12-22-1998
12-23-1998
12-24-1998
12-25-1998
                             1.

Первая строка будет самой почетной.

Она первой откроет глаза на мир, покажет в другом ракурсе известное,
заставит заметить не только дутую величину, но и не столь выигрышную
толщину. Реальность обидится, надуется, и замкнется сама на себе.
Человечество запишет себе в актив еще одно нетленное произведение
и отметит в учебниках его автора, если ничего не напутает.

Не важно, что последует за ней. По одной только первой строчке
седые профессионалы произведут анализ, каким-то образом смогут
подсчитать количественное вхождение слов, сделают частотный разбор,
чтобы потом сгоряча приписать автору пару непристроенных шедевров.
Одной строчки хватит, чтобы почивать на лаврах и где подальше.

Да, так оно и будет. Человечество нагнется, чтобы подобрать сверкающий
перл и выронит из карманов и рюкзака на спине десяток засаленных
фолиантов, у которых никогда не нарушалась параллельная близость
страниц. Отслужившие свое источники останутся незамеченными,
а если даже и попадутся на глаза, то кроме мимолетной и дешевой
жалости, брезгливости и поспешности, ничего иного не родят.

Первая страница будет самой захватанной. По ней пройдут отпечатки
сотен пальцев; все цвета мировой кулинарии будут сиять на предположительно
нетленных абзацах. Острая мысль разделится сгибом, а окончание
едкой фразы случайно оторвет чья-то торопливая рука, не в меру
оставившая за собой способность цепляться за попавшее под нее.

Осилить первую страницу смогут не все. В ней ведь так много этих
маленьких букашек, едва заметных привыкшему к большим диагоналям
глазу. Их здесь не меньше тысячи, пожалуй; а что в таком случае
ждет дальше ?! Нет, кто же откажется от культуры, когда она в
таком красивом переплете, не правда ли, какие яркие цвета ? Мне
же прекрасно известно, что ЭТО выпущено ограниченным тиражом.
Хорошо бы, чтобы только у меня...

Фотография автора на тыльной стороне обложки, жизнерадостная
и выглядящая не по стажу бодро, очень скоро померкнет, усохнет
и сожмется до размеров атома тоски. Там, в тылу, ему еще повезло,
и он не все видит, что происходит на передней полосе. Где завистливые
глаза (когда им выпадает счастливая, но специально запланированная
возможность рискнуть выпросить и попробовать разлучить хозяина
и его ВЕЩЬ) поедают рисунок на обложке, шевеля губами, складывают
буквы названия в смысл, и гладят рельефную надпись на корешке.

Первый том всегда выглядит более тусклым. Цвета его обложки погашены
сотнями рук надеющихся на скорый финал; немногие дальнозоркие,
то есть, прозорливые, сразу примечают более ярких теперь, но
все же собратьев-близнецов. Страницы с самой невыгодной для себя
стороны обзора сразу раскрывают свое значение: более непричесанные
выдают случайно забредшую на них иллюстрацию. А те, что в этой
нескончаемой очереди стоят дальше от своего родителя, наперебой
хвастаются щедро загнутыми уголками. Они должны подразумевать
вечную стоянку безвестного посетителя, временно проигравшего
неравную борьбу. Овладевшего грамотой, но не устоявшего против
более работоспособных соблазнов.

Что еще осталось ? Полки с книгами ? Ровный ряд, гордо и со знанием
дела, дизайна, основы домашнего интерьера, с учетом цветов, размеров
шрифтов и объема, но все же по ранжиру расположенных умелой рукой
ветеранов. По праву гордится частой посещаемостью не та полка,
что ближе всего по росту для потенциальных читателей, а та, которой
выпала неслыханная удача хранить заначки всей семьи.

Толстая книжка у левого края хранит в своем чреве будущее мороженое
младшего отпрыска. Расположен же этот пока не реализованный по
причине отсутствия всей возмещающей суммы проект где-то в первой
сотне страниц увлекательного для его автора детектива. В опасной
близости от единственной сцены, за которую творец может при желании
не только получить по лицу, но и без этого спродуцировать красной
компоненты.

Через десяток десертов для книжного червя соседствует тайник
самого старшего. Он будет гораздо солиднее, а потому навещается...
редко - всего пару катастрофически отражающихся на величине регулярных
посещения в месяц. В силу опустошающих обстоятельств, эта закладка
не имеет постоянной привязки к сюжету и время от времени кочует
по дебрям остросюжетного романа. Конкретное место указать затруднительно,
однако можно наверняка утверждать, что середина - место ее обитания.

От поединка на шпагах, до трагического падения со скалы. Потом
погоня по серпантину с чьим-то неминуемо смертельным исходом
и краткое затишье в виде мимолетной встречи главного героя с
предметом симпатии автора. Один только нелицеприятный момент
на совести зреющего археолога-романиста: заметно смятая страница
в районе пытки кислотой, но ее придется списать при случае на
неотложные обстоятельства или душевные волнения.

Любовный роман у противоположного края - знание психологии и
основного правила для определения направления чтения, а может
статься, и поиска на этом континенте. Он милостливо принял в
свои надушенные страницы любовно уложенный на неопределенный
срок денежный вклад-гербарий самой тонкой натуры в доме. Не потому
ли закладка не пытается вызывающе расталкивать недра страниц,
чтобы заявить на весь мир о своем существовании ?

Пара крупнокалиберных бумажных прямоугольников, за душой которых
находится весомое приданное чужого государства. Два эталона чужой
честности и неподкупности почти вросли в книгу и готовы пустить
корни в корешок и сюжет. Они способны выдержать лихорадочный
поиск с привлечением мощной глотки пылесоса (работающего в основном
на выдох, но вводящего в заблуждение своим могучим ревом даже
соседей), а также торопливое листание трясущихся рук. За обеспеченный
им покой они готовы стоять до конца и не выдадут хозяйку до тех
пор, пока принявшая их под свою обложку книга будет способна
сопротивляться.

У футуристического мороженого хозяин не настолько сведущ в таких
делах, поэтому мятые и малопривлекательные (хотя бы в силу малого
числа делителей) детали бюджета страны, ненадолго задержавшиеся
в бюджете семьи, всегда находятся под угрозой своего обнародования.
Защищает их лишь собственная незначительность, что до той поры,
пока не произойдет переоценка ценностей.

За развитием сюжета в многоэтажном шкафу неутомимо следят тысячи
глаз. Строгие профили классиков о чем-то вздыхают, ругают нынешние
времена, и впадают в спячку, неверно объясняемую злопыхателями
солидным возрастом. Один случайный модернист предлагает устроить
пари, причем он сам готов поставить на тонкую женскую натуру
со скалкой наперевес. Не заслужившие чести называться классиками
правом голоса не пользуются, равно как и авторитетом. Жалеют,
должно быть, о том, что не способны описать такую жизнь.

На этом, пожалуй, опустим занавес, на котором будет вышито золотом:
"Берегите книгу - источник знаний !"

                             1.1

Прошла пора влюбленных грез,
Детство позади,
Взрослой жизни паровоз
Въехал на пути.
Километр - каждый год
Пройденный рубеж,
Видишь скорый поворот -
Жизни клок отрежь.
Набирает поезд ход,
Дремлют тормоза,
Снова резкий поворот
Различат глаза.
Вид мелькает по бокам,
Некогда смотреть.
Стоит лишь отвлечься нам,
Настигает смерть.
Но пока она догонит,
Грустная пора...
Скорый поезд без вагонов,
Наша жизнь - игра.

                             2.

Книг у нее на тележке не было, зато свежая пресса наблюдалась
в изобилии. Встретившись с тренированной улыбкой, включавшей
в себя лучистый блеск глаз и белозубую вспышку - укол безработным
дантистам, я едва не улыбнулся в ответ.

Но не смог. А потому почти не глядя вытянул глянцевую обложку
ближайшего ко мне журнала и не посмел больше поднять глаз. Краем
глаза я отметил, что тележка с ее обаятельным водителем переместилась
на очередную скупую порцию сантиметров. Добыча моя на секунду
привлекла меня рекламой на последней странице. А потом я понял,
что это была не реклама - просто отличный снимок, один из тех
редких шедевров, у которых качество не уступает художественной
красоте.

Хрустальный шар, должно быть, расположили между двумя огромными
параллельными зеркалами. Камеру поместили где-то рядом, но в
зеркалах ее отражения не было заметно. Зато хрустальный шар получил
неимоверном количестве двойников: каждое отражение нашло воплощение
в противоположном зеркале, и сосчитать хотя бы приблизительно
число их не представлялось возможным. Получился уходящий в даль
ряд постепенно уменьшающихся в размерах предметов, а если принять
во внимание превосходную полиграфию, то выглядело это соответственно.

Нет такого кадра, который мог бы привлечь внимание среднего читателя
и удержать на себе дольше, чем тридцать секунд. Коллаж, скрытое
третье измерение, сенсационные снимки новых чудес света ? Быть
может, только обнаженная натура будет небольшим исключением,
да и это уже сомнительно. Пойдем дальше: отвесим на все это щедрой
рукой в три раза меньше времени, потому что в жизни люди еще
больше заняты своими всепоглощающими проблемами.

К чему эти бесполезные рассуждения ? Кто знает... Да только я
закончил рассматривать свой шедевр и собрался перевернуть журнал,
чтобы продолжить знакомство в установленном порядке, как моему
беспокойному соседу понадобилось срочно выйти. Никаких проблем:
я всегда готов предоставить ему свободу действий, раз уж выпало
ему сомнительное счастье сидеть у окна. Отчего только ему перед
очередной эмиграцией понадобилось смотреть на часы ?

А как только он скроется из вида, направляясь забавной шатающейся
походкой в конец салона, так я могу снова чертыхнуться про себя.
Какого черта ему не сесть где-нибудь еще, больше половины мест
свободны, тем более что мое недостижимое лучезарное счастье в
синей форме прямо ему об этом и заявило. Коротышка натужно улыбнулся
и вежливо поинтересовался у меня. Я оказался не против подобного
соседства, о чем теперь начинаю жалеть.

Высунувшись в проход, я провожаю его до заветной двери. Он скрывается
за ней, а я возвращаюсь к своему журналу, так и не выдавив из
себя настоящего проклятья в адрес соседа - предчувствие беспокойного
полета уже оформилось, почти окрепнув в окаменевшую веру. Какая-то
цепкая пружина в голове не дает прозвучать неположенной мысли
с очень негативным оттенком, что не может не оставить горький
осадок.

Хрустальный шар снова завладел моим вниманием. В такой, наверное,
смотрели древние провидцы и шаманы, пытаясь выцепить из блестящих
недр нечеткую картинку будущего. Ускользающие кадры выскальзывают
из потеющих рук, на лбу искрятся капельки пота - вот какую яркую
картину мое воображение поместило рядом с так заинтересовавшей
меня фотографией.

Посмотрел еще раз на пустое соседствующее место, невольно начал
оборачиваться, но сдержался. Незачем разрушать столь непрочные
иллюзии - сам придет, когда пробьет час. Если не приведут. И
тут же вспомнил тот момент, когда мой сосед-коротышка появился
в салоне. Я почему-то сразу обратил на него гораздо больше внимания,
чем он того заслужил.

Первым бросился в глаза его рост: даже по сравнению с компактной
стюардессой он смотрелся ее сыном, который плохо себя ведет.
Хотя нет, сначала был слышен его возмущенный голос. Он уже успел
выразить свое отношение по поводу какого-то пустяка, чем и объяснялся
его монолог на повышенных тонах. Что же оставалось делать вежливой
стюардессе, которой не положено убирать с лица улыбку ? Вопрос
риторический, потому что на ее памяти попадались зануды ничуть
не хуже.

Еще не дойдя до своего места, он успел осведомиться насчет куриной
ножки, подушки, телепрограммы. Перед взлетом он снова подозвал
стюардессу, чтобы спросить, где находится туалет. А когда самолет
набрал высоту, изъявил желание покинуть свое место, предварительно
извинившись с кривой улыбкой на лице, которая сразу обесценивала
данное извинение. Выбравшись, он направился на поиски стюардессы,
чтобы, в чем я уверен на сто процентов, получить исчерпывающие
ответы на накопившуюся пачку не терпящих отлагательства вопросов.

Вернулся очень скоро, причем стюардесса не отставала ни на шаг.
Я представил поводок, ведущий от ее ухоженной руки с матовыми
ногтями до короткой шеи моего толстячка. Этот образ был разрушен
только после того, как стюардесса, убедившись в отсутствии позывов
на рецидив, снова удалилась. Очень опрометчиво с ее стороны,
потому что мишенью тут же стал я, как только коротышка убедился,
что со своего места затруднительно рассмотреть что-либо с экрана
телевизора. Я даже не обратил внимания, был ли включен телевизор
к тому времени или нет, но меня это не могло спасти.

Я безуспешно пытался нагнать на себя сон, неграмотно применяя
нечто вроде бесчисленной отары прыгающих домашних животных, но
все же достигнутое состояние смотрелось совсем неплохо. Тело
налилось тяжестью, словно после хорошей работы; невероятной чистоты
гармония и умиротворение охватили меня. Коротышка, стюардесса,
самолет - все потерялось где-то далеко, остались лишь я и вселенная,
один на один.

Я растворялся в блеске звезд, я падал в бездонную пропасть космоса,
ощущая приятный холодок падения, и непроизвольно задерживал дыхание.
Я вращался вокруг светила, медленно регулируя свое движение силой
утомленного мозга. Мое тело впитывало тепло лучей и совершенно
игнорировало холод - внутри меня был нагретый воздух. Я превращался
в облако, я замерзал в космическую сосульку, ничуть не теряя
прелести ощущений.

Добротный удар локтем, и я стремительно выпадаю из фантазии.
Молниеносно и без моего участия прокладывается траектория обратно
через орбиты и орбитали, чтобы как можно скорее выбросить меня
назад в кресло пассажирского самолета, чтобы я услышал повторную
реплику неугомонного соседа:
- Как замечательно, когда есть альтернатива !

Естественно, мне пришлось повернуться и посмотреть, по поводу
чего была произнесена такая фраза. В принципе, с ней я был согласен
заранее, потому что наличие альтернативы могло подразумевать
отсутствие в самолете излишне болтливых соседей. Я повернулся
и увидел, как коротышка развлекается: он поднимал и опускал зеленое
фильтрующее стекло на иллюминаторе и сравнивал вид вне салона.

Когда он вдоволь натешился, то повернулся ко мне и задумчиво
произнес:
- Когда есть выбор, всегда можно что-то сравнить и выбрать лучшее.
Наличие двух и более альтернатив заставляет сделать волевое усилие,
какой-то шаг, - недолгая пауза и вывод, - Что, порой, очень непросто.
Когда привык к тому, что за окном может быть только...
Он отвернулся к иллюминатору и опустил фильтр. Мир за толстым
стеклом сразу потерял яркие краски и расцвел нездоровыми оттенками
зеленого. Пушистые рыхлые копны облаков утратили всю привлекательность
и выглядели совсем тускло, даже безжизненно.

- Всегда полумрак, и кто-то бережет наши глаза и свое спокойствие.
Он делает выбор за нас, отучая от нелегкого волевого усилия;
остается только плыть по течению - курс уже выбран. А когда найдется
дерзкий смельчак, который захочет сам изменить мир вокруг, то
ему может не достаться, - предложение оборвалось, потому что
коротышка замолчал и совсем закрыл иллюминатор.

- У вас взгляды начинающего революционера, - заметил я, сказав
не те слова, которые хотел сначала - они были много жестче и
содержали нехорошие выводы.
- Нет, что вы, - сосед смутился, - Я просто смотрю на мир своими
глазами, я совсем не пытаюсь изменить его. Ищу те вещи, которые
вызывают внутри меня протест, чувство несоответствия...
- И втайне готовите революцию ! - полушутя дополнил я, снова
не сказав всей реплики, - Вас, что же - совсем не устраивает мир
вокруг ?
- Устраивает, - тихо выдохнул коротышка. Его запал уже кончился;
он начал бояться продолжения разговора. Но я в нем ошибся.
- Но дело в том, - шепотом начал он, решительно опровергнув мою
мысль об утрате пыла, - Что мир вокруг меня... Нет, не так, совсем
иначе надо. Что мой мир и то, что я вижу... Там, где я...сейчас...
Окружающая действительность - она... Нет, я не нахожу нужных
слов, простите меня.

Я получил долгожданный покой, но в душе осталась какая-то горечь,
особенно после того, как быстро мой сосед запутался в простых
словах. Или не простых ? Он заразил меня своим вирусом, так что
теперь мне совсем не удалось заставить взбесившееся стадо вселить
в меня покой. Даже подремать не удалось, в голове роились чужие
мысли, перешептывались голоса. Это продолжалось до тех пор, пока
в салон не въехала тележка с журналами и газетами. А потом мой
непоседа отлучился.

Я успел пролистать почти весь журнал и здорово разочаровался
в своем опрометчивом выборе, но за неимением лучшего занятия,
продолжал бездумно рассматривать иллюстрации и даже кое-где читать
небольшие заметки. Глупый, никчемный, ни кому не интересный журнал;
я немного разозлился, но тут рядом со мной материализовалась
стюардесса с чуть потускневшей улыбкой.

Оказывается, мой приятель своим затянувшимся посещением заставил
неплохо поволноваться немногочисленных пассажиров нашего класса.
Меня очень деликатно попросили о помощи; я встал и мимоходом
осмотрелся вокруг. Все верно, кого еще тут можно попросить о
такой услуге ? То тут, то там в салоне виднелись седые головы,
матери с непоседливыми детьми, да спящие глаза за толстыми линзами.

Бодрой походкой героя я пошел первым, позади шла стюардесса и
обогревала пассажиров своим профессиональным теплом. Дверь в
туалет была заперта изнутри, а рядом уже стояло несколько потенциальных
посетителей, более чем раздраженных недальновидным коротышкой:
выходить-то все равно придется, а народ серчает все больше и
больше.

Стюардессе хватило одного моего жеста, чтобы начать удалять лишних
свидетелей. Лишь после того, как остался у двери в одиночестве,
я принялся за порученную мне деликатную миссию. Слегка навалился
на дверь своей внушительной массой, но не смог ничего из нее
выдавить; кроме того, не заметно было даже намека на движение.
Что же, силовые методы пока отпадают, но до поры до времени.
Попробуем-ка метод переговоров.

- Эй, приятель ! Ты еще здесь ?
Тишина. Я побарабанил костяшками по металлу - такой звук трудно
не услышать. Не давая передохнуть, продолжил:
- Ты дома ? Открывай !
Или мне показалось, или действительно внутри был какой-то шорох.
Подбодренный обманчивым ощущением, я выдал еще одну чечетку,
на сей раз в две руки и практически не сдерживаясь. Опять тишина,
словно там и нет никого. А куда ему деваться ?

- Заканчивай свои дела, здесь уже целая очередь стоит. У всех
очень злые лица. Если ты не откроешь в ближайшие пять минут,
то они возьмутся выламывать дверь, - не представляю, как это
будет происходить: жертв будет столько же, сколько и шума. Но
мой проныра упорно не реагировал на провокации.
- Ну же, не задерживай людей. В другой раз тебя уже не пустят
на эти авиалинии...

Продолжая увещевать в таком духе, я заметил приближающуюся стюардессу.
На ее вопросительный взгляд ответить было нечем, я лишь внимательно
посмотрел на ручку двери и замок. Перевел глаза на нее и виновато
заметил, словно ощущая себя ответственным за деяния коротышки:
- Не знаю, вот если бы было, чем попробовать отжать... Ключа
ведь нет, верно ?
На лице стюардессы взорвалась яркая бомба озарения, тут же смявшись
в стыдливый румянец:
- Ключ, о господи ! Конечно, ключ здесь есть, мы его...

Потом сработал профессионализм, который на этом месте захлопнул
нижнюю челюсть и неторопливой походкой отправил затвердевшее
в стандартной позе тело за ключом. Обидно: решение лежало на
виду, как и всегда, впрочем. Проводив скорую на девичьи обмороки
и провалы в памяти фигуру, я исполнил на двери одним пальцем
вступление к одному известному произведению. Оно, увы, подбодрить
отшельника не могло, пообещав незамедлительную расправу.

Стюардесса уже направлялась назад, горделиво неся в руках что-то
блестящее. Я посмотрел на ее лицо и едва не скривился: такой
улыбкой можно было заправлять чай - это был экстракт лимона в
сахаре. Ключ был торжественно вручен, но никакой речи не последовало:
сначала предстояло извлечение потерпевшего.

Один поворот и дверь открывается, делая доступным аскетичный
вид туалетной комнаты. Пациент скрючился в углу и со страхом
смотрит на нас, сжимая в одной руке массивные наручные часы.
Притворно вздохнув, я подошел и мягко, но настойчиво помог ему
покинуть границы тюрьмы. Освобождение на волю не сопровождалось
ничем, кроме нескольких фраз плохо воспитанной публики.

Стюардесса щебетала что-то принятое в подобных случаях и наверняка
расписанное на несколько страниц в ее самоучителе. Я приобнял
коротышку и провожал его до наших мест, словно приболевшего приятеля.
Я даже не заметил, как он выронил свои гигантские часы, а потому
удивился, когда из-под ноги раздался убийственный хруст. Но так
и не посмотрел, потому что для меня это было сейчас не самое
главное.

Лишь усадив больного и закупорив его своим телом в новой келье,
я позволил себе выглянуть в проход между рядами. Стюардесса как
раз собирала то, что выдержало нелегкую в прямом смысле проверку.
Мои многочисленные килограммы, помноженные на твердый каблук
поставили часам окончательный диагноз. Приняв в широкую ладонь
скорбный груз, я высыпал его себе в карман пиджака; коротышка
не реагировал на происходящее и застывшей скульптурой смотрел
в так приглянувшийся ему иллюминатор.

Посетившие освобожденную часть самолета, косо смотрели на нас,
когда возвращались к своим креслам. Я никак не реагировал на
это, продолжая наблюдать за соседом. Он по-прежнему не шевелился
и до сих пор не издал ни звука в свое оправдание. У меня было,
что сказать ему, только я никак не мог произнести это, по крайней
мере, сейчас.

Минут через десять он зашевелился; поерзал в кресле, устраиваясь
поудобнее, потом забывчиво провел рукой по опустевшему запястью
и повернул лицо ко мне. Давно я не видел такой красной физиономии,
а глаза его к тому же опухли и выглядели больше обычного. Я зачерпнул
в кармане компоненты его часов и протянул ему; он лишь бросил
мимолетный взгляд и отрицательно качнул головой.

- Меня обманули, - ровным голосом констатировал он. Похоже, что
только для того, чтобы услышать эту фразу со стороны, а не продолжать
крутить ее внутри себя.
- Такое случается сплошь и рядом, - попробовал успокоить я. Но
сиделка из меня прямо скажем не важная, больше мне подойдет роль
сурового и несговорчивого санитара. Тут мои габариты, если их
затянуть в белую ткань, себя оправдают.

- Нет, это понять непросто. ЗДЕСЬ в это даже невозможно поверить.
Они мне назвали время, сказали, где надо быть в тот момент. И
обманули - перенос не состоялся, - язык его развязывался все
стремительнее, я едва успевал следить за этим увлекательным процессом.
Он заглянул мне в глаза, в самую глубину, но мысли блуждали в
отдалении:
- Напичкали уколами, обработали электроникой. "Мы тебя заменим
в нужный момент" - так они сказали. А что теперь ? Нужный момент
уже прошел, что произойдет дальше ?

- Я понял, - он внезапно хлопнул меня по карману пиджака, где
немедленно отозвались детали часов, - Я все понял. Кажется. Они
мне подсунули маяк, а в нем специальное устройство, чтобы подслушивать
разговоры. Я слишком много наболтал, и они решили меня совсем
не забирать, - лихорадочный пулеметный шепот вкупе с неустойчивым
взглядом могли заставить радостно потереть ладони не одного психиатра.

- Но я всего лишь прототип для настоящего преступника, за что
меня оставлять здесь ? Я ничего не сделал предосудительного,
только лишь разговаривал, да и то - ни о чем... Постой, как они
мне объясняли ? Я прототип, на место которого потом воткнут какого-то
преступника, а меня отсюда заберут. Где же этот обмен, черт их
возьми ? - он возвысил голос свыше предельно допустимой нормы
и мне пришлось сделать успокаивающий жест. На него он сразу же
отреагировал.

- Вы думаете, что я сумасшедший ? Я действительно выгляжу им,
наверное; но если бы Вам было известно все то, о чем я уже мечтаю
забыть... Захват туалета - я понимаю, как это смотрится со стороны,
забавно, - он истерично хохотнул, правда, тихо, - Но за что они
меня оставили ? Неужели только за это ?

Он подергал светофильтр и посмотрел на меня слегка диковато,
да нет, скажем прямо - безумно. Прямо бери и рисуй с него персонажа
комиксов - сумасшедшего гениального ученого на пороге нового
изобретения. Проникновенным голосом обреченного больного:
- Не надо никого звать, я не собираюсь буйствовать. Вы же все
считаете меня психом, это очевидно. А у меня неразбериха в голове,
да и только.

Что-то начало отпускать меня. Неощутимая, но все время присутствовавшая
пружина начала отжиматься, выпускать из цепких объятий мои мозги.
Мысли стали течь по более привычному руслу. В голове возникло
просветление, приток старых идей, слов, знаний. Некоторое время
шумело в голове и чувствовалось опьянение, но ощущения быстро
прошли и не задержались в памяти.

Я собрался с мыслями и осторожно произнес, до конца еще не уверенный
в полном возврате контроля:
- Напрасно ты уронил Устройство Возврата.
Коротышка вскинулся и недоуменно вытаращил глаза.
- Это был не маяк, а без него тебе никак не вернуться; они не
смогут ничего сделать.
Какие-то проблески понимания и осознания промелькнули на его
лице. Но он все еще не доверял мне полностью:
- А то бы ты воспользовался им, да ?

- Дурак. Он настроен был именно на тебя, мне он ни к чему. В
ПЕРВЫЙ раз они всегда вытаскивают тебя, успевают сделать это
за мгновение до финала. А теперь тебе придется пройти весь путь
вместе со мной.
- Так ты тоже ?..
Забавно было смотреть на его лицо, но не теперь. Матрица поведения
полностью рассосалась, о чем я начал жалеть. У коротышки-то стоял
слабенький ограничитель - психологический блок, не позволяющий
болтать обо всем подряд. У меня же была заложена целая линия
поведения, включая модель состояния, психологическое настроение,
и совершенно искаженную мотивацию поступков. Теперь я не робот,
исполняющий чужую программу, но своей взамен пока нет. Или ?..

Я привстал и оглядел салон. Ничего в нем не изменилось, за исключением,
быть может, пропорции спящих и борющихся со сном. Что-то прикинул
про себя относительно всех пассажиров и решительно выложил своему
незадачливому соседу:
- Надо перебраться в конец самолета, в самый хвост.
- Это еще зачем ? - удивился он.
- Там безопаснее, - терпеливо объяснил я, взяв его за локоть.

Последовал маленький толчок, что-то еще произошло, и гул моторов
поменял тональность на угрожающую. Самолет ощутимо накренился.
"Они по-прежнему не ошибаются", - с щемящей тоской мысленно отметил
я, чтобы чуть позже сказать вслух гораздо увереннее:
- Я в одном журнале это буквально сегодня прочитал.