Первушин Александр Владимирович : другие произведения.

Дорога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Александр Первушин
  
   Все, что содеяно в той жизни суматошной,
   Из сердца выбросить никак нельзя.
   Я продолжаю путь свой осторожно,
   По хрупкой глади памяти скользя...
  
  
  
  
  
  
   Ж И З Н Ь Ш А Л Ь Н А Я
  
   Не брани меня жизнь шальная,
   Не смотри на меня со злом.
   Не такая уж ты плохая,
   Как молва о тебе кругом...
  
   Ну, бываешь чуть-чуть жестока.
   Ну, махнешь иногда хвостом.
   Налетишь как из тьмы, с наскока,
   Обожжешь по спине хлыстом!
  
   Но на то мне даны и зубы,
   Искусав ими губы в кровь,
   Погасить ею искры злобы,
   И к тебе, жизнь, стремиться вновь!
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   Путей, отпущенных судьбою
   Всех отыскать уже нельзя.
   Не остается долго в море
   След за кормою корабля.
   Лишь черточками-курсами на картах
   Дорога прошлой жизни пролегла.
   И версты измерял я не шагами,
   А ходом корабельного винта...
  
  
  
  
  
  
   Погуляла вдоволь по земле
   С молодецким посвистом душа!
   Где скакала гордо на коне.
   Где стыдливо кралась, чуть дыша.
   Упивалась сладостью греха,
   Позабыв о горечи расплат...
   Износив одежды вороха,
   Не страдала сильно от утрат.
   Но устав от круговерти дней,
   Многое, в дороге растеряв,
   К финишной пришла черте своей,
   Смысла жизни так и не познав.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   Вспоминаю все беды и радости.
   Все потери на трудном пути.
   Ведь короткой дороги ухабистой
   Так не смог я с честью пройти...
  
   В жизни каждому Богом завещано:
   Дом построить и сына взрастить...
   Оказалось, в отпущенном времени
   Только дерево смог посадить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В горести и в радости,
   Часто
   От кого-то.
   С юности до старости
   Ждем
   Всегда, чего-то...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
   Б Е З Ы С Х О Д Н О С Т Ь
  
   Безысходность никак не отпустит,
   Цепко в лапах когтистых держа.
   То в холодную воду опустит,
   То кольнет острой сталью ножа.
   А вокруг, дикой пляскою скачет,
   Разгулявшись, людская волна.
   Брань и срам выливает, не прячет,
   В мир, свободой пропахший, сполна.
   Освещая дома и машины,
   Откупаясь пред Богом рублем,
   От любви свои души отмыли,
   Шоколадно-шампанским дождем.
   Оставляя как псам на съеденье,
   Русь, обглоданную словно кость,
   "новориши" летят к развлеченьям,
   Разнося по земле денег злость.
   Нет предела развратному счастью.
   Прикрываясь крестом и постом,
   Издеваются чином и властью,
   Над народом своим, как скотом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Журавлиным криком в небе отзовется
   Гладившая душу нежная тоска.
   Из-за туч печально солнце улыбнется,
   Наблюдая танец желтого листка.
   Заскрипит, застонет поседевший тополь.
   Словно испугавшись, книзу льнет трава.
   Дождевые капли, наплясавшись вдоволь,
   Опрокинут в лужи серые дома.
   Словно чешуею, озеро покрыто.
   Золотой косою ива шелестит.
   Как слезой, росою утренней умыта.
   С грустью и тоскою в гладь воды глядит.
   Все истомной негой осень наполняет.
   Нежною усладой мысли бередит.
   О былом и вечном думы навевает.
   Бессонными ночами сердце холодит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   О С Е Н Ь
  
   Срывает золото с берез
   И, обжигаясь о рябину,
   Как будто прядь седых волос,
   И рвет, и треплет паутину.
   Свистит тоскливо в проводах.
   Зашелестит в ветвях листвою.
   Затихнет, спрятавшись в кустах,
   Играя с тучей дождевою.
   И бледным солнечным лучом
   Скользнув по окнам, улыбнется.
   В душе, взгрустнувшей о былом,
   Вдруг острой болью отзовется.
   Все больше хочется мечтать,
   Укрывшись ватою тумана.
   С надеждой терпеливо ждать
   Весны пьянящего дурмана.
  
  
  
  
   Душа моя!
   Куда ты рвешься?
   Побудь со мною.
   Я прошу.
   А вдруг, обратно не вернешься,
   Тебя я если отпущу?
   А вдруг, заблудишься, прибьешься,
   Совсем к другому шалашу?
   Душа моя!
   Куда ты рвешься?
   Побудь со мною.
   Я прошу.
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Порвалась на гитаре струна.
   Разговор, недосказанный в песне...
   Затерялись без ноты слова,
   Словно крик журавля в поднебесье...
  
  
  
   А прощают любимых?
   Конечно, прощают.
   Если только в груди
   Огонек не погас.
  
   А друзей возвращают?
   Лишь тех, кто прощает.
   Остальные уходят
   Навеки от нас...
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
   Давая волю лжи сполна,
   Погрязли в суете и сраме.
   Что балом правит сатана,
   Мы в этом виноваты сами!
  
  
  
  
  
  
  
   Многих я уже потерял.
   А другие забыли меня.
   Слишком быстро мой поезд бежал,
   Далью призрачною маня.
   Не заметил, как пройден путь.
   И напрасно вперед спешил.
   Посещает все чаще грусть,
   И вернуться назад, нет сил.
   Я уже от всего устал.
   Закрутившись в потоке дней.
   Ждет меня "конечный вокзал"
   Где сбегаются нити путей...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
   Бабий век
  
   Бабий век - короткий век.
   Хоть и долго тянется.
   Время ни к чему винить,
   Не годами старится.
   Распустилась, расцвела
   Всем на удивление.
   Счастье и любовь нашла.
   Сердцу утешение!
   Свадьба, платье и цветы!!!
   Все невесте нравится...
   Утром, с грустью, без фаты
   В кухню отправляется.
   Миски, ложки, пироги.
   Кончились свидания?..
   Милый встал не с той ноги.
   Начались страдания...
   Сын взрослеет, дочь растет.
   Уже поздно каяться.
   Время вроде не идет,
   А глаза уж старятся.
   Сорок пять? Да пустяки!
   Вновь цветет красавица!
   Тут же соски, ползунки.
   С внуками не справиться.
   А в душе еще весна.
   Манит вдаль околица.
   И ночами не до сна,
   Мучает бессонница...
   Между опустевших стен,
   Ждущий взор печалится.
   Бабий век - короткий век.
   Хоть и долго тянется.
  
  
  
  
  
  
   ПРОЩАНИЕ
  
   - Уходишь?
   - Да, сейчас ухожу.
   Не может ведь все измениться?
   - Ты скажешь зачем?
   - Нет, не скажу.
   Зачем над судьбою глумиться?
   - А люди?
   - Да, что там, пусть говорят.
   С каждым ведь может случиться.
   - Прощаешь?
   - Пожалуй, наверно, прощу.
   А время поможет смириться.
   - А может, потом?
   - Да нет, никогда.
   Нельзя же ведь дважды родиться.
   - И все же уходишь?
   - Да, ухожу.
   И время настало проститься.
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   Где -то там, за завесой дождя и тумана,
   Я оставил свой след, среди глади морской...
   Где-то там, далеко, в глубине океана.
   Мои мысли - мечты обретают покой...
  
  
  
  
  
  
   Ты - доброта, которой нет предела!
   Ты - свет, зовущий и манящий в путь!
   Ты - крепость для души и тела!
   Ты, есть любовь, Ты истина, Ты суть!!!
   Я без Тебя потерян и заброшен.
   Мне без Тебя весь мир огромный, пуст.
   Я наслаждаюсь песней слов хороших,
   Слетающих с твоих прекрасных уст!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Познавши свет, тьму различить сумеешь.
   Познав добро, зло отличишь всегда.
   Не торопись в пути, вперед уйти успеешь.
   Вернуться в прошлое не сможешь никогда...
  
   Все суета сует, изрек мудрец однажды.
   Все возвратится на круги своя.
   Любовь познать обязан в жизни каждый
   И жить, за пазухою камня не тая.
  
   И дай, Господь, тебе в момент соблазна
   Друзей на серебро не поменять!
   И к Богу не стремись с душою грязной,
   Не тужься необъятное объять.
  
   Встречай с надеждой день вновь приходящий.
   А злобу черную молитвой усмиряй.
   Гони от взора прочь мираж манящий.
   Ушедшие года не догоняй.
  
   Мирская "благодать" от сатаны исходит.
   Господь не любит озорной кураж.
   Дорога в суете, как краткий миг проходит.
   И быстро тает призрачный мираж.
  
   Из праха взятый, в прах опять уходит,
   Дух жизни, оставляя навсегда.
   И в душах очерствелых не находит
   Дух святости и веры никогда.
  
   Лишь ищущий благодаренье Богу,
   Надежду к вечной жизни обретет.
   С Любовью кроткой, трудную дорогу,
   Невзгод и тягот бремя пронесет!
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   Хочу лишь одного я от судьбы.
   Уйти непобежденным жизнью в вечность.
   Оставив в прошлом слезы и мольбы,
   Растаять, окунувшись в бесконечность...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   За гордость, за обман, за глупость
   Наказан свыше я сполна.
   За раболепие и трусость
   Прощенья нет мне до конца.
   Обмыться бы в ручье холодном
   Да сбросить грязное тряпье.
   Остаться чистым и свободным,
   Забыв все прошлое свое.
   Но не найти ручья в дороге.
   Кругом грязь, вонь да воронье.
   И думы все мои о Боге.
   Лишь с Ним спасение мое!
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   День как год, а год как день.
   Жизнь, как искры в небо, улетает.
   Только что в охапке нес сирень...
   Уж следы метелью заметает.
  
   Время крутит- крутит карусель.
   Судьбы, лица, города мелькают.
   Лишь вчера резвился, как газель...
   Завтра в путь последний провожают.
  
  
  
  
  
  
   Ты прости меня, мама, прости.
   Непутевого сына за то,
   Что в своем суматошном пути
   Слишком редко стучал к вам в окно.
   Забывая порой отчий дом,
   Я к несбыточной мчался мечте.
   Все дела оставлял на потом,
   Колеся в озорной суете.
   Окунувшись в потоки страстей,
   Все куда-то спешил, убегал...
   С каждой встречей знакомых, друзей
   Голос твой и глаза забывал.
   Годы жег, словно сучья в огне.
   И не думал, что грянет гроза.
   Редко видел, лишь ночью во сне,
   Твои, ждущие сына глаза.
   Ты прости меня, мама, прости!?
   Знаю, зря по земле прошагал.
   Ты сыновьи грехи отпусти.
   Через боль я их все осознал.
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
   Н А П У Т С Т В И Е
  
   Не по годам ты вырос, сын.
   Сказала как-то мать.
   Не надо время торопить,
   Успеешь взрослым стать.
   Перед тобой, еще пока,
   Открыты все пути.
   И выбрать предстоит тебе,
   Каким из них идти.
   И не гони, ты, время вскачь.
   И жизнь не торопи.
   И от ушибов меньше плачь,
   И трудности терпи.
   Добрее будь ко всем, сынок.
   Все злое, прочь гони.
   И как бы ни был мир жесток,
   Ты честь не урони.
   Ты с детства твердо должен знать.
   Что жизни - путь пройти.
   Не книгу-сказку прочитать,
   Не поле перейти...
   Ну, а пока, не торопись.
   Учись любить, мечтать.
   За отчий дом сильней держись.
   Успеешь взрослым стать.
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
   Мечтать о будущем грешно.
   Вернуться в прошлое мне стыдно.
   И грусть в душе, когда смешно.
   Слеза в глазах, когда обидно.
  
   Мужчине слабость не к лицу.
   Но горло жжет в тисках удушья,
   Когда наотмашь, по лицу,
   Ударит плетью равнодушье.
  
   Когда сверкающим клинком
   Разрубит сердце чья-то гордость,
   И как асфальтовым катком
   Прижмет, раздавит безысходность.
  
  
   Не знаю, где, когда и как,
   Меня настигнет моя старость?
   Года ушедшие - пустяк.
   А вот болезнь - всегда не в радость...
  
   Не жаль истоптанных сапог.
   Не износить за жизнь, их много...
   Лишь боль, до крови стертых ног,
   Не даст преодолеть дорогу...
  
   Доверившись судьбе, иди,
   Без страха, где-то заблудиться.
   На длинном жизненном пути,
   И старость тоже пригодится!...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
   М Е Ч Т А
   Лишь только сделал шаг я за порог,
   Моя мечта давно уже в дороге.
   Еще не приступал учить урок,
   Она в грехах, уж думает о Боге!
  
   Я стены дома начал возводить.
   Мечта вокруг деревья посадила.
   И сына не успел пока взрастить,
   Она давно мне внука подарила...
  
   И у последней, жизненной черты
   Не буду предаваться я печали!
   Нет смерти, видно, у моей мечты.
   Летит, зовет в неведомые дали.
  
   -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   С Т И Х И Я
  
   Какая-то неведомая сила,
   Влечет меня на палубу тогда,
   Когда штормит и с яростным надрывом,
   О борт стучит тяжелая волна.
   Срывая пену с волн, неистовствует ветер,
   И такелаж натянут как струна,
   Стою на мостике, укутан в брызги - сети,
   До боли рук, вцепившись в леера.
   Любуясь красотою океана,
   Пытаясь силу, мощь его понять,
   Как будто под воздействием дурмана,
   Я крик восторга не могу сдержать...
   И пусть волнами бесится пучина,
   Пусть с неба низвергается вода,
   Какая-то неведомая сила,
   Влечет меня на палубу всегда.
  
  
  
  
   Старость по годам не наступила,
   А душою я давно старик.
   Видно, гавань наглухо закрыло.
   Парус от безветрия поник.
   Позади не длинная дорога.
   Шум прибоя, вереницы скал.
   Трудно спорить с бурей у порога.
   Мы не Боги, видимо, устал.
   Но не больно, нет, а просто грустно
   Моряку в домашнем естестве.
   Когда мелкий дождь стучит послушно
   В опыленной золотом листве.
  
  
  
  
  
   Вчерашний день невыносим и гадок.
   Прошедшее сомненьем душу жжет.
   Нарушен повседневный распорядок,
   И кувырком вся жизнь моя идет.
  
   Сосед звонит, на время не взирая.
   А на часах уж заполночь давно.
   Лежу в раздумье, дверь не открываю,
   Но сон-то не вернуть мне все равно.
  
   Бранясь в сердцах, открыл бутылку пива.
   Бальзамом сладким жажду утолил.
   А все ж душа болит невыносимо.
   Неправильно вчерашний день прожил.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Снег!
   Времени замедлившийся бег.
   Грустная, печальная мелодия.
   Ноты, превратившиеся в снег.
   Смех!
   Блеск сосулек из-под мерзлых стрех.
   Вечная, красивая история...
   Озорной, веселый звонкий смех.
   Лед!
   Поцелуя пламенного мед.
   Теплота томимого желания
   Растопила в моем сердце лед.
   Стон!
   Колокола праздничного звон.
   Краткий миг любовного свидания.
   Счастья не растраченного стон.
   Крик!
   Страха и отчаяния миг.
   У моста сожженного прощание.
   В прошлое вернуться просит крик.
   Снег!
   Времени замедлившийся бег.
   По ушедшим дням воспоминания.
   Мысли расплясались, словно снег.
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
   Уже на ветках почки набухают.
   Но цвет природы не волнует кровь.
   Со стороны привычно наблюдаю
   Чужую радость, счастье и любовь.
   Смирился с клеткой-теснотой квартиры.
   Но постоянно мыслями в пути.
   Из года в год знакомая картина.
   И никуда не деться, не уйти...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Р И Г А
  
  
   Сейчас уже там заграница,
   Где годы юности прошли.
   Места, куда не возвратиться,
   Ночами стали чаще сниться.
   Сквозь время вновь меня нашли.
  
   Теперь зовешься иностранкой.
   Со мной тебе не по пути...
   Красивой стала, сытой, сладкой.
   Взглянуть бы на тебя украдкой?
   Через границу не пройти...
  
  
   Эх! Заграница, заграница!
   Крепки замки твоих дверей.
   Друзей и милых женщин лица
   Теперь мне могут только сниться.
   И никогда не возвратиться
   В те годы юности моей...
   ______________________________
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   Раны затянутся.
   Беды забудутся.
   Годы рекой утекут.
   Страх и отчаянье.
   Мысли печальные.
   Мир и покой обретут.
   В дни суматошные
   Мною исхожены,
   Память обратно вернет.
   Лунной тропинкою
   В снах растревоженных
   Тихо с собой уведет...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Б Е Д А
  
   Беда не ходит одиноко.
   Всегда кого-нибудь берет...
   Куда ни глянет злое око,
   Там слез людских водоворот.
   Ее слезами не утопишь.
   Проклятья также нипочем.
   Пришла, из дома не прогонишь.
   Не выманишь и калачом.
   Беда ведет большое войско.
   Его оружьем не разбить.
   Не побороть его геройски,
   Победной чаши не испить...
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Не терпит память пустоты.
   Жизнь прожитых напрасно лет.
   Ложь прячет лик от правоты.
   И черной мгле не нужен свет.
  
   Боится острого клинка
   Живая, чувственная плоть.
   Гордыня взгляда свысока.
   В себе не может побороть.
  
   Обман - лишь красочный мираж.
   Рожденный ползать не взлетит.
   Грех любит праздничный кураж.
   И сердце-камень не болит.
  
   Огня страшится крепкий лед.
   Скупой, копеечных утрат.
   И Судный день никто не ждет,
   Боясь заслуженных расплат!
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Одиночество сохраняя,
   Бесконечно бежим от себя.
   Постоянно чудес ожидая,
   Свою жизнь, на потери дробя...
   Радость встреч и надежд забыли.
   Гордость в сердце своем храним.
   Плотно ставнями души закрыли
   От забот и любви к другим.
   Состраданье поглубже прячем.
   Ждем, когда прогремит гроза...
   Лишь, споткнувшись в дороге, плачем,
   Глядя пристально на Образа.
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Мне бы палубы шаткой площадку.
   Мне бы пенистый след за кормой.
   Телеграфа машин рукоятку.
   Карты штурманской лист под рукой.
  
   Мне бы писк эхолота во мраке.
   Пеленг дальней звезды моряка.
   Да что б волны в неистовой драке
   Били яростно в борт корабля.
  
   Мне бы чаек кричащие стаи.
   Да мигающий свет маяка.
   Стрелки компаса, что б не устали
   Верным курсом вести моряка.
  
   Чтоб всегда оставалось под килем
   Футов семь толщи чистой воды.
   И морским нескончаемым милям
   Был конец у причальной стены.
  
   Пусть в экране локатора чистым
   Остается всегда горизонт.
   И встречают нас взглядом лучистым
   Друг, любимая, солнечный порт.
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   Все, что сердце мое согрело,
   Стынет где-то в чужой груди.
   Жизнь лучиной сухой сгорела,
   Черным пеплом пылит позади...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Как смерч налетев, подняла, закружила
   По пыльным дорогам война.
   Девчоночку ту, что еще не забыла
   У кукол своих имена.
  
   Еще не испытаны губы помадой
   И детство давно ли ушло.
   На девичьи плечи наждачной бумагой
   Сукно гимнастерки легло.
  
   Пока веселятся, смеются девчата,
   На курсах бинтуя себя.
   Не знают они, как из раны солдата
   Всю кровь выпивает земля...
  
   В безлунную ночь их умчат эшелоны
   Навстречу боям и смертям.
   Война разбросает девчонок - "сестренок"
   По ротам, полкам и фронтам...
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
   Б Е С М Е Р Т И Е
  
   Разрывом мины под березой сломлен,
   Поднявшийся для штурм - броска солдат.
   И белый ствол, осколками надломлен,
   Закрыл его от остальных ребят.
  
  
   Укрыли плотно сучья, корни, листья,
   Безусого от посторонних глаз.
   И будет бой его последний длиться
   Теперь века, а не какой-то час...
  
  
   Но не лежать ему в земле холодной,
   Не видя и не слыша ничего.
   И встанет вскоре он березкой стройной
   На поле, где оставили его...
  
   О, сколько вас, не знавших поцелуя,
   Лежит безвестных в тех полях, лесах?
   И нежно к дереву всегда прильну я,
   Растущему на боевых местах.
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   В З В О Д Н Ы Й
  
   Задохнулся от мата в горле,
   Получая приказ: вперед!
   Зубы, сжав до звенящей боли,
   Он в атаку повел свой взвод.
  
   Третий день поднимает дружно
   В смертный бой он своих "орлят".
   Под огнем проскочить им нужно
   В белоцветье вишневый сад...
  
   Возвращаясь назад в траншею,
   Двадцати не пройдя шагов,
   Вновь считает в строю потери
   Среди бравых своих бойцов.
  
  
   Взвод его уже стал бы ротой...
   Если смог бы поднять ребят,
   Тех, кого словно белой ватой,
   Навсегда укрывает сад.
  
   Ну, а осенью брызнет алым,
   С каждой веточки в том саду!
   В нежной ягодке, каплей малой,
   Кровь солдат, павших в том бою.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   М Е Д С Е С Т Р А
  
   В палату заглянула, улыбнулась.
   - Привет, мальчишки! Как наши дела?
   Живительный глоток весны вдохнула
   В истерзанные ранами тела.
  
   Прозрачностью халата возбуждает
   Потерянные мысли у ребят.
   В мир сладких грез зовет и помогает
   Забыть о ранах, что гудят, болят...
  
   Готова всех обнять своей любовью.
   Горят, искрятся серые глаза.
   А сердце, как в огне томится болью.
   И горло жжет коварная слеза.
  
   В ней мать, сестра, любимая подруга.
   Помочь готова с радостью она.
   - Терпи родной! Повязочка не туго?
   А в мыслях: "Будь ты проклята, война".
  
   Ушла! В осиротевшую палату
   Стучит в окно осенняя листва.
   И шелест губ безусого солдата:
   - Красивая!.. Я жить хочу, братва!..
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В прошлом боль и печали.
   Что ушло, не вернуть.
   Но ночами-годами мне никак не уснуть.
  
   Завывают метели
   За закрытым окном.
   Да прохожие-тени под луной-фонарем.
  
   Словно в пьяном дурмане
   Сны летят чередой.
   Кадры-дни на экране крутит жизнь предо мной.
  
   Переснять бы сначала
   Эту ленту-судьбу,
   Что меня увлекала в безысходность и тьму.
  
   Отыскать бы тропинки
   К светлым, радужным дням.
   А мгновенья-ошибки разбросать по полям.
  
   Предрассветной росою
   Смыть усталость с лица.
   И с певуньей-зарею снова в путь, до конца.
  
   Но нельзя отвернуться.
   Даже взгляд отвести.
   Невозможно проснуться, чтобы встать и уйти...
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
   По прожитым дням не ропщу.
   Ничуть ни о чем не жалею.
   Живу на земле, как хочу.
   Пишу и пою, как умею.
   Покорно несу я свой крест.
   Долги и обиды прощаю.
   Года, как красивых невест,
   С надеждой и верой встречаю.
   С любовью молитву прочту.
   В прошедшее день провожая.
   Как птицу из клетки, мечту
   В просторы летать выпускаю.
   А если задует свечу
   Судьба ненароком, играя...
   Лишь только на миг замолчу,
   В сердцах ваших жить продолжая!
  
  
   Оставляя друзей,
   Отряхнув пыль дорог,
   Возвращаюсь к истокам начала начал.
   Позабыв боль потерь,
   Дни обид и тревог,
   Покидаю последний, надежный причал.
   Меня манит мираж,
   Дальних странствий краса.
   И корабль уже ждет
   В дальний путь отправляться.
   Капитан на борту.
   Ветра ждут паруса.
   Склянки бьют, мне пора.
   Все. Давайте прощаться!
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   Ты куда так спешишь, жизнь - шальная попутчица?
   Не заметив, что я по дороге отстал.
   Еще след твой пылит, но догнать не получится.
   Ты на крыльях летишь, я свои, обломал...
  
  
  
   Теперь не важно, где, когда и с кем,
   Ты проводил свои лихие годы...
   Куда спешил, и время жег зачем,
   Искал не существующей свободы?
   Не мог под солнцем места отыскать,
   Метался в поисках надежного причала.
   Пытался необъятное объять,
   Надеясь, путь начать, когда ни будь сначала...
  
  
  
  
  
   Играя, ветром в проводах свистит.
   Из паутины вяжет ожерелье.
   Листвою желтой землю золотит,
   И в сердце будит легкое волненье.
   Туманом свежим голову кружит,
   Сквозь тучи, посылая лучик света.
   И знойным миражом зовет, манит,
   Обманывая время, бабье лето!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Дни, как песчинки за колбой стекла,
   Падают в бездну небытия.
   Но для Хозяина нашей судьбы,
   Все, до единой они сочтены.
  
  
  
  
  
  
   Жизнь - быстротечная река,
   Судьба - крутые берега.
   Исток - рожденье,
   Устье - смерть...
   Ширь - доброта,
   Глубины - мудрость.
   Где злость, там мутная вода.
   Пороги каменные, узость.
   И лишь к концу пути когда,
   Судьба раздвинет берега,
   Теченья успокоит прыть,
   И некуда уж больше плыть...
   И впереди - лишь океан!
   Бездонность, ширь, успокоенье.
   Где суетливых дней обман,
   В пучине канут, как в забвенье...
   .
  
   Когда невмоготу и давит груз сомнений,
   Когда не в силах боль преневозмочь,
   Когда устал от суетных гонений,
   И некому подстраховать, помочь...
   Смирись, остановись и успокойся.
   Любовь уснувшую, от дремы пробуди,
   Душою праведною небесам откройся,
   И к Богу с чистой совестью иди...
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Два существа сидят во мне.
   Один плохой, другой хороший.
   И жизнь проходит как во сне.
   То хмурый день, а то погожий...
   Не радует совсем весна.
   Не возбуждает кровь природа.
   Нет сил, встряхнуться ото сна.
   Не кружит голову свобода.
   И не ласкает слух капель.
   И не трепещет нежно сердце.
   И чередою, день как день...
   От грусти никуда не деться.
  
  
  
   Не хочет петь душа насильно.
   И не проси, не заставляй.
   Бери на плечи груз посильный.
   Карманы впрок не загружай.
   Не утверждай, что в ту минуту,
   Ты будешь здесь наверняка.
   И не клянись ни в чем кому-то.
   Не поднимай взгляд свысока.
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   Мгновеньем нужно дорожить.
   Не жечь мгновения напрасно.
   В мгновенье страшно жизнь прожить.
   Любить мгновение - прекрасно!
   ------------------------------------------------
  
   Ищу возврата в безвозвратном.
   Потерю вновь найти хочу.
   И в направлении обратном.
   На крыльях памяти лечу...
  
  
  
   Устал? Присядь и отдохни.
   Тень прошлого с лица смахни.
   Вчерашний день не возвращай.
   О том, что будет, не мечтай...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   За жизнь цепляться я устал.
   Дороги нить ведет к обрыву.
   Звезды с небес так не достал,
   Как хворост сжег свою я силу.
   Все чаще слезы на глазах,
   Жизнь ежедневно вызывает.
   В бессоннице и чутких снах,
   Тоска и грусть не отпускают...
  
  
  
  
   А. Первушин
  
   По окна снегом заметенный,
   Стоит мой одинокий дом.
   И в нем, зимою утомленный.
   Я яростно борюсь со сном.
   Не буду больше горевать.
   И не намерен больше плакать.
   Я перестану весну ждать.
   Зачем нужна мне эта слякоть?
  
  
  
   Сполна купаемся в грехах.
   Проблемы ищем в пустяках.
   И в сладости земных утех,
   Достойный видится успех...
  
  
  
  
  
  
   Вновь в новый день обычно, как всегда.
   Тащу мешок своих воспоминаний.
   Боюсь расстаться с прошлым навсегда,
   Боюсь потерь, разлук и наказаний...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
   Гордыня вновь одолевает.
   Жду наказания извне.
   Бог непокорных, не прощает,
   Грешу я явно, аль во сне...
   Откуда злость во мне берется?
   Пытаюсь тщетно я понять.
   Но все никак не удается,
   Мне истину за хвост поймать...
  
  
   Полоса белая, полоса черная.
   Приходит день, сменяя ночь.
   Судьба моя не прирученная,
   Все скачет, скачет рысью прочь.
   Кричу от страха я до одури.
   Тяну до звона стремена.
   Душа уродливо надломлена.
   Клинком - греха рассечена.
   Не выдержать мне скачки бешеной.
   Судьбу-коня не удержать.
   До пропасти скакать все меньше мне.
   И путь сначала не начать...
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
   Опровергая все на свете,
   По жизни лезем напролом,
   В греховные стремимся сети,
   За сребреники все продаем.
   Идут на сбыт душа и сердце.
   Родные братья и сестра!..
   Уже не люди, пляшут черти,
   У ритуального костра...
   Не ведаем, чего творим.
   Одна уж злость, сплошная зависть.
   Рычим, шипим - не говорим.
   Что от людей у нас осталось?..
  
  
   За тысячи лет любовь не устала,
   Бороться со злом до конца.
   Прогонят ее, начинает сначала,
   Стучаться в людские сердца.
  
   Чувство любви, и от счастья слеза,
   Что еще в жизни важнее?
   Милые лица, родные глаза,
   Дороже всего и нужнее.
  
  
  
   Надену белые одежды.
   И в чисто поле, вширь лугов!
   С Любовью, Верой и Надеждой,
   На нежных крыльях чутких снов!
   Средь васильков и трав пахучих,
   Упасть, забыться в сонме грез.
   Под трели жаворонка в тучах,
   Не прятать умиленья слез!
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   С О С Е Д С К А Я
  
   Как вечер, у соседа пьянка.
   Без повода опять гулянка.
   Там у него весь стол в халве...
   А у меня щи на столе,
   И те, без мяса, без жиров.
   А у него язык с коров.
   На кухне запах от грибов.
   И краснобоких пирогов.
   Маслины в собственном соку.
   В кастрюле парится рагу.
   Они, там, пиво пьют, вино,
   По видику глядят кино...
   А тут, то куры, то свинья.
   Жена кричит, вон, сосранья...
   Все, жить так больше не хочу,
   Попасть так можно и к врачу...
   Пойду сегодня ж в магазин,
   Куплю и водки и маслин.
   Шампанского, цветы жене...
   Пускай завидует он мне!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
   О Д А П И В У
  
   Мне вспоминать совсем не лень,
   О кружке пива в знойный день...
   Бывало, с ней отыщешь тень,
   Достанешь воблу, пожирней,
   Отломишь голову у ней,
   Плавник от брюшка отщипнешь,
   К бокалу жадно припадешь!..
   Смакуя сладостный бальзам,
   Полжизни за него отдам!
   Сначала, максимум, глоток.
   Чтоб благотворный ручеек,
   Холодной струйкой побежал,
   Усладой мысли ублажал...
   Затем, вздохнувши во всю грудь,
   Не торопясь, не как ни будь,
   Опустошаешь весь бокал...
   Глаза закроешь и сидишь.
   И в дреме сладостной молчишь.
   И так проходит минут пять.
   Затем встаешь, идешь опять,
   К буфету, пива заказать...
   И в зной и в стужу нужно мне,
   И днем, и ночью и во сне!
   Очаковское и Ямское,
   Жигулевское, Хмельное,
   Бархатное и Гранит,
   Балтика, Тинькофф и ПиТ...
   О! Ты бальзам моей души!
   Как не любить тебя, скажи?
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
   Опять кричит сосед за стенкой!
   А значит, уж пора вставать...
   У них разборки там с соседкой,
   Считают, хватит людям спать!
   Все перечислят спозаранку,
   Кастрюли, миски, твою мать.
   Кто утащил с грибами банку.
   Кто свет включил, а сам лег спать.
   Кто в борщ насыпал много соли.
   Кто рыбу со стола украл...
   Наверно кот... вон он от боли,
   На всю округу заорал?!..
   Все новости с утра услышишь.
   Секретов нет ни от кого.
   Не только, тут, в стихах напишешь,
   В роман не поместишь всего...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Когда белым снегом виски припорошит,
   Следы заметают сугробы - года.
   И мысли - метели все вьюжат, ворожат,
   Подхватят, закружат, несут в никуда...
   Молитвой согрей, словно лучиком света,
   Замерзшее сердце в остывшей груди.
   Двери раскрой и в дорогу с рассветом,
   С любовью, надеждой и верой иди...
  
  
  
  
  
  
  
  
   Быстро годы текут неустанным потоком.
   Жизнь мелькает картинками радужных снов.
   ...Только ногу занес над отцовским порогом,
   А осталось до пропасти пару шагов...
  
  
   А. Первушин
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Или судьба дает мне испытанье,
   Или я сам прошу их у нее?
   А может это просто наказанье,
   За суетное прошлое мое?
  
  
  
  
  
  
  
   Мне не плачется, не печалится,
   Я на вдохе давно живу.
   Если выдохну, жизнь погасится,
   Как свеча на холодном ветру...
  
  
  
   Не говори, что скоро будешь там.
   Куда нога твоя еще не встала.
   Не обещай ни другу, ни врагам,
   Что завтра жизнь свою начнешь сначала...
  
  
  
  
  
  
   Господи! Как быстро жизнь проходит!
   Мчит, бурлит как горная река.
   И меня в ней словно пароходик,
   Несет, качая на волнах слегка...
  
  
  
   Зашумели, загалдели.
   За околицей грачи!
   Со свалок в город потянулись,
   Исхудавшие бичи...
   Бабы ноги оголили,
   Землепашцу не до сна...
   Коты до одури завыли...
   По всем приметам - вновь весна!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Порокам человеческим, предела нет,
   Как нет в сознании конца, и нет начала.
   Но все ж манит в конце тоннеля свет,
   Манит надежностью желанного причала...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
   Жизнь пронеслась как ураганный ветер.
   Оставив пыль в глазах, да шум в ушах.
   В мгновенье промелькнул и, не заметил,
   Маршрут, измерянный в моих годах...
   0x08 graphic
   0x08 graphic
Непостоянство мыслей, будоражит.
   Цепями тянут прошлые долги.
   Совсем уж рядом в плясках и куражах,
   Стучат и шаркают костлявые шаги...
  
   Из суеты я, как с трясины топкой.
   Скользя, пытаюсь вырваться, уйти.
   Туда, где вдалеке, полоской тонкой,
   Манит дорога вечного пути...
  
  
  
  
  
   Время играет со мной, словно с куклой.
   Посадит покушать, положит поспать.
   Считает меня, то безделицей глупой.
   То мысли мои даст другим почитать...
   То больно ударит наотмашь, со злостью,
   То нежно прижмет, утешенья шепча.
   В дни грусти, надежду пошлет ко мне в гости.
   И тут же прогонит, ругнув сгоряча.
   То даст подержаться за хвостик удачи.
   То грозные, черные тучи нашлет.
   Позволит легко разрешить все задачи.
   И так же легко, что дало, отберет...
   Ему все равно с кем играть, чьей судьбою.
   Теряет одну, - не беда!
   Тут же найдет, увлечется другою,
   Не скучно ему никогда!...
  
  
  
  
  
  
  
  
   Я осознал всю ту нелепость,
   Что жизнь моя, так, пустячок!
   Я думал, быт мой - это крепость,
   С закрытой дверью на крючок!
   А это лишь мираж обманный.
   Вокруг не стены, - только пыль...
   Живу на ощупь, как в тумане.
   Где сказка - миг, а вечность - быль...
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
   И на душе, была весна!
   Цвели цветы и пели птицы!
   Ночами было не до сна.
   Встречал рассветные зарницы...
  
   Так продолжалось много лет.
   Казалось, нет тому предела!...
   Но, жизнь-костер, дающий свет,
   Сухой лучиной догорела...
  
   И вновь, как прежде не до сна,
   Терзает память до рассвета...
   То время, где была весна,
   Давно ль оставил в прошлом, где - то?...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Судьба надела мне тельняшку.
   И не снимает до сих пор...
   С душой, открытой нараспашку,
   Бреду, всему наперекор.
   Сегодня - день с полоской черной!
   А завтра - с белой полосой!
   Носить тельняшку, обречен я,
   Хоть разлучён с морской волной...
  
  
  
  
   А. Первушин
  
   У осени свои законы жизни.
   Другая грусть в глазах, другой рассвет...
   И взгляд на прошлое, немного с укоризной,
   И взор печалит золотистый цвет...
   Увядший лист, под ноги упадет,
   О бренности мелькнет в сознанье, где- то
   И журавлиным клином позовет,
   Лететь вдогонку за ушедшим летом...
  
  
  
  
   И не осень вовсе виновата,
   Что от грустных мыслей не уйти.
   Что дороги, пройденной, когда - то,
   Никогда уж больше не найти...
  
   То, что иней на виски ложится.
   И в глазах тускнеет синева.
   Что ночами долгими не спится.
   Памятью кружится голова...
  
   И не осень вовсе виновата,
   Что года, как листья гонит вдаль.
   Что ушло, и не вернуть обратно,
   Все - таки чуть-чуть немного жаль...
  
   Осень - это только время года.
   Нашей жизни суетной, отсчет.
   Где сама хозяюшка - природа,
   Слезы - дождь с небес все льет и льет...
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Тело истрепано болью.
   Душа застирана в грехах.
   Трепещет мысль, стремясь на волю,
   Запутавшись в тревожных снах...
   Пытая, бьет наотмашь память,
   Листая прошлого тетрадь.
   Желая многое исправить,
   Вернуть теченье жизни вспять...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   .
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Как терзает, треплет память,
   Душу грешную мою.
   Хочет многое исправить,
   Что всю жизнь в себе, храню.
   Вновь, к истокам возвратиться,
   И сначала путь начать?...
   ...Не стесняться, а гордиться,
   И не брать, а отдавать.
   Что б в глазах не слезы, радость.
   Что б не терна, а венок.
   В горле, что б, не горечь, сладость.
   В жажду, что б, воды глоток...
  
   Нет, - уж, лучше пусть терзает,
   Душу грешную мою.
   Может, что-то и исправит?
   Может, что-то отмолю?...
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
   Н О Ч Ь
  
   Волнующие запахи сирени.
   Стрекочущая музыка цикад.
   Соловья божественные трели,
   И твой зовущий нежно-томный взгляд.
  
   Черемуха дурманила сознанье.
   О чем-то ветерок в ветвях шептал.
   Считая время нашего свиданья,
   Вдали петух уж трижды прокричал.
  
   Туман, клубясь, над речкою густеет.
   От поцелуев кругом голова.
   А мы с тобою так и не успели.
   Сказать друг другу главные слова.
  
   Опять разлуки долгой испытанье.
   Нести до новой встречи нам с тобой.
   Так пусть минуты сладкого прощанья,
   Приходят вместе с утренней зарей...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   У М О Р Я
  
   Наши тени бросила небрежно,
   На прибрежный галечник луна.
   Их слизнула белой пеной нежно,
   С моря набежавшая волна.
  
   Доброй сказкой время проходило.
   Принося с морских глубин покой.
   Мысли наши, будто растворило,
   Дымкою туманной над водой...
  
   Разлучница - минута наступила,
   И утром, сев в такси в аэропорт,
   Тебя, с толпою вместе, проводила,
   В турбинами ревущий самолет...
  
   Я, возвратясь на берег опустевший,
   Там, где шумел, осиротев прибой,
   Поднял листок, с блокнота улетевший,
   Исписанный в ночи твоей рукой:
  
   " В сердце холод змейкой закрадется.
   Как судьба жестока иногда.
   Нам одно с тобою остается.
   Лишь одно, расстаться навсегда..."
  
   С тех пор, давно у моря не бываю.
   Других дорог отпущено сполна.
   Но никогда, ту ночь не забываю,
   И тени те, что бросила луна.
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
  
   П ЕР В А Я Л Ю Б О В Ь
  
   Все начиналось с переписки.
   С той парты, что наискосок.
   Прицельно брошенной, записки,
   Попавшей в рыжий завиток...
  
   Смахнув листок с волос на парту,
   Прикрыла потною рукой...
   Сжав кулачок, бумажку спрятав,
   Тряхнула рыжею косой...
  
   Игриво голову склонила,
   Чуть- чуть левее от себя,
   И , взгляд печальный уловила...
   Сидит, тетрадку теребя.
  
   Смутившись, он глаза потупил.
   Она же, все наоборот!
   Его решительный поступок,
   Ждала почти учебный год!...
  
  
  
   Ждала, когда чудной мальчишка,
   К ней после школы подойдет,...
   А он, как маленький трусишка,
   Ей вслед посмотрит и уйдет...
  
  
  
   И вот, записка! В ней два слова,
   Неровных букв: - ,,Давай дружить?,,
   Она давно на то готова!
   И что об этом говорить!
  
   ,,Конечно, Да!,, - хотелось крикнуть,
   Но шел урок, и класс молчал.
   ОНА молчит, чтобы привыкнуть,
   К словам, что он ей написал...
  
  
  
   На перемене, без раздумья,
   К нему неспешно подошла...
  -- Конечно, Да! Тебе скажу я,
   Я этого давно ждала!...
  
   И вот, промчалась почти вечность!
   Давно оставлен школьный двор.
   И растянулся в бесконечность,
   Тот переменный разговор...
  
  -- Ты меня любишь?
  -- Да, мой милый!
  -- А Ты?
  -- Конечно же, родная, Да!
   Тех слов и чувств, сломить не могут,
   Ни испытанья, ни года...
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
  
  
  
  
   Я В Е Р Н У С Ь
  
  
   Я к вам вернусь осенним листопадом,
   В окно стучащей веткой по утру.
   И в каждом шорохе ночном, я с вами рядом.
   И сны печальные, вам с памяти сотру.
  
   Я к вам вернусь, зимою с холодами.
   Снежинкой первой лягу на ладонь.
   В метелях за окном, я тоже с вами.
   Когда грустите, глядя на огонь.
  
   Я к вам вернусь, когда пригреет солнце.
   Пошлю привет вам, щебетаньем птиц.
   Лучом весенним загляну в оконце.
   Смахну слезинку с трепетных ресниц.
  
   Я к вам вернусь, когда вы знойным летом,
   Полуденной жарой утомлены...
   Я дождиком прольюсь грибным и светлым,
   Коснувшись каплей вашей головы.
  
   Я к вам вернусь, когда вам грустно очень.
   Сверкну звездой вам, за ночным окном.
   Вернусь тогда, когда уже не ждете.
   И память разбужу в вас, чутким сном.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
   Ты - оптимист, кричит душа внутри!
   Ты ­- пессимист, внушает жизнь извне!
   Душа зовет, - ты в небо посмотри!
   Жизнь говорит, - дорога вся во тьме!
  
   Душа ведет под трели соловья,
   Там, где цветут ромашки, васильки.
   Жизнь, тащит в грязь, где крики воронья,
   И от ухабов боль и синяки.
  
   И этот спор никак мне унять.
   Под зебру разрисован каждый шаг.
   То, душу грешную, пытаюсь я понять.
   То, жизнь ругаю, вновь попав впросак...
  
  
  
  
  
  
  
  
   За околицей пляшет, бушует весна!
   Буйством красок шалит по округе природа!
   В эту майскую, темную ночь, не до сна.
   Кружит голову воздухом чистым, погода.
  
   Душу, нежностью рвет, соловьиная трель.
   Млечный путь, увлекая, туманит сознанье.
   Словно фосфор горит, среди ночи сирень,
   Губы, ласково шепчут любимым, признанья...
  
  
  
  
  
  
  
   А. Первушин
  
   "Где тонко, там всегда и рвется"...
   О том, народная пословица гласит.
   Пришедшая беда, стократно возвернется.
   Уйдет на миг и, снова навестит...
   Кто боль познал, в беде скорее отзовется.
   В душе его, огонь всегда горит.
   За счастье ближнего, с молитвой улыбнется.
   За пазухой он камня не таит.
   И терпит он, смиренно с покаянием,
   Рубцы на сердце от людских обид.
   Душа его готова к испытаниям.
   Любовь и веру он всегда хранит.
  
   Был жесток и, очень был раним.
   Проклят был и, многими любим.
   Жизнь меня крутила, как волчок.
   Всегда среди людей, а одинок!
   Богатым, бедным, был попеременно.
   Женатым, холостым, одновременно.
   Но, миллионы, так и не скопил.
   К чему стремился, то не получил...
   Земных дорог, я много истоптал,
   Но, за чем гнался, так и не догнал...
   Мечта спешит, и где - то впопыхах,
   Забыв меня, летает в небесах...
   Как в темноте, на ощупь все бреду.
   Потерянной дороги, не найду...
   И, лишь душе, чуть тлеющей в груди.
   Кричу, прошу, молю, - не уходи!...
  
  
  
  
   С Л А В Г О Р О Д
  
   Там, где реки красавицы Проня и Сож,
   Воедино сойдясь, неустанно текут.
   Где любой уголок, так на сказку похож!
   Дарит щедро земля теплоту и уют!
  
   Над излучиной рек, аист плавно парит.
   На холмах, белой шалью, в цветенье сады.
   Сотни лет неустанно дубрава шумит,
   Отражаясь в искрящейся глади воды.
  
   Уже девять веков утекло с того дня,
   Когда кто-то, вдаль глядя, смог смело сказать.
   Красотой пораженный, восторг не тая:
   ,,На века скоро будет здесь город стоять,,
  
   И стоит, и цветет славный Славгород, наш.
   И название гордо несет он всегда.
   И щитом он вставал у Отчизны не раз.
   И не гнул перед недругом спин никогда...
  
   Здесь и шведы споткнулись о гордую стать.
   Не пришлось быть хозяйкой фашистской чуме...
   Честь и славу, и доблесть сумел отстоять,
   Этот город, в великой, кровавой войне.
  
   Здесь нога Катерины ступала легко.
   И ботфорты Петра отпечатали след.
   И пускай это время от нас далеко...
   Не устал Славный город от бремени лет!!!
   С каждым днем, хорошеет, цветет он сейчас!
   И гостей, хлебом солью встречает всегда!
   Кто приехал в наш город, хотя бы на час,
   Красоты не забудет его, никогда!
   Словно кадры в кино, я менял города.
   Но на Славгород наш, ни один не похож...
   Пусть во сне, но всегда возвращался туда,
   Где слились воедино, Проня и Сож!...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Александр Владимирович Первушин родился в городе Сим Челябинской области. Работал на флотах Ленинграда, Мурманска, в районах крайнего Севера. Прошел трудовой путь от матроса до капитана. Пишет стихи и прозу. В 1994 году вышел сборник стихов "Гладь памяти", Его проза отмечена во 2 выпуске альманаха "Окно на Север", изданном в 1997году, и в 2006 году в 4 выпуске альманаха "Окно на Север". Автор книг: "Жернова судьбы", вышедшей в 1996 году, книги рассказов "Возвращение" 1999 год, книги "Жизнь шальная" 2001 год.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   АЛЕКСАНДР ПЕРВУШИН
  
   Д О Р О Г А...
  
  
  
  
  
  
   Жизнь человеческая похожа на дорогу, кончающуюся страшной пропастью: с первого же шага нас об этом предупреждают, но закон неумолим, надо идти вперед, хотелось бы вернуться, да нет возможности...
   Ж. Боссюэ.
  
  
   Поезд несколько раз дернулся, скрипнул тормозами и остановился. За запыленным окном вагона мелькнули головы бегущих людей. Лай собаки и негромкие голоса на улице нарушили тишину купе. Стоянка длилась не больше минуты. Не успел рассмотреть на потертой вывеске название станции, как деревянные постройки, лошадь, запряженная в телегу, несколько провожающих или просто зевак на щебенчатом перроне, плавно поплыли назад. Колеса все четче и четче начали отстукивать ритм. Ритм дорог, ритм сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук...
   Набирая скорость, все быстрее и быстрее поезд мчится к конечной остановке. Несет в своих вагонах пассажиров, отдавшихся воле этого движения. Пассажиров, спешащих поскорее преодолеть путь от его начала до конца. Человек предвкушает будущее, постоянно стремится вперед. Он как пружину растягивает свою дорогу жизни. И чем дальше от истоков, тем труднее движение. Пружина-память все больше тянет назад, в прошлое...
  
   Сразу же за полустанком начинался лес, чуть ли не вплотную подступая к путям. В приоткрытое окно ворвался нежно-пряный запах хвои, мха и чего-то неуловимо сказочного, пьянящего и влекущего туда, в эту темно-зеленую массу. Повеяло чем-то томным, дурманящим сознание. Улыбнувшись, Володя жадно вдохнул полной грудью и прикрыл веки. Перед глазами мелькнули кадры-дни далекого беззаботного детства.
   Такой же густой, обступающий со всех сторон деревню лес. Небольшой бабушкин домик у самого края березовой рощи, куда почти каждое лето приезжал в гости. И этот неповторимый запах прелой листвы и свежести! Еле слышимый стрекочущий свист трепещущей на ветру бересты. Завораживающая бархатная белизна стволов, тихий шелест ветвей, где - то там, высоко в кронах, сквозь которые едва пробивался солнечный свет. Веселое щебетание птиц, мягкая, пружинящая под ногами почва и, что-то легкое, обволакивающее сердце и мысли сладким ощущением невесомости и вечности.... И еще, откуда - то издалека, слышался едва уловимый шум проходивших поездов. Стук колес сливался в унисон со стуком сердца подростка и, звал, манил куда то далеко далеко, рисуя в воображении увлекающую неизвестность фантастического мира...
   Как быстро и четко по прошествии многих лет память отыскивает те, казалось, навсегда забытые ощущения, незабываемые, понравившиеся места, куда заводила дорога жизни! А может, человек оставляет на пройденных дорогах какой-то невидимый след, который безошибочно находит его память? А может, разбрасывает маленькие кусочки-лоскутки души и потом, в конце пути, начинает собирать их? Если, конечно, не растерял и не сжег их в суете дней, оставив в груди высохший, хрустящий пергамент...
  
   Дверь купе с шумом распахнулась. В проеме сначала показались два чемодана, а затем и их хозяин, взъерошенный, разгоряченный мужчина.
   - Еле успел.... Почему не сделать стоянку подольше? Им бы так.... Разве не издевательство?.. - пыхтя, втискиваясь в узкий проход, бурчал он, скорее всего, обращаясь к невидимым и недосягаемым на данный момент чиновникам, составляющим расписание и движение поездов. - Ах, простите. Здравствуйте! - спохватившись, скороговоркой проговорил, увидев попутчика. - Издевательство! - выдохнул уже спокойнее.
   - Здравствуйте! - ответил Володя, все еще находясь под впечатлением нахлынувших воспоминаний, сожалея о том, что уединенное путешествие закончилось. Но тут же, устыдившись этих мыслей, добавил: - Располагайтесь, рад. Теперь, вдвоем, будет веселее дорогу коротать.
   Уложив вещи, сосед снял пиджак и уселся напротив.
   - А теперь давайте знакомиться, - протянул через стол руку.
   - Владимир, - пожал протянутую ладонь.
   - Степан! - открыто улыбаясь, громко представился вошедший. - Далеко едем?
   - От начала до конца, - ответил Володя.
   - Далеко о! - протянул собеседник и тут же спросил, махнув головой за окно. - Красиво у нас?
   - Очень красиво! Люблю лес. Люблю железную дорогу. Вы, Степан, как я понимаю, местный, коль сели здесь, на этой остановке?
   Тот улыбнулся, видимо, гордясь тем, что его места понравились попутчику:
   - Местный?!. Даже, может, и больше, чем другие...
   - Это как? - поинтересовался Володя.
   - А так.... Начиная с прадеда, все с этих мест. Может, и раньше кто жил из предков, да только, к своему стыду, знаю подноготную, начиная лишь с него, с прадеда, значит...
  -- К какому же это стыду, Степан?- нескрываемо восхитился
   Володя. - С прадеда!.. Да большинство нашего поколения, дай Бог, если дедов своих знают... Вы гордиться должны. Ей Богу! Ну, скажите, что может быть важнее любви и памяти к своим родным и близким, к земле своей?...
   - Я как - то не задумывался, - скромно ответил тот, - живем, помним и хорошо...
   - Вот, видите, живем и все. Может мы, и держимся благодаря таким как вы. Вот она, пуповина между прошлым и будущим. Оборвал ее и все - потерялся человек, ни веры, ни любви, ни надежды. И бросает его жизнь из крайности в крайность. Мечется, суетится. И прилипает к нему всякая нечисть? И в религии разные лезет, и земля ему своя не нравится, и продать он все и вся готов за фантик красивый.... Нет в сердце стержня, не на что опереться, оборвалась нить... Пляшет, куражится на костях своих предков, на пепелище своего дома, можно сказать. А все потому, что не помнит и не знает ничего. Изощряется, переворачивает свою историю в угоду сиюминутной выгоде, ради одобрения чужого дяди из-за океана. А ведь между мной настоящим и мной прошлым нет границы. По крайней мере, не должно ее быть. Как ни парадоксально, но, человек живет прошлым. За счет прошлых побед и поражений. Культуры, основанной на вековых традициях. За счет своего образования, опять же, полученного в прошлом. За счет открытий, двигающих цивилизацию и так далее.... Все из прошлого. В конце концов, наше рождение это - прошлое. Нет, я понимаю, жить нужно настоящим, стремиться к будущему, но ведь без прошлого не будет своего настоящего и своего будущего. Оно, конечно, будет, но чужим, навязанным извне. Что же теперь, забыть все и зачеркнуть жизнь свою? Предать забвению и тех, кто жил до тебя? Не устоять тому поколению, у которого нет корней, нет прошлого. Без этой связи одинок и ничтожен человек.... По большому счету, слабая и бедная нация.... Есть, наверное, доля правды, когда нас обзывают: "Иваны, не помнящие родства". Я, к большому стыду, не могу вот так, как вы, похвастаться знанием своих корней. По мужской линии почти все в войну полегли, а те, оставшиеся, кто передавал мне нить памяти, когда я был еще мал, тоже уже ушли навсегда... Восстанавливаю, цепляюсь за прошлое, как могу. Общаюсь со стариком и как будто сам с ним вместе его жизнь проживаю. Он в трудах, на стройках ударных для нас, будущих, старается, и я с ним. Он воюет за Родину, за детей и матерей своих, и я с ним.... А вы сожалеете, что мало знаете о предках. Всем бы нам так! Вы, простите, меня за эту долгую и пафосную речь, но я действительно завидую, честное слово, завидую! Вы, надеюсь, расскажете мне о себе и своих корнях? Дорога у нас с вами длинная. Поверьте, мне действительно очень интересно...
   - Расскажу, обязательно расскажу. Только скучно и просто все, обыденно, как у всех... - тихо ответил Степан.
  -- Не скажите. История человеческая, и вообще, все, что несет
   наша память, не может быть скучным, - возразил Володя. - Я, вот, года три назад, услышал поучительную житейскую мудрость:
   Приехал я на родину бабушки своей. Пошел на кладбище, немного порядок навести на могилах близких. Подкрасить там и прочее. Недалеко от того места, где я находился, сидели у ухоженной могилки двое, старик и мужчина, лет пятидесяти. На столике бутылочка, закуска. Мое присутствие им нисколько не мешало. И я стал невольным свидетелем их разговора, который меня задел до глубины души.
  -- ... Думай, не думай о той, так называемой загробной жизни, а
   ближе и понятней она те не станет, - пыхнув дымком папиросы, со вздохом, медленно проговорил старик, глядя куда-то вдаль.
   Взял в руки бутылку, поскреб грязным ногтем по этикетке.
  -- Ишь ты!? Прям, как золотом написано. - Повернул голову,
   посмотрел на молодого. - Ты вот человек ученый, а в жизни - то, как видно, ни хрена не понимаешь? Вот скажи, на кой она тебе та, загробная? Ты в этой, нашей, помоги разобраться.... Объясни нам, неучам, что к чему, да почем? А то ведь вот, бумагу переводите, журналы пишите, а кто их читает -то? Нам вот привез.... А на кой он мне? Что мне с твоей статьи о загробном мире? В сортир и то не сгодится. Бумага жестковата, да и склизкая какая -то...
   Мужчина молчал. Слушал разговор старика.
  -- Ты, что греешь - то, выпей. - указав на стакан собеседника,
   сказал старик, опрокинув в рот содержимое своего стакана, - Ты вот, скажи мне, - хрустя огурцом, продолжал он. - Ты в этой деревне родился?
  -- Ты о чем, дед Матвей? - спросил молодой, выпив и поставив
   пустой стакан на столик.
  -- Нет, ты скажи? - переспросил старик.
  -- Ну, в этой...
  -- И учился в ней?
  -- Ну, а где же еще?
  -- А то и ну, что, то же гавно месил ногами, что и я, и мать твоя, и
   сородичи твои, царство им всем небесное, да видно, забыл.... Жизнь его, видишь ли, загробная заинтересовала. Об этой забыли, а о той думают! Не - ет, друг мой, как в этой проживешь, так и в ту пойдешь! Тут дерьмо нюхал, а там духи французские будут? Нее, брат.... Жизнь то она, что надгробная, что загробная, нами делается. Бог он что? Он сотворил тебя, меня и все. Он не нянька нам. Дорожку укажет, ну поможет где никак, но за ручку не поведет. Вот вы, ученые сами не знаете, другой раз, о чем думаете. А мы о себе думаем, да еще и о вас думать должны, как бы хлебушком накормить.... А вы о нас, о стариках, о прошлом своем подумали? О земле своей подумали? О доме своем? Все вы там, в городах отсель вышли, от земли, из деревни. Из вонючей деревни, как вы счас ее называете. Ты вот сколь не был тут?
  -- Десять лет, - вздохнув, ответил молодой.
  -- Десять... - монотонно повторил старик. - Многовато для
   загробной жизни, аль нет? - с хитрецой взглянул на собеседника.
  -- Ты о чем? - спросил мужчина.
  -- О чем? Бери-ка свой журнал, да вставай, авось, что допишешь в
   свою статью, в дисертацу... пройдем с десяток метров по округе...
   Отошли немного в сторону, остановились у небольшого куста сирени.
  -- Ну вот, все тут ваши и лежат... - обвел руками территорию старик,
   где высились заросшие травой могильные холмики с покосившимися и сломанными крестами.
  -- Дед Матвей, а где мамина? - смутившись, спросил молодой, оглядываясь вокруг.
  -- Мамина говоришь? - строго взглянул тот на мужчину, - а ты бы у
   нее и спросил, а? Может, она бы тебе и рассказала, каково ей там? Да и не только ей, а и этим и этим... - показывал он рукой на такие же заросшие холмики. - У них тоже сыновья, может, рядом с тобой живут, статьи пишут?... О загробной жизни думают.... Кресты на картинах рисуют, на шеях их носят, кресты-то, да каждый хочет побогаче да побольше нацепить - из золота да серебра, а деревянный поставить не могут. Туда, где положено стоять кресту. Забыли? Сгнили они, кресты -то, и души ваши сгнили, иструхлявились.... А ты - статьи, журналы! Вот она, жизнь -то. Вот она, наука. Вот тебе и дисертаца, твоя...
   Прошло минут десять тягостного молчания. Только стук колес да шорох легкого ветерка в шторках на окне. Вдруг Степан резко повернулся к соседу:
   - А может, мы пока то да се, это? - щелкнул пальцами по шее. - За знакомство, так сказать. Да и перекусить не мешало бы, время к обеду?
   - Я, вообще то, не против такого предложения, только вагон-ресторан далековато... для меня, - указал Володя глазами на лежащие на полу костыли, - тяжеловато мне туда сходить.
   Степан испугано-виновато бросил взгляд вниз:
   - Простите... Я... не заметил.... А что случилось, если не секрет? - Опять скосил глаза на костыли.
   - Издержки жизненного пути, превратности дороги, так сказать... - поспешно отшутился Владимир. - Ну, так что, вы сходите? Деньги я дам, - отвлекая от ненужного разговора, потянулся к висевшему на крючке пиджаку.
   - Да у меня есть! - радостно ответил тот, доставая с полки свой чемодан. - Мы сейчас враз все организуем. У нас все свое, с огородца, с сарайчика. Моя половина тут собрала в дорожку... - засуетился, раскладывая на столе продукты. - И мясцо, и огурчики.... А вот и она, родимая! - улыбаясь, вытащил из-под аккуратно уложенных вещей со дна чемодана бутылку водки. - Спрятал подальше от жены. Сами понимаете, бабы.... Все им горе чудится в бутылке, как будто и не умеют мужики культурно выпить. Считают, если взял мужик в руки стакан, то обязательно до поросячьего визга, - махнул рукой, - конечно, хватает и таких, но нельзя же всех под одну гребенку. Аль я не прав? - Жестом указал на разложенную, на столе снедь. - Милости прошу, Владимир, как по батюшке-то?
   - Во-первых, просто Володя, а во вторых, давай, Степан, на "ты". Если ты не против этого, конечно? Те более, если не ошибаюсь, мы почти ровесники?
   - Я только за! - ответил тот. - Я человек простой, от земли, от сохи, крестьянский сын, как говорят.
   - Все мы сыны чьи-то, все от земли... - в тон ему ответил Володя, удобнее устраиваясь за столом.
   Несколько минут молча жевали, закусывая водку.
   - Что, по второй? - потирая руки, потянулся к бутылке Степан.
   - Можно и по второй, - подвинул и он ближе свой стакан, - тем более, я думаю, компания у нас хорошая...
   Стало жарко. Привстав, шире открыл окно. Снял рубашку, оставшись в майке.
   - Ничего, что открыл? - Обратился к Степану.
   - Мне-то ничего, я привычен, - отмахнулся тот, - с природы, считай, всю жизнь на улице, главное, сам не простудись.
   Долго смотрел на Владимира исподтишка, переводя взгляд с головы на ноги, наконец, не выдержал, спросил:
   - А все же, Володь, что произошло? - показал на костыли. - Если не хочешь, конечно, не говори...
   - Степан, если честно, не люблю я про свои болячки рассказывать, да и долго это, и ни к чему, наверно...
   - Стесняешься, что ли, или еще чего? - не отставал тот.
   - Да нет, не стесняюсь...
   И крылья памяти, наполнив грудь горячим, волнующим потоком, подняли и понесли все дальше и дальше от попутчика, от душного купе, не встречая преград на своем пути, за мгновения преодолевая бесконечно длинные версты, долгие нескончаемые годы...
  
   ...Казалось, нет ничего труднее и важнее в жизни, как удовлетворить свои мизерные потребности: вкусно поесть, красиво одеться и хорошо выглядеть, иметь денежную работу. Мысли были там, впереди, искали утешение для тела в будущем, отгоняя настоящее, которое являло себя в мерзкой промозглой, противной штормовой погоде. Продолжал двигаться по палубе в направлении поврежденной волной шлюпбалки, преодолевая болтанку судна. И вдруг в мгновение охватившая все его существо суета и тревога затмила окружающую действительность. Что-то непонятное творилось с ним. Противная холодная дрожь возникала где-то в груди и волнами подкатывала к голове. Оказавшись в плену этого состояния, даже остановился, пытаясь сосредоточиться, найти причину этого суетного волнения. И в ту же секунду скорее почувствовал, чем услышал треск рвущегося троса и тут же, не успев ничего понять, оказался за бортом...
   "И погибнешь ты через воду..." - всплыло ярко и четко, казалось, навсегда потерянное в памяти действие... Дорога, поезд и эти слова, сказанные женщиной-попутчицей, внимательно разглядывавшей его ладонь. Говорят, в определенный, трагический момент перед взором человека пролетает вся его жизнь. Вот и тогда, вырванный из жизни маленький, вроде ничем не примечательный эпизод всплыл так явно, как будто только это и помнил, только этим и жил. Не сразу сообразил, что произошло. Внизу, перед глазами какая-то пустота и мрак, вверху тусклый вибрирующий свет. Попытался повернуть к нему голову, но не смог.... И только теперь понял, что находится в воде. Мысли начало туманить от нехватки воздуха, а он не может вынырнуть и схватить хоть глоток там, наверху, на поверхности, от которой отделяли считанные сантиметры... Борьба за жизнь продолжалась до последнего мгновения, до последней вспышки. И только когда сознание покинуло, стало все равно, что с этим болтающимся в волнах телом дальше произойдет...
   - Живой, живой... - уловил его слух.
   Открыл глаза. Склоненные незнакомые лица, лица...
   Попытался привстать, не получилось. Боли не чувствовал. Какое-то удивление: почему не может шевельнуть ни ногой, ни рукой? Странное, непонятное чувство безысходности.
   "Еще минут десять полежу и встану", - решил, окончательно приходя в себя...
   Перед глазами мелькнули надстройки, судовые механизмы. Когда спускали по трапу, нечаянно задели носилками за леера. Голова дернулась и звенящая до тошноты чернота вновь засосала.... Сколько прошло времени, не помнил, лишь невыносимое жужжание, грохот и тряска вернули в действительность. Очнулся, обвел взглядом пространство вокруг и понял, что находится в салоне вертолета. При взлете почувствовал ощущение невесомости и опять потерял сознание...
  
   - Тебе, наверно, неинтересно все это? - спросил притихшего Степана.
   Тот даже вздрогнул от неожиданности:
   - Что ты, Володь, не анекдоты ведь рассказываешь. Жизнь это, судьба человеческая...
  
  
   Искусство жизни состоит не столько в том, чтобы сесть в подходящий поезд, сколько в том, чтобы сойти на нужной станции.
   А.Зигфрид.
  
  
   - Время потеряло смысл, - продолжал Владимир, - его просто не существовало. Одно и тоже действие. Суетятся врачи, надевают на мое лицо кислородную маску, хотя, как казалось, я прекрасно себя чувствую или, вернее, не чувствую ничего.... В сознании остаюсь тем же разбитным парнем, веселым моряком, успевшим избороздить многие моря и океаны.
   Качали волны океанов,
   Несли неведомо куда.
   Рейкьявик, Рио и Дженстаун...
   Мелькали лица, города.
   Судьба мой парус надувала,
   Бриз нежно щеки целовал.
   Жизнь, как ребенка баловала,
   Держала крепко мой штурвал.
   Что в жизни могут быть изъяны,
   Я в сладкой неге забывал.
   Забыл про рифы, ураганы.
   Любовь и веру растерял.
   Душа, как чайка за кормою,
   Отстала где-то далеко.
   Судьбу и бриз взяла с собою,
   Без них же в море нелегко.
   Обвисли паруса на мачтах.
   Штурвал ненужной вещью стал.
   И курсы на потертых картах
   Не могут отыскать причал.
  
   Рядом, на соседнюю койку, положили молодую женщину. Краем глаза успел заметить, что она совершенно голая.
   - Вот так, наверное, в раю?! - прошептал. - Любота...
   И опять потерял сознание. Очнувшись, скосил взгляд в сторону. Койка была пуста. Бедняжка, сказали, умерла. А ведь и в мыслях не допускал, что все мы в этой реанимационной палате висим на волоске между жизнью и смертью. Долгих восемнадцать суток мое грешное тело никак не хотело покидать понравившуюся коечку в этих "милых" стенах. Очень жаль, что не могу вспомнить внимательных, красивых медсестер, строгих лиц врачей. Этот период ушел безвозвратно из моей памяти. Какие то совсем уж ничтожные, крохотные обрывки.... В какой плоскости бытия я находился тогда? Где летали мои мысли, что делал неудержимый, жизнелюбивый характер все эти три недели? По какой дороге продолжала свой путь моя душа, с кем и о чем вела беседы? Все это, наверняка, останется неразгаданной тайной...
   Но как бы там ни было, жизнь победила на данном этапе. Моя дорога не обрывалась пропастью. А только вдруг вечером меня перевезли на каталке в обычную палату, в компанию к тем, кто ждет выздоровления и выписки. О чем начал мечтать и я...
   "Раз стало лучше, значит, скоро поправлюсь и..." - думал тогда. Хотя единственным улучшением на тот момент было то, что я адекватно реагировал на происходящее, да ясным оставалось сознание. Иногда мог поддержать разговор с соседями по палате да с родными, близкими и друзьями, навещавшими меня. Вот и все, больше ничего. Своего тела все так и не чувствовал, кроме головы, на которую была надета маска с прикрепленными к ней гирями. Ни повернуться, ни сесть, ни встать. Говорящая мумия...
   Только через семь месяцев пришла боль. Сплошная, всепоглощающая боль. С этими страданиями вернулась и жизнь. Жизнь более реальная, отличная от той, к которой за последнее время начал привыкать. Через эту немыслимую боль я смог в первый раз взять в непослушные пальцы ложку! Через эту боль я смог повернуть, казалось, навсегда приклеенное к постели свое тело. Хотелось кричать от радости! Этого оказалось достаточно для того, чтобы я воспрянул духом. Во мне появилась сила, способная самостоятельно вести меня своей дорогой, решать самому житейские проблемы...
  
   - Не знаю, как ты, но я думаю, не каждый задумывается над тем, что если есть две точки - рождение и смерть, то должна быть и связывающая их, - говорил Володя притихшему Степану. - Из одного пункта попасть в другой невозможно без дороги. Дороги, которую я называю судьбой. Неизвестная, проложенная одним Мастером, умело направляющим нас по пути. Дорога, для кого-то бесконечно длинная, для кого слишком короткая. И если кто-то списывает все "приключения" своего пути на случай, то я - на закономерность и неизбежность дороги. Отвлекаясь, резвясь на понравившейся обочине, оставаясь там на какое-то время, тем самым, меняя "расписание", все равно возвращаемся на свою дорогу, иногда с сожалением, иногда с радостью... Она, дорога, зовет вперед. Конечный пункт определен... Неизбежность дороги побеждает и зачастую ведет помимо наших желаний. И если делаешь неправильный шаг, внимательный, но невидимый Регулировщик пытается поправить, предупреждает об опасности. Он же по каким-то только ему известным причинам пересекает чужие дороги - судьбы, на какое-то время соединяет.... Но мы не всегда пользуемся его помощью. Тем более что эта помощь зачастую противоречит голосу нашего разума и понимания.... Не помню, кто-то сказал, что какими извилистыми ни были бы в жизни пути человека, задумывались они все как прямые...
  
   - Да-а, хватил ты лиха, - помолчав, выдохнул Степан. - А знаешь, Володя, я как-то не задумывался над тем, что ты только что сказал. Тут есть над, чем поразмышлять, поковыряться в мозгах. Так, казалось бы, просто, а как верно и красиво ты подметил. Дорога! И как я понимаю, Всевышний мастером и регулировщиком на этой дороге? Надо же, а?.. Я вот тебе о предках своих говорил, мол, хорошо знаю об их жизни. А только сейчас до меня дошло, что их судьба - дорога, о которой мы все в семье знаем и передаем по наследству, не абстрактная какая-то вещь, а самая что ни на есть настоящая дорога! Обычная проселочная дорога! Когда-то почти тропинка, теперь более или менее похожая на дорожку. И Регулировщик был на этой дороге, и предупреждал, и ограждал... - возбужденно говорил Степан, наливая понемногу в стаканы водки. - Давай по чуть-чуть! За дорогу!.. Я тебе, как и обещал, расскажу!..
  
  
   Когда уже очень далеко уйдут по жизненному пути, то, оглянувшись назад, замечают, что попали не на ту дорогу.
   П. Буаст.
  
  
   Молча выпили.
   - Ничего, если я закурю? - спросил Степан. - Задел ты... - поставил перед собой разовый стаканчик, приспособив его под пепельницу. - Так вот, - продолжал он. - Прадед мой тут в этих краях у барина в конюхах служил. Если ты заметил, там, на станции, недалеко в лесочке, до сих пор усадьба сохранилась. Время внесло, конечно, свою лепту, многое сгнило, но стены кирпичные от дома и каменные постройки остались.
   Володя тоже закурил...
   Степан шумно затянулся дымком:
   - В общем, зовет как-то барин своего конюха, моего прадеда значит, к себе и дает поручение: "Скачи-ка в соседнюю усадьбу да отцу моему послание срочное передай, - и подает конверт запечатанный. - Да только чтобы одна нога тут, другая... Понял?" Кузьма спрятал под рубаху конверт и, суетясь под пристальным взглядом барина, неловко вскочил на коня, чуть не упав при этом. "Смотри у меня! Неловкий ты экий.... Запорю!"
   Гикнув, Кузьма стеганул по крупу коня: "Но-о, миилай!"
   До усадьбы старшего барина верст шестнадцать. Зная крутой нрав своего хозяина, Кузьма гнал и гнал коня. Не дай Бог задержаться.... Не сдобровать тогда, шкуру живьем снимет. Подъезжая к лесу, на ходу размышлял, какой дорогой ехать. Или наезженной - это вокруг леса, или напрямик - через болотце? Дорожкой-то не назовешь, редко по ней ездят, но зато верст на семь короче будет.
   Уже было свернул на чуть заметную в траве колею, как конь, заржав, остановился, нервно поводя ушами и слегка всхрапывая.
   - Что, родной, чего напугался? - похлопал по шее своего любимца, оглядываясь вокруг, и не сразу увидел в десяти шагах впереди волка.
   Тот стоял, оскалив зубы, наблюдая злыми глазами за всадником. Кузьма даже не успел испугаться. Больше удивился тому, что зверь так агрессивно себя ведет. Обычно их и увидеть-то трудно в эту пору года, а тут сам вышел, дорогу перегородил.
   - Чур, меня. Не к добру это... - прошептал Кузьма, перекрестившись. - Уйди! Надо мне... - хмуро глянул прямо в глаза зверю, взмахнув плетью. - Спешу я, уйди...
   Волк, будто понимая слова человека, неохотно отошел в тень деревьев, продолжая тихо рычать, наблюдая за лошадью и седоком. Изо всех сил, дернув поводья, Кузьма заставил коня с места рвануть галопом. Выскочив из-за деревьев на болотистую низинку, не заметил копошащуюся среди травы девчушку, видимо, собирающую ягоду. Мелькнули поднятые ручонки, отлетевшее в сторону лукошко, испуганные глазенки из-под платочка, наполовину закрывавшего лицо...
   Вздыбив коня, до звона натянул поводья, но не смог остановить разгоряченное бегом животное. Краем глаза увидел, как задетое копытом дите несколько раз кувыркнулось и затихло. Не помня себя, соскочил с коня и подбежал к лежащей, поднял голову девочки и с ужасом увидел кровоточащую рану на лобике. Несколько секунд ребенок жадно хватал ротиком воздух, затем, вздрогнув всем тельцем, обмяк...
   Кузьма завыл. Завыл не по-человечьи, по-звериному, задрав голову кверху. Не закричал, не заплакал, завыл страшно, с надрывом...
   Не видел и не чувствовал рядом человека, пытавшегося вырвать у него безжизненное тело ребенка. Долго смотрел на женщину, не понимая, чего от него хотят, продолжая крепко прижимать к груди девочку.
   - Отдай, ирод, изверг, - наконец долетело до его слуха, - убивец...
   Глядя безумными глазами в лицо женщины, отпустил из рук тело, не помня себя, попятился назад, уперся спиной в стоящего рядом коня, вскочил на него и поскакал прочь, продолжая выть.
   - Будь проклят ваш род, пусть ждет вас смерть на этом месте... - скорее почувствовал, чем услышал как стрелой пронзившие мозг слова обезумевшей от горя женщины. - Будь проклят...
   Сразу после этого Кузьма слег. Несколько месяцев лежал почти без движения. А когда встал, то был уже не тем, кем был недавно. Тронулся он. Не то, чтобы сошел с ума, а стал тихий, молчаливый, будто не от мира сего...
   Сыну его, Никитке, моему будущему деду значит, было тогда десять лет. Он уже все понимал и помнил. Так вот, рассказывал, что как только оправился чуть отец, вместе с ним поставили они крест на том месте, где трагедия произошла, а потом начали строить мосток над болотиной. Там вроде не так и сыро-то было, но когда дожди прольют, не пройти. Вот и начал ковыряться там целыми днями Кузьма. Люди вначале смеялись, а потом привыкли. Блаженный, оно и есть блаженный, что с него возьмешь... Года три-четыре трудился Кузьма, а все же соорудил мостик. Над землей на сваях сантиметров на пятьдесят поднял настил из бревен и жердей, и в длину метров на сто. Мостом, конечно, не назовешь, но когда вода подступала, ходить можно было через низинку ту, смело. До сих пор мосток этот служит. И люди довольны. Считай, почти сто лет стоит. Погнил, провалился местами, а все ж пройти можно.
   Так вот, как закончил он строительство свое, вскоре через год-два там, возле моста, и нашли Кузьму мертвого. Отчего помер, никто до сих пор не знает...
   А дорога эта с мостиком продолжала связывать судьбы нашего рода. Именно там повстречал мой дед свою любовь, ставшую вскоре его женой и матерью моего отца...
   Девушка возвращалась из лесу с корзиной грибов, а Никита со станции, куда ходил за солью. Вот и встретились как раз на мостике. С тех пор почти ежедневно начал ходить Никита по этой дорожке в соседнюю деревню, пока не перевез Катерину в свой дом.... Так и связал этот мосток навсегда две деревни, две судьбы, но продолжая все же преследовать злым роком.
   После странной смерти прадеда Кузьмы об этом заговорили вновь после случая с моей бабушкой. Она работала тогда учительницей, школа находилась в соседней, то есть в ее родной, деревне. Вот и приходилось преодолевать по восемь верст ежедневно. И мостик пригодился. Кстати, его до сих пор так и зовут: Кузькин мост. Знать не знают многие, откуда, а прижилось название.
   Так вот, как бабушка рассказывала, где-то в феврале это было. Мороз, снег, поземка мести начинала. Обычно если непогода, бабушка оставалась ночевать в родительском доме. А в этот раз решила идти и все тут, как ни отговаривали.
   - Одну я тебя не отпущу, - сказал ее отец и начал одеваться, - хоть до мостка провожу, а там недалече, добежишь, коль не хочешь остаться.
   Прошли версты четыре, метель совсем разыгралась, и темнеть начинало. Только за мостик перешли, как услышали все ближе и ближе за снежной пеленой тяжелое дыхание и рычание, а через минуту увидели волков. Сколько их было, неизвестно, но обступили со всех сторон... Бабушка от страха присела на снег, почти легла, так как ноги совсем не держали. А когда увидела перед собой оскаленную звериную пасть, и вовсе без чувств упала. Очнулась оттого, что на ее лицо брызгает влага. Открыла глаза и чуть не умерла от ужаса. Обступив вплотную, волки по очереди подходили к ней и... мочились на несчастную. Что их заставило сделать это, до сих пор осталось тайной, а только оставили они ее в живых. Лежала, не шевелясь, пока не убедилась, что звери ушли. Оглядевшись вокруг, несколько раз тихо позвала отца, но никто не откликнулся. Позвала громче, тишина. Закричала, но в ответ только свист ветра да шум деревьев. С трудом встала и, трясясь от страха и холода, не помня как, дошла до дома... Мужики деревенские тут же бросились на поиски ее отца, но так и не нашли. Ни волков, ни его. Или убежал, испугавшись, заблудился и замерз, или.... Так следов никаких и не нашли, как сквозь землю провалился, ни одежды, ни останков. От волков хоть что-то бы да осталось...
   На этом превратности дороги не заканчивались. Вскоре началась война. Деда призвали на фронт. Провожали его, как и других мужиков, всей деревней до околицы. Сорок восемь человек ушли тогда, а вернулись, через много лет, только трое. Простились Никита с Катериной на мостике том, дальше не пустил. С трудом уговорил вернуться домой, к детям. К тому времени было их у него пятеро, среди этих пятерых был и мой отец. И бросило деда, как и миллионы таких же несчастных, как он, в огненно-кровавое горнило войны...
   Через пять месяцев в нашу деревню пришли немцы. И вскоре моя бабушка еще раз увидела мужа.
   Неразбериха в то время была такая, что упаси Господь. В соседнем лесу наши солдатики-горемыки прячутся, а недалеко в поле немцы полевую кухню ставят.... И войной-то не назовешь. Они, немцы, и не стреляли тогда в советских солдат: увидят и гоняют то на мотоцикле, то на машине, пока не поймают. Хозяевами на нашей земле уже считали себя.... Как-то по деревенской улице вели группу пленных, в одном из них односельчане узнали Никиту, моего деда значит, и сразу же сообщили бабушке. Версты три бежала Катерина, рыдая и ломая руки, за понуро идущей колонной. Все пыталась подольше поговорить с мужем, пока не отогнал конвоир, пригрозив автоматом.... А еще через месяц объявился дед среди ночи с тремя солдатами, сбежавшими вместе с ним из лагеря для военнопленных, находившегося тогда почти в сотне километров от здешних мест, в областном центре. Перекусили на скорую руку, с собой взяли, что собрала бабушка, и тихо ушли...
   А наутро по деревне слух пошел, что в лесу, у мостика через болотину, несколько солдат, бежавших из плена, наткнулись ночью на полицейских, немцы той дорогой не ходили. Полицаи начали стрелять и двоих убили. Погрузили на подводу и плененных, и убитых и увезли. Где похоронили, да и похоронили ли вообще, неизвестно. Кто были те, бежавшие? До сих пор тайна. Только дед мой так с войны и не вернулся...
   Как рассказывали отец и бабушка, немцы особо не зверствовали, в основном всю грязную "работу" поручали полицаям. А те старались не на шутку. Непонятно, или злость у них такая была на свой народ, или другая причина, но только все беды шли от них, выродков этих. Кстати, один из таких до сих пор живет со мной по соседству. Старик жалкий, а раньше, как говорят, зверь был, а не человек. Отсидел после войны свои пятнадцать лет и теперь даже гордится этим. Мол, свое искупил. По закону искупил... И до чего же люди наши на удивление терпеливые и добрые? У многих этот изверг убил отца, сестру, сына, а ведь простили...
   В один из дней пришли полицаи и в дом бабушки. Приказали собираться, подгоняя прикладами винтовок, и повели за околицу, где уже было много народу, в основном молодые бабы и дети. Ближе к вечеру построили в колонну и погнали к станции ближайшей дорогой, через лес. Ни мольбы, ни слезы не вызывали у полицейских жалости. Словно скот, подгоняли они своих односельчан, кого прикладом, кого сапогом. Начинало смеркаться, когда подошли к мостику через болото. Уловив момент, когда конвоир отвернулся, бабушка толкнула старшего сына, моего будущего отца, и дочку, сестру его, в густой кустарник, приказав сидеть тихо, пока не пройдут все.
   - Мы скоро вернемся, - прошептала она напоследок, обращаясь к сыну, - смотри за Танюшей...
   И двенадцатилетний подросток остался один на один с суровой жизнью и ответственностью за десятилетнюю сестренку. Ждать пришлось долго. Как рассказывал мне отец, только благодаря помощи односельчан им с сестрой удалось выжить в эти годы холода и голода. Так три года они каждый день ждали маму и сестер. Три года почти ежедневно он бегал туда, где оставила их мать, в надежде встретить ее вновь. Уже освободили страну от немцев, налаживали новую жизнь, а она все еще находилась в Германии на принудительных работах. Благодаря чуду ей и младшей дочери, Оленьке, которая была с ней, удалось вернуться домой на Родину, а двое остались где-то там, на чужбине, навсегда. До сих пор ничего о них неизвестно. Живы они или нет, никто не знает...
   Все-таки мой отец встретил маму. Возмужавший подросток, не по годам повзрослевший от постоянных забот и недетских трудов, выйдя на дорогу, поставил лукошко с ягодой, стоял возле мостика и ждал сестру, задержавшуюся в кустах малинника. Малины в тот год было много, вот и собирали, как только появлялось свободное время. И лекарство на зиму, и сладость к чаю...
   Что-то до боли знакомое показалось в женщине, идущей со стороны станции. Рядом резвилась, то, останавливаясь, то, догоняя женщину, девчушка с букетиком полевых цветов в руках.
   - Мама... - чуть слышно прошептал Алексей. - Мама?!! Мама!.. - закричал он, бросившись навстречу женщине, напрямик, через болотце, не разбирая дороги. - Танюха!!! - крикнул в сторону малинника, - Мама вернулась!!! Мама...
  
   Поезд сбавил ход и медленно, словно на ощупь, двигался вперед, наконец, остановился.
   - Что это мы встали? - выглянув в окно, спросил Степан. - Вроде станции никакой.... Пойду разведаю. Я сейчас, - и вышел из купе.
   Минут десять Владимир сидел и смотрел за окно на пассажиров, вышедших из вагона и о чем-то возбужденно разговаривающих. Наконец вернулся Степан.
   - Надолго мы, Володя, встали... - сказал он.
   - Что случилось?
   - Впереди какая то авария! Говорят, серьезная...
   Встали действительно надолго. Прошло пять часов, пока вновь двинулись вперед. Через шесть-семь километров показалась станция, на которой поезд не остановился, но прополз со скоростью черепахи. В стороне виднелись несколько искореженных вагонов и полуразрушенное здание вокзала. Много дорожных рабочих, суетившихся на путях. Железнодорожная спецтехника и какая-то нервная обстановка.... А через пять минут весь вагон облетела страшная весть.
   На север шел пассажирский поезд, в котором было много детей, возвращавшихся с юга после отдыха во время летних каникул, а навстречу грузовой состав. Расходились они прямо на той станции, которую только что проехали Владимир и Степан. Когда составы с грохотом неслись мимо друг друга, две цистерны с бензином, зацепленные в хвосте грузового, по какой-то причине сошли с рельсов и, падая, зацепили последние вагоны пассажирского. Не хватило нескольких секунд для того, чтобы поезда разошлись... Вспыхнувшее пламя в мгновение охватило составы...
  
   ...Двумя днями позже, вернувшись, домой, Владимир с горечью узнал, что у одного из его друзей ребенок возвращался с отдыха в том самом поезде, в одном из тех вагонов. Около ста человек, из которых тридцать восемь детей, сгорели тогда заживо...
  
   В купе и коридорах только и говорили о случившемся, причем слухи обрастали разными подробностями, одна картина рисовалась страшнее другой, хотя никто ничего толком не знал. Но поскольку очевидцев трагедии не было, фантазии иссякли, и все вскоре улеглось. Дорога продолжалась.
   - Вот она и судьба. Вот она и дорога чья-то кончилась... - отрешенно глядя мимо Володи, тихо сказал Степан. - Вот так же и кончилась дорога моей не успевшей повзрослеть тетки, - продолжил прерванный рассказ.
  
   Когда бабушка вернулась, жить стало легче и веселее. О тех, кто остался в Германии, старались не думать. Тяжело приходилось всем в то время. И с продуктами, и с вещами и вообще. Жизнь, считай, заново надо было начинать. Разруха была полная. Кто как мог, так и выкарабкивались.... Занялся мой будущий отец с сестрой и друзьями опасным делом: извлекать из валявшихся по округе снарядов шелк. Порох в них был упакован в шелковые мешочки, вот и вытаскивали этот материал для нужд житейских. Матери шили из этих лоскутков разные вещи. И кофточку, и чулочки.... ругали, конечно, детей, предупреждали, да разве молодость удержишь...
   Не удержать было и в тот раз. Как ни уговаривала бабушка своих детей не трогать больше снаряды, не брать в руки боеприпасы, не помогло. Никому, не сказав, дети собрались и пошли в лес к болотцу. Там у них был сооружен шалаш, в котором они и занимались этим опасным делом. Трое ребят и четверо девушек, среди них сестра отца, Татьяна, были тогда в том шалаше.... А вернулся в деревню, к вечеру, только один. Израненный, окровавленный, дошел до дома и рассказал о трагедии.... Три дня еще жила Татьяна с осколком в сердце, а на четвертый умерла.
   Вскоре отца призвали в армию. Провожала его бабушка все до того же мостка, как когда-то и мужа. Дальше не захотел Леша идти с ней. Рассказывал мне, что стыдно было, что его такого взрослого как маленького провожает до поезда мама.
   Вернулся через три года и вскоре женился. А тут, как это бывает в таких случаях, сразу и я объявился на этот свет. И вот он, собственной персоной перед вами! - артистично развел руки Степан. - Дорога не оборвалась. Правда, и не стала гладкой и беззаботной, - уже серьезнее продолжал он.
   Семь лет назад, возвращаясь с кладбища, куда ходили на могилки бабушкиных родителей, проходя по тому самому мостику, бабушка оступилась в щель между сгнивших бревен и, падая, сломала ногу. Почти четыре года не поправлялась, старость все же. И как ни противилась, как ни уговаривала врачей, а пришлось ампутировать ногу. Так до сих пор с одной ногой бабуся моя, слава Богу, живет. Уже восемьдесят пять! А вот отца нет. В прошлом году инфаркт.... Вот и дорога наша, вся перед тобой, - вздохнув, подвел итог Степан, - такая короткая и такая длинная...
  
   Поезд остановился. Степан посмотрел в окно:
   - Надолго встали, большая станция. Пойду пройдусь.
   Володя закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать, вдыхал через открытое окно с детства любимый запах разогретого асфальта, шпал и смолы. Когда-то железная дорога проходила в квартале от его дома. Романтика дорог так манила, что даже было огромное желание стать железнодорожником. Успел почти месяц отучиться в училище по специальности машинист тепловоза. Но дорога более дальняя, более романтичная позвала дальше...
   - Представляешь, - прервав мысли Володи, возмущался Степан, вернувшись через десять минут, - водки нету.... На кой мне этот коньяк?
   - А зачем брал? - улыбнувшись, спросил Владимир, показывая на бутылку.
   - На безрыбье и рак рыба! - засмеялся тот.
   Перед самым отправлением в купе вошел новый попутчик. Оглядевшись, долго раскладывал вещи, затем сел, и только тогда Володя и Степан услышали его голос.
   - Ну, здравствуйте!
   В ответ поздоровались и представились.
   - Сергей Николаевич, - представился вошедший, и тут же достал книгу и, засопев, уткнулся в нее.
   Молча переглянувшись. Степан, игриво подмигнув, откупорил бутылку.
   - Сергей Николаевич, а может, - обратился он к попутчику, - за знакомство? - показал на коньяк.
  -- Нет, нет, не надо, - ответил тот, несколько секунд глядя на бутылку. - Ну, если только каплю...
   Степан аккуратно разлил понемногу в стаканчики.
   - А ты знаешь, Степан, коньяк и неплох даже! - пробуя напиток, удивился Владимир. - Думал, на полустанках суррогатом поддельным только и потчуют проезжающих, а тут.... этим наверно хоть сполоснули бочки, где настоящий коньяк хранился...
   Попутчик после рюмки немного оживился. Сошла с лица маска озабоченности и серьезности. Порывшись в сумке, достал и положил на стол плитку шоколада.
   - К коньяку...
   - Да мы по-крестьянски салом да луком, - отшутился Степан, но, зашелестев фольгой, развернул и разломил шоколад на кусочки. - Ну, коль так, то можно и сладким побаловаться.... А вы далече путь держите? - обратившись к Сергею Николаевичу, спросил он.
   Тот отложил книгу, до сих пор лежащую у него на коленях.
   - К сыну еду. Он у меня военный моряк, капитан третьего ранга. И, вы знаете, - оживившись, продолжал, переходя на другую тему, - я не должен был ехать этим поездом, опоздал на него, а тут.... Если не нагоним по расписанию, не знаю, как доберусь до сына. Он, Женька мой, далеко от вокзала живет. На катере плыть надо, по морю. Как теперь, если не нагоним, и не знаю?..
   - А что случилось? - спросил Владимир.
   - Да забавный случай. Несерьезно и говорить-то об этом. Я живу от станции довольно далеко. Семьдесят километров. Договорился с соседом, что тот довезет меня на своей машине до вокзала. Ну, думаю, часа за полтора выедем и нормально. Чего лишнее время торчать там? Как и договорились, зашел он ко мне пораньше, машину выгнал из гаража и возле подъезда поставил. Решили, пока есть время, чайку попить. Перекусили. Давай собираться. Вышли к машине, вещи уложили. Сели, а она не заводится... Сосед и то, и се, не заводится и все. Смотрю, по времени уже не успеваем к поезду. Жена успокаивает, мол, все равно опоздали, чего нервничать. Спокойно разберитесь, без суеты неполадки найдите. Действительно, успокоил и себя и соседа немного. Знаю, еще ночной поезд есть по расписанию. Думаю, к нему бы добраться, а билет уж как ни будь возьму. А тут подбегает дочь соседа, хозяина машины значит, и говорит, что ее подруге рожать приспичило - срочно необходимо везти в область. Дело в том, что у нас свой роддом закрыли, городок маленький, вот и возят за семьдесят километров. Конечно, отвозить должна скорая помощь, но у них, как назло, нет бензина. Ищите, говорят, свою машину. Медсестру для сопровождения дадим, а вот транспорта нет. Отец чуть не послал ее подальше со злости. Тут не разобраться с поломкой машины, а она... Дочь, все же решив, что согласие получено, убежала и через минут пять приходит с подругой... Что он, сосед, сделал с машиной, не знаю. Говорит, что ничего абсолютно не трогал, так, больше для успокоения, ковырялся, а только завелась та мгновенно. Выехали в надежде, что я смогу взять билет на следующий поезд. Решил, что полночи уж как-нибудь на вокзале перекантуюсь. Роженицу доставили в больницу, приезжаем на вокзал, а мой поезд, этот, ваш значит, опаздывает на пять часов. Вы представляете? Как будто ради нее все это...
   - Вот и пересеклись дороги... - тихо прошептал Владимир.
   - Что вы сказали? - переспросил Сергей Николаевич.
   - Нет, это я так, о своих мыслях. Дороги, говорю, пересеклись, ваша, и той роженицы...
   - Какие дороги? Случайность, вот и все, обычное происшествие, случившееся в тот момент, когда этого не ожидаешь. Вы прямо как моя жена. Та все голову морочит мне: то сон плохой увидит, то еще чего.... Я считаю, то, о чем вы говорите, предрассудки.
   - Как знать... Конечно, это очень удобное слово для обозначения неведомых для нас причин. Для кого-то случайность, для кого-то судьба... Мы тут со Степаном до вас как раз говорили на эту тему. Я просто продолжу. Тем более, как мне кажется, это продолжение в подтверждение вашего, как вы говорите, случая...
  
   За мое долгое нахождение в больницах пришлось столкнуться с теми, кто так же, как и я, бежали по дороге жизни, не обращая внимания ни на что. Словом, все превратности и неурядицы списывая на случай. Только цель и результат.... Но машиниста тепловоза и моряка, бандита и колхозника дорога уравняла, приведя к одному "полустанку"... И вот одна из историй.
  
   ПЕТР
   Петр лежал на диване и отрешенно смотрел в экран телевизора, где мелькали кадры очередной мыльной оперы. Усталость после рабочего дня побеждала, отмотал сегодня на своем тепловозе четыреста верст, клонило в сон. Жена с дочерью готовили в кухне, наверно, обсуждая что-то веселое, так как оттуда доносился смех и громкие голоса.
   "Надо будет завтра обязательно почистить карбюратор, чихает что-то моя ласточка", - с любовью подумал о своем стареньком "Жигуленке", отвлекаясь от голосов в кухне и от нудного бурчания переводчика в телевизоре, поглаживая лежащего под боком кота.
   - Что, Боцман, балдеешь? - с нежностью сказал своему питомцу. - Не жизнь у тебя, малина...
   В комнату вошла дочь:
   - Пап, пошли ужинать, все уже на столе...
   Сбросив плед и столкнув на пол кота, присел на диване, прогоняя подступившую дремоту.
   - Все, иду, Оленька, иду.
   Присел к столу, только взял в руки вилку, как в дверь позвонили.
   - Я открою, - остановил поднявшуюся было жену, - кушайте, я открою.
   На пороге стоял мужчина с листочком бумаги в руке.
   - Кухарь?
   - Что? - переспросил Петр, продолжая дожевывать пищу.
   - Фамилия ваша Кухарь?
   - Ах, да. Извините.
   - Вот, распишитесь, - протянул тот листок и карандаш.
   Петр поставил подпись.
   - Спасибо, - сказал мужчине.
   Тот, ничего не ответив, поспешно повернулся и пошел к лифту.
   Петр на ходу развернул листок... и в глазах потемнело, в голове появился какой-то шум, с трудом дошел до табуретки.
   - Что случилось? - услышал далекий голос жены. - Петя, что с тобой?
   Молча протянул ей телеграмму.
   "Умер папа. Приезжай. Слава", - прочла та и тихо заплакала, разглаживая разложенный на столе листок телеграммы.
   - Петенька... - прошептала она, трогая его руку. - Петь...
   Петр встал, нервно заходил по кухне.
   - Что случилось, мам? - спросила дочь, ничего не понимая.
   - Дедушка умер, - ответила мать.
   Оля уронила вилку.
   - Когда? - спросила невпопад.
   - Не знаю. Тут не написано, - так же в тон дочери ответила мать. - Дядя Слава не написал...
   Петр у окна, не оборачиваясь, сказал жене:
   - Давай, собери что-нибудь, я поеду.
   - Прямо сейчас? - растерянно спросила та. - А что нужно?
   - Откуда я знаю! - нервно бросил тот. - Что там в таких случаях надо?
   - Не знаю, Петь...
   - А впрочем, все на месте решим. - И твердо добавил: - Денег только дай...
   - А нас не возьмешь? - спросила жена.
   - Завтра приедете автобусом или поездом...
   - Так, может, завтра вместе и поедем? - робко переспросила она. - Ты же говорил, машина неисправна...
   - Это карбюратор. Ничего страшного. Триста километров не расстояние...
   Было около восьми вечера, когда Петр вышел на улицу к машине. Следом вышли жена и дочь. Открыв багажник, поставил туда сумку, наполненную наспех соленьями с собственной дачи и кое-какими продуктами.
   - Может, завтра поедем? - еще раз робко попросила жена.
   - Света, ну зачем опять начинаешь? Решили ведь уже...
   Сел за руль и не успел закрыть дверцу, как услышал звон разбитого стекла. Оглянулись на звук. Увидели осколки падающего оконного стекла и прыгающего из него Боцмана... Кот, который за свою жизнь ни разу не выходил на улицу, разбив стекло, выпрыгнул с третьего этажа! Петр не успел опомниться от увиденного, как кот заскочил в открытую дверь машины и вцепился когтями в руки хозяина... Петр даже испугался и вскрикнул, не так от боли, которую причинили большие когти кота, как от неожиданности и от дикости животного. А тот продолжал царапать руки, сопротивляясь попыткам хозяина выбросить его из салона. Дочь, схватив Боцмана, с трудом вытащила его, но он продолжал шипеть и рваться назад...
   - Совсем ошалел, что ли? - прошептал Петр, вытирая обильно текущую из рук кровь. - Чуть не до кости разорвал, сволочь...
   Жена сбегала домой и принесла бинт.
   - Что это с ним, Петь? - спросила она, бинтуя руки мужа. - Я даже боюсь...
   - А кто его знает...
   - Пап, я его отнесу домой? - прижимая уже притихшего кота к груди, спросила дочь.
   - А куда же его?.. - уже более спокойно ответил он. - Не убивать же его. Свой же, хоть и сумасшедший...
   Еще минут пять сидел, закрыв глаза. Наконец решительно повернул ключ зажигания, завел мотор.
   - Ну, все, Света, поехал я. Завтра жду.
   ...Почти полтора часа как в пути. Мотор, на удивление так ни разу не дав сбоя, нежно жужжал и крутил, крутил колеса, наматывая на них километры дороги. О причине своей поездки Петр старался не думать, а скорее, не мог поверить. Как будто в гости едет, как всегда...
   Бросил взгляд на спидометр. Цифры показывали, что позади сто тридцать километров.
   "К часу должен быть на месте, - подумал, рассчитав примерно время, и тут же мысленно перенесся домой. - Чего он так взбесился? Надо будет обратиться к ветеринару", - вспомнил свою "борьбу" с котом...
   Свет фар встречной машины, которая двигалась по его полосе, заставил оторваться от мыслей.
   - Уснул ты там, что ли? - почти закричал, будто водитель встречной машины мог его услышать, одновременно как можно дальше отворачивая вправо...
   ...Шофер-дальнобойщик действительно уснул. Очнулся от режущего глаза света. Резко вывернул руль вправо и почти ушел от лобового столкновения, но борт кузова не выдержал натиска груза, лежащего там, и один из ящиков вывалился, упав прямо под колеса "Жигуленка"...
   Последнее, что увидел Петр, были вспыхнувшие зеленовато-желтым блеском глаза кота...
  
   Сергей Николаевич поерзал на диване, смахнул невидимую пыль со стола и, отложив давно не нужную книгу еще дальше от себя, сказал:
   - Конечно, впечатляюще, но это просто случай. Кажется, еще Наполеон сказал, что случай - единственный законный царь вселенной. Не со мной, так с другим. Ну, не увез бы я роженицу, увез бы другой. Не опоздал бы поезд по каким-то причинам, пусть и трагическим, уехал бы другим...
   - Хорошо, - продолжил Владимир беседу. - Хорошо. Значит, по вашему мнению, все в этом мире хаотично и непредсказуемо? Господин Случай правит балом? А предсказания, а видения? Пусть это из области не очень любимой мной темы, не нравятся мне гадания, магия всякая.... Хотя, правда, видения были и у святых, но тут я не могу спорить. Как говорится, для верующего нет вопросов, а для неверующего ответов. Очень тяжело в этом разобраться, но как бы там ни было, в нашей жизни все бывает и от этого не уйти. И если я вас еще не утомил своими разговорами, расскажу еще одну историю...
  
   СЕРГЕЙ
   Собирали Сергея в дорогу всей семьей. Суетилась жена. Чем - то пыталась помочь, а скорее, больше мешала, теща. Тесть, отломив маленький кусочек хлеба, занюхивал им только что выпитый стакан водки.
   - А-а-ах! Хорошша-а... - прошептал, тряхнув головой и вздрогнув всем телом. - Что греешь? Давай! - обратился к зятю. - Ну, их, баб этих! - махнул рукой в сторону жены и дочки. - Суетятся, суетятся, а почто? Эх, невидаль какая, дорога! Что, впервой, что ль? Сколь ты уж в морях-то?
   - Десятый год, - ответил Сергей.
   - Вот. Десятый. А они, как будто ты в первый раз.... А-а, бабы... Ну, их, давай... - потянулся к бутылке.
   - А тебе только давай да давай, - в сердцах бросила теща, отвлекаясь от дел. - Только бы повод выпить... А хоть и не первый раз провожаем, да только не ведро с мусором вынести собирается? На восемь месяцев уезжает. Море это.... Сколько лет говорю: и тут работы хватает. И жена, и дети рядышком... нет, море ему это надо... - бубнила теща.
   - Во! Слышь, Сереж? - тут же повернулся к жене. - Твое то, какое дело, старая, где ему работать? Сами разберутся, что лезешь.
   - А то и лезу, - вспыхнула та, - что дочка она мне, не чужая какая. Вижу, как годы эти мается, бедная...
   - Ох, ох, ох, - съерничал тесть. - Бедняжка.... Как в тряпках заморских красоваться да не считать копейки до получки... Исстрадалась бедная прям вся! Да по...
   - Молчи! - взвизгнула теща. - Замолчи... - сверкнула злым взглядом на мужа.
   - Папа! Совсем уже допился... - бросив рубашку Сергея на диван, крикнула дочь.
   - А что я? Я ничего, - осекшись, ответил тот, виновато взглянув на зятя. - Я только как лучше, я это, я ничего...
   Сергей молча обвел взглядом притихшего тестя, засуетившуюся тещу, отвернувшуюся к окну жену.
   - Вы чего?
   - А ну их, зятек, давай лучше на посошок. Бабы, оно и есть бабы, - постарался сгладить ситуацию тесть.
   Пока шел до порта, какая-то тяжесть давила в груди. Что-то недосказанное осталось там, за порогом дома. Не мог понять причину. Как будто виноват он в чем. А впрочем, в чем он должен себя винить? За то, что уже десять лет с любовью отдает всего себя дому, жене, детям? Может, причина в частых разлуках? Так для блага же семьи старается...
   И лишь ступив на борт судна, отогнал от себя мрачные мысли. Рабочая суета подхватила, закружила...
  
   Познакомились они с Катериной в кинотеатре. Сергей со своим другом однокурсником в очередном увольнении решили сходить в кино. Давно собирались посмотреть разрекламированный фильм. У кассы толпилось много народа. И, судя по очереди, до начала сеанса им не успеть приобрести билет, а на более позднее время не позволяла увольнительная.
   - Мальчики, вам билет лишний не нужен? - обратилась к ним подошедшая девушка.
   - Нужен, но только два, - весело ответил Сергей, с интересом разглядывая девушку. - А еще лучше, если три. Для вас тоже.
   - Мне не нужно. Я-то как раз и иду, это мои подружки не пришли, их билеты пропадают, - улыбаясь, ответила девушка.
   - Спасибо! А еще лучше, - в тон ей сказал Сергей, - если мы сразу и познакомимся. Я Сергей, он Толя, - толкнул друга в плечо.
   - Ну, это можно, - озорно взглянула та ему в глаза. - Катя.
   После сеанса проводили девушку до дома. Условились о встрече. И в следующий выходной Сергей бежал на свидание с Катей...
   Год спустя, окончив училище, получил направление в один из далеких портов страны. И как ни было больно расставаться с любимой девушкой, друзьями, вскоре покинул родной город. С Катериной они постоянно переписывались. Вернувшись из первого плавания, сразу же приехал к ней. Вот тогда они и решили, что по возвращении Сергея из очередного рейса поженятся...
   Не только двигатели и винты толкали теплоход после многомесячного плавания в родной порт, но и, как казалось, любовь Сергея помогала двигаться тому быстрее. Свадьба назначена на седьмое декабря, а это значит, что у него целых десять дней на дорогу. В порт должны придти двадцать седьмого ноября. Двадцать пятого, когда до захода оставалось два дня, получили радиограмму с терпящего бедствие судна. Сменили курс и направились на помощь в указанный район. Пока буксировали аварийный теплоход, потеряли четыре дня. Ошвартовались к причалу только четвертого декабря. Сразу бросился в авиа кассу. Но на ближайшие дни ни одного билета. Оставалось только поездом, но это двое суток в пути?.. Сразу же позвонил Катерине, объяснил причину опоздания, успокоил, что приедет точно в срок ко дню свадьбы, что ничего страшного нет.
   Как только поезд подошел к перрону, Сергей побежал на привокзальную площадь к стоянке такси. В людской толчее нечаянно налетел, чуть не сбив с ног, на пожилую женщину. Второпях извинился.
   - Куда торопишься, сынок? На свою погибель торопишься...- тихо прошептала та еле слышно.
   Но Сергей каким-то чудом услышал ее слова. ОтбежавЭ было пару шагов, остановился и обернулся к женщине.
   - Что вы сказали, бабушка?
   - Не спеши, сынок, - услышал опять, - не спеши к своей кончине.
   - На свадьбу я, бабуль, на свадьбу, - раздражаясь от толь что услышанного, как можно спокойнее бросил он.
   - Знаю, что на свадьбу, знаю. А все ж на погибель свою торопишься...
   Махнув в сердцах рукой, бросился прочь. Подбежал к такси:
   - Плачу вдвойне, срочно... - почти крикнул водителю.
   Машина, рванувшись, проехала пятьсот метров и вдруг, резко вильнув, встала.
   - Т-тт-вою... - выругался таксист. - Только заменил...
   - Что случилось? - спросил Сергей, нервно глядя на часы.
   - Колесо пробил, мать его так...
   - Надолго?
   - Минут десять, не больше. Я сейчас, - ответил тот.
   Сергей вышел следом за ним из машины. Несколько минут тщетно пытался остановить мчащиеся по трассе автомобили.
   - Не дергайся, скоро поедем, - успокаивал его водитель, откручивая колесо. - Успеешь друг, не на свадьбу ведь.
   - Как раз на свадьбу и опаздываю и, представь, собственную...
   - Ну, раз так, то я мигом, - улыбнулся водитель, доставая запаску.
   Проехали два квартала и опять встали. Где-то впереди произошла авария, образовалась длинная, чуть ли не на километр пробка.
   - Да, друг, что-то держит тебя. У меня такого еще не случалось за сколь лет работы. Не пускает тебя дорога на свадьбу твою...
   - Слушай, я пешком, а ты привези вещи по этому адресу, - сказал таксисту, сунув ему деньги и листок с адресом. - А слова твои, брат, предрассудки, в кои я не верю. Не верю...
   У дома, где жила Катерина, уже стояли украшенные лентами машины, в подъезде нервно курили гости, обсуждая сложившуюся ситуацию. В дверях квартиры встретила заплаканная Катя. Зло сверкнула глазами теща.
   - Рано ты, зятек, нервы начинаешь трепать молодой невесте, - язвительно прошипела она. - Рано...
   - Да я.... Вот все никак.... Там авария на дороге... - попытался оправдаться Сергей, сдерживая тяжелое дыхание после бега.
   - Вот и прекрасно! - вышел на голоса из кухни тесть. - А вы боялись, нервничали! Зять у нас слово. Молодец! - пожал крепко Сергею руку. - Давай по машинам! Хватит нюндить. Потом разберетесь, - хлопнул дочь по заднице. - Давай, в жизнь семейную. Пошли, пошли, - расставив широко руки, подтолкнул всех к двери. - С Богом!..
  
   Что ему вспомнилось так явно все сейчас, после стольких прожитых лет? До порта несколько часов хода. Радоваться надо будущей встрече, тем более на три дня раньше запланированного срока в порт возвращаются! А он в прошлое полез. Глупости какие-то вспоминает. Душу бередит непонятно чем, пустяками...
   - Чушь какая-то, - про себя подумал Сергей и пошел готовиться к швартовке.
   На палубе и в коридорах суета. Коробки, сумки, толчея у трапа...
   На одном дыхании взбежал по ступеням своего дома, не замечая тяжести пакетов и сумок в обеих руках. Решил не звонить в дверь. Чтобы было эффектнее с сюрпризом, открыл ее своим ключом. Поставив вещи, прошел в комнату, держа в руке только букет цветов, и замер...
   - Что, ч... что... - шептал, глядя безумным взглядом на кровать, где лежали его жена и незнакомый мужчина. - Что это?.. - закричал вдруг он в ярости.
   Не помня себя, не понимая, что делает, бросился к постели, размахивая цветами...
   Мужчина, лежа в постели, машинально, защищаясь, с силой толкнул приближавшегося Сергея ногами в живот. Тот, пошатнувшись, не удержался и упал спиной на стоящее сзади кресло, разбросав вокруг смятые розы. Как-то неестественно вытянулся, несколько раз дернулся и затих. Изо рта тоненькой струйкой потекла кровь.
   - Сережа! - закричала онемевшая в первые минуты жена, глядя со страхом в остановившиеся глаза мужа. - Сережа! - вскочила с кровати, подбежала к нему, обняла, дернула к себе. - Сер... - осеклась, глядя на руки, которыми только что пыталась встряхнуть мужа. - Что это? - тихим голосом прошептала, рассматривая на них кровь, и упала без сознания к ногам Сергея...
   Как показало следствие, Сергей после удара упал в кресло на полиэтиленовый пакет, в котором жена хранила нитки для вязания и вязальные спицы, две из которых вонзились в его тело, одна - в позвоночник, повредив спинной мозг...
  
   Степан, шумно вздохнув, захрустел целлофаном на пачке сигарет. Достал одну, долго держал в пальцах, наконец, закурил.
   - А я ведь, если честно, даже и не задумывался никогда над тем, почему люди в колясках сидят. Честное слово, не задумывался... .Думал, что-то с ногами... Да и много ли видел я таких? А оно вон как... Это какую ж силу надо в себе иметь, чтобы дальше жить?..
   - Все мы по-разному относимся к своему несчастью и тому положению, в котором находимся, - в тон собеседнику продолжал Володя. - Вначале, когда я только познакомился с такими людьми и узнал их истории, они для меня казались сильными, мужественными. Но я ошибался. Не все. Одни ушли в свои трудности и проблемы. Петр и Сергей, видимо, не "нашли" себя на тот момент жизни. Они "купались" в заботе и внимании к себе со стороны родных. Капризничали, если что-то было не так, тихо жалели себя в унисон "громкой" жалости окружающих. И мне стало жалко их, но не той жалостью, к которой они привыкли, а за слабость и неумение или нежелание бороться с трудностями дороги. "Сейчас бы да с седьмого этажа вниз головой"... - услышал я как-то от одного из них, видимо, сказавшего это в момент, когда возникла потребность в "подпитке" к нему жалости...
   Но были и такие, которых болезнь ожесточила. Во всем и во всех они видели виновников своих бед. И уже тогда я вывел для себя формулу существования в подобной ситуации: Стараться жить так, чтобы окружающие как можно меньше замечали за тобой физические изъяны, стремиться быть на равных... Или чтобы тебя не замечали совсем. Третьего не дано, дальше начинаются душевная слабость, злость и жалость, а это только вредит.
  
   Не брани меня, жизнь шальная,
   Не смотри на меня со злом.
   Не такая уж ты плохая,
   Как молва о тебе кругом...
   Ну, бываешь чуть-чуть жестока.
   Ну, махнешь иногда хвостом.
   Налетишь, как из тьмы, с наскока.
   Обожжешь по спине хлыстом...
   Но на то мне даны и зубы,
   Искусав свои губы в кровь,
   Погасить ею искры злобы
   И к тебе, жизнь, стремиться вновь!
  
  
   - Вот вы говорите, не верите ни в сны, ни в пророчества? - продолжая разговор, вновь обратился к Сергею Николаевичу. - А зря. Нам многого не дано понять. Нельзя отрицать того, что есть совокупность законов природы, нам непонятных, но нами ощущаемых. Казалось бы, вот оно, все видно, все налицо, факты, так сказать, а все равно не верим. Любой хирург видит сердце, как орган, но не видит в нем ни любви, ни ненависти, также и мозг - масса, а ни ума, ни знаний там не видно... Нам бы пощупать, понюхать, тогда бы, может, и поверили. А клюнет ведь иногда и обожжет, и все равно не понимаем, не осознаем, не учимся...
   - Так нельзя же учиться на случайностях, - попытался возразить сосед. - О каких закономерностях вы говорите? Мы не можем застраховать себя от случайностей. Жизнь непредсказуема.
   - Я с вами согласен. Нет ничего более противного разуму и природе, чем случайность, от которой нельзя застраховаться. Хотя если все разложить, проанализировать, то и там можно найти то малое, что могло бы помочь избежать последствий этой случайности. Можно отчетливо увидеть "помощь", - возразил Владимир, продолжая рассказ.
  
   Еще не окрепнув после травмы, я пользовался креслом-коляской. И в это время вынужден был уезжать. Из-за нелетной погоды рейс задержался почти на сутки. Вместо того чтобы прилететь утром, мы приземлились поздно ночью. Аэропорт, куда я с таким трудом добрался, работал только до десяти вечера, но в порядке исключения техническая служба приняла самолет. Так как аэровокзал был закрыт, предоставили транспорт прилетевшим пассажирам, чтобы те могли добраться до города. Они прошли к автобусу, сели и уехали, кто в гостиницу, кто домой, а остались на площади в промозглую осеннюю погоду только я, измученный дальней дорогой, и дежурный милиционер... Мне надо было ехать дальше, в соседний город. Как ни уговаривал по телефону диспетчера таксопарка, чтобы прислали такси, получил отказ. Мол, в такое позднее время так далеко никто не поедет. Ничего не оставалось, как коротать ночь на улице. Стоим, беседуем, возмущаемся. А сам в мыслях молю Бога о помощи. Смотрю, чуть вдалеке остановилась "Волга". Я прошу милиционера, чтобы сходил и уговорил водителя за любую плату довести меня до нужного города. Возвращается сержант и говорит, что эта машина как раз оттуда, куда мне нужно...
   В пути разговорились. Оказалось, что парень уже третий день приезжает сюда. Его начальник должен прилететь из отпуска, но до сих пор прилет задерживается из-за погоды. Вот и ездит водитель в надежде...
   - Стечение обстоятельств, - отмахнулся сосед.
   - А библия, а учения святых?
   - Придумано для непокорных людей, - парировал тот.
   - Вот вы как? На все у вас простой ответ, - удрученно прошептал Владимир. - А я бы, наверно, побоялся вот так вот смело, против всего.... Этак, можно и от Бога, от Христа отмахнуться... Оно-то, конечно, нельзя заставить всех верить, но факты, история...
   - Я атеист, не верю в сказки эти. Предрассудки и еще раз предрассудки, стечение обстоятельств. Как вы выразились, господин Случай правит...
  
  
   Когда назначена судьба, ее никто не обойдет. И не помогут ни борьба, ни боль терпения, ни стон...
   З. Бабур.
  
   - Предрассудки, говорите? Да я могу миллион примеров привести в подтверждение своих убеждений. Да вот, и не нужно в памяти долго ковыряться, месяца три тому.... Почти ваша ситуация с машиной, Сергей Николаевич.
   Собрались мы с подругой в театр сходить. Ну, сами понимаете, не каждый день в люди выходим. Я уже устал ждать, пока та наряды перебирала. Боялся, не опоздать бы. Стою в комнате, жду, нервничаю. Думаю, пока то да се, курнуть успею, и вышел на балкон. Выкурил сигарету, к тому времени и подруга у двери уже стоит, уже меня торопит. Полез в карман еще раз проверить, на месте ли билеты, час назад были там. Развернул, бумажник - нет.... Спрашиваю у нее, не брала ли. Отвечает, нет. Чудеса, да и только... Минут десять мы вместе с ней эти билеты искали, все обшарили. Нет, и все. Сел я на диван и говорю вслух: "Ну, все, билетики, раз не хотите, не пойдем мы никуда". Понимаю, что глупо даже, а сам в слова свои верю. Встал с дивана, подхожу к зеркалу в прихожей, вот они, лежат на полочке. Мистика прямо. Решил слово свое сдержать. Хоть услышал от милой немало упреков, а все же настоял на своем обещании. И что же вы думаете? На следующий день узнаем, что во время спектакля оборвалось с потолка какое-то приспособление как раз над тем местом, где были наши кресла согласно номерам в билетах. Несколько человек попали в больницу.... Вот вам и предрассудки.
  
   Кстати, на эту тему я расскажу притчу:
   Одного человека во сне голос предупреждает о том, что скоро будет наводнение и ему необходимо уехать. На что тот отвечает:
   - Я верю в Бога, он поможет!
   Действительно, утром пошел сильный дождь, и вода начала прибывать. По улице ехала машина, и этому человеку предложили в ней место, на что он опять ответил:
   - Я верю в Бога, он поможет.
   Когда вода подошла почти до окон, мимо плыла лодка, с нее увидели на крыше человека и предложили помощь. На что тот снова ответил:
   - Я верю в Бога, он мне поможет!
   Когда уже почти нельзя было стоять на крыше, так высоко поднялась вода, в небе появился вертолет, откуда предложили помощь. На что несчастный ответил тем же:
   - Я верю в Бога, он мне поможет!
   И, в конце концов, утонул. На том свете спрашивает Бога:
   - Что же ты, Господи, не помог мне, ведь я в тебя так верил?
   И в ответ услышал:
   - Машину я тебе посылал? Посылал. Лодку посылал? Посылал. Вертолет посылал? Посылал. Какую же еще помощь ты хотел от меня получить?..
   Сергей Николаевич внимательно слушал. Казалось, его интересовали эти рассказы, но своего мнения он не менял.
   - И все же я атеист. Я учитель. Передо мной за мою практику прошли сотни учеников, и почти каждого я изучил. Мог видеть его будущее, но я же не говорю, что это какой-то дар свыше. Это мое профессиональное видение.
   - Позвольте с вами не согласиться, Сергей Николаевич, - возразил Володя. - То, что вы видели в детях, это еще не совсем будущее. Вы же не могли видеть определенные шаги на их жизненном пути? Я имею в виду их индивидуальное будущее. Не всегда же отличник и пай-мальчик или девочка становятся хорошими людьми? Или я не прав?
   - Ну, конечно, я не гадалка какая-то... - согласился тот. - Я говорю об их видимых талантах и возможностях...
   - Вот! И из ваших уст слетело так не приемлемое вами слово! А я как раз и говорю о том, что есть что-то, что может управлять нашими дорогами, и есть указатели, направляющие нас по этой дороге жизни, на которые мы не всегда обращаем внимание. Вот о них, этих указателях, в какой бы форме они ни выражались, в чьем бы лице ни являлись, во что вы совершенно не верите, я и говорю.
   До сих пор внимательно слушавший и не вступавший в диалог Степан оживился:
   - Я тоже, Сергей Николаевич, хотел бы возразить вам. Не по той причине, что я от земли да от сохи и поэтому верую во всякий бред. Нет. Просто вот только сейчас мне вспомнилось как раз то, о чем мы так много говорим и спорим...
   Был у меня друг детства. Можно сказать, росли вместе, из одной тарелки ели. Сосед мой, Витек. Он на год старше меня был. Вместе по колхозным садам лазали, вместе куриные яйца воровали и меняли на всякие безделушки у заезжих старьевщиков, в общем, были, не разлей вода. И жила у нас в деревне женщина одна, тронутая немного. Рассказывают, в войну, когда она была совсем маленькой девочкой, немец бросил ее в колодец, так, забавы ради, и с тех пор тронулась она умом. Не буйная, нет. Постоянно, сколько я помню, улыбается, всегда смирно сидит на лавочке возле своего дома. Правда, ее покой мы, пацанва, нередко нарушали. То из рогатки стрельнем, то еще чего придумаем.... Вот и в тот раз, что нам вздумалось с Витьком дразнить ее? Чем мы ее взяли, не помню, да только разозлили, видимо, всерьез. Погналась она за нами по деревне. Лет по десять нам тогда было. Я как-то смог убежать, а вот Витьку она догнала на мостике через нашу речку. Бить не стала, а положив навзничь, насыпала ему полный рот песка и сбросила в воду... Хорошо, кто-то из деревенских отогнал ее и достал мальчонку. С тех пор Витька так стал заикаться, что иногда и не разобрать, что говорит. В область, Москву к врачам возили, только бесполезно. И тут его бабушка предложила к знахарке сводить. У нас в деревне, на самом краю, жила бабка в крошечном домике, по самые окна вросшем в землю. Как в сказках. Мы, если и оказывались возле ее избушки, всегда старались поскорее уйти оттуда. Вот к ней, бабке Паше, и привели Витьку. Только ввели в избу, та сразу и сказала, что вылечит мальчонку от хвори его, но страшный грех на нем видит, смертоубийство страшное, кровное... и вся жизнь его пройдет в тюрьме, чем очень напугала и маму, и бабушку Витьки. Три дня находился тот у бабки, а когда домой вернулся, разговаривал, как и прежде, без заикания.
   Детство пролетело. Сначала Витька, затем и я ушли служить в армию. Естественно, я отслужил на год позже друга. А когда вернулся, не узнал его. Он начал сильно пить. До чертиков допивался. Мне никогда не приходилось видеть такого. Как-то прибежала к нам тетя Нина и зовет меня к ним в дом. Говорит, что с Витей что-то неладное творится. Захожу в комнату - и смех, и грех.... Все уставлено пустыми банками. Наверно, все собрал в доме. Трехлитровыми, литровыми, некоторые закрыты крышками. И Витек бегает по комнате, что-то невидимое старательно ловит, аккуратно закладывает в банки и поспешно их закатывает.... На секунду оторвавшись от дела, взглянул на меня, и просит: помоги, Степ, с этими тварями справиться, одолели сволочи, и вновь за кем-то погнался.... Кого он там ловил, не знаю? А только так убедительно, до ужаса.
   А однажды случилась трагедия. Тетя Нина, его мама, гладила белье, когда Витька проснулся после очередной попойки и начал требовать у нее денег на опохмелку. Она отказала, тогда тот выхватил у нее из рук утюг и ударил мать по голове.... Дали Витьке тогда за убийство восемь лет. Отсидел. Пришел присмиревший. Наверно, с неделю-две не пил. Но не прошло и трех месяцев, как за какую-то кражу опять сел. И вот на сегодняшний день он уже пятый раз в тюрьме. Домом стала она ему. Вот оно, видение дороги человеческой. Откуда старая бабка, всю свою жизнь, прожившая в деревне, в халупке соломенной, видела будущее мальчишки? Или, вы скажете, что угадала бабка случайность, происшедшую через много лет после ее смерти, с этим пацаном? - обратился Степан к Сергею Николаевичу.
   - Может, она просто сказала что-то похожее, а люди потом, после трагедии раздули? - парировал тот.
   - Нет, Сергей Николаевич. Еще тогда сразу же об этом знала и моя мама, мы по соседству жили. Тетя Нина поделилась с ней своей тревогой. И потом, Сергей Николаевич, это деревня, у нас тяжело что-то скрыть...
   В купе наступила тишина. Каждый думал о чем-то своем. Только стук колес и убаюкивающее покачивание вагона.
   - А вы знаете, - прервал Владимир молчание, - коль уж мы разговорились на эту тему, расскажу подобную историю той, о которой поведал Степан. Правда, даже как-то неловко рассказывать. Получается, будто один к одному, но все же в подтверждение...
  
   Были у меня два друга одноклассника. Два брата-близнеца, Сашка и Петр. Вплоть до окончания школы не расставались мы почти никогда. Но задолго до этого, где-то в классе четвертом, пятом пошли мы на речку. А места у нас красивые, холмистые. Один берег крутой, песчаный, с которого любила детвора вроде нас прыгать. Не в воду, а так, вниз. Несколько метров летишь, а затем катишься по песку почти до самой воды, дух захватывает. И вот однажды мы как всегда, взявшись за руки, прыгнули. Я и Петя, даже не упав, сбежали, утопая в мягком песке, к самой кромке и бросились в воду. Лишь отплыв от берега, оглянулись и увидели, что Сашка так и сидит в песке почти на том месте, куда мы вместе долетели. Позвали его, но он так и сидел, держась за живот. Добраться к нему, как снизу, так и сверху, было невозможно. На нашу суету и крики обратили внимание взрослые ребята. Они с трудом поднялись и спустили Сашу вниз. Сам тот идти не мог, корчился от боли, продолжая держаться за живот... Тогда я так и не понял, что произошло с другом. Кроме страха и удивления мы ничего больше не испытали тогда с Петькой. Как оказалось, при приземлении Саша жестко ударился и что-то оборвалось у него внутри. Кровь свистала со всех дыр. Врачи сразу же сообщили родителям, что необходима операция. Отец Сашкин согласился сразу, а вот мама его, тетя Таня, как ни уговаривали, ни в какую. Кто-то ей сказал, что в близлежащей деревне живет бабка, которая лечит подобные болезни, и она решила отвезти туда сына. Целую неделю пробыл мой друг у бабки. Рассказывал потом, как та его лечила. Помимо противных настоек из трав всяких, которые заставляла пить, она еще постоянно делала какие-то манипуляции с его животом. Прикладывала глиняные горшки, массажировала вырезанными из дерева шариками.... Впоследствии, говорят, даже врачи удивлялись результатам ее лечения. Тетя Таня металась тогда между той деревней, где находился Сашка, и церковью. Однажды, как рассказала она мне много времени спустя, выходя из храма, столкнулась с женщиной, которая, взглянув в ее глаза, сама остановила, легонько взяв за руку:
   - Ты вот молишься за здравие, да только не знаешь, что ждет твоих детей дорога, усыпанная, пеплом да кровью полита... Врагами станут они и себе, и людям. И на распутье будешь, за упокой ли молиться или за здравие. Что лучше, а что хуже...
   Все это сказала женщина, не знавшая их семью, не знавшая, что у тети Тани два сына и один из них сейчас болен...
   После школы, я уехал далеко от дома и несколько лет не появлялся в родных краях. А когда вернулся, узнал такую историю. Сашка и Петя стали самыми настоящими бандитами. Угоняли машины, разбойничали. Успели отсидеть по одному сроку в тюрьме, а потом по какой-то причине их пути-дороги разошлись: они оказались в разных бандитских группировках, противостоящих друг другу. Как-то Сашка со своими дружками по приказу главаря направился на так называемую разборку. Только когда прибыли к месту, понял, что стоит перед домом своего брата Петьки. На требование открыть из-за двери раздался выстрел. Пуля навылет пробила тело Сашки, но, падая, тот успел дважды выстрелить в ответ. Дружки ворвались в дом. Петр лежал у порога и был мертв. А Сашка отсидел опять в тюрьме и стал инвалидом, прикованным к креслу-коляске навсегда...
  
   - Вот вам и еще одно подтверждение того, что видит кто-то будущее, - ни к кому не обращаясь, добавил Владимир.
   - А все же это больше, как мне кажется, выдуманные истории, - подал голос Сергей Николаевич. - Я имею в виду всех этих мифических женщин-вещуний, якобы видение ими неизвестного будущего. Я уверен, о своей судьбе они ничего не сказали бы.... А вот что вы скажете, когда в действиях, о которых я расскажу, человек ни при чем? Животное предотвращает трагедию. Тоже потусторонние силы управляли?
  
   У меня есть друг. Так вот, взял он как-то с собой на рыбалку двух своих детей, а всего их у него трое. Средний, Николай, ему лет двенадцать тогда было, остался дома. Пока рыбачил, дети поблизости в лесочке грибы собирали. Погода начала портиться, клева не было, и решил возвращаться. Загрузил в машину снасти, позвал детей. Пока выбрались на трассу, опустился такой туман, что в десяти метрах ничего не видать. С трудом добрались до города и, свернув на свою улицу, чуть ли не ощупью двигался к гаражу. Неожиданно услышал громкий лай собаки и удар о бампер. Резко затормозил, выскочил из машины и подбежал к лежащей под колесами собаке. Та была мертва. И тут скорее почувствовал, чем услышал тихий плач. Шагнув вперед, увидел в пяти метрах от остановившейся машины лежащего на дороге сына. Тот, оставшись дома, катался на велосипеде, пока штанина, зацепившись за цепь, не накрутилась на звездочку, и Колька, упав вместе с велосипедом, лежал, не в силах отползти с дороги.... Если бы не случайно оказавшаяся на пути бездомная собака, наехал бы мой друг на своего сына...
   - А кто вам сказал, что собака оказалась на пути машины случайно? - после минутного молчания спросил Владимир. - Неужели вы думаете, что собаки такие глупые и так легко попадают под колеса? Поверьте, я сам водитель, давно вожу машину, и что-то не припомню, чтобы они бросались под транспорт. В основном мы, водители, виноваты сами. То скорость велика, то отвернуть нет возможности.... Почему вы не допускаете мысли, что та собака, бросившись под колеса, просто спасала человека, ребенка? И я, ведь, рассказывал случай с котом...
   - Ну, если так подходить ко всему, - бросил Сергей Николаевич, - то, по-вашему, мы и шага без чьей-то воли сделать не можем?
   - Как раз наоборот, - ответил Владимир. - Можем и обязаны, делать шаг самостоятельно. Я говорю совершенно о другом. О том, что нас предупреждают о неверном шаге, о трагических или негативных последствиях этого шага. О том, что если есть этот неверный шаг и кто-то видит его наперед, значит, есть дорога, по которой мы идем этими самыми шагами.... Вот что я пытаюсь объяснить. А вы случай, случай... Я же не отрицаю. Но слишком уж просто списать весь жизненный путь на случайность. Случайно родился, случайно женился, случайно умер?... Банально и неинтересно! А впрочем, что-то уж слишком мрачно мы заговорили... Ну ее, эту философию! Степан, а может, расскажешь о жизни своих односельчан и вообще о людях, окружающих тебя? Ты так искренне, ясно и четко воспринимаешь и передаешь окружающее, что зависть даже берет. Ей Богу! Да и жизнь в деревне всегда меня завораживала простотой и в тоже время ширью и глубиной взглядов людей, живущих там. Казалось, Бог дал нам один ум, одно тело, но, живя в условиях цивилизации, мы по-разному распоряжаемся этим. Сознательно загоняем себя в рамки, которые сами же и создаем. От плеча ближнего спрятались за железобетонными стенами клеток-квартир, стеклами автомобилей, этикетом поведения, личными психологами и так далее. А деревня, вот она, вся как на ладони. Поэт и художник, трудяга и ленивый, пьяница и дебошир, все на виду в срезе этой общинной жизни. Или я не прав, а Степа?
   - Может, в чем-то и прав, - ответил тот. - Да только рассказчик из меня никудышный, да и не соглашусь я с тобой, Володя, что жизнь наша богатая и многогранная в отличие от вашей, городской. У вас да, жизнь! Размах! Соблазн! А мы, что? Как жуки копошимся, копошимся на одном месте... Может, и есть у нас индивидуальные личности, так это для нас они индивидуальные, а для вас, избалованных цивилизацией, деревенщина неотесанная, наивная и глупая. А рассказать?.. Так это можно. Тут я полностью согласен с тобой. Все налицо у нас, бери и срисовывай...
   И Владимир вместе с Сергеем Николаевичем услышали немало интересного и забавного из уст Степана и как будто сами побывали в тех местах и познакомились с героями его рассказов.
  
   Ч У Д Н О Й
   - Ты уж на старости годов совсем сдурел. Чем больше стареешь, тем больше дуреешь! Ты б яшо дерево в хату целиком припер! Понаносил тут дерьма всякого, - ворчала жена, когда Иван занес в дом и положил на стол диковинно изогнутый, перекрученный сук дуба...
   Природу Иван любил. Восхищался силой и мощью Создателя всего того, что нас окружает. Но особенно любил лес. Лес был для него чем-то особенным. Эту любовь он не мог передать никакими словами. Днями мог бродить по окрестностям, где каждый куст, каждое дерево были с детства знакомы. Многое, правда, за эти годы испортила цивилизация. Тяжело переносил Иван то, что обедняло и уродовало природу. Как будто по его руке или ноге прошлись, когда вырубали просеку, чтобы установить телеграфные столбы. Кровью сердце обливалось, когда на его глазах высыхало лесное болотце "благодаря" мелиорации. А ведь там всегда, сколько себя помнил, можно было увидеть грациозного журавля, бродившего в поисках пищи...
   Единственное, чего не испортило время, это - березовая роща. Не мог Иван без улыбки войти в нее. Казалось, взмываешь и летишь, так чист и прозрачен здесь воздух. Боясь потревожить эту сказочную жизнь, долго стоял, спрятавшись за самым толстым стволом на краю рощи, наблюдая, как березы шепчутся между собой: то качнут веткой, хотя и ветра нет, то затрепещут быстро-быстро тонкими, почти прозрачными берестинками, словно радуясь чему-то... Как тут не улыбнуться, как не сбросить с души все давящее, тревожащее? Привык, общаясь постоянно с лесом, быть жизнерадостным, бесхитростным. Детей уже давно поженил, а осталось в душе чистое, первозданно-детское. От отца унаследовал привычку к мастерству, тягу к красоте природной. Не было дня, чтобы не притащил что-нибудь из лесу. То сучок крючковатый, то корягу какую... Бывало, и в избу не зайдет, сразу в сарай, к своему, от отца доставшемуся, верстачку. И ну пилить, строгать...
   - Не шуми, мать, - улыбаясь, и в этот раз успокаивал Иван жену. - Ты же видишь, красота-то какая выходит? - Обвел избу рукой, стены которой были увешаны интересными фигурками, зверьками, вырезанными из сучков и корешков.
   - На-аплевать мне на твою красоту, понял?! - подбоченясь, крикнула жена. - У всех мужики как мужики, а тут... Дал Бог подарок! Красота, вишь, ему... Дрова, вон, неколоты лежат, навоз не разбросан, а он со своей красотой. Людей мне стыдно, пальцами на твою красоту тычуть, смеюцца. Да и кличуть-то чудным... А ты и есть чудной. Вечно с рожей довольной ходишь! Забот полон рот, а он, знай, улыбацца... Красота, вишь ему! - не на шутку разошлась она. - Все порублю! И аистов твоих, и лесовиков, всех... Все спалю!
   - Да ты что, Настюнь? Что с тобой? Какая муха тебя укусила? Я ж всю жисть... А ты тут... Что ж ты так разошлась? - обняв жену, говорил Иван.
   - А то и разошлась, что обидно... Что чудным усю жисть кличуть, - всхлипнула она. - Будто и впрямь ненормальный какой ты у меня?!
   - Да брось ты! Не обращай внимания. Ну, хошь, запью? Буду, как все...
   - Што ты, што ты?! Бог с тобой!
   - Ну, а что ж ты хошь? Дрова, так когда они неколоты оставались? Навоз помогут хлопцы с невестками разбросать. Вон сыны-то у нас какие, орлы! Нам с тобой отдыхать надо теперь, - смеясь, говорил Иван. - А это... - махнул он на стены, - надолго. Вон медведь отцовский стоит. Я пацаном был, когда он мастерил его. И век стоять будет. А ты - дрова, навоз... Может, мои поделки и за границей побывают, может, меня в самой Москве узнают! - с жаром говорил он, не замечая, что жена встала с лавки и стояла напротив, глядя на мужа глазами, полными слез и горя.
   - Тьфу ты! Чудной, оно и есть чудной! Могила тя, видно, исправит... В Москву захотел? Тьфу! - сплюнув, вышла из хаты, загремев в сенях ведрами.
   Иван, не обратив внимания на уход жены, продолжал осматривать свои поделки, с нежностью и грустью поглаживая некоторые из них. Это была природа, почти не тронутая его рукой, ну, может, где-то чуть-чуть подпилил, где-то надрезал...
   Сев за стол, положил перед собой принесенный сук, внимательно рассматривая его со всех сторон, улыбался чему-то своему, только им виденному.
   В избу, с шумом распахнув дверь, влетела тяжело дышавшая жена. Лицо от быстрой ходьбы раскраснелось, глаза горели гневным огнем.
   - Што, дождался, полоумный?! Мало по деревне смеялись, так теперя вся страна смеяцца будеть! У-у-у, стыдоба-то кака! - мечась по избе, кричала она. - Москва его увидить?! Накаркал, паскудник! Вон... с камерами... с самой Москвы! Нюрка-секретарша прибегала с конторы, председатель звонил, просил прибрацца в хате. Телевидение с Москвы едет, твоих лесовиков да зверюшек снимать будут... Чтоб им неладно... О-о-о, горе мне! - причитала она. - Что лыбишь-то? Тьфу ты! Чудной, оно и есть чудной... Што делать-то?
  
   С В А Д Ь Б А
   С трудом, разодрав слипшиеся веки, Федор открыл глаза и, превратившись в невесомый предмет, взмыл и полетел куда-то. Все вокруг заплясало, закружилось, голова, как огромный мыльный пузырь, будто парила отдельно от туловища,... Опять закрыл глаза и сразу почувствовал облегчение. Приподняв руку, осторожно со страхом и трепетом дотронулся до лба, темени, затылка. Все было на месте, настоящим, но состояние ватности не проходило. И ко всему преследовал какой-то странный запах, переходящий в неприятную вонь...
   - Ну, что, алкаш, проснулся? - услышал голос жены, доносящийся будто с другого мира. - Давай, давай, поднимайся! Послал Бог наказание!.. Вижу, что не спишь... - продолжала ворчать, гремя чем-то металлическим, причиняя этим невыносимые страдания.
   Открыл глаза. Превозмогая головную боль и тошноту, приподнялся на локте. Затуманенным взглядом осмотрелся вокруг, с трудом соображая, где находится.
   - Ну, что разлегся, вставай! Я что, через тебя ходить буду? К печи не подойти, свинья! Тьфу!.. - сплюнула, переступая через мужа с ведром воды в руках.
   Только теперь Федор понял, что лежит на полу головой под лавкой, на которой стоят ведра с водой, а ногами между чугунами и кастрюлями, в которых жена варит свиньям и корове корм. Одну из кастрюль, видимо, во сне, опрокинул, так как весь был облеплен картофельными очистками, обрезками свеклы, раскисшими корками хлеба... Медленно повернувшись, встал на четвереньки, отполз в сторону, чтобы не мешать жене, и опять лег, прижавшись лбом к полу, жадно вдыхая холодный воздух, выходящий из щели между половицами.
   - У-у, ирод! Понавозюкал грязи-то... Убирать я должна за тобой? Все пойло вылил... Чем корову поить буду? Сапог-то где потерял, мучитель? Неделю не относил... Как терь людям в глаза глядеть? Чтоб тя...
   Федор повернулся на спину и не мигая смотрел на жену.
   - Ну, что зенки-то повылупил? - закричала она. - Иди теперь к куму, извиняйся. Э-эх, бесстыжий!..
   - За что? - едва разжав спекшиеся губы, прохрипел тот.
   - Он еще спрашивает? Овцой прикинулся!.. А то повылезло из мозгов-то?..
   - Ей Богу, не помню, Маш... Натворил чего, что ль? Обидел кого? Ей не помню... - сел, прислонившись спиной к печи.
   - А то не-е?! - со слезами на глазах выкрикнула жена. - Тебя ж, как человека, пригласили, а ты... Когда ты уж захлебнешься водкой этой, чтоб ей не ладно!.. Боже, Боже, стыд-то какой!
   - Да что ж ты раскудахталась? Скажи все толком. Говорю, не помню ничего. Помню, молодую встретили. Помню "горько!" кричали... Больше ничего не помню...
   - Пасодють еще дурака! - заплакала жена. - Где ружжо-то твое?
   - Как где? На месте... за шифоньером висит, - почувствовал что-то неладное в вопросе жены.
   - У участкового оно, у Петровича... Вот оно где! Придурок! - взвизгнула она.
   Мгновенно сбросив вялость с тела, вскочил и побежал, прихрамывая на босую ногу, за перегородку, где на гвозде, вбитом в стену, уже много лет висит его двустволка, патронташ...
   Медленно вышел к жене, подошел к столу и сел на лавку.
   - Рассказывай, только не скули... толком все рассказывай, все как есть...
   - А что рассказывать? Тюрьма, может, тебя и вылечит, алкаш! - не принимая примирительного тона мужа, кричала та.
   - Хват каркать, дура! - стукнул кулаком по столу.
   Жена вздрогнула, присела на краешек табуретки, с опаской глядя на мужа.
   - Рассказывай... - еще раз попросил Федор и уставился на пол, разглядывая свою грязную ногу, медленно шевеля пальцами.
   "Где мог потерять? Совсем новый... Надо будет пройти по деревне, поискать. Может, валяется где?.." - с горечью подумал о сапоге.
   - ...Вот, я и говорю, иди домой, Федь!.. - очнулся от мыслей. - Иди домой. Ан нет!.. Что тебе далась молодая эта?.. Не ты же женишься. Ну и что, что в третий раз выходит? Кто ты ей, кум, сват? Что ты прицепился с этой моралью? Честь, вишь, ее тебя волнует? Вот она и послала тебя куда надо... Вот и завелись... Девки на ее стороне встали... Тут тя и разобрало... И не заметила, когда ты домой убег. Углядела б, не пустила. А только немного погодя ворвался ты со своим дробовиком, чтоб ему неладно...
   - Убил кого? - прошептал, бледнея, Федор.
   - Упаси Господь! - вздохнула жена. - А только согнал всех молодиц-то в кучу и погнал к ставку... Тут визг, писк, а ты кричишь на всю деревню: "Я вас, б..., всех вижу! Всех, к лешему, в болото!..." Кто-то сбегал за участковым. Тот пока на велосипеде приехал, ты их всех в грязюку по пояс-то и загнал... Боже ж мой, Боже! Там только свиньи да гуси и купаются, а ты... Изверг!.. В общем, ружжо-то у тя отобрали, а оно и не заряжено оказалось... Смех и грех!.. А сам ты сбег. Не нашли, а то били бы долго... Домой заполночь приперся, не знаю, где бродил? Сапог вот жалко, новый совсем, - махнула на ногу мужа. - Ну ты как, пойдешь к куму аль нет?.. Ох, не знаю, как ты выкрутишься? Стыдоба-то какая!..
  
   Чай, принесенный проводником, тонко позвякивал в подстаканниках.
   - Не надоел я своими байками? - спросил Степан, отхлебывая из стакана. - А то я могу рассказывать долго...
   Сергей Николаевич взмахнул руками, откусывая печенье:
   - Что вы, что вы, Степан, лично я готов слушать вас бесконечно. Вы согласны? - обратился он к Володе.
   Действительно, бесхитростность, деревенская открытость нашнго попутчика, пленили. Невозможно понять, где слушать его серьезно, а где он очень, кстати, остроумно шутит...
  
   ПРИШЕЛЬЦЫ
   - Повадились к нам в деревню ученые эти. Слово-то забыл. По тарелкам, этим, летающим.
   - Уфологи, - подсказал ему Владимир.
   - Вот, вот, уфологи эти. Что-то в нашем районе они аномальное нашли... Я еще подумал тогда, не Васька ли наш, комбайнер пошутил, фокус выкинул? Он у нас талант, художник, самородок! Однажды в поле портрет Люськин, жены своей, нарисовал. Этак площадью с гектар и нарисовал. Председатель на "кукурузнике" владения свои облетал... чуть под суд Ваську не отдал, за то, что поле попортил. Специально сфотографировал сверху-то... Красиво... Всей деревней смотрели фотографии эти. И похожа, главное, Люська... Думаю, может, опять что своим комбайном нарисовал Васек наш? Тем более, пора как раз уборочная была. Подходили и ко мне, спрашивали:
   - А вы случайно не сталкивались с чем-то необычным, не встречали пришельцев, например?
   - Встречал, - говорю, - конечно. Раньше, правда, почаще... как получка, так их возле магазина море толкется, инопланетян... гуманоидов этих...
   Не знаю, нашли что-то аномальное в наших местах или нет, а только съехали вскоре ученые эти из деревни.
  
   ДОН ЖУАН
   Я не знаю, откуда он взялся? Говорят, кто-то из его родственников из наших краев... А только приехал Володька в пустующую хату на краю деревни. Там, в избенке этой, раньше баба Марфа жила, а как померла, так домик и опустел. Вот и поселился в ней Вовик. Приехал один. Шофером в колхоз устроился. Благо работы не початый край, лишние мужские руки никогда не помешают. Почти одно бабье в деревне. Одиноких пруд пруди. Вскоре сошелся Володька с одной... А через полгода, глядишь, другая у него...
   Лет семь, как у нас в колхозе работает, а добрая половина женского контингента в его доме хозяйками побывала. И имя-то его уже почти забыли. Кто дал ему кличку эту, а зовут его уже давно Дон Жуаном...
   А тут одна больно уж прыткая бабенка ему попалась. Ревни-ивая, смерть! Как только любовь-то его к ней остыла, она, не долго думая, хату-то его и подожгла... Вою бабьего по деревне было-о... Чудно право! Им бы злиться на него, радоваться беде его... Как-никак - обидчик, а они, сердобольные, кто как и сколько мог, денег собрали, у председателя строительного материала вытребовали...
   Теперь живет Дон Жуан в новом доме. Трепаться не буду, не люблю я сплетен этих. А только говорят, пошел он по "второму кругу"...
  
   ПОЖАЛЕЛ
   - Что я все о других. И сам, бывало, попадал в казусы. Я колхозник, но, слава Богу, поездил немного по стране... Это сейчас заскорузлым да неуклюжим стал, стареем. А раньше, по молодости-то, и ничего был!... О чем это я?
   Ах, да! Решил я как-то, в Ленинграде тогда я находился, в ресторан сходить. До этого немножко с друзьями в гостинице "клюнули"... Видимо, выходной день был, так как людей возле ресторана было море, нет мест, сесть некуда. Стою, жду, в очереди, значит. Еще не поздно было, народ выходил, менялся, а значит, надежда была, что попадем в зал... Человек семь нас таких под дверью толкается. Недалеко, чуть в сторонке, девица стоит. Краси-ивая! Да только плачет чего-то. Я к ней, так и этак. Разговорил.... Тут и места свободные появились. Пожалел девушку, пригласил с собой. Пошла.
   - Чего плачешь? - спрашиваю, наливая вино в бокалы.
   - Жених, - говорит, - бросил...
   Пригласил танцевать. Смотрю, что-то не то. Смотрят на нас многие. Улыбаются. Я глаза-то опустил и обомлел... Стыдно стало, ужас! У нее сапоги-то не на ту ногу надеты. Правый на левую, а левый на правую.... Ушел я тогда. Быстро протрезвел. Вот ведь какие казусы бывают. Чего она так?.. Это сейчас смешно, а тогда...
  
   РОМКА
   Сколько ему лет было, не знаю. Только не молодой он был, скорее, старый. А имя, как у пацана-подстрелыша, Ромка. Не Роман, а Ромка, и все тут. И стар, и мал так его и величали. Он совсем не менялся, как мне казалось. Сколько его помню, таким и оставался до конца. А к тому времени и я уже полжизни прошагал.
   Выпить он оч -чень уж любил. На любую работу соглашался. Большая от него польза была одиноким бабам особенно. Без мужика-то трудно, да еще в деревне. А тут, нальют стакан, другой, он и рад стараться. Работал, как вол. А когда не было работы, а выпить охота, так он циркачом настоящим становился. На спор тяжести всякие поднимал. Знали мужики, что проспорят, а все ж подтрунивали. За пол-литра он и телеги с сеном поднимал, и бочки с огурцами солеными.... Поднатужится да и оторвет от земли-то. Сила в нем нечеловеческая была, хотя росточком-то и не вышел. Как гриб, твердо на земле стоял...
   Как-то мужики решили посмеяться над ним. Заспорили, что не поднимет тот баньку свою. Не знаю, почему решили баньку, хоть и крохотная она была у Ромки, но все ж не коробка и не бочка? А только подошел тот к ней, взялся за нижний венец, напрягся весь, да и приподнял угол-то!..
   Но не рассчитал груз, наверно, богатырь. Занемог после этого. С месяц провалялся и помер. Плакали мужики. Со стыда плакали...
  
   СТРЕЛОК
   Не то, чтобы я заядлый охотник, нет. Но с ружьишком побродить люблю. Ощущаешь себя как-то иначе, когда за плечами оно висит. Чувство добытчика появляется, азарт охотника. У кого-то зубы, у кого-то лапы, когти, а у тебя ружье... Стрелок я, правда, не ахти какой. За всю жизнь, может, десятка полтора зайцев да уточек немного. Удовольствие это мне, а не потребность.
   Так вот, как-то по первому снежку собрался побродить по округе. Вскоре в осиннике зайчишку подстрелил. Повезло! На поляну вышел, аж присел.... Стоит напротив меня, метрах в ста, лось. Красавец, рога огромные, и на меня смотрит, не шелохнется. Ну, тут какой охотник такую удачу упустит?
   Раз пять я стрелял. А он все стоит! Я долго не решался ближе подойти. Кто его знает?.. А все ж пошел, крадучись, осторожно.
   Только рядом с ним понял, что лось уже, наверное, не первый год здесь стоит. Бедолага застрял меж двух стволов, как раз шеей в рогатину. Видно, сам себя и удушил, дергаясь. Птицы, насекомые все внутренности его съели, а шкура высохла. Вот и стоит он теперь чучелом...
   Много в шкуре отверстий насчитал - от выстрелов таких же горе-охотников, как я. И все же четыре свежие дырки от моих пуль нашел! Из пяти-то четыре - неплохо?!!
  
   КОНФУЗ
   - Э-э, чего только в жизни не бывает, - продолжал Степан рассказ, - Как-то кума моя, Нюрка, позвала кабанчика завалить. Дело для меня плевое, привычное. Сколь их за жизнь-то освежевал! И не пискнул боров... Лампы паяльные разожгли. Ванька, мужик Нюркин, вышел. Пока я стрелял в кабанчика, он в доме прятался.
   - Жалко, - говорит, - смотреть... свой ведь... из своих рук откормленный...
   - А есть не жалко? - спрашиваю.
   В общем, я с лампой-то к туше.... А как щетина на нем гореть начала, он и вскочил!.. Видно, только ранил я его, вот он и очухался. Напугал, чуть не до смерти. Ванька, тот опять в хату убежал. Такого у меня еще не было. А он, кабанчик-то, горемыка, в горячке, со щетиной горящей, бегом в сарай, в дом свой.... Там и упал замертво на солому, а та огнем-то и занялась, как порох... Сарай так и не потушили, сгорел. Слава Богу, хоть дом отбили...
   Вот такие конфузы бывают.
  
   Скрипнув тормозами, поезд остановился. За окном было уже темно. Лишь тусклый свет нескольких фонарей освещал перрон, видимо, совсем крошечной станции. Ни одного человека вокруг. Несколько секунд, и, вздрогнув, состав плавно покатился, набирая скорость.
   - Я вот смотрю на тебя, Володя, - задумчиво проговорил Степан, - и вспоминаю своего дружка детства, уж больно схож ты с ним. Он приезжал с родителями к нам в деревню каждое лето. К бабе Кате, соседке нашей. Всегда привозил что-нибудь интересное из города... Игрушки всякие, невиданные у нас.... А я ему показывал наши достопримечательности. В окопах, с войны оставшихся, копались, железо всякое, боевое, выковыривали. Много мы ,, игрушек,, тех взорвали...
   Не знаю, что ему захотелось, а только как-то вырвал он с корешком малюсенькое деревце в лесу и принес домой, к бабке. Посадили мы его, деревце это, под окном. Нам тогда лет по семь было, не больше...
   Баба Катя умерла уж давно. И дома ее почти не осталось. Одни развалины. Растащили бревна кто на что. А клен вырос. Раздался вокруг, молодые побеги пустил. Ни дома, ни сарая теперь не видать, все заросло...
   А он и сейчас приезжает каждое лето. Подъедет на машине и сидит в ней, не выходит, думает. Долго стоит. Потом перекрестится, незаметно рукой до глаз дотронется и уезжает...
  
   В углу, шумно вздохнув, зашевелился, включая свет, Сергей Николаевич.
   - Не утомил? - спросил Степан.
   - Наоборот. Легко как - то стало. Светло! - улыбнувшись, ответил тот. - Память растормошил ты мою, Степа. У меня тоже по материнской линии родственники в деревне жили. Я часто заезжал раньше, по молодости, в гости к тетке. Хоть недельку, а выкраивал из своей суетной жизни. Любил послушать деревенские рассказы. Кажется, бери и записывай, жалко, не умел я этого. Вот в один из приездов и о местном чудаке узнал благодаря случаю.
   Как-то, возвращаясь с прогулки, зашел в сельмаг за сигаретами. Вокруг будто вымерло от жары, даже птицы и те молчали. У крыльца магазина сидел большой пес, рядом с ним козел и тянул шею красивый индюк. Вся эта компания, задрав головы, смотрела на дверь магазина. Я вошел внутрь. В небольшом помещении, разделенном прилавком, был разложен и пылился неприхотливый товар. Конфеты и селедка соседствовали с одеждой и разной утварью. Кроме продавщицы и мужчины в потрепанной одежде в зале никого не было.
   - Дай мне бутылку портвейна и пару конфеток... - говорил тот, когда я подошел к прилавку.
   - Опять, артист, с друзьями пить будешь? - спросила женщина-продавец.
   - А как же, Маш! Ты же знаешь, один я ни-ни... - ответил тот, на ходу засовывая бутылку в карман пиджака.
   - Скоро опять концерт начнется! Сейчас нажрутся и пойдут по деревне куролесить. Аванс получил, праздник... - кивнула вслед мужчине продавец.
   - С кем концерт? - поддержал я разговор, понимая, что последние слова женщины относились ко мне.
   - Да вон, сидят, ждут... - махнула та в сторону двери.
   Купив сигареты, я вышел на улицу. Оглядевшись, увидел вдалеке мужчину, уходящего в сторону березовой рощи. Сам того не замечая, пошел следом. Войдя в рощу, сразу заметил объект своего наблюдения. Вся "компания" уютно расположилась под красивой березой, росшей тремя стволами из одного пня. Оставаясь незамеченным, я стал наблюдать...
   Мужчина деловито достал из дупла спрятанный ранее стакан, что-то говоря при этом, слов я разобрать не мог. Откупорил бутылку и, налив в стакан, залпом выпил. Собака, вильнув хвостом, весело взвизгнула. Козел и индюк подошли вплотную к хозяину. Тот налил вино и... поднес к морде козла. Я видел, как губы у того задрожали, рот раскрылся, оголив желтые зубы, и голова медленно начала подниматься, опорожняя стакан... Допив, козел как-то взбодрился, встрепенулся и, издав протяжный стон, отошел в сторону. Его место, как по команде, занял индюк. Процедура повторилась. Только на этот раз стакан стоял у ног хозяина... Последним был пес. Этот терпеливо ждал своей очереди...
   Спустя полчаса семисотграммовая бутылка была пустой. По мужчине и его "друзьям" было видно, что им вполне достаточно. Все были "навеселе". Особенно индюк... Его как-то заносило боком. Удивительно, как он держался на своих тоненьких ножках? Наконец, мужчина с трудом встал, неровной походкой поплелся в сторону деревни. У околицы он начал подпрыгивать, таким образом входя на улицу, на которой стали появляться люди. Подражая хозяину, хлопая крыльями, вприпрыжку пошел и индюк. Козел, бодая воздух, вставал на задние ноги и, пройдя два-три шага, повторял все сначала. Ну а собака, с подвыванием, заплетаясь лапами, описывала круги вокруг компании...
   - Редко выпадет день получки, когда б он что-нибудь ни выкинул! - говорила мне тетка. - Все из ихнего рода такие. И дед, говорят, таким же был, и батька... Артисты, оно и есть артисты. Их и фамилию не каждый вспомнит, а спроси Фильку-артиста, всяк и укажет.... Вот слышишь, опять идет артист! - прервала свой рассказ, подошла к окну. - А у батьки его лошадь была... Спилась совсем! Как преставился сам-то, она все к магазину ходила. Чудно! Как она, животина, чует? А только, если купит кто бутылку, не отстанет, пока не нальют... Так и подохла у магазина.
   Я выглянул в окно. По улице, как и в прошлый раз, танцуя, шел Филимон-артист. Только на этот раз "концерт" давали втроем. Индюк безжизненно повис на руках хозяина. Голова его подпрыгивала в такт движениям Филимона...
   - Вот и такие бывают истории. - Подытожил свой рассказ Сергей Николаевич. - И смешно, и грустно. Но как бы там ни было, это жизнь. А она многогранна и многолика.
   - Да-а, - согласился Степан. - Чего-чего, а смешного и грустного у нас предостаточно. Пьют окаянную, и еще как пьют. А оттуда и последствия... Буквально на днях сосед мой, тезка, "вляпался" в историю...
  
   СДЕЛКА
   Натужно рыча мотором, трактор рыскал по двору фермы, выписывая чуть ли не акробатические трюки. Но, уткнувшись в маленькое строение насосной, заглох и стоял минут пятнадцать, не подавая никаких признаков жизни. Наконец дверца медленно открылась, и в грязь, обильно удобренную навозом и размешанную сотнями копыт, вывалился тракторист...
   Сторож фермы Кирилыч, тесть тракториста, наблюдая за происходящим, только качал головой да дымил папиросой. Докурив, тщательно затушил окурок, придавив каблуком, и, чавкая сапогами по жиже, подошел к трактору.
   - Ну Степан, ну шалопай... - бурчал он. - Совсем одежку в негодность привел, поганец! Разве теперь Ольга отстирает? - наклонившись к копошащемуся в грязи зятю, строго спросил: - Домой-то дойдешь, аль тута на ферме останешься?
   - П-п-пош-шел ты!.. - беззлобно промычал Степан. - Пом-моги лучше в тр-р-рактор залезть, домой поеду...
   - Куды ж ты такой? - заохал Кирилыч, поднимая Степана и прислоняя того к колесу "Беларуса". - Ты вот че, давай проспись малек, а там и пойдешь... Обсохни. Вона как течет-то с тебя, прости Господи... Давай, держись за меня, пойдем.
   Пока шли до ворот коровника, Степан два раза упал, чуть не утащив за собой старика, и вымазался при этом окончательно.
   - Ну вот, кажись, дошли, слава Богу! Счас зайдем в коровник, я те сенца постелю... - монотонно бубнил Кирилыч, подгребая ногой в кучу солому. - Поспишь... Отогреешься, горемычный... Прости, Господи...
   Степан захрапел, как только упал на охапку соломы. Сторож несколько минут постоял над ним, думая о чем-то своем, и тяжело пошел на улицу, в свою сторожку, сбитую из досок и обтянутую рубероидом.
   - Мой офис! - хлопнул он по стенке халупы. Незнакомое слово, выловленное в радиоэфире, приятно фыркало на губах, как колхозная лошадь Верка.
   Тяжело сел на топчан, облокотился на стол, где стояла пышавшая жаром электроплитка. Старческие косточки мерзли и постоянно искали тепла. Смахнул паутину с маленького оконца и отрешенно глядел на двор фермы.
   Не прошло и двадцати минут, как в воротах коровника показался Степан, весь облепленный грязью и соломой.
   - Леший, оно и есть леший... - улыбнувшись в усы, прошептал сторож, увидав того. - Смех и грех, прости Господи.
   Держась рукой за косяк, Степан с трудом ловил равновесие. Дергаясь, пытался удержаться на подкашивающихся ногах.
   - Н-ну, т-ты, х-хр-рыч старрый, че спрятался в конуру? Выходь!.. - крикнул он.
   - Чего тебе, окаянный? - Кирилыч высунул голову из-за двери.
   - Вод-довки грызнешь? - икнул Степан. - Есть у меня, - махнул в сторону трактора. - Чухониха поставила! Я ей, стерве, мешок ком-мбик-корму подкинул...
   Сторож заинтересованно вышел из будки и шагнул навстречу:
   - Дык я, може, и того... принял бы для сугреву, а вот те, може, и лишку будет? Може, поспал бы ешо малек, а?.. А там и того...
   - Нич-че, старый, выдюжим... т-твою мать... - чертыхаясь, отвечал Степан, упав на четвереньки и пытаясь встать. - Счас-с принесу...
   - Може, я схожу? Как дойдешь-то, вона развезло тя опять? Поспал бы, а, зятек?-- уговаривал старик.
   Степан поднялся, медленно повернулся в сторону стоящего трактора и, покачиваясь, пошел, с большим трудом вытаскивая ноги из грязи. Не пройдя и двадцати шагов, оглянулся на крик сторожа:
   - Стой, кто идеть?
   Повернувшись всем телом на голоса, Степан долго смотрел, прикрыв один глаз ладонью. Все множилось и плыло... Наконец разглядел в руках тестя бердан, видавший отступление Наполеона, а недалеко и незнакомца. Махнул рукой и продолжил свой путь, выдавливая слова песни:
   - Э-эх! Прок-кати насс Степаша на тррракктторре, эх, пр... - запнулся, упав лицом в грязь. С трудом поднялся. - ... И ттанки ннашши быстры...
   Когда вернулся, в сторожке помимо сторожа сидел гость. Это был Васька из Прудка. Много лет назад прижился он у одной вдовицы. Так с тех пор и зовут Васькой-примаком.
   - А ты что тут делаешь? - спросил он у вошедшего Степана.
   - Живу я тута, понял! А ты что?..
   - Ну, раз живешь, милости просим... - съерничал тот, указывая на стол, где стояла бутылка водки.
   Степан присел на топчан, засовывая поглубже в карман принесенную из трактора поллитровку: своя целее будет.
   Васька разлил по стаканам. Аккуратно отрезал ломтик сала и положил на кусок хлеба.
   - Ну, бум! - залпом вылил в рот водку.
   Кирилыч, крякнув, поддержал. Отломил маленький кусочек хлеба, понюхал и положил на стол.
   - Хор-рошо! - пропел он, потирая руки.
   - Ты что не закусываешь, мухомор старый? - спросил Степан, вгрызаясь в луковицу.
   - А м-мы привычные... - быстро пьянея, ответил тот.
   Степан же, наоборот, немного протрезвел от выпитого и подгонял гостя:
   - Давай, давай, наливай! Что сидеть-то? Не в ресторане, чай?..
   После второго стакана Кирилыч что-то залепетал нечленораздельное, несколько раз пытался вскочить, хватался за свою берданку и... постепенно затих, уснул на топчане. Примак долго смотрел на спящего строжа, затем, не отрывая от того взгляда, проговорил:
   - Не ожидал... не знал, что слаб совсем старик...
   - Чег-го ты не ожидал? - с трудом ворочая языком, прохрипел Степан. - Ты че сюда воще-то приперся за пятт-тнацать верст? Отвечай!.. Счас я за него... - ткнул пальцем в спящего. - При сполненнии, так скать... боевом. Понятно?
   - Чего ж не понять? Понятно... - мирно ответил Васька и достал новую бутылку.
   Молча выпили. Потом посмотрел на Степана, рубанул ладонью воздух:
   - А-а, что тут тянуть? По делу я пришел, думал вот с ним сделку совершить... - махнул головой в сторону сторожа. - Ну, а коль оно так обернулось... Может, оно и лучше...
   Степан не унимался:
   - Ра-аз я при сполнении, т-твою мать... заменил выббывшего товарища, так скать... выкладывай, муррло примакское...
   Тот вплотную придвинулся к Степану, зашипел ему в ухо:
   - Никто не узнает... Все чисто будет... Два литра с меня...
   - Два мало... три... - проваливаясь куда-то в тартарары, набивал цену Степан, не понимая, о чем идет речь.
   - Ну, сделка так сделка! Три с меня... Брать какую?..
   - Каку хошь... - прохрипел Степан и сполз на пол сторожки...
   ...Разбудил его сильный шлепок по голове и истошный крик жены:
   - До-о-опились, сво-олочи? - причитала она. - Зо-о-ореньку-у-у у-увели-и-и, что ж теперь бу-у-удет?
  
   - Вот и такое бывает, - закончил Степан. - Утомил я вас? Давайте спать будем. Ночь на улице, - выглянул в окно. - Совсем темно.
   - А корову нашли? - спросил Сергей Николаевич.
   - Нашли... только не живьем. Лишь шкуру и мясо, недалеко в лесочке... Васька каким-то заезжим коммерсантам продал за десять бутылок. Убили, освежевали, но не успели вывезти... - ответил Степан, взбивая подушку...
  
   Владимир долго не мог уснуть, все ворочался на узком диване. Даже подумывал встать и выйти покурить, но боялся разбудить Сергея Николаевича и тихонько похрапывающего Степана. В голову лезла всякая чушь, только не сон. Попытался обобщить, сложить в один ряд всю хаотичность мыслей, но не смог. Одно накладывалось на другое, не давая сосредоточиться. Сколько времени он боролся сам с собой? Да только в таком суетном состоянии и провалился то ли в сон, то ли в явь...
   Поднимая непослушные, словно ватные ноги, бежит и бежит по нескончаемым ступеням моста через железнодорожные пути, а внизу - блеск рельсового полотна и стук колес двигающихся поездов. Чувствует, что не успевает в свой отходящий вагон, но никак не может ускорить бег. Вот он рядом, хочет, но не может крикнуть улыбающейся ему проводнице, чтобы подождали, не оставили. И только тянет к ней свою руку с билетом...
   - Володя, что же ты так долго? Мы ждем, ждем... - вдруг слышит давно забытый голос из уст проводницы.
   - А-а-а!!! - закричал, радуясь, вспомнив и в то же время сомневаясь, чей голос слышит. - Я не знаю... я не мог...
   Лицо проводницы меняется, кого-то ему напоминает, что-то до боли знакомое, родное. Чувствует, что что-то теряет навсегда, отставая от уходящего поезда. Какая-то паническая пустота охватывает все его существо. Хочется кричать, плакать от охватившей безысходности. Невидимая паутина все крепче и крепче связывает его немеющие руки и ноги, лишая движения. Что-то рвется изнутри, трепещет в груди, вызывая нестерпимые страдания...
   Проснулся, долго смотрел в рельефную поверхность верхней полки, на которой спал Степан. Какая-то нежная, наполнявшая грудь волна ласкала, убаюкивала чистотой. Что-то теплое, приятное охватывало и увлекало все его существо. Ожидание чего-то приятного будоражило сознание. И в то же время появилась легкая тревога, будто что-то потерял, упустил. Словно оборвалась пленка во время просмотра фильма. Нестерпимо захотелось продолжения увиденного и услышанного, о чем только что во сне мимолетно напомнил его мозг, прокручивая ленту памяти...
   Долго лежал, продолжая смотреть в мерцающий полумрак купе. Если бы кто-то в этот момент взглянул на его лицо, то немало удивился бы его выражению, увидев мечтательность и беззащитную наивную улыбку совсем не взрослого мужчины...
  
   Легкая суета перед отходом судна охватила всех. Двоякое чувство преобладало над каждым членом команды: желание поскорее выйти в море, в родную стихию, по которой каждый настоящий моряк успевает соскучиться, едва ступив на берег, и в то же время, тяжело справиться с неостывшими чувствами расставания с землей. Недосказанные слова рвутся туда, к еще так хорошо видимым с палубы корабля, светящимся окнам домов, за которыми не спят родные и близкие люди. А те, в сою очередь, еще не успев проводить, уже с нетерпением ждут возвращения своих моряков. Необдуманные поступки и слова, совершенные там, на берегу, ищут оправдания и прощения, борясь с совестью внутри себя. Момент отхода, - состояние прострации, в котором находится каждый моряк, связанный с прошлым и будущим только швартовыми канатами, крепко держащими судно за причальную стенку...
   Последние "штрихи" оформления. Несложные формальности с пограничниками. Быстрый взгляд в паспорт, в лицо, автоматический взмах руки, и визовый штамп в паспорте отделяет тебя от Родины. Ты за границей...
   Очередь в кают-компании для прохождения последней "процедуры". Володя подходит к столу, за которым сидит прапорщик-пограничник, милая, молодая женщина! Только на мгновение их глаза встретились, но показалось, что он смотрит в них вечность...
   - Пусть я буду выглядеть идиотом, пусть! Но прошу, умоляю... хочу увидеть вас потом... после рейса... - почти скороговоркой успел прошептать Владимир, оттесняемый стоящим за ним моряком, с паспортом в руках.
   Несколько минут стоял в сторонке, наблюдая за женщиной. Даже один раз уловил ее быстрый взгляд в свою сторону и чуть заметную улыбку на строгом лице...
   Глаза! Эти глаза! Они и сейчас перед ним! Стоит только чуть-чуть отвлечься, напрячь память, и они смотрят на тебя, искрятся, увлекают!.. Улыбнулся, с грустью вздохнул, вновь прокручивая кадры-дни далекого прошлого.
   Возвращались в марте. Штормовая погода последних недель вымотала все нервы. Поскорее хотелось ступить на землю, почувствовать под ногами твердь, а не ускользающий пятачок железной палубы. Увидеть неподвижный горизонт, а не вечно мелькающие свинцово-черные волны вперемешку с рваными лохмотьями низко летящих серых туч.
   Радуясь весеннему солнышку, счастливому окончанию рейса и вообще находясь в хорошем настроении, Володя вышел из проходной порта. И прошел бы мимо... Мимо женщины, стоящей у самой двери... Но глаза!
   - А я ждала вас, как вы просили... - услышал он, не успев опомниться. - Может глупо, но... - застеснявшись, прошептала она.
   От неожиданности не находил слов. Конечно, он узнал ее. Хотя модная, красивая одежда делала ее совершенно иной, отличной от той, в строгой форме пограничника. Казалось, прошла вечность, прежде чем, спохватившись, невпопад выпалил:
   - Я... да я не знаю, как рад, я счастлив... Вы простите... Да что это я? Простите... Боже?! Как хорошо, что вы пришли!..
   - Может, все же познакомимся? - разрядила неловкую ситуацию незнакомка. - Меня зовут Ольга.
   - Володя, - чуть успокоившись, ответил, мысленно благодаря ее за смелость, проникаясь к ней чувством благодарности и нежности.
   - Я помню ваше имя с того дня отхода... Ваш паспорт... - улыбнулась она. - Вот, я подумала... Может, вы действительно хотели меня увидеть? Вы просили... - ненадолго замолчала. - А, впрочем, я и сама этого хотела... Нескромно, да? Так вот, сразу.... Сама... - глядя ему в глаза, спросила она. - Ну и пусть! Пусть так.... Простите...
   - За что, Оля? Я действительно рад! Очень, очень рад! Честное слово! Неожиданно просто... Что же мы стоим? - спохватившись, отвел ее от двери проходной. - Может, куда-нибудь сходим, посидим? Я действительно растерян, Оля.... Рад, счастлив и растерян!... Может, в ресторан?... Или...
   Она пожала плечами.
   - Или, может, ко мне, а? Да и вещи, вот... - наконец решительно спросил ее, указав на сумку, стоящую возле ног.
   Оля минуту подумала, чуть отвернув голову в сторону.
   - Я согласна! Давайте к вам!
   - А можно сразу на "ты"? - уже смелее спросил Володя, направляясь в сторону стоянки такси.
   - Можно...
  
   Два месяца межрейсового отпуска пролетели как один день. На удивление, как - то очень быстро привык к Ольге. Будто знает ее уже много лет, а не считанные недели. Прикипел к ней сразу и серьезно. Решил, как только вернется с очередного рейса, обязательно поженятся.... И не заметил как пролетело время. Через три дня снова в рейс, снова в родную стихию. Сменить городскую суету на размеренную жизнь судового распорядка. Окунуться в нескончаемую череду вахт, монотонность проходящего времени, несмотря на все разнообразие, которое ежедневно показывает океан. И с надеждой и волнением ожидать скорейшего возвращения к родным берегам. А главное, к любимой женщине...
   Простились у проходной порта. У Ольги был выходной.
   - Ты теперь всегда со мной... - с легкой грустинкой в глазах, улыбнувшись, прошептала на прощание. - Семь футов тебе под килем! Прощай...
   - Я не понимаю тебя, Оля? Ты как будто навсегда прощаешься? - с укоризной спросил ее.
   Ольга только улыбнулась в ответ.
   - Так надо.... Все хорошо... - прижалась всем телом, нежно поцеловала. - Пока...
  
   Проснулся, удивляясь реальности увиденного сна. Будто наяву. И это слово "пока", словно сказанное сию минуту, рядом, а не двадцать лет назад...
  
   Тогда, вернувшись из рейса, он не нашел Ольгу в ее общежитии. Сказали, что уехала, перевелась в другую часть. Куда, зачем? Никто из ее сослуживцев не знал, а может, не хотели говорить.
   Прошло столько времени.... И вот вернул сон в те дни. Даже удивительно, как, где, да и зачем "раскопала" память давно забытые моменты?
   За окном светало. Посмотрел на часы: десять минут шестого. "Скоро осень", - почему-то пришла в голову грустная мысль.
   Словно маленькая, короткая жизнь под названием лето, начинаясь там, на том конце дороги, по которой он мчится сейчас под стук колес, через каких-то десять, двенадцать часов, закончится, оставляя легкое головокружение от чистоты и свободы незабываемых дней и ночей. Иногда ловишь себя на мысли, что живешь только ради этой "маленькой жизни". Кончается этот короткий отрезок жизненного пути, и буйство эмоций и впечатлений заменяет пустота, безысходность, депрессия, избавляясь от которой, с нетерпением начинаешь ожидать новизны, тепла, красок природы, а значит, снова лета!..
   Встал, осторожно, чтобы не разбудить своих попутчиков, вышел из купе. В коридоре вагона было пусто. Пассажиры еще спали. Только проводница копошилась возле титана, видимо разогревая воду для утреннего чая. Долго стоял в тамбуре, курил, смотрел в мелькающий за окном горизонт и ни о чем не думал. В душе было как-то чисто и спокойно. Боясь потревожить это состояние, отгонял всякие мысли, только выхватывал улыбающимися глазами понравившиеся пейзажи. Когда вернулся в купе, Степан уже сидел за столом, а Сергей Николаевич что-то искал в своем чемодане.
   - Что-то ты рано встал? - спросил Степан.
   - Да не спалось.... Да и утро хорошее, - указал за окно, - солнышко, красиво.... Не могу долго и крепко спать в дороге.
   - А я наоборот, - вступил в разговор Сергей Николаевич. - В поездах, в самолетах отсыпаюсь на славу. И вообще в дороге хорошо сплю, беззаботно. Дома ложишься, а мысли уже о завтрашнем дне, о делах неотложных, а тут спи и все, тебя везут, за тебя думают, отвечают. Красота!
   - Володя, а что это за дым стелется там вдалеке? - спросил Степан, показывая за окно, где между сопками иногда мелькала бледно голубая дымка.
   - Это море, Степан. А точнее, залив. Скоро небольшой портовый город, а затем дорога уйдет в сторону, и еще долго не увидим море, до самого конца пути.
   - Море, - как-то задумчиво повторил он. - Никогда не видел. Из рек больших только Неву в Ленинграде.... Первый раз к морю еду.
   - А почему не к южному? - спросил Сергей Николаевич. - Там курорты, отдых! А тут?..
   - А кто его знает? Собрался вот, еду и все...
   - Как это? - удивился и Володя. - Еду, сам не знаю, куда и зачем?
   - Куда, знаю, а вот зачем, не совсем, - засмеялся тот. - К сыну еду, проведать. Жена настояла. А вот зачем? Тут и говорить смешно... Сон, видишь ли, она плохой видела несколько раз подряд. Вот и занудилась, езжай да езжай. Посмотри, как он там, здоров ли? И меня волнением своим заразила. Ну, думаю, чтобы душа не болела, съезжу. Ничего страшного не случится, если отец проведать сына приедет. Хотя я не сторонник того, чтобы мамкины пирожки сыновьям в армию возить.... Тем более, Толика, сына значит, воспитывал, к жизни относится без слюнтяйства, учил принимать жизнь такой, какая есть, со всеми ее радостями и трудностями. Не поворачиваться спиной, а встречать ее, жизнь то есть, с открытым лицом, смело. Он у меня самостоятельный! Служит срочную службу, на лодке подводной. Вот и еду я к морю по этой причине.
   - И что за сон ваша жена увидела? - как-то заинтересованно спросил Сергей Николаевич.
   - А кто ее знает? Не лезу я в бабьи сны.... Вбила в голову чушь всякую. Говорит, будто в огне Толенька наш. Не заболел ли, или еще не приключилась ли беда, какая? Даже к гадалке собиралась, да только я со скандалом отговорил, не пустил...
   За окнами вагона замелькали постройки.
   - Вот и станция, - перебил Владимир разговор попутчиков. - Бывал здесь в молодости, заходили в порт...
   Поезд сбавил ход и остановился. Степан и Сергей Николаевич выглянули в окно.
   - Стоять долго будем? - спросил Степан.
   - Минут пять, - ответил Володя, с грустью рассматривая окрестности, пытаясь вернуть память на многие годы назад.
   Дверь в купе открылась, и вошел молодой парень в форме курсанта мореходного училища.
   - Здравствуйте! - огляделся вокруг, видимо, ища номер своей полки. - У меня вот билет... - невпопад протянул листок.
   - Ты проходи и устраивайся, - улыбнулся Степан, - а не билет нам показывай...
   - Представишься? - обратился Владимир к парню, когда тот уселся рядом.
   - Владимир, - почти отрапортовал тот.
   - Значит, тезки мы с тобой, Володя, - протянул ему руку. - И плюс ко всему коллеги, - оглядел его форму.
   - Вы моряк? - заинтересованно спросил тот.
   - Моряк, Володя, моряк! Давай знакомься дальше, - отвлек его внимание к себе, на своих попутчиков.
   Тот познакомился с ними и опять обратился к Владимиру:
   - А что заканчивали?
   - Когда-то и твою мореходку... - улыбнувшись, ответил тот, нежно прикоснулся к нашивке на его рукаве.
   - Давно? - заерзал на диване курсант.
   - Давно, давно. А ты то куда путь держишь?
   - А мы с мамой домой едем, тут недалеко, часа четыре пути... - зачастил тот, - я с практики вернулся, в Атлантику ходили, она встречала меня...
   - А где же она, - спросил Сергей Николаевич, - мама твоя?
   - В соседнем вагоне. С билетами проблема, вот и дали нам в разных вагонах, - ответил тот и замолк, уставившись в окно, видимо, почувствовав себя неловко в компании взрослых мужчин.
   Больше не стали надоедать парню своими расспросами и замолчали, думая каждый о своем.
  
   О Л Я
   Радиограмму она получила за два дня до возвращения судна в порт. Не встретить сына не могла. И так извелась вся за эти три месяца ожидания. Первый раз ушел на такой длительный срок. После первого, второго да и третьего курса рейсы были недлинными. Недели две-три и обратно, а тут три месяца, да еще в Атлантике! Отпросилась с работы и уехала встречать. Благо недалеко до порта. Четыре-пять часов езды поездом. Переночевала в гостинице, а ближе к полудню уже с нетерпением вглядывалась в лица курсантов, спускавшихся по трапу изрядно потрепанного дальними морскими переходами сухогруза. Володя, увидев мать, радостно помахал ей рукой.
   "Какой он уже взрослый! - с гордостью подумала, вглядываясь в обветренное, возмужавшее лицо сына.... - И как похож на..., на отца"
   И вот, сидя сейчас в душном купе поезда, прокручивая в памяти, встречу с сыном, невольно возвращается снова и снова в те далекие времена, в двадцатилетнюю давность, в город, о котором всегда вспоминает с теплотой и нежностью...
  
   ...Все произошло спонтанно и неожиданно даже для самой себя. После встречи с Володей не жила - летала на крыльях счастья. До этого три года промучилась с мужем, пока не развелась. Хотелось детей, но у него ничего не получалось, а идти в больницу провериться не хотел. Вечно борясь с его грубостью и несдержанностью, особенно в пьяном виде, устала, а тут... ласка, уважение, может, даже любовь. Во всяком случае, искрящиеся глаза Володи она видела при каждой встрече. А когда поняла, что забеременела от него, и совсем растаяла от счастья. Боясь, как бы не разрушить это состояние, даже не сказала об этом Володе. Глупо, неправильно, но тогда ей казалось, что она поступает верно.
   А тут бывший муж объявился и начал часто появляться у нее на работе, бросил пить, похорошел, оказывал знаки внимания, и... она совсем растерялась...
   Как-то, когда Володя был в рейсе, зашел тот в общежитие и, стоя перед ней на коленях, уговаривал начать новую жизнь, зародив в сердце женщины смятение.
   "А вдруг что-то и получится?" - думала она.
   "А чужой ребенок?" - спрашивал другой голос где-то внутри...
   И она обо всем рассказала ему, своему бывшему супругу. На удивление нашла в нем понимание и участие, чем окончательно убедила себя вновь сойтись и жить вместе.
   И вот, расставаясь с Володей в последний раз, так и не сказала ему ни о чем задуманном. Быстро собралась, уволилась с работы и, наказав подругам строго настрого не говорить Володе, если спросит, о ее новом местожительстве, уехала...
   Новое счастье продлилось не больше года. Когда родился Володя, а в выборе имени для сына она не колебалась нисколько, все было хорошо. Сергей, ее бывший, а теперь и настоящий муж, все заботы и хлопоты взвалил на свои плечи и нес с достоинством. Иногда ей даже становилось стыдно за прошлое, за то, что не разглядела или не смогла разглядеть в Сергее столько положительных и обаятельных качеств. Но прошел год... и Сергея как подменили. Он стал таким же, каким был раньше - грубым, несдержанным и ко всему опять начал пить, причем хуже прежнего. Иногда даже пробовал поднять руку в пьяном угаре. И, потерпев еще с полгода, она, не задумываясь и не колеблясь, выгнала его.
   - Лучше одной воспитывать сына, чем с таким мужем... - решила окончательно и бесповоротно.
   Спустя годы несколько раз пыталась написать Володе, но так и не смогла. Гордость не позволила. Интересовалась у подруг, не видели ли, не слышали ли.... И все, суета и быт засасывали, не давая опомниться. И все это всплыло почему-то сейчас?..
   Встала, вышла в коридор вагона и, стараясь ни о чем не думать, вглядывалась в мелькающий за окном пейзаж.
   - Скоро осень... - с грустью прошептала, слегка улыбнувшись, водя пальцем по запыленному стеклу. - Надо же? - еще раз улыбнулась, увидев на стекле написанное слово "Володя"... - Наваждение какое-то, он и забыл уже давно и имя твое, а ты... - прошептала снова.
   Взглянула на часы.
   - Мы не опаздываем? - спросила проходящую мимо проводницу.
   - Опаздываем, милочка, и еще как опаздываем... - ответила та раздраженно.
   - Нет, я знаю, что поезд идет не по расписанию, я имею в виду, на следующую станцию по настоящему расписанию не опаздываем?
   - Нет, - бросила та, заходя в свое купе.
   - Вот, через полчасика пойду забирать своего Володеньку, - прошептала, вновь улыбнувшись, глядя на аккуратно написанное буквы на запыленном стекле...
  
   Ну, что брат, скоро твоя станция, скоро дома! - взглянув на часы, обратился Владимир к курсанту. - Соскучился по дому-то?
   - Да! - ответил тот.
   - А девушка есть? - поинтересовался Сергей Николаевич, чем смутил парня.
   - Есть, - скромно ответил тот.
   - Это хорошо, когда есть. Любовь, брат, большое дело! С ней и в беде, и в радости легче... - подытожил Сергей Николаевич. - И в море, видимо, время легче коротать?
   Парень встал и потянулся за сумкой.
   - Мне пора, подъезжаем уже.
   - А давно живешь здесь? - спросил Владимир.
   - С рождения.
   В этот момент дверь купе открылась, и вошла женщина.
   - Здравствуйте! - поздоровалась со всеми находящимися в купе. - Володя, ты уже готов? Через минуту выходим... - И вдруг осеклась, прервав себя, глядя мимо сына на Владимира...
   Медленно, боясь, как бы не упасть, присела на диван.
   - Вол-лодя?!.. А я только о тебе вспоминала, господи...
   Поезд, заскрипев тормозами, остановился.
   - Мама, пойдем, мы не успеем... - заторопил ее сын, - стоянка всего две минуты.
   - Да, да... - засуетилась та, второпях доставая из сумочки ручку и блокнот. - Вот... - протянула наспех написанный на клочке бумаги, номер телефона, - позвони, - прошептала, подавая листок так и не успевшему опомниться Владимиру.
   - Мама! Не успеем! - крикнул из коридора сын.
   - Подожди, Оля, я сейчас, - рванулся вслед Владимир, - я провожу...
   Но поезд уже дернулся. Едва позволив сойти пассажирам.
   За окном, на перроне мелькнуло лицо Ольги, растерянное, счастливое, удивленное, ищущее окно, за которым сидел Владимир. Наконец их глаза встретились, чтобы через мгновение потеряться. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы объясниться, дать понять друг другу, что они не потеряются, что он обязательно позвонит и найдет ее...
   - А ведь я только сегодня ночью видел ее во сне, - ни к кому не обращаясь, прошептал Владимир. - Боже! Даже не верится. Я столько ее искал. Забывал, вспоминал и снова забывал.... Любил ее. И вот, как быстро она вернула меня во времена двадцатилетней давности...
   - Мало того, - сказал Степан. - Поверь мне, человеку наблюдательному, с жизненным опытом. И морячок тот, что с ней, не просто ее сын, он и к тебе отношение имеет, поверь мне.
   - Что? - оторвавшись от собственных мыслей Владимир, с удивлением глядя на Степана.
   - А что удивляешься. Ты в глаза ее хорошо поглядел? Там все написано было...
   - Да вы, как две капли воды, похожи!.. - поддержал Степана Сергей Николаевич. - Я еще сразу, как тот вошел, удивился, подумал, надо же, вот...
   - Да ну вас, - махнул на них рукой Владимир. - Напали на человека ни с того ни сего. Пойду перекурю я это дело... - и вышел из купе.
   Долго стоял в тамбуре, разминая в пальцах сигарету, наконец, закурил. Смотрел на сопки, на плывущие следом за поездом облака и пытался сосредоточиться, собрать воедино в нужное русло прыгающие мысли, но ему никак это не удавалось. Мелькнувший семафор почему-то навел на мысль о том, как схожи земные дороги с дорогами жизненными, судьбоносными. Едешь по трассе, остановит красный свет светофора, и успеваешь что-то увидеть, обдумать, отдохнуть. А иногда и рад бы... да горит зеленый, нужно двигаться вперед, вернуться захочется, а уже не будет того, что было, сменится обстановка, сменится время, а его, время, не вернешь... Вот так и в жизни. Летим, не замечая и не задумываясь, что стоит остановиться, осмотреться. Нет, жизнь зовет, торопит, манит зеленым светом.... Вспомним, очнемся, возвращаемся, да только и дорога не та, и мы совсем не те...
   Встряхнув головой, выбросил окурок в пепельницу.
   - Все хорошо, Володя, все хорошо! - взбодрил себя, отгоняя всякие мысли. - Ты едешь, едешь домой, и все будет хо-ро-шо!
   Вернулся в купе. Степан и Сергей Николаевич громко смеялись, рассказывая друг другу анекдоты...
   - ...Или вот еще один, - продолжал Степан. - Пошел Илья Муромец драться со Змеем Горынычем. Подходит к логову, а тот встречает его с хлебом-солью. За стол усаживает, кормит, поит, спать укладывает. Да только не спится Илье Муромцу. Не верит он Змею, сомневается в его гостеприимстве. Ждет подвоха. Крутился, вертелся, встал да и хвать того дубиной по одной голове, хвать по другой.... Поднимает Змей Горыныч оставшуюся голову и спрашивает у Муромца:
   - Ну и кто ты после этого, Илюша?..
   Долго смеялись. Особенно Сергей Николаевич.
   - Да ну тебя, Степан, хватит! - махнул рукой на собеседника.
   - А мне можно рассказать в тему? - спросил Владимир.
   - Давай! - все еще улыбаясь, ответил Степан. - Я анекдоты люблю.
   Володя удобнее уселся, подвинувшись к окну:
  -- Пригласила, значит, Баба Яга Змея Горыныча в гости на самогоночку. Ну и в день встречи села у окна и ждет, вглядываясь вдаль. Смотрит, летит Змеюшка, гость званый. Да только странно как-то летит. То взлетит, то пробежит, а то вдруг упадет и лежит какое-то время.... Наконец добрался таки. Баба Яга спрашивает: "А что это с тобой, Змеюшка? То взлетишь, то упадешь? Я уж волноваться начала."
  -- "Знаешь, Яга, как вспомню, что самогоночку пить буду, ноги и крылья сами несут, а как представлю, кого любить придется, сердце останавливается"...
   Сергей Николаевич совсем от смеха зашелся.
   Дверь в купе открылась, заглянула проводница:
   - Чай будем, весельчаки?
   - И если можно двойной! - за всех ответил Владимир. - Да и не пора ли подкрепиться? - спросил попутчиков.
   - Эт мы всегда рады, - потирая руки, ответил Степан и полез за сумкой.
   Сергей Николаевич зашелестел целлофаном. Владимир тоже достал пакет с продуктами.
   - А по коньячку? Осталось ведь еще! - спросил Степан, указывая на бутылку в руках, когда на столе была разложена снедь. - По капельке, а?
   - Я - за! - ответил Владимир.
   - Можно и коньячку, - подумав секунду, ответил и Сергей Николаевич.
   В купе вошла проводница с шестью стаканами чая.
   - Приятного аппетита! - пожелала, ставя стаканы на стол.
   - Спасибо, хозяюшка! - ответил Сергей Николаевич. - Сколько с нас? - полез в карман за кошельком.
   - Потом рассчитаетесь, - остановила та его, выходя из купе.
   - Ну, потом, так потом...
   Минут пятнадцать молча жевали, думая каждый о своем. Когда дошло до чая, тишину нарушил Сергей Николаевич. Размешивая сахар в стакане, обратился к Владимиру:
   - А у вас на кораблях случались аварии или еще что-то подобное, пожар там или?..
   - Почему не случалось, всякое бывало. А что вас это так интересует?
   - Интересно, Володя, как это происходит там, откуда некуда убежать, негде, да и как понимаю, нет смысла прятаться? Тяжело представить, когда остаешься с бедой один на один...
   - Да не сладко, не в кино... - вздохнув, ответил Владимир. - Но в тот момент ни о чем не думаешь, кроме как о спасении корабля, можно сказать, дома своего. Сторонних наблюдателей там не бывает. Борьба за свою жизнь неразрывно связана с борьбой за жизнь других людей. Нет смысла, да и возможности прятаться за их спины. В подобных ситуациях все члены экипажа превращаются в один общий организм, цель которого победить стихию, предотвратить беду, уберечься от смерти, наконец. Это потом, когда трагедия позади, начинаешь осмысливать свои поступки и поступки других. Только тогда видишь героизм и самопожертвование людей. И нельзя, да и тяжело судить о том, что кто-то был бы лучше или хуже в той или другой ситуации. Просто тот, кто оказался впереди, жертвуя собой, совершил то, что не сделали другие. Он был первым. Там, на корабле, на крошечном островке жизни, затерянном в океане, все равны... Лет десять назад случился у нас пожар. В Северном море мы тогда находились. Загорелся по какой-то причине топливный сепаратор в машинном отделении. А тушить масло и солярку - это не дрова в печке.... Так вот, чтобы не дать распространиться огню по всему кораблю, третий механик, Игорь Коновалов, как сейчас, помню, задраил, наглухо, все люки и двери в машинном отделении и боролся с огнем до победы с тремя ребятами, своими подчиненными, понимая, что другие в данной ситуации будут только мешать. И победили! И себя спасли, и судно вместе с жизнями всего экипажа! Подвиг это? А кто его знает? Наверно, каждый бы поступил так в подобной ситуации. Ну, убеги они от огня, сгорел бы весь корабль, а с ним и они.... Третьего в данных ситуациях не дано...
   - Надо же, однофамилец мой! - подал голос некоторое время спустя Степан.
   - Не родственник? - спросил Владимир.
   - Нет. У меня, кроме сына, никто к морю отношения не имеет. Крестьяне в основном.
   - Так ваша фамилия Коновалов? - заинтересованно спросил Сергей Николаевич.
   - Да. А что? - удивился Степан, ставя на стол стакан с чаем.
   - А сына не Толей зовут?
   - Толик, - ответил тот, удивленно глядя на собеседника.
   - Не знаю, может, и совпадение это, что маловероятно, но мне кажется, Степан, что мы с вами едем в одно и то же место и, если можно сказать, по одной и той же причине.
   - Как это?
   - А вам сын ничего не сообщал?
   - Ничего. Написал, что недавно с моря вернулись. Немного приболел и лежит в госпитале, и все... - растерянно и напряженно ответил Степан, с тревогой вглядываясь в лицо собеседника.
   - Не знаю, может, и совпадение, фамилия и имя только... - повторил Сергей Николаевич, - а может, просто ваш сын решил не тревожить родителей?.. Дело в том, что месяц назад нам позвонила невестка и сообщила, что на лодке, где служит мой сын, что-то произошло. Он, кстати, тоже ничего нам с матерью не написал, не сказал. То ли авария, какая, то ли пожар? В общем, мой сын, командир отсека, где произошло ЧП, боролся с бедой и попал в ситуацию, когда мог погибнуть. И матрос, его подчиненный, рискуя жизнью, спас и лодку, и своего командира. Немного пострадали оба, но, как говорит невестка, все страшное позади. Из госпиталя они уже выписались, их здоровью ничего не угрожает. И еще, она сказала, что фамилия того матроса Коновалов, а зовут Анатолий!..
   - Он, о-он ничего не писал... - побледнев, прошептал Степан, - хотя все может быть, на него это похоже, не будет беспокоить зря родителей... он такой у меня, самостоятельный...
   - Вы, извините, Степан, может, это и совпадение, может, зря вас тревожу... - как бы оправдываясь, успокоил Сергей Николаевич. - Даже если это и он, Анатолий ваш, то все уже позади и все хорошо кончилось...
   - Ну, да! - уже как можно бодрее ответил Степан. - Я думаю, плохие новости, не дай Бог конечно, уже нашли бы адресата.
   В купе воцарилось долгое молчание. Лишь стук колес да легкий звон стаканов в подстаканниках.
   - Так вы, поэтому интересовались авариями на кораблях? - нарушив молчание, разрядив обстановку, спросил Владимир Сергея Николаевича.
   - Да, - ответил тот. - Хотелось узнать от человека, испытывавшего подобное, так ли поступал мой сын, все ли делал правильно? И, как я понял, в подобной ситуации действия и разум выступают воедино. Как вы сказали, третьего не дано. А вам, - обратился к Степану, - за вашего Анатолия, теперь я уверен на сто процентов, что это именно он помог моему сыну, большое, отцовское спасибо!...
   - Да что там, - смутившись, прошептал Степан. Через минуту добавил: - Получается, и сон жена неспроста увидела? И, сын у меня такой, каким я его и хотел видеть. Молодец, Толик! Что скажете? - улыбнувшись, с гордым блеском в глазах, пожал Сергею Николаевичу руку чуть выше локтя.
  
   А колеса стучат и стучат, увеличивая с каждой минутой пройденный путь. Поезд мчит вперед. Вперед к конечной цели, по проложенной для него дороге, оставляя позади станции и полустанки, соединяя и разъединяя на своем пути дороги - судьбы людей, отдавшихся воле этого движения. Тук-тук, тук-тук, тук-тук...
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"