Аннотация: 1914-1915год. Российская империя. Крепость Осовец. Легендарная "Атака Мертвецов". Не имеющая исторических аналогов.
Сергей Перминов
А денег не возьмём!
Посвящается столетию Первой Мировой.
Вместо предисловия.
Я всегда обращаюсь к читателю на "ты". Так создаётся впечатление, что мы сидим на кухне. Либо у меня, либо у моего визави. Появляется ощущение такой же доверительности, как в поезде дальнего следования. Там откровенность зашкаливает по той простой причине, что каждый, сойдя на своей станции, может быть больше никогда и не встретится с тобой. Надеюсь, что сказанное оправдывает меня. Правда? Итак, на "ты"?
У тебя сохранились в семейных альбомах старые-старые фотографии твоих прадедушек и прабабушек? А для кого-то и прапрадедушек и прапрабабушек? Нет? Жаль! Но дело поправимо. Волшебник интернет найдет их лица. Лица начала прошлого века. И лица эти молодые, здоровые и серьёзные. И стоят давно ушедшие от нас наши молодые старики опираясь на шашку, или винтовку, или на подставку в салоне какого-нибудь фотографа. Потому, что тогда тоже шла война. И они называли её Великой. Или Второй Отечественной после войны с Наполеоном. Или Германской. А чуть позже - Первой Мировой. Которая перекроила карту мира и Европы. Две пули Гаврилы Принципа, убившие в Сараево эрцгерцога Фердинанда и его жену Софию, рикошетом уничтожили династии Габсбургов, Гогенцоллернов, Романовых... Рухнула Австро-Венгрия. На колени была поставлена Германия. Исчезла с карты мира Российская Империя... А люди, захватившие власть после той войны на немецкие марки в России, назовут её "империалистической", проигранной "бездарными царскими генералами". Но вглядитесь внимательно в лица русских солдат и офицеров той войны. Они, словно предвидя будущее, спрашивают нас: "Как же так? Как же так случилось, что мы, не отдав ни пяди нашей земли, видим, что новая ваша власть отдала немцам половину Украины? Как же вы сумели потом в лесах Финляндии заморозить целые соединения русских солдат, заплатив за эту бездарную короткую войну такую огромную цену? Почему в сорок первом году вы сдавались битому нами немцу целыми полками и армиями? Как же так могло случиться, что на стороне врага воевали целые туземные легионы узбеков, татар, казахов? И уж ни в какой, самой страшной, фантазии мы не могли представить, что в войсках СС будут воевать те, чьи атаки в наше время наводили панический ужас на врага - казаки Дона, Урала, Кубани и Терека? Как же так случилось, что в тех же войсках была сформирована целая дивизия СС "Галичина", состоявшая целиком из украинцев? А генерал Власов, бросив на уничтожение свою армию, перешёл на сторону врага и создал другую, где русские воевали против русских? Вы можете привести нам, давно ушедшим из этого мира, много веских причин в своё оправдание. Но один наш пример, который генералы советской эпохи старались вычеркнуть из памяти народа и армии, сметёт все ваши оправдания! Это пример крепости Осовец. Пример доблести и отчаянного героизма русского солдата, перед которым меркнут подвиги солдат других армий мира".
Вот так, молча, спрашивают нас они с этих старых-старых фотографий. А что знаешь ты про Осовец? Что знаешь ты о крепости, находящейся теперь на территории Польши? Я попробую тебе рассказать. Опираясь на документы, которые смог найти. И пусть простят меня маститые историки, расскажу так, как увидел эту историю я, потрясённый героизмом солдат и офицеров той войны. Потому, что мы не имеем права об этом забыть. Пусть это будет рассказ о бессмертной доблести для тех генералов Арбатского военного округа, которые получали ордена за выслугу лет, что в Императорской русской армии не практиковалось. И где сам Государь Император был всего лишь полковником.
ПАУЛЬ.
Пауль фон Гинденбург, будущий канцлер Веймарской республики, а пока ещё генерал-фельдмаршал кайзеровской Германии знал, как надо управлять войсками. Но скажи ему кто-нибудь сейчас, что через двадцать лет он отдаст свой пост ефрейтору Адольфу Шикльгруберу - не поверил бы! Да и сам Адольф посчитал бы это бредом больного на всю голову человека. Адольф торчал пока в окопах. Где-то на западном фронте. А он, Гинденбург, стоял у окна в своем штабе и размышлял: " Чёрт поймёт этих русских! От границы Восточной Пруссии до Осовца всего двадцать три с половиной километра. Во Франции мы бы проскочили их за день. Максимум - два! А здесь... Дерутся за каждый метр! Чтобы взять Граево, пришлось целых четыре дня давить на третий Сибирский корпус! И ведь почти захватили... Так нет! Из крепости подошёл отряд в два батальона, артбатарея и казачья сотня. Разведка доложила, что это батальоны двести двадцать шестого Землянского полка. Они, видите ли, хотели и обеспечили - чёрт бы их побрал! - плавный отход сибирцев! И все попытки сбить их с позиций и на плечах ворваться в крепость провалились. А к вечеру подошёл ещё батальон, и ещё одна батарея. Дрались, как британцы... Даже злее! Мало того - с подходом ещё двух батарей, двести двадцать восьмого Епифанского полка и четырёх сотен казаков, перешли в наступление! Но Бог не оставил меня... Мой начальник штаба Эрих Людендорф просчитал всё точно. И остановил их. Но ведь с утра до вечера тринадцатого февраля мы бодались с ними у этих позиций!".
Не реагируя на скрип двери, но услышав спокойный шаг своего начальника штаба, Пауль фон Гинденбург медленно повернулся.
- Эрих! Не надо доклада. Нас здесь двое. И о субординации можно забыть. Надеюсь, что ты хочешь сообщить мне что-то интересное? Итак...
- Итак, Пауль, мы подтянули свежие части от Простена, Усцянок и Попова, и перешли в наступление с этих направлений. С охватом сёл Бочки и Сидорово. По нашим данным - резервов у них нет. Появилась великолепнейшая возможность прижать их правый фланг к болотам и уничтожить.
- И что это за война, Эрих!? Слева - болота, справа - болота... речка Лек... и только на узком пространстве - самый короткий путь в Россию. И пройти его просто так не получится. Слава Всевышнему, что этот Осовец, в принципе, не крепость. А сильно укреплённый опорный пункт с открытым тылом. Если бы не эти болота! Мы бы могли охватом перерезать железную дорогу - и вопрос решён! Но ничего! Льеж пал под нашей осадной артиллерией. Льеж!!! И Осовец не будет для неё препятствием. Пленные что говорят, Эрих?
- Пленные говорят, что помощь Граевскому отряду, до своего перевода, формировал ещё Щульман, бывший комендант. А командует ими один из лучших офицеров - полковник Катаев.
- Что-то, видимо, я не понимаю в этой жизни... Как его полное имя?
- Бывшего коменданта, отбившего наш первый штурм?
- Да.
- Карл-Август Александрович.
- Но он же этнический немец! Фольксдойч! А истово дерётся на их стороне!
- Однако, Пауль, его семья ещё с петровских времён верой и правдой служит российскому престолу. Так, что немцем, в полном смысле, я бы его не назвал. И ведь не только он! Барон Алексей Павлович фон Будберг тоже верен присяге, данной Императору России!
В штаб вошёл адъютант Людендорфа и передал сводку. Козырнув, вышел и тихо закрыл за собой дверь.
- Что там, Эрих? Надеюсь без сюрпризов?
- Русские отходят частью сил в направлении на Осовец.
- Рубеж?
- Судя по их движению на линию Руда - Околь - Лосево - высота шестьдесят девять и три. Ох, не дурак Катаев! Не дурак!
- Ясно, что не дурак! Сейчас закрепится, потом два генерал-фельдмаршала будут в лоб атаковать эти позиции. А крепость получит несколько дней для укрепления верков и редутов перед штурмом!
Гинденбург плюхнулся в кресло.
- Господин главнокомандующий! Я предвидел это. Если они начнут там окапываться, то, заняв деревню Опартово, мы отрежем их от Белашево.
- Дай Бог нам удачи, Эрих!
... Утром пятнадцатого февраля немцы вошли в Опартово. Но сводный отряд Катаева отошёл на позиции Цемношие - Белашево. Начав манёвр в три пополудни, он занял заранее подготовленные позиции к восьми вечера. Окружение не состоялось! Ещё и потому, что боясь "сюрпризов", пруссаки двигались осторожно, высылая вперёд разведку. И позиция, за которую им теперь пришлось драться, для них оказалась тяжелее той, оставленной русскими. Теперь к узкому сухому перешейку болота будто бы "сбежались" ещё ближе. А за ней была ещё река Бобёр, Рудский канал и опять болота, болота, болота... И только в лоб, только заплатив немецкими молодыми жизнями, два генерал-фельдмаршала могли чего-то добиться. А солдаты русской Императорской армии не французы. Не британцы. Ни тем, ни тем в храбрости тоже не откажешь. Но, ввиду явного превосходства сил, они обычно сдавались. А от русских можно было ожидать чего угодно! И Людендорф, и Гинденбург прекрасно знали это. Но очень надеялись на свою артиллерию. И пока они думали, почему Катаев, "не поставив их в известность", избежал окружения, он тем временем, выслав вперёд пешую разведку и оставив заслон на линии высот пятьдесят шесть и четыре - пятьдесят семь, ноль - Гацке- Сеницке, начал готовиться к обороне нового рубежа.
КАТАЕВ.
Полковнику Катаеву карта была не нужна. Он знал местность наизусть. Ещё по тысяча девятьсот двенадцатому году, когда Государь Император был здесь с инспекторской проверкой. Он вспомнил, как весело улыбался Николай Александрович, глядя на умелые действия пехоты. И как был изумлён работой артиллерии крепости.
- Господин комендант! - обратился он тогда к Шульману. - Я поражён меткостью Ваших артиллеристов!
- Не удивительно, Ваше Императорское Величество! Ими командует мой заместитель, великолепнейший артиллерист генерал Николай Александрович Бржозовский.
- Вынесите ему мою личную благодарность после инспекции. Снайпера, да и только!
И ещё вспомнил Катаев другое посещение Императора. Во время первого штурма. В сентябре двадцать пятого дня прошлого года. В перерывах между обстрелами Государь вручал отличившимся Георгиевские кресты. И прекрасно видел, что Шульман был как на иголках. Но парад Георгиевских кавалеров прошёл на удивление спокойно. Будто немцы специально дали его провести. Главнокомандующий тогда неожиданно спросил гарнизонного священника: "Страшно ли было Вам, батюшка, во время прошлого обстрела?". На что тот ответил: "Нет, Ваше Императорское Величество! Только мне скучно стало, когда снаряды стали ложиться близ церкви. И я ушёл в храм". Но когда утром двадцать шестого Император, посетив один из фортов, отбыл из крепости, Карл-Август Александрович Шульман истово перекрестился. Не "выволочки" от Государя боялся он, нет! За жизнь его тряслась душа коменданта, как овечий хвостик. Тем паче ввечеру немцы начали обстрел снова. А неделю спустя комендантом крепости Осовец стал генерал-лейтенант Бржозовский, потому, что Шульман ушёл на повышение. Это Катаев тоже помнил. Он стоял в свите Государя и слышал каждое слово.
От этих воспоминаний его отвлекли офицеры отряда, собравшиеся на совещание.
- Господа офицеры! - начал Катаев. - Я желал бы обсудить с вами расположение наших частей на этой позиции.
И то, что решили на этом совещании, по полевой связи и со связными было отдано в соединения.
Решено было три роты Землянского полка развернуть севернее Цемношие по обе стороны дороги на деревню Руды.
Второй батальон землянцев занимает окопы на опушке леса у железнодорожной казармы.
Приданная артиллерия по плану выдвигалась южнее Цемношие, чтобы своим огнём прикрывать любое направление атаки противника.
Батальон Епифанского полка окапывается у Волька Бржозова.
Ещё полтора батальона епифанцев - у Белашево.
Последний батальон этого полка уходит в резерв и дислоцируется в деревне Сосня.
Ополченцы-ратники - у Пржеходы.
Конница прикрывает Климашевницу.
- Ну, а мой штаб будет в вагоне у перекрёстка железной и грунтовой дороги на ту же Климашевницу. Я буду там! - последнюю точку в совещании поставил Катаев. - С Богом!
Утром, семнадцатого февраля, прискакал связной сторожевого охранения: "Ваше высокоблагородие! Германцы начали движение по всему фронту. Согласно Вашему приказу мы отходим на юг".
- Так, господа! Пруссаки зашевелились, - и, уже обращаясь к связному: - Голубчик! Скачите в крепость. Сообщите коменданту и попросите подкрепления. Надо заменить измотанные части пятьдесят седьмой дивизии. Пусть отдохнут в крепости. Предстоят бои.
- Слушаюсь! Братцы! - обратился связной к солдатам охраны. - Дайте водицы!
Кто-то протянул ему фляжку. Сделав несколько больших глотков , он замахнул в седло и ускакал.
Около двенадцати часов дня на позиции Катаева прибыл сто первый Пермский пехотный полк. Три батальона начали замену частей на передовой. Один решили отправить в резерв. Но внезапно вспыхнувшая перестрелка сорвала все планы. Немцы перешли в решительное наступление. Треск винтовочных залпов и пулемётных очередей звучали всё громче и громче. Бой разгорался. Но не зря артиллеристы Осовца получили на смотре высокую оценку Императора. И поскольку противник был уже в зоне досягаемости, они вступили в дело. Разрывы снарядов вначале остановили наступающие цепи, а потом, накрыв их, погнали обратно. Атака захлебнулась.
- Адъютант! - крикнул, не отрываясь от бинокля, Катаев. - Скачите к пермякам! Пусть дадут по батальону землянцам и епифанцам. А сами отходят в окопы на опушке леса. Наверняка пруссаки откроют огонь по их позициям. Пусть снаряды бьют по пустым окопам. Да! И пошлите кого-нибудь к казакам в Сойчинек. Чует моё сердце - ударят они по Климашевнице!
ФОН ДЕР ГОЛЬЦ
Гинденбург умел сдерживать своё раздражение. Его положение в германо-австрийской армии не позволяло орать на подчинённых. Но оно же и требовало, чтобы его приказы выполнялись. Любой ценой. Он спокойно расположился у огромной карты района боевых действий и, как бы равнодушно, попросил адъютанта штаба пригласить командира дивизии ведущей наступление. А пока тот не появился, одна и та же мысль доводила его до хорошо скрытой злости: "Зима... февраль месяц... И ведь в лоб атакуем! Эти чёртовы болота не замерзают даже в морозы! Местные, да и разведка тоже, говорят, что в них много тёплых ключей..."
Граф Рюдигер фон дер Гольц, командир ландверной дивизии, уже минуту стоял вытянувшись. А Пауль фон Гинденбург, казалось, и не замечал его. Он всё смотрел на огромную карту, лежащую на штабном столе. Но вот он медленно поднял глаза, вздохнул, бросил трёхцветный карандаш и выразительно поднял брови: "Граф, я удивлён! Вам что - не хватает артиллерии? Лично мне кажется, что в частях Вашей дивизии её столько, сколько не имеет ни одна часть нашей австро-германской армии. И какого чёрта Ваш восемнадцатый ландверный полк топчется у Цемношие? А девятнадцатый у Белашево? Я, наверное, сменю командиров этих полков.
- Экселенц! Цемношие уже несколько раз переходило из рук в руки. Но этот Землянский полк постоянно бросается в контратаки. Епифанский в Белашево - тоже. Наши солдаты изумлены такой настойчивостью! Похоже, что русских мало интересуют собственные потери. Мы просто не выдерживаем такой откровенной резни!
- Я Вас прекрасно понимаю, граф! Это, конечно, ужасно! Но мне нужен Осовец. - Пауль фон Гинденбург встал из-за стола, подошёл к окну и, не оборачиваясь к фон дер Гольцу, продолжил. - Эта пробка в узком горлышке между болотами закрыла нам кратчайший путь в Россию. И чем быстрей мы выбьем её оттуда, тем быстрее будем пить шампанское и В Петербурге, и в Москве. Вам это понятно, я думаю?
- Экселенц! Мы сегодня ночью вновь выбили русских из Цемношие. Но утром начался ад. Крепостная артиллерия Осовца накрыла нас таким плотным огнём, что создалось впечатление, будто на каждого нашего солдата приходится по снаряду! На левом фланге девятнадцатый полк ворвался в Белашево, но противник, отойдя на заранее подготовленные позиции, встретил нас так, да ещё, опять же, при поддержке артиллерии, что солдаты и головы поднять не могли! Потери огромны!
- А что случилось в Климашевницах?
-Господин генерал-фельмаршал! Климашевницы мы взяли на удивление легко. Всего одним батальоном. Но две сотни казаков, вылетев из Сойчинека, вырубили его почти весь! Спастись удалось немногим.
-Рюдигер! Вот слушаю Вас и мысленно сравниваю погоны офицеров германской армии и рядового состава. Согласитесь - у них скромнее, да? Если Вы, граф, не выполните задачу, то я, как Главнокомандующий, могу Ваши заменить. На погоны рядового. Идите, граф. И подумайте об этом. Хох!
- Хох, господин генерал-фельдамршал!
И, круто развернувшись, Рюдигер фон дер Гольц покинул штаб.
И В А Н Ц О В .
- Ваше благородие! - фельдфебель 3-й роты Епифанского полка Гнатюк, отряхивая землю с папахи, обратился к штабс-капитану Иванцову.
- Да, Гнатюк! Говорите.
- Ваше благородие! С утра садит и садит! Ажно дых захватывает. Мы Белашево не удержим. Людей погробим зазря. Сами видите уже и крупнокалиберными бьёт.
- А где ваш поручик Смирнов? Почему ты докладываешь, а не он?
- Виноват, Ваше благородие! - Разорвавшийся вблизи снаряд снова засыпал их землёй на НП. - Это его слова. Телефон перебит где-то. Вот меня они и послали. Их благородие в обе ноги ранетые. За пулемётом лежат.
Иванцов снова поднёс к глазам бинокль: "Вижу, братец, вижу, что не удержим! Уже и Белашево горит за нашими окопами... Хорошо! Бегите обратно в роты и передайте - отходим на запасную позицию за деревней. Сколько в ротах штыков?
-Где пятьдесят, где семьдесят! Но полного состава нет нигде.
- Пусть отходят! По возможности - незаметно. Не первый раз немцу бить по старым позициям. Нам их снарядов не жалко. И Смирнова, если жив, выносите с собой. Выполнять!
В окуляры бинокля Иванцов видел, как прячась за густым дымом горевшего Белашево, остатки полка просачивались между домами и заполняли занесённые снегом окопы за деревней. А противник продолжал методично накрывать арт-огнем брошенную позицию. "Стреляйте! Стреляйте! - зло сплюнул Иванцов. - Нас в Белашево уже нет. А отсюда - мы уйдём не скоро!". Снежные заряды, временами закрывающие обзор, раздражали Иванцова. "Как некстати!" - думал он. Но и между
ними было видно, как разведка 19-го полка противника осторожно приближалась к брошенным окопам епифанцев. И, тем не менее, боковым зрением увидел, как к его НП кто-то быстро приближается пригнувшись. Рука машинально скользнула на кобуру револьвера. Но, подумав, он оставил её в покое. Пруссаки были ещё далеко. В окопчик НП скользнул офицер в башлыке поверх шинели: "Разрешите представиться? Подпоручик 84-го Ширванского полка, князь Гугулидзе. Антон Михайлович".
- Какими судьбами, Антон Михайлович? - и уже представляясь сам, - Владимир Семёнович Иванцов.
- Солдатики нашего полка сейчас меняют землянцев под Цемношие, а пермяки вас. Когда, в начале десятого, мы прибыли в крепость, Бржозовский попросил заменить вас как можно быстрее. И вот мы здесь.
Иванцов посмотрел в сторону своих окопов. Там пермяки по-хозяйски устанавливали пулемёты, помогали епифанцам вычищать снег...
-Тогда просветите меня, князь. Почему Вы с пермяками?
-Милый Владимир Семёнович! Всё просто - мы корректировщики. В крепость из Кронштадта привезли два дальнобойных орудия системы Канэ. У крепостных артиллеристов есть и свои корректировщики, но, согласитесь штабс-капитан, лишние глаза на поле боя - никогда не лишние. Так? А вот и нам полевой кабель тянут! Так, что мы теперь со связью, Владимир Семёнович!
- Ваша правда, Антон Михайлович! А скажите, князь, у Вас тот же командир полка?
- Проверяете? - чуть насупился Гугулидзе.
-Ни в коем разе! Просто со старым был знаком давно. Ещё в юнкерах.
- О, мой друг! Всё течёт, всё изменяется... Теперешний командир Пурцеладзе. Григорий Михайлович. Однако заметьте штабс-капитан, немец стал как-то лениво постреливать из орудий... Не задумал ли чего?
- Н...да! А ведь точно. Видимо дал нам время познакомиться. Шучу, конечно, князь. Но пока своих отводить не буду. Часом раньше, часом позже... потерпим?
- Ваше право, Владимир Семёнович. Но это была рекомендация Николая Александровича.
- Бржозовского? Ну, так я и не собираюсь не выполнять его рекомендаций. Задержусь немного и всё. В самом деле что-то назревает. - Иванцов снова посмотрел в бинокль в сторону Белашево. - И кажется мне, князь, что через час-другой каждый штык будет на вес золота...
П У Р Ц Е Л А Д З Е.
- Ваше Превосходительство! - козырнул, войдя в штабной каземат крепости, полковник Пурцеладзе.
Генерал-майор Бржозовский, улыбнувшись, повернулся к вошедшему: "Ага! Старый вояка Георгий Михайлович? Рад, батенька! Весьма рад! Ну и что же натворили там Ваши ширванцы?"
- А что они могут натворить плохого, Николай Александрович? Стоим пока. Мой полк свеженький! Хотели подменить Ваши части, да тянут они со сменой.
-Вы не представляете, полковник! Впервые встречаюсь со скрытым неповиновением. Все, от рядового до офицеров, понимают, что противник превосходит нас в живой силе. И выкладываются полностью. Это и хорошо и плохо. Что ещё?
- Я только что с передовой, Николай Александрович. Катаев просил передать, что силы противника он оценивает примерно в дивизию.
- Катаев всегда реально видит обстановку. Но такое количество осаждающих делает нам честь. Согласны со мной, Георгий Михайлович?
- Николай Александрович! Когда я был там, он при мне в самых строгих выражениях потребовал от землянцев отойти на отдых и переформирование. Уж очень сильно их потрепали. Некоторые даже ворчат, что бережёт своих.
- Ну и молодец он! И, слава Богу. Землянцы в предыдущих боях и так отличились сверх меры. А Катаева может упрекнуть только близорукий. В бою он своих не прячет. Да и они доверяют ему. Вас тут не было, когда мы назначали его командиром сводного отряда. Так он заявил: "Без своих землянцев прошу не давать мне этот пост!". Геройский полк! Вот затишье это мне не нравится... Сегодня у нас двадцатое февраля? Ох, не нравится мне это затишье, Георгий Михайлович...
Телефонный звонок разорвал тишину. Бржозовский снял трубку: "Слушаю! Так... Дальше... Браво, ротмистр! Потери? Всё-таки теряем людей, Кирилл Константинович...Что ж поделаешь - война! Держитесь!". И на вопросительный взгляд Пурцеладзе, Бржозовский ответил: "На правом фланге батальон противника атаковал позиции у Пржеходы. Посчитали, что ратники не регулярные части и там можно прорваться. Но ополченцы ротмистра Завады отбили их и сохранили позицию.
- Похоже, началось?
-Не думаю! - ответил комендант. - Скорей всего разведка боем. Зная немецкую основательность, уверяю Вас Георгий Михайлович, надо ждать ещё более мощного удара. Им нужен Осовец! Очень нужен! И не факт, что сама крепость. А то, что за ней - самый короткий путь в Россию.
Э Р И Х.
Гинденбург и Людендорф, нанеся на карту новое положение воюющих сторон, решили передохнуть и подумать. Настоящее не устраивало их ни в коем разе. Эрих Людендорф позвонил в колокольчик и в дверях безмолвно вырос дежурный офицер. Людендорф вопросительно взглянул на Гинденбурга и, когда тот утвердительно кивнул, бросил через плечо: "Два чая!". Дежурный принёс желаемое. И растворился. А две умнейших головы германо-австрийской армии начали свой разговор далёкий от субординации. Два старых вояки могли себе это позволить.
- Мне непонятно одно. - продолжил прерванный разговор Людендорф. - Ведь мы, Пауль, превосходим их по всем статьям. По всем! В три раза. А засели здесь, как... - он невесело ухмыльнулся. - У наших визави есть пословица: "Как дерьмо в проруби".
- Объёмно, Эрих! Ясно одно - если мы не возьмём Осовец, то кайзер не будет вешать нам ордена. Не повесил бы нас... Вот альтернатива! Я удивлён не меньше твоего. Помнишь ту временную позицию, которую они даже не успели вырыть в полный профиль? Мы три дня штурмовали её. Три дня! Невзирая на подавляющее превосходство в артиллерии. А что в итоге? А в
итоге-девятого февраля русские спокойно отошли на вторую, более подготовленную. Более того, после часового обстрела тяжёлых орудий, целая бригада германских солдат атаковала Ширванский полк - и тот же результат!
- Не всё так мрачно, Пауль! Мы же отбили утреннюю атаку пермцев и епифанцев на Белашево. Да ещё отбросили их на километр от прежних позиций. И хотя повторной атакой Пермский полк и ворвался в Белашево, мы всё равно выбили его оттуда. Поверь мне - противник измотан. И сейчас роет окопы на новом месте. Думаю, что два свежих батальона могут решить дело в нашу пользу. Их командирам даны соответствующие указания. Они готовятся к атаке. Я верю в них, Пауль! Нам остаётся только ждать.
Двадцать первого февраля Гинденбург, разбуженный артиллерийской подготовкой своих орудий, появился в штабе. Людендорф, насвистывая себе под нос увертюру из "Волшебного стрелка", что-то быстро рисовал на карте.
- Доброе утро, Эрих! - Пауль фон Гинденбург, отхлебнув предусмотрительно принесённое дежурным офицером кофе, протянул ему руку. - Колдуешь над картой, штабная крыса?
Эрих не обиделся на шутку. В самом деле-он был настоящим кабинетным стратегом, теоретиком войны. Они обменялись рукопожатием.
- Как тебе картинка, Пауль?
Гинденбург мельком взглянул на карту, и всё показалось ему не так уж плохим в эти утренние часы наступившего дня. Кто-кто, а Людендорф был большим художником в нанесении оперативной обстановки. Видно, как на ладони - ополченцы русских, охваченные ударом из Ковнат, откатились к Осовцу. Атаки на позиции противника шли по всему фронту...
- Эрих! А что там топчется бригада на участке Волько Бржозово - Цемношие? Плохая артподготовка?
- Нет, Пауль! - Оторвавшись от карты, улыбнулся Людендорф. - Атакуем постоянно. И артиллерия неплохо работает. Но есть одно "но"... Крепостная артиллерия Осовца уже достигает наших позиций. И ширванцы, при её поддержке, отбились. Хотя для нас тоже есть большой плюс - наши снаряды уже накрывают Заречный форт русских. А вот измотанные части Пермского и Епифанского полков, не смотря на их отчаянное сопротивление, отжаты нами к железной дороге. Наши артиллеристы теперь бьют их и с фронта, и с флангов!
- Что ж, ты порадовал меня с утра. Сейчас главная задача - прижать их к болоту. И не выпустить. Иначе они отойдут на позиции у Сосня. И нам придётся снова атаковать в лоб. Тратить снаряды и жизни людей. Постарайся сделать это, Эрих! Что там с обещанными новыми орудиями? Господин Крупп порадует нас или нет? Говорят, что новые, сверхмощные пушки он назвал в
честь своей жены - "Большая Берта". А вот разведка наша меня беспокоит. Работают не так, как требует обстановка.
- Ну, зачем же так, Пауль! По данным разведки на сегодняшний день передовую Сосненскую позицию держат Ширванский полк, две роты Епифанского и четыре полевых орудия. Учитывая поддержку восьми тяжелых крепостных. На Заречном форте - всего сто-сто двадцать солдат Апшеронского полка. Пермский полк частично отводится на пополнение в крепость. На предполье крепости-два батальона ополченцев и десять полевых орудий. Полтора батальона ратников и десять лёгких орудий в Гониондзе. В сумме-семь с половиной батальонов. При шестидесяти, всего шестидесяти орудий разных калибров.
- А стыки?
- От Гониондзе до Карповичей два батальона второй линии, семь сотен казаков и два орудия. От Нового форта до Гончаровской гати - три с половиной батальона и шесть сотен кавалерии. Ну и в Донварах - семь батальонов резерва. Получается, что на шестьдесят километров общего фронта всего двадцать семь батальонов пехоты, сапёрная, воздухоплавательная и телеграфная роты, тринадцать сотен сабель при двадцати шести полевых орудиях. Согласись, что не густо.
- Понимаю. Против сорока наших батальонов, фузилёрного штурмового полка, дюжины отрядов обеспечения, семнадцати батарей осадной артиллерии больших калибров... И в самом деле - не густо. Если учесть ещё пару "Цеппелинов" и эскадрилью "Альбатросов".
- И ещё сюрприз, Пауль! Герр Крупп, радуйся, прислал нам две "Берты". Калибр 420 миллиметров. Они выгружаются на станции Подлесок.
Там их крепостные пушки не достанут. Они разнесут крепость. Так, что болота теперь не помеха.
- Вот и великолепно. Убираем сразу несколько минусов - то, что Осовец разделён рекой Бобры надвое. То, что не придётся ломать голову как обойти болота. То, что после такого обстрела крепость уже не придётся штурмовать в лоб. Штурмовать будет нечего. А что у крепости есть постоянный подвоз боеприпасов и питания уже не будет играть роли. Эрих, надо всё досконально просчитать. Пригласи сюда начальников осадной артиллерии, командиров 76-го, 75-го, 5-го и 18-го ландверных полков и приданных им батальонов. И пора уже взять эту "игрушечную", как назвал её кайзер, крепость. Нам дано на это десять дней. И мы имеем сейчас для этого больше чем нужно.
Пока Людендорф по полевой связи отдавал распоряжение и через адъютантов рассылал связных, зазвонил ещё один телефон. Гинденбург, внимательно выслушав говорившего, коротко бросил в трубку: "Приведите!". Через десять минут два лангштурмовца ввели пленного ополченца. За спиной Гинденбурга встал Людендорф.
- Вы знаете русский? - спросил его Гинденбург.
- Польский. Они похожи.
- Можно по-польски. Я поляк. - Ответил пленный.
- Прекрасно! - сказал Гинденбург. - Я буду задавать вопросы. Вас будут переводить. Меня не интересует Ваше имя. В данном случае это не важно. Мне не нужно знать о количестве войск обороняющих крепость. Это мы знаем. Меня интересует настроение в войсках противника. Вас не будут пытать и бить. Неужели не ясно, что вы всё равно проиграете? Неужели не ясно, что вы обречены!
- Я не знаю, кто Вы по чину, но на вопросы я отвечу. Вы сейчас ведёте войну на территории Польши. Потому я на стороне русских. Это ответ на первый вопрос. А насчёт обречённости... Мы не считаем себя обречёнными. Хоть нас и попросили продержаться сорок восемь часов, мы продержимся больше. Сколько? Об этом знает только Матка Боска Ченстоховска.
- Уведите! - раздражённо сказал генерал-фельдмаршал. - И с первым транспортом в тыл.
-Яволь! - козырнули лангштурмовцы и вывели пленного.
- Бог мой, Эрих! Это фанатизм! Я, признаться, даже начал их уважать. Прижмите их к болотам! Ведь мы тогда выбьем самую боеспособную часть гарнизона крепости.
... Что-что, а считать офицеры германской армии умели. То, что после совещания обрело форму приказа, выглядело так: после бомбардировки крепости 76-й ландверныйполк наступает в направлении Сосня- Центральный редут-двор Леонова.
18-й ландверный полк, и приданный ему 47-й эрзацбатальон - вдоль железной дороги - двор Леонова - Заречный форт.
5-й ландверный и 41-й батальон - Бялогронды - Заречный форт. Тем, кто первый ступит на территорию центрального редута, орден будет вручать сам кайзер. Офицеры артиллерии должны обеспечить полное подавление огневых средств русских и разрушение крепостных сооружений. Для этого за неделю огневого налёта должно израсходовать 200-250 тысяч снарядов всех калибров. Огонь - залповый. На каждый залп - четыре минуты. А так же производить бомбардировку с аэропланов и дирижаблей.
- А вообще-то мне не по себе, Пауль! - Эрих Людендорф сломал карандаш. Благо, что все офицеры после совещания покинули штаб. И эту нотку раздражения не увидел никто. - Два генерал-фельдмаршала, масса войск... и уже который месяц мы топчемся у этого укрепления!
- То-то и оно, Эрих! Кайзер на последнем совещании только один раз взглянул
в мою сторону. И в ставке бурчат. Хотя бы с точки зрения престижа Осовец надо брать.
Гинденбург прошёлся по комнате из угла в угол. Подошёл к окну, задумался и вдруг, резко повернувшись, сказал: "Эрих! Найди мне смелого и толкового офицера. Я кое-что придумал. А вдруг выгорит, а? Только нужен тот, кто один в случае неудачи может принять смерть за кайзера и фатерланд.
- К какому времени?
- Сегодня к вечеру. Сможешь?
Людендорф пожал плечами: "Я попробую, Пауль! В крайне случае- прикажу!"
Г Е Л Ь М У Т.
Гинденбург и Людендорф предполагают, а Бог располагает... Жестко дравшийся Ширванский полк Георгия Пурцеладзе не дал прижать остатки потрепанных полков и свой к болоту. Да и крепостная артиллерия своим точным огнём путала все карты. Но прибывшие на позицию комендант и его начальник штаба, прекрасно осознавая, что дальнейшее удержание приведёт к излишним жертвам среди личного состава, дали приказ отвести почти выбитый Землянский полк в Осовец. Для отдыха и пополнения. А остальным, более боеспособным частям отойти на сосненские укрепления. И здесь германская пунктуальность сработала против них же. Как обычно ночью немцы спали. А колонна оборонявшихся, ночью, в полной тишине снялась с позиций. Выполняя приказ Бржозовского. Уходили угрюмо, молча. Потому, что в середине колонны на носилках с ними уходил Катаев. Убитый осколком крупнокалиберного немецкого снаряда, не дававшим шанса на выживание. Даже мёртвый, по узкой Гончаровской гати, он уходил с теми, кто под его командованием долго оборонял вверенный участок, давая гарнизону Осовца так необходимые дни для подготовки отражения очередного штурма.
Утром, 24-го февраля, офицеры крепости были созваны комендантом на совещание. Генерал-майор Бржозовский, оглядев присутствующих, спросил: "Я не вижу штабс-капитана Журавченко. Кто подскажет, где он?". Свечников, положив трубку телефона, по которому хотел куда-то позвонить, ответил: "Николай Александрович! Журавченко со своими воздухоплавателями сейчас занимается разведкой".
- Тогда обойдётся без выговора. - Сказал комендант. - А вот Вы, Виктор Николаевич, - он посмотрел в сторону полковника фон Энгеля. - имеете все шансы его получить. Вы почему не отвели своих пермяков на отдых, когда я приказал?
- Разрешите возразить, Николай Александрович? Это была рекомендация. И мы отошли. Как только позволила обстановка.
- Вот-вот... А господин Поклевский-Козелл тоже, наверняка, имеет оправдания?
- Ваше Превосходительство! Честное слово - нет вины на мне! Только собрались уступить окопы ширванцам, как немец начался артобстрел. Согласитесь, что его лучше в окопах пересидеть. Потом немного постреляли и отошли.
Бржозовский развёл руками: "Впервые попадаю в ситуацию, когда за невыполнение распоряжения приходится выносить благодарность. Благодарю Вас, господа офицеры! Пермский и Епифанский полки отбили мощную атаку противника. И только после этого отвели своих солдат на отдых. Что тут скажешь! Молодцы! А теперь давайте глянем на наше положение. Без шуток. С 22-го февраля по сегодняшний день сосненские позиции немцы не взяли. Я уже не говорю о слаженных действиях пехоты, но особо хочу отметить великолепную работу наших артиллеристов под командованием барона фон Будберга. Мне кажется, что пехота, Алексей Павлович, должна Вам сказать огромное спасибо. Я сам артиллерист. И умею по достоинству ценить работу своих коллег. Далее, господа - в ночь с 26-го на
27-е будем делать вылазку. Дабы обнаружить расположение тяжёлых орудий противника и уничтожить. Три батальона будут действовать в направлении Сойчинек-Цемношие. А две-три роты Пржеходы-Сойчинек-Климашевница. Противник понимает, что, не уничтожив крепостную артиллерию Осовец ему не взять. А по сему - разведка, диверсии, и, ещё раз, разведка.
Раздавшийся телефонный звонок прервал Бржозовского. Николай Александрович поднял трубку: "Извините, господа! Да, слушаю Вас... интересно... так-так... спасибо, штабс-капитан! Продолжайте следить".
- Господа офицеры! - Бржозовский, положив трубку на рычаг, медленно обвёл взглядом присутствующих. - Хоть мы и ждали чего-то такого, но, кажется, противник подготовил нам ещё один сюрприз. Аэроплан наших воздухоплавателей засёк в районе Подлесок выгрузку с платформы каких-то новых тяжёлых орудий. Если мы не отреагируем, то неизвестно что нас ждёт. И ещё одна скорбная весть - убит командир Землянского полка.
Он же командир сводного отряда. Печально, господа офицеры. Новым командиром землянцев назначаю подполковника Скокова.
- Ваше превосходительство! - полковник Пурцеладзе привстал со своего места. - В моём полку есть несколько "охотников", которых в разведке вряд ли кто превзойдёт. И командует ими "сорвиголова" князь Гугулидзе. Если я дам команду, то, самое позднее, к двум ночи мы будем знать об этих орудиях если не всё, то очень много. Разрешите?
- Прошу! - И Бржозовский подвинул ему коробку телефонного аппарата. Пурцеладзе, выйдя на коммутатор, соединился со своим полком: "Кто? Унтер-офицер Шиванёв? Гугулидзе! Срочно! Доброе утро, князь. Засиделись, говорите? Тогда с десятком своих молодцов вечером выдвигайтесь в район Подлесок и Белашевского леса. Определите количество орудий там, калибры, ну и всё остальное... Да... Разумеется... Антон Михайлович, это срочно! К двум... Ни в коем случае! Тихо пришли - тихо ушли... Никаких! Тихо - туда и обратно... Всё! Выполняйте!".
- Выполнит? - Замкоменданта вопросительно взглянул на полковника.
- Так точно, выполнит!
- Бог ему в помощь! - Михаил Степанович Свечников перекрестился на эту фразу.
Вошедший в штабной каземат дежурный вытянулся перед комендантом: "Ваше превосходительство! Солдаты привели парламентёра".
- Парламентёра, говорите. Интересно! Что ж, давайте, голубчик, давайте.
Вошедший германский офицер, в полной парадной форме, никому не козырнув, бросил через плечо конвойным солдатам: "Гее раус!" На что Бржозовский, еле скрывая раздражение, ответил ему по-немецки: "Вы несколько неправильно ведёте себя в штабе противоборствующей стороны! И зря Вы считаете, что наши офицеры дикари. Офицер русской императорской армии разговаривает, как минимум, на двух языках. Если Вы не понимаете по-русски, то мы можем свободно говорить на Вашем!".
- Прекрасно! Я хочу, чтобы предложение нашего командования слышали все.
- Вы хотя бы представились. - С ноткой иронии в голосе сказал Михаил Степанович Свечников.
Немец поглядел на русских офицеров несколько свысока: "Не думаю, что это так важно. Но если Вы настаиваете, пожалуйста! Гельмут Хундхов". Минута полной тишины вдруг разразилась саркастическим смехом. Печальная весть о гибели Катаева не смогла его сдержать. Русские смеялись. Гельмут удивлённо произнёс: "Я что-то сказал смешное?". Комендант поднял руку и смех оборвался. Барон фон Будберг, подошёл к парламентёру и, глядя ему в лицо, сказал: "Между прочим весёлая у Вас фамилия. Знаете, как она звучит на русском? Собачий двор. Или собачник. Как Вам будет угодно".
- Барон! - остановил его замкоменданта. - Прекратите. Давайте выслушаем представителя германской армии.
- Я знаю, что сказанное сейчас подведёт меня, возможно, под расстрел. Но я передам то, что мне поручено.
Полковник Свечников, поглядев на парламентёра, усмехнувшись, произнёс: "Ну что уж Вы так! Не за что пока. То, что Вы разговариваете с нами через губу, это ещё не есть преступление. Скорее это говорит о Вашем высокомерии по отношению к нам. И ещё о воспитании. За это не расстреливают. Да и сути Ваших предложений мы ещё не имели чести слышать". Гельмут встал по стойке "смирно" и, чеканя каждое слово, произнёс: "Я уполномочен от командования предложить Вам пятьсот тысяч марок. Сумма огромна. Но это не взятка. Это стоимость снарядов, которые мы потратим на крепость. Но нам важнее сохранить их для будущих боёв. Тогда Вам, и вашим солдатам, гарантируется беспрепятственный выход с территории крепости Осовец и жизнь. В противном случае мы сметём Вас с земли".
Ропот возмущения пробежал по штабному каземату. Полковник Пурцеладзе рванулся к немцу, сжав кулаки. И если бы не барон Брудберг...
- Оставьте его, Георгий Михайлович! - сказал он. - Пусть играет свою роль до конца.
Свечников ухмыльнулся недобро и отошел, скрестив руки на груди.
- Вот ведь незадача, Гельмут! - спокойно сказал Бржозовский. - Я, как комендант...
- Прошу называть меня по званию! - подняв подбородок и, как бы рассматривая стену напротив, перебил его парламентёр.
- ...Гельмут. - Будто не слыша его, продолжал Николай Александрович. - Вы ставите меня в неловкое положение. Зачитаю Вам одну телеграмму. Надеюсь, Вам будет интересно. "Его превосходительству генерал-майору Н. А. Бржозовскому, коменданту крепости Осовец. Мы, Главнокомандующий российской армии, понимаем, что в сложившейся ситуации удержание крепости Осовец не представляется возможным. Но убедительно просим Вас продержаться хотя бы 48 часов". И подпись государя императора. - И уже, с иронией в голосе, спросил Хундхофа. - Так как же мне поступить?
Парламентёр презрительно дёрнул плечом.
- Э, батенька! - Михаил Степанович Свечников развёл руками. И уже, обращаясь к коменданту, сказал: "Да он нас, Ваше превосходительство, и за людей не считает! Я знаю выход. Можно? Господин Хундхоф! Давайте разрешим ситуацию по-простому: Вы остаётесь у нас. Если за 48 часов Осовец не будет взят, то мы Вас повесим. Если Ваши войска крепость возьмут, будьте любезны, повесьте нас. Условия равны. А ДЕНЕГ НЕ ВОЗЬМЁМ!". Гул одобрения был ответом парламентёру. И Гельмут, слегка побледнев, согласился.
- Конвой! - Крикнул Свечников.
И когда вошли два солдата, скомандовал: "Примкнуть штыки! Двое суток вы будете охранять этого парламентёра. Если за это время немцы не возьмут крепость - повесьте его на воротах Центрального редута. Вам ясно?".
- Так точно!
- Выполнять!
Как только Гельмута увели, офицеры снова столпились у огромной штабной карты.
- Землянцы в Заречном форте? - Спросил Свечникова комендант.
- Да, Николай Александрович. Пополняются. Правда, с Землянского уезда не все. Недостаток пополняется другими.
- Господь с Вами, Михаил Степанович! Новобранцы потом гордиться будут, что служили в этом полку! - И уже обращаясь к Будбергу, спросил - Какие соображения по новым пушкам противника, барон?
-Если они точно выгружаются у Подлесок, то корабельные пушки Канэ их там достанут. С Вашего разрешения я пойду на двор Леонова. Там у нас есть замаскированный НП на высотке. Оттуда всё хорошо видно. Дайте мне двух телефонистов. Огонь корректировать буду лично.
- Только не рискуйте понапрасну, Алексей Павловлович. Вы мне ещё очень нужны.
- Слушаюсь, Ваше превосходительство! Я могу идти?
- Да, Алексей Павлович. Зайдите к телефонистам и заберите двоих. Моим распоряжением. Другим господам-офицерам задачи ясны?
- Так точно, Ваше превосходительство!
- Тогда не смею вас задерживать!
Когда все покинули штаб, только тогда полковник Свечников достал папироску и закурил.
- Михаил Степанович! Я Вас умоляю! Ради всего святого - откройте двери и форточку. Табак у Вас, извините...
- Да вот, грешным делом, решил трофейных попробовать. Действительно - гадость несусветная. Жжёной тряпкой воняет. - И Свечников, загасив, положил папиросу в пепельницу. - Своих закурим.
И достав из кармана коробку "Цыганка Аза" закурил снова.
- Ну, совсем другое дело! - улыбнулся Бржозовский. - Одесские? Родным потянуло.
Свечников, закинув руки за голову и откинувшись на стуле, загадочно улыбнулся и сказал: "Ваше превосходительство! А ведь Вам придётся ещё выносить благодарность за нарушение дисциплины".
- Сбежал, Николай Александрович! Как есть - сбежал. На батарее он.
Бржозовский засмеялся и, хлопнув себя по коленкам, воскликнул: "Ну не стервец, а?". Он покачал головой, ухмыляясь, а потом серьёзно добавил: "Дорогой Михаил Степанович! Как бы там ни было, а сейчас каждый человек на вес золота. Мартынов уже достоин "Святого Георгия". И он его получит. Живой или мёртвый. Лучше, конечно, живой. А сейчас давайте ещё раз просмотрим наши позиции. - И жестом пригласил Свечникова к столу и карте.- Позиция у нас великолепна. Правда, активных штыков кот наплакал. Надеюсь, во время обстрела казематы укроют. И продержимся мы гораздо более сорока восьми часов. Но потери неизбежны. И надо ещё раз крепко подумать. Итак, то, что поставили у Гончаровской гати, хватит?
- Думаю, хватит. - Свечников внимательно ещё раз посмотрел на карту. - Учитывая её протяжённость и болота вокруг можно смело сказать, что широким фронтом немцы там наступать не смогут. Да и река Бобёр не маловажное препятствие. Как и пять рядов колючки перед позициями... тем паче Мартыновская батарея...три с половиной батальона и шесть эскадронов донских казачков... должно хватить. Плюс ещё поддержка крепостной артиллерии.
- Усцянки?
- Там вообще непроходимо. Батальона ратников по-за-глаза хватит. Опять же - Мартыновская броневая батарея... Это её сектор.
- Сосня, Бялогронды, двор Леонова?
- Здесь сложнее, Ваше превосходительство. Там будет лобовая атака по сухому месту. Туда бы, Николай Александрович, батальонов пять. Да где ж их взять-то? Без резерва тоже никак... А в Довнарах всего семь. Знаете что? А давайте самые боеспособные части, четыре-пять батальонов, поставим там? Смотрите, что получается - в цитадели пять с небольшим. Плюс орудия крепости, так? Рядом, собственно в деревне Осовец и Плохово - три с половиной. В Гониондзе, за Бобром - полтора батальона ратников, батальон пехоты и семь сотен казаков при двух орудиях. И все связаны между собой грунтовками и насыпью железной дороги. При неблагоприятном развитии событий они могут легко поддержать Сосню.
-У меня замечательный начальник штаба! Что бы я без него делал?
В дверь постучали, и на пороге появился телеграфист с телеграфной лентой в руках: "Разрешите, Ваше превосходительство? Вам телеграмма".
- Так что ж вы стоите, батенька? Давайте, давайте её сюда!
Бржозовский бегло посмотрел ленту и задумался.
- Что там, Николай Александрович?
-Телеграф от командующего нашей 12-й армии. Предлагает помощь.
- У них самих там не слаще. - Свечников, не отрываясь от карты, продолжил. - Каждый патрон считают.
Бржозовский повернулся к телеграфисту: "Запишите, мой друг, и отправьте". Телеграфист вынул блокнот и карандаш. "Командующему 12-й армии. Имея в виду, что на флангах крепости спокойно, что вверенный мне гарнизон и артиллерия вполне сохранили боеспособность и что нами удерживается Сосненская позиция, прошу не приносить лишних жертв для ускоренного освобождения крепости от осаждающего неприятеля. Бржозовский".
Эти слова надо бы высечь золотом на скрижалях истории.
В Е Р Н У Л И С Ь В С Е ?
День был ярким до боли в глазах. Огромный сад за домом весь был в кипении какого-то бешеного цветения. Плодовые деревья стояли все в белом, как невесты перед алтарём. Виноградник ярко зеленел, как будто нарисованный щедрым художником, фанатом зелёной краски. И мама, ещё молодая и красивая, кричала вслед: "Гоги! Не беги сломя голову! Ты споткнёшься!". А он, ещё маленький мальчик, смеясь, бежал по садовой тропинке. Не бежал - летел! Парил!
- Ого-го! Гоп-ля! - кричал он облакам, синему-синему небу, горным вершинам, маленькой речке бегущей за садом... кто слушает маму в эти годы? Весь мир твой и для тебя! От радости он запрыгал на одной ножке и... споткнулся. Но боли не было. Было так хорошо, так... И мама подбежала улыбаясь. Но, протянув к нему руку, почему-то жёстко и по-мужски стала трясти его за плечо. И голос, такой нежный и мягкий, стал похож на хрипловатый голос денщика Забродина: "Ваше высокоблагородие... Ваше высокоблагородие...". Сквозь сон, с трудом возвращаясь из сада детства в реальность, ещё не полностью проснувшись, он снова стал полковником Георгием Пурцеладзе. Командиром Ширванского полка в крепости Осовец. И его солдаты пока тоже спят. Кто в казарме, кто в окопах. Кроме тех, в передовых пикетах. Этим спать нельзя. И вынырнув из тёплого сна, сбросив с себя бурку, которой укрывался, сел на койке.
- Да, Забродин! Что случилось?
- Ваше высокоблагородие! Вы приказали поднять, когда вернётся разведка.
- А... да-да... - и стряхнув с себя остатки сна, уже весь готовый к действию, достал часы. - Половина второго... Вернулись все?
- Нет, Ваше высокоблагородие. Не все.
- Как? Почему? Где они?
- На дворе Леонова.
- Коня!
И уже через пятнадцать минут, бросив поводья ближайшему солдату, он по ступенькам вбежал в здание. Князь Гугулидзе лежал на покрытом шинелью топчане и смотрел в потолок. Раздетый до пояса он был основательно перебинтован. Кровь кое-где уже обильно проступала сквозь бинты. И двое его "охотников" тоже сидели у стены. Один с забинтованным глазом и перевязанной рукой, а дугой, тоже раздетый до пояса, с большой повязкой на плече. Пурцеладзе сел на табуретку, поданную кем-то из нижних чинов: "Как же так, Антон Михайлович? Я же приказал, чтобы тихо, чтобы сова не почуяла..."
-Георгий Михайлович! Можно без чинов? Да и трудно мне.
Князь Гугулидзе закашлялся, вытер рукой кровь, выступившую на губах, и повернул голову к своему полковнику: "Сначала о деле. Две "Больших Берты"... Калибр 420 мм... двести метров от села Подлески. Другая - в полукилометре от них справа... В Белашевском лесу... Ориентир - левый берег лесного озера".
- Антон, дорогой! Как же так случилось! Как ты мог так влипнуть?
- Георгий Михайлович, мы всё сделали правильно. Там нас никто и не заметил. Солдаты подтвердят. Но возвращаясь, напоролись на германскую разведку. И пропустили бы их... Но они тащили к себе штабс-капитана Иванцова. Не мог я этого допустить... Не мог... мы с ним недавно под Белашево в одном окопе были. Вы поймёте меня... И дрались-то молча. Не нам, ни им шуметь нельзя. Да видать их пулемётчик заметил... И своих, и наших... Иванцов, связанный, меня собой закрыл... да поздно, правда?
Гугулидзе как-то грустно посмотрел на командира и, отвернувшись к стене, затих.
- Антон, Антон... - полковник Пурцеладзе снял папаху. Но Гугулидзе уже не слышал этих слов. На шинели растекалось тёмно-красное пятно обильно хлынувшей крови. Скрипнув зубами, Пурцеладзе встал и подошёл к тем, кто был с ним в поиске. Они уже стояли, опираясь спиной о стену перед своим командиром полка.
- Чёрт вас всех возьми! - крикнул полковник. - Здесь что, нельзя найти пару табуреток? Быстро принести! Эти солдаты уже могут сидеть в присутствии Императора, разрази меня гром!