Известно, что одежду в дальний путь следует выбирать внимательно. Брюки должны быть мягкими и удобными. Куртка - просторной, легкой и теплой. Сверху на хлопчатобумажную рубашку не помешает натянуть свитер. Тщательно зашнуровать проверенные дорогами высокие ботинки.
Муж разложил по карманам спички в непроницаемой для влаги упаковке, карту, компас, фонарик и комплект запасных батареек. Я собрала мини-аптечку, налила в термос крепкий и сладкий чай, засунула в нагрудные карманы курток две плитки шоколада.
Мы прошли по дому, я закрывала ставни и гасила свет, муж проверял функционирование остальных систем: водопровода, шумосброса, теплозащиты, солнечных батарей. С особым вниманием он отнесся к настройкам системы Эйч-Ти. Тихое гудение, встречающее нас в каждой комнате, постепенно сменялось легким шелестом. Дом засыпал. Я вернулась на кухню, насыпала соли в спичечный коробок. Снова открыла аптечку, чтобы проверить наличие анестетика в одноразовых шприцах, шовного материала и жгута для остановки кровотечения.
Муж ожидал меня на веранде. Из сада струился запах яблок, которые не удержались на огруженных ветках, упали в траву и побились. Много, много яблок. Очень яблочным выдался нынешний год. Мы надели рюкзаки, подогнали лямки и стяжки так, чтобы вес рюкзака приходился на бедра. Попрыгали на месте, прислушались к ощущениям - нигде не жмет? Не давит? Ничего не болтается в рюкзаке, смещая его центр тяжести?
Вышли во двор. Запрокинули головы. Узор из звезд не стал симметричнее за последние годы. Узнаваемый по красно-зеленому мерцанию, мимо звезд пролетел самолет. Удивительно, что еще остались самолеты. Впрочем, остались же звезды...
Подбежала собака, изгибаясь всем телом, легла у ног в грязь, стуча хвостом.
- Остаешься за главного, - объяснил муж собаке, положив руку ей на голову.
Собака фыркнула, вскочила и попыталась положить лапы ему на грудь.
- Нет-нет, мы не будем сейчас играть.
Мы пойдем вперед.
Пройдя подъездную аллею, засыпанную щебнем, вышли на грунтовку. Лунный свет обманчив. Я пару раз попала ботинком в лужу. Потревоженная лягушка сделала несколько прыжков в мокрой от росы придорожной траве, села, раздвинув ее влажными лапками, смотрела не мигая.
Хорошие ботинки не промокают от лужи-другой. Небольшой подъем, и мы оказались на шоссе. Прямое как стрела, оно было абсолютно пустым, только полосы белесого тумана расчерчивали его поперек, подобно сюрреалистическому штрих-коду. Фонари по обочинам не горели, дорога выходила из тумана и обрывалась в туман. Сюда не долетал запах яблок, тут пахло прелой листвой и скорым дождем. В десятке метров от нас из зарослей крапивы выбралась кошка с кем-то в зубах, недовольно обратила на нас светящиеся глаза. На обочине дороги каждый сам по себе. Мы не стали ее окликать, она не стала к нам ластиться. Удостоверившись в том, что мы не претендуем на ее добычу, кошка побежала своим кошачьим путем, прижимая уши и задирая голову, чтобы кто-то не волочился по земле. Наверное, это была мышь. Мы пошли по обочине на север.
Набрали скорость и, сохраняя один темп, перестали думать о дороге, о том, как поставить ногу, как правильно дышать. Идти легко. Долго идти - сложнее, но тоже не так уж и трудно. Тела, как отрегулированные механизмы, работают самостоятельно. Можно сосредоточиться и почувствовать, как напрягаются и расслабляются отдельные мышцы, как сердце подбирает ритм, как легкий озноб сменяется приятным теплом разогретой крови. Можно уйти в свои мысли, и тогда тело станет окликать сознание только в том случае, если на дороге ярко блеснет кусочек слюды, или еж размером с баскетбольный мяч перебежит шоссе, шумно топоча, или если остановится спутник. Что-то меняется в мире, что-то меняется в нас.
Туман умывает лицо. Мы чувствуем себя так, словно вернулись на много лет назад, словно еще не знакомы друг с другом, а если и знакомы, то совсем недавно. Нам чудится запах сосновых иголок, плеск невидимого, но недалекого озера. Нам кажется, что скоро будет взгорок, а со взгорка мы увидим две-три палатки друзей и экономный костер, сложенный не для того, чтобы прыгать через него или танцевать вокруг голышом. Костер, не сыплющий искры прямо в полуночное небо, а дающий равномерное тепло, пригодное для приготовления ужина и для согревания. Будничный, не праздничный костер. Праздничный костер мы всегда могли развести и в саду. Дорогой сердцу будничный костер получается только тогда, когда в нем действительно есть потребность. Нам чудится, что нас ждут горы и такие перевалы, что успеешь десять раз умереть, пока дойдешь, но дойдешь. Мы чувствуем, что стоим под струями водопада, и водопад опирается на наши плечи, но все равно падает, падает, падает... Мы переглядываемся и смеемся. Ночь. Ежи-одиночки. Блестящее, вылизанное туманом, как языком гигантской кошки, шоссе.
Часа через два сидим на стволе упавшей сосны, пьем чай, едим горький шоколад, отламывая кусочки от плиток. Вывороченные из земли корни дерева в темноте кажутся гротескными. По их кончикам осторожно ступает луна. Слушаем тишину, но она то и дело прерывается шорохом травы и стрекотанием кузнечиков. Невысоко над головой пролетает нетопырь, его рваный полет легко отличить от полета птицы. Пальцы на руках остывают, начинают зябнуть. Пора двигаться. Надеваем рюкзаки, подпрыгиваем, ступаем на обочину. И снова пошли чередоваться волнами прилива полосы тумана. Сознание поднимается над ними. Окатанная галька под ногами. Спускаем катамаран на воду, отходим на безопасное расстояние от берега, опускаем и закрепляем шверт. Вода поднимается и опускается, судно мерно покачивается, медленно-медленно скользя по озеру. Но вот грот поймал ветер, и катамаран набирает скорость, носы баллонов разрезают воду, и волны окатывают трамплин. На мне нет специального костюма, промокаю насквозь, но это не страшно, а смешно. Перекидываю стаксель, слушая шуршание блока, по которому скользит стаксель-шкот. Чувствую, как саднит от веревки руки, как брызги падают на лицо. На обочину выметнулась лисица и скрылась с другой стороны шоссе. Нет, на лице не брызги, а туман. Смотрю на мужа. Его шаг равномерен. Грезится ли ему то же, что и мне?
Идем и идем... На луну набегают тучи. Ночь сгущается, обостряются запахи. Шуршание песка под ботинками кажется громким, равномерный речетатив обочины. Впереди вспыхивает огонек. Наверное, его заслоняли деревья, огонек не так далеко, мы могли бы увидеть его и раньше. Ускоряем шаги. Вот виден и домик, свет в окнах которого манил нас, вот мы уже на крыльце.
- Здравствуй, Оленька, - говорю я продавщице, заходя в магазин.
- Заскучали под осень? - интересуется муж.
Мы покупаем блок сигарет, хлеб и палку колбасы. Разговариваем, смеемся, любуемся через окно хлынувшим ливнем. Выходим вместе с продавщицей покурить на крылечко. Дождь струями стекает с козырька. От шоссе к крыльцу нет тропинки. Сразу за ступеньками растет высокая, выше колена, трава.
- Еще долго будете работать круглосуточно? - спрашивает муж, имея в виду не саму Оленьку, а этот придорожный магазин.
- До конца осени.
- Хорошо, - говорим мы. - Это хорошо.
Хотя странно. Теперь мало кто пользуется автомобилями, так что какая разница, есть снег на улице, или нет его? Число покупателей не изменится. Разве что зимой по ночам проще спать, чем летом. Белые ночи далеко, созвездия на небе другие.
Продавщица не знает, почему магазин будет работать по ночам именно до конца осени. Говорит, что спросит у владельца. Мы уверены, что не спросит, не будет его беспокоить. Постесняется. Пусть эта загадка останется неразгаданной, так она дольше удержится в памяти. Заходим в помещение, гладим толстую магазинную кошку, развалившуюся на прилавке. Да, все меняется, но кошки будут жить в магазинах во все времена.
Прощаемся и идем к кабинке Эйч-Ти, Human Teleport, безопасная транспортировка живых организмов на любые расстояния. Оленька машет нам вслед. Умница девочка, ее совсем не удивляет, что иногда мы появляемся не из этой кабинки, а с крыльца. Порой мне даже кажется, что она понимает нас.
Мгновение - и мы дома. Выходим из кабинки. Снимаем и разбираем рюкзаки. Я укладываю продукты в холодильник, аптечку помещаю в медицинский шкаф. На свое место возвращаются спички, соль, фонарик, карта... Муж проходит по дому и тем самым активирует системы обогрева, вентиляции, сбора пыли. Дом отмечает возвращение хозяев, в ванну набирается вода и датчики контролируют ее температуру. За мужем ползет поломоечная машина и подчищает грязь от ботинок. Я иду следом и распахиваю ставни, впуская в дом запах яблок и озона после грозы. Меня тревожит какая-то мелочь, что-то позабытое примешивается к этому запаху. И, распахнув окна в спальне, я наконец понимаю, что это. Это запах дыма от костра. В нашем саду, под яблонями, горит костер. Не сводя с него глаз, я окликаю мужа. Он подходит, мы вместе смотрим вниз. Долго смотрим и молчим.
Кто бы там ни был, в саду, он пришел пешком. Если бы он появился через телепорт, то сидел бы в гостиной и поджидал нас за чашечкой кофе. Смотрел бы телевизор или читал книгу. Не дождавшись, прошел бы в гостевую комнату и уснул. Он не пошел бы в сад, мокрый от дождя, не стал бы жечь костер среди попадавших яблок.
Мы спускаемся по лестнице и выходим из дома. К нам подбегает собака, тычется носом в руки, фыркает. Виновата. Виновата, должна была охранять. Но свои ведь, свои. Садится и громко гавкает. Свои, потому и пропустила. Снова вскакивает на ноги и отряхивается. Ах, вредина! Дождь-то наверняка переждала в будке, а вот всю росу из сада на шерсть собрала не иначе, как специально для нас. Свои, говоришь?
Медленно огибаем дом и идем к яблоням. Под ними стоит палатка, под бочок к ней перекочевала невысокая садовая скамейка с другого конца сада, вынутый круг дерна лежит поодаль. Костер из хвороста сложен бережно, он не подпаливает листву стоящих рядом деревьев, не рвется улететь в небо, победно гудя. Он дает свет и тепло, будничный костер на рассвете.
Мы поднимаем глаза на лица близких нам людей, сидящих на скамейке и держащих в руках обструганные веточки с нанизанными на них ломтиками яблок. Ни я, ни муж никогда не встречали эту пару. Они несмело улыбаются нам.