Синие глаза лениво пялились в сторону потолка завешенного темнотой. Веки слегка мерцали, порываясь отрезать от внешнего мира своего хозяина. Спина удобно прилегала к сырому песку. Сытое существо облизывало мякоть выдающихся губ, удаляя с морды прилипший хитин. Ушедшая мать называла их тараканами, для него же название не имело никакого значения. Они были ему интересны только с гастрономической точки зрения. Тараканы - он их ел и был доволен, что нерасторопное, по его мнению, животное ещё не перевелось в подвале. Думал он редко, без перспективы додуматься - никогда. Вот почему неведомо ему было состояние бессонницы на фоне сытости. Сон сморил чуждого брезгливости молодого пожирателя съедобного, прежде чем он успел толком укутаться в лохмотья странно похожие на одежду.
Темнота встретила после пробуждения вполне обыденно, как и ожидал. Ночь в жилище характеризовалась понижением температуры и последнее время, как он уже успел пронаблюдать всё очевиднее. Поёжился и зевнул - изо рта пошёл пар. Место, куда дышал во время отдыха, белело инеем. Сморщив нос, позвал в пустоту: "Ма-а!.." К своему неудовольствию отметил, что произошло это несколько необычно - голос только и знал, что хрипел. "Кх. Простыл, бля..." - процедил сквозь зубы непонятно для кого больной. "Ма-а-а-м!!! Ты де?" - сипло и настойчиво отдалось эхом по серым стенам. Тишина прерываемая ветром снаружи издевательски парировала реплику. Так у него не стало единственного известного ему родителя - матери. Она дала ему две вещи, если это можно назвать вещами. Язык, носителями которого некогда были русские и оставались те, кто ещё сохранил способность членораздельно выражаться, да завет: "выживи... выживи, чтоб тебя..." - вот великое наследство, которое ему досталось. Не было ни имени, ничего, был он и весь мир, которого не видал.
...Укрывавшаяся от преследования голоумных могов, женщина была беременна, когда отыскала убежище, ставшее местом его рождения и короткого воспитания. Появившись на темноту с зелёной кожей и с острыми коготками, он поверг несчастную родительницу в депрессивную истерику. Какое-то время она пыталась не замечать ужасное чадо, оставив голым его в углу, в песке на произвол. "Так я и знала!" - ревела, кричала, потом шипела, затем снова кричала убитая непонятным ребенку горем мать. Три дня она не подходила к нему, казалось, совсем забыв. А тот при рождении не проронил ни звука, молчал и после. Но, изрядно проголодавшись, по запаху отыскал мамкину титьку и пока та обессилевшая спала, стал, причмокивая, сосать молоко. Затем молоко стало солоноватым, и его, всхлипывая, обняли. Умные синие глаза уставились на бледное лицо, а губы произнесли "Так я и знала!" Носик засопел, только ушко подрагивало в такт дыхания. Оба уснули...
За два года он выучил язык - всё, что могла произнести родная учительница. За год он ходил и точно прыгал за усатыми соседями, а мир был широк только в сознанье. Теперь, после ухода исхудавшей, часто непонятно для кого ревущей женщины, он остался наедине с собой. Чувства утраты не испытывал, только свойственное чрезмерное любопытство терзало его. Не больше не меньше, именно, терзало. Спокойно уяснив для себя факт отсутствия своей кормилицы, стал планировать дальнейшее. Вариант оказался единственным - вслед за ушедшей, в люк, в потолок, в неизвестный мир. Туда где моги, пюш и много чего, что он ещё слабо себе представлял, надеясь узнать поскорее. Становилось скучно и холодно. "Зима, наверное," - припомнил он. Что опасность - это серьёзно, он не представлял.
Люк. Тонкий пыльный свет, робко падавший парой лучиков сквозь сочную темь пустоты влёк его давно. Сказать интриговал, значило бы промолчать по поводу его отношения к заветному выходу из наскучившего подполья. Частенько он мечтал о небе, как он его увидит, потрогает, надкусит. Зная многое, представлял себе ясно исключительно то, с чем сталкивался наяву. Всё, чего не касался, было размалёвано завесой иллюзорности. Таков был зелёный ребёнок с нетрадиционным воспитанием, и совсем нетрадиционным образом мыслей, если можно так назвать происходящее в его запущенно волосатой голове. Ледяная как дно подвала логика, заняв лидирующую позицию приоритетов мышления, показала горячей фантазии необходимость предпринять действия после отдыха, заключавшегося в сне и еде. Ребёнок слаб, слаб и велик незнанием...
Запрокинув назад голову, низкий мальчонка, агрессивно подскакивая, пытался зацепиться длинными когтистыми пальцами за створку холодного металлического и наглухо запертого люка. Неудачи прорывались глухим утробным рычанием сквозь строй не по-детски заточенных зубов. Через чур гладкая поверхность отнимала шансы на освобождение. Правда, результатом таких скачков- экспериментов стало выявление факта незапертости крышки - от самых сильных толчков она незначительно подскакивала. Отметив и подвергнув жесточайшему анализу данное обстоятельство, задействовал смекалку и применил палку. Сокрытая песком от взора, палка давала о себе знать лишь светлым древесным, а как впоследствии оказалось занозистым, своим краешком. Это была та часть допотопного ящика, в который некогда упаковывали мебель, а затем, к счастью беглеца, расточительно выбрасывали. Прыжки продолжились на этот раз с орудием. Изловчившись и наддав в полёте со всей мочи по створке шлёпнулся на задницу. Нескрываемое удовлетворение населившее его лицо мог бы разглядеть любой, находящийся вблизи. Тем не менее такое одиночество нынче оказалось не в тягость. Ореол в форме пятна мутного света, сыпавшегося из теперь открытого лаза, напряг контрастную синь, прятавшуюся за смеженными ресницами. Тусклость, постланная под ногами слепила и радовала, но её источник оставался недосягаем по-прежнему. Не хватало совсем малость. Он нагрёб кучу песка и выбрался за пределы плена на лестницу по которой цепляясь за холодные перекладины всё-таки выбрался наверх. Замыслить оказалось значительно легче, нежели всё выполнить. Теперь же взмокший и уставший лежал распластанным блином недалеко откатившись от тёмного провала, посреди объёмного ангара, торчавшего звёздными дырами прямо на перепачканную физиономию. Никогда не задумываясь и не подводя теорий о необходимости расслабиться, задрыхнул, как сурок.
Ему ещё не бывало плохо. Ум и жизнелюбие, растягивающееся до жизнеобожания, никогда не бросали его один на один с судьбой. Против неё он всегда был втроём, но нынче он об этом не догадывался. Потом... Думал всё настанет потом. Ненависти и злобе не нужны причина, повод - им необходимы почва, условия.
В то время как солнце вычерчивало свою траекторию на мутном фиолетовом небосклоне беглецу снился сон. Из сна, проснувшись, вынес только то, что быстро-быстро рос.
Он проснулся. Пурпурный свет, свадебными лентами свешивался из дыр кошкой изогнувшегося потолка. Пыль, чёрные от копоти стены, ржавые трубы валявшиеся посреди металлической залы - вот что он лицезрел в первое утро свободы первым. Помахав руками и, к своему удовольствию убедившись в отсутствии ограничения сверху, он направился к прогнившему боку ангара выбраться. Немного разорвав агрессивно торчавшее железо протиснулся в щель и оказался снаружи.
Защитного цвета разрубленная вдоль пополам бочка резко возвышалась над головой и загораживала почти половину наконец-то увиденного им неба. Ангар осмотренный, снаружи и не обнаруживший каких-либо полезных свойств перестал его интересовать и тогда Зелёный решил бросить его на то же на что был брошен и сам.
Пространство, в котором теперь очутился, захватило его своим объёмом. Солнце сидело в засаде за фиолетовыми облаками, порою подмигивая то одним то ещё каким-нибудь неосторожно выпавшим лучом. Блоки тёмного шероховатого камня, простерались в строгом геометрическом порядке во все четыре стороны там где должна оказаться земля и сливались в горизонт. Мало нагревшиеся за утро они достовляли стоящему удовольствие. Было неясно кому взбрело в голову заниматься таким не простым строительством мостовой по которой никто, кажется, и не собирался ходить, ездить. "Ну раз надо так пускай, мало ли чего я не знаю," - хмыкнул Зелёный. Голос потерялся.
Но он побежал - ему хотелось бежать. Он никогда не бегал и поэтому его это так увлекло. Как прекрасно он несся, так свойственно увлекаться молодым. Спустя время ему надоело и он с удивлением заметил, что видит край поля, ранее казавшийся недосягамым, даже взгляду. Пробежка случайно достигла цели. На переферии обозримого виднелись какие-то строения. Легкомысленно насвистывая загадочную мелодию искатель продолжил путь и скоро дошёл до жилищ замеревших в ожидании посреди клеточной пустыни. Надеясь там определить свою сущность или по крайней мере найти ответы на вопросы путник если и не смело, то уверенно направился между домов.
Плиты закончились - растрескавшийся асфальт занял их место под ногами. Ветхие потрёпанные бетонные постройки сляпаные абы как вылезли по бокам. Он шёл по улице и вертел головой по сторонам. Всё казалось пустынным, заброшенным и в то же время не создавало картины необитаемости. Что-то таинственное и противное здравому смыслу скрывалось в дырах пустых окон. "Почему же никого так и нет?" - задавал он себе вопрос, несколько беспокоясь, но нисколько не опосаясь. Создавалось впечатление, словно чья-то больня и ленивая фантазия затеяла, а затем бросила грандиозную стройку целого населённого пункта. Ребёнок, получивший на день рождения огромный набор кубиков сначала самозабвенно городит что-то не подвластное плану, и тут же бросает когда его зовут есть вкуный торт.
Стало надоедать. Конечно он видел сейчас много нового, чего даже не представлял себе, но как всё оно мертво, скучно, однообразно появлялось за каждым новым повортом.
Наконец один дом привлёк его внимание необычайностью постройки, формы. Дом возведённый из красных кирпичей чем-то показался ему обитаемым и он зашёл. Побродив по коридорам он наткнулся на пыль, изломанную сантехнику и странное фиолетовое образование в тёмных углах. Под одной из лестниц его лежало больше чем везде, чем надо. Субстанция, казалось, подрагивала, скрывая что-то внутри от посторонних. Попинав ногой беспокойное нечто и убедившись, что раздашееся булькание ничем не угрожает отчаянный естествоиспытатель судьбы мысленно плюнул и развернувшись пошёл искать выход. Разочарование боролось с растерянностью.
Он вернулся в улицу через другую дверь. Было жарко и хотелось пить, поэтому он держался теневой стороны. Готовое узнавать ещё и ещё молодое существо бродило среди молчаливых стен загородивших то, что оно розыскивало. Неожиданно под ногами раздалось не доброе шипение. Он инстинктивно шарахнулся в сторону. Полный неприязни взгляд буравил его снизу. "Куда прёшь! Урод!" - произнесли более членораздельно и стали потирать оттоптанную ногу. Прислонившись к стене у подьезда сидел человек и держался рукой за бок. Кровь на пальцах, кровь рядом на земле указывали на его неважное расположение духа и болезненное состояние здоровья. "Чё уставился, выродок!?" - стиснув зубы выдавил незнакомец и морщась потянулся за камнем. Выполнив задуманное он удивительно ловко замахнулся и швырнул булыжник в ошарашенного выродка. Снаряд угодил в колено, был тут же подобран и отправлен в голову обидчика. Теперь из раны в виске тоже текла кровь, но её обладателя это нисколько больше не тревожило.
У мёртвого снялась одежда и нашлись документы. Корочки открылись - зазвучал механический голос: "Гражданин номер 838м. Причина секретная. Нестабилен. Поселён в резервации ПЮШ-ИНСК до старости. Степень разложения: 82% (человек). Настоящий статус: труп".
Пластиковая фляга также добытая у 838м выдала порцию воды и жить стало легче. Думать - нет. Прослонявшись до полудня он забрался на крышу здания в надежде увидеть хоть кого-то, хоть что-то способное дать ответы или по крайней мере поесть. Ничего. Ряды домов, словно лабиринт окружали отовсюду. Он уснул от неясности, от тумана который окружал это непонятное место. Как можно удобней свернувшись для сна спящий спиной ощущал грубость материи нового платья. Поймал себя на том, что кто-то говорил во сне, медленно, плавно. Решил - так не бывает. Увидел звёзды. Встал. Темнота подкралась незаметно, но он был привычен к ней. Однако эта темнота стояла мутней. Настороженно поднявшись на колени малолетний убийца подполз к краю крыши и свесился над тёмной улицей. Внизу кто-то раздражённо сетовал:
- Нет, ты эта, бля представь - 838-ой, почти свежий, даже не пахнул, дк нет же какая-то сука его сначала в грудь арматурой, а потом камнем по черепу и всё - пиздец.
- Ни хуя себе! - с досадой отреагировал собеседник - А чё никто подобрать-то не успел, стоко жратвы просрать?!
- Хер на! Вот именно просрать. Стянули зачем-то робу, забрали корки, флягу, нож и голым бросили. Уже где нибудь обсосанный валяется, кости бы хоть увидеть, - сердито проворчал хрипловатый голос.
- Да, вот это, бля, долбоёб. Ну так лохонуться! Он поди сам коцанный был или ваще обдолбанный? - возмущались в темноте.
- А я ебу? - резонно отмахнулся рассказчик. Послышались удалявшиеся шаги и всё стихло.
Хотя нет, не всё. Откуда-то из улиц раздавался монотонный гул, перемежавшийся со стуком сердца. Только теперь он почувствовал в воздухе какой-то странный запах, которого не замечал днём. Что-то запах нёс в своём сладковатом и чуть терпком веянии. В нём таился какой-то подвох и своим животным существом он это почувствовал. Волосы и уши на его голове дёрнулись. Он встал во весь рост. Обернулся на месте и заметил, что там где кончались звёзды виднелся неровный свет. Будто тени устроили танцы - так мерцали дома в ночи. Пришло время задуматься - так и поступил. Шаги не заставили себя ждать.
Что-то неясное творилось в этом месте и отчего-то никак не хотелось становиться жертвой происходящего. Недоброжелатели, может те самые моги, точно хотели есть и не фрукты. Мысли текли одна за одной, то медленно, то накладываясь одна на другую, к тому же этот запах... Запах звал, манил, приказывал действовать, а хотелось выяснить что же происходит в центре лабиринта. Дикарь слез на избитый тротуар и как хищник заскользил к цели.
...Гул мерно нарастал, превращаясь в ритм. Ноздри уже не ощущали, зато обострились остальные чувства. Темнота расступалась и оконтуривалась, звуки выступали на ладонях, тихо кружилась голова. Под кожу пробивался пульс ночи. Какие-то вялые сгустки постоянно скокали за угол и крались за ушами. Скрываться расхотелось, да и само по себе оказалось понятно, что всё двигалось к центру, где уже началось то зачем шёл.
Под волосами звенело "тум-ча", а мозг невольно обнаружил свою подстройку к бою в перепонки. Затягивало. Неожиданно путь загородила стена с первой, встрченой, дверью. Спросили: "Кто?" Качающийся вперёд-назад сообразил: "Не знаю." Спокойно спросили: "Чей, тогда?" Само всплыло: "Ленин." Сзади подтолкнули - там вилась очередь. И по зрению врезало огромным костром. Ленин стоял в кругу стадиона, в центре которого пылал фиолетовым и ораньжевым трёх ростовый пожар. Не было трибун, но плоскость углублялась к центру где пылало пламя. Звук шёл снизу. Группы силуетов в такт подскакивали вокруг языков метавшегося пламени. Пол засеянный пеплом пылил когда по нему двигались...
Темп нарастал незаметно, но однозначно. Ленин протолкался в толпу и пытался заглядывать в лица, в глаза - никто не обращал внимания на малыша-соседа. Происходящее врывалось в мозг с иррациональными вспышками горящего. Пот струился со лба и спины. Хаотичный танец впивался в вены, дёргал за нервы и заставлял быть со всеми.
Новичок успел рассмотреть контингент: окружающие выше его ростом, большинство похожи друг на друга, правда если постараться можно выделить группы держащиеся порознь. В основном лысые, с бездумным сосредоточенным взглядом они учавствовали в действе, недовольно ворчали, если им наступали на ногу.
Как ни старался - к центру пробраться не удалось - он выбрался к стене терявшейся в сизом дыму и отдышался. Поразительная лёгкость в теле, взбудораженная апатия, и постоянный внутренний зуд - вот что с ним творилось. Месиво вибрирующих тел плавало в стиле чугуна.
Из толпы кто-то отделился и направился к нему. "Во колбасит, бля!" - обратился к нему невзначай отделившийся. "Но, бля," - на всякий случай ответил Ленин. "Чё, ты? С кем?" - задал вопрос неизвестный. "Я для себя," - сказал Ленин. "А-а- а..." - протянул собеседник и потупил взгляд. "Чё здесь такое?" - поинтересовался отдыхающий. "Никто не знает, я не знаю - смотри," - загадочно пожал плечами отдельный мог. "А как тебя зовут?" - спросил Ленин. Его проигнорировали и оставили.
Безумие. Пюш горела - испарения раскручивали нервную систему присутствующих. Толпы бесов вертелись по полю. Дрожь пробирала всех исключительно, но резне предстояло случиться. Всё кровавое происходило в тюрьме с завидной регулярностью. Терпение растянули и оно собиралось лопнуть и убить. Псы сорвались с цепи и голод хватал их за глотки. Моги терзали тела соперников. Визг, рёв, хрип - сливались в гул города и перекрывали ритм человечного. Под ногами появилась пюш. Она текла чёрным языком, проглатывала по дороге мёртвые тела. Бессмысленная бойня развёртывалась перед глазами одного спокойного человека, хладнокровно взиравшего синевой глаз на карнавал банального. Группы разъярённых собственной беспомощностью могов сходились били, рвали, грызли и жрали пока не падали замертво. Ни один из вращавшихся в круге не разбирал куда приходились его удары. Наркотическое звертсво проявляло себя во всю и Ленин смеялся над серьёзностью, над фанатизмом трпетавших в пожаре ночного будня.
Завороженный простотой вынырнувших ответов он стоял и смотрел как гибли, дохли. За длинную ночь, до утра, ему никто ничего не сделал, да и некогда им было, им давно нравилось другое. Мир цвёл страшными цветами. Плоды собирала пюш поглощая новые и новые жертвы. Шевелящихся оставалось меньше и меньше, скоро не осталось. Пюш доедала ужин. Регулярная ночь издевательски стрельнула звёздами. Ленин очнулся. Сквозь стоявшую столбом пыль к нему приближались с масляным старинным фонарём. Кирпич метнулся из пыли, коснулся лба, не остановился и сделал рану. Стена потемнела - Ленин, потеряв связь с действительностью, медленно и трагично сполз в пыль. Коготки чиркнули что-то в пыли, но этого никто не заметил. Молодость венчалась с грязью майским утром.
"Кх. Для себя, бля," - передразнили над остывшими синими глазами, которые теперь заперлись в своём мире.
Токсик встал из кресла, потянулся через спинку, хрустнул поясницей и выключил усилитель - колонка послушно хлопнула динамиком, а пыль, город ПЮШ-ИНСК на пятнадцать ватт растворились навеки вечныев в прострах сквозной фантазии. Моги перевернулись в своих постелях и перегаром запахло справа. Два тридцать. POWER.