и то, если ещё вспомнит, когда в последний раз за своими попойками и братаниями он это делал.
- А кем ты себя ...больше чувствуете?
-Я не гей. И траверси себя не считаю. Конечно у меня тело как у женщины, но я не женщина. Я перестал себя чувствовать женщиной. Мне пришлось её убить в себе. Теперь я не знаю, кто я.
- Как убил?
- Убил не без посторонней помощи... Скорее добил, что от неё оставалось... Дайте ещё одну сигарету...
- Можно на "ты", - предложил я, протянув "Арбат".
- После Артёма я в себе очень сильно воспринимал свою женскую сторону. Память о времени, проведённом вместе, жила во мне и не давала спокойно жить. Ночами я метался по постели, рвал простыни и кусал подушки... Закрывавшись в ванной, я ласкал своё тело, представляя Артёма... Но с каждым днём мне становилось холоднее и холоднее. В семье дела пошли совсем плохо. Отец ушёл от нас к другой женщине. Мать начала втихую пить. Учиться я вообще не мог. Оставался последний класс. Выпускной. ....
Тут Март сделал паузу. Такая пауза обычно ставиться в музыкальном произведении, когда должна ударить гроза. Затишье перед бурей, и оно давило сильней, чем предыдущий раз.
Губы парня искривились в усмешке. Боль проступала на них. Он потянулся в карман куртки, достал бумажник и протянул мне фото. На карточке я увидел портрет юной девушки. Такие лица можно встретить обычно в кино, когда режиссеру необходимо отобразить эдакую начинающую стерву, способную без особого опыта и знания дела заставить мужика ржать по лошадиному, таращить глаза, пускать слюни и труситься, как старый паралитик.
- Вот так я выглядел в шестнадцать лет. Я не старался таким быть. Природа сама распорядилась насчёт меня. Остальное - косметика, немного артистизма... одежда. Естественно, многие мои одноклассники добивались от меня взаимности. Я не отвечал, избегал встреч и свиданий. В конце концов, они не получив никакого результата, устав распускать передо мною перья, решили вступить в сговор. На выпускном я расслабился, отправился встречать рассвет. Все были пьяны. Я тоже, но мне подмешали в спиртное какой - то гадости. Скорее всего - димедрола.
В город, куда мы переехали с родителями, находился на берегу реки. Туда все пошли встречать первый рассвет взрослой жизни. Первый рассвет, после которого ты принимаешь сам самостоятельные решения и сам распоряжаешься своей жизнью.
Я очнулся на берегу реки, у лодочной станции. Во рту песок, кровь и привкус... - Март вырвал из своих слов, то, что хотел сказать в этот момент, - Я понял очень скоро, что со мной сделали. Они, мои одноклассники, хотели поразвлекаться с неприступной девчонкой. Когда они раздели меня и увидели, что я не только женщина, но ещё где- то такой же, как и они... За оскорбленные чувства было жестокое мщение. Когда у них не хватило сил, они позвали своих друзей.... Спасибо им за то, что подмешали мне димедрол.
Глубокая затяжка сигаретой...
- Слухи обо мне двигались быстрей, чем я сам. Я был диковинкой. Появились "поклонники". Они приходили домой, ломали дверь... Им нужно было моё тело.
Около месяца я бегал по городу. Скрывался...
- А почему в милицию не обратился?
Март усмехнулся.
- И как я должен был сказать? " Здравствуйте, дяди милиционеры, я гермафродит, меня хотят трахнуть пол города, а ещё пол города хотят просто посмотреть на меня, когда со мнойэто будут делать другие! Людям интересно, куда же трахаются гермафродиты! А эстеты желают попробовать...
Я поймал Марта за руку и прижал её к столу. Сильно прижал. На нас косились бывшие зеки, проснувшийся ревнитель пробурчал "не понял!", а по проходу уже спешил кондуктор.
Март замер и уставился на меня. Всего лишь несколько минут я держал его за руку с тонкими пальцами и подстриженными ногтями, и чувствовал её девичью мягкость... Его рука была холодной, нервно дрожала...
- Так, курить в тамбуре! Вы что, обнаглели? Ещё раз увижу - выкину на хрен! - Он отвернулся и зашагал прочь, бурча себе под нос: наркоманы чертовы!
В поле его зрения попали зэки. Кондуктор остановился и гаркнул на них:
- Я вам где сказал быть? А ну быстро на своё место!
Зеки молча повиновались. Они перешли в отсек напротив нас, забились в углы и накрылись фуфайками.
Реакцию его я понимал: в его ещё не отмершем соцмировозрении для него мы были почти, что и зэки. Все, кто не попадал под стандарт, были либо зэки, либо наркоманы. На зэков ни я, ни Март не подходили. Длинноволосый парень в чёрном пальто с поднятым воротником и ... девчонка со стильной стрижкой под мальчика с сигаретой в руке. Значит, наркоманы.
Когда проводник исчез сиз нашего поля зрения, я хотел вернуться к разговору, но не смог: моя рука по прежнему сжимала его. Наши взгляды снова встретились. В его глазах я читал удивление, смущение, и... он говорил: зачем тебе это?
Я забылся. Сочувствие, сопереживание, какие - то личные воспоминания нахлынули на меня, и я был под их воздействием. Мне хотелось поддержать его, успокоить, но по взгляду я понял - он не хочет Такого сочувствия. Оно для него было бы дешёвым.
Март не одёрнул руку. Убрал медленно, лишь лёгкими намёками предлагая мне отпустить его: слегка пошевелил пальцами, потянул кисть...
- Есть пословица такая - в жизни везёт только дуракам и педерастам. Для натуралов - я педераст и поэтому в этом "натуральном " мире мне повезло, - его рассказ продолжался, - была одна польза от молвы обо мне. Дошла она до одного человека, не очень большого, но всё же влиятельного. В его лице я и нашёл защиту.
Март посмотрел на часы.
- Мне надо отлучится, - сказал он, поднимаясь и беря сумку. - Вы не уйдёте?
Я кивком головы ответил, что уходить не собираюсь. Март ушёл. Не вольно я провожал его взглядом. Его движения отличались плавностью, однако на женские мало походили, но и мужской размашистости, уверенности и небрежности я в них не наблюдал.
я остался один. Время мне показалось неподвижным. Я думал, что прошло полчаса, но часы показывали всего десять минут с момента расставания. Куда отправился мой попутчик - я не знал. Когда вернётся - тоже и поэтому решил проведать своих товарищей из соседнего вагона.
Они почти спали, как и все остальные пассажиры. Справившись об их делах, с удивлением обнаружил для себя, что нахожусь в раздумии: возвращаться мне назад или нет. С одной стороны было большое желание вернуться, с другой стороны я сильно волновался. Идиотское чувство наполняло меня: как при первом свидании. Сколько бы так просидел - не знаю, если бы не появившаяся проводница, не указала командным тоном вернуться на свое место согласно билету.
Я подчинился. Возвращаясь, думал о том, что своего необычного гостя не застану. Наверное, он, думал я, разуверился во мне, как в человеке, который способный (способен) его понять. Я ведь был всего лишь натурал, который выслушал его, посочувствовал. И только. Мне его не понять. Не понять его боль. Перед собой стоило признаться: я видел его как женщину. При разговоре я совсем об этом забыл и поэтому тогда, при появлении кондуктора, так долго держал его за руку.
Он не ушёл. Сидел на прежнем месте, уставившись в окно. Увидев меня, поменял положение и отвлёкся от созерцания темноты за окном.
- Я думал, ты не придёшь, - встретил он меня.
- Я хочу услышать окончание твоей истории.
Март улыбнулся.
- Хочешь написать о ней?
- Могу, если ты не возражаешь.
- Возражать? Зачем? Напиши. Пусть кто-нибудь прочитает. Ведь для людей герма... надо же, какое грубое слово, звучит, как определение из биологии, как иной вид, низший... в общем, для людей, такие как я всегда воспринимаются распушенными извращенцами, или же некими бабочками, танцующими на карнавале в Рио-де-Жанейро. ...
впрочем, я и занимался этим последние два года. Бары, ночные клубы, ночные эскорты...
- Ты говоришь так, как будто тебе около тридцати и ты опыт... Ты столько пережи... - я терялся, знал, что пользуюсь словами, которые могут его обидеть.
- Мне двадцать три. О таких вещах, как перенёс я и мне подобные, нельзя говорить много пережил или мало. Хватит и одного раза. Я же угостился досыта.
- Ты же не будешь этим заниматься всегда? Не думал найти работу иную? Ведь ты сказал, что у тебя нашёлся покровитель...
- Мир людей, натуральный мир, правильный мир, ни когда не примет меня равным. Я всегда буду не таким. Забавной игрушкой или белой вороной, которую обязательно надо пнуть ногой, раздавить, унизить... Какая работа меня ждёт? Секретарь? Бухгалтер? Или быть может уборщица туалетов?