Аннотация: Воспоминание о бродяжном походе по Латвии в советские времена
А учился я тогда в Московском технологическом институте лёгкой промышленности.
И надо сказать, что юношем я был бедовым.
Мужик! Сказал - отрезал!
Передумал учиться на механика обувного производства - и даже сессию весеннюю сдавать не стал.
Там, правда, был здоровенный элемент безвыходности.
От элемента антисоветизма.
Не сложились у меня отношения с историей КПСС.
Старушонка по "Истории КПСС" (и на хрена оная история нужна мастерам кожевенных цехов?), седенькая, маленькая, крепенькая и злобная, словно полководец А.В.Суворов скрестился с еще не утратившим доверие товарищем Берия Л.П., посулила не допустить меня к своему экзамену. Если не возвращу себе ее благоволения каким-то там растопыренным конспектом о причинах раскола между большевиками и меньшевиками. Каковые причины были ярко освещены в работе "Шаг вперед, два шага назад", написанной тов.Лениным В.И.
За недостатком места пересказ работы я здесь приводить не буду, но можете мне поверить, что тов.Ленин В.И. исчерпывающе осветил очередные задачи российской социал-демократии в русской революции. Правда, оставалось непонятным, на хрена надо было ползать по чарующим глубинам разногласий между русскими социал-демократами (а также еврейскими социал-демократами, в количестве тоже 2 (двух) партий, польскими социал-демократами, закавказскими социал-демократами и какими-то еще... факт, что не было малороссийских социал-демократов - видимо, даже тов.Ленин В.И. в те годы еще не избавился от пережитков звериного великорусского шовинизма, ксенофобии и имперского синдрома)...
Что-то я запутался. В общем, на хрена было будущему мастеру каблука и подметки разбираться во всех этих дрязгах людей, которые могли собраться все вместе в одной маленькой комнате, но выйти из нее десятью разными партиями?
Вот и я тоже не понимал.
О чем в какой-то момент и было доведено до преподавательницы в сугубо ленинизированной форме: по форме вроде бы ничего, а по сути - издевательство.
Сувороберия была большевичкой старой закалки - этот оппортунизм мой сразу просекла. Но сделать ничего не могла: страна нуждалась в гиенах дрочильных машин, а орел наш Леонид Ильич тезис об обострении классовой борьбы по мере приближения к коммунизму уже отставил. И потому ей оставалось лишь бессильно клацать клыками модельного ряда зрелого ГПУ, когда я с необыкновенной горячностью осуждал идейные шатания Дана, Мартова, Гоца и тем более Либермана и яро клеймил ренегата Каутского.
Аудитория кисла, как капуста.
Теперь же настал мой колымский час. Конспект ее фантастических лекций по пономаревскому "кирпичу" у меня кое-как, но имелся. А вот зачем было выписывать из ленинских работ какую-то хрень, которая меня якобы так потрясла, чтобы я ее фиксировал на вечную себе память, - этого я понять искренне не мог.
Не будет конспекта - не допущу до экзаменов, победно наступал полководец бесконечно верного учения. Но я же и так все знаю, - недоумевал будущий герой обувного фронта, - спросите! Без конспектов не допущу, идейно отвечала Александр Васильевич Берия.
Но Мехмет-паша-еще-не-Пересвет гордо заявил: "Скорее небо упадет на землю, и Дунай потечет вспять, чем сдастся Измаил".
Внутренне, конечно, ответил, ибо опаску имел. Коммунизм пока что еще строили, и совсем перегибать палку не стоило. Такое вот неразрешимое противоречие советского человека.
И плюнул вообще на экзамены.
Да оно и так пора было жизнь менять. Что это такое? - на вопрос, где учишься, скромно отвечать: в Московском технологическом... А если собеседник попадался въедливый или просто безжалостный, и уточнял: а в каком? - еще более потупившись, ронять трудным шепотом: легкой промышленности... И отводить глаза от удивленного и даже чуточку брезгливого взгляда.
Нет, против самого швейного или там обувного производства никто ничего не имел. Но ты ведь гуманитарий! - удивлялись знакомые. Ты же какие очерки в "Юном натуралисте" публиковал! Тебя же в школе историчка боялась!
И что - я им должен рассказывать, как на экзамене по математике от отчаяния самостоятельно теорему Лагранжа доказал? (На высшую математику я тоже нечасто ходил, но математичка, в отличие от квазиБерии, меня любила, потому что видела какие-то от меня самого скрытые арифметические способности).
В общем, легендарное гнездо кудесников швейных машинок я и без истории с историей победоносного нашествия советской власти собирался бросать.
Но и погулять перед будущими тяготами и лишениями армейской службы - тоже хотелось. И я решил отправиться в Латвию. Покупаться, погулять, то, се...
Ну вот, обрисовав это полотно будущей битвы за урожай в латвийских лесах, плавно перейдем к самой истории.
А девушка, надо сказать, в то время была у меня одна. И жила на Бирюлево-Товарной, так что не вдруг и заедешь. А природа уже просто воем выла и в ножках у меня валялась, требуя распространить генетический аппарат по как можно более широким слоям человечества. Поэтому - что я там плел двум своим молоденьким попутчицам по купе - один только Б-г и весть. Он, говорят, все видит и все помнит. Я - не помню. Но поскольку в Латвию я ехал, облаченный в студенческую куртку Инъяза (у меня там друг-одноклассник учился), то примерное понятие о том бреде составить можно.
А вот трепался бы меньше, мог бы потом сыром швейцарским кататься по веселенькому женскому общежитию в тихом городе Олайне, центре латвийской химической промышленности...
К сожалению, времена тогда были дикие, нравы первобытные... потому основное противоречие социалистического общества вовсю разворачивалось здесь, в недрах гукающего колесами по стыкам поезда. Под безжалостным небом Псковщины разыгрывалась беспощадная драма, о которой ничего не говорило бессмертное учение истпартовской Мнемозины. Мальчику хотелось посеять генетический материал, а девочкам сперва хотелось замуж. Но столь блестящей партией эти скромные труженицы большой нефтехимии себя даже не льстили, а потому выходил я из поезда, обогащенный лишь бумажкой с адресом их общежития в славном городе Олайне.
А надо сказать, что была у меня еще одна страсть - очень мне хотелось ходить в спортивном костюме, у которого вдоль рук и ног шла бы белая полоса.
Я же всё-таки был спортсмен. Даже дважды - плавал в "Малахите" и бегал средние дистанции в ЦСКА. Так как-то получилось: тренер по плаванию потребовала, чтобы я в беге подтянул дыхалку, и пришлось мне искать такую возможность. А бегать я никогда не любил - скучно и муторно. Потому заявился в спринт. И поначалу меня туда взяли. Но мышцы оказались какие-то не те для спринта - "длинные", что ли, как мне сказали. И перевели меня в средневики. То есть в ту дисциплину, где страдание настолько сконцентрировано, ибо надо совмещать в одной терпилке скорость и долготу бега, что оную дисциплину ненавидят даже олимпийские чемпионы по ней. Лично читал книжку какого-то американского бегуна на милю, из которой буквально сочились его кровь и слёзы...
Ну, и у меня тоже. Но беда была в том, что на том стадионе встретил я девушку, как две капли воды похожую на главную героиню из "Генералов песчаных карьеров", безвременно погибшую в бандитской разборке. И наверное, трудно было найти тогда подростка, который не был бы в эту героиню ранимо влюблён. Особенно, если он в 15 лет сумел убедить контролёршу, что ему уже 16, а потом с замершим сердцем смотрел на её беззащитные сисечки, когда они там с главным героем, сцепив руки, почему-то их кругами перед собою водили.
Словом, вот эту девочку я вдруг увидел на ЦСКА. И... тем и ограничился. В смысле - смотрел на неё, вожделея вовсе не того, чем должны заниматься мужчины с женщинами, а чего-то непонятного. Что-то такое аэлитопреклоненное, но скрывающее себя глядело на девушку - как раз спринтершу, между прочим, - и на большее не решалось. А она посматривала на меня. Уж не знаю, с каким чувством.
Вернее, теперь знаю. Потому что в 10 классе после ссоры с самим завучем меня перевели в другую школу по соседству. Где я увидел в своём новом классе -
- Её!
Да ещё и на одной парте с нею усчастливился сидеть. На физике и астрономии. Удивительно ли, что физичка - молодая ещё - вскоре меня искренне возненавидела. Я бы на её месте то же чувствовал бы, если передо мною подросток также изгалялся бы в расчёте заслужить мимолётную улыбку своей богини.
Звали богиню Оля и в конечном итоге мы с нею подружились. Но, конечно, не так, как мне хотелось. Она благосклонно принимала почитание и антифизичковский террор в её честь. Но чтобы так вот, рука в руке, и удаляться в облака - нет, тут она твёрдо оставалась по ту сторону границы.
Сохранилась у меня выпускная фотография нашего класса. На ней запечатлелась картина, ужасающая своим лютым символизмом. Стоим мы с нею на верхней ступени, в последнем ряду. Все по-разному, но смотря в камеру. А я - смотрю на неё. А она - смотрит в сторону, потаённо улыбаясь...
Так вот, уже потом, когда открылись "Одноклассники" и пошла первая мода на встречи, мы с нею встретились. Молодость, конечно, уже прошла, да и жену я тем временем встретил такую, что никакие школьные любови конкурировать не могли в принципе.
Не было шансов даже для воспоминаний и них...
Но всё же теперь можно было признаться перед первой любовью во всём тогдашнем.
Я и признался. И получил ответ на тот самый вопрос. Дословно не помню уже, но оказалось, что тайною для неё мои чувства на стадионе не были, только ведь и она не могла, не имела права ко мне первая обратиться. И ко времени, когда мы встретились в школе, ей уже захотелось меня проучить. То есть отучить. От этой вот вертеровской страдательской робости. А там уж как-то и пошло - до конца учёбы установились соответствующие отношения. А вот отчего после школы не захотел встретиться - так и сам дурак.
А как я мог хотеть встретиться? Мне же стыдно было - я же никуда не поступил! И трудовой путь начал телеграфистом 3-го класса на Ордена Ленина Центральном телеграфе СССР!
И спорт на ЦСКА как-то сам собою забросился. Говорю же - не люблю я бегать...
Да и староват стал для своих далеко не рвущих шаблон для своего возраста успехов...
Но вот костюм, костюм почти сборной! Это была хрустальная мечта из той юности с той девушкой. Это потом уж ухари за "Адидасом" гонялись - а мне вот эта одна белая полоска беспредельно нравилась. В таких спортивных костюмах тогда ходили спортсмены сборной СССР.
Столь дерзновения я уже не имел - что в плавании, что в легкой атлетике выше Москвы не забрался, - но когда в центральном универмаге Риги увидел такой костюмчик с полосками... Ох!
Не мог я мимо пройти.
Вот он, тот костюмчик...
И купил я этот костюм. Что-то за 60 рублей.
А денег у меня всего было рублей девяносто.
Ну и черт с ней, с Латвией, решил я. В следующий раз погуляю.
Но я опять забыл про Всесильное, ибо Верное! В стране проигравшего меньшевизма нельзя было просто так купить обратный билет из Риги в Москву! Их на данный момент не было. Но можно было заказать - на рейс через две недели.
Это, правда, выяснилось уже в аэропорту. Потому что до того удалось на собственном опыте установить также и то, что зря я так усердно изучал работу тов.Ленина В.И. "Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов". Александру Васильевну фон Берия я, конечно, тогда в очередной раз уел пытливыми вопросами - но из творческого наследия Вождя мирового пролетариата никак было не разжиться знанием, как уехать в Москву, если билеты на поезд будут только через три недели. Если будут.
Мало сосредотачивался вождь на проблемах реального социализма, чуть ли не с антисемитским упоением громя оппортунизм тт. Дана, Мартова, Гоца и прочих, вот что я вам скажу!
Две недели - лучше, чем три. Хотя билет на самолёт за 19 рублей - хуже, чем за 11 на поезд. Потому как с 20 рублями в кармане шанс протянуть две недели в чужом городе есть. А вот с червонцем - уже никаких.
...Вторую ночь я провел где-то в Дубултах. И даже в отдельной комнате. Без окон, в середине здания. На какой-то стройке.
Нет, в Юрмалу я не топиться поехал. Во-первых, душа моя ещё радовалась штанам с полоскою (да, и рукавам, конечно!). А во-вторых, я и не сумел бы утопиться с моим-то первым разрядом по плаванию. И уж тем более, когда до первого глубокого места надо было прыгать полтораста сажен по колено в воде.
Просто решил: уж раз я тут - накупаюсь вволю!
В общем, это действительно было романтично - обойти весь Рижский залив по кромке моря. Когда бредешь кристальным утром между пространством и вечностью, и море покусывает за босые пятки - это романтично.
Только холодно.
И есть хочется.
Надо признать, наутро эта идея не казалась больше роскошною - провести ночь на пляже, вися - без всякого напряжения воображения - НАД звёздной бездною. Оказывается, гладить звезды ладошкою тянет тем меньше, чем холоднее ночь становится. И одиночество во Вселенной как-то не приносит больше покоя. И сон теряет свои релаксационные свойства, зато становится одним из видов пытки прерывистой бесконечностью...
Но под бодрым с утра солнышком жизнь снова заиграла красками. Тем более что 30 копеек на яичницу в привокзальном кафе тотальную дыру в бюджете ещё не пробивали. А отобедать удалось вообще в каком-то закрытом пансионате, куда я проник как бы отдыхающим, как бы с пляжа. А что, да, в спортивном костюме - да, выходил размяться. Лишь морду на входе надо кирпичом сделать.
Может, надо было там так и остаться? Но дух романтики ещё не прижат был в моей груди бетонными плитами жизненных буден, а потому я и потопал дальше по кромке моря, время от времени останавливаясь, скидывая одежду и меняя направление передвижения в сторону Швеции.
И в этих обстоятельствах социализм был хорош. Не в том смысле, что до Швеции я всё равно бы пешим порядком не доплыл, и надо было мириться с завещанной тов. Ульяновым действительностью. Нет, я был вполне себе советским патриотом, действительность мне вполне нравилась. Да и не знал я другой жизни, как почти все советские люди. За исключением деятелей партноменклатуры, выродившихся из коммунистов в коммуняк, но продолжавших натравливать истпартовских овчарок на безответных соискателей должности инженера по ремонту ткацких машин.
Нет, в данном случае социализм был хорош тем, что можно было попросить случайного рядом загорающего присмотреть за вещами - и оставаться уверенным, что он не попятит твой драгоценный костюм с полосками. И тем более - не бояться, что одинокий рюкзак примут за взрывное устройство и не расстреляют из водяной пушки.
Впрочем, надо оговориться, что и после социализма мне удалось застать столь же патриархальные и правильные примеры отношения к вещам купающихся. Это было уже в 1998 году, я уже в качестве опытного политолога и пресс-секретаря работал спичрайтером на выборах мэра в большом Калининграде. И в один свободный день решил съездить в Зеленоградск погладить косточки солёною морской водою.
А была на море там зыбь, у берега переходящая в навал волн на пляж, словно они оголодали настолько, что жаждали урвать своими белыми зубами хоть горсть песка. Тем лучше, решил я, покачаемся на волнах, покатаемся!
И укатился. То есть это они меня укатили. За километр, если не полтора в сторону от того места, где я вошёл в воду. Вошёл, надо сказать, просто беззаботно оставив одежду на песке. Лишь тётенька из киоска с пивом была упрошена краем глаза поглядывать за ней, не прерывая, на чём она непременно настаивала, своего упоительного занятия. В смысле - работы. Трудовых обязанностей, на кои она настойчиво ссылалась, отнекиваясь поначалу от предложения по модальному долженствованию оберегать моё имущество от посторонних попозновений.
В общем, когда я прискакал из той дали, куда унесли меня методичные волны, одежда была не тронута. Но возле неё стояла та добрая продавщица и милиционер, в тяжком раздумье глядевший на мои джинсы и отрывавший взгляд только для того, чтобы кинуть его в тревожную даль моря.
Нет, до Швеции отсюда, конечно, ближе, нежели от Юрмалы, но всё же сомнительно было, что он полагал, будто я избрал свободу. Всё же и волны шли от оной державы, и свободы в самой России было хоть тони в ней.
Вот! Вот в этом меня и упрекнула сердитая работница прилавка, когда опознала в синем силуэте завещателя одежды. Мол, ушёл поплавать, и полтора часа его не было! Утонуть, что ли, решил - так чего мне с твоей одеждой делать?
А да, надо признать, что джинсы и уж не помню какая то ли майка, то ли рубашка никак не тянули даже на самого завалящего Версаче. Впрочем, не в костюме же спичрайтера было мне на пляж ехать!
Милиционер же, всё в тех же тяжких раздумьях, всё сличал портрет в паспорте с моей внешностью, наверняка вспоминая старые советские фильмы, где вот в таких же условиях и подобным образом в Страну Советов проникали злостные империалистические шпионы . Здесь же, в Прибалтике. Но потом всё вздохнул, выслушав мои уже не таким лясканием зубов, как сразу после водных процедур, сопровождаемые пояснения про желание покачаться на волнах, вернул паспорт и даже пожелал быть осторожнее.
А славную трудоголическую продавщицу я утешил купленной у неё же парой пива, которую и распил возле неё, развлекая её рассказами о жизни в Москве...
Но надобно вернуться в советскую Латвию. Ночевать мне в следующий раз пришлось на стройке. Под себя постелил дверь, другой дверью закрыл входной проем - зачем? Да черт его знает! И тихонько дал отдых исхоженным за день ножкам.
Вас никогда не будило среди ночи чье-то ошалелое метание в закрытой комнате и в абсолютной темноте? Тогда мне вас жалко. Вы не испытали настоящих эмоций! Вы еще можете бояться Фредди Крюгера, "Восставшие из ада" заставляют мурашки выбегать на вашу кожу, Альфред Хичкок для вас - не жалкий пародист, а настоящий мастер кино...
Это птица была. Что ей надо было в глубокий ночной час в моей комнате, как она туда проникла сквозь запертую дверь, почему решила разделить со мной одиночество - не знаю, а врать не буду. Возможно, Всеблагий решил все же дать распространиться моему генетическому материалу... но то ли это Он так гнусно подшутил, то ли в школе плохо учился и не узнал, что межвидовое скрещивание невозможно. А если и возможно, то потомство все равно будет бездетным.
Птица, видно, тоже задавала подобные вопросы своему летучему богу и уже представляла орду уродливых птенчиков без перьев, у которых уже никогда не заведется потомства, - но она забилась в угол и страшно кричала, когда я в темноте к ней приближался. И не улетала, даже когда я отвалил дверь от косяка и открыл ей путь к ретираде.
После нескольких неудачных попыток избавиться от шумного зверя я сказал: "И черт с тобой" - на вторую ночь в пути спать хотелось хотя бы и на двери и хотя бы и с птицею.
Ну, не в том смысле, конечно, да и в биологии я не силен - не знаю, где там у этих созданий соответствующее отверстие находится. К тому же вдруг это было самцом, а до таких высот извращений я не опустился даже и много позже, даже и после пяти бутылок водки за вечер...
Самое главное, что эта сволочь спать мне так и не дала! Периодически на нее нападала новая шизятина, она подскакивала с места и снова с криками и причитаниями начинала биться о стены и потолок. Но когда я вставал и открывал этой заразе дверь - она не-а! не улетала!
Под утро я был, как Мцыри. Крепче двух друзей с птицею я, конечно, не обнимался, но все остальное было в наличии - томление духа, измятость тела и усталость в покрасневших, как у чекиста, глазах. Собственно, под утро, когда рассерелось, я только и разглядел, что мой ночной ужас был всего только грязным мелким потомком динозавров, по несчастию не пришибленным тем метеоритом, что уничтожил безобидных тираннозавриков...
Что интересно, мцырятина эта и закончилась так же загадочно, как началась: когда я проснулся уже при полном утре, крылатой твари в комнате не было.
Дверь оставалась закрытой...
Так вот, ягоды.
Этаким макаром добрел я, кажется, до Яункемери - или чем там эта Юрмала кончается. А к тому времени я себе уже и цель придумал. Мне нужно было добраться до Кандавы.
Кандава - это такой городок маленький за Тукумсом. Это тот кусок Курляндии, из которого мы немцев до самого 9 мая 1945 года не могли выковырять. Мне он был родным по двум обстоятельствам. Здесь я два лета провел в спортивном лагере, когда еще плавал за "Малахит". И здесь мне так здорово лечили зуб, в местной поликлинике, что я через сколько-то там времени сверления, натуральнейшим образом закатил глазки и решил отправиться к Вигвамам Прежних Охотников.
"А еще русский", - приветствовала меня латышский стоматолог, когда Охотникам все-таки пришлось обойтись одним.
В общем, лагерь спортивный там еще функционировал, и не могло же в нем не оказаться ни одного из тренеров, которые меня еще знали. Опять же и в генетику можно будет углубиться - не все же там старые поварихи!
О поварихах мысль неспроста была. Денег оставалось рубля три, а жить надо было еще девять дней. Как это сделать, я совершенно не представлял. То есть - к чему гриманичать и ковырять землю ножкою? - представлял: ночью с поварихою, на завтрак она кашку принесет, от обеда порцию не сможет не урвать, а на ужин, так и быть, можно и вместо ужина...
Жизнь положительно менялась в лучшую сторону!
Да... Если бы я не попал на пересменок.
Нет, то есть люди в лагере были. Но ни одного тренера, а только какой-то руководящий персонал. Который меня без размышлений и выпер, едва застал на подведомственной территории. Жалкие крики "Я свой, я буржуинский!" положительного эффекта не возымели.
И пошел я от лагеря вниз, к стадиону и бассейну. Хотя бы спать не под открытым небом, а в раздевалке. Лишь слабое утешение смягчило горечь поражения - от порога одного из латышских домов мне удалось стырить бутылку кефира. Латвия беспардонно наглела буржуазно, в ней молочники позволяли себе оставлять свою продукцию у дверей заказчика. А я был русский, и со мною, как таковым, был, как известно, Б-г. Вот и...
Одно утешает сегодня: может, я ту бутылку у той самой зубной врачихи спер...
Чтобы не обуржуазиться вслед за латышами, я решил дополнить обед чем-нибудь съестным. В универсаме на богоносца посмотрели с подозрением - свет голодных глаз приятно освещал щетину, выросшую за это время, - но ничего не сказали. Всесильное учение еще не проникло в поры их буржуазных душ, и взашей меня не вытолкали. А может, старший товаровед пописать отошел...
В общем, взял я буханку хлеба, подошел к кассе...
Такое бывает, если корабль вдруг ухает в промежуток между высокими волнами. Тело становится легким, мозг веселеет, а рот заполняется слюной. Это и произошло со мной перед кассою, когда я увидел там лоточек с шоколадками. Каждая клеточка организма забила ножками и заорала в истерике: "ДАЙ!"
- Цик макса? - севшим голосом осведомился я.
- Диудесмит сеши, - ответила оккупированная в будущем латышка. - Копекс, - затем зачем-то уточнила она, словно я был похож на шведа с кронами.
Из последних остатков чувства долга что-то пискнуло: ты что? Нельзя! Жить-то на что?
Цыц ты, животное! - хором рявкнул весь прочий организм.
И шоколадка сменила место дислокации.
Правда, кончилась она быстро. Без мучений и долгих слез. Причем поторопилась юркнуть в свой шоколадкин рай еще даже до того, как я дошел до стадиона.
Кефир додержался до вечера.
Хлеб должен навеки войти в их хлебные книги памяти своей героической обороной аж до следующего полудня...
Я, правда, оптимизма не терял. Мне надо было дождаться новой смены. С поварихами. Потому я регулярно наведывался в лагерь, а пока жил на стадионе. Точнее, около бассейна. В женской раздевалке. Что было естественно: здесь всегда чем-нибудь затыкали от пытливых мальчишечьих глаз дырочки в дощатых стенах, а потому по ночам в раздевалке не дуло. Не то чтобы по мужской ходили ураганы, но когда ночью лежишь на узкой деревянной скамеечке у деревянной же стены, а через даже узкую щель к тебе в компанию просится холодный воздух, -
- нет, в женской раздевалке было значительно теплее.
Вот тут и появились они. Ягоды.
А что было еще есть? Деньги я героически берег. Позволял себе в день только булочку за десмит копекс. Кефир - и тот уже пробивал дыру в бюджете, а вести настоящую оккупационную политику в маленькой Кандаве я как-то не решался.
А потому утро мое начиналось с походов по местам боевой славы немецкой группы армий "Север" и 19-й латышской дивизии СС. Один раз даже реальная каска немецкая попалась, до сих пор жалею, что не взял. Хотя и хотел. А на следующий день уже того места не нашел.
А не взял я ее, потому что старательно собирал пищу. Уж что там были за ягоды, сейчас не вспомню. Черника, наверняка, кажется, земляника еще, ежевика... В общем, как самка первобытного человека, часа через три я набивал себе желудок. Хотя особой сытости это не приносило. После этого я плелся в Кандаву, - кассирша стала меня приветствовать... молоденькая, вообще-то, булькала где-то там, под ягодами, беспризорная мысль. Я брал свой хлеб, вежественно говорил ей традиционный "паудиес" и отбывал в свою лесную резиденцию.
А вообще, если забыть о голоде, жизнь та была по-настоящему бодисатвенной. Утром общаешься с природою, ешь экологически чистую пищу. Днем балдеешь в положении единственного хозяина бассейна - из местных туда ходили только мальчишки, а с ними мы быстро нашли общий язык, когда я крутанул оборот с десятки, а потом дал им несколько уроков прыжков в воду. Так что наплавался я всласть, как в Майами.
И когда приехала новая смена, я даже испытал чувство недовольства. Майами у меня отобрали, жилье в раздевалке - тоже, а поварихи... И с чего я решил, что они будут молодыми?
Горшкова моя не приехала, был Круглов из другой секции. Он во мне участия не принял, в лагере мне все равно жить было нельзя... покормили пару раз, да душ горячий принял...
Да и куда меня такого - со щетиною и повадками голодного хомо хабилис? Все же, хоть память и не умирает, но деткам местным было максимум по пятнадцать, а мне уже девятнадцать - дядька совсем.
Так что единственная, с кем я сердечно распрощался, была ставшая почти родной кассирша. Жалко, что...