Шоковая терапия
Почему шоковая терапия пережила на год Гайдара в правительстве.
Историческая реконструкция.


Известно, что госслужащие в конце первого года шоковой терапии стали получать зарплату, доходящей в несколько тысяч 
рублей у районного звена управления, а во второй год от нескольких сотен тысяч, а в третий год шока рядовой госслужащий получал зарплату в несколько миллионов (а директора средних и крупных предприятий в несколько миллиардов 
рублей), что лишь свидетельствует, что темпы ежемесячной инфляции ниспадали от 10 процентов (в 1000 процентов в год)

(100 - 10%(от 100)=100 - 0,1*100=90 руб) с коэффициентом 1,233 и менее.

Повышение зарплаты по Гайдару по месяцам (в реальности зарплата пересчитывалась раз в квартал)
100 руб
123,3 руб
152,0289
187,4516337
231,1278644
284,9806567
351,3811498
433,2529577
534,2008968
658,6697058
812,1397472
1001,368308


Для упрощения расчетов пусть служащий на госпредприятии СССР времен позднего Брежнева и раннего Ельцина
получал 100 (200) рублей
и в месяц он откладывал на сберкнижку 10 процентов от зарплаты
на дорогостоящую покупку или черный день, то есть 10 руб.

То есть реальная зарплата и потребление у него была 90 руб
а 10 отложений были что-то вроде страховки.

Из 90 руб потребления  продуктовая корзина у него составляла
порядка 40 рублей или 40 процентов зарплаты.
На предметы первой необходимости приходилось около 30 рублей или 30 процентов от зарплаты.
10 руб у него уходило на оплату жилья, воды и свет или 10 процентов зарплаты.
И 10 руб уходило на непредвиденные расходы, культуру, включая книги, кино.

В месяц он откладывал на сберкнижку 10 процентов от зарплаты (и того по средним сбережениям по Павлову приходилось около тысячи рублей за десять лет сбережений) и этих денег боялись приватизаторы в лице Остапа Бендера боявшегося, что они смогут приватизировать госпредприятия и создать "народный капитализм", который как оказалось в будущем невозможен), но попортить нервы избранным акционерам может.


Советские банки  физическим лицам в долг не давали.

сбережения 1000
зарплата 100
ежем отлож 10
корзина 40
перв необх 30
налоги и свет 10
культура 10

Теневой реальный промышленный бизнес товарами обладал достаточными средствами для акционирования в первый год шока, но в этот год акционирования преднамеренно не проводилось, или проводилось закрытое акционирование с бесплатным нерыночным перераспределением акций по предприятию. Таким образом, первый год шока преследовал также цель посадить на мель теневой промышленный бизнес с его теневым общероссийским рынком, так же там где это не помогало - происходил отстрел теневиков на улицах городов.

Так как в дни шоковой терапии население перестало покупать товары не первой необходимости, то цены на них должны были 
упасть в десятки раз, но, однако этого не произошло, так как они предупредительно либо были спрятаны на складах (лично видел несколько тысяч пар обуви, пылящийся на гос складах, в то время как в гос магазинах было шаром покати), либо были вывезены зарубеж на экспорт, на полках пылился неликвид по цене будущего металлолома. Вся трудность для Гайдара и его команды - это удержать  высокие цены на товары не первой необходимости. И они сделали это благодаря выдаче этих товаров по записи по талонам для избранного круга лиц, благодаря широко применяемому бартеру, когда рабочим выдавалась зарплата натурой (коробками конфет, мешками сахара, бутылками водки после всеобщей борьбы с пьянством). По сути, эти товары были исключены из 
обращения на государственном рынке, исчезли холодильники, электробытовая техника. Все остальное барахло выбросили на 
барахолки - городские рынки, держащие цены в 2-3 раза выше их "номинала" прежних представлений населения о цене товара.

Стремительно подорожали кастрюли и ножи, гвозди, кирпич (который стал продаваться по цене буханки хлеба), доски, проезд на 
транспорте. Люди стали ходить больше пешком. Некогда бывшие госпредприятия торговли, обнаружили, что они ведомственные и поэтому стали продавать товары лишь для своих работников. Жесточайший дефицит товаров на создаваемом Гайдаром "свободном" рынке по приемлемым ценам для подавляющего по численности граждан, 
компенсировался их продажей по завышенным ценам за счет сбережений граждан, которых хватило на полтора года, после которого Гайдара выгнали из правительства, так как реформы надо было продолжать, а денег у населения для этого уже не 
было.

Инфляция 100 руб, покупательская способность
1 месяц-100
2 месяц-90
3- 81
4- 72,9
5- 65,61
59,049
53,1441
47,82969
43,046721
38,7420489
34,86784401
12- 31,38105961



Инфляция продуктовой корзины(40% зарплаты)
1 40 руб
2 49,32
3 60,81156
4 74,98065348
5 92,45114574
6 113,9922627
7 140,5524599
8 173,3011831
9 213,6803587
10 263,4678823
11 324,8558989
12 400


 Ежемесячное повышение зарплат по Гайдару (на самом деле индексация зарплат производилась раз в квартал, позднее  принят был закон об индексации потребительской корзины)


100 руб в начале года
123
152
187
231
285
351
433
534
659
812
1001 руб по истечении 12 месяцев



Шоковая терапия продолжалась три года подряд, так что взамен 100 рублей в конце первого года на госслужащие стали 
получать от тысячи до нескольких тысяч.  Граждан, не имеющих денежной заначки, а  молодых семей с детьми  до 10 лет  оказалось несколько миллионов просто выключили из формирования   цен "свободного" рынка с  "социальной" помощи в виде продуктов питания  (подсолнечного и сливочного масла,  молочного порошка, муки и даже Спирта-Роял), детской секонд одежды, поставляемой  из Германии, Италии очевидно в обмен на нефть (Нефть в обмен на продукты питания применялась ранее к Ирану).
Западные радиостанции  визжали о том как они помогают России поставками мяса и молока, на деле Гайдар исскуственно держал цену на мясо ниже  себестоимости, надеясь уничтожить колхозы и совхозы, заменив их фермерами.  Колхозы  в первый год в первую очередь порезали  бычков-мясное животноводство, затем перешли  к сокращению молочного-дойного хозяйства, так как рост цен на горючее и запчасти к тракторам опережал цену молока.  Во второй год шока вмешался административный ресурс и открытое уничтожение колхозов  экономическими мерами было принято нецелесообразным, ибо фермерство не дало ни товарного зерна, ни молока, ни мяса как после  раздела семьи на едоков в 1918-1919 годах (к тому же проводилась прордразверстка в период гражданской войны).  Российское середнячество в принципе не может дать  товарное зерно, ибо рост численности  семьи середняка  опережает площадь обрабатываемых ими полей.   Российский середняк в корне отличается от американского фермера, с механизированным и машинизированным трудом , не занимающимся ремонтом используемым им техники, позвонил - приехали - починили-забрали страховку за починку в страховой компании. Там, где  администрации  областей и республик поддержали на плаву колхозы и госхозы (совхозы), там и сохранились мясное и  молочное производство (о чем они неоднократно хвалились в печати), в соседних  сельскохозяйственных регионах, сделавших ставку на середняка, остались только "печные трубы" домов (лично видел), покинувших их жителей и разваленные фермы, заросшие кустарником и колючкой.
 Когда через год зарубежный поток "помощи" по уничтожению мелких и средних предприятий иссяк, открылись военные склады  бывшего СССР  с консервами 70х-80х годов, о чем свидетельствовали этикетки на банках, которые невозможно было отклеить. Консервы менялись на задолженности предприятий по зарплате, накопленные ими перед рабочими за год и полтора реформ. Ни один магазин или  ни одна лавка на рынке не могла торговать этим просроченным товаром, поглощавшем так называемую "излишнюю денежную массу", разгонявшую инфляцию.  Ещё работающие предприятия перешли к талонной системе распределения  продуктов питания, одежды и обуви на своих складах-магазинах.
Действия рыночников на местах камуфлировались под сталинский социализм с карточной системой распределения, поддержанный пенсионерами (около 40 миллионов на тот момент). Пенсионеры напрасно  ждали, когда же бюрократы, директора пересядут на велосипеды, потом прозрели и причитали о том, что "вор при любой цене будет сидеть в ресторане", (другое дело что ресторан уже не государственный, изымающий ценами обслуживания наворованное в казну, а частный, Михалковый, желающий положить миллиард в свой карман). 

Таким образом, в конце первого года шоковой терапии сбережения госпредприятий районного масштаба сократились до сбережения преуспевающего одного гражданина и укрупнятся, приобретая акции они в принципе не могли.
средние счета предприятий районного подчинения (передовиков колхозов, строительных организаций)
100000
90000
81000
72900
65610
59049
53144,1
47829,69
43046,721
38742,0489
34867,84401
31381,05961
скатились до  ежемесячных зарплат 30 госслужащих  после 12 месяцев шока 
Cчета Преуспевающих предприятий районного уровня (так называемые миллионщики) в первые 12 месяцев   Шоковой терапии потеряли треть покупательской способности (313811/1000000=1/3)
1000000
900000
810000
729000
656100
590490
531441
478297
430467
387420
348678
313811

Положение ухудшалось тем, что всё это сопровождалось массовой остановкой предприятий, не выплатой зарплат от 3 х месяцев до полугода и года, затем переходом на бартер по указке и дозволения сверху через полгода после начала Шоковой 
терапии.

Второй год Шоковой терапии был посвящен обнулению счетов предприятий республиканского масштаба и госслужащие дифференцировались по зарплате от десятков до сотен тысяч, сопровождающееся массовым закрытием сельских библиотек, 
почты, кинотеатров, забастовками на городском транспорте и переходом к частному извозу автобусам взамен гос авто транспорта. 
Идея акционирования простаивающих цехов превратилась в перевод их в складские помещения.
Красные директора побежали на пенсию.

Третий год шоковой терапии* с меньшим коэффициентом инфляции привел к зарплате в несколько миллионов рядовых госслужащих и приватизацией рухнувших предприятий союзного значения.
На этом Шоковая терапия закончилась и Ельцина выбрал Березовский с Чубайсом, "Тимур и Его команда" с коробкой конфет
из под ксерокса о чем сообщил его охранник. "Рынок" состоялся, хозяева его известны: "Тимур и его команда из... "
20 декабря 1991 все активы и имущество Госбанка СССР на территории России были переданы Банку России (Центробанку, ЦБ РФ). Новое правительство Российской Федерации, чтобы превратить рубль в конвертируемую валюту и ликвидировать черный валютный рынок, приступило к организации валютных торгов. http://www.vokrugsveta.ru/encyclopedia/index.php?title=%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%80%D1%83%D0%B1%D0%BB%D1%8C
Ј        1992, 8 января Центробанк установил официальный курс доллара США равным 110 рублям (по аналогии с курсом на черном рынке). 9 января Банк России, Правительство Москвы и Ассоциация российских банков учредили АОЗТ "Московская межбанковская валютная биржа" (ММВБ), которое стало проводить торги по иностранной валюте, сначала только доллару США). Валютные торги привели к обесцениванию рубля. К 3.3.1992 курс доллара поднялся до 140,1 руб. История курса рубля с 1992 года на портале ЦБР.


Первый рубль Российской Федерации, образца 1992 года. Магнитная сталь, плакированная латунью.
Диаметр 19,45 мм, масса - 3,3 г.
Ј        1992 Выпущены в обращение последние купюры с гербом СССР и портретом Ленина - советские купюры образца 1992 года достоинством 50, 200, 500 и 1000 руб. 14 июля появилась первая купюра российского образца достоинством 5000 руб.
Ј        1992, 28 июля Центробанк разрешил продажу валюты гражданам РФ без предъявления загранпаспорта и выездной визы. В торговлю валютой оказалось вовлечено все население.
Ј        1992, 22 сентября Первый "черный вторник". За день курс доллара вырос с 205,5 до 241 руб. Быстрое падение рубля позволило обогащаться предпринимателям, имевшим доступ к государственным кредитам. Получив кредит в рублях, его переводили в валюту, а затем продавали её по курсу, растущему быстрее кредитной ставки. Таким образом, предприниматель вовремя возвращал кредит в рублях, получая значительные доходы безо всяких усилий и вложений.
Ј        1993, 17 июля Россия объявила о выходе из рублевой зоны СНГ о прекращении хождения на своей территории советских денег и российских купюр образца 1992 года.
Ј        1993, 26 июля - 31 августа Денежная реформа. Обмен оставшихся денежных билетов СССР образца 1961-1992 годов на российские купюры нового образца. На руки выдавались обмененные купюры на сумму не более 100 тысяч руб. Все деньги свыше этой суммы зачислялись на счет в Сбербанке на полгода с начислением установленного процента по вкладу. В ходе реформы изъято 24 миллиарда банкнот. Российские купюры нового образца, достоинством 100, 200 и 1000 руб. были в ходу до 1998 года.
Ј        1994, 11 октября Второй "чёрный вторник". За день курс доллара США на торгах ММВБ вырос с 2833 до 3926 руб. По факту этого бедствия была учреждена особая комиссия, в докладе которой перечисляются компании, нажившиеся на таком падении курса национальной валюты. 10 Руководство Центробанка лишилось должностей, на ММВБ провели реорганизацию работы.
Ирина Дедюхова. О фашизме в России и демократическом лозунге "Нет красно-коричневой чуме!"
http://www.lib.ru/POLITOLOG/dedyuhowa.txt
љ Copyright Ирина Дедюхова
     Email:  ira.de@eudoramail.com
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/d/dedjuhowa_i_a/
     Date: 12 Dec 2003
     Обсуждение статьи
     "Про нашу героиню нам известно, что  она любит бриллианты от "Тифани" и
сама покупает мужу искусственно "состаренную" одежду..."
     А мне  про моих героинь было известно, что  они годами белугами  ревели
ночами, не зная,  чем кормить детей завтра. Безусловно, мои героини, женщины
с  научными степенями  и  званиями, обладают низким  интеллектом,  они менее
красивы и достойны, чтобы иметь бриллианты от "Тифани". И ни одна  бы из них
никогда бы не додумалась продавать за рубеж необработанные российские алмазы
в  20  раз  ниже  реальной  стоимости,  мочканув  предварительно  крикливого
генерального директора холдинга "Кристалл".  Я не  говорю, что  та героиня -
уголовница  и   убийца.   Просто   ей   с  детства   хотелось  иметь   такие
демократические завоевания,  чтобы покупать бриллианты именно от "Тифани", а
не  свердловского  ювелирного завода "Малахитовая шкатулка".  А все  мы, как
известно, родом из детства...
     На  многих  сайтах, где  обсуждали мой  "Реквием" СПС и Яблоку,  ехидно
приметили, что единственные, кого не коснулся мой пинок - блока "Родина". Но
в  статье  я  внятно  сказала, что  в  последний  момент дебатов именно блок
"Родина" явился  выразителем  мыслей, плодов  тяжелых  раздумий,  неприятных
выводов  последних  лет  как  для  меня,  стойкой  "яблочницы",  так  и  для
многих-многих россиян.
     Думают  ли  избранные  депутаты от  блока  "Родина" именно  так, как я,
покажет время.  Что именно  они  предпримут на самом деле - тоже.  Станет ли
действительно Жириновский  "наводить  порядок" с  распоясавшимся чиновничьим
сословием  -  мы тоже  поглядим.  Хотя мы уже  видели, как  гибко  умеет наш
крикливый либеральный демократ ложиться под всякого, кто мизинцем поманит.
     Только вот в России - "слово не воробей". А, кроме того, ничья победа в
России  ничего не означает  в  ее дурно  представляемых  столичным мозжечком
масштабах и  объемах.  Немногие  здесь  могут  удержать собственную  победу,
просто пережить ее, не съехав крышкой.
     Здесь   многое  можно   хапнуть,  поскольку   многое  просто  лежит  от
немыслимого богатства  на поверхности. Но другие  не хапают  не потому,  что
глупы и беспомощны, а лишь потому, что твердо  знают: удержать эту махину не
хватит ни одного воровского кармана, ни у кого нет такого ума и предвидения,
чтобы насильно удерживать здесь что-то вечно.
     "Победила "партия мрази",  сформирована "красно-коричневая Дума!" - вот
такими истерическими  выпадами  сопровождается поражение "демократов".  И на
меня  обрушился  эмигрантский  вой только потому, что я  изменила российской
жалостной  привычке  ныть  о  каждом  обосравшемся:  "Бедненький! Как же  он
жить-то будет без депутатского мандата?.. Без  кабинетика с видом на Кремль,
без машинки с мигалкой?.. Он вить уже так привы-ык!.."
     Я сама, не ожидая от  себя такого цинизма, вдруг складываю  два пальца,
провожаю своих вчерашних кумиров и их "демократические" задницы - свистом. И
что характерно, пугаться "коричневой чумы", заламывать руки, из-за того, что
все эти "демократы" получили по шее - не намерена.
     Скажу больше.  Все их  призывы  не  остались  без  ответа. Гы-гы, самое
смешное, что народ сказал фашизму и красно-коричневой чуме: "Нет!"
     Давай разберемся с народным выбором, не следуя в  русле демократических
тезисов,  что народ у нас  в своей массе - быдло. Потому как только у нашего
народа есть широко  известная поговорка "На  воре  и  шапка  горит".  Это он
говорит о тех, кто, обворовав, громче всех кричит: "Держи вора!" О тех, кто,
узурпировав    все   мыслимые    свободы,   охотнее   всего   рассуждает   о
"демократических преобразованиях".
     Но,  напоследок, один  пинок продувшимся коммунистам. Так вам  и  надо.
Что, будто  не знали, куда девались партийные денежки всех  ранее  поголовно
загнанных  в вашу  партию?  Что не знали,  как  их вернуть?.. А что вы тогда
вообще знаете?  Про "пролетариев  всех  стран"? Вот  к ним и  валите, авось,
нальют!
     В разные обличья  рядился в России  фашизм, под что только он  здесь не
мимикрировал в последнее время. Но сегодня избиратель (в  том числе и в моем
лице) вдруг опамятовал и понял: "Мать  чесная! Сколько же можно терпеть  эту
красно-коричневую мразь?.."
     Я радуюсь! На сегодня фашизм в России остановлен. Он не уничтожен, пока
мы  до  конца  не разберемся со своими  мыслями,  эмоциями и  чувствами.  Но
главное,  на  сегодня  создан  механизм,   когда  с  фашизмом  и   геноцидом
собственного населения можно разобраться демократическим путем, без насилия.
Это главное.
     Поэтому  давайте-ка, подобьем итоги  кампании,  чтобы навсегда для себя
уяснить,  кто  же  такие  фашисты  и   кем  они  могут  прикинуться  в  ходе
предвыборной агитации.
     Но  понять,  что  такое  российский  фашизм, нельзя,  не  разобрав  уже
упомянутый  замечательный  тезис  сегодняшних  политиков  "демократического"
толка.  Этот  тезис  толкает  их  на немыслимые  подвиги  и  свершения  ради
"народного счастья".  Тезис о нашей  поголовной недееспособности. Вспомните,
как    популярен   нынче    бывший    губернатор-писатель    земли   русской
Салтыков-Щедрин!  Исключительно  в разрезе того, что  Россия - это, на самом
деле,  "город Глупов",  а ее население - глуповцы, идиоты, придурки и... все
уже вспомнили это демократическое словечко?  Ну, то самое  словечко, которое
на нас  презрительно харкали  голосом  Бориса Немцова? Да, господа! Все мы -
лохи!
     Тезис  не новый. Я помню, сколько публикаций было в  прессе СССР о том,
что идиотское население держит в сберкассах огромные деньги,  которые  никак
не  вкладывает  в экономику, не покупает облигации государственных  займов и
т.д. Вот расчудесно было  при "усаче", когда покупка облигаций была для всех
обязательной!  Этого,  конечно,  вслух не говорили,  но  чувствовалось,  что
разобраться  с  лохами,  плевавшими   на  государственные   интересы,  очень
хотелось. Ведь если человек занимает  должность  в государственном аппарате,
то, стал быть,  и интересы у  него -  государственные. Не наши,  лоховские -
выпить да закусить!
     Скажете, что "павловская"  денежная  реформа,  намеренно  подогреваемая
инфляция не были подготовкой  к приватизации? Помните, разыгрывание  талонов
на   предприятиях,  включая  кроличьи  шапки,  зимние  ботинки   и   детские
велосипеды?..  Как-то нас,  молодых  тогда преподов,  послали  получать  эти
товары на  базы от  профкома  нашего  огромного  института.  Базы  ломились,
товароведы сходили с ума от номенклатуры товаров, но ничего  не пускалось  в
открытую торговлю. Народ намеренно сводили с ума  пустыми полками, а  в этот
момент все  гнило на  базах. Деньги стали утрачивать  смысл, перестали  быть
финансовым  инструментом. Возник меновой  режим  недоразвитого  натурального
хозяйства, который потом, гораздо позднее, цинично навязали и всей экономике
в государственном масштабе в виде  взаимозачетов, явно демонстрируя, откуда,
из  какого говна  выгребли на поверхность  все  эти  демократы.  Спекулянты,
торгаши, "блатники", "фарца" - вот кто полез реформировать нашу экономику.
     Деньги в  руках  населения  могли поставить крест на  всех  грандиозных
планах.  В  ход пошли  совершенно  фашистские методы.  Мало отменить  старые
деньги, надо было уничтожить вклады.
     У вас перед  носом никогда  не  рвали сберегательную  книжку,  небрежно
написав  в  вашем же  паспорте  номер счета и  сумму?.. Ну пришли  бы  вы, к
примеру, в банк, а там уничтожили бы ваши вклады, а вас бы  выставили в шею?
Ах, это только в российских банках можно было делать, да? Которые признавали
себя банкротами  демократическим путем. Правильно, все ведь банкиры  выросли
из  финансовых  пирамидок-  чисто  демократического  завоевания  российского
бизнеса. Скажите, но зачем сберкнижки-то надо было рвать на глазах у старух,
бросая  прямо в присутствии вкладчиков  в урну? Зачем орать на старушню надо
было?  Ведь  и   так  ограбили,  можно  было  сделать  это  как-то  иначе...
Культурно... Нет? Правильно! Потому как  это пришли фашисты.  Мы знали,  что
злить их  нельзя,  иначе  они  начнут  стрелять.  Но они  все  равно  начали
стрелять. Они стреляли друг в друга прямо на улицах, не стесняясь испуганных
лохов, взрывали машины, резали семьями.
     Когда 60  лет  назад  была объявленная война с  фашистами,  то  лохи  в
оккупации  знали,  то  когда-нибудь  придут  наши.  В  этот  раз  фашистская
оккупация в России длилась без всякого  объявления  4 года,  ровно столько в
России не было никакого закона вообще. Но каждый лох знал, что никто за него
не  вступится. Поэтому надо было на последние  деньги ставить железную дверь
и, в нарушение всех правил пожарной безопасности, срезать лестницы в лоджиях
и  затягивать  их решеткой.  Вы поинтересуйтесь в ближайшей  пожарной части,
сколько лохов в  России погибло по  этой  причине за последние  годы, заживо
поджарившись в отсутствии путей эвакуации.
     После  массированной  рекламы  финансовых  пирамид  на  государственном
телевидении, нам объявили, что все  мы  попросту лохи.  Поэтому государство,
имея  и на тот момент  вполне  достаточный юридический  аппарат для борьбы с
мошенничеством,  защищать  нас  все  равно  не  собирается.  Некогда  нашему
государству тратить  время на лохов, которые всему верят. За каждым лохом не
уследишь. Потому как нельзя быть такими лохами.
     Мы  не такие уж лохи. Мы знали,  что  кого  попало  на  государственное
телевидение с рекламой через каждые  15-20 минут не пускают, что в основании
всех  пирамид - государственные интересы.  Иначе  откуда бы взялись  чуточку
позднее ГКО?..
     Ну, да.  Я должна была  бы роскошной  грудью  лечь  за  демократические
завоевания.   А  вместо  этого  я  говорю:  "Катитесь  колбаской!  И  будьте
прокляты!" Какая вопиющая несознательность!  Нет, господа, я отлично сознаю,
что тихонько с  политической арены уходят фашисты. Потому что только фашисты
могут делать такое с собственным народом.
     Да, они не тратили пули на  нас. У нас не Камбоджа, у нас  в леса,  где
бананы круглый год и много диких обезьян, не  свалишь. У нас зима 9 месяцев.
Поэтому  необязательно тратить на  нас боезапас  и  шокировать  просвещенную
публику массовыми казнями.
     Но если  людей просто  оставляют  с детьми  без куска хлеба  зимой,  не
расстреляв,  то это не  означает,  что делают это демократы,  а  не фашисты.
Поскольку не меняется антигуманистический и аморальный смысл поступка.
     Перед  расстрелом  парламента Ельциным  - работали все заводы, выдавали
пусть  обесценившуюся, но  зарплату. Но перед приватизацией,  итоги  которой
пересматривать нельзя, захотелось немного пострелять. Какой фашист удержится
от расстрела парламента?..
     Ваучеризация... Сколь  много в этом звуке для  сердца русского слилось!
Например,  для меня,  родившей  младшенькую  в  конце  93-го.  Она,  хоть  и
российская гражданка, но никакой доли в России  не имела и никогда не  будет
иметь,   как  все  поколения  детишек,  родившихся  после.  Поскольку  итоги
приватизации  пересматривать - недемократично. А вы думаете, кому-то  из нас
охота   туда   вновь   заглядывать   и   вновь   мысленно   переживать  этот
бандитско-демократический беспредел?..
     Однако,  если  итоги этого фашистского беспредела не будут пересмотрены
никогда, не на что рассчитывать  целым поколениям  россиян просто из-за даты
своего  рождения. Хотя здесь горбатились  бесплатно в колхозах, ГУЛАГах и на
производстве их  предки. И разве они так работали, как нынешние демократы?..
Да нынче так никто работать в России не умеет.
     А  какой  смысл  был  в  этих  выданных  ваучерах,  если  шло  массовое
сокращение,    полная   остановка   "неэффективного"   производства?   Акции
предприятий у  сокращаемых принимали тут же, в профкомах, за смешные деньги.
Ваучеры массово  обменивали на бутылку водки  на каждом  углу.  Но  и  этого
показалось   мало.   87%   ваучерных  фондов   массово  прогорели,  исчезли,
растворились при полном демократическом беспределе. Правильно, они - умные и
просвещенные, они -  кохи,  а  мы - лохи. Вот  только никто еще, даже  самый
умный не оставался жить вечно.
     Конечно! Что не  орать в столицах или из эмиграции  на наш доморощенный
"фашизм"! "Таких людей потеряли!"
     Моя  эмигрантская  подружка  написала мне: "Конец  90-х  был  в Америке
просто раем!" А я  ей честно написала, что конец 90-х в  России был адом. Но
это  понятно, потому как здесь  одни  лохи остались, люмпены, их  не  жалко.
Поэтому можно перекачивать  деньги из  экономики, устраивая  рай за рубежами
для умных. И уж какие бы  мы  не  были лохи,  но  сумели поднять экономику в
условиях  полной  экономической  изоляции,  устроенной  нам  в  98-м  бывшим
демократом  из  нижегородских  наперсточников. Правильно, мы ведь понятие не
имеем, что такое рынок. Нам это будут объяснять рыночные лотерейщики!
     Все  вы  помните  Ходжу-Сечива -  нашего  замечательного  пропагандиста
суфизма Руми и завоеваний  американской  демократии.  Как-то в переписке  он
попрекнул меня тем, что Россия - это страна  поголовного ворья. Уехавший сам
на пятом десятке из России, будучи в тот  момент старше меня сегодняшней, он
обвинял меня во всех  жизненных перипетиях,  случившихся с  ним до того, как
выбрал  демократию  западного  образца. В  подтверждение  он  рассказал  мне
душещипательную  историю  о том, как, уже став  финансовым менеджером в USA,
он, из патриотических соображений в отношении бывшего Отечества, посоветовал
своим  приятелям "вложить деньги в экономику России", то бишь  накупить себе
бумажек под названием ГКО. А потом ему было "стыдно за Россию!"
     Он полагал, что, как большинство лохов, я никогда не видела ГКО. О! Это
была   интересная  финансовая   игрушка!  Наступило   время,   когда   любое
производство было обречено, было заранее  признано неэффективным,  наступило
время  "финансовых продуктов".  А  ГКО было  тем  еще  продуктом! Вся ценная
бумажка была  поделена на  купончики для  удобства  играющих. Доходность  по
отрывному  купончику  составляла  до  7-12%  в  месяц!  В  стране  - коллапс
экономики,  толпы  стариков,  жующих  отбросы  на  помойках,  дети-бродяжки,
спивающиеся в безработице рабочие, а все - с демократической усмешкой делают
вид, что будто бы вкладывают деньги в экономику!
     Вот   тут  -  небольшое  лирическое  отступление   про  "неэффективную"
экономику.  Конечно,  Чемберлен  -  голова,  а  западная  экономика  намного
эффективнее, как всегда внушали нам демократы. В спешно перепечатываемых для
местных  лохов   западных  экономических  учебниках   первым  пунктом  любой
экономической  программы ставился первым пункт  об обязательном  привлечении
сторонних  инвестиций.  Лучше западных, конечно.  Заранее  исключалась  сама
мысль о  возможности  обойтись  собственными  средствами. И это в  условиях,
когда  в  стране   была  самая  высокая  в  мире   ставка  рефинансирования,
практически  отсутствовали  финансовые  продукты,  предуматривавшие   низкие
процентные ставки для строительства -  длинные  деньги. Все было  обставлено
для удобства мешочников до Турции и назад.
     В этот момент вводится лицензирование любой  деятельности.  Вот  просто
возьму только  этот момент, даже не касаясь того, что, для победного шествия
ваучеризации  и удобства  воровства  высших  эшелонов,  переоценка  основных
фондов была  проведена только в 94 году. Все растаскивалось по ценам 84 года
после нескольких обвальных инфляций.  Вот такие сучьи "реформы" мы пережили.
Это что, не фашизм?
     Так  вот  сложнее всего  получить  лицензии  на  строительство было тем
строительным предприятиям,  которым более всего задолжал бюджет. В 2000 году
со  многими из них наконец-то расплачивались за...  первый квартал 1994 года
без  всяких коэффициентов сверхбазисной  стоимости, один  к одному.  В то же
время,  только  в   1994   г.   получают  лицензии  свыше  60-ти  зарубежных
строительных компаний. Мы  с  завистью  последних лохов смотрели  на цветные
сеточки,  которые  они   натягивали   над   фасадами,  прикрывая   роскошные
строительные  леса.  Мы,  всю  жизнь трепавшиеся с вибрирующими  затирочными
машинками  на  обледеневших  досках...  У  нас  не было  денег  на сапоги  и
рукавицы,  а  они вышли сытые,  в комбинезончиках, с неизношенной  новенькой
техникой,  приобретенной  накануне,  поскольку  им платили  все  и сразу  по
договорным  ценам, а не  как нам,  по социалистическим  сметам. Нас, знавших
наши  грунтовые  и  климатические  условия  гораздо  лучше  -  ни  о чем  не
спрашивали, мы были не нужны. Ведь мы - лохи
     Турки  с  характерной  метальной  наглостью  вообще  явились  с  одними
портфельчиками. Они наняли наших прорабов, наших  рабочих с нашей техникой и
стройматериалами. Сами встали  только  штрафовать и лишать  трудодней  перед
зарплатой.  Перед зарплатой они выгоняли без всяких  выходных пособий до 40%
рабочей  силы  при  полном  бездействии  властей.  Сами  лохи,  должны  были
понимать, на что шли!
     Это понравилось немцам. Приехав в Ижевск, они заявили, что все инженеры
будут теперь  бригадирами,  все  объемы  в городе пойдут только  через  них,
потому что руссиш - швайн! А все почему? Потому что им объяснили, что все мы
- лохи! Мол, если сами не лохи, так имейте их во все отверстия!
     Среди них был  один мой знакомый. Он не преминул встретиться  со  мной.
Немцам  ведь всегда нужны  были  каппо и  полицаи из  местных. Я ему  честно
сказала, что, по заветам своих предков, насыплю ему ночью сахар в радиатор и
проколю  шины у  мерса,  а в буксы  КАТО и БЕНОТО - песок  с солью сыпану...
Потом лягу с ним, а придушу под утро, взяв свое. Ну, честно скажу, по натуре
я не склонна к излишней демократии. Хватит с  меня  этой демократии с бывшей
ГДР, которая  возила  в  наши  края набившие оскомину панельные  пятиэтажки,
когда продукцию своих ДСК девать было некуда. Достали, блин.
     Щас  я рассироплюсь и  стану  выслушивать,  какое достижение в  климате
Предуралья, где выпадают  все  мыслимые осадки, ихние  ублюдочные мансардные
окна! Не умея  произвести элементарного  теплотехнического расчета, не  зная
нормативной  толщины наших  кирпичных стен, они  меня станут учить
фасады утеплять! Щас! Разбежалась!
     Перспектива   столь  успешной   производственной   деятельности   моего
немецкого приятеля явно не  устроила, поэтому  строительные фирмы  в Ижевске
больше не появились. Хотя, безусловно, дружба - фройндшафт!
     Полюбопытствуйте,  что  натворили  австрийцы  в  Санкт-Петербурге!  Они
полезли нагло,  плюнув на наш отчественный лоховский  опыт работы в  сложных
мореных напластованиях, в город, где каждый дом - памятник архитектуры.  Это
ведь всегда  интересно,  как  у  не  лохов  рушились огромные  дома, а  наши
вездесущие  журналисты  об  этом  предпочитали  замалчивать.  Зато  как  они
демократично  наседали  на  западных  коллег,  которые   посмели  напечатать
разоблачения о реконструкции Кремля. Ага, а  то не нашими, лоховскими руками
все это делалось, то  мы не знаем  суммы  откатов, которые цинично  сообщали
прямо в глаза беспомощным лохам зарубежные умники!
     На  что  был нынче расчет? На  лоховскую короткую память. Все  ведь уже
позабыли словосочетание секвестр бюджета. А я напомню!  Это  когда бюджет не
признается  законом,  а посреди  финансового  года  из  него изымаются целые
статьи на что-нибудь. Что-нибудь такое, которое больше всего нужно.
     Вспоминаешь   рассказ  Марка  Твена  о  неком  секретаре  политического
деятеля,  написавшем  избирателям,  что  вместо школы  им  нужна  церковь  и
несколько  тюрем.  Это  фашизм  или  демократия?  Я  что-то  уже  совершенно
запуталась.
     Когда  не  платят зарплату учителям, а на  их зарплату  восстанавливают
храмы, приписывая совместно  с  духовенством  только на отделке Храма Христа
Спасителя более  миллиона долларов - это  еще циничнее,  чем разрушить храм,
выстроенный  на   народные  пожертвования.   Это  -   страшнее  коммунистов,
говоривших, что после смерти - только могила. Подарить сознание, что и после
смерти  ты по-прежнему будешь  только лохом,  беспомощно хлопающим  глазами,
глядя, как Господь деловито рассовывает по заначкам чиновничий откат...
     Ах,  да! Все же обиделись на нас  за ГКО! Они ведь  в  экономику хотели
вложиться...
     Можно и в экономику вложить. В длинных деньгах самые выгодные вложениях
в экономику на мировых рынках составят не более 5% годовых. Любой финансовый
менеджер знает, что предложения  свыше этой цифры  -  плохо пахнут.  Слишком
большой риск. Но здесь же шел  отрыв купончиков  совместно с демократическим
правительством!  Демократы-"молодые  реформаторы"  должны   были  обеспечить
непрерывность  отрыва купончиков напрямую  из бюджетных средств! Однако даже
государственные  ценные  бумаги - это всего  лишь  ценные бумаги,  стоимость
которых  в условиях  свободного  рынка свободно  меняется.  Запад  прекратил
давать  России  займы  и кредиты, которые  все  равно  так и  не поступали в
Россию, как  только купончики вдруг стали отрываться слишком  скупо. Они что
там вдруг,  лохов  пожалели?  Так  пускай  на свои жалеют,  а  не  на  ихние
купончики! Доходность по ГКО вдруг снизилась с 37% годовых  до 22%. А играли
все!  И  понять  западных  "инвесторов"  можно было. Что, бля, за  шулерство
какое-то и  передергивание  купончиков?  Все играющие  вдруг  осознали,  что
страна  практически обескровлена,  что  в  их руках  вполне  может оказаться
купончик,  чья  цена  установится рынком, а не господином Дубининым -  нашим
демократическим банкиром.
     Но,  на  самом деле, ничего  в пользу лохов тогдашний премьер Кириенко,
объявивший  дефолт,  не сделал.  Он просто  заморозил стремительно  падавшую
стоимость купончиков.  Подожди он  хотя еще бы неделю - стоимость купончиков
упала бы до 8% годовых. Времени не было, да и на неожиданном росте стоимости
доллара можно было  срубить  гораздо  дороже,  чем стоило  все  недовольство
мировой  играющей  общественности  вместе   взятой.  А  что  теперь-то  этой
общественности было обижаться? Самые обидчивые уже получили свои 22%. Ну, не
48%, как хотелось бы, но ведь получили! Хоть шерсти клок. Это своим игравшим
слюнявым  лохам  вновь ничего  не  отдали,  но они  привычные.  На  то,  как
говорится, и лохи.
     И вот тут страна, лежавшая в руинах, проигранная вдрызг и обобранная до
нитки, вдруг показала, что это не просто страна, а РОССИЯ! Поставили над ней
двух политических  трупешников-старперов - Примакова и Маслюкова. Этих  было
совсем не жалко. Даже приятно было поглядеть, как они обосрутся.
     Примаков  к  тому  моменту  достал всех.  Он  показал  себя  совершенно
недемократическим  "восточным царедворцем"  - как его называли в прессе. Все
потому, что на посту  министра иностранных дел он сменил демократа Козырева,
который вполне демократично вливался  в западную  демократию, где всем нашим
демократам и место, продавая по дешевке  интересы России. А Примаков, говоря
всем  приятные  успокоительные  слова,  начал   гнуть  нормальную  державную
политику.
     В полтора месяца эти два явных лоха все расставляют по своим местам. По
графику вдруг пошли выплаты пенсий, зарплаты бюджетникам, начала подниматься
экономика.  Без  единой  копейки  на  какие-либо  демократические реформы  и
преобразования! Никого не упрашивая "потерпеть еще немного"!
     Примакову  отказали  в кредитах  на  Западе. Так  правильно,  он,  жук,
притворился, что ничего в купончиках не понимает!  Да этим двоим, что бы они
у кого в тот момент не попросили, все равно бы ничего не дали. Они были даже
не гладиаторами - просто смертниками.
     Как  вопил  тогда  Явлинский,   не  желая  принимать  на  себя  никакую
ответственность:   "Вы   хотите,   чтобы   Яблоко   сейчас  приняло  за  все
ответственность!"  А когда, если не  сейчас,  Григорий?..  Чо ждать-то было,
коли нам тогда оставалось до смертинки - две пердинки?..
     Мы, бухгалтера,  отлично поняли, что сделали два этих лоха.  Совершенно
недемократическим образом они поставили во всех  уровнях бюджета  один счет,
который полностью  подчинили Федеральному казначейству. Это вы не отправляли
с каждой зарплаты  по 9-12 платежек, поэтому вы не представляете, размаха, с
которым  осуществлялось  пополнение  купончиков  ГКО! И  все  эти  налоговые
кормушки  до дна подчищались  мелким  демократическим  общаком  совместно  с
коммерческими банками.
     А тут выходят  два  страшненьких  толстеньких лоха, накладывают  на все
лапу  и  два  месяца не  дают  никому  воровать. После  скудных  квартальных
отчислений  на  конец 98  г. - казна  наполнилось! Это же надо понимать, что
Россия -  особая страна! Здесь можно  всего лишь два месяца не  воровать,  и
последствия всех "демократических преобразований" будут залечены.
     Это было время гордости  за  страну. Как пузатенький Примаков развернул
самолет  в  знак  протеста   против  бомбежки   Югославии!  Пускай   это  не
демократично, пускай я до конца  жизни  буду  с красно-коричневым ярлыком на
лбу - но он сделал это красиво!
     Наверно,  я должна была  радоваться триумфу  демократии, когда  Ельцын,
всей демократии которого хватало лишь на ежедневную поллитру и бриллианты от
"Тифани" для дочек, не давал ему при журналистах сеть на его законное место.
Заставить старика стоять перед "молодыми демократами"! Как он выгнал его, не
сказав  спасибо  за то,  что, прежде всего, Примаков спас его шкуру!  Мы  же
готовы были ее на кусочки разобрать!
     Нет, думаю все же, что когда мы умрем, Господь не примет наши откаты  и
каждому  воздаст  по  делам  его.  Раньше  ставили памятники  полководцам  -
"Спасителям России!"  А  разве меньше надо было мужества этим двум старикам,
которые  спасли  Россию, ЗНАЯ,  что  никто  и  никогда  им  не  скажет  даже
"спасибо"! ЗНАЯ, что за все их будут с ненавистью гнать наши демократические
прихлебаи, как только поймут, что корыто вновь наполнилось, что жрачку опять
можно делить.
     Сколько бы  приобрело  Яблоко, если бы  вдруг  горой  встало  тогда  за
Примакова,  а не осторожненько, бочком, кабы  чего не подумали. Как бы  свой
"звездный час" не профукать! А ведь это и был пик популярности Яблока. Далее
уже  никаких звездных  часов  не ожидалось. Это  было  нужно,  прежде всего,
Яблоку, а не Спасителю Отечества - старику Примакову.
     Мы  все,  Евгений  Максимович, кланяемся вам в пояс! Не  за свои  битые
бухгалтерские задницы - за детей!
     ...  Только после  этих  двух  стариков  -  Примакова  и Маслюкова, все
финансовые  "игрушки" потеряли  смысл. Против  лома  Контрольно-ревизионного
управления   Федерального   казначейства  -  приемов   нет.   Это,  конечно,
недемократично,  но ничего не поделать. Как-то уж совершенно ублюдочно  было
возвращать бюджетные статьи под  крыло коммерческих  банков, чтобы  втихушку
крутить зарплату бюджетников. Даже лохам уже все стало ясно.
     Демократию  лохам  вернули  с  новой  чеченской  компанией.  С гробами,
взрывами и чисто демократическими шуточками о примочках в сортирах.
     Ну,  конечно, пришлось убедиться, что  демократия в  России приживается
плохо.   Лохи  равнодушно   восприняли   известие  о   посадке   крупнейшего
неплательщика налогов  демократа Ходорковского.  Фашисты они все - эти лохи.
Только  вот  с лохов, особого мнения не спрашивая, каждую копейку налогов со
счета  снимают, а у настоящего демократа - недоимки  на  миллиард долларов и
думать снять не моги!
     Нам тут СМИ предлагали горой за этого демократа встать, мол, так ведь с
каждым может случиться. Ага, нам сразу  полегчает, как  только Ходорковского
выпустят!  С  нас  перестанут  принудительно  налоги  взымать,  обманывая  в
расчетках! Все малые предприятия перед выборами обобрали, заморозив счета. А
все  потому, что  никто из  крупняков и  не думает  платить  налоги.  У  нас
демократия  такая!  Нельзя таких хороших налогоплательщиков обижать! Сколько
ведь  не досчитается  экономика  России!  Да  она  -  нами  держится,  а  не
ходорковскими,   сосущими   все  до  бакса   через  оффшорные  зоны.  И  все
избирательные  комиссии за наш счет  работают. Ходорковские только продажным
демократам деньги дают.
     Кстати,  и  сидит  Ходорковский сейчас за  наш счет. Поэтому пускай для
начала все счета оплатит.
     Ты смотри-ка! Раньше так они плевали на нас, а нынче они к нам за рукой
помощи потянулися! Нет уж, с прокуратурой и налоговкой без нас разбирайтесь,
мы вас тоже в третейские судьи не позовем.
     А вот  с  Правительства  и новой  Думы  спросим: это почему  же  мы, ни
копейки   не  взявшие  у  государства,  ничего  не  прихватизировавшие,  все
создававшие своим  горбом,  платим  такой  же объем налоговых отчислений?  И
почему ни один из этих "менеджеров", разоривших государственные предприятия,
не ответил по закону?
     А! Ну  да!  Некоторые  готовы  были  принять на  себя ответственность и
исправить  ошибки, если им дадут  порулить.  А попросту отдать наворованное,
без того, чтобы опять что-то взять - никак?
     Так вот на "нет", господин Чубайс, и суда нет. Вполне возможно, что его
и не будет  при  жизни для вас.  Даже  уверена, что отвертитесь. Но  учтите,
когда вы  жрали  досыта, ничего не  создавая, - вы жрали  чужое  будущее.  А
иначе, с чего бы вы обещали нам это будущее дать?
     Кстати,  выбрать  будущее  еще  никому  не  удавалось  -  это все  суть
искушение от лукавого. Все в руце божьей, кто утверждает обратное - дьявол!
     Правильно, они будут  жить сегодня, а мы  - завтра! Сказочка для лохов.
Сегодняшние деньги намного дороже завтрашних, это каждый лох знает.
     Короче, все  в  норме,  братцы.  Не  демократия то  была, - а фашизм  и
геноцид. "Хочешь зарабатывать хорошо? Тогда..." - плизз, без всяких "тогда"!
А, может, тогда еще и в задницу этих демократов  за свои кровные чмокнуть? Я
хорошо  работаю, значит, никаких демократических  посредников  между собой и
своими деньгами больше не потерплю. Нечего им мои купюры слюнявить.
     Но и с избранников своих - надо спросить по полной. Это хорошо, что они
озвучили многие мои мысли  - чудненько!  Вот  пускай и не отступают!  А если
думское  "большинство"  вновь  будет  подыгрывать олигархам,  в  обход  моих
лоховских интересов - я буду возражать. Есть вполне  демократический порядок
спросить  с каждого. Вплоть до президента.  А то, главное, Чубайсу так можно
что-то спрашивать с президента, а мне нельзя. Дудки!
________________________________________
Популярность: 28, Last-modified: Thu, 11 Dec 2003 22:58:07 GMT
Официальные курсы валют на заданную дату, устанавливаемые ежедневно
Курсы валют за период до 01.07.1992 http://www.cbr.ru/currency_base/
http://www.cbr.ru/currency_base/daily.aspx


С 05.01.1992 по 31.05.2001
Динамика курса валюты Доллар США http://www.cbr.ru/currency_base/dynamics.aspx?VAL_NM_RQ=R01235&date_req1=05.01.1992&date_req2=31.05.2001&rt=1&mode=1


С 05.01.1992 по 31.05.2001 Динамика курса валюты Доллар США
Дата
Единиц
Курс
01.07.1992
1
125,2600
03.07.1992
1
134,8000
08.07.1992
1
130,5000
10.07.1992
1
130,3000
15.07.1992
1
130,2000
17.07.1992
1
135,4000
22.07.1992
1
151,1000
24.07.1992
1
155,7000
29.07.1992
1
161,1000
31.07.1992
1
161,2000
05.08.1992
1
161,4000
07.08.1992
1
161,5000
12.08.1992
1
161,7000
14.08.1992
1
162,5000
19.08.1992
1
162,5000
21.08.1992
1
162,6000
26.08.1992
1
168,1000
28.08.1992
1
205,0000
02.09.1992
1
210,5000
04.09.1992
1
210,5000
09.09.1992
1
207,9000
11.09.1992
1
203,0000
16.09.1992
1
204,0000
18.09.1992
1
205,5000
23.09.1992
1
241,0000
25.09.1992
1
248,0000
30.09.1992
1
254,0000
02.10.1992
1
309,0000
07.10.1992
1
342,0000
09.10.1992
1
334,0000
14.10.1992
1
334,0000
16.10.1992
1
338,0000
21.10.1992
1
368,0000
23.10.1992
1
368,0000
28.10.1992
1
393,0000
30.10.1992
1
398,0000
04.11.1992
1
396,0000
06.11.1992
1
399,0000
11.11.1992
1
403,0000
13.11.1992
1
419,0000
18.11.1992
1
448,0000
20.11.1992
1
448,0000
25.11.1992
1
450,0000
27.11.1992
1
447,0000
02.12.1992
1
417,0000
04.12.1992
1
398,0000
09.12.1992
1
419,0000
11.12.1992
1
419,0000
16.12.1992
1
418,0000
18.12.1992
1
416,0000
23.12.1992
1
415,0000
25.12.1992
1
414,5000
30.12.1992
1
414,5000
06.01.1993
1
417,0000
13.01.1993
1
423,0000
15.01.1993
1
442,0000
20.01.1993
1
474,5000
22.01.1993
1
493,0000
27.01.1993
1
568,0000
29.01.1993
1
572,0000
03.02.1993
1
572,0000
05.02.1993
1
572,0000
10.02.1993
1
561,0000
12.02.1993
1
560,0000
17.02.1993
1
559,0000
19.02.1993
1
559,0000
24.02.1993
1
576,0000
26.02.1993
1
593,0000
03.03.1993
1
649,0000
05.03.1993
1
648,0000
10.03.1993
1
650,0000
12.03.1993
1
653,0000
17.03.1993
1
662,0000
19.03.1993
1
667,0000
24.03.1993
1
684,0000
26.03.1993
1
684,0000
31.03.1993
1
684,0000
02.04.1993
1
692,0000
07.04.1993
1
712,0000
09.04.1993
1
740,0000
14.04.1993
1
766,0000
16.04.1993
1
779,0000
21.04.1993
1
786,0000
23.04.1993
1
795,0000
28.04.1993
1
812,0000
30.04.1993
1
823,0000
07.05.1993
1
829,0000
12.05.1993
1
859,0000
14.05.1993
1
886,0000
19.05.1993
1
934,0000
21.05.1993
1
940,0000
26.05.1993
1
960,0000
28.05.1993
1
994,0000
02.06.1993
1
1050,0000
04.06.1993
1
1072,0000
09.06.1993
1
1104,0000
16.06.1993
1
1116,0000
18.06.1993
1
1090,0000
23.06.1993
1
1079,0000
25.06.1993
1
1066,0000
30.06.1993
1
1060,0000
02.07.1993
1
1059,0000
07.07.1993
1
1058,0000
09.07.1993
1
1050,0000
14.07.1993
1
1036,0000
16.07.1993
1
1025,0000
21.07.1993
1
1010,0000
23.07.1993
1
1008,0000
28.07.1993
1
994,0000
30.07.1993
1
989,5000
04.08.1993
1
987,0000
06.08.1993
1
986,0000
11.08.1993
1
984,5000
13.08.1993
1
984,5000
18.08.1993
1
984,5000
20.08.1993
1
987,0000
25.08.1993
1
986,0000
27.08.1993
1
985,0000
01.09.1993
1
992,5000
03.09.1993
1
990,0000
08.09.1993
1
995,0000
10.09.1993
1
998,0000
15.09.1993
1
1006,0000
17.09.1993
1
1010,0000
22.09.1993
1
1036,0000
24.09.1993
1
1299,0000
29.09.1993
1
1201,0000
01.10.1993
1
1169,0000
06.10.1993
1
1173,0000
08.10.1993
1
1189,0000
13.10.1993
1
1194,0000
20.10.1993
1
1193,0000
22.10.1993
1
1193,0000
27.10.1993
1
1189,0000
29.10.1993
1
1186,0000
03.11.1993
1
1179,0000
05.11.1993
1
1177,0000
10.11.1993
1
1175,0000
12.11.1993
1
1176,0000
17.11.1993
1
1194,0000
19.11.1993
1
1203,0000
24.11.1993
1
1208,0000
26.11.1993
1
1214,0000
01.12.1993
1
1231,0000
03.12.1993
1
1230,0000
08.12.1993
1
1229,0000
10.12.1993
1
1229,0000
15.12.1993
1
1237,0000
17.12.1993
1
1247,0000
22.12.1993
1
1250,0000
24.12.1993
1
1250,0000
29.12.1993
1
1247,0000
07.01.1994
1
1259,0000
12.01.1994
1
1293,0000
14.01.1994
1
1356,0000
19.01.1994
1
1504,0000
21.01.1994
1
1553,0000
26.01.1994
1
1544,0000
28.01.1994
1
1542,0000
02.02.1994
1
1560,0000
04.02.1994
1
1560,0000
09.02.1994
1
1569,0000
11.02.1994
1
1568,0000
16.02.1994
1
1567,0000
18.02.1994
1
1567,0000
23.02.1994
1
1585,0000
25.02.1994
1
1657,0000
02.03.1994
1
1668,0000
04.03.1994
1
1693,0000
11.03.1994
1
1706,0000
16.03.1994
1
1716,0000
18.03.1994
1
1724,0000
23.03.1994
1
1736,0000
25.03.1994
1
1742,0000
30.03.1994
1
1753,0000
01.04.1994
1
1753,0000
06.04.1994
1
1772,0000
08.04.1994
1
1772,0000
13.04.1994
1
1785,0000
15.04.1994
1
1787,0000
20.04.1994
1
1792,0000
22.04.1994
1
1810,0000
27.04.1994
1
1820,0000
29.04.1994
1
1820,0000
06.05.1994
1
1854,0000
11.05.1994
1
1859,0000
13.05.1994
1
1869,0000
18.05.1994
1
1877,0000
20.05.1994
1
1881,0000
25.05.1994
1
1895,0000
27.05.1994
1
1901,0000
01.06.1994
1
1916,0000
03.06.1994
1
1918,0000
08.06.1994
1
1940,0000
10.06.1994
1
1952,0000
15.06.1994
1
1952,0000
17.06.1994
1
1959,0000
22.06.1994
1
1971,0000
24.06.1994
1
1977,0000
29.06.1994
1
1985,0000
01.07.1994
1
1989,0000
06.07.1994
1
1998,0000
08.07.1994
1
2011,0000
13.07.1994
1
2020,0000
15.07.1994
1
2022,0000
20.07.1994
1
2028,0000
22.07.1994
1
2034,0000
27.07.1994
1
2052,0000
29.07.1994
1
2052,0000
03.08.1994
1
2060,0000
05.08.1994
1
2081,0000
10.08.1994
1
2087,0000
12.08.1994
1
2108,0000
17.08.1994
1
2117,0000
19.08.1994
1
2141,0000
24.08.1994
1
2161,0000
26.08.1994
1
2156,0000
31.08.1994
1
2153,0000
02.09.1994
1
2204,0000
07.09.1994
1
2222,0000
09.09.1994
1
2253,0000
14.09.1994
1
2271,0000
16.09.1994
1
2301,0000
21.09.1994
1
2335,0000
23.09.1994
1
2460,0000
28.09.1994
1
2476,0000
30.09.1994
1
2596,0000
05.10.1994
1
2668,0000
07.10.1994
1
2833,0000
12.10.1994
1
3926,0000
14.10.1994
1
2994,0000
19.10.1994
1
2996,0000
21.10.1994
1
3015,0000
26.10.1994
1
3036,0000
28.10.1994
1
3055,0000
02.11.1994
1
3085,0000
04.11.1994
1
3099,0000
09.11.1994
1
3102,0000
11.11.1994
1
3102,0000
16.11.1994
1
3131,0000
18.11.1994
1
3157,0000
23.11.1994
1
3187,0000
25.11.1994
1
3201,0000
30.11.1994
1
3232,0000
02.12.1994
1
3249,0000
07.12.1994
1
3275,0000
09.12.1994
1
3306,0000
14.12.1994
1
3338,0000
16.12.1994
1
3383,0000
21.12.1994
1
3427,0000
23.12.1994
1
3454,0000
28.12.1994
1
3512,0000
30.12.1994
1
3550,0000
06.01.1995
1
3623,0000
11.01.1995
1
3705,0000
13.01.1995
1
3757,0000
18.01.1995
1
3861,0000
20.01.1995
1
3916,0000
25.01.1995
1
3988,0000
27.01.1995
1
4004,0000
01.02.1995
1
4048,0000
03.02.1995
1
4079,0000
08.02.1995
1
4133,0000
10.02.1995
1
4170,0000
15.02.1995
1
4231,0000
17.02.1995
1
4293,0000
22.02.1995
1
4357,0000
24.02.1995
1
4407,0000
01.03.1995
1
4473,0000
03.03.1995
1
4531,0000
08.03.1995
1
4603,0000
10.03.1995
1
4639,0000
15.03.1995
1
4723,0000
17.03.1995
1
4767,0000
22.03.1995
1
4824,0000
24.03.1995
1
4856,0000
29.03.1995
1
4897,0000
31.03.1995
1
4897,0000
05.04.1995
1
4920,0000
07.04.1995
1
4957,0000
12.04.1995
1
4991,0000
14.04.1995
1
5029,0000
19.04.1995
1
5064,0000
21.04.1995
1
5051,0000
26.04.1995
1
5081,0000
28.04.1995
1
5100,0000
05.05.1995
1
5130,0000
12.05.1995
1
5106,0000
17.05.1995
1
5026,0000
19.05.1995
1
5043,0000
24.05.1995
1
5039,0000
26.05.1995
1
5038,0000
31.05.1995
1
4995,0000
02.06.1995
1
4958,0000
07.06.1995
1
4900,0000
09.06.1995
1
4911,0000
14.06.1995
1
4836,0000
16.06.1995
1
4726,0000
21.06.1995
1
4546,0000
23.06.1995
1
4590,0000
28.06.1995
1
4516,0000
30.06.1995
1
4538,0000
05.07.1995
1
4553,0000
07.07.1995
1
4576,0000
12.07.1995
1
4530,0000
14.07.1995
1
4565,0000
19.07.1995
1
4546,0000
21.07.1995
1
4530,0000
26.07.1995
1
4465,0000
28.07.1995
1
4415,0000
02.08.1995
1
4405,0000
04.08.1995
1
4415,0000
09.08.1995
1
4405,0000
11.08.1995
1
4405,0000
16.08.1995
1
4406,0000
18.08.1995
1
4408,0000
23.08.1995
1
4428,0000
25.08.1995
1
4428,0000
30.08.1995
1
4435,0000
01.09.1995
1
4447,0000
06.09.1995
1
4448,0000
08.09.1995
1
4479,0000
13.09.1995
1
4469,0000
15.09.1995
1
4467,0000
20.09.1995
1
4468,0000
22.09.1995
1
4467,0000
27.09.1995
1
4491,0000
29.09.1995
1
4508,0000
04.10.1995
1
4490,0000
06.10.1995
1
4493,0000
11.10.1995
1
4498,0000
13.10.1995
1
4509,0000
18.10.1995
1
4506,0000
20.10.1995
1
4506,0000
25.10.1995
1
4504,0000
27.10.1995
1
4504,0000
01.11.1995
1
4504,0000
03.11.1995
1
4514,0000
10.11.1995
1
4522,0000
15.11.1995
1
4532,0000
17.11.1995
1
4537,0000
22.11.1995
1
4559,0000
24.11.1995
1
4566,0000
29.11.1995
1
4578,0000
01.12.1995
1
4580,0000
06.12.1995
1
4583,0000
08.12.1995
1
4597,0000
15.12.1995
1
4628,0000
20.12.1995
1
4639,0000
22.12.1995
1
4643,0000
27.12.1995
1
4648,0000
29.12.1995
1
4640,0000
05.01.1996
1
4661,0000
10.01.1996
1
4668,0000
12.01.1996
1
4670,0000
17.01.1996
1
4677,0000
19.01.1996
1
4683,0000
24.01.1996
1
4700,0000
26.01.1996
1
4718,0000
31.01.1996
1
4732,0000
02.02.1996
1
4736,0000
07.02.1996
1
4738,0000
09.02.1996
1
4738,0000
14.02.1996
1
4751,0000
16.02.1996
1
4760,0000
21.02.1996
1
4770,0000
23.02.1996
1
4783,0000
28.02.1996
1
4815,0000
01.03.1996
1
4818,0000
06.03.1996
1
4823,0000
08.03.1996
1
4825,0000
13.03.1996
1
4828,0000
15.03.1996
1
4834,0000
20.03.1996
1
4838,0000
22.03.1996
1
4844,0000
27.03.1996
1
4850,0000
29.03.1996
1
4854,0000
03.04.1996
1
4863,0000
05.04.1996
1
4873,0000
10.04.1996
1
4894,0000
12.04.1996
1
4901,0000
17.04.1996
1
4909,0000
19.04.1996
1
4915,0000
24.04.1996
1
4925,0000
26.04.1996
1
4932,0000
01.05.1996
1
4940,0000
08.05.1996
1
4960,0000
15.05.1996
1
4971,0000
17.05.1996
1
4970,0000
18.05.1996
1
4982,0000
21.05.1996
1
4988,0000
22.05.1996
1
4991,0000
23.05.1996
1
4994,0000
24.05.1996
1
4998,0000
25.05.1996
1
5001,0000
28.05.1996
1
5006,0000
29.05.1996
1
5008,0000
30.05.1996
1
5011,0000
31.05.1996
1
5014,0000
01.06.1996
1
5018,0000
04.06.1996
1
5024,0000
05.06.1996
1
5027,0000
06.06.1996
1
5031,0000
07.06.1996
1
5037,0000
08.06.1996
1
5046,0000
11.06.1996
1
5051,0000
12.06.1996
1
5051,0000
14.06.1996
1
5053,0000
15.06.1996
1
5053,0000
18.06.1996
1
5057,0000
19.06.1996
1
5059,0000
20.06.1996
1
5058,0000
21.06.1996
1
5061,0000
22.06.1996
1
5063,0000
25.06.1996
1
5068,0000
26.06.1996
1
5072,0000
27.06.1996
1
5083,0000
28.06.1996
1
5097,0000
29.06.1996
1
5108,0000
02.07.1996
1
5119,0000
03.07.1996
1
5124,0000
05.07.1996
1
5125,0000
06.07.1996
1
5125,0000
09.07.1996
1
5129,0000
10.07.1996
1
5131,0000
11.07.1996
1
5133,0000
12.07.1996
1
5131,0000
13.07.1996
1
5131,0000
16.07.1996
1
5135,0000
17.07.1996
1
5136,0000
18.07.1996
1
5140,0000
19.07.1996
1
5150,0000
20.07.1996
1
5156,0000
23.07.1996
1
5165,0000
24.07.1996
1
5169,0000
25.07.1996
1
5175,0000
26.07.1996
1
5180,0000
27.07.1996
1
5182,0000
30.07.1996
1
5188,0000
31.07.1996
1
5191,0000
01.08.1996
1
5197,0000
02.08.1996
1
5209,0000
03.08.1996
1
5224,0000
06.08.1996
1
5230,0000
07.08.1996
1
5235,0000
08.08.1996
1
5247,0000
09.08.1996
1
5254,0000
10.08.1996
1
5261,0000
13.08.1996
1
5271,0000
14.08.1996
1
5276,0000
15.08.1996
1
5280,0000
16.08.1996
1
5285,0000
17.08.1996
1
5290,0000
20.08.1996
1
5302,0000
21.08.1996
1
5305,0000
22.08.1996
1
5305,0000
23.08.1996
1
5311,0000
24.08.1996
1
5318,0000
27.08.1996
1
5327,0000
28.08.1996
1
5332,0000
29.08.1996
1
5348,0000
30.08.1996
1
5348,0000
31.08.1996
1
5345,0000
03.09.1996
1
5345,0000
04.09.1996
1
5348,0000
05.09.1996
1
5351,0000
06.09.1996
1
5353,0000
07.09.1996
1
5356,0000
10.09.1996
1
5359,0000
11.09.1996
1
5361,0000
12.09.1996
1
5364,0000
13.09.1996
1
5367,0000
14.09.1996
1
5370,0000
17.09.1996
1
5373,0000
18.09.1996
1
5376,0000
19.09.1996
1
5379,0000
20.09.1996
1
5382,0000
21.09.1996
1
5384,0000
24.09.1996
1
5389,0000
25.09.1996
1
5391,0000
26.09.1996
1
5392,0000
27.09.1996
1
5394,0000
28.09.1996
1
5396,0000
01.10.1996
1
5402,0000
02.10.1996
1
5412,0000
03.10.1996
1
5415,0000
04.10.1996
1
5417,0000
05.10.1996
1
5419,0000
08.10.1996
1
5421,0000
09.10.1996
1
5424,0000
10.10.1996
1
5425,0000
11.10.1996
1
5426,0000
12.10.1996
1
5429,0000
15.10.1996
1
5431,0000
16.10.1996
1
5434,0000
17.10.1996
1
5434,0000
18.10.1996
1
5434,0000
19.10.1996
1
5435,0000
22.10.1996
1
5438,0000
23.10.1996
1
5440,0000
24.10.1996
1
5442,0000
25.10.1996
1
5444,0000
26.10.1996
1
5445,0000
29.10.1996
1
5447,0000
30.10.1996
1
5453,0000
31.10.1996
1
5455,0000
01.11.1996
1
5456,0000
02.11.1996
1
5458,0000
05.11.1996
1
5460,0000
06.11.1996
1
5461,0000
07.11.1996
1
5470,0000
11.11.1996
1
5474,0000
12.11.1996
1
5475,0000
13.11.1996
1
5476,0000
14.11.1996
1
5478,0000
15.11.1996
1
5481,0000
16.11.1996
1
5484,0000
19.11.1996
1
5486,0000
20.11.1996
1
5487,0000
21.11.1996
1
5491,0000
22.11.1996
1
5492,0000
23.11.1996
1
5494,0000
26.11.1996
1
5497,0000
27.11.1996
1
5500,0000
28.11.1996
1
5503,0000
29.11.1996
1
5508,0000
30.11.1996
1
5511,0000
03.12.1996
1
5513,0000
04.12.1996
1
5515,0000
05.12.1996
1
5517,0000
06.12.1996
1
5519,0000
07.12.1996
1
5521,0000
10.12.1996
1
5523,0000
11.12.1996
1
5525,0000
12.12.1996
1
5530,0000
15.12.1996
1
5532,0000
16.12.1996
1
5535,0000
17.12.1996
1
5537,0000
18.12.1996
1
5540,0000
19.12.1996
1
5543,0000
20.12.1996
1
5546,0000
21.12.1996
1
5550,0000
24.12.1996
1
5550,0000
25.12.1996
1
5553,0000
26.12.1996
1
5555,0000
27.12.1996
1
5555,0000
28.12.1996
1
5555,0000
31.12.1996
1
5560,0000
01.01.1997
1
5560,0000
06.01.1997
1
5570,0000
07.01.1997
1
5573,0000
09.01.1997
1
5580,0000
10.01.1997
1
5585,0000
11.01.1997
1
5590,0000
14.01.1997
1
5593,0000
15.01.1997
1
5596,0000
16.01.1997
1
5599,0000
17.01.1997
1
5602,0000
18.01.1997
1
5605,0000
21.01.1997
1
5607,0000
22.01.1997
1
5610,0000
23.01.1997
1
5613,0000
24.01.1997
1
5615,0000
25.01.1997
1
5618,0000
28.01.1997
1
5621,0000
29.01.1997
1
5624,0000
30.01.1997
1
5627,0000
31.01.1997
1
5629,0000
01.02.1997
1
5632,0000
04.02.1997
1
5634,0000
05.02.1997
1
5637,0000
06.02.1997
1
5640,0000
07.02.1997
1
5640,0000
08.02.1997
1
5642,0000
11.02.1997
1
5644,5000
12.02.1997
1
5646,0000
13.02.1997
1
5650,0000
14.02.1997
1
5652,5000
15.02.1997
1
5654,5000
18.02.1997
1
5658,0000
19.02.1997
1
5660,0000
20.02.1997
1
5662,0000
21.02.1997
1
5665,0000
22.02.1997
1
5667,0000
25.02.1997
1
5670,0000
26.02.1997
1
5672,0000
27.02.1997
1
5674,0000
28.02.1997
1
5676,0000
01.03.1997
1
5679,0000
04.03.1997
1
5683,0000
05.03.1997
1
5686,0000
06.03.1997
1
5689,0000
07.03.1997
1
5691,5000
08.03.1997
1
5695,0000
12.03.1997
1
5697,0000
13.03.1997
1
5699,0000
14.03.1997
1
5700,0000
15.03.1997
1
5703,0000
18.03.1997
1
5705,5000
19.03.1997
1
5708,0000
20.03.1997
1
5710,0000
21.03.1997
1
5712,0000
22.03.1997
1
5714,0000
25.03.1997
1
5717,0000
26.03.1997
1
5719,0000
27.03.1997
1
5721,0000
28.03.1997
1
5723,5000
29.03.1997
1
5726,0000
01.04.1997
1
5729,0000
02.04.1997
1
5731,0000
03.04.1997
1
5732,0000
04.04.1997
1
5735,0000
05.04.1997
1
5737,0000
08.04.1997
1
5739,0000
09.04.1997
1
5741,0000
10.04.1997
1
5743,0000
11.04.1997
1
5744,0000
12.04.1997
1
5746,0000
15.04.1997
1
5748,0000
16.04.1997
1
5750,0000
17.04.1997
1
5752,0000
18.04.1997
1
5753,0000
19.04.1997
1
5753,0000
22.04.1997
1
5755,0000
23.04.1997
1
5756,0000
24.04.1997
1
5757,0000
25.04.1997
1
5758,0000
26.04.1997
1
5759,0000
29.04.1997
1
5760,0000
30.04.1997
1
5762,0000
01.05.1997
1
5764,0000
06.05.1997
1
5764,0000
07.05.1997
1
5766,0000
08.05.1997
1
5768,0000
09.05.1997
1
5769,0000
13.05.1997
1
5771,0000
14.05.1997
1
5771,0000
15.05.1997
1
5771,0000
16.05.1997
1
5771,0000
17.05.1997
1
5771,0000
20.05.1997
1
5771,0000
21.05.1997
1
5771,0000
22.05.1997
1
5771,0000
23.05.1997
1
5771,0000
24.05.1997
1
5772,0000
27.05.1997
1
5773,5000
28.05.1997
1
5773,5000
29.05.1997
1
5774,0000
30.05.1997
1
5773,0000
31.05.1997
1
5773,0000
03.06.1997
1
5774,0000
04.06.1997
1
5775,0000
05.06.1997
1
5776,0000
06.06.1997
1
5776,0000
07.06.1997
1
5777,0000
10.06.1997
1
5778,0000
11.06.1997
1
5779,5000
12.06.1997
1
5781,0000
14.06.1997
1
5782,0000
17.06.1997
1
5782,0000
18.06.1997
1
5782,0000
19.06.1997
1
5782,0000
20.06.1997
1
5782,0000
21.06.1997
1
5783,0000
24.06.1997
1
5783,0000
25.06.1997
1
5782,0000
26.06.1997
1
5782,0000
27.06.1997
1
5782,0000
28.06.1997
1
5782,0000
01.07.1997
1
5782,0000
02.07.1997
1
5782,0000
03.07.1997
1
5782,0000
04.07.1997
1
5782,0000
05.07.1997
1
5782,0000
08.07.1997
1
5783,0000
09.07.1997
1
5784,0000
10.07.1997
1
5784,0000
11.07.1997
1
5784,0000
12.07.1997
1
5784,0000
15.07.1997
1
5784,0000
16.07.1997
1
5784,0000
17.07.1997
1
5785,0000
18.07.1997
1
5787,0000
19.07.1997
1
5788,0000
22.07.1997
1
5789,0000
23.07.1997
1
5791,0000
24.07.1997
1
5792,0000
25.07.1997
1
5794,0000
26.07.1997
1
5795,0000
29.07.1997
1
5796,0000
30.07.1997
1
5797,0000
31.07.1997
1
5798,0000
01.08.1997
1
5800,0000
02.08.1997
1
5801,0000
05.08.1997
1
5801,0000
06.08.1997
1
5802,0000
07.08.1997
1
5803,0000
08.08.1997
1
5804,5000
09.08.1997
1
5806,0000
12.08.1997
1
5808,0000
13.08.1997
1
5808,0000
14.08.1997
1
5809,0000
15.08.1997
1
5809,0000
16.08.1997
1
5811,0000
19.08.1997
1
5813,0000
20.08.1997
1
5814,0000
21.08.1997
1
5815,0000
22.08.1997
1
5817,0000
23.08.1997
1
5819,0000
26.08.1997
1
5820,0000
27.08.1997
1
5821,0000
28.08.1997
1
5824,0000
29.08.1997
1
5826,0000
30.08.1997
1
5830,0000
02.09.1997
1
5832,0000
03.09.1997
1
5833,5000
04.09.1997
1
5835,0000
05.09.1997
1
5837,0000
06.09.1997
1
5838,0000
09.09.1997
1
5839,5000
10.09.1997
1
5840,5000
11.09.1997
1
5841,5000
12.09.1997
1
5843,0000
13.09.1997
1
5846,0000
16.09.1997
1
5847,0000
17.09.1997
1
5848,0000
18.09.1997
1
5849,5000
19.09.1997
1
5851,5000
20.09.1997
1
5853,5000
23.09.1997
1
5855,0000
24.09.1997
1
5856,5000
25.09.1997
1
5858,5000
26.09.1997
1
5860,0000
27.09.1997
1
5861,0000
30.09.1997
1
5860,0000
01.10.1997
1
5861,0000
02.10.1997
1
5862,5000
03.10.1997
1
5864,5000
04.10.1997
1
5866,0000
07.10.1997
1
5868,0000
08.10.1997
1
5869,0000
09.10.1997
1
5870,5000
10.10.1997
1
5872,0000
11.10.1997
1
5872,0000
14.10.1997
1
5874,0000
15.10.1997
1
5876,0000
16.10.1997
1
5877,0000
17.10.1997
1
5878,5000
18.10.1997
1
5878,0000
21.10.1997
1
5878,0000
22.10.1997
1
5878,0000
23.10.1997
1
5879,0000
24.10.1997
1
5880,0000
25.10.1997
1
5881,0000
28.10.1997
1
5882,0000
29.10.1997
1
5883,0000
30.10.1997
1
5885,0000
31.10.1997
1
5887,0000
01.11.1997
1
5887,0000
04.11.1997
1
5887,0000
05.11.1997
1
5889,0000
06.11.1997
1
5890,0000
07.11.1997
1
5892,0000
11.11.1997
1
5898,0000
12.11.1997
1
5899,0000
13.11.1997
1
5900,5000
14.11.1997
1
5900,5000
15.11.1997
1
5901,5000
18.11.1997
1
5903,0000
19.11.1997
1
5905,0000
20.11.1997
1
5906,5000
21.11.1997
1
5908,5000
22.11.1997
1
5910,5000
25.11.1997
1
5912,0000
26.11.1997
1
5914,0000
27.11.1997
1
5916,0000
28.11.1997
1
5917,0000
29.11.1997
1
5919,0000
02.12.1997
1
5921,0000
03.12.1997
1
5925,0000
04.12.1997
1
5927,0000
05.12.1997
1
5930,0000
06.12.1997
1
5933,0000
09.12.1997
1
5936,0000
10.12.1997
1
5935,0000
11.12.1997
1
5935,0000
12.12.1997
1
5936,0000
16.12.1997
1
5939,0000
17.12.1997
1
5941,0000
18.12.1997
1
5943,0000
19.12.1997
1
5943,0000
20.12.1997
1
5945,0000
23.12.1997
1
5947,0000
24.12.1997
1
5950,0000
25.12.1997
1
5955,0000
26.12.1997
1
5955,0000
27.12.1997
1
5958,0000
30.12.1997
1
5960,0000
01.01.1998
1
5,9600
06.01.1998
1
5,9630
07.01.1998
1
5,9690
09.01.1998
1
5,9720
10.01.1998
1
5,9740
13.01.1998
1
5,9760
14.01.1998
1
5,9800
15.01.1998
1
5,9900
16.01.1998
1
5,9950
17.01.1998
1
5,9975
20.01.1998
1
6,0005
21.01.1998
1
6,0010
22.01.1998
1
6,0050
23.01.1998
1
6,0150
24.01.1998
1
6,0200
27.01.1998
1
6,0200
28.01.1998
1
6,0210
29.01.1998
1
6,0230
30.01.1998
1
6,0250
31.01.1998
1
6,0260
03.02.1998
1
6,0290
04.02.1998
1
6,0310
05.02.1998
1
6,0330
06.02.1998
1
6,0360
07.02.1998
1
6,0380
10.02.1998
1
6,0410
11.02.1998
1
6,0430
12.02.1998
1
6,0450
13.02.1998
1
6,0470
14.02.1998
1
6,0500
17.02.1998
1
6,0520
18.02.1998
1
6,0540
19.02.1998
1
6,0570
20.02.1998
1
6,0590
21.02.1998
1
6,0620
24.02.1998
1
6,0640
25.02.1998
1
6,0660
26.02.1998
1
6,0680
27.02.1998
1
6,0700
28.02.1998
1
6,0720
03.03.1998
1
6,0730
04.03.1998
1
6,0750
05.03.1998
1
6,0770
06.03.1998
1
6,0790
07.03.1998
1
6,0810
11.03.1998
1
6,0830
12.03.1998
1
6,0840
13.03.1998
1
6,0860
14.03.1998
1
6,0880
17.03.1998
1
6,0900
18.03.1998
1
6,0910
19.03.1998
1
6,0930
20.03.1998
1
6,0940
21.03.1998
1
6,0960
24.03.1998
1
6,0970
25.03.1998
1
6,0990
26.03.1998
1
6,1005
27.03.1998
1
6,1020
28.03.1998
1
6,1040
31.03.1998
1
6,1060
01.04.1998
1
6,1080
02.04.1998
1
6,1100
03.04.1998
1
6,1120
04.04.1998
1
6,1140
07.04.1998
1
6,1160
08.04.1998
1
6,1180
09.04.1998
1
6,1190
10.04.1998
1
6,1210
11.04.1998
1
6,1225
14.04.1998
1
6,1245
15.04.1998
1
6,1260
16.04.1998
1
6,1270
17.04.1998
1
6,1280
18.04.1998
1
6,1290
21.04.1998
1
6,1300
22.04.1998
1
6,1310
23.04.1998
1
6,1300
24.04.1998
1
6,1300
25.04.1998
1
6,1310
28.04.1998
1
6,1310
29.04.1998
1
6,1320
30.04.1998
1
6,1330
01.05.1998
1
6,1340
06.05.1998
1
6,1350
07.05.1998
1
6,1360
08.05.1998
1
6,1380
09.05.1998
1
6,1395
13.05.1998
1
6,1415
14.05.1998
1
6,1430
15.05.1998
1
6,1440
16.05.1998
1
6,1455
19.05.1998
1
6,1465
20.05.1998
1
6,1550
21.05.1998
1
6,1560
22.05.1998
1
6,1575
23.05.1998
1
6,1580
26.05.1998
1
6,1580
27.05.1998
1
6,1600
28.05.1998
1
6,1620
29.05.1998
1
6,1660
30.05.1998
1
6,1640
02.06.1998
1
6,1650
03.06.1998
1
6,1660
04.06.1998
1
6,1675
05.06.1998
1
6,1685
06.06.1998
1
6,1690
09.06.1998
1
6,1700
10.06.1998
1
6,1710
11.06.1998
1
6,1720
12.06.1998
1
6,1740
16.06.1998
1
6,1800
17.06.1998
1
6,1830
18.06.1998
1
6,1845
19.06.1998
1
6,1855
20.06.1998
1
6,1870
23.06.1998
1
6,1885
24.06.1998
1
6,1905
25.06.1998
1
6,1920
26.06.1998
1
6,1940
27.06.1998
1
6,1960
30.06.1998
1
6,1980
01.07.1998
1
6,2000
02.07.1998
1
6,2020
03.07.1998
1
6,2030
04.07.1998
1
6,2050
07.07.1998
1
6,2070
08.07.1998
1
6,2090
09.07.1998
1
6,2090
10.07.1998
1
6,2110
11.07.1998
1
6,2120
14.07.1998
1
6,2120
15.07.1998
1
6,2130
16.07.1998
1
6,2140
17.07.1998
1
6,2160
18.07.1998
1
6,2190
21.07.1998
1
6,2200
22.07.1998
1
6,2210
23.07.1998
1
6,2220
24.07.1998
1
6,2230
25.07.1998
1
6,2255
28.07.1998
1
6,2290
29.07.1998
1
6,2320
30.07.1998
1
6,2350
31.07.1998
1
6,2380
01.08.1998
1
6,2410
04.08.1998
1
6,2440
05.08.1998
1
6,2490
06.08.1998
1
6,2520
07.08.1998
1
6,2550
08.08.1998
1
6,2585
11.08.1998
1
6,2620
12.08.1998
1
6,2650
13.08.1998
1
6,2685
14.08.1998
1
6,2725
15.08.1998
1
6,2900
18.08.1998
1
6,4300
19.08.1998
1
6,8850
20.08.1998
1
6,9900
21.08.1998
1
6,9950
22.08.1998
1
7,0050
25.08.1998
1
7,1400
26.08.1998
1
7,8600
27.08.1998
1
7,8600
28.08.1998
1
7,8600
29.08.1998
1
7,9050
01.09.1998
1
9,3301
02.09.1998
1
10,8833
03.09.1998
1
12,8198
04.09.1998
1
13,4608
05.09.1998
1
16,9900
08.09.1998
1
18,9000
09.09.1998
1
20,8250
10.09.1998
1
15,7724
11.09.1998
1
12,8749
12.09.1998
1
11,4281
15.09.1998
1
8,6707
16.09.1998
1
9,6117
17.09.1998
1
12,4509
18.09.1998
1
14,6000
19.09.1998
1
16,3818
22.09.1998
1
16,3818
23.09.1998
1
16,2170
24.09.1998
1
15,8378
25.09.1998
1
15,6099
26.09.1998
1
15,8827
29.09.1998
1
15,9932
30.09.1998
1
16,0645
01.10.1998
1
15,9056
02.10.1998
1
15,9923
03.10.1998
1
15,9706
06.10.1998
1
15,7944
07.10.1998
1
15,8000
08.10.1998
1
15,8100
09.10.1998
1
15,8200
10.10.1998
1
15,8400
13.10.1998
1
15,7900
14.10.1998
1
15,0500
15.10.1998
1
13,0000
16.10.1998
1
13,5600
17.10.1998
1
15,5100
20.10.1998
1
17,0900
21.10.1998
1
16,9300
22.10.1998
1
16,8300
23.10.1998
1
16,7600
24.10.1998
1
16,6900
27.10.1998
1
16,6900
28.10.1998
1
16,6700
29.10.1998
1
16,3300
30.10.1998
1
16,0600
31.10.1998
1
16,0100
03.11.1998
1
15,8200
04.11.1998
1
15,5700
05.11.1998
1
15,5400
06.11.1998
1
15,2400
07.11.1998
1
15,0100
11.11.1998
1
15,5600
12.11.1998
1
15,5800
13.11.1998
1
15,9300
14.11.1998
1
16,4100
17.11.1998
1
16,8000
18.11.1998
1
16,9900
19.11.1998
1
16,9800
20.11.1998
1
17,2000
21.11.1998
1
16,9600
24.11.1998
1
17,1700
25.11.1998
1
17,4500
26.11.1998
1
17,4700
27.11.1998
1
17,4500
28.11.1998
1
17,8800
01.12.1998
1
17,8800
02.12.1998
1
18,2500
03.12.1998
1
18,5600
04.12.1998
1
18,8300
05.12.1998
1
19,5700
08.12.1998
1
20,4000
09.12.1998
1
20,4300
10.12.1998
1
20,0800
11.12.1998
1
19,7600
12.12.1998
1
20,1000
16.12.1998
1
20,2600
17.12.1998
1
20,6200
18.12.1998
1
20,7000
19.12.1998
1
20,7500
22.12.1998
1
20,9000
23.12.1998
1
20,6400
24.12.1998
1
20,5100
25.12.1998
1
19,8700
26.12.1998
1
19,4800
29.12.1998
1
20,9900
30.12.1998
1
20,6200
31.12.1998
1
20,6500
01.01.1999
1
20,6500
06.01.1999
1
20,6500
07.01.1999
1
21,9100
11.01.1999
1
22,4000
12.01.1999
1
23,0600
13.01.1999
1
22,5800
14.01.1999
1
21,8000
15.01.1999
1
21,4500
16.01.1999
1
21,8800
19.01.1999
1
22,3700
20.01.1999
1
22,9800
21.01.1999
1
22,3900
22.01.1999
1
22,7300
23.01.1999
1
22,7500
26.01.1999
1
22,9500
27.01.1999
1
22,8200
28.01.1999
1
22,6700
29.01.1999
1
22,7700
30.01.1999
1
22,6000
02.02.1999
1
22,7700
03.02.1999
1
22,9200
04.02.1999
1
23,1200
05.02.1999
1
23,1400
06.02.1999
1
23,1200
09.02.1999
1
23,0500
10.02.1999
1
22,9000
11.02.1999
1
22,7600
12.02.1999
1
22,7900
13.02.1999
1
22,8900
16.02.1999
1
22,8400
17.02.1999
1
23,1100
18.02.1999
1
22,8700
19.02.1999
1
22,9200
20.02.1999
1
22,8400
23.02.1999
1
22,8400
24.02.1999
1
22,8000
25.02.1999
1
22,8200
26.02.1999
1
22,8400
27.02.1999
1
22,8600
02.03.1999
1
22,8900
03.03.1999
1
22,8900
04.03.1999
1
22,9300
05.03.1999
1
23,0100
06.03.1999
1
23,0900
10.03.1999
1
23,0300
11.03.1999
1
22,9800
12.03.1999
1
23,0400
13.03.1999
1
23,1200
16.03.1999
1
23,2600
17.03.1999
1
23,3500
18.03.1999
1
23,4100
19.03.1999
1
23,6500
20.03.1999
1
23,6800
23.03.1999
1
23,9200
24.03.1999
1
24,2900
25.03.1999
1
24,2200
26.03.1999
1
24,1800
27.03.1999
1
24,1900
30.03.1999
1
24,2000
31.03.1999
1
24,1800
01.04.1999
1
24,1600
02.04.1999
1
24,2900
03.04.1999
1
24,8300
06.04.1999
1
25,1100
07.04.1999
1
25,1000
08.04.1999
1
25,1200
09.04.1999
1
25,0900
10.04.1999
1
25,0300
13.04.1999
1
24,9600
14.04.1999
1
24,9000
15.04.1999
1
24,8500
16.04.1999
1
24,8000
17.04.1999
1
24,7700
20.04.1999
1
24,7800
21.04.1999
1
24,7700
22.04.1999
1
24,7200
23.04.1999
1
24,6700
24.04.1999
1
24,6200
27.04.1999
1
24,5300
28.04.1999
1
24,4000
29.04.1999
1
24,3100
30.04.1999
1
24,2300
01.05.1999
1
24,1600
06.05.1999
1
24,0900
07.05.1999
1
24,0700
08.05.1999
1
24,0400
12.05.1999
1
24,0000
13.05.1999
1
23,9900
14.05.1999
1
24,6900
15.05.1999
1
24,9200
18.05.1999
1
24,8600
19.05.1999
1
24,7900
20.05.1999
1
24,7500
21.05.1999
1
24,7000
22.05.1999
1
24,6500
25.05.1999
1
24,6000
26.05.1999
1
24,5500
27.05.1999
1
24,5000
28.05.1999
1
24,4600
29.05.1999
1
24,4400
01.06.1999
1
24,4400
02.06.1999
1
24,4300
03.06.1999
1
24,4000
04.06.1999
1
24,3800
05.06.1999
1
24,3600
08.06.1999
1
24,3400
09.06.1999
1
24,3300
10.06.1999
1
24,3100
11.06.1999
1
24,2900
12.06.1999
1
24,2700
16.06.1999
1
24,2500
17.06.1999
1
24,2300
18.06.1999
1
24,2300
19.06.1999
1
24,2300
22.06.1999
1
24,2300
23.06.1999
1
24,2300
24.06.1999
1
24,2300
25.06.1999
1
24,2200
26.06.1999
1
24,2200
29.06.1999
1
24,2200
30.06.1999
1
24,2200
01.07.1999
1
24,2100
02.07.1999
1
24,2100
03.07.1999
1
24,2900
06.07.1999
1
24,2900
07.07.1999
1
24,4800
08.07.1999
1
24,4600
09.07.1999
1
24,4400
10.07.1999
1
24,4200
13.07.1999
1
24,4000
14.07.1999
1
24,3800
15.07.1999
1
24,3600
16.07.1999
1
24,3400
17.07.1999
1
24,3200
20.07.1999
1
24,3000
21.07.1999
1
24,2800
22.07.1999
1
24,2600
23.07.1999
1
24,2400
24.07.1999
1
24,2300
27.07.1999
1
24,2200
28.07.1999
1
24,2200
29.07.1999
1
24,2200
30.07.1999
1
24,2100
31.07.1999
1
24,1900
03.08.1999
1
24,1900
04.08.1999
1
24,2200
05.08.1999
1
24,3000
06.08.1999
1
24,4000
07.08.1999
1
24,5500
10.08.1999
1
25,2900
11.08.1999
1
25,0100
12.08.1999
1
24,9600
13.08.1999
1
24,9000
14.08.1999
1
24,8800
17.08.1999
1
24,8600
18.08.1999
1
24,7600
19.08.1999
1
24,6200
20.08.1999
1
24,6000
21.08.1999
1
24,8200
24.08.1999
1
24,8000
25.08.1999
1
24,7600
26.08.1999
1
24,7500
27.08.1999
1
24,7500
28.08.1999
1
24,7500
31.08.1999
1
24,7500
01.09.1999
1
24,8100
02.09.1999
1
25,2200
03.09.1999
1
25,8700
04.09.1999
1
25,8200
07.09.1999
1
25,8200
08.09.1999
1
25,7900
09.09.1999
1
25,7300
10.09.1999
1
25,7100
11.09.1999
1
25,7000
14.09.1999
1
25,5400
15.09.1999
1
25,5300
16.09.1999
1
25,4800
17.09.1999
1
25,4000
18.09.1999
1
25,4100
21.09.1999
1
25,4000
22.09.1999
1
25,3400
23.09.1999
1
25,3100
24.09.1999
1
25,2900
25.09.1999
1
25,2800
28.09.1999
1
25,2700
29.09.1999
1
25,2200
30.09.1999
1
25,0800
01.10.1999
1
25,0500
02.10.1999
1
25,2000
05.10.1999
1
25,4900
06.10.1999
1
25,9000
07.10.1999
1
25,7800
08.10.1999
1
25,7200
09.10.1999
1
25,7600
12.10.1999
1
25,7600
13.10.1999
1
25,7400
14.10.1999
1
25,7000
15.10.1999
1
25,6700
16.10.1999
1
25,8000
19.10.1999
1
25,8800
20.10.1999
1
25,8300
21.10.1999
1
25,8300
22.10.1999
1
25,7900
23.10.1999
1
25,7600
26.10.1999
1
25,7100
27.10.1999
1
25,6800
28.10.1999
1
25,8000
29.10.1999
1
26,0900
30.10.1999
1
26,0500
02.11.1999
1
26,0700
03.11.1999
1
26,3700
04.11.1999
1
26,2600
05.11.1999
1
26,2400
06.11.1999
1
26,2300
10.11.1999
1
26,1900
11.11.1999
1
26,1100
12.11.1999
1
26,1100
13.11.1999
1
26,3100
16.11.1999
1
26,2400
17.11.1999
1
26,2400
18.11.1999
1
26,3200
19.11.1999
1
26,4100
20.11.1999
1
26,3900
23.11.1999
1
26,4900
24.11.1999
1
26,4700
25.11.1999
1
26,4300
26.11.1999
1
26,4300
27.11.1999
1
26,4300
30.11.1999
1
26,4200
01.12.1999
1
26,5300
02.12.1999
1
26,7500
03.12.1999
1
26,6800
04.12.1999
1
26,7400
07.12.1999
1
26,8400
08.12.1999
1
26,8200
09.12.1999
1
26,8700
10.12.1999
1
26,8700
11.12.1999
1
26,8300
15.12.1999
1
26,8200
16.12.1999
1
26,8000
17.12.1999
1
26,7700
18.12.1999
1
26,7700
21.12.1999
1
26,7200
22.12.1999
1
26,7100
23.12.1999
1
26,7400
24.12.1999
1
26,7200
25.12.1999
1
26,7600
28.12.1999
1
26,9500
29.12.1999
1
27,0000
30.12.1999
1
27,0000
01.01.2000
1
27,0000
06.01.2000
1
26,9000
07.01.2000
1
27,2300
11.01.2000
1
27,7300
12.01.2000
1
28,4400
13.01.2000
1
28,8500
14.01.2000
1
28,6500
15.01.2000
1
28,5700
18.01.2000
1
28,5700
19.01.2000
1
28,5700
20.01.2000
1
28,5200
21.01.2000
1
28,5100
22.01.2000
1
28,4400
25.01.2000
1
28,4400
26.01.2000
1
28,4900
27.01.2000
1
28,5500
28.01.2000
1
28,5500
29.01.2000
1
28,5500
01.02.2000
1
28,5500
02.02.2000
1
28,5500
03.02.2000
1
28,6400
04.02.2000
1
28,7700
05.02.2000
1
28,7700
08.02.2000
1
28,7600
09.02.2000
1
28,7200
10.02.2000
1
28,6900
11.02.2000
1
28,6600
12.02.2000
1
28,7700
15.02.2000
1
28,7700
16.02.2000
1
28,7200
17.02.2000
1
28,7100
18.02.2000
1
28,7900
19.02.2000
1
28,7400
22.02.2000
1
28,7400
23.02.2000
1
28,8700
24.02.2000
1
28,8300
25.02.2000
1
28,8000
26.02.2000
1
28,7000
29.02.2000
1
28,6600
01.03.2000
1
28,6500
02.03.2000
1
28,6400
03.03.2000
1
28,6000
04.03.2000
1
28,5900
07.03.2000
1
28,5800
08.03.2000
1
28,5500
10.03.2000
1
28,5300
11.03.2000
1
28,5100
14.03.2000
1
28,5000
15.03.2000
1
28,4900
16.03.2000
1
28,4600
17.03.2000
1
28,4300
18.03.2000
1
28,4100
21.03.2000
1
28,3900
22.03.2000
1
28,3800
23.03.2000
1
28,3600
24.03.2000
1
28,3400
25.03.2000
1
28,3300
28.03.2000
1
28,3100
29.03.2000
1
28,2900
30.03.2000
1
28,2700
31.03.2000
1
28,4600
01.04.2000
1
28,6000
04.04.2000
1
28,7800
05.04.2000
1
28,7600
06.04.2000
1
28,7200
07.04.2000
1
28,6800
08.04.2000
1
28,6600
11.04.2000
1
28,6300
12.04.2000
1
28,5900
13.04.2000
1
28,5600
14.04.2000
1
28,5300
15.04.2000
1
28,5000
18.04.2000
1
28,6000
19.04.2000
1
28,7800
20.04.2000
1
28,6200
21.04.2000
1
28,5900
22.04.2000
1
28,5500
25.04.2000
1
28,5300
26.04.2000
1
28,5300
27.04.2000
1
28,4600
28.04.2000
1
28,4300
29.04.2000
1
28,4000
04.05.2000
1
28,3800
05.05.2000
1
28,3600
06.05.2000
1
28,3600
07.05.2000
1
28,3600
11.05.2000
1
28,3400
12.05.2000
1
28,3200
13.05.2000
1
28,3000
16.05.2000
1
28,2800
17.05.2000
1
28,2700
18.05.2000
1
28,2700
19.05.2000
1
28,3300
20.05.2000
1
28,3100
23.05.2000
1
28,3000
24.05.2000
1
28,2900
25.05.2000
1
28,2800
26.05.2000
1
28,2800
27.05.2000
1
28,2700
30.05.2000
1
28,2700
31.05.2000
1
28,2500
01.06.2000
1
28,2300
02.06.2000
1
28,2500
03.06.2000
1
28,3400
06.06.2000
1
28,3400
07.06.2000
1
28,3200
08.06.2000
1
28,3000
09.06.2000
1
28,2700
10.06.2000
1
28,2500
14.06.2000
1
28,4300
15.06.2000
1
28,3300
16.06.2000
1
28,2900
17.06.2000
1
28,2600
20.06.2000
1
28,2400
21.06.2000
1
28,2300
22.06.2000
1
28,2200
23.06.2000
1
28,1900
24.06.2000
1
28,1700
27.06.2000
1
28,1300
28.06.2000
1
28,1100
29.06.2000
1
28,0900
30.06.2000
1
28,0700
01.07.2000
1
28,0500
04.07.2000
1
28,0300
05.07.2000
1
28,0300
06.07.2000
1
28,0300
07.07.2000
1
28,0100
08.07.2000
1
27,9900
11.07.2000
1
27,9700
12.07.2000
1
27,9200
13.07.2000
1
27,9000
14.07.2000
1
27,8700
15.07.2000
1
27,8500
18.07.2000
1
27,8300
19.07.2000
1
27,8100
20.07.2000
1
27,7500
21.07.2000
1
27,6600
22.07.2000
1
27,6400
25.07.2000
1
27,6400
26.07.2000
1
27,6400
27.07.2000
1
27,6400
28.07.2000
1
27,7000
29.07.2000
1
27,8000
01.08.2000
1
27,8200
02.08.2000
1
27,8500
03.08.2000
1
27,8300
04.08.2000
1
27,8000
05.08.2000
1
27,7700
08.08.2000
1
27,7300
09.08.2000
1
27,7300
10.08.2000
1
27,7000
11.08.2000
1
27,7000
12.08.2000
1
27,6900
15.08.2000
1
27,6900
16.08.2000
1
27,7400
17.08.2000
1
27,7300
18.08.2000
1
27,7300
19.08.2000
1
27,7300
22.08.2000
1
27,7100
23.08.2000
1
27,7100
24.08.2000
1
27,7100
25.08.2000
1
27,7000
26.08.2000
1
27,7000
29.08.2000
1
27,7000
30.08.2000
1
27,7500
31.08.2000
1
27,7500
01.09.2000
1
27,7500
02.09.2000
1
27,7500
05.09.2000
1
27,7500
06.09.2000
1
27,8400
07.09.2000
1
27,8800
08.09.2000
1
27,8400
09.09.2000
1
27,8600
12.09.2000
1
27,8400
13.09.2000
1
27,8200
14.09.2000
1
27,8200
15.09.2000
1
27,7800
16.09.2000
1
27,7300
19.09.2000
1
27,7300
20.09.2000
1
27,7700
21.09.2000
1
27,8200
22.09.2000
1
27,8200
23.09.2000
1
27,7900
26.09.2000
1
27,8500
27.09.2000
1
27,8200
28.09.2000
1
27,8100
29.09.2000
1
27,7500
30.09.2000
1
27,7500
03.10.2000
1
27,7600
04.10.2000
1
27,7600
05.10.2000
1
27,8100
06.10.2000
1
27,8600
07.10.2000
1
27,8800
10.10.2000
1
27,8800
11.10.2000
1
27,9400
12.10.2000
1
27,8600
13.10.2000
1
27,9100
14.10.2000
1
27,9000
17.10.2000
1
27,8300
18.10.2000
1
27,8000
19.10.2000
1
27,8700
20.10.2000
1
27,9300
21.10.2000
1
27,9300
24.10.2000
1
27,9300
25.10.2000
1
27,9100
26.10.2000
1
27,8700
27.10.2000
1
27,9200
28.10.2000
1
27,8900
31.10.2000
1
27,8300
01.11.2000
1
27,8200
02.11.2000
1
27,8600
03.11.2000
1
27,8400
04.11.2000
1
27,8100
05.11.2000
1
27,8100
09.11.2000
1
27,7900
10.11.2000
1
27,7200
11.11.2000
1
27,7800
14.11.2000
1
27,7700
15.11.2000
1
27,7000
16.11.2000
1
27,6700
17.11.2000
1
27,7600
18.11.2000
1
27,8100
21.11.2000
1
27,8300
22.11.2000
1
27,8300
23.11.2000
1
27,8500
24.11.2000
1
27,8500
25.11.2000
1
27,8800
28.11.2000
1
27,8600
29.11.2000
1
27,8600
30.11.2000
1
27,8500
01.12.2000
1
27,8900
02.12.2000
1
27,8900
05.12.2000
1
27,9100
06.12.2000
1
27,9500
07.12.2000
1
27,9300
08.12.2000
1
27,9300
09.12.2000
1
27,9500
10.12.2000
1
27,9500
14.12.2000
1
27,9700
15.12.2000
1
27,9200
16.12.2000
1
27,9700
19.12.2000
1
27,9500
20.12.2000
1
27,9500
21.12.2000
1
27,9600
22.12.2000
1
27,9600
23.12.2000
1
27,9700
26.12.2000
1
27,9700
27.12.2000
1
28,0700
28.12.2000
1
28,1600
29.12.2000
1
28,1600
30.12.2000
1
28,1600
04.01.2001
1
28,1600
05.01.2001
1
28,4800
06.01.2001
1
28,4300
10.01.2001
1
28,3900
11.01.2001
1
28,3800
12.01.2001
1
28,3900
13.01.2001
1
28,3500
16.01.2001
1
28,3500
17.01.2001
1
28,3200
18.01.2001
1
28,3900
19.01.2001
1
28,3600
20.01.2001
1
28,3400
23.01.2001
1
28,3700
24.01.2001
1
28,3900
25.01.2001
1
28,3900
26.01.2001
1
28,4000
27.01.2001
1
28,3600
30.01.2001
1
28,3600
31.01.2001
1
28,3700
01.02.2001
1
28,4000
02.02.2001
1
28,4400
03.02.2001
1
28,4500
06.02.2001
1
28,4400
07.02.2001
1
28,4500
08.02.2001
1
28,4700
09.02.2001
1
28,5000
10.02.2001
1
28,5900
13.02.2001
1
28,6800
14.02.2001
1
28,6800
15.02.2001
1
28,6700
16.02.2001
1
28,6800
17.02.2001
1
28,6600
20.02.2001
1
28,6600
21.02.2001
1
28,6900
22.02.2001
1
28,6500
23.02.2001
1
28,6100
24.02.2001
1
28,6800
27.02.2001
1
28,7600
28.02.2001
1
28,7200
01.03.2001
1
28,6200
02.03.2001
1
28,6200
03.03.2001
1
28,6500
06.03.2001
1
28,6600
07.03.2001
1
28,6300
08.03.2001
1
28,6200
12.03.2001
1
28,6200
13.03.2001
1
28,6700
14.03.2001
1
28,6500
15.03.2001
1
28,6600
16.03.2001
1
28,6600
17.03.2001
1
28,6600
20.03.2001
1
28,6500
21.03.2001
1
28,6200
22.03.2001
1
28,6500
23.03.2001
1
28,7600
24.03.2001
1
28,7600
27.03.2001
1
28,7600
28.03.2001
1
28,7300
29.03.2001
1
28,7600
30.03.2001
1
28,7600
31.03.2001
1
28,7400
03.04.2001
1
28,7700
04.04.2001
1
28,8600
05.04.2001
1
28,8600
06.04.2001
1
28,8600
07.04.2001
1
28,8600
10.04.2001
1
28,8400
11.04.2001
1
28,7900
12.04.2001
1
28,8700
13.04.2001
1
28,8600
14.04.2001
1
28,8200
17.04.2001
1
28,8500
18.04.2001
1
28,8600
19.04.2001
1
28,8700
20.04.2001
1
28,9000
21.04.2001
1
28,8800
24.04.2001
1
28,8400
25.04.2001
1
28,8500
26.04.2001
1
28,9000
27.04.2001
1
28,8600
28.04.2001
1
28,8300
29.04.2001
1
28,8300
04.05.2001
1
28,8800
05.05.2001
1
28,9600
08.05.2001
1
28,9600
09.05.2001
1
28,9600
11.05.2001
1
28,9500
12.05.2001
1
28,9600
15.05.2001
1
28,9900
16.05.2001
1
29,0400
17.05.2001
1
29,0200
18.05.2001
1
29,0700
19.05.2001
1
29,0900
22.05.2001
1
29,0900
23.05.2001
1
29,0800
24.05.2001
1
29,0700
25.05.2001
1
29,0800
26.05.2001
1
29,0700
29.05.2001
1
29,0700
30.05.2001
1
29,1000
31.05.2001
1
29,0900



 
 
С 01.10.2014 по 05.06.2015
Динамика курса валюты Доллар США 
http://www.cbr.ru/currency_base/dynamics.aspx?VAL_NM_RQ=R01235&date_req1=01.10.2014&date_req2=05.06.2015&rt=2&mode=2



С 01.10.2014 по 05.06.2015 Динамика курса валюты Доллар США
Дата
Единиц
Курс
01.10.2014
1
39,3836
02.10.2014
1
39,6604
03.10.2014
1
39,5474
04.10.2014
1
39,6980
07.10.2014
1
39,9820
08.10.2014
1
39,7417
09.10.2014
1
39,9819
10.10.2014
1
39,9800
11.10.2014
1
40,2125
14.10.2014
1
40,3251
15.10.2014
1
40,5304
16.10.2014
1
40,9416
17.10.2014
1
40,7457
18.10.2014
1
41,0450
21.10.2014
1
40,8815
22.10.2014
1
41,0501
23.10.2014
1
40,9671
24.10.2014
1
41,4958
25.10.2014
1
41,8101
28.10.2014
1
41,9497
29.10.2014
1
42,3934
30.10.2014
1
42,6525
31.10.2014
1
43,3943
01.11.2014
1
41,9627
06.11.2014
1
44,3993
07.11.2014
1
45,1854
08.11.2014
1
47,8774
11.11.2014
1
45,8926
12.11.2014
1
45,9520
13.11.2014
1
46,3379
14.11.2014
1
46,1233
15.11.2014
1
47,3920
18.11.2014
1
47,3329
19.11.2014
1
46,9797
20.11.2014
1
47,0294
21.11.2014
1
46,7047
22.11.2014
1
45,7926
25.11.2014
1
44,7852
26.11.2014
1
44,9758
27.11.2014
1
46,4244
28.11.2014
1
47,6629
29.11.2014
1
49,3220
02.12.2014
1
51,8068
03.12.2014
1
50,7678
04.12.2014
1
54,3821
05.12.2014
1
52,6932
06.12.2014
1
53,1088
09.12.2014
1
53,3079
10.12.2014
1
54,2116
11.12.2014
1
54,2758
12.12.2014
1
54,7932
13.12.2014
1
56,8919
16.12.2014
1
58,3461
17.12.2014
1
61,1512
18.12.2014
1
67,7851
19.12.2014
1
59,6029
20.12.2014
1
60,6825
23.12.2014
1
56,4940
24.12.2014
1
54,5687
25.12.2014
1
54,4913
26.12.2014
1
52,6159
27.12.2014
1
52,0343
30.12.2014
1
56,6801
31.12.2014
1
56,2584
01.01.2015
1
56,2376
13.01.2015
1
62,7363
14.01.2015
1
64,8425
15.01.2015
1
66,0983
16.01.2015
1
64,8337
17.01.2015
1
65,1738
20.01.2015
1
64,9732
21.01.2015
1
64,9862
22.01.2015
1
65,5558
23.01.2015
1
65,4000
24.01.2015
1
63,3930
27.01.2015
1
65,5937
28.01.2015
1
67,8153
29.01.2015
1
67,1506
30.01.2015
1
68,7303
31.01.2015
1
68,9291
03.02.2015
1
69,6640
04.02.2015
1
67,7727
05.02.2015
1
65,4470
06.02.2015
1
68,6113
07.02.2015
1
66,0432
10.02.2015
1
65,7817
11.02.2015
1
65,4469
12.02.2015
1
66,0585
13.02.2015
1
66,0994
14.02.2015
1
65,0862
17.02.2015
1
62,6632
18.02.2015
1
62,8353
19.02.2015
1
62,4001
20.02.2015
1
62,1307
21.02.2015
1
61,7235
25.02.2015
1
63,5083
26.02.2015
1
62,5906
27.02.2015
1
60,7109
28.02.2015
1
61,2718
03.03.2015
1
62,2248
04.03.2015
1
62,3649
05.03.2015
1
61,8745
06.03.2015
1
61,8457
07.03.2015
1
59,9938
11.03.2015
1
60,6649
12.03.2015
1
62,6797
13.03.2015
1
60,9595
14.03.2015
1
61,3167
17.03.2015
1
62,1497
18.03.2015
1
61,7510
19.03.2015
1
61,3483
20.03.2015
1
59,8308
21.03.2015
1
60,0341
24.03.2015
1
59,4452
25.03.2015
1
58,7710
26.03.2015
1
57,3879
27.03.2015
1
56,4271
28.03.2015
1
57,7279
31.03.2015
1
58,4643
01.04.2015
1
57,6500
02.04.2015
1
58,3536
03.04.2015
1
56,9902
04.04.2015
1
56,7534
07.04.2015
1
56,5161
08.04.2015
1
55,3328
09.04.2015
1
54,0270
10.04.2015
1
52,5424
11.04.2015
1
51,0678
14.04.2015
1
52,4220
15.04.2015
1
51,9749
16.04.2015
1
50,5033
17.04.2015
1
49,6749
18.04.2015
1
50,5295
21.04.2015
1
51,5207
22.04.2015
1
53,9728
23.04.2015
1
53,6555
24.04.2015
1
51,6011
25.04.2015
1
50,2473
28.04.2015
1
51,4690
29.04.2015
1
52,3041
30.04.2015
1
51,7029
01.05.2015
1
51,1388
06.05.2015
1
51,7574
07.05.2015
1
49,9816
08.05.2015
1
50,3615
09.05.2015
1
50,7511
13.05.2015
1
50,9140
14.05.2015
1
49,5366
15.05.2015
1
50,0774
16.05.2015
1
50,0115
19.05.2015
1
49,2175
20.05.2015
1
49,1777
21.05.2015
1
49,7919
22.05.2015
1
49,9204
23.05.2015
1
49,7901
26.05.2015
1
49,8613
27.05.2015
1
50,3223
28.05.2015
1
51,0178
29.05.2015
1
52,2907
30.05.2015
1
52,9716
02.06.2015
1
52,8213
03.06.2015
1
53,4413
04.06.2015
1
53,0590
05.06.2015
1
54,9908

История валюты: Доллар США
Доллар США (USD, 840) с 01.07.1992 по 06.06.2015

Об использовании данных о курсах иностранных валют по отношению к рублю, опубликованных на сайте Банка России

Центральный банк Российской Федерации (Банк России)
Департамент внешних и общественных связей

107016, Москва, ул. Неглинная, 12
Тел. 8 (495) 771-44-17, 771-46-69, факс: 8 (495) 771-49-32
www.cbr.ru
Информация

Департамент внешних и общественных связей Банка России в связи с регулярно поступающими запросами о курсах иностранных валют по отношению к рублю сообщает следующее.

В соответствии со статьями 4 и 53 Федерального закона от 10.07.2002 Љ 86-ФЗ "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)" к функциям Банка России относятся установление и опубликование официальных курсов иностранных валют к рублю.

Информация об официальных курсах размещается в день их установления на официальном сайте Банка России в сети Интернет и публикуется в очередном номере "Вестника Банка России". В настоящее время на официальном сайте Банка России опубликованы исторические данные об официальных курсах практически всех иностранных валют, официальные курсы которых устанавливались Банком России, за период с марта 1998 года, при этом по многим иностранным валютам данные представлены с июля 1992 года, а по валютам, информация об официальных курсах которых наиболее востребована - за весь период их установления Госбанком СССР и впоследствии Банком России.

Информация о курсах иностранных валют по отношению к рублю, опубликованная на официальном сайте Банка России в сети Интернет, является официальной информацией Банка России и не требует дополнительного письменного подтверждения от Банка России.

В соответствии с п. 3 ст. 19 и п. 3 ст. 20 Федерального закона от 9 февраля 2009 года Љ 8-ФЗ "Об обеспечении доступа к информации о деятельности государственных органов и органов местного самоуправления" Банк России вправе не предоставлять информацию по запросу, если эта информация размещена на его официальном сайте в сети Интернет, и при ответе на такой запрос может ограничиться указанием электронного адреса официального сайта, на котором размещена запрашиваемая информация.

С учетом этого в целях сокращения сроков получения запрашиваемой информации и снижения объемов бумажного документооборота рекомендуем в качестве источника данных об официальных курсах иностранных валют по отношению к рублю использовать официальную информацию, опубликованную на официальном сайте Банка России в разделе "База данных по курсам валют".
Двоечники
3 ОКТЯБРЯ 2013 г. ГЕОРГИЙ САТАРОВ
http://ej.ru/?a=note&id=13337
Мне уже маячит семьдесят; не завтра, но и не за горами. В этом возрасте, и при некотором жизненном опыте, начинаешь понимать, что искать правых и виноватых в каком-либо конфликте - дело, как правило, бесперспективное. Я, например, искренне уверен, что если бы Ельцин распустил Съезд и Верховный Совет народных депутатов в мае, то осенью никакой трагедии не было бы, как и весной. Значит, он и виноват, что долго тянул. Не уверен, что смогу найти много сторонников. Но дело не в этом. Трагедия произошла. Гражданская война - это всегда трагедия. Я так считаю сейчас, и так считал тогда. Конечно, я был по одну сторону баррикад, считал ее правой и надеялся на ее победу. А теперь я вижу, что моя сторона проиграла, не тогда, а сейчас. Проиграли все. А кто победил в результате Великой французской революции, какая политическая сила? Жиронда? Якобинцы? Директория? Никто. Точнее - никакая из противостоящих сторон. Можно рассуждать и по-другому: если двигаться в прошлое, начиная с некоторого конфликта, то можно попеременно находить обоснования вины любой из сторон.
Знаете, через 20 лет, а давайте считать, что мы все стали мудрее на 20 лет, можно уже думать о другом: что привело к этой трагедии? Что получилось в результате? И каковы выводы для всех нас?
Возможно, я не прав, но мне представляется, что конфликт, подобный произошедшему двадцать лет назад, был почти предопределен. И дело не в последовательности конкретных событий и действиях отдельных фигур, а в среде, которая возбуждала эти фигуры и формировала эти события. Напоминаю: семьдесят лет большевизма приучили нас, что "кто не с нами, тот против нас!". Поиск компромисса - это проявление слабости. Большевики методично формировали в нас конфликтную политическую культуру. То, что я скажу, может показаться бредом, но я готов обосновывать это перед любыми оппонентами: двадцать лет назад Ельцин был одним из самых компромиссных политиков в России. Именно поэтому не распустил Съезд в мае, когда у него во внутреннем кармане пиджака уже лежал первый вариант указа о роспуске. Но для компромисса одной стороны мало. Вместе с тем взгляд на политику как на игру с нулевой суммой был свойственен всем. Давайте помнить также, что я назвал только одну из деформаций мышления из числа свойственных хомо-советикус.
Второе обстоятельство, которое мы должны учитывать и которое отличало Россию от большинства постсоветских стран: в России не было общества и элиты, консолидированных вокруг идеи реформ и отказа от советского прошлого. Мы были расколоты. Причем на несколько кусков, и либеральные реформаторы никогда не были большим куском. Добавьте к этому глубочайший финансово-эконмический кризис, обостряющий противостояние. Приправьте это всеобщим идеологическим возбуждением - всеобщей тризной по почившей советской идеологии, и вы получите атмосферу постоянного остервенелого конфликта.
Да, конфликт был неизбежен. Это подтверждается не только тем, что ему предшествовал августовский путч 1991 года, но и всей цепочкой событий с начала 1992 года. Он мог произойти и в марте 1993 года, но тогда нашли выход в референдуме. Конфликт мог произойти и позже - в ноябре, когда мог состояться очередной съезд депутатов, на котором они вновь планировали подвергнуть Ельцина импичменту. Но последнее маловероятно, поскольку в августе Ельцин получил информацию о том, что в Парламентском центре на Трубной площади (сейчас снесен) нелегально концентрируется оружие. Дальше президент отступать не мог.
Закономерен вопрос: а возможно ли было поражение Ельцина и что было бы тогда? На первую половину вопроса ответить трудно. Ясно, что такой исход не был исключен. А со второй половиной вопроса - все очевидно. Мы имели бы кровь и репрессии по всей стране. Это была бы власть свирепой фашистской хунты, возглавляемой смесью Макашовых и Баркашовых. Я помню, как в конце сентября, начале октября видный правозащитник и видный демократический политик взывали (по отдельности) к Ельцину: "Раздавить фашистскую гадину!". Призыв был оправдан. В Белом доме власть уже перешла к Макашовым и Баркашовым; депутаты, Хасбулатов и Руцкой, ничего уже не решали, а служили ширмой; уже были составлены стартовые, победные расстрельные списки. Ельцин раздавил гадину. И на совести тех, кто взывал, последующие упреки. Именно он, в очередной раз взяв на себя ответственность, спас множество людей по всей стране от гибели или лагерей, а страну от очередного исторического позорища. Он взял на себя ответственность, и он за все, понятное дело, отвечает. У него так всю жизнь и было.
Но проиграли все равно все. Зрелище конфликта в Москве привело многих в России к разочарованию в демократии. Именно тогда началось: граждане начали оставлять страну на поток и разграбление политикам, уходя от политики в свое выживание или в свою жизнь - как кому везло. Именно равнодушие граждан привело к власти Путина и отдало ему и его кооперативу Россию, со всеми потрохами и минералами. Вот тогда и состоялось поражение тех, кто стоял по разные стороны баррикад в 90-х. Как, впрочем, и поражение совершенно непричастных, которые тогда ничего не знали про эти баррикады или даже еще не родились.
Но и это все - не самое страшное. А вот что страшно: никто ничему не научился. Россия - страна уникальной топологии. В какой бы ее сколь угодно малой окрестности она не разделилась на две конфликтующих части, любая из этих частей может снова разделиться на две - по поводу другого конфликта. Страна разделена на ворующих и обворовываемых. Ворующие бесконечно делимы внутри себя. Обворовываемые - то же самое. Страна идет к взрыву, спор вокруг которого может быть только один: это последний? После него ничего не останется? Или это еще не все? Страшны не сами трагедии, а мы - не извлекающие из них уроков.
Интересно.
Интересно, что наличие нефти и газа, горно - добывающих промышленности  (суммарная прибыль которых на мировом рынке  превышает денежный эквивалент  потребления граждан страны), позволяет перейти в трехлетний  шоковый срок от рыночной    после ельцинской, довольно развитой путинской  экономики к ранней после ленинской, а именно к  карточной - сталинской слабой до индустриальной  экономики начала 30х годов и при наличии денег (десяток триллионов рублей) перейти к индустриализации военных заводов (тракторостроения, станкостроения, бытовой техники, которая стала отныне неотъемлемым  атрибутом военной техники- от скороварок до пылесосов, от насосов до винтилляторов и кондиционеров )*.
В Апреле 2015 видел центральному тиви  как трубные войска МЧС поставляют воду в Крым через допотопные пожарные трубы, в то время как налажено  производство и сбыт пластмассовых труб большей протяженности и сечения, и  скорости монтажа при значительно меньшей численности бригад, а главное пластмассовые толстостенные трубы - это не десятилетие, а на столетия.
Ныне известно, что индустриализация в СССР и гитлервской  Германии 30х годов прошлого столетия проходила на деньги и ресурсы американских Рокфеллеров (Валентин Катасонов "Мифы об индустриализации СССР"). При этом СССР смонтировал с помощью Кана устаревшие 300 американских заводов по металлообработке и выпуску металлопроката, а Германия умудрилась смонтировать новейшие предприятия, которых не было и в дни начала 2 мировой войны и в Европе и в США. Германия смонтировала свои заводы  в два раза быстрее чем  СССР, доказав на деле преимущество  заинтересованной в прибыли частной собственности (находящейся под жестким толитарным контролем государства) над социалистическим соревнованием спецслужб по выявлению внутренних врагов  в промышленности.

Переходом от   рокфелеровской "авторитарной" экономики к "рыночной" занимаются американские Ротшильды со штаб квартирой в МВФ, их специализация - цветные революции наподобие  Троцкого и киевского майдана, отстрела Дома Советов РФСР  и введения шоковой терапии сначала в  странах Варшавского договора, затем в России. 

Рокфелеровский промышленный капитал лишь контролирует выпуск  объема новых денег в обращение, точно также как это делали Сталин, Хрущев и Брежнев с советским рублём.
Рокфеллеры занимаются технологиями, их сменой, а  распределением бременем долгов занимаются Ротшильды, скупая и банкротя предприятия по миру, точно также как это делал Совмин (Наркоматы народного хозяйства) по отнощению к сельскому хозяйству, искусственно завышая цену предметов потребления и занижая цену  товаров промышленности (привилегия товаров  группы А над товарами группы Б ), развивая более быстрыми темпами технологии промышленности в ущерб сельскому хозяйству.
Научные работы  клана  Рокфеллеров замечены в математике и статистике, работы с фамилией Ротшильд, посвященных денежнему обращению и банкам,  пока не цитируются.  Можно с достаточной степенью утверждать, что февральско-октябрьская  революция  1917 года была классической оранжевой революцией клана Ротшильд для прикарманивания  зарубежных активов  николаевского императорского дома, также вложившегося в МВФ в 1913 году, затем через Троцкого они в течении 4х лет 1918 - 1922 выкачивали слитки золота  и  антиквариат из России в обмен на поставки оружия и продовольствия.  А после смерти Ленина вообще забыли о существовании  не только России, но и СССР, выгнав её представителей из всех Лиг наций. 
7 лет дается по торе быть рабу  в плену, после которых его вновь отправляют на волю.
Через 7 лет после объявленного НЭПа-организации  и восстановления мелких частных таваропроизводителей, средних и крупных акционерных предприятий, трестов,  в 1928г    акции  СССР по бросовой цене продали Рокфеллерам. Ротшильды забрали своего представителя-агента Троцкого в 1928  также  для продолжения цветных  революций в Мексике и Южной Америке.
Горбатый начал перестройку с объявлением НЭПа, которая закончилась с первым днем Гайдаровской шоковой терапии, означавшей, что все акции бывшего СССР окончательно перешли от Рокфеллеров  под управление Ротшильдов.
 
 
Русская идея в ковычках.

"Русская" идея 2 или "Имперская" идея в ковычках...
Die russische Idee in falsche Anführungszeichen.

Бзежинский: "Евразия, следовательно, является "шахматной доской", на которой продолжается борьба за мировое господство, и такая борьба затрагивает геостратегию - стратегическое управление геополитическими интересами. Стоит отметить, что не далее как в 1940 году два претендента на мировое господство - Адольф Гитлер и Иосиф Сталин - заключили недвусмысленное соглашение (во время секретных переговоров в ноябре 1940 г.) о том, что Америка должна быть удалена из Евразии. Каждый из них сознавал, что инъекция американского могущества в Евразию положила бы конец их амбициям в отношении мирового господства. Каждый из них разделял точку зрения, что Евразия является центром мира и тот, кто контролирует Евразию, осуществляет контроль над всем миром. Полвека спустя вопрос был сформулирован по;другому: продлится ли американское преобладание в Евразии и в каких целях оно может быть использовано?"

С детства известно, что человек взрослый или молодой, юноша или подросток отказывается от анти морального поведения, увидев пример посторонних и родных, будучи помещенным в среду, где выгодно для каждого индивида моральное, неуголовное поведение, чем антиобщественное. В России с момента горбачевской перестройки-перетряски уже несколько раз заменялись одни ценности другими, то провозглашая приоритет личных и частных интересов над общественными (так называемый период ельцинской перестройки), то с лета 2014 года провозглашён приоритет национальных интересов над "либеральными" (а были ли они либеральными?). Благодаря меняющимся ценностям, насаждаемым сверху то экономическими методами (шоковая терапия Гайдара), то политическими (от восхищения Билами Клинтонами при Ельцине всякими министрами Козыревыми, Адамовыми,... до прямой угрозы ядерного удара по США идиотом тележурналистом Киселевым, слава богу, что это был не Хрущев, стучавшем башмаком по трибуне ООН для большей убедительности упомянутой угрозы) количество инакомыслящих, которых можно подвергнуть репрессиям растет, а не падает. Народ просто не успевает за взбесившимся принтером, принимающим сегодня одни законы, а завтра "другие", более репрессивные.
Ваши тюрьмы не являются средством переориентирования (перевоспитания, изменения вида деятельности,...,) бывших убийц, воров и казнокрадов и прочих, численность которых в России десятилетиями колеблется в районе одного миллиона после культа личности Сталина, умудрившего содержать в коммунистическом Гулаге несколько раз больше. Они там не столько ограждают общество от уголовников ( в которых Вы собираете их в тюремные клетки, мешая осужденных по разным статьям, сбивая их в отряды во главе с ремесленниками - ворами и профи-убийцами), сколько проходят университеты уголовного мира и получают новые пожизненные квалификации.

Если бы Москва затеяла для себя Перестройку и ограничилась Садовым кольцом, то многие регионы экономически поддержали бы eё двумя руками "За!", наблюдая по телевизору как Парижская Коммуна сносит головы то Дантонам, то Рабеспьерам, то Собчакам, то Ельцинам.
Но с 1987 года посыпался как карточный домик СССР, разделяясь на национальные 15 самостоятельных государств. Миллионы русских, русскоязычных ощутили на собственной судьбе национализм бывших окраин, который смёл "интернационализм" союзной номенклатуры. Никакая Россия не пришла на помошь пролетариям и технической интеллигенции защитить интернациональные ценности (взамных поставок комплектующих для товаров), закрепленные в законодательстве СССР. Миллионы взывали то к Горбачеву, ударившемуся в заграничные бега по америкам и европам, то к Ельцину, но не получили даже понимания, печать молчала. В одной из местных газет прочитал, отправлененой мне по почте, что на местном вокзале русскоязычных белых проституток прогнали голыми на железнодорожном вокзале вокруг хохочущей наци-толпы. Были ли они Проституками? Скорее всего нет. Это было ясно с самого начала. Молодые "Бабы", лишенные средств для сушествования, решились выехать домой, на "историческую Родину", в Россию, но попали на вокзале в лапы уголовного мира, который так отмечал лозунг "Чемодан-Москва-Россия". Вместо помощи русскому миру Россия, Украина и Белоруссия в темную ночь убежали в Беловежскую Пущу строить "либеральный" СНГ, не имеющий ничего общего к уважению Свобод Отдельной Личности: миллионы русских и русскоязычных в один миг лишились недвижимого имущества, квартир и домов, которые не покупали на местных рынках из-за нажима местного криминалитета. Все пошло прахом за пятую часть цены, а затем и вовсе бесплатно, когда экономические беженцы сменились беженцами с регинальных конфликтов на просторах бывшего СССР. Миллионы лишились профессиональной работы и надежд на будущее. Ни одна либеральная собака и ни один коммуняга не поддержал соотечественников в период празднования независимости России от СССР. Эти "новые русские"- пузатые либералы с капиталом из-за рубежа и бывшие коммуняги продолжают сидеть в Госдуме, на их места сели уже их дети. Именно они с 1991 года на всех собраниях, экономических форумах, симпозиумах, конференциях галдели, что "шибко умные им больше не нужны, когда есть деньги от нефти и более профессиональные мозги Западной Европы", "были бы деньги, а всё остальное они купят". В итоге несколько миллионов технической профи удрали в Западную Европу, США а из зарубежных спецов прискакал лишь один американский преступник - Сноуден, борец с ветряными мельницами-виртуальной слежки, о которой не знали лишь компьютерные чайники.
Те же, кто совсем обнищал в период шоковых национальных терапий, прокатившихся по бывшему Союзу, тот был вынужден остаться и выжить лищь благодаря друзьм детства- помоши местных националов с которыми они выросли, породнились с ними духовно, переняли местные обычаи, отказавшись от дальней Родни.
И этих людей, ненавидящих либеральную Россию, Российская "Империя" решилась освобождать? Приобщать к либералистическим порядкам, царящим в России?
Нужно быть умалишенным, чтобы на штыках нести подобную русскую идею!
В 20 х годах прошлого века национальные окраины Российской империи влились в СССР не столько благодаря штыку Троцкого и Фрунзе, сколько благодаря обещаниям России технического оснащения быта окраин взамен тяглового, обещаниям искоренть экономическое и правовое неравентво многочисленных слоев населения - крестьянства в первую очередь. Через 100 лет ни одного такового компонента нет, сама же Россия скатывается в 3 третий экономический мир и правового беспредела.

Те же "либеральные" журналисты оппозиционеры kasparov.ru, grani.ru, бывший советник президента Илларионов и прочие Кургиняны (цитируемые мной сплошь и рядом поголовно для последущего анализа) талдычат на всех форумах, что Россия в состоянии объединить аншлюсом и силой русскоязычный мир и воссоздать СССР-2, Имперскую Монархию, а президент Америки им радостно поддакивает, внося всё новые и новые экономические санкции, ухудшая экономическую торговлю России с ними,и внешним миром, но не находя достаточного населения окраин, симпозитирующих России. Россия - не СССР, она имеет в основном наёмную армию, численностю в несколько сот тысяч штыков (подобной Армии Национальной самообороны Японии), не способную вести крупномасштабные войны времен Гражданской войны 1918-1921 прошлого века на просторах даже Российской империи, не говоря о территории бывшего Варшавского договора.

По истечении 30 лет с момента смерти Брежнева Леонида Ильича многим правокатарам - шоуменам подобных Соловьеву так и хочется спросить (конец сентября 2014) с телеэкранов:" Что ВЫ (60 летние, 50 и 40 летние) сделали для страны? Не будем обманывать себя и примазываться к победам наших отцов и дедов, ушедших в могилу, но отстоявших в войну СССР и отстроивших её, запустивших человека в Космос, поднявших Целину, добившихся военного паритета с США и НАТО."
Но это вопрос, скулящей от боли воспоминаний бродячей постаревшей собаки, которую давно выбросили на улицу хозяева, предварительно отрезав у неё уши и хвост в молодости (чтобы злее была), а позднее кастрировали, и вырвав передние клыки, дали "Сбоду" искать пищу на улице (рынок). Ей объяснили, что прежняя жизнь её была "Застойной", на цепи, возле конуры, что она потеряла "квалификацию" и должна самостоятельно в зимнем лесу как в джунглях освоить дикие повадки капитализма и научиться ловить мышей и сусликов или питаться на городских свалках и мусорных пищевых баков.Бывшие граждане СССР, к которым обратился в телеэфире Соловьев, это и есть миллионы подзаборных бродяг, рыскающих по помойкам, беженцы, эмигранты, и т.д и т.п. Что они смогли и смогут сделать для сохранения остатков институтов (и порядков) прежнего СССР? Скулящие псы пока ещё могут не пускать к помойкам других не коренных псов-вьетнамцев и китайцев, но последние не рыщут по помойкам со времён Ден-Сиопина.
Если бы Россия принадлежала хотя бы на миг этим бездомным непородным псам, то никакой Троцкий и Тухачевский, Фрунзе и Буденный, никогда бы не смогди взять Перекоп в Крыму, не было бы сотни тысячной эскадры, покинувшей Крым с Врангелем, а конница Мамонтова, наступая на Тулу, зачистив поселки от коммуняг и им сочувствующих на пути наступления и бегства, ставя под ружье, вилы и косы подобно Пугачеву поголовно призывное население и направляя их на малые и большие города.
Под силу ли нам осваивать север?
18.03.2013
http://www.ng.ru/forum/messages/forum3/topic120028/message120237/
- В том числе и русские, не имеющие российского гражданства? ... страна напоминает головастика с хвостиком, повернутым на Восток. http://www.ng.ru/forum/messages/forum3/topic12002...
Мультикульти или мировая высоко точечная война транс корпараций против промышленных объектов. Мировая Война Космополитов за рынки сбыта. 1 мировая война - война неподвижной артиллериии пулеметов против кавалерии и траншей с колючей проволкой. 2 мировая врйна - война моторов в 3х средах на суше, море и в воздухе и скорестрельной артиллерии на колесах 3 мировая война -20 летний период соревнования в изобретении атомных бомб и ракет в 4х средах над бывшими колониями, война прицелов и оптики. 4 мировая война - высокоточечная сухопутная война между транс корпорацими с помощью ограниченного континдента войск по потдержанию мира. Недостаток и сокращение платеже способного среднего населения для поглащения товаров потребления вызвал международный экономический кризис перепроизводства товаров 2008 года,который трансформируется в политический межгосударственный кризис, формирование биржевых осей и единого рынка Лондон-Берлин-США-Бразилия -Канада-Мексика против подобия виртуальной Оси Китай-Москва-Куба-...и начало диверсий в странах Азии, Китая, Африки, островной Азии, России сравнимых с промышленно-экологическими катастрофами. На этом фоне многие политики (немного россияне - Лондончане - Куршавели-Катон-чане-) маскируют борьбу за рынки сбыта в виде религиозных войн, войн цивилизаций, социальныхреволюций и контрреволюций за и против демократию, расовых войн, рождающихся и умирающих империй,итогом которых должно быть либо сокращение рынка, либо присваивание через покупки решающего процента акций, либо уничтожение рынка с эмиграцией или физическим уничтожением покупателей у противодействующей фашиствующей корпорации. Отныне рейдерские захваты компаний могут сочетаться с точечными ударами по площадям в мирных невоюющих странах.По отдельности вы выдаете себя за нормальных людей,одиночек, держащими воздушные плакаты,борцов за обще человеческие ценности,за права человека (знакомые нам со времен Михаила Горбачева),включая геев и занимающихся ското ложеством, но вместе вы - идиоты, надежно перекрываете все каналы информации, на средства дядюшки Сема, которому не забываете открыто говорить спасибо ("Радио Свобода") за поддержку американскиминалога плательщиками. Марин Ле Пен в МГИМО (рус.) http://www.youtube.com/watch?v=glHwWxTIvYE   Граждане Мира-Земляне! - Космополиты (по Сталину), сдайте иносранные паспорта!

Андрей Илларионов: Реформаторы 90-х намеренно загубили экономику страны
http://www.aif.ru/society/history/33791

00:05 06/06/2012

Статья из газеты: Еженедельник "Аргументы и Факты" Љ 23 06/06/2012 
Фото: www.russianlook.com 
Этим летом исполнится 20 лет с того дня, как в России была принята программа приватизации госпредприятий посредством ваучеров. Тех... 

Ни приватизацию, ни либерализацию цен, приведшую к обнищанию миллионов людей, россияне до сих пор не могут простить "либералам и демократам". А точнее - покойному Е. Гайдару и здравстґвующему поныне А. Чубайсу. Однако известный экономист Андрей Илларионов уверен: политика Гайдара и Чубайса в 90-е годы не имела ничего общего ни с либерализмом, ни с демократией - она лишь на долгие годы дискредитировала эти понятия в глазах россиян.
Роковая нефть
"АиФ": http://www.aif.ru/ - Андрей Николаевич, вы рассказывали, как "правительство реформаторов" в начале90-х на самом деле составили выходцы из номенклатуры и спецслужб. Рассказывали, как Гайдар (оба деда которого командовали карательными отрядами красных), с большевистским напором гробил промышленность, требуя повысить НДС до невиданных 32%. Как он пытался переподчинить Центробанк правительству, что противоречило нормам демократического государства. Как он http://www.aif.ru/money/article/44105      наотрез отказался компенсировать обесцененные вклады, тем самым пытаясь придать законность лишению граждан их частной собственности. Как в январе 1992 г. тайно перевел 200 млн долл. на оплату разведцентра на Кубе (где когда-то служил отец Гайдара), в то время как все расходы российского бюджета составляли в том месяце менее 150 млн долл. Наконец, как Чубайс и Гайдар проделали фокус с ваучерами, хотя Верховный совет уже принял закон об именных чеках, который мог бы сделать приватизацию гораздо более справедливой. Эту подмену нарочно сделали летом, когда депутаты были на каникулах... Как вы считаете, почему, зачем принимались такие странные решения?
Досье
Андрей Илларионов родился в 1961 г. под Ленинградом, окончил экономфак ЛГУ. В 1992-1993 гг. - 1-й замглавы Рабочего центра экономических реформ при Прави- тельстве, в 1993-94 гг. - советник премьер-министра. В 2000-2005 гг. - советник Президента по эконо- мике. Президент Института эконо-мического анализа.
 
А. И.: - Прежде чем ответить на этот вопрос, выскажу одно предложение. Мне кажется, нашему обществу полезно провести общенациональную дискуссию о том, что же всё-таки произошло в 90-е годы. О том, что и как делали в те годы, в том числе, Егор Гайдар и Анатолий Чубайс, что они предлагали до того, как пришли к власти, и что они сделали, когда они в ней оказались. Услышать и сторонников, и критиков, и самих героев тех событий - например, того же Анатолия Борисовича Чубайса, который продолжает оставаться весьма активным в пропаганде, но отказывается от участия в содержательной дискуссии.
В своем недавнем выступлении о событиях 90-х годов на 8-х Лебедевских чтениях (есть такая экономическая конференция) я говорил о разнице между тем , что предлагал Гайдар до своего прихода во власть, и тем, что он делал, оказавшись во власти. Приводил примеры нескольких десятков решений, принятых Гайдаром в 1991-93 годах, показывал, как эти решения отличались от предложений самого Гайдара, сделанных им до ноября 1991 года. И как эти решения отличались от того, что он говорил по поводу своих действий после ухода из власти. В конце выступления попросил публику либо поддержать одно из трёх возможных объяснений, почему были приняты именно такие решения, либо предложить свои. Эти известные объяснения таковы: некомпетентность, слабость - личная и политическая - или сознательная политика. Возможно, и читатели "АиФ" смогут поделиться своими мнениями, какой из этих вариантов кажется им более точным.
Что же касается моих оценок, то они таковы. Мне очень не нравится теория заговора. Но чем больше исследуешь решения, принимавшиеся в начале 90-х, тем труднее избежать вывода, что это была вполне сознательная политика, а не только случайные ошибки или проявление некомпетентности.
Если посмотреть на публикации Е. Гайдара 1989-1991 гг., то и сейчас, с высоты 2012 года, многие из тех статей выглядят совершенно разумными. Гайдар справедливо требовал сокращения огромных неэффективных расходов советского бюджета, предлагал ввести свободные цены, добиться финансовой стабилизации. Во многом именно благодаря этим статьям в журнале "Коммунист" и газете "Правда" Гайдар приобрел известность среди экономистов и общественности, был приглашен в правительство России. Но после того, как он оказался в российском правительстве, эта его позиция сохранилась у него лишь на словах.
Например, либерализацию цен последнее союзное правительство В. Павлова собиралось проводить ещё в июле 1991 года. Однако уже в октябре 1991 г. Гайдар решил, что проводить ее надо только в июле 1992 г. Ельцин же настаивал на либерализации цен до конца 1991 г. Тогда Гайдар предложил провести ее в два этапа. Ельцин принял решение об одномоментной либерализации цен 2 января 1992 г. Гайдар создал список товаров, цены на которые не подлежали освобождению. Среди них были в том числе хлеб и нефть. Вместо того, чтобы отпустить цены на нефть, Гайдар административно повысил их сразу в 6 раз! Сергей Игнатьев (нынешний глава ЦБ РФ - Ред.) тогда предупреждал его: административное повышение цен на нефть автоматически задает масштаб повышения цен и в других секторах экономики. Если бы этого не было, то цены в целом выросли бы в намного меньшей степени. Для покрытия огромного бюджетого дефицита была начата безудержная кредитная эмиссия, приведшая к гиперинфляции, которая уничтожила сбережения граждан и средства на счетах предприятий, а экономика была брошена в свободное падение...
В своих книгах "Гибель империи", "Смуты и институты" Гайдар много писал об исключительном значении свободных цен на хлеб. Но что он сделал с ценами на хлеб в 1991-1992 гг.? Он не стал их либерализовывать. В январе 1992 года, когда был нанесен этот безумный ценовой удар, Гайдар передал на региональный уровень вопросы регулирования цен на молоко, кефир, творог, детское питание. Однако цены на хлеб оставались государственно регулируемыми весь 92-й и почти весь 93-й год, пока их не освободил Борис Федоров.... В итоге только за первый, 92-й год, сммарные субсидии на хлеб и зерно достигли 3 млрд долларов - при том, что все доходы бюджета составляли 10 млрд долларов!
"АиФ": - Но разве сохранение дешёвого хлеба - не повод для граждан сказать спасибо Гайдару?
А. И.: - Если бы цены были освобождены, а государственные резервы открыты, то не потребовались бы госсубсидии и кредиты Центробанка, а инфляция была бы много меньшей. Запасы зерна в России зимой 1992 г. были достаточными для двух лет потребления страны. Рассказы Гайдара и Чубайса о том, что Россия была на краю голода, не соответствуют действительности. Зачем правительство держало закрытыми огромные хлебные запасы? Почему не отпускало цены на хлеб? Ради того, чтобы обеспечивать колоссальными субсидиями несколько государственных организаций и компаний, связанными с поставками зерна на российский рынок? 
Фото: РИА "Новости". 
"Железный Винни-Пух"
"АиФ": - В истории с приватизацией тоже хватает странностей. Вы утверждаете, что Гайдар и Чубайс намеренно выбрали самый неудачный её вариант - ввести вместо именных приватизационных счетов ваучеры, которые люди начали продавать за бутылку водки?
А. И.: - В Польше приватизацию начали проводить только через 6-7 лет после старта реформ. В Китае массовая приватизация не начата до сих пор... Чубайс и Кох в свое время похвалялись: дескать, Маргарет Тэтчер за 10 лет премьерства приватизировала 10-12 компаний, а мы в месяц приватизируем 4 тысячи! В течение шести лет я участвовал в дискуссиях в том самом кружке экономистов, в котором были в том числе Гайдар и Чубайс. В обсуждениях, какими должны быть будущие реформы, все признавали, что приватизация - это самое трудное дело. Либерализацию можно провести за один день, финансовую стабилизацию - за 8-10 месяцев. Однако приватизация требует тщательной законодательной и технической подготовки, каждый шаг её должен быть выверен. Гайдар и Чубайс против этого не возражали. Но, став во главе правительства, они погнали приватизационную лошадь таким бешеным галопом, какой противоречил и здравому смыслу, и мировому опыту, и их собственным прежним воззрениям! Зачем было отменять принятый Верховным Советом закон об именных приватизационных чеках? Чубайс и Гайдар обошли этот закон, с помощью указов президента утвердив ваучерную модель, которая даже не обсуждалась депутатами. Это решение восстановило против правительства Верховный совет и во многом привело к кровавым событиям октября 1993 года.
Статья по теме 
Кто "наварился" на приватизации? За 20 лет распроданные госактивы подорожали в 2300 раз 

"АиФ": - Допустим, и тогда и после, во время залоговых аукционов, реформаторы действовали в интересах будущих олигархов. Но разве Гайдар был с ними в доле? Вы говорили о миллионе долларов, который в середине 90-х, уже после ухода из правительства, Егор Тимурович вложил в рынок ГКО. Но это же крохи на фоне миллиардов, которыми ворочали те самые олигархи!
А. И.: - Я никогда не утверждал, что Гайдар действовал в своих корыстных интересах. Да, он был небедным человеком по меркам простого россиянина. Хотя даже тот миллион долларов, который он инвестировал в ГКО, вряд ли появился из зарплаты директора института, депутата или даже и.о. премьера. Его мотивация была другой, в ней сквозило убеждение, что "так нужно". Вопрос: кому? Что точно не соответствует действительности, так это миф о личной слабости Гайдара. Когда он хотел чего-то добиться (как, например, при назначении В. Геращенко главой ЦБ или во время октябрьских событий 1993 г.), то проявлял поистине стальную волю - неслучайно автор одной из книжек о Гайдаре назвал её "Железный Винни-Пух".
Гайдар был выходцем из старой советской номенклатуры, тесно связанной со спецслужбами. Его отец Тимур Аркадьевич был высокопоставленным сотрудником КГБ, резидентом Первого главного управления (ПГУ КГБ) на Кубе в 1962-1964 гг. во время Карибского кризиса. Сам Егор Гайдар работал в институтах системы ЦК КПСС, писал книгу для советского премьера Тихонова, работал с Горбачевым, был завотделом экономики журнала "Коммунист", завотделом газеты "Правда". Очевидно, мировоззрение и правила поведения, сложившиеся у него в те годы, накладывали отпечаток на его последующие действия. Неслучайно он пятикратно требовал от Р. Хасбулатова и Б. Ельцина назначения на пост председателя Центробанка вместо Георгия Матюхина многолетнего сотрудника совзагранбанков, бывшего руководителя Госбанка СССР, при котором исчезли советские валютные резервы, Виктора Геращенко.
Гайдар не сильно скрывал своего неприятия демократических органов власти - Съезда народных депутатов, Верховного Совета, депутатов. Глубоко чуждыми для него были правозащитники, диссиденты, люди, ставшие известными в обществе благодаря демократическим механизмам. Это проявлялось в его отношении к Александру Некричу, Владимиру Буковскому, Галине Старовойтовой, Григорию Явлинскому, Льву Пономареву, Гавриилу Попову, Борису Ельцину (до августовского путча ГКЧП). Познакомившись поближе с гайдаровскими нравами в партиях ДВР и СПС, эти партии покинули Сергей Ковалев, Сергей Юшенков, Виктор Похмелкин, Юлий Рыбаков. В результате серии последовательных шагов была уничтожена крупнейшая демократическая партия страны начала 1990-х "Демократическая Россия". Бесконечным и часто весьма неприличным атакам со стороны ДВР и СПС подвергалась партия "Яблоко".
Приватизировать заново!
"АиФ": - Можно ли исправить ошибки 90-х? Обсуждается, например, идея спецналога на несправедливо нажитые активы.
Опрос

 
А. И.: - Нужно сделать частную собственность легитимной в глазах подавляющего большинства граждан. Иначе мы так и будем жить с этой бомбой, которая способна полностью разнести всю политическую и экономическую систему страны... Но начинать надо с легитимности самой власти, которую очень многие люди в России сегодня ставят под сомнение. Какие бы решения эта власть ни принимала, она не сделает частную собственность законной. Начинать придётся с политических изменений, после которых власть, признанная гражданами легитимной, сможет принимать легитимные решения, в том числе по приватизации. Будет ли это налог на приватизированные активы или их частичная национализация с новой приватизацией, решит новая власть. Возможно, активы, попавшие в частные руки в ходе залоговых аукционов середины 90-х, следует национализировать и приватизированы заново - так, как это было сделано, например, в Украине с "Криворожсталью".
"АиФ": - Новый передел собственности? Но не устроят ли олигархи нам такие протесты, на фоне которых события на Болотной покажутся игрой в песочнице?
А. И.: - Некоторые олигархи понимают, что получили активы сомнительным образом. Если же в России появится легитимная власть, которая будет пользоваться доверием граждан, то это будет в интересах всего 143-миллионного российского народа, включая и эту дюжину состоятельных людей.
С какими вызовами столкнётся российская экономика и грозит ли ей вторая волна кризиса? Продолжение интервью А. Илларионова читайте в ближайших номерах "АиФ".
Андрей Илларионов - Мужской разговор. Интервью Г.Явлинского Д ...
aillarionov.livejournal.com/341142.html?thread... - Diese Seite übersetzen
12.10.2011 - честное слово, странно смотреть на то, как Илларионов говорит о ... Спрашивать Немцова о залоговых аукционах бессмысленно. http://aillarionov.livejournal.com/341142.html?thread=17842326
 
 
 
pan_wit
Date: October 12th, 2011 07:46 pm (UTC) 
 
(Link)

"так называемый демократ" Немцов
< 3. Пункт о "т.н. демократах" и далее о Немцове... - честное слово, странно смотреть на то, как Илларионов говорит о Немцове во множественном числе, приводит цитату Явлинского, который питает очевидную личную неприязнь к Немцову и судит о том, что Немцов мог бы ответить, если бы его об этом спросили... Почему бы Андрею Илларионову не спросить в лоб самого Немцова?? /.../Напишите ему комментарий и спросите про залоговые аукционы, что он думает.>

Не подскажите, КТО возглавил предвыборный штаб Союза правых сил? Уж не тот ли самый г. Кох, имеющий непосредственное отношение к залоговым аукционам? Это не с этим ли самым Кохом г. Немцов дружит по сей день (это не говоря уже о "дружбане" Чубайсе)?

У Немцова было множество возможностей ОСУДИТЬ исполнителей/организаторов и ОТМЕЖЕВАТЬСЯ от тех, кто имел к залоговым аукционам непосредственное отношение. Однако, кроме трындежа, что залоговые аукционы прекратились в таком-то году, от Немцова что-то ничего более внятного в адрес их организаторов не слышно.

Может я что-то пропустил? Не порадуете ссылочкой на что-нибудь подобное?

Спрашивать Немцова о залоговых аукционах бессмысленно.
Его ответ известен: мол, оставьте этих глупостев и займитесь делом:
http://echo.msk.ru/blog/nemtsov_boris/804352-echo/
 
Не видит г.Немцов за что ему каяться.

Вот потому и совершенно справедливо о нем говорить "так называемый демократ", 
потому что трындеть про демократические ценности и БЫТЬ ДЕМОКРАТОМ не одно и то же.

http://aillarionov.livejournal.com/322779.html?thread=16993243#t16993243
В том интервью в на ЭХЕ М. Немцов дает исчерпывающй ответ на данный вопрос. Спасибо большое за ссылку:

"залоговые аукционы проходили в 95-96 годах. Рыжков, будучи членом парламента, за них не голосовал. А я работал губернатором и никакого отношения к ним не имел. Более того, на территории Нижегородской области не было приватизировано по схеме залоговых аукционов ни одного предприятия. В 97-м году, когда я пришел в правительство, залоговые аукционы были отменены. Это было условие моего прихода в кабинет Черномырдина".

В последней фразе - личное отношение Немцова к залоговым аукционам. Спасибо еще раз. Вы еще сильнее убедили меня в "яблочном вранье".

Полагаю, вопрос о том, кто с кем дружит - вопрос интимный и не относится к теме обсуждения.
pan_wit
Date: October 12th, 2011 08:32 pm (UTC) 
 
(Link)

О честности, чистоплотности и ответственности
< В последней фразе - личное отношение Немцова к залоговым аукционам>

Именно исходя из своего отношения к залоговым аукционам, он не побрезговал тесно сотрудничать с организаторами этих аукционов, идти с ними во власть?


Я просил ссылку на отношение Немцова (с осуждением/отмежеванием !) к исполнителям/организаторам залоговых аукционов.
Вы сделали вид, что не заметили вопроса?


<Полагаю, вопрос о том, кто с кем дружит - вопрос интимный и не относится к теме обсуждения>


Для ПОЛИТИКА вопрос кто с кем дружит интимным не является и поэтому прямо относится к обсуждаемому вопросу.
Я уже писал об этом применительно к Гайдару.
Чтобы не повторяться:


http://aillarionov.livejournal.com/283490.html?thread=15654242#t15654242
О честности, чистоплотности и ответственности
 
 
Андрей Илларионов - Мужской разговор. Интервью Г.Явлинского Д.Гордону
http://aillarionov.livejournal.com/341142.html
 
http://www.bulvar.com.ua/arch/2011/27/4e1370c0aba83/
http://www.bulvar.com.ua/arch/2011/28/4e1c7b14c5a1f/
http://www.bulvar.com.ua/arch/2011/30/4e2efb79c9bf7/Facebook
 
Интервью большое, в 3-х частях.
Наряду с другими темами, заслуживающими внимания, оно позволяет сформулировать вопрос, возникший у меня, признаюсь, не вчера.
В интервью затронута трагедия в семье Г.Явлинского.
Известно, что насильственной смертью погибли видные члены партии "Яблоко" Лариса Юдина и Юрий Щекочихин.
На лестнице своего дома была расстреляна одна из соруководителей "Демократической России" Галина Старовойтова.
Были убиты создатели "Либеральной партии России" Владимир Головлев и Сергей Юшенков.
Причем последний - через год с лишним после того, как покинул СПС.
Это мне только кажется, что на т.н. либерально-демократическом фланге российского политического спектра трагедии происходили с членами всех сколько-нибудь заметных политических партий за исключением членов лишь одной - той, какая в течение последних двух десятилетий именовалась ДВР, СПС, Правое Дело?
Или же это не так?

Мужской разговор. Интервью Г.Явлинского Д.Гордону
О предложении Б.Ельцина:
- ...Ельцин пост премьер-министра вам предлагал...
- ...правильно...
- Почему отказались?
- Потому что не хотел делать то, на чем он настаивал. Там два обстоятельства были, совершенно для меня неприемлемые, - первое: в один день освободить все цены и получить гиперинфляцию и второе: разорвать экономические связи с другими республиками.
 
О союзе с т.н. "демократами"
- Почему вы никогда не могли договориться с Борисом Немцовым и другими людьми, которые называют себя демократами, о том, чтобы объединить усилия?
- Потому, что они поддерживают систему, о которой мы с вами уже битый час говорим.
- Даже Немцов?
- Ну, конечно! Никакой другой системы он и не знает, и если спросите его про залоговый аукцион, он скажет, что это самое большое достижение 90-х. Вот, собственно, и все, а раз человек так рассуждает, значит, он, если возможность представится, будет опять примерно то же самое делать - согласиться на это я не могу.
 
О "работе" на ЦРУ:
- В России еще со времен Советского Союза о таких людях, как вы, принято было с подозрением говорить: "Ну, конечно... Он же агент ЦРУ...". Вас в работе на западные спецслужбы подозревали?
- Обязательно, и знаете, кто мне первым это сказал? Михаил Сергеевич. Посмотрел проницательно: "Только я тебя очень прошу: денег у ЦРУ не бери". Это его слова...
- Ему Крючков, председатель КГБ СССР, видно, что-то рассказывал...
- Ну, наверное, кто-то его на мой счет "просветил". Это было очень смешно...
 
О терроре:
- На пике вашей политической деятельности вас шантажировали, пугали?
- Ну, всякое было - особенность профессии.
- Пугали как? Шантажировали чем?
- Не буду рассказывать. Зачем?
- Страшно было?
- Порой да. Это непросто...
- Один олигарх по большому секрету сказал мне, что вашему с детства игравшему на фортепиано сыну отрубили якобы пальцы, - это правда?
- (Пауза). К сожалению, да.
- Бога ради, извините - я спросил, полагал, что это вымысел...
- Нет, это лишь один из эпизодов, когда на меня пытались давить. Ну что тут еще обсуждать? Время было такое...
- Простите, я вам задам вопрос, на который можете не отвечать. Вашего сына похитили или..? Как это вообще произошло?
- Не надо об этом - скажу только, что это случилось днем в общежитии МГУ. Он закончил университет, ему было 23 года... Ну, вот и все!
- Просто подошли и..?
- ...и случилась такая история.
- Что это было - акция устрашения, направленная против вас? Сыну на это хоть намекнули?
- Нет, но приблизительно все было известно заранее - я соответствующие получал письма.
 
О КГБ и власти:
- Еще один непростой, наверное, вопрос... Почему, на ваш взгляд, КГБ так быстро прибрал Россию к рукам?
- Ну, собственно, спрашивать об этом странно. Понимаете ли, в чем дело? В 91-м году никакой серьезной смены руководства не произошло: номенклатура вся уцелела. Никто никого не свергал, кто был, тот и остался...
- ...то есть никто власть и не терял?
- А кто в результате ушел? Куда? Я вам скажу больше: огромной проблемой является не просто то, какие были спецслужбы, а то, что в них сохранились существенные элементы сталинской системы. Суть ее в чем? В том, что государству человек, его интересы, семья, судьба и сама жизнь безразличны, и тут то же самое - мы же с вами говорили уже, как это все делалось в экономике. Вы вот меня про Егора Гайдара спросили - я сдерживаюсь, чтобы не давать ему каких-то эмоциональных оценок.
 
О крупнейшем событии ХХ века:
Я считаю, что самым крупным событием ХХ века был добровольный отказ народа огромной страны, которая тогда называлась Советским Союзом, от коммунизма. Это же ни с чем не сравнимо: ни со Второй мировой войной, ни с полетом Гагарина в космос.
 
О выжившем сталинизме
...сталинская система в отличие от системы нацистской выиграла. Та была уничтожена, ликвидирована и предана анафеме, а эта оказалась победителем. Так исторические обстоятельства сложились, и потом она никуда не делась: много раз трансформировалась, мимикрировала, изменяла кожу и формы, но суть ее распространилась далеко за пределы Советского Союза и постсоветской России...
 
Об элите:
Что такое элита? Это люди профессиональные, независимые, имеющие собственное мнение, которые живут в своей стране и не собираются ее покидать, и которые могут вдобавок влиять на общественное мнение. Вот пять признаков! Такая элита была в России, несмотря на всю ее ужасную историю, в коммунистические времена, такая элита стала появляться в начале 90-х, но потом она обменяла свое положение на огромные деньги, сомнительную собственность и еще более сомнительную власть...
- ...и заткнулась...
- Да, это в середине 90-х произошло - такую цену мы заплатили за залоговые аукционы, ваучеры и выборы Ельцина в 96-м. Это они уничтожили весь мыслящий класс, который продался, просто отдался в обмен на комфорт и всяческие блага. Тогда ведь как рассуждали? "Мы это только один раз сделаем - нужно просто защититься от коммунистов, а потом тут же назад"...
- Понравилось?
- Как вы знаете, развернуть ход событий вспять невозможно, обратного хода история не имеет! В результате не были решены вопросы правосудия и независимости средств массовой информации, вопросы разделения властей и равенства всех перед законом, вопросы собственности. Они не решались умышлено, потому что так было удобнее, потому что считали: мы пока закроем на все глаза, чтобы выиграть, победить. Не понимали, что это потом против них применят, а ведь так и случилось...
 
О роли личности в политической власти:
Неправда! - куда ведете, туда и придем. Что сделала с одним из самых образованных народов Европы, немцами, нацистская власть? За три-четыре года превратила его в чудовище.
- Что хотели, то и сделали...
- Поэтому надо знать: да, народ живет своей жизнью - растит детей, кормит себя и всех остальных, но куда ведут его, туда и идет. Все упирается в наличие политической воли...
- ...первого лица...
 
Рождение сверхновых русских

Воскресенье, 25 Августа 2013 г. 07:26 (ссылка) залоговые аукционы - Самое интересное в блогах
www.liveinternet.ru/tags/залоговые+аукционы/
Diese Seite übersetzen
Залоговые аукционы: рецепт выпечки олигархов из середины девяностых ... Андрей Илларионов: Реформы либералов были сплошной разводкой. http://www.liveinternet.ru/users/2858488/post205649887/
http://www.liveinternet.ru/tags/%E7%E0%EB%EE%E3%EE%E2%FB%E5+%E0%F3%EA%F6%E8%EE%ED%FB/
Залоговые аукционы: рецепт выпечки олигархов из середины девяностых возрождается 
 
Андрей Бунич: ГОСУДАРСТВО ДОЛЖНО ВЕРНУТЬ СЕБЕ ...
www.versiasovsek.ru/material.php?3123
Diese Seite übersetzen
Кудрина, Грефа, Илларионова. По-моему, они этого и не скрывают, они - лидеры ... В августе 1995 года Ельцин издал указ о залоговых аукционах.   Статья от 24.5.2005 г. http://www.versiasovsek.ru/material.php?3123
Экономист Андрей Бунич - сын и соратник известного экономиста и политика Павла Бунича, одного из крупнейших российских либеральных экономистов, автора первой редакции закона о приватизации. 
Тем более интересно слышать из его уст резкую критику в адрес группы "либеральных фундаменталистов" в российском руководстве, которая приватизировала не только значительные куски государственной собственности, но и право называться либералами и экономическими стратегами. 
-Уже в 1992 году в РФ наметилась такая странная тенденция: падает производство, социальная сфера деградирует, внешние долги растут, однако окружение Ельцина упорно настаивает на незыблемости курса реформ, ведущего к дальнейшим провалам. Как вы это объясняете, ведь в любой цивилизованной стране, если какая-то программа не даёт положительных результатов, её через полгода-год перестают реализовывать? 
- События начала 1990-х годов - это удачная попытка старой номенклатуры любой ценой сохранить контроль над финансовыми потоками и собственностью. Поэтому они отстаивали догматический либеральный курс, который провозгласил Гайдар осенью 1991 года и который сейчас многие называют либеральным фундаментализмом. Действительно, наши "либералы" напоминают фундаменталистов: как и исламским фундаменталистам, им невозможно ничего объяснить. Если исламский фундаменталист считает, что нужно взорвать самолёт, ему можно сколько угодно объяснять, что этого делать не надо, он всё равно это сделает. Так же и эти либеральные фундаменталисты: им можно бесконечно доказывать, что все их рецепты приводят к краху экономики, но они всё равно будут твердить, что другого пути нет. На самом деле монетаризм практиковался только в латиноамериканских странах, да и то не очень удачно. На Западе другие экономические школы - прежде всего кейнсианство и неокейнсианство - намного более распространены и популярны. Монетаризм, на который опирался Гайдар, - это мелкая школа, которую они вдруг выдали за главное направление экономической мысли. У нас либералы - это те, кого на Западе называют антилибералами: наши либералы защищают крупнейшие монополии или даже являются представителями монополий, как Чубайс является главой крупнейшей монополии и одновременно лидером либералов. Почему Черномырдин стал либералом? Потому что "Газпром" может теперь неограниченно повышать цены на газ, ему нужна свобода экономическая! Но обрабатывающей промышленности, военно-промышленному комплексу, малому и среднему бизнесу, населению нужно госрегулирование, ограничивающее рост тарифов монополий. То есть у нас этот либеральный фундаментализм прекрасно вписывается в предельно монополистическую олигархическую структуру, которую они построили. 
- Кого вы относите к либеральным фундаменталистам в правительстве и в администрации президента? 
- Кудрина, Грефа, Илларионова. По-моему, они этого и не скрывают, они - лидеры этого направления. А в принципе основоположниками этого либерального фундаментализма были Чубайс, Гайдар - с заданной ими линии, к сожалению, с 1991 года у нашего правительства никак не получается свернуть. В то время как страны - лидеры мировой экономики развиваются в сторону активного участия государства в экономике, государственного регулирования в самых различных формах - начиная со Швеции, где фактически социализм, заканчивая даже Америкой, где огромный госзаказ. Во Франции 25% цен регулируется государством, естественные монополии принадлежат государству. В Италии тоже большой госсектор и очень много историй, похожих на ЮКОС, когда компания не платила налоги и снова попадала в собственность государства. 
- Вы говорите, что приватизация была проведена несправедливо. Тогда с чего надо начинать пересмотр её итогов, может, прямо с ваучеров?
 
- Я реалистично смотрю: ваучерную приватизацию лучше не трогать, слишком много тогда возникнет проблем - на её основе возникли тысячи собственников, многие из них вполне достойные. А вот залоговые аукционы 1995 года - это вопиющее безобразие, тем более что они официально даже приватизацией не назывались. Поэтому "пересмотр итогов приватизации" тут ни при чём: речь идёт только об отмене безобразных сделок, которые анонсировались как взятие кредита правительством под залог акций. Правительству в 1995 году не хватало $650 млн. - и на внешнем рынке занимали $150 млрд., и на внутреннем рынке ГКО занимай сколько хочешь, - но правительство почему-то решило заложить всё своё имущество за 650 млн. Было 12 сделок, по которым передавались контрольные пакеты акций в залог: наиболее крупные - ЮКОС, "Сибнефть", "Норильский никель" и "Сургутнефтегаз", 5% ЛУКОЙЛа, Северо-Западное морское пароходство, Новороссийский морской порт, Челябинский металлургический комбинат, Западно-Сибирский металлургический комбинат и нефтяная компания "СИДАНКО". В августе 1995 года Ельцин издал указ о залоговых аукционах. Почему все эти сделки незаконны с юридической точки зрения? Потому что они носят явно притворный характер, что в Гражданском кодексе является несомненным основанием для отмены таких сделок и признания их недействительными. Притворная сделка - это сделка, совершённая для того, чтобы прикрыть другую сделку. Вот если я на самом деле хочу у вас купить квартиру, но вы мне пишите дарственную, если де-факто это окажется продажей, то это притворная сделка и она может быть расторгнута по закону в течение 10 лет. В данном случае декларировалось, что под залог 12 пакетов акций бралось $650 млн. При этом Министерство финансов предварительно переводило деньги в банк залогодержателя. Это были именно те суммы, которые потом выдавались государству как бы в кредит. Сами банки были частями тех корпораций, которые и покупали у государства собственность под видом залога: в банке "МЕНАТЕП" проходил залоговый аукцион по ЮКОСу, в банке "ОНЭКСИМ" - по "Норильскому никелю" и т.д. Банки на залоговый счёт переводили деньги с другого счёта, на котором их загодя разместило государство. Но и после этого вырученные деньги всё равно оставались в этом же банке. То есть это полностью фиктивная операция. И трижды государство платило само себе.
 
- Кто несёт за это ответственность?
 
- Альфред Кох, который работал в Госкомимуществе, а вдохновителем и идеологом этого был Чубайс. Что ещё доказывает притворность этой сделки? Ну, во-первых, они говорили, что просто берут кредит с целью отдать. Но при этом срок возврата кредита государством в указе Ельцина изначально был - 1 января 1996 года. Это при том, что последние залоговые аукционы были в ноябре - декабре 1995 года! Потом они, поняв, что это совсем бред, перенесли срок на 1 января 1997 года. Но государство наше за год будто бы не смогло найти денег и выкупить собственность капитализацией более $100 млрд. Закладывали 100 млрд. за 650 млн. и за год так и не нашли денег, чтобы выкупить! При том, что эти же руководители правительства тогда на каждом углу трубили о нашем хорошем финансовом положении! Кроме того, сами руководители этого процесса - Чубайс, Кох, тот же Моложавый - в многочисленных интервью в течение 10 лет везде говорят, что залоговые аукционы - это приватизация. Мол, они хотели обойти запрет Госдумы на приватизацию стратегических объектов - и придумали, как его обойти! Они так говорили: в силу своей юридической безграмотности даже не понимали, что они 10 лет свидетельствуют сами против себя, подтверждая притворный характер залоговых сделок, открыто признавая нарушение закона! И, главное, они признают, что изначально не имели цели брать кредит, - это по Гражданскому кодексу является доказательством притворного характера сделок. Кстати, этот запрет Госдумы на приватизацию стратегических объектов ими же и был инициирован. Госдума якобы запретила, и теперь у них нет возможности выполнить планы по приватизации, и вот поэтому они вынуждены закладывать. Даже в учебнике под редакцией Ясина залоговые аукционы стоят в разделе "Приватизация". И там вообще не говорится ни про какие залоги, а прямо сказано, что это была приватизация. Сегодня, в случае если бы государство захотело рассматривать этот вопрос, я думаю, что никакой юридической проблемы не было бы. Собрать все их интервью и спросить, что вот это такое? Вы говорите, что не хотели брать кредит, а хотели продать.
 
Вторым доказательством притворности является то, что если бы в 1995 году деньги - $650 млн. - брались как кредит у банка и правительство собиралось их вернуть, тогда в бюджете 1996 года должны быть предусмотрены средства на возврат этих кредитов. Это тот факт, что сначала они поставили срок 1 января 1996 года и не заложили средства на возврат вот этих $650 млн. в бюджете - два несомненных свидетельства того, что они изначально не собирались осуществлять договор залога и брать кредит. Это была скрытая продажа. В таком случае она подлежит отмене. Я считаю, что в данном случае у государства есть все юридические возможности отменить эти сделки и здесь нет никакой революционной ситуации: это коснётся только 3-4 крупных олигархических групп. А по полезности для государства это очень существенно, потому что эти предприятия в значительной степени формируют бюджет.
 
- То есть фактически на этих сделках и родились самые крупные олигархи - Ходорковский, Абрамович и Потанин.
 
- Да, крупнейшие олигархические группы были созданы с помощью этих залоговых аукционов.
 
- Сейчас в РФ стабилизационный фонд достиг $25 млрд. И всё равно "Связьинвест" хотят продать - а ведь за него сейчас можно выручить максимум $3 млрд. Какой же смысл получать эти небольшие по сравнению со стабилизационным фондом деньги, какая в такой приватизации выгода для государства?
 
- Никакой выгоды нет. Приватизация превратилась в навязчивую болезнь для некоторых деятелей. Они никак не могут успокоиться. Сейчас, к сожалению, те ведомства, которые возглавляют тот же Греф, глава Росимущества Назаров, опять ведут нас к очередной глупости, если не сказать больше. Пока их не остановят, они готовы всё продать к чёртовой бабушке за бесценок. Ведь подорвать основную экономическую базу страны легко: имущество распродали, деньги по карманам распихали, и всё! А вот разумно распорядиться стабилизационным фондом, а также $120 млрд. валютных резервов Центробанка так, чтобы инвестировать их в развитие новых технологий, в ряд модернизационных проектов, - вот это действительно государственная задача, которой никто почему-то не хотет заниматься. А ведь с такой политикой, как у нас, экономический рост быстро прекратится, как только цены на нефть упадут - и всё! Действительно, что сделали Арабские Эмираты? Они взяли нефтяные деньги и вложили. Пускай в новую технологию они вложить не могли, но они вложили в туристическую индустрию, Дубай - туристический центр. У нас-то ведь ничего не создаётся - ни в туристической, ни в научно-технологической сфере - нигде! Мы платим только долги и ждём нового кризиса, который неизбежен в случае, если президент не поменяет гибельный экономический курс, определяемый либеральными фундаменталистами.
Подробнее на эту тему читайте на сайте www.bunich.ru
Либерал Илларионов даёт показания на либералов Чубайса и Гайдара... http://ur-2222.livejournal.com/574816.html
Оригинал взят у aillarionov в Похоже, это была грандиозная афера
Как известно всей стране благодаря многолетней пропагандистской кампании, в конце 1991 г. - начале 1992 г. реформаторское правительство геройски боролось с угрозой голода. Теперь, наверное, даже детсадовец знает, что хлеба в стране не было. Авторы только что представленных публике "Развилок" Е.Гайдар и А.Чубайс в очередной раз настаивают: "В стране не было ни зерна, ни валюты для его закупки" (с. 46). Ну а трогательную историю про появившуюся в марте-апреле 1992 г. "зеленую травку", о которой столь драматически поведал Чубайс, запомнили, конечно, все, кто видел недавнюю передачу "Исторический процесс" (1 час 02 мин).
 
Что из этого похоже на правду?
Похоже, ничего.
Похоже, что вся столь распропагандированная история с нехваткой хлеба и зерна, а также валюты для закупок зерна и муки, является беспрецедентным по масштабу вымыслом, сотворенным для прикрытия, возможно, одной из крупнейших афер в истории нашей страны.
1. Что предлагается в качестве доказательств нехватки хлеба и зерна, угрозы голода? Записки чиновников друг другу (см., в частности книги Е.Гайдара "Гибель империи", "Смуты и институты", телеграммы в правительство с мест). Однако любопытно, что даже среди документов, старательно подобранных и опубликованных Фондом Гайдара (здесьhttp://www.ru-90.ru/node/157   Стенограмма заседания правительства РСФСР 15 ноября 1991 года и здесь  http://gaidarfund.ru/archive.php?chapter=archive_document&id=57    ) нет ни одной официальной бумаги, в которой использовался бы термин "голод" или применялось бы выражение "угроза голода". Более того, нет ни одного документа, в котором утверждения этих записок и телеграмм подвергались бы количественной и качественной проверке - насколько содержание указанных записок и телеграмм соответствовало действительности.
 
2. Более того, любопытно, что ни на первом (15 ноября 1991 г.), ни на втором (28 ноября 1991 г.) заседаниях первого российского правительства вопросы голода, нехватки хлеба и зерна, оплаты фрахта по их закупке и транспортировке вообще не обсуждались. Обсуждались другие вопросы - как установить контроль над находившимся в ведении Союза производством драгметаллов и драгкамней, как контролировать экспорт нефти, как захватить Гознак. А вот об угрозе голода - ни слова. 

3. Интересно, занимался ли осенью 1991 г. вице-премьер правительства по экономике и финансам Е.Гайдар закупками импортного продовольствия? Оказывается, нет. Вот первый вице-премьер Г.Бурбулис занимался. А Гайдар - нет. Гайдар занимался другими вопросами. Структура импорта продовольствия в Россию в 1991-92 гг. http://www.bestpravo.ru/    http://aillarionov.livejournal.com/282110.html 

4. 17 лет спустя Е.Гайдар напишет, что зимой 1991-92 гг. не хватало всего лишь каких-то 172 млн.дол. на оплату фрахта судов, везших зерно в Россию. http://www.iep.ru/files/publications/gaidar-2009.pdf  Егор Гайдар Власть и собственность

5. И, действительно, откуда было взяться необходимой валюте, если имевшаяся у правительства валюта была уже потрачена: 200 млн.дол. вице-премьер отдал на финансирование разведбазы Лурдес на Кубе (здесь и здесь), сотни миллионов долларов - на строительство искусственных спутников Земли, субсидии угольщикам, на строительство завода по производству черепицы, 6,3 млрд немецких марок - на субсидии восточногерманским предприятиям. То есть первоначальный тезис о нехватке валюты надо существенно корректировать: валюта-то в стране была, только вот приоритеты ее расходования у вице-премьера по экономике и финансам оказались немного другими, чем потом он будет рассказывать в своих книгах и интервью.

6. Но даже если имевшаяся валюта была уже вся растрачена, то ведь все равно хлеб и зерно можно было сделать доступным для граждан и предприятий? Можно - если цены на них освободить. То есть либерализовать. Но вот что интересно - именно цены на хлеб и зерно в январе 1992 г. Гайдар освобождать не стал. Следовательно, цены остались регулируемыми, а сами хлеб и зерно - дефицитными. Даже тогда, когда полномочия по регулированию цен оказались в его руках, он не стал их освобождать, он отдал полномочия по их регулированию в регионы. Это только Борис Федоров, а не Егор Гайдар, освободит их через полтора года - летом и осенью 1993 г.

7. Вот Гайдара спрашивают 2 марта 1992 г.:
ТАГЕС АНЦАЙГЕР: А новости о старушках, умирающих от голода, на вас не производят впечатления? 
ГАЙДАР: Ну, честно говоря, я не очень верю... Совершенно очевидно, что реальное положение дел находится под контролем. Массового голода в стране нет, нет даже очагового голода, даже в среде относительно низкооплачиваемых.
ТАГЕС АНЦАЙГЕР: А акция международной гуманитарной помощи - она нужна, она должна продолжаться, или...
ГАЙДАР: Для нас это прежде всего демонстрация поддержки международным сообществом. Это очень полезно. Она особенно полезна там, где она адресна. По большому счету, сейчас нет страшных проблем на рынке мяса. Ко мне уже начали ходить главы администраций и директора предприятий выяснять, что же им в конце концов делать с мясом, холодильники все забиты и так далее...
Но, допустим, есть острейшая проблема с медикаментами.
Но в первую очередь это, конечно, символ поддержки... 
 
Так где же душераздирающие подробности борьбы правительства "с угрозой голода?" "за хлеб"?  "за зерно?" Нет их. Оказывается, на самом деле была проблема с медикаментами. А с хлебом и зерном никаких проблем не было. А с мясом оказывается была совсем другая проблема, проблема затоваривания. Но если в стране была проблема затоваривания мясом, то могла ли в ней быть угроза голода? Оказывается, ни голода, ни угрозы голода не было.
 
8. На квалифицированного экономиста трудно произвести впечатление перепиской государственных чиновников о запасах продовольствия, цитатами из воспоминаний клерков о пустых полках и поездках по магазинам за хлебом, рассказами об изменениях маршрута движения судна, шедшего с зерном в Россию. Для профессионального разговора необходимо приводить более весомые доказательства угрозы массового голода в стране, подтверждения усилий властей по его предотвращению, свидетельства того, что ситуация была изменена благодаря именно этим действиям.
Необходимо демонстрировать факты, подтверждающие наступление голода или его угрозы: приводить статистические данные о значительном росте относительных цен на продовольствие по сравнению с ростом цен на непродовольственные товары, делающем продовольствие недоступным по цене для миллионов людей; данные о бегстве или, как минимум, о массовом отъезде людей из городов, оказавшихся под "угрозой массового голода"; данные о фактическом сокращении объемов и ухудшении качества потребления миллионов граждан, причем в таких масштабах, что это действительно вызвало статистически значимый рост болезней и смертей людей. Но их нет.
Необходимо демонстрировать конкретные решения правительства, которые можно было бы интерпретировать в качестве мер по "борьбе с угрозой голода". Если российское правительство в 1991-92 гг. занималось спасением страны от голода или от его угрозы, то найти документальные подтверждения этой борьбе нетрудно. Необходимо предъявить эти документы интересующейся публике. Но их нет.
Наконец, надо показать, каким образом в результате действий правительства произошли изменения - привести данные о развороте тренда относительного роста цен на продовольствие на противоположный; обнародовать подтверждение того, что люди в 1992 году перестали покидать города, а ранее уехавшие горожане стали возвращаться в них из сельской местности; представить свидетельства того, что фактическое потребление граждан в результате действий правительства увеличилось, а его структура улучшилась. Но и этих данных не представлено тоже.

9. Профессиональный экономист нуждается прежде всего в анализе данных о потреблении продуктов. Выясняется, что уровень потребления основных продовольственных товаров, энергии в килокалориях, протеина в 1991-92 гг. был выше, чем в последующие годы, когда ни о каком голоде или угрозе голода даже речи не шло.

10. Профессиональный экономист должен анализировать не столько телеграммы с мест, сколько балансы продовольственных ресурсов - поступление продовольствия (урожай, импорт) и его использование (потребление, экспорт). Когда же перед глазами появляются реальные цифры балансов продовольствия, то оказывается, что наличие доступных продовольственных ресурсов в стране в 1991-92 гг. было рекордным - как минимум, вдвое превышающим то, то стало доступно в последующие годы, когда ни о каком голоде, угрозе голода, нехватки зерна и хлеба и речи не было.






 
11. Так с чем же мы имеем дело под аккомпанемент приговоров об "угрозе голода" и "нехватке зерна и хлеба"? Похоже, мы имеем дело с грамотно организованной в 1991-92 гг. грандиозной кампанией общественной истерии, позволившей просубсидировать закупки за государственные средства колоссального количества продовольствия внутри России и за рубежом, реализованного затем гражданам нашей страны и других стран совсем не по субсидированным ценам. Разница в ценах, очевидно, послужила созданию не одного состояния.
Мне не хотелось бы думать, что кто-то из правительства образца 1991-92 гг. сознательно участвовал в этой афере. Но вот то, что не распознали проблему сразу, а теперь участвуют в попытках сохранения, распространения и закрепления этого лживого мифа - это уже действительно серьезная проблема.
Андрей Илларионов - Похоже, это была грандиозная афера
http://aillarionov.livejournal.com/351629.html
Как известно всей стране благодаря многолетней пропагандистской кампании, в конце 1991 г. - начале 1992 г. реформаторское правительство геройски боролось с угрозой голода. Теперь, наверное, даже детсадовец знает, что хлеба в стране не было. Авторы только что представленных публике "Развилок" Е.Гайдар и А.Чубайс в очередной раз настаивают: http://uroki90.ru/2011_files/books/ChubaisGaidar_Blok.pdf      http://history4you.ru/2011_files/books/ChubaisGaidar_Blok.pdf
 "В стране не было ни зерна, ни валюты для его закупки" (с. 46). Ну а трогательную историю про появившуюся в марте-апреле 1992 г. "зеленую травку", о которой столь драматически поведал Чубайс, запомнили, конечно, все, кто видел недавнюю передачу "Исторический процесс" (1 час 02 мин). http://www.youtube.com/watch?v=3BG9g5kuO5g&feature=player_embedded
Что из этого похоже на правду?
Похоже, ничего.
Похоже, что вся столь распропагандированная история с нехваткой хлеба и зерна, а также валюты для закупок зерна и муки, является беспрецедентным по масштабу вымыслом, сотворенным для прикрытия, возможно, одной из крупнейших афер в истории нашей страны.
1. Что предлагается в качестве доказательств нехватки хлеба и зерна, угрозы голода? Записки чиновников друг другу (см., в частности книги Е.Гайдара "Гибель империи", "Смуты и институты", телеграммы в правительство с мест). Однако любопытно, что даже среди документов, старательно подобранных и опубликованных Фондом Гайдара (здесь и здесь) нет ни одной официальной бумаги, в которой использовался бы термин "голод" или применялось бы выражение "угроза голода". (См. содержательный разбор телеграмм здесь). Более того, нет ни одного документа, в котором утверждения этих записок и телеграмм подвергались бы количественной и качественной проверке - насколько содержание указанных записок и телеграмм соответствовало действительности.
 
2. Более того, любопытно, что ни на первом (15 ноября 1991 г.), ни на втором (28 ноября 1991 г.) заседаниях первого российского правительства вопросы голода, нехватки хлеба и зерна, оплаты фрахта по их закупке и транспортировке вообще не обсуждались. Обсуждались другие вопросы - как установить контроль над находившимся в ведении Союза производством драгметаллов и драгкамней, как контролировать экспорт нефти, как захватить Гознак. А вот об угрозе голода - ни слова. 

3. Интересно, занимался ли осенью 1991 г. вице-премьер правительства по экономике и финансам Е.Гайдар закупками импортного продовольствия? Оказывается, нет. Вот первый вице-премьер Г.Бурбулис занимался. А Гайдар - нет. Гайдар занимался другими вопросами.

4. 17 лет спустя Е.Гайдар напишет, что зимой 1991-92 гг. не хватало всего лишь каких-то 172 млн.дол. на оплату фрахта судов, везших зерно в Россию.

5. И, действительно, откуда было взяться необходимой валюте, если имевшаяся у правительства валюта была уже потрачена: 200 млн.дол. вице-премьер отдал на финансирование разведбазы Лурдес на Кубе (здесь и здесь), сотни миллионов долларов - на строительство искусственных спутников Земли, субсидии угольщикам, на строительство завода по производству черепицы, 6,3 млрд немецких марок - на субсидии восточногерманским предприятиям. То есть первоначальный тезис о нехватке валюты надо существенно корректировать: валюта-то в стране была, только вот приоритеты ее расходования у вице-премьера по экономике и финансам оказались немного другими, чем потом он будет рассказывать в своих книгах и интервью.

6. Но даже если имевшаяся валюта была уже вся растрачена, то ведь все равно хлеб и зерно можно было сделать доступным для граждан и предприятий? Можно - если цены на них освободить. То есть либерализовать. Но вот что интересно - именно цены на хлеб и зерно в январе 1992 г. Гайдар освобождать не стал. Следовательно, цены остались регулируемыми, а сами хлеб и зерно - дефицитными. Даже тогда, когда полномочия по регулированию цен оказались в его руках, он не стал их освобождать, он отдал полномочия по их регулированию в регионы. Это только Борис Федоров, а не Егор Гайдар, освободит их через полтора года - летом и осенью 1993 г.

7. Вот Гайдара спрашивают 2 марта 1992 г.:
ТАГЕС АНЦАЙГЕР: А новости о старушках, умирающих от голода, на вас не производят впечатления? 
ГАЙДАР: Ну, честно говоря, я не очень верю... Совершенно очевидно, что реальное положение дел находится под контролем. Массового голода в стране нет, нет даже очагового голода, даже в среде относительно низкооплачиваемых.
ТАГЕС АНЦАЙГЕР: А акция международной гуманитарной помощи - она нужна, она должна продолжаться, или...
ГАЙДАР: Для нас это прежде всего демонстрация поддержки международным сообществом. Это очень полезно. Она особенно полезна там, где она адресна. По большому счету, сейчас нет страшных проблем на рынке мяса. Ко мне уже начали ходить главы администраций и директора предприятий выяснять, что же им в конце концов делать с мясом, холодильники все забиты и так далее...
Но, допустим, есть острейшая проблема с медикаментами.
Но в первую очередь это, конечно, символ поддержки... 
 
Так где же душераздирающие подробности борьбы правительства "с угрозой голода?" "за хлеб"?  "за зерно?" Нет их. Оказывается, на самом деле была проблема с медикаментами. А с хлебом и зерном никаких проблем не было. А с мясом оказывается была совсем другая проблема, проблема затоваривания. Но если в стране была проблема затоваривания мясом, то могла ли в ней быть угроза голода? Оказывается, ни голода, ни угрозы голода не было.
 
8. На квалифицированного экономиста трудно произвести впечатление перепиской государственных чиновников о запасах продовольствия, цитатами из воспоминаний клерков о пустых полках и поездках по магазинам за хлебом, рассказами об изменениях маршрута движения судна, шедшего с зерном в Россию. Для профессионального разговора необходимо приводить более весомые доказательства угрозы массового голода в стране, подтверждения усилий властей по его предотвращению, свидетельства того, что ситуация была изменена благодаря именно этим действиям.
Необходимо демонстрировать факты, подтверждающие наступление голода или его угрозы: приводить статистические данные о значительном росте относительных цен на продовольствие по сравнению с ростом цен на непродовольственные товары, делающем продовольствие недоступным по цене для миллионов людей; данные о бегстве или, как минимум, о массовом отъезде людей из городов, оказавшихся под "угрозой массового голода"; данные о фактическом сокращении объемов и ухудшении качества потребления миллионов граждан, причем в таких масштабах, что это действительно вызвало статистически значимый рост болезней и смертей людей. Но их нет.
Необходимо демонстрировать конкретные решения правительства, которые можно было бы интерпретировать в качестве мер по "борьбе с угрозой голода". Если российское правительство в 1991-92 гг. занималось спасением страны от голода или от его угрозы, то найти документальные подтверждения этой борьбе нетрудно. Необходимо предъявить эти документы интересующейся публике. Но их нет.
Наконец, надо показать, каким образом в результате действий правительства произошли изменения - привести данные о развороте тренда относительного роста цен на продовольствие на противоположный; обнародовать подтверждение того, что люди в 1992 году перестали покидать города, а ранее уехавшие горожане стали возвращаться в них из сельской местности; представить свидетельства того, что фактическое потребление граждан в результате действий правительства увеличилось, а его структура улучшилась. Но и этих данных не представлено тоже.

9. Профессиональный экономист нуждается прежде всего в анализе данных о потреблении продуктов. Выясняется, что уровень потребления основных продовольственных товаров, энергии в килокалориях, протеина в 1991-92 гг. был выше, чем в последующие годы, когда ни о каком голоде или угрозе голода даже речи не шло.

10. Профессиональный экономист должен анализировать не столько телеграммы с мест, сколько балансы продовольственных ресурсов - поступление продовольствия (урожай, импорт) и его использование (потребление, экспорт). Когда же перед глазами появляются реальные цифры балансов продовольствия, то оказывается, что наличие доступных продовольственных ресурсов в стране в 1991-92 гг. было рекордным - как минимум, вдвое превышающим то, то стало доступно в последующие годы, когда ни о каком голоде, угрозе голода, нехватки зерна и хлеба и речи не было.






 
11. Так с чем же мы имеем дело под аккомпанемент приговоров об "угрозе голода" и "нехватке зерна и хлеба"? Похоже, мы имеем дело с грамотно организованной в 1991-92 гг. грандиозной кампанией общественной истерии, позволившей просубсидировать закупки за государственные средства колоссального количества продовольствия внутри России и за рубежом, реализованного затем гражданам нашей страны и других стран совсем не по субсидированным ценам. Разница в ценах, очевидно, послужила созданию не одного состояния.
Мне не хотелось бы думать, что кто-то из правительства образца 1991-92 гг. сознательно участвовал в этой афере. Но вот то, что не распознали проблему сразу, а теперь участвуют в попытках сохранения, распространения и закрепления этого лживого мифа - это уже действительно серьезная проблема.
Tags: история, мифы, реформы

From: iceaxe
Date: November 10th, 2011 02:33 pm (UTC)
 
 
а в магазинах-то почему было шаром покати?
 
aillarionov
Date: November 10th, 2011 02:40 pm (UTC) 
 
(Link)


А для чего базы и склады существуют? 
rom: samolet73
Date: November 10th, 2011 03:11 pm (UTC) 
 
(Link)


Выкладывал сборник графиков Кара-Мурзы, в какой ситуации мы находились в 80х годах. 1980 год был пиком развития СССР. Поэтому срочно понадобилось всё уничтожить. Иначе количество превратилось бы через некоторое время в качество и западный мир оказался бы перед парадксом - недемократический строй превосходит его по всем параметрам, включая уровень жизни и потребления. 
eugen1962
Date: November 10th, 2011 04:16 pm (UTC) 
 
(Link)


Спасибо за такой информативный пост, Андрей Николаевич!
Да уж! Интервью Гайдара 1992-го года, пожалуй, единственное, где он проговаривается, по-сути, что никакого голода, никакого дефицита продовольствия и не было,
а был лишь сбой системы снабжения розничной торговли. 
А как он мог не быть? 
Сам же Гайдар там (в интервью) и поясняет, что проводил монетизацию торговли,
сиречь осуществлял перевод сов.системы фондов, наряд-заказов, лимитов и проч. немонетизированных поставок на "рыночные рельсы", 
да при этом еще и дробя крупные объединенные МОНОЛИТНЫЕ системы пр-во-опт-розница, работавшие по модели внутренних перемещений товаров,
на мелкие, несвязанные ничем, кроме денег.
"Тромбы" просто не могли не образовываться. ИМХО 
На мой примитивный взгляд - это все, включая, ес-но, тезис "о голоде", вкл. связанные с этим "мероприятия" было высшей степени или аферистично, либо очень непрофессионально... и совершенно по-большевистски: "весь мир насилья мы разрушим до основанья, а, затем...". ИМХО 
 
 
 
Как сообщил журналистам замглавы Росимущества Иван Аксенов, ради ускорения госпрограммы приватизации его ведомство предлагает вернуть практику залоговых аукционов.
 
Самый важный текст Гайдара :: NoNaMe
nnm.me » ... » Новости и политика
Работа Е.Гайдара "Российская реформа" мало известна российскому читателю. Она была опубликована на английском языке в 1995 г. в книге: Gaidar Y. Russian reform //Gaidar Y., Rohl К. O. ... Перевод сделан Л.С.Лопатниковым. ... Е.Т. Гайдар. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 1, с. 327-367. http://nnm.me/blogs/ivan_tan/samyy-vazhnyy-tekst-gaydara/
 
Работа Е.Гайдара "Российская реформа" мало известна российскому читателю. Она была опубликована на английском языке в 1995 г. в книге: Gaidar Y. Russian reform //Gaidar Y., Rohl К. O. Russian reform/ International money. Cambridge (Mass.). L.: MIT Press, 1995. На русском языке она появилась лишь в первом томе Собрания сочинений Е.Гайдара в пятнадцати томах. Перевод сделан Л.С.Лопатниковым.
--------------------------------------------
 
Наибольший интерес представляет размещаемый ниже фрагмент указанного текста, поясняющий смысл проводившейся приватизации государственной собственности в России. В материале, предназначенном для иностранных читателей, пояснется, что российская приватизация осуществлялась не для создания эффективного собственника, как это было объявлено российским гражданам. Она была проведена в целях обмена собственности на власть - обмена государственной собственности России на политическую власть правительства Е.Гайдара - т.е. в целях, которые затем Е. Гайдаром были приписаны Б.Ельцину ("обмен власти на собственность").
 
Особенного внимания заслуживают следующие положения нижеследующего текста:
 
- приватизация проводилась не по экономическим, а по социально-политическим причинам: "Невозможно изобрести программу приватизации исходя из чисто экономических соображений, поскольку эта проблема не только экономическая. Существуют также ее долговременные социальные и политические последствия";
 
- отказ от продажи государственной собственности российским предпринимателям за деньги: "У нас же не было легального частного сектора. Если бы мы решили продать наши предприятия российским предпринимателям, то первый вопрос народа звучал бы так: "Откуда у них эти деньги?". После семидесяти лет строжайшего запрета частные предприятия были либо связаны с черной экономикой, либо принадлежали номенклатуре. Поэтому процесс приватизации просто не мог опираться на прямые продажи активов предприятий, принадлежавших государству";
 
- отказ от участия в приватизации иностранцев: "мы не могли рассчитывать на иностранный капитал",
 
- селективный отбор групп новых собственников, в т.ч. силовиков: "другие группы, например, военнослужащих, сотрудников МГБ [так в тексте. - А.И.]... тоже нельзя было игнорировать";
 
- передача государственной собственности новым собственникам бесплатно или за символическую плату: "второй вариант приватизации, при котором 51 % акций предприятия могли быть куплены коллективом работников по цене лишь в 1,7 раза превышающей балансовую стоимость";
 
- максимальная скорость приватизации: "если мы используем штучный подход, то затянем приватизацию российской экономики аж до двадцать второго столетия" ; "мы приватизировали по 2000 малых предприятий в месяц";
 
- раскручивание к началу проведения приватизации высокой инфляции, уничтожившей сбережения большинства граждан и тем самым экономически исключившей их даже из потенциального участия в приватизации государственных активов: "это совпало с гражданским кризисом, во время которого усилились требования ослабить денежную политику и серьезно увеличился дефицит бюджета. Когда мы более не могли противостоять давлению, мы потеряли возможность проводить жесткую денежную и финансовую политику";
 
- обман парламента: "Чтобы выиграть время, мы использовали существующий рамочный закон о приватизации в сочетании со специальными правами, которыми Съезд народных депутатов наделил президента сразу после того, как он принял на себя ответственность за экономическую политику. В ином случае потребовались бы годы для того, чтобы пропустить через парламент необходимое законодательство"; "Президентский указ был издан в июле 1992 года, когда парламент был на каникулах. В соответствии с правилом, утвержденным Съездом народных депутатов, если указ в течение двух недель не будет оспорен депутатами, он обретает силу закона. Таким образом, мы были готовы начать процесс приватизации";
 
- покупка политической поддержки - создание социального слоя, поддерживающего "правительство реформаторов": "изменения на персональном уровне... были разительными. Например, я помню споры с директором очень крупного военного завода в Подмосковье. Когда мы с ним встретились в первый раз, он дал понять, что нас не поддерживает. Он говорил мне, как ему нравились лидеры военного путча и что один из них был его близким другом, что он его поддерживал. Когда мы встретились с ним снова в сентябре 1992 года, он возмущался, что парламент до сих пор не издал закон о приватизации его предприятия. У него были большие возможности получать заказы с Запада на продукцию завода, и он решительно поддерживал нас в противодействии любым попыткам помешать процессу приватизации";
 
- легализация похищения государственной собственности номенклатурой: "Штучный подход не повышал эффективность приватизации и давал тем, кто был занят в этом процессе, намного больше возможностей воровать государственную собственность. Директора предприятий могли основывать собственные компании и затем переводить на них государственную собственность"; "изменилось отношение директоров предприятий. Весной предприятия собирали силы для борьбы с правительством за гарантии предоставления им низких кредитов. Осенью начало проявляться разделение между теми, кто еще продолжал думать о прекрасном прошлом - когда партийный комитет давал им указания и обеспечивал материалами и денежными средствами, - и молодой, более энергичной группой тех, кто видел для себя иное будущее - как менеджеров крупных предприятий, конкурирующих с международными компаниями и свободно принимающих свои собственные решения".
 
 
Фрагмент из текста Е.Гайдара "Российская реформа", раздел 3. Приватизация и стабилизация:
 
"...На краткое оставленное нам время перед нами стояла только одна задача, а именно создать такие социальные условия, которые сделали бы возврат коммунистов к власти если не невозможным, то, во всяком случае, не простым. Мы чувствовали, что население в целом поддерживает наши реформы, но такого" социального слоя, который обеспечивал бы стабильность рыночной экономики и капиталистического устройства, в стране не существовало. У нас не было предпринимателей, не было среднего класса и не было собственников. Из-за этого развитие рыночной экономики чрезвычайно зависимо от весьма резких изменений в политическом климате страны. Пока этот слой не был создан, будущее России зависело от воли всенародно избранного президента, но нельзя было рассчитывать, что он в одиночку сможет преобразовать Россию.
 
Главной задачей была приватизация экономики; рыночная экономика не может существовать без частной собственности. Для России эта задача особенно трудная, возможно, более трудная, чем для большинства восточноевропейских стран, так как у нас отсутствовала традиция законного (легального) частного бизнеса. В Венгрии частный бизнес существовал, по меньшей мере, за двадцать или двадцать пять лет до начала процесса реформирования. Там люди понимали, как накапливать деньги, чтобы превратить государственное предприятие в частное. Восточная Германия могла рассчитывать на поддержку Западной Германии. Близость Восточной Европы к западноевропейским рынкам создавала некоторые возможности для успешных инвестиций в экспортное производство. У нас же не было легального частного сектора. Если бы мы решили продать наши предприятия российским предпринимателям, то первый вопрос народа звучал бы так: "Откуда у них эти деньги?". После семидесяти лет строжайшего запрета частные предприятия были либо связаны с черной экономикой, либо принадлежали номенклатуре. Поэтому процесс приватизации просто не мог опираться на прямые продажи активов предприятий, принадлежавших государству. Мы не могли также рассчитывать только на иностранный капитал, хотя бы в силу огромных размеров российской экономики.
 
Поэтому мы встретились с колоссальными трудностями. В конце 1991 года в стране насчитывалось примерно 225 000 государственных предприятий, подлежавших приватизации. За два предшествующих года реформ было приватизировано примерно 150. Вот такого масштаба задачу нам предстояло решить...
 
Анализируя ситуацию, мы понимали, что здесь не подойдет метод case by case, то есть приватизация отдельных предприятий. При таком подходе каждая приватизация потребует отдельной процедуры: предприятие должно быть оценено и реструктурировано. Затем надо будет постараться найти потенциальных инвесторов и сделать среди них выбор. Все это требует очень сложных экономических и юридических процедур. Даже немцы, с их большими ресурсами квалифицированных кадров и капитала, встретились с громадными трудностями при проведении приватизации в Восточной Германии.
 
В нашем случае было совершенно ясно, что если мы используем штучный подход, то затянем приватизацию российской экономики аж до двадцать второго столетия. Рассмотрению подлежал только универсальный подход. Любой иной метод вел абсолютно вникуда. Возможно, конечно, использовать индивидуальный подход в немногих специфических случаях: например, при приватизации аэропорта или очень крупного завода. Но чтобы запустить весь процесс, нужен общий подход. Другое объяснение этому состояло в огромной коррупции в государственной системе. Штучный подход не повышал эффективность приватизации и давал тем, кто был занят в этом процессе, намного больше возможностей воровать государственную собственность. Директора предприятий могли основывать собственные компании и затем переводить на них государственную собственность.
 
Такая частная собственность не могла восприниматься людьми как справедливая и усиливала риск политической и социальной нестабильности.
 
Принимая же универсальный подход, мы, однако, должны были как-то считаться с интересами разных социальных групп, способных заблокировать исполнение приватизационных мероприятий: например, руководителей государственных предприятий, рабочих коллективов, а также региональных центров власти. Другие группы, например военнослужащих, сотрудников МГБ, учителей и медицинских работников, тоже нельзя было игнорировать, если мы не хотели получить новые социальные конфликты и в конечном счете поставить под угрозу выполнение всей программы.
 
Невозможно изобрести программу приватизации исходя из чисто экономических соображений, поскольку эта проблема не только экономическая. Существуют также ее долговременные социальные и политические последствия. Тем не менее, чтобы запустить процесс, мы должны были принять одну основную программу и структурировать ее таким образом, чтобы она была устойчивой в политическом и социальном отношении. Чтобы выиграть время, мы использовали существующий рамочный закон о приватизации в сочетании со специальными правами, которыми Съезд народных депутатов наделил президента сразу после того, как он принял на себя ответственность за экономическую политику. В ином случае потребовались бы годы для того, чтобы пропустить через парламент необходимое законодательство. Это давало нам возможность начать процесс ограниченной приватизации.
 
В России, с ее расстояниями между регионами, достигающими десяти часов полета на самолете, само создание условий для крупномасштабной приватизации требовало много времени. Количество подробных инструкций, необходимых для этой работы, было колоссальным. В этот период, начиная с весны 1992 года, мы получили лучший пример сотрудничества между российскими и иностранными специалистами, это был пример эффективного использования технической помощи, предоставленной нам Европейской комиссией. К маю - июню 1992 года мы имели более или менее сложившиеся условия для начала широкомасштабной приватизации российской промышленности. В июне парламент принял новую переработанную программу приватизации, которая включала важные поправки, породившие для нас новые долгосрочные проблемы, например второй вариант приватизации, при котором 51 % акций предприятия могли быть куплены коллективом работников по цене лишь в 1,7 раза превышающей балансовую стоимость. Несмотря на эту уступку, программа состоялась, и в целом мы чувствовали, что нашли верный баланс интересов между различными социальными группами. Региональные власти сохранили определенную степень влияния, и руководители предприятий увидели для себя некоторые возможности, так же, как и рабочие коллективы.
 
Президентский указ был издан в июле 1992 года, когда парламент был на каникулах. В соответствии с правилом, утвержденным Съездом народных депутатов, если указ в течение двух недель не будет оспорен депутатами, он обретает силу закона. Таким образом, мы были готовы начать процесс приватизации. К сожалению, это совпало с гражданским кризисом, во время которого усилились требования ослабить денежную политику и серьезно увеличился дефицит бюджета. Когда мы более не могли противостоять давлению, мы потеряли возможность проводить жесткую денежную и финансовую политику. В то же время мы надеялись, что пройдет не так уж много времени до того, как план широкомасштабной приватизации, который мы уже почти готовы были ввести в действие, создаст социальную базу, необходимую для наведения порядка в нашей макроэкономической, финансовой и денежной политике.
 
Социальные и политические последствия приватизации начали ощущаться с начала сентября 1992 года. Прежде всего, заметно было, что изменилось отношение директоров предприятий. Весной предприятия собирали силы для борьбы с правительством за гарантии предоставления им низких кредитов. Осенью начало проявляться разделение между теми, кто еще продолжал думать о прекрасном прошлом - когда партийный комитет давал им указания и обеспечивал материалами и денежными средствами, - и молодой, более энергичной группой тех, кто видел для себя иное будущее - как менеджеров крупных предприятий, конкурирующих с международными компаниями и свободно принимающих свои собственные решения.
 
Если наблюдать эти изменения на персональном уровне, они были разительными. Например, я помню споры с директором очень крупного военного завода в Подмосковье. Когда мы с ним встретились в первый раз, он дал понять, что нас не поддерживает. Он говорил мне, как ему нравились лидеры военного путча и что один из них был его близким другом, что он его поддерживал. Когда мы встретились с ним снова в сентябре 1992 года, он возмущался, что парламент до сих пор не издал закон о приватизации его предприятия. У него были большие возможности получать заказы с Запада на продукцию завода, и он решительно поддерживал нас в противодействии любым попыткам помешать процессу приватизации. В это время он уже считал немыслимым, чтобы отраслевое министерство отдавало ему приказы. Подобных случаев среди промышленной элиты России было немало. Интересно, что население в целом тоже склонялось к идее приватизации. В нашей схеме мы предусмотрели некоторые привилегии для рабочих коллективов, но мы также распределили приватизационные "чеки" среди населения, которые оно могло обменять непосредственно на акции или поместить в инвестиционные фонды.
 
В середине 1992 года, если бы я посетил завод, рабочие встретили бы меня вопросами типа "Почему заработная плата так низка, а цены так высоки?", "Что вы собираетесь делать с безработицей?". В сентябре или октябре вопросы были иные "Что нам делать с приватизационными чеками?", "Правильно ли наш руководитель объясняет нам схему приватизации?". Словом, народ проявлял живой интерес к механизмам приватизации и задавал множество подобных вопросов.
 
Безусловно, существовали ограничения на то, чего можно было достигнуть за несколько месяцев, но к концу 1992 годы мы смогли приватизировать 46 тысяч малых предприятий. Затем мы приступили к приватизации 5000 крупнейших российских предприятий, начав с преобразования их в акционерные компании и затем продавая акции таких компаний населению.
 
В январе 1993 года приватизация малых предприятий замедлилась, но мы все еще приватизировали примерно 2000 таких предприятий в месяц".
 
Источники:
 
Gaidar Y. Russian reform //Gaidar Y., Rohl К. O. Russian reform/ International money. Cambridge (Mass.). L.: MIT Press, 1995.
 
Е.Т. Гайдар. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 1, с. 327-367.
 

Андрей Илларионов - Самый важный текст Гайдара
07:12 am November 8th, 2012 http://aillarionov.livejournal.com/470296.html
Работа Е.Гайдара "Российская реформа" мало известна российскому читателю. Она была опубликована на английском языке в 1995 г. в книге: Gaidar Y. Russian reform //Gaidar Y., Rohl К. O. Russian reform/ International money. Cambridge (Mass.). L.: MIT Press, 1995. На русском языке она появилась лишь в первом томе Собрания сочинений Е.Гайдара в пятнадцати томах. Перевод сделан Л.С.Лопатниковым. Лопатников Л.И.. От плана к рынку. Очерки новейшей экономической истории России. СПб.: Норма, 2010 г. 320 http://slovar-lopatnikov.ru/knigi/  http://slovar-lopatnikov.ru/wp-content/uploads/2012/10/plan_rinok.pdf   Экономика двоевластия: беседы об истории рыночных реформ в России. - Норма, 2000. - 303 с. https://books.google.co.il/books?id=Hi4UAQAAIAAJ&hl=de  Леонид Лопатников 15 лет назад: как это было...http://polit.ru/article/2006/12/18/lopatnikov/   Интервью с Леонидом Лопатниковымhttps://www.youtube.com/watch?v=HaO1NbkWSMY  27.03.2013 http://gaidarfund.ru/articles/1642
Самый важный текст Гайдара :: NoNaMe
nnm.me » ... » Новости и политика
Работа Е.Гайдара "Российская реформа" мало известна российскому читателю. Она была опубликована на английском языке в 1995 г. в книге: Gaidar Y. Russian reform //Gaidar Y., Rohl К. O. ... Перевод сделан Л.С.Лопатниковым. ... Е.Т. Гайдар. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 1, с. 327-367. http://nnm.me/blogs/ivan_tan/samyy-vazhnyy-tekst-gaydara/
 
 
Наибольший интерес представляет размещаемый ниже фрагмент указанного текста, поясняющий смысл проводившейся приватизации государственной собственности в России. В материале, предназначенном для иностранных читателей, пояснется, что российская приватизация осуществлялась не для создания эффективного собственника, как это было объявлено российским гражданам. Она была проведена в целях обмена собственности на власть - обмена государственной собственности России на политическую власть правительства Е.Гайдара - т.е. в целях, которые затем Е.Гайдаром были приписаны Б.Ельцину ("обмен власти на собственность"). 
 
Особенного внимания заслуживают следующие положения нижеследующего текста:
- приватизация проводилась не по экономическим, а по социально-политическим причинам: "Невозможно изобрести программу приватизации исходя из чисто экономических соображений, поскольку эта проблема не только экономическая. Существуют также ее долговременные социальные и политические последствия";

- отказ от продажи государственной собственности российским предпринимателям за деньги: "У нас же не было легального частного сектора. Если бы мы решили продать наши предприятия российским предпринимателям, то первый вопрос народа звучал бы так: "Откуда у них эти деньги?". После семидесяти лет строжайшего запрета частные предприятия были либо связаны с черной экономикой, либо принадлежали номенклатуре. Поэтому процесс приватизации просто не мог опираться на прямые продажи активов предприятий, принадлежавших государству";

- отказ от участия в приватизации иностранцев: "мы не могли рассчитывать на иностранный капитал",

- селективный отбор групп новых собственников, в т.ч. силовиков: "другие группы, например, военнослужащих, сотрудников МГБ [так в тексте. - А.И.]... тоже нельзя было игнорировать";

- передача государственной собственности новым собственникам бесплатно или за символическую плату: "второй вариант приватизации, при котором 51 % акций предприятия могли быть куплены коллективом работников по цене лишь в 1,7 раза превышающей балансовую стоимость";

- максимальная скорость приватизации: "если мы используем штучный подход, то затянем приватизацию российской экономики аж до двадцать второго столетия" ; "мы приватизировали по 2000 малых предприятий в месяц";

- раскручивание к началу проведения приватизации высокой инфляции, уничтожившей сбережения большинства граждан и тем самым экономически исключившей их даже из потенциального участия в приватизации государственных активов: "это совпало с гражданским кризисом, во время которого усилились требования ослабить денежную политику и серьезно увеличился дефицит бюджета. Когда мы более не могли противостоять давлению, мы потеряли возможность проводить жесткую денежную и финансовую политику";

- обман парламента: "Чтобы выиграть время, мы использовали существующий рамочный закон о приватизации в сочетании со специальными правами, которыми Съезд народных депутатов наделил президента сразу после того, как он принял на себя ответственность за экономическую политику. В ином случае потребовались бы годы для того, чтобы пропустить через парламент необходимое законодательство"; "Президентский указ был издан в июле 1992 года, когда парламент был на каникулах. В соответствии с правилом, утвержденным Съездом народных депутатов, если указ в течение двух недель не будет оспорен депутатами, он обретает силу закона. Таким образом, мы были готовы начать процесс приватизации";

- покупка политической поддержки - создание социального слоя, поддерживающего "правительство реформаторов": "изменения на персональном уровне... были разительными. Например, я помню споры с директором очень крупного военного завода в Подмосковье. Когда мы с ним встретились в первый раз, он дал понять, что нас не поддерживает. Он говорил мне, как ему нравились лидеры военного путча и что один из них был его близким другом, что он его поддерживал. Когда мы встретились с ним снова в сентябре 1992 года, он возмущался, что парламент до сих пор не издал закон о приватизации его предприятия. У него были большие возможности получать заказы с Запада на продукцию завода, и он решительно поддерживал нас в противодействии любым попыткам помешать процессу приватизации";

- легализация похищения государственной собственности номенклатурой: "Штучный подход не повышал эффективность приватизации и давал тем, кто был занят в этом процессе, намного больше возможностей воровать государственную собственность. Директора предприятий могли основывать собственные компании и затем переводить на них государственную собственность"; "изменилось отношение директоров предприятий. Весной предприятия собирали силы для борьбы с правительством за гарантии предоставления им низких кредитов. Осенью начало проявляться разделение между теми, кто еще продолжал думать о прекрасном прошлом - когда партийный комитет давал им указания и обеспечивал материалами и денежными средствами, - и молодой, более энергичной группой тех, кто видел для себя иное будущее - как менеджеров крупных предприятий, конкурирующих с международными компаниями и свободно принимающих свои собственные решения".
 
Фрагмент из текста Е.Гайдара "Российская реформа", раздел 3. Приватизация и стабилизация:
"...На краткое оставленное нам время перед нами стояла только одна задача, а именно создать такие социальные условия, которые сделали бы возврат коммунистов к власти если не невозможным, то, во всяком случае, не простым. Мы чувствовали, что население в целом поддерживает наши реформы, но такого" социального слоя, который обеспечивал бы стабильность рыночной экономики и капиталистического устройства, в стране не существовало. У нас не было предпринимателей, не было среднего класса и не было собственников. Из-за этого развитие рыночной экономики чрезвычайно зависимо от весьма резких изменений в политическом климате страны. Пока этот слой не был создан, будущее России зависело от воли всенародно избранного президента, но нельзя было рассчитывать, что он в одиночку сможет преобразовать Россию.
Главной задачей была приватизация экономики; рыночная экономика не может существовать без частной собственности. Для России эта задача особенно трудная, возможно, более трудная, чем для большинства восточноевропейских стран, так как у нас отсутствовала традиция законного (легального) частного бизнеса. В Венгрии частный бизнес существовал, по меньшей мере, за двадцать или двадцать пять лет до начала процесса реформирования. Там люди понимали, как накапливать деньги, чтобы превратить государственное предприятие в частное. Восточная Германия могла рассчитывать на поддержку Западной Германии. Близость Восточной Европы к западноевропейским рынкам создавала некоторые возможности для успешных инвестиций в экспортное производство. У нас же не было легального частного сектора. Если бы мы решили продать наши предприятия российским предпринимателям, то первый вопрос народа звучал бы так: "Откуда у них эти деньги?". После семидесяти лет строжайшего запрета частные предприятия были либо связаны с черной экономикой, либо принадлежали номенклатуре. Поэтому процесс приватизации просто не мог опираться на прямые продажи активов предприятий, принадлежавших государству. Мы не могли также рассчитывать только на иностранный капитал, хотя бы в силу огромных размеров российской экономики.
Поэтому мы встретились с колоссальными трудностями. В конце 1991 года в стране насчитывалось примерно 225 000 государственных предприятий, подлежавших приватизации. За два предшествующих года реформ было приватизировано примерно 150. Вот такого масштаба задачу нам предстояло решить...
Анализируя ситуацию, мы понимали, что здесь не подойдет метод case by case, то есть приватизация отдельных предприятий. При таком подходе каждая приватизация потребует отдельной процедуры: предприятие должно быть оценено и реструктурировано. Затем надо будет постараться найти потенциальных инвесторов и сделать среди них выбор. Все это требует очень сложных экономических и юридических процедур. Даже немцы, с их большими ресурсами квалифицированных кадров и капитала, встретились с громадными трудностями при проведении приватизации в Восточной Германии.
В нашем случае было совершенно ясно, что если мы используем штучный подход, то затянем приватизацию российской экономики аж до двадцать второго столетия. Рассмотрению подлежал только универсальный подход. Любой иной метод вел абсолютно вникуда. Возможно, конечно, использовать индивидуальный подход в немногих специфических случаях: например, при приватизации аэропорта или очень крупного завода. Но чтобы запустить весь процесс, нужен общий подход. Другое объяснение этому состояло в огромной коррупции в государственной системе. Штучный подход не повышал эффективность приватизации и давал тем, кто был занят в этом процессе, намного больше возможностей воровать государственную собственность. Директора предприятий могли основывать собственные компании и затем переводить на них государственную собственность.
Такая частная собственность не могла восприниматься людьми как справедливая и усиливала риск политической и социальной нестабильности.
Принимая же универсальный подход, мы, однако, должны были как-то считаться с интересами разных социальных групп, способных заблокировать исполнение приватизационных мероприятий: например, руководителей государственных предприятий, рабочих коллективов, а также региональных центров власти. Другие группы, например военнослужащих, сотрудников МГБ, учителей и медицинских работников, тоже нельзя было игнорировать, если мы не хотели получить новые социальные конфликты и в конечном счете поставить под угрозу выполнение всей программы. 
Невозможно изобрести программу приватизации исходя из чисто экономических соображений, поскольку эта проблема не только экономическая. Существуют также ее долговременные социальные и политические последствия. Тем не менее, чтобы запустить процесс, мы должны были принять одну основную программу и структурировать ее таким образом, чтобы она была устойчивой в политическом и социальном отношении. Чтобы выиграть время, мы использовали существующий рамочный закон о приватизации в сочетании со специальными правами, которыми Съезд народных депутатов наделил президента сразу после того, как он принял на себя ответственность за экономическую политику. В ином случае потребовались бы годы для того, чтобы пропустить через парламент необходимое законодательство. Это давало нам возможность начать процесс ограниченной приватизации.
В России, с ее расстояниями между регионами, достигающими десяти часов полета на самолете, само создание условий для крупномасштабной приватизации требовало много времени. Количество подробных инструкций, необходимых для этой работы, было колоссальным. В этот период, начиная с весны 1992 года, мы получили лучший пример сотрудничества между российскими и иностранными специалистами, это был пример эффективного использования технической помощи, предоставленной нам Европейской комиссией. К маю - июню 1992 года мы имели более или менее сложившиеся условия для начала широкомасштабной приватизации российской промышленности. В июне парламент принял новую переработанную программу приватизации, которая включала важные поправки, породившие для нас новые долгосрочные проблемы, например второй вариант приватизации, при котором 51 % акций предприятия могли быть куплены коллективом работников по цене лишь в 1,7 раза превышающей балансовую стоимость. Несмотря на эту уступку, программа состоялась, и в целом мы чувствовали, что нашли верный баланс интересов между различными социальными группами. Региональные власти сохранили определенную степень влияния, и руководители предприятий увидели для себя некоторые возможности, так же, как и рабочие коллективы.
Президентский указ был издан в июле 1992 года, когда парламент был на каникулах. В соответствии с правилом, утвержденным Съездом народных депутатов, если указ в течение двух недель не будет оспорен депутатами, он обретает силу закона. Таким образом, мы были готовы начать процесс приватизации. К сожалению, это совпало с гражданским кризисом, во время которого усилились требования ослабить денежную политику и серьезно увеличился дефицит бюджета. Когда мы более не могли противостоять давлению, мы потеряли возможность проводить жесткую денежную и финансовую политику. В то же время мы надеялись, что пройдет не так уж много времени до того, как план широкомасштабной приватизации, который мы уже почти готовы были ввести в действие, создаст социальную базу, необходимую для наведения порядка в нашей макроэкономической, финансовой и денежной политике.
Социальные и политические последствия приватизации начали ощущаться с начала сентября 1992 года. Прежде всего, заметно было, что изменилось отношение директоров предприятий. Весной предприятия собирали силы для борьбы с правительством за гарантии предоставления им низких кредитов. Осенью начало проявляться разделение между теми, кто еще продолжал думать о прекрасном прошлом - когда партийный комитет давал им указания и обеспечивал материалами и денежными средствами, - и молодой, более энергичной группой тех, кто видел для себя иное будущее - как менеджеров крупных предприятий, конкурирующих с международными компаниями и свободно принимающих свои собственные решения.
Если наблюдать эти изменения на персональном уровне, они были разительными. Например, я помню споры с директором очень крупного военного завода в Подмосковье. Когда мы с ним встретились в первый раз, он дал понять, что нас не поддерживает. Он говорил мне, как ему нравились лидеры военного путча и что один из них был его близким другом, что он его поддерживал. Когда мы встретились с ним снова в сентябре 1992 года, он возмущался, что парламент до сих пор не издал закон о приватизации его предприятия. У него были большие возможности получать заказы с Запада на продукцию завода, и он решительно поддерживал нас в противодействии любым попыткам помешать процессу приватизации. В это время он уже считал немыслимым, чтобы отраслевое министерство отдавало ему приказы. Подобных случаев среди промышленной элиты России было немало. Интересно, что население в целом тоже склонялось к идее приватизации. В нашей схеме мы предусмотрели некоторые привилегии для рабочих коллективов, но мы также распределили приватизационные "чеки" среди населения, которые оно могло обменять непосредственно на акции или поместить в инвестиционные фонды.
В середине 1992 года, если бы я посетил завод, рабочие встретили бы меня вопросами типа "Почему заработная плата так низка, а цены так высоки?", "Что вы собираетесь делать с безработицей?". В сентябре или октябре вопросы были иные "Что нам делать с приватизационными чеками?", "Правильно ли наш руководитель объясняет нам схему приватизации?". Словом, народ проявлял живой интерес к механизмам приватизации и задавал множество подобных вопросов.
Безусловно, существовали ограничения на то, чего можно было достигнуть за несколько месяцев, но к концу 1992 годы мы смогли приватизировать 46 тысяч малых предприятий. Затем мы приступили к приватизации 5000 крупнейших российских предприятий, начав с преобразования их в акционерные компании и затем продавая акции таких компаний населению.
В январе 1993 года приватизация малых предприятий замедлилась, но мы все еще приватизировали примерно 2000 таких предприятий в месяц".
 
Источники: 
Gaidar Y. Russian reform //Gaidar Y., Rohl К. O. Russian reform/ International money. Cambridge (Mass.). L.: MIT Press, 1995.
Е.Т. Гайдар. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 1, с. 327-367.
 
 
susel2
Date: November 8th, 2012 03:34 am (UTC) 
 
(Link)

головокружение от...:)
От этого текста действительно голова начинает идти крУгом.
Я, конечно, совершенно не экономист и, возможно, ошибаюсь, но ведь ситуация с реформами (теоретически) должна обстоять с точностью до наоборот: отпустить цены не составляет особого труда, это делается легко и быстро, а вот приватизация - это дело кропотливое, долгое, требующее серьезного законодательного обоснования и скрупулезной процедуры. Нет?
И вот перед нами рассказ серьезного (великого, практически!) экономиста, который до этого (в предыдущих сериях) волок ноги несколько лет, сопротивляясь отпуску цен.
А теперь он (Гайдар), не поспевая за событиями буквально, рассказывает, как приватизация была провернута: а)огульно, б)без принятия соответствующего законодательства, в)обманным, фактически, путем (в обход парламента), г)в такое кратчайшее время, словно реформаторам были "спущены" сверху сроки по примеру сталинских пятилеток, и за срыв задания им грозили "сроки" уже совершенно другого рода...
Впрочем, пункт г) мне кажется вполне вероятным в свете последних постов в этом блоге.
И все-таки остается неясным, зачем надо было все это публиковать, пусть даже и по-английски? Ведь это же - полное саморазоблачение. Или ЕГ очередной раз посчитал, что его читатели - сплошь дураки? А теперь это его мнение разделяет и Фонд Гайдара?
 
Андрей Илларионов: "Это не приватизация, это грабеж!" 
Адрес статьи: www.business-gazeta.ru/article/61899/
27.06.2012
РОССИЮ ЖДЕТ ДАЛЬНЕЙШЕЕ ПАДЕНИЕ ПРОИЗВОДСТВА, СОКРАЩЕНИЕ ДОХОДОВ И КРИЗИС
Бывший экономический советник президента Путина Андрей Илларионов считает, что объявленная правительством приватизация - это очередная раздача собственности "своим", и называет такую "приватизацию" грабежом. Он видит в сенсационной женитьбе Чубайса на Авдотье Смирновой попытку спасти свою собственность, оставив ее прежней жене, с которой он формально развелся. Причина страхов Чубайса  - поддержка им протестного движения. Илларионов предрекает также падение цен на нефть, выход Греции из еврозоны, рецессию и падение доходов россиян.
УВАЖАТЬ ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ
- Андрей Николаевич, правительство одобрило план новой масштабной распродажи части государственных активов - таких, как Сбербанк, ВТБ, Аэрофлот, Роснефть и др. Насколько это оправданно?
- На мой взгляд, сейчас ничего распродавать не нужно. Во-первых, новую приватизацию разумнее отложить до того момента, когда этим будет заниматься власть, легитимная в глазах подавляющего большинства населения. Сегодня проведение любых операций с госсобственностью лишь усилит напряжение в обществе.
Во-вторых, благодаря высоким ценам на энергоносители Россия получает в последние годы столько доходов, сколько никогда в истории не получала. Что же касается государственной собственности, то ее можно сравнить со столовым серебром. Продавать его следует лишь тогда, когда не остаётся других источников финансирования. А пока на государственных активах нужно повесить огромный амбарный замок.
В-третьих, поскольку мировая экономика вновь погружается в кризис, спрос на крупные активы (и цена на них) падает. Их продажа сейчас способна принести государству существенно меньше доходов, чем в иное время. А продлиться нынешняя рецессия может дольше, чем кризис 2008-2009 годов... Ну и, наконец, ещё одна причина, по которой не стоит сейчас заниматься приватизацией, связана с отсутствием устойчивого правового поля в стране. Если приватизацию проводить сейчас, то активы достанутся не тому, кто способен ими наиболее эффективно управлять, и не тому, кто способен заплатить за них наиболее высокую цену, а тому, кто имеет "особые отношения" с чиновниками...
- То есть повторится история 20- и 15-летней давности?
- Совершенно верно. Мы уже столько раз на приватизации обжигались, столько наделали ошибок, что совершенно незачем наступать на эти грабли еще раз.
- И всё-таки странно слышать от либерала рассуждения в защиту государственной собственности...
- Ничего странного. Просто в вопросах о том, что является либеральным, а что нет, в последние два десятилетия в головах у россиян была намеренно создана большая путаница. Некоторые граждане, называющие себя либералами, но не имеющие к либерализму никакого отношения, эту путаницу только усилили.

Андрей Илларионов: "Государство должно получить за свои активы максимально высокую цену, а не копейки, как на залоговых аукционах в 90-е..."
Я не раз говорил о действиях Гайдара и Чубайса в то время, когда они занимали руководящие посты в правительстве. Если инфляция в стране в 1992 году составляла 2600 процентов, если бюджетный дефицит был раздут до огромных размеров - 23 процента ВВП, если была осуществлена колоссальная эмиссия Центрального банка, кредиты раздавались и АПК и ВПК, был произведен взаимозачет, уничтожены сбережения граждан в Сбербанке, исчезла без компенсации колоссальная государственная собственность, - то о какой либеральной экономической политике можно говорить? Либерализм - это уважение прав собственности. Уважение прав и частной собственности (вклады в Сбербанке) и всех других форм собственности, в том числе и государственной.  Да, частная собственность, как правило, более эффективна, чем государственная. Но из этого не следует, что государство можно грабить! И если происходит передача собственности из государственных рук в частные, то это должно происходить при соблюдении жестких правовых норм. Это значит, что государство должно получить за свои активы максимально высокую цену, а не копейки, как на залоговых аукционах в 90-е... Это значит, что государственные активы не раздаются дружкам государственных чиновников, что проводятся максимально открытые аукционы с привлечением широкого круга участников, в том числе иностранных...
Кстати, размеры средств, которые государство получило от реализации колоссального количества имущества в прежние годы, нельзя назвать даже смешными - они просто издевательские. Чубайсовская приватизация 1993 - 1998 годов дала государству всего лишь 6,9 миллиарда долларов, а всего за два десятилетия от начала приватизации бюджет России получил 17,3 миллиарда долларов!
- Это же даже меньше капиталов иных наших олигархов...
- Я не могу назвать это иначе, чем грабеж. Ни одно другое государство с переходной экономикой столь малой доли ВВП (0,25 процента) от приватизации не получало. Настоящий либерализм ни к государственному, ни к частному собственнику не относится как к врагу. Для настоящего либерализма врагом является грабеж собственности - неважно, частной или государственной.
ЗАЧЕМ ЖЕНИЛСЯ ЧУБАЙС?
- На Ваш взгляд, достигла ли цели объявленная в России борьба с офшорами?
- Эта борьба носила исключительно целевой, политический и ограниченный по времени характер. Речь на известном совещании на Саяно-Шушенской ГЭС шла об офшорах в энергетике, которые, предположительно, связаны с людьми  г-на Чубайса, возглавлявшего РАО ЕЭС России. Похоже, заявления Путина и Сечина представляли собой намек на то, чтобы г-н Чубайс не слишком увлекался бы политическими проектами, в частности, поддержкой так называемой "белой революции". И намек был понят. В течение нескольких последующих дней господин Чубайс продемонстрировал полную лояльность власти.
Во-первых, близкий Чубайсу господин Кудрин был отряжен на так называемые "переговоры" между протестующими и Кремлем, вероятно, в попытке "продать" В. Путину некие "способности посредника" в деле "предотвращения" непроисходившей революции. Алексей Леонидович оказался единственным из выступавших на митинге на проспекте Сахарова, кто использовал термин "революция", - о ней не говорили даже Навальный и Удальцов... Правда, Путин, похоже, на это не "купился". Когда его спросили, как он относится к посреднической миссии Алексея Леонидовича, Путин ответил, что  Кудрин - взрослый мальчик и сам знает куда ходить, но его, Путина, это никак не касается.
Практически одновременно Чубайс сделал и другой, не вполне стандартный ход. Внезапное объявление о его женитьбе на Авдотье Смирновой сопровождалось информацией о том, что всю свою собственность он оставляет прежней супруге. В этом спешном сообщении о новом браке информация о передаче имущества прежней супруге оказалась более важной, чем отсутствовавшая в нем информация о разводе с ней.
На этом и "борьба с офшорами" и "защита офшоров", кажется, закончились.
- Но ведь проблема с офшорами, на которых страна теряет огромные средства, объективно существует?
- Есть проблема не с офшорами, а с правами собственности. Если человек отправляет в офшоры средства, которые он честно заработал, то ради Бога. Если же менеджеры  переводит в офшоры не свое, а украденное у компании (кажется, именно такие примеры приводились на совещании на Саяно-Шушенской ГЭС) - то это проблема не офшоров, а соблюдения прав собственности акционеров этой компании. И опять же при этом неважно, какая именно собственность разворовывается - государственная или частная.
"ГРЯЗНОЕ ПЛАВАНИЕ" ЦЕНТРАЛЬНОГО БАНКА
- Похоже, Россия вместе со всем миром опять входит в полосу экономической турбулентности. Что означают недавние скачки курса доллара? Надо ли ждать вторую волну кризиса с Запада?
 - Во-первых, правильно говорить не о второй волне кризиса, а о новом кризисе. Дело в том, что экономисты давно договорились: если временной промежуток между двумя экономическими спадами превышает 6 месяцев, то новый спад называют не второй волной, а новой рецессией. Для России экономический кризис 2008 года закончился ещё в июле 2009-го, и с его завершения прошло уже почти три года.
Во-вторых, о т.н. "волне с Запада": то, что кризис 2008 года пришел к нам из Америки - не более чем распространенное заблуждение. На самом деле, сокращение производства в России началось на несколько месяцев раньше, чем в США. То есть на самом деле это наш кризис по времени предшествовал американскому, а не наоборот.
А теперь по поводу перспектив. Только что Россия вошла в новую рецессию. Спад в российской экономике продолжается уже 6 месяцев (техническое определение рецессии - это спад на протяжении минимум 6 месяцев). Пик объема производства был достигнут в ноябре 2011 года, в декабре началось его сокращение. Правда, пока спад не полностью фиксируется официальной статистикой. Применяемые Росстатом методики позволяют сравнивать ситуацию в текущем году с аналогичными периодами предыдущего года. Но за исключением промышленного производства они не отражают изменений в выпуске продукции "месяц к предыдущему месяцу".
Объем реального выпуска (показатель, отражающий динамику примерно двух третей ВВП) в мае 2012 года был ниже своего ноябрьского пика 2011 года примерно на 1,8 процента. Сокращение производства наблюдается по большинству позиций.
По сравнению с пиковыми значениями, зафиксированными в течение последних 12 месяцев, к маю 2012 г. промышленное производство сократилось на 0,7 процента, продукция сельского хозяйства - на 18 процентов, инвестиции - на 8,9 процентов, грузооборот транспорта - на 1,5 процента, импорт - на 5,4 процента, упал на 4,9 процентов даже экспорт, последние 12 лет росший опережавшими темпами по сравнению с остальными показателями. А это та самая лошадка, которая до сих пор вывозила нашу экономику... Поскольку Западная Европа вошла в рецессию, Америка стагнирует, в Китае и Индии резко замедляются темпы роста, то в окружающем мире не остаётся крупных стран и регионов, которые бы могли предъявить устойчивый спрос на традиционную российскую продукцию, в первую очередь энергоносители.
Реальные денежные доходы населения снизились за 6 месяцев на 2,5 процента. Похоже, впереди нас ждёт длительный период, когда доходы многих граждан либо не будут расти, либо будут падать.
- Россия имеет огромные валютные резервы, сравнительно маленький госдолг. Разве эта "подушка безопасности" не смягчит для нас удары кризиса?
- Конечно, эти факторы делают нашу ситуацию более благоприятной, чем у других мировых игроков. В 2008 году Россия потратила около 200 миллиардов долларов валютных резервов. И сейчас способность Центрального банка удерживать валютный курс также не вызывает у меня сомнений. Удивляет другое: непоследовательность ЦБ и его склонность к т.н. "грязному плаванию" - фактически к обману участников рынка. ЦБ то обещает воздерживаться от валютных интервенций, то начинает активно в них участвовать. В конце мая в течение нескольких дней курс рубля падал довольно резко, началась паника. Люди смотрят: курс стал падать, надо скорее менять рубли на доллары. А ЦБ выжидал некоторое время, пока рубль падал, а люди лихорадочно скупали доллары, и лишь затем вернул курс рубля почти на прежний уровень. На центробанковском жаргоне это называется "наказанием спекулянтов". Но ведь потери понесли обычные граждане, которые стали нервничать и пытаться спасти свои сбережения. И банки, и простые россияне потеряли на этих скачках немалые средства.
- Какой может быть личная финансовая стратегия простого человека в сегодняшней ситуации? Учитывая вероятный развал зоны евро, надо ли хранить деньги в этой валюте?
- В среднесрочной перспективе, думаю, евро будет постепенно слабеть по отношению к доллару. Проблемы ряда стран еврозоны (Греции, Италии, Испании и др.) едва ли будут быстро решены. Попытки удержать Грецию потребуют дополнительной эмиссии ЕЦБ, что приведет к снижению курса европейской валюты. Думаю, что выход Греции из зоны евро был бы лучшим решением и для нее и для Европы. Об этом мне приходилось говорить еще два года тому назад.
- Напоследок вопрос, от которого традиционно зависит самочувствие российской экономики - будет ли дешеветь нефть?
- Скорее всего, да. Довольно быстро восстанавливается добыча нефти в Ливии. Судя по всему, саудовские власти также решили увеличить поставки нефти на мировой рынок с целью смягчить последствия введения санкций против Ирана. С сентября 2011 года на мировом рынке появилось дополнительно около 2 миллионов баррелей нефти. Надо быть готовым к тому, что и спрос на нефть, и цена на неё будут снижаться.
"АиФ"
Справка
Андрей Илларионов - российский либеральный экономист, бывший советник президента Путина.
Родился в 1961 году в Сестрорецке.
Окончил экономический факультет Ленинградского государственного университета (учился вместе с Алексеем Кудриным). Стажировался в Бирмингеме (Великобритания). Кандидат экономических наук.
Работал преподавателем на кафедре международных экономических отношений ЛГУ, научным сотрудником лаборатории региональных экономических проблем Санкт-Петербургского университета экономики и финансов, в рабочем центре экономических реформ при правительстве РФ. В 1993 - 1994 гг. был руководителем группы анализа и планирования при председателе правительства России Викторе Черномырдине.
С 12 апреля 2000 года по 27 декабря 2005 года - советник президента Владимира Путина по экономической политике.
Неоднократно резко негативно оценивал экономический и политический курс российской власти. Последовательный противник Киотского протокола, который считает основанным на подтасованных псевдонаучных результатах.
С октября 2006 года - старший научный сотрудник центра по глобальной свободе и процветанию Института Катона (Cato Institute) - либертарианского исследовательского учреждения, офис которого расположен в Вашингтоне (США).
Приложения
1.     Поправки  реконструкции  гайдаровской шоковой терепии (привтизации по Сакс)    Борисом  Ихловым  о приватизации  предприятий союзного значения. 
2.     Илларионов о приватизации и  об акционах.

Лопатников Л. И., Назаров В., Синельников-Мурылёв С. Статистическая ошибка маститого экономиста // Научный вестник ИЭПП. - Љ 3. - Июнь 2008. - С. 1-7http://www.iep.ru/files/text/other/To%20Ill.pdf      
Е. Гайдар Мировой кризис и Россия: Суть разногласий // Ведомости 21.03.2008 http://www.vedomosti.ru/newspaper/articles/2008/03/21/mirovoj-krizis-i-rossiya-sut-raznoglasij
В. Милов Об Илларионове и Гайдаре // Эхо Москвы  http://echo.msk.ru/blog/milov/655820-echo/

Реформы Гайдара В. Милов
http://echo.msk.ru/blog/milov/652255-echo/
КОМИТЕТ ПО ОПЕРАТИВНОМУ УПРАВЛЕНИЮ НАРОДНЫМ
                            ХОЗЯЙСТВОМ СССР
                                   
                             ПОСТАНОВЛЕНИЕ
                       от 31 августа 1991 г. N 4
                                   
              О НЕОТЛОЖНЫХ МЕРАХ ПО ОБЕСПЕЧЕНИЮ НАСЕЛЕНИЯ
                            ПРОДОВОЛЬСТВИЕМ http://economics.kiev.ua/download/ZakonySSSR/data01/tex10039.htm




3.        План "реформ", то есть разгрома России, умный и тонкий, существовал. Кто и где его разработал? Ответа не ищите. Ни слова об американских "советниках" - Дж. Саксе, разорившем тем же способом несколько стран, в том числе Монголию, М.Бернштаме, советнике Рейгана, ставшем советником Ельцина, и десятках других, руководивших исполнением плана. Любопытно, что и роль советника Ельцина по экономике - А.Лившица - не упоминается......
kurdakov
Date: January 27th, 2010 09:32 am (UTC) 
 
(Link)

http://aillarionov.livejournal.com/158205.html
В связи с темой возникает вопрос о степени влияния Сакса ( который находился в СССР с начала 91 года и сначала принимал участие в консультациях по реформированию экономики СССР с участием Явлинского ) и рекомендаций МВФ на то, что проводил Гайдар. 

Из ошибочных действий, например, Сакс указывает отказ от перехода на свою валюту ( действие, которое продавил МВФ ).

Т.е. можно ли восстановить, в какой степени вообще Гайдар имел отношение к документам по стратегии реформ 92 года. Т.к. злые языки (ну тот же Хасбулатов ) утверждали, что практически все писалось специалистами из за рубежа и лишь в какой то степени одобрялось. 
4.      
Политическая подоплека аргумента о "красных директорах" стала абсолютно ясной, когда его использовали в таких странах, как Словения. Здесь директора демонстрировали свою полную компетентность на протяжении десятилетий. Тем не менее Дж. Сакс риторически вопрошал: "Даже если они (словенские директора) все - Ли Якокки, стоит ли просто взять и передать им в руки промышленность страны? Существовал и план расчленения России. К его реализации Гайдар тоже свою пухлую ручонку приложил. Когда его повезли в Беловежье, он понятия не имел, зачем. Но всегда и на все готовый пионер-тимуровец, не раздумывая, что речь идет о судьбе 250 миллионов людей, о великой стране, хвастается: "Если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за Беловежское соглашение, отпираться не буду - оно от начала до конца написано моей рукой". О ЧЕМ ПОМАЛКИВАЕТ ГАЙДАР. В мемуарах важнее не то, что говорит автор, но о чем умалчивает. Гайдар говорит, что его правительство "было просто командой технических специалистов, приглашенных Ельциным на работу". Это не точно. Молодые "завлабы", не руководившие даже сапожной мастерской, были вызваны руководить развалом Великой России (СССР). Быть специалистом не требовалось. Требовались лишь исполнительность, беспринципность и отсутствие совести.
5.     О выплате Ельциным  царских займов французским банкам и держателям ценных  бумаг ( или Кто финсировад 1 мировую войнц в Европе). Выплата ротшильдевским акционерам? От каких долгов  отказался Ленин? http://www.gramotey.com/?open_file=40119477530301
6.     Темпы инфляции  от Керенского до золотого червонца Ленина.
7.     Выпуск  в наличное обращение  (их количество) денежных номиналов при Керенском,  Ленине, Гайдаре и Ельцине по годам. 
8.     О консульском правлении в Риме. Борьба консулов.
9.     При консульском правлении в России возможна толька имперская идеология  либерального сената: при спаде  прибылей от нефтяной промышленности  власть от Нефтяного Консула (и его двойника) переходит по взаимному соглашению  к другим Консулам (кланов горно добывающей и обрабатывающей металлопрокат,  цветной   промышленности) у кого в заначке окажется лишний миллиард доллоров на неделю правления.  Речи  пропагандистов  при сохранении имперского направления меняются кардинально от воинственно-диктаторского до  терпимого либерально-демокатического  и до толирантного с признанием действия международного законодательства, подписанного предшественниками. Конфликты возникающие   из-за  праления того или иного Консулда и его стронников, пятающихся перетянуть одеало "демократии" на себя испраляет "Независимый суд", подотчетный в Риме Нижней палате выборщиков, в современной реале - могнату, финансирующего неделю  праления  Консула. Именно поэтому Навального "американского агента" партии Парнас сажают при одном Консуле и выпускают при другом Консуле (Двойнике), не пожелавшего   засветить своё лицо и мимику на Центральном Телевидении (после так называемой  пластической операции) . Развлекательные предачи о конкурсе двойников в пении шляров так или иначе сообщают о смене правления консулов.

Ещё примеры. В конце мая 2015 года заговорили  в печати о том, что темпы строительства нового космодрома в Сибири отстает на несколько месяцев и строители не получали зарплату  тоже несколько месяцев и выясняется, что финансирование объекта  было недостаточным и разворованы  ряд финансовых потоков на этом направлении. То есть прямая ссылка на заморозке финансирования космодрома предыдущим консулом. 
10.  О скупке задолженностей Украины американскими компаниями (рокфелерами), задолженность в районе 17,5 млрд долларов. Россия предлагала выкупить задолженность павительству Украины в лице Глазьева.


7 Записки Иларионова о номенклатурной приватизации с помошью закладных.

8. 
... ИДИОТЫ. Борис Ихлов Ихлов Борис Лазаревич, физиктеоретик, политолог, публицист, журналист, политический активист
О НЕОБХОДИМОСТИ ИЗУЧЕНИЯ АРИФМЕТИКИ В ШКОЛЕ "Доходы населения,  ничтоже сумняшеся, пишет наша посикушка,  за последние 20 лет выросли так, что любодорого смотреть. Красота, да и только. Если брать с 1990 года, то рост произошел чуть ли не в 85 тыс. раз! Правда, инфляция все портит. В следующие 20 лет доходы жителей Пермского края вырастут так же красиво. И та же инфляция всю картинку испортит. А очередная деноминация все расчеты запутает. Через 20 лет у нас будет так же. Иными словами, счета за воду, газ, отопление и электричество будут расти каждый год. Если какойто год по политическим соображениям будет пропущен, то уж, будьте уверены, в тарифе это все равно потом учтут. Не факт, что принять ванну в Перми будет стоить столько же, как в Париже (100 евро), но к тому, что стоить это будет дорого, готовьтесь.... Отсюда еще один вывод: наиболее устойчиво в Перми 2030 года будут чувствовать себя компании, продающие электроэнергию, газ и воду.... В то же время, обострится битва за каждую копеечку, а значит, должны уменьшиться цены на одежду и обувь. Сейчас проще поехать в Милан и там обновить себе весь гардероб, чем делать это в Перми. В Милане и дешевле и, что характерно, качественнее. Накрутки в 100200%, характерные сейчас для пермских магазинов, продающих модную одежду, уйдут в прошлое, так же, как и входная плата за посещение кооперативных магазинов в стародавние времена."   "Красиво плывут... вон та группа в полосатых купальниках..." Понимаишь, Светик, ежели ты принимала ванну у ... ну, скажем, при двусмысленных обстоятельствах своего пребывания в Парижике, то это не значит, что сами парижане моются за 100 евро. В 1993 году рабочий оборонной "Снекмы" получал примерно 10 тыс. франков в месяц. По тогдашнему курсу это 3333 долл., соответственно, примерно 4300 евро. Парижане иногда принимают ванну дважды в день. Но если даже они стали бы принимать ее только по разу в день, за месяц у них натикало бы 3000 евро, от зарплаты хорошо оплачиваемого рабочего престижного завода осталось бы только 1300 евро. А чем платить за электричество, газ, транспорт? А кушать на какие деньги? Сотрудник профсоюза ФДКТ получал 7 тыс. франков, емуто как жить?? Светик, что у тебя было в школе по арифметике? В действительности же - если принять, что цены в Европе за истекший период изменились не так, как с России, а более устаканенно - оплата услуг ЖКХ составляет порядка 1100 евро (по сегодняшнему курсу) - включая ежедневные ванны. Что касается европейской платы за услуги ЖКХ, Перми она не грозит. Ибо квартплата никак не может превысить стоимость автомата Калашникова, понятно ли, Света?   Далее. Из неверной посылки Федотова делает сногсшибательный вывод: наиболее устойчивыми останутся продавцы газа, воды, электричества. Поверьте, эти мошенники останутся устойчивыми, невзирая ни на какие Европы. Но куда Светланка дела "Лукойл", "Сильвинит" с "Уралкалием", почему обидела титаномагниевый завод "АВИСМА" в Березниках, вишерские алмазы, горнозаводский цемент, всю черную металлургию края? Что вы. Федотова не забыла. Предприятия сии она не включила в список наиболее устойчивых в будущем, зато окрестила их "краеугольными камнями пермского ландшафта". Во как. То есть, "Лукойл"  не хребет. Это краеугольный камень ландшафта. Но наиболее устойчивым не будет.   Далее. Цены на одежду и обувь снизилась не потому, что в Милане они ниже пермских. А потому, что изза увольнения тысяч рабочих резко понижен спрос на товары второй необходимости. Далее. Помнится, в жутком, кошмарном, чудовищном тоталитарном прошлом официальная статистика любила сравнивать достижения с 1913 годом. Сравнивать доходы с доходами 20летней давности - дело неблагодарное. Но какой же двоечницей надо быть, чтобы ляпнуть цифру "в 85 тыс."! Намекаю: средняя зарплата рабочего в СССР в 80е (в т.ч. вспомогательных рабочих, уборщиц, вахтеров и пр.) - 216 р. в месяц. Теперь на заводах Перми зарплата у рабочих - от 10 тыс. р. до 30 тыс. р. Т.е. номинально возросла всегонавсего в 50150 раз. При этом оплата проезда в транспорте увеличилась с 3 коп. в трамвае и 6 коп. в автобусе по стране до 12 р. по Перми. Т.е. по Перми возросла в 200400 раз. Средняя зарплата по стране в январе 2009 г. снизилась по сравнению с декабрем 2008го на 25%, до 15,2 тыс. р. Что ж получается, средняя зарплата в СССР была порядка 20 копеек?? Если б я получал до перестройки лишь рубль в месяц, так сегодня бы как сыр в масле катался! На 85 тыс. р. Как пить дать, Федотова не придумала ничего лучшего, как приплюсовать три деноминационных нолика. Хорошо. Пусть. Уберем три нолика. Средняя зарплата в СССР в 80е была 170 р. Умножаем на 85, получаем примерно14,5 тыс. р. А по официальной статистике на 1 апреля (цифры, конечно, гуляют от методологии к методологии) средняя зарплата в РФ составила от 20 тыс. р. до 23,5 тыс. р. Может, Федотова не на те кнопочки в калькуляторе нажимала? Но она совершает традиционную для российских "экономистов" ошибку: путает инфляцию с ростом цен...   Самое противное, что о повышении доходов эта светская львица пишет в то время, когда всего год назад на головы трудящихся обрушился новый виток кризиса, сегодня на ЦБК в Голованово несколько месяцев задерживают зарплату, на "Камтексе" зарплата снизилась по сравнению с 2008 годом вдвое, до 10 тыс. р., в классическом университете урезали на 20% фонд оплаты труда, оплата изготовления шаблонов на "Машиностроителе" урезана вдвое, и т.д. По закону сохранения, если гдето убыло, то гдето прибыло. И мы знаем это место! Два месяца 50 КАМАЗов в две смены вывозили из Пальников грунт, чтобы яхта мэра Перми Шубина могла подплывать по Чусовой прямо к его даче.   "Уровень бедности,  вещает пермская Кассандра,  по всей видимости, останется на прежнем месте - 25% от всего населения, как и во времена социализма." Повидимому, госпожа Федотова хлебнула вдоволь при социализме. Оттого знает, для кого и что писать... Видишь ли, Света, социализмом называется государственная собственность на основные средства производства ПРИ политической власти рабочего класса. Не партии, а класса. Где ты видела в СССР власть рабочих, дура ты набитая?! А капитализмом называется такой способ производства, при котором рабочая сила становится товаром. Т.е. существует институт найма. Этот институт преспокойно существовал в СССР. Доехало? Нет? Не волнуйся. До всех "коммунистических" партий, КПРФ, ВКПб, РКРПРПК, до всех троцкистованархистов до сих пор никак доехать не может. А главное - не хочет, ведь это надо всю их жизнь под сомнение поставить. Профессор ПГУ В. В. Орлов даже както брякнул в запале, что "рабочая сила всегда была товаром". А бездельники с противоположной стороны в заботе о котлете насущной вторят "гадкий социализм" и готовы найти концлагеря в эпоху Брежнева. Но дело не в определениях. Федотова просто не в курсе, что такое СССР, как не в курсе вся молодежь. Минимальная пенсия в СССР была 70 р. Плата за квартиру, услуги ЖКХ - в районе 5 руб. Белый хлеб (хлеб, а не то, что сегодня продают) стоил 20 коп. за буханку, 1 кг любительской или докторской колбасы (колбасы, а не того, что сегодня продают) - чуть более 2 р., 1 литр молока (молока, а не того, что сегодня продают) - 30 коп. Сегодня цены на данные продукты питания увеличились в 100200 раз. При этом резко снизилось качество продуктов. Квартплата в Перми выросла номинально в 400 раз минимум. А вот пенсии... Только вчера Медведев с Путиным языки истрепали, что минимальная пенсия наконецто дотянула до прожиточного минимума. По Перми - 4300 р. Это не в 100 раз, не в 400 раз, это всего лишь в 60 раз больше, чем минимальная пенсия в СССР.   В одной из телепередач "К барьеру" министр финансов Кудрин заявил: "Я сейчас вам сообщу тайну. Сегодня реальные доходы учителя в РФ ниже, чем до перестройки." Ведущий передачу Соловьев изумился: "Это такая тайна, которую редко кто в России не знает." Видимо, Федотова относится к числу таких редких людей. Ну, в виду удаленности Перми от центра... а головы от земли в виду длинной шеи... Реальные доходы населения страны понизились по сравнению с 1990м годом в 23 раза. За чертой бедности - свыше 40% населения. Но что Федотова считает бедностью? Бомжи для нее бедные. Их несколько миллионов. Но к ним надо добавить подавляющее большинство пенсионеров, которых в стране 27,8%. Плюс инвалиды, плюс безработные. В СССР было менее 2 млн безработных (не считая беременных, инвалидов и пр.), сегодня их число увеличилось вдесятеро, только по РФ.   Есть интегральный показатель уровня нищеты - это смертность. Даже Мальтус это понимал, только не наши газетные посикавки. Так вот, по сравнению с "социализмом" смертность в Перми увеличилась втрое. А молодое Северное кладбище занимает 1е место в Европе по площади, древние ПерЛашез и Хайгетское отдыхают.   "Сейчас талантливому ребенку из бедной семьи,  демократично сетует Федотова,  не светит ничего, каким бы расталантливым он ни был. И как раз через 20 лет эти дети, росшие в 2000е, когда завсеродителямнадобылоплатить, станут взрослыми, и некоторые из них - те, кто мог бы стать новой интеллектуальной, спортивной и технической элитой, ею так и не станут. Изза финансовых проблем у родителей. Конечно же, какието прорывы будут, но с качественной точки зрения в массе своей мы получим снижение потенциала населения, его комплексной мощи."   Нет, ну как выражается! "С качественной точки зрения"! Каково? "В массе своей мы получим", а? Потенциал населения, комплексная мощь!! Ну, всё, всё в ней, прямо какоето средоточие, и в Парижике была, и фужер произвела, и с историей легко расправилась, и школьную арифметику распатронила в перья, и бомжей в штанах от Карра навидалась, и что почем в Милане в курсе, и про пристрастие американских банкиров к искусству слыхала... А какие слова знает госпожа Федотова, такие слова и в голову не могли бы прийти какомунибудь лингвисту Лотману или физику Блохинцеву: контент, аутсорсинг! Поет Светик, не стыдится, только слова эти богатые она не умеет употреблять. Но об этом ниже.   Единственное, в чем можно согласиться с Федотовой: "...Вычтите людей с отличным высшим образованием, полученным еще во времена социализма, которые за эти 20 лет умрут. Картинка получается чтото не очень радостная." Правда, нужно вычесть еще больных СПИДом, их армия прирастает в Прикамье на 1520 человек еженедельно. 83% из них заражаются через иглу, т.е. наркоманы. Следовательно, армия наркоманов растет пропорционально. А если добавить вступление в ВТО, то число уволенных резко возрастет, а с ним резко повысится смертность. Правда, безрадостную картину уже сегодня не наблюдает разве что Федотова.   Как видим, качество такого товара, как Федотова, нулевое. Зато продажность какая!   ВОССТАНИЕ ЭЛИТ Собственно, единственно маломальски осмысленным, понятным, ну, уж очень понятным для читателя содержанием футурологического опуса нашей Кассандры является следующее: "... людей, которые приняли вызов лихих 19902000х, как и предприятия, так просто из бизнеса уже не выдавишь. Те, кто сейчас "рулит", кому сейчас 4050 лет...  мало что уже может вышибить их из седла. Поэтому наверняка в 2030 году мы увидим на страницах газет..., Андрея Кузяева, Юрия Трутнева, Олега Чиркунова, Дмитрия Рыболовлева и иже с ними. Они будут... продолжать крепко держать руку на местном бизнесе. Этому может помешать разве что какойнибудь "кирпич" в лице политической опалы... кто сейчас составляет экономический и политический истеблишмент? Они же, за редким исключением, будут в элите и через 20 лет. Совсем другой была ситуация на рубеже 19801990х. Самыми популярными людьми (читай - элитой) в Прикамье в 1989 году, по данным газеты "Молодая гвардия", были: И. Ф. Залевская... С. Б. Калягин (представитель президента РФ в Пермской области), ... А. Ф. Насонов, В. А. Петров (председатель облисполкома), И. М. Седых (директор ПО "Камкабель")... Е. Н. Чернышев (первый секретарь Пермского обкома КПСС). К непопулярным относили Г. В. Лаптева (глава ПО "Пермптицепром"), В. А. Парфенова (председатель Пермского горисполкома), В. А. Суркина (секретарь Пермского горкома КПСС), Э. И. Черкашина (генеральный директор завода им. Свердлова), Б. И. Пожарского (председатель Пермского облсовпрофа). Из них из всех разве что Эдуард Черкашин до сих пор на коне, а фамилии остальных большинству нынешних пермяков уже ничего не говорят. Федотова совсем не соображает, что пишет. Разве можно доверять такому источнику, как газета "Молодая гвардия"? Ясно, уж своего редактора Залевскую газета не могла пропустить. Но куда газета подевала гендиректора "ПНОСа" ныне покойного Сухарева? А председателя гор. Совета Анферова? А главу горисполкома Анатолия Неганова? А главу обл. Совета Быстрянцева, затем спикера ЗС области, бастарда Сапиро, Александра Черепанова и комсомольского вожака Снитко? Показательно: Чернышева наша Кассандра в непопулярные не записала, всетаки первое лицо, спинным мозгом, генами холопа почуяла - низзя! А ведь Чернышева не пустили в ВС СССР - население проголосовало против. Конечноконечно, фамилию Калягина на страницах "Компаньона" не встретишь. Он давно в Москве, как и бывший 1й секретарь обкома Чернышев, как та же Залевская, как спикер ЗС региона Сапиро. Так ведь и единоросса Борисовца скоро тоже не увидеть на страницах пермских газет, смылся в столицу. Если Федотова не в курсе, есть список так называемого Пермского землячества в Москве. В этом списке числятся и те, кто ныне пока проживает в Перми. Это означает, что все они планируют перекочевать в столицу, Пермь для них - перевалочный пункт. Не более. Хотите, назову фамилии? Но версия, что через 20 лет милый сердцу Федотовой Чиркунов и прочие останутся в элите и не сойдут со страниц газет - крайне сомнительна. Ибо с переменой начальства меняется свита. Из окружения бывшего губернатора Игумнова остался лишь Шубин, вицегубернатора Юрия Белоусова не вспоминают. Бывшего главы ГУВД Сикерина тоже нет в помине. Самого Игумнова, "принявшего вызов 90х", приняли было в "Лукойле" на зарплату в 1 млн р. в месяц, да и выгнали потом... Хорошего предпринимателя, президента "Уралгазсервиса" Валерия Сазанова выжили единороссы Шубин с Агишевым, летом 2009 г. он скончался. Рыболовлев за грехи расплатился "Сильвинитом", скоро и его переместят куданибудь на какоето время, как ссылали в Комиокруг бывшего вицегубернатора Яшина. Бывшего мэра Каменева не слышно. Не вспоминают бывшего вицегубернатора Анатолия Ароновича Темкина, которого Трутнев забирал с собой в Москву. Скоро забудут бывшего председателя ЗС края Колю Девяткина. Ушли с кресла гендиректора бывшего гиганта "Мотовилихинские заводы" Булаев и Ваня Костин. Ни слова о бывшем главе краевого правительства уголовнике Бухвалове! Еще вчера газеты пестрели фамилией главы ОАО "Минеральные удобрения" яблочника Чупракова, пока его не съел лидер бывший СПС, уголовник Белых, перебравшийся с кресла вицегубернатора на кресло губернатора Кировской области...  Тихо ушел краевой прокурор Кондалов. Уезжают из Перми - да и из России - даже авторитеты, такие, как Александр Попов (Попович), других, как Кудинов, отстреливают. Такова у них жизнь, элитарная! Ибо - в виду разрастания спекулятивного сектора и состояния постоянного кризиса - обострение конкуренции в верхах. Перманентный передел собственности. И не будет в 2030 году обожаемого Федотовой Чиркунова. Ибо строчкой выше она его собственноручно похоронила. Ведь "отличное образование, полученное еще во времена социализма"  как раз у Чиркунова, по версии Федотовой он должен через 20 лет дать дуба, Федотова его "вычла". Но самое смешное в словах Федотовой - "принявшие вызов 90х". Будто жили сотрудник КГБ Чиркунов с комсомольским вожаком Трутневым, не тужили, и вдруг - вызов! Это для нас - вызов, это мы пытаемся выжить. А устроили нам этот вызов как раз чиркуновы с трутневыми. Все изменения в стране произошли в интересах советской партийнокомсомольской элиты. Она, отбросив ненужный коммунистический бантик, легализовала свою власть, сконвертировала ее в деньги. И не пробивались нынешние хозяева жизни наверх - они туда просто всплыли. Корка запеклась, воняет отвратно и мешает дышать людям. "Плюясь, уедет из Перми,  пишет знаток инвестиционного дела, вещая Федотова,   хороший режиссер Борис Мильграм. Слишком тонкий он человек для нашего толстого города. Это произойдет сразу же, как только сменится губернатор... Скажу ужасную (в контексте текущих "культурных" разборок) вещь: Музей современного искусства PERMM очень нужен Перми. По сути, именно он сейчас перехватил знамя, выпавшее из рук баскетбольного клуба "УралГрейт". И дело не только в контенте, который он формирует в российских и зарубежных СМИ. Но еще и, прости господи, в инвестиционной привлекательности региона. ... Дружное неприятие в Перми PERMM, скорее всего, связано с личностью Марата Гельмана: он, условно говоря, не поклонился нашим богам. Так вот, Гельман покинет Пермь тоже в скором будущем... а вот Музей современного искусства останется, и конечно же, доживет до 2030 года. Как и в аналогичных музеях Европы, в его гулких залах будут бродить одиндва посетителя." (Синтаксис сохранен, Б. И.) Чехов однажды заметил, что "у русского народа есть склонность к различного рода выкрутасам, когда не удовлетворены насущные потребности". Федотова из другого мира, "анапланетянка", она не понимает, почему в Перми "дружное неприятие" проекта Гельмана. Важнее то, что экспонаты Музея - бездарны и никчемны. Кстати, скажем, в Каннах в "аналогичном" музее всегда полно народу - потому что экспонаты не бездарны, интересны. Что до зарубежных СМИ - Федотова имеет в виду Узбекистан? "УралГрейт"  дурацкое название, деревенское, вроде Пачкуале Пестрини или "иностранец Василий Федоров"  либо ЮралГрейт, либо Урал Великий. Знаменем Перми никогда не был. Знаменем Перми было и есть местное ГУВД, лидирующее по коррупции в стране и спокойно закрывающее глаза на самую высокую в стране преступность. Под такое знамя никаких инвестиций не собрать. Касательно Мильграма - задолго до того, как он покинет наш город, Пермь уже вся исплевалась. Беда только, что ни он, ни Гельман отсюда не уедут. Кто ж от такого счастья бежит. Совместно они распиливают бюджетные средства, и несметные. В других регионах их просто не допустят к кормушке, бежать им некуда. Что до талантов - такого, извините, добра везде навалом, не продыхнуть, тем паче в Москве. Есть надежда на перемены в будущем, тогда оба жреца искусства займутся распилкой уже не в переносном, а в прямом смысле - на Колыме. И не только изза воровства, но и по причине издевательств над публикой. Так, в театре "Театр"  дада, в деревнях ведь нет всяких там супермаркетов, там дом, где продаются гвозди с булками, так и называется: "Магазин". Так вот, в "Театре" идет спектакль "Собиратель пуль". На протяжении всего действия со сцены несется отнюдь не литературный мат, как у Гашека или в "Калине Красной". А черный мат, плотно, без передыху. Возмущенные зрители хотели высказаться в книге жалоб. Но служители храма искусства им заявили: "Книгу не дадим, проваливайте, нам на вас всех плевать, ибо Мильграм - министр." Такая вот инсталляция, если даже не хеппенинг. Непередаваемые ощущения. Не отстает от Мильграма и однофамилец Федотовой, руководитель другого театра, "У моста". С артистами он разговаривает с ..я на ..й, если кто провинится перед ним, мелко мстит, закрывая пожарный выход (через него артисты в перерыв выходят покурить). Вообще самодур и беспредельщик, "обуть" человека по зарплате для него пустяк. В здании театра потолок покрыт сетью, чтобы на головы зрителей не сваливалась штукатурка. Но это мелочь, т.к. износ несущих конструкций по данным одной из экспертных организаций - 100%. Такова культура в Прикамье. "Газетой пермской элиты,  продолжает наша инвестиционно привлекательная прости господи,  через 20 лет останется все тот же старый, добрый "Новый компаньон". А как иначе?" Еще бы, еще бы - какой поп, таков и приход, какова элита, таковы и журналисты, ей прислуживающие. Но это лишь прескрипция к основному уж очень понятному жителям края содержанию: "У нас сейчас нормальный губернатор, не надо говорить о нем те плохие слова, которые нередко произносятся. Объясню (здесь должна быть запятая, дура, Б. И.) почему: в тех жестких рамках, в которых приходится действовать Олегу Чиркунову, особо не развернешься, а он разворачивается, причем иногда даже с артистизмом. ... У Чиркунова есть и несомненные плюсы: он обладает тайным знанием того, как в наше время принимаются решения. ... Чиркунов видит невидимые нам, глупышам, пружинки, и, что очень важно, знает, как их нажимать. Кроме того, знает, что можно трогать только не особо важные механизмы. Поэтому и ту работу, которую он ведет, с уверенностью можно назвать декоративной Ну да,  вместо работы занят  декором, работе с важными механизмами его не обучали. Света, на пружину не нажимают, это же не педаль в автомобиле. Как известно, у пружины три степени свободы; пружину либо сжимаютрастягивают, либо скручиваютраскручивают, либо изгибают. Показательно, что Федотова признает: о Чиркунове говорят "плохие слова", причем часто. И с чего бы это. Теперьто вам понятно, откуда такое пристальное внимание у нынешнего губернатора к таким декоративноприкладным направлениям, как Пермский центр развития дизайна и Музей современного искусства PERMM? (Ага, он в детстве любил чай с бизе, потому любит Чайковского с Бизе, Б. И.) ... Так на его месте поступал бы в наше время каждый. Следующий, кто будет на месте Чиркунова, наверняка, и этого делать не будет. ... (т.е. следующий каждым не является? Б. И.) Так что - "не стреляйте" в Чиркунова, он работает, как может. Да... С каким артистизмом разворачивается Чиркунов, видно хотя бы по его идее продвинуть пермскую картошку. Ведь это надо придумать. "Картофель - ценная культура, когда другой культуры нет." Ген. прокуратура завела на Чиркунова уголовное дело в связи с финансовыми махинациями (это его стиль, его уже ловили за руку на махинациях в "ЭксЛимитед"), так он развернулся... Точнее, вывернулся, артистично включив в "семь важных дел" борьбу с воровством - нетнет, не бюджетных средств - мобильных телефонов. "... одно его невставание,  продолжила Света отмывать черного кобеля, под новый гимн в Совете Федерации чего стоит! Но он...  знает правила и играет по ним... по тем правилам, по которым он назначен, конфликта со столицей быть не может... времена Бориса Коноплева, когда первый секретарь решал, разместить ли у нас еще одно производство и если да, то какое, безвозвратно ушли в прошлое. Сейчас губернатор может только соглашаться с тем, что есть или будет. Или не соглашаться. ...  на развитие региона это уже влияет мало." Итак, губернатор мало на что влияет. Тогда на хрен он нужен? Свете нужно обязательно показать, что Чиркунов вовсе не виноват в том беспределе, которое царит в крае. Света так хорошо знает историю страны, что 1го секретаря обкома КПСС полагает какимто демиургом, творцомсозидателем. Света, кем был секретарь заводского партийного комитета? Директорской шестеркой. Когда в 80е - 90е придурковатые демократы визжали "парткомы, вон с предприятий", "красные" директора им поаплодировали. Демократы очень удивились, хотя я их предупреждал, баранов. Кому подчинялся директор? Министерству, ведомству. И планированием занимался не 1й секретарь, а Госплан, 1й секретарь был лишь на роли статиста. Потому обкомы и сошли на нет так легко, что "отраслевой" властью не обладали. Ну, как объяснять бестолкуше: Света, скажи, когда было больше  самостоятельности у регионов, до перестройки или после? А ведь сам Чиркунов вовсе не считает себя мало влиятельным. Весь Пермский край он обозвал лишь "одним из своих бизнеспроектов"... Вообщето степень влияния губернатора оценивается по величине консолидированного бюджета края, а он превысил 100 млрд. р. Что до тайного знания, оно есть у Чиркунова. Когда грянули массовые увольнения, этот мудрец заявил, что "в Перми кризиса нет". Потом опомнился и на своем блоге выдал: "Это испытание, которое послано нам свыше." Можно предположить, что Чиркунов напрямую общается с Господом, а тот ему подсказывает, на какую пружинку "нажать"... Жаль только, что в начале 80х Господь ничего не подсказал закончившему Высшую школу КГБ Чиркунову. Госбезопасности, попривыкшей к диссидентам, неформалы свалились, как снег на голову. И советской, и американской, даже Киссинджер в начале 80х признавал, что, увы, приходится мириться с существованием СССР. И это ж каким тайным знанием надо обладать, чтобы умудриться - пусть даже ради последовавшей личной выгоды - просрать огромную мощную страну. Герострат, который сжег город, чтобы прославиться - мальчик по сравнению с КГБ. А в Китае "перестроились" и сумели ничего не порушить. А может, "невставание" со стула случилось просто по причине ступора? И он понятен: сначала перестроился и даже изменил присяге, а потом заставили слегка перестраиваться обратно... К 2030му году у 72летнего Чиркунова афазия примет прогрессирующую форму, он станет путать смартфон в домофоном, риэлтора с ритейлером, парафраз с парой фраз, окончательно облысеет и проведет остаток дней на Банной Горе. И при этом останется губернатором! За такие бабки, которые он отчисляет в центр - свыше 70% доходов края -  Москва ему любой прибабах, любую уголовщину простит. Но вернемся к опусу Федотовой. "Следующий губернатор будет наверняка из варягов. Это сейчас такая тенденция (в Европе, господа, сейчас в моде ситечки... Б. И.) Чтобы не жаль было подведомственные территории. Но Пермский край - такое место, что "пережует" любого пришлого. Помаявшись и намаяв тут всех, он уедет восвояси, и вот тогда поставят когонибудь из местных. К тому же, федеральная "кубышка" к тому времени истощится и (так у тебя, Света, и порусскому было не выше трояка, опять запятую пропустила, Б. И.) хочешь-не хочешь, а Москва снова отвалит регионам самостоятельности: крутитесь, ребята, как хотите. Поэтому у региона гдето в районе 2020х годов снова будет шанс рвануть. Вот здесь да, личность губернатора для будущего региона будет очень важна. ... Новый Герой явится к нам как раз в это время. Дело в том, что яркий, сильный, харизматичный глава региона является в Прикамье каждые 40 лет. Таким был Николай Гусаров, первый секретарь Молотовского обкома ВКП(б), возглавивший регион в конце 1930х. Таким был Борис Коноплев, пришедший к власти в 1970е..." Дорогая Света! Помимо арифметики в школе нужно учить еще и геометрию. По двум точкам нельзя построить график. Если это только не линейная функция. Чтобы это проверить, нужна хотя бы третья точка. Но эта точка - это 90е годы XIX в. Губернаторы в то десятилетие менялись, как перчатки. Вообще в Пермскую губернию назначались исключительно из варягов, из Оренбурга, Минска, с Амура, из Симбирска... Такая тогда была тенденция. Кстати, по трем точкам, находящимся на одной прямой линии, кроме прямой линии, можно нарисовать гиперболу, тангенс, котангенс, синус, косинус и еще прорву разных функций... Итак, Федотова не считает Чиркунова ни ярким, ни харизматичным (харей не вышел), ни сильным - ведь 10е годы толькотолько начались (70е + 40 лет = 10е), а Чиркунов стал губернатором в 2004м. И, поскольку 10е годы толькотолько начались, Чиркунов должен - согласно арифметике Федотовой - основательно намаяв пермяков, слететь, чтобы уступить место харизматичному герою. Причем слететь быстро. Потому что новый глава, который будет, как уверена Федотова, из варягов, должен будет при своей силе и яркости успеть сильно намаяться в Перми, т.е. пробыть в кресле губернатора края не меньше двух прежних сроков. И тут же, не сходя с места, Федотова пишет, что новый герой не явится в 10е, он явится в 20е, т.е. не через 40, а через 50 лет. Скажи, Федотова, что у тебя в голове? Неет, не то вещество, о котором писал Ленин в письме Горькому, не тешь себя этим. У тебя, Федотова, сплошная лакуна в черепе вместо мозга!   ИЗ ЧЕГО ДЕЛАЮТ ЭКОНОМИКУ Знаете, как Федотова представляет себе мир? Вот как. То, что при Чиркунове не открылись ни один приличный НИИ или производство средств производства, Федотову не смущает. Для нее весомее, что этот деятель не оторвал задницу от стула при исполнении нового гимна, точнее, старого, советского, "тоталитарного". Юноша захотел быть святее Папы римского. И эта наивеликая святость неодолимо препятствует Чиркунову при всех его благих начинаниях. К примеру, в его неусыпной борьбе с кражей мобильных телефонов. Вы будете смеяться, но эта мера рассказывается населению как комплексная, дада. Ведь что есть мобила? Мобила для нормального пацана это гарантированная доза минимум на три дня. Милиционеры утверждают, что 80% всех грабежей приходятся на мобилы. Борясь с мобилой, губернатор борется тем самым и с наркошей! Не путем прекращения хождения доллара, не искоренением наркодилеров и мест хранения, не возводя силовой заслон потокам наркотиков - а методом ликвидации одного из источников дохода наркоманов. Хорошо. Пусть. Но тут вступает в силу святость губернатора. Он такой либеральный, что не хочет легкой победы на мобилой. Скажем, в Европе воровство мобильных телефонов быстро одолели. Установили связь между полицией и фирмами, торгующими телефонами. Как только поступает заявление от пострадавшего, телефон, который определяют по 15тизначному коду, перестает работать. В Татарстане сделали то же самое. Правда, поначалу телефонные фирмы повозмущались. Но бабай сказал: либо вы подчинитесь, либо в Татарстане будет работать только одна фирма. Та, которая подчинится. И воровство мобильников прекратилось. В Перми такой метод предложили низовые структуры МВД, даже генерал Горлов их поддержал. Увы, Чиркунов так лелеет свободу российского сраного бизнеса, что даже проблема наркомании отступает на второй план. Хотя тем же телефонным фирмам такой метод принес бы огромные прибыли.   Еще большие познания в экономике Федотова обнаруживает при оценке потерь промышленности в ходе "реформ". Как вы думаете, что обрушило пермские предприятия? Шоковая терапия? Обвальная приватизация? Коррупция? Конкуренция с западными заводами? Ха. Модернизация - вот главный враг заводов Прикамья, уверена политкорректная журналистка. Для Федотовой наши совдеповские заводики шибко устарели, вместе с рабочими, не подходят под цвет ее сумочки. Оказывается, модернизация покосила российские заводы в середине 90х, но это дело обычное! В подтверждение главный местный историк Федотова приводит закрытие железоделательных заводов Строганова в 1911 году - якобы изза конкуренции с предприятиями юга России. А также то, что в 1946 году "на  территории многих пермских заводов, выпускавших военную номенклатуру, паслись козы". Право, это сильно - объявить модернизацией 1911й год! Еще хлеще назвать модернизацией Великую Отечественную войну. Железоделательный завод в Очере, например, действительно закрылся в 1911 году изза нерентабельности. Но вовсе не по причине отсталой технологии, а изза удаленности путей и пр. В Кыну же никакого влияния южных заводов не наблюдалось, завод был закрыт изза истощения залежей руды. Вообще говорить о развитой конкуренции на заре развития капитализма - просто глупо.   Напоминаю, изза чего закрылись или сократились заводы в 19921995 гг. Основная причина - ликвидация госмонополии на внешнюю торговлю, обрушение рубля и разрыв отраслевых цепочек в 19891990 гг. Ивановские ткачи, предпочтя продавать текстиль за доллары, оставили без товара Глазов, глазовские ткачи перестали шить детские костюмчики. Запорожье перестало поставлять сляби на пермский завод им. Ленина ("Мотовилихинские заводы"). И т.д. Т.е. СССР распался еще до Беловежского соглашения. Дальше - больше, правительственные чиновники так подсели на западные взятки, что начали делать российским заводам подлянку за подлянкой. Однажды "Пермские моторы" выполнили госзаказ на 24 движка. А Черномырдин закупил такое же количество движков у "Боинга", оставив пермский завод без зарплаты и фонда накопления. А как вам продажа "ГАЗа" за 4 млн р. по остаточной стоимости? Западные фирмы поступали просто: скупали заводыконкуренты и закрывали. И не только в России, но и в Чехии, Словакии, Венгрии.   Дальше - хлеще. В виду либерализации цены начали устанавливать абы как. Получили затоваривание, а с ним сокращение производств. Уходили специалисты, квалифицированные рабочие рассасывались по рыночкам. Пожелав хорошей себе жизни, хозяева предприятий ушли от налогообложения, вкрутив бешеные накладные расходы, скрыв, таким образом, прибыль. Львиная доля накладных - расходы на управление, т.е. в карман собственника. Это узаконило завышенные цены, в т.ч. на продукты питания - до предела покупательской способности, порусски - до дыр в кармане. Чему сильно способствовали контрагенты  посредники, число которых в середине 90х возросло до 15ти, как в 1915 году. Это еще больше сократило производство и почти уничтожило сельское хозяйство. Увидеть, что есть накладные, можно невооруженным глазом: с чего бы цены на красный перец вдруг выросли вдвое до 200 р.? Вот вам накладные. Сегодня Кремль спохватился и заговорил об ограничениях, которые существуют в любой развитой стране. Но только на медикаменты, на все остальные товары Кремль посягнуть не посмел.   Где же выход? А его нет. Есть свет в конце тоннеля путем ничегонеделанья: Пермский край будет "дрейфовать в сторону непромышленной экономики... которая не будет базироваться на промышленных предприятиях. Движение это началось давно, с конца 90х, когда предприятия стали передавать с муниципальную собственность дворцы культуры, детские сады, летние лагеря и профилактории, и усилилось в 2000е, когда на аутсорсинг стали выводить всё, не относящееся к прямому производству." Можно узнать, что именно усилилось? Передача в собственность или аутсорсинг? Аутсорсинг - это передача функций управления внешней структуре при сохранении такой формы собственности, как владение. А передача в собственность муниципалитету - это лишение права владения, понятно? И к чему это Федотова? "Знаете ли вы, что уже сейчас в Прикамье обороты торговли выше, чем предприятий машиностроения? ... 40 лет назад ... только одно из этих предприятий - завод им. Свердлова ("Пермские моторы", Б. И.) - занимало чуть ли не треть трудовых ресурсов Перми и давало львиную долю в городской бюджет. Ну и что? ..."   Здесь у Федотовой просто полное непонимание, что летние лагеря или профилактории к сфере экономики, по крайней мере, напрямую, не относятся. И снова проблемы с арифметикой - 42 тыс. работников основного производства завода им Свердлова никак не могли равняться трети трудовых ресурсов Перми. Треть ресурсов равно 1 млн жителей Перми умножить на 60% занятого населения = 600 тыс. и поделить на три = 200 тыс.   В доказательство своего панегирика торговле Света приводит таблицу оборота предприятий в 2008 году по сравнению с 2004м годом (в процентах к общему итогу). В таблице ряд нелепостей, например, в одной строке объединены обороты добычи нефти и газа - в тот год, когда цены на нефть резко упали. Строчкой ниже газ снова повторен. Думаете, будет больше 100%? Как не так, если сложить, в обоих столбцах заметно меньше 100%. Или: сельское хозяйство объединено с лесной отраслью. Скончавшихся коров не оживить, а лес вывози хоть составами в любое время. Но самое глупое то, что Федотова в одну графу объединяет оптовую торговлю и розницу. В графе значится: в 2004 году оборот торговли составлял 13% от общего оборота, а в кризисном 2008 году, когда обороты в других отраслях упали, в сфере торговли они выросли до 32% от общего объема. В 2009м, дополняет Федотова, они достигли 43%. Но Кассандра пермского розлива опоздала: уже вся страна знает, что Пермь - город торгашей. Уже, а не завтра. С вытекающими последствиями: торгашеской моралью, торгашескими законами.   Эти господа живут для себя: строят аэродромы для себя   подавляющее большинство населения самолетами не летает, а скоро отучат и в поездах ездить, как отучили есть приличный сыр и сладкий перец. Авиатранспортом раньше пользовалось 97% населения, теперь только 3%. Строят дворцы под свои офисы, изводят лес под свои коттеджи и нелепые издания и рекламу (что одно и то же) и продолжают гробить производство. Зачем им работать? Они разворовывают сырьевые ресурсы. Это другой мир, как сказала маленькая девочка, глядя в телевизор на нашу элиту: "Анапланетяне." Они совершенно не представляют себе, как живет подавляющее большинство населения, которое на них горбатится. Им кажется нормальным прожиточный минимум в 4300 р., оплата рабочего на их заводе в 10 тыс. р., а то и в 7 тыс. р.. При этом такой либеральный предприниматель, как вор Коля Бухвалов, будучи до прокурорской проверки главой правительства края, на просьбы учредить больницу в отдаленном районе брякнул: "Зачем вам больница? Наняли вертолет, да слетали в Пермь, цена плевая, всего 50 тыс. р. за час полета." Вообще Коленька что ни скажет, как медведь в лужу пернет. А ведь возглавляет ОАО "Мотовилихинские заводы"!   Нет тупее, жаднее, наглее, безграмотнее, бездарнее и ленивее российского предпринимателя. Поясню, в чем суть: "рассуждения" Федотовой - на уровне североамериканцев. Когда в Штатах разразился кризис, на телеканал, кажется, РБК пригласили какогото делового янки. Завели разговор о том, что в США раздут спекулятивный сектор, что вещного производства там всего 20%, что США, чья валюта базируется на банках Федеральной резервной системы (ФРС) и не обеспечена золотовалютными резервами, оказались крайне уязвимы и зависимы. На что молодой янки ответствовал: "Почему? Наша экономика устойчива, мы вполне можем продавать "услюги"". "Вы имеете в виду, скажем, консалтинг для корпораций в других странах?"  попытался "вытащить" американца ведущий программы. "Неет,  сказал американец,  внутри страны, друг другу!" От такой наглости последовала пауза, в течение которой глаза ведущего округлялись всё больше: ведь услугой не позавтракаешь и в нее не оденешься. Представьте, даже на РБК ведущие понимают разницу между спекулятивным сектором и промышленным производством. И только такой предприниматель, как Идрисов, както на теледебатах с присутствием аж Явлинского посетовал, что в массовом сознании элиты промышленный сектор воспринимается чемто побочным. Тогда как производство - первично, а сфера обмена - глубоко вторична. Конечноконечно, есть тенденция централизации финансового капитала, сращивание банков с промышленностью приводит к финансовой олигархии (это одна из основных причин недавнего кризиса), но централизация происходит в США (ультраимпериализм Каутского, по нонешнему  глобализация), Россия, а с ней и Пермь - на обочине дороги.   Света, пойми: нельзя продать больше того, что произведено. И если вещное производство сокращается, то сокращается и продажа. Сократилось производство - сократилась продажа продукции - сократилась и продажа продуктов питания, одежды и т.п. - ведь у растущей армии безработных нет средств покупать. Так что розничная торговля обязательно сокращается. А вот перепродажа в кризисы, наоборот, возрастает. Эта перепродажа исключительно оптовая, нельзя же перепродать помидорку или селедку пряного посола, купленные в магазине. Например, некое СМУ строит комплекс высоток. Заказчик - "Уралсервис". Поскольку продать квартиры обнищавшему населению быстро, чтобы рассчитаться с банками, он не может, то перепродает комплекс "Стройпанелькомплекту". А тот уже, в свою очередь, отдает квартиры "в розницу". Или: резко упали акции компаний, но возросло количество скупок, перепродаж дешевых акций  это и есть спекулятивный сектор, источник кризисов. В 2009 году доля торговли возросла до 43%? Еще бы, ведь на январь 2009го приходится пик увольнений!   "... По данным статистики,  отмечает Федотова,  доля рынков в обороте розничной торговли сократилась с 32% в 1999 году до 11% в 2009м. Итак, магазины - вот новые пермские нефтяные вышки и двигатели ПС90А." Еще бы, еще бы - ведь часть рынков убрали административным методом. И в Москве тоже. Но скажите, какая может быть "доля", если владельцы большинства рынков и ларечных комплексов - "выходцы из Средней Азии", налоги они платят не в России, а у себя на родине! Оборотто есть - толку нет.   Всё становится на свои места, когда мы будем оценивать "доли" не в оборотах, а в поступлениях в консолидированный бюджет края. Тут быстро выясняется, что пермскими нефтяными вышками являются нефтяные вышки. В 2003 г. нефтяная отрасль формировала четверть бюджета и России, и Прикамья. В то время в бюджеты "закладывалась" предполагаемая цена 18 долл. за баррель при действовавшей цене 23 долл. Примерно столько же вносили в бюджет минеральные удобрения. Пропорции изменились, когда цена барреля резко пошла вверх, в результате консолидированный бюджет края возрос вчетверо, с 2327 млрд. р. до 100 млрд. И чтобы нефтяные вышки работали, "Пермские моторы" должны производить движки для нефтеперекачивающих установок (в 2009 г. произведено 24 движка, половина - для "подземной авиации"). Министр природных ресурсов Трутнев  в 2004м обещал, что "рентабельные" ресурсы урана, золота, нефти иссякнут в стране к 2015 году (был прогноз даже к 2013 году), однако прогноз конца нефтедобычи повторяется каждые 10 лет.   Что касается пропагандируемой Светой Федотовой сети магазинов "Семья", принадлежащей семье Чиркунова, цены там выше, чем гделибо, хотя качество товаров тоже самое, что и в других сетях. И какое же после этого учение исповедует Федотова? Либерализм? Нет, идиотизм. Современная молодежь такая же, как Федотова. Куда идут учиться? На управленца. Потому что у чиновника баснословные зарплата и пенсия. Но если все будут управлять, то кем? Кто работатьто будет? Ведь такой ситуации, как в США, ни в России, ни в Перми быть не может. Так эти элитарные бараны взяли и скопировали систему образования под американскую. Ну, разве не идиоты? Федотовой мало. Великий специалист по части строительства, она прогнозирует, что "строительный угар 2000х годов можно считать подошедшим к концу". Намекаю: строительный бум начался в связи с резким повышением цен на нефть. Сегодня они снова взвились вверх. Так что строительный бум продолжится, в Пермито ведь еще центр города не выбран до конца! Федотова отмечает "бумы" в 18901910 гг. и 19601975 гг. Вообщето новые микрорайоны возникали в городах регулярно, по мере урбанизации, вплоть до перестройки. Строительство было заторможено с началом "реформ". А куда Федотова дела "бум" 40х? Или она выше того, чтоб глядеть на аварийные дома? Ясновидящая Федотова является также профессиональным архитектором. ""Колизей" в 2030 году будет считаться образцом стиля и смелым решением, как черный квадрат Малевича. "Простота и элегантность линий",  примерно так его будут описывать в путеводителях." И знаток изобразительного искусства впридачу! Беда только, что черный квадрат Малевича - вовсе не образец стиля и не смелое решение. Это просто техническая работа, поиск, как можно проработать холст. Не более. И в путеводителях "Колизей" вряд ли найдет отражение. Если весь город застроят такими же чудами гороховыми. Если не застроят - возможно, найдет отражение, ибо подрастут дети, получившие пореформенное образование, с пришедшей на замену классовой морали кассовой моралью, попранные и ущемленные духовно и интеллектуально. А еще вероятнее, что от "Колизея" не останется камня на камне, ведь уже сегодня в нем трещины. Возводилито ведь его современные строительные компании, которым качество - побоку, главное - прибыль на экономии, как в случае с "Хромой лошадью". Хорошо. Пусть. Но хотя бы по старым наработкам... А если взять стариков, Шолохова, его "Тихий Дон"... Неа. Всё равно ничего не получится. Современную версию фильма даже показывать боятся, так она выглядит смешно по сравнению с советской. Получается, за что бы не брались современные деятели там, наверху, хоть статьи в газеты писать, хоть дома строить, хоть спектакли ставить, хоть ракеты делать, хоть фильмы снимать - ничегото у них не получается, халтура у них получается, хоть тоннами декора замазывай. "ЕДИНАЯ РОССИЯ" И ГАЗЕТА "ПРАВДА" Эксперты утверждают, что вам не больно, быстро прекратили стонать!   В газете "Наш единый край", органе пермского краевого отделения "Единой России", в номере за 9 апреля 2009 г. опубликована статья Андрея Герасимова "Мифология кризиса". Автор сетует, что правящей партии попалась не та, негодная оппозиция. В анонсе ненавязчиво сообщается, что во всем мире консервативные партии заняты накоплением, а социалдемократические - растратой накопленного. Этот свежий, освобожденный от вузовских догм и общепринятых предрассудков взгляд на капиталистическую экономику и политику живо рисует картину, как западный консерватор, ущемляя себя во всем, недоедая, пенс за пенсом, шиллинг за шиллингом складывает в коробочку, всё для государства, всё для нации. Вдруг откуда ни возьмись, выскакивает легковесный социалдемократ, хватает накопленное непосильным трудом и начинает, как цыган, транжирить. На самом деле консерваторы заняты тем, что понижают налоги для юридических лиц, монополий, и повышают налоги для физических лиц - рабочих. Таким образом, копят они вовсе не для нации. Точнее, не для всей нации, а ее для узкого слоя. И уж совсем не для того, чтобы этот узкий слой после прихода к власти социалдемократов вдруг из своего кармана принялся облагодетельствовать нацию. Дело в другом: на самом деле во всем мире социалдемократы ровно ничем не отличаются от консерваторов. Англичане испытали это на своей шкуре, когда выбранный от партии лейбористов Тони Блэр не только подтвердил проамериканскую позицию правительства, но начал не хуже Тэтчер ущемлять права рабочих.   1. Кроме свежатины анонса в статье не содержится ровным счетом ничего. Редкостное суесловие, и не только самого Герасимова, но и зарубежное. И даже в суесловии штампы. Наивное ноухау рекламных агентств, сетевого маркетинга, телевизионной пропаганды - привести мнение коголибо. Например: "Между прочим, Вася Коромыслов высокого мнения о нашем товаре. Вы, конечно, знаете Васю Коромыслова, это же ооо! Огого!" Или: "Кристина Кузьминична считает, что бог есть." Никакого доказательства чеголибо, никакого подтверждения качества впариваемого товара нет. Используется метод устрашения читателя, мол, уж если Фекла Феоктистовна так полагает, ты, читатель, кончай спорить, ты же никто, а Фекла Феоктистовна - огого. Андрей Герасимов полагает, что если мнение об экономике России принадлежит ее явным, как он пишет, зарубежным врагам, так стоит задуматься, врагам ведь надо опускать имидж России, а они, наоборот, твердят об успехах. Читаем: "Лорд МэллокБраун, замглавы МИД Великобритании, отмечает, что "Российское государство оказывает национальной экономике страны помощь такого масштаба, какую хотелось бы видеть от всех стран, входящих в "двадцатку"." Еще один ихо де путо, Джонатан Шиффер, которого цитирует Герасимов: "... специалист рейтингового агентства Moody's по долговым обязательства России (США), признает, что "правительству РФ удалось остановить падение курса национальной валюты, не прибегая к новым вливаниям из Резервного валютного фонда." И еще: "В обзоре банка Bank of America Securities Merril Linch (США) отмечается, что "высокая инфляция для России уже не является актуальной проблемой... Скорее всего, инфляция в 2009 г. снизится гораздо быстрее, чем полагает большинство экспертов на данный момент... мы считаем, что в долгосрочной перспективе текущая ситуация будет позитивной для России." Ну, и что, ну, сказал ктото чтото. А где доказательства, подтверждающие качество впариваемого товара? К тому же названные эксперты не в России живут. Они ж не знают, что не инфляции боятся в России граждане, а роста цен, который запределен, а государство не трудится его ограничить. Они ж не знают, что Центробанк играет на стороне доллара и допустил беспрецедентное административное падение курса рубля - во имя США и во имя сырьевиков. Они ж не в курсе, что деньги, предназначенные для подъема производства, ушли в карманы банкиров. Они ж пользуются теми данными, которые им дают официальные источники. А у официальных источников... Один министр уверяет, что "достигли дна", другой - что "всё в порядке", а третий - что "будет хуже". Даже прокремлевский телеведущий Пушков удивляется. Недаром в обзоре американского банка прямо утверждается, что БОЛЬШИНСТВО экспертов видит в высокой инфляции проблему для России. Правда, именно мнение банка, выдержку из обзора которого приводит Герасимов, почемуто отличается от мнения большинства экспертов. Цену западной экспертизы можно почувствовать в процитированном Герасимовым датчанине Ларсе Расмуссене, аналитике Danske Bank: "Мы немного удивлены такой примечательной стабильностью рубля... Похоже, что изменение в валютной политике в январе оправдало себя." 1) Какое изменение городит Расмуссен? В январе доллар успешно рос по отношению к рублю, он рос вплоть до середины февраля! Только в середине февраля биржевая игра понизила доллар на 2 р., затем он незначительно снижался. 2) О какой вообще стабильности рубля он говорит, если курс доллара был завышен до кризиса и подскочил в полтора раза? 3) Каким именно образом чтото там оправдало себя?? Ведь на январь приходится большинство увольнений, рост тарифов, отмена льгот, скачок смертности. Что вообще городит Расмуссен, сидючи в банковской конторке в какойто там Дании? Впрочем, нет, слова Расмуссена выверены, ведь проамериканская позиция - это давление на рубль и защита доллара, Расмуссен хвалит не замедление роста пустого доллара, а невозврат к прежнему курсу в 23 р. Который, кстати, административно завышен минимум вдвое, это понимает даже Геращенко. Скажите, если США кризис затронул - согласно речи Путина - сильнее, чем Россию, какого хрена рубль должен падать по отношению к доллару? Если кризис - мировой, и он затронул в т.ч. Китай, почему в Китае доллар падал и падает по отношению к юаню? 4) Герасимов приводит слова Расмуссена о январе в подтверждение своих слов о росте рубля к доллару в феврале и марте. Здоров ли автор "Мифологии кризиса"? Янки, например, наоборот, стараются представить ситуацию в США как крайне кризисную - глядишь, другие страны их товару протекцию окажут. Наоборот, есть и прямая выгода представить российскую картину в лучшем свете - мол, не стесняйтесь, грабьте, там еще много всего. Теперь подумаем, что будет делать враг того правительства, которое либо честно заблуждается, либо не в состоянии правильно оценить тяжесть своего положения? Конечно же, поддерживать его заблуждения или пытаться не дать ему возможность сделать правильную оценку! 2. Пройдемся по стилю статьи Герасимова. Герасимов описывает митинг КПРФ. Ничто из содержания митинга не подвергнуто анализу, критике. Критикуется форма: провокационная. Но твоето какое дело? Если провокация - так не поддавайся. О чем тут вообще говорить. Вместо этого он с помощью телепатии узнает мысли КПРФ: "Ей ужастики нужны." Т.е. когда говорят о массовых увольнениях, Герасимов похохатывает и приговаривает: "Ойой, какие мы нежные. Ну, прямо ужастики!" И крошечные пенсии, и фантастический рост Северного кладбища для Герасимова - хохо ужастик. Разве это не фашизм? "Если бы у этого уличного собрания,  комментирует Герасимов митинг КПРФ,  были другие цели, то организаторы просто пришли бы за разрешением и тут же его и получили." Нуну. Это вы лучше у господина Соколовского, выдающего разрешения, спросили бы, как он манипулировал "разрешениями" во время мартовских довыборов. Кстати, по закону не разрешение, а просто регистрация. Организация обязана лишь уведомить о проведении акции, а вмешательство милиции, если городская администрация умудрилась не зарегистрировать уведомление, является незаконным. Впрочем, милиции не привыкать нарушать закон. Наконец, фраза, характерная для всей статьи, так сказать, сущность статьи: "На истерии наживаются спекулянты, лоббисты, популисты - радикальные прокризисные силы. Вся их мрачная мифология на поверку оказывается болтовней невежд, не обладающих ни фактическим, ни экспертным знанием общества и экономики. Довольно часто оказывается, что жонглирование цифрами является простым прикрытием спекуляций на бирже." Приведенное клише напоминает чтото родное, из недавнего прошлого, не правда ли. Вы, конечно, узнали: это газета "Правда" брежневских времен. Или журнал "Техника молодежи" за 1956 г.: "Кибернетика - реакционная лженаука, льющая воду на мельницу разнузданной империалистической пропаганды." Сей заплесневелый бюрократический метод критики был осужден еще в советское время бюрократическим же образом и назывался "развешивание ярлычков". Но появился новый мотив: кто на базаре первый кричит "держи вора"? правильно, тот, кто украл. Вот вам ваши лоббисты и прокризисные силы. А кто устранил государство из всех сфер экономики? Кто сосредоточил все производство на экспорте сырья? Кто реформировал сферу обучения под американскую модель, где 90% активного населения заняты посредничеством? Пушкин? 3. Теперь о концепции ЕР выхода из кризиса, которую с помощью сильно выразительных литературных средств был призван передать в своем опусе Андрей Герасимов. С одной стороны, "жириновцы сильно кричали, критикуя "Единую Россию", что надобно все поделить, как призывал Шариков из "Собачьего сердца"." Хороши бы мы были сейчас, если бы правящая партия на эти шариковские призывы поддалась." При чем здесь ЛДПР, которая всегда верна Кремлю? Разве ЛДПР, преданная Путину и Медведеву, может критиковать путинскую "Единую Россию"? В своем ли уме Герасимов? И не в "Собачьем сердце" Шариков призывал "все поделить", а в фильме Бортко, снятом по мотивам "Собачьего сердца". Наконец, как можно подумать, что правящая партия, занятая безбожным повышением тарифов, вдруг решит отдать "накопленное" из карманов трудящихся. Где такое видано в пореформенной России?? С другой стороны, в соседнем столбце - мнение иностранца насчет великой помощи национальной экономике. В чем же тогда может состоять помощь, если не в раздаче денег? Эту раздачу можно назвать как угодно - финансированием, инвестированием, кредитованием, суть не меняется. Но если следовать статье Герасимова, эта помощь - вовсе не оборотные средства! Вероятно, по ЕР и приданному ей Герасимову помощь - это пожимание руки, похлопывание по плечу, мол, сердцем мы с тобой, бедолага. Так? Удивительная концепция: защищай свою жизнь, но не делай резких движений, не превышай допустимой степени обороны... Будь готов к нападению, но на провокации не поддавайся...   4. Перейдем к болтовне невежд и жонглированию цифрами. В болтовне Герасимова есть доля истины, чтото всё же конкретное. "Снижается темп падения объемов промышленного производства:  пишет он,  в феврале скорость падения на 3% ниже, чем в январе." Бог с тем, что через 2 недели наступил май. Допустим, производство в декабре 2008 г. составило 100 условных единиц (не у.е.!). В январе, допустим, на 20% меньше, т.е. 80 условных единиц. Если считать не в процентах, а в абсолютных величинах, в условных единицах, то производство сократилось на 100 - 80 = 20. В феврале на 3% меньше, т.е. производство сократилось на 17%. Т.е. на 21,25 условных единиц (17% от 80 условных единиц) вместо 20ти. И это Герасимов называет снижением темпов падения? Если кто помнит время, когда инфляция росла линейно, Ельцин вызвал смех аудитории заявлением, что темпы роста инфляции замедлились, в такойто месяц она составила, скажем, 20%, а в следующем только 17%. Смеялись безграмотному обращению президента с цифрами - процентыто берутся от разных величин. Я же говорю: арифметика - классовая наука. Далее Герасимов ссылается на данные Росстата, что за две апрельские недели "динамика роста числа безработных снизилась на 1% и достигла 3,3%.". 1) Что такое измерение процентами, мы уже видели. 2) Но Герасимов зря приводит данные официального источника. Как увольняли рабочих, так и увольняют, как останавливали заводы, так и останавливают. Об этом пишет, скажем в духе Герасимова, даже орган официального краевого профсоюза "Профсоюзный курьер". Лучше взгляните на сводки службы занятости, на основании которых формируются данные Росстата - нигде не найдете информацию об увольнении 120 рабочих металлургического цеха Љ21 в АО "Мотовилихинские заводы". Нигде не найдете информацию об увольнении 10 тыс. рабочих челябинского металлургического, 1000 рабочих градообразующего металлургического в Александровске Пермского края. Данные Росстата - занижены, по меньшей мере, втрое. 3) Наоборот, физика увеличения "динамики" роста безработицы очевидна - увольнение на одном предприятии влечет увольнение на предприятии смежном, увольнение на смежном предприятии влечет увольнение еще на одном предприятии, и т.д. по всей промышленности. То есть, темпы роста не просто не могут уменьшиться и даже не могут продолжать оставаться одинаковыми, они должны возрастать. 4) Наконец, 1% за две недели - это несерьезно, это в пределах погрешности. Отсюда следует, что Герасимов не знает мнения большинства экспертов, о которых говорится в приведенном им же банковском обзоре, вовторых, не владеет фактами. Владеть фактами значит уметь их анализировать, а Герасимов может только повторять, как попугай, то, что сказал хозяин. 5. О концепции статьи. Она вполне примитивна. Сначала нужно обругать оппозицию, которая  жаждет "обрушить в стране политическую стабильность". В переводе на русский язык: "Не трогайте под коррупционерами кресла! Собирайтесь на кладбище, не вызывая паники." Затем нужно, следуя схеме в известной работе Ленина, классифицировать то, что выдумал сам Герасимов, т.е. "мифологию" оппозиции на левую ("нагнетание страхов и обещание социальных потрясений"), либеральную (желание путем бунта привести к власти "эффективных менеджеров"), и капитулянтскую. Зачем приведена последняя, неясно. Ведь если капитулянтская, так руки такой оппозиции опущены и она никому не мешает... Далее нужно позитивно осветить "работу" правительства, желательно иностранными устами. Далее необходимо подсунуть "главных" виновников всех бед - магазинные сети. Представьте, недавно, как явствует из статьи Герасимова, Федеральная антимонопольная служба (ФАС) узнала для себя, что сетевики на 6080% накручивают на цену поставки. Ох, если бы ФАС вместе с Герасимовым узнали бы, что и на заводах накладные расходы на управление, скрытая прибыль, составляют под 1000%... Наконец, Герасимов снова возвращается к ругани: "Это не оппозиция "Единой России на политическом поприще. Это сговор спекулянтов." И завершает позитивным аккордом, причем в пылу обличения "прокризисных сил" Герасимов наглеет от строки к строке: "Руководство страны не скрывает размера кризисных трудностей и потрясений, но решительно отвергает (см. газету "Правда" эпохи Брежнева, Б. И.) "черную легенду"." Герасимов еще и параноик, только с манией величия можно говорить от имени руководства страны. Хуже: он просто плохо пишет. Ну, что значит последняя фраза: "... не распространяя панику, парализующую политическую волю". Это предлагается ведь не правительству, не ЕР, а прочим. Т.е. "спекулянтам". Представьте, как парализуют политическую волю ЕР "паникеры"! Именно ЕР, т.к. других политиков, как указано выше, вокруг нет, только спекулянты. Но и здесь вынужден разочаровать Герасимова - ЕР не занята политикой. Никакого отношения к тому, чем занимались Горчаков, Талейран, Бисмарк, Вудро Вильсон или Франклин Рузвельт, ЕР не имеет. Это партийное ворье занято, как говорят сами лидеры ЕР, бизнесом. Не более. Леший с ней, с убогой российской оппозицией. Но твердить о сговоре? Может, имеются в виду договорные избирательные матчи "ЕР - КПРФ"? Зачем выдумывать сговор, какието биржевые спекуляции. Главный спекулянт в России - президент и правительство, основные источники кризиса. Кто по американским схемам раздул спекулятивный сектор экономики до катастрофических размеров? Неужели оппозиция??   Вывод... какой может быть вывод из статьи Герасимова. Чего еще, каких еще статей ждать от пермской журналистики. Но... "идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои". Редакторомто в единороссовской газете служит не ктонибудь, а Ирина Колущинская. Некогда, после удачных выборов Евгения Сапиро (на него в то время было заведено уголовное дело) Колущинская подумала, что она - крутой пиарщик (Евгений Саулович одарил ее 40 млн. р. из 2 млрд., украденных им из фонда занятости). В свое время сильно опростоволосилась, защищая проворовавшихся страховщиков от медицины. Потом в газете "Губернские вести" восхищалась Жириновским.  Пыталась, но неудачно, провалить избрание в Гос. Думу Анохина. Написала хвалебную статью о Владимире Плотникове, затем такого же размера порочащую его статью (Плотников поместил обе статьи в одном номере "Вечерней Перми"). За полполосы Колущинская берет 1000 евро. Смешнее всего то, что эта ограниченная дама, демократкалибералка, воюющая с коммунизмом, в конце 80х обслуживала горком КПСС на выборах и поддерживала ставленника горкома Есюнина. Годна для любого режима и из любого режима извлечет великую пользу из трудов своих. Что Герасимов, каков поп, таков и приход. Я же говорю - газета "Правда", в эпоху Брежнева - орган ЦК КПСС...
..................
"Каббалистический проект" Примаков. (Часть I)
"Каббалистический проект" Примаков. (Часть II)
Выступление Ю.В. Примакова на презентации книги В.З. Роговина Конец означает начало 
Юрий Примаков
18 июля 2002 г.http://www.wsws.org/ru/2002/jul2002/prim-j18_prn.html
Юрий Витальевич Примаков является сыном командарма Виталия Примакова (1897-1937), героя Гражданской войны и создателя красного казачества, который был расстрелян Сталиным в годы Большого террора. Следующее ниже выступление было сделано Ю.В. Примаковым на собрании 15 мая в Москве, которое было посвящено русскому марксистскому историку и социологу Вадиму Захаровичу Роговину.
Вадим Захарович Роговин: Этот этап я предполагаю осветить в своей следующей работе "Сталинский неонэп. 1934-1936 годы".
Вадим Роговин и судьба марксизма в России
......................
А.Тилле. VIP герои российской политики
 ОТ АВТОРА     ЦАРЬ БОРИС: "ИДУ НА ВЫ..."     Я - ПАМЯТНИК СЕБЕ     КРИМИНАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И РЕНЕГАТ ГАЙДАР     НОВЫЙ ГЕРОСТРАТ     ГРИГОРИЙ ТРЕТИЙ     АМЕРИКАНСКИЙ ПОПУГАЙ КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ ЭКОНОМИКИ     ХАКАМАДА: "СТЫДНО БЫТЬ БЕДНЫМ!"     МЕЧТА РОССИЙСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПОЛИТИКА - РЕСТОРАН С ГЕЙШАМИ     КОРАБЛИ И КРЫСЫ 
ОТ АВТОРА 
    
      Литература памфлетов в России отсутствует. Поэтому стоит сказать читателям несколько слов об этом жанре. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (1907 год) определяет памфлет как "нападение на политический или общественный строй, в его характерных явлениях или в лице его выдающихся представителей". Хотя слово это уже подчеркнуто, еще раз подчеркиваю - нападение! 
      Естественно поэтому на Западе памфлеты служили могучим орудием политической борьбы. Хотя многие памфлеты ввиду их опасности для авторов были анонимными, писали их и люди выдающиеся. Сквозь века прошел памфлет Эразма Роттердамского "Похвала глупости". Во Франции памфлеты писали Рабле и Вольтер, Дюмулен и Мирабо, в Германии - реформатор церкви Лютер... "В России при отсутствии политической жизни, почти отсутствует литература памфлетов". Это сказано в энциклопедии 100 лет назад, но положение не изменилось. Политическая жизнь в России по-прежнему отсутствует (я думаю, что имеется в виду жизнь гражданского общества, а не мелькание политклоунов на телеэкранах), смелое сатирическое обличение слишком опасно. Анонимного обличения никто не опубликует, поскольку в наши дни издателя схватят уже завтра. 
      Много лет я сотрудничаю в "Советской России". Ее аудитория - бедные, обездоленные режимом люди. Для них я и пишу. Считая это своей общественной работой, я отказался от гонораров. В основном я объясняю читателям их права и способы отъема их прав властями. Из сотен своих публикаций я отобрал только 9 памфлетов. Они, по определению острые, злые (я ненавижу своих "героев") и смелые. Смелость моя объясняется тем, что способ обличения я нашел в их собственных словах о себе. Поэтому вчинить мне иск о возмещении морального ущерба или о клевете практически невозможно (я вставил слово "практически" потому, что при нашем правовом беспределе и "Басманном" суде возможно все). 
      Россия идет к распаду, гибели. Экономист М.Делягин: "НАШЕ ГОСУДАРСТВО ВСТАЛО НА ПУТЬ КАТАСТРОФЫ. ОНО С ЭТОГО ПУТИ НЕ СОЙДЕТ". Только цифры: со времени прихода к власти "Семьи" Б.Ельцина и распада СССР населения РФ убыло на 10-15 миллионов человек и продолжает убывать. В Псковской области на одного родившегося - семь умерших. По заработной плате из 46 стран Европы Россия на 40 месте (ниже Украина, Молдавия и др.) но по числу миллиардеров - на 3 месте в мире. Средняя продолжительность жизни мужчин в Дании - 74 года, в России - 55 лет (5 лет не доживают до пенсии). Пресловутый МРОТ в Люксембурге, не имеющем нефти, - 1400 евро (около 50000 рублей) в месяц, в России - 720 рублей (ниже стоимости "корзины"). Налоги с миллиардеров - самые низкие в мире и продолжают снижаться (снижен социальный налог, обсуждается вопрос о снижении НДС). "Начальник Чукотки" Абрамович купил себе третью яхту за 72 миллиона фунтов! Это не вложение капитала. Содержание яхт и зарплата командам требуют больших затрат. Государство погрязло в коррупции и преступности (см. мою книгу "Великая криминальная революция в России. Мафия у власти". 2003 год, США). 
      . Чашу бесконечного терпения несчастных стариков-пенсионеров и инвалидов переполнила монетизация льгот, введенная правительством для уменьшения расходов бюджета, и они вышли на перекрытие дорог, несмотря на санкции "правоохранителей", охраняющих только права господ. Даже патриархат РПЦ, всегда шагающий в ногу с партией и правительством, сбился с шага. "Патриарх всея Руси Алексий II нечасто выступающий с оценками действий светских властей, констатировал, что в законах о монетизации льгот "не реализованы принципы справедливости", и потребовал "как можно быстрее дать людям положенное им по закону и по высшему, нравственному праву" (Коммерсантъ, 14.01.2005 года). 
      Вести народ на борьбу за право свое российская интеллигенция неспособна, ушла во внутреннюю эмиграцию. Ее интересы: Акунин и Маринина, мыльные сериалы про ментов, ОМОН и ФСБ, риэлити-шоу "За стеклом"... Однако под давлением народных масс, ее пробуждение возможно. Отсюда не исключено и появление интереса к памфлетам. Во всяком случае, через 100 лет после "кровавого января" стоит испытать интерес читающей публики России к памфлету. Попытка не пытка! 
      А.Тилле 
ЦАРЬ БОРИС: "ИДУ НА ВЫ..." 
    
      ИДУ НА ВЫБОРЫ! За предыдущую книжку, изданную сначала "за бугром", получил Б.Ельцин, по его словам, 280 тыс. долларов. А перед президентскими выборами 1996 года вышла странная книжица: "57 вопросов президенту России". Автор не указан, не названо издательство, нет выходных данных, не ясно, что за избиратели задают вопросы... Очевидно, сам Ельцин. Он же дает ответы. По сведениям газеты "Завтра", из полученного фирмой "Голден АДА" в США кредита, 400 тыс. долларов пошло на гонорар Ельцину. А так как в этот период никаких других его трудов не выходило, то видно, что у нас его труды ценят больше: 80 страниц, по 5 тысяч долларов страничка! Не хило! 
      И все же политикам, пока они не вышли на пенсию, стоит писать поменьше, помня, что написано пером, не вырубишь... Вот пишет Ельцин в книжице: "Очень люблю холодную воду. Даже, можно сказать, ледяную". А в "Исповеди на заданную тему" (1989) рассказывает о таинственном купании под Москвой: шел себе спокойно к другу на дачу, вдруг его сбросили с моста, "я оказался в реке. Я здесь не вдаюсь в эмоции, то, что в эти мгновения я пережил, - это совсем другая история. Вода была страшно холодная. Судорогой сводило ноги, я еле доплыл до берега, хотя до него всего несколько метров. Выбравшись на берег, повалился на землю". Вот и пойми, любит он холодную воду? Или полюбил после вынужденного купания? 
      ПРАВДОЛЮБ. Если Маяковский сказал: "Я сам расскажу о времени и о себе", то в книжице Ельцина наоборот, больше о себе, чем о времени. С самого рождения, - биография, карьера, вкусы, пристрастия... И к событиям у него отношение чисто личное. Ну, например, многие считают беловежские соглашения изменой родине в точном соответствии с Уголовным Кодексом РСФСР, развалом страны, а Ельцин считает это "началом нового союза народов, объединенных общей судьбой". Что-то начало нового союза до сих пор не просматривается. 
      Автор тяжело переживает каждое предательство, но к предателям относится по-христиански: "Если он нарушил принципы доверия, чести и дружбы - Бог ему судья". Сам он, естественно, никого не предавал. Однако в "Исповеди" признает, что в ЦК и в Политбюро попал благодаря Горбачеву, а потому в "Исповеди" он не верит слухам о предстоящем в КПСС перевороте и смещении Горбачева. Клянется: "если уж это действительно произойдет, я буду драться на пленуме за Горбачева". Напомню, что в это время Горбачев еще был его начальником. 
      А вот, что позднее писал о Ельцине неблагодарный Горбачев: скинутый Ельциным с трона: он договорился, что его кабинет в Кремле остается за ним до 30 декабря (1991). 27-го в нем была назначена встреча Горбачева с японским журналистом. "Но утром мне позвонили из приемной в Кремле и сообщили, что в полдевятого утра Ельцин вместе с Хасбулатовым и Бурбулисом заняли мой кабинет и бурно веселились, распили бутылку виски... Это было торжество хищников - другого сравнения не нахожу". 
      Кстати, на вопрос о "вредных привычках" наш правдолюб отвечает: "Так что скажу одно - выпить могу, но не злоупотребляю". На Руси это - грех простительный. 
      РЕФОРМАТОР. С чего начинает на новом посту любой советский начальник, от управдома включительно? С охаивания предшественника: Хрущев - Сталина, Брежнев - Хрущева, Горбачев - Брежнева, Ельцин - Горбачева... Сталин поступал умнее - возвеличивая Ленина, он возвышал себя как его ученика и соратника. Вот как описывает Ельцин начало своей карьеры: "Осенью 1962 г. я стал начальником стройуправления, а до меня там был жуткий разгильдяй, который завалил все"... А позже: "к 1991 г. нам досталась разрушенная страна на пороге краха и обанкротившейся экономики, которая не видела выхода из системного кризиса". 
      Но поскольку ранее Ельцин был одним из руководителей страны, он тогда и писал иначе: "Минувшее пятилетие стало новой крупной вехой в героической летописи Страны Советов... А все это - результат мудрого коллективного разума, титанического труда, несгибаемой воли и непревзойденного организаторского таланта Коммунистической партии, ее боевого штаба - Центрального Комитета и Политбюро во главе с товарищем Леонидом Ильичем Брежневым". Бурные, несмолкающие... 
      Я уверен, что вы не поверите мне, если я скажу, что Горбачев взял Ельцина в Политбюро за смелую критику его реформ. Правильно сделаете, если не поверите. 
      О социальной справедливости в "Исповеди" он говорил так: "Конечно, по крупному, на социалистических принципах вопросы у нас решены...", однако "если чего-то у нас не хватает, то нехватку у нас в социалистическом обществе должен ощущать в равной степени каждый без исключения". 
      А теперь обратите внимание на такое место в "Исповеди": четыре года "перестройки" некоторые называют началом реформ, но "в США - это президентский срок. За четыре года президент должен сделать все, что обещал, что было в его планах. Если страна не продвинулась вперед, его переизбирают". 
      А как быть, если страна резко откатилась назад? Ведь пишет он о состоянии страны за пять лет его правления "Экономика развалена. Предприятия разрушены. Сельское хозяйство в полном загоне. И это то, ради чего делались реформы?" Как говорится, хороший вопрос. 
      А ответ? - Раньше надо было начинать реформы. Выходит, тогда, когда он славил мудрую политику товарища Брежнева? 
      Ну, а есть ли положительные результаты за пять лет мудрого руководства товарища Ельцина? "Есть и очень важные!" И он перечисляет. 
      Во-первых, "Мы сумели выжить". Очевидно, "мы" это он и его "Семья", а не страна. Миллионы не выжили. Россия вымирает. На шесть Хиросим в год. Рекордно снизилась средняя продолжительность жизни (мужчин - до 57 лет). 
      Во-вторых, нет товарного дефицита. Позвольте! Есть небывалый дефицит! Конечно, на уровне мышления колбасника все здорово: иномарки, колбасы всех видов, виски, французское вино, одежда от Кардена... Но дефицит горючего, не только для деревни, но и для военной авиации, дефицит удобрений, питания для армии, в которой солдаты умирают от истощения, дефицит сырья для текстильной промышленности и проч., и проч. Завал колбас потому, что нет оплачиваемого спроса! Я - доктор наук, получаю, по словам Ельцина "большую" пенсию - 300 тысяч рублей (в ценах времени написания статьи - 1996). После оплаты квартиры и прочего остается 8 тысяч на день. Что я могу на них купить? Пакет молока и батон? Только съездить на мои 6 соток стоит 12 тыс. (льготы ликвидированы). Спасибо товарищу Ельцину за нашу счастливую жизнь! Сытые (Ельцин, лившицы, буничи) голодных не разумеют. Ельцин за 94 год, по его декларации, имел 552 331 580 рублей. При бесплатных услугах, транспорте, прислугах и прочем. Кстати, бесплатных для него, ибо это делается за наш счет, за счет налогоплательщиков. 
      В-третьих, предприятия "стали бегать за заказами, ищут работу, по-настоящему хотят работать больше и лучше". Хотят-то хотят, но "ложатся на бок", закрываются,, рабочие месяцами не получают зарплату, безработица растет... 
      "А самый главный, на мой взгляд, результат реформ, это то, что в стране появились люди с совершенно новой психологией". Вот уж, что верно, то верно! Столько взяточников, воров, рзкетиров, мафий, бандитов, в том числе во власти, в России никогда не было. 
      Всенародный поклон "реформатору" за такой главный итог! 
      Сейчас "люди с новой психологией", то есть начисто лишенные совести, разворовывают Россию. Она сказочно богата, но не беспредельно. 
      О РАЗНОМ. Теперь кратко пробежимся по другим перлам мысли "всенародноизбранного". 
      Война в Чечне. Недавно он сказал, что не может идти на выборы с длящейся войной в Чечне. Но война идет, а он идет на выборы. В книжечке Ельцин оправдывает войну в Чечне. К выборам война явно не кончится, а кровь россиян льется потоками. 
      "О трагедии 3-4 октября 1993 г." "И я выбрал свой вариант стабилизации". "Я"? На расстрел парламента была получена санкция США и Германии. С.Коэн писал: "Наши руководители знали заранее, что будет в России. Ельцин следовал экстремистской политике, и Америка поддерживала его и даже, возможно, подталкивала к этому". "Друг Гельмут" специально приехал в Москву, о чем Ельцин в своих "Записках" рассказывает: "Коль поддержал меня, выразив уверенность, что и другие члены "семерки" с пониманием отнесутся к жестким, но необходимым мерам". "Были убитые. Много убитых". Сколько, не сообщает. Здесь же он пишет иначе: "Танки стреляли не по Белому дому, они ликвидировали очаг гражданской войны в центре Москвы" 
      "Почему не выполняю обещания (не лег на рельсы?)" На митинге Ельцин сказал, если повысят цены, на рельсы лягу! Через несколько дней цены повысили. Это означает, что, клянясь перед народом, он уже знал, что повышение цен будет. 
      Но, оказывается, таки лег Ельцин на рельсы! Читаем: "В апреле 1993 года... я положил свою голову на "рельсы" всенародного референдума о доверии мне и курсу реформ". 
      "Когда мы будем жить лучше". Очевидно, никогда. Сами виноваты! Дело, говорит Ельцин в русском характере: "Всегда быть недовольным тем, что есть!" 
      "Правовая анархия". Цитирую: "3.4. Сегодня в России царит правовая анархия. Законы никто не выполняет, гражданам не у кого искать защиты". Вот это истинная правда! 
      "5.5. Что я думаю о претендентах на президентский пост?" Судя по отрицательному мнению о претендентах, себя претендентом он не считает. "Претендент любит руководить - экономикой, государством, партией или армией. Но еще больше любит быть на виду, нравиться людям и журналистам, а потому обещает дать каждому все, что ему заблагорассудится. За рубежом, на Родине, на митинге и в узком кругу - очень разный..." Получился автопортрет, не правда ли? 
      Полезно привести мнение Горбачева о наших правителях: "Власть оказалась у людей безответственных и некомпетентных, амбициозных и безжалостных". Оказалась? А раньше? 
      О диктатуре. Цитирую: "Диктатуры Ельцина не было и не будет, а других диктатур я не допущу!" Он еще до выборов уверен, что именно он будет "не допущать". 
      "ОБ ИТОГАХ ВЫБОРОВ". Выборы еще не прошли, а он уже пишет об итогах! "И в этот переломный для страны момент не имею права отпускать штурвал управления Российским государством". 
      И не отпустит. 
      Статья опубликована в "Советской России" 25 мая 1996 года 
      Примечание: рейтинг Ельцина перед выборами был по разным данным 5-6 %. Но выборы он выиграл. С такой программой. Вот, что значит предвидение! 
Я - ПАМЯТНИК СЕБЕ 
    
      Властитель слабый и лукавый, 
      Плешивый щеголь, враг труда, 
      Нечаянно пригретый славой, 
      Над нами царствовал тогда. 
      А.С.Пушкин 
      ГАЛЬВАНИЗАЦИЯ ТРУПОВ. Почему В.М.Молотов, проживший долгую политическую жизнь, насыщенную многими историческими событиями, будучи на пенсии, не писал мемуаров? Да потому, что правду написать не мог, а врать не хотел. Нельзя отрицать, что он был человеком умным, чего, увы, не скажешь о Горбачеве и множестве "мемуаристов", у которых молоко на губах не обсохло, а они уже пыжатся над воздвижением себе памятников при жизни. Разразилась настоящая эпидемия: любой прыщ с желтой головкой, случайно вскочивший на больном теле России, воображает себя Казбеком со снежной вершиной, и спешит возвестить о сем человечество. Без вранья при том обойтись невозможно. А время летит быстро, и ложь становится очевидной. Вряд ли с удовольствием перечитывает свою "Исповедь" Б.Ельцин, написанную еще тогда, когда он был коммунистом и обещал "драться за Горбачева". 
      Современные мемуары напоминают мне опыты ученого XYIII века Гальвани, cлучайно коснувшегося проводом трупика лягушки, который задергался как живой, что привело к ряду полезных открытий. Печально, но дерганья политических трупиков ничего не дают даже им самим, кроме лишнего позора. 
      "Лучший немец" Горбачев выпустил объемные мемуары (2 тома, 1256 страниц), хорошо изданные, цена тоже хорошая - 45 тысяч руб. Много фотографий, на суперобложках цветные портреты автора, правда, обрезанные поверх бровей вместе с плешью и отметиной, которой Бог по пословице метит шельмецов. В аннотации сказано, что автор ""рисует эмоциональную, насыщенную уникальными фактами и откровениями (?)... картину своего пути к вершине власти". Уже вранье! О том, какими путями он пришел к власти, - нет ни слова. Если чем и интересны его мемуары, так это тем, о чем он умалчивает. 
      Много места уделено светлому образу его музы - незабвенной Раисы Максимовны.. Потому придется кратко о ней упомянуть. Желая ее возвысить, подчеркнуть ее ученость, Горбачев не раз говорит о ее диссертации, но (из скромности?) не упоминает о ее вкладе в науку. Восполним. Она научно доказала, что колхозы - школа коммунизма для крестьян и что религиозные пережитки успешно изживаются. Осталось их добить, для чего рекомендует активнее внедрять социалистические обряды. На ее любимом портрете она красуется с огромным крестом на груди, хотя православные такой показухи не терпят и носят нательный крестик. 
      Лейтмотив книги - самовосхваление и самооправдание. В газетной статье невозможно, да и не нужно, проследить весь его путь к вершине власти и оттуда. Достаточно остановиться на ключевых моментах, чтобы дать читателям представление о книге и ее авторе. 
      ПРОДОВОЛЬСТВЕННАЯ ПРОГРАММА, Философ и писатель А.Зиновьев сформулировал главный метод решения руководством страны возникающих проблем: "Решение задачи по принятию решения о решении задачи оно воспринимает как решение последней". Как решается острейшая задача по борьбе с преступностью? Принимаются бесконечное число программ по борьбе с преступностью. А преступность растет. А вы что хотите? Чтобы Ельцин пошел искать убийц Меня и Холодова? А еще и вашу угнанную автомашину? Еще в Ставрополе Горбачев вел "битву за хлеб". Цитирую: "В ход шла жесткая машина выжимания, выгребания, вытряхивания зерна из каждого колхоза и совхоза". И вот, когда в ЦК Горбачева "посадили на сельское хозяйство", "жуткая открылась картина": земля погублена, положение людей на земле ужасно. С началом войны в Афганистане проблема обострилась, и ее решение поручили Горбачеву. Как он ее решил? Составил Продовольственную программу! 
      К его удивлению, его прожекты встретили ожесточенное сопротивление в Политбюро. "Соратники" сочли, что он "подбрасывает" тщеславному Брежневу грандиозную, но нереальную идею, чтобы обскакать их на пути к "вершине власти". Горбачев описывает "дворцовые игры", в которых он выиграл, но дальнейшие события показали, насколько правы были его противники. 
      Многие еще помнят дикую свистопляску вокруг принятой в 1982 году десятилетней Программы. Ходжа Насреддин взялся за 20 лет обучить осла грамоте. Так султан умер до истечения срока программы! А Горбачев взобрался на "вершину власти" и за Программу никто не отчитался. А как ее обсуждали на всех партконференциях, включили в вузовские программы и т.д., хотя кроме анекдотов иных результатов она не имела. Вот один из них: муж, придя с работы, находит записку от жены: "Захочешь есть, возьми в холодильнике вырезку. Из Продовольственной Программы". 
      Реально создание АПК привело только к резкому росту числа дармоедов на селе, о чем сам автор пишет: "Над колхозами и совхозами навис грандиозный бюрократический аппарат, пытавшийся все определять и контролировать". А Горбачев? На своем последнем (ХХУ111) съезде КПСС в 1990 году, когда настала пора отчитываться за его детище, он не обмолвился о Программе ни единым словом. И никому из выступавших не позволил. 
      "БЕЛАЯ ВОРОНА" НА "ВЕРШИНЕ ВЛАСТИ" Обстановку в ЦК Горбачев рисует откровенно черной краской. Говорит о маразме в Политбюро, окружение генсека (в котором сам состоял) называет "челядью", "сворой". "Интриги, подсиживание, сплетни определяли общую атмосферу на Старой площади... Никто не хотел думать о деле, вернее, за любым делом усматривали какую-то личную корысть". (Примечание: а сейчас? А.Т.) Будучи сам "человеком Андропова", Горбачев хвалит его как личность, но не его деятельность. В общем. У Горбачева получается, как у Собакевича. что в ЦК одни "христопродавцы". Один там был порядочный человек - сам Горбачев, да и то, если сказать правду... О себе он пишет, что был, не свиньей, конечно, а "белой вороной" и даже лозунг в ЦК был "Остановите Горбачева!". Не остановили. А зря! Более того, председателем комиссии по похоронам Черненко (по обычаю это означало будущего генсека) предложил его лютый враг - Гришин. 
      "МИНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ". Знаменитая "антиалкогольная кампания" рассматривается Горбачевым в главе о первых попытках хозяйственных реформ. Он говорит о "благородном замысле и плачевном исходе", хотя, точнее, это был кретинизм по замыслу и первым шагом по разорению России - по итогам. 
      Замысел состоял в запретительных мерах, бесполезность которых показал исторический опыт ряда стран. Вот американский анекдот времен "сухого закона": приезжий спрашивает жителя городка: "Мистер, где у вас можно выпить?". Тот отвечает: "Видите ту церковь?" - "Не хотите ли вы сказать, что в церкви дают выпивку?" - "Нет. Это единственное место в городе, где нельзя выпить!" 
      Что же до осуществления, то сам автор не может умолчать о вырубке столетних виноградников. (Между прочим, во втором томе он рассказывает, как в Германии для него при нем посадили пять виноградных лоз и обещали ежегодно присылать с них пять бутылок вина. Он не отказался). "Приобретенное в Чехословакии дорогостоящее оборудование по производству пива ржавело и гибло" Уничтожалась водочная промышленность, хотя издавна на Руси "монополька" составляла пятую часть доходов и была основным источником "налички". Поэтому удар по финансам оказался непоправимым. 
      Но еще тяжелее был удар по моральному состоянию нации, о чем автор в своих "воспоминаниях" сказать забыл. Резко возросли преступность, наркомания и токсикомания, особенно среди детей (это тогда вошло в практику нюхать клей "Момент"), употребление суррогатов с неизбежными отравлениями. 
      Горбачев здесь кается. Но в чем? Он, видите ли. "полностью передоверил исполнение" в силу "отчаянной занятости". В общем, как всегда, виноваты исполнители. А кто дал выговор замминистру здравоохранения за то, что тот сказал о пользе умеренного употребления виноградных вин? 
      ПЕРЕСТРОЙКА (КАТАСТРОЙКА). 90-летнему писателю Леониду Леонову Горбачев приписал слова: "Перестройка определит жизнь страны на ближайшие столетия". Как скромненько и со вкусом! Не на тысячелетия же! Вот Гитлер, тот предсказал "третью Римскую империю германской нации" на тысячу лет! Сущность перестройки Горбачев видит в "демократизации" и "экономической реформе". 
      О демократизации можно судить по интересной детали мемуаров: хозяйственный аппарат, вплоть до предсовмина Рыжкова, противодействовал планам Горбачева, но (обратите внимание!) "открыто против реформы никто выступать не осмеливался, все были "за"... Ничего себе "демократия", когда цвет партии и правительства не осмеливается возразить против гибельных планов разорения России! А уж как восторженно восхваляли реформы абалкины, аганбегяны, буничи! За то и получали звания академиков и прочие награды и отличия. Потому они и академики, что восхваляют любые прихоти господ: и Программу построения полного коммунизма к 1980 году, и Продовольственную программу, и горбачевские реформы и т.д. и т.п. Стыд и научная карьера у нас - вещи несовместные. 
      НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС. Горбачев рыдает: "Невыносимо горько видеть, что происходит с моей (?) страной. Межнациональные конфликты переросли в войны, сотни беженцев (миллионы, господин Горбачев! А.Т.) вынуждены покинуть свою землю, дом, могилы предков". 
      Какое отвратительное лицемерие! Слезы крокодила! 
      Для выполнения поставленной извне задачи развала многонационального Советского Союза было важно разжечь национальную вражду, спровоцировать кровавые конфликты. Эту программу Горбачев выполнил. Поэтому интересно, как он вспоминает о своих действиях в этой части. Увы, если вы подсчитаете, сколько места отведено Раисе Максимовне, приемам, меню обедов, народной любви к автору, а сколько национальной политике, вы будете обмануты в ожиданиях: из 45 глав ей уделена одна главка, в которой больше пустозвонства, чем фактов. 
      Так, одна страничка уделена Казахстану и назначению наместником русского Колбина, а последовавшим событиям - 5 строк, закончившихся фразой: "Была применена сила". Все. Но Карабаху и тому, как "я (!) старался наладить диалог" и как "мы (!) опоздали с Сумгаитом... Группы с участием уголовных элементов, явно подстрекаемые (КЕМ? А.Т.), врывались в дома, расправлялись с армянскими семьями". Опять гнусное лицемерие! Сумгаитская резня готовилась. О ней было заранее известно. Армяне просили у властей защиты и защита была обещана... Войска Горбачев послал после резни и жалуется : "мы (обратите внимание, как умело он употребляет местоимения "я" и "мы") снова оказались под огнем критики, теперь уже - за применение силы". 
      В Карабах он послал "миротворца" А.Вольского, умело превратившего конфликт в войну. Почему Горбачев, при наличии огромной армии, не развел стороны и не предотвратил войну? Не пытайтесь найти ответ у Горбачева. Ему нужна была война для подавления демократического движения, начавшегося на Кавказе. 
      Когда началась армянская резня в Баку, войска под руководством академика-разведчика Примакова и секретаря ЦК Гиренко стояли у ворот города, (как когда-то наша армия стояла под Варшавой в ожидании подавления нацистами восстания в гетто) а по окончании резни вошли в город, расстреливая мирных азербайджанцев. "Да, горько, очень горько", - рыдает новый Тартюф, но его цель была достигнута, - национальный конфликт стал необратимым. 
      В "забродившую" Прибалтику Горбачев направил старого лицедея А.Яковлева, успокоившего по возвращении хозяина: "Все прибалты за перестройку, за Союз". Конечно, мемуарист поверил ему, а не сводкам ТАСС и газетам. 
      О резне в Тбилиси так: приехал из Лондона, почувствовал (?), "что-то назревает". Грузинское руководство успокоило, "а в ночь с 8 на 9 апреля разразилась гроза". О многих других кровопролитиях он вообще не упоминает. Забыл? "Память девичья?" 
      Книгу ему помогали писать 8 деятелей из оставшейся свиты, включая его светлость князя Г.Шахназарова, которого он так и величает, а книга получилась лживая и неумная. Как говорится, у восьми нянек... 
      ГЕНЕРАЛЬНОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ В "ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ". Значительная часть второго тома (500 стр.) посвящена оправданию капитуляции перед Западом и предательства союзников по Варшавскому договору. 
      Напомню, что самая горячая линия фронта проходила по Германии. К.Аденауэр, понимая безнадежность военного решения объединения Германии, разработал "восточную политику, состоявшую в разрушении лагеря противника ИЗНУТРИ руками "агентов влияния", путем расширения контактов, пропаганды, оказания "помощи". Блок НАТО принял эту политику. Шеф КГБ В.Крючков неоднократно докладывал Горбачеву об "агентах влияния" (Яковлеве, Шеварднадзе и др.). Горбачев не реагировал, по понятным теперь причинам. Чем объясняется "непотопляемость" Яковлева при всех режимах, да и популярность самого Горбачева на Западе? 
      Только благодаря Горбачеву, сказал бывший генсек НАТО Вернер, НАТО в кратчайший срок "достигла всех своих целей, не сделав ни одного выстрела" (воспоминания Фалина). Благодарность Запада не только моральная. По словам его бывшего помощника Болдина, на счету он имел миллион долларов. Полагаю, что не о всех счетах и подношениях Болдин знает. 
      Мне особенно хотелось почитать о падении Берлинской стены, о событиях предшествовавших и последующих. Могу перепечатать все, что сказано по этому поводу: "Ушел в отставку Хонеккер. Рухнула Берлинская стена". Как видите, болтливый Горбачев может быть и лаконичным. 
      На ХХУII съезде КПСС Горбачев хвастался, что при нем Варшавский Договор получил "второе рождение", а в мемуарах он дает отповедь тем, кто считает, что он "сдал социалистические страны". Довод представил ну совершенно неотразимый: "Уместно спросить, кому принадлежат "отданные страны"? Ответ ясен: Польша - полякам, Чехия и Словакия - чехам и словакам...". Уместно спросить, кому принадлежат США, Англия, Италия и почему это не мешает им состоять в НАТО? 
      АВГУСТОВСКИЙ ПУТЧ. ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Нет, я не думаю, что Горбачев больше не будет предавать, но масштабы предательств будут уже не те. Своих соратников он обвиняет в предательстве, не жалея эпитетов. Но Болдин рассказывает, что, будучи обеспокоен положением в стране, сам Горбачев приказал подготовить акты о введении чрезвычайного положения в стране. 
      Горбачев пишет, что некоторые "высказывали подозрения, а то и прямо утверждали, будто я был в сговоре с путчистами". У меня лично сомнений в этом никогда не было. Горбачев всегда вел двойную игру, обеспечивая себе на всякий случай алиби. Не случайно в это тревожное время уехал со всей семьей в "свою" новую резиденцию в Форосе. Особенно остро стоял вопрос о подписании нового Союзного Договора. Даже после разгрома путча только 8 республик согласились подписать договор, и среди согласных не было Украины! И в такой ответственный момент руководитель едет отдыхать? 
      Делегацию путчистов он проводил, обругав, по его словам, "по-русски" (говорят, он сказал им: "ну и мудаки же вы"). Я с ним согласен, но напомню древний афоризм: скажи мне, кто твои друзья и я скажу тебе, кто ты. 
      Итак, после краткого обзора горбачевского монумента, доступ к которому свободен, приведу в заключение слова Г.А.Зюганова о Горбачеве: он "предал всех своих друзей и союзников , свои знамена, державу, своих земляков. Ему не может быть прощения. Этот Нобелевский лауреат мира развязал в нашей стране гражданскую войну, в которой уже погибло 600 тыс. человек, более миллиона раненых и шесть миллионов беженцев... он продолжает лгать и клеветать на тех, кого сам же и предал. Думаю, что он панически боится ответственности за все им содеянное и потому пользуется любым случаем, чтобы запутать следы". Мемуары Горбачева - документально подтверждают это мнение. 
      "Советская Россия" 11.11.95 
КРИМИНАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И РЕНЕГАТ ГАЙДАР 
    
      НА ПОТОМКАХ ПРИРОДА ОТДЫХАЕТ. Этот афоризм придумал не я, но вспомнил, когда решил узнать, чем богат вождь "демократической интеллигенции". В каталогах главной библиотеки страны ("Ленинки") я увидел сотни карточек книг Аркадия Гайдара и о нем, с десяток - адмирала газетных морей - Тимура Гайдара, и с пяток тощих и пустых брошюр (половина в соавторстве) - Егора Гайдара. Мода порочить прошлое не обошла и Аркадия Гайдара, но никто не посмеет упрекнуть его в неискренности, в неверии в те идеалы, которым он посвятил свое творчество и верность которым он доказал своей смертью в Отечественной войне. Егорушке следовало бы отказаться от использования литературного псевдонима деда в качестве родовой фамилии, но, конечно, делать карьеру с именем Гайдара наперевес куда как сподручнее. 
      Сейчас те, кто теснился под знаменем Ленина, предали коммунизм. Свирепые гонители религии занялись "святомаскировкой", отбивают поклоны в церквях, освящают свои офисы. Человек не корова, мнения менять может, не раз из монахов выходили атеисты и наоборот. Но когда меняют "убеждения" выгоды ради, по команде "сверху", от этого тошнит. Номенклатурный сотрудник "Коммуниста", член редколлегии "Правды", сделавший карьеру на пропаганде ленинизма, счел полезным лягнуть парным копытом Ленина, чего сейчас не делают только ленивые или совестливые эстрадники. Титул книги Гайдара "Государство и эволюция", название одной из глав "Три источника и три составные части большевизма" ясно показывают "синдром Моськи". Потому и я этот памфлет назвал с намеком на статью Ленина "Пролетарская революция и ренегат Каутский". 
      Совершенно новое явление наблюдается в духовной жизни России. Если когда-то Чернышевский, Флоренский, Бердяев, Лосев становились властителями дум просвещенной России, то теперь телевидение "раскручивает" как поп-звезду любого парвеню (выскочку). Появился особый тип экономистов-эстрадников, ничего не имеющих за душой, но ежедневным мельканием в "ящике", умным видом, менторским тоном производящих на неискушенную массу впечатление великих мыслителей. 
      Может ли, например, серьезный экономист заикнуться о реформе экономики России за 500 дней? Или взяться за построение образцового капитализма в отдельно взятой Нижегородской губернии (кстати, не знаете, во сколько нам это обошлось?). Но телереклама может "Тампакс" сделать чудом света. И вот, вместо того, чтобы господинчика Явлинского вывалять в перьях, о нем всерьез говорят как о кандидате в президенты России. А "отец русской демократии" возглавляет партию, которую, якобы, выбрала Россия. Грустно стало в России, господа! 
      ПОДВИГ ГАЙДАРА-ВНУКА. Во введении к книге Гайдар бахвалится, что написал ее за два месяца. Мог и не говорить. Это сразу видно. При чтении первых четырех глав, я не мог понять, зачем вообще она написана. Ей больше всего подошло бы название "Взгляд и нечто". Пересказываются банальности о положении России между Европой и Азией, Западом и Востоком и выборе пути, обсуждавшиеся еще в позапрошлом веке. Естественно, Гайдар - западник, ибо Запад оплачивает сейчас исполняемую в России музыку. Хотя книгу, как говорит сам Гайдар, ему помог написать папочка, в ней нет ни одной свежей мысли или оригинальной идеи. Ему приспичило удовлетворить "потребность осмыслить... вопросы нашей сегодняшней политической жизни". Ну что же, каждый волен удовлетворять свои естественные потребности, даже публично, если позволяет совесть. Вкусим же от кислых плодов размышлений Гайдара-внука. 
      В первой главе ("Две цивилизации") Гайдар сообщает, что в Азии не было частной собственности, а государство-собственник было деспотическим, в Европе же наоборот. Никакого "особого пути" у России не было, а только извечная борьба двух тенденций. Подавляя Восток, Россия всегда оставалась "догоняющей цивилизацией". Так и называется вторая глава. Между прочим, первый параграф ее не имеет номера, за ним сразу (!) идет пятый. А за пятым - четвертый! В мешанине его разглагольствований это значения не имеет никакого, но демонстрирует, в какой спешке рождался этот первый гайдаровский опус "общетеоретического" плана. В третьей главе "Три источника и три составные части большевизма" (в ней шестой параграф идет сразу после второго) Гайдар дает самую "сокрушительную" критику ленинизма. "Так слились воедино и образовали какой-то "сверхрезонанс" три разных истока: военное озверение, вечно пугачевский дух в народе и ленинско-марксистский фанатизм". По Гайдару, Ленин построил военно-промышленный государственно-монополистический капитализм под названием социализма, который в сочетании с диктатурой партии привел к тоталитаризму. В социализме смыкались "суперзападная" структура с азиатчиной. В четвертой главе "Государственная собственность номенклатуры" описывается краткая история перерождения номенклатуры, стремившейся к личному обогащению без вечного страха все потерять, включая жизнь. Попросту, желание бессовестно и бесстрашно красть. 
      К 90-91 годам в стране назрела революция, которой "тогда, к счастью, не случилось". Здесь "особа, приближенная к императору", бьет лбом поклоны: "Надо отдать дань и политической ответственности Б.Н.Ельцина, сумевшего тогда возглавить движение и твердо удержать его, не дать разразиться бунтом, провести в 1991 году смену режима цивилизованно: по форме - революционно, по сути - компромиссно". 
      Глава У называется "Первоначальное накопление". Тем, кто хочет ознакомиться с манифестом Гайдара, но не имеет достаточно времени, советую этой главой ограничиться, ибо именно ради нее, ради оправдания и восхваления роли Гайдара-внука в российской истории и была написана книга. Пытаясь принизить роль Ленина, Гайдар-внучек, надеется преувеличить свою. "В этот поворотный, грозящий катастрофическим взрывом, исторический момент, - вещает Гайдар - начались "пожарные реформы" и была призвана команда "камикадзе". Нас позвали в момент выбора". Тоже мне, Минин и Пожарский в одном флаконе! Спаситель России! 
      Камикадзе в Японии - солдаты и офицеры ЗАРАНЕЕ обрекшие себя на смертельный подвиг. Конечно, Гайдар своим животом может заткнуть любую амбразуру. Его похвальбу можно было бы оставить без внимания, если бы не важный подтекст слова "камикадзе". Гайдар и его команда знали, что их деятельность приведет к катастрофическим последствиям для народа и страны, и их сделают козлами отпущения. В то же время выскочки-фанфароны не рисковали ничем, не только жизнью, но и материальными благами! Такие вот "камикадзе" в России! 
      При этом возникает естественный, но не имеющий ответа в книге, вопрос: где и кто разработал для России катастрофический "пожарный" план, и почему для его проведения были призваны "завлабы", не руководившие никогда даже прачечной. Торговля цветами не в счет. Явлинский как-то проболтался , что план 500 дней родился в США. А "пожарный"? 
      ВЕЛИКАЯ КРИМИНАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. Вернемся к названию главы и установим, что такое "первоначальное накопление", поскольку путаются в этом многие. Очевидно, Гайдар принадлежит к "марксистам", которые Маркса изучали по пособиям Политиздата. В "Капитале" Маркс пишет: "Процесс, создающий капиталистическое отношение, не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда... Следовательно, так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства". Это означает превращение крестьян и ремесленников в пролетариев, продающих капиталистам свою рабочую силу. 
      Гайдар либо по невежеству, либо исходя из своих политических целей, грубо искажает историю, говоря, например, что в Англии на смену феодальному праву "медленно" шла частная земельная собственность. Неужели не слышал он, как лорды сгоняли крестьян с земли ("овцы пожрали людей"), приняли закон о повешении за "бродяжничество". У крестьян не оставалось выхода, как соглашаться на нечеловеческие условия труда на фабриках. 
      Поэтому в постсоветской России "первоначального накопления" не было и быть не могло, ибо и в деревне , и в городе производители были ранее отделены от средств производства, которые фактически находились во владении (не в собственности) номенклатуры. Гайдар под термином "первоначальное накопление" подразумевает личное обогащение номенклатуры, использовавшую власть для перекачки общенародных средств в свои карманы, воровство, ограбление народа, чем и занимались "камикадзе". 
      Введенный С.Говорухиным термин "Великая криминальная революция" ограничен у него воровством и уголовщиной, хотя содержание явления гораздо шире и многограннее. Прежде всего, следует включить в него "Преступление тысячелетия" - великую геополитическую катастрофу - развал России (для мира СССР всегда оставался Россией) на15 кусков, о чем Гайдар вообще не говорит. Гибельные последствия этого события у нас еще не осознаны. Разорваны связи единой страны, устанавливавшиеся столетиями. З.Бжезинский предсказал: "Россия будет раздроблена и под опекой" Я с ним согласен. Чечня - лишь начало. 
      Восторженно восхваляемая Гайдаром "приватизация", которую народ совершенно точно назвал "прихватизацией", - главное "достижение" ельцино-гайдаровских реформ. Миллиардные состояния при всеобщем обнищании создавались за считанные месяцы не трудом, а элементарным воровством, присвоением народной собственности и природных богатств. Не случайно после ухода "команды камикадзе", все они сохраняют и укрепляют свое положение, особенно Чубайс. Присвоение народной собственности происходило, в частности, путем "ваучеризации" - фиктивного наделения граждан (включая грудных младенцев) якобы средствами производства. Чубайсы и буничи обещали златые горы держателям ваучеров. Фактически же скупка ваучеров у населения позволила аферистам "на первом этапе ваучеризации" скупать заводы за ворох бумажек. Правда в обесценении ваучеров Гайдар обвиняет Верховный Совет. Был ли в чем-то виноват Гайдар? В книге ответа нет. 
      ЗАПАД НАМ ПОМОЖЕТ? Ход новейшей истории России Гайдар представляет естественным процессом, управляемым выдающимися вождями. Как Гайдар, которому удалось "ВВЕСТИ В ДЕЙСТВИЕ ОБЪЕКТИВНЫЕ ЗАКОНЫ ЭКОНОМИКИ"!!! (см. стр.155). Любой грамотный человек знает, что объективные законы потому и объективные, что в противоположность субъективным не зависят от воли субъектов - людей. Но Гайдар - это вам не какой-то субъект! Понимать надо! 
      Гайдар практически не касается роли Запада в "реформах" и западной "помощи", хотя известно, как президент сверхдержавы Горбачев клянчил подачки у Финляндии и Люксембурга, а Черномырдин заклинал "не опаздывать с инвестициями". И подачки и инвестиции нам дают грошовые, по 2 - 3 миллиарда долларов, хотя наши капиталисты и бюрократы инвестируют на Западе сотни миллиардов. Гайдар пишет: "Капиталы, в том числе вышедшие из золотой пены инфляции, не могут мирно лежать в сейфах. Естественно, что для российского капитала сфера приложения все-таки не Швейцария, а Россия". Даже Гайдар это понимает! А деньги из России утекают , как вода из решета. 
      Совершенно обойти роль Запада он не мог. Но пишет так: "В манихейском сознании нашего общества, пораженном "манией заговоров", возникли в связи с этим идеи мирового заговора номенклатуры, инспирированного, естественно, из Вашингтона и Тель-Авива (Какая убийственная ирония! А.Т.),.. вплоть до откровенно параноидального бреда про "агентов ЦРУ в Политбюро" и тому подобных галлюцинаций". 
      Я готов признать себя параноиком, если мне ответят на ряд вопросов. А была ли "холодная война", сопровождавшаяся "горячими войнами" в Китае, Вьет-Наме, Мозамбике, Анголе и многих других странах, где мы теряли людей и еще больше денег? Идут ли такие глобальные войны беспланово? Что это за "великая победа", с которой поздравил американцев президент Буш-старший после капитуляции Горбачева? Чьими руками была достигнута цель, которой не добился Гитлер за четыре года кровопролитной войны? Не содействовал ли этому ряд лиц в Политбюро (Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе)? 
      ЕСТЬ ЛИ У РОССИИ ВЫБОР? "Выбору России" посвящена последняя глава, в которой содержится "политическое завещание" Гайдара-внука. Он "озадачивает" российское общество и государство (не указывая, КАК выполнять его "исторические предначертания"): ликвидировать коррупцию и преступность (всего-то? А.Т.), отделить государство, бюрократию от собственности и т.д. и т.п. Пересказывать этот "художественный свист" нет никакого смысла. Как, например, отделить Черномырдина от "Газпрома", Чубайса от госимущества? 
      КТО СТРАНУ И НАРОД СДЕЛАЛ НИЩИМИ? Грамотные экономисты (например, обозреватель радио "Свобода" А.Чернов) еще в начале правления Гайдара предупреждали, что нельзя повышать цены в условиях товарного дефицита, ибо это неизбежно вызовет обвальную инфляцию и обнищание населения, а далее - крах экономики. А ограбление народа замораживанием вкладов в сберкассы? Ежу ясно, - эта "ошибка" Гайдара, больше, чем преступление. Усердные исполнители американского "пожарного плана" (они же "камикадзе") это заведомо знали. 
      Гнусная ложь гайдаровцев о "рыночных реформах" и строительстве капитализма западного типа опровергается неплатежами зарплаты рабочим. Ввели "мировые цены", но речи не было о "мировой зарплате". Наоборот, реальная зарплата падает. Чтобы угодить МВФ (США) снижением инфляции зарплату и пенсии вообще перестали платить, хотя Гайдар острит (юмор висельника), что зарплату рабочим платить "желательно" (стр. 156). 
      Оправдывая себя, Гайдар утверждает, что (внимание!!!): "настоящей шоковой терапии у нас в 1992 году (не говоря про последующие годы) так и не было". А что надо было сделать еще для "настоящей"? Дустом народ засыпать? Более того, Гайдар нагло утверждает, что реальные доходы населения ПОВЫСИЛИСЬ, и это видно "по тому, как люди одеты, как увеличилось число автомашин... как недоступные ранее товары стали предметом массового потребления". Идет геноцид населения, достигающий шести Хиросим в год, ООН констатирует "демографическую катастрофу в России", страна переполнена беженцами, беспризорниками и бомжами, но для жирных господ "настоящего шока не было"! Сытые гайдары голодных не разумеют. 
      Мельком отмечу, что книга написана с большими претензиями. Как говорила чеховская героиня, "Они хочут свою образованность показать..." Вопреки Гайдару, перед Россией сейчас никакого выбора между "двумя цивилизациями" нет, ибо она, благодаря Ельцину-Гайдару, скатилась в пропасть "третьего мира" (вместо "Третьего Рима"). Россия УЖЕ КОЛОНИЯ ЗАПАДА, как экономически, так и духовно (посмотрите телевизор!). Напоминаю, что сейчас в мире юридически колоний нет вообще. Неоколониализм же, по энциклопедическому словарю, есть "экономическая экспансия (в виде инвестиций, кредитов и субсидий) нередко сочетаемая с использованием методов политического и военного давления и опоры на внутреннюю реакцию". Разве определение не подходит? Один к одному. Наберемся же мужества, как ни прискорбно, это признать, и продолжим клянчить "инвестиции, кредиты и субсидии", вывозить нефть, золото и бриллианты. А ввозить бусы, презервативы, водку, товары. срок которых истек и экологические отходы, превращая страну в свалку. 
      Нет, не получилось у Гайдара самооправдания. Тем более, опровержения Ленина! 
      Вместо того, чтобы предстать перед судом за развал страны, ее экономики, ограбление народа и национальную измену, этот отец демократии, гигант мысли, надувая щеки, ежедневно с экранов телевизоров, с думской трибуны, из президиумов конференций поучает, поучает, поучает... И даже возглавляет партию. Вроде бы интеллигенции... 
      Бедная Россия! 
      "СР" 19.10.95. 
НОВЫЙ ГЕРОСТРАТ 
    
      ГИГАНТ МЫСЛИ. Остап Бендер, представляя старгородским "сливкам общества" Кису Воробьянинова гигантом мысли, отцом русской демократии, особой, приближенной к императору, требовал от Кисы одного: чтобы тот молчал и надувал щеки. О.Лацис, представляя в "Известиях" книгу Гайдара "Дни побед и поражений", задачу имел более скромную, поскольку Гайдар итак слывет гигантом мысли, отцом демократии и особой, приближенной к императору. И щеки ему надувать не нужно: куда больше? И сам Отто вам не жук на палочке! "Золотое перо России"! 
      С другой стороны, побед Гайдара никто не видел, о поражениях в рекламах не пишут. А хвалить книгу собрата по цековскому агитпропу и ренегатству надо... 
      Несколько раз перечитал рецензию в поисках побед и поражений. Нашел интересную фразу: "Советская эпоха с ее презрением к интеллекту и негативной селекции кадров (не потому ли Лацис в ЦК КПСС попал? - А. Т.) оставила в наследство крайнюю деградацию кадров (!) во всех сферах умственного труда". Золотые слова "Золотого пера"! 
      В аннотации к книге (их обычно пишут сами авторы) говорится: "Самый молодой глава правительства, России бесстрашно взявший на себя бремя принятия судьбоносных решений в тяжелейший период, уже увековечил свое имя в истории"! 
      Что касается младости, то Михаилу Федоровичу Романову было 17 лет, когда после великой смуты его избрали на царство. "Больной и неспособный, предоставил управление страной отцу" (Энц. Словарь). По легенде довод бояр был: "Миша годами млад, умом не быстр и нам будет поваден". 
      Что до "увековечения", то на ту же букву Г. вошли в историю Герострат, Гитлер и тот же Горбачев. Презирать и проклинать их будут действительно долго. 
      БЕДНЫЙ КАНТ. Не люблю читать мемуары политиков. Все они пишутся для самовосхваления и самооправдания. Если правда там есть, попробуй, отдели ее от лжи! И при этом мемуаристы всегда стараются уверить читателя в своей кристальной честности и бескорыстном правдолюбии. 
      Гайдар это знает и потому привлекает на помощь Иммануила Канта, великого философа, родившегося в нашем Калининграде. Гайдар пишет: "Вообще невозможность сказать всю правду людям о положении страны, о том, что делаешь, - это, к сожалению, приходит вместе с реальной властью. Именно здесь хорошо понимаешь точность кантовского принципа: "Все, что ты говоришь, должно быть правдой, но отсюда не следует, что надо говорить всю правду". Иными словами, он никогда не врет, но иногда правду скрывает, как рекомендовал Кант. 
      И как тут не вспомнить эпиграмму Саши Черного: 
      Ослу образованье дали. 
      Он стал умней? Едва ли. 
      Но раньше, как осел, 
      Он просто чушь порол. 
      А нынче - ах, злодей, - 
      Он с важностью педанта 
      При каждой глупости своей 
      Ссылается на Канта. 
      ПРАВДОЛЮБ. Гайдар уверяет, что ему сильно мешал дедов псевдоним. Сам он был обычным гением, но все держали его за блатника, приписывая его успехи псевдониму. Вы ему верите? Я - нет. С 18 лет он мог откинуть псевдоним и взять родовую фамилию Голиков. Тем более, что все равно остался бы на "г". 
      Или еще: студентом он, по его словам, хорошо изучил "базовые работы марксизма". Но в предыдущей книге он уверяет, что ему "удалось ввести в действие объективные законы экономики"!!! Студенту 1 курса за такое утверждение поставили бы двойку! Даже такой гигант экономической мысли как он, не способен вводить или устранять объективные законы. Только барону Мюнхгаузену это удавалось. И то иногда. 
      А сейчас, друзья мои, предложу я вам задачку на предмет определения правдолюбия господина Гайдара. Есть у нас общеизвестная и много лет неразрешимая проблема: от министров до бандитов все воруют, а деньги прячут "за бугром". Это несравнимо больше, чем подачки, вымаливаемые у МВФ ценой утраты независимости. Если эти многомиллиардные "заначки" вернуть в Россию, все экономические проблемы были бы решены, осушены слезы голодных детей и матерей. 
      Узнать, кто и сколько вывез, можно. Это доказал, например, датский журналист, сообщив только об одной корзине, в которую "камикадзе" Чубайс положил свои "яйца". Не все, конечно. С.Говорухин пишет, что в феврале 1992г. Гайдар поручил американской детективной фирме "Кролл" "найти украденные у народа деньги", имея в задумке деньги воспитавшей его КПСС. Фирме он выплатил наших с вами денег полтора миллиона долларов. Фирма работу выполнила и "положила список на стол Гайдара, - пишет С.Говорухин. - Хорошо представляю, какое у него было лицо, когда он увидел, какие в этом списке фамилии! Представляю, как далеко он запрятал этот убийственный документ". А так пишет в мемуарах Гайдар: договор, мол, был заключен временный, всего-то на 900 тыс. долларов (семечки!). Работе фирмы умышленно (!) препятствовало министерство безопасности. В мае понял: "Сил у меня для того, чтобы заставить МБ всерьез этим заниматься, не хватит. И тогда работа фирмы "Кролл" - это просто бессмысленное разбазаривание государственных денег. С тяжелым сердцем принял решение не продлевать контракт". О списке ни слова. 
      Сравните и определите, кто лжец? Говорухин обвиняет Гайдаоа в уголовном преступлении - укрывательстве краденого. В других странах при таком обвинении премьеры подают в отставку или стреляются. Если Говорухин возводит на нашего гения напраслину, Гайдар обязан подать в суд и требовать извинений. Он же - вождь партии - платочком вытирает плевок в лицо и говорит: "Божья роса". 
      ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ. "Демократических" партий у нас навалом. Названий не хватает, приходится использовать фрукты-овощи, лозунги... Приличному человеку не иметь партии - что на презентацию без штанов явиться. Имеет персональную партию даже Ваня Рыбкин. 
      Своей партии, ее программе и задачам Гайдар в книге отводит мало места. В фотографиях имеется подборка "Есть такая партия!", где вождь и учитель дан во всех видах. Это объяснимо: все эти партии неразличимо сходны в преданности режиму и ненависти к коммунизму. Заметим, что самые свирепые надсмотрщики над рабами выходили из рабов, злейшие антикоммунисты - ренегаты из номенклатуры. 
      КПРФ Гайдар называет "партией агрессивного реванша" с политикой "в сторону национал-социализма", а Зюганов в своей книге повторяет "отдельные пассажи Гитлера". Коммунисты, как утверждает Егорушка, боятся его до дрожи в коленях, до потери дара речи. "В Думе при каждом моем выступлении по рядам коммунистов и их союзников проносился шепоток: "Гайдару вопросов не задавать". Честно (?) говоря, это была одна из маленьких, но приятных побед". Были, были победы у Гайдара! А главная - над Россией и ее народом! 
      Трудно понять, кто идет за Гайдаром-вождем. Рабочих и крестьян в его партии, конечно, нет. Интеллигенция есть. И как же не согласиться с членом ЦК КПСС господином О.Лацисом, что наблюдается "крайняя деградация кадров во всех сферах умственного труда"? 
      ГДЕ ПОБЕДЫ? ГДЕ ПОРАЖЕНИЯ? Как я уже сказал, поиски побед и поражений Гайдара в рецензии Лациса были безуспешными. 
      Простите маленькое отступление. "Известия" названы лучшей газетой - 96. О.Лацис - "Зодотым пером", хотя в той же газете есть более талантливые журналисты. Так, острее и, главное, - правдивее, пишет по экономическим проблемам М.Бергер. И о "Золотом пере": Пушкин писал гусиным. Не хуже. Полагаю, что было бы уместно установить более высокую номинацию: "Гусинское перо", тем более, что "независимые СМИ", как всем известно, на корню закуплены новыми хозяевами России - разными гусинскими. 
      Но вернемся к нашим баранам, то есть к Гайдару. Именитый автор рецензии подчеркивает, что в книге не автобиография главное, а реформы. Почему нет побед в реформах - ежу понятно. О поражениях Лацис не говорит, а только об "ошибках". Талейран сказал: "Это хуже, чем преступление. Это - ошибка". Смысл афоризма в том, что преступления для политиков обычны, но ошибки недопустимы. 
      Лацис указывает на три "ошибки": назначение В.Геращенко председателем Центробанка; в 1991 г. Гайдар не сообщил народу, что "казна пуста и закрома пусты" и. наконец, "убийство вкладов в сберкассах". Точнее было бы сказать - ограбление народа и убийство тысяч стариков-вкладчиков. 
      ГАЙДАР ПРОТИВ ЛЕНИНА. Предыдущей книге гиганта мысли "Государство и эволюция" я посвятил специальную рецензию. Но книги взаимосвязаны, кроме того, несмотря на ухудшение материального положения читателей "Советской России", их число значительно увеличилось. Поэтому я счел полезным здесь о ней упомянуть. 
      Подобно ослу из басни Крылова и десяткам ослов-эстрадников, Гайдар отважился лягнуть мертвого льва. Об этом говорят и название книги и глава "Три источника и три составные части большевизма" и выпады в тексте. Поэтому и свою рецензию я назвал "Криминальная революция и ренегат Гайдар". 
      Книжка пустая, сумбурная, и главным в ней было самооправдание "по горячим следам". По Гайдару, Ленин построил в России военно-промышленный государственно-монополистический капитализм под названием социализма, в котором "суперзападная структура смыкалась с азиатчиной". 
      Неплатежи зарплаты в стране начались еще при "первом пришествии" Гайдара. Он допускает, что платить рабочим "желательно"! Возможно, это - юмор; хорошо откормленный "отец демократии" находит такие шуточки приличными. Он уверяет, что "настоящей шоковой терапии у нас в 1992 г. (не говоря про последующие годы), так и не было". Более того, реальные доходы населения повысились(!) и это видно "по тому, как люди одеты, как увеличилось число легковых машин, как недоступные ранее товары стали предметом массового потребления"!" Это - правда? 
      О ЧЕМ ПОМАЛКИВАЕТ ГАЙДАР. В мемуарах важнее не то, что говорит автор, но о чем умалчивает. Гайдар говорит, что его правительство "было просто командой технических специалистов, приглашенных Ельциным на работу". Это не точно. Молодые "завлабы", не руководившие даже сапожной мастерской, были вызваны руководить развалом Великой России (СССР). Быть специалистом не требовалось. Требовались лишь исполнительность, беспринципность и отсутствие совести. 
      План "реформ", то есть разгрома России, умный и тонкий, существовал. Кто и где его разработал? Ответа не ищите. Ни слова об американских "советниках" - Дж. Саксе, разорившем тем же способом несколько стран, в том числе Монголию, М.Бернштаме, советнике Рейгана, ставшем советником Ельцина, и десятках других, руководивших исполнением плана. Любопытно, что и роль советника Ельцина по экономике - А.Лившица - не упоминается. 
      Существовал и план расчленения России. К его реализации Гайдар тоже свою пухлую ручонку приложил. Когда его повезли в Беловежье, он понятия не имел, зачем. Но всегда и на все готовый пионер-тимуровец, не раздумывая, что речь идет о судьбе 250 миллионов людей, о великой стране, хвастается: "Если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за Беловежское соглашение, отпираться не буду - оно от начала до конца написано моей рукой". 
      Вы видели когда-нибудь человека, который похваляется: "А я - сифилитик! И еще триппер у меня!" Наверное, это возможно только в стране, "умом которую не понять". Доживу ли я до того дня, когда прохвосты, пустившие Россию враспыл, разорившие и убившие миллионы людей, сядут на жесткую скамью подсудимых за измену Родине? 
      ЧТО ПОСТРОИЛ ОТЕЦ РУССКОЙ ДЕМОКРАТИИ? Он отвечает: "Очень несимпатичный, несовершенный российский капитализм (а в какой стране он видел "совершенный капитализм"? А.Т.), только что избежавший угрозы коммунистической контрреформации". Опять врет бывший проповедник коммунизма! 
      Маркс дал такую беспощадную критику капитализма Х1Х века, что с тех пор апологеты капитализма стараются избегать этого слова, заменяя его словом "рынок", что совершенно ненаучно, ибо рынок существует во всех формациях, от бесклассового, пещерного общества, когда, как у нас сейчас, не было денег и господствовал бартер, до социализма. Сейчас рынок процветает в КНР. Поэтому деление на рыночников и антирыночников - чушь. 
      Но есть ли у нас капитализм, хотя бы "несовершенный"? Я невысокого мнения о знаниях нашего "гиганта мысли", но настолько ли он невежда, чтобы не знать об истинах, известных студентам? Главное в капитализме - продажа пролетарием своей рабочей силы на рынке по свободным рыночным ценам. Рабочая сила - главный товар! Есть у нас это? Помните, как Гайдар объяснял необходимость "либерализации" (то есть повышения в тысячи раз цен)? Тем, что надо их привести в соответствие с мировыми. Привели и даже превысили по многим товарам. А заработную плату, цены на рабочую силу? Вообще перестали платить! Назовите еще такую капиталистическую страну, где работяги вкалывают бесплатно? Создан небывалый мафиозно- криминальный строй. 
      Это не рабовладение. Раб на положении скотины, но скотина стоит хозяину денег и должна работать. Крестьянин сам недоест, но лошадь накормит. Помните "Рабыню Изауру"? Рабам не сладко, но они и их семьи обуты, одеты и накормлены. А наши рабочие, не получая денег, голодая, работают, еще и голодовки объявляют, которые нашим жирным вождям даже аппетита не портят. 
      Государственность у нас создана уголовная. Паханат. Ворократия. 
      Так что Гайдар в историю влип и не отмыться ему десятком мемуаров. 
      ПАРА СЛОВ ОБ ИЗДАНИИ. Книга хорошо издана: в твердом переплете, с глянцевой суперобложкой, украшенной портретом Гайдара, если его можно считать украшением. Прекрасная бумага, шрифт, множество фотографий, начиная с возраста, когда еще никто не знал, что из него получится. Можете полюбоваться, как Гайдар с осоловевшим лицом и заплывшими глазками "соображает на троих" с Авеном и Шохиным, но это сейчас так же модно, как теннис. 
      В тексте много хлестаковщины. Фото должны подтвердить, что он с царем Борисом на дружеской ноге, с Бушем (тот, чьи "ножки") за ручку здоровкается, что партию свою ведет от поражений к поражениям... 
      Стоит она (книга, не партия) 25 тыс. руб. и пробила изрядную брешь в моем бюджете среднего пенсионера. За мемуары Горбачева я аж 45 тыс. выложил. Не жалею, ибо считаю своим долгом знакомить читателей "Советской России" с тем, что эти гиганты мысли, отцы русской демократии о себе пишут. 
      За мемуары Лившица я бы полсотни тысяч не пожалел, но надеюсь, что мне он их подарит. Я столько раз о нем писал, ему рекламу делал! 
      А еще мой интерес к Гайдару подогрел О.Лацис. Это вам не Леня Голубков из "МММ"! "Полезнее всего, - обольщало "Золотое перо", - просто прочитать всю книгу. Но это удастся немногим. Тираж десять тысяч - не для российских масштабов". Эх, елки-палки, думаю, одних членов его "Демвыброса" сколько! Расхватают с дракой. Мне не достанется. Задыхаясь, помчался, как старые ноги позволяют, в магазин... О, радость! Лежит на прилавке книжечка! И никто не ломится, никакой очереди... 
      "Советская Россия", 27.02.97. 
ГРИГОРИЙ ТРЕТИЙ 
    
      ГРИГОРИЙ ПЕРВЫЙ (ОТРЕПЬЕВ). Российскому государству явно не везло с Гришками. Биография Гришки Отрепьева темна и непонятна как история мидян. По наиболее известной версии, постриженный в 14 лет монах Чудова монастыря Григорий рода Отрепьевых отличался хорошими способностями и был приближен к иерархам, но, стремясь к большему, бежал в Литву, где ему удалось проникнуть в высшие круги польских магнатов и католической церкви. 
      На Руси наступало смутное время после смерти царя Ивана !У Грозного. Царь Борис 1 (Годунов) укрепил оборону Руси, построил много крепостей на западе (Смоленск, где построенная Федором Конем крепость частично цела до сих пор, Белгород и др.) и на востоке (Тюмень, Тобольск), отверг коварное предложение Польши об объединении, но заключил с ней договор о мире. Царствование его было довольно спокойным. Однако бояре его ненавидели, считая недостойным трона, как говорят сейчас, нелегитимным, а огромные расходы на оборону и армию разоряли дворян и народ. 
      Тут и объявил себя Григорий Отрепьев чудом спасшимся убиенным царевичем Дмитрием. При поддержке поляков выступил он в 1604 году из Львова на Москву. Его поддержали русские дворяне и донские казаки. На Москву он шел, практически не встречая сопротивления. В это время умер царь Борис, придворные бояре задушили его жену и сына, а Лже-Дмитрий триумфально вступил в Москву и уселся на русский трон как законный наследник. 
      Однако засилье поляков, ведших себя нагло, невыполнение "предвыборных обещаний" (к чему русские наконец-таки привыкли) вызвали восстание москвичей. Конец Григория был ужасным и бесславным. А на Руси началась Великая Смута. 
      ГРИГОРИЙ ВТОРОЙ (РАСПУТИН). Полуграмотный сибирский мужик по фамилии Новых, судимый за конокрадство, неоднократно поротый за хулиганство, развратник, заслуживший прилипшую к нему кличку Распутин, решил однажды, что на краденых конях на святой Руси далеко не уедешь, народ же русский падок на юродивых, прорицателей, и, как сказали бы сейчас, экстрасенсов-целителей. Пошел Григорий по монастырям постигать науку "святости". На сем поприще преуспел и слава нового "святого" и целителя стала шириться, хотя "вредных привычек" своих он не оставил. 
      Стали его приближать к себе церковные иерархи, через коих и попал он ко двору, где будущему "святому" Николаю Второму и особенно царице внушил бесконечную веру в свою святость. При нем образовался кружок почитателей, возглавляемый фрейлиной А.Вырубовой, куда входили и темные личности вроде князя Андроникова, тибетского шарлатана Бадмаева, банкира Рубинштейна и других. Своего рода "Совет безопасности", управлявший делами России. 
      "Постепенно назначение министров, лиц высшей церковной иерархии, созыв и роспуск Государственной думы, верховное главнокомандование, даже внешняя политика - все стало направляться Распутиным, сделавшимся вершителем судеб империи". (Энциклопедия Гранат). 
      Сам Гришка говорил: "Захочу - пестрого кобеля губернатором сделаю". Не напоминает ли вам это известный афоризм главного "демократа": "Как я скажу, так и будет"? И ведь оба говорили правду! 
      "Распутинщина" стала символом российской власти, вызвавшим ненависть всех кругов российского общества до высшего дворянства включительно. В 1916 году Григория Второго от рук придворных и одного депутата Думы постигла та же собачья смерть, что и первого. Насквозь прогнившее русское государство в это время уже разваливалось. Начиналась вторая Великая Смута. 
      ЯВЛЕНИЕ ГРИГОРИЯ ТРЕТЬЕГО (ЯВЛИНСКОГО) НАРОДУ. Жесткая система партийной номенклатуры делала путь наверх долгим и трудным. Каждая ступенька бралась с боем. Приходилось идти по трупам. Карьера Горбачева ускорилась в силу того, что он был "человеком Андропова", его поддержало всевластное КГБ. Политической реформой Горбачев нанес удар номенклатурной системе, открыв путь наверх, к богатству волчьей стае "мальчиков в розовых штанишках", в основном комсомольским активистам, "завлабам", использовавшим комсомол и партию как трамплин в духе беспринципного карьеризма. Главным их качеством был хорошо подвешенный язык и несокрушимая наглость (хоть Чубайс и считает, что наглости им еще не хватает), готовность на все. 
      В 1978 году Гриша защищает весьма серенькую кандидатскую диссертацию о разделении труда рабочих на Воскресенском химкомбинате. Естественно, "теоретической и методологической основой диссертации явились труды классиков марксизма-ленинизма и решения партийных съездов и пленумов" (цитата). "Внедрением" темы в практику удалось на одном участке одного цеха сократить число рабочих на одну треть" (тоже цитата). Исторический прорыв? 
      Обратите внимание: тема выбрана в то время модная, а сокращались рабочие. Правда, при этом увеличивался управленческий аппарат, появились отделы НОТ, аббревиатуру которых в шутку расшифровывали - Новые Отделы Тунеядцев. Но об этом юный диссертант, естественно, умалчивает. 
      И стал Гриша "завлабом" в НИИ Труда, а поскольку карьера требовала, то и "коммунистом". Но быть бы ему завлабом до перевоплощения в следующей жизни в звонари, да пришел "реформатор" Горбачев и Гриша почуял свежий ветер в своих обвисших парусах. Наступало время болтунов. Гриша хорошо усвоил главную закономерность: в России важнее всего не работа, а показуха и колокольный трезвон вокруг программ и обещаний. "Продовольственная программа" Горбачева была очевидно нереальной, породила массу анекдотов, но Брежневу понравилась и в результате Горбачев обскакал своих "соратников" в Политбюро в борьбе за власть. Однако как только он воссел на трон, он ее больше не вспоминал. На его последнем партсъезде, когда настала пора отчета за программу (прошло уже 8 лет из 10) , о ней больше никто не заикался. Если вы, как А.Гуров, пытаетесь бороться с организованной преступностью, вас изгоняют из МВД, а на программах борьбы с оргпреступностью вам прицепят ордена и новые звезды на погоны. 
      С этой простенькой идейкой наперевес и отправился Гриша в поход за мировой славой.. 
      В МИРОВОМ МАСШТАБЕ. Гриша добился командировки в США, откуда привез знаменитую программу "500 дней". Ее реальность была вполне на уровне горбачевской продовольственной программы. По ней предстояло реформировать экономику России за полтора года! За полтора года в социалистической России построить капитализм западного типа! И здесь проявились бесценные качества героя нашего времени - талант саморекламы и умение оттеснить тех, кто реально выполнял эту работу. Тем более, что они и сами не очень хотели связывать свое имя с этим пустозвонством. На титульном листе разработки программы "выхода из кризиса СССР" - "Согласие на шанс" (М., 1991) числится 8 авторов, включая М.Задорнова (не юморист, хотя разработка тоже смешная). Автором программы сначала считали Шаталина, называли и другие имена, но в конце концов остался один Явлинский. Сейчас эта программа забыта, как продовольственная программа, но не забыт Явлинский. Считается почему-то гигантом экономической мысли. 
      В отличие от Чапаева, понимавшего, что в мировом масштабе он не совладает, у Гриши замах планетарный. Разработку двух документов, объединенных названием "Согласие на шанс" он направляет (внимание!!!) - президенту США Бушу-старшему, президенту СССР Горбачеву, президенту РСФСР Ельцину, президенту Казахстана Назарбаеву, (другие республики не удостоились), руководителям европейских стран. В Азии Явлинский сподобил этим шедевром одну Японию. Вы представляете, как радовались упомянутые руководители стран, удостоенные внимания Явлинского и как были огорчены и обижены прочие, не удостоенные! Конечно, вы не можете себе это представить! Я тоже. 
      Теоретические идеи второго документа, в котором участвовали Дж.Сакс и пара десятков других иностранцев (сейчас Сакс руками и ногами открещивается от российских реформ, заявляя, что все делали не так, как он советовал, "все не так, ребята") можно свести к двум весьма простым тезисам: 1. Без помощи Запада экономику России не поднять; 2. Копейки, данные Союзу ССР взаймы, вернутся миллиардными барышами Плюс экономия на вооружениях, "в связи с уменьшением советской угрозы" (так и пишет Гриша или кто-то из соавторов на стр. 29). 
      Все разработки, представленные нашим доморощенным гением сопровождаются точным графиком: 1991 год - начало реформ; 1992 - стабилизация; 1993 - укрепление стабилизации. Был у Гриши и сверхскоростной план (см. "400 дней доверия". М., 1990). Там уже все рассчитано по дням!!!: 50 дней на подготовку реформ, 130 - на разгосударствление собственности, 130 - на запуск рыночного механизма и на стабилизацию - 100 дней! Как в аптеке! М.Задорнов и тут участвовал. Не юморист, но так смешно, что животики надорвешь! Вот так в России признают скоморохов за пророков! 
      После декабрьских выборов позвонила мне родственница. "Я голосовала за Явлинского". - "Почему?" - "Он мне нравится". - "Послушай, если ты с мужчиной ложишься в постель, то этого мотива достаточно, но ты голосуешь даже не за него, а за его партию. Так почему? Тебе известна программа его партии?" - "Он мне нравится. А все мои голосовали за Гайдара". - "Почему?" - "Он им нравится". Именно так отвечали почти все опрашиваемые репортерами на улицах. Действительно, у нас программы партий не имеют никакого значения. Люди голосуют за "звезд", мерцающих на политическом небосклоне, точнее, на телевидении. 
      А.С.Пушкин писал: " Нужно признаться, что наша общественная жизнь весьма печальна. Это отсутствие общественного мнения. это равнодушие ко всякому долгу, к справедливости и правде, это циническое презрение к мысли и к человеческому достоинству действительно приводит в отчаяние". Скажите честно, много ли изменилось с тех пор в России, хотя грамотность стала сплошной? На Руси, кроме юродивых, всегда любили краснобаев-болтунов. Вряд ли в другой стране мог стать верховным правителем и главнокомандующим, да еще в военное время, пустозвон Керенский, который получил кличку "главноуговаривающий". Можно ли представить Распутина в королевском дворе Англии? А кто объяснит восторженность русской интеллигенции перед Горбачевым и Ельциным?.. Судить по делам, спрашивать за обещанное в России не заведено. 
      Достиг Гриша мировой славы... Прошу вас, - ответьте не мне, а себе, какими делами? Ручаюсь, не ответите! Даже эти нереальные программы не он составлял, а от своего имени представлял. 
      Говорят некоторые, - он - крупный экономист. Назовите его плодотворную экономическую идею, капитальный труд... В каталоге "Ленинки" - полная пустота... 
      Добрался Явлинский аж до поста зампреда Совмина СССР, но пробыл там недолго. Говорят, "ушел по собственному желанию". Не знаю, чье это было "собственное желание". Возможно, и его. Там ведь работать надо, а не программы представлять. Работать же Гриша, похоже, с детства приучен не был. 
      Что же он будет делать, если, не дай Бог, станет Григорием Третьим на российском троне? Вспомнился мне древний анекдот: сидит бедный местечковый портной, пришивает клиенту заплату на штаны и рассуждает: "Если бы я был царем, я бы жил лучше, чем царь. Я бы получал все, что получает царь, и я бы еще немного шил". Григорий, конечно, сможет получать все, что получает Борис Первый (так Ельцин себя величает), и еще немного составлять программы. Результат будет тот же. 
      Явлинский нравится не одной моей родственнице, голосов, думаю, он наберет больше Ельцина. Но взойдет ли он Григорием Третьим на русский трон, не уверен. Однако вижу определенно, как разлагается криминализированное русское государство и третья Великая смута уже на подходе... Боже, спаси Россию! 
      "Советская Россия" 07.03.96. 
АМЕРИКАНСКИЙ ПОПУГАЙ КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ ЭКОНОМИКИ 
    
      ЯВЛЕНИЕ ПОПУГАЯ, Радио разнесло потрясающую весть: министр финансов России из вояжа к хозяевам в Вашингтон везет гениального попугая, который с одного раза запоминает и произносит слова на любом языке. Министр якобы собирается посадить его в своем кабинете, чтобы тот говорил за него: "Денег нет! Денег нет!". Возникал вопрос, как и за сколько, смог Лившиц достать попугая, равного себе по гениальности. 
      Затем последовало уточнение: попугай механический, работает с магнитофоном. И, наконец, миллионы телезрителей удостоились лицезреть попугая в передаче НТВ "Герой дня" вместе со своим хозяином. Кто из них был "Героем дня" зрители должны были догадаться. Лившиц продемонстрировал попугая в действии и когда тот отказался сказать любимую фразу министра "Денег нет", Лившиц похвалил: "Какая умная американская птица"! Птица-то умная, а вот в отношении министра у меня серьезные сомнения... Но об этом дальше, 
      ИМПОТЕНЦИЯ. Давайте сразу уточним: на всех европейских языках слово "импотенция" означает "бессилие" и ничего больше. И если у нас его понимают только как половое бессилие, то это неграмотно. Поэтому я никоим образом не хочу бросить тень на сексуальные способности господина министра, имея в виду только служебное бессилие в сфере сбора налогов. То, что он недавно стал министром финансов, перестав давать советы Ельцину, направляя таким образом развитие экономики России, его не извиняет. Правда, известно, что за спиной действительного статского советника стояли американские советники, включая бывшего советника Рейгана - М.Бернштама, а Лившиц играл роль этого самого попугая, служа передаточным звеном. Но Лившица опять же это не оправдывает. 
      Финансы - кровь государственного организма, а Минфин можно представить как сердце, которое гонит кровь, и, если сердце работает плохо, организм обескровлен, умирает. В таком состоянии сейчас Россия. "Денег нет" это - факт, а не просто любимая фраза Лившица и его попугая. Главный источник денег для государства - налоги. Как же с ними обстоят дела? 
      Послушаем Лившица: "Сегодня 66 крупных предприятий держат за горло финансы всей страны. Более того, иные руководители прямо заявляют: не платил, не плачу и платить не буду" ("АиФ" No 41, 96). На НТВ он признал, что... боится опубликовать список аккуратных плательщиков. "Их засмеют! Их не будут приглашать выпить за общий стол: "Это тот чудак, что платит налоги?". Вот до чего дошло дело! Между тем только одно предприятие (не названное им) своими взносами может обеспечить потребности Рязанской области от губернатора до школьной уборщицы. 
      Во всех цивилизованных странах неуплата налогов - тяжкое преступление, неотвратимо влекущее тюремное заключение. Когда гангстер Ал Капоне не мог быть уличен в убийствах, рэкете и прочем, подсчитали его видимые расходы, тем самым - минимальный доход и засадили его на много лет в тюрьму, где он и умер. В Германии отец знаменитой Штеффи Граф сел в тюрьму за то же. Не помогли ни мировая слава дочки, ни дорогие адвокаты. А вы знаете кого-либо у нас, сидящего в тюрьме за неуплату налогов? 
      Если министр боится опубликовать список аккуратных плательщиков, то о неплательщиках и говорить нечего. И если правительство не в состоянии обеспечить зарплатой науку и культуру, учителей и музеи, офицеров и солдат, это и есть его бессилие, импотенция. 
      АМЕРИКАНСКИЙ ПОПУГАЙ И ВЧК. 10 октября президенту было доложено о финансовом кризисе, о 66 неплательщиках, "схвативших за горло финансы России", об импотенции властей. Президент развел руками и возмущенно воскликнул: "Что же это за государство?" Ах, как верно, господин президент, и как жаль, что вы не узнали об этом хотя бы на пару лет раньше! (Примечательно, что в повторах этой сцены на ТВ, эти слова президента убрали! И на него есть цензура?) 
      На следующий день президент огласил по радио решения, долженствующие произвести переворот в этом деле. Высказав прописные, но не соблюдаемые в России истины ("Перед законом все равны", "Зарплату и пенсии надо выплачивать в срок" и т.д.), президент объявил о создании ВЧК по налогам и финансам под председательством самого Черномырдина! Ужо теперь у нас запляшут лес и горы! 
      Пугающее название выбрано не случайно. Присутствует намек на историческую связь, а потому надо разобраться, так ли это на самом деле. Созданная при Совнаркоме в ноябре 1917 года ВЧК по борьбе с контрреволюцией была обусловлена тем, что в составе правительства РСФСР (так тогда называлась страна в пределах Российской империи) было всего 13 наркоматов и не было органа госбезопасности, необходимого в любом государстве. 
      Теперь посмотрим, что есть у нас в налоговой области. Контрольно-Ревизионное Управление (КРУ) Минфина всегда было грозой всех хозяйственников и его хватало для борьбы с неуплатой налогов. Плюс контроль госбанков. 
      Сейчас добавилось КРУ при президенте, где начинал свою карьеру экс-генпрокурор А.Ильюшенко. Затем появилась вооруженная налоговая полиция. Положение с налогами ухудшилось. 
      Недавно обязанность содействовать сбору налогов была возложена на ФСК и даже милицию (Полный бред! Мало дел у милиции?) 
      У семи нянек дела с налогами пошли хуже. И тогда создали ВЧК! 
      В чем же дело? Кто не платит налоги - известно. Сколько (официально) должны - известно. Почему же правительство Черномырдина вкупе с Лившицем не может заставить их платить? И что изменит ВЧК того же Черномырдина, состоящая из тех же членов правительства? Почему правительство импотентно в целом, а часть его будет сильней? 
      Попробуйте ответить - и вы поймете суть проблемы. 
      Заинтересованы ли США в прекращении экономического и финансового развала России, потока сырья и валюты в их экономику, импорта продовольствия и промтоваров, приносящих им прибыль, уменьшающих безработицу, обеспечивающих уже почти 7 лет непрерывного процветания? Значит, в интересах США оставить в России все как есть, но сделать вид, что она оказывает России "помощь". Не только за попугаем ездил Лившиц в Вашингтон, но и за инструкциями. 
      Еще приказал президент всем чиновникам сдать декларации о доходах. Ах, как страшно! Думаете, они туда взятки включат? Декларации будут такие, что читающие их налоговики зарыдают от жалости к бедным чиновникам. Видели! Знаем! Уже вдоволь посмеялись и над декларацией президента. 
      И само правительство уже предлагает... амнистировать неплательщиков, простить старые долги, не взыскивать штрафы. Перед законом все равны? Да, но богачи равнее! Вы надеетесь на ВЧК? На погашение долгов по зарплате и пенсиям? Лившиц обещал, попугай повторил, а доживете ли до нового года, чтобы узнать, будут ли деньги выплачены? 
      КТО НЕ ПЛАТИТ НАЛОГОВ? Лившиц нам не открыл, но некоторые факты публикуются. За неуплату налогов арестованы счета "Газпрома" (не руководителей, понятно, они бедные), "АвтоВАЗ" задолжал бюджету 6,3 трлн. руб. Надо ли говорить, кто за ними стоит и в силах ли Лившиц и вся президентская рать взыскать с них налоги? Ясно, что все "66" имеют "мохнатые лапы" в том же ВЧК. ВЧК тоже окажется импотентным, вот увидите! (Позднейшее примечание: мое предсказание сбылось. А.Т.). 
      В Москве 72 зарегистрированных казино (говорят, это больше, чем во всей Европе, но есть и незарегистрированные) и все они под криминальной крышей. Все вместе в прошлом году внесли налогов 5,6 млрд. руб., то есть в среднем с каждого по 40 "зеленых" в день. Вряд ли это составляет полпроцента их доходов. Пятая часть казино вообще числятся "УБЫТОЧНЫМИ"! Вы представляете, люди содержат казино себе в убыток из чистой благотворительности, из любви к риску. Как они говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанского. А выпить хоцца! Финорганы и налоговая полиция этому верят. А вы? Мог бы еще добавить примеров, напомню только, что теневая экономика и мафия поглощают не менее одной пятой национального продукта. Естественно, налогов они не платят, но по призыву Лившица с чиновниками "делятся". 
      С кого же дерут? С голодных работяг, "естественно". Лившиц лукавит, чтобы не сказать хуже, когда называет цифру крайне низких подоходных налогов в России (особенно с богачей), ибо кроме прямых налогов, население душат косвенными, то есть всякими накрутками на цены. Даже рэкет и взятки оплачиваем мы. крайние. Вот повысили налоги на челноков и цены сразу подскочили на треть. Если даже , как говорят, этот налог скинут, цены назад уже не вернутся. Уже объявлено о повышении НДС, тарифов на перевозки, на энергию... И все это на нашу шею. Сам Лившиц сказал: "Мы пытаемся собрать налоги не с тех, потому, что так проще". Проще-то проще, да с нищих много не сдерешь, а с нищим народом государство богатым не станет. Бюджет одного Нью-Йорка вдвое выше бюджета всей России! 
      ЛИВШИЦ И ГАЙДАР - БЛИЗНЕЦЫ-БРАТЬЯ. Оба - гиганты мысли, оба - отцы демократии, особы, приближенные к императору. Оба являют диалектическое единство противоположностей: один по заказу США начал разрушение СССР, другой Россию приканчивает. Один начинал как пламенный агитатор и пропагандист коммунизма и сменил Маркса и Ленина на монетариста Фридмана, другой от сокрушительной критики фридманизма-монетаризма на основе решений КПСС перешел к его практическому внедрению в экономику России. Но кто бросит в них камень? Разве не так "сменили вехи" все маститые академики-обществоведы, все эти абалкины, лацисы, аганбегяны, проклинавшие, а теперь восхваляющие капитализм. Их главный принцип - беспринципность, девиз - "чего изволите?" 
      Оба принадлежат к возникшей плеяде экономистов-эстрадников, получающих известность не вкладом в экономическую науку, а мельканием на теле и радиоканалах, симпозиумах и презентациях. 
      Есть и разница. Гайдар стал вождем собственной, персональной партии, Лившиц не подсуетился, что даже для деятеля масштаба Рыбкина неприлично. 
      О Гайдаре-теоретике я высказался в статье "Криминальная революция и ренегат Гайдар", а перед Лившицем я в долгу, который в какой-то степени возмещаю здесь. 
      В книге "Монетаризм: концепция экономической политики" (1983) он разгромил эту зловредную идею, доказав неопровержимо, что "монетаристы настаивают на свертывании социальных программ, направленных на регулировании занятости и минимума заработной платы, призывают к решительному наступлению буржуазного государства на права профсоюзов" ( стр. 58). 
      В своей докторской диссертации (1987) на основе "задач, поставленных ХХУ!! Съездом КПСС перед советской экономической наукой" он продолжил разгром монетаризма, доказав, что монетаризм ведет К ХРОНИЧЕСКОЙ ИНФЛЯЦИИ И РАССТРОЙСТВУ ДЕНЕЖНОЙ СИСТЕМЫ". Пророк, да и только! Теперь мы сами видим, прав был Лившиц! (Современное примечание: недавно Лившиц назвал свою диссертацию темным пятном в своей биографии. Не знаю, почему. А.Т.). 
      Поэтому, когда Гайдар начал строительство капитализма в России на монетаристской основе, кого следовало пригласить для ее внедрения? Конечно, Лившица. И какой ученый откажется от возможности свою теорию доказать на практике? И какой материалист откажется от кремлевской пайки? 
      Так стал он главным советником Ельцина по экономике. И сейчас мы воочию убедились , как прав был Лившиц еще 15 лет назад.. Разве не расстроена денежная система, не урезаны социальные права? 
      ЯЗЫК МОЙ - ВРАГ МОЙ. Я раньше писал, что в Лившице погиб конферансье, хотя и провинциальный. Его манера говорить всегда с ухмылкой, неуместными хохмами, его же и подводит. Его рэкетирское: "Делиться надо" прилипло к нему навечно. Для министра он не всегда понимает, где и что стоит говорить. Попробую разъяснить. Представьте себе, что сифилитик всем объявляет о своей болезни. Это честно, но одобрят ли такую честность окружающие и сочтут ли его умным? Лившиц честно рассказал о своем бессилии собрать налоги с миллиардеров, задыхающихся от обжорства, миллионам голодных телезрителей, которых душат налогами. Это и без него известно, но если об этом пишу я в "Советской России", кто на это обратит внимание? И другое дело, когда по телевизору об этом говорит министр. Его "66" поразили даже президента. Но сочтет ли это умным правительство, которому Лившиц нанес удар "под дых"? 
      Большое вам за это спасибо, господин министр! Но не стоит поселять в своем кабинете попугая, чтобы он вместо вас повторял "Денег нет!" Одного из вас могут счесть лишним. И я не уверен, что попугая. Тем более, американского. 
      "Советская Россия" (15.10.96.) 
ХАКАМАДА: "СТЫДНО БЫТЬ БЕДНЫМ!" 
    
      В прошлом году "демократические" СМИ явно получили "установку": внушить беднякам безграничный оптимизм. По всем изданиям, каналам и волнам прокатилась известная притча, как две лягушки свалились в кувшин с молоком. Одна была пессимистка, она сразу пошла ко дну. Другая же - оптимистка, она быстро замахала лапками и сбила кусок масла, на коем и спаслась. Правда, в притче не сказано, как поступила с ней хозяйка и чем она наградила лягушку. Но мораль сей притчи каждому ясна: не сидеть, сложа руки, а активно махать руками-ногами. В нашей богатейшей стране, ну просто непростительно быть бедным! 
      И вот, "АиФ" (N43,98) просит проф.В.Завьялова "поговорить о типично русском феномене "бедности" (неужели в других странах бедных нет?). Сей многомудрый муж изрекает: "БЕДНОСТЬ -ЭТО ПОРОК". Оказывается, бедность - явление (внимание!!!) психологическое! Ведь человек у нас - Хозяин (Именно так и пишет, с большой буквы!). "Нужно только осознать это". Видите, как просто! И "обогатить может только трезвый взгляд на реальность". В общем, бедным у нас быть нельзя, а, хочешь быть богатым - будь им! Осознай, и станешь богатым. Вот как просто. 
      Ах, как жаль, что не прочла этого ивановка Лена Вещикова из очерка Луизы Гладышевой "Я уже отмучилась". Повесилась. А было ей 35лет. "У нее осталось всего десять тысяч (старых, то есть, по-нынешнему - "десятка". А.Т.), и в тот последний день она отдала их сыну. 
      Зачем? - удивился он неожиданному богатству... 
      Больше она ничего не могла ему оставить даже на самое ближайшее время" ("Советская Россия" 11.06.96). 
      В типографии, где она работала, должны были сократить или ее подругу, или ее. Она написала подруге: "Работать будешь ты. Я сокращаюсь добровольно (из жизни). И не вздумай себя в чем-либо винить..." Бесконечно устала Лена от беспросветной нищеты... А профессора Завьялова не читала. 
      В передаче "Музыка их сердец" на ОРТ (09.03.98) мадам Хакамада вещала: "Бедным быть в наше время стыдно, бедным быть унизительно. Бедный всегда завидует богатому, а потому способен на все...." Берегитесь бедных! 
      Ей вторит богатейший господин Борис Абрамович Березовский: "Я против иждивенцев, которые ждут, что им кто-то чего-то даст. Каждый должен надеяться только на себя". ("Немецкая волна" 11.04.98.) Только так! Хапай сам все, что плохо лежит! Не хапнешь ты, хапнет другой. Вот валялся ничейный ВАЗ на дороге (без Хозяина). Березовский его подобрал. А вы поленились. Организовал Березовский компанию АВВА, собрал миллиарды на акции за обещание "Жигулей" и тю-тю, обманутые вкладчики! Пока вы по митингам, да пикетам разным ходите, голодовки устраиваете, люди делами заняты. И богатеют. 
      Или вот Чубайс. Начал скромненько с торговли цветочками. А только в 1996 году положил в банк 728 000 долларов! И раскопала это датская газета "Информашон". Откуда деньжишки? От лекций, вестимо. И налоги господин Чубайс уплатил лишь после поднятого шума. А только ли в один банк кладет свои золотые яйца мистер Чубайс? 
      Или вот господин Михайлов, он же "Михась". Был скромным официантом, а сейчас - миллионер. И предприятия имеет по всему свету. И все честным трудом, господин генеральный прокурор Скуратов к нему никаких претензий не имел. 
      Как ему это удалось? Вот раньше ударники коммунистического труда делились опытом повышения производительности труда. Поделилась бы мадам Хакамада, ударница капиталистического труда, как это ей удалось разбогатеть? Махала лапками на манер лягушки в молоке? 
      А это уж извините, коммерческая тайна. 
      Вот еще есть у нас "богатенький Буратино", торгующий водкой и лекарствами, назвавший свою фирму древним русским словом "Ферейн". Кандидатом в президенты России был! Не жук на палочке! Желая ответить на мучающий нас всех вопрос: "Как стать в России мультибогачом?", известная писательница Лилия Беляева написала книгу "Загадка миллиардера Брынцалова". Отправленная в типографию рукопись... исчезла! Газета "Совершенно секретно" (N 11, 1997) опубликовала статью "Откуда у Брынцалова золотые яйца?" Ответ простой: "А я как курочка, клюю по зернышку..." Зернышко тут, зернышко там, глядишь миллиард наклюнулся... А вы почему не клюете? 
      Так что, друзья мои, послушайте мадам Хакамаду, и устыдитесь своей бедности. Машите лапками, становитесь богачами! Пляшите под "музыку их сердец"! 
      Начинается предвыборная кампания. Не выбирайте голодранцев, которые даже себя и детей своих обеспечить не могут. Опасны бедняки, они богатым завидуют и от них, как предостерегает мадам Хакамада, всего ожидать можно. Выберем Березовского, Хакамаду, Брынцалова... И Михася не забудьте. "Советская Россия", 20.03.99 
МЕЧТА РОССИЙСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПОЛИТИКА - РЕСТОРАН С ГЕЙШАМИ 
    
      МЕМУАРНОЕ НЕДЕРЖАНИЕ. Политики на Западе пишут мемуары после ухода с политической сцены. Они прекрасно знают, что один день не похож на другой, ситуация непременно меняется, предвидеть будущее невозможно и то, что сказано сегодня, завтра может стать просто смешным. А написанное, как известно, не вырубишь топором. 
      Ельцин писал свою "Исповедь на заданную тему" в период после унизительного покаяния на пленуме ЦК КПСС. В "Исповеди" он клялся "драться за Горбачева". Как он затем развалил СССР, чтобы лишить Горбачева власти, как выгонял его из кабинета, мы помним. Думаю, Ельцин дорого бы дал, чтобы его "исповедь" исчезла из библиотек и из памяти людей. Если, конечно, у него есть чувство стыда за сказанное и сделанное. 
      У нас после так называемой "демократической революции", точнее, контрреволюции, политиков понесло на мемуары. Каждый парвеню, не дожидаясь, пока Церетели воздвигнет ему монумент главою выше Александрийского столпа, ставил себе памятник собственноручно. Конечно, основной целью политиков была реклама, и потому они расхваливали себя без стыда и без меры, а оттого и без ума. 
      ОТКРЫТИЯ ХАКАМАДЫ. Под заголовком "Особенности национального политика" и Хакамада издала мемуары Название явно неудачное, ибо оно подразумевает собирательный образ русского политика. Хакамада же подчеркивает в мемуарах свою исключительность, и неоднократно называет себя "белой вороной". Первая глава называется: "Как на исповеди" (опять исповедь!). Как она себя рисует, я описать своими словами не решусь и предоставлю слово ей самой. "Притворяться не умею, веду себя открыто, говорю то, что думаю, прямо и открыто - даже, некоторые считают, чересчур". (Признайте, для политика это просто удивительно!) "Во мне есть и мягкость и доброта". Приводит слова другой женщины о себе: "Хакамаде во всем везет, она красивая, известная, вышла замуж...". На телевидении она создает свой образ "жесткий, резкий, с сильным волевым характером Женщина, играющая на мужском поле и по правилам, принятым среди мужчин". Даже бандитов покоряет: "Эти крутые мужики на глазах съеживаются, уходит весь их кураж. И тогда их можно добивать". (Эх, ее бы в МВД!) "На Западе меня хорошо принимают, часто говорят: "Хакамада - политик ХХ1 века". "Никакой команде за мной не угнаться". Невольно вспомнил "фрашку" польского юмориста Ежи Леца: "Я красив. Я силен. Я умен. Я добр. И все это я сам открыл". 
      Есть ли у нее недостатки? Есть. Всего один. Ей не нравится ее голос. Да, голосок скрипучий. Но ведь не в Большом же выступать. А для Думы сойдет. Там и не то стерпят. 
      ДЕЛА. Читая дамский лепет о тусовках, о мужьях (официально, четырех, что меня удивило, - сексуальной привлекательности у нее не больше, чем у вяленой воблы), о джинсах и юбках, о прическах и макияже, я все ждал, когда же она начнет писать о делах, например, что она за два срока пребывания в Думе сделала для избирателей? Увы, не дождался. Ничего! Правда, по ее мнению, это вполне естественно. Политик - актер. "Он принимает на себя определенную роль и публика, не в последнюю очередь, оценивает и то, насколько талантливо эта роль исполнена". Врать избирателю не грех. "Неужели вы всерьез полагаете, что народ слепо верит предвыборным обещаниям? Да нет, конечно". Лишь бы выбрали! С наивным цинизмом она говорит, что "очень мало зависит от того, какова ваша политическая программа. Решающее (!?) значение имеет то, сколько раз вы появились на телеэкране". И она беспрерывно мелькает на всех каналах и всех волнах. 
      Была членом правительства. О том, что в нем конкретно делала, опять ничего. Но себя показывает вундеркиндом. "Я выполняла все на сто процентов. Поступает приказ: создать за два дня методику, над которой Минэкономики безуспешно бьется пять лет. Сначала я кричу, что это невозможно, а потом сажусь и делаю". Вот так! Министерство не может за пять лет, а Хакамада - за два дня! Мюнхгаузен перевернулся в гробу от зависти! Работу правительства Хакамада изображает в черном цвете и я полагаю, что здесь она пишет правду. Тем не менее, она не только безропотно работает в нем, но и соглашается стать вице-премьером. Когда согласилась, из правительства ее выставили, как у нас и положено, неожиданно. "Даже по телефону никто не позвонил". 
      Вспомнились мемуары Горбачева. Он рисует Политбюро как шайку маразматиков, окружение генсека называет "челядью", "сворой", но как оправдать то, что он сам был в этой своре? Очень просто. Он называет себя "белой вороной". А мы должны поверить, что белая ворона случайно залетела в Политбюро. Окно было открыто. 
      СОРАТНИКИ. Безмерно восхищают Хакамаду хозяева: Ельцин, Черномырдин, Путин. О степени почитания говорит такой пассаж: лежала больная, позвонил Ельцин, " и тут я поймала себя на том, что стою навытяжку - как есть в халате и тапочках". 
      Чубайс - "талантливейший чиновник", "от него веет какой-то прямо-таки нечеловеческой силой". "Молва приписывает ему дьявольское коварство, чуть ли (?) не подлость...". Не могу воздержаться от комментария, поскольку дутая слава "гениального менеджера" раздувается всеми СМИ. Нужно ли быть гениальным, чтобы продать госпредприятия за 3,6 % их стоимости, тем более ваучерами? Я убежден, что раздаривал он их не за красивые глаза. Сейчас СМИ вопрошают, как завлаб Березовский стал миллиардером? Пусть спросят гения менеджмента. Но про развал ленинской энергосистемы лучше не спрашивать. 
      Славословит Хакамада и Немцова. "Губернаторство прошло у Немцова очень удачно". Это для непомнящих. Вместе с Явлинским и сворой американских советников он взялся за эксперимент "построения капитализма в отдельно взятой области". Затратив кучу денег и разорив область, но обретя громкую рекламу, он перебрался в Москву. 
      Я почти до конца книги дочитал и уже начал удивляться, почему ни слова о гении шоковой терапии? Дождался. В конце книги в главке "Такая партия есть" (вам это ничего не напоминает?) Хакамада говорит о принципе руководства СПС "3 + 2". Публичная тройка - Немцов, Кириенко, Хакамада и ненавидимая народом, спрятавшаяся в тень двойка: Чубайс, обещавший по 2 "Волги" на ваучер, и Гайдар, ограбивший стариков. Кстати, в Аргентине полетели президенты и правительства за то, что они ограничили выдачу с валютных (только!) вкладов тысячей долларов в месяц. В России же отобрание Гайдаром всех сбережений люди перенесли безропотно. 
      ПРОТИВНИКИ. Когда было нужно, наша примадонна вступила в КПСС. Как пишет, "За бутылку коньяку", то есть за взятку. Когда это стало ненужным, сдала партбилет. Сейчас она о КПРФ пишет так: "КПРФ - единственная, по всем параметрам, настоящая партия, но построена она очень цинично: главное - захватить власть (программу КПРФ она явно не читала, - о захвате власти там нет ни слова. А.Т). Убеждения, ценности - все это давно списано в утиль". (А как насчет ее убеждений? Об этом только что сказано). Она видит "вырождение коммунистической идеологии", о чем "свидетельствует и чудовищно низкий профессиональный уровень левой печати". 
      Странно, я слежу за прессой, телевидением и радио, и ничего не слышал об успехах печати СПС, несмотря на присутствие бывшего члена редколлегии "Правды". А в книге о национальном политике говорить только о мелькании на телеэкране и не сказать ни слова о том, что делает этот политик для страны и народа, это - высокий профессионализм? Ну, уж, извините! 
      МЕЧТЫ ХАКАМАДЫ. Заканчивает книгу Хакамада заметками на разные темы: пожар на Останкинской телебашне, впечатления от поездок, взрыв на Пушкинской площади (здесь она "ясно видит чеченский след"... Ко всем описанным ею своим достоинствам - она еще и ясновидящая!) 
      Мемуары незаметно переходят в отзыв о Хакамаде ее последнего мужа. Последнего по счету. Будет ли он последним, не знаю не только я, но и сама Хакамада: "Сколько мы будем вместе - не знаю". Действительно, наши "звезды" в возрасте бабушек находят себе молодых красавцев. На деньги и славу те летят как мухи на... скажем, мед. И муж посвящает читателя в мечты Хакамады: создать необыкновенный ресторан. "Всех ее фантазий пересказывать не стану, но один показательный штрих упомяну. В штате будут состоять гейши - умные, образованные молодые женщины с широким кругозором, нанятые исключительно (?) для интеллектуального общения с посетителями". Я читал о гейшах у Лоти, у Овчинникова, и, насколько мне известно, гейши ублажают клиентов не только пением и игрой на сямисене. В частности, к ним идут, когда, по ряду причин, жена не может дать мужу требуемого удовлетворения. Правда, не знаю, как в Японии называются хозяйки гейш. В России раньше они назывались бандершами, а сейчас - "мамочками". Неплохой кусок хлеба под старость! И там ой как пригодится талант политика СПС! И высокий профессионализм. 
      "Советская Россия", 29.01.02. 
КОРАБЛИ И КРЫСЫ 
    
      Существует расхожее выражение: "Крысы бегут с тонущего корабля". Его очень часто употребляют журналисты, когда прихлебатели, окружающие преуспевающего политика, почуяв его близкое падение, перебегают к его более успешному конкуренту. Это выражение давно превратилось в литературный штамп. И никто не задумывается над тем, что он не имеет смысла. Куда могут бежать крысы с корабля, который тонет? Только в воду! Зачем? А дело в том, что у моряков существовало старинное поверье, что крысы предчувствуют будущую гибель корабля и бегут с него в порту, когда он в полной безопасности. Есть и реалистическое объяснение этой мистики: в корпусе корабля появляются трещины и течи, крысам в трюме становится весьма неуютно, и они бегут искать новое место жительства в порту или на другом корабле. А корабль, имеющий дефекты, потом во время сильного шторма разваливается и тонет. 
      К чему это я? А вот к чему: "Известия" от 22. 09. сообщили, что Роман Абрамович уже продал свои доли в "Аэрофлоте" и в "Сибнефти". Оформляется сделка по продаже его акций в "Роспромавто". "После продажи доли в "Русском алюминии" у Абрамовича не останется крупной промышленной собственности в России"! Очень интересно! "Известия" - газета серьезная и осведомленная. Зря болтать не будет. 
      Когда Абрамович купил футбольный клуб "Челси", я, как и многие другие, подумал: "Человеку девать деньги некуда, ну и купил себе игрушку"! Ан нет! Вложил деньги в перспективное предприятие за границей. Турецко-подданный Остап-Мария Бендер-бей считался великим комбинатором, но был просто мелким жуликом. Вот Абрамович действительно Великий Комбинатор. Он почуял беду и вывозит капиталы из России! Березовский, бывший член Совета Безопасности России, тоже обеспечил себе безопасность, купив в Англии остров с трехэтажным дворцом, и скуки ради, развлекается российской политикой. И Гусинский от них не отстает, купив владения в Испании. И они отнюдь не одиноки в стремлении бежать из России. С капиталами, естественно. 
      Российский корабль пока на плаву, но признаки гибели уже видны не только крысам. Прежде всего, это видно по населению. За 12 лет "демократических", "экономических", "пенсионных" и прочих "реформ" население России уменьшилось на 10-15 миллионов! Это - страшная цифра! Уничтожены две Норвегии, но поскольку речь идет о России, это никого не беспокоит! Нормально в мирное время во всех странах происходит прирост населения. Но не в России, где идет тихий геноцид народа! Настоящий холокост! Россиян уничтожено гораздо больше, чем евреев нацистами. Но явное кровопролитие идет только в Чечне, и в некоторых других "горячих точках". На Чечне наживаются многие мафии и потому пока война в Чечне приносит доходы, заканчивать ее те, от кого это зависит, не хотят. 
      10 миллионов россиян убиты, уничтожены, в том числе неродившиеся дети, но тихо и незаметно, ибо людей в подавляющем большинстве не убивают. Они "умирают сами". Каждый день мы видим по телевизору умирающие деревни, разваливающиеся в городах дома без воды и отопления, когда ребенка невозможно выкупать или уберечь от простуды и других болезней. Инвалид-пенсионер на деньги, оставшиеся от расходов на ЖКХ, не в состоянии купить полноценную еду и дорогостоящие лекарства, к тому же часто фальсифицированные. Рабочие, месяцами не получающие зарплаты, изобрели, с помощью шмаковских профсоюзов, употребляемый на Западе только в тюрьмах способ борьбы, - голодовки. Голодовки тоже здоровью и долголетию не способствуют. Все знают, что Москва с областью отличаются от остальной России, как Германия от России, как будто Москва и Россия - разные страны. Но не все знают, что средняя продолжительность жизни мужчин в "благополучной" Московской области - 55 лет! То есть в среднем мужчины здесь 5 лет не доживают до пенсии! Что же происходит в других регионах? 
      Корабль "Россия", хоть и потрепанный последними штормами, но все еще весьма внушительный с вида, стоит на плаву у причала. Капитан организует юбилеи и приемы. Штурман приятным басом заверяет, что курс проложен правильный и скорость корабля по приказу капитана возрастет в два раза (через несколько лет!) 
      Но крысы, этого не зная, но, видя трещины и течи, с корабля уже бегут. 
      "Советская Россия"30.09.03.     Тилле Анатолий Александрович ({Anatoly_Tille@mtu-net.ru})     ТИЛЛЕ Анатолий Александрович     Имя латиницей  Tille Anatolii Aleksandrovich     Пол  мужской     Дата рождения: 01.08.1917      Место рождения: Санкт-Петербург, Россия     Дата смерти: 06.04.2006  Возраст (89)     Место смерти: Москва, Россия     Знак зодиака Лев     По восточному Змея     География {РОССИЯ},  {СССР}.     cоветский юрист, ученый, профессор. Автор книги "VIP герои российской политики: памфлеты". В 1949 г. окончил юридический факультет МГУ. Ученик профессора {С. В. Юшкова}. В 1951 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме: "Советская власть в Латвии в 1917-1919 годах". В 1966 г. защитил докторскую диссертацию по теме: "Действие советского закона во времени и пространстве". Преподавал в МГУ, Московском государственном социальном университете. С детства и до преклонных лет занимался парусным спортом.     {http://persons-info.com/index.php?res_mode=740&v_round=1&sort=yb&sord=d&stat_graf_var=1123&dateday=1&datemonth=8&pid=79074}     ЮШКОВ Серафим Владимирович     Имя латиницей  Yushkov Serafim Vladimirovich     Пол  мужской     Дата рождения: 04.05.1888      Место рождения: село Трофимовщина, Республика Мордова, Россия     Дата смерти: 14.08.1952  Возраст (64)     Место смерти: Москва, Россия     Знак зодиака Телец     По восточному Крыса 
Начало формы 
    Серафим Владимирович ЮШКОВ          российский историк государства и права, член-корреспондент АН Украинской ССР (1939), действительный член АН Казахской ССР (1946), заслуженный деятель науки РСФСР (1948). Окончил юридический и историко-филологический факультеты Петербургского университета (1912), с 1916 г. - приват-доцент этого университета. После 1917 г. вел преподавательскую работу в Саратовском, Ленинградском и Московском университетах, с 1938 г. также на научной работе. Основные труды по истории государства и права: "Феодальные отношения и Киевская Русь" (1924), "Очерки по истории феодализма в Киевской Руси" (1939), учебник "История государства и права СССР" (1950). 
Конец формы
..................
АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ. ПЕРЕСТРОЙКА: 1985-1991. Неизданное, малоизвестное, забытое.
1988 год [Док. NN 29-56]      
Н.Андреева 
НЕ МОГУ ПОСТУПАТЬСЯ ПРИНЦИПАМИ 
("Советская Россия" 13 марта 1988 г., с. 2.)  
   Написать это письмо я решила после долгих раздумий. Я химик, преподаватель в Ленинградском технологическом институте имени Ленсовета. Как многие другие, являюсь куратором студенческой группы. В наши дни студенты после периода общественной апатии и интеллектуального иждивенчества постепенно начинают заряжаться энергией революционных перемен. Естественно, возникают дискуссии - о путях перестройки, ее экономических и идеологических аспектах. Гласность, открытость, исчезновение зон, запретных для критики, эмоциональный накал в массовом сознании, особенно в молодежной среде, нередко проявляются и в постановке таких проблем, которые в той или иной мере "подсказаны" западными радиоголосами или теми из наших соотечественников, кто не тверд в своих понятиях о сути социализма. О чем только не заходит разговор! О многопартийной системе, о свободе религиозной пропаганды, о выезде на жительство за рубеж, о праве на широкое обсуждение сексуальных проблем в печати, о необходимости децентрализованного руководства культурой, об отмене воинской обязанности... Особенно много споров среди студентов возникает о прошлом страны.     Конечно, нам, преподавателям, приходится отвечать на самые острые вопросы, что требует, помимо честности, еще и знаний, убежденности, культурного кругозора, серьезных размышлений, взвешенных оценок. Причем эти качества нужны всем воспитателям молодежи, а не одним лишь сотрудникам кафедр общественных наук.     Любимое место наших со студентами прогулок - парк в Петергофе. Ходим по заснеженным аллеям, любуемся знаменитыми дворцами, статуями - и спорим. Спорим! Молодые души жаждут разобраться во всех сложностях, определить свой путь в будущее. Смотрю на своих юных разгоряченных собеседников и думаю: как же важно помочь им найти истину, сформировать правильное понимание проблем общества, в котором они живут и которое им предстоит перестраивать, как определить им верное понимание давней и недавней нашей истории.     В чем опасения? Да вот простой пример: казалось бы, о Великой Отечественной войне, героизме ее участников столько написано и сказано. Но недавно в одном из студенческих общежитии нашей "Техноложки" проходила встреча с Героем Советского Союза полковником в отставке В. Ф. Молозевым. Среди прочих ему был задан и вопрос о политических репрессиях в армии. Ветеран ответил, что с репрессиями не сталкивался, что многие из тех, кто вместе с ним начинал войну, пройдя ее до конца, стали крупными военачальниками... Некоторые были разочарованы ответом. Ставшая дежурной тема репрессий гипертрофирована в восприятии части молодежи, заслоняет объективное осмысление прошлого. Примеры такого рода не единичны.     Конечно, очень радует, что даже "технари" живо интересуются теоретическими обществоведческими проблемами. Но слишком уж много появилось такого, чего я не могу принять, с чем не могу согласиться. Словотолчение о "терроризме", "политическом раболепии народа", "бескрылом социальном прозябании", "нашем духовном рабстве", "всеобщем страхе", "засилии хамов у власти"... Из этих только нитей ткется зачастую история переходного к социализму периода в нашей стране. Потому и не приходится удивляться, что например, у части студентов усиливаются нигилистические настроения, появляется идейная путаница, смещение политических ориентиров, а то и идеологическая всеядность. Иной раз приходится слышать утверждения, что пора привлечь к ответственности коммунистов, якобы "дегуманизировавших" после 1917 года жизнь страны.     На февральском Пленуме ЦК еще раз подчеркнута настоятельная необходимость того, чтобы "молодежь училась классовому видению мира, пониманию связи общечеловеческих и классовых интересов. В том числе и пониманию классовой сущности перемен, происходящих в нашей стране". Это видение истории и современности несовместимо с политическими анекдотами, низкопробными сплетнями, остросюжетными фантазиями, с которыми можно сегодня нередко встретиться.     Читаю и перечитываю нашумевшие статьи. Что, к примеру, могут дать молодежи, кроме дезориентации, откровения "о контрреволюции в СССР на рубеже 30-х годов", о "вине" Сталина за приход к власти в Германии фашизма и Гитлера? Или публичный "подсчет" числа "сталинистов" в разных поколениях и социальных группах?     Мы - ленинградцы, и потому с особым интересом смотрели недавно хороший документальный фильм о С. М. Кирове. Но текст, сопровождавший кадры, в иных местах не только расходился с кинодокументами, но и придавал им какую-то двусмысленность. Скажем, кинокадры демонстрируют взрыв энтузиазма, жизнерадостности, душевный подъем людей, строивших социализм, а дикторский текст - о репрессиях, неинформированности...     Наверное, не одной мне бросилось в глаза, что призывы партийных руководителей повернуть внимание "разоблачителей" еще и к фактам реальных достижений на разных этапах социалистического строительства, словно бы по команде, вызывают новые и новые вспышки "разоблачений". Заметное явление на этой, увы, неплодоносящей ниве - пьесы М. Шатрова. В день открытия XXVI съезда партии мне довелось быть на спектакле "Синие корни на красной траве". Помню взвинченную реакцию молодежи в эпизоде, когда секретарь Ленина пытается поливать из чайника его голову, перепутав с незаконченной глиняной скульптурной моделью. Между прочим какая-то часть молодых людей пришла с заранее подготовленными транспарантами, смысл которых сводится к тому, чтобы смешать с грязью наше прошлое и настоящее... В "Брестском мире" Ленин по воле драматурга и постановщика преклоняет перед Троцким колени. Этакое символическое воплощение авторской концепции. Дальнейшее развитие она получает в пьесе "Дальше... дальше... дальше!" Конечно, пьеса - не исторический трактат. Но ведь и в художественном произведении правда обеспечивается не чем иным, как позицией автора. Особенно, если речь идет о политическом театре.     Позиция драматурга Шатрова обстоятельно и аргументированно проанализирована в рецензиях ученых - историков, опубликованных в газетах "Правда" и "Советская Россия". Хочу высказать и свое мнение. В частности, нельзя не согласиться с тем, что Шатров существенно отходит от принятых принципов социалистического реализма. Освещая ответственнейший период в истории нашей страны, он абсолютизирует субъективный фактор общественного развития, явно игнорирует объективные законы истории, проявляющиеся в деятельности классов и масс. Роль пролетарских масс, партии большевиков низведена здесь до "фона", на котором развертываются действия безответственных политиканов.     Рецензенты, опираясь на марксистско-ленинскую методологию исследования конкретных исторических процессов, убедительно показали, что Шатров искажает историю социализма в нашей стране. Предмет неприятия - государство диктатуры пролетариата, без исторического вклада которого нам сегодня и перестраивать-то было бы нечего. Далее автор обвиняет Сталина в убийствах Троцкого и Кирова, в "блокировании" больного Ленина. Но разве мыслимо бросаться тенденциозными обвинениями по адресу исторических деятелей, не утруждая себя доказательствами...     К сожалению, рецензентам не удалось показать, что при всех своих авторских претензиях драматург не оригинален. Мне показалось, что по логике оценок и аргументов он очень близок к мотивам книги Б. Суварича, изданной в 1935 году в Париже. В пьесе Шатров вложил в уста действующих лиц то, что утверждалось противниками ленинизма относительно хода революции, роли Ленина в ней, взаимоотношений членов ЦК на различных этапах внутрипартийной борьбы... Такова суть "нового прочтения" Ленина Шатровым. Добавлю, что и автор "Детей Арбата" А. Рыбаков откровенно признал, что отдельные сюжеты заимствованы им из эмигрантских публикаций.     Еще не читая пьесы. "Дальше... дальше... дальше!" (она не была опубликована), я уже прочла хвалебные отзывы о ней в некоторых изданиях. Что бы значила такая торопливость? Потом узнаю, что спешно готовится постановка пьесы.     Вскоре после февральского Пленума в "Правде" опубликовано было письмо "По новому кругу?", подписанное восемью нашими ведущими театральными деятелями. Они предостерегают против возможных, по их мнению, задержек в постановке последней пьесы М. Шатрова. Этот вывод делается из появившихся в газетах критических оценок пьесы. Авторы письма почему-то выводят авторов критических рецензий за скобки тех, "кому дорого Отечество". Как же это сочетается с их же желанием "бурно и страстно" обсуждать проблемы нашей давней и недавней истории? Выходит, свое мнение позволительно иметь только им?     В многочисленных дискуссиях, проходящих сегодня буквально по всем вопросам обществознания, меня как преподавателя вуза интересуют прежде всего те вопросы, которые непосредственно влияют на идейно-политическое воспитание молодежи, ее нравственное здоровье, ее социальный оптимизм. Беседуя со студентами, вместе с ними размышляя об острых проблемах, невольно прихожу к выводу, что у нас накопилось немало перекосов и односторонностей, которые явно нуждаются в выправлении. На некоторых из них хочу остановиться особо.     Взять вопрос о месте И. В. Сталина в истории нашей страны. Именно с его именем связана вся одержимость критических атак, которая, по моему мнению, касается не столько самой исторической личности, сколько всей сложнейшей переходной эпохи. Эпохи, связанной с беспримерным подвигом целого поколения советских людей, которые сегодня постепенно отходят от активной трудовой, политической и общественной деятельности. В формулу "культа личности" насильственно втискиваются индустриализация, коллективизация, культурная революция, которые вывели нашу страну в разряд великих мировых держав. Все это ставится под сомнение. Дело дошло до того, что от "сталинистов" (а в их число можно при желании зачислять кого угодно) стали настойчиво требовать "покаяния"... Взахлеб расхваливаются романы и фильмы, где линчуется эпоха бури и натиска, подаваемая как "трагедия народов". Иногда, правда, подобные попытки возвести на пьедестал исторический нигилизм не срабатывают. Так иной, зацелованный критикой фильм, вопреки невиданному рекламному прессингу, бывает весьма прохладно принят большинством населения. Сразу же отмечу, что ни я, ни члены моей семьи не имеем никакого отношения к Сталину, его окружению, приближенным, превозносителям. Мой отец был рабочим Ленинградского порта, мать - слесарем на Кировском заводе. Там же работал мой старший брат. Он, отец и сестра погибли в боях с гитлеровцами. Один из родственников был репрессирован и после XX съезда партии реабилитирован. Вместе со всеми советскими людьми я разделяю гнев и негодование, по поводу массовых репрессий, имевших место в 30-40-х годах по вине тогдашнего партийно-государственного руководства. Но здравый смысл решительно протестует против одноцветной окраски противоречивых событий, начавшей ныне преобладать в некоторых органах печати.     Поддерживаю партийный призыв отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма. Думаю, что именно с этих партийно-классовых позиций мы и должны оценивать историческую роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина. В этом случае нельзя сводить дело к "придворному" аспекту или к абстрактному морализаторству со стороны лиц, далеких и от того грозового времени, и от людей, которым пришлось тогда жить и работать. Да еще так работать, что и сегодня это является для нас вдохновляющим примером.     Для меня, как и для многих людей, решающую роль в оценке Сталина играют прямые свидетельства непосредственно сталкивающихся с ним современников как по нашу, так и по ту сторону баррикады. Небезынтересны именно эти последние. Возьмем хотя бы Черчилля, который в 1919 году гордился своим личным вкладом в организацию военной интервенции 14 иностранных государств против молодой Советской Республики, а ровно через сорок лет вынужден был такими словами характеризовать Сталина - одного из своих грозных политических оппонентов:     "Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в которое протекала его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой силы воли, резким, жестким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить... В его произведениях звучала исполинская сила. Эта сила настолько велика в Сталине, что казался он неповторимым среди руководителей всех времен и народов... Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали. И странное дело - держали руки по швам. Сталин обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью. Он был непревзойденным мастером находить в трудную минуту путь выхода из самого безвыходного положения... Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставлял и нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов... Он принял Россию с сохой, а оставил оснащенной атомным оружием". Притворством или политической конъюнктурой не объяснишь такую оценку-признание со стороны верного стража Британской империи.     Основные моменты этой характеристики можно найти и в мемуарах де Голля, в воспоминаниях и переписке других политических деятелей Европы и Америки, которые имели дело со Сталиным как с военным союзником и классовым противником.     Значительный и серьезный материал .для размышлений по данному вопросу дают отечественные документы, которые к тому же доступны для всех желающих. Взять хотя бы двухтомник "Переписки Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг.", выпущенный Политиздатом еще в 1957 году. Эти документы, право же, вызывают гордость за нашу державу, ее место, роль в бурном, изменяющемся мире. Припоминается сборник докладов, речей и приказов Сталина в годы минувшей войны, на которых воспитывалось героическое поколение" победителей фашизма. Он вполне может быть переиздан с включением документов, бывших тогда секретными, вроде драматического приказа N 227, на чем, кстати, настаивают некоторые историки . Все эти документы неизвестны нашей молодежи. Особенно важны для воспитания исторического сознания мемуары полководцев Жукова, Василевского, Голованова, Штеменко, авиаконструктора Яковлева, которые знали Верховного не понаслышке.     Слов нет, время то было весьма суровым. Но и то верно, что личная скромность, доходящая до аскетизма . еще не стыдилась самой себя, что потенциальные советские миллионеры еще опасались проклевываться в тиши заштатных контор и торговых баз. К тому же мы не были столь деловыми " и прагматичными и готовили молодежь не к тонкостям потребления заработанных родителями благ, а к Труду и Обороне, не сокрушая духовны, мир молодых чуждыми шедеврами из-за "бугра" и доморощенными поделками масскультуры.     Из долгих откровенных разговоров с молодыми собеседниками выводим мы такие умозаключения, что атаки на государство диктатуры пролетариата и тогдашних лидеров нашей страны имеют не только политические, идеологические и нравственные причины, но и свою социальную подпочву. Заинтересованных в том, чтобы расширить плацдарм этих атак, немало, и не только по ту сторону наших границ. Наряду с профессиональными антикоммунистами на Западе, давно избравшими якобы демократический лозунг "антисталинизма", живут и здравствуют потомки свергнутых Октябрьской революцией классов, которые далеко не все смогли забыть материальные и социальные утраты своих предков. Сюда же следует отнести духовных наследников Дана и Мартова, других, по ведомству российского социал-демократизма, духовных последователей Троцкого или Ягоды, обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков.     Всякий исторический деятель, как известно, формируется конкретными социально-экономическими и идейно-политическими условиями, которые определяюще влияют на субъективно-объективную селекцию претендентов, призванных решать те или иные общественные проблемы. Выдвинувшись на авансцену истории, такой претендент, чтобы "остаться на плаву", должен удовлетворить потребностям эпохи и ведущих социальных и политических структур, реализовать в своей деятельности объективную закономерность, неизбежно оставив "отпе     чаток" своей личности на исторических событиях. В конечном счете, к примеру, сегодня мало кого смущают личные качества Петра Великого, но все помнят, что в период его правления страна вышла на уровень великой европейской державы. Время конденсировало результат, лежащий ныне в оценке исторической личности императора Петра. И неизменные цветы на его саркофаге в соборе Петропавловской крепости олицетворяют уважение и признательность наших далеких от самодержавия современников.     Думаю, сколь ни была бы противоречива и сложна та или иная фигура советской истории, ее подлинная роль в строительстве и защите социализма рано или поздно получит свою объективную и однозначную оценку. Разумеется, однозначную не в смысле одностороннюю, обеляющую или эклектически суммирующую противоречивые явления, что позволяет с оговорочками творить любой субъективизм, "прощать или не прощать", "выбрасывать или оставлять" в истории. Однозначную - значит, прежде всего конкретно-историческую, внеконъюнктурную оценку, в которой проявится - по историческому результату! - диалектика соответствия деятельности личности основным законам развития общества. В нашей стране эти законы были связаны с решением вопроса "кто - кого?" во внутреннем и международном аспектах. Если следовать марксистско-ленинской методологии исторического исследования, то прежде всего, по словам М. С. Горбачева, надо ярко показать, как жили, как трудились, во что верили миллионы людей, как соединялись победы и неудачи, открытия и ошибки, светлое и трагическое, революционный энтузиазм масс и нарушения социалистической законности, а подчас и преступления.     Недавно одна моя студентка озадачила меня откровением, что-де классовая борьба - устаревшее понятие, как и руководящая роль пролетариата. Ладно бы такое утверждала одна она. Яростный спор, например, вызвало недавнее утверждение уважаемого академика о том, что-де нынешние отношения государств двух различных социально-экономических систем лишены классового содержания. Допускаю, что академик не счел нужным объяснить, почему он несколько десятилетий писал о прямо противоположном - о том, что мирное сосуществование есть не что иное, как форма классовой борьбы на международной арене. Выходит, теперь философ отказался от этого. Что ж, взгляды, бывает, меняются. Однако, как мне представляется, долг ведущего философа все же повелевает ему объяснить хотя бы тем, кто учился и учится по| его книгам: что, разве сегодня международный рабочий класс уже не противостоит мировому капиталу в лице своих государственных и политических органов?     В центре многих нынешних дискуссий, как мне представляется, стоит тот же вопрос - какой класс или слой общества является руководящей и мобилизующей силой перестройки? Об этом, в частности, говорилось в интервью писателя А. Проханова в нашей городской газете "Ленинградский рабочий". Проханов исходит из того, что особенность нынешнего состояния общественного сознания характеризуется наличием двух идеологических потоков, или, как он говорит, "альтернативных башен", которые с разных направлений пытаются преодолеть в нашей стране "построенный в боях социализм". Преувеличивая значение и остроту взаимного противоборства между этими "башнями", писатель тем не менее справедливо подчеркивает, что "сходятся они лишь в избиении социалистических ценностей". Но обе, как уверяют их идеологи, стоят "за перестройку".     Первый, причем наиболее полноводный идеологический поток, уже выявивший себя в ходе перестройки, претендует на модель некоего леволиберального интеллигентского социализма, якобы выразителя самого истинного и "чистого" от классовых наслоений гуманизма. Его сторонники противопоставляют пролетарскому коллективизму "самоценность личности" - с модернистскими исканиями в области культуры, богоискательскими тенденциями, технократическими идолами, проповедью "демократических" прелестей современного капитализма, заискиваниями перед его реальными и мнимыми достижениями. Его представители утверждают, что мы, дескать, построили не тот социализм и что-де только сегодня "впервые в истории сложился союз политического руководства и прогрессивной интеллигенции". В то время, когда миллионы людей на нашей планете гибнут от голода, эпидемий и военных авантюр империализма, они требуют разработки "юридического кодекса защиты прав животных", наделяют необыкновенным, сверхъестественным разумом природу и утверждают, что интеллигентность - не социальное, а биологическое качество, генетически передаваемое от родителей к детям. Объясните мне, что все это значит?     Именно сторонники "леволиберального социализма" формируют тенденцию фальсифицирования истории социализма. Они внушают нам, что в прошлом страны реальны лишь одни ошибки и преступления, замалчивая при этом величайшие достижения прошлого и настоящего. Претендуя на полноту исторической правды, они подменяют социально-политический критерий развития общества схоластикой этических категорий. Очень хочу понять, кому и зачем нужно, чтобы каждый ведущий руководитель ЦК партии и Советского правительства после оставления им своего поста был скомпрометирован, дискредитирован в связи со своими действительными и мнимыми ошибками и просчетами, допущенными при решении сложнейших проблем на историческом бездорожье? Откуда взялась у нас такая страсть к расточительству авторитета и достоинства руководителей первой в мире страны социализма?     Другая особенность воззрений "леволибералов" - явная или замаскированная космополитическая тенденция, некий безнациональный "интернационализм". Я где-то читала, что когда после революции в Петросовет к Троцкому "как к еврею" пришла делегация купцов и фабрикантов с жалобами на притеснения красногвардейцев, тот заявил, что он "не еврей, а интернационалист", чем весьма озадачил просителей.     Понятие "национального" у Троцкого означало некую неполноценность и ограниченность в сравнении с "интернациональным". И потому он подчеркивал "национальную традицию" Октября, писал о "национальном в Ленине", утверждал, что русский народ "никакого культурного наследства не получил", и т п. Мы как-то стесняемся говорить, что именно русский пролетариат, который троцкисты третировали как "отсталый и некультурный", совершил, по словам Ленина, "три русские революции", что в авангарде битв человечества с фашизмом шли славянские народы.     Конечно, сказанное не означает какого-либо умаления исторического вклада других наций и народностей. Это, как говорят сейчас, лишь обеспечивает полноту исторической правды... Когда студенты спрашивают меня, как могло случиться, что опустели тысячи деревушек Нечерноземья и Сибири, я отвечаю, что это тоже дорогая цена за Победу и послевоенное восстановление народного хозяйства, как и безвозвратные утраты массы памятников русской национальной культуры. И еще я убеждена: из умаления значимости исторического сознания проистекает пацифистское размывание оборонного и патриотического сознания, а также стремление малейшие проявления национальной гордости великороссов записывать в графу великодержавного шовинизма.     Тревожит меня и вот что: с воинствующим космополитизмом связана ныне практика "отказничества" от социализма. К сожалению, мы спохватились лишь тогда, когда его неофиты своими бесчинствами мозолят глаза перед Смольным или под стенами Кремля. Более того, нас как-то исподволь приучают видеть в названном явлении некую почти безобидную смену "местожительства", а не классовую и национальную измену лиц, большинство которых на наши же общенародные средства окончили вузы и аспирантуры. Вообще некоторые склонны смотреть на "отказничество" как на некое проявление "демократии" и "прав человека", талантам которого помешал расцвести "застойный социализм". Ну а если и там, в "свободном мире", не оценят кипучую предприимчивость и. "гениальность" и торг совестью не представит интереса для спецслужб, можно возвратиться назад...     Как известно, в зависимости от конкретной исторической роли К. Маркс и Ф. Энгельс называли целые нации на определенном этапе их истории "контрреволюционными" - подчеркиваю, не классы, не сословия, а именно нации. На фундаменте классового подхода они не стеснялись давать резкие характеристики ряду наций, в том числе русским, полякам, а также и тем национальностям, к которым принадлежали сами. Основоположники научно-пролетарского мировоззрения как бы напоминают нам, что в братском содружестве советских народов каждой нации и народности следует "беречь честь смолоду", не позволять провоцировать себя на националистические и шовинистические настроения. Национальная гордость и национальное достоинство каждого народа должны органически сливаться с интернационализмом единого социалистического общества.     Если "неолибералы" ориентируются на Запад, то другая "альтернативная башня", пользуясь выражением Проханова, "охранители и традиционалисты", стремятся "преодолеть социализм за счет движения вспять". Иначе говоря, возвратиться к общественным формам досоциалистической России. Представители этого своеобразного "крестьянского социализма" заворожены этим образом. По их мнению, сто лет назад произошла утрата нравственных ценностей, накопленных в туманной мгле столетий крестьянской общиной. "Традиционалисты" имеют несомненные заслуги в разоблачении коррупции, в справедливом решении экологических проблем, в борьбе против алкоголизма, в защите исторических памятников, в противоборстве с засильем масскультуры, которую справедливо оценивают как психоз потребительства...     Вместе с тем во взглядах идеологов "крестьянского социализма" имеет место непонимание исторического значения Октября для судеб Отчизны, односторонняя оценка коллективизации как "страшного произвола по отношению к крестьянству", некритические воззрения на религиозно-мистическую русскую философию, старые царистские концепции в отечественной исторической науке, нежелание видеть послереволюционное расслоение крестьянства, революционную роль рабочего класса.     В классовой борьбе в деревне, например, здесь нередко выпячиваются "деревенские" комиссары, которые "стреляли в спину середняков". В разбуженной революцией огромной стране были, конечно, всякие комиссары. Но основной фарватер нашей жизни все же определяли те комиссары, в которых стреляли. Именно им вырезали звезды на спинах, сжигали живьем. Расплачиваться "атакующему классу" приходилось не только жизнями комиссаров, чекистов, деревенских большевиков, комбедовцев, "двадцатитысячников", но и первых трактористов, селькоров, девчонок-учительниц, сельских комсомольцев, жизнями десятков тысяч других безвестных борцов за социализм.     Сложности воспитания молодежи усугубляются еще и тем, что в русле идей "неолибералов" и "неославянофилов" создаются неформальные организации и объединения. Случается, что верх в их руководстве берут экстремистские, настроенные на провокации элементы. В последнее время наметилась политизация этих самодеятельных организаций на основе далеко не социалистического плюрализма. Нередко лидеры этих организаций говорят о "разделении власти" на основе "парламентского режима", "свободных профсоюзов", "автономных издательств" и т. п. Все это, по моему мнению, позволяет сделать вывод, что главным и кардинальным вопросом проходящих ныне в стране дискуссий является вопрос - признавать или не признавать руководящую роль партии, рабочего класса в социалистическом строительстве, а значит, и в перестройке. Разумеется, со всеми вытекающими отсюда теоретическими и практическими выводами для политики, экономики и идеологии.     Производным от этой ключевой проблемы социально исторического миросозерцания является вопрос о роли социалистической идеологии в духовном развитии советского общества. К слову сказать, этот вопрос заостри еще в конце 1917 года К. Каутский, заявивший в одной из своих брошюр, посвященных Октябрю, что социализм отличается железной плановостью и дисциплиной в экономике и анархией в идеологии и духовной жизни. Это вы звало ликование меньшевиков, эсеров и других мелкобуржуазных идеологов, но нашло решительный отпор у Ленина и его соратников, последовательно защищавших, как тогда говорили, "командные высоты" научно-пролетарской идеологии.     Вспомним: когда В. И. Ленин столкнулся с манипуляциями популярного тогда социолога Питирима Сорокина со статистикой разводов в петроградском населении и религиозно-охранительными писаниями профессора Виппера (которые, кстати, выглядели по сравнению с ныне печатающимися у нас абсолютно невинно), то он, объясняя появление их публикаций неопытностью тогдашних работинков средств массовой информации, констатировали что "рабочий класс в России сумел завоевать власть, пользоваться ею еще не научился". В противном случае указывал Владимир Ильич, этих профессоров и писателей, которые для воспитания масс "годятся не больше чем заведомые растлители годились бы для роли надзирателей в учебных заведениях для младшего возраста", революционный пролетариат "вежливо выпроводил" бы из страны. Кстати сказать, из 164 высланных в конце 1922 года по списку ВЦИК многие потом вернулись назад и честно служили своему народу, в том числе и профессор Виппер.     Как представляется, сегодня вопрос о роли и месте социалистической идеологии принял весьма острую форму. Авторы конъюнктурных поделок под эгидой нравственного и духовного "очищения" размывают грани и критерии научной идеологии, манипулируя гласностью, насаждают внесоциалистический плюрализм, что объективно тормозит перестройку в общественном сознании. Особенно болезненно это отражается на молодежи, что, повторюсь, отчетливо ощущаем мы, преподаватели вузов, учителя школ и все те, кто занимается молодежными проблемами. Как говорил М. С. Горбачев на февральском Пленуме ЦК КПСС, "мы должны и в духовной сфере, а может быть, именно здесь в первую очередь, действовать, руководствуясь нашими, марксистско-ленинскими принципами. Принципами, товарищи, мы не должны поступаться ни под какими предлогами".     На этом стоим и будем стоять. Принципы не подарены нам, а выстраданы нами на крутых поворотах истории отечества.   
            Документ N 34     Тезисы к выступлению А.Н. Яковлева на Политбюро ЦК КПСС по поводу статьи Н.А. Андреевой в газете "Советская Россия"     25.03.1988     Чем обратила на себя внимание статья Н. Андреевой в газете "Советская Россия" (13 марта с.г.)1, почему она вызвала столь заметный отзвук в разных слоях общества?     Прежде всего тем, что помещена газетой в таком объеме и на той полосе, которые уже по "традиции" отводятся "Советской Россией" делам и прорабам перестройки. Читатель воспринял материал именно так. Форма публикации придавала статье ясную и однозначную связь с перестройкой.     Связь есть и по содержанию -- статья Н. Андреевой воспринята как однозначно антиперестроечная, как манифест всего наиболее консервативного, что накопилось в нашем обществе и уходит с трудом.     Статья обратила на себя внимание и явными, многочисленными противоречиями между ее конкретным содержанием, высказанными в ней положениями, -- и ее общей тональностью. В ней много передержек и просто удивительного для научного работника, преподавателя вуза невежества. По тону же и статусу, который ей придан редакцией и последующими оценками, статья явно претендует на некое программное звучание и значение.     Конкретно о некоторых аспектах и положениях статьи.     1. Статья носит претенциозный заголовок: "Не могу поступиться принципами". В предпосланной ей вводке автор (или редакция) выражают тревогу по поводу тех вопросов, которые молодые люди обсуждают в условиях гласности (политическая система, право выезда на жительство за рубеж, прошлое страны и т.д.). Похоже, автор хочет убедить читателя в том, что раньше, когда эти проблемы не обсуждались вслух, их и не было.     С одной стороны, статья явно отражает растерянность или неспособность дать убедительные ответы на трудные вопросы или хотя бы честно признать, что пока на некоторые из них нет возможности дать удовлетворительные, исчерпывающие ответы. С другой -- сквозит желание запретить обсуждать то, что обсуждать трудно, под видом борьбы с охаиванием истории, с попытками размыть идейные критерии, социалистические ценности. Звучащая в статье отчаянная ностальгия по вождю сочетается с фактической попыткой ревизии партийных оценок последнего времени.     Своим содержанием, тоном и пафосом статья ориентирована не на консолидацию и сплочение нашего общества на платформе перестройки, а на разделение, размежевание, противопоставление друг другу различных его групп и слоев.     Наиболее открыто особая позиция автора формулируется в отношении развертывающегося процесса демократизации, гласности, восстановления исторической правды, национального вопроса, а также некоторых принципиальных моментов, характеризующих новые подходы в нашей внешней политике и взаимоотношений двух социально-экономических систем на мировой арене.           2. О культе личности и роли Сталина.     Автор выражает озабоченность "одержимостью" критических атак, которые, по ее словам, касаются "не столько самой исторической личности, сколько всей сложнейшей переходной эпохи". Протестует против того, что от "сталинистов" стали "настойчиво требовать покаяния", выражает несогласие с тем, что "эпоха бури и натиска" "линчуется", подается как "трагедия народов". Автор протестует "против одноцветной окраски противоречивых событий", требует оценивать историческую роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина, "с партийно-классовых позиций".     Кажется, звучит притягательно и ласкает слух [тех], кто очень хочет слышать именно это.     В этих, а также других высказываниях отчетливо проглядывает желание вступить в прямую полемику с партийными оценками, высказанными по данному вопросу в докладе по случаю 70-летия Октября. Чтобы этот упрек не повис в воздухе, обращусь к прямому цитированию.     В нем, в частности, говорилось о том, что в 30-е годы "был нанесен серьезный ущерб делу социализма и авторитету партии. И мы должны прямо сказать об этом. Это необходимо для окончательного и бесповоротного утверждения ленинского идеала социализма...". "Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна".     "Мы... и сейчас еще встречаемся с попытками отвернуться от больных вопросов нашей истории, замолчать их, сделать вид, будто ничего особенно не произошло. С этим мы не можем согласиться. Это было бы пренебрежением к исторической правде, неуважением к памяти тех, кто оказался невинной жертвой беззакония и произвола. Не можем еще и потому, что правдивый анализ должен помочь нам решать сегодняшние наши проблемы: демократизации, законности, гласности, преодоления бюрократизма, -- словом, насущные проблемы перестройки".     А теперь к статье. Для подкрепления своей оценки Сталина как "выдающейся личности" автор обращается к "прямым свидетельствам непосредственно сталкивавшихся с ним современников". Однако из подобных свидетельств выбирается не ленинская оценка личности Сталина, а мнение о нем У. Черчилля. При этом не только не приводятся другие, прямо противоположные по смыслу высказывания Черчилля о Сталине, но и из приведенного текста, который еще должен быть подтвержден, опускается весьма существенная фраза, а именно: "Сталин был величайшим, не имеющим себе равного в мире диктатором" (статья "И.В. Сталин" из Британской энциклопедии).     Стремясь где только можно обелить Сталина, Н. Андреева "припоминает сборник докладов, речей и приказов Сталина в годы минувшей войны, на которых воспитывалось героическое поколение победителей фашизма".     Но разве на этом воспитывалось поколение воинов фронта?     Автор сетует на то, что "ставшая дежурной тема репрессий гипертрофирована в восприятии части молодежи, заслоняет объективное осмысление прошлого", порождает у молодежи "нигилистические настроения", "идейную путаницу, смешение политических ориентиров...".     Во-первых, эти слова и обвинения уже звучали в 60-х годах на всесоюзных совещаниях и собраниях, когда начала формироваться идеология застоя и замораживаться энергия движения.     Во-вторых, истоки этих настроений Н. Андреевой справедливее искать не в "гипертрофировании" темы репрессий, а в долгом утаивании правды, в публикации полуправды, в формализме лозунгов, в морально-психологической атмосфере периода, по счетам которого мы еще долго будем платить.     Именно честный разговор партийного руководства с молодежью убеждает ее в уверенности партии в перспективе, в правильности стратегической линии, создает у молодежи ощущение причастности к выработке этой линии на предстоящий исторический период. Вузовским преподавателям как раз и следовало бы не сокрушаться по поводу происходящего, а в беседах со студентами подчеркивать новаторство, смелость и честность нынешней позиции партии, которая решилась на процесс самоочищения, на глубокую демократизацию.     Под предлогом охраны невинности молодых автор, по существу, выступает против переосмысления трудных периодов в нашей истории, пытается наложить ограничения на гласность, определить запретные темы, фактически предлагает поставить заслоны на пути дальнейшей демократизации.     Н. Андреева вскрывает даже "социальную подпочву" атак "на государство диктатуры пролетариата и тогдашних (?) лидеров нашей страны". В число тех, кто выступает под "якобы демократическим лозунгом антисталинизма", она записывает "профессиональных антикоммунистов на Западе, духовных наследников Дана и Мартова (?), других (?) по ведомству российского социал-демократизма, духовных последователей Троцкого или Ягоды (?), обиженных социализмом потомков нэпманов, басмачей и кулаков...". Продолжить список и расшифровать эти многозначительные намеки предоставляется самому читателю.     Это попытки представить сталинизм неизбежным, оправдать внешними и внутренними атаками. Но, как отмечалось в докладе, посвященном 70-летию Октябрьской революции, "вопреки утверждениям наших идейных противников культ личности не был неизбежен. Он чужд природе социализма, представляет собой отступления от его основополагающих принципов и, таким образом, не имеет никакого оправдания".           3. О противниках ("врагах") социализма.     Вслед за писателем А. Прохановым автор статьи поднимает вопрос о наличии в нашем обществе "двух идеологических потоков", которые с разных направлений "пытаются преодолеть построенный в боях социализм". Речь идет, с одной стороны, о "неолибералах" и стоящих за ними "космополитах", ориентирующихся на Запад и представляющих, по мнению Н. Андреевой, основную опасность; с другой, о "неославянофилах", которые стремятся возвратиться к общественным формам "досоциалистической России", к "крестьянскому социализму".     Из сказанного в других разделах статьи складывается впечатление, что к упомянутой категории врагов следует отнести также членов разного рода "неформальных организаций и объединений".     В статье явно просматривается намерение под предлогом заботы о защите идеалов социализма навесить как можно больше довольно знакомых устрашающих ярлыков, а по существу -- протащить через черный ход в слегка завуалированной форме печально известную "теорию" об обострении классовой борьбы в процессе строительства социализма. Термины "космополитизм", "космополит", которые в свое время были "знаком качества" одного из самых вредоносных репрессивных мероприятий, как бы невзначай, походя, восстанавливаются в правах. Понятие "космополитизма" автор отождествляет с "интернационализмом", во всяком случае, с его пониманием убежденными сторонниками перестройки в одном из ее важнейших аспектов -- демократизации и гуманизации общественной жизни.     Андреева "где-то читала", что Троцкий ответил депутации еврейских торговцев, пришедших к нему "как к еврею" просить защиты от притеснений красногвардейцев, что он "не еврей, а интернационалист". Многое можно поставить в вину Троцкому, но уж не эти слова. Для автора, однако, они доказывают, что для Троцкого понятие "национального" означало де некую неполноценность по сравнению с интернационализмом. Выходит, что Андреева одобрила бы Троцкого, если бы тот пообещал "как еврей" помочь своим торгашам-соплеменникам.     Автор весьма вольно использует вырванные из контекста цитаты классиков для доказательства довольно сомнительных позиций, без колебаний прибегает к подмене понятий. Свои упражнения Н. Андреева подкрепляет ссылками... на Ленина. Так, по ее словам, оказывается, что Ленин подчеркивал, что именно "русский пролетариат" совершил "три русские революции". Известно, что Ленин в данном случае имел в виду тот факт, что три революции произошли в России и что, естественно, во главе их стоял поэтому русский пролетариат как самый многочисленный и организованный в стране. Подсовывать же Ленину в этой связи явно шовинистическую идейку о "русской исключительности" свидетельствует в равной степени о предвзятости настроения2. Кстати, Ленин часто употребляет термин "российский пролетариат".     К этому присовокупляется еще констатация того неопровержимого самого по себе факта, что в авангарде битвы человечества с фашизмом шли славянские народы. Никто не станет отрицать, что русские, украинцы, белорусы, поляки, народы Югославии, словаки вынесли на своих плечах основное бремя войны и понесли наибольшие жертвы. Значит ли это, что вклад других народов в эту общую борьбу "ниже сортом"?     Даже заботу о сохранении "национальной гордости великороссов" Н. Андреева записывает по существу в графу великодержавного шовинизма. Ведь одноименная ленинская статья, в которой Ленин бичевал именно русский шовинизм, приводится ею как основание для шовинистического кликушества.     И все эти высказывания публикуются в газете именно в то время, когда партия с предельным напряжением сил ведет борьбу за восстановление ленинских норм в национальной политике и очищение ее как от шовинистических, так и от националистических извращений, доставшихся нам в наследство от сталинского времени и периода застоя.     Дежурно упомянув далее о безвозвратной утрате многих памятников русской культуры -- как будто не сталинизм несет за это главную вину, -- Н. Андреева обрушивается на "отказников", подавая это чуть ли не как основную проблему всей нашей внутренней политики, а ее, в свою очередь, как "отказничество от социализма". "Отказники" по многим причинам не вызывают симпатий у советских людей. Но когда явление "отказничества" характеризуется как "национальная (!), как классовая измена лиц", окончивших на "наши общенародные средства вузы и аспирантуры", то тут уже автору явно изменяет чувство меры. Хуже того, программируется расовый конфликт.           4. О "революционных и контрреволюционных" народах.     Для автора характерен формально-цитатный метод в его наихудшем варианте, а именно, когда центр тяжести выдвигаемой концепции, основная задумка предлагаемой читателю версии закамуфлированно предлагается "между строк". Это в особенности относится к рассуждениям по национальному вопросу, для подкрепления которых приводятся ссылки на классиков марксизма-ленинизма.     Маркс и Энгельс действительно в своих работах 1848-1849 гг. делили народы на революционные и контрреволюционные в зависимости от того, в чьих интересах было национальное движение того или другого народа, чьим объективно орудием оно являлось. К революционным народам они относили поляков, венгров и итальянцев, борьба которых (в 1848 г.) способствовала ослаблению основных реакционных государств тогдашней Европы -- России, Пруссии и Австрии. Летом 1848 г. Маркс и Энгельс отнеслись с горячим сочувствием к национальному движению чехов, в частности к пражскому восстанию. Однако после подавления этого восстания в движении славянских народов, населявших Австрию, взяли верх реакционные буржуазно-помещичьи элементы, в результате чего Габсбургской монархии и русскому царизму удалось использовать эти народы для подавления революции в Германии и Венгрии. В связи с изменением объективного характера национальных движений этих народов Маркс и Энгельс оценили их как контрреволюционные.     Ленин, рассматривая позицию Маркса и Энгельса по национальному вопросу, писал, что в 1848 г. "были исторические и политические основания различать реакционные и революционные нации" (В.И. Ленин. ПСС, т. 22, с. 139). Таким образом, строго говоря, Маркс, Энгельс и Ленин имели в виду не нации (народы), а различные конкретные национальные движения, их классовый характер, движущие силы и цели.     В отличие от них Н. Андреева прибегает к намекам для того, чтобы сказать, что Маркс и Энгельс "не стеснялись давать резкие характеристики... также и тем национальностям, к которым принадлежали сами".     Иначе говоря, у Н. Андреевой -- подтасовка. Маркс и Энгельс давали "резкие характеристики" не евреям и немцам как таковым, а реакционным силам этих этносов. Разве это не вытекает четко и односложно из работ основоположников научного социализма и из их практической революционной деятельности?     Слова автора статьи "основоположники научно-пролетарского мировоззрения как бы напоминают нам, что в братском содружестве советских народов каждой нации и народности следует "беречь честь смолоду", не позволять провоцировать себя на националистические и шовинистические настроения", как следует из контекста, относятся к советским евреям и немцам. Но разве сказанное Марксом в 1844 г. о немецких евреях того времени относится к современным евреям любой страны, в частности к советским евреям? А слова Энгельса о немцах в 1848 г. неужто имеют прямое отношение к немцам современности, населению ГДР, немецкому национальному меньшинству в СССР?     Можно также напомнить эрудированному автору, что работа К. Маркса "К еврейскому вопросу" в действительности посвящена отнюдь не еврейскому вопросу, а коренному различию между "политической эмансипацией", под которой он подразумевает буржуазную революцию, и ""человеческой эмансипацией", т.е. социалистической революцией...". Такова, в частности, точка зрения В.И. Ленина (см. ПСС, т. 26, с. 47-48, 82).           5. О мирном сосуществовании и классовой борьбе.     В статье довольно пространно комментируются высказывания некоего "уважаемого академика" (в обстановке гласности не грех было бы назвать его по имени), который долгое время утверждал, что "мирное сосуществование есть не что иное, как форма классовой борьбы на международной арене", а ныне отказался от такой точки зрения. Причем этому "ведущему философу" Андреева приписывает утверждение, что-де "нынешние отношения государств двух различных социально-экономических систем лишены классового содержания".     Трудно комментировать работу, автор которой неизвестен. И все же не верится, чтобы маститый философ начисто лишил международные отношения "классового содержания". Легче предположить, что академик поддержал положение, сформулированное ХХVII съездом КПСС, о том, что в современную, ракетно-ядерную эпоху общечеловеческие интересы в межгосударственных отношениях имеют приоритет по отношению к классовым.     Тем не менее автор статьи предъявляет ему следующее обвинение: "Разве сегодня международный рабочий класс уже не противостоит мировому капиталу в лице своих государственных и политических органов?"     Напоминание о противостоянии рабочего класса мировому капиталу в общем контексте статьи явно служит тому, чтобы предостеречь от "пацифистского размывания оборонного и патриотического сознания". "Между строк" же, как и в других разделах статьи, здесь явно проглядывает стремление бросить тень на политику нового мышления в международных делах, рассматривающую современный мир как сложный, но единый и взаимосвязанный организм3.     Приведенные выше отрывки из статьи Н. Андреевой дают основания говорить об антиперестроечной акции идеологов консервативного реванша. Проявление этих взглядов по-своему закономерно, так как свидетельствует о растущем беспокойстве в рядах сил, сопротивляющихся перестройке. Опубликование статьи в "Советской России" подтверждает многообразие палитры и, прежде всего, свободу нашей социалистической прессы. Но без принципиального ответа статья Н. Андреевой остаться не должна.     Но бог бы с ней, со статьей. Пугаться этого не следует. Но тревожно то, что редакция отказывается печатать другие точки зрения, т.е. идет против партийных принципов.     Перестройка сейчас в переходном периоде. Она принята как идея, практическая концепция. Начато ее осуществление. Но она еще далеко не закреплена ни в сознании, ни тем более в жизни. Атаки на нее не могут оставаться без ответа.     Откуда идут эти атаки? -- несколько источников:     Консервативная атака питается интересами и убеждениями тех, кто прежде всего усматривает в перестройке разрушительное начало, угрозу собственным позициям. Там, где это -- честное, искреннее заблуждение, его надо рассеивать. Перестройка -- не отрицание, а созидание.     Мелкобуржуазная атака -- левая фраза, национализм и шовинизм, "масскультура" -- идет от иждивенческого, потребительского отношения к жизни, социализму. И от мелкобуржуазной ярости тогда, когда потребительский инстинкт не может быть немедленно и легко удовлетворен, когда надо работать.     Догматическая атака -- от инерции сознания, привычек, взглядов, силы традиционных подходов. Проявляется и в науке, но и в жизни в целом, на уровне массового сознания тоже.     Что меня особенно беспокоит?     а) Отношение к печати, стремление руководить отсюда, из ЦК, каждой газетой, каждой статьей. Помимо прочего, это еще и отвлечение от того политического дела, которое является только прерогативой и обязанностью ЦК;     б) отношение к интеллигенции, деятелям науки и культуры. Нельзя сейчас создавать новое диссидентство, тем более на пустом месте, исходя из одних только амбиций и симпатий или антипатий. Нельзя допускать и того, чтобы отдельные группировки творческих работников манипулировали бы партийными позициями и оценками в собственных групповых интересах -- как это неоднократно бывало в прошлом с неизменным ущербом для нашей культуры и для самой партии. Стимулирование творчества, сплочение вокруг партии и перестройки, направление энергии интеллигенции в созидательное русло;     в) принципиальность, которая часто отождествляется исключительно с запретительством. Сегодня куда больше настоящей партийной принципиальности требуется для того, чтобы разрешить или хотя бы не запрещать. Для того, чтобы уметь разбираться в сути жизненных явлений и процессов, а не цепляться, подобно конфуцианцам, за окостеневшие их формы;     г) дух нетерпимости, привычка считаться только со своей точкой зрения как правильной. Львиная доля неприятия не столько даже идей, концепции, сколько практики перестройки идет отсюда -- от психологии. Нельзя видеть во всех врагов социализма и только в себе -- его единственного сторонника и защитника. Нужна терпимость к другим подходам, умение находить общее с людьми.     Конфликт, в отличие от работы, не требует ума, усилий, старания: это тоже форма неумения и нежелания работать -- с людьми;     д) претензии на безошибочность, отказ в праве на ошибку другим. Поиск предполагает право на ошибку -- хотя и вместе с ответственностью за нее. Ленин одно из средств предотвращения "термидора" видел в том, чтобы "не бояться признавать своих ошибок" (т. 44, с. 423);     е) поучительство, менторский тон вместо знания, анализа фактов, поиска решений, средств, подходов.      ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 458. Машинописная копия. 
..................................
..........................
.........
Кумир священный. Борис Ихлов 
КУМИР СВЯЩЕННЫЙ 
Борис Ихлов
Шел 1983-й год. В книге "Поезд уходит в обратном направлении",     напечатанной в журнале "Новый мир", Валентин Катаев таинственно, не     указывая авторства, процитировал строки Бориса Пастернака: "А в наши дни     и воздух пахнет смертью, открыть окно - что жилы отворить..." Могло     сложиться впечатление, что данное стихотворение Пастернака "Рояль     дрожащий пену с губ оближет..." находилось десятилетия под запретом, а тут     вдруг цензура сделала послабление. Чем не первый росток гласности?     Дальше ростки полезли с таким проворством, что все антисоветчики руками     развели. В журнале "Юность" опубликовали поэму Анны Ахматовой: "Это     было, когда улыбался только мертвый, спокойствию рад, и ненужным     привеском болтался возле тюрем своих Ленинград, И когда, обезумев от     муки, шли уже осужденных полки, и короткую песню разлуки паровозные пели     гудки... Звезды смерти стояли над нами, и безвинная корчилась Русь под     кровавыми сапогами и под шинами черных "марусь"..."          [А вот еще: "Тоска по родине... Давно / разоблаченная морока, / мне     совершенно всё равно /где совершенно одинокой / быть, по каким камням     домой/ брести с кошелкою базарной / в дом, и не знающий, что мой, / как     госпиталь или казарма..." Постойте. Какое-то дежавю. Это же современный     автор. Поэт будто повторяет слова рабочего одного завода, который его     кормил, а потом был продан, остановлен и разрушен: "Меня будто лишили     родины." Правда, некоторые сотрудники некоторых спецслужб уверяют, что     это слова не очень умного рабочего. Что ж. Каждому свое. Зато у Бомарше     звучит умнее: "Разве у бедняка есть родина?" Что ж, разве война не     пришла сегодня в каждый дом под неопрятным именем ТСЖ?          Ах, да. Это стихи Цветаевой. Марина Ивановна написала их в 1934 году, в     эмиграции. "Все признаки с меня, все меты, все даты - как рукой     сняло..." Однако заканчивает: "Но если на дороге куст / встает, особенно     рябины..." В 1939 году Цветаева вернется в СССР, поселится на даче НКВД.     Вскоре арестуют и сошлют на 15 лет в лагерь ее дочь Ариадну, чуть позже     расстреляют ее мужа, Сергея Эфрона, сотрудника НКВД. С началом войны      Цветаеву и несколько писателей эвакуируют в Елабугу. 31 августа она     покончит жизнь самоубийством. Повод - тяжкие отношения с сыном. А причина...     Тогда заводы - строили, а разрушали их фашисты. Впереди была победа в     войне, победа, и неоднократная, в космосе, равенство стратегических     ядерных сил. Но стихотворение Цветаевой было принято демократической     публикой как выражение отрицания родины во время правления Сталина. Оно     как бы завершало отрицание родины с октября 1917 года. Стихотворение     кочевало от издания к изданию.     Космополитизм придумали не Маркс ("рабочие лишены отечества"), не евреи     при Сталине, а древние киники (циники). Диоген, который жил в бочке,     утверждал, что он человек мира, и отказывался воевать. Патриотичный     Сократ, наоборот, воевал. Отрицание родины естественным образом     сочеталось у советской интеллигенции со своей исключительностью,     надклассовостью: "Моцарт отечества не выбирает, только играет всю жизнь     напролет..." И, чтобы шибче показать эту исключительность, приводится     противоположный пример серости, специально для профсоюзов: "А дураки     любят собираться в стаю..." Поскольку в одиночку занять место в жизни не     способны, так и вынуждены действовать безликой массой...     Нет-нет, я люблю песни Окуджавы, Окуджава - это эпоха. Просто в эпоху     подпольной гласности и он не избежал общей участи. Когда Черненко пришел     к власти, в одной из своих речей он обвинил советскую поэзию в     богоискательстве. Думаю, Константин Устинович частность принял за общее.     Советская поэзия была охвачена темой, неизменной от Платона до Фридриха     Шлегеля, от Бориса Бугаева (Андрея Белого) до алтайского современного     поэта Ивана Жданова: своей исключительностью. Художнику нет дела,     понимают его или нет, непонимание - беда тех, кто не понимает, народы     должны быть благодарны любому телодвижению художника. (Я ничего не     выдумываю, не так давно один пермский бард средней руки мне излагал теми     же словами данную концепцию.) Вовсе не классы, а деятели искусства     творят историю, а Брежнев - всего лишь один из политических деятелей в     эпоху Аллы Пугачевой. Оказалось же...          Оказалось, что критикой тоталитаризма и антикоммунизмом по мановению     гуманитарной интеллигенции оказались охвачены почти все выдающиеся     писатели не только Советской России, но и царской. Особенно, "Бесы"     Достоевского с уж очень метафорическим описанием стачки на Невской     бумагопрядильной фабрике и фундаментальная "слезинка невинного младенца"     из "Братьев Карамазовых" к месту и не к месту. "Лежит милая в гробу, -     писала тогда в "Литгазете" поэтесса Юнна Мориц о русской литературе, - я     пристроился - ... гребу, нравится-не нравится - терпи, моя красавица!"     После обстрела "Белого Дома" и после того, как смертность превысила     рождаемость, слезинку в светском обществе поминать не принято. На     приемах, фуршетах, раутах и беседах с общественностью принято безоглядно     любить родину. "Странное дело, - поражается московский физик-ядерщик,     писатель и пианист Иона Один, - было одно правительство - любовь к     родине. Потом переворот. Снова любовь. Любовь - переворот - любовь.     Порнография какая-то..."     Ленин был более разборчив. Вот когда взяли власть, тогда     "Социалистическое отечество в опасности!" Грамши говорил, что Ленин был     великим интернационалистом потому, что был глубоко национален.]          Отметился неизданным и широко известный в Перми поэт Николай Домовитов.     В 1990-м вышел в свет его сборник, где рядом с разрешенными Ольгой     Берггольц и Виктором Боковым и, естественно, с солидной подборкой себя     самого соседствовали страшные для тоталитаризма Даниэль, Коржавин и     обериут Олейников. "Я влюблен в Генриетту Давыдовну, а она в меня,     кажется, нет. Ею Шварцу квитанция выдана, мне квитанции, кажется, нет.     Ненавижу я Шварца проклятого, за которым страдает она, за него, за умом     небогатого, хочет замуж, как рыбка, она." Очень страшно. Сборник назван     составителем "Зона". Пермское книжное издательство, серия "Малая     библиотека поэзии".     Сына писателя Платонова арестовывали. Сам писатель запретным не был, он     был безработным, а запрещены были две его книги. Когда стали нагнетать     гласность, издали его запрещенный "Котлован", затем и "Чевенгур".     Не отставали газеты, в "Известиях" была напечатана статья Татьяны     Самолис "Очищение", где в письмах трудящихся обвиняли членов КПСС,     утративших моральный облик коммунистов. Эту статью перепечатывали в     самиздате! В журнале "Вопросы истории" опубликовали "Портрет тирана"     Антонова-Овсеенко, который ранее распространялся лишь в виде пачки     фотографий. Антонов-Овсеенко, сын того самого Антонова-Овсеенко,     утверждал, что сталинские репрессии унесли ни много, ни мало 110 тыс.     человеческих жизней. Где он столько народу набрал в России для репрессий.     Официальные издания принялись публиковать не только антисталинские     книги, но и антиленинские. Лидер пермского Демократического Союза Сергей     Быченков удивлялся: "Такую чушь пишут про Ленина, видно, нам же и     придется его защищать..."          Удивительно было совсем другое. С чего это вдруг стихи Пастернака стали     запрещенными? Да ведь именно это его стихотворение, которое "тайно"     цитировал Катаев, сто раз пропечатано во всех советских сборниках!     Обнаружилось, что в "Котловане" Платонова нет ровным счетом ничего     антисоветского. Как и в "Докторе Живаго". Как и в стихах убитого в     концлагере большевика Владимира Нарбута. Оказалось, что в ранее якобы     запрещенных книгах неофрейдиста Эриха Фромма содержалась как раз критика     капитализма, да и то невесть какая. Кстати, пара его книжек была издана     в СССР. Что Фромм, работы самого Фрейда задолго до перестройки можно     было без труда почитать - да и переснять на фотокопию - в библиотеке     мединститута. Так что редакторы солидных газет и журналов вели себя, как     старый еврей из "Похождений бравого солдата Швейка", который продал     солдатам старую тощую корову за рекордсменку престижных выставок.          Больше того. Самые выдающиеся деятели страны Советов, известнейшие     актеры, режиссеры, ученые-обществоведы - неожиданно потеряли память. Они     совершенно ничего не знали, что происходило в СССР в эпоху Сталина.     Вообще ничего. Ни про репрессии, ни про концлагеря. Будто они все скопом     не почитывали (тайно) солженицынский "Архипелаг ГУЛаг" еще до издания в     Париже в 1973 году. Будто не было XX съезда КПСС, осудившего культ     личности Сталина, не было речи Хрущева, где он указывал на конкретные     жертвы репрессий.     Тот, кто интересовался историей страны, легко мог найти в областной     библиотеке книгу Дьякова "Повесть о пережитом". В ней задолго до     "ГУЛага" рассказывалось о концлагерях, не говоря уже о книжке     Солженицына "Один день Ивана Денисовича", изданную в "оттепель" в     "роман-газете". Не было запрета на книгу генерала Горбатова "Годы и     войны". Печать спецхрана не накладывала никаких ограничений, весь     спецхран легально выдавался по знакомству. Книга репрессированного     большевика Артема Веселого о гражданской войне "Россия, кровью умытая"     вообще была переиздана в 1983 году и спокойно лежала в книжных     магазинах. А диссиденты преподносили ее как что-то там где-то и кем-то     запрещенное.     Но нет! Ничего не помнили деятели культуры. Когда же они неожиданно     узнали о культе личности Сталина, известный режиссер, член КПСС Марк     Захаров торжественно, перед телекамерами, сжег свой партбилет. Вот так.     На Никиту Михалкова чудом вскрывшиеся ранее опубликованные факты оказали     такое воздействие, что он стал монархистом. А ведь до этого снял два     прекрасных фильма о положительных большевиках и отрицательных     белогвардейцах: "Раба любви" и "Свой среди чужих, чужой среди своих".     Ай-я-яй.     Русские поэты, говорил Пушкин, не то, что в Европе. Поэты в Европе -     нищие, зависимы от господ. А мы одной крови с царями, голубой. Позднее     Пушкин скажет: "Дурь голубой крови." О, теперь-то мы знаем, что такое     деятели культуры... Как Пушкин опередил время!          Если непредвзятый свидетель глянул бы на происходившее со стороны, на     эти судорожные метания советской культурной элиты, он не мог бы не     отметить, что вся сваленная на головы рядовых граждан гласность - будто     впопыхах, в спешке. Куда ж спешить? Разве - кого опередить? Кого же, не     диссидентов ведь. Их самиздат распространялся в узком кругу. За чтение,     хранение, распространение воспоминаний Надежды Мандельштам или "Крутого     маршрута" Евгении Гинзбург грозил срок.     "Была литература запрещённая, - добавляет Николай Гудсков, - а была не     печатавшаяся. Например, стихи Гумилёва не печатали, но и не запрещали:     то же самое с приведённым тобой в пример Фрейдом.     Зато получить книжку из спецхрана - что легально, что нелегально, уж     если она туда попала, может быть, где-то и было возможно, но мало где.     А вот ксероксы были источником дохода для тех, кто имел к ним доступ.     Официально, чтобы скопировать бумажку, надо было добыть кучу разрешений.     А неофициально машину обслуживали простые работяги, и зарабатывали на     доступе к дефицитной машине неплохо!"          Что же там, в этом запрещенном самиздате, было такого страшного по     сравнению с тем, что было опубликовано в СССР? Ровным счетом ничего.     Только кое-что было добавлено... Например, эпизод, где верующие, в отличие     от прочих, наиболее стойко переносили тяготы лагерной жизни. Или о     коммунистической утопии. Но ведь кто даму ужинает, тот ее и танцует!     Материалы, изданные на Западе, могли не вызвать особого доверия, ибо     муза в Европе зависима от господ. Так и оказалось. Наш неформальный     "Союз коммунистов", получив крамолу из рук московских диссидентов,     немедленно переправил ее в трудовые коллективы. Реакция рабочих была,     скорее, негативна, чем позитивна. И не могло быть иначе.     Например, в журнале "Посев", дожившему до времен выдвижения Лебедя в     президенты, однажды опубликовали фото пакетиков с химическими     веществами, которые находились на вооружении Советской Армии. На     пакетиках надписи: "иприт, синильная кислота", "фосген, дифосген",     "зарин, зоман, V-газы". Как относиться к такой дешевой фальсификации?     Каждый, кто в школе проходил "Гражданскую оборону", знает, что эти     пакетики - вовсе не ядовитые вещества, а индикаторы этих веществ. Во     время войны их вставляют в насос и прокачивают через них зараженный     американцами воздух...          Однако в среде партийных идеологов и сотрудников КГБ царило     экзальтированное отношение к неформалам и, в первую очередь, к     диссидентам. Они были значительнее шпионов! Страшнее коррумпированных     чиновников! Главное - на виду, так легко заработать "звездочку"... Так,     господин Вяткин? "Реально действительность диссидентов, - на полном     серьезе пишет Сергей Кара-Мурза, - постоянно присутствовала в сознании     практически всей интеллигенции, в особенности партийно-государственной     элиты. Тот факт, что она непосредственно не достигала крестьян и в малой     степени достигала рабочих, дела не меняет -- идеи диссидентов до этих     массивных групп населения доводили агрономы и учителя, врачи и     инженеры." (http://www.kara-murza.ru/books/evrei/evrei22.htm)     Не представляю, как в колхозах агрономы трактовали трактористам политику     Буковского или Щаранского, но буду сейчас перечислять фамилии, а вы     попытайтесь вспомнить: Горбаневская, Богораз, Подрабинек, Григорьянц... Не     получается? А ведь это одни из самых выдающихся диссидентов. Нет, не     сыграл диссидентский самиздат хоть мало-мальской роли в жизни СССР. Не     сыграл.     Но на свете были не только проамериканские диссиденты. "Сами диссиденты,     - считает Николай Гудсков, - идеологически никогда не представляли     единой группы. Но они в концентрированной форме выражали те     идеологические тенденции, которые существовали в интеллигентской среде в     целом. Было три основных тенденции (с внутренней дифференциацией,     конечно): националистическая, либеральная и ленинская. Из одной выросла     - и очень быстро! - "Память" (сюда относится и Солженицын), вторые     создали идеологию для номенклатурной революции (но и большую часть     правозащитной оппозиции), третьи - это и Григоренко, и Борис Ихлов     собственной персоной, и марксистские рабочие группы. Человек, занимавший     промежуточную позицию между либеральным и социалистическим направлением     - Сахаров - сейчас полностью присвоен либералами, что я считаю большим     недомыслием всех социалистов, которые отвернулись от того, чтобы     использовать его имя и полезные идеи."          Никогда себя к диссидентам не относил, никогда идеи Сахарова не считал     полезными, но так или иначе в условиях легализации буржуазных отношений     в СССР возобладали проамериканские диссиденты. Тем не менее, весь их     самиздат был полностью подконтролен. Ведь книги, доставляемые из-за     рубежа, тиражировались на ксероксах, которые находились во вполне     определенных местах: библиотеках, вузах, различных предприятиях,     обнаружить место тиражирования не составляло труда. Проследить за тем,     кто доставлял копии "потребителям" - тоже.     Чуть не забыл, самое важное: госпожа Самолис, отслужив по теме "ранее     запрещенное", позднее стала сотрудником пресс-службы ФСБ.          Ленин расценивал малочисленную российскую интеллигенцию двояко. С одной стороны, он писал, что интеллигенция первой чувствует чужое классовое унижение. С другой стороны - это социальная "прослойка", которая продается тому, кто у власти. В Британской энциклопедии дается следующее определение интеллигенции: это те индивидуумы, которые умеют мыслить самостоятельно. Когда же интеллигенты, тихо расплодившись из прослойки в ого-го целый слой, оказалось, что англичане несколько польстили цвету нации, а Ленин оказался прав только наполовину.          Кого хотели опередить     И вообще свобода слова начиналась вовсе не с диссидентов. А с АЦПУ ЭВМ     Новосибирского университета, на которых распечатывались речи     трезвенников: Углова, Жданова, Мерзлякова. Трезвенники (Всесоюзное     добровольное общество борьбы за трезвость) резко отличались от     диссидентов, во-первых, тем, что были патриотами и не обожали США, и,     следовательно, во-вторых, тем, что в своих материалах использовали     исключительно советские источники. Действовало это неотразимо. Физика     Жданова слушали на заводах, стоя после смены и затаив дыхание. Пермский     обком КПСС не дал выступить Жданову. Перепуганные власти бросили на дело     подавления трезвеннического движения официальные профсоюзы, ВЦСПС, в     лице Акимова. Михаил Горбачев тогда заявил: "Мы не можем допустить в     таком деле кампанейщины..." Запретил продажу спиртных до 13.00, ввел     талоны на водку и безалкогольные свадьбы. За что его прозвали     "минеральный секретарь". Трезвенническое движение было дискредитировано     и надолго затихло. Чтобы подавить - нужно возглавить.     Впрочем, если поглядеть на базовые, вполне определенные моменты     мировоззрения трезвенников, возникает впечатление, что ВДОБТ возникло не     совсем самостоятельно. Но это уже другая история.          Независимо от трезвенников и, пожалуй, чуть раньше, свою подрывную     деятельность начали неформальные марксистские группы. Как и трезвенники,     марксисты-подпольщики просто анализировали советские источники и     результаты, смачно оснащенные цитатами из работ Маркса, Энгельса и     Ленина, докладывали населению. Из подполья. Эффект был ГОРАЗДО сильнее     диссидентской макулатуры: иногда одна-единственная листовка обходила     целый завод.     Кстати, задолго до перестройки брат ленинградского физика Мигдала,     философ, начитавшись опять же Маркса, Энгельса и Ленина, принялся ходить     по улицам, хватать людей за руки и объяснять им, в какой стране с точки     зрения марксизма-ленинизма они живут. Когда к нему пришли с обыском,     кроме дозволенной литературы ничего не обнаружили. Мигдала выслали из     страны, и он стал одним из наиболее почитаемых студентами преподавателей     Калифорнийского университета.     Марксисты-подпольщики классическим философским образованием не страдали.     Они страдали в институте на семинарах по истории КПСС, философии,     политэкономии и научному коммунизму, когда заставляли выписывать из     трудов классиков строго определенные цитаты. Цитаты были пронумерованы,     ограниченны указанными страницами (как правило, одной, максимум двумя) и     занесены в книжечку: "Издание такого-то института".     По мнению Николая Гудскова, в темном царстве все же были лучи света:     ""Казённый марксизм" в вузах, на политзанятиях и т.п. был совсем не     всегда и не везде так плох. Конспектирование не всегда ограничивалось     набором цитат, соответствующие произведения никто не мешал читать, и кто     действительно хотел - читал. Преподаватели тоже были разные. И     издававшаяся литература тоже была разная - был идеологический мусор, но     были и очень серьёзные книги (по крайней мере по частным вопросам).     Я сам по комсомольской линии вёл в застойнейшие годы политзанятия, и не     я один такой, и для рабочих в том числе. Выводы о положении рабочих в     стране из моих занятий они делали очень правильные, причём сами, хотя я     ни одного "неправильного" слова не произносил. А научился я этому у     кое-каких вузовских преподавателей...     Так что на самом деле инженеры (и агрономы?) иногда таки доносили     кое-какую неортодоксальщину до "народа"".          Так или иначе, подпольщикам пришлось ворошить классическую литературу     сызнова. И основательно: ведь им противостояла вузовская профессура.     Никакая западная пропаганда не могла сравниться по степени воздействия с     реальным марксизмом-ленинизмом. Статьи неформального Союза коммунистов о     печати, об отсутствии Советской власти в СССР, по алкогольному вопросу,     о нелепой системе выборов и привилегиях депутатов и т.д. автор этих     строк в 1986 году отправил в Добрянку своей ученице Любе Марфиной. Люба     показала материалы папе. Отец оказался одним из руководителей     Добрянской ГРЭС. Вероятно, материалы изначально глядели и в парткоме, и     в 1-м отделе (структура КГБ на предприятии). Обсудили на собрании     трудового коллектива. Люба прислала письмо: "Одобрили."          Те же крамольные материалы в 1987 году попали в руки рабочих КАМАЗа.     Работяги развесили их на информационном стенде, читал весь завод. Эти же     материалы стали первым изданным не за рубежом самиздатом в Перми. Но     главным носителем гласности оставались листовки, это ноу-хау     неформалов-марксистов. Ни анархо-синдикалистская "Община" со своим     бюллетенем, ни троцкисты, патронируемые из-за рубежа, ни тем более     либерально-демократические группы листовками еще долго не грешили, а у     заводских проходных и показываться не считали нужным.     Могут сказать: с вашими-то тиражами против миллионных тиражей     официальной прессы? Как посмотреть: тот, первый Союз коммунистов,     возникший еще при Марксе и руководимый Вейтлингом, издавал всего лишь     400 экземпляров своего бюллетеня.          В мечтах активистов нашего, современного Союза коммунистов грезились     десятки, сотни отважных борцов, сидящих за прекрасными югославскими     пишущими машинками "Унис" и печатающих правду жизни.     Увы. "Унис" был дороговат, а на одной машинке тысячные тиражи не     сделать. Мини-ЭВМ только входили в моду и тоже были не по карману. Тогда     я по знакомству достал восковку, с помощью которой печатали на     ротапринте. Первые листовки в Перми были созданы с ее помощью и... Сначала     расскажу. Стиральная машина 80-х годов состояла из бачка, мотора с     диском, вращающим воду с бельем в бачке, и двумя прижатыми друг к другу     валиками для отжимки белья, поворачиваемые ручным рычагом. С помощью     этого валика в ванной Сережи Просвирнина мы и произвели на свет первые     пермские листовки. Писал их Игорь Аверкиев. Содержимое листовки было     жестоко раскритиковано собранием Союза коммунистов, и свет они не увидели.          Позднее одним только нашим Союзом коммунистов было издано свыше двух     тысяч разных типов листовок. С переменным успехом. Листовка о том, как     обустроить с помощью новых КТУ фонд оплаты труда на заводе им. Ленина не     вызвала отклика. Позвонил лишь один рабочий. Информация с предложением     помочь отстоять права рабочих при совмещении работ, розданная у     центральных проходных "Пермских моторов", не привлекала вообще никакого     внимания. Еще одну листовку рабочие завода им. Ленина запомнили только     по анекдоту в ее начале. Зато листовки с призывом к забастовке и советом     не подписывать заявления об увольнении по собственному желанию на     короткий строк сохранили рабочим "Велты" и "Инкара" свыше 3000 мест. Та     же самая листовка остановила увольнение 3500 рабочих свердловского     "Уралтрансмаша". Еще одна листовка подвигнула рабочих пермского     "Машиностроителя", которым задерживали зарплату, впервые на Урале     перекрыть транспортную магистраль.     Еще похвалюсь. Аргентинец Пабло Слуцкий, эмиссар Международного Союза     трудящихся, посетил славную Пермь и поучаствовал вместе с нами в раздаче     листовок у проходных "Пермских моторов". Листовки закончились, и мы     направились к остановке трамвая. Пабло долго оглядывался. Потом сказал:     "После наших пикетов вся улица покрыта выброшенными листовками. У вас     очень культурные рабочие, ни единой листовки не бросили на тротуар."     Если б Пабло видел тротуары у заводов после пикетов "Яблока"...     Между делом - как не пошалить. Только президент Горбачев издал закон,     что его нельзя оскорблять, тут же вышел журнал "Взгляд", в котором все     зубы источили о запрещение, соревновались, кто шибче укусит, и без     зазрения совести сравнили с загнивающим Западом, где книжка Герберта     Блока "Герблок в Зазеркалье" с матерщиной в адрес Рейгана стала     бестселлером и даже получила какую-то премию.          Гласность против свободы слова. Это тривиально     Таких организаций, как Союз коммунистов, по стране оказалось свыше     сорока. У многих были печатные издания. В Магнитогорске издавался     "Набат", в Ярославле "Информационный листок", в Волгограде "Рабочий     вестник".     В 1990-м году Союз коммунистов вошел соучредителем в Российское     политическое объединение "Рабочий". Объединение, в свою очередь,     учредило журнал "Взгляд" с редакцией в Перми (было издано 44 номера) и     газету "Евразия" с редакцией в Свердловске (издано 2 номера). Многие     региональные ячейки объединения имели собственные издания. Магнитогорск     вместо "Набата" издавал "Рабочую газету" и бюллетень "ИРА"     ("Информационное рабочее агентство"). Пермский "Рабочий вестник" впервые     в стране опубликовал дневник Петра Сиуды, репрессированного участника     Новочеркасской трагедии, позднее уничтоженного спецслужбами. Местные     социал-демократы потом спрашивали: "Это действительно было?"     Конечно, в стране издавались и анархистские "Община", "Черная звезда",     "Новый Нестор", и журнал "Слово" (в Свердловске), и либеральная     "Экспресс-хроника", и диссидентский "Хронограф", и кузбасская "Наша     газета", и брошюры Народных Фронтов и даже Народно-трудового Союза, чью     деятельность разоблачили в фильме "Судьба резидента". Брошюры     христианских социал-демократов, "Памяти", Радикальной партии,     конституционных демократов, Свободной международной организации     трудящихся (СМОТ, в противовес "официальной" МОТ, прибыли с миссией     из-за рубежа), разнообразных социалистов и даже членов нового     Учредительного собрания гуляли по стране. Но Пермь эти издания почти не     достигали. (Кроме, разве, демсоюзовского "Свободного слова", почти что     "Завихряйского свободного слова".) Их добывали проездом в Москве. Все     они были самоокупаемы, в переходах метро можно было продать свыше 1000     экз. самиздата за смену.     Не то в Перми. Если в нашем "Рабочем вестнике" были статьи о ситуации на     конкретном заводе, рабочие, бесплатно получив газету у проходных, читали     ее уже в транспорте. Если же там не было ничего конкретного об их     заводе... мы попытались продавать "Рабочий вестник" рядом с 1-м     гастрономом, наискосок от горсовета.     Что только не предпринимали для рекламы. Мы кричали: "В Красновишерске 1-й секретарь горкома расстрелял из установки "Град" мирную демонстрацию феминисток... Самосожжение рабочего Нытвенского металлургического, которому не выдали рукавицы..." И т.п. Ничего не помогало. Один респектабельный рабочий, проходя мимо, взял экземпляр, полистал, спросил, за кого агитируем. "За рабочее движение", - ответили ему честно. "Ну, оно еще когда будет..." - сказал рабочий, зевнул и вернул газету.           С перепугу аппарат КПСС принялся было сам создавать неформальные     структуры и неформальные издания на подмену, например, Объединенный     Фронт трудящихся (ОФТ). Некоторые работяги на митингах путали и     подозрительно спрашивали неформалов-марксистов: "То, что вы говорите,     попахивает ОФТ..." Скоро ОФТ за малым исключением исчез, будто его и не     было. Подольше прожил астраханский ОФТ. Его лидер Олег Шеин стал на     некоторое время депутатом Гос. Думы по спискам "Справедливой России". Не     остался конфетами не охваченным и издатель примитивного "неформального",     единственного в глянцевой обложке, журнальчика формата А6 "Век XX и     мир", стукач Глеб Павловский, он вошел в команду президента Путина, и     ему было присвоено гордое звание политтехнолога.     Увы, увы, наивные надежды неформалов-марксистов на революционность (или     хотя бы на бескорыстие) интеллигенции и рабочего класса при столкновении     с действительностью развеялись, как дым. Как пишет Ленин в статье     "Памяти Парижской коммуны", десятилетия активности народников разбились     о стену равнодушия масс.          Так что особенно против распространителей инакомыслия не боролись.     Поступили по-другому. Цивилизованно. С чего это вдруг, пишет Ленин в     статье "Партийная организация и партийная литература", мы будем давать     деньги на издания, направленные против нас же? Ленинский метод был взят     на вооружение международной буржуазией. С той поры свобода слова     существует только для тех, у кого на нее есть средства. Правда, они     имеются и у крупных левых организаций. Для борьбы с ними был использован     другой метод: плюрализм мнений. Масштабно впервые использован в США в     60-е прошлого столетия. Если на одну левую газету приходится до сотни     правых, ультралевых, центристских, левоцентристских, порнографических,     феминистских, баптистских, экологических, вообще никаких и т.д., и т.д.,     и т.п., голос борца за справедливость потонет в белом шуме армады борцов     за справедливость как левых, как центристских, так и правых...     Из неформальных изданий сохранились единицы, как правило, либерального     толка, такие, как "Хронограф". Из многочисленных "Рабочих вестников"     сохранился только пермский и до сих пор продается, но только не в Перми,     а в московском магазине политической литературы "Фаланстер". Кстати,     тираж расходится до последнего экземпляра. Еще газета "Борьба" Елены     Саратовских, но Перми она уже не достигает. Попытка создать     "общенеформальную" пермскую газету окончилась провалом. Сегодняшние     "Пермские новости", всплывшие из недр перестроечного клуба избирателей     стараниями члена Союза коммунистов Сергея Мазеина, покойного Половодова     и др., уже никакого отношения к неформалам не имеют.          От неформальной правды осталось только одно воспоминание: названия     статей. До перестройки ходил анекдот-тест: если подставить под     фотографией полового акта названия статей газеты "Правда", любое     подойдет: "Крепить союз города и села", "Выполним досрочно", "На     международной арене", "Смелее осваивать новую технику", "Происки ЦРУ" и     т.п. Неформальщина провинции похоронила навсегда эти правдинские     штампики названиями своих статей: "Перманентный перформанс",     "Акционерная форма шизофрении", "Коммукраты и демонисты", "Неклассовый     враг", "Очередные задачи антисоветской власти" и пр. Сегодня прежняя     практика названий сохранилась лишь в ряде компартийных газет, а в Перми     - в "Профсоюзном курьере". Зато в "Деловом Прикамье" сочинение названий     стало целым искусством, больше того, название заметок хроники просто     подменяет их содержание...     Ноги современной полностью ангажированной журналистики, разумеется,     растут из жопы журналистики советской. Как возглавлял Ясен Засурский     факультет журналистики в МГУ, так и возглавляет. Ничего не изменилось.     Просто скрытое стало явным.          За что боролись?     В 1990 году в неформальном леволиберальном бюллетене "Сибинфо" (Тюмень)     напечатали карикатуру: перед залом со слушателями мужик повторяет слова     лидера ВКПб Нины Андреевой: "Не могу поступиться принципами!" Трибуна     скрывает от зала, что мужик стоит без штанов с голым задом. Когда же     грянула гиперинфляция, тележурналисты задали вопрос любимому всеми нами     актеру Юрию Яковлеву, что важнее - демократические принципы или кусок     хлеба, Яковлев ответил: "А... разве говорить о куске хлеба - это     интеллигентно?.." А ведь был удостоен орденов Ленина и Трудового     Красного Знамени, победитель конкурса-смотра "Золотые маски", награждён     знаком "Серебряная маска" за лучшее исполнение мужской роли, и не     кого-нибудь, а социалиста Сальвадора Альенде в фильме "Неоконченный     диалог". Ах, голубая кровь, ах, независимая муза... Ай-я-яй.     В телепередаче "Суд времени" Леонид Млечин много раз повторял: "Да,     плохо люди живут, зато мы можем это свободно обсуждать!" Сергей Кургинян     спросил, что ж для него дороже: низкая смертность или свобода слова?          На вопрос отвечает Ромен Роллан в диалоге Вивекананды и представителя     общества матери-коровы: "В Индии дети гибнут от голода, что ваше     общество сделало для того, чтобы они были сыты? - Наша задача - охрана     священной матери-коровы... - Вам не жаль тех, кто умирает от голода? -     Такова их карма... - Коровы, которые идут на бойню, тоже следуют своей     карме! - Как Вы можете так говорить, корова - мать наша! - По Вам я это     явственно вижу!"     Сегодняшние журналисты на полном серьезе утверждают, что заказные статьи     - норма, а нормы морали в цивилизованном мире - чистая условность.     Хотите, назову этих журналистов? А тот, кто не утверждает, просто тихо     пишет "заказуху". В России свободная пресса, она способна написать, что     угодно. Если заплатят. Не платят - свободна. Но свободная пресса     свободна и НЕ написать. Разумеется, за деньги. А если откажутся платить,     обязательно напишет! Привести местные примеры мелкого шантажа?     Впрочем, что касается телеканалов, здесь царит полная подконтрольность.     Пермские телекомпании, прежде чем выдать сюжет в эфир, звонят в     администрацию края и запрашивают: "Можно?" Если сюжет касается коррупции     тех, кто спонсирует телеканалы, он легко снимается с эфира - по     телефонному звонку коррупционера. Назвать фамилии?          Причем СМИ совсем не обязательно доносить правду. Вернее, даже     обязательно доносить неправду! Иначе материал не продашь. Кто бы смотрел     "Военную тайну" Игоря Прокопенко, если б он не врал про инопланетян и     параллельные миры. Любопытно, что у Прокопенко "тарелки", как правило,     массированно прилетают в кризис... И после всего этого вся демократическая     общественность поднимает вой, когда посягают на священную корову -     свободу слова!     Вопрос только один: чью именно? Ведь плюрализм мнений коснулся не только     СМИ. Он перекочевал на заводы. Вместо одного собственника - прорва, и     неизвестно, где, не знаешь, против кого бастовать. Если раньше у     рядового рабочего была возможность высказаться на собрании трудового     коллектива, то ныне у трудового коллектива нет даже возможности стать     миноритарием, последние акции у него вытянули, задерживая зарплату.     Рабочий в демократической России лишен свободы слова. Помнится, Валерия     Новодворская обещала отдать жизнь за то, чтобы ее оппонент имел     возможность высказаться. Что-то она не спешит...     Даже Андрей Караулов в "Моменте истины" передвинул на три десятка лет     вперед "открытие" стихотворения Мандельштама: "Мы живем, под собою не     чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны..." Можно продолжить: "А в     наши дни и воздух пахнет смертью..." Как умеют предвидеть поэты!     ...     И еще. Когда Цветаева в эмиграции написала о родине, это было изгнание     немногих. Сегодня бездомная и без всякой эмиграции - вся страна, кроме     ее хозяев. "Мне совершенно всё равно, /где совершенно одинокой / быть,     по каким камням домой / брести с кошелкою базарной / в дом, и не     знающий, что мой, / как госпиталь или казарма..."     ________     Примечание: Вяткин в 80-е возглавлял 5-й отдел пермского КГБ. Был     повышен в должности: стал главой тюменской ФСБ.     No Copyright: Борис Ихлов         Автор Игнатов В.Г.      Название {История государственного управления России}      Год издания 2002     Глава 18. "Перестройка" (1985--1991 гг.): модернизация управленческого аппарата           Смена руководства КПСС и курс на ускорение. Особенности партийно-государственного управления в начальный период реформ М.С. Горбачева. Причины смены стратегического курса и начало перестройки. Гласность и информационная революция. Демократизация партийной и государственной жизни. Формирование многопартийной системы и антикоммунистической оппозиции, развитие националистического сепаратизма. Конституционная реформа государственного управления, профессионализация Советов, отмена 6-й статьи Конституции СССР, разрушение системы партийно-советского руководства. Экономический кризис и всеобщий дефицит. Националистические движения и мятежи в республиках СССР. Системный кризис и крах КПСС и союза республик. Совершенствование управленческой деятельности в рамках курса на ускорение и начало экономической реформы. Информационная революция и перестройка системы политического и государственного управления в условиях экономического кризиса          11 марта 1985г. Генеральным секретарем ЦК КПСС становится молодой и энергичный деятель М.С. Горбачев, который начал радикальные перемены в советском обществе. Он сразу создал новую команду управленцев, в которую вошли Е. Лигачев, Н. Рыжков, Б. Ельцин, Э. Шеварднадзе, Л. Зайков, Н. Талызин, А. Яковлев, В. Чебриков. Новое руководство сразу подписывает соглашение с президентом США Р. Рейганом о ликвидации ракет средней дальности. Позднее Горбачев принимает решение о выводе Советской Армии из Афганистана, Монголии, Германии, Центральной Европы, провозглашает политику создания общеевропейского дома и одобряет свержение коммунистических правительств в странах Восточной Европы. Горбачев лик видирует советский блок Варшавского Договора, наивно рассчитывая, что НАТО ответит тем же.           В 1986 г. начались подлинные сдвиги в самом советском обществе. Упрощается выезд из СССР, освобождаются из ссылки академик Сахаров и еще более 100 диссидентов, начинается процесс реабилитации жертв сталинских репрессий. В год 70-летия Октября реабилитируются объявленные Сталиным злейшими врагами народа Бухарин, Рыков, Томский, Зиновьев, Каменев, Радек, Пятаков и др. Понятия гласности и демократизации становятся краеугольными камнями управленческой политики.           Начало перемен в области управления, осуществленных М.С. Горбачевым в 1986--1987 гг., воодушевило всю страну. Все помнили кратковременное правление Ю.В. Андропова, фактически осуществлявшего эволюционную перестройку, приведшую к улучшению экономической ситуации, и надеялись на повторение эффекта при новом молодом столь красноречивом и подающем большие надежды руководителе.           На Пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 г. Горбачев выступает с программной речью, в которой провозглашает курс на ускорение развития экономики и ликвидации так называемого механизма торможения развития экономики. Это было, бесспорно, развитие новаторской идеи Ю. Андропова, но выдержанное в значительно более решительных и категоричных суждениях. Горбачев сосредоточил все усилия партии и правительства на реализации задач ускорения научно-технического прогресса, активизации человеческого фактора. Однако лозунг ускорения не был подкреплен реальной экономической реформой и стал повисать в воздухе.           XXVII съезд КПСС охарактеризовал предшествующий период как застойный и принял основные направления плана экономического и социального развития страны на 1986--1990 гг. и на период до 2000 г., которые были выдержаны в традиционном "русле.           Пытаясь решить задачу повышения качества промышленной продукции, правительство учредило институт госприемки, что реально привело в основном к увеличению бюрократического аппарата и отзыву от производства большого числа специалистов. Принятый ранее закон о государственных предприятиях, предоставлявший известную свободу хозяйственной деятельности, на практике пробуксовывал. В стране отсутствовали полноценные рыночные механизмы и посредническая инфраструктура для товарно-сырьевых операций, сбыта продукции. В первое время М. С. Горбачев и его окружение пытались использовать механизм давления I государственного аппарата для решения экономических проблем. Административным путем был введен так называемый "сухой закон", который нанес удар по бюджету страны и стимулировал инфляцию. Репрессии в сфере внешней и внутренней торговли, а также в отношении коррумпированных партийных кадров обострили внутриполитическую ситуацию, но не решили проблему коррупции. Политическая элита СССР пришла к пониманию необходимости формирования такого экономического механизма, который бы исключил возможность обогащения управленческой бюрократии за счет производителей. Закон об индивидуальной трудовой деятельности разрешил заниматься гражданам в сфере кустарных промыслов, торговли и услуг. В январе 1987 г. вступает в действие новая система начисления заработной платы, которая была более тесно связана с результатами труда и предполагала растущую дифференциацию в оплате. Постановления правительства о принципах создания смешанных предприятий совместно с капиталистическими и развивающимися странами открывали дорогу инвестициям из-за рубежа. Целый ряд постановлений о создании кооперативов в сфере производства товаров народного потребления и услуг, о долгосрочной аренде, о банковской деятельности в сочетании с Законом о государственном предприятии, предполагающем выборы директора, создание системы хозрасчета и самофинансирования, -- все создавало принципиально новую атмосферу в стране. Пленум ЦК в марте 1988 г. принял курс на деколлективизацию деревни. Принимается закон, признающий право трудящихся на забастовки. Создается Федерация независимых профсоюзов СССР. Председатель Совета Министров представил Верховному Совету план экономических реформ, предусматривавший поэтапный переход к регулируемой рыночной экономике. Правительство при этом предупреждает нацию, что это требует непопулярных мер, сопровождающихся появлением безработицы. Это, бесспорно, было началом мощной управленческой реформы, которая означала демонтаж традиционной для СССР административно-командной системы управления.           Но неожиданно выяснилось, что вновь созданные кооперативы и совместные предприятия, пользуясь несовершенством социально-рыночной системы, резко активизировали не всегда законную деятельность по получению прибыли не за счет новых производств или повышения производительности труда, а использования недостатков в управлении и других внеэкономических способов обогащения. Возникло четыре сетки цен: государственные, кооперативная, договорная и теневая. Именно в это время резко усилился возникший в советское время теневой сектор экономики, превратившийся в широкомасштабный криминальный бизнес, жаждавший своей будущей легализации, контроля над властью. Ситуация еще более осложнилась в результате катастрофической аварии на Чернобыльской АЭС на Украине и гигантского землетрясения в Армении, унесшего 50 тыс. жизней, потребовавших колоссальных средств и ресурсов на ликвидацию последствий. Эти республики являлись тогда частью СССР, и их беды были заботой и российского правительства, и народа. Сказалась также неудачная и несвоевременная антиалкогольная кампания, увеличившая бюджетный дефицит.           Единственно, в чем режим Горбачева--Рыжкова достиг заметных результатов, -- это кадровая политика. В принципе в каждом государстве независимо от характера социально-политического строя с приходом главы новой высшей администрации -- президента, премьер-министра или в случае СССР -- генсека -- происходит радикальное обновление политической элиты. Однако Горбачев осуществил тотальную смену кадров, которая привела в ряде случаев к резкому снижению компетенции политического руководства наряду с устранением престарелых партократов в центре и на местах. Всего к началу 1987 г. было заменено 70% членов Политбюро, 60% секретарей обкомов КПСС, 40% всего личного состава ЦК КПСС.           Однако все кадровые и иные перестановки и преобразования не могли обеспечить экономический эффект, ибо для этого нужно было проводить широкомасштабную экономическую реформу под контролем сильной центральной власти. Горбачев не имел сколько-нибудь серьезного научного представления о содержании необходимых реформ и даже этим гордился. Он писал, что нельзя "навязывать обществу готовые схемы и загонять жизнь, реальную действительность в прокрустово ложе схем. Этим отличался сталинизм, с которым нам не по пути. А действовать по Ленину -- значит исследовать, как будущее вырастает из нынешней действительности. И в соответствии с этим строить свои планы". Исходя из данного методологического положения Горбачев считал главным сам факт, что "процесс пошел", забывая о том, что все-таки надо иметь какие-то более конкретные ориентиры и ясные суждения о том, куда этот процесс идет, четкие представления о темпах этого движения, его пределах и опасностях и т.п.           Заявляя об идейно-политической преданности идеалам Ленина и социализма, Горбачев повел дело к их девальвации. Он допустил серьезнейший стратегический просчет и начал политическую реформу, развертывание идеологического плюрализма, прежде чем добился сколько-нибудь заметных успехов в экономических преобразованиях, которые успокоили бы общество. Кроме того, мировая практика показывает, что экономическая реформа идет успешно и относительно безболезненно только при наличии крепкого правительства или признанного вождя.           Хотя симптомы кризиса были налицо (тотальный дефицит, снижение темпов производства), тем не менее самого кризиса пока еще не было, как не было самих признаков политических потрясений. Поэтому лозунг "обновления социализма", его перестройки на основе демократизации был с радостью воспринят населением, предполагавшим, что речь действительно идет о конвергенции социальных достижений социализма и общечеловеческих ценностей. Термин "перестройка" не был принципиально новаторским, так как он применялся сталинским руководством в 1920--1930 гг. для обозначения политики совершенствования управления и самоуправления, критики и самокритики, обновления политического кадрового корпуса и его очищения от "классово чуждых" элементов. После смерти Сталина это понятие использовалось хрущевским руководством для активизации десталинизации общественной жизни. Поэтому широкие партийные массы, которых было около 18 млн. человек, с пониманием и одобрением восприняли очередное возрождение сугубо партийного лозунга перестройки. Однако на этот раз все было принципиально иначе. Как позднее признавались М.С. Горбачев и особенно А.Н. Яковлев, они тайно вкладывали в эту концепцию идею уничтожения коммунистической партии и советского идеократического государства. Но в отличие от них о таком понимании перестройки прямо говорили представители бывших диссидентских кругов и творческой московской интеллигенции. Естественно, что убежденные коммунисты не могли воспринимать столь дискуссионную трактовку концепции перестройки как истину в первой инстанции и предприняли ряд попыток ее критики и разоблачения. Одной из таких попыток была публикация при одобрении Е. Лигачева статьи-письма профессора Н. Андреевой "Не могу поступиться принципами". Эта статья содержала наряду с консервативными сталинскими тезисами и критику реальных просчетов режима. Однако Горбачев как генсек правящей партии искусно использовал все партаппаратные рычаги, в том числе "ленинскую дисциплину" и сталинскую номенклатурную этику, и успешно настоял на дальнейшем проведении управленческой перестройки на государственном уровне.           В 1987 г. были введены альтернативные с тайным голосованием выборы ответственных партийных работников. В ходе объяв ленной демократизации в стране развернулась мощная идеологическая кампания по разоблачению тоталитаризма, который в общественном мнении все более отождествлялся с социализмом.           Была введена политика гласности, предполагавшая отмену коммунистической цензуры, принятие нового закона о СМИ, обеспечение свободы творческих союзов и объединений и всеобщую критику существующей политической системы. СМИ стали выполнять функции катализатора оппозиционной деятельности, выступая против коммунистических ценностей и идеалов, составляя основу национально-государственной идеологии. В геометрической прогрессии возросли тиражи литературно-художественных журналов. Начались рок-фестивали ранее полузапрещенной музыки, публикуются произведения А. Солженицына, А. Платонова, М. Булгакова, А. Битова, В. Шаламова, А. Домбровского, А. Рыбакова, В. Гроссмана, многочисленных публицистов, жестко критикующих советскую систему власти. В стране происходит глубокая и не всегда оправданная переоценка истории государственного строительства в СССР. Публикуются различные в концептуальном отношении учебники по всем дисциплинам с правом выбора учителя. Библиотеки получают право закупать только ту литературу, которая отвечает запросам библиотекарей. Учитывая, что значительная часть интеллигенции была настроена абсолютно оппозиционно по отношению к советской власти и КПСС, следует признать, что курс на идеологизацию образования стал на практике переидеологизацией. Пользуясь широкой поддержкой интеллигенции и прессы, Горбачев провел целый ряд преобразований в управлении государством, которые еще больше ослабили существующую политическую систему и сделали перестройку формально не управляемой. Но она управлялась по другим, антисистемным законам, при прямой поддержке средств массовой информации зарубежных стран типа "Голоса Америки" и радиостанции "Свобода" и даже соответствующих государственных структур геополитических противников СССР. В этом нет ничего удивительного, так как если СССР всеми доступными средствами поддерживал коммунистические партии во всем мире, движение борьбы за мир и т. п., то страны НАТО в свою очередь одобряли деятельность антисоциалистической и националистической оппозиции. Об этой поддержке прямо и непосредственно сообщал в конгрессе США спустя несколько лет президент США Дж. Буш (старший).           На XIX партконференции, состоявшейся в конце июня 1988 г., были приняты решения о преобразовании всей государственной системы, о развертывании гласности, борьбы с бюрократизмом, о перестройке. Впервые сформулированы понятия "правовое государство" и "гражданское общество" применительно к СССР. При этом подчеркивалось, что обновленное государство должно реализовать приоритет закона в деле формирования баланса человеческих, социальных, политических и иных сил в самоуправляющемся обществе. Получив санкцию конференции на политические преобразования, Горбачев и его команда сразу провели очищение ЦК от старой "партийной гвардии" -- всего более чем от 100 человек, включая ряд членов Политбюро. Горбачев избирается вместо А. Громыко Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Обновленное руководство приступило к формированию новой представительной двухуровневой советской системы. Высшим органом власти становился Съезд Советов из 2250 народных депутатов, избираемых на 5 лет на основе альтернативных выборов. Большая часть депутатов -- 1500 -- выбиралась от населения по округам, а 750 от общественных организаций: КПСС, профсоюзы и т.д. Съезд путем тайного голосования избирал постоянно действующий парламент с законодательными и распорядительными и контрольными функциями -- Верховный Совет в составе 544 депутатов и его Председателя. Соответственно Верховный Совет избирал Президиум Верховного Совета, Верховный суд СССР, Генерального прокурора СССР.           I съезд народных депутатов избрал М.С. Горбачева на высший государственный пост, однако одновременно обнаружилось наличие оппозиции из числа интеллигенции. Среди делегатов съезда была создана Межрегиональная группа депутатов (388 человек), которая стала мозговым центром и штабом движения "Демократическая Россия". Лидерами оппозиции стали сначала выдающийся ученый-диссидент академик А.Н. Сахаров, а затем разошедшийся с Горбачевым бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Б.Н. Ельцин. Одновременно в рамках пока еще правящей КПСС возникла так называемая Демократическая платформа КПСС. Сущность платформы партийной и внепартийной оппозиции в области государственного управления заключалась в том, чтобы сделать Советы единственным полновластным государственным институтом. КПСС должна была отказаться от монополии на власть, стать парламентской партией и участвовать в борьбе за власть наравне с другими партиями на демократической основе. СССР как "советская
империя" должен распасться на возможно большее число территорий. Наряду с этими требованиями, носившими сверхпринципиальный характер, в программе оппозиции было много популистских предложений типа замораживания цен, реформ без ухудшения положения народа и т.п. Ближайший советник президента А.Н. Яковлев предлагал искусственно разделить КПСС на две партии и предложить им бороться за власть. Спустя 7 лет Яковлев публично в интервью газете "Известия" объявил, что он тайно делал все от него зависящее, чтобы изнутри ослабить и сокрушить КПСС как основу тоталитарной власти. Кроме платформ в КПСС, в стране появились эмбрионы многопартийности, в частности структуры "Демократический союз", "Память", конституционно-демократической, либерально-демократической, демократической, республиканской и других партий, стоящих на антикоммунистических позициях.           Коммунистическая элита раскололась на ряд субэлит по критерию оценки степени допуска в политическую и экономическую жизнь несоциалистических элементов. Консервативное крыло (И.К. Полозков, Н.А. Андреева) выступало за ограничение масштабов перестройки и сохранение политических основ социалистической государственности по типу китайских реформ. Демократическая субэлита в КПСС (А.Н. Яковлев, Ю.Н. Афанасьев, Г.Х. Попов), вдохновляемая созданными на базе возродившегося диссидентского движения либерально-демократическими антисоветскими движениями и организациями, требовала доведения перестройки до полного крушения социализма и роспуска "советской империи". М.С. Горбачев и его окружение пытались проводить центристскую политику, допуская бесконечные колебания и зигзаги и в конечном счете не смогли сформировать принципиального курса и потеряли политическую инициативу. Горбачев выдвигал идеи, которые явно тяготели к концепциям западной социал-демократии, но не устраивали ни радикальных коммунистов, ни радикальных либералов. На демонстрации 7 ноября 1987 г. впервые в истории государства были организованы контрманифестации оппозиции. Однако Горбачев все еще рассчитывает справиться с управлением в стране, для чего берет у Запада почти 50 млрд. долларов тайных займов. И действительно, эти заемные деньги позволили снять остроту дефицита и временно укрепить позиции генсека. Однако главный результат был в другом -- займы объективно позволили выиграть время, необходимое демократическим силам для овладения общественным мнением и создания революционной ситуации в соответствующий момент. В качестве награды и поощрения за ликвидацию советского оборонительного блока в Европе Горбачев получает в 1990 гг. Нобелевскую Премию мира. Популярность Горбачева на западе не знала границ, но в СССР она стал стремительно падать.           В 1990 г. в стране начался новый этап глобального социально-политического кризиса, непосредственно приведший к гибели советской государственности. По СССР прокатилась целая волна межнациональных кровавых конфликтов -- в Карабахе, Сумгаите, Фергане, Сухуми, Баку, Тбилиси, Цхинвали. В ряде случаев столкновения были спровоцированы представителями национал-социалистических военизированных организаций с целью форсирования отделения своих республик от СССР. Прибалтийские республики заявили о своем суверенитете, и их примеру готовились следовать российские радикальные демократы. Собираясь противостоять напору деструктивных сил, Горбачев принимает решение упрочить свое положение в качестве Президента СССР. Для того, чтобы обеспечить поддержку большинства делегатов, Горбачев согласился на отмену 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС. Это решение имело принципиальное значение, так как оно фактически легитимизировало оппозиционную деятельность некоммунистических политических партий. 3-я сессия съезда народных депутатов избирает Горбачева на пост Президента СССР с самыми широкими полномочиями. В этом качестве Горбачев получает права приостановки действия законов. Избрание президента на съезде, а не всенародно, несколько понизило уровень легитимности власти Горбачева, что позволило его противникам в дальнейшем после разгона союзных органов власти без особого труда устранить его с политической арены.           Важным реформаторским шагом было создание института профессионального парламентаризма. В рамках советских структур из числа депутатского корпуса создавались более узкие верховные советы при съездах, малые советы при областных советах. Создание таких органов, бесспорно, повышало уровень самостоятельности выборных органов и делало Советскую власть действительно советской в полном смысле этого слова. Но время ее было на исходе, запоздалые управленческие эволюционные реформы в условиях обострения системного кризиса не могли остановить процесс, принимавший формы настоящей революции (или контрреволюции -- в зависимости от мировоззренческой позиции политического субъекта).           В России начались массовые забастовки. Под руководством демократической интеллигенции в феврале прошли антиправительственные митинги в Москве и ряде других городов. В марте 1990 г. состоялись выборы народных депутатов РСФСР, которые составили Съезд народных депутатов -- высший орган власти в России. На съезде в ходе выборов Председателя Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцин с большим трудом победил сначала И.К. Полозкова, а затем с преимуществом в 4 голоса -- А.В. Власова. Произошедшая на съезде стычка между Горбачевым и Ельциным привела к открытой конфронтации по вопросам судьбы союза республик и социализма. Ельцин и его сторонники стремились к ликвидации контроля центра над РСФСР вплоть до выхода РСФСР из Союза по образцу прибалтийских республик для того, чтобы развязать руки при проведении радикальных капиталистических реформ. Их поддержали разочарованные нерешительностью и некомпетентностью Горбачева депутаты, жаждавшие ускорения именно социалистической перестройки. В результате парадоксального единства в обстановке эмоционального подъема и накала страстей на грани экзальтации депутаты приняли 12 июня Декларацию "О государственном суверенитете РСФСР", в которой провозглашалось верховенство законов РСФСР над союзными. Депутаты не смогли осмыслить тот факт, что существующий СССР -- это та же великая Россия в границах бывшей Российской империи и ее "суверенитет" относительно присоединенных при царях окраинных отсталых земель в течение многовековой истории государства Российского есть по сути дела добровольный отказ от этих территорий вместе с их 25-миллионным русским населением. Тем самым российские депутаты, включая часть коммунистов, внесли значительный вклад в форсирование процесса уничтожения СССР сверху.           С этого времени возникло своеобразное двоевластие -- союзного и республиканского -- российского центра со своими органами управления и, самое главное, с разными идейно-политическими ориентирами. В рамках суверенной России оформилась самостоятельная компартия, лидеры которой -- Полозков и Сергеев -- заняли позицию полного неприятия идей горбачевской перестройки и политики союзного центра во главе с Президентом СССР, объективно подрывая и без того робкие усилия Горбачева по сохранению Союза.           Состоявшийся в июле последний XXIII съезд КПСС выявил полный раскол партийных рядов. Еще накануне съезда прошел учредительный съезд компартии РСФСР, на котором первым секретарем был избран И. Полозков. Это было существенное ограничение властных позиций Горбачева. Хотя ему удалось добиться на съезде КПСС принятия нужных ему решений, он не смог достичь настоящего консенсуса. На съезде Б.Н. Ельцин демонстративно вышел из КПСС, что положило начало массовому выходу из партии разочаровавшихся и сомневающихся. Вскоре за ним последовали кумиры интеллигенции -- мэр Ленинграда А. Собчак и мэр Москвы Г. Попов. Съезд принимает новый устав, в котором официально допускается создание платформ при сохранении принципа демократического централизма. Политбюро лишилось части своих полномочий и превратилось в представительский орган. Решения съезда не были восприняты ни демократами, жаждавшим под лозунгом деполитизации полной декоммунизации госаппарата, КГБ, армии, МВД, национализации партийной собственности, запрета парткомам работать на предприятиях, ни тем более партконсерваторами, требовавшими отказа от курса на политический плюрализм, трудовую частную собственность, товарно-рыночные отношения, пусть даже в регулируемой форме. М.С. Горбачев не смог пожертвовать своими личными амбициями и найти компромисс хотя бы с одним ведущим течением и вновь возглавить перестроечный процесс. Фактически он все более терял личный авторитет и реальные политические полномочия всесоюзного лидера. Но пока ему удается проводить свои решения в жизнь, например он добился избрания на пост своего заместителя в ЦК КПСС не строптивого Е. Лигачева, а послушного В. Ивашко, понимая, что нужно укреплять государственную власть и восстанавливать реальное управление.           В конце 80-х -- начале 90-х гг. сложилось уникальное сочетание кризисных объективных социально-экономических условии и неблагоприятных субъективных личностных и партийных факторов, которые в совокупности обусловили неожиданно трагический финал для СССР.           Новое правительство России И. С. Силаева выступило против концепции Н.И. Рыжкова формирования в течение пяти лет регулируемой рыночной экономики, Б.Н. Ельцин настаивал на немедленных радикальных преобразованиях на основе программы "500 дней" Шаталина -- Явлинского. Эта программа получила негласную поддержку и Горбачева. В сентябре Верховный Совет РСФСР спешно принял эту программу, а также серию постановлений и указов, отстаивающих право республиканских властей управлять народным хозяйством России без ведома союзного центра. Под эгидой Горбачева была создана компромиссная программа "Основные направления" по стабилизации экономики и ее реформированию. В своих принципиальных основах она была близка к предложениям Шаталина и Явлинского, но при этом предусматривала более реальные сроки -- 6--8 лет. Однако Ельцин охарактеризовал эту программу как бесперспективную, главным образом потому, что она предполагала сохранение СССР и не допускала ликвидации старой системы управления, прежде чем возникнет новая структура экономических связей на основе рынка. Ельцин требовал решительного уничтожения административно-командной системы управления и создания принципиального нового госаппарата, не вмешивающегося в экономику, а создающего условия для ее либерализации, приватизации, фермеризации сельского хозяйства и т.п.           В это время в стране наблюдается управленческий коллапс, приведший к ряду бунтов, с последующими катастрофическими последствиями. В 1990 г. был получен фантастический урожай -- 300 млн. тонн, причем собрать и обмолотить удалось тоже рекордный объем -- 220 млн. тонн, и в этих благоприятных условиях вдруг начался хлебный кризис. В стране был избыток табачных продуктов, но начался табачный кризис. Причина была в одномоментной остановке хлебопекарен и табачных фабрик. То же самое было с дефицитом мясопродуктов. В Москве в ходе выборочной проверки обнаружили на складах припрятанные тысячи тонн продуктов и товаров. По официальным данным, пропало более 1 млн. тонн мяса, 40 млн. шкур скота, продукции более чем на 50 млрд. рублей. Организовала ли это преступление мафия или это была сознательная диверсия антигосударственных сил -- неизвестно, но одно ясно, без сомнения, -- искусственно обостренный дефицит продовольствия и товаров широкого потребления сыграл роль катализатора антисоветских выступлений.           Летом 1990 г. была обнародована антигосударственная "Программа действий-90", предусматривавшая создание комитета гражданского действия, изоляцию государственных структур посредством забастовок, пикетов, митингов, демонстраций, кампаний гражданского неповиновения; явочную приватизацию с помощью особых групп -- "отрядов скваттеров" по образцу любимой демократами американской истории. Состоявшийся 20--21 октября съезд движения "Демократическая Россия" объявил своей задачей уничтожение КПСС как политической силы. Было принято решение о взятии принципиального курса на дестабилизацию государственного управления, открытую социальную конфронтацию в обществе и в конечном счете -- на захват власти, т.е. на государственный переворот. На демонстрации 7 ноября на Красной площади была совершена попытка покушения на Горбачева. Все это давало законный повод властям организовывать сопротивление готовящемуся государственному перевороту, подвигать к городу войска, вводить патрулирование улиц и т.д. Но такая деятельность властей расценивалась демократической общественностью как диктаторская и тоталитарная.           К концу 1990 г. управление экономикой было фактически парализовано, и ее состояние стало просто катастрофическим. Несмотря на грандиозный урожай 1990 г., начинаются странные перебои с продовольствием, причем даже с теми его видами, которых в стране было предостаточно. В крупных городах вводятся карточки на распределение продуктов. Правительство пытается принять экстренные меры по спасению страны. Разрешаются прямые иностранные инвестиции в российские предприятия, вводится коммерческий курс рубля, увеличиваются процентные ставки на рублевые вклады, создается фонд стабилизации экономики, проводится реформа цен, разрешаются создание индивидуальных хозяйств без введения частной собственности на землю. Ситуация в России в период годичного нахождения у власти демократов также постоянно ухудшалась. Национальный доход уменьшился на 21 млрд. рублей, инфляция выросла на 17,5%. Причины неудач в экономике ельцинисты объясняли исключительно интригами союзного центра, саботажем партократов и функционированием административно-командной экономики. По их мнению, достаточно добиться полного отказа от регулирования государством формирования цен и от планирования производства сверху, и сразу возникнет рыночный механизм саморегулирования экономики, который все поставит на свои места и стихийно наладит взаимодействие отраслей, предприятий.           Горбачев предпринимает новые политические меры для предотвращения распада Союза и в частности организует подготовку нового союзного договора, проект которого подвергается резкой деструктивной критике со стороны Ельцина. Президент СССР пытается укрепить свои президентские полномочия, но в ответ звучат обвинения в подготовке личной диктатуры. IV съезд народных депутатов СССР еще в конце 1990 г. расширил полномочия Президента, получившего возможность непосредственно руководить правительством. Вместо Президентского совета создавался Совет Безопасности. На вновь учрежденную должность вице-президента был избран Г. И. Янаев, премьер-министром был назначен известный финансист B . C . Павлов. Силовые министерства возглавили убежденные коммунисты, соратники Андропова: Крючков, Пуго, маршал Язов. Сейчас стало очевидно, что в 1991 г. наступил решительный момент противостояния власти и оппозиции, когда должно было определиться не только направление развития, но и его субъект -- либо медленно развивающийся СССР -- централизованное федеративное государство с социалистическим строем, либо капиталистическая Россия без своих сырьевых национальных окраин и рынков сбыта, хаотически движущаяся без рационального управления, терпя поражения в межнациональных войнах с перспективой через 10 лет стабилизации развалившейся экономики.           Глубину раскола в обществе усугубили трагические события в Литве и Латвии в январе 1991 г., приведшие фактически к выходу республик из СССР. Вопрос судьбы СССР стал самой главной проблемой, которую следовало немедленно решить. Писатель А.И. Солженицын выступает с идей создавать новый союз вокруг союза славянских республик. Горбачев пытается всеми силами сохранить имеющийся союз. 17 марта 1990 г. Верховный Совет СССР организовал первый в истории страны референдум по вопросу о сохранении СССР как обновленной федерации равноправных суверенных республик. По итогам референдума, несмотря на активную контрпропаганду всех демократов, выступавших против Союза, за сохранение Союза высказалось 76,4% населения и 80% явившихся на выборы избирателей. Это была, бесспорно, полная победа коммунистических и всех здравомыслящих сил. Но параллельно был одобрен проект введения в России поста президента. В результате, с одной стороны, позиция Горбачева вроде бы получила поддержку народа, а он новый карт-бланш, а с другой стороны, Ельцин обрел новые решающие рычаги для управления в России и разрушения СССР.           Начавший работу III съезд народных депутатов РСФСР проходил в сложных условиях, когда в стране начались массовые антиправительственные демонстрации и в город были введены спецвойска. В стране началась "бегущая волна" политизированных забастовок, требовавших отставки правительства Павлова. Ельцин потребовал дополнительных полномочий от съезда и их получил, воспользовавшись поддержкой не только демократов, но и части депутатов от оппозиции во главе с рвавшимся в политику А. В. Руцким.           М.С. Горбачев, имея поддержку всенародного референдума, должен был попытаться предпринять решительные законные меры по сохранению СССР. Депутатская группа "Союз" призывала к введению чрезвычайного положения и радикальным конституционным действиям в защиту государственности, восстановлению эффективной системы управления. Однако Горбачев занял двойственную позицию: с одной стороны, он отмежевывался от "чрезвычайщины", с другой стороны -- разрабатывал проекты авторитарного управления. Ему удалось 23 апреля организовать подписание совместного заявления союзных республик "О безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и возникшем кризисе", получившего известность как документ "9+1". В нем заключалась фактически конфедеративная концепция Союза суверенных республик, полного демонтажа командно-административной системы на союзном уровне и выборы новых союзных органов власти. Участники заявления выступили против чрезвычайного положения, но обратились к трудящимся с призывом прекратить забастовки. Заявление вызвало мощную критику правых и левых, требовавших соответственно либо сохранения старого Союза, либо окончательного его развала. Заявление способствовало временному примирению Горбачева и Ельцина, которые стали сотрудничать в подготовке нового союзного договора.           12 июня 1991 г. прошли срочно организованные выборы президента РСФСР, в ходе которых колоссальное преимущество изначально получил Председатель Верховного Совета РСФСР Ельцин. Коммунисты пытались добиться переноса срока выборов для лучшей организации своей предвыборной кампании, но им не удалось этого добиться. Б.Н. Ельцин смог на волне широких демократических симпатий народа одержать убедительную победу над коммунистом-технократом Н.И. Рыжковым и над другими кандидатами. Б.Н. Ельцин вместе с А. В. Руцким, претендовавшим на должность вице-президента, получил 57,3% голосов. 10 июля Б.Н. Ельцин, вступая в должность, дал клятву "соблюдать Конституцию РСФСР" и "добросовестно выполнять президентские обязанности". Президент заявил: "Великая Россия поднимется с колен!"           Б.Н. Ельцин обрел полную политическую независимость от центра и теперь оставалось реализовать свое политическое превосходство над М.С. Горбачевым, который потерял возможности реального управления всеми республиками, но прежде всего Россией -- основой СССР. Понимая сложившуюся ситуацию, Горбачев пытается ускорить процесс реализации заявления "9+1" и оставить за собой хоть элементы какой-то власти и положение формального правителя, который пусть не управляет, но "царствует". Для достижения этой цели он форсирует создание проекта нового союзного договора. В подмосковной усадьбе Ново-Огарево подготовительный комитет сформулировал к середине июня концепцию создания ССГ -- Союза Суверенных Государств. Проект предусматривал чисто формальное единое государство, которое фактически не являлось даже конфедерацией, так как все права и полномочия оставались за республиками, а центр получал в лучшем случае эфемерные консультативные функции. Консервативные лидеры увидели в проекте основу для легитимного развала СССР, а радикальные демократы тем не менее считали его недопустимой уступкой коммунистической идее Союза республик.           На 20 августа было назначено подписание нового союзного договора, который должен был заложить основу новой системы государственного управления. Председатель Верховного Совета А. И. Лукьянов призвал ввести в документ логичные положения о создании единого экономического пространства, единой банковской системы, о самостоятельных налоговых поступлениях в союзный бюджет. Но эти предложения вызвали негативное отношение демократов, потребовавших полного суверенитета республик. Горбачев был поставлен в положение выбора: или решительно бороться за союзный договор с реальным наполнением полномочий центра, или окончательно сдаться экстремистам из демократического лагеря.           Он предпринимает весьма хитроумную комбинацию, которая могла позволить ему при всех возможных исходах событий остаться в Кремле пусть даже без функций прямого управления. Одобрив в самых общих чертах решительные действия ряда руководителей партии и правительства о введении чрезвычайных мер по сохранению Союза, тем самым общественно-политического конституционного строя, он отбыл на отдых в Крым и стал ожидать развития событий, рассчитывая в любом случае возвратиться в Москву и примкнуть к победившей стороне на правах Президента.           Получив общее, хотя и аморфное согласие Горбачева, высшее руководство СССР предприняло попытку спасти конституционный строй и союзное государство не вполне законными средствами.           19 августа было объявлено о создании в виду "болезни" Горбачева и невозможности исполнения им обязанностей Президента Государственного комитета по Чрезвычайному Положению (ГКЧП), в который вошли вице-президент Г. Янаев, премьер-министр Павлов и восемь министров правительства СССР. От имени ГКЧП был издан ряд указов, в которых было заявлено о необходимости защиты Конституции и союзного государства от экстремистских сил. В поддержку своей позиции ГКЧП ввел в Москву войска. В ответ Президент РСФСР Ельцин объявил создание ГКЧП незаконным, а его указы преступными деяниями.           Сложившаяся драматическая ситуация закончилась в ночь на 21 августа, когда погибло трое юных граждан, пытавшихся руками задержать в подземном тоннеле колонну бронетехники. Часть членов ГКЧП срочно прибыла в Крым для встречи с Горбачевым, санкционировавшим ранее их действия, но он от них, естественно, отмежевался. Все члены ГКЧП были арестованы и просидели в тюрьме полгода вплоть до амнистии. Вернувшийся из крымского "заточения" Горбачев был подвергнут на сессии Верховного Совета РСФСР унизительному допросу с пристрастием и, не выдержав давления, подписал указ о приостановлении деятельности Коммунистической партии, Генеральным секретарем которой он являлся. Были закрыты все коммунистические газеты, произведен захват партийной собственности, кое-где началась "охота на ведьм". Но и партия оказалась деморализованной и не смогла выступить в свою защиту. Крах ГКЧП был концом всей номенклатурной коммунистической элиты, еще раз показавшей свою неспособность решить актуальную задачу сохранения Советского Союза как естественноисторической федерации и сверхдержавы. Разгром ГКЧП оказался исключительно полезен демократической оппозиции, так как позволил ей перейти к радикальному захвату власти и решительному уничтожению противника -- КПСС и СССР. Это позволило ряду историков даже высказать предположение, что "путч" был спровоцирован определенными силами именно для ускорения общественной реформации: "буржуазной контрреволюции" или "демократической революции".           В результате фактического уничтожения союзного центра в начале сентября был распущен ставший ненужным Верховный Совет СССР. Начался период переформирования всех государственных структур управления. Поскольку еще существовало союзное пространство, возникла необходимость согласования внешней и внутренней политики республик, для чего был образован Государственный Совет в составе Президента СССР и первых должностных лиц республик. Для координации управления народным хозяйством был создан Межреспубликанский экономический комитет. Госсовет одним из первых решений признал независимость прибалтийских республик, нарушив недавно принятый закон о порядке выхода республик из Союза. 18 октября восемь республиканских лидеров подписали соглашение "Договор об экономическом сообществе".           Президент России категорично потребовал от очередного V съезда народных депутатов РСФСР новых дополнительных полномочий и получил их. На этом же съезде новым Председателем Верховного Совета РСФСР стал Р.И. Хасбулатов, ставший вскоре самостоятельной политической фигурой. Российские власти в условиях обретения полноты своей власти стали проводить более сдержанную политику в отношении сепаратизма, стали делать заявления о государственной целостности России, о правах русских в других республиках, о проблеме Крыма и других территориальных вопросах, о важности предотвращения окончательного распада союзного пространства. Была даже предпринята попытка возобновления новоогаревского процесса и подписания договора о конфедерации в виде ССГ. Однако поезд сепаратизма ушел далеко вперед, и национальные элиты бывших союзных республик не собирались отдавать свою власть или вновь делиться ею с Кремлем.           Российское руководство без сопротивления согласилось с требованиями руководителей республик и с настойчивыми предложениями демократической общественности о юридическом закреплении распада "советской империи". 1 декабря на Украине состоялся референдум, в ходе которого граждане республики, видя всю сложившуюся ситуацию, поддержали идею образования собственного независимого государства. Президент России Б.Н. Ельцин заявил о признании независимости суверенной Украины. В новых условиях российское руководство взяло на вооружение концепцию Г. Бурбулиса о провозглашении квазиконфедеративного Содружества Независимых Государств для окончательного разделения полномочий полностью суверенных республик при сохранении формального единства. 8 декабря в белорусской резиденции "Беловежская пуща" тайно от Президента СССР Горбачева и вопреки решениям мартовского всесоюзного референдума 1991 г. тремя президентами славянских республик -- России, Украины и Белоруссии были подписаны документы о прекращении функционирования СССР вместе с его Президентом и создании нового образования -- СНГ. Это был подлинный антиконституционный путч, но в отличие от "августовского ГКЧП" был проведен без ввода войск и увенчался полным успехом. Не случаен и более чем симптоматичен тот факт, что первому о состоявшемся событии сообщили не смещенному заочно президенту СССР Горбачеву, а президенту США Дж. Бушу. Впоследствии Государственная дума РФ аннулировала ратификацию беловежских соглашений как юридически абсолютно несостоятельных и вредных в политическом отношении. Естественно, что эти решения не оставляли места для создания полноценных союзных органов управления и планировали только перспективную координацию действий в ряде стратегических направлений внешней и внутренней политики. Оскорбленный как политик и человек М.С. Горбачев совершенно однозначно расценил эти решения как антиконституционный переворот, однако, как истинный социал-демократ, он не стал сопротивляться его осуществлению и объявил о снятии с себя полномочий Президента СССР. Последним ак кордом в драматических событиях 1991 г. стало решение сессии Верховного Совета РСФСР о переименовании этой страны, отныне ставшей Российской Федерацией -- Россией. Наступил принципиально новый стратегический этап в развитии российской государственности и управления.           
Вопросы для самопроверки       1. В каком состоянии находилась система управления экономикой и обществом накануне реформ?       2. В чем заключается содержание управленческого аспекта курса на ускорение?       3. Раскройте смысл понятий "перестройка" и "гласность" с точки зрения основных противостоящих политических сил.       4. Назовите основные положения конституционной реформы и объясните их значение для развития системы управления страной.       5. Как развивался процесс демократизации и почему он вызвал сопротивление части общества?       6. Почему в процессе демократизации советского общества развилась антисоветская, "антисоюзная", антикоммунистическая и националистическая оппозиция?       7. Потерпела ли перестройка управления страной поражение?      Рекомендуемая литература       1. Зиновьев А.А. Посткоммунистическая Россия. М., 1996.       2. Исторический опыт и перестройка. М., 1989.       3. Куда идет Россия: Альтернатива общественного развития. М., 1995.       4. Политическая история. Россия -- СССР -- Российская Федерация. Т. 1-2. М., 1996.       5. Российская историческая политология. Ростов н/Д, 1998.       6. Россия сегодня. Политический портрет в документах. 1985--1991.М., 1991.       7. Рыжков Н.И. 10 лет великих потрясений. М., 1996.       8. Согрин В. Политическая история современной России. 1985--1994. От Горбачева до Ельцина. М., 1994.       9. Яковлев А.Н., Мигранян A . M ., Поздняков 3.А. Перестройка: замыслы и результаты. Ростов н/Д, 1995. История России в вопросах и ответах. Ростов н/Д, 1997.     
......
Перестройка. Летопись 1985 - 1991 годов     Колесов Валентин Иванович     Lib.ru
   18 февраля пленум ЦК по школьному образованию. Горбачев выступил вне повестки дня по разным проблемам: идеологии, продовольствия, жилищного строительства, культуры, экономики, национальностей, международные и другие. Выступление превратилось в обширный доклад на 2 часа, содержание которого в отличие от обычной практики не обсуждалось предварительно на политбюро.      Горбачев говорил: Наше общество осуществляет революционный переход к качественно новому состоянию... Нужно свободное соревнование умов... Главное, товарищи, демократизация. Кое-кто занервничал, предостерегает нас: как бы демократия не обернулась хаосом... Мы должны действовать, руководствуясь нашими, марксистско-ленинскими принципами. Принципами, товарищи, мы не должны поступаться ни под какими предлогами... Вполне естественно, я бы сказал, логично, мы подошли теперь к необходимости перестройки нашей политической системы... Прежде всего речь должна идти о кардинальном повышении роли Советов... А значит, необходимо усовершенствовать нашу избирательную систему, обеспечить активное участие народа... Мы обязаны помнить, что руководящая роль нашей партии не дана кем-то свыше на вечные времена, а завоевана несколькими поколениями коммунистов... Мы идем навстречу XIX Всесоюзной партконференции. Нам предстоит принять конкретные решения о совершенствовании нашей политической системы... Задачи наши велики и сложны. Перестройка - это работа, работа и еще раз работа... Словом, работать по-ленински, по-большевистски. 27      Воротников: Горбачев высказал ряд принципиальных положений, которые предварительно не обсуждались. Доклад членам политбюро роздан не был, и большинство из нас эти "новации" услышали впервые. Воспринять их истинный смысл на слух было трудно. Крамолы не услышали. Вновь Горбачев проявил свое мастерство аппаратчика, с ходу внеся на пленум этот вопрос, обыграв как экспромт. 1      Так был дан старт судьбоносной перестройке государства.           Лигачев на заседаниях политбюро неоднократно повторяет: Мы упустили прессу, потеряли всякий контроль на ней, ответственность за это ложится на Яковлева. Пора этому положить конец.      Об этом же говорили Соломенцев, Чебриков, Язов, Рыжков. 1      Александр Яковлев размышляет (про себя): Я говорил про обновление социализма, а сам знал, к чему дело идет. 32      В марте Лигачев обращается к главному редактору "Советской России" Чикину: К нам поступило небольшое письмо из Ленинграда. Автор - преподаватель химии Андреева. Хорошо бы подготовить расширенный вариант с помощью профессионального журналиста.      В Ленинград выехал журналист, который совместно с Андреевой создал уже большую программную статью. Заголовок взят из выступления Горбачева на февральском пленуме.      13 марта статья Нины Андреевой "Не могу поступиться принципами" опубликована в "Советской России" и перепечатана в провинциальных СМИ.      Шахназаров: Горбачев прочитал статью в самолете, возмутился.      Лигачев на рабочей встрече с Горбачевым: По статье Андреевой можно провести проверку.      Горбачев: Успокойся, не надо никаких расследований. Не хватало нам своими руками организовывать раскол в ЦК и Политбюро. Однако он все-таки поднял вопрос на политбюро: Эта статья не простая. Она носит деструктивный характер, направлена против перестройки. Неясно, как она появилась в газете.      Горбачев все более накалял обстановку: Меня, например, взволновало то, что некоторые товарищи в Политбюро расценили эту статью как эталон, образец политической публицистики. Я принципиально не согласен с такой оценкой.      Вопрос обсуждался на политбюро несколько часов.      Горбачев: Вернувшись домой, еще долго не мог заснуть, размышлял об итогах этой дискуссии, наиболее примечательных ее эпизодах.      Отповедь "манифесту консерватизма" появилась в "Правде" 5 апреля. 1           Гласность разворачивается вширь и вглубь - на времена застоя, волюнтаризма, первых лет советской власти и революции, на все советские 70 лет.      Народ зашумел: "Так жить нельзя! Мы ждем перемен! - Не пугайтесь поворота, выезжайте за ворота! Ты не разберешь, пока не повернешь - за поворот!" Под красивые песни шла перестройка сознания.      Развернулась шумная борьба с советскими проектами века.      Академик-филолог Лихачев: Дамба для защиты Петербурга от наводнений не нужна, обком партии выбивал деньги под престижный проект только ради своих амбиций.      Защитники природы: Огороженная дамбой часть залива загнивает, появились синие водоросли, город задохнется в болотной луже.      Писатель Залыгин: Поворот сибирских рек на юг, в Среднюю Азию - это преступление века! Нужно немедленно остановить!      Народ негодовал: Лишить Сибирь рек! Повернуть их на юг!?      Журналисты, главные глашатаи перестройки: БАМ - выброс денег на ветер, магистраль никому не нужна, нечего возить!      Стройку остановили на недостроенном километровом тоннеле, на разборке рельсов не настаивали.      Потом выяснялось иное.      Новые энтузиасты (бард, доктор наук Городницкий и другие) требуют строить дамбу ещё на два метра выше, иначе через полвека город будет затоплен. Дамба достраивается. Зеленые энтузиасты умолкли, синие водоросли исчезли.      Проекта поворота рек не было. Была идея переброски четырех процентов стока северных рек на юг, появившаяся еще в 19 веке в царской России. Четыре процента - это меньше величины годовых колебаний стока, так что "поворота" никто бы не ощутил. Кампания против проекта велась по технологии манипуляции сознанием: "переброска четырех процентов" была заменена на "поворот рек" (метафора), число "четыре процента" исчезло (умолчание). В результате - экологическая катастрофа Приаралья.      БАМ начинали строить в надежде, что богатство Россия будет прирастать Сибирью и Дальним Востоком. Однако сама Россия не приросла, а съежилась. БАМ достроен, загружен слабо - никто не строит инфраструктуру.

Kanab F Auf Google+ geteilt Ј vor 5 Monaten 
http://www.youtube.com/watch?v=Ls45Rxb1xJ8
 13.12.2014 
13 декабря 2014 г. Москва. Встреча читателей с Борисом Мироновым - российский государственный, общественный и политический деятель. Писатель, журналист, публицист, экс-министр печати России. Один из основателей и первый главный редактор "Российской газеты". В 1993-1994 годах - председатель Комитета Российской Федерации по печати. Член Союза писателей России. 

mrOkVok Ok vor 5 Monaten  https://www.youtube.com/watch?v=Ls45Rxb1xJ8
- Где дочери Путина? В России их не видно.  - Депутат Пехтин. С сыном в США.  - Министр транспорта Московской области - Кацыва. С сыном в США.  - Дети депутата Железняка - живут в Швейцарии.  - Дети Астахова. Один во Франции, другой в Англии.  - Дети и внуки "главного патриота России" главы РЖД Владимира Якунина живут за пределами страны - в Англии и Швейцарии.  - Дочка министра иностранных дел Сергея Лаврова Екатерина живет и учится в США.  - Сын - вице-спикера госдумы А.Жукова долго жил и учился в Лондоне.  - Дочь вице-спикера гос.думы Сергея Анденко учится и живёт в Германии.  - Старший сын вице-премьера Дмитрия Козака - Алексей живет за границей и занимается строительным бизнесом.  - Младший брат Алексея Козака, Александр, работает в Credit Suisse  - Старший сын депутата Ремезкова, Степан, недавно закончил милитер-колледж Вэлли Фордж в Пенсильвании (год обучения стоит 1 млн 295 761 руб.).  Его младшая дочь живёт в Вене, где занимается гимнастикой. Маша Ремезкова представляла сборную Австрии(!!!) на детских соревнованиях в Любляне.  - Дочь депутата В. Фетисова - Анастасия, выросла и выучилась в США.Писать и читать по-русски Настя так и не научилась.  - Дочь Светланы Нестеровой, депутата гос.думы от фракции "Единая Россия" - живет в Англии.  - У главного борца за "традиционные православные ценности" Е. Мизулиной сын Николай учился в Оксфорде, получил диплом и переехал жить на постоянной основе в толерантную Бельгию, где разрешены однополые браки.  - Дочь депутата Воронцова Анна проживает в Италии. Туда она переехала из Германии.  - У единоросса Елены Раховой, прославившуюся тем, что она ленинградцев, проживших менее 120 дней в блокаде, назвала "недоблокадниками", дочь живет в США.  - Дочь экс-спикера ГД,одного из основателей партии "Единая Россия", а ныне члена Совбеза Бориса Грызлова Евгения живёт в Таллине. И даже недавно получила эстонское гражданство.  - Сын бывшего министра образования Андрей Фурсенко живёт на постоянной основе в США.  - Сын В.Никонова (внука Молотова), президента фонда "Политика" - гражданин США
Weniger anzeigen                                    https://www.youtube.com/watch?v=Ls45Rxb1xJ8
+Игорь Иванов Посчитаем за последний год? 1. По уровню ВВП скатилась до 9 места http://gtmarket.ru/ratings/rating-countries-gdp/rating-countries-gdp-info; Прогноз - http://iee.org.ua/ru/prognoz/4523/ 2. Бюджет 2014 - 13,5 трлн http://www.interfax.ru/business/342730. Бюджет 2015 (с поправками от марта) - 12,5 трлн (продолжает опустошаться за счет санкций) http://www.interfax.ru/business/342730;
3. Прекратил войну в Чечне и повысил дотации всего Кавказа за счет остальных регионов, при этом Сев. Кавказ практически ничего не производит! 4. Отстоял Сирию. В чём? Чем? Там что, прекратилась война? Нет. 5. Запретил депутатам иметь счета за границей? И что изменилось? Деньги в страну не вернулись. 6. Промышленность и сельское хозяйство поднялись? Уменьшились. https://news.traders-union.ru/economy/news/294099/ http://www.utro.ru/news/2015/03/17/1237701.shtml 7. Вымирание снизилось? Наоборот! http://inosmi.ru/russia/20150314/226857798.html 8. Экспорт зерна! А-ха-ха! 2013 год http://www.farmit.ru/news/ekonomika/2013/11/13/mirovoi-reiting-eksporterov-pshenitsy-rossiya-na-pyatom-meste Меньше чем за полгода: США, ЕС и Украина - вот тройка лидеров в мире http://www.epravda.com.ua/rus/news/2014/07/28/478366/ Так в чём там заслуга Путина? В том, что РФ убивает с каждым днём? Я еще не затронул медицину, образование и рост криминалитета.
Технология принятия решений (с их отменой)
Владимир Милов: Путину кое-кто свыше посылает намек за намеком, что он в свою сакрализацию немного заигрался
update: 09-06-2015 (19:54)
! Орфография и стилистика автора сохранены
Владимир Милов http://www.kasparov.ru/material.php?id=557718CE2C8EB

История с этим "князем Владимиром" очень четко высвечивает технологическую цепочку принятия решений действующей властью.
Шаг 1. Какой-то безумный черносотенный фрик, в рамках продвижения "геополитического проекта тысячелетней сакрализации Руси", подсунул царю идею поставить эту бандуру где повыше, "чтоб всем видно было". Почти наверняка это случилось в рамках разработки некоего общего проекта по "сакрализации" всего, что ныне творится, с нарытием ссылок про тысячелетнюю историю и вытаскиванием из нафталина личности этого мутного "князя Владимира". Сильно подозреваю, что его личность до конца не была в деталях описана царю, так как пиарщики докопались бы до многих аспектов (от того, что он Киевский князь, до того, что он просто изувер и маньяк). А на разработке "концепции сакрализации" еще кто-нибудь и бабла хорошо срубил.
Шаг 2. "Концепция сакрализации" одобрена, и царь, как водится тыкает пальцем в то место на карте, которое он проезжал в лимузине по улице Косыгина и которое показалось ему аккурат годным для таких целей. Вся царская челядь, всякие там собянины, дружно и подобострастно кивают, параллельно подсчитывая в уме будущие откаты на сооружении этой хрени.
Шаг 3. Место на карте попадает к профессиональным инженерам и геологам, которые начинают высказывать робкие сомнения, что типа это все хозяйство может рухнуть в речку. Но получают грозный окрик со стороны царских челядей-собяниных, зажатых между невозможностью пойти поперек царской воли и нежеланием отказаться от собственных откатов.
Шаг 4. С нарушением всяких норм и в отсутствие утвержденного проекта место начинают раскапывать для установки этой торжественной хрени. И тут выясняется - не бином Ньютона, просто сходите на этот склон - что там все настолько сыпучее, что даже фундамент не удержится, а не то что сама торжественная хрень. Исполнители не хотят брать на себя уголовку и начинают бить во все колокола, что дальше работы вести нельзя.
Шаг 5. Царю срочно докладывают. Царь, хоть и занят по уши геополитикой, и хотел бы оставить после себя нечто сакральное, возвышающееся над столицей, все же соображает, что если эта хрень рухнет-таки в речку, это будет не очень классный символ всего его прожекта сакрализации. Дается команда отыграть назад.
И так вот вся эта система работает. А вы удивляетесь, почему у нас космические аппараты падают, Ту-95 взрываются, танк заглох  на Красной площади. А представьте что исполнители на шаге 4 дрогнули бы и решили: "А хрен с ним, приказано - делайте." Хорошо что эта дрянь никуда не упала и никого не убила в итоге, нашлись исполнители, вставшие грудью, пов Напомним, накануне 70-летия Победы во время репетиции парада с участием "Арматы" произошло ЧП: один из танков Т-14 "Армата" остановился на Красной площади прямо напротив Мавзолея и заглох. езло.
Вот Путину кое-кто свыше посылает намек за намеком, что он в свою сакрализацию немного заигрался и пора сдать назад. Интересно, поймет ли месседж, православный наш глубоко верующий чекист. Это тебе не за ослом идти, тут такой намек, прозрачнее некуда.


Русский Коммунитаризм
http://communitarian.ru/
[Институт1.JPG]КОММУНИТАРНЫЙ МАНИФЕСТ 

Содержание:

Гл. 1. Четвертая политическая теория. После либерализма, социализма и фашизма - Русский Коммунитаризм 
Гл. 2. Основы Русского мировоззрения 
Гл. 3. Смена системы управления: партии, как основа дегенерации и коррупции, "Вся власть Советам" или Русская Соборность 
Гл. 4. Смена финансовой системы: конец ростовщичества, "Вместо насилия над классом - насилие над абстракцией ссудного процента" 
Гл. 5. Вопрос о собственности. "Вместо клана собственников, клан профессионалов" 
Гл. 6. "Высший императив" 
Гл. 7. Коммунитаризм в этике Православия  
Гл. 8. Коммунитаризм в социальном учении Ислама

Заключение



ГЛАВА 1. ЧЕТВЕРТАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ: ПОСЛЕ ЛИБЕРАЛИЗМА, СОЦИАЛИЗМА И ФАШИЗМА - РУССКИЙ КОММУНИТАРИЗМ 

Современные исследования в социальных науках показывают, что до недавнего времени существовало лишь три политические теории, которые последовательно развивались философами, экономистами и социологами в теории и практике -  это {либерализм, социализм и фашизм}, - а остальное лишь "варианты на тему"{[1]}. 

Две из политических  теорий - социализм и фашизм - являются протестными вариантами сопротивления наций попыткам вписать их в "мировой капиталистический порядок" на правах нации "второго сорта". Т.е. заставить нацию существовать по правилам "либеральной политической теории".  

Эталонные характеристики каждой из политтеорий можно описать очень кратко -  всего четырьмя пунктами. Так, к примеру, выглядит  - 
I
   

ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ "ЭТАЛОН СОЦИАЛИЗМА" (1-й вар. восстания против либерализма)
1
   

Жесткое привязывание к идеологии, противопоставленной как "мировым нормам" капиталистической мир-системы, так и исконным культурным началам нации
2
   

Тоталитарная техника власти, осуществляемая посредством "лучших сил народа" в виде партии-авангарда, становящейся над формальными структурами государства, так же превращающей личность в "единой силы частицу" ("эгалитаризм")
3
   

Снятие внутренних противоречий общества через совершение насилия над экономическими "верхами" - путем экспроприации и их физического истребления
4
   

Подобные установки вызывали неминуемые столкновения с государствами, где продолжал существовать "класс верхов"


Когда по разным на то причинам, как системных ошибок политической теории, так и предательства номенклатуры, СССР отошёл от социализма, постсоветские страны оказались перед трагическим выбором - фашизма или либерализма. После трагедии Второй Мировой войны большинству даже само слово "фашизм" было категорически неприемлемо. Поэтому, "естественным образом" постсоциалистические страны "выбрали" навязанный либерализм. Но на своём опыте выясняли, что и "настоящий либерализм" не лучше фашизма (об эталонных схемах фашизма и того, куда стремиться "идеал либерализма", мы расскажем ниже). 

Впрочем, и либерализм для постсоветского пространства предусматривался только в версии "для третьих стран". Т.е. в виде компрадорства.   

Почему "в виде компрадорства"? Дело в том, что "либерализм общества бесконечного потребления" возможен не для всех. Вхождение всех в "золотой миллиард" невозможно, хотя бы потому, что при капитализме пресловутый миллиард "избранных" может существовать только при условии эксплуатации ресурсов остальных стран. Именно {за счет ограбления континентов и колоний} создал себя современный Запад. 

Так приток золота и серебра на Запад происходил в несколько этапов: 

- во время ограбления Востока - прежде всего православного Константинополя; 
- во время ограбления Южной Америки; 
- затем было ограбление Индии и Китая - крупнейшей экономики мира начала XIX в., ресурсы которой выкачали через насильственную продажу опиума (в результате чего население Китая сократилось с 413 до 360 млн. человек, 120 млн. из которых были превращены в наркоманов){[2]}; 
- затем последовало ограбление Африки и т.д. 

После того, как потенциальных колоний не осталось, в течение 30 лет были организованы две мировые войны, которые и выявили явного "гегемона либерализма". В послевоенный период наступила эра "финансового колониализма" - когда страны третьего мира стали грабиться с помощью западных "резервных валют". Прежде всего - доллара ФРС США. 

В то же время, существовал альтернативный путь мирового развития. Так у Русского народа, несмотря на расширение границ своего мира, колоний никогда не было. Русские больше вкладывались в территории, надежно вовлекая местные элиты в общегосударственное управление. Тот же СССР был поистине общей территорией с равными правами для всех народов, проживающих в его границах. И этот поистине уникальный опыт еще несомненно пригодится человечеству.

Но рассчитывать на то, что "золотой миллиард" пустит постсоветские страны к себе, предварительно совершив в них "модернизацию" и создав себе, тем самым, мощного конкурента на капиталистическом рынке воспроизводства прибыли, могли безнадежные романтики или глупцы.

В рамках либеральной политтеории постсоветским странам изначально была уготована роль компрадоров - сырьевых придатков, и позволено сохранить лишь экологически грязные производства низких переделов (металлургию и производство удобрений), превратив эти территории в рынок сбыта для продукции международных корпораций и маршруты транзита углеводородов между ЕС и Россией - под контролем мировых ростовщиков

Компрадорство - (как форма "либерализма-лайт для аборигенов") является предательским вариантом по отношению к национальным и социальным интересам общества. По историческому опыту и текущей ситуации общая схема его такова: 
II
   

"ЭТАЛОННОЕ КОМПРАДОРСТВО"
1
   

Вместо ставки на национальные и культурные интересы нации идет полное привязывание государства к внешним мировым структурам. Ресурсы выживания режима черпаются из внешней поддержки и внешнего признания
2
   

Вместо тоталитарной, осуществляется авторитарный принцип власти, основанный на конкретной личности. Население не связывается во всеобщность, ему предоставляется возможность "вертеться в свободном состоянии", без права вмешиваться в дела власти
3
   

Вместо морально-политической нейтрализации идет предельная поляризация общества. Игра идёт на заманивании образом жизни 1/10 приобщившихся к "мировому цивилизованному" компрадоров, и 9/10 не имеющих на это шансов. Авторитарная техника власти предназначена удержать общество в таком напряженном неравновесии, максимально отсрочивая взрыв
4
   

Неминуемый социальный взрыв будет означать внешнюю интервенцию и развал страны

С приближающимся крахом "либеральной экономики" и её "ценностей", основанных на дарвинистском принципе "выживания сильнейшего", общество вновь оказалось перед выбором дальнейшего пути. Но отходя от "либерализма", и не будучи готовыми расстаться с частной собственностью на средства производства (как одного из важных признаков "эталонного социализма"), перспективой для постсоветских стран стал некий вариант фашизма (что с конца 2013 мы отчетливо наблюдаем на Украине). 

При этом, теоретический "эталон фашистского государства" зеркально противостоит "эталонному либерализму" и капиталистическим "ценностям золотого миллиарда":  
III
   

ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ "ЭТАЛОН ФАШИЗМА"{[3]} (2-й вариант восстания против либерализма)
1
   

Противопоставление "мировым нормам" капиталистической мир-системы ценностей данного народа и нации. Ставка на "кровь и почву" (исконные культурные начала данной нации), в противовес диктуемым ей извне
2
   

Тоталитарная техника власти осуществляемая посредством "лучших сил народа" в виде партии-авангарда, становящейся над формальными структурами государства, так же превращающей личность в "единой силы частицу" ("эгалитаризм")
3
   

В своем восстании фашизированная нация стремится снять классовые противоречия внутри себя без экспроприации и физического уничтожения "верхов", склоняя их консолидироваться с "низами" нации на основе морального единства ("крови и почвы")
4
   

Такие режимы обречены на насилие по отношению к другим, более "низким" нациям (поскольку классовые противоречия снять до конца не удаётся, а неизвестно по каким критериям формируемые партии начинают обслуживать интересы самой партии и её спонсоров, перенаправляя недовольство на "внешнего врага")


Поле политических теорий все больше сжимается, и если после краха социализма в начале 90-х, постсоветские страны стояли перед трагическим выбором  - "фашизм или компрадорство", то сейчас мы оказались перед принятием "фашизма" и войной. 

Отсюда естественным образом возникает вопрос - 


1.1. Есть ли альтернатива военному сценарию?   

Выходом может стать только спасительная внесистемность или следующая, "четвертая политическая теория" - после либерализма, социализма и фашизма, - которая бы "взяла лучшее", вернее, "убрала зло" из предыдущих. Очевидно, что общая схема такой теории (с условным названием "Высокого Коммунитаризма") такова: 
IV
   

ТЕОРИЯ "ВЫСОКОГО КОММУНИТАРИЗМА"{[4]}
 1
   

Противопоставление "мировым нормам" либерально-капиталистической мир-системы ценностей данного народа и его цивилизации, осуществляя ставку на "кровь и почву", в нашем историческом опыте - на "землю и волю". В исконных культурных началах народы и нации должны черпать свои силы, придерживаясь при этом уважения к  традициям и правам других народов (формулирование национальных ценностей)
2
   

Техника власти - народовластие, выдвигающее из себя на понятных условиях "собрание лучших сил народа" ("каждый может войти в меритократию"), снимающее противопоставление общества и государства, нивелирующее разрыв между "экономическими верхами и низами", "элитой" (как духовным понятием) и массами. При этом население должно связываться во всеобщность
3
   

Нация должна снять с себя классовые противоречия, нейтрализуя конфликт экономических "верхов" и "низов" нации, без экспроприации и физического истребления {социально активных типов хозяйствования}, которые консолидируются со всей нацией на основе морального единства, исконных первоначал и экономических интересов, духа справедливости. Такие принципы являются основой, во имя которых "нация" объединяет вокруг себя другие нации, которые не устраивает правила навязанные внешним "либеральным управлением"
4
   

Насилие не должно совершаться ни над "классом", ни над соседними нациями

Социально-экономические инструменты для четвертой политической теории "Высокого Коммунитаризма" мы опишем в следующих главах. А перед этим:

- ответим на вопрос, почему для четвертой политической теории, имеющей все основные признаки Русской Соборности, мы выбрали достаточно сложное название "Высокий Коммунитаризм"?; 
- поясним, какая схема становится "новым идеалом либерализма"; 
- раскроем скрытые цели, которые преследовали при внедрении политических теорий их "главные спонсоры"; 
- подведем итоги этой главы.



1.2. Почему для четвертой политической теории мы выбрали название "Высокий Коммунитаризм"? Русская идея Соборности

Коммунитаризм (лат. "communita" - общинность; "communis", однокоренное с "munus" - обязанность) - приобретшее популярность к концу ХХ века направление в социальной теории, стремящееся к сильному гражданскому обществу, основой которого являются местные сообщества и общественные организации, а не отдельные личности. Сутью теории является поиск гибких форм баланса между правами личности и общества, индивидуальной свободой и социальными обязательствами.

В основу теории её разработчики на Западе положили простые принципы:

- во-первых, эффективная реализация прав невозможна вне сообществ, значит, невозможна без принятия обязательств перед обществом; 
- во-вторых, забота о себе и своих правах предполагает материальное и моральное благополучие других - в этом состоит социальная справедливость  - и это не "ежедневное самопожертвование", а постоянное осознание роли и значения других; 
- в-третьих, возведение права в абсолют, размножает права до бесконечности и доводит до экстремизма. Права не должны доминировать над ответственностью и обязанностями, прежде всего потому, что связи чувств и разума носят не механический характер.  

Коммунитаризм является конструктивной оппозицией не только авторитаризму, но и, если {исходить из знаменитой триады} "Свобода. Равенство. Братство" ("Liberte. Egalite. Fraternite"), и индивидуалистическому рыночному либерализму ("Liberte"), и эгалитарным демократиям ("Egalite" - социализм и фашизм), выражая собой суть "Fraternite" - "Братства", гармонизирующего односторонние уклоны "только в свободу" или "только в равенство". В русском языке подобные отношения между людьми имеет синонимы - "общинность" и, в более высоком понимании, "соборность".  

Поэтому совершенно не случайно, что первым термин "коммюнитаризм" использовал русский философ {Николай Бердяев}, который в работе "{Царство духа и царство кесаря}"{[5]} показал отличие добровольного и естественного выбора общинности от принудительных форм "эгалитарности" (см. выше "социализм" и "фашизм"): 

"Коммюнотарность и соборность всегда признают ценность личности и свободу. Коммюнотарность есть духовное начало людей, общность и братство в отношениях людей...  Коммюнотарность оставляет совесть и оценку в глубине человеческой личности...  Коммюнотарность означает качество личной совести, которое не может быть замыканием и изоляцией. Религиозная коммюнотарность ... называется соборностью". Одновременно он говорил о разумных ограничениях абсолютной "экономической свободы... во имя свободы же".

Бердяев делает акцент на свободе, духовности и добровольности в объединении людей и поиску баланса между личным и общественным. 

{Иван Ильин} так же {означил особый "Русский путь}"{[6]}: "...Не верим в спасительность, какой бы то ни было политической формы как таковой: ни в монархическую форму, ни в республиканскую форму, ни в демократическую, ни в диктаториальную... Русский Государственный строй должен базироваться на правосознании граждан и в то же время воспитывать его и вовлекать его в строительство... Государство строится автономным правосознанием, т. е. именно их свободным сочувствием, их само-дисциплиною, их любовью, их верою, их подвигом, их жертвенностью, их самодеятельностью...".  

Другой русский философ - {Владимир Соловьев}, {осмысленно придавал большое значение "третьему пути"}{[7]} баланса между личным и коллективным, указывая на то, что он постоянно присутствует в истории человечества, играя в ней положительную роль: 

"От начала истории 3 коренные силы управляли человеческим развитием. 

Первая стремится подчинить человечество во всех сферах одному верховному началу и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни. Вместе с этой силой действует другая, прямо противоположная; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества действуют исключительно для себя, общее теряет значение превращается в отвлеченное, пустое, а наконец и совсем лишается всякого смысла. Всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи - вот крайнее выражение этой силы. Если бы она получила преобладание, то человечество распалось бы на свои составные части и история окончилась войной всех против всех... 

Если бы только эти две силы управляли историей человечества, то в ней не было бы ничего, кроме вражды и борьбы... Внутренней целости и жизни нет у обеих этих сил, а, следовательно, не могут они ее дать и человечеству.   

Но человечество не есть мертвое тело и история не механическое движение, а потому необходимо присутствие третьей силы, которая дает положительное содержание двум первым, освобождает их от исключительности, примиряет единство высшего начала с свободной множественностью частных форм и элементов, создает таким образом целость общечеловеческого организма и дает ему внутреннюю жизнь. И действительно мы находим в истории всегда совместное действие трех этих сил, и различие между теми и другими историческими эпохами и культурами заключается только в преобладании той или иной силы, стремящейся к своему осуществлению". 

Таким образом, у Вл. Соловьева мы находим достаточно четкое определение коммунитарного принципа. Носителем такого органичного принципа он считал славянскую, и, прежде всего, Русскую цивилизацию. Он также {отмечал}, что "Финансовые операции с мнимыми ценностями (так называемые "спекуляции") представляют, конечно, не столько личное преступление, сколько общественную болезнь, и здесь прежде всего необходимо безусловное недопущение тех учреждений, которыми эта болезнь питается. - Что касается, наконец, ростовщичества, то единственный верный путь к его уничтожению есть, очевидно, повсеместное развитие нормального кредита, как учреждения благотворительного, а не своекорыстного" (далее мы разберем как это возможно при условии введения т.н. {"гезеллевских" денег}). 

"Общественный организм Запада, разделившись сначала на частные организмы между собой враждебные, должен под конец раздробиться на последние элементы, на атомы общества, т.е. отдельные лица, и эгоизм корпоративный, кастовый перерастет в эгоизм личный". Создается впечатление, что {эти слова написаны} нашим современником.  

Таким образом, научный термин "коммунитаризм" изначально обозначал идею "идеальной русской соборности".

Сегодня это привлекательное идейное движение характеризуется очень широким спектром последователей. Многие ученые и политики, осознавая подлинные причины текущего кризисного состояния, бесперспективность ставки на "общество праздных педерастов" и "финансовый капитализм", пытаются найти формы предотвращения наступающей катастрофы. Наиболее заметными представителями этого течения на западе на сегодня являются: в США - социолог {Амитай Этциони}, философы {Аласдер Макинтайр}, {Майкл Сандел}, {Кристофер Лэш}, политолог {Бенджамин Барбер}; в Канаде - {Чарльз Тэйлор}; в Австралии - {Роберт Саймонс}, {Эндрю Нортон} и др. 

В США движение по созданию коммун приобрело форму бума. Поэтому не случайно, что "коммунитаризм" стали проповедовать такие политики, как Билл Клинтон, Альберт Гор, Барак Обама и многие другие. В Европе с позиций коммунитаризма часто выступали: в Англии - Тони Блэр (лейборист) и {Дэвид Уиллет} (консерватор); в  Германии - {Курт Биденхоф} (ХДС) и {Йошка Фишер} ("зеленый"); во Франции - {Жак Делор}; и многие другие сторонники в ЕС, Японии, Латинской Америке и т.д.{[8]}

Таким образом, термин "коммунитарность" в мире широко известен. Несмотря на столь широкий разброс сторонников "новомодной идеи", это "хорошо забытая, старая социальная теория и практика", говорящая о том, что ради создания благополучного мира люди должны вновь научиться ценности общности, возвращаясь к обновленной Традиции.  

Но перечисленные выше социологи и политики далеко не однозначны, и дальше "создания местных общин" они не готовы идти, в целом продолжая отстаивать интересы "владельцев глобальных капиталов и глобального дискурса". Поэтому, не забывая о русском родоначалии идеи, мы были вынуждены несколько отстраниться от такой сомнительной компании и "подняли планку выше", назвав нашу много более полную политическую теорию "Высоким Коммунитаризмом" и продолжив развивать идеи и принципы Русской Соборности в современных условиях. 



1.3. Схема "нового идеала либерализма" 
Либерализм как отдельное политико-философское направление возник в XVI-XVIII вв, в первую очередь под влиянием работ Томаса Гоббса и Джона Локка. Среди заложенных ими принципов либерализма характерны следующие:   

- людей разъединяют ненависть, страх, жадность, алчность и другие страсти, которые разрушают их общность (Гоббс), а также их неудовлетворенные потребности (Локк);  
- жизнь отдельного человека первична по сравнению с существованием гражданского общества, являющегося материальным воплощением человеческих решений, созданным для защиты "естественных" прав каждого индивида на жизнь, свободу и собственность; 
- такие общества представляют собой объединения людей, в соответствии с "социальным контрактом" формирующих правящий строй, цель которого - обеспечить максимальную защиту прав людей; 
- человеческие существа действуют под влиянием страстей, а не разума.   

Последовательно развивая эти идеи, сегодня либерализм стал отрицать: государство и его контроль над экономикой, политикой и гражданским обществом; церкви с их догмами; любые формы общинного ведения хозяйства; любые попытки перераспределения результатов труда  государственными или общественными инстанциями; этнические принадлежности; какую бы то ни было коллективную идентичность и т.д. ({А. Дугин}).  

При этом установки либерализма базируются на следующих принципах: эгоизме, являющимся основным регулятором рынка; отношениях в социуме подобных отношению в стаде животных; "идеальном" социуме подобном машине, состоящей из множества взаимозаменяемых элементов; изолированности экономики от исторической реальности; антисоциологизме; анитирегуляционизме и {т.д.}{[9]}   

Так {Карл Поппер} - один из столпов современного либерализма, - развивая эти понятия, писал: "...коллективистское ("закрытое") общество сходно со стадом или племенем... члены которого объединены связями, родством, участием в общих делах, одинаковыми опасностями, общими удовольствиями и бедами". Идеальная модель "открытого общества" для Поппера есть общество, где люди могут быть связаны прежде всего, отношениями "купли-продажи", но "никогда не встречаются друг с другом лично, общаясь только с помощью современных средств связи и передвигаясь в одиночку в личном транспорте"{[10]}.  

Для другого "пророка либеральной теории" - {Фридриха фон Хайека}, - прилагательное "социальное" является "самым бестолковым выражением во всей нашей моральной и политической лексике"{[11]}.   

Такие подходы {приводят к дегуманизации человека}, характеризуясь фразой - "содержание культуры - это совокупность иррациональных моментов, связанных пережитками предыдущих фаз развития цивилизации"{[12]} ({Д. Белл}). При этом либеральные теории, по существу, как и теория формаций в историческом материализме, являются механическими теориями стадийного развития, поскольку полагают, что "мир неизбежно идет к универсальному обществу господства частной собственности и индивидуализма". 

Распространение таких принципов в обществе неумолимо повлекло рост стяжательства, политическую коррупцию, разложение общественных институтов, ухудшение состояния окружающей среды, цинизм и общее падение морали "дегуманизированного конкурентноспособного материала". Соответственно идеологии сформировалась и правящая верхушка, чуждая общественным интересам, морали и самому человеку. Согласно либеральной логике, следующим этапом эволюции "{конкурентоспособного человеческого капитала}" - "человека экономического" (Homo Economicus), становится его {электронный протез} - "идеальный автомат" (Automatum Perfectus).  

В результате, в "глобальной элите" на сегодня сложилась следующая схема "идеального либерализма": 
V
   

"ЭТАЛОН ЛИБЕРАЛИЗМА"
1
   

Вместо ставки на "кровь и почву" - полная дегенерация человечества/"расчеловечивание" - с отказом от национальной принадлежности, социальных и семейных обязательств, {вплоть до отказа от половой принадлежности} (пресловутая "свобода от")
2
   

Тоталитарный принцип власти, когда большинство государственных машин подчинены узкой социальной группе, контролирующей "глобальные капиталы" ("суперпаразиту"). Населению предоставляется максимальная возможность "вертеться в свободном состоянии", лишь бы оно не вмешивалось в дела режима ("за деньги ты можешь получить всё - от самых извращенных видов секса до полета в космос, только не требуй изменение системы"){[13]}
3
   

1/100 финансовой элиты осуществляет квазиконкурентную игру на заманивании 99/100 населения в "бесконечность потребления". Квазидемократическая система власти, в которой крупнейшие  партии с коррумпированной верхушкой финансируются из одного кармана, предназначена удержать общество в таком напряженном неравновесии
4
   

Цель - уничтожение {сначала до 90% населения}{[14]}, а затем и полная ликвидация человека, как вида. "Особо избранные" {приобретают физическое "бессмертие" в искусственных бесполых телах, а затем в бестелесных плазмоидах}{[15]}

Таким образом, "эталонный либерализм", по сути, есть "эталонный сатанизм". Поскольку, именно сатана стремится к уничтожению рода Человеческого.


1.4. Скрытые цели, которые преследовали при внедрении политических теорий их "главные спонсоры"

"Сейчас Европа - это поле битвы евреев и их отца - дьявола - против Небесного Отца и его Единородного Сына... Евреи сначала хотят юридического равноправия с христианами, чтобы затем подавить христианство, превратить христиан в неверующих, и наступить на их шеи. Все современные европейские лозунги были придуманы распявшими Христа евреями: демократия, забастовки, социализм, атеизм, веротерпимость, пацифизм, мировая революция, капитализм и коммунизм... Все это изобрели евреи и их отец - дьявол"{[16]}

св. Николай Сербский (написано в концлагере Дахау) 

Разбирая схемы трех "старых" политических теорий, необходимо указать и зачастую скрываемые смыслы, которыми руководствовалась при их продвижении "глобальная финансовая элита" (не для кого не секрет, что владельцы глобальных финансовых капиталов {продвигали социализм} и {фашизм в не меньшей степени}, чем сегодня продвигают "либерализм"). 

"Эталонный социализм" - скрытый смысл изначального продвижения этой политтеории, воспроизведенной {на основании из "реформистского иудаизма" и социал-сионизма}{[17]}, в середине 19 в. заключался в идеологическом оправдании уничтожения "верхов" коренных наций (политических, духовных и промышленных национальных элит) ради достижения "равенства" евреев и неевреев во время процесса "феминизации местечек" - т.е. "расчищение политического и экономического поля" для "народа глобальных ростовщиков". Этот план оказался разрушен Сталиным{[18]}.
"Эталонный фашизм" - воспроизведение мистиками от английского и немецкого иудо-протестантизма "ветхозаветной избранности" на не-библейской основе, предполагающей установление "братства только для избранных", превращая "не-евреев" в "новых избранных", готовых "пасти народы железным жезлом" - идеальный вариант для управления глобальными конфликтами. Этот план так же оказался разрушен русским народом под управлением И.Сталина. 
"Компрадорство", как "либерализм для аборигенов" - (скрытый) смысл в обеспечении максимальной свободы обогащения "безродным космополитам", проникшим в экономическую верхушку третьих стран. 
"Чистый либерализм" - это уже практически не скрывающий своих целей сатанизм (см. выше). 

Таким образом, "Высокий коммунитаризм"  - первая политическая теория, следующая  {Русскому мировоззрению и Православию}, никогда не получит поддержки глобального капитала "по определению". 



1.5. Общие выводы 

Подведем итоги этой главы. В результате наступившего системного кризиса либерализма, затронувшего весь мир, Украина и Россия в частности, в настоящий момент заблудились в "трех старых полит-теориях" - уйдя от социализма и "уходя" от либерализма, Украина начала двигаться в сторону фашизма. Россия все ещё находится в плену у либерализма. В результате части единого Русского народа оказались стравленными, помимо внешних сил и их туземной агентуры из "пятой колонны", принципиально разными подходами двух политических теорий - (украинского) фашизма и (кремлевского) компрадорства. При этом и возвращение в "эталонный социализм" будет означать пролитие крови, поскольку его "эталон" и "практика" потребует физического уничтожения "класса верхов". А затем цикл перехода в фашизм-либерализм-социализм повторится вновь.
Как "разорвать это колесо политических перерождений"? Из системного кризиса может быть только внесистемный выход, который предполагает "четвертая политическая теория Высокого Коммунитаризма". На другом полюсе от "высококоммунитарного" пути находится "эталонный либерализм", за лживыми миражами которого кроется стремление к уничтожению человека, как вида. Таким образом, при "обсуждении политэкономических теорий" мы вплотную подошли к противостоянию между челоковекоубийцами, лживо обещающими "власть над всеми сими царствами", и "путём истины и жизни". Но это тема уже другого разговора.  

А в следующей главе мы ответим на вопрос - насколько четвертая политическая теория "Высокого Коммунитаризма" соответствует русскому мировоззрению? 



ГЛАВА 2. ОСНОВЫ РУССКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ 

{Ядро Русского мировоззрения} можно описать "триединым словом "Мир"":

Мiръ -  община, народ, род человеческий, Вселенная - Целостность;     
Миръ - отсутствие ссор, вражды, несогласия, войн; лад, согласие, единодушие,  доброжелательство - Гармоничность (лад);    
Мiръ - миром, сообща, советом - Соборность.   

Триединство Целостность - Гармоничность - Соборность есть ядро мировоззрения Русской Цивилизации, которое проявлялось во всех периодах ее существования - и в Русском Ведизме, и в Русском Православии, и в Русском Коммунизме, и в созидательном взаимодействии с другими конфессиями и цивилизациями. 

Описав целостное и гармоничное ядро Русского мировоззрения, естественным образом возникает вопрос, почему, при такой очевидной целостности, нашу страну так "штормит", особенно в последнее столетие, в котором мы трижды меняли политэкономические формации? Не потому ли, что мы пытаемся существовать в тех условиях, которые не соответствуют нашему мировоззрению и ценностям нашей цивилизации?  



2.1. Принципиальные различия Русской и Западной "цивилизационных матриц", как причина дисгармонии в России

В географических рамках от "Запада" до "Востока" совокупный исторический опыт сформировал диаметрально противоположные мировоззрения проживающих там народов:    
"ЗАПАД"  
   

"ВОСТОК"  
Материализм  
   

Духовность  
Практицизм и рационализм  
   

Идеализм и ирґрационализм  
Индивидуализм и активизм  
   

Коллективизм и созерцательность  
Абсолютизация права = "тоталитарная демократия"  
   

Абсолютизация государства = добровольное служение "тоталитарной" общности  
Убежденность в цивилизационном превосходстве  
   

Убежденность в культурном превосходстве    

При этом, если говорить о мировой экономической доминанте, то начиная с XVII в. можно {выделить} 3 глобальных цикла накопления капитала, определить места их географической концентрации, владельцев и выгодоприобретателей: 

1. {Банк Амстердама} (начало XVII - XVIII вв.). Основа капитала - торговля с колониями, работорговля, ростовщичество. Выгодоприобретатели - {"венецианцы"}, {кальвинисты и} {иудеи-каббалисты};   
2. Банк Англии (XVIII - нач.XX вв.). Основа капитала - работорговля, пиратство, ростовщичество, ограбление колоний, торговля наркотиками (в т.ч. уничтожение двух самых крупных экономик нач. XIX в. - Индии и Китая). Выгодоприобретатели - высшая аристократия, дельцы "{квадратной мили}", {масоны, шабадники, клан Ротшильдов} - {Кезвиков}.   
3. ФРС США (с 1913 и по сегодняшнее время). Основа капитала - глобальные войны, торговля нефтью, ростовщичество. Выгодоприобретатели - все те же {иудеи и протестанты}, в основном из владельцев Банка Англии.  

Не сложно заметить, что создателями сложившейся мировой системы и выгодоприобретателями являются носителями иудейской и протестантской идеологии. Так же не случайно что и мы, находясь в условиях и рамках современной ("либерал-капиталистической") Системы, созданной по лекалам иудо-протестантизма, не находим в ней себе достойного места - поскольку она не соответствует нашему мировоззрению и нашей системе ценностей. 

Поэтому когда американский гражданин "либеральной национальности"  В. Познер,  заявил: "я думаю, что одна из величайших трагедий для России - принятие православия... Если оттолкнуться от таких определений, как "демократия", "качество жизни", "уровень жизни", и распределить страны именно по этим показателям, то на первом месте будут именно протестантские страны (все). Потом - католические. И лишь потом - православные" - он был совершенно прав. Но сообразно своей системе ценностей. Мы же помним, что "качество и уровень жизни" построены на ограблении всего мира, а финальная цель "либерализма" - радикальное сокращение и "расчеловечивание" людей.

Если же провести сравнительный анализ ценностей иудо-протестантской и Русской цивилизационных матриц, мы окончательно поймем, что причина наших проблем в том, что мы пытаемся "развиваться" в чужеродной для нас системе:      
"Иудо-протестантская матрица"  
   

"Русская матрица"  
   


Индивидуализм = "свободе от" (общественных, моральных, семейных обязательств, - вплоть до половой принадлежности)  
   

Общинность = "свободе для" (самосовершенствования, служения обществу, семье, Высшим Целям)  
   

1.
Стяжательство и ростовщичество (богатство, возведенное в ранг религиозной добродетели); превалирует принцип обладания: "мы живем для того, чтобы обладать вещами"  
   

Нестяжательство и отрицание ростовщичества, "мы живем чтобы познать окружающее и развиваться духовно"  
   

2.
Примат закона  
   

Примат справедливости  
   

3.
Права собственности, возведенные в абсолют   
   

Совместное ведение хозяйства; средства производства, принадлежащие обществу  
   

4.
Колониализм, означающий выкачивание ресурсов из захваченных стран и финальное уничтожение их народов  
   

Духовный и территориальный экспансионизм, когда народы вовлекаются в расширяющееся совместное жизненное пространство на основании партнерства и взаимовыручки  
   

5.

Таким образом, в современных условиях либерального капитализма пытаясь следовать чуждому мировоззрению и используя политэкономические инструменты "иудо-протестантской матрицы", мы входим в постоянный  {конфликт с собственной ценностной системой}. 

Особо нужно отметить, "ветхозаветность" принципов иудо-протестантизма - начиная от осознания "избранности", до принципа ростовщичества - "... и будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы... тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их служить, народы и царства, которые не захотят служить тебе погибнут, и такие народы совершенно истребятся". Эти догмы, вероятно, будут наиболее емкими определениями сегодняшних иудо-либеральных капиталистических "идеалов". 

И выхода из этой ситуации у нас два, один из которых: полностью забыть свою историю, культуру, сломать себя и "стать иудо-простестантами" - т.е. "истребиться", вплоть до физического уничтожения - абсолютно неприемлем. 

Поэтому мы должны использовать второй вариант: выстроить свою собственную систему, отвечающую нашим цивилизационным ценностям, подобрав для этого необходимые политэкономические инструменты. 



2.2. Смена политэкономических инструментов

Как уже говорилось выше, до недавнего времени существовало всего 3 политических теории, которые последовательно развивались философами, социологами, экономистами - это либерализм, социализм и фашизм. При этом мы должны констатировать, что разработка основ этих трех политических теорий принадлежала людям других цивилизаций. И, соответственно, не русского мировоззрения. Отдельно нужно выделить период создания на практике Русского социализма (ориентировочно начиная с 1932 и по 1954), но этот проект финально рухнул - прежде всего, из-за возвращения к догматике "марксизма" с его системными ошибками "эталонного социализма".

Сегодня в обществе осуществляются множество попыток формулирования Русской Идеи. В поисках пути выхода из цивилизационного кризиса, в неравнодушной интеллектуальной части общества активно идет разработка проектов развития России. Несмотря на то, что разработки проводятся участниками, семантически позиционирующими себя в широком политическом спектре - "от коммунистов до националистов" - в целом предлагаемые ими цивилизационные проекты совпадают - если не на 100%, то как минимум на 80, вплоть до терминологии. Так, большинство национально-патриотических организаций сошлись в том, что: 
  * Россия - самобытная русская цивилизация и самостоятельный геополитический центр. 
  * Внутренние цели России - повышение качества жизни и социальная гармония.  
  * Политическая система России - Народовластие в виде системы территориальных Советов (самоуправления), объединенных по горизонтали и вертикали.  
  * В экономической системе должно присутствовать государственное стратегическое планирование; реальная экономика (без финансовых махинаторов и спекулянтов); многообразие форм собственности при приоритете общественной; существовать запрет ростовщичества и должна быть проведена национализация ЦБ и недр России.  
  * Межэтнические отношения в своей основе должны иметь понятие государствообразующего русского народа.  
  * Едины в положениях о создании солидарного общества, сбережении народа, системе социального пая, бесплатной медицине и образовании, выделении каждой семье родовой усадьбы и т.д.
С чем, в целом, нельзя не согласиться. Однако, разработчики проектов, в принципе желая одного, никак не могут договориться, поскольку начинают смешивать между собой семантику предыдущих, "старых" политических теорий, разработанных выходцами из других цивилизаций - Гоббсом и Локком, Марксом и Троцким, Гитлером и  Муссолини. Кроме того, есть несколько аспектов, которые обязательно нужно учитывать в каждой из программ по отдельности и при их сведении в единую платформу. Именно она станет основой дальнейшего развития России, и без сомнения способна стать Цивилизационным ориентиром для всего мира. При этом, заявляя о таком масштабном переустройстве общества, как "цивилизационный проект", не нужно бояться {говорить о последовательной разработке Русской, Четвертой Политической теории} - какое бы название она не получила. Поэтому, учитывая указанные выше положения "Русской матрицы", речь должна идти о:

- смене системы управления; 
- смене финансовой системы - как в национальном, так и в глобальном масштабе; 
- смене отношения к правам собственности на средства производства; 
- высших моральных и духовных идеалах.

Что характерно - необходимые для этого политэкономические инструменты уже существовали в мировой истории и истории России, определены в работах многих выдающихся ученых, действительно заслуженных лауреатов Нобелевской премии, а так же доказали свою состоятельность на практике (о чём пойдет речь в следующих главах). 

Обозначим политэкономические инструменты, соответствующие матрице Русского мировоззрения (и Традиции - в самом широком её понимании): 

   

Русская матрица  
   

Соответствующие политэкономические инструменты  
1.
   

Общинность = "свободе для"

("формирование системы управления")
   

{Отказ от партийной системы имитирующей "демократию" и способствующей системной коррупции в пользу системы Советов территориального самоуправления, объединенных горизонтальными и вертикальными связями}{[19]}
2.
   

Нестяжательство и отрицание ростовщичества, "мы живём, чтобы познать окружающее и развиваться духовно"  

("финансовая система")
   

{Финансовая система, основанная на деньгах с демерреджем ("гезеллевских деньгах"), которая ограничивает циклы накопления, одновременно ускоряя в разы экономические процессы, способствуя повышению качества жизни, развитию благотворительности, науки и искусства}
3.
   

Примат справедливости

("система права")  
   

{Сохранение традиционной морали} и сбережение нации, когда - {"Вместо насилия над классом происходит насилие над абстрактностью ссудного процента"}{[20]}
4.
   

Совместное ведение хозяйства, средства производства, принадлежащие обществу  

("отношение к правам собственности на средства производства")
   

{При сохранении разных форм собственности на средства производства, упор идет на общественную собственность, где каждый получает гарантированный, не отчуждаемый, юридически оформленный пай. Изменение подхода к праву наследования на средства производства способствует развитию династий профессионалов (вместо кланов собственников) и социальной гармонии}{[21]};
5.
   

Духовный и территориальный экспансионизм, когда народы вовлекаются в расширяющееся совместное пространство на основании партнерства и взаимовыручки  
   

{Создание Международной клиринговой палаты, как основы для справедливых международных расчетов}{[22]}; распространение идей Русского цивилизационного проекта по всему миру.

В следующих главах мы последовательно раскроем обозначенные нами социальные и политэкономические инструменты Русской, Четвертой Политической теории "Высокого Коммунитаризма".



ГЛАВА 3. СМЕНА СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ. ПАРТИИ, КАК ОСНОВА СИСТЕМНОЙ КОРРУПЦИИ.  "ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ" ИЛИ РУССКАЯ СОБОРНОСТЬ 

В западном общественно-политическом дискурсе описываются только три вида политико-правовых режимов: авторитарный, тоталитарный и либерально-демократический. К "тоталитарным режимам" относят коммунистические режимы, национал-социалистический режим Гитлера, режим Муссолини. К "либерально-демократическим" режимам относят режимы большинства стран Западной Европы, США, Мексики, некоторых стран Азии. К авторитарным относят все остальные, в т.ч. и в современной России.  

В ходе манипуляции общественным сознанием, {либерал-капиталистическая экспертократия} сократила эту схему до двух понятий - "демократические" и "недемократические" (деля последние на "тоталитарные" и "авторитарные"). Признаками "демократического" режима декларируются:   

- свободная деятельность различных партий и объединений; 
- отсутствие господствующей идеологии;  
- формирование органов власти выборным путем;  
- наличие в обществе "демократических прав и свобод".   

Признаками "недемократических" (авторитарных и тоталитарных) режимов объявляются:   
- запрет на деятельность части партий и организаций;  
- господство одной идеологии;  
- отсутствие органов власти, формируемых выборным путем;  
- "отсутствие демократических прав и свобод";  
- действия власти вне правового поля.  

Тоталитаризм определяется тем, что "диктатуру" олицетворяет собой идеология и партаппарат. При авторитаризме власть персонифицируют с конкретным политиком, олицетворяющим собой "диктатуру". Критерием "демократичности" считается возможность бескровной смены правительства.   

Но подобное разделение, как минимум, не отражает реальность. Во многих случаях мы видим, как "победившая демократия" порождает олигархическую систему правления, или наоборот, как монархический режим идёт навстречу всему обществу{[23]}. Сегодня политика и выборы становятся профанацией (в т.ч. и в двухпартийной системе{[24]}), а удаление от власти финансовой олигархии, режиссирующей и оплачивающей "шоу выборов", вряд ли возможно мирным путем. 

При этом идеология, признающая либерально-демократический режим за "эталон развития", признаёт только опыт развития западных политических систем в качестве "идеала". Корни этого режима растут из английского "парламентаризма", который закрепил власть партии аристократов и ростовщиков на века. Кроме этого, они тянутся от масонской революции во Франции, выдвинувшей знаменитый лозунг "{Свобода. Равенство. Братство}", и тут же потерявшей понятие  "Братства", а затем "Равенства", и оставившей одну лишь "Свободу" - но только для себя. 

Эту схему затем скопировали и коммунистические партии, - претендующие на "представление интересов пролетариата", - ведомые, по началу, преимущественно {агитаторами, вышедшими из еврейских местечек и гетто}, которые также взяли в качестве оружия лозунг "Равенство". Добившись равенства, представители этого этноса в целом оставили коммунистическое движение, {начав ставить лишь на неограниченную, всеразрушающую "Свободу"}. При этом о "Братстве" уже никто больше не вспоминал, равно как и о том, что революция в России проходила под лозунгом "Вся власть Советам!".   

Сегодня западные "владельцы бренда "демократия"" отрицают опыт иных культурных пространств и всячески его дискредитируют. Построенные на других культурных принципах политические системы и государства необоснованно именуются "диктатурой" или "тиранией" (а их приверженцы - "плохими парнями"), с которыми гражданам государств "цивилизованного мира" (самоназвание стран Запада) следует бороться и их низвергать{[25]} ({С. Елишев}).   

Что бы понять, насколько справедливо обвинение в "недемократии", нужно определить -  


3.1. Что такое демократия и каковы её особенности

Принято считать, что "демократия" зародилась в Греции. Но тогда система выглядела следующим образом - демократию (народовластие) осуществляли полноправные граждане античного полиса, которые составляли не более 10% населения. К ним не относились: беженцы, переселенцы, рабы, вольноотпущенные и женщины. Для приобретения высоко ценившегося статуса гражданина, коренной житель полиса должен был пройти систему цензов: возрастной, образовательный, денежный, прохождения воинской службы, наличия детей. Некоренной житель мог заслужить статус гражданина совершением подвига или выполнением особо значимой работы. Условно эту систему можно описать следующим образом - "каждый свободен и имеет 10 рабов".  

В более современном понятии о демократии, равные права в обществе имеет каждый гражданин, достигший определенного возраста{[26]}. Но при этом и современный "эталон демократии" имеет особенности. Для начала определим, насколько полно либерально-демократические режимы отражают интересы общества. В высший законодательный орган таких режимов (Парламент, Думу, Раду, Бундестаг и т.д.) выборы могут проходить как по {пропорциональной} системе (когда выбирают партии), так и по {мажоритарной системе} (выбор депутатов от избирательных округов). Но и эти депутаты в своём подавляющем большинстве также являются членами партий или поддерживаются крупным капиталом - поскольку для проведения предвыборной кампании требуется немалые деньги (которые спонсоры рассчитывают вернуть с "хорошим гешефтом").  

При этом любой депутат, который обязан представлять интересы своих избирателей, практически никак с ними не связан и в результате просто монополизирует власть. Процесс таких выборов, окруженный "ореолом демократической святости", представляет из себя длинную очередь людей, которые бросают в урну куски бумаги, "голосуя за своего представителя", которого они в большинстве своём ни разу не видели и не увидят. 


3.2. Диктатура партий, как власть "избранных" и источник системной коррупции 

Согласно определению, партии являются политическими инструментами определенных групп лиц, предназначенными для оказания влияния на власть или овладения политической властью. Таким образом, создаются условия, когда партия правит теми, кто не состоит в ней, хотя и предполагается, что "цели партии совпадают с целями народа". Но ни одна партия, ни сонмище партий, не являются реальным отражением всего спектра интересов общества{[27]}. При этом само существование оппозиции изначально предполагает, что другие партии должны доказывать некомпетентность правящей партии, стараясь свести на нет все её достижения и дезавуируя программу её деятельности, даже если в программе и есть пункты, потенциально отвечающие интересам общества. Так интересы общества приносятся в жертву межпартийной борьбы за власть.  

Одновременно мы видим манипуляции ЦИКа, избирательных комиссий, административного ресурса власти, "черного PR", подкупа избирателей и прочие "прелести" представительской демократии.  

Вся эта мифология о неком "эталоне демократичности" поддерживается лишь для того, чтобы оправдать существование и захват власти наиболее "сильными партиями" (т.е. спонсируемыми наиболее богатыми), которые в любом случая являются заведомым меньшинством по отношению ко всему народу. 

Таким образом, современная "эталонная" демократия так и не стала отражением интересов всего народа и вернулась к своим истокам - "каждый свободен и имеет 10 (20, 100... 2800) рабов". Партийная система по сути превратилась в диктатуру "избранных" кланов. 

Почему так произошло?  

Финансирование. Политические партии спонсируются состоятельными членами партии и организациями, разделяющими с ней свои политические взгляды. Спонсоры и получают те или иные плюсы от её деятельности. Других источников финансирования не предусмотрено. Вкладывая деньги в политику, спонсоры рассматривают это как "бизнес" - получая доступ к "распилу" бюджетов, выгодным контрактам или изменяя законодательство под свои интересы. Поэтому не случайно, что предвыборные заявления партийных бонз не совпадают с их реальной деятельностью, когда партия получат власть. Таким образом, партии изначально являются базовым источником коррупции, а лидеры партии, обязанные обеспечивать её существование, становятся представителями интересов денежных мешков. Т.е. коррупционная составляющая лежит в самой основе всех либерально-демократических режимов.   

Исключением до недавнего времени являлись левые партии (коммунисты, социалисты), которые традиционно собирали со своих членов регулярные членские взносы, составляющие несколько процентов от их ежемесячного дохода. Но и они, в условиях либерально-демократического режима, перешли к традиционной схеме "{отстаивания интересов спонсоров}". 

При этом исторически коммунистическое движение так же спонсировалось крупным капиталом, в первую очередь Ротшильдами, которые считали социализм еврейским учением, поскольку {идеи марксизма во многом базировались на идеях "реформистского" иудаизма}. В революцию 1917 года вложили деньги всё те же банкиры (как "{внешние}", так и "{внутренние}", но входящие в один "профсоюз"). "Гешефтом" застрельщиков революции стал геноцид русского и других коренных народов России, а к 1924 году они ещё и выкачали из страны {весь золотой запас}.   

Но трансформация компартии, ставящей на самые широкие слои общества, произошла. Национальные интересы возобладали, и в ходе борьбы национал-коммунистов с "интернационалистами", вожди из местечек {в целом были заменены} (1929-1937). Отметим как очевидный факт, что в ходе этой борьбы Советский Союз, при всех своих недостатках, создавался как наиболее демократическое государство своего времени, которое в наибольшей степени - по сравнению с соседями и конкурентами - учитывало мнения и интересы общества, вовлекая значительное число людей в управление развитием страны. "В этом не формальном, но содержательном демократизме - источник непреходящей силы советской цивилизации, и по сей день остающейся непревзойденной вершиной социального развития и гуманизма. Одновременно и фундаментальный источник лютой ненависти нынешних либералов, приватизировавших наряду с заводами сами понятия демократии, прав человека и самой свободы"{[28]}.   

Причиной падения Советского Союза стал тот факт, что "руководящая и направляющая" партия, доминирующая в политической системе, так и не решилась передать реальные рычаги управления Советам, как это планировалось Сталиным в начале 1950-х. Номенклатура, цеплявшаяся за власть и все более удалявшаяся от общества, предала идеалистический проект и полностью деградировала как политическая сила, не сумев противостоять "искусу". "Искус" - личный подкуп, {разрушение морали} и {консюмеризм} (потребление) - являются традиционным оружием либерал-капитализма{[29]}.   
  

3.3. Что произошло с проектом "эталонной демократии" от либерализма? 

"Что же означает демократия, когда политические партии неспособны предложить различные идеологические убеждения, различные мечты о природе будущей политической системы... - чтобы можно было обсуждать альтернативные пути в будущее? Выборы превратились в опросы общественного мнения, вертящиеся вокруг тривиальности и зависящие от того, как кто-нибудь выглядит по телевидению. Выборы уже начинают рассмат- 
ривать как замену одной шайки проходимцев другой шайкой проходимцев".  
{Лестер Туроу}, "{Будущее капитализма}"


Либерализм изначально отражал идею свободы - не только (и "не сколько") человека, но свободы предпринимательства. Это автоматически поставило либерализм на службу капиталу. При этом в сознании либералов постепенно произошла подмена: идея "свободы для всех", вытеснилась идеей "свободы от всех", подразумевающей подавление свободы слабых ради реализации произвола сильных. Эта деградация прошла практически незамеченной. А либералы "естественным образом" перешли на службу наиболее влиятельной части бизнеса - глобальным монополиям и "супербуржуазии"{[30]}. В России это компрадорская олигархия, тесно сращенная с правящей верхушкой. 

Став выразителями крупнейшего и, как правило, недобросовестного бизнеса, либералы тем самым завершили свое перерождение, перейдя от отстаивания идей свободы к их полному отрицанию всей своей практикой. Слова остались прежними, диаметрально изменилась лишь их суть. Отстаивание прав человека выродилось в отстаивание: интересов меньшинств - против законных прав большинства; алчности эксплуататоров - против прав эксплуатируемых. Защита конкуренции выродилась в защиту произвола монополий и подавление конкурентов под видом "свободной торговли"; защита свободы слова - в свободу исключительно своего слова (вплоть до цензуры и запрета слов оппонентов, под прикрытием обвинений в "экстремизме"). Защита политических прав народа трансформировалась в защиту глобальных интересов американского и израильского государств и плохо скрываемую позицию, при которой легитимность власти в любой стране дает не её собственный народ, а исключительно администрация США.   

Естественной реакцией на трактовку такой либеральной "свободы" в общественном сознании стало её резкое неприятие. Но стремление к свободе присуще самой природе человека, отрицать её - значит отрицать самих себя. Просто нужно разделять либеральную "свободу от" (социальных и семейных обязательств, вплоть до отказа от половой принадлежности) от "свободы для". Идеи свободы не могут быть отделены от ответственности. Поэтому {настоящая свобода может быть только коллективной}, а не просто "свободой только для меня". Ничем не сдерживаемая индивидуальная свобода уничтожает сначала окружающих, а потом и самого её носителя. 

Сегодня в нашей стране желание свободы живет в сознании народа в неразрывной связи с социальными ценностями и патриотизмом. Их нельзя разделить: за этот синтез заплачено слишком много, слишком страшно и слишком недавно, чтобы пытаться не замечать его. Главная задача Русского Коммунитарного Манифеста - в артикуляции этого синтеза и его выражении политическими средствами.  

Работая на интересы компрадорской и глобальной олигархии, отечественные либералы противостоят клептократии не как раковой опухоли на теле нашего государства, но как части государства. При этом они выступают против коррупционеров-чиновников не потому, что те грабят народ России, а потому, что представляют для либералов саму российскую государственность.  Кроме того, не будем забывать, что "ведущие" либералы сами представляют собой чиновников, которых оторвали от кормушки. Сегодня они целят в коррупцию не для оздоровления российской государственности, а для ее дискредитации и полного подчинения интересам глобального капитала.   

Вся "мощь" либеральных вождей в ресурсах Запада - финансовых и информационных. Они отражают интересы глобальной "супербуржуазии избранных", не привязанных ни к одной стране мира, не ответственных ни перед кем и потому рассматривающих хаотизацию человечества как наиболее эффективный путь к увеличению своих богатств и влияния{[31]} ({М.Делягин}).   


3.3. Партии и капитал, как угроза демократии в целом

"Слова "капитализм" и "демократия" - это идеологические пустышки.  
Реальный Запад совсем другой... 
А.Зиновьев, философ 


Ресурсом существования партий сегодня являются деньги крупного капитала. На них строится вся система "представительской демократии". А дальше все идет согласно народной присказке - "кто девушку ужинает, тот её и танцует". Голосуя за партии, мы фактически голосуем за "профессиональных посредников", которые существуют на деньги корпораций. И даже если в честности отдельных кандидатов можно и не сомневаться, то не приходится сомневаться и в пороке Системы. Партии являют инструментом тех сил, которые им платят, рассчитывая получить свои дивиденды. И другого варианта сегодня нет. Вся современная "представительская демократия" является лишь симулякром изъявления воли народа и отстаивания его интересов. Политика превратилась "{в шоу для плебса}", поскольку реальные вопросы решают "профессиональные посредники" под присмотром прикормленной экспертократии и по указанию тех, кто контролирует ресурсы. Поскольку выборы становятся все дороже и дороже, то выиграть в них могут только те, у кого этих ресурсов больше (финансовых, медийных, административных) . 

Не случайно, что сегодня в России у власти те, кто присосался к государственным ресурсам, а "оппозицию" представляют те, кого спонсируют Запад. Парадокс в том, что поскольку "национальная" финансовая система, по сути, жестко подвязана к ФРС США, "демократия" превращается в борьбу "левого кармана" с "правым карманом". Поэтому все "национальные парламентские демократии" по факту {контролируют владельцы глобальных капиталов}. А любая страна с альтернативным типом управления, кроме тех, кто с Капиталом "подписал контракт кровью" (или нефтью, как {Саудовская Аравия}, {Бахрейн}, Катар и пр.), подвергается {яростной критике и прямой вооружённой агрессии} - как Ливия - со стороны {глобальных устроителей} псевдодемократий.  

Существующая система управления государствами в виде "представительской демократии", скроенная на основании партий по "английскому эталону", является не выразителем воли народа, а скрытой формой диктатуры капитала. С учетом глобализации экономики - фактически формой диктатуры глобального капитала.   

Выход может быть только в народной ("партисипативной") демократии, описанной еще Ж.Ж.Руссо, которая основана на {коммунитарном принципе}. В основе этого подхода лежит классический принцип "высокой" гражданственности, означающий активное участие каждого в управлении сообществом ("живая справедливость"), которая противопоставляется преобладающей "низкой" гражданственности, предполагающей лишь соблюдение гражданами правовых норм ("мертвого закона"). По сути, речь идет о Русской Соборности.    

В основе подлинного Народовластия должны лежать следующие принципы:  

- непосредственное осуществление государственного/общественного управления через народные собрания (Советы Самоуправления), где каждый участвует в принятии решений (т.е. эта "партия" должна состоять из всего народа; на следующий уровень управления люди делегируют своих представителей, избираемых от местных общин - т.е. система Советов, которой партия большевиков так и не решились отдать управление);  
- обладание народом общественным богатством, которое рассматривается как собственность всех членов общества, юридически закрепленная за каждым в виде "социального пая"; 
- общество руководствуется принятыми законами, традициями и обычаями (которые есть выражение естественного образа жизни), а так же "{моральным диалогом между членами общества}".  

Народовластие. Таким образом, любая партия, принявшая принципы Высокого Коммутаризма, может быть создана лишь для того, что бы иметь возможность "парламентским образом" продвинуть саму идею народовластия, оказать влияние на формирование структуры власти, а затем самоликвидироваться, полностью трансформировавшись, перенеся свое деятельность в общины. Поскольку подлинное Народовластие (в дальнейшем будем избегать слова "демократия") может основываться только на системе Советов (в качестве наиболее приближенного аналога в современном мире можно назвать Швейцарию - с её кантонами).   

Общественное богатство. Успех большевиков был основан на том, что помимо лозунга "Вся власть Советам!", они использовали и лозунг "Земля крестьянам, фабрики рабочим!". Тем самым пообещав наделить самые широкие народные массы ("носителей власти") правом собственности на все основные ресурсы государства, {гармонизировав баланс} между "демократизацией" власти и "демократизацией" собственности. 
  
Однако, захватив власть, "иудо-большевики" фактически превратили систему Советов в придаток своей партии, монополизировав власть под прикрытием лозунга "диктатуры пролетариата". Но "ревмассы" оказались неподготовленными к профессиональному управлению экономикой, поэтому начался откат к НЭПу. Этот откат остановили "национал-большевики" Сталина. Под его руководством ускоренными темпами началась подготовка кадров профессионального управленческого аппарата {партийно-хозяйственной номенклатуры}, объединившего в себе реальные властные и управленческие функции. А в 1936 году была принята самая на тот момент демократическая в мире Конституция, согласно которой была создана единая система органов власти в центре и на местах, сняты все ограничения избирательных прав и введены всеобщие, равные и прямые выборы при тайном голосовании во все Советы. 

Все эти меры обеспечили высокую системную устойчивость и эффективность СССР, сумевшего провести индустриализацию, выиграть Мировую Войну и обеспечить послевоенное восстановление народного хозяйства. Высокая степень адекватность структуры власти и структуры собственности в СССР обеспечивала небывалую социально-экономическую устойчивость хозяйственного организма страны. Но реальной политической и экономической властью в СССР обладала партийно-хозяйственная номенклатура. 

Не менее интересно, что по многим данным именно "кровавый тиран" планировал устранить однозначное влияние Коммунистической партии, передав реальное управление хозяйством в систему Советов. Так на {XIX съезде ВКП(б)} в 1952 году партийные органы были отграничены от Советской власти, однако они закрепили своё прямое руководство после смерти И.Сталина, которую ряд исследователей склонны рассматривать как убийство{[32]}. Партийная номенклатура под управлением "бывшего" троцкиста Н.С.Хрущёва сохранила своё привилегированное положение.  

Советы всех уровней так и не получили никакой реальной власти, выполняя чисто декоративные функции для партийных структур. В конце 80-х годов ХХ века в СССР началась "перестройка", декларируемой целью которой была демократизация институтов власти и собственности. С демократизацией институтов власти проблем не было, поскольку политическая культура советских людей воспитывалась на Конституции СССР, одной из самой демократической в мире. Достаточно было снять контроль партийных органов и народ начал выбирать, кого хотел (при этом оказавшись полностью политически беззащитными перед чёрными пиар-технологиями). В 1991 году стихийное народное движение вокруг Советов было перехвачено "внуками иудо-большевиков", и вся декларируемая "демократия" их стараниями превратилась в олигархическую диктатуру. 

В 1993 году в ходе политического кризиса и {государственного переворота} зародившаяся система Советов была окончательно ликвидирована Ельциным. С помощью {вооруженных отрядов "бейтаровцев", частей НАТО} и их местных наймитов, сначала был разогнан Съезд народных депутатов и Верховный Совет. Затем были распущены Советы всех уровней. Власть и ресурсы России захватили кланы из чиновников и олигархов моноэтнического происхождения, поскольку эта узкая национальная прослойка была не только соорганизованной, но и получила мощную финансовую и политическую поддержку со стороны "мирового цивилизованного" в лице глобальной финансовой олигархии. Захват институтов собственности привел к тому, что 7 человек ("семибанкирщина"), получив контроль более чем над 50% ресурсов страны, стали определять и  персональный состав Правительства и личность Президента. По выражению Дж. Сакса, главного экономического советника Гайдара, это была "{злостная, хорошо продуманная, предумышленная акция}". 
[Система власти на примере Москвы] 

Нужно отдавать себе отчет, что с приходом преемника Ельцина - Путина - ситуация не сильно изменилась. Операция "преемник" продолжается до сих пор. И сегодня вся "справедливость" заключается в том, что основными ресурсами России распоряжаются 135 семей и кланов, а главная задача правящей верхушки - сохранять существующее положение. 

(На рис. - сложившаяся политическая система, которая  не предполагает свободного волеизъявления народа: разрывы в системе волеизъявления показаны красными линиями, пунктиром обозначены условные "выборы")    
{}(Ниже дан предлагаемый вариант организации Советов. Отдельно оговаривается схема отзыва депутатов) 

[Народовластие]Ближайшая задача подлинного Народовластия в России - создание системы Народных Советов, представляющих интересы всех граждан страны и в плавном перехвате управления у захватившей  власть {партийной диктатуры капитала}. 

Эти действия Народных Советов будут идти в полном соответствии с {3-й статьёй Конституции России}, согласно которой "носителем  суверенитета и  единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ".    

Кто поддержит Высокоммунитарный Путь Народовластия? 

Сегодня очевидно, что это практически всё население нашей страны - и крупные национальные производители (из представителей которого лишь несколько человек имеют шанс войти в "глобальную супербужуазию", а остальные будут неминуемо {раздавлены глобальными корпорациями}), и {стремительно нищающий средний класс}, и те, кто уже "на грани" при существующем режиме. Но речь идет о выживании не только в плане финансового достатка. Упомянутый "проект Глобализация" предполагает уничтожение большинства населения, сокращая число живущих до 500 млн. человек, где нам как-то уже "выделялась квота" -  "{на территории СССР экономически оправдано проживание 15 млн}.". Значит на страну, сжавшуюся до состояния России, "в лучшем случае", "оставят" 9 млн. И {они не шутят}.  


ГЛАВА 4. СМЕНА ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ: КОНЕЦ РОСТОВЩИЧЕСТВА. "ВМЕСТО НАСИЛИЯ НАД КЛАССОМ - НАСИЛИЕ НАД АБСТРАКЦИЕЙ ССУДНОГО ПРОЦЕНТА"

Финансовая система Высокого Коммунитаризма   

Представим себе абстрактную самостоятельную замкнутую экономику общины (помня, что экономика нашей планеты конечна и замкнута), где каждый работает, обеспечивая себя, а за счет налогов - и нетрудоспособных членов общества (детей, пенсионеров, инвалидов). Каждый зарабатывает ровно столько, чтобы ему хватало на достойную жизнь. Денежные потоки циркулируют по кругу, нигде не задерживаясь. Идиллия.  

Если в этом цикле появляется некий "хозяин", который начинает откладывать себе прибыль (предположим 20%), то товара продано будет ровно на 20% меньше, поскольку в обороте останется только 80% денег. Получается, что на 20% все остальные будут недоедать - денег просто не будет хватать, потому что они вырваны из оборота и осели у "хозяина", который не может потратить на себя всю сумму физически. В следующем месяце будет произведено лишь 80% от необходимой продукции, поскольку 20% остались нераспроданными. Соответственно работники будут заняты на 20% меньше времени, и естественно получат настолько же меньшую зарплату... И так далее. Т.о. с каждым циклом производство будет сворачиваться.  

В пределе этой сходящейся последовательности мы получим коллапс экономики:   

1. Остановившееся производство.
2. Затоваренные склады. 
3. Все деньги, стекшиеся к "хозяину".
4. Голодную, безработную общину, поскольку в этой модели экономики просто не осталось денег. Они все выведены из нее и сосредоточились на одном из полюсов.  

Каждому очевидно, что сначала была описана упрощенная социалистическая система (где "хозяина" нет в принципе), а затем  - капиталистическая, где "хозяева", паразитируя на получении прибыли, финально приводят замкнутую экономику к коллапсу.  

Реальность несколько сложнее. Так описываемая выше "идеальная социалистическая система", как показывает история, перестает быть конкурентноспособной (по сравнению с той же капиталистической, существующей по соседству), потому, что при жесткой идеологической установке на ликвидацию "хозяев", в ней ликвидируется социально активный тип хозяйствования - позитивный для общества {предприниматель-производитель}. Кроме того, нужно отдавать себе отчет, что жесткая установка на полный отказ от "хозяев" означает очередную кровавую бойню за передел собственности, которую мы уже проходила в ХХ в.  

Но существующая капиталистическая система, - в которой существует изымающий прибыль "хозяин" - не может долго существовать, имея лишь временные оттяжки от коллапса. Выходом из ситуации стала постоянная денежная эмиссия для компенсации сумм, которые "хозяева" откладывают в виде прибыли. В результате на руках у "хозяев" появляется денежная масса, которую просто некуда деть, поскольку со временем она начинает превышать объем производства. Этот перекос и является причиной {масштабных кризисов}, в которых часть капиталов "сжигают" и процесс запускается вновь{[33]}.   

При этом в сегодняшней капиталистической системе заложена еще одна системная ошибка. Вся современная глобальная экономика строится вокруг сверхпотребления американского рынка ("либерального гегемона"), который, в свою очередь, дотируется за счет постоянного кредитования - как потребителей (где стоимость кредита приблизилась к нулевой отметке), так и самого бюджета США. Эти долги уже не просто безвозвратны, но неподсильна и стоимость их обслуживания. Понятно, что такой пузырь неминуемо лопнет{[34]}.  
Тягу к накопительству "универсального виртуального товара" можно искоренить двумя способами: (1) бороться с его последствиями путем насильственных ограничений и репрессий - этот путь мы уже проходили во времена военного коммунизма и "развитого социализма"; (2) профилактическим путем - бороться не с болезнью, а предотвращать условия для ее возникновения.   

Кроме того, нужно учитывать и т.н. "денежный феномен" - суть которого в том, что владелец денег всегда находится в преимущественном положении по отношению к владельцу товара, поскольку "хранить мешок денег дешевле, чем вагон картофеля - который к тому же может сгнить". Очевидно, что выходом из ситуации является переход на деньги, которые нет смысла накапливать, поскольку они постоянно теряют в своей стоимости (т.е. имеют налог на хранение или т.н. "демерредж"). "Только деньги, которые устаревают, подобно газетам, гниют, как картофель, ржавеют, как железо, и улетучиваются, как эфир, способны стать достойным инструментом для обмена картофеля, газет, железа и эфира. Поскольку только такие деньги покупатели и продавцы не станут предпочитать самому товару. И тогда мы станем расставаться с товарами ради денег лишь потому, что деньги нам нужны в качестве средства обмена, а не потому, что мы ожидаем преимуществ от обладания самими деньгами"{[35]}.  

Переход на такую денежную систему, {предложенную в начале ХХ в} {Сильвео Гезеллем}, которая с успехом использовалась в 30- годы ХХ в., {необратим}. О нём {стал говорить} "архитектор евро" {Бернар Лиетар}, переход на деньги с демерреджем {готовился в Японии} (согласно планам "до Фукусимы" - начиная с 2014 года). А в конце 2013 г. предложили рассмотреть введение  демерреджа (налога) на доллар ФРС США{[36]}.  

Введение денег с демерреджем решает вопрос не только системного кризиса капитализма (по Марксу), но и разразившегося кризиса глобальной денежной системы. В первую очередь потому, что введение таких денег означает автоматическое ускорение денежного оборота от 12 до 20 раз (исходя из {расчетов} {Ирвинга Фишера} и {практики} ряда общин и муниципалитетов в Австрии, Германии, Канаде и США{[37]}).  

[Вёргель, марочный сертификат]Отметим, что в современной истории деньги с демерреджем изначально возникали именно как "коммунитарные" или "локальные" деньги. Во-первых, это было связано с острой необходимость оживить депрессивные регионы, которые были готовы на эксперимент и после введения демерреджа расцветали в течение года (так австрийский  {Вёргль} из шахтерского городка силами только местных жителей за год превратился в процветающий горный курорт). Во-вторых, из-за  сложности их обслуживания в масштабах государства: когда налог (демерредж) собирался в виде специальной марки, которую нужно было клеить на купюру для ее легитимизации (такие деньги даже носили название "{марочные сертификаты}").  

И если проблема оживления экономика является актуальной сегодня, как никогда, то проблема обслуживания таких денег (т.е. снятие налога или "демерреджа") решается элементарно в результате перехода на электронные деньги (который {неминуем}). 

Но здесь встает другой наиболее важный вопрос  - кто будет эмитентом электронных денег?   

Единственно правильным ответом может быть - общество, а не частные финансовые империи. Здесь необходимо учитывать, что все деньги находящиеся на счетах частных банков юридически являются {частными денежными документами} в электронном виде. Поэтому неминуемый переход на электронные деньги будет автоматически означать, что все деньги будут частными. Это будет означать окончательную победу ростовщиков над обществом, поскольку капитал в своей предельной концентрации превратится в чистую власть. Допустить возможность концентрации власти в руках группы частных финансистов преступно - эти функции общество им не делегировало и не делегирует никогда, будучи в сознательном состоянии. Концентрация капитала и власти возможна и приемлема только в руках общества.   

Введение денег с демерреджем во многом решит вопрос накопления прибыли "хозяевами-производителями", не уничтожая их как класс и сохраняя их потенциал высокой социальной и хозяйственной активности, ликвидируя при этом ненасильственным методом "тип посредников" - ростовщиков (банки станут простыми расчетными центрами). Таким образом произойдет та самая "конвергенция социализма и капитализма", а вместо насилия над классами происходит насилие над абстракцией - ссудным процентом.   

Финансовой и управленческой базой коммунитарного государства (как "сообщества сообществ") должен стать единый общественный/государственный банк (подобие "общественного банка" Прудона), осуществляющий независимую эмиссионную политику. Экономика получит нормальные условия для развития с максимально упрощенной системой налогообложения и финансового учета, а общество - высокое качество жизни и социальной защиты. Деньги в таком банке выдаются без процентов. Управление таким "коммунитарным - общественным банком" может в итоге заменить собой правительство, что решит проблему бюрократии. Коммунитарное государство, как "сообщество сообществ ", с одной стороны получает высокую концентрацию капитала для осуществления крупных "мобилизационных проектов", с другой стороны - местные сообщества получают возможность осуществлять кредитование важных локальных проектов.  



Отметим 12 преимуществ, которые получат от введения демерреджа коммунитарное общество и его экономика: 

1. Будет ликвидирован чудовищный перекос в перераспределении мировой прибыли - те её 60%, которые сегодня незаслуженно получает финансовый капитал, можно будет направить в научную, культурную и социальную сферу (напоминаем, что сегодня лишь 40% прибыли достается нефинансовым структурам). 
2. Применение демерреджа (налога на деньги) окончательно решит вопрос со специфичной особенностью денег - "денежным феноменом", заключенным в том, что владение деньгами как средством накопления богатства вовлекает их держателя в ничтожные издержки хранения, в то время, как хранение товаров (продуктов питания, сырья для производства и т.д.) стоит намного дороже. Т.е. "хранитель денег" - банкир, финансист - изначально поставлен в более привилегированные условия, чем любой человек, работающий в реальном секторе.   

3. Кроме восстановления равных условий для предпринимательской деятельности, есть еще сугубо практический смысл - "свободные деньги" значительно ускорят оборот местной промышленности, что станет одной из причин ускоренного выхода из кризиса (доказано опытом применения {в ряде областей Австрии, Германии, Канады и США}  в период депрессии 1930-х).  

4. Упрощается вопрос регулирования курса собственной валюты по отношению к валютам других государств, решается вопрос с контролем перетока спекулятивных капиталов. Внешнеторговые расчеты в этом случае разумно вести в {"нео-банкорах"} (о которых чуть ниже); для осуществления личных зарубежных поездок предусмотрена конвертация денег на карточке во внешние валюты непосредственно при пересечении границы.   

5. Размер демерреджа очень легко регулируется (тем более в электронном виде) - оказывая, тем самым, влияние на различные макроэкономические параметры. Очевидно, что чем больше отрицательный процент, тем больше ускоряется денежный и товарный оборот (опыт применения этой денежной системы в австрийском Вёргеле показал ускорение оборота до 20 раз). По экспертным оценкам {произведенным для Японии} в 2009 году, для сдерживания дефляции нужен уровень -4% годовых, С. Геззель предлагал использовать ставку -1% в месяц{[38]}. При этом общество ничего принципиально не теряет, поскольку этот процент фактически лежит ниже коридора  существующей инфляции.   

6. Величина отрицательных процентов доступная и понятная всем (в отличие от абстрактной для многих инфляции), позволит обществу осознанно контролировать эффективность экономики (вместо бестолкового выслушивания из новостных выпусков колебаний цен на фондовой бирже, которые нам подают с интонациям Совинформбюро как сводку с полей сражения).  

7. Налог на деньги (демерредж) может стать единственной формой взимания налогов, значительно сократив расходы на бухгалтерию, снимет множественные сложности фискальной практики. Практика ухода от налогов навсегда уйдет в небытие без "закручивания гаек" и "публичных казней" неплательщиков.  

8. В современных условиях такая трансформация технически просто осуществима через перевод всех расчетов в электронный вид и полный отказ от бумажных денег (как это происходит в Японии). Техническая база уже заложена не только многочисленными системами эквайринга, но и программой создания национальной расчетной системы. Для сохранения неприкосновенности частной жизни должна быть предусмотрена система анонимных расчётных карточек.

9. Ненасильственная ликвидация паразитов - ростовщиков (когда банки станут простыми расчетными центрами) произойдёт без  навязчивой идеологической пропаганды, характерной для социалистических обществ.  

10. Люди, которые имеют значительные доходы, перестанут складывать их в кубышки и, после покупок необходимых товаров, в том числе и как формы вложения капитала, начнут переходить из "состояния Гобсеков" к благотворительности Саввы Морозова, Павла Третьякова (т.е. люди будут больше склонны к благотворительности и созданию социальных проектов); еще одним способом вложения могут стать инвестиции в предметы искусства. Негативным проявлением накопительства станет появление неких суррогатов (или использование иностранной валюты) - вопрос нейтрализации этого явления потребует изучения (достаточно подробно {теорию в этой области изложила} {Маргрит Кеннеди}{[39]}). Мы же предложим выпуск государственных ценных бумаг - рассчитанных на инвестирование в долгосрочные проекты.

11. От современных проблем накопительной пенсионной системы мы полностью перейдем к распределительной пенсионной системы, учитывающей трудовые достижения и основанной на принципе солидарности поколений. 

12. Деньги с демерреджем соответствуют этическим нормам трёх основных религиозных конфессий - {православию}, {исламу} и буддизму - что способствует консолидации сторонников коммунитарного "сообщества сообществ" во многих странах и регионах{[40]}.   
  

4.1. Финансовый глобальный контр-проект   

Банально в очередной раз говорить о неизбежном крушении глобальной финансовой системы, базирующейся на долларе, но нужно поднять вопрос о том, к какой системе стоит стремиться. Векторы борьбы в области глобальной валюты сегодня абсолютно понятны. Одна часть глобальной элиты всячески стремиться сохранить расчет в долларах, другая пытается ввести новую наднациональную валюту, укрепляющую позиции "мирового правительства". Борьба идет с переменным успехом, но, в любом случае, выигрывает какая либо группа финансовой олигархии, а проигрывают национальные интересы подавляющего большинства стран и все человечество в целом.  

Между тем, проблема международных расчетов стоит необычайно остро, поскольку сегодня мир фактически находится в заложниках у экономики США, которые пытаются решить свои проблемы за счет остальных. Чтобы вырваться из сетей глобальной финансовой олигархии, нужно говорить о необходимости создания финансового контр-проекта.  

Отдельные попытки исключить доллар и новую "валюту мирового правительства" существуют. Прежде всего, это желание ряда стран ввести взаиморасчеты (или "клиринг") в национальных валютах. Здесь нужно отметить начало торговли в рублях и юанях между Россией и Китаем, валютные свопы Китая с Ираном, Индией, Нов. Зеландией, Австралией, Канадой, Англией, Юж. Кореей, Гонконгом, Малайзией, Белоруссией и другие. А также небольших наднациональных валютных союзах: 
- валютный союз стран Боливарианского Альянса с {виртуальной денежной единицей "сукре"} ("{золотой боливар}");  
- Китай, Япония и большая часть стран АСЕАН, которые планировали ввод "акю";  
- Африку, что еще в 2006 году подумывала об "афро"; 
- валютный союз стран Персидского Залива предусматривает ввод "динара залива" ("халиджи") и {т.д.}

Между тем, столь раздробленные системы усложнят более сложные взаиморасчеты между странами, куда очевидно потенциально могут войти не только страны БРИКС, Латинской Америки, большинство стран арабской дуги, но и многие другие.  

Поэтому задачей ближайшего времени является создание финансового центра в виде Международной Клиринговой Палаты для национальных валют, не позволяющей ни одной валюте стать резервной. Таким образом, можно решить не только проблему, которая неминуемо возникнет в связи с грядущим падением статуса доллара, но и не позволит создать нового "финансового монстра", привязанного к валюте и политике одного государства (кто бы это не был).  

Единицей учета может стать "нео-банкора", о котором еще в 1944 {говорил} Дж.М.Кейнс. Тогда ему не суждено было воплотиться в жизнь. Бреттон-Вудская система выстроилась вокруг плана Казначейства США - обогатившихся в ходе Второй Мировой{[41]}.    

1. Очевидно, что создаваемая Международная Клиринговая палата должна выступать пассивным игроком валютного рынка, которой запрещено оперировать национальными валютами и проводить эмиссию "нео-банкора".

2. "Нео-банкор" должен иметь обеспечение -  только привязать его по стоимости следует не только к золоту, а к среднеарифметической стоимости 30 основных биржевых товаров. Среди которых, помимо "традиционных" редкоземельных металлов (которые нужно частично внести в уставной капитал в натуральном виде) и стоимости углеводородов, нужно добавить стоимость биржевых продуктов - таких, как кофе/пшеница/рис, а так же стоимость производства 1 кВт*ч (эти товары должны быть представлены в виде депозитарных расписок национальных правительств по поставкам в натуральном виде).  

Таким образом, страны, обладающие разными природными ресурсами, окажутся в равновесном положении.  

Это позволит не только нивелировать колебания цены "нео-банкора", но и придать ему реальное товарностное наполнение (в противоположность от виртуального доллара). При этом товарностное наполнение не будет ограничено размерами только золотых запасов, что может наложить ограничения на развитие экономики (наибольшим золотым запасом потенциально  обладает {Китай, который еще в 2008 году через посредничество Ротшильдов запланировал покупку до 10.000 тонн золота} - при 1042 тонн у РФ{[42]}). 

3. Не сложно определить и правила, которые во многом позволят избежать наблюдаемого сегодня хаоса и всевозможных финансовых спекуляций:  
- во-первых, фиксация валютных курсов на этапе создания международной валютной системы должна проводиться на основе совместных консультаций и соглашений; 
- во-вторых, корректировку фиксации необходимо осуществлять настолько редко, насколько это возможно.  

Страны смогут изменять фиксированные курсы своих валют, однако следует разработать объективные правила, по которым будут осуществляться девальвации и ревальвации. Кроме того, необходимо говорить о выравнивании дисбаланса мировой торговли.   

В новой универсальной международной расчетной денежной единице - "нео-банкоре", - можно измерять дефицит и профицит внешнеторгового баланса. Каждое государство должно иметь квоту, пропорциональную его внешней торговле и предел овердрафта, сверх которого оно не могло бы иметь долгов по отношению к клиринговому союзу.  

Банкор не должен был конвертироваться в золото или другую мировую валюту, поэтому дебетовые сальдо не могут изыматься их владельцами в качестве самостоятельной денежной ценности.  

Для того чтобы обеспечить работоспособность системы, страны должны иметь мощный стимул к тому, чтобы рассчитаться по счетам к концу года, чтобы не иметь ни задолженности, ни профицита. Для выравнивания дисбалансов, страна, отрицательное сальдо которой превышает 1/4 её квоты, должна платить проценты за пользование счетом и провести девальвацию (примерно на 5%). Если дебетовое сальдо превышает 1/2 квоты, клиринговый союз может потребовать от страны выплаты в натуральном виде - согласно внесенным товарным депозитам, а также более значительной девальвации ее валюты. 

При этом под аналогичным давлением должны быть и страны, имеющие профицит внешнеторгового баланса сверх установленных квот. Если страна к концу года имеет профицит величиной более 1/2 предельной величины овердрафта, она также должна оплатить сбор за пользование счетом, провести ревальвацию своей валюты и стимулировать вывоз капитала. Если к концу года профицит превышает установленную предельную величину, избыток конфискуется. Таким образом, страны с большим положительным сальдо имели бы стимул избавляться от него, тем самым автоматически покрывая отрицательное сальдо других стран. Этими "сборами" богатые нации должны побуждаться постоянно распределять свою прибыль от торговли в пользу тех неразвитых стран, продукцию которых они импортируют или которым они дают дешевые кредиты.  

Разумнее всего начинать организовывать Международную Клиринговую палату в рамках стран БРИКС, Латинской Америки и арабских стран. Место расположения Международной Клиринговой палаты нужно обсуждать, но территория России, находящейся на двух континентах, выглядит наиболее перспективной. 

Почему важно начать этот процесс? Так или иначе он произойдет - поскольку на гезеллевские деньги в недалекой перспективе перейдут многие страны - начиная с Японии (по предварительным планам в 2014 году). О переходе задумываются и в ЕС (по данным Бернара Лиетара) и в США (по {предложению министра финансов США Лари Саммерса}[36]). Но это локальные деньги и вести в них международные расчеты сложно - поскольку каждое государство или валютный союз будет самостоятельно определять величину демерреджа. Таким образом, вопрос о Международной Клиринговой возникнет в любом случае. При этом мы помним, что в стратегии выигрывает тот, кто устанавливает правила, имея возможность их менять. Очевидно, что те, кто начнет устанавливать правила расчетов в новой международной расчетной единице, выиграет стратегически.  

Прояснив для себя вопрос с финансовой системой, разберём ещё один принципиально важный вопрос - вопрос о собственности. 


ГЛАВА 5. ВОПРОС О СОБСТВЕННОСТИ. ВМЕСТО КЛАНА СОБСТВЕННИКОВ - КЛАН ПРОФЕССИОНАЛОВ 

Вопрос о собственности был всегда принципиально важен. Во многом именно он был причиной множества революций. Те же Маркс и Энгельс в "Манифесте коммунистической партии" выдвигают на первое место вопрос о собственности, как основной вопрос движения. 

Согласно {концепции, предложенной Эрихом Фроммом}, существование состоит из двух противоположных принципов: принципа обладания - "мы живем для того, чтобы обладать вещами", и принципа бытия - "мы живем для того, чтобы жить всей полнотой жизни"{[43]} (развиваться духовно, искать пути духовного развития, совершенствоваться, как личностям и т.д.). В той или иной степени каждый из принципов представлен в любом обществе, но важно то, на какой из принципов преимущественно ориентировано данное общество.    



5.1. "Собственность Короля Крыс"   

Считавшаяся еще недавно "незыблемой" модель либерал-капиталистического общества опирается на три столпа: частную собственность, прибыль и власть, которые стали священными и неотъемлемыми правами. При этом понятие "частной собственности" трактуется следующим образом: "не важно, как она была приобретена; не имеет значение, как я собираюсь с ней поступить; пока я действую в рамках закона, мое право на нее абсолютно и ничем не ограничено"{[44]}. 

Суть сегодня происходящего вытекает из сути частной собственности, когда самым важным становится приобретение и неограниченное право сохранять приобретенное. Эта установка предполагает дальнейшие усилия с целью сохранять свою собственность, даже если продуктивно ей не пользоваться, подчиняя всё алчности. В наше время акценты перенесены еще дальше - на сам процесс потребления, а не на сохранение приобретенного, и сегодня человек покупает, чтобы в скором времени выбросить покупку. Т.е. эксплуатируется все тот же порок{[45]}.  

Такой способ существования превращает в вещи и субъект и объект. Связь между ними смертоносна, а не животворна.  

Принцип обладания, включающий в себя установку на собственность и прибыль, неизбежно порождают стремление к власти  - сначала установить контроль над собственностью, а затем защищать ее от таких же субъектов, так же стремящихся к контролю ней. В том числе применяя насилие, которое начинают использовать и для захвата чужой собственности. С такой "установкой на обладание" счастье заключается в превосходстве над другими, во власти над ними и, в конечном счете, в способности захватывать, грабить и убивать.   

Таким образом, в самой схеме капитализма заложен порок - когда человек превращается в "ненасытную агрессивную вещь". Такова философия тех, кто считает себя "избранным". В результате такие "избранные" превращаются в "королей крыс":
На кораблях, чтобы уничтожить крыс выводили "крыс-убийц", помещая нескольких крыс без воды и пищи в одну бочку. Та крыса, которая выживала, уничтожив конкурентов, и становилась "королём". Его выпускали, чтобы он истреблял других крыс. Но уничтожая всех, "король" начинал оставлять свое сильное потомство, которое в результате уничтожало и корабельный груз, и припасы команды...  

Сегодня и теоретические исследования, и сам ход истории показывают, что либерально-капиталистическое общество мутирует в псевдосоциалистическое общество под воздействием суперконцентарции капитала (как откровенно {пишет} Жак Аттали{[46]}), где "по праву обладания" к власти приходит финэлита. Или "Короли крыс".     

А дальше абсолютная концентрация капитала превращается в абсолютную, тоталитарную власть, при которой деньги уже теряют смысл, и система превращается в распределительную{[47]}.



5.2. Порок "эгалитарщины"  

Внешне привлекательный для большинства марксистский проект, принятый одно время третьей частью населения планеты, провалился. Как писал И. Валлерстайн - "истинной причиной упадка исторических систем является падение духа тех, кто охраняет существующий строй..."{[48]}. На самом деле причины провала были ещё глубже. В концепции марксизма единственным легитимным актором экономики объявлено государство. Эта установка загнала в подполье активного {созидателя/предпринимателя} с его {позитивной} производительной деятельностью увеличивающей количество благ и расширяющей предложение товаров{[49]}, выдвинув на передний план "пассивный социологический тип" и породив заорганизованность системы. 

Нам же нужно получать энергию "активного социологического типа хозяйствования" и избежать  "ненасытной агрессивности" кланов "королей крыс".  

Выход из этого тупика предлагает четвертая политическая теория Высокого Коммунитаризма, использующая достижения современной науки о праве, которая {считает возможным} разделять права собственности на т.н. "пучок правомочий" (работы {А.Оноре}, {Д.Норта}, {О.Уильямсона}, {А.Алчяна} и др.{[50]}).   

Полный "пучок прав" (по А.Оноре) включает в себя 11 правомочий:    

- право владения - исключительного физического контроля над благами;    
- право пользования - применение полезных свойств для себя;  
- право управления - решать, кто и как будет обеспечивать использование благ;  
- право на доход - обладать результатами от использования благ;  
- право суверена - отчуждение, потребление, изменение или уничтожение блага;  
- право на безопасность -  защита от экспроприации благ и от вреда со стороны внешней среды;  
- право на передачу благ в наследство;  
- право на бессрочность обладания благом;  
- право на запрет использования собственности способом, наносящим вред внешней среде;  
- право на ответственность в виде взыскания, то есть возможность взыскания блага в уплату долга;  
- право на остаточный характер, то есть право на существование процедур и институтов, обеспечивающих восстановление нарушенных правомочий.   

Такая система достаточно гибка для того, чтобы регулировать ограничения прав собственности без их коренного пересмотра или перераспределения, одновременно позволяя сохранить в обществе баланс интересов. Не сложно заметить, что права на собственность уже разделены - достаточно упомянуть "право на запрет использования собственности способом, наносящим вред внешней среде".    

Для достижения социального равновесия следует говорить о передаче "права на передачу благ в наследство" - в пользу всего общества.  
   
Это значит - не стремясь к немедленной национализации крупных средств производства (избегая создания социальной напряженности), права наследования на них должны перейти всему обществу (муниципалитету, общине - в зависимости от размера средств производства).    
Достаточно показательно, что {две трети российских олигархов не хотят оставлять средства производста детям}{[51]}. Причины тому называются разные. Наиболее громко заявил о своих планах Потанин {(объявивший о передаче своего имущества в благотворительный фонд}, на что его дети {согласны}{[52]}), и Дерипаска (заявивший, что "{готов отдать все государству}"{[53]}). Для кого-то это пиар-ход, кто-то говорит исходя из внутренних убеждений. Но нужно дать им возможность исполнить свои публичные обещания. Альтернативы у этого подхода два - либо события будут развиваются по экспроприационному сценарию, либо подрастающее второе поколение собственников, "приобщенное к западным ценностям", {направит унаследованный капитал за рубеж}{[54]}.   

Настроения в обществе по отношению к верхушке пресловутых олигархов понятно, но принцип национализации касается не только их активов, но и всех частных крупных средств производства, несущих в себе "вирус принципа обладания"{[55]}.     

Сегодня как никогда следует помнить о том, что коммунизм начинается с уравнительного подхода "война дворцам, мир баракам"{[56]}. В отличие от времен военного коммунизма, мы не хотим загонять всех в бараки, наша цель - достойнейший уровень жизни. Более того, мы за то, чтобы дать возможность каждому реализовывать себя в качестве талантливого предпринимателя - "активного хозяйствующего субъекта" - и получать за это достойное вознаграждение в виде честно заработанных средств, для себя и своей семьи. В том числе обеспечивая детям достойное образование - и пусть это будет лучшее образование (т.е. предоставляя детям прекрасные стартовые возможности).     

При этом каждый может передавать своим детям личное имущество - достойные квартиры, дома и т.д. Пусть эта норма будет на уровне "вышесреднего" относительно Европы. Но мы говорим о хороших и больших домах, а не "дворцах и замках". Равно мы говорим и о том, что передав детям по наследству отчий дом, никто не может передать им по наследству и свою должность "хозяин корпорации" и саму корпорацию. Пусть зарабатывают сами. Мы против создания капиталистических династий собственников ("рантье"). Мы за создание династий профессионалов и поддержание "социально-активного типа хозяйствования". Это и есть соблюдение баланса экономической активности и социальной справедливости.    

При этом не нужно забывать и о моральном стимулировании, когда переданные обществу передовые предприятия стоит называть в честь их создателей, как это было с Третьяковым, Морозовым, Туполевым, Королевым и другими. Это же относится к названию улиц, площадей и других географических объектов. 

Соцопросы показывают, что общество к этому готово. {И не только в России}, но и в других странах - в частности в Германии, где согласно опросам порядка 88% граждан готовы отказаться от капитализма{[57]}.  
   

ГЛАВА 6. ВЫСШИЙ ИМПЕРАТИВ

6.1. Дух выше материи. О важнейшей составляющей четвертой политической теории Высокого Коммунитаризма 

В предыдущих главах мы обозначили основные критерии Русского мировоззрения, а так же показали соответствующие ему политэкономические инструменты. Таковым стали:

1. Отказ от диктатуры партий, разделяющих общество и являющихся основой системной коррупции  -  и создание системы Советов самоуправления, выстроенных вертикально, вплоть до Верховного Совета;

2. Отказ от ростовщической финансовой системы в пользу денег с демерреджем, автоматически ускоряющих экономические процессы. При этом "вместо насилия над классом происходит насилие над абстракцией ссудного процента"; это же положение предусматривает создание справедливой системы международных расчетов в виде Международной клиринговой палаты, способной стать серьёзным альтернативным глобальным финансовым проектом, привлекательным своей справедливостью для всех его участников.

3. Изменение подхода к правам собственности на средства производства - таким образом, чтобы общество получало позитивную созидательную энергию предпринимателей, не создавая при этом "королей крыс". Этого позволяет добиться пересмотр прав наследования на средства производства,  реализующий принцип "вместо клана собственников - кланы профессионалов". 

Так же мы подтверждаем, что Россия является самобытной цивилизацией и самостоятельным геополитическим центром. Внутренние цели которого - повышение качества жизни и создание условий для социальной гармонии. В экономической системе должно присутствовать государственное стратегическое планирование; реальная экономика; многообразие форм собственности при приоритете общественной; существовать запрет ростовщичества и должна быть проведена национализация Центрального Банка и недр. Утвердились в необходимости - создания солидарного общества и системы социального пая, сбережения народа, бесплатной медицины и образования, выделения каждой семье родовой усадьбы и т.д. 

Естественно, что такое общество предусматривает традиционную мораль.  

При этом, если приглядеться внимательно, все эти постулаты не сильно отличаются от Кодекса Строителя Коммунизма, как секуляризированной форме христианских заповедей. 

Между тем, мы помним, что в нашей недавней истории движения по марксистскому пути, - делающим ставку, помимо {"гегемонии революционного класса"} и на "бесконечный рост, вплоть до коммунизма", - нас подвел в первую очередь вульгарный материализм. Поскольку в той системе была обозначена {"заманчивая мечта о будущем"} в виде "Коммунизма", но не было цели выше, кроме как "от каждого по способностям, каждому по потребностям". И именно эта материалистическая форма "высшего счастья" дала сбой - поскольку без Веры, без Высшего Идеала, определяющей стала именно вторая половина фразы - "каждому по потребностям". 

Собственно, это же относится к понятию "власти", которое скрывает много острых подводных камней. Поскольку с точки зрения и морали и психиатрии, стремление к Власти есть серьезное дегенеративное расстройство личности.   

Поэтому мы должны говорить о Власти Бога и Народном Управлении (помня, что "Vox pоpuli vox Dеi" или "глас народа - глас божий"). Система Советов самоуправления отражает вторую часть  утверждение. Что касается первой части - здесь нужно понимать, что мы говорим о Власти Бога не в клерикальном смысле, и не подразумевая создание теократии, где власть получают служители некоего культа, а установлении Высших смыслов Русской Цивилизации. 

Таким образом, в концепции общественно-политического/цивилизационного развития возникает понятие Бога. 

Что есть Бог, для Православных, очевидно, как и Его имя. Между тем, для представителей других конфессий или "убежденных атеистов" это понятие потребует небольшой расшифровки, - особенно для тех, кто утверждает, что именно Христианство "является формой порабощения" или "иудаистского управления". 

К дегенеративной Власти призывает ветхозаветный яхве, в том числе, опираясь на "расовую исключительность" и подстрекая: "...ты идёшь, чтобы овладеть народами... блажен тот, кто разобъет головы младенцев о камень" и т.д. На этом фоне процветали {кровавые человеческие жертвы, "всесожжение" и антропофагия "во имя яхве"}, которую поддерживали иудейские жрецы. Они назвали себя "богоизбранными", но поклонялись они азазелу/сатаниилу, требующему крови - во славу которого иудеи сжигали своих первенцев и "заклали" тысячи людей{[58]}. Так что в ветхозаветщине "Власть предстала в полной красе своей дегенерации". Капитализм в своей основе имеет ветхозаветные философско-религиозные корни{[59]}.

В Христианстве Бог не требует "жертв в свою славу". Ровно наоборот - он пожертвовал собой, указывая путь к Спасению, чтобы показать, что есть Бог на самом деле. Так каждый "раб Божий" на причастии "употребляет тело и кровь Христовы" - чтобы помнить, что его Бог принес себя в жертву, чтобы показать путь к Спасению, а, проповедуя, Бог не стеснялся омывать ноги своим "рабам". Любовь и Самопожертвование - это и есть "тайная формула" взаимного уважения и любви, как "взаимного рабства" человека и его Бога{[60]}. Таким образом, Бог/"Власть" Бога - это Любовь, Терпение, Самопожертвование, Мир. (Характерно, что именно словом Мир описывается и ядро Русского Мировоззрения). 

Для православных "высший императив" - это Нагорная проповедь. Между тем, "понятие" Бога можно ввести в общественную теорию, не затрагивая чувства верующих разных конфессий или верящих сугубо в "материалистический коммунизм" или "прогресс и гуманизм". Наша задача не разобщении, а в сплочении общества. Мы помним, {кто есть "разделяющий" и кто пользуется принципом "разделяй и властвуй"}. 

Итак, "Бог, как Высшая цивилизационная ценность", в общественном проекте может выглядеть в виде "тройной триады": 
Свобода  
   

Равенство  
   

Братство  
   

- понятные "общепринятые" смыслы для внешней политики  
Духовность 
   

Державность* 
   

Народность 
   

- смыслы для "внутренней политики" 
Вера  
   

Надежда  
   

Любовь  
   

- определяющие понятия для общественной и личной морали  

Характерно, что все эти понятия согласуются по горизонтали и вертикали. Так:    
- Свобода может быть только Духовной, которая творит Добро так, как говорит Вера;   
- Равенство должно лежать в основе Державности, которая дает Надежду на будущее каждому;    
- Братство есть основа Народности и может иметь в своей основе только Любовь.   

Именно эти понятия нужно ввести в Русскую цивилизационную концепцию устройства общества. Иначе она не будет Русской.  

При этом, мы не должны забывать, что Господь принес нам "не Мир, но меч" - который должен охранять наше общества от его Врага (*так и под "Державностью" понимается не некий "батюшка-царь", а "царь в голове и Бог в сердце", или "государственное самосознание народа, добровольно принявшего послушание отстаивать "Власть Бога"/свои Высшие Смыслы - стоя на пути рвущегося в мир сатанинского зла"). 

Поэтому схема солидаризации должна идти через понимание, что {Древнейшей Русской Цивилизации}{[61]} целенаправленно  {мешают в самоидентификации}{[62]} и ведут постоянную работу по ее уничтожению. Но любое действия, направленные против русских только сплачивает народ. Униженный Русский народ должен понимать, что работа против него в СМИ есть результат целенаправленных действий иудаистского {механизма бесструктурного управления}. Но сегодняшняя рассеянность русских по миру должна только способствовать глобальности проекта. 

Распространение идеи богоносности Русской Цивилизации, вместе с осознанием опасности нашего исчезновения, рождает огромное самоуважение и стремление к взаимопомощи. Ввести культ образования и работы на успех России. Нужно понимать, что если мы не будем успешным, мы исчезнем. "Знай еще больше, чем получаешь и не давай спуску Врагу".  

И помнить, что только своим Спасением мы можем дать пример другим народам. 



ГЛАВА 7. СООТВЕТСТВИЕ ЭТИКЕ ПРАВОСЛАВИЯ И ИСЛАМА 

Еще раз коротко напомним основные принципы четвёртой политтеории Высокого Коммунитаризма: 

- система управления в виде Советов; 
- финансовая система, принципиально отрицающая ростовщичество; 
- иной подход к правам собственности на средства производства, поощряющий благотворительность и пересматривающий права на крупные средства производства в пользу общества.   



7.1. {}Христианство об общественном управлении и социальной помощи     

Все раннехристианские общины возникали вне государственной организации Римской империи и назывались "экклесиями" (-------- - дословно {"общины", "собрания"}), где вопросы взаимоотношений решались исходя из постулатов христианства общими решениями. Переведённое на латынь, слово ecclesia превратилась в "около" -circa (лат.){[63]}. Поскольку многие церковные книги на Руси после Раскола были вторично переведены католиками, во вторичном переводе с латыни на русский, слово "circa" переведено по смыслу не было, а лишь обозначено в кириллической транскрипции в виде "сакрального заграничного термина "церковь"" - приобретя значение "возвышенного института", но при этом (частично) утеряв свое изначальное значение "община", понятное каждому ее члену.  
   
При этом, когда первые христианские общины переживали трудности (голод, бедствия гонений и т.д.), другие экклесии приходили им на помощь, собирая пожертвования{[64]}. Оказание же финансовой помощи местным бедным делалось без лишних разговоров и напрямую{[65]}. Также, экклесии составляли "список" местных вдов для оказания помощи{[66]}.  
   
Новый Завет призывает, чтобы люди: "благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни"{[67]}. Мы должны щедро делиться с другими, "ибо таковые жертвы благоугодны Богу" (Евр, 13:16). "При сем скажу: кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет. Каждый [уделяй] по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог" (2Кор, 9:6-7).  
   
Высокий Коммунитаризм {предполагает смену} существующей политической системы, копирующей ставшую Синедрионом иудо-простестантскую "демократию", и переход на "{народовластие}" - когда выборы проходят не по партийным спискам, а в первичных территориальных "экклесиях"-общинах, избирающих свои Советы (общественные собрания), выстраиваемые вплоть до Верховного Совета ("Поместного Собора"). На этом же принципе должно осуществляться и государственное строительство и социальное устройство, предполагающее бесплатную медицину, образование, социальное жилье, пенсии не ниже прожиточного минимума, равномерное распределение сырьевой ренты и другие социальные блага. Общинность, способная к "{моральному диалогу}", где понятие "справедливость" стоит выше бездушного Закона "dura lex sed lex".  
  

Высшая свобода христианина состоит в том, чтобы определить самого себя, исходя из того принципа, что человек создан по образу Божию, который не ограничивает свободу воли и свободу выбора. При этом нужно понимать, что самые свободные действия, которые одновременно - самые совершенные, суть те, которые уже не являются следствием выбора. Другими словами - это "не свобода от" (иудейская концепция "богоизбранности"), а "свобода для" (православная концепция осознанной ответственности народа-богоносца). "Свобода для" - по сути есть и борьба, когда в человеке борются между собой три воли. Одна спасительная, действующая изнутри, к которой человек направляет свои устремления в синергии (которую православные называют Волей Божией). Другая воля человеческая - "плотская", неустойчивая и неуверенная; третья - воля "бесовская", чуждая, агрессивная и губительная. Какая из них победит в человеке - зависит от него самого, но Иисус показал нам путь Любви и Самопожертвования.  
   
Марксизм являл собой учение, в котором люди спрессовывались в "единое целое" - "законом" и принуждением от неких "избранных пастырей". Мы же говорим о том, что должно ставить общее, выше личного. Это Любовь.        

7.2. Христианство о ростовщичестве  

В Евангелии ростовщичество однозначно осуждается, при этом подчеркивается, что нельзя брать процент ни с единоверцев, ни с иноверцев: "Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад... И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность?... любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего"{[68]}. Вместе с тем, Христос не отвергал возможность беспроцентных кредитов/помощи: "Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся" (Мтф 5: 42).  

В своей борьбе против ростовщичества христиане всегда вдохновлялись поступком Спасителя - единственном в Новом Завете случае, когда Христос проявил насилие, - опрокинув столы менял и изгнав их из Храма. Храмовые менялы были и ростовщиками и спекулянтами, совершавшими обмен обычных монет на "особые" полсикеля с большой прибылью{[69]}. Тем самым, по словам самого Христа, превративших дом молитвы в разбойничий вертеп{[70]}. "Не можете служить Богу и мамоне" (Мтф 6:24).  

Среди обличителей ростовщичества - Климент Александрийский (150 - 220), Василий Великий (330 - 394), Иоанн Златоуст (347-407) и другие Святые Отцы{[71]}.  

Взимание процентов было осуждено 17 римскими папами и 28 Соборами, в том числе 6 Вселенскими Соборами. Так, вплоть до XI в. ростовщичество приравнивалось христианскими авторами к грабежу. Тогда болонский монах {Грациан}, выдающийся  {канонический юрист} следивший за соблюдением церковных правил, {определял} ростовщичество, как "то, что требуется помимо главной суммы", и требовал, чтобы ростовщик подобно вору вернул то, что он взял сверх суммы долга. Продажа товаров в кредит, если цена товара превышала цену продажи за наличные, также подпадала под запрет ростовщичества. Запрет ростовщичества пошатнулся с началом интенсивного развития торговли (конец XI - начало XII вв.). Тогда в Европе был совершен отход от канонов - католическая церковь долгое время находила выход в негласном разрешении заниматься ростовщичеством иноверцам. Так ростовщичество в Западной и Центральной Европе стало занятием евреев{[72]}.  
Религиозный запрет на взимание ссудного процента в Европе продолжался до XVII века и был снят "протестантизмом", несшим в себе матрицу иудаизма. Далее, для сохранения "конкурентоспособности" в 1822 - 1836 годов Рим легализовал "умеренные проценты" и для католиков. В 1849 году уже сам папский престол вступил в тесные отношения с Ротшильдами и, заключив с ними {секретное соглашение}, начал продвигать совместные интересы через банки - Банк Рима (ныне Banca d"Italia) и "{Сантандер}". В 1942 г., когда в связи с войной возникают определенные разногласия, Ватикан создал свой собственный банк, назвав его "Институт Религиозных Дел".   
Русская Православная церковь, с одной стороны, дольше всех осуждала взимание процентов. "Кормчие книги" - полный свод церковных правил, постановлений и определений Вселенских и Поместных Соборов, призванный руководить каждым христианином на всех путях его жизни{[73]}, однозначно говорил об отлучении ростовщиков от Церкви. С другой стороны, давление системы, следующей правилам иудо-протестантизма, все больше входило в мировоззренческий конфликт с цивилизационным "коллективным бессознательным" православных деловых людей в условиях "ветхозаветных ценностей" капитализма, внося в их души "когнитивный диссонанс" - раздвоение, приводившее к душевным терзаниям. Примеров тому можно найти массу - как в исторических хрониках, так и в произведениях классической русской литературы.  
Не случайно Иоанн Златоуст писал: "До каких пор будем мы любить деньги? Я не перестану вопиять против  них, потому что они причиной всех зол. Когда же мы насытим эту ненасытимую страсть? Что привлекательного имеет в себе золото? Я прихожу  в изумление от этого... Откуда вошел этот недуг во вселенную? Кто может совершенно искоренить его? Какое слово может поразить и совершенно убить этого лютого зверя? Страсть эта внедрилась в сердца даже таких людей, которые по-видимому благочестивы"{[74]}. "О сребролюбие! Все свелось к деньгам, - потому и перепуталось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает,  за искусство ли какое хочет приняться, или другое что предпринимает, - не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль"{[75]}.  

Выходом из этой мировоззренческого конфликта служит денежная система Высокого Коммунитаризма, основанная на деньгах с "убывающей стоимостью" и беспроцентных кредитах.  
   
Ведь сегодня деньги не просто стали универсальным мерилом материальных запасов, но и превратились в самоцель - замещая в сознании не только "амбары зерна", но и став "танцем шамана", уводящим в страну "эротических грёз" - подобным "виртуальному сексу", замещающему отношения мужчины и женщины. Деньги породили мощную мотивацию, приобретая свойство замещения желания и возможность пересечения линии между реальным и воображаемым.  
   
Жонглируя виртуальными активами, умудряясь их множить, экономисты забыли о реальной экономике. Подобные формы денег, могут служить лишь инструментом мошенничества и ростовщичества и не должны признаваться годными к употреблению, сколь бы внешне привлекательными ни казались их физические качества.  

Как мы определили выше, тягу к накопительству "универсального виртуального товара" можно искоренить двумя способами - бороться с его последствиями путем насильственных ограничений и репрессий, как во времена военного коммунизма и "развитого социализма". Другой путь профилактический - бороться не с болезнью, а предотвращать условия для ее возникновения.

Мы выступаем за нестяжательство, отрицаем ростовщичество и говорим о необходимости принципиальной {смены финансовой системы}, - с переходом на национальные деньги с "демерреджем". Новая финансовая система безболезненно ликвидирует осуждаемое христианством ростовщичество и позволяет осуществлять беспроцентное кредитование всех элементов экономики в необходимых масштабах.    


{}7.3. Христианство о богатстве  
   
Христианство всегда ставило материальное богатство на второй план. И порицало, если материальное становилось целью, обольщало и пресыщало человека, закрывая его от любви к ближним: "посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, но забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно" (Мтф, 13:22); "...горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете" (Лк 6:24-25). "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Мтф, 6:19-21).  
   
При этом Христос четко указывал, что нужно сделать с "сокровищами на земле", чтобы спокойно уйти в Царство Небесное: "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах... трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие"{[76]}. 
   
Христианство не отрицает достатка, не утверждая, что люди должны быть нищими, но работать в поте лица и праведным трудом зарабатывать на жизнь. Указывая при этом, что, прежде всего, люди "блаженны духом" и должны помогать своим близким. Наиболее точное этическое толкование отношения к богатству можно найти у свт. Иоанна Златоуста - "не будем осуждать богатства, не будем порицать и бедности вообще, но - тех, которые не хотят хорошо пользоваться ими, потому что сами по себе они вещи безразличные"{[77]}. "А отсюда видно, немалая награда ожидает тех, кто при богатсґтве умеет жить благоразумно. Потому Христос называет такой образ жизни делом Божиим, чтобы показать, что много нужно благодати тому, кто хочет так жить"{[78]}.  
   
В творениях Иоанна Златоуста можно найти огромное число фрагментов, затрагивающих имущественную проблему: "Не богатство - зло, а любостяжание и сребролюбие"{[79]}; "Не о богатых упоминай мне, но о тех, которые раболепствовали богатству. Иов был богат, но не служил мамоне"{[80]}; "Итак, будем обвинять не самые вещи,  а испорченную волю. Можно и богатство иметь, и не обольщаться им,  - и в веке этом жить, и не подавляться заботами"{[81]}; "Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?"{[82]}.  
   
Святоотеческая концепция предполагает, что подлинно христианские идеалы таковы: личный - полное нестяжание, общественный - общая собственность. Златоуст называет истинной милостыней полную раздачу имения бедным: "Как же можно спастись богатому? Все стяжание свое делая общим для нуждающихся"{[83]}. Однако, в силу того, что достичь этого идеала в одночасье невозможно, святоотеческая концепция видит "лестницу", ведущую к достижению его, причем на нижних ступенях лестницы, для новоначальных, допускается в качестве личной нормы - частная собственность, но без роскоши и излишеств; в качестве общественной нормы - благотворительность.  
   
Высококоммунитарная теория, не отрицая частной собственности на средства производства и используя позитивную энергию активного производительного человека - расширяющего предложение материальных благ для окружающих, предусматривает и совместное ведение хозяйства и средства производства, принадлежащие общинам/обществу. Мы понимаем, что "принцип общественной собственности - служение; принцип частной собственности - стяжание"{[84]}. Поэтому делаем упор на общественной собственности, закрепленной в виде "{социального пая}", когда каждый гражданин становится "акционером государства", не только получающим дивиденды, но и имеющим право на контроль предприятий. Вместо либерального принципа "мы живем для того, чтобы обладать вещами", превалирует {принцип (духовного) бытия} - "мы живем для того, чтобы искать пути духовного развития и совершенствования".  
   
Мы за то, чтобы дать возможность каждому реализовывать себя в качестве талантливого предпринимателя - "активного хозяйствующего субъекта" - и получать за это достойное вознаграждение в виде честно заработанных средств, для себя и своей семьи. Но мы говорим о достоинстве, а не роскоши.   

При этом мы повторяем, что права наследования на средства производства принадлежат государству/обществу (муниципалитету, общине - в зависимости от размера). Социальная напряженность снимается тем, что "наемные" работники понимают, что в конце концов предприятие достанется и их детям тоже, а не только детям "владельца". Это и есть соблюдение баланса экономической активности и социальной справедливости и христианского принципа "все стяжание своё делая общим". Соцопросы показывают, что общество к этому готово.    

Мы утверждаем, что самый сложный процесс в истории развития человечества - переход от "частной" экономики и экономики "малого храма" (семьи) к "экономике "большого храма"" (общины, всего общества) - и возможен он лишь тогда, когда все общество переходит к отношениям, подобным семейным. Что определяется множеством факторов, основанных на балансе между потребностями и возможностями, личной необходимости и жертвенности. Как мы и обсуждали ранее{[85]}, с материальной точки зрения, такое общество получило название "коммунистического". По мнению "классиков социализма" - это некое конечное состояние социальной эволюции человечества, или "общество без денег". При этом нужно отметить, что коммунизм сам по себе не является несбыточной футурологией. Более того, коммунизм всегда был, он существует и сейчас в форме социальной организации малых социумов (семьи, племена, монастыри, экспедиции, малые поселения и т.д.){[86]}. Это общества без насилия и подавления одного человека другим, а связи и управление этим обществом основаны на осознании каждым членом своих задач на началах добровольности. Но главным условием расширения таких отношений является именно любовь к ближнему. Достижение такого состояния отношений между людьми в обществе и является конечной целью Высокого Коммунитаризма, приблизиться к которым можно не принуждением и без использования аппарата насилия, но иных, отличных от политэкономических инструментов, присущих "иудо-капиталистическому" обществу - т.е. без кредитных денег и "{бесконечного накопления}".   
   
Таким образом, мы приходим к изначальному утверждению, что теория Высокого Коммунитаризма базируется и полностью соответствует 'этике и духовным основам Русского Православия{[87]}.  


ГЛАВА 8. КОММУНИТАРИЗМ В СОЦИАЛЬНОМ УЧЕНИИ ИСЛАМА

Итак, в предыдущих главах мы установили 4 основные принципа "высококоммунитарной концепции", которая. На самом деле не "изобретает" ничего нового, а лишь говорит о том, что было уже давно сказано в Православии. А именно:

1. Управление мирскими делами общества осуществляется общинами, а не партиями. 

2. Мы должны полностью откааться от ростовщичества и судного процента

3. Мы должны изменить подход к правам собственности на средства производства -соблюдая баланс между интересами личности и общества, не отказываясь от права "частной собственности". При этом в течение жизни человек работает в поте лица на благо своей семьи, воспитания и образования детей. После смерти личное имущество остается в наследство семье, а обществу переходят права на средства производства. Тем самым, получая достойные средства к существованию, но понимая "конечность материального блага", люди будут стремиться вкладываться в образование детей. И тогда, вместо династии собственников - "королей крыс" - будут развиваться династии профессионалов, давая развитие и обществу[88] - и не покидая путь к Спасению, указанному Господом - "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах... трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие" (Мтф, 19: 21, 23-24). 

4. В обществе обязательно должен быть "- Высший идеал, выходящий за пределы экономических рамок" - в христианстве это Бог, который есть Любовь и Самопожертвование. 

Попробуем разобраться, как эти Христианские принципы, отраженные в теории Высокого Коммунитаризма, согласуются с социальным учением Ислама.


8.1. Общины в Исламе: "Умма, как земной носитель Верховного Суверенитета"

Общины, уммы (татар. махалли) в исламе до сих пор во многом сохранили своё первоначальное значение, которое они имели и в русской Православной Традиции. В том числе в виде прихода вокруг церкви (от "circa"), и в ранних христианских общинах - "экклесиях", где решались не только духовные, но и социальные, и экономические вопросы, велась повседневная жизнь в соответствии с христианскими нормами и традициями.

Сам термин умма связан с арабским произношением имени религиозного прародителя ислама (Ан-Нахль, {16:120/121}). Сложившись в ходе проповеднической деятельности Пророка Мухаммеда, этот термин в Коране обозначает общины, составлявшие в своей совокупности мир людей (Худ, {11:48/50}). К концу жизни Мухаммедаумма включала уже практически всё население Аравийского полуострова. А после его смерти исламская умма стала земным носителем верховного суверенитета. 

Народы, исповедующие Ислам и организовывавшие свою жизнь и повседневный быт на основе Шариата, так же объединялись в локальные мусульманские общины. В их основе лежали родовые и родственные связи, принадлежность к определенному сословию, профессиональная деятельность, территориальный принцип. Так общины могут быть производственными, торговыми, военными и пр.

Общинный уклад способствовал учреждению самоуправления, призванного обеспечивать стабильное течение жизни, его соответствии обычаям Шариата, неся в себя как градообразующую составляющую, так элементы и соседской, и конфессиональной общины. Так в распространенном в России традиционном "общинном" - суннитском Исламе[89], предстоятелем на молитве может быть любой правоверный мусульманин, хорошо знающий Коран, вне зависимости от своего социального положения. В деревенских мечетях на должность имама до сих пор обычно выбирается наиболее почтенный и сведущий в богословии человек, часто не имеющий специального богословского образования[90].

Имам не только возглавляет совместную молитву и проводит пятничную проповедь. Он является лидером и руководителем общины, представляет её перед государством и обществом, является "кади" (судьей), муфтием, дающим религиозные заключения, и др.

У имама множество обязанностей, среди наиболее важных[91]:

- передавать мусульманам свои знания: "Наставляй же, ведь ты - наставник" (Аль-Гашийа/Покрывающее, {88:21}); принимать решения, предварительно открыто посоветовавшись с общиной: "В (земных) делах прислушивайся к ним" (Аль Имран, {3:159}); учитывать мнение общины прежде всего, даже если сам не согласен с ним; 
- быть скромным и мягким в обращении с людьми: "По милости Аллаха ты был мягок по отношению к ним. А ведь если бы ты был грубым и жестокосердным, то они непременно покинули бы тебя" (Аль Имран, {3:159}); 
- издавать фетвы наиболее легкие для исполнения, а не наоборот; проводить проповедь (хутбу) и совместную молитву не слишком долго и не очень коротко; выбирать наиболее актуальные темы для проповедей, содержащие полезную информация для людей; 
- разрешать конфликты между мусульманами, выступать посредником в семейных конфликтах, денежных разногласиях, укреплять братские отношения; не выделять свою семью "Увещевай свою ближайшую родню" (Аш-Шуара/Поэты, {26:214}); 
- соблюдать то, к чему сам призывает, быть примером для окружающих: "О, вы, кто верует! Зачем вам говорить о том, Чего не делаете вы? Аллаху крайне ненавистны те, Кто говорит о том, Чего не совершает" (Ас-Сафф/Ряды, {61:2-3}); 
- принимать приглашения, навещать больных; любить и прощать свою паству, найти для нее оправдание: "Прости же им (их слабости земные) И испроси для них прощенья" (Аль Имран, {3:159}); 
- заключать браки, участвовать в похоронах, проводить религиозные и нравственные уроки; 
- быть верным представителем мусульман перед государством, защищать их интересы, сохранять добрые отношения с государственными структурами; 
- иметь намерение служить исламу, а не зарабатывать деньги; 
- не приказывать, а призывать: "Вмени в обязанность только самому тебе, и побуждай верующих" (Ан-Ниса/Женщины, {4:84}).

При этом члены общины, прихожане, обязаны:

- уважать и ценить имама, как знающего человека: "Ужель пред Богом будут наравне: Кто знает - с теми, кто неведущ?" (Аз-Зумар/Толпы, {39:9}); 
- слушаться его, только если это не противоречит воле Аллаха и его посланника: "О те, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху, повинуйтесь посланнику и обладающим влиянием среди вас" (Ан-Ниса, {4:59}); 
- не повышать голос на него голос, обращаться к нему уважительно, по имени, отчеству, даже, если он находится с этими людьми в родственных отношениях; 
- содержать имама, не вынуждая его заниматься иной работой, которая повлияла бы на выполнение его обязанностей.

Имам должен жить достойно, его внешний вид должен соответствовать его положению. Община не должна заставлять его просить о помощи или брать в долг. Если зарплаты у имама нет или она недостаточна для него, он вправе искать себе другую работу, и, по мере своих сил и возможностей, заниматься обязанностями имама. В Коране сказано: "О мой народ! Я не прошу у вас богатства за него, Награда мне - лишь у Аллаха" (Худ, {11:29}).

Если какого-либо члена общины не устраивает что-либо в работе имама, тогда он, без свидетелей, сначала дает совет имаму. Если член общины посчитал, что решение имама является недопустимым для мусульман, он может созвать общее собрание, на котором будет присутствовать сам имам. В братской атмосфере каждый человек на этом собрании может высказать свои доводы. Большинством голосов решается, кто прав и как следует поступить имаму в этом случае. И:

- если большинство решает согласиться с мнением имама, инициатор собрания должен уважать и соблюдать общее мнение, даже если он не будет согласен с ними (при этом выход из уммы считается греховным и недопустимым); 
- если же имам противоречит мнению большинства, тогда община имеет право освободить его от своих обязанностей путем простого голосования.

Таким образом, выдвигаемый политтеорией Высокого Коммунитаризма общинный принцип самоуправления полностью отвечает нормам традиционного для России Ислама.


8.2. Отношение к ростовщичеству в Исламе: "Проклятие ростовщику и заёмщику"

Коран однозначно и жестко выступает против ростовщичества: 

"Те, кто поедает рост, восстанут только такими же, каким восстанет тот, кого повергает сатана своим прикосновением. Это - за то, что они говорили: "Ведь торговля - то же, что и рост". А Аллах разрешил торговлю и запретил рост" (Аль-Бакара/Корова, {2:275}). "О, вы, кто верует! Побойтесь Бога и откажитесь от того, Что вам назначено лихвой, Если, поистине, уверовали вы. Но если вы не сделаете это, Услышьте, что грядет война вам от Аллаха и посланника Его" (Аль-Бакара, {2:278/279}). 

"Суґщеґстґвуґет семьґдеґсят три виґда ростовщичества, саґмый безґобидґный из коґтоґрых по тяжести своґей соґотґветґстґвуґет тяжести греґха чеґлоґвеґка, соґвоґкуґпивґшеґгоґся с собґстґвенґной маґтеґрью, наиґхудґшие же виды его приґвоґдят к тоґму, что для тоґго, чтоґбы расґплаґтитьґся с долґгаґми, муґсульґмаґниґну приґдетґся торгоґвать женґщиґнаґми из своґей сеґмьи" (Аль-Хаґким, 2:37)[92]; 

"...Один дирґхем, поґлуґченґный чеґлоґвеґком за счет ростовщичества, пеґреґвеґшиґваґет соґбой тяґжесть греґха того, кто соґверґшил преґлюґбоґдеяґние триґдцать шесть раз" (Ахмад, 5:225)[93]. "Аллах проклял как того, кто берет деньги у ростовщика, так и того, кто занимается ростовщичеством" (Муслим, Китаб уль Мусакат, 1547)[94].

Как отмечают исламские богословы[95], влиятельные круги в мусульманском мире, защищающие капитализм (а чаще всего, одновременно с этим и т.н. "исламскую демократию"), делают это, пытаясь свести всю проблематику ростовщичества к банковской деятельности и устранению явно запретных финансовых операций. Соответственно, лоббируются т.н. "исламские банки" и "исламские финансы", чей смысл заключается в том, чтобы сохранить существующую мировую финансово-экономическую систему, загнав при этом мусульманских предпринимателей в рамки операций, лишь внешне соответствующих шариату. 

Между тем, все современные бумажные и безналичные деньги являются порождением ростовщической системы, завязанной на ФРС США - {гнездо "королей крыс ростовщичества"}. И только введение непривязанной к ростовщическим транзакциям валюты, является необходимым условием и первым шагом для очищения общества от ростовщичества и перехода к коммерческим отношениям, основанным на шариатских принципах.

В качестве таких денег Высокий Коммунитаризм предлагает единственно недоступные для ростовщичества деньги с демерреджем ("свободные деньги" или "деньги Гезелля"[96]) на которые не начисляются проценты, а наоборот - списываются (в размере "стандартной" инфляции: порядка 4-8% в год). Выпускать такие деньги может только государственный/общественный банк. При этом освободившиеся средства используются для блага общества[97].

Таким образом, финансовая концепция теории Высокого Коммунитаризма соответствует не только Православию, но и социальному учению Ислама.


8.3. Благочестие, довольство и пожертвования: "Отношение к правам собственности на средства производства и передаче их общине"

"Саадака" (милостыня)- это подаяние из того, что имеется. И даже половинка финика является милостыней и спасает. 

Многие сподвижники Пророка до встречи с ним жили в невежественном богатстве и роскоши. Приняв Ислам, они жертвовали всем своим имуществом ради установления справедливости. Так {Мусаб ибн Умайр} отказался от богатства, в котором жил в семье, а затем, неся знамя Ислама, отдал свою жизнь в сражении.

Когда умма нуждалась в деньгах, сподвижники Мухаммеда ({сахабы}) по его просьбе о помощи, пожертвовали - кто половину своего состояния, как {Умар ибн Аль-Хаттаб}, а кто и все своё имущество - как {Абу Бакр}, со словами: "О, Посланник Аллаха! Я принес тебе все, что у меня было, а своей семье я оставил Аллаха и его Посланника, и этого им вполне достаточно!"[98]. 

При этом Пророк, говоря "О, Господь! Сделай так, чтобы я прожил в бедности, умер в бедности и был воскрешен вместе с бедняками!" (Тирмизи, Зухд, 37)[99], обустроил в одном из углов Масджид ас-Саадат[100] навес - настоящий приют милосердия, где могли найти прибежище нищие и обездоленные. С этими сподвижниками, называемыми людьми скамьи ("{асхабы суффа}"), он был наиболее близок, как и со всеми, кто был беден; стремился облегчить любые их нужды и примером своей жизни оказал на них самое благоприятное воздействие.

Слова Пророка: "Бедные войдут в рай на 500 лет раньше богатых, а это полдня" (Тирмизи, {Зухд, 37}), "Те, кто увеличивает свое богатство, в Судный день убавят от своего вознаграждения" (Бухари, Рикак, 13)[101], подтверждают то, что истинным мерилом могущества и славы является не богатство, а благочестие. Так Мухаммед говорил благородному сахабу {Абу Зарру}, у которого редко что-либо водилось в доме: "О, Абу Зарр! Добавляй в суп свой воды и раздавай" (Муслим, Бирр, 142)[102].

Говоря о том, что истинным богатством является не материальное, а духовное, Пророк добавлял, что "каждый богат в зависимости от способности быть довольным" (Ахмад бин Ханбал, Муснад, II, 389)[103]. Истинные мусульмане - это те, которые испытывают довольство своей судьбой и расходуют из своего состояния. Поэтому пожертвование является выражением совершенства чувств верующего и его умения сострадать окружающим.

Благородный Умар ибн Аль-Хаттаб, как правитель, должен был въехать в Шам (Дамаск) верхом на верблюде, но вошел в ворота города пешком, потому что очередь ехать верхом подошла его слуге[104]. И это лишь один пример "естественного и повседневного" проявления братства и жертвенности, как одно из главных качеств настоящего мусульманина.

"О, вы, кто верует! Благотворите лучшим из добра, Что вы приобрели, Иль из того, что из земли Мы милостью Своей для вас изводим. И не стремитесь ухватить дурное, Чтобы потом благотворить из этой доли, А сами б этого не взяли, Зажмурив разве что глаза. И знайте, что Аллах свободен от любой нужды И преисполнен славы!" (Аль-Бакара, {2:267}),

"И никаким путем вам благочестия не обрести, Пока вы милостью не будете давать того, Что дорого и любо вам самим; И что бы вы из благ своих ни издержали, Господь, поистине, об этом знает" (Аль Имран, {3:92})

При этом сказано: "Не в том лежит благочестивость, Чтоб на восток иль запад лик свой обратить, А благочестье в том, Чтобы уверовать в Аллаха, И в Последний День, И в ангелов Его, В Писание (Святое) и в пророков; Любя (свое добро), все же делиться им. И с тем, кто близок по крови, И с сиротой, и с нищим, И с путником, и с теми, кто взывает; И дать рабам на откуп, И по часам молитвы совершать, Платить закат, Скрепленный договор исполнить; И стойким быть, и терпеливым В несчастье и в страдании своем, Во все минуты страха и смятенья, - Таков лик праведных - предавшихся Аллаху!" (Аль-Бакара, {2:177})

Пожертвование означает расходование на пути служения милости Божьей имущества и всех имеющихся возможностей. При этом в Исламе не существует строго разделения на "обязательное" и "добровольное" пожертвование, а есть просто "пожертвование", как таковое[105]. Обязательным является лишь само действие, а размер его добровольным, - если иное не предусмотрено условиями социального договора между членами конкретной мусульманской общины. Однако чётко определено, кому предназначены пожертвования: "Пожертвования предназначены для нищих и бедных, для тех, кто занимается их сбором и распределением, и для тех, чьи сердца хотят завоевать, для выкупа рабов, для должников, для расходов на пути Аллаха и для путников. Таково предписание Аллаха. Воистину, Аллах - Знающий, Мудрый" (Ат-Тауба/Покаяние, {9:60}).

Здесь речь идёт только о распределении предписанного "обязательного" "закята", потому что добровольные пожертвования "саадака" можно раздавать любым людям без каких-либо ограничений. Кроме того, социальное учение Ислама формулирует, кого конкретно можно отнести к той или иной категории получателей помощи:

- нищие, к которым относят людей, полностью лишённых средств к существованию, либо зарабатывающих менее половины прожиточного минимума; 
- бедняки, т.е. те, что зарабатывают половину или более половины прожиточного минимума, но не способны обеспечить себя полностью (тот, кто может полностью обеспечить себя, считается богатым, а нищие и бедняки должны получить столько пожертвований, чтобы они не испытывали никакой нужды). 
- люди, которые занимаются сбором, хранением, перевозкой или учетом пожертвований, должны получать жалование за исполнение своих обязанностей; 
- "те, чьи сердца хотят завоевать" - мусульмане считают старейшин или уважаемых людей, которым хотят высказать свою благодарность; 
- пожертвования для выкупа рабов - были актуальны и во времена возникновения Ислама, и, к сожалению, и сегодня. Такого рода пожертвования носят сугубо целевой характер - и будут полностью направлены на выкуп. 
- должники - те, кто взял деньги в долг и оказался неспособным их вернуть - их долги покрывают пожертвованиями; 
- "расходы на пути Аллаха" - к таковым относят тех, кто выступил в качестве миротворца между препирающимися сторонами и потратил на это свои средства. Или же тех, кто сражается во имя Бога.

Несложно заметить, что здесь прописаны практически все стороны жизни общины ("уммы") - от внутренних социальных отношений, до вотношений с внешним миром - включая защиту уммы и Веры.

Господь сообщает мусульманам в Коране, что человек, искренне расходующий на пути служения Господу "всё, что выходит за пределы ваших нужд" (Аль Бакара, {2:219}), не задумываясь о своём будущем, обретет Рай в будущей жизни и в мирской жизни взамен пожертвованного им получит несопоставимо большее:

"Делайте пожертвования на пути Аллаха и не обрекайте себя на гибель. И творите добро, ведь Аллах любит творящих добро" (Аль-Бакара, {2:195}). 
"Тому, кто с добрыми делами явится (пред Ним), Добром (воздастся) большим в десять раз" (Аль-Анам, {6:160}). 
"Если вы раздаете милостыню открыто, то это прекрасно. Но если вы скрываете это и раздаете ее нищим, то это еще лучше для вас. Он простит вам некоторые из ваших прегрешений. Аллах "ведает о том, что вы совершаете" (Аль-Бакара, {2:271}) и многие другие суры и аяты Корана[106].

Не сложно заметить, что и в этом случае социальное учение Ислама совпадает с Православием. Так же нужно отметить, что при заявленных установках на высший идеал, в Исламе нет требования полного ухода мусульман от мирской жизни[107], а обозначается баланс между материальным и духовным, позволяя продолжать земную жизнь людей, их семей, развивать общину и, одновременно, готовиться к встрече с Богом.

Цель социальной концепции Высокого Коммунитаризма - в поиске баланса между частным и общественным, при котором предполагается работать лица на благо своей семьи, воспитания и образования детей, обеспечивая им достойную жизнь, образование и жилье. Человек остается свободен в возможности заработать и жертвовать в течение всей жизни. При этом он может нанимать людей как частный предприниматель, его работники помогают ему развивать его дело. Социальная справедливость заключается в том, что после смерти личное имущество остается в наследство детям, получившим достойное образование и жилье, а обществу (общине, умме) переходят права на средства производства. То, что, согласно суре Аль-Бакара {2:219}, "выходит за пределы ваших нужд".

В этом случае средства производства приобретают свойства вакфа[108] - нетленной собственности, которая не подлежит присвоению и имеет определенные характеристики[109]. В современном понимании вакфы - это "благотворительные фонды", причем, имеющие многовековую историю и в России (хотя и не стоит их идеализировать[110]). Между тем, первым вакфом в истории можно назвать Каабу в Мекке, которую Коран (сура Аль Имран, {3:96}) называет первым молитвенным домом, в котором собирались люди для богослужения. Практически во всех обществах есть определённые выделенные земли и здания - храмы, церкви и другие виды сооружений, - которые строят и веками используются для богослужения.

При коллективном управлении и контролем со стороны уммы, перешедшее в наследство общине средства производства - "коммунитарный вакф" - становится надежным инструментом в доведении средств до нуждающихся. Что полностью совпадает с социальным учением Ислама.


8.4. Бог, как Высший Идеал

Одна из лучших переводчиков смыслов Корана на русский язык - {Валерия (Иман) Михайловна Порохова} - {сказала}, что многие современные мифы и противоречия можно было бы снять, если бы люди знали, что слово "мусульманин" - означает "человек верующий в Бога" или просто верующий[111].

При внимательном прочтении вышеизложенного, несложно заметить, что несмотря на разность в обрядовости, обусловленную, в том числе, разностью климатов и традиций тех мест, где возник и получил наибольшее распространение Ислам, по всем четырем означенным нами пунктам обустройства земной жизни общества, установки традиционного Ислама и Православия полностью совпадают.

Таким образом, мы видим, что социальная теория Высокого Коммунитаризма соответствует нормам Ислама. Что позволяет жить мусульманам и православным в рамках "высококоммунитарного" общества мирно и без противоречий - как это было на протяжении веков на нашей общей земле в России.

И этот порядок {можно и нужно распространить на всю землю}.

   
  

В КАЧЕСТВЕ ЭПИЛОГА. ЕЩЁ РАЗ КРАТКО О КОНЦЕПЦИИ ВЫСОКОГО КОММУНИТАРИЗМА

Коммунитарист это тот, кто является сторонником: 

1. системы организации общества, основанной на Советах самоуправления (если угодно - "кантоны", "земские собрания");

2. отказа от ростовщичества с переходом на новую финансовую систему, принадлежащую обществу, ускоряющую экономические процессы и практикующую  беспроцентные ссуды ("Вместо насилия над классом, совершается насилие над абстракцией - ссудным процентом" и  создаётся "справедливая новая международная финансовая система");

3. разнообразия форм собственности на средства производства с упором на общественную собственность (за смену сложившегося клана собственников, на династии профессионалов). 

4. создания нового "универсального идеалистического и экономического проекта, привлекательного для большинства народов мира". Когда перед русскими встает новая Великая Цель, способная зажечь народ и привлечь другие страны, основанная на Вере, Надежде и Любви.




------------------------------------
{[1]} напр., А. де Бенуа, Против либерализма к четвертой политической теории, Амфора, 2009, 480 стр; А. Дугин, "Четвертая политическая теория", Амфора, 2009, 352 стр.; К. Мямлин, {"Фашизм или Коммунитаризм"}, Институт Высокого Коммунитаризма (далее - ИВК) 
{[2]} К.Мямлин, {"Англичанка гадит" (наркобароны на службе её Величества}), ИВК
{[3]} В.Цымбурский, "Не входить в мировое цивилизованное", выступление на заседании московского клуба "Свободное слово", посвященном теме "Русский фашизм - миф или реальность?", 24 января 1994 года, {"Русский журнал"} 
{[4]} Сравнительные характеристики всех четырех политических теорий - см. К.Мямлин, "{"Тайная формула российской идентичности: "нелиберальный интернационализм"}", сайт ИВК 
{[5]} Н.А. Бердяев, Царство Духа и Царство Кесаря, М., Республика, 1995. С. 288-356
{[6]} И.А. Ильин, "Основы государственного устройства. Проект Основного Закона России" (1938) Москва, "Рарогъ", 1996
{[7]} Вл. Соловьев, "Три силы", 1877, {эл. библиотека "Вехи"} 
{[8]} Пирогов Г.Г. Идеи и принципы коммунитаризма в конце XX в. - начале XXI в., Вопросы истории, 2002, Љ2
{[9]} А.Дугин, "Либераизм - угроза человечеству", {"Профиль" Љ12 (568)}, 31.03.2008
{[10]} Карл Поппер. Открытое общество и его враги, пер. с англ. под ред. В. Н. Садовского, М, Феникс, МФ "Культурная инициатива", 1992
{[11]} Ф. фон Хайек, "Пагубная самонадеянность", эл. библ. {modernlib.ru}
{[12]} Даниэл Белл, Грядущее постиндустриальное общество, пер. с англ. под ред. В.Л. Иноземцева, М., 2001,  288 стр.
{[13]} Мямлин, "{Высокий Коммунитаризм, как Русская Идея}", Кислород, 2011 г., 414 стр.
{[14]} Мямлин, "{Шокирующие цитаты мировой элиты, говорящие об уничтожении человечества...}", ИВК 
{[15]} {"В СМИ началась очередная кампания по "научному обоснованию необходимости сокращения населения""}, ИВК 
{[16]} Велимирови" НиколаЌ. "О єевреЌима" у: Речи српском народу кроз тамнички прозор (из логора Дахау), ИХТУС-Хриш"анска к®ига., Београд, 2000, стр. 193-194
{[17]} "реформисткий иудизм" Нахмана Крохмаля и социал-сионизм Мозеса Гесса - придумавшего основные постулаты "сокровищницы марксизма", см. Мямлин, "{Недетская болезнь левизны в Коммунизме.Ч1. Иудейский корни марксизма}", ИВК
{[18]} В.Ю. Катасонов, "{Экономика Сталина в Истории СССР}", Институт Высокого Коммунитаризма 
{[19]} К.Мямлин, "{Высокий Коммунитаризм, как Русская идея. Партия Высокого Коммунитаризма. Создать, чтобы ликвидировать}", сайт ИВК
{[20]} "{Почему Высокий Коммунитаризм обойдется без нацизма и "иудо-комиссарского триггера"?}"; {"Свободные деньги (Freigeld)"}, сайт ИВК
{[21]} "{Высокий Коммунитаризм, как Русская идея. Вопрос о собственности}", сайт ИВК
{[22]} "{"Глобальный контр-проект". Система финансов и семантика, как оружие}", сайт ИВК 
{[23]} так Дж.Кеннеди убили за попытку отменить власть ФРС, а монархи в России добровольно проводили реформы в пользу народа; см., например, А.Дугин, {"Органическая демократия"}, Консервативная революция, М., 1994
{[24]} тот же К.Поппер - подвергает критике "массовость" {пропорциональной системы}, где "даже крошечные партии могут иметь большое (часто решающее) влияние на формирование правительства и, следовательно, на принятие политических решений", агитируя в пользу двухпартийной системы 
{[25]} С.Елишев, {"Проблемы классификации политико-правовых режимов}", evrazia.org
{[26]} при этом демократия, как форма правления в западном ее понимании, подвергается критике с разных сторон, как от сторонников, так и противников от "правых" ({де Мэстр}, {Эвола}, {Генон} и т.д.) и "левых" идеологических блоков. Но при этом и демократы и их противники сходятся в одном - в рассмотрении конкретных членов общества как "популяцию социальных микробов, наделенных примарными инстинктами", "существ, способных испытывать лишь наслаждение или страдание" ({Поль Вен})   
{[27]} А.Дугин, {"Органическая демократия"}
{[28]} М. Делягин, {"Либералы против либеральных ценностей"}, km.ru
{[29]} если бы общество реально контролировало власть, то развал СCCP был бы невозможен (о чём говорили результаты референдума, который правящая номенклатура проигнорировала). При этом традиционно {Запад предпочитал скупать местные элиты, а Россия предпочитала долгий путь "экстернационализма", надежно вовлекая местных лидеров в общегосударственный административный слой, налаживала промышленную и социальную инфраструктуру, накормила и напоила людей... Русские вложились в модернизацию хозяйства аграрных провинций и заплатили за это огромную цену}   
{[30]} Denis Duclos, "Naissance de l"hyperbourgeoisie?", {http://www.monde-diplomatique.fr/1998/08/DUCLOS/10778}
{[31]} М.Делягин, {"Либералы против либеральных ценностей"}, km.ru
{[32]} Ю.И.Мухин, "Убийство Сталина и Берия: Научно-историческое расследование", М., Крымский мост, 2005 г., 731 с
{[33]} При внимательном анализе становится очевидно, что существуют финансовые группы, которые не только готовы к периодическому "глобальному сжиганию капиталистической прибыли", но и научились усиливать свои позиции, поскольку обладают соответствующими знаниями (которые Карл Поланьи назвал "зловещим интеллектуальным превосходством")   
{[34]} {"Будем реалистами: США - банкрот"} - пишет один из {ведущих экспертов} ФРС (нужно отметить, что и {прочие страны "развитого капитализма" живут далеко не по средствам}). Дальнейшее обслуживание долга возможно лишь за счет дополнительной эмиссии (с последующей неумолимой инфляцией), при этом система канализации "лишних денег" на финансовом рынке дает серьезнейшие сбои (готовиться к смене мировой резервной валюты {призвал} и глава ФРС Б.Бернанке)   
{[35]} Сильвио Гезелль, "{Естественный экономический порядок}" 
{[36]} К.Мямлин, "{США готовятся сбрасывать бумажные доллары, чтобы ввести деньги Гезелля. Кто получит дидвиденды с нового Бреттон-Вудса?}", ИВК
{[37]} Irving Fisher, {"Stamp Script"}, New York; Adelphi Company, 1933  
{[38]} методика установления величины демерреджа еще потребует дополнительного изучения, но очевидно, что эмиссия должна происходить под конкретные нужды экономики. Первоначальный размер эмиссии "свободных денег"  привязать к "стандартным деньгам" для замены, а потом выходить на политику регулирования и привязки к потребностям экономики. Если требуется сжатие массы - естественным образом через отрицательную доходность (варианты возможны), если возникает потребность в увеличении денежной массы - увеличение эмиссии, если на прежнем уровне - постоянная эмиссия в размере компенсации демерреджа 
{[39]} {Маргрит Кеннеди}, {"Деньги без процентов и инфляции"}, 1995, пер. швед. Лилии Кальмер
{[40]} где католическое духовенство {решило снять запреты на банковские проценты для католических банков}, а в исламских странах {предлагается паллиативное решение проблемы}, в качестве которого лоббируются т.н. "исламские банки", чей смысл заключается в том, чтобы сохранить существующую мировую финансово-экономическую систему, загнав при этом мусульманских предпринимателей в рамки операций, внешне соответствующих Шариату
{[41]} к 1944 году  ВВП США и золотой запас стали составлять 50% от общемировых, а к 1947 году - и все 70% от мировых запасов золота 
{[42]} по состоянию на 1 марта 2014 г. {http://www.cbr.ru/statistics/} 
{[43]} Э. Фромм, {"Психоанализ и религия; Искусство любить; Иметь или быть?"}, пер. с анг., Киев, Ника-Центр, 1998, 400 c.
{[44]} юридически сформулировано в статьях 544, 545 {кодекса Наполеона} от 1804 г. Созданием четко регламентирующего права кодекса, и особенно этих статей, можно объяснить популярность "диктатора Бонапарта" в "либеральных кругах Европы". После его свержения, кодекс продолжал действовать, в т.ч. и в большей части освобожденной от французов Германии. Во Франции кодекс действовал до середины 50-х годов ХХ века практически без изменений   
{[45]} при этом современный капитализм подкупает и развращает личность "{вседозволенностью в области личных прав}" - от любых видов секса, до полетов в космос - вопрос лишь в количестве денег. Платой за это являются  жесткие ограничения реальности в области капиталистических социально-экономических отношений: нельзя ввязываться в масштабные коллективные действия, поскольку это неизбежно приведет к "тоталитарному террору"; нельзя говорить о социальном государстве, поскольку это противоречит священной формуле "снижение расходов - повышение эффективности"; нельзя изолироваться от глобального рынка, что бы не стать жертвой призрака северокорейского чучхе
{[46]} Жак Аттали, "На пороге нового тысячелетия",1991, {http://royallib.ru/}
{[47]} К.Мямлин, "{Оруэллианский капитал-тоталитаризм. Цель власти - власть}", ИВК
{[48]} цит. по  А.Фурсов, "{Рукотворный кризис}"
{[49]} В.Зомбарт, "{Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека}", пер. с нем., Ю. Н. Давыдов, В. В. Сапов, М., Наука, 1994
{[50]} {Tony Honore}, {Responsibility and Fault}, Hart Publishing, 1999; Дуглас С. Норт, {"Насилие и социальные порядки"}, инст. Гайдара, 2011; {Оливер Уильямсон}, "{Вертикальная интеграция производства:соображения по поводу неудач рынка}"; О.Уильямсон, "{Экономические институты капитализма}", пер. с англ. - СПб.: Лениздат ; SEV Press, 1996, 702 с.; Армен Алчян, {"Парадигма прав собственности}" и др.
{[51]} {http://lenta.ru/news/2010/05/28/kid/}
{[52]} {http://lenta.ru/news/2010/02/02/heritage/}; {http://lenta.ru/news/2010/02/03/potanina/}
{[53]} {http://flb.ru/info/40886.html}
{[54]} {http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/05/28/235758}
{[55]} Конкретизация параметров средств производства, которые определяют переход права на наследование от прямых наследников к обществу потребует дискуссии. При этом заметим, что столь привычная нам современная сберегающая экономика, основанная на стремлении собрать вещественные подтверждения блага в одном месте, является {достаточно поздним порождением}. До этого им предшествовал {"потлач" - одаривание. Переход вещей осуществлялся в форме раздачи, предыдущие вещи уничтожались в жертвенных кострах, и только после этого становилось возможным производство новых}. Основанием этому было опасение, что передача старых вещей в социальный мир может перенести с собой и вредоносные свойства, которые им были потенциально сообщены (А.Секацкий)
{[56]} нужно отметить, что понимание вреда уравнения, не оправданного реальными социально-политическими условиями, было: "Где причина текучести рабочей силы? В неправильной организации зарплаты, в неправильной тарифной системе, в левацкой уравниловке в области зарплаты." (И.Сталин, "Новая обстановка - новые задачи", 1931 г.), "...Всякому ленинцу известно, если он только настоящий ленинец, что уравниловка в области потребностей и личного быта есть реакционная мелко - буржуазная нелепость..." (он же, Отчетный доклад XVII съезду партии, 1934г.). Но эти принципы в "стране победившего социализма" так и не смогли провести до конца - находясь в идеологических рамках установленных догмами марксизма 
{[57]} "Umfrage: Neun von zehn Deutschen fordern neue Wirtschaftsordnung", 18 августа 2010, {spiegel.de}
{[58]}  К.Мямлин, "{Иудеи. Сломанное сознание париев человечества. Часть III}", ИВК
{[59]} {В.Катасонов. "Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма"}, ИВК; В.Зомбарт, {Евреи и хозяйственная жизнь.} СП(б), "Разум", 1912; Зомбарт, "{Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека}", пер. с нем., М., Наука, 1994, 443 с. и др.
{[60]} кроме того важно знать, что до "никоновских реформ" в Писании был совершенно другой перевод - и вместо "рабов Божьих" христиан именовали "отроками Божьими", что принципиально меняет подход к осмыслению себя по отношению к Богу и "власти помазанника" - когда сын Алексея Михайловича - Петр I - после посещения захваченной иудо-протестантами Англии своим "высочайшим решением" взял и "юридически" превратил русских крестьян (от слова "христиане") - в рабов 
{[61]} К.Мямлин, "{"Индоевропейские"? Нет, Русские народы!}", ИВК 
{[62]} {Мавро Орбини, "Историография народа славянского"}, ИВК
{[63]} перейдя через католичество и в другие языки - chiesa (ит.), йglise (фр.),  iglesia (исп.), chirсh (англ.), Kirche (нем.). Поменялось понятие -------- и в греческом, превратившись в "Kyriakуs oнkos" ("дом Бога"), поскольку греки после униатства обучались в училищах, где в основном преподавали иезуиты 
{[64]} Деян, 11:27-30; 12:25; 1Кор, 16:1-4
{[65]} Мтф, 6:1-4, 19-21; Еф, 4:28
{[66]} 1Тим, 5: 3, 9, 16
{[67]} 1Тим, 6:18-19
{[68]} Лк 6: 30,34-35
{[69]} "специализированная" монета, которая принималась в качестве монопольного подушевого храмового сбора, печаталась с подачи Синедриона - собрания иудаистской элиты, имеющего судебную и исполнительную власть, состоявшую из 71 члена, самому замещавшему освобождавшиеся в своей среде места. Председатель С. ("нази"), которому воздавались царские почести, был обыкновенно Первосвященником Иерусалимского Храма. Остальные 70 членов делились на три категории: священников, приносивших жертвы; книжников - толкователей закона; глав знатнейших родов. Начиная с 130 года до Р. X. времени первосвященства Иоанна Гиркана, сына Симона Маккавея, установился обычай чеканить еврейская монеты от имени "Первосвященника и Синедриона", (по Флавиан Бренье, "{Евреи и Талмуд}", М.,"Ладомир", 1994) 
{[70]} Мтф 21:12; Мк 11:17
{[71]} Н.В.Сомин, "{Климент Александрийский и свт. Иоанн Златоуст: два взгляда на богатство и собственность}", сайт "Христианский социализм, как Русская Идея"
{[72]} Р. Беккин, "{Ссудный процент в контексте религиозно-этнических хозяйственных систем}"
{[73]} {"Кормчая книга"} (от ст.-слав. кръмьчии - "рулевой", греч. ----- ------- - "сборник канонов") - восходят к византийскому "{Номоканону}", составленному в VI веке константинопольским патриархом {Иоанном Схоластиком}. Во XI века Номоканон был переведён и распространён на Руси св. Мефодием Моравским, где получила свое название "Кормчие". В 1274 году на {церковном соборе во Владимире} митрополит {Кирилл} предложил в качестве руководства для управления церковью Кормчую книгу, переведённую в 1225 году в Сербии с греческого на церковнославянский, которая была дополнена статьями Русской правды, уставами князей Владимира и Ярослава, правилами Собора 1274 года и др. В 1650 году была издана в типографии т. н. {Иосифовская Кормчая книга}, в 1653 году - Никоновская (по имени патриархов). Последнее обновленное издание Кормчей книги состоялось в 1816 году, но Иосифовская Кормчая книга переиздавалась в 1912 и 1998 гг. 
{[74]} "Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепискоґпа Константинопольского, в русском переводе", тт. I-XII, Издание С.-Петербургской Духовной Академии, 1894-1911, т XI, стр.560, (здесь и далее цит. по указ. работе Н.В.Сомина)  
{[75]} там же, т VII, стр. 885-886 
{[76]} Мтф, 19: 21, 23-24
{[77]} "Творения св. Иоанна Златоуста", т III, стр. 367 
{[78]} Ibidem, т. VII, стр. 646 
{[79]} Ibid., т. II, стр. 33 
{[80]} Ibid., т. VI, стр. 243 
{[81]} Ibid., т. VII, стр. 467
{[82]} Ibid., т. XII, стр. 26 
{[83]} Ibid., т. VII, стр. 751 
{[84]} Н.В. Сомин, "{Стяжание и Служение}", сайт Института ВК, 26.06.12
{[85]} Мямлин, "Высокий Коммунитаризм, как Русская Идея", гл. "{Захватывающая мечта о будущем}", стр. 110-115 
{[86]} Мало кто знает, но в 60-х годах в СССР был поставлен {эксперимент по коммунистическому общежитию}. На Шпицбергене, где у СССР была концессия на добычу угля, был построен городок для советских специалистов. Естественно {люди туда ехали за деньгами} - т. е. не были бессребрениками. В этой колонии были свои магазины. Экспериментаторы поставили советскую колонию Шпицбергена в условия, похожие на коммунизм, - объявили, что все товары можно брать бесплатно по потребности. Сначала все бросились хватать, особенно икру, сигареты и т.д. Но магазины упорно заполняли товарами. И тогда люди успокоились и стали брать ровно столько, сколько им нужно. Но главное оказалось впереди. Спустя некоторое время они стали бесплатно брать меньше товаров, чем раньше покупали...  
{[87]} "православие" - дословно соответствует греческому "ортодоксия" (---------) - прямое мнение, правильное учение", "правоверие"; ----- (прямой, правильный) + ---- (мнение, слава - причем в античную эпоху семантика была еще более многогранной - см. словарь И.Х. Дворецкого (М., 1958, Т. II) глагол ---------- переводится как "иметь правильное мнение, здраво судить"; словарь А.Д. Вейсмана (издание 5-е, 1899) в качестве основного значения слова "----" даёт "мнение, представление, предположение" 

[88] "Высокий Коммунитаризм, как Русская идея", Кислород, 2011 г., гл. "{Финансовая система, которая улучшит нашу жизнь и станет глобальным контр-проектом}"

[89] Так и главой халифата - халифом у суннитов, составляющих 90% мусульман, может быть только человек, избираемый всем халифатом; у шиитов, которых порядка 10% от общего числа мусульман, должности священнослужителей наследуются по линии потомков Али - двоюродного брата пророка Мухаммеда

[90] этот же принцип существовал и в христианстве, когда община самостоятельно избирала из себя наиболее достойного и сведущего в богословии религиозного человека в качестве священника, а рукополагал его епископ - звание которому преемственно передано от апостолов, и рукоположен он в чин не менее, чем двумя епископами (см., напр. прот. Геннадий Нефедов, {"Таинства и обряды Православной Церкви"}). Отметим, что обязанности священника и имама практически идентичны.

[91] см. шейх Висам Али Бардвил, {"Роль имама в мусульманской общине"} 

[92] цит. по шейху Мухаммаду Салиху Аль-Мунаджжиду, {"Запретное, по отношению к которому люди проявляют небрежность, но которого следует остерегаться"}

[93] там же, стр. 26

[94] цит. по имам Захаби, "76 Больших грехов", пер. с тур. Салават Муталов, М.: Издательская группа "САД", 2010, стр. 35

[95] Мямлин, цит. по Харун Сидоров, "{Ислам vs. Капитализм"}, Институт ВК

[96] см. Мямлин, "{Свободные деньги (Freigeld)}", Институт Высокого Коммунитаризма

[97] Мямлин, "Высокий Коммунитаризм...", гл. "{Финансовая система, которая улучшит нашу жизнь и станет глобальным контр-проектом}"

[98] "Сунан" Абу Дауда, 1678; "Сунан" Тирмизи, 3921, цит по Абдуль-Малик аль-Касим "{40 уроков тем, кто застал Рамадан}"

[99] цит. по Осман Нури Топбаш, "Вакуф. Благотворительность. Служение", Стамбул 2004, 1-е издание, перевод с тур. Дауд Кадыров

[100] Мединская мечеть в период Аср ас-Саадат

[101] цит. по Осман Нури Топбаш;

[102] любящие метить всё своими штампами британские иудо-протестанты впоследствии назвали Зарра "первым представителем исламского социализма": {Abu Dharr al-Ghifari}, Oxford Islamic Studies Online; HannaSami A. {Arab Socialism: A Documentary Survey}, Leiden: E.J. Brill, 1969, 273 стр.

[103] цит. по Осман Нури Топбаш

[104] О.Н. Топбаш, {"Созвездие праведных халифов"} , пер. с тур., Изд. группа "САД", 2008, стр. 27

[105] Впрочем, есть сложившиеся нормы и традиции, например, касаемо жертвенных животных: "Так ешьте их мясо и кормите обездоленного бедняка" (аль-Хадж, 22/28, 36), когда поощряемо разделить мясо на 3 части - одну оставить своей семье, одну раздать родственникам и знакомым, а одну раздать бедным (Абу Дауд, Адахи, 9-10/2813)

[106] "...Даёт на подать тайно или явно Из благ, которыми Мы наделили их, (Смеют) надеяться (на прибыль) от торговли, Которой никогда Мы не дадим пропасть" (Фатыр/Творец, {35:29}); 
"Скажи: "Господь мой, истинно, Надел Свой ширит или мерой раздает Тому, кого сочтет Своим желаньем; И что бы вы из своего добра ни издержали, Он возместит ваши (затраты), - Он - лучший из распорядителей потребного (для жизни)" (Саба, {34:39}) 
"Что бы вы ни потратили, какой бы обет вы не дали, Аллах знает об этом. Но для беззаконников нет помощников" (Аль-Бакара, {2:270}). 
"Если вы раздаете милостыню открыто, то это прекрасно. Но если вы скрываете это и раздаете ее нищим, то это еще лучше для вас. Он простит вам некоторые из ваших прегрешений. Аллах "ведает о том, что вы совершаете" (Аль-Бакара, {2:271}). 
"...Все, что вы расходуете, идет на пользу вам самим. Вы расходуете это только из стремления к Лику Аллаха. Какое бы добро вы ни израсходовали, вам воздастся сполна, и с вами не поступят несправедливо" (Аль-Бакара, {2:272}). 
"Милостыня полагается беднякам, которые задержаны на пути Аллаха или не могут передвигаться по земле. Неосведомленный считает их богачами по причине их скромности. Ты узнаешь их по приметам: они не выпрашивают у людей милостыню настойчиво. Какое бы добро вы ни израсходовали, Аллах знает об этом" (Аль-Бакара, {2:273}). 
"Тем, кто расходует свое имущество ночью и днем, тайно и явно, уготована награда у их Господа. Они не познают страха и не будут опечалены" (Аль-Бакара, {2:274}). 
"Многие из их тайных бесед не приносят добра, если только они не призывают раздавать милостыню, совершать одобряемое или примирять людей. Тому, кто поступает так, стремясь к довольству Аллаха, Мы даруем великую награду" (Ан-Ниса, {4:114}) и др.

[107] как, к примеру, у гностиков - катар, альбигойцев и пр. (см. Мямлин, "{Бунт Теней Исполненного или краткая история "ветхозаветствующего" прозелитизма. Часть I-II}", Институт ВК)

[108] вакф - от араб., "ограничивать", "сохранять"

{[109]} А именно: 1. Переданная обществу собственность остается вакфом навсегда. Ликвидация такой разновидности вакфа, как недвижимость, возможна только в результате длительного процесса и обмена по решению суда на аналогичную по стоимости недвижимость, которая так же становится вакфом. К этому процессу подходили очень щепетильно, и во многих городах и деревнях Египта, Палестины, Сирии, Ирана до сих пор хранятся документы и дела вакфа XV-XVI вв. При этом вакф практически не должен был терять стоимости

2. Так как вакф является добровольным актом благотворительности, доходы от него должны направляться на цели, предусмотренные его основателем, и не могут быть изменены по решению суда, пока заявленная задача: а) совместима с Шариатом; б) выполнима. Если цель вакфа становится невозможной, доходы от него должны быть потрачены на подобные цели; а если нет, то они переходят к бедным и нуждающимся. Наиболее важные условия создания вакфа: 
- имущество должно быть ценным (в мусульманских традициях это земли, здания, скот, книги, ювелирные изделия, оружие, с/х орудия и т.д.); 
- собственность предоставляется в вакф на постоянной основе, основатель должен быть юридической дееспособным (т.е. вакф не может сделать ребенок, сумасшедший или тот, кому это имущество не принадлежит); 
- целью вакфа является благотворительность, следовательно, вакф в пользу богатых недопустим; получатели должны быть живыми и законнорождёнными; вакф мёртвым не допускается.

[110] Вакфы учебных учреждений, которым ханом были переданы 25% земельных угодий в Крыму, были утверждены императорским Манифестом от 8 апреля 1783 года. Далее мечети не могли больше увеличивать свои угодья, а передавать свои земли могли только дворянам - по сенатскому указу от 9 ноября 1794 г. по урегулированию земельных отношений в Крыму. 

Закон "О вакуфских в Крыму имениях" от 22 марта 1829 г. назначил ответственных за сохранность земель в лице муфтия и Таврического магометанского духовного правления, с ведением специальных книг и описей. Доходы с них распределялись через старейшин общин (мутаваллиев) по желанию жертвователей. 
Вследствие массовой миграции крымских татар после Крымской войны, где они выступили на стороне англичан и французов, часть мечетей была упразднена, а вакфы оказались в ведении духовенства. В результате вскрытых злоупотреблений, в 1865 г. после прошения татарской уммы вакфы вновь передали старейшинам. Однако, и здесь возникли проблемы, после чего в 1874 г. по запросу верховного муфтия Крыма контроль над частными вакфами был передан местной Палате государственных имуществ, потеряв при этом всякую связь с началами мусульманского права. 
В начале 1880-х гг. обнаружились новые нарушения со стороны религиозного органа. В результате в 1885 г. была учреждена "Комиссия о вакуфах" из представителей МВД, местных губернского и духовного правлений. В 1891 г. вступил в силу закон "Правила заведования вакуфными имуществами". Было разрешено отдавать вакфные земли в аренду сроком до 3 лет. Мутаваллиями признавались исключительно духовные лица, возглавляющие приходы. Комиссия отслеживала сдачу вакфных земель в долгосрочную аренду товариществам безземельных татар, дозволяя устраивать поселения. Не имеющие вакфы мечети или бедные приходы могли получать из капитала упраздненных мечетей единовременные пособия до 900 руб. на ремонт или постройку мечети, школы и другие нужды. В начале ХХ века на эти нужды расходовалось примерно 30-40 тыс. руб. 
Постоянный источник дохода в виде вакфных земельных угодий площадью до 7 тыс. дес. имели в 1890 г. 47 мектебов и медресе. При этом 86% недвижимости принадлежало медресе Зенжерле в Бахчисарае и медресе в д. Даир. 
В 1912 г. в Крыму числилось 88,3 тыс. дес. вакфных земель, в том числе 22,5 тыс. дес. в фонде упраздненных мечетей и 65,8 тыс. дес. - за действующими исламскими институтами . Вакфный капитал упраздненных мечетей составлял 528 тыс. руб., действующих религиозных учреждений - 235 тыс. руб., итого - 763 тыс. рублей. Последняя сумма принадлежала 234 отдельным учреждениям. 
В 1912 г таврический муфтий Адиль Мурза Карашайский с целью устранения таких перекосов высказывался за секуляризацию вакфных имуществ с сосредоточением их в руках одного правительственного учреждения, которое и расходовало бы получаемые доходы на нужды исламских институтов по ежегодно составляемым сметам расходов, утверждаемым государственной властью. 
В 1914 г. по инициативе таврического муфтия контроль над расходованием средств на ремонтные и строительные работы стал осуществлять строительный комитет местного губернского управления (подробнее см. д.и.н. И.К. Загидуллин, {"Управление вакфами в Крыму"})

......... 
Если народ, который 20 лет назад мечтал о свободе, сегодня выбирает рабство...
2013 http://www.novayagazeta.ru/politics/56123.html
Владимир Пастухов04.01.
доктор политических наук, St.Antony College, Oxford
Поколению, жадно читавшему стенограммы
Съездов народных депутатов, посвящается...
Если народ, который 20 лет назад мечтал о свободе, сегодня выбирает рабство, если его тошнит от слов "равенство" и "братство", если он скучает, когда говорят о демократии, и засыпает, когда заходит речь о Конституции, то это еще не значит, что вам не повезло с народом. Это значит лишь то, что кто-то этот народ здорово обманул, и теперь он никому не верит.
Первородный грех русской революции
4 февраля 1990 года в Москве прошла самая массовая в истории СССР акция протеста, в которой приняли участие, по разным оценкам, от 300 тысяч до 1 миллиона человек, требовавших отмены 6-й статьи Конституции, закреплявшей доминирующее положение компартии в политической системе страны. Опросы общественного мнения показывали, что требования митингующих поддерживает более половины населения России и более 70 процентов жителей Москвы и Ленинграда. Через три дня, 7 февраля 1990 года, на пленуме ЦК КПСС было принято решение отказаться от руководящей роли КПСС, установить многопартийную систему и ввести пост президента СССР. Это стало прологом будущей революции.
24 декабря 2011 года на самый массовый митинг протеста против "нечестных выборов" пришло, по разным оценкам, от 30 до 130 тысяч человек. Лидерами протеста оказались в прямом и переносном смысле дети тех, кто выводил людей на площади 20 лет назад. Однако никакого развития и по-настоящему массовой поддержки это движение не получило. Буквально через несколько месяцев политическая активность населения пошла на спад, а инициатива перешла к власти. Через год, осенью 2012 года, правительство осуществило очередной цикл конституционных контрреформ, уверенно пустив "под нож" не только "дух Конституции", но и ее букву. Так был дописан эпилог контрреволюции, которая подготовлялась без малого 10 лет.
Почему детям не удалось сделать то, что сумели сделать их отцы? Смею предположить, что это случилось потому, что отцы предали ту самую революцию, которую они совершили. Они разменяли свободу на приватизацию и таким образом выбрали для новейшей России ту судьбу, которую она заслуживает.
Приватизация - это первородный грех антикоммунистической (либеральной) революции в России. Не раскаявшись в нем, Россия никогда не сможет вернуться обратно в русло конституционного и демократического движения. Именно варварская, в равной степени социально безнравственная и экономически бессмысленная приватизация подорвала на многие десятилетия веру русского народа в либеральные ценности.
Парадоксальным образом самые оголтелые сторонники режима и самые отвязные его противники выступают в вопросах приватизации единым фронтом. Приватизация - одна из самых табуированных тем в современном российском обществе. Ее критики неизменно оказываются вытесненными на периферию дискуссии о будущем России. Требовать пересмотра итогов приватизации считается даже более неприличным, чем заявлять о неизбежности революции и диктатуры. Приватизация негласно стала "священной коровой" российского посткоммунизма. Ей молятся и Кремль, и многие вожди Болотной площади. Пришла пора ее зарезать.
Варварская приватизация
Принято считать, что в XX веке Россия дважды, в начале и в конце, пережила крупнейшую политическую и социальную революцию. Однако если большевистскую революцию, вне всяких сомнений, можно считать и политической, и социальной, то сказать такое о перестройке и последовавших за ней катаклизмах язык не поворачивается. То, что это был политический переворот, не вызывает сомнений, а вот то, что это была социальная революция, кажется сильным преувеличением. Власть и собственность в России после перестройки фактически остались в руках того же класса (или мягче - той же элиты), который владел ими до переворота. Изменились лишь формы его политического господства.
К началу перестройки советская элита состояла из номенклатуры, верхушки интеллигенции и криминальных авторитетов. Они же собственно и составили костяк сегодняшней российской элиты. Никакой "социальной революции" в России ни в 90-е, ни в "нулевые" не произошло. Если уж искать настоящего революционера в этом смысле, то им окажется Брежнев, при котором произошло кардинальное изменение в положении "советского дворянства", отделившегося от государства и осознавшего свои особые (частные) клановые интересы. Главный из них состоял в том, чтобы защитить фактическое право распоряжаться государственным имуществом как своим собственным. Приватизация была тем способом, при помощи которого советская элита смогла превратить свое "право де-факто" в "право де-юре".
Апологеты приватизации пытаются поставить знак тождества между нею и признанием права частной собственности, без которого дальнейшее развитие российского (советского) общества было действительно невозможно. На самом деле приватизация в том виде, в котором она была проведена, не имеет никакого отношения ни к развитию института частной собственности, ни к развитию конкурентной рыночной экономики, ни к развитию демократии. Наоборот, всё, что за 20 с лишним лет было достигнуто в России в этих областях, было сделано не благодаря приватизации, а вопреки ей. Если говорить о демократизации общества, то пик этого процесса был пройден еще во времена Горбачева, а с началом приватизации как раз совпало сворачивание демократии. Новая Конституция была написана кровью российского парламентаризма на приватизированной совести нации.
Именно приватизация является демиургом современного российского общества и государства со всеми его проблемами и дисфункциями. Последствиями "ускоренной" приватизации стали парализующее общество социальное неравенство (нашедшее воплощение в постсоветской олигархии) и тотальная криминализация экономической, социальной и политической жизни. Приватизация замедлила все рыночные и демократические реформы в России, а некоторые из них сделала невозможными. Она стала крупнейшей социальной катастрофой со времен большевистской революции и Гражданской войны.
Гангстерская национализация
Нет ничего удивительного в том, что уже к середине 90-х годов прошлого столетия неприятие приватизации большинством населения стало основным лейтмотивом политического протеста. К 1996 году на этой почве даже возникла угроза смены власти, нейтрализовать которую Кремлю удалось только благодаря предательству лидеров коммунистической партии, успевшей к этому времени под шумок "приватизировать" левое движение.
Сегодняшние коммунисты несут наряду с правительством прямую ответственность за все, что происходило в России, начиная с середины 90-х годов. Тряся на словах пыльными тряпками псевдомарксистских догм, они на практике признали итоги приватизации и комфортно встроились в выросшую из нее экономическую и политическую систему. Именно соглашательская позиция коммунистов позволила избежать своевременного пересмотра итогов приватизации, вследствие чего историческое развитие России зашло в тупик. В непосредственной связи с предательством коммунистов находятся и залоговые аукционы, поставившие точку в разграблении страны.
Владимир Путин, придя к власти, незамедлительно предпринял шаги, направленные на закрепление итогов приватизации, в частности, внеся соответствующие поправки в Гражданский кодекс Российской Федерации. В то же время он должен был политически реагировать на мощнейший общественный запрос, смысл которого сводился к проведению ренационализации. Перехват лозунгов протестного движения - дело для Путина не новое. Еще в начале "нулевых" он поднял брошенную ему перчатку и ответил на вызов. Именно к проведению скрытой национализации сводится содержание всей его экономической политики в течение 10 последних лет.
Прямой отказ от приватизации был для Путина невозможен, так как он получил власть из рук тех, кто был главным ее бенефициаром. Поэтому он инициировал "кривую национализацию", при которой собственность формально продолжала оставаться частной, но распоряжаться ею без согласия правительства было уже невозможно. Эта национализация оказалась такой же бандитской, какой была сама приватизация. Государство при помощи спецслужб и с прямой опорой на криминал выстроило систему неформального контроля над предпринимателями, в основе которой лежал экономический террор (право правительства отнять любую собственность у любого собственника, а самого его репрессировать).
"Кривая национализация" - это политический компромисс. С одной стороны, многочисленные рантье, возникшие вследствие приватизации, сохранили возможность и дальше получать свою ренту. Этот паразитический класс даже существенно увеличился в размере, пополнившись многочисленными представителями "силовой бюрократии", не успевшими к "первой раздаче". С другой стороны, все они превратились в условных держателей активов, распоряжающихся ими с разрешения правительства, которое накладывает на них разнообразные обременения как социального, так и коррупционного характера.
Эта уродливая система, основанная на слегка задрапированном голом насилии, не решая ни одной из проблем, порожденных приватизацией, добавила к ним новые проблемы, ставшие следствием порождаемого ею правового беспредела. Именно попытка осуществить скрытую национализацию привела к окончательному превращению России в мафиозное государство. Путин "лечил" Россию, но не вылечил. Своей двусмысленной политикой он лишь загнал болезнь внутрь.
Левая пробка на правой полосе
Возвращение России к либеральной политике возможно через решение задач, которые обычно стоят перед левым движением. После того что реформаторы сделали с Россией в начале 90-х годов, на "правой полосе" образовалась "левая пробка". Теперь на смену "тупику коммунизма" пришел "тупик приватизации".
На первый взгляд ситуация выглядит совершенно безнадежной. Приватизация - это консервант для нынешних экономической и политической систем. Их нельзя изменить, не пересматривая ее итогов. В то же время пересмотр итогов приватизации 20 лет спустя может дать старт к такому жесткому переделу собственности, который ни одно правительство не будет в состоянии контролировать.
Нет ответа и на вопрос о том, где пролегают те нравственные и правовые границы, внутри которых должна проводиться национализация сегодня. Ведь приватизированы были не только сырьевые компании и крупные банки. По всей стране миллионы людей сыграли за 20 лет в "русскую рулетку". И с точки зрения метода приватизация какой-нибудь "Сибнефти" мало чем отличалась от приватизации какой-нибудь овощной базы в каком-нибудь уезде. Более того, могу предположить, что вокруг уездной базы подчас кипели шекспировские страсти похлеще, чем в криминальном романе Абрамовича с Березовским. Но нельзя же повернуть историю вспять и отобрать все овощные базы у их нынешних владельцев. Приватизация повсюду проходила одинаково криминально. Вся Россия покоится на этом шатком фундаменте. Тронь его, здание может просто сложиться как карточный домик.
Трудность задачи, однако, не освобождает от необходимости искать решение. Одно из возможных решений подсказала сама жизнь. Как в известном фильме Гайдая - "Тот, кто нам мешает, тот нам поможет". Экономический кризис 2008-2009 годов подтвердил полное фиаско идеологии и практики приватизации, показав, что значительная доля выросших на этой почве "частных" предприятий экономически несостоятельны и без помощи государства существовать не могут. Раздать имущество в частные руки - не значит создать класс предпринимателей. Да, какая-то часть новых собственников сумела создать эффективные коммерческие предприятия, но большинство все эти годы просто стригло купоны до тех пор, пока кризис сам не постриг их как овцу.
Сегодня правительство, как в советское время, через созданные им специальные институты вроде ВЭБ и ВТБ, а также десятками других способов закачивает огромные деньги в формально частные предприятия, искусственно поддерживая их на плаву, спасая от неминуемого банкротства, но при этом не отбирает эти предприятия у их владельцев. В чем же состоит роль собственников этих когда-то приватизированных предприятий? В том, чтобы перекладывать в свой карман часть выделяемых государством средств. Трудно представить себе более абсурдную ситуацию. В этом случае паразитическая природа российской олигархии становится очевидной для всех.
Но это значит, что ренационализация может быть хотя бы частично проведена за счет простого включения рыночных и конкурентных механизмов. Если вследствие приватизации возникло эффективно работающее рентабельное предприятие, что является скорее исключением, подтверждающим общее правило, то оно не нуждается в национализации. В конце концов, его владельцев со временем можно заставить возместить издержки через выплату налогов. Правда, для этого необходимо вернуться к дифференцированной ставке налогообложения. Но уж если приватизированное предприятие находится фактически на дотации государства (через предоставляемые на нерыночных условиях кредиты, через гарантированный госзаказ или даже через прямые субсидии), то нет никаких оснований оставлять его в руках неэффективных собственников. Национализация частично произойдет сама по себе, если государство прекратит поддерживать на плаву то, что обречено утонуть.
Так или иначе, общество должно защитить себя от паразитического класса, непомерно раздувшегося вследствие приватизации. Он является сегодня главным тормозом исторического прогресса России. Путин был и остается лишь главным защитником и выразителем интересов этого класса. Поэтому оппозиция должна предъявить обществу не программу борьбы с Путиным (путинским режимом), а стратегический план преодоления последствий той экономической, социальной и политической катастрофы, которой стала для России приватизация и которая, собственно, Путина и породила.
Скрытной мафиозной национализации, которую с 2003 года осуществляет Путин, должна быть противопоставлена альтернативная программа открытой и прозрачной национализации, целью которой является не возврат в советское прошлое, а подготовка почвы для создания по-настоящему конкурентной и свободной экономики. Только таким образом либеральная (да и любая другая) оппозиция сможет вернуть себе доверие народа и обеспечить тот уровень поддержки, который имело демократическое движение начала 90-х годов.
Национализация свободы
Парадоксальным образом в России путь к демократии и рынку пролегает через национализацию. Для современной России национализация - это вовсе не левая, а правая, причем радикально либеральная, программа. Задача национализации состоит в том, чтобы вывернуть Россию из того зигзага, в который ее закрутила криминальная приватизация. У меня нет программы национализации, но у меня есть четкое понимание того, что такая программа должна быть подготовлена. Потому что та национализация, которую устроил Путин на паях с кооперативом "Озеро", меня категорически не устраивает. И только потом, когда все завалы будут расчищены, Россия сможет вернуться к идее приватизации, но уже на рыночных и законных условиях.
Необходимость национализации в России обусловлена не столько экономическими, сколько политическими и этическими причинами. Это вопрос сохранения нравственного здоровья нации. И это касается отнюдь не только олигархов, сорвавших на этом деле наибольший куш. Это касается всех и каждого. Потому что в конце прошлого века, так же как и в его начале, вся Россия сладострастно сорвалась в штопор грабежа. Как справедливо заметил по этому поводу Юрий Пивоваров, по всей стране начался "дуван" (сходка для дележа добычи казаками). И если в финансово-экономическом смысле есть разница между хищением какого-нибудь ГОКа и растаскиванием на части какого-нибудь колхоза, то в нравственном отношении между ними никакой разницы нет.
Приватизация была великим искушением, которого русская революция не выдержала. Сегодня всё видится в мрачном свете, и время неподдельного энтузиазма и великого подъема духа, которые сопровождали перестройку, кажется эпохой сплошных заблуждений, вранья и мелочных страстей. Но не надо себя обманывать, люди, которые выходили на Манежную площадь в феврале 1990 года, действительно стремились к свободе и верили в нее. Однако спустя всего несколько лет они приватизировали свою свободу, превратили свободу в частный промысел. Чтобы народ снова поверил в свободу, ее надо национализировать. Как и всё украденное.
комментарии
Спасибо автору за добротную и своевременную сборку проблем. Дальше нужна идея. Невиданная. Она должна открыть новое в экономическом, нравственном, метафизическом уровнях практики и дать новые возможности для политического действия. Россия потому и Россия, что какой бы ты не был умный, всегда найдётся умнее. 
Ответить 
Владимир ЛафетВладимир Лафет 10 январь 2013
Всего примерно 40 миллионов в год, включая сюда и Организацию
Освобождения Палестины. Согласитесь, что немного, если сравнить другие
траты".

Горбачев слушает внимательно. Подписывает документы, спорит, доказывает,
спрашивает, если что неясно. Банки Амстердама, Цюриха, Лондона, Парижа,
Токио и Сингапура. Подставные миллиардеры, вроде Хаммера, Максвелла,
Симады. Мафиозные группировки, с удовольствием сотрудничающие на паях.

Цифры, цифры и цифры. Миллиарды и миллиарды долларов. Тонны золота и
бриллиантов.

Расходы на обучение партаппарата всех стран мира в Институте
общественных наук при ЦК КПСС, расходы на пребывание (служебные
командировки, отдых, лечение) деятелей зарубежных компартий в СССР,
расходы на политэмигрантов, временно или постоянно проживающих в СССР...
Расходы компартий на размещение советских заказов в их странах при их
посредничестве. Совместные предприятия, "фирмы-друзей", "фирмы-призраки"...

А в стране бушует антиалкогольная кампания, которая должна, по замыслу
КПСС, поднять производительность труда.

Новорожденная гласность пробивается на страницы газет и на экраны
телевизоров с душераздирающими призывами: "Четырехлетняя девочка больна
лейкемией. В нашей стране эта болезнь не лечится. Необходимы 3 тысячи
долларов, чтобы спасти ей жизнь...".

Молчит огромная страна. У кого есть доллары, кроме КПСС? Но КПСС
подобных призывов никогда не слышала, не слышит и сейчас. А если у кого
и припрятано пару тысяч в валюте, и рад бы он помочь больной девочке, но
боится. А не чекистская ли это провокация? Покажешь доллары - и сядешь
на 10 лет. Лучше отмолчаться. "Западно-германская фирма... берет лечение
девочки на себя и приглашает ее с родителями в Гамбург...". Но пока мама
девочки будет оформлять документы на выезд в ФРГ (Зачем она едет?
Действительно ли девочка больна, и ее нельзя вылечить дома? А не
являются ли ее родители носителями государственных секретов? А не
собираются ли они порочить наш строй?), девочка уже умрет...

А затем наступил Чернобыль.

Атомная война, которой так не хватало в перечне войн, развязанных
коммунистами против народа, началась.

Радиация, превышающая по норме радиацию атомных бомб, взорвавшихся над
Хиросимой и Нагасаки, поразила сотни тысяч людей и огромные территории
Украины, Белоруссии, Прибалтики и России. Радиоактивное облако прошло по
Восточной и Центральной Европе, достигнув Швеции. Американские
разведывательные спутники быстро сообщили о размерах катастрофы.
Западные страны с ужасом приступили к немедленной эвакуации своих
граждан из пораженных районов. На новорожденную гласность тут же
наступили сапогом и чуть ее не раздавили в пеленках. Кремль отреагировал
на катастрофу в своих лучших традициях.

Крик ужаса и отчаяния, изданный западными средствами массовой
информации, был объявлен "провокационной шумихой, имеющей цель вызвать
очередную антисоветскую истерию". Пожарные тушили пожар на взорвавшейся
АЭС в одних гимнастерках. Никто и не думал приступать к эвакуации
жителей хотя бы из эпицентра взрыва. Телевидение с упоением показывало
влюбленных, слушающих пение соловьев над Припятью (передача так и
называлась "Соловьи над Припятью" и демонстрировалась на третий день
после катастрофы), и улыбающихся молодых мамаш с грудными младенцами в
колясках и на груди.

Бойкие телерепортеры совали им микрофоны, задавая идиотский вопрос:

"Как вы себя чувствуете?"

"Отлично!" - широко улыбаясь, отвечали молодые женщины.

"А что вы скажете о той пропагандистской шумихе, которая поднята на
Западе по поводу аварии на атомной станции?".

"Что, это в первый раз? - возмущались женщины. - Они любому поводу рады,
чтобы лишний раз вылить свою злобу на наш народ и наш строй". Через
полгода их дети начнут умирать один за другим, а общее количество
погибших детей засекречено до сих пор...

Пока Москва делала все возможное, чтобы скрыть или преуменьшить размеры
катастрофы, на Западе она уже предстала со всей очевидностью своих
глобальных последствий. Огромная площадь зараженной территории, потери
пахотных земель и поголовья скота, необходимость переселения огромных
масс жителей, попавших под атомный удар, промышленные потери - все это
складывалось в сотни миллиардов долларов и требовало усилий, которые
были явно не по плечу Советскому Союзу. А катастрофы пошли одна за
другой. Тонули океанские лайнеры и стратегические подлодки, бились
пассажирские и военные самолеты, летели под откос поезда, взрывались
нефте- и газопроводы, горели цеха заводов и фабрик. Сурово мстили демоны
Кореи. Еще более сурово мстила семидесятилетняя оккупация страны бандой
преступников. Но беспощаднее всего мстила порочная экономика
рабовладельческого государства, созданного на базе безумных идей.
Государства, мрачной иронией истории заброшенного в виде изолированного
средневекового анклава в мир XX века.

Чернобыльский взрыв стал катализатором целой серии необратимых событий.

Агонизирующая империя стала расползаться на глазах. В гниении и распаде
ожила гласность. На погибающую страну грозным водопадом хлынула правда
ее грязной и кровавой семидесятилетней истории. Очнулись общественные силы.

Зашумели многотысячные митинги, еще стихийные и хаотические, но уже ясно
указывающие на главную причину всех бед - КПСС и созданные ею преступные
институты государственной власти. КПСС реагировала вяло, ожидая
обещанных Горбачевым кредитов с Запада. И Горбачев не подвел их
ожиданий. Он метался по странам западной Европы, прилетал в Америку,
встречался с президентами, премьер-министрами, королями и королевами,
общественными деятелями, предпринимателями и банкирами, очаровывая всех
своими идеями "нового мышления", глобальными предложениями по изменению
сидящего на атомной бочке мира, своей "перестройкой" и "гласностью". В
доказательство того, что это не пустые слова, в стране, по приказу
Горбачева, начался новый виток мощной антисталинской кампании. Покойного
генералиссимуса проклинали, клеймили и разоблачали чуть ли не
круглосуточно в печати, по радио, по телевидению, на киноэкранах, на
сценических подмостках. Кампания сразу же вышла из-под контроля,
рикошетом ударяя по КПСС.

"Больше демократии! Больше гласности!" - провозглашал Горбачев в
Вашингтоне, Париже, Лондоне и Бонне.

"Больше социализма! Больше дисциплины!" - поучал он, вернувшись домой.

И, наконец, объединив эти два призыва, стал и дома, и за границей
призывать: "Больше демократии! Больше социализма!". Это не прошло
незамеченным. Демократия и социализм, как две критические массы урана,
при сближении должны были произвести взрыв почище чернобыльского.

Горбачев очень импонировал Западу. Никто из его предшественников не был
настолько открыт и откровенен.

Во всех поездках его сопровождала жена. (Сталин ликвидировал свою жену
Надежду задолго до собственного появления на международной арене, жена
Хрущева - добрейшая Нина Петровна - редко появлялась на людях, Брежнев
держал свою Викторию Петровну чуть ли не под домашним арестом. Что
касается Андропова, то западные журналисты уверяли, что вообще не знали,
женат он или нет, пока на похоронах не увидели его вдову). Но Раиса
Максимовна - не чета своим предшественницам. Она носится по западным
столицам с кредитной карточкой "Америкэн-экспресс", опустошая ювелирные
и антикварные магазины.

Она заказывает такие же серьги, как у Маргарет Тэтчер, за 70 тысяч
фунтов стерлингов, она покупает на аукционе золотое пасхальное яичко
Фаберже, посрамив слетевшихся со всего мира толстосумов-коллекционеров.
(Вещь уникальная. Всего несколько таких шедевров сделал прославленный
русский ювелир по заказу Императорской фамилии. И цена уникальная - 2,5
миллиона долларов). Она заваливает заказами Диора и Кардена. Впервые два
знаменитых модельера отказываются назвать корреспондентам общую
стоимость заказа, ссылаясь на коммерческую тайну и просьбу клиентки. Но
пронырливые журналисты узнают все через налоговую инспекцию. Семизначные
цифры, набранные красным шрифтом, сенсационно венчают заголовки
европейских газет, обеспечивая супругам Горбачевым солидность и
повсеместное уважение. (Неумолимая тяга номенклатуры, а за ней и всего
населения, к западному "шмотью" оказалась совершенно очевидным, но, увы,
единственным подтверждением знаменитого лозунга: "Народ и партия
едины!". Тонны западного ширпотреба раздавили и втоптали в грязь все
бессмертные идеи Маркса, Ленина, Сталина). И деньги Горбачеву, как он и
обещал своей партии, дают, но понемногу и за конкретные дела.

Выпустить всех политических заключенных.

"Уже выпустили", - уверяет Горбачев.

Ему предъявляют списки с точностью до одного человека.

Откуда эти списки? Куда смотрел КГБ?

Но в лагерях уже распахиваются ворота, а чернобыльский взрыв вообще
срывает их с петель. Мощный поток бывших политзаключенных вливается в
общественную жизнь страны, формируясь и перестраиваясь на ходу,
предчувствуя открывающуюся возможность свести, наконец, старые счеты с
ненавистной системой.

А страна продолжает агонизировать. Страшное землетрясение в Армении,
унесшее более 30 тысяч жизней, оставившее без крова около полумиллиона
людей, став своего рода природным дополнением к чернобыльской
катастрофе, снова продемонстрировало полное безразличие правящей в
стране партии к тем бедам, которые водопадом катастроф обрушились на
несчастную страну.

Огромные военно-транспортные самолеты США и НАТО - черные "Геркулесы",
предназначенные для быстрой переброски американских частей "быстрого
реагирования" в зоны распространения советской военной угрозы, набитые
одеждой, продовольствием и медикаментами, один за другим садятся на
аэродромах Москвы, Минска, Еревана и других крупных городов Союза, желая
хоть как-то облегчить страдания населения погибающей страны. Если не
знать, что везут "Геркулесы", создается впечатление, что американцы
проводят одну из тех глобальных операций по высадке десанта вглубь
обороны противника, которые они научились столь впечатляюще осуществлять
еще во времена второй мировой войны.

Началась третья мировая?

Началась. И, по традиции, захватила страну врасплох. Начало такого
широкомасштабного "вторжения противника" показало, что огромный ядерный
потенциал, самая большая в мире армия, имеющая на вооружении больше
танков, чем все другие страны, вместе взятые, армия, ощетинившаяся
тысячами ракет наземного, морского и воздушного базирования, армия,
имеющая системы космической связи и лазерного оружия, оказалась
совершенно бесполезной и ненужной, найдя себе единственное применение на
разгрузке американских самолетов.

Начался завершающий этап выполнения старого плана президента Тафта.

Вместо бомб и снарядов разил и убивал Доллар, сметая последние остатки
сопротивления и завоевывая для себя последний, еще незахваченный, рынок.

А что же наша родная партия?

Экраны телевизоров показывают на всю страну изможденные личики
чернобыльских детей с обреченными, недетскими глазами. Армянских детей,
спасенных из-под развалин рухнувших домов и вывезенных из Баку, где на
их глазах убивали их родителей. Русских детей, в разгар зимы живущих в
рваных палатках без теплой одежды, отопления и пищи. Их родителям
пришлось спешно бежать из Средней Азии и Закавказья от кровавых погромов
и резни. Отчаяние в глазах врачей: нет лекарств, нет одноразовых
шприцев, нет одежды, нет жилья.

Спасите детей - будущее страны!

Дайте 2000 долларов на шприцы!

Дайте 3000 долларов на западные лекарства, которые могут этих детей спасти.

Дайте 5000 долларов, чтобы этих детей отправить на лечение в клиники
Германии, Голландии и Англии...

Дайте, дайте, дайте...

Откликаются западные фирмы. Они переводят деньги, посылают
врачей-добровольцев, мобилизуют частные благотворительные фонды как
светские, так и религиозные, выделяют средства на доставку в США и
Европу больных и терпящих социальное бедствие детей. Но вместо детей на
эти деньги приезжают какие-то мордастые деятели с бегающими глазами, в
добротных костюмах и импортных галстуках. Они и есть - дети Чернобыля?

А в это время в недрах Старой площади рассматриваются следующие документы:
"Секретно. Директивно. 23.08.1990 г.

...ЦК Компартии Казахстана, МГК КПСС и Ленинградский обком КПСС выступили
соучредителями трех коммерческих банков ("Компартбанк" в Алма-Ате,
"Главмостстройбанк" в Москве и коммерческий банк "Россия" в Ленинграде)...

Партийные организации различных уровней приступили к размещению
депозитных ресурсов в коммерческих банках. Однако, на уровне центральных
органов партии в этом важном деле допускается определенная медлительность...".

Определенная медлительность объяснялась тем, что со всех сторон полезли
конкуренты, мешая работать. Различные общественные группы и частные лица
начали организовывать предприятия, кооперативы, банки и даже (о, ужас!)
заводить самостоятельные связи с заграницей. И хотя КПСС уже считалась
всего лишь одной из общественных организаций страны (кстати говоря, не
зарегистрированной официально) и как бы уже ни во что не могла
вмешиваться, ее верный боевой отряд - КГБ, мощнейшая государственная, а
не общественная структура - родную партию в обиду не давал. Аресты
предпринимателей уже начали принимать черты новой волны террора. Дело
кооператива "Шепелиха", дело Коробочкина, дело магаданского СП "Спарк",
дело Альфреда Шопенберга, обыски, конфискации, науськивание на
предпринимателей созданных на свои деньги рэкетирских банд, новая волна
коррупции - все это хотя и напоминало политический террор, в
действительности являлось устранением конкурентов.

КГБ, наконец, нашла себя, став официальным рэкетиром партии. Но эта роль
уже не устраивала КГБ. Всякий рэкетир в душе тоже хочет стать
предпринимателем и действовать с широким купеческим размахом, а не
просто бегать с кастетом по подворотням, запугивая кооператоров.

Первое Главное Управление КГБ, набитое специалистами типа полковника
Веселовского, вовсе не собиралось только обслуживать идеями Управделами
ЦК КПСС. Оно желало и самостоятельно воплощать в жизнь богатый опыт
подпольной работы в мировом масштабе. ПГУ создает концерн АНТ, назначив
его директором своего офицера Ряшенцева, задумав на самостоятельной
торговле оружием с собственных секретных складов заработать десятка два
миллиардов долларов. Но КПСС хорошо знает свой родной боевой отряд, и на
что он способен, слава Богу, вместе промучались больше 70 лет в
различных классовых и междоусобных битвах. 6-е управление КГБ накрывает
в Новороссийске танки 1-го управления, которые с фальшивой накладной
направлялись за границу под видом сельхозоборудования какому-то лихому
перекупщику. Разразился грандиозный скандал. Оказалось, что ПГУ успело
впутать в свои дела множество влиятельных лиц, включая премьер-министра
Рыжкова. Началась яростная внутриведомственная борьба. 6-е управление
КГБ даже выпустило на свет Божий провокатора-суданца, который должен был
передать людям из ПГУ взятку в 140 тысяч долларов. Причем в Будапеште.
Но в ПГУ тоже были не мальчики. Суданца разоблачили как провокатора КГБ,
дело вынесли на Верховный Совет и повернули его весьма оригинально: во
всем виноваты, оказывается, кооператоры. Ведь АНТ был кооперативом. Но
сделка сорвалась, поскольку КПСС не любила самодеятельности.

Все нужно согласовывать в соответствии с установками партийной
дисциплины. Как вот, например, товарищи из Ленинграда. Им тоже нелегко.

"27.09.1990 Ленинградский обком КПСС

Совершенно секретно.

27 июня 1990 года в Государственном банке СССР зарегистрирован за Љ 328
коммерческий банк "Россия" с уставным фондом 31 миллион рублей. По
согласованию с ЦК КПСС, основным учредителем банка стало Управление
Делами Ленинградского областного комитета КПСС. Учитывая высокий
интеллектуальный, профессиональный, производственный и финансовый
потенциал пайщиков-учредителей, можно предвидеть высокую нравственную и
коммерческую отдачу от средств, вложенных в банковское дело. После
получения лицензии банк сможет осуществлять кредитно-расчетные и другие
банковские операции в иностранной валюте. Соответственно доле в уставном
фонде банка основная часть прибыли, причитающаяся его учредителям,
поступит в партийную кассу.

Вместе с тем, в связи с ухудшением экономической обстановки и
обострением политической ситуации в стране, считаю возможным перевод на
депозит банка "Россия" кредитных ресурсов в размере 500 миллионов рублей
из резервного фонда партии Из расчета 3-4 % годовых сроком до трех лет.
Это позволит создать устойчивую базу для финансирования мероприятий
центральных партийных органов.

Секретарь Ленинградского обкома КПСС Б. Гидаспов"

Гидаспов всегда отличался неукротимой энергией и жаждой кипучей
деятельности. Не так давно Горбачев лично приезжал в Ленинград, чтобы
прогнать с должности прежнего секретаря обкома Соловьева, не понимавшего
сути перестройки, и назначить Гидаспова. Тот и возомнил о себе. 500
миллионов рублей под 3-4 % годовых! Горбачев, может быть, и любил
Гидаспова, но Кручина его недолюбливал, считал выскочкой. Не любил он и
управляющего делами Ленинградского обкома Крутихина, хотя неизвестно за
что. Не любил - и все.

"...Управление делами ЦК КПСС считало бы возможным частично согласиться с
просьбой Ленинградского обкома партии и направить из страхового фонда
КПСС 50 миллионов рублей на депозит коммерческого банка "Россия" сроком
на два года из расчета 6 % годовых...

Управляющий делами ЦК КПСС Н. Кручина".

Охладив чрезмерные аппетиты Ленинградского обкома, Кручина с головой
погрузился в более важные дела. С помощью трансферта предполагалось в
течение ближайшего времени обратить 280 миллиардов рублей в 12
миллиардов долларов. Примерно по 15-18 рублей за доллар. Затягивать
нельзя, поскольку в ближайшем будущем необходимо будет резко повысить
курс доллара относительно рубля, а к этому времени на счетах в западных
банках должно осесть такое количество валюты, с помощью которой можно
было бы не только приватизировать все партийное имущество, но и
приватизировать весь Советский Союз, оставив, таким образом, все в руках
партии. Совсем недавно, в июле 1990 года, Кручина, выступая на XXVIII
съезде КПСС и не предполагая еще, что этот - съезд последний, произнес
пламенную речь, отвергая все домыслы клеветников относительно валютных
операций КПСС за границей; Кручина клялся, что партия живет только на
взносы: "Никаких вкладов в банках за рубежом и собственности за рубежом
КПСС не имеет. Имеется один источник валютных поступлений: членские
взносы работающих за рубежом коммунистов, которые уплачивают членские
взносы в валюте с валютной части зарплаты. Эти поступления зачислялись в
валютный доход государства. В партийный бюджет их сумма возмещалась в
рублевом эквиваленте, пересчитанном на соответствующую валюту по курсу
соответствующих валют... Валюта на нужды партийных органов нам выделялась
в общем порядке, как и другим Министерствам и ведомствам, с возмещением
с нашей стороны Минфину ее стоимости в советских рублях также по
действующему курсу соответствующей валюты...".

Короче говоря, если у нас и есть какая-нибудь привилегия, так это
привилегия первым вставать в атаку на пулеметы. За 70 лет партия
изолгалась настолько, что с каждым годом лгала все менее убедительно.

"Совершенно секретно. П 286/72 от 30.10.1990

О просьбе Генерального секретаря компартии США т. Гэса Холла

1. Удовлетворить просьбу Генерального секретаря компартии США т. Гесса
Холла и выделить ему в 1991 году 2 миллиона долларов...".

Горбачев поднял глаза на Кручину: "Что-то часто мы переводим Холлу деньги".

"Это не ему, - пояснил Кручина, - это нам. В порядке взаимопомощи".

"Для фирм "друзей?"" - поинтересовался генсек. Он всегда ничего не
понимал, когда ему это было выгодно.

"Кстати, о фирмах "друзей". Прогорают фирмы. У нас нет денег им платить.
Надо брать из госбюджета, а Геращенко с Павловым не дают. Какие-то у них
крупные траты. Товарищ Фалин снова памятную записку представил:

С конца 1989 года фирмы "друзей" (Франция, Португалия, Греция, Кипр,
Австрия, Швеция, Уругвай) сталкиваются с нарастающими трудностями из-за
неуплаты советскими контрагентами денег за поставленные в нашу страну
товары. Несколько раз по этой причине фирмы оказывались на грани
банкротства, и только вмешательство М. С. Горбачева в ответ на прямое
обращение в ЦК КПСС тт. А. Куньяла, Г. Плисанье, Г. Христофиаса, Д.
Зильмермайера, Руководства Рабочей партии Греции и Рабочей партии -
коммунисты Швеции позволяло на время разрядить критическую обстановку.

В последние недели особенно острый кризис с погашением нашего долга
сложился у фирм "друзей" во Франции, Австрии и Швеции... На 10 октября
1990 года положение с нашей задолженностью фирмам "друзей" следующее:

Компартия Франции - компания "Интерагра" (поставляет в СССР зерно,
масло, мясо и мясопродукты для спецторговли). К оплате ей предъявлены
счета на 138 миллионов долларов, из которых 60-70 миллионов представляют
собой просроченную задолженность. Вопрос докладывался 8 октября с. г. М.
С. Горбачеву. "Внешэкономбанку" было дано указание принять срочные меры.
По данным банка (Ю. С. Московский) 9 миллионов долларов были переведены
в Париж 11 октября с. г. и еще 1,5 миллиона долларов будут переведены
сегодня.

Остальное имеется в виду погасить из французского кредита, переговоры по
которому еще не начались.

Рабочая партия - коммунисты Швеции - партийная типография "Виг Трюк
продукт АБ" не может получить с "Внешторгиздата" платежи в размере 3
миллионов шведских крон. Совпосол сообщает, что в случае дальнейшей
задержки с погашением нашего долга банкротство типографии может
наступить через 7-10 дней. В этом случае под угрозу будет поставлено
издание печатного органа "Нор-шенсфламман".

Компартия Австрии - компания "Краус и K№" (поставляет товары широкого
потребления для спецторговли). Просроченная задолженность превысила 30
миллионов долларов и 31 миллион австрийских шиллингов.

Компартия Португалии - компания "Коммерсио интернасионал",
"Эспор/Эхосуа" (Испания), "Металиме", "Тагол" (поставки растительных
масел, обуви, перчаток, полиэтиленовых мешков и стальной ленты).
Задолженность частично была погашена, и в настоящее время оценивается в
11 миллионов долларов.

Компартия Греции - фирма "ВЕК" (поставки обуви экспортерами "Агапиу" и
"Ректор" для спецторговли). Задолженность частично (до 3 миллионов
долларов) была погашена в июле с. г., и в настоящее время оценивается в
8 миллионов долларов.

АКЭЛ - компартия Кипра - фирмы "друзей" "Дельта" и "ЛОЭЛ" (поставляют
виноградный сок, джемы и обувь для спецторговли). Задолженность частично
была погашена в июле с. г. (4, 2 миллиона долларов), и в настоящее время
оценивается в 8 миллионов долларов.

Специфика этого аспекта нашей задолженности состоит в том, что речь, как
правило, идет о незначительных по государственным масштабам сумм,
которые имеют, однако, жизненно важное значение для "друзей". (Помните -
"Срочно требуется 3000 долларов для детей Чернобыля. Коляски и протезы
для афганских ветеранов. Одноразовые шприцы для жертв землетрясения".
Всего-то надо тысяч 10 долларов. Но где их взять? Разве что западные
фирмы пожертвуют. А если нет? Нет - так нет! Товарищ Фалин не будет об
этом ходатайствовать. - И. Б.).

Желательно, чтобы "Внешэкономбанк" согласился на постоянной основе
погашать долги фирмам "друзей" во внеочередном порядке. Нельзя же каждый
раз обращаться к М. С. Горбачеву с просьбой о вмешательстве в решение
этих вопросов. В. Фалин".

К записке была приколота маленькая справка следующего содержания:

"17 июля этого года представитель греческой фирмы "ВЕК", поделившись
планами об открытии в Москве магазинов и обратившись по этому поводу за
помощью к партии, написал: "Пользуясь случаем, мы хотели бы выразить
свою готовность сотрудничать в области торговли с ответственным за это
отделом КПСС. Мы уверены, что в деле развития взаимовыгодного
сотрудничества существует много общих интересов.

Товарищи, мы хотели бы выразить сердечную благодарность за помощь со
стороны вашей партии, позволившей нашему московскому представительству
стать основным источником доходов нашей партии".

Горбачев внимательно прочел записку Фалина: "Она адресована мне или
Павлову?".

"Павлов денег не дает", - ответил Кручина.

"А у меня откуда деньги?" - поинтересовался Горбачев.

"У нас денег нет, - согласился Кручина. - Все эти расходы всегда
обеспечивались из госбюджета".

В течение многих лет фирмы "друзей" по дешевке снабжали Номенклатурию
товарами и продовольствием. Даже воду присылали в специальных баллонах,
поскольку номенклатура совершенно справедливо не хотела пользоваться
отечественной отравленной водой. Товары, конечно, были по западным
меркам, мягко говоря, второсортными, но по советским - сказочными. Народ
их, естественно, в глаза не видел. Только слухи летали о каких-то
сказочных австрийских женских сапогах, которые продаются в
спецраспределителе по 18 рублей за пару. Теперь же партию, входящую в
рынок с триллионным состоянием, организующую собственные акционерные
общества, торговые фирмы и банки, фирмы "друзей" устраивать перестали. В
открывшихся новых перспективах вчерашние кормильцы стали выглядеть жалко
и нерентабельно. Оставшиеся долги им так и не выплатили. В просторечье
тех, кто взял товар, а деньги не заплатил, называют "кидалами" (кинул
партнера на ржавые гвозди). Обычно такие случаи приводят к крупным
разборкам, порой даже со стрельбой, взрывами и поджогами, с трупами и
похищениями детей. Волны мошенничества, накатываясь на волны коррупции и
произвола, великим потопом заливали страну. Партия могла быть довольна.
Десятилетиями КПСС воспитывала народ, задавая тон. Еще ни одна страна не
вступала в рынок с таким дико безнравственным состоянием общества, от ЦК
КПСС до последнего кооперативного ларька. Так что фирмы "друзей" просто
попали в жернова истории. Один только Валентин Фалин (надеюсь, что
бескорыстно) напоминал о них, прося денег то у Кручины, то у Павлова.

Надо сказать, что у Павлова деньги были. Но он вовсе не собирался
тратить их на международное рабочее движение. Как раз в это время
министр финансов Павлов, которому вскоре предстояло стать
премьер-министром, его первый заместитель Орлов и председатель правления
Госбанка Геращенко принимали в укромном месте прилетевшего из Цюриха
некого Шмида. Шмид работал в Херигисвиле, называемом налоговым оазисом
Швейцарии, в не очень известной фирме "Бюрогемайншафт", занимавшейся
посредничеством в темных делах во всем диапазоне мирового спектра.
Швейцарец прилетел в Москву, чтобы лично убедиться, что предложенный,
совершенно фантастический, трансферт является не ловушкой умников из
Интерпола, а действительно солидным предложением от ответственных людей
с финансовыми полномочиями. Предложения превзошли все ожидания. Ему было
предложено 280 миллиардов рублей. Шмид полагал, что речь будет идти
примерно о 100 миллиардах, и такой суммы не ожидал. Это не
фантастический, а суперфантастический трансферт, подставляющий СССР под
страшный финансовый удар с Запада. Шмид был финансистом и кое-что знал о
финансовом положении Советского Союза. Знал он, в частности, и то, что в
СССР в обращении находится всего 139 миллиардов рублей.

"Вы собираетесь изъять эти деньги из обращения?" - осторожно спросил он
Павлова. "Частично, - ответил министр финансов, растягивая губы в
знаменитой павловской улыбке. - Но вы не думайте, что мы идиоты. Мы
богатые. О нас не беспокойтесь". Шмид пожал плечами.

Договорились действовать в четыре этапа.

Первый этап - в декабре 1990 года. 100 миллиардов рублей за 5,5
миллиардов долларов.

Второй этап - в январе 1991 года. 25 миллиардов рублей.

Третий этап - в мае 1991 года. 15 миллиардов рублей. За второй и третий
этапы - 2 миллиарда долларов.

И, наконец, четвертый этап - в июле 1991 года. 140 миллиардов рублей за
4,5 миллиарда долларов.

Итого за 280 миллиардов рублей 12 миллиардов долларов.

"Те, кто вас послал, - закончил совещание Павлов, - знают номера счетов.
На последнем этапе господин Орлов лично проконтролирует сделку. И не
думайте, что это все. Денег у нас еще много". Павлов говорил чистую правду.

Денежный печатный станок был в его полном распоряжении, а в случае чего
можно было изъять и часть денег у населения. Ничего, не умрут. А умрут -
значит, такова их судьба. Ошеломленный и восхищенный Шмид улетел домой.

Всякое бывало в его жизни. Но такого - еще нет. Он только что фактически
купил Советский Союз всего за 12 миллиардов долларов!

У Николая Кручины деньги тоже были, но при всяком удобном случае он не
упускал возможности запустить руку в госбюджет. Хотя он и недолюбливал
деятелей Ленинградского обкома, но выдал им 50 миллионов вместо просимых
500, вовсе не от жадности. В такой пустячной сумме Павлов ему никогда бы
не сумел отказать. Кручина просто знал больше, чем Гидаспов и его
управделами Крутихин. Ленинградские товарищи стали учредителями банка
"Россия". С одной стороны, это хорошо, но с другой - партийные банки
подают нехороший пример, и каждый, кому не лень, пытается учреждать
банк. Так дело не пойдет. На Политбюро уже обсуждался вопрос о
запрещении общественным организациям учреждать банки и заниматься
коммерческой деятельностью. Но ведь КПСС - тоже общественная
организация. КПСС это не коснется. Что-что, а конспирироваться партия
умеет лучше, чем все на свете тайные общества! Так что пятьсот просимых
миллионов в Ленинград лучше пока не посылать. Конспирация конспирацией,
а вдруг засыплются? Такую сумму все-таки жалко. Ленинградские товарищи
всегда пытаются быть впереди страны всей. Лучше бы подучились в Москве
по методу товарища Веселовского.

А творческая мысль экономиста-разведчика, неукротимо летя вперед, стала
материализовываться в весьма конкретные дела, вызывая у Кручины
неподдельное восхищение. Он даже ходатайствовал о присвоении
Веселовскому звания генерал-майора, но Крючков не проявил по этому
поводу никакого энтузиазма, сухо сославшись на отсутствие штатных
должностей... и денег. Кручина не к месту вспомнил о 50 тоннах золота,
которые хранились на балансе КГБ, и даже сделал пометку в календаре, что
с этим делом надо разобраться.

Веселовский, оставшись полковником, нисколько не расстроился. Генералы,
адмиралы... Все это уходит в прошлое. Наступают новые времена. Буквально
за час Веселовский создал показательную семью советских миллионеров,
убедив Кручину "подарить" этой семье 400 миллионов рублей партийных
денег. В результате хороший знакомый Веселовского, бывший главный
технолог НПО "Каучук", М. Хотимский стал неожиданно руководителем сразу
четырех фирм: малого предприятия "Галактик", общества с ограниченной
ответственностью "Джобрус", фирмы "Холдинг ЛТД" и Московской
муниципальной ассоциации. Его жена М. Хотимская, стала учредителем
"Галактик", а ее брат В. Кравец - генеральным директором "Джобруса". В
свою очередь, жена Кравца, танцовщица по профессии, стала учредителем
как той, так и другой фирм. Генеральным директором самой крупной в этой
семье фирмы стал подполковник КГБ Гребенщиков, формально уволенный из
ведомства, но продолжавший носить пистолет и удостоверение. Его главной
задачей было следить, чтобы новые миллионеры вели себя послушно и не
выкинули чего-нибудь неожиданного. Фирмы, естественно, ничего не
производили, а занимались перепродажей туалетной воды и пива, а поэтому
доход был огромным.

Веселовский докладывал Кручине: "В результате установленных связей с
разными зарубежными компаниями у меня появилась возможность решать и
более серьезные хозяйственные задачи. В частности, такие, как получение
финансовых кредитов от частных финансовых групп (до 100 миллиардов
долларов на 10-12 лет)... Частично эти вопросы докладывались мной в устной
и письменной форме Павлову, Ситаряну, Знаменскому, Примакову, Геращенко
и... в устной форме получали от этих лиц формальное одобрение...".

Полностью одобренный метод полковника Веселовского стал внедряться по
всей стране. Всего за несколько месяцев по методу разведчика-нелегала
КПСС на свои средства организовала 1453 совместных предприятия с
иностранными фирмами, акционерных обществ со смешанным капиталом, вложив
в коммерческие структуры 14 миллиардов рублей и 5 миллиардов долларов.

Но экономист Веселовский никогда не забывал, что он - полковник КГБ. А
если бы и хотел забыть, то ему бы этого никак не позволили. Обязанности
разведчика он выполнял и в недрах ЦК родной партии, которая на его
глазах сбрасывала имидж партии рабочего класса, превращаясь в
транснациональный картель. Полковник имел задание выведать побольше
партийных тайн, но либо конспирация в ЦК была куда выше, чем в любой
разведке мира, и партия великолепно подбрасывала в КГБ дезинформацию,
либо Кручина просто перевербовал Веселовского, поскольку его доклады на
имя своего непосредственного начальника генерала Грушко (заменившего
Бобкова) выглядят уже совсем жалкими, никак не достойными профессионала
такого уровня:

"В ходе работы в ЦК мне стали известны важные... моменты:

1. Собственность КПСС рассредоточена по организациям различного уровня,
что не позволяло принимать быстрые решения... В УД ЦК не было полной
картины о состоянии дел собственной партии...

2. Финансовые средства также были рассредоточены. УД контролировало лишь
центральный бюджет, дефицит которого к середине 1991 года достигал 500
миллионов рублей.

3. По валютным средствам партии не было никакой ясности. Частично их
контролировало руководство ЦК, занимавшееся международной деятельность.
Но создалось впечатление, что ни Дзасохов, ни Фалин не имели точной
информации по этому вопросу. Многое оставалось закрытым у старых
руководителей, среди которых ряд счетов за рубежом, по некоторым данным,
контролировал Брутенц (советник Горбачева)".

Особое задание Веселовского заключалось в том, чтобы разнюхать
подробности о так называемом Научно-промышленном Союзе и концерне
"Симако", к которому руководство ЦК КПСС и лично Кручина относились с
самым сердечным расположением. Партия вкладывала в Союз и в концерн
огромные средства, поскольку это был не более, как знаменитый ВПК -
Военно-промышленный комплекс - та отрасль советской промышленности,
которая еще работала эффективно, производя всевозможные виды оружия.
Возглавлял НПС и концерн "Симако" член ЦК КПСС Аркадий Вольский. В
прошлом мелкий чиновник партаппарата, он чем-то приглянулся Андропову,
который назначил его своим помощником и передал по наследству Горбачеву.

Ныне и Союз, и концерн занимались весьма темными, но широкомасштабными
делами. С помощью Павлова, ставшего премьером, они торговали военными
секретами страны, в результате чего им удавалось обменивать рубли на
доллары по сказочному курсу - 1,8 рубля за доллар. Они приторговывали
крупными партиями оружия и военного снаряжения, участвуя и в других
весьма сомнительных операциях. Концерн имел собственную службу
безопасности, состоящую из выведенных в резерв офицеров КГБ, сохранивших
служебные удостоверения и право ношения оружия.

Обо всем этом Веселовский докладывал и Грушко, и самому Крючкову. Оба
выслушали его холодно и посоветовали "не увлекаться" глобальными
проектами, а работать исключительно по созданию методик. Через несколько
дней Вольский, лично прибыв в Управление делами ЦК КПСС, устроил Кручине
скандал и потребовал немедленно убрать "шпиона" Веселовского из святая
святых партии.

Веселовский понял, что попал между двух огней: его не поддерживают ни
руководство КГБ, ни руководство ЦК. Случай для советского разведчика
нередкий. Полковник законсервировался, весьма резонно опасаясь за свою
жизнь.

Но метод Веселовского победно шагал по партийной собственности.

Ленинградские товарищи, которым всегда не терпелось быть в авангарде
всей страны, оценили метод полковника Веселовского по достоинству.
Коммерческая лихорадка охватила обком после того, как для пробы были
освобождены от налогов коммерческие структуры ВЛКСМ. Чтобы не ударить в
грязь лицом перед младшим братом - комсомолом, партаппаратчики стали
искать собственные пути в коммерцию. Все было проще простого. КПСС была
могущественной, влиятельной организацией, и многие новорожденные фирмы с
радостью бросились под ее крыло.

С обитателями Смольного заключались договора на солидные суммы, а те в
обмен обеспечивали фирмам "зеленый свет" там, где для всех других
непререкаемо горел "красный". Шла ли речь о получении помещений, о
хороших заказах, о предоставлении банковских кредитов, о налоговых
льготах - везде обком быстро и эффективно решал все вопросы. Платили бы
деньги и делились прибылью. Создавая банк "Россия", обком КПСС и привлек
в качестве пайщиков своих клиентов, вроде ПТО "Русское видео", которому
даже выделили помещение в самом Смольном, страхового общества "Русь" и
проректора Политехнического института профессора Шлепкова. При создании
банка основную долю в уставной фонд - 15 миллионов рублей - внес,
естественно, ОК КПСС (свои 50 миллионов Кручина еще не прислал).
"Русское видео", которое должно было внести 13 миллионов, нужной суммы
собрать не смогло и вынуждено было взять в долг у обкома. Естественно,
поэтому председателем совета нового банка стал Управляющий делами обкома
КПСС Аркадий Крутихин.

Казалось бы, все хорошо, но тут подоспел закон о банках, который с такой
твердостью пробивал Кручина, хорошо усвоив метод полковника
Веселовского. Закон о банках РСФСР требовал вернуть паевой взнос обкому
КПСС.

Перед тем как возвратить обкому 15 миллионов рублей, из совета банка был
выведен председатель совета - управляющий делами обкома Крутихин. Это
естественно и понятно: деньги уходят, уходит и их распорядитель.

Одновременно в состав ввели и избрали председателем как бы новое лицо -
заместителя председателя правления компании "Дайнемик Трансфер" А. А.
Крутихина. "Новое лицо" принесло в банк вместо прежних, "партийных" 15
миллионов новые, "беспартийные" 15 миллионов - пай компании "Дайнемик
Трансфер". Мгновенная трансформация председателя совета банка Крутихина
из управляющего делами ОК КПСС в бизнесмена из компании "Дайнемик
Трансфер" произошла как по волшебству, равно как и перелицовка 15
партийных миллионов.

А тут подоспели и 50 миллионов от Кручины, и дела вообще пошли в гору.
Часть средств передали совместному советско-бельгийскому предприятию
"Дайнемик Трансфер" с юридическим адресом в Политехническом институте
(именно поэтому профессор Шлепков и попал в учредители). СП, в свою
очередь, выделило средства на создание страхового общества "Русь", а
бизнесмен Крутихин, за счет именно этого общества, стал регулярно
наезжать в Бельгию, основывая новые совместные предприятия и вкладывая
доходы в разные банки. Душою всей этой компании был идеолог КПСС Виктор
Ефимов, который, после неудачной попытки пробиться в народные депутаты,
плюнул на политику и решил посвятить себя бизнесу.

Более тонко, но с большим размахом действовал Московский горком КПСС.

Понятно, опыта у него было побольше. Какие дела проворачивали еще во
времена Гришина? Даже самого Ельцина схарчили, когда тот вздумал навести
в горкоме партийную дисциплину. Нынешний Первый секретарь МГК Юрий
Прокофьев по натуре был человек тихий, но умный и хитрющий. Этим он
очень выгодно отличался от своего ленинградского коллеги Бориса
Гидаспова, который хотя и был профессором химии, но действовал с
нахрапистостью и прямолинейностью строевого фельдфебеля. Прокофьев
действовал в паре с Первым секретарем Московского обкома КПСС
Балашовым.^[40] <#n_40> Два дальновидных Первых секретаря московского
горкома и обкома КПСС совершенно справедливо забили тревогу по поводу
того, что вскоре все праведно и неправедно нажитое партийное имущество
будет национализировано. В этой связи они направили наверх записку, где
толково изложили способ быстро и надежно припрятать все, что можно. В
верхах к инициативе тт. Прокофьева и Балашова отнеслись с пониманием.
Управделами ЦК КПСС Кручина в совершенно секретной директиве одобрил
идею создания акционерного общества с передачей на его баланс основных
фондов партийных органов стоимостью 116,6 миллионов рублей. А спустя
четыре дня Секретариат ЦК принял соответствующее постановление:

Совершенно секретно.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Секретариата ЦК Коммунистической партии Советского Союза

О записке тт. Прокофьева Ю. А. и Балашова Б. И.

1. Согласиться (зачеркнуто: "в порядке исключения") с предложением
Первых секретарей Московского городского и областного комитетов партии
тт. Прокофьева Ю. А. и Балашова Б. И. о передаче основных фондов
городской и областной партийных организаций на баланс создаваемого с
участием этих партийных комитетов акционерного общества.

2. Принять к сведению, что 60 % акций указанного акционерного общества
будут принадлежать КПСС в лице Московского горкома и обкома партии.

3. Возложить ответственность за обеспечение имущественных интересов и
прав КПСС при решении вопросов создания и функционирования акционерного
общества на тт. Прокофьева Ю. А. и Балашова Б. И.".

Но как бы ни были детективно захватывающими события в обкомах и
крайкомах КПСС, они все-таки не шли ни в какое сравнение с тем, что
происходило на вершине Партийно-государственной пирамиды, где сверху
было видно все. Партия вела ожесточенную войну за свою собственность
против обнаглевшей общественности, постоянно призывая на помощь
спецчасти КГБ, десантников, внутренние войска, а когда собственность
окончательно уплывала из рук, то и танки. Уже гремели выстрелы в
Вильнюсе и Риге, где на партийную собственность покушались особенно
ретиво. Но еще более скверные вести приходили из южных республик. Там на
партийную собственность как бы никто не покушался, но сами
партаппаратчики перестали платить дань Москве, вопили о национальной
независимости и клялись при этом не Лениным, а Кораном.

Последние остатки имперских сил, группирующие вокруг председателя КГБ
Крючкова и кучки военных и партийных ортодоксов, лихорадочно пытались
предотвратить уже совершенно очевидный крах коммунизма как идеологии,
чтобы сохранить свою власть над огромной империей. В отчаянии они снова
вспомнили о Саддаме Хусейне. После вывода советских войск из Афганистана
война между Ираком и Ираном за ненадобностью затихла сама по себе. Обе
стороны потеряли примерно по миллиону человек и очень этим гордились.
Хусейн изнывал от безделья, лениво поругивая Израиль. Ему нашли работу.
План казался очень перспективным. Хусейн нападает на соседний Кувейт и
оккупирует его. Чисто символическая гвардия кувейтского эмира,
естественно, не сможет оказать никакого сопротивления миллионной армии
Саддама, вооруженной до зубов новейшей советской техникой и имеющей опыт
почти десятилетней войны с Ираном. Хусейну достанутся богатейшие
нефтяные поля Кувейта, который присоединяется к Ираку в качестве провинции.

План основывался на том, что Соединенные Штаты никогда не смирятся с
подобным международным разбоем и вынуждены будут начать с Ираком войну,
ибо если они этого не сделают, то потеряют полностью свой престиж
мировой державы. А если сделают, то завязнут, как и во Вьетнаме, в
долгой и кровавой войне. А поскольку СССР связан с Ираком договором о
дружбе, то Соединенным Штатам придется отныне платить не за
последовательное проведение в СССР "демократических реформ", а за то,
что СССР сохраняет нейтралитет. Это сразу же ослабит экономическое и
финансовое давление на Советский Союз со стороны Запада и позволит
свернуть горбачевские реформы.

Хусейн с готовностью согласился. Он сам уже давно зарился на несметные
богатства Кувейта и Саудовской Аравии.

Оговорив моральную поддержку со стороны СССР и свой личный гонорар в 2
миллиарда долларов, Хусейн приказал своей армии оккупировать Кувейт, что
и было сделано в течение 30 часов без каких-либо потерь. Как и
ожидалось, США немедленно начали перекидывать войска в Саудовскую
Аравию, чей перетрусивший король сам призвал Вашингтон на помощь. Под
прикрытием Саддама Хусейна партия вышла из окопов и попыталась вернуть в
стране свою былую власть и величие.

Однако, это произошло в самый разгар переговоров о новых кредитах,
которые вели в США и Европе Горбачев и Шеварднадзе. Оба немедленно
осудили оккупацию Кувейта, поставив Хусейна в совершенно дурацкое положение.

Ортодоксы давили на Горбачева и устраивали ему скандалы в прессе и
Верховном Совете и даже организовывали демонстрации с портретами Саддама
Хусейна.

Делалось все, чтобы отмежеваться от США и от Запада и попытаться
повернуть неуправляемый советский корабль на старый ленинско-сталинский
курс.

Но великий политик Горбачев - уникальнейшее явление в эпоху всеобщего
развала и деградации - на много голов возвышаясь над безликой толпой
вопящих в предчувствии собственной гибели партортодоксов, научился
великолепно маневрировать в океане посредственности, управляя его
штормами и штилями по своему усмотрению. Смело маневрируя, он каждым
своим шагом добивал мертворожденную систему, выводя номенклатуру из
смертельного тупика, куда ее завели его незадачливые предшественники. И
в подавляющем своем большинстве номенклатура видела в последнем генсеке
своего спасителя, поддерживая горбачевскую политическую эквилибристику и
вытесняя ничего не понимающих ортодоксов на свалку истории.

В разгар этих событий не выдержал даже Шеварднадзе, эффектно уйдя в
отставку прямо с трибуны съезда. Он видел предстоящий развал СССР, и
пост министра иностранных дел гибнущего государства его уже перестал
устраивать.

Мыслями он уже был в родной Грузии.

А между тем, американцы разгромили армию "товарища" Хусейна так быстро и
решительно, что никто в Москве сразу не мог понять, что же произошло.

Закаленные в боях иракские солдаты тысячами сдавались в плен, Кувейт был
освобожден за сутки, американским танкам была открыта дорога на Багдад.
Но самое главное было не в этом, а в том, что США продемонстрировали
такие системы оружия нового поколения, такие новые способы ведения
электронной войны, такую координацию действий различных видов
вооруженных сил, которая могла только сниться советским генералам и
Военно-промышленному комплексу.

Вашингтон явно давал понять, что кроме средств экономического и
финансового наступления, он может поддержать доллар и более понятными
для советского мышления средствами. Великий план экономического мирового
господства вступал в завершающую фазу, демонстрируя свои стальные мускулы.

Крушение плана вовлечения Соединенных Штатов в длительную войну привело
всю антигорбачевскую оппозицию, сметенную в кучу процессами,
происходящими в стране и мире, в состояние шока. Пока оппозиция
пребывала в этом состоянии, президентом РСФСР стал Борис Ельцин,
добившийся успеха на обещании департизировать все государственные
структуры России, и выполнивший это обещание изданием специального Указа
о департизации. В это же время Горбачев создал Всеармейский партийный
комитет, приказав Кручине перевести на счет нового партийного монстра
600 миллионов рублей. Только будущие историки по-настоящему смогут
оценить прозорливость и хладнокровие этого гениального политика,
возникшего в СССР наподобие белого гриба среди мухоморов. Кручина уже не
справлялся с тем объемом дел, которые ему еще предстояло решить. Из
отставки на помощь был вызван его предшественник - восьмидесятилетний
Георгий Павлов (не путать с премьер-министром Валентином Павловым), чей
громадный опыт и огромная, несмотря на возраст, работоспособность
позволили более оперативно разгребать груды проблем.

"Совершенно секретно. 28.06.1991

Директивно....

Комиссией по экспертной оценке объектов собственности КПСС, находящихся
в ведении Управления делами ЦК КПСС, проведем анализ
правоустанавливающих документов на 49 крупных административных,
лечебно-оздоровительных и производственно-хозяйственных комплексов
Управления делами (включая здравницы, загородные хозяйства, гостиницы,
административные здания аппарата ЦК КПСС, транспортную часть,
предприятия бытового обслуживания, складские сооружения) общей
стоимостью 778 миллионов 749 тысяч 500 рублей, а также на объекты
издательства КПСС "Правда", "Панорама", "Политиздат", типографию
"Красный пролетарий" (включая здания, сооружения, машины, оборудование и
другие основные фонды) общей стоимостью 393 миллиона 400 тысяч рублей и
объекты центральных партийных сооружений - зданий и сооружений и другие
основные фонды Академии общественных наук, Института современных
общественных проблем, Института истории и теории социализма,
Центрального музея В. И. Ленина с государственным историческим
заповедником "Горки Ленинские" общей стоимостью 124 миллиона 691 тысяча
рублей. Всего экспертной оценке подвергнуто 60 комплексов общей
балансовой стоимостью 1 миллиард 296 миллионов 841 тысяча 100 рублей....

На некоторые объекты, однако, не удалось в полной мере оформить
правоустанавливающие документы. Так, отсутствуют решения об отводе
земельных участков для дома отдыха "Нагорное" и дачного поселка
"Сходня", не выдавались государственные акты на право пользования землей
по дому отдыха "Озера", пансионату "Чинара", дачному отделению "Мисхор".
Управлением делами ЦК КПСС принимаются дополнительные меры к оформлению
недостающих документов, однако, местные советы народных депутатов, в
компетенцию которых входит решение этих вопросов, не всегда занимают
конструктивные позиции....

В целях создания дополнительных гарантий от возможных притязаний на
объекты партийной собственности, а также сокращения средств партийного
бюджета на их содержание, полагаем целесообразным осуществить следующие
мероприятия. На объектах Управления делами ЦК КПСС (в том числе на
предприятиях, в здравницах, загородных хозяйствах и др.), по которым
есть все необходимые документальные подтверждения права собственности
КПСС, осуществлять хозяйственную деятельность в соответствии с Законом
СССР "О предприятиях в СССР"... На базе некоторых хозяйств организовать
общества с ограниченной ответственностью, акционерные общества. Создать
совместные предприятия с привлечением советских и иностранных
юридических лиц.

Отдельные объекты административного, производственно-хозяйственного и
лечебно-оздоровительного назначения Управления делами ЦК КПСС, на
которые отсутствуют необходимые правоустанавливающие документы, в полной
мере подтверждающие их принадлежность к собственности КПСС, передавать
на длительный срок в аренду надежным советским и зарубежным партнерам...

Управделами ЦК КПСС Н. Е. Кручина".

Кроме недвижимости, необходимо было подумать и о деньгах КПСС, вложив их
в целую сеть созданных через подставных лиц и фирм банков. КПСС,
естественно, рассматривала вообще все деньги страны как свою
собственность и вела себя соответственно.

Кручина уже привлек к тесному взаимодействию Минфин СССР во главе с
новым министром Орловым. С помощью Минфина КПСС фактически стала
владельцем крупнейшего "Автобанка", переведя на его счет 1 миллиард рублей.

Председателем правления "Автобанка" стала Н. Раевская - жена первого
заместителя министра финансов В. Раевского. Опекаемый с двух сторон,
"Автобанк" буквально купался в сверхприбылях. Начальник главного
бюджетного управления Минфина СССР В. Барчук (ныне первый заместитель
министра экономики и финансов России) сделал партийному "Автобанку"
невероятный для любого государства подарок: ему даровали право взимать
долги с государственных предприятий, что составляет голубую мечту
каждого банкира.

(Ныне тот же В. Барчук является сопредседателем следственной комиссии,
пытающейся разобраться, как же такое могло произойти?)

Но "Автобанк" был каплей в море. Кручина внимательно просмотрел
секретный список принадлежащих или зависимых от КПСС банков, куда
лихорадочно распихивались партийные деньги:

1. Автобанк - 1 миллиард рублей под 7 % годовых.

2. Банк профсоюзов СССР - 500 миллионов рублей под 4,5 %.

3. Токобанк - 150 миллионов рублей под 7 % + 70 миллионов паевого взноса.

4. Молодежный коммерческий банк - 275 миллионов рублей под 9 %.

5. Уникомбанк - 500 миллионов рублей под 10 %.

6. Часпромбанк - 30 миллионов рублей под 7 %.

7. Станкинбанк - 50 миллионов рублей под 10 %.

8. Банк "Россия" (через Лен. ОК КПСС) - 50 миллионов рублей под 6 %.

9. Главмостстройбанк - 90 миллионов рублей под 10 %.

10. Казкомпартбанк (через ЦК компартии Казахстана) - 100 миллионов
рублей под 10 %.

11. Советский фонд развития и поддержки малых предприятий - 40 миллионов
рублей под 10 %.

12. Экспериментальное объединение "Логос" - 40 миллионов рублей под 15 %.

13. Торгово-производственное предприятие "Шива" - 5 миллионов рублей.

14. Всесоюзная ассоциация новых хозяйственных форм и социальных
инициатив - 60 миллионов рублей под 10 %.

15. Корпорация "Союз-В" - 200 миллионов рублей под 6 %.

16. Малое предприятие "Галактик" - 250 миллионов рублей под 12 %.

17. Троицкий институт инновационных и термоядерных исследований (через
МП "Галактик") - 50 миллионов рублей.

18. Общество с ограниченной ответственностью "Джобрус" - 50 миллионов
рублей под 6 %.

19. Производственно-коммерческая фирма "Холдинг ЛТД" - 50 миллионов
рублей под 6 %.

20. Московская муниципальная организация - 50 миллионов рублей под 6 %.

21. Российское творческое объединение "Отечество" - 1,125 миллиона
рублей (на создание кинофильма) - 25 % прибыли от проката.

22. ТО "Очаг" - 10 миллионов рублей (на создание кинофильма) - 25 % прибыли.

Итого: 3 миллиарда 634 миллиона 125 тысяч рублей.

Это по первому списку. Далее: реестр Љ 2, Љ 2А, Љ 2А-6, Љ 3-В...

Голова пухнет от миллиардов и миллионов. Но и это еще не все.

Как уже упоминалось, КПСС на старости лет разродилась незаконнорожденным
дитятей - Российской компартией. А дитя, как известно, требует расходов,
особенно если оно родилось таким голодным и жадным.

Управделами РКП Игорь Головков, быстро усвоив методику своей хитрой
родительницы, еще в феврале 1991 года представил секретный доклад на
тему: "О предложениях по Основным направлениям
производственно-хозяйственной деятельности ЦК компартии РСФСР". Ссылаясь
на Закон "О банках РСФСР", запрещающий общественным организациям
учреждать банки, Головков поучал своих коллег: "...необходим поиск
учредителей. Таковыми могут быть предприятия и учреждения компартии РСФСР".

И пошло, и поехало:
"...На местах в последнее время партийные комитеты стали заключать больше
хозяйственных договоров, пополняющих доходную часть бюджета: на аренду
зданий, транспорта, другого партийного имущества. Зарегистрирован ряд
хозрасчетных организаций, учрежденных и соучрежденных партийными
комитетами... В Приморском районе Ленинграда организован хозрасчетный
социологический центр, расположенный в здании райкома. Центр проводит
социологические исследования в интересах населения района, и часть
прибыли за счет своей деятельности отчисляет РКП и РК КПСС... Имеется
также большое количество предложений, в том числе зарубежных фирм, о
развертывании совместных производств ЭВМ, одноразовых медицинских
шприцев, телепродукции, стройматериалов и других изделий, а также по
развитию внешнеторговой деятельности, туризма, строительству гостиниц и
так далее. Для решения всех возникающих организационно-технических и
экономических вопросов полагали бы в этой связи необходимым учредить при
Управлении делами ЦК на хозрасчетной основе бюро... которое могло
функционировать как центральная коммерческая биржа...".

Молодая и цветущая РКП быстро стала плодиться, для начала одарив
общество своим первенцем - Либерально-демократической партией Жириновского.

В метрике о рождении новой партии говорилось:

"Управление делами ЦК КП РСФСР, действующее на основании положения о
производственной и финансово-хозяйственной деятельности, в лице
управляющего делами ЦК т. Головкова, с одной стороны, и фирма "Завидия"
в лице президента фирмы т. Завидия Андрея Федоровича, именуемая в
дальнейшем "Фирма", с другой стороны, заключили договор о нижеследующем:

Управление предоставляет "Фирме" временно свободные средства
(беспроцентный кредит) в сумме 3 (три) миллиона рублей".

Не успели просохнуть чернила под этим договором, как на свет появилась
партия Жириновского, который тут же выдвинул себя кандидатом в
президенты России, а вице-президентом выбрал Андрея Федоровича Завидия,
именуемого в договоре "Фирма"...

Так же была создана Российская Национально-патриотическая Рабочая
партия: "Управление делами ЦК КП РСФСР... в лице управляющего Головкова И.
М. и Государственный экспериментальный научно-технический
производственный центр "Киртель", действующий на основании устава в лице
генерального директора Ванковича А. Ю... заключили настоящий договор о
нижеследующем:

Управление предоставляет центру временно свободные средства в сумме 3
(трех) миллионов рублей на цели, изложенные в протоколе... Данный договор
действителен лишь при условии соблюдения конфиденциального
протокола-соглашения Љ 2".

Плодя националистические и профашистские группировки, Российская
компартия, тем не менее, оставалась партией коммунистической
номенклатуры, то есть более всего думала о личном благосостоянии своего
руководства. К этому времени страну уже душила талонная система -
фактически на все виды продуктов были введены карточки, как в годы
войны. Пока кормясь от спецраспределителей своей старой мамы - КПСС, РКП
энергично создавала и собственную сеть спецраспределителей, расширяя
границы номенклатуры.

"Управление делами ЦК КП РСФСР, именуемое в дальнейшем "Управление", в
лице управляющего делами Головкова Игоря Михайловича, действующего на
основании положения, с одной стороны, и торгово-промышленная ассоциация
"Луч" исполкома Кунцевского райсовета... заключили настоящий договор о
нижеследующем:...Управление предоставляет Ассоциации беспроцентную ссуду в
размере 500 тысяч рублей... Ассоциация использует эти средства для ремонта
торговых и бытовых помещений, в том числе магазинов, где будет
проводиться обслуживание сотрудников Управления и аппарата ЦК КП РСФСР.
Ассоциация обязуется в течение трех лет проводить еженедельное
обслуживание 400 (четырехсот) сотрудников аппарата ЦК КП РСФСР
продовольственными товарами, в том числе поставками совместного
предприятия "Монгрифлес", а также промышленными товарами один раз в
течение трех месяцев..."

С удовольствием наблюдая, как быстро мужает ее новорожденное дитя, КПСС
не забывала и своих приемных деток - компартии Восточной Европы,
которые, лишившись власти и имущества, скрылись за новыми
социалистическими и социал-демократическими вывесками, с головой уйдя в
коммерцию. И они были не прочь получить от КПСС доллары, чтобы вложить
их со взаимной выгодой в собственные совместные предприятия, тайно
созданные на Западе. В Варшаву поделиться опытом был командирован
заместитель Кручины А. Поспевалов, который, вернувшись, писал в отчете:
"Наряду с использованием законодательных положений, позволяющих в
некоторых странах иметь собственные партийные предприятия, приоритетное
значение отдается созданию структур, формально не связанных с партией. В
этих целях широко используется учреждение на партийные средства частных
фирм, основанных на доверии, привлекается иностранный капитал,
применяются преимущественно такие формы организации, как акционерное
общество, фонд, общество с ограниченной ответственностью, сужающие
возможности отчуждения собственности по политическим соображениям".

Компартии Восточной Европы были не менее хитрыми, чем их московские
патроны, но традиционно имели более накатанные связи с разными мелкими
фирмами соседних капиталистических стран. И польза от них могла бы быть
большая.

Николай Кручина быстро составил документ "О сотрудничестве КПСС с левыми
партиями стран Центральной и Восточной Европы по вопросам
производственно-хозяйственной деятельности".

Немедленно последовало решение Секретариата ЦК КПСС:

"...Разрешить Управлению делами ЦК КПСС в установленном порядке
участвовать в создании совместных с левыми партиями стран Центральной и
Восточной Европы хозяйственных структур за рубежом, имея в виду, что
учредителями с советской стороны будут выступать подведомственные
Управлению делами ЦК КПСС предприятия, являющиеся юридическими лицами...
Дать согласие руководству СДРП на создание в Польше совместной
советско-польской фирмы, специализирующейся на торгово-посреднических
операциях, в том числе приграничной торговле, развитии иностранного
туризма, оказании консультативных маркетинговых и иных услуг... Обеспечить
финансирование участия Управления делами ЦК КПСС в хозяйственной
деятельности за рубежом, в том числе при создании совместных
предприятий, за счет реализации через фирмы братских партий товаров и
услуг, приобретаемых за рубли...

Выделить социал-демократии республики Польша в 1991 году в порядке
оказания помощи 30 путевок в санатории и дома отдыха Управления делами
ЦК КПСС, предоставив им право реализовать их на коммерческой основе
среди своих членов или через представительные западные туристические
компании..."

Туристический бизнес, как известно, самый прибыльный в мире, и КПСС,
владея огромным количеством первоклассных гостиниц, отелей, домов
отдыха, кемпингов и санаториев в лучших курортных зонах страны,
лихорадочно передавала их липовым акционерным обществам по балансовой
стоимости, которая была примерно в 10 раз ниже реальной. Начался этот
процесс с флагмана партийной гостиничной индустрии - величественного
отеля ЦК КПСС "Октябрьская". Для этой цели 17 апреля 1991 года
Управлением делами ЦК КПСС и американской фирмой "Кенгуру" (фактически
фиктивной организацией, созданной компартией США) учреждено совместное
предприятие "Арбат". От имени ЦК КПСС учредителем стал гостиничный
комплекс "Октябрьский", не имевший статуса юридического лица.
Ответственным за проведение операции был заместитель Кручины В.
Лещинский. При этом стоимость гостиничного комплекса была оценена по
балансовой стоимости в 3 миллиона 450 тысяч 419 рублей, и по этой цене
передана совместному предприятию "Арбат", хотя реальная стоимость
комплекса (полезная площадь 5700 кв. м) определяется в 25 миллионов
долларов.

Уровнем ниже неукротимый управделами Ленинградского обкома КПСС (он же
бельгийский бизнесмен) Аркадий Крутихин, получив директивные документы
Кручины, немедленно добился регистрации в Ленинграде частной компании с
ограниченной ответственностью "Рейсмередж Лимитед". В нее вошли фирмы
"Росбри Интернэшенел" и "Атчерли Интернэшенел". Спустя всего десять дней
третьим акционером нового общества стало Управление делами ОК КПСС,
предложив в качестве паевого взноса одну из своих гостиниц -
фешенебельный "Меркурий" на Таврической улице. Через три месяца, в июле
1991 года, Ленинградский обком решил вложить в "Рейсмередж Лимитед" свою
вторую гостиницу "Смольнинская", а также обкомовский гараж и резиденцию
на Каменном острове. Общая балансовая стоимость зданий, сооружений,
оборудования и инвентаря составила 13, 5 миллиона рублей. Реальная
стоимость была в 10 раз выше, и в долларах.

Уровнем выше дела шли еще круче. Международный отдел ЦК КПСС дал
указание премьер-министру Павлову и министру иностранных дел Бессмертных
в предстоящих переговорах с министром иностранных дел Анголы Ван-Дунемом
предпринять некоторые шаги, чтобы упрочить свое влияние в этом регионе.
Суть секретной инструкции сводилась к следующему: с тех пор, как в
Анголе и в соседнем Мозамбике к власти пришли коммунисты, обе страны
вели непрерывные войны с соседями и внутренней оппозицией, задолжав СССР
за поставки оружия соответственно 9 и 3,7 миллиарда долларов, не имея
при этом никакой возможности когда-нибудь расплатиться. Но и в той, и в
другой стране еще в колониальные времена португальцы построили шикарные
отели с видом на Атлантический и Индийский океаны. Представители
правительства получили указания потребовать указанные отели в счет
погашения долга и перевести их в собственность партии...

Международный отдел ЦК КПСС и Управление делами ЦК КПСС были самыми
могущественными преступными организациями в истории. Они занимались
всем: от многомиллиардных сделок до тривиальных убийств. Они подделывали
банкноты, паспорта, печати, чековые книжки, сертификаты, дирижировали
террористическими и преступными организациями за рубежом, разжигали
войны и этнические конфликты, имея связи со всеми мафиозными
организациями мира.

Историкам, если они когда-нибудь будут допущены к секретным архивам этих
коммунистических структур, понадобится не менее 500 лет, чтобы поведать
изумленному миру о творившихся на Старой площади делах.

Для осуществления своих дерзновенных планов МО и УД ЦК КПСС опирались не
только на КГБ и ГРУ, были вещи, которые и тем знать не полагалось. В
распоряжении Управления делами имелась специальная оперативная группа,
не имеющая специального названия и пока условно именуемая
спецподразделенние "Зет". Эта группа имела во много раз больше прав и
полномочий, чем КГБ.

Создал ее в свое время еще Ленин для борьбы с ЧК и аппаратом. Сталин
укрепил ее, сделав именно это подразделение инструментом своей личной
власти. Именно эта спецгруппа имела право врываться в кабинет любого
номенклатурщика и, зажав ему нос пассатижами, требовать чистосердечного
рассказа о своих преступлениях. Даже министры безопасности никогда не
были уверены, что их в любой момент не выволокут в наручниках во двор и
не расстреляют. И, как показала история, были совершенно правы. Сейчас
спецподразделение "Зет" занималось сравнительно мирным делом: вывозило
из страны золотой запас, что болтунам из КГБ было совершенно невозможно
доверить...

Но и КГБ не сидел без дела, несмотря на крайне негативное отношение
Крючкова ко всему происходящему. Крючков хорошо помнил, как его покойный
шеф и благодетель Юрий Андропов, пребывая в муках творчества, пытался
придумать новый убийственный ярлык, чтобы заменить несколько устаревшее
и скомпрометированное понятие "враг народа". Да так, чтобы и его можно
было налепить на кого угодно: от уборщицы до маршала. И придумал: "агент
западного влияния". Немного получилось длинновато, поэтому, подумав,
решили слово "западного" выкинуть и оставить просто "агент влияния" или
АВ. Эту аббревиатуру положено было проставлять на учетных карточках и
уголовных делах. Получилось гениально. Агент влияния. Жены агентов
влияния (ЖАВ), члены семьи агентов влияния (ЧСАВ), дети агентов влияния
(ДАВ), способствующие агентам влияния (CAB). (Помните, как у Ленина:
способствующие и способные способствовать - и тех, и других
расстреливать). Сверяйте жизнь по Ленину и не ошибетесь.

Такими мерами покойный Андропов собирался сражаться с наступающим
долларом, но не успел. Крючков же, видя, как вся страна превратилась в
гигантского "агента влияния", несколько запоздало пытался внедрить
новаторский термин в сознание людей, но не нашел поддержки даже среди
своих подчиненных. На самой Лубянке развелось "агентов влияния" больше,
чем их было на нью-йоркской бирже. Не говоря уже о том, что все высшее и
среднее руководство КГБ давно уже смотрело на советские рубли с
омерзением, получая зарплату в валюте, целые отделы автономно даже не
входили, а врывались в рынок, круша конкурентов и не очень заботясь о
том, чтобы придать своим действиям хотя бы видимость законности.

Любой человек или группа лиц, которые пытались организовать кооператив,
малое или, упаси Бог, совместное предприятие, не имеющее партийной
крыши, немедленно подвергались преследованию, закрывались, владельцы
арестовывались, разорялись, имущество конфисковывалось,
экспроприировалось, иные владельцы рэкетировались, просто грабились с
тем же немеркнущим революционным задором, что и в 1918 году. Даже
попытка премьер-министра России Фильшина совершить законный "трансферт",
обменяв 140 миллиардов российских рублей на товары для населения, была
сорвана КГБ с шумным скандалом. Для заключения сделки российскому
правительству был подсунут англичанин Колин Гиббинс, хорошо известный у
себя на родине как советский шпион. В свое время его четыре раза
арестовывали за попытку передачи СССР новейшей военной технологии. И
хотя это было ясно с самого начала провокации, погасить скандал не
удалось. Фильшин, заместитель премьер-министра России, вынужден был
подать в отставку. Сделка сорвана. А когда примерно то же самое
попытался сделать частный предприниматель Артем Атальянц, его без всяких
разговоров упрятали в тюрьму. (С 1986 по 1991 год в тюрьму были брошены
172 тысячи предпринимателей, представляющих угрозу для КПСС как
конкуренты. Большинство из них находится в заключении до сих пор).

В КГБ уже было создано целое новое управление по "защите экономики", в
рамках которого имелся отдел "Новых экономических структур",
возглавляемый генералом Александром Стерлиговым. Работая по старым
методикам ГПУ времен сворачивания НЭПа, отдел буквально выбивал душу из
каждого предпринимателя, пытавшегося вне партийных структур наладить
хоть какое-то дело. Особенно громкие скандалы разгорелись вокруг первого
советского миллионера Артема Тарасова, заявившего о себе весьма эффектно.

Будучи коммунистом, Тарасов как-то заплатил партвзносы в размере 90
тысяч рублей, что означало личный доход в миллион рублей. КГБ охотился
на Тарасова, как на бешеного волка, невзирая на то, что он имел
депутатскую неприкосновенность как народный депутат СССР. КГБ вламывался
в его офисы, проводя гласные и негласные обыски, арестовывал счета,
конфисковывал товары, аннулировал сделки. В итоге против Артема Тарасова
возбудили уголовное дело за "оскорбление чести и достоинства президента
СССР", поскольку он в каком-то интервью обвинил Горбачева в попытке
продать японцам часть Курильской гряды за 200 миллионов долларов. Было
ли это клеветой на Горбачева или разглашением государственной тайны, так
и осталось неизвестным, но в травлю Артема Тарасова включилась и
прокуратура СССР в лице самого Генерального прокурора Трубина,
потребовавшего лишить Тарасова депутатской неприкосновенности и посадить
в тюрьму.

В это же время промелькнуло сообщение, что Артем Тарасов передал три
миллиона рублей бирже "Алиса", которую возглавлял двадцатитрехлетний
Герман Стерлигов - племянник генерала Стерлигова. В недавнем прошлом
студент МГУ, Герман Стерлигов находился под следствием за поджог
какого-то кооперативного ларька, не пожелавшего платить ему дань. В
самый разгар следствия дело было неожиданно прекращено, а незадачливый
рэкетир оказался во главе фактически первой советской биржи, которая,
бурно развиваясь, видимо, "на добровольные пожертвования", превратилась
в систему бирж и первой перешагнула через границы страны в Европу.

После этого Артем Тарасов исчез. Одни говорили, что он в тюрьме, другие
- что умирает в больнице после покушения, третьи уверяли, что Артем
сбежал за границу. Никто ничего толком не знал, даже прокуратура и
милиция, объявившие розыск пропавшего миллионера. Неожиданно на имя
президента Ельцина пришло из Франции письмо от Артема Тарасова. Он
возвращал президенту России свое депутатское удостоверение, а в письме
проклинал Горбачева, который сломал жизнь ему, а также миллионам других
советских людей. Тут же пошел слух, что Тарасов убит, письмо -
поддельно, а депутатское удостоверение похищено. Постепенно о
приключениях первого советского миллионера стали забывать из-за
потрясавших страну более драматических событий. Но внезапно Артем
Тарасов объявился в Лондоне в качестве зарубежного представителя бирж...
"Алиса". К этому времени система бирж "Алиса" уже ворочала миллиардами.
Как не вспомнить снова вопрос Бабеля: "Где кончается Беня и начинается
полиция? Или где кончается полиция и начинается Беня?" В данном случае
уже непонятно, кто здесь "Беня", а кто - "полиция".^[41] <#n_41>

С другой стороны, КГБ сделало попытку, которую нельзя назвать ничем
иным, как желанием сорвать партийный трансферт миллиардов советских
рублей за доллары. Английский еженедельник "Обсервер" неожиданно
поместил статью некоей Дианы Миллер, где она заявляла, что десять
крупных американских компаний приобрели колоссальные суммы в рублях и
намереваются обрушить их на советскую экономику. Хотя это была чистая
правда, в нее никто не поверил, поскольку быстро выяснилось, что Диана
Миллер в недавнем прошлом работала редактором в АПН, известном в
качестве филиала КГБ, а в настоящее время являлась генеральным
директором совместного предприятия "Дайнемик Трансфер", основанного
Аркадием Крутихиным - управляющим делами Ленинградского обкома КПСС.
Такова извечная трагедия советской разведки. В самые критические моменты
истории ей никто никогда не верит...

Пока одно управление КГБ организовало статью Дианы Миллер в "Обсервере",
а другое управление ее разоблачало как агента КГБ, в пригороде
швейцарского города Люцерна появился сам министр финансов СССР Владимир
Орлов. Он прилетел, чтобы лично проконтролировать четвертый этап
"трансферта" в 140 миллиардов рублей и убедиться, что оговоренная сумма
в долларах переведена на соответствующие банковские счета.

А между тем, Михаил Горбачев вернулся из Лондона, где участвуя в
совещании стран "семерки", долго и приватно беседовал со своим другом
Робертом Максвеллом. С высоты командного мостика Михаил Горбачев увидел,
что час настал. И дал команду: "Покинуть корабль!" Корабли под всеми
флагами мира шли рядом, принимая на борт людей и грузы, предлагая
буксирные концы.

Скалы приближались. Горбачев оставался на мостике, внимательно следя за
обстановкой. Шел август 1991 года. КПСС уже практически исчезла из жизни
страны. Время от времени на экранах телевизоров появлялось то умное лицо
товарища Дзасохова, призывающего во имя спасения национальной (!)
культуры не сносить памятники Ленину, то искаженное злобой лицо
ленинградского обкомовского идеолога Белова, предупреждающего о
неизбежной гражданской войне в случае каких-либо посягательств на
партийную собственность.

В Управлении делами ЦК КПСС лихорадочно распределяли последние деньги:
10 миллионов рублей Академии общественных наук, по миллиону с лишним
нескольким музеям Ленина. В Политбюро шли еще какие-то обсуждения о
назначениях, перемещениях, обмене послами, ратификации договоров, о
кандидатах в министры и инструкторы ЦК. Они настолько заработались, что
не слышали команды своего капитана: "Оставить корабль!" Огромный корабль
все быстрее и быстрее несло на острые скалы. С огромным трудом
американским и европейским спасателям удалось перебросить буксирный
конец, чтобы хотя бы несколько замедлить скорость гибнущего гиганта и
смягчить удар о скалы. В этот момент группа безумцев, выскочившая из
трюма, где она собиралась отсидеться, обрубила спасательный конец и
вырвала штурвал из рук Горбачева.

Они считали, что корабль еще можно спасти. Подняв на мачтах красные
флаги с серпом и молотом, они дали "самый полный вперед". На полной
скорости корабль размером в шестую часть света врезался в скалы.
Огромный корпус заскрежетал, разваливаясь на части. Горбачев, еще
безучастно стоящий на мостике, был сбит с ног, но быстро поднявшись,
бросился за борт и был спасен. Многие обвиняли его, что он, будучи
капитаном, первым покинул гибнущий корабль. Это вовсе не так. Как и
подобает настоящему капитану, он ушел последним, убедившись, что все его
люди и грузы уже находятся в безопасном месте. Это событие получило
название "августовского путча".

Через четыре дня после памятных событий, 19 августа, деятельность КПСС и
РКП была официально запрещена, партийное имущество национализировано,
банковские счета - арестованы. 14 человек посажены в тюрьму. Это
произошло вовремя. Вся номенклатура почти без остатка успела перетечь в
новые структуры власти, еще раз подтвердив свою непотопляемость и вечность.

Николай Кручина вывалился с балкона своей квартиры на пятом этаже
номенклатурного дома в Плотниковском переулке.

Вслед за ним то же самое произошло и с его предшественником, Георгием
Павловым.

Затем с двенадцатого этажа своей квартиры выбросился ответственный
работник международного отдела ЦК Дмитрий Лисоволик.

В каждом деле, а особенно в конце дела, необходим четкий порядок,
утвержденный еще на III съезде РСДРП.

На другом конце мира за борт своей шикарной яхты выпал мертвый (или еще
живой) Роберт Максвелл. Даже для него игра оказалась слишком крутой.
Тело миллиардера нашли в море через три дня и торжественно, в
присутствии членов правительства и военного караула, похоронили в
Иерусалиме. Меньше знаешь - больше живешь.

Стряхнув с себя старую коммунистическую шкуру, номенклатура
почувствовала прилив новых творческих сил, не затуманенных
марксистско-ленинскими заклинаниями.

Государственный банк немедленно объявил новый курс рубля относительно
доллара, доведя его до 100 рублей за один доллар.

Накопленные номенклатурой доллары, стирая в порошок национальную валюту,
обрушились на погибающую страну. Со всех концов мира к ним
присоединялись валютные подкрепления. За бесценок скупались остатки
национального достояния погибшей страны. Шла и до сих пор продолжается
лихая номенклатурная приватизация, в ходе которой жители "Зазеркалья"
приватизировали все, чем незаконно владели в течение 73-х лет.

Теперь никакими средствами, кроме, конечно, ленинских, у них этого
богатства не отобрать. Неприкосновенность частной собственности - основа
рыночной экономики. Так и было задумано. Умело используя свой
накопленный почти за век опыт, номенклатура снова блокировала
продовольственные склады, направляя товары на валютные биржи, которыми
владела единолично. Более 800 бирж (в США их всего семь) в мистическом
хороводе продают и перепродают друг другу товары, взвинчивая цены и
добивая национальную экономику. Почти половина внутренней торговли
перешла на доллары. Доллар, заменив собой мечту коммунистическую, стал
мечтой столь же недоступной для многомиллионного нищего населения
оккупированной им страны. Огромная ядерная сверхдержава - Союз
Социалистических Республик - с треском развалился под натиском доллара и
перестал существовать. Самая огромная армия в мире, тысячи
стратегических ракет, десятки тысяч суперсовременных танков и боевых
самолетов, гигантские авианосцы и чудовищные подводные ракетоносцы
оказались не в состоянии предотвратить катастрофу и бесполезно ржавеют
на просторах погибшей страны.

Не сделав ни одного выстрела и не потеряв ни одного солдата, Соединенные
Штаты, продемонстрировав принципиально новые методы сокрушения, блестяще
выиграли третью мировую войну, разгромили, расчленили и стерли с
географической карты мира своего главного противника, оставив его лежать
ничком в грязи и хаосе и взывать к недавнему смертельному врагу о помощи
и милосердии. Как и было задумано.


          * * *

Соединенные Штаты играли свою игру, номенклатура - свою. Победили и те,
и другие. В очередной раз проиграла Россия.

Летом 1991 года в подполье ушла гигантская, хорошо отлаженная, намертво
коррумпированная с нынешней властью, "невидимая" партийная страна
Номенклатурия и ее экономика. Вчерашний политический и идеологический
диктат сменился диктатом экономическим, и против народа был немедленно
развязан экономический террор в лучшем духе старых времен. Партия еще
соглашалась кое-как кормить своих рабов, но людей, возомнивших себя
свободными, она кормить была не намерена. А Номенклатурия по-прежнему
будет кормить сама себя и подкармливаться с Запада. А народ, отученный
думать и работать, пусть вымирает. Он уже ни в каком качестве никому не
нужен.

Коммунисты пришли в нашу страну в 1917 году как захватчики, более
семидесяти лет вели себя как оккупанты, а сообразив, что их время ушло,
разбежались, как ярмарочные воры, в очередной раз ограбив до нитки народ
и уничтожив государство. Даже географически Россия оказалась отброшенной
к временам достопамятного царя Иоанна IV Васильевича, то есть в XVI век.
А на дворе уже XXI.

Мы прошлись только по поверхности, не копая слишком глубоко. Но даже и
то, что лежит на поверхности, никто не собирается отбирать у бывшей КПСС.

На послепутчевой эйфории, когда обнаружилось, что в государственной
казне осталось всего 240 тонн золота, какие-то лихие ребята из
парламентской комиссии России бросились на Запад в поисках золота
партии. Встретили их там холодно.

"У вас есть решение суда о том, что КПСС является преступной
организацией, и ее золото добыто преступным путем? Нет? Тогда до
свидания. Справок никаких не даем. Привыкайте к демократии, ребята. Это
вам не 1918 год!"

Пока они рыскали по Европе, туда же из СССР "улетело" еще 6 тонн золота.
Вот так! На прощание посмотрим, что случилось с некоторыми героями нашей
детективной истории.

Николай Кручина погиб. (С августа по октябрь 1991 года на территории
СССР произошло 1746 таинственных самоубийств номенклатурных чинов. Почти
точно по числу созданных КПСС совместных предприятий. Но обо всех
рассказывать нет никакой возможности).

Помощник же Кручины В. Лещинский стал членом совета акционерного
общества "Арбат", приватизировавшего гостиницу "Октябрьская".

Герой небывалого в истории "трансферта", бывший министр финансов В.
Орлов сделался членом правления Всероссийского биржевого банка,
выпускающего депозитные сертификаты на предъявителя, что позволяет
перевозить валюту в любую страну мира без предъявления документов,
удостоверяющих личность, и декларации об источнике доходов, создавая
возможность неконтролируемого ввоза и вывоза золота из страны. Не об
этом ли всегда мечтала номенклатура со времен Иосифа Виссарионовича? И
нет такой мечты, которую большевики не смогли бы сделать былью!

Управляющий делами Ленинградского обкома КПСС Аркадий Крутихин; в
отличие от своего московского шефа, жив и здоров. Правда, его в
очередной раз выгнали из правления его же собственного банка "Россия".
Банк пережил шок опечатывания и в состоянии шока забыл, что принимал
Крутихина председателем совета правления не как управляющего делами
обкома, а как вице-президента фирмы "Дайнемик Трансфер". Но шок прошел,
и справедливость восторжествовала. Но если банк "Россия" впадал в
шоковое состояние, то сам Крутихин сохранял полное хладнокровие. Прямо в
день путча, когда его начальник Гидаспов, срочно собрав на пленум членов
бюро обкома, повелел поднять на поддержку ГКЧП многотысячную армию
коммунистов, Крутихин передал оздоровительный комплекс "Чайка" и базы
отдыха в Солнечном на баланс созданного им сельскохозяйственного
товарищества "Вартемяки" (с ограниченной ответственностью). Балансовая
стоимость - 22 миллиона рублей. В настоящее время он занимается их
приватизацией.

То же самое делает и Юрий Прокофьев в Москве.

Следователи, затаив дыхание, вскрыли сейф Валентина Фалина в
международном отделе ЦК КПСС, но ничего, кроме наполовину выпитой
бутылки коньяка, там не нашли.

Товарищ Дзасохов сказал, что у него своего сейфа вообще не было, и
подался консультантом в какой-то мощный транснациональный картель.

Горбачев основал "Фонд Горбачева", где пригрел своего друга - академика
Яковлева. Говорят, тот пишет новую книгу. Последняя его книга, изданная
в 1986 году, называлась "Закат капитализма". Сам Горбачев с частными
визитами ездит по миру, собирая пожертвования для фонда и почетные
титулы. Не завидуйте - он все заслужил. Уничтожить коммунистическую
систему и при этом не только уцелеть, но и остаться на свободе,
поверьте, было совсем непростым делом.

А золото партии осталось в надежных руках.

И не ищите его, потому что если вы его найдете, вам это ничего не даст.

Почему? Да потому, что мировая революция, о которой мечтали Ильич и
Парвус, уже совершилась. Доллар оккупировал весь мир. Против него
бессильны все средства борьбы с оккупантами, которые мы знаем. Его не
раздавить танками и не затерроризировать партизанскими отрядами. Его
можно победить только более сильной валютой, которая сотрет доллар в
пыль, как он стер наш рубль. Но как создать такую валюту, если все свое
золото партия фактически переправила в Соединенные Штаты? Надо работать,
но работать никто не умеет и не хочет, а кто хочет, тому не дают. А кому
дают, того разоряют.

И делают это сознательно.

Над страной под видом гуманитарной помощи учреждена международная опека,
и она фактически потеряла свою независимость.

Кто и где определяет сейчас ее будущее?

Большевики исчезли так же неожиданно, как и появились, растворившись в
тех мировых структурах, которые когда-то выплеснули их на Россию.

Нынешнее правительство России - то ли арьергард ушедшей в подполье
номенклатуры, то ли авангард новой номенклатуры, выходящей из подполья.
Не понять. Одно отрадно - никто больше не строит коммунизм.

И на том спасибо.

Санкт-Петербург. Январь-март 1992 г.
Примечания


      1

Если кто-нибудь в этом еще сомневается, то могу сообщить, что в
распоряжении НПП "Облик" имеются около 50 фотоснимков, сделанных в
Зимнем дворце 26 октября и хорошо иллюстрирующих устроенный там погром.
Готовится к изданию альбом "Зимний дворец утром 26 октября 1917 года".

(обратно <#r1>)


      2

Зачеркнуто, переправлено на 10000 - вдохновение приходит во время
творчества.

(обратно <#r2>)


      3

Но Гитлер для этой цели имел аппарат, а сам не оставил единой визы на
документах подобного рода. А вождь мирового пролетариата не брезговал
писать подобные бумаги собственноручно, с неизменным комприветом в конце.

(обратно <#r3>)


      4

Приказ, видимо, был согласован с австро-венгерским командованием.

(обратно <#r4>)


      5

Так называемые "интернациональные" войска показали себя особо надежными
при массовых арестах в городах, при подавлении крестьянских восстаний и
рабочих выступлений. Из них формировались знаменитые "части особого
назначения", заградотряды, отряды по пресечению дезертирства из Красной
Армии, спецотряды ЧК. Столь огромное количество иностранцев в армии
"суверенной" страны более всего говорит о том, насколько "Советская
республика" была суверенна.

(обратно <#r5>)


      6

Железнодорожная связь между Австро-Венгрией и Швейцарией была прервана с
началом военных действий.

(обратно <#r6>)


      7

В июле 1916 году Менжинский опубликовал в парижской эмигрантской газете
"Наше Эхо" весьма интересную статью о Ленине, в которой писал: "Ленин -
это политический иезуит, который в течение многих лет лепит из марксизма
все, что ему нужно для данного момента. Ныне он уж совершенно запутался
в своих теориях... Ленин - это незаконнорожденное дитя русскою
абсолютизма, считающий себя единственным претендентом на русский
престол, когда тот станет вакантным... Если он когда-нибудь получит власть
то наделает глупостей не меньше, чем Павел I... Ленинисты - это даже не
фракция, а какая-то секта или клан партийных конокрадов, пытающихся
щелканьем своих кнутов заглушить голос пролетариата". Странная компания
собралась в Кремле!

(обратно <#r7>)


      8

Сам Парвус, надо заметить, никогда не занимал никаких партийных постов,
ни на одном съезде не имел даже права голоса. Но более 20 лет он, по
меткому выражению Солженицына, "рассыпал идеи" для своей мачехи-партии,
которые были слишком глубоки, чтобы их кто-то мог правильно понять,
кроме самого Ленина, сумевшего их не только правильно понять, но и
блестяще переработать для массовой агитации.

(обратно <#r8>)


      9

Князь Андронников, друг Распутина, бывший чиновник особых поручений при
обер-прокуроре Синода, имевший доступ к царской семье, столь сочно
воспетый Пикулем в "Нечистой силе" и кинорежиссером Климовым в "Агонии".
Интересный состав исполнителей был у "мирового пролетариата"! Тех, кто
сомневается в том, что Андронников после октября стал главой кровавого
Кронштадтского ЧК, мы отсылаем к работе "Ленин и ВЧК", Москва, 1975 г.,
стр. 229.

(обратно <#r9>)
(обратно <#r11>)


      12

Великий князь Николай Михайлович - историк с мировым именем. За него
ходатайствовал М. Горький. Ленин ответил бесподобно: "Революции историки
не нужны!" Великий князь Георгий Михайлович - археолог также с мировым
именем, автор большого количества фундаментальных научных трудов.

(обратно <#r12>)


      13

Как раз в это время - в марте 1919 года - обманутые дешевой демагогией
рабочие, влача голодное и беспросветное существование, превращенные
фактически в рабов, делали робкие попытки обратить внимание "рабочего"
правительства на свое положение, прибегая к мирным забастовкам. Это
происходило во многих городах, и везде был один и тот же результат -
забастовку топили в крови рабочих. В Астрахани собрался десятитысячный
митинг, на котором рабочие местных заводов и рыбных промыслов (вспомните
белугу и осетров на кремлевском банкете) обсуждали свое тяжелейшее
материальное положение. Не успели выступить первые ораторы, как площадь
была оцеплена войсками ЧК. Почти без предупреждения по рабочим был
открыт огонь из пулеметов и винтовок, площадь забросана ручными
гранитами. Рабочие бросились бежать, оставив на площади 2000 человек
убитыми и ранеными (которых тут же добили выстрелами из наганов). Почти
все участники митинга были арестованы и размещены по шести комендатурам
ЧК в подвалах, на баржах и в трюме стоящего на приколе парохода
"Гоголь". В Москву сообщили о восстании. Из Москвы немедленно пришел
лаконичный ответ: "Расправиться беспощадно". Работа закипела. Рабочих
расстреливали в подвалах чрезвычаек, связанными, бросали с баржи в
Волгу. Трупы едва успевали свозить на кладбище, где они грудами
сваливались прямо на землю: полураздетые, залитые кровью. 13-14 марта
расстреливали только рабочих, но потом власти спохватились и, видимо,
чтобы свалить вину на "буржуев-подстрекателей", начали повальные аресты
интеллигенции, бывших домовладельцев, купцов, рыбопромышленников и
лавочников, которые чудом уцелели от предыдущих расправ. Списки
расстрелянных "буржуев" публиковались сотнями. Рабочих расстреливали без
всякой публикации, но их расстрелы продолжались до середины апреля. Было
такое впечатление, что на астраханских рабочих большевики решили
выместить свою злобу за все забастовки, которые волной прокатились по
стране в марте 1919 года. Не менее крупные расстрелы забастовщиков имели
место в Петрограде, Туле и Брянске. Опубликованные в Англии данные
говорят о том, что за первые три месяца 1919 года было расстреляно 138
тысяч человек. "Однако эта цифра, - отмечает самый беспристрастный
исследователь большевистских зверств С. Мельгунов, - в действительности
дает лишь бледное представление о том, что происходило в России".
Рабочие могли "смело" смотреть в будущее, откуда надвигалась мировая
пролетарская революция!

(обратно <#r13>)


      14

В эти дни полным кодом идет контрнаступление Красной Армии на всех
фронтах. Начал применяться новый метод изъятия ценностей и денег. При
занятии города "красными" на него накладывалась контрибуция в
зависимости от величины города. Например, от Киева было потребовано 400
миллионов золотых рублей, от Одессы - 500 миллионов, от Харькова -
почему-то всего 100 миллионов. Контрибуция принималась любыми золотыми
монетами, слитками золота, ювелирными украшениями, драгоценными камнями,
иногда картинами. В случае неуплаты контрибуции в срок (обычно 2-3 дня)
власти обещали расстрелять каждого пятого жителя. Какая-то контрибуция
вносилась, затем начинались повальные обыски. Причем не делалось
никакого исключения для рабочих. В их жилищах (а большинство жило в
собственных домах в предместьях) все переворачивалось вверх дном, а
затем часто дома поджигались.

Продолжались и массовые убийства. В Киеве в один день были убиты 2000
бывших офицеров, вызванных для регистрации в городской театр. В
Петрограде за три месяца (июль, август, сентябрь) расстреляно 5000
человек. В Кронштадте неожиданно расстреляли 20 врачей "за слишком
большую популярность среди рабочих". В Екатериноспаве расстреляно 100
железнодорожников за попытку организовать забастовку. В
Иваново-Вознесенске под страхом расстрела РВК приказал всем жителям
сдать швейные машинки (?!). В Архангельске сразу же после прихода
"красных" расстреляно 800 офицеров, служащих у генерала Миллера. Туда же
немедленно стали приходить этапы с офицерами и казаками, взятыми в плен
на юге. Прибывших поголовно расстреливали под Холмогорами, где спешно
развертывались первые лагеря смерти. Знаменитый Кедров лично руководит
потоплением двух барж, заперев в них 1200 офицеров. В Москве вспыхивает
эпидемия сапа. Всех выявленных больных расстреливают на месте. Заодно и
больных тифом. По секретному приказу ЧК выявляет и уничтожает больных
сифилисом. Столица будущей империи должна быть стерильной.

(обратно <#r14>)


      15

Оккупационный режим, установленный Лениным в завоеванной стране, если и
отличался от гитлеровского, то гораздо большей свирепостью. Вот приказ
комендатуры с ссылкой на решение ВЦИК от 11 июня 1921 года:

"1. Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливают на месте без
суда.

2. Селянам, у которых скрывается оружие, объявлять приговор о взятии
заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.

3. Семья, в доме которой укрылся бандит (то есть ограбленный до нитки
крестьянин, осмелившийся сопротивляться - И. Б.), подлежит аресту и
высылке, имущество ее конфисковывается, старший работник в этой семье
расстреливается на месте без суда.

4. Семьи, укрывшие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать
как бандитские, и старшего работника этой семьи расстреливать без суда.

5. В случае бегства семьи бандита... оставленные дома сжигать.

6. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно".

Другой приказ:

"1. Станицы и селения, которые укрывают "белых" и "зеленых", будут
уничтожены, все взрослое население - расстреляно, все имущество -
конфисковано.

2. Все лица, оказавшие бандитам содействие - немедленно будут расстреляны..."

(обратно <#r15>)


      16

В ноябре 1920 года "белые" эвакуировали Крым. Именно в это время в Крыму
появляется бежавший из родной Венгрии Бела Кун со знаменитой Землячкой -
той самой, которую Сталин позднее, чтобы приструнить надоевшую ему
Крупскую, серьезно рассматривал в качестве кандидатки на роль вдовы Ленина.

По традиции, все началось с регистрации офицеров, которым Фрунзе
торжественно гарантировал амнистию. Расстрелы начались мгновенно и
быстро перешли в массовую бойню. Убитых бросали в старые Генуэзские
колодцы, а когда те заполнились, заставляли обреченных рыть общие
могилы. Переполненные баржи выводили в море и топили. Семьи также
уничтожались. Беспощадно расстреливались даже женщины с грудными детьми.
Врывались в госпитали и больницы, расстреливая всех подряд, не обращая
никакого внимания на флаги Международного Красного Креста, под защитой
которого Врангель оставил в Крыму своих раненых. Затем последовал приказ
всем жителям Крыма, под страхом расстрела, заполнить анкеты и сдавать их
в местные ЧК. Ленин, консультируя Троцкого по проведению необходимых
мероприятий в Крыму, мудро заметил, что "Крым отстал на три года в своем
революционном движении. Его надо быстро подтянуть к общему
революционному уровню России". Более всего расстрелы свирепствовали в
Севастополе, Ялте, Балаклаве и Керчи. В Севастополе первым делом
расстреляли более 500 портовых рабочих за то, что они работали на
погрузке уходящих транспортов генерала Врангеля. Списки расстрелянных не
стеснялись публиковать. Уже 28 ноября был опубликован первый список
расстрелянных в Севастополе: 1634 человека, включая 278 женщин. 30
ноября был опубликован второй список: 1202 человека, включая 88 женщин.
Только за первую неделю в Севастополе опубликованы списки расстрелянных
8364 человек.

Помимо расстрелов, происходили массовые казни через повешенье.
"Нахимовский проспект, - вспоминает очевидец, - увешан трупами офицеров,
солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же казненных без
суда. Офицеров вешали обязательно в форме с погонами. Невоенные
болтались полураздетыми.

Вешали "для назидания". Были использованы все столбы, деревья, даже
памятники. Исторический бульвар весь разукрасился качающимися в воздухе
трупами. То же самое было на Нахимовском проспекте, на Большой Морской и
Екатерининской, на Приморском бульваре". Исполнителями, разумеется, были
"интернационалисты", которыми командовал бывший офицер кайзеровской
армии Бемер (В 1918 году он был немецким комендантом Севастополя). Его
первым приказом в качестве советского коменданта было объяснение
гражданскому населению, что оно "не имеет право жаловаться на
исполнителей советской власти, поскольку оно содействовало
белогвардейцам". С чудовищной легкостью Бемер подписывал приказы о
расстреле. В частности, сохранился его приказ о расстреле 23 медсестер
одного из госпиталей "за укрывательство офицеров" и 18 работников
Международного Красного Креста за то же самое "преступление". Те, кому
удалось уцелеть, направлялись тысячами в концлагеря - предвестники
великого ГУЛАГа, который пышно стал расцветать в Архангельской губернии.
А чем же занимались Бела Кун и Землячка? Рассказывают, что Землячка
иногда лично участвовала в расстрелах и пытках, но это было, конечно,
"хобби", а не выполнение должностных обязанностей. Она и Бела Кун ночи
напролет занимались сбором, учетом и транспортировкой золота и прочих
ценностей, обнаруженных в Крыму. Террор, как всегда, был прикрытием. С
офицеров, конечно, много не возьмешь. Но кое с кого брали немало. Но вот
чтобы кого-нибудь потом отпустили, сведений нет. Может быть, кого-нибудь
и отпускали, но на Западе из таких не объявился никто. Выкуп брали, а
потом расстреливали. Ценности шли двумя путями: на Запад (ответственный
Бела Кун) и на север - в Москву, в Гохран (ответственная тов. Землячка)

(обратно <#r16>)


      17

При вскрытии Ленина врачи, к великому своему ужасу, обнаружили, что одно
полушарие ленинского мозга не работало с рождения. Второе полушарие было
покрыто известковыми образованиями в такой степени, что было совершенно
непонятно, как вождь мирового пролетариата жил не только последние годы,
но и вообще, поскольку должен был умереть еще в детстве. Врачи считали,
что с таким мозгом человек жить не может. Так был ли это человек?

(обратно <#r17>)


      18

Разрядка Ленина.

(обратно <#r18>)


      19

Подобно королю Людовику XIV, Ленин считал себя хозяином не только над
жизнью, но и над имуществом своих подданных. Но, в отличие от
"короля-солнца", он действовал исключительно по личному усмотрению,
поскольку никаких законов в стране не было. Решить надо было один
вопрос: буржуй или не буржуй. Известный профессор-почвовед А. Ярилов,
известный Ленину еще по революции 1905 года и эмиграции, подвергся из-за
неосведомленности исполнителей экспроприации, то есть у него, как у
буржуя, было конфисковано все имущество, включая и постельное белье.
Профессор пожаловался Ленину. Дело было в Краснодаре. Ленин тут же дал
туда телеграмму: "Кавказ, Краснодар, Предисполкома. Прошу вернуть семье
Арсена Ярилова все имущество, платье, белье и другие домашние вещи,
реквизированные у нее 24 марта в Краснодаре. В случае невозможности
вернуть конфискованное, предлагаю возместить натурой. Подтверждаю, что
Ярилов ни по имущественным признакам, ни по идеологии не может быть
отнесен к классу буржуазии. Предсовнаркома Ленин. 30 мая 1921 год".

В связи с телеграммой Ленина президиум Кубанско-Черноморского областного
исполнительного комитета вынес постановление возвратить вещи семье
профессора Ярилова. Ленин часто указывал, что в некоторых случаях только
он может решать, кто буржуи, а кто - нет. Поневоле вспоминается один
характерный эпизод, происшедший несколько позже в нацистской Германии. К
всесильному рейхсмаршалу Герингу прибыли офицеры гестапо с документами,
неопровержимо доказывающими, что ряд офицеров штаба Геринга, включая его
помощника генерала Мильха, являются евреями по происхождению. Геринг
ознакомился с документами и сказал гестаповцам: "В своем штабе я сам
решаю, кто у меня еврей, а кто - нет". Ни в коем случае не желая
сравнивать Геринга с такой масштабной фигурой, как Ленин, я просто хочу
отметить одинаковую методику произвола.

(обратно <#r19>)


      20

Американцы настаивали, чтобы их эксперты могли наблюдать за
распределением помощи голодающим, так как в западную печать уже проникли
слухи о том, что большевики для того и взывают к иностранной помощи,
чтобы, получив бесплатно, тут же перепродать ее обратно на Запад. Было
так задумано или нет, сказать трудно, но услышав об экспертах, Ленин
вышел из себя. Комиссию экспертов вождь сразу же объявил "комиссией
шпиков", а об американской помощи высказал следующее: "Подлость Америки,
Гувера и Совета Лиги наций сугубая. Гувер и Браун - наглецы и лгуны".

(обратно <#r20>)


      21

Все советские историки с этим согласны. Сталин принял страну в
тяжелейшее время - казна была пуста.

Эти историки только почему-то помалкивают: а куда же подевались
захваченные Лениным несметные сокровища старой России?

(обратно <#r21>)


      22

Торговый синдикат.

(обратно <#r22>)


      23

Эта романтическая охота на золото, меняя формы, продолжалась годами и
дожила до наших дней. Даже сегодня при любом обыске, скажем, в поисках
самогонного аппарата, не говоря уже о каких-либо более серьезных
причинах (а причину можно найти всегда), власти прежде всего предлагают
дрожащему от страха "совку" "добровольно сдать золото, бриллианты и
оружие", поясняя, что добровольная сдача смягчит вину но не освободит от
уголовной ответственности. Начиная с первых декретов СНК, подтвержденных
многими последующими, гражданину соцдержавы под страхом смерти
запрещалось владеть золотом и прочими драгметаллами в слитках (причем к
слиткам приравнивались золотые монеты любой чеканки, ордена из
драгметаллов любой страны и любого времени и изделия, представляющие
"культурно-историческую ценность" (по усмотрению властей), а равно
бриллиантами россыпью и в изделиях с камнями весом более пяти карат.

(обратно <#r23>)


      24

Хрущеву пришлось здорово потрудиться, чтобы уже после смерти Сталина
исключить из партии Молотова и Кагановича, чья роль в массовом
истреблении людей общеизвестна. Но беспартийный Молотов, как, впрочем, и
остальные, продолжал спокойно пользоваться всеми привилегиями, живя в
огромной квартире на ул. Грановского в Доме правительства, отдыхая в
роскошном санатории ЦК "Лесные дали" и работая в Ленинской библиотеке в
читальном зале Љ 1, предназначенном для академиков и иностранных ученых,
хотя ни тем, ни другим кровавый старец никогда не был. Как недавно
выяснилось, вплоть до наших дней Управление Делами ЦК КПСС
распространяло привилегии, включая пользование машинами, дачами,
спецпайками и прочим спецобслуживанием, на родственников Сталина,
Жданова, Берия и многих других, кого в политических целях пришлось
публично признать палачами и убийцами. В номенклатурном Зазеркалье свои
законы и свои традиции.

(обратно <#r24>)


      25

В связи с нападением Германии на Советский Союз представляется
любопытным следующий эпизод. Поставленная Сталиным задача концентрации
всего золота, платины и драгоценных камней в руках государства
продолжала энергично выполняться. География поисков постоянно
расширялась. Если в самой России и на Украине к середине 30-х годов были
уже перепаханы даже все кладбища и вскрыты практически все могилы в
надежде найти золотые часы или вставную челюсть, то на территориях
среднеазиатских республик подобные мероприятии до поры до времени не
проводились. Осквернение могил и мавзолеев, по законам ислама, является
одним из самых страшных преступлений.

А поскольку освободительная война в Средней Азии, вспыхнувшая еще в 20-х
годах, бушевала не утихая, и была подавлена только к 1939 году, получив
романтическое название "борьбы с басмачеством", то у самого Сталина и
его сатрапов на местах все-таки хватило ума не давать лишнего повода для
раздражения местного населения. Но затем наступил черед и
среднеазиатских святынь. Особенно привлекал алчные взоры номенклатуры
прекрасный и величественный мавзолей Тамерлана в Самарканде. По
легендам, подтвержденным архивными документами, великий азиатский
завоеватель средневековья в своих походах награбил сказочные, несметные
сокровища, большую часть которых приказал положить с собой в гробницу. В
мае 1941 года большая команда московского НКВД, сопровождаемая
экспертами ленинградского Эрмитажа, выехала в Самарканд для вскрытия
гробницы. Хранитель мемориала, восьмидесятилетний Масуд Алаев, придя в
ужас, показал приезжим предостерегающую надпись, выбитую на гробнице еще
в 1405 году - в год смерти легендарного Тимура.

Надпись предупреждала, что тот, кто осмелится потревожить покой усопшего
властелина и вскрыть гробницу, выпустит на свою страну страшных демонов
опустошительной войны. На всякий случай, чтобы перестраховаться, об этом
доложили в Москву. Оттуда быстро пришел приказ: Алаева арестовать за
распространение ложных и панических слухов, гробницу вскрыть
незамедлительно. 19 июня 1941 года огромная плита из зеленого нефрита,
закрывающая саркофаг Тамерлана, была поднята, о чем на весь мир поведало
сообщение ТАСС. В сообщении, в частности, с иронией говорилось:
"Популярная легенда, существующая поныне, уверяет, что под плитой
гробницы скрывался дух ужасной, опустошительной войны, который не
следовало бы выпускать на волю".

Это сообщение перепечатали многие газеты, включая "Ленинградскую правду"
от 21 июня 1941 года. Если это совпадение, то весьма странное. Во всяком
случае, охотясь на золото, всегда нужно быть осторожным и иметь чувство
меры. Но раз вкусившие "беспредел", уже никогда не могут от него отказаться.

(обратно <#r25>)


      26

В мае 1941 года в американском городе Сан-Диего состоялся семинар по
перспективным вопросам военно-морского строительства. Семинар был
организован руководителями крупных концернов, связанных заказами с
флотом США. На этом семинаре адмирал Ричардсон, недавно покинувший пост
командующего Тихоокеанским флотом, выступил с большой лекцией,
официальной темой которой должен был стать вопрос о необходимости
быстрейшей модернизации инфраструктуры военно-морских баз флота. Однако,
вместо этого адмирал прочел лекцию о международном положении. Заявив без
тени сомнения, что схватка между Гитлером и Сталиным дело самого
ближайшего будущего, адмирал Ричардсон сделал теоретический анализ
будущего развития событий.

"Безусловно, - отметил он, - крупного успеха достигнет тот, кто первым
начнет наступление, поскольку и вермахт, и Красная армия обучены на идее
блицкрига, а обороняться, мало того что не любят, но просто не умеют. Из
этого вытекает дилемма: что в большей степени соответствует нашим
планам, чтобы первый ход сделал мистер Гитлер или чтобы его сделал
мистер Сталин?..

Дилемма решается очень просто. Достаточно взглянуть на карту Европы и
убедиться, что если Сталин бросит неожиданно на Гитлера свои 200 дивизий
и 10 тысяч танков (адмирал сильно преуменьшил силы Сталина - И. Б.), то
вермахт будет раздавлен, и через пару месяцев сталинская армия будет
стоять на побережье Канала и в Гибралтаре. Если же начнет Гитлер, то где
он окажется через два месяца известно только Всевышнему, ибо он
неизбежно завязнет на просторах России, и Сталину придется истратить
уйму времени, чтобы выбить его оттуда. Подобный сценарий, отбирая
инициативу в войне и от Гитлера, и от Сталина, неизбежно передаст эту
инициативу более свободной и динамичной силе, которая неизбежно
возникнет, когда русские и немцы сцепятся между собой, отдавая на
милость этой новой силе весь мир. Так что отдадим, господа, право
первого хода Гитлеру". К этому времени адмирал был частным лицом и мог,
в принципе, говорить, что хотел. Однако, присутствовавший на семинаре
министр ВМС Нокс в начале собственного выступления сказал: "Адмирал
Ричардсон весьма точно сформулировал именно то, что мы (кто мы? Кабинет
Рузвельта? - И. Б.) ожидаем от дальнейшего развития событий в мире..."

(обратно <#r26>)


      27

Дело об атомном шпионаже является очень темным. Сейчас известно, что
фактически все советские "атомные" агенты были "засвечены" американцами,
которые, терпеливо ожидая окончания их работы, не трогали никого, и
только, когда СССР официально объявил о наличии у него атомной бомбы,
неожиданно арестовали почти всех. Группа знаменитого Абеля почти
полностью состояла из работников ФБР и военной контрразведки, которые,
работая связниками Абеля, и передали лично все секреты атомного оружия в
СССР. А это означает, что подобное решение было принято на очень высоком
уровне.

(обратно <#r27>)


      28

Эта секретная лаборатория просуществовала до наших дней, и нет никаких
доказательств того, что она ныне не существует. Всем памятны недавние
разоблачения, когда при обыске в здании ЦК КПСС после провала
августовского путча были обнаружены сотни фальшивых паспортов всех
стран, фальшивые печати различного назначения, от таможенных до
банковских, горы фальшивых бланков, чековых книжек и тому подобное. Судя
по готовой продукции, секретная лаборатория ГПУ ленинских времен ныне
превратилась в громадное предприятие, никак не меньше Печатного двора'.
А огромное количество долларов, затопивших территорию бывшего СССР,
невольно ставит вопрос: а не перешла ли эта лаборатория на обеспечение
внутреннего рынка?

(обратно <#r28>)


      29

В тот период золотой запас США составлял 14 тысяч тонн. Немногим больше,
чем в СССР, чего нельзя сказать об уровне жизни. Расходами золотого
запаса гласно и открыто распоряжался народ, держа под контролем
правительственные траты до последнего цента. Именно в этом контроле
заключается основа мощи США.

(обратно <#r29>)


      30

Этот интереснейший период советской истории, с 1949 по 1953, год достоин
многотомного исследования, которое под хорошим пером может превратиться
в небывало захватывающее повествование. Задуманная в недрах ЦК ВКП(б)
кампания по борьбе с космополитизмом была, в сущности, ничем иным, как
звонкой пощечиной госбезопасности. Пока на Лубянке приходили в себя, им
было подброшено знаменитое "Дело врачей", в которое чекисты вцепились,
как голодный пес в кость, увидев в этом деле великолепную возможность
пустить под нож полным составом все Политбюро и Центральный Комитет
партии. Пока чекисты в азарте от открывшихся возможностей выбивали из
несчастных медиков показания об их преступных связях с правительственной
и партийной верхушкой, в самый разгар их работы по приказу Сталина был
неожиданно снят с должности и немедленно арестован всемогущий министр
госбезопасности Виктор Абакумов, а на его пост назначен профессиональный
партаппаратчик Игнатьев. Первое, что выяснил новый министр, была связь с
международный сионизмом многолетнего личного секретаря Сталина -
Поскребышева, которого уволокли прямо из приемной вождя в наручниках, но
повезли не на Лубянку, а в специальную тюрьму в здании ЦК ВКП(б). На
допросе Поскребышев рассказал, что Сталин принял решение уничтожить весь
старый состав Политбюро и руководство МГБ, заменив его новыми людьми,
лично составил новый список так называемого расширенного Политбюро из 25
человек (куда, кстати говоря, был включен Брежнев, произведший на вождя
впечатление своим молодцеватым внешним видом).

Через несколько дней, 28 февраля 1953 года (а не 5 марта, как было
объявлено) Сталина нашли мертвым на его даче в Кунцево. Затем армия
раздавила танками госбезопасность, которая в пылу борьбы забыла об этой
третьей реальной силе "социалистическое общества". А мудрая партия
вспомнила...

(обратно <#r30>)


      31

Достаточно сложное кухонное оборудование фирмы Куппербуш требовало
специального техобслуживания. Целый выпуск одного из училищ КГБ был
послан в ФРГ на заводы фирмы и получил квалификацию механиков по
обслуживанию кухонного оборудования. Вернувшись в СССР, они стали
обслуживать квартиры номенклатуры, сохранив при этом офицерские звания в
системе КГБ.

(обратно <#r31>)


      32

Во время дебатов в конгрессе США по поводу очередных поставок в СССР
зерна как-то началась полемика: где логика? СССР тратит все свои деньги
на танки против нас, а мы его должны за это кормить. Тогдашний
госсекретарь США Генри Киссинджер на это ответил: "Пусть уж они лучше
сытыми сидят в своих танках. Так будет надежнее. А то стрельба может
помешать наступлению доллара".

(обратно <#r32>)


      33

Поэтому такой общественный резонанс вызвало неожиданное появление книг
А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" и "Архипелаг ГУЛАГ", где
впервые было открыто заявлено, что на каждого убитого партсекретаря
приходились миллионы и миллионы убитых и замученных простых людей. Что
надо поминать не 1937 год, когда Сталин сводил счеты с номенклатурой, а
все десятилетия коммунистического режима, последовательно и беспощадно
истреблявшего собственный народ.

(обратно <#r33>)


      34

Льстецы утверждают, что подобная твердость Горбачева была вызвана тем,
что уже тогда будущий генсек насаждал в Ставрополье товарно-рыночные
капиталистические отношения. Злые языки, напротив, уверяют, что Горбачев
взял под защиту грузинских "теневиков" потому, что они уже успели
преподнести его жене, Раисе Максимовне, бесценное бриллиантовое колье.

(обратно <#r34>)


      35

По другой версии, Папутин застрелился сам, поскольку не смог выполнить
приказа о захвате Амина, и знал, что его ждет.

(обратно <#r35>)


      36

О том, что армия готовила военный переворот во всем социалистическом
лагере, существует немало свидетельств. Неизвестно, было бы это так уж
плохо, поскольку, как показывает опыт других стран, нет пути от
тоталитаризма к демократии, кроме как через временную автократию военной
диктатуры. Заговор не удался, поскольку КГБ был на высоте. Это произошло
сразу после смерти Андропова. Здесь не место приводить подробности.

Ограничимся официальными сообщениями.

(обратно <#r36>)


      37

Недавно в печать попали показания осужденного и брошенного в лагерь
бывшего офицера милиции МВД Грузии Нодари Хунджгуруа. Назначенный в 1978
году начальником ОБХСС одного из районов Грузии, он, представляясь
непосредственному начальнику, получил от того такое напутствие: "За
место твое хлебное надо, дорогой, платить, кто не платит - жалеет потом
очень".

Хунджгуруа отказался, и тогда ему поступило другое предложение: "Убери в
селе Орджоникидзе кладовщика чайной фабрики Кантария, и никаких денег от
тебя не надо". Когда Хунджгуруа поинтересовался, что значит "убрать", то
получил прямое разъяснение - "убить" ("совсем его земля поглотить должна").

Хунджгуруа в ужасе отказался, кладовщик был убит кем-то другим, а
слишком щепетильного офицера отстранили от должности. В поисках правды
Хунджгуруа добрался до Эдуарда Шеварднадзе, уже перебравшегося с
должности министра внутренних дел на пост Первого секретаря ЦК.
Шеварднадзе выслушал офицера и с доброй улыбкой сказал: "Нодари, надо
было сделать то, о чем тебя просили.

Тогда отношения у тебя со всеми были бы нормальными". "Волосы встали у
меня дыбом, - вспоминает Хунджгуруа, - онемел я. Так молча и ушел...". Как
только Хунджгуруа вышел из здания ЦК - его арестовали...

(обратно <#r37>)


      38

Еще не написанная история еврейской эмиграции из СССР имеет много
таинственных страниц. Какого-нибудь несчастного еврея-парикмахера могли
годами держать "в отказе" за то, что он 20 лет назад, служа в армии
писарем, видел какой-то секретный документ о необходимости уменьшения
суточного довольствия срочной службы маргарином. Но в начале 70-х годов
в Америку по израильской визе выехала группа инженеров-ракетчиков,
половина которых и не была евреями. Американцы, надеясь на свою палубную
авиацию, весьма отстали в разработках тактических ракет ближнего и
среднего радиуса действия, работающих в так называемом "дозвуковом
режиме". Буквально за три года они в этой области опередили СССР, не
проводя никаких предварительных исследований и разработок. на похоронах
Максвелла в Иерусалиме официальный представитель израильского
правительства, перечисляя заслуги покойного, отметил: "Роберт Максвелл
сделал многое для обеспечения безопасности Израиля". И не только Израиля!

(обратно <#r38>)


      39

У Максвелла были очень теплые отношения с Горбачевым. Последний генсек,
видимо, не имел никаких комплексов. Он позволил многим фирмам, в
частности, японской "Икэгами Цусинки", использовать собственное
изображение в рекламе. Не бесплатно, конечно. А принадлежащий Максвеллу
телеканал новостей "Си-Би-Си" как-то проговорился, что директором их
программы является президент СССР. Как говаривал Бабель: "Никто не
знает, где кончается Беня и начинается полиция".

(обратно <#r39>)


      40

По причинам, известным только КПСС, в Ленинграде высшей инстанцией
является обком, а низшей, горком. В Москве же наоборот - горком выше обкома.

(обратно <#r40>)


      41

"Полиция" - в данном случае генерал КГБ Александр Николаевич Стерлигов -
личность даже для нашего времени прелюбопытнейшая. Во время "путча" он
был одним из активнейших защитников Белого Дома и даже лично арестовал
своего шефа Крючкова. Затем Стерлигов в многочисленных интервью всячески
обвинял Крючкова, особенно напирая на то, что бывший шеф КГБ собирался
начать охоту за "агентами влияния", в число которых мог попасть любой,
хотя бы за ношение финской футболки или германских кроссовок. В
дальнейшем Стерлигов стал руководить аппаратом вице-президента Руцкого,
подвергаясь нападкам и справа, и слева. Левые не могли простить
Стерлигову его "чекистского" прошлого, а правые - неуемную страсть к
приватизации. За короткий период генерал Стерлигов, по их уверениям,
умудрился приватизировать две государственные дачи и две квартиры
(каждая по 80 кв. м). В итоге генерал Стерлигов плюнул на всех и
организовал собственную "Русскую партию", чья идейная платформа, кроме
борьбы с сионизмом до полной победы, содержала еще обещание выдать
каждой русской семье после прихода к власти 1 миллион долларов (видимо,
из фондов "Алисы"). Всем желающим выдавались (и выдаются до сих пор)
соответствующие сертификаты. Давая интервью Невзорову, генерал Стерлигов
подтвердил подозрения своего сидящего за решеткой шефа о том, что во
всем виноваты "агенты влияния". Говоря морским языком, генерал КГБ
Стерлигов, совершив "координант" влево, снова вышел на прежний курс, что
и отрадно. Лучше быть богатым и честным, чем бедным, но жуликом.
(обратно <#r41>)
      Оглавление
 
# Часть 1. Нашествие <#t1>
# Часть 2. Оккупация <#t2>
# Часть 3. Бегство с добычей <#t3>
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Юлий Нисневич: "Россия унаследовала номенклатуру от СССР"
Восточно-Сибирская правда. 2006. Љ 139-140. 29 июля http://www.vsp.ru/
http://www.hse.ru/news/1135101.html
В июне в Иркутске прошла последняя сессия Школы публичной политики в Прибайкалье. На ней с лекциями об истоках и характере современного политического устройства России выступили два эксперта. Первый - директор Института проблем либерального развития, профессор Российского университета дружбы народов и Высшей школы экономики Юлий Нисневич - рассказал о трансформации политического режима в России.
В июне в Иркутске прошла последняя сессия Школы публичной политики в Прибайкалье. На ней с лекциями об истоках и характере современного политического устройства России выступили два эксперта. Первый - директор Института проблем либерального развития, профессор Российского университета дружбы народов и Высшей школы экономики Юлий Нисневич - рассказал о трансформации политического режима в России. Второй - эксперт "Горбачев-фонда", член научного совета Московского фонда Карнеги Андрей Рябов - выступил с лекцией "Перспективы политического процесса России". В этом номере "Конкурент" предлагает читателям сокращенную версию доклада Юлия Несневича. В следующем мы опубликуем выступление Андрея Рябова. 
Истоки политического режима современной России необходимо искать в его формах, превалировавших в СССР, и в том, как режим преобразовывался в результате распада Советского Союза и появления нового государства - Российской Федерации. Советским Союзом - это общеизвестно - управляла партийно-хозяйственная номенклатура, которая представляла собой, с одной стороны, перечень руководящих должностей, с другой - господствующий социальный слой. 
Суть номенклатуры в СССР заключается в том, что каждый руководитель некоего органа назначал на должности, его составляющие, людей по принципу личной преданности. Преданности как по отношению к самому себе, так и некоей группе людей, с ним связанной. Важно отметить, что эта номенклатурная система изначально появилась внутри КПСС, ей же она и контролировалась. Существует модель номенклатуры, которую называют "конусообразной". Есть внутренний конус - это партийная система, а вокруг нее экономические, хозяйственные и т.д.структуры. Главное, в такой системе был стержень - это сама партия. 
Необходимо сразу отметить, что номенклатура и бюрократия - это не тождественные вещи. Номенклатура - это понятие социальное, а государственная бюрократия - функциональное. То есть в любой индустриальной системе государственного управления существует государственная бюрократия, нормальный государственный аппарат, который должен выполнять определенные функции. Это аппарат, предназначенный для организации власти. Номенклатура поглощает большую часть государственной бюрократии, с одной стороны. С другой - она шире бюрократии. В Советском Союзе 70-х, 80-х годов, например, в номенклатуру входили руководители предприятий, руководители учебных и медицинских заведений. 
Как у социального слоя, у номенклатуры есть несколько характерных признаков. Она всегда появляется в системах политического управления (а государственное управление - это только часть системы политического управления), которые исходят из тоталитарных организационных основ. Номенклатура рождается там, где государство является основной и высшей целью развития общества. Формируется на основе протекционистского механизма, в основе которого лежит не профессионализм назначенного на должность, а критерий личной преданности. На мой взгляд, цель у этих людей простая: социальный статус, материальное положение и так далее. Власть им нужна, чтобы реализовать свои вполне конкретные амбиции. Надо учитывать, что в Советском Союзе эти цели имели не чисто финансовое выражение, это были государственные дачи, машины. Основной питательной средой номенклатуры является государственная власть, система отправления государственно-властных полномочий. 
Необходимо понять, что любая иерархическая система управления: государственная, на предприятии, где угодно, - связана с тем, что человек, занимающий определенную должность, обладает административным ресурсом, правом распоряжаться людьми, материальными ресурсами. Если он использует административный ресурс для функционирования своей организации, это нормальный процесс. Когда ресурс используется для других целей, вне функциональных задач, это неправовое использование административного ресурса, злоупотребление им. Именно здесь кроется основная энергетика номенклатуры, ее основной капитал. Именно для этого она и приходит во власть, именно поэтому власть для нее более питательна, потому что там этот ресурс выше, чем в каком-то другом месте. 
Номенклатура не может быть монолитом. Это всегда конкурентная среда, в которой идет борьба различных группировок, кланов, формирующихся по принципу личной преданности. В основе ее может быть система семейных кланов, сообществ, связанных одним образованием, территорией и так далее. Стягивает их всех воедино личная преданность руководителю клана или клану. 
Важное свойство номенклатурной системы - стремление проникать не только на государственные посты, но и на все должности, которые способны дать возможность осуществить указанные выше цели. Система расползается по всему социальному пространству, она не живет только в государственной власти. Она постоянно самовоспроизводится. Человек, получающий достаточно высокий пост, начинает формировать свой клан и со временем вступает в межклановую борьбу. 

Союз демократии и молодой номенклатуры 
Новая российская номенклатура уходит корнями в советскую 
После развала Советского Союза происходит трансформация номенклатуры. Для того, чтобы понять, как именно это происходит, необходимо вернуться в начало 90-х, когда произошла номенклатурно-демократическая революция. У нее были две движущие силы. С одной стороны - демократически настроенная часть советского общества, в основном жители крупных городов, мегаполисов. Они уже знали, что страны, дальше продвинувшиеся на пути прогресса, имеют сильно отличающуюся от советской управленческую модель. Другая движущая сила - находящаяся в нижней части карьерной лестницы часть советской партийно-хозяйственной номенклатуры. К концу существования Советского Союза в самой системе номенклатуры произошла закупорка. Отсутствовала вертикальная мобильность. Каналы продвижения вверх для нижних номенклатурных чинов оказались перекрыты, что наталкивало молодежь на мысль о смещении верхушки революционным методом. Именно на необходимости сменить существующую систему управления сошлись демократическая группировка и нижняя часть номенклатуры. 
Что происходит в результате развала СССР? Появляется российская государственность, которой вообще не было в Советском Союзе - только формальные институты: Верховный Совет РСФСР, правительство РСФСР - отстойники для людей, которых надо было от реальной власти убрать. Необходимо было строить новую российскую государственность. К власти на революционной волне приходит конгломерат из старой, но более-менее активной части советской партийно-хозяйственной номенклатуры (ее классический представитель - Борис Ельцин - возглавляет весь конгломерат), и то, что сегодня принято называть "демократами первой волны". 
С 1991 по 1993 год идет очень жесткое противостояние старой системы управления, старого социального слоя, советской номенклатуры с новым властным конгломератом. Однако, пытаясь удержать власть в новой России, новая номенклатура пытается примириться со старой. Самый яркий пример - история с назначением Виктора Степановича Черномырдина в 1992 году. Черномырдин - представитель старой номенклатуры, крепкий хозяйственник. Его назначение - попытка новой власти перетащить к себе часть старой номенклатуры. Но привлечение старых чиновников было ошибкой, так как они уже не соответствовали требованиям нового государства. Наоборот, они начинают воспроизводить старую систему в новых условиях. Одна из главных ошибок "демократов первой волны" в том, что они, создавая новые проекты и программы развития страны, ставку делали лично на президента Ельцина - представителя старой партхозноменклатуры. С этого момента политическая система России становится несистемной, в смысле ее принадлежности к системам демократического типа. Потому что у всех таких систем есть непрерывная цепочка: "политические партии - политические объединения граждан - избирательный механизм и власть". У нас власть в этот момент отрывается от своей корневой системы. Сами органы власти, институт президентства, правительства, становятся политическими факторами. Ни в одной стране этого нет. Сам институт не может быть политическим фактором. 
"Демократы первой волны" попадают в номенклатурную среду, которая принимает только тех, кто играет по ее правилам, или выдавливает человека из власти. Первые отставки происходят именно в 1992 году. Старовойтова, Станкевич. К ним можно по-разному относиться, но это люди, пришедшие на революционной волне и вытесненные из власти. 

Приватизация как политический процесс 
Одновременно новая номенклатура создает экономическую базу для своей власти. Через процесс приватизации. Вспомните знаменитое "книжное дело", или дело Чубайса, дело писателей. Так вот, на самом деле эта книжка, якобы написанная при участии Чубайса, существует и называется "Приватизация по-российски". Надо отдать должное авторам, они публично заявили, что цель приватизации не экономическая, а политическая. Она заключалась в том, что необходимо было разрушить экономическую базу для старой номенклатуры - госсобственность и госпредприятия - и создать базу для новой власти. Большинство собственности перешло именно к новой номенклатуре. Если посмотреть биографии подавляющего большинства сегодняшних российских так называемых олигархов, то это - бывшие молодые партийные комсомольские кадры. Именно они еще в 85-м году, когда была введена кооперация, первыми из партийных работников начали работать в экономической среде. У них остались хорошие связи. И в ходе приватизации происходит конвертация номенклатурных связей в собственность, первоначальный капитал. Без нарушения закона - вся приватизация проходила в соответствии с существующим законодательством. И отдавали собственность тем, кому доверяли и кто имел опыт новой экономической деятельности. Той же самой номенклатуре, только более молодой. С этого момента начинается развитие второй ветви молодой номенклатурной поросли. 

Возрождение силовиков 
По мнению эксперта, "дело ЮКОСа" означает лишь очередной передел собственности на пути становления российской номенклатуры 
Этот процесс кончается кризисом 93-го года. Ломается старая законодательная и правовая система, что дает основания назвать события 93-го года именно революцией. Новые институты госуправления в строгом соответствии с конституцией заполняются уже упомянутым конгломератом, но преобладающая часть в нем - это все-таки уже новая российская номенклатура, которая корнями уходит в советскую. Простой пример: даже на сегодняшний день в системах государственного управления России 38% госслужащих свою карьеру начали при Леониде Ильиче Брежневе, а в высших эшелонах - до 50%. 
Политическая конкуренция между старыми группировками и новыми переходит в более спокойные парламентские формы. Демократическая волна, которая двигала революцию, угасает. Она уже не понимает, что дальше делать. А процесс приватизации набирает скорость. Режиму уже не нужно опираться на демдвижение. Он вообще отказывается опираться на любые политические конструкции. Благодаря приватизации и появлению целого слоя новых собственников, включенных в систему, у него появляется новая опора - экономическая. Основной задачей социальной группы, которая пришла к власти, становится удержание этой самой власти. Никакие проекты развития страны ее, по большому счету, совершенно уже не интересуют. Дальше вся деятельность направлена на укрепление собственной власти. 
С 95-го года в России начинает формироваться тот режим, который мы имеем сегодня. Называется он номенклатурно-олигархическим. Его опора - это не политические институты, а политико-экономические группировки, которые сформировались в процессе приватизации. На федеральном и региональном уровне начинается слияние бизнеса и власти. Чиновники входят в финансово-промышленные группировки. Более того, эти группировки к тому моменту набирают определенную силу и начинают засылать своих людей во власть. Классический пример - вице-премьер Потанин. В то же время между кланами идет очень жесткая борьба, ведь кто быстрее прорвется ближе к власти, тот соберет больше дивидендов. И реальной политики, где идет конкуренция проектов развития общества, нет, потому что есть конкуренция клановых корпоративных интересов. Эта система адаптирует в своих интересах те институты, которые прописаны в конституции. Она их не ломает, ей пока и не нужно их ломать, она просто очень хорошо адаптирует их под свои цели и интересы. 
Именно в это время, в 1995 году, появляется первая партия власти - "Наш дом - Россия". Становится понятно, что нужен инструмент, некая псевдопартия, которая делается под действующего председателя правительства, под ту команду, которая находится у власти, ей нужен свой инструментарий. 
После 1995 года начинается укрепление силовых структур, а не как принято считать - при Владимире Путине. В тот момент через бюджет началось финансирование силовиков. Этому есть вполне рациональное объяснение. Система государственного управления всегда держится на трех китах: госаппарате, армии и внутренней безопасности. Это государственный механизм. Система нормально работает, когда она очень ровно опирается на этих "китов" и каждый из них выполняет свою функцию. А после революции у нас армия и спецслужбы оказались на вторых ролях, потому что двигателем развития скорее был госаппарат. Власть начала закачивать деньги в эти структуры, для того чтобы восстановить равновесие. Что интересно, именно с этого момента начинается вхождение людей в погонах в политику. Классический пример - генерал Лебедь, 1995-й год. 
И, наконец, еще одна проблема для режима - низкие цены на нефть. Страна оставалась по-прежнему сырьевой и отсталой. То есть экономический пирог маленький, основные инвестиции в развитие экономики - из бюджета, за него идет жесткая война, что в результате приводит к кризису 98-го года. После этого становится понятно, что необходимо сменить главу всей системы, но не режим. Начинается поиск некоего преемника президента, который сохранит весь социальный слой у власти. Дальше все собирается воедино: усиление спецслужб, идеологический откат (идеологией до 1999 - 2002-го вообще никто не занимался, потому что основная задача была власть удержать), и как его результат - сохранение советского ощущения, патерналистского отношения к государству. Соответственно преемника начинают искать среди людей в погонах. И Путин в этом ряду не первый. Первым был Евгений Примаков из службы внешней разведки. Потом Сергей Степашин - Министерство внутренних дел. И только потом появляется Владимир Путин. 

Мнимые изменения 
На мой взгляд, в 2000 году никакого изменения режима не произошло - было его продолжение и развитие. Что происходит, когда появляется Путин? Процессы создания новой номенклатуры продолжаются. Президент приводит с собой своих друзей, однокурсников и так далее. Тех, кто ему предан. С точки зрения номенклатуры, это естественный процесс. Новички видят, что все уже поделено, они в этом не поучаствовали, но очень хотят. Начинается передел собственности. Причем не с дел Ходорковского или Гусинского (когда суды начали решать споры хозяйствующих субъектов, начались наезды, выборочное использование силовых структур). А в 2000 году. Просто это не затрагивало крупных собственников. Но, например, московский завод "Кристалл" попал под передел в 2000 году именно по этим правилам. Схема передела такова: идет не создание государственных предприятий, а через государственный механизм отбираются частные компании, после чего они передаются "своим". Все это делается в интересах тех слоев, которые управляют страной. 
Причем, как и положено номенклатуре, новый социальный слой не един и не монолитен. Достаточно привести в пример историю с Роснефтью и с "Газпромом", когда руководители администрации президента не могут договориться между собой, они из разных группировок. Это уже не просто политическая игра, это борьба разных кланов. Одновременно нам повезло с нефтью - цены резко подскочили, пирог увеличился, и, значит, есть чего делить. 
И, наконец, новая номенклатура начинает проявлять одно из основных своих свойств - начинает входить не только в госаппарат, но и в бизнес-структуры. Достаточно посмотреть на руководство того же "Газпрома": Миллер - человек из команды Путина.Идет расстановка "своих людей". Причем уже не только в сфере госуправления, но и в экономике. При этом номенклатурная масса увеличивается в объемах. Цифры очень интересные. Государственных служащих по той номенклатурной сетке, которая существовала в Советском Союзе, было 400 тысяч. Сегодня сотрудников госаппарата в России, которая в два раза меньше СССР, - полтора миллиона. 
Однако между российской и советской номенклатурой есть принципиальное отличие. У номенклатуры в СССР был стержень - КПСС, у сегодняшней номенклатуры стержня нет. Есть аморфная масса. "Единая Россия" не управляет номенклатурой - она, наоборот, ею управляется. И это позволяет номенклатуре бесконтрольно расти и развиваться. Если в обычной ситуации бюрократия сдерживается демократическими институтами и не может быть главным политическим фактором, то в современной России это даже не бюрократия, а номенклатура. Фактически мы имеем классический номенклатурно-олигархический режим. Корпоративный авторитаризм. 


ПЯТЬ ВЫБОРОВ НИКИТЫ ХРУЩЁВА Љ1, 2008
Гавриил ПОПОВ, Никита АДЖУБЕЙ.
(Публикуем журнальный вариант книги доктора экономических наук Г. Попова и кандидата экономических наук Н. Аджубея "Пять выборов Никиты Хрущёва".)
http://www.nkj.ru/archive/articles/12674/
О Хрущёве за последние годы написано уже немало. Почему же мы решили написать ещё одну книгу? Прежде всего, потому, что аналитический аспект в освещении деятельности Н. С. Хрущёва существенно отстаёт от растущего объёма документов и воспоминаний. накопилось достаточно материалов, чтобы существенно иначе взглянуть на многое из того, что делалось, и попытаться осмыслить: чем же было десятилетие Хрущёва (1954-1964 годы) в развитии СССР? Как и всякое крупное историческое явление, это десятилетие всегда будет вызывать к себе внимание. естественно, серьёзный анализ возможен только с учётом особенностей той эпохи, всестороннего изучения проблем, которые приходилось решать. Крах СССР, предшествовавшая этому перестройка и последующий переходный период в россии к новому строю неизбежно требуют нового осмысления всей истории СССр, в том числе и десятилетия Хрущёва. И, наконец, следующее. работая с главным документом самого Н. С. Хрущёва - его воспоминаниями, - мы обратили внимание на то, что эта интересная книга оставляет в тени личность самого автора, вызывая немалые вопросы. Почему Хрущёв пришёл в революцию? Почему он выбрал большевиков? Почему примкнул к Сталину? Почему одобрил репрессии? Почему пришёл к идее разрыва со сталинизмом? Почему избрал именно эту форму разрыва? на все эти "почему" книга никиты Сергеевича ответа не даёт. Между тем именно ответы на них чрезвычайно важны. Сам Хрущёв, в отличие от многих деятелей высшего ранга, был в жизни достаточно словоохотлив. рассказывал о себе, о своих впечатлениях, о разных встречах и т.д. и в то же время, читая его мемуары, со всей очевидностью понимаешь, что автор поставил задачу рассказать о своём участии в событиях, но не о самом себе. За пределами всех глав его книги фактически остались важные вещи: о чём он думал, какие у него были альтернативы, как он их сопоставлял, как приходил к тому или иному решению. Поэтому при первом чтении его мемуаров создаётся впечатление, что то, о чём он рассказывает, слишком просто. но потом начинаешь понимать, что это целевая установка - автор не хочет рассказывать о своей внутренней жизни. Поэтому главная задача нашей книги - не поиск новых фактов. Это дело историков. главное для нас - попытаться за тем, что говорил сам Хрущёв и что о нём рассказывали, вскрыть личностные процессы. Мы хотели бы восполнить очень существенный пробел - попытаться представить себе, каким был этот человек. Это очень важно для понимания того, почему именно он стал лидером целого этапа развития социализма.Первый этап (начало ХХ века) - отход от классического марксизма - осуществил ещё Ленин. Второй этап (20-30-е годы ХХ века) - новая концепция социализма - связан с троцким и особенно со Сталиным. Третий этап (1954-1964 годы) - несталинский социализм - связан с Хрущёвым. Четвёртый этап (1964-1982 годы) - время брежневской "стабилизации социализма", так называемый реальный социализм. Пятый и заключительный этап (1985-1991 годы) - перестройка горбачёва, которая стала эпохой развала социализма. Нельзя понять, почему именно Хрущёв стал автором исторического этапа десталинизации, не проведя анализа личности этого лидера.

ПЕРВЫЙ ВЫБОР - БЛАГОПОЛУЧИЕ

Беспросветная бедность и безысходность крестьянского бытия погнали Хрущёва из курского села Калиновка, где он родился, в Донбасс на шахту. (Запись в метрической книге сельской Архангельской церкви гласит: рождение и крещение -3 апреля 1894 года; имя - Никита; родители - села Калиновка крестьяне Сергей Никитович Хрущёв и Аксинья - Иванова дочь, оба православные.)

Откуда и почему из сплошного людского потока появляются те, кто ищет лучшего? Кто они? Если использовать термин Л. И. Гумилёва - пассионарии, активисты. Гумилёв, в трудах которого многие объяснения сводятся к указанию на роль пассионариев, не дал объяснения ни самому факту появления пассионарности, ни причинам увеличения или уменьшения их удельного веса среди окружающих.

Видимо, такова природа человека, существующего в мире борьбы с энтропией.

Народная пословица чётко фиксирует: рыба ищет где глубже, а человек - где лучше. Вот и молодой Никита осознал, что жить, как его соседи по селу, он не хочет. Это было не идейное решение - он не отправлялся искать единомышленников. И не национальное - спасение от гнёта иноземцев. И не эмоциональное - из-за отношений с родителями или с девушкой. Это было сугубо материальное стремление к благополучию, говоря сегодняшними словами, а попросту - хотел иметь возможность зарабатывать на хлеб.

Что представлял собой тогдашний Донбасс, Донбасс начала XX века? Что там увидел крестьянский паренёк?

Это был промышленный юг той части России, где иностранный капитал занимал господствующее положение. Здесь были наиболее организованные формы хозяйствования - относительно других регионов Российской империи. Это обеспечивало высокую производительность, конкурентоспособность на мировом рынке и - среди итогов - достаточно высокую для России оплату труда. Отсюда и уважение у рабочих к западному типу организации производства.

Но вместе с этим - обида на господствующих иностранцев и на свое подчинённое положение. У Сталина обида на иностранцев подспудно питалась тем, что пришлые люди угнетали кавказцев. Обида на русских у него переключилась, сублимировалась, говоря языком Фрейда, на царизм, капиталистов и иностранцев. А для Хрущёва иностранцы-эксплуататоры выступали в самом натуральном, элементарном виде.

Хрущёв был типичным представителем лучшей части российского рабочего класса. С одной стороны, какое-никакое образование, навыки, культура, привычки к определённому типу поведения, безусловная рабочая интеллигентность. С другой стороны - неудовлетворённость своей жизнью и ее перспективами. И понимание полной невозможности для себя перейти в ряды другой социальной группы.

Отсюда - растущее осознание того, что мировой порядок, окружающий мир, должен быть изменён, но осуществлено это может быть только через катаклизм, крушение всего и вся. (Мировая война могла только обострить его настроения в пользу того, что в этом строе жить можно, но перспектив нет.)

Нам сейчас трудно даже вообразить, чем представлялось привилегированное сословие России молодому рабочему в начале века. Было две жизни: одна-для привилегированных классов, другая - для простого народа. Первые теперь, правда, изъяснялись по-русски (в XIX веке дворянство России предпочитало французский). Но одевались они иначе, жили иначе. Один их обед в ресторане мог стоить полугодового, а то и годового заработка рабочего. Это был недоступный, недосягаемый мир.

Подобная недоступность есть в любой стране. Но в цивилизованных странах богатство, элитарность не афишируют, это прикрыто, выставлять на показ - неприлично. В малоцивилизованных (к сожалению, и в старой, и в нынешней России) - своей "эксклюзивностью" принято кичиться.

А в царской империи к этой пропасти, разделяющей жизненный уклад "простых" людей и высшего сословия, добавлялся ещё один, уже почти непреодолимый рубеж: сословность. Крестьяне, рабочие вообще не могли стать дворянами - за редким исключением (например, окончивший университет получал дворянство, как отец В. И. Ленина).

Хрущёв был одарённым молодым человеком, освоил премудрости специальности слесаря и стал квалифицированным рабочим. Его ценили на заводе Боссэ, где он работал. Но он чувствовал, что не исчерпал своих возможностей, хотелось большего. Он любил читать и легко запоминал. Он сознавал, что его предел далеко впереди. Но в то же время понимал: дальше для него пути нет. Конфликт был налицо. Он был законопослушен, хотел жить по правилам. Но именно эти правила становились для него непреодолимым барьером.

Еще момент, который не мог не отра-зиться на Хрущёве. Донбасс, как и весь юг России, - это район интенсивного перемешивания людей разных национальностей. Поэтому у Хрущёва каких-то шовинистических идей не было. Он начинал сознательную жизнь в среде, где столкновения на национальной почве невозможны. В Донбассе жили и работали русские, украинцы, немцы, греки, евреи и даже корейцы. И никакой национальной неприязни. Хрущёв конечно же вынес из тех лет не идею русского шовинизма, а скорее, идею братства. Интернационализм был для него очевидной и естественной сутью. А отсюда - непонимание национализма как исторического явления и полное отрицание его. Особенно явно ненависть к национализму проявилась у Хрущёва, когда потом, в 40-е годы и во время Великой Отечественной войны, он боролся с украинским национализмом. Это было следствием тех стандартов, которые у него сформировались в Донбассе. Плохо это или хорошо? Так или иначе у Хрущёва было цельное мировоззрение, и национализм в него не вписывался.

Значительная часть рабочих Донбасса - вчерашние крестьяне. Более того, они и здесь продолжали вести сельское хозяйство. Что представляли собой шахтёрские поселки? Убогие домишки, мало отличающиеся от бедных крестьянских изб; образ жизни отчасти крестьянский - свои огороды, какая-то живность. И эта близость к сельскому хозяйству в его исходной, прямой, элементарной форме стала существенной частью жизни Хрущёва. Сначала - родная деревня (он подпасок у местной помещицы). Затем - представитель шахтёров и рабочего класса. Но грани ещё очень зыбкие. Многие зиму работали на шахте, а весной уходили в деревню пахать землю. Немудрено, что он достаточно хорошо знал сельский труд. То, что сложилось ещё в детские годы, закрепилось в Донбассе.

Можно думать, что Хрущёв по характеру не был бунтарём. Он пользовался уважением администрации и ценил это. Он хотел добиться лучшей жизни правильным, нормальным путём.

Но он восставал против несправедливости. Были в его донбасской молодости такие эпизоды. Юный Хрущёв со своими друзьями подрабатывал чисткой котлов. Это тяжёлая работа - котлы чистили горячими, не дожидаясь, пока они остынут. Хрущёв "со товарищи" решили пожаловаться на невыносимые условия труда и были уволены. В мае 1912 года, после прогремевшего на всю Россию Ленского расстрела рабочих (в сибирских рудниках на реке Лене), Хрущёв собирал пожертвования в пользу семей погибших и опять был уволен, без права дальнейшей работы на заводе Боссе и Генфельда.

По стандартам рабочей среды он рано "выбился в люди", вошёл в слой "рабочей аристократии". Это те рабочие, которые имели навыки, знания, любили и ценили книги, - совершенно уникальное российское явление. Хотя они по уровню жизни сильно отставали от европейской "рабочей аристократии", но по образованности превосходили её.

Хрущёв зарабатывал больше, чем другие рабочие. Он имел велосипед - тогда это было что-то вроде автомобиля сегодня. Никита Сергеевич играл в местной футбольной команде - хавбеком, как он любил вспоминать, не курил, не пил, состоял в обществе трезвости. Для хозяев - важная характеристика. Наконец, он женился на дочери такого же мастера и квалифицированного рабочего, как и он, и этим тоже чётко ориентировался на жизнь "рабочего-аристократа".

Думается, уже в молодости размышления о жизни у Хрущёва могли строиться по такой схеме: в этих условиях я уже всего достиг, дальше дороги нет, если не искать какой-то иной, выходящий за рамки обычных норм путь. И когда он описывает свои чувства тех лет, видна чётко выраженная неудовлетворённость своим положением, хотя, казалось бы, он сам говорит и о приличном заработке, и о положении уважаемого рабочего человека. Была мечта - выучиться на инженера, но и была трезвая оценка: это нереально. Хрущёв принадлежал к тому типу людей, которых не удовлетворяет достигнутый дозволенный " потолок". Он готов бороться за свои интересы, но в то же время окончательный выбор - какой идти дорогой - не сделал.

Этот выбор зависел от двух кардинальных обстоятельств: по какому пути пойдет развитие тогдашней России и обстановка в мире в целом на нашей планете. В ней в начале века, как и раньше, господствовали два процесса. Один - желание не отстать от соседей. А другой - преодоление трудностей при достижении того, чего мир уже достиг и что имел. Например, история православия на Руси. Сохранилось немало достоверных сведений о том, как утверждалась православная вера. Мы знаем: "сверху", "огнём и мечом". И не один век. И даже следов прошлого языческого пантеона богов не осталось. Нигде не найти ни одного памятника Перуну или другим древним божествам, ни одного языческого святилища. Лишь скифские бабы ещё в середине прошлого века охраняли причерноморские ковыльные степи. Сегодня нет ни скифских идолов, ни ковыльных степей.

Вся Европа наполнена следами прошлых эпох. А вот в России будто до византийского христианства вообще ничего не было. Но ведь это далеко не так.

До Киева было Городище (затем здесь возник Новгород). Именно в Городище пришёл Рюрик - варяжский князь, призванный "на правление" местными племенами. С ним пришло и название Русь, русские (так называло себя это варяжское племя). На пути Рюрика встали пороги на реке Волхов, и здесь он задержался, теперь на этом месте стоит город Старая Ладога, где, по легенде, похоронен варяжский князь Олег - преемник Рюрика. Помните, у Пушкина: "Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам..." За века до христианства там уже была своя письменность. Так что свет грамотности Русь получила вовсе не с византийскими монахами.

Видимо, масштаб "чисток" после принятия христианства уже тогда был типично русским по размаху. К моменту нашествия степняков следов старого не осталось.

В XVI веке начал реформы царь Алексей Михайлович, а завершил их его сын Петр I. Они тоже "огнём и мечом" навязывали цивилизацию, насильно трансформировали церковь, даже пошли на её раскол.

А в XIX веке вновь остро встала проблема отставания - экономического: капитализм в России пытался встать на ноги, но до Европы нам было далеко. В этой связи очень интересен раскол русского думающего общества на западников и славянофилов. К концу XIX века умным людям уже стало очевидно, что простое заимствование западных капиталистических форм, начатое отменой крепостного права, в России не срабатывает. Её многонациональный уклад, необъятные пространства, исторические традиции разных народов, общинно-крестьянский характер империи и многое другое делали неприемлемым элементарное повторение западной модели капитализма. Да и пороков у этой модели выявлялось всё больше.

После первой российской революции (1905 года) получили "право на гражданство" идеи столыпинской реформы, идеи развала общины в деревне. Эти реформы должны были приблизить Россию к западным схемам капитализма. Но было уже поздно. В стране большее влияние приобретали другие подходы, альтернативные западническим. Эти альтернативные пути представлены несколькими схемами, и главными среди них оказались социалистические. Социализм был "западничеством навыворот" - ведь и эти идеи пришли с Запада, но на Западе так и не внедрённые. А русские демократы думали, что если воплотить в жизнь эту схему, то Россия опередит Запад, не повторяя его "язв".

В России было два социалистических течения: "герценовское", пытавшееся найти "русский социализм", и "плехановское", то есть европейский социализм в чистом виде. (Влияние идей "российского социализма" всё ещё недооценивается. Но без него не было бы Ленина с его новым марксизмом.)

Россия мучительно искала пути ухода от растущей опасности отставания. Попытка просто " позаимствовать" капитализм, начатая в конце XIX века, дала много важного и полезного, но генеральных проблем не решила. Здесь уместно вспомнить эпоху Мэйдзи в Японии. Там тоже с 1868 года насильно внедряли капитализм, чтобы не отстать. Но и там, как в России, генеральных проблем не решили. Только поражение во Второй мировой войне (1945 год) и американская оккупация создали в середине XX века базу в Японии для экономического скачка - "японскому чуду".

А в России "внедрение" капитализма завершилось революциями 1905 и 1917 годов. Часто утверждают: революции в России связаны с трудностями в развитии капитализма и пережитками крепостничества. Частично это так. Однако не менее важно и то, что примитивное заимствование "западного" капитализма эффекта не давало. Поражение двух буржуазных революций - 1905-го и февраля 1917-го - говорит прежде всего о том, что "западническая" модель капитализма в России не прививалась, а её носители - буржуазные партии - не справились с ролью вождей страны. (Поражение Февральской революции 1917 года чем-то напоминает крах первого ельцинского правительства "западников" в конце XX века.)

Если говорить о ситуации в целом, то в начале XX века Россия так и не сделала выбора. Было уже ясно, что внедрять формы капитализма, которые на Западе к тому времени себя изжили, неэффективно. А новые формы для России неизбежно выливались в какие-то варианты реформ, к которым оказались не готовы ни монархия, ни помещики, ни буржуазный класс.

К тому же надо сказать, что носителем идей преобразования в России всё время оставался очень узкий слой общества - буржуазия, дворянство, интеллигенция. Когда говорят о малочисленности революционеров, забывают, что малочисленны были и все другие носители перемен. Если весь класс помещиков составлял порядка 100 тысяч человек, то партия в 5 тысяч человек - уже могучая сила.

В России борьба шла, можно сказать, на " сцене " перед гигантским " зрительным залом ". Только периодически этот "зрительный зал" вдруг поднимался и вмешивался в "спектакль", который развёртывался на "сцене". Одни из тех, кто был на "сцене", не хотели, чтобы "зрители" вмешивались. Другие - хотели. Но в любом случае и те и другие были насквозь пропитаны идеей, что это не актёры, это зрители, с которыми в общем-то считаться не надо. Это была общая идея у всех российских группировок. И самые любящие народ, и самые презирающие его - все они исходили из одного и того же посыла: народ сам по себе неразумен. Только одни говорили: ему нужен кнут, а другие - его надо любить, кормить, одевать и т. д. И вот убеждение, впитавшееся в кровь и плоть каждого участвующего в политической жизни России, что главное - самим разобраться, а народ в любом случае будет следовать за нами, предопределило и характер борьбы, и её формы и подходы.

Размышляя о будущем России, нельзя было не думать об империи. Одни выдвигали идею (которая появилась и в ходе наших нынешних реформ), что Россия должна распасться на ряд небольших государств. Но в основе большинства концепций оставалось большое мощное российское государство. Следовательно, с самого начала надо было думать о сильной администрации - аппарате власти, то есть той структуре, которую сегодня мы называем бюрократической машиной. Без неё ничего не могло получиться в огромном государстве. Поэтому идея мощной бюрократической машины сидела в уме каждого русского, размышлявшего даже о самых радикальных переменах. С этой точки зрения всё, что потом делали большевики, создавая СССР, падало на благодатную почву.

"Большое государство" - для многих некая аксиома, у которой великие исторические корни. Только могучая Киевская Русь могла несколько веков сопротивляться волнам кочевников. А в Смутное время, в начале XVII века (отбившись от немцев, литовцев, шведов, своих же западных русских), власти городов Московской Руси в переписке друг с другом среди самых главных идей возрождения сформулировали и такую: "нам без сильного и большого государства нельзя".

Для понимания России важно сказать о характере русской буржуазии. В ней были две группировки.

Первая - тесно связана с бюрократией и служила её продолжением, иногда с персональными совпадениями или переплетениями. База этой буржуазии - государственный сектор, казённая промышленность, казённые заказы. Оплотом такой буржуазии был Петербург.

Вторая - вела торговлю, продавала товары населению, интересовалась рынком. Оплотом этой группировки стала текстильная промышленность Москвы. (Кстати, эти два начала влияли и на расслоение внутри революционных партий. Петербург всегда давал радикалов, террористов и т. д., а Москва выдвигала сторонников более мягких форм, компромиссов. Зиновьев и Бухарин в 1930-е годы - символы этих политических течений среди большевиков.)

К середине XIX века Россия начала проводить реформы. Но реформы в России оказались менее глубокими не только по сравнению с американскими фермерско-буржуазными или прусскими по-мещичье-буржуазными, но даже при сопоставлении с самурайскими реформами Мэйдзи в Японии. Это породило в России всеохватывающий кризис.

И всё же в 1917 году, как и в 1905-м, Россия "справилась" бы с новой революцией. Если бы... если бы не мировой кризис. Мировой кризис начала XX века был кризисом классического капитализма, не сумевшего даже с помощью перехода в империалистическую стадию решить свои противоречия.

В конце XIX - начале XX века мир впервые стал "Миром", цельной системой. Вся Латинская Америка, Африка, страны Азии были переделены между несколькими ведущими государствами. Впервые возникла единая система для всего земного шара. Система была очень неоднородной - от районов, населённых полудикими племенами людоедов, до городов Европы с тысячелетней историей. Но тем не менее весь земной шар, вся планета впервые выступили как нечто целое.

Ещё одна важная характеристика новой эпохи: превращение бюрократии, ранее выступавшей в качестве обслуживающего государство слоя, в самостоятельный класс общества. Без этого класса общество существовать уже не может. Крупные производственные системы требуют большого аппарата бюрократии. Крупные социальные системы - тоже (именно бюрократы заняты безработицей, молодёжью, пенсионерами). Без них нет театра, кино, футбола и так далее. Везде нужны организаторы, руководители - чиновники. Это становится характерной чертой нового строя.

А в перспективе? Необходимость экологической защиты, регулирования научно-технического прогресса, национальных отношений - везде возникают два вопроса - где найти деньги и где найти людей (читай - бюрократов), которые будут работать с этими деньгами над этими проблемами.

Борьба вокруг колоний требовала достаточно сильной армии. Столкновения государственных бюрократий разных стран друг с другом, неизмеримо более ожесточённые, чем столкновения "просто" капиталистов, тоже требовали армии. Итогом стала милитаризация. А война - это тысячи и миллионы солдат, это вооружённый народ, о котором необходимо заботиться, привлекая его на свою сторону. Забота о массах, о большинстве граждан своей страны - также характерный признак новой эпохи. Без этого нельзя использовать и развитую технику.

Старая, капиталистическая система справиться с новой ситуацией не смогла. Ни бюрократия, ни колонии, ни милитаризация не вмещались в традиционный капитализм. Выхода найти не удалось. И разразилась Первая мировая война. Десятки миллионов убитых, искалеченных, отравленных газами; встал вопрос о существовании цивилизации.

Надо было отказаться от классического капитализма. Ограничить стихийность. Ограничить власть денег. Усилить организованные начала. Поднять роль социальных ценностей и критериев. После Первой мировой войны появилось несколько вариантов выхода из капитализма и перехода к более организованному обществу. Один - в России и два - на Западе.

В России возникла и возобладала концепция ленинизма. Ленинизм попытался приспособить классический марксизм к новой эпохе. Главное в ленинизме - идея, что социализм можно реализовать не тогда, когда создадутся для него объективные предпосылки (уровень производительных сил, преодоление разделения труда и т. д. - как считали Маркс и Энгельс), а когда сложатся подходящие условия, появятся, прежде всего, силы, способные организовать преодоление капитализма. Социализм у Маркса - это взрывающие старые оковы новые производительные силы. Социализм у Ленина - итог активности общественных сил, использующих благоприятную для революции ситуацию. Главное - слабость противника и готовность социалистов утверждать новое силой.

Такая ситуация сложилась в России в ходе Первой мировой войны. Именно здесь и началась эпоха ленинского социализма.

А главным из западных вариантов социализма стал фашизм. Фашистский вариант предлагал внести урегулированность в общество. Но он базировался не на идеях интернационального равенства (как у Маркса), а на идеях расизма и войны. Новое общество предназначалось только для "избранных народов". (Тысячи лет назад об "избранном народе" заговорил иудаизм.)

Фашизм - по-своему последовательная идея национального социализма. Он отражал нежелание трудящихся развитых стран "делиться" благами с остальным миром. Фашизм отводил "несоциалистическому" миру роль рабов господствующей расы. Фашизм поэтому означал войну (во Второй мировой войне фашизм, как известно, потерпел поражение).

Другой западный вариант продолжения капитализма - курс президента Рузвельта в США. То было сочетание старого и нового, вариант исторического компромисса. Именно рузвельтов-ский вариант регулируемого капитализма стал базой нового строя. Главная черта нового строя в этой модели (теперь её часто называют постиндустриальным информационным обществом) - внесение в экономику и во всю общественную жизнь организованных начал, регулирования, управления.

История человечества знала разные модели организации жизни больших масс людей. В эпоху рабства, при феодализме существовали гигантские системы. Но мало кто хотел к ним возвращаться. (Разве что сегодня радикальные исламисты.) Объективные условия предопределили в пост-индустриальном обществе необходимость сочетать в экономике частное производство, государственный сектор и различные формы коллективного хозяйствования - кооперации, акционерные организации и т.п.

Многосекторность экономики требует демократического механизма сочетания интересов.

В конце XIX и в начале XX века демократия была. Наряду с массой ограничений (цензы) и конституционными монархами демократия все-таки существовала. Внедряемую организованную систему пытались искать не в возврате к тоталитаризму, авторитаризму, диктатуре (как это было в обеих моделях социализма - ленинском и национальном, в силу их силового характера), а пытались вводить организованность с сохранением демократии.

Но следует иметь в виду, что никогда не состоялись бы рузвельтовский вариант и весь процесс "социализации" капитализма, если бы над капитализмом не "висели", с одной стороны, фашисты, а с другой - коммунисты.

Мы часто забываем об этом. Анализируя наши реформы, обычно говорим: вот так шли США, а вот так шли другие страны. Мы забываем, что возле США стояли Гитлер и Сталин, заставляя США делать то-то и то-то. Не было мирного естественного процесса преобразования капитализма США в новую систему. Были вынужденные шаги под мощным внешним прессом. Если бы не советский и фашистский прессинг, капитализм вряд ли сам по себе вырос бы в новый строй. Он вырос в новый строй, пытаясь удержаться, защититься от фашизма и от коммунизма.

Если этого внешнего прессинга нет (а его сейчас в России нет), капиталистический сектор очень неохотно включает в себя социальную сторону. Он не склонен выделять деньги на школы, на физкультуру, на образование. Капитализм - и наш в том числе - сам по себе новым не становится. Сам по себе капитализм может завести только в тупик.

Поэтому так важно сохранить демократию в России, чтобы прессинг оппозиции (левой и правой) выполнил в развитии русского капитализма ту же роль, какую сыграли фашизм и коммунизм в превращении классического западного капитализма в социально ориентированную рыночную экономику.

Захват власти большевиками в октябре 1917 года остался бы историческим эпизодом, если бы большевики не предложили свой вариант решения мирового кризиса в виде социалистической модели.

Но никогда большевики не укрепились бы в России только под флагом социализма - даже террором, если бы они не предложили решение главной национальной задачи - преодоление отставания России. Вариант большевиков обещал России преодолеть отставание, сулил будущее.

Таким образом, Октябрь родился и на стремнине века, и в главном русле российской истории.

Но первые же шаги убедили большевиков в том, что предложенное ими решение - социализм в духе Маркса - не удается. В конце 1917 года ввели рабочий контроль. Он привёл к изгнанию хозяев фабрик и заводов. Предприятия перестали работать. Город ничего не мог предложить деревне в обмен на хлеб. Рабочих вооружили и послали грабить деревню под знаменем продразверстки. Эта система получила название военного коммунизма. Итог: деревня откачнулась от советской власти и возникла социальная база для Гражданской войны.

Но белые вообразили, что можно вернуться назад и отказаться от идеи передачи земли крестьянам. А кроме того, ждали, что Запад поможет им воссоздать мощную Российскую империю. Но крестьянам была нужна земля. А Запад хотел тогда того же, что и сейчас, - расчленения России и дележа этих частей.

Когда же выяснилось, что ни один белый генерал не собирается реализовывать западные мечты, - Запад белых бросил. Когда выяснилось, что белые генералы землю не отдадут крестьянам, - крестьяне их бросили.

И все же большевики никогда не победили бы в Гражданской войне, если бы среди них не взяли верх те, кто готов был отказаться от попытки реализовать все рекомендации марксизма. В марте 1919 года они приняли так называемую вторую программу партии.

По Марксу, капитализм доводит производительные силы до уровня, когда частная собственность на средства производства становится их оковами, когда надо только сбросить ее как отжившую форму.

На страницах второй программы впервые возникает образ социализма, который не был известен классикам. Это социализм, который будет итогом усилий власти. Он появляется потому, что его хотят и внедряют.

Такой подход вырос из переоценки Лениным степени обобществления хозяйства при империализме. Формы империализма, возникшие в ходе Первой мировой войны и отражавшие задачи успешного ведения этой войны, Ленин отождествлял с реальным обобществлением производства. Другими словами, он принял административные формы единого хозяйствования в условиях войны за реальный этап обобществления в самой экономике.

Это заблуждение выявилось позднее, когда после войны одна за другой империалистические страны стали отходить от централизации, вводить антитрестовские законы, отменять карточки и т. д. - то есть упразднять то, что, по Ленину, вплотную подвело мир к социалистической революции. Естественно, что именно власти, взявшейся "учредить" социализм, вторая программа отводит особое место. Раз она не может быть надстройкой над экономикой, то она не может не быть диктатурой.

Раньше в марксизме предполагалось полу государство, которому - и в этом его суть - не нужны "особые отряды вооружённых людей". Их сменят всеобщее вооружение народа, всенародная милиция. Далее, в таком государстве не надо делить власть на законодательную, исполнительную и судебную.

А в 1919 году, всего через полтора года после революции, в программе партии мы находим принципиальное изменение самой концепции диктатуры пролетариата: вместо всеобщего вооружения народа - особая армия "как орудие пролетарской диктатуры", особая система вооружённых отрядов - органы ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии).

И довершает новый подход к устройству государства концепция его ресурсов: "покрытие государственных расходов должно покоиться на непосредственном обращении части доходов от различных государственных монополий в доход государства". В итоге новое государство от денег населения не зависит. Оно кормит само себя.

Хотя в ленинской партии всегда была диктатура, VIII съезд партии большевиков (март 1919 года) предусмотрел следующее: резкое усиление Центрального комитета, создание Политбюро, Организационного бюро и Секретариата ЦК. При этом даже не было сказано, что ЦК их избирает. Заявлено: "Центральный комитет организует..."

Итогом революции стал не марксистский социализм, а советский государственный социализм тоталитарного типа.

Ленин был и высокообразованным марксистом, и логически мыслящим деятелем. Он не мог не понимать, что реализуемая партией большевиков, его партией, модель социализма противоречит классическому марксизму. Тому марксизму, который сыграл, видимо, центральную роль в формировании его мировоззрения. Но тем не менее Ленин пошёл (и делал это неоднократно) на отступление от научного марксизма.

Что лежало в основе таких решений? Видимо, традиционное для русских революционеров историческое нетерпение и вытекающий из него радикализм.

Корни этого радикализма следует искать в масштабе того сопротивления, которое встречал в России любой человек, который в той или иной форме начинал выражать несогласие. Подавление инакомыслия было столь мощным, что самые невинные, первичные его формы пресекались. В этих условиях из 10 потенциальных противников 9 отпадали сразу. Можно даже сказать, что из 100 отпадали 99, но уже не сразу, а постепенно. Результат всего этого: тот, кто оставался на избранном им пути - на позициях противника существующей системы, - становился уже, как правило, исключительным радикалом. Он разрывал с существующим строем не только по тому пункту, по которому, собственно, возникало разногласие и который был предметом спора. Его радикализм распространялся уже на все сферы жизни. Отвергалось всё из окружающего общества, по всем статьям.

Ещё одна черта русских революционеров - их упрямство. Не зная, кто и в какой мере их поддерживает, не имея механизмов связи с массами для корректировки своих взглядов, они были упрямы до бесконечности. Стояли до последнего на своей точке зрения. И вот это упрямство в споре в любую сторону - в правую ли, в левую ли, в отстаивании правильной или неправильной точки зрения, нетерпимость к другому - всё это тоже российская традиция.

Революционный радикализм в России питался и за счёт идеологического просчёта верхов.

В России все победы в прошлом связывали с заслугами царя, правительства, дворянского класса. А когда начались поражения, то совершенно естественным ответом на эти поражения могла стать только мысль, что виноваты тот же царь, то же правительство, тот же правящий класс. И в конце концов комплекс отставания плюс эти поражения породили фантастическую нетерпимость ко всему, что связано с прежними руководителями. Масштаб нигилизма, отрицания был слишком велик. Не понимая этого, трудно правильно оценить разрушительный характер наших революций. Каждый на своём месте предъявлял счёт царю и правительству, и этих "счетов" было так много, что какого-либо решения, дающего возможность сохранить хотя бы часть старого, практически не оставалось. "В старом вообще нет ничего, за что стоит держаться".

Усугублялось всё это " цеплянием " царя и правящего класса за власть, и не просто за власть, а за власть в прежней форме. Царь не хотел уступать ни в чём. Правительство не хотело уступать даже в мелочах. Когда же уступки имели место, то все понимали, что это - вынужденные уступки, которые при первом же удобном случае возьмут обратно (и их действительно брали обратно при первом же удобном случае). Поэтому идея о том, что правительство неспособно что-либо решить, идея необходимости "снести" всё была чрезвычайно распространена.

1917 год с его двумя революциями во многом оказался верхушечным событием, касающимся только столиц и крупных городов. А вот в 1918 году выбор пришлось делать уже большинству граждан России, если не каждому.

Пришлось делать свой выбор и Н. С. Хрущёву. Он был умён и умел думать. Он не мог не видеть, что его прежняя жизненная концепция - добиться максимально возможной для рабочего обеспеченной жизни, авторитетного положения в своей рабочей среде - словом, концепция рабочей элиты, рабочей аристократии в новой обстановке становится зыбкой, точнее сказать, нереальной.

(Продолжение следует.)

Слово о друге

Мы с Никитой не успели закончить эту книгу. Врачи оказались бессильны - он безвременно умер.

Я потерял ученика. Никита был настоящим учеником. Не ограничивался - как обычный студент и аспирант - демонстрацией на экзаменах знания трудов своего профессора. Не стремился наполнить собственные статьи и диссертацию цитатами своего научного руководителя. Он все годы постоянно читал всё, что я писал. Если чего-то не мог достать, просил моих референтов сделать для него ксерокс. И так - до последних дней. В итоге получилось, что он лучше всех знал, что я публикую.

Я потерял сотрудника. Никита долгие годы работал со мной в лаборатории и на кафедре экономического факультета МГУ. Участвовал и в научной, и в преподавательской работе. И делал это не ради заработка и не ради престижа, а в силу глубокого интереса к тому, чем занимался наш коллектив.

Я потерял единомышленника - ибо мы с ним одинаково представляли себе и проблемы демократизации, и весь комплекс проблем выхода из государственно-бюрократического социализма и народно-демократический вариант этого выхода.

Я потерял соратника. Никита участвовал, и участвовал активно, в моих избирательных кампаниях. Межрегиональная депутатская группа, Демократическая Россия, Российское движение демократических реформ, социал-демократические съезды и конференции. Конференции и семинары Вольного экономического общества и Международного союза экономистов, Фонда Плеханова - Никита был всегда и везде рядом.

Я потерял соавтора. Мы с Никитой писали и статьи, и книги. И на русском языке, и для зарубежных изданий. И эту, ставшую последней, книгу мы не рассматривали как нечто заключительное. В планах уже было ещё несколько тем.

Никита был одарённым писателем и журналистом. Он пытался создать свою газету. Но - как и газете его отца, Алексея Аджубея, - найти достаточно читателей не удалось. Поразительно, что, когда рухнули советские ограничения для прессы, народы страны оказались настолько опустошены, что попросту не могли определить тех, кто хотел и мог и представлять, и защищать их интересы. Платим за эту неготовность до сих пор.

И, главное, я потерял друга. Никита - несмотря на разницу в возрасте - постепенно стал моим искренним и близким другом. Он был среди тех немногих, кто говорил мне "ты", и это было естественно.

Благодаря Никите я познакомился с замечательными людьми: прежде всего, с его родителями: Алексеем Ивановичем и особенно с Радой Никитичной, работавшей долгие годы одним из руководителей журнала "Наука и жизнь", в котором при ее поддержке печатались многие мои статьи - в том числе и те, которые не решались публиковать другие издания.

Поэтому я посвящаю эту нашу последнюю совместную книгу моему соавтору - Никите Алексеевичу Аджубею.

Книга смогла быть завершена после смерти Н. А. Аджубея только благодаря тому, что в работу включилась Рада Никитична Аджубей, и ей я приношу глубочайшую благодарность.

Не раз и не два перепечатывала нашу рукопись Марина Владимировна Фалеева, которой признательны все мы.

Гавриил ПОПОВ.


ПЯТЬ ВЫБОРОВ НИКИТЫ ХРУЩЁВА Љ2, 2008
Гавриил ПОПОВ, Никита АДЖУБЕЙ.
Продолжаем публикацию журнального варианта книги доктора экономических наук Г. Попова и кандидата экономических наук Н. Аджубея "Пять выборов Никиты Хрущёва". Начало см. "Наука и жизнь" Љ 1, 2008 г.
http://www.nkj.ru/archive/articles/12968/
Война и революция заставили Хрущёва искать новый путь реализации своего первого выбора. в россии тех лет уже существовали партии с определёнными программами. но концентрация политического спектра в несколько крупных партий ещё не произошла. российское политическое пространство включало много разных мелких группировок. Даже у монархистов было несколько течений, и либеральных направлений насчитывалось не одно. такая же картина наблюдалась и в революционном лагере: социалисты-революционеры - левые и правые; социал-демократы - левые и правые (большевики и меньшевики). разобраться в таком многообразии, понять, в чём отличие одного течения от другого, для широкой публики было весьма сложно.

ВЫБОР ВТОРОЙ - БОЛЬШЕВИКИ

Заметного влияния среди шахтёров социал-демократические группировки не имели - сказывались крестьянские корни шахтёров и их образ жизни: свой домик, земельный участок и какое-то сельское хозяйствование. Поэтому шахтёры склонялись к социалистам-революционерам, а марксисты, как правило, тяготели к фабричным (во всяком случае, среди известных российских революционеров-марксистов шахтеры не встречались).

И далеко не случайно Никита Сергеевич Хрущёв - как и большинство рабочих - ни к какой партии до 1917 года не примкнул. Вступить тогда в какую-либо партию было делом, как правило, не сознательного выбора, а случая: кто-то кого-то куда-то вовлёк. Только открытая борьба в годы революции и Гражданской войны поставила вопрос о самоопределении большинства думающих людей России. Да и то на исторически краткий период в несколько месяцев. Потом выбор свёлся к дилемме: или большевики, или их враги.

Хрущёв - человек осторожный и рационально мыслящий, несмотря на свою молодость, - не поддался взрыву шовинистических настроений 1914 года и не пошёл воевать (благо у него, работающего в важной стратегической отрасли, была бронь). На отношении к войне 1914 года сказался и интернациональный характер его окружения, и то, что Хрущёв работал на иностранных хозяев. Нельзя сказать, что он был человеком нерешительным, боязливым или трусливым, в последующие годы участвовал и в Гражданской войне, и прошел всю Отечественную.

1917 год. Тоже ещё можно выжидать. И хотя ходили слухи, что Хрущёв в 1917 году активно действовал в рядах эсеров (социалистов-революционеров), скорее всего, это не соответствовало действительности. Но активным он не мог не быть - такова его натура. Однако другая часть этой же натуры требовала осторожности, взвешенного подхода. А как выбирать, если соотношение сил меняется непрерывно? Поэтому если Хрущёв даже и был близок к эсерам, то не настолько, чтобы связать себя с ними прочно. Близость представить можно (особенно если рядом никого, кроме эсеров, нет), а выбор в пользу партии эсеров - нельзя.

Сопоставляя характер Хрущёва и ситуацию в России, можно с уверенностью сказать: в 1917 году он ни с кем себя прочно ещё не связал. Выбор пришлось делать в 1918 году. К нему Хрущёв был подготовлен не только размышлениями, но и условиями. Главное среди них - прочная уверенность, что в прежнем строе для него перспектив нет. А уж большевики постарались, чтобы старому строю противостояла лишь одна альтернатива, их собственная. Они вели исключительно активную борьбу за миллионы таких, как Хрущёв. И эту борьбу выиграли.

В 1917 году - по крайней мере, внешне - перед Россией открывалась масса вариантов. Всё зависело от того, к чему склонятся ее граждане. А уже в 1918 году большевикам удалось (и это их важнейший успех) свести все варианты к двум: "белые" или "красные". Попытки создать третью перспективу - "зелёные", "махновцы", "кадеты" - усердно подавляли и белые, и красные.

Белые мстили гражданам и ничего, кроме наказаний за сомнительное поведение в 1917-1918 годах, стране не сулили. Генерал Врангель попытался в принципе обновить белое движение и выдвинул, наконец, "белую" программу преобразований России. Но случилось это поздно, в Крыму, когда до населения России программа дойти не могла. Да и большинство граждан России уже сделало свой выбор. Выбор в пользу большевиков. Как это происходило? Читайте в "Докторе Живаго" Б. Пастернака, в "Хмуром утре" А. Толстого, в "Зубре" Д. Гранина, в "Тихом Доне" М. Шолохова.

Зачастую то был выбор без выбора, молчаливое согласие с властью, которая удерживает Москву и Петроград - всегдашние символы России. Не последнюю роль сыграли и включение в новую Россию Украины и Белоруссии, походы на Кавказ и в Среднюю Азию и особенно война с Польшей. Власть, которая готова воевать за то, что прежде было Российской империей, уже заслуживала уважения - пусть даже она и большевистская...

Расхожее представление о том, что в России мог состояться буржуазно-демократический вариант развития, нереалистично и мало чем доказано. Буржуазно-демократических партий как таковых, по существу, не осталось. Конституционные демократы были партией всё-таки полумонархистской. Лозунга в чистом виде: "За буржуазно-демократическую республику" ни одна из буржуазных партий так и не выдвинула. И неслучайно. Лидеры буржуазии знали Россию, знали Запад. Если они не стремились на деле к "буржуазной республике", то по той же причине, по которой русский помещик, объехавший всю Европу, восхитившись её порядками, приезжал домой и говорил: "А нам без крепостничества нельзя".

Поэтому в русской революции практически не было альтернатив. С одной стороны - миллионы, желавшие порвать со старым. С другой - никакого приемлемого выбора для этих миллионов господствующие классы не предлагали. Мечущийся Керенский в 1917 году - это и есть буржуазно-демократический вариант, не имевший опоры.

В такой ситуации даже один голос может стать "громом", а его носитель - "пророком". Большевики же были не одиноки. Они представляли исключительно малочисленную, по меркам России, но и исключительно организованную (по тем же российским меркам) силу. Она предложила выход, навязала его, расправилась со всеми мало-мальски сильными оппонентами. Большевики, как писал потом Ленин, Россию убедили, Россию отвоевали и получили право Россией управлять. И они начали в России всемирный исторический эксперимент по установлению социализма.

Не имевший тех экономических предпосылок, о которых писали Маркс и Энгельс, этот социализм не мог не становиться все более государственным, бюрократическим, тоталитарно-диктаторским, военным, агрессивным.

Гражданская война, пожалуй, одна из самых обойдённых в воспоминаниях Никиты Сергеевича тем. Почему? Ведь вообще-то Хрущёв достаточно много вспоминал о своей жизни шахтера и рабочего. Достаточно много он говорит и обо всём, что начинается с момента, когда он вернулся с Гражданской в Донбасс. А вот период с 1918 по 1921 год - четыре года в жизни человека, которые, судя по всему, стали во многом переломными, - Хрущёв в своих "Воспоминаниях" почти не затронул: ему посвящены считанные страницы (да ещё несколько сюжетов в разных выступлениях и речах).

Между тем эти годы очень важны. Завершается становление личности, определяется жизненный путь. Гражданская война - это путёвка в жизнь Никиты Хрущёва. И столь скудные сведения. Сослаться на то, что у Хрущёва был на этой войне уровень "видения снизу", нельзя. Ведь и со своего тогдашнего уровня он мог многое рассказать о ней.

Неизбежно напрашивается вывод, что за этим умолчанием стоят какие-то более серьёзные причины. Попробуем проанализировать то немногое, что есть на слуху. Во-первых, именно в эти годы происходит основной переориентационный перелом в жизни Никиты Сергеевича. Он окончательно отходит от своих прошлых жизненных планов и представлений. Хотя по существу жизненная программа прежняя: идти к лучшей жизни. Но теперь не только для себя, но и для всего трудового люда, не одному, а со всеми. Это стало его идеей на всю жизнь. Наивный ликбез? Но то время и было политическим ликбезом для народа и для Хрущёва. Планы эти можно реализовывать, если вступить в партию большевиков.

Доходили смутные разговоры от людей, которые в какой-то мере знали Хрущёва, о том, что он вступил в Гражданскую войну ещё сочувствующим левым эсерам. В то время левые эсеры, как официальная правящая партия, вернее, одна из двух правящих партий, входили в правительство Ленина. И только потом подняли мятеж против большевиков. Уже в армии, скорее всего после мятежа левых эсеров, товарищи сказали Хрущёву, что надо "переписаться" в "большевики".

И ещё одно. Постоянные "шутки" Сталина: "Ты, Хрущёв, - народник" (народниками Сталин называл, как известно, левых эсеров). Вождь случайно ничего не повторял. К тому же у Сталина имелсякакой-то компромат на Хрущёва. Невозможно поверить, чтобы Сталин не хранил "досье" на своих соратников. Он не мог держать возле себя человека, просто лично преданного, - это не в природе Сталина. Значит, он знал что-то о Хрущёве и считал это "что-то" более чем достаточным, чтобы в любую минуту его "утопить". Поскольку последующая жизнь Хрущёва никаких поводов для такого рода обвинений не давала, скорее всего, это могло относиться только к периоду Гражданской войны.

ВЕХИ ЭТИХ ЛЕТ

В1918 году Ленин заключил Брестский мир. Украина ушла под власть Германии. Во время оккупации большевики Донбасса, собравшиеся вокруг Ворошилова, совершили знаменитый переход к Царицыну. Вполне очевидно, что Никиты Сергеевича в этом переходе с ними не было, хотя исходный пункт похода начинался именно в Донбассе.

Другой момент. Никита Сергеевич ничего не вспоминает о Гражданской войне, видимо, и потому, что в основных её этапах (Колчак, Царицын и т.д.) он попросту не участвовал. Видимо, он остался на Украине, в Донбассе, когда её оккупировали немцы. Поэтому и точная дата его вступления в партию большевиков нигде не зафиксирована, как не фиксирована организация, в которой он вступал в эту партию. Скорее всего, речь могла идти о каких-то симпатиях, о группах людей, с которыми он встречался прежде, и т.д. Возможно, в армии он оформил прежние связи.

Были и события, которые объективно могли помешать ему: в это время заболевает и умирает его первая жена, оставив ему маленьких детей. Надо в первую очередь решать сложную жизненную проблему.

Но всё-таки главным, переломным моментом стала осень 18-го года: пала кайзеровская Германия, в которой началась революция, и немцы ушли с Украины, освободив место, на котором развернулась борьба между многочисленными "своими". Именно в это время красные части, вступив в Донбасс, столкнулись с петлюровцами при приближении к Киеву и с махновцами на юге. Именно в этот момент, скорее всего, Хрущёв и пришёл к окончательному выводу о своём будущем.

В этом же 1918 году Ленин совершил с точки зрения марксизма три генеральных "предательства".

Первое. Он определил Россию как главную арену действий в рамках общей ориентации на мировую революцию.

Второе. Провозгласил новый курс по отношению к крестьянству - терпимый взгляд на середняка. То был отказ от всех моделей, известных марксистам. Вместо экспроприации, арестов и коллективизации середняка признали законным элементом советского строя. И тем самым фактически покончили с коммунистическими представлениями о том, как вести дело дальше.

Наконец, третье. Взят курс на создание командного, управленческого - иначе - бюрократического аппарата - в армии, в партии, в органах советской власти. Начал формироваться новый правящий класс.

На Хрущёва не мог не повлиять разгром на его глазах царизма. Ведь это была в его представлении (и не только в его) могучая сила. Далее, на его же глазах, разгромлена, несомненно, не менее крепкая и организованная система - немцы. Не сделать по этому поводу определённых выводов он в принципе не мог.

Новое отношение к середняку должно было повлиять на человека, который вышел из крестьян и во многом с крестьянских позиций рассматривал власть. Поворот к середняку многих - в том числе и Хрущёва - мирил с большевиками.

И ещё. Крах партии левых эсеров. Если Хрущёв действительно симпатизировал ей, то её поражение должно было заставить его задуматься.

С учётом всего сказанного можно сделать вывод: вероятно, именно в конце 1918 года он окончательно решил связать свою судьбу с большевиками. Это решение Хрущёв принял на волне того поворота к большевикам, который происходил среди большинства рабочих, крестьян, интеллигенции, городской мелкой буржуазии и некоторых слоёв бывшего правящего класса, прежде всего офицерства.

Ну а дальше? Как всякий активный и последовательный человек, Хрущёв пошёл в армию, стал политработником. Это уже вторая половина Гражданской войны.

Одно дело принять решение, а другое - внутренне перестроиться. Такая перестройка, освоение азов марксизма требовали времени. Здесь много важных моментов.

Народническая идеология, близость к народу уйти из Хрущёва просто так не могли. Всё должно было соединиться с реальной практикой, с жизнью. А реальная практика рождала "двухэтажное" мышление: есть идеал, который будет потом, и есть нынешняя действительность, которая - лишь ступени к будущей жизни. Вспомним писателя Бабеля. С утра до вечера он рассказывал бойцам о будущем, а вечером ругал себя: зачем он им морочит голову.

Но Никита Сергеевич раздвоения Бабеля, видимо, вообще не чувствовал. Как человек, склонный к христианским идеалам, он, скорее всего, легко воспринимал разрыв между "сегодня" и "потом". Это ведь основа всего христианского учения: есть та жизнь, которой мы живём, и есть вечная жизнь, которая нас ждёт потом. И нынешняя жизнь не может быть ни в коей мере главной. Главная - та, будущая. Эта христианская идея вполне согласовывалась с коммунистической идеологией. Будущее - светлое и великое - коммунизм. А сегодня можно многое допустить и простить ради этого будущего.

Именно в годы Гражданской войны Хрущёв постигал основы марксизма. Но он освоил особый тип марксизма, так называемую азбуку марксизма. То были учебники, где исходные идеи излагались не на научной основе, а достаточно примитивно, увязавались с представлениями масс. Этот тип марксизма стал и счастьем Хрущёва, и его трагедией.

Счастье состояло и в том, что у него теперь руки развязаны - он сделал выбор. Он никогда не был догматиком, никогда не воспринимал марксизм как некую систему идей, от части которых нельзя отойти, потому что рушится целое. Для него в марксизме заключались некоторые фундаментальные положения, которые он усвоил и активно пропагандировал. И никаких жизненных трагедий оттого, что какие-то "блоки" этой идеологии не стыковались с другими "блоками", он не испытывал. Он никогда не строил свою идеологию, как, к примеру, математик: если две теоремы не согласуются, то вообще всё "здание" оказывается "не тем". Такой схемы мышления (назовём его догматическим) у него не было. Никита Сергеевич освоил марксизм как пропагандистский инструмент, с помощью которого можно действовать, а не как обособленную строгую, стройную систему взаимосвязанных идей.

Гражданская война очень многое дала для становления Хрущёва. Человек деревенской закваски и с опытом шахтёра и рабочего неизбежно сравнивал, анализировал и выбирал нужные приёмы и способы. А война с её непрерывными изменениями лиц, обстановки, командиров и подчинённых, территорий и городов эту способность должна была существенно развить.

Война требует от командира (особенно на низших ступенях иерархии) немедленных решений. Простых и чётких. Главное - быстрых. Тут действительно "промедление смерти подобно", как учил Суворов. И Хрущёв, скорее всего, в годы войны приобрёл умение упрощать ситуацию, быстро решать и сразу же реализовывать решение.

Ещё один урок Гражданской войны для Хрущёва. Огромную роль в то время играла прямая агитация. Хрущёв и раньше, видимо, имел склонность к такой проповеднической миссии - объяснять, рассказывать, но в армии это стало его основной профессией. Он никогда не уставал объяснять, учить, убеждать, напротив, это его увлекало. Лидерство было заложено в нём природой. А вот теперь появились для него и условия.

Именно в Гражданскую войну Хрущёв понял реальную роль партии большевиков как руководящего инструмента. С политработниками, которые вели агитацию, партия работала иначе, чем с другими. Им давались инструкции: как говорить, что говорить, когда, где. И Хрущёв видел, что помимо армии есть политическая структура, которая командует - следит, информирует, докладывает и действует. Он очень быстро осознал, что политический работник в некотором роде важнее командира. Он, безусловно, чувствует себя прочнее, чем командир, так как "встроен" в другую, более важную систему. В армии наиболее жёстко проводился партийный контроль - иначе и быть не могло. Это сказалось и впоследствии: представить себе что-то крупное без партаппарата Хрущёв просто не мог.

Здесь, наверное, соединились два течения. С одной стороны, человек, искавший всегда активной жизни, способов влияния на людей, с ярко выраженным личным желанием быть организатором и руководителем (что мы называем лидерством). А с другой - полученное в армии представление о том, кто является лидером. В армии он, безусловно, понял, что главное - партаппарат и его контроль над командирами.

В армии он должен был получить ещё один урок. У всех воевавших людей есть два качества. Прежде всего, личная храбрость, так как в боях иначе не уцелеешь. И другое качество - желание и умение по глупости не рисковать. Те, у кого этого нет, быстро погибают в боях. И у Никиты Сергеевича эти два качества присутствовали и проявлялись всю жизнь.

Война дала и привычку к тому, что победа даётся кровью. В войну это воспитывается повседневно. Человек получает сей жестокий урок, и от него никуда не деться.

Страшный опыт войны: есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы. Как и Сталин, которому принадлежит это высказывание, Хрущёв видел, что чьё-то ранение, а тем более смерть на войне сразу же меняют ситуацию. Соблазн решать вопросы не договорённостью, а устранением человека остаётся у всех, прошедших горнило войны.

Поэтому потом для Хрущёва факты арестов, расстрелов не были криминалом сами по себе. До какого-то момента он считал, что в политической борьбе такие методы оправданы. Как в крестьянской жизни: нужно срубить засохшее дерево, скосить траву, зарезать свинью, забить на мясо бычка... Здесь представление о смерти - элемент нормальной жизни. И привычку к тому, что потери неизбежны для достижения результата, особенно воспитывает война. Такой урок получило огромное число людей, вышедших из Гражданской войны и начавших строить социализм.

Хрущёв был всегда в первых рядах, но не радикалом, не экстремистом, а основной хребтовой частью. С этими же чертами он пришёл в аппарат партии.

Целый ряд качеств, которые потом демонстрировал Хрущёв, - умение тактически маневрировать, убеждать, умело взаимодействовать внутри группы - он приобрёл, ещё работая в шахте, на заводе. Основную же школу прошёл в армии. У него было очень много умений и навыков работать в малой группе.

И всё же главное - это вкус лидерства. Лидерство в нем было всегда, но где его проявить? Аппаратная партийная работа - путь, на который его толкали не только обстоятельства, но и "старшие товарищи". Однако была мечта выучиться, стать инженером. Это ведь тоже лидерство - руководить цехом, заводом, созидать "умные" машины. Недаром до самой войны, 1941 года, он берёг свой слесарный чемоданчик с инструментом.

Когда после Гражданской войны Хрущёв вернулся в Донбасс, то сначала работал на хозяйственных должностях. Затем его стали "двигать" по партийной линии, и он воспринял это как повышение. И, естественно, Хрущёв видел: послевоенная советская система живёт по тем же законам, что и армия. В ней главная сила - аппарат партии. Он выбрал этот путь и - как первый шаг - хотел вернуться к политической работе.

Но оставалась ещё другая увлекавшая его жизненная программа - учиться. И в 1922 году он поступает на рабочий факультет (рабфак) при шахтёрском техникуме в донбасской столице Юзовке. Однако скоро его избирают секретарём партийного комитета техникума, а затем и одного из шахтёрских районных комитетов партии. Так учёба отступает на второй план. Примечательно, что любое "отступление" Хрущёва на стезю учёбы (их было два - рабфак и Промышленная академия) возвращало его на "круги своя", к руководящей партийной работе.

Если фанатик-марксист после победы в Гражданской войне задавался вопросами: за что боролись? каким путём идти? - то Хрущёв относился к тем победителям, для которых ответ был ясен: воевали "за землю, за волю, за лучшую долю".

Говоря о выборе, который Хрущёв сделал в пользу большевиков, надо сказать, что в этом Хрущёв весьма типичен. Таким же был тот слой, из которого потом составился костяк сталинской группировки. Эти люди вышли из Гражданской войны уже с целым рядом установок. И они готовы были идти за вождём, который эти их убеждения реализовывал.

Итак, перед нами претендент в руководители. С одной стороны - марксист, с другой стороны - не связанный с догмами марксизма. У Хрущёва марксизм всегда был инструментом строительства жизни, а не директивой для жизни. В Гражданскую войну этот инструмент помогал побеждать.

Хрущёв выбрал большевиков, что вполне соответствовало тем жизненным принципам и задачам, которые он себе ставил. В Донбасс после Гражданской войны пришёл человек, который знал: дороги открыты. Но какую выбрать? Дальнейший путь во многом определяли случайности, что нередкость и в судьбах других выдающихся людей. Никита Сергеевич говорил об этом, употребляя выражение: "Я вытащил счастливый билет".

Но до этого он сделал то, без чего сам вариант "билета" не мог появиться: он выбрал Сталина.

(Продолжение следует.)


ПЯТЬ ВЫБОРОВ НИКИТЫ ХРУЩЁВА Љ3, 2008
Гавриил ПОПОВ, Никита АДЖУБЕЙ.
Продолжаем публиковать журнальный вариант книги доктора экономических наук Г. Попова и кандидата экономических наук Н. Аджубея "Пять выборов Никиты Хрущёва". Начало см. "Наука и жизнь" ЉЉ 1, 2, 2008 г.
http://www.nkj.ru/archive/articles/13284/
После гражданской войны Хрущёв, как и вся страна, должен был делать выбор, определяя свою перспективу. Какие были варианты? Строго говоря, Ленин оставил страну в тупике: не принял решений ни по поводу будущего, ни о преемнике. Метался между провозглашённой им же весной 1921 года (на Х съезде партии) новой экономической политикой (НЭПом), которая демонстрировала положительный эффект, и её несоответствием тем представлениям о социализме, которые у него сложились. НЭП не укладывался в социалистическую идеологию Ленина, даже с учётом всех отступлений вождя от марксизма.

ТРЕТИЙ ВЫБОР - СТАЛИН

Ленин признал: приняв НЭП, надо полностью пересмотреть взгляды на социализм. НЭП - это уже попытка внедрить некие начала постиндустриального строя, так как исходит из возможности работать вместе двум секторам: частному, то есть крестьянскому, и государственному (плюс частная торговля и мелкая промышленность).

Однако ни Ленин, ни ленинцы такое сосуществование не рассматривали как нормальную перспективную модель, они считали её временным, переходным состоянием. "Жить в такой раздвоенности нельзя" - исходная идея всех ленинцев. Различия касались времени: для одних НЭП - надолго, для других - на несколько лет. Сам Ленин то говорил, что НЭП это "всерьёз и надолго", то называл его временным отступлением.

Но именно в "сожительстве" государственного и частного - суть дела. В новую эпоху нормально жить можно было как раз в такой "двойственной" ситуации. Почему? Да потому, что мы имеем дело с разным "материалом". Крупной обобществлённой промышленности нужны государственные формы, а мелкой - частные. Для неё огосударствление так же вредно, как для крупной промышленности вредно любое её раздробление на частные. Тем более частные формы были необходимы для крестьянства - даже объединённого в России в общины.

Между тем у ленинцев (и прежде всего у самого Ленина) господствовали теории о неустойчивости и неэффективности мелкого крестьянского хозяйства, о том, что оно постоянно и ежечасно рождает капитализм. Иначе говоря, на сельское хозяйство распространяли идеи, взятые из анализа тенденций развития машинной промышленности, о её концентрации. (Однако жизнь все эти идеи со временем опровергла. Оказалось, что личное фермерское хозяйство - наиболее эффективная форма ведения хозяйства на земле. Крупные же предприятия на земле - исключение, а не правило.)

Ленин заявил, что НЭП требует совершенно иных представлений о социализме, но каких именно - не смог сформулировать. Не смог отрешиться от базисных идей марксизма: есть борьба классов, она завершится победой одного и экспроприацией другого. Поэтому у Ленина повторяется выражение: "мы ещё вернёмся к диктаторским методам". НЭП для него - нечто временное, передышка, грубо говоря, - уступка. Как выражался в своё время И. О. Козодоев: "НЭП - это уступка. Но уступка в чём ? В формах и методах приведения крестьян к социализму". (Иван Осипович Козодоев - профессор Московского университета, очень интересный человек, старый большевик.)

В политике Ленин оказался тоже в тупике. С одной стороны, считал, что надо запретить все партии, кроме партии большевиков, а в ней запретить фракции. С другой, понимая неизбежность при такой ситуации бесконтрольного бюрократизма, предлагал создать в партии параллельную и независимую от аппарата партии систему контрольных органов, нечто вроде второй партии - Центральную Контрольную Комиссию плюс Рабкрин - Рабоче-крестьянскую инспекцию. (Вполне вероятно, что болезнь психики Ленина во многом связана и с этим расколом в его мыслях.)

Метания Ленина - следствие и его неготовности к решению возникших после прихода к власти практических проблем управления. Уже спустя месяц после Октября выяснилось, что разрушение государства недопустимо. Напротив, необходимо очень сильное государство. Но марксизм к 1917 году не имел какой-либо теории аппарата хозяйственного управления. У Карла Маркса в многотомном "Капитале" нет ни одной главы, посвящённой аппарату хозяйствования. Ленин до революции рассматривал капиталистический хозяйственный аппарат как нечто техническое. Отсюда его идеи о том, что аппарат банков, трестов, синдикатов вполне может (если устранить капиталистов и ввести для чиновников среднюю зарплату рабочего) стать аппаратом социалистической экономики. Самостоятельность такого аппарата он явно недооценивал. И только саботаж чиновничества после революции показал, что аппарат в экономике - вовсе не надстройка над собственностью: с уходом капиталистов аппарат остался единственным хозяином, так как сама функция хозяина в современной экономике не исчезла.

Переход к НЭПу стал "болью" не только для Ленина, но и для всей партии. Выход вождь видел в "чистке" партии. У нас слабо представляют масштабы той "чистки", которая прошла в партии с переходом к НЭПу. Если к марту 1921 года в партии числилось 732 тысячи членов, то через два года, в апреле 1923 года, лишь 386 тысяч. За два года исключён почти каждый второй!

Следующая линия борьбы - устранение неспособных руководителей, "чистка" уже самого аппарата партии. Поэтому, пишет Ленин, коммунисты и "те десятки тысяч, которые теперь устраивают только комиссии и никакой практической работы не ведут и не умеют вести, подвергнутся той же участи", то есть "чистке".

Что можно сказать о предложенных Лениным мерах? Прежде всего, видим его беспокойство по поводу саботажа НЭПа и засилья администрирования. Но с другой стороны, видим усиление того же администрирования по отношению к тем, кто плохо внедряет НЭП: "изгонять "святеньких" болванов, организовывать над ними процессы" и т.д. Но можно ли НЭП, то есть экономические методы, внедрять с помощью администрирования? Ведь для этого нужен административный аппарат. В итоге сохраняется административное звено с исключительными сверхправами и векселем на будущее.

Какие ещё существовали взгляды на НЭП кроме ленинского? Взгляд Бухарина. К НЭПу он подходил более взвешенно, говоря современным языком, был ближе к идее постиндустриализма.

Бухарин склонялся рассматривать НЭП как длительный период, но тем не менее не исходил из того, что НЭП уже и есть новый строй.

Когда Сталину позже удалось в кратчайший срок осуществить коллективизацию, Бухарин, видимо, не очень лукавил, восторгаясь таким успехом. Скорее всего, его отношение к НЭПу диктовалось страхом перед восстанием крестьян. Когда же он увидел, что восстание удалось подавить, то сразу согласился с линией Сталина. Трудно сказать, когда Бухарин был искренним: когда считал, что НЭП - это надолго, или когда радовался, что НЭП удалось преодолеть быстрее, чем ему казалось. Скорее, во втором случае.

Теперь о позициях Троцкого и Сталина. Они включают три главные общие идеи. Первая: оба исходили из того, что взятую власть ни при каких условиях отдавать нельзя.

Вторая: оба полагали, что партийный аппарат должен быть "хозяином" нового строя.

И третья. Оба ждали мировой революции, считая, что Россия - отсталая часть капиталистического мира, а потому Советской России не выжить без победы социализма в нескольких развитых странах: пусть для неё понадобится даже агрессия со стороны СССР. Поэтому главное в нашей стране - армия и военная промышленность.

А в чём разногласия Сталина и Троцкого? Во многом они сами, маскируя свои претензии на лидерство, раздували эти разногласия. Но был и реальный их аспект. Троцкий видел в Советском Союзе лишь плацдарм для мировой революции, исходную позицию для атаки. Или "топливо" мировой революции - так тоже можно сказать. Сталин же считал: СССР должен стать центром, штабом мировой революции. Расширяясь, надо лишь захватывать и наращивать. Российский аппарат у Сталина всегда будет господствующим в мировой революции. У Троцкого же его мог заменить аппарат диктатуры пролетариата более развитых стран.

Эти принципиальные разногласия очень хорошо показаны в романе немецкого писателя Кестлера " Слепящая тьма". Кестлер пишет о столкновении в советском руководстве. Арестовали наркома Красного флота, революционного балтийского матроса. Он ратовал за строительство мощного атакующего флота, гигантских линкоров и крейсеров, способных достичь Америки, высадить десант. А Сталин уверен, что надо строить оборонительный флот: небольшие подводные лодки, торпедные катера, способные отбивать атаки врага, поскольку ещё долго не может быть и речи о наступательной войне.

Итак, Троцкий исходил из того, что мировая революция должна как можно быстрее "выхлес-тнуться" за пределы СССР. Сталин видел всё иначе: надо защищать СССР, а затем, при удобном случае, наступать, приобретая кусок за куском.

За обозначенными позициями стояло и очень личное. Троцкий знал Европу и мир, говорил на многих языках. Он видел себя лидером Мировой советской республики. Сталин же понимал, что после революции в Европе Россия станет "задворками" социализма, а он, не знающий никаких языков, кроме русского и грузинского, - второстепенным лидером. Это его не устраивало.

Троцкому от СССР были нужны только армия и базы её снабжения. СССР должен стать лидером, но именно в такой роли. А Сталин хотел сначала развить СССР в мощное государство, способное и после мировой революции оставаться лидером. Тогда и он, Сталин, останется лидером.

Позиция Сталина оказалась более приемлемой для партии и особенно для её аппарата. Она оказалась приемлемой и для рабочего класса. Его вполне устраивало руководящее положение со всеми привилегиями, которые он получил (он только что вселился в квартиры буржуазии). Да и умирать в боях где-то "в Гренаде" после одержанной в России победы не очень хотелось.

Идея Сталина в определённой мере совпадала и с позициями значительной части компартий западных стран, как это на первый взгляд ни покажется странным. Те компартии, которые избрали идею мировой революции Троцкого, конечно, брали на себя обязательство восстать, воевать и т.д. Но печальный опыт, полученный в Венгрии, Германии, Болгарии, где в 1919 году были жестоко подавлены социалистические революции, многому научил. Компартии западных стран, которые выбирали вариант Сталина, молчаливо предполагали, что им вовсе не нужно сегодня же брать штурмом вокзалы, телеграфы и т.д., а надо "сидеть" в своей стране и ждать, когда придёт Красная армия и отдаст им власть. Это их устраивало. Поэтому значительная часть компартий или сил внутри этих компартий сталинский подход активно поддерживала.

И в 20-е годы Сталин принял решение строить социализм внутри страны. В основе его лежала идея, что путь к мировой революции проходит через строительство социализма в СССР, которому отводили роль лидера. (Напомню: у Троцкого схема мировой революции тоже базируется на использовании СССР, но не столько в качестве лидера, сколько в качестве стартового плацдарма.)

Сегодня все разногласия между Троцким и Сталиным подчас сводят к банальной борьбе за власть, не вторгаясь в детали. И делают вывод: окажись Троцкий лидером, он, возможно, стал бы думать так же, как и Сталин. Но тогда, борясь со Сталиным, Троцкий делал упор на их разногласия. Он считал точку зрения Сталина изменой революции. Однако весьма характерный момент: когда в 1940 году Красная армия вошла в Западную Украину, Западную Белоруссию, Бессарабию, Прибалтику и Сталин везде начал национализацию и коллективизацию, Троцкий признал, что Сталин - судя по этим его действиям на новых территориях - мировой революции всё же не изменил.

Менялись бы со временем позиции Троцкого, сказать трудно. Удар ледоруба, нанесённый сталинским агентом (по некоторым данным, при содействии агентуры Гитлера в Мексике после Пакта 1939 года), прервал его жизнь.

Победе Сталина помогли и внешние обстоятельства. В 1929 году на страны капитализма обрушился мировой кризис, показавший, что Первая мировая война не разрешила никаких противоречий. Миллионы безработных - вот тот страшный тупик, в котором оказался капитализм.

Запуганные кризисом капиталисты буквально бросились с товарами в Советскую Россию. Они готовы были даже в кредит поставлять заводы и машины - лишь бы получить заказы. Форд и прочие, кто прежде никаких дел с СССР не хотел иметь, согласились строить в нём заводы.

Основным противником всех сталинских преобразований внутри России осталось крестьянство. Других оппозиционных классов не было. Да и вся русская эмиграция являлась антикрестьянской - баре по характеру, мироощущению и привычкам. Эсеровская (крестьянская) партия, по сути, развалилась. Поэтому, когда в ходе коллективизации в России сложилась предреволюционная ситуация - крестьянство находилось на грани восстания, - белые отнюдь не рвались использовать момент. Если они и понимали положение крестьян, то всё равно им не сочувствовали, а, скорее, злорадствовали: "Так вам и надо за то, что вы большевиков поддерживали". Вспомним: мировая буржуазия отказалась от интервенции и бросила белых на произвол судьбы, а белые в свою очередь бросили русское крестьянство, отказавшись проводить прямо ориентированную на восстание крестьян политику.

Такова была ситуация, и она облегчила победу Сталина внутри и вне страны.

И всё же главным стало то, что Сталин изменил саму концепцию социализма. Он понимал: социализм по Марксу в СССР невозможен, но и вечно строить социализм тоже нельзя - такое строительство превратилось бы в тупик (как в последующие годы стало тупиком "вечное построение" коммунизма). И Сталин создаёт образ своего, нового социализма.

Когда в первые месяцы после Октябрьской революции возникла дилемма: сохранение Советской России или мировая революция (более реальная, если большевики откажутся от власти в России), Ленин в упорной борьбе с левыми коммунистами отстоял идею, по которой власть в России для большевиков - главная, исходная ценность. Ни в подполье, ни в эмиграцию ленинцы снова уходить не хотели и дали бой всем своим противникам в ходе Гражданской войны. Появился очередной "столп" ленинизма - мировая социалистическая революция начинается конкретно в России.

И хотя Гражданскую войну большевики выиграли, им стало ясно, что в ближайшие годы никакой мировой революции ждать не приходится. А расставаться с властью в России не хотелось. И опять корректировали теорию социализма: можно и нужно начать в России не только мировую революцию, но и само социалистическое строительство.

Ленинцы выдвинули идею, что социалистические преобразования начнутся в самом слабом звене мирового капитализма.

Правда, Ленин чаще использовал термины "продержаться", "передышка". Его опасения были далеко не беспочвенны. Спустя всего несколько лет после революции советская власть, по его же словам, утонула "в паршивом болоте бюрократизма". А тут - десятки лет! Что заставит стоящую у власти бюрократию строить именно социализм по Марксу, а не удобное для неё общество? Ленинский ум метался, его мозг раскалывался, не находя выхода.

Сталин уже редко употребляет слово "продержаться". Он однозначно требует "строить социализм в одной стране". Те, кто с этим соглашался, но на первое место продолжал ставить мировую революцию (так как не могли представить социализм без развитых стран Европы), стали врагами Сталина - Троцкий и его сторонники.

Но и Сталин вначале отдал серьёзную "дань" мировой революции. Поэтому генеральный курс Сталина формулировался так: не просто строить социализм, а делать это форсированно, с ускорением. Форсировали коллективизацию, форсировали индустриализацию. Та часть бюрократии, которая боялась такого форсирования или не одобряла его из-за масштаба жертв и личной к этому неготовности, была "вычищена" (Бухарин и многие другие).

А между тем мировой кризис 1929 года, несмотря на всю свою мощь, не взорвал капитализм. Сталин был логически мыслящим деятелем: если всемирная катастрофа не завтра, то форсирование и несвоевременно, и даже опасно. Следовательно, нужен новый курс.

Как истинный ленинец, Сталин даже отдалённо не приближался к роковым вопросам. А не ошибочна ли линия на то, чтобы, оседлав лошадь крестьянской антифеодальной революции, въехать на ней в социализм? А не ошибочен ли вывод о начале социалистической революции в слабом звене ? Не преждевременен ли вообще главный вывод Ленина о готовности человеческой цивилизации к формированию в начале XX века подлинно социалистического строя?

Как и все ленинцы, Сталин даже и в мыслях не мог допустить самые отдалённые размышления на тему: а не стоит ли марксистам, не имеющим достаточно объективных основ для курса на социализм, либо "сдать" власть, либо попытаться создать своими руками другой строй?

Сталин принимает решение объявить, что социализм в СССР в основном построен. То было историческое решение - заявить о материализации в СССР "призрака коммунизма" (того самого, который, как писали К. Маркс и Ф. Энгельс в 1848 году в "Манифесте коммунистической партии", уже "бродит по Европе"). Сталин провозгласил, что "социализм в отдельно взятой стране" не только может быть построен, не только строится, но уже построен.

Помните, Полоний в шекспировской трагедии после беседы с Гамлетом приходит к выводу: "Если это и безумие, то по-своему последовательное". Есть и другой, помимо пастернаковского, перевод этой фразы: "Однако же в его безумье есть система".

Доводов у Сталина было достаточно.

Ситуация в мире. Капитализм не просто "вышел" из мирового кризиса. Он выдвинул два варианта будущего развития: национальный социализм Гитлера в Германии и "новый курс" Рузвельта на "постиндустриальное общество" в США. При этом национал-социалисты впервые приняли идею немарксистской некапиталистической социалистической альтернативы для трудящихся масс Германии. И Сталин видел, как опасны эти альтернативные модели его социализму (особенно на фоне продолжающегося уже полтора десятилетия социалистического строительства в СССР, которому не видно было конца).

Идейно-теоретические соображения. Сталин, достаточно образованный марксист, понимал, что после коллективизации ничего принципиально нового нельзя предложить стране. Уже есть государственная собственность, нет эксплуататорских классов, есть централизованное планирование, нет рыночной экономики, есть монополия в идеологии и многое другое, что веками вкладывалось в понятие "социализм" - и утопический и научный. Можно, следовательно, назвать нашу структуру социалистическим обществом.

Надо, конечно, в очередной раз скорректировать марксизм. Вместо тезиса об отмирании государства в условиях общей собственности обосновать положение о том, что государство сохранится и при социализме (со всем аппаратом диктатуры). Следовало обосновать и сохранение партии при социализме.

Вырисовывалась сталинская концепция социализма - социализма государственного, с партийным руководством, административно-командного, с мощным аппаратом, социализма бюрократического. Основы такого социализма в СССР сложились. В этом Сталин был прав. Он назвал этот государственный социализм ленинизмом. А Троцкий - предательством ленинизма. Оба были и правы и не правы.

С одной стороны, государственный социализм Сталина - наиболее логичное завершение всей ленинской, большевистской ревизии марксизма. Сталин имел все основания произнести слова, которые открывают его Дом-музей в Гори: "Я всего лишь ученик Ленина". Но, с другой стороны, сталинский социализм - та последняя капля, то последнее, по словам Гегеля, "количественное приращение", после которого появляется новое качество. Государственный социализм Сталина - законное "дитя" ленинизма. Именно "дитя", то есть новый, отличный от "матери" организм.

Сталин максимально форсировал строительство этого социализма. Основной его "форсаж" состоял в коллективизации и индустриализации.

Если сопоставлять задачи, которые Сталин ставил в коллективизации, то трудно сказать, что у него стояло на первом месте: уничтожение крестьянства в России (как очага возрождения частного капитала - так считал Ленин) или поиски ресурсов для индустриализации. Скорее всего, и то и другое. Но на первом месте всё же был поиск ресурсов для индустриализации. Сталин нашёл ресурсы, загнав крестьянство в колхозы. Он понимал, что нельзя просто так уничтожить крестьянство, не создав в качестве компенсации индустриальное государство. А индустриализация оправдывала коллективизацию.

Итак, сложившаяся ситуация ясна. Теперь можно перейти к решениям, принятым Хрущёвым, и к предпринятым им действиям.

Для Хрущёва не было вопроса: "Кого поддерживать в партии?" Идейные и прочие разногласия его не волновали. Это хорошо видно из того, как он описывает в воспоминаниях партийные съезды и конференции двадцатых годов, в которых участвовал. Его интересовало другое: кого из партийных лидеров стоит поддерживать. Реально партаппаратом командует Сталин и его сторонники, видел Хрущёв. А партаппарат - это власть. Значит, власть в руках Сталина.

Правда, какой-то небольшой период времени Хрущёв, скорее по инерции, поддерживал Троцкого. Но именно по инерции. Так поступали очень многие деятели партии, привыкшие видеть в Троцком наследника Ленина и реального руководителя армии. Но началась борьба Троцкого и Сталина, и Хрущёв (как большинство в самой партии и её аппарате) однозначно выбирает Сталина. Именно сталинский подход устраивал Хрущёва.

Решение Хрущёва логично. Он - кадровый партийный работник, и на сталинские позиции его вели логика идейного становления и вера, что всё делается для строительства лучшей жизни.

Рассуждение правильное. Если взят курс на строительство, то руководящей силой в этом строительстве будет партия - значит, нужно все силы отдать партийной работе. У Хрущёва - все предпосылки для того, чтобы сделать партийную карьеру: рабоче-крестьянское прошлое, опыт Гражданской войны, талант партийного пропагандиста, большая работоспособность, умение учиться, воспринимать новое, быстро ориентироваться. И - что очень важно - его знал один из руководителей украинской парторганизации, Лазарь Моисеевич Каганович.

Но при этом Никита Сергеевич, как показали его действия,видел свои перспективы в украинском аппарате как малозначащие. Почему? Наличие нескольких фактов, правильно оценённых Хрущёвым, свидетельствует о его безусловной дальновидности.

За пять-шесть лет он довольно много узнал: даже был делегатом на двух съездах партии (на XIV и XV съездах в 1925 и 1927 годах). Есть групповая фотография, сделанная на одном из съездов, где он сидит чуть ниже Сталина. Никита Сергеевич поездил, посмотрел (он был очень наблюдательным человеком) и понял: в партии есть кланы, группировки. Эти кланы формировались годами, и к ним он сейчас отношения не имеет. Хрущёв уже несколько лет работает в партаппарате, занимая руководящие посты. Занимать-то занимает, но везде вторые. А чувствует в себе силу лидера и видит, насколько он сильнее тех, кто занимает первые позиции. Но все они друг друга знают очень давно, а он для них - лишь хороший исполнитель.

С украинцами Хрущёв не находил общего языка в основном из-за неприятия украинского национализма. И он принимает очень важное решение: в аппарате, где работает - на Украине, - рассчитывать не на что, а потому из этого звена надо уходить. Но куда? Никита Сергеевич решает этот вопрос и делает три "хода". Во-первых, уходит в центральную Россию, в Москву. Во-вторых, идёт учиться. И третье: выбирает, где и чему учиться. Здесь сомнений не возникало. Однозначно - техника. По этому пути вели его опыт квалифицированного рабочего, его уважение к инженерной профессии, понимание роли инженера на производстве. Такой ход - лучшее свидетельство выбора Хрущёва в пользу курса Сталина.

Итак, Промышленная академия - высшее учебное заведение, созданное, чтобы готовить руководящие кадры для будущих гигантов индустрии. Из этой академии вышло большинство министров, руководителей ведущих отраслей промышленности Советского Союза.

Теперь несколько замечаний относительно личностных черт Никиты Сергеевича, которые оказались очень существенными. Первая его черта - найти лидера, идти за лидером, ориентироваться на лидера. Это особенность хорошего рабочего - держаться за мастера. Если в Сталине он видел главного лидера, то дальше ему надо было опереться на лидера, который бы поддерживал Сталина, но был доступен. Таким лидером для него и стал Лазарь Каганович. Каганович заприметил Хрущёва, когда тот работал в Донбассе секретарём райкома партии, и "вытащил" его в центральный аппарат. Потом долгие годы "опекал". Думается, Каганович ценил в нём не только работника энергичного, инициативного, но и идейного союзника в борьбе с украинским национализмом. Каганович помог Хрущёву уехать в Москву и поступить в Промакадемию. Здесь, видимо, существенным оказалось и то, что Каганович в это время тоже уезжал в Москву.

Дальше произошло событие, которое стало переломным в жизни Хрущёва: через год он уже секретарь парткома академии. В те времена секретарей парткомов, как правило, не избирали, а назначали сверху. Скорее всего, это было решение Кагановича, возглавлявшего тогда московскую парторганизацию.

Академия слыла рассадником оппозиционных идей, местом, куда троцкисты "прятали" до лучших времён свои кадры. У Кагановича она оставалась "бельмом на глазу". Как, впрочем, вся московская партийная организация была "бельмом на глазу" у Сталина - правда, вторым "бельмом", а первенство в этом держал военно-промышленный Питер, тяготевший к троцкизму. Московская организация склонялась всё-таки к нэповскому варианту: в Москве работали фабрики, продукция которых шла крестьянству - текстиль и прочее, необходимое в хозяйстве. Но Сталин нервничал именно по поводу московской организации. Это ведь столица. Кремль. Его чуть не освистали где-то в городе во время выступления, а когда он уезжал, ему в машину бросили галоши.

И вот в момент столь ожесточённой внутрипартийной борьбы Каганович делает Хрущёва секретарём парткома Промакадемии. Выбор неслучаен: Хрущёв - человек энергичный и имеющий талант убеждать. Очень скоро оппозиция из академии была изгнана, сторонники Сталина победили.

В это же время Хрущёв познакомился с женой Сталина, Надеждой Аллилуевой. Она тоже училась в Промакадемии. Никита Сергеевич поступил очень мудро: не бегал за Аллилуевой, не старался с ней сблизиться. Но всякий раз в её присутствии активно, яростно, порой оставаясь в одиночестве, выступал в защиту Сталина - за дело и имя Сталина он дрался, как лев. Был уверен, что это дойдёт до Сталина. И дошло... Как пишет Никита Сергеевич в мемуарах, видимо, от жены Сталин впервые услышал фамилию Хрущёва, и не просто фамилию, а и лестную аттестацию. Вот он - "счастливый билет". С другой стороны, Хрущёва выдвигал Каганович. Так переплелись две рекомендации.

Но есть и более фундаментальная вещь: Сталин отчаянно нуждался в людях типа Хрущёва. Ему требовались исполнители, не связанные с прошлым. Требовались люди, способные стать основой его нового социализма.

Так случилось не с одним Хрущёвым, а с целым слоем руководителей. Процесс был именно таким: Сталин искал нужных ему людей, а эти люди искали Сталина, чтобы работать "под" ним и вместе с ним. И они нашли друг друга. Большинство из этих людей безоговорочно верили Сталину, искренне разделяя его позиции. Сталин к этому времени был уже не "один из", он становится единственным вождём и безоговорочным лидером. И такие, как Хрущёв, - молодёжь - не могли претендовать на равенство, подобно старой большевистской гвардии.

Итогом этих взаимодействий (с одной стороны, Аллилуева и Каганович, с другой - общий интерес Сталина к выдвижению нужных ему людей) стало решение, которое оказалось фундаментальным в будущем для Хрущёва: его делают секретарём райкома одного из московских районов. В те времена это считалось даже выше, чем первый секретарь какого-нибудь провинциального обкома. (Да и позже так было, и сейчас пост в Москве намного выше поста в провинции.)

Используя военную терминологию, Сталин как-то сказал: "Наша партия состоит из тысячи генералов, ста тысяч офицеров и нескольких миллионов солдат". И вот Хрущёв осуществил важнейший в своей жизни переход в новое качество - он вошёл в круг партийного генералитета страны.

Хрущёв работал с присущей ему огромной, совершенно неистребимой энергией. Не было дела, которым бы он не занимался. Он "мотался" по всей Москве. Строительство метро, заводов, реконструкция города... При этом всегда защищал и поддерживал Сталина.

В московском руководстве у него появились друзья. (Тогда ещё такое было возможно; в дальнейшем, после войны, - нет, только союзники либо противники.) Друзьями его стали Маленков и Булганин. Маленков заведовал орготделом МГК. В его ведении были московские партийные кадры, потом его взяли на подобную же должность в центральный аппарат партии. Булганин -  председатель московского исполкома. Иначе говоря - мэр Москвы. Сталин, обращаясь к ним, Булганину и Хрущёву, называл их "отцы города"... Дружили семьями, дружили жёны, дети, ездили друг к другу в гости, были соседями по горкомовской даче.

Конечно, Хрущёв знал "всех" в Москве и со многими общался, с кем-то тесно, с кем-то на расстоянии. Якир, Корытный (его жена Бэла была сестрой Якира), Марголин, Крымский, Вуль - начальник московской милиции. В этот перечень можно включить и Кагановича и Ежова, но это уже другой уровень, выше. Таких имён из прошлого - много. И многие из них кончили жизнь трагически - арестованы, расстреляны, сгинули... Можно думать, что потом, в середине 50-х, когда Хрущёв

принимал решение о реабилитации, их тени вставали перед ним. Вернувшихся из тюрем и ссылок жён и детей он принимал в ЦК, расспрашивал, помогал - пенсии, квартиры, учёба, работа.

А тогда, в 30-е годы, это был слой примерно одинаково мыслящих людей, которые имели "выход" на "верхний этаж". Они все друг друга поддерживали. Абсолютно очевидно, что они и общались, и разговаривали, и звонили друг другу. Этот "молодой круг" (как когда-то у Александра I была группа "молодых друзей"), несомненно, сформировался, и все в нём по разным каналам взаимодействовали друг с другом.

Выбор в пользу Сталина означал, что надо работать "на износ", именно на Сталина. Хрущёву в этом помогло его рабочее прошлое. Он очень хорошо знал свой "станок" и свой "участок". Он знал свой "шесток", если так можно выразиться. Он никогда не лез ни в какие дела за пределы того участка, на который поставлен. Так работает рабочий: у него свой станок, свой инструмент - и здесь должно быть всё в порядке. Что делается рядом, на соседнем станке, - могу интересоваться, но, в принципе, лучше не лезть, это уже не мои заботы.

Это очень импонировало Сталину, он именно таких людей хотел видеть в аппарате, именно такие условия им ставил. Так же работал и высший партийный орган - Политбюро, членом которого Хрущёва избрали в 1939 году. Вызвал Сталин на заседание - приезжаешь, не вызвал - не приезжаешь (Хрущёв тогда был Первым секретарём ЦККП(б) Украины и жил в Киеве). Прислали протокол заседания - знаешь, какие вопросы рассматривались, в противном случае - нет. Решение - за Сталиным. (Поэтому много лет спустя, когда Хрущёв оказался наверху, выяснилось, что он не имел никакого опыта международных дел. Он не имел опыта и во многих других сверхважных для страны сферах.) А вот в том, за что Хрущёв отвечал, был полный порядок. Здесь он всё знал, готов был дать любые пояснения и доказать, что он сделал всё возможное и невозможное. А что делается рядом... За интерес можно и головы не сносить.

Кстати, о том же говорит А. Бек в романе "Новое назначение". Герой романа, Анисимов, крупный деятель в сталинской системе, руководит металлургией. Но он никогда не интересуется, где и как используют металл, - это уже не его дело. Он мог предвидеть, что лежат завалы неиспользованного металла, но старался об этом не думать: "Это уже не моё дело, моё дело - дать качественный металл. А взлетит или не взлетит ракета - это уже другая сторона дела. Металл, который способен выдержать температуру горячего сопла, я сделал".
Определяя главную черту этого периода, можно сказать: Хрущёв из "офицеров" перешёл в "генералы". В сталинские генералы. (Продолжение следует.)

***
........

Борис Ихлов.  Кипр и экономика России
URL: 
newsbabr.com/?IDE=113572
В начале июля 2012 г. Кипр обратился к России с просьбой о кредите на 5
миллиардов евро.
В декабре 2011 г. Россия предоставила Кипру заем на 2,5 млрд. евро
сроком на 4,5 года под относительно невысокий процент - 4,5% годовых.
Кипр попросил отсрочить выплаты по этому кредиту на пять лет.

Одновременно Кипр обратился за помощью к ЕС и МВФ.
Как заявляло министерство финансов Кипра, стране нужно было до 17 млрд.
евро, притом что ВВП Кипра составляет около 18 млрд. евро.
Около 10 млрд. евро из общей суммы кредитов требовалось на
рекапитализацию кипрских банков, активы которых многократно превосходят
ВВП страны.

В январе 2013 г. международное рейтинговое агентство Moody`s понизило
долгосрочный кредитный рейтинг Кипра сразу на три ступени - с "В3" до
"Caa3", прогноз по рейтингу - негативный.
Основной причиной понижения рейтинга было названо увеличение внешнего
долга страны, который в декабре 2012 г. достиг 71,1% ВВП.

Для спасения банковской системы страны Еврогруппа согласилась выделить
Кипру 10 миллиардов евро.
Однако при этом 16 марта 2013 года ЕС поставил Кипру условие ввести
одноразовый налог на банковские депозиты - 6,75% на вклады от 1 евро до
100 тысяч евро и
9,9% - на вклады более 100 тысяч евро.
19 марта парламент Кипра отклонил законопроект о введении
принудительного списания части депозитов в виде "налога".

Вот так, ничего личного. Якобы.
Более всего беспокоятся о новом налоге американские СМИ. А за ними -
Путин, Кудрин и т.п.
Путин назвал решение Евросоюза непрофессиональным.
Путин назвал новый налог конфискацией чужих денег.
Как будто отсутствие индексации зарплат на российских заводах или
трехгодичные задержки зарплат конфискацией чужих денег не является.
Некоторые особо экзальтированные либералы даже окрестили новый налог
<большевистским>.
И даже банкиры, напр. Андрей Костин (ВТБ), как бывший член КПСС, сравнил
с 1917 годом, когда Россия послала к черту свои долги перед мировой
буржуазией.

Казалось бы, власти в РФ должны радоваться, что деньги из оффшора
вернутся в страну, будет приостановлено бегство капитала.
Но нет! Находятся даже российские банковские <аналитики>, которые
договорились до того, что Кипр - не оффшорная зона.

Точнее: налоговики с 2014 года будут влезать в ценообразование, которое
проходит через Кипр, смягчая потери. Однако эффект от этого Россия
почувствует лишь с 2017 года,
а сами депозиты так и останутся <оффшорными>.
Т.е. если в России кто-то хочет представить дело так, что Кипр - не
оффшор, мировое цивилизованное сообщество этого не поймет.

<Экономические доводы, которыми руководствуется российская власть,
осуждая решение Брюсселя, представляются по меньшей мере неясными,
- пишет Le Figaro.
- Официально Кремль (точнее, сам Путин в Послании парламенту) еще в
декабре заявил о намерении покончить с <офшоризацией> российской
экономики, которая в значительной степени связана с Кипром.
Ведь именно здесь зарегистрированы - часто на подставных лиц - многие
холдинги крупных российских компаний, в том числе государственных.>

Марианна Максимовская в своей <Неделе> в отличие от <Эха Москвы> (о чем
ниже) не перечеркивала слово <жулики>,
она, наоборот, сочувствовала жуликам.
Которым не дают простора российские тотализаторы, из-за чего бедные,
бедные бизнесмены и просто вынуждены вставлять себе золотые зубы (от
напряжения), отправлять деньги на Кипр, а там: о! а там: Кудрин в ее
передаче рассказывает, какие там прекрасные британские специалисты:

Ни Кудрин, ни Максимовская слова не произнесли (песком рот забило), что
уход на Кипр от налогов - это невыстроенные заводы,
детские сады, школы, больницы:
Причем никто не мешает абрамовичам, путиным или прохоровым вместо
<Челси>, яхт или Куршавеля эти заводы, школы, больницы, детсады строить
в РФ.

Единственное, что толкового сказала Марианна - это про уголовные деньги,
которые хранятся на Кипре, и не только российские.
Она их назвала <серые деньги>.

Утром 22 марта стало известно, что в рамках нового плана спасения
экономики Кипра парламент планирует принять девять законопроектов.
Об этом сообщала The Guardian.
В проектах прописаны такие меры, как ограничения на движение капитала,
использование средств пенсионных фондов, реструктуризация банков.
Ключевая мера нового плана - учреждение специального фонда, в который
планируется передать госактивы, и выпустить от имени фонда гособлигации
для привлечения средств.
Руководство ЕС и, в частности, канцлер ФРГ Ангела Меркель, выступали
против нового плана, якобы из-за намерений использовать пенсионные средства.

Радио <Эхо Москвы> встало в любимую позу осуждения Путина, однако
представило дело в: мягко говоря, неграмотном свете:
<Необходимость выплаты процентов по депозитам при отсутствии возможности
"размещаться" ложится тяжким бременем на экономику Кипра.
В этой ситуации кипрским банкам остается либо лопнуть, либо привести
разницу между процентом по депозиту и процентом по кредиту в объективное
состояние - то есть в состояние минусового процента.
Именно этот процент получили бы жулики предприниматели из России и
других республик бывшего СССР, вздумай они не складывать украденное
заработанное в кипрскую кубышку, а инвестировать в какое-нибудь
производство. Однако, честно это сделать - во-первых глупо,
а во-вторых - признать смерть рыночной экономики.
Вот и придуман выход - изъять излишки выплаченных по депозитам процентов
через новый налог. :>

То есть, Путину не нужно возмущаться - потому, что всё идет нормально!

Зарегистрировавшиеся экономистами уверяют, что на Кипре хранятся денежку
простые люди, верхняя <прослойка> среднего класса и региональные
чиновники среднего звена.
Но интернет тут же рисует списки ведущих российских предприятий, включая
<Норильск-никель>, <Уралкалий> и др., в числе держателей вкладов
упомянут Дерипаска и прочие.

В Пермском крае участники Кипра - тоже отнюдь не среднее звено клана
чиновников,
это бывшие губернаторы Трутнев и Чиркунов.
И далеко не средний класс: - глава банка <БиС-кредит> Гриша Баршевский,
который украл деньги вкладчиков, перевел их на Кипр и съехал в США.
Еще авторитет Владимир Плотников, который перевел свой пакет акций
<Камкабеля> на Кипр, на подставное лицо.

Мало того, что сам Плотников, как депутат от <Единой России>,
только вчера отказался от двойного гражданства. Совсем не факт, что и
подставные лица являются резидентами для РФ.

Но что за ретивость проявляет Меркель?
<Немцам, - пишет блогер Сергей Серебряков,
- вообще-то выгодно обрушить к чёрту Евро, ввести Дойчмарку, и,
пользуясь преимуществами новой супервалюты как локальной и глобальной
резервной, просто забрать себе всё ценное в пределах континентальной
Европы.
Ну, то есть, кроме того что экономика Германии и так сильна, они еще
получат бонус в виде возможности нарисовать денег для всех желающих, и
на эти нарисованные деньги купить себе вообще всё.

Якобы для США важно обрушить Евро и они вожделеют.
Ничего подобного.
У истоков Евросоюза стояли политики США, и в самые критические моменты
США помогали и подсобляли ЕС.
Это не конкуренты, это две головы Змия. Падение евро для США не выгодно.
Место евро займет не доллар, а дойчмарка и юань.>

Немцам выгодно обрушить евро:
Думаете, Серебряков просто не в курсе? В курсе. А почему так пишет?
Увидим ниже.

Что происходит дальше?
Кипрские чиновники демонстративно бегут за помощью в Москву.
Меркель демонстративно требует, чтобы в переговоры не вмешивали Россию.
Россия демонстративно отказывает в помощи.

Наконец, 23 марта Министерство финансов Кипра принимает решение о том,
что с депозитов свыше 100 тысяч евро в Банке Кипра будет взиматься
разовый чрезвычайный сбор в размере примерно 25%!
Об этом объявил глава ведомства Михалис Саррис в прямом эфире местного
телевидения.

Однако СМИ переполнены сообщениями лишь о потерях для российских
бизнесменов.
О потерях бизнеса в США - гробовое молчание, будто янки деньги на Кипре
и не хранят вовсе.
Между тем, в те дни, когда обсуждается реконструкция кипрских банков,
конгломерат Triple Five (США-Канада) планирует серьезные инвестиции на
Кипре, которые будут включать приобретение Кипрского банка.
Переговоры на высоком уровне были проведены на Кипре включая семерых
представителей этой международной организации, включая его зам.
Директора по Европе и Ближнему Востоку Джорджа Константину:

При этом о бегстве капитала говорит один Делягин.
Правда, забывает назвать причины: неспособность буржуазии применить
капиталы в производстве.
Ее <профнепригодность>.
И бежит российский капитал не только на Кипр, но все оффшорные дыры.
И не только: наши предприниматели не нашли ничего лучшего, как
вкладывать деньги в более развитые страны, напр.,
<Северсталь> - в возрождение Детройта, в высокотехнологичное производство.
Т.е. терять проценты - ведь смысл перемещения капитала в производства
других стран - дешевые сырье и рабочая сила:
ВТБ-шный Андрей Костин, существо необыкновенно трепливое, почти как
Андрей Исаев в юности, зарапортовался до того, что объявил Максимовской,
как он собирается забрать деньги с Кипра и вложить их в российское
производство:

Всё изложенное - всего лишь факты.
Ум слабый, писал Гоббс, не может пройти за факт, цепляется за факт.
Наша же задача - уяснить себе подноготную нового кипрского налога.
Для этого вспомним историю противостояния Европы и США, между которыми
после распада СССР резко обострились экономические отношения.

* * *

Одно время СМИ были переполнены сообщениями о том, что главу МВФ
Доминика Стросс-Кана обвинили в изнасиловании горничной.
Стросс-Кану в общей сложности грозило до 70 лет тюремного заключения.
Сама горничная о том, что на нее когда-то напал глава МВФ, узнала, когда
вечером смотрела новости по ТВ.

Инцидент со Стросс-Каном был нужен для обвала евро - такое мнение в
прямом эфире <Русской службы новостей> высказал экономист Михаил Хазин.
В последнее время Хазин неожиданно начал активно выступать с
апокалиптическими прогнозами в адрес США и критикой МВФ.
<Единственное, что реально было связано, - говорит Хазин,
- это падение евро, потому что все испугались, что Стросс-Кан летел на
встречу с Меркель обсуждать долги Греции. Логика такая:
вроде бы если дефолт Греции, то обвалится евро.
Евро действительно обвалился, но вопрос: надолго ли? Европа спит и
видит, чтобы обвалить евро, зато это меньше нравится Соединенным Штатам
Америки>, - считает он.
По делу ли вообще городил свою околесь Хазин?
Каково и чем определяется соотношение валют и что оно значит для экономики?

Одни эксперты утверждают, что курс доллара завышен по отношению ко всем
валютам.
В частности, это - одна из причин кризиса в РФ 2008-2009 гг. (см.,
напр., [1]).
Вторые делают вид, что вообще ничего не знают о плане Маршалла-Трумена,
об обесценивании доллара вследствие перемещения ничем не обеспеченных
долларов из США в другие страны.
По их мнению, доллар стоит столько, сколько за него дают [2].

План Маршалла
заключался в долларовой помощи тем странам, которые пострадали во 2-ю
мировую войну.
Он означал включение печатного станка, при этом девальвация валют
обязана происходить где угодно, кроме США и стран, охваченных планом
маршала.
СССР отказался от помощи, т.к. реализовывать доллары ему было просто
негде (формальным поводом для нераспространения плана Маршалла на СССР
был профицитный бюджет СССР, но это несущественно).

Заметим, что как только евро повышался по отношению к доллару,
проамериканские <Евроньюс>, а с ними российские СМИ, немедленно начинали
причитать, что страдают европейские экспортеры, а экспортеры США
остаются в выигрыше.
Что сомнительно: ведь в США производится вещного продукта лишь на 20% от
ВВП, им нечего особо экспортировать, кроме продукции авиапрома и ВПК.
Всю остальную часть экономики занимает спекулятивный сектор.
Посмотрим, насколько правы первые эксперты.

К истории доллара
Что происходило с долларом после того, как Франция, а затем Германия
вывезли миллиарды долларов обратно в США и потребовали за них золото?
Обвал финансовых рынков внутри США.
Затем последовал односторонний разрыв Вашингтоном Бреттон-Вудских
соглашений, связывавших мировые валюты через золото.
В декабре 1971 г. после переговоров министров финансов (Договор
Смитсона), доллар был девальвирован, а марка и йена ревальвированы [3].
В феврале 1973 г. доллар был девальвирован вторично.
Рыночная цена золота превысила официальную цену в долларах в 4 раза.
В 1985 г. США взяли обязательства понизить курс доллара, но не выполнили
их. Так повторялось еще дважды.

Что же могло заставить США девальвировать доллар к реальному курсу?
Только конкуренция с Евросоюзом, чей консолидированный ВВП в полтора
раза больше, чем ВВП США. События развивались по нарастающей.

В 1999 году миру представлена безналичная валюта евро, заменившая экю,
который приравнивался к доллару. Весной следуют бомбардировки Белграда,
после чего курс безналичного евро становится менее 1 доллара.

К осени 2001 года планируется введение наличных евро.
Следует <теракт> 11 сентября.
Наличные евро вводятся лишь 1 января 2002 г., евро начинает теснить доллар.
Рубль начинает постепенно повышаться по отношению к доллару.
Британский  рисует евро в виде гадюки, а в июле войска
НАТО готовятся к вторжению в Ирак.

К концу января 2003 года евро впервые превысило доллар на отметке 1,06,
в марте следуют бомбардировки Багдада, НАТО вторгается в Ирак, 9 апреля
занят Багдад.

11 сентября убита глава МИД Швеции Анна Линд.
Она была ключевой фигурой в кампании по вхождению страны в зону евро.
14 сентября в Швеции был запланирован референдум по этому вопросу. Евро
вновь откатывается назад.

25 октября 2004 г. 25 стран Европы подписываются под общеевропейской
Конституцией.
Резкое падение доллара по отношению к рублю, евро достигает 37 р.

Наконец, к лету 2008 года евро превышает критический порог в 1,5 доллара
и не собирается останавливаться.
В сентябре Вашингтон санкционирует действия Грузии в Южной Осетии.
За 4 дня евро падает по отношению к доллару с 1,52 до 1,34, а затем до
1,26.
Однако к концу декабря - снижение доллара по отношению ко всем валютам -
КРОМЕ РУБЛЯ. Евро достигает отметки 1,45.

Поскольку евро зависит от всех национальных экономик,
то проседание одной из них вызовет желание отдать предпочтение
независимой валюте, доллару.
Что и показал кризис в Греции - евро снова откатился назад.
Ныне он вновь приблизился к отметке в 1,5 доллара.
Значит, новых инспирированных катастроф не избежать.

Видим, что в реальности ситуация обратна той, которую рисует Хазин.

Сегодня в мире самые большие запасы долларов у Китая, Японии и России.
После того, как в ряде африканских стран вспыхнули волнения, Китай,
экономику которого эти волнения затронули напрямую, собирается
избавиться от долларовой массы.

Чтобы понять, к какой отметке стремится доллар, нужно представить себе
величину не только сегодняшнего государственного долга США в 14 млрд.
р., но совокупного долга - 370 трлн. р.,
что равняется примерно 10 ВВП всей планеты [4].
Отсюда следует, во-первых, что сегодня курс рубля никак не может
понижаться по отношению к доллару.
Несмотря на то, что инфляция в РФ выше, чем в США - просто доллар
изначально резко завышен.
Тем не менее, Центробанк вместе с либералами прилагает все усилия для
поддержания доллара и девальвации рубля.

Но, что самое важное, во-вторых, видим, что доллар девальвируется в
течение нескольких лет достаточно плавно по отношению к евро или йене.
То есть, с 1993 г. курс рубля резко упал по отношению не только к
доллару, но и к остальным валютам.

Что означает для экономики России заниженный курс отечественной валюты?

К истории рубля
Каковы были мотивы Москвы в 1993 году, когда курс доллара подняли до 6
рублей, а с ним и курсы других валют?
В то время в СМИ была вброшена идеологема о необходимости привлечь
иностранный капитал. Это стало аксиомой и не подлежало обсуждению.

Последствия привлечения иностранного капитала легко видеть на примере
<Пермских моторов>
- американская , завладев пакетом акций свыше 30%,
демонтировала линию сборки движков суперсовременного МИГ-31М.
Не только линии, но целые предприятия-конкуренты в России скупались
иностранным капиталом и тут же закрывались.
То же происходило в Чехии, Польше, Румынии и др.

Добавим к этому оценку предприятий по некой остаточной стоимости.
Например, автомобильный гигант, завод им. Лихачева со стоимостью
основных фондов не менее 1 млрд. долл., продали всего в 4 млн долл.

[ Ныне основной акционер ЗиЛа - правительство Москвы. Изначально ЗиЛ
продавали так: акций на 1 млрд. р. 55-ти тысячам акционерам, 20% -
восьми акционерам. Суть в том, что продавали за ваучеры, 1000 р. за
ваучер, который оценивали за 10 р. А мы продавали его за бесценок по
причине голода. Но Лисичкин (насколько помню, это его данные) лукавит:
по оценкам иностранных экспертов "РосИнвест К®", при остаточной
стоимости завода в 3,7 млрд. р. его рыночная стоимость составляет 8-14
млрд. р., жилой фонд "ЗиЛа" оценивается в 60-70 млрд. р., а земля - в 35
млрд. р. Что делает администрация ЗиЛа? Объявляет иностранцев
некомпетентными и разрывает договор с СП...

Вообще ваучер - это лишняя, ничем не обеспеченная бумага, ведь заводы не
вошли разом в рыночный оборот, а ваучеры вошли! ЧИФы развились так
стремительно, что первые ЧИФовцы состряпали себе гигантские состояния,
не прилагая НИКАКИХ усилий. Некоторые просто закупили акции ГАЗПРОМа.

То же самое - с Самеко. Сумма акций - 1,2 млрд. р., а продан за миллионы
по ваучерам. Изначально контрольный пакет закупил Фонд имущества
области, далее по программе распродажи госпредприятий акции разбежались,
хозяином завода стал Инкомбанк, потом завод купил Дерипаска, сейчас - не
знаю. Знаю только, что ныне свыше 50% экономических мощностей России - в
руках западного капитала.

Общая картина держателей акций по каждому предприятию - лишь для
акционеров, картина по региону - тайна за семью печатями за редким
исключением.

Скажем, изначально "Пермские моторы" купил Микродин (сыновья авиапрома),
блокирующий пакет, 31% акций, затем неожиданно этот пакет оказался у
Pratt&Wittney. Затем завод купил Потанин, но праттовцы сохранили и
пакет, и управление заводом. СМИ до сих пор удивляются, чем они там заняты.

Иностранцы осторожничали, потому заводы стали банкротить. Пермскую
конфетную обанкротили, ее купила за бесценок Нестле. Нестле приобретает
даже шахты в Кузбассе!

Дальше - еще веселее. Проходит СЛУХ, что нужно оценивать основные фонды
не по остаточной стоимости, а по рыночной. Все бухгалтерии заводов
принялись пересчитывать основные фонды. Пересчитали. А им: пересчитали?
Так и платите теперь налоги с пересчитанных фондов. И посадили заводы на
картотеки... В Пермской области первенец этого идиотизма -
Березниковский калийный...

Мне рассказали люди, которые были близки к приватизации ГАЗа - без
ссылки - что ГАЗ оценивали в 4 млн РУБЛЕЙ.

При акционировании первое телодвижение заводских администраций - взять
себе. Ельцин купил директорский корпус в Тольятти за 600 млн р., плюс 5%
акций гендиректору бесплатно. Прочие акции продавались льготно для
начальников цехов. Например, в пермском АО "Камтекс" до рейдерского
захвата 98% акций принадлежало администрации завода, 2% - трудовому
коллективу. Вторчермет - 87% акций - у администрации, на заводе им.
Ленина - аналогично. Немножко позже регион оккупировала объединенная
Германия. Янки сюда сунулись много позднее. ]

Итак, имущество крупнейшего в Европе Самарского металлургического завода
оценили в 2,2 млн долл. 500 крупнейших приватизированных предприятий
России стоимостью не менее 200 млрд. долл. проданы за 7,2 млрд. долл.

В июне 1993 г. в Москве на экономическом Совещании, организованном
правительством и ВС РФ, академик Абалкин сообщил, что Россия живет в
условиях абсурда:
весь национальный продукт, произведенный за годы советской власти, равен
ВВП 1993 года.
В таких условиях даже представителям среднего класса в Европе или в США
ничего не стоило приобретать российские заводы средней руки.

Но это означает, что не только доллар, но и остальные валюты реально
завышены и не могут расти по отношению к рублю.

Отметим, что правительство Ельцина лишь сохранило преемственность курса
правительства Горбачева.
Еще на сессиях ВС СССР отрабатывалась идеологема - о <деревянном> рубле
и золотом долларе, об императивно-административно завышенном курсе
рубля, не позволяющем осуществить милую сердцу рядового советского
человека конвертируемость отечественной валюты.
В СССР официальный курс доллара 70 коп., на черном рынке доллар стоил
два рубля..
В документе под названием <Краткое изложение материалов правительства по
осуществлению перехода к планово-рыночной экономике>, подписанном
советником президента по экономическим вопросам А. Петраковым весной
1990 года, т.е. до путча, в пункте <3.ж> значится: <Осуществить
поэтапную девальвацию рубля.> [5]

Итак, низкий курс рубля позволил зарубежным предпринимателям приобрести
множество российских предприятий за бесценок.
Но как быть с такими монстрами, как Газпром?
Крупнейшая компания в мире, 30% мировых запасов газа.
В октябре 1997 г. акция компании стоила 1,8 долл.
Благодаря политике понижения курса рубля цена акции к августу 1998 г.
была снижена до 13 центов.
Грянул дефолт.
Германский <Рургаз> (чей контрольный пакет в руках США) приобрел 5%
акций Газпрома.
15 марта СМИ сообщили, что акции Газпрома собираются продолжать понижать.
Соответственно, 17 марта глава думского комитета по финансовым рынкам
Шохин сообщил, что ожидается рост доллара по отношению к рублю.
Но лишь в 2002 г., когда доллар достиг уровня в 31 р., Рургаз заявил о
желании приобрести 20% акций Газпрома, в Кремле же заявили о намерении
продать Рургазу до 40% акций [6].

Напомним, что это намерение - в русле политики приватизации,
сформированной правительством Ельцина, ее 3-го этапа по Чубайсу, этапа
продажи крупных госпредприятий.

После дефолта
курс доллара начал расти скачками и вскоре перевалил за 20 р.
Между тем уже к 2001 году, когда доллар стоил примерно 30 р., некоторые
экономисты, работающие в серьезных структурах, называли цифру 10 р.
Даже по расчетам специалистов МВФ он должен был стоить 13 р.
После 11 сентября 2001 г. на черном рынке за доллар не давали больше 15 р.
Оценку в 13 р., ранее полученную специалистами МВФ, озвучил не
кто-нибудь, а глава Центробанка Виктор Геращенко и: сохранил прежний курс.

Насколько же доллар заменяем рублем?
В 2002 году, когда доллар стал стоить около 31 р.,
в Лондоне за полтора доллара можно было купить бутылку пива в Лондоне и
4 бутылки пива того же качества в Перми.
Месячная зарплата профессора в России исчислялась 60-ю - 120-ю
долларами, которые квалифицированный рабочий США зарабатывает за
несколько часов.
Очевидно, что по паритету покупательской способности доллар был
императивно-административно завышен в России минимум в 4 раза.

Из чего еще, помимо учета паритета покупательской способности,
складывается соотношение валют?
В первую очередь, из их обеспеченности золотовалютными резервами и
промышленными мощностями, т.е. товарной массой. Оставим в стороне
официальную статистику, она много лет занижала и ВВП, и бюджет РФ в
разы, Явлинский открыто заявлял, что в правительстве сидят воры.
Посчитаем по тем данным, которые приведены в американских стат. сборниках.

Если до 1990 г. ВВП СССР был вдвое ниже, чем в США, то к 1995 году
осталась, грубо говоря, половина СССР - Россия, а ее экономика, по
данным, хотя бы, газеты <Коммерсант>, потеряла 50%.
Т.е. соотношение по ВВП на душу населения то же самое - 1 : 4, которое
получается и из расчета по паритету покупательской способности.

Этот примерный расчет курса доллара был сделан в августе 1997 г. [6].
Показано, во сколько раз завышен этот курс. Причем расчет касается ВСЕХ
валют, не только доллара.

* * *

Если ранее основным мотивом занижения курса рубля была распродажа
госпредприятий в ходе приватизации, то ныне мотив изменился.
Современные заказчики понижения рубля различимы невооруженным глазом:
это экспортеры нефти, газа и металла.
Допустим, вы продаете за рубеж лес за доллары.
Если понизить доллар, у вас снизятся прибыли в рублях. Интерес очевиден.

В 2008-2009 году, когда разразился кризис,
российские СМИ по очевидному заказу принялись муссировать тему нового
дефолта и обрушения рубля.
При этом сами нефте-газовые магнаты понимали, что дефолта быть не
может, но может быть выгодная им постепенная девальвация рубля.

Если в дальнейшем состоится эта постепенная девальвация - в русле
<стратегического партнерства>, - перечислим ее печальные последствия:
1) В целом снизится потребительский спрос, что ударит по всем российским
производителям и торговой сфере.
2) Усиление доллара приведет к переориентации производителей на внешний
рынок, что вызовет отток товаров первой необходимости, следовательно,
резко снизится уровень жизни рядовых граждан России.
3) Как и в 1992-м году, когда зарубежные компании начали скупать
российские заводы за бесценок, начнется новый и, скорее всего,
последний, добивающий этап расчленения экономики России зарубежным
капиталом.

Самое важное: диспаритет валют генерирует дыры в бюджете РФ, через
которые средства бесконтрольно исчезают в оффшорные зоны.

Кстати, Ирак продавал нефть за местную валюту, динары.
Это одна из причин вторжения НАТО и Ирак.
В 2000-м году представитель Фонда Эберта в Москве на мой вопрос о
соотношении евро и доллара заявил: <Если вы хотите продавать нефть -
покупайте доллар, если хотите новые технологии - это евро.>
Таким образом, предложение ряда экспертов начать продажу сырья за рубли
отнюдь не беспочвенно.

* * *

Но есть ли смысл после кипрских событий уговаривать отечественных
олигархов?
Они же недееспособны.
Потому и бегство капитала.
Поплачут, но согласятся с новым налогом.
Вы будете смеяться, но некоторые интернет-деятели, напр., блогер
Стариков, полагают, что ущемление по деньгам подвинет нашу буржуазию к
державности:

Вряд ли местные олигархи, вскрикнув "ой, грабят", тут же вложатся в
огромную оборону, чтобы оборона подошла к Кипру и сказала "цыц".
Ничего, скушают и эти 6,7%. Почему?

Ставку рефинансирования Центробанк регулярно пересматривает, но в данный
момент она составляет 8%. Прибавим к ней оговоренные в законе 5% и
получим 13%.
Если вкладчик разместит свои деньги под ставку менее 13% годовых, то
избежит налогообложения.
Если ставка будет выше, например, 15%, то клиент заплатит налог с
заработанных <сверх нормы> 2%.
Это касается рублевых вкладов.
По вкладам в иностранной валюте налог взимается, если ставка превысила 9%.
Сама ставка налога составляет не привычные 13%, а 35% для резидентов и
30% для нерезидентов.
А это значит, что, несмотря на новый налог, всё равно на Кипре хранить
деньги выгоднее. На Кипре ни один олигарх не потеряет вдруг доверие
президента.

Что до <державности>.
В свое время Ленин уговаривал буржуазию проявить <державность> (см. Б.
Ихлов, <Уроки революции>).
И даже уламывал рабочих не выгонять буржуев, мол, с управлением не
справитесь.
Это 1918 год.
В ходе интервенции желание уговаривать буржуа у Ильича как рукой сняло.
Правда, потом, в 1921-м, ввел НЭП. Ну, а потом власти просто назначили
буржуями ряд ответственных лиц... (да-да, т.к. управление, распоряжение
- это отношение собственности).

Сегодняшние рабочие, которые националисты, хотят, чтобы был порядок,
чтобы нормально платили, чтобы янки не унижали и т.п. Т.е. чтобы
буржуазия была "державной".
И... уговаривать олигархов??

Буржуазия как класс-для-себя вызревает не столько в столкновении с себе
подобными.
Это внешняя сторона дела. Она вызревает в столкновении со своим
антиподом - рабочим классом.

Во всех странах рабочий класс приносит буржуазии прибыли.
Если норма прибыли у буржуа ниже средней, он рано или поздно вылетит с
круга.
Но местным буржуа не нужно стараться, снижать издержки и пр. Они
достигают средней нормы прибыли за счет замораживания или невыплаты
зарплат.
Нашим буржуа не нужны те, кто приносит прибыль.
Потому население вымирает.
Таким образом, <державность> возникает с прогрессивной шкалы налога.
Понятно? - Так у буржуа возникают единые (а не одинаковые) интересы.
Тогда буржуазии надобится государство, которое способно с отдельного
буржуа выдрать налог.

Так что пока рабочий класс в РФ безмолвствует,
мечтать о <державности>, может, и приятное занятие, но абсолютно
бессмысленное.
От этих мечтаний наши буржуа дееспособнее не станут.
Отчего бегство капитала?
От недееспособности. Пока "общих" интересов хватает только на то, чтобы
обойти Вентспилс... Националисты без национальной буржуазии - это сильно!

Однако суть не в потерях российских олигархов.
Стоит видеть за деревьями лес: суть в новом витке противостояния
Евросоюза и США. Не успели США оформить список Магницкого, как Меркель
сказала <спасибо> и принялась - на своей же евро-зоне! - проверять
подставных лиц в российских счетах в банках Кипра: А там: Там подставные
лица не только российских акул империализма.

Казалось бы, вмешательство Европейского центробанка в дела банков всех
стран евро-зоны - дело обычное, банк следит, чтобы эмиссия не превышала
прирост ВВП в каждой стране.
Были случаи, когда Евросоюз диктовал даже территориальное устройство
странам, в том числе Объединенному Королевству. Никто не поднимал шум.
Но Кипр - это Мальвины нового тысячелетия:

Ссылки по теме:
1. Ю. Болдырев, <Российский экономический журнал>, ?11, 2008.
2. <Вокруг кризиса>, <Рабочий вестник>, ?109, 2008.
3. В. Марцинкевич, Е. Кириченко, МЭиМО, М., ?8, 2001, с. 78.
4. В. Читрикин, <Завал>, <Огонек>, М., ?5, 1999.
5. <Рабочий вестник>, ?5, 1990.
6. Б. Ихлов, <Хайль Америка!>, <Рабочий вестник>, ?27, 1998. см. также
<Сколько стоит доллар?>, <Новая левая газета>, М., 1998.
7. B. Ikhlov, , , Buenos Aires, ?46.1,
February 2002.
8. А. Грачёв, доклад на конференции <Глобализация - проблемы и
перспективы>, Пермь, ПГУ, 2001.
9. А. Грачёв, <Евро против доллара>, <Рабочий вестник>, ?40, 2001.
10. Б. Ихлов, <Хотелось бы добавить>, <Рабочий вестник>, ?44, 2001.
11. Сайт  (<Свободное мнение>)
Борис Ихлов
URL: newsbabr.com/?IDE=113572

Андрей Пионтковский
Установки бандитского капитализма
Андрей Пионтковский: открытое письмо Евгению Ясину 
http://svpressa.ru/all/article/62917/
Многоуважаемый Евгений Григорьевич!
В своем новогоднем тосте, взглянув вперед не только на один год, но и на 100 лет последовательной напряженной работы (как когда-то в Англии и Франции), ведущей к демократии, Вы упрекнули оппозицию, которая, на Ваш взгляд, "выступая с лозунгами "Долой подлецов!" демонстрирует свою неготовность к серьезной политической работе. Совместной, долгой и нервной. Я надеюсь, что она начнется в 2013-м году. Выпил за это и продолжу...".
Вот я тоже выпил и, с Вашего позволения, продолжу. Я не буду говорить за всю оппозицию в целом. Скажу за себя. Около 15 лет назад я, скромный научный работник в области прикладной математики, начал помимо своей профессиональной деятельности публично высказываться по некоторым политическим вопросам. Мне кажется, что я продемонстрировал некоторую готовность к серьезной политической работе - пятнадцать лет я пытаюсь разъяснить максимально возможному количеству своих соотечественников суть той социально-экономической системы, которая сложилась в посткоммунистической России. Без такого понимания никакая дальнейшая серьезная работа просто невозможна. Позволю себе поделиться и с Вами некоторыми своими посильными соображениями.
15 лет назад
" В 1991-ом сотни тысяч людей собирались на митингах в Москве, Санкт-Петербурге, Кемерово. Я помню их лица. Это были честные люди, исполненные достоинства и надежды. Они не могли больше терпеть лжи, лицемерия, тупости, бездарности тоталитарного режима. По их спинам пришли к власти совсем другие люди. Люди из все той же старой номенклатуры, слегка разбавленные ее новыми назначенцами.
Среди сегодняшних олигархов нет людей, самостоятельно выстроивших свой бизнес. За каждым из них в начале карьеры стоял либо сообщник-номенклатурщик (Березовский-Каданников), либо доверенный им партийный капитал.
В стране создана бесстыдная в своей откровенности система слияния власти и денег. По единодушному признанию ведущих бизнесменов, "единственным высокоприбыльным бизнесом является политика, и так будет в России всегда". Эта система не могла не вовлечь в свою орбиту все институты власти, включая президентскую власть.
Эта модель развития не сулит России никакой перспективы. Она направлена только на разграбление ее скудеющих сырьевых запасов и бюджетных ресурсов узкой группой приватизировавших государственную власть политиков-бизнесменов. Робкие и непоследовательные попытки "молодых реформаторов" противостоять системе корпоративного капитализма и разделить власть и деньги не увенчались успехом. Во-первых, слишком могучие силы им противостояли, а во-вторых, позиция "молодых реформаторов" и их лидера А. Чубайса не могла быть слишком убедительной. Ведь сами они в свое время приложили руки к созданию этой системы, да и лично все они стали, по выражению С. Кириенко, "довольно небедными людьми".
"Последняя развилка". 26 августа 1998 года
10 лет назад
"Видимо, настало в России время для концептуального осмысления и понятийного анализа той социально-экономической и политической системы, которая сформировалась в годы правления Б. Ельцина и закрепилась, и институционализировалась во время президентства В. Путина.
Почти одновременно появились книга Г. Явлинского "Демодернизация. Современная Россия: экономические оценки и политические выводы", статьи и доклады С. Глазьева, М. Делягина, А. Илларионова, Е. Ясина.
Это очень разные люди, не согласные друг с другом почти во всем, и прежде всего в своих ответах на традиционные русские вопросы - кто виноват и что делать. Но все они, включая теперь и Е. Гайдара, сходятся в одном - сложившаяся в России экономическая система не способна обеспечить ни устойчивых темпов экономического роста, ни перехода России к постиндустриальному обществу. Она обрекает страну на застой и маргинализацию. В то же время она обладает определенной локальной устойчивостью, что делает ее еще только более опасной. Общество напоминает путника, мирно засыпающего в пургу в сугробе.
Г. Явлинский прав, когда он говорит о трудностях определения современной российской социально-экономической системы в традиционных политэкономических терминах и рассматривает всю свою работу "Демодернизация" как развернутую попытку такой дефиниции.
За последние10-15 лет мы создали мутанта - ни социализм, ни капитализм, а неведому зверюшку. Его родовыми чертами являются: слияние денег и власти, криминализация власти, институционализация коррупции, доминирование в экономике крупных, главным образом сырьевых корпораций, процветающих за счет приватизированного ими административного ресурса. Капитализм в России начинается с челноков и заканчивается бизнесменами типа Д. Якобашвили и А. Карачинского.
Абрамовичи и дерипаски уже не капиталисты и никогда ими не были. По своей ролевой макроэкономической функции, по характеру своей деятельности они крупные государственные чиновники, контролирующие бюджетные потоки и распределяющие сырьевую ренту. 
Все вышесказанное относится не только к олигархам, назначенным на свои посты благодаря близости к ельцинскому трону и составляющим сегодня пресловутую Семью. И более близкие к новой власти православные банкиры, разворовывающие госбюджет, и державные чекисты, крышующие мебельные магазины, - такие же чиновники, извлекающие прибыль из эксплуатации приватизированного ими административного ресурса - маленького или не очень маленького кусочка государства. Важны не те или иные персонажи, а наличная суть функционирующей системы. Изгнание Б. Березовского и В. Гусинского ничего не изменило в системе российского капитализма, также как ликвидация многих виднейших представителей коммунистической номенклатуры в 1937-м году оставила неизменной власть этой номенклатуры как корпоративного сообщества.
Три года путинского президентства окончательно развеяли (в том числе, видимо, и у самого президента) иллюзии о том, что ельцинский мутант как-то сам собой рассосется и уступит место динамичной транспарентной рыночной экономике, если только принять в Думе несколько либеральных законопроектов и заменить несколько нехороших иудейских олигархов на хороших православных с окладистыми бородами. Не рассосался, и по-прежнему блокирует модернизацию страны и прорыв ее в постиндустриальную стадию.
Да, будут накапливаться проблемы, нарастать социальное недовольство. Но по крайней мере в краткосрочной перспективе власти правящей "элиты" ничего не угрожает. Потенциал политической энергии общества, похоже, был исчерпан на рубежах 90-х и сменился апатией и глубоким разочарованием в любых формах политической активности. Впечатляющий рейтинг президента часто называют рейтингом надежды. По-моему, наоборот. Это рейтинг безнадежности и безразличия.
Может быть, сценарий "оставить все как есть" не только самый удобный для власти, но и кажется ей самым гуманным. Если метастазы зашли слишком далеко и больной неоперабелен, не лучше ли поместить его в хоспис и прописать анестезирующие старые песни о главном - гимн, звезду, ласковые беседы президента с народом".
"Год великого перелома" . 20 января 2003 года
Вчера
"Доклад Минченко "Большое правительство Владимира Путина и Политбюро 2.0" по жанру не предназначавшиеся, казалось бы, для чужого глаза рабочие заметки и схемы consiglieri мафиозного клана, находящегося на вершине своего могущества и уверенного в своем историческом бессмертии. Прежде всего деловито определяются стратегические задачи бригады на ближайшее десятилетие (Династический этап):
1. Дальнейшая конвертация власти в собственность (через новый этап приватизации, использование бюджетных средств и преференций со стороны властных структур для развития прибыльных бизнесов, создания новых "рент");
2. Обеспечение передачи обретенной в 1990-2000-х гдах собственности по наследству, создание потомственной аристократии;
3. Обеспечение легитимации приобретенной собственности на Западе.
Триада жизненных установок всей поголовно российской правящей верхушки - украсть, передать по наследству, легитимизировать на Западе - разумеется, не открытие Минченко. Об этом писали многие авторы, включая вашего покорного слугу. Напомню, например, статью двенадцатилетней давности "Путинизм как высшая и заключительная стадия бандитского капитализма в России".
Но феномен доклада "Большое правительство Владимира Путина" и его обсуждения рельефно подтверждает все то, что я столько раз говорил о российских "реформаторах".
Узкая группа богатейших чиновников-бизнесменов, которым в течение последних двадцати лет принадлежит реальная политическая и экономическая власть в России, несмотря на крайне плачевные для страны результаты своей деятельности, все еще убеждена в своем священном праве и в своей исторической миссии оставаться и впредь несменяемой и неизбираемой кастой, и требует продолжения банкета.
Cложившаяся в России модель хозяйствования абсолютно неэффективна и ведет к омертвлению всех социальных тканей и необратимой деградации общества. Нет сегодня у страны более острой и неотложной чисто экономической проблемы, чем избавление ее от захватившей в ней государственную власть воровской мафии. Иначе не выжить.
Номенклатурная пуповина, связывавшая в конце 80-х - начале 90-х новорожденный российский капитализм с властью, не только осталась неперерезанной, но и выросла в огромную ненасытную кишку.
Многоуважаемый Евгений Григорьевич Ясин! Где Вы? В последнее время Вы любите часто повторять, что мы за последние два десятилетия решили историческую задачу, построив рыночную экономику, а теперь вот только остается добавить к ней демократические институты. Вы заблуждаетесь, Евгений Григорьевич. Оглянитесь окрест, и душа Ваша уязвлена станет.
Мы, а точнее не мы, а Ваши любимые ученики, построили бандитское государство, а самые талантливые из них органично вошли в головку правящей мафии.
Не может быть никаких творческих импульсов в созданной ими не имеющей ничего общего с рыночной мертвой среде, где вся вертикаль от альфа-Цапка всея Руси до участкового полицая набухла воровскими общаками, закупорившими все социальные лифты.
О какой рыночной экономике может идти речь, когда отсутствует ее фундаментальный институт - частная собственность? Ведь все ваши ученики прекрасно знают, и не только как академические исследователи, но и прежде всего как практикующие собственники, что любая частная собственность в России - от нефтяной компании до продуктового ларька - условна, зависит от лояльности феодальным сюзеренам, даруется и изымается в жестком соответствии с приобретением или потерей условным владельцем административного ресурса.
Замечательна одна любимая "реформаторами" фраза в духе Марии-Антуанетты, которая, конечно же, войдет во все будущие учебники русской истории конца ХХ - начала ХХI века: "У вас ничего не украли. У вас ничего не было".
Она особенно трогательно звучит в контексте бесстрастных откровений доклада "Большое правительство Владимира Путина". За двадцать лет выросло лишенное будущего поколение детей тех, "у кого ничего не украли". И оно только начинает предъявлять свой счет.
Революция, желательно мирная и ненасильственная, настоятельно необходима не только для установления какого-то подобия социальной ответственности, но просто для выживания государства. Эта мафия неспособна к внутренней эволюции.  Фото: Дмитрий Лекай/Коммерсантъ
Евгений Примаков уверен, что угрозы "цветных революций" "в России не существует, несмотря на то что об этом сообщают западные СМИ". Источник: http://www.kommersant.ru/doc/2645293
http://www.vedomosti.ru/politics/news/38218921/evgenij-primakov-prizval-k-federalizacii  14.01.15 http://www.kommersant.ru/doc/2645293
Вчера Евгений Примаков, выступая на заседании "Меркурий-клуба" (организован по его же инициативе), заявил, что Россия потеряла "слишком много времени - четверть века - для проведения реальной диверсификации экономики". Напомнив, что президент Владимир Путин на преодоление кризисных явлений отвел ближайшие два года, экс-премьер (Евгений Примаков возглавлял правительство в кризисные 1998-1999 годы) подчеркнул, что за это время исполнительная власть обязана объявить о проектах реального перехода от сырьевой экономики к экономике с развитием обрабатывающих отраслей и легкой промышленности.
Евгений Примаков уверен, что угрозы "цветных революций" "в России не существует, несмотря на то что об этом сообщают западные СМИ". Однако для решения экономических проблем, уверен экс-премьер, "экономика нуждается в децентрализации". Основные проблемы могут возникнуть именно из-за чрезвычайной централизации всех сфер жизни, в том числе экономики. Реальный федерализм станет одной из главных опор выхода и решения экономических проблем, поэтому как можно больше свобод нужно представлять субъектам федерации. В качестве конкретных мер он предложил правительству вернуться к положениям Бюджетного кодекса 1998 года, когда все доходы по налогам федеральный центр и регионы делили в пропорции 50 на 50.
Особое значение Евгений Примаков придает внешнеполитическому курсу РФ. Он подчеркивает, что ни о какой изоляции России не должно идти речи, и РФ, невзирая на действующие санкции, обязана развивать отношения со всеми странами и Запада, и Востока.
Отдельным вопросом международных отношений экс-премьер назвал урегулирование украинского кризиса. Евгений Примаков уверен, что Россия должна признать украинский юго-восток частью Украины и именно с таких позиций вести переговоры с США и Европой. При этом Крым и Севастополь, по его словам, "не могут быть разменной монетой" в международных переговорах. Ввод регулярных войск РФ на территорию юго-востока Украины он назвал категорически недопустимым. Более того, господин Примаков подчеркивает, что Россия должна держать двери открытыми для США и НАТО в "противодействии настоящим угрозам человечества - терроризму, наркоторговле, раздуванию конфликтов". Такое сотрудничество экс-министр иностранных дел назвал принципиально важным. "Без этого мы потеряем свою страну как великую державу",- подчеркнул он...
Е.М.Примаков, совместно с М.С.Гобачевым и Г.П.Разумовским, составляют "треумвират" на вершине теневого Высшего Политического Руководства политической машины "Андроповского проекта".
 
Реальная политика Кремля или о том, как "Русскую весну" передали "Иудее". Но впереди наша победа!
http://communitarian.ru/personal/profile/user/1/
http://communitarian.ru/publikacii/skrytaya_storona_vlasti/realnaya_politika_kremlya_ili_o_tom_kak_russkuyu_vesnu__peredali_iudee_no_vperedi_nasha_pobeda_09012015/?sphrase_id=26172900#
http://communitarian.ru/publikacii/skrytaya_storona_vlasti/realnaya_politika_kremlya_ili_o_tom_kak_russkuyu_vesnu__peredali_iudee_no_vperedi_nasha_pobeda_09012015/
Реальная политика Кремля или о том, как "Русскую весну" передали "Иудее". Но впереди наша победа!
 

Если игнорировать поток пропаганды, льющийся из официальных СМИ, и трезво оценивать факты, то становится очевидным, что Кремль последовательно сдал Русское восстание против захватившего Киев режима иудо-олигархов. Но это не значит, что "Русские проиграли". Просто нельзя играть с шулерами по их правилам. А формулировать правила самим
 
Многие думающие люди в социальных сетях отмечают, как Кремль последовательно: 
- Отверг возможность (февраль - март) использовать легитимного президента Януковича для сохранения примерно половины Украины в зоне полного и абсолютного российского влияния, с вводом миротворцев по просьбе законного президента. 
- Признал итоги военного переворота в Киеве (по факту, в мае признав намеченные в Киеве выборы: "Шагом в правильном направлении"). 
- Не признал итоги референдума в Новороссии. 
- Не признал власти Новороссии законными властями, и даже "законными представителями народа". 
- Признал избрание военного преступника Порошенко-Вальцмана президентом Украины, легитимным на всей её территории. 
- Поддержал "территориальную целостность Украины". 
- Признал выборы в про-нацистскую Раду, прошедшие в условия диктатуры и уничтожения пророссийских политических оппонентов. 
- Отказался от поддержки непримиримых оппонентов режима иудейских олигархов захвативших власть на бывшей Украине в результате вооруженного государственного переворота. 
- Не ввёл никаких санкций после перехода режима иудо-олигархов к подавлению оппозиции силой, что позволяет безнаказанно вести расправы и сейчас.
Тем самым Кремль сам дал режиму Киева международную легитимность, а также предоставил ему время и все возможности укрепиться и подавить Сопротивление. Кроме того, Кремль:
- Передал Киеву из Крыма самолеты, бронетехнику и корабли флота в значительных масштабах. 
- Поставляет продукцию и изделия для военной промышленности Украины. 
- Отверг возможность (в апреле- мае) поддержать восстание поставками вооружений и получить Новороссию от Харькова до Одессы, тем самым лишив оккупировавших Киев иудейских олигархов военного и мобилизационного ресурса, ради ложной и предательской идеи "федерализации Украины". 
- Не решил вопрос с коридором в Крым, что было осуществимо в тот период "с хода". 
- Обеспечивал "гуманитарные коридоры" для вывода карателей из окружения, де-юре став участником вооруженного конфликта на стороне Киева. 
- Возобновил финансирование киевского режима в многомиллиардных (в долларах) суммах, обеспечив поставки уголя и электроэнергии без всякой предоплаты и по внутрироссийским ценам. Т.е. не только дешевле рынка, но и прокредитовав хазарскую хунту без особой надежды вернуть деньги. Более того, уникальность положения в том, что даже не деньги, а именно поставки угля и электроэнергии спасли оккупантов русского Киева. 
- Позволяет осуществлять перманентную ротацию укрокарателей в Донецком аэропорту. Тем самым, когда оккупационный режим иудо-олигархов осуществляет геноцид русских, боевые действия для войск хунты превратились в "выездное заседание лечебной комиссии". 
В то же время Кремль:
- Плотно подвесил отряды ополчения на крючок снабжения оружием и гуманитарной помощи, которые поставляются в таком количестве, чтобы они находились в постоянной зависимости от текущих поставок. Которые достаточно прервать на короткое время, как ополчение тут же потеряет свою боеспособность - особенно против тяжелого вооружения. 
- Большую часть боеспособных русских бойцов ополчения выпроводил в Россию, а отдельных командиров и вовсе показательно сжёг. 
Совершенно очевидно, что освобождение не то что Львова, Киева, Харькова или Одессы, но и Славянска, Краматорска, Мариуполя, Лисичанска или других городов и сёл Новороссии поменьше - для кремлевского режима не стоит даже в планах. 
Этот список предательства Русского мира можно продолжить. Кроме того, нужно оценить и контролируемую Кремлем "политическую ситуацию" внутри осколков Новороссии, которые так и не объединили, сохранив 2 несамостоятельных анклава. 
С ВЫБОРОВ СНЯЛИ ВСЕХ, КТО ВЫСТУПАЛ ЗА НАЦИОНАЛИЗАЦИЮ ПРЕДПРИЯТИЙ ОЛИГАРХОВ
Совершенно понятно, что "по кремлевской схеме" от возможности избрания в ЛНР и ДНР были отстранены те, кого опасаются иудо-олигархи. Так в ДНР на выборы не были допущены народный губернатор Павел Губарев и местная коммунистическая партия, жестко выступающие за национализацию крупных предприятий. 
Экс-заместитель главы МИД ДНР Борис Борисов в прямом эфире видеоканала Pravda.Ru рассказал и мотивах этого покушения, а также о ситуации в ДНР перед предстоящими выборами. При этом перехватывающие управление кремлевские кукловоды в первую очередь опасались именно наиболее популярного политика Павла Губарева, на которого незадолго до выборов устроили покушение. Его выдавливание из выборного процесса сделал процесс "выборов" просто нелегитимным.
Так же немаловажен и национальный состав кандидатов, которых Кремль всё же допустил до "выборов": 
ЛНР
ДНР
Игорь Плотницкий, действующий глава ЛНР
Олег Акимов, руководитель профсоюзов 
Лариса Айрапетян, глава минздрава 
Виктор Пеннер, предприниматель
Александр Захарченко, действующий глава ЛНР 
Юрий Сивоконенко, ветеран "Беркута", депутат ВС ДНР 
Александр Кофман, вице-спикер парламента Новороссии, (сотрудник банка "Надра", принадлежащего семье Сигаль, затем "авторитету" Семену Могилевичу и Д.Фирташу)
Нацсостав региона: 
русские (великороссы +малороссы) - 97,01% 
армяне - 0,26% 
евреи - 0,1%
Нацсостав региона: 
русские (великороссы +малороссы) - 95,1% 
евреи - 0,18%
Нацсостав кандидатов: 
2 еврея (50%) 
1 армянка (25%) 
1 русский (25%)
Нацсостав кандидатов:
2 русских (66%) 
1 еврей (33%)
Особенности: в администрации области И.Стрелкову-Гиркину так и не позволили сделать "зачистку", таким образом, сохранив "старые кадры"
Особенности: частичную зачистку "старых кадров" все же удалось провести
В результате, главой ДНР стал Захарченко, русский. Главой ЛНР стал Плотницкий, представляющий - "малый народ", группу олигарха Ефремова и местных криминальных авторитетов. Впрочем, дело не только в национальности, но в принципе отбора и готовности исполнять указания кураторов. 
Захарченко - так же не "народный", не самостоятельный политик, кандидатуру которого назначили кремлевские кураторы при согласовании с Ахметовым. Захарченко отличился изъятием тяжелого вооружения у "Славянской бригады", а так же арестами и выдворением "людей Стрелкова". Прошедшие выборы являются фикцией, призванной легимитизировать ставленников Кремля в правительстве, якобы подкрепив их "народной поддержкой".
Впрочем, пока ситуация в ДНР всё же "чуть лучше" ("пока лучше"?), чем в ЛНР, где почти сразу после выборов начались -
УБИЙСТВА РУССКИХ КОМАНДИРОВ И ОПОЛЧЕНЦЕВ
Так в самом начале января вместе с 6 товарищами из ручных огнеметов был сожжен командир ДШРГ "Русич" Александр Беднов (позывной "Бэтмен"), объявленный "врагом народа", "незаконно лишавшим свободы" и "пытавшим пленных с применением оружия", и пр. Видимо, оружие и захват пленных Десантно-Штурмовой Разведывательной Группой ополчения в условиях боевых действий "незаконны". А тот факт, что в это время "главы республик" кидали в подвалы депутатов своих же Верховных Совета - это "в порядке вещей". 
Кроме того, о какой "законности" можно говорить, если законов попросту нет. Даже Конституцию, по словам Борисова, переписывали несколько раз "в угоду политическому моменту", и эти тексты никто не принимал. 
Ликвидировали боевого командира ДШРГ Беднова по приказу "главы ЛНР" Плотницкого, не принимавшего участие в боевых действиях, и имеющего негативную репутацию среди ополчения, зато участвующего в в переделе собственности. 
Так в ЛНР образовался "малый кагал" в лице Плотницкого и его официального советника - изображавшего "соперника на выборах" Виктора Георгиевича Пеннера, 1965 г/р, бывшего совладельца МЧП "Полипласт", имевшего в 2009 году годовой оборот в 63 млн. гривен. Согласно тому же источнику, вторым владельцем "Полипласта" в то время являлся Александр Спасский - друг "Бэтмена". Спасский активно помогал ополчению, предоставив свой дом для проживания бойцов ДШРГ Беднова. Который, в свою очередь, пытался не допустить полного контроля Пеннера над экономикой ЛНР.
Пеннер, который в свое время "вывел деньги" из "Полипласта", в том числе не выплатив и зарплаты рабочим (2 млн. гривен), тогда же проиграл имущественные суды Спасскому. После создания ЛНР, пользуясь дружбой с Плотницким, Пеннер не только решил раздавать лицензии на ведение предпринимательской деятельности, но захватывал то, что у него давно было отсужено. Таким образом, в устранении Беднова у "группы Плотницкого" был и личный, "экономический" интерес. Так же немало важно, что неоднократно судимый В.Пеннер, ранее входивший в окружение местного криминального авторитета В. Доброславского, сохраняет и тесные контакты и с Киевом вывозя уголь на контролируемые хунтой территории. При этом Плотницкий вынуждает ополчение допустить украинских специалистов к восстановлению железнодорожного моста, чтобы начать вывозить уголь составами на "украинскую" территорию.
Кроме того, нужно учитывать, что за неделю до своей гибели Беднов дал приказ о создании наружной рекламы, посвященной Новороссии. Начали появляться листовки и граффити с содержанием не в поддержку ЛНР, а в поддержку Новороссии в целом. После его убийства тема Новороссии в ЛНР оказалась под запретом.
Таким образом, Беднова/"Бэтмена" убил режим, состоящий из поддерживающего контакты с Киевом "авторитетного предпринимателя" Пеннера, и ставленника олигархии и преступных групп Плотницкого, который отдал приказ на сожжение группы Беднова "наемнику" Евгению Вагнеру, "отставному" сотруднику спецназа МВД РФ (на котором, по сути, и держится "незалежный кагал Плотницкого"). 
Не менее показательно, что "генпрокурором ЛНР" стал некий Заур Исмаилов, который прокомментировал убийство полковника Беднова соответствующим образом, призвав граждан, которые "пострадали от действий бандитской группировки Бэтмена" обращаться в "Генеральную прокуратуру ЛНР". 
Позже один из сотрудников "прокуратуры Исмаилова" сообщил, что "все отряды ополчения, которые не вошли в состав "Народной милиции", будут считаться незаконными вооруженными формированиями". Он так же сообщил, что Беднов был уничтожен на дороге, поскольку "незаконно владел оружием", а так же якобы отказался сдаться. Призванный "защищать закон" прокурорский работник никоим образом не пояснил, почему Беднова и сопровождавших людей сожгли из ручных огнеметов, вместо того, чтобы спокойно арестовать Беднова часом раннее, когда он без оружия находился на совещании в Луганске, - в ситуации, когда сопротивление исключено.
Нет сомнения, что продвинувший Исмаилова на должность "местного законника" (при отсутствии местных законов, в том числе закона о прокуратуре) кремлевский куратор Асланбек Дудаев/Сурков был в курсе операции по ликвидации русского командира, - тем самым, выступив как против создания единой Народной Республики Новороссии, так и против "Русской весны" в целом. 
СИТУАЦИЯ В ДНР
- несмотря на сомнительные качества Захарченко, как мы определили выше, всё же отличается "чуть в лучшую сторону". Кстати, скорее всего, благодаря частичной зачистке, которую всё же удалось осуществить И.Стрелкову/Гиркину, когда после выхода из окружения он попытался создать крепкий тыл. Кроме того, он поддерживался "русским олигархом Малофеевым". Который, при всей своей скандальной репутации, всё же пытается быть православным. 
Этим же можно объяснить и разницу в выборе символики на гербах - когда в ДНР в качестве герба приняли Российского двуглавого орла (однако в ходе многократного переписывания текста Конституции "новые власти" отказались от Православия в качестве государственной религии). В символике же ЛНР "незалежный раввинат" Плотницкого-Пеннера решил поиграть на "ностальгии по советскому прошлому", используя символы, приобретшие антихристианский смысл в начале ХХ века. Ну, и вывешивая "солнцеликого" рядом со своими физиономиями (см. произведение кремлевского агитпрома в начале статьи)
"ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ ВАКАНСИЯ - БЕРИТЕ ТОЛЬКО ЕВРЕЯ"
Между тем, в ДНР нужно обратить особое внимание на активно продвигаемого кремлевскими СМИ А. Кофмана, который является ставленником олигархической группы Фирташа-Могилевича, имеющей некоторые противоречия с Киевом. Впрочем, противоречия есть только с группой "бешеных" - организаторов геноцида русских Коломойского-Капительман/Тимошенко, при сохранении связки с "умеренными" (если можно так сказать) военными преступниками Вальцманом-Гройсманом. 
Кроме того, сидящий под арестом Фирташ (в Австрии) и разыскиваемый ФБР Семен Юдкович Могилевич имеют более тесные контакты с зятем Кучмы - Виктором Пинчуком(приятелем Михаила Фридмана, Альфа-банк, с которым вместе с Ходорковским они и профинансировали "Марш мира" в Москве). Так же Фирташ и Могилевич имеют "исторически тесные связи" с МИ6, Газпромом и кремлевской администрацией, включая Суркова/Дудаева. 
Именно эти связи объясняют постоянное появление Кофмана на телепередачах у члена Президиума Российского Еврейского Конгресса В. Соловьёва /Мининсковского-Шапиро/, который в 1980-86 гг. учился в Московском институте стали и сплавов. В том же институте на курс младше учились В.Сурков/Дудаев и М.Фридман, с которыми Соловьёв знаком с 1981 года.
Кофман, возглавивший Министерство иностранных дел ДНР, в интервью порталу "Лехаим" рассказал, что в молодые годы был сотрудником макеевского отделения "Сохнута", что, впрочем, по его мнению, не делает его иудеем. "Я считаю себя человеком совершенно светским, более того, по иудейским законам я, наверное, не являюсь иудеем, да и себя таковым не чувствую. Вообще, не отношу себя ни к одной из религий. Не могу сказать, что я атеист, скорее я агностик, - рассказал он в беседе с израильским журналистом, добавив, что - не мог бы соблюсти и 10 христианских заповедей, не говоря уже о 613 иудейских". Так же он пояснил и свою мотивацию: "Я отдаю себе отчет в том, что Израиль целиком и полностью зависит от США... я искренне боюсь за своих собратьев-евреев. Это плохо для них закончится...". 
И хотя нам внушают, что "не толерантно" говорить о национальном составе органов управления правительства, однако нет сомнения, что в целом про-олигархическая политическая верхушка обеих республик была сформирована кремлевскими режимом по "проверенному рецепту "интернацинализма"": "Если у вас есть вакансия - берите только еврея. Если не можете сделать этого, ликвидируйте должность. Если не можете сделать ни того ни другого - берите азиата...". (О.Платонов, "Терновый венец России. Катехезис еврея в СССР")
"ТАКИ НАШ ЧЕЛОВЕК В АДМИНИСТРАЦИИ": С.ИВАНОВ, КАК ИНСТРУМЕНТ ПУТИНСКОЙ ОЛИГАРХИИ
При этом не нужно забывать, что над Сурковым стоит глава администрации президента РФ Сергей Иванов, который в своем интервью заявил, что Россия признает выборы в Верховную Раду на Украине, обозначив отношение и к ситуации в Новороссии: "Мы хотим, чтобы Украина вошла в какое-то нормальное, цивилизованное русло, чтобы это было не враждебное России государство, которое способно само себя содержать... после этого начнется какой-то процесс склеивания и возвращения ситуации на Украине в какое-то удобоваримое русло".
В своем ЖЖ Борис Борисов прямо сказал, что в "партии слива" одна из главных фигур - Иванов, подчиняющийся ему Сурков, и "прислушивающийся" к ним посол Зурабов (при непротивлении Лаврова). За ними - могучая тень Газпрома, ВЭБа, Сбербанка, администрации президента и правительство при полной поддержке премьера Медведева. Но именно Иванов там главный, и именно он ведет ключевые переговоры с Киевом. Конкретно - с руководителем администрации Вальцмана - медиамагнатом и "очень дипломатичным харьковским евреем" Борисом Ложкиным.
В этой схеме глава администрации президента РФ С.Иванов по определению исполняет поручения своего шефа - "согласно штатного расписания". Как мы помним, именно Путин не раз говорил, что Россия заинтересована в Единой Украине, публично заявляя, к примеру, что считает Краматорск "украинской территорией". 
В упомянутом нами выше интервью "замминистра ДНР" Б.Борисова он справедливо назвал "Минские мирные соглашение" предательским сговором. При этом не Сурков, и не Иванов, а их прямой руководитель Путин официально является автором и инициатором данной "мирной" инициативы. Что не удивительно - когда в конце марта-начале апреля Финансовая разведка Казначейства США вычислила схему по выводу "неких капиталов" на $104 млрд. из казначейских обязательств Минфина США. Впрочем, кроме этих денег, Путин боится потерять и опору среди 135 олигархических семей, контролирующих большую часть ресурсов России, поскольку по сути он является представителем именно их интересов, - до недавнего времени 15 лет удачно изображая "радетеля народных интересов". 
Но надев скромный коричневый свитерок и отправившись на Рождество в Воронеж, где проживает часть из сотен тысяч беженцев из разрушенного Донбасса, Путину не скрыть тот факт, что именно действия Кремля внесли настоящий раскол в русское освободительное движение Новороссии, сделав невозможным в нынешнем формате как создание единой армии и единого военного руководства, так и создание единого государства. Действуя через своих марионеток, Кремль всячески саботировал процесс создания единой Народной Республики, - страшно боясь, что ставшее реальной силой Русское ополчение начнет национализацию предприятий, оторвав иудо-олигархат от кормушек и от власти - в том числе и в России. Создание Новороссии невозможно, поскольку оно разбудит Русских и в России. 
Поэтому то, что сейчас происходит в данный момент в Новороссии, является развитием олигархической контрреволюцией, в которой с помощью инструментов в виде Захарченко и Плотницкого, была захвачена власть в восставших русских республиках. 
В целом безрадостная картина в Новороссии является вторичным отражением уродливой системы власти "избранных", сложившейся как в Москве, так и всем "цивилизованном мире", за мифологемами которого скрывается олигархическая диктатура. Наиболее неприкрыто её суть вылезла в действах сегодняшнего киевского режима, спустившегося ещё ближе к аду "их мирового порядка". 
Поэтому переход отношений кремлевской и киевской иудо-камарилей от "стадии борьбы" в "стадию договоренностей" выглядят угрожающе. И дело даже не только в том, что в настоящий момент правящие верхушки дружно пытаются стереть все признаки Народных Республик, но и в том, что жизни русских Новороссии (да и сведенной с ума остатков бывшей Украины), превращены в разменные монеты в играх иудо-олигархии, а созданные ими псевдореспублики - в инструменты давления и торговли. 
Чтобы задавить недовольных и выполнить задачу по окончательной деконструкции "Русской весны" через исполнение пунктов "путинского Минского сговора", они уже похищают людей, выбивая из них показания, совершают покушения на народных лидеров, разоружают восставших, изгоняя и убивая лучших русских командиров. Т.е. ничем не отличаясь от оккупационного режима иудейских олигархов в Киеве. Разве что, позволяют говорить по-русски. 
При этом наиболее боеспособных ополченцев бросают на наиболее боеспособных "нацгвардейцев", ради их взаимоуничтожения к удовольствию кремлевского и киевского режимов. Именно это сейчас и происходит в находящемся в полном окружении аэропорту Донецка, где на борьбу с отрядами Гиви и Моторолы постоянно подвозят "свежих укров" и боеприпасы. 
Если люди Донбасса всё же хотят отстоять свою независимость и построить свою Народную Республику Новороссия (о чем мы писали весной и в начале лета), сейчас всё же есть шанс сыграть на противоречия . 
Многие сейчас призывают делать то, чего так боятся в Кремле и от чего предостерегают охранители - идти и силой оружия вышибать марионеток Захарченко и Плотницкого из власти, разоружая их боевые отряды и арестовывая полевых командиров, поставленных "олигархами". А затем проводя публичные суды и обнародуя сведения о подковерных договоренностях и играх Кремля и Киева. 
Для того, чтобы это сделать, нужны как минимум три условия - воля, привлекательная идеология и организационная сила. Волю и организационные способности Русская весна показала. Дело за идеологией. Хотя бы потому, рыцарь, убивший дракона, сам превращается в дракона - имея те же правила. 
Военная победа всегда важна, но она не является гарантом политического успеха, поскольку, ведя войну, всегда надо иметь в виду характер послевоенного обустройства. 
 
Высокий Коммунитаризм, как Русская идея. 
Возврат к списку
 
 
Выступление Ю.В. Примакова на презентации книги В.З. Роговина Конец означает начало
Юрий Примаков
18 июля 2002 г.http://www.wsws.org/ru/2002/jul2002/prim-j18_prn.html
Юрий Витальевич Примаков является сыном командарма Виталия Примакова (1897-1937), героя Гражданской войны и создателя красного казачества, который был расстрелян Сталиным в годы Большого террора. Следующее ниже выступление было сделано Ю.В. Примаковым на собрании 15 мая в Москве, которое было посвящено русскому марксистскому историку и социологу Вадиму Захаровичу Роговину. 
Нельзя изучать закономерность процессов, которые привели к саморазрушению СССР, не очистив историю нашей страны от мифов и легенд, создававшихся в продолжение десятилетий теми, кто обслуживал правящий класс СССР - партократию. Одной из самых важных и опасных легенд был миф об оппозиции. Этот миф запрещал изучение и ознакомление с трудами и высказываниями деятелей оппозиции, и в первую очередь с работами Л.Д. Троцкого - одного из создателей и защитников Советской республики. Нелепость ситуации добавляло то, что все остальное население планеты прекрасно знало или могло знать, что происходило на территории бывшей Российской империи в течение ХХ века, но жителям Советского Союза знать свою историю было запрещено. 
Вадим Захарович Роговин совершил удивительный подвиг, создав за короткое время многотомную эпопею борьбы инакомыслия в СССР за право создать государство трудящихся, а не партийных бюрократов. Использование ранее недоступных трудов Троцкого позволило определить те возможные пути развития страны, от которых Сталин сознательно отказался, ибо стремился создать тираническое самодержавие, а не республику свободных строителей нового общества. Разложение общества, коррупция, воровство, конформизм, лакейство перед лицом власти, - все это те тяжелые последствия, которые оставила после себя "сталинская гангрена", поразившая страну. Сталинизм по существу вел непрерывную войну против всех народов СССР. 
Роговин был тяжело болен и тем не менее, преодолевая нечеловеческие страдания и трудности, он успел сделать то, что не удосужились или не в состоянии были сделать до сих пор десятки вполне благополучных отечественных историков и социологов. В этом, очевидно, сказывается и разница в гражданской позиции, в чувстве долга.
Отказ, отмежевание от собственной истории, от уникального исторического опыта СССР, предание анафеме всего, что было сделано после Октября 1917 года - результат деградации общественного сознания. Попытка создать справедливое социальное общество была и будет важнейшим историческим событием в истории всего человечества. Необходимо продолжить ту работу, которую начал Вадим Захарович, и продолжить ее именно в России, ибо, если нас и в этих трудах опередят иноземцы, нам чести не прибудет. Огромный вклад в эту работу внесли близкие Вадима Захаровича: его жена Галина Ивановна Валюженич-Роговина, его отечественные и зарубежные друзья. Без них не было бы положено начало этим необходимым всем людям трудам, борьбе за сохранение нашего подлинного исторического наследства.
Смотри также:
Вадим Роговин
К началу страницы 
МСВС ждет Ваших комментариев: wsws-ru@gleichheit.dewsws-ru@gleichheit.de
љ Copyright 1999-2015,
World Socialist Web Site 
Презентация 7-го тома исторического исследования В. Роговина состоится в Москве
14 мая 2002 г.
Роговин В.З. Конец означает начало. М., 2002. - 480 с.
Начало в 15.00. Вход свободный.
МСВС ждет Ваших комментариев: wsws-ru@gleichheit.dewsws-ru@gleichheit.de
http://www.wsws.org/ru/2002/mai2002/rog7-m14_prn.html
В конце апреля в Москве вышел из печати 7-ой том исторического исследования Вадима Роговина Была ли альтернатива? под заглавием Конец означает начало. Эта книга посвящена событиям 1939-1941 годов и охватывает три основные темы: положение в Советском Союзе после завершения Большого террора и до вторжения гитлеровских армий в СССР; международные отношения этого периода, в особенности, между нацистской Германией и сталинским режимом; обстоятельства убийства Льва Троцкого в Мексике в 1940 году.
Книга Конец означает начало завершает многотомное исследование, которому В. Роговин посвятил последнее десятилетие своей жизни: написание истории марксистской оппозиции сталинизму в Советском Союзе между 1923 и 1940 годами. 
Первый том этой серии под названием Троцкизм : Была ли альтернатива?, освещающий события 1922-1927 годов, появился в 1992 году. Второй том Власть и оппозиции (повествующий о событиях 1928-1933 гг.) вышел год спустя.
Затем были опубликованы: Сталинский неонэп о периоде 1934-1936 годов и книги 1937 год и Партия расстрелянных, где описывается кровавая драма подготовки и осуществления Большого террора 1937-1938 годов, приведшего к физическому уничтожению в СССР всего старого поколения большевистской партии, а также целого слоя социалистически мыслящих рабочих и интеллигенции. 
Предпоследний, шестой том исследования под названием Мировая революция и мировая война (события 1938-1940 годов) появился в августе 1999 года.
Труд В. Роговина представлен теперь в полном объеме и может быть охарактеризован как целое. Он не имеет аналогов в современной российской и мировой исторической науке как по охвату материала, так и по глубине представленного в ней исторического анализа. Автор противостоит тому общепринятому как в либерально-антикоммунистической, так и в традиционно-сталинистской историографии представления, согласно которому Сталин и созданным им режим были естественным и неизбежным продуктом Октябрьской революции и большевизма. Основываясь на многочисленных фактах и источниках, ставших доступными в том числе после частичного открытия бывших советских архивов, В. Роговин показывает, что сталинизм был не продолжением, а отрицанием традиций и духа международного революционного движения первой половины XX столетия, нашедшего в русском большевизме свое наиболее яркое проявление.
Возвышение Сталина было не закономерным продуктом революции Октября 1917 года, а результатом ее контрреволюционного перерождения, вызванного как задержкой пролетарской революции в Европе, так и культурно-экономической отсталостью молодой Советской республики. На почве изоляции и отсталости в СССР выросла новая социальная прослойка советской бюрократии, создавшая себе материальные привилегии на почве национализированной собственности. В продолжение 1920-30-х годов эта новая бюрократия, во главе со Сталиным, постепенно сумела захватить власть в свои руки, задушить ростки рабочей демократии и, в конечном итоге, физически расправиться с кадрами старых большевиков-революционеров, которые представляли для нового режима смертельную опасность.
Описывая в деталях этот процесс контрреволюционного перерождения, Вадим Роговин, однако, далек от мысли рассматривать его под углом зрения фатальной неизбежности. Напротив, он исследует многообразное и противоречивое сцепление внутренних и внешних обстоятельств, которые позволили Сталину одержать верх. Роговин показывает, что сформированная в 1923 году Левая оппозиции под руководством Льва Троцкого, даже в самых тяжелых условиях полицейских преследований и репрессий обладала политическими возможностями переломить ход событий. Вера советских рабочих и интеллигенции в перспективы социализма и растущее массовое недовольство новой привилегированной аристократией были той основой, которая могла снова дать перевес революционным силам, вернуть трудящимся контроль над рычагами власти и возродить демократическую атмосферу и традиции пролетарской солидарности, определявшие характер Советской республики в первые послеоктябрьские годы.
В. Роговин говорит о социалистической "альтернативе" сталинизму не с точки зрения отвлеченных понятий и надежд. Он исходит из основ социально-политических отношений советского общества, которые настоятельно требовали как демократического участия самых широких масс в управлении хозяйством, так и смелой революционной политики на международной арене. Сопротивление, которое сталинистская бюрократия оказывала этим тенденциям, породило тотальные формы государственного насилия, провоцировало постоянные провалы и трудности в экономическом развитии, а за пределами СССР вызывало волны контрреволюционных предательств и преступлений.
События 1991 года и распад Советского Союза, который был организован самыми высокопоставленными функционерами сталинистского режима, полностью подтвердил, пусть и в отрицательной форме, тот социально-исторический прогноз, который был сделан Троцким и полностью разделяется В. Роговиным. Троцкий писал, что если советский рабочий класс окажется неспособен свергнуть власть новой бюрократической касты, то она неизбежно реставрирует капитализм и разрушит СССР. 
Автор не успел самостоятельно подготовить заключительный, 7 том, своего исторического исследования к печати. В сентябре 1998 года Вадим Роговин умер от ракового заболевания, с которым мужественно боролся в продолжение нескольких лет. В предисловии к книге вдова В. Роговина, Галина Валюженич-Роговина, пишет:
"Название этой книги символично и многозначно. Вадим искренне верил, что с крахом и развенчанием сталинизма и сталинских режимов появится реальная возможность объединения людей на основе истинно большевистских идей, продолжением которых в современном мире является троцкизм. Именно поэтому главным смыслом своей жизни он считал восстановление правды о тех, кто боролся ос сталинизмом".
"Это и своего рода ответ на действия Сталина, который мобилизовал колоссальные усилия на физическое уничтожение своего главного политического и идейного противника, считая, что, только убив Троцкого, он сможет заглушить обличающий его в предательстве голос, убить сами идеи, генерируемые и отстаиваемые Троцким, свести на нет его влияние на международное коммунистическое движение".
Подчеркивая символический смысл названия последнего тома для судьбы самого автора, Г. Валюженич-Роговина говорит:
"Момент его ухода из жизни совпал с мировым признанием значимости его исторического исследования, его концепции развития самого драматического периода нашей истории. Его книги переводятся и издаются во многих странах мира. Его лекции и вступления за рубежом собирали многотысячные аудитории. Обладая даром высокого ораторского искусства, он завораживал слушателей. Страстность его выступлений и глубина знаний будили сознание и интерес к тому, о чем он говорил. Магическая сила его воздействия на слушателей, на мой взгляд, обусловливалась еще и тем, что он идентифицировал себя с теми людьми из левой оппозиции, правду о которых он хотел восстановить в исторической памяти народа".
Огромный вклад, сделанный Вадимом Роговиным в понимание и объяснение советской истории, стал в значительной степени результатом его интенсивного и весьма плодотворного сотрудничества с современным мировым троцкистским движением. Не случайно автор посвятил этот том Международному Комитету Четвертого Интернационала.
Презентация книги Конец означает начало состоится в Москве 15 мая  2002 г. в Институте развития прессы (Тверской бульвар, 20). 
Начало в 15.00. Вход свободный.
МСВС ждет Ваших комментариев: wsws-ru@gleichheit.dewsws-ru@gleichheit.de
Из неопубликованных работ Вадима Роговина - Политические перевертыши
28 мая 2002 г.
Ниже следует текст интервью, данного В.З. Роговиным в 1994 году. Он опубликован в вышедшем недавно 7-м томе его исторического исследования Была ли альтернатива? (Конец означает начало, М., 2002, с. 367-373). 
Вопрос: До сих пор для многих остается загадкой такой феномен, как превращение наших главных идеологов коммунизма в ярых антикоммунистов. Как могли люди, стоявшие долгие годы у власти и преданно служившие идеалам социализма, в одночасье радикально изменить свои взгляды? Можно, наверное, понять позицию молодого человека, ищущего и меняющего свои убеждения. Но как объяснить повальное "прозрение", перерождение людей уже почтенного возраста, столь маститых коммунистических идеологов, как Яковлев, Ельцин, Шеварднадзе и многих других? 
- Внешне подобное явление, действительно, может показаться удивительным. Ибо в таком массовом масштабе оно не встречалось в истории никогда. Можно вспомнить такого политического перевертыша, как Фуше, прошедшего путь от якобинца до наполеоновского и затем королевского министра. (Этот путь ярко описан Цвейгом.) В нашей новейшей истории к политическим перевертышам можно отнести, например, правых меньшевиков - Андрея Вышинского и Давида Заславского, занимавших ярко антибольшевистскую позицию, которые в годы расцвета сталинизма стали самыми ярыми его защитниками. Впрочем, этому можно найти объяснение. Ведь Сталин к середине 30-х годов осуществил в стране антибольшевистский, контрреволюционный переворот, оставив на вооружении лишь псевдомарксистскую фразеологию, камуфлирующую суть этого переворота. Для многих это было очевидным уже в то время. Об этом писали французский писатель Андре Жид, эмигрант-философ Федотов и другие.
Политические процессы 30-х годов были связаны с обвинением старых большевиков в стремлении к реставрации капитализма, в контрреволюции и т.д. Но чтобы убедить миллионы людей в нашей стране и за рубежом в возможности такого рода перерождения старых большевиков, нужны были колоссальные усилия сталинской пропагандистской машины, система инквизиторских пыток.
Сегодня такое массовое перерождение стало явью. И то, что было самым позорным для большевика 30-х годов, является предметом гордости для видного партократа 80-х годов.
На самом деле такое массовое перерождение объяснить несложно, если хорошо знать нашу историю. Для того, чтобы утвердить новый режим - противоположный по своим принципам большевизму, Сталин почти полностью уничтожил 2 поколения истинных большевиков. Они были не только истреблены физически, Сталину удалось выжечь в сознании народа сам большевистский дух, менталитет. Это было одной из главных задач большого террора. На смену уничтоженному поколению пришла новая генерация тогда еще совсем молодых людей, не имевших никакого политического прошлого. Людей, способных к безукоризненному исполнительству, готовых к беспрекословному послушанию и покорному выполнению любых предначертаний вождя, не задумываясь особо над их оправданностью, нравственностью или безнравственностью. Своим вхождением во власть и полученными вместе с ней неснившимися им благами и привилегиями они были полностью обязаны Сталину. Преданность этого поколения Сталину была скреплена кровью тысяч людей - жертв инквизиторского движения, борьбой с левой оппозицией. Именно поэтому у них никогда не было заинтересованности и желания идти в разоблачении Сталина до конца, стремления разобраться в истинных причинах драматической внутрипартийной борьбы, в восстановлении исторической правды.
Сталинские выдвиженцы продержались у власти почти полвека. Они очень не хотели отдавать свою власть молодым. Если кто-то из молодых и мог в годы застоя проникнуть в высшие эшелоны власти, то это были люди, зарекомендовавшие себя прежде всего угодничеством к вышестоящим, беспринципностью, лицемерием. Этими же качествами надо было обладать, чтобы продвинуться в этой структуре власти. Таковы были правила игры. Я вспоминаю, как в 1976 году многие пожимали плечами, читая речь Шеварднадзе на XXV съезде КПСС в адрес здравствующего Брежнева. Он произносил такие панегирики и такие подобострастные слова, что даже людям, привыкшим к восхвалениям первого лица, это выступление показалось просто неприличным. Самая страшная черта нашего режима - всевластие первого лица, сохранялась у нас все годы.
Через 2,5 года после объявленной перестройки достаточно было одному человеку на Октябрьском пленуме довольно сумбурно выступить с критическим замечанием в адрес генсека, как 26 членов ЦК единогласно заклеймили его чуть ли не как врага партии. Самым большим криминалом выступления Ельцина была правда о том, что слишком многие восхваляют нового генсека. Вот мера смелости Ельцина и мера принципиальности людей, которые сейчас его поддерживают. Но не успел умереть один культ - Горбачева, как стал формироваться другой - Ельцина, в восхвалении которого те же люди внесли свой непомерный вклад.
Большевистский менталитет, как я уже отметил, был выжжен в нашей стране огнем инквизиторского движения. Разумеется, сохранялось много людей, которые искренне были привержены принципам социализма, сохраняются они и сейчас. Но без преувеличения можно сказать, что чем выше по политической лестнице иерархии, тем меньше было таких людей. Обязательные ритуальные слова о коммунизме, советском образе жизни, Ленине, Октябрьской революции и т.д. были необходимы партийной номенклатуре для прикрытия своей власти, привилегий, для обмана народа. 70-80-е годы были годами нравственного разложения правящего слоя. Время непомерного разрастания коррупции, захватившей все этажи власти. Партократия, озабоченная прежде всего сохранением доставшихся ей привилегий, сращивающаяся с коррумпированными, мафиозными структурами, в основной своей массе составляла новый предкапиталистический слой.
Естественно, что так же как и у теневиков, у нее было стремление освободиться от пут советской законности и сделать свои привилегии не только пожизненными, но и наследственными. Превратиться из распорядителей средствами производства в ее законных владельцев. Стремление вложить накопленные богатства (за счет официальных привилегий, коррупции, взяточничества) в дело, то есть стать капиталистами. Для удовлетворения их дальнейших вожделений, притязаний, хищнических аппетитов нужна была смена общественного строя. Они уже были в состоянии готовности трансформировать его.
И неудивительно, что при первой серьезной встряске, которую представляла собой перестройка, эти люди превратились в рьяных защитников капиталистического строя. И видя, что в народе несмотря на все усилия пропаганды, пытающейся дискредитировать все социалистические ценности, в очередной раз фальсифицировать нашу историю, сохраняется вера в коммунистические идеалы, социалистические принципы, они ведут свою антикоммунистическую атаку с куда большим остервенением, нежели защищали дежурными фразами социализм, которому в сущности никогда не были верны. Такие ценности как социальное равенство, справедливость, интернационализм, коллективизм для них представляют сегодня объект открытого циничного осмеяния и глумления.
С изменением общественного строя вполне естественным было ожидать, что лидирующие посты займут люди, которые на протяжении многих лет открыто противопоставляли себя существующему режиму, выступали против ненавистного им строя, за что одни поплатились свободой, другие вынуждены были эмигрировать. Однако почти ни один из тысяч диссидентов, оказавшихся по политическим мотивам за рубежом в 70-80-е годы, не вернулся в страну, где у них, казалось бы, были все моральные права на рычаги власти. Сравните это с ситуацией 1917 года, когда почти все революционеры-эмигранты, проживавшие за границей десятки лет, бросились в свою страну, где был устранен ненавистный им царский режим. Из благополучных стран, оторвавшись от мирной почвы Америки, Швейцарии, они ринулись в Россию, где шла война, назревал пожар...
Можно, например, не соглашаться со взглядами нынешнего президента Чехословакии Гавела, но нельзя не воздать ему должное за то, что придя к власти он имел определенную систему убеждений защищал ее, страдал, находился за свои взгляды в тюрьме. Мне кажется много спорного в позиции Джиласа. Но я вижу в его работах поиск идеи. За свои убеждения он поплатился тем, что превратился из югославского партократа в узника этого режима.
Однако странное дело, у нас на вершине власти почти во всех республиках оказались не только бывшие коммунисты, а именно партократы, аппаратчики, члены бывшего Политбюро, защитники бывшего строя, для которых малейшее отклонение - шаг вправо, шаг влево - от генеральной линии был абсолютно невозможен. И это лишь подтверждения того гниения, разложения, а не перерождения даже, которое претерпела правящая партократия. Изменение их мировоззрения можно объяснить лишь конъюнктурными соображениями. Для бюрократов сталинского и послесталинского призывов идейная сторона жизни никогда не имела никакого значения. Иначе чем можно объяснить, скажем, такой факт, что человек, возглавлявший долгие годы отдел идеологии в ЦК КПСС, к концу шестого десятка лет собрался духом перечитать труды Маркса и Ленина и обнаружил в их мировоззрении колоссальные изъяны, проявления аморализма и т.д. Если бы это был схимник, который первый раз прочел Маркса, можно было бы оправдать это невежеством. Но ведь Яковлев осуществлял контроль над всеми марксоведами страны, ему по службе надлежало должным образом знать Маркса, Ленина.
Как можно серьезно верить его прозрению? Разве он предъявляет новые документы, новые аргументы, новую систему доказательств? Он и ему подобные просто бездарно механически перепевают то, что говорили идеологи русской эмиграции. Они кромсают Бердяева, выбирая у него отдельные фразы, критикующие большевиков, и не замечают рассуждений, в которых он воздает должное большевикам, идеям социализма, Ленину. Диалектика, гибкость, подвижность мысли, характерная для такого яркого мыслителя, как Бердяев, им абсолютно недоступна. Они берут на вооружение лишь то, что служит их сегодняшним, прагматическим задачам. Но таково было отношение к науке и марксизму у Сталина и таково отношение всех малоинтеллигентных людей.
На партократах, управлявших нашей страной, лежит ответственность за девальвацию идей, которым они служили. Именно они определяли и формировали марксистское учение. Как научное мировоззрение марксизм требовал непрерывного развития, обогащения, пересмотра каких-то принципов. А вспомните, как изучали у нас труды классиков. Препарируя по отдельным строчкам, страничкам, не стимулируя дискуссий, обсуждений, не будя мысль, прерывая дух сомнения. Ученье насаждалось как догма. Так религиозному человеку преподносится святое писание, незыблемость истин которого не может быть спорной. И это называлось научным мировоззрением. Что удивительно, идеологи, которые внесли лепту в формирование такого научного мышления, сами откровенно признавались, что они просто-напросто верили и Сталину, и Хрущеву, и Брежневу. Как слепые котята. Но эти люди должны были знать, сопоставлять, анализировать. Слишком большая на них лежала ответственность, чтобы обременять себя слепой верой, а не знанием. Но и после того, как они поменяли свои знаки с "+" на "-", их позиция "верующих людей" не изменилась. Они опять же относятся к Марксу, Ленину не как к людям, способным ошибаться, менять взгляды на конкретные положения в зависимости от изменения исторической обстановки, а как верующий относится уже к ереси, противоположной вероучению.
Когда человек меняет те или иные свои позиции, убеждения, в этом нет ничего предосудительного. Но эти изменения в мировоззрении должны быть подкреплены продуманными идеями, тезисами, положениями, а не сводиться лишь к грубой брани в адрес того, что еще вчера он так рьяно защищал. Такая позиция не может вызвать никакого другого чувства, кроме брезгливого омерзения.
Возьмите Волкогонова. На протяжении многих лет он принадлежал сразу к трем отрядам бюрократии: военной - был генерал-лейтенантом, партийной - зам. начальника ПУРа, и научной - директор института военной истории. Им было выпущено десятки книг, сотни статей, серых, скучных, которые никто не читал, посвященных апологетике реального социализма и борьбе с буржуазной идеологией. И ни в одной из них он не отходил от клише официальной пропаганды. В конце 1987 г. он с восторгом писал о Сталине, о том, как он отстоял ленинизм, разбив в партии все оппозиции. Через два года он написал книгу, изобличающую Сталина, но по-прежнему воспевающую Ленина, большевизм, Октябрьскую революцию. А еще через 3 года написал очередную книгу, в которой все прежнее подвергает анафеме, поношению.
Перемена убеждений ученого, на что все они претендуют, может произойти под влиянием нового прочтения истории, основанного на новых неизвестных фактах, документах, исследованиях, доказательствах. Но они не обременяют себя подобным трудом. Все они, как оперировали общими формулами, как чурались серьезных исследований, так тем более сейчас стали просто "вульгарными разносчиками истины", с большим или меньшим журналистским блеском оформляющие идеи, прямо противоположные тем, которым они служили ранее.
Ссылки на то, что новые появляющиеся документы способствовали их "прозрению" крайне неубедительны. Люди, облеченные всей полнотой власти, всегда имели доступ ко всем архивным, секретным и сверхсекретным документам.
Что нового из истории нашей страны они открыли для себя? Новые подтверждения жестокости гражданской войны? Но любая война жестока. О Кронштадтском мятеже? О расстреле царской семьи? Об экспроприации золота у церкви для спасения 15 млн голодающих? Но все эти факты были уже известны. Это только украинскому лидеру нужна была перестройка, чтобы узнать о голоде на Украине. Что можно испытывать, читая подобные откровения Кравчука? В какой же надо было жить изолированной, герметичной башне, чтобы до него ничего не доходило?
Не было более льстивых, подобострастных по отношению к первым лицам, к строю, существующему в СССР, более беспощадно разоблачавших капитализм, чем бывшие партократы, нынешние перестройщики. Никакими рациональными мотивами, кроме корыстных интересов, объяснить их позицию нельзя.
Смотри также:
Вадим Роговин
Book: Мировая революция и мировая война
Вадим Роговин
Том 6. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И МИРОВАЯ ВОЙНА
Авторы: Вадим Роговин
ISBN: 5852720283
Год: 1998 http://www.e-reading.club/
http://www.e-reading.club/bookbyauthor.php?author=33781
АННОТАЦИЯ
Вадим Захарович Роговин (1937-1998) - советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922-1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).
В шестом томе анализируется состояние советского общества после "великой чистки" 1936-1938 годов. Описывается международное положение, которое складывалось в мире в преддверии мировой войны, и рассматриваются события, связанные с подготовкой и подписанием советско-германского пакта 1939 года. Специальный раздел посвящен роли Л. Троцкого в истории зарождения IV Интернационала, в предупреждении опасности фашизма. На основе недавно опубликованных архивных материалов и мемуарных свидетельств освещаются первые этапы подготовки убийства Троцкого.
Первая часть предлагаемой читателю книги посвящена анализу состояния советского общества, в каком оно оказалось непосредственно после великой чистки 1936-1938 годов. Автор различает бюрократически-тоталитарные деформации, внесенные сталинизмом в экономическую, социальную, политическую, духовную жизнь общества, и завоевания Октябрьской революции, которые сохранялись в СССР и определили его будущую победу в Отечественной войне. 
Во второй части книги рассматриваются события, связанные с подготовкой и подписанием советско-германского пакта 23 августа 1939 года. Используя и тщательно сопоставляя советские и зарубежные источники дипломатической истории 30-х годов, автор доказывает, что заключение этого пакта явилось преступным верхушечным сговором двух диктаторов, тяжелым ударом по делу мировой социалистической революции, непосредственной причиной возникновения второй мировой войны. 
В третьей части показывается, что, несмотря на уничтожение тысяч сторонников Троцкого в СССР и за рубежом, в конце 30-х годов продолжало активно развиваться троцкистское движение, неумолчно звучал на весь мир голос Троцкого, разоблачавшего все новые и новые сталинские преступления. В этих условиях единственно доступным для Сталина методом подавления идейного и политического влияния IV Интернационала могло явиться только убийство Троцкого. На основе недавно опубликованных архивных материалов и мемуарных свидетельств освещаются первые этапы подготовки этого злодеяния. 
Рассчитана на массового читателя. Обо всём этом и не только в книге Мировая революция и мировая война (Вадим Роговин)
Введение
В данной книге рассматриваются политические события в СССР и во всём мире, происходившие в канун второй мировой войны.
Первая часть книги посвящена анализу экономических, социальных, политических и духовно-идеологических процессов в СССР непосредственно после великой чистки 1936-1938 годов, т. е. тогда, когда окончательно сформировался тот общественный строй, который обычно называют сталинизмом. Рассматривая основные сферы социально-экономической и общественно-политической жизни СССР в том виде, как они сложились в предвоенные годы, мы получаем возможность раскрыть социальную анатомию сталинистского режима, отделить те его черты, которые отошли в прошлое со смертью Сталина, от тех, которые сохранились в несколько модифицированном виде на протяжении последующих десятилетий и определили в конечном счёте распад СССР и реставрацию капитализма в его бывших республиках.
Во второй части книги анализируются политические события, которые развёртывались во второй половине 30-х годов на международной арене. Мне хотелось бы, не предваряя освещение этих событий какими-либо оценками, высказать лишь некоторые соображения, касающиеся заключения советско-германского пакта - события, наложившего неизгладимый отпечаток на весь дальнейший ход мировой истории.
Как известно, вплоть до конца 80-х годов в СССР накладывалось жёсткое табу на любую попытку пересмотра сталинистских оценок пакта "Молотов - Риббентроп", обозначившего коренной поворот в советской внешней политике и в международном коммунистическом движении. Такое положение, казалось бы, изменилось в 1989 году, когда I съезд народных депутатов СССР образовал комиссию под председательством А. Яковлева, которой было поручено дать политическую и правовую оценку пакта, подписанного Молотовым и Риббентропом 23 августа 1939 года. Спустя полгода Яковлев изложил на II съезде народных депутатов результаты работы этой комиссии.
Как и в предыдущих томах исследования "Была ли альтернатива сталинизму в СССР и международном коммунистическом движении?", я не вступаю в этой книге в прямую полемику с историческими версиями и мифами, сконструированными прежними и нынешними фальсификаторами истории. Единственное исключение сделано мною по отношению к данному докладу Яковлева, поскольку он является своего рода государственным документом (основные его выводы вошли в постановление, принятое тогдашним высшим органом власти СССР) и одновременно - последним словом советской историографии, принадлежащим к тому же главному идеологу "перестройки".
По ходу изложения будут рассмотрены наиболее вопиющие ошибки, выдумки и передержки, содержавшиеся в докладе Яковлева. Здесь же я остановлюсь только на одном примере, касающемся "методологии" этой работы. Отказавшись от классового анализа и социальных оценок важнейших исторических событий, Яковлев подменил их словами о том, что при подписании пакта оказались нарушенными "какие-то глубинные элементы демократического мироощущения в целом". Эти "нарушения" он связывал с тем, что "предвоенные события развивались в другой (чем ныне.- В. Р.) системе координат. Тогда страны ещё не осознали себя в едином потоке человечества; ни общеевропейские, ни общемировые идеалы справедливости и гуманизма не пробились к общественному и государственному сознанию... Судьбы мира решались замкнутыми группами политиков и политиканов с их амбициями и отстранённостью от масс" [1].
Весь этот набор высокопарных фраз призван был создать впечатление, что названные негативные тенденции в международных отношениях преодолены или по крайней мере преодолеваются на путях горбачёвско-яковлевского "нового мышления". Сегодня, в свете исторического опыта 90-х годов, мы вправе поставить следующие вопросы: кем в наши дни вершатся "судьбы мира"? Какими глобальными или региональными "идеалами" были вдохновлены такие события, как междоусобные войны в республиках Закавказья, Таджикистане или в странах, возникших после распада Югославии? На основе какой "системы координат" произошли чеченская бойня или расстрел российского парламента, одобренный лидерами капиталистического мира, ратующими за "демократию" и "правовое государство"?
С учётом всего исторического опыта нашего столетия становится особенно ясно, что заключение советско-германского пакта 1939 года представляло одно из самых зловещих сталинских преступлений, коварную политическую сделку, путь к которой прокладывался двумя тоталитарными диктаторами на протяжении длительного времени. Во второй части книги я пытался показать, как в ходе секретных переговоров, предшествовавших подписанию пакта, замыслы Сталина и Гитлера приобретали всё более конкретные очертания, как партнёры по переговорам постепенно приоткрывали свои карты, двигаясь от обтекаемых формулировок типа "выяснение отношений" ко всё более откровенному раскрытию своих экспансионистских замыслов.
История подготовки пакта и само его содержание наглядно опровергают миф об "идеологизированном" характере сталинской внешней политики, якобы связанной преемственностью с большевистским курсом на международную социалистическую революцию. В действительности Сталин руководствовался не какими-либо идеологическими мотивами, никогда не игравшими существенной роли в его внешней и внутренней политике, а чисто геополитическими соображениями. Привнесение в переговоры "идеологических" мотивов, как сможет убедиться читатель этой книги, осуществлялось нацистскими политиками и дипломатами, которые не раз говорили своим советским партнёрам об "общности" интересов Германии и СССР, как государств, враждебных западным демократиям по всему своему духу. Подобная политическая демагогия ставила целью подчеркнуть близость тоталитарных режимов в противовес "плутократическим" державам.
Советско-германское "сближение" являлось целью Сталина с момента прихода Гитлера к власти. Что же касается Гитлера, то, по его собственным словам, он принял "решение идти вместе со Сталиным" осенью 1938 года [2]. Немаловажными факторами в принятии этого решения было его восхищение личностью Сталина (см. гл. XVIII) и презрение к лидерам буржуазно-демократических государств. "Эти жалкие черви Даладье и Чемберлен, а я их узнал в Мюнхене, окажутся слишком трусливыми, чтобы напасть [на нас]",- говорил он 22 августа 1939 года своим генералам [3].
Конечно, не одна лишь воля двух тоталитарных диктаторов определила расстановку политических сил в начале второй мировой войны. Сам советско-германский союз оказался возможным потому, что в центре тогдашней мировой политики стояли не противоречия между СССР и его капиталистическим окружением, а противоречия между главными капиталистическими державами, выступавшие порождением глубокого кризиса, который мировой капитализм переживал в 30-е годы. Острота этих межимпериалистических противоречий была так велика, что исключала создание единого антисоветского блока крупнейших капиталистических государств.
Как свидетельствуют многочисленные исторические документы, в 1939 году, когда Сталин сделал окончательный выбор в пользу советско-германского альянса и тем самым, по мнению историков типа Яковлева и Волкогонова, оттянул нападение Германии на СССР, никакой непосредственной военной угрозы Советскому Союзу со стороны Германии не существовало. Гитлеровское политическое и военное руководство не чувствовало себя готовым к войне с СССР и поэтому даже не разрабатывало в то время планов такой войны.
В большинстве работ о причинах второй мировой войны, опубликованных в нашей стране и за рубежом, основное внимание сконцентрировано на замыслах и действиях узкого круга политиков и дипломатов. События, происходившие в международном рабочем и коммунистическом движении 30-х годов, как бы выводятся за рамки этой темы. В исследованиях буржуазных историков, как правило, игнорируются работы Троцкого, содержавшие суждения о социальной сущности надвигавшейся и начавшейся войны. Столь же тщетно искать в буржуазной и тем более в советской историографии труды, в которых политические события тех лет анализировались бы с учётом непрекращающейся борьбы между Сталиным и сталинизированным Коминтерном, с одной стороны, Троцким и троцкистским движением - с другой. В третьей части этой книги я ставил задачу заполнить этот пробел, показать тесную связь сталинской внутренней политики, событий, развёртывавшихся на мировой дипломатической арене, и борьбы сталинизма и троцкизма, проявлявшейся на всех континентах нашей планеты.
Мне представляется, что вдумчивый и непредвзятый читатель, внимательно прочитавший эту книгу, правильно оценит смысл глобальной исторической альтернативы, обозначенной в её заглавии.
Часть 1
СССР ПОСЛЕ ВЕЛИКОЙ ЧИСТКИ
I
Экономика
Во второй половине 30-х годов социально-экономическое положение СССР было более благоприятным, чем в предшествующее пятилетие. Если реальные итоги первой пятилетки оказались значительно ниже запланированных показателей, то показатели итогов второй пятилетки по основным позициям вплотную приближались к плановым. Вторая пятилетка была перевыполнена по производству стали, тракторов и кожаной обуви, выполнена на 84-95 % по производству электроэнергии, чугуна, сахарного песка. Несколько ниже были показатели выполнения плановых заданий по производству угля (72 %), бумаги (69 %), зерновых (76 %). Самыми низкими были показатели выполнения плана по производству цемента (49 %), хлопчатобумажных тканей (34 %), нефти (25 %), товарных вагонов (22 %) [4].
О росте производства основных видов промышленной продукции за годы первых пятилеток свидетельствуют следующие цифры (Таблица 1).
За 1928-1940 годы особенно резкий скачок был достигнут в развитии энергетики и металлургии. Возник целый ряд новых отраслей: авиационная, автомобильная, алюминиевая промышленность, производство подшипников, тракторо- и танкостроение.
По темпам развития промышленности СССР в эти годы существенно обгонял передовые капиталистические страны, которые долгое время не могли оправиться от последствий великой депрессии. В 1937 году объём промышленной продукции в СССР составил 429 % от уровня 1929 года, в то время как в капиталистических странах - всего 104 % (в том числе в США - 103 %, в Англии - 124 %, в Италии - 99 %, во Франции - 82 %) [5]. Доля СССР в мировом промышленном производстве достигла почти 10 %. По объёму промышленного производства СССР вышел на первое место в Европе и на второе - в мире.
Таблица 1
Менее благоприятно было положение в сельском хозяйстве. Стоимостная оценка валовой сельскохозяйственной продукции в последние предвоенные годы превышала соответствующие показатели конца 20-х годов лишь на 5 %. Это было достигнуто в основном за счёт более успешного развития производства технических культур. Что же касается отраслей, обеспечивающих страну продуктами питания, то здесь дело обстояло хуже, чем в конце 20-х годов,- при том, что к началу 40-х годов население СССР выросло по сравнению со второй половиной 20-х годов примерно на 20-25 %. Ежегодное производство зерна и продуктов животноводства в расчёте на душу населения составляло в конце 30-х годов 85-90 % среднегодового производства времён нэпа [6].
Даже по абсолютной величине среднегодовые валовые сборы зерна во второй пятилетке были ниже, чем в первой (соответственно 4 млрд 556 млн и 4 млрд 600 млн пудов). Несмотря на то, что 1937 год был самым благоприятным в метеорологическом отношении и самым урожайным за весь предвоенный период, средняя урожайность зерновых в 1933-1937 годах оказалась ниже, чем в 1922-1928 годах [7].
В 1938-1940 годах среднегодовые сборы зерна (амбарного) несколько возросли. Наилучшие показатели за этот период были достигнуты в 1940 году (5 млрд 830 млн пудов). Но и это было немногим выше, чем в 1913 году, когда было произведено 5 млрд 253 млн пудов зерна [8].
Ещё более тяжёлое положение сложилось в животноводстве. Эта отрасль к началу 40-х годов не восполнила потерь, понесённых в годы коллективизации в результате массового убоя скота крестьянами. Поголовье рогатого скота, сократившееся за 1929-1933 годы вдвое (на 33 млн голов), к началу 1941 года достигло 54,5 млн голов, что было на 3,7 млн голов меньше, чем на 1 января 1929 года [9]. Ежегодное производство мяса в расчёте на душу населения колебалось в 1936-1940 годах в пределах 20-30 кг, тогда как в конце 20-х годов оно превышало 30 кг. [10]
Национальный доход СССР, по официальным данным, вырос за 1928-1940 годы в пять с лишним раз, валовая продукция промышленности - в 6,5 раза [11]. Некоторые современные российские экономисты считают эти цифры завышенными. В таких суждениях есть известный резон, так как данные о выполнении пятилеток зачастую давались не в натуральных показателях, а в процентах или в стоимостных показателях, конструируемых без учёта роста оптовых цен. Однако и согласно расчётам, сделанным специалистами Центрального разведывательного управления США (очевидно, по более совершенным методикам), среднегодовой рост валового национального продукта в СССР составил за 1928-1940 годы 6,1 %, что было существенно выше соответствующих показателей в передовых капиталистических странах [12].
Вместе с тем, даже в реконструированных или заново созданных отраслях тяжёлой и оборонной промышленности СССР производительность труда была существенно ниже, чем в США и странах Западной Европы, хотя техническая оснащённость этих отраслей, оборудованных импортированной новейшей техникой, немногим уступала американской или западноевропейской.
Даже во второй пятилетке - наиболее благополучной с точки зрения основных экономических показателей - обнаружились серьёзные диспропорции в развитии различных народнохозяйственных отраслей. Так, среднегодовые темпы прироста производства стали возросли с 8,2 % в первой до 24,6 % во второй пятилетке, а темпы производства цемента сократились соответственно с 17,1 до 9,4 % [13].
Наиболее высокие темпы роста промышленного производства были достигнуты в 1936 году. В последующие два года они упали более чем вдвое. Ещё в большей степени снизилась за эти годы производительность труда.
В 1939-1940 годах начала действовать тенденция к снижению производства основных видов промышленной продукции. В 1939 году сократилось по сравнению с 1938 годом производство стали, чугуна, проката. Производство автомобилей в 1940 году по сравнению с 1939 годом уменьшилось на 28 %, тракторов - на 25 % [14].
Одной из главных причин экономического спада были последствия массовых репрессий, распространившихся на значительную часть инженерного и руководящего персонала промышленности. В 1940 году на Макеевском металлургическом заводе осталось всего два дипломированных инженера и 31 техник, на гигантском Магнитогорском комбинате - 8 инженеров и 66 техников. Все остальные дипломированные специалисты были арестованы, и их пришлось заменить практиками [15].
В силу дефицита квалифицированных специалистов была очень велика их сменяемость. Так, в 1940 году из 153 начальников крупнейших цехов в металлургической промышленности 75 работали на этой должности менее года [16].
Приход к руководству промышленными предприятиями неопытных и зачастую необученных людей не мог не сказаться самым неблагоприятным образом на стабильности и динамизме экономического развития.
Обобщая основные тенденции развития советской экономики, Троцкий писал, что главное завоевание Октябрьской революции - национализация собственности на средства производства сохраняет своё прогрессивное значение, поскольку позволяет при плановом ведении хозяйства обеспечивать быстрое развитие производительных сил - основного фактора человеческой культуры. Правда, официальная статистика СССР не заслуживает доверия, так как она систематически преувеличивает успехи и скрывает провалы экономического развития. Тем не менее невозможно отрицать тот факт, что производительные силы советского общества развиваются такими темпами, каких не знает ни одна другая страна мира. Это позволяет укреплять экономический фундамент социализма, который невозможно воздвигнуть на отсталости и нищете [17].
Таким образом, за 20 лет после Октябрьской революции сделан огромный шаг вперёд в создании технических предпосылок социализма. Однако в этом менее всего заключается заслуга бюрократии, которая превратилась в величайший тормоз развития производительных сил. Она задушила партийную, советскую и производственную демократию, которая представляет не какой-то отвлечённый принцип, безразличный к развитию экономики, а единственно возможный механизм для успешного развития подлинно социалистической системы хозяйства. Только путём демократических дискуссий, свободного обсуждения различных хозяйственных альтернатив можно выбрать наиболее эффективные пути планового управления экономикой. Кроме того, "социалистическое хозяйство должно по самой своей сути руководствоваться интересами производителей и потребностями потребителей. Эти интересы и потребности могут найти своё выражение только через посредство развёрнутой демократии производителей и потребителей" [18]. Правящая каста СССР не может допустить такой демократии по той простой причине, что она беспощадно обирает и тех и других. Так характер распределения национального дохода определяет характер политического режима, который, в свою очередь, тормозит экономическое развитие страны.
II
XVIII съезд ВКП(б) о главной экономической задаче СССР
Троцкий предупреждал, что высокие темпы промышленного роста, достигнутые в период переноса в СССР капиталистической техники, будут неизбежно снижаться при сохранении прежних методов руководства экономикой. "Строить гигантские заводы по готовым западным образцам можно и по бюрократической команде, правда, втридорога. Но чем дальше, тем больше хозяйство упирается в проблему качества, которая ускользает от бюрократии, как тень. Советская продукция как бы отмечена серым клеймом безразличия. В условиях национализированного хозяйства качество предполагает демократию производителей и потребителей, свободу критики и инициативы, т. е. условия, несовместимые с тоталитарным режимом страха, лжи и лести" [19].
Качественный прогресс экономики немыслим без самостоятельного технического и культурного творчества, которое невозможно в условиях бюрократического управления хозяйством. Его язвы не столь заметны в тяжёлой промышленности, но зато разъедают отрасли, непосредственно обслуживающие потребности населения, и подготавливают общий спад темпов экономического роста.
Однако бюрократия, упоенная успехами промышленности, надеялась сохранить и даже увеличить достигнутые темпы в будущем. На этой основе она надеялась добиться решения главной экономической задачи СССР - преодоления технико-экономического отставания от передовых капиталистических стран, т. е. отставания по производству основных видов промышленной и сельскохозяйственной продукции в расчёте на душу населения.
Уже XVI съезд партии (1930 год) поставил задачу "в кратчайший исторический срок догнать и перегнать передовые капиталистические страны в технико-экономическом отношении" [20]. В докладе на VI съезде Советов (март 1931 г.) Молотов конкретизировал понятие "кратчайшего исторического срока", заявив, что СССР должен догнать и перегнать передовые капиталистические страны в течение ближайшего десятилетия [21].
В возможности решения этой задачи сталинисты были убеждены, во-первых, потому, что на протяжении 30-х годов производительные силы капиталистических стран развивались медленным темпом, а в отдельные годы в этих странах наблюдался значительный спад производства. За период великой депрессии 1929-1933 годов в США валовой национальный продукт снизился на треть, а за последующие предвоенные годы едва достиг уровня 1929 года [22]. С осени 1937 года наиболее богатые капиталистические страны оказались охвачены новым экономическим кризисом. В США к концу 1937 года выпуск промышленной продукции снизился почти на треть. Во Франции объём промышленной продукции упал во второй половине 1937 года до 70 % от уровня 1929 года [23].
Во-вторых, экономические успехи СССР существенно сократили разрыв между Советским Союзом и передовыми капиталистическими странами по абсолютному объёму производства промышленной продукции.
Таблица 2
Соотношение производства некоторых видов промышленной продукции в СССР и крупнейших капиталистических странах 
[24]
К началу 40-х годов Советский Союз преодолел абсолютное отставание от крупнейших государств Западной Европы по выпуску основных видов промышленной продукции. Производство электроэнергии, топлива, стали, цемента в 1940 году превзошло соответствующие показатели Германии, Англии и Франции или вплотную приблизилось к ним. По абсолютному объёму только в США производилось намного больше промышленной продукции, чем в СССР.
Совершенно иным представало соотношение между СССР и передовыми капиталистическими странами при сравнении производства тех же видов промышленной продукции в расчёте на душу населения (Таблица 3).
Из этой таблицы видно, что душевое производство важнейших видов промышленной продукции в СССР составляло от 1/5 до 2/3 уровня, достигнутого передовыми капиталистическими странами.
Однако Сталин и его приспешники продолжали считать возможным догнать и перегнать (опять-таки в "кратчайший исторический срок", хотя и растянутый на следующее десятилетие) все капиталистические страны - даже отвлекаясь от конъюнктурных колебаний, характерных для капиталистической системы и ориентируясь на самые высокие показатели, достигнутые когда-либо той или иной капиталистической страной. В докладе на XVIII съезде Сталин специально оговаривался, что при решении главной экономической задачи СССР следует иметь в виду не уровень 1938 кризисного года, когда США произвели всего 18,8 млн тонн чугуна, а уровень 1929 года, когда в США производилось около 43 млн тонн чугуна. Поэтому он выдвинул в качестве ориентира для советской экономики ежегодную выплавку 50-60 млн тонн чугуна, что означало превышение показателя 1940 года в 3,5-4 раза [25].
Таблица 3
Соотношение производства некоторых видов промышленной продукции в расчёте на душу населения в СССР и в капиталистических странах (1937 год) 
[26]
Как указывалось в резолюции съезда, "теперь мы можем и должны практически поставить и осуществить решение основной экономической задачи СССР: догнать и перегнать также в экономическом отношении наиболее развитые капиталистические страны Европы и Соединённые Штаты Америки, окончательно решить эту задачу в течение ближайшего периода времени" [27]. Конкретизируя эту установку, Совнарком в начале 1941 года поручил Госплану составить генеральный план развития СССР на 15 лет, в котором содержались бы директивные показатели, позволяющие к концу этого срока "перегнать главные капиталистические страны в производстве на душу населения - чугуна, стали, топлива, электроэнергии, машин и других средств производства и предметов потребления" [28].
К вопросу о решении главной экономической задачи Сталин вернулся в речи перед избирателями в феврале 1946 года, где он назвал показатели некоторых видов промышленной продукции, которых следует достичь за ближайшие 10-15 лет, чтобы догнать и перегнать ведущие капиталистические страны. Далее этот вопрос был поднят спустя ещё 15 лет, на XXII съезде КПСС, где Хрущёв назвал новые директивные показатели, достижение которых к 1980 году, по его словам, позволило бы обогнать США по уровню экономического развития.
Все эти неграмотно составленные расчёты механически экстраполировали на будущее относительно высокие темпы экономического роста СССР в определённые периоды и относительно низкие темпы роста экономики капиталистических стран - также в отдельные периоды. Кроме того, они игнорировали указанные Троцким ещё в 30-е годы хронические болезни советского народного хозяйства, неминуемо обрекавшие его на уменьшение коэффициентов экономического роста.
III
Социальный состав и жизненный уровень населения СССР
За годы предвоенных пятилеток коренным образом изменился социальный состав населения СССР. Это нашло выражение прежде всего в росте численности рабочего класса. Общая численность рабочих увеличилась с 8-9 млн в 1928 году до 23-24 млн в 1940 году, численность промышленных рабочих - соответственно с 4 до 10 миллионов [29]. Рабочие и служащие (в эту категорию включались и работники совхозов) составляли в конце 30-х годов более половины занятого населения.
За 1928-1940 годы почти вдвое увеличилась численность городского населения. Этот рост был обусловлен прежде всего форсированным строительством новых индустриальных предприятий и притоком сельского населения в города. В течение 30-х годов из сельского хозяйства высвободилось примерно 15-20 млн человек. Доля занятых в сельском хозяйстве сократилась с 80 % всего работающего населения в 1928 году до 54 % в 1940 году [30].
Быстрыми темпами росла численность интеллигенции, особенно инженерно-технической. Число специалистов, занятых в народном хозяйстве, поднялось с 0,5 млн в 1928 году примерно до 2,5 млн в 1940 году [31].
При этом, однако, ухудшились качественные характеристики интеллигенции, особенно её "верхних" слоёв. Как отмечал немецкий историк Раух, в 30-е годы на смену всесторонне образованным интеллигентам, народным трибунам пришли немногословные, жёсткие организаторы и бюрократы. В отличие от Запада, типичной фигурой в сфере управления стал инженер (человек с инженерным образованием), а не юрист или экономист.
Раух усматривал симптомы обуржуазивания советского общества в усилении дифференциации внутри социальной группы служащих и в особенности внутри офицерского корпуса - в результате введения служебных званий, мундиров и других знаков отличия. Новая иерархическая структура породила новые социальные барьеры, особенно ощутимые в армии [32].
В середине 30-х годов рабочий класс был лишён имевшихся у него образовательных льгот (преимущественных условий при поступлении в вузы). Эта тенденция в сфере образования достигла кульминационного момента в 1940 году, когда была введена плата за обучение в старших классах средней школы и в высшей школе. Данная мера замедлила рост образовательного уровня рабочего класса и положила начало процессу самовоспроизводства интеллигенции.
Основная часть рабочих и служащих продолжала находиться в крайне тяжёлых жизненных условиях. Их реальные доходы снизились в силу действия инфляционных тенденций, характерных для периода форсированной индустриализации. В 1928-1940 годах происходило повышение и цен, и заработной платы, причём рост цен обгонял рост оплаты труда. В целом государственные розничные цены в 1940 году были в 6-7 раз выше, чем в 1928 году, а средняя номинальная заработная плата рабочих и служащих возросла за этот период в 5-6 раз, составив в 1940 году 300-350 рублей [33]. Таким образом, покупательная способность заработной платы в конце 30-х годов была ниже, чем во второй половине 20-х годов.
Другим показателем снижения жизненного уровня рабочих и служащих было ухудшение их жилищных условий. Общая (полезная) площадь жилого фонда в городах и поселках городского типа увеличилась с 180 млн м2 в 1913 году до 421 млн м2 в 1940 году. За это же время численность населения городов и поселков городского типа поднялась с 28 до 63 млн человек, т. е. росла примерно тем же темпом, что и городской жилищный фонд. В итоге в 1940 году на каждого городского жителя приходилось немногим более 6 м2 полезной и около 5 м2 жилой площади, т. е. примерно столько же, сколько до революции, и почти в полтора раза меньше, чем в середине 20-х годов [34].
Ещё ниже был жизненный уровень жителей деревни, которая в конце 30-х годов по-прежнему вносила в национальный доход государства больше средств, чем промышленность [35]. В результате административных мер по перекачке средств из деревни в город резко возросла товарность сельского хозяйства. Доля зерна, потребляемого вне деревни, увеличилась с 15 % в 1928 году до 40 % в 1940 году, т. е. почти в 2,7 раза, тогда как численность сельского населения уменьшилась в значительно меньшей пропорции [36]. Таким образом, нерешённость продовольственной проблемы тяжелее всего сказывалась на положении сельских жителей, составлявших в конце 30-х годов более половины населения страны.
В 1940 году даже у тех колхозников, кто не пропустил ни одного рабочего дня в течение всего года, денежная оплата труда едва достигала 50 руб. в месяц, а с добавлением натуральной оплаты немногим превышала 100 рублей. Доходы от подсобного хозяйства были выше доходов от участия в колхозном производстве на 20-30 %. В итоге среднемесячный трудовой доход полностью занятого в общественном хозяйстве колхозника составлял 200 руб. [37]
IV
Сталинизм и крестьянство
Добившись в 1934 году "усмирения" крестьянства после шести лет фактической гражданской войны в деревне, бюрократия продолжала упорную борьбу с крестьянством, то идя на некоторые уступки ему, то отбирая имевшиеся у него льготы. Период "уступок" падает на 1937-1938 годы, когда ЦК принял несколько постановлений об "ошибках", допущенных по отношению к колхозникам и единоличникам партийно-советским руководством Калининской, Ленинградской, Оренбургской и некоторых других областей. В этих постановлениях отмечались значительные масштабы выхода и исключения из колхозов; "факты произвола в отношении единоличников, озлоблявшие их и отталкивающие от колхозов"; уменьшение во многих колхозах размеров приусадебных участков ниже установленных норм; фактическое лишение колхозников возможности покупать лес; установление колхозам заданий по посеву, превышающих имевшиеся у них ресурсы земли и т. д. Все эти явления объяснялись сознательным вредительством со стороны бывших партийных и советских руководителей краёв и областей с целью создать "запущенное состояние" сельского хозяйства.
Для "ликвидации последствий вредительства в деле колхозного устройства" и "оказания помощи колхозному крестьянству" в постановлениях ЦК предусматривалось расширение размеров приусадебных участков и сокращение посевных заданий колхозам ряда областей. Наряду с этим предписывалось разрешить колхозникам и единоличникам беспрепятственно пасти свой скот в лесах; списать с колхозов некоторых областей задолженность по зерновым ссудам; снять с колхозников числящиеся за ними с 1934 года недоимки по штрафам и т. д.
Одновременно устанавливался ряд льгот и для единоличников, вступающих в колхозы. С них снимались все недоимки по задолженности прежних лет. Предусматривалось наделение их приусадебными участками по нормам, установленным для колхозников [38].
В сентябре 1938 года неуставные артели (для спецпоселенцев, т. е. "раскулаченных", депортированных в отдалённые районы страны) были переведены на общий устав сельхозартели. 22 декабря того же года было принято постановление Совнаркома, согласно которому спецпоселенцам "при примерном поведении" выдавались паспорта и они получали право выезжать в бывшие места проживания. На 1 января 1941 года в спецпоселениях осталось 930 221 человек, которые трудились в условиях, близких к обычным в стране [39].
Все эти послабления крестьянству вызвали усиление заинтересованности колхозников в ведении своего личного подсобного хозяйства и падение их трудовой активности в общественном производстве колхозов. Поэтому сталинское руководство уже в 1939 году решило нанести удар по "частнособственническим" тенденциям и административным путём более тесно "привязать" крестьян к колхозам. В этих целях в мае 1939 года был созван пленум ЦК, на котором был поставлен вопрос "О мерах охраны общественных земель от разбазаривания". Эти меры концентрировались вокруг двух пунктов: 1) ограничение размеров земельных участков, находящихся в личном пользовании колхозников и единоличников; 2) установление дифференцированного по регионам страны минимума трудодней, который требовалось отработать каждому колхознику.
Сталин выступил на пленуме с речью по этому вопросу и активно вмешивался в выступления других ораторов. В прениях выступали в основном "новички", состоящие в ЦК всего несколько месяцев. Все они стремились подчеркнуть мудрость Сталина, который своей речью, как говорил Штыков, "вывел нас, низовых практических работников, из тупика, в котором мы стояли" [40]. Некоторые ораторы доходили до вершин подобострастия, уверяя, что колхозники примут с энтузиазмом меры, намеченные Центральным Комитетом. В этом отношении особенно показательно выступление секретаря Орджоникидзевского крайкома Суслова, который в подтверждение "исключительной своевременности" предлагаемых мер, рассказал о том, что недавно проехал по ряду колхозов, где беседовал с колхозниками по поводу проводимых отрезков у них приусадебной земли. Он передал разговор, якобы состоявшийся с одним колхозником, которому от приусадебного участка размером 1,39 га оставили 0,35 гектара. "Вот я спрашиваю у него: "Ну как, жалко, наверное, что отрезали у вас этот приусадебный участок?" Говорит: "Как сказать, совесть мучила меня... Приходишь, говорит, домой, работать в колхозе хочется, а жена журит, почему свой приусадебный участок не обрабатываешь. И дома спокоя не находишь"" [41].
В начале обсуждения некоторые участники пленума выступали за установление льгот для стариков и многодетных женщин при определении обязательного минимума трудодней. Однако Сталин своими репликами явно показал недовольство такими предложениями. Так, Чубин заявил, что установленный для хлопковых хозяйств минимум в 100 трудодней слишком тяжёл для женщин, имеющих детей до 12 лет, и предложил ограничить для них минимум 50-60 трудоднями. После этого состоялся следующий диалог между Сталиным и Чубиным.
Сталин: Отвергли (это предложение) в комиссии. Нельзя умалять женщину.
Чубин: Женщину - главу семьи.
Сталин: Тем более [42].
Выступивший после этого Штыков заявил: "Тут товарищи ссылались на возраст, но я могу назвать целый ряд колхозов, в которых 80-летние колхозники работают, причём нормы перевыполняют, зарабатывают по 500 трудодней" [43].
Сталин, прерывая выступавших, требовал ужесточения предлагаемых мер и неуклонно поддерживал тех ораторов, которые сами предлагали такое ужесточение. Когда Штыков заявил, что "размеры приусадебного участка единоличников нужно как можно более ограничить", Сталин тут же откликнулся репликой: "Всё равно от них (единоличников.- В. Р.) пользы, как от козла молока. Оставить единоличникам приусадебный участок 1/8 гектара" [44].
В принятой пленумом резолюции предписывалось произвести обмер всех земель, находящихся в личном пользовании колхозников, а после этого обмера изъять из приусадебных земель колхозников и прирезать к колхозным землям "все излишки против норм", установленных в уставе сельхозартели; все земли личного пользования колхозников, находящиеся вне усадеб, изъять и присоединить к колхозным землям; ограничить минимальными нормами размеры земли, находящейся в личном пользовании единоличников.
В постановлении намечались и прямые репрессивные меры, например против колхозников и колхозниц, вырабатывающих в течение года меньше установленного обязательного минимума трудодней. Такие лица должны были исключаться из колхоза и лишаться прав колхозников.
Ещё более свирепые меры предусматривались против председателей колхозов, допускающих сдачу земель в колхозных полях, лугах и лесах под индивидуальные сенокосы колхозников или лиц, не состоящих в колхозах. Такие работники подлежали исключению из колхоза и отдаче под суд.
Попытки урезать колхозные земли в пользу личного хозяйства колхозников, а также увеличение приусадебных участков свыше установленных норм были объявлены уголовным преступлением. Секретари райкомов, председатели райисполкомов и другие партийные и советские работники, допускающие такую практику, подлежали снятию с постов, исключению из партии и отдаче под суд [45].
V
Социальное неравенство
Разумеется, официальная пропаганда изображала положение советского народа в более благоприятном свете, чем оно складывалось в действительности. По этому поводу Троцкий замечал, что социальная реакция всегда вынуждена маскировать и искажать истинное положение вещей. Это в особой мере относится к сталинизму, представляющему продукт борьбы новой аристократии против масс, поднявших её к власти. Поэтому Сталин и его апологеты постоянно прибегают к лжи и подлогу при характеристике социальной природы своего режима и жизненного уровня населения.
Механику этих подлогов Троцкий вскрывал при анализе раздела сталинского доклада на XVIII съезде, в котором говорилось о росте народного благосостояния. В этом разделе, по словам Троцкого, действительную важность представляло не то, что Сталин сказал, а то, о чём он умолчал. Это умолчание проявилось уже при описании социальной структуры советского общества. Сталин утверждал, что численность рабочих и служащих поднялась с 22 млн человек в 1933 году до 28 миллионов в 1938 году. Комментируя эти слова, Троцкий писал: "Категория "служащих" охватывает здесь не только приказчиков в кооперативе, но и членов Совнаркома. Рабочие и служащие соединены здесь вместе, как всегда в советской статистике, чтобы не обнаруживать, как многочисленна и как быстро растёт бюрократия, а главное, как быстро растут её доходы".
Сталин полностью умолчал и о дифференциации населения по уровню доходов. Он ограничился приведением средних цифр заработной платы, т. е. приёмом, к которому "прибегали всегда наиболее низкопробные апологеты буржуазии. В культурных странах этот метод почти оставлен, так как он не способен больше обмануть никого. Зато он стал излюбленным методом в стране осуществлённого социализма, где все социальные отношения должны были бы отличаться полной прозрачностью. "Социализм - это учёт",- говорил Ленин. "Социализм - это надувательство",- учит Сталин" [46].
Это надувательство ярко проявилось в рассуждениях Сталина о годовом фонде заработной платы, который, по его словам, увеличился за пять лет, прошедших между XVII и XVIII съездами, с 35 млрд до 96 млрд рублей, т. е. почти в три раза. Разумеется, здесь Сталин говорил о номинальной, а не о реальной заработной плате, отражающей движение цен. При применении этого показателя легко обнаружилось бы, что жизненный уровень трудящихся за названный Сталиным период увеличился весьма незначительно. Кроме того, Сталин не сказал ни слова о том, как распределяется годовой фонд заработной платы между разными слоями рабочих и служащих. Он сообщил лишь, что "среднегодовая заработная плата рабочих промышленности, составлявшая в 1933 г. 1513 рублей, поднялась до 3477 рублей в 1938 г." [47]. "Здесь говорится неожиданно только о рабочих,- комментировал это утверждение Троцкий,- но не трудно показать, что речь идёт по-прежнему о рабочих и служащих: достаточно помножить среднегодовую заработную плату (3447 рублей) на общее число рабочих и служащих (28 миллионов), и мы получим указанный Сталиным общий годовой фонд заработной платы рабочих и служащих, именно 96 миллиардов рублей. Чтоб приукрасить положение рабочих, "вождь" позволяет себе, следовательно, грубейшую подтасовку, которой постыдился бы наименее добросовестный капиталистический журналист. Средняя заработная плата в 3447 рублей, если оставить в стороне изменение покупательной силы денег, означает, следовательно, лишь то, что если сложить заработную плату чернорабочих, квалифицированных рабочих, стахановцев, инженеров, директоров трестов и народных комиссаров промышленности, то в среднем получится на душу менее 3500 рублей в год. Насколько повысилась за пять лет оплата рабочих, инженеров и высшего персонала? Сколько приходится ныне в год на чернорабочего? Об этом ни слова".
Троцкий указывал, что было бы грубейшей ошибкой думать, будто в приведённую Сталиным цифру совокупной заработной платы рабочих и служащих включены все доходы высших "служащих", т. е. правящей касты. "На самом деле вдобавок к официальному, сравнительно скромному жалованью, так называемые "ответственные работники" получают секретное жалованье из кассы Центрального или местных комитетов; пользуются автомобилями... прекрасными квартирами, дачами, санаториями, больницами. Для их нужд или для их тщеславия строятся всякого рода "советские дворцы"... Все эти гигантские доходы (для государства - расходы), конечно, не входят в те 96 миллиардов, о которых говорил Сталин. Несмотря на это, Сталин не смеет даже подойти к вопросу о том, как легальный фонд заработной платы (96 миллиардов) распределяется между рабочими и служащими, между чернорабочими и стахановцами, между низшими служащими и высшими. Можно не сомневаться, что львиная доля прироста официального фонда заработной платы ушла на стахановщину, премии инженерам и пр. Орудуя при помощи средних цифр, правильность которых сама по себе не внушает никакого доверия; соединяя в одну категорию рабочих и служащих; растворяя в служащих высшую бюрократию; умалчивая о многомиллиардных секретных фондах; "забывая" при определении "средней заработной платы" упомянуть о служащих и говоря только о рабочих, Сталин преследует простую цель: обмануть рабочих, обмануть весь мир, скрыв колоссальные и всё возрастающие доходы касты привилегированных" [48].
К вопросам социальной структуры и образа жизни советского общества Сталин вернулся при рассуждениях об изменении функций советского государства. Он объявил, что "вместо функции подавления (прежних господствующих классов.- В. Р.) появилась у государства функция охраны социалистической собственности от воров и расхитителей народного добра" [49]. "Оказывается, таким образом,- комментировал эти слова Троцкий,- что государство существует не только против иностранных шпионов, но и против своих собственных воров, причём роль этих воров так значительна, что оправдывает существование тоталитарной диктатуры и даже ложится в основу новой философии государства. Совершенно очевидно, что, если одни люди воруют у других, значит в обществе ещё царят жестокая нужда и резкое неравенство, провоцирующие на воровство. Здесь мы подходим ближе к корню вещей. Социальное неравенство и нужда - очень серьёзные исторические факторы, которые уже сами по себе объясняют существование государства. Неравенство всегда нуждается в охране, привилегии требуют защиты, посягательства обездоленных требуют кары: в этом ведь и состоит функция исторического государства!"
"Сталин вынужден лгать насчёт социальной природы своего государства,- суммировал свои выводы Троцкий,- по той же причине, по которой он вынужден лгать насчёт заработной платы рабочих; и в том и в другом случае он выступает как представитель привилегированных паразитов. В стране, прошедшей через пролетарскую революцию, невозможно культивировать неравенство, создавать аристократию, накоплять привилегии иначе, как обрушивая на массы потоки лжи и всё более чудовищные репрессии" [50].
Эти выводы Троцкого были подтверждены всем последующим развитием сталинского режима. Напор социальных антагонизмов, разъедавших советское общество, оказался к концу сталинского периода столь велик, что после смерти Сталина его преемники были вынуждены пойти на существенные уступки народным массам в области социальной политики. Начиная с 1953 года были осуществлены крупномасштабные социальные программы и реформы, направленные на уменьшение огромных разрывов в жизненном положении различных социальных групп советского общества. В результате этого стали ослабляться преимущественные позиции бюрократии и примыкающих к ней по своему жизненному положению социальных слоёв (верхушка научной, технической и творческой интеллигенции). В этих условиях бюрократия, озабоченная сохранением своего привилегированного положения, оказалась особенно податливой к протекционизму и другим формам коррупции. Коррупция и массовые хищения общественной собственности превратились в основной фактор загнивания постсталинского режима. Обозначилось новое социальное противоречие между бюрократией, сохранявшей в своих руках рычаги власти, жадно цеплявшейся за свои официальные и неофициальные привилегии, и верхушечными слоями интеллигенции, болезненно воспринимавшими утрату своих материальных преимуществ. Реальные доходы, получаемые этими слоями в виде высоких окладов, премий и других подачек господствующего режима, стали относительно снижаться в условиях повышения доходов низко- и среднеобеспеченных категорий трудящихся, а также действия инфляционных тенденций. На падении покупательной силы рубля и возникновении всё более многочисленных дефицитов паразитировал новый слой дельцов теневой экономики.
Реставрация капитализма в республиках, образовавшихся на развалинах СССР, подтвердила прогноз Троцкого о том, что "противоречие между формами собственности и нормами распределения не может нарастать без конца. Либо буржуазные нормы должны будут, в том или ином виде, распространиться и на средства производства, либо, наоборот, нормы распределения должны будут прийти в соответствие с социалистической собственностью" [51]. На практике в конце 80-х - начале 90-х годов реализовался первый вариант этого прогноза. Коррумпированные и теневые элементы "старой" социальной структуры стали той средой, из которой рекрутировался класс новой буржуазии. Рост доходов этого класса происходит синхронно со всё новыми ударами по социальным интересам и жизненному положению основной массы населения.
Теперь коснемся того, как Троцкий представлял эволюцию норм распределения в обществе, действительно движущемся к социализму. Разумеется, его идеал никогда не сводился к "поравнению всего населения в бедности". Ход его мысли был принципиально иным и резюмировался в следующих теоретических положениях. Социалистическая власть должна ввести "буржуазные нормы распределения" в пределы строгой экономической необходимости, а затем, по мере роста общественного богатства, заменять их социалистическим равенством, т. е. последовательным выравниванием различных групп населения в благосостоянии и достатке.
Такой путь не был испробован на практике ни одним из государств, именовавших себя социалистическими. Во всех них, развивавшихся по образу и подобию СССР, возникли новые системы социального неравенства и привилегий и, соответственно, не отмирала, а укреплялась главная функция всякого государства: охрана имущественных привилегий меньшинства против подавляющего большинства общества. Этим определялась динамика социальных, экономических и политических противоречий, в конечном счёте приведших к крушению господствующих режимов в СССР и странах Восточной Европы.
Возвращение к социалистическим принципам организации общества предполагает чёткое понимание того, что при признании исторической неизбежности неравенства в переходный период от капитализма к социализму остаются открытыми вопросы о допустимых пределах этого неравенства на каждом историческом этапе. Решение этих вопросов должно определяться интересами и волей народных масс, получающими выход только на почве подлинного развёртывания социалистической демократии.
VI
Общественные нравы
Повседневная нужда подавляющего большинства населения страны и воцарившееся резкое материальное неравенство порождали борьбу за необходимые предметы потребления, выражавшуюся в массовом воровстве, обходе законов и установленных правил, обмане государства и потребителя. Бюрократия, выступавшая в этой борьбе судьей, контролером и карателем, сама всё глубже погружалась в коррупцию. В 1939 году Троцкий писал: "Разумеется, в науке, в технике, в хозяйстве, в армии, даже в бюрократическом аппарате, везде есть честные и преданные делу люди. Но они-то и опасны. Против них-то и необходим подбор особых ловкачей, орден стопроцентных сталинцев, иерархия социальных отщепенцев и отбросов. Эти люди натасканы на ложь, на подлог, на обман. Никакой идеи, которая возвышалась бы над их личными интересами, у них нет. Можно ли ждать и требовать от людей, которым подлог служит узаконенной техникой служебной работы, чтоб они не применили подлога для своих личных целей? Это было бы противно всем законам естества!" [52]
Троцкий подчёркивал, что официальные привилегии бюрократии, не имеющие никакой опоры не только в принципах социализма, но и в законах страны, являются ни чем иным, как воровством. "Кроме этого легализованного воровства, имеется нелегальное сверхворовство, на которое Сталин вынужден закрывать глаза, потому что воры - его лучшая опора. Бонапартистский аппарат государства является, таким образом, органом для охраны бюрократических воров и расхитителей народного достояния...
Хищение и воровство, основные источники доходов бюрократии, не являются системой эксплуатации в научном смысле слова. Но с точки зрения интересов и положения народных масс, это неизмеримо хуже всякой "органической" эксплуатации. Бюрократия не есть в научном смысле слова имущий класс. Но она заключает в себе, в удесятерённом размере, все пороки имущего класса... Для охраны систематического воровства бюрократии её аппарат вынужден прибегать к систематическим актам разбоя. Всё вместе создаёт систему бонапартистского гангстеризма" [53].
Сегодня слова о "нелегальном сверхворовстве" бюрократии применительно к действительности 30-х годов могут показаться преувеличением. Именно так расценивают указание Троцкого на "бюрократическую безнаказанность" и "все виды распущенности и разложения", вытекающие из "полицейской монолитности партии", даже некоторые серьёзные исследователи его идейного наследия. Они относят такого рода явления лишь к 60-80-м годам, называя их "брежневским феноменом" [54].
Однако непредвзятый исторический анализ убеждает в том, что коррупция в советском обществе зародилась отнюдь не во времена правления Брежнева. Уже в 20-е годы активный протест и тревогу в рабочей и коммунистической среде вызывало коррупционное перерождение части партийной и советской бюрократии, паразитировавшей на внутренних противоречиях нэпа. Но если тогда казнокрады и взяточники наказывались как в партийном, так и в судебном порядке, то в последующие годы власть, сконцентрировавшая свои усилия на подавлении оппозиционности и всякого инакомыслия вообще, уделяла борьбе с коррупцией всё меньше внимания. К тому же на смену прежнему правящему слою, почти целиком истреблённому в годы большого террора, пришли люди, как правило, лишённые нравственных принципов и моральных тормозов и поэтому особенно податливые к различным видам коррупции. Уже в 1937 году меньшевистский журнал "Социалистический вестник" справедливо отмечал, что "тот привилегированный слой, который Сталин любовно выращивает и на который он опирается, прямо кишит "использователями революции", хищниками и рвачами, готовыми продаться любому "победителю"" [55]. В этой среде пышным цветом расцвели кумовство, корыстная взаимоподдержка и протекционизм.
Ленин не раз подчёркивал, что главная трудность построения социализма состоит в том, что его приходится строить людям, в своём моральном сознании, нравах, привычках несущим наследие старого мира. Именно на эти стороны нравственного облика или "человеческой природы", отравленной тысячелетиями господства эксплуататорских отношений, опирался сталинизм. Постоянно осуществляя тоталитарное давление на личность, он заставлял людей лгать, лицемерить, активно или пассивно (например, голосованием на массовых митингах и собраниях) поддерживать самые чудовищные акции господствующего режима. Такое поведение приводило к тому, что моральное наследие старого мира воскресало и торжествовало, нередко в гипертрофированных формах, превосходящих худшие стороны буржуазного общества. В этом смысле ни одному человеку нельзя было остаться так или иначе нравственно не замаранным, причём замаранность эта была тем сильнее, чем успешнее человек реализовал своё стремление к карьере и преуспеванию.
Многочисленные меткие наблюдения над состоянием общественных нравов и в особенности над моральным разложением "верхушки", нравственный и духовный уровень которой опустился ниже "среднего уровня страны", содержатся в дневниковых записях академика В. И. Вернадского.
"1939 год. 11 апреля. Одно время я думал, что происходящий гнёт и деспотизм может быть не опасен для будущего. Сейчас я вижу, что он может разложить и уничтожить то, что сейчас создаётся нового и хорошего. Резкое падение духовной силы коммунистической партии, её явно более низкое умственное, моральное и идейное положение в окружающей среде, чем средний уровень моей среды, создаёт чувство неуверенности в прочности создающегося положения.
5 октября. Поражает "наживной" настрой берущих верх массы коммунистов. Хорошо одеваться, есть, жить - и все буржуазные стремления ярко расцветают. Друг друга поддерживают. Это скажется в том реальном строе, который уложится. Все отбросы идут в партию.
23 октября. Слишком большое количество щедринских типов сейчас входят в партию и получают власть. Потом где-то вскрываются и наказываются, но дело своё делают. Значительная часть "вредительства" имеет такое происхождение.
1940 год. 1 января. Они [власти] жалуются, что трудно найти людей. В действительности, выбор определяется, как никогда раньше, "благонадёжностью". А затем, как всегда в таких случаях, создаются "котерии", которые поддерживают друг друга. Как-то я сказал Кржижановскому: "И откуда вы выбираете таких гоголевско-щедринских типов!"
1941 год. 21 января. Модный теперь курс, взятый в Академии наук,- аналогичный тому яркому огрублению жизни и резкому пренебрежению к достоинству личности, который сейчас у нас растёт в связи с бездарностью государственной машины... Полицейский коммунизм растёт и фактически разъедает государственную структуру. Всё пронизано шпионажем (т. е. слежкой агентов НКВД.- В. Р.). Всюду всё растущее воровство. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Их ссылают - через несколько лет они возвращаются, и начинается та же канитель.
4 февраля. Давление, сыск и формализм невежд и дураков, своеобразных представителей "дельцов" - государственных младенцев, среди которых, с одной стороны, идейные, с другой - полицейские".
Особую тревогу Вернадского вызывал "маразм научной работы при наличии талантливых и работящих людей", который он объяснял "гниением центра" и "безответственной ролью в Академии партийной организации из молодёжи... все усилия которой направлены на "лучшую" жизнь - на всяческое получение денег". Для партийных работников Академии, как отмечал Вернадский, характерны "резко более низкий научный уровень, делёж пирога и чисто буржуазное желание больше зарабатывать... Мы всё это видим и знаем. Интриги - характерное явление среди партийцев, к сожалению и к огромному вреду для государства" [56].
Моральное разложение и стремление к "весёлой жизни" проявлялись среди "новобранцев 1937 года" даже в годы войны. Приведем в этой связи пример, тем более любопытный, что он касается, в частности, поведения молодого Брежнева.
В 1942 году старший политрук Айзон, до своего прибытия на фронт работавший в Днепропетровском обкоме ВКП(б), направил в ЦК ВКП(б) заявление, описывавшее бытовые "подвиги" второго секретаря обкома Грушевого. Как явствует из этого заявления, Грушевой, уезжая из Днепропетровска в тогда тыловой Сталинград, прихватил с собой обкомовские ковры, мешок с кожей и двух девушек, которых он во время дороги, не стесняясь попутчиков, забирал к себе в спальню. В конце ноября 1941 года в Сталинград, где Грушевой работал уполномоченным Военного совета Южного фронта, прибыл заместитель начальника политуправления фронта Брежнев и бывший секретарь Днепропетровского обкома Кучмий. Описывая это событие в своей книге воспоминаний, Грушевой писал: "Встреча получилась душевной, радостной... Л. И. Брежнев... дал много полезных советов как нашей оперативной группе, так и товарищам, которые работали на предприятиях" [57].
В заявлении Айзона предстает иная картина: "Начались встречи, попойки, и Грушевой поставлял им (Брежневу и Кучмию) Аню и Катю... Попойки продолжались систематически. Когда же Брежнев уезжал из Сталинграда после своих пьянок, он меня позвал и сказал, чтобы я держал язык за зубами".
При разборе заявления Айзона ЦК КП(б) Украины констатировал, что "факты нетактичного поведения т. Грушевого... в основном подтверждаются", но отложил рассмотрение вопроса о нём "в связи с тем, что Грушевой в настоящее время находится в Красной Армии и рассмотреть этот вопрос в его присутствии не представляется возможным" [58]. Грушевой и Брежнев не понесли никакого наказания и успешно продолжали своё карьерное восхождение. Во время правления Брежнева Грушевой стал генерал-полковником и кандидатом в члены ЦК КПСС.
В послевоенные годы экономическая преступность и коррумпирование бюрократии стали одним из факторов социального расслоения советского общества. Эти явления ярко описаны в произведениях В. Дудинцева, В. Овечкина, В. Пановой и других советских писателей 50-х годов, а также в романах "Жизнь и судьба" В. Гроссмана, "Раковый корпус" и "В круге первом" А. Солженицына, ретроспективно освещавших действительность позднего сталинизма.
Существенные изменения в социальных качествах аппаратчиков призыва 1937 года в полной мере стали ощутимыми в годы застоя. В этот период те, кто пришли к власти после репрессий 30-х годов, составляли основную часть аппарата, управлявшего партией и страной. Эта, пришедшая на смену первому поколению советской бюрократии, генерация аппаратчиков прошла через новый виток политического, бытового и нравственного перерождения. Используя в своекорыстных целях "либерализм" брежневской внутренней политики, эти люди ощутили свободу от всяких моральных запретов, поскольку полученное ими политическое воспитание, требующее исполнения самых безнравственных акций, отнюдь не способствовало формированию внутренних регуляторов социального поведения. Бюрократический аппарат, в котором больше не оставалось носителей нравственного наследия Октябрьской революции, в значительной своей части срастился с уголовными элементами, дельцами теневой экономики и сам принял активное участие в разнузданном казнокрадстве. Всем этим объясняется разочарование подавляющего большинства населения в партии, следствием чего стала её беспрепятственная ликвидация в 1991 году.
VII
Политический режим: партия
В современной исторической публицистике часто проводится аналогия между большевистской и нацистской партией. Между тем судьбы этих партий были глубоко различны. Гитлер сам создал свою партию, в силу чего состав её руководящих кадров и рядовых членов после уничтожения в 1934 году группы штурмовиков во главе с Рэмом оставался стабильным. Сталин получил большевистскую партию "в наследие" от ленинского режима, что побудило его непрерывно чистить её кадры, вплоть до их почти поголовного истребления в годы большого террора. В целом Сталин подверг репрессиям больше коммунистов, чем это сделали в своих странах фашистские диктаторы: Гитлер, Муссолини, Франко и Салазар, вместе взятые.
О том, что́ осталось от ленинской партии после великой чистки, свидетельствуют следующие данные. В начале 1939 года в партии состояло 1589 тысяч членов и 889 тысяч кандидатов. Среди членов партии лица с партийным стажем до 1917 года составляли 0,3 % (примерно 500 человек), вступившие в партию в 1917 году - 1 % (1600 человек) и вступившие в 1918-1920 годах - 7 % (12 500 человек) [59]. В 1941 году в партии осталось всего 6 % коммунистов, вступивших в её ряды при жизни Ленина [60].
Не менее выразительны сравнительные данные о делегатах XVII и XVIII съездов. 80 % делегатов XVII съезда с правом решающего голоса вступили в партию в годы подполья и гражданской войны, т. е. до 1920 года включительно. На XVIII съезде таких делегатов было 19,4 %. При этом подпольщики составляли в 1934 году 22,6 % и члены партии с 1917 года - 17,7 % делегатов. В 1939 году их доля среди делегатов съезда составляла соответственно 2,4 % и 2,6 % [61].
Резко изменился и возрастной состав делегатов. Половина делегатов XVIII съезда с правом решающего голоса была в возрасте не старше 35 лет. Делегаты в возрасте от 36 до 40 лет составляли 32 %, от 40 до 50 лет - 15,5 %, старше 50 лет - 3 % [62].
Не менее существенны были изменения в социальном составе партии, вызванные не только массовыми репрессиями, но и новыми условиями приёма в партию (отмена преимуществ, установленных для рабочих), закреплёнными в Уставе ВКП(б), принятом на XVIII съезде. 28 мая 1941 года организационно-инструкторский отдел ЦК направил секретарям ЦК докладную записку, в которой указывалось, что за 1939-1940 годы в партию было принято 1321,5 тыс. человек, среди которых рабочие составляли 20 %, колхозники - 20 %, "служащие и все остальные" - 60 %. Среди 3222,6 тыс. членов и кандидатов партии, насчитывавшихся на 1 января 1941 года, рабочих (по роду занятий) было 18,2 %, крестьян - 13 %, служащих - 62,4 %, учащихся и прочих - 6,4 %. Среди рабочих доля членов и кандидатов в члены партии упала за 1933-1940 годы с 8 % до 2,9 %, а среди служащих возросла с 16,7 % до 19,2 %. При росте за этот период количественного состава рабочего класса на 25,8 % численность коммунистов-рабочих уменьшилась с 1312 тыс. человек до 584,8 тыс. человек (это косвенно свидетельствует о том, что рабочие явились одним из главных объектов партийных чисток 1933-1936 годов и массовых репрессий 1937-1938 годов). В 1941 году один коммунист приходился на 35 рабочих и на 5 служащих [63]. Среди коммунистов-служащих был особенно велик удельный вес управленцев, военнослужащих и работников карательных органов.
Характеризуя изменения, происходившие в составе партии в годы большого террора, один из лидеров меньшевиков Ф. Дан писал в 1938 году: "Похоже на то, что перед нами развёртывается процесс самопожирания и исчезновения с исторической сцены всего старого большевизма, сталинского и антисталинского, без остатка. Похоже на то, что действительным победителем и триумфатором окажется в конце концов то новое, "молодое" поколение советской бюрократии, которому чужды революционные традиции и революционные идеалы, которое хочет лишь одного... закрепить "твёрдыми нормами закона" и обеспечить и за своим потомством наследственное пользование той "весёлой и зажиточною жизнью", до которой оно дорвалось и в которой для него и заключается весь смысл грандиозной революции" [64].
Правота этих слов подтверждается наблюдениями академика Вернадского, который в своём дневнике неоднократно отмечал, что Сталин "из мести или страха" уничтожил "цвет людей своей партии". В 1941 году Вернадский писал о сращении партии с карательными органами, которые представляют "нарост, гангрену, разъедающую партию,- но без неё не может она в реальной жизни обойтись. В результате - миллионы заключённых-рабов, в том числе, наряду с преступными элементами - и цвет нации, и цвет партии".
К этим мыслям Вернадский возвратился во время войны, когда он писал, что казнены либо находятся в тюрьмах и лагерях "лучшие люди партии, делавшие революцию, и лучшие люди страны". В результате этого сильно понизился культурный уровень партии, чем объясняются "крупные неудачи нашей власти". "Средний уровень коммунистов - и морально, и интеллектуально - ниже среднего уровня беспартийных... Причинённые всем этим потери невознаградимы, т. к. реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, которые продолжают лезть в партию, уровень которой в среде, в которой мне приходится вращаться, ярко ниже беспартийных" [65].
Во второй половине 30-х годов завершился процесс полного отстранения рядовых коммунистов от участия в управлении делами государства и общества и в формировании политики партии. Л. А. Оников неоднократно указывал, со ссылкой на статистические источники, что властные функции с этого времени и вплоть до ликвидации КПСС в 1991 году выполняли лишь 0,3 % членов партии - члены бюро партийных комитетов, начиная с райкомов и кончая аппаратом ЦК КПСС [66].
К этому можно добавить, что фактически была исключена возможность проникновения в этот правящий слой ярких и выдающихся личностей, поскольку все аппаратчики проходили постоянную проверку на бездумную исполнительность, личную преданность очередному "вождю", конформизм и угодничество перед вышестоящими партийными функционерами. Ещё в 1935 году Бабель, раскрывая в беседе с Эренбургом свой взгляд на положение в партии, говорил, что "пора дискуссий, пора людей интеллигентных, анализирующего типа кончилась" [67]. После великой чистки 1936-1938 годов из рядов партийного аппарата на протяжении пяти с половиной десятилетий не выдвинулся ни один человек, способный самостоятельно и творчески мыслить, обобщать уроки прошлого и выдвигать реалистические и смелые задачи на будущее. Этим, в частности, объясняется крах "перестройки", первоначально задуманной как "обновление" и "возрождение" социализма.
К концу 30-х годов завершился процесс сосредоточения в руках партаппарата основных функций государственного управления. Если в начале 20-х годов среди пяти отделов ЦК не было ни одного, который бы выполнял эти функции, то в 1934 году по решению XVII съезда ВКП(б) в ЦК, обкомах и крайкомах впервые были созданы отраслевые отделы (промышленный, транспортный и т. д.). В предвоенные годы в прямое подчинение ЦК ВКП(б) перешли все органы обороны, народного хозяйства и культуры.
Основные функции законодательной и исполнительной власти были закреплены за Политбюро, превратившимся в своего рода "сверхправительство". Ещё в 1933 году Троцкий отмечал, что важнейшие экономические и политические вопросы решаются в канцелярских тайниках, в недрах Политбюро, состоящего "из средних бюрократов, опьянённых вырванной ими у партии властью, утративших почву под ногами и больше всего озабоченных сохранением собственного дутого престижа" [68].
Большинство членов Политбюро конца 30-х годов было многократно проверено Сталиным на личную преданность в ходе борьбы с легальными и нелегальными оппозиционными группами. Поэтому доля репрессированных в годы большого террора членов Политбюро была значительно ниже доли репрессированных членов ЦК, аппаратчиков всех ступеней и рядовых коммунистов. После XVIII съезда партии состав Политбюро изменился незначительно. Двое (Жданов и Хрущёв) были переведены из кандидатов в члены Политбюро и двое (Берия и Шверник) впервые вошли в состав Политбюро в качестве кандидатов.
В состав ближайшего сталинского окружения в конце 30-х годов вступил единственный новый человек - Щербаков, избранный в 1941 году кандидатом в члены Политбюро. В годы войны Щербаков совмещал больше постов, чем кто-либо другой из сталинских приспешников; он был одновременно секретарем ЦК, секретарем МГК и МК, начальником Политического Управления Красной Армии, заместителем наркома обороны и руководителем Совинформбюро.
С середины 30-х годов роль Политбюро как коллективного органа власти постепенно стала сходить на нет. "Когда я стал членом Политбюро после XVIII партийного съезда в 1939 году,- вспоминал Хрущёв,- то уже не помню случая, чтобы проводились даже регулярные заседания" [69]. В 1934 году было проведено 18 заседаний Политбюро (с участием членов и кандидатов в члены ЦК, членов бюро Комиссий партийного и советского контроля), в 1935 году - 16 заседаний, в 1936 году - 7, в 1937 году - 7, в 1938 году - 5, в 1939 и 1940 годах - по 2 заседания [70]. Подавляющее большинство решений Политбюро (а их общее количество ежегодно исчислялось тысячами) принималось опросом.
VIII
Политический режим:государство и бюрократия
Социально-политическая доктрина марксизма всегда сводилась к двум основным тезисам:
1. В переходный период от капитализма к социализму формируется эгалитарное общество, в котором высший чиновник не может получать более высокого вознаграждения за свой труд, чем квалифицированный рабочий.
2. На основе движения к социальному равенству в обществе устанавливаются гармоничные социальные отношения, которые открывают путь к отмиранию государства, т. е. к резкому сужению сферы принуждения, расцвету гражданских прав, духовных и политических свобод.
Неоднократно возвращаясь к конкретизации этих тезисов, Троцкий указывал, что "диктатура пролетариата есть лишь временное учреждение, необходимое трудящимся для того, чтобы справиться с сопротивлением эксплуататоров и подавить эксплуатацию. В обществе без классов государство как аппарат насилия должно постепенно отмирать и заменяться свободным самоуправлением трудящихся". В этой связи он подчёркивал, что советское государство с середины 20-х годов развивалось в полном противоречии с принципами, зафиксированными во второй программе партии, принятой в 1919 году, и через двадцать лет после Октябрьской революции "стало самым централизованным, деспотическим и кровавым аппаратом насилия и принуждения" [71].
Характеризуя сталинизм как грандиозную бюрократическую реакцию против пролетарской диктатуры, утвердившейся в отсталой и изолированной стране, Троцкий писал: "Октябрьская революция низвергла привилегии, объявила войну социальному неравенству, заменила бюрократию самоуправлением трудящихся, ниспровергла тайную дипломатию, стремилась придать характер полной прозрачности всем общественным отношениям. Сталинизм восстановил наиболее оскорбительные формы привилегий, придал неравенству вызывающий характер, задушил массовую самодеятельность полицейским абсолютизмом, превратил управление в монополию кремлёвской иерархии и возродил фетишизм власти в таких формах, о которых не смела мечтать абсолютная монархия" [72].
Над обновлённым обществом постепенно поднялась бюрократия, социальная природа которой существенно отличалась от социальной природы бюрократии в передовых капиталистических странах. Троцкий не раз подчёркивал, что советскую бюрократию нельзя считать новым классом, поскольку каждый класс связан с определёнными формами собственности. Бюрократия в СССР лишена этих социально-экономических признаков, она не имеет самостоятельных имущественных корней. Это, однако, нисколько не противоречит тому факту, что правление советской бюрократии оказывается менее демократичным, чем политическое господство имущих классов в буржуазно-демократических странах. "В отличие от буржуазного общества, где имущий и образованный правящий класс располагает бесчисленными средствами контроля над своей администрацией, советская бюрократия, политически экспроприировавшая пролетариат, пользуется бесконтрольной и не ограниченной законами властью" [73]. Своим некомпетентным командным управлением она бессмысленно расточает значительную часть национального богатства, превращаясь в величайший тормоз развития производительных сил.
Рассматривая более конкретно последствия бюрократического управления экономикой, Троцкий отмечал, что "нынешняя правящая клика заменила советскую, партийную, профессиональную и кооперативную демократию командованием чиновников. Но бюрократия, если б она даже сплошь состояла из гениев, не могла бы из своих канцелярий обеспечить необходимую пропорцию всех отраслей хозяйства, т. е. необходимое соответствие между производством и потреблением. То, что на языке сталинской юстиции называется "саботажем", есть, на самом деле, злосчастное последствие бюрократических методов командования. Явления диспропорции, расточительности, путаницы, всё более возрастая, угрожают подорвать самые основы планового хозяйства. Бюрократия неизменно ищет "виноватого". Таков, в большинстве случаев, сокровенный смысл советских процессов против саботажников" [74].
Далеко не случайно, что в разряд "саботажников" и "вредителей" попадали лучшие люди страны. "Все передовые и творческие элементы, которые действительно преданы интересам хозяйства, народного просвещения или народной обороны, неизменно попадают в противоречие с правящей олигархией,- писал по этому поводу Троцкий.- Так было в своё время при царизме; так происходит, но несравненно более высоким темпом, сейчас при режиме Сталина. Хозяйству, культуре, армии нужны инициаторы, строители, творцы. Кремлю нужны верные исполнители, надёжные и беспощадные агенты. Эти человеческие типы - агента и творца - непримиримо враждебны друг другу" [75].
Троцкий различал две функции системы управления: властвование и администрирование. Всякая управленческая система нуждается в надёжных администраторах. В этом смысле можно говорить об администраторском (организационном) таланте. Однако подавление инициативы и творчества, которыми обладали способные управленцы, вело к тому, что нередко пробуксовывали административные методы, которыми пользуется любое государство. Иными словами, при сталинском режиме две основные функции управленческой системы вступали в острое противоречие между собой. "Чтобы обеспечить хорошее администрирование, нужно ликвидировать тоталитарную власть. Чтоб сохранить власть, нужно громить самостоятельных и способных администраторов" [76].
Троцкий не раз указывал на насквозь фальшивый характер "сталинской конституции", которую он называл бюрократическим фарсом и "провинциальным плагиатом у Геббельса" [77]. В особенности это относилось к комедии провозглашённых в этой конституции "самых демократических в мире выборов". "Гитлер и Геббельс не раз уже проделывали то же самое и теми же самыми методами. Достаточно прочитать то, что сама советская печать писала о плебисцитах Гитлера, чтобы понять тайну "успеха" Сталина. Тоталитарные парламентские опыты свидетельствуют лишь о том, что, если разгромить все партии, в том числе и свою собственную, задушить профессиональные союзы, подчинить печать, радио и кинематограф гестапо или ГПУ, давать работу и хлеб только покорным и молчаливым и приставить револьвер к виску каждого избирателя, то можно достигнуть "единодушных" выборов" [78].
Развивая эти мысли, Троцкий писал: "Сущность советской конституции, "самой демократической в мире", состоит в том, что каждый гражданин обязан в определённые часы голосовать за единственного кандидата, указанного Сталиным или его агентами. Печать, радио, пропаганда, агитация, народное просвещение находятся целиком в руках правящей клики. Из партии за пять лет исключено, по официальным данным, не менее полумиллиона (сегодня, на основе обнародованных в последние годы данных, можно с уверенностью утверждать, что эта цифра из-за недостаточной информированности Троцкого была существенно занижена по сравнению с действительными масштабами репрессий, обрушившихся на коммунистов.- В. Р.). Какая часть из них расстреляна, заключена в тюрьмы и концентрационные лагеря, выслана на окраины, мы точно не знаем. Но дело идёт во всяком случае о сотнях тысяч, разделяющих участь миллионов беспартийных. Этим миллионам, их семьям, родственникам и друзьям трудно было бы втолковать в головы, что сталинское государство отмирает. Оно душит других, но само нисколько не отмирает. Наоборот, оно достигло такого бешеного напряжения, равного которому не знала человеческая история" [79].
Размышляя над суждениями Троцкого о советском государстве и отыскивая аналогии сталинскому режиму, невольно вспоминаешь работу Маркса "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта", содержащиеся в ней характеристики тогдашнего режима во Франции. "Государственная машина,- писал Маркс,- настолько укрепила своё положение по отношению к гражданскому обществу, что она может теперь иметь во главе... какого-то явившегося с чужбины авантюриста... Отсюда малодушное отчаяние, чувство несказанного унижения, позора, которое сдавливает грудь Франции и не даёт ей свободно вздохнуть. Она чувствует себя как бы обесчещенной" [80]. Определённую аналогию с характеристикой сталинской бюрократии содержит суждение Маркса о том, что "Бонапарт вынужден был создать рядом с подлинными классами общества искусственную касту, для которой сохранение его режима - вопрос о хлебе насущном" [81]. Наконец, Маркс дал яркую характеристику такого политического режима, который в XX веке стал именоваться тоталитарным и который Троцкий описывал понятием "бюрократического абсолютизма". "В такой стране, как Франция, где исполнительная власть имеет в своём распоряжении более чем миллионную армию чиновников, т. е. постоянно держит в самой безусловной зависимости от себя огромную массу интересов и лиц, где государство опутывает, контролирует, направляет, держит под своим надзором и опекает гражданское общество, начиная с самых крупных и кончая самыми ничтожными проявлениями его жизни, начиная с его самых общих форм существования и кончая частным существованием отдельных индивидов, где этот паразитический организм вследствие необычайной централизации стал вездесущим, всеведущим и приобрел повышенную эластичность и подвижность, которые находят себе параллель лишь в беспомощной несамостоятельности, затхлости и бесформенности действительного общественного организма,- в такой стране само собой ясно, что Национальное собрание... теряет всякое действительное влияние..." [82] Эти слова полностью применимы к советскому государству и его законодательной и представительной власти.
Все эти аналогии объясняют тот факт, что Троцкий при характеристике сталинского политического режима часто использовал понятие "бонапартизм".
Одна из наиболее ярких работ Троцкого - статья "Бонапартистская философия государства" представляла отклик на доклад Сталина на XVIII съезде партии, центральным местом которого Троцкий считал "возвещение новой теории государства". В противовес учению Маркса, Энгельса и Ленина о постепенном отмирании государства в социалистическом обществе здесь была выдвинута "теория" об усилении государства не только при социализме, но даже и при коммунизме, который, согласно "открытию" Сталина, сделанному в том же докладе, также можно построить в одной стране. При этом, как подчёркивал Троцкий, "социализм объявлен осуществлённым. Согласно официальной версии, страна находится на пути к полному коммунизму. Кто сомневается, того Берия убедит [83]. Но тут открывается основное затруднение. Если верить Марксу, Энгельсу и Ленину, государство есть организация классового господства... Что же означает в таком случае государство в стране, где "классы уничтожены"? Над этим вопросом кремлёвские мудрецы не раз ломали себе головы... Нужно было дать хоть подобие теоретического объяснения сталинского абсолютизма".
На XVII съезде Сталин и Молотов объявили, что государство необходимо для борьбы с "остатками" старых господствующих классов и в особенности с "осколками" троцкизма, которые хотя и "ничтожны", но зато крайне "ожесточены". Поэтому борьба с ними требует высшей бдительности и беспощадности. "Теория эта,- писал Троцкий,- больше всего поражала своей глупостью. Почему для борьбы с бессильными "остатками" понадобилось тоталитарное государство, тогда как для низвержения самих господствующих классов вполне достаточно было советской демократии? На этот вопрос никто не дал ответа".
Теорию периода XVII съезда пришлось отбросить и потому, что пять лет после этого съезда ушли на истребление "осколков троцкизма". При этом "дело зашло так далеко, что Сталин на последнем съезде вынужден был для успокоения своего собственного аппарата обещать, что в дальнейшем не будет прибегать к суммарным чисткам. Это, конечно, неправда: бонапартистское государство вынуждено будет и впредь пожирать общество не только духовно, но и физически. Однако Сталин в этом признаться не может. Он клянётся, что чистки не возобновятся. Но если так, если "осколки" троцкизма вместе с "остатками" старых господствующих классов истреблены окончательно, то спрашивается: против кого же нужно государство?" [84]
На XVIII съезде Сталин ответил на этот вопрос следующим образом: необходимость государства вызывается капиталистическим окружением и вытекающими из него опасностями для страны социализма. Поэтому армия, карательные органы и разведка "своим остриём обращены уже не во внутрь страны, а во вне её, против внешних врагов" [85].
"Новая теория Сталина,- замечал Троцкий,- верна лишь в той части, в какой она опровергает его старую теорию; во всём остальном она никуда не годна" [86]. Особенно чётко это видно из рассуждений Сталина о функциях карательных органов и разведки, которые, по его словам, необходимы "для вылавливания и наказания шпионов, убийц, вредителей, засылаемых в нашу страну иностранной разведкой" [87]. В этой связи вставал вопрос о том, какое место занимают шпионы, террористы и саботажники по отношению к большинству советских граждан. Ведь такого рода элементы нуждаются в прикрытии, в сочувственной среде. Между тем сам Сталин много раз говорил в своём докладе о внутренней солидарности и пресловутой "монолитности" советского общества. "Чем выше солидарность общества и его привязанность к существующему режиму,- писал по этому поводу Троцкий,- тем меньше простора для антисоциальных элементов. Как же объяснить, что в СССР, если верить Сталину, совершаются на каждом шагу такие преступления, подобных которым не встретить в загнивающем буржуазном обществе? Не достаточно ведь одной злой воли империалистских государств! Действие микробов определяется не столько их вирулентностью, сколько силой сопротивления живого организма. Каким же образом в "монолитном" социалистическом обществе империалисты могут находить бесчисленное число агентов, причём на самых выдающихся постах? ...Наконец, если социалистическое общество в такой степени лишено внутренней упругости, что спасать его приходится посредством всесильной универсальной и тоталитарной разведки, то дело выглядит очень плохо, раз во главе самой разведки оказываются негодяи, которых приходится расстреливать, как Ягоду, или с позором прогонять, как Ежова. На что же надеяться? На Берию? Но и его час пробьёт!"
Троцкий указывал, что в действительности НКВД истребляет не шпионов и империалистических агентов, а политических противников правящей клики. Каковы же те причины, которые вынуждают бюрократию маскировать свои действительные цели и именовать своих революционных противников иностранными шпионами? Наличие этих подлогов нельзя объяснить действиями капиталистического окружения. "Причины должны быть внутреннего порядка, т. е. вытекать из структуры самого советского общества" [88].
IX
Политический режим и социальные отношения
Троцкий выводил тоталитарный характер сталинистского политического режима из сложившихся в СССР социальных отношений, прежде всего отношений в сфере распределения. Подчёркивая поверхностность объяснения тоталитарного характера власти личным властолюбием Сталина, он писал: "Власть не есть нечто бестелесное. Власть даёт возможность распоряжаться материальными ценностями и присваивать их себе". Узурпировав власть рабочего класса, бюрократия, вынужденная ещё приспосабливаться к традициям и завоеваниям Октябрьской революции (национализированная собственность и плановое хозяйство), эксплуатирует эти завоевания ради собственных интересов, враждебных интересам народа и социалистического развития страны.
Считая главным принципом социализма полное социальное равенство, Троцкий указывал на то, что такого равенства нельзя достигнуть одним скачком. На данной стадии развития СССР сохранение дифференциации в оплате труда диктуется интересами развития производительных сил и объективно выступает "буржуазным орудием социалистического прогресса". Решающее значение для оценки социальной природы общества имеет, однако, не статика, а динамика социальных отношений, т. е. основное направление развития общества - развивается ли оно в сторону равенства или в сторону роста привилегий. Ответ на этот вопрос не оставляет места ни для каких сомнений. Социальная дифференциация в советском обществе давно вышла за пределы экономической необходимости. "Переходный характер нынешнего строя нисколько не оправдывает тех чудовищных, явных и тайных привилегий, которые присваивают себе бесконтрольные верхи бюрократии" [89]. Эти материальные привилегии нарастают как лавина. Страшась своей изолированности от масс, бюрократия пытается создать себе социальную опору в виде рабочей и колхозной аристократии.
Главную причину тоталитарного перерождения советского государства Троцкий видел в том, что советское общество "развивается не в сторону социализма, а в сторону возрождения социальных противоречий. Если процесс пойдёт и дальше по этому пути, он неизбежно приведёт... к ликвидации планового хозяйства и к восстановлению капиталистической собственности" [90].
Против такого объяснения обычно выдвигалось в качестве аргумента положение Маркса о неизбежности социального неравенства и несправедливости на первых этапах социалистического строительства. Называя этот аргумент "жвачкой, которую жуют все наёмные адвокаты Сталина", Троцкий писал, что, разумеется, "на первых ступенях социализма не может быть полного равенства, что это задача коммунизма. Вопрос, однако, совсем не в этом, а в том, что за последние годы, вместе с ростом всевластия бюрократии, чудовищно растёт неравенство... В СССР неравенство не смягчается, а обостряется, причём не по дням, а по часам. Приостановить этот рост социального неравенства невозможно иначе, как революционными мерами против новой аристократии. В этом и только в этом суть нашей позиции" [91].
Экономические успехи Советского Союза, достигнутые в годы первых пятилеток, укрепили правящий бюрократический слой, который за этот период сконцентрировал в своих руках такое богатство и могущество, как ни один класс в истории. Троцкий неоднократно указывал, что "верхний слой бюрократии ведёт примерно тот же образ жизни, что буржуазия Соединённых Штатов и других капиталистических стран" [92], тогда как основная масса трудящихся обречена на неизмеримо более худшие условия жизни, чем сопоставимые категории населения в экономически развитых капиталистических странах. Всем этим бюрократия "поставила себя в возрастающее противоречие с народом, который прошёл через три революции и опрокинул царскую монархию, дворянство и буржуазию. Советская бюрократия сосредотачивает в себе ныне, в известном смысле, черты всех этих низвергнутых классов, не имея ни их социальных корней, ни их традиций. Она может отстаивать свои чудовищные привилегии только организованным террором, как она может обосновывать свой террор только ложными обвинениями и подлогами" [93].
К концу 30-х годов в СССР утвердилась система жёсткого социального ранжирования общества, закреплённая обилием чинов, званий и орденов и культивирующая кастовый дух. Всё это повлекло существенные изменения в общественной психологии и морали. В новых привилегированных группах стало формироваться чувство социальной исключительности и пренебрежительное отношение к низам.
Беспощадно выжигая первое поколение большевиков с его нравственным принципом: "жить не лучше других", Сталин одновременно с помощью грубого материального подкупа утверждал умонастроение, характеризующееся прямо противоположной установкой: "жить непременно лучше других", готовность ради достижения этой цели идти на любые нравственные компромиссы, повседневно поступаться совестью. Раскрывая преломление этой установки в сознании и поведении привилегированных групп, Н. Я. Мандельштам писала: "Люди гордились литерами своих пайков, прав и привилегий и скрывали получки от низших категорий" [94].
При всём этом сталинизм, объявлявший себя наследником ленинской политики, не мог открыто выступить с обоснованием своей социальной политики, направленной на утверждение в обществе социального расслоения, установление резко очерченных вертикальных и горизонтальных перегородок. Специфической чертой советской бюрократии было стремление скрыть свою социальную физиономию, свои реальные доходы и привилегии. Своё привилегированное материальное положение бюрократия камуфлировала идеологическими фантомами о "ведущей роли рабочего класса" и "руководящей роли партии", призванными затемнить факт узурпации ею власти партии и рабочего класса.
В отличие от капиталистических режимов, открыто утверждающих и охраняющих привилегии меньшинства, сталинизм стремился скрыть образ жизни господствующих и покровительствуемых слоёв от глаз непривилегированных покровом безгласности и секретности. В этом смысле прав Солженицын, когда он указывает, что шпиономания "не была только узколобым пристрастием Сталина. Она сразу пришлась удобной всем, вступающим в привилегии. Она стала естественным оправданием уже назревшей всеобщей секретности, запрета информации, закрытых дверей, системы пропусков, огороженных дач и тайных распределителей. Через броневую защиту шпиономании народ не мог проникнуть и посмотреть, как бюрократия сговаривается, бездельничает, ошибается, как она ест и как развлекается" [95].
Всеми средствами пропаганды в сознание масс настойчиво внедрялся миф о бытовой скромности, даже аскетизме Сталина и его приспешников. Однако многочисленные факты, обнародованные в последние годы, свидетельствуют о прямо противоположном - о жадности правящей касты и прежде всего самого Сталина к материальным благам, находившимся в их бесконтрольном распоряжении. Приверженность к необузданной роскоши в быту передалась от Сталина и его ближайшего окружения последующим поколениям партийной элиты, которые в отличие от старой большевистской гвардии были весьма далеки от готовности разделять с народом выпадавшие на его долю материальные тяготы и лишения.
Разительный отрыв привилегированных групп от большинства советских людей, получавших мизерную заработную плату и живших в невыносимых жилищных условиях и в обстановке скудного снабжения даже самыми необходимыми предметами потребления; возникновение оазисов роскоши среди пустыни народной нищеты - всё это не могло не восприниматься с возмущением "народным инстинктом" (Энгельс), стихийно-интуитивно схватывавшим несправедливость существующих социальных порядков. Ещё более серьёзный социальный протест вызревал в среде коммунистов, сохранявших приверженность социальным и нравственным принципам Октябрьской революции. Разгул массовых политических репрессий был в немалой степени вызван стремлением подавить даже малейшие зёрна этого протеста, полностью выжечь ту часть партии, которая - пусть даже общественно безгласно - отвергала социальные устои сталинизма. Эти репрессии, как и сталинистский режим в целом, находили поддержку тех групп, которые заполняли образовывавшиеся в результате сталинского террора ниши в верхних этажах социальной структуры и отплачивали Сталину за дарованные им привилегии беспрекословным послушанием и бездумным исполнением самых зловещих политических акций.
В той политической беспринципности, которую проявляли в годы насильственной коллективизации и большого террора даже многие старые большевики, нельзя не видеть продолжения моральной беспринципности и бытового перерождения, выражавшегося в податливости к дарованным сверху подачкам, в принятии их как чего-то законного и должного.
Делая ставку на низменные стороны человеческой природы, Сталин превосходно сознавал, что "положенные", жёстко иерархизированные привилегии вытравляют в пользующихся ими группах чувство социальной справедливости. Социальный строй, основанный на привилегиях, постоянно выделял на нижних этажах социальной структуры людей, стремившихся заслужить "право" на доступ к привилегиям. Широко открытые Сталиным ворота для такой "социальной мобильности" явились решающим фактором, позволившим за 1937-1938 годы осуществить почти полную замену прежнего правящего слоя новой генерацией, свободной от моральных норм и запретов, характерных для старой партийной гвардии.
Главный привилегированный слой общества - бюрократия - был персонально обновлён сверху донизу. Но как социальный слой он не только сохранился, но и существенно укрепил свою силу и влияние. Хотя за годы великой чистки в ряды бюрократии вступили многие выходцы из низов, пропасть между народом и правящим слоем не уменьшилась, а возросла. Новое поколение бюрократов отличалось уверенностью в незыблемости своего положения и намного большей коррумпированностью по сравнению со своими предшественниками.
К этой генерации вполне применимо замечание Энгельса о "деклассированных мелких буржуа", вступивших в германскую социал-демократическую партию из-за карьеристских соображений: "Эти господа - все марксисты, но того сорта... о котором Маркс говорил: "Я знаю только одно, что я не марксист!" И весьма вероятно, что об этих господах он сказал бы то же, что Гейне говорил о своих подражателях: "Я сеял драконов, а пожал блох"" [96].
X
Армия
Сталинские репрессии подорвали все сферы обороны страны. Прежде всего это касалось командного состава армии, который рекрутировался в годы гражданской войны, а затем обучался и повышал свою квалификацию в течение последующих 15 лет. С 1937 по 1941 год были расстреляны 9 заместителей народного комиссара обороны, 2 наркома Военно-Морского Флота, 4 командующих Военно-Воздушными Силами, все командующие военных округов и флотов [97].
Военный Совет при наркоме обороны, включавший в 1935 году 85 наиболее авторитетных военачальников, был практически разгромлен: 68 его членов были расстреляны, двое покончили жизнь самоубийством, двое умерли в лагерях, четверо были осуждены на различные сроки заключения [98]. В октябре 1938 года Совнарком утвердил новый состав Военного Совета в количестве 111 человек, более 90 % которых были введены в этот орган впервые [99]. Вскоре некоторые из них также были уничтожены.
Огромный ущерб был нанесён партийному костяку Красной Армии. На 1 апреля 1940 года в РККА насчитывалось 210 784 члена ВКП(б), что в три с половиной раза превышало число армейских коммунистов в 1937 году. При этом коммунисты в возрасте до 30 лет составляли 66,1 %, от 30 до 40 лет - 38,5 % и старше 40 лет - всего лишь 3,4 %. 34,3 % армейских коммунистов стали членами партии в 1938 и 1939 году, 31,5 % - с 1931 по 1937 год, 30 % - с 1921 по 1930 год и лишь 4,4 % (около 10 тыс. человек) - до 1921 года, т. е. в годы подполья и гражданской войны [100].
Огромные потери в ходе массовых репрессий понесла советская военная разведка. С 1937 по 1940 год были арестованы и расстреляны три начальника Главного разведывательного управления Красной Армии - Я. К. Берзин, С. П. Урицкий и И. И. Проскуров, почти все заместители начальника управления, большинство начальников отделов. Если в первой половине 1937 года спецсообщения внешней разведки, направляемые Сталину, Молотову и Ворошилову, подписывались руководителями ГРУ, то уже в конце этого года даже донесения Сталину шли за подписью рядовых сотрудников аппарата разведки - все работники более высокого ранга были арестованы.
В 1937-1938 годах были отозваны в Москву и репрессированы большинство советских разведчиков, в результате чего в 1938 году на протяжении 127 дней подряд в "инстанции" не поступило ни одного разведывательного сообщения [101].
В январе 1939 года после разгрома берлинской резидентуры там остались двое из 16 работников. Они работали без резидента до сентября, когда резидентом был назначен молодой бериевский приспешник А. Кобулов, не имевший никакого опыта разведывательной работы [102].
Аналогичное положение сложилось и в парижской резидентуре, откуда, как указывалось в справке, представленной в ноябре 1939 года руководству военной разведки, "был выброшен домой весь кадровый состав наших работников как "легальных", так и нелегальных аппаратов" [103].
Описывая погром, учинённый сталинской агентурой в советском посольстве в Болгарии, Ф. Раскольников указывал, что этот погром был инспирирован так называемой "внутренней линией" РОВСа (Российский общевойсковой союз), т. е. спецслужбой военизированной белоэмигрантской организации. Эта организация в лице капитана Фосса, "подсовывая агентам Ежова фальшивые документы, компрометировавшие честных работников миссии... добилась разгрома нашего полномочного представительства в Болгарии - от шофера М. И. Казакова до военного атташе В. Т. Сухорукова" [104].
Особенно тяжкие последствия имела расправа с Сухоруковым, создавшим тайную антифашистскую организацию, в которую входили представители военного командования почти всех балканских государств. Эта организация ставила своей задачей противодействие германской экспансии на Балканах. По прямому заданию германских спецслужб, сотрудничавших с РОВСом, Фосс подбросил советским органам фальшивку о связях Сухорукова с немецкой разведкой. Это сообщение легло на благодатную почву, поскольку ещё в октябре 1936 года начальник Особого отдела НКВД М. И. Гай доносил Ворошилову: "В 1924 году, после выпуска академией слушателей восточного факультета, на котором учился Сухоруков, последний был вызван к Троцкому и имел с ним беседу. Сухоруков в честь Троцкого назвал сына Львом" [105].
Сухоруков был отозван в Советский Союз и репрессирован. Его не освободили из лагеря даже после начала Отечественной войны, когда люди из его организации вступили в активную борьбу с фашизмом. Сухоруков вышел на свободу лишь в 1956 году.
В здании советской военной разведки находится кабинет чекистской славы, в котором установлена мемориальная доска с именами наиболее выдающихся советских разведчиков. Почти всю верхнюю половину списка составляют имена людей, репрессированных в предвоенные годы.
В 1937 году было репрессировано много зарубежных коммунистов, по идейным соображениям руководивших разведывательной работой в своих странах. Так, жертвой великой чистки стал немецкий коммунист Г. Кипенбергер, бывший депутат рейхстага, создавший вместе с В. Кривицким агентурную сеть советской военной разведки в Западной Европе.
Руководители разведки неоднократно пытались обратить внимание Сталина на тяжёлые последствия, которые несёт разгром советской резидентуры за рубежом. В 1938 году начальник I отдела ГРУ докладывал, что "Красная Армия оказалась фактически без разведки. Накануне крупнейших событий мы не имеем "ни глаз, ни ушей"". Незадолго до своего ареста Проскуров сообщал, что "репрессировано более половины личного состава разведки" [106].
Аналогичное положение сложилось и с резидентурой, курируемой Иностранным отделом НКВД (с 1940 года - НКГБ). В отчёте о работе I Управления НКГБ за период с 1939 по апрель 1941 года говорилось: "К началу 1939 года в результате разоблачения вражеского руководства в то время Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду с созданием аппарата самого Отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном" [107].
В 1937-1939 годах было ликвидировано всё, подготовленное в предшествующие годы в западных военных округах для развёртывания крупных операций партизанских сил. Были уничтожены скрытые базы, созданные для ведения партизанской борьбы. Из тысяч хорошо подготовленных партизанских командиров и специалистов по ведению войны в тылу врага уцелели в ходе массовых репрессий лишь единицы. В результате всего этого в первые годы войны на оккупированную территорию перебрасывались почти не подготовленные и слабо вооружённые партизанские группы, часто не обладавшие даже средствами связи. Не удивительно, что основная часть этих групп была уничтожена немцами.
Массовые репрессии, обрушившиеся на основную часть руководителей и инженерно-технических работников заводов и научно-исследовательских институтов, занимавшихся разработкой военной техники, существенно замедлили создание новых видов вооружений. Так, был расстрелян начальник реактивного института Клеймёнов и репрессированы многие сотрудники этого института. Среди них был С. П. Королев, приговорённый 27 сентября 1938 года к 10 годам тюремного заключения. В 1939-1940 годах Герои Советского Союза, депутаты Верховного Совета СССР В. С. Гризодубова и М. М. Громов обратились к Берии и Ульриху с ходатайствами о пересмотре дела Королева. 13 апреля 1940 года дело Королева было направлено на новое рассмотрение. 16 июня того же года Королев был приговорён к заключению в лагеря сроком на 8 лет, однако вскоре был переведён в Особое техническое бюро при НКВД для использования по специальности. За выдающиеся заслуги в создании новой техники он был досрочно освобождён со снятием судимости. Реабилитация Королева, к тому времени ставшего главным конструктором космической техники, произошла только в 1957 году [108].
В результате фактического разрушения реактивного института немцам удалось значительно опередить Советский Союз в деле создания ракетного оружия (успешно ведущиеся в СССР научно-конструкторские разработки в этой области были прерваны в 1937-1938 годах). В 1944 году на вооружение германской армии поступили беспилотные самолёты ФАУ и баллистические ракеты ФАУ-2, тогда как аналоги этих боевых средств отсутствовали в Красной Армии вплоть до конца войны. В 1963 году Королев в беседе с корреспондентом ТАСС говорил: "Мы потеряли значительное время (а потому не успели к началу войны построить реактивный самолёт и ракеты дальнего действия) и нескольких замечательных людей по совместной работе. Это были страшные, тяжёлые годы" [109].
Теоретические и практические работы по радиолокации были начаты в СССР раньше, чем в США и Англии. Однако в 1937 году были арестованы создатель первых радиолокационных устройств Ощепков, руководитель работ в этой области И. Смирнов и многие их сотрудники. В результате Красная Армия встретила войну без некоторых важных видов радиолокаторов, которые пришлось потом закупать в Англии и США [110].
Многие новые руководители и командиры Красной Армии не владели основами современной военной науки и военного искусства, которые были разработаны Тухачевским и другими казнёнными военачальниками и практически опробованы в ходе воинских маневров 1935-1936 годов. Маршал Ерёменко, принимавший участие в этих маневрах в качестве слушателя военной академии, писал в своих мемуарах: "Начальный период войны показал, что если бы мы могли действовать в строгом соответствии с теми принципами, которые отрабатывались на этих маневрах, дело приняло бы совершенно иной оборот" [111].
Если в 1935-1936 годах Красная Армия считалась сильнейшей в мире, то уже после процесса восьми высших военачальников (июнь 1937 года) зарубежные военные эксперты пришли к выводу, что массовые репрессии ведут к внутреннему разложению Красной Армии, ослаблению её ударной силы из-за отсутствия воинского опыта и знаний у новых командиров, пришедших на смену репрессированным. В секретном докладе, направленном 9 ноября заместителем начальника Генштаба чехословацкой армии Б. Фиала главе военной разведки, говорилось: "Если вначале наше Верховное командование отказалось воспринять ликвидацию Тухачевского и высшего советского командного звена как тяжёлый урон для Красной Армии и после начала чистки было убеждено, что "русская армия переживает мрачный этап, однако всё ещё имеет большую силу", то наша делегация, посланная для проверки состояния подготовки Красной Армии, возвратилась с тревожными итогами, превзошедшими самые мрачные ожидания" [112].
Выводы о существенном ослаблении Красной Армии были сделаны и Гитлером. Ещё в июле 1936 года он указывал в меморандуме, выпущенном в связи с принятием четырёхлетнего плана: "Марксизм, победив в России, построил величайшую машину, выдвинутый вперёд ствол для своих грядущих операций... Военные ресурсы этой агрессивной воли, тем временем, быстро растут год от года. Надо только сравнить нынешнюю Красную Армию с предположениями военных специалистов, выдвинутыми 10-15 лет назад, чтобы осознать угрожающие масштабы этого развития" [113].
После 1937 года Гитлер уже не говорил о советской военной мощи. По свидетельству Кейтеля, Гитлер исходил в своей надежде на блицкриг "из того, что Сталин уничтожил в 1937 г. весь первый эшелон высших военачальников, а способных умов среди пришедших на их место пока нет" [114].
Разработчики плана "Барбаросса" также основывались на представлениях о резком ослаблении Красной Армии, заключающемся "в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме, недостаточном для современных условий образовании, боязни ответственности и повседневно ощутимом недостатке организованности" [115].
Английский историк А. Буллок в книге "Гитлер и Сталин" подчёркивает, что "Россия была гораздо слабее в военном отношении в конце 30-х годов, чем на 4-5 лет ранее". В начале 30-х годов в СССР производилось больше танков и самолётов, чем в любой другой стране. Хотя в первой пятилетке расходы на оборону резко сократились, во второй пятилетке они столь же резко возросли, поднявшись с 1 млрд 420 млн рублей в 1933 году до 23 млрд 200 млн рублей в 1938 году. В середине 30-х годов Красная Армия "была достойным противником Вермахта, её поддерживала собственная военная промышленность России, практическая самообеспечиваемость сырьём и самые большие человеческие ресурсы в мире".
Ослабление Красной Армии Буллок объясняет прежде всего сталинскими чистками, последствия которых, по его мнению, следует оценивать не только числом репрессированных опытных офицеров, но и сокрушительным ударом по качеству советского военного руководства. Первыми жертвами чистки стали командиры, которые "наиболее активно усваивали военные идеи и, тем самым, вызывали подозрение Сталина. Их исчезновение оставило армию под командованием людей, которых Пол Кеннеди назвал "политически лояльными, но умственно отсталыми"".
Обобщая выводы западных историков, Буллок отмечает, что Сталин во второй половине 30-х годов продолжал перекачивать ресурсы в рост и перевооружение вооружённых сил, подняв расходы на оборону с 16,5 % государственного бюджета в 1937 году до 32,6 % в 1940 году. Но эти военные приготовления во многом были сведены на нет тем, что "дух новаторства, который воспитывался в командирах Красной Армии до чисток, был задушен и заменён слепым повиновением". За исключением Шапошникова, который был назначен начальником Генштаба в мае 1937 года, всё новое командование "характеризовалось или посредственными качествами, или отсутствием опыта" (Джон Эриксон). Это хорошо видно из неверных оценок уроков, полученных в испанской гражданской войне, что привело к расформированию сети механизированных корпусов и к утере ведущей роли Советского Союза в развитии самого мощного в мире воздушного флота стратегических бомбардировщиков".
Буллок считает, что последствия подрыва Сталиным советских вооружённых сил оказали влияние на его внешнюю и внутреннюю политику. "Сталин отдавал себе отчёт - разумеется, никогда открыто в этом не признаваясь,- в том обстоятельстве, что теперь армии понадобится долгое - всё, на какое он мог рассчитывать - время и усиленные капиталовложения, чтобы восстановилась её былая мощь. Это обстоятельство сыграло важную роль... в его согласии на германо-советский пакт как на наилучший выход из положения" [116].
Трагические последствия чистки военных кадров Сталин осознал уже на опыте локальных военных операций на озере Хасан (1938 год) и Халхин-Голе (1939 год). Но и здесь, равно как и после советско-финской войны он склонен был переносить вину с себя на своих "ближайших соратников". Беседуя с Жуковым о халхин-гольских событиях, он бросил раздражённую реплику о Ворошилове: "Хвастался, заверял, утверждал, что на удар ответим тройным ударом, всё хорошо, всё в порядке, всё готово, товарищ Сталин, а оказалось..." [117]
После советско-финской войны Сталин принял решение укрепить генеральский и офицерский корпус за счёт освобождения и возвращения на прежние должности части командиров, находившихся в тюрьмах и лагерях. Но общая обстановка в стране была такова, что по отношению к таким людям сохранялось известное недоверие. Описывая в романе "Солдатами не рождаются" судьбу его главного героя - генерала Серпилина, освобождённого из лагеря и возвращённого в строй незадолго до Отечественной войны,- К. Симонов писал: "Люди радовались, что совершённая по отношению к нему ошибка исправлена, это отвечало их душевной потребности. Хотя ему случалось изредка видеть и другие лица, на которых было написано: "Вернулся - и скажи спасибо. Ты для нас единичный факт, и больше ничего. А мысли, которые возникают из-за факта твоего возвращения, так опасны, что стоит ещё подумать: был ли смысл тебя возвращать? И хотя ты не виноват, потому что иначе бы не вернулся, но с высшей точки зрения ещё вопрос, что важнее!"" [118]
В некоторых случаях пережитое после ареста ломало осуждённых командиров настолько, что они навсегда утрачивали свои былые боевые и волевые качества. В повести "Пантелеев" К. Симонова выведен образ полковника Бабурова, который после первой неудачи своего полка оказался совершенно неспособным к каким-либо разумным действиям и покончил жизнь самоубийством, оставив полк на произвол судьбы. Объясняя его поступок, Симонов писал: "Бабуров вовсе не был трусом от природы. Во время гражданской войны он участвовал в боях и даже имел почётное оружие, но в тридцать седьмом году его, военного комиссара Керчи, вдруг пришли и арестовали... Когда Бабурова арестовали и потребовали, чтобы он признал соучастие в каком-то заговоре, о котором он не имел представления, он на всю жизнь испугался. Испугался всего, в чём когда-нибудь и кому-нибудь вздумалось бы его обвинить. Испугался всякой ответственности, которую ему правильно и неправильно могли приписать. Были люди, которые выдержали и не такое и, однако, не сломались и не согнулись, но он не был сильным человеком. И когда после двух лет тюрьмы его выпустили, сказав, что он ни в чём не виноват, то он, ещё здоровый на вид мужчина, вышел оттуда больным самой страшной из человеческих болезней,- он боялся своих собственных поступков. И вдруг теперь, на четвёртом месяце войны, когда ему дали полк, фашисты в первом же бою, перебив его роту, оказались в Крыму... Он испугался этого так, что уже никакие доводы разума не могли заставить его действовать вопреки страху ответственности" [119].
Конечно, люди такого типа среди освобождённых генералов и офицеров составляли меньшинство, большинство же продемонстрировало во время войны высокие боевые качества. Но поток реабилитированных командиров прервался уже в первые месяцы войны. В романе "Солдатами не рождаются" Симонов так описывал размышления Серпилина: "На фронте воевало в разных должностях несколько сотен таких же, как он, выпущенных на свободу незадолго или перед самой войной... Одни успели погибнуть, другие пошли в гору: четверо командовали армиями, один - фронтом. Но, очевидно, из этого никто не спешил делать выводы. За последнее время он не слышал ни одного нового имени: те, что вернулись, воевали, а те, что сидели, продолжали сидеть... Лагеря были по-прежнему полны людей, готовых каплю за каплей отдать свою кровь за Советскую власть. Это было невозможно выкинуть из памяти, но сказать об этом вслух - значило бы совершить бессмысленное самоубийство" [120].
Среди командиров, остававшихся в лагерях, были люди незаурядного военного таланта и знаний. В книге "Непридуманное" писатель А. Разгон рассказывает о двух комкорах, с которыми ему довелось встретиться в одном лагпункте. Одним из них был С. Н. Богомягков, в 1917 году служивший подполковником царской армии и после перехода в Красную Армию закончивший гражданскую войну начдивом, с двумя орденами Красного Знамени. Окончив военную академию, Богомягков дорос до начальника штаба Особой Дальневосточной армии - второго по значению поста в одном из самых крупных и важных военных округов. Другой комкор, Н. В. Лисовский, закончил военную академию ещё до революции и вступил в Красную Армию в самом начале её организации. Долгие годы он работал начальником оперативного отдела, а затем - заместителем начальника Генштаба. "Лисовский почти всю жизнь занимался нашей западной границей и возможным противником на Западе. Всё, что происходило в 39-м и после, он воспринимал как нечто личное, происходящее с ним самим. Был непоколебимо уверен в неизбежности войны с Германией, считал наши территориальные приобретения 39-го года несчастьем с военной точки зрения. Он долго и обстоятельно объяснял Богомягкову, что на бывших польских землях хорошо продолжать бой, но очень трудно принимать его... О теории "малой кровью, на чужой земле" он отзывался изысканным матом старого гвардейца".
После 22 июня 1941 года Лисовский "за какие-то считанные дни почернел... Несмотря на всю свою сдержанность и выдержку, он предсказывал колоссальные военные неудачи нашей армии! Когда, через месяц полной изоляции, у нас снова появились радио и газеты, мы могли судить, что все предсказания Лисовского оправдываются со страшной последовательностью. Он довольно точно предсказал направления главных немецких ударов. Весной 1942 года, с почти абсолютной точностью, начертил мне направление будущего удара немецких армий на юг и юго-восток... Было что-то чудовищное в том, что высокопрофессиональный работник, всю жизнь готовившийся к этой войне, сидит на зачуханном лагпункте и нормирует туфту в нарядах. А ведь в Генштабе сидел его бывший ученик и подчинённый Василевский! И Лисовский, кроме своих многочисленных заявлений с просьбой о посылке на фронт в любом качестве, писал одно за другим письма Василевскому и Шапошникову, перепуливал их мимо цензуры, через вольняшек... Не может быть, чтобы ни одно из его писем не дошло до адресата! Но Лисовский продолжал отбывать свой срок. Он его отбыл полностью, от звонка до звонка" [121].
Новое военное руководство, пришедшее на смену жертвам репрессий, было на несколько голов ниже своих предшественников. Поскольку в 1937-1939 годах погибли трое маршалов, в мае 1940 года были произведены в маршалы Тимошенко, Шапошников и Кулик. Из них отвечали этому званию только Шапошников и в меньшей мере Тимошенко, с 1942 года отодвинутый на второстепенные должности в военном руководстве. Кулик, проявивший в годы войны крайнюю военную бездарность и к тому же отличавшийся болтливостью и фрондёрством, в 1942 году был выведен из состава ЦК, в 1945 году исключён из партии, в 1947 году арестован и в 1950 году расстрелян [122].
Из-за своей амбициозности, взаимной неприязни и вражды новое военное руководство не могло наладить согласованную деятельность. "Когда трудились Гамарник, Тухачевский и другие, которые по-настоящему ведали политической работой, экономикой, боевой техникой армии, дело двигалось и без Ворошилова,- отмечал в своих мемуарах Хрущёв.- Когда же они были уничтожены и пришли на их место такие лица, как Мехлис, Щаденко и Кулик, недостойные своих постов, Наркомат обороны превратился, честное слово, в дом сумасшедших не то в собачник какой-то, если иметь в виду его руководителей. Однажды... меня буквально затащил за рукав Тимошенко на заседание Главного военного совета РККА... Он, видимо, хотел, чтобы я как член Военного Совета КОВО [Киевского Особого военного округа] посмотрел на этот собачник, как они друг другу впивались в горло, рвали друг друга по пустякам, но не занимались настоящим делом... Но, может быть, Сталина именно устраивала их междоусобная грызня?" [123]
Чувствуя слабую управляемость войсками, руководство Наркомата обороны практиковало частую переброску командных кадров. Даже после окончания массовых репрессий 1937-1938 годов и вплоть до июня 1941 года в некоторых военных округах было сменено до пяти-семи командующих [124].
После великой чистки резко упал моральный уровень командного состава. Как указывалось в докладной записке начальника Политуправления РККА Мехлиса, направленной секретарю ЦК Жданову, в 1938 году армейскими парторганизациями и партийными комиссиями было привлечено к партийной ответственности 19 794 человека, в 1939 году - 10 814 человек. При этом резко изменилась структура преступлений и проступков, за которые налагались партийные наказания. Если в 1938 году к партийной ответственности люди привлекались в основном по политическим обвинениям, то в 1939 году на первый план выдвинулись служебные преступления (привлечено к ответственности 4261 человек) и морально-бытовое разложение (привлечено 3138 человек). Большинство привлечённых к ответственности по этим статьям составляли представители начсостава [125].
В то же время сохранившаяся со времени большого террора установка на "разоблачение" подчинёнными своих командиров как "врагов народа" порождала склонность объяснять все упущения и недостатки вредительством. На этой почве возникали, как указывалось в том же документе, "дикие случаи". Так, парторганизация одной транспортной роты, обсудив вопрос о состоянии лошадей, вынесла следующую резолюцию: "Лошади находятся у нас в плохом состоянии, конюшни не покрыты, овёс ссыпается на землю, у лошадей появляются заболевания и зачесы, нет ли здесь со стороны командного состава роты у нас врагов народа?" [126]
Наряду с массовыми репрессиями дезорганизации армии способствовали проведённые в предвоенные годы "реформы", прежде всего восстановление в 1937 году института военных комиссаров. "Институт комиссаров, введённый впервые, в период строительства Красной Армии из ничего,- писал по этому поводу Троцкий,- означал, по необходимости, режим двойного командования. Неудобства и опасности такого порядка были совершенно очевидны и тогда, но они рассматривались как меньшее и притом временное зло... Командиры, выходившие в большинстве своём из рядов старого офицерства или унтер-офицерства, плохо разбирались в новых условиях и в лице лучших своих представителей сами искали совета и поддержки комиссаров. Не без трений и конфликтов, двоеначалие привело в тот период к дружному сотрудничеству".
Совершенно иные последствия вызвало вторичное введение двоевластия в период, когда большинство командиров выросло из рядов Красной Армии и имело завоёванный годами авторитет. В этих условиях комиссары новой формации оказались "призваны командовать только потому, что они олицетворяют "бдительность", т. е. полицейский надзор над армией. Командиры относятся к ним с заслуженной ненавистью. Режим двоеначалия превращается в борьбу политической полиции с армией, причём на стороне полиции стоит центральная власть" [127].
Правоту этих слов Троцкого подтверждают лучшие произведения советской литературы о войне, например роман В. Гроссмана "Жизнь и судьба", где ярко представлен конфликт между командиром танковой дивизии Новиковым и строчащим на него доносы комиссаром дивизии Гетмановым.
Второй "военной реформой" явилось существенное повышение заработной платы командному составу, что, по замыслу Сталина, должно было служить обеспечению послушания и преданности власти. На XVIII съезде ВКП(б) Ворошилов в качестве свидетельства "заботы партии" об армии привёл таблицу, показывавшую, что средняя заработная плата офицеров и генералов возросла с 1934 по 1939 год на 286 %. При этом прирост заработной платы увеличивался пропорционально иерархии должностей.
Таблица 4 [128]
Такого рода "реформы" коренным образом изменили социальный характер Красной Армии. Раскрывая эти изменения, Троцкий писал, что после Октябрьской революции большевики предполагали: вооружённые силы будут построены по принципу народной милиции. "Только такая организация армии, делающая народ вооружённым хозяином своей судьбы, соответствует природе социалистического общества. Переход от казарменной армии к милиционной систематически подготовлялся в течение первого десятилетия (Советской власти.- В. Р.). Но с того момента, как бюрократия окончательно подавила всякое проявление самостоятельности рабочего класса, она открыто превратила армию в орудие своего господства. Милиционная система упразднена полностью. Двухмиллионная армия имеет сейчас чисто казарменный характер. Восстановлена офицерская каста с генералами и маршалами. Из орудия социалистической обороны армия стала инструментом защиты привилегий бюрократии" [129].
Указывая, что "рост страны немыслим дальше без общего роста культуры, т. е. без самостоятельности каждого и всех, без свободной критики и свободного исследования", Троцкий писал: "Эти элементарные условия прогресса необходимы армии ещё в большей мере, чем хозяйству, ибо в армии реальность или фиктивность статистических данных проверяется кровью. Между тем политический режим социалистической страны окончательно приблизился к режиму штрафного батальона" [130].
XI
Террор после "ежовщины"
К концу 1938 года масштабы великой чистки стали столь ощутимы, что даже некоторые руководители, выдвинувшиеся на гребне этой чистки, стали обращаться к Сталину с жалобами на произвол, царящий в органах НКВД. Так, 23 октября 1938 года секретарь Сталинградского обкома Чуянов направил Сталину письмо, в котором сообщалось, что начальник одного из райотделов НКВД области Евдушенко сфабриковал дело о контрреволюционной деятельности районного партийного и советского руководства. При разборе этого вопроса на бюро обкома было установлено и признано самим Евдушенко, что все обвинения в адрес партийных и советских работников были клеветническими и добытыми с помощью физических мер воздействия. Правда, подчиняясь установленным Сталиным правилам игры, Чуянов связывал эти бесчинства с тем, что во главе областного управления НКВД стоял "разоблачённый и арестованный в конце сентября враг Шаров, прикрывавший врагов в старом составе бюро обкома ВКП(б), Сталинградского горкома и Астраханского окружкома и горкома... которые были разоблачены и изъяты в процессе хода партийной конференции" [131].
17 ноября 1938 года было принято секретное постановление ЦК и СНК "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия", в котором говорилось о "крупнейших недостатках и извращениях в работе органов НКВД и прокуратуры". Спустя три недели было опубликовано сообщение: "Тов. Ежов Н. И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его Народным комиссаром водного транспорта. Народным комиссаром внутренних дел СССР утверждён тов. Л. П. Берия" [132].
Хотя Берия не был даже кандидатом в члены Политбюро, с его появлением в Москве, как вспоминал Хрущёв, "жизнь Сталина и коллектива, который сложился вокруг него, приобрели совершенно иной характер... Я видел, что Сталин и Берия очень дружны между собой... Я замечал, что окружающие Сталина люди, занимавшие более высокие посты и в партии, и в государстве по сравнению с Берией, вынуждены были считаться с ним и даже заискивать, лебезить, подхалимничать перед ним, особенно Каганович. Я не видел такого нехорошего, подлого подлизывания только со стороны Молотова" [133].
Замена Ежова Берией была воспринята в народе как прекращение массового террора, тем более что в ближайшие месяцы после этого события число арестов резко уменьшилось, а десятки тысяч человек были выпущены из лагерей и следственных тюрем. В начале 1939 года Берия подписал ряд приказов об аресте и предании суду работников НКВД на местах за производство необоснованных арестов и применение незаконных, извращённых методов следствия.
В конце 1938 года произошли некоторые изменения и по линии ЦК. Несколько секретарей обкомов были сняты со своих постов за "избиение честных работников". Было принято решение об обязательном согласовании органами НКВД репрессий против членов партии с партийными комитетами.
Несколько изменилось отношение и к членам семей репрессированных. 23 января 1939 года первый секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов направил Сталину письмо, в котором называл "практику огульного отказа в приёме в ВЛКСМ" тем юношам и девушкам, у которых репрессированы родители, "крайне вредной и способной вызвать озлобление той части молодёжи, которая хочет честно работать для народа". На этот документ Сталин наложил резолюцию "Правильно!" [134]
На XVIII съезде ВКП(б) вопрос о массовых репрессиях был поднят в докладе Жданова об изменениях в Уставе партии - вне всякой связи с темой доклада. Жданов приводил многочисленные примеры, свидетельствующие о том, какая страшная атмосфера массового психоза охватила в годы великой чистки партию и страну. Однако, как ни удивительно, эти примеры подавались таким образом, чтобы вызвать веселье зала. Так, Жданов под "общий смех" рассказывал о том, что в одном из районов Красноярского края действовал клеветник, который "завел себе список со специальными графами: "большой враг", "малый враг", "вражёк", "вражёнок"". "Громкий смех" вызвало и сообщение Жданова о клеветнике, который в одном из своих "разоблачительных" заявлений в обком партии включил просьбу: "Я выбился из сил в борьбе с врагами, а потому прошу путевку на курорт".
Как о забавном курьезе Жданов говорил и о том, что некоторые члены партии "для того, чтобы перестраховаться, прибегали к помощи лечебных учреждений". В подтверждение этого он зачитал "справку, выданную одному гражданину": "Тов. (имя рек) по состоянию своего здоровья и сознания не может быть использован никаким классовым врагом для своих целей. Райпсих Октябрьского района г. Клева (подпись)" [135].
В прениях по докладу Жданова приводились многочисленные примеры "избиения честных большевистских кадров". Так, рассказывалось о том, что уполномоченный ЦК КП Белоруссии Земцев выехал в один из районов республики, где приказал арестовать секретаря райкома, а остальным членам райкома передал составленный им список коммунистов, подлежащих исключению из партии. К вечеру этого дня было исключено 17 человек, у которых Земцев отобрал партбилеты. В одной из парторганизаций не исключённым остался только один человек, которому Земцев заявил, что его исключат позже, так как сейчас некому голосовать за исключение. Затем он отобрал у членов райкома ключи и печати, сдал их в районное отделение НКВД и, опечатав здание райкома, уехал, ликвидировав, таким образом, районный комитет партии [136].
В одном из райкомов Киева создавались специальные комиссии по сбору компрометирующих материалов на членов и кандидатов в члены партии. Этими комиссиями было собрано 1014 клеветнических заявлений. В другом районе были поданы компрометирующие заявления на 63 % членов районной парторганизации, а в парторганизации Академии наук, где состояло на учёте 130 коммунистов, были поданы клеветнические заявления на 111 человек [137].
В выступлениях делегатов приводились вопиющие примеры иррационального поведения людей, увлёкшихся поиском "врагов народа". Так, сообщалось о заявлении в обком партии, подписанном фамилией "Збрежевский" и содержавшем обвинения против группы работников партийного аппарата. При проверке заявления обнаружилось, что человека с такой фамилией в этой области вообще не существует, а заявление было написано неким Семида, работавшим завотделом одного из сельских райкомов партии. Когда этот "сигнализатор" был пойман с поличным, выяснилось, что он не был даже уверен в существовании некоторых названных им в заявлении людей [138].
На одном из ленинградских заводов один человек подал большое количество заявлений на коммунистов, в каждом из которых обвинялось по 20 и более человек - тех, кто работал вместе с ним, и тех, кто жил с ним в одной квартире. Писал он даже о том, что его соседи разговаривают между собой шепотом, а это означает, что они утаивают что-то от партии.
Ещё более поразительным был приведённый на съезде факт, когда в Ленинградском индустриальном институте один член партии подал 19 заявлений и "сигналов", а двадцатое заявление написал на себя. В этом заявлении он писал, что его дядя оказался врагом народа и репрессирован органами НКВД. "При проверке заявления на месте оказалось, что этот дядя вовсе не враг и не был репрессирован органами НКВД, а просто заболел и умер. (Смех.)" [139]
Смехом делегаты встречали и сообщения о том, по каким поводам коммунисты исключались из партии. Так, Бойцов рассказал, что в одной из парторганизаций был исключён член партии Пирогов за то, что он на занятии политкружка сказал, что Иван Грозный был умным царём. "В организации стали рассуждать: как это так, Иван Грозный - царь, и вдруг умный; все цари - дураки и Иван Грозный в том числе, а раз Пирогов его хвалит, то исключить его из партии. (Смех.)" [140] Такое же веселье зала вызвало сообщение о том, что кандидата партии Могильнера исключили за совершение над родившимся ребенком религиозного обряда (обрезания); "однако непредвиденным обстоятельством для клеветников оказалось то, что у т. Могильнера родился не мальчик, а девочка" [141].
Разумеется, подобные разоблачения "перегибов" отнюдь не означали прекращения изуверской практики органов НКВД. Напротив, в январе 1939 года, когда руководители местных партийных организаций начали ставить в вину работникам НКВД применение истязаний к арестованным, Сталин направил секретарям республиканских и областных партийных комитетов, наркомам и начальникам областных управлений НКВД письмо, в котором "разъяснял", что использование методов физического воздействия допущено с разрешения ЦК и эти методы должны "обязательно применяться и впредь" [142]. Данная директива вплоть до смерти Сталина служила документом, на котором основывалась практика "органов". 17 июня 1947 года министр госбезопасности Абакумов в докладной записке, адресованной Сталину, сообщал: "В отношении изобличённых следствием шпионов, диверсантов, террористов и других активных врагов советского народа, которые нагло отказываются выдать своих сообщников и не дают показаний о своей преступной деятельности, органы МГБ, в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года, применяют меры физического воздействия" [143].
Этим "указанием" руководствовались и местные партийные работники, осуществлявшие "контроль" за деятельностью НКВД. Бывший заместитель начальника Ивановского УНКВД по милиции Шрейдер в своих воспоминаниях рассказывал, как в 1939 году секретарь Ивановского обкома Седин, недавно назначенный на этот пост, принимал участие в допросах бывших руководящих работников обкома, на которых они отказались от выбитых у них показаний. Однако после этого Седин завизировал "расстрельные" и иные приговоры, вынесенные этим людям. О том, как реагировал Седин на сообщения заключённых о зверствах их тюремщиков, Шрейдер рассказывал на собственном примере. Однажды в кабинет, где происходил его допрос, вошел "человек лет под сорок, плотного телосложения, свежевыбритый, пышущий здоровьем и благополучием... На груди у Седина красовался орден Ленина". Шрейдер, уверенный в том, что новый секретарь обкома наведет справедливость в его деле, показал Седину раны от пыток. "Что вы мне демонстрируете свои раны,- с гримасой неудовольствия сказал Седин.- Ведь Алексей Максимович Горький сказал: "Если враг не сдается, его уничтожают!"" [144]
После устранения Ежова продолжались, хотя и с меньшей интенсивностью, аресты, в том числе выдающихся деятелей советской культуры. Так, был арестован Михаил Кольцов, бывший одним из самых преданных Сталину людей. В книге "Гибель всерьёз" Луи Арагон привёл фразу, сказанную ему Кольцовым перед отъездом из Парижа: "Запомните последние слова, которые вы слышали от меня. Запомните, что Сталин всегда прав" [145].
По-видимому, арест Кольцова, действовавшего в Испании в качестве сталинского эмиссара, объяснялся тем, что он слишком много знал о преступлениях, чинимых там сталинской агентурой. Послушно выполняя в Испании все указания Сталина, Кольцов проявлял временами собственную инициативу и даже посетил однажды под видом латиноамериканского корреспондента штаб-квартиру ПОУМа (см. гл. XXIV). Хотя Кольцов сообщил о своём визите только близким товарищам, не переставая при этом "яростно громить поумовцев" [146], сам факт его непосредственного контакта с деятелями ПОУМа не мог не вызвать у Сталина самой недоброжелательной реакции. Как можно судить по некоторым архивным документам, с самого начала пребывания Кольцова в Испании за ним велась неусыпная слежка. Так, в начале 1937 года секретные агенты Коминтерна сообщали, что некий Рудольф Зелке, вышедший из КПГ в 1928 году и "выступающий как яростный враг советской власти и Коммунистического Интернационала", получил пост в министерстве пропаганды провинции Валенсия "благодаря посредничеству тов. Кольцова... Данные относительно связей Рудольфа Зелке и Кольцова подтверждены представителем ТАСС и тов. Канторовичем - редактором газеты "Le Volontaire de la Liberte"" [147].
Арест Кольцова явился полной неожиданностью как для него самого, так и для писательской общественности. Писатель А. Авдеенко вспоминает, как 12 декабря 1938 года Кольцов выступал в клубе писателей с докладом о "Кратком курсе истории ВКП(б)". В этом докладе Кольцов рассказывал, "как в будущем страна будет постепенно переходить от социализма к коммунизму. Сначала отменят плату за проезд в общественном транспорте. Потом хлеб станет бесплатным. Потом и продукты будут выдаваться по потребности, в обмен на добросовестный труд, а не за деньги".
После выступления Кольцов устроил застолье для своих друзей. "Я видел его в тот час,- писал Авдеенко.- Он был весел, шутил, смеялся, рассказывал об Испании то, о чём не писал в газетах. Застолье закончилось в полночь, если не позже. Мы гурьбой провожали Кольцова к машине. На другой день, придя в редакцию, я узнал, что Кольцов арестован" [148].
Дело Кольцова было каким-то образом связано с делом Мейерхольда, хотя арест последнего произошёл через полгода после ареста Кольцова. Об этом свидетельствует рассказ А. Фадеева, переданный его другом, литературным критиком К. Зелинским.
В начале 1939 года Фадеев на одном из литературных собраний в Киеве произнёс несколько положительных слов о тогда уже опальном Мейерхольде. После возвращения в Москву он был вызван к Сталину, который дал ему прочесть показания Кольцова и генерала Белова, расстрелянного в 1938 году (как вспоминал И. Эренбург, Белов был близким другом Мейерхольда). В показаниях и того, и другого говорилось о Мейерхольде как участнике заговорщической группы и резиденте иностранной разведки. После того, как Фадеев прочёл эти показания, Сталин сказал: "Теперь вы, надеюсь, понимаете, кого вы поддерживали своим выступлением. А вот Мейерхольда, с вашего позволения, мы намерены арестовать".
"Каково мне было всё это слушать? - говорил Фадеев Зелинскому.- Но каково мне было потом встречаться с Мейерхольдом! Его арестовали только через пять месяцев после этого случая. Он приходил в Союз [писателей], здоровался со мной, лез целоваться, а я знал про него такое, что не мог уже и смотреть на него" [149].
Мейерхольд был арестован в июне 1939 года. Причиной его ареста могла быть застарелая ненависть к нему Сталина из-за того, что Мейерхольд был в дружеских отношениях с Троцким и даже посвятил ему в 1923 году один из своих спектаклей. Главной задачей дела Мейерхольда был поиск троцкистского влияния в советском искусстве. В его деле "троцкистами" значатся Эренбург, Пастернак, Шостакович, Охлопков, Шебалин и многие другие. Примерно тот же круг лиц фигурировал и в деле Бабеля.
Судя по письмам Мейерхольда в различные инстанции, во время следствия он подвергался особенно зверским пыткам. 3 декабря 1939 года он писал Берии, что арест и допросы повергли его "в величайшую депрессию вплоть до полной потери власти над собою, депрессию, вызвавшую чудовищную притупленность сознания... Я клеветал на себя (я давал самооговоры сверхнеественные, которые не могут не броситься в глаза Вам, когда Вы будете, на что я надеюсь, знакомиться с содержанием моего дела), я оговаривал людей, ни в чём не повинных... Я не выдерживал ни болей физических, ни тем более оскорблений моральных, направленных на меня следователями... Я бился, как в горячке, и подписывал приговоры вслепую".
13 декабря Мейерхольд обратился с заявлением к Прокурору СССР, в котором отказывался от своих вынужденно-ложных показаний, явившихся "следствием того, что ко мне, 65-летнему старику (и нервному, и больному), на протяжении всего следствия применялись такие меры физического и морального воздействия, каких я не мог выдержать, и я стал наводнять свои ответы на вопросы следователя чудовищными вымыслами. Я лгал, следователь записывал, вымыслы эти ещё и заострял, иные ответы за меня диктовал стенографистке сам следователь, и я всё это подписывал... Надо мной всё время висела угроза возможного повторения вышеуказанных мер воздействия ("будешь лгать, будем бить в три раза сильнее")".
Поскольку эти заявления не вызвали никакого отклика, Мейерхольд обратился 2 и 13 января 1940 года с письмами к Молотову. Письма эти особенно страшно читать. В них рукой великого художника описаны обычные в практике НКВД истязания, испытанные им на себе. "Нервные ткани мои,- писал Мейерхольд,- оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка; глаза оказались способными (при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной) лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую плетью бьет её хозяин... Меня здесь били - больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам (сверху, с большой силой), по местам от колен до верхних частей ног. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-жёлтым кровоподтёкам снова били этим жгутом и боль была такая, что казалось на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицу размахами с высоты... Я от голода (я ничего не мог есть), от бессонниц (в течение трёх месяцев) и от сердечных припадков по ночам и от истерических припадков (лил потоки слез, дрожал, как дрожат при горячке) поник, осевши, осунувшись, на 10 лет постарев... Надо мной навис дамоклов меч: следователь всё время твердил, угрожая: "не будешь писать (то есть - сочинять значит?!), будем бить опять, оставим не тронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного искромсанного тела"".
Стремясь вызвать доверие Молотова, измученный Мейерхольд выбирал самые грубые слова для выражения своей ненависти к Троцкому. "Я вместе с партией проклинаю Иуду Троцкого! ...Говорить о троцкизме в искусстве просто смешно. Отъявленный пройдоха из породы политических авантюристов, человек, как Троцкий, способный лишь на подлые диверсии и убийства из-за угла, не имеющий никакой политической программы, кретин не может дать программы художникам" [150].
Излишне говорить о том, что это письмо не возымело и не могло возыметь никакого действия. Мейерхольд и Кольцов были расстреляны 2 февраля 1940 года. За неделю до этого был расстрелян Бабель.
Многие люди, освобождённые в период бериевской "оттепели", через некоторое время арестовывались вновь. Так, бывший секретарь ЦК Венгерской компартии Кюршнер после 26-месячного пребывания в тюрьме был в марте 1940 года выпущен на свободу, и дело его было прекращено. Однако спустя три месяца он был вновь арестован и решением Особого совещания от 10 сентября того же года осуждён на 8 лет лагерей за "участие в право-троцкистской организации, возглавляемой членом ИККИ, академиком Варгой" [151]. Между тем Варга никогда не подвергался аресту и продолжал работать на своих постах в Коминтерне и в Академии наук.
Вопреки бытующим представлениям о всеобщем страхе, побуждавшем обходить членов семей репрессированных, как прокажённых, и не обмениваться даже с близкими людьми разговорами, в которых бы осуждались массовые репрессии, в стране были частыми случаи проявления сочувствия к жертвам сталинского террора. 10 сентября 1940 года академик Вернадский оставил следующую запись в своём дневнике: "Сейчас слышны такие рассуждения публики, которые ещё недавно были невозможны, хотя опаска доносов ещё сильна. В Малом Ярославце на днях покончила самоубийством врач-хирург, отдававшаяся вся своему делу. Её муж, комсомолец, был сперва сослан, а потом расстрелян. Она оставила записку, в которой говорит, что после гибели мужа - тоска одиночества и отсутствие выхода в лучшее. Кончалась записка обращением к Сталину: "Благодарю тов. Сталина за счастливую жизнь". Когда эту записку прочли, то запретили всему персоналу провожать её, скомкали похороны. Но пациенты её осыпали цветами гроб и проводили до могилы" [152].
При освобождении и реабилитации либо после отбытия своего срока человек должен был давать письменное обязательство не разглашать того, что происходило с ним самим и что он наблюдал в тюрьмах и лагерях. Однако вести о судьбах миллионов репрессированных не только широко распространялись по стране, но и просачивались за границу. 20 марта 1937 года Виктор Серж писал Троцкому о судьбах советских троцкистов: "Совершенно ясно, что ссылки больше нет. Все - под замком (и если и осталась кое-какая ссылка для троцкистов, то в самых гиблых местах вроде Туруханска). Ясно тоже, что в концлагерях и изоляторах происходят отчаянные бои, смертельные голодовки и всевозможные истязания. Ясно, что никогда ещё не было, никогда такого ужаса в русских тюрьмах!" [153]
Сведения о расстрелах и положении советских политзаключённых умело использовались фашистской пропагандой. Уже в 1938 году усилиями Германии и Италии были организованы в различных странах "антикоминтерновские выставки", на которых экспонировались документы о сталинском терроре в СССР и Испании [154].
Бывший работник Наркомата лесной промышленности Альбрехт, немец по национальности, арестованный в 1937 году, в 1939 году был освобождён. Во время пребывания Риббентропа в Москве он сумел проникнуть в германское посольство и обратился с просьбой о политическом убежище. Сталин в знак новоявленной советско-германской "дружбы" разрешил Риббентропу увезти Альбрехта в Германию. Здесь Альбрехт написал книги "Бутырская тюрьма. Камера 99" и "Революция, которую предали". Эти книги широко распространялись нацистскими пропагандистскими органами в немецких частях, воевавших на территории СССР [155].
XII
Национальная политика
Характеризуя разительные различия между национальной политикой большевизма и сталинизма, Троцкий писал в 1938 году: "Октябрьская революция провозгласила право каждой нации не только на самостоятельное культурное развитие, но и на государственное отделение. На деле бюрократия превратила Советский Союз в новую тюрьму народов. Правда, национальный язык и национальная школа продолжают существовать: в этой области самый могущественный деспотизм не может уже повернуть колесо развития назад. Но язык разных национальностей является не органом их самостоятельного развития, а органом бюрократического командования над ними. Правительства национальных республик назначаются, разумеется, Москвой, точнее сказать, Сталиным. Но поразительное дело: три десятка этих правительств (союзных и автономных республик.- В. Р.) оказываются внезапно состоящими из "врагов народа" и агентов иностранного государства. За этим обвинением, которое звучит слишком грубо и нелепо даже в устах Сталина и Вышинского, скрывается на самом деле тот факт, что чиновники, хотя бы и назначенные Кремлем, попадают в национальных республиках в зависимость от местных условий и настроений и постепенно заражаются оппозиционным духом против удушающего централизма Москвы. Они начинают мечтать или разговаривать о том, чтоб сместить "любимого вождя" и ослабить тиски. Такова действительная причина недавнего обезглавления всех национальных республик СССР" [156].
В 30-е годы среди коммунистов и беспартийной интеллигенции союзных и автономных республик были широко распространены оппозиционные антирусификаторские настроения. Этот протест против сверхцентрализма и великодержавного шовинизма был переквалифицирован Сталиным в "буржуазный национализм", ставший дополнительным обвинением в адрес коммунистов коренной национальности этих республик. В каждой из них были искусственно сфабрикованы, помимо "правотроцкистских", ещё и буржуазно-националистические организации, якобы стремившиеся к отделению своей республики от СССР. Во всех национальных республиках была истреблена значительная часть творческой интеллигенции. Такой социально-этнический геноцид распространялся и на те народы, у которых своя интеллигенция появилась только при Советской власти.
Для национальной политики сталинизма характерно то, что в сталинское Политбюро никогда не входил ни один из руководителей союзных республик, за исключением Украины. Трое из украинских партийных деятелей (Косиор, Чубарь и Постышев) были в середине 30-х годов отозваны из Украины и спустя некоторое время арестованы и расстреляны. Уцелеть удалось одному Петровскому, лишённому всех своих постов.
Расправе над партийно-советскими работниками и деятелями культуры национальных республик сопутствовало уничтожение элементов культурно-национальной автономии, возникшей после Октябрьской революции. 17 декабря 1937 года были приняты три постановления ЦК об упразднении соответствующих органов и учреждений, появившихся в первые годы Советской власти. В постановлении "О ликвидации национальных районов и сельсоветов", существовавших на территориях с компактно проживающим национальным меньшинством, указывалось, что многие из этих районов (немецкие, финские, корейские, болгарские и т. д.) "были созданы врагами народа во вредительских целях" [157]. Постановление "О русских газетах на Украине" предписывало резко поднять удельный вес русской прессы и одновременно закрыть издающиеся в Киеве газеты на немецком и болгарском языках [158]. В постановлении "О национальных школах" объявлялось вредным "существование особых национальных школ (финские, эстонские, немецкие, английские, греческие и др.)". Одновременно со школами подлежали закрытию национальные педагогические техникумы, дома просвещения и другие культурно-просветительные учреждения [159].
13 марта 1938 года было принято постановление ЦК и СНК о введении обязательного обучения русскому языку в школах национальных республик. Возражая против грубо-ассимиляторских методов, с помощью которых предполагалось вести это обучение, Н. К. Крупская писала Сталину: "Я считаю вредным введение преподавания письма и чтения на первом году обучения не только на материнском, но и на русском языке, считаю вредным введение единого букваря для всех народностей, букваря, переведённого с русского". В том же письме Крупская обращала внимание Сталина на возрождение бытового антисемитизма и других проявлений недоброжелательного отношения к представителям малых национальностей, значительно ослабившегося в первые годы Советской власти. Она писала, что в повседневной жизни "начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм... Среди ребят появилось ругательное слово "жид", малышка говорит: "Дедушка, я не хочу быть латышкой"" [160]. Все эти тревожные замечания Крупской были оставлены Сталиным без ответа.
С особой настойчивостью тенденции великодержавного шовинизма внедрялись во второй половине 30-х годов в идеологию. Это нашло выражение, в частности, в возвеличивании русских князей, царей и генералов, одерживавших победы в войнах, направленных на расширение границ российского государства. Среди царей особое внимание было уделено Ивану Грозному и Петру Первому, служившими для Сталина образцами "необходимой" жестокости по отношению к "изменникам".
Говоря об открытом возрождении великорусского национализма в советской печати, Троцкий отмечал: "Официальная идеология нынешнего Кремля апеллирует к подвигам князя Александра Невского, героизму армии Суворова-Рымникского или Кутузова-Смоленского, закрывая глаза на то, что этот "героизм" опирался на рабство и тьму народных масс и что именно по этой причине старая русская армия оказывалась победоносной только в борьбе против ещё более отсталых азиатских народов или слабых и разлагающихся пограничных государств на Западе. При столкновении же с передовыми странами Европы доблестное царское воинство всегда оказывалось несостоятельным... Что до всего этого термидорианцам и бонапартистам? Им необходимы национальные фетиши" [161].
Эта же мысль звучала в "Открытом письме Сталину" Ф. Раскольникова, который упрекал кремлёвского диктатора в насаждении "культа исторических русских героев Александра Невского и Дмитрия Донского, Суворова и Кутузова, надеясь, что в будущей войне они помогут вам больше, чем казнённые маршалы и генералы" [162].
В пропаганде надсоциальных, надклассовых ценностей важная роль принадлежала официальной историографии. Характеризуя её эволюцию в предвоенные годы, Троцкий писал: "Пересмотр прошлого совершался столь лихорадочными темпами, что разрушались вчерашние авторитеты. Официальнейший историк Покровский был после смерти объявлен врагом народа, так как недостаточно почтительно относился к прошлой истории России. Началась реабилитация не только старого национального патриотизма, но и военной традиции. Начались исследования русской военной доктрины, реабилитация русских стратегов, включая и 1914 год" [163].
Аналогичные тенденции описывал и один из наиболее честных и проницательных эмигрантских публицистов Г. Федотов, характеризовавший "сталинскую генеральную линию" как "линию национализации революции, т. е. линию национал-социализма". "По этой линии,- писал он,- стоит вся внутренняя политика, поскольку она свидетельствует о какой-либо идеологии. Продолжается реабилитация русской истории, преимущественно военной. Газеты полны описаний военных музеев. Выставка Ледового побоища, выставка Кутузова... Сильный удар наносится окраинным сепаратизмам реставрацией русского языка как языка государственного" [164].
"Реабилитация" русского военного прошлого насаждалась и в советском искусстве. При этом сам Сталин нередко подчёркнуто демонстрировал преемственность своих "державно-государственнических" устремлений с традициями царской России. Так, он устроил эксцентричное шоу, своего рода "спектакль в спектакле" на премьере оперы "Иван Сусанин" в Большом театре 2 апреля 1939 года. Это событие описано в дневнике Е. С. Булгаковой со слов её мужа, находившегося в зрительном зале во время премьеры. М. Булгаков увидел своего рода знамение времени в том, что "перед эпилогом Правительство перешло из обычной правительственной ложи в среднюю большую (бывшую царскую) и оттуда уже досматривало оперу. Публика, как только увидела, начала аплодировать, и аплодисмент продолжался во всё время музыкального антракта перед эпилогом. Потом с поднятием занавеса, а главное, к концу, к моменту появления Минина, Пожарского - верхами. Это всё усиливалось и, наконец, превратилось в грандиозные овации, причём Правительство аплодировало сцене, сцена - по адресу Правительства, а публика - и туда, и сюда" [165].
Сталинский шовинизм не остался без внимания со стороны нацистских вождей. Описывая в 1940 году в своём дневнике беседу Гитлера с неким Колином Россом, побывавшим в СССР, и суммируя свои впечатления от этой беседы, Геббельс объединял воедино национализм, антисемитизм и террор Сталина, усматривая в этих чертах сталинской политики резон для сохранения советско-германского политического союза. "Россию Росс рисует как просто безотрадную страну,- писал он.- Нигде ни улыбки, ни радости. Несмотря на это, Сталин пользуется популярностью. Ведь он - единственная надежда. Наследник Петра Великого. Представитель панславизма. Вероятно мы, германцы, никогда не поймем этих славян! Сталин для русских - папаша... Он, как заботливый садовник, отрезает слишком разросшиеся ветки, то есть ликвидирует генералов и журналистов... Не ликвидирует ли Сталин постепенно и евреев? Вероятно, он только для того, чтобы ввести в заблуждение весь мир, называет их троцкистами. Кто знает? Во всяком случае, мы с Россией - союзники. До сих пор мы имели от этого только выгоды. Фюрер увидел Сталина в одном кинофильме, и тот сразу стал ему симпатичен. Тогда, собственно, и началась германо-русская коалиция" [166].
Гитлеровские дипломаты не скрывали перед своими советскими коллегами, что новые тенденции в советской национальной политике и идеологии являются одним из мотивов, способствующих советско-германскому сближению. В зондажной беседе с временным поверенным в делах СССР Астаховым, состоявшейся 26 июля 1939 года, чиновник германского МИДа Шнурре, говоря о смягчении идеологических противоречий между СССР и Германией, связывал это с изменениями, произошедшими за последние годы в политике и идеологии советского руководства. "Значение Коминтерна,- утверждал он,- оказалось перекрыто Политбюро, которое теперь проводит совершенно новую политику, чем в то время, когда доминировал Коминтерн. Слияние большевизма с национальной историей России, которое выразилось в прославлении великих действий и деятелей России (празднование битвы под Полтавой, чествование Петра Первого, битвы на Чудском озере Александра Невского) действительно изменило международное лицо большевизма, как мы это видим, особенно когда Сталин отложил мировую революцию на неопределённый срок. При таком состоянии дел мы увидели теперь возможности (улучшения советско-германских отношений.- В. Р.), которых не видели раньше" [167]. Воспевание побед русского оружия над иноземцами (в том числе над тевтонскими "псами-рыцарями") представлялось нацистам безобидным делом в условиях, когда Сталин отказался от революционной интернационалистской политики и идеологии большевизма.
Шовинистические настроения в СССР заметно усилились в 40-е годы, особенно после того, как Сталин в 1945 году назвал русскую нацию "руководящей нацией" Советского Союза. Хотя эти настроения претерпели некоторый спад после смерти Сталина, они вплоть до распада СССР продолжали оказывать влияние на кадровую политику и психологию "кадров". Такого рода тенденции вызывали ответную реакцию среди коренного населения союзных и автономных республик: накопление антирусских и сепаратистских настроений. Все эти национальные противоречия, вырвавшиеся наружу в период "перестройки", сыграли немалую роль в разрушении Советского Союза.
В плену националистических настроений оказались нынешние правители республик, образовавшихся на развалинах СССР, в большинстве своём - бывшие партократы, у которых, как оказалось, интернационалистские коммунистические убеждения держались не дальше кончика языка. В свою очередь, в России произошло оживление идей "державности", "государственничества" и "национал-патриотизма", приобретших ведущую роль не только в открыто черносотенных организациях, но и в некоторых партиях, именующих себя коммунистическими. Эта тенденция закономерно сочетается с "ренессансом сталинизма" в работах как некоторых русских эмигрантов (например А. Зиновьева), так и бывших идеологических партаппаратчиков типа Р. Косолапова.
XIII
Сталин и сталинизм глазами белой эмиграции
Идеология и даже терминология современных "национал-патриотов" не является их собственным изобретением; она заимствована из работ деятелей наиболее реакционного крыла русской эмиграции 30-х годов. Именно эта часть эмигрантов точно ухватила шовинистические тенденции сталинской политики тех лет, которые вызывали её явное, нескрываемое одобрение. Восторженные панегирики Сталину, превращающему "социалистическое отечество в Россию, а социалистическое строительство в борьбу за русскую мощь" [168], публиковались на страницах газеты "Бодрость" и других органов младороссов - русских фашистов. "Сталин, стремясь удержать в своих руках власть,- констатировалось в одной из передовых газеты,- стал открытым и вполне явным предателем и вредителем марксизма, искусно приспосабливаясь к требованиям нации и жизни. Из лидера компартии Сталин стремится стать народным, национальным вождём. Именно в этом сейчас весь смысл происходящего в России" [169].
К аналогичным выводам приходили и другие публицисты националистического толка, которые анализировали сдвиги в советской политике и идеологии в свете противопоставления Сталина и Троцкого, сталинизма и троцкизма. "Если, как справедливо указывают троцкисты,- писал журнал "Современные записки",- Сталин социализма в России не построил, то с другой стороны несомненно, что, спустившись с планеты на русскую землю, политика Сталина приобрела более реальный и менее авантюристический характер, чем политика Троцкого с его идеей перманентной революции в планетарном масштабе" [170].
Более подробно эта тема разрабатывалась в другом праворадикальном эмигрантском журнале "Третья Россия", где ей была посвящена обширная статья Баранецкого "Сталин и оппозиция". В ней автор выражал сожаление по поводу того, что сталинцы "не пытаются идеологически осмыслить совершаемый ими сверху переворот, имеющий... решающее значение для всей Русской Революции". Суть данного переворота усматривалась в утверждении у власти "группы государственников ("сталинской бюрократии", как бранятся троцкисты)". С этой точки зрения Баранецкий расценивал "поединок между Троцким, выражающим собой как бы объект переворота, и Сталиным, являющимся его носителем". Этот поединок, по его словам, имел огромное значение "для судеб и самой революции, и России, и в известном смысле, всего современного человечества вообще" [171].
Давая свою оценку принципиальных различий между Сталиным и Троцким, Баранецкий разражался ожесточёнными филиппиками против Троцкого - "неисправимого марксистского начётчика и заклятого врага России и русского народа", который "одно время чуть было не стал знаменем некоторых русских национально-народных освободительных сил" [172]. Главную "вину" Троцкого автор усматривал в том, что он выступает "за "перманентное" продолжение того состояния, которое он вместе с Лениным воплощал и которое должно быть неукоснительным выполнением рецептов Маркса и Энгельса" [173].
Далее автор высказывал любопытные суждения, выражающие, говоря словами Ленина, "классовую правду врага": "Собственно, каждый коммунист есть потенциальный троцкист. И действительное (а не только видимое) завершение борьбы с троцкизмом может быть достигнуто лишь вместе с преодолением компартии, как таковой. У Сталина и его группы государственников всё меньше и меньше врагов за пределами компартии и всё больше и больше их, притом самых опасных, внутри её... С другой стороны, Сталин и сталинцы - и в этом мы вполне согласны с троцкистами - действительно, коммунисты плохие, "сомнительные"" [174].
Переходя на открыто классовый язык, Баранецкий заявлял, что "начинает революцию чернь - в духовном и социальном смысле... завершает же её новая "аристократия" (у нас "знатные люди")". Вождём "новой аристократии" и является "Сталин - государственник прежде всего". В этом "основная его характеристика" [175].
"Общая квалификация личности и роли Сталина", по словам Баранецкого, сводится к тому, что он - "революционер сверху, реформатор большого масштаба, каким был у нас Иоанн Грозный, истребивший старый правящий слой бояр и создавший новый, Петр Великий, Александр II, а в других странах: Наполеон, Кромвель, в древности Юлий Цезарь" [176]. Но даже эти аналогии казались Баранецкому недостаточными для характеристики исторического облика Сталина, если он будет продолжать двигаться по избранному им пути - "национального возрождения России" в противовес мировой революции. "Сталин мог бы стать народным героем в истинном и высшем смысле этого слова, подлинным спасителем России в этот наиболее критический момент в её истории, если б нашёл мужество в себе донести до конца ту великую миссию, которая возложена на него Историей... Но и того уже, что им сделано в плане патриотического Дела народов России,- Россия, несмотря ни на что, не забудет ему никогда" [177].
Утверждая, что белоэмигранты "должны решительно и безоговорочно отдать предпочтение Сталину, а не Троцкому", Баранецкий усматривал "стратегическую разницу" между Сталиным и Троцким в том, что "марксистский Дон-Кихот, Троцкий, продолжает, вопреки очевидности и здравому смыслу, верить в "международную пролетарскую революцию", а реалист Сталин пытается - пока непоследовательно и нерешительно - найти мост в будущее через национальное самоутверждение русского народа" [178].
Любой непредвзятый читатель, очевидно, согласится с тем, что, не зная имени автора статьи и времени её появления, большинство её пассажей можно счесть извлечёнными со страниц нынешних "национал-патриотических" изданий, в том числе и тех, которые сегодня именуют себя коммунистическими.
XIV
Антисемитизм
В первые годы революции большевикам казалось, что в России, славившейся в недалёком прошлом еврейскими погромами и открытой деятельностью многочисленных черносотенных организаций, еврейский вопрос навсегда и безраздельно решён. Им представлялась абсурдной сама мысль о том, что при выдвижении людей на руководящие посты следует обращать внимание на их национальность и устанавливать в этой связи какие-то "процентные нормы". Ленин считал "пунктиком" Троцкого мнение последнего о том, что в первом правительстве молодой Советской республики не должно быть ни одного еврея [179].
Белогвардейская пропаганда усиленно играла на том обстоятельстве, что на руководящих постах в администрации, хозяйстве и армии оказалось немало евреев, как, впрочем, и других "инородцев" - представителей малых национальностей, угнетавшихся при царизме и поэтому принимавших активное участие в революционной борьбе. Этому противостояла большевистская пропаганда, убеждавшая трудящихся, что им следует видеть врагов не в других нациях, а в других, угнетательских классах, которые натравливают русский народ на евреев и иных "инородцев".
Среди большевистских руководителей, пожалуй, только Троцкий считал, что микробы антисемитизма, как и вообще глубоко укоренившиеся в массах национальные предрассудки и предубеждения, не могут быстро и бесследно исчезнуть со сменой общественного и государственного строя, что они будут на протяжении длительного времени сохраняться в сознании отсталой части населения. Это подтвердилось в период легальной борьбы с оппозицией, когда Сталин и его приспешники стали эксплуатировать антисемитизм для дискредитации Троцкого, Зиновьева, Каменева, равно как и рядовых оппозиционеров-евреев. Если официальные агитаторы проводили эту линию в закамуфлированной форме, то на массовых собраниях, где шли дискуссии с оппозицией, зачастую прорывались откровенно антисемитские настроения. В Бюллетенях, нелегально издаваемых левой оппозицией в 1927-1928 годах - своего рода тогдашнем самиздате,- можно найти десятки упоминаний об антисемитских выходках по отношению к оппозиционерам.
В своих воспоминаниях С. Аллилуева чётко указывала на связь, существовавшую между борьбой с левой оппозицией и возрождением антисемитизма. "В Советском Союзе лишь в первое десятилетие после революции антисемитизм был забыт,- писала она.- Но с высылкой Троцкого, с уничтожением в годы "чисток" старых партийцев, многие из которых были евреями, антисемитизм возродился "на новой основе", прежде всего в партии. Отец во многом не только поддерживал его, но и насаждал сам. В Советской России, где антисемитизм имел давние корни в мещанстве и бюрократии, он распространялся вширь и вглубь с быстротой чумы" [180]. Возвращаясь к этой теме, Аллилуева писала, что после ознакомления с "Политической биографией Сталина", написанной Дойчером, для неё "стала очевидной огромная роль, которую играл Троцкий в партии и в революции; а так как я хорошо знала характер отца, мне стал, наконец, ясен источник его антисемитизма. Безусловно, он был вызван долголетней борьбой с Троцким и его сторонниками, и превратился постепенно из политической ненависти в расовое чувство ко всем евреям без исключения" [181].
В 1938 году Троцкий писал: "Трудно найти в истории пример реакции, которая не была бы окрашена антисемитизмом. Этот своеобразный исторический закон полностью подтверждается ныне в Советском Союзе... Да и может ли быть иначе? Бюрократический централизм немыслим без шовинизма, а антисемитизм всегда являлся для шовинизма линией наименьшего сопротивления". В этой связи Троцкий ссылался на американского журналиста Юджина Лайонса, проведшего долгие годы в Москве, в книге которого показывалось, "как бюрократия систематически, хотя и в прикрытой форме, эксплуатировала антисемитские предрассудки для упрочения своего господства" [182].
Конечно, очищающее влияние идей Октябрьской революции было настолько велико, что подспудно внедряемый антисемитизм долгие годы не находил прибежища в массах. Н. Я. Мандельштам вспоминала, что в конце 30-х годов, когда ей приходилось работать на фабрике и снимать комнаты у "простых людей", она не встречала в рабочей среде и тени антисемитских настроений. "Я никогда не скрывала того, что я еврейка,- рассказывала она,- а во всех этих семьях - рабочих, колхозников, мельчайших служащих,- ко мне относились, как к родной, и я не слышала ничего похожего на то, чем запахло в высших учебных заведениях в послевоенный период, а, кстати, пахнет и сейчас. Самое страшное - это полуобразование, и в полуобразованной среде всегда найдется почва для фашизации, для низших форм национализма и вообще для ненависти ко всякой интеллигенции" [183].
В 30-е годы не действовали, как в 40-е и последующие годы, ограничения в отношении приёма евреев в вузы, в научные и художественные учреждения и т. д. Однако среди выдвинувшихся в 1937-1938 годах новых партийно-советских кадров число евреев исчислялось единицами, в лучшем случае десятками (неизвестно, имелись ли тогда на этот счёт какие-либо специальные инструкции, но общее недоверие к "инородцам", возникшее в годы великой чистки, оказывало несомненное влияние на этот процесс). Вместе с тем среди "новобранцев 1937 года" превалировали представители "полуобразованной среды" - носители антисемитских настроений.
О том, как в конце 30-х годов антисемитизм насаждался сверху, существует немало мемуарных свидетельств. Так, литературный критик Б. Рунин вспоминал, что в 1939 году он обратил внимание на "любопытную метаморфозу", произошедшую в редакции "Правды". В середине 30-х годов "бросалось в глаза обилие еврейских фамилий на дверях правдинских кабинетов. Теперь их было куда меньше, и новые таблички красноречиво возвещали либо о произошедших за это время людских заменах, либо о том, что тот или иной обитатель правдинской кельи почёл за благо взять себе псевдоним. Это было знамение времени" [184].
Эту же тенденцию, усилившуюся "во время нашего кратковременного романа с гитлеровской Германией", описывала и журналистка Р. Лерт. "Именно тогда,- вспоминала она,- из "Правды" и "Известий" стали исчезать фамилии известных международников-журналистов, иностранных корреспондентов Иерухимовича, Гутнера и других - и вместо них появились псевдонимы И. Ермашов, Б. Гутнов и прочие".
Лерт рассказывала и о более серьёзных проявлениях антисемитизма, наблюдавшихся в кадровой политике. Так, во время обсуждения кандидатуры девушки с еврейской фамилией, выдвигаемой на пост секретаря МК ВЛКСМ, "некто" поморщился и сказал: "Неужели в Москве нельзя найти подходящую русскую комсомолку?" [185]
О том, что подобные тенденции получили более широкое распространение во время войны, свидетельствуют яркие страницы романа В. Гроссмана "Жизнь и судьба", а также обнародованные ныне секретные документы из архива ЦК КПСС. Так, в самые тяжёлые дни отступления советских войск летом 1942 года начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Александров направил секретарям ЦК докладную записку, в которой писал, что "в течение ряда лет во всех отраслях искусства извращалась национальная политика партии". Эти "извращения" Александров усматривал в том, что "в управлении Комитета по делам искусств и во главе учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)". В подтверждение этого в записке приводились еврейские фамилии лиц, находящихся "на руководящей административной и творческой работе" в Комитете по делам искусств, Большом театре, Московской консерватории, говорилось о "засилье евреев" в музыкальной критике и в отделах литературы и искусства центральных газет. Александров предлагал "провести уже сейчас частичное обновление руководящих кадров в ряде учреждений искусства" [186]. В июле 1943 года Александров обратился к секретарям ЦК с новой докладной запиской, в которой старательно перечислял еврейские фамилии "руководящего состава" в Большом театре и называл кандидатуры лиц русской национальности, которыми, по его мнению, следовало заменить евреев [187]. А несколько ранее председатель Комитета по делам кинематографии Большаков в письме Щербакову предлагал заменить Раневскую, выдвинутую Эйзенштейном на роль "русской княгини Ефросиньи" в фильме "Иван Грозный", на том основании, что "семитские черты у Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах" [188].
Осенью 1944 года в Кремле было созвано совещание, на котором присутствовали члены Политбюро и секретариата ЦК, первые секретари республиканских и областных комитетов партии, руководящие работники оборонной промышленности, армии и МГБ. На этом совещании Сталин выступил со вступительным словом, в котором высказался за "осторожное" назначение евреев на руководящие посты в партийных и государственных органах. Более определённым было выступление Маленкова, который ратовал за "повышение бдительности" по отношению к еврейским кадрам. Вскоре после этого совещания партийные комитеты получили директивное письмо, подписанное Маленковым, в котором перечислялись должности, на которые назначение евреев считалось нежелательным [189].
Следует подчеркнуть, что даже в послевоенные годы, когда антисемитизм стал в СССР государственной политикой, это не выражалось в открытых формах, как в фашистской Германии, а маскировалось ярлыками "сионизма", "космополитизма" и т. д. Понадобились долгие годы государственного антисемитизма, сохранявшегося в несколько ослабленном виде и после смерти Сталина, чтобы бытовой антисемитизм проник в самые разные слои советского общества, а специфическая "гласность" и "свобода" времён "перестройки" и "реформ" выразились, в частности, в появлении откровенно черносотенных, фашистских или полуфашистских организаций и изданий с их привычным образом врага.
XV
Два типа социального сознания
Важнейший аспект изменений в официальной идеологии второй половины 30-х годов был связан с отказом Сталина от концепции мировой революции. Правда, сам Сталин время от времени выступал с заявлениями о своей верности интернационалистской доктрине большевизма. В феврале 1938 года он изложил свои взгляды на этот счёт в письме комсомольцу Иванову. Это письмо явилось ответом на письмо Иванова, в котором излагались беды автора, возникшие в связи с освещением им на политзанятиях вопроса о победе социализма в одной стране. Хотя Иванов в своём выступлении исходил из положений Сталина, он был обвинён в "троцкизме" за изложение этой схоластической "теории" сталинизма.
В ответе Иванову Сталин писал: "Вы, конечно, правы, т. Иванов, а Ваши идейные противники (этими словами именовались комсомольские аппаратчики, исключившие Иванова из комсомола за его "троцкистские" взгляды.- В. Р.) не правы". Эти слова являлись зачином для очередного изложения Сталиным своих казуистических взглядов по данному вопросу.
Не заботясь об элементарной грамотности своего языка, Сталин писал, что "вопрос этот содержит две различные проблемы". Первая из них - "проблема внутренних отношений нашей страны", которая уже "разрешена нами", так как социализм "уже построен в основном". "Построение полного социализма" следует отличать от второй проблемы - "проблемы внешних отношений нашей страны, т. е. проблемы полного обеспечения нашей страны от опасности военной интервенции и реставрации". Решение данной проблемы, которое будет означать "окончательную" (в отличие от "полной") победу социализма, может быть достигнуто "лишь в порядке соединения серьёзных усилий международного пролетариата с ещё более серьёзными усилиями нашего народа". Пути такого "соединения" Сталин определял в весьма абстрактных выражениях: "нужно усилить и укрепить интернациональные пролетарские связи рабочего класса СССР с рабочим классом буржуазных стран; нужно организовать политическую помощь рабочего класса буржуазных стран рабочему классу нашей страны на случай военного нападения на нашу страну". Как именно мыслится такая "организация", Сталин не объяснял, но зато он приводил цитаты из своих выступлений 20-х годов, согласно которым "необходимым условием окончательной победы социализма" является "поддержка нашей революции со стороны рабочих всех стран, а тем более победа этих рабочих хотя бы в нескольких странах" [190].
Эта малограмотная и схоластическая статья была истолкована частью зарубежной прессы как выражение возврата Сталина к идее мировой революции. В некоторых нацистских изданиях даже появились суждения типа: "Сталин сбросил маску. Сталин показал, что не отличается от Троцкого по своим целям".
Раскрывая иллюзорный характер подобных представлений, Троцкий отмечал, что при Ленине помощь западного пролетариата Советскому Союзу понималась как международная революция; "в 1938 году она стала означать политическое и военное сотрудничество Коминтерна с теми буржуазными правительствами, которые могут оказать прямую или косвенную поддержку СССР в случае войны" [191]. За полтора десятилетия во внешней политике Советского Союза произошёл радикальный переворот. "Только по инерции или с какой-либо задней мыслью буржуазная реакция продолжает обличать Сталина как вдохновителя мировой революции. На самом деле, Кремль стал одним из устоев консервативного порядка. Период, когда московское правительство связывало судьбу советской республики с судьбой мирового пролетариата и угнетённых народов Востока, остался далеко позади" [192].
Аналогичные мысли (разумеется, с некоторыми модификациями) высказывал наиболее проницательный аналитик русской эмиграции Г. Федотов, который расценивал сталинское письмо Иванову, как "блеф, рассчитанный на наивность европейской рабочей публики" и призванный обеспечить Сталину "сочувствие обманутого рабочего класса - самой серьёзной силы в демократическом лагере" [193].
Федотов высмеивал тех деятелей эмиграции, которые считали, что "сущность сталинского режима в его неистребимой, нераскаянной идеологии: марксистско-ленинской. Все подозревают Сталина в расчётах на мировую революцию, в том, что он предает Россию испанцам, китайцам, не знаю кому. Какая слепота! Что может быть бесспорнее предательства Сталиным революции в Европе? Предательства республиканской Испании, предательства чешских коммунистов. Думают, что, если тиран душит Россию, то обязательно в интересах Интернационала. Думают так единственно потому, что могут представить себе радикальное зло только в образе Интернационала и не догадываются, что служение Интернационалу тоже требует самоотречения, жертвенности - тех добродетелей, на которые Сталин не способен... Сталин, как немецкие императоры в Петербурге XVIII в., прежде всего хозяин России. Но хозяин хищнический, варвар, головотяп, который ради своих капризов или своей тупости губит землю, истощает её силы. К естественному варварству прибавьте страх. Борьба за личную безопасность, за сохранение власти для тирана заслоняет всё".
Считая "единственным общенациональным лозунгом для порабощённой России" лозунг "Долой Сталина!", Федотов прибавлял: "Сказать "долой коммунизм" - бессмысленно, ибо это сейчас программа самих сталинцев" [194].
Заменив интернационалистскую политику большевизма геополитикой, Сталин тем не менее открыто не провозглашал свой разрыв с коренными принципами большевизма; напротив, "интернационалистская" сторона официальной идеологии внешне укрепилась во время гражданской войны в Испании 1936-1939 годов. Но шовинистическая, великодержавная идеология всё более теснила на задний план прежние большевистские формулы.
В результате к концу 30-х годов не только официальная идеологическая доктрина, но и массовое сознание оказались как бы расщепленными на две части: официально не "отменённые" идеи интернационализма, с одной стороны, и всё более выдвигаемые на передний план идеи великодержавности и ксенофобии - с другой. На почве усвоения этих противоположных идеологических начал в "чистом виде" формировались полярные типы социального сознания, причудливо сосуществовавшие в советской действительности. Непримиримый конфликт между носителями этих типов сознания ярко представлен в повести К. Симонова "Левашов".
В этой повести, действие которой происходит летом 1942 года, выведены образы двух политработников - комиссара дивизии Бастрюкова и подчинённого ему комиссара полка Левашова. Бастрюков - законченный сталинист, без размышлений принимающий на веру быстро меняющиеся лозунги официальной пропаганды, до войны искренне верил в нашу быструю и лёгкую победу. Столкнувшись с картиной безудержного отступления, хаоса и неразберихи во время второго крупного отступления Красной Армии и не находя всему этому объяснения в официальных сообщениях и инструкциях, он, быть может, впервые в жизни отважился на самостоятельную мыслительную работу, впрочем, не отвергающую, а как бы развивающую постулаты сталинизма, доводящую их до логического конца. Потрясённый происходящим, он был склонен возложить вину за позорные поражения на "наше неправильное довоенное воспитание", точнее - на ту его сторону, которая была связана с неизжитыми идеями интернационализма. Эти мысли казались ему столь бесспорными, что он решился поделиться ими с Левашовым.
"Вообще-то, конечно, в гражданскую,- сказал он,- в головах было ещё молодо-зелено... Считали, что мировая революция вот-вот будет! И мадьяры, и австрийцы были в интернациональных батальонах, и финны. У нас, в запасном полку Миккелайнен начштаба был, его потом посадили - оказался шпион. Думали - Интернационал до гроба, а где теперь эти австрийцы, и мадьяры, и финны? Все против нас воюют! Вот тебе и мировая революция! Это хорошо, что в газете "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" сняли (такое произошло в начале войны во всех армейских газетах.- В. Р.). "Смерть немецким оккупантам!" - и всё, и точка, и больше ничего не надо. Ясно и понятно! Я рад был, когда прочёл!"
Но Бастрюков выбрал для выражения своих сокровенных мыслей явно неподходящего собеседника. Молодой Левашов в своей наивной чистоте сохранил большевистскую идейность, верность идеалам Октябрьской революции, которые не акцентировала, но и не осмеливалась подвергнуть открытому поруганию официальная пропаганда. "Идеология", изложенная Бастрюковым, вызвала его немедленный отпор.
"- А как же вы теперь думаете насчёт мировой революции, товарищ полковой комиссар? - до крайности взволнованный собственными мыслями, спросил Левашов.
- А я об ней не думаю,- отрезал Бастрюков.- Фашисты почему сильно воюют? Они не думают, они знают одно - бей и всё! А у нас какое было воспитание? Это - можно! То - нельзя! Да как же всё так случилось? Да почему ж этому в Германии рабочий класс не помешал?.. Вот и проудивлялись, пока треть России не отдали! А по-моему, будь у нас поменьше этого интернационализма раньше - позлей воевали бы теперь! Тем более, что само время показало, как иностранец - так через одного, хоть с партийным билетом, а шпион! [195]
У Левашова даже подкатил комок к горлу от этих слов... "Нет, врёшь - подумал Левашов, задетый за то самое святое в своих чувствах, из-за чего он считал себя коммунистом и был им на самом деле.- Врёшь, меня-то правильно воспитали, хоть ты и говоришь, что я отдал треть России, а вот тебя..."
- Так что же всё-таки с мировой революцией, товарищ полковой комиссар? - всё ещё борясь с собой, с угрожающим спокойствием спросил он.- Будет она когда-нибудь, по-вашему, или не будет?
- А пёс с ней, потом разберемся...- не заметив его состояния, с хмельным упорством ответил Бастрюков.
И тут же всё, о чём, с трудом сдерживая себя до сих пор, помнил Левашов и в дороге и здесь, разом выскочило у него из головы.
- Какой же вы после этого полковой комиссар? - бешено прошептал он в лицо Бастрюкову.- ...Интересно бы на вас посмотреть, если б вы в плен к фашистам попали, как бы вы там заговорили? Может, и на Россию без большевиков согласились, раз вам - пёс с ней, с мировой революцией?
- Говори, да не заговаривайся! - поднялся Бастрюков.- Встать!
Но Левашов уже стоял на ногах.
- Вы меня вне службы позвали, на откровенность? - по-прежнему не повышая голоса, сказал он.- Так вот вам, на откровенность: паникер вы и сволочь, а не комиссар. И когда-нибудь вам это в послужной список так и впишут - уволить, как сволочь!" [196]
Этот диалог примечателен тем, что и Бастрюков и Левашов высказывают свои сокровенные мысли, не во всём совпадающие с привычными пропагандистскими штампами. Бастрюков, более информированный и опытный в жизни, выражает истинную суть сталинистской идеологии, не договариваемую до конца её официальными глашатаями. В своих суждениях он в известной степени опирается на реальную политическую практику, например, на изгнание из армии в 1938 году по секретному приказу Ворошилова всех представителей тех национальностей, которые имели свои государственные образования за пределами СССР (в том числе упоминаемых Бастрюковым финнов, австрийцев и "мадьяр"). Не способный к самостоятельному политическому мышлению, Бастрюков не может понять, что зверские репрессии против "инородцев" и сталинская аннексионистская политика 1939-1940 годов одним из своих последствий имели монолитность вражеских армий. Он видит лишь то, что не реализовались официальные прогнозы, отразившиеся, например, в фильме "Если завтра война", где живописались молниеносные победы Красной Армии в грядущей войне. Его самостоятельности в суждениях хватает лишь на то, чтобы продвинуться на шажок вперёд по сравнению с официальной доктриной: выразить свою озлобленность против интернационалистского духа и интернационалистского воспитания, равнодушие и пренебрежение к идее мировой революции, то есть открыто отвергнуть большевистскую ментальность, окончательно отброшенную сталинской пропагандой в годы войны.
Склонность таких, как Бастрюков, к бездумному исполнительству, их усердие в поисках "врагов" помогали им в годы массовых репрессий быстро подниматься по карьерной лестнице. Но и замечание Левашова о возможном предательском поведении Бастрюкова во вражеском плену тоже не лишено оснований. Известно, что, вопреки гитлеровской установке на уничтожение попавших в плен комиссаров, среди генералитета и офицерства власовской армии оказались политработники, находившиеся в прошлом в чинах не ниже Бастрюкова.
Вопреки ожиданиям Левашова, в сталинистском и постсталинистском Советском Союзе карьеру делали именно Бастрюковы. Как это ни парадоксально, в ненависти к интернационализму сомкнулась психология "кадров" и большей части диссидентов 70-80-х годов, будущих "демократов", сделавших интернационалистские идеи предметом глумления. Сегодня идеологи этого течения злостно отождествляют большевистскую ориентацию на мировую революцию с экспансионистскими геополитическими акциями Сталина и его преемников, вплоть до интервенции в Афганистане.
XVI
Духовная культура
О положении деятелей культуры в советском обществе 30-х годов ярко писал в "Открытом письме Сталину" Ф. Раскольников - единственный представитель старой ленинской гвардии, который в силу стечения ряда объективных и субъективных обстоятельств стал "невозвращенцем". Отражая, несомненно, взгляды своей социальной среды, Раскольников утверждал: "Лицемерно провозглашая интеллигенцию "солью земли"... вы зажали искусство в тиски, от которых оно задыхается, чахнет и вымирает. Неистовства запуганной вами цензуры и понятная робость редакторов, за всё отвечающих своей головой, привели к окостенению и параличу советской литературы. Писатель не может печататься, драматург не может ставить пьесы на сцене театра, критик не может высказать своё мнение, не отмеченное казённым штампом... Вы лишили советских учёных, особенно в области гуманитарных наук, минимума свободы научной мысли, без которого творческая работа становится невозможной. Самоуверенные невежды интригами, склоками и травлей не дают работать учёным в университетах, лабораториях и институтах" [197].
Главным признаком сталинистского режима в области культуры стало господство лжи, превосходящей своими масштабами и цинизмом даже ложь фашистской пропаганды. Это объяснялось прежде всего тем, что между идеями фашистских режимов и их повседневной практикой не существовало такого разительного контраста, какой наблюдался между сталинистской идеологией и реалиями советской жизни.
Характеризуя социальную функцию лжи как идеологического орудия всякой реакции, Троцкий писал: "Ложь... отражает противоречия между людьми и классами. Она нужна там, где нужно прикрыть, смягчить, замазать противоречие. Где социальные антагонизмы имеют долгую историю, там ложь приобретает уравновешенный, традиционный, почтенный характер. В нынешнюю эпоху небывалого обострения борьбы между классами и нациями ложь приобрела, наоборот, бурный, напряжённый, взрывчатый характер. Никогда со времён Каина не лгали ещё так, как лгут в наше время". Но даже на этом историческом фоне выделялась ложь советской правящей касты, которая "вынуждена лгать более, чем какой бы то ни было из правящих классов человеческой истории" [198]. Это объяснялось тем, что социальные антагонизмы нового типа возникли на глазах одного поколения. Само существование поднявшейся над народом паразитической и насильнической касты представляло вызов тем принципам, во имя которых была совершена Октябрьская революция и которые формально продолжали "отстаиваться" официальной пропагандой.
Откликаясь на замечания Троцкого о "потоках лжи", Виктор Серж писал Троцкому: "Ведь это - система, и чудовищная. Я переживал её применение в иной обстановке. Я лежал, больным, в хирургическом госпитале Оренбурга. В зале было около 15 голодных, вечно-голодных, болеющих буквально от вечного голода рабочих и колхозников (у всех были нарывы, фурункулёз и т. д. от расслабления организма). А радио целыми днями нам передавало потоки лжи о счастливой жизни: речи и овации колхозного съезда в Москве. Трудно передать, какая была во всём этом жуть" [199].
В середине 30-х годов в советской пропаганде сосуществовали два потока неумолчной лжи. Первый - повествующий о "счастливой жизни" народа, о том, что советским людям стало "жить лучше и веселее", и второй - о полчищах внутренних врагов, притаившихся буквально повсюду и подрывающих господствующий режим, который несёт народу счастливую жизнь. Столкновение этих потоков создавало чрезвычайно противоречивую картину советской жизни и порождало своего рода трагикомический эффект, на который не преминул обратить внимание белоэмигрантский журнал "Современные записки". Его автор П. Берлин, не скрывая иронии, писал, что существуют два советских официальных источника, в которых освещается жизнь СССР: повседневная печать и стенограммы судебных процессов над "шпионами" и "вредителями". Согласно первому источнику, Советский Союз представляет собой "счастливую страну, где всё обильем дышит, где жить стало весело и красиво, где политическая гладь и экономическая благодать". В стенограммах же московских процессов "происходит полная перемена декораций: где стол был яств, там гроб стоит". Согласно материалам процессов, "на фабриках и заводах, где не знают капиталистов, где рабочие являются радостными хозяевами, этих самых радостных хозяев отравляют газами, лишают всяких мер охраны [труда], обязательных для любой, самой маленькой капиталистической фабрики, травят, словно крыс, ядовитой пищей. Взрывают фабрики, портят машины. На железнодорожном транспорте, возглавляемом обожаемым Лазарем Моисеевичем, каждые четверть часа происходят в каком-нибудь месте крушения с человеческими жертвами и многочисленными убытками... И что всего ошеломительнее, все эти плановые злодейства производятся той самой старой гвардией большевизма, теми "профессиональными революционерами", которые вынесли на своих плечах революцию, составляя её красу и гордость, её оплот, веру, надежду, любовь" [200].
Среди "потоков лжи" сталинистской идеологии выделялся поток, так сказать, обращённый в завтрашний день,- безудержное бахвальство неминуемыми победами в будущей войне с любой страной или же блоком любых государств. Такое бахвальство пронизывало речи всех ораторов на XVIII съезде. Но даже среди этих многочисленных хвастливых выступлений первенство принадлежало, безусловно, Кагановичу, заявившему - на радость гогочущему залу,- что всем агрессорам надлежит помнить о "самураях, имеющих опыт Хасана, про которых можно сказать старинной пословицей об одном генерале. Пословица такая: "Мальбрук в поход собрался", и дальше идёт соответствующая рифма... (Смех, громкие аплодисменты.) Чтобы не было недоразумений и кривотолков я поясню: это значит, что Мальбрук в поход собрался и умер от расстройства желудка. (Смех, аплодисменты)" [201].
Подобные настроения "шапкозакидательства", дорого обошедшиеся нашему народу в годы Отечественной войны, щедро пропагандировались в печати. Так, в газете "Московский большевик" был опубликован отрывок из сценария "Разгром фашистской эскадры", написанного лётчиками Байдуковым и Тарасовым. В этом сценарии комкор Иванов так рапортовал по телефону Ворошилову после первого сражения: "Здравствуйте, Климентий Ефремович! Нет... В сводках никакой фантазии... Наоборот, я сознательно преуменьшаю... Пленных? Много, очень много... Трофеи? Я боюсь, вы не поверите, Климентий Ефремович. Да мы сами себе не верим... Потери незначительные" [202].
Более обстоятельно будущая война описывалась в книге Н. Шпанова "Первый удар", где изображалась картина восстаний против гитлеровского режима, вспыхивающих в Германии уже на второй день войны.
Если ложь фашистской пропаганды представляла собой относительно стройную и статичную систему и отражала неизменные цели её носителей, то ложь советской бюрократии носила неупорядоченный, изменчивый и динамический характер в силу того, что она отражала непрерывные зигзаги грубо эмпирической внутренней и внешней политики сталинизма. "Последовательные пласты лжи создали чрезвычайный хаос в официальной идеологии,- писал Троцкий.- Вчера бюрократия говорила не то, что третьего дня, а сегодня говорит не то, что вчера. Советские библиотеки превратились, таким образом, в очаги страшной заразы. Студенты, учителя, профессора, наводящие справки в старых газетах и журналах, открывают на каждом шагу, что одни и те же вожди по одним и тем же вопросам высказывали на коротком промежутке времени прямо противоположные суждения, причём не только теоретического, но и фактического характера, проще сказать, лгали в зависимости от изменчивых интересов дня" [203].
Деятели советской бюрократии и прежде всего сам Сталин не смели открыто формулировать свои цели, состоящие в сохранении и закреплении своего всевластия, и поэтому были вынуждены маскировать их, используя старую большевистскую терминологию и прикрывая ложно истолкованными обрывками ленинских цитат изменение своих идеологических формул. Чтобы "устранить" внутренние противоречия не только в теории, но и в простом описании исторических событий, Сталин оказался перед необходимостью "упорядочить ложь, согласовать фальсификации, кодифицировать подлоги" [204]. Этим объяснялось появление "Краткого курса истории ВКП(б)", названного в постановлении ЦК от 14 ноября 1938 года "официальным, проверенным ЦК ВКП(б) толкованием основных вопросов истории партии, не допускающим никаких произвольных толкований" [205]. "Никаких ссылок, цитат, доказательств в этой "Истории" нет,- отмечал Троцкий.- Она представляет собою продукт чисто бюрократического вдохновения. Чтобы опровергнуть хотя бы главные фальсификации, изложенные на 350 страницах этой книги, понадобилось бы несколько тысяч страниц" [206].
Если бы кто-либо поставил задачей создать хрестоматию, в которой были бы собраны все работы советских историков 50-80-х годов, опровергающие фальсификации "Краткого курса", то такая хрестоматия и впрямь составила бы много томов, включающих несколько тысяч страниц. Но все эти опровержения носили неполный, половинчатый характер, поскольку цепкая цензура крепко держала за руку каждого честного историка, пытающегося выйти за пределы официально разрешённых разоблачений. В 50-80-е годы произошло крушение лишь наиболее одиозных сталинистских фальсификаций. Ложь сменилась полуправдой. На важнейшие исторические сюжеты (например, изучение истории насильственной коллективизации и советско-германских отношений конца 30-х - начала 40-х годов) вплоть до 1987 года было наложено табу. Особо жёсткий запрет был наложен на опровержение сталинистских мифов о Троцком и "троцкизме". Любое позитивное или даже нейтральное, т. е. свободное от лживых политических ярлыков, упоминание о Троцком не могло претендовать на появление в советской историографии. Поэтому мифы об Октябрьской революции были разрушены лишь наполовину.
"Сам Сталин, к октябрю почти непричастный, должен совершить чудовищную фальсификацию, чтобы изгладить из октября имя Троцкого и занять его место,- писал в 1937 году Г. Федотов.- Вот здесь-то и происходит взрыв октябрьской легенды. С Лениным и Троцким она могла бы жить в веках. С Лениным и Сталиным она столь грубо неправдоподобна, что не может пережить своего фальсификатора" [207].
В этих словах заключено больше, чем, видимо, намеревался сказать сам автор. В русском языке понятие "легенда" употребляется в двух, прямо противоположных смыслах. 1. Поэтическое предание о каком-нибудь историческом событии. 2. Вымысел, нечто невероятное. Соответственно: "легендарный" как необыкновенный, небывалый, вызывающий восхищение и как вымышленный, неправдоподобный [208]. Если Федотов скорее всего использовал это понятие во втором значении, то при употреблении его в первом значении мысль о судьбах "октябрьской легенды" приобретает глубокий исторический смысл.
Миф о Ленине и Сталине как двух вождях Октябрьской революции и впрямь ненадолго пережил своего создателя. Уже в конце 50-х - начале 60-х годов советские историки убедительно раскрыли лживость всех аргументов и "свидетельств" о ведущей роли Сталина в Октябрьском восстании.
Однако миф о "второстепенной" или даже "предательской" роли Троцкого при подготовке и осуществлении Октябрьской революции остался почти в неприкосновенности. Поскольку в этом мифе речь шла не только о конкретных практических действиях Троцкого, но и о теоретических проблемах всемирно-исторического значения (например, вопросы о теории перманентной революции или об идейном "перевооружении" большевизма в апреле 1917 года), то правда об Октябрьской революции по-прежнему оставалась недоступной и для поколения, выросшего после смерти Сталина. Отсюда - относительная лёгкость второго "взрыва октябрьской легенды", осуществлённого в конце 80-х - начале 90-х годов российскими антикоммунистами.
Возвращаясь к событиям конца 30-х годов, отмечу, что один лишь культ Сталина, принявший в то время совершенно чудовищные формы, представлял собой жестокий удар по советской культуре. "Вы душите советское искусство, требуя от него придворного лизоблюдства,- писал Сталину Ф. Раскольников.- ...Вы насаждаете псевдоискусство, которое с надоедливым однообразием воспевает вашу пресловутую, набившую оскомину "гениальность". Бездарные графоманы славословят вас как полубога, "рождённого от луны и солнца", а вы, как восточный деспот, наслаждаетесь фимиамом грубой лести" [209]. К этому можно добавить, что славословие Сталину было уделом не одних графоманов, а обязанностью, возлагаемой на каждого деятеля культуры. Создание убогих и лживых виршей на сталинскую тему представляет собой печальные страницы в биографии лучших советских поэтов.
Характеризуя состояние советской культуры 30-х годов, Троцкий писал: "В области простой грамотности успехи несомненны. Десятки миллионов научились читать и писать. Однако параллельно с этим они лишились права выражать при помощи печатного слова свои взгляды и интересы. Печать служит только бюрократии. Так называемые "социалистические" поэты имеют право писать только гимны Сталину. Тем же правом наделены и прозаики. Население обязано читать эти гимны. Точно то же происходит с кинематографией, радио, театром и пр. Недавно в школах введён новый премированный учебник русской истории. Можно сказать без преувеличения, что этот учебник состоит из одних лишь фальсификаций, имеющих задачей оправдать деспотизм бюрократии и личное самодержавие Сталина... Десятки миллионов детских голов заражаются и отравляются этой бесчестной литературой" [210].
Ущерб, нанесённый сталинизмом советской культуре, выходил далеко за пределы культа Сталина, вызывавшего и в те годы отвращение у каждого по-настоящему культурного и самостоятельно мыслящего человека. "Развитие культуры немыслимо без критики, без ошибок и блужданий, без самостоятельного творчества, словом, без пробуждения личности,- писал Троцкий.- Однако бюрократия не терпит независимой мысли ни в одной из областей творчества. И по-своему она права: если критика пробудится в сфере искусства или педагогики, она неизбежно направится против бюрократии, против её привилегий, её невежества и её произвола. Этим объясняется тот факт, что "чистка", начавшись с партии, проникла затем во все без исключения сферы общественной жизни. ГПУ "чистит" поэтов, астрономов, педагогов и музыкантов по признаку "троцкизма", причём лучшие головы попадают под маузер" [211].
Этот истребительный поход против "лучших голов" советской культуры не всегда выступал следствием их близости к "троцкизму" и троцкистам, но всегда - средством подавления не только социалистических, но и общедемократических начал в духовной жизни советского общества - свободной мысли и критического отношения к существующему режиму.
Как свидетельствуют материалы следственного дела Бабеля, такого рода критические настроения были широко распространены среди деятелей советского искусства. Но, даже будучи знаком с соответствующими агентурными материалами НКВД, Сталин нередко умерял усилия своих сатрапов, направленные на уничтожение лучших мастеров советской культуры, известных во всём мире. В процентном отношении доля репрессированных в 1937-1938 годах деятелей науки и искусства была ниже, чем доля подвергнутых репрессиям партийных деятелей и военачальников.
По-видимому, уже после устранения Ежова в НКВД возник план новой широкой расправы над ведущими представителями советской интеллигенции. В делах Бабеля и Мейерхольда, разрабатывавшихся в 1939 и 1940 годах, присутствуют имена Шостаковича, Шебалина, Охлопкова, Г. В. Александрова, Михоэлса, Пастернака, Олеши, Эренбурга и других выдающихся деятелей литературы и искусства, объявленных троцкистами и членами антисоветской заговорщической организации. Однако все эти лица остались на свободе. Очевидно, Сталин принял решение "сохранить" этих талантливых художников, сделав их послушными слугами своего режима,- для создания впечатления о расцвете культурной жизни в СССР. Но все эти и многие другие литераторы, режиссеры, композиторы находились под неусыпным и плотным надзором не только со стороны НКВД, но и со стороны руководства творческих союзов, которому были вменены в обязанность доносительски-полицейские функции - сбор "компрометирующего материала" о разговорах и поступках их подопечных (например, поэты Светлов и Голодный участвовали в конце 20-х годов в концертах, средства от которых шли на помощь сосланным оппозиционерам).
О тайной слежке за писателями свидетельствуют материалы, связанные с одной из "меценатских" акций Сталина - представлением наиболее известных писателей к правительственным наградам. Весной 1939 года секретари Союза советских писателей Фадеев и Павленко направили Жданову докладную записку, в которой уведомляли: "Мы не включили в списки для награждения следующих крупных писателей, в политическом лице которых сомневаемся. Оставляем их на рассмотрение ЦК: Бабель, Пастернак, Олеша, Эренбург".
Вскоре после поступления этой записки в ЦК секретарь ЦК Андреев составил проект письма Сталину, в котором сообщалось, что список писателей, представленных к награждению, был просмотрен Берией, установившим: "в распоряжении НКВД имеются компрометирующие в той или иной степени материалы" на 31 человека из этого списка. "Посмотрев совместно с тов. Берия эти материалы,- писал Андреев,- считаю, что Инбер В. М., Исаакян А. С., Бергельсон Д. Р., Голодный М. С. и Светлов (Шейнсман) М. А. должны быть отведены из списка к награждению... Из материалов на остальных перечисленных мной писателей заслуживают внимания материалы, компрометирующие писателей Новикова-Прибоя, Панферова Ф., Толстого А., Федина К., Якуба Коласа, Янку Купала, Сейфуллину, Рыльского, Павленко. Необходимо отметить, что ничего нового, неизвестного до этого ЦК ВКП(б) эти материалы не дают. Что касается остальных кандидатур к награждению, компрометируемых в той или иной степени материалами НКВД, считаю, что они могут быть награждены, имея в виду их значение и работу в советской литературе" [212].
Как руководителям творческих союзов, так и награждённым и премированным писателям Сталин и после этих событий давал понять, что их положение шатко и непрочно, поскольку на них имеется серьёзный "компромат". Так, уже после войны Сталин вызвал Фадеева и стал его упрекать в том, что он, руководитель Союза писателей, не хочет помогать государству в его борьбе с врагами. Конкретизируя это обвинение, Сталин заявил о нежелании Фадеева замечать, что его окружают крупные международные шпионы. Когда изумлённый Фадеев попросил назвать их имена, Сталин сказал: "Я вам подскажу, в каком направлении надо искать и в чём вы нам должны помочь. Во-первых, крупный шпион ваш ближайший друг Павленко. Во-вторых, вы прекрасно знаете, что международным шпионом является Илья Эренбург. И, наконец, в-третьих, разве вам не было известно, что Алексей Толстой английский шпион? Почему, я вас спрашиваю, вы об этом молчали? Почему вы нам не дали ни одного сигнала? Идите,- повелительно сказал Сталин и отправился к своему столу.- У меня нет времени больше разговаривать на эту тему, вы сами должны знать, что вам следует делать" [213].
Хотя для названных Сталиным писателей и их творческой судьбы после этой беседы не последовало никаких тягостных последствий, приведённая сцена ярко характеризует ту дикую, иррациональную атмосферу, которая царила в верхах советской литературы.
XVII
Троцкий о характере советского государства
В предыдущих главах мы имели возможность убедиться в том, сколь остро Троцкий критиковал проявления сталинистского режима в основных сферах экономической, социальной, общественно-политической и духовной жизни СССР. Не меньшую остроту содержали его обобщающие, суммарные оценки сложившейся системы абсолютного деспотизма, влияющей на все стороны образа жизни советских людей. В статье "Бонапартистская философия государства" он писал: "Рабочие прикреплены к заводам. Крестьяне прикреплены к колхозам. Введены паспорта. Свобода передвижения отменена. Не только критика Сталина, но и простое уклонение от натуральной повинности становиться перед "вождём" на четвереньки, карается, как измена. Границы государства окружены непрерывной цепью пограничных войск и полицейских собак, как нигде и никогда в мире. Практически никого не выпускают и никого не впускают" [214].
Раскрывая надругательство Сталина над принципами социализма, Троцкий утверждал: "Никто, включая и Гитлера, не наносил социализму таких убийственных ударов, как Сталин. Немудрено: Гитлер атаковал рабочие организации извне, Сталин - изнутри. Гитлер громит марксизм. Сталин не только громит, но и проституирует его. Не осталось ни одного непоруганного принципа, ни одной незапятнанной идеи. Самые имена социализма и коммунизма жестоко скомпрометированы с того времени, как бесконтрольные жандармы, живущие по паспорту "коммунистов", наименовали социализмом свой жандармский режим. Отвратительная профанация! Казарма ГПУ - не тот идеал, за который борется рабочий класс. Социализм означает насквозь прозрачный общественный строй, совпадающий с самоуправлением трудящихся. Режим Сталина основан на заговоре управляющих против управляемых. Социализм означает непрерывный рост общего равенства. Сталин воздвиг систему отвратительных привилегий. Социализм имеет целью всесторонний расцвет личности. Где и когда личность человека была так унижена, как в СССР? Социализм не имел бы никакой цены вне бескорыстных, честных, человечных отношений между людьми. Режим Сталина пропитал общественные и личные отношения ложью, карьеризмом и предательством".
Называя сталинизм бичом Советского Союза и проказой мирового рабочего движения, Троцкий писал: "В царстве идей сталинизм - ничто. Но зато это грандиозный аппарат, эксплуатирующий динамику величайшей революции и традицию её героизма и победоносности... Так, под старыми именами и формулами совершается работа по ликвидации Октябрьской революции" [215].
Представляя себе лучше, чем кто-либо другой, все преступления сталинского режима, Троцкий тем не менее продолжал считать Советский Союз хотя и деформированным, переродившимся, но всё же рабочим государством. Из этих теоретических посылок вытекал его лозунг безусловной защиты СССР в грядущей войне. Ещё в 1937 году он подчёркивал, что из-за разногласий в этих вопросах он порвал "гласно и открыто... с десятками старых и сотнями молодых друзей" [216].
В ряде случаев Троцкий указывал, что разногласия по поводу определения СССР как рабочего государства могут носить терминологический характер и не препятствовать сотрудничеству с товарищами, которые в остальных вопросах разделяют программу IV Интернационала. В письме к издателям "Бюллетеня оппозиции" он писал: "Я не думаю, чтобы вопрос об определении СССР как "рабочего" или "нерабочего" государства сам по себе мог быть непреодолимой преградой для политического сближения. У нас в рядах IV Интернационала есть немало товарищей, которые протестуют против определения СССР, как "рабочего государства". В большинстве случаев такие протесты исходят, по-моему, из недостаточно диалектического подхода к вопросу. По существу эти товарищи оценивают СССР, как и мы. Но понятие рабочего государства они склонны воспринимать как логическую, немножко даже как этическую, а не как историческую категорию, которая очень близко подошла к своему отрицанию. Для этих товарищей нужен крупный исторический факт, переворот в СССР, крушение сталинской клики, чтобы сказать себе: да, до этого момента мы имели переродившееся рабочее государство". Говоря в этой связи о парижской оппозиционерке Александровой, отвергавшей применение понятия рабочего государства к СССР, Троцкий шутливо добавлял: "Если вы отвоюете Александрову, человека несомненно способного и мыслящего, мы вам дадим какой-нибудь орден, например, Александра Невского (он теперь в моде)" [217].
Мне представляется, что термин "рабочее государство" не вполне удачен уже потому, что в СССР того времени наблюдалась значительно большая, чем в передовых капиталистических странах, степень эксплуатации рабочего класса, который к тому же был абсолютно бесправен, или, как выражался Троцкий, политически экспроприирован бюрократией. Кроме того, сам Троцкий считал, что в политической надстройке советского общества не осталось никаких завоеваний Октябрьской революции, а сохранение таких завоеваний видел в базисной сфере (национализированная собственность и плановое хозяйство). Поэтому для характеристики проблем, затрагиваемых Троцким в дискуссии о рабочем государстве, на мой взгляд, более уместно употреблять понятие "социалистические основы" или "социальный фундамент советского общества".
Вопросу о характере советского государства Троцкий посвятил статью "Нерабочее и небуржуазное государство?". Это одна из самых глубоких и самых сложных работ Троцкого. В ней Троцкий высказал немало замечаний и суждений философского характера, касающихся диалектического соотношения нормы и факта, и в этой связи - характеристики различных типов политического мышления. Во-первых, реформистское и консервативное мышление, которое "оправдывает, по выражению Маркса, сегодняшнее свинство вчерашним свинством"; во-вторых, чисто нормативное, идеалистическое мышление, которое "хочет строить мир по своему образу и просто отворачивается от явлений, которые ему не нравятся". Для этого типа мышления характерно формальное, ультиматистское, недиалектическое противопоставление программы и действительности, нормы и факта, т. е. обобщённого выражения развития и частного проявления того же развития. Такое противопоставление "совершенно безжизненно и не открывает никаких путей для вмешательства революционной партии" в ход исторических событий [218].
В противоположность этим типам политического мышления марксистское диалектическое мышление рассматривает явления в их объективном развитии и находит во внутренних противоречиях этого развития опору для выработки своих программных "норм". Разумеется, на осуществление этих норм можно рассчитывать только в том случае, когда они являются обобщённым выражением прогрессивных тенденций исторического процесса.
С этих теоретико-методологических позиций Троцкий подходил к понятию рабочего государства, которое он считал своего рода нормой или нормативным типом. Опыт рабочего государства встречается в истории в первый раз. "Отсюда склонность подходить к СССР исключительно под углом зрения норм революционной программы. Между тем рабочее государство есть объективный исторический факт" [219]. Оно подвергается воздействию различных исторических сил и может прийти в полное противоречие с программными политическими нормами.
Троцкий указывал, что правильную социологическую оценку СССР многие товарищи не могут дать в силу того, что они подменяют объективный и диалектический подход к рабочему государству субъективным и нормативным. Он признавал бесспорность того факта, что СССР не отвечает нормам рабочего государства, которые были выдвинуты в большевистской программе. Эта программа ставила целью прогрессивное развитие рабочего государства и тем самым его постепенное отмирание, исчезновение. "История же, которая не всегда действует "по программе", преподнесла нам процесс вырождения рабочего государства" [220].
Возможность такого вырождения в известной мере крылась в самой природе рабочего государства, которое "не создаёт в один день нового общества". Такое государство обладает как новыми, социалистическими, так и старыми, буржуазными чертами. "Маркс писал, что в рабочем государстве сохраняются ещё в первый период буржуазные нормы распределения... Надо хорошо и до конца продумать эту мысль. Само рабочее государство, как государство, нужно именно потому, что ещё остаются в силе буржуазные нормы распределения. Бюрократия является органом этого распределения. Это значит: даже самая революционная бюрократия является в известной степени буржуазным органом в рабочем государстве. Разумеется, решающее значение имеют: степень этой буржуазности и общая тенденция развития. Если рабочее государство разбюрокрачивается и постепенно сходит на нет, значит, развитие идёт в сторону социализма. Наоборот, если бюрократия становится всё более могущественной, властной, привилегированной и консервативной, значит в рабочем государстве буржуазные тенденции растут за счёт социалистических; другими словами, то внутреннее противоречие, которое в известной степени заложено в рабочем государстве с первых дней его возникновения, не уменьшается, как требует "норма", а возрастает. До тех пор, однако, пока это противоречие не перешло из области распределения в область производства и не взорвало национализированной собственности и планового хозяйства, государство остаётся рабочим".
Напоминая слова Ленина: "Наше государство рабочее, но с бюрократическим извращением", Троцкий писал: "Бюрократическое извращение представляло в тот период прямое наследие буржуазного режима и в этом смысле казалось простым пережитком. Под влиянием неблагоприятных исторических условий бюрократический "пережиток" получил, однако, новые источники питания и стал огромным историческим фактором. Именно поэтому мы говорим ныне о перерождении рабочего государства. Это перерождение, как показывает нынешняя вакханалия бонапартистского террора, приблизилось к критическому пункту. То, что было лишь "бюрократическим извращением", готовится ныне пожрать рабочее государство без остатка и на развалинах национализированной собственности выделить новый имущий класс. Такая возможность чрезвычайно приблизилась. Но это всё же только возможность, и мы не собираемся заранее склоняться перед нею" [221].
Для того, чтобы пояснить эти сложные теоретические идеи, Троцкий обращался к аналогии из области естественных наук. "Печень, отравленная малярией, не отвечает нормальному типу печени. Но от этого она не перестает быть печенью. Для понимания её природы уже недостаточно анатомии и физиологии. Нужна ещё патология. Гораздо легче, конечно, при виде больной печени сказать: "этот предмет мне не нравится" и повернуться к нему спиной. Однако врач не может позволить себе такой роскоши. Он должен в условиях самой болезни и вызванной ею деформации органа открыть способы терапевтического лечения ("реформы") или хирургического вмешательства ("революция"). А для этого он должен прежде всего понять, что изуродованный орган есть печень, а не что-нибудь другое" [222].
Для выработки правильного отношения к советскому государству необходимо понимать, что классовая природа государства определяется не его политическими формами, которые могут вступать в противоречие с его социальным содержанием, а самим этим содержанием, то есть характером форм собственности и производственных отношений, которые государство охраняет и защищает. Для доказательства этого тезиса Троцкий обращался к характеристике различных типов современных государств. Так, фашистское государство не перестало быть буржуазным, поскольку оно охраняет своими варварскими методами частную собственность на средства производства. Преимущественно буржуазный характер имеет и внутренний режим в колониальных и полуколониальных странах, хотя "давление иностранного империализма настолько изменяет и искажает экономическую и политическую структуру этих стран, что национальная буржуазия (даже в политически независимых странах Южной Америки) лишь отчасти достигает положения господствующего класса. Давление империализма на отсталые страны не меняет, правда, их основного социального характера, ибо субъект и объект давления представляют лишь разные уровни развития одного и того же буржуазного общества. Тем не менее разница между Англией и Индией, Японией и Китаем, Соединёнными Штатами и Мексикой так велика, что мы строго различаем между угнетающими и угнетаемыми буржуазными странами и считаем своим долгом поддерживать вторые против первых".
Империализм оказывает давление и на Советский Союз, но в данном случае это давление имеет целью изменить социальную природу советского общества. Борьба между империалистическими державами и Советским Союзом - "сегодня мирная, завтра военная - идёт из-за форм собственности". В этой борьбе Сталин пошёл на значительные уступки империализму во внешней политике, прежде всего в Испании, где он стремился "доказать свою контрреволюционную надёжность" (см. гл. XXIV.- В. Р.). Тем не менее "мировой империализм не доверяет Сталину, не жалеет для него унизительных щелчков и готов при первом благоприятном случае свергнуть его. Гитлер - и в этом его сила - только более последовательно и откровенно выражает отношение мировой буржуазии к советской бюрократии. Буржуазии, фашистской, как и демократической, мало отдельных контрреволюционных подвигов Сталина, ей нужна законченная контрреволюция в отношениях собственности и открытие русского рынка. Пока этого нет, она считает советское государство враждебным ей. И она права" [223].
Именно характер экономического базиса определяет различия в природе режимов Сталина и Гитлера, несмотря на то, что по политическим методам они мало чем отличаются друг от друга. Лишь за рубежом, в Испании, то есть на почве буржуазного режима, Сталин выполнил функцию, аналогичную гитлеровской,- подавил социалистическую революцию. Но в области внутренней, социально-экономической политики функции Сталина и Гитлера существенно различаются. "Гитлер защищает буржуазные формы собственности. Сталин приспособляет интересы бюрократии к пролетарским формам собственности... Сопоставление различных социальных ролей одного и того же Сталина в СССР и в Испании одинаково хорошо показывает и то, что бюрократия является не самостоятельным классом, а орудием классов; и то, что нельзя социальную природу государства определять добродетелью или подлостью бюрократии" [224].
Сталин не может служить интересам бюрократии, не охраняя социального фундамента советского общества, который бюрократия эксплуатирует в своих интересах. Поэтому Сталин защищает национализированную собственность от империализма и от слишком нетерпеливых и жадных слоёв самой бюрократии. Эту защиту он осуществляет, однако, такими методами, которые могут привести к крушению советского общества. Именно поэтому сталинскую клику надо свергнуть. Но свергнуть её должен революционный пролетариат. Передоверять эту работу империализму, который неминуемо разрушит социальные завоевания Октябрьской революции, он не может. Поэтому пролетариат защищает СССР, несмотря на Сталина.
Если советский режим и дальше будет развиваться по пути упрочения бюрократического абсолютизма, это неизбежно приведёт к ликвидации планового хозяйства и к восстановлению капиталистической собственности. Если же советский пролетариат своевременно прогонит бюрократию, то после своей победы он ещё застанет национализированные средства производства и основные элементы планового хозяйства. "Это значит, что ему не придётся начинать сначала. Огромная выгода!.. Социалистическая революция - слишком грандиозная и трудная вещь, чтоб можно было с лёгкой душой махнуть рукой на её неоценимые материальные достижения и начинать всё сначала" [225].
Творческие возможности национализированного и планового хозяйства так велики, что производительные силы советского общества, несмотря на бюрократические тормоза, способны ещё развиваться в течение ряда лет, хотя и гораздо более медленными темпами, чем до сих пор. Не понимая этого, бюрократия, "обманутая собственными успехами, рассчитывала достигнуть всё больших и больших коэффициентов хозяйственного роста. Между тем она наскочила на общий кризис хозяйства, который явился одним из источников её нынешней паники и бешеных репрессий".
Троцкий подчёркивал, что "концентрация власти в руках бюрократии и даже задержка развития производительных сил сами по себе ещё не меняют классовой природы общества и его государства. Изменить эту природу может только вмешательство революционного или контрреволюционного насилия в отношения собственности" [226].
Часть 2
МИР В ПРЕДДВЕРИИ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
XVIII
Сталинизм и гитлеризм
Пути развития Советского Союза, как неоднократно подчёркивал Троцкий, в огромной степени зависели от событий, происходящих на международной арене. Важнейшим фактором, оказавшим негативное влияние как на мировой революционный процесс, так и на эволюцию СССР, стала победа фашизма в Германии и возникновение в связи с этим угрозы новой мировой войны.
Захват власти Гитлером произошёл в стране, имевшей как развитые демократические традиции, так и самые сильные в мире традиции рабочего, в том числе коммунистического движения.
В начале 30-х годов компартия Германии по численности была второй коммунистической партией мира после СССР. Она насчитывала в 1932 году 360 тысяч членов. Другие коммунистические организации объединяли около 800 тысяч человек.
Влияние коммунистов на массы росло даже накануне захвата Гитлером власти. В марте 1932 года Э. Тельман получил в первом туре президентских выборов почти 5 миллионов голосов. 31 июля 1932 года на выборах в рейхстаг за КПГ проголосовало 5,37 млн избирателей. На выборах 6 ноября 1932 года коммунисты получили почти 6 млн голосов и завоевали в рейхстаге 100 депутатских мандатов [227]. Только раскол немецкого рабочего движения на коммунистов и социал-демократов и их ожесточённая борьба друг с другом, обусловленная в первую очередь сталинистской теорией "социал-фашизма", позволили нацистам в начале 1933 года захватить власть.
Объясняя тот факт, что немецкий рабочий класс, в течение десятилетий считавшийся самым революционным рабочим классом в мире, подчинился Гитлеру, Троцкий писал: "Демократические правительства с завистью и страхом смотрят на Гитлера, которому удалось "ликвидировать" рабочий вопрос. Рабочий класс, который в течение полутора столетий потрясал периодически своими возмущениями цивилизованные страны Европы, вдруг приведён в Италии и Германии к полному молчанию. Господа официальные политики приписывают эту "удачу" внутренним, почти мистическим свойствам фашизма и национал-социализма. На самом деле сила Гитлера не в нём самом и не в его презренной философии, а в ужасающем разочаровании народных масс, в их растерянности и подавленности" [228]. "Полицейское всемогущество фашизма" объясняется тем, что германский пролетариат, расколотый слепой политикой сталинизма и правой социал-демократии, перестал верить старым партиям и старым лозунгам и в то же время не нашёл своего нового пути.
В том, что Гитлеру удалось на протяжении двенадцати лет держать немецкий народ в узде, немалую роль сыграла нацистская пропаганда, представлявшая ядовитую смесь геополитики и расизма. Играя на национальном унижении Германии после первой мировой войны, идеологи национал-социализма утверждали, что существуют нации-богачи и нации-пролетарии, страны, обладающие избытком "жизненного пространства" и природных богатств, и страны, лишённые этих естественных благ. Отсюда следовала дальнейшая цепочка рассуждений: нельзя улучшить положение немцев, являющихся "высшей" расой и к тому же несправедливо обделённых после первой мировой войны, не отобрав богатств у других народов. А поскольку те добровольно не отдадут своих преимуществ, единственным путём для Германии является завоевательная война, которой следует подчинить всю жизнь страны, на время поступившись даже достигнутым уровнем благосостояния. Так вырос лозунг "пушки вместо масла".
Фашизм открыто декларировал свои цели, пробуждая в массах низменные, варварские инстинкты и сделав соучастниками своих злодеяний миллионы простых немцев. Этому способствовала, как справедливо замечал К. Симонов, "усиленная пропаганда внешнего равенства, равенства прав и усилий внутри немецкого государства... Всё это умещалось в несложной формуле: "Кем бы ты ни был, рабочим или капиталистом, ты равно несёшь материальные потери, готовясь к войне, ты равно даёшь на эту войну своих детей и равно теряешь их на ней. Ты равно рассчитываешь на благополучие после победоносного окончания этой войны и, как её равный участник, равно будешь уничтожен в случае проигрыша"" [229].
Гитлеровская пропаганда добивалась того, чтобы все немцы ощущали себя как бы единым господствующим классом по отношению к народам, порабощённым Германией. Смягчение классовых противоречий внутри страны было достигнуто тем, что немецкий народ был поставлен в положение завоевателя, грубого и жестокого эксплуататора десятков миллионов людей в оккупированных Германией странах. Поэтому гитлеровский террор оказался "мягче" сталинского по отношению к собственному народу, что с лихвой "компенсировалось" террористической политикой, направленной на подавление других народов, и политикой этнического геноцида, полного физического истребления евреев. В гитлеровских концлагерях погибло в несколько раз больше людей, чем в сталинских.
Трагедия немецкого народа заключалась в том, что он в массе своей поверил в нацистскую идеологию, в своё предназначение "высшей расы" и поэтому пошёл за Гитлером, разделив с ним историческую ответственность за злодеяния, чинимые в оккупированных странах. Этим объяснялось меньшее распространение оппозиционных настроений в Германии, чем в СССР, что в свою очередь явилось ещё одним фактором, обусловившим меньший размах террора, обращённого "вовнутрь", в гитлеровской Германии по сравнению с Советским Союзом.
Наконец, Гитлер сумел за одну ночь 1934 года уничтожить оппозицию в своей партии и в военных кругах. В дальнейшем антигитлеровский заговор принял вялотекущий характер и активизировался только на исходе войны, когда стало очевидно, что поражение нацистской Германии неминуемо. Сопротивление сталинскому режиму в СССР в 30-е годы было несомненно сильнее, что и обусловило колоссальные масштабы "внутреннего" террора, обращённого на собственный народ.
Характеризуя отличия сталинизма от фашизма, А. Д. Сахаров писал: "Это (сталинизм.- В. Р.) - гораздо более изощрённый наряд лицемерия и демагогии, опора не на откровенно людоедскую программу, как у Гитлера, а на прогрессивную, научную и популярную среди трудящихся социалистическую идеологию, которая явилась очень удобной ширмой для обмана рабочего класса, для усыпления бдительности интеллигенции и соперников в борьбе за власть, с коварным и внезапным использованием механизма цепной реакции пыток, казней и доносов, с запугиванием и оболваниванием миллионов людей, в большинстве своём не трусов и дураков. Эта "специфика" сталинизма имела одним из своих следствий то, что самый страшный удар был нанесён против советского народа, его наиболее активных, способных и честных представителей".
Ещё одну существенную черту сталинского режима Сахаров видел в сочетании преступлений с преступной ограниченностью, недальновидностью. Поэтому антинародный режим Сталина на всём протяжении своего существования оставался "свирепым и в то же время ограниченным, слепым в своей жестокости" [230].
Оба народа - советский и германский - были обмануты, но по-разному. Германскому народу была навязана внутренне цельная, но лживая и человеконенавистническая идеология нацизма. Советскому народу проповедовалась, хотя в извращённом и догматизированном виде, гуманистическая идеология марксизма, которая маскировала тоталитарные и гегемонистские замыслы и действия Сталина. "Тенденции нынешнего [советского] правительства,- писал в 1938 году Троцкий,- прямо противоположны программе большевизма. Но так как заложенные революцией учреждения ещё существуют, то бюрократия вынуждена внешним образом приспособлять свои тенденции к старым принципам большевизма: она продолжает клясться заветами Октября, интересами пролетариата и называет советский строй не иначе, как социалистическим. Можно сказать, без риска ошибиться, что в истории человечества не было ещё правительства столь лживого и лицемерного, как нынешняя советская бюрократия" [231].
Лицемерие и лживость, господствовавшие в официальной общественно-политической жизни, причудливым образом сосуществовали с высокими социальными чувствами, которые воодушевляли миллионы простых советских людей и представляли разительный контраст тем чувствам, которые обуревали миллионы немцев. На полях сражений солдаты германского вермахта зачастую проявляли не меньшую храбрость, чем бойцы Красной Армии. Но если первых вдохновлял грубый шовинистический фанатизм, то вторых - патриотический и социалистический энтузиазм, прогрессивное значение которого не умаляется тем, что он нередко был смешан со слепой и ложной верой в Сталина, рассматривавшегося многими (но далеко не всеми!) советскими людьми в качестве олицетворения идеалов, за которые народ боролся на фронте и в тылу.
Различия советской и нацистской идеологии отражали противоположность социально-экономических укладов СССР и Германии. Если фашистский политический режим и его идеология соответствовали социальному укладу тогдашней Германии, то сталинистский режим находился в разительном противоречии с социальными основами советского общества, заложенными Октябрьской революцией. Поэтому советское общество 30-х и последующих годов обладало потенциями своего социалистического возрождения и развития, тогда как Германия, несмотря на цепь поразительных военных успехов начала 40-х годов, двигалась к неминуемому краху.
Нетрудно обнаружить сходство между политическими системами, структурами власти в СССР и Германии, равно как и между некоторыми личными качествами диктаторов, увенчивавших эти структуры и накладывавших на них отпечаток своей личности. Не случайно Сталин и Гитлер испытывали несомненные симпатии по отношению друг к другу. В статье "Иосиф Сталин. Опыт характеристики" Троцкий отмечал, что "не Чемберлен, а Гитлер импонирует Сталину. В фюрере хозяин Кремля находит не только то, что есть в нём самом, но и то, чего ему не хватает. Гитлер, худо или хорошо, был инициатором большого движения. Его идеям, как ни жалки они, удалось объединить миллионы. Так выросла партия, которая вооружила своего вождя ещё не виданным в мире могуществом. Ныне Гитлер - сочетание инициативы, вероломства и эпилепсии - собирается не меньше и не больше, как перестроить нашу планету по образу и подобию своему" [232].
То обстоятельство, что именно эти качества привлекали Сталина в Гитлере, подтверждают высказывания ближайшего сталинского приспешника. На вопрос Чуева: "Как Сталин относился к Гитлеру, как к личности, как его оценивал?" Молотов ответил: "сказать - недооценивал, это было бы неправильно. Он видел, что всё-таки Гитлер организовал немецкий народ за короткое время. Была большая коммунистическая партия, и её не стало - смылись. А Гитлер вёл за собой народ..." [233]
В этой лаконичной тираде, содержащей одновременно ложные характеристики Гитлера, германского народа и германской компартии, как бы слышится отзвук мыслей самого Сталина, выражение сталинской ментальности с её культом тоталитарной "организованности" и презрением к массам.
В свою очередь Гитлер также высоко оценивал Сталина, о чём он не раз говорил как в доверительных беседах со своими приближенными, так и в секретных выступлениях, обращённых к высшим кругам страны. В речи перед военачальниками 22 августа 1939 года фюрер, не страдавший скромностью и пренебрежительно отзывавшийся обо всех политиках буржуазно-демократических государств, ставил рядом с собой одного Сталина. "В сущности - только три великих государственных деятеля во всём мире: Сталин, я и Муссолини,- говорил он.- Муссолини - слабейший... Сталин и я - единственные, кто видит будущее" [234].
Неудивительно, что вся история советско-германских отношений со времени прихода Гитлера к власти отмечена попытками обоих диктаторов, особенно Сталина, к сближению, прорывавшимися сквозь стену взаимного недоверия и враждебности, нагнетавшейся официальной пропагандой в обеих странах.
XIX
На путях к сближению
В 20-е - начале 30-х годов отношения СССР с Германией были лучше, чем с какой-либо другой капиталистической страной. К 1933 году Германия далеко обошла другие страны Запада по объёму торговли с Советским Союзом.
После прихода Гитлера к власти экономические, политические и военные связи СССР и Германии были в короткий срок свёрнуты. Гитлеровское правительство объявило недействительным недавно подписанное советско-германское торговое соглашение, в результате чего уже за первую половину 1933 года советский экспорт в Германию сократился почти вдвое. По инициативе советской стороны летом 1933 года были разорваны военно-политические связи, установленные между руководством Красной Армии и немецкого рейхсвера после заключения Раппальского мирного договора 1922 года.
Правда, на протяжении всего 1933 года советские государственные деятели неоднократно делали заявления германским дипломатам о желательности сохранения и укрепления дружественных отношений с Германией [235]. Эти заявления нашли публичное подтверждение в выступлениях Молотова и Литвинова на сессии ЦИК СССР (декабрь 1933 года). В докладе на XVII съезде ВКП(б) (январь 1934 года) Сталин, говоря о стремлении Советского Союза к сохранению хороших отношений с Германией, сослался на то, что существующий в Италии фашистский режим не помешал советскому правительству подписать с этой страной договор о дружбе, ненападении и нейтралитете.
На первых порах аналогичные заявления делались по дипломатическим каналам и германскими руководителями. Так, в беседе с советским послом Хинчуком 28 апреля 1933 года Гитлер заявил: "Оба наших государства должны как бы признать непоколебимость фактов взаимного существования на долгое время и исходить из этого в своих действиях... Независимо от разницы миросозерцания обеих стран их связывают взаимные интересы, и эта связь носит длительный характер" [236].
Вместе с тем в кругу своих приближенных Гитлер не скрывал приверженности своим прежним экспансионистским замыслам в отношении Советского Союза, изложенным в его книге "Моя борьба". Уже 3 февраля 1933 года, т. е. на пятый день после прихода нацистов к власти, он заявил на совещании руководителей армии, что восстанавливаемую им "политическую мощь Германии" он намерен использовать прежде всего "для завоевания нового жизненного пространства на Востоке и его безграничной германизации" [237].
В нацистской пропаганде доминировали идеи "борьбы против еврейско-большевистской революции". В сентябре 1935 года один из главных идеологов нацизма Розенберг говорил на съезде национал-социалистической партии: "Когда пробил роковой час для мягкотелого и разложившегося русского народа, взбудораженная степная кровь под руководством евреев одержала верх над русско-европейскими силами... Таким образом, шестая часть земного шара стала ареной образования руководимой евреями мировой империи" [238].
В свою очередь в официальной советской пропаганде 1933-1939 годов доминировала самая резкая антифашистская риторика. В качестве примера можно привести заявление Молотова 29 ноября 1936 года на VIII Всесоюзном съезде Советов: "У нас нет других чувств к великому германскому народу, кроме чувства дружбы и истинного уважения, но господ фашистов лучше бы всего отнести к такой нации, "нации" "высшего порядка", которая именуется "нацией" современных каннибалов-людоедов" [239].
Можно полагать, что некоторое время после нацистского переворота Сталин разделял иллюзии, нашедшие отражение в официальных документах Коминтерна,- о непрочности власти Гитлера, которая вскоре будет сброшена оппозиционными ему силами. Положение круто изменилось после кровавой чистки, учинённой Гитлером в июне 1934 года в рядах собственной партии. Как впоследствии рассказывал бывший глава советской резидентуры в Европе, "невозвращенец" В. Кривицкий, Сталин на заседании Политбюро оценил эту чистку как показатель прочности и долговечности гитлеровского режима. Комментируя это свидетельство Кривицкого, Троцкий писал: "Вот это вождь! - сказал медлительный московский диктатор себе самому. С того времени он явно подражает Гитлеру. Кровавые чистки в СССР, фарс "самой демократической в мире конституции", наконец, нынешнее вторжение в Польшу - всё это внушено Сталину немецким гением с усами Чарли Чаплина" [240].
С 1933 года Сталин начал стимулировать усилия секретной дипломатии, направленные на поиск путей сближения с Гитлером. В Германии проводником этой линии был советник советского посольства Бессонов, переговоры которого с немецкими официальными лицами в 1935-1936 годах касались даже условий заключения советско-германского договора о ненападении [241].
Ещё до этого проведение аналогичных переговоров с немецкими дипломатами в Москве было поручено Сталиным Радеку. Этот факт был установлен Е. Гнединым, который, изучая рассекреченные документы немецких архивов, пришёл к выводу, что человеком, которого немецкие дипломаты даже в секретной переписке между собой называли не по имени, а кодовым обозначением "наш друг", был не кто иной, как Радек. "Сообщения о неофициальных контактах Карла Радека с советником германского посольства Хильгером и лично с послом Брокдорф-Ранцау,- писал Гнедин,- позволяют высказать обоснованное предположение, что именно Радек был участник тех переговоров с советником посольства фон Твардовским, о которых говорилось в опубликованной теперь секретной переписке посольства" [242].
В телеграмме от 20 октября 1933 года, адресованной в германский МИД, фон Твардовский писал: "Наш советский друг пожелал со мной беседовать. Он сообщил: "Атмосфера сильно ухудшилась. До конца процесса о пожаре рейхстага трудно ждать улучшения (советско-германских отношений.- В. Р.). Надо не допустить, чтобы конфликт из-за журналистов ускорил подобный ход дела, потому что здесь, как, возможно, и в Германии, действуют силы, стремящиеся углубить конфликт"... Оценка беседы: информатор пришёл ко мне, имея на то полномочия" [243].
Отправленная фон Твардовским спустя четыре дня телеграмма носила более оптимистический характер. В ней сообщалось, что "наш друг устроил беседу вчера. Он считает, что атмосфера в отношении Германии настолько улучшилась за последние дни, что в связи с последними затруднениями имперского правительства... нужен только небольшой толчок, дабы можно было начать обсуждение ликвидации спора. Поскольку Молотов отменил свою поездку в Анкару, наш друг специально предложил своё посредничество" [244].
В 1937-1938 годах Бессонов и Радек оказались подсудимыми на московских процессах, где они оба "признались" в установлении тайных заговорщических связей с нацистскими политиками и дипломатами ради поддержки гитлеровцами прихода к власти троцкистов после войны между СССР и Германией - в обмен на территориальные уступки и другие кабальные условия.
Надуманность этих признаний была ясна проницательным и непредвзятым зарубежным наблюдателям. Комментируя показания Радека, меньшевистский журнал "Социалистический вестник" писал: "Нельзя же считать доказанным актом те разговоры с германскими и японскими дипломатами, которые стали известны лишь из собственных "признаний" Радека и Сокольникова и которые, если и имели место, то вряд ли были чем-либо иным, кроме обычного дипломатического "зондажа" и, конечно,- с ведома, а то и по прямому поручению Сталина!" [245]
Долгие годы свидетельства поисков Сталиным путей к сближению с Гитлером были скрыты от советской и мировой общественности. Ещё в 1989 году Яковлев заявлял, что "в дипломатической документации СССР за 1937-1938 гг. не обнаружено свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Берлином" [246]. Однако это высказывание отражало только степень недобросовестности яковлевской комиссии, не желавшей углубляться в потайные советские архивы. Уже спустя два года после столь категоричного заявления Яковлева были опубликованы материалы архива Политбюро ("Особая папка"), подтверждавшие давние сообщения Райсса, Кривицкого и Бармина о конфиденциальных переговорах в Берлине, проводимых советским торгпредом Канделаки по личному поручению Сталина. В начале 1937 года Канделаки сделал доклад на заседании Политбюро о своих секретных переговорах с президентом рейхсбанка Шахтом и другими германскими официальными лицами. Вслед за этим был утверждён "проект устного ответа Канделаки", завизированный Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым. В этом документе говорилось, что "советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в своё время даже делало ему определённые политические предложения. Советское правительство... не прочь и теперь вступить в переговоры с германским правительством в интересах улучшения взаимоотношений и всеобщего мира. Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом" [247].
"Проект" был оглашен Канделаки в беседе с Шахтом, состоявшейся в феврале 1937 года. Свидетельства об этом содержатся в письме министра иностранных дел Германии Нейрата Шахту, обнаруженном после войны в архивах германского МИДа. Нейрат сообщал, что предложения советского руководства отклонены Гитлером, но, если события в СССР будут и дальше развиваться в сторону установления абсолютного деспотизма, то в этом случае можно будет вновь обсудить германскую политику по отношению к СССР [248].
В апреле 1937 года Канделаки привёз в Москву обсуждённый им с некоторыми немецкими официальными лицами проект предварительного соглашения о заключении советско-германского договора, во многом предвосхищавший положения пакта "Молотов - Риббентроп" [249]. С этого времени Канделаки сошёл с дипломатической арены. Как и все другие участники зондажных переговоров с деятелями третьего рейха, он был арестован и расстрелян.
Весной 1937 года в европейских политических кругах и прессе распространялись сообщения о секретных переговорах между СССР и Германией [250]. После решительного опровержения нацистскими источниками этих слухов Литвинов предложил советским представителям за рубежом также опровергать такие сообщения [251].
30 июля 1937 года советский посол Юренев (вскоре отозванный из Германии, а затем расстрелянный как "троцкист") в беседе с заведующим политическим отделом германского МИДа Вейцзекером подчеркнул, что советское правительство желает создания "нормальных" и даже "хороших" отношений с Германией; "для этого необходимо, чтобы германское правительство прониклось сознанием необходимости конкретного пересмотра своей нынешней политики в отношении нас" [252].
Однако к тому времени Гитлер распорядился прервать тайные переговоры с представителями Сталина. Можно предполагать, что на это его решение повлиял процесс над советскими военачальниками в июне 1937 года, во многом явившийся результатом провокации, учинённой им совместно со Сталиным [253]. Уничтожение восьми высших командиров Красной Армии, а вслед за ними и большей части остального советского командного состава, по-видимому, устранило страх фюрера перед военной мощью СССР, заставлявший его искать "взаимопонимания" со Сталиным.
XX
Две армии
Начиная с 1937 года, динамика развития вооружённых сил СССР и Германии складывалась всё более в пользу последней.
На протяжении десятилетий советская историография "обосновывала" "объективные" причины чудовищных поражений Красной Армии в первые годы Отечественной войны. Ради этого советские историки пошли на то, чтобы фактически признать фашизм более эффективной системой управления экономикой, чем социализм. Из их писаний вытекал вывод о том, что за семь лет (1933-1939 годы) гитлеровская клика сумела основательно и всесторонне подготовить свою страну к войне, тогда как Советскому Союзу оказалось недостаточным для этого и намного большего времени - при всех колоссальных жертвах, которые советский народ понёс ради создания современной армии и военной промышленности.
В работах советских историков обычно смазывалась разница стартовых позиций, с которых начиналось строительство двух армий. В СССР этот процесс шёл с 1918 года, Германия же была существенно ограничена в своих военных приготовлениях условиями Версальского договора, жёстко контролируемыми державами-победительницами. Согласно этим условиям, немецкая армия не имела права иметь ни одного танка и самолёта, а её численность не должна была превышать 100 тысяч человек.
В 1933 году СССР многократно превосходил Германию по численности и технической оснащённости армии. В этом году у Германии насчитывалось лишь 7 пехотных и 3 кавалерийских дивизии. В сухопутной армии рейхсвера было всего 3500 офицеров, а её вооружение, включая винтовки, настолько устарело, что кадровые дивизии были фактически невооружёнными. Контингент рождения 1901-1914 годов не проходил никакой военной подготовки. Тяжёлую артиллерию и танковое оружие надо было создавать заново [254].
Лишь в 1935 году Гитлер пошёл на то, чтобы порвать военные установления и запреты Версальского договора и ввести всеобщую воинскую повинность. В этом году СССР имел самую сильную армию в мире, возглавляемую опытным и высококвалифицированным командным составом, в то время как в Германии армии, сопоставимой по боевым качествам, практически не было.
Присутствовавшие на советских военных маневрах специалисты зарубежных государств неизменно отмечали достоинства Красной Армии. "Я... видел могучую, серьёзную армию, весьма высокого качества и в техническом, и в моральном отношении,- писал заместитель начальника Генштаба французской армии генерал Луазо.- Её моральный уровень и физическое состояние достойны восхищения. Техника Красной Армии стоит на необычайно высоком уровне. В отношении танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте. Парашютный десант большой воинской части, виденный мною под Киевом, я считаю фактом, не имеющим прецедента в мире" [255].
Ещё в 1937 году по всем основным позициям преимущество было у Красной Армии. Тухачевский, будучи чуждым сталинско-ворошиловскому бахвальству, тем не менее не допускал и мысли, что война с Германией сможет принять характер блицкрига. В записке о характере будущей войны, посланной им Сталину из тюрьмы, подробно рассматривались прогнозные варианты военных действий в случае нападения на СССР одновременно Германии и Польши (тогда такая возможность считалась реальной). Тухачевский обосновывал такую стратегию, которая позволила бы Красной Армии уже в приграничных сражениях решительно переломить ход военных действий в свою пользу [256].
Положение стало меняться с середины 1937 года, когда в СССР развернулась массовая чистка военных кадров. С этого времени оценки Красной Армии зарубежными военными специалистами становятся всё более пессимистичными. В секретном докладе заместителя начальника генерального штаба чехословацкой армии, составленном в ноябре 1937 года, говорилось: "Поток массовых репрессий вызывает опасения относительно возможности внутреннего разложения армии, ослабления её оперативной ударной силы, её неспособности вести наступательные действия и в будущем из-за неимения тактического и стратегического опыта новыми молодыми командирами, которые тысячами в звании лейтенантов стали командирами полков, а майоров - командирами дивизий" [257].
Обезглавливание Красной Армии свело на нет веру большинства западных политиков в советскую военную мощь, породило на Западе серьёзные сомнения в целесообразности заключения военно-политического союза с СССР.
Вопрос об ослаблении боеспособности Красной Армии с особой остротой встал в 1938 году, когда в столицах европейских стран проводились первые прикидки, с какими державами следует группироваться в грядущих военно-политических конфликтах. В телеграмме, направленной в Москву 24 марта 1938 года, посол Майский сообщал, что в Англии распространяется версия, согласно которой ввиду внутренних событий в СССР не может быть и речи о способности советских вооружённых сил оказаться действенным противовесом вермахту. Далее Майский описывал свою беседу с Черчиллем, в ходе которой последний заявил: "Нам до зарезу нужна сильная Россия, мне же многие говорят, что в результате недавних событий Россия перестала быть серьёзным фактором международной политики. Дайте мне ответ на мои сомнения". В этой связи Майскому, по его словам, "пришлось прочитать Черчиллю довольно длинную лекцию по политграмоте", прослушав которую Черчилль воскликнул: "Ну, слава богу, Вы меня сильно обнадежили. Я ненавижу Троцкого, давно уже слежу за его деятельностью и считаю его злым гением России. Я целиком за политику Сталина. Сталин создаёт сильную Россию, это как раз то, что сейчас больше всего нужно" [258].
Немудрено, что Черчилль, бывший со времён гражданской войны ярым противником большевизма и положительно оценивавший разрыв Сталина со стратегией мировой революции, был готов поверить в сталинскую "политграмоту".
Однако другие западные политики и военачальники проявляли меньшую доверчивость к заверениям советской пропаганды, будто из чисток Советский Союз выходит более сильным, чем прежде. Бывший американский посол в СССР Буллит указывал, что "последние чистки, в особенности устранение Блюхера, вызвали полную дезорганизацию в Красной Армии, которая не способна ни к каким активным военным действиям" [259]. Подобные оценки влияли на позицию советских партнёров по переговорам, сдерживая их усилия добиться военного союза с СССР. Так, летом 1939 года аналитики британского генерального штаба пришли к заключению о том, что в результате чисток Красная Армия "не способна к наступательным операциям вне своих границ" [260].
Подобная оценка последствий обескровливания Красной Армии доминировала и в Германии. В 1938 году начальник германского Генштаба Л. Бек говорил: "С русской армией можно не считаться, как с вооружённой силой, ибо кровавые репрессии подорвали её моральный дух, превратили в инертную машину" [261].
Обезглавливание Красной Армии явилось важным фактором, определившим военно-политическую стратегию Германии. В ходе переговоров с Муссолини в октябре 1938 года Риббентроп заявил, что, "поскольку мощь России подорвана на много лет вперёд, мы можем обратить всю нашу энергию против западных демократических государств" [262].
XXI
"Тоталитарные пораженцы"
Анализу причин резкого ослабления международных позиций СССР Троцкий посвятил статью "Тоталитарные пораженцы". В ней указывалось, что, начиная с 1933 года, престиж СССР стал расти во всём мире. На страницах европейской печати часто можно было встретить суждения типа: "Сталин держит в своих руках судьбы Европы"; "Сталин стал международным арбитром". "Как ни преувеличена была эта оценка и в те дни,- писал Троцкий,- но она исходила из двух несомненных факторов: обострения мировых антагонизмов и возрастающей мощи Красной Армии" [263].
Многие иностранные наблюдатели высоко оценивали экономические успехи СССР, находившие выражение в росте советской промышленности, особенно военной. Страх Франции перед германской политикой реванша дал возможность советской дипломатии превратиться во внушительный фактор мировой политики.
Троцкий подчёркивал, что за 1937-1938 годы от этой ситуации не осталось камня на камне. Удельный вес советской дипломатии стал ниже, чем в самые критические месяцы первой пятилетки, когда экономический хаос в СССР приблизил значение Советского Союза на мировой арене к нулю. "Лондон не только повернулся лицом к Риму и Берлину, но и требует, чтоб Париж повернулся спиной к Москве. Свою политику изоляции СССР Гитлер имеет, таким образом, возможность проводить ныне через посредство Чемберлена. Если Франция не отказывается от договора с СССР, то она свела его к роли второстепенного резерва... Италия и Германия, с согласия того же Чемберлена, собираются прямо утвердиться в Испании, где совсем ещё недавно Сталин казался - и не только самому себе - вершителем судеб".
Причины такого катастрофического упадка международной роли Советского Союза, по мнению Троцкого, не могли быть объяснены примирением или смягчением противоречий между капиталистическими государствами. "Каковы бы ни были эпизодические и конъюнктурные колебания, империалистические страны фатально идут к мировой войне" [264]. Банкротство Сталина на мировой арене есть прежде всего результат внутреннего развития СССР, ослабленного сталинским террором.
Развивая эту мысль в последующих работах, Троцкий указывал, что растущая международная изоляция Советского Союза, отстранение его от решения вопроса о судьбе Чехословакии и т. п. представляют расплату за непрерывную кровавую чистку, обезглавившую Красную Армию и расстроившую советское хозяйство. "В борьбе за своё самосохранение разнузданная бонапартистская клика до последней степени... деморализовала и унизила страну. Империалисты явно не рискуют ставить ставку на Сталина, даже и для эпизодических военных целей" [265].
К таким же выводам приходили лидеры меньшевиков уже во время третьего московского процесса (март 1938 года). "Если новый процесс омерзительнее всех предыдущих,- писал Ф. Дан,- то он и преступнее их: достаточно вспомнить тот исторический момент, в который Сталин и Ежов решили предъявить его миру! Невозможно было выдумать лучшего подарка Гитлеру, Муссолини, японской военщине, всем тем, кто как раз теперь пытается выключить Советский Союз из "концерна" мировых держав и за его счёт разрешить все раздирающие империалистический мир антагонизмы! Невозможно было оказать большей поддержки тому крылу английского консерватизма, которое как раз теперь проектирует резкий поворот английской политики в сторону сговора с фашистскими агрессорами! Невозможно было нанести более сильного удара тем, кто как раз теперь отчаянно борется во Франции за сохранение франко-советского пакта! ...В момент величайшей военной опасности они [Сталин и Ежов] обезоруживают страну, обезглавливают и дезорганизуют её армию и её хозяйство, изолируют её от всех возможных союзников, морально отталкивают от неё международный рабочий класс и всем этим выдают её на поток и разграбление её фашистским врагам" [266].
Обращая внимание на то, что третий московский процесс совпал с захватом Гитлером Австрии, Р. Абрамович подчёркивал, что "развитие мировой политики совершается за последние месяцы так, как будто бы никакой России не было на свете; как будто бы с карты Европы и Азии исчезло могущественное государство, носящее гордое название "СССР". Россия в мировой политике скинута со счётов... Она изолирована в такой степени, в какой этого никогда ещё не было со времени Раппальского договора. Её дипломатия больше не существует для Европы; её удельный политический вес никак не влияет на развитие событий; её мнением никто не интересуется. Сталин создал для России состояние полной морально-политической самоблокады... Безвозвратно отошли в прошлое те времена, когда в мире (в капиталистическом мире!) восхищались мощью и блеском Красной Армии; когда преклонялись перед могуществом её замечательной авиации, построенной, как на поверку оказалось, тоже вредителем (в этой горько-иронической фразе автор имел в виду арест А. Н. Туполева.- В. Р.); когда восторгались искусством её дипломатии. Россия превратилась в "бедную родственницу", с которой неловко раскланиваться на улице; которую по надобности принимают с заднего крыльца, и уже только в самом крайнем случае... Что иное могли бы пожелать для себя фашистские страны, подготавливающие военное нападение на Россию с её гигантскими естественными богатствами, давно уже привлекающими аппетиты некоторых стран?!" [267]
Уничтожение ведущих советских военачальников и дипломатов, выдающихся учёных и государственных деятелей было с тревогой воспринято во всём мире, вызвало недоумение и ужас, и не только среди социалистически мыслящих людей. "Размеры репрессий... были признаком нездоровья и нанесли ущерб международным позициям Советского Союза" [268],- писал Джавахарлал Неру.
Если Советский Союз не оказался в конечном счёте ввергнутым в полную катастрофу, то это произошло отнюдь не благодаря высоким качествам Сталина как государственного деятеля. Возрождение международной роли Советского Союза было обусловлено тем, что в своих военно-политических расчётах лидерам капиталистического мира приходилось постоянно оглядываться на эту громадную страну. Возвращение СССР на международную арену в качестве важнейшего политического фактора в 1939 году произошло потому, что противоречия между СССР и его капиталистическим окружением к этому времени отступили на второй план по сравнению с антагонистическими межимпериалистическими противоречиями, неумолимо толкавшими мир к новой мировой войне.
XXII
Троцкий о характере будущей войны
В надвигающейся войне Троцкий видел продолжение первой мировой войны, т. е. борьбы крупнейших капиталистических держав за раздел и передел мира. Главную причину этих войн он усматривал в том, что производительным силам капитализма стало тесно в рамках национальных границ. Национальное государство из прогрессивного фактора, каким оно было в XIX веке, превратилось в передовых капиталистических странах в тормоз развития производительных сил [269].
К этому основному противоречию - между потребностями мирового экономического развития и национальными государствами, в рамках которого оно совершалось,- добавлялось "вопиющее и всё возрастающее несоответствие между удельным весом Франции и Англии, не говоря уже о Голландии, Бельгии и Португалии, в мировом хозяйстве и грандиозными размерами их колониальных владений" [270]. Это противоречие выступало таким же источником международных конфликтов, как и неутолённая жадность фашистских агрессоров, ищущих для себя "жизненного пространства". Падением удельного веса главных капиталистических держав в мировой экономике объяснялась "овечья уступчивость европейских демократий", сдававших без боя одну за другой позиции Гитлеру. Такая уступчивость была результатом не миролюбия, а политической слабости, причиной которой служила всё та же диспропорция между реальным экономическим фундаментом метрополий и унаследованными от прошлого колониальными империями. Дополнительным фактором политики "умиротворения" агрессоров являлось нарастание национально-освободительной борьбы в колониальных странах, чреватое угрозой революционного взрыва, особенно во время войны.
В результате всего этого Великобритания и Франция испытывали всё больший страх перед посягательствами Гитлера и Муссолини, готовых использовать шантаж и блеф и рисковать войной. Война не могла ничего дать этим "старым колониальным владычицам", но могла многое отнять у них. Поэтому они стремились "оттянуть момент нового передела мира и затыкали глотку Муссолини и Гитлера Испанией и Чехословакией... Гитлер хорошо прощупал страх старых колониальных собственников перед потрясениями и играет на этом страхе, если не с очень высоким искусством, то во всяком случае с несомненным успехом" [271].
Сложившееся после Версальского договора мировое положение Франции перестало отвечать её реальным ресурсам. "Её население не растёт. Хозяйство в застое. Собственной нефти нет. Запасы угля недостаточны. Финансы поколеблены. Более, чем какая-либо другая страна, Франция в своей национальной безопасности зависит от других государств: Великобритании и Соединённых Штатов, если не СССР".
Несоответствие между реальной экономической силой метрополии и её историческим колониальным наследием проявлялось и в центробежных тенденциях, начинавших сотрясать Британскую империю. Эти тенденции должны были неизбежно усилиться в ходе новой мировой войны, которая "будет означать ослабление и распад Великобритании" [272].
Всем этим объяснялось различие в позициях "миролюбивых" и агрессивных держав Европы. Первые стремились к сохранению международного статус-кво, которое должно было бесследно исчезнуть в случае мировой войны, и поэтому желали избежать её. Вторые стремились к переделу мира и вынашивали экспансионистские замыслы. Дальше всего эти замыслы простирались у Гитлера, для которого дело шло "вовсе не об "объединении немцев" как самостоятельной задаче, а о создании более широкого европейского плацдарма для дальнейшей мировой экспансии" [273].
На роль ведущей капиталистической державы, наследующей место Великобритании, выдвигались Соединённые Штаты Америки, которые были "больше всего озабочены тем, чтобы держать руки подальше от европейского костра. Но ведь так было и в 1914 году. Нельзя безнаказанно быть великой державой, тем более - величайшей. Нейтралитет легче декретировать, чем выдержать на деле. К тому же, кроме Европы, существует ещё Дальний Восток". Усиление японской военщины и развитие её экспансии заставляло американское правительство менять свой изоляционистский курс. "Сосредоточение флота в Тихом океане, постройка дредноутов и бомбовозов дальнего действия, развитие воздушных сообщений на Тихом океане, программа укрепления океанских островов слишком красноречиво подготовляют отказ от политики добровольной изоляции" [274].
Троцкий подчёркивал, что Соединённые Штаты, будучи жизненно заинтересованными в приостановке экспансии японского и германского империализма, не смогут долго оставаться на позициях изоляционизма и будут вынуждены вступить во вторую мировую войну раньше, чем они вступили в первую. Соединённым Штатам, обладающим экономическим превосходством и более выгодным географическим положением по сравнению с другими державами, предопределена и более важная роль в послевоенном урегулировании, чем в 1919 году. Предугадывая основные тенденции мирового развития последующих десятилетий, Троцкий писал, что "Соединённые Штаты фатально идут к такому взрыву империалистской экспансии, какого ещё не видел мир" [275].
Неумолимое приближение войны находило выражение в неуклонном росте вооружений и армий. Если в 1932 году, когда состоялась европейская конференция по вооружению, европейские армии насчитывали 3,2 млн человек, то в 1936 году их численность поднялась до 4,5 млн человек и продолжала быстро расти в последующие годы. Этот рост происходил прежде всего за счёт гитлеровской Германии. "Живые традиции прусского милитаризма при высоком уровне немецкой техники позволяют Гитлеру производить работу вооружения такими темпами, каких ещё не знала история,- писал в 1937 году Троцкий.- ...Нужно ещё, по меньшей мере два года, чтоб берлинский генеральный штаб перестал сдерживать благородное нетерпение политических вождей" [276].
Высмеивая надежды пацифистов на сдерживающую роль политики вооружений, Троцкий писал, что "сам по себе взятый автоматизм вооружений толкает, конечно, к войне, а не к миру. Но армия - не самоцель, а орудие политики, которая в свою очередь является орудием материальных интересов". Непримиримость интересов ведущих капиталистических держав обусловливает возможность возникновения мировой войны "уже на исходе ближайших трёх-четырёх лет, т. е. как раз к тому времени, когда завершение программ вооружения должно будет "обеспечить мир". Срок мы называем, разумеется, лишь в целях общей ориентировки. Политические события могут приблизить или отдалить момент взрыва. Но неизбежность его заложена в динамике хозяйства, в динамике социальных противоречий, как и в динамике вооружений" [277]. Хотя весь мир хочет сохранения мира, он неизбежно будет залит реками крови.
Правящие круги капиталистических стран, как стремящихся к нарушению статус-кво, так и желающих его сохранить, не в силах "отодвинуть кризис и, что важнее, свести его к размерам преходящей конъюнктуры, а не социальной катастрофы", какую представляет мировая война. Причины этого кроются в неспособности капитализма "по меньшей мере снести таможенные барьеры, восстановить в правах золотую денежную единицу, регулировать проблему международных обязательств и повысить покупательную способность масс, дав машине вооружений обратный ход" [278].
Троцкий считал тщетными и попытки избежать мировой войны на путях проведения капиталистическими державами более гибкой дипломатии. "Когда все государства, без исключения, вынуждены усваивать метод выжидательного вероломства, дипломатические отношения превращаются в безумную игру, участники которой ловят друг друга с завязанными глазами и с револьверами в руках... Каждый школьник знает ныне, что разрыв дипломатических отношений, официальное объявление войны или уважение к нейтралитету представляют такие же анахронизмы, как фижмы и менуэты" [279].
Пристально следя за политикой "умиротворения" агрессора, которую проводили западные "демократии", Троцкий подчёркивал, что эта политика только подталкивает движение к неминуемой мировой войне. В статье, оценивавшей уроки мюнхенского сговора (см. гл. XXVII), он писал: "Война неизбежна, притом в недалёком будущем. Один международный кризис следует за другим. Эти конвульсии похожи на родовые схватки надвигающейся войны. Каждая новая схватка имеет более жестокий и угрожающий характер. Я не вижу сейчас никакой силы в мире, которая могла бы задержать развитие этого процесса, т. е. родов войны. Новая страшная бойня неумолимо надвигается на человечество" [280].
Хаотическое переплетение международных антагонизмов затрудняет определение времени и места начала войны, равно как и состава противоборствующих сторон. "Чтоб составить перечень возможных очагов войны, пришлось бы привлечь к делу полный учебник географии. И в то же время международные антагонизмы так сложны и запутаны, что никто не может точно предсказать не только в каком месте вспыхнет война, но и того, какова будет группировка воюющих сторон" [281].
Наиболее неопределённым фактором, по мнению Троцкого, являлось место СССР в будущей войне, поскольку здесь многое зависело от тоталитарных импровизаций Сталина, игравшего на противоречиях между крупнейшими капиталистическими странами. С 1933 года Троцкий не раз указывал, что Сталин более всего стремится к сговору с Гитлером. При этом его цель заключается в том, чтобы как можно дольше держать Советский Союз вне войны, получив за это от Гитлера свободу рук в отношении лимитрофов, т. е. малых государств, образовавшихся после 1917 года на западных окраинах бывшей Российской империи (Латвия, Литва, Эстония, Польша, Финляндия). Что же касается Гитлера, то для него не исключён вариант соглашения с Советским Союзом, но этот вариант "остаётся на втором плане, в качестве резерва. Гитлер борется против франко-советского союза не из принципиальной вражды к коммунизму (ни один серьёзный человек не верит более в революционную роль Сталина!), а потому, что хочет иметь руки свободными для соглашения с Москвой против Парижа, если не удастся соглашение с Лондоном против Москвы" [282].
В статье "Гитлер и Сталин", написанной в марте 1939 года, Троцкий упоминал о многочисленных сообщениях мировой прессы относительно тайных переговоров между Берлином и Москвой и подготовки не только экономического, но также политического соглашения двух диктаторов. "Трудно пока судить, что именно в этих сведениях верно,- отмечал Троцкий.- Во всяком случае совершенно безошибочные симптомы свидетельствуют, что какие-то переговоры велись и ведутся... Мы не станем здесь останавливаться на вопросе о том, в какой мере соглашение Сталина с Гитлером или, вернее, Гитлера со Сталиным вероятно в ближайшее время... Сами участники игры сейчас вряд ли могут с полной определённостью сказать, куда именно эта игра заведет их. Но прежде ещё, чем соглашение между Москвой и Берлином осуществилось на деле, оно стало фактором международной политики, ибо с возможностью его считаются теперь все дипломатические центры Европы и мира" [283].
Троцкий неоднократно указывал на глобальный характер будущей войны, которая не ограничится одной Европой, а неизбежно втянет в свою орбиту все крупнейшие страны земного шара. Он считал иллюзорными надежды отдельных малых государств остаться в стороне от мировой катастрофы. "Взаимозависимость всех частей нашей планеты слишком велика, чтоб можно было надеяться на локализованную военную развязку. Где бы и по какому бы поводу ни началась война, крупные успехи одной из великих держав означали бы не конец войны, а только увеличение её радиуса. Страх перед победителем вызвал бы расширение враждебной коалиции. Спираль войны захватит неизбежно всю нашу планету... Война не пройдёт бесследно ни для одной страны. В муках и конвульсиях весь мир изменит своё лицо" [284].
"Тоталитарный характер" будущей войны выразится в её невиданных доселе масштабах. "Операции будут разыгрываться одновременно на земле, под землей, на воде, под водой и в воздухе... Война втянет в свой водоворот всё население, все его богатства, материальные и духовные" [285].
Троцкий предвидел и то, что война "уравняет режимы", перенеся многие черты тоталитарных государств в демократические страны. Это выразится в том, что "хозяйство будет во всех странах подчинено государственному контролю. Военная цензура, как всегда, будет и политической цензурой. Оппозиция будет подавлена. Официальная ложь получит монопольные права. Граница между тылом и фронтом исчезнет. Военное правосудие распространится на всю страну" [286].
Троцкий указывал на тщетность и бесплодность попыток предугадать конкретный ход и исход войны. "Никому не дано обозреть эту гигантскую арену и бесконечно сложную свалку материальных и моральных сил. Только сама война решает судьбу войны" [287].
Тем не менее некоторые важные тенденции будущей войны Троцкий сумел предвидеть достаточно точно. Он обращал внимание на то, что в военной и дипломатической области "тоталитарные государства имеют значительные преимущества над тяжеловесными механизмами демократий - прежде всего преимущества свободного маневра, не связанного внутренними сопротивлениями" [288]. Эта свобода от контроля со стороны социальных институтов и общественного мнения своей страны может определить крупные военные успехи тоталитарных государств в начале войны. Однако на следующем её этапе эти успехи будут сведены на нет. "Фашизм может захватить всю Европу. Однако удержаться в ней он не сможет не только "тысячу лет", как мечтает Гитлер, но и десять лет" [289].
Завершая в августе 1937 года свой первый развёрнутый прогноз грядущей мировой катастрофы, Троцкий писал: "Наш прогноз может показаться мрачным. Не наша вина: на палитре нашей эпохи мы не нашли ни розового, ни голубого цвета. Мы старались делать выводы из фактов, а не из собственных желаний. Старик Спиноза правильно учил: не плакать, не смеяться, а понимать" [290].
XXIII
Грядущая война и мировое рабочее движение
Единственным фактором, способным предотвратить мировую войну, Троцкий считал международную социалистическую революцию. Его надежды на её победу обусловливались тем, что на протяжении 30-х годов капиталистические страны испытывали непрерывные социальные потрясения. Как писал впоследствии известный французский социолог Р. Арон, сопоставлявший социологические концепции Конта, Маркса и Токвиля, "европейскому обществу 30-х годов более отвечала концепция Маркса" [291].
В 30-е годы массовые выступления рабочего класса Европы приняли невиданные в прошлом масштабы и формы. В 1936 году по Франции прокатилась мощная волна "сидячих стачек", при которых рабочие и служащие захватывали свои предприятия и учреждения. В 1934 году в Австрии произошло жестоко подавленное вооружённое выступление Шуцбунда - военизированной организации левых социал-демократов.
Рабочее движение существенно активизировалось в наиболее богатой капиталистической стране - США. В первой половине 30-х годов здесь наблюдался небывало быстрый рост профессиональных союзов индустриальных рабочих и "сидячих" забастовок. Особенно мощными были такие забастовки на предприятиях крупнейшей американской компании "Дженерал моторс", где они продолжались 44 дня и парализовали работу более десятка заводов. Бастующие рабочие заняли помещения заводов и вступали в неоднократные стычки с полицией, пока не был подписан коллективный договор, заключения которого они требовали [292].
О подъёме левых сил свидетельствовал и рост компартий в капиталистических странах. Несмотря на жестокое поражение, понесённое компартией Германии, к началу 1939 года в капиталистических странах насчитывалось 1200 тыс. коммунистов - на 340 тысяч человек больше, чем в 1934 году [293].
В Китае компартия контролировала огромную территорию и возглавляла регулярные части Красной Армии и партизанские отряды, насчитывающие сотни тысяч бойцов.
Крайнее обострение классовой борьбы во второй половине 20-х - первой половине 30-х годов отражалось и в числе жертв репрессий в капиталистических странах. Согласно статистике Международной организации помощи борцам революций (МОПР), с 1925 по 1931 год в этих странах было арестовано 1223 тыс. человек, приговорено к смертной казни 192 673 чел., убито и насмерть замучено 1041 тыс. чел. [294] Наибольшее число репрессированных и убитых было в эти годы вызвано белым террором в Китае, Италии, Польше, Прибалтийских и Балканских странах, а также подавлением национально-освободительных движений в колониальном мире.
Статистика МОПРа за 1925-1934 годы включала намного более высокие цифры. За эти годы было арестовано 3 901 496 человек, ранено и подвергнуто избиениям 2 487 786 человек, убито или замучено до смерти 2 580 373 человек, приговорено к смертной казни 241 838 человек [295]. Значительный рост числа жертв революционной борьбы за 1932-1934 годы объяснялся прежде всего разгулом фашистского террора в Германии, интервенцией Японии в Китае, начатой в 1931 году, февральскими боями 1934 года в Австрии.
Террор, хотя в значительно меньших масштабах, наблюдался в первой половине 30-х годов даже в цитадели "демократического капитализма" - США. Происходившие в эти годы походы безработных на Вашингтон нередко сопровождались вооружёнными столкновениями демонстрантов не только с полицией, но и с регулярной армией. Особенно кровопролитными были события 1932 года, когда рабочие фордовских заводов, проживавшие в Детройте, организовали поход с требованиями предоставления работы всем уволенным рабочим (к этому времени Форд уволил со своих предприятий 150 тысяч человек), упразднения потогонной системы, отмены шпионажа за рабочими, практикуемого "служебной организацией" - полицией, созданной Фордом на своих заводах. При подходе к мосту, отделяющему Детройт от Дирборна, города, в котором фактически правил Форд, муниципальная полиция предложила демонстрантам разойтись. Руководители колонны сказали, что демонстранты не собираются нарушать общественный порядок, а хотят лишь того, чтобы Форд принял делегацию, которая передаст ему требования рабочих. Когда шествие двинулось дальше, полицейские начали бросать в ряды демонстрантов бомбы со слезоточивыми и рвотными газами. Несмотря на это, демонстранты подошли к воротам завода, где их встретили полицейские и молодчики из "служебной организации", вооружённые пулемётами. Вскоре ворота завода отворились, и из них выехал на машине управляющий Форда, кричавший толпе, чтобы она дала ему дорогу. "Он стрелял, и кто-то бросил камень и угодил ему в голову, и его отправили в госпиталь. Люди на мосту немедленно стали поливать толпу из пулемётов и не прекращали огня, пока не ранило около пятидесяти рабочих и не убило четверых... Несколько десятков рабочих с пулевыми ранами лежали по госпиталям в наручниках, прикованные к койкам цепями; но ни один полицейский и ни один молодчик из "служебной организации" не получил пулевой раны" [296].
Обобщая подобные факты, Троцкий писал: "Буржуазия отдает себе безошибочный отчёт в том, что в нынешнюю эпоху классовая борьба имеет непреодолимую тенденцию к превращению в гражданскую войну. Примеры Италии, Германии, Австрии, Испании и других стран гораздо большему научили магнатов и лакеев капитала, чем официальных вождей пролетариата" [297].
Троцкий отдавал себе отчёт во всей глубине поражений, понесённых международным рабочим и национально-освободительным движением в 20-30-е годы. Главными виновниками этих поражений он считал правую социал-демократию и Коминтерн, который, став слепым орудием Сталина, утратил не только свою революционную роль, но и роль важного политического фактора вообще.
В работе "Агония капитализма и задачи IV Интернационала" Троцкий подчёркивал, что "миллионные массы снова и снова приходят в революционное движение. Но каждый раз они на этом пути наталкиваются на свои собственные консервативные бюрократические аппараты" [298].
Ответственность за ослабление рабочего движения лежала прежде всего на Сталине, который подчинял его интересы государственным интересам СССР в том виде, в каком он их понимал. "Основной чертой международной политики Сталина в последние годы,- писал Троцкий в 1939 году,- является то обстоятельство, что он торгует рабочим движением, как нефтью, марганцем и другими продуктами... Сталин рассматривает секции Коминтерна в разных странах и освободительную борьбу угнетённых народов, как разменную монету при сделках с империалистическими государствами. Когда ему нужна помощь Франции, он подчиняет французский пролетариат радикальной буржуазии. Когда ему нужно поддержать Китай против Японии, он подчиняет китайский пролетариат Гоминдану". Экстраполируя эту политику на тот случай, если Сталин достигнет соглашения с Гитлером, Троцкий провидчески писал: "Гитлер не особенно нуждается, правда, в помощи Сталина для удушения германской компартии. Состояние ничтожества, в котором она находится, обеспечено к тому же всей её предшествующей политикой. Но весьма вероятно, что Сталин согласится прекратить субсидирование нелегальной работы в Германии: это одна из наименьших уступок, какую ему придётся сделать, и он сделает её вполне охотно. Надо полагать также, что та шумная, визгливая и пустая кампания "против фашизма", которую за последние годы вёл Коминтерн, взята будет под сурдинку... С уверенностью можно сказать только одно: соглашение Сталина с Гитлером ничего, по существу, не изменило бы в контрреволюционной функции кремлёвской олигархии. Оно только обнажило бы эту функцию, придало бы ей более вызывающий характер и ускорило бы крушение иллюзий и фальсификаций" [299].
Эту контрреволюционную функцию Троцкий прослеживал на примере событий во Франции и Испании, где Коминтерн действовал рука об руку с самыми правыми социал-демократами и буржуазными демократами. "В практической политике,- писал он,- Коминтерн стоит вправо от Второго Интернационала. В Испании коммунистическая партия методами ГПУ душит левое крыло рабочего класса. Во Франции коммунисты стали, по выражению "Тан", представителями "ярмарочного шовинизма". То же наблюдается, более или менее, в Соединённых Штатах и ряде других стран. Традиционная политика сотрудничества классов, на борьбе с которой возник Третий Интернационал, стала теперь, в сгущённом виде, официальной политикой сталинизма, причём на защиту этой политики призваны кровавые репрессии ГПУ. Статьи и речи призваны лишь служить для маскировки этого факта" [300].
Проводимая Коминтерном политика Народного фронта в её конкретном политическом воплощении была, по словам Троцкого, ни чем иным, как союзом с правящими кругами капиталистических "демократий". Продиктованная стремлением Сталина доказать этим кругам "свой мудрый консерватизм и любовь к порядку", она "довела Коминтерн до последних граней политической проституции" [301], окончательно развязала руки Гитлеру и подтолкнула Европу к войне.
Раскрывая внешнеполитические причины успехов гитлеризма, Троцкий усматривал их в тройственном банкротстве: либерально-консервативной буржуазии демократических стран, социал-демократии и Коминтерна. "Демократии версальской Антанты помогли победе Гитлера подлым угнетением побеждённой Германии. Теперь лакеи демократического империализма из Второго и Третьего Интернационалов изо всех сил помогают дальнейшему упрочению режима Гитлера" [302].
XXIV
"Если мы победим здесь, мы победим везде"
Надежды Троцкого на революционный подъём народных масс возродились вновь, когда разразилась ещё одна революция, сплотившая вокруг себя социалистические и демократические силы всего мира. Это была испанская революция, представлявшая ответ на мятеж, поднятый в июле 1936 года реакционными генералами во главе с Франко. Фашистский мятеж против законного правительства Испании Альбер Камю назвал "раной в сердце человечества".
Революционная борьба в Испании развёртывалась с 1931 года. В её ходе наблюдалось заметное полевение анархистов и левых социалистов, чьи партии значительно превышали своей численностью относительно слабую компартию. В речи, произнесённой 14 января 1936 года, лидер левых социалистов Ларго Кабальеро говорил: "Когда республика установлена, наш долг - стремиться установить социализм. Говоря о социализме, я имею в виду не отвлечённое понятие - я говорю о марксистском социализме. И говоря о марксистском социализме, я имею в виду социализм революционный... Рабочий класс никоим образом не отказывается от завоевания политической власти, такова его программа, и он решил любыми способами добиться политической власти... Надо превратить буржуазную республику в социалистическую и социализировать средства производства. От этого мы не отступимся! ...В области аграрного вопроса мы считаем необходимым национализировать землю, и видим в этом единственный способ освобождения трудящихся в деревне... То же самое мы говорим о финансах - как о государственном банке в Испании, так и о частных банках" [303].
На выборах, состоявшихся 16 февраля 1936 года и завершившихся победой Народного фронта, левые силы, включая левых республиканцев, социалистов, анархистов, коммунистов и поумовцев (членов ПОУМа - Рабочей партии марксистского единства), выступили с единой избирательной программой.
Характеризуя ситуацию в Испании, находившийся там И. Эренбург в письме Бухарину от 9 июня 1936 года, т. е. за месяц до франкистского путча, писал, что стихийное движение масс разворачивается дальше, чем того хотят испанские коммунисты, руководствующиеся инструкциями из Москвы. "В Испании положение действительно революционное,- подчёркивал Эренбург.- Компартии приходится зачастую тормозить движение... Социалисты толка Кабальеро стараются "перегнать" коммунистов. Любопытно, что в разговоре со мной Асанья (президент республики, один из лидеров правого крыла Народного фронта.- В. Р.) жаловался на сторонников Кабальеро и сказал: "Их тактика в вашей стране была бы названа троцкизмом"" [304].
В ходе борьбы против мятежников в Испании развернулось могучее движение рабочих и крестьян, превратившееся в великую народную революцию, движимую устремлениями и волей трудящихся масс, которые ставили и практически решали не только демократические, но и чисто социалистические задачи. На освобождённой территории рабочие и крестьяне захватывали в свои руки землю, заводы и фабрики, строили свои революционные органы власти. На помощь им прибывали для участия в антифашистской борьбе тысячи зарубежных добровольцев-интернационалистов [305]. Иностранные волонтеры рассматривали себя как формирующуюся армию грядущей международной революции. Это ощущение отразилось в словах героя романа Хемингуэя "По ком звонит колокол": "Если мы победим здесь, мы победим везде" [306]. Как говорил один из лидеров ПОУМа Хулиан Горкин, "радикализирующиеся рабочие массы видят в испанской гражданской войне начало своей собственной революции" [307]. Троцкий называл бои испанского пролетариата "зарницами будущей международной революции" [308].
И размах революционной самодеятельности народных масс, и интернациональная поддержка испанской революции демократическими и социалистическими силами всего мира не имели аналога в истории. Казалось, что победа над мятежниками будет достигнута в ближайшее время.
Однако с первых дней гражданской войны обнаружились серьёзные трудности, вставшие перед республиканской Испанией. В рядах мятежников воевали немецкие, итальянские и колониальные (марокканские) части. Германия и Италия оказывали помощь Франко поставкой новейшей военной техники. Поддержка мятежников шла и из соседней Португалии. В то же время в распоряжении республиканцев не было современного оружия, особенно самолётов и танков. "Демократические" правительства Англии и Франции, придерживаясь тактики "невмешательства", отказали Испанской республике в военной помощи, тем самым бросив её на произвол судьбы. Эта политика поддерживалась II Интернационалом и Амстердамским (реформистским) профсоюзным Интернационалом. Тогда правительство Народного фронта стало придерживаться ориентации на Советский Союз. После некоторых колебаний Сталин согласился оказать республиканскому правительству военную помощь (как оружием, так и военными специалистами [309]), потребовав в обмен за это весь золотой запас Испанской республики. Этим во многом объясняется тот факт, что испанская компартия, крайне малочисленная в 1936 году, сумела постепенно сосредоточить в своих руках важнейшие рычаги власти, несмотря на наличие более многочисленных организаций социалистов и анархистов. Сталин стал диктовать из Москвы республиканскому правительству свои требования, рассматривая Испанию как свою вотчину. В решениях Политбюро по испанским вопросам неизменно употреблялись приказные формулировки типа: "принять решительные меры", "указать", "обратить особое внимание" и т. п. [310]
Уловив готовность испанских революционных масс бороться не только за демократию, но и за осуществление социалистических преобразований, Сталин решительно отверг такую перспективу. Это определялось двумя основными моментами. Во-первых, сталкиваясь с противоречиями между интересами сохранения мира для СССР и интересами международной революционной борьбы трудящихся, Сталин неизменно делал выбор в пользу первой альтернативы. В данном случае он опасался, что Англия и Франция, с которыми он вёл сложную дипломатическую игру, могут быть "раздражены" революционной политикой и перспективой возникновения социалистической Испании.
Во-вторых, в то время стратегическая линия Коминтерна была определена не как революционно-социалистическая, а как антифашистско-демократическая (опять же главным образом из-за стремления не "отпугнуть" западные "демократии", в которых Сталин видел тогда возможных союзников в будущей войне).
21 декабря 1936 года Сталин, Молотов и Ворошилов направили премьер-министру республиканского правительства Ларго Кабальеро письмо, в котором указывалось, что "испанская революция прокладывает себе свои пути, отличные во многих отношениях от пути, пройденного Россией... Вполне возможно, что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России". В письме содержались "дружеские советы", направленные на то, чтобы удержать испанскую революцию в буржуазно-демократических рамках и "помешать врагам Испании рассматривать её как коммунистическую республику". В этой связи кремлёвские "вожди" предлагали "привлечь на сторону правительства мелкую и среднюю городскую буржуазию или, во всяком случае, дать им возможность занять позицию благоприятного для правительства нейтралитета, оградив их от попыток конфискаций и обеспечив по возможности свободу торговли". Сталин и его приспешники "советовали" также "найти случаи заявить в печати, что правительство Испании не даст кому-то ни было посягать на собственность и законные интересы иностранцев в Испании..." [311].
В первые месяцы гражданской войны на территории республиканской Испании реализовывались два стратегических плана, выражавших принципиально различное социальное содержание. Первый план, разработанный Сталиным и лидерами Народного фронта, определялся Троцким как "программа спасения частной собственности от пролетариата во что бы то ни стало и насколько возможно - спасения демократии от Франко". В повестке дня, как утверждали вожди Народного фронта, стоит не социальная революция, а борьба против фашистских мятежников. Всякая попытка пролетариата выйти за рамки буржуазной демократии и вести революцию по социалистическому пути объявлялась не только преждевременной, но даже гибельной и преступной. Провозглашалось, что испанская революция должна решать только "демократические" задачи, для чего необходим союз с "демократической буржуазией"; рабочие не должны своими радикальными требованиями "пугать" мелкую буржуазию. Главный лозунг Народного фронта резюмировался в словах: "Сначала победа, а потом реформы". В соответствии с этим вожди Народного фронта требовали "на время" отложить национализацию промышленных предприятий и прекратить экспроприацию земель крупных собственников. Испанская гражданская война рассматривалась ими не в формулах классовой борьбы, а в абстрактных формулах противостояния "прогресса" и "реакции". Такая политическая стратегия подчиняла интересы рабочего класса интересам либеральной буржуазии.
Даже в Каталонии, где в большей степени, чем в других провинциях Испании, были осуществлены революционные меры, республиканским правительством были отменены многие социальные завоевания рабочих. В книге "No pasaran!", написанной в сталинистском духе, Э. Синклер так описывал "идиллию", якобы достигнутую в отношениях между рабочими и капиталистами: "В начале гражданской войны были национализированы многие предприятия Барселоны, потому что владельцы бежали вместе с фашистскими руководителями их сторонников. Но теперь многие из них вернулись и управляли своими фабриками, как подобает добрым патриотам" [312] (курсив мой.- В. Р.).
Стремление испанского правительства оберегать частную собственность от "посягательств" со стороны рабочих и крестьян вызывало разочарование и упадок духа рабоче-крестьянских масс, которые не чувствовали ощутимых социальных изменений. Отсутствием социальных преобразований на территории республиканской Испании известный английский писатель Д. Оруэлл, сражавшийся в рядах республиканцев, объяснял тот факт, что "в тылу Франко не было подлинного народного сопротивления. Каждый шаг вправо делал преимущество республиканского правительства всё более и более иллюзорным" [313].
XXV
Взлёт и падение ПОУМа
Второй стратегический план реализовался в испанской провинции Каталония, где, наряду с анархистами, наибольшим влиянием пользовалась рабочая партия марксистского единства (ПОУМ). Эта партия возникла в результате слияния испанской левой оппозиции с группой "Рабоче-крестьянский блок". Порвав с движением IV Интернационала из-за некоторых тактических разногласий, ПОУМ сохранил революционную ориентацию и антисталинистскую направленность. Его лидеры, и прежде всего Андрес Нин, поддерживавший до 1933 года постоянную переписку с Троцким, по-прежнему относились к нему с глубоким уважением.
В начале 1936 года коммунисты предприняли попытку исключить ПОУМ из предвыборного блока левых сил. Эта попытка оказалась безрезультатной, так как натолкнулась на сопротивление левых социалистов во главе с Ларго Кабальеро.
В первые месяцы революции лидеры компартии Испании иногда пресекали попытки террористической расправы над поумовцами. Так, Д. Ибаррури приказала освободить вооружённых бойцов ПОУМа, находившихся в конфискованном коммунистами автомобиле этой организации. На заявление своих товарищей, что поумовцы являются "троцкистами", она ответила: "Это не имеет значения. Мы ведём общую борьбу" [314].
Положение решительно изменилось после того, как ПОУМ открыто заклеймил процесс Каменева - Зиновьева как судебный подлог и обратился к мексиканскому президенту Карденасу с просьбой предоставить Троцкому политическое убежище.
По мере развёртывания испанской революции всё глубже обозначались противоречия между политической стратегией правительства Народного фронта, с одной стороны, и ПОУМа, с другой.
ПОУМ считал главным противоречием испанской революции не противоречие между фашизмом и буржуазной демократией, а противоречие между капитализмом и социализмом. Поэтому он последовательно выступал против попыток загнать революцию в узкое русло борьбы за сохранение буржуазно-демократического режима.
ПОУМ создавал на территории Каталонии органы революционной власти: фабричные комитеты, осуществлявшие контроль над производством, рабочую милицию, отряды народного ополчения. Деятели ПОУМа выступали за создание рабочего правительства, сформированного вооружёнными трудящимися через комитеты рабочих, крестьян и милиции.
Повсюду, где отряды ПОУМа освобождали территорию от мятежников, первой социальной мерой была передача собственности крупных землевладельцев в руки крестьян. ПОУМ критиковал центральное правительство за отказ законодательно санкционировать эти революционные меры и нежелание поднимать крестьянские массы на разрушение крупной земельной собственности. В воззвании ПОУМа к крестьянам указывалось, что крестьяне должны сами осуществлять экспроприацию крупных собственников, не дожидаясь правительственных полумер [315]. На путях проведения такой стратегии, фактически означавшей аграрную революцию, можно было превратить крестьян - основную массу населения страны - в активных борцов против фашизма, побудить солдат фашистской армии, состоявшей в основном из крестьян, повернуть оружие против мятежников.
В Каталонии царила атмосфера свободы, выпускались издания всех революционных партий и группировок, включая троцкистов. "В ПОУМе еретиков не преследовали, может быть, относились к ним даже чересчур терпимо,- писал сражавшийся в ополчении ПОУМа Д. Оруэлл,- ...никого, кроме ярых профашистов не преследовали за политические взгляды... Ни на кого не оказывалось давление с целью побудить его вступить в партию... Лично я никогда в партию не вступил, о чём позднее, когда ПОУМ подвергся преследованиям, успел пожалеть" [316].
ПОУМ резко критиковал сталинский режим и его политику в Испании. "Во времена Ленина,- говорил X. Горкин,- когда Коммунистический интернационал был коммунистическим, а не республиканским, он проявлял неограниченную солидарность с революционным движением в других странах... Сегодня Россия лишена духа Ленина и Троцкого. В ней господствует дух Сталина, который придаёт гораздо большее значение пактам и соглашениям с империалистическими державами, чем революционным требованиям трудящихся. Если б Сталин не впал в оппортунизм худшего толка, он должен был бы понять, что в нашей борьбе решается и судьба Советского Союза" [317].
Каталония стала стартовой площадкой для сбора антисталинистских левых сил. Этому способствовало участие ПОУМа в деятельности Международного бюро революционно-социалистического единства, которое находилось в Лондоне. Лондонское бюро координировало деятельность левосоциалистических партий, порвавших с II Интернационалом. Наиболее крупной из этих партий была Независимая рабочая партия Англии, имевшая четырёх депутатов в английском парламенте. В Лондонское бюро входили также германская социалистическая рабочая партия (САП), социалистические партии Швеции, Голландии, Италии, Польши и других европейских стран. Помимо этого, Лондонское бюро имело контакты с левосоциалистическими партиями и группами на всех пяти континентах. К Лондонскому бюро примыкало интернациональное бюро революционных молодёжных организаций, имевшее группы в 16 странах и также не признававшее ни II, ни III Интернационал.
В 1936 году Лондонское бюро созвало в Брюсселе совещание, в котором приняли участие представители многочисленных испанских революционных организаций и социалистических партий других стран. На этом совещании были сформулированы следующие основные идеи: Испания - поле битвы международного рабочего класса; испанская революция представляет важный этап мировой социалистической революции; победа фашизма в Испании будет прологом мировой войны [318].
Брюссельское совещание решительно осудило политику, сглаживающую классовый характер испанской революции и ограничивающуюся защитой буржуазной демократии. Оно выступило в поддержку испанских рабочих, которые осуществляли социалистические меры в освобождённых от фашизма районах и овладевали основами управления экономикой. На нём было провозглашено, что солидарность международного пролетариата представляет важнейший рычаг для успешного развёртывания революционных боёв, которые должны привести к взятию пролетариатом власти в капиталистических странах. Было принято решение провести в Барселоне международный конгресс с целью выработки общей программы рабочих партий, независимых от II и III Интернационалов, и создания нового, подлинно революционного и дееспособного Интернационала.
В Исполком ПОУМа входили представители партий, действовавших под эгидой Лондонского бюро, а также представители таких партий, как KPO (Kommunistische Partei (Opposition)) - революционная партия немецких эмигрантов, возглавляемая изгнанными из Коминтерна бывшими лидерами КПГ Брандлером и Тальгеймером, и группа "gauche revolutionnaire" (революционная левая) - фракция Французской социалистической партии, насчитывающая около 20 тысяч человек. Из членов этих партий и групп были созданы иностранные секции ПОУМа. Многие их участники сражались в дивизии "Ленин" и батальоне "Choc" (Удар), действовавших на Арагонском фронте. В рядах ополчения ПОУМа было сформировано подразделение иностранных добровольцев "La colonne Internationale". "Зарубежные товарищи, сражающиеся под знаменами ПОУМа,- говорилось в воззвании ПОУМа,-руководствуются учением Маркса и Ленина. Они идут на фронт, чтобы сражаться за социализм, а не за поддержку буржуазной демократии. Имея перед глазами эту цель, они готовы принести огромные жертвы и не только разбить фашизм, но заодно победить и капитализм" [319].
В Каталонии создалось фактическое двоевластие. С одной стороны, здесь действовали органы Народного фронта, контролируемые центральным правительством, с другой - автономное правительство и органы революционных партий и профсоюзов. Консолидации революционных сил были призваны способствовать намеченный на 8 мая 1937 года конгресс ПОУМа и Международный антифашистский конгресс, который должен был открыться в Барселоне 15 июня 1937 года [320].
Небольшая, но активная группа ПОУМа действовала в Мадриде, где она выпускала несколько газет, имела в своём распоряжении радиопередатчик и свою колонну милиции.
Чтобы подавить подлинно революционные силы, выступавшие за социалистическую революцию, сталинисты с конца 1936 года развязали настоящую войну против "троцкистов", под которыми они имели в виду не только приверженцев Троцкого, но и поумовцев, левых социалистов и революционных анархистов. В этой войне использовались такие типично сталинистские приёмы, как грязная и беззастенчивая клевета, убийство из-за угла, изготовление подложных документов о шпионских связях антисталинистов с франкистами. Газеты испанской компартии характеризовали ПОУМ как более опасного врага, чем мятежники, осаждавшие Мадрид.
Уже при создании совета обороны Мадрида советский посол наложил вето на включение в него представителей ПОУМа. Консул СССР в Барселоне Антонов-Овсеенко поставил перед каталонским правительством условие: если они хотят получать военную помощь СССР, то должны изгнать из правительства представителей ПОУМа. Это условие было выполнено в январе 1937 года. Примерно в то же время коммунисты перешли от пропагандистских атак к нападению боевых дружин на ПОУМ и его молодёжные организации. Тогда же был конфискован мадридский радиопередатчик ПОУМа и запрещены его газеты на мадридском фронте. С этого времени мадридская организация ПОУМа находилась по сути дела на нелегальном положении. Партия была вынуждена перебросить основную часть своих членов в Каталонию [321].
Волна кровавого террора захлестнула всю территорию, контролируемую республиканским правительством. Независимой революционной прессе был зажат рот. Тайные тюрьмы, в которых хозяйничали "советники" из НКВД, были переполнены.
К маю 1937 года центральные органы каталонских рабочих комитетов и рабочей милиции было разогнаны, но сами эти организации сохранились. Для того, чтобы окончательно подавить оппозиционные силы, сталинисты спровоцировали в начале мая т. н. "барселонский мятеж". Этот "мятеж" начался с того, что 3 мая по приказу начальника полиции - коммуниста полицейский отряд занял телефонную станцию Каталонии, которая в соответствии с декретом Каталонского автономного правительства управлялась анархистскими профсоюзами. Это привело к открытому столкновению между центральным правительством и коммунистами, с одной стороны, анархистами и поумовцами - с другой. Вскоре руководство анархистов, а вслед за ними и ПОУМа решило прекратить вооружённую борьбу. Тем временем войска центрального правительства заняли Барселону.
Виновником "мятежа" был объявлен ПОУМ. 15-16 июня его деятельность была запрещена центральным правительством, несмотря на резкий протест анархистов - наиболее крупной партии Каталонии. Андрес Нин и другие члены партийного руководства были брошены в тюрьмы. Ещё до этого, в начале июня около тысячи поумовцев и анархистов заполнили государственные тюрьмы и тайные тюрьмы НКВД. Особенно неистово преследовались зарубежные члены партии и иностранцы, симпатизирующие ПОУМу [322].
После известий об аресте Нина 6000 членов отрядов ПОУМа хотели идти с оружием в руках с фронта в Барселону на помощь своим товарищам. "То, что произошло в Барселоне - это белый террор, худший, чем в СССР",- такие оценки были широко распространены среди бойцов ПОУМа. Однако аресты в Барселоне были произведены во время ожесточённых боёв под Уэской, что не позволило сражавшимся поумовцам осуществить своё намерение [323]. Те же бойцы, которые оказались в Барселоне, подверглись ожесточённой расправе. В книге воспоминаний "Меня называли лихим полковником" Давид Сикейрос описывал происходивший при его участии расстрел солдата-поумовца [324].
В октябре 1938 года в Барселоне был проведён процесс над группой деятелей ПОУМа. В мировой прессе о нём не появилось почти никаких сообщений, за исключением лживых статей во французских просоветских газетах "Юманите" и "Се суар" и кратких телеграмм "Правды".
На скамье подсудимых находилось 7 человек, среди которых было 5 членов Исполкома ПОУМа. Три члена Исполкома, в том числе Андрес Нин, были судимы заочно (Нин был убит агентами НКВД ещё в 1937 году, но сталинская агентура распространяла слухи, будто бы ему удалось бежать за границу). Правительство отказалось допустить на процесс иностранных наблюдателей.
Однако добиться полного повторения московских судебных инсценировок на испанской земле сталинисты не смогли. Видные политики из числа социалистов и анархистов свидетельствовали на суде, что обвиняемые являются антифашистами и революционерами. В судебном заседании прокурор отказался от обвинения подсудимых в шпионаже, тем самым фактически признав подложность документов, на которых было основано обвинительное заключение. По части связей ПОУМа с Франко все подсудимые были оправданы судом. Даже "Правда" обошла молчанием вопрос о шпионаже, приведя в краткой заметке без всяких комментариев приговор суда, где подсудимые были обвинены лишь в участии в мятеже. Ещё одно обвинение, выдвинутое прокурором, гласило, что своим "крайним" революционаризмом ПОУМ "компрометировал" испанскую революцию в глазах западных "демократий".
В заявлении секретариата IV Интернационала о процессе ПОУМа говорилось: "Четвёртый Интернационал, членом которого ПОУМ не является, всегда энергично протестовал против повторения московских процессов в республиканской Испании... Процесс в Барселоне является ни чем иным, как актом политической мести... Процесс ПОУМа должен решительно положить конец гангстеризму в рабочем движении. Все сознательные и честные рабочие будут на стороне обвиняемых в Барселоне, виновных лишь в том, что они поддержали в сердцах каталонских пролетариев живую веру в социализм" [325].
На процессе ПОУМа не был приговорён к смертной казни ни один человек. Это дало основание Тольятти в отчёте о событиях в Испании, направленном руководству Коминтерна, заявить о "скандальном результате" процесса, поскольку он "не вынес сколько-нибудь серьёзных приговоров" (Максимальной карой было присуждение к тюремному заключению на 15 лет). Этот факт Тольятти объяснял "пагубной деятельностью министра юстиции Гонсалеса Пенья, который во время своей поездки в Мексику подпал под влияние троцкизма, а также Паулино Гомеса (министр внутренних дел.- В. Р.), запретившего прессе вести во время процесса какую бы то ни было кампанию против троцкистских предателей" [326].
После процесса коминтерновская пресса принялась злостно искажать выводы, сделанные судом. За несколько недель до своего ареста Михаил Кольцов в статье, опубликованной в немецкой коммунистической газете "Рудштау", писал: "На этот раз процесс в буржуазно-демократической стране, где полиция состоит не только из коммунистов, тем не менее привёл к тем же выводам, что и процессы в Москве" [327].
Из-за поражения республики не состоялся планируемый процесс над членами нелегального Исполкома ПОУМа, созданного после запрещения партии (члены этого Исполкома были арестованы в апреле 1938 года). По той же причине не состоялся готовившийся процесс над членами троцкистской группы, действовавшей в Испании.
Сотни испанских революционеров и зарубежных волонтеров были расстреляны без суда. Как говорилось в резолюции конгресса федерации анархистов, состоявшегося в августе 1937 года во французском городе Клеймон-Ферране, "в тайных тюрьмах сталинистской ЧК, действующей по ночам, её жертвы исчезают бесследно" [328].
Помимо эмиссаров НКВД, в слежке за поумовцами и троцкистами активное участие принимали эмиссары Коминтерна. Об этом свидетельствуют находящиеся в коминтерновском архиве документы под общим заголовком "Обзор шпионажа и агентурной работы в Испании". В этих документах, составленных из донесений провокаторов, внедрённых в революционные организации и именуемых "нашими друзьями", не приведено ни одного факта шпионажа. Против содержащегося в одном из донесений утверждения о связи поумовцев с гестапо и итальянскими фашистами, значится запись, сделанная, видимо, одним из коминтерновских аппаратчиков: "Нет доказательств". Основное место в обзоре занимает досье на несколько сот интернационалистов, прибывших в Барселону из десятков стран. Среди них - многие бывшие члены компартий, порвавшие с Коминтерном, лица, поддерживавшие контакты с Троцким или распространявшие троцкистскую литературу [329]. Часть лиц, на которых составлено досье, была, как указывалось в обзоре, уже арестована. Можно полагать, что другие лица, упомянутые в досье, стали жертвами похищений и убийств. Такая участь постигла, например, Курта Ландау, на протяжении ряда лет возглавлявшего австрийскую группу левой оппозиции и поддерживавшего с Троцким оживлённую переписку, а также Марка Рейна, сына одного из лидеров меньшевиков Р. Абрамовича.
П. Судоплатов, находившийся в те годы не на последних ролях в НКВД и выполнявший "спецзадания" в Каталонии, в своих воспоминаниях писал: "В течение 1938-1939 годов в Испании шла, в сущности, не одна, а две войны, обе не на жизнь, а не смерть. В одной войне схлестнулись националистические силы, руководимые Франко... и силы испанских республиканцев... Вторая, совершенно отдельная война шла внутри республиканского лагеря. С одной стороны, Сталин в Советском Союзе, а с другой - Троцкий, находившийся в изгнании" [330].
В этом свидетельстве сталинского сатрапа содержится только одна неточность. Троцкий не возглавлял антисталинские силы, действовавшие в Испании и не давал им указаний. Отделённый от этой страны тысячами километров и не обладавший полной и всесторонней информацией об испанских событиях, он не мог восстановить старые и установить новые контакты с лидерами ПОУМа и близких к нему партий других стран. Не исключено и то, что Троцкий оказался жертвой провокационных акций, намеренно разжигавших разногласия между ним и этими партиями, которые он называл центристскими.
О том, что Троцкий недостаточно информирован о подлинной программе и деятельности ПОУМа, писала центральная газета этой партии "Ля баталья". В её номере от 27 марта 1937 года говорилось: "Если бы Троцкий был более осведомлён о деятельности ПОУМа за последние годы, он бы знал, что эта деятельность заключалась как раз в том, чтобы разоблачать перед рабочими массами реакционный характер программы Народного фронта" [331].
Источником информации Троцкого об испанских событиях были в основном французские троцкисты, значительная часть которых была заражена сектантством. В письме Троцкому, написанном в январе 1937 года, Виктор Серж, сообщая о своих серьёзных разногласиях с этими людьми, претендовавшими на "руководство революционной организацией извне", подчёркивал: "Мое мнение - что надо поддержать эту партию (ПОУМ), восстановить с нею настоящие товарищеские отношения, не требуя от неё той ортодоксальности, которой у неё не может быть. Главное: не вести там фракционной сектантской работы... В этом смысле ряд товарищей нагромоздили массу ошибок, вызвали обострение в отношениях и глубоко нежелательную реакцию. А как-никак ПОУМ представляет сейчас боевую единицу, держащуюся вообще очень мужественно и разумно, представляющую большую надежду - и (находящуюся) в очень большой опасности" [332].
Конкретизируя мысль об опасностях, угрожающих ПОУМу со стороны сталинистов, Серж в письме Троцкому от 20 марта 1937 года сообщал: "Позавчера, случайно, у друзей мне передали слова члена ЦК испанской сталинской партии, бывшего в том же доме за час до меня: "Нам придётся в близком будущем расстрелять примерно 5000 поумистов в Барселоне и тогда всё пойдёт ладно". К этому идут вполне серьёзные приготовления".
В том же письме Серж вновь обращал внимание Троцкого на вред фракционных настроений, которые "повлекли к углублению пропасти между руководством ПОУМ и так называемыми ортодоксами IV-го [Интернационала]". "У меня было много личных контактов с испанцами,- писал он.-Я убеждён, что ПОУМ - единственная массовая, здоровая, мыслящая революционная организация там - и считаю, что, несмотря на ряд ошибок, она держится в основном превосходно. Считаю глубоко ошибочной линию товарищей сектантов, которые полагают, что небольшие группы иностранцев, обладающие "чистой, ортодоксальной идеологией", могут эту идеологию насаждать извне, должны вести фракционную борьбу в ПОУМ и ориентироваться на создание иной партии. Надо, мне кажется, исходить из испанской действительности, развивать и использовать то, что есть... ПОУМ - разумеется, не большевистско-ленинская партия, да и вообще в Испании большевиков-ленинцев (так называли себя троцкисты.- В. Р.) нет. Мне кажется, что большевики-ленинцы должны научиться работать с другими марксистами-революционерами, влиять на них, сотрудничать с ними и, чтобы самим стать течением влиятельным, отказаться от навязывания своей гегемонии... Нужна громадная перемена нравов. Она становится возможной (и необходимой) при оживлении рабочего движения" [333].
В свою очередь лидеры ПОУМ, выступая против московских процессов и защищая политическую честь Троцкого, не вступали с ним в переписку и считали многие его идеи чересчур радикальными, не соответствующими испанским условиям.
Некоторые зарубежные исследователи считают, что Сталин боялся появления Троцкого в Испании [334]. Такой вариант мог стать возможным, если бы ПОУМ решился на разрыв с правительством Народного фронта. То обстоятельство, что ПОУМ не осуществил такого разрыва, Троцкий считал главной ошибкой этой партии. Он критиковал поумовских лидеров за то, что вместо мобилизации народных масс против реформистских вождей Народного фронта они пытались "убеждать последних в преимуществах социализма перед капитализмом". ПОУМ не создавал своих ячеек в CNT - самой массовой организации испанских профсоюзов, потому что не хотел вступать в конфликт с анархистами, руководившими этой организацией. Стремясь не допускать конфликтов с центральным правительством, ПОУМ не вёл революционной работы и в республиканской армии. Вместо этого поумовцы "строили "свои собственные" синдикаты и "свою собственную" милицию, которая охраняла "свои собственные" здания или защищала "свой собственный" участок фронта" [335].
Троцкий считал эти тактические ошибки ПОУМа производными от его ущербной политической стратегии. Преувеличивая свои программные разногласия с ПОУМом, который выдвигал политические лозунги, близкие к его собственным лозунгам, Троцкий писал, что ПОУМ всё время оставался ближе к Народному фронту, чем к революционной политике в духе большевизма. "Если ПОУМ пал, тем не менее, жертвой кровавой и подлой репрессии, то потому, что Народный фронт не мог выполнить свою миссию - задушить социалистическую революцию - иначе, как отрубая кусок за куском свой собственный левый фланг" [336]. Основной урок, вытекающий из поражения ПОУМа - "наиболее честной организации в Испании", Троцкий видел в том, что "линия наименьшего сопротивления оказывается в революции линией наибольшего крушения... Избыток "осторожности" есть самая пагубная неосторожность" [337].
Правда о ПОУМе пробивала себе дорогу нелёгкими путями. Многие коминтерновцы, принимавшие участие в расправах над поумовцами, на протяжении ряда лет продолжали распространять выдумки о связях ПОУМа с фашистами. В этом отношении особенно показательно поведение чехословацкого коммуниста Артура Лондона, одного из подсудимых на процессе Сланского в 1952 году. В 1966 году Лондон опубликовал в Париже книгу "Испания", в которой утверждал, что ПОУМ нанёс "удар кинжалом" в спину республики и осуществлял подрывную работу пятой колонны.
Лишь в 60-х годах Ф. Клаудин, активный участник гражданской войны, член Политбюро Испанской компартии, впервые дал правдивое изображение ПОУМа, отличающееся от сталинистских версий. В 1964 году Клаудин за своё переосмысление истории Коминтерна был исключён из партии.
Опубликованные в последние годы документы указывают на противоречивую или прямо сомнительную роль в Испании некоторых представителей левых социалистов. Это касается, в частности, Вилли Брандта, который в апреле 1937 года вступил в ПОУМ как представитель САП, а позднее возглавил немецкую секцию ПОУМа. Сам Брандт писал в своих воспоминаниях, что в период конфронтации между сталинистами и поумовцами он "сидел между двумя стульями". Однако эта половинчатая формулировка опровергается некоторыми немаловажными фактами. В архиве Коминтерна содержится несколько агентурных донесений сотрудника службы информации КПГ, где дается описание его "товарищеских" бесед с "W. B." (судя по содержанию этих донесений - с Вилли Брандтом) [338].
11 июля 1937 года немецкая группа ПОУМа потребовала от руководства этой организации отзыва Брандта из Испании за его "сталинофильские" настроения. На заседании Лондонского бюро Брандт был обвинён в том, что поддерживал контакты с представителями КПГ. Многие поумовцы считали Брандта не только невольным союзником сталинистов, но и прямым агентом НКВД [339].
XXVI
Поражение испанской революции, его причины и последствия
Многочисленные свидетельства участников и очевидцев испанских событий показывают, как широко были распространены антисталинистские настроения в рядах республиканцев. Для подавления этих настроений сталинистами была развёрнута грязная клеветническая кампания, увенчавшаяся кровавыми репрессиями не только против поумовцев и революционных анархистов, но и против бойцов интернациональных бригад. Хотя эти бригады находились под полным и безраздельным контролем Коминтерна, многие их участники видели в испанской войне начало нового этапа мировой социалистической революции. Немецкий боец интербригад Эвальд Муншке (в будущем - генерал-майор ГДР) в своих воспоминаниях писал, что часть добровольцев, прибывших в Испанию, "полагала, что мы должны бороться за установление в Испании социалистического строя... Или можно было слышать такие высказывания: "Мы прибыли сюда добровольно, по зову пролетарской солидарности. Мы - не наёмники, зачем же нам платят 3 песеты в день!"" [340]
Хемингуэй, находившийся во время гражданской войны среди борцов интербригад, позднее вспоминал: "Мы были тогда безраздельно счастливы, потому что понимали, что если гибли наши люди, то за справедливое, достойное дело" [341].
В романе "По ком звонит колокол" Хемингуэй передал не только революционное воодушевление добровольцев, но и упадок этого духа, вызванный разрушительными действиями эмиссаров Коминтерна, невежественных в военном деле и одержимых яростной ненавистью ко всем носителям инакомыслия. В этой связи особый интерес представляет описание деятельности одной из самых зловещих фигур, действовавших в испанской войне,- Андре Марти. Марти был наделён неограниченными полномочиями, включая право диктовать командирам планы проведения военных операций. "Ему, как политическому руководителю бригад, позволялось вмешиваться во всё, и он тыкал пальцем в такое-то или такое-то занумерованное, обведённое тонкой коричневой линией место на карте... и говорил: "Вот. Слабое место вот здесь"... И через некоторое время люди, которые никогда не видели карты, но которым сообщали перед атакой номер определённой высоты, поднимались на эту высоту и находили смерть на её склонах или же, встреченные пулемётным огнем из оливковой рощи, падали ещё у её подножия... Когда Марти тыкал пальцем в карту в штабе Гольца, на бескровном лице генерала, голова которого была покрыта рубцами от ран, выступали желваки, и он думал: "Лучше бы мне расстрелять вас, Андре Марти, чем позволить, чтобы этот ваш поганый серый палец тыкался в мою контурную карту. Будьте вы прокляты за всех людей, погибших только потому, что вы вмешиваетесь в дело, в котором ничего не смыслите. Будь проклят тот день, когда вашим именем начали называть тракторные заводы, села, кооперативы и вы стали символом, который я не могу тронуть"" [342].
Марти и другие посланцы Москвы организовали в интербригадах настоящую "охоту за ведьмами". Ими инспирировались и поощрялись доносы, выявлявшие "троцкистские настроения" среди бойцов. Проходила бесконечная череда собраний, на которых, как и в СССР, клеймились "изменники" и "предатели". Представители французской компартии выпускали "чёрные списки", включавшие фамилии, фотографии и адреса лиц, подозреваемых в сочувствии троцкизму. Из Москвы прибыли специальные комиссии для "чистки" югославских и польских частей от "шпионов и провокаторов" [343].
"Успехи" во "второй" гражданской войне, развязанной против революционеров, внесли деморализацию в республиканскую армию и интернациональные бригады, резко ослабили их боеспособность. Ожесточённые бои в марте - апреле 1938 года завершились победой фашистских войск, расчленивших республику на две части. А в августе 1938 года испанское правительство, повинуясь требованиям пресловутой "комиссии по невмешательству", приняло решение об отзыве интернациональных бригад с фронта и демобилизации их личного состава. Одновременно аналогичное решение было принято секретариатом ИККИ.
В 1938 году советское правительство резко сократило военную помощь республиканцам. Изменился и состав советских добровольцев, прибывавших в Испанию. Если в 1936 - первой половине 1937 года сюда направлялись высококвалифицированные специалисты, имевшие богатый воинский опыт и окончившие военные академии, то после расправы над высшим комсоставом Красной Армии в Испанию стали посылать средних и младших командиров. Нередко в корпуса и дивизии назначались советниками старшие лейтенанты и капитаны [344].
В декабре 1938 года франкистские войска развернули генеральное наступление на Каталонию, в результате которого начался беспорядочный отход республиканских частей к французской границе. В феврале 1939 года Англия и Франция заявили о разрыве дипломатических отношений с республиканским правительством и признании режима Франко. 23 марта пал Мадрид.
После падения республики сотни тысяч испанских беженцев были вынуждены покинуть родину и оказались во французских лагерях для интернированных. Как писал Ф. Раскольников, Сталин предал побеждённых испанских революционеров, бросил их на произвол судьбы и предоставил заботу о них другим государствам [345].
Столь же трагически сложилась судьба тысяч интернационалистов, также задержанных французскими властями и отправленных в лагеря. Димитров направил ряд писем секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву с просьбой разрешить вернуться в СССР этим людям, и прежде всего тем из них, кто не может возвратиться в свою страну, так как заочно приговорён там к смертной казни или многолетнему тюремному заключению. Поскольку эти обращения остались безрезультатными, 20 августа 1939 года Димитров и Мануильский обратились с письмом к Сталину. В нём говорилось, что во французских лагерях содержится свыше 6 тысяч бывших добровольцев. Руководители Коминтерна просили допустить в СССР "после тщательной проверки" хотя бы половину этих людей [346]. Однако попасть в Советский Союз сумели лишь единицы, остальные натолкнулись на унизительные и беспричинные отказы.
Рассеявшись по всему миру, участники и свидетели испанских событий донесли до мировой общественности правду о злодеяниях сталинистов в Испании. Эти злодеяния нанесли жесточайший ущерб престижу международного коммунизма, который многими людьми стал отождествляться с палачеством сталинистов. Даже Гитлер, лучше, чем кто-либо иной, знавший о лживости версий относительно сотрудничества испанских антисталинистов с нацистами, однажды в беседе с приближёнными обмолвился примечательной фразой, выражавшей, говоря ленинскими словами, "классовую правду врага": "Если бы Сталин одержал победу (во второй мировой войне.- В. Р.), то мы бы имели во всех странах Центральной и Западной Европы коммунизм самого худшего образца, а что он из себя представляет, отчётливо видно на примере множества инцидентов, происшедших во время гражданской войны в Испании" [347].
Долгие годы в СССР давалась чисто сталинистская версия истории испанской гражданской войны. Все свидетельства о преступлениях сталинистов тщательно замалчивались. Этим объясняется, в частности, действовавший до 1968 года запрет на публикацию романа "По ком звонит колокол", а затем - выпуск этого произведения в усечённом виде, с многочисленными купюрами.
В работах советских историков тщетно искать сколько-нибудь внятного объяснения причин поражения испанской революции. Это объясняется прежде всего безусловным запретом на изложение этих причин, данное Троцким ещё во время испанской войны.
Троцкий писал, что правительство Народного фронта мирилось с преступлениями сталинистов, а ПОУМ не решался порвать с Народным фронтом из-за того, что Москва предоставила оружие Испании. В этой связи он указывал, что при правильном руководстве испанские республиканцы могли бы победить франкистов, не прибегая к помощи Москвы, щедро оплаченной испанским золотом. Он напоминал, что в гражданской войне 1918-1920 годов, сопровождавшейся интервенцией английских, американских, французских, японских и иных войск, Красная Армия захватывала военные запасы белогвардейцев и интервенционистов и сбрасывала в море иностранные экспедиционные корпуса. "Революции побеждали до сих пор вовсе не благодаря высоким иностранным покровителям, которые снабжали их оружием. Иностранные покровители бывали обыкновенно у контрреволюции... Революции побеждают прежде всего при помощи смелой социальной программы, которая даёт массам возможность овладеть оружием, имеющимся на их территории, и разложить армию врага" [348].
Кроме того, за годы гражданской войны можно было укрепить и развить испанскую военную промышленность, переоборудовав в военных целях ряд заводов. "Эта работа не была выполнена только потому, что инициативы рабочих организаций одинаково боялись как Сталин, так и его испанские союзники. Сильная военная промышленность стала бы могущественным орудием в руках рабочих. Вожди Народного фронта предпочитали зависимость от Москвы" [349].
Эта зависимость определялась не только шантажом со стороны Сталина в качестве поставщика оружия. "В шантаже недостатка, конечно, не было. Но причина этого шантажа была заложена во внутренних условиях самой революции" [350]. И Сталин, и лидеры Народного фронта хотели одного и того же: ослабления возрастающего натиска рабочих и крестьянских масс на режим полуфеодальной и буржуазной собственности. Республиканское правительство обещало буржуазии сохранить её собственность с помощью "демократических" мер. Однако ход революции показал, что отстаивать частную собственность против революционных масс невозможно иначе, как мерами самой необузданной реакции.
Исходя из этих предпосылок, Троцкий отмечал поверхностность объяснения, гласящего, что сталинисты просто выменяли власть на оружие. "За доставку оружия Москва получала испанское золото. По законам капиталистического рынка этого вполне достаточно. Как же Сталин умудрился получить в придачу ещё и власть? На это отвечают обычно: поднимая в глазах масс свой авторитет военными поставками, советское правительство ставило условием своего "сотрудничества" решительные меры против революционеров и тем устраняло с пути опасных противников. Всё это совершенно бесспорно; но это только одна, и притом менее важная сторона дела". Деятели Народного фронта с большей или меньшей готовностью шли навстречу требованиям Москвы, потому что они сами хотели удержать революцию в буржуазных рамках. Только под этим, более широким углом зрения становится понятной та "ангельская терпимость", которую проявили по отношению к преступлениям сталинистов "рыцари свободы и права" из числа лидеров Народного фронта. "Если у них не было никакого другого выбора, как они утверждают, то вовсе не потому, что за самолёты и танки они не могли расплачиваться иначе, как головами революционеров и правами рабочих, а потому, что их собственную "чисто демократическую", т. е. антисоциалистическую программу нельзя было осуществить никакими другими мерами, кроме террора. Когда рабочие и крестьяне вступают на путь своей революции, т. е. захватывают заводы, имения, изгоняют старых владельцев, овладевают властью на местах, то у буржуазной контрреволюции - демократической, сталинской или фашистской, всё равно - нет никаких других средств остановить это движение, кроме кровавого насилия, дополненного ложью и обманом. Преимущество сталинской клики на этом пути состояло в том, что она сразу начала применять методы, которые были не по плечу Асаньям, Компанисам, Негринам (премьер-министр испанского правительства, сменивший в июне 1937 года на этом посту Л. Кабальеро.- В. Р.) и их левым союзникам" [351].
Такая политика фатально обрекала испанскую революцию на поражение. Проводя принцип "демократической революции", т. е. неприкосновенности частной собственности, Сталин стремился завоевать доверие французской и английской буржуазии, доказать ей на деле свою готовность отстоять "порядок" от "анархии". На этом пути он неизбежно вступил в конфликт с устремлениями испанских рабочих и крестьян, ставивших перед собой социалистические задачи. "Гражданская война, в которой сила голого принуждения мало действительна, требует высшей самоотверженности от своих участников. Рабочие и крестьяне способны обеспечить победу лишь в том случае, если ведут борьбу за своё собственное освобождение. Подчинить в этих условиях пролетариат руководству буржуазии значит обеспечить его поражение в гражданской войне" [352].
Троцкий подчёркивал, что испанский пролетариат проявил в гражданской войне высокую степень политической зрелости и превосходные боевые качества. По своему удельному весу в населении, по своему политическому и культурному уровню он был не ниже, а выше русского пролетариата в начале 1917 года. Главным препятствием к его победе были его собственные политические организации, оказавшиеся неспособными сплотить массы и противопоставить их не только франкистским мятежникам, но и оппортунистическому руководству Народного фронта. "Ни в героизме масс, ни в мужестве отдельных революционеров недостатка не было. Но массы были предоставлены самим себе, а революционеры оставались разобщены, без программы, без плана действий. "Республиканские" военачальники больше заботились о подавлении социальной революции, чем о военных победах. Солдаты теряли доверие к командирам, массы - к правительству, крестьяне отходили в сторону, рабочие уставали, поражение следовало за поражением, деморализация росла" [353].
Главную ошибку ПОУМа и других оппозиционных партий Троцкий видел в том, что они не решились встать на путь решительной борьбы с правительством Народного фронта из-за боязни возникновения гражданской войны в тылу республиканских армий. "Как будто в республиканской Испании и без того не идёт гражданская война, притом самая подлая и бесчестная, война собственников и эксплуататоров против рабочих и крестьян. Эта непрерывная война выражается в арестах и убийствах революционеров, подавлении массового движения, разоружении рабочих, вооружении буржуазной полиции, оставлении на фронте без оружия и помощи рабочих отрядов, наконец, в искусственной задержке развития военной промышленности. Каждый из этих актов представляет жестокий удар по фронту, прямую военную измену, продиктованную классовыми интересами буржуазии. Однако "демократический" филистёр - включая сталинцев, социалистов и анархистов - считает гражданскую войну буржуазии против пролетариата, хотя бы и в непосредственном тылу фронта естественной и неизбежной войной, имеющей своей задачей обеспечить "единство Народного фронта". Зато гражданская война пролетариата против "республиканской" контрреволюции есть в глазах того же филистёра преступная, "фашистская", троцкистская война, нарушающая... "единство антифашистских сил"" [354]. За постоянными призывами к "антифашистскому единству" не скрывалось ничего, кроме претензий на монополию коммунистической партии и её правых союзников.
"Вторая" гражданская война имела своим неизбежным следствием ослабление республиканских сил, создание благоприятных условий для победы мятежников и падение притягательной силы испанской революции в глазах трудящихся всего мира. "Если бы республиканцы одержали по крайней мере победу, многие склонны были бы смотреть на преступления Сталина снисходительно: "победителей не судят". Но сейчас стало совершенно ясно, что подлые убийства революционеров имели только одно последствие, именно облегчение победы Франко. У многих слепцов падет повязка с глаз" [355].
Троцкий считал законом каждой революции развитие силы её международного притяжения и международной поддержки в соответствии с той революционной программой, которую осуществляют восставшие массы. Так происходило на первых этапах испанской революции, когда революционные рабочие были хозяевами положения в тылу и на фронте, в народной милиции и на фабриках. "Весь международный пролетариат с затаенным дыханием следил за испанской революцией, пока она была подлинным движением масс к социализму. Сочувствие трудящихся превратилось в изумление, негодование, ещё хуже, индифферентизм, когда Сталин, Негрин и К№ стали душить испанскую революцию" [356].
Не лучше складывалось положение и с точки зрения внутренних условий испанской революции, социальная база которой непрерывно сужалась. Испанская буржуазия с самого начала поняла, что революционное движение направлено против частной собственности и что справиться с этим движением демократическими методами совершенно невозможно. Если Сталину и удастся довести до конца свою работу могильщика испанской революции, отмечал Троцкий, это не приведёт к его победе на испанской земле. "Испанская буржуазия нуждалась в нём как в палаче, но он вовсе не нужен ей как покровитель и наставник... Возможно, что Сталин и сам хочет унести из Испании ноги до окончательной катастрофы: он надеется, таким образом, переложить ответственность за поражение революции на своих ближайших союзников" [357].
Троцкий подчёркивал, что в Испании могла победить либо социалистическая революция, либо фашизм. Выдвинутое Народным фронтом требование не выходить за пределы буржуазной демократии означало на деле отказ не только от социалистической, но и от демократической революции. Даже чисто демократические задачи, такие, как экспроприация крупных землевладельцев, могли быть решены не методами буржуазной демократии, а методами социалистической революции. Попытки Сталина вкупе с вождями Народного фронта выбрать третий путь, путь сохранения капиталистического режима на "демократической" основе не только обрекли испанскую революцию на поражение, но и скомпрометировали официальный коммунизм в глазах трудящихся всего мира.
Такая оценка международной перспективы в связи с исходом испанских событий принадлежала не одному Троцкому. К аналогичным выводам приближался Эрнст Тельман, который в письме от 1 марта 1939 года, направленном советскому руководству, писал: "Мировое мнение будет расценивать победу Франко как новую победу фашизма, так же, как в обратном случае победа красной Испании над Франко - расценивалась бы как победа большевизма. Поэтому дело идёт сейчас не только о спасении красной Испании, как будущего большевистского государства, но речь идёт о возможности спасения престижа коммунизма, что связано с поражением красной Испании. Эта потеря престижа для коммунизма будет значительно больше, чем, например, поражение коммунизма в Германии в 1933 году из-за победы национал-социализма, так как в Испании идёт ожесточённая борьба с оружием в руках и созданы и используются все возможности для международной поддержки" [358].
Тельман не знал и не мог представить себе того, что ко времени написания его письма судьба Испании, равно как и престиж международного коммунизма стали абсолютно безразличны для Сталина. Сталин затевал в это время новую политическую игру, направленную на достижение сговора с Гитлером.
Определённые отклики на изменение сталинской политики в Испании можно обнаружить в фашистской печати. Так, главный редактор немецкой газеты "Франкфуртер цайтунг" в конце 1939 года опубликовал статью "Итальянцы - реалисты", в которой подчёркивал, что "Италия никогда не была врагом национального советского большевизма... Пока Москва вела политику, приносящую вред интересам фашизма и Италии, это побуждало Италию к вмешательству в испанскую войну, чтобы помочь победе Франко - победе над политикой Коминтерна... Чем больше Советский Союз отстранялся от Испании, тем больше интереса проявляла итальянская политика к установлению нормальных отношений между Римом и Москвой" [359].
Троцкий неоднократно указывал на то, что победа испанской революции открыла бы путь распространению социалистической революции на другие страны, тогда как её поражение стало бы неминуемым прологом к мировой войне. Если бы испанская революция одержала победу, она дала бы мощный толчок революционному движению во Франции и других странах Европы. Победоносное революционное движение предупредило бы мировую войну, сделало бы её ненужной и невозможной. Но социалистический пролетариат Испании оказался задушен коалицией Сталина и лидеров Народного фронта ещё раньше, чем он был окончательно разгромлен бандами Франко. "Поражение испанской революции отдаляет революционную перспективу в Европе и приближает перспективу империалистической войны. Не видеть этого могут только слепцы!" [360]
Троцкий писал, что в Испании Сталин потерпел менее непосредственное, но не менее глубокое поражение, чем республиканское правительство. "Дело идёт при этом о чём-то неизмеримо большем, чем чисто военное поражение или даже проигранная война. Вся политика испанских "республиканцев" определялась Москвой. Те отношения, которые установились у республиканского правительства с рабочими и крестьянами, представляли только перевод на язык войны тех отношений, какие установились между кремлёвской олигархией и народами Советского Союза... Основная тенденция политики состояла в замене народа бюрократией, а бюрократии - политической полицией. Благодаря условиям войны тенденции московского бонапартизма не только получили в Испании крайнее выражение, но и подверглись очень быстрой проверке. В этом важность испанских событий с точки зрения международной и прежде всего советской. Сталин не способен воевать; а когда он оказывается вынужден воевать, он не способен дать ничего, кроме поражений" [361].
После поражения испанской революции Троцкий считал мировую войну неизбежной потому, что это поражение обусловило ещё большую деморализацию мирового рабочего движения - единственной силы, которая могла бы предотвратить глобальную войну. "Трагический опыт Испании,- провидчески писал он,- есть грозное предупреждение - может быть, последнее предупреждение перед ещё более великими событиями" [362].
XXVII
Мюнхенский сговор
Прогноз Троцкого реализовался ещё до окончательного поражения испанской революции. Осуществив в марте 1938 года аншлюсс - присоединение Австрии к Германии, Гитлер вскоре начал оказывать давление на Чехословакию с целью добиться от неё передачи Германии Судетской области. Он ясно давал понять, что в случае отказа Чехословакии от решения этой проблемы мирным путём он прибегнет к военным действиям.
В этих требованиях Гитлера было немало элементов блефа. Чехословакия, имевшая договоры о дружбе и взаимной помощи с СССР и Францией, обладала к тому же внушительными собственными вооружёнными силами. В их состав входило 45 дивизий численностью 2 млн чел. Чехословакия располагала 1582 самолётами и другим современным вооружением [363]. Оборона страны опиралась на мощные пограничные укрепления в горах, не уступавшие французской линии Мажино. Немецкая армия, целиком сконцентрированная против Чехословакии, не была способна осуществлять сколько-нибудь серьёзные военные действия на Западе (в случае верности Франции своему союзническому долгу) и тем более противостоять объединённым вооружённым силам франко-советско-чехословацкой коалиции.
Все немецкие генералы, близкие к Гитлеру и пережившие вторую мировую войну, в своих воспоминаниях утверждали: если бы не Мюнхенское соглашение, Гитлер напал бы в октябре 1938 года на Чехословакию. В этом случае, несмотря на возможные колебания в Москве, Париже и Лондоне, СССР, Франция и Англия вступили бы в войну, в которой скоро наступило бы поражение Германии.
И наглость Гитлера в своих экспансионистских притязаниях, и уступчивость западных демократий в немалой степени были обусловлены представлением об ослаблении Советского Союза в результате непрекращающейся чистки. К тому же и советская дипломатия вела себя достаточно пассивно. Скованный сталинским обручем Литвинов вынужден был ограничиваться выступлениями в Лиге наций, содержавшими предложения о мирном решении кризиса путём созыва конференции заинтересованных держав. В конце июня 1938 года Литвинов выступил в Ленинграде с речью, в которой говорилось: "Последние пять лет в дипломатических кругах Запада всё сводится к попыткам не замечать откровенно агрессивной политики Германии, к соглашательству на её требования, а зачастую и капризы, из опасения вызвать малейшее недовольство". Когда же речь зашла о возможных действиях Советского Союза, Литвинов высказался весьма осторожно: "Мы намеренно воздерживаемся от непрошеных советов чехословацкому правительству... Советское правительство во всяком случае не несёт ответственности за дальнейшее развитие событий. СССР... не желает никому навязывать себя в качестве партнёра или союзника, но готов согласиться на коллективное сотрудничество".
Комментируя эти высказывания Литвинова и их резонанс на Западе, английский историк А. Буллок справедливо замечает: "Можно было предположить, что такая позиция Советского Союза обусловливалась чистками, в значительной степени охватившими Советскую Армию... Как следствие этого, победа на Дальнем Востоке (в боях на озере Хасан летом 1938 года.- В. Р.) не поколебала уверенности Парижа, Лондона и Берлина в том, что из-за повальных репрессий русских нельзя считать серьёзным военным противником" [364].
У Советского Союза была бесспорная возможность оказать Чехословакии помощь в одиночку. Одним из вариантов такой помощи могли стать действия, осуществляемые через голову чехословацкого правительства, опираясь на активные просоветские настроения в массах. 22 сентября советский посол в Чехословакии Александровский сообщал в Москву: "В Праге происходят потрясающие сцены. Полпредство [СССР] окружено полицейским кордоном. Несмотря на это, толпы демонстрантов при явном сочувствии полиции приходят к полпредству, высылают делегации, требующие разговора с полпредом. Толпы поют национальный гимн и буквально плачут. Поют "Интернационал". В речах надежда на помощь СССР, призывы защищаться, созвать парламент, сбросить правительство... Гитлер и Чемберлен одинаково возбуждают ненависть" [365].
К вмешательству СССР через голову официальной власти, склонявшейся к капитуляции перед агрессором, готовила народ компартия Чехословакии - одна из самых многочисленных и влиятельных компартий в Европе. В листовке КПЧ, выпущенной в дни кризиса, говорилось: "По совершенно достоверным сообщениям, Советский Союз полон решимости помочь Чехословакии в любом случае и в любую минуту, как только на нас нападут... Советский Союз непоколебимо с нами" [366].
Второй вариант советской помощи был связан с проведением более активной и гибкой внешней политики, которая могла бы снять сомнения и колебания Бенеша, в известной мере опасавшегося советизации Чехословакии в случае вступления на её территорию Красной Армии. Однако Сталин не позволил Литвинову или кому-либо из других видных советских политических деятелей прибыть в Чехословакию, из-за чего Бенеш вынужден был ограничиваться безрезультатными консультациями с Александровским. Как сообщал Александровский 29 сентября в Москву, "в последних разговорах со мной он [Бенеш] каждый раз судорожно хватался за возможность нашей помощи и вызывал меня для разговоров как раз тогда, когда получал очередной крепкий удар от Англии и Франции" [367].
В начале 90-х годов чешский историк Пфафф на основе изысканий в архивах нескольких европейских стран обнаружил документы, представляющие в новом свете картину взаимоотношений СССР и Чехословакии в дни сентябрьского кризиса, т. е. переговоров Чемберлена, Даладье, Гитлера и Муссолини о решении судьбы Чехословакии. В книге "Советская измена" Пфафф рассказывает, что вечером 27 сентября Бенеш обратился к советскому правительству с просьбой направить в Чехословакию 700 бомбардировщиков и истребителей [368]. Несколько ранее Литвинов тайно встретился на конспиративной вилле чехословацкой разведки в Швейцарии с министром иностранных дел Румынии. На этой встрече министры договорились о том, что в случае нападения Германии на Чехословакию румынское правительство даст согласие пропустить через свою территорию 100 тысяч советских солдат, а также артиллерию, танки и авиацию (тогда Румыния не была ещё союзницей Германии, а, напротив, сама опасалась германской агрессии). 23 сентября румынское правительство направило Литвинову ноту с предложением письменно закрепить эту договорённость и выражением готовности немедленно открыть своё воздушное пространство для переброски советской авиации в Прагу. Чехословацкие аэропорты с середины сентября были готовы принять 675 советских самолётов. Однако советское правительство проигнорировало как румынские предложения, так и обращения Бенеша в Москву с просьбой о непосредственной военной помощи в защите независимости Чехословакии, сделанные 26-28 сентября [369].
Мюнхенское соглашение было подписано главами правительств Англии, Франции, Германии и Италии 29 сентября. В нём Чехословакии предписывалось в недельный срок передать Германии Судетскую область, удовлетворить территориальные притязания, предъявленные Польшей, и отказаться от Закарпатской Украины. Представители Чехословакии были вызваны в Мюнхен лишь для того, чтобы выслушать этот приговор. В дополнении к соглашению говорилось о международных гарантиях новых границ Чехословацкого государства в целях его защиты от неспровоцированной агрессии. Эта договорённость была грубо нарушена Германией спустя полгода, не встретив каких-либо ответных действий со стороны Англии и Франции.
На следующий день Чемберлен и Гитлер подписали англо-германскую декларацию, где было зафиксировано условие, на котором правящие круги Англии соглашались выдать Чехословакию Германии,- "обещание" Гитлера не нападать на Великобританию. 6 декабря 1938 года была подписана аналогичная франко-германская декларация.
По мюнхенскому соглашению Чехословакия лишалась пятой части своей территории. В отделённых от неё районах проживало около четверти населения страны и находились важнейшие военные укрепления, представлявшие одну из самых мощных оборонительных линий в Европе. Страна утратила 66 % добычи угля, 86 % производства химической промышленности, 80 % производства цемента, 70 % выплавки чугуна и стали, 70 % выработки электроэнергии [370]. Новая граница Чехословакии упиралась в дальние пригороды Праги.
Благодаря позорной трусости и попустительству со стороны Англии и Франции Гитлер всего за шесть месяцев беспрепятственно захватил Австрию и Судетскую область, добавив к третьему рейху 10 миллионов немцев. Это позволило увеличить население Германии до количества, более чем в два раза превышающего население Франции.
Сам Гитлер был изумлён тем, с какой лёгкостью Чемберлен и Даладье согласились на мюнхенскую сделку. "Вы думаете,- говорил он венгерскому министру иностранных дел 16 января 1939 года,- что я сам полгода тому назад считал возможным, что Чехословакия будет мне как бы поднесена на блюде её друзьями? ...То, что произошло, может произойти лишь раз в истории" [371].
По возвращении из Чехословакии Чемберлен объявил в лондонском аэропорту, что он привёз мир для целого поколения. Не прошло и года, как сбылись слова Черчилля о мюнхенском сговоре: "Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом..." [372]
Многие западные политики справедливо расценили мюнхенский сговор не только как предательство Англией и Францией дружественной страны, но и как проявление поразительной политической и стратегической слепоты Чемберлена и Даладье. Посол США в Испании Бауэрс писал другому американскому дипломату Додду: "Мюнхенский мир" за одну ночь свёл Францию до положения жалкой второсортной державы, лишив её друзей и всеобщего уважения, а Англии нанёс такой сокрушительный удар, какой она не получала в течение последних 200 лет. Полтора века назад за такой мир Чемберлена посадили бы в Тауэр, а Даладье казнили бы на гильотине" [373].
Даже после подписания мюнхенского соглашения советское правительство имело возможность, в случае проведения более динамичной, активной и последовательной внешней политики, сдержать германскую агрессию. Получив утром 30 сентября текст соглашения, Бенеш сразу же связался с полпредством СССР в Праге и просил не позднее вечера этого дня сообщить ему, что думает советское руководство о "двух возможностях": следует ли Чехословакии бороться или капитулировать. К этому Бенеш добавил, что другие великие державы "позорным образом принесли Чехословакию в жертву Гитлеру". Однако немедленного ответа от Москвы, который мог бы сыграть решающую роль, получено не было. Спустя несколько часов Александровский выразил желание встретиться с Бенешем, но всего лишь для получения "дополнительной информации". Секретарь Бенеша сообщил ему, что чехословацкое правительство уже приняло мюнхенские условия [374].
Троцкий откликнулся на сентябрьский кризис 1938 года несколькими статьями. Ещё 19 сентября он написал статью "Фразы и реальность. К международному положению", в которой чётко характеризовал политическую суть переговоров, предшествовавших мюнхенскому сговору: "Две великие "демократии", Франция и Англия, уговаривают Прагу уступить Гитлеру, которого поддерживает Муссолини. Праге не остаётся, видимо, ничего другого, как внять "дружественным" советам. О Москве при этом нет и речи. Никто не интересуется мнением Сталина и его Литвинова... Кремль более изолирован, чем когда-либо" [375].
В постскриптуме к этой статье, написанном 22 сентября, Троцкий указывал на неминуемые последствия предстоящего сговора. "Чехословакия, как военная держава, исчезает с карты Европы... Самая капитальная стена богемской крепости рушится от звуков фашистской трубы. Германия приобретает не только три с половиной миллиона немцев, но и прочную границу. Если до сих пор Чехословакия рассматривалась как военный мост для СССР в Европу, то теперь она становится мостом для Гитлера на Украину. Международная "гарантия" независимости остатков Чехословакии будет означать неизмеримо меньше, чем такая же гарантия для Бельгии до [первой мировой] войны... Военное соглашение между Францией и СССР теряет отныне 75 % своего значения и может легко потерять все 100 %".
Троцкий делал вывод, что крушение Чехословакии означает крушение международной политики, которую Советский Союз проводил с 1933 года. "Московская идея "союза демократий" для борьбы с фашизмом оказалась безжизненной фикцией. Никто не хочет воевать ради абстрактного принципа демократии; все воюют из-за материальных интересов. Англия и Франция предпочитают удовлетворять аппетиты Гитлера за счёт Австрии и Чехословакии, а не за счёт своих колоний".
Прогнозируя дальнейшее развитие международных событий, Троцкий замечал, что "компромисс на трупе Чехословакии ни в малейшей степени не обеспечивает мира, а только создаёт для Гитлера более благоприятную базу для предстоящей войны. Полёты Чемберлена под небесами войдут в историю как символ тех дипломатических конвульсий, которые переживала разобщённая, жадная и бессильная империалистическая Европа накануне новой бойни, которая готовится залить кровью всю нашу планету" [376].
Этот прогноз Троцкий повторил в статье "Свежий урок (К вопросу о характере предстоящей войны)", написанной сразу после мюнхенского соглашения. Здесь он выражал уверенность в том, что "мюнхенский квартет так же мало способен охранить мир, как и никогда не существовавший "фронт демократий"" [377].
Касаясь реакции советской пропаганды на события, произошедшие после мюнхенского сговора, Троцкий писал: "Московские фальсификаторы поражают ныне своего бывшего демократического друга Бенеша дешёвыми проклятиями за то, что он преждевременно "капитулировал" и помешал Красной Армии разгромить Гитлера, независимо от поведения Франции. Эти театральные громы только ярче освещают бессилие и лживость Кремля. Кто же вас заставлял верить Бенешу? Кто вынуждал вас сочинять миф о "союзе демократий"? Кто помешал вам, наконец, в критические часы, когда вся Чехословакия кипела котлом, призвать пролетариат Праги овладеть властью и послать ему на помощь Красную Армию? ...На примере Чехословакии все малые государства и особенно все колониальные народы должны понять, какой помощи они могут ждать от Сталина" [378].
Подчёркивая, что источник пораженческой политики находится в Кремле, Троцкий утверждал, что "можно с уверенностью ждать теперь попыток советской дипломатии сблизиться с Германией ценою дальнейших отступлений и капитуляций" [379].
Недальновидные буржуазные политики и журналисты были склонны объяснять это предостережение Троцкого его пресловутой личной ненавистью к Сталину. Для тех же, кто был посвящён в зигзаги тайной дипломатии тоталитарных государств, оно не могло показаться преувеличением. Уже в первые дни после мюнхенского соглашения советник германского посольства в Москве Типпельскирх писал в МИД Германии: "Обращаясь к области политического прогноза, нельзя отказаться от мысли, что Советский Союз перестроит свою внешнюю политику... Я не считаю невероятной гипотезу, что современное положение открывает благоприятные возможности для нового и более широкого экономического соглашения Германии с СССР" [380].
XXVIII
Кампания по поводу "Великой Украины"
Определённые сложности в отношениях СССР и Германии наметились в конце 1938 - начале 1939 года в связи с кампанией по поводу возможности создания т. н. "Великой Украины". Эта кампания была связана с тем, что одним из последствий Мюнхенского соглашения и расчленения Чехословакии стало создание марионеточной "Независимой Карпатской Украинской республики" с "автономным правительством". Вслед за этим на Западе стали распространяться сообщения о предстоящем "воссоединении" Германией Закарпатской Украины с советской Украиной путём поглощения последней и включения её в состав "Великой Украины". Эта тема активно обсуждалась на Западе, поскольку было хорошо известно, что на протяжении длительного времени влиятельная группа национал-социалистов, возглавляемая А. Розенбергом, выступала за захват советской Украины и включение её в германскую империю.
На протяжении нескольких месяцев "украинская тема" оживлённо дебатировалась в мировой печати, на дипломатических переговорах и в дипломатической переписке. 15 декабря 1938 года французский посол в Германии Кулондр писал министру иностранных дел Бонне, что "вот уже примерно в течение десяти дней весь национал-социалистический аппарат говорит об Украине... Пути и средства, кажется, ещё не разработаны, но сама цель, кажется, представляется уже установленной - создать великую Украину, которая стала бы житницей Германии". Активизацию вопроса об Украине Кулондр объяснял переживаемыми Германией продовольственными трудностями. "Чтобы поддержать и усилить предвоенную экономику,- писал он,- нужны житница, шахты, рабочая сила; Украина - вот путь к империи" [381].
В телеграмме Литвинову от 14 декабря 1938 года советник посольства СССР в Германии Астахов писал, что тема Украины, находящая отражение в германской печати, "является сейчас одной из самых модных в Берлине". Об актуальности украинской "проблемы" открыто говорят как "низовые чернорубашечники, так и высокопоставленные официальные лица. Решение проблемы мыслится в плане создания "единой Украины" из всех частей, включая советскую" [382].
"Украинская проблема", как сообщал в Москву посол в Англии Майский, гораздо больше муссировалась в Англии и Франции, чем в Германии. "Из того, что я слышал и наблюдал на протяжении минувших двух месяцев,- писал он,- с полной определённостью вытекает заключение, что чемберленовские круги сознательно раздувают "украинское направление" германской агрессии, стремясь подсказать Гитлеру именно такой ход" [383]. Несколько ранее Майский сообщал, что "в британских правительственных кругах... сейчас очень популярна концепция, согласно которой ближайший удар Гитлера будет на восток, в частности против Советской Украины" [384]. Из этого прогноза советник Чемберлена Вильсон в беседе с Майским делал вывод, что "Англии в ближайшем будущем не угрожает война". "Весьма вероятно,- суммировал высказывания английских политических деятелей Майский,- что если не весь кабинет в целом, то, по крайней мере, отдельные члены британского правительства поощряют Гитлера в сторону "восточной экспансии"" [385]. Аналогичные сообщения в Москву шли из Парижа от советского посла Сурица, который писал, что многие французские политические деятели придерживаются мнения о серьёзности германских приготовлений и намерений в отношении Украины, которая явится наиболее вероятным и ближайшим объектом германской экспансии [386].
В дипломатических документах не зафиксировано ни одного факта официальных либо неофициальных бесед деятелей третьего рейха на тему "Великой Украины" с представителями Англии и Франции. "Украинская тема" была затронута лишь на переговорах Риббентропа с польским министром иностранных дел Веком, которые состоялись 6 и 26 января 1939 года. В первой беседе Риббентроп говорил о необходимости присоединения Данцига к Германии и строительства через польскую территорию экстерриториальной автострады и железной дороги, соединяющих основную часть Германии с Восточной Пруссией. Далее он сообщил, что Гитлер "уже изложил нашу отрицательную позицию в отношении Великой Украины" и спросил Бека, не отказалось ли польское правительство от претензий маршала Пилсудского на Украину. На это Бек ответил, что поляки "уже были в самом Киеве и что эти устремления, несомненно, всё ещё живы и сегодня" [387].
Во второй беседе Риббентроп вернулся к "известному германскому предложению" о возвращении Данцига и создании автомобильной и железнодорожной линии через "польский коридор". На этот раз он предложил Беку в качестве своего рода компенсации "сотрудничество между Польшей и Германией" в вопросе о Великой Украине. Бек охотно откликнулся на эту идею, заявив, что "Польша претендует на Великую Украину и на выход к Чёрному морю" [388].
Большинство советских и зарубежных дипломатов и политиков считали, что Гитлер не станет предпринимать прямое военное вторжение на Украину, а будет стремиться вызвать в ней сепаратистское движение. В беседе с Майским Вильсон заявил, что линия Гитлера "будет примерно та же, что и в случае с Чехословакией. Сначала рост национализма, вспышки, восстания украинского населения, а затем "освобождение" Украины под лозунгом "самоопределения"" [389]. Кулондр также считал маловероятным осуществление Гитлером планов, связанных с созданием "Великой Украины", путём прямого военного вмешательства. "В окружении Гитлера,- писал он,- подумывают о такой операции, которая повторила бы в более широких масштабах операцию в Судетах: проведение в Польше, Румынии и СССР пропаганды за предоставление независимости Украине, и в подходящий момент дипломатическая поддержка и акция со стороны местных добровольческих отрядов". При этом, по мнению Кулондра, решающее значение будет иметь "создание внутренних неурядиц в Советской Украине" [390].
Известным основанием для таких прогнозов была деятельность националистических сил украинской эмиграции, которые считали себя с 1919 года в состоянии войны с Советской Россией. Украинские националисты имели свою военизированную организацию ОУН, в составе которой находились две бригады численностью около двух тысяч человек. ОУН предполагала в ближайшем будущем в союзе с немцами "освободить" Советскую Украину и имела своё подполье в УССР, которое должно было развернуть деятельность в случае войны [391].
Откликаясь на кампанию за создание "Великой Украины", Троцкий писал, что "Советская Украина развивала в первый период своего существования могучую притягательную силу также и в национальном отношении и поднимала на борьбу рабочих, крестьян и революционную интеллигенцию Западной Украины, порабощённой Польшей. Однако за годы термидорианской реакции положение Советской Украины, а вместе с тем и постановка украинского вопроса в целом резко изменились. Чем глубже были пробужденные надежды, тем острее оказалось разочарование. Бюрократия душила и грабила народ и в Великороссии. Но на Украине дело осложнялось разгромом национальных упований. Нигде зажим, чистки, репрессии и все вообще виды бюрократического хулиганства не принимали такого убийственного размаха, как на Украине, в борьбе с сильными подпочвенными стремлениями украинских масс к большей свободе и самостоятельности".
Всё это привело к тому, что от прежнего доверия и симпатий зарубежных украинских масс к Кремлю не осталось и следа. "Со времени последней разбойничьей "чистки" на Украине никто на Западе не хочет примыкать к кремлёвской сатрапии, продолжающей именоваться Советской Украиной. Рабочие и крестьянские массы в Западной Украине, в Буковине, в Карпатской Украине растеряны: куда повернуться? чего требовать? Это положение, естественно, передаёт руководство наиболее реакционным украинским кликам, которые свой "национализм" выражают в том, что пытаются продать украинский народ то одному, то другому империализму в возмещение за обещание фиктивной независимости. На этой трагической смуте Гитлер основывает свою политику в украинском вопросе" [392].
Перелом в этой политике наступил в дни захвата Германией Чехословакии (см. гл. XXX), когда Закарпатскую Украину с согласия Гитлера оккупировали войска реакционного хортистского режима в Венгрии, незадолго до этого присоединившейся к Антикоминтерновскому пакту. Автономное правительство Закарпатской Украины, созданное гитлеровцами после Мюнхена, было распущено, а её территория была объявлена частью Венгрии. Украина оказалась, говоря словами Троцкого, "распятой между четырьмя государствами" [393] - СССР, Польшей, Венгрией и Румынией.
Объясняя, почему "Гитлер с таким шумом поднял вопрос о создании "Великой Украины" и... с такой воровской поспешностью снял этот вопрос", Троцкий писал, что мотивы поведения Гитлера "надо искать, с одной стороны, в мошеннических комбинациях немецкого империализма, с другой стороны - в опасении вызвать дьявола, с которым трудно будет справиться. Карпатскую Украину Гитлер подарил венгерским палачам. Сделано это было, если не с явного одобрения Москвы, то во всяком случае в расчёте на такое одобрение. Гитлер как бы говорит Сталину: "Если б я собирался атаковать завтра Советскую Украину, я бы сохранил Карпатскую Украину в своих руках". В виде ответа Сталин на 18-м съезде открыто взял под свою защиту Гитлера от клеветы западных "демократий" [394]. Гитлер покушается на Украину? Ничего подобного! Воевать с Гитлером? Ни малейших оснований! Передача Карпатской Украины в руки Венгрии явно истолковывается Сталиным как акт миролюбия" [395].
Характеризуя поведение Сталина в связи с кампанией по поводу "Великой Украины", Троцкий делал вывод, что Сталин относится к народам зарубежной Украины так же, как "ко всем угнетённым народам, ко всем колониям и полуколониям, т. е. как к разменной монете в своих международных комбинациях с империалистскими правительствами" [396].
XXIX
Начало политических маневров
В самый разгар кампании по поводу "Великой Украины" правительства СССР и Германии сделали первые шаги в сторону улучшения своих политических отношений.
В октябре 1938 года Литвинов и Шуленбург достигли договорённости о том, что пресса и радио обеих стран будут воздерживаться от прямых взаимных нападок [397]. С этого времени немецкая пропаганда перестала акцентировать внимание на том, что врагом Љ 1 является Советский Союз, и усилила нападки на "западные плутократии".
5 января 1939 года советский посол в Германии Мерекалов сообщил в Москву о желании немцев возобновить прерванные в марте 1938 года переговоры о предоставлении Германией кредита в 200 млн марок и пойти при этом на серьёзные уступки Советскому Союзу. Спустя три дня Микоян направил Мерекалову телеграмму о согласии советского правительства на возобновление переговоров "на базе улучшения ранее выставленных германской стороной условий" [398].
12 января 1939 года на приёме дипломатического корпуса сам Гитлер сделал демонстративный жест по отношению к советскому полпреду. Как записал в своём дневнике его адъютант Видеман, "Гитлер особенно дружественно приветствовал русского посла и подчёркнуто долго беседовал с ним... Действительно дружественная атмосфера, в которой он вёл беседу, ясно показывала, что в его установках что-то изменилось. И Гитлер это ясно продемонстрировал русским" [399]. Вслед за Гитлером к Мерекалову подошли Риббентроп, Кейтель и другие деятели третьего рейха, тепло приветствовавшие его.
Однако здесь советская дипломатия дала явный сбой. Мерекалов, принадлежавший к новой генерации дипломатов, выдвинувшейся на гребне репрессий 1937-1938 годов, не обладал большим дипломатическим опытом и плохо владел немецким языком. Он не всё разобрал из слов Гитлера, беседовавшего с ним без переводчика, и не придал особого значения демаршу, замеченному всем дипломатическим корпусом. Как видно из его записи в дневнике, он даже не догадывался, что поведение Гитлера на приёме имело далеко идущий смысл [400].
События, последовавшие за мюнхенским соглашением, показали, что Гитлер не отказывается от попыток дальнейшего давления на сопредельные страны и западные "демократии". В конце 1938 года в столицах западных государств появились сообщения о том, что после "закрепления на Востоке" (в Польше и Прибалтике) Гитлер нанесёт следующий удар по Франции и Англии.
28 января 1939 года министр иностранных дел Великобритании Галифакс сообщал английским послам: "Сначала казалось - и это подтверждалось лицами, близкими к Гитлеру,- что он замышлял экспансию на Востоке, а в декабре в Германии открыто заговорили о перспективе создания независимой Украины, имеющей вассальные отношения с Германией... С тех пор есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, рассматривает вопрос о нападении на западные державы в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке" [401].
8 марта Гитлер произнёс речь на совещании высших военных, экономических и партийных кругов Германии. В этой речи он говорил о предстоящей в ближайшие дни оккупации Чехословакии, вслед за которой настанет очередь Польши. Вторую акцию необходимо провести до осенней распутицы, пока польские дороги пригодны для передвижения механизированных войск. Разгром Польши, продолжал Гитлер, сделает сговорчивыми Венгрию, Румынию и Югославию, которые "безусловно, относятся к жизненно необходимому пространству Германии". В 1940 и 1941 году, по словам Гитлера, Германия раз и навсегда сведёт счёты со своим извечным врагом - Францией, которая будет стёрта с карты Европы. Вслед за Францией придёт черед Англии, которую фюрер охарактеризовал как "старую и хилую страну, ослабленную демократией". Когда Франция будет побеждена, Германия легко установит господство над Англией и получит в своё распоряжение её богатства и владения во всём мире. Объединив под своим владычеством европейский континент, Германия предпримет величайшую за всю историю военную операцию: используя в качестве базы британские и французские владения на американском континенте, она сведёт счёты с "еврейскими королями доллара" в Соединённых Штатах; "мы уничтожим эту еврейскую демократию, и еврейская кровь смешается с долларами" [402].
В этой речи, намечавшей глобальную военную стратегию Германии, Гитлер, к удивлению присутствующих, ни словом не упомянул об СССР.
Хотя совещание было секретным, уже вечером 8 марта сообщение о речи Гитлера было передано в Москву членами антифашистской группы Шульце Бойзена - Харнака, действовавшей в министерстве авиации. С учётом основных положений этой речи Сталин, по-видимому, придал окончательный вид международному разделу своего доклада на XVIII съезде ВКП(б).
Этот раздел Сталин открыл утверждением о том, что "уже второй год идёт новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной территории от Шанхая до Гибралтара". Перечислив акты агрессии, осуществлённые Германией, Японией и Италией, он сделал акцент на том, что "фашистские заправилы" обманывают мировое общественное мнение формулами об антикоммунистической "оси" и "треугольнике", маскирующими блок этих держав, направленный против интересов Англии, США и Франции в Европе и на Дальнем Востоке. Далее Сталин обрушился на "неагрессивные государства" за их систематические уступки "господам агрессорам". Одной из причин этих уступок он назвал боязнь революции, которая может разыграться, если война примет глобальный характер. Но главная причина, по его словам, заключалась в отказе неагрессивных стран от политики коллективной безопасности, коллективного отпора агрессорам и переходе их на позиции попустительства, невмешательства и "нейтралитета" ради того, чтобы подтолкнуть агрессоров к войне с СССР.
Любой опытный и проницательный политик не мог не видеть, что критика Сталиным "так называемых демократий" была более резкой, чем критика фашистских держав. Более того, в докладе содержалась прямая угроза "сторонникам политики невмешательства", что начатая ими "большая и опасная политическая игра может закончиться для них серьёзным провалом".
Формулируя задачи советской внешней политики, Сталин упомянул о курсе на "мирные, близкие и добрососедские отношения" и установление деловых связей "со всеми странами" (курсив мой.- В. Р.) и в этой связи подчеркнул необходимость "соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками" [403].
В высших политических кругах Германии доклад Сталина сразу же был расценен как признак его готовности к коренному повороту в советской внешней политике. Риббентроп впоследствии вспоминал, что он усмотрел в речи Сталина "желание улучшить советско-германские отношения... Я ознакомил с этой речью фюрера и настоятельно просил его дать мне полномочия для требующихся шагов, дабы установить, действительно ли за этой речью скрывается серьёзное желание Сталина. Сначала Адольф Гитлер занял выжидательную позицию и колебался..." [404]
16 апреля Геринг на встрече с Муссолини обратил внимание последнего на доклад Сталина и заявил, что поставит перед Гитлером вопрос относительно возможности осторожного зондажа России на предмет сближения с ней. В свою очередь Муссолини приветствовал эту идею и высказал мнение, что такого сближения можно будет "достигнуть сравнительно легко" [405].
Подлинный смысл сталинской речи был уловлен и некоторыми органами буржуазной прессы. В передовой статье газеты "Нью Чайна дейли ньюс", издававшейся в Шанхае, говорилось: "Необоснованно обвинив демократии в намерении толкнуть Германию на войну против СССР, чтобы извлечь из этого выгоду для себя, Сталин воздержался в то же время от всяких нападок на [Германскую] империю, которые занимали видное место в его прежних речах. Это можно объяснить... тем фактом, что Гитлер в последних выступлениях не только не нападал на Советскую Россию, но даже и не упоминал о ней... Не исключена возможность, что германские планы против Украины будут перенесены теперь на Польшу и что последняя будет разделена между Германией и Россией".
Лондонский еженедельник "Тайм энд тайд" писал, что своим докладом Сталин "почти создал впечатление, что между Берлином и Москвой легко может быть достигнуто соглашение". К аналогичному выводу приходила канадская "Монреаль газет", которая утверждала, что доклад Сталина прозвучал "почти как сближение между СССР и Германией, поскольку в нём был сделан упор на отсутствие действительной базы для войны между ними".
Доклад Сталина нашёл весьма благожелательный отклик в фашистской прессе. Итальянский журнал "Релацьони интернационали" с удовлетворением отмечал, что "позиция Сталина в отношении [немецкого] тоталитарного режима является не полемической, как прежде, а в известной мере осторожной и умеренной". Германский официоз "Фёлькишер беобахтер" опубликовал статью с многозначительным названием "Сталин издевается над Англией", где утверждалось, что "Сталин в пух и прах раскритиковал английскую политику. Он упрекал Англию ни в чём ином, как в фальшивой игре, лицемерном миролюбии и жажде войны... Сталин и его правительство в самой торжественной форме заклеймили на XVIII съезде лицемерное натравливание демократическими государствами, в особенности Англией, фашистских государств против Советского Союза" [406].
В троцкистской печати доклад Сталина был расценен как зондажная попытка заключить сделку с Гитлером. М. Шахтман в американской газете "Socialist Appeal" усматривал в этом докладе "оливковую ветвь", протянутую Сталиным Гитлеру, и предвестие "возможного развития оси Берлин - Москва" [407].
Троцкий откликнулся на доклад Сталина статьёй "Капитуляция Сталина", в которой подчёркивал, что "Сталин поторопился извлечь для себя уроки из испанских событий в смысле дальнейшего поворота в сторону реакции... В речи на съезде Сталин открыто порывает с идеей "союза демократий для отпора фашистским агрессорам". Теперь провокаторами международной войны оказываются не Муссолини и Гитлер, а две основные демократии Европы: Великобритания и Франция, которые, по словам оратора, хотят втравить в вооружённый конфликт Германию и СССР... Отказ от политики "союза демократий" дополняется немедленно униженным пресмыкательством перед Гитлером и усердной чисткой его сапог. Таков Сталин!"
Поворот в сталинской политике Троцкий объяснял тем, что при полном сходстве политических методов Сталина и Гитлера разница результатов их действий на международной арене "бьёт в глаза. Гитлер за короткое время вернул Саарскую область, опрокинул Версальский договор, захватил Австрию и судетских немцев, подчинил своему господству Чехословакию и своему влиянию - ряд других второстепенных и третьестепенных государств. За те же годы Сталин не знал на международной арене ничего, кроме поражений и унижений (Китай, Чехословакия, Испания)".
Считая поверхностным объяснение личными качествами Гитлера и Сталина различий в результатах их международной политики, Троцкий писал: "Гитлер, несомненно, проницательнее и смелее Сталина. Однако решает не это. Решают общие социальные условия обеих стран".
Социальный режим Гитлера, будучи порождением мирового капиталистического кризиса, есть в то же время единственно возможный для Германии режим в рамках монополистического капитализма. Разгадка успехов Гитлера состоит в том, что своим режимом он даёт крайнее выражение тенденциям империализма. Разумеется, эти успехи зыбки и непрочны. "Гитлер скоро приблизится... к апогею, чтобы скатиться затем вниз. Но этот момент ещё не наступил. Гитлер ещё эксплуатирует динамическую силу империализма, борющегося за своё существование".
В отличие от этого, сталинистский политический режим вступил в непримиримое противоречие с социальным фундаментом советского общества - национализированной собственностью и плановым хозяйством. Это хозяйство "имеет свои собственные законы, которые всё меньше мирятся с деспотизмом, невежеством и воровством сталинской бюрократии". Чувствуя это, Сталин озабочен в первую очередь тем, чтобы продлить господство бонапартистской клики. "Благодаря неоценимым преимуществам тоталитарного режима... он меняет принципы своей политики именно для того, чтобы не сменили его самого".
Насквозь эмпирический характер политики Сталина затрудняет определение его дальнейших намерений. "Что представляет собою речь Сталина: звено в цепи сложившейся новой политики, опирающейся на уже достигнутые первые соглашения с Гитлером, или же только пробный шар, одностороннее предложение руки и сердца? Весьма вероятно, что действительность проходит ближе ко второму варианту, чем к первому. Победитель - Гитлер отнюдь не спешит закреплять свои дружбы и вражды. Наоборот, он очень заинтересован в том, чтобы Советский Союз и западные демократии подбрасывали друг другу обвинения в "провокации войны". Своим напором Гитлер во всяком случае кое-чего уже достиг: Сталин, вчера ещё "Александр Невский" западных демократий, сегодня обращает свои взоры к Берлину и униженно кается в совершённых ошибках".
Исторический урок, заключённый в докладе Сталина, Троцкий видел в том, что Сталин, истребивший всех соратников Ленина и цвет командного состава армии по обвинению в том, что они являются агентами Гитлера, "открыто ставит ныне свою кандидатуру на роль... главного агента Гитлера" [408].
XXX
Изменения в политике западных держав
Исторические события совпали таким образом, что спустя два дня после доклада Сталина Гитлер приступил к молниеносной операции по окончательному расчленению и захвату Чехословакии.
12 марта, после посещения Гитлера главарём словацких фашистов Тисо, была провозглашена "независимость" Словакии, правительство которой немедленно обратилось к Германии за "помощью". В "независимой" Словакии были размещены части вермахта, а её экономика была поставлена под полный контроль немецких монополий.
13 марта немецкие войска вторглись в Чехию, которая была включена в состав германской империи под названием "Имперский протекторат Чехия и Моравия". Англия и Франция не приняли никаких мер для того, чтобы защитить государственную независимость Чехословакии, помешать оккупации Чехии и превращению Словакии в марионеточное государство.
Новая аннексия, предпринятая Германией, резко изменила соотношение сил в Европе. За счёт захваченного в Чехословакии первоклассного оружия было вооружено 40 немецких дивизий. Одни только заводы Шкода выпустили за апрель - август 1939 года столько же военной продукции, сколько произвели за тот же период все английские заводы [409]. Таким образом, готовность вермахта и германской военной промышленности к ведению мировой войны возросла в огромной степени.
Кроме того, оккупация Чехословакии значительно ухудшила стратегическое положение Польши, которая оказалась окружённой с трёх сторон Германией. Это явилось одним из факторов, вызвавших предъявление 21 марта в ультимативной форме германских требований Польше: передать рейху Данциг и экстерриториальную зону для строительства автострады и железной дороги, пересекающей т. н. "польский коридор" [410].
Спустя несколько дней после захвата Чехословакии Гитлер осуществил ещё одну "мирную" аннексию, вынудив литовское правительство подписать договор о передаче Германии Клайпедской (Мемельской) области.
7 апреля произошёл ещё один акт агрессии: вторжение итальянских войск в Албанию. Через несколько дней Чемберлен и Галифакс полетели в Рим, где подписали с Муссолини соглашение, фактически признававшее захват Италией Албании.
Эта дипломатическая акция оказалась, однако, последним словом политики "умиротворения" агрессоров. Правительства Англии и Франции были хорошо осведомлены о глобальных планах Гитлера, которые несли смертельную угрозу их интересам. Общественность этих стран требовала принять решительные меры против усиливавшейся фашистской агрессии. 20 марта Майский сообщал в Москву, что "аннексия Чехословакии, несомненно, произвела громадное впечатление на все слои населения. Разочарование в Мюнхене и негодование против Германии всеобщее... Политика "умиротворения" в сознании широчайших масс мертва. Случилось то, чего больше всего старался избежать Чемберлен: между Англией и Германией пролегла глубокая политическая и морально-психологическая борозда, которую заровнять будет нелегко. Какие-либо переговоры между Лондоном и Берлином в ближайшем будущем невозможны... В сильнейшей степени возросла тревога за будущее и усилилось сознание необходимости коллективного отпора агрессорам. Отсюда довольно крутой поворот в сторону СССР" [411].
Об аналогичных настроениях во Франции сообщал Суриц. "Акт 13 марта,- писал он,- окончательно разрушил, таким образом, в глазах всякого среднего француза не только веру в слова Гитлера, веру, что можно договориться с Германией, веру в оправданность сентябрьской жертвы, веру в Мюнхен, но во весь рост поставил проблему германской угрозы, проблему новых германских захватов... Мнение, что ближайший германский удар будет нанесён на Запад и что под этот удар в первую очередь попадёт Франция, становится здесь преобладающим" [412].
Английский историк Буллок, анализируя события того времени, подчёркивает, что после оккупации Чехословакии зарубежные обозреватели были приведены в замешательство тем, с какой скоростью "то же британское правительство, которое способствовало Мюнхенскому соглашению, сделало крен резко не в сторону политики невмешательства, а напротив - в сторону активного отражения любых дальнейших агрессивных шагов Германии... Летом 1939 года внимание европейской дипломатии оказалось приковано не к Берлину, не к Лондону, не к Парижу, а к Москве; англичане и французы соперничали с Германией в своих попытках завоевать расположение Сталина. В течение пяти месяцев, с апреля по август, Англия и Франция прикладывали максимум усилий, чтобы достичь соглашения с Советским Союзом" [413].
Всё это открывало исключительно благоприятные возможности для осуществления политики коллективного противодействия агрессору. Правда, поначалу английские и французские политики, только что названные Сталиным "провокаторами войны", с осторожностью относились к предпринимаемым Литвиновым демаршам, направленным на создание "мирного фронта" против германской агрессии. Поэтому в Лондоне и Париже не нашло поддержки выдвинутое Литвиновым 18 марта предложение немедленно созвать конференцию пяти государств - Великобритании, Франции, СССР, Польши и Румынии для выработки мер по внешнеполитической изоляции Германии [414]. Чемберлен назвал это предложение "несвоевременным", заявив 23 марта в палате общин, что английское правительство "не хочет создавать в Европе противостоящие друг другу блоки" [415]. Однако вскоре после этого Чемберлен и Даладье, подхлёстываемые общественным мнением своих стран, вынуждены были обратиться к идее коллективной безопасности, которую на протяжении нескольких предшествующих лет отстаивал Литвинов. В конце марта в Москву прибыл английский министр по делам заморских территорий Хадсон, который провёл переговоры с Молотовым, Литвиновым, Микояном и Потёмкиным об "общей активизации англо-советских отношений".
Одновременно Литвинов широко использовал и другие формы активной дипломатии, побуждая советских послов в Англии и Франции зондировать руководящие круги этих стран относительно их готовности к сближению с Советским Союзом. Такие усилия облегчались тем, что правительства Англии и Франции объявили о своих гарантиях восточноевропейским государствам в случае нападения на них фашистских держав. 31 марта Чемберлен выступил в палате общин с заявлением, что в случае нападения Германии на Польшу Англия выступит в её защиту. 13 апреля английское правительство приняло декларацию о предоставлении таких же гарантий Греции и Румынии. В тот же день французское правительство объявило, что окажет помощь Польше, Греции и Румынии в случае прямой или косвенной угрозы независимости этих стран [416].
15 апреля английское и французское правительства предложили советскому правительству выступить с аналогичной декларацией о гарантиях СССР восточноевропейским государствам. В беседе с Литвиновым английский посол Сидс заявил о "решительном и бесповоротном изменении английской политики" и сформулировал вопрос, с которым английское правительство обращалось к советскому: "Согласно ли Советское правительство сделать публичное заявление (повторяя, может быть, недавнее заявление Сталина о поддержке Советского Союза народам - жертвам агрессии и ссылаясь на недавние заявления британского и французского правительств), что в случае акта агрессии против какого-либо европейского соседа Советского Союза, который оказал бы сопротивление, можно будет рассчитывать на помощь Советского правительства, если она будет желательна..." [417]
Отсюда был только один шаг до предложения о заключении тройственного военно-политического соглашения о совместном противодействии агрессору. О серьёзности, с которой подходили в Лондоне к заключению такого соглашения, свидетельствует меморандум начальников штабов Великобритании, в котором говорилось: "Если нам не удастся добиться никакого соглашения с Советами, это, возможно, будет расценено как дипломатическое поражение, что серьёзно отразится на военной ситуации тем, что немедленно поощрит Германию на новые акты агрессии и в конце концов толкнет СССР в её объятья" [418].
17 апреля Литвинов вручил Сидсу ответное заявление, развивающее идеи английского и французского правительств. В нём предлагалось заключить тройственное соглашение сроком на 5-10 лет о взаимном обязательстве немедленно оказывать друг другу всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. Это соглашение должно было также включать обязательства помощи малым государствам, расположенным между Балтийским и Чёрным морями, в случае агрессии Германии против этих государств. Англия, Франция и СССР должны были в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, которую они могут оказать как друг другу, так и государствам Восточной Европы [419].
После захвата Гитлером Чехословакии Литвинов вёл себя так, как будто злобных сталинских тирад, обращённых против англо-французских "провокаторов войны", не существовало. 18 марта он вручил Шуленбургу резкую ноту по поводу германской агрессии в Чехословакии. Эта нота, полностью проигнорированная Берлином, затруднила на некоторое время шаги, направленные на сближение СССР и Германии.
На протяжении апреля Литвинов вёл непрерывные переговоры с польским послом о возможности присоединения Польши к соглашению о коллективной безопасности, причём уже на первых этапах этих переговоров было получено заверение посла: "Когда нужно будет, Польша обратится за помощью к СССР" [420].
В конце апреля французское правительство внесло ряд предложений об уточнении формулировок тройственного соглашения, предусматривавшего взаимность обязательств сторон [421].
3 мая Литвинов провёл свои последние переговоры с Сидсом, который заявил, что в ближайшие дни его правительство даст окончательный ответ на советское предложение о тройственном соглашении. В тот же день Майский сообщал из Лондона о громадной популярности, которую приобрела в английском народе идея союза с СССР: "На политических митингах и собраниях во всех концах страны каждое упоминание о таком союзе вызывает настоящую овацию. Недавно произведённый институтом опрос общественного мнения, довольно хорошо отражающий настроения страны, показал, что 84 процента опрошенных высказались за немедленный союз с СССР" [422].
XXXI
Отставка Литвинова
В этот момент, крайне благоприятный для создания антифашистской коалиции, Сталин осуществил демонстративный шаг, призванный привлечь симпатии Гитлера,- смещение Литвинова с поста наркома иностранных дел.
Эта акция в немалой степени диктовалась и тем, что Литвинов принадлежал к поколению старых большевиков и оставался в составе ЦК ВКП(б) и Советского правительства, может быть, единственным, кто был способен до известной степени на самостоятельность мыслей и действий. "Он был крупным человеком,- писал о Литвинове И. Эренбург,- об этом можно судить хотя бы по тому, что во времена Сталина, когда любая инициатива вызывала подозрения, существовало понятие "дипломатов литвиновской школы"". Эренбург рассказывал (со слов Сурица) об эпизоде на одном из кремлёвских совещаний, где Литвинов изложил свою точку зрения. "Сталин с ним согласился, подошел и, положив руку на плечо Литвинова, сказал: "Видите, мы можем прийти к соглашению". Максим Максимович снял руку Сталина со своего плеча: "Ненадолго..."" [423]
В годы большого террора Сталина удержала от расправы с Литвиновым, по-видимому, всемирная популярность последнего, олицетворявшая широкое признание политики коллективной безопасности, от которой Сталин тогда ещё не собирался отказываться. Зато для резкой смены вех во внешней политике устранение Литвинова было как нельзя более кстати.
Предвестником отставки Литвинова явился вызов его 27 апреля к Сталину в связи с жалобой на него по незначительному поводу со стороны Майского. Майский, присутствовавший при этой беседе, впоследствии вспоминал: "Впервые я увидел, как сложились отношения между Литвиновым, Сталиным и Молотовым. Обстановка на заседании была накалена до предела. Хотя Сталин выглядел внешне спокойным, попыхивал трубкой, чувствовалось, что он настроен к Литвинову чрезвычайно недружелюбно. А Молотов буйствовал, непрерывно наскакивал на Литвинова, обвиняя его во всех смертных грехах" [424].
Ненависть Молотова к Литвинову сохранялась до последних дней жизни "ближайшего соратника", о чём свидетельствуют его высказывания 70-80-х годов: "Литвинова держали послом в США только потому, что его знал весь мир. Человек оказался очень гнилой... Литвинов был совершенно враждебным к нам". В подтверждение этих домыслов Молотов делал тёмные и нелепые намёки на якобы перехваченную запись некой беседы Литвинова с "американским корреспондентом, явным разведчиком", в которой Литвинов критиковал тоталитарные порядки в СССР.
Из слов Молотова отчётливо вытекает, что главной причиной ярой недоброжелательности "вождей" к Литвинову была его независимая позиция, квалифицируемая Молотовым как "полное предательство". "У нас никакого доверия к нему не было,- рассказывал Молотов.- [Я] не брал его на переговоры. Мог наговорить нехорошего... Хотя умница, прекрасный, а ему не доверяли... Он, конечно, дипломат неплохой, хороший. Но духовно стоял на другой позиции, довольно оппортунистической, очень сочувствовал Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и, конечно, он не мог пользоваться нашим полным доверием. Как можно было доверять такому человеку, когда он тут же предавал фактически? Но человек он умный, бывалый, хорошо знал заграничные дела. К Сталину он относился хорошо, но, я думаю, внутренне он не всегда был согласен с тем, какие решения мы принимали". А внутреннее несогласие с любыми действиями сталинской клики считалось в ней достаточным мотивом для расправы над инакомыслящим.
О замыслах, которые вынашивались по отношению к Литвинову сталинской камарильей, свидетельствует следующее высказывание престарелого Молотова: "Он заслуживал высшую меру наказания... Литвинов только случайно жив остался" [425].
Литвинов был смещён со своего поста совершенно неожиданно для советского народа и мировой общественности. По свидетельству Е. Гнедина, 1 мая он "находился на трибуне мавзолея и сидел в задумчивой и свободной позе чуть ниже той трибуны, на которой расположился Сталин и другие члены правительства" [426]. А спустя три дня на последней странице советских газет в разделе "Хроника" было опубликовано краткое сообщение, не сопровождавшееся никакими комментариями: "Президиум Верховного Совета СССР освободил тов. Литвинова М. М. согласно его просьбе от обязанностей народного комиссара иностранных дел СССР". На первых страницах тех же газет был помещен Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении Молотова наркомом иностранных дел (по совместительству) [427].
К. Типпельскирх уже 4 мая сообщал в германский МИД, что внезапная замена Литвинова вызвала в Москве "большое удивление, так как Литвинов был в центре переговоров с английской делегацией, а на первомайском параде ещё присутствовал и стоял непосредственно с правой стороны от Сталина, то есть не было никаких признаков шаткости его положения... Поскольку Литвинов принял английского посла не далее как 2 мая и был назван во вчерашней прессе почётным гостем на параде, его отставка, видимо, является результатом неожиданного решения, принятого Сталиным" [428].
3 мая Сталин направил советским полпредам секретную телеграмму: "Сообщается для сведения. Ввиду серьёзного конфликта между председателем СНК т. Молотовым и наркоминделом т. Литвиновым, возникшего на почве нелояльного отношения т. Литвинова к Совнаркому Союза ССР, т. Литвинов обратился в ЦК с просьбой освободить его от обязанностей наркоминдела. ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу т. Литвинова и освободил его от обязанностей наркома" [429]. Эта телеграмма оставляла послов в недоумении, ибо в ней не говорилось, в чём состояли причины конфликта между Молотовым и Литвиновым и какие изменения в советской внешней политике могут произойти вслед за сменой руководства Народного комиссариата иностранных дел.
Для передачи дел Литвиновым была образована правительственная комиссия в составе Молотова, Берии, Маленкова и Деканозова, только что назначенного заместителем наркома иностранных дел. Комиссия провела беседы с большинством работников наркомата. Как вспоминал Гнедин, к началу работы комиссии Берия уже располагал "показаниями" на Литвинова, полученными от бывшего поверенного в делах СССР во Франции Гиршфельда, арестованного в ночь на 1 мая. 4 мая была арестована целая группа ближайших сотрудников Литвинова. Гнедин, работавший в то время заведующим отделом печати НКИД, 10 мая был арестован и подвергнут допросу с применением жесточайших и унизительных истязаний, который проводил сам Берия. Допросы, продолжавшиеся подряд несколько дней, ставили задачу добиться от Гнедина показаний об "антиправительственных настроениях" Литвинова, который, как заявляли следователи, "исходя из антисоветских намерений, провоцировал войну". Особая свирепость, проявленная по отношению к Гнедину, объяснялась тем, что ему предназначалась роль "главы всей антисоветской организации НКИД" после ареста Крестинского [430].
К этой "организации" был причислен и Михаил Кольцов, которому была устроена очная ставка с Гнединым. Вспоминая свои впечатления от очной ставки, Гнедин писал: "Известно, что это был мужественный и необыкновенно инициативный человек. Теперь передо мной был сломленный человек, готовый к безотказному подчинению". Кольцов заявил, что во время встречи на квартире Уманского, предшественника Гнедина на посту заведующего отделом печати НКИД, группа дипломатов и журналистов затеяла "антиправительственный заговор" и что среди присутствующих на этой встрече был, "кажется", и Гнедин [431]. Между тем Уманский оставался в то время советником посольства в США и в дальнейшем не был подвергнут репрессиям.
"Дело Литвинова", усиленно "разрабатывавшееся" в мае и июне, было прекращено лишь в октябре 1939 года. Выступая на партийном собрании работников Наркоминдела 23 июля, Молотов ограничил "вину" Литвинова тем, что он "не обеспечил проведение партийной линии, линии ЦК ВКП(б) в наркомате... В вопросе о подборе и воспитании кадров НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей и проявил непартийное отношение к новым людям, перешедшим в НКИД". В резолюции партсобрания указывалось: "Только с приходом нового руководства во главе с товарищем Молотовым в наркомате стал наводиться большевистский порядок. За этот короткий промежуток времени проделана большая работа по очищению НКИД от негодных, сомнительных и враждебных элементов" [432].
"Очищение" это выразилось в первую очередь в изгнании из наркомата евреев, о чём Молотов даже спустя несколько десятилетий вспоминал с особенным удовольствием. "В 1939 году, когда сняли Литвинова и я пришёл на иностранные дела,- рассказывал он Чуеву,- Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев". Слава богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно... [Сталин] считал, что на высокие посты надо допускать в основном русских, украинцев и белорусов" [433].
Это свидетельство Молотова представляет несомненный интерес, хотя он допустил в нём одну неточность: "абсолютное большинство" евреев, равно как и других сподвижников Литвинова, было изгнано из Наркоминдела и репрессировано уже в 1937-1938 годах. 3 января 1939 года Литвинов направил Сталину докладную записку, в которой говорилось: "До сих пор вакантны места полпредов в 9 столицах, а именно: в Вашингтоне, Токио, Варшаве, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште и Софии... В некоторых из перечисленных столиц не имеется полпредов уже свыше года. Оставление на продолжительные сроки поверенных в делах во главе посольств и миссий приобретает политическое значение и истолковывается как результат неудовлетворительных дипломатических отношений" [434].
Чистка, последовавшая за снятием Литвинова, довершила процесс устранения профессиональных и опытных дипломатов. К осени 1939 года жертвами репрессий стали 5 заместителей наркома иностранных дел, 48 полпредов, 30 заведующих отделами НКИД, 28 глав консульских представительств, 113 других руководящих работников НКИД. Чтобы лучше представить значение этих потерь, следует напомнить, что до второй мировой войны СССР имел дипломатические отношения лишь с 30 странами, а в составе Наркоминдела насчитывалось менее 500 кадровых дипломатов. В некоторых странах (Китае, Монголии, Финляндии, Латвии, Литве, Польше, Чехословакии) были отозваны и репрессированы почти все работники советских посольств [435].
"Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый культурный и опытный дипломат,- писал в "Открытом письме Сталину" Ф. Раскольников,- вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат народного комиссариата иностранных дел" [436].
В последние годы жизни Молотов в беседах с Чуевым оценивал ослабление роли профессиональных дипломатов и полное утверждение авторитарных методов в решении международных вопросов как едва ли не заслугу свою и Сталина. Говоря о дипломатах, он подчёркивал: "Всё в кулаке сжато у Сталина, у меня... Дипломатия у нас была неплохая. Но в ней решающую роль сыграл Сталин, а не какой-нибудь дипломат" [437].
Смена Сталиным и Молотовым всего дипломатического корпуса отличалась даже от действий Гитлера, после своего прихода к власти оставившего в германском МИДе и на посольских постах кадровый костяк, сформировавшийся ещё в годы Веймарской республики (начиная с министра иностранных дел Нейрата, сменённого Риббентропом лишь в феврале 1938 года).
Литвинов оставался без работы вплоть до конца 1941 года, когда он был назначен заместителем наркома иностранных дел и послом в США.
Литвиновский аппарат Наркоминдела был заменён случайными, выдвинутыми наугад людьми, многие из которых до этого не имели никакого отношения к дипломатической работе. Одним из таких выдвиженцев стал Громыко, работавший в 1939 году учёным секретарем Института экономики. Вспоминая о своей беседе с комиссией, подбиравшей новых сотрудников в наркомат, Громыко писал: "Трудно сейчас точно определить, что заставило членов комиссии остановить выбор на мне". В активе его, как он сам упоминает, была только "научно-пропагандистская деятельность" в среде инженерно-технических работников и выезды в командировки с лекциями "по пропаганде нашей внешней и внутренней политики". "Сыграло свою роль, очевидно, и то,- замечал Громыко,- что в аспирантуре я продвинулся вперёд в овладении английским языком, хотя знания, конечно, были ещё далеки от совершенства".
Беседа членов комиссии с Громыко ограничилась вопросом, какие книги на английском языке он читал. После того, как Громыко назвал несколько таких книг, он "почувствовал расположение комиссии", а спустя неделю его вызвали в ЦК, где объявили о переводе из института на должность заведующего американским отделом НКИД [438].
Значение отставки Литвинова не могли не понимать уцелевшие к тому времени советские дипломаты из числа старых большевиков. Об этом свидетельствуют воспоминания А. Бармина, бывшего временного поверенного в делах СССР в Греции, ставшего в 1937 г. невозвращенцем. В книге "One Who Survived" (Один из тех, кто выжил) [439] Бармин рассказывал, что сразу же после смещения Литвинова французское литературное агентство заказало ему по просьбе газеты "Пари суар" статью, комментирующую это событие. В статье, написанной 5 мая, Бармин оценивал увольнение Литвинова как предвестие советско-германского союза, к которому Сталин уже давно стремится. "Если до сих пор этот союз не был заключён,- писал он,- то только потому, что этого пока не хочет Гитлер. Тем не менее... личный представитель Сталина, грузин Канделаки, вёл переговоры с Гитлером вне рамок официальных межгосударственных отношений. Переговоры между тоталитарными государствами ведутся в обстановке глубочайшей секретности, и их результаты могут стать полной неожиданностью для всех". Бармин предупреждал и о том, что одним из результатов советско-германского союза может стать присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР как "награда за политику благожелательного нейтралитета по вопросу раздела Польши в ходе новой европейской войны".
Агентство направило эту статью в несколько стран Европы и Америки, но она была опубликована только в скандинавских и латиноамериканских странах. Ни одна из французских или английских газет не решилась её напечатать - настолько прогнозы Бармина казались в этих странах фантастическими либо неуместными для публикации в обстановке интенсивных переговоров между Францией и Англией, с одной стороны, и Советским Союзом - с другой. Представитель агентства, сообщая Бармину про отказ "Пари суар" от публикации статьи, сказал, что сотрудники этой газеты "считают, что мы оба спятили" [440].
Смысл отставки Литвинова был правильно понят в Берлине. Как писал Черчилль в книге "Вторая мировая война", "еврей Литвинов ушёл, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес "плутодемократий"" [441].
В отчёте полпреда СССР в Германии за 1939 год говорилось о большом внимании, уделённом немецкими газетами смене руководства Наркоминдела. Эта смена рассматривалась большинством газет "как конец женевской политики (т. е. борьбы в Лиге Наций за коллективную безопасность.- В. Р.) и политики союзов с западными капиталистическими державами, проводившейся якобы прежним наркомом" [442].
Советник посольства Германии в СССР Хильгер вспоминал, что через два дня после неожиданной отставки Литвинова он получил указание немедленно прибыть в Берлин. Здесь он был принят Гитлером, который задал ему вопрос о причинах, побудивших Сталина сместить Литвинова. Хильгер сказал: ""Сталин сделал это потому, что Литвинов стремился к соглашению с Англией и Францией, между тем как Сталин считал, что западные державы намерены заставить Россию в случае войны таскать для них каштаны из огня". Гитлер ничего не ответил, но взглядом дал понять Риббентропу, что мое объяснение внесло для него ясность. Затем он спросил, верю ли я в то, что Сталин при определённых условиях был бы готов установить взаимопонимание с Германией. Я почувствовал желание сделать Гитлеру резюме германо-советских отношений с 1933 г. и напомнить ему, как часто Советское правительство в первые годы его правления выражало желание сохранить прежние дружественные отношения с Германией. Однако я ограничился указанием на то, что 10 марта Сталин заявил: для конфликта между Германией и Советским Союзом никаких видимых причин нет... По просьбе Риббентропа мне пришлось дважды зачитать соответствующее место. Гитлер... потребовал, чтобы я доложил, "как в общем и целом обстоят дела в России"... Я обрисовал смысл и значение той борьбы за власть, которая шла между Сталиным и оппозиционными течениями, и рассказал, какой идеологический балласт Сталин выбросил за борт, когда ему стало ясно, что на базе одной лишь коммунистической доктрины здорового и способного противостоять всем государственного организма не создать. Имея в виду усилия Сталина заменить революционный энтузиазм новым советским патриотизмом, я упомянул об оживлении возвеличивания национальных героев, старых русских традиций... Гитлер весь подался вперёд и слушал внимательно..." [443]
По-видимому, известие о смене руководства Наркоминдела привело Гитлера к убеждению, что вслед за устранением ненавистного ему Литвинова должен наступить период личной дипломатии - переговоров между ним и Сталиным, в которых Молотов будет служить передаточным звеном. Для такой роли "ближайший соратник" Сталина подходил более, чем кто-либо другой.
XXXII
"Ближайший соратник"
О месте и роли Молотова среди сталинского окружения говорят данные, содержащиеся в дневнике посещений сталинского кабинета. В 1939 году Молотов посетил Сталина 274 раза и провёл в его кабинете 659,5 часов. По этим "показателям" ближе всего к Молотову стоял Ворошилов (181 раз и 509,5 часов). Каганович, Жданов, Микоян и Берия в этом году посещали Сталина примерно в 3 раза, а Андреев, Хрущёв и Калинин в 10 раз реже, чем Молотов [444].
Описывая обстановку в сталинском окружении предвоенных лет, Хрущёв подчёркивал, что "ближе всего к Сталину, в смысле принимаемых по тому или другому вопросу решений, стоял Молотов", который в то время производил "впечатление человека независимого, самостоятельно рассуждающего. Он имел свои суждения по тому или другому вопросу, высказывался и говорил Сталину, что думает. Было видно, что Сталину это не нравится, но Молотов всё-таки настаивал на своём. Это, я бы сказал, было исключением. Мы понимали причины независимого положения Молотова. Он был старейшим приятелем Сталина" [445].
Ещё более определённо о "самостоятельном" поведении Молотова говорил Жуков. В беседе с К. Симоновым он вспоминал: "Участвуя много раз при обсуждении ряда вопросов у Сталина в присутствии его ближайшего окружения, я имел возможность видеть... упорство, проявляемое в некоторых вопросах в особенности Молотовым; порой дело доходило до того, что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь, вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения" [446].
Представление о "независимом поведении" Молотова могло сложиться только на фоне беспрекословного и сервильного поведения остальных членов Политбюро. Сам Молотов, в беседах с Чуевым не раз подчёркивавший свою "независимость", смог привести только один пример собственной "инициативы", за которую, по его словам, Сталин "избил" его на пленуме ЦК спустя двенадцать лет. Эта "инициатива" была проявлена в 1940 году, когда он в беседе со Сталиным предложил поднять заготовительные цены на зерно, мотивируя это тяжёлыми условиями, в которых живут крестьяне. Молотов подчёркивал, что "это было с глазу на глаз, только вдвоём, на квартире. Я сказал и больше не поднимал вопроса". Тем не менее Сталин в 1952 году не только напомнил этот незначительный эпизод, но и представил дело таким образом, будто Молотов требовал созыва пленума ЦК для обсуждения своего предложения. "Я не мог требовать,- комментировал это обвинение престарелый Молотов,- какой там пленум ЦК, я лично ему сказал. А ему это, видно, запомнилось как мое колебание вправо. Он не обвинил прямо в правом уклоне, но говорит: "Вы рыковцы"... Ну, меня, как правого, и в Бюро [Президиума ЦК] не выбрали... Я вышел, покаялся, что это была моя ошибка, я признаю" [447].
В 1939 году до опалы, в которой Молотов оказался после войны, было ещё далеко. Молотов занимал два высших государственных поста: председателя Совета народных комиссаров и народного комиссара иностранных дел. Он лично вёл предварительные переговоры с Гитлером - Риббентропом (через Шуленбурга) и был единственным человеком, кроме Сталина, принимавшим участие в официальных переговорах с Риббентропом. Тем интереснее свидетельства о поведении Молотова и характеристика его личности, которые содержатся в воспоминаниях Хильгера. "В последние два года перед нападением Германии на СССР,- писал Хильгер,- я бесчисленное множество раз встречался с ним, и его облик глубоко запал мне в память. Хотя мне приходилось видеть его и одного, и в присутствии Сталина, у меня всегда складывалось впечатление, что он не проявлял никакой собственной инициативы и был счастлив играть роль послушного орудия в руках диктатора... Вероятно, обладай он большей гибкостью и умением реалистически оценить существовавшее в то время соотношение сил, он послужил бы интересам собственной страны лучше, нежели своим вошедшим в поговорку вечным "нет"... Поручив этому человеку на решающей фазе развития германо-русских отношений осуществление своих приказов в области внешней политики, Сталин мог быть уверен, что никто другой не проявит такой верности долгу и такого слепого повиновения, как именно Молотов. Он... изгнал из Комиссариата иностранных дел последних представителей интеллигенции, которые налагали свой отпечаток на это учреждение, и окружил себя почти исключительно великорусами, воспитанными так, чтобы беспрекословно воспринимать даже самые ошеломляющие повороты сталинской внешней политики" [448].
Молотов был удобен Сталину и потому, что он полностью усвоил присущий Сталину циничный геополитический подход к вопросам внешней политики. Об этом свидетельствует даже язык, которым он пользовался в беседе с Чуевым, рассказывая о политических решениях, принятых при его участии:
Чуев: Часто задают вопрос, почему с Грецией так получилось после войны - там ведь коммунисты были, партизаны...
Молотов: Это была договорённость (с Черчиллем.- В. Р.). Где надо, предел нужно поставить лишней жадности... Тогда бы мы с англичанами уже окончательно разругались бы... Мы же не можем всё захапать!.. Можно отхватить такие куски, что подавишься" [449].
Как мы увидим далее, во время переговоров с Шуленбургом Сталин иногда ставил Молотова в нелепое положение, вынуждая его буквально за несколько часов менять свою позицию. Имея в виду, очевидно, подобные случаи, Чуев однажды сказал Молотову:
- Мне кажется, иногда Сталин вынужден был подставлять вас под удар.
На это Молотов незамедлительно ответил:
- Бывало и такое. Он занимал главное место и должен был, так сказать, нащупать дело, чтобы двигать его дальше [450].
Казалось бы, Молотов уже в годы большого террора проявил такой сервилизм и готовность предугадывать все желания Сталина, что последний мог полностью доверять ему на следующей стадии осуществления своих коварных замыслов. Однако ставка в дипломатической игре 1939 года была столь велика, что Сталин решил повязать своего "ближайшего соратника" дополнительной покорностью. Плацдармом для этого явилась травля, открытая в недрах Политбюро по отношению к жене Молотова П. С. Жемчужиной.
На XVIII съезде ВКП(б) Жемчужина впервые была избрана кандидатом в члены ЦК. В то время она была единственной женщиной, входившей в состав Совнаркома. Однако во второй половине 1939 года Сталин начал против неё провокационную игру, используя свой излюбленный приём - выбивание из её арестованных сотрудников "признаний" в шпионаже. 10 августа, т. е. в самый разгар секретных переговоров Молотова с Шуленбургом (см. гл. XXXIII), Политбюро приняло следующее постановление: "Признать, что т. Жемчужина проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении тов. Жемчужины (так в тексте.- В. Р.) оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа. 2. Признать необходимым провести тщательную проверку всех материалов, касающихся т. Жемчужины. 3. Предрешить освобождение т. Жемчужины от поста наркома рыбной промышленности. Провести эту меру в порядке постепенности" [451].
Данное решение было сформулировано в чисто сталинском духе: зловеще и в то же время осторожно. Жемчужина обвинялась "лишь" в "невольном облегчении" шпионской деятельности людей из своего окружения, вслед за чем указывалось на необходимость дополнительной проверки поступивших на неё "материалов", т. е. "признаний" её бывших сотрудников. Такая "проверка" проводилась в период заключения важнейших советско-германских соглашений и завершилась 24 октября, когда было принято новое постановление Политбюро о Жемчужиной. В этом постановлении объявлялись клеветническими показания некоторых арестованных о причастности Жемчужиной к вредительской и шпионской деятельности и в то же время повторялись утверждения о её "неосмотрительности и неразборчивости в отношении своих связей". На этом основании подтверждалось решение об освобождении Жемчужиной от должности наркома, причём задача подыскания ей новой работы возлагалась не на председателя Совнаркома, а на трёх секретарей ЦК - Андреева, Маленкова и Жданова.
Спустя месяц было принято ещё одно постановление Политбюро о Жемчужиной, где вновь фиксировалось решение об освобождении её от поста наркома (только после этого данное решение было оформлено Указом Президиума Верховного Совета СССР и официально объявлено) и предписывалось назначить её начальником главного управления текстильно-галантерейной промышленности Наркомлегпрома РСФСР [452], что означало существенное понижение в должности. Во всяком случае, Молотов на протяжении нескольких месяцев не мог не находиться в состоянии крайнего нервного напряжения в связи с нерешённостью судьбы своей жены, которая зависела от показаний, добываемых в застенках НКВД.
Мудрено ли, что при решении поистине судьбоносных внешнеполитических вопросов Молотов проявлял угодничество по отношению к любым волевым импровизациям Сталина.
XXXIII
Переговоры - явные и тайные [453]
На протяжении апреля - августа 1939 года Сталин, используя благоприятную для него международную политическую конъюнктуру, вёл непрерывную двойную игру с лидерами Англии и Франции, с одной стороны, и с Гитлером - с другой.
Уже в работах первой половины 1939 года Троцкий подчёркивал, что "сложный и капризный флирт с западными демократиями" представляет лишь одну сторону двойственной политики Сталина. "Основная линия политики: соглашение с Гитлером и Микадо. Дополнительная линия политики - застраховать себя при помощи соглашения с демократиями... Москва тянет, не доводит дело до конца, не заключает соглашения и в то же время не прерывает переговоров. Словом, Москва стремится показать, что вопреки французской пословице, дверь может быть и открыта и закрыта" [454].
Этот важнейший аспект сталинской внешней политики был замечен Гитлером, который с весны 1939 года проявлял особое нетерпение в подготовке к нападению на Польшу, для чего ему было необходимо обеспечить нейтралитет Советского Союза.
В начале апреля командование Вермахта завершило разработку операции "Вайс". Соответствующая директива, утверждённая Гитлером 11 апреля, предписывала "уничтожить польские вооружённые силы внезапным нападением", а это нападение произвести не позднее 1 сентября.
Уже в мае Сталин располагал достоверной информацией о плане "Вайс" [455], что, по-видимому, повлияло на его выбор союза с агрессором.
Существенным сигналом для Сталина могло явиться и выступление Гитлера 28 апреля в рейхстаге, где фюрер заявил о денонсации англо-германского соглашения 1935 года, предусматривавшего ограничение немецких военно-морских сил, и о расторжении германо-польского пакта о ненападении 1934 года. На протяжении всей этой двухчасовой и весьма агрессивной речи Гитлер воздержался от нападок на Советский Союз и вообще не сказал о нём ни слова.
Можно полагать, что эти действия Гитлера были связаны с первыми зондажными усилиями советской дипломатии, направленными на советско-германское сближение. 17 апреля, т. е. в тот день, когда Англии и Франции были переданы советские предложения о заключении трёхстороннего пакта, посол Мерекалов впервые после своего назначения на этот пост посетил статс-секретаря германского МИДа Вейцзекера для обсуждения вопроса о выполнении на заводах фирмы "Шкода" в аннексированной немцами Чехии ранее заключённых контрактов о поставке Советскому Союзу военного оборудования. Когда Вейцзекер заявил о неблагоприятной атмосфере для решения этого вопроса, Мерекалов воспользовался этими словами, чтобы перейти к чисто политическим вопросам, и прямо спросил Вейцзекера, что́ тот думает о будущем советско-германских отношений. Вейцзекер ответил, что "мы всегда искали взаимовыгодных торговых отношений с Россией", после чего Мерекалов сделал многозначительное заявление: "Идеологические различия во взглядах вовсе не повлияли на русско-итальянские отношения, и они не должны оказаться препятствием в отношении Германии... У России нет причин не поддерживать с Германией нормальных отношений. А из нормальных эти отношения могут становиться лучше и лучше" [456]. То был первый призыв к "деидеологизации" советско-германских отношений.
Следующие демарши были сделаны временным поверенным в делах СССР в Германии Астаховым (Мерекалов был в конце апреля отозван из Германии, и СССР до сентября 1939 года не имел посла в Берлине). 5 мая на встрече с Астаховым Шнурре сообщил, что германское правительство согласилось разрешить выполнение советских военных заказов на заводах "Шкода". Это был шаг, свидетельствующий о лояльности германских властей по отношению к Советскому Союзу. Поблагодарив Шнурре за это заявление, Астахов перевёл разговор на другую тему, осторожно пытаясь узнать, не вызовет ли отставка Литвинова изменения в позиции Германии по отношению к СССР. Представляя спустя несколько дней нового представителя агентства ТАСС Филиппова чиновнику германского МИДа, Астахов заявил: "Он счастлив, что господин Филиппов сможет начать работу в новых условиях, которые полностью отличаются от прежних (под этим Астахов, очевидно, имел в виду изменение тона немецкой прессы по отношению к СССР.- В. Р.)" [457].
По-видимому, к тому времени Гитлер всё больше утверждался в мысли о необходимости нацелить свою стратегию на противоборство с Англией и Францией, заручившись благожелательным нейтралитетом со стороны Советского Союза. В конце апреля он заявил Риббентропу, что "за беспощадным очищением Востока (Польши.- В. Р.) последует "западный этап", который закончится поражением Франции и Англии, достигаемым политическим или военным путём. Лишь после этого станет возможным великое и решающее столкновение с Советским Союзом и будет осуществим разгром Советов" [458].
6-7 мая состоялись переговоры Риббентропа с министром иностранных дел Италии Чиано. В официальном сообщении о переговорах говорилось, что министры "решили тесную сплочённость обоих народов закрепить в виде широкого политического и военного пакта" [459].
Очевидно, это сообщение побудило Сталина дать Гитлеру ещё один сигнал о своём намерении открыть новый этап в советско-германских отношениях. Таким сигналом стала передовая статья "Известий" под названием "К международному положению", написанная Сталиным.
Авторство этой статьи вплоть до нашего времени оставалось неизвестным. В последние годы жизни Сталина она была включена в макет 14 тома его собрания сочинений [460]. Работа над этим томом продолжалась и после смерти Сталина - вплоть до XX съезда КПСС, после которого издание сталинского собрания сочинений было прекращено. По-видимому, на последних этапах работы над томом в кремлёвских верхах пришли к выводу, что обнародование авторства этой давно забытой статьи может вновь приковать внимание западной историографии к неблагоприятным страницам предвоенной внешней политики СССР. Этим, на мой взгляд, объясняется исключение статьи из макета 14 тома в конце 1955 года. В находящейся в бывшем Центральном партийном архиве папке с неопубликованными работами Сталина, первоначально предназначавшимися к публикации в данном томе, эта статья отнесена к тем, относительно которых наложена резолюция: "По указанию тов. Поспелова (в то время - секретарь ЦК КПСС.- В. Р.) в 14 том не включать. 6.Х.55 г." [461].
В статье "К международному положению", опубликованной 11 мая, т. е. через несколько дней после отставки Литвинова, указывалось, что за последние недели произошли политические события, в корне ухудшившие положение в Европе: аннулирование Германией договоров с Англией и Польшей и заключение военно-политического союза между Германией и Италией. Эти события, направленные, как утверждалось в статье, своим остриём против Англии и Франции, побудили демократические государства к усилению поисков "путей и средств, необходимых для того, чтобы создать единый фронт мира против развёртывающейся агрессии". На этой почве возникли переговоры между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР - с другой стороны.
Казалось бы, такая постановка вопроса должна означать прежде всего критику политики Германии и выражение готовности Советского правительства к скорейшему заключению тройственного соглашения о совместном отпоре агрессии. Однако вторая часть статьи была выражена в совершенно ином духе. В ней делался акцент на том, что "оборонительная и миролюбивая позиция СССР, основанная к тому же на принципе взаимности и равных обязанностей, не встретила сочувствия со стороны Англии и Франции... Там где нет взаимности, нет возможности наладить настоящее сотрудничество".
В статье содержалось утверждение, что Советский Союз не имеет пактов взаимопомощи с Англией и Францией. Между тем франко-советский договор о взаимной помощи, заключённый в 1935 году, к тому времени сохранял своё действие. Когда сотрудник НКИД Рощин обратил внимание Молотова на эту очевидную неувязку, Молотов воспринял данное замечание с явным недовольством [462].
В день выхода статьи временный поверенный в делах Франции Пайяр посетил Молотова и выразил ему недоумение по поводу этой фразы "Известий". В ответ Молотов заявил, что данная фраза "является формально неточной". Когда же Пайяр спросил, отражает ли статья "Известий" мнение советского правительства, Молотов стал фарисействовать, утверждая, что в ней выражено "мнение газеты... Прежде "Известия" являлись органом ЦИК СССР, теперь же в заголовке указано, что это орган Советов депутатов трудящихся, которые являются местными органами... тем самым "Известия" нельзя считать официозом" [463].
В Берлине статья "К международному положению" в совокупности с известием об отставке Литвинова была воспринята как приглашение к "сближению" СССР и Германии, на что последовала незамедлительная реакция нацистских верхов. 12 мая Астахов докладывал в Москву, что "немцы стремятся создать впечатление о наступающем или даже уже наступившем улучшении германо-советских отношений... Можно пока констатировать как несомненный факт лишь одно - это заметное изменение тона германской прессы в отношении нас. Исчезла грубая ругань, советские деятели называются их настоящими именами и по официальным должностям без оскорбительных эпитетов" [464]. 15 мая глава восточноевропейского отдела германского МИДа Шнурре, затрагивая в беседе с Астаховым тему улучшения советско-германских отношений, заверял об отсутствии у Германии каких бы то ни было агрессивных намерений в отношении СССР и спрашивал, что нужно сделать для того, чтобы рассеять недоверие советского правительства к Германии [465]. В ответ на это Астахов, согласно записи Шнурре, "стал подробно объяснять, что между Германией и Советской Россией нет конфликтов во внешней политике и, следовательно, нет оснований для враждебности между обеими странами. Правда, в Советском Союзе есть чёткое ощущение угрозы со стороны Германии. Несомненно, это ощущение угрозы и чувство недоверия Москвы можно было бы устранить". На вопрос Шнурре о ходе англо-советских переговоров, Астахов заявил, что "при теперешних обстоятельствах вряд ли будут достигнуты те результаты, которых так добивается Англия" [466].
20 мая Молотов впервые в своём новом качестве наркома иностранных дел имел длительную беседу с Шуленбургом. В ответ на предложение германского посла ускорить заключение торгово-кредитного соглашения, он заявил, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. "На вопрос Шуленбурга о том, что следует понимать под политической базой,- писал Молотов в отчёте о беседе, направленном Сталину,- я ответил, что об этом надо подумать и нам и германскому правительству... Посол весьма стремился получить более конкретные разъяснения о том, какая именно политическая база имеется в виду в моём заявлении, но от конкретизации этого вопроса я уклонился" [467].
Шуленбург, немало озадаченный этой фразой Молотова, сообщил в германский МИД, что все его "настоятельные попытки заставить господина Молотова высказать свои пожелания более определённо и конкретно, остались тщетными. Как видно, господин Молотов решил сказать ровно столько, сколько он сказал и ни слова больше. Он известен своим упрямством". Получив это сообщение, Вейцзекер на следующий день отправил Шуленбургу телеграмму: "На основании нынешних результатов Ваших обсуждений с Молотовым мы теперь должны твёрдо стоять на своём и выжидать, не собираются ли русские заговорить более открыто" [468].
Загадочная фраза Молотова на протяжении нескольких недель была предметом размышлений Шуленбурга и деятелей германского МИДа. Это нашло отражение в дипломатической переписке между немецким посольством и берлинскими дипломатами. 22 мая Шуленбург в очередном послании в МИД писал, что слова Молотова могут свидетельствовать о том, что он "желал бы получить от нас более обширные предложения политического характера" [469]. В ответ на это Вейцзекер телеграфировал Шуленбургу, что ради предотвращения союза между Англией и СССР "даже сегодня можно найти довольно широкий круг вопросов для переговоров, в которые мы могли бы включиться, выбрав более верный тон и таким путём внести раздор и затруднения (в отношениях между Советским Союзом и Англией.- В. Р.)" [470].
30 мая Астахов вновь посетил Вейцзекера - на этот раз для обсуждения вопроса о продлении аккредитации торгового представительства СССР в Праге (уже сама по себе соответствующая просьба советского правительства свидетельствовала, что оно признает де факто захват Германией Чехословакии). Вейцзекер заявил, что для Германии непросто согласиться на эту просьбу, поскольку "Москва, может быть, уже поддалась соблазнам Лондона"; поэтому данный сравнительно частный вопрос передан на рассмотрение самого Гитлера. Вслед за этим сообщением Вейцзекер перенёс разговор на политическую тему, напомнив слова Мерекалова о возможности нормализации и даже улучшения советско-германских отношений. Указав на то, что на этом пути "действительно, лежит груда камней", Вейцзекер заявил, что к ухудшению отношений между Германией и СССР, в частности, "приложил руку" польский министр иностранных дел Бек. В этой связи Вейцзекер сослался на кампанию по поводу "Великой Украины" как на пример лояльной политики Германии по отношению к СССР, сказав, что "интерпретация Беком немецкой политики по отношению к Украине оказалась опровергнутой поведением Германии в случае с Прикарпатской Украиной" [471].
В тот же день Вейцзекер отправил Шуленбургу две телеграммы, в которых излагал содержание своей беседы с Астаховым и заявлял, что политический аспект этой беседы был вызван тем, что "в противоположность ранее запланированной политике мы решили сейчас вступить в окончательные переговоры с Советским Союзом" [472].
В телеграмме Вейцзекеру от 5 июня Шуленбург писал, что, ещё раз продумав свою беседу с Молотовым 20 мая, он пришёл к такому выводу: "На самом деле, фактически господин Молотов почти сделал приглашение к политической дискуссии. Наше предложение о том, чтобы вести только экономические переговоры, показалось ему недостаточным... Для меня представляется ясным, что дверь не была захлопнута перед нами и что путь открыт для дальнейших переговоров" [473].
Видимо, даже уклончивого заявления Молотова было достаточно, чтобы в Берлине пришли к выводу о возможности отрыва Советского Союза от блока с Англией и Францией. Об этом свидетельствует речь Гитлера 23 мая на совещании с военачальниками, где он изложил свою "принципиальную установку": "Столкновение с Польшей, начиная с нападения на неё, может увенчаться успехом только в том случае, если Запад будет исключён из игры. Если это невозможно, то тогда лучше напасть на Запад и одновременно покончить с Польшей" [474].
Это заявление было сделано на следующий день после подписания Риббентропом и Чиано "Пакта о союзе и дружбе между Италией и Германией", получившего в западной прессе название "Стальной пакт" или "Ось Берлин-Рим". Это был открытый военный союз, участники которого брали на себя обязательство помогать друг другу "всеми своими военными силами на суше, море и в воздухе" в случае, если одна из сторон "будет вовлечена в военные действия с третьей державой" [475]. Этот новый шаг, ускорявший наступление мировой войны, требовал быстрого решения вопроса о позиции, которую займёт в предстоящих событиях СССР.
26 мая Риббентроп подготовил проект указаний Шуленбургу, излагавший линию на "оздоровление и нормализацию германо-советских отношений", которую послу следовало обсудить с Молотовым. Шуленбург должен был заявить, что "при решении германо-польского вопроса - в какой бы форме это ни произошло - мы учтём русские интересы, насколько это возможно". Однако Гитлер в данный момент счёл, что проект Риббентропа, впервые ставивший вопрос об улучшении советско-германских отношений в связь с удовлетворением "русских интересов" в Польше, идёт слишком далеко, и приказал задержать его [476].
Тем временем в Москве проходили переговоры Молотова с послами Англии и Франции, которые 27 мая представили новый вариант проекта трёхстороннего соглашения, в котором более детально оговаривалась взаимность обязательств сторон. Однако Молотов, не утруждая себя внимательным изучением этого документа, заговорил с послами грубым и надменным языком. Он заявил, что "англо-французские предложения наводят на мысль, что правительства Англии и Франции не столько интересуются самим пактом, сколько разговорами о нём. Возможно, что эти разговоры и нужны Англии и Франции для каких-то целей. Советскому правительству эти цели неизвестны... Участвовать только в разговорах о пакте, целей которых СССР не знает, Советское правительство не намерено... Если правительства Франции и Англии видят в таких разговорах какой-либо интерес для себя, то они могут вести их с другими партнёрами" [477].
Такой наглый тон не предвещал ничего благоприятного для дальнейших переговоров. Не слишком обнадёживающим было и первое публичное выступление Молотова в качестве наркома иностранных дел - доклад о международном положении и внешней политике СССР на сессии Верховного Совета 31 мая. В этом докладе Молотов, с одной стороны, подчёркивал, что "наши задачи в современной международной политике... идут по линии интересов других неагрессивных стран. Они заключаются в том, чтобы остановить дальнейшее развитие агрессии и для этого создать надёжный и эффективный оборонительный фронт неагрессивных держав". С другой стороны, как бы протягивая руку Гитлеру и Муссолини, Молотов утверждал: "Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия".
В своём докладе Молотов обвинил Англию и Францию в нарушении "принципа взаимности и равных обязанностей" на том основании, что эти страны не хотят распространять свои гарантии на Эстонию, Латвию и Финляндию, если последние "могут оказаться не в силах отстоять свой нейтралитет в случае нападения агрессоров" [478].
В западной печати доклад Молотова вызвал разноречивые отклики. Английские и французские газеты отмечали, что этот доклад порождает разочарование. В то время как в Лондоне и Париже ждали, что Молотов возвестит о заключении в скором времени тройственного военного союза, он сделал основной упор на разногласиях в позициях сторон. Английская "Манчестер гардиан" писала, что "западные государства всё более и более приближались к русской точке зрения, тогда как русские со своей стороны мало делали для того, чтобы пойти навстречу западным державам". Особое недоумение и тревогу на Западе вызывало то обстоятельство, что советская сторона требовала вступления трёх стран (СССР, Англии и Франции) в войну, даже если Прибалтийские страны откажутся обратиться с просьбой о помощи к Советскому Союзу. В отклике французской газеты "Бюлтен котидьен" указывалось, что гарантии Прибалтийским государствам "могли бы стать по сути дела простым разрешением на вступление советских войск в Прибалтику" [479].
Иной характер носили отклики на доклад в фашистских и полуфашистских странах. Болгарская реакционная печать с удовлетворением отмечала, что "в последнее время Россия - это государство, которого ищут и которое ставит свои условия... Россия молчала, но стоило ей только чихнуть, и это почувствовал весь мир" [480]. Итальянский официоз "Джорнале Италия", усматривая в речи Молотова недоброжелательное отношение к демократическим державам, писал: "Какова бы ни была политика альянса западных держав с Советской Россией, она никогда не будет базироваться на внутреннем родстве интересов. И этого англичанам не изменить, сколько бы они с шапкой в руках ни стояли в прихожей у Молотова" [481].
После доклада Молотова советская печать продолжала нагнетать истерию вокруг вопроса о гарантиях Прибалтийским государствам [482]. Поскольку сами эти государства отказывались от гарантий со стороны СССР, советское руководство выдвинуло формулу "косвенной агрессии", допускавшую весьма расширительное толкование. Эта формула предполагала вступление советских войск на территорию сопредельного государства в случае, если эта территория будет использована агрессором как плацдарм для вторжения в Советский Союз "при попустительстве или бессилии правительства данного государства". Ещё более двусмысленным было выдвинутое на переговорах предложение Молотова, чтобы понятие "косвенная агрессия" охватывало "случаи внутренних переворотов или политических перемен, выгодных агрессору" [483]. Таким образом, советское руководство требовало себе права на непрошеное вмешательство в судьбу суверенных государств в тех случаях, когда оно истолкует деятельность тамошних правительств как "выгодную" агрессору.
После того, как 1 июля английское и французское правительства дали согласие распространить гарантии трёх держав на Прибалтийские государства, советская сторона стала ещё упорней настаивать на выполнении второго пункта, вызывавшего затруднения на переговорах: получении согласия Польши на вступление советских войск на её территорию в случае войны, развязанной Германией.
В начале "молотовского" этапа советской дипломатии продолжались начатые Литвиновым непосредственные переговоры с Польшей по этому вопросу. 8 мая польский посол в беседе с Молотовым заявил, что Польша не решается вступить в соглашение о коллективной безопасности, потому что не хочет делать таких шагов, которые могли бы быть истолкованы как провоцирование ею агрессии со стороны Германии [484]. 10 мая заместитель наркома иностранных дел Потёмкин посетил Варшаву, где встретился с польским министром иностранных дел Беком. "Путём подробного анализа соотношения сил в Европе и возможностей эффективной франко-английской помощи Польше,- сообщал Потёмкин об этой встрече,- я привёл Бека к прямому признанию, что без поддержки СССР полякам себя не отстоять... Я подчеркнул, что СССР не отказал бы в помощи Польше, если бы она того пожелала" [485]. Бек со своей стороны "констатировал необходимость для Польши опереться на СССР в случае нападения на неё Германии". 11 мая Молотов принял посла Польши и пригрозил ему, что Польша может согласиться на советские условия "слишком поздно" [486].
Это были последние попытки советской дипломатии напрямую договориться с Польшей. В дальнейшем советская сторона выбрала путь давления на Англию и Францию с тем, чтобы они склонили Польшу к согласию на советское предложение.
Тем временем Англия и Франция продолжали искать пути к скорейшему заключению трёхстороннего союза. К этому их подталкивали сообщения о том, что германскими военными кругами решительно отвергается перспектива войны на два фронта. 1 июня французский посол в Германии Кулондр сообщил своему министру иностранных дел, что Гитлер "рискнёт начать войну, если ему не надо будет сражаться с Россией. Если же он будет знать, что ему придётся воевать также с Россией, он отступит, чтобы не подвергать гибели страну, партию и себя" [487].
За соглашение с СССР всё активнее выступала общественность Англии и Франции, о чём свидетельствовали опросы общественного мнения в этих странах. Заключения эффективного договора о взаимопомощи с Советским Союзом требовали такие видные английские политические деятели, как Черчилль, Иден, Ллойд-Джордж, лидеры лейбористской партии и др.
С аналогичными пожеланиями выступал и Рузвельт, который в мае 1939 года в беседе с Бенешем заявил, что аннексией чешских земель Гитлер "проглотил динамит", восстановив против себя честных людей во всём мире, и выразил надежду, что народы Англии и Франции заставят Чемберлена и Даладье заключить соглашение с СССР [488].
8 мая Сидс передал Молотову новое предложение Великобритании и сообщил о мнении министра иностранных дел Галифакса, согласно которому между данным предложением и предложениями советского правительства существует не принципиальная, а чисто формальная разница [489]. Уточнению формулировок будущего договора были посвящены дальнейшие встречи Молотова с английским и французским послами, к которым подключился прибывший в Москву для участия в этих переговорах директор центрально-европейского департамента английского МИДа Стрэнг. С 15 июня по 2 августа было проведено около двадцати таких встреч, что само по себе должно было свидетельствовать о заинтересованности советского правительства в заключении англо-франко-советского соглашения.
Ход трёхсторонних переговоров был омрачён появившейся 29 июня в "Правде" статьёй под многозначительным названием "Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР". В этой статье, скромно подписанной: "депутат Верховного Совета СССР А. Жданов", сталинский клеврет писал, что хочет высказать своё "личное мнение" по поводу затяжки трёхсторонних переговоров, "хотя мои друзья и не согласны с ним. Они продолжают считать, что английское и французское правительства, начиная переговоры с СССР о пакте взаимопомощи, имели серьёзное намерение создать мощный барьер против агрессии в Европе. Я думаю и попытаюсь доказать фактами, что английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР". Эти высказывания содержали элементы блефа - стремление доказать, что в советском руководстве могут быть и действительно имеются серьёзные разногласия и даже попытки давления на Сталина по коренным внешнеполитическим вопросам. Как известно, к подобному блефу прибегал во время войны сам Сталин, уверяя Черчилля и Рузвельта, что на выдвижение экстремальных требований к союзникам его всякий раз упорно толкают другие члены Политбюро - и сталинские партнёры охотно попадались на эту удочку.
В неуважительном и даже враждебном тоне по отношению к партнёрам Советского Союза на переговорах Жданов утверждал, что "англичане и французы хотят... такого договора, в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств. Но ни одна уважающая себя страна на такой договор не пойдёт, если не хочет быть игрушкой в руках людей, любящих загребать жар чужими руками" [490]. Вторая часть этой тирады представляла собой перефразировку высказывания Сталина на XVIII съезде ВКП(б). Первая часть, несомненно, также принадлежала Сталину, о чём свидетельствует почти буквальное её повторение Сталиным в беседе с Димитровым 7 сентября 1939 года: "Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и притом за это ничего не платить" [491].
Статья заканчивалась злобным и угрожающим пассажем, выражающим недоверие к правительствам Англии и Франции: "Мне кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а лишь только разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами. Ближайшие дни должны показать: так это или не так" [492].
Статья Жданова была задумана как средство давления на Лондон и Париж и как новое приглашение Германии к сближению и сговору. Именно так она была воспринята и в столицах демократических стран, и в Берлине, где к тому времени всё более чётко определялась линия на переориентацию внешней политики в сторону сближения с СССР. Как сообщил 19 июня немецкому журналисту советник бюро министра иностранных дел Германии Клейст, "в течение последних недель Гитлер обстоятельно занимался Советским Союзом и заявил Риббентропу, что после решения польского вопроса необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый раппальский этап и что необходимо будет с Москвой проводить определённое время политику равновесия и экономического сотрудничества" [493].
Возможно, к этому выводу Гитлера подвело сообщение о новой зондажной акции советской дипломатии - неофициальной беседе Астахова 14 июня с советником болгарского посольства Драгановым, о которой последний на следующий день "конфиденциально" сообщил в германский МИД. В этой беседе Астахов сказал, что в настоящее время советское правительство "колеблется между тремя возможностями, а именно: заключением пакта с Англией, дальнейшим оттягиванием переговоров о пакте и сближением с Германией. Эта последняя возможность, на которую идеологические соображения не должны будут оказывать влияния, наиболее близка к тому, чего желает Советский Союз... Если бы Германия заявила, что она не нападёт на Советский Союз или что она заключит с ним пакт о ненападении, то Советский Союз, может быть, воздержался бы от заключения соглашения с Англией" [494].
28 июня состоялась очередная встреча Шуленбурга с Молотовым, который, как сообщал в Берлин Шуленбург, "с удовлетворением" воспринял заявление немецкого посла о том, что германское правительство желает, чтобы Германия и СССР "избегали бы всего, что может привести к дальнейшему ухудшению отношений и делали бы всё, чтобы привести к их укреплению". "У меня создалось впечатление,- добавлял к этому Шуленбург,- что советское правительство крайне заинтересовано в том, чтобы уяснить нашу политическую позицию и поддерживать контакты с нами" [495].
После этого в советских переговорах наступила пауза - в связи с приказом Гитлера приостановить дипломатическую активность в Москве, поскольку советская сторона не даёт ясного ответа на немецкие предложения [496]. Эта пауза продолжалась вплоть до конца июля, когда Гитлер решил, по словам Хильгера, "взять в свои руки инициативу установления взаимопонимания с русскими" [497]. К такому решению фюрера побудило, видимо, сообщение о том, что правительства Англии и Франции направляют в Москву военные миссии для переговоров о заключении военной конвенции. Предложение об этом, переданное 23 июля английскому и французскому послам, Молотов дополнил обнадёживающим заявлением о том, что основные положения договора о взаимной помощи можно считать согласованными, а разногласия по ещё не решённым вопросам носят второстепенный характер [498]. Таким образом, создавалось впечатление, что переговоры о заключении военной конвенции могут быть проведены быстро и успешно.
Характерно, однако, что за два дня до публикации сообщения о встрече Молотова с английским и французским послами [499] в советских газетах было опубликовано сообщение о возобновлении советско-германских переговоров о торговле и кредите [500]. Это сообщение отражало новые инициативы советской стороны в области улучшения отношений с Германией. 18 и 22 июля заместитель советского торгпреда Бабарин (Советский Союз не имел в то время не только полпреда, но и торгпреда в Берлине) встречался со Шнурре. На этих встречах он заявил, что Советский Союз готов пойти навстречу Германии в разрешении спорных вопросов, касающихся заключения торгово-кредитного соглашения, и что он, Бабарин, уполномочен советским правительством вести дальнейшие переговоры и подписать это соглашение [501].
Эти шаги были восприняты в Берлине как приглашение не только к экономическим, но и к политическим переговорам. Поэтому германская сторона решила незамедлительно проявить ответную инициативу. 24 июля Шнурре пригласил к себе Астахова, в беседе с которым выдвинул программу улучшения советско-германских отношений, состоящую из трёх этапов. На первом этапе предлагалось благополучное завершение торгово-кредитных переговоров, на втором - "нормализация отношений по линии прессы, культурных связей", на третьем - "политическое сближение" [502].
26 июля Шнурре в соответствии с инструкциями, полученными от Риббентропа, пригласил Астахова и Бабарина на новую беседу. Согласно отчёту Шнурре об этой беседе, его партнёры "начали разговор о политических и экономических проблемах, которые интересуют нас, в очень живой и заинтересованной манере, так что оказалось возможным провести неофициальное и подробное обсуждение всех тем, упомянутых министром иностранных дел Рейха". В ходе беседы Шнурре подчеркнул, что за последнее время "политика Германии на Востоке приняла совершенно другое направление. С нашей стороны не могло быть и речи о том, чтобы угрожать Советскому Союзу; наши цели направлены в совершенно другую сторону... Политика Германии направлена против Англии. Это является решающим фактором" [503]. В отчёте Астахова о беседе эта мысль Шнурре передана следующим образом: ""Майн Кампф" (книга, в которой излагались агрессивные замыслы Гитлера по отношению к Советскому Союзу.- В. Р.) была написана 16 лет тому назад в совершенно других условиях. Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас - Англия" [504].
Шнурре уточнил предложение о "трёх этапах" советско-германского сближения. Он заявил, что третий этап должен будет выразиться в установлении хороших политических отношений. Это может найти отражение в "новой договорённости, которая бы учитывала жизненные политические интересы обеих сторон". Данный этап Шнурре назвал вполне достижимым, поскольку "во всей зоне от Балтийского моря до Чёрного моря и до Дальнего Востока не существует между обеими странами спорных проблем во внешней политике, которые исключали бы возможность таких отношений". К этой формуле, которая на дальнейших переговорах была неоднократно повторена немецкими дипломатами, в том числе Риббентропом, Шнурре добавил "идеологический" аргумент, указав на "одну общую вещь", которая, по его мнению, присутствует, "несмотря на всю разницу в мировоззрении, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: это оппозиция к капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капитализмом Запада. Следовательно, нам показалось бы довольно парадоксальным, если бы Советский Союз как социалистическое государство был бы на стороне западных демократий" [505]. В изложении Астахова это высказывание Шнурре выглядит следующим образом: сближение СССР с Германией и Италией возможно потому, что "Германия и Италия, хотя и боролись с коммунизмом, но настроены антикапиталистически, стремясь всячески ограничить влияние крупных концернов и фирм, поставив их на службу интересам народа, общества". Чтобы лишний раз подчеркнуть отсутствие идеологических препятствий к сближению СССР и Германии, Шнурре заявил, что германское руководство намеревается пригласить советских представителей присутствовать на предстоящем съезде национал-социалистической партии [506]. Это был шаг беспрецедентный в советско-германских отношениях.
Отдав дань политической демагогии, Шнурре прямо указал на то, что "далеко идущему компромиссу взаимных интересов с должным учётом жизненно важных проблем России" неминуемо воспрепятствует подписание Советским Союзом договора с Англией. "Только по этой причине у меня есть возражения в отношении его [советского правительства] точки зрения, что темпы достижения возможного понимания между Германией и Советским Союзом должны быть неторопливыми. Сейчас подходящий момент, а не тогда, когда будет заключён пакт с Англией. Это должно быть учтено в Москве".
Далее Шнурре перешёл к наиболее важной части беседы - рассуждениям о "выгодах", которые получит Советский Союз в результате переориентации своей внешней политики на Германию. "Что Англия может предложить России? В лучшем случае участие в европейской войне и враждебность Германии, но без всякого желанного завершения для России. Что можем предложить мы, с другой стороны? Нейтралитет и то, чтобы остаться в стороне от возможного европейского конфликта и, если Москва пожелает, немецко-русское соглашение относительно общих интересов, которое, как и в прошлые времена, приведёт к выгоде для обеих сторон" [507]. Таким образом, Кремлю был дан первый сигнал о том, что Германия, собираясь начать крупномасштабную войну, заинтересована в том, чтобы Советский Союз оставался от этой войны в стороне.
Судя по записи Астахова, Шнурре подчеркнул, что он излагает позицию Риббентропа, который в свою очередь "в точности знает мысли фюрера". Эта позиция, по словам Шнурре, включала готовность "договориться по любым вопросам, дать любые гарантии. Мы не представляем себе, чтобы СССР было выгодно стать на сторону Англии и Польши, в то время как есть полная возможность договориться с нами. Если у Советского правительства есть желание серьёзно говорить на эту тему, то подобное заявление Вы сможете услышать не только от меня, а от гораздо более высокопоставленных лиц". Наконец, Шнурре заявил, что "если бы дело дошло до серьёзных разговоров", германское правительство пошло бы целиком навстречу Советскому Союзу в вопросах, касающихся Прибалтики и Румынии; "ещё легче было бы договориться относительно Польши" [508].
Астахов, в свою очередь, развил поднятую Шнурре геополитическую тему, выразив уверенность в том, что "Данциг будет тем или иным путём возвращён рейху" и что вопрос о "коридоре" также будет разрешён в пользу рейха [509].
В письме заместителю наркома иностранных дел Потёмкину, посланном 27 июля, Астахов сообщил, что Шнурре "всячески пытается уговорить нас пойти на обмен мнениями по общим вопросам советско-германского сближения. При этом он ссылается на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которую будто бы разделяет и Гитлер. Как Вы помните, примерно то же, но в более осторожной и сдержанной форме, мне говорили Вейцзекер и Шуленбург". К этому Астахов прибавлял, что "стремление немцев улучшить отношения с нами носит достаточно упорный характер и подтверждается полным прекращением газетной и прочей кампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам" [510].
В первом отклике Молотова на сообщение Астахова, посланном в Берлин 28 июля, одобрялась известная осторожность поведения временного поверенного в делах СССР во время беседы со Шнурре. Однако на следующий день была послана новая телеграмма Молотова Астахову, свидетельствующая о том, что Сталин, познакомившись с сообщением о переговорах со Шнурре, приказал усилить дипломатическую активность в Берлине. "Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР,- говорилось в этой телеграмме,- то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение... Всякое улучшение политических отношений между двумя странами мы, конечно, приветствовали бы" [511].
Тем временем произошли определённые сдвиги в переговорах Советского Союза с Францией и Англией. В конце июля был утверждён состав военных миссий Англии и Франции, направляемых для переговоров в Москву. Главой английской делегации был назначен адмирал Дракс, главой французской - генерал Думенк. Осведомлённое, по-видимому, о тайных переговорах между СССР и Германией, английское правительство в секретных инструкциях Драксу предписывало "всегда иметь в виду возможность советско-германского сговора, а переговоры вести как можно медленнее, чтобы выиграть время" [512]. Выражением той же медлительности было решение отправить англо-французскую миссию в Москву не самолётом, а пароходом. В обстановке, когда дело решали не недели, а дни, этот шаг сыграл на руку советско-германским поискам "взаимопонимания" [513].
По-иному вели себя гитлеровские дипломаты, стремившиеся интенсифицировать и динамизировать переговорный процесс. На следующий день после беседы Шнурре с Астаховым и Бабариным Вейцзекер предложил Шуленбургу устроить новую встречу с Молотовым и развить на ней те мысли, которые были изложены в этой беседе. "Если это приведёт к тому, что Молотов отбросит сдержанность, которую он до сих пор проявлял, Вы можете пойти в Вашем изложении ещё на шаг вперёд и можете сказать что-нибудь более определённое... Это особенно касается польского вопроса. При любом развитии польского вопроса... мы будем готовы охранять все советские интересы и достичь договорённости с московским правительством" [514].
2 августа в переговоры включился Риббентроп, который в беседе с Астаховым бросил ряд пренебрежительных замечаний по адресу "западноевропейских демократий" и сказал, что "разговаривать с русскими немцам, несмотря на всю разницу идеологий, было бы легче, чем с англичанами и французами" [515]. В телеграмме Шуленбургу, излагавшей содержание беседы, Риббентроп писал, что он дал понять Астахову: "в международной политике наша тактика иная, чем у демократических держав. Мы привыкли строить на солидной основе, нам не нужно принимать во внимание колеблющееся общественное мнение". Думается, что столь же откровенное, сколь и циничное замечание о "преимуществах" тоталитарного режима могло привлечь внимание Сталина и стать для него ещё одним аргументом в пользу сближения с Германией.
В беседе с Астаховым Риббентроп заявил, что тон немецкой прессы по отношению к СССР за последние полгода стал существенно иным, и вслед за этим заметил, что улучшение отношений между Германией и Советским Союзом вполне возможно, если у советской стороны имеется такое желание. Далее он повторил формулу, согласно которой от Балтийского до Чёрного моря нет таких проблем, которые "нельзя было бы разрешить между нами" и "слегка намекнул о возможности договориться с Россией о судьбе Польши" [516]. Наконец, Риббентроп подчеркнул, что "в СССР за последние годы усиливается национальное начало за счёт интернационального и... это, естественно, благоприятствует сближению СССР и Германии. Резко национальный принцип, положенный в основу политики фюрера, перестает в этом случае быть диаметрально противоположным политике СССР. Это вопрос, который наиболее интересует фюрера" [517].
На следующий день Шуленбург изложил Молотову основные аргументы, выдвинутые в беседах Шнурре и Риббентропа с Астаховым, добавив, что Германия хочет добиться "освежения существующих или создания новых политических соглашений" и "примирения обоюдных интересов" [518]. По словам Шуленбурга, в этой беседе Молотов "отбросил свою обычную сдержанность и казался необычайно открытым". Спустя несколько дней Шуленбург сообщил в германский МИД, что, по имеющимся у него сведениям, на всём протяжении англо-франко-советских переговоров "Молотов был неподвижен, как бревно. Он едва открывал рот и если открывал его, то лишь для того, чтобы коротко заметить: "Ваши заявления не кажутся мне вполне удовлетворительными"". К этому Шуленбург добавлял, что Молотов "был совсем другим с Хильгером и со мной в последний раз: очень общительным и любезным". 14 августа Шуленбург в письме Вейцзекеру вновь коснулся своих отношений с Молотовым: "Этот необыкновенный человек с трудным характером теперь уже привык ко мне и в разговорах со мной отбрасывает в значительной мере свою сдержанность, которую он всюду и всегда проявляет" [519].
3 августа Шнурре вновь пригласил Астахова, чтобы "уточнить и дополнить вчерашний разговор". Он предложил наметить конкретный круг вопросов, которые следует рассмотреть на советско-германских переговорах, а затем приступить к таким переговорам в Берлине, поскольку "ими непосредственно интересуются Риббентроп и Гитлер". Спустя несколько дней Астахов в телеграмме, отправленной в Москву, подробно описывал предложения о разграничении "сферы интересов", изложенные немцами. "Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) к судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывшей германской Польши (быть может, с прибавкой по линии Варты или даже Вислы) и (в порядке дискуссии) Галиции. Разговоры подобного рода в представлениях немцев, очевидно, мыслимы лишь на базе отсутствия англо-франко-советского военно-политического соглашения... Они считают мыслимым пойти на известную договорённость в духе вышесказанного, чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае своей войны с Польшей". Таким образом, к тому времени германская сторона уже достаточно приоткрыла свои карты, раскрыв содержание чисто империалистического сговора о разделе Восточной Европы, в котором предлагалось участвовать советскому руководству.
В сообщении Астахова говорилось и о том, что немцы "пытаются даже проложить "идеологический" мостик, напоминая, что они тоже "социалисты", что они "против капитализма" и т. п." [520].
7 августа Сталин получил донесение разведки, из которого стали ясны причины поспешности германской стороны, касающейся переговоров. В донесении говорилось, что "развёртывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа, и начиная с 20 августа следует считаться с началом военной акции против Польши" [521].
В советской исторической литературе фигурирует версия о некоем заседании Политбюро, якобы состоявшемся 11 августа, на котором будто бы было принято решение о советско-германских переговорах. Эта версия ведёт начало от доклада Яковлева, где утверждалось: "11 августа 1939 года положение рассматривалось в Политбюро ЦК ВКП(б). Не без учёта сведений о попытках Гитлера восстановить непосредственную связь с Чемберленом и пессимистических предсказаний касательно московских военных переговоров было признано целесообразным вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чём известить Берлин" [522].
В дальнейшем будет показано, что версия о "заседании Политбюро" является одной из выдумок Яковлева. Что же касается "пессимистических предсказаний" (чьих?), то отмечу лишь, что московские военные переговоры открылись 12 августа, и поведение на них англо-французской делегации не давало оснований для пессимизма в отношении позиции этих предполагаемых союзников СССР. Напротив, именно у западных миссий мог возникнуть пессимизм относительно позиции советской стороны. Уже в первый день переговоров глава советской военной миссии Ворошилов в ультимативном тоне потребовал от своих партнёров осуществить нажим на Польшу и Румынию с тем, чтобы правительства этих стран в случае обращённой против них германской агрессии согласились пропустить советские войска через свою территорию для их соприкосновения с немецкими войсками. Не имевшие чёткого ответа от своих правительств на вопрос о позиции правительств Польши и Румынии, Дракс и Думенк 13 августа перешли к подробному описанию состояния вооружённых сил своих стран и их предполагаемых действий в случае германской агрессии. Однако на утреннем заседании 14 августа Ворошилов отказался приступить к ответному изложению информации о Красной Армии, уделив всё заседание настойчивым требованиям ответить на всё тот же вопрос. В конце заседания он зачитал заявление, в котором говорилось: "Советская военная миссия считает, что без положительного разрешения этого вопроса всё начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по её мнению, заранее обречено на неуспех. Поэтому военная миссия Советского Союза не может по совести рекомендовать своему правительству принять участие в предприятии, явно обречённом на провал" [523]. Во время этого заседания Ворошилов не преминул намекнуть, что Советский Союз в случае нападения на него Германии с успехом обойдется и без помощи союзников. В ответ на слова Думенка о том, что советская западная граница - "это тот фронт, которого немцы не должны перейти ни в коем случае", он хвастливо заявил: "Это "фронт", который... можете быть уверены, г-н генерал, фашисты никогда не перейдут, договоримся мы с Вами или нет" [524].
Пресловутый вопрос о пропуске войск через территорию Польши на протяжении многих лет рассматривался советскими и зарубежными историками как причина срыва тройственных переговоров. В действительности этот вопрос не имел столь решающего значения для успеха переговоров. Конечно, польское правительство, зараженное ярым антисоветизмом, проявило крайнюю неосмотрительность в отношении собственной безопасности, отказываясь удовлетворить это требование Советского Союза. Но даже если бы такой отказ действовал и после подписания тройственной военной конвенции, он не мог существенно помешать делу обороны СССР. Если бы Советский Союз не нанёс удара в спину Польше, она могла бы продержаться более длительное время, на протяжении которого (даже если бы Польша после первых поражений не попросила СССР о вводе его войск на свою территорию) Советский Союз мог бы провести мобилизацию, сосредоточить необходимое количество войск на своей западной границе и привести их в полную боевую готовность. Во всяком случае Советская армия оказалась бы в намного более выгодном стратегическом положении, чем в июне 1941 года.
Обструкционистская позиция советской стороны на переговорах объяснялась тем, что Сталин решил не связывать себя соглашением с Англией и Францией до тех пор, пока окончательно не прощупает позицию Гитлера относительно перспектив и условий советско-германского соглашения. 11 августа Молотов послал Астахову телеграмму, в которой впервые было выражено согласие на проведение официальных советско-германских переговоров. "Перечень объектов (тем переговоров.- В. Р.), указанный в Вашем письме от 8 августа, нас интересует,- указывалось в телеграмме.- ...Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве" [525].
В двух письмах, посланных 12 августа Астаховым Молотову, сообщалось, что "события развиваются быстро, и сейчас немцам явно не хотелось бы задерживаться на промежуточных ступенях в виде разговоров о прессе, культурном сближении и т. п., а непосредственно приступить к разговорам на темы территориально-политического порядка, чтобы развязать себе руки на случай конфликта с Польшей, назревающего в усиленном темпе. Кроме того, их явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы эвентуальное военное соглашение предотвратить. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключёнными. Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) - это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей" [526].
Из донесений Астахова явствовало, что Гитлера, приступившего к последним приготовлениям к войне с Польшей, идея поэтапных и сколько-нибудь длительных переговоров с СССР не устраивала. Ради скорейшего достижения соглашения со Сталиным фюрер в считанные дни переориентировал всю свою пропаганду. "Пресса продолжает вести себя в отношении нас исключительно корректно,- докладывал Астахов,- причём стали появляться (факт доныне небывалый!) даже заметки о наших успехах в области строительства... Наоборот, в отношении Англии глумление переходит всякие границы элементарной пристойности... В населении уже вовсю гуляет версия о новой эре советско-германской дружбы, в результате которой СССР не только не станет вмешиваться в германо-польский конфликт, но на основе торгово-кредитного соглашения даст Германии столько сырья, что сырьевой и продовольственный кризисы будут совершенно изжиты" [527].
13 августа Астахов послал новую телеграмму Молотову, в которой сообщал, что Шнурре от имени Риббентропа передал ему: "Германское правительство, исходя из нашего согласия вести переговоры об улучшении отношений, хотело бы приступить к ним возможно скорее. Оно хотело бы вести переговоры в Германии, но, поскольку мы предпочитаем вести их в Москве, оно принимает и это" [528].
Это было последнее донесение Астахова, вслед за которым он был внезапно отозван из Берлина, а в конце 1939 года - арестован. По свидетельству Гнедина, Астахов находился в 1940 году в Сухановской тюрьме - самой страшной из московских тюрем, где применялись особенно изуверские пытки [529]. 14 февраля 1942 года Астахов был расстрелян.
Причиной устранения Астахова с дипломатической арены был переход к переговорам между Риббентропом и Молотовым через "памятные записки", передаваемые Шуленбургом. В телеграмме, отправленной 14 августа, Риббентроп поручал Шуленбургу срочно посетить Молотова и зачитать ему длинное "устное послание". Выполняя это поручение, Шуленбург на следующий день встретился с Молотовым и прочёл ему "Памятную записку" Риббентропа, где перечислялись вопросы ("Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-Востока и т. п."), которые, по мнению германского правительства, могут быть разрешены "к полному удовлетворению обеих стран". Далее в записке говорилось о "полезности" как политического сотрудничества между Германией и СССР, так и сотрудничества между "германским и советским народными хозяйствами, во всех направлениях друг друга дополняющими". То был первый приступ к идее всестороннего экономического сотрудничества, суть которого Троцкий позднее определил словами: "Сталин - интендант Гитлера".
Обосновывая соображения о наступлении "исторического поворотного пункта" в советско-германских отношениях, Риббентроп прибегал и к "идеологическим" аргументам. "На основании своего опыта германское правительство и правительство СССР,- говорилось в записке,- должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза. В настоящее время они вновь пытаются, путём заключения военного союза, втравить Советский Союз в войну с Германией... Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям".
Записка не оставляла сомнений в том, что "внесение ясности" в советско-германские отношения, в том числе "в территориальные вопросы Восточной Европы" (т. е. в вопросы раздела её между Германией и СССР.- В. Р.), требует, по мнению германского правительства, переговоров на самом высоком уровне. В этой связи Риббентроп выражал желание "на короткое время приехать в Москву, чтобы от имени фюрера изложить г-ну Сталину точку зрения фюрера" [530].
Зачитав памятную записку, Шуленбург попросил Молотова передать её содержание Сталину. Молотов, по-видимому, озадаченный тем, насколько далеко идут предложения, изложенные в этом документе, заявил, что ввиду важности зачитанного Шуленбургом заявления ответ на него он даст после доклада советскому правительству (для немецких партнёров Молотова не было секретом, что под словами "советское правительство" последний всегда имел в виду Сталина). Далее Молотов несколько раз повторил, что приветствует стремление германского правительства улучшить взаимоотношения с СССР. Заявив, что, по его мнению, для визита Риббентропа в Москву требуется известная подготовка, Молотов тут же указал, что это мнение является "предварительным". Как и в дальнейшем, председатель Совнаркома и народный комиссар иностранных дел давал понять своим партнёрам, что судьба советско-германских переговоров всецело зависит от воли Сталина.
В данной беседе с Шуленбургом Молотов впервые поднял вопрос относительно заключения пакта о ненападении. Спросив посла, существует ли у германского правительства определённое мнение насчёт целесообразности такого пакта, и получив уклончивый ответ, он попросил Шуленбурга "выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения или о чём-либо подобном ему" [531].
Тем временем в Москве продолжались переговоры военных миссий. 15 августа начальник Генерального штаба СССР Шапошников изложил план развёртывания советских вооружённых сил в случае войны. На следующий день главы английской и французской миссий сделали подробные сообщения о состоянии авиации их стран. Вечернее заседание этого дня Ворошилов вновь посвятил вопросу о возможности пропуска советских войск через территорию Польши и Румынии. В реальной ситуации того времени, когда нападение Гитлера на Польшу приближалось с каждым днем, естественно, на первый план выдвинулся вопрос о позиции Польши. Хотя французское правительство продолжало добиваться от польского правительства согласия на советские условия, польская позиция оставалась неизменной.
Несмотря на амбициозность советской стороны, многократно выраженное ею недоверие к своим партнёрам по переговорам, англо-французская миссия настойчиво продолжала искать пути к заключению военной конвенции. В этом же направлении действовало правительство США. 16 августа Молотов принял посла США Штейнгардта, который передал пожелание Рузвельта о скорейшем достижении соглашения СССР с Англией и Францией. Молотов в ответ заявил, что "многое уже сделано для успеха переговоров, но переговоры ещё не кончены" [532].
17 августа англо-французская миссия предложила продолжить обсуждение путей взаимодействия вооружённых сил трёх стран в случае войны и выдвинула много конкретных вопросов о возможных боевых действиях Красной Армии. В ответ Ворошилов неожиданно заявил, что до получения ответа английского и французского правительств по поводу пропуска советских войск через Польшу и Румынию следует прекратить работу совещания. После этого он сделал явно издевательское в той обстановке предложение "нашим дорогим гостям отдохнуть, посмотреть Москву, побывать на выставке, чувствовать себя как дома" [533]. Столкнувшись с решительным протестом англичан и французов против прекращения переговоров на неопределённое время, Ворошилов предложил назначить следующее заседание на 20 или 21 августа.
В тот же день состоялась новая встреча Молотова с Шуленбургом, который зачитал очередную памятную записку - о согласии германского правительства заключить пакт о ненападении. В записке указывалось на готовность Риббентропа "начиная с 18 августа, во всякое время прибыть в Москву на аэроплане с полномочиями фюрера вести переговоры о совокупности германо-советских вопросов и, при наличии соответствующих условий, подписать соответствующие договоры" [534].
После ознакомления с немецкой запиской Молотов передал Шуленбургу письменный ответ на германское предложение от 15 августа. При этом он заявил, что "Сталин находится в курсе дела и ответ с ним согласован" [535].
В советской "Памятной записке" говорилось, что правительство СССР готово "перестроить свою политику в духе её серьёзного улучшения в отношении Германии". Первым шагом этой "перестройки" называлось заключение торгово-кредитного соглашения, а вторым - подписание пакта о ненападении "с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем чтобы последний представлял органическую часть пакта" [536]. Таким образом, на советско-германских переговорах впервые был упомянут секретный документ, который с этого времени именовался "дополнительным протоколом".
Прочитав советскую записку, Шуленбург сразу же уловил её смысл, сказав, что "центр тяжести, по его мнению, будет лежать в протоколе, и поэтому желательно получить от Советского правительства хотя бы эскиз протокола". Молотов, не желая раскрывать прежде времени всех своих (т. е. сталинских) экспансионистских намерений, ответил, что "инициатива при составлении протокола должна исходить не только от советской, но и от германской стороны. Естественно, что вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа (о разграничении "сфер интересов".- В. Р.), не могут войти в договор, они должны войти в протокол" [537]. Тем самым он дал понять, что пакт необходимо разделить на две части: открытый договор и секретный протокол.
После этой беседы Шуленбург докладывал в Берлин: "Молотов заявил, что советское правительство встретило предложение о визите Риббентропа с большим удовлетворением, так как выбор для поездки столь выдающегося общественного деятеля подчёркивает серьёзность намерений германского правительства... Однако приезд министра иностранных дел Рейха (по мнению Молотова.- В. Р.) потребует серьёзных приготовлений" [538].
Это сообщение только подогрело готовность Гитлера идти на любые уступки, лишь бы ускорить заключение соглашения с СССР. Вечером 18 августа Риббентроп направил очередную телеграмму Шуленбургу, в которой просил: "Пожалуйста, условьтесь немедленно о новой встрече с господином Молотовым и сделайте всё возможное, чтобы эта встреча состоялась безотлагательно" [539].
Во время встречи, состоявшейся на следующий день, Шуленбург сообщил Молотову, что "в Берлине опасаются конфликта между Германией и Польшей... Положение настолько обострилось, что достаточно небольшого инцидента, для того чтобы возникли серьёзные последствия. Риббентроп думает, что ещё до возникновения конфликта необходимо выяснить взаимоотношения между СССР и Германией... и считает нужным со всей быстротой приступить ко второму этапу" (первый этап - подписание торгово-кредитного соглашения - должен был завершиться вечером 19 августа). Чтобы не оставлять сомнений в том, что германская сторона готова пойти навстречу всем требованиям советской стороны, Шуленбург заявил: "Риббентроп имел бы неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение, которого бы желало Советское правительство... Гитлер готов учесть всё, чего пожелает СССР... Риббентроп смог бы заключить протокол, в который бы вошли как упоминавшиеся уже вопросы, так и новые, которые могли бы возникнуть. Время не терпит".
Выслушав посла, Молотов сказал, что передаст новые немецкие предложения советскому правительству, которое "должно это обсудить" [540].
События, произошедшие вслед за этим, вновь подтвердили, что председатель Совета народных комиссаров не принимает самостоятельных решений, а служит лишь передаточным звеном для исполнения указаний Сталина. Приём Молотовым Шуленбурга начался в 14 часов и продолжался не менее часа. Едва Шуленбург, обескураженный отказом Молотова назвать точное время, подходящее для визита Риббентропа, успел возвратиться в посольство, как получил по телефону приглашение вновь прибыть в Кремль. Вторая встреча с Молотовым началась в 16 часов 30 минут. На ней Молотов заявил, что он "доложил правительству" содержание сегодняшнего разговора и что Риббентроп может приехать в Москву 26-27 августа. Более того - Молотов передал Шуленбургу "для облегчения работы" советский текст проекта пакта. Проект заканчивался многозначительным постскриптумом, гласившим, что "настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта" [541].
В ближайшие сутки обе стороны предприняли шаги для окончательного завершения "первого этапа". Вечером 19 августа торгово-кредитное соглашение было подписано. 21 августа в "Правде" была опубликована передовая статья, в которой утверждалось, что "новое торгово-кредитное соглашение между СССР и Германией, родившись в атмосфере напряжённых политических отношений, призвано разрядить эту атмосферу" и "явится серьёзным шагом в деле дальнейшего улучшения не только экономических, но и политических отношений между СССР и Германией" [542].
Не осведомлённые об интенсивных переговорах между Москвой и Берлином, французские дипломаты вели в эти дни упорные переговоры с польским правительством, стремясь добиться его согласия на советские требования [543]. Однако польские руководители по-прежнему отказывались присоединиться к военному соглашению с СССР, исходя прежде всего из преувеличенной оценки сил своей армии. В то время как даже англичане считали, что польская армия в одиночку не продержится против вермахта более двух недель, поляки хвастливо заявляли о возможности Польши вести войну с Германией только собственными силами. Другим аргументом поляков было соображение о том, что Красная Армия ослаблена репрессиями командного состава и поэтому положиться на неё нельзя [544].
Драматические события развёртывались в это время и в ставке Гитлера, которого не могли удовлетворить предложенные Молотовым сроки визита Риббентропа. Поэтому фюрер решил вступить в личную переписку со Сталиным. В ночь с 20 на 21 августа Риббентроп послал Шуленбургу телеграмму с указанием как можно скорее явиться к Молотову и вручить ему личное послание Гитлера Сталину. В этом послании говорилось о согласии с проектом пакта, переданным Молотовым, и о решимости германского правительства "сделать все выводы" из коренной перемены своей политической линии. Фиксируя внимание на необходимости выяснить связанные с пактом вопросы "скорейшим путём", Гитлер писал: "Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день... Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу является целесообразным не терять времени. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа".
Послание не оставляло никаких сомнений в согласии Гитлера на главное требование советской стороны - подписание секретного протокола. "Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР,- писал Гитлер,- по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично... Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол" [545].
Письмо Гитлера было вручено Молотову утром 21 августа, а в 17 часов того же дня Шуленбургу был передан ответ Сталина, в котором вслед за выражением надежды на "поворот к серьёзному улучшению политических отношений между нашими странами" говорилось: "Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа" [546].
Утром 21 августа открылось заседание военных миссий, на котором Ворошилов предложил "сделать перерыв нашего совещания не на 3-4 дня, как об этом просит англо-французская миссия, а на более продолжительный срок". Такое предложение Ворошилов мотивировал тем, что члены советской миссии, "являющиеся ответственными руководителями наших вооружённых сил, в данное время не могут, к сожалению, сколько-нибудь систематически уделять время данному совещанию", так как они будут заняты на начавшихся военных учениях и маневрах (в действительности, как мы увидим далее, ближайшие дни были заняты у Ворошилова и других "ответственных руководителей" армии псовой охотой). Вслед за этим Ворошилов заявил, что, если ответы от английского и французского правительств на вопросы, которые "являются для нас решающими, кардинальными", будут отрицательными, то он вообще не видит "возможности дальнейшей работы для нашего совещания".
Хотя англо-французские представители энергично протестовали против отсрочки совещания и передали новые вопросы к советской стороне, касающиеся заключения военной конвенции, Ворошилов вновь ультимативно заявил: "Я полагаю, что наше совещание прекращает свою работу на более или менее продолжительный период времени" [547].
Очевидно, во время этого заседания Ворошилову была передана записка Поскребышева: "Клим, Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку" [548]. Сталину, пославшему письмо Гитлеру, уже не было нужды церемониться с англо-французской миссией.
Получив письмо Сталина вечером 21 августа, Гитлер, по свидетельству Хевеля (постоянный уполномоченный министра иностранных дел при рейхсканцлере), воспринял его с необузданным восторгом. "С возгласом: "Ну, теперь весь мир - у меня в кармане!" - он стал обеими руками барабанить по стене и вообще повёл себя как умалишённый" [549].
В полночь германское радио, прервав музыкальную передачу, объявило: "Имперское правительство и советское правительство договорились заключить пакт о ненападении. Имперский министр иностранных дел прибудет в Москву в среду 23 августа для завершения переговоров" [550].
В советском сообщении о визите Риббентропа указывалось, что "после заключения советско-германского торгово-кредитного соглашения встал вопрос об улучшении политических отношений между Германией и СССР. Прошедший по этому вопросу обмен мнений между правительствами Германии и СССР установил наличие желания обеих сторон разрядить напряжённость в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров" [551].
В Лондоне, как сообщал в Москву 22 августа Майский, известие о предстоящем визите Риббентропа вызвало "величайшее волнение в политических и правительственных кругах. Чувства было два - удивление, растерянность, раздражение, страх (так в тексте.- В. Р.). Сегодня утром настроение было близко к панике" [552].
Что касается Гитлера, то он был настолько уверен в успехе визита Риббентропа, что 22 августа собрал секретное совещание своего генералитета, где изложил как предысторию этого визита, так и последствия, которые он будет иметь. "Я был убеждён,- заявил он,- что Сталин никогда не пойдёт на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши... Решающее значение имела замена Литвинова. Поворот в отношении России я провёл постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от России поступило универсальное предложение (очевидно, имелось в виду предложение о подписании пакта вместе с секретным протоколом.- В. Р.). Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привёл к тому, что вчера Россия ответила, что готова на заключение пакта. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор... После того, как я осуществил политические приготовления, путь солдатам открыт. Нынешнее обнародование пакта о ненападении с Россией подобно разорвавшемуся снаряду. Последствия - необозримы. Сталин тоже сказал, что этот курс пойдёт на пользу обеим странам".
Гитлер не преминул рассказать своим генералам и о том дележе чужих территорий, который он собирался вскоре осуществить вкупе со Сталиным: "Через несколько недель я протяну Сталину руку на общей германо-русской границе и вместе с ним предприму раздел мира... Риббентропу дано указание делать любое предложение и принимать любое требование русских".
Сообщив об обещании Браухича закончить войну с Польшей за несколько недель, Гитлер сказал: "Если бы он доложил, что мне потребуется для этого два года войны или хотя бы только год, я не дал бы приказа о выступлении и на время заключил бы союз не с Россией, а с Англией. Ведь никакой длительной войны мы вести не можем" [553].
Фюрер не отказал себе в удовольствии выразить презрение к лидерам Англии и Франции. Дважды назвав их "жалкими червями", он высказал уверенность, что они окажутся слишком трусливыми, чтобы вести настоящую войну, и ограничатся блокадой. Эта блокада, по его словам, окажется неэффективной из-за того, что Германия получит от СССР сырьё и сельскохозяйственные продукты. Таким образом, Гитлер дал ясно понять: предстоящий договор находится в тесном единстве с торговым соглашением, превращающим Сталина в его интенданта.
День 22 августа ознаменовался ещё одним событием - фактическим прекращением переговоров военных миссий. В этот день Думенк встретился с Ворошиловым и сообщил ему, что французское правительство уполномочило его подписать военную конвенцию, включающую согласие на пропуск советских войск через территорию Польши. Ворошилов встретил это заявление весьма холодно, указав на то, что подобных сообщений от английского и польского правительств не поступило. Вслед за этим он заявил Думенку: "Французская и английская стороны весьма долго тянули и политические и военные переговоры. Поэтому не исключено, что за это время могут произойти какие-нибудь политические события. Подождём. Чем скорее будет ответ (Англии и Польши.- В. Р.), тем быстрее мы можем окончательно решить, как быть дальше". Далее Ворошилов произнёс серию патетических восклицаний, которые содержали элементы блефа. Они призваны были убедить его партнёра, что советская сторона серьёзно относится к своим прошлым обязательствам: "Мы ведь самые элементарные условия поставили. Нам ничего не даёт то, что мы просили выяснить для себя, кроме тяжёлых обязанностей - подвести наши войска и драться с общим противником. Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим общим врагом! До того, как все эти вопросы будут выяснены, никаких переговоров вести нельзя" [554]. Таким образом, Ворошилов по сути заявил, что пакт с Германией вполне совместим с подписанием тройственной военной конвенции и двери для продолжения переговоров военных миссий остаются открытыми.
Аналогичный смысл содержался в сообщении, полученном в тот же день французским агентством Гавас от советской пресс-службы для распространения за границей. В нём говорилось, что "переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идёт о содействии делу мира: одно направлено на уменьшение международной напряжённости, другое - на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдёт" [555].
XXXIV
Переговоры на высшем уровне
В свете приведённых выше фактов и документов легко увидеть многочисленные исторические передержки в докладе Яковлева. В нём повторялись традиционные для "доперестроечной" советской историографии утверждения, согласно которым Англия и Франция вступили в переговоры с СССР "не конкретных договорённостей ради, а для политических интриг", и "позиция западных демократий не оставляла Советскому Союзу иного выбора кроме как подписать договор с Германией". Более того, Яковлев лживо утверждал, будто "из документов следует, что всякий раз, когда СССР шёл навстречу западным державам, британским и французским делегатам давались указания не фиксировать сближение позиций, а наращивать требования, обострять несбалансированность условий и таким образом блокировать договорённость". Опубликованная стенограмма переговоров военных миссий свидетельствует, что подобная линия на фактический срыв переговоров исходила, напротив, от советской стороны.
Столь же лживы утверждения Яковлева о ходе переговоров с Риббентропом, на которых, по его словам, "поначалу не предполагалось делать секретным документ о намерениях" и "каких-либо территориальных претензий, касавшихся Польши или кого бы то ни было... на этом этапе не поднималось. Но Гитлер предложил больше, чем Сталин ожидал". Последнее обстоятельство Яковлев объяснял... директивой Исполкома Коминтерна от 22 августа 1939 года, содержание которой якобы стало известно Берлину и побудило Гитлера к новым уступкам. Вся эта цепь рассуждений представляет собой набор сплошных передержек и фальсификаций. Если коснуться одного лишь притянутого за волосы вопроса о "директиве Коминтерна", кстати, не содержавшей никаких сенсаций (см. гл. XLII), то остаётся непонятным, каким образом и когда она могла повлиять на решения Гитлера и Риббентропа: ведь полный пакет проектов открытого и секретного соглашений находился в кармане у Риббентропа, вступившего утром 23 августа на московскую землю.
Наконец, Яковлев утверждал, что "финальная стадия советско-германских переговоров с трудом поддается реконструкции" [556]. Между тем эта стадия может быть реконструирована по имеющимся источникам вплоть до мельчайших деталей.
Риббентроп прибыл в Москву в сопровождении 36 членов немецкой делегации. Из них непосредственное участие в переговорах приняли трое: Шуленбург, Гаус (в качестве юридического советника) и Хильгер (в качестве переводчика).
"В самолёте,- вспоминал впоследствии Риббентроп,- я прежде всего вместе с Гаусом набросал проект предусмотренного пакта о ненападении. Во время обсуждения в Москве это оказалось полезным, поскольку русские никакого текста заранее не подготовили" [557]. На переговорах обсуждался текст, представленный Риббентропом, который, впрочем, составил его на основе проекта договора, переданного 17 августа Молотовым Шуленбургу.
После прилета Риббентроп, наскоро перекусив в посольстве, отправился в Кремль. По прибытии туда немецкую делегацию поразило присутствие Сталина в кабинете, отведённом для переговоров. Это означало, что Сталин впервые будет лично вести переговоры с представителями иностранного государства о заключении договора. Это выглядело весьма неожиданным, поскольку ранее иностранным дипломатам, желавшим попасть на приём к Сталину, обычно отвечали в Наркоминделе, что Сталин - партийный деятель и внешней политикой непосредственно не занимается.
Шуленбург, увидев Сталина, не смог сдержать возгласа удивления. Хотя он находился в Советском Союзе несколько лет, со Сталиным он не беседовал ещё никогда. Не менее был поражён и Риббентроп, полагавший, что ему придётся вести переговоры с одним Молотовым, а Сталин в лучшем случае присоединится к ним на заключительной стадии. Присутствие Сталина рядом с Молотовым с самого начала переговоров, по словам Хильгера, представляло собой "заранее рассчитанный Сталиным эффект и вместе с тем явное предостережение Риббентропу, что договор будет либо заключён прямо на месте, либо - никогда".
Вспоминая о своём впечатлении от поведения Сталина на переговорах, Хильгер писал: "Сталин держался очень естественно и без всякой претенциозности, что тоже принадлежало к его тактике ведения переговоров, при помощи которой он умел расположить к себе партнёров и усыпить их бдительность. Но поражало, сколь быстро его любезное поведение, добродушно-шутливое по отношению к Риббентропу... переходило в леденящий холод, когда он давал лаконичные приказания своим подчинённым или ставил им деловые вопросы". Что же касается второго советского участника переговоров - Молотова, то он неизменно подчёркивал своё второстепенное положение по сравнению со Сталиным; "обращало на себя внимание то, как глядел он на Сталина, как счастлив был служить ему".
В начале переговоров, по словам Хильгера, Сталин иногда предлагал Молотову председательствовать. "Твёрдые правила игры, согласно которым от имени Советского правительства говорил один Сталин, требовали, чтобы Молотов поначалу отказывался. Однажды, когда Сталин велел Молотову говорить вместо себя, тот ответил: "Нет, говорить должен ты, ведь ты это сделаешь лучше меня". Тогда Сталин ясно и чётко обрисовал советскую точку зрения, а затем Молотов с довольной улыбкой обратился к германской делегации: "Разве я не сказал сразу, что он сделает это намного лучше меня?"" [558]
В начале встречи Риббентроп выразил желание поставить германо-советские отношения на новую основу и добиться компромисса интересов обеих держав во всех областях. Заявив: "Мы хотим договориться с Россией на самый долгий срок",- Риббентроп сослался на доклад Сталина на XVIII съезде, в котором, по его мнению, были высказаны те же мысли. На это Сталин ответил, что в докладе он хотел намекнуть о своём желании договориться с Германией [559].
Во время переговоров по поводу подписания официального пакта не возникло никаких серьёзных разногласий. Текст заключённого договора оказался почти идентичен тексту советского проекта, который Молотов вручил 15 августа Шуленбургу. В этот текст были внесены два добавления: о намерении договаривающихся сторон консультироваться друг с другом по вопросам, затрагивающим их общие интересы, и об отказе каждой из сторон участвовать в какой-либо группировке держав, направленной против другой стороны. Эти добавления (статьи 3 и 4) фактически выходили за рамки пакта о ненападении и служили как бы связующим звеном к заключённому спустя месяц договору о дружбе и границе.
Уже в начале переговоров Сталин заявил, что желает установления "определённых сфер интересов" в Восточной Европе и что это должно быть отражено в секретном дополнительном протоколе, которому он придаёт наибольшее значение. Далее он очертил рамки советской "сферы интересов", т. е. геополитической экспансии СССР. Риббентроп охотно согласился со всеми требованиями Сталина. Единственное затруднение, о котором он счёл нужным уведомить Гитлера, возникло в связи с требованием, чтобы Германия признала два небольших порта в Латвии входящими в советскую сферу интересов. Сталин почему-то считал необходимым оговорить это особо, хотя в секретном протоколе вся Латвия признавалась сферой интересов СССР.
После первого раунда переговоров Риббентроп известил Гитлера об их благополучном ходе. В посланной им в Берлин телеграмме говорилось: "Пожалуйста, немедленно сообщите Фюреру, что только что закончилось первое трёхчасовое совещание со Сталиным и Молотовым. Во время переговоров, которые проходили положительно в нашем духе, обнаружилось, что решающим моментом для достижения конечного результата является требование русских, чтобы мы признали сферой их влияния порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс). Я был бы признателен, если до 20 часов по немецкому времени получу на это согласие Фюрера. Вопрос о подписании секретного протокола о разграничении наших обоюдных сфер влияния во всей восточной зоне, на что я дал своё принципиальное согласие, обсуждается". Спустя 3 часа была получена ответная телефонограмма (между Кремлем и имперской канцелярией была установлена прямая телефонная связь): "Да, согласен" [560].
Участники переговоров уделили некоторое время обсуждению текста коммюнике, которое намечалось опубликовать в связи с подписанием пакта для того, чтобы объяснить мировой общественности столь внезапный и резкий поворот в германо-советских отношениях. Риббентроп предложил проект, в котором в высокопарных выражениях превозносилась новоявленная дружба двух стран. Как вспоминал Гаус, Сталин отверг этот текст следующими словами: "Не думаете ли вы, что мы должны несколько больше считаться с общественным мнением в обеих наших странах? В течение многих лет мы лили ушаты помоев друг на друга и наши пропагандисты усердствовали в этом отношении. И вдруг от всего этого отказаться и всё это забыть? Такие вещи так быстро не делаются. Мы, и я полагаю, то же самое относится и к германскому правительству, должны с большей осмотрительностью сообщить нашим народам о тех изменениях, которые произошли в отношениях между нашими странами" [561]. После этого Сталин положил на стол свой проект коммюнике, выдержанный в более умеренных тонах. Этот текст был принят германской стороной без всяких возражений.
Думается, что обеспокоенность Сталина реакцией общественного мнения касалась прежде всего восприятия пакта не советским народом, в чьём "одобрении" тоталитарный диктатор был уверен, а западными "друзьями СССР" и международным коммунистическим движением, которому было особенно трудно воспринять столь разительное изменение советско-германских отношений. Впрочем, уже в ближайшие дни в советской печати появились широковещательные заявления о "дружбе между двумя народами".
Договор и протокол были подписаны на второй встрече, состоявшейся тем же вечером.
XXXV
Договор
Советско-германский договор являлся уникальным дипломатическим документом с точки зрения его подготовки. При его выработке был начисто проигнорирован конституционно-правовой механизм формирования внешней политики. От разработки этого важнейшего документа, определявшего судьбы Советского государства, были отстранены не только Верховный Совет и правительство СССР, но и Центральный Комитет ВКП(б). Даже большинство членов Политбюро узнало о содержании пакта только после его подписания. Договор и дополнительный протокол готовились в обстановке строжайшей секретности только Сталиным и Молотовым. Сами эти документы явились продуктом волевой импровизации, при их подготовке полностью отсутствовала научная проработка коренного изменения внешнеполитического курса страны.
Примерно такими же путями шла подготовка к заключению пакта в Германии. Всё это подтверждает справедливость утверждения Черчилля о том, что "только тоталитарный деспотизм в обеих странах мог решиться на такой одиозный противоестественный акт" [562].
Договор о ненападении был заключён сроком на 10 лет. Его главные положения гласили: "Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами" [563].
Сами по себе эти положения выглядели безобидно и "миролюбиво". Это дало основание "Правде" в передовой статье, опубликованной 24 августа, назвать пакт "инструментом мира" и "мирным актом", который "будет способствовать облегчению напряжённости в международной обстановке" и "делу всеобщего укрепления мира". Вслед за этими заверениями, полностью опрокинутыми событиями, развернувшимися через неделю, "Правда" выделяла ещё один аспект договора: "Вражде между Германией и СССР кладётся конец... Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета" [564]. Таким образом, не только советский народ привычно отождествлялся со сталинской кликой, но такое же отождествление проводилось между гитлеровской кликой и немецким народом. Кроме того, данные положения объясняли отсутствие ранее "дружбы" между СССР и Германией не насаждённым в последней фашистским режимом, а происками общих "врагов" обеих стран.
Более адекватно и в то же время цинично суть договора была охарактеризована спустя год в передовой статье "Известий", посвящённой первой годовщине подписания пакта. Здесь говорилось, что "наличие этого и последовавших за ним политических и экономических соглашений между СССР и Германией обеспечило Германии спокойную уверенность на Востоке. Оно обеспечило ей также существенную помощь в разрешении стоящих перед ней хозяйственных задач. Что касается Советского Союза, то наличие прочных дружественных отношений с Германией помогло ему осуществить свои государственные задачи в районах своих западных границ (так именовались экспансионистские действия сталинской клики.- В. Р.) и облегчило Советскому Союзу проведение своей основной линии во внешней политике - линии соблюдения нейтралитета в происходящей войне" [565].
Тезис об обеспечении Германии "спокойной уверенности на Востоке" отлично передавал смысл договора о ненападении, превратившегося, по существу, в договор о взаимопомощи, позволивший Германии вести агрессивную войну не только против Англии и Франции, но и против других девяти стран Европы.
В речи, произнесённой 3 июля 1941 года и обращённой фактически не только к советскому народу, но и к своим будущим союзникам в войне, Сталин счёл нужным уделить значительное место оправданию заключения советско-германского пакта. "Я думаю,- сказал он,- что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп" [566]. Фарисейство и лживость этой тирады заключались не только в том, что Сталин умолчал о главном: прикрываясь пактом и грубо нарушая нормы международного права, СССР не соблюдал декларированного нейтралитета, а своими военными действиями фактически участвовал вместе с "извергами и людоедами" в войне против Польши. Кроме того, пакт гарантировал нейтралитет СССР только в том случае, если Германия станет "объектом военных действий со стороны третьей державы" [567]. Таким образом, в строгом смысле слова пакт не обязывал СССР соблюдать нейтралитет в ситуации, когда Германия выступала в роли агрессора. Указанная формулировка сознательно оставляла открытым вопрос о том, кто начал или спровоцировал военные действия.
Советско-германский пакт был не результатом внезапной политической импровизации, а итогом сталинской внешней политики за длительное время, плодом дипломатических инициатив, шедших навстречу друг другу с обеих сторон.
За неделю до подписания пакта Ф. Раскольников, опытный дипломат, хорошо представлявший расстановку сил на международной арене, писал в "Открытом письме Сталину": "В грозный час военной опасности... когда логика последовательной борьбы за мир требует открытого вступления Союза Советов в международный блок демократических государств, скорейшего заключения военного и политического союза с Англией и Францией,- вы колеблетесь, выжидаете и качаетесь, как маятник между двумя "осями". Во всех расчётах вашей внешней и внутренней политики вы исходите не из любви к родине, которая вам чужда, а из животного страха потерять личную власть" [568]. Эти суждения старого большевика намного ближе к истине, чем утверждения Яковлева, а вслед за ним и некоторых современных российских историков о том, что "заключение договора о ненападении было пусть вынужденным, но необходимым шагом", поскольку тройственные переговоры были заведены в тупик "обструкционистской позицией" Англии и Франции [569].
Столь же несостоятельной является предпринятая Яковлевым попытка "разделить" содержание договора и замыслы Сталина во время его подписания. Дав, по существу, положительную оценку договору, Яковлев тут же прибавлял: "Другой вопрос, что у Сталина и некоторых людей из его окружения уже тогда могли быть имперские замыслы, чуждые принципам социализма (Яковлев образца 1989 года давал, разумеется, свои оценки с позиций социализма и "ленинских принципов внешней политики".- В. Р.). Но это выходит за рамки самого договора как международно-правового документа" [570].
Между тем, и содержание договора, на 90 % повторявшего сталинско-молотовский проект, и условия его подписания несли явственный отпечаток сталинских личных устремлений. "Мстительность есть, наряду с честолюбием, величайшая пружина действий Сталина,- писал Троцкий.- Даже в заключении советско-германского пакта, в условиях, как он был подготовлен, видно желание отомстить. Союз с Гитлером давал Сталину удовлетворение того чувства, которое господствует у него над всеми другими: чувства мести. Вести переговоры с наци во время присутствия в Москве дружественных военных миссий Франции и Англии, обмануть Лондон и Париж, возвестить неожиданно пакт с Гитлером - во всём этом ясно видно желание унизить правительство Англии, отомстить Англии за те унижения, которым оно подвергло Кремль в период, когда Чемберлен развивал свой неудачный роман с Гитлером" [571].
Что же касается имперских замыслов Сталина, то они составляли суть его внешней политики конца 30-х годов, в полной мере отразившуюся в содержании пакта. Эта политика представляла разрыв как с принципами ленинской внешней политики, так и с той внешней политикой, которая проводилась Советским Союзом до сговора с Гитлером. "При Чичерине как министре иностранных дел ленинского правительства,- подчёркивал Троцкий,- советская внешняя политика действительно имела своей задачей международное торжество социализма, стремясь попутно использовать противоречия между великими державами в целях безопасности Советской Республики. При Литвинове программа мировой революции уступила место заботе о статус-кво при помощи системы "коллективной безопасности". Но когда эта идея "коллективной безопасности" приблизилась к своему частичному осуществлению, Кремль испугался тех военных обязательств, которые из неё вытекают. Литвинова сменил Молотов, который не связан ничем, кроме обнажённых интересов правящей касты. Политика Чичерина, т. е., по существу, политика Ленина, давно уже объявлена (на Западе.- В. Р.) политикой романтизма. Политика Литвинова считалась некоторое время политикой реализма. Политика Сталина - Молотова есть политика обнажённого цинизма" [572].
События, последовавшие за подписанием пакта, опровергли доводы в его защиту, впервые прозвучавшие в речи Сталина 3 июля 1941 года: "Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это оправданный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии" [573].
В десятках книг, сотнях брошюр и тысячах статей повторялось следующее утверждение: заключением пакта Сталин выиграл время для подготовки страны к отпору агрессии и гарантировал, что в случае нападения Гитлера на СССР западные державы будут бесповоротно втянуты в войну против Германии, в результате чего Советский Союз не будет вынужден в одиночку противостоять военной мощи Германии и её союзников. Однако в действительности к моменту нападения Германии на СССР никакой Западный фронт не связывал Гитлеру руки, поскольку французская и польская армии были разгромлены, английский экспедиционный корпус эвакуирован с континента, а Германия имела в своём распоряжении ресурсы всей Европы.
Один из наиболее серьёзных историков второй мировой войны Уильям Ширер справедливо замечал: "На протяжении 1941, 1942 и 1943 годов Сталин будет с горечью сетовать на отсутствие второго фронта в Европе против Германии и что Россия вынуждена нести бремя борьбы почти со всей германской армией. В 1939-1940 годах имелся Западный фронт, отвлекавший немецкие силы... Более того, войны, возможно, не было бы вообще, если бы Гитлер знал, что ему придётся помимо Польши, Англии и Франции сражаться также и с Россией. Даже политически робкие немецкие генералы, если верить их показаниям на Нюрнбергском процессе, могли воспротивиться развязыванию войны против такой грозной коалиции" [574].
Ещё один геополитический довод в защиту пакта заключался в том, что он обеспечил Советскому Союзу продвинутые на Запад оборонительные рубежи и тем самым замедлил движение немецких войск к Москве и Ленинграду. В послании Черчиллю от 18 июля 1941 года Сталин, косвенно оправдывая заключение пакта, писал: "Можно представить, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда" [575]. Этот довод был повторен в официозной "Исторической справке" под названием "Фальсификаторы истории", где говорилось: "Советскому Союзу удалось умело использовать советско-германский пакт в целях укрепления своей обороны... и преградить путь беспрепятственному продвижению немецкой агрессии на Восток... Гитлеровским войскам пришлось начать своё наступление на востоке не с линии Нарва-Минск-Киев, а с линии, проходившей сотнями километров западнее" [576].
Эти утверждения, кажущиеся, на первый взгляд, неоспоримыми, на деле нуждаются в серьёзных оговорках. Действительно, после присоединения Прибалтийских республик, Западной Украины и Западной Белоруссии, Бессарабии и Северной Буковины западная граница СССР отодвинулась на 100-600 километров. Однако Сталин, оказавшись в плену хвастливых утверждений о ведении будущей войны исключительно на чужой территории, распорядился демонтировать глубоко эшелонированную и хорошо оснащённую линию укреплённых районов, расположенную на старых пограничных рубежах. В то же время он приказал не форсировать строительство укреплений вдоль новой государственной границы, дабы не провоцировать этим Гитлера. В силу этого новая граница не обеспечила Советскому Союзу серьёзных преимуществ в обороне. Гитлеровские войска с первого дня войны безостановочно и с поразительной скоростью двинулись на восток, оставляя в окружении целые советские армии. Уже 29 июня был окружён Минск, а с ним - главные силы Западного фронта. В начале июля из 44 дивизий этого фронта 24 были полностью разгромлены, остальные утратили от 30 до 90 % сил и средств, а линия боевых действий оказалась на 400-500 километров восточнее границы. Не лучше сложилось положение и на Юго-Западном фронте, которому 30 июня Ставка разрешила отвести войска к рубежам укреплённых районов старой границы, т. е. отступить на 300-350 километров [577].
В дальнейшем армии вермахта без особых усилий преодолели старую линию обороны, фактически ликвидированную после советско-германского пакта. В июле - августе 1941 года были почти полностью разгромлены и пленены два главных фронта - сначала Западный, а потом Юго-Западный. За первые три недели войны было уничтожено 3500 советских самолётов, 6 тысяч танков, более 20 тысяч орудий и минометов. Всего же за лето и осень 1941 года было разгромлено более трёхсот дивизий, насчитывавших 5 миллионов человек. Почти три четверти из этого числа попали в немецкий плен [578].
Кроме того, за 1939-1941 годы произошли существенные изменения в численности и оснащённости советской и германской армий. К 1 сентября 1939 года на вооружении вермахта находилось 3195 танков и 3646 самолётов. В то же время, согласно докладу Шапошникова на переговорах военных миссий, СССР был готов только в первой линии выставить 5-5,5 тысяч самолётов и 9-10 тыс. танков. Вермахт имел в 1939 году 102 пехотных, танковых и иных дивизий. Советский Союз, как докладывал Шапошников, имел в это время возможность в течение 8-20 дней развернуть 136 пехотных и кавалерийских дивизий. Таким образом, Красная Армия, хотя и крайне ослабленная сталинскими репрессиями, оставалась силой, не уступавшей вермахту, а по количеству вооружения превосходившей его. К июню 1941 года РККА уступала вермахту по боевой мощи [579]. Таким образом, результатом советско-германского пакта явилось не улучшение, а ухудшение соотношения боевых возможностей Красной Армии и вермахта.
Наконец, крупнейшей политической ошибкой, допущенной Сталиным при заключении пакта, как писал Эрнст Генри (псевдоним выдающегося советского публициста и исследователя фашизма Б. И. Ростовского), было то обстоятельство, что он не предвидел не только разгрома Франции, но и возможного разгрома Англии, который не произошёл лишь из-за поразительного стратегического просчёта Гитлера - отказа от плана высадки в Англию сразу после Дюнкерка в 1940 году. Если бы в результате реализации этого плана Гитлеру, восточный тыл которого был обеспечен благодаря советско-германскому пакту, удалось покончить с Англией, то "мы были бы обречены... Америка в этом случае, потеряв английскую базу, окончательно отступила бы за океан, предоставляя Гитлеру расправиться с нами. Изоляционистские и профашистские силы в США сразу же возросли бы во сто крат, позиция Рузвельта пошатнулась бы, и даже германо-американская коалиция против нас стала бы возможна. Эффект, таким образом, был бы прямо противоположен тому, на что рассчитывал Сталин, заключая пакт с Гитлером" [580].
Наиболее серьёзный довод, который выдвигался защитниками пакта, сводился к тому, что пакт существенно ослабил германо-японский союз, и это сказалось на всём последующем ходе мировой войны. Такой довод не преминул использовать в беседе с Чуевым престарелый Молотов. "Сталин был крупнейший тактик,- говорил он.- Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось" [581].
Действительно, в 1939 году перед Советским Союзом стояла угроза борьбы на два фронта, тем более ощутимая, что в мае этого года начались активные боевые действия в районе Халхин-Гола, спровоцированные японской военщиной. С обеих сторон в сражениях участвовало примерно по сто тысяч человек. 20 августа советско-монгольские войска перешли в решительное наступление, которое завершилось 31 августа окружением и уничтожением японской военной группировки.
Естественно, что в этих условиях подписание советско-германского пакта вызвало потрясение и возмущение японских политиков и привело к известному охлаждению германо-японских отношений.
В статье "Сталин - интендант Гитлера", написанной через десять дней после подписания пакта, Троцкий отмечал: "Непосредственные выгоды, которые кремлёвское правительство получает от союза с Гитлером, имеют вполне осязательный характер. СССР остаётся в стороне от войны. Гитлер снимает в порядке дня кампанию в пользу "Великой Украины". Япония оказывается изолированной. Одновременно с отсрочкой опасности на западной границе можно, следовательно, ждать ослабления давления на восточную границу, может быть, даже заключения соглашения с Японией (такое соглашение - договор о нейтралитете было подписано в Москве в апреле 1941 года.- В. Р.). Весьма вероятно к тому же, что в обмен за Польшу Гитлер предоставил Москве свободу действий в отношении балтийских лимитрофов (Троцкий, разумеется, не мог знать размеров территориальных уступок, сделанных Германией и нашедших отражение в секретном протоколе.- В. Р.)".
Однако, указывал Троцкий, как ни велики эти "выгоды", они имеют в лучшем случае конъюнктурный характер. "Между тем война поставила в порядке дня вопросы жизни и смерти народов, государств, режимов, правящих классов. Германия разрешает свою программу мирового господства по этапам. При помощи Англии она вооружилась, несмотря на сопротивление Франции. При помощи Польши она изолировала Чехословакию. При помощи Советского Союза она хочет не только закабалить Польшу, но и разгромить старые колониальные империи. Если б Германии удалось при помощи Кремля выйти из нынешней войны победительницей, это означало бы смертельную опасность для Советского Союза" [582]. Данный прогноз реализовался в июне 1941 года с одним исключением: к моменту нападения на СССР Германия не одержала окончательной победы над Англией, но успела покорить 10 европейских стран с населением 130 миллионов человек и превратить в своих союзников, помимо Италии, ещё четыре страны: Венгрию, Румынию, Болгарию и Финляндию. В результате общая территория, которую стала контролировать Германия, увеличилась по сравнению с 1939 годом почти в 6 раз, а объём производимого ею вооружения был к лету 1941 года на 75 % выше, чем на 1 сентября 1939 года. К середине 1941 года Германия увеличила за счёт союзников и оккупированных стран свои ресурсы: по населению - в 3,7 раз; по производству железной руды - в 7,7 раз; нефти - в 20 (!) раз; по поголовью крупного рогатого скота - в 3,7 раза и по производству зерновых - в 4 раза [583].
Ещё один идеологический выверт, придуманный для оправдания сталинской внешней политики, состоял в проведении аналогии между советско-германским пактом и Брест-Литовским миром. Касаясь подобных утверждений, пущенных в ход апологетами сталинизма, Троцкий писал: "Аналогия похожа на издевательство. Переговоры в Брест-Литовске велись открыто перед лицом всего человечества. У Советского государства в те дни не было ни одного боеспособного батальона. Германия наступала на Россию, захватывала советские области и военные запасы. Московскому правительству не оставалось ничего другого, как подписать мир, который мы сами открыто называли капитуляцией безоружной революции перед могущественным хищником. О нашей помощи Гогенцоллерну не было при этом и речи. Что касается нынешнего пакта, то он заключён при наличии Советской Армии в несколько миллионов; непосредственная задача его - облегчить Гитлеру разгром Польши; наконец, интервенция Красной Армии под видом "освобождения" 8 миллионов украинцев и белорусов ведёт к национальному закабалению 23 миллионов поляков. Сравнение обнаруживает не сходство, а прямую противоположность" [584].
Касаясь судьбы своих прежних прогнозов о возможности империалистической сделки Сталина с Гитлером, Троцкий подчёркивал, что он никогда не говорил о наступательном военном союзе в прямом смысле этого слова. Наоборот, он всегда исходил из того, что эта сделка диктуется страхом сталинской клики перед войной и потому будет основываться на разделении ролей: за Гитлером - свобода агрессивных действий, за Сталиным - "дружественный нейтралитет". Тем не менее германо-советский пакт никак нельзя назвать пацифистским соглашением, как старались представить дело некоторые адвокаты Кремля; он "является в полном смысле слова военным союзом, ибо служит целям наступательной империалистической войны" [585].
Заключение пакта с Германией, по мнению Троцкого, объяснялось не тем, что Кремль чувствовал себя ближе к тоталитарным государствам, чем к демократическим. "Не этим определяется выбор курса в международных делах. Консервативный парламентарий Чемберлен при всём своём отвращении к советскому режиму изо всех сил стремился добиться союза со Сталиным". Союз этот не осуществился в силу внутреннего положения СССР. Сталину нужен был мир - любой ценой, потому что им двигал страх перед Гитлером, порождённый осознанием того, что Красная Армия вышла из недавней чистки обезглавленной. "Это не фраза, а трагический факт. Ворошилов есть фикция. Его авторитет искусственно создан тоталитарной агитацией. На головокружительной высоте он остался тем, чем был всегда: ограниченным провинциалом без кругозора, без образования, без военных способностей и даже без способностей администратора. В "очищенном" командном составе не осталось ни одного имени, на котором армия могла бы остановиться с доверием".
Именно внутриполитическими причинами - интересами самосохранения правящей касты объяснялось предпочтение "дружественного нейтралитета" по отношению к Гитлеру военной коалиции с Францией и Англией, к которой, несомненно, должны были в дальнейшем присоединиться Соединённые Штаты. Обитатели Кремля не могли не понимать, что такая коалиция "в конце концов сломила бы Германию и её союзников. Но прежде чем свалиться в пропасть, Гитлер мог бы нанести СССР такое поражение, которое кремлёвской олигархии стоило бы головы" [586]. Излишне подробно останавливаться на том, насколько этот прогноз был близок к осуществлению в 1941 году. Потеря 4 миллионов человек (численность, равная всему тогдашнему населению таких стран, как Финляндия или Дания!) только пленными (факт, неслыханный в истории войн), объяснялась прежде всего слабостью военного руководства СССР.
Троцкий обращал внимание и на то, что советско-германский пакт нельзя рассматривать в отрыве от экономического соглашения между СССР и Германией. Политическое сотрудничество вкупе с экономическим неизбежно усилит военную мощь Германии, которая в будущем станет несомненным противником СССР. "В прошлой войне,- писал Троцкий,- Германия потерпела поражение прежде всего вследствие недостатка сырья и продовольствия. В этой войне Гитлер уверенно рассчитывает на сырьё СССР. Заключению политического пакта не случайно предшествовало заключение торгового договора... Соглашение о взаимном ненападении, т. е. о пассивном отношении СССР к германской агрессии, дополняется, таким образом, договором об экономическом сотрудничестве в интересах агрессии... Оккупация Польши должна в дальнейшем обеспечить непосредственную территориальную связь с Советским Союзом и дальнейшее развитие экономических отношений. Такова суть пакта. В "Майн Кампф" Гитлер говорит, что союз между двумя государствами, не имеющий своей целью вести войну, "бессмыслен и бесплоден". Германо-советский пакт не бессмыслен и не бесплоден: это военный союз со строгим разделением ролей - Гитлер ведёт военные операции, Сталин выступает в качестве интенданта". Такое содружество облегчает Гитлеру не только его захватнические замыслы, но и террористическое подавление рабочего движения в оккупированных им странах. "И есть ещё люди, которые всерьёз утверждают, что целью нынешнего Кремля является международная революция!" [587]
Раскрывая причины установления советско-германского союза, Троцкий писал: "Этот союз был предвиден, в частности, автором этих строк. Но господа дипломаты, как и прочие смертные, предпочитают обычно правдоподобные предсказания верным предсказаниям. Между тем в нашу сумасшедшую эпоху верные предсказания чаще всего неправдоподобны. Союз с Францией, с Англией, даже с Соединёнными Штатами мог бы принести СССР пользу только в случае войны. Но Кремль больше всего хотел избежать войны... Достигнуть этого можно только дружбой с Берлином. Такова исходная позиция Сталина со времени победы наци" [588].
Троцкий указывал, что политическая стратегия Сталина, нашедшая отражение в заключении советско-германского пакта, не только контрреволюционна; она носит пораженческий характер, вступая в разительное противоречие с долговременными интересами безопасности СССР. В этой связи Троцкий ссылался на оглашение Димитровым вскоре после Мюнхенского соглашения календаря будущих завоевательных операций Гитлера. Согласно этому календарю (немногим разошедшемуся с действительным ходом событий), оккупация Польши приходилась на осень 1939 года. Дальше следовали балканские страны, Франция и Бельгия; наконец, осенью 1941 года Германия должна была напасть на Советский Союз. Троцкий высказывал уверенность, что это разоблачение гитлеровских планов, в основу которого, несомненно, положены данные советской разведки, было сделано по поручению Сталина. "Схему никак нельзя, разумеется, понимать буквально: ход событий вносит изменения во все плановые расчёты. Однако первое звено плана, оккупация Польши осенью 1939 года, подтверждается в эти дни. Весьма вероятно, что и намеченный в плане двухлетний промежуток между разгромом Польши и походом против Советского Союза окажется весьма близким к действительности. В Кремле не могут не понимать этого. Недаром там десятки лет провозглашали: "Мир неразделен". Если, тем не менее, Сталин оказывается интендантом Гитлера, то это значит, что правящая каста уже не способна думать о завтрашнем дне. Её формула есть формула всех гибнущих режимов: "После нас хоть потоп"" [589].
В основе сделки двух диктаторов, подчёркивал Троцкий, лежали и сугубо материальные интересы. В СССР цены были крайне высоки и дефицит необходимых товаров был больше, чем в Германии. Германия обладала значительными преимуществами перед СССР в области техники. Но Советский Союз имел преимущества в сырье, без которого Германия не могла вести длительную войну [590].
Троцкий напоминал о неоднократных утверждениях Москвы, что антикоминтерновский пакт в действительности направлен против интересов Англии и Франции. За этими утверждениями стояли бесспорные реальности: "по существу Германия и Италия использовали до сих пор свой антикоммунистический блок гораздо больше против Запада, чем против Востока. Это совсем не значит, конечно, что завтра направление агрессии не будет на Восток" [591].
XXXVI
Секретный протокол
Изложенная в докладе Яковлева правовая и политическая оценка пакта игнорировала тот неоспоримый факт, что официальный договор и дополнительный протокол представляли собой единое целое или единый документ с несекретной и секретной частью. Яковлев же "расчленил" договор и протокол, рассматривая их порознь, отдельно друг от друга. Следование такой "методологии" привело его к выводу, что "сам по себе договор с юридической точки зрения не выходил за рамки принятых в то время соглашений, не нарушал внутреннего законодательства и международных обязательств СССР", а его содержание "не расходилось с нормами международного права и договорной политикой государств" - в отличие от секретного протокола, принятого "в обход внутренних законов СССР и в нарушение его договорных обязательств перед третьими странами" и тем самым являвшегося "изначально противоправным документом, выражавшим намерения подписавших его физических лиц" [592].
Содержащееся в докладе Яковлева утверждение о "безусловной возможности" подписания пакта о ненападении без дополнительного протокола относится к разряду схоластических суждений, "отвлекающихся" от реальной политической обстановки и намерений партнёров. Конечно, Гитлер охотно подписал бы пакт и без секретного протокола, т. е. без территориальных уступок Советскому Союзу. Но для Сталина эти уступки, собственно, и составлявшие содержание протокола, были той ценой, которую Гитлер должен был уплатить за неучастие СССР в блоке, направленном против германской агрессии. Касаясь причин заключения пакта, Ф. Гаус писал: "Заверения, полученные им [Сталиным] от Риббентропа и, соответственно, от Гитлера, убедили его в том, что Гитлер нападёт на Польшу, как только добьется советского прикрытия с тыла. Сталин, в противоположность Гитлеру, не сомневался в том, что Англия и Франция выполнят свои обязательства в отношении Польши. Поэтому возникновение войны между великими державами и Германией он считал обеспеченным" [593].
Гитлеровское руководство хорошо понимало, что предложенные им условия советско-германского соглашения с точки зрения узко понятой военно-политической конъюнктуры более выгодны для СССР, чем условия, на которых мог быть заключён союз СССР с Англией и Францией. Последние нуждались в участии Советского Союза в войне, если она будет развязана Гитлером. Они сознавали, что их гарантии Польше без военной помощи Советского Союза не имели прочной основы, и стремились поставить Гитлера перед мощной коалицией, силы которой намного превосходили бы силы Германии. Гитлер же предложил Сталину не только "дружественный нейтралитет", но и существенное вознаграждение за него, сводящееся к тому, чтобы последний "мирным путём" приобрел значительные территории, на которых проживало около двадцати миллионов человек.
В преамбуле секретного дополнительного протокола указывалось: "При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе".
Само понятие "сфера интересов" было заимствовано из лексикона империалистической политики, направленной на раздел или передел мира. Исходя из этого понятия, Сталин и Гитлер присвоили себе право монопольно решать судьбу других народов и государств. "Разграничение сфер интересов" СССР и Германии находилось в разительном противоречии с независимостью и суверенитетом ряда восточноевропейских государств, нарушало дух и букву договоров, которые СССР ранее заключил с этими государствами.
Вслед за преамбулой в договоре содержались четыре параграфа, фиксирующие достигнутые договорённости о разделении сфер интересов. 1-й параграф гласил: "В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами" [594].
Некоторые изменения в этот пункт были внесены последующими секретными соглашениями. В дополнительном протоколе к германо-советскому договору о дружбе и границе, подписанном 28 сентября 1939 года, указывалось, что "территория литовского государства включается в сферу интересов СССР" [595] (в обмен на то, что демаркационная линия на территории Польши была передвинута в пользу Германии).
Гаус впоследствии так комментировал этот пункт секретного протокола: "Разграничение сфер интересов в Восточной Европе дало бы Советскому Союзу возможность овладеть важнейшими стратегическими позициями в Прибалтике. За эти позиции почти два с половиной века назад вёл 21 год войну царь Петр Великий, а Сталин взял его себе за образец. Теперь они без всякой борьбы падали ему с неба благодаря заключению пакта с Гитлером" [596].
Второй параграф был посвящён судьбе Польши. Он определял "границу сфер интересов Германии и СССР" "в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства". За этой обтекаемой формулировкой крылся сговор об осуществлении четвёртого раздела Польши. Два хищника выражали свою убеждённость, что решение вопроса о судьбе Польского государства представляет их исключительную прерогативу. Об этом свидетельствовало зафиксированное в протоколе положение, согласно которому "вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства... оба правительства будут решать... в порядке дружественного обоюдного согласия" [597].
У Сталина, казалось бы, было моральное преимущество перед Гитлером в стремлении захватить "свою" часть польских земель. Когда после первой мировой войны на обломках Австро-Венгерской и Российской империй возникло независимое Польское государство, Верховный Союзнический совет Антанты, присвоивший себе монопольное право кроить по своему усмотрению карту послевоенной Европы, установил восточную границу Польши, вошедшую в историю под названием "линия Керзона" (по имени тогдашнего министра иностранных дел Великобритании). Эта линия основывалась на этническом принципе: районы, заселённые преимущественно украинцами и белорусами, отходили к соответствующим советским республикам. Однако в 1921 году польские правители, развязавшие советско-польскую войну и добившиеся в ней финального успеха, вынудили Советское правительство подписать Рижский мирный договор. В нём советским республикам была навязана новая граница, проходившая намного восточнее "линии Керзона". Основываясь на секретном протоколе, Сталин в 1939 году вернул аннексированные Польшей районы Украины и Белоруссии, заодно прихватив и солидную часть исконных польских земель (Галиция), никогда не входивших в состав Российской империи. Этой акцией он фактически вступил во вторую мировую войну, находясь при этом даже формально на стороне Германии.
Ещё одна чисто империалистическая сделка фиксировалась в третьем параграфе протокола, где указывалось: "Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчёркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о её полной политической незаинтересованности в этих областях" [598].
В данном случае речь также шла о планировании советской аннексии, опиравшейся на некоторые международно-правовые основания. В 1918 году Румыния, выступившая одной из 14 держав, принявших участие в антисоветской интервенции, захватила Бессарабию. Этот захват никогда не признавался Советским Союзом. На советских географических картах Бессарабия заштриховывалась как "спорная территория".
Выйдя за рамки договорённостей, зафиксированных в секретном протоколе, Сталин в августе 1940 года заодно с Бессарабией захватил и Северную Буковину, никогда не входившую в состав Российской империи. Как и в случае с Галицией, эта акция мотивировалась тем, что данная территория была заселена преимущественно украинцами. Таким образом, "великая Украина" была образована усилиями СССР, а не Германии.
В свете всего сказанного очевидна несостоятельность утверждений советской историографии о том, что Советский Союз лишь вернул себе территории, отторгнутые от него в конце первой мировой войны. Даже если говорить только об этих территориях, то они были "возвращены" не путём международно-правовых соглашений и не в результате свободного волеизъявления их населения, а методом грубой военно-политической экспансии.
Четвёртый, последний пункт протокола гласил, что "этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете". Данный пункт был выполнен и гитлеровской, и сталинской кликой с особым усердием. Протокол, подписанный 23 августа 1939 года, равно как и последующие секретные соглашения между СССР и Германией, были изъяты из процедур ратификации, в силу чего эти документы можно с полным основанием рассматривать как продукты тайной дипломатии и личной политики - как по содержанию, так и по форме.
По-видимому, Сталин не счёл нужным ознакомить с текстом секретного протокола даже большинство членов Политбюро. Например, Хрущёв до последних лет жизни не видел этого документа и знал о его содержании только со слов Сталина [599].
Борьба за официальное признание советским руководством самого факта существования секретного протокола имела длительную историю. После второй мировой войны Сталин старательно заметал следы протокола. В этой связи представляют интерес события, развернувшиеся во время Нюрнбергского процесса.
Хотя Вышинский, обладавший на Западе одиозной репутацией режиссера судебных инсценировок, не выступал на этом процессе, он был послан Сталиным в Нюрнберг и находился там в составе делегации, планировавшей действия советских обвинителей. Вышинский провёл совещание делегации, утвердившее перечень вопросов, которых не следует касаться на суде, чтобы советское правительство не стало "предметом критики со стороны подсудимых". Составленный Вышинским список таких вопросов, о недопустимости обсуждения которых следовало договориться с обвинителями и судьями от других стран, включал десять пунктов. Кроме одного пункта ("вопросы, связанные с общественно-политическим строем СССР"), все остальные так или иначе затрагивали вопросы, связанные с пактом 1939 года или с его последствиями.
Вскоре после представления в трибунал соответствующего секретного советского меморандума защитник Гесса Зайдль получил письменные показания Гауса, включавшие описание хода переговоров в Москве и подробное изложение секретного протокола. Зайдль добился обсуждения этого вопроса на суде - во время допроса Риббентропа, который признал факт подписания секретного протокола. Хотя главный обвинитель от СССР пытался оборвать Риббентропа, тот успел сказать: "Нет сомнения, что Сталин никак не может обвинить Германию в агрессии или захватнической войне против Польши. Если рассматривать это как агрессию, то в ней повинны обе стороны".
Далее Зайдль предложил вызвать в качестве свидетеля защиты Вейцзекера, на что трибунал дал согласие. После того, как Вейцзекер подтвердил показания Гауса, Зайдль обвинил СССР в совместной с Германией агрессии против Польши и поставил вопрос о правомочности участия Советского Союза в процессе, потребовав вызвать Молотова в качестве свидетеля. Трибунал постановил исключить эту часть речи Зайдля из стенограммы.
Далее Зайдль, раздобывший копию с фотокопии секретного протокола, попытался огласить его текст. Поскольку он отказался назвать источник получения этого документа, трибунал запретил оглашать его, как доказательство, не вызывающее доверия. Спустя несколько месяцев Зайдль опубликовал текст протокола в одной из американских газет [600].
Это была первая публикация данного текста, не вызвавшая широкого международного резонанса. По-иному обстояло дело в 1948 году, когда протокол и связанные с ним документы, извлечённые из германских архивов, были опубликованы Госдепартаментом США в книге "Нацистско-советские отношения. 1939-1941 гг.". В ответ на эту публикацию в СССР от имени Совинформбюро была выпущена т. н. историческая справка под названием "Фальсификаторы истории". Судя по содержанию и стилю этой работы, её основная часть была написана самим Сталиным. В "исторической справке" категорически отрицалось подписание какого-либо секретного соглашения СССР с Германией в 1939 году.
Любопытно, что вплоть до конца своих дней Молотов, признававший (и оправдывавший) многие другие сталинские преступления, отказывался признать наличие секретного протокола. Когда Чуев сказал ему: "На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение", Молотов заявил, что никакого такого соглашения не было. Далее состоялся следующий диалог:
Чуев: Не было?
Молотов: Не было. Нет, абсурдно.
Чуев: Сейчас уже, наверно, можно об этом говорить.
Молотов: Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распускают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-моему, тут всё-таки очень чисто и ничего похожего на такое соглашение не могло быть. Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу твёрдо сказать, что это, безусловно, выдумка.
В год смерти Молотова Чуев спросил у него ещё раз: "Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?" Молотов, верный своей линии умолчания о протоколе, ответил: "Не помню" [601].
Впрочем, Молотов отрицал лишь наличие позорного документа, на котором стояла его подпись, но не сам факт переговоров с Риббентропом о "разграничении сфер интересов". Неоднократно он высказывал следующие признания: "Вопрос о Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии и Бессарабии мы решили с Риббентропом в 1939 году"; "когда приезжал Риббентроп в 1939 году, мы договорились, а в сентябре - октябре уже своё взяли" [602] (курсив мой.- В. Р.).
Молотов даже пытался дать теоретическое "обоснование" сговору с Гитлером. "Не надо огрублять,- говорил он по этому поводу,- но между социалистическими и капиталистическими странами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша. Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу с Польшей проводим так" [603].
Здесь перед нами предстает идеальный образчик мышления бюрократа сталинской закваски: сговариваться о разделе мира можно, но не следует этот сговор доводить до сведения общественности. Поэтому наличие соответствующего документа нужно непременно скрывать и отрицать даже спустя десятилетия.
Впервые достоверность текста секретного протокола была признана в СССР комиссией Яковлева, хотя она не затрудняла себя поисками самого этого документа. В докладе на II съезде народных депутатов Яковлев уверял, что оригинал протокола в советских архивах не обнаружен. Между тем дело было за немногим - желанием хорошо искать этот оригинал в архиве Сталина, ныне входящем в так называемый "президентский архив". Публикация этого и других секретных документов, связанных со сговором между Сталиным и Гитлером, была осуществлена по советским оригиналам лишь в 1993 году [604].
В 1939 году о секретной сделке Сталина с Гитлером не узнал никто за пределами Москвы и Берлина. Однако очень скоро она стала очевидной благодаря советским действиям по захвату чужих территорий.
В статье "Сталин - интендант Гитлера" Троцкий писал: "Двадцать лет пружина германского милитаризма оставалась свернутой. Когда она стала разворачиваться, дипломатические канцелярии растерялись. Вторым после Мюнхена этапом этой растерянности были долгие и бесплодные переговоры Лондона и Парижа с Москвой. Автор этих строк имеет право сослаться на непрерывный ряд собственных заявлений в мировой печати, начиная с 1933 года, на ту тему, что основной задачей внешней политики Сталина является достижение соглашения с Гитлером. Но наш скромный голос оставался неубедительным для "вершителей судеб". Сталин разыгрывал грубую комедию "борьбы за демократию"; и этой комедии верили, по крайней мере, наполовину... Как свирепо поучителен тот факт, что германо-советский договор ратифицирован сталинским парламентом как раз в тот день, когда Германия вторглась в пределы Польши!" [605]
XXXVII
"Я чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей"
Переговоры в Кремле, занявшие всего один день, перешли в обильное пиршество, затянувшееся до утра и сопровождавшееся оживлённым обсуждением международного положения.
После подписания пакта и протокола, в помещении, где происходили переговоры (служебный кабинет Молотова), был сервирован ужин на четыре персоны. В самом начале его, как вспоминал Риббентроп, "произошло неожиданное событие: Сталин встал и произнёс короткий тост, в котором сказал об Адольфе Гитлере как о человеке, которого он всегда чрезвычайно почитал. В подчёркнуто дружеских словах Сталин выразил надежду, что подписанные сейчас договоры кладут начало новой фазе германо-советских отношений. Молотов тоже встал и тоже высказался подобным образом. Я ответил нашим русским хозяевам в таких же дружеских выражениях. Таким образом, за немногие часы моего пребывания в Москве было достигнуто такое согласие, о каком я при своём отъезде из Берлина и помыслить не мог..." [606]
Составленный одним из членов немецкой делегации служебный отчёт - запись беседы между Сталиным и Риббентропом - выразительно передаёт содержание и атмосферу этой беседы, фактически превратившейся в завершающий этап переговоров. Во время беседы оба партнёра наперебой демонстрировали друг перед другом свою осведомлённость и готовность поделиться имевшейся у них важнейшей внешнеполитической информацией. Тон такому доверительному характеру беседы задал упомянутый Риббентропом тост Сталина. Как указывается в отчёте, Сталин, не дожидаясь тоста Риббентропа в свою честь, внезапно произнёс: "Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего Фюрера, и поэтому хотел бы выпить за его здоровье" [607]. Едва ли можно было придумать лучший зачин для задушевной неформальной беседы и едва ли что-либо могло больше порадовать душу Гитлера, чем упоминание о любви к нему немецкого народа.
Далее под аккомпанемент неоднократных тостов за "новую эру в германо-советских отношениях" состоялся откровенный обмен мнениями о международном положении. Сталин задал Риббентропу вопросы о намерениях союзников Германии: Италии и Японии. Риббентроп сообщил, что "Муссолини тепло приветствовал восстановление дружеских отношений между Германией и Советским Союзом. Он выразил своё удовлетворение по поводу заключения пакта о ненападении".
Когда Риббентроп сказал о готовности германского правительства "внести эффективный вклад в урегулирование разногласий между Советским Союзом и Японией", Сталин заявил, что считает желательной помощь Германии в деле улучшения советско-японских отношений, но не хочет, чтобы у японцев создалось впечатление, что инициатива этого исходит от Советского Союза.
Затем партнёры обменялись враждебными замечаниями о политике Англии. Риббентроп заявил, что "Англия слаба и хочет заставить других бороться за её самонадеянные претензии на мировое господство". Сталин "с жаром поддержал это мнение" и дополнил мысль Риббентропа следующими словами: "Британская армия слаба, британский флот не заслуживает больше своей былой репутации... Если Англия, несмотря на это, продолжает господствовать в мире, то это объясняется глупостью других стран, которые всегда позволяют себя надувать".
Риббентроп, в свою очередь, согласился с этими словами Сталина и поделился с ним особо доверительной информацией, сообщив, что "недавно Англия попыталась прощупать почву... Это пример типично английского глупого маневра". На это конфиденциальное сообщение Сталин откликнулся сообщением сверхконфиденциальным, сказав, что "упомянутым прощупыванием было наверняка то письмо Чемберлена к Фюреру, которое посол Гендерсон передал 23 августа в Оберзальцберге (ставка Гитлера.- В. Р.)". Таким образом, Сталин продемонстрировал свою информированность о строго секретном письме английского премьер-министра, которое всего несколько часов назад было передано Гитлеру. Известие о том, что советская разведка способна в тот же день передавать Сталину архисекретную информацию, не могло не поразить Риббентропа, а вслед за ним и Гитлера.
Весьма тёплый характер имел и обмен мнениями о предмете, самом щекотливом с точки зрения германо-советской "дружбы",- Антикоминтерновском пакте. Риббентроп заметил, что этот пакт "был по существу направлен не против Советского Союза, а против западных демократий. Он [Риббентроп] знает и смог заключить из русской прессы, что советское правительство полностью признает этот факт". Сталин развил данную тему в том же ключе, заявив, что "на деле Антикоминтерновский пакт испугал главным образом финансовые и коммерческие круги Англии, а также мелких английских торговцев". Согласившись с этим, Риббентроп "шутливо заметил", что "господин Сталин наверняка напуган Антикоминтерновским пактом меньше, чем лондонское Сити и мелкие английские торговцы. Что думает об этом немецкий народ, явствует из шутки, которую придумали берлинцы, славящиеся своим острословием и юмором, и которая ходит уже несколько месяцев, а именно: "Сталин ещё когда-нибудь присоединится к Антикоминтерновскому пакту"" [608].
Едва ли эта "шутка" представляла собой зондаж позиции Сталина по данному вопросу. Тем не менее замечание Риббентропа, которое в то время не могло не показаться фантастическим и поэтому было выражено в форме "шутки", едва не стало реальностью спустя год с небольшим. Во время переговоров с Гитлером в ноябре 1940 года Молотов заявил, что "участие России в Тройственном пакте представляется ему в принципе абсолютно приемлемым", если будут "более точно определены цели и значение Пакта, особенно в связи с определением великого восточно-азиатского пространства" [609]. 26 ноября, т. е. через две недели после возвращения из Берлина, Молотов сообщил Шуленбургу о готовности советского правительства превратить тройственный пакт в пакт четырёх держав о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи [610]. Эта акция не была осуществлена лишь потому, что в качестве её непременного условия Молотов выдвинул ряд неприемлемых для Германии новых территориальных притязаний.
В конце беседы Риббентроп ударился в рассуждения о том, как горячо немецкий народ приветствует соглашение с Советским Союзом. Сталин сказал, что "он охотно этому верит". Затем Сталин счёл нужным скрепить пакт ещё и своим честным словом. При прощании он обратился к Риббентропу со следующими словами: "Советское правительство относится к новому пакту со всей серьёзностью. Оно своим честным словом может заверить, что Советский Союз не предаст своего партнёра" [611].
Описывая свои впечатления от фотоснимка, на котором Сталин и Риббентроп пожимают друг другу руки, Троцкий замечал: "На лице Риббентропа больше уверенности. На лице Сталина за улыбкой кроется неуверенность и сконфуженность провинциала, который не знает иностранных языков и теряется при столкновениях с людьми, которым он не сможет приказывать, которые его не боятся" [612].
Не удивительно, что Риббентроп вернулся из Москвы с самыми восторженными впечатлениями о Сталине, которыми он не преминул поделиться со своими коллегами из окружения Гитлера. После восхищенных рассказов Риббентропа Розенберг записал в своём дневнике: "Большевикам уже впору намечать свою делегацию на Нюрнбергский партсъезд" [613]. Сам же Риббентроп в своих воспоминаниях упоминал о словах данцигского гауляйтера, сопровождавшего его в Москве: "Порой я чувствовал себя [в Кремле] просто среди своих старых партайгеноссен [товарищей по партии]" [614].
XXXVIII
Члены Политбюро охотятся
В последние годы, помимо уже упоминавшейся версии о заседании Политбюро 11 августа, муссируется версия о заседании Политбюро, состоявшемся 19 августа, на котором Сталин якобы произнёс речь, обосновывающую его новую внешнеполитическую стратегию.
Эта версия впервые появилась на свет в ноябре 1939 года, когда французское агентство Гавас сообщило о "речи Сталина" на заседании Политбюро, в которой говорилось, что "война должна продолжаться как можно дольше, чтобы истощить обе воюющие стороны".
Поскольку это сообщение могло насторожить Гитлера, Сталин инсценировал интервью, якобы проведённое по просьбе редактора "Правды". К такому приёму он прибегал в тех случаях, когда хотел изложить перед мировым общественным мнением свои мысли или отвергнуть нежелательные для него сообщения, появившиеся в зарубежной печати. В данном случае при ответе на вопрос о достоверности сообщения агентства Гавас он разразился особенно грубой бранью, заявив: "Это сообщение агентства "Гавас", как и многие другие его сообщения, представляют враньё. Я, конечно, не могу знать, в каком именно кафе-шантане сфабриковано это враньё" [615]. Вслед за этим он изложил по пунктам свою оценку начавшейся войны, предназначавшуюся в основном для зарубежного общественного мнения (см. гл. XLII).
Несмотря на резкие опровержения Сталина, версия о его речи, произнесённой 19 августа, вошла во многие зарубежные труды по истории второй мировой войны, в том числе в фундаментальный трёхтомный труд Черчилля [616].
Вопрос о подлинности данной речи был вновь поднят в 1994 году, когда Т. С. Бушуева опубликовала текст, найденный "в секретных трофейных фондах Особого архива СССР". Этот текст, написанный на французском языке, по её мнению, представлял собой перевод речи, "сделанный, вероятно, кем-то из Коминтерна", присутствовавшим на заседании Политбюро.
Суть данного текста состоит в объяснении "предпочтительности" для СССР союза с Германией по сравнению с заключением англо-франко-советского союза. Согласно этому тексту, Сталин утверждал, что во втором случае война может и не вспыхнуть, тогда как в первом она непременно возникнет, в результате чего "Западная Европа будет подвергнута серьёзным волнениям и беспорядкам, что позволит в удачный момент вмешаться Советскому Союзу. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну... У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции" [617].
Текст, опубликованный Бушуевой, нельзя рассматривать иначе, чем очевидную фальшивку, по следующим основаниям.
Во-первых, в перечне протоколов Политбюро за 1939 год отсутствуют упоминания о заседаниях, состоявшихся 11 или 19 августа. Имеются лишь Протоколы Љ 5 и 6, фиксирующие решения, принятые, по-видимому, опросом в период от 7 июля до 3 сентября.
В протоколах Политбюро первое упоминание о вопросах, связанных с советско-германским пактом, появилось 24 августа, когда было принято решение о созыве внеочередной сессии Верховного Совета СССР для ратификации пакта [618].
Во-вторых, на заседаниях Политбюро никогда не присутствовали представители Коминтерна.
В-третьих, Димитрову и другим руководителям Коминтерна до начала сентября не были известны сталинские установки, касавшиеся предстоящей и начавшейся войны (см. гл. XLII).
В-четвёртых, Сталину приписываются утверждения, немыслимые в то время в его устах, например, о готовности Германии уступить Советскому Союзу в качестве зоны влияния Болгарию и Венгрию (об этих странах на переговорах, происходивших до 19 августа, как, впрочем, и позднее, не было и речи).
В-пятых, содержание текста, опубликованного Бушуевой, разительно отличается от действительных сталинских директив Коминтерну, высказанных в беседах с Димитровым. Давая эти директивы в сентябре 1939 года, Сталин рассуждал в чисто геополитических терминах, ничего не говоря о "мировой революции" (см. гл. XLII).
Самое же главное состоит в том, что Сталин скрывал свои замыслы даже от большинства членов Политбюро вплоть до появления сообщений о предстоящем визите в Москву Риббентропа. О том, как складывались в этот период отношения между Сталиным и членами Политбюро, выразительно рассказывается в мемуарах Хрущёва.
22 августа Хрущёв приехал из Киева на дачу к Сталину. Там Сталин сказал ему, что скоро на дачу должны приехать все члены Политбюро и он сообщит им о завтрашнем приезде Риббентропа. Хрущёв так описывал последовавшую за этим сцену: "Сталин смотрит на меня и улыбается, выжидает, какое эта новость произведет на меня впечатление. Я тоже на него смотрю, считая, что он шутит: чтобы к нам да прилетел Риббентроп? Что он, бежать из Германии собирается, что ли? Сталин говорит: "Гитлер прислал о том телеграмму: "Прошу вас, господин Сталин, принять моего министра Риббентропа, который везёт конкретные предложения"". Сталин добавил: "Вот завтра мы его и встретим"" [619].
Из этого фрагмента мемуаров отчётливо видно: во-первых, Хрущёв, бывший в то время членом Политбюро, ничего не знал о предшествующих тайных советско-германских переговорах. Известие о предстоящем прибытии Риббентропа в Москву явилось для него громом с ясного неба. Во-вторых, поведав о предстоящем визите Риббентропа, Сталин представил этот визит как неожиданную инициативу германской стороны, даже ему, Сталину, непонятную до конца.
На следующий день Хрущёв собирался поехать на охоту. Когда он сказал об этом Сталину, тот ответил: "Хорошо, поезжайте. Я с Молотовым приму Риббентропа и послушаю, а потом вы приезжайте с охоты, я расскажу, каковы цели Гитлера и каков результат разговора" [620].
В охотничьем угодье Завидово Хрущёв встретил Ворошилова и целый синклит других военачальников - все они тоже оказались ненужными для участия в переговорах с Риббентропом. Компания развлекалась два дня, после чего Хрущёв вернулся с охоты и тотчас же направился к Сталину. "У Сталина должны были собраться все члены Политбюро, которые находились в Москве. Я похвастался своими охотничьими успехами. Сталин был в хорошем настроении, шутил... Пока готовили к столу наши охотничьи трофеи, Сталин рассказал, что Риббентроп уже улетел в Берлин. Он приехал с проектом договора о ненападении, и мы такой договор подписали. Сталин был в очень хорошем настроении, говорил: вот, мол, завтра англичане и французы узнают об этом и уедут ни с чем... Сталин... полагал, что это мы, СССР, перехитрили Гитлера, подписав договор" [621].
Во время застолья Сталин сообщил членам Политбюро все детали намеченного раздела Восточной Европы. Он сказал, что, "согласно договору к нам фактически отходят Эстония, Латвия, Литва, Бессарабия и Финляндия таким образом, что мы сами будем решать с этими государствами вопрос о судьбе их территорий, а гитлеровская Германия при сем как бы не присутствует, это будет сугубо наш вопрос. Относительно Польши Сталин сказал, что Гитлер нападёт на неё, захватит и сделает своим протекторатом. Восточная часть Польши, населённая белорусами и украинцами, отойдет к Советскому Союзу. Естественно, что мы стояли за последнее, хотя чувства испытывали смешанные. Сталин это понимал. Он говорил нам: "Тут идёт игра, кто кого перехитрит и обманет"" [622].
Изъясняясь языком азартного игрока и мошенника перед людьми, достаточно хорошо знавшими его, Сталин, тем не менее, своим сообщением породил в них "смешанные чувства". Объясняя природу этих "смешанных чувств", Хрущёв писал: "И всё же было тяжело. Нам, коммунистам, антифашистам, людям, стоящим на совершенно противоположных философских и политических позициях,- и вдруг объединить свои усилия с фашистской Германией?.. Было трудно понять и переварить это событие, найти оправдание случившемуся, чтобы, опираясь на него, разъяснить дело другим людям. Особенно больно было то, что оказалось совершенно невозможно разъяснить людям выгоду этого договора (под выгодой Хрущёв, очевидно, понимал предстоящий захват Советским Союзом чужих территорий.- В. Р.)" [623].
XXXIX
Фашистская печать о пакте
Подписание пакта вызвало чувства восторга и эйфории у Гитлера. 25 августа он направил письмо Муссолини, в котором говорилось: "Могу сказать Вам, Дуче, что эти соглашения гарантируют благоприятное отношение Советского Союза в случае начала любого конфликта... Могу Вам сказать, Дуче, что я считаю, что благодаря переговорам с Советской Россией создалось совершенно новое положение в международных отношениях, которое должно принести Оси очень существенный из возможных выигрышей" [624].
Такого рода взгляды широко пропагандировались в официозной прессе Германии и Италии. В статье газеты "Дойче альгемайне цайтунг", опубликованной ещё до вступления советских войск в Польшу, говорилось: "На пространстве, растянутом от Западной границы Германии до Амура, есть всё, что требуется двум великим народам для их существования. Но этому хотели помешать, создав Польшу, вместо того, чтобы предоставить этим народам долю в ней. Силы, тяготеющие друг к другу, не могут долго оставаться в разлуке, они стремятся к общности действий" [625]. Эти мысли развивались уже после раздела Польши эссенской "Национальцайтунг". В её передовой от 23 сентября указывалось: "Величайший в мировой истории континентальный блок со спокойной решимостью противостоит теперь мелочной тактике шантажа со стороны государств, являющихся по отношению к нему лимитрофными. Даже английская блокада ничего не в состоянии сделать колоссу, опирающемуся на широчайший фундамент" [626].
От своих немецких собратьев не отставала и итальянская печать. В "Джорнело д"Италиа" появилась статья, возвещавшая, что "тоталитарные государства [627], несмотря на различие своей формы и содержания, договорились между собой в момент, находящийся под знаком наступательных планов великой империалистической и плутократической демократии" [628].
Орган фашистской партии "Пополо д"Италиа" открыто выражал своё восхищение Сталиным, называя его "единственной высокостоящей в моральном отношении личностью", обеспечивающей своей стране "многообещающее будущее" [629].
Суммируя отклики итальянской официозной печати на заключение пакта, передовая немецкой газеты "Франкфуртер цайтунг" от 24 сентября указывала, что "Муссолини нашёл идею советско-германского сотрудничества правильной; более того, дело выглядит так, что его самого с некоторого времени занимает эта идея... Происходит процесс образования действительного политического силового треугольника, который определяется тремя державами - Германией, Советской Россией и Италией" [630].
В той же газете 29 августа появилась статья её московского корреспондента под названием "Из предыстории германо-советского пакта". В ней сближение Германии и СССР объяснялось тем, что в Советском Союзе "за последние годы произошли существенные организационные и кадровые перемены... Устранение из общественной жизни того верхнего слоя, который назывался "троцкистским", а он был устранён именно по этой причине, было, несомненно, весьма существенным фактором в достижении взаимопонимания между Советским Союзом и Германией" [631].
Мысль о том, что без террористической расправы над старыми большевиками советско-германский союз был бы невозможен, неоднократно высказывалась наиболее проницательными врагами большевизма. В переписке руководящих деятелей РОВСа - самой крупной военизированной организации белоэмигрантов - указывалось, что устранение одного из ведущих деятелей Коминтерна Пятницкого "было непременным условием установления наиболее тесных контактов Сталина и Гитлера... Его падение и арест - закат деятельности Коминтерна. Теперь Сталин приступает к осуществлению своей имперской политики, сделав своим союзником Гитлера" [632].
О том, что сговор с Гитлером был подготовлен не только внешней, но и внутренней политикой сталинизма, говорилось и в воспоминаниях Хильгера, который указывал на оправданность "предположения, что без предпринятой Сталиным широкомасштабной чистки государственного аппарата и партии союз между ним и Гитлером едва ли бы смог возникнуть из-за оппозиции со стороны Бухарина, Радека, Крестинского, Зиновьева, Раковского и им подобных" [633].
XL
Звездный час Молотова
После подписания пакта перед Сталиным оставалась задача, которую, впрочем, он не считал сложной и обременительной: поставить точку на англо-франко-советских переговорах.
25 августа английская и французская делегации в последний раз встретились с Ворошиловым. Ошеломлённые сообщением о подписании советско-германского договора, руководители западных миссий спросили, не хочет ли советская сторона продолжить обсуждение военной конвенции. Ответ Ворошилова был лаконичен: ввиду изменившегося политического положения нет смысла продолжать это обсуждение [634]. В тот же день обе миссии отбыли из Москвы.
27 августа было опубликовано интервью Ворошилова корреспонденту "Известий" о причинах разрыва переговоров с военными миссиями Англии и Франции. В нём содержалось очередное лживое утверждение: "Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий".
31 августа Молотов выступил с докладом на внеочередной сессии Верховного Совета СССР, созванной для ратификации советско-германского пакта. В отличие от большинства его выступлений, отмеченных бесцветностью и сухостью, этот доклад включал ряд идеологических "новаций", содержал отточенные формулировки и саркастические выпады по отношению к зарубежным критикам пакта. Молотов как бы переживал свой звездный час в качестве одного из авторов наиболее масштабного политического решения, в принятии которого ему когда-либо приходилось принимать участие. Он утверждал, что "советско-германский договор о ненападении означает поворот в развитии Европы, поворот в сторону улучшения отношений между двумя самыми большими государствами Европы. Этот договор... даёт нам устранение угрозы войны с Германией, суживает поле возможных военных столкновений в Европе и служит, таким образом, делу всеобщего мира". Если же "не удастся избежать военных столкновений в Европе", то масштаб военных действий, по словам Молотова, "теперь будет ограничен". Недовольными советско-германским договором, безапелляционно утверждал Молотов, "могут быть только поджигатели всеобщей войны в Европе, те, кто под маской миролюбия хотят зажечь всеевропейский военный пожар".
В связи с подписанием советско-германского договора Молотов не преминул упомянуть о проницательности Сталина, напомнив о "том разъяснении нашей внешней политики, которое было сделано несколько месяцев тому назад на XVIII партийном съезде... т. Сталин предупреждал против провокаторов войны, желающих в своих интересах втянуть нашу страну в конфликты с другими странами... Как видите, т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западноевропейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз. Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощённой антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов. Тов. Сталин, учитывая это обстоятельство, ещё тогда поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и СССР. Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы. Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение т. Сталина блестяще оправдалось. (Бурная овация в честь тов. Сталина.)"
Отождествляя германский народ с гитлеровской кликой, Молотов объявил договор воплощением стремлений к "развитию и расцвету дружбы между народами Советского Союза и германским народом". Касаясь причин столь резкого поворота в германо-советских отношениях, он отделался тавтологией: "Да, вчера ещё в области внешних отношений мы были врагами. Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами".
Упомянув о том, что советско-германский договор был подвергнут резкой критике в английской, французской и американской прессе, в том числе социалистической, Молотов произнёс серию глумливых и злобных фраз перед радостно гогочущим залом. "Эти люди требуют,- заявил он,- чтобы СССР обязательно втянулся в войну на стороне Англии против Германии. Уж не с ума ли сошли эти зарвавшиеся поджигатели войны? (Смех.) ...Если у этих господ имеется уж такое неудержимое желание воевать, пусть повоюют сами, без Советского Союза. (Смех. Аплодисменты.) Мы бы посмотрели, что это за вояки. (Смех. Аплодисменты.)"
С деланным возмущением Молотов говорил о критиках самого уязвимого аспекта договора: отсутствия в нём оговорки, что пакт может быть денонсирован, если одна из его сторон выступит в качестве агрессора (такая оговорка присутствовала в большинстве пактов о ненападении, заключённых ранее между различными европейскими странами). По этому поводу он заявил: "Доходят... до того, что ставят нам в вину, что, видите ли, в договоре нет пункта о том, что он денонсируется в случае, если одна из договаривающихся сторон окажется вовлечённой в войну при условиях, которые могут дать кое-кому внешний повод квалифицировать её нападающей стороной" [635].
Доклад Молотова был встречен в Берлине с нескрываемым одобрением. Уже на следующий день после доклада Хильгер передал Молотову, вместе с сообщением о вторжении немецких войск в Польшу, сообщение о том, что Риббентроп "чрезвычайно обрадован" содержанием и "предельной ясностью" доклада и "горячо приветствует" сказанное в нём [636]. 2 сентября "Правда" опубликовала фрагменты из речи Гитлера на заседании рейхстага, где Гитлер заявил, что "может присоединиться к каждому слову, которое сказал народный комиссар иностранных дел Молотов".
Ответный шаг Берлина был выражен также в подчёркнуто дружественном приёме посла СССР А. А. Шкварцева [637], только что прибывшего в Германию. 3 сентября Шкварцев был приглашён к Гитлеру, около резиденции которого по этому поводу был выстроен почётный караул. В донесении Молотову по поводу этого приёма Шкварцев сообщал: "Я... прочитал свою речь, составленную в Москве и утверждённую Вами. На эту речь Гитлер ответил следующей речью: "Немецкий народ счастлив, что заключён советско-германский договор о ненападении. Этот договор послужит делу содружества обоих народов как в политической, так и в экономической областях"" [638].
Эти идеи нашли отражение и развитие в официозной германской печати. Орган национал-социалистической партии "Фелькишер беобахтер" 28 сентября с восторгом писал об "исторической речи" Молотова и подчёркивал, что её основные мысли нашли подтверждение в недавних речах Гитлера. "Пожалуй, никогда в истории не было такого случая,- говорилось в статье,- чтобы за один месяц в отношениях между двумя державами произошли такие перемены, как теперь между Германией и Россией... Переговоры с русскими завершились позорным провалом для англичан" [639].
Среди множества выдумок, содержавшихся в докладе Яковлева, одна касается последоговорного периода. Яковлев утверждал, что "в упоении быстрой победой над Польшей Гитлер какое-то время носился с мыслью, не разорвать ли свежеподписанный договор о ненападении с Советским Союзом и не атаковать ли внезапно и нашу страну" [640]. Это утверждение, не подкреплённое в докладе никакими доказательствами, отражало реальные исторические события, как говорится, "с точностью до наоборот". По свидетельству Хильгера, Гитлер "в течение первых пяти-шести месяцев после заключения договоров верил, что они не только осуществили непосредственную цель, но и заложили основу выгодных для обеих сторон отношений на ближайшие годы. Я обладал надёжной информацией о том, что зимой 1939-40 года Гитлер неоднократно высказывался в этом духе в кругу своих ближайших сотрудников. Мысль о том, что Сталин в подходящий момент сможет оказать нажим на ослабленную войной Германию, в то время ещё явно не беспокоила Гитлера. Напротив, тогда он казался твёрдо убеждённым в том, что военное превосходство Германии обеспечено на длительный срок и что Сталин уже по одной этой причине увидит себя вынужденным придерживаться заключённых договоров" [641].
Многие исследователи истории второй мировой войны сходятся на том, что, несмотря на всю остроту межимпериалистических противоречий, мировой войны можно было бы избежать, если бы не был подписан советско-германский пакт, резко улучшивший политическое и экономическое положение Германии. Такой информированный и проницательный историк, как К. Типпельскирх писал: "То, что Гитлер хотел войны, хотя бы локальной, является документально подтверждённым фактом. Но он бы не добился так легко этой цели, если бы не нашёл необходимых союзников и противников в лице Советского Союза, Англии и Польши. Решающее значение имела позиция Советского Союза... Так возникла война, которую никто не хотел, даже Гитлер, в той форме, какую она приняла (Гитлер вплоть до 3 сентября 1939 года надеялся, что удастся избежать вступления в войну Англии и Франции.- В. Р.) и в которой могла быть действительно заинтересована только одна держава - Советский Союз" [642]. Если в этой цитате заменить слово "Советский Союз" (война, конечно же, не отвечала политическим интересам СССР) словами "Сталин" или "сталинская клика", то мы получим адекватное описание ситуации, сложившейся осенью 1939 года.
"Общие причины войны,- писал Троцкий,- заложены в непримиримых противоречиях мирового империализма. Однако непосредственным толчком к открытию военных действий явилось заключение советско-германского пакта. В течение предшествовавших месяцев Геббельс, Форстер и другие германские политики настойчиво повторяли, что фюрер назначит скоро "день" для решительных действий. Сейчас совершенно очевидно, что речь шла о дне, когда Молотов поставит свою подпись под германо-советским пактом. Этого факта уже не вычеркнет из истории никакая сила!" [643]
Советско-германский пакт явился тяжелейшим ударом по делу мировой революции - прежде всего потому, что во имя узко понимаемых прагматических конъюнктурных выгод Сталин предал коренные принципы международного коммунистического движения и тем самым нанёс ему неизгладимый моральный ущерб.
XLI
Разрушение моральной силы
В работах 1921 года Ленин не раз касался вопроса о причинах победы советского народа в гражданской войне, когда "против нас в течение трёх с половиной лет воевали все богатейшие державы мира. Та военная сила, которая стояла против нас и которая поддерживала Колчака, Юденича, Деникина и Врангеля... во много раз, безмерно и безусловно превышала наши военные силы". Развивая эту мысль, Ленин высказывал, на первый взгляд, парадоксальное соображение о том, что, "если бы против нас вместо передовых стран вели борьбу страны отсталые, в которых нет таких могучих пролетарских масс, то мы не продержались бы не только три с половиной года, но и три с половиной месяца. Могла ли быть у нашего пролетариата моральная сила, если бы он не опирался на сочувствие рабочих передовых стран, которые поддерживали нас, вопреки той лжи, которую в миллионах экземпляров распространяют империалисты про Советскую власть".
Причины победы русского рабочего класса над иностранными интервентами Ленин видел в его моральной силе, которая обусловливалась поддержкой со стороны пролетариата передовых стран Европы. "Рабочие передовых стран настолько определяют ход войны, что против их желания нельзя вести войны, и в конечном счёте они сорвали войну против нас пассивным и полупассивным сопротивлением... Опираясь на эту поддержку, наш пролетариат, слабый своей малочисленностью, измученный бедствиями и лишениями, победил, так как он силён своей моральной силой" [644].
Возвращаясь к этой мысли, Ленин подчёркивал: "Материально в отношении экономическом и военном мы безмерно слабы, а морально,- не понимая, конечно, эту мысль с точки зрения отвлечённой морали, а понимая её, как соотношение реальных сил всех классов во всех государствах,- мы сильнее всех. Это испытано на деле, это доказывается не словами, а делами, это уже доказано раз, и, пожалуй, если известным образом повернётся история, то это будет доказано и не раз" [645].
Комментируя эти ленинские слова, советский философ М. А. Лифшиц писал: "Значит, моральная сила имеет своё объективное содержание, только более всеобщее, безусловное, чем простое количество материальных средств, брошенных на чашу весов. Моральная сила есть отношение историческое, классовое, но всё же это величина, которую нужно беречь, как зеницу ока, ибо её можно растратить попусту, зря и совсем потерять. А заменить эту великую драгоценность ничем нельзя - ни богатством, ни хитростью, ни оружием. Без неё всё это было бы не к добру" [646].
Моральные принципы Октябрьской революции превратились в могучую материальную силу, стали одним из главных слагаемых в сумме тех исторических факторов, которые обеспечили победу величайшей в истории социальной революции.
Огромное историческое преступление сталинизма и постсталинизма состояло в том, что они своей ущербной, антисоциалистической внутренней и внешней политикой подорвали моральное влияние, которое было завоёвано во всём мире Советским Союзом и международным коммунистическим движением. Тому можно найти прямые эмпирические доказательства. В 1919 году Ленин отмечал, что "морально советская система победила уже даже сейчас и... доказательствами правильности этого утверждения являются гонения на советскую литературу в свободных демократических странах" [647]. Понадобились долгие годы дискредитации, извращения и фальсификации сталинистами коммунистических идей, чтобы господствующие классы капиталистических стран смогли без серьёзного ущерба для себя отказаться от подобных гонений. В то же время в СССР, в отличие от 20-х годов, когда публиковались книги даже заядлых врагов Советской власти, например, Деникина и Керенского, в последующие десятилетия была установлена жесточайшая информационная блокада (я имею в виду запрет на переиздание, распространение и даже чтение "антисоветской" литературы, выходящей за рубежом).
В крушении моральной силы СССР и международного коммунистического движения решающую роль сыграли практические акции сталинизма. Среди таких акций одно из ведущих мест принадлежит заключению советско-германского пакта.
До этого события во всём мире непримиримость идеологии и политики СССР и германского фашизма считалась абсолютной. С момента возникновения нацистской партии весь арсенал её пропагандистских средств был направлен на проповедь антибольшевизма, сочетаемую с идеей захвата "жизненного пространства" за счёт советских земель. В свою очередь советская пропаганда на протяжении многих лет осуждала "фашистских зверей" и призывала миролюбивые государства объединиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Советский Союз завоевал весомый моральный престиж как ведущий противник фашизма и защитник мира. После заключения советско-германского пакта весь этот моральный капитал оказался полностью и непоправимо утрачен.
Авторитет, завоёванный Советским Союзом в глазах мировой прогрессивной общественности, был подорван и тем, что Сталин, по сути, повторил мюнхенскую сделку. Советская историография на протяжении многих лет доказывала, что заключением пакта "Молотов - Риббентроп" Советский Союз добился для себя мира и времени для перевооружения, то есть сделал то, что сделали Англия и Франция годом ранее в Мюнхене. Однако здесь возникала серьёзная неувязка. Советская пропаганда справедливо обличала Чемберлена и Даладье как пособников Гитлера за то, что они принесли ему в жертву Чехословакию и открыли тем самым путь его дальнейшим аннексионистским акциям. Для любого мыслящего человека оставалось непонятным, почему следует принципиально иначе оценивать поведение Сталина, замирившегося с Гитлером ценой раздела Польши.
В публикациях последнего времени содержится немало злобных инсинуаций по поводу "заидеологизированности" советской дипломатии. Но в советско-германском пакте при всём старании нельзя обнаружить никаких следов подобной "идеологизации". Рукой Сталина двигали не идеологические, а чисто геополитические соображения. Советско-германский пакт представлял собой типичную аннексионистскую сделку, особенность которой состояла в том, что Гитлер собирался захватить "свою" долю войной, а Сталину предоставлялась возможность осуществить свои захваты "мирным" путём. Одна из важнейших особенностей пакта заключалась в том, что Советскому Союзу была обещана солидная доля в предстоящем разделе Восточной Европы при условии, что он не вступит в крупномасштабную войну, когда она разразится.
Естественно, что, встав на этот путь, Сталин и Молотов вынуждены были, по сути, отказаться от всех своих заявлений предшествующих лет. Ещё в мае 1939 года Молотов заверял мировую общественность, что "в едином фронте миролюбивых государств, действительно противостоящих агрессии, Советскому Союзу не может не принадлежать место в передовых рядах" [648]. Напоминая об этом спустя три месяца, Троцкий писал: "Какой зловещей иронией звучат теперь эти слова! Советский Союз занял своё место в заднем ряду тех государств, которых он до последних дней не уставал клеймить в качестве агрессоров" [649].
С первых же дней после подписания пакта была развёрнута активная идеологическая кампания по полной переориентации направленности советской пропаганды. Уже в сентябре 1939 года Шуленбург сообщал в Берлин: "Внезапный поворот в политике Советского Союза после многих лет пропаганды, направленной именно против немецких агрессоров, ещё не очень ясно понят населением. Особенные сомнения вызывают заявления официальных агитаторов о том, что Германия больше не является агрессором. Советское правительство делает всё возможное, чтобы изменить отношение населения к Германии. Прессу как будто подменили. Нападки на Германию не только полностью исчезли, но все описания внешней политики в значительной степени основаны на немецких сообщениях, и вся антинемецкая литература изымается из книжной продажи и т. д." [650].
Однако, несмотря на все усилия мощной идеологической машины, многими советскими людьми, особенно молодёжью, воспитанной в последовательно антифашистском духе, заключение советско-германского пакта было воспринято с чувством недоумения и горечи. Как вспоминал историк Слезкин, "договор 1939 года в той интерпретации, в которой он был преподнесён нам, произвёл на меня впечатление удручающее,- на комсомольца, который считал себя призванным бороться с чёрными силами фашизма" [651].
Особенно выразительны свидетельства о настроениях политзаключённых при получении известий о пакте. А. Войтоловская вспоминала, что она и её друзья читали в лагере текст пакта и статьи о нём "с отчаянием и возмущением"; газеты "сыграли роль бури, взрыва, потрясения"; "договор с Германией казался чудовищным, а сговор с Германией о разделе Польши - святотатством" [652].
Тоталитарный режим, конечно, мог с лёгкостью подавить проявления подобных настроений. Сложнее обстояло дело с идеологическим оправданием пакта в глазах зарубежных коммунистов и соответствующей перестройкой политики зарубежных компартий.
XLII
Коминтерн защищает пакт
Подписание советско-германского пакта явилось, может быть, самой болевой точкой в истории международного коммунистического движения, и без того насыщенной авантюристическими зигзагами, осуществлёнными под гегемонистским диктатом со стороны Москвы.
Сталин пошёл на союз с Гитлером, не известив об этом зарубежные компартии. Однако ещё до подписания пакта Коминтерн был нацелен на отпор "антисоветской кампании по поводу переговоров между СССР и Германией", которая открылась на Западе сразу же после сообщения о предстоящем визите Риббентропа в Москву. Необходимость такого "отпора" диктовалась в немалой степени тем, что подписание пакта подтверждало прогнозы Троцкого о возможности союза между Сталиным и Гитлером, к которым на Западе долгое время не желали прислушиваться. В письме Л. Эстрин Троцкому от 29 августа 1939 года говорилось: "Только и слышишь с разных сторон: "А старик-то был прав"". Эстрин упоминала и о том, что заключение пакта произвело на Западе "впечатление потрясающее - таких форм, вероятно, даже Вы не ожидали, не правда ли?" [653].
Любопытно проследить эволюцию оценок пакта, содержавшихся в документах ИККИ и западных коммунистических партий. Поначалу в них шла речь о "совместимости" пакта с оборонительным соглашением между Англией, Францией и СССР и выражалась надежда, что такое соглашение будет подписано. 22 августа секретариат ИККИ принял двусмысленную резолюцию, в которой коммунистическим партиям рекомендовалось "перейти в наступление против буржуазной и социал-демократической печати со следующей установкой: а) эвентуальное заключение пакта о ненападении между СССР и Германией не исключает возможности и необходимости соглашения между Англией, Францией и СССР для совместного отпора агрессорам... Переговоры с Германией могут побудить правительства Англии и Франции перейти от пустых разговоров к скорейшему заключению пакта с СССР" [654].
Во многих просоветских изданиях высказывалась надежда и даже уверенность в том, что пакт позволит оградить Польшу и весь мир от гитлеровской агрессии. Так, французская газета "Се суар" на свой страх и риск попыталась объяснить смысл предстоящего пакта. В её передовой статье, опубликованной 22 августа, утверждалось, что пакт будет способствовать отсрочке войны и потому его должны приветствовать все, кто предан делу мира. Редактор "Се суар" Луи Арагон уверял, что Советский Союз никогда не допустит международного преступления, подобного мюнхенскому сговору. В статье "Да здравствует мир!" он восхвалял "триумф сталинской политики" и заявлял, что "тройственный пакт Великобритании, Франции, Советского Союза... остающийся основной частью фронта мира, будет прекрасно дополнен пактом о ненападении между СССР и Германией" [655].
Подобной же "проницательностью" отличалось первое сообщение "Юманите" о визите Риббентропа, опубликованное 23 августа под заголовком "Советский Союз спасет мир". Здесь утверждалось, что "Гитлеру не позволено напасть на Польшу, так как Советский Союз объединится со всеми, кто хочет оказать сопротивление таким насильственным действиям". Выражая уверенность в том, что "заключённый пакт ни в коем случае не является пактом помощи агрессору", "Юманите" высказывала предположение, что в нём будет содержаться пункт об утрате договором силы в случае, если один из партнёров совершит агрессию против какого-либо другого государства [656].
23 августа генеральный секретарь ЦК Компартии США Браудер выступил в Нью-Йорке против утверждений американских газет, что предстоящий пакт будет ударом, направленным против Польши. Отказываясь верить в коренное изменение советской политики, Браудер заявлял, что "эти переговоры являются замечательным образцом для всякой страны, которой угрожает Германия, и они показывают, как можно заставить Германию согласиться на прекращение агрессии" [657].
Прежние антифашистские ноты звучали и в официальных заявлениях западноевропейских компартий, выпущенных в первые дни после заключения пакта. Так, в заявлении ЦК Итальянской компартии от 25 августа говорилось: "Если, несмотря ни на что, вспыхнет война, мы будем, не колеблясь, бороться за то, чтобы она принесла военное и политическое поражение и крушение фашизма, как одно из условий, открывающее перед всеми народами капиталистической Европы новое будущее, которое сулит свободу, мир и социальный прогресс". В передовой статье центрального органа бельгийской компартии советско-германский пакт расценивался как отступление Гитлера, который "видит себя вынужденным принять условия Советского Союза и таким образом публично воздать хвалу (sic! - В. Р.) политике твёрдости СССР и силе страны социализма" [658].
Антифашистская риторика доминировала и в декларации Политбюро ЦК ФКП от 25 августа, где утверждалось, что французская компартия "более чем когда-либо является непримиримым врагом международного фашизма, прежде всего гитлеровского фашизма, наиболее зверского и главного поджигателя войны и противника демократии". Декларация безапелляционно заявляла: "Все знают (! - В. Р.), что пакт своим единственным следствием будет иметь укрепление мира, не лишит ни одного народа его свободы и не выдаст ни одного вершка территории в Европе и ни одной колонии" [659].
Даже когда нападение Германии на Польшу наглядно обнаружило цену подобных заявлений, руководители некоторых компартий продолжали выступать с антифашистскими речами. Так, Браудер говорил 2 сентября на пленуме ЦК Компартии США, что "вторжение в Польшу является варварским актом империалистической агрессии, угрожающим национальной независимости польского народа" [660].
Появление таких высказываний было возможно потому, что руководство Коминтерна не знало, какие установки следует давать зарубежным компартиям и на протяжении двух недель после заключения пакта не выступало ни с какими официальными заявлениями. О замешательстве, которое царило в это время в штаб-квартире Коминтерна, свидетельствует рассказ Тито о созыве Мануильским совещания представителей нескольких компартий, на котором каждому участнику было предложено срочно написать проекты воззваний для своих стран. Большинство участников совещания, как вспоминал Тито, "опасаясь ошибиться, что́ в тех условиях в СССР грозило Лубянкой, явилось на следующий день с пустыми руками". Тито же, по его словам, за ночь написал текст воззвания, в котором указывалось: германо-советский пакт не должен существенным образом влиять на политику компартий, ибо фашизм продолжает представлять главную опасность для всего человечества. Этот текст понравился Мануильскому, сказавшему, что следует по-прежнему писать об опасности фашизма для каждого народа, не упоминая о Советском Союзе, соглашение которого с Германией является "делом политики и тактики" [661].
По-видимому, даже такие искушённые сталинисты, как Димитров и Мануильский не сразу осознали суть новой политической стратегии Сталина, требовавшей от зарубежных компартий полного прекращения антифашистской пропаганды. Об этом свидетельствует их письмо Сталину от 27 августа, в котором говорилось, что "компартии, как подобает, реагируют на бешеную антисоветскую кампанию буржуазной и социал-демократической печати" [662]. В подтверждение этого Димитров послал Сталину, Молотову и Жданову справку о позиции, занятой компартиями капиталистических стран в связи с заключением пакта. Не получив ответа на этот документ, Димитров, видимо, осознал, что эти компартии ведут себя не так, "как подобает" с точки зрения Сталина. Поэтому он направил 5 сентября письмо Жданову, в котором сообщал о подготовке руководством Коминтерна документа, призванного определить политическую линию компартий в условиях начавшейся войны. "При намечении этой линии,- сокрушенно писал Димитров,- ...мы встречаем исключительные трудности и для их преодоления, как и для принятия правильного решения мы нуждаемся больше, чем когда бы то ни было, в непосредственной помощи и совете тов. Сталина" [663].
Такая "помощь" была оказана Сталиным 7 сентября, когда состоялась его встреча с Димитровым в присутствии Молотова и Жданова. На этой встрече Сталин определил основные позиции, по которым необходим кардинальный пересмотр политической стратегии и тактики Коминтерна.
Во-первых, Сталин потребовал отказаться от деления капиталистических держав на агрессивные и неагрессивные, фашистские и демократические, которое, по его словам, "во время войны... потеряло прежний смысл" [664]. Руководствуясь этой установкой, Коминтерн снял лозунг о фашизме как главном источнике империалистической агрессии. Сам термин "фашизм" применительно к Германии исчез из документов Коминтерна, как и со страниц советской печати.
Во-вторых, Сталин навязал Коминтерну оценку войны как империалистической с обеих сторон, которая "ничего не даст рабочим, кроме страданий и лишений". Он заявил, что "война идёт между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.) за передел мира, за господство над миром" [665]. Такая оценка начисто игнорировала человеконенавистнические замыслы германского фашизма, его претензии на порабощение Европы и всего мира.
В соответствии с такой оценкой характера войны, подчинённой узко и неверно понятым государственным интересам СССР, компартиям всех воюющих стран была навязана ложная и ущербная пораженческая установка, согласно которой они должны решительно выступать против своих правительств. Следуя этой установке, западные компартии прекратили разоблачение гитлеризма и перенесли основное направление борьбы на свои правительства. Это вызвало запрет на деятельность компартий и преследование их активистов в буржуазно-демократических странах.
В беседе с Димитровым Сталин прибег к антикапиталистической риторике, подчёркивая желательность того, чтобы "руками Германии было бы расшатано положение богатейших стран Европы (в особенности Англии)". "Мы не прочь,- заявил он,- чтобы они (капиталистические государства.- В. Р.) подрались хорошенько и ослабили друг друга... Гитлер, сам того не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему... Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались" [666]. Несмотря на псевдомарксистское облачение этих фраз, за ними крылись чисто геополитические соображения. И уж во всяком случае ничто в них не напоминало ленинской формулы о превращении войны империалистической в революционную.
В-третьих, Сталин высказался за ликвидацию Польши, которую он назвал фашистским государством. Из этой установки следовало, что исчезновение Польши с географической карты соответствует интересам мирового пролетариата.
Сталинские указания были почти буквально повторены в директиве Секретариата ИККИ об отношении к войне, принятой 8 сентября. В ней начавшаяся война характеризовалась как война империалистическая, несправедливая, в которой одинаково повинна буржуазия всех воюющих государств. Из этого делался вывод, что международный пролетариат не должен поддерживать ни одну из воюющих сторон и в особенности не должен "ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, отвергшую помощь Советского Союза". Компартиям Франции, Англии, США, Бельгии, "выступающим вразрез с этими установками", предписывалось "немедленно выправить свою политическую линию" [667].
Все эти установки грубо игнорировали то обстоятельство, что в отличие от первой мировой войны, за развязывание которой ответственность лежала на обоих империалистических военно-политических блоках, новая война была развязана Германией.
25 октября Сталин ещё раз встретился с Димитровым для обсуждения программной статьи последнего "Война и рабочий класс капиталистических стран". В ходе беседы Сталин предложил снять все содержавшиеся в статье революционные лозунги и ограничиться лозунгами типа: "Долой империалистическую войну!", "Прогнать правительства, которые за войну!" [668] Следование этим лозунгам ничем не могло помешать гитлеровской Германии, где компартия была по сути разрушена, но зато ставило в крайне тяжёлое положение компартии Англии и Франции, где коммунисты должны были противопоставлять свою пораженческую политику законным патриотическим и антифашистским устремлениям масс.
Среди важнейших преступлений Сталина на международной арене Эрнст Генри выделял, вслед за теорией "социал-фашизма", проложившей Гитлеру путь к власти, заключение пакта с Гитлером и приказ всем компартиям немедленно прекратить антифашистскую пропаганду. "Сталин в то время,- писал Э. Генри,- уже не ограничивался разобщением социал-демократов и коммунистов, теперь он начал дискредитировать и разоружать самих коммунистов на Западе! Ещё два-три года - и компартии Запада были бы разрушены... Укрепив свой тыл в Германии и во всей Западной Европе, со злорадством наблюдая, как антифашисты грызли друг другу глотки, Гитлер мог начать войну. И он её начал. Его фронт и тыл были усилены политикой "советского Макиавелли". Вместо того, чтобы накануне решающей исторической схватки объединять и собирать, Сталин разъединял, дробил, отпугивал. Никогда, ни при каких обстоятельствах, никому в мире, Ленин не простил бы такой политики" [669].
На обеде с членами Политбюро и военачальниками, состоявшемся 7 ноября 1939 года, Сталин пошёл ещё дальше в своих оценках руководителей фашистских и демократических государств. Он с явной похвалой отозвался о гитлеровской клике, заявив, что, в отличие от буржуазных деятелей типа Чемберлена, в Германии у власти стоят "мелкобуржуазные националисты, способные на крутой поворот, они гибки, не связаны с капиталистическими традициями" [670].
Вследствие таких установок в документах Коминтерна с октября 1939 года стала подчёркиваться особая опасность и агрессивность не германского, а англо-французского империализма.
Окончательная перестановка знаков в оценке воюющих сторон была произведена самим Сталиным в статье "О лживом сообщении агентства Гавас". Статья по форме представляла ответ редактору "Правды", который обратился к Сталину с вопросом: "Как относится т. Сталин к сообщению агентства Гавас?" "Правда" поместила присланный Сталиным ответ, в котором опровергались основные тезисы данного сообщения. Полностью обойдя вопрос об агрессии Германии против Польши, Сталин обвинил Англию и Францию в том, что они отклонили поддержанные Советским Союзом "мирные предложения" Германии, выдвинутые "после начала военных действий". (Захватив Польшу, германское правительство лицемерно обратилось к правительствам Англии и Франции с предложением прекратить военные действия и объявить состояние мира.) Более того, Сталин объявил Англию и Францию агрессорами, утверждая, что "не Германия напала на Англию и Францию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну" [671]. Так интерпретировалось Сталиным выполнение Англией и Францией своих гарантий по отношению к Польше.
Естественно, что столь резкий поворот в стратегии и тактике Коминтерна вызвал массовый отлив коммунистов из компартий капиталистических стран. О неизбежности этого процесса, неотделимого от ослабления политического и морального влияния Коминтерна, Троцкий писал ещё 2 сентября 1939 года. Он подчёркивал, что "Коминтерн, важнейшее орудие Кремля для воздействия на общественное мнение других стран, явился на самом деле первой жертвой германо-советского пакта. Судьба Польши ещё не решена. Но Коминтерн уже труп. Его покидают с одного конца патриоты, с другого - интернационалисты" [672].
Многие деятели зарубежных коммунистических партий, отдававшие себе отчёт в чудовищных ошибках и преступлениях Сталина, тем не менее до 1939 года не порывали с Коминтерном, потому что видели в нём и в Советском Союзе оплот борьбы с гитлеризмом. Вдова члена ЦК КПГ Гейнца Неймана, погибшего в сталинском застенке, М. Бубер-Нейман в своих воспоминаниях писала: "Нейман считал, что должен подчиниться линии Коминтерна, иначе он стал бы врагом Советского Союза, единственной антифашистской силы в мире... Это была та же мысль, которая удерживала Вилли Мюнценберга после его разрыва с Коминтерном от открытого выступления против Советского Союза или Сталина до тех пор, пока заключение пакта Сталин - Гитлер окончательно не избавило его от такого рода иллюзий" [673].
Вилли Мюнценберг, один из наиболее популярных лидеров международного коммунистического движения, прославившийся организацией в Париже и Лондоне контрпроцесса по делу о поджоге Рейхстага, в 1938 году порвал с Коминтерном и оказался среди антисталински настроенных участников борьбы с фашизмом в Испании. После поражения республиканских сил он был в 1939 году интернирован французским правительством. В июне 1940 года, когда немецкие войска приближались к лагерю, интернированные были освобождены французскими властями, и им было разрешено самостоятельно выбираться из Франции. Спустя несколько месяцев тело Мюнценберга было найдено в лесу с куском проволоки на шее.
Некоторые другие коминтерновцы или "друзья СССР" под влиянием советско-германского пакта превратились в ярых антикоммунистов. Так сложилась судьба известного писателя, члена КПГ Артура Кестлера, который вплоть до 1938 года продолжал сохранять симпатии к сталинизму, хотя его двоюродный брат и два близких друга были арестованы в СССР. Кестлер, игравший заметную роль в Испании, провёл четыре месяца в франкистских тюрьмах, откуда он был освобождён по просьбе английского правительства. После того, как функционер КПГ потребовал от него называть в лекциях об Испании ПОУМ агентом Франко, Кестлер направил письмо в ЦК КПГ о своём выходе из партии. Однако даже в этом письме он упоминал о своей преданности Советскому Союзу, который "представляет нашу последнюю и единственную надежду на планете". С такой позицией Кестлер расстался только в тот день, когда "флаг со свастикой был поднят в московском аэропорту в честь прибытия Риббентропа" [674].
Немало зарубежных коммунистов, возмущённых подписанием советско-германского пакта, перешли в лагерь социал-демократии. Так сложилась, например, судьба члена ЦК Германской компартии Герберта Венера. После прихода Гитлера к власти Венер находился в качестве коминтерновского эмиссара в Чехословакии, Франции, Голландии, Бельгии, Норвегии, Польше. В 1937 году был вызван в Москву, где четыре года работал помощником секретаря ИККИ Эрколи (Тольятти). В 1941 году оказался в Швеции, где был арестован и предан суду. В 1942 году был исключён из КПГ за "высказывания на следствии и суде", которые якобы нанесли серьёзный ущерб антифашистской борьбе.
После второй мировой войны Венер возвратился к активной политической деятельности, но уже в качестве деятеля социал-демократической партии Германии. В 1949-1983 годах он был депутатом бундестага, заместителем председателя СДПГ, министром ФРГ по общегерманским вопросам, председателем парламентской фракции социал-демократов.
В 1982 году Венер выпустил автобиографическую книгу "Свидетельство", в которой объяснял причины своего разрыва с международным коммунистическим движением. Он подчёркивал, что во время своего пребывания в СССР он не строил иллюзий относительно того, что Советский Союз является идеальным государством социализма и демократии: "Я был знаком с его развитием после Октябрьской революции и не пытался внушить себе либо кому-нибудь ещё, что именно таким и никаким иным должен быть путь к социализму. Однако тупая непримиримость официальной социал-демократии по отношению к живому социализму, равно как и жуткая действительность фашистской диктатуры и аналогичные тенденции в других странах, накладывали на меня, последовательного социалиста, обязательство - стоять на стороне Советского Союза, хотя бы ради того, чтобы давать отпор антибольшевизму нацистской и империалистической реакции".
Пытаясь объективно охарактеризовать свою позицию 30-х годов, Венер писал: "Хотя я всячески избегал участия в церемониальном славословии Сталину, но, несмотря на мое внутреннее неприятие назойливой официальной пропаганды, я был убеждён в необходимости поддерживать проводившуюся от имени Сталина политику, направленную на развитие и защиту социализма в России, ибо считал, что в конечном счёте СССР будет решающей опорой мирового пролетариата в его борьбе против реакции. С этой позицией было связано мое неприятие маниакальной агитации, которую вели отколовшиеся от Коминтерна группки и секты, в аргументации которых я явно чувствовал затаённые обиды незадачливых и отвергнутых претендентов на власть" [675]. Нагромождение уничижительных эпитетов в последней фразе, очевидно, понадобилось автору для объяснения и оправдания своего нежелания присоединиться к движению IV Интернационала. Подобными соображениями руководствовались и многие другие зарубежные коммунисты, критически настроенные по отношению к сталинизму, но тем не менее предпочитавшие покровительство Москвы нелёгкой участи приверженца "троцкизма".
После заключения советско-германского пакта последние идейные подпорки, на которых Венер базировал сохранение своей службы Сталину, рухнули. В его воспоминаниях выразительно описывается смятение немецких коммунистов-эмигрантов, на которых "пакт лёг страшной тяжестью. Московское радио освещало начало войны в Польше и позицию западных держав при их вступлении в войну на основе подробного воспроизведения немецких сообщений. Один мой старый немецкий товарищ по партии, который часто приходил ко мне, чтобы обменяться со мной своими мыслями, рассказал, что его вдруг стал бурно приветствовать и поздравлять партийный секретарь его предприятия... Когда мой друг изумлённо спросил, по поводу чего его поздравляют, он получил ответ: по поводу успехов немецких войск в Польше. На это немецкий коммунист возразил: "Это не повод, чтобы поздравлять меня". Русский секретарь задал удивленный вопрос: "Разве Вы не за то, чтобы немцы победили поляков?" Немецкий коммунист ответил: "Я за победу революции, а не за победу Гитлера". Тогда русский, недовольно качая головой, закончил разговор такими словами: "Это всё фразы. Гитлер поможет нам своей победой над польскими панами". Другой мой друг, тоже немецкий коммунист... рассказывал, что во время поездки в автобусе он слышал, как многие пассажиры, основываясь на последних газетных сообщениях о немецких победах в Польше, говорили: "Гитлер молодец"" [676].
Ещё более тяжко чувствовали себя зарубежные коммунисты, находившиеся в своих странах,- и там, где они до заключения пакта действовали на свободе, и там, где они работали в подполье. Отмечая, что "для коммунистов всего мира, рабочих и интеллигенции заключение договора прозвучало как гром среди ясного неба", Бубер-Нейман вспоминала: "Особенно глубоко были потрясены те, кто жил в Германии нелегально, чьи товарищи находились в гитлеровских тюрьмах и концентрационных лагерях. Одни в безысходном отчаянии кончали жизнь самоубийством, другие находили в себе силы, чтобы окончательно порвать с партией. Перед верными Сталину функционерами и коммунистическими публицистами стояла чрезвычайно затруднительная задача - объяснить членам партии необходимость, более того, мудрость этого шага". В этой связи Бубер-Нейман характеризовала номер немецкой коммунистической газеты "Рундшау" от 24 августа 1939 года как "типичный публицистический танец людей, которых давно заставили приспособляться к постоянным изменениям линии, но даже от которых эта непоследовательность Сталина потребовала неимоверных усилий". В "Рундшау" сообщение о пакте начиналось с перечисления преступных действий и зловещих намерений сталинского партнёра по договору и гневных тирад против западных держав, которые "в сентябре 1938 года позорно и трусливо капитулировали перед фашизмом". "Совершенно уникальным во всей мировой истории,- писала Бубер-Нейман по поводу этой общей установки коминтерновской прессы в первые дни после подписания пакта,- было то, что... один партнёр представлял другого как опасного политического интригана, для обезвреживания которого остальной мир так и не сделал всего необходимого" [677]. Как мы помним, Коминтерн не долго удержался на этой "промежуточной" позиции, а вскоре принял ещё более худшую установку, оттолкнувшую от него новые сотни тысяч трудящихся.
Несмотря на террористическое подавление деятельности КПГ, в советское посольство, как сообщал в Москву временный поверенный в делах СССР в Германии Н. В. Иванов, в первые дни после подписания пакта поступали письма и раздавались звонки, выражавшие чувство возмущения "обманутых коммунистов" [678].
Не лучше, чем в Германии, чувствовали себя коммунисты демократических стран, в первую очередь Франции, где уже 26 августа было запрещено издание всех коммунистических газет и журналов. Один из руководителей ФКП А. Раммет позднее вспоминал: "Шок был тем более велик, что мы не предусматривали подобной возможности (советско-германского сговора.- В. Р.)" [679]. В знак протеста против заключения пакта примерно треть коммунистов-депутатов парламента вышла из партии. Состояние дезорганизации и разобщённости, в котором оказались в 1939-1940 годах французские коммунисты, ярко описано в романе И. Эренбурга "Падение Парижа".
Находившийся в то время в Бельгии советский разведчик Л. Треппер впоследствии вспоминал: "Годами руководство Коминтерна твердило, что борьба против Гитлера - это демократическая борьба против варварства. А в свете советско-германского пакта эта война вдруг стала империалистической. Коммунистам предписывалось начать широковещательную кампанию против войны и разоблачать империалистические цели Англии... Я не мог не видеть, до какой степени такая политика дезориентировала активистов бельгийской компартии... Иные с тяжёлым сердцем подчинялись ей. Другие, отчаявшись, покидали партийные ряды" [680].
XLIII
Эрнст Тельман о пакте и его последствиях
Недавно в архиве Президента РФ были обнаружены ранее неизвестные письма Эрнста Тельмана Сталину и Молотову, написанные в нацистской тюрьме в 1939-1941 годах. Они были опубликованы в российском журнале "Новая и новейшая история" и изданы отдельной книгой в Германии [681].
Из этих писем мы узнаём, что Тельман, арестованный в марте 1933 года, подвергался неоднократному давлению со стороны гитлеровских чиновников, убеждавших его подать заявление об отказе от коммунистических взглядов [682].
Условия заключения Тельмана были намного более сносными, чем условия советских политзаключённых. Ему предоставлялись бумага, чернила, газеты, а также были разрешены свидания с женой и дочерью, которые лишь в 1944 году были арестованы и брошены в концлагеря, откуда их освободила Красная Армия.
После заключения договоров о ненападении и дружбе между Германией и СССР тюремные условия Тельмана были значительно улучшены. Его свидания с женой теперь происходили два раза в неделю и длились по 8 часов. Эти свидания проходили наедине, без наблюдения тюремных надзирателей. Поскольку Роза Тельман не подвергалась досмотру, она имела возможность тайно выносить из тюрьмы письма Тельмана советскому руководству. Хотя за Розой было установлено наблюдение, она около десяти раз посетила советское посольство, куда передавала письма своего мужа, которые немедленно переправлялись в Москву. Таким путём в 1939-1941 годах в Москве оказалось 24 письма Тельмана [683].
В своих письмах, написанных до заключения советско-германского пакта, Тельман подробно анализировал международные отношения и выражал надежду на создание коалиции Англии, Франции, СССР и США, направленной против фашистских держав.
В письме Сталину от 1 марта 1939 года Тельман обращался с приветствием к XVIII съезду ВКП(б). Наряду с повторением банальных штампов советской пропаганды о "грандиозных успехах" СССР и справедливости самой суровой расправы над оппозицией, он высказывал мысли, которые едва ли могли понравиться Сталину. Так, он выражал уверенность в том, что "даже серьёзные недостатки и совершённые ошибки в партийной жизни будут обсуждены без страха, открыто перед общественностью на партийном съезде. Не только вождь, как избранный докладчик, произносит речь для партийного съезда и русского народа, а все остальные слушают и должны молчать, нет, все могут принять участие в обогащении проблем и установок, высказать своё мнение и этим принять участие в воспитании партии и народа" [684].
Судя по содержанию приветствия съезду, Тельман надеялся на его публикацию в СССР. Однако в Кремле на этот документ была наложена резолюция: "Сообщить строго секретно! Для информации только членам Политбюро!" [685]
Особый интерес представляет письмо от 1 сентября 1939 года, являвшееся откликом на заключение советско-германского пакта. Тельман писал, что пакт оказался для него большой неожиданностью, хотя и до этого он замечал некоторые признаки улучшения советско-германских отношений. "Начиная с конца февраля 1939 года,- писал он,- достопримечательно то, что почти совершенно прекратились в немецкой прессе и радиовещании ложь и клевета против Советского Союза и грязные нападки на его вождей... Даже по кратким заметкам в немецкой прессе относительно 18-го партийного съезда ВКП(б) можно было установить некоторое ослабление в напряжённости отношений" [686].
Тельман выражал надежду и даже твёрдую уверенность в том, что во время переговоров в Москве обсуждался вопрос о его освобождении. "Был ли он разрешён так, что я могу надеяться на скорое освобождение, я могу не знать,- писал он,- но моя сегодняшняя надежда - что "да"" [687].
После заключения пакта на Тельмана усилилось давление с тем, чтобы он выступил с заявлением о своём положительном отношении к гитлеровскому режиму. Тельман сообщал, что на все такие предложения он отвечал: "Я именно теперь убеждён, что Сталин и Молотов не упустили и не забыли при переговорах в Москве с Риббентропом поставить вопрос об освобождении политических заключённых в Германии, в том числе и меня... для меня вполне понятно, что мои друзья могли поступить только так, а не иначе" [688].
Такой позиции Тельман продолжал придерживаться и тогда, когда стало очевидно, что советско-германская "дружба" отнюдь не привела к изменению его судьбы. Ссылаясь на сведения, полученные от Розы Тельман, исполняющий обязанности начальника разведывательного управления Генштаба Красной Армии Проскуров сообщал в письме Димитрову от 17 февраля 1940 года: "К Эрнсту приходили с предложением подписать бумагу, документ, поносящий коммунизм и об отречении его от коммунизма потому, что его друзья решили покинуть его. В ответ на это он назвал имена руководителей и самого высокого руководителя (имеется в виду тов. Сталин) и сказал, что эти друзья его никогда не покинут" [689].
Тельману не довелось узнать, что, ознакомившись с его письмом от 5 марта 1940 года, выражавшим надежду на "активное вмешательство русских друзей" в дело его освобождения, Сталин наложил резолюцию: "В архив" [690]. Столь же безрезультатными оказались неоднократные обращения Розы Тельман в советское посольство с просьбой сообщить, какие меры предпринимает Москва для оказания помощи Тельману.
Возможно, что одним из мотивов безразличия Сталина к судьбе Тельмана были содержавшиеся в письме последнего от 1 сентября 1939 года соображения о губительном влиянии, которое пакт неминуемо окажет на развитие революционного движения во всём мире. Правда, в выражении своих опасений Тельман исходил из сталинистского тезиса о приоритетности государственных интересов СССР над интересами мировой революции. Он указывал, что из-за советско-германских договоров "недолговременно должны пострадать революционные слои мира. Но... каждый последовательный революционер должен положить в основу и поставить выше всего роль и значение Советской России" [691].
Хотя Тельман и был лишён информации о реакции его товарищей по партии на советско-германский пакт, он достаточно точно описал возмущение немецких коммунистов этим пактом. "Часть сочувствующих за границей и бывших товарищей неудовлетворена,- писал он.- ...Они ставят вопрос: как это возможно, что Сталин и Гитлер объединились. У них сомнения заходят так далеко, что они даже осмеливаются вымолвить слово "предательство"... Они верят в то, что в случае европейской войны помощь со стороны Советского правительства, оказанная Германии, будет препятствовать уничтожению гитлеровского режима. И их самое горячее желание - освободиться от этого режима - теперь полностью разрушено" [692].
Предвидя неминуемость войны Германии с Польшей, Францией и Англией, Тельман указывал, что советско-германский альянс самым тяжким образом скажется на судьбах компартий в буржуазно-демократических странах и оттолкнёт от СССР и коммунизма новые сотни тысяч людей. "Позиция помощи со стороны Советского Союза будет иметь большое значение для Германии и поведёт к большему укреплению договора, чем в мирные времена. Для наших партий во Франции, Англии и в США наступит в этом случае очень тяжёлое положение, так как тогда германо-советский договор о ненападении будет использован как предлог для полного запрещения легальной деятельности коммунистических партий во время войны... На основе немецко-русского договора нужно предусмотреть рост большой антипатии против Советского Союза в случае войны" [693].
Казалось бы, что в обстановке шовинистического угара, резкого снижения престижа коммунизма для Троцкого и троцкистского движения не остаётся никакой ниши в политической жизни мира. Однако в преддверии новой войны голос Троцкого звучал неумолчно, вызывая активный резонанс в самых разных социально-политических кругах. Перспективы развития IV Интернационала вызывали неослабевающую тревогу лидеров капиталистического мира. Ещё больше страх перед Троцким и возглавляемым им IV Интернационалом был присущ Сталину.
Часть 3
ТРОЦКИЙ И IV ИНТЕРНАЦИОНАЛ
XLIV
Троцкистское движение во второй половине 30-х годов
Троцкий придавал огромное значение своей работе по созданию IV Интернационала. В феврале 1935 года он оставил в дневнике примечательную запись. Отмечая решающую роль Ленина в годы Октябрьской революции и гражданской войны, он писал: "Таким образом, я не могу говорить о незаменимости моей работы даже по отношению к периоду 1917-1921 гг. Но сейчас моя работа в полном смысле слова "незаменима". В этом смысле нет никакого высокомерия. Крушение двух интернационалов поставило проблему, для работы над которой никто из вождей этих интернационалов абсолютно не пригоден. Особенности моей личной судьбы поставили меня лицом к лицу с этой проблемой во всеоружии серьёзного опыта. Вооружить революционным методом новое поколение через голову вождей Второго и Третьего Интернационалов - этой задачи сейчас, кроме меня, некому выполнить... Мне нужно ещё, по меньшей мере, лет 5 непрерывной работы, чтобы обеспечить преемственность". "Я думаю,- резюмировал Троцкий,- что работа, которую я сейчас выполняю - несмотря на её крайне недостаточный, фрагментарный характер,- является самой важной работой моей жизни, важнее 1917 г., важнее эпохи гражданской войны и пр." [694].
Уделяя пристальное внимание развитию рабочего движения во всех капиталистических странах, Троцкий считал важнейшей задачей создание там коммунистических партий большевистского типа. В этой связи он возлагал одно время большие надежды на английскую Независимую рабочую партию. В письме её лидеру Ф. Броквэю от 17 сентября 1935 года он положительно оценивал документы этой партии и статьи её печатного органа. Вместе с тем он критиковал иллюзии деятелей этой партии относительно возможности её сотрудничества с Коминтерном и его британской секцией. "Моя критика НРП,- писал он,- продиктована отнюдь не какой-либо предвзятой враждебностью, а, наоборот, сочувственным вниманием к её эволюции и искренним желанием ей успеха на пути революционного марксизма. Надвигающаяся война может временно изолировать интернационалистов и создать для них тягчайшие условия политического существования. Выдержать бешеный напор буржуазного общественного мнения (не говорю уж о репрессиях) они смогут лишь при наличии двух условий: а) полной ясности своих позиций, б) тесной интернациональной связи между собою" [695].
11 апреля 1936 года Троцкий дал интервью одному из членов НРП, в котором излагал свои взгляды на внутренний режим, который должен установиться в партиях IV Интернационала. Он подчёркивал, что "ограничений в отношении меньшинства быть не должно... Настоящее руководство должно быть лояльным и дружественно относиться к дисциплинированному меньшинству". Считая демократические дискуссии неотъемлемой частью деятельности партии, он обращал внимание на сложности, которые могут возникать в ходе таких дискуссий. "Политическая жизнь,-говорил он,- полна трудностей: личности сталкиваются - расширяют свои разногласия - вцепляются друг другу в волосы. Такие разногласия надо преодолевать на основе общего опыта, путём воспитания рядовых членов партии, причём руководство должно доказать свою правоту. К организационным мероприятиям надо прибегать лишь в крайних случаях. Дисциплина создаётся воспитанием, а не уставом. Как раз гибкость большевистской партии позволила ей создать у себя дисциплину".
Критикуя НРП за то, что она не порвала окончательно со сталинистами, Троцкий советовал ей расширить "нелегальную работу в массовых рабочих организациях", не раскрывая при этом своего "троцкистского" характера. "Вы, может быть, скажете: "Они нас не впустят, они нас исключат",- замечал в этой связи Троцкий.- Но вы ведь не станете кричать: "Я революционер", работая в профсоюзе с реакционным руководством... Нелегальная работа позволит вам оставаться в гуще рабочих масс" [696].
По совету Троцкого группы левой оппозиции в ряде стран изменили свою тактику, осуществив т. н. "французский поворот" - по примеру французских троцкистов, вступивших в 1934 году в качестве фракции во Французскую социалистическую партию, чтобы оказывать влияние на её левое крыло.
Большинство западных исследователей и их российских эпигонов типа Волкогонова утверждали, что троцкистское движение в 30-е годы было крайне малочисленным и состояло лишь из небольших сект в нескольких странах. Эти утверждения опровергаются материалами Коминтерна, агенты которого вели тщательное наблюдение за деятельностью троцкистов. В 1935 году аппарат Коминтерна подготовил справку, содержащую информационный материал о троцкистском движении. В этом документе, лишённом привычных политических ярлыков и дежурных антитроцкистских выпадов, излагались данные, характеризующие численность троцкистских сил в разных странах и их влияние на массы. Так, указывалось, что во Франции и Бельгии главным оплотом троцкистов являются организации социалистической молодёжи. В Испании троцкисты пользуются значительным влиянием в Социалистическом союзе молодёжи, насчитывающем около 50 тыс. человек, и влияют на левых социалистов, близких к Ларго Кабальеро. В Англии существуют несколько троцкистских групп, одна из которых действует в лейбористской партии, где оказывает серьёзное воздействие на молодёжь. В Голландии базой троцкизма является профсоюзная организация НАС, насчитывающая 12000 членов. На последних выборах в этой стране коммунисты получили 134 тыс. голосов, а троцкистская группа РСРП - 51 тысячу. В справке подчёркивалось, что "главная опасность троцкизма заключается... в том, что он будет оказывать идеологическое влияние на социал-демократов" [697].
В документах Коминтерна, посвящённых международной кампании против троцкизма (февраль - май 1937 года), с тревогой указывалось, что троцкисты проникают в левые социал-демократические организации, например в Независимую рабочую партию Англии, Социалистическую партию США, группу "Молодая гвардия" в Бельгии [698].
На заседании Секретариата ИККИ, состоявшемся 5 апреля 1937 года, отмечалось, что троцкисты "стараются перехватить сейчас левеющих социал-демократических рабочих" и что в Мексике "вся печать берёт под защиту Троцкого" [699].
В постановлении ИККИ "О компартии Югославии" (январь 1938 г.) говорилось, что югославские троцкисты действуют в профсоюзных организациях, например в профсоюзе крупнейшего угольного бассейна в Словении [700].
В докладе Коларова, зачитанном в марте 1938 года, называлась сотрудничающая с Троцким группа "архиво-марксистов" в Греции (от названия их журнала "Марксистский архив"). Эта группа, насчитывавшая 1200 человек, завоевала на свою сторону рабочих Пирея. В Турции сторонники Троцкого выпустили "гуманистическую библиотеку", включавшую 30 брошюр. Группы, имевшие контакты с Троцким, существовали также в Болгарии и Румынии [701].
В Азии, охваченной революционным брожением, наиболее значительные троцкистские группы были в Китае, Цейлоне и Вьетнаме. Троцкий уделял большое внимание национально-освободительному движению в этих и некоторых других азиатских странах и вёл переписку с группами тамошних своих сторонников.
Ещё в конце 20-х годов к троцкистской оппозиции в СССР присоединилось большинство студентов из Китая, обучавшихся в Московском университете имени Сунь Ятсена. 200 человек из них было сослано в Сибирь. Однако в 1929 году часть китайских студентов сумела возвратиться на родину, где развернула активную политическую деятельность. В 1931 году произошло объединение троцкистских групп. В ряды левой оппозиции по предложению Троцкого был принят основатель китайской компартии Чен Дусю, признавший свои ошибки 1925-1927 годов, когда он возглавлял КПК и проводил там сталинистскую линию. Впоследствии Чен Дусю, арестованный чанкайшистской полицией и проведший полгода в гоминдановской тюрьме, был выслан в отдалённую деревню. В 1943 году он был снова брошен гоминдановской полицией в тюрьму, где был убит.
В настоящее время трудно определить, в каких случаях обвинения лидерами КПК друг друга в приверженности троцкистским взглядам соответствовали действительности, а в каких случаях они являлись продуктом беспринципной фракционной борьбы в Политбюро ЦК КПК. Так, в 1931 году член Политбюро ЦК КПК Ли Лисян был обвинён в левацком уклоне. После этого он направил руководству ИККИ покаянное письмо, в котором бичевал не только свои "ошибки", но и "троцкистские" и "чендусистские" уклоны, которыми, по его мнению, страдали другие члены Политбюро. Ли Лисян, в частности, утверждал, что "Цюй Цюбо (член Политбюро с 1927 года, казнённый гоминдановцами в 1935 году.- В. Р.) попал под влияние "полутроцкистских" взглядов тов. Ломинадзе (одного из руководителей Коммунистического Интернационала молодёжи.- В. Р.)", а Чжоу Эньлай "поддался влиянию Цюй Цюбо" [702].
Созданные троцкистами партизанские отряды преследовались одновременно Гоминданом и маоистами, их руководители были убиты или брошены в концлагеря.
В 1938 году в китайском коммунистическом журнале "Фронт молодёжи" появилась статья об одном из деятелей КПК Чжан Myтао, который вместе со своими сторонниками выступал за самостоятельность компартии и отказ от её сотрудничества с Чан Кайши. Под руководством Чжан Myтао была создана "армия самообороны". Сообщая, что Чжан Myтао передан под надзор полиции, статья призывала "развить наблюдение над судебным процессом над Чжаном" и добиться на нём "удовлетворяющего нас результата", поскольку "бандит Чжан Myтао заслуживает смерти" [703].
Во Вьетнаме зачинателями троцкистского движения были студенты, обучавшиеся во Франции. Будучи высланы на родину, они образовали там совместно с выходцами из компартии Индокитайскую левую оппозицию. С 1933 года проводилась тактика левого блока между троцкистами и сталинистами, которая была прекращена последними в 1937 году по приказу из Москвы. Тогда троцкисты создали свою группу "Ля лютт" и стали издавать газету с таким же названием [704].
В советском труде по истории коммунистического движения в Азии признавалось, что в 30-е годы "серьёзная опасность возникла также и со стороны троцкистских группировок, которые имели большое влияние, особенно в Южном Вьетнаме... Выступления троцкистов против участия вьетнамской буржуазии в оргкомитете по подготовке конгресса [народов Индокитая] привели к тому, что представители национальной буржуазии вышли из Оргкомитета" [705].
На выборах 1939 года в Колониальный совет Южного Вьетнама троцкисты нанесли поражение Демократическому фронту, контролируемому компартией Индокитая. Впоследствии в работах вьетнамских официальных историков указывалось, что "мы слишком переоценили свои силы, пренебрегая разоблачением троцкистских маневров" [706].
В 1939 году Троцкий писал: "В ряде колониальных и полуколониальных стран секции IV Интернационала существуют уже и успешно развиваются. На первом месте среди них стоит наша секция во французском Индокитае, ведущая непримиримую борьбу против французского империализма и мистификаций "Народного фронта"... Благодаря своей смелой революционной политике сайгонские пролетарии, принадлежащие к IV Интернационалу, на выборах в Колониальный совет в апреле этого года одержали блестящую победу над блоком правительственной партии и сталинцев" [707].
Сильные позиции троцкисты занимали и в Цейлоне (Шри Ланка), где в 1935 году была основана социалистическая партия Ланки - ЛССП. В начале 1940 года она исключила из своих рядов сталинистов и подала заявление о приёме в IV Интернационал [708].
К концу 30-х годов наиболее многочисленная троцкистская партия существовала в США. Ещё в 1928 году один из руководителей компартии США Д. Кэннон, будучи делегатом VI конгресса Коминтерна, получил там экземпляр работы Троцкого "Критика программы Коминтерна" и по возвращении в США стал распространять её среди товарищей по партии. В конце 1928 - начале 1929 года Кэннон и несколько десятков его единомышленников были исключены из компартии США за открытую поддержку взглядов Троцкого. Они основали Коммунистическую лигу Америки, влияние которой возросло в начале 30-х годов, когда в Соединённых Штатах наметился подъём масс на борьбу с безработицей и бедностью, резко возросшей в период великой депрессии. Члены Лиги в 1934 году возглавили крупную стачку транспортных рабочих в городе Миннеаполисе. С 1934 по 1936 год троцкисты сыграли известную роль в организации массовых забастовок ради того, чтобы правительство и предприниматели признали конгресс промышленных организаций - новый профсоюз, который противостоял реформистскому объединению профсоюзов АФТ (Американская федерация труда).
Осенью 1934 года Коммунистическая лига объединилась с равной ей по численности Американской рабочей партией в единую Партию трудящихся. В 1936 году эта партия приняла решение о самороспуске и вступлении в Социалистическую партию Америки. В этой партии троцкисты пробыли около полутора лет. Они приняли активное участие в организации комиссии Дьюи по контррасследованию московских процессов. Ими была налажена постоянная связь с Троцким. Большинство секретарей и охранников Троцкого в Мексике прибыли из США.
В октябре 1937 года руководство Соцпартии, в котором преобладали представители правого крыла, исключило троцкистов из её рядов. После этого троцкисты учредили Социалистическую рабочую партию, во главе которой встали Д. Кэннон, М. Шахтман и Д. Бернхем. СРП организовала свои фракции в важнейших отраслевых профсоюзах.
В справке о деятельности троцкистов в США, подготовленной в 1938 году аппаратом Коминтерна, указывалось, что в этой стране насчитывается 500-600 троцкистов [709], которые ведут активную работу среди интеллигенции, студентов, лиц свободных профессий, пользуются влиянием в профсоюзе моряков на Тихоокеанском побережье и в особенности в штате Миннесота, где руководят сильным профсоюзом шахтёров [710].
Весной 1936 года американские троцкисты распустили свою молодёжную организацию и вступили в Социалистический союз молодёжи. Один из лидеров троцкистского молодёжного движения Эрбер стал национальным председателем ССМ. Союз послал троцкиста в качестве своего делегата на международный конгресс молодёжи в Женеве. В сентябре 1937 года на съезде ССМ было исключено 52 (из 149) делегата, придерживавшихся троцкистских взглядов. Тогда троцкисты образовали свой Социалистический союз молодёжи, но многие из них остались в прежней организации для воздействия на её левое крыло [711].
Троцкистская группа в Австралии возникла в 1933 году. Её руководителем стал профессор философии Сиднейского университета Андерсон. В 1935 году к троцкистам примкнул бывший секретарь ЦК КП Австралии Кавано. В 1936-1937 годах австралийские троцкисты издавали еженедельник "Милитант", сотрудничали в лейбористских изданиях "Labour Daily" и "Labour Call", выступали по радио с разоблачением московских процессов, указывая, что "вся старая ленинская гвардия расстреляна". Автор информационного материала о троцкизме в Австралии Артур Лондон (будущий подсудимый на процессе Сланского в Чехословакии) подчёркивал, что "австралийская компартия недооценила опасность троцкистских элементов" [712].
В Канаде в 1939 году троцкисты образовали секцию IV Интернационала под названием "Социалистическая рабочая лига" [713].
В Латинской Америке троцкисты активно участвовали в деятельности социалистических партий. В Аргентине они вступили в социалистическую партию, в Бразилии - в национально-освободительный альянс, на Кубе - в революционно-демократическую партию и в Кубинскую революционную партию. Особенно сильными были позиции троцкистов в Чили, где они вошли в социалистическую партию и Народный фронт, провели своего депутата в парламент. Отмечая, что "в Чили троцкисты имеют деятелей, популярных среди масс", авторы "Материала о троцкизме в странах Латинской Америки" с осуждением указывали, что "наша партия не ведёт энергичной борьбы против троцкистов, а работает с ними как с заблуждающимися союзниками" [714].
В Боливии возникла секция IV Интернационала - "Революционная рабочая партия" во главе с писателем Тристаном Марофом. В 5 томе Большой советской энциклопедии, вышедшем в 1950 году, не упоминалось об участии Марофа в троцкистском движении, но указывалось, что он в своих произведениях "показал борьбу боливийских революционеров с кровавой диктатурой" [715]. В "Краткой литературной энциклопедии", издававшейся в 60-е годы, говорилось, что Мароф "входил в организацию троцкистского толка", но вместе с тем отмечалось, что он в своих романах "разоблачал фальшивый демократизм буржуазного общества" и писал "острые социальные памфлеты" [716].
Впоследствии боливийские троцкисты приняли активное участие в национально-освободительной революции 1952 года, спустя два года подавленной американским империализмом.
В Южной Африке троцкисты основали Рабочую партию, которая входила в IV Интернационал. Они издавали ежемесячный журнал "Пламя", печатавшийся на английском и "туземном" языках, участвовали в массовых общественных организациях, выступали в периодической печати со статьями о банкротстве сталинизма и фальсифицированных московских процессах [717]. Многие южноафриканские троцкисты в 30-х годах переехали в США, Англию, Китай и Индию, где стали активными участниками тамошнего троцкистского движения [718].
На Учредительном конгрессе IV Интернационала присутствовали представители из 11 стран, в том числе Франции, Бельгии, Голландии, Англии, Швейцарии, Германии, Италии, США. Согласно данным руководства IV Интернационала, численность троцкистских партий в этих странах составляла 5485 человек [719]. Кроме этого, существовали и другие троцкистские партии и группы, не представленные на конгрессе, которые действовали в то время более чем в 20 странах, расположенных на всех пяти континентах.
Эти успехи троцкистского движения были достигнуты в условиях, когда множество советских и зарубежных коммунистов, испытывавших симпатии к троцкизму, были уничтожены в СССР и Испании, а коминтерновская пресса, щедро финансируемая из СССР, непрерывно нагнетала клеветническую кампанию против троцкистов. Официальные компартии всех стран утверждали, что любой человек, вставший на позиции троцкизма, тем самым автоматически становится готовым предать свой народ и вступить в сговор с фашистами. "Теперь назвать человека "троцкистом",- писал Д. Оруэлл,-значит назвать его убийцей, провокатором и т. д. С другой стороны, на каждого, кто критикует политику коммунистов слева, может быть наклеен ярлык "троцкиста"" [720].
В 1937-1938 годах руководство Коминтерна неоднократно принимало решения о проведении идеологических кампаний против "троцкизма", "рассчитанных на широкие народные массы". В этих документах с сожалением констатировалось, что "рабочее движение в капиталистических странах не располагает против троцкистских шпионов и провокаторов теми средствами обороны, которые имеются в руках пролетарского государства". Секциям Коминтерна в капиталистических странах предъявлялось требование убеждать массы в "уголовно-преступном" характере троцкизма и в этих целях изображать Троцкого и троцкистов поджигателями войны, а также подробно рассказывать об организуемых троцкистами в СССР железнодорожных катастрофах, авариях и числе погибших в них людей. В этих целях использовались "выступления в крупнейших столицах Европы товарищей, присутствовавших на процессах" [721]. Помимо этого, материалы о московских процессах, предназначенные для распространения в зарубежных странах, издавались в СССР на многих языках. Одним из главных организаторов всей этой бесстыдной кампании был будущий секретарь ЦК КПСС Пономарев.
Сталинисты сумели изолировать движение IV Интернационала от массового рабочего движения. Это было достигнуто с помощью мощной пропагандистской машины, изображавшей сталинизм наследником Октябрьской революции и большевизма, а троцкизм - "авангардом контрреволюционной буржуазии" и союзником фашизма. Разнузданная травля троцкизма явилась одной из главных причин того, что значительная часть людей и групп, принимавших с 1929 года активное участие в деятельности международной левой оппозиции, порвала к 1938 году с движением IV Интернационала.
Серьёзной слабостью троцкистского движения было отсутствие в его руководстве крупных политических деятелей, за исключением Д. Кэннона. В силу своей изолированности (сначала в Норвегии, а потом в Мексике) Троцкий не сумел привлечь на свою сторону деятелей из руководства II и III Интернационалов, равно как и лидеров международного профсоюзного движения. Сильный удар по троцкистскому движению был нанесён его разрывом в 1936 году с левосоциалистическими партиями, группировавшимися вокруг Лондонского бюро.
Подавляющее большинство активистов IV Интернационала вышло из рядов социал-демократии, а не Коминтерна. Во второй половине 30-х годов Коминтерн потерял много сторонников, разочаровавшихся в сталинизме, но большинство из них отошло от политики вообще, а некоторые перешли в лагерь буржуазии и даже фашизма (например бывшие члены Политбюро ЦК ФКП Дорио, Жийон и Барбе).
Троцкий лучше, чем кто-либо из его противников, представлял преграды и трудности, стоявшие на пути IV Интернационала. Он сознавал, что является единственным человеком, который воплощает преемственность революционной традиции, способность передать следующим поколениям драгоценный опыт большевизма. Но свои уникальные качества революционного вождя он не мог реализовать в полной мере из-за оторванности от основных центров рабочего движения.
Другой серьёзной трудностью, с которой приходилось повседневно сталкиваться Троцкому и троцкистам, была крайняя ограниченность материальных средств. "Сегодня нелегко понять тридцатые годы тем, кто не пережил их,- писал в своих воспоминаниях бывший секретарь Троцкого Жан ван Хейженоорт.- Сталинистская клевета и преследования были тогда обычным делом. Денег не хватало до такой степени, какую сегодня трудно представить: из-за нехватки денег мы часто не могли выполнить самые простейшие задачи" [722].
Сам Троцкий получал всё меньше денег за свои работы. В марте 1939 года издатели "Бюллетеня" сообщили ему, что парижский издатель согласился выпустить всего 600 экземпляров его книги о Сталине. В том же письме они ставили вопрос о переносе издания "Бюллетеня" в Америку, мотивируя это создавшимся положением во Франции: "реакция здесь усиливается, и нам представляется мало вероятным, чтобы впредь на страницах "Бюллетеня" (если он будет продолжать выходить в Париже) можно было бы свободно высказываться о положении во Франции и Западной Европе вообще" [723].
Можно предполагать, что в этом письме были намеренно сгущены краски - под влиянием Зборовского (см. гл. XLVII), которому ГПУ поручило добиться прекращения издания "Бюллетеня" в Париже. О влиянии, которое этот орган продолжал оказывать на общественное мнение, свидетельствует, в частности, письмо в редакцию "Бюллетеня" от Н. Дьяконова, находившегося в лагере для интернированных участников гражданской войны в Испании. "Прошу, если возможно, выслать ваш Бюллетень,- писал Дьяконов 20 июня 1939 года.- Здесь в лагере есть до 200 человек, владеющих русским языком (болгары, сербы, немцы, итальянцы, латыши и проч., приехавшие из СССР, но до сих пор сидящие здесь и почему-то не имеющие пока разрешения вернуться в СССР). Кроме того, до 130 русских эмигрантов, ещё в Испании подавших просьбу о возвращении, ибо им ещё во Франции (Союз Возвращения) было сказано, что путь в СССР лежит через Испанию... Если есть [Бюллетени] хотя бы за старые годы, то всё равно присылайте. Здесь в лагере произошёл раскол между сталинцами и троцкистами. Лагерь раскололся на две группы" [724].
XLV
Международные "резервы троцкизма"
Помимо партий и групп, принимавших участие в деятельности IV Интернационала, в рабочем движении 30-х годов существовали социалистические, революционные силы, которые открыто выражали свои симпатии к Троцкому и враждебность по отношению к сталинскому режиму.
В 1938 году Троцкий констатировал, что под влиянием "чисток" и других преступлений сталинского режима "либеральные и демократические круги на Западе начали уставать быть обманываемыми. Недоверие к советской бюрократии, которое, к несчастью, нередко совпадает с охлаждением к СССР, стало охватывать всё более широкие слои. С другой стороны, острая тревога стала проникать в рабочие организации" [725].
Выражением этой тревоги явились, в частности, документы анархистских партий, которые в то время выступали с призывом к социалистической революции. В декларации Международной рабочей ассоциации (Интернационал анархистов) от 28 марта 1936 года говорилось о Сталине как о душителе свободы русского народа [726]. В воззвании французских анархистов от 15 марта 1936 года указывалось: "Советская Россия - это та страна, где ссылают в Сибирь, где людей обрекают на медленную смерть в Соловках... Это страна, являющаяся колыбелью ГПУ, самой жестокой и самой варварской полиции в мире" [727].
Хотя в партиях II Интернационала под влиянием политики Народного фронта критика сталинизма оказалась на время заглушённой, в мире существовало немало социалистических партий и групп, которые не без основания были названы Сталиным на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года "резервами троцкизма" [728]. К ним относилась, например группа Шефло в Норвегии. Сам Шефло в прошлом был активным деятелем Коминтерна и Норвежской коммунистической партии. В 1920-1924 годах он принимал участие в работе 2-5 конгрессов Коминтерна, в 1921-1927 годах являлся членом ИККИ, в 1924-1927 годах - членом Президиума ИККИ, членом Политбюро Норвежской компартии и главным редактором её печатного органа, в 1921-1930 годах - депутатом норвежского парламента. В 1935-1936 годах он неоднократно встречался с Троцким [729].
Шефло редактировал газету "Серландет", тираж которой к середине 30-х годов достиг 6 тыс. экземпляров. В ней Шефло в разгар большого террора бичевал сталинские судебные подлоги. В августе 1937 года он писал: "Обвинения в троцкизме, выдвинутые против людей только за то, что они имеют собственное мнение,- не аргументы. Они показывают духовную нищету тех, кто выступает с такими обвинениями... Борьба против террора в СССР - это борьба между теми, кто защищает истину и социалистическую мораль, и теми, кто полагает, что моральные принципы - это нечто вышедшее из моды, и что социализм представляет собой чисто материальные отношения. Само собой разумеется, что рабочий класс не примет такого определения социализма" [730].
В марте 1938 года Шефло опубликовал статью о третьем московском процессе, который, по его словам, "в наглой лживости и нелепой недооценке здравых суждений превзошёл всё, что сталинская юстиция сотворила в последнее время... То, что сейчас происходит в СССР, не может быть охарактеризовано такими мягкими словами, как реакция, изнеможение или застой. Это борьба не на жизнь, а на смерть новых власть имущих - бюрократии против революционных социалистов". Шефло завершал свою статью словами: "У китайцев есть поговорка о диктаторе, который господствует с помощью террора: человек, который едет верхом на тигре, не может спрыгнуть, т. е. не может остановиться и должен продолжать опасную езду, пока они оба не свалятся в пропасть. Сталин едет верхом на тигре" [731].
18 ноября 1938 года в газете, издаваемой Шефло, была опубликована статья "Советская слабость", в которой говорилось: "Рабочие в Советском Союзе должны быть выведены из заблуждения, что в Западной Европе существуют только несколько "троцкистов" и "оппортунистов", которые осуждают сталинский террор. Они должны также узнать, что рабочие (на Западе.- В. Р.) в большинстве своём отвергают те обвинения, которые Сталин выдвигал или до сих пор выдвигает против своих противников. Необходимо как можно больше изолировать сталинистов - разносчиков заразы, которой пытаются отравить рабочее движение в Западной Европе" [732].
По-видимому, Шефло оказывал значительное влияние на общественное мнение Норвегии и других стран, о чём свидетельствует особенно злобный выпад Сталина против него на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) [733]. В документе "О троцкизме в Норвегии", направленном в секретариат ИККИ, указывалось, что в этой стране "среди интеллектуалов можно констатировать настоящую троцкистскую заразу" [734]. Основанием для такого утверждения явились, по-видимому, выступления деятелей норвежской культуры против высылки из Норвегии Троцкого и фальсифицированных московских процессов. Так, писатель Хельге Крог, именуемый в советских энциклопедических изданиях "ведущим представителем критического реализма в норвежской драматургии 20-30-х годов", "осуждавшим политическую и религиозную реакцию" [735], выступил в декабре 1936 года против "сознательной нечестности" аргументов, которые использовало норвежское правительство для оправдания интернирования и высылки Троцкого. Эти акции Крог называл "грязной работой, выполняемой по палаческому заданию Сталина,- атакой на право политического убежища и, следовательно, на весь комплекс демократических завоеваний, которые рабочая демократия унаследовала от либерализма".
Крог напоминал, что Маркс и Ленин беспрепятственно занимались политической деятельностью в Англии и Швейцарии при весьма консервативных правительствах, а Троцкий оказался лишённым свободы действий и свободы слова "рабочим правительством, состоящим из социалистов", которое "своим предательством демократических и социалистических принципов нанесло удар в спину рабочему движению" [736].
После второго московского процесса Крог и ещё семь известных норвежских писателей опубликовали в газете Норвежской рабочей партии "Арбейдербладет" открытое обращение к Лиону Фейхтвангеру, в котором выражали своё возмущение утверждением последнего, будто процесс был проведён "в приемлемых юридических нормах". В обращении указывалось, что, хотя последние московские процессы стали открытыми для общественности, но представленный на них материал предварительного следствия остаётся секретным и избавленным от всякого контроля. "Удивительно однотипные признания уже представлены включенными в обвинение. Обвинительный акт строится таким образом, как будто эти признания представляют собой неоспоримые факты. Последующие открытые слушания проводятся только как подтверждение добытых на закрытом следствии материалов... Обязанность представления доказательств перемещается от обвинителей к обвиняемым, подготовленным в процессе предварительного следствия, и этот груз выносится на открытый суд".
Отмечая, что "такой способ действий отменяет все гарантии законности и справедливости", авторы обращения напоминали о неопровержимых доказательствах норвежских властей, показывающих, что некоторые события, на которых строилось обвинение (например, полёт Пятакова в Норвегию), в действительности не имели места. Обращение заканчивалось вопросом к Фейхтвангеру: "На каком правовом, моральном или общечеловеческом основании Вы считаете возможным защищать нормы процесса, из которых прямо вытекает, что он представляет собой убийство под прикрытием закона?" [737]
В Швеции роль, аналогичную Шефло, играл ветеран рабочего движения К. Хёглунд, до первой мировой войны - лидер левого крыла международного социал-демократического и юношеского социалистического движения. В годы войны Хёглунд стоял на позициях интернационализма и на Циммервальдской социалистической конференции примкнул к циммервальдской левой. С 1919 по 1924 год был членом ИККИ и одним из руководителей компартии Швеции. В 1924 году был исключён из компартии за открытое выступление против решений V конгресса Коминтерна, осуждавших "троцкизм" [738].
Хотя Хёглунд в 30-е годы не относился к сторонникам Троцкого, он страстно разоблачал сталинские преступления в СССР и Испании. Указывая на недопустимость отождествления Советского Союза со Сталиным, он писал: "Ставить знак равенства между Сталиным и Советским Союзом - значит употреблять тот метод, который используют нацисты, чтобы идентифицировать Гитлера с немецким народом. Этот метод не имеет ничего общего с социалистическим мировоззрением и скорее наносит СССР вред, чем пользу". Хёглунд резко осуждал позицию "друзей СССР", которая сводилась к тому, чтобы "замалчивать, если не открыто восхвалять постыдные преступления против социалистической морали или одобрять бесстыдное поведение палачей и даже перенимать те методы, с помощью которых была подавлена оппозиция. Всё это равносильно участию в надругательстве над социалистическим учением, в проституировании его, за что прежде всего несёт ответственность Сталин. Социализм для нас - нечто большее, чем развитие промышленности в Советском Союзе. Для нас - это мироощущение и моральное кредо. Мы не намерены заглушать голос собственной совести только потому, что наша позиция раздражает Сталина и его нахлебников" [739].
Наряду с социал-демократической партией, в Швеции действовала относительно многочисленная левосоциалистическая партия под руководством К. Чильбума. Оценивая сталинскую политику Народного фронта как "протекающий ускоренными темпами процесс социал-демократизации коммунистических партий", Чильбум говорил на съезде соцпартии в 1936 году: "Позиция нынешних коммунистических вождей полностью обусловлена политикой Советского Союза как государства. Коминтерн как политическая организация в капиталистических странах исходит в своих действиях уже не из правильной марксистской оценки ситуации, а из того, что является полезным для внешнеполитических маневров Советского Союза" [740].
В Англии троцкисты участвовали в деятельности Независимой рабочей партии, Социалистической лиги и местных организаций лейбористской партии. После соглашения между Социалистической лигой, НРП и компартией об организации единого фронта этих партий троцкистская группа вышла из НРП и создала свою собственную организацию. Однако орган НРП "Нью Лидер" продолжал печатать статьи Троцкого, а его редактор и секретарь НРП Броквэй выражал свою солидарность с троцкистами в вопросах о внешней политике Советского Союза, московских процессах и ситуации в Испании. В конце 1936 года он писал: "Мы все надеялись, что Россия в международных вопросах вернется к политике союза с рабочим классом вместо союза с капиталистическими правительствами; в таком случае была бы создана новая возможность для совместного действия. Но сталинская линия последних двух лет не может быть принята как цена за русскую помощь (в Испании)". Хотя Броквэй считал позицию троцкистов чересчур сектантской, он заявлял о своём согласии с "критикой троцкистами курса на "построение социализма в одной стране" и внешней политики, отражающей этот курс, их указанием на опасность превращения временной революционной диктатуры в постоянную диктатуру бюрократии, их возмущением обвинениями московского процесса и изображением Троцкого как союзника гитлеровского гестапо".
Лейбористская партия Англии напечатала брошюру Ф. Адлера о первом московском процессе, озаглавленную "Загадочный процесс в Москве". В информационной справке Коминтерна о троцкистском движении в Англии указывалось: "К сожалению, рекомендация читать эту брошюру попала на страницы нашей "Дейли уоркер" как результат преступного отсутствия бдительности" [741].
В Голландии к троцкистам была близка группа Сневлита, избранного депутатом парламента Нидерландов. Она проводила "международную кампанию помощи Красной Испании", собирала денежные средства для ПОУМа. В 1937 году эта группа возглавила стачки в голландских портах [742]. Сам Сневлит, принимавший во время второй мировой войны участие в движении сопротивления, погиб в 1942 году от рук нацистов. После войны в СССР был вывезен обширный архив Сневлита, который до сих пор остаётся засекреченным.
Во Франции многие люди, разделявшие троцкистские взгляды, входили во фракцию социалистической партии, возглавляемую Пивером.
Троцкистские идеи оказывали влияние на некоторых руководителей социалистической партии конгресса в Индии, в том числе на её генерального секретаря Массани. Коминтерновский агент сообщал в секретариат ИККИ, что один из членов этой партии привёз в 1938 году письмо Троцкого, адресованное Массани [743]. В дальнейшем связь Троцкого с индийскими социалистами не прекращалась, о чём свидетельствует его статья "Перед империалистической войной. Письмо передовым рабочим Индии", где содержались советы по поводу того, какой должна быть стратегия индийских революционеров в условиях надвигающейся мировой войны [744].
В период Народного фронта руководство западных компартий уделяло большое внимание борьбе с "троцкистскими колебаниями" рядовых членов и функционеров социалистических партий. В этом отношении представляет интерес "дело Целлера", секретаря Комитета социалистической молодёжи одного из районов Парижа. После того, как Целлер начал выражать сомнения в справедливости обвинений, выдвигаемых против Троцкого, для воздействия на него были посланы в Париж секретарь Коммунистического Интернационала молодёжи Чемоданов и генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев. Торез и другие деятели ФКП рассказывали Целлеру, что Троцкий живет в Норвегии как капиталист, что у него имеется свой замок с множеством прислуги [745]. Однако, несмотря на всё это, Целлер и его группа всё более сближались с троцкистами. Как рассказывал Жан ван Хейженоорт, "началась острая борьба в парижской молодёжной организации между троцкистами и друзьями Целлера, с одной стороны, и более консервативными элементами - с другой. В июле 1935 года национальный съезд молодых социалистов исключил из своих рядов троцкистов и фракцию Целлера. 8 августа группа исключённых встретилась с лидерами социалистической партии, в том числе с Блюмом, который уговаривал их вернуться на сталинистские позиции. Группа Целлера отказалась это сделать и вскоре объединилась с троцкистами в новую независимую молодёжную организацию" [746].
В октябре 1935 года Целлер отправился в Норвегию, где он встречался с Троцким на протяжении двух недель. Перед своим отъездом из Норвегии он послал Троцкому "вопросы о причинах победы сталинской бюрократии над революционным большевизмом". Эта заметка, в которой явственно обнаруживались троцкистские взгляды Целлера, была напечатана в "Бюллетене оппозиции" [747].
С энтузиазмом неофита Целлер послал также своему другу-сталинисту в Париж открытку из Норвегии, которая заканчивалась словами: "Смерть Сталину! Да здравствует Троцкий!" Друг не нашёл ничего лучшего, как передать эту открытку руководству коммунистической партии. Оно перепечатало открытку во французской и норвежской коммунистической печати под заголовком: "Последователь Троцкого Целлер призывает к убийству Сталина" [748].
XLVI
Троцкий и Виктор Серж
Одним из провокационных методов сталинистов было нагнетание подозрений Троцкого относительно "ненадёжности" его наиболее влиятельных соратников, в особенности французского писателя Виктора Сержа, широко известного в кругах европейской интеллигенции. Серж, находившийся в 20-е годы в СССР, примкнул там к левой оппозиции, неоднократно подвергался репрессиям и был выпущен из Советского Союза только благодаря настойчивым просьбам Р. Роллана, обращённым к Сталину и Горькому.
В беседе со Сталиным 28 июня 1935 года Роллан сказал, что дело Сержа "раздувалось в течение двух лет в общественном мнении Европы". Когда Сталин на это ответил, что ему неизвестно о самом существовании Сержа, Роллан напомнил, что последнего "преследуют за троцкизм". Тогда Сталин внезапно "вспомнил" о Серже и заявил Роллану: "Это не просто троцкист, а обманщик. Это нечестный человек, он строил подкопы под Советскую власть. Он пытался обмануть Советское правительство, но это у него не вышло. По поводу него троцкисты поднимали вопрос на Конгрессе защиты культуры в Париже. Им отвечали поэт Тихонов и писатель Илья Эренбург. Виктор Серж живет сейчас в Оренбурге на свободе и, кажется, работает там... Он нам не нужен и мы его можем отпустить в Европу в любой момент" [749].
Однако Серж и члены его семьи были выпущены из СССР лишь весной 1936 года, причём на таможне у него были отобраны все его рукописи. После приезда в Бельгию Серж немедленно вступил в интенсивную дружескую переписку с Троцким. В ней Серж подробно рассказывал о преследованиях троцкистов в СССР, об их пребывании и деятельности в ссылке и политизоляторах (значительная часть этой информации была опубликована в "Бюллетене оппозиции"). Рассказывая о своих впечатлениях от контактов с бельгийскими троцкистами, Серж критиковал их сектантские тенденции и подчёркивал, что на него "производит удручающее впечатление кружковщина с её болезненной психологией" [750]. Он выступал за сотрудничество троцкистов с революционными синдикалистами [751] и в особенности с ПОУМом.
Серж перевёл на французский язык многие работы Троцкого и посылал ему все свои статьи и книги. В своих письмах он неоднократно выражал желание встретиться с Троцким, но эта встреча так и не состоялась, прежде всего из-за изоляции, которой Троцкий был подвергнут с августа 1936 года норвежскими властями.
Разделяя основные политические идеи Троцкого, Серж разошёлся с ним в 1937-1938 годах по двум вопросам - о роли ПОУМа в Испанской революции и об оценке Кронштадтского мятежа 1921 года. Мне представляется, что в условиях живого непосредственного общения Троцкого с Сержем эти разногласия могли быть улажены или по крайней мере значительно смягчены. Но, будучи оторванным от Сержа на тысячи километров и получая от Зборовского и Эстрин недоброжелательные отзывы о последнем, Троцкий явно преувеличил значение этих разногласий.
15 апреля 1938 года Троцкий направил Сержу письмо, в котором говорилось: "Мы с Н. И. с благодарностью получили в своё время ваше письмо, посвящённое смерти сына, и с благодарностью читали вашу тёплую статью о нём". Вслед за этим Троцкий, касаясь утверждений Сержа о том, что разногласия между ними носят второстепенный характер, отмечал: "С этим я, к сожалению, согласиться никак не могу". Особенно болезненно Троцкий воспринял присоединение Сержа к тем, кто усматривал преемственность между кронштадтскими событиями и сталинским террором. "Вместо того, чтобы заклеймить предателей революции и фальсификаторов истории,- писал он,- вы немедленно же выступили на их защиту... Наши враги получают возможность говорить: "Даже Виктор Серж, у которого с Троцким только второстепенные разногласия, и тот признает, что..." и т. д.".
Далее Троцкий выражал сожаление по поводу того, что Серж не поставил свой "превосходный талант" на службу движению IV Интернационала. "Со своей стороны,- писал он,- я и сейчас готов сделать всё, чтобы создать условия сотрудничества. "Второстепенные" разногласия, действительно второстепенные, неизбежны и не могли бы помешать сотрудничеству. Но при одном условии: если вы сами для себя решите, что вы принадлежите к лагерю Четвёртого Интернационала, а не к лагерю его противников... Крепко жму вашу руку и желаю всего лучшего" [752].
Конечно, Серж не был противником Троцкого. Однако вскоре после получения письма Троцкого он выступил с новой статьёй, в которой, повторяя утверждение о "второстепенном характере" своих разногласий с Троцким, заявлял о своём присоединении к ПОУМу. Это побудило Троцкого, считавшего ПОУМ "центристской организацией, сыгравшей в испанской революции печальную роль", опубликовать в "Бюллетене оппозиции" статью "Виктор Серж и IV Интернационал", в которой говорилось, что IV Интернационал "не имеет с Сержем ничего общего" [753].
В письме к Троцкому от 18 марта 1939 года Серж писал, что решил не отвечать на заметку в "Бюллетене", несмотря на то, что она "слишком неточна, несправедлива и излишне обидна. Не знаю, кто и как Вас информирует; но увы, здесь (во Франции.- В. Р.) везде существуют целые гнёзда интриг (сыгравшие свою роль в гибели Льва Львовича, а до этого - в гибели Райсса, как и в неудаче всего французского движения IV-го (Интернационала) - и мой отход от "IV" отчасти объясняется невозможностью для меня дышать воздухом интриги. Могу Вас - лично - заверить, что ни в каких группировках "оппозиции" IV-го я не участвовал... Я не только не вёл с ними "фракционную" работу, но и старался, когда мог, смягчить неизбежный разрыв".
Серж сообщал, что он поддерживает товарищеские отношения со всеми течениями революционного рабочего движения, но ему пришлось порвать с парижской группой троцкистов; "может быть, точнее будет сказать, что они со мною порвали, проявив полное отсутствие простейших товарищеских понятий".
Рассказывая о конкретной причине этого разрыва, Серж писал, что у него появились подозрения относительно Л. Я. Гинзберг (Эстрин). В этой связи он предложил парижским товарищам провести расследование по поводу этих подозрений. Однако "от всякого выяснения дела по существу группа отказалась, по заявлению т. Этьена (Зборовского.- В. Р.), присланного ко мне: наоборот, она возбудила "дело" против меня. Пришлось прекратить всякие разговоры". К этому Серж прибавлял: хотя он пришёл к выводу об ошибочности своих подозрений относительно Эстрин, он продолжает думать, что "вокруг группы "нечисто"".
В этом письме Серж соглашался, что разногласия между ним и Троцким приобрели достаточно серьёзный характер. "О них я сейчас же по приезде в Бельгию Вам сообщил. Тогда я Вас "обвинял в сектантстве", как Вы сами выразились однажды. С тех пор те доводы против Вашей линии, которые я тогда Вам мельком указывал, значительно углубились".
Серж выделял два основных пункта этих разногласий. Во-первых, он считал, что нельзя создавать IV Интернационал, пока не существует сильных троцкистских партий, а существуют "маленькие группы, лишённые всякого динамизма, влияния и даже общего языка с рабочим движением".
Во-вторых, по его мнению, нельзя строить Интернационал на нетерпимости к инакомыслящим и на доктрине большевизма-ленинизма, ибо "во всём мире нет больше пары сотен человек (за исключением, может быть, уцелевших узников Сталина), понимающих, могущих понять, что такое большевизм-ленинизм. Нельзя строить одноголовую международную группировку и руководить ею издалека. А покамест - в группах IV-го никто не думает иначе, как Вашей головой".
Исходя из этих предпосылок, Серж выступал за сближение троцкистов со всеми течениями рабочего движения, стоящими на платформе классовой борьбы и интернационализма. В этой связи он писал о необходимости "товарищеской свободной дискуссии о всём, без ругательств и взаимных обид" и отказа от гегемонии большевиков-ленинцев (т. е. троцкистских групп) в левом рабочем движении. Серж подчёркивал, что на этих путях возможно "создать международное объединение, отражающее действительное идейное состояние передовых слоёв рабочего класса (я убеждён, что в таком объединении большевики-ленинцы имели бы больше влияния, чем в собственном горделивом Интернационале)".
Очевидно, что эти суждения Сержа были во многом спорными. Но столь же ясно, что они затрагивали важные политические проблемы и требовали серьёзного обсуждения. Тем более, что Серж подчёркивал своё прежнее тёплое отношение к Троцкому и желание восстановить с ним былые дружеские отношения. "Признаться,- писал он,- нет у меня настоящей охоты полемизировать с Вами. Слишком мне ценна Ваша деятельность - несмотря на такие разногласия".
Письмо заканчивалось словами: "Шлю Вам и Н. И. самый сердечный привет и прошу помнить, что я остаюсь на посту и всегда - какие бы там не шли споры - буду счастлив Вам быть полезным" [754].
Троцкий, по-видимому, не написал ответа на это письмо. Находясь под влиянием ложной информации о деятельности Сержа, непрерывно подбрасываемой Эстрин и Зборовским (их письмо к Троцкому от 11 ноября 1938 года буквально начинено грязными выпадами и намёками относительно "подозрительного" поведения Сержа в СССР и во Франции) [755], он не сумел отнестись с достаточной объективностью к своему яркому и талантливому соратнику и в июне 1939 года выступил со статьёй, представлявшей, по существу, гневный памфлет против Сержа.
Эта статья, озаглавленная "Моралисты и сикофанты против марксизма" [756], являлась откликом на критику различными авторами брошюры Троцкого "Их мораль и наша", переведённой Сержем на французский язык. Особое негодование Троцкого вызвала анонимная статья, опубликованная бельгийской социалистической газетой "Ле пепл", и проспект брошюры, выпущенный французским издательством. Троцкий посчитал, что и статья, и проспект, содержавшие грязные инсинуации против большевизма, были написаны Сержем, хотя у него не было никаких доказательств этого.
Мне представляется, что статья "Моралисты и сикофанты против марксизма" была одной из самых неудачных работ Троцкого. В ней эмоции явно превалировали над теоретической аргументацией, что вообще Троцкому не было свойственно. Статья, написанная в желчном, нервном, раздражённом тоне, фактически превратилась в жёсткую и непримиримую критику Сержа, тем более несправедливую, что Троцкий критиковал своего былого друга и единомышленника за поступки, которых тот не совершал.
Как только Серж познакомился со статьёй, он направил Троцкому письмо, в котором с законной обидой писал: "Вы усиленно меня "прорабатываете" и приписываете мне статейку, автором которой я не являюсь, в редактировании которой я не принимал никакого участия, автора которой я не знаю! Прибавляю, что, проделав над Вашей книжкой максимально добросовестную работу переводчика, я о ней нигде не написал ни строки! Прибавлю ещё, что вся "аргументация", которую Вы мне таким образом приписываете, сильно расходится со всем тем, что я в целом ряде книг и статей писал о гражданской войне и о социалистической этике. Во всей Вашей статье лишь десять строк (о ЧК) действительно относятся к нашим разногласиям [757]".
Серж выражал надежду, что Троцкий сочтёт возможным напечатать его письмо в очередном номере "Бюллетеня оппозиции". "Моральное право на это удовлетворение я безусловно имею",- писал он [758].
Однако Троцкий ограничился публикацией своей заметки "Очередное опровержение Виктора Сержа", в которой упоминал о письме Сержа и писал, что "охотно принимает к сведению" заявление последнего о том, что он не принимал участия в написании проспекта. Далее Троцкий упрекал Сержа в том, что он "подпадает всё больше и больше под влияние мелкобуржуазного скептицизма" [759]. После этого произошёл окончательный разрыв отношений между Троцким и Сержем.
Тем не менее Серж после гибели Троцкого и вплоть до своей кончины в 1947 году сохранял глубоко уважительное отношение к Троцкому. В последние годы жизни он написал совместно с Н. И. Седовой книгу "Жизнь и смерть Льва Троцкого" - первую биографию великого революционера.
XLVII
Судьба провокатора
Постоянным бичом троцкистского движения было внедрение в него провокаторов - агентов Коминтерна и ГПУ.
В первой половине 30-х годов наиболее заметными из них были выходцы из Литвы братья Соболевичусы. Их партийные клички были Сенин и Велл. В конце 30-х годов они перебрались в США, где продолжали свою агентурную деятельность среди троцкистов под именами Джек Собл и Роберт Соблен.
Собл (Сенин) встречался с Троцким в Принкипо, а затем - в Копенгагене, куда Троцкий в конце 1932 года прибыл для чтения лекций. После копенгагенской беседы с Соблом Троцкий сказал, что никогда больше не будет встречаться с ним, и сообщил друзьям о своих подозрениях в том, что Соболевичусы являются сталинистскими агентами. Однако до самой смерти Троцкий считал, что Соболевичусы до определённого времени были его действительными сторонниками, и не верил, что с самого начала деятельности Собла, как руководителя троцкистской группы в Берлине, он действовал как агент-провокатор ГПУ (это обнаружилось только в 50-е годы) [760].
Собл вёл провокаторскую работу и в СССР, где по указке ГПУ выслеживал связи между Троцким и советскими троцкистами. Сообщая Троцкому о следствии по своему делу, Виктор Серж писал: "Во время следствия я убедился, что в Международном Секретариате [IV Интернационала] и где-то в Французской коммунистической лиге (троцкистская организация во Франции.- В. Р.) несомненно были провокаторы; и что некий Соболевичус (Сенин?), бывший когда-то у Вас в Константинополе и посетивший меня в 1932 с приветом от Льва Львовича, или провокатор или, будучи арестованным, держался хуже провокатора" [761].
С марта 1936 года основные усилия НКВД по борьбе с троцкистами были перенесены на троцкистскую организацию в Париже. Для слежки за ней была создана специальная группа во главе с кадровым разведчиком Афанасьевым. В составе группы был иностранец, получивший кодовую кличку "Томас". Согласно материалам архивов советской разведки, "Томас" сблизился со многими деятелями троцкистской организации, в том числе с Львом Седовым. Он постепенно добился того, что корреспонденция Троцкого попадала к нему ещё до получения её Седовым, вслед за чем она перлюстрировалась и её фотокопии направлялись в Москву.
Группа Афанасьева с конца 1936 и до начала 1938 года провела ряд операций, в результате которых была похищена значительная часть архивов Троцкого, Седова и Международного секретариата IV Интернационала. Среди похищенных документов были письма Седова о встречах с представителями троцкистских групп, приезжавшими из СССР, а также списки и адреса лиц в СССР, сотрудничавших с Троцким [762].
В 1936-1937 годах на квартирах Троцкого и Эстрин была установлена техника для прослушивания телефонных разговоров.
Особенно опасным агентом-провокатором НКВД в Париже был Марк Зборовский, который в 1935 году вступил в группу парижских троцкистов и вскоре после этого стал ближайшим другом и сотрудником Льва Седова. Он получил доступ ко всем троцкистским документам, включая нелегальную информацию из Советского Союза. Донесения, регулярно передаваемые Зборовским Афанасьеву и другим резидентам НКВД, направлялись непосредственно Сталину.
С самого начала деятельности Зборовского в троцкистском движении большинство лиц из окружения Седова, в особенности руководитель парижской группы троцкистов П. Навилль, подозревали Зборовского в связях с НКВД. Тесно сотрудничавший с Седовым Сневлит был убеждён в том, что "Этьен" (кличка Зборовского, под которой он был известен в среде троцкистов) является провокатором [763]. Однако Седов и его ближайшая сотрудница Эстрин упорно не соглашались с этим и продолжали полностью доверять "Этьену".
На слушаниях сенатской подкомиссии США в 1956 году Зборовский сообщил, что сталинская агентура стремилась завлечь Седова в такое место, где его собирались похитить для насильственной и тайной отправки в СССР [764]. Эти показания подтверждаются извлечённой из архивов советской внешней разведки запиской разведчика Серебрянского, который в 1937 году получил задание доставить Седова живым в Москву. Предусматривалось два варианта такой доставки - морской и воздушный. Для этого были приобретены рыболовецкое судно, которое должно было совершить переход в Ленинград, и самолёт, который якобы должен был совершить спортивный перелёт по маршруту Париж-Токио. Однако "ряд обстоятельств помешал операции осуществиться". Спустя несколько месяцев Седов, попавший в больницу, умер там при таинственных обстоятельствах. И. Я. Ермаков, автор главы о тайной борьбе советской разведки с троцкистами, в "Очерках истории российской внешней разведки" утверждает, что "к смерти Седова, как видно из архивных документов, разведка отношения не имела" [765]. Можно полагать, что документы об этой "акции" были уничтожены, подобно некоторым документам об убийстве Троцкого (см. гл. L).
После смерти Седова Зборовский наряду с Эстрин стал издателем и редактором "Бюллетеня оппозиции". Этому не смогло помешать полученное Троцким анонимное письмо (написанное невозвращенцем - генералом Орловым, проживавшим в США под чужим именем), в котором достаточно полно описывалась шпионская деятельность Зборовского. Поначалу Троцкий принял некоторые меры по проверке этой информации, но Лола Эстрин, прибывшая в Мексику летом 1939 года, сумела убедить его, что это письмо - дело рук НКВД, стремящегося оторвать от Троцкого одного из его верных помощников, находящихся во Франции. В этой связи она сослалась на другое анонимное письмо, недавно полученное Троцким, где утверждалось, что сама Эстрин прибудет в Койоакан с тем, чтобы отравить его.
В 1938 году в Париже был зверски убит бывший секретарь Троцкого Рудольф Клемент, принимавший активное участие в подготовке Учредительного конгресса IV Интернационала. По словам Хансена, секретаря Троцкого в Мексике, Троцкий считал, что Клемент был убит потому, что он обладал важной информацией о деятельности троцкистов во многих странах и знал имя агента НКВД, действовавшего внутри троцкистского движения [766].
Убийство Клемента было сопряжено с провокацией - рассылкой Троцкому и его соратникам писем, якобы написанных Клементом, в которых говорилось, что он собирается совершить самоубийство в результате "разочарования" в Троцком из-за его сотрудничества с нацистами. Подобными аргументами, подсказанными агентами НКВД, впоследствии пользовался на суде Меркадер, объясняя мотивы, по которым он убил Троцкого.
Многие троцкисты считали, что смерть Седова, убийство Клемента и другие преступления сталинской агентуры за рубежом связаны с деятельностью Зборовского. Тем не менее он оставался неразоблачённым долгие годы. В 1941 году он прибыл из Франции в США, причём разрешение на его въезд в эту страну было получено благодаря усилиям супругов Даллиных (Лола Эстрин стала к тому времени женой эмигранта-меньшевика Давида Даллина, проживавшего в США).
Впоследствии Д. Даллин подробно описал агентурную деятельность Зборовского во Франции и в США [767]. Многие факты об этой деятельности он узнал от Орлова, который активно способствовал разоблачению Зборовского. В 1954 году Орлов впервые встретился с Даллиным для того, чтобы побеседовать на темы, связанные с книгой о советском шпионаже, над которой Даллин тогда работал. Во время этой встречи Орлов спросил Даллина, не знает ли он, где сейчас находится "Марк", с которым была дружна Лола, и сказал, что ему достоверно известно о шпионской и провокаторской деятельности "Марка" во Франции. Тогда Орлов впервые узнал фамилию Зборовского, до этого известного ему только по имени.
На следующую встречу Даллина с Орловым пришла Лола, которая сообщила, что Зборовский находится в Соединённых Штатах и в 1947 году получил американское гражданство. К тому времени, когда происходил этот разговор, судьба Зборовского складывалась самым благополучным образом. Используя свой диплом специалиста по этнологии, полученный в Сорбонне, Зборовский успешно занимался антропологией, получая гранты для ведения научной работы от Американского еврейского комитета, Министерства здравоохранения США и других государственных и общественных организаций [768].
Лола Даллин отказывалась верить тому, что Зборовский был агентом-провокатором. Тогда Орлов сказал, что во время работы в НКВД ему приходилось читать донесения Зборовского, и назвал некоторые упоминавшиеся в этих донесениях факты, которые могли быть известны только Зборовскому и Лоле. Особое впечатление на Лолу произвёл рассказ Орлова о хорошо известном ей случае: когда во время прогулки со Зборовским по Парижу Седов случайно увидел газету, из которой впервые узнал о первом московском процессе, он прямо на улице разразился отчаянными рыданиями.
Даллины познакомили Орлова с Порецкой, вдовой советского разведчика-невозвращенца Райсса, зверски убитого сталинской агентурой в Швейцарии. Порецкая рассказала, что при первой её встрече со Зборовским в США он спросил, не связана ли она с американскими троцкистами, и заявил, что хочет работать в американском троцкистском движении [769].
Узнав обо всём этом, Орлов направился к своему адвокату, который передал его сообщение о Зборовском Федеральному бюро расследований. ФБР вызвало Зборовского для допроса, на котором последний полностью отрицал обвинения в агентурной деятельности не только в США, но и во Франции.
Не доверяя сказанному Зборовским, сенатская подкомиссия по национальной безопасности провела в 1956 году слушания по его делу, на которые в качестве свидетелей были вызваны Орлов и супруги Даллины.
Припёртый к стене свидетельскими показаниями, Зборовский признался, что вёл агентурную деятельность во Франции, но заявил, что после смерти Седова встречался с советскими резидентами крайне редко, а в 1939 году окончательно порвал связи с НКВД. Что же касается этих связей в США, то Зборовский сообщил следующее: в 1943 году в Нью-Йорке к нему подошел неизвестный человек, сказавший: "Мы долго вас искали. Наконец-то мы нашли вас". В дальнейшем этот человек и другие агенты НКВД неоднократно звонили ему и вызывали его на свидания, где требовали от него продолжения шпионской работы в троцкистском движении, заявляя, что он "снова находится в их руках". По словам Зборовского, он решительно отказался шпионить за американскими троцкистами и русскими эмигрантами, заявив: "Я больше не буду иметь с вами дела" [770].
Эту версию Зборовский повторял и в личных беседах после своего разоблачения. Так, он сказал Порецкой: "День смерти Седова был самым счастливым в моей жизни, потому что я не должен был больше шпионить за ним. Я думал, что моя работа окончена" [771].
Выступивший на слушаниях Орлов заявил, что Зборовский работал на НКВД не из-за идейных соображений, а за деньги и что сталинская резидентура, имевшая в своём распоряжении собственноручные донесения Зборовского, никогда бы не выпустила его из своих рук и не позволила бы ему порвать с советской разведкой.
Как свидетельствуют рассекреченные ныне документы из архивов НКВД и ФБР, перед прибытием в США Зборовский получил из Москвы указание поддерживать связь с Центром через Соболевичусов [772]. Одно из первых заданий, полученных им в США, было связано со слежкой за новым советским невозвращенцем Кравченко, получившим в 1944 году политическое убежище в США. Как рассказывал Даллин, он попросил Зборовского о помощи в деле охраны Кравченко от возможных провокаций. Впоследствии обнаружилось, что Зборовский одновременно получил от советских резидентов задание постоянно наблюдать за Кравченко [773].
ФБР пристально следило за группой, возглавляемой Соболевичусами, деятельность которой оно контролировало с 1947 года через своего агента. В 1957 году все участники этой группы были арестованы. Роберт Соблен был приговорён к пожизненному тюремному заключению. Ему удалось добиться временного освобождения под крупный денежный залог, после чего он сбежал в Израиль. Будучи выданным израильскими властями американцам, он покончил жизнь самоубийством в сентябре 1962 года в Лондонском аэропорту - по пути в Нью-Йорк, куда его доставляли под стражей из Израиля [774].
Джек Собл, арестованный в январе 1957 года, сообщил на следствии, что перед приездом в США он побывал в Москве, где был принят Берией, который сказал ему: "Товарищ Сталин помнит ваше имя и ваши заслуги в борьбе против врага нашего государства Троцкого" [775]. Собл признался, что в конце 30-х годов он получал от секретаря Джеймса Кэннона Сильвии Франклин копии писем Троцкого и документы IV Интернационала, которые передавал советским секретным службам. Собл непосредственно контактировал с первым секретарем советского посольства Василием Зубилиным, который позднее был объявлен персоной нон грата и выдворен из США [776]. Под именем Зубилина действовал один из главных резидентов НКВД Зарубин.
Спустя месяц после ареста Собла Зборовский предстал перед Федеральным большим жюри - органом, принимавшим решения о предании суду. На этот раз он признал, что после прибытия в США передавал информацию советским резидентам, но решительно отрицал, что знал Собла и когда-либо встречался с ним. Между тем Собл сообщил, что с 1943 по 1945 год Зборовский неоднократно передавал ему информацию о деятельности троцкистов в США, за что получал 150 долларов в месяц [777].
Поскольку показания давались Зборовским под присягой, он был предан в 1958 году суду по обвинению в нарушении клятвы и получил максимальный срок, полагавшийся в США за это преступление,- 5 лет тюремного заключения. Апелляционный суд отменил этот приговор. Зборовский был повторно судим в 1962 году, после чего два года находился в тюрьме. Умер он в США в 1990 году.
XLVIII
Учредительный конгресс IV Интернационала
Провокаторские действия Зборовского наложили отпечаток на работу Учредительного конгресса IV Интернационала, который был призван положить начало систематической и координированной деятельности этой международной организации.
Незадолго перед конгрессом погибли активные деятели троцкистского движения: Лев Седов, Рудольф Клемент и Ирвин Вольф. Вместе с Клементом, непосредственно отвечавшим за организацию конгресса, исчезли и подготовленные к конгрессу документы о деятельности троцкистов в различных странах. Опасаясь новых ударов со стороны НКВД, конгресс провёл всего одно пленарное заседание, продолжавшееся целый день без перерыва, и отказался допустить на это заседание нескольких членов ПОУМа и французской Социалистической рабоче-крестьянской партии, выразивших желание присутствовать на конгрессе в качестве наблюдателей.
Однако все конспиративные усилия организаторов конгресса оказались тщетными благодаря провокаторской деятельности Зборовского, который участвовал во всех приготовлениях к конгрессу, встречал делегатов и доставлял их к дому близкого друга Троцкого, французского социалиста А. Росмера, где происходил конгресс. Донесения Зборовского помогли агентам НКВД осуществлять свою подрывную работу во время работы конгресса. Так, один из делегатов оставил в вокзальной камере хранения чемодан с секретными документами, о чём знал только Зборовский. Когда хозяин чемодана вернулся за ним, то обнаружил, что ячейка камеры хранения вскрыта и все документы исчезли [778].
На Учредительном конгрессе, состоявшемся 3 сентября 1938 года, присутствовал 21 делегат из 11 стран. Председательствовал на конгрессе американец Макс Шахтман. Участники конгресса направили письмо Троцкому, в котором говорилось: "Конгресс IV Интернационала шлёт Вам горячий привет. Варварские репрессии, направленные против нашего движения в целом, и в особенности против Вас, не позволили Вам быть среди нас и внести в наше обсуждение свой вклад создателя Красной Армии, организатора Октябрьского восстания... и непосредственного преемника Ленина" [779].
Против провозглашения IV Интернационала выступили только два польских делегата, зачитавшие заявление, подготовленное И. Дойчером. Аргументацию, изложенную в этом заявлении, Дойчер повторил и в своей книге о Троцком, где утверждал, что для создания IV Интернационала нужно было ждать подъёма рабочего движения, и расценивал его провозглашение в 1938 году как "пустой жест и глупость" [780].
Ораторы, выступавшие за провозглашение IV Интернационала, мотивировали необходимость этого состоянием политической изоляции, в котором оказались троцкисты. Шахтман констатировал, что, начиная с 1936 года, все центристские партии "порвали с нами". Другой делегат, Бойтель, отмечал, что ныне уже стало невозможно работать внутри социал-демократических партий [781].
19 голосами против двух конгресс провозгласил создание IV Интернационала и принял другие резолюции, основная часть которых была написана Троцким. Троцкий был избран почётным председателем и членом Исполкома IV Интернационала.
Перед выборами Исполкома Зборовский, представлявший в единственном числе "русскую секцию", выступил с протестом против того, что этой секции не было предоставлено место в списке кандидатов. В результате демарша Зборовского конгресс постановил: поскольку Троцкий не может непосредственно участвовать в работе Исполкома, место от "русской секции" предоставляется в нём Зборовскому [782].
XLIX
В чём и почему ошибся Троцкий
В статье, посвящённой Учредительному конгрессу IV Интернационала, Троцкий оценил его созыв как крупный успех международной левой оппозиции. "Непримиримое революционное течение, которое подвергается таким преследованиям, каких не испытывало, пожалуй, никакое другое политическое течение мировой истории, снова показало свою силу,- писал он.- Преодолев все препятствия, оно собрало, под ударами могущественных врагов, своё международное совещание. Этот факт является безошибочным доказательством глубокой жизненности и непоколебимого упорства международных большевиков-ленинцев... Нужно, в самом деле, исключительно высоко ценить международную связь пролетарского авангарда, чтобы собрать воедино международный революционный штаб теперь, когда Европа и весь мир живут ожиданием надвигающейся войны".
Вакханалия развернувшегося во всём мире шовинизма, которая имеет своей целью преодолеть или приглушить невыносимые классовые противоречия, указывал Троцкий, ставит перед IV Интернационалом величайшие трудности. II и III Интернационалы парализуют и разлагают революционную волю трудящихся. "Никогда ещё путь мирового революционного движения не был загромождён такими чудовищными препятствиями, как ныне, накануне новой эпохи величайших революционных потрясений". В этих условиях рост IV Интернационала идёт медленнее, чем рассчитывали его основатели. "Несоответствие между нашими сегодняшними силами и завтрашними задачами нам гораздо яснее, чем нашим критикам. Но суровая и трагическая диалектика нашей эпохи работает на нас. Доведённые до последней степени ожесточения и возмущения массы не найдут другого руководства, кроме того, какое предлагает им Четвёртый Интернационал" [783].
Состояние отступления или, в лучшем случае, выжидания, в котором находился рабочий класс, особенно в Европе, Троцкий объяснял тем, что "трудящиеся массы всего мира находятся сейчас под гнётом страшных поражений, которые они потерпели в Италии, Польше, Китае, Германии, Австрии, Испании, отчасти во Франции и ряде мелких стран". Эта непрерывная цепь поражений обусловила податливость масс к социальной демагогии и патриотическому угару, которые разжигали господствующие классы капиталистических стран, равно как и лидеры II и III Интернационалов. "Правда, по отношению к Германии, Италии, Японии социал-демократы, как и коммунисты, являются пораженцами; но это значит лишь, что они борются против войны только в тех странах, в которых они не имеют никакого влияния. Чтоб подняться против милитаризма, массы должны были бы предварительно сбросить с себя опеку официальных Интернационалов. Это не простая задача. Она не будет разрешена ни в день, ни в месяц" [784].
В результате предательства революционного движения II и III Интернационалами значительная часть трудящихся впала в состояние отчаяния, делающего их добычей самых реакционных сил. Включая это понятие в своё определение фашизма, Троцкий писал: "Фашизм есть форма отчаянья мелкобуржуазных народных масс, увлекающих за собой в бездну и часть пролетариата. Отчаянье, как известно, наступает тогда, когда все пути спасенья отрезаны. Предпосылкой успехов фашизма явилось тройственное банкротство: демократии, социал-демократии и Коминтерна... Все три не приносят массам ничего, кроме отчаянья, и тем помогают торжеству фашизма" [785].
Такая слепая политика, по мнению Троцкого, диктовалась страхом всех этих сил перед социалистической революцией в Европе. Мюнхенское соглашение и успех Франко в Испании, во многом освободившие буржуазные правительства от этого страха, вместе с тем неумолимо приближали мировую войну.
Характеризуя этапы грядущей войны, Троцкий особое внимание уделял их зависимости от поведения не только ведущих политических лидеров, но и широчайших народных масс. "В месяцы надвигающейся военной опасности, как и в первый период войны,- писал он,- массами овладеют, с силой естественного рефлекса, "государственные", центростремительные, патриотические тенденции" [786]. Эти тенденции будут известное время сплачивать массы вокруг своих правительств. Однако в дальнейшем бедствия войны приведут массы к крайнему возмущению, которое должно будет, как считал Троцкий, завершиться глобальным революционным взрывом.
В этой связи Троцкий напоминал, что в годы первой мировой войны за её перерастание в международную социалистическую революцию выступала лишь небольшая группа интернационалистов. Однако именно им удалось на исходе войны пробудить и возглавить международное коммунистическое движение - самое массовое революционное движение в истории. По аналогии с этими событиями Троцкий полагал, что в ходе второй мировой войны массы, убедившись в банкротстве II и III Интернационалов, встанут под знамя нового, IV Интернационала. Именно этот Интернационал сумеет решить важнейшую историческую задачу, которую своими, империалистическими и варварскими методами пытается решить Гитлер и в решении которой он неизбежно потерпит историческую неудачу. Речь идёт об объединении Европы, диктующемся потребностями экономического и политического развития этого континента. Европейская социалистическая революция под водительством IV Интернационала положит начало Социалистическим Штатам Европы - ядру будущей мировой коммунистической интеграции.
Историки типа и уровня Волкогонова не раз заявляли, что внутренняя ущербность и несостоятельность марксизма проявилась в том, что прогнозы его теоретиков не реализовались. Мне кажется, что любой непредвзятый читатель этой книги будет, напротив, поражён тем, насколько близкими к истине оказались многие прогнозы Троцкого о характере будущей войны (см. гл. XXII). Но вместе с тем столь же бесспорно, что главный прогноз Троцкого - о перерастании второй мировой войны в победоносную международную социалистическую революцию - оказался далёк от реализации. В этой главе я попытаюсь рассмотреть, что́ отразилось в этом факте: уязвимость социального мышления Троцкого или же объективные противоречия исторического развития, подтвердившие основную логику его мышления.
В несоответствии (как будет показано дальше, частичном) предвидений Троцкого реальному ходу исторических событий, заключено, на мой взгляд, больше, чем просто ошибка исторического зрения. Поэтому следует более детально остановиться на судьбе прогнозов Троцкого, касающихся, во-первых, судеб СССР, и, во-вторых, судеб мирового капитализма в ходе и на исходе второй мировой войны.
Анализируя первую группу прогнозов, важно прежде всего подчеркнуть, что Троцкий разграничивал в них судьбы СССР и сталинской клики. Вопреки суждениям западной печати о предельном и бесповоротном ослаблении Красной Армии в результате сталинской чистки, он утверждал: "Сегодняшняя уничижительная оценка Красной Армии так же одностороння, как и вчерашняя вера в несокрушимость сталинского господства. Подложные обвинения и расстрелы вчерашних идолов вносят, разумеется, неуверенность и деморализацию в ряды армии. Однако смотры и маневры, обнаружившие пред иностранными генералами выносливость, подвижность и находчивость советского солдата и офицера, остаются реальностью, как и высокие качества советских танков и самолётов, отвага и искусство советских лётчиков" [787].
Троцкий не раз выражал уверенность в том, что социальные основы советского общества, под которыми он имел в виду национализированные формы собственности и плановое хозяйство, выдержат испытание войной и даже окрепнут в ней. Статью "Сталин - интендант Гитлера" он завершил следующими словами: "Война сметёт многое и многих. Хитростями, уловками, подлогами, изменами никому не удастся уклониться от её грозного суда. Однако наша статья была бы в корне ложно понята, если бы она натолкнула на тот вывод, будто в Советском Союзе сметено будет всё то новое, что внесла в жизнь человечества Октябрьская революция. Автор глубоко убеждён в противном. Новые формы хозяйства, освободившись от невыносимых оков бюрократии, не только выдержат огненное испытание, но и послужат основой новой культуры, которая, будем надеяться, навсегда покончит с войной" [788].
Сегодня очевидно, что действительность оказалась сложней и противоречивей этого прогноза, пронизанного оптимистическим духом (таков характер всех суждений о будущем, которые являются не только прогнозами, но одновременно - революционными лозунгами и программами). Советский Союз выдержал испытание войной и окреп в ней, но вместе с ним укрепился и сталинский тоталитаризм, распространивший своё влияние на новые страны, населённые третьей частью человечества. Троцкий, несомненно, переоценил революционные возможности, которые могли возникнуть в СССР в ходе войны. В этой переоценке отразились, однако, не только и не просто противоречия его социального сознания, но противоречивость самой исторической реальности 40-х годов.
Касаясь противоречий социального сознания Троцкого, следует прежде всего обратить внимание на то, что он неоднократно повторял: сталинский террор и внешняя политика сталинизма представляют собой не эпизоды исторического процесса, а "полное и окончательное социальное перерождение того, что было некогда большевистской партией" [789]. Такой вывод оставлял открытым вопрос о том, каким образом могут возродиться в СССР революционные, подлинно большевистские силы, способные свергнуть сталинский режим. Кроме того, Троцкий не имел достаточно полных данных относительно масштабов учинённого Сталиным политического геноцида [790]. Он вынужден был пользоваться официальными советскими данными, согласно которым число исключённых из ВКП(б) за 1934-1939 годы оценивалось в полмиллиона человек [791] (цифра, заниженная по крайней мере в 3-4 раза). "Троцкий лучше, чем кто-либо другой знал, что лишь ничтожная часть террора проявилась на процессах,- писал И. Дойчер.- Он мог только догадываться о творимом в тайне. Но даже он не мог постичь всю правду. А если бы даже и мог, то едва ли сумел бы понять всё происходящее и осознать последствия этого в немногие оставшиеся ему годы. Он по-прежнему полагал, что антисталинистские силы, способные выразить свои цели и политически эффективные, вскоре выйдут на авансцену и в особенности что они смогут свергнуть Сталина во время войны, приведя её к победоносному и революционному завершению. Он всё ещё надеялся на возрождение старого большевизма, о силе и глубоком влиянии которого невольным доказательством служили бесчисленные крестовые походы Сталина... Он не знал, что все антисталинистские силы были ликвидированы, что троцкизм, зиновьевизм и бухаринизм - всё потонуло в крови, как некая Атлантида, исчезло с политического горизонта. Он был единственным выжившим атлантом" [792].
Последствия сталинского террора, как справедливо замечал Дойчер, выразились в том, что "в последние 15 лет сталинского правления в советском обществе не осталось ни одной группы, даже в тюрьмах и лагерях, способной бросить ему [Сталину] вызов... (Такова была аморфность народного мышления, что даже после смерти Сталина не могло возникнуть никакого антисталинского движения снизу, из глубин советского общества, а реформы самых анахронических сторон сталинистского режима могли быть проведены только сверху бывшими наёмниками и соучастниками Сталина)" [793].
Эта логика надстроечных, социально-психологических процессов, закрепляемых тоталитарным контролем над всеми проявлениями духовной (не говоря уже о политической) жизни и свирепостью полицейского аппарата ко всякому, а особенно к "троцкистскому" инакомыслию, оказалась сильнее, чем логика развития социального фундамента советского общества, требовавшая ликвидации сталинистского режима.
Было бы неверным однозначно оценивать состояние массового сознания в эпоху сталинизма. В нём присутствовали не только ослепление, оболваненность и покорность, но также громадная ненависть и гнев по отношению к бюрократии и сталинскому режиму, которые, однако, по справедливому суждению Дойчера, "были загнаны внутрь, где сберегались на будущее" [794]. Эти социальные чувства нашли отражение в лучших произведениях советской литературы (наиболее значимыми из них являются романы "Жизнь и судьба" В. Гроссмана, "Страх" и "Прах и пепел" А. Рыбакова, политическая лирика А. Ахматовой). Достаточно было приоткрыть клапаны и дать известный простор свободной духовной и политической деятельности, чтобы эти чувства претворились на рубеже 90-х годов в массовый социальный протест. Другое дело, что отсутствие в стране прогрессивных политических сил позволило силам реакции направить этот протест в сторону, глубоко противоположную подлинным интересам советского народа.
Возвращаясь к прогнозам Троцкого о судьбах СССР, замечу, что они включали и вариант союза СССР и западных демократий, направленного против фашистского блока. Однако Троцкий не учитывал того, что этот союз будет способствовать укреплению сталинского режима.
"Если бы СССР в союзе с демократиями вышел из войны победоносным,- писал он,- то по дороге к победе он наверняка ослабил бы и сбросил нынешнюю олигархию" [795]. Этот прогноз также оставлял открытым вопрос о том, каким образом могли возродиться и консолидироваться революционные силы в СССР, тем более в обстановке освободительной войны с фашизмом, требующей сплочения народа вокруг его руководства.
Тот факт, что Сталин сумел удержать народ в узде даже в самые критические моменты для его режима, не опровергает его характеристики Троцким как "выдающейся посредственности". За посредственные, мягко говоря, качества Сталина как политика (особенно в период, предшествовавший нападению Гитлера на СССР) и полководца советский народ заплатил миллионами жизней. Сталин был плоть от плоти и кровь от крови термидорианской бюрократии, которая и после его смерти не выдвинула из своих рядов ни одного политического деятеля, сколько-нибудь сравнимого по интеллектуальным и нравственным качествам с Лениным и Троцким. Напротив, все "наследники Сталина", вплоть до Горбачёва и Ельцина были ещё более ограниченными и недальновидными эмпириками, чем Сталин. Но Сталин действовал в такую эпоху, когда ошибки в политике оплачивались не только огромными экономическими и духовными потерями, но и бесчисленными человеческими жертвами. И если Советский Союз смог выстоять во второй мировой войне, то только потому, что вектор мирового развития был в то время направлен в сторону социализма.
Секрет победы СССР во второй мировой войне заключался не в государственной и полководческой мудрости Сталина, а в героизме и стойкости советского народа, в новой приливной войне освободительного движения в Европе и Азии, в глубине всеохватывающего кризиса капитализма, из которого в 40-е годы имелся революционный выход, заблокированный сталинизмом.
Троцкий не раз называл Сталина агентом империализма. Это определение следует понимать, конечно, не в прямом смысле, а как характеристику объективного содержания сталинской внешней политики, отражавшей на определённых этапах истории интересы классовых сил, враждебных международной социалистической революции. Но в годы второй мировой войны произошло то, чего Троцкий не предвидел: "солидарность" трёх фактических диктаторов (Сталин, Черчилль и Рузвельт), вершивших судьбами всего человечества, приняла такие формы и масштабы, которые в конечном счёте позволили сохраниться и капитализму, и сталинизму. Подобно двум лидерам капиталистического мира, "коммунист" Сталин руководствовался не революционно-интернационалистскими целями, а геополитическими соображениями, на основе которых он вёл политический торг со своими партнёрами.
Троцкий не предвидел и масштабов военной и материальной помощи, которую оказали США и Англия в годы войны Советскому Союзу. Эта помощь, явившаяся одним из решающих условий победы антифашистской коалиции, в то же время укрепила сталинистский режим, расширивший сферу своей геополитической экспансии от Восточной Германии до Северной Кореи.
Троцкий не предвидел и того, что три мировых диктатора смогут продиктовать условия мира побеждённой Германии (без закрепления их каким-либо международно-правовым документом типа мирного договора) и поделить мир на сферы своего влияния. Он не предвидел, как отмечал Дойчер, "положения, сложившегося во время и после второй мировой войны, когда ход классовой борьбы на Востоке и Западе управлялся, а в определённом смысле извращался сначала союзом между сталинской Россией и Западом, а затем их антагонизмом, захватившим весь мир" [796].
Констатируя факт перехода под сталинский контроль трети человечества, псевдоисторики типа А. Солженицына и Д. Штурман разражаются ожесточёнными филиппиками в адрес Черчилля и Рузвельта за то, что они "позволили" Сталину подчинить своему господству или влиянию около пятнадцати стран в Европе и Азии. По логике этих рассуждений выходит, что будь эти лидеры капиталистического мира более дальновидными и твёрдыми, они сумели бы "отбросить" Советский Союз, революционный Китай и другие страны, где утвердились новые режимы, основанные на национализированной собственности и плановом хозяйстве. Похоже, что подобные авторы были бы удовлетворены, если бы такой результат был достигнут даже ценой атомной войны.
Конечно, загнивающий капитализм XX века не рождал гениальных политических деятелей. Однако едва ли кто-либо станет отрицать, что и Черчилль, и Рузвельт были самыми выдающимися капитанами капиталистического мира в нашем столетии и осознавали интересы своего класса не хуже, чем их запоздалые критики. Но они были достаточно проницательными и в том, чтобы осознать возможность революционного взрыва на исходе мировой войны. Оградить капиталистический строй от революционных потрясений в крупнейших странах Европы они могли лишь путём негласной, чисто империалистической сделки со Сталиным, который "в обмен" на "право" насаждения угодных ему режимов в странах Восточной Европы отдал приказ компартиям Франции и Италии разоружить рабочих и не доводить дело до схватки с буржуазными режимами.
В прогнозах Троцкого неизменно присутствовала идея о связи судеб СССР с судьбами международной революции. Он не раз подчёркивал, что решающая роль в пробуждении и активизации подлинно социалистических сил в Советском Союзе будет принадлежать революционному движению в передовых капиталистических странах. Он хорошо помнил опыт первой мировой войны, которая началась после длительного периода капиталистического просперити и тем не менее привела к революционизации масс во всех воюющих странах. Подобно этому, вторая мировая война, возникшая после длительной череды кризисных явлений в капиталистическом мире, по его мнению, должна была вывести массы из временной спячки и повсеместно поднять их на революционную борьбу, которая достигнет уровня, далеко превосходящего её размах на исходе первой мировой войны. Троцкий считал исключённой такую возможность, чтобы мировой капитализм, ослабленный экономическими и политическими кризисами 30-х годов, вышел невредимым из социальных потрясений, которые неминуемо принесёт новая мировая война.
Этот исторический прогноз осуществился в том смысле, что на исходе второй мировой войны антифашистское сопротивление в большинстве стран Европы и Азии стало перерастать в антиимпериалистические и национально-освободительные движения. Сама мировая война, явившаяся продуктом противоречий мирового империализма, с небывалой силой способствовала дальнейшему обострению этих противоречий. Ещё до её завершения или вскоре после неё вспыхнули революционно-освободительные войны в Греции, Индокитае, Алжире, Малайе, Индонезии и т. д. Некоторые из них продолжались годами и даже десятилетиями. Однако победу одержали в основном лишь национально-освободительные революции в странах Азии и Африки. Спонтанные (т. е. выросшие не на советских штыках) социалистические революции победили только в Китае, Вьетнаме, Югославии и Албании. Главным революционным последствием второй мировой войны стало крушение мировой колониальной системы, но не мирового капиталистического порядка.
Конечно, Троцкий никогда не придерживался идеи об абсолютном и автоматическом крахе капитализма. Он глубоко понимал всё значение субъективного фактора и потому неоднократно повторял на протяжении 30-х годов, что современный "исторический кризис человечества сводится к кризису революционного руководства" [797], [798]. Без такого руководства рабочий класс неизбежно потерпит новые и даже более катастрофические поражения, чем те, которые он потерпел в 20-30-е годы.
Троцкий считал, что новое революционное руководство рабочим и национально-освободительным движением выдвинется в горниле битв будущей войны. Однако, как и в случае с Советским Союзом, он недооценил масштабов ущерба, нанесённого сталинизмом международному коммунистическому движению,- путём физического истребления одной части деятелей зарубежных компартий и деморализации другой их части. Даже те руководители коммунистических партий, которые отважились в 40-50-е годы бросить вызов сталинизму, были в предшествующие годы активными участниками истребительной войны против своих товарищей по партии (как Тито и его ближайшие соратники) или даже прямыми агентами НКВД (как И. Надь).
Что же касается компартий капиталистических стран, то не будь они ослаблены предшествующими фракционными расколами, отколами и чистками, не будь они подчинены прямому диктату Москвы, они могли бы оказаться способными возглавить возникший революционный подъём (прежде всего во Франции и Италии, где численность коммунистов за годы войны выросла в несколько раз), способный перерасти в международную социалистическую революцию. Троцкий не предвидел того, что коммунистические партии этих стран станут разменной монетой в империалистической сделке между тремя диктаторами, присвоившими себе право безраздельно распоряжаться судьбами мира и кроить по своему усмотрению его географическую карту.
В этом отношении особенно показательно отношение Сталина к героической борьбе греческого народа, которая с 1944 года велась под руководством Коммунистической партии Греции. Результатом партизанской войны, проводившейся Демократической армией Греции во главе с членом Политбюро ЦК КПГ Маркосом, стало создание Временного демократического правительства Греции на территории, контролируемой партизанскими силами. Руководство Болгарской и Югославской компартий считало, что СССР и страны народной демократии должны признать это правительство и усилить помощь греческим революционерам. Тогда Сталин вызвал руководителей этих партий в Москву и на встрече с ними, состоявшейся 10 февраля 1948 года, заявил: "Если вы не уверены, что партизаны победят, нужно свернуть партизанское движение. Американцы и англичане... в Греции хотят иметь базу и не пожалеют средств, чтобы сохранить там правительство, которое бы их слушалось" [799].
Возвращаясь к исторической ситуации 30-х годов, следует особо подчеркнуть, что ожидание международной революции как результата грядущей мировой войны было в то время чертой политического мышления отнюдь не только Троцкого. С одной стороны, многие деятели рабочего движения обращали внимание на объективные и субъективные факторы, способствующие революционизации масс в передовых капиталистических странах. Так, генеральный секретарь Всеобщей конфедерации труда Жуо говорил в 1939 году, что "Франция приближается к возобновлению классовых битв, ибо безработица возрастает, пролетариат левеет, а правительство Даладье - Бонне продолжает свои попытки ликвидировать социально-политическое завоевания Народного фронта". Жуо был убеждён, что это правительство неминуемо будет свергнуто в предстоящих столкновениях с левыми силами [800].
С другой стороны, буржуазные политические деятели не скрывали своих опасений относительно возможности завершения мировой войны международной социальной революцией. Так, известный американский дипломат Буллит ссылался на мнение военных экспертов, что война кончится "торжеством коммунизма во всех государствах" [801]. Английский премьер-министр Болдуин говорил в ноябре 1936 года, что нужно избежать войны, поскольку она послужит целям мировой революции [802]. Аналогичные суждения высказывал и Гитлер, перемешивая в них элементы блефа и свой страх перед революционным движением масс. Как сообщал в Москву посол СССР в Чехословакии Александровский, ссылаясь на сведения, полученные от чехословацких политических деятелей, Гитлер на переговорах с Чемберленом "прямо поставил перед ним вопрос о том, что не только война будет означать близкую социальную революцию, но даже просто неуспех Гитлера поведёт в конечном результате и в очень близком будущем к развалу национал-социалистской системы и к торжеству большевизма в Европе. Это якобы совпадало с оценкой Чемберлена, и отсюда его усердие в деле спасения Гитлера и его режима... К такому же убеждению быстро была приведена и Франция, а также правящая верхушка в самой Чехословакии. Отсюда понятна и естественна измена Франции, а также несомненна и измена в Чехословакии" [803].
Ещё более определённо Гитлер высказался 25 августа 1939 года, когда он ещё надеялся избежать вступления в войну Англии и Франции после его нападения на Польшу. В этот день состоялась беседа Гитлера с французским послом Кулондром, который заявил, что "в случае возникновения войны между Германией и Францией единственным победителем в ней будет Троцкий". На это Гитлер ответил как о само собой разумеющемся: "Я [это] знаю" [804].
Страх перед возможностью подъёма IV Интернационала, возглавляемого Троцким, в ходе будущей мировой войны характеризовал не только политиков и дипломатов капиталистического мира. Ещё в большей степени он был свойствен Сталину, который предпринял единственно доступные для него меры против превращения IV Интернационала в весомый фактор мирового политического развития.
L
Подготовка к операции "Утка"
Сталин считал, что, хотя в конце 30-х годов позиции IV Интернационала в рабочем движении были крайне слабыми, они могли существенно укрепиться в ходе грядущей мировой войны. Поэтому он поставил перед НКВД задачу скорейшего обезглавливания IV Интернационала, чего можно было добиться только посредством убийства Троцкого.
О подготовке и осуществлении этого убийства существует немало литературных произведений и кинофильмов. Однако они, как правило, основаны на неправдоподобных, неполных или неточных исторические версиях. Даже в наиболее честных и достоверных научных исследованиях на эту тему присутствуют элементы вымысла или искажения исторической правды. Во всём этом нельзя винить одних только деятелей искусства или историков. Сталинисты сделали немало для того, чтобы похоронить правду об этих событиях в своих потайных архивах. Когда же в 90-е годы некоторые исследователи получили доступ к архивам советской внешней разведки, они обнаружили, что материалы об убийстве Троцкого сохранились там далеко не полностью. Некоторые документы были частично уничтожены в 50-х годах, другие оказались разбросанными по разным досье [805].
На протяжении многих лет не высказывались по поводу убийства Троцкого ни отечественные, ни зарубежные исполнители злодейского сталинского приказа. Лишь в середине 90-х годов в США и России были опубликованы воспоминания Судоплатова - человека, которому Сталин поручил непосредственное руководство подготовкой террористического акта против Троцкого.
Судоплатов принадлежал к младшему поколению чекистов, выдвинувшихся на ведущие роли в годы великой чистки. По его словам, он ещё в ноябре 1937 года вместе с Ежовым дважды встречался со Сталиным, который приказал ему осуществить убийство главы эмигрантской украинской военизированной организации Коновальца [806]. Возможно, что успешное выполнение Судоплатовым этого задания определило выбор его на пост руководителя группы, которой предстояло реализовать новый террористический замысел Сталина.
В марте 1939 года Берия и Судоплатов были приняты Сталиным. Их беседа, по словам Судоплатова, развёртывалась следующим образом. Сталин предложил Берии рассказать о главных направлениях деятельности НКВД за рубежом. В ходе своего рассказа Берия сделал упор на том, что левое движение на Западе находится в состоянии серьёзного разброда из-за влияния на него Троцкого и троцкистов, которые стремятся лишить Советский Союз роли лидера мирового коммунистического движения. Чтобы устранить эту опасность, Берия предложил использовать все возможности НКВД для организации убийства Троцкого и назначить Судоплатова ответственным за проведение этой операции. Выслушав это, Сталин напомнил, что "устранение Троцкого" было ещё в 1937 году поручено тогдашнему заместителю начальника Иностранного отдела НКВД Шпигельглазу, но тот провалил это правительственное задание [807].
Возвращение Сталина в начале 1939 года к идее убийства Троцкого не означало, что в промежуток времени между заданием, порученным Шпигельглазу, и заданием, возложенным на Судоплатова, в НКВД не вынашивались и другие варианты осуществления этого зловещего сталинского замысла. В этом плане интересны воспоминания И. Я. Врачёва, активного участника левой оппозиции в 1923-1928 годах, перешедшего в 1929 году на капитулянтские позиции. В 1927 году Врачёв был исключён XV съездом ВКП(б) из партии в числе 75 наиболее видных деятелей левой оппозиции. В 1938 году он остался одним из немногих членов этой группы, уцелевших после репрессий предшествующих лет.
Осенью 1938 года Врачёв был вызван в Москву из Коми АССР, где он находился в ссылке. Ему было разрешено переехать вместе с семьей на постоянное жительство в один из подмосковных городов. Примерно в то же время сотрудники НКВД предложили ему поехать в Мексику. По словам Врачёва, он воспринял предложение "отправиться к Троцкому" с ужасом и даже обдумывал в этой связи планы самоубийства, так как боялся, что "Троцкий передаст его американским экстремистам, чтобы они с ним расправились". Однако скоро "надобность в его поездке отпала", поскольку "в Мексике было уже 25 агентов ГПУ". Рассказывая об этом, Врачёв подчёркивал, что передаёт эти сведения "в секретном порядке" и они могут быть опубликованы только после его смерти [808].
Незадолго до своего ареста Шпигельглаз направил в Мексику двух агентов из числа бывших участников войны в Испании - по кличкам "Фелипе" и "Марио". Однако после ареста Шпигельглаза осенью 1938 года было решено вернуть их в СССР. "Фелипе", прибывший в Москву в январе 1940 года, подробно доложил о системе круглосуточной охраны дома Троцкого, о порядке допуска туда посетителей и т. д. Вскоре "Фелипе" был вновь переправлен в Мексику, а собранные им сведения были использованы находившимися там террористическими группами [809].
В беседе с Берией и Судоплатовым Сталин заявил, что убийство Троцкого должно быть осуществлено в кратчайшие сроки, а именно в течение ближайшего года, до того, как разразится неминуемая мировая война. Подчеркнув, что в троцкистском движении нет крупных политических фигур, кроме самого Троцкого, он сказал: "Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена... Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению". Сталина явно беспокоило то обстоятельство, что может повториться ситуация в Испании, когда, наряду с коммунистами, против фашистов действовали леворадикальные политические силы, враждебные сталинизму.
Как вспоминал Судоплатов, Сталин в этом разговоре предпочитал употреблять обтекаемые выражения, например, слово "акция" вместо слов "ликвидация" или "убийство".
Согласившись с тем, что Судоплатову надлежит отобрать и подготовить группу боевиков для проведения "акции", Сталин подчеркнул, что в случае её успеха "партия никогда не забудет тех, кто в ней участвовал, и позаботится не только о них самих, но и обо всех членах их семей".
Обращаясь к Судоплатову, Сталин сказал: "Докладывайте [о ходе подготовки "акции"] непосредственно товарищу Берии и никому больше, но помните: вся ответственность за выполнение этой акции лежит на вас. Вы лично обязаны провести всю подготовительную работу и лично отправить специальную группу из Европы в Мексику". В целях конспирации Сталин приказал всю отчётность, связанную с подготовкой террористического акта, представлять исключительно в рукописном виде, не привлекая к этому делу машинисток [810].
После встречи со Сталиным Судоплатов был немедленно назначен заместителем начальника Иностранного отдела НКВД.
Обдумывая план проведения операции, Судоплатов решил привлечь к участию в ней Эйтингона, который за время прошлой совместной работы стал его близким другом.
Н. И. Эйтингон (1899-1981 гг.) действовал в 1936-1938 годах в Испании в качестве помощника генерала Орлова, советника испанского правительства и главы секретной службы НКВД в этой стране. Оба они выполняли две задачи. Первая, официальная, заключалась в отборе людей для партизанской деятельности в тылу франкистов, обучении их в специальных школах и организации отрядов для про ведения террористических и диверсионных операций. Второй задачей была беспощадная расправа с троцкистами, поумовцами и членами других антисталинистских партий и групп, сражавшихся в рядах республиканских сил. После бегства Орлова из Испании в июле 1938 года Эйтингон занял его место.
В Испании Эйтингон действовал под фамилией "Котов". Описывая в своих мемуарах некоторые эпизоды испанской войны, И. Эренбург замечал: "Человека, которого звали в Испании Котовым, я остерегался - он не был ни дипломатом, ни военным" [811].
Приказ о ликвидации Троцкого не удивил ни Судоплатова, ни Эйтингона, поскольку они знали: "уже больше десяти лет ОГПУ-НКВД вели против Троцкого и его организации настоящую войну" [812].
По предложению Эйтингона операция по подготовке и осуществлению террористического акта была названа "Утка". "В этом кодовом названии,- вспоминал Судоплатов,- слово "утка", естественно, употреблялось в значении "дезинформация": когда говорят, что "полетели утки", имеется в виду публикация ложных сведений в прессе" [813].
В июле 1939 года был составлен "План агентурно-оперативных мероприятий по делу "Утка"", который был доложен Сталину и одобрен им не позднее первых чисел августа. В этом плане были названы средства, которые могут быть использованы для убийства Троцкого: "отравление пищи, воды, взрыв в доме, взрыв автомашины при помощи тола, прямой удар - удушение, кинжал, удар по голове, выстрел. Возможно вооружённое нападение группы" [814].
Для участия в операции "Утка" были отобраны десятки агентов из различных стран. Специальные поручения были даны резидентурам в Париже и Нью-Йорке. В Центре действовал штаб по руководству операцией. Руководителем террористических групп, которые должны были быть направлены в Мексику, был назначен Эйтингон, получивший кличку "Том".
В начале разработки операции Берия предложил Судоплатову и Эйтингону использовать связи Орлова, для чего следовало разыскать последнего и обратиться к нему от его, Берии, имени (Берия был знаком с Орловым ещё по Грузии, где тот в начале 20-х годов командовал пограничными войсками). Место пребывания Орлова было неизвестно НКВД, так как после получения Ежовым письма Орлова с предостережением, что в случае охоты за ним будут раскрыты все известные ему разведывательные сети за рубежом, был отменён уже подготовленный приказ о выслеживании и ликвидации Орлова.
Эйтингон решительно возразил против предложения Берии, заявив: "Заметив слежку или любые попытки выйти на него, он [Орлов] может поставить под удар всех наших людей". Скрепя сердце, Берия вынужден был согласиться с этими доводами [815].
Из-за исчезновения Орлова была отозвана из Мексики Мария де Лас Эрас, которую Судоплатов называл "нашим лучшим агентом "Патрия", которую мы сумели внедрить в секретариат Троцкого ещё во время его пребывания в Норвегии и которая была с ним в Мексике... Её планировал использовать Шпигельглаз в 1937-1938 годах, но бегство Орлова, хорошо её знавшего, разрушило этот план... Не исключено, что вынужденный временный отказ от боевой операции в Мексике обусловил трагическую участь Шпигельглаза. Он слишком много знал и перестал быть нужным" [816].
После отзыва из Мексики Мария де Лас Эрас на протяжении многих лет выполняла задания НКВД за рубежом и вернулась в СССР в звании полковника только в 70-х годах. Она умерла в Москве в 1988 году.
Судоплатов и Эйтингон допускали, что Орлов может известить Троцкого о террористических замыслах НКВД, вынашивавшихся ещё в 1937-1938 годах. Эти их опасения были недалеки от истины. В конце 1938 года Орлов направил Троцкому анонимное письмо, в котором сообщал, что НКВД готовится послать в Мексику убийц через "Марка" (Зборовского) или через агентов-провокаторов, прибывающих в Мексику из Испании под видом зарубежных троцкистов [817]. Однако Орлов, опасавшийся, что его письмо может быть перехвачено агентами НКВД, которые по некоторым деталям смогут "вычислить" его, ничего не написал Троцкому о "Патрии".
Первоначальный план Судоплатова совпадал с предположениями Орлова. Этот план состоял в том, чтобы использовать завербованную Эйтингоном агентуру из числа западноевропейских, особенно испанских троцкистов. Однако Эйтингон не согласился с предложением Судоплатова и настоял на том, чтобы использовать тех агентов в Западной Европе, Латинской Америке и США, которые никогда не участвовали в операциях против Троцкого и его соратников.
Судоплатов и Эйтингон изложили Берии свои финансовые "прикидки", согласно которым для перебазирования и оснащения террористических групп требовалось выделить не менее 300 тысяч долларов. Необходимость в столь значительной, по тем временам, сумме они мотивировали тем, что в настоящее время в окружении Троцкого нет ни одного агента, который мог бы помочь террористам, и что скорее всего дом Троцкого придётся брать штурмом. На это Берия ответил, что следует приступить к подготовке акции, не беспокоясь о финансовой стороне дела: все нужные средства будут предоставлены [818]. Можно не сомневаться, что Сталин утвердил бы и втрое больший бюджет для проведения данной операции.
Эйтингон предложил создать две параллельно действующие и самостоятельные террористические группы, которые не должны были не только общаться между собой, но и знать о существовании друг друга.
Первая группа под кодовым названием "Конь" возглавлялась известным мексиканским художником Давидом Альфаро Сикейросом, участником испанской гражданской войны, к тому времени возвратившимся в Мексику. Эта группа осуществила в мае 1940 года налет на дом Троцкого, в результате которого Троцкий и члены его семьи чудом оказались невредимыми.
Во главе второй группы под кодовым названием "Мать" была поставлена испанка Каридад Меркадер, которая после развода с мужем в 1928 году поселилась со своими четырьмя детьми в Париже. Позднее она вместе с подрастающими детьми принимала участие в испанском революционном движении. В 1934 году её сын Рамон, будущий убийца, был арестован барселонской полицией, что помогло впоследствии мексиканским властям установить его настоящее имя. Оно, равно как и национальность Рамона, было установлено только в 50-х годах. До этого Р. Меркадер был судим и находился в тюрьме под именем Жака Морнара [819].
Во время гражданской войны в Испании Каридад, придерживавшаяся ультрасталинистских взглядов, согласно собственным конфиденциальным признаниям, участвовала лично в расправе над двадцатью троцкистами и другими "контрреволюционными элементами" [820]. Рамон воевал на Арагонском фронте в звании лейтенанта и выполнял партизанские задания в тылу франкистов. В 1937 году "Мать" и "Раймонд" (кодовая кличка Р. Меркадера) дали обязательства о сотрудничестве с советской разведкой [821].
Рамон Меркадер обладал многими качествами, необходимыми для того, чтобы стать главной фигурой в осуществлении операции "Утка". Он в совершенстве говорил на французском и испанском языках и достаточно хорошо владел английским. Участие Меркадера в операции было признано желательным и потому, что он был совершенно неизвестен в среде троцкистов.
Меркадера готовили к внедрению в окружение Троцкого ещё до разработки плана операции "Утка". В этих целях сталинская агентура предназначила ему роль обольстителя женщины, которая могла иметь свободный доступ к Троцкому. Таковой оказалась Сильвия Агелофф, член американской секции IV Интернационала. "Она была хорошей избранницей со стороны ГПУ, потому что её сестра Руфь Агелофф была близка к Троцкому,- вспоминал Жан ван Хейженоорт.- Руфь, которая находилась в Мексике во время слушаний комиссии Дьюи, очень много помогала нам в переводе, перепечатке и поиске документов. Она не жила в доме Троцкого, но на протяжении нескольких недель посещала его почти ежедневно. У Троцкого остались очень благоприятные воспоминания о ней, так что её сестра должна была быть хорошо принята им и Натальей" [822].
В 1937 году было организовано знакомство Сильвии Агелофф с Руби Вайль, доверенным лицом советской резидентуры, впоследствии работавшей секретарем Луи Буденца, главного редактора газеты "Дейли уоркер" - органа компартии США. Это знакомство вскоре переросло в дружбу. Обе одинокие женщины снимали общую квартиру в Нью-Йорке. Оказавшись "неожиданно" наследницей крупного денежного состояния, Руби предложила сопровождать Сильвию в поездке в Париж, куда последняя готовилась отправиться для участия в качестве переводчика в работе Учредительного конгресса IV Интернационала [823].
Уже через несколько дней после прибытия Сильвии и Руби в Париж произошла их "случайная" встреча с Меркадером, представившимся Сильвии Жаком Морнаром, сыном бельгийского дипломата и давним знакомым семьи Вайль. Спустя десять дней после этой встречи Руби, выполнившая свою задачу, отправилась в Нью-Йорк.
Рамон, изображавший себя преуспевающим бизнесменом, не интересующимся вопросами политики, вскоре стал любовником Сильвии, хотя он был моложе её на семь лет. Он тратил на Сильвию много денег, обещал на ней жениться, но упорно не выказывал малейшего интереса к её политическим делам.
Весной 1939 года Сильвия покинула Париж и возвратилась в Нью-Йорк. Рамон остался в Париже, где Судоплатов и Эйтингон обучали его и Каридад основам террористическо-диверсионной работы. В июле Судоплатов вернулся в Москву. Эйтингон ещё в течение месяца оставался с Каридад и Рамоном, после чего отправил их в США.
Рамон Меркадер прибыл в Нью-Йорк с фальшивым паспортом на имя канадского гражданина Фрэнка Джексона. Он объяснил Сильвии этот свой поступок желанием избежать призыва на военную службу в Бельгии. Рамон заявил, что намерен заниматься коммерческой деятельностью, и в октябре 1939 года уехал в Мексику якобы в качестве сотрудника агентства по экспортно-импортным операциям. В январе 1940 года в Мехико приехала и Сильвия - для помощи Троцкому в работе. Она поселилась вместе с Рамоном и всем представляла его как своего жениха, хотя вплоть до мая 1940 года не вводила его в дом Троцкого [824].
Осенью 1939 года в Америку направился Эйтингон, которого советский резидент Василевский, работавший генеральным консулом в Париже, снабдил поддельным французским видом на жительство, необходимым для получения заграничного паспорта [825].
Перед отъездом в Мексику из США Эйтингон получил инструктивное письмо, в написании которого принимали участие Берия и его заместитель Меркулов. В этом письме зашифрованным языком излагались советы по подготовке заключительного этапа операции "Утка": "Свою научную работу продолжайте. Имейте в виду, что всякая научно-исследовательская работа требует терпения, вдумчивости и умения ожидать результатов. Готовясь к снятию урожая, помните, что плод должен быть полностью созревшим... Если нет уверенности, лучше ожидать полного созревания... Не делайте непродуманных экспериментов, идите к получению результатов наверняка, и тогда Вы действительно внесёте ценный вклад в науку, но обязательно с таким расчётом, чтобы Ваши опыты не отразились на Вашем здоровье и здоровье Ваших ассистентов" [826].
Берия мог доложить Сталину, что подготовка к операции "Утка" осуществляется успешно.
О завершении этой "операции" я предполагаю рассказать в седьмом, заключительном томе исследования "Была ли альтернатива?" - книге "Конец означает начало".
Примечания
1
Правда. 1989. 24 декабря.
2
Откровения и признания. Нацистская верхушка о войне "третьего рейха" против СССР. Секретные речи. Дневники. Воспоминания. М., 1996. С. 95.
3
Там же.
4
Наука и жизнь. 1989. Љ 4. С. 42.
5
XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. T. I. M., 1956. С. 11.
6
Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. М., 1989. С. 76.
7
Сельское хозяйство СССР. Статистический сборник. М., 1960. С. 196.
8
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 27.
9
Наука и жизнь. 1989. Љ 4. С. 42.
10
Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? С. 106.
11
Страна Советов за 50 лет. Сборник статистических материалов. М., 1967. С. 29.
12
Альтернативы. 1995. Љ 4. С. 27.
13
Наука и жизнь. 1989. Љ 4. С. 41.
14
Некрич A. M. 1941, 22 июня. М., 1995. С. 70.
15
Данилов В. Феномен первых пятилеток // Горизонт. 1988. Љ 5. С. 36.
16
Вопросы истории КПСС. 1964. Љ 11. С. 73.
17
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 19.
18
Там же.
19
Троцкий Л. Д. Преданная революция. М., 1991. С. 228.
20
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9. Т. 4. С. 409.
21
Известия. 1931. 10 марта.
22
Альтернативы. 1995. Љ 4. С. 28.
23
Всемирная история. Т. IX. М., 1962. С. 359, 412.
24
Знание - сила. 1988. Љ 3. С. 4.
25
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1939. С. 18.
26
Народное хозяйство СССР в 1960 г. М., 1961. С. 188-189.
27
Там же. С. 651.
28
Правда. 1941. 22 февраля.
29
Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? С. 63.
30
Труд в СССР. М., 1968. С. 20.
31
Народное хозяйство СССР. Статистический сборник. М., 1956. С. 193.
 
 
 
32
 
Rauch G. von. Wandlungen der Sowjetischen Gesellschaftsstruktur // "Geschichte". H. II. Stuttgart, 1967. S. 641, 643.
33
Гордон Л. А. , Клопов Э. В. Что это было? С. 98-99.
34
Там же. С. 110.
35
История СССР. 1990. Љ 4. С. 24.
36
Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? С. 80.
37
Там же. С. 100.
38
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 993. Л. 88, 89 ; Д. 994. Л. 55 ; Д. 995. Л. 32 ; Д. 997. Л. 49-51.
39
Депортация // Коммунист. 1991. Љ 3. С. 101 ; История отечества: люди, идеи, решения. М., 1991. С. 182.
40
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 646. Л. 61, 62.
41
Там же. Л. 145-147.
42
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 652. Л. 36.
43
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 646. Л. 74.
44
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 654. Л. 17.
45
Правда. 1939. 28 мая.
46
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 12.
47
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 24.
48
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 12-13.
49
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 35.
50
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 12-13.
51
Троцкий Л. Д. Преданная революция. М., 1991. С. 202-203.
52
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 32.
53
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 13.
54
Козлов В., Плимак Е. Концепция советского термидора // Знамя. 1990. Љ 7. С. 169.
55
Социалистический вестник. 1937. Љ 3. С. 4.
56
Независимая газета. 1992. 9 июня.
57
Грушевой К. Тогда, в сорок первом. М., 1977. С. 297.
58
Аргументы и факты. 1995. Љ 36.
59
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 147-148.
60
Правда. 1989. 13 октября.
61
XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1934. С. 303 ; XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 148.
62
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 149.
63
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 199-201.
64
Дан Ф. Новая бойня в Москве. У последней черты // Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 5.
65
Литературная газета. 1988. 16 марта.
66
Оников Л. А. КПСС: Анатомия распада. М., 1996. С. 75, 91, 169.
67
Поварцов С. Причина смерти - расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля. М., 1996. С. 130.
68
Бюллетень оппозиции. 1933. Љ 33. С. 2.
69
Вопросы истории. 1990. Љ 3. С. 73.
70
Подсчитано по книге: Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. М., 1995. С. 231-254.
71
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 20.
72
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 13.
73
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 13.
74
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 19.
75
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3.
76
Там же.
77
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 140.
78
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 21.
79
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 9.
80
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С. 207.
81
Там же. С. 212.
82
Там же. С. 157.
83
О том, что эта саркастическая фраза Троцкого имела почти буквальное подтверждение в действительности, свидетельствуют воспоминания троцкиста М. Байкальского о том, как проходили "беседы" с ним при допросах в НКВД: "Наиболее блестящий из моих следователей... ораторствовал часами. Аудитория состояла из меня одного. Так как привычка к сильным выражениям стала поистине его натурой, то лекция получалась такая:
84
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 9-10.
85
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 35.
86
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 11.
87
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 35.
88
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 11-12.
89
Бюллетень оппозиции. 1933. Љ 36-37. С. 7-8.
90
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 20.
91
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 11.
92
Бюллетень оппозиции. 1940. Љ 82-83. С. 8.
93
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3.
94
Юность. 1988. Љ 8. С. 60.
95
Новый мир. 1989. Љ 8. С. 41.
96
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 37. С. 383.
97
Павленко И. Г. Размышления о судьбе полководца. М., 1989. С. 15.
98
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 4. С. 80.
99
Исторический архив. 1997. Љ 4. С. 69, 73.
100
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 3. С. 195.
101
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. М., 1997. С. 17.
102
Архивы раскрывают тайны... Международные вопросы: события и люди. М., 1991. С. 335.
103
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 66.
104
Раскольников Ф. Ф. О времени и о себе. Л., 1989. С. 546.
105
Волкогонов Д. А. Сталин. Политический портрет. Кн. 2. М., 1996. С. 53.
106
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. М., 1992. С. 202.
107
Очерки истории российской внешней разведки. С. 16-17.
108
Источник. 1997. Љ 1. С. 80.
109
Правда. 1994. 20 декабря.
110
Ощепков П. К. Жизнь и мечта. М., 1965. С. 76-77.
111
Ерёменко А. И. В начале войны. М., 1965. С. 8.
112
Политическое образование. 1989. Љ 5. С. 56.
113
Цит. по кн.: Булок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Сравнительное жизнеописание. Смоленск, 1994. С. 160, 162.
114
Откровения и признания. С. 306.
115
Дашичев В. Банкротство системы германского фашизма. М., 1973. Т. 2. С. 91.
116
Буллок А. Гитлер и Сталин. С. 160-162.
117
Военно-исторический журнал. 1987. Љ 9. С. 50.
118
Симонов К. Солдатами не рождаются. М. 1964. С. 124.
119
Симонов К. Южные повести. М., 1962. С. 81-83.
120
Симонов К. Солдатами не рождаются. С. 122-123.
121
Разгон Л. Непридуманное. М., 1991. С. 47-48.
122
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 9. С. 107.
123
Вопросы истории. 1991. Љ 12. С. 64.
124
Даугава. 1989. Љ 5. С. 66.
125
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 3. С. 195.
126
Там же.
127
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3-4.
128
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 198.
129
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 20.
130
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3.
131
Некрасов В. Ф. Тринадцать "железных" наркомов. М., 1995. С. 229-230.
132
Известия. 1938. 8 декабря.
133
Берия: Конец карьеры. М., 1991. С. 237-238.
134
Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С. 145.
135
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 521-522.
136
Там же. С. 569.
137
Там же. С. 595.
138
Там же.
139
Там же. С. 575.
140
Там же. С. 563.
141
Там же. С. 569.
142
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 40-41.
143
Источник. 1994. Љ 6. С. 114.
144
Шрейдер М. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995. С. 187, 206-207.
145
Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 172.
146
Михаил Кольцов, каким он был. М., 1989. С. 446.
147
РЦХИДНИ. Ф. 545. Оп. 2. Д. 145. Л. 55, 72.
148
Знамя. 1989. Љ 4. С. 91-92.
149
Вопросы литературы. 1989. Љ 6. С. 160-161.
150
Верните мне свободу! Мемориальный сборник документов из архивов бывшего КГБ. М., 1997. С. 226-230.
151
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. M., 1994. С. 488-490.
152
Независимая газета. 1992. 9 июня.
153
Trotsky Archives. Houghton Library. The Harvard University (далее - Архив Троцкого). Љ 5026.
154
1939 год. Уроки истории. М., 1990. С. 112.
155
Медведев Р. А. О Сталине и сталинизме. М., 1991. С. 416.
156
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 20.
157
РЦХИДНИ Ф. 17. Оп. 3. Д. 994. Л. 15.
158
Там же. Л. 14.
159
Там же. Л. 15.
160
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 3. С. 179.
161
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 4.
162
Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 546.
163
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. М., 1990. С. 272.
164
Федотов Г. П. Полное собрание статей в шести томах. Т. IV. Париж, 1988. С. 186.
165
Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 250.
166
Откровения и признания. С. 185.
167
Советско-германские отношения. 1939-1941. Документы. Париж; Нью-Йорк, 1983. С. 41-42.
168
Бодрость (Париж). 1934. Љ 2.
169
Там же. 1935. Љ 44.
170
Современные записки (Париж). 1937. Љ 63. С. 402.
171
Третья Россия. 1938, Љ 8. С. 25, 33.
172
Там же. С. 31.
173
Там же. С. 30.
174
Там же. С. 35-36.
175
Там же. С. 32-33.
176
Там же. С. 30.
177
Там же. С. 31, 37.
178
Там же. С. 26, 37.
179
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 36.
180
Аллилуева С. Только один год. М., 1990. С. 133.
181
Там же. С. 146.
182
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 21.
183
Юность. 1989. Љ 8. С. 39.
184
Рунин Б. Мое окружение. Записки случайно уцелевшего. М., 1995. С. 73.
185
Лерт Р. Б. На том стою. М., 1991. С. 249-250.
186
Родина. 1991. Љ 6-7. С. 74.
187
Родина. 1991. Љ 11-12. С. 18.
188
Родина. 1991. Љ 6-7. С. 74.
189
Медведев Р. А. Они окружали Сталина. Несостоявшийся наследник Сталина // Юность. 1989. Љ 9. С. 73.
190
Правда. 1938. 14 февраля.
191
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 7.
192
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 21.
193
Федотов Г. П. Полное собрание статей в шести томах. Т. IV. С. 187.
194
Там же. С. 214-215.
195
Эти "выводы" были подсказаны Бастрюкову не только его собственными наблюдениями в годы большого террора, но и теми настроениями ксенофобии, недоверчивости, подозрительного отношения к любому иностранцу, которые исподволь насаждались в официальной пропаганде и "подтверждались" террористической практикой НКВД. В этом смысле характерна докладная записка руководителя службы учёта, регистрации и проверки кадров представительства компартии Германии при ИККИ Дитриха, направленная руководству ЦК КПГ. В записке приводились слова секретаря парткома военного завода, обращённые к жене арестованного эмигранта-коммуниста: "Вы как член ВКП(б) должны были знать, что все немцы в СССР являются шпионами... Как раз те, которые были в [гитлеровских] концлагерях, они и посланы фашистами в Советский Союз как шпионы". Дитрих прибавлял, что подобные инсинуации публикуются в советском журнале "Журналь де Моску", где в одной из передовых статей говорилось: "Не будет преувеличением сказать, что... каждый немецкий гражданин, живущий за границей - это агент гестапо" (Исторический архив. 1992. Љ 2. С. 119).
196
Симонов К. Южные повести. М., 1962. С. 173-176.
197
Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 548-549.
198
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 82.
199
Архив Троцкого. Љ 5026.
200
Современные записки (Париж). 1937. Љ 63. С. 398-399.
201
XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). С. 242.
202
Московский большевик. 1939. 18 августа.
203
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 82-83.
204
Там же. С. 83.
205
Правда. 1938. 15 ноября.
206
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 83.
207
Федотов Г. П. Полное собрание статей в шести томах. Т. IV. С. 149-150.
208
Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1988. С. 258.
209
Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 548.
210
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 20.
211
Там же.
212
Литературный фронт. История политической цензуры 1932-1946 годов. Сборник документов. М., 1994. С. 38-39.
213
Вопросы литературы. 1989. Љ 6. С. 172-173.
214
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 77-78. С. 9.
215
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2-3.
216
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 32.
 
 
 
217
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nikolaevsky (далее - Коллекция Николаевского). Ящик 92. Папка 3.
218
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 18.
219
Там же. С. 17.
220
Там же. С. 16.
221
Там же. С. 17-18.
222
Там же. С. 16.
223
Там же. С. 19.
224
Там же. С. 17.
225
Там же. С. 18.
226
Там же. С. 16.
227
Эрнст Тельман. Биография. М., 1984. С. 427 ; Давидович Д. С. Эрнст Тельман. Страницы жизни и борьбы. М., 1988. С. 123.
228
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 75-76. С. 6.
229
Симонов К. Разные дни войны. Дневник писателя. Т. II. М., 1977. С. 614.
230
Сахаров А. Д. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе // Вопросы философии. 1990. Љ 2. С. 12.
231
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 19.
232
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 409.
233
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 46.
234
Откровения и признания. С. 95.
235
Документы внешней политики СССР. Т. XVI. М., 1970. С. 120, 136.
236
Там же. С. 271.
237
Цит. по: Розанов Г. Л. Сталин - Гитлер. Документальный очерк советско-германских отношений. 1939-1941 гг. М., 1991. С. 14.
238
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 328. Л. 17.
239
Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. Бюллетень Љ 9. М., 1936. С. 20.
240
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 59.
241
Некрич А. М. 1941, 22 июня. С. 23-24.
242
Гнедин Е. А. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией. Документы и современные комментарии. Нью-Йорк, 1987. С. 27.
243
Там же. С. 9-10.
244
Там же. С. 12.
245
Социалистический вестник. 1937. Љ 3. С. 3.
246
Правда. 1989. 24 декабря.
247
Вопросы истории. 1991. Љ 4-5. С. 150.
248
Некрич А. М. 1941, 22 июня. С. 26.
249
Вопросы истории. 1991. Љ 12. С. 101.
250
Документы внешней политики СССР. Т. XX. М., 1976. С. 164.
251
Там же. С. 174-175.
252
Там же. С. 429.
253
Подробно об этом см.: Роговин В. З. 1937. М., 1996. С. 379-386.
254
Типпельскирх К. История второй мировой войны. М., 1956. С. 10-11.
255
История второй мировой войны. 1939-1945. Т. 2. М., 1974. С. 181.
256
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 8. С. 45-53; Љ 9. С. 55-63.
257
Накануне. 1931-1939. Как мир был ввергнут в войну. Краткая история в документах, воспоминаниях и комментариях. М., 1991. С. 153.
258
Открывая новые страницы... Международные вопросы: события и люди. М., 1989. С. 75.
259
Год кризиса. 1938-1939. Документы и материалы. Т. I. М., 1990. С. 111.
260
Архивы раскрывают тайны... С. 81.
261
Военно-исторический журнал. 1989. Љ 3. С. 44.
262
Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. С. 216.
263
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 2.
264
Там же. С. 2-3.
265
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 70. С. 2-3.
266
Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 4.
267
Там же. С. 7.
268
Неру Д. Взгляд на всемирную историю. Т. 3. М., 1981. С. 441.
269
Это глобальное противоречие стало частично преодолеваться после второй мировой войны, когда ведущие капиталистические государства, наученные предшествующим трагическим опытом, стали направлять свои усилия на установление экономической и политической интеграции, создание своего рода "Соединённых Штатов Европы".
270
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 71. С. 2, 3.
271
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 6-7.
272
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 16.
273
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 71. С. 3.
274
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 6.
275
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 71. С. 2.
276
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 10.
277
Там же. С. 10-11.
278
Там же. С. 11.
279
Там же. С. 7, 11.
280
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 70. С. 6.
281
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 5.
282
Там же.
283
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 1.
284
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 14, 17.
285
Там же. С. 13.
286
Там же. С. 16.
287
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 146.
288
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 16.
289
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 74. С. 11.
290
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 16.
291
Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993. С. 232.
292
Вопросы истории. 1996. Љ 10. С. 32.
293
XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). С. 59.
294
XII пленум ИККИ. Стенографический отчет. Т. I. М., 1933. С. 40.
295
Большая Советская Энциклопедия. Изд. 1-е. Т. 40. М., 1938. Стлб. 163.
296
Синклер Э. Дельцы. Автомобильный король. М., 1983. С. 334-336.
297
Бюллетень оппозиции. Љ 66-67. С. 7.
298
Там же. С 2.
299
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 2-3.
300
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 8.
301
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. . С. 2.
302
Там же. С. 3.
303
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 331. Л. 40-41.
304
Источник. 1997. Љ 2. С. 112.
305
В работах советских историков, посвящённых гражданской войне в Испании, в состав интернационалистов обычно включались только бойцы интернациональных бригад, полностью контролируемых коммунистами. Однако среди зарубежных добровольцев были и тысячи людей, воевавших в частях анархистов и в ополчении, созданном ПОУМом.
306
Хемингуэй Э. Собр. соч. в шести томах. Т. IV. М., 1993. С. 315.
307
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 12. Д. 94. Л. 13, 14.
308
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 7.
309
Всего в Испании действовали почти 3 тысячи советских людей, из которых погибло около 200 человек (Отечественная история. 1993. Љ 3. С. 94).
310
Отечественная история. 1993. Љ 3. С. 93.
311
Война и революция в Испании. 1936-1939. Т. I. M., 1968. С. 419-420.
 
 
 
312
 
Синклер Э. No pasaran! Роман-газета. 1937. Љ 8. С. 58.
313
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. Paris, 1948. С. 89.
 
 
 
314
 
Tosstorff R. Ein Moskauer Prozess in Barcelona. Die Verfolgung der POUM und ihre Internationale Bedeutung // Kommunisten verfolgen Kommunisten. Berlin, 1993. S. 195.
315
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 12. Д. 94. Л. 16.
316
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 91.
317
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 12. Д. 94. Л. 13, 14.
318
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 12. Д. 94. Л. 9-12; Ф. 495. Оп. 15. Д. 228. Л. 239-241.
319
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 12. Д. 94. Л. 19-20.
320
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 341. Л. 13; Ф. 495. Оп. 12. Д. 94. Л. 12.
321
 
Tosstorff R. Ein Moskauer Prozess in Barcelona // Kommunisten verfolgen Kommunisten. S. 197.
322
Ibid. S. 194-200.
323
РЦХИДНИ. Ф. 545. Оп. 2. Д. 147. Л. 177-179, 186-187.
324
Сикейрос Д. А. Меня называли лихим полковником. Воспоминания. М., 1986. С. 204-205.
325
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 71. С. 16.
326
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 284. Л. 12.
 
 
 
327
 
Tosstorff R. Ein Moskauer Prozess in Barcelona // Kommunisten verfolgen Kommunisten. S. 212.
 
 
 
328
 
L"espagne Nouvelle. 1937. 28 VIII.
 
 
 
329
 
РЦХИДНИ. Ф. 545. Оп. 2. Д. 147. Л. 1-22; Ф. 545. Оп. 2. Д. 148. Л. 64, 68-72.
330
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1996. С. 38.
331
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 340. Л. 45.
332
Архив Троцкого. Љ 5025.
333
Архив Троцкого. Љ 5026.
334
Эндрю К., Гордиевский А. КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачёва. М., 1992. С. 177.
335
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 11.
336
Там же.
337
Там же. С. 14.
338
РЦХИДНИ. Ф. 545. Оп. 2. Д. 147. Л. 150-155.
339
 
Schafranek H. Das Kurze Leben des Kurt Landau. Ein Österreichischer Kommunist als Opfer der stalinistischen Geheimpolizei. Wien, 1988. S. 477, 481, 485-487.
340
Муншке Э. Мы защищали Испанскую республику // Наши жертвы были не напрасны. 1933-1945. T. I. M., 1988. С. 401.
341
Новое время. 1991. Љ 26. С. 43.
342
Хемингуэй Э. Собр. соч. в шести томах. Т. IV. М., 1993. С. 329-330.
343
Вопросы истории КПСС. 1988. Љ 12. С. 53 ; Новая и новейшая история. 1993. Љ 5. С. 25, 34.
344
Мещеряков М. Т. СССР и гражданская война в Испании // Отечественная история. 1993. Љ 3. С. 90.
345
Раскольников Ф. Ф. О времени и о себе. С. 549-550.
346
Новая и новейшая история. 1993. Љ 5. С. 39-40.
347
Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск, 1993. С. 447.
348
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 12.
349
Там же. С. 11-12.
350
Там же. С. 9.
351
Там же.
352
Там же. С. 8.
353
Там же. С. 13.
354
Там же.
355
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 11.
356
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 72. С. 15.
357
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 14.
358
Новая и новейшая история. 1996. Љ 6. С. 93.
359
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 388. Л. 60-62.
360
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 5.
361
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 147.
362
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 14.
363
История второй мировой войны. 1939-1945. Т. 2. С. 108.
364
Буллок А. Гитлер и Сталин. С. 194-195.
365
Новые документы из истории Мюнхена. М., 1958. С. 129.
366
Новое время. 1978. Љ 36. С. 26.
367
Там же.
368
 
Pfaff Ivan. Sovetska zrada. 1938. Praga, 1993. S. 81, 120.
369
Ibid. S. 54-57.
370
От Мюнхена до Токийского залива. Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны. М., 1992. С. 20.
371
Документы Министерства иностранных дел Германии. Вып. I. Германская политика в Венгрии (1937-1942 гг.). М., 1946. С. 89-90.
372
Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. I. M., 1991. С. 149.
373
Цит. по: Розанов Г. Л. Сталин - Гитлер. С. 33.
374
Открывая новые страницы... С. 66.
375
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 70. С. 2.
376
Там же. С. 3-4.
377
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 71. С. 3.
378
Там же. С. 7.
379
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 70. С. 4.
380
Цит. по: История и сталинизм. М., 1991. С. 204.
381
Год кризиса. Т. I. С. 148-149.
382
Там же. С. 144.
383
Там же. С. 181.
384
Там же. С. 138.
385
Там же. С. 121.
386
Там же. С. 139.
387
Там же. С. 175-176.
388
Там же. С. 194-195.
389
Там же. С. 121.
390
Там же. С. 145, 148.
391
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. С. 19, 26.
392
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 4-5.
393
Там же. С. 3.
394
Значительную часть международного раздела доклада на XVIII съезде Сталин посвятил иронизированию над "шумом, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу Советской Украины". "Деятели этой прессы,- заявил он,- до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований" (XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 13).
395
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 3, 5-6.
396
Там же. С. 5.
397
Откровения и признания. С. 52.
398
Год кризиса. Т. I. С. 167, 177.
399
Цит. по: Розанов Г. Л. Сталин - Гитлер. С. 46.
400
Канун и начало войны. Документы и материалы. Л., 1991. С. 133.
401
Год кризиса. Т. I. С. 201.
402
Там же. С. 253-254.
403
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 9, 13, 15.
404
Откровения и признания. С. 15.
405
От Мюнхена до Токийского залива. С. 47.
406
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 375. Л. 153; Д. 376. Л. 7, 89; Д. 377. Л. 17 (здесь и далее ссылки на зарубежную прессу 30-х годов даются по Информационному бюллетеню отдела печати Коминтерна).
407
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 13. Л. 1-3.
408
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 75-76. С. 3-4.
409
Розанов Г. Л. Сталин - Гитлер. С. 36.
410
1939 год. Уроки истории. М., 1990. С. 223.
411
СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938 г. - август 1939 г.). Документы и материалы. М., 1971. С. 258-259.
412
Там же. С. 277, 279.
413
Буллок А. Гитлер и Сталин. Т. 2. 1994. С. 222, 227.
414
Год кризиса. Т. I. С. 294.
415
От Мюнхена до Токийского залива. С. 23.
416
Год кризиса. Т. I. 350-351, 378, 379.
417
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937-1939. Т. 2. М., 1981. С. 71.
418
Вопросы истории. 1989. Љ 11. С. 104.
419
Год кризиса. Т. I. С. 386-387.
420
Там же. С. 359.
421
Там же. С. 399, 413-414.
422
Там же. С. 423, 425.
423
Эренбург И. Собр. соч. Т. 9. М., 1967. С. 708-710.
424
Цит. по: Шейнис З. С. Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек. М., 1989. С. 362.
425
Чуев Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 96-98.
426
Гнедин Е. А. Выход из лабиринта. М., 1994. С. 12.
427
Известия. 1939. 4 мая.
428
Советско-нацистские отношения. 1939-1941. Документы. Париж; Нью-Йорк, 1983. С. 8-9.
429
Документы внешней политики СССР. Т. XXII. Кн. 1. М., 1992. С. 327.
430
Гнедин Е. А. Выход из лабиринта. С. 14, 30, 34.
431
Там же. С. 48-49.
432
Рощин А. В Наркоминделе накануне войны // Международная жизнь. 1988. Љ 4. С. 126.
433
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 274, 276.
434
Документы внешней политики СССР. Т. XXII. Кн. 1. С. 10.
435
Вестник МИД СССР. 1988. Љ 24. С. 30; 1989. Љ 6. С. 22.
436
Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 549.
437
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 98-99.
438
Громыко А. А. Памятное. Т. 1. М., 1990. С. 72-73.
439
Падкое на сомнительные сенсации издательство "Современник", впервые выпустившее эту книгу на русском языке, произвольно дало ей заголовок "Соколы Троцкого", абсолютно не соответствующий её содержанию.
440
Бармин А. Соколы Троцкого. М., 1997. С. 34-35.
441
Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1. С. 166.
442
Документы внешней политики СССР. Т. XXII. Кн. 2. С. 472.
443
Откровения и признания. С. 56-57.
444
Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. М., 1996. С. 291.
445
Вопросы истории. 1990. Љ 8. С. 65-71.
446
Военно-исторический журнал. 1987. Љ 9. С. 49.
447
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 469-470.
448
Откровения и признания. С. 53-54.
449
Правда-5. 1995. Љ 12. С. 8.
450
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 21.
451
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 171.
452
Там же. С. 172.
453
В этой главе понятие "явные переговоры" используется применительно к секретным переговорам между СССР, Францией и Англией, поскольку о самих этих переговорах было официально объявлено. Что же касается параллельно ведущихся советско-германских переговоров, то они с полным основанием могут быть названы тайными, поскольку о самом факте этих переговоров до 22 августа было известно лишь крайне ограниченному кругу дипломатов и лиц, входивших в ближайшее окружение Гитлера и Сталина.
454
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 285.
455
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 3. С. 216-219.
456
Советско-нацистские отношения. С. 7-8.
457
Там же. С. 9, 10.
458
Год кризиса. Т. I. С. 419.
459
Год кризиса. Т. II. С. 394.
460
Это был не единственный случай включения Сталиным в собрание сочинений своих статей, опубликованных без подписи в центральных газетах 20-30-х годов. Так, в 11 том была включена (с примечанием: "публикуется впервые") статья "Докатились", опубликованная в качестве передовой "Правды" 24 января 1929 года.
461
РЦХИДНИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 130. Л. 181, 340-343.
462
Международная жизнь. 1987. Љ 11. С. 150.
463
Год кризиса. Т. I. С. 450.
464
Там же. С. 457.
465
Там же. С. 495.
466
Советско-нацистские отношения. С. 11.
467
Год кризиса. Т. I. С. 483.
468
Советско-нацистские отношения. С. 13.
469
Там же. С. 14.
470
Там же. С. 15.
471
Там же. С. 20.
472
Там же. С. 21.
473
Там же. С. 25.
474
Год кризиса. Т. I. С. 495.
475
От Мюнхена до Токийского залива. С. 27.
476
Там же. С. 49-50.
477
Год кризиса. Т. I. С. 509-510.
478
Там же. С. 526, 527.
479
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 380. Л. 100, 197.
480
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 381. Л. 53-54.
481
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 380. Л. 114-115.
482
Вопрос о защите трёх Балтийских стран от агрессии // Правда. 1939. 13 июня.
483
От Мюнхена до Токийского залива. С. 31.
484
Год кризиса. Т. I. С. 437.
485
Там же. С. 444.
486
Вопросы истории. 1997. Љ 7. С. 13-14.
487
От Мюнхена до Токийского залива. С. 27.
488
История и сталинизм. С. 202-203.
489
Год кризиса. Т. I. С. 435-436.
490
Правда. 1939. 29 июня.
491
Новая и новейшая история. 1992. Љ 6. С. 19.
492
Правда. 1939. 29 июня.
493
Год кризиса. Т. II. С. 41.
494
Советско-нацистские отношения. С. 27.
495
Там же. С. 33, 36.
496
Там же. С. 37.
497
Откровения и признания. С. 58.
498
Год кризиса. Т. II. С. 123.
499
Известия. 1939. 24 июля.
500
Известия. 1939. 22 июля.
501
Новая и новейшая история. 1993. Љ 4. С. 25-26.
502
Год кризиса. Т. II. С. 120-121.
503
Советско-нацистские отношения. С. 39-40.
504
Год кризиса. Т. II. С. 136-137.
505
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 23 ; Советско-нацистские отношения. С. 39-40.
506
Год кризиса. Т. II. С. 138, 140.
507
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 24 ; Советско-нацистские отношения. С. 40-41.
508
Год кризиса. Т. II. С. 137.
509
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 23, 24 ; Советско-нацистские отношения. С. 40-41.
510
Год кризиса. Т. II. С. 139.
511
Там же. С. 145.
512
От Мюнхена до Токийского залива. С. 31-33.
513
Как мы увидим далее, на самих переговорах, проходивших с 12 по 21 августа, англо-французская сторона, получившая, по-видимому, новые инструкции, требовала не затягивать время, к чему была склонна теперь советская делегация.
514
Советско-нацистские отношения. С. 43.
515
Год кризиса. Т. II. С. 158.
516
Советско-нацистские отношения. С. 44-45.
517
Новая и новейшая история. 1993. Љ 4. С. 31.
518
Год кризиса. Т. II. С. 160-162.
519
Советско-нацистские отношения. С. 46, 49, 54.
520
Год кризиса. Т. II. С. 159, 179-180.
521
1939 год. Уроки истории. С. 333.
522
Правда. 1989. 24 декабря.
523
Год кризиса. Т. II. С. 218.
524
Там же. С. 212.
525
Там же. С. 184.
526
Там же. С. 185.
527
Там же. С. 186-187.
528
Там же. С. 209.
529
Гнедин Е. А. Выход из лабиринта. С. 69.
530
Год кризиса. Т. II. С. 229, 232-233.
531
Там же. С. 229-231.
532
Там же. С. 255.
533
Там же. С. 263.
534
Там же. С. 272.
535
Там же. С. 269.
536
Там же. С. 272.
537
Там же. С. 270-271.
538
Советско-нацистские отношения. С. 65-66.
539
Там же. С. 66.
540
Год кризиса. Т. II. С. 274-275.
541
Там же. С. 278.
542
К советско-германскому торгово-кредитному соглашению // Правда. 1939. 21 августа.
543
Об усилиях французской стороны в деле воздействия на польское правительство подробно рассказывается в статье В. И. Прибылова "Тринадцать дней в августе 1939-го", построенной на анализе недавно опубликованных французских дипломатических документов этого периода (Военно-исторический журнал. 1989. Љ 8. С. 32-40).
544
Открывая новые страницы... С. 60 ; От Мюнхена до Токийского залива. С. 41.
545
Год кризиса. Т. II. С. 302.
546
Там же. С. 303.
547
Там же. С. 296-297, 300.
548
Военно-исторический журнал. 1988. Љ 12. С. 59.
549
Откровения и признания. С. 60.
550
От Мюнхена до Токийского залива. С. 68-69.
551
Известия. 1939. 22 августа.
552
Международная жизнь. 1989. Љ 9. С. 114.
553
Откровения и признания. С. 95-96.
554
Год кризиса. Т. II. С. 307, 310.
555
Там же. С. 305.
556
Правда. 1989. 24 декабря.
557
Откровения и признания. С. 17.
558
Там же. С. 61.
559
Там же. С. 18-19.
560
Советско-нацистские отношения. С. 77.
561
Накануне. 1931-1939. С. 237.
562
Черчилль У. Вторая мировая война. Книга I. С. 179.
563
Известия. 1939. 24 августа.
564
Правда. 1939. 24 августа.
565
Дата большой исторической важности // Известия. 1940. 23 августа.
566
Правда. 1941. 3 июля.
567
Известия. 1939. 24 августа.
568
Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 549.
569
Год кризиса. Т. I. С. 25 ; Сиполс В. Я. Тайны дипломатические. Канун Великой Отечественной. 1939-1941. М., 1997. С. 113.
570
Правда. 1989. 24 декабря.
571
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 204-205.
572
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 144.
573
Правда. 1941. 3 июля.
574
От Мюнхена до Токийского залива. С. 76-77.
575
Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании (1941-1945 гг.). Т. I. M., 1957. С. 19.
576
Фальсификаторы истории. Историческая справка. М., 1952. С. 55.
577
Волкогонов Д. А. Сталин. Кн. 2. С. 186-187.
578
Другая война. 1939-1945. М., 1996. С. 25.
579
Год кризиса. Т. II. С. 224 ; Военно-исторический журнал. 1988. Љ 12. С. 60.
580
Дружба народов. 1988. Љ 12. С. 260.
581
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 29.
582
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 145-146.
583
История второй мировой войны. 1939-1945. Т. 3. М., 1974. С. 285 ; Севостьянов М. Перед великим нападением. М., 1981. С. 345.
584
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. С. 410.
585
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 143.
586
Там же. С. 142-143.
587
Там же. С. 144.
588
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. С. 408-409.
589
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 145-146.
590
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 285-286.
591
Там же. С. 284-285.
592
Правда. 1989. 24 декабря.
593
Накануне. 1931-1939. С. 237.
594
Год кризиса. Т. II. С. 321.
595
Новая и новейшая история. 1993. Љ 1. С. 92.
596
Накануне. 1931-1939. С. 237.
597
Год кризиса. Т. II. С. 321.
598
Там же.
599
Вопросы истории. 1990. Љ 7. С. 93.
600
Инквизитор: сталинский прокурор Вышинский. М., 1992. С. 279-281 ; Откровения и признания. С. 19.
601
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 20.
602
Там же. С. 15, 26.
603
Там же. С. 23.
604
Новая и новейшая история. 1993. Љ 1. С. 89-94.
605
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 142.
606
Откровения и признания. С. 20.
607
Советско-нацистские отношения. С. 84.
608
Вопросы истории. 1990. Љ 3. С. 38-39 ; Советско-нацистские отношения. С. 80-83.
609
СССР - Германия. Документы и материалы о советско-германских отношениях с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. Т. II. Вильнюс, 1989. С. 109.
610
Там же. С. 132.
611
Советско-нацистские отношения. С. 83-84.
612
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 211.
613
Откровения и признания. С. 38.
614
Там же. С. 25.
615
Правда. 1939. 30 ноября.
616
Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. I. С. 178.
617
Новый мир. 1994. Љ 12. С. 232-233.
618
Парсаданова В. С. Польша, Германия и СССР между 23 августа и 28 сентября 1939 года // Вопросы истории. 1997. Љ 7. С. 18.
619
Вопросы истории. 1990. Љ 7. С. 85.
620
Там же.
621
Там же. С. 85-86.
622
Там же. С. 86.
623
Там же. С. 87, 89.
624
Советско-нацистские отношения. С. 86.
625
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 386. Л. 160-161.
626
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 388. Л. 77-78.
627
Фашистская пресса в Италии неизменно использовала понятие "тоталитарный" как похвальное, а понятие "демократический" - как бранное слово.
628
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 385. Л. 188.
629
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 386. Л. 162-163.
630
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 388. Л. 60-62.
631
Цит. по книге: Бармин А. Соколы Троцкого. С. 264-265.
632
Цит. по книге: Пятницкий В. И. Голгофа. СПб., 1993. С. 27.
633
Откровения и признания. С. 54.
634
От Мюнхена до Токийского залива. С. 44-45.
635
Известия. 1939. 1 сентября.
636
Год кризиса. Т. II. С. 357.
637
Назначение в столь ответственный момент послом СССР в Германии Шкварцева, переведённого на этот пост с должности доцента Московского текстильного института, свидетельствовало о том, что после чистки советских дипломатов у Сталина не осталось сколько-нибудь квалифицированных специалистов в этой области. В октябре 1940 года Шкварцев был сменён Деканозовым и возвратился на свою прежнюю работу в текстильном институте. Автору этой книги в 50-х годах довелось видеть Шкварцева и беседовать с ним.
638
Год кризиса. Т. II. С. 359.
639
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 388. Л. 73-74.
640
Правда. 1989. 24 декабря.
641
Откровения и признания. С. 66.
642
Типпельскирх К. История второй мировой войны. С. 8-9, 10.
643
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 142.
644
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 134-135.
645
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 300.
646
Лифшиц М. А. Нравственное значение Октябрьской революции // Коммунист. 1985. Љ 4. С. 50-51.
647
Ленинский сборник. XXXVII. М., 1970. С. 167.
648
Год кризиса. Т. I. С. 530.
649
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 145.
650
Советско-нацистские отношения. С. 93.
651
Некрич А. М. 1941, 22 июня. С. 313.
652
Войтоловская А. По следам моего поколения. Сыктывкар, 1991. С. 308.
653
Архив Троцкого. Љ 907.
654
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. M., 1994. С. 69-70.
655
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 385. Л. 127, 144.
656
Там же. Л. 184-185.
657
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. С. 78.
658
Там же. С. 80-81.
659
Там же. С. 75-76.
660
Там же. С. 9.
661
Горенко Ю. С. Сталин - Тито. М., 1991. С. 75.
662
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. С. 8.
663
Там же. С. 88.
664
Новая и новейшая история. 1992. Љ 6. С. 20.
665
Там же. С. 18.
666
Там же.
667
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. С. 88-89.
668
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 210.
669
Дружба народов. 1988. Љ 3. С. 235.
670
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 211.
671
Правда. 1939. 30 ноября.
672
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 146.
673
Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим. М., 1995. С. 13.
 
 
 
674
 
The God that Failed. New York, 1959. P. 61-62, 64-65.
 
 
 
675
 
Wehner H. Zeugnis. Koln, 1982. S. 210-211.
676
Ibid. S. 269.
677
Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим. С. 257.
678
Год кризиса. Т. II. С. 323.
679
Кратье Ф., Эстаже Ш. Как это было. Французская коммунистическая партия в 1939-1940 гг. М., 1989. С. 113-114.
 
 
 
680
 
Треппер Л. Большая игра. М., 1990. С. 101-102.
 
 
 
681
 
Ernst Thalmann: An Stalin. Briefe aus dem Zuchthaus 1939 bis 1941. Berlin, 1996.
682
Новая и новейшая история. 1996. Љ 6. С. 107-108.
683
Там же. С. 79, 82,83.
684
Там же. С. 85.
685
Там же. С. 81.
686
Там же. С. 100, 103.
687
Там же. С. 107.
688
Там же. С. 109-110.
689
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. С. 270.
690
Новая и новейшая история. 1996. Љ 6. С. 80.
691
Там же. С. 101.
692
Там же. С. 106.
693
Там же.
694
Троцкий Л. Д. Документы и письма. М.,1994. С. 102-103.
695
Архив Троцкого. Љ 7432.
696
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 837. Л. 15, 17.
697
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 753. Л. 96-101.
698
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 750. Л. 25-32.
699
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 1192. Л. 18-24.
700
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 648. Л. 24.
701
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 282. Д. 70. Л. 82, 83, 86, 91-92, 94-95.
702
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 1305. Л. 257-262, 265, 266.
703
РЦХИДНИ. Ф. 532. Оп. 4. Д. 280. Л. 157-165.
704
Пирани С. Троцкий и революции в Китае и Вьетнаме // Идейное наследие Л. Д. Троцкого и современность. М., 1996. С. 165 ; РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 404. Л. 27, 28.
705
Коминтерн и Восток. Борьба за ленинскую стратегию и тактику в национально-освободительном движении. М., 1969. С. 441-442.
706
Там же. С. 443.
707
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 79-80. С. 25.
708
Норт Д. Перманентная революция и национальный вопрос сегодня // Бюллетень IV Интернационала (Сауфилд, США). 1993. Љ 7. С. 162-163.
709
Эта цифра явно занижена. Дойчер указывает, что во время Учредительного конгресса IV Интернационала его американская секция насчитывала 2500 человек (Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 454).
710
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 536. Л. 9-10.
711
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 121. Л. 7-12.
712
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 303. Л. 51-53, 91-92.
713
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 130. Л. 7-9.
714
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 830. Л. 49, 54, 57, 58, 62-63, 65, 67.
715
Большая Советская энциклопедия. Изд. 2-е. Т. 5. М., 1950. С. 497.
716
Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М., 1968. С. 651-652.
717
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 354. Л. 1-4.
 
 
 
718
 
Revolutionary History. London, 1993. Vol. 4. Љ 4. P. 23, 26.
719
Чейз У. Троцкий в Мексике // Отечественная история. 1995. Љ 4. С. 98.
720
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. Paris, 1948. С. 215.
721
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 20. Д. 750. Л. 3-4, 25-32, 61-64 ; Д. 751. Л. 236-239.
 
 
 
722
 
Jean van Heijenoort. With Trotsky in Exile. From Prinkipo to Coyocan. London, 1978. P. 130.
723
Архив Троцкого. Љ 891.
724
Там же. Љ 896. Письмо было напечатано в: Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 79-80. С. 32.
725
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 140.
726
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 330. Л. 79.
727
Там же. Л. 81.
728
Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. М., 1937. С. 32.
 
 
 
729
 
Lorenz E. Norwegische Arbeiterbewegung und Kommunistische Internationale. 1919-1930. Oslo, 1978. S. 425.
730
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 15. Д. 128. Л. 79.
731
Там же. Л. 35.
732
Там же. Л. 7.
733
Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. С. 33.
734
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 15. Д. 164. Л. 21-23.
735
Театральная энциклопедия. Т. III. M., 1964. С. 277 ; Краткая литературная энциклопедия. М., 1966. С. 831.
736
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 15. Д. 128. Л. 164.
737
Там же. Л. 128.
738
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. М., 1973. С. 550.
739
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 15. Д. 128. Л. 79.
740
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 83. Д. 331. Л. 147.
741
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 14. Д. 246. Л. 25-34.
742
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 18. Д. 1230. Л. 68-70.
743
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 16. Д. 59. Л. 108, 109, 149.
744
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 79-80. С. 22-25.
745
РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 15. Д. 128. Л. 296-297.
 
 
 
746
 
Jean van Heijenoort. With Trotsky in Exile. P. 82-83.
 
 
 
747
 
Бюллетень оппозиции. 1935. Љ 46. С. 5-6.
 
 
 
748
 
Jean van Heijenoort. With Trotsky in Exile. P. 83.
 
 
 
749
Источник. 1996. Љ 1. С. 143, 147-148.
750
Архив Троцкого. Љ 5017.
751
Там же. Љ 5012.
752
Коллекция Николаевского. Ящик 92. Папка 3.
753
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 73. С. 16.
754
Архив Троцкого. Љ 5028.
755
Коллекция Николаевского. Ящик 627. Папка 2.
756
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 13-18.
757
Речь идёт о высказываниях Сержа, согласно которым "вырождение революции началось с того момента, когда ЧК получила право в закрытых заседаниях решать судьбу людей". По этому поводу Троцкий писал: "Гласный суд возможен только в условиях устойчивого режима. Гражданская война есть состояние крайней неустойчивости общества и государства. Как нельзя печатать в газетах планы собственного штаба, так невозможно в гласных процессах раскрывать условия и обстоятельства заговоров, ибо они тесно связаны с ходом гражданской войны. При тайных судах возможности ошибок, несомненно, чрезвычайно возрастают. Это означает лишь, признаем охотно, что обстановка гражданской войны неблагоприятна для отправления беспристрастного правосудия. А дальше что?" (Бюллетень оппозиции. Љ77-78. С. 15).
758
Архив Троцкого. Љ 5029.
759
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 79-80. С. 31.
 
 
 
760
 
Writing of Leon Trotsky. 1931-1933. P. 94 ; Levin I. D. The Mind of an Assassin. 1959. P. 26.
761
Архив Троцкого. Љ 5009.
762
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. 1933-1941 годы. М., 1997. С. 80-82.
 
 
 
763
 
Poretsky E. Our Own People. Ann Arbor, 1970. P. 254, 255, 262.
 
 
 
764
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing before the Subcommittee to Investigate the Administration of the Internal Security Act. February 29. March 2. 1956. Washington, 1956. P. 89-90.
765
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 83.
 
 
 
766
 
Levin I. D. The Mind of an Assassin. P. 52.
 
 
 
767
 
Dallin David J. Mark Zborowski, Soviet Agent // The New Leader. 1956. March 19. P. 8-10 ; 1956. March 26. P. 15-16.
 
 
 
768
 
The New York Times. 1958. April 22.
 
 
 
769
 
Poretsky E. Our Own People. P. 271.
 
 
 
770
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing... February 29. March 2. 1956. P. 103-107 ; The New York Times. 1956. March 3.
771
Poretsky E. Our Own People. P. 273.
772
Царёв О., Костелло Д. Роковые иллюзии. Из архивов КГБ: дело Орлова, сталинского мастера шпионажа. М., 1995. С. 420.
773
Новый журнал (Нью-Йорк). 1966. Љ 83. С. 243.
774
Царёв О., Костелло Д. Роковые иллюзии. С. 422.
775
 
Levin I. D. The Mind of an Assassin. P. 41.
 
 
 
776
 
The New York Times. 1958. April 22.
 
 
 
777
 
The New York Times. 1958. November 21; December 9 ; Царёв О., Костелло Д. Роковые иллюзии. С. 422.
778
 
Levin I. D. The Mind of an Assassin. P. 52.
 
 
 
779
 
Documents of the Fourth International. The Formative Years (1933-1940). New York, 1973. P. 169.
 
 
 
780
 
Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 454.
 
 
 
781
 
Documents of the Fourth International. The Formative Years (1933-1940). P. 298.
 
 
 
782
 
Ibid. P. 299, 431.
 
 
 
783
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 4-6.
784
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 8.
785
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 2.
786
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 14.
787
Там же. С. 15.
788
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 146.
789
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 181.
790
В зарубежной печати многие расстрелянные жертвы чистки, о судьбе которых официально не сообщалось в СССР, именовались "исчезнувшими".
791
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 77-78. С. 9.
792
Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 452.
793
Там же.
794
Там же. С. 447.
795
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. С. 409.
796
Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 461.
797
Этим тезисом открывалась одна из наиболее фундаментальных работ Троцкого "Агония капитализма и задачи Четвёртого интернационала", именуемая также "Переходной программой".
798
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 2.
799
Исторический архив. 1997. Љ 4. С. 99 ; Восточная Европа в документах российских архивов. 1944-1953 гг. Т. I. М.; Новосибирск, 1997. С. 760.
800
Год кризиса. Т. II. С. 55.
801
Год кризиса. Т. I. С. 111.
802
1939 год. Уроки истории. С. 60.
803
Год кризиса. Т. I. С. 104.
 
 
 
804
 
Le livre Jaune Francais. Documents diplomatiques. 1938-1939. Paris, 1939. P. 313.
805
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 91.
806
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1996. С. 29-31.
807
Там же. С. 76-77.
808
Магнитофонная запись беседы И. Я. Врачева с М. В. Головизниным 18 ноября 1993 года.
809
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 94-95.
810
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. С. 77-78.
811
Эренбург И. Собрание сочинений в 9 томах. Т. 9. С. 223.
812
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. С. 79.
813
Там же. С. 80.
814
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 93.
815
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. С. 82.
816
Там же. С. 80.
817
Архив Троцкого. Љ 6137.
818
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. С. 82-83.
 
 
 
819
 
Нева. 1989. Љ 3. С. 202-203.
 
 
 
820
 
Levin I. D. The Mind of an Assassin. P. 61.
821
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 94.
 
 
 
822
 
Jean van Heijenoort. With Trotsky in Exile. P. 146.
 
 
 
823
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 95-96.
824
Папоров Ю. Убийство Троцкого // Огонек. 1990. Љ 37. С. 9.
825
Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. С. 84.
826
Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 97.
--------------------------------------------------------------------------------
Book: Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы)
ВАДИМ РОГОВИН
 ТОМ 1

Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы)
Book: Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы)
ВАДИМ РОГОВИН
ТОМ 1
Авторы: Вадим Роговин
Издательство: Терра
Год: 1992
ISBN: 5852551287
АННОТАЦИЯ
В книге впервые досконально представлена одна из наиболее драматических страниц истории большевистской партии - ожесточенная внутрипартийная борьба 20-х годов, ход и смысл которой грубо фальсифицировали в годы сталинизма и застоя. 
Эта книга - честная попытка раскрыть механизм возникновения диктаторского режима и гигантского политического террора, показать истоки трагедии большевистской партии, а вместе с ней - и всей страны. 
Рассчитана на широкий круг читателей. Обо всём этом и не только в книге Была ли альтернатива? (Вадим Роговин)
Введение
"Каждая великая революция ставит перед учёными кардинальные исторические вопросы. Самый главный, сложный и важный вопрос, поставленный большевистской революцией и её последствиями, касается связи между большевизмом и сталинизмом" (С. Коэн)[1].
Советская историография 30-80-х годов, испытывавшая более, чем какая-либо другая общественная наука, удушающий административный нажим, давала однозначный ответ на этот вопрос. Избегая самого термина "сталинизм", она изображала всё послеоктябрьское развитие советского общества как воплощение в жизнь исходных принципов марксизма-ленинизма. Любые суждения о возможности других вариантов этого развития были на протяжении многих десятилетий запретными и клеймились как выражение антикоммунизма и антисоветизма. На этом пути было нагромождено столько мифов и фальсификаций, что ни одно обобщающее исследование послеоктябрьского периода, появившееся в СССР с конца 20-х годов, нельзя назвать подлинно научным.
Переосмысление в последние годы всей советской истории поставило перед исследователями коренной вопрос: почему на исторической почве, созданной Октябрьской революцией, возникло такое чудовищное явление, как сталинизм, опорочивший в глазах миллионов людей во всём мире идею социализма?
На этот вопрос, по-видимому, возможны только два ответа. Первый сводится к тому, что движение от социалистической революции к террористической диктатуре Сталина было исторически закономерным и неизбежным, что внутри большевизма не существовало никаких политических альтернатив этому движению. В таком случае все промежуточные этапы между Октябрем 1917 года и утверждением сталинского режима должны рассматриваться как несущественные зигзаги на пути, фатально предначертанном Октябрьской революцией, а внутрипартийная борьба 20-х годов - как исторический эпизод, любой исход которого привёл бы к результату, аналогичному сталинизму.
Другой ответ исходит из того, что сталинизм не был неизбежным логическим результатом Октябрьской революции, что его победа была в известном смысле исторически случайной, что внутри большевизма существовало сильное течение, выдвигавшее реальную альтернативу сталинизму, а борьба с этим течением выступала главной функцией сталинского террора.
Для научного обоснования любого из данных тезисов требуется прежде всего опора на возможно более полную совокупность исторических фактов. "В любой науке неправильные представления... являются в конце концов неправильными представлениями о правильных фактах. Факты остаются, даже если имеющиеся о них представления оказываются ложными" (Ф. Энгельс)[2].
В истории, чаще чем в любой другой науке, неправильные представления о действительных фактах являлись не столько результатом искреннего заблуждения, сколько сознательным или бессознательным обслуживанием политических задач. Но можно без преувеличения сказать, что до XX века никогда не формировалось такого множества исторических фальсификаций, основанных на тенденциозном выпячивании и истолковании одних исторических фактов и замалчивании других. Никогда ещё исторические фальсификации не служили в такой степени идеологическим орудием обмана народов ради проведения реакционной политики. Никогда ранее не создавалось столько идеологических амальгам, основанных на произвольном отождествлении разнородных исторических явлений, разделенных в пространстве и во времени.
Применительно к политической жизни понятие "амальгама" (в прямом значении - сплав разнородных металлов) впервые стало употребляться в эпоху Великой французской революции. После контрреволюционного переворота 27/28 июля 1794 года (9 термидора II года по республиканскому календарю) этим понятием стали обозначать практиковавшиеся термидорианцами приёмы фабрикации всевозможных "заговоров": на скамью подсудимых сажали рядом монархистов, революционных якобинцев, уголовников и т. д. Это делалось для того, чтобы перемешать виновных и невиновных и в конечном счете обмануть народ, нагнетая антиякобинскую истерию.
Уже в конце 20-х годов левая оппозиция доказывала, что Сталин и его приспешники взяли на вооружение метод амальгамы для обвинения оппозиционеров в сотрудничестве с антисоветскими силами. В 30-е годы Троцкий говорил о сталинских амальгамах в более широком смысле - как о провокационном отождествлении большевиков - противников сталинизма - с контрреволюционными заговорщиками, террористами, диверсантами, шпионами иностранных разведок. Этот метод служил главным орудием обмана советского народа и прогрессивной зарубежной общественности с целью обеспечить их доверие к самым страшным репрессивным акциям против "врагов народа". В дальнейшем точно так же амальгамировались глубоко разнородные силы: власовцы, полицаи - и не запятнавшие себя сотрудничеством с гитлеровцами военнопленные, прошедшие через ад фашистских концлагерей; участники крестьянских восстаний конца 20-х - начала 30-х годов - и "раскулаченные" в порядке очередной разнарядки середняки; бывшие хозяева царской России, ненавидевшие Октябрьскую революцию, которая отняла их привилегии, - и коммунисты, отважившиеся на критические суждения о сталинском руководстве; участники белогвардейских заговоров - и обыватели, пострадавшие за неосторожное слово; организаторы и члены националистических бандформирований - и подвергнутые безжалостной депортации целые народы.
Не менее произвольны и пущенные в оборот антикоммунистическими силами "сталинистские амальгамы навыворот", которые объясняют все трагические явления послеоктябрьской истории, в том числе все ужасы сталинизма, некими свойствами и пороками, якобы изначально присущими большевистской партии. Разоблачая такого рода исторические версии, возникшие в ходе дискуссий 30-х годов об истоках и природе сталинизма, Троцкий доказывал, что подобные амальгамы базируются на идеалистических представлениях о большевистской партии, как неком всемогущем факторе истории, оперировавшем в пустом пространстве или с аморфной массой и не испытывавшем сопротивления социальной среды или давления извне.
Значительную роль в формировании этих версий сыграли бывшие ортодоксальные коммунисты, порвавшие под влиянием трагических событий 30-х годов с коммунистическим движением и отрекшиеся от марксизма. Их суждения были подхвачены профессиональной советологией, формирование которой на Западе началось после второй мировой войны. В 40-50-х годах появились сотни работ, в которых проводилась мысль о фатальной предопределённости сталинизма характером большевистской партии и Октябрьской революции. "Ранняя" западная советология отличалась поразительным единодушием в интерпретации проблемы соотношения между большевизмом и сталинизмом. "Пережив подъём и падение различных методологии и подходов, это единодушие утвердило следующий примитивный вывод: Не существует никаких принципиальных различий, никакого логического несоответствия между большевизмом и сталинизмом, которые в политическом и идеологическом отношении представляют собой одно и то же" (С. Коэн)[3].
Такое единство взглядов объяснялось тем, что академическая западная советология, оперировавшая значительно большей совокупностью фактов, чем официальная советская историография, тем не менее также испытывала серьёзные идеологические ограничения. В обстановке "холодной войны" она исполняла определённый "социальный заказ" и в силу этого страдала собственной идеологической зашоренностью. Лишь начиная с 70-х годов, в ней произошли заметные перемены, наметился отход от прежних парадигм, поворот к более объективному освещению советской истории. Этот поворот привёл наиболее серьёзных исследователей к признанию исторической "пропасти" между большевизмом и сталинизмом.
Казалось бы, разоблачение культа личности Сталина на XX съезде КПСС должно было способствовать аналогичному плодотворному процессу в СССР и привести к разрушению бесчисленных исторических мифов, пущенных в ход сталинской школой фальсификаций. Однако две первые волны критики сталинизма в СССР (после XX и XXII съездов партии), направляемые Хрущёвым - в прошлом одним из наиболее верных сталинцев, - оставили в неприкосновенности главные мифы, насаждённые этой школой. В докладе "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС Хрущёв положительно оценивал "большую борьбу против троцкистов, правых, буржуазных националистов", чья линия якобы "вела к реставрации капитализма, к капитуляции перед мировой буржуазией". Он позитивно оценивал роль Сталина в этой "необходимой" борьбе "с теми, кто пытался сбить страну с единственно правильного, ленинского пути..."[4] В соответствии с такой трактовкой внутрипартийной борьбы Хрущёв объяснял происхождение "культа личности" лишь отрицательными личными качествами Сталина, якобы получившими развитие только после 1934 года.
Эта версия сохранялась в официальной пропаганде на всём протяжении Хрущёвской "оттепели". После отстранения Хрущёва от власти брежневско-сусловское руководство наложило запрет на всякую официальную критику сталинизма, ограничив возможность обращения к этой теме лишь упоминанием об "отдельных ошибках" Сталина. Критическое переосмысление отечественной истории в этих условиях могло осуществляться лишь в нелегальных, "самиздатовских" или "тамиздатовских" формах. Загнивание брежневского режима, во многом связанное с неспособностью и нежеланием нового несменяемого руководства извлечь уроки из истории, лишало советских людей пробудившейся после XX съезда надежды на возрождение социалистических принципов в политике и идеологии.
Удушливая идеологическая атмосфера, всё более сгущавшаяся в годы застоя, вызвала стремление многих представителей советской интеллигенции к переоценке прошлого на основе традиционных амальгам, т. е. к воскрешению тезиса "Сталин - продолжатель дела Ленина и Октябрьской революции", но только со знаком минус. Если сталинистская пропаганда представляла дело Ленина и его "продолжение" как непрерывную цепь исторических побед, одержанных в борьбе с "врагами ленинизма", то диссиденты 70-80-х годов и идеологи "третьей русской эмиграции" рассматривали всю советскую историю как непрерывную цепь злодеяний и насилий над народом со стороны большевиков.
Широкому распространению данной исторической версии способствовало творчество А. Солженицына и особенно его художественное исследование "Архипелаг ГУЛАГ". Сам этот жанр, апеллирующий не столько к историческому сознанию, сколько к эмоциям читателя, оперирующий не столько документами, сколько отдельными свидетельствами современников, освобождающий автора от изложения фактов в их реальной исторической последовательности, в сочетании с художественным талантом Солженицына благоприятствовал тому, что эта версия получила признание среди как "правых", так и "левых" кругов советской интеллигенции. Сохранение в официальной историографии множества "белых пятен" и фальсификаторских клише способствовало тому, что концепция Солженицына, показавшаяся многим убедительным прочтением советской истории, выплеснувшись в конце 80-х годов на страницы нашей печати, стала преобладающей и агрессивно непримиримой по отношению ко всем иным взглядам на послеоктябрьскую историю.
Краткий период апологетики нэпа и так называемой "бухаринской альтернативы" начал сменяться возрождением давнего мифа о сталинской модели социализма как единственно возможной форме реализации марксистского учения. Место критики сталинизма заняла критика марксизма и большевизма, на которые была возложена вина за все потрясения и трудности, пережитые нашей страной, начиная с 1917 года и вплоть до нынешнего всеобъемлющего экономического и политического кризиса. Год от года нарастает вал статей, в которых корни и истоки сталинизма отыскиваются в "доктринальных предпосылках" марксизма, в идеологии и политике революционного большевизма, наконец, в якобы изначальной ущербности социалистической идеи. Причём в поддержку данной исторической версии не выдвигается никаких новых фактов, аргументов, вообще доказательств. Да и сама она представляет не итог новых исторических изысканий, а перепев основных идей белоэмигрантской и вообще антикоммунистической публицистики.
Данная версия основана на традиционной антикоммунистической концепции о "непрерывности" исторического развития после Октября 1917 года, на изображении в качестве последовательных звеньев единой исторической цепи таких глубоко разнородных по своей социально-политической сути явлений, как Октябрьская революция и гражданская война, с одной стороны, насильственная коллективизация и массовая депортация крестьян, с другой, фальсифицированные судебные процессы и государственный террор второй половины 30-х - начала 50-х годов, с третьей. При такой трактовке сбрасываются со счётов важнейшие исторические обстоятельства, разрушающие эту внешне стройную схему. Октябрьская революция и гражданская война представляли собой вооружённую борьбу народа, в своей массе поддержавшего большевиков, против коалиции сил отечественной контрреволюционной реставрации и иностранной интервенции. Коллективизация сопровождалась многочисленными вооружёнными выступлениями крестьян, грозившими перерасти в "русскую Вандею" (это, разумеется, не снимает исторической ответственности с организаторов насильственной коллективизации и свирепых мер, осуществлявшихся под лозунгом "ликвидации кулачества как класса"). Государственный террор второй половины 30 - начала 50-х годов был направлен против миллионов безоружных людей и осуществлялся инквизиторскими методами фабрикации несуществующих "дел" и выбивания под пытками "признаний" в совершении преступлений.
Амальгамирование всех этих явлений базируется на , одном формальном признаке - применении насилия, без учёта характера этого насилия, исторических условий, в которых оно осуществлялось, и классовой природы тех сил, против которых оно было направлено.
Создатели новейших исторических мифологем, не желающие видеть во всей послеоктябрьской истории что-либо кроме насилия, выстраивают мнимо последовательный ряд палачей и их жертв. К числу первых они относят Ленина, Троцкого, Свердлова, Дзержинского как якобы прямых предшественников Сталина, Ягоды, Ежова, Вышинского, Берии. К числу вторых - наряду с безвинными, жертвами сталинского террора - и действительных врагов Октябрьской революции, деятельность которых выражалась в военных действиях и вооружённых заговорах. Наконец, конструируется третья категория - палачей-жертв, т. е. погибших в годы сталинизма большевиков, которые своим участием в Октябрьской революции и гражданской войне якобы фатально подготовили свою последующую трагическую судьбу.
Точно таким же способом воскрешается другая старая советологическая догма - о сталинизме как закономерной кульминации большевистской традиции. Эта идеологическая операция (отождествление политического режима, установленного Октябрьской революцией, и политического режима сталинизма) также основывается на использовании одного общего формального признака - однопартийности, без учёта того, что представляла собой партия при Ленине и что - при Сталине.
Создатели данной идеологической мифологемы игнорируют очевидные различия между идеологией и политической практикой большевизма и сталинизма, который, сохранив привычную марксистскую терминологию и внешне демонстрируя приверженность большевистской традиции, растоптал ключевые идеи и разрушил главные принципы и ценности большевизма: социальное равенство, социалистический интернационализм и непосредственное народовластие. Объявив идею равенства "левацкой уравниловкой", сталинизм создал новые системы привилегий и новые, не менее разительные, чем в прошлом, системы неравенства. Идею интернационализма он заменил идеологией и практикой великодержавного шовинизма и гегемонизма, идею отмирания государства - идеей укрепления государственности и практикой тотального принуждения и насилия.
Не замечают создатели новейших исторических амальгам и одну из важнейших тенденций сталинского бонапартизма: постоянство в преследовании определённой группы своих врагов. Вспомним: за два с половиной десятилетия господства сталинизма удары с одних социальных слоёв переносились на другие, некоторые преследуемые социальные группы и социальные институты внезапно переходили в разряд покровительствуемых. Так, политика "разгрома" старой интеллигенции, кульминировавшая в серии сфабрикованных политических процессов начала 30-х годов над "вредителями" из числа научных, технических и военных кадров, сменилась, пользуясь сталинскими словами, политикой "привлечения и заботы" по отношению к старым специалистам. Полоса гонений на церковь сменилась превращением её в одну из опор сталинского режима. Даже ужасы "раскулачивания" сменились восстановлением в середине 30-х годов в гражданских и политических правах так называемых "лишенцев", включая "раскулаченных". Существовала лишь одна категория жертв сталинизма, по отношению к которой террористическая политика непрерывно ужесточалась. В неё входили профессиональные революционеры и рядовые коммунисты, имевшие какое-либо касательство к внутрипартийным оппозициям 20-30-х годов.
Известно, что на всём протяжении сталинского режима любой человек, осмелившийся хранить хотя бы одну работу Троцкого или других оппозиционеров, неосторожно обмолвившийся о них хотя бы единым добрым словом, "изобличенный в связях", т. е. в совместной работе или товарищеских отношениях с кем-либо из "троцкистов", был обречён на то, чтобы получить самую жестокую статью сталинской юстиции - КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность). Массовый характер такого рода явлений исключает их объяснение личными антипатиями Сталина. Было, очевидно, нечто грозное для самого существования сталинского режима в идеологии, именовавшейся в те годы "троцкизмом". Страх Сталина перед ней был настолько велик, что в ходе кампании по "ликвидации троцкистских и всяких иных двурушников" он уничтожил весь правящий слой, состоявший из людей, которые сохраняли память об иных, ленинских порядках в партийной и государственной жизни. В результате этой превентивной чистки были выжжены не только все те, кто осмеливался когда-либо голосовать за программу левой оппозиции. Миллионы людей, не причастных ни к каким внутрипартийным оппозициям, а напротив, искренне или вынужденно участвовавших в борьбе с ними, тем не менее ушли из жизни с кличкой "троцкист" - самым страшным клеймом, десятилетиями господствовавшим в партии и стране.
Сегодня всем жертвам послеоктябрьской истории, будь то открытые противники большевизма или безвинные узники сталинизма, предоставлено слово на страницах советских изданий. Однако в огромном потоке мемуаров и художественных произведений, выплеснувшихся на страницы печати за последние годы и описывающих судьбы жертв сталинизма, мы, как правило, не встречаем упоминаний о судьбах действительных "троцкистов", т. е. сторонников левой оппозиции. Все эти люди, за малым исключением, были уничтожены задолго до смерти Сталина, открывшей пути первоначального переосмысления нашего трагического прошлого, а потому не успели оставить мемуарных свидетельств о своих взглядах и своей деятельности. Но даже то немногое, что сохранилось: свидетельства "троцкистов", содержащиеся в восьмидесяти выпусках "Бюллетеня оппозиции", который выходил за рубежом в 1929-1941 годах, большинство их выступлений, публиковавшихся в советской печати 20-х годов, по-прежнему остаются неизвестными советскому читателю. В данной работе мы попытаемся восполнить этот пробел, взглянуть на советскую действительность 20-х годов глазами этих людей, сопоставить их констатации, оценки и прогнозы с беспристрастными свидетельствами исторических документов.
Такое направление исследования исключает безапелляционность доводов и априорную заданность выводов. Оно предполагает освещение исторических событий в их реальной последовательности, чего так часто недостаёт современной исторической публицистике, с лёгкостью перепрыгивающей через целые десятилетия, от периода "военного коммунизма" - к эпохам сталинщины или брежневщины и обратно. Однако только идя по пути последовательного освещения исторических событий, можно разорвать как сталинистские, так и антикоммунистические амальгамы, раскрыть действительные механизмы самой гигантской в истории политической провокации, успех которой открыл дорогу самому гигантскому в истории государственному террору.
На этом пути нам придётся столкнуться с фактами политического и нравственного перерождения людей, творивших Октябрьскую революцию и выступавших в первые послереволюционные годы ближайшими соратниками Ленина. Наряду с трагической виной этих людей, т. е. их историческими заблуждениями, мы обнаружим и сознательные неблаговидные замыслы и действия, представлявшие разрыв с традициями, идеологией, политическими и нравственными принципами большевизма. Однако даже нашим оппонентам придётся, видимо, согласиться с тем, что перерождение отдельных лиц (которое, разумеется, имеет не только личные, но и социальные основания) - это явление, принципиально отличное от изначальной ущербности и ложности коммунистической идеологии и практики революционного большевизма.
Наше исследование облегчается тем, что развитие гласности в стране привело к обнародованию множества исторических документов, впервые извлечённых из советских архивов. Оказалось, что в условиях бюрократического режима тщательно сохранялись, хотя и под многочисленными грифами секретности, важнейшие документы (вплоть до личной переписки партийных лидеров), позволяющие существенно обогатить представление о реальных противоречиях и драматизме извилистого пути, которым шло движение от большевизма к сталинизму.
В целях придания изложению большей стройности, я не вступаю в этой книге в прямую полемику с бесчисленными историческими фальсификациями как старого, так и новейшего происхождения, хотя при работе над ней одной из задач была проверка состоятельности каждой исторической версии на основе анализа действительных фактов и подлинных исторических документов.
I Рождение однопартийности
В марксистской теории однопартийность никогда не рассматривалась в качестве необходимой черты политического строя, возникающего после победы социалистической революции. Однако уже в ближайшие годы после Октябрьской революции большевистская партия оказалась единственной легальной и правящей политической партией.
В известном смысле такое положение было навязано большевизму враждебными ему политическими силами. Все другие политические партии, в том числе именовавшие себя социалистическими, не только отвергли социалистический выбор, предложенный большевиками, но и вступили с последними в вооружённую борьбу. Тем не менее большевики прилагали немалые усилия к тому, чтобы и далее удерживать "советские" партии (т. е. партии, входившие до октября 1917 года в Советы) в рамках советской легальности[5]. Даже в годы гражданской войны эсеры, меньшевики и другие левые партии допускались в Советы всякий раз, когда они отказывались от вооружённой борьбы против Советской власти. Ленин приветствовал переходы "от меньшевизма и эсеровщины, тянущих к Колчаку и Деникину, на сторону меньшевизма и эсеровщины, тянущих к Советской власти", и подчёркивал, что большевики "делали известный шаг навстречу со своей стороны"[6], как только эти сдвиги в чём-то реальном проявлялись. Даже в декабре 1920 года лидеры этих партий присутствовали и выступали на VIII съезде Советов в качестве приглашённых.
12 ноября 1917 года эсеры получили на выборах в Учредительное собрание 58 процентов голосов, большевики - 25 процентов. Меньшевики и близкие к ним национальные социал-демократические группы собрали менее 5 процентов, кадеты и другие буржуазно-помещичьи партии - 13 процентов голосов. Таким образом, выборы показали, что подавляющее большинство избирателей голосовало всего за две из десятков существовавших тогда политических партий. Однако эти выборы не отражали реально сложившегося к тому моменту соотношения политических сил, поскольку они проходили по устаревшим спискам, составленным до разделения эсеровской партии на две: правых и левых эсеров. Спустя три дня после выборов это размежевание, сложившееся ещё в период подготовки Октябрьского восстания, в котором левые эсеры принимали активное участие, было окончательно закреплено. Как пишет Э. Карр, "большая часть (эсеровской - В. Р.) партии вступила в коалицию с большевиками и формально порвала с другой частью эсеров, которые продолжали яростно бороться против большевиков. Соотношение между правыми и левыми эсерами в Учредительном собрании - 370 к 40 - было случайным. Оно было совершенно иным, судя по соответствующему соотношению между делегатами съезда крестьян"[7] (речь идёт о Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов, проходившем 11-25 ноября 1917 года).
Таким образом, "народ фактически голосовал за партию, которая уже не существовала"[8], - писал Ленин. Это обстоятельство стало основанием для решения ВЦИК, состоявшего из большевиков и левых эсеров, о роспуске Учредительного собрания в том случае, если оно не поддержит первые декреты Советской власти. Спустя несколько дней после этого (10 декабря) Советское правительство было реорганизовано из однопартийного в коалиционное, состоявшее из 11 большевиков и 7 левых эсеров. Незадолго до подписания Брестского мира Ленин обсуждал с Прошьяном, одним из лидеров левых эсеров, вопрос о возможности слияния большевистской и левоэсеровской партий.
После заключения Брестского мира левые эсеры разорвали правительственную коалицию и вышли из Совнаркома. Однако они продолжали работать во ВЦИКе и в местных Советах. Среди делегатов V Всероссийского съезда Советов (июль 1918 года) левые эсеры составляли около трети. Лишь после вооружённого мятежа этой партии, направленного на срыв Брестского мира и отстранение большевиков насильственным путём от власти, легальная деятельность левоэсеровской партии была запрещена.
К началу 1921 года - моменту введения нэпа - все прежние "советские" партии пережили целую серию расколов. Одна часть членов этих партий отошла от политической деятельности и вступила в лояльное сотрудничество с Советской властью в государственных учреждениях, другая часть вошла в большевистскую партию[9], третья часть оказалась в эмиграции или действовала в подполье, вынашивая интервенционистские замыслы против Советской власти.
Введение нэпа было воспринято буржуазно-либеральными и бывшими "советскими" партиями как возвращение к естественному, нормальному развитию русской революции, которая, с их точки зрения, должна была быть буржуазно-демократической. Вслед за либерализацией экономических отношений они ожидали аналогичных изменений в политической надстройке, т. е. установления буржуазно-демократического строя. Разномастная эмиграция, хотя и раздираемая внутренними противоречиями, была готова в любой благоприятный момент к возобновлению вооружённой борьбы против Советской власти ради свержения большевиков и ликвидации социальных завоеваний Октябрьской революции. Внутри страны существовала так называемая "внутренняя эмиграция", т. е. социальные силы, лишённые возможностей легального политического оформления, но также готовые поддержать капиталистическую реставрацию.
В этих условиях большевистская партия, с огромным трудом выводившая страну из состояния разрухи и экономической блокады, лишённая ожидавшейся поддержки от революций в других странах (многочисленные революционные выступления на Западе были жестоко подавлены, а новая революционная волна поднялась лишь в 1923 году), не допускала открытого политического волеизъявления партий, занимавших однозначно контрреволюционные позиции. Однако при этом большевики не отказывались от своей прежней программы демократизации политической жизни на основе утверждения непосредственного народовластия. Ленин и другие большевистские лидеры подчёркивали, что принуждение и насилие составляет лишь одну, и притом не главную, сторону диктатуры пролетариата. Важнейшей стороной пролетарской диктатуры они считали движение политического строя в направлении к "полугосударству", т. е. социалистическому самоуправлению трудящихся. На опыте двух первых русских революций (1905 года и Февральской) Ленин открыл политическую форму "полугосударства" - демократические Советы как выражение непосредственного участия народных масс в управлении обществом и государством.
Однако крайне низкий культурный уровень основной массы населения России не позволял добиться немедленного вовлечения её в управление государственными делами. Требовалось создание нового специального аппарата власти и управления, а это, как отчётливо понимали большевики, было чревато опасностью возрождения бюрократизма и привилегированного чиновничества. О том, что централизация и бюрократизация власти чреваты угрозой вырождения демократического централизма, Ленин писал уже в марте 1918 года, употребляя при этом понятие "централизма бюрократического".
В работах Ленина, в партийных дискуссиях первых лет Советской власти неоднократно указывалось и на опасность бюрократического перерождения партии, которая не разделяет власти с другими политическими силами и не может быть сменена другой партией. Эта опасность состоит в возникновении партийного чиновничества, сопротивляющегося отмиранию государства - процессу, признанному смести бюрократию с исторической сцены.
Для того чтобы воспрепятствовать тенденции к самовоспроизводству и саморасширению, присущей всякому бюрократическому организму, в большевистской среде шёл напряжённый поиск социальных и политических гарантий, ограждающих партию от узурпации власти партийным аппаратом и возвышающейся над ним узкой партийной олигархией. Ленин считал, что успеха можно добиться только в том случае, если в руководстве партией и страной объединятся две социальные силы - "лучшие элементы, которые есть в нашем социальном строе": передовые рабочие и революционная интеллигенция, т. е. "элементы действительно просвещённые, за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести..."[10] Этот союз должен был основываться на высоких нравственных качествах, характерных для этих социальных сил: принципиальности, готовности к борьбе за свои убеждения, способности не поступаться ими ни перед лицом угрозы репрессий, ни перед лицом материального подкупа.
II О привилегиях
Приход большевиков к власти и первые попытки создания нового аппарата управления выдвинули проблему: разделение партии на "верхи" и "низы", на управляющих (профессиональных партийных и советских чиновников) и управляемых. Эта проблема могла перерасти (что и произошло впоследствии) в проблему деления членов партии на привилегированных и обездоленных, богатых и бедных.
И до и после революции, и до и после введения нэпа Ленин отстаивал принцип установления заработной платы всем должностным лицам в государстве на уровне заработной платы среднего рабочего. Напоминая, что Маркс и Энгельс считали эту меру, введённую впервые Парижской Коммуной, надёжной помехой карьеризму, безошибочным средством против превращения государства и его органов из слуг общества в его господ, Ленин подчёркивал, что именно в этом, особенно наглядном пункте учения о государстве, уроки Маркса наиболее забыты.
Уже в первые годы Советской власти принцип материального уравнения "верхов" и "низов" партии оказался нарушен в силу действия двух основных факторов. Первый - трудно изживаемое наследие капиталистических и частнособственнических привычек и настроений, корыстное злоупотребление властью со стороны ответственных работников, устанавливавших для себя и своих близких материальные привилегии. Такого рода тенденции партия оценивала как проявление в её рядах буржуазных нравов, явлений морального разложения, тесно связанных с бюрократизмом, который в свою очередь имел две стороны, отмеченные в докладе Зиновьева на VIII съезде Советов: "Мы не оторвались ещё от буржуазного бюрократизма, но в то же самое время мы натолкнулись на своего рода социалистический бюрократизм, и теперь мы страдаем от того, что имеем бюрократизм и старого и нового типа"[11]. Бюрократизм и злоупотребление властью в целях личной наживы (взяточничество, казнокрадство, самоснабжение, вымогательство и т. д.) взаимно питали и поддерживали друг друга.
Второй фактор материального неравенства между "верхами" и "низами" партии вытекал из того, что "неслыханно тяжёлое положение Советской республики в первые годы её существования, крайнее разорение и величайшая военная опасность сделали неизбежным выделение "ударных" (и потому фактически привилегированных) ведомств и групп работников"[12]. К таким группам, получавшим большие пайки, пользовавшимся лучшим медицинским обслуживанием и т. д., относились не только рабочие "ударных" отраслей народного хозяйства, не только специалисты, наиболее "нужные" для обороны, науки, техники, культуры, но и руководящие партийные работники, здоровье которых, изнашиваемое в беспримерной по тяжести работе, Ленин называл "казённым имуществом". Необходимость прибегать к дополнительному питанию, улучшению жилищных и иных условий жизни для таких работников объяснялась тем, то многие из них, работая "без всякого ограничения времени, со значительно подорванным прошлой подпольной работой, ссылкой и тюрьмой здоровьем, окончательно подорвались и начали выбывать из строя активных работников и в центре и на местах..."[13]
В отчёте о работе ЦК за период между IX и X партийными съездами отмечалось, что в первое время после Октябрьской революции неравенства в условиях жизни среди членов партии не было. Все работники, и рядовые, и ответственные, питались одинаково, бывало даже так, что ответственные работники находились в худших материальных условиях. Затем, когда в виде исключения стали устанавливаться некоторые преимущества для руководящих работников, "это было понятно всем членам партии, признавалось ими совершенно законным и не вызывало никаких нареканий. Когда же эти привилегии начали получать широкое распространение... тогда начались нарекания и против самих этих привилегий и против правильности их распределения, и в основе многих случаев появления оппозиции лежал часто не осознаваемый самой оппозицией протест против этих привилегий верхов"[14].
Для борьбы с такого рода явлениями ЦК создал специальную комиссию, которая подготовила циркулярное письмо ЦК ко всем партийным организациям и ко всем членам партии. В этом письме проводилось чёткое разграничение между двумя категориями ответственных работников, различающимися по своему нравственному облику и поведению. Первая категория - это те, которые показывают образцы самоотверженности и преданности делу, "отказывают себе абсолютно во всём... отдают работе все свои силы, не думая о себе и не заботясь о своём здоровье". Другая категория - это те, кто пользуется своими высокими постами для того, чтобы обеспечить себе личные привилегии. В письме определялись некоторые организационные меры, призванные ослабить и изжить данное социальное зло. В частности, Московскому комитету партии поручалось провести статистическое обследование материального положения и жилищных условий всех коммунистов Москвы и Московской губернии с целью "установления более одинаковых условий жизни для них", а также обследовать "условия пользования транспортными средствами со стороны ответственных работников с целью борьбы с расточительностью и бесконтрольностью в этой области"[15].
Вопрос о допустимой мере неравенства был поставлен на обсуждение IX Всероссийской конференции РКП(б) (сентябрь 1920 года) В подготовленном Лениным проекте резолюции конференции ставилась задача "выработать вполне точные практические правила о мерах к устранению такого неравенства (в условиях жизни, в размере заработка и пр.) между "спецами" и ответственными работниками, с одной стороны, и массою, с другой стороны, - неравенства, которое нарушает демократизм и является источником разложения партии и понижения авторитета коммунистов..."[16] В развитие этих положений резолюция конференции указывала, что ответственные работники - коммунисты не имеют права получать персональные ставки, премии и сверхурочную оплату.
Образованная на IX конференции Контрольная Комиссия РКП(б) опубликовала "Обращение ко всем членам партии", в котором констатировались, с одной стороны, обстановка страшной нищеты, когда люди считают кусочки хлеба за драгоценность, а с другой стороны, "болезнь отрыва части работников от масс и превращения некоторых лиц, а иногда и целых группок, в людей, злоупотребляющих привилегиями... сеющих разлад, рознь, вражду внутри пролетарской партии"[17].
В отчёте ЦК РКП(б) за период с 15 сентября по 15 декабря 1920 года отмечалось, что неравенство в условиях жизни между членами партии особенно остро ощущается в Москве, где сосредоточено наибольшее количество ответственных работников-коммунистов. Признавая наиболее острым "вопрос о кремлёвских привилегиях", Центральный Комитет счёл необходимым создание авторитетной и беспристрастной комиссии, которая обследовала бы "положение дел Кремля, установила истинные размеры существующих привилегий, ввела их, поскольку невозможно было бы их полное устранение, в те рамки, которые были бы понятны каждому партийному товарищу и вместе с тем опровергла бы слухи и разговоры о кремлёвских порядках, то, что не соответствует действительности"[18].
X съезд РКП(б) (март 1921 года), подтвердив решения IX конференции, вменил ЦК и контрольным комиссиям "в обязанность решительную борьбу с злоупотреблениями со стороны членов партии своим положением и материальными преимуществами"[19] и подтвердил курс на уравнительность в уровне жизни коммунистов. Отметим, что Ленин в феврале 1922 года, заполняя анкету Всероссийской переписи членов РКП(б), в графе "последний месячный заработок" указал сумму в 4700 тыс. рублей, которая лишь на 37 процентов превышала тогдашнюю среднюю заработную плату фабрично-заводского рабочего.
С учётом условий нэпа, XI съезд (1922 год) в резолюции "Об укреплении и новых задачах партии" признал крайне необходимым решительно положить конец большой разнице в оплате различных групп коммунистов и поручил Центральному Комитету в срочном порядке урегулировать вопрос о чрезмерно высоких заработках, установив максимальный предел, свыше которого остальная сумма заработка поступает на нужды партийной взаимопомощи. В резолюции особо отмечалось, что "беспощадным образом должны преследоваться попытки личной наживы "коммунистов" - руководителей государственных или хозяйственных органов"[20].
Разумеется, масштабы привилегий и неравенства между "верхами" и "низами" были в первые годы Советской власти неизмеримо ниже, чем впоследствии. Однако они были той "клеточкой", которая угрожала перерождением как большевистской партии, так и самого социального содержания социалистической революции. Этим объяснялась настойчивость, с которой партия и её ЦК вновь и вновь возвращались к вопросам борьбы с материальным неравенством и привилегиями.
III Гарантии единства и инакомыслящее меньшинство
Другой "клеточкой", которая грозила перерасти в раковую опухоль, разъедающую завоевания Октябрьской революции, было ограничение внутрипартийной демократии, вызванное экстремальными условиями первых лет Советской власти.
Закономерностью развития рабочей партии марксисты всегда считали борьбу внутрипартийных идейных течений, столкновение различных взглядов по конкретным политическим вопросам. В отличие от последующего толкования этой закономерности Сталиным, заявлявшим, что такая борьба должна непременно завершаться отсечением инакомыслящего меньшинства, подлинные марксисты принципиально по-иному подходили к разрешению противоречия между потребностью в единстве партии и потребностью в демократическом характере её идейной жизни.
Энгельс неоднократно подчёркивал недопустимость ограничения дискуссий и применения санкций к оппозиционному меньшинству. В письме к Ф. Зорге он писал: "Партия настолько велика, что абсолютная свобода обмена мнений внутри её является необходимостью... постараюсь убедить их (А. Бебеля и В. Либкнехта, вождей германской социал-демократии того времени. - В. Р.) в неразумности всяких вышвыриваний, которые основаны не на убедительном доказательстве вредных для партии действий, а только на обвинениях в организации оппозиции. Самая большая в империи партия не может существовать без того, чтобы в ней не проявлялись в изобилии всякого рода оттенки, и надо избегать даже видимости диктатуры..."[21].
Следуя этим организационным принципам, большевики с момента их оформления во фракцию внутри русской социал-демократической партии, а затем - в самостоятельную партию исходили из того, что условием идейного единства партии является признание всеми её членами партийной программы. Такое понимание партийного единства предполагало признание права "всякого меньшинства, чтобы этим путём отвести постоянные и неустранимые источники разногласий, недовольства и раздражения из старого кружкового, обывательского русла скандала и дрязги в непривычное ещё русло оформленной и достойной борьбы за убеждения"[22].
Ленин неоднократно подчёркивал, что партийная дисциплина - важнейшее условие организационного единства партии - должна быть одной для всех её членов и строиться на сочетании единства действий со свободой обсуждения и критики. "Но за пределами единства действий - самое широкое и свободное обсуждение... Пока ещё нет призыва к действию, - самое широкое и свободное обсуждение и оценка резолюции, её мотивов и её отдельных положений"[23].
Существенный сдвиг в решении проблемы единства партии произошёл в теории и практике большевизма после Февральской революции. В дореволюционный период деятельности партии в качестве нелегальной политической организации Ленин и его соратники относительно легко шли на расколы со своими противниками по стратегическим, тактическим, организационным и даже философским вопросам - меньшевиками, ликвидаторами, примиренцами, отзовистами и т. д. Когда же партия вплотную подошла к завоеванию власти, на первый план выдвинулась проблема объединения всех сил, близких в подходе к коренным вопросам русской революции. Поэтому на предоктябрьском, VI съезде РСДРП (б) в августе 1917 года в партию было принято несколько тысяч так называемых межрайонцев - представителей различных течений социал-демократии, в прошлом полемизировавших с большевиками, а после Февральской революции сблизившихся с ними на позициях интернационализма и перерастания буржуазно-демократической революций в социалистическую.
С 1917 года Ленин уделял огромное внимание безболезненному преодолению разногласий в рядах большевиков. Были успешно разрешены разногласия по поводу новой стратегии партии, изложенной в Апрельских тезисах, а затем - связанные с принятием курса на вооружённое восстание и образованием однопартийного правительства.
Понимая, что партия, находящаяся у власти, в особой мере нуждается в единстве своих рядов, Ленин направлял постоянные усилия, во-первых, на предотвращение внутрипартийных расколов и рассасывание фракций по мере решения спорных проблем и, во-вторых, на смягчение и нейтрализацию личных и групповых конфликтов между членами партии, особенно - в рядах её руководящего штаба.
В обеспечение организационного и морального единства партии огромный вклад внёс Свердлов, совмещавший два важнейших государственных и партийных поста - председателя ВЦИК и единственного секретаря ЦК, весь аппарат которого состоял из нескольких технических помощников. Свердлов воплощал в себе те нравственные принципы традиции большевизма, которые господствовали в партии и её Центральном Комитете в первые годы революции.
"В беседах того времени с Лениным, - писал Троцкий, - мы не раз отмечали, с постоянно свежим чувством удовлетворения, что одно из главных условий нашего успеха - единство и сплочённость правящей группы. Несмотря на страшный напор событий и трудностей, новизну вопросов и вспыхивавшие моментами острые практические разногласия, работа шла замечательно гладко, дружно, без перебоев... Сплочённость центра была подготовлена всей историей большевизма и поддерживалась неоспоримым авторитетом руководства, и прежде всего Ленина. Но во внутренней механике этого беспримерного единодушия главным монтером был Свердлов. Секрет его был прост - руководствоваться интересами дела, и только ими. Никто из работников партии не опасался интриги, ползущей из партийного штаба. Основу свердловского авторитета составляла лояльность"[24].
Аналогичная характеристика роли Свердлова содержалась в речи Ленина, посвящённой его памяти. Подчёркивая, что в партии нет другого человека, обладающего таким бесспорно непререкаемым моральным авторитетом, Ленин говорил, что Свердлова "нам не заменить никогда, если под заменой понимать возможность найти одно лицо, одного товарища, совмещающего в себе такие способности... Та работа, которую он делал один в области организации, выбора людей, назначения их на ответственные посты по всем разнообразным специальностям, - эта работа будет теперь под силу нам лишь в том случае, если на каждую из крупных отраслей, которыми единолично ведал тов. Свердлов, вы выдвинете целые группы людей, которые, идя по его стопам, сумели бы приблизиться к тому, что делал один человек"[25].
Исходя из этого строго делового предложения Ленина, собравшийся спустя несколько дней после смерти Свердлова VIII съезд РКП(б) принял решение о создании коллегиальных рабочих органов ЦК - Политбюро и Оргбюро. Ответственным секретарём ЦК после съезда была избрана Стасова, а в ноябре 1919 года для согласования работы двух новых коллегий был избран ещё один секретарь ЦК - Крестинский, который в то время входил в состав и Политбюро, и Оргбюро.
Характер работы Секретариата, строго подчинённого другим высшим органам партии, определялся прежде всего тем, что ЦК был сравнительно малочисленным, собирался на свои пленарные заседания достаточно часто (только за 11 месяцев между IX и X съездами партии было проведено 30 таких заседаний) и решал на них все основные политические, организационные и кадровые вопросы. Работа ЦК была открытой, поскольку отчёты ЦК и его отделов регулярно публиковались в доступном всей партии журнале "Известия ЦК РКП(б)".
Подводя на IX съезде итоги первого года работы двух новых коллегий - Политбюро и Оргбюро, Ленин отмечал, что "работы обоих этих органов складывались в общем дружно, и практическое применение облегчалось присутствием секретаря, причём секретарём партии всецело и исключительно исполнялась воля ЦК... только коллегиальные решения ЦК, принятые в Оргбюро или в Политбюро, или пленуме ЦК, исключительно только такие вопросы проводились в жизнь секретарём ЦК партии. Иначе работа ЦК не может идти правильно"[26].
Таковы были организационные гарантии единства партии. Ещё большее значение имели идейно-политические гарантии этого единства: свобода образования фракций и блоков различных партийных групп, обеспечение прав всякой лояльной оппозиции, недопустимость преследования инакомыслящих. Ленинская мысль о том, что в нашей революции "мы практически неоднократно соединяли противоположности"[27], в полной мере может быть отнесена к идейной борьбе внутри партии как средству выработки правильной политической линии путём отбора всего рационального, что содержалось в различных политических платформах. Несмотря на крайнюю остроту фракционной борьбы в отдельные послеоктябрьские периоды, ни одна группировка вплоть до 1923 года не вышла (или не была выведена) из рядов партии, ни один из её лидеров не оказался отстранённым от партийного руководства.
Даже в условиях гражданской войны временные ограничения внутрипартийной демократии организационного порядка ("милитаризация партийной организации", по определению X съезда партии) не означали отказа от допустимости инакомыслия и свободы идейных дискуссий в партии. В 1918-1920 годах прошло несколько общепартийных дискуссий: о Брестском мире, о принципах построения Красной Армии, о коллегиальности и единоначалии в хозяйственном руководстве, о профсоюзах и т. д. На VII-X съездах партии заслушивались доклады или содоклады и обсуждались резолюции, выдвигаемые группами делегатов, не согласных с позицией Центрального Комитета или его большинства. Выборы на съезды и голосование на съездах часто производились по платформам.
Все эти проявления свободы партийной жизни Ленин считал естественными даже в условиях милитаризации партии. Он указывал, что при возникновении борьбы групп, течений или фракций необходимо пропорциональное представительство от них на партийных съездах или конференциях. По-прежнему считая единственным ограничением свободы фракций и блоков недопустимость их выхода за пределы партийной программы, Ленин писал: "Блокироваться разным группам (особенно перед съездом), конечно, дозволительно (и гоняться за голосами тоже). Но надо это делать в пределах коммунизма..."[28]
От съезда к съезду развивалось понимание внутрипартийной демократии как политического режима, основанного на свободе дискуссий, борьбы мнений и течений в партии, гарантиях прав меньшинства, группирующегося вокруг защиты определённых политических позиций. На VIII съезде партии докладчик от ЦК по вопросам партстроительства Зиновьев заявил: "Оппозиция - вещь законная. Никто против этого ничего не имеет. Съезд для того и созывается, чтобы каждая группа нашей партии сказала своё мнение"[29]. На IX партконференции была принята резолюция "Об очередных задачах партийного строительства", в которой содержалось специальное предупреждение против применения партийных санкций (снятия с партийных и советских постов и т. д.) по отношению к тем коммунистам, чьи взгляды оказались отвергнутыми в ходе внутрипартийной борьбы: "Какие бы то ни было репрессии против товарищей за то, что они являются инакомыслящими по тем или иным вопросам, решённым партией, недопустимы"[30]. В той же резолюции намечался ряд конкретных мер для создания возможностей более широкой критики внутри партии, в том числе критики местных и центральных её органов. Было признано необходимым создать специальные литературные органы - дискуссионные листки, в том числе дискуссионный листок при "Известиях ЦК РКП(б)".
Защита инакомыслящих и ограждение их от репрессий как до, так и после принятия партийных решений, рассматривалась в качестве одной из главных задач Центральной Контрольной Комиссии и контрольных комиссий на местах. В написанном Лениным проекте постановления Политбюро ставилась задача сделать контрольную комиссию "настоящим органом партийной и пролетарской совести" и поставить перед ней в качестве особого задания "внимательно-индивидуализирующее отношение, часто даже прямое своего рода лечение по отношению к представителям так называемой оппозиции, потерпевшим психологический кризис в связи с неудачами в их советской или партийной карьере. Надо постараться успокоить их, объяснить им дело товарищески, подыскать им (без способа приказывания) подходящую к их психологическим особенностям работу, дать в этом пункте советы и указания Оргбюро Цека и т. п."[31].
Другой важной задачей контрольных комиссий считалась деятельность по укреплению морального авторитета партии. X съезд РКП(б) отнёс к задачам контрольных комиссий борьбу "со вкрадывающимися в партию бюрократизмом, карьеризмом, злоупотреблениями членов партии своим партийным и советским положением, с нарушением товарищеских отношений внутри страны, с распространением неосновательных и непроверенных, позорящих партию или отдельных членов её слухов и инсинуаций и других подобных сведений, нарушающих единство и авторитет партии"[32].
Таким образом, даже в условиях гражданской войны, правящая партия (равно как и демократические Советы) сохраняла первоначальную самостоятельность, пользовалась неизмеримо большими политическими правами, чем спустя несколько лет, когда развернулся процесс термидорианского перерождения партийного и советского режима. Несмотря на ограничения внутрипартийной демократии, накладываемые обстановкой гражданской войны, в партии господствовал принцип, сформулированный в разгар профсоюзной дискуссии Троцким и тогда же поддержанный Лениным: "Идейная борьба в партии не значит взаимное отметание, а значит взаимное воздействие"[33].
IV "Осадное положение" или рабочая демократия?
Многие западные историки, а вслед за ними и многие советские публицисты датируют разрушение демократического внутрипартийного режима и установление "осадного положения" в партии с X съезда (март 1921 года). Этому съезду предшествовала дискуссия о профсоюзах, в ходе которой выявилось несколько фракций: фракция большинства ЦК во главе с Лениным, Зиновьевым и Сталиным; фракции Троцкого и Бухарина, объединившиеся на одной платформе, поддержанной членами ЦК Андреевым, Дзержинским, Крестинским, Преображенским, Раковским и Серебряковым; фракция "демократического централизма" во главе с Осинским и Сапроновым и фракция "рабочей оппозиции" во главе со Шляпниковым и Коллонтай.
Острая фракционная борьба, в частности, расколовшая Центральный Комитет на две группы, нашла отражение и в изменении съездом состава ЦК и избираемых им органов. До съезда Секретариат ЦК состоял целиком из лиц, поддержавших в дискуссии позицию Троцкого. Из трёх секретарей ЦК (Крестинского, Преображенского и Серебрякова) в Центральный Комитет теперь был избран только Преображенский. Эти персональные изменения были, как мы увидим далее, инспирированы Зиновьевым и Сталиным, убедившими тогда Ленина в том, что "троцкисты" могут сохранить свою фракцию и ослабить его позиции в Центральном Комитете.
Однако за всем этим нельзя не видеть того, что съезд принял решения, направленные не на установление "осадного положения" в партии, а, напротив, на ликвидацию ограничений внутрипартийной демократии, вызванных гражданской войной.
В резолюции съезда по вопросам партийного строительства важнейшей задачей признавалось коренное изменение организационной формы деятельности партии. В условиях гражданской войны, когда вся страна превратилась в вооружённый лагерь, такой формой была "милитаризация партийной организации", находившая выражение "в крайнем организационном централизме и в свёртывании коллективных органов..."[34] Переход к деятельности партии в мирных условиях требовал установления рабочей внутрипартийной демократии - такой организационной формы, которая "обеспечивает всем членам партии, вплоть до наиболее отсталых, активное участие в жизни партии, в обсуждении всех вопросов, выдвигаемых перед ней, в решении этих вопросов, а равно и активное участие в партийном строительстве. Форма рабочей демократии исключает всякое назначенство, как систему, а находит выражение в широкой выборности всех учреждений снизу доверху, и в их подотчётности, подконтрольности и т. д."[35].
Точно так же на смену методам партийной работы, тяготевшим к "системе боевых приказов, которые давались руководящими партийными учреждениями и которые беспрекословно выполнялись без обсуждения рядовыми членами партии", должны прийти "методы широких обсуждений всех важнейших вопросов, дискуссии по ним, с полной свободой внутрипартийной критики... пока по этим вопросам не принято общеобязательных партийных решений"[36]. Эти обсуждения и дискуссии должны были проходить на собраниях членов партии, вплоть до первичных ячеек, и дополняться постоянным контролем партийцев над работой руководящих органов, систематическими отчётами всех партийных комитетов не только перед высшими, но и перед низшими организациями.
В той же резолюции предусматривались меры, направленные против возникновения постоянного партийного чиновничества, того слоя, который впоследствии стал называться "номенклатурой". В этих целях предполагалось систематически откомандировывать, как это предусматривалось ещё VIII съездом партии, к станку и плугу работников, долго бывших на советской и партийной работе, причём они должны быть поставлены в обычные условия жизни рабочих[37].
Однако провозглашённый X съездом новый политический курс не был реализован с той же последовательностью, как принятый тогда же новый экономический курс (нэп). Существенной помехой осуществлению внутрипартийной демократии стала принятая X съездом резолюция "О единстве партии", предусматривающая запрещение фракций, т. е. перенесение политического режима в государстве на внутреннюю жизнь правящей партии. Ленин обосновывал необходимость принятия этой резолюции чрезвычайной обстановкой в стране, крайним выражением которой стал кронштадтский мятеж, происходивший в дни съезда.
В заключительном слове на съезде Ленин прямо говорил о том, что седьмой параграф этой резолюции, предусматривающий исключение пленумом ЦК кого-либо из его членов в случае допущения им фракционности, противоречит Уставу партии и принципу демократического централизма. Он предлагал не публиковать этот параграф, исходя из того, что применение такой крайней меры, продиктованной опасностью политической обстановки, может не потребоваться. "Выбирает ЦК съезд, этим он выражает высочайшее доверие, этим он отдаёт руководство. И чтобы ЦК имел в отношении к своему члену такое право (исключения из ЦК. - В. Р.), - нигде никогда ничего подобного наша партия не допускала. Это - крайняя мера... Надеюсь, мы её применять не будем"[38].
Вслед за этим Ленин выступил против поправки Рязанова, предложившего запретить выборы на съезд по платформам. "Лишить партию и членов ЦК права обращаться к партии, если вопрос коренной вызывает разногласия, мы не можем... - говорил по этому поводу Ленин. - Если же обстоятельства вызовут коренные разногласия, можно ли запретить вынесение их на суд всей партии? Нельзя! Это чрезмерное пожелание, которое невыполнимо и которое я предлагаю отвергнуть"[39].
Ещё одной резолюцией съезда, ограничивающей права меньшинства, явилась резолюция "О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии", которая признавала несовместимой с пребыванием в ней пропаганду взглядов "рабочей оппозиции", поскольку, как доказывал Ленин, эти взгляды вступают в противоречие с программой партии. Это не означало, по мысли Ленина, что спорам вокруг толкования программы должен быть положен конец. Признание тем или иным съездом определённых идей несовместимыми с программой партии не налагает запрет на дальнейшие теоретические изыскания вокруг этих идей, которые могут завершаться предложениями изменить программу. Исходя из этого положения, Ленин считал неправильным запрещение дальнейших дискуссий по вопросам, поднятым "рабочей оппозицией".
Прямо обращаясь к лидерам "рабочей оппозиции", Ленин говорил: "Не тормози нашей политической работы, особенно в тяжёлый момент, но не оставляй научных изысканий"[40]. И добавлял: "Если вы находите, что мы теоретически неправы, то у нас есть возможность издать десятки сборников, и если есть молодые товарищи... которые имеют сказать что-то новое по этому вопросу, то - пожалуйста..."[41] Таким образом, членам этой фракции (распущенной, как и другие фракции партии, на X съезде) не только разрешалось, но и предлагалось защищать, развивать и публиковать свои идеи в теоретических изданиях партии.
Более того, в проекте резолюции "О единстве партии" Ленин подчеркнул, что "по вопросам, привлекавшим особое внимание, например, группы так называемой "рабочей оппозиции", об очистке партии от непролетарских и ненадёжных элементов, о борьбе с бюрократизмом, о развитии демократизма и самодеятельности рабочих и т. п., какие бы то ни было деловые предложения должны быть рассматриваемы с величайшим вниманием и испытываемы на практической работе"[42]. Обращая внимание на этот пункт резолюции о единстве партии, Ленин специально отмечал, что в нём нет натравливания на "рабочую оппозицию", а, напротив, содержится признание её заслуг в борьбе с бюрократизмом. Членов "рабочей оппозиции", которые указывали на "бюрократические безобразия нашего аппарата", Ленин предлагал привлечь к борьбе с бюрократическим извращением советского государства.
Анализируя всю совокупность высказываний Ленина по этим вопросам, делавшихся в накалённой обстановке съезда, под раскаты кронштадтских боёв, можно увидеть определённые противоречия, точнее - отсутствие чёткой грани между понятиями "пропаганда взглядов", признаваемая недопустимой, "теоретические споры" вокруг этих взглядов, признаваемые не только допустимыми, но и необходимыми, и "деловые предложения", вытекающие из этих взглядов, которые ставились "рабочей оппозиции" в заслугу. Однако непредвзятый анализ ленинских высказываний показывает, как настойчиво Ленин искал эту грань - грань между фракционностью и правами меньшинства партии на инакомыслие, теоретические искания и деловые предложения.
Разделявший на X и XI съездах партии подход Ленина к "рабочей оппозиции" Троцкий несколько лет спустя отмечал, что в решениях X съезда были, во-первых, сделаны формальные шаги навстречу тому, что было правильного и здорового в критике и требованиях "рабочей оппозиции" и, во-вторых, эти формальные шаги были дополнены фактическими, в высшей степени важными шагами по очищению партии от некоммунистических элементов, которого требовала "рабочая оппозиция".
Генеральная чистка партии, намеченная X съездом в качестве первой меры по её оздоровлению, была проведена в 1921 году. В письме ЦК всем партийным организациям "Об очистке партии", разъяснявшем задачи и принципы её проведения, подчёркивалось, что она своим остриём должна быть направлена против "закомиссарившихся", "плохих сановников", в том числе бывших рабочих, которые "успели потерять все хорошие черты пролетариев и приобрести всех плохие черты бюрократов"[43]. В то же время в письме отмечалось, что в ходе чистки "ни в коем случае недопустимы репрессии по отношению к инакомыслящим внутри партии (напр., против членов бывшей "рабочей оппозиции" и т. п.)"[44]
Сама идея партийных чисток была выдвинута Лениным в целях предотвращения внутренних опасностей, которые крылись в однопартийной системе и могли привести к перерождению социального содержания революции. В этой связи Ленин неоднократно выдвигал требования о сохранении относительной малочисленности партии, сдерживании стихийного роста её рядов. Он подчёркивал, что большевистская партия - это "единственная правительственная партия в мире, которая заботится не об увеличении числа членов, а о повышении их качества, об очистке партии от "примазавшихся"..."[45]
При жизни Ленина массовая кампания по приёму в партию была проведена лишь однажды - в 1919 году, когда белогвардейские армии вели наступление на Москву и Петроград, "т. е. когда Советской республике угрожала отчаянная, смертельная опасность и когда авантюристы, карьеристы, проходимцы и вообще нестойкие люди никоим образом не могли рассчитывать на выгодную карьеру (а скорее могли ожидать виселицы и пыток) от присоединения к коммунистам"[46].
В марте 1919 году Ленин назвал правильным требование беспартийного профессора Дукельского об очищении партии и правительственных учреждений от "бессовестных случайных попутчиков, от рвачей, авантюристов, прихвостней, бандитов"[47]. Выдвигая такого рода требования в качестве основной задачи генеральной чистки партии 1921 года, Ленин чётко очерчивал круг её условий и принципов. Чистка партии должна быть публичной, гласной, проходящей при активном участии в ней беспартийных рабочих и крестьян; она должна распространяться на всех без исключения членов партии, в том числе и на ответственных работников, и тем самым способствовать обновлению партийного и советского аппарата с учётом мнений беспартийных трудящихся. Ленин считал участие беспартийных в чистке необходимым потому, что "в оценке людей, в отрицательном отношении к "примазавшимся", к "закомиссарившимся", к "обюрократившимся" указания беспартийной пролетарской массы, а во многих случаях и указания беспартийной крестьянской массы, в высшей степени ценны. Трудящаяся масса с величайшей чуткостью улавливает различие между честными и преданными коммунистами и такими, которые внушают отвращение человеку, в поте лица снискивающему себе хлеб, человеку, не имеющему никаких привилегий, никаких "путей к начальству"[48].
Среди исключённых в ходе чистки 1921 года 33,8 процента составляли пассивные люди, никак не участвующие в партийной жизни; 24,7 процента - исключённые за карьеризм, шкурничество, пьянство, ведение буржуазного образа жизни; 8,7 процента - взяточники, любители поборов в свою пользу, вымогатели, шантажисты и лица, злоупотреблявшие своим служебным положением и доверенной им властью. Однако к моменту окончания этой чистки явственно обнаружился новый и "самый худший у нас внутренний враг - бюрократ, это коммунист, который сидит на ответственном (а затем и на неответственном) советском посту..."[49], который не совершает явных злоупотреблений, но не умеет бороться с волокитой и прикрывает её. Поэтому следующая чистка должна была, как считал Ленин, коснуться "коммунистов, мнящих себя администраторами"[50].
Ленин выдвигал ещё одно требование, призванное нейтрализовать негативные тенденции, вытекающие из наличия однопартийной политической системы. Он предлагал ввести более строгие условия приёма в ряды партии: удлинить сроки кандидатского стажа и сохранить полугодовой его срок лишь "для тех рабочих, которые не меньше 10 лет пробыли фактически рабочими в крупных промышленных предприятиях"[51]. В этой связи он считал необходимым "определить понятие ‹рабочий» таким образом, чтобы под это понятие подходили только те, кто на самом деле по своему жизненному положению должен был усвоить пролетарскую психологию. А это невозможно без многих лет пребывания на фабрике без всяких посторонних целей, а по общим условиям экономического и социального быта"[52].
Эти предложения, которые Ленин собирался вынести на пленум ЦК и на съезд партии, содержались в письмах секретарю ЦК Молотову "Об условиях приёма новых членов в партию" (март 1922 года). В последнем из них, которое предназначалось для передачи всем членам ЦК, ставились вопросы, выходящие за рамки данной темы и представлявшие своего рода первый набросок идей, изложенных позднее в "Письме к съезду" и других последних ленинских статьях.
V Старая партийная гвардия: опасность раскола
Взвешивая и анализируя альтернативы возможного развития партии, Ленин обращал внимание на то, что партия в её тогдашнем виде ещё не представляла такой политический организм, который позволял бы ей в целом (а не какой-то одной, пусть даже лучшей её части) осуществлять функции единственной правящей партии. Недостаточную подготовленность партии к выполнению этой её роли Ленин объяснял, во-первых, тем, что "партия наша теперь является менее политически воспитанной в общем и среднем (если взять уровень громадного большинства её членов), чем необходимо для действительно пролетарского руководства в такой трудный момент, особенно при громадном преобладании крестьянства, которое быстро просыпается к самостоятельной классовой политике"[53].
Во-вторых, укрепление внутреннего и международного положения страны, новые успехи Советской республики с неизбежностью порождали "соблазн вступления в правительственную партию" для карьеристских, мелкобуржуазных элементов, напор которых в партию мог возрасти в гигантских размерах. "Если не закрывать себе глаза на действительность, - прибавлял к этому Ленин, - то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него"[54]. (Курсив авт. - В. Р.)
Под старой партийной гвардией Ленин понимал большевиков с подпольным стажем, а также тех, кто вступил в партию в 1917 году. О величине и доле этого "тончайшего слоя" свидетельствуют обнародованные на XIII съезде РКП(б) данные, согласно которым из 600 тыс. человек, состоявших в партии на 1 мая 1924 года, вступивших в неё до 1905 года было 0,6 процента, вступивших в 1905-1916 годах - 2 процента, вступивших в 1917 году - менее 9 процентов. Именно эта часть партии занимала в начале 20-х годов практически все ключевые посты в руководстве партией и страной (в центре и на местах).
Впервые говоря о возможности раскола партии, Ленин видел пути его предотвращения прежде всего в том, чтобы "разрядить" сложившуюся чрезмерную концентрацию власти в руках узкого круга партийных лидеров, поставить все руководящие партийные органы под контроль передовых рабочих-коммунистов, создать систему политических гарантий, обеспечивающих свободу выражения взглядов и оценок обстановки в рядах единственной легальной, единственной правящей и потому - несменяемой партии. Только на этих путях было возможно обеспечить учёт социальных интересов всех трудящихся групп и слоёв советского общества, свободное обсуждение ещё никогда не встававших в истории проблем, связанных со становлением нового общественного строя.
Эти мысли составили, как мы увидим далее, основное содержание последних работ Ленина, а затем - платформ всех послеленинских оппозиций в партии. Однако последующее развитие событий с лихвой "перекрыло" тот прогноз, который Ленин считал самым неблагоприятным вариантом развития партии и революции. В рядах старой партийной гвардии произошла целая серия расколов; внутренняя борьба в этом слое достигла предельной остроты; в итоге не только был подорван авторитет старой партийной гвардии, но и вся она (за небольшими персональными исключениями) постепенно была устранена с политической арены и в дальнейшем физически истреблена Сталиным; политические решения уже с конца 20-х годов стали осуществляться не волей этого слоя (и тем более не волей партии как самодеятельного политического организма), а единоличной волей Сталина.
В начале 20-х годов такое развитие событий не могло представляться сколько-нибудь вероятным руководителям партии, включая, по-видимому, и самого Сталина. Лишь некоторые первоначальные моменты этого движения были предугаданы Лениным, который в своих последних письмах и статьях фиксировал внимание партии на возможности действия центробежных сил внутри старой партийной гвардии (прежде всего - внутри ЦК) и предлагал систему политических мер, направленных на обеспечение устойчивости партии и её Центрального Комитета.
Статьи и письма, продиктованные Лениным в декабре 1922 - марте 1923 годов, явились результатом его напряжённых размышлений о том, как может пойти работа в Политбюро и ЦК, если дальнейшее ухудшение здоровья вынудит его отключиться от активной политической деятельности.
Ленинские предостережения об угрозе раскола, как мы увидим дальше, явились неожиданными и не были в должной мере оценены не только рядовыми членами партии, но и значительной частью её руководителей. Ленин, знавший лучше, чем кто-либо, и историю партии, и подспудные тенденции, и конфликты в её руководстве, пришёл к выводу, что раскол партии возможен в результате действия ряда, на первый взгляд, случайных и незначительных обстоятельств. Очевидно, в последние месяцы своего участия в политической деятельности он подверг глубокому переосмыслению огромное количество фактов, лишь часть из которых стала известна нам, да и то - в самое недавнее время.
В этом отношении существенный интерес представляют сообщённые в 1989 году ветераном немецкой компартии И. Штейнбергером факты, о которых он узнал в конце 30-х годов от старых большевиков, находившихся вместе с ним в сталинских тюрьмах. Один из них рассказал ему о своей беседе с Н. А. Скрыпником, из которой следовало, что Сталин в 1921 году использовал любую возможность, чтобы настойчиво внушать Ленину о якобы угрожающих партии опасностях из-за того, что он не располагает твёрдым большинством в Центральном Комитете, и о том, что Сталин - единственный человек, способный обеспечить Ленину такое стабильное большинство. Аналогичные сведения сообщил и В. И. Невский, считавший, что введение поста генсека и назначение на него Сталина объяснялось тем, что в ходе профсоюзной дискуссии он перехитрил Ленина, с помощью ложных слухов убедив его в угрозе расщепления партии на фракционные группировки. Невский говорил, что в 1922 году он высказал Ленину свои сомнения по поводу этих сталинских интриг, но Ленин заверил его, что решения об ограничении дискуссий в партии недолговечны и что он внимательно следит за деятельностью Секретариата. По словам Невского, позднее Ленин глубоко сожалел о том, что доверился Сталину, и стремился исправить эту свою ошибку в "Завещании"[55].
Определённые подтверждения этих свидетельств содержатся в заключительной речи Троцкого на октябрьском объединённом пленуме ЦК и ЦКК 1923 года. Троцкий вспоминал, что после X съезда у Ленина некоторое время существовало опасение, что он, Троцкий, создаёт свою фракцию. "Когда я это почувствовал, - говорил Троцкий, - я явился к нему специально для того, чтобы сказать, что ничего подобного нет. У нас был с ним длинный разговор, и мне кажется, что я его убедил, что никаких группировок и фракций я не создаю и что у меня этого и в мыслях нет"[56].
С середины 1921 года развёртывается всё более доверительное сближение Ленина с Троцким. Ни в одном ленинском документе после X съезда мы не встречаем хотя бы малейшего выражения недоверия, недружелюбия и отчужденности по отношению к нему. Многочисленные письма Ленина Троцкому этого периода, затрагивающие широкий круг теоретических, внутриполитических, партийных, коминтерновских проблем, неизменно выдержаны в уважительно-товарищеском тоне. В письмах, рассылаемых членам Политбюро, и в публичных выступлениях того времени Ленин высоко оценивал качества Троцкого в области дипломатии и военного дела, с одобрением писал о его выступлениях по вопросам новой экономической политики, философии и т. д.
Пожалуй, единственный вопрос, по которому позиция Троцкого вызывала у Ленина в этот период сомнения, - этот вопрос о роли Госплана. Однако в предназначенном для XII съезда письме "О придании законодательных функций Госплану" (декабрь 1922 года) Ленин писал: "Эта мысль выдвигалась тов. Троцким, кажется, уже давно. Я выступил противником её... Но по внимательном рассмотрении дела я нахожу, что, в сущности, тут есть здоровая мысль... В этом отношении, я думаю, можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому..."[57]
Но и ранее Ленин прилагал немало усилий для опровержения упорно муссировавшихся на протяжении целого ряда лет слухов о якобы кардинальных политических разногласиях и недоброжелательных отношениях между ним и Троцким. По поводу этих разговоров, получивших в первые годы Советском власти широкое хождение в народе, и Ленин, и Троцкий дали публичную отповедь ещё в начале 1919 года, причём Ленин писал, что это "самая чудовищная и бессовестная ложь, распространяемая помещиками и капиталистами, или их вольными и невольными пособниками"[58]. Однако эти слухи искусно раздувались и в последующие годы, причём становилось всё яснее, что дело идёт о преднамеренной интриге, идущей из верхов партии. О реакции Ленина на всё это выразительно рассказал Горький в первом варианте очерка "В. И. Ленин":
"...Даже о тех, кто по слухам - будто бы не пользовался его личными симпатиями, Ленин умел говорить, воздавая должное их энергии.
Удивленный его лестной оценкой одного из таких товарищей, я заметил, что для многих эта оценка показалась бы неожиданной.
"Да, да - я знаю! Там что-то врут о моих отношениях к нему. Врут много и, кажется, особенно много обо мне и Троцком".
Ударив рукой по столу, он сказал: "А вот указали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию, да ещё завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас всё есть! А - чудеса будут!"[59].
Этот текст сохранялся в многочисленных изданиях воспоминаний Горького о Ленине вплоть до 1931 года, когда в очередном издании очерка "В. И. Ленин" появился текст, прямо противоположный по смыслу. Последний абзац, содержавший высокую оценку деятельности Троцкого, был изъят, а вместо него появился абзац, в котором Ленину приписывались слова о Троцком: "А всё-таки не наш! С нами, а - не наш".
Основанная на многочисленных документах версия о сближении Ленина и Троцкого после X съезда партии, казалось бы, разбивается свидетельством Микояна, содержащимся в его воспоминаниях, опубликованных в начале 70-х годов. В них Микоян рассказывал, что в начале 1922 года он был вызван Сталиным, который дал ему тайное поручение в связи с подготовкой XI съезда партии.
Сталин заявил, что главная опасность на съезде может идти от Троцкого и его сторонников. Поскольку выборы в центральные органы партии будут проходить не по платформам, а по соображениям только персональных достоинств кандидатов, то в ЦК может быть избрано относительно много бывших "троцкистов". Поэтому следует добиваться того, чтобы среди делегатов съезда их оказалось как можно меньше.
В этом отношении Сталина особенно беспокоила Сибирь, где "троцкисты" пользовались значительным влиянием в своих организациях, и поэтому была велика вероятность, что многие из них окажутся избранными на съезд.
Сообщив Микояну об этом, Сталин предложил ему поехать в Новониколаевск (ныне Новосибирск) к председателю Сибревкома Лашевичу, который "сделает практические выводы, чтобы среди сибирских делегатов оказалось поменьше троцкистов". К этому Сталин присовокупил, что Микояну следует сделать вид, будто он едет в Сибирь "как бы по личным, семейным делам", и скрыть переданную ему информацию от других сибирских руководителей.
Во время этого разговора, по словам Микояна, в комнату неожиданно вошёл Ленин и спросил: "Вы свои кавказские разногласия обсуждаете?". Сталин, как пишет затем Микоян, сказал, что "он передал мне всё, что было условлено, и что я согласен во всём и поеду через день к Лашевичу". Далее Микоян прибавляет, что почему-то "был смущен этой неожиданной встречей с Лениным и поторопился уйти, попрощавшись с Лениным и Сталиным"[60].
Сегодня трудно сказать, почему Микоян, которому нельзя отказать ни в уме, ни в политическом опыте[61], спустя полвека после этого события, никак не украшающего ни его, ни того, кому он беспрекословно служил на протяжении многих лет, решился на такое откровенное признание. Он превосходно понимал, что его свидетельство не может быть опровергнуто ни документами (ведь эта закулисная махинация Сталина происходила в форме устных конфиденциальных переговоров и не оставляла никаких письменных следов), ни воспоминаниями других участников событий (все они умерли задолго до публикации воспоминаний Микояна).
Основная канва сообщения Микояна, на наш взгляд, не может вызывать сомнений - настолько точно передан в ней интригантский почерк Сталина. Косвенным подтверждением этого сообщения является и то, что Микоян за участие в конспиративной сталинской интриге получил "награду": на XI съезде он впервые был избран кандидатом в члены ЦК.
Вместе с тем, нельзя отказать в убедительности и комментарию старого большевика А. Зимина к этому фрагменту воспоминаний Микояна: "Конечно, Микоян не был бы сам собой, если бы не припутал Ленина к этому сталинскому "мероприятию", не просто антипартийному и аморальному, но представляющему собой тяжёлое преступление против партии, носящему характер внутрипартийного заговора. Сталин, видите ли, сказал ему, что передаёт поручение Ленина. Очень вероятно, что Сталин так и сказал: свои надругательства над большевистской партией и её партийными нормами Сталин старался прикрывать именем Ленина. Но не удивительно было бы, если бы оказалось, что Микоян эту ссылку на Ленина сам присочинил: чтобы перед нынешним читателем оправдаться в исполнении предложения Сталина. Так или иначе, перед нами грязная инсинуация против Ленина, - впрочем, совершенно в неосталинистской манере подделывать политический портрет Ленина под Сталина, а ленинизм изображать прообразом сталинщины. Ленину было органически чуждо и отвратительно интриганство во внутрипартийных отношениях, а уж о тайных махинациях по подтасовке партийного съезда и говорить нечего. Да у Ленина и не было оснований бояться Троцкого и опасаться его авторитета и успехов в партии, особенно в этот период их нарастающего взаимного доверия и сближения - политического и личного. Сталин же, как мы видели, при его характере и планах, мог быть полон зависти, ненависти, подозрительности, страха по отношению к Троцкому"[62].
С 1921 года Сталин начал интриговать и против Ленина, не страшась даже вступать с ним в острые конфликты. Об этом свидетельствует, в частности, запись М. И. Ульяновой, которую она сделала в результате размышлений о действительном характере взаимоотношений между Лениным и Сталиным в последние годы жизни Владимира Ильича. Она отмечала, что ещё до лета 1922 года слышала о недовольстве Сталиным со стороны Ленина. "Мне рассказывали, - писала в подтверждение этого Ульянова, - что, узнав о болезни Мартова, В. И. просил Сталина послать ему денег. "Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря", - сказал ему Сталин. В. И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Сталина"[63].
Далее Ульянова писала, что у Ленина были и другие поводы для недовольства Сталиным. В подтверждение этого она ссылалась на рассказ старого большевика Шкловского о письме к нему Ленина, из которого "было видно, что под В. И., так сказать, подкапываются. Кто и как - это остаётся тайной"[64].
В этом письме, написанном 4 июня 1921 года и впервые полностью опубликованном лишь в 1989 году, говорилось: "Вы вполне правы, что обвинять меня в "протекционизме" в этом случае - верх дикости и гнусности. Повторяю, тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и др. ...Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне в этом вопросе. Это мне крайне больно. Но это - факт... Я видел ещё такие примеры в нашей партии теперь. "Новые" пришли, стариков не знают. Рекомендуешь - не доверяют. Повторяешь рекомендацию - усугубляется недоверие, рождается упорство. "А мы не хотим"!!!"[65]
Из содержания письма не ясно, какой и с кем конкретно конфликт имел в данном случае Ленин, но вполне ясно, что Ленину приходилось уже к тому времени неоднократно сталкиваться с резким противодействием его предложениям и даже со "сложными интригами" против него (по-видимому, прежде всего в вопросах распределения высших партийных кадров, которыми ведало Оргбюро ЦК). Активизации интриганских действий Сталина в 1921 - 1922 годах благоприятствовали частые отключения Ленина от непосредственного участия в работе центральных органов партии и государства в результате ухудшения его здоровья. В начале декабря 1921 года Ленину по предписанию врачей пришлось уехать в подмосковную деревню, где в мае 1922 года его поразил первый удар, после которого в течение двух месяцев он не был способен ни двигаться, ни говорить, ни писать.
Об этом ударе Троцкий, тогда тоже болевший, узнал лишь на третий день от посетившего его Бухарина. "И вы в постели!" - воскликнул он в ужасе. "А кто ещё кроме меня?" - спросил я. "С Ильичем плохо: удар - не ходит, не говорит. Врачи теряются в догадках"[66].
Впоследствии Троцкий пришёл к выводу, что ему не сообщили немедленно об обострении ленинской болезни не случайно. "Те, которые давно готовились стать моими противниками, в первую голову Сталин, стремились выиграть время. Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку. Завтра же, даже сегодня могли ребром встать все вопросы руководства. Противники считали важным выгадать на подготовку хоть день. Они шушукались между собою и нащупывали пути и приёмы борьбы. В это время, надо полагать, уже возникла идея "тройки" (Сталин - Зиновьев - Каменев), которую предполагалось противопоставить мне"[67].
Именно в эти месяцы стал складываться триумвират ("тройка"), состоявший из Зиновьева, Сталина и Каменева, который постепенно перешёл к конспирированию не только против Троцкого, но и против больного Ленина.
С июля Ленин стал выздоравливать. Продолжая оставаться в деревне, он следил за всеми политическими новостями и через встречи с товарищами и записки принимал участие в работе Политбюро. Уже в этот период Ленин столкнулся со стремлением "тройки" отсечь Троцкого "от руководства. На соответствующее предложение Каменева Ленин откликнулся крайне нервной запиской, из которой следует, что он воспринял это предложение как грязную интригу, направленную не только против Троцкого, но и против него, Ленина. "Я думаю преувеличения удастся избегнуть, - гласила записка. - ‹Выкидывает (ЦК) или готов выкинуть здоровую пушку за борт», - Вы пишете. Разве это не безмерное преувеличение? Выкидывать за борт Троцкого - ведь на это вы намекаете. Иначе нельзя толковать - верх нелепости. Если вы не считаете меня оглупевшим до безнадёжности, то как вы можете это думать!!! Мальчики кровавые в глазах..."[68] В дальнейшем, после сближения с Троцким, Зиновьев и Каменев, сообщившие ему немало фактов о собственных интригах против него, учинённых в союзе со Сталиным, по-видимому, умолчали об этой ленинской записке. В противном случае, Троцкий, крайне болезненно воспринимавший измышления сталинистов о якобы неприязненных отношениях между ним и Лениным и проявлявший поэтому особое внимание к малейшим фактам, которые раскрывали действительный характер этих взаимоотношений, обязательно упомянул бы об этой записке.
Публикатор данной записки В. Наумов полагает, что она была написана после возвращения Ленина в Москву 2 октября 1922 года. В таком случае можно предположить, что интрига триумвиров, вызвавшая столь резкую отповедь со стороны Ленина, была своего рода ответом на внесённое им в сентябре в Политбюро предложение утвердить Троцкого первым заместителем председателя Совнаркома, то есть доверить ему высший государственный пост в случае затягивания или обострения болезни Ленина.
Троцкий сам отказался от этого предложения. Разъясняя мотивы этого отказа на октябрьском пленуме ЦК 1923 года, он ссылался на "один личный момент, который, не играя никакой роли в моей личной жизни, так сказать, в быту, имеет большое политическое значение. Это - моё еврейское происхождение"[69]. В этой связи Троцкий напоминал, что по этим же мотивам он возражал уже 25 октября 1917 года против предложения Ленина назначить его наркомом внутренних дел. Он считал, что "нельзя давать такого козыря в руки нашим врагам... будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея"[70], поскольку в противном случае контрреволюционные силы смогут играть на самых тёмных предрассудках масс, изображая Октябрьскую революцию "еврейской революцией".
Не менее решительными были возражения Троцкого по тем же мотивам и при назначении его на посты наркома иностранных дел и наркома по военным и морским делам. Ретроспективно оценивая эту свою позицию, он говорил: "...После всей работы, проделанной мною в этой области, я с полной уверенностью могу сказать, что я был прав... быть может, я мог бы сделать гораздо больше, если бы этот момент не вклинивался в мою работу и не мешал бы. Вспомните, как сильно мешало в острые моменты, во время наступлений Юденича, Колчака, Врангеля, как пользовались в своей агитации наши враги тем, что во главе Красной Армии стоит еврей... Я никогда этого не забывал. Владимир Ильич считал это моим пунктиком и не раз так и говорил в беседах со мной и с другими товарищами как о моем пунктике. И в тот момент, когда Владимир Ильич предложил мне быть зампредсовнаркома (единоличным замом) и я решительно отказывался из тех же соображений, чтобы не подать нашим врагам повода утверждать, что страной правит евреи"[71].
От этого мотива - "пунктика" - Троцкий, по-видимому, решил отказаться только тогда, когда Ленин в конце ноября или в начале декабря 1922 года сказал ему, что чувствует ограниченность сил, которые может отдавать руководящей работе, и вновь предложил ему стать заместителем председателя Совнаркома. Принципиальное согласие Троцкого на это предложение, на наш взгляд, было обусловлено событиями, развернувшимися после избрания Сталина генсеком.
VI Генсек: организатор и воспитатель бюрократии
Избрание Сталина генеральным секретарём произошло после XI съезда (март - апрель 1922 года), в работе которого Ленин по состоянию здоровья принимал лишь отрывочное участие (он присутствовал на четырёх из двенадцати заседаний съезда). "Когда на 11 съезде... Зиновьев и его ближайшие друзья проводили кандидатуру Сталина в генеральные секретари, с задней мыслью использовать его враждебное отношение ко мне, - вспоминал Троцкий, - Ленин, в тесном кругу возражая против назначения Сталина генеральным секретарём, произнес свою знаменитую фразу: "Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда"... Победила, однако, на съезде руководимая Зиновьевым петроградская делегация. Победа далась ей тем легче, что Ленин не принял боя. Он не довел сопротивление кандидатуре Сталина до конца только потому, что пост секретаря имел в тогдашних условиях совершенно подчинённое значение. Своему предупреждению сам он (Ленин - В. Р.) не хотел придавать преувеличенного значения: пока оставалось у власти старое Политбюро, генеральный секретарь мог быть только подчинённой фигурой"[72].
Придя на пост генсека, Сталин сразу же широко стал пользоваться методами подбора и назначения кадров через Секретариат ЦК и подчиняющийся ему Учётно-распределительный отдел ЦК. Уже за первый год деятельности Сталина в качестве генсека Учраспред произвел около 4750 назначений на ответственные посты.
Одновременно Сталин вместе с Зиновьевым и Каменевым стал стремительно расширять материальные привилегии руководящего состава партии. На проходившей во время болезни Ленина XII партконференции (август 1922 года) впервые в истории партии был принят документ, узаконивавший эти привилегии. Речь идёт о резолюции конференции "О материальном положении активных партработников", в которой было чётко определено число "активных партработников" (15 325 человек) и введена строгая иерархизация их распределения по шести разрядам. По высшему разряду должны были оплачиваться члены ЦК и ЦКК, заведующие отделами ЦК, члены областных бюро ЦК и секретари областных и губернских комитетов. При этом была оговорена возможность персонального повышения их окладов. В дополнение к высокой заработной плате все указанные работники должны были быть "обеспечены в жилищном отношении (через местные исполкомы), в отношении медицинской помощи (через Наркомздрав), в отношении воспитания и образования детей (через Наркомпрос)"[73], причём соответствующие дополнительные натуральные блага должны были оплачиваться из фонда партии.
Троцкий подчёркивал, что уже во время болезни Ленина Сталин всё более выступал "как организатор и воспитатель бюрократии, главное: как распределитель земных благ"[74]. Этот период совпал с концом бивуачного положения времен гражданской войны. "Более оседлая и уравновешенная жизнь бюрократии порождает потребность к комфорту. Сталин, сам продолжающий жить сравнительно скромно, по крайней мере с наружной стороны, овладевает этим движением к комфорту, он распределяет наиболее выгодные посты, он подбирает верхних людей, награждает их, он помогает им увеличивать своё привилегированное положение"[75].
Эти акции Сталина отвечали стремлению бюрократии скинуть с себя суровый контроль в области морали и личного быта, о необходимости которого упоминали многочисленные партийные решения ленинского периода. Бюрократия, всё больше усваивавшая перспективу личного благополучия и комфорта, "уважала Ленина, но слишком чувствовала на себе его пуританскую руку. Она искала вождя по образу и подобию своему, первого среди равных. О Сталине они говорили... "Сталина мы не боимся. Если начнёт зазнаваться - снимем его". Перелом в жизненных условиях бюрократии наступил со времени последней болезни Ленина и начала кампании против "троцкизма". Во всякой политической борьбе большого масштаба можно, в конце концов, открыть вопрос о бифштексе"[76].
Наиболее вызывающие акции Сталина по созданию незаконных и секретных привилегий для бюрократии в то время ещё встречали сопротивление со стороны его союзников. Так, после принятия в июле 1923 года постановления Политбюро об облегчении детям ответственных работников условий поступления в вузы, Зиновьев и Бухарин, находившиеся на отдыхе в Кисловодске, осудили это решение заявив, что "такая привилегия закроет дорогу более даровитым и внесет элементы касты. Не годится"[77].
Податливость к привилегиям, готовность принимать их как должное означала первый виток в бытовом и нравственном перерождении партократии, за которым неизбежно должно было последовать перерождение политическое: готовность жертвовать идеями и принципами ради сохранения своих постов и привилегий. "Связи революционной солидарности, охватывавшие партию в целом, сменились в значительной степени связями бюрократической и материальной зависимости. Раньше завоевывать сторонников можно было только идеями. Теперь многие стали учиться завоевывать сторонников постами и материальными привилегиями"[78].
Эти процессы способствовали стремительному росту бюрократизма и интриг в партийном и государственном аппарате, чем Ленин, возвратившийся к работе в октябре 1922 года, был буквально потрясен. Кроме того, как вспоминал Троцкий, "Ленин чуял, что, в связи с его болезнью, за его и за моей спиною плетутся пока ещё почти неуловимые нити заговора. Эпигоны ещё не сжигали мостов и не взрывали их. Но кое-где они уже подпиливали балки, кое-где подкладывали незаметно пироксилиновые шашки... Входя в работу и с возрастающим беспокойством отмечая происшедшие за десять месяцев перемены, Ленин до поры до времени не называл их вслух, чтобы тем самым не обострить отношений. Но он готовился дать "тройке" отпор и начал его давать на отдельных вопросах"[79].
Одним из таких вопросов был вопрос о монополии внешней торговли. В ноябре 1922 года в отсутствие Ленина и Троцкого Центральный Комитет единогласно принял решение, направленное на ослабление этой монополии. Узнав, что Троцкий не присутствовал на пленуме и что он не согласен с принятым решением, Ленин вступил с ним в переписку (пять писем Ленина Троцкому по этому вопросу были в СССР впервые опубликованы только в 1965 году). В результате согласованных действий Ленина и Троцкого через несколько недель Центральный Комитет отменил своё решение столь же единогласно, как ранее принял его. По этому поводу Ленин, уже перенесший новый удар, после которого ему была запрещена переписка, тем не менее продиктовал Крупской письмо Троцкому, в котором говорилось: "Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление..."[80]
В конце ноября 1922 года между Лениным и Троцким произошёл разговор, в котором последний поднял вопрос о росте аппаратного бюрократизма. "Да, бюрократизм у нас чудовищный, - подхватил Ленин, - я ужаснулся после возвращения к работе..." Троцкий добавил, что он имеет в виду не только государственный, но и партийный бюрократизм и что суть всех трудностей, по его мнению, состоит в сочетании государственного и партийного бюрократизма и во взаимном укрывательстве влиятельных групп, собирающихся вокруг иерархии партийных секретарей.
Выслушав это, Ленин поставил вопрос ребром: "Вы, значит, предлагаете открыть борьбу не только против государственного бюрократизма, но и против Оргбюро ЦК?" Оргбюро представляло самое средоточие сталинского аппарата. Троцкий ответил: "Пожалуй, выходит так". "Ну, что ж, - продолжал Ленин, явно довольный тем, что мы назвали по имени существо вопроса, - я предлагаю вам блок: против бюрократизма вообще, против Оргбюро в частности". "С хорошим человеком лестно заключить хороший блок"[81], - ответил Троцкий. В заключение было условлено встретиться через некоторое время, чтобы обсудить организационную сторону этого вопроса. Предварительно Ленин предложил создать при ЦК комиссию по борьбе с бюрократизмом. "По существу эта комиссия, - вспоминал Троцкий, - должна была стать рычагом для разрушения сталинской фракции, как позвоночника бюрократии..."[82]
Сразу же после этого разговора Троцкий передал его содержание своим единомышленникам - Раковскому, И. Н. Смирнову, Сосновскому, Преображенскому и другим. В начале 1924 года Троцкий рассказал об этом разговоре Авербаху (молодому оппозиционеру, вскоре перешедшему на сторону правящей фракции), который в свою очередь передал содержание этой беседы Ярославскому, а последний, очевидно, сообщил о ней Сталину и другим триумвирам.
VII "Завещание"
В свете беседы между Лениным и Троцким становится яснее смысл последних восьми работ, продиктованных Лениным на протяжении двух с небольшим месяцев (с 23 декабря 1922 года по 2 марта 1923 года). Первые три из них ("Письмо к съезду", "О придании законодательных функций Госплану", "К вопросу о национальностях или об "автономизации") Ленин не предназначал для немедленного опубликования. Очевидно, он готовил их в качестве речей на XII съезде партии. Пять остальных статей он сразу же после диктовки направил для опубликования в "Правде" в качестве материалов предсъездовской дискуссии. Только эти статьи стали достоянием советского читателя в 1923 году; остальные работы, так же как ленинские письма того времени, были опубликованы в СССР лишь после XX съезда партии. По крайней мере три из последних работ Ленина имели чрезвычайно драматическую судьбу.
Такая участь постигла, в первую очередь, "Письмо к съезду" - работу, называвшуюся в партии "Завещанием" Ленина. С одной стороны, она развивала мысли об опасности разрушения единства в рядах старой партийной гвардии, а с другой - включала предложения о создании гарантий, направленных на предотвращение раскола партии и её Центрального Комитета. Эти предложения составили в своей совокупности план политической реформы, которая, наряду со снятием Сталина с поста генсека, должна была нанести удар по бюрократизму - государственному и партийному и резко изменить внутрипартийный режим в сторону его демократизации.
Понимая, что пролетарский характер политики партии в силу сложившихся исторических обстоятельств определяется, в первую очередь, единством её тончайшего слоя, Ленин усматривал причины возможного раскола партии не в разрыве союза между рабочим классом и крестьянством (эту опасность он считал вполне преодолимой при условии проведения партией правильной классовой политики), а в "обстоятельствах чисто личного свойства" - в личных качествах некоторых ведущих членов ЦК и в их неприязненных взаимоотношениях.
Из содержания "Письма к съезду" отчётливо видно, что Ленину был хорошо известен характер этих взаимоотношений (прежде всего между Троцким и Сталиным), мешавший налаживанию дружной работы Центрального Комитета и грозивший его устойчивости. Ленин хорошо знал и о стремлении некоторых его соратников использовать прошлые внутрипартийные разногласия в целях дискредитации своих соперников и ослабления тем самым их роли в руководстве партией. Последним обстоятельством, по-видимому, вызвано предостережение Ленина против того, чтобы "ставить в вину лично" партийным лидерам их былые политические ошибки (именно такие приёмы, как мы увидим далее, заняли непомерно большое место во всех последующих партийных дискуссиях).
В конкретных условиях, сложившихся к концу 1922 года, все эти субъективные и случайные (по отношению к большим социальным процессам, динамике классовых сил) обстоятельства, по мысли Ленина, могли приобрести "слишком непомерное значение для всех судеб партии" и "ненароком привести к расколу", причём, если "партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно"[83].
В "Письме к съезду" не содержалось никаких предупреждений насчёт возможности возникновения в партии каких-либо враждебных большевизму "измов". Упор делался на деловых, политических и нравственных характеристиках членов ЦК. Такие характеристики были даны большинству членов тогдашнего Политбюро, а также двум молодым соратникам (Бухарину и Пятакову), с которыми Ленин связывал большие политические надежды. Негативная нравственная характеристика давалась одному Сталину. Только в отношении Сталина была дана и единственная персональная рекомендация съезду.
Логика рассуждений Ленина о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, в которых, как он считал, состоит "большая половина опасности раскола", вырисовывается в "Завещании" вполне отчётливо. Ленин отмечал чрезмерную самоуверенность Троцкого и его чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела, но одновременно называл его "самым способным человеком в современном ЦК" и предостерегал от того, чтобы ставить Троцкому в вину его "небольшевизм", т. е. пребывание до июля 1917 года вне рядов большевистской партии. Далее Ленин перечислял многочисленные отрицательные качества Сталина, способные приобрести "решающее значение" в силу того, что он "сосредоточил в своих руках необъятную власть". С учётом этого, а также отношений между Сталиным и Троцким, Ленин предлагал съезду, в целях предупреждения раскола ЦК и партии, освободить Сталина от поста генсека.
В тексте записей от 23-25 декабря 1923 года Ленин, упоминая о чрезмерной концентрации в руках Сталина административной власти, ограничился лишь организационным предложением об увеличении численности членов ЦК до 50-100 человек для того, чтобы они своим компактным давлением могли сдерживать центробежные тенденции и ослаблять роль личных конфликтов в Политбюро. Но уже через десять дней это предложение показалось Ленину недостаточным и он сделал добавление, целиком посвящённое обоснованию совета о необходимости перемещения Сталина с поста генсека. "Заключительное предложение Завещания недвусмысленно показывает, откуда, по Ленину, шла опасность. Сместить Сталина - именно его и только его - значило оторвать его от аппарата... лишить его всей той власти, которую он сосредоточил в своих руках по должности"[84].
Опасаясь, по-видимому, того, что преждевременное ознакомление членов Политбюро с "Завещанием" может вызвать новую волну интриг и обострение внутренней борьбы в руководстве партией, Ленин в период диктовки этого документа дал своим секретарям категорические указания, чтобы письмо было абсолютно секретным и его экземпляры хранились бы в запечатанных конвертах, которые могут быть вскрыты только им и (в случае его смерти) Крупской.
Однако, как свидетельствуют недавно опубликованные документы и воспоминания секретарей Ленина, одна из них - М. А. Володичева, в день диктовки первой части письма, в которой содержались указания на опасность "конфликтов небольших частей ЦК" и намечался первый набросок политической реформы, передала эту часть письма Сталину. Прочитав этот документ, Сталин, не знавший о существовании копий, предложил Володичевой сжечь его.
Спустя несколько дней Фотиева, которой Ленин подтвердил своё решение о секретном характере письма, не решилась сказать ему о поступке Володичевой и оставила его в уверенности, что письмо никому не известно. 29 декабря Фотиева сделала устное заявление Каменеву о разглашении содержания первой части ленинского письма. Каменев попросил её дать письменное объяснение. Из письма Фотиевой по этому вопросу и приписок на письме Троцкого и Сталина следует, что с содержанием этой части ленинского документа были знакомы к тому времени Каменев, Сталин, Троцкий, Бухарин и Орджоникидзе. Сталин и Троцкий подтвердили, что больше никому они об этом документе не рассказывали.
Когда и кому из тогдашних руководителей "Письмо к съезду" стало известно целиком, включая и содержавшийся в нём совет относительно Сталина? На этот вопрос помогает ответить опубликованная недавно переписка между лидерами правящей фракции, относящаяся к июлю - августу 1923 года, когда отношения между Сталиным и его тогдашними союзниками заметно обострились. В письме Каменеву из Кисловодска от 23 июля Зиновьев, возмущенный единоличными решениями Сталина, писал, что "Ильич был тысячу раз прав"[85], явно имея в виду ленинские характеристики Сталина, данные в "Завещании". Очевидно, узнав об этом от Каменева, Сталин выразил недовольство ссылками "на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре"[86]. В ответ на это Зиновьев и Бухарин сообщили, что "существует письмо В. И., в котором он советует (XII съезду) не выбирать Вас секретарём". Далее в письме пояснялось, что Бухарин, Каменев и Зиновьев "решили пока Вам о нём (письме. - В. Р.) не говорить. По понятной причине: Вы и так воспринимали разногласия с В. И. слишком субъективно, и мы не хотели Вас нервировать"[87].
Из этих писем следует два вывода. Первый: в июле 1923 года по крайней мере трое - Зиновьев, Каменев и Бухарин - либо были знакомы с полным текстом "Письма к съезду", либо знали (очевидно от Крупской) о содержавшемся в нём совете снять Сталина с поста генсека. Второй: Сталину, во всяком случае, по сведениям, имевшимся у этих трёх лиц, содержание "Письма к съезду" (за исключением первой записи от 23 декабря 1922 года) в июле - августе 1923 года ещё не было известно.
Позднее, в 1926 году, Зиновьев зачитал на пленуме приведённую выше цитату из письма, отправленного, им совместно с Бухариным Сталину. Однако Сталин в письменном заявлении пленуму утверждал, что "никакого письма Бухарина и Зиновьева из Кисловодска от 10 августа 1923 г. я не получал, - мнимая цитата из мнимого письма есть вымысел, сплетня"[88]. Эта была очередная ложь Сталина, опровергаемая наличием данного письма, хранящегося до сего времени в архиве ЦК КПСС.
VIII Для немедленного опубликования
Идеи политической реформы, содержавшиеся в "Письме к съезду", получили развитие и конкретизацию в двух статьях, предназначенных Лениным для немедленного опубликования: "Как нам реорганизовать Рабкрин" и "Лучше меньше, да лучше". В них он предлагал сделать стержнем политической реформы реорганизацию ЦКК и Рабкрина и выдвигал план этой реорганизации, направленный своим остриём против чрезмерной концентрации власти в руках Политбюро, Оргбюро, Секретариата и лично Сталина. Ленин предложил XII съезду расширить состав, права и полномочия Центральной Контрольной Комиссии и в этих целях ввести в её состав 15 - 100 новых членов из числа рядовых рабочих и крестьян, которые должны были обладать равными правами с членами ЦК.
Далее Ленин предложил регулярно проводить совместные пленумы ЦК и ЦКК, которые представляли бы своего рода высшие партийные конференции. Наконец, Ленин считал нужным изменить сложившуюся к тому времени практику подготовки документов для заседаний Политбюро Секретариатом ЦК, состоявшим из генсека и двух секретарей. Он предложил ввести более строгий и ответственный порядок подготовки заседаний Политбюро, на каждом из которых присутствовало бы определённое количество членов ЦКК, предварительно проверявших все документы, которые выносятся на эти заседания. Все эти меры, по мысли Ленина, должны были уменьшить влияние чисто личных и случайных обстоятельств на работу ЦК и тем самым понизить опасность его раскола.
В 1925 году Крупская в письме К. Цеткин подчёркивала, что в лице ЦКК Ленин намеревался создать лабораторию, где продумывались бы новые методы контроля со стороны масс. "Поэтому он хотел, чтобы ЦКК состояла только из рабочих, взятых прямо с фабрик, обладающих сильным природным классовым инстинктом, и только из таких интеллигентов, которые продумали этот вопрос"[89]. ЦКК должна была получить права беспристрастного и независимого партийного учреждения, противостоящего засилью партийного аппарата и отстаивающего единство партии в борьбе с политическими интригами, способными привести к её расколу. Создание параллельного Центральному Комитету высокоавторитетного партийного центра в лице Центральной Контрольной Комиссии, объединённой с Рабоче-Крестьянской инспекцией, призвано было служить преодолению келейности в работе Политбюро и ограничению власти бюрократии, прежде всего в высших звеньях партийной иерархии.
Статья "Как нам реорганизовать Рабкрин (Предложение XII съезду партии)" на следующий день после её завершения была направлена в редакцию "Правды", причём Ленин настаивал на её немедленном опубликовании, что означало прямое обращение к партии. Главный редактор "Правды" Бухарин не решался печатать эту статью. Сталин поддержал его, сославшись на необходимость обсудить статью в Политбюро. Тогда Крупская обратилась к Троцкому с просьбой способствовать скорейшей публикации статьи. На немедленно созванном по предложению Троцкого совместном заседании Политбюро и Оргбюро большинство присутствовавших вначале высказалось не только против предложенной Лениным реформы, но и против опубликования статьи. Поскольку Ленин настойчиво требовал, чтобы статья была показана ему в напечатанном виде, Куйбышев предложил отпечатать для него в единственном экземпляре особый номер "Правды" со статьёй.
Троцкий доказывал, что предложенная Лениным радикальная реформа прогрессивна и что даже при отрицательном отношении к ней нельзя скрывать предложения Ленина от партии. Остальные участники заседания отвечали на это: "Мы ЦК, мы несем ответственность, мы решаем". Главным аргументом, склонившим к публикации статьи, был тот, что Ленин всё равно пустит статью в обращение, её будут переписывать и читать с удвоенным вниманием.
Единственное, что удалось в этой ситуации Сталину, - это существенно обескровить одно из наиболее важных положений статьи: "Члены ЦКК, обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплочённую группу, которая, "не взирая на лица", должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомлённости и строжайшей правильности дел"[90]. В статье, появившейся в "Правде" на следующий день после заседания Политбюро, были сняты выделенные выше слова, недвусмысленно показывающие, в ком именно Ленин видел главный источник авторитарности и бюрократизма.
Основная причина обеспокоенности большинства участников заседания содержанием статьи заключалась в том, что в ней Ленин впервые публично высказывал одну из центральных идей "Завещания" - об опасности раскола вследствие влияния "чисто личных и случайных обстоятельств" внутри Центрального Комитета. Поэтому на том же заседании было принято решение обратиться с секретным письмом к губкомам и обкомам партии, в известной степени нейтрализующим эти положения статьи. Письмо было написано Троцким и подписано всеми присутствовавшими членами Политбюро и Оргбюро.
Пойдя на компромисс с остальными партийными руководителями, Троцкий внёс в текст этого письма эластичные формулировки, предостерегающие против трактовки на местах ленинской статьи "в том смысле, будто внутренняя жизнь Цека за последнее время обнаружила какой-либо уклон в сторону раскола..."[91] В письме шла речь о том, что Ленин в последнее время в силу болезни оторван от текущей работы ЦК и поэтому "предложения, заключающиеся в этой статье, внушены не какими-либо осложнениями внутри Цека, а общими соображениями тов. Ленина о трудностях, которые ещё предстоят партии в предстоящую историческую эпоху"[92]. В заключении письма подчёркивалось, что "члены Политбюро и Оргбюро во избежание возможных недоразумений считают необходимым с полным единодушием заявить, что во внутренней работе ЦЕКА совершенно нет таких обстоятельств, которые давали бы какие бы то ни было основания для опасений "раскола"[93].
Позднее, в декабре 1923 года, во время первой партийной дискуссии, проходившей без участия Ленина, т. Сапронов, один из наиболее активных оппозиционеров, в выступлении на Хамовнической районной конференции РКП(б) рассказал об эпизоде, развернувшемся вокруг публикации статьи "Как нам реорганизовать Рабкрин". Присутствовавший на конференции Каменев тут же попытался дезавуировать сообщение Сапронова, заявив при этом: "Если есть такие товарищи, которые думают, что Политбюро состоит из людей, которые хотели скрыть что-то такое из мнения Ленина, которые могут и завтра скрыть, то надо такое Политбюро сегодня же убрать"[94]. Чтобы должным образом оценить цинизм этого заявления Каменева, подчеркнём, что к тому времени по инициативе большинства Политбюро уже была запрещена публикация двух руководящих статей Ленина: "К вопросу о национальностях или об "автономизации" и "О придании законодательных функций Госплану"[95].
Хамовническая конференция избрала комиссию для проверки заявления Сапронова, которая обратилась с запросом к членам Политбюро по поводу эпизода со статьёй Ленина (тогда ещё в партии существовали такие нравы, при которых подобный запрос в Политбюро со стороны районной партийной конференции был возможен). Комиссией были получены ответы от Куйбышева и Сталина. Первый был вынужден признать, что у него, как и у некоторых других товарищей, при первом чтении статьи возникли опасения, что "в статье получила отражение болезнь Ильича"[96]. Что же касается Сталина, то он в присущей ему манере назвал заявление Сапронова "чудовищной сплетней", хотя признал, что "вопрос о напечатании статьи Ильича вообще возник на заседании Политбюро в связи с той тревогой, которая была вызвана среди членов ЦК фразой в статье Ильича о расколе в ЦК"[97].
После инцидента со статьёй "Как нам реорганизовать Рабкрин" Сталин и его тогдашние союзники уже не решились препятствовать публикации следующей ленинской статьи "Лучше меньше, да лучше", где развивались идеи политической реформы и содержались два новых косвенных удара по Сталину.
Во-первых, Ленин подверг крайне резкой критике работу наркомата Рабоче-Крестьянской инспекции, который "не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать"[98]. Во главе Рабкрина вплоть до середины 1922 года стоял Сталин, и коммунистам было понятно, против кого были направлены эти ленинские слова.
Во-вторых, Ленин высказывал надежду, что новый, обновленный Рабкрин, "оставит позади себя то качество, которое... до последней степени на руку всей нашей бюрократии, как советской, так и партийной"[99].
Эти положения, развивавшие идеи, на которых должен был основываться блок "Ленин - Троцкий", прямо били по Сталину и возглавляемой им касте партийных аппаратчиков.
Спустя некоторое время после публикации двух последних ленинских статей триумвиры стали распространять слухи о том, что Троцкий якобы выступал против ленинского плана реорганизации ЦКК и РКИ. Касаясь этих слухов, Троцкий в октябре 1923 года заявил, что "этот вопрос не раз изображался и изображается, как предмет разногласий между мною и т. Лениным, тогда как этот вопрос, подобно национальному, даёт прямо противоположное освещение группировкам в Политбюро"[100]. Троцкий писал, что он действительно отрицательно относился к старому Рабкрину, "однако т. Ленин в статье своей "Лучше меньше, да лучше" дал такую уничтожающую оценку Рабкрина, какой я никогда не решился бы дать... Если вспомнить, кто дольше всего стоял во главе Рабкрина, то нетрудно понять, против кого направлена была эта характеристика, равно как и статья (Ленина. - В. Р.) по национальному вопросу"[101].
Изложив историю полемики вокруг вопроса о публикации статьи "Как нам реорганизовать Рабкрин", Троцкий подчёркивал, что в дальнейшем эта статья стала в руках тех, которые не хотели её печатать, "как бы особым знаменем с попыткой повернуть его ... против меня... Вместо борьбы против плана т. Ленина был принят путь "обезврежения" этого плана"[102]. В результате, как недвусмысленно констатировал Троцкий, ЦКК отнюдь не приняла "характер независимого, беспристрастного партийного учреждения, отстаивающего и утверждающего почву партийного права и единства от всяческих партийно-административных излишеств"[103], на чем настаивал Ленин.
Характеризуя политическую атмосферу, в которой Ленин диктовал свои последние статьи и письма, Троцкий писал: "Ленин остро ощущал приближение политического кризиса и боялся, что аппарат задушит партию. Политика Сталина стала для Ленина в последний период его жизни воплощением поднимающего голову бюрократизма. Больной должен был не раз содрогаться от мысли, что не успеет провести уже ту реформу аппарата, о которой он перед вторым заболеванием вёл переговоры со мною. Страшная опасность угрожала, казалось ему, делу всей его жизни.
А Сталин? Зайдя слишком далеко, чтобы отступить; подталкиваемый собственной фракцией; страшась того концентрического наступления, нити которого сходились у постели грозного противника, Сталин шёл уже почти напролом, открыто вербовал сторонников раздачей партийных и советских постов, терроризировал тех, которые прибегали к Ленину через Крупскую, и всё настойчивее пускал слух о том, что Ленин уже не отвечает за свои действия"[104].
IX "Грузинский инцидент" и "держимордовский режим"
Между "Письмом к съезду" и статьями о реорганизации Рабкрина Ленин продиктовал письмо по национальному вопросу, волновавшему его не меньше, чем вопрос о внутрипартийных отношениях. Написанию этого письма, названного "К вопросу о национальностях или об "автономизации" предшествовала острая борьба Ленина со Сталиным по вопросу о путях образования СССР и в связи с событиями, получившими название "грузинский инцидент".
Этот "инцидент" начался 15 сентября 1922 года, когда ЦК компартии Грузии, обсудив тезисы Сталина об образовании СССР на принципах "автономизации", т. е. вхождения национальных республик в Советский Союз в качестве автономных, большинством голосов высказался за объединение республик в единый Союз "с сохранением всех атрибутов независимости".
22 сентября 1922 года Сталин направил Ленину письмо, где освещал свой проект "автономизации" и своё понимание "национал-уклонизма". "За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, - говорилось в этом письме, - мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Цека РКП, как обман и лицемерие со стороны Москвы"[105]. Сталин рассматривал образование Союза независимых республик как "игру", которую коммунисты национальных республик восприняли всерьёз, "упорно признавая слова о независимости за чистую монету и также упорно требуя от нас проведения в жизнь буквы конституции независимых республик"[106].
Ознакомившись с этим письмом Сталина, Ленин 26 сентября направил письмо Каменеву для членов Политбюро, из которого видно: Ленин в то время ещё надеялся, что решение вопроса о добровольном объединении республик в Союз на основе их полного равноправия можно будет осуществить без серьёзной борьбы со Сталиным. Он предложил ряд формулировок текста Союзного договора, открывавших возможности "для большего равноправия". Внося поправки, кардинальным образом менявшие смысл сталинского проекта, Ленин тем не менее критиковал Сталина лишь за "устремление торопиться", очевидно, надеясь, что критика проекта, выраженная в мягкой и не задевающей самолюбие форме, побудит Сталина пойти навстречу его предложениям. Обвинение Сталиным лидера грузинских коммунистов П. Мдивани в "независимости" Ленин брал в кавычки, тем самым явно отмежевываясь от этого обвинения.
Ознакомившись с ленинским письмом, Сталин 27 сентября отправил Ленину и другим членам и кандидатам в члены Политбюро свой ответ на него, где обвинил Ленина в "национальном либерализме". На следующий день Сталин и Каменев, узнавшие от М. И. Ульяновой о новых соображениях Ленина по этому вопросу, обменялись на заседании Политбюро следующими примечательными записками:
"Каменев: Ильич собрался на войну в защиту независимости. Предлагает мне повидаться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок. Звонила Мария Ильинична.
Сталин: Нужна, по-моему, твёрдость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается - причём тут "независимость"?
Каменев: Думаю, раз Владимир Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться.
Сталин: Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению"[107].
Оставаясь несогласным с позицией Ленина, Сталин не решился открыто вступить с ним в борьбу и был вынужден переработать свой проект в духе ленинского понимания принципов образования СССР. 6 октября этот вопрос обсуждался на пленуме ЦК. Хотя Ленин отсутствовал на нём по состоянию здоровья, он поддерживал связь с партийными руководителями и грузинскими оппозиционерами и таким образом влиял на ход пленума. Рассказывая о событиях тех дней, Мдивани писал: "Сначала (без Ленина) нас били по-держимордовски, высмеивая нас, а затем, когда вмешался Ленин, после нашего с ним свидания и подробной информации, дело повернулось в сторону коммунистического разума... По вопросу о взаимоотношениях принят добровольный союз на началах равноправия, и в результате всего этого удушливая атмосфера против нас рассеялась; напротив, на Пленуме ЦК нападению подверглись великодержавники - так и говорили Бухарин, Зиновьев, Каменев и другие. Проект принадлежит, конечно, Ленину, но он внесён от имени Сталина, Орджоникидзе и других, которые сразу изменили фронт ... Эта часть получила такую оплеуху, что не скоро решится снова высунуться из норы, куда её загнал Ленин... Да, атмосфера немножко рассеялась, но она может снова сгуститься"[108].
Действительно, после октябрьского пленума ЦК конфликт между Сталиным - Орджоникидзе, с одной стороны, и руководителями грузинской компартии, с другой, не разрядился. Орджоникидзе обзывал одного из них "спекулянтом, духанщиком", другого - "дураком и провокатором", третьему грозил расстрелом. Когда в ответ на эти оскорбления один из оппонентов Орджоникидзе назвал его "сталинским ишаком", Орджоникидзе ударил его. 19 октября ЦК компартии Грузии заявил, что он будет ходатайствовать о вхождении в Союз не Закавказской федерации в целом, а отдельных составляющих её республик. Сталин и Орджоникидзе, возглавлявший тогда Закавказский краевой комитет РКП(б), расценили это заявление как "недопустимое нарушение партийной дисциплины". Постановлением Заккрайкома в тот же день был снят со своего поста секретарь ЦК КП Грузии М. Окуджава. В ответ весь состав грузинского ЦК принял решение выйти в отставку, объяснив это невозможностью работать при созданном Орджоникидзе "держимордовском режиме". 24 ноября Секретариат ЦК принял решение направить в Грузию комиссию под председательством Дзержинского для срочного рассмотрения конфликта между Заккрайкомом и грузинскими коммунистами. 25 ноября Политбюро утвердило это решение, причём Ленин при голосовании воздержался.
Комиссия одобрила линию Орджоникидзе и признала необходимым отозвать из Грузии наиболее активных противников этой линии. О результатах работы комиссии Дзержинский 12 декабря доложил Ленину. Как впоследствии Ленин говорил Фотиевой, эта беседа и особенно рассказ о рукоприкладстве Орджоникидзе на него очень тяжело повлияли.
Придя к выводу о пристрастности комиссии Дзержинского, Ленин решил, что ему придётся выступить по национальному вопросу и "грузинскому делу" непосредственно перед съездом партии. В этих целях он продиктовал обширное письмо (фактически статью) "К вопросу о национальностях или об "автономизации", которое, по-видимому, должно было заменить на съезде его речь, если болезнь помешает ему выступить. В этом письме Ленин впервые назвал своих противников не только в "грузинском деле", но и вообще в национальном вопросе по имени, охарактеризовав их позицию как проявление великодержавного шовинизма. Он подчёркивал, что в "грузинском деле" сыграли "роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого "социал-национализма". Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль"[109]. Ленин прямо указывал, что "политически-ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского" и предлагал "примерно наказать тов. Орджоникидзе"[110].
В письме Ленин крайне резко охарактеризовал тип бюрократа-шовиниста, представлявшего наибольшую опасность в решении национального вопроса. "Очень естественно, - писал он, - что "свобода выхода из союза", которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великорусса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ"[111]. К этим крайне резким определениям близка другая прозрачная характеристика, относящаяся непосредственно к Сталину: "Тот грузин, который... пренебрежительно швыряется обвинением в "социал-национализме" (тогда как он сам является настоящим и истинным не только "социал-националом" но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности..."[112]
Продолжая после написания этой статьи готовиться к тому, чтобы дать Сталину на XII съезде бой по национальному вопросу, Ленин пришёл к мысли о необходимости ещё раз рассмотреть "грузинский инцидент". "Доследовать или расследовать вновь все материалы комиссии Дзержинского" Ленин считал необходимым для "исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются"[113].
24 января он через Фотиеву запросил у Дзержинского и Сталина материалы комиссии по грузинскому вопросу и дал поручение трём своим секретарям детально изучить их. И хотя во время болезни Ленина заключение комиссии Дзержинского было одобрено Оргбюро, а затем Политбюро, постановившим отозвать из Грузии четырёх главных лидеров грузинской оппозиции, 1 февраля Политбюро приняло решение о передаче материалов по грузинскому вопросу комиссии, созданной Лениным. Кроме того, 6 февраля Сталин через своего секретаря передал секретарю Ленина распоряжение немедленно доложить Ленину "Краткое изложение письма ЦК РКП губкомам и обкомам о конфликте в компартии Грузии", где сообщалось о решении Политбюро по поводу этого конфликта.
После получения всех этих материалов Ленин продиктовал Фотиевой список вопросов, на которые следует обратить внимание при подготовке для него справки: за что старый ЦК компартии Грузии обвинили в уклонизме и нарушении партийной дисциплины; за что обвиняют Заккрайком в подавлении ЦК КП Грузии; рассматривала ли комиссия Дзержинского только обвинения против ЦК КП Грузии или также обвинения против Заккрайкома (в том числе "случай биомеханики", т. е. физической расправы Орджоникидзе со своим оппонентом); какова была линия ЦК в отсутствие Ленина.
14 февраля Ленин дал указание Фотиевой "намекнуть Сольцу (члену Президиума ЦКК РКП(б), которому было поручено рассмотрение "грузинского дела". - В. Р.), что он (В. И. Ленин - ред.) на стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне". В том же поручении Ленин задавал вопрос: "Знал ли Сталин? (очевидно, о поступке Орджоникидзе. - В. Р.). Почему не реагировал?" и тут же формулировал свою принципиальную мысль: "Название "уклонисты" за уклон к шовинизму и меньшевизму (излюбленные обвинения Сталина и Орджоникидзе в адрес старого грузинского ЦК. - В. Р.) доказывает этот самый уклон у великодержавников"[114].
Из воспоминаний Фотиевой о работе ленинской комиссии явствует, что последняя столкнулась с аппаратными интригами вокруг "грузинского дела". Так, Сольц сообщил Фотиевой, что заявление Кобахидзе в ЦКК пропало, но это не имеет важного значения, поскольку в ЦКК находится "объективное изложение" Рыкова, который при этом инциденте присутствовал. Рыков же в своём "объективном изложении" делал упор на то, что "т. Орджоникидзе был прав, когда истолковал как жестокое личное оскорбление те упреки, которые ему сделал т. Кобахидзе"[115].
3 марта Фотиева передала Ленину заключение комиссии, созданной по его распоряжению, под заглавием "Краткое изложение конфликта в грузинской компартии". Ознакомившись с этим документом и чувствуя, что по состоянию здоровья он едва ли сумеет принять участие в работе XII съезда, Ленин сказал Фотиевой, что считает свою статью "К вопросу о национальностях или об "автономизации", готовившуюся к съезду, руководящей и собирается её опубликовать, но несколько позже. 5 марта он поручил Володичевой передать эту статью Троцкому в сопровождении двух записок. Первая записка включала следующий текст, продиктованный Лениным:
"Уважаемый тов. Троцкий!
Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под "преследованием" Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным. Если Вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне всё дело. Я буду считать это признаком Вашего несогласия.
С наилучшим товарищеским приветом Ленин"[116].
Вторая записка, написанная Володичевой, содержала сообщение о том, что "Владимир Ильич просил добавить для Вашего сведения, что т. Каменев едет в Грузию в среду (на съезд компартии Грузии. - В. Р.) и Владимир Ильич просит узнать, не желаете ли Вы послать туда что-либо от себя"[117].
Получив статью и две записки, Троцкий спросил: "Почему вопрос так обострился?" Секретари Ленина сообщили ему о выводах, к которым пришёл Ленин в результате знакомства с материалами "грузинского дела". Эти выводы, по их словам, сводились к тому, что "Сталин снова обманул доверие Ленина: чтоб обеспечить себе опору в Грузии, он за спиною Ленина и всего ЦК совершил там при помощи Орджоникидзе и не без поддержки Дзержинского организованный переворот против лучшей части партии, ложно прикрывшись авторитетом центрального комитета"[118]. Секретари передали также, что Ленин крайне взволнован подготовкой Сталиным предстоящего партийного съезда, особенно в связи с его фракционными махинациями в Грузии.
"Намерения Ленина, - вспоминал Троцкий, - стали мне теперь совершенно ясны: на примере политики Сталина он хотел вскрыть перед партией, и притом беспощадно, опасность бюрократического перерождения диктатуры"[119]. Впоследствии Троцкий объяснял настойчивое внимание Ленина к "грузинскому делу" также тем, что "в национальном вопросе, где Ленин требовал особой гибкости, всё откровеннее выступали клыки имперского централизма"[120].
Получив сообщение ленинских секретарей, Троцкий тут же попросил Фотиеву узнать у Ленина, может ли он познакомить с ленинскими рукописями Каменева, отправлявшегося на следующий день на партийный съезд в Грузию, чтобы побудить его действовать там в ленинском духе.
Через четверть часа Фотиева пришла от Ленина с отрицательным ответом: "Ни в коем случае!" - "Почему?" - "Владимир Ильич говорит: "Каменев сейчас же всё покажет Сталину, а Сталин заключит гнилой компромисс и обманет". - "Значит, дело зашло так далеко, что Ильич уже не считает возможным заключить компромисс со Сталиным даже на правильной линии?" - "Да, Ильич не верит Сталину, он хочет открыто выступить против него перед всей партией. Он готовит бомбу"[121].
Примерно через час после этой беседы Фотиева снова пришла к Троцкому и передала ему записку Ленина, адресованную Мдивани и Махарадзе, главным противникам сталинской политики в Грузии:
"Уважаемые товарищи!
Всей душой слежу за Вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь"[122].
Поскольку записка в копии была адресована не только Троцкому, но и Каменеву, Троцкий спросил, чем объясняется это новое решение Ленина. Фотиева ответила: "Его состояние ухудшается с часу на час... Ильич уже с трудом говорит... Грузинский вопрос волнует его до крайности, он боится, что свалится совсем, не успев ничего предпринять. Передавая записку, он сказал: "Чтоб не опоздать, приходится прежде времени выступить открыто"[123].
В тот же день Троцкий пригласил к себе Каменева и познакомил его с ленинской статьёй и записками. Далее Троцкий снял для себя копию статьи и положил её идеи в основу своих поправок к тезисам Сталина и своей статьи по национальному вопросу, опубликованной 20 марта в "Правде".
Уже 6 марта Троцкий послал Сталину замечания к его тезисам "Национальные моменты в партийном и государственном строительстве". В этих замечаниях Троцкий предлагал Сталину сказать о наличии в партии великодержавного уклона и уклона со стороны "националов", подчёркивая при этом, что второй - и исторически, и политически является реакцией на первый. Троцкий также предложил снять содержавшееся в тезисах Сталина категорическое утверждение об уже достигнутом правильном решении национального вопроса в СССР.
Сталин принял эти поправки. В исправленных с учётом замечаний Троцкого тезисах доклада Сталина на XII съезде, опубликованных 24 марта в "Правде", на первое место выдвигалась "особая опасность" великодержавного уклона.
Борьбу за решение "грузинского конфликта" в ленинском духе Троцкий продолжил на заседании Политбюро 26 марта, где вновь обсуждался этот вопрос. Здесь Троцкий выдвинул предложение об отзыве Орджоникидзе с поста секретаря Заккрайкома, которое было отклонено большинством голосов. Ознакомившись 28 марта с протоколом заседания Политбюро, в котором упоминалось только это его предложение, Троцкий направил в Секретариат ЦК записку, в которой потребовал включить в протокол два других его предложения, также отклонённых на этом заседании: "1) констатировать, что Закавказская федерация в нынешнем своём виде представляет собою искажение советской идеи федерации в смысле чрезмерного централизма; 2) признать, что товарищи, представляющие меньшинство в Грузинской компартии, не представляют собою "уклона" от партийной линии в национальном вопросе; их политика в этом вопросе имела оборонительный характер - против неправильной политики т. Орджоникидзе"[124].
Наконец, Троцкий сделал попытку привлечь к борьбе за ленинские идеи в национальном вопросе Бухарина. В письме к нему от 1 апреля Троцкий писал: "Мне кажется, что Вам следовало бы написать статью по национальному вопросу до партсъезда и не беглую, а основательную статью. Ваша особая позиция в прошлом в этом вопросе, разумеется, известна[125]. Тем важнее показать сейчас полное единодушие в этом вопросе - не в смысле демонстрации официозного благополучия, а в том смысле, что основное ядро партии поведёт единодушную и непримиримую борьбу против всякой фальши в этом вопросе"[126].
Таким образом, Троцкий сделал всё возможное для того, чтобы идеи ленинской статьи стали известны партии и были проведены в жизнь. Вместе с тем он не ставил вопроса о публикации этой статьи, пока "оставалась хоть тень надежды на то, что Владимир Ильич успел сделать относительно этой статьи какие-либо распоряжения насчёт партийного съезда, для которого она... предназначалась..."[127]
Положение круто изменилось 16 апреля, когда Фотиева подготовила письмо Сталину, в котором говорилось, что она считает своим партийным долгом довести до его сведения статью "К вопросу о национальностях или об "автономизации", хотя и не имеет на это формального распоряжения Ленина. Фотиева мотивировала это своё решение тем, что "Владимира Ильича сильно волновал национальный вопрос и он готовился выступить по нему на партсъезде, а в этой статье его точка зрения по данному вопросу выражена очень ярко"[128].
Сталин отказался принять письмо Фотиевой, заявив ей, что "он в это не вмешивается". Тогда Фотиева направила письмо Каменеву (как председательствующему в Политбюро), где вновь подчеркнула, что "статью эту Владимир Ильич считал руководящей и придавал ей большое значение. По распоряжению Владимира Ильича она была сообщена т. Троцкому, которому Владимир Ильич поручил защищать его точку зрения по данному вопросу на партсъезде ввиду их солидарности в данном вопросе"[129]. Копию этого письма Фотиева послала Троцкому.
В тот же день Каменев переслал в Секретариат ЦК записку Фотиевой, высказав при этом своё мнение о том, что "ЦК должен сейчас же решить положительно вопрос об опубликовании статьи Владимира Ильича". Одновременно в ответе Фотиевой он подтвердил: "более месяца тому назад т. Троцкий показывал мне статью Владимира Ильича по национальному вопросу"[130].
Троцкий в свою очередь направил в Секретариат ЦК заявление, обращённое ко всем членам ЦК, к которому приложил копию статьи Ленина и записок Ленина и Володичевой от 5 и 6 марта. В заявлении обращалось внимание на то, что помимо своего принципиального значения, статья несет особую остроту, поскольку в ней содержится резкое осуждение по адресу трёх членов ЦК. "При создавшейся ныне обстановке, как она окончательно определяется запиской т. Фотиевой, - писал он в заявлении, - я не вижу другого исхода, как сообщить членам Центрального Комитета статью, которая, с моей точки зрения, имеет для партийной политики в национальном вопросе не меньшее значение, чем предшествующая статья по вопросу об отношении пролетариата и крестьянства"[131].
Заявление Троцкого заканчивалось следующей фразой: "Если никто из членов ЦК - по соображениям внутрипартийного характера, значение которых понятно само собой, - не поднимет вопроса о доведении статьи в том или другом виде до сведения партии или партсъезда, то я со своей стороны буду рассматривать это как молчаливое решение, которое снимает с меня личную ответственность за настоящую статью в отношении партсъезда"[132].
Эта фраза носила двусмысленный характер. Из неё не было ясно - станет ли Троцкий выступать на съезде с требованием опубликовать ленинскую статью или хотя бы ознакомить с ней делегатов съезда или он пойдет ещё раз на компромисс со Сталиным, отказавшись бороться за публикацию статьи, которая во всех отношениях была бы для последнего опасной.
Прочитав письма Каменева и Троцкого, Сталин резко изменил свою тактику. По-видимому, сразу же после их получения он вступил в переговоры с Ульяновой и Фотиевой, итогом которых явилось написанное в 9 часов вечера новое письмо Фотиевой Сталину. В нём сообщалось, что Ульянова высказалась в том смысле, что печатать статью нельзя, так как прямого распоряжения Ленина об её опубликовании не было, и поэтому она считает возможным лишь ознакомление с нею делегатов съезда. Со своей стороны Фотиева на этот раз прибавляла, что "Владимир Ильич не считал эту статью законченной и готовой для печати"[133].
Это письмо Фотиевой Сталин не только принял, но и немедленно его использовал. В 10 часов вечера он написал заявление членам ЦК с резкими обвинениями в адрес Троцкого. "Я очень удивлён, - говорилось в этом заявлении, - что статьи тов. Ленина, имеющие безусловно высокопринципиальное значение и полученные тов. Троцким ещё 5-го марта сего года, тов. Троцкий нашёл возможным держать под спудом более чем месяц, не доводя его (так в тексте. - В. Р.) до сведения Политбюро или Пленума ЦК вплоть до кануна открытия XII партсъезда. Об этих статьях говорят, как мне сообщают сегодня делегаты съезда, вокруг них складываются среди делегатов слухи и легенды, о них знают, как я узнал сегодня, люди, ничего общего с ЦК не имеющие, сами члены ЦК вынуждены питаться этими слухами и легендами, между тем ясно, что ЦК должен был быть прежде всего информирован об их содержании"[134]. Заявление заканчивалось фарисейским утверждением: "Я думаю, что статьи тов. Ленина следовало бы опубликовать в печати. Можно только пожалеть, что, как это ясно из письма тов. Фотиевой, их, оказывается, нельзя опубликовать, так как они ещё не просмотрены тов. Лениным"[135].
Получив это заявление Сталина, Троцкий тут же направил письмо членам ЦК, в котором сообщал, что статья была прислана ему Лениным в секретном и личном порядке и что "несмотря на выраженное мною в тот же час намерение ознакомить членов Политбюро со статьёй, т. Ленин категорически высказался против этого через т. Фотиеву"[136]. Троцкий напоминал, что через два дня после получения им статьи здоровье Ленина ухудшилось и поэтому дальнейшие переговоры с ним по этому вопросу прекратились. Далее Троцкий писал, что только из вчерашнего разговора с Фотиевой по телефону и из её записки Каменеву он узнал, что никаких распоряжений относительно статьи Лениным не было сделано, и поэтому передал вопрос о судьбе статьи на решение ЦК. В случае осуждения кем-либо его поведения в этом вопросе Троцкий предлагал расследовать его в конфликтной комиссии съезда или в особой комиссии.
В тот же день Троцкий имел личную беседу со Сталиным, в которой последний заявил, что в вопросе о судьбе ленинской статьи он не видит никаких неправильных шагов со стороны Троцкого и подтвердит это в письменном заявлении. 18 апреля Троцкий направил Сталину письмо, в котором указывал, что такого заявления он не получил, в то время как первое заявление Сталина "остаётся до настоящего момента не опровергнутым Вами и позволяет некоторым товарищам распространять соответственную версию среди части делегатов"[137]. После этого Сталин немедленно снял свои обвинения в адрес Троцкого. Однако сам факт разжигания склоки по этому вопросу, очевидно, явился одной из причин того, что Троцкий не проявил должной решительности при дальнейшем обсуждении судьбы ленинской статьи.
Президиум XII съезда на заседании от 18 апреля констатировал, что "записка т. Ленина по национальному вопросу стала известной ЦК только накануне съезда, совершенно независимо от воли какого-либо из членов ЦК, а лишь в связи с отданными т. Лениным распоряжениями и с ходом его болезни"[138], поэтому распространение каких-либо слухов о задержке обнародования этой записки является клеветой. Одновременно было принято решение: огласить записки Ленина по национальному вопросу, а также весь материал, относящийся к ним, на заседании "сеньорен-конвента"[139]; после этого членам президиума огласить эти материалы на делегациях съезда; не оглашать эти материалы на секции съезда по национальному вопросу.
Об атмосфере, в которой происходило обсуждение вопроса о судьбе ленинской статьи, свидетельствуют следующие факты. На заседании президиума съезда Троцкий привёл слова Ленина, мотивирующие запрещение показывать эту статью другим членам Политбюро: "Сталин пойдет на гнилой компромисс и обманет". Сталин же на заседании "сеньорен-конвента" позволил себе заявить, что статья и записки по национальному вопросу были "написаны больным Лениным под влиянием "бабья".
Несмотря на это, на заседании говорилось "как о чем-то само собою разумеющемся", что ленинская статья должна быть опубликована, может быть, как предлагали некоторые, лишь с удалением "слишком резких личных моментов"[140]. Тем не менее, "сеньорен-конвент" подтвердил решение президиума съезда о запрещении оглашать ленинские документы на пленарных заседаниях и на секции по национальному вопросу, в результате чего грузинские оппозиционеры были лишены права даже ссылаться на эти документы. Когда Мдивани в своей речи пытался цитировать отдельные положения ленинской статьи, председательствующий Каменев грубо прерывал его.
После съезда статья Ленина распространялась в списках среди членов партии и даже попала за рубеж, в результате чего она была опубликована 17 декабря 1923 года в меньшевистском эмигрантском журнале "Социалистический вестник". Несмотря на это, запрет на её публикацию в СССР не был снят вплоть до 1956 года.
X Роковые дни
В те месяцы, когда Ленин работал над своими последними статьями, внутри Политбюро происходили чрезвычайно драматические процессы. Приближался XII съезд партии. 11 января Политбюро утвердило Ленина докладчиком по политическому отчёту ЦК съезду. Однако вскоре стало ясно, что состояние здоровья Ленина оставляет мало надежды на возможность его участия в работе съезда. Встал вопрос о том, кому поручить выступление с основным политическим докладом.. Сталин на заседании Политбюро по этому поводу заявил: "Конечно, Троцкому". Его поддержали Калинин, Рыков: и Каменев (Зиновьев в это время находился в отпуске на Кавказе). Троцкий возразил против этого предложения, заявив, что партии будет не по себе, если кто-нибудь попытается как бы персонально заменить больного" Ленина. Он предложил провести съезд без вводного политического доклада, а членам Политбюро выступить с докладами по основным пунктам повестки дня. Троцкий прибавил к этому, что его отказ связан и с тем, что у него существуют с большинством Политбюро разногласия по хозяйственным вопросам: "Какие там разногласия?" - ответил Сталин. Калинин прибавил: "Почти по всем вопросам в политбюро проходят всегда ваши решения"[141].
"Сталин знал, - вспоминал впоследствии Троцкий, что со стороны Ленина на него надвигается гроза, и со всех сторон охаживал меня. Он повторял, что политический доклад должен быть сделан наиболее после Ленина влиятельным и популярным членом ЦК, т. е. Троцким что партия ничего другого не ждёт и не поймёт. В своих попытках фальшивого дружелюбия он казался мне ещё более чуждым, чем в откровенных проявлениях вражды, тем более что побудительные мотивы его слишком торчали наружу"[142].
Обратим внимание, что 6 января, за несколько дней до обсуждения вопроса о политическом докладе, Сталин в письме членам ЦК предложил "назначить т. Троцкого замом предсовнаркома (предложение т. Ленина), отдав ему под специальную его заботу ВСНХ" и добавил, что это могло бы "облегчить нашу работу по ликвидации "хаоса"[143] (в области государственного управления. - В. Р.). Сталин изображал дело так, будто его предложение означает возвращение к предложению Ленина, выдвинутому в сентябре 1922 года. Однако между этими двумя предложениями было существенное различие. Ленин предлагал, чтобы Троцкий стал первым заместителем предсовнаркома, Сталин же предлагал, чтобы Троцкий стал одним из замов, отвечающим за конкретный участок работы.
Положение изменилось после возвращения Зиновьева, который стал требовать, чтобы с политическим докладом на съезде выступил он. Теперь мысль о представлении на съезде Зиновьева в качества преемника Ленина легла в основу фракционных действий "тройки". За спиной Троцкого шли непрерывные тайные совещания, в то время ещё в очень узком составе. После них Каменев обращался к наиболее доверенным лицам из руководства партии с вопросом: "Неужели же мы допустим, чтоб Троцкий стал единоличным руководителем партии и государства?"[144] Таким образом "тройка" впервые посеяла (сначала в кругу наиболее близких к ней лиц) доживший до наших дней миф о стремлении Троцкого к личной диктатуре. Тогда же впервые, и опять вначале закулисно, триумвиры и их приспешники стали ворошить прошлое, напоминая о дооктябрьских разногласиях Ленина с Троцким и подготавливая тем самым свой наиболее фундаментальный миф - о "троцкизме". Уже в начале 1923 года в списках стали распространяться анонимные памфлеты против Троцкого, которые в первую очередь напоминали о его "небольшевистском" прошлом.
В разгар фракционной борьбы "тройки" с Троцким (а фактически, и с больным Лениным) произошёл чрезвычайно острый эпизод, впервые обнародованный Троцким в статье "Сверхборджиа в Кремле". Как следует из этой статьи, в феврале или в самом начале марта на заседании Политбюро Сталин сообщил, что на днях Ленин вызвал его к себе и попросил передать яд. По словам Сталина, эта просьба Ленина мотивировалась тем, что он боится в результате нового удара лишиться речи и стать инвалидом. В этом случае он считал за лучшее покончить с собой.
Из воспоминаний Крупской известно, что Ленин одобрил поступок супругов Лафаргов, которые предпочли добровольно уйти из жизни, чем жить инвалидами. "Ильич говорил: "Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как. Лафарги"[145].
В 1926 году, во время работы июльского пленума ЦК и ЦКК, на котором лидеры левой оппозиции потребовали выполнить совет Ленина о снятии Сталина с поста генсека и в обоснование этого требования приводили многочисленные факты о крайне отрицательном отношении Ленина в последние месяцы его жизни к Сталину, М. И. Ульянова обратилась к пленуму с заявлением. В нём утверждалось, что Ленин до конца своих дней хорошо с особым доверием, относился к Сталину, о чем свидетельствует, в частности, факт ленинского обращения к нему с такой просьбой, с какой можно обратиться лишь к настоящему революционеру. Имелась в виду просьба Ленина о яде, которая в письме Ульяновой конкретно не называлась.
Это заявление было написано Ульяновой по наущению Бухарина и Сталина с целью дезавуировать сообщения лидеров оппозиции. В 1989 году была опубликована фотокопия проекта заявления Ульяновой, написанного рукой Бухарина.
Сохранилась также запись Ульяновой, не предназначавшаяся для печати, в которой она пыталась переосмыслить для себя факты и выводы, содержавшиеся в этом заявлении. Из этой записки следует, что впервые просьба Сталину о яде была высказана Лениным зимой 1921-1922 годов, когда он ощущал резкое падение работоспособности и опасался наступления паралича. Сталин тогда обещал в случае ухудшения здоровья Ленина передать ему яд. С повторной просьбой Ленин обратился к Сталину после первого удара в мае 1922 года, заявив, что "время исполнить данное раньше обещание пришло". Сталин сообщил об этом разговоре находившимся в соседней комнате Бухарину и Ульяновой. После переговоров с ними по этому вопросу он вернулся к Ленину и сказал, что разговор с врачами убедил его, что "не всё ещё потеряно и время исполнить ... просьбу не пришло"[146].
Эти свидетельства Ульяновой подтверждаются и дополняются воспоминаниями Фотиевой, которая в 1967 году рассказала писателю А. Беку: "Ещё летом (1922 г.) в Горках Ленин попросил у Сталина прислать ему яда - цианистого калия. Сказал так: "Если дело дойдет до того, что я потеряю речь, то прибегну к яду. Хочу его иметь у себя". Сталин согласился. Сказал: "Хорошо". Однако об этом разговоре узнала Мария Ильинична и категорически воспротивилась... В общем, яда Владимир Ильич не получил. Но после нового удара он в декабре под строгим секретом опять послал меня к Сталину за ядом. Я позвонила по телефону, пришла к нему домой"[147]. По словам Фотиевой, Сталин и в этот раз не передал ей яда.
Таким образом, из воспоминаний Ульяновой и Фотиевой следует, во-первых, что ленинская просьба была известна более широкому кругу лиц, чем предполагал Троцкий; во-вторых, что Ленин просил у Сталина яд по крайней мере трижды: в конце 1921 года, летом 1922 года и в декабре 1922 года, причём каждая из этих просьб становилась известной близким Ленину людям. Однако ни Ульянова, ни Фотиева не упоминали о том, что Ленин обращался с этой просьбой к Сталину в феврале 1923 года, когда Сталин впервые сообщил о ней другим членам Политбюро. Не существует никаких свидетельств о том, что Сталин в этот период вообще встречался с Лениным.
Троцкому были известны лишь два факта: сообщение Сталина о ленинской просьбе, чему он был сам свидетелем, и официальное письмо Ульяновой в адрес июльского пленума 1926 года. Размышляя над содержанием этого письма в 1935 году, Троцкий сделал следующую дневниковую запись: "Ленин, очевидно, должен был считать, что Сталин есть тот из руководящих революционеров, который не откажет ему в яде... Возможно, что в этом месте - помимо главной цели - была и проверка Сталина, и проверка натянутого оптимизма врачей"[148].
Эту же мысль Троцкий развивал в статье "Сверхборджиа в Кремле", где он писал, что "Ленин видел в Сталине единственного человека, способного выполнить трагическую просьбу, ибо непосредственно заинтересованного в её исполнении... Ленину не нужно было даже перебирать в уме ближайших товарищей, чтобы сказать себе: никто, кроме Сталина, не окажет ему этой "услуги". Попутно он хотел, может быть, проверить Сталина: как именно мастер острых блюд поспешит воспользоваться открывающейся возможностью?"[149]
Сегодня, сопоставляя факты, сообщённые Ульяновой, Фотиевой и Троцким, можно сделать следующие выводы. Зная, что ленинская просьба известна не только ему, Сталин не мог не предполагать, что в случае смерти Ленина на него падет подозрение в том, что он помог её ускорить. Этим, по-видимому, и объяснялось его решение сообщить членам Политбюро о просьбе Ленина, якобы переданной ему в последние дни, а может быть, и заручиться их согласием на передачу яда. Совещание в Политбюро по этому вопросу не носило формального характера, но все его участники высказали Сталину соображения о том, что о передаче яда Владимиру Ильичу не может быть и речи.
Сталин в эти дни не мог не прийти к выводу, что возвращение Ленина к активной политической жизни означало бы для него, генсека, политическую смерть. "Поведение генерального секретаря, - вспоминал Троцкий, - становилось тем смелее, чем менее благоприятны были отзывы врачей о здоровье Ленина. Сталин ходил в те дни мрачный, с плотно зажатой в зубах трубкой, со зловещей желтизной глаз; он не отвечал на вопросы, а огрызался. Дело шло о его судьбе"[150].
Характеризуя не только политический, но и нравственный смысл конфликта между Лениным и Сталиным в конце 1922 - начале 1923 года, Троцкий писал о Владимире Ильиче: "Он слишком хорошо понимал людей и брал их такими, как они есть. Недостатки одних он сочетал с достоинствами, иногда и с недостатками других, не переставая зорко следить за тем, что из этого выходит. Он хорошо знал к тому же, что времена меняются и мы вместе с ними. Партия из подполья одним взмахом поднялась на вершину власти. Это создавало для каждого из старых революционеров небывало резкую перемену в личном положении и во взаимоотношениях с другими людьми...
Ленин был не только теоретиком и практиком революционной диктатуры, но и зорким стражем её нравственных основ. Каждый намёк на использование власти в личных видах вызывал грозные огоньки в его глазах... Между тем Сталин чем дальше, тем шире и тем неразборчивее пользовался заложенными в революционной диктатуре возможностями для вербовки лично ему обязанных и преданных людей. В качестве генерального секретаря он стал раздатчиком милостей и благ. Здесь заложен был источник неизбежного конфликта. Ленин постепенно утратил к Сталину нравственное доверие. Если понять этот основной факт, то все частные эпизоды последнего периода расположатся как следует и дадут действительную, а не фальшивую картину отношений Ленина к Сталину"[151].
Настойчивый интерес Ленина к "грузинскому делу" свидетельствовал о том, что его мнение о Сталине всё более менялось к худшему. С учётом этого в самом начале марта, когда Ленин завершал знакомство с подготовленной его секретарями справкой по "грузинскому делу", Сталин сделал лицемерный шаг, направленный на то, чтобы добиться улучшения отношения к нему со стороны Ленина. Он пригласил М. И. Ульянову в кабинет и с крайне огорченным видом заявил ей: "За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь"[152].
Впоследствии Ульянова вспоминала, что при этом разговоре ей стало жаль Сталина. Ей казалось, что он искренне огорчен. В один из ближайших дней в разговоре с Лениным она как бы между прочим сказала, что товарищи ему кланяются. "А", - возразил В. И. "И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя". Ильич усмехнулся и промолчал, "Что же, - спросила я, - передать ему и от тебя привет?" "Передай", - ответил Ильич довольно холодно. "Но, Володя, - продолжала я, - он всё же умный, Сталин"[153]. "Совсем он не умный", - ответил Ильич решительно и поморщившись"[154].
Из этой записки видно, во-первых, что Ленин в те дни сомневался в искреннем отношении к нему некоторых близких товарищей, прежде всего Сталина. Во-вторых, что к этому времени у Ленина сложилось вполне определённое мнение не только о нравственных, но и об интеллектуальных качествах Сталина. "...Как В. И. ни был раздражен Сталиным, - вспоминала далее Ульянова, - одно я могу сказать с полной убежденностью. Слова его о том, что Сталин "вовсе не умен", были сказаны В. И. абсолютно без всякого раздражения. Это было его мнение о нём - определённое и сложившееся, которое он и передал мне"[155].
5 марта произошло новое событие, ещё более обострившее отношения между Лениным и Сталиным. В этот день Ленин узнал об инциденте, происшедшем несколько месяцев назад между Сталиным и Крупской. Как вспоминает со слов Крупской её секретарь В. Дридзо, произошло это следующим образом. Во время беседы Крупской с Лениным зазвонил стоявший в коридоре телефон. Когда Крупская вернулась после телефонного разговора, Ленин спросил:
- Кто звонил?
- Это Сталин, мы с ним помирились.
- То есть как?
И тогда Крупской, у которой слова эти вырвались нечаянно, пришлось рассказать о том, что произошло между нею и Сталиным в декабре прошлого года.
Суть же этого инцидента такова. 21 декабря Крупская с разрешения профессора Ферстера записала продиктованное Лениным письмо Троцкому, где предлагалось поставить вопрос о монополии внешней торговли на XII партийном съезде и на фракции X Всероссийского съезда Советов. Троцкий, исходя из соображений партийной лояльности, немедленно после получения письма сообщил о его содержании по телефону Каменеву. Каменев в свою очередь тут же послал письмо Сталину, в котором изложил суть этого разговора. "Своего мнения Троцкий не выражал, но просил передать этот вопрос в комиссию ЦК по проведению съезда, - писал Каменев. - Я ему обещал передать тебе, что и делаю"[156].
В тот же день Сталин написал ответ Каменеву, выразив своё неудовольствие тем, "как мог Старик организовать переписку с Троцким при абсолютном запрещении Ферстера"[157]. Тогда же и состоялся разговор между Сталиным и Крупской, в котором он сослался на принятое 18 декабря решение пленума ЦК, возлагавшее на него "персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки"[158]. Формально руководствуясь этими новыми полномочиями, Сталин подверг Крупскую грубым оскорблениям и угрозам за то, что она якобы нарушила это решение.
О характере этого разговора и реакции на него Крупской свидетельствует направленное ею на следующий день письмо Каменеву, в котором она просила его и Зиновьева оградить её "от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз"[159].
Узнав о том, что грубость Сталина распространилась и на его жену, что этот эпизод стал известен третьим лицам, Ленин почувствовал себя глубоко оскорбленным. Ощутив с особой силой свою беспомощность в этой ситуации, беспомощность прикованного к постели человека, он отреагировал единственно доступным для него способом: направил Сталину (в копии Зиновьеву и Каменеву) письмо, предлагавшее "взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения"[160].
Очевидно, к этим дням относятся слова Ленина о Сталине, переданные Крупской в 1926 году Троцкому: "У него нет элементарной честности, самой простой человеческой честности"[161]. Эти слова в более заостренной форме как бы продолжают нравственную характеристику Сталина в "Завещании".
К этим же дням, по-видимому, относится и рассказанный в 1967 году Володичевой эпизод с телефонным разговором М. И. Ульяновой, в силу развернувшихся событий резко изменившей своё отношение к Сталину. В этом разговоре Ульянова грозила Сталину обратиться к помощи московских рабочих, "чтобы они научили вас, как нужно заботиться о Ленине"[162]. В то время апелляция к мнению рабочих была весьма серьёзной угрозой даже для генерального секретаря.
В роковые дни начала марта 1923 года политические :и личные события тесно переплелись между собой. Получив 6 марта последнюю продиктованную Лениным записку (к Мдивани и Махарадзе), Троцкий познакомил Каменева с ленинскими документами по национальному вопросу. Каменев "был совершенно дезориентирован, - вспоминал Троцкий. - Идея тройки - Сталин, Зиновьев, Каменев - была уже давно готова... Маленькая записочка врезывалась в этот план острым клином... Каменев был достаточно опытным политиком, чтобы сразу понять, что для Ленина дело шло не о Грузии только, но обо всей вообще роли Сталина в партии"[163].
В свою очередь Каменев сообщил, что он был у Крупской по её вызову и та рассказала ему о только что продиктованном Лениным письме Сталину. "Но ведь вы знаете Ильича, - прибавила Крупская, - он бы никогда не пошёл на разрыв личных отношений, если б не считал необходимым разгромить Сталина политически"[164]. Каменев, который на следующий день собирался выехать на съезд грузинских коммунистов, откровенно признался Троцкому, что не знает, как ему поступать.
В ответ на это Троцкий сказал ему и просил передать другим триумвирам, что он не собирается поднимать на съезде борьбу за принятие организационных выводов относительно Сталина, Орджоникидзе и Дзержинского. "Я стою за сохранение status quo. Если Ленин до съезда встанет на ноги, что, к несчастью, маловероятно, то мы с ним вместе обсудим вопрос заново... я согласен с Лениным по существу. Я хочу радикального изменения национальной политики, прекращения репрессий против грузинских противников Сталина, прекращения административного зажима партии, более твёрдого курса на индустриализацию и честного сотрудничества наверху"[165].
Политика же триумвиров в эти дни не отвечала требованию честного сотрудничества. "Тройка" внимательно следила за переговорами Ленина с Троцким через ленинских секретарей и за состоянием здоровья Ленина. 5 марта Володичева составила письменную справку (очевидно, для Сталина) о своих разговорах с Троцким, в которых он говорил о том, что его интересует поднятый Лениным вопрос о реорганизации Рабкрина и что если можно, он хотел бы переговорить с Лениным по этому вопросу.
О том, насколько триумвиры были обеспокоены содержанием последних записок Ленина, свидетельствует письмо Каменева Зиновьеву от 7 марта, в котором он сообщал о своём последнем разговоре с Троцким. Упоминая здесь же о личном ленинском письме Сталину, Каменев замечал, что "Сталин ответил весьма сдержанным и кислым извинением, которое вряд ли удовлетворит Старика"[166].
Сообщая Зиновьеву о своём намерении добиться в Грузии решений, которые бы представляли компромисс между двумя противоборствующими группами, Каменев прибавлял: "Боюсь, что это уже не удовлетворит Старика, который, видимо, хочет не только мира на Кавказе, но и определённых организационных выводов наверху"[167]. Что же касается Сталина, то он в ночь на 7 марта заявил Каменеву, что принимает все условия Троцкого.
На следующий день поведение Сталина резко изменилось. Узнав, по-видимому, о серьёзном ухудшении здоровья Ленина, он заявил Володичевой, пришедшей к нему с ленинским личным письмом: "Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь"[168]. Затем он передал Володичевой ответное письмо, в котором вместо извинения за свой поступок, содержалась новая порция типично сталинской наглости, рассчитанная, видимо, на то, чтобы вызвать новые волнения Ленина. Письмо это заканчивалось словами: "Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.
Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения "отношений" я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя "вина" и чего, собственно, от меня хотят"[169].
Однако 7 марта Сталин ещё считал нужным перестраховаться, опасаясь того, что грузинские коммунисты с помощью колеблющегося Каменева станут действовать в духе ленинского письма к ним. Поэтому он отправил строго секретное письмо Орджоникидзе, в котором рекомендовал добиваться на съезде грузинской компартии компромисса с их общими противниками ("национал-уклонистами").
Спустя ещё день, получив дальнейшее подтверждение того, что Ленин вышел из строя, Сталин направил Каменеву в Тифлис шифрованную телеграмму об этом. "На грузинской конференции Каменев проводил политику Сталина против Ленина. Скреплённая личным вероломством, тройка стала фактом"[170].
XI Ошибка Троцкого
Впоследствии, в своих воспоминаниях, Троцкий не раз возвращался к вопросу о том, почему он открыто не выступил в начале 1923 года против триумвирата, апеллируя к партии. Его объяснения по этому поводу крайне противоречивы. С одной стороны, он писал, что бюрократическая реакция зашла к тому времени слишком далеко и едва ли удалось бы победить её даже в том случае, если бы Ленин смог продолжать активную политическую деятельность и "блок Ленина и Троцкого" стал бы реальностью. В подтверждение этого Троцкий, однако, приводил обычно только слова Крупской, относящиеся к 1927 году: "...Если б жив был Ленин, то, вероятно, уже сидел бы в сталинской тюрьме"[171].
С другой стороны, Троцкий высказывал и прямо противоположные суждения, а именно - уверенность в том, что если бы Ленин оставался у руководства, по крайней мере, до XII съезда, он безусловно смог бы провести намеченную им перегруппировку партийного руководства и что их совместное выступление в начале 1923 года наверняка обеспечило бы победу.
Более того, Троцкий выражал уверенность и в том, что выступив накануне XII съезда в духе "блока Ленина и Троцкого", он одержал бы победу и без прямого участия Ленина в борьбе. "...В 1922-23 году, - писал он, - вполне возможно было ещё завладеть командной позицией открытым натиском на быстро складывающуюся фракцию национал-социалистических чиновников, аппаратных узурпаторов, незаконных наследников Октября, эпигонов большевизма"[172].
В нежелании Троцкого сделать в то время этот шаг состояла, как показал весь ход последующих событий, его решающая не только тактическая, но и стратегическая ошибка. Как писал сам Троцкий, главным препятствием к такому шагу для него была неопределённость в состоянии здоровья Ленина. Вплоть до 6 марта ждали, что он снова поднимется, как после первого удара, и примет участие в работе XII съезда.
Как явствует из дневника дежурных секретарей Ленина, до середины февраля шло улучшение его здоровья и настроения. 30 января лечащий врач высказал предположение, что Ленин "встанет" к 30 марта (предполагавшемуся дню открытия XII съезда), а за месяц до этого ему будет разрешено чтение газет. Последующие записи секретарей фиксировали: "По внешнему виду значительная перемена к лучшему: свежий, бодрый вид. Диктует, как всегда, превосходно: без остановки, очень редко затрудняясь в выражениях, вернее, не диктует, а говорит жестикулируя." (2 февраля); "У него был немецкий доктор (Ферстер), который наговорил ему много приятных вещей, разрешил гимнастику, прибавил часы для диктовки и... Владимир Ильич был очень доволен." (4 февраля); "Владимир Ильич говорил очень весело, смеясь своим заразительным смехом. Такого настроения я ещё у него не наблюдала (6 февраля); "(Доктор) Кожевников сказал, что в здоровье Владимира Ильича громадное улучшение. Он уже двигает рукой и сам начинает верить, что будет владеть ею." (7 февраля); "Настроение и вид прекрасные. Сказал, что Ферстер склоняется к тому, чтобы разрешить ему свидания раньше газет." (9 февраля)[173].
Возвращение сильных головных болей и других проявлений болезни наступило 12 февраля после того, как Ферстер накануне сказал, что Ленину категорически запрещены чтение газет, свидания и политическая информация. Поскольку газет и свиданий Ленин был уже давно лишён, он спросил Ферстера, что тот понимает под политической информацией. На это Ферстер ответил: "Ну, вот, например, Вас интересует вопрос о переписи советских служащих". Как записала в тот же день Фотиева, "по-видимому, эта осведомлённость врачей расстроила Владимира Ильича"; у него "создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а Центральный Комитет дал инструкции врачам". Всем этим Ленин оказался расстроен "до такой степени, что у него дрожали губы"[174].
В своих предположениях Ленин был недалёк от истины. Лечившие его крупнейшие советские и зарубежные специалисты не могли не понимать, что изоляция Ленина от всякой политической информации, на чем настаивали триумвиры, мотивируя это необходимостью устранения лишних волнений, на деле носит характер политической интриги, только ухудшающей состояние Ленина. Об этом осторожно намекнул в своих суждениях о характере болезни Ленина Ферстер: "Если бы Ленина... заставили и дальше оставаться в бездеятельном состоянии, его лишили бы последней большой радости, которую он получил в своей жизни. Дальнейшим полным устранением от всякой деятельности нельзя было бы задержать ход его болезни... Работа для него была жизнью, бездеятельность означала смерть"[175].
Пока Ленин был в состоянии работать, он концентрировал все свои силы на том, чтобы успеть довершить разработку идей, которые он считал необходимым донести до делегатов XII съезда. Спустя три дня после упомянутой выше беседы с Ферстером Ленин заявил Фотиевой, что он просит поторопиться с выполнением его поручений, так как "он хочет непременно провести кое-что к съезду и надеется, что сможет"[176]. В тот же день вечером Ленин говорил с Фотиевой вновь по трём пунктам своих поручений, особенно подробно по тому, который его всех больше волновал, т. е. по "грузинскому вопросу". Вновь просил торопиться. Дал некоторые указания.
На этом опубликованная часть дневника ленинских секретарей обрывается до 5 марта. В воспоминаниях Фотиевой указывается, что после 14 февраля Ленин чувствовал себя плохо, никого не вызывал, но просил передать ему некоторые политические книги для чтения, однако врачи и близкие "отсоветовали" ему читать.
Несмотря на ухудшение здоровья, Ленин продолжал диктовать статью "Лучше меньше, да лучше" (завершённую 2 марта) и заниматься изучением "грузинского дела". Как вспоминала секретарь Ленина Гляссер, он "буквально руководил" комиссией, расследовавшей это дело, и "страшно волновался, что мы не сумеем доказать в своём докладе то, что ему надо, и он не успеет до съезда подготовить своё выступление. Вместе с тем он взял с нас слово держать всё в строжайшей тайне до окончания работы и ничего не говорить об его статье" ("К вопросу о национальностях или об "автономизации"), поскольку "ему всё время казалось, что с ним уже не считаются..." Только узнав о том, что статья отправлена Троцкому и от него получен положительный ответ, Ленин "обрадовался и как будто успокоился"[177].
Как свидетельствует последняя продиктованная Лениным записка, он ещё 6 марта считал возможным своё присутствие на съезде и выступление там с речью - "бомбой" против Сталина.
В эти дни, продолжая вести борьбу с триумвиратом по ряду принципиальных вопросов, Троцкий не решался вынести эту борьбу за пределы Политбюро и тем самым прямо противопоставить себя триумвирату, как он сделал это спустя несколько месяцев, в октябре 1923 года. Объясняя свою тогдашнюю нерешительность, он писал в 1929 году: "Идея блока "Ленина и Троцкого" против аппаратчиков и бюрократов была в тот момент полностью известна только Ленину и мне, остальные члены политбюро смутно догадывались... Моё выступление могло быть понято, вернее сказать, изображено как моя личная борьба за место Ленина в партии и государстве. Я не мог без внутреннего содрогания думать об этом... Поймёт ли партия, что дело идёт о борьбе Ленина и Троцкого за будущность революции, а не о борьбе Троцкого за место больного Ленина?"[178]
Впоследствии Троцкий обращал внимание на "парадокс положения", сложившегося в последние месяцы деятельности Ленина: Ленин, опасавшийся раскола партии из-за неприязненных отношений между Троцким и Сталиным, призывал Троцкого к более энергичной борьбе против Сталина. "Противоречие тут, однако, лишь внешнее. Именно в интересах устойчивости партийного руководства в будущем Ленин хотел теперь резко осудить Сталина и разоружить его. Меня же сдерживало опасение того, что всякий острый конфликт в правящей группе в то время, как Ленин боролся со смертью, мог быть понят партией, как метание жребия из-за ленинских риз"[179].
Несколько ранее Троцкий назвал ещё один мотив своей нерешительности в начале 1923 года: "Я до последней возможности уклонялся от борьбы, поскольку на первых своих этапах она имела характер беспринципного заговора, направленного лично против меня. Мне было ясно, что такого рода борьба, раз вспыхнув, неизбежно примет исключительную остроту и в условиях революционной диктатуры может привести к угрожающим последствиям. Здесь не место обсуждать вопрос о том, правильно ли было ценою величайших личных уступок стремиться сохранить почву коллективной работы или же нужно было самому перейти в наступление по всей линии, несмотря на отсутствие для этого достаточных политических оснований"[180].
С этими утверждениями Троцкого согласиться трудно. Политических оснований для открытого выступления против триумвирата в тот период у него было более чем достаточно. Троцкий видел, что в своих статьях и письмах Ленин настойчиво фиксирует внимание партии на тех самых опасностях, о которых шла речь в одной из их последних бесед. Развитие событий в Политбюро и ЦК отчётливо показывало, насколько реальной становится опасность раскола, о которой с такой тревогой продолжал напоминать Ленин. Сталинские фракционные махинации в "грузинском вопросе" были известны Троцкому ещё в большей мере, чем больному Ленину, обладавшему ограниченной информацией. Мобилизация партии против назревавшей угрозы бюрократического перерождения политического режима становилась всё более настоятельной задачей.
Суть дела состояла в том, что Троцкий, вопреки пущенной триумвиратом в те дни и гальванизированной в наше время легенде о его стремлении к личной диктатуре, допустил тогда (да и в последующие годы) ошибки прямо противоположного характера. Природу этих ошибок помогает понять обращённое к Троцкому предсмертное письмо А. А. Иоффе, покончившего жизнь самоубийством в разгар разгрома оппозиции в ноябре 1927 года.
"Нас с Вами, дорогой Лев Давыдович, связывает десятилетие совместной работы и личной дружбы тоже, смею надеяться, - писал Иоффе. - Это даёт мне право сказать Вам на прощание то, что мне кажется в Вас ошибочным.
Я никогда не сомневался в правильности намечавшегося Вами пути и Вы знаете, что более 20 лет иду вместе с Вами...
Но я всегда считал, что Вам недостаёт ленинской непреклонности, неуступчивости, его готовности остаться хоть одному на признаваемом им правильном пути в предвидении будущего большинства, будущего признания всеми правильности этого пути.
Вы политически всегда были правы, начиная с 1905 года, и я неоднократно Вам заявлял, что собственными ушами слышал, как Ленин признавал, что и в 1905 году не он, а Вы были правы. Перед смертью не лгут, и я ещё раз повторяю Вам это теперь... Но Вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемому Вами соглашению, компромиссу. Это - ошибка"[181].
Именно эти черты Троцкого, подмеченные его ближайшим другом, обусловили его роковые ошибки в начале 1923 года. Троцкий был последователен, решителен и до конца непримирим в борьбе против классовых врагов, что наглядно обнаружилось в годы Октябрьской революции и гражданской войны. Он был решителен, даже излишне самоуверен, пользуясь ленинской характеристикой, когда речь шла о борьбе за принципы или за интересы дела. Однако он не проявил такой же решимости в борьбе, состоявшей на девять десятых из закулисных интриг, провокаций и тайных заговоров его личных противников, находившихся с ним в одной партии.
Именно по этой причине он упустил инициативу и ряд благоприятных возможностей, открывавшихся перед ним в начале 1923 года: отказался выступить с политическим докладом на XII съезде партии; дважды отказался от предложения стать заместителем председателя Совнаркома, т. е. фактическим главой государства в отсутствие Ленина; допустил ряд других компромиссов в Политбюро. Например, когда Сталин фарисейски предложил 1 февраля, чтобы его освободили от обязанности наблюдать за исполнением режима, установленного врачами для Ленина, Троцкий не воспрепятствовал отклонению этого предложения и не предложил переложить эту обязанность со Сталина на него, Троцкого.
Все эти поступки, надо думать, были продиктованы опасениями Троцкого, что принятие им на себя новых политических обязанностей при существующей расстановке сил в Политбюро приведёт к новой волне интриг и провокаций, направленных лично против него и камуфлируемых мнимопринципиальными соображениями. Очевидно, опасаясь обвинений во фракционности, Троцкий в период перед XII съездом не принял никаких мер для того, чтобы сплотить вокруг себя единомышленников, деятелей партии, недовольных политическим диктатом "тройки" и, тем самым, обеспечить организованное выступление на съезде против её попыток узурпировать власть партии. На такой шаг Троцкий решился лишь спустя полгода, когда почти никаких надежд на выздоровление Ленина не оставалось, а триумвират сумел значительно укрепить свои позиции.
Даже поставить свои условия триумвирату и указать на то, что в случае их отклонения он может перенести спорные вопросы на рассмотрение съезда, Троцкий решился лишь тогда, когда получил прямой и настойчивый призыв Ленина к солидарной борьбе. Но это произошло только 6 марта, в день, когда ленинское здоровье резко ухудшилось. Возможность победы в борьбе с "заговором эпигонов" была упущена.
XII Победа триумвирата
Обретя уверенность в том, что Ленин, хотя бы в ближайший предсъездовский отрезок времени будет лишён всякой возможности влиять на ход событий, триумвират перешёл в решительное наступление, направленное на оттеснение Троцкого от руководства и захват всей полноты власти в свои руки. Беспринципная деятельность триумвирата, в котором ещё никто из участников не занимал ведущей роли, в дальнейшем предопределила раскол партии, открывший дорогу утверждению сталинизма.
Не будучи скована, как Троцкий, никакими моральными соображениями, "тройка" после 6 марта сплотилась ещё теснее. Главная трудность для неё в это время состояла в объявлении открытой войны Троцкому, имя которого для коммунистов оставалось ещё неразрывно связанным с именем Ленина. В партии и в стране Троцкий пользовался в то время популярностью, едва ли уступавшей популярности Ленина. Его авторитет был намного более высоким, чем авторитет и Сталина, и Зиновьева, и Каменева. При выборах почетных президиумов на собраниях, при составлении протоколов заседаний пленумов ЦК и т. д. имена руководителей партии тогда перечислялись не в алфавитном порядке, а в зависимости от их политического веса (при этом никакой официальной регламентации не существовало). Первым обычно назывался Ленин, а вторым Троцкий. Даже на XII съезде партии приветственные выступления рабочих делегаций заканчивались чаще всего здравицей в честь двух вождей партии - Ленина и Троцкого. Заслуги Троцкого в организации Октябрьского восстания и Красной Армии никем не оспаривались. На страницах "Правды", в центральных и местных издательствах ещё в первой половине 1923 года публиковались статьи о Троцком не только близких к нему коммунистов[182], но и таких людей, как Луначарский и даже Ярославский, наиболее рьяный в будущем идеолог борьбы с "троцкизмом". В них о Троцком говорилось в не менее приподнятых тонах, чем о Ленине.
В этих условиях триумвират и его приверженцы ещё не решались поднимать вопрос о "троцкизме" и в борьбе с Троцким пользовались пока что только методами закулисных интриг.
Тем временем состояние Ленина оставалось критическим. Вплоть до июля 1923 года речь шла о спасении его жизни. Больного нельзя было оставлять одного ни на минуту, при нём постоянно дежурили врач и медицинская сестра. Об атмосфере, царившей в эти месяцы в ленинском доме, можно составить представление по словам из письма Крупской И. А. Арманд от 6 мая 1923 года: "Доктора говорят, что Володя может выздороветь, но они сами говорят, что с уверенностью ничего не могут сказать. Тому же, что происходит сейчас, нет названия... И люди все ушли - выражают сочувствие, но заходить боятся"[183].
Именно этой атмосферой, по-видимому, объясняется тот факт, что Крупская, прикованная к постели Ленина, не имела возможности или же не решилась без прямого его указания (которого он не мог дать, так как находился в бессознательном состоянии) передать "Завещание" XII съезду. Тем не менее у триумвиров, видимо, сохранялись опасения, что этот документ тем или иным путём станет известен делегатам съезда. После смерти Сталина Володичева рассказывала со слов Н. С. Аллилуевой, что Сталин опасался того, что она, Володичева, может довести "Завещание" до сведения делегатов.
Спустя три недели после отключения Ленина от работы, а именно 31 марта 1923 года, на заседании пленума ЦК было решено поручить доклад ЦК на съезде Зиновьеву и Сталину, распределив между ними темы: политический доклад и организационная деятельность партии. Троцкий не возражал против этого предложения, взяв на себя доклад о промышленности. Тезисы этого доклада, в которых содержались принципиальные соображения о соотношении плановых и рыночных начал в условиях нэпа, сперва были приняты в Политбюро без прений. Лишь когда выяснилось, что надежды на возвращение Ленина к работе нет, "тройка" сделала крутой поворот, направленный на противопоставление Троцкого большинству Политбюро первоначально в глазах ЦК.
Под её влиянием мартовский пленум ЦК отклонил содержавшееся в тезисах Троцкого предложение об уменьшении вмешательства партийных органов в работу хозяйственных учреждений и организаций. Каменев внёс к уже одобренному проекту резолюции о промышленности, написанному Троцким, поправки, которые должны были дать основание для обвинений Троцкого, пока ещё только перед ЦК, в "недооценке" крестьянства. "Спустя три года после своего разрыва со Сталиным, - вспоминал впоследствии Троцкий, - Каменев со свойственным ему добродушным цинизмом поведал мне, как готовилось на кухне это обвинение, которого никто из авторов, разумеется, не брал всерьёз"[184].
В конце марта "тройка", при поддержке остальных членов Политбюро, подготовила свою "бомбу", направленную против Троцкого - письмо всем членам и кандидатам в члены ЦК, в котором многословно перечислялись разногласия с Троцким, касавшиеся даже отдельных формулировок в его работах, и одновременно отрицались возможные предположения по поводу того, что "в Политбюро имеется какое-то предвзятое большинство, связанное кружковщиной..."[185]
Одним из главных обвинений в адрес Троцкого, содержавшихся в этом письме, было обвинение в том, что своим предложением (в тезисах доклада о промышленности) о более чётком разграничении партийной, советской и хозяйственной работы Троцкий "подаёт палец тем, кто добивается ликвидации руководящей роли партии"[186]. Особое раздражение авторов письма вызвала статья Троцкого, помещённая в "Правде", в которой он утверждал, что партийные органы должны сосредоточиться на чисто политической работе и квалифицировал решение хозяйственных вопросов "партийным путём" как решение важных дел "на глаз".
О подоплёке всей этой тщательно скоординированной кампании Троцкий косвенно упомянул в докладе на Всеукраинской партийной конференции. "Конечно, товарищи, - говорил он, - партия состоит из живых людей, у людей есть недостатки, недочёты, и у коммунистов в том числе, есть много "человеческого, слишком человеческого", как говорят немцы, есть групповые и личные столкновения, серьёзные и мелочные, есть и будут, ибо без этого большая партия жить не может. Но нравственный вес, политический удельный вес партии определяется тем, что всплывает при такого рода трагической встряске (Троцкий имел в виду болезнь Ленина. - В. Р.) наверх: воля к единству, дисциплина или же второстепенное и личное, человеческое, слишком человеческое?"[187]
Психологическим результатом кампании, неожиданно обрушившейся на Троцкого перед съездом, стала проявленная им вновь нерешительность. По-видимому, опасаясь того, что обнародование им действительного существа разногласий с большинством Политбюро в условиях, когда оно впервые выступило против него сплочённым фронтом, может быть представлено и понято как разжигание склоки или как фракционное выступление, Троцкий ограничился тем, что выступил на съезде с обоснованием и защитой положений своего доклада, в котором впервые была представлена развёрнутая концепция новой экономической политики.
Троцкий не сообщил делегатам съезда о характере внутренней борьбы в Политбюро, не выступил в прениях по национальному вопросу, ограничившись относительно нейтральной речью на соответствующей секции съезда. В результате всего этого начатая Лениным и Троцким борьба против стремительно нараставшего партийного бюрократизма, "не доведённая до конца, ни даже до середины... дала прямо противоположные результаты. Ленин успел, в сущности, только объявить войну Сталину и его союзникам, причём и об этом узнали лишь непосредственно заинтересованные, но не партия"[188].
Подчиняясь навязанным триумвиратом, ложно истолкованным требованиям внутрипартийной лояльности, Троцкий не сделал даже попытки консолидировать на съезде те силы, которые были готовы поставить вопрос о ненормальности сложившегося внутрипартийного режима. Об остроте, с какой осознавался этот вопрос определённой частью партии, говорит содержание тайно распространявшегося некоторыми коммунистами накануне съезда документа под названием "Современное положение РКП и задачи пролетарского коммунистического авангарда". Авторство этого документа, по мнению Зиновьева, могло принадлежать лидерам бывшей фракции "демократического централизма" (Осинскому, Сапронову, В. М. Смирнову) . "Необходимо, - говорилось в документе, - добиваться отмены постановлений, запрещающих внутрипартийные группировки, и прекращения гонений на товарищей, выступающих коллективно по партийным и советским вопросам. Необходимо прочно внедрить в сознание партии: 1) что без права коллективных выступлений нет и не может быть критики и дискуссии..., 2) что поддержание "единства партии" путём механического давления означает на деле диктатуру определённой группы и образование в партии ряда нелегальных группировок, т. е. глубочайший подрыв внутреннего единства, моральное разложение и идейное умерщвление"[189].
В документе предлагалось "открыть действительно широкий беспрепятственный доступ беспартийных на все советские должности, в том числе выборные. Речь идёт о том, чтобы уничтожить монополию коммунистов на ответственные места, лишить партбилет значения патента и тем ослабить засорение партии карьеристами и развитие карьеризма, приспособленчества, обывательщины в рядах партии..."[190]. Авторы документа требовали "строгого расчленения партийной и советской работы" с тем, чтобы партийные органы давали только основные директивы коммунистическим фракциям в государственных органах. Такое же "строжайшее размежевание" предлагалось провести между работой ЦК партии и общесоюзных советских органов: "ЦК должен давать СНК и ВЦИК только общие директивы и главное своё внимание сосредоточить на руководстве партийной работой". Наконец, авторы документа считали необходимым, чтобы XII съезд удалил от партийного руководства "одного-двух наиболее фракционно настроенных (наиболее разложивших партийную среду, наиболее способствовавших развитию бюрократизма под прикрытием лицемерных фраз) ответственных работников господствующей группы: ЗИНОВЬЕВА, СТАЛИНА, КАМЕНЕВА"[191].
Несомненно, многие из этих идей и предложений были созвучны настроениям Троцкого. Однако своё критическое отношение к сложившемуся внутрипартийному режиму Троцкий формулировал лишь в письмах, рассылаемых им членам ЦК. Так, в письме от 22 марта 1923 года он писал: "Политбюро и Оргбюро должны отказаться от господствующей ныне системы, которая партийное руководство и распределение заменяет секретарским дерганием"[192].
Тем не менее ни Троцкий, ни его единомышленники не подняли публично голос протеста против использования правящей фракцией этой системы при подборе делегатов на съезд: на многих губернских конференциях делегаты избирались безальтернативно, по рекомендации секретарей губкомов, которые, в свою очередь, избирались с лета 1922 года по рекомендациям ЦК, т. е. фактически назначались Секретариатом. В результате XII съезд был первым послеоктябрьским съездом, на котором подавляющее большинство делегатов составляли работники партийного аппарата. Согласно докладу мандатной комиссии, 55,1 процента делегатов вели "исключительно партийную работу" и 28,8 - совмещали её с другой работой. Учтем при этом, что 30 процентов всех секретарей губкомов были рекомендованы Секретариатом ЦК.
Лишь в письме в ЦК от 8 октября 1923 года Троцкий упомянул о том, что "очень многие члены партии, отнюдь не худшие, с величайшей тревогой относились к тем способам и приёмам, при помощи которых созывался XII съезд. Этой же тревогой было проникнуто большинство делегатов съезда". Лишь стремление обеспечить единодушную работу партии в период обострения болезни Ленина, объяснял Троцкий, "сгладило группировки партии, заставило многих подавить недовольство и не выносить своей законной тревоги на трибуну съезда"[193].
В результате всего этого, выступления в предсъездовской дискуссии и на самом съезде против проведения триумвиратом групповой, по сути дела фракционной, организационной и кадровой политики грубого подавления свободы внутрипартийного мнения, оказались несогласованными и разрозненными.
Развивая мысли, высказанные им в предсъездовской дискуссии[194], Красин полемизировал с Зиновьевым, который в своём докладе заявил, что нынешний ЦК "имеет ядро, которое примерно два десятка лет назад тоже стояло у партийного руля и ни на момент не отходило от нашей партии"[195]. В ответ на это Красин дал понять, что под "ядром" Зиновьев имел в виду сложившуюся в Политбюро фракционную группировку, претендовавшую на то место в партии, которое в ней всегда занимал Ленин. "Когда мне говорят, что какая бы то ни было тройка или пятерка заменит т. Ленина и что мы "всё оставляем по-старому", - подчёркивал Красин, - то я говорю: нет, товарищи, по-старому мы оставить не можем, и старого этого не будет до того момента, пока Владимир Ильич снова не возьмёт в свои руки руль государственного корабля"[196].
В выступлениях Красина, Ларина и Осинского содержались созвучные предсъездовскому выступлению Троцкого в "Правде" мысли о необходимости более чёткого разделения функций между партийными, советскими и хозяйственными органами, предоставления двум последним большей самостоятельности. В речи В. Косиора обращалось внимание на попытки отстранить Троцкого и других коммунистов от руководящей работы, "исключительно потому, что в различное время и по различным поводам они участвовали в тех или иных группировках, что они принимали участие в дискуссиях против официальной линии, которая проводилась Центральным Комитетом"[197].
Отвечая на эти обвинения, Сталин в заключительном слове по своему докладу коснулся только вопроса о Троцком, заявив, что тот дважды отказался от предложения стать заместителем Ленина в Совнаркоме. Сталин объяснял отказ Троцкого от этого предложения тем, что у последнего есть, очевидно, "какой-то мотив, какое-то соображение, какая-то причина, которая не даёт ему взять кроме военной ещё другую, более сложную работу"[198].
На эти высказывания Сталина Троцкий отреагировал далеко не лучшим образом. В начале своего доклада о промышленности он назвал совершенно неуместным "заявление т. Косиора о недостаточном использовании моих сил" и упомянул, имея в виду слова Сталина, "о дальнейшем развитии, которое получил этот инцидент". Троцкий заявил, что он готов дать все необходимые разъяснения по этому вопросу, если того потребует съезд. "Если же съезд не считает нужным вопрос развивать дальше, то я, со своей стороны, никакой инициативы не беру и считаю, что он в данной стадии для съезда исчерпан"[199].
Это свидетельствовало о том, что Троцкий надеялся на прояснение вопроса о своих конфликтах с "тройкой" по дополнительному требованию съезда и одновременно опасался перерастания такого разговора в беспринципную склоку.
Очевидно, несогласованностью и разрозненностью выступлений критиков триумвирата была вызвана реакция, на выступление Осинского, положительно отозвавшегося о Сталине и Каменеве, но резко критиковавшего Зиновьева за проявление "вождизма" и за безапелляционные обвинения в "ревизии ленинизма", которые тот бросал своим оппонентам в предсъездовской дискуссии. Ответ на эту критику дал не Зиновьев, а Сталин, обвинивший Осинского в том, что он "взял курс на разложение того ядра, которое создалось внутри ЦК". Поимённо назвав членов этого "ядра", т. е. триумвирата, Сталин прибегнул к самым грубым угрозам в адрес Осинского: "...Если т. Осинский серьёзно думает предпринять такие атаки против того или иного члена ядра нашего ЦК, я должен его предупредить, что он наткнется на сплошную стену, о которую, я боюсь, он расшибёт себе голову"[200].
В целом XII съезд показал, каким значительным интеллектуальным потенциалом обладала в то время партия. Все последующие партийные съезды, вплоть до семнадцатого, признавшего Сталина единственным вождем партии, демонстрировали постепенную утрату этого потенциала, поскольку основное внимание на них концентрировалось не на свободном обсуждении вопросов теории и политики партии, а на беспринципной травле внутрипартийных оппозиций.
Однако сталинская аппаратная подготовка XII съезда, нерешительность Троцкого и неосведомлённость большинства делегатов о внутренней борьбе внутри Политбюро привели к тому, что организационные итоги съезда оказались как нельзя более благоприятными для триумвирата. Как выразился впоследствии Зиновьев, XII съезд "молчаливо" закрепил главенствующую роль "сложившегося ядра" в Центральном Комитете нашей партии.
Другая несомненная победа триумвирата и набиравшей силу партийной бюрократии состояла в том, что в резолюции съезда по организационному вопросу оказалось выхолощенным содержание ленинский идей о внутрипартийной демократии и повышении роли ЦКК.
На XII съезде состав ЦК был расширен незначительно: число его членов увеличилось с 27 до 40 человек, а число кандидатов в члены ЦК уменьшилось с 19 до 17. Зато состав ЦКК был увеличен почти в 10 раз. Но лишь треть избранных съездом членов ЦКК составляли рабочие, продолжавшие трудиться на производстве, остальные члены были работниками местных органов партийно-государственного контроля. При этом увеличение числа членов ЦКК до 50 и кандидатов в члены ЦКК до 10 было дополнено созданием новых организационных надстроек над пленумом ЦКК. Работой ЦКК отныне должен был руководить Президиум из 9 человек, который, в свою очередь, избирал секретариат для ведения текущей работы и партколлегию для рассмотрения дел о нарушении партийной этики, Устава и Программы партии. Эти чисто аппаратные надстройки над ЦКК сыграли в дальнейшем важную роль в борьбе со всеми возникавшими в партии оппозициями. В дальнейшем участие ЦКК в работе Политбюро было ограничено представительством на его заседаниях лишь трёх постоянных лиц из состава Президиума ЦКК. Ленинская идея об усилении роли Центральной Контрольной Комиссии в обеспечении единства партии была фактически дезавуирована Молотовым в речи на организационной секции съезда, где он заявил, что "будет неправильно, если сказать, что ЦКК должна обеспечить партийную линию "внутри самой партии". На это есть основные руководящие парторганы"[201].
Таким образом, на съезде был, по сути дела, отвергнут предложенный Лениным механизм контрольной деятельности ЦКК, в результате чего оказалась сохранённой монопольная и бесконтрольная власть Политбюро в партии и стране.
XIII Первые репрессии и монополия на власть
Укрепив свои позиции на XII съезде, "тройка", и прежде всего Сталин, перешли к более решительной расправе с инакомыслящими. Первым фактом полицейских преследований активных коммунистов стал арест М. X. Султан-Галиева, члена Коллегии Наркомнаца, в 1920-1921 годах занимавшего пост председателя Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б).
В период подготовки Союзного договора Султан-Галиев резко критиковал сталинский проект "автономизации". На заседании коммунистической фракции X Всероссийского съезда Советов в 1922 году он выразил несогласие с предложениями Сталина о принципах формирования союзных ЦИКа и Совнаркома, выступая за участие в высших органах СССР представителей не только союзных, но и автономных республик. В ответ на это Сталин в заключительном слове на заседании фракции объявил эту идею повышения статуса автономных республик "мертворожденной, реакционной".
Однако Султан-Галиев и на XII съезде в выступлении на заседании секции по национальному вопросу вновь высказался за расширение прав автономных республик и повышение их статуса до уровня равноправных с союзными республиками субъектов СССР. Он также подчеркнул, что представленные съезду предложения Сталина "не разрешают национального вопроса", и явно имея в виду Сталина, хотя и не называя его по имени, заявил, что в партии под местным национализмом зачастую понимается борьба с проявлением великодержавного шовинизма.
Спустя несколько дней после завершения съезда партколлегия ЦКК приняла постановление об исключении Султан-Галиева из партии, снятии его с партийных и советских постов и передаче его дела в ГПУ. Сразу же после оглашения этого постановления Султан-Галиев был взят под стражу по обвинению в создании националистической организации, выступающей против руководства партии и Советского государства. Это обвинение основывалось на перехваченных ГПУ конспиративных письмах Султан-Галиева ряду руководящих работников Башкирии, Татарии и Крыма, разделявших его взгляды по национальному вопросу, с призывом выступать на партийных и советских форумах с защитой своих позиций.
Через четыре дня после ареста Султан-Галиева группа руководящих работников Татарской АССР обратилась с письмом к членам Политбюро и секретарям ЦК РКП(б). Они писали, что этот арест является "недоразумением", и просили "об отмене всякой репрессии" по отношению к Султан-Галиеву. Однако он был освобождён лишь 14 июня, после того, как начальник Секретного оперативного управления ГПУ Менжинский дезавуировал агентурные сообщения о том, что Султан-Галиев пытался поддерживать басмачество в борьбе с Советской властью. Однако и после этого по инициативе Сталина была отклонена просьба Султан-Галиева о восстановлении в партии.
"Дело Султан-Галиева" Сталин использовал для доказательства собственной правоты в оценке опасности "национал-уклонизма". На совещании в ЦК по национальному вопросу, проходившем 9-12 июня, был заслушан доклад председателя ЦКК Куйбышева "Об антипартийной и антигосударственной деятельности Султан-Галиева". Однако некоторые участники совещания, вынужденные принимать на веру сведения, полученные от ЦКК и ГПУ, тем не менее отмечали, что раздувание "дела Султан-Галиева" служит ослаблению борьбы с великодержавным шовинизмом. Так, Скрыпник прямо критиковал попытки использовать это "дело" для изменения национальной политики партии, намеченной XII съездом. Троцкий поддержал это высказывание Скрыпника репликой: "Совершенно верно!".
С другими своими оппонентами Сталин не имел ещё возможности расправиться так же сурово, как с Султан-Галиевым. Для устранения их с руководящей партийной и советской работы он использовал метод направления в "дипломатическую ссылку". Так поступили с Мдивани и с Раковским, близким другом Троцкого, занимавшим пост председателя Совнаркома Украины. Раковский в прениях по докладу Сталина на XII съезде недвусмысленно упоминал об основных идеях статьи "К вопросу о национальностях или об "автономизации". Он высказал сожаление об отсутствии на съезде Ленина, который доказал бы партии, что "она в национальном вопросе совершает фатальные ошибки", что национальный вопрос - это один из тех вопросов, который "сулит гражданскую войну, если мы по отношению к нему не проявим необходимой чуткости и необходимого понимания"[202].
Раковский подчёркивал, что наряду с ростом национального самосознания растёт "чувство равенства, о котором говорил т. Ильич в своём письме, - чувство равенства, которое у национальностей, бывших сотни лет угнетёнными царским режимом, проникло гораздо глубже и сильнее, чем мы думаем"[203]. Он заявлял, что союзное строительство пошло по неправильному пути, что в национальном вопросе преобладают проявления не партийной, а ведомственной, аппаратной, бюрократической психологии. "...Наши центральные органы, - говорил он, - начинают смотреть на управление всей страной с точки зрения их канцелярских удобств. Конечно, неудобно управлять двадцатью республиками, а вот если бы это всё было одно, если бы, нажав на одну кнопку, можно было управлять всей страной, - это было бы удобно. С точки зрения ведомственной, конечно, это было бы легче, удобнее, приятнее"[204]. Поэтому многие центральные органы восприняли образование СССР "в том смысле, что они могут обрушиться всей своей тяжестью на отдельные республики". Раковский предлагал "отнять от союзных комиссариатов девять десятых их прав и передать их национальным республикам"[205].
Дальнейшее сопротивление Раковского линии Сталина на фактическое возрождение автономистского курса произошло на IV совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей в июне 1923 года, где генсек обвинил Раковского и его единомышленников на Украине в конфедерализме, национал-уклонизме и сепаратизме.
Спустя месяц после завершения этого совещания Раковский был снят с поста председателя Совнаркома Украины и направлен послом в Англию. Смысл этого перемещения Раковский осветил в письме от 18 июля, направленном Сталину и в копии - всем членам ЦК и ЦКК РКП(б), членам Политбюро ЦК КП Украины: "Моё назначение в Лондон является для меня, и не только для меня одного, лишь предлогом для моего снятия с работы на Украине..."[206]
Кадровая политика триумвирата, проводимая через секретариат ЦК, была направлена против всех инакомыслящих и прежде всего против коммунистов близких к Троцкому; она всё более подрывала принципы выборности и самостоятельности партийных организаций.
Тем не менее, как свидетельствуют обнародованные недавно документы, летом 1923 года положение Сталина в Политбюро было ещё довольно шатким. Всё чаще его предложения наталкивались на отпор не одного только Троцкого.
Это проявилось, например, в связи с попыткой отменить запрет на торговлю водкой и другими высокоградусными напитками, введённый ещё царским правительством после начала первой мировой войны и сохранённый после Октябрьской революции[207]. В 1923 году вопрос о введении государственной водочной монополии был внесён на июньский пленум ЦК РКП(б). Узнав об этом, Троцкий направил членам ЦК и ЦКК письмо и проект резолюции по этому вопросу, в котором указывалось, что легализация продажи водки в целях пополнения бюджета может оказать "лишь пагубное действие на революцию и партию".
Троцкий писал, что "попытка перенести бюджет на алкогольную основу есть попытка обмануть историю"[208]. Во-первых, такая мера ослабит зависимость государственного бюджета от успехов в области хозяйственного строительства. Во-вторых, попытка изъятия народных средств при помощи продажи алкоголя окажет деморализующее воздействие на рабочий класс и снизит реальную заработную плату рабочих.
Июньский пленум не принял намечавшегося решения об уменьшении бюджетного дефицита за счёт государственной продажи водки, но отклонил и предложенный Троцким проект резолюции, резко отвергавший саму возможность легализации водочной торговли. Поэтому Троцкий вступил в переговоры с членами ЦК, убеждая их в недопустимости этой меры. Как сообщал Зиновьев Сталину из Кисловодска в июле 1923 года, "беда в том, что и наши - Серго, Ворошил[ов], Бух[арин] - сильно колеблются... Даже Молот[ов], кажется, имеет большие сомнения"[209]. Колебания ближайших союзников "тройки" могла усилить опубликованная 12 июля в "Правде" статья Троцкого "Водка, церковь, кинематограф", в которой подчёркивалась губительность возвращения к водочным доходам. В тот же день Политбюро приняло решение, предлагавшее воздержаться от помещения в "Правде" дискуссионных статей по вопросу о продаже водки.
15 июля член редколлегии "Правды" Преображенский направил записку в Политбюро, в которой просил об отмене этого решения, поскольку "никакое новое решение в направлении возврата к продаже водки не может быть проведено без всестороннего и публичного обсуждения вопроса и без твёрдого большинства в партии за эту меру"[210]. Спустя две недели Политбюро приняло решение, подтверждавшее нежелательность какой бы то ни было дискуссии по данному вопросу и признавшее письмо Преображенского "недопустимым по тону и непозволительным по содержанию". Этим постановлением Преображенский был снят с поста члена редколлегии "Правды". Одновременно в отсутствии Бухарина, главного редактора газеты, была назначена новая редакционная коллегия "Правды".
Это решение было лишь одним из проявлений самоуправства Сталина, воспользовавшегося тем, что часть членов Политбюро находилась в то время в Кисловодске на лечении. В ответ на это члены Политбюро направили целую серию писем из Кисловодска в Москву. По поводу решения об изгнании из "Правды" Преображенского Бухарин послал резкое письмо Каменеву, в котором говорилось: "Так швыряться людьми нельзя, даже если они неправы. Мы наживём кучу недовольных, а это терпимо только до поры до времени... Перестанут верить. Двадцать раз нужно было переговорить, а потом решать"[211].
Ещё в более резких, даже нервных тонах было выдержано письмо Зиновьева Каменеву. Он перечислял многочисленные факты единоличных назначений Сталиным своих ставленников, возмущался сменой редколлегии "Правды", упрекал Каменева в том, что он позволяет Сталину "прямо издеваться" над собой, и заявлял, что генсек присвоил себе право решать важнейшие вопросы, не спрашивая согласия других членов Политбюро. Письмо заканчивалось словами:
"Мы этого терпеть больше не будем.
Если партии суждено пройти через полосу (вер[оятно], очень короткую) единодержавия Сталина - пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по кр[айней] мере, не намерен. Во всех платформах говорят о "тройке", считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьёзный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же. Но что меня удивило - так это то, что Ворошил[ов], Фрунзе и Серго думают почти так же"[212].
Из этого письма следует, что Зиновьев к тому времени, во-первых, понимал, что "тройка" фактически распадается и заменяется диктатурой Сталина. Во-вторых, считал "единодержавие" Сталина "короткой полосой", которую удастся скоро пройти. В-третьих, находил поддержку своего возмущения поведением Сталина не только у Каменева и Фрунзе, но и у ближайших сталинских друзей - Орджоникидзе и Ворошилова.
Попытка ограничить непомерно возросшую власть Сталина была сделана в августе 1923 года в Кисловодске, где отдыхавшие там члены ЦК (Зиновьев, Бухарин, Евдокимов, Ворошилов, Фрунзе, Лашевич, Орджоникидзе) организовали "частное совещание" для обсуждения вопроса о коллективном руководстве, о том, как наладить работу руководящих органов партии в отсутствии Ленина, чтобы, как говорили они, "мы имели известное равновесие сил и не наделали больших политических ошибок..."[213]
Зиновьев, у которого к тому времени стали возникать "кое-какие личные столкновения - и довольно острые" - со Сталиным, предложил в целях ослабления его власти два альтернативных плана. Первый сводился к созданию нового Секретариата, в который вошли бы Сталин, Троцкий и кто-то из троих - Зиновьев, Каменев или Бухарин. В результате такого обновления Секретариат должен был превратиться в "нечто вроде малого Политбюро". Второй план предполагал превращение Секретариата в служебный орган Политбюро.
Получив письмо, извещавшее об этих предложениях, Сталин немедленно прибыл в Кисловодск, где он отверг оба плана Зиновьева. В результате переговоров со Сталиным было решено "Секретариат не трогать", а для увязки организационной и политической работы ввести в Оргбюро Троцкого, Бухарина и Зиновьева.
Одновременно Зиновьев сделал попытку "сговориться" с Троцким, направив к нему Серебрякова с предложением превратить "тройку" в "пятерку", пополнив её Троцким и Бухариным. Троцкий резко отверг это предложение, заявив: "Ведь есть у нас Политбюро Центрального Комитета. Если Зиновьев хочет установить нормальные взаимоотношения, надо уничтожить и "тройку" и "пятёрку"[214].
Получив столь определённый ответ Троцкого на предложение об осуществлении верхушечной комбинации, "тройка" сплотилась вновь и усилила свою фракционную конспиративную деятельность против Троцкого.
Как вспоминал впоследствии технический секретарь Политбюро Бажанов, в 1923 году перед заседаниями Политбюро, проходившими два - три раза в неделю, Зиновьев, Каменев и Сталин собирались, как правило, сначала на квартире Зиновьева, а позже - в кабинете Сталина "Это заседание тройки и есть настоящее заседание секретного правительства, решающее, вернее, предрешающее все главные вопросы... Формально тройка решает, ставить ли вопрос на заседании Политбюро или дать ему другое направление. На самом деле члены тройки сговариваются, как этот вопрос должен быть решён на завтрашнем заседании Политбюро, обдумывают решение, распределяют даже между собой роли при обсуждении вопроса на завтрашнем заседании... Завтра на заседании Политбюро будет обсуждение, будут приняты решения, но всё главное обсуждено здесь, в тесном кругу; обсуждено откровенно, между собой (друг друга нечего стесняться) и между подлинными держателями власти"[215]
XIV Троцкий переходит в наступление
Озабоченные преимущественно закреплением своих позиций и административными перестановками кадров, члены триумвирата проглядели серьёзные экономические и политические процессы, назревавшие в партии и стране.
К июлю 1923 года обнаружилось усиливающееся расхождение "ножниц": цены на промышленные товары достигли 190 процентов, а на продовольственные товары - лишь около половины довоенного уровня. Растущее несоответствие цен вызвало кризис сбыта, затоваривание промышленных изделий, в результате чего у предприятий часто не оказывалось денег для регулярной выплаты зарплаты. Это вызвало естественное недовольство рабочих. С лета 1923 года в крупных промышленных городах (Москве, Харькове, Сормове) прокатилось несколько волн забастовок. Согласно данным ОГПУ, максимум забастовок (217) и числа участвующих в них рабочих (165 тыс. человек) пришёлся на октябрь 1923 года. Внутри партии активизировались нелегальные, хотя и малочисленные группы: "Рабочая правда", сложившаяся весной 1921 года, и "Рабочая группа РКП", созданная весной - летом 1923 года.
По решению Политбюро от 18 сентября была образована комиссия в составе Дзержинского (председателя), Зиновьева, Рыкова, Молотова, Сталина и Томского для анализа экономического и внутрипартийного положения. Результаты её работы были сообщены на пленуме ЦК, состоявшемся 23 сентября. Выводы комиссии сводились к выражению тревоги по поводу возникновения в партии нелегальных групп, участия членов партии в стачках и пассивного отношения к этим явлениям со стороны многих членов партии. В речи Дзержинского эти отрицательные тенденции связывались с нездоровым характером внутрипартийного режима. "Мы видим, - подчёркивал он, - что основной причиной, вызывающей недовольство рабочих, находящее известное выражение и выраженное именно оппозиционно по отношению к Советскому государству, это оторванность наша от низовых ячеек и низовых ячеек от масс"[216].
Для преодоления остро обозначившихся экономических и политических трудностей сентябрьский пленум ограничился тем, что создал три новые комиссии (о внутрипартийном положении, о "ножницах", о заработной плате), а также признал участие в группах "Рабочая правда" и "Рабочая группа РКП" несовместимым с принадлежностью к партии.
Троцкий, вернувшийся к сентябрьскому пленуму из Кисловодска, оценил сложившуюся в партии и стране обстановку как резко изменившуюся к худшему. Выводы комиссии Дзержинского он счёл неудовлетворительными. Особое его беспокойство вызвало предложение комиссии о том, чтобы обязать членов партии, которым стало известно о возникающих в ней группировках, немедленно сообщать об этом в ГПУ, ЦК и ЦКК. Это предложение Троцкий расценил как симптом ухудшения внутрипартийного режима.
Другим важным моментом, побудившим Троцкого вывести внутрипартийную борьбу за пределы Политбюро, была предпринятая на сентябрьском пленуме попытка поставить его деятельность на посту руководителя военного ведомства под предельно жёсткий контроль. В этих целях на пленум было вынесено принятое на секретном совещании "тройки" предложение расширить состав Реввоенсовета, включив в него Сталина, его ближайших сторонников - Ворошилова и Орджоникидзе и сторонника Зиновьева - Лашевича.
Троцкий заявил, что усматривает в данной мере новое звено в цепи закулисных интриг, которые ведутся против него, и, не желая продолжать работать в такой обстановке, просит Центральный Комитет освободить его от всех постов и позволить ему отправиться в Германию, где назревает революция. Стремясь обратить это заявление в фарс, Зиновьев выступил с просьбой направить его "солдатом германской революции" вместе с Троцким, а Сталин предложил Центральному Комитету не отпускать в Германию своих "любимых вождей". Тут же это предложение было принято, после чего "рядовой" цекист Комаров заявил: "Не понимаю только одного, почему товарищ Троцкий так кочевряжится?" Эта реплика окончательно взорвала Троцкого. "Прошу вычеркнуть меня из числа актеров этой унизительной комедии"[217], - сказал он и покинул зал заседаний.
Драматизм ситуации усугублялся тем, что борьба в руководстве РКП(б) служила существенной помехой для правильного решения не только внутрипартийных вопросов, но и вопросов международного коммунистического движения, прежде всего связанных с обостряющимся революционным кризисом в Германии, где возникла непосредственная революционная ситуация. Отношение к событиям в Германии, характерное в то время для всего Коминтерна, нашло отражение в письме Сталина одному из лидеров ЦК КПГ А. Тальгеймеру от 20 сентября: "Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад. Победа германского пролетариата, несомненно, переместит центр мировой революции из Москвы в Берлин"[218].
Реализация этой перспективы означала бы существенную перегруппировку в руководстве Коминтерна и утрату "тройкой" господствующих позиций в нём. Кроме того, переход непосредственной революционной ситуации в открытое выступление германского пролетариата укрепил бы позиции Троцкого, который настаивал на немедленном восстании, составил его детальный план и даже назвал его дату - 7 ноября. Руководство ГКП направило в Москву просьбу о командировании Троцкого в Германию для руководства восстанием. Это предложение, как мы уже знаем, было отвергнуто Политбюро, принявшим решение направить в Германию, "немецкую комиссию" из деятелей РКП(б) менее высокого ранга, которым предлагалось "принимать решения на месте".
В результате противоречивых указаний, дававшихся германской компартии руководством Коминтерна, и нерешительности германского ЦК в вопросе о восстании, германская революция, победы которой с нетерпением ожидали коммунисты в России и во всём мире, потерпела поражение. Оно явилось одним из основных факторов, способствовавших ослаблению международного коммунистического движения и бюрократическому перерождению русской революции.
Но вернёмся к сентябрьскому пленуму. После того, как Троцкий покинул зал заседаний, к нему для переговоров был направлен Куйбышев, которому Троцкий заявил о полной недопустимости "такой политики, когда назначения, смещения, переброски и пр. производятся по очень определённым внутрипартийным соображениям, с прямым ущербом для дела, а перед партией официально мотивируя совершенно другими причинами... Пора положить конец нынешнему режиму двойной партийной бухгалтерии, уже принесшему величайший вред и чреватому новыми величайшими опасностями"[219]. В ответ на упрек Троцкого в том, что официально объявленные на пленуме мотивы предложенных изменений в составе Реввоенсовета не имеют ничего общего с действительными мотивами, Куйбышев цинично заявил: "Мы считаем необходимым вести против вас борьбу, но мы не можем вас объявить врагом; вот почему мы вынуждены прибегать к таким методам"[220].
После того, как Троцкий обратился в ЦК и ЦКК с письмом, где был изложен этот разговор с Куйбышевым, последний представил объяснительную записку, в которой лицемерно заявлял, что "уважение и любовь к Троцкому исключают всякую возможность враждебности и что лишь сознание революционной целесообразности заставляет принимать то или другое решение, несмотря на категорический протест тов. Троцкого (как это было в вопросе с Реввоенсоветом)"[221].
Выраженный в такой решительной форме протест Троцкого против реорганизации Реввоенсовета удержал Пленум ЦК от немедленного проведения предложенных мер в полном объёме. Однако в принятом постановлении одобрялось в принципе введение в состав РВС "военных членов ЦК", причём двое из них - Лашевич и Ворошилов - вводились незамедлительно. Пленум постановил также создать при председателе Реввоенсовета исполнительный орган с участием Сталина.
В письме в ЦК и ЦКК, направленном 4 октября, Троцкий писал, что "предложение новой коллегии продиктовано очень определёнными внутрипартийными комбинациями, как это понятно всем и каждому на этом заседании... Я считаю недостойным вести прения в этой плоскости. По крайней мере, в рамках ЦК следовало бы открыто сказать, что дело идёт о продолжении той внутрипартийной борьбы, которая систематически ведётся сверху за спиной партии"[222].
Попытки пленума решить обострившиеся вопросы экономической жизни страны и внутрипартийного положения казённо-бюрократическим путём явились последней каплей, которая заставила Троцкого, наконец, принять более решительные шаги для того, чтобы "побудить ЦК, в соответствии со всей создавшейся обстановкой, по-иному ставить и по-иному решить наиболее острые и больные вопросы внутренней жизни"[223]. На заседании Политбюро после сентябрьского пленума он характеризовал сложившуюся тяжёлую обстановку в партии и стране и указал на необходимость принятия "исключительных мер как в области хозяйственной, так и в области внутрипартийной".
Единственным ответом на это выступление было предложение Рыкова созвать "частное совещание членов Политбюро", которое так и не состоялось, несмотря на записку Троцкого с согласием на такое совещание. Не получив ответа на эту записку, Троцкий счёл, что "члены Политбюро отказались от предлагавшегося ими обсуждения выдвинутых мною важнейших вопросов внутреннего кризиса"[224]. Только после этого он направил в ЦК своё письмо от 8 октября, которое положило начало выходу внутрипартийной борьбы за рамки Политбюро.
В первых разделах этого письма Троцкий раскрывал своё понимание причин возникшего в стране хозяйственного кризиса и его социально-политических последствий. Эти причины он видел прежде всего в том, что основные принципы экономической политики, закреплённые в резолюции XII съезда по его докладу о промышленности, не были проведены в жизнь. Политбюро, узурпировавшее право на решение всех важнейших хозяйственных вопросов, рассматривало их наспех, без действительной подготовки специалистами и вне их плановой связи. Результатом принятия случайных, бессистемных решений стало чудовищно возросшее несоответствие цен на промышленные и сельскохозяйственные продукты, что, по мнению Троцкого, было "равносильно ликвидации нэпа, ибо для крестьянина - базы нэпа - безразлично, почему он не может покупать: потому ли, что торговля запрещена декретами, или же потому, что две коробки спичек стоят столько, сколько пуд хлеба"[225]. Несоответствие цен, при сохраняющейся тяжести единого сельскохозяйственного налога, вызывало крайнее недовольство крестьян.
Троцкий подчёркивал, что недовольство рабочих и крестьян тяжёлым экономическим положением сложилось не только в результате объективных трудностей, но и в результате явных ошибок хозяйственной политики ЦК. Оказавшись перед лицом серьёзного хозяйственного кризиса, большинство Политбюро и ЦК искало выход из экономических трудностей на путях нагромождения новых ошибок, чреватых тяжёлыми социальными последствиями. К таким ошибкам Троцкий относил, в частности, попытки "военно-коммунистического командования ценами", т. е. механического снижения их в административном порядке, которое могло лишь обогатить частных посредников, а также сохранявшееся стремление решить проблему бюджетного дефицита за счёт введения государственной монополии на продажу водки. Напоминая, что только решительный протест внутри ЦК и за его пределами приостановил эту меру, Троцкий подчёркивал, что "мысль о дальнейшей легализации водки Центральным Комитетом не отвергнута до сих пор"[226].
Освещая вопросы внутрипартийного режима, Троцкий писал, что "X-й съезд партии прошёл под знаком рабочей демократии. Многие речи того времени, сказанные в защиту рабочей демократии, казались мне преувеличенными, в значительной мере демагогическими, ввиду несовместимости полной, до конца развёрнутой рабочей демократии с режимом диктатуры. Но было совершенно ясно, что зажим эпохи военного коммунизма должен уступить место более широкой и живой партийной общественности. Однако, тот режим, который в основном сложился уже до XII съезда, а после него получил окончательное закрепление и оформление, гораздо дальше от рабочей демократии, чем режим самых жёстких периодов военного коммунизма"[227].
Троцкий подчёркивал, что даже в самое тяжёлое время гражданской войны в партийных организациях и в партийной печати развёртывались дискуссии по наиболее важным вопросам, включая даже вопросы военной политики, теперь же по существу прекратился откровенный обмен мнениями по вопросам, волнующим партию. Назначенство внутри партии приобрело такое широкое распространение, какого оно никогда не имело раньше. Бюрократизация партийного аппарата, достигшая неслыханного развития в результате применения методов секретарского отбора аппаратчиков и подавление свободы партийного мнения тесно связаны между собой.
Самодовлеющий характер секретарской иерархии, всё более независимой от партии, проявлялся, по мнению Троцкого, в назначении секретарей губкомов, что ставило последних, по существу, в независимое от местной партийной организации положение. В случае оппозиции, критики, недовольства, секретарь губкома, опираясь на поддержку центра, прибегал к переброске кадров. В свою очередь центр (Оргбюро и Секретариат) при назначениях, смещениях, перемещениях членов партии оценивал их "прежде всего под тем углом зрения, в какой мере они могут содействовать или противодействовать поддержанию того внутрипартийного режима, который - негласно и неофициально, но тем более действительно - проводится через Оргбюро и Секретариат ЦК"[228]. Поэтому, отмечал Троцкий, официальные мотивы назначений, смещений, переводов на другую работу "далеко не всегда совпадают с действительными мотивами и с интересами дела. В результате партия надломлена"[229].
Эта "надломленность" проявлялась, по мнению Троцкого, с одной стороны, в возникшей за последние год-полтора специфической секретарской психологии, "главной чертой которой является убеждение, что секретарь способен решать все и всякие вопросы, без знакомства с существом дела"[230]. Нередки случаи, когда коммунисты, не проявившие необходимых политических и деловых качеств на советской работе, начинали властно решать хозяйственные, военные и иные вопросы, как только попадали на пост партийного секретаря. В результате происходила замена авторитетного и компетентного руководства "формальными приказами, рассчитанными только на пассивную дисциплину всех и каждого"[231].
С другой стороны, те партийные функционеры, которые охотно прибегают к командно-административным методам руководства, "начисто отказываются от собственного партийного мнения, по крайней мере открыто высказываемого, как бы считая, что секретарская иерархия и есть тот аппарат, который создаёт партийное мнение и партийные решения. Под этим слоем воздерживающихся от собственного мнения пролегает широкий слой партийной массы, перед которой всякое решение предстоит уже в виде призыва или приказа"[232].
Формулируя конструктивную программу коренного изменения партийного режима, Троцкий писал: "Секретарскому бюрократизму должен быть положен конец. Партийная демократия - в тех, по крайней мере, пределах, без которых партии грозит окостенение и вырождение - должна вступить в свои права. Низы партии должны в рамках партийности высказать, чем они недовольны, и получить действительную возможность, в соответствии с партийным уставом и, главное, со всем духом нашей партии, создавать её организационный аппарат"[233].
В конце письма Троцкий напоминал, что, борясь со всей решительностью и определённостью внутри Центрального Комитета против ошибочной политики его большинства, он решительно уклонялся от вынесения этой борьбы на суд даже очень узкого круга товарищей, не состоявших в высших партийных органах. Однако предпринимавшиеся им на протяжении полутора лет усилия, направленные на принципиальное обсуждение и разрешение разногласий внутри ЦК, на создание здоровой политической атмосферы в Политбюро и Центральном Комитете, не дали никакого результата. Продолжение такой тактики в условиях непрерывного усугубления ошибок большинства ЦК "грозит тем, что партия может оказаться застигнутой врасплох кризисом исключительной остроты, и в этом случае партия имела бы право каждого, кто видел опасность, но не называл её открыто по имени, обвинить в том, что он форму ставил выше содержания"[234]. Исходя из этих соображений, Троцкий недвусмысленно заявлял, что теперь он считает "не только своим правом, но и своим долгом высказать то, что есть, каждому члену партии, которого я считаю достаточно подготовленным, зрелым, выдержанным и, следовательно, способным помочь партии выйти из тупика без фракционных судорог и потрясений"[235].
Письмо Троцкого сразу же вызвало смятение в рядах правящей фракции и беспокойство по поводу того, что его содержание может стать известно широким кругам партии. На заседании Политбюро 11 октября, впервые обсуждавшем это письмо, некоторые члены и кандидаты в члены Политбюро, ещё не связавшие себя тесно с "тройкой", признали ненормальность сложившегося внутрипартийного режима. Так, Дзержинский потребовал обновления Московского комитета как слишком бюрократического, отчего рядовые члены партии в Москве не считают возможным открыто высказывать своё мнение в рамках партийной организации, а делают это за её спиной. Бухарин, выступая против предложения о том, чтобы новым постановлением Политбюро обязать членов партии сообщать о внутрипартийных группировках, сказал: "Это только повредит. Это будет понято, как избыток полицейщины, которой и без того много. Нам необходимо резко повернуть руль в сторону партийной демократии"[236]. Никто из присутствовавших не выступил против этих слов Бухарина, а Молотов даже подчеркнул, что это "азбучные истины".
Вместе с тем, большинство членов Политбюро обратилось к Троцкому с просьбой об отсрочке рассылки его письма членам ЦК и ЦКК. Троцкий согласился с этим и сообщил, что со своим письмом он ознакомил лишь небольшой круг ответственных товарищей, не входящих в состав ЦК и ЦКК.
Обеспокоенное тем, что Троцкий впервые вынес за пределы ЦК свои разногласия с большинством Политбюро, последнее сделало попытку представить письмо Троцкого "платформой, на основе которой делаются энергичные попытки к образованию фракции"[237]. Для выработки такого обвинения 14 октября было созвано заседание бюро Московского комитета партии, на котором утверждалось, что письмо Троцкого распространяется среди членов Московской организации, что при этом происходит "обход работников, собирание подписей, требование созыва Съезда"[238]. (В основе такой информации лежали, очевидно, слухи о подготовке документа, названного впоследствии "Заявление 46-ти"). Бюро МК высказалось против широкой дискуссии по вопросам, поднятым в письме Троцкого, и предложило ограничиться обсуждением этих вопросов на пленуме ЦК с участием представителей крупнейших партийных организаций.
15 октября было разослано письмо Молотова и Томского членам Политбюро, в котором выражалась обеспокоенность тем, что письмо Троцкого уже проникло в широкие партийные круги и может в ближайшее время стать предметом обсуждения районных собраний Московской организации. По поводу этих утверждений Троцкий заявил, что он немедленно, согласно договоренности на прошлом заседании Политбюро, принял меры к тому, чтобы письмо не получило распространения до следующего заседания Политбюро, и что он считает исключённой возможность распространения письма и тем более сбора под ним подписей. Очевидно, предполагая, что распространение письма является провокацией со стороны Сталина, желавшего получить предлог для обвинения Троцкого и его единомышленников во фракционной деятельности, он подчёркивал, что если письмо "кем-либо распространяется, то не по моей воле" и просил проверить, не идёт ли это распространение "через технический аппарат Секретариата ЦК"[239].
В тот же день было созвано заседание Президиума ЦКК, которое обсудив письмо Троцкого (в его отсутствие), приняло резолюцию, развивавшую обвинения, выдвинутые бюро МК. В ней утверждалось, что "партия этим письмом поставлена перед фактом выступления одного из членов ЦК с определённой платформой, противопоставленной проводимой ныне нашей партией, в лице её Центрального Комитета, политике"[240] и перед попыткой организации фракции на этой платформе, поскольку письмо якобы стало достоянием широких партийных кругов. Президиум ЦКК призвал во что бы то ни стало избежать широкой партийной дискуссии по письму Троцкого и изжить разногласия на ближайшем пленуме ЦК и ЦКК, запретив до вынесения его решений разглашение письма.
XV Контратака
Существенное изменение в создавшуюся ситуацию внесло представленное в тот же день, 15 октября, в Политбюро ЦК "Заявление 46-ти". Оно было названо так потому, что его подписали 46 членов партии со стажем до 1917 года. В этом документе так же, как и в письме Троцкого, нетрудно обнаружить перекличку с ленинскими идеями "политической реформы". В "Заявлении 46-ти" вопросы изменения внутрипартийного режима и борьбы с аппаратным бюрократизмом ставились шире и острее, чем в последних ленинских работах, поскольку за несколько месяцев после отхода Ленина от руководства партией авторитарно-бюрократические тенденции в партийной жизни намного возросли. "Под внешней формой официального единства, - говорилось в этом документе, - мы на деле имеем односторонний, приспособляемый к взглядам и симпатиям узкого кружка подбор людей и направление действий. В результате искажённого такими узкими расчётами партийного руководства партия в значительной степени перестаёт быть тем живым самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанным с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем всё более прогрессирующее, уже почти ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и "мирян", на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху, и прочую партийную массу, не участвующую в общественной жизни"[241].
В "Заявлении 46-ти" выразительно описывались нездоровая атмосфера внутри партии и механизмы аппаратного подбора кадров, подрывающие уставные принципы и нормы партийной жизни. "Члены партии, недовольные тем или иным распоряжением ЦК или даже губкома, имеющие на душе те или иные сомнения, отмечающие "про себя" те или иные ошибки, неурядицы и непорядки, боятся об этом говорить на партийных собраниях, более того - боятся беседовать друг с другом, если только собеседник не является совершенно надёжным человеком в смысле "неболтливости"; свободная дискуссия внутри партии фактически исчезла, партийное общественное мнение заглохло. В наше время не партия, не широкие её массы выдвигают и выбирают губернские конференции и партийные съезды, которые в свою очередь выдвигают и выбирают губкомы и ЦК РКП. Наоборот, секретарская иерархия, иерархия партии всё в большей степени подбирает состав конференций и съездов, которые всё в большей степени становятся распорядительными совещаниями этой иерархии"[242].
Для характеристики положения, сложившегося в партии, авторы "Заявления 46-ти" использовали термин "режим фракционной диктатуры внутри партии". Этот режим, по их мнению, сложился после X съезда. Авторы письма подчёркивали, что некоторые из них с самого начала относились к "диктатуре внутри партии" отрицательно, другие - сознательно пошли на "непротивление" такому режиму, считая, что поворот к нэпу, а также болезнь Ленина оправдывают его в качестве временной меры. Но все они сходились в том, что такой режим уже к XII съезду изжил себя и стал совершенно нетерпимым: "...Он убивает самодеятельность партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом, который действует без отказа в нормальное время, но который неизбежно даёт осечки в моменты кризисов и который грозит оказаться совершенно несамостоятельным перед лицом надвигающихся серьёзных событий"[243].
В "Заявлении 46-ти" констатировалось, что опасность состоит не только в наличии бюрократического партийного аппарата, который сковывает самодеятельность партии, но и в том, что этот аппарат превратился в средство проведения фракционной политики и агрессивного подавления любого инакомыслия, любого несогласия с позицией большинства Политбюро и ЦК.
Серьёзную угрозу авторы "Заявления" усматривали в том, что действительного идейного и действенного единства в партии нет. "В партии ведётся борьба тем более ожесточённая, чем более глухо и тайно она идёт. Если мы ставим перед ЦК этот вопрос, то именно для того, чтобы дать скорейший и наименее болезненный выход раздирающим партию противоречиям"[244]. Этот выход они видели в замене режима фракционной диктатуры режимом товарищеского единства и внутрипартийной демократии. В качестве первого и неотложного шага они предлагали созвать совещание членов ЦК с коммунистами, имеющими взгляды на положение в партии и в стране, отличающиеся от взглядов большинства ЦК.
Однако такое развитие событий никак не устраивало правящую верхушку. Столкнувшись с активной и влиятельной оппозицией своей политике, она немедленно стала принимать меры по превращению этой оппозиции во "фракцию". В этих целях 17 октября было созвано заседание Президиума ЦКК совместно с "наличными в Москве" 26 членами и кандидатами в члены ЦКК (из 60 избранных XII съездом). На этом совещании, куда Троцкий опять-таки не был приглашён, обсуждалось сообщение Куйбышева и Ярославского о его письме. Было принято постановление, подтверждавшее резолюцию Президиума ЦКК от 15 октября. Однако результаты голосования показали, что желаемого полного единодушия участников совещания добиться не удалось. За постановление голосовали 18 человек, против - 4, воздержались - 4 (члены президиума ЦКК в голосовании не участвовали).
На следующий день Политбюро приняло решение о созыве экстренного объединённого пленума ЦК и ЦКК, на который для обеспечения подавляющего большинства голосующих против Троцкого были приглашены руководящие местные аппаратчики - "представители 10 крупнейших партийных организаций". На обсуждение этого пленума был поставлен вопрос о внутрипартийном положении.
К этому времени большинство членов и кандидатов в члены Политбюро (Бухарин, Зиновьев, Калинин, Каменев, Молотов, Рыков, Сталин и Томский) подготовили "Ответ членов Политбюро на письмо тов. Троцкого", предназначавшийся для участников намечаемого пленума. В этом "Ответе", официально датированном 19 октября, письмо Троцкого трактовалось как "открытый приступ , к организации фракционности", как сигнал к созданию фракции, направленной против ЦК. Утверждалось, что Троцкий в своём письме, "нападая первый на ЦК партии, выступает в качестве зачинщика борьбы против ЦК, в качестве инициатора, дающего лозунг наступления на ЦК в трудный момент международного положения"[245]. Подтверждалась данная Президиумом ЦКК и Московским губкомом характеристика письма Троцкого как "письма-платформы".
В "Ответ" был включен специальный раздел - "Заявление 46 сторонников тов. Троцкого", в котором утверждалось, что эта "петиция" представляет "перепев письма тов. Троцкого... Нет сомнения, что мы имеем перед собой здесь образец "планового", "маневренного", "координированного" выступления"[246]. (Между тем до сего времени не обнаружено доказательств того, что Троцкий принимал участие в написании "Заявления 46-ти" или что все подписавшие этот документ были ознакомлены с письмом Троцкого). На основе этих утверждений делался вывод, что "тов. Троцкий стал центром, вокруг которого собираются все противники основных кадров партии"[247]. (В этом положении знаменательно уже само признание наличия неких "основных кадров партии").
Касаясь содержания письма Троцкого, авторы "Ответа" заявляли, что в нём Троцкий делает ряд "чудовищных ошибок". Однако во всём чрезвычайно многословном "Ответе", изобилующем многочисленными повторами одних и тех же положений, об этих ошибках говорилось крайне мало и невразумительно.
Значительно больше внимания авторы "Ответа" уделили обоснованию мифа о том, что все критические выступления Троцкого продиктованы его стремлением к личной диктатуре. "Мы считаем необходимым сказать партии прямо... - говорилось в "Ответе", - тов. Троцкий фактически поставил себя перед партией в такое положение, что: или партия должна предоставить тов. Троцкому фактически диктатуру в области хозяйства и военного дела, или он фактически отказывается от работы в области хозяйства, оставляя за собой лишь право систематической дезорганизации ЦК в его трудной повседневной работе"[248]. Для подкрепления столь серьёзного обвинения авторы "Ответа" прибегали к грубому искажению фактов, заявляя, что Ленин якобы долгое время боролся против назначения Троцкого на руководящие государственные посты.
Столь же грубая передержка была допущена в ответ на критику Троцким большинства Политбюро за попытку легализовать продажу водки. Авторы "Ответа" утверждали, что Ленин якобы неоднократно заявлял о необходимости выбора между принятием кабальных концессий и тем, чтобы на "худой конец ... легализовать, для поправления государственных финансов, при известных условиях, продажу водки. Тов. Ленин не колеблясь заявлял, что лучше последнее"[249]. Этот "аргумент" впоследствии, уже после введения государственной водочной монополии, неоднократно повторял Сталин в борьбе с левой оппозицией, выступавшей за отмену этой меры. Между тем до сих пор не обнаружено документальных свидетельств о подобных заявлениях Ленина, кстати, резко расходящихся с его известными высказываниями на эту тему.
По вопросу о внутрипартийных дискуссиях авторы "Ответа" достаточно чётко формулировали свою позицию, заявляя, что "дискуссий по платформам... по нашему мнению, и не нужно. А выдумывать их вредно"[250].
Предвзятый и явно тенденциозный дух "Ответа" был столь очевиден, что Бухарин, находившийся в то время в Петрограде, после ознакомления с этим документом прислал в Секретариат ЦК телефонограмму, в которой говорилось: "Категорически настаиваю на следующих изменениях текста: во-первых, необходимо обязательное включение и развитие пункта о внутрипартийной демократии; во-вторых, нельзя изображать экономический кризис в столь розовых красках; в-третьих, необходимо гораздо больше использовать ноту о партийном единстве; в-четвёртых, уничтожить все признаки газетного фельетона. Документ должен быть в высшей степени строгим и корректным по форме"[251]. Однако, невзирая на эти требования Бухарина, в текст документа не было внесено никаких изменений, а подпись Бухарина под ним была сохранена.
В тот же день, когда появился "Ответ членов Политбюро на письмо тов. Троцкого", он сделал первый шаг к опровержению инсинуаций в свой адрес. Троцкий направил письмо в Президиум ЦКК и Политбюро ЦК, в котором подчёркивал, что на протяжении длительного времени он "более всего уклонялся от таких шагов, которые хотя бы внешним образом могли быть похожи на попытку создания фракции. В то время, как прения внутри Центрального Комитета немедленно же становились достоянием широких кругов партии - в форме, направленной против меня, - я неизменно воздерживался от каких бы то ни было объяснений с не членами Центрального Комитета по поводу спорных вопросов"[252].
Подробно объяснив причины, побудившие его написать письмо и ознакомить с ним "для проверки собственной оценки создавшегося положения... менее десятка ответственных товарищей"[253], Троцкий далее разоблачал сущность маневров руководящей верхушки ЦК и ЦКК, направленных на обвинение его во фракционности. Он напоминал, что Политбюро отклонило предложение Президиума ЦКК обсудить в пределах ЦК и ЦКК вопросы, поставленные в его письме от 8 октября, на том основании, что оно якобы получило массовое распространение. Троцкий писал, что такая позиция не может быть понята "иначе, как разрешение пускать письмо в широкий оборот. Именно таким путём ему может быть придан характер фракционной платформы, которого оно сейчас не имеет"[254].
Через несколько дней, 23 октября, Троцкий направил письмо членам ЦК и ЦКК, в котором давался развёрнутый анализ обвинений в его адрес, выдвинутых в "Ответе членов Политбюро". В этом письме он прежде всего заявлял, что авторы "Ответа" передвигают поставленные им вопросы о партийном кризисе в плоскость предъявления ему формального обвинения в создании фракционной платформы. В этой связи Троцкий подчёркивал, что от признания X съездом опасности фракций (организованных объединений единомышленников внутри партии) "ещё очень далеко до провозглашения фракцией каждой попытки отдельного члена партии или группы членов партии обратить внимание ЦК на неправильности и ошибки проводимой им политики. Нет ничего опаснее, как доведение до бюрократического абсурда решения, запрещающего создание внутри партии фракционных организаций"[255].
Далее Троцкий доказывал, хотя и достаточно осторожно, что обвинения инакомыслящих во фракционности со стороны большинства Политбюро прикрывают проводимую последним фракционную политику. "Действительно нефракционный режим в партии может на деле не нарушаться только в том случае... если руководящие учреждения сами не проводят политику скрытого фракционного подбора, с величайшим вниманием относятся к голосу внутрипартийной критики, не пытаясь ликвидировать всякую самостоятельную мысль партии обвинением во фракционности"[256].
Переходя к разбору действительно спорных моментов, Троцкий выделял "вопрос о роли планового руководства, т. е. систематического сочетания основных элементов государственного хозяйства в процессе их приспособления к растущему рынку"[257]. В этой связи он напоминал, что выдвинутая им и подтверждённая XII съездом идея о превращении Госплана в авторитетный, правомочный орган, который должен прорабатывать каждый общегосударственный хозяйственный вопрос, не реализована ни в малейшей степени. После отхода Ленина от руководящей работы, в области управления экономикой сделан шаг не вперёд, а назад: "хозяйственные вопросы сейчас более, чем когда-либо, решаются в порядке спешности и импровизации, а не в порядке систематического руководства"[258].
"Одним из фантастических "обвинений", которое не раз высказывалось обиняками или за моей спиной, а ныне формулировано открыто"[259], Троцкий называл обвинение его в "недооценке" крестьянства. Приведя многочисленные факты и документы, характеризовавшие его действительное отношение к крестьянству (в том числе, внесённые им в ЦК весной 1920 года предложения, предвосхищавшие введение нэпа), Троцкий делал вывод, что "голословные, явно надуманные утверждения о моей какой-то неправильной линии в вопросе о крестьянстве" представляют "искусственно создаваемую легенду для оправдания возводимых внутри партии перегородок"[260].
Разоблачив другие передержки авторов "Ответа" по поводу разногласий между ним и большинством Политбюро (по вопросам соотношения партии и государства, внешней политики, германской революции), Троцкий перешёл к анализу личных обвинений в его адрес. Касаясь заявления о том, что Политбюро не могло и не может "взять на себя ответственность за удовлетворение претензий т. Троцкого" на руководящие хозяйственные посты, он привёл выдержки из писем Сталина и Рыкова, где предлагалось назначить Троцкого одновременно замом председателя СНК и председателем либо ВСНХ, либо Госплана и подчёркивалось, что "тот исключительный успех, которым пользовался доклад тов. Троцкого на съезде, даёт полную гарантию, что партия целиком одобрит это назначение"[261].
Троцкий заканчивал своё письмо выводом о том, что наименее болезненный и наиболее короткий выход из определившихся разногласий "может быть найден только при серьёзном и твёрдом желании руководящей группы ЦК снять установленные внутри партии искусственные перегородки, внимательнее отнестись к неотложным требованиям изменения партийного курса и таким образом помочь партии вернуть себе свою самостоятельность, активность и своё единодушие. На этом пути ЦК встретил бы активнейшую поддержку подавляющего большинства членов партии, - и те вопросы, которые сейчас кажутся или изображаются, как личные моменты, исчезли бы сами собой"[262].
XVI Борьба продолжается
25 октября был созван объединённый пленум ЦК и ЦКК совместно с представителями 10 губернских организаций. Его работа, продолжавшаяся три дня, до недавнего времени оставалась неисследованной, поскольку практически все относящиеся к нему материалы хранились в закрытых партийных архивах и оставались недоступными для историков. Даже в наиболее фундаментальных биографиях Троцкого, написанных И. Дойчером и П. Бруэ, говорится о том, что Троцкий не присутствовал на пленуме по болезни. Между тем, как стало известно из первых публикаций о работе пленума, Троцкий присутствовал на всех его заседаниях, выступал на них четыре раза и участвовал в голосовании, которое по его требованию было поимённым. 25 октября Троцкий выступил с докладом вслед за докладом Сталина. Поздним вечером 26 октября, после завершения прений, оба докладчика (сначала Троцкий, а потом Сталин) выступили с заключительным словом.
К настоящему времени опубликованы конспекты обеих заключительных речей, выполненные скорописью Бажановым, а также переработанный им же на основе первоначальной черновой записи текст заключительной речи Троцкого. Эта речь, произнесённая экспромтом, была непосредственным ответом на обвинения, выдвинутые в выступлениях других ораторов, и, главное, в предложенном пленуму проекте резолюции, выражавшем позицию "тройки". Троцкий не знал о существовании записей Бажанова, иначе он, во-первых, внёс бы в них правку, а во-вторых, по строго соблюдавшемуся им правилу, снял бы копию для своего архива.
В этой речи Троцкий, суммируя содержание оценок его письма, высказанных на пленуме, отмечал два в корне противоречивших друг другу подхода его оппонентов. Одни из них заявляли, что Троцкий в своём письме повторял то, что говорил уже последние два года; другие расценивали это письмо, как "удар грома среди ясного неба, вещь совершенно неожиданную". Фиксируя это очевидное противоречие, Троцкий подчёркивал, что неверно и то и другое объяснение: "Есть отголосок прежних разногласий, но есть и новые разногласия, и новая ситуация их обострила"[263].
Отвечая на обвинение в том, что он в последнее время воздерживался при голосовании в Политбюро важнейших хозяйственных решений и тем самым чуть ли не устраивал обструкцию, Троцкий заявлял, что такая его позиция объяснялась тем, что большинство Политбюро игнорировало его предложения о предварительной проработке всех хозяйственных вопросов специалистами перед их вынесением на решение высшего партийного органа. "Ведь если... такой предварительной проработки нет, то как можно такие вопросы разрешать? Этого я абсолютно не понимаю. Ведь я лично не могу голосовать на Политбюро, если опытные "люди, которые собаку на этом съели, не проработают предварительно этих вопросов. Ведь не могу я построить своё мнение на тех сухих, полуказённых препроводительных бумажках, какими являются в большинстве случаев рассылаемые материалы"[264].
Утверждая, что "наши кризисы на 50, 75, быть может на 100 процентов усугубляются бесплановым подходом к вопросам нашего хозяйства", Троцкий напоминал, что он неоднократно говорил об этом в Политбюро: "Меньше полицейщины, больше плана". Но поскольку "в Политбюро есть другое Политбюро и в ЦК есть другой ЦК"[265], то от решения основных экономических вопросов он был фактически отстранён. Поэтому он избрал единственный оставшийся у него путь - направить в ЦК письмо с изложением своих взглядов на создавшееся положение.
Касаясь содержавшихся в "Ответе членов Политбюро" обвинений в бонапартизме, в сосредоточении в своих руках "неограниченных полномочий в области военного ведомства", Троцкий отмечал, что во главе почти всех военных округов стоят сторонники большинства Политбюро, "только в Москве случайно руководит округом ужасный "троцкист" - Муралов"[266].
Говоря о содержании, которое вкладывалось в слово "троцкист", широко пущенное в обиход триумвиратом и его сторонниками (понятие "троцкизм" тогда ещё не употреблялось), Троцкий заявлял, что "троцкистами" называют сейчас тех, кто не борется активно против Троцкого. Ибо, что такое иное "троцкист"? Я не знаю никакого другого объяснения. Я никогда не выносил из стен ЦК разногласий, которые в нём были, никогда не сообщал их партийным товарищам, не пытался их объединить, организовать группу, фракцию"[267]. Между тем за последнее время имел место ряд перемещений и смещений так называемых "троцкистов", прежде всего из руководящих военных органов. "Всякий работник, работающий со мной, и просто, без всяких там групповых или политических соображений, просто могущий со мной работать, сейчас же тем самым берется под подозрение, как "троцкист"... И вот, товарищи, эта картина, когда убирают от меня людей, с которыми я могу работать, и окружают людьми, активно против меня настроенными, ведь это же картина полной изоляции"[268].
Останавливаясь на причинах того, почему он не обратился в Центральную Контрольную Комиссию по поводу ведущейся против него борьбы, Троцкий подчёркивал, что члены ЦКК знали о фактах преследований так называемых "троцкистов", об их смещениях и перемещениях, но никак на это не реагировали. "Как же я мог, зная всё это, переносить вопрос на решение ЦКК? У меня не было доверия к большинству ЦКК и нет его"[269]. Троцкий утверждал, что верхушка ЦКК во главе с Куйбышевым и Ярославским стала орудием Секретариата ЦК во внутрипартийной борьбе.
В заключительной части своей речи Троцкий пытался воззвать к разуму и совести участников заседания, предельно откровенно и с нескрываемой болью говоря как о невыносимых условиях, которые были созданы для него большинством Политбюро, так и о тяжёлых последствиях для судеб партии, которые может повлечь принятие предложенного пленуму постановления: "Товарищи, я буду говорить начистоту. У нас есть в Политбюро товарищи, которые хотят это дело довести до конца - в смысле постоянного углубления разногласий, стремятся к тому, чтоб... сделать невозможной дальнейшую совместную работу.
Я думаю, что большинство ЦК и партии этого не хочет. Но то одностороннее решение, которое здесь подготовляется и которое вам предложат вынести,., создаст опору для тех, кто хочет уничтожить почву для дальнейшей совместной коллективной работы.
Товарищи, прежде чем голосовать за него, постарайтесь продумать и понять моё положение... Товарищи, я был в отчаянно трудном положении, положении поистине трагическом. В то время, как эта сеть опутывала меня, я ничего не мог объяснить, не мог никому раскрыть, что правда, не мог принять бой. Но эту сеть разорвать было нужно...
Подумайте, товарищи, прежде чем принять решение. Если вы ступите на тот путь, на который вы как будто бы хотите вступить, вы сделаете огромную ошибку"[270].
Вслед за Троцким выступил Сталин. Его речь, как можно судить по черновой записи, отличалась крайней демагогией и бесчисленными передержками. По поводу слов Троцкого о том, что по национальному вопросу в Политбюро "были разногласия не только по линии преследования отдельных работников, но и в принципиальной стороне дела", Сталин лицемерно заявил: "Не понимаю: крупных разногласий не было"[271]. Ещё более фарисейски выглядели его объяснения по поводу колебаний членов Политбюро относительно публикации ленинской статьи о Рабкрине. Сталин объяснил их тем, что в этой статье "в 3-х местах было упоминание об опасности раскола", тогда как в Политбюро не было "и тени разногласий"; поэтому члены Политбюро "боялись, чтобы партия не была дезориентирована"[272].
Заявления Троцкого о том, что хозяйственный кризис объясняется бесплановостью руководства, его неспособностью овладеть рыночной стихией, Сталин парировал так: "Кризисы - необходимый элемент нэпа. Вы (т. е. Троцкий и "группа 46-ти": - В. Р.) не понимаете нэпа. Вы завыли при первой заминке. Не то ещё будет... Улучшением Госплана дела не исправите"[273].
Ограничения внутрипартийной демократии Сталин представил как "систему мер для ограждения партии от влияния нэпа". По поводу заявления Яковлевой о необходимости дискуссий в партии Сталин язвительно заметил: "Как чеховская дама: "дайте мне атмосферу". Бывают моменты, когда не до дискуссий... Партия ушла в огромную и важнейшую работу по мелочным вопросам. Выдумывать сейчас дискуссии преступно... Дискуссия в центре сейчас необычайно опасна. И крестьяне, и рабочие потеряли бы к нам доверие, враги учли бы это как слабость"[274].
Пользуясь тем, что большинству участников пленума были неизвестны бесплодные попытки Троцкого разрешить разногласия внутри Политбюро и ЦК, Сталин демагогически утверждал, что "если б Троцкий исчерпал все легальные возможности исправить "ошибки" ЦК, он был бы прав и был бы обязан через его голову обратиться к членам партии. Но он таких попыток и не делал, В этом суть вопроса, собравшего нас здесь"[275]. Исходя из этих заведомо ложных утверждений, Сталин обвинил Троцкого и "группу 46-ти" в том, что они "не использовали партией дозволенных путей и через голову ЦК обратились к членам партии"[276]. (Хотя письма Троцкого и "группы 46-ти" были обращены именно в ЦК и ставили ближайшей целью созыв совещания ЦК с инакомыслящими коммунистами для обсуждения спорных вопросов).
Заключительный аккорд сталинской речи состоял в предложении осудить обращение Троцкого с письмом в ЦК как шаг, создавший "обстановку, грозящую нам расколом". Сталин потребовал "обеспечить такой порядок, чтобы все разногласия в будущем решались внутри коллегии и не выносились во вне её"[277]. Таким образом, главная цель выступления Сталина состояла в том, чтобы не дать партии ознакомиться с выявившимися серьёзными разногласиями и запретить общепартийную дискуссию на спорным вопросам.
Опираясь на послушное большинство участников пленума, правящая фракция добилась отклонения проектов резолюций Гончарова и Преображенского, направленных на конструктивное решение возникших проблем и поиск компромисса между большинством Политбюро и "оппозицией". В основу принятого пленумом постановления был положен проект, предложенный одним из рядовых участников пленума, кандидатом в члены ЦКК Радченко. Это постановление, оказавшее огромное влияние на дальнейший ход внутрипартийной борьбы, было скрыто от партии. Впервые о нём было сообщено Сталиным на XIII конференции РКП(б) в январе 1924 года, причём Сталин тогда обнародовал лишь часть этого постановления. Полностью оно впервые было опубликовано лишь в конце 1990 года.
Постановление октябрьского пленума состояло из двух, по сути, противоречащих друг другу разделов. В разделе "б", носившем заголовок "О внутрипартийной демократии" и принятом единогласно, одобрялся "полностью своевременно намеченный Политбюро курс на внутрипартийную демократию, а также предложенное Политбюро усиление борьбы с излишествами и разлагающим влиянием нэпа на отдельные элементы партии"[278]. Таким образом, постановление представляло Политбюро инициатором курса на внутрипартийную демократию.
Положение об усилении борьбы с "излишествами" имело в виду циркуляр ЦК РКП(б) от 19 октября 1923 года, разосланный во все партийные комитеты. В нём говорилось о недопустимости использования государственных средств на благоустройство частных жилищ, дач и выдачу натуральных вознаграждений ответственным работникам. Предписывалось не допускать большого разрыва в заработной плате между "спецами", ответработниками, с одной стороны, и основной массой трудящихся, с другой. Указывалось, что ответственные работники не имеют права получать персональные ставки, премии и сверхурочную оплату. Этот циркуляр был последним партийным решением, направленным на ограничение аппаратных привилегий.
Несравненно более важное значение для всего последующего развития партийной жизни имел первый раздел постановления - "О заявлениях т. Троцкого и 46-ти товарищей", принятый 102 голосами против 2 при 10 воздержавшихся. Столь значительное количество голосов "за" объяснялось тем, что право голоса на пленуме, наряду с членами ЦК и ЦКК, было предоставлено приглашённым аппаратчикам, возглавлявшим местные партийные организации. Троцкий находился среди воздержавшихся при голосовании этого раздела.
Этот раздел постановления октябрьского пленума предвосхитил, по существу, отношение ко всем последующим оппозициям в партии.
Пункт I раздела гласил, что "пленумы ЦК и ЦКК и представители 10-ти крупнейших парторганизаций... целиком одобряют политическую линию и практическую работу Политбюро, Оргбюро и Секретариата и считают ответ большинства членов Политбюро по существу правильным"[279]. Это положение - "полностью одобряют" - стало на протяжении последующих шестидесяти с лишним лет обязательной ритуальной формулой в резолюциях партийных съездов и пленумов ЦК.
В последующих двух пунктах указывалось, что "нападение тов. Троцкого, направленное на Политбюро, объективно приняло характер фракционного выступления, грозящего нанести удар единству партии и создающего кризис партии", а "Заявление 46-ти" расценивалось как "шаг фракционно-раскольничьей политики", грозящей "поставить всю жизнь партии на ближайшие месяцы под знак внутрипартийной борьбы"[280].
В IV пункте указывалось, что собрание считает своим "само собой разумеющимся долгом гарантировать в соответствии с партийным уставом право каждого члена партии критически разбирать как всю политику ЦК, так и его отдельные решения"[281]. (В последующих "партийных документах" о таком праве уже не упоминалось.) Однако вслед за этим провозглашалась обязательность борьбы "с фракционными группировками внутри партии и их дезорганизаторскими выступлениями" и выражалась "уверенность, что ЦКК примет все необходимые в интересах единства партии меры для того, чтобы начавшаяся внутрипартийная борьба не выходила в дальнейшем за пределы допустимого внутри партии в настоящий боевой момент товарищеского обсуждения"[282]. Таким образом, постановление оставляло открытым вопрос о том, где проходит грань между критическим разбором политики ЦК и допустимым обсуждением спорных вопросов, с одной стороны, и дезорганизаторскими выступлениями фракционных группировок, с другой.
В последующих пунктах объявлялось долгом всех активных работников партии оказывать Центральному Комитету "полное доверие и неколебимую поддержку". Специальный пункт постановления был посвящен Троцкому, которому "настоятельно" предлагалось "принять в дальнейшем более близкое и непосредственное участие в практической работе всех центральных партийных и советских учреждений, членом которых он состоит"[283]. Эти предложения были предельно лицемерны, ибо внутри Политбюро и ЦК уже сформировались "другое Политбюро" и "другой ЦК", главной задачей которых была изоляция Троцкого.
Наконец, в последнем пункте одобрялся отказ Политбюро вынести спорные вопросы на общепартийную дискуссию. В развитие этой линии пленум брал на себя "ответственность остановить начавшуюся фракционную дискуссию", и подчёркивал свою уверенность в том, что данным решением он выражает "мнение всей партии"[284].
О том, с помощью каких приёмов было принято это решение, клеймившее меньшинство при сокрытии его программных документов, свидетельствует написанное 31 октября письмо Крупской Зиновьеву. Хотя Крупская считала себя сторонницей триумвирата, а не Троцкого, она крайне негативно оценивала беспринципно-интриганское поведение триумвиров и их сторонников в ходе работы пленума. "Во всём этом безобразии - Вы согласитесь, что весь инцидент сплошное безобразие, - писала Крупская, - приходится винить далеко не одного Троцкого. За всё происшедшее приходится винить и нашу группу: Вас, Сталина, и Каменева. Вы могли, конечно, но не захотели предотвратить это безобразие. Если бы Вы не могли этого сделать, это бы доказывало полное бессилие нашей группы, полную её беспомощность. Нет, дело не в невозможности, а в нежелании. Наши сами взяли неверный, недопустимый тон. Нельзя создавать атмосферу такой склоки и личных счетов... Вот почему все так боялись того, что вся эта склока будет вынесена в массы. От рабочих приходится скрывать весь инцидент"[285]. В то время сокрытие политических разногласий в партии от рядовых коммунистов-рабочих считалось таким же грубым нарушением норм партийной жизни и коммунистической политической морали, как создание атмосферы склоки и сведение личных счетов.
Из письма Крупской следует, что триумвиры, воспользовавшись тем, что большинство участников пленума не знало о существовании "Завещания" и некоторых других последних ленинских документов, подстрекали своих сторонников к изображению в заведомо ложном свете позиции Ленина и даже причин ухудшения его здоровья. "Совершенно недопустимо также то злоупотребление именем Ильича, которое имело место на пленуме, - писала по этому поводу Крупская. - Воображаю, как он был бы возмущен, если бы знал, как злоупотребляют его именем. Хорошо, что меня не было, когда Петровский сказал, что Троцкий виноват в болезни Ильича, я бы крикнула: это ложь, больше всего В. И. заботил не Троцкий, а национальный вопрос и нравы, водворившиеся в наших верхах. Вы знаете, что В. И. видел опасность раскола не только в личных свойствах Троцкого, но и в личных свойствах Сталина и других. И потому, что Вы это знаете, ссылки на Ильича были недопустимы, неискренни. Их нельзя было допускать. Они были лицемерны. Лично мне эти ссылки приносили невыносимую муку. Я думала: да стоит ли ему выздоравливать, когда самые близкие товарищи по работе так относятся к нему, так мало считаются с его мнением, так искажают его?"[286]
Считая, что на пленуме уже обозначился раскол, которого так опасался Ленин, Крупская совершенно определённо возлагала вину за это на триумвиров и призывала их отказаться от взятой ими интриганско-раскольнической линии. "А теперь главное, - писала она. - Момент слишком серьёзен, чтобы устраивать раскол и делать для Троцкого психологически невозможной работу. Надо пробовать с ним по-товарищески столковаться. Формально сейчас весь одиум за раскол свален на Троцкого, но именно свален, а по существу дела, - разве Троцкого не довели до этого? Деталей я не знаю, да и не в них дело - из-за деревьев часто не видать леса - а суть дела: надо учитывать Троцкого, как партийную силу, и суметь создать такую ситуацию, где бы эта сила была для партии максимально использована"[287]
XVII Две дискуссии
Октябрьский пленум не достиг своей главной цели, закреплённой в его постановлении, - запретить проведение общепартийной дискуссии. Очевидно, чувствуя отрицательное отношение партийных масс к сложившемуся внутрипартийному режиму и опасаясь, что события могут выйти из-под её контроля, "тройка" была вынуждена открыть дискуссию о внутрипартийной демократии, представив при этом себя её инициатором.
7 ноября Зиновьев выступил в "Правде" со статьёй "Новые задачи партии", в которой говорилось: "Во внутрипартийной жизни за последнее время наблюдался чрезмерный штиль, местами даже застой... Главная наша беда состоит часто в том, что почти все важнейшие вопросы идут у нас сверху вниз предрешёнными. Это суживает творчество всей массы членов партии, это уменьшает самодеятельность низовых партячеек"[288].
"Правда" предложила развернуть в печати и в партийных организациях "самую широкую дискуссию" по статье Зиновьева и 13 ноября открыла её на своих страницах. Первые выступления в дискуссии никак не предвещали, что она выльется в ожесточённую борьбу. Во всех выступлениях единодушно констатировался нездоровый характер сложившегося внутрипартийного режима.
Так, Бухарин в речи на одном из низовых партийных собраний говорил о бесконечном множестве недостатков, которые привели к полукритическому состоянию партии. Он называл в качестве характерных примеров - назначение райкомами секретарей первичных партийных ячеек, превращение выборов в партийных организациях в выборы в кавычках, формализацию процедуры проведения партийных собраний, начиная с единогласного выбора президиума по заранее подготовленному списку и кончая столь же единогласным принятием заранее подготовленной резолюции. "У нас целый ряд нижних слоёв организации, - продолжал Бухарин, - хватаются за барьеры: "никакой дискуссии!", "кто против?" и т. д., и целая система таких приёмов сводит на нет внутрипартийную жизнь. Само собой разумеется, что отсюда идёт громадная волна недовольства. Я привёл несколько примеров из жизни самых низших наших ячеек. То же самое можно заметить в несколько измененной форме и по следующим рядам нашей партийной иерархии"[289].
Ещё более резко ставился вопрос в первых открытых выступлениях участников "группы 46-ти". Так, в статье "О нашем внутрипартийном положении" Преображенский писал, что "вместо курса на коллективную самодеятельность организаций и поднятия уровня всех членов партии в процессе живого участия во всех внутрипартийных решениях, на почве сознания ответственности за каждое из этих решений, был взят курс на хороший аппарат и хорошего партийного чиновника"[290].
Рядовые коммунисты не знали, что одновременно с открытой дискуссией на страницах печати и в партийных организациях шла другая, секретная - внутри Политбюро. 29 ноября оно образовало комиссию в составе Каменева, Сталина и Троцкого, которой было поручено выработать проект резолюции о внутрипартийном положении. Работа этой комиссии шла в атмосфере острых споров между Троцким, с одной стороны, Сталиным и Каменевым, с другой, в обстановке "грубой торговли из-за каждой поправки", как впоследствии признавал Каменев. Характер разногласий между членами комиссии был зафиксирован в документе от 5 декабря, где отмечалось, что Троцкий "считал необходимым гораздо более решительную и категорическую формулировку новых намеченных шагов с целью устранения у партии каких бы то ни было сомнений относительно стремления ЦК действительно воплотить провозглашённое начало в жизнь... С другой стороны, т. т. Каменев и Сталин, расходясь, выражали свою твёрдую уверенность в том, что опасения т. Троцкого необоснованы, ибо Политбюро, а за ним и Центральный Комитет считают необходимым твёрдой рукой, опираясь на партию в целом, провести намеченные мероприятия и действительно обеспечить в партийной жизни принципы партийной демократии снизу доверху"[291].
Этими заверениями Каменева и Сталина объяснялся достигнутый комиссией компромисс, выразившийся в подготовке проекта резолюции "О партстроительстве", которая была единогласно принята 5 декабря на совместном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК и спустя два дня опубликована в "Правде".
Перед голосованием этой резолюции Троцкий сделал заявление о том, что он будет голосовать за неё лишь с серьёзными оговорками. Существо этих оговорок Троцкий изложил в письме членам ЦК от 9 декабря, где говорилось, что основное противоречие резолюции состоит в том, что она изображается как преемственно связанная с решениями октябрьского пленума, который на самом деле был высшим выражением аппаратного бюрократического курса, подлежащего радикальному изменению. Октябрьский пленум осудил те идеи, которые два месяца спустя Политбюро сочло необходимым принять.
Далее Троцкий писал, что "партийный аппарат силою инерции всё ещё идёт по той линии, наиболее ярким выражением которой являются решения октябрьского пленума. Очень многочисленная и влиятельная группировка в аппарате партии (группировка по существу фракционная) не только не хочет поворота к новому курсу, но и будет несомненно оценивать резолюцию ЦК, как маневр, не меняющий по существу партийного курса. Именно поэтому я настаивал на несравненно более ясном, резком и отчётливом осуждении оказёнившихся и обюрократившихся элементов партаппарата"[292].
Особую тревогу Троцкий выражал по поводу чисто формальной позиции остальных членов Политбюро в отношении группировок и фракционных образований. Он подчёркивал, что вскрывшиеся за последнее время в партии фракции и группировки выросли не из злоупотребления режимом рабочей демократии, а, наоборот, в результате действия чисто бюрократического режима. Чтобы подорвать фракционность, надо ударить по бюрократизму.
Принятие резолюции "О партстроительстве" явилось в значительной мере идейной победой Троцкого, поскольку её основные положения повторяли (в несколько смягчённой форме) идеи его письма и "Заявления 46-ти", ещё совсем недавно осуждённые октябрьским пленумом ЦК и ЦКК[293].
В резолюции указывалось на необходимость установления режима рабочей демократии, под которым понималась свобода открытого обсуждения всеми членами партии важнейших вопросов партийной жизни, а также выборность должностных лиц и коллегий снизу доверху. "Только постоянная, живая идейная жизнь может сохранить партию такой, какой она сложилась до и во время революции, с постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов"[294]. В ходе этих процессов неизбежно возникновение эпизодических разногласий. Чтобы они не приводили к созданию фракционных группировок, "требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности"[295].
Отмечая, что X-XII съезды установили ряд неизбежных в условиях нэпа ограничений в применении принципов внутрипартийной демократии, резолюция рекомендовала проверить целесообразность некоторых из этих ограничений, например, утверждения секретарей вышестоящими инстанциями. "Во всяком случае нельзя допускать превращения права утверждения секретарей в фактическое их назначение"[296].
В то время, когда шла подготовка резолюции "О партстроительстве", в ходе открытой дискуссии проявилось стремление некоторых аппаратчиков представить дело таким образом, будто "в области внутрипартийной всё благополучно, никаких "новшеств" не требуется, да и говорить тут собственно не о чем, разве только о "маленьких недостатках механизма"[297].
Одновременно на дискуссионных собраниях некоторые члены партии выражали недоумение по поводу того, что рядовым коммунистам остаётся неизвестным содержание писем Троцкого и "группы 46-ти", а также решений октябрьского пленума по этому поводу. В связи с этим возник острый эпизод на собрании партийного актива Краснопресненского района Москвы, где после выступления Сталина ему была подана записка: "Скажите, какое основание имеет слух в среде партийцев о каком-то письме тов. Троцкого? Каково его содержание? Довольно секретов. Сообщите".
Сталин ответил на этот вопрос весьма своеобразно. Сначала он заявил, что "при всём желании" не может сообщить "содержание письма т. Троцкого, имевшего место перед октябрьским пленумом. Есть также письмо 46 товарищей.... О содержании этих двух писем я не имею право сообщить, так как октябрьские пленумы ЦК и ЦКК решили, что сообщать партии о содержании этих писем, о требованиях, которые были там изложены, и о решении пленума ЦК и ЦКК в октябре, не следует"[298]. Однако вслед за этим Сталин дал такую трактовку решений пленума, которая выходила далеко за пределы самых резких формулировок, содержащихся в этих решениях, и представляла сознательную дезинформацию: "На пленуме в октябре стоял вопрос о том, что переходить через известную грань дискуссии - это значит создать фракцию, это значит расколоть правительство. Расколоть правительство - значит погубить Советскую власть... На этом основании пленумы ЦК и ЦКК осудили товарищей"[299].
Получив сообщение об этих высказываниях Сталина, Троцкий 6 декабря направил в Политбюро заявление, в котором подчёркивал, что "тов. Сталин как бы сам решает, что именно можно и чего нельзя сообщать, причём в двух разных местах своей речи по-разному"[300]. На этом основании Троцкий просил скорейшего решения Политбюро по вопросу, имеет ли он право в ответ на получаемые им многочисленные письменные и устные запросы разъяснять членам партии, о чём говорилось в его письме, какую резолюцию вынес октябрьский пленум и как она соотносится с переменой партийного курса, закреплённой в резолюции "О партстроительстве".
Объясняя свой поступок в заявлении, направленном в Политбюро, Сталин прибег к часто применявшемуся им и далее маневру: признав свою ошибку, тут же представил её в качестве собственной заслуги, поступка, направленного на благо партии. "Я признаю, - писал он, - что, сообщив районному собранию Пресни правду о решении пленумов ЦК и ЦКК по вопросу о заявлениях т. Троцкого и 46-ти, я пошёл вразрез с постановлением этих пленумов о секретности решения. Но я был буквально вынужден поступить так под давлением ложных, подрывающих авторитет ЦК и ЦКК, слухов, усиленно распространяемых среди членов партии её недоброжелателями, её разрушителями... Я не вижу других путей защиты ЦК и ЦКК от клеветы и лжи, кроме одного-единственного: сказать правду о решении пленумов ЦК и ЦКК"[301].
В духе заявления Сталина было выдержано и решение Политбюро от 8 декабря, где признавалось, что Сталин нарушил постановление октябрьского пленума о секретности его решений и одновременно поступок Сталина объяснялся "только желанием правильно осветить действительные мотивы пленумов ЦК и ЦКК и тем оздоровить партийную атмосферу в Москве".
На заседании Политбюро, обсуждавшем данную конфликтную ситуацию, Зиновьев передал своим единомышленникам записку:
"Они (Троцкий и его сторонники. - В. Р.) действуют по всем правилам фракционного искусства. Если мы немедленно не создадим своей настоящей архисплочённой фракции - всё пропадёт.
Я предлагаю этот вывод сделать в первую очередь. Я предлагаю завтра (в воскресенье) собраться специально по этому вопросу, - может быть, у Сталина за городом или у меня.
Промедление смерти подобно"[302].
На тексте записки оставили свои пометки с согласием на выполнение этого плана Сталин, Томский, Рыков и Каменев.
Этот "обмен мнениями" свидетельствовал, во-первых, о крайней обеспокоенности большинства Политбюро тем поворотом, который могла принять общепартийная дискуссия после публикации резолюции "О партстроительстве". И, во-вторых, о том, что перед лицом выраженного Троцким стремления ознакомить партию с содержанием своего письма и всех последующих событий в свете опубликованной резолюции ЦК, большинство Политбюро приступило к созданию "своей настоящей архисплочённой фракции", глубоко законспирированной от партии.
XVIII "Новый курс"
Троцкий не строил иллюзий о том, что его противники, приняв резолюцию "О партстроительстве", откажутся от проведения прежнего аппаратно-бюрократического курса. Поэтому он решил обратиться теперь непосредственно к партии, опираясь на факт единогласного принятия резолюции и созыв партийных совещаний для её обсуждения. В этих целях он написал 8 декабря статью "Новый курс (Письмо к партийным совещаниям)", зачитанную в тот же день на некоторых районных собраниях партийного актива в Москве и тогда же направленную им для публикации в "Правде". В этой статье Троцкий развивал положения своего письма от 8 октября, не упоминая о его существовании (поскольку такое упоминание было запрещено октябрьским пленумом), и акцентировал внимание на тех положениях резолюции ЦК, которые были включены под его давлением.
Основной идеей этой статьи была подчеркнутая самим её названием мысль о серьёзной, глубокой, радикальной перемене курса в сторону партийной демократии как единственно-надёжной гарантии против угрожающего роста аппаратного бюрократизма и перерождения партийных верхов. Троцкий недвусмысленно давал понять, что действительная опасность фракционности идёт не от критиков "линии ЦК", а от большинства Политбюро, насаждающего бюрократическую централизацию руководства партией. "Механический централизм, - писал он, - дополняется неизбежно фракционностью, которая есть в одно и то же время злая карикатура на партийную демократию и грозная политическая опасность"[303]. Констатируя чрезмерное усиление аппаратного бюрократизма, Троцкий подчёркивал, что "новый курс, провозглашённый в резолюции ЦК, в том и состоит, что центр тяжести, неправильно передвинутый при старом курсе в сторону аппарата, ныне, при новом курсе, должен быть передвинут в сторону активности, критической самодеятельности, самоуправления партии... Кратко задачу можно формулировать так: партия должна подчинить себе свой аппарат..."[304]
Разумеется, эти положения статьи Троцкого должны были вызвать недовольство аппаратчиков, которые не могли не увидеть в них угрозу своей бесконтрольной власти над партией. Особенно раздражало их выдвинутое Троцким требование обновления партийного аппарата "с целью замены оказёнившихся и обюрократившихся свежими элементами, тесно связанными с жизнью коллектива или способными обеспечить такую связь. И прежде всего должны быть устранены с партийных постов те элементы, которые при первом голосе критики, возражения, протеста склонны требовать партбилет на предмет репрессий. Новый курс должен начаться с того, чтобы в аппарате все почувствовали, снизу доверху, что никто не смеет терроризировать партию"[305].
Таким образом, Троцкий восстанавливал и предавал гласности те положения, которые он предлагал включить в резолюцию ЦК и которые были отвергнуты его противниками при её подготовке. Естественно, что сам факт написания статьи ещё более сплотил большинство Политбюро, решившее перейти в ответную, теперь уже публичную атаку против Троцкого.
Бухарин, задержавший публикацию "Письма к партийным совещаниям" на два дня, тем не менее (очевидно, предварительно проконсультировавшись с "тройкой") был вынужден 11 декабря опубликовать его. Уже через день в "Правде" появилась передовая "Наша партия и оппортунизм", в которой статья Троцкого трактовалась как антипартийная платформа. В тот же день Троцкий обратился с письмом в Политбюро ЦК и Президиум ЦКК, где писал, что передовая "Правды" "явно продиктована... желанием изобразить мою статью как повод для срыва единогласно принятого решения, на почве которого я стою". Поскольку столь ответственная статья центрального органа партии не могла не быть воспринята читателями как выражение мнения Политбюро, Троцкий просил Политбюро "ответить: рассматривало ли оно вопрос о моей статье и давало ли соответственные инструкции "Правде"? ...Я не могу ни в каком случае предположить, что "Правда" или отдельные члены Политбюро действуют в этом исключительно важном вопросе на свой собственный страх и риск"[306].
После этого Бухарин направил членам Политбюро и Президиума ЦКК своё письмо, свидетельствовавшее о том, что он окончательно присоединился к правящей фракции в борьбе против Троцкого. "Писал передовицу "Правды" я и писал её за свой страх и риск, - заявил Бухарин. - Эта передовица была ответом на письмо тов. Троцкого, и так как у меня не было ни тени сомнений в том, что она выражает линию ЦК, то я её не показывал ни одному из членов ЦК, а, следовательно, и ни одному из членов Политбюро. Быть может, в этом заключалась моя формальная ошибка"[307]. Своё поведение Бухарин объяснял тем, что статья Троцкого вызвала в нём "чувство глубочайшего изумления" и была понята как "объявление войны", что она играла "прямо пагубную роль" и потрясала "основные устои нашей партии".
14 декабря восемь членов и кандидатов в члены Политбюро направили письмо членам и кандидатам ЦК и ЦКК, в котором объявляли статью Троцкого "срывом" принятой резолюции "О партстроительстве". Отвергая трактовку Троцким резолюции ЦК как провозглашения нового курса партии, они писали, что "это преувеличение сознательно употреблено тов. Троцким лишь в тех целях, чтобы подготовить свои дальнейшие удары, направленные против партийного аппарата и против политики центральных учреждений партии"[308]. Далее Троцкий обвинялся в том, что он делает "теоретически неправильное, а практически недопустимое и опасное противопоставление "роли аппарата" и "самодеятельности партии", преследует цель "возбуждения ненависти к партаппарату", натравливает "партию против своего аппарата", создаёт атмосферу "сплошного недоверия к партийному аппарату"[309].
Все эти обвинения были немедленно пущены в ход в публичных выступлениях членов Политбюро и их приверженцев. Но возбудить против Троцкого общественное мнение всей партии (а не одних только аппаратчиков) на основании обвинения его в критике партаппарата было невозможно. Поэтому триумвиры поспешили перенести дискуссию в совершенно новую плоскость - от обсуждения путей изменения внутрипартийных отношений к обвинениям Троцкого и поддерживающей его части партии в "уклонах от большевизма". Не желая открыто назвать причины своего недовольства статьёй Троцкого, аппаратчики пошли на подмену предмета спора, подмену разбора аргументов Троцкого ссылками и намёками на его дореволюционные разногласия с Лениным, рецидивом которых якобы и явилась позиция Троцкого в нынешней дискуссии.
Нападки на Троцкого сразу же приняли такой беспрецедентный тон, что в Центральный Комитет пошли многочисленные письма коммунистов с вопросами: не означают ли эти нападки намерение отстранить Троцкого от руководства партией. В ответ на эти письма Политбюро приняло постановление "Против обострения внутрипартийной борьбы", в котором говорилось, что выступление Троцкого было немедленно использовано "оппозицией" для обострения внутрипартийной борьбы и поэтому "не могло не вызвать решительных возражений как со стороны центрального органа партии ("Правда"), так и отдельных членов ЦК (статья тов. Сталина). Эти вынужденные возражения в защиту партийной линии злостно истолковываются как желание Политбюро затруднить для тов. Троцкого совместную и дружную работу в руководящих органах партийной и государственной власти"[310].
В упомянутой статье Сталин "обличал" Троцкого в том, что он бывший меньшевик и, следовательно, не имеет права причислять себя к старой гвардии большевиков. Троцкий обвинялся Сталиным и в том, что он "состоит в блоке с демократическими централистами и частью "левых коммунистов"[311]. Между тем фракция "демократического централизма" была распущена в 1921 году, а бывшие "левые коммунисты", составлявшие в 1918 году примерно половину партии, были представлены среди сторонников Троцкого не в большей степени, чем среди сторонников большинства Политбюро.
Протестуя против переноса дискуссии в плоскость назойливых напоминаний о разногласиях двадцатилетней давности и раскрывая подлинный смысл сознательного смешивания прошлых, давно уже изжитых разногласий с текущими, Преображенский говорил: "...Когда товарищи читают нам лекции по истории нашей партии с 1903 г., которую все старые большевики хорошо знают, читают, чтобы оправдать бюрократизм аппарата в 23 г., то мы говорим: объективно вы работаете в пользу старого курса, в пользу казённого благополучия и той политики, которая отрывала нас от широких рабочих масс"[312].
В борьбе с Троцким триумвират использовал ещё один приём, заключавшийся в намёках насчёт недопустимости "культа вождей", который якобы раздувают по отношению к Троцкому его сторонники. Развенчивая эту, только ещё начавшую проникать в партийную печать легенду, Преображенский раскрывал её подлинный смысл и назначение. "Мы за то, - говорил он, - чтобы партия доросла до того, чтобы решать все вопросы коллективно, минимально пользуясь в этом отношении вождями, поскольку она может обойтись собственными коллективными силами. Мы против этого культа вождей, но мы и против того, чтобы вместо культа одного вождя практиковался культ других вождей, только масштабом поменьше"[313]. Прямо обвиняя триумвиров в том, что они изображают себя единственными "законными" преемниками Ленина ради проведения групповой политики и сохранения собственной власти над партией, Преображенский заявлял: "Когда мы говорим о т. Ленине и роли его в партии, то она была на пользу рабочего класса целиком, а заменить тов. Ленина полностью вы не можете, вы имеете таланта меньше, а самонадеянности во много раз больше"[314].
Парируя упреки в адрес Троцкого за его слова о возможности перерождения старых партийных "вождей", Н. Осинский пояснил смысл этих слов следующим образом: "...Есть целый ряд товарищей, которые берут монополию на ленинизм, и стоит сказать слово против них, как ты всегда окажешься антиленинистом, антимарксистом и т. д. Тов. Троцкий совершенно правильно сказал этим безгрешным апостолам ленинизма, объявившим себя апостолами Ленина, а ленинские слова превратившим в святцы, он им сказал: "никакое апостольство не означает правильности линии"[315].
В работах зарубежных историков поражение оппозиции 1923 года иногда объясняется болезнью Троцкого, не позволившей ему выступить ни на одном дискуссионном собрании. Такое объяснение нам представляется неправильным уже потому, что оно преувеличивает степень "отключённости" Троцкого от дискуссии. Действительно, в разгар дискуссионной борьбы Троцкий был прикован к постели. "Я твёрдо рассчитывал, что не сегодня завтра смогу принять участие в обсуждении внутрипартийного положения и новых задач. Но заболевание пришло на этот раз более не вовремя, чем когда бы то ни было, и оказалось более длительным, чем предполагали первоначально врачи"[316], - такими словами открывалось "Письмо к партийным совещаниям". Вместе с тем в декабре 1923 года Троцкий выступил ещё с тремя статьями в "Правде", а затем включил эти статьи вместе с несколькими другими новыми работами в брошюру "Новый курс", вышедшую в свет 16 января 1924 года, в день открытия XIII партийной конференции, когда судьба оппозиции была уже предрешена.
Главная причина поражения оппозиции в первой внутрипартийной дискуссии, происходившей без участия Ленина, состояла, на мой взгляд, в том, что Троцкий и его единомышленники решились открыто противопоставить себя триумвирату и поддерживавшей его партийной бюрократии лишь в конце 1923 года, когда процесс аппаратного подбора и расстановки руководящих кадров, происходивший крайне стремительным темпом, привёл к тому, что "аппарат был уже на три четверти подобран для перенесения борьбы в массы"[317].
Однако в конце 1923 года предрешённость исхода дискуссии в силу аппаратного давления и фракционных махинаций большинства Политбюро ещё не была ясна ни одной из противоборствующих сторон. Приверженцы оппозиции после появления "Письма к партийным совещаниям" перешли в наступление, открыто говоря на партийных собраниях и в партийной печати о ненормальности сложившегося внутрипартийного режима и необходимости замены его внутрипартийной демократией.
XIX Оппозиция и система бюрократического централизма
В ходе дискуссии участники оппозиции не раз возвращались к тому, почему вопрос о внутрипартийной демократии встал с такой остротой в конце 1923 года. В этой связи они подчёркивали, что демократическому развитию внутрипартийной жизни противоречило решение X съезда партии о запрещении фракций и группировок. Объясняя причины принятия этого решения, Т. Сапронов напоминал, что Ленин обосновал своё предложение о запрете фракций критическим положением в стране, сложившимся в начале 1921 года. "Можно ручаться, - говорил Сапронов, - что сейчас в партии не найдется такого пессимиста, который оценил бы теперешнее положение так, как оценивал тогдашнее положение т. Ленин. Советская власть сейчас стоит крепче, чем когда бы то ни было, и если ей грозит опасность, то она заключается не в возможности её свержения, а в возможности её перерождения, если партия не сумеет оживить свой организм и укрепить свои связи с рабочим классом"[318].
Участники оппозиции напоминали, что помимо вынужденного экстремальными обстоятельствами решения о запрещении фракций, X съезд принял и другое решение стратегического характера, направленное на расширение рабочей демократии. Однако после X съезда и особенно во время болезни Ленина режим в партии изменился к худшему - стали преследоваться свободное выражение мнений, свобода критики и идейной борьбы. Начали нарастать бюрократически-авторитарные тенденции, выражавшиеся в невнимании к настроениям партии и рабочих масс, в стремлении аппарата думать и решать за партию, в перенесении им всего внимания на вопросы администрирования, в попытках всякую критику аппаратных методов управления клеймить как проявления фракционности. Для борьбы с инакомыслящими стали практиковаться "аттестационные комиссии", "личные дела с секретным пакетом" и т. д. Аппарат всё более выводил себя из-под контроля рядовых членов партии и партийных организаций.
В результате сложилась определённая система партийного управления - система бюрократического централизма. Констатируя этот факт, И. Стуков говорил: "Всякий режим может быть проводим, конечно, только при том условии, если он воплощается в определённом кадре людей. Режим воспитывался на практике системы бюрократического управления, сложился, вырос определённый тип партийного работника, который в силу такой постановки вопроса управления партией на каждом шагу в повседневной жизни привык противопоставлять себя остальной партийной массе, привык себя рассматривать как опекуна, руководителя, а партийная масса, которой он призван управлять, обязана его слушаться"[319].
Как подчёркивали деятели оппозиции, именно люди такого типа (аппаратчики) оказывали сопротивление новому курсу, провозглашённому в резолюции от 5 декабря, стремились использовать решение X съезда о запрещении фракций для того, чтобы свести на нет постановление того же съезда о рабочей демократии, пытались подменить критику существующего положения дел в партии, критику партийного аппарата разговорами об опасности фракционных группировок и разрушения единства партии. "Только до смерти напуганной новым курсом части партийного аппарата, - говорил в этой связи Т. Сапронов, - может чудиться в происходящей дискуссии угроза раскола... фразы о единстве партии идут со стороны той части партии, которая чувствует себя не в силах действовать путём убеждения, которая за последние годы, пользуясь резолюцией X съезда, объявляла фракцией всякого, кто имел своё мнение, и добивалась в партии "заговора молчания"... В этом смысл того похода против фракций, который предпринят сейчас т. т. Зиновьевым и Каменевым и поддерживается редакцией "Правды"[320].
В отличие от Троцкого, допускавшего известную двусмысленность в вопросе о группировках в партии, Сапронов, Преображенский, И. Н. Смирнов и другие представители оппозиции отстаивали необходимость допущения легализации группировок, заявляя, что без этого внутрипартийная демократия превращается в "ничего не стоящую бумажку". Они подчёркивали, что без борьбы идейных группировок, неизбежно возникающих в обстановке демократической внутрипартийной дискуссии, не может формулироваться, обсуждаться и проводиться в жизнь правильная политическая линия партии.
"Если в партии, - говорил Преображенский, - образуются идейные группировки, которые хотят убедить партию, что предлагаемые ими меры по хозяйству, финансам, внутрипартийному строительству и т. д. более правильны, более приемлемы, как те, которые предлагает её официальное большинство... то кто же может сказать, что такие группировки недопустимы? Почему недопустимы группировки, которые готовятся к съезду, которые хотят убедить большинство партии по тому или иному вопросу, что вполне предусмотрено нашим уставом"[321]. Партия в лице своих высших органов отвергала и будет отвергать предложения, которые она считает неприемлемыми, но это не должно вести к применению каких-либо репрессий против людей, вносивших такие предложения.
Преображенский подчёркивал, что партии следует как можно скорее отрешиться от сложившегося положения, когда по отношению к коммунистам, оказавшимся в меньшинстве, практикуется система натравливания и запугивания, когда членов образовавшихся в прошлом идейных группировок снимают с партийной работы. Такие приёмы мешают рассасываться временным объединениям членов партии и являются, по существу, "вгонянием их в группировку".
Наряду с этим Преображенский обращал внимание на фактическое возникновение внеуставных объединений в руководстве партии. В этой связи он ссылался на выступление Сталина на XII съезде, где говорилось, что съезд якобы выразил одобрение "руководящей тройке в Политбюро". "Какая это тройка? - спрашивал по этому поводу Преображенский, - партия знает только ЦК и Политбюро, и партия ничего ни о каких тройках не знает"[322].
Ставя вопрос о том, почему обе стороны в дискуссии заявляют о своём согласии с недавно принятой резолюцией и в то же время вокруг её истолкования идёт ожесточённая борьба, Н. Осинский напоминал сделанное на начальном этапе дискуссии признание Каменева: "Мы уступили формулировкам т. Троцкого после тщательной "внутренней торговли". К этому Осинский добавлял, что "если опубликовать первоначальный, цекистский проект резолюции 5-го декабря и параллельно все поправки т. Троцкого, то оказывается, то все эти поправки как раз и составляют ту изюминку, без которой эта резолюция не дала бы никакой демократии. Благодаря известному нажиму они туда включены"[323].
Оппозиция прямо высказывала опасения, что партаппарат, набравший к тому времени страшную инерцию, не захочет и не сможет провести резолюцию от 5 декабря в жизнь. Действительная реализация этой резолюции, как подчёркивал И. Н. Смирнов, может быть достигнута, если мы будем "всю партию вовлекать в решение основных вопросов хозяйственной и политической жизни, и через партию вовлекать весь рабочий класс в их решение, а не решать эти вопросы только двадцатью тысячами человек, работающими в партаппарате"[324].
Такой поворот дискуссии никак не устраивал большинство ЦК, за которым стоял партийный аппарат, почувствовавший в объявлении нового курса внутрипартийной политики угрозу своей бесконтрольной власти. Партия "впервые, после трёхлетней спячки, вздумала пошевелить мозгами, - говорил Сапронов, - и тут же наши аппаратчики, которые создали или, по крайней мере, покровительствовали этой долговременной спячке партии, от одного только шевеления мозгами пришли в ужас, и им начали чудиться всякие перевороты. В выступлениях против аппарата они видят выступления против партии" Сапронов подчёркивал, что "партия достаточно сильна, чтобы вовремя свой аппарат перестраивать, чтобы вовремя его исправлять, что и надо делать: не партия для аппарата, а аппарат для партии"[325].
Конечно, в тот период перерождение не коснулось всей массы аппаратчиков в той степени, в какой оно охватило триумвират, задолго до дискуссии вставший на путь политических подлогов и провокаций. В большинстве своём аппаратчики того времени представляли собой честных и искренне преданных делу партии и революции людей, однако уже утративших способность воспринимать критические сигналы снизу и одновременно - критически относиться к решениям, идущим сверху.
Характеризуя этот этап перерождения значительной части партийных кадров, Преображенский говорил, что проводившаяся большинством ЦК "политика казённого благополучия" сформировала определённый тип аппаратчика, который "способен умереть за партию..., но не имеет смелости, и никогда не будет иметь её, сказать ЦК, что он ошибается, если он действительно ошибается. Свою главную функцию сигнализаторов ЦК, указывающих на опасности, если ЦК делает ошибки, эту функцию они не выполняют"[326].
Именно на такой тип аппаратчика опирался триумвират, сознательно перенося внутрипартийную дискуссию в плоскость борьбы оппозиции против "ленинского ЦК". "Я утверждаю, - заявлял оппозиционер Рафаил, - что благодаря усилиям так называемого большинства, и в частности аппарата, нас отбрасывают ещё на более далекую позицию, чем старый курс"[327].
Оппозиция обращала внимание также и на то, что консервативное сопротивление аппарата курсу на внутрипартийную демократию является отражением сложившегося партийного режима, разделившего партию на два лагеря: управляющих и управляемых, причём такое деление находит продолжение в значительном материальном неравенстве между коммунистами. Суммируя впечатления от дискуссии в рабочих ячейках, И. Ходоровский отмечал, что протест рядовых коммунистов "направлен против материального неравенства в рядах нашей партии. Поставить в порядок дня действительную борьбу с излишествами и бьющим в глаза резким неравенством - такова наша неотложная задача, к разрешению которой надо приступить немедленно"[328].
"От вопроса о внутрипартийной рабочей демократии, - писал А. Шляпников, - неотделим и вопрос о материальном неравенстве членов партии. В условиях новой экономической политики мечтать о всеобщем равенстве утопично. Однако, есть способ уничтожения тех вопиющих излишеств, которые разлагающе действуют не только на совершающих их, но и на окружающую среду. Для решения этого вопроса нелишне напомнить, что однажды мы решали эту же задачу и решили правильно. После Октябрьских дней мы провели декретом положение о жаловании государственным ответственным работникам, которое определяли по заработной плате высококвалифицированных рабочих. Почему не пойти теперь по этому пути? Почему не запретить платное совместительство и т. п. "подножный" корм? Эта мера внесла бы удовлетворение не только в партийную среду, но - далеко за её пределы. Нужно напомнить, что таким путём шла и Парижская коммуна"[329].
В выступлениях оппозиции фиксировалось внимание и на том, что существующие партийные нравы и отношения отчуждают значительную часть беспартийных рабочих от партии. "Стоит послушать, что говорят в ячейках, - замечал Сапронов, - все выступления прежде всего сосредотачиваются на том, что при современном состоянии в партии беспартийный рабочий, безусловно нам сочувствующий и вполне сознательный, который мог бы резко увеличить в составе партии группу рабочих от станка, не хочет идти в партию, боясь превратиться в партийного чиновника. Партийная масса правильно видит здесь главную опасность, правильно оценивает рабочую демократию, как радикальное средство против начинающегося искусственного разрыва между партией и пролетариатом и боится, как бы дело не испортилось"[330].
Выступление оппозиции 1923 года представляло первый этап борьбы значительной части старой партийной гвардии за ленинские принципы партийной жизни, против узурпации власти партии и рабочего класса аппаратной бюрократией и узкой группой партийных олигархов. Оппозицией была развёрнута широкая программа политической реформы, развивавшая идеи, которые содержались в последних письмах и статьях Ленина. Не удивительно поэтому, что в Москве, где дискуссия проходила наиболее демократическим образом, многие партийные ячейки выносили резолюции, поддерживающие лозунги оппозиции.
В дискуссии 1923 года вопросы партийной жизни оттеснили на задний план вопросы социально-экономической политики. Тем не менее и по ним полемика носила достаточно острый характер. Оппозиция упрекала ЦК в том, что он не придерживался курса XII съезда на усиление плановых начал в руководстве народным хозяйством. В результате бесплановости, бессистемности экономической политики наметилось более быстрое увеличение нэповских накоплений по сравнению с государственными.
Это нашло отражение в психологии рабочего класса. "Он, - говорил Преображенский, - чувствует силу врага, которого мы видим в витринах магазинов, врага, который находится в одном городе с нами. Какой из этого выход? Если будут нарастать эти противоречия, и мы не дадим выхода им в форме государственной и партийной, то это приведёт к стихийной борьбе, к раскалыванию и к прочим эксцессам"[331].
Оппозиция предлагала усилить борьбу с частным капиталом в торговле, обладавшим тогда в этой сфере преобладающими позициями, с нэповским непроизводственным накоплением и роскошью. Эту борьбу предлагалось вести не путём ликвидации рыночных отношений, а через усиление налогового обложения капиталистических элементов города, которое призвано было служить одним из источников развития государственной промышленности.
Оппозиция предлагала также реорганизовать торговую кооперацию, усилив контроль за ней сверху и снизу, и осуществить "товарную интервенцию", т. е. ввоз из-за границы товаров широкого потребления с целью лучшего регулирования обмена на внутреннем рынке и ослабления товарного голода, от которого выигрывают спекулянты, а проигрывает государство.
XX По законам аппаратной механики
Сегодня, в свете всего последующего исторического опыта, идеи, выдвинутые оппозицией 1923 года, во всяком случае идеи борьбы за демократизацию партийной жизни, не могут не представляться бесспорными всякому непредубежденному человеку. Они и в то время находили активный отклик среди коммунистов, воспитанных на ленинских традициях партии, и среди партийной молодежи. Хотя результаты голосования по итогам дискуссии никогда официально не объявлялись, современные историки считают, что за платформу оппозиции голосовало более 10 процентов членов партии - 40- 50 тыс. человек - больше, чем в любой из последующих дискуссий.
Это число могло быть намного больше, если бы не приёмы, использовавшиеся в борьбе с оппозицией большинством ЦК и поддерживающей его партийной бюрократией, которая уже ощутила вкус бесконтрольной власти, командно-административных методов руководства и поэтому увидела в идеях оппозиции и вытекающих из них практических выводах угрозу своему монопольному положению в партии. В своём консервативном сопротивлении новому курсу триумвиры и поддерживавшие их аппаратчики с самого начала дискуссии прибегали к никогда ранее не применявшемуся методу внутрипартийной борьбы: оценке разногласий внутри партии как борьбы между большевиками и элементами, чуждыми большевизму, ленинизму.
В дискуссии 1923 года впервые были опробованы приёмы, успешно использованные Сталиным и его сторонниками во всех последующих дискуссиях: объявление любой возникающей в партии идейной группировки - фракционной и раскольнической, а всякой критики в адрес большинства ЦК или Политбюро - покушением на единство партийных рядов; изображение самих внутрипартийных дискуссий как "навязанных" оппозиционерами, как помехи социалистическому строительству, отвлекающей коммунистов от практической работы; напоминание оппонентам об их участии в прошлых оппозициях и фракциях и попытки связать былые разногласия с текущими.
Деятели оппозиции неоднократно подчёркивали, что при Ленине в партийных дискуссиях никогда не наблюдалось такого озлобленного тона по отношению к оппозиции, никогда не выдвигались такого рода обвинения, как теперь. Во время дискуссии о профсоюзах, напоминал Преображенский, мы не обвиняли друг друга в том, в чём в настоящий момент обвиняют оппозицию представители ЦК. "Почему? Потому что, несмотря на то, что положение тогда было в тысячу раз тяжелее - мы переходили с военной работы на мирную при значительном колебании среди крестьянства - большинство не позволило себе того, что было позволено теперь. Теперь ЦК впал в панику и открывает по нас такой артиллерийский огонь, который имел бы смысл, если бы нас во главе с т. Троцким нужно было исключить из партии. Но если этого нет, то это всё есть продукт паники, продукт того, что ЦК чрезвычайно опасался, в частности, потерять Москву и наделал в результате этого крупнейшие ошибки"[332].
Таким образом, хотя в то время мысль об отсечении от партии инакомыслящих ещё никому не приходила в голову, большинством ЦК были пущены в ход такие "идейные" приёмы борьбы с инакомыслием, которые в последующие годы привели сначала к партийным, а потом - и к прямым полицейским репрессиям.
Упрекая большинство ЦК в том, что оно с самого начала дискуссии взяло в "Правде" такой тон, который "привёл в ужас провинцию и обрадовал белогвардейщину - а не пахнет ли здесь расколом", Преображенский говорил: "...Вы не проявили того хладнокровия, которое т. Ленин проявлял всегда, когда партия проверяла какие-нибудь вопросы. Тов. Ленин никогда не позволял себе хаять тех товарищей, которые выдвинули решения, часть которых вы уже приняли и провели; он никогда не брал такого раскольнического тона по отношению к оппозиции... Нельзя таким образом обращаться к серьёзнейшему течению партии. Вы не даёте спокойно разобраться в тех вопросах, которые назрели... Эта дискуссия значительно напугала партию, которая думает, что если дальше обсуждать вопросы, то единство партии может пострадать, и таким образом, больше боится за единство партии, чем за что бы то ни было другое"[333]. Стремясь напугать партию опасностью раскола, большинство ЦК противопоставляло потребности партии в демократии её потребность в единстве, вместо того, чтобы сочетать эти два равно необходимых требования здоровой партийной жизни.
В стремлении доказать главный тезис ЦК - о недопустимости идейных группировок и фракционных образований в партии - Бухарин в разгар дискуссии сделал неожиданное признание, которое впоследствии обошлось ему очень дорого. На собрании коммунистов Краснопресненского района он решил поделиться собственным "фракционным" опытом. Бухарин сообщил, что в наиболее острый период борьбы по поводу Брестского мира к нему как к лидеру фракции "левых коммунистов" обратился лидер левых эсеров Камков с предложением арестовать Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным и образовать новое правительство во главе с Пятаковым, более того - что это предложение обсуждалось в кругах "левых коммунистов".
Сообщение Бухарина было немедленно подхвачено Зиновьевым, который расценил его как "факт гигантского исторического значения... Фракционная борьба внутри нашей партии была доведена до того, что левые эсеры, эти взбесившиеся мелкие буржуа, могли с известной надеждой на успех обращаться к части нашей партии с такими предложениями... Наши товарищи "левые" коммунисты, как рассказывает тов. Бухарин, отвергли предложение левых эсеров с негодованием. Однако своему Центральному Комитету товарищи "левые" коммунисты об этом тогда не сообщили, и партия узнаёт об этом немаловажном факте только теперь, шесть лет спустя"[334].
Хотя Бухарин в дальнейшем уточнил, что речь шла лишь о "мимолетном разговоре", его заявление вызвало резкий протест группы бывших "левых коммунистов", опубликовавших в "Правде" письмо, в котором говорилось, что им никогда не было известно о сообщённом Бухариным факте. Тем не менее и после этого Зиновьев и Сталин продолжали использовать сообщение Бухарина в качестве аргумента против образования в партии фракций и группировок. Потом этот эпизод был "забыт" вплоть до 1929 года, когда в разгар борьбы с Бухариным Сталин вспомнил его, намекнув, что Бухарин не до конца рассказал о своих переговорах с левыми эсерами. Этот "пробел" был восполнен на процессе "антисоветского право-троцкистского блока", когда бывших лидеров "левых коммунистов" и левых эсеров, выступавших в качестве свидетелей, вынудили заявить, что Бухарин с ведома остальных лидеров "левых коммунистов" сговаривался с левыми эсерами не только об аресте, но и об убийстве Ленина, Сталина и Свердлова.
Последовательно разрушая в ходе дискуссии ленинскую концепцию партийного единства, предполагавшую свободу выражения различных мнений внутри партии, триумвиры и их сторонники заменили её концепцией "монолитности партии", согласно которой высказывание её членами любых взглядов, расходящихся с позицией большинства ЦК и Политбюро, рассматривалось как выражение фракционности и враждебных партии умыслов.
Поведение лидеров большинства в дискуссии 1923 года, как и на всех дальнейших этапах внутрипартийной борьбы, наглядно показало, что блокирование со Сталиным неизменно оскопляло их интеллектуальную силу и вело к нравственной деградации. Сопоставляя направленные против оппозиций выступления Зиновьева и Каменева в 1923-1924 годах, Бухарина, Томского и Рыкова в 1925-1927 годах с выступлениями Сталина тех лет, мы обнаруживаем и поразительную схожесть аргументов, и одинаковую подмену принципиальных доводов грубыми политическими наветами и инсинуациями.
В ходе дискуссии между триумвирами наметилось своеобразное разделение труда. В то время, как Зиновьев и Каменев, выступавшие с пространными докладами, возглавляли пропагандистскую кампанию, Сталин через Секретариат осуществлял организационные меры, которые оппозиция расценивала как "исключительно механическое подавление общественного мнения известной части партии". Уже в ходе дискуссии некоторые оппозиционеры были сняты с руководящих постов. Особенно острый характер приобрел эпизод со снятием Антонова-Овсеенко с поста начальника Политуправления Красной Армии.
27 декабря 1923 года Антонов-Овсеенко обратился в Политбюро и Президиум ЦКК с письмом, в котором он приводил многочисленные факты, свидетельствующие о том, что "весь аппарат партии приведён в определённое движение", направленное на подавление всякой критики большинства ЦК и изображение Троцкого в качестве знамени всего "не ленинского" в рядах партии. "Эти бесшабашные и безыдейные нападки на того, кто в глазах самых широких масс является бесспорно вождем - организатором и вдохновителем побед революции - создают болезненную тревогу, разброд и неуверенность... Партию и всю страну, вместо серьёзного разбора серьёзных вопросов, кормят личными нападками, заподозреваниями, желчной клеветой, и этот метод возводят в систему..."[335]
"Знаю, что этот мой предостерегающий голос, - писал в заключение письма Антонов-Овсеенко, - на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведёт ни малейшего впечатления.
Но знайте - этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции. Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда сознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут "молчалиными", царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся "вождей" так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту"[336].
Спустя несколько дней Оргбюро ЦК вынесло порицание Антонову как начальнику ПУРа за то, что он якобы не согласовал с ЦК приказ о проведении партийной конференции военных вузов. В письме Сталину от 2 января 1924 года Антонов-Овсеенко подчёркивал, что Сталин в разговоре с ним назвал этот надуманный предлог "пустяком" и прямо указывал подлинную причину нападок на него: "Вам представляется нетерпимым, что во главе одного из ответственных отделов ЦК (ПУР работал на правах отдела ЦК. - В. Р.) стоит настолько самостоятельно мыслящий партиец, что осмеливается высказывать (хотя бы и во время разрешённой предсъездовской дискуссии) своё недовольство внутрипартийной политикой большинства Политбюро... Вам нужен на руководящих постах подбор абсолютно "законопослушных" людей. Я к таковым не принадлежу"[337].
12 января Оргбюро ЦК признало невозможной дальнейшую работу Антонова-Овсеенко на посту начальника ПУРа на том основании, что он совершил "неслыханный выпад", обратившись с угрозой в адрес "зарвавшихся вождей". Выступая на пленуме ЦК 15 января, Антонов-Овсеенко говорил: "Настаиваю на совершенной ясности в постановке вопроса обо мне. Речь идёт об отстранении с поста начальника Политуправления члена партии, осмелившегося выступить в партийном порядке против линии большинства ЦК, вредной для единства партии и моральной сплочённости армии... Считаю неоспоримым правом члена партии указывать членам ЦК на ту или иную опасность партийного положения... никакой угрозы не заключается в моем письме от 27 декабря, кроме - воздействовать в партийном порядке (через конференцию или съезд) на фракционно настроенных вождей со стороны партийно-мыслящих товарищей... Я отнюдь не заблуждаюсь, что этой широко ведущейся кампании дан определённый тон и не кем другим, как товарищем Сталиным"[338].
Результатом этого выступления стало направление Антонова-Овсеенко за рубеж с дипломатическим поручением. Это был очередной (после Раковского и Мдивани) случай широко практиковавшегося в последующие годы "первоначального" наказания оппозиционеров путём "дипломатической ссылки".
На январском (1924 года) пленуме ЦК с особенно оскорбительными замечаниями в адрес лидеров оппозиции выступил Зиновьев, задавший тон дальнейшей их травле аппаратчиками. Пленум, как говорилось в информационном сообщении о его работе, "подвел итоги партийной дискуссии, причём ряд выступавших членов ЦК, работающих на местах, в резкой и категорической форме осудили линию оппозиции (Троцкого, Радека, Пятакова и др.) о легализации в партии фракций и группировок, о противопоставлении аппарата партии и т. п."[339]. Таким образом, ещё до партийной конференции, которая должна была подвести итоги дискуссии, три члена ЦК, в том числе один член Политбюро, были публично обвинены в антипартийных взглядах.
XXI Победа или поражение?
Подготовка к конференции была проведена Сталиным по всем требованиям аппаратной механики. Уже на Московской губернской конференции лидеры оппозиции обращали внимание на то, что на районных конференциях за резолюции, предложенные ЦК, голосовало (в целом по Москве) 1708 человек, а за оппозицию - 878, т. е. 34 процента. На городской конференции набралось лишь 25 процентов сторонников оппозиции, "потому, что чем выше, тем больше действует аппарат". Московский же комитет партии был выбран целиком "однородным", т. е. состоящим из одних сторонников ЦК, что было грубым нарушением традиций большевизма. Подобная "однородность" ещё в большей степени характеризовала состав XIII конференции РКП(б) (январь 1924 года) , на которую не был избран с решающим голосом ни один из коммунистов-оппозиционеров.
В речи Преображенского на конференции указывалось, что "вся провинция (т. е. местные партийные организации. - В. Р.) была запугана насчёт единства партии, насчёт раскола, который на самом деле грозит партии больше со стороны большинства ЦК, чем со стороны кого бы то ни было другого"[340].
Обращаясь к большинству ЦК, Радек заявил: "Вы ставите вопрос о снятии т. т. из оппозиции с постов. Этот пример, данный партией наверху, пойдет по всей партии до низовых её ячеек. И вы доиграетесь... до лицемерия в партии, когда люди будут прятать мысли для того, чтобы избегнуть таких последствий"[341].
В предложенном Преображенским проекте резолюции выдвигалось требование "очищения дискуссии от личных моментов, вносящих в неё отраву и наносящих ущерб авторитету партии в глазах непартийных масс"[342]. Напоминая, что "тов. Ленин в письме (почему-то до сих пор неизвестном партии) относительно нац. вопроса сказал, что озлобление в политике является самым последним делом", Преображенский говорил: "Я считаю основной ошибкой, допущенной Политбюро персонально по отношению к т. Троцкому, то, что ЦК в нашей большевистской среде третирует т. Троцкого как чужака. При таком отношении невозможна совместная работа... Здесь мы видим в гораздо большей степени стихию чувств и воспоминаний, чем политический расчёт вождей партии, которые должны знать, что они в этом вопросе должны ставить на первый план политический интерес"[343].
Однако все эти голоса предостережения, против методов внутрипартийной борьбы, которые через несколько лет своим остриём обрушатся против многих представителей тогдашнего большинства, не были услышаны конференцией.
Не было услышано и предостережение И. Я. Врачёва по поводу провокационной вылазки Сталина, который в своём докладе и заключительном слове заявил, будто оппозиция имеет своё бюро, что свидетельствует о её превращении во фракцию. Врачёв предложил тщательно проверить это двухкратное заявление Сталина, чтобы в случае его подтверждения привлечь к строжайшей партийной ответственности виновных в организации фракции. Это предложение, грозящее разоблачением сталинской провокации, было конференцией отклонено.
Отклонённой оказалась и предложенная Преображенским резолюция об итогах дискуссии, где указывалось, что "чрезвычайное запоздание с необходимой переменой внутрипартийного курса придало самому повороту резко административный характер, что облегчило консервативным элементам партии возможность, признавая новый курс на словах, повести против него упорную борьбу на деле. Главным орудием этой борьбы явилось обвинение во фракционности всех тех, кто выступал с критикой деятельности руководящих учреждений и за фактическое обновление партийного аппарата.
Критика старого, ещё не изжитого бюрократического курса, как и критика бессистемной хозяйственной политики, были объявлены попыткой подорвать авторитет и значение ЦК партии. Совершенно очевидно, что такая явно бюрократическая и в корне ложная точка зрения на деле означала бы - при строго централистическом характере партийного руководства во всех вопросах - ликвидацию всякой дискуссии и всякой демократии. Всё прошлое нашей партии, в частности, история всех предсъездовских дискуссий свидетельствует, что внутрипартийная критика, в том числе и критика политики ЦК, вполне совместима с действенным единодушием и твёрдой дисциплиной"[344].
В проекте резолюции, предложенном Преображенским, содержался прогноз дальнейшего развития событий в том случае, если консервативное сопротивление аппарата идеям резолюции от 5 декабря не будет преодолено. "Если бы бюрократические тенденции снова одержали хотя бы временную победу, т. е. фактически помешали бы в ближайшее время применению партийной демократии, - это привело бы неизбежно к чрезвычайному усилению недовольства широких партийных масс и, как следствие этого, к усугублению механических мер партийного руководства на суженном базисе, что в близком будущем привело бы к новому более острому кризису и в партии"[345].
Это печальный прогноз целиком подтвердился в ходе всей последующей внутрипартийной борьбы.
В решениях конференции платформа оппозиции, представлявшая попытку осуществить политическую реформу, была оценена как "явно выраженный мелкобуржуазный уклон". Подобные политические ярлыки будут в последующем увенчивать судьбу каждой новой оппозиции.
Как вспоминает Врачёв, после конференции Каменев сказал одному из видных оппозиционеров М. С. Богуславскому: "А здорово мы вас разбили? Вы же провалились. Партия за нами пошла". Богуславский ответил: "История разберётся", на что Каменев тут же отреагировал циничными словами: "...Запомните раз и навсегда, это будет зависеть от того, кто и как будет писать историю"[346].
О том, с помощью каких методов была достигнута победа большинства ЦК над оппозицией, недвусмысленно говорилось в письме Бухарина к Зиновьеву. "Очень боюсь, - подчёркивал Бухарин, - что Вы увлечетесь победой, тем, что удалось "свалить сверхчеловека" (т. е. Троцкого. - В. Р.), тащащего на неправильные рельсы и т. д. В особенности может затуманить мысль то обстоятельство, что удалась штука, которая не удавалась даже Ильичу. Прошу Вас не переоценивать ни размеров, ни характера, ни прочности победы. Мы сражались по существу только в Москве. Мы имели в руках весь аппарат. Мы имели печать и т. д. Наконец, мы имели - что очень важно - в своих руках идею единства и преемственности партийной традиции, персонально воплощённую. И всё же оппозиция в Москве оказалась довольно значительной, чтобы не сказать больше"[347].
Особую активность в борьбе с оппозицией как до, так и на самой конференции проявляло руководство ленинградской партийной организации во главе с Зиновьевым. Только оказавшись "загнанными" Сталиным и его новыми союзниками в следующую оппозицию, Зиновьев и Каменев поняли, к каким последствиям для них самих привела позиция, занятая ими в дискуссии 1923 года. Спустя два с половиной года Зиновьев говорил об этой дискуссии как о "печальном времени". "Вместо того, чтобы нам - двум группам настоящих пролетарских революционеров - объединиться вместе против сползающих Сталина и его друзей, мы, в силу ряда неясностей в положении вещей в партии, в течение пары лет били друг друга по головам... Мы говорим, что сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 г., как это выявила эволюция руководящей ныне фракции, правильно предупреждало об опасностях сдвига с пролетарской линии и об угрожающем росте аппаратного режима... Да, в вопросе о сползании и в вопросе об аппаратно-бюрократическом зажиме Троцкий оказался прав против вас"[348].
В декларации объединённой оппозиции, представленной на июльский пленум 1926 года и подписанной в числе других оппозиционеров Зиновьевым и Каменевым, говорилось, что "десятки и сотни руководителей оппозиции 1923 г., в том числе многие старые рабочие-большевики, закалённые в борьбе, чуждые карьеризма и угодливости, несмотря на всю проявленную ими выдержку и дисциплину, остаются по сей день отстранёнными от партийной работы"[349].
Эти запоздалые признания не могли отменить, однако, тот факт, что именно Зиновьев и Каменев в равной мере разделяли со Сталиным ответственность за установление в партии бюрократического аппаратного режима и за репрессии по отношению к коммунистам, сигнализировавшим об опасности этого процесса.
Историческая вина Зиновьева и Каменева состояла и в том, что они, подобно Сталину, фарисейски прикрывали свой антиленинский курс 1923-1924 годов лицемерными ссылками на Ленина. В заключительном слове на XIII конференции, обозначившей начало раскола партии её правящей олигархией, Каменев заявил о "всеобщей уверенности" в том, что, "когда Владимир Ильич вернётся к руководству нашей партией, он одобрит ту трудную работу, то решение задач, которые партия, верная заветам Владимира Ильича, проделала за время его отсутствия. Владимир Ильич поправляется. В момент, когда т. Ленин вернётся к своему посту, наша партия, наш ЦК станут во сто раз сильнее, чем сейчас; но и сейчас уже мы сильны достаточно, чтобы заявить врагу, что их надежды на раскол, на разлад и на расшатывание нашей партии лживы, что они здесь обманутся, как обманывались не раз"[350].
Трагическая ирония истории состояла в данном случае не только в том, что эти слова были опровергнуты всем последующим развитием событий, но и в том, что они были сказаны за два дня до смерти Ленина.
XXII "Психологическое убийство"
Несмотря на обозначившуюся с первых дней дискуссии формальную поддержку позиции Центрального Комитета большинством партии и закреплённую на XIII конференции его победу над оппозицией, в дискуссии до последних дней присутствовал важнейший неопределённый момент: сможет ли Ленин выздороветь и вернуться к руководству партией, как он в этом случае отреагирует на результаты дискуссии и на произошедшие в партии перемены вообще. Даже на траурных митингах января 1924 года докладчикам часто задавались вопросы: "Знал ли Ленин о последней дискуссии, какие у него были взаимоотношения с Троцким?"
Эти же вопросы вставали и встают перед любым исследователем, обращающимся к драматическим событиям конца 1923 - начала 1924 года. На первый взгляд, сколько-нибудь достоверно ответить на эти вопросы невозможно, учитывая трагическое положение Ленина в то время: при полной ясности сознания он не был способен ни говорить (из-за потери речи), ни записать свои мысли (из-за паралича правой руки). "Он был буквально в положении человека, - писал Л. Красин, - на глазах у которого происходят понятные ему события, надвигается какое-нибудь несчастье, и он видит это всё и знает, как этому помочь или как это предотвратить, но у него нет способа сообщаться с людьми, он не может им ни написать, ни крикнуть о том, что видит и знает"[351].
Однако картина, нарисованная Красиным, не посвящённым в интимную жизнь Горок, хотя и правильна в основном, но нуждается в серьёзном уточнении. Автор наиболее серьёзного исследования о последних месяцах жизни Ленина Н. Петренко[352] на основе тщательного анализа и сопоставления множества мемуарных свидетельств (в том числе опубликованных в разные годы в советской центральной и периферийной печати и затем не переиздававшихся) даёт значительно более тонкую и отвечающую действительности интерпретацию коммуникативных возможностей Ленина.
Несмотря на то, что Ленин был лишён речи и письма как способов передачи информации, он владел достаточно богатым арсеналом информационных приёмов, к которым относились "речевые остатки, сопровождавшиеся разнообразной интонацией, голосовые модуляции, выразительная, по наблюдению современников, мимика, получившая ещё большее развитие в болезни, жестикуляция, поведение. В одних случаях этот язык был предельно прост и понятен для его партнеров, в других - так и оставался закрытым или расшифрованным задним числом"[353].
Наибольшее понимание мыслей Ленина проявляла Крупская - в силу того, что она лучше других знала его характер и образ мышления, и в силу того, что она больше других общалась с ним во время болезни. Знакомство Ленина с информацией общественного характера осуществлялось в основном через газеты, которые читала ему Крупская, причём Владимир Ильич, предварительно просматривавший газеты, обычно указывал ей на материалы, которые ему следует читать целиком.
При чтении газет соответствующая реакция Ленина "сигнализировала о его отношении к тексту. Характер интереса демонстрировал не только факт восприятия текста, но и сущность его идейной оценки"[354]. Как подчёркивает Петренко, при желании Крупская могла выяснить отношение Ленина к любому вопросу, в том числе к партийной дискуссии, к её итогам и её конкретным участникам. "В силу разного рода обстоятельств Крупская или не выявляла отношение Ленина к этим вопросам, или не решалась письменно зафиксировать фрагменты ленинского политического мировоззрения последних месяцев жизни"[355]. (Нам представляется более достоверным второе предположение).
В воспоминаниях о Ленине (в том числе в мемуарах, полностью опубликованных лишь в последние годы), Крупская достаточно полно продемонстрировала приёмы своего интеллектуального общения с Лениным, благодаря которым у них сложилась "своеобразная возможность разговаривать"[356]. С учётом этого можно правильно понять некоторые, на первый взгляд, странные замечания в воспоминаниях Крупской, например, о том, что при чтении ею резолюции XIII партийной конференции Ленин "слушал... очень внимательно, задавая иногда вопросы"[357].
Петренко полагает, что "кратковременное участие жены Ленина в "новой оппозиции" отчасти может пролить свет на итоги предсмертных размышлений самого Ленина..."[358]. Соглашаясь с этим выводом, добавим, что наибольшее отражение эти ленинские размышления получили, на наш взгляд, в речах Крупской на XIII и XIV съездах партии, которые будут прокомментированы в следующих разделах нашей работы.
Крупская вспоминала, что с самого начала дискуссии Ленин просил читать её основные документы, а после начала XIII конференции - весь отчёт подряд. Надежда Константиновна выполняла эти ленинские просьбы, несмотря на то, что опасалась неблагоприятного влияния этого чтения на здоровье Ленина.
Помимо воспоминаний Крупской существуют и многие другие мемуарные свидетельства о напряжённом интересе, который Ленин проявлял к дискуссии. Степень достоверности этих свидетельств (особенно, когда они касаются оценок Лениным материалов дискуссии) зависит от времени их публикации. Так, в воспоминаниях Д. И. Ульянова и Г. Л. Лозгачева-Елизарова (приёмного сына А. И. Ульяновой), опубликованных в сталинские годы, подчёркивается особое внимание Ленина к дискуссии, но при этом, разумеется, указывается на его возмущение статьями "предателя" Троцкого.
Свидетельства более раннего или более позднего времени не включают упоминаний о подобных ленинских оценках, но неизменно говорят о желании Ленина получить как можно более полную информацию о содержании и ходе дискуссии. "Газеты тогда были полны статьями, докладами и речами о дискуссии с Троцким. Чтение их было сопряжено для В. И. с волнением. А всякое волнение было для него опасно. Однажды попробовали как-то заменить газеты "Безбожником", надеясь, что В. И. удовлетворится им. Но эти расчёты не оправдались"[359].
Помимо газет, в Горки присылались в то время вновь выходившие книги. Ленин просматривал приходившие пачки книг и отбирал из них те, которые его интересовали. Среди отобранных книг Крупская в своих воспоминаниях называла сочинения Троцкого и литературу, связанную с партийной дискуссией. В одном из мемуарных свидетельств (санитара А. Рукавишникова, ухаживавшего за Лениным), опубликованном в 1924 году, упоминалось, что во время поездки в Москву 18-19 ноября 1923 года Ленин отобрал в своём кремлёвском кабинете ряд книг, среди которых были сочинения Троцкого. Наконец, в одной из первых корреспонденции о последних днях жизни Ленина сообщалось, что за день до смерти Ленину читали "Новый курс" Троцкого (брошюра "Новый курс" вышла в свет только 16 января).
Об отношении Ленина в последние месяцы его жизни к Троцкому свидетельствует письмо, написанное Крупской Троцкому 28 января 1924 года под непосредственным впечатлением от смерти Ленина:
"Дорогой Лев Давыдович.
Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даёте характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал внимательно, потом ещё раз просматривал сам.
И вот ещё что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у В. И. к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти.
Я желаю вам, Лев Давыдович, сил и здоровья и крепко обнимаю.
Н. Крупская"[360]
В свете всего сказанного, а также с учётом поведения Ленина в конце 1922 - начале 1923 года, можно реконструировать внутреннее состояние Ленина во время его знакомства с материалами дискуссии. Ленин не мог не понимать, что в ходе всё обостряющейся дискуссии раскол партии становится фактом; что представители большинства недопустимо злоупотребляют его именем; что развитие дискуссии и её итоги укрепляют позиции "тройки" и прежде всего Сталина; что остракизму подвергается та часть партии, которая отстаивает идеи, близкие к его концепции политической реформы. Иными словами, происходит такой поворот событий, против которого он предостерегал партию в своих последних статьях и письмах, наиболее важные из которых оставались неизвестными партии. Очевидно, именно в эти дни он передал Крупской свою твёрдую волю, чтобы "Завещание", в случае его смерти, было непременно доведено до сведения очередного съезда партии.
В воспоминаниях о последних месяцах жизни Ленина, на которые пришлась партийная дискуссия, говорилось о существенном ухудшении его настроения. Входившая в состав персонала, обслуживающего Ленина, А. Кузнецова писала, что в эти "печальные дни... Ленин загрустил. Он перестал смеяться, шутить, погрузился в какие-то думы"[361]. Другая обитательница Горок прямо высказывала предположение о том, что "роковой поворот в ходе болезни Владимира Ильича произошёл потому, что его взволновали неприятные известия, опубликованные в газетах. В то время нашей партии приходилось бороться против троцкистов"[362].
Наиболее объективное подтверждение этих свидетельств мы находим в недавно опубликованном письме Крупской и М. И. Ульяновой в ЦК РКП(б), где говорилось: "Ввиду того, что дискуссия в газете волнует В. И., что может ухудшить его состояние, а не давать газет ему нельзя, - просим о перенесении дискуссионных статей в Дискуссионный Листок"[363].
На следующий день Политбюро приняло по этому заявлению следующее постановление:
а) Предрешить перевод дискуссии со страниц "Правды" на страницы Дискуссионного Листка.
б) Срок перехода передать на разрешение Пленума ЦК.
в) Впредь до этого перехода ещё раз подтвердить необходимость вести дискуссию в наиболее спокойных и объективных тонах, исключающих какое бы то ни было обострение.
г) Сообщить эту резолюцию редакции "Правды" и других парторганов, на страницах которых ведётся дискуссия"[364].
Однако пленум ЦК, который должен был определить "срок перехода", состоялся лишь 14-15 января 1924 года, а дискуссия продолжала вестись большинством в ещё более обострённых и предвзятых тонах. С 28 декабря "Правда" начала публиковать серию редакционных статей "Долой фракционность (ответ редакции ЦО т. Троцкому)", написанных Бухариным и содержавших особенно грубые и нелояльные выпады против Троцкого.
Новые волнения не могло не принести Ленину опубликованное 8 января 1924 года в "Правде" сообщение о состоянии здоровья Троцкого, где указывалось, что он 5 ноября заболел инфлуэнцией и что ввиду лихорадочного состояния и затяжного характера болезни, могущей принять более резкую форму, ему предоставляется отпуск с полным освобождением от всех обязанностей на срок не менее двух месяцев для специального климатического лечения. Это означало, что вслед за Лениным на длительное время отходит от активной политической жизни второй по значению лидер партии.
О том, что Троцкий был действительно болен, знали сравнительно немногие лица из его ближайшего окружения и из руководства партии. Люди же, далекие от жизни Кремля, подозревали, что это сообщение, появившееся в момент ожесточённой травли Троцкого в печати и отчётливо намечавшейся победы его противников в дискуссии, маскирует фактическую ссылку. О том, какое впечатление произвело сообщение "Правды", например, на писателя М. Булгакова, свидетельствует его дневниковая запись от того же дня: "Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни. Итак, 8 января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет"[365].
Сходные подозрения (о том, что Троцкого "выставили") могли появиться и у Ленина, на собственном опыте убедившегося, на какие интриги способны триумвиры, и привыкшего к тому, что подлинная информация скрывается от него или же доходит до него в искажённом виде.
Следующим психологическим ударом по Ленину явились сообщения о ходе и итогах XIII конференции, окончательно подтвердившие поражение оппозиции.
На близость во времени двух факторов - знакомства Ленина с резолюциями конференции и наступившей на следующий день смерти - обращают внимание наиболее серьёзные зарубежные историки, посвятившие специальные работы загадке ленинской смерти. Выдвигая две версии возможного преступления Сталина - "медицинское убийство" (об этой версии пойдет речь в следующей главе нашей работы) и "психологическое убийство", - они в конечном счете склоняются в пользу второй версии.
В подтверждение её А. Авторханов напоминает, что задолго до смерти Ленина, "твёрдо знающий свою цель и своё дело, Сталин... отменил медицинский режим для Ленина, снял информационный карантин (кроме секретных материалов самого ЦК), разрешил визиты друзей Ленина, но строго следил за тем, чтобы Ленин не приезжал в Москву (за одну такую поездку Ленина в Кремль и на Сельхозвыставку в октябре 1923 г. Сталин пригрозил ему дисциплинарным взысканием Политбюро), а также не встречался с Троцким... Троцкий был единственным из членов Политбюро, который ни разу не посетил Ленина во время его болезни"[366].
Сталин не мог не понимать, что Ленин, получивший доступ к официальной информации (текущим газетам и журналам, стенографическому отчёту XII съезда и т. д.), неизбежно будет испытывать страдания и волнения по поводу того, что внутренняя жизнь партии развивается в том направлении, которое он считал наиболее опасным для её судеб.
Нельзя не согласиться с Авторхановым и в том, что величайший психологический удар огромной взрывчатой силы Сталин нанёс Ленину своими по форме антитроцкистскими, а по существу антиленинскими речами на XIII партконференции и её резолюцией от 19 января 1924 года, согласно которой Троцкий и оппозиция в целом осуждались за якобы антиленинский "мелкобуржуазный уклон". "Ленин - опытный читатель своей и чужой прессы - увидел из "Правды", что то, чего он боялся, уже совершилось: Сталин фактически захватил власть над ЦК и начал ею злоупотреблять. Если 20 января Ленин только "волновался" (при чтении ему резолюций партконференции - В. Р.), то 21 января в 18 часов 50 минут с ним случился последний - смертельный удар"[367].
Авторханов ссылается на Стефана Поссони, который в фундаментальной биографии Ленина, вышедшей в ФРГ в 1965 году, также склонялся к выводу о том, что скорее всего Сталин приблизил смерть Ленина наиболее бесшумным методом "психологического убийства". В подтверждение этого своего предположения Поссони писал: "Три раза у Ленина был медицинский кризис, каждый раз в результате сильнейшего психического давления, предпринимаемого умело и с определённым намерением Сталина... Конец Ленина был ускорен психическим воздействием на него - это тоже можно ясно доказать. Волнения, которые Сталин регулярно провоцирует у Ленина, повышают его кровяное давление и служат тем самым заменителем противопоказанных лекарств"[368].
XXIII "Сверхборджиа в Кремле"
Наряду с версией "психологического убийства" существует ещё одна версия смерти Ленина, впервые изложенная Троцким в статье "Сверхборджиа в Кремле", которая была опубликована в американской газете "Либерти" 10 августа 1940 года. В пользу этой версии, наряду с упоминавшимся нами ранее сообщением о заседании Политбюро в начале 1923 года, Троцкий выдвигал ряд важных аргументов. Во-первых, неуклонное улучшение здоровья Ленина с июля 1923 года сменилось 20 января 1924 года резким и непонятным врачам переломом к худшему, приведшему спустя день к скоропостижной смерти. Во-вторых, этот перелом наступил сразу после отъезда Троцкого на Кавказ, откуда он не имел возможности возвратиться ко дню похорон и тем более - ко дню вскрытия тела. В-третьих, Сталин, хорошо знавший о положительных сдвигах в здоровье Ленина, в январе 1924 года был более чем когда-либо заинтересован в его смерти.
В подтверждение первого аргумента Троцкий ссылался на свои неоднократные разговоры с врачом Ф. А. Гетье, лечившим его и Ленина: "Неужели же, Федор Александрович, это конец? - спрашивали мы с женой его не раз.
- Никак нельзя этого сказать; Владимир Ильич может снова подняться, - организм мощный.
- А умственные способности?
- В основном останутся незатронуты. Не всякая нота будет, может быть, иметь прежнюю чистоту, но виртуоз останется виртуозом"[369].
К этому можно прибавить, что из всех врачей, лечивших Ленина, Гетье имел наилучшие возможности наблюдать за его здоровьем. По свидетельству другого лечащего врача С. М. Доброгаева, у Ленина обычно устанавливалось отрицательное отношение ко всем лечившим его врачам, и им поэтому приходилось производить свои наблюдения в известной мере скрытно, наблюдая больного из соседней комнаты либо расспрашивая о его состоянии Надежду Константиновну, Марию Ильиничну и ухаживавших за Лениным медсестер и санитаров. "Только один из врачей - Ф. А. Гетье не вызывал против себя этой отрицательной реакции больного, и это делало возможным осуществление более непосредственного, систематического врачебного наблюдения за больным"[370]
Троцкий писал, что, почувствовав после марта 1923 года прилив уверенности, "Сталин действовал так, как если б Ленин был уже мертв. Но больной обманул его ожидания. Могучий организм, поддерживаемый непреклонной волей, взял своё. К зиме Ленин начал медленно поправляться... Врачи давали всё более обнадеживающие заключения"[371].
Эти слова подтверждаются данными, опубликованными в 12-м томе Биохроники Ленина. С середины июля 1923 года началось медленное, но неуклонное улучшение его здоровья. Уже в середине августа оно улучшилось настолько, что были отменены постоянные дежурства у постели больного врачей, а в сентябре - и медсестер. С 10 августа по настойчивой просьбе Ленина врачи разрешили ему чтение газет. С этого и до последнего дня своей жизни он просматривал "Правду" и другие газеты, журналы, книги, смотрел кинофильмы и был, таким образом, в курсе всех основных событий политической жизни. В ноябре он выезжал в Москву, принимал делегацию рабочих Глуховской мануфактуры, встречался с товарищами по партии (Преображенским, Пятницким, Веронским, Крестинским, Скворцовым-Степановым), рассказывавшими ему о внутриполитических и международных событиях. (Особое внимание и даже воодушевление Ленина вызвали рассказы его товарищей по партии о назревании революционной ситуации в Германии). В конце ноября приглашённый на консультацию профессор Бехтерев нашёл, что с весны 1923 года, когда он впервые осматривал Ленина, его здоровье значительно улучшилось.
Об устойчивом улучшении здоровья Ленина свидетельствуют и письма Крупской, обращённые к близким ей людям. "То, что достигнуто за последний месяц, обычно достигается месяцами. Настроение у него очень хорошее, теперь и он видит уж, что выздоравливает..." (2 сентября). "...Как далеко пойдет поправка, - никто сказать не может, может и полное восстановление быть" (13 сентября). "Доктора надеются на полное выздоровление Владимира Ильича, сейчас он почти совершенно поправился, физически чувствует себя неплохо, внимательно следит за газетами и вновь выходящей литературой, нашей и белогвардейской, но работать ещё не может". (4 января 1924 года)[372].
Внезапный перелом в состоянии здоровья Ленина (в сторону резкого ухудшения) произошёл 20 января. В этот день его посетил профессор Авербах, который в ходе осмотра не нашёл болезненных изменений. С 16 часов у постели Ленина непрерывно шли консультации лечащих врачей. Последняя консультация произошла за 15 минут до резкого перехода Ленина в бессознательное состояние. Ещё спустя час 20 минут наступила смерть.
Рассмотрим теперь другие аргументы Троцкого в пользу версии об отравлении Ленина.
Сообщения из Горок в начале 1924 года говорили о том, что перспективу выздоровления Ленина и хотя бы его частичного возвращения к политической жизни нельзя исключать. Сталин не мог не понимать, что в этом случае ленинское вмешательство в ход событий почти наверняка ударит прежде всего по нему, Сталину.
В эти, как впрочем и в последующие годы, Сталин без стеснения раскрывал в разговорах со своими ближайшими союзниками свои отталкивающие черты и вероломные замыслы. После разрыва со Сталиным Каменев рассказал Троцкому о "задушевной беседе" Сталина с ним и Дзержинским в 1923 году. Сталин сказал, что "высшее наслаждение в жизни - это зорко наметить врага, тщательно всё подготовить, беспощадно отомстить, а затем пойти спать"[373].
О том, что эта "задушевная беседа" стала известной и . другим партийным руководителям, свидетельствуют воспоминания Г. Серебряковой о том, что примерно в тех же словах ей описывал данный эпизод её муж Г. Я. Сокольников.
В начале 1924 года главную опасность для Сталина представлял не Троцкий, чье влияние в партии было ослаблено за предшествующий год, а Ленин, разумеется, в том случае, если бы он сумел победить свою болезнь и вмешаться в партийные дела. Авторитет Ленина ещё более вырос за время партийной дискуссии: к его имени апеллировали, на него ссылались обе противоборствующие стороны. Тогда же в широкий партийный обиход впервые вошло понятие "ленинизм". Позиция Ленина по отношению к Сталину, как это было ясно посвящённым уже в начале 1923 года, стала однозначно непримиримой. Ленинский голос мог бы свести на нет все "победы", одержанные "тройкой" и прежде всего Сталиным за время отключения Ленина от руководства партией.
Версия, изложенная в статье "Сверхборджиа в Кремле", неоднократно обсуждалась в исторической литературе. Обращая внимание на то, что эта статья появилась в печати за десять дней до убийства Троцкого, Авторханов высказывал предположение о том, что Сталин приказал ускорить это убийство, чтобы предупредить дальнейшие разоблачения со стороны Троцкого. Это предположение представляется вполне правдоподобным, поскольку до Сталина не могли не доходить сообщения зарубежной печати, что Троцкий работает над книгой "Сталин" и собирается вскоре выпустить её.
Комментируя содержавшийся в статье "Сверхборджиа в Кремле" рассказ об обсуждении по инициативе Сталина на заседании Политбюро в феврале 1923 года ленинской просьбы о яде, Авторханов писал: "Трудно найти в истории политиков, которые, планируя преступление, умели бы создавать себе наперёд столь абсолютное алиби, как это умел делать Сталин. Можно быть уверенным, что Сталин никакого яда Ленину не дал, но Сталин откровенно предупредил Политбюро: смотрите в оба, я, конечно, Ленину яда не дал бы, а вот сам Ленин ищет яд, а кто ищет, тот и находит! В семье ли, среди ли друзей - посетителей (несмотря на "медицинский карантин", Ленина посещали почти все, кроме Троцкого) может найтись человек, который даст яд из сострадания. Если же при вскрытии тела установят отравление, Сталин скажет: "Вот видите, что я вам говорил!" Сталин был не мелкотравчатым ловкачом и жуликом, а тем, кем его называли при жизни - корифеем. Но корифеем - науки преступления и искусства его маскировки. К тому же Сталин жил не в эпоху Римской империи, когда его духовный предтеча, Нерон, почти не скрывал, что убил собственную мать. И не в средневековье, когда тираны прибегали к ядам довольно по-дилетантски. Сталин жил в эпоху, когда яды были усовершенствованы, а их применение так скрупулезно дозировано, что человек может умирать неделями, а если нужно - то и годами"[374].
Авторханову, кстати отличающемуся патологическим антикоммунизмом, нельзя отказать в психологической точности анализа характера и поведения Сталина. Как можно судить по приведённой цитате, Авторханов считал, что Сталин не передал Ленину яда, но тайно использовал яд для медленного умерщвления Ленина. Авторханов ссылался также на известные ему разговоры 20-х годов в высших партийных кругах Грузии о том, что Ленин был либо отравлен Сталиным, либо покончил жизнь самоубийством, приняв яд, переданный ему Сталиным.
Версию о "медицинском убийстве" не отвергал полностью и Поссони, выдвигая в её пользу два наиболее серьёзных аргумента: первый - здоровье Ленина особенно ухудшалось тогда, когда это нужно было Сталину в политических целях; второй - Сталин не разрешил произвести полного вскрытия тела Ленина. Поссони считает весьма вероятным, что "конец Ленина был ускорен шприцем морфия".
К версии о "медицинском убийстве" возвратился в середине 70-х годов диссидент из третьей волны русской эмиграции В. Соловьев в романе "Операция "Мавзолей". Соловьев считает эту версию полностью доказанной и в подтверждение этого приводит много дополнительных свидетельств очевидцев. Многие из них явно недостоверны или почерпнуты из сомнительных источников[375]. Однако некоторые факты, подтверждаемые объективными источниками, представляют безусловный интерес[376].
В своём романе Соловьев уделяет большое внимание статье "Сверхборджиа в Кремле" и выдвигает существенный вопрос: почему за шестнадцать лет после эпизода на заседании Политбюро Троцкий не обмолвился о нём ни словом и даже отгонял от себя возникающие в связи с этим подозрения. Ответ на этот вопрос Соловьев видит в том, что Троцкий был "слишком объективен к Сталину", поскольку он полагал "судьбу революции превыше своих личных мнений", "стремился к объективности, даже когда та прямо противоречила его вкусам, принципам и проницательности"[377].
В этих словах много справедливого. Все разоблачения Сталина Троцким базировались на скрупулезном анализе фактов и документов, а не на интуитивных предложениях или подозрениях. К выводу о том, что Ленин мог быть отравлен Сталиным, Троцкий пришёл лишь после тщательного анализа стенографического отчёта о процессе "право-троцкистского блока" (1938 год). Этот анализ привёл его к убеждению, что "основные элементы сталинских подлогов не извлечены из чистой фантазии, а взяты из действительности, большей частью из дел или замыслов самого мастера острых блюд"[378]. Сопоставляя ставший известным на процессе факт, что Ягода, пользовавшийся особым расположением Сталина, имел шкаф ядов и даже специальную токсикологическую лабораторию, с разговором о яде на совещании в Политбюро, Троцкий счёл правдоподобной гипотезу об отравлении Ленина.
За последние годы вывод Троцкого о том, что многие подлоги московских процессов представляют трансформацию дел или замыслов самого Сталина, получил дополнительные подтверждения[379].
"Передал ли Сталин Ленину яд, намекнув, что врачи не оставляют надежды на выздоровление, или же прибегнул к более прямым мерам, этого я не знаю, - писал Троцкий. - Но я твёрдо знаю, что Сталин не мог пассивно выжидать, когда судьба его висела на волоске, а решение зависело от маленького, совсем маленького движения его руки"[380].
Немаловажным аргументом в пользу версии об отравлении Ленина Троцкий считал и свои телеграфные переговоры со Сталиным на следующий день после ленинской смерти. Шифрованная телеграмма, извещавшая о смерти Ленина, застала Троцкого на вокзале в Тбилиси. Он тотчас же послал в Кремль телеграмму: "Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?" Ответ прибыл примерно через час: "Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум. Сталин"[381].
Только через несколько дней Троцкий узнал, что в действительности похороны были назначены на воскресенье. Размышляя над причиной его обмана Сталиным, Троцкий связывал его не только с нежеланием "тройки" допустить его к участию в похоронах Ленина, но и с более серьёзными причинами. Сталин "мог бояться, - писал он, - что я свяжу смерть Ленина с прошлогодней беседой о яде, поставлю перед врачами вопрос, не было ли отравления; потребую специального анализа. Во всех отношениях было поэтому безопаснее удержать меня подалее до того дня, когда оболочка тела будет бальзамирована, внутренности сожжены и никакая экспертиза не будет возможна"[382].
"Когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причинах смерти, которой они не ждали[383], - вспоминал далее Троцкий, - они неопределённо разводили руками. Вскрытие тела, разумеется, было произведено с соблюдением всех необходимых обрядностей: об этом Сталин в качестве генерального секретаря позаботился прежде всего! Но яду врачи не искали, даже если более проницательные допускали возможность самоубийства... Они понимали, что политика стоит над медициной... С Зиновьевым и Каменевым я возобновил личные отношения только через два года, когда они порвали со Сталиным. Они явно избегали разговоров об обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно, отводя глаза в сторону. Знали ли они что-нибудь или только подозревали? Во всяком случае, они были слишком тесно связаны со Сталиным в предшествующие три года и не могли не опасаться, что тень подозрения ляжет и на них. Точно свинцовая туча окутывала историю смерти Ленина. Все избегали разговоров о ней, как если б боялись прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и разговорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные и странные намёки.
- О, вы не знаете Кобы, - говорил он со своей испуганной улыбкой, - Коба на всё способен"[384].
К этим свидетельствам можно добавить некоторые факты из воспоминаний Бажанова. В первые минуты после смерти Ленина Сталин "у себя в кабинете и в присутствии секретарей... в прекрасном настроении, сияет. На собраниях и заседаниях он делает трагически скорбное лицемерное лицо, говорит лживые речи, клянется с пафосом верности Ленину. Глядя на него, я поневоле думаю: "Какой же ты подлец"...
Я видел насквозь фальшивого Сталина, клявшегося на всех публичных выступлениях в верности гениальному учителю, а на самом деле искренне Ленина ненавидевшего, потому что Ленин стал для него главным препятствием к достижению власти. В своём секретариате Сталин не стеснялся, и из отдельных его фраз, словечек и интонаций я ясно видел, как он на самом деле относится к Ленину"[385].
В заключение обзора версий о причинах смерти Ленина подчеркнём, что в советской историографии сведения о последних месяцах и днях жизни Ленина до сих пор даются в крайне усечённом виде. Ещё не опубликованы многие архивные документы, в том числе история болезни Ленина, которая в 1969 году изучалась по поручению ЦК КПСС специальной медицинской комиссией, состоявшей из крупных научных авторитетов, в связи с муссировавшимися в зарубежной печати слухами о причинах ленинской болезни и смерти. Очевидно, настало время предать гласности все хранящиеся в советских архивах документы о последнем годе жизни Ленина, которые позволят тщательно взвесить все аргументы "за" и "против" гипотезы, выдвинутые Троцким в конце 30-х годов. Кроме того, заслуживает внимания и сообщение В. Соловьева о возможности объективной проверки этой гипотезы путём применения открытого за последние десятилетия нового биологического метода -нахождения яда в корнях волос покойного.
XXIV "Семёрка"
Cмерть Ленина усилила надежды внешних и внутренних врагов большевизма на ослабление и раскол партии. Острота выявившихся к этому моменту внутрипартийных разногласий всячески муссировалась эмигрантской печатью. Газета "Руль", например, в опубликованной 24 января 1924 года статье под названием "Без вождя" писала: "...Судьба ...убрала Ленина в самый критический момент, когда после тяжёлых хозяйственных неудач оппозиция вырвалась бурно наружу и заменившей Ленина гнусной тройке громко заявлено и брошено в лицо, что она никаким авторитетом не пользуется, что она обманывает партию и всем жертвует для удержания власти в своих грязных руках. Вот почему смерть Ленина... превращается в событие огромной исторической важности"[386].
Казалось бы, после смерти Ленина руководство партии должно было позаботиться прежде всего о консолидации старой партийной гвардии. На самом же деле произошло прямо противоположное. Во время прощания с Лениным, как вспоминает Врачёв, "все чувствовали себя как бы осиротевшими. На время были забыты и недавние распри, довольно остро сказавшиеся на XIII Всероссийской партийной конференции... Однако после того, как подобные настроения дошли до Сталина, примиренческие разговоры прекратились - они не нравились Генеральному секретарю"[387].
Сразу же после смерти Ленина "тройка" пошла по пути расширения своей раскольнической деятельности. Она создала внутри Центрального Комитета глубоко законспирированную фракцию, нанёсшую намного больший ущерб единству партии, чем все предыдущие группировки. Как заявил несколько лет спустя Зиновьев, эта фракция образовалась в начале 1924 года и получила своё окончательное организационное оформление во время августовского (1924 года) пленума ЦК на конспиративном совещании большинства членов Центрального Комитета. Это большинство (Зиновьев, Каменев, Сталин, Бухарин, Рыков, Томский, Калинин, Куйбышев, Ворошилов, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Рудзутак, Петровский, Микоян, Угланов и другие) постановило считать себя "руководящим коллективом" партии и выбрало из своей среды тайное Политбюро - "семёрку", в состав которой вошли все члены официального Политбюро, кроме Троцкого (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский), и председатель Центральной Контрольной Комиссии Куйбышев. Кандидатами в этот внеуставный фракционный орган стали Дзержинский, Калинин, Молотов, Угланов и Фрунзе.
Совещание выработало особый документ (своего рода устав), регламентирующий деятельность "руководящего коллектива" или "группы цекистов-ленинцев", как называла себя нелегальная правящая фракция. В этом документе "семёрка" объявлялась подотчётной только пленуму "параллельного ЦК", созываемому перед очередным официальным пленумом ЦК. "Семёрка" заседала ежедневно, обсуждая предварительно вопросы, выносимые на заседания Политбюро.
Таким образом, возникли два нелегальных внеуставных внутрипартийных образования, которые вырабатывали фракционные решения, а затем разыгрывали фарс заседаний уставных партийных руководящих органов, где эти решения неизменно принимались большинством голосов. "Семёрка" предрешала постановления не только Политбюро, но и Центральной Контрольной Комиссии. Тем самым оказалась заблокированной важнейшая функция ЦКК, о которой писал Ленин в своих последних статьях, - предотвращение конфликтов, возникающих внутри Центрального Комитета. "Семёркой" предрешались также решения организационных вопросов и кадровые перемещения.
Объясняя причины образования этой фракции, Зиновьев говорил своим единомышленникам в ЦК: "Мы должны иметь хоть какое-нибудь место, где в своей среде старых ленинцев мы могли бы по важнейшим вопросам, по которым возможны разногласия с Троцким и его сторонниками, иметь право колебаться, ошибаться, друг друга поправлять, совместно коллективно проработать тот или иной вопрос. Перед Троцким мы лишены этой возможности" (Курсив мой. - В. Р.)[388].
Нетрудно убедиться, что здесь речь шла о неотъемлемых уставных правах всех членов партии, реализация которых достигается на путях внутрипартийной демократии. Обвинив оппозицию 1923 года во фракционности за отстаивание именно этих прав всех коммунистов, большинство ЦК и Политбюро, по существу, признало эти права лишь за собой, отняв их у остальных коммунистов, т. е. фактически узурпировало права, принадлежащие всей партии.
В резолюции X съезда РКП(б) "О единстве партии" признаком фракционности называлось "возникновение групп с особыми платформами и со стремлением до известной степени замкнуться и создать свою групповую дисциплину"[389]. В деятельности "руководящего коллектива" и "семёрки" отсутствовал только один из этих моментов - наличие особой идейной платформы. Члены этих тайных образований сознательно шли на затушёвывание существовавших между ними теоретических и политических разногласий ради того, чтобы противопоставлять свою единую позицию Троцкому. Особым секретным постановлением они приняли на себя обязательство не полемизировать между собой открыто и выступать на официальных заседаниях ЦК и Политбюро по всем обсуждаемым вопросам - внутриполитическим, хозяйственным, дипломатическим и коминтерновским - против Троцкого. Остальные же признаки фракционности - замкнутость и наличие групповой дисциплины - были выражены в их деятельности в самой грубой и беспринципной форме.
На июльском объединённом пленуме ЦК и ЦКК 1926 года Зиновьев представил папку официальных документов "семёрки", в которых прямо говорилось о существовании "фракции пленума ЦК". "Семёрка" придерживалась строжайшей групповой дисциплины, которая ставилась её членами выше соблюдения общепартийной дисциплины. Она создала подобные тайные центры в местных организациях. Для связи между руководящим коллективом и местными фракционными центрами был выработан особый шифр. Таким образом, была создана стройная нелегальная организация внутри партии. (Опираясь именно на этот реальный опыт, Сталин в последующем, по его образу и подобию, фабриковал "дела" о несуществовавших нелегальных "троцкистских центрах").
Подобными организационными приёмами пользовалась и каждая следующая правящая фракция, группировавшаяся вокруг Сталина. При этом, подобно "семёрке", каждый новый верхушечный блок, формировавшийся путём закулисных комбинаций, которые тщательно скрывались от партии, неизменно обвинял противостоящую ему оппозицию во фракционо-раскольнической деятельности за выработку идейных платформ, критикующих линию Центрального Комитета.
Важно подчеркнуть, что "семёрка" в известной степени дистанцировалась даже от членов ЦК, входящих в "руководящий коллектив". Сталин неизменно добивался сокрытия от пленума ЦК нараставших разногласий внутри Политбюро вплоть до того момента, когда их обнародование становилось ему выгодным.
Микоян в последние годы своей жизни вспоминал, что члены ЦК, работавшие на местах, лишь догадывались, что внутри Политбюро идёт борьба. При этом они считали, что ЦК всегда сможет держать под контролем ситуацию в партии. Лишь постепенно становилось ясно, что сохранение баланса в руководстве, который поддерживался при Ленине, даётся всё труднее. Но и тогда они, по словам Микояна, не думали об "отсечении" кого-либо от руководства партией.
К этому можно прибавить, что при обостряющихся конфликтах Сталин изображал себя решительным противником такого "отсечения" и обвинял других членов Политбюро в том, что они "хотят крови" своих противников. Зачастую, как свидетельствует Микоян, Сталин при обострении борьбы в ЦК предъявлял ультиматум - либо вопрос будет решён в его пользу, либо он подаст в отставку. Причём этот ультиматум выдвигался им непременно в тот момент, когда большинству ЦК казалось, что его уход приведёт к расколу.
Нетрудно убедиться, что создание "троек" и "семёрок" обусловливалось идейной слабостью входящих в них лиц, всецело озабоченных сохранением и укреплением своей неограниченной власти над партией, их неспособностью противопоставить аргументам оппозиции столь же веские идейные аргументы. Не случайно поэтому руководители правящих фракций направляли все свои усилия на персональную дискредитацию лидеров оппозиций, их изоляцию внутри Центрального Комитета, а затем - на использование механической силы большинства для организационного подавления оппозиций, отсечения их членов от партийного руководства и в последующем - от партии.
Одной из первых акций "семёрки" было установление так необходимого ей контроля над всеми ленинскими документами. Этому благоприятствовало то, что Каменев возглавлял Институт В. И. Ленина, официально признанный "единственным государственным хранилищем всех рукописей Владимира Ильича Ульянова (Ленина) и всех оригинальных документов, имеющих непосредственное отношение к его деятельности"[390]. В октябре 1924 года Секретариат ЦК создал специальную комиссию для "разработки плана и порядка сдачи отдельными товарищами документов в Истпарт". По предложению этой комиссии было принято постановление ЦК, которое обязывало всех членов партии сдать в архив ЦК все имеющиеся у них документы, относящиеся к истории партии, и прежде всего - написанные рукой Ленина. Заведование архивом ЦК было поручено одному из главных сотрудников личного секретариата Сталина - Товстухе.
Проявив и на этот раз максимальную партийную лояльность, Троцкий передал в 1924 году имевшиеся у него подлинные ленинские письма в Институт В. И. Ленина, получив взамен фотокопии. Однако подобные качества отнюдь не желала проявлять сама правящая фракция. Так, в марте 1924 года, очевидно, по поручению "руководящего ядра", Ярославский дал указание запечатать в пакет с надписью: "Вскрыть не раньше 1929 года" и передать в архив обнаруженное ленинское письмо 1917 года "Ко всем членам партии", в котором содержались отрицательные характеристики Зиновьева и Каменева.
"Семёрка" продолжала осуществлять важные кадровые перемещения, направленные на ограничение роли своих противников, и в первую очередь, влияния Троцкого в Красной Армии. Вслед за введением в 1923 году в состав Реввоенсовета Ворошилова и Лашевича, в начале 1924 года был снят с поста первого заместителя наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета бессменный помощник Троцкого с первых дней гражданской войны Э. М. Склянский. На его место был назначен Фрунзе. В мае 1924 года была произведена ещё одна "перетасовка": командующим Московским военным округом вместо Муралова - героя гражданской войны, единомышленника и личного друга Троцкого, был назначен Ворошилов. Муралов же был перемещён на менее значительный пост командующего Северо-Кавказским военным округом, который до этого занимал Ворошилов.
Оказавшись перед лицом заговора теперь уже со стороны "семёрки" и "фракции пленума ЦК", Троцкий вновь не предпринял никаких шагов для сплочения вокруг себя своих единомышленников. "И после того, как глубокие политические разногласия определились, оттеснив далеко назад личную интригу, - писал он в 1929 году, - я пытался удерживать споры в рамках принципиального обсуждения и противодействовал форсированию борьбы, чтоб дать возможность на фактах проверить противоречивые оценки и прогнозы. Наоборот, Зиновьев,. Каменев и Сталин, который осторожно укрывался на первых порах за первыми двумя, форсировали борьбу изо всех сил. Они как раз и не хотели дать партии время обдумать и проверить разногласия на основе опыта"[391].
Все попытки Троцкого убедить в правоте своих взглядов большинство Политбюро и ЦК неизменно наталкивались на заранее предрешённое противодействие, всё более приобретавшее не только личный, но и социально-политический характер. "Я стоял перед этими людьми, как перед глухой стеной. Но не это было, конечно, главное. За невежеством, ограниченностью, упрямством, враждебностью отдельных лиц можно было пальцами нащупать социальные черты привилегированной касты, весьма чуткой, весьма проницательной, весьма инициативной во всём, что касалось её собственных интересов"[392].
Разумеется, далеко не все участники правящей фракции осознавали в то время, что объективно они выступают выразителями социальных интересов всё более консолидирующегося нового слоя - аппаратной бюрократии. Но независимо от субъективных мотиваций тех или иных: членов большинства ЦК и Политбюро, все они объективно поддерживали курс на упрочение позиций этого слоя и превращение ленинской самодеятельной партии в сталинскую, находящуюся под пятой бесконтрольной бюрократии.
Деятельность "тройки" и "семёрки" в 1923-1925 годах по существу предопределила исход дальнейшей внутрипартийной борьбы - ликвидацию партии как жизнедеятельного организма, и объективно расчистила путь к утверждению сталинизма, узурпации Сталиным власти партии и рабочего класса.
Большинство членов ЦК и Политбюро не выдержали испытания властью. В периоды своего блокирования со Сталиным они вели себя столь же беспринципно, как и он, скатываясь всё дальше и дальше по пути политического-перерождения. Утратив качества принципиальных и честных политиков во время своего пребывания у власти, те из них, кто впоследствии размежёвывался со Сталиным, оказывались неспособны надолго сохранять твёрдость и верность своей позиции. Этим объясняется их сравнительно быстрая капитуляция перед Сталиным и сталинистами, неизбежно повлекшая за собой ложные самообвинения и лживую лесть "вождю", достигшие апогея на московских процессах 1936-1938 годов.
Во всём этом содержатся не только нравственные, но и политические уроки огромного исторического значения: концентрация всей полноты власти в руках узкой партийной олигархии в условиях отсутствия внутрипартийной демократии неизбежно ведёт, как показал и весь последующий опыт налаживания "коллективного руководства" внутри Политбюро, к сравнительно скорой смене господства олигархии режимом личной власти.
XXV Когда решалась судьба Cталина
Cконцентрировав все рычаги управления в своих руках, "семёрка" приступила к подготовке XIII съезда партии, открывшегося в мае 1924 года. Важным этапом на этом пути стала "проверка и чистка" непроизводственных (т. е. военных, вузовских, учрежденческих) партийных ячеек, в которых была особенно велика доля коммунистов, сочувствовавших оппозиции. В ходе этой кампании Центральной Контрольной Комиссией и контрольными комиссиями на местах было "проверено" 230 тыс. коммунистов, т. е. 23 процента от общего числа членов и кандидатов в члены партии. "Вычищено" из партии было 5763 человека, или 2,7 процента от общего числа проверенных.
В речи на XIII съезде РКП(б) Преображенский обращал внимание на то, что чистка коснулась в основном тех организаций, которые выносили оппозиционные резолюции, и превратилась в способ изгнания оппозиционеров из партии. При этом комиссии, проводившие чистку, обвиняли исключённых не за их участие в оппозиции, а за всякого рода моральные изъяны. "...В настоящее время, - говорил Преображенский, - мы видим, что те комиссии, которые проводят эту чистку, обязанные по постановлению ЦКК не чистить за оппозицию... вынуждены формально исключать товарищей из партии не за то, в чём они действительно виноваты... В результате ошибок чистильных комиссий уходят из партии с волчьим билетом люди, которых терять нам смысла нет"[393].
Состав XIII съезда был сформирован с помощью апробированных методов аппаратной механики. В числе делегатов с решающим голосом не оказалось ни одного сторонника оппозиции. Даже Троцкий, Радек, Раковский и Пятаков как члены ЦК были допущены на съезд лишь с совещательным голосом.
Тщательно подобранные делегаты съезда единодушно клеймили оппозицию и требовали от неё - с "подачи" Зиновьева, выступившего с политическим отчётом ЦК, отречения от своих взглядов. Два выступления лидеров оппозиции - Троцкого и Преображенского, обративших внимание на то, что подобное требование выдвигается в партии впервые, вызвали лишь новую волну агрессивных "отповедей". Единственным диссонансом в этом хоре прозвучало выступление Крупской, которая призвала делегатов обсуждать прежде всего новые задачи, стоящие перед партией, а не дублировать уже прошедшую дискуссию, не требовать безоговорочного отказа оппозиции от своих взглядов, что "психологически невозможно" и лишь "вносит излишнюю остроту в отношения между бывшей оппозицией и между ядром партии"[394].
Однако этот призыв Крупской не был воспринят съездом. Настойчивость, с которой члены "семёрки" и прежде всего Зиновьев, Каменев и Сталин в своих пространных выступлениях вновь и вновь возвращались к критике оппозиции, объяснялась тем, что перед ними на съезде встала непредвиденная задача: дезавуировать в глазах делегатов значение ленинского "Завещания" и прежде всего содержащегося в нём совета о перемещении Сталина с поста генсека"
На протяжении трёх с половиной месяцев шли переговоры между Политбюро и Крупской относительно оглашения "Завещания" на съезде. Все члены Политбюро (кроме Троцкого) категорически выступали против этого. Лишь 18 мая, за пять дней до открытия съезда, Крупская передала "Письмо к съезду" членам комиссии по приёму ленинских бумаг, состоявшей всё из тех же триумвиров. В протоколе о передаче этого письма были зафиксированы её слова о том, что Ленин выражал твёрдое желание, чтобы после его смерти оно было доведено до сведения очередного партийного съезда.
Первое официальное оглашение "Завещания" произошло 21 мая 1924 года, за день до открытия съезда на заседании Совета старейшин, состоявшего из членов ЦК и руководителей местных партийных организаций. Именно на этом заседании оппозиционные члены ЦК, в том числе и Троцкий, по-видимому, впервые услышали полный текст "Письма к съезду".
Б. Бажанов, который вёл секретарскую- запись на этом заседании, так описывает его ход. За председательским столом были Каменев и Зиновьев. Члены ЦК сидели на стульях лицом к эстраде. Троцкий - рядом с Пятаковым и Радеком. Сталин сел на борт эстрады, лицом к ней. Поэтому члены ЦК не видели его лица, а Бажанов, находившийся на эстраде, мог очень хорошо его наблюдать.
Каменев открыл заседание и прочитал ленинское письмо. Воцарилась тишина. Лицо Сталина стало мрачным и напряжённым. В этот момент, как вспоминал впоследствии Троцкий, Радек обратился к нему со словами:
"- Теперь они не посмеют идти против вас.
Он имел в виду два места письма: одно, которое характеризовало Троцкого как "самого способного человека в настоящем ЦК", и другое, которое требовало смещения Сталина, ввиду его грубости, недостатка лояльности и склонности злоупотреблять властью. Я ответил Радеку:
- Наоборот, теперь им придётся идти до конца, и притом как можно скорее"[395].
Прогноз Троцкого не замедлил оправдаться. Согласно заранее выработанному сценарию, слово тотчас же взял Зиновьев, смысл речи которого Бажанов передаёт следующим образом:
"Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон... Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались. Все мы были свидетелями нашей общей работы в течение последних месяцев, и, как и я, вы могли с удовлетворением видеть, что то, чего опасался Ильич, не произошло. Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК"[396].
Разумеется, все члены ЦК не могли не понимать, что вторая часть "счастливого" сообщения Зиновьева была ни чем иным, как фарисейством: раскол в ЦК уже произошёл. Сложнее было с вопросом о генсеке. Ещё в предоктябрьский период многие старые большевики, непосредственно соприкасавшиеся со Сталиным, знали о его негативных чертах. В письмах Свердлова жене из ссылки, где он жил вместе со Сталиным, мы встречаем немало неприязненных высказываний о нём. "Ты же знаешь, родная, - писал Свердлов 16 ноября 1914 года, - в каких гнусных условиях я был в Курейке. Тов[арищ], с которым мы были там, оказался в личных отношениях таким, что мы не разговаривали и не видались"[397].
А вот ещё один факт. В марте 1917 года Бюро Центрального Комитета партии, после обсуждения вопроса о расширении его состава, приняло следующее решение: "Относительно Сталина было доложено, что он состоял агентом ЦК в 1912 году и потому являлся бы желательным в составе Бюро ЦК, но ввиду некоторых личных черт, присущих ему, Бюро ЦК высказалось в том смысле, чтобы пригласить его с совещательным голосом"[398]. В истории партии случай, когда при выборах в руководящие органы отвод делался из-за "личных черт", являлся, пожалуй, уникальным.
Но к 1924 году Свердлов и многие другие руководители партии времен подполья и Февральской революции либо умерли, либо уже не состояли в составе ЦК. Поэтому ленинская критика в адрес Сталина явилась неожиданной для многих членов ЦК, особенно для молодых, некоторые из которых к тому же были обязаны Сталину своим выдвижением. В этом плане особый интерес представляют воспоминания Микояна: "Говоря о себе, могу сказать, что знал "двух Сталиных". Одного, которого очень ценил и уважал как старшего товарища... и совсем другого - в последующий период... Орджоникидзе и Киров, с которыми я был очень близок и знал их настроения, оказались, думаю, в такой же роли обманутых "первым" обликом Сталина"[399].
Вплоть до завершения политической расправы со всеми членами ленинского Политбюро "первый облик" Сталина был неизменно обращён к его союзникам по ЦК и Политбюро, а второй - к тем, кого он искусно "загонял" в оппозицию. Лишь после 1929 года, когда образование легальных оппозиций и открытые дискуссии стали невозможными даже внутри ЦК и Политбюро, всем партийным лидерам пришлось ощутить на себе "второй" облик Сталина.
Кроме того, нельзя забывать, что большинство членов ЦК к маю 1924 года были уже повязаны групповой фракционной дисциплиной, обязывающей безоговорочно воспринимать все команды, идущие от "семёрки". Поэтому предложение Зиновьева, а затем и Каменева вновь избрать Сталина генеральным секретарём не встретило возражений. Все молчали. "Троцкий тоже молчал, но изображал энергичной мимикой своё крайнее презрение ко всей этой комедии... Сталин по-прежнему смотрел в окно со сжатыми челюстями и напряжённым лицом: решалась его судьба"[400].
Как вспоминал Троцкий, Сталин на этом заседании впервые предложил подать в отставку, повторяя: "Что ж, я действительно груб... Ильич предлагает вам найти другого, который отличался бы от меня только большей вежливостью. Что же, попробуйте найти". - "Ничего, - отвечал с места голос одного из тогдашних друзей Сталина (А. П. Смирнова, пришедшего к мысли о необходимости выполнить ленинский совет только в 1932 году и за это изгнанного в начале 1933 года из состава ЦК. - В. Р.), - нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская". Как отмечал Троцкий, "косвенно здесь Ленину приписывалось салонное понимание вежливости. Об обвинении в недостатке лояльности ни Сталин, ни его друзья не упоминали"[401].
Каменев предложил решить вопрос голосованием. Голосовали простым поднятием рук. Бажанов ходил по рядам и считал голоса, сообщая Каменеву только общий результат. Большинство голосовало за оставление Сталина на посту генсека, против голосовала только небольшая группа Троцкого. Было и несколько воздержавшихся. (Бажанов впоследствии сожалел, что, занятый подсчётом рук, не заметил, кто именно воздержался).
Продолжая свою игру, лидеры правящей фракции, к тому времени уже уверенно манипулировавшие аппаратной бюрократией, внесли через одного из подставных лиц предложения, заранее согласованные с руководителями местных организаций: документ должен быть оглашён на закрытых заседаниях отдельных делегаций; при его зачтении никто не имеет права делать записи; на пленарных заседаниях съезда на "Завещание" ссылаться нельзя. "Со свойственной ей мягкой настойчивостью Крупская доказывала, - вспоминал Троцкий, - что это есть прямое нарушение воли Ленина, которому нельзя отказать в праве довести свой последний совет до сведения партии. Но связанные фракционной дисциплиной члены Совета старейшин оставались непреклонны: подавляющим большинством прошло предложение тройки"[402]. В результате в опубликованных материалах съезда не содержалось даже упоминания о существовании "Письма к съезду". Члены партии были обречёны на то, чтобы лишь в частном порядке, сугубо конфиденциально говорить друг с другом об этом документе.
На закрытых заседаниях делегаций после оглашения "Письма к съезду" Зиновьев и Каменев обычно выступали с комментариями, из которых следовало, что с момента написания ленинского документа положение в партии серьёзно изменилось и что теперь главной опасностью для неё является не грубость и нелояльность Сталина, а деятельность Троцкого и его сторонников, которым снятие Сталина с поста генсека оказалось бы на руку. Далее Зиновьев и Каменев убеждали делегатов в том, что Сталин учтёт ленинскую критику его недостатков, в чём Сталин тут же давал заверения. В ряде случаев Сталин лицемерно просил делегатов, так же, как и последовавший за съездом пленум ЦК, освободить его от поста генсека, после чего эта просьба отклонялась[403].
В целом, на делегатов съезда был оказан грубый нажим: они были поставлены перед уже принятым решением, согласно которому ленинское письмо должно было лишь оглашаться, но не обсуждаться. В то время, как столь важный документ требовал глубокого осмысления и обмена мнениями, его содержание воспринималось делегатами лишь на слух. Как вспоминал Троцкий, "уже оглашение документа по земляческим делегациям, куда не пускали "посторонних", превращено было в прямую борьбу против меня. Старейшины делегаций проглатывали при чтении одни слова, напирали на другие и давали комментарии в том смысле, что письмо написано тяжело больным, под влиянием происков и интриг. Аппарат уже господствовал безраздельно. Один тот факт, что тройка могла решиться попрать волю Ленина, отказав в оглашении письма на съезде, достаточно характеризует состав съезда и его атмосферу. Завещание не приостановило и не смягчило внутреннюю борьбу, наоборот, придало ей катастрофические темпы"[404].
В результате маневров правящей фракции единственное персональное предложение Ленина было отклонено. Более того, на XIII съезде была осуществлена внеуставная процедура решения вопроса о генеральном секретаре. Сначала сохранение на этом посту Сталина было одобрено формальным решением делегаций съезда, а затем пленум ЦК "оформил" это фактически предрешённое решение. В результате этой процедуры Сталин как бы получил мандат генсека непосредственно от съезда, о чем впоследствии он неоднократно напоминал. Таким образом, вместо ограничения власти Сталина, на чём настаивал Ленин, произошло увеличение его влияния.
После оглашения "Завещания" триумвиры не решились поставить вопрос о выводе Троцкого из Политбюро и снятии его с руководящих постов, хотя такого рода угрозы раздавались в ходе дискуссии 1923 года. Однако Троцкий, избранный вновь в Политбюро, оказался в ещё большей изоляции, чем раньше: из его сторонников XIII съезд оставил в составе ЦК только Пятакова и Раковского.
На Пленуме ЦК, состоявшемся после съезда, помимо Сталина секретарями ЦК были избраны Молотов (в четвёртый раз), Андреев, Каганович и Зеленский (все трое впервые). Осенью 1924 года Сталин перевёл Зеленского, которого он имел основания подозревать в поддержке Зиновьева и Каменева, на пост секретаря Среднеазиатского бюро ЦК. Таким образом, он получил Секретариат, состоявший из его безоговорочных приверженцев.
Принятая на съезде процедура ознакомления с "Завещанием" привела ещё и к тому, что из-за вопроса о Сталине оказались отодвинутыми на задний план другие содержавшиеся в этом документе советы и предложения. Ленинский план политической реформы даже не обсуждался на XIII съезде, а также и на последующих партийных форумах. Фактическое игнорирование важнейших идей Ленина о политической реформе явилось одной из главных причин того, что его прогноз о возможном расколе в рядах партии и ЦК (что Ленин считал самой неблагоприятной исторической альтернативой) осуществился в таких формах и масштабах, которых не могла предвидеть даже гениальная ленинская проницательность.
Историческая ответственность за упущенную последнюю возможность переломить течение событий в пользу возрождения партийной демократии лежит прежде всего на Зиновьеве и Каменеве. Во всех их действиях, вплоть до окончательного размежевания со Сталиным, поражает не только роднящая с последним беспринципность, но и крайняя политическая недальновидность, облегчившая Сталину на следующих этапах внутрипартийной борьбы относительно лёгкую победу над ними. Спустя полтора года, когда Сталин фактически отстранил их от власти, Зиновьев, напомнив генсеку о том, что именно он и Каменев спасли его от политического падения, спросил с горечью: "Знаете ли, товарищ Сталин, что такое благодарность?" Сталин ответил на это вполне искренне, показав, насколько наивным было ожидать от него подобного чувства: "Ну, как же, знаю, очень хорошо знаю, это такая собачья болезнь"[405].
Едва оправившись от тревоги, связанной с оглашением "Завещания", Сталин спустя всего две недели после завершения XIII съезда осуществил первую открытую вылазку против своих союзников по триумвирату. Для этого он выбрал третьестепенный по своему значению форум - курсы секретарей укомов при ЦК РКП(б). Выступая здесь с докладом об итогах XIII съезда РКП(б), он как бы походя обвинил Каменева и Зиновьева в "обычной беззаботности насчёт вопросов теории, насчёт точных теоретических определений". В качестве подтверждения он заявил, что "читал в газете доклад одного из товарищей о XIII съезде (кажется, Каменева), где чёрным по белому написано, что очередным лозунгом нашей партии является будто бы превращение "России нэпмановской" в Россию социалистическую. Причём, - что ещё хуже, - этот странный лозунг приписывается не кому иному, как самому Ленину"[406].
Сталин использовал ошибку стенографа, записавшего слово "нэпмановская" вместо "нэповская". Через несколько дней об этой причине "искажения" ленинской формулы было сообщено в "Правде". Разумеется, Сталин понимал, что в данном случае может идти речь лишь о явном редакторском недосмотре. Тем не менее он заявил, что Каменев "выпалил" этот странный лозунг, который якобы может породить в партии кучу недоразумений" и создать впечатление, что во главе Советской России стоят нэпманы.
В том же докладе Сталин обвинил Зиновьева (не называя его) в "несообразности", которая "способна породить в партии путаницу и неразбериху", за выдвинутый им на XII съезде и подтверждённый в резолюции съезда тезис о "диктатуре партии". Здесь речь шла уже о более принципиальном вопросе. Но надо заметить, что Сталин ранее не ставил под сомнение этот тезис и вместе с другими голосовал за него на XII съезде. Теперь же для его дезавуирования он вспомнил идею Ленина о необходимости "размежевания партийных и советских органов", которую он вместе с другими триумвирами фактически отвергал в недавней полемике с Троцким.
Без обсуждения на Политбюро Сталин опубликовал 20 июня в "Правде" часть доклада, серьёзно затрагивавшую амбиции Зиновьева и Каменева, которые считали себя ведущими теоретиками партии. Поскольку в то время было принято избегать даже косвенной полемики между членами "семёрки", они расценили этот поступок Сталина как самое решительное выступление против "ядра", призванное разложить его.
По этому поводу Зиновьев и Каменев созвали совещание 15-17 "руководящих товарищей", где Сталин прямо заявил, что своим выступлением он преследовал цель "расширить ядро, ибо оно стало узким". Совещание признало выступление Сталина ошибочным и приняло решение о том, чтобы впредь все высшие руководители партии согласовывали друг с другом свои выступления. В ответ на это Сталин в очередной раз заявил об отставке, которая и в данном случае не была принята. Таким образом, попытка Зиновьева и Каменева мобилизовать против Сталина "параллельный ЦК" окончилась провалом.
Как видим, сразу после XIII съезда Сталин приступил к постепенной подготовке нового раскола внутри Политбюро и к созданию в этих целях нового верхушечного блока: на этот раз - с "молодыми" членами Политбюро, вошедшими в его состав в 1922-1924 годах, - Бухариным, Рыковым и Томским. Однако оформление этого блока, направленного против Зиновьева и Каменева, задержалось, поскольку последние ещё были нужны Сталину для дальнейшей борьбы против их общих тогдашних врагов - Троцкого и его единомышленников.
XXVI Тактика единого фронта
А борьба эта всё обострялась, захватывая самый широкий круг теоретических и практических вопросов. Французский коммунист Б. Суварин, находившийся в Москве в период XIII съезда, вскоре написал, что в СССР наблюдается конфликт "между живым, критическим революционным духом, постоянно обновляющимся и обогащающимся", представленным Троцким и его идейными союзниками, и "псевдореволюционным, консервативным духом", царящим на официальных партийных форумах. Коренное противоречие внутрипартийной жизни Суварин видел в том, что "подавляющее большинство рабочего класса - троцкистское, как свидетельствуют грандиозные демонстрации, происходящие везде, где ни выступит Троцкий. А на съезде всё это выражается пресловутым 100-процентным большинством за Центральный Комитет". И после съезда, как свидетельствовал Суварин, "популярность Троцкого росла, его долгие речи перед различными слушателями приводили всех в восторг. Часто говорили, что только он высказывает новые мысли, что только он чему-то учился..."[407]
Троцкий активно продолжал свою теоретическую деятельность. Одним из пунктов, на котором столкнулись противоборствующие стороны, были проблемы мирового развития и международного коммунистического движения. В 1924 году Троцкий опубликовал книги "Восток и Запад" и "На путях европейской революции", объединившие статьи, печатавшиеся до этого в "Правде". Некоторые идеи этих работ были подвергнуты критике членами "руководящего коллектива".
Наиболее остро разногласия развивались вокруг идеи единого рабочего фронта, т. е. союза с социал-демократией. В 1921 -1922 годах при активном участии Ленина была выработана линия Коминтерна на "единый фронт всех рабочих и коалицию всех рабочих партий в экономической и политической области для борьбы с буржуазной властью и для её окончательного свержения"[408].
Эта линия стала разрушаться триумвиратом с конца 1923 года. Зиновьев говорил: "Нужно раз и навсегда понять, что для Коминтерна тактика единого фронта была и остаётся только стратегическим маневром в борьбе с контрреволюционными вождями социал-демократии, методом агитации среди рабочих, доверяющих социал-демократии. И только. Надо раз навсегда распроститься с мыслью о том, что тактика единого фронта есть нечто большее"[409].
Ряд деятелей коммунистического движения указывали на ошибочность и левосектантский характер такой установки. В ответ на это в январе 1924 года Зиновьев на заседании Президиума ИККИ объявил социал-демократию "крылом фашизма" и главным врагом коммунистов. Сталин, вторя Зиновьеву, утверждал, что в Германии "за последнее время произошла передвижка сил, передвижка мелкобуржуазных социал-демократических сил в сторону контрреволюции, в лагерь фашизма. Вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней как с опорой нынешней фашизированной власти"[410]. Эти положения, нашедшие отражение в решениях Исполкома Коминтерна, были глубоко ошибочными: лидеры социал-демократии были резко настроены против фашизма, за ними шла большая часть рабочего класса, "смертельный бой" означал бы неминуемое взаимное ослабление социал-демократов и коммунистов и тем самым - рабочего движения в целом.
Эта грубая ошибка стала одной из причин поражения немецкого пролетариата в условиях революционной ситуации. Однако Зиновьев и Сталин сделали из этого поражения иной вывод: главным виновником была немецкая социал-демократия, якобы перешедшая на сторону фашизма, а также часть руководства КПГ, стремившаяся к союзу с ней. На январском пленуме ЦК 1924 года Зиновьев сделал доклад о международном положении, открывший обсуждение причин поражения германской революции. Позиция триумвирата по данному вопросу была оспорена Радеком, незадолго до этого вернувшимся из Германии, который считал главным врагом фашизм и выступал за коалицию с социал-демократической партией. Продолжая оставаться выразителем взглядов оппозиции и основным оппонентом триумвирата по этому вопросу, Радек на V конгрессе Коминтерна (июнь-июль 1924 года) выступал за последовательное осуществление тактики единого рабочего фронта. По его мнению, она должна была заключаться в том, чтобы "мы честно и открыто готовы были пройти часть пути с рабочими партиями, которые захотят бороться - ту часть пути, которую они в состоянии будут пройти с нами... Только таким путём... мы можем рассчитывать на успехи в применении тактики единого фронта"[411].
Эта позиция нашла поддержку со стороны ряда руководителей зарубежных компартий. Лидер болгарских коммунистов В. Коларов заявил: "Я должен сказать вам, что самый источник ошибок, совершённых нашей партией, заключается в неприменении тактики единого фронта во всём её объёме"[412]. Критика левосектантских положений Зиновьева и его единомышленников содержалась и в выступлениях К. Цеткин. Однако на конгрессе победила позиция Зиновьева. В результате его сектантская установка вошла в резолюцию конгресса: "...Тактика единого фронта есть только метод агитации и революционной мобилизации масс для целого периода. Всякие попытки истолковать эту тактику, как политическую коалицию с контрреволюционной социал-демократией, являются оппортунизмом, отвергаемым Коммунистическим Интернационалом"[413].
В резолюции конгресса о фашизме подчёркивалось, что "при всё прогрессирующем распаде буржуазного общества все буржуазные партии и особенно социал-демократия принимают более или менее фашистский характер, прибегая к фашистским методам борьбы с пролетариатом... Фашизм и социал-демократия составляют два острия одного и того же оружия диктатуры крупного капитала. Социал-демократия поэтому никогда не может быть надёжной союзницей в борьбе пролетариата с фашизмом"[414].
После V конгресса Коминтерна Сталин и Зиновьев продолжали вести ошибочную линию на фактическую ликвидацию тактики единого фронта и тем самым - на раскол рабочего движения. Они последовательно ориентировали коммунистические партии капиталистических стран на нанесение главного удара по социал-демократии вообще и по её левому крылу в особенности. В статье "К международному положению" (сентябрь 1924 года) Сталин писал: "Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма. Нет основания предположить, что боевая организация буржуазии (фашизм. - В. Р.) может добиться решающих успехов в боях или в управлении страной без активной поддержки социал-демократии... Эти организации не отрицают, а дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы. Фашизм есть неоформленный политический блок этих двух основных организаций..."[415]
Под влиянием Зиновьева и Сталина уже в первой половине 20-х годов в Коминтерне утвердилась идея о "социал-фашизме" как главном противнике коммунистов. Решением расширенного пленума ИККИ, состоявшегося в марте - апреле 1925 года, было признано считать недопустимым участие Радека, выступавшего против этой установки, в коминтерновской работе. В резолюции XIV конференции РКП(б) (апрель 1925 года) о задачах Коминтерна осуждалась поддержка Троцким, Радеком и их единомышленниками группы немецких коммунистов, "пытавшейся истолковать тактику единого фронта как тактику коалиции с социал-демократами". В таком истолковании усматривалось "действительное расхождение ленинской линии Исполкома Коминтерна с троцкизмом"[416].
Другой "новацией" Зиновьева и Сталина в вопросах международного коммунистического движения было выдвижение и усиленное внедрение в жизнь с 1924 года линии на "большевизацию" всех остальных коммунистических партий. Эта "большевизация" понималась как построение структуры и организации этих партий по образу и подобию того партийного режима, который сложился в РКП(б): жесточайший централизм, безусловное подчинение всех коммунистов директивам, идущим от центра, в данном случае - от руководства Коминтерна, полностью подчинённого к тому времени кремлёвской олигархии. Таким образом, ещё до выдвижения теории о победе социализма в одной стране, приведшей к изображению Советского Союза идеальной моделью для коммунистов всего мира, такой моделью стала коммунистическая партия в СССР.
Руководствуясь фракционными и амбициозными соображениями, руководство Коминтерна во главе с Зиновьевым и Сталиным уже с конца 1923 года развернуло борьбу с теми лидерами, партиями и группами в международном коммунистическом движении, которые в какой-либо форме указывали на ошибки Исполкома Коминтерна и солидаризировались с русской оппозицией. В этом отношении показательна серия ударов, нанесённых в 1923-1924 годах по компартии Польши.
Поводом послужило письмо ЦК польской компартии в Президиум ИККИ и в ЦК РКП(б), в котором говорилось об ответственности Исполкома Коминтерна за поражение революционного движения в Германии, критиковалась сектантская формула "единого фронта снизу", выражалось беспокойство методами ведения внутрипартийной борьбы в РКП(б) и предлагалось в повестку ближайшего пленума ИККИ ввести вопрос "о кризисе в РКП". В письме подчёркивалось: "Мы не допускаем возможности того, чтобы тов. Троцкий оказался вне рядов вождей РКП"[417]. В ответе Политбюро ЦК РКП(б) от 4 февраля 1924 года, подписанном Сталиным, утверждалось, что письмо ЦК компартии Польши "объективно может стать поддержкой той небольшой оппортунистической фракции в РКП, политика которой отвергнута громадным большинством нашей партии"[418]. На V конгрессе Коминтерна Сталин, возглавлявший работу польской комиссии, определил ЦК компартии Польши как "польское отделение оппортунистической оппозиции в РКП(б)"[419].
О характере того давления, которое было оказано на польских коммунистов, свидетельствуют слова члена ЦК компартии Польши В. Костшевой в речи на заседании комиссии конгресса: "...Тов. Зиновьев нам уже давно сказал: Мы вам кости переломаем, если попробуете выступить против нас"[420]. На конгрессе было осуществлено грубое и бесцеремонное вмешательство во внутренние дела польской компартии. Её делегация, по настоянию Сталина, не имея на то полномочий от своей партии, переизбрала бюро своего ЦК. От руководства партией была отстранена группа её лидеров и ведущих теоретиков: Барский, Костшева, Валецкий, Прухняк. Организационная расправа в 1924 году над компартией Польши предопределила последующую её трагедию: роспуск в 1938 году и истребление в сталинских застенках сотен лучших её членов.
Осуществляя фракционные маневры против инакомыслящих в международном коммунистическом движении, руководство Исполкома Коминтерна оставило в тени подлинную задачу большевизации зарубежных компартий - усвоение уроков борьбы за победу Октябрьской революции. Между тем для выбора этими партиями правильной стратегии и тактики требовалось обобщение опыта Октября (равно как и поражений революций 1918-1923 годов в Европе) на таком уровне, который мог быть сопоставим с обобщением опыта Парижской Коммуны в работе К. Маркса "Гражданская война во Франции". Эту задачу поставил перед собой Троцкий в работе "Уроки Октября", открывшей новый этап внутрипартийной борьбы.
XXVII "Уроки Октября"
Осенью 1924 года Троцкий выпустил третий том собрания своих сочинений, включавший речи и статьи 1917 года, которому было предпослано авторское предисловие под названием "Уроки Октября". Эта работа представляла собой развитие идей, которые разрабатывались Троцким в 1923-1924 годах, прежде всего в процессе осмысления уроков революционной ситуации 1923 года в Германии и поражения германской революции.
Отправным пунктом анализа Троцкого была идея о том, что на исходе мировой войны европейской буржуазии грозила смертельная опасность. Однако социалистическая революция победила только в России, ибо в других странах не оказалось партий, способных повести массы на революцию и удержать власть.
Новый прилив революционной волны наступил во второй половине 1923 года, когда германская революция надвигалась со дня на день. Но германская компартия не сумела использовать революционную ситуацию: революция в Германии потерпела поражение, причём его непосредственная причина состояла в неправильном, нерешительном руководстве партии. В Германии были все материальные, политические и психологические предпосылки революции, кроме одной - большевистской партии и вождя, которого она имела в октябре 1917 года в лице Ленина.
В этой связи Троцкий замечал, что если бы в октябре 1917 года в Центральном Комитете большевистской партии победили противники восстания, "нетрудно себе представить, как писали бы историю... Официозные историки стали бы, конечно, изображать дело так, что восстание в октябре 1917 г. явилось бы чистейшим безумием, и давали бы читателю сногсшибательные статистические подсчёты юнкеров, казаков, ударников, артиллерии, расположенной веером, и корпусов, двигавшихся с фронта. Непроверенные в огне восстания, эти силы представлялись бы несравненно грознее, чем оказалось на деле. Вот урок, который нужно выиграть в сознании каждого революционера!"[421].
Проводя параллель между позицией германской компартии в 1923 году и "выжидательным фатализмом", характерным для позиции Каменева и Зиновьева в октябре 1917 года, Троцкий писал, что под таким фатализмом обычно "скрывается нерешительность и даже неспособность к действию, но она маскируется утешительным прогнозом: мы становимся, мол, всё влиятельнее, чем дальше, тем больше наша сила будет возрастать. Грубейшее заблуждение! Сила революционной партии возрастает только до известного момента, после чего процесс может перейти в свою противоположность: надежды масс, вследствие пассивности партии, сменяются разочарованием, а враг тем временем оправляется от паники и пользуется разочарованием масс. Такого рода решающий перелом мы наблюдали в Германии в октябре 1923 г. Мы были не так далеки от подобного же поворота событий в России осенью 1917 г. Для этого достаточно было, может быть, упустить ещё несколько недель. Ленин был прав: теперь или никогда"[422].
Приводя убедительные факты и давая им столь же убедительную оценку, Троцкий доказывал, что принятие партией курса, предлагавшегося Зиновьевым и Каменевым, неминуемо привело бы к тому, что движение рабочих, солдатских и крестьянских масс пошло бы без большевистского руководства и породило бы новые июльские дни гигантского масштаба, т. е. подавление народной революции.
Лапидарно, но крайне чётко Троцкий воссоздал историю борьбы внутри большевистской партии в феврале - октябре 1917 года: соглашательскую" и "оборонческую" позицию "Правды" до приезда Ленина в Петроград, критику некоторыми "старыми большевиками" Апрельских тезисов Ленина, выступление Зиновьева и Каменева против восстания, свою позицию по вопросу о сроках восстания и т. д. Ссылаясь на статьи Каменева и Сталина в "Правде" в феврале - марте 1917 года, выдержанные в духе "революционного оборончества" и, по существу, близкие к тогдашней позиции меньшевиков, Троцкий показывал их противоположность ленинской позиции.
Приведённые Троцким факты били не только по "тройке", но и по многим партийным деятелям из их ближайшего окружения - Орджоникидзе, Рыкову, Ярославскому, Ногину, Кирову и другим, занимавшим в то время сходную, полуменьшевистскую позицию. Понимая, что обнародование впервые некоторых документов, раскрывающих характер внутрипартийных разногласий в 1917 году, может вызвать недовольство части "старых большевиков", допустивших в то время серьёзные политические ошибки, Троцкий специально оговаривался в начале своей работы: "Разумеется, разногласия 1917 г. были очень глубоки и отнюдь не случайны. Но было бы слишком мизерно пытаться делать из них теперь, спустя несколько лет, орудие борьбы против тех, кто тогда ошибался. Ещё недопустимее, однако, было бы из-за третьестепенных соображений персонального характера молчать о важнейших проблемах Октябрьского переворота, имеющих международное значение"[423].
Тем не менее, не прошло и месяца после выхода книги Троцкого, как против него была поднята беспринципная и нечистоплотная кампания, названная её инициаторами "литературной дискуссией с троцкизмом". Формально она была открыта редакционной статьёй "Правды", написанной Бухариным, "Как не нужно писать историю Октября (по поводу выхода книги т. Троцкого "1917")". Спустя короткое время в "Правде" были опубликованы три обширные работы чрезвычайно схожие не только своим содержанием, но и своим названием: доклад Каменева "Ленинизм или троцкизм?", прочитанный на собрании членов МК и московского партийного актива, а затем повторённый на собрании комфракции ВЦСПС и на совещании военных работников; речь Сталина "Троцкизм или ленинизм?" на пленуме комфракции ВЦСПС и статья Зиновьева "Большевизм или троцкизм?". Эти работы вместе со статьями Сокольникова, Молотова и других руководителей партии вошли в спешно напечатанный сборник "За ленинизм", изданный в Москве и других городах. В начале 1925 года был выпущен сборник "Ленин о Троцком и троцкизме. Из истории ВКП(б)".
Не обладая аргументами, которые можно было бы противопоставить анализу Троцкого, Каменев, Зиновьев и Сталин встали на путь откровенной фальсификации и клеветы, переключения внимания партии на совершенно иные вопросы (дореволюционные разногласия Ленина с Троцким) ради создания легенды о "троцкизме" как извечном враге большевизма.
Одной из наиболее грязных провокаций, пущенных в ход в "литературной дискуссии", была публикация в "Правде" двух писем Троцкого 1913 и 1921 годов - к Чхеидзе и Ольминскому. Первое письмо отражало раздражение Троцкого тем фактом, что большевики взяли для своей газеты название "Правда", под которым он издавал в то время свою газету в Вене. Во втором письме Троцкий высказывал Ольминскому - в то время директору Института истории партии - мнение о нецелесообразности публикации письма к Чхеидзе, содержащего резкие выпады против Ленина, поскольку оно было написано под влиянием минутного настроения и может посеять неправильные толкования о перманентной вражде между ним и Лениным.
Используя оба письма именно с этой провокационной целью, Каменев в предисловии к публикации писал, что она должна переубедить тех членов партии, "у которых остались ещё сомнения в правильности позиции партии по отношению к последним выступлениям тов. Троцкого. Пусть эти сомневающиеся и колеблющиеся ещё и ещё перечитают письмо тов. Троцкого. Мы уверены, что оно окончательно освободит их от сомнений и колебаний"[424].
В конце 1924 года в "Правде" и в местной партийной печати были опубликованы сотни резолюций партийных комитетов, скроенные по образу и подобию резолюции МК, принятой по докладу Каменева. В этой резолюции "Уроки Октября" были названы "грубым извращением истории большевизма и истории Октябрьской революции", "попыткой подменить ленинизм троцкизмом", который "является ни чем иным, как одним из видов меньшевизма". Сам факт опубликования "Уроков Октября" был объявлен "нарушением со стороны т. Троцкого обещаний, данных им XIII съезду", "подрывом единства партии". "Своим выступлением т. Троцкий вновь ставит партию перед опасностью дискуссии"[425]. Так возродилась трактовка всякой внутрипартийной дискуссии как "опасности", грозящей единству партии.
В "литературной дискуссии", так же как и в дискуссии 1923 года, содержание выступлений Сталина существенно не отличалось от выступлений других представителей большинства ЦК. Подобно остальным оппонентам Троцкого, Сталин в этой односторонней дискуссии изображал октябрьскую ошибку Зиновьева и Каменева как незначительный и случайный эпизод. Отрицая, что "в лице Каменева и Зиновьева мы имели в Октябре правое крыло нашей партии", он подчёркивал, что "несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей старых большевиков, стоящих на общей почве большевизма"[426]. Пройдёт немногим более года и октябрьская позиция Каменева и Зиновьева станет интерпретироваться Сталиным и его союзниками как "капитулянтство" и "пораженчество". Обвинения в их адрес по этому поводу будут становиться всё более зловещими, вплоть до трактовки в "Кратком курсе" их поведения в 1917 году как действий "презренных изменников" и "предателей".
"Литературная дискуссия" принесла Сталину немалую пользу. Он оказался в ней в более выгодной позиции по сравнению с Зиновьевым и Каменевым, поскольку им приходилось защищать самих себя, а Сталин защищал их, выступая как бы в роли беспристрастного арбитра в споре. Кроме того, за октябрьской ошибкой Каменева и Зиновьева многочисленные ошибки самого Сталина в 1917 году остались как бы в тени. Воспользовавшись всем этим, он впервые пустил в ход некоторые фальсификаторские версии предоктябрьской истории, впоследствии широко раздутые сталинистской пропагандой.
Сталин заявил, что он хочет ограничиться "разоблачением некоторых легенд, распространяемых Троцким и его единомышленниками". К их числу он относил прежде всего легенду "об особой роли Троцкого в Октябрьском восстании"[427].
Для "разоблачения" этой "легенды" Сталин объявил практически всю историческую литературу об Октябрьском восстании "арабскими сказками". С особой издёвкой он говорил о книге Джона Рида "Десять дней, которые потрясли мир", рекомендованной Лениным для чтения рабочим всех стран. Злобные выпады Сталина в адрес Рида были вызваны тем, что на многих страницах его книги раскрывался вклад Троцкого в победу Октябрьской революции. Сталин запретил переиздавать книгу Рида, которая вновь вышла в свет только после XX съезда КПСС.
"Разоблачая" "легенду" о роли Троцкого, Сталин умолчал о собственной оценке этой роли, содержавшейся в статье "Октябрьский переворот", которую он опубликовал в первую годовщину Октября. "Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета тов. Троцкого - говорилось в этой статье. - Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому"[428].
Теперь же Сталин утверждал, что "никакой особой роли в Октябрьском восстании Троцкий не играл и играть не мог, что, будучи председателем Петроградского Совета, он выполнял лишь волю соответствующих партийных инстанций, руководивших каждым шагом Троцкого"[429]. Для подтверждения этого тезиса Сталин впервые обнародовал и ложно интерпретировал протокол заседания ЦК от 16(29) октября 1917 года, в котором говорилось о создании практического центра по организационному руководству восстанием в составе Свердлова, Сталина, Дзержинского, Бубнова и Урицкого. "Задачи практического центра: руководить всеми практическими органами восстания..."[430] Из этого как бы вытекало, что руководство восстанием осуществлялось "практическим центром", без участия Троцкого.
Впоследствии эта версия переросла в миф о Сталине как руководителе "центра" Октябрьского восстания. В соответствии с ней в 30-е годы было создано немало художественных произведений, в которых Свердлов, Дзержинский, Урицкий, Бубнов (а после ареста Бубнова - только первые трое) изображались сидящими или стоящими вокруг Сталина и восторженно внимавшими его словам.
Называя версию о существовании "практического центра" первым, ещё осторожным шагом на пути создания сталинистского мифа, Троцкий в 1939 году писал: "На исторической дистанции восстание в Октябре представляется гораздо более планомерным и монолитным, чем оно развёртывалось в действительности. На самом деле не было недостатка ни в шатаниях, ни в поисках побочных путей, ни в случайных инициативах, не получивших дальнейшего развития. Так, на импровизированном ночном заседании Центрального Комитета 16 октября, в отсутствие важнейших работников Петроградского Совета, постановлено было пополнить советский штаб восстания вспомогательным партийным "центром" в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского. В эти самые часы на заседании Петроградского Совета был создан Военно-революционный комитет, который с момента своего возникновения развил такую решительную работу по подготовке восстания, что о вчера проектированном "центре" забыли решительно все, в том числе и его участники. Немало подобных импровизаций потонуло в водовороте того времени! Сталин никогда не входил в Военно-революционный комитет, не появлялся в Смольном, т. е. в штабе революции, не имел никакого отношения к практической подготовке восстания, а сидел в редакции "Правды" и писал серые статьи, которые мало кто читал. Никто в течение ближайших лет ни разу не упоминал "о практическом центре". В мемуарных очерках участников восстания - а в таких очерках недостатка нет, - имя Сталина ни разу не названо. Сам Сталин, в юбилейной статье по поводу Октябрьского переворота, в "Правде" от 7 ноября 1918 г., перечисляя все учреждения и лица, причастные к перевороту, ни словом не упоминает о "практическом центре". Тем не менее старая протокольная запись, случайно открытая в 1924 году и фальшиво истолкованная, послужила основой для бюрократической легенды. Во всех справочниках, биографических указателях, даже в школьных учебниках последнего издания фигурирует революционный "центр" со Сталиным во главе. Никто, при этом не попытался, хотя бы из приличия, разъяснить, где и когда этот центр заседал, кому и какие отдавал распоряжения, вёл ли протоколы и где они? Мы имеем здесь все элементы московских процессов"[431].
В дальнейшем на сталинистский миф о "практическом центре" наворачивались всё новые и новые мифы, приведшие в конечном счете к утверждению о том, что Ленин и Сталин - два вождя Октябрьской революции. Как справедливо заметил старый большевик А. В. Снегов, принимавший активное участие в первой волне разоблачений сталинизма, столь цинично искажать историю партии можно было "только через реки крови честных коммунистов"[432].
Сегодня нетрудно убедиться, что анализ основных этапов развития русской революции от февраля до октября 1917 года, содержавшийся в "Уроках Октября" Троцкого, всецело подтверждается известными ныне историческими документами. Характерно, что как бы "по следам" этого анализа шли все честные исследователи истории Октябрьской революции, стремившиеся очистить эту историю от бесчисленных сталинских фальсификаций.
Сразу же после XX съезда КПСС появились первые статьи, правдиво раскрывавшие историю внутрипартийной борьбы в марте - апреле 1917 года. Но не прошло и года, как последовало специальное постановление ЦК КПСС, которым был приостановлен процесс восстановления исторической правды об Октябрьской революции. После XXII съезда КПСС, открывшего новую волну "антикультовых" разоблачений, появились статьи В. Евграфова и других исследователей, дававшие объективное освещение внутрипартийной борьбы в 1917 году и роли в ней Сталина. Тогда же были впервые опубликованы полностью некоторые документы, на которые ссылался Троцкий в "Уроках Октября", в первую очередь - протоколы и резолюции Всероссийского совещания партийных работников (март 1917 года).
XXVIII Рождение мифа о "троцкизме"
В 1924 году оппонентов Троцкого меньше всего интересовало содержание идей, изложенных в "Уроках Октября". Их реакция на эту работу оказалась всецело предопределённой амбициозными соображениями, яростью по поводу того, что Троцкий позволил себе напомнить о былых принципиальных ошибках, допущенных людьми, захватившими к тому времени основные рычаги власти в партии и Коминтерне. В соответствии с замыслом её организаторов дискуссия вышла далеко за пределы полемики по вопросам истории Октябрьской революции. Главным её итогом стало оповещение партии (и всего мира) о том, что на протяжении всей истории партии основным врагом ленинизма был и остаётся "троцкизм".
В этой связи следует напомнить, что после вступления Троцкого в большевистскую партию сам Ленин ни разу не употребил понятие "троцкизм". Полемизируя с Троцким по конкретным вопросам, выдвигавшимся жизнью после Октября, он ни разу не обронил даже намёка на то, что эта полемика представляет продолжение или рецидив дооктябрьских разногласий.
Уже в период острых споров в партии непосредственно после Октябрьской революции, те "старые большевики" (Зиновьев, Каменев, Рыков и другие), которые склонны были принять предложение соглашательских партий о формировании "коалиционного правительства" без участия в нём Ленина и Троцкого, пользовались в числе прочих и тем аргументом, что Троцкий раньше не был большевиком. В связи с этим 14 ноября 1917 года Ленин на заседании Петроградского комитета партии подчёркивал, что Троцкий давно понял невозможность объединения с меньшевиками, "и с тех пор не было лучшего большевика"[433]. Во время дискуссии о профсоюзах Сталин и Зиновьев снова пытались пустить в ход ссылку на небольшевистское прошлое Троцкого. В ответ некоторые ораторы из числа сторонников Троцкого напоминали Зиновьеву о его поведении в период Октябрьского переворота.
Очевидно, опасаясь повторения такой личной полемики после своей смерти, Ленин и дал свой известный совет партии в "Завещании": "Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в виду лично, как небольшевизм Троцкому"[434]. Непредвзятое чтение этого фрагмента ленинского письма выявляет существенный нюанс: Ленин предостерегал от использования в качестве довода в полемике напоминаний о прошлых ошибках всех трёх упомянутых им лидеров партии, но лишь в отношении Зиновьева и Каменева он предупреждал, что их ошибка не являлась случайностью, т. е. что она может дать рецидивы.
С 1917 по 1923 год в партии о "троцкизме" не было и речи. Даже в дискуссии 1923 года представители большинства, многократно возвращаясь к напоминаниям о дореволюционных разногласиях Троцкого с Лениным, как правило, избегали этого одиозного термина. Понятие "троцкизм" не встречается в "классической" работе Сталина "Об основах ленинизма", впервые опубликованной в "Правде" в апреле - мае 1924 года. Ни разу не использовали его триумвиры и на XIII съезде, многословно критикуя Троцкого за его позицию в недавней дискуссии.
Впервые в послеоктябрьской истории этот термин был гальванизирован в "литературной дискуссии" 1924 года, определив её основное содержание и направленность. Теперь дело представлялось таким образом, будто на протяжении всей истории партии наблюдалось резкое противостояние ленинизма и "троцкизма" по всем основным вопросам революции, оценки её классовых сил и прежде всего - по вопросу об отношении к крестьянству.
Главная роль в создании "теории первородного греха", как иронически называл версию о "троцкизме" сам Троцкий, принадлежала Каменеву и Зиновьеву. Уже в конце 1924 года Зиновьев объявил "Уроки Октября" попыткой "ревизии - или даже прямой ликвидации - основ ленинизма"[435]. Распространяя эту формулу на весь "троцкизм", на всю совокупность идей и работ Троцкого, он говорил об "эволюции Троцкого от небольшевика к антибольшевику, т. е. эволюции человека, который хотел (хотя и не всегда умел) быть большевиком, но теперь постепенно становится противником большевизма... Действительно, то, что мы имеем в лице троцкизма, это есть идейное восстание против большевизма... Кто хочет строить партию в союзе с Троцким, в сотрудничестве с тем троцкизмом, который откровенно выступает против большевизма, тот отступает от основ ленинизма"[436].
В "литературной дискуссии с троцкизмом" Зиновьев и Каменев вновь избрали наихудший образ действий, с точки зрения последствий не только для судеб партии, но и для своей собственной судьбы. Они внесли наиболее злобный и рьяный вклад в персональную дискредитацию Троцкого. Идя рука об руку со Сталиным, они посеяли - на радость всей внешней и "внутренней" эмиграции - версию о наличии внутри руководства партии непримиримых разногласий по основным вопросам революции и социалистического строительства. Наконец, они вложили в руки Сталина отравленное идеологическое оружие в виде мифа о "троцкизме", который он в дальнейшем повернул прежде всего против них самих, а затем против всякого инакомыслия в партии и международном коммунистическом движении.
При помощи этого оружия Сталину удалось уже спустя несколько лет добиться абсолютной власти в партии и стране, а затем истребить почти всю старую партийную гвардию и вслед за ней - сотни тысяч советских и зарубежных коммунистов. Если в ходе дискуссии 1923 года впервые был пущен в ход жупел "фракционности", то в дискуссии 1924 года был впервые опробован второй, ещё более грозный жупел - "троцкизм". Использованный Сталиным и его ближайшим окружением в борьбе со всеми последующими оппозициями, он с течением времени приобретал всё более зловещее звучание, превращаясь из синонима "антиленинизма" и "антипартийности" в синоним "антисоветской контрреволюционной деятельности".
Перенесение дискуссии 1924 года в плоскость "борьбы с троцкизмом" имело далеко идущие цели и далеко идущие последствия. Отныне любой член РКП(б), равно как и других секций Коминтерна, соглашавшийся с позицией Троцкого по любому конкретному вопросу, был обречён на обвинение в "троцкизме". Под флагом "борьбы с троцкизмом" Сталин и его ближайшее окружение проводили все "чистки" и репрессивные кампании.
Десятки и сотни тысяч членов нашей и других компартий, большинство из которых не принимали участия ни в одной из оппозиций и не разделяли оппозиционных взглядов, ушли на смерть или в концентрационные лагеря с самым страшным клеймом "троцкист". Трагизм положения этих коммунистов, всерьёз поверивших в существование "теории первородного греха", усугублялся тем, что им приходилось непрерывно доказывать товарищам по партии (а затем, с начала 30-х годов - следователям и судьям) свою полную непричастность и враждебность "троцкизму". Этот продукт коллективной мифологии так настойчиво внедрялся в массовое сознание, что даже Ф. Раскольников - единственный крупный большевик, решившийся на гребне репрессий 30-х годов порвать со Сталиным и публично направить в его адрес такие обвинения, на которые не отважился ни один настоящий "троцкист", т. е. участник возглавлявшейся Троцким в 20-е годы левой оппозиции, - счёл необходимым в "Открытом письме Сталину" (1939 год) сделать знаменательную оговорку: "Как вам известно, я никогда не был троцкистом. Напротив, я идейно боролся со всеми оппозициями в печати и на широких собраниях"[437]. "Троцкистской вылазкой" считалось любое сколько-нибудь благоприятное (даже в частном разговоре) упоминание о Троцком, хранение его работ или знакомство с ними, любое несогласие с той или иной акцией сталинского руководства.
Атмосфера политической истерии, сопутствовавшая всем последующим чисткам и массовым репрессиям, отчётливо проявилась уже в "литературной дискуссии" 1924 года. В декабре этого года Суварин писал из Москвы, что кампания по обесчещиванию и дискредитации Троцкого достигла "невероятной степени ярости, бесстыдства и ненависти". "Страна буквально наводнена так называемой "антитроцкистской литературой". Все издания соревнуются между собой в низкопоклонстве"[438]. Суварин осуждал заявления о раскаянии, подобные заявлению одного из "красных профессоров", принимавшего участие в подготовке третьего тома собрания сочинений Троцкого. По мнению Суварина, молчание Троцкого и участников оппозиции 1923 года в ответ на бесчисленные грубые и нелояльные нападки и инсинуации в адрес "троцкизма" привели к тому, что "симпатии к Троцкому растворяются в незнании и страхе, но никто... не понимает цели этой кампании"[439].
"Литературная дискуссия с троцкизмом" может быть названа дискуссией лишь в кавычках. На деле никакого диалога не было, а была тщательно скоординированная односторонняя идеологическая кампания, на службе которой стоял весь партийный аппарат, все органы партийной печати. Сторонники Троцкого не выступили ни с одной ответной статьёй. Очевидно, это произошло под влиянием самого Троцкого, который ни разу публично не ответил на поток направленной в его адрес откровенной клеветы.
Правда, уже в ноябре 1924 года он написал статью "Наши разногласия", в которой подвергал обстоятельному разбору обвинения в свой адрес и опровергал все подлоги, передержки и фальсификации, пущенные в ход его противниками. Но эта статья не увидела света и впервые была извлечена из архива Троцкого и опубликована за рубежом лишь в конце 80-х годов.
В статье "Наши разногласия" Троцкий подчёркивал: "Если бы я считал, что мои объяснения могут подлить масла в огонь дискуссии, - или если б мне это прямо и открыто сказали товарищи, от которых зависит напечатание этой работы, - я бы отказался от её напечатания, как ни тяжело оставаться под обвинением в ликвидации ленинизма"[440]. Здесь вновь проявилась уже знакомая нам нерешительность Троцкого, даже замешательство перед лицом беспринципного заговора, инспирированного "руководящим коллективом". Нежелание Троцкого "подлить масла в огонь дискуссии" объяснялось ещё и тем, что основные аргументы по поводу версии о "троцкизме" уже были высказаны им в брошюре "Новый курс", но полностью проигнорированы его оппонентами. К тому же в той накалённой атмосфере, которая была создана в конце 1924 года "руководящим коллективом", любое ответное выступление Троцкого не только неминуемо дало бы повод к новым неистовым нападкам, но и вызвало бы немедленные новые обвинения во фракционности и создании "троцкистской оппозиции". (Именно это и произошло спустя полтора года, после первого выступления объединённого оппозиционного блока).
Некоторые ближайшие соратники и единомышленники Троцкого считали, что публикация им "Уроков Октября" была тактической ошибкой, поскольку дала повод его противникам развязать новую кампанию против "троцкизма". Этому обвинению Троцкий придавал столь серьёзное значение, что после образования объединённого оппозиционного блока в 1926 году он обратился к Зиновьеву на одном из фракционных совещаний с вопросом:
"- Скажите, пожалуйста, если бы я не опубликовал "Уроков Октября", имела бы место так называемая литературная дискуссия против "троцкизма" или нет?
Зиновьев без колебаний ответил:
- Разумеется. "Уроки Октября" были только предлогом. Без этого повод дискуссии был бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только"[441].
Другой момент, который Троцкий считал нужным прояснить, касался сознательного обмана Зиновьевым и Каменевым своих сторонников, особенно в Ленинграде, не посвящённых в заговоры и провокационные намерения "тройки" и "семёрки". По этому поводу Зиновьев не раз говорил Троцкому после сближения с ним: "В Питере мы это (миф о "троцкизме". - В. Р.) вколотили глубже, чем где бы то ни было. Так поэтому труднее всего переучивать"[442].
В 1926 году Троцкий был свидетелем разговора Зиновьева и Лашевича с двумя ленинградскими рабочими-оппозиционерами, которые специально прибыли в Москву Для того, чтобы их "вожди" разъяснили им вопрос о "троцкизме". И Зиновьев разъяснил: "Ведь надо же понять то, что было. А была борьба за власть. Всё искусство состояло в том, чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут "троцкизм"[443]. А Лашевич так охарактеризовал смысл провокационной политической кампании 1923-1924 годов, принявшей особо значительные масштабы в Ленинграде: "Да чего вы валите с больной головы на здоровую? Ведь мы же с вами выдумали этот "троцкизм" во время борьбы против Троцкого. Как же вы этого не хотите понять и только помогаете Сталину?"[444]
Чтобы уточнить содержание этих разговоров, Троцкий в конце 1927 года разослал своим ближайшим соратникам письмо с просьбой сообщить, слышали ли они от Зиновьева и Каменева подобные объяснения причин возникновения мифа о "троцкизме". Непосредственным поводом для рассылки этого письма явилось согласие Зиновьева и Каменева, сдавшихся на милость победившему Сталину, выполнить его первое условие восстановления их в партии - реанимировать легенду о "троцкизме".
В ответ на просьбу Троцкого Радек дал следующее письменное свидетельство, фотокопия которого была воспроизведена в книге "Сталинская школа фальсификаций": "...Присутствовал при разговоре с Каменевым о том, что Л. Б. (Каменев) расскажет на пленуме ЦК, как они (т. е. Каменев и Зиновьев) совместно со Сталиным решили использовать старые разногласия Л. Д. (Троцкого) с Лениным, чтобы не допустить после смерти Ленина т. Троцкого к руководству партией. Кроме того, много раз слышал из уст и Зиновьева и Каменева о том, как они "изобретали" троцкизм, как актуальный лозунг"[445].
Пятаков резюмировал услышанное им заявление Зиновьева в следующих словах "...Троцкизм" был выдуман для того, чтобы подменить действительные разногласия мнимыми, т. е. разногласиями, взятыми из прошлого, не имеющими никакого значения теперь, но искусственно гальванизированными в вышеуказанных целях"[446].
В условиях, когда перед партией, всего несколько месяцев назад лишившейся Ленина, стояло множество сложнейших внутриполитических и внешнеполитических проблем, требовавших неотложного обсуждения и решения, она оказалась втянутой в разбор цитат многолетней давности, характеризовавших былые разногласия Троцкого с Лениным. С самых первых дней дискуссии вся партийная пропаганда и учеба была переориентирована на "изучение борьбы с троцкизмом". Особое рвение в этом деле проявил Каганович, ставший к тому времени одним из самых верных и рьяных выдвиженцев и клевретов Сталина. Будучи председателем комиссии ЦК по воспитанию ленинского призыва, Каганович уже в ноябре 1924 года на заседании этой комиссии потребовал за счёт сокращения теоретической части программы партийной учебы значительно расширить и дополнить её разделы, касающиеся "борьбы с троцкизмом". Кагановичу возражали заведующий агитпропотделом ЦК Сырцов, заявивший, что программа не должна быть сконцентрирована на тактических разногласиях сегодняшнего дня, и Крупская, подчёркивавшая, что нельзя весь ленинизм сводить к борьбе против "троцкизма". Однако большинство комиссии поддержало Кагановича, а Сырцов вскоре оказался смещенным со своего поста.
Анализируя логику внутрипартийной борьбы, Троцкий писал в 1928 году: "В 24-м году призрак троцкизма - после тщательной закулисной подготовки - выпускается на сцену. Вдохновителями кампании являются Зиновьев и Каменев. Они стоят во главе - по тогдашнему - "старой большевистской гвардии". По другую сторону - "троцкизм". Но группа "старой гвардии" раскалывается в 25-м году. Зиновьев и Каменев уже через несколько месяцев оказываются вынуждены признать, что основное ядро оппозиции 23-го года, так называемые "троцкисты", в коренных вопросах разногласий оказались правы. Это признание является жесточайшей карой за злоупотребления в области партийной теории. Более того: Зиновьев и Каменев вскоре сами оказались зачисленными в число "троцкистов". Трудно придумать иронию судьбы, более беспощадную!"[447] "Когда Зиновьев и Каменев отделились от Сталина, - добавлял Троцкий несколько позднее, - последний автоматически использовал против них самих ту неистовую инерцию травли против "троцкизма", которую они в течение трёх лет развивали вместе с ним"[448].
XXIX Новые маневры Сталина
Несмотря на "монолитность" "руководящего в коллектива", сконцентрировавшегося на неистовой травле Троцкого, авторитет последнего в партийных массах и среди коммунистической молодежи и на этот раз не был до конца подорван. В дневниковой записи Подвойского, относящейся к 1924 году, с тревогой констатировалось: "Троцкизм опасно быстро растёт... Им питается комсомол и несоюзное юношество, пионеры, начальные школы, фабзавучи, рабфаки и вузы"[449].
Этим объяснялось то, что большинство ЦК, настойчиво убеждавшее партию в несовместимости "троцкизма" с ленинизмом, не решалось сделать, казалось бы, следующий логичный организационный шаг: исключить Троцкого из партии или, по крайней мере, из ЦК либо из Политбюро. На таком шаге настаивали лишь ослеплённые фракционной ненавистью к Троцкому Зиновьев и Каменев. В находившейся под их влиянием ленинградской прессе печатались сотни резолюций партийных собраний, называвших Зиновьева и Каменева "любимыми вождями питерских рабочих" и требовавших исключения Троцкого из партии.
Что же касается Сталина, то он в этот период в публичных выступлениях занял излюбленную им "центристскую", "миротворческую" позицию, изображая себя сторонником смягчения внутрипартийной борьбы. Свою речь "Троцкизм или ленинизм?" он закончил словами: "Говорят о репрессиях против оппозиции и о возможности раскола. Это пустяки, товарищи. Наша партия крепка и могуча. Она не допустит никаких расколов. Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развёрнутая идейная борьба против возрождающегося троцкизма"[450].
Об истинных же замыслах Сталина, страшившегося непредсказуемых последствий, к которым могли бы привести открытые репрессивные меры против Троцкого (ведь партийная демократия в то время ещё не была окончательно задушена и такие меры могли вызвать протест со стороны значительной части партии), свидетельствует факт, впервые обнародованный Троцким в секретном письме, направленном в 1932 году в Политбюро ЦК и Президиум ЦКК. После перехода в оппозицию Каменев и Зиновьев сообщили Троцкому о том, что в кульминационный момент борьбы против "троцкизма" (в конце 1924 или начале 1925 года) Сталин созвал узкое совещание, на котором поставил вопрос об осуществлении террористического акта против Троцкого. "Доводы за были ясны и очевидны. Главный довод против был таков: слишком много есть молодых самоотверженных троцкистов, которые могут ответить контртеррористическими актами"[451].
В феврале 1935 года Троцкий в дневнике более подробно описал свои беседы по этому поводу с Зиновьевым и Каменевым.
"- Вы думаете, Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить Вам? - говорил, примерно, Каменев... - Вы ошибаетесь. Он думает о том, как вас уничтожить.
- ?
- Морально, а если возможно, то и физически. Оклеветать, подкинуть военный заговор, а затем, когда почва будет подготовлена, подстроить террористический акт. Сталин ведёт войну в другой плоскости, чем Вы. Ваше оружие против него недействительно"[452].
Возвращаясь к этой теме, Каменев сказал: "Я его (Сталина) слишком хорошо знаю по старой работе, по совместной ссылке, по сотрудничеству в "тройке". Как только мы порвали со Сталиным, мы составили с Зиновьевым нечто вроде завещания, где предупреждаем, что в случае нашей "нечаянной" гибели виновным в ней надлежит считать Сталина. Документ этот хранится в надёжном месте. Советую Вам сделать то же самое"[453].
Зиновьев же говорил не без смущения: "Вы думаете, что Сталин не обсуждал вопроса о вашем физическом устранении? Обдумывал и обсуждал. Его останавливала одна и та же мысль: молодежь возложит ответственность лично на него и ответит террористическими актами. Он считал поэтому необходимым рассеять кадры оппозиционной молодежи. Но что отложено, то не потеряно... Примите необходимые меры"[454].
Из этих фактов следует несколько немаловажных выводов. Во-первых, в разгар "идейной" борьбы против "троцкизма" Зиновьев и Каменев имели достаточные свидетельства преступного облика Сталина, но, руководствуясь соображениями о сохранении своей власти, не брезговали обсуждать с ним его самые злодейские замыслы. Следовательно, применительно к тому времени можно говорить с полным основанием не об их трагической вине (искреннее и роковое заблуждение), а о вине прямо уголовной (готовность к "разрешению" внутрипартийной борьбы террористическим актом). Лишь после того, как они пришли к выводу, что опасность стать жертвой подобного заговора угрожает им самим, они рассказали Троцкому об обсуждении сталинского террористического плана. Приняв предложенные Сталиным условия коварной политической игры в то время, когда они разделяли с ним всю полноту власти, Зиновьев и Каменев последовательно принимали условия сталинской игры и тогда, когда они оказались её жертвами.
Во-вторых, приведённые факты проясняют причины патологического страха Сталина перед ответными террористическими актами в период, когда он перешёл к прямым полицейским репрессиям, а затем - к физическому уничтожению своих действительных и потенциальных противников в партии. Сталин логично мог ожидать, что какая-то часть оппозиционеров, особенно из числа молодежи, ответит на инспирированный им государственный террор террористическими актами, направленными непосредственно против него. Поэтому, если до захвата абсолютной власти он прибегал к замаскированным или тайным убийствам (одним из примеров этого служит смерть Фрунзе во время хирургической операции, проведённой по приказу Сталина), то после обретения всей полноты власти он предпочёл уничтожение своих противников с помощью сфальсифицированных судебных процессов, на которых обвиняемые должны были "сознаваться" в якобы имевшихся у них террористических и прочих злодейских замыслах. Так выросла самая страшная и самая успешная из сталинских провокаций: система обвинений и "признаний" в несуществующих преступлениях.
Если бы в такой атмосфере кто-либо из оппозиционеров решился на убийство Сталина, то репрессивная машина заработала бы с ещё более страшной силой. Кроме того, после этого едва ли когда-нибудь можно было бы убедить общественное мнение в том, что признания бывших лидеров оппозиции в создании террористических организаций были ложными. Сокровенный смысл московских процессов в том и состоял, чтобы подкинуть собственные замыслы Сталина его идейным противникам.
Во время "литературной дискуссии" такое развитие событий не могло ещё представляться вероятным кому-либо из большевиков, не исключая, по-видимому, и самого Сталина. Однако уже в этот период машина политических провокаций и идеологических подлогов была запущена на полный ход. Эти подлоги тиражировались в огромном количестве книг, брошюр и статей.
Кульминацией данной пропагандистско-политической кампании стал пленум ЦК и ЦКК, состоявшийся 17- 20 января 1925 года. На нём должны были быть подведены итоги "литературной дискуссии" и сделаны организационные выводы по отношению к Троцкому. Сам Троцкий, будучи в то время тяжело больным, не присутствовал на пленуме, но в преддверии его направил в ЦК письмо, освещавшее его отношение к "дискуссии". "Я считал и считаю, что мог бы привести в дискуссии достаточно веские принципиальные и фактические возражения против выдвинутого обвинения меня в том, будто я преследую цели "ревизии ленинизма" и "умаления" (!) роли Ленина. Я отказался, однако, от объяснения на данной почве не только по болезни, но и потому, что в условиях нынешней дискуссии всякое моё выступление на эти темы, независимо от содержания, характера и тона, послужило бы только толчком к углублению полемики, к превращению её в двухстороннюю из односторонней, к приданию ей ещё более острого характера.
И сейчас, оценивая весь ход дискуссии, я, несмотря на то, что в течение её против меня было выдвинуто множество неверных и прямо чудовищных обвинений, думаю, что моё молчание было правильно с точки зрения общих интересов партии"[455].
Отказываясь принять обвинения в защите им особой идеологии ("троцкизма"), Троцкий писал, что "совершенно неожиданно для меня самое слово это всплыло лишь во время дискуссии по поводу моей книги о 1917 г."
Касаясь многократно повторённых в дискуссии заявлений о том, будто он посягает на "особое положение в партии", не подчиняется дисциплине и т. д., Троцкий писал: "...Не вдаваясь в оценку этих утверждений, со всей категоричностью заявляю: я готов выполнять любую работу по поручению ЦК на любом посту и вне всякого поста и, само собою разумеется, в условиях любого партийного контроля.
Незачем, в частности, доказывать, что, после последней дискуссии, интересы дела требуют скорейшего освобождения меня от обязанностей председателя Революционного Военного Совета".[456]
Обладая этим свидетельством максимальной партийной лояльности Троцкого, январский пленум принял резолюцию о выступлении Троцкого, в которой были сконцентрированы все обвинения и наветы, пущенные в ход во время "литературной дискуссии". Пленум оценил "совокупность выступлений т. Троцкого против партии" как "попытку подменить ленинизм троцкизмом" и объявил "дискуссию" законченной, потребовав, однако, "продолжить и развить работу партии по разъяснению снизу доверху антибольшевистского характера троцкизма"[457]. Такая "работа" отныне должна была проводиться не только в партийных организациях, но и среди беспартийных. Как отмечал с удовлетворением Зиновьев, "ЦК единодушно постановил, что перед нами - задача разъяснения за пределами партии, рабочим и крестьянам, путей Троцкого, которые ведут к разрыву союза рабочих и крестьян"[458].
Решения январского пленума имели важные практические последствия для рядовых членов партии. "Уже нельзя стало занять пост директора завода, секретаря цеховой ячейки, председателя волостного исполкома, бухгалтера, переписчицы, не зарекомендовав себя "антитроцкизмом"[459]. Даже многие из тех, кто понимал всю лживость "антитроцкистской" кампании, под страхом исключения из партии и лишения работы вынужденно заявляли о своей враждебности "троцкизму". Аналогичная политическая кампания, начатая уже в конце 1923 года, стала с ещё большей интенсивностью проводиться во всех партиях Коминтерна. Одни лидеры снимались со своих постов, другие назначались на их место исключительно в зависимости от того, как они относились к Троцкому.
На январском пленуме разногласия вызвал лишь вопрос об организационных мерах, которые следовало применить к Троцкому. Ещё задолго до пленума "Правда" начала публиковать резолюции местных партийных организаций по итогам "дискуссии с троцкизмом". Поразительно единодушные в идейно-политической оценке "троцкизма", эти резолюции делились на три группы в зависимости от предлагаемых в них организационных выводов по отношению к Троцкому. В первой группе резолюций, принятых, как правило, организациями, подчинёнными ленинградскому губкому, выдвигалось требование об исключении Троцкого из партии. Вторая группа предлагала "ограничиться" выводом Троцкого из Политбюро и снятием с поста председателя Реввоенсовета. Третья группа резолюций (в том числе от наиболее крупных республиканских и губернских организаций, за исключением ленинградской) предлагала условно оставить Троцкого в Политбюро, сместив его с постов наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета.
Внутри ЦК первое и второе предложения поддерживались лишь Зиновьевым, другими руководителями ленинградской организации и Каменевым. В этих условиях Сталин опять предпочёл выступить в роли наиболее "умеренного" (подобный приём он практиковал на первых этапах борьбы и со всеми последующими оппозициями). Эта роль понадобилась ему в данном случае прежде всего для того, чтобы начать "загонять в оппозицию" ещё одну часть партии.
В дальнейшем Сталин датировал возникновение "новой" или "ленинградской оппозиции" именно с январского пленума ЦК 1925 года. Излагая в декабре того же года на XIV съезде ВКП(б) свою версию нового раскола внутри Центрального Комитета, он назвал "началом нашей размолвки" момент, когда "мы, т. е. большинство ЦК ... имели некоторую борьбу с ленинградцами и убедили их выбросить из своей резолюции пункт об исключении (Троцкого из партии. - В. Р.). Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК и ленинградцы вместе с тов. Каменевым потребовали немедленного исключения тов. Троцкого из Политбюро, мы не согласились и с этим предложением оппозиции (уже "оппозиции"! - В. Р.), получили большинство в ЦК и ограничились снятием тов. Троцкого с поста наркомвоена. Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови - а они требовали крови - опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, - что же у нас останется в партии?"[460]. Обратим внимание на то, что здесь под "требованием крови" Сталин подразумевал предложение об исключении Троцкого из Политбюро.
Немного позже, на июльском пленуме ЦК и ЦКК 1926 года, на котором по требованию "оппозиционного блока" обсуждался вопрос о публикации ленинского "Завещания", Сталин по-иному объяснял мотивы своей "миротворческой" позиции в январе 1925 года: "...Я старался учесть указания, данные Лениным мне в отношении Троцкого, и я принимал всевозможные меры к тому, чтобы умерить пыл Каменева и Зиновьева, требовавших исключения Троцкого из Политбюро"[461].
Естественно, в обоих случаях Сталин умолчал о том, что перед январским пленумом на собрании "руководящего коллектива" он заявил, что вывод Троцкого из Политбюро следует осторожно подготовлять: "...Ещё не наступил момент для исключения Троцкого. В партии и стране такой шаг... будет неверно понят..."[462].
В результате бурных дебатов на пленуме большинство членов ЦК (при двух против) и все члены ЦКК (при одном воздержавшемся) проголосовали за снятие Троцкого с поста предреввоенсовета и оставление его в составе Политбюро. Вопрос о дальнейшей его работе в ЦК было решено отложить до очередного партийного съезда, предупредив Троцкого, что "в случае новой попытки... нарушения или неисполнения партийных решений, ЦК будет вынужден, не дожидаясь съезда, признать невозможным дальнейшее пребывание Троцкого в составе Политбюро и поставить вопрос перед объединённым заседанием ЦК и ЦКК об его устранении от работы в ЦК"[463].
На протяжении нескольких месяцев после пленума Троцкий оставался без какой-либо практической работы. Лишь в мае он получил сразу три назначения - на второстепенные посты председателя Главного концессионного комитета, начальника электротехнического управления и председателя научно-технического отдела ВСНХ.
Как заявил Зиновьев вскоре после январского пленума, его решения "в практической части содержат минимум того, что надо было принять. ЦК и ЦКК сочли, что будет более целесообразным для партии, чтобы окончательно решающее слово о работе Троцкого в ЦК сказал партийный съезд, который представляет полнее всего всю партию"[464]. На деле очередной партийный съезд поставил под угрозу положение самого Зиновьева, Каменева и их союзников, планомерную атаку на которых Сталин начал вскоре после январского пленума.
К моменту январского пленума Зиновьев и Каменев, видимо, уже остро ощущали беспокойство по поводу чрезмерного усиления власти Сталина. Этим, очевидно, объяснялось выдвинутое Каменевым на пленуме предложение заменить Троцкого на посту председателя Реввоенсовета Сталиным. Этот маневр, однако, был тут же пресечён Сталиным, который добился отклонения этого предложения и тем самым - сохранения за собой поста генсека. Сталин отлично понимал, что при сложившейся структуре власти решающие рычаги руководства страной сконцентрированы не в управлении армией, а в управлении партийным аппаратом.
На пост наркома по военным и морским делам и председателя РВС был назначен Фрунзе, а его заместителем стал Ворошилов, сохранивший также пост командующего Московским военным округом. В декабре 1925 года Фрунзе погиб во время хирургической операции, история которой складывалась следующим образом. Фрунзе страдал язвой желудка, но доктора не рекомендовали ему операции из-за слабого сердца, которое может не вынести хлороформа. По поручению Сталина был созван специально подобранный консилиум, который рекомендовал хирургическое вмешательство. Политбюро утвердило это решение. Фрунзе пришлось подчиниться и пойти навстречу своей гибели.
Главной причиной акции Сталина Троцкий считал то обстоятельство, что за немногие месяцы пребывания на посту руководителя вооружённых сил Фрунзе "проявил слишком большую независимость, охраняя армию от опеки ГПУ... Оппозиция нового главы военного ведомства создавала для Сталина огромные опасности; ограниченный и покорный Ворошилов представлялся ему гораздо более надёжным инструментом"[465]. Кроме того, как сообщили Троцкому Зиновьев и Каменев, Фрунзе при расколе "руководящего коллектива" в 1925 году "был настроен в их пользу против Сталина"[466]. В воспоминаниях А. М. Лариной приводится свидетельство матери Фрунзе, согласно которому Сталин убрал Фрунзе потому, что тот "до последнего времени признавал авторитет Троцкого и с большим уважением относился к нему"[467]. После смерти Фрунзе пост предреввоенсовета перешёл к Ворошилову, зарекомендовавшему себя в качестве одного из наиболее преданных Сталину членов "руководящего коллектива".
Своего рода завершением "литературной дискуссии" явился эпизод конца 1925 года, в котором Троцкий пошёл ещё на один "гнилой компромисс" с большинством Политбюро. Этот эпизод был вызван выходом за рубежом книги американского журналиста Макса Истмена "После смерти Ленина", в которой описывались борьба за власть в Кремле и методы, использованные в борьбе с "троцкизмом". В этой книге Истмен опубликовал отрывки из ленинского "Завещания" и письмо Крупской Троцкому от 28 января 1924 года.
Прочитав эту книгу, Сталин направил записку членам Политбюро, где обвинял Троцкого в разглашении секретных документов, в политической нечистоплотности и в стремлении внести раскол в ЦК. Троцкий же считал, что "Завещание" Ленина не является государственной или партийной тайной. Опубликование его не есть преступление. Наоборот, преступлением является сокрытие его . от партии и рабочего класса. Тем не менее он подписал для опубликования в "Большевике" навязанное ему большинством Политбюро и отредактированное последним заявление, где он "отмежёвывался" от Истмена. В этом заявлении подтверждалась, по существу, лживая сталинская версия о "Завещании" и его судьбе.
Объясняя причины своего очередного "гнилого компромисса" соображениями ложно понимаемой партийной лояльности, Троцкий писал: "Поскольку вся руководящая группа оппозиции считала в то время нецелесообразным поднимать открытую политическую борьбу и шла на ряд уступок, она естественно не могла поднимать и разворачивать борьбу из-за частного вопроса об Истмене... Вот почему, по решению руководящей группы оппозиции, я подписал заявление о Максе Истмене, навязанное мне большинством Политбюро, под угрозой ультиматума: либо подписать заявление, как оно есть, либо вступить по этому поводу в открытую борьбу... Во всяком случае моё тогдашнее заявление об Истмене может быть понятно только, как составная часть тогдашней нашей линии на соглашение и на умиротворение"[468].
Однако это стремление к "соглашению и умиротворению" на путях потворства лжи и фальсификации неизбежно обернулось новым укреплением позиций сталинской фракции и облегчило сокрытие от партии "Завещания" и в дальнейшем. На объединённом пленуме ЦК и ЦКК в октябре 1927 года, где в последний раз обсуждался вопрос о публикации "Завещания", Сталин, зачитав выдержку из статьи Троцкого в "Большевике", цинично заявил: "Кажется, ясно? Это пишет Троцкий, а не кто-либо другой. На каком же основании теперь Троцкий, Зиновьев и Каменев блудят языком, утверждая, что партия и её ЦК "скрывают" "завещание" Ленина?"[469]
Заявление Троцкого было дополнено публикацией в "Большевике" письма Крупской, также навязанного ей большинством Политбюро. В этом письме она назвала сообщение Истмена о сокрытии "Завещания" клеветой и вынуждена была публично едва ли не оправдываться в том, что "под влиянием ... настроения" написала тёплое личное письмо Троцкому после смерти Ленина.
Публикация писем Троцкого и Крупской в "Большевике" как бы увенчала серию побед, которую Сталин одержал в ходе "литературной дискуссии с троцкизмом". Во-первых, Сталин получил идеологическое оружие, которое в дальнейшем было использовано им для устранения с политической арены и последующего физического уничтожения всех своих соперников и оппонентов в партии. Во-вторых, его наиболее серьёзный и принципиальный противник оказался оттеснённым на второстепенные посты в руководстве партией и страной. В-третьих, Сталин начал "загонять в оппозицию" ещё одну влиятельную группу в партии, возглавляемую Зиновьевым и Каменевым.
XXX "Любимец партии" в дуумвирате
Вскоре после "литературной дискуссии" в эпицентр внутрипартийных разногласий встали уже не только "политические комбинации" и "полемика, построенная на воспоминаниях", но и принципиальные разногласия о путях дальнейшего социально-экономического развития страны.
Ленин отошёл от партийного и государственного руководства как раз в тот момент, когда международное положение Советской России заметно улучшилось (в 1923 и 1924 годах началась полоса признаний СССР капиталистическими государствами), а наиболее страшные проявления послевоенной разрухи и массовый голод остались позади. Это означало, что коллективная мысль партии могла сосредоточиться на решении проблем социалистического строительства в мирных условиях, хотя ожидаемой помощи в виде победоносной пролетарской революции в развитых капиталистических странах и не последовало.
Из-за беспринципной борьбы за власть, развязанной триумвиратом, два наиболее благоприятных для выработки и корректировки новой экономической стратегии и тактики года (1923 и 1924) были упущены. Большинство Политбюро, по существу, отвергло ту линию на развитие нэпа, которая была принята XII съездом в резолюции по докладу Троцкого о промышленности: усиление планового начала в руководстве народным хозяйством, ускорение индустриализации страны, сужение в результате этого "ножниц" между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары и действительное укрепление на данной основе "смычки" между городом и деревней.
В полемике с оппозицией на XIII съезде РКП(б) Каменев заявил: "На вопрос о том, где же наш план, я отвечаю: наш план... воплощён в двух словах: в денежной реформе"[470]. Конечно, денежная реформа, результатом которой стало установление твёрдой денежной единицы - червонца, явилась важнейшим завоеванием нэпа и вместе с тем орудием его проведения. Однако отождествление денежной реформы с планированием отражало крайне суженное понимание самой идеи планового руководства народным хозяйством.
Вместе с тем, большинство ЦК, на словах отвергнув экономическую платформу оппозиции 1923 года, на деле частично осуществило её предложения об ограничении рыночной стихии и неконтролируемого развития частного капитала в сфере торговли. "Партия усилила контроль над капиталистическими элементами в области товарооборота. Права местных руководящих органов по нормированию цен были расширены. Государство вводило обязательные для частников цены на отдельные товары в розничной торговле"[471].
Однако к 1925 году выдвинулись новые задачи, связанные с развитием мелкотоварного производства в сельском хозяйстве и усилением в результате этого дифференциации в советской деревне. Пути решения этих задач стали одной из стержневых проблем новой дискуссии, в ходе которой произошёл распад "семёрки" и образование нового верхушечного блока. Место прежнего триумвирата - "руководящего ядра" распавшейся "семёрки" - занял дуумвират, состоявший из Сталина и Бухарина.
Одной из причин образования этого блока было стремление оттеснить от руководства партией зиновьевскую группу. Другая причина состояла в стремлении к проведению новой политической линии, определившейся, как мы увидим далее, на XIV партийной конференции. Между членами дуумвирата наметилось чёткое разделение функций. Сталин по-прежнему концентрировал в своих руках всю партийно-организационную работу, возглавляя Оргбюро и Секретариат. Бухарин, бывший с 1918 года главным редактором "Правды", руководил политико-идеологической работой, а после снятия в 1926 году Зиновьева с поста председателя ИККИ осуществлял руководство Коминтерном.
Кроме Бухарина союзниками Сталина в борьбе против Зиновьева и Каменева стали Томский, с 1919 года занимавший пост председателя ВЦСПС, и Рыков, занявший после смерти Ленина пост председателя Совнаркома, а в 1926 году заменивший Каменева на втором высшем государственном посту - председателя Совета Труда и Обороны. Ведущее место среди членов будущей "бухаринской тройки" принадлежало Бухарину, который в отличие от других участников нового блока, не имевших значительных теоретических работ, выступал в те годы в качестве главного теоретика и идеолога партии.
Вплоть до 1928 года официальная популярность и влияние Бухарина фактически не уступали популярности и влиянию Сталина. В 1927 году в Большой Советской Энциклопедии появилась статья о Бухарине, написанная его учеником Марецким. В этой статье, занимавшей 14 страниц, Бухарин именовался "одним из вождей ВКП(б) и Коммунистического Интернационала... выдающимся теоретиком коммунизма"[472].
Что же собой представлял Бухарин как политик и теоретик? Ленин в своём "Завещании" так охарактеризовал его: "...Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)"[473].
В первые годы революции Бухарин неизменно занимал самые "левые" позиции в партии. Будучи лидером фракции "левых коммунистов", он в 1918 году выступал за "революционную войну" как средство ускорения международной революции, в которой видел единственную возможность спасения русской революции. После подписания Брестского мира Бухарин вместе с некоторыми другими "левыми коммунистами" перенёс свои разногласия с Лениным в область экономической политики. Он настаивал на том, что разработанная Лениным концепция государственного капитализма, представлявшая, как это обнаружилось впоследствии, первый набросок концепции нэпа, является выражением "гибельной мелкобуржуазной политики".
В дискуссии о профсоюзах Бухарин выступал с "буферной" платформой, близкой к позиции Троцкого. Однако уже на III конгрессе Коминтерна в 1921 году он обвинил Троцкого в правом уклоне, заявив, что никакой стабилизации капитализма нет и быть не может и что до победы социализма во всём мире предстоит непрерывная полоса капиталистических кризисов и революций.
Годом ранее Бухарин издал книгу "Экономика переходного периода", где наряду с рядом верных и оригинальных положений содержалось обоснование "военного коммунизма" как политики, рассчитанной на весь переходный период от капитализма к коммунизму. "...Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, - писал он, - является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи"[474]. Обосновывая полное "огосударствление" экономики, Бухарин объявлял категории стоимости, денег, заработной платы, цены утрачивающими своё значение уже в переходный период и тем более непригодными для социалистического общества.
После перехода к нэпу Бухарин отказался от этих ошибочных положений, разделявшихся, впрочем, в годы "военного коммунизма" и многими другими лидерами партии, и осуществил крутой поворот в своих взглядах, выступая за свободный рынок и отмену монополий внешней торговли, в связи с чем Ленин в одном из своих последних писем подчёркивал, что "на практике Бухарин становится на защиту спекулянта, мелкого буржуа и верхушек крестьянства против промышленного пролетариата"[475].
Окончательно встав на сторону триумвирата в конце 1923 года, Бухарин внёс свой вклад в "литературную дискуссию" статьёй "Новое откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьянский блок (к вопросу об экономическом обосновании троцкизма)". В этой статье всё внимание было сосредоточено на критике недавнего соавтора Бухарина по книге "Азбука коммунизма" Преображенского. Играя важную роль в оппозиции 1923 года, последний был крупным самостоятельным теоретиком-экономистом и разрабатывал идеи, не во всём совпадавшие с идеями Троцкого.
Повод для полемики был дан статьёй Преображенского "Основной закон социалистического накопления", в которой рассматривались возможные пути социально-экономического развития после победы социалистической революции в странах с разным уровнем развития экономики. В несколько тяжеловесных формулировках Преображенский высказывал следующую мысль: в отличие от передовых капиталистических стран с высокоразвитой индустрией и высокотоварным земледелием, где будет легче осуществить социалистические преобразования в сельском хозяйстве и достигнуть эквивалентного обмена между промышленностью и земледелием, в такой отсталой стране, как Россия, на протяжении определённого периода будет сохраняться неэквивалентность такого обмена (в виде "ножниц цен"), необходимая для осуществления индустриализации (этот неэквивалентный обмен Преображенский называл "эксплуатацией" досоциалистических форм хозяйства).
Аналогичные мысли, но в более чёткой и конкретной форме высказывал и Троцкий, который доказывал, что экспроприация помещичьего земледелия вместе с налоговыми облегчениями освободили крестьянство от уплаты суммы в 500-600 млн. рублей. Это явное и неоспоримое завоевание, которое принесла крестьянству отнюдь не Февральская, а Октябрьская революция. "Но наряду с этим огромным плюсом крестьянин столь же отчётливо различает и минус, который принесла ему та же Октябрьская революция. Этот минус состоит в чрезмерном удорожании промышленных продуктов по сравнению с довоенными... нигде эти ножницы (между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары. - В. Р.) не раздвинулись так, как в Советском Союзе. Большие потери крестьянства на ценах имеют временный характер, отражая период "первоначального накопления" государственной промышленности. Пролетарское государство как бы берет у крестьянина взаймы, чтобы вернуть ему затем сторицей"[476].
Бухарин, опираясь на не всегда удачную терминологию Преображенского ("эксплуатация", "колонии"), истолковал его мысли таким образом, будто Преображенский признает наличие в советском обществе двух классов - эксплуататорского (пролетариат) и эксплуатируемого (класс мелких производителей). Другим объектом критики Бухарин избрал его прогноз о том, что в ходе развития социалистической экономики часть мелких производителей будет объединяться "на основах какой-то новой кооперации, представляющей из себя особый тип перехода мелкого производства к социализму не через капитализм и не через простое поглощение мелкого производства государственным хозяйством. Эта новая форма кооперации при диктатуре пролетариата, одним из ручейков которой являются, по-видимому, крестьянские коммуны и артели, ещё должна только развиться. Мы не может поэтому давать теоретический анализ того, что ещё не существует, а только должно возникнуть"[477].
Прогноз Преображенского был достаточно осторожным, предполагавшим добровольность и постепенность процесса производственного кооперирования, прежде всего в сельском хозяйстве. Бухарин же, выступая против такого варианта, предложил свой: "...Мы придём к социализму... через процесс обращения, а не непосредственно через процесс производства..."[478] Кооперация мыслилась им прежде всего как сбытовая, снабженческая, кредитная, но не как производственная; кооперация противопоставлялась колхозам и другим сельскохозяйственным производственным объединениям. В сноске к приведённому выше положению Бухарин специально подчёркивал, что "здесь указан лишь основной процесс; само собой разумеется, что и сельхозкоммуны, и артели, и другие производственные объединения тоже будут делать своё дело"[479].
Мысль Бухарина о том, что колхозы не являются "столбовой дорогой" к социализму, в 1925-1927 годах стала руководящей идеей теории и политики новой правящей фракции.
Следующий шаг в развитии своих идей Бухарин сделал в докладе "О новой экономической политике и наших задачах" (апрель 1925 года), где он впервые заявил о том, что у Ленина было два стратегических плана нэпа. Первый, разработанный в 1921 году, состоял в том, чтобы преодолеть мелкобуржуазную стихию с помощью иностранного капитала и кооперации как важнейших звеньев госкапитализма. Второй план, относящийся к 1923 году, трактовался Бухариным в духе мирного врастания капиталистических элементов, прежде всего кулачества, в социализм. Далее Бухарин заявлял, что преграды на пути капиталистического накопления вызывают недовольство не только кулачества, но и деревенской бедноты: "Зажиточный крестьянин недоволен тем, что мы ему мешаем накоплять, нанимать работников; с другой стороны, деревенская беднота, которая страдает от перенаселения, в свою очередь, ворчит на нас иногда за то, что мы мешаем ей наниматься к этому самому крепкому крестьянину"[480].
Центральная идея доклада Бухарина суммировалась в лозунге: "В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство"[481]. Правда, Бухарин отмечал и "другую сторону этой проблемы" - рост капиталистических элементов в деревне, который должен быть компенсирован "для нашего середняцкого крестьянства, бедняков и батрачества". Эта компенсация мыслилась им в следующей форме: "Мы предпочитаем разрешить буржуазному крестьянину развивать его хозяйство, но брать с него будем гораздо больше, чем берем с середняка. Получаемые от него средства мы будем давать в форме кредитования середняцким организациям или в какой-нибудь другой форме бедноте и батракам"[482].
В ответ на это выступление Бухарина Крупская написала статью "Было ли у Ильича два стратегических плана: один в 1921-м году, другой в 1923-м?". В этой статье, представленной в "Правду", она выступала против утверждения Бухарина о том, что в ленинской статье "О кооперации" излагался принципиально новый стратегический план по сравнению с концепцией нэпа, разработанной в 1921 году. Крупская писала, что кооперативная политика, по мысли Ленина, призвана была облегчить переход крестьянства к крупному производству на началах добровольного объединения мелкого товарного хозяйства. Написание статьи "О кооперации", как она подчёркивала, было вызвано опасением Ленина, что отдельные товарищи, "увлекшись содействием мелкому производству, потеряют перспективу, перегнут палку в сторону капитализма"[483].
Бухарин написал ответную статью. Политбюро запретило публикацию обеих статей ради "интересов единства партии". Свои возражения по этому вопросу Крупская смогла высказать только на XIV съезде.
Занимая уже проверенную позицию, направленную на ослабление обеих противоборствующих сторон, Сталин добился от Бухарина, чтобы он признал ошибочность лозунга "обогащайтесь". Кроме того, Сталин вместе с Молотовым и Андреевым направил в редакцию "Комсомольской правды" письмо, где "призвал к порядку" редакцию за публикацию статьи ученика Бухарина А. Стецкого, в которой обосновался этот бухаринский лозунг. Спустя несколько дней, "при полном согласии Бухарина", Оргбюро за публикацию этой статьи сняло с поста редактора "Комсомольской правды" другого ученика Бухарина - А. Слепкова. Эти факты Сталин привёл на XIV съезде ВКП(б) в качестве доказательства того, что Центральный Комитет отверг лозунг "обогащайтесь", поскольку этот лозунг "не наш... он вызывает целый ряд сомнений и недоразумений"[484] и может породить представления о том, будто партия ставит своей задачей развитие частного накопления.
XXXI Поворот в политике
Все эти идеологические и организационные маневры Сталина не помешали тому, что взгляды Бухарина были переведены в практическую плоскость на XIV конференции РКП(б), состоявшейся 27-29 апреля 1925 года. В докладе Рыкова "О кооперации" и в принятом по нему постановлении[485] была провозглашена по существу принципиально новая политика в деревне. В качестве основных элементов этой политики были определены следующие меры: снижение на 40 процентов общей суммы сельскохозяйственного налога, вложение дополнительных государственных средств в систему хозяйственного кредита крестьянам, разрешение найма рабочей силы и сдачи земли в аренду. Право участия в различных формах кооперации было предоставлено всем слоям населения, занимающимся сельским хозяйством.
Заявив, что эти меры призваны способствовать развитию производительных сил и экономическому росту деревни, Рыков одновременно отмечал, что определяемый ими поворот в аграрной политике неизбежно будет сопровождаться увеличением батрачества и развитием буржуазных отношений на селе. Он заявил, что разделение верхушки деревни на кулака и "зажиточного, богатого крестьянина", "хозяйственного мужика" неправомерно, что такую грань провести невозможно. Рыков объединил всё зажиточное крестьянство понятием "буржуазный слой" и призвал "признать неизбежность при современном восстановительном процессе роста в деревне отношений буржуазного типа". На этом основании он предложил установить чёткую политическую линию по отношению к "буржуазному крестьянскому слою", которое "должно строиться по аналогии с отношением к частному капиталу в городе, в торгово-промышленной сфере... Взаимоотношения между государством и частным капиталом складываются на основе экономического соревнования, конкуренции"[486].
Вокруг этой отправной установки доклада Рыкова на конференции развернулась полемика между Бухариным и Ю. Лариным. Оба они отмечали, что провозглашённый на конференции новый курс означает перенос в деревню "нэповских отношений", которые до этого развивались только в городе (частная торговля и промышленность). "Я считаю... - говорил Бухарин, - что мы идём на развитие нэпа в деревне, которого до сих пор почти не было"[487]. "Докладом т. Рыкова, - говорил Ларин, - знаменуется крупнейший, важнейший шаг, который мы делаем с 1921 г. Как в 1921 г. мы объявили новую экономическую политику для города, так теперь, в 1925 г., мы впервые открыто признаём развитие нэповских отношений в деревне, в деревенском производстве"[488].
Эти высказывания Бухарина и Ларина не были оспорены никем из участников конференции. Таким образом, по мнению представителей всех оттенков партийной мысли того времени, подлинное развитие нэпа в деревне следовало датировать не с 1921 и не с 1923, а с 1925 года.
Никто из делегатов конференции не оспаривал и вошедшее в её резолюцию положение о том, что "начавшееся с переходом к новой экономической политике расслоение деревни найдет своё выражение в ближайшем будущем в дальнейшем увеличении и усилении на известное время новой крестьянской буржуазии, вырастающей из зажиточных слоёв крестьянства, с одной стороны, и пролетаризации его бедняцких элементов - с другой"[489].
Разногласия же между Лариным и Бухариным касались прежде всего оценки последствий намеченного конференцией крупного политического поворота. Ларин отмечал противоречие в позиции Бухарина, который, предвидя обострение классовой борьбы в деревне, говорил: я не за него. "Что это обозначает? - спрашивал Ларин. - Я утверждаю, что в тот момент, когда мы признаём в деревенском производстве экономический нэп, совершенно было бы неправильно вести в то же время линию на притупление классовой борьбы в деревне"[490]. На это Бухарин ответил: "Если у нас нарушение равновесия классовых сил приведёт к такому соотношению, что верхушечные слои, усиливаясь, будут против нас идти и такая опасность будет нам грозить, то мы против них выставляем все батареи, которые у нас есть"[491].
Далее Ларин критиковал Бухарина за то, что он "требует от нас признания, что мы никогда, т. е. ни через 15, ни через 20 лет, не конфискуем, не экспроприируем кулаков, полупомещиков, буржуазные верхи, которые начинают в деревне образовываться и образуются, у которых насчитывается 4-5-10 и больше рабочих... Такую присягу дать мы можем так же мало, как мы можем дать её и частному капиталисту в городе. Мы разрешили фабриканту иметь фабрику, но и мы, и он великолепно знаем, что со временем будет социалистический строй до конца и мы его фабрику конфискуем"[492].
Эти положения Ларина вызвали критику со стороны Рыкова, который заявил: "Если стремиться к максимально быстрому развитию производительных сил сельского хозяйства, производя существенные изменения в положении современной деревни и обещать при этом реквизицию через 10 лет по отношению к сельскохозяйственной буржуазии, то... вообще никто не будет накоплять в деревне"[493].
Существенный аспект дискуссии был связан с призывом Ларина к созданию в деревне социалистических форм, до колхозов включительно. "Колхоз - это есть могущественная штука, но не это столбовая дорога к социализму"[494], - отвечал ему Бухарин. Он выдвинул свою схему, согласно которой каждый слой крестьянства будет развиваться изолированно от других и охватываться "своей" формой кооперации. Беднота будет объединяться в производственную кооперацию - колхозы; середняцкая кооперация получит развитие в области сбыта, закупок, кредита; кулацкая кооперация, вероятно, будет иметь опорой кредитные товарищества. "В общем у нас получится то, что если кулак будет врастать в общую систему, это будет элемент государственного капитализма; если бедняк и середняк - это будет та самая социалистическая кооперация, о которой говорил Владимир Ильич"[495].
Характеризуя взаимное положение различных социальных слоёв крестьянства, Бухарин выдвинул весьма схоластическую формулу: "Даже батрак, который работает у кулака и им эксплуатируется, он, находясь под кулаком, как член правящего класса, до известной степени, стоит над кулаком"[496]. Конкретизируя эту формулу в брошюре "Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз", Бухарин писал, что "всё законодательство нашей страны направлено своим остриём против эксплуататоров и каждым своим параграфом защищает интересы рабочих..."[497] Подобные формулы будут в дальнейшем широко использоваться Бухариным, а затем и Сталиным при характеристике взаимного положения рабочих и хозяйственных руководителей, рядовых членов партии и аппаратчиков, управляемых и управляющих.
Очевидные противоречия в обосновании Бухариным новой политической линии в деревне повлекли различные её толкования как на самой конференции, так и в дискуссии, которая проходила на протяжении нескольких последующих месяцев на страницах центральной печати.
Ф. Голощёкин в своём выступлении на конференции чётко обозначал два практических момента, с которыми придётся столкнуться при проведении новой политики. "Каждый крестьянин ставит нам вопрос: "Вы говорите, что я должен развиваться, а могу ли я богатеть?" - Можешь. А затем каждый деревенский коммунист немедленно ставит вопросы: "А до какого размера он имеет право богатеть? В каком случае он будет называться середняком, и когда его будут считать кулаком или буржуазией?"[498]. Голощёкин предлагал отказаться от выдвинутого Рыковым понятия "буржуазный крестьянский слой", поскольку его использование может препятствовать развитию рыночных отношений на селе.
Ещё более последовательно эта мысль проводилась в печати Калининым, Осинским, Квирингом и некоторыми другими авторами. Калинин, например, писал, что "расслоение деревни не только не мешает росту коллективного хозяйства, а, наоборот, увеличивает производительность и товарность в сельском хозяйстве и, следовательно, подготовляет элементы к коллективизму и как бы это ни казалось парадоксальным, расчищает почву для советской деревни"[499]. В соответствии с такой установкой отстаивался курс на "крепкое трудовое крестьянство", "старательного крестьянина", "культурного сельского хозяина", которому следует "оказывать всяческую помощь".
Критика такого рода утверждений содержалась в этот период в основном в выступлениях Ларина. Однако Ларин был не той политической фигурой, по которой Сталин решил открыть огонь в связи с зарождающимися в партии новыми политическими разногласиями. Что же касается существа взглядов, защищавшихся в то время Сталиным, то оно вполне совпадало с концепцией Бухарина. В докладе "К итогам работ XIV конференции РКП(б)" Сталин критиковал не названных по имени "некоторых товарищей", которые якобы "исходя из факта дифференциации деревни, приходят к тому выводу, что основная задача партии - это разжечь классовую борьбу в деревне. Это неверно. Это - пустая болтовня"[500].
"Умиротворителем" деревни Сталин проявил себя, и выступая в Свердловском университете в июне 1925 года, где он заявил, что срывать "спекулянтские махинации кулачества" можно следующим образом: "...Держать в распоряжении государства достаточные продовольственные запасы, необходимые для того, чтобы давить на продовольственный рынок, вмешиваться в дело, когда это необходимо, поддерживать цены на приемлемом для трудящихся масс уровне..."[501].
Однако уже спустя несколько месяцев после этого заявления разразилась первая "хлебная стачка", выразившаяся в отказе зажиточных слоёв крестьянства продавать государству хлеб по твёрдым ценам. В результате план хлебозаготовок был провален. За октябрь - декабрь 1925 года государство заготовило менее половины запланированного хлеба. Это привело к срыву экспортных, а следовательно, и импортных поставок, существенному сокращению планов промышленного производства и капитального строительства.
XXXII Новый раскол
Новый раскол в Политбюро и ЦК уже явно обозначился в октябре 1925 года, когда Зиновьев, Каменев, Сокольников и Крупская представили в ЦК документ, отражавший серьёзные противоречия во взглядах новой формирующейся оппозиционной группировки. В этом документе, который в дальнейшем именовался "Платформой 4-х", критиковалось стремление большинства ЦК затушевать классовую борьбу в деревне, говорилось о необходимости расширения внутрипартийной демократии и усиления коллегиальности в руководстве партией, о "национальной ограниченности" в постановке XIV конференцией вопроса о победе социализма в одной стране. (Этому вопросу мы посвятим отдельную главу.) Все эти идеи объективно представляли приближение к взглядам Троцкого. Однако, находясь во власти прежних фракционных настроений, авторы "Платформы 4-х" одновременно протестовали против активизации теоретико-идеологической деятельности Троцкого и предлагали применить к нему самые жёсткие меры партийных санкций, вплоть до исключения из партии.
Сталин, как всегда концентрировавший своё внимание не на идеях, а на маневрах, в данном случае необходимых ему для ослабления роли двух своих недавних союзников по триумвирату, добился запрещения как публикации этого документа, так и открытия дискуссии вокруг содержавшихся в нём идей. "Платформа 4-х" стала известна делегатам XIV съезда лишь на самом съезде, где ленинградская делегация стала её распространять.
Впоследствии Зиновьев признал за собой часть ответственности за то, что разногласия, долгое время существовавшие внутри ЦК, свалились на партию внезапно, что в течение долгого времени о них не было известно не только широким слоям партии, но и некоторым членам ЦК. Это произошло, по словам Зиновьева, потому, что он и его единомышленники, будучи связаны фракционной дисциплиной и подчиняясь решениям "семёрки", не выносили разногласия на широкое обсуждение.
Обострение разногласий между большинством ЦК и "новой оппозицией" (так её вскоре стали называть) выявилось на октябрьском (1925 года) пленуме ЦК, где доклады Зиновьева и Каменева были не одобрены, как обычно это происходило на пленумах, а лишь приняты к сведению.
Несмотря на запрещение октябрьским пленумом предсъездовской дискуссии, мотивировавшееся отсутствием серьёзных разногласий в партии, за несколько недель до съезда началась острая полемика между Московской и Ленинградской партийными организациями. Тон этой полемике был задан из Москвы, где на партийных собраниях всё чаще стали раздаваться прямые и косвенные обвинения в адрес Ленинградской организации во главе с Зиновьевым в "капитулянтстве" и "пораженчестве" (за отрицание возможности победы социализма в одной стране и преувеличение силы сопротивления капиталистических элементов социалистическому строительству). Поскольку эти обвинения почти не проникали в печать, партия впервые узнала о существовании течения "пораженцев и ликвидаторов" только на съезде.
В то время как Сталин завершил создание нового верхушечного блока, направленного на этот раз против Каменева и Зиновьева, последние не нашли ничего лучшего, как пустить в ход обвинение в том, что большинство ЦК во главе со Сталиным состоит из "полутроцкистов". Всерьёз поверив в безошибочность этого приёма, Зиновьев уже после январского пленума стал готовить Ленинградскую организацию к тому, чтобы дать отпор этим "полутроцкистам", которые якобы не только не ведут должной борьбы с Троцким, но даже смыкаются с ним.
О поразительной слепоте Зиновьева и его ближайших союзников свидетельствует обнародованное на XIV съезде заявление секретаря одного из райкомов Ленинграда: "О Троцком разногласия идут в такой плоскости: т. т. Зиновьев, Каменев, Крупская и вся ленинградская организация стремятся к тому, чтобы окончательно добить троцкизм. Т. т. Сталин, Молотов, Бухарин, Калинин и прочие хотят ввести (на XIV съезде. - В. Р.) Троцкого не только членом ЦК партии, но даже намечают его вновь в Политбюро ЦК. Печатаются все его речи и статьи, без всяких примечаний, помещаются различные его доклады, вовсю распространяются его книги и брошюры, одним словом, вновь при таком послаблении дают жить троцкизму"[502]. На Ленинградской губернской партконференции, непосредственно предшествовавшей XIV съезду, Зиновьев, зачитывая положения резолюции Московской губпартконференции о возникших в партии "капитулянтских" и "пораженческих" настроениях, несколько раз говорил: "В кого, вы думаете, здесь стреляют? В Троцкого? Ничего подобного"[503].
В духе этих заявлений была выдержана и принятая на Ленинградской конференции декларация, в которой говорилось: "На Московской Губпартконференции раздавались речи о том, что Ленинградская организация и её руководство страдают неверием в силы рабочего класса, заражены хныканьем и т. д. и т. п. ...До сих пор мы наблюдали враждебное отношение к нашей организации лишь со стороны врагов ленинизма, особенно в период двух последних дискуссий с троцкистской оппозицией"[504]. Такого рода настроения, активно выражавшиеся в Ленинградской организации в ходе подготовки к съезду, дали повод Сталину вновь проявить себя "миролюбцем" и в "качестве члена президиума конференции", направить в её адрес письмо, в котором выражалась забота о "единстве ленинцев". "...Особенно тревожными, - заявлял он в этом "миротворческом" письме, - кажутся мне выступления некоторых товарищей в последние дни на вашей конференции с речами, призывающими к открытой борьбе на партийном съезде"[505].
По-прежнему находясь в изоляции внутри Политбюро, лишённый каких-либо личных контактов с лидерами обеих формирующихся фракций, Троцкий перед XIV съездом в своих дневниковых записях отмечал ненормальный характер предсъездовской дискуссии, обусловленный сложившимся аппаратным режимом в партии. "Чрезвычайная трудность, по крайней мере на данной стадии, определить реальное классовое существо разногласий, порождается совершенно небывалой ролью партийного аппарата, далеко оставляющего в этом отношении позади даже то, что было год тому назад, - писал он за неделю до открытия съезда. - Достаточно только продумать значение того факта, что в Ленинграде была принята единогласно или почти единогласно резолюция, направленная против ЦК, в то время, как московской организацией единогласно, без единого воздержавшегося, принята резолюция, направленная против Ленинграда[506]. Совершенно очевидно, что решающую роль в этом поразительном факте играли местные обстоятельства, коренящиеся в составе и в работе партийно-секретарского аппарата, а не в жизни самих масс. Известные массовые настроения, лишённые возможности сколько-нибудь правильно преломляться через массовые организации, профессиональные союзы, партию, доходят глухими и обходными путями или путями потрясений (стачки) до партийных верхов, дают те или иные толчки мысли и закрепляются затем уже по воле правящего в данной области аппарата"[507].
В своих заметках Троцкий различал две стороны в деятельности "ленинградской верхушки". С одной стороны, он считал справедливым накопившееся в партии чрезвычайное недовольство этой верхушкой за её агитаторскую крикливость, комиссарский тон по отношению ко всей партии, установленный в Ленинграде бюрократически-нажимный режим, вышвырнувший из города и рассеявший по всей стране многие сотни работников. С другой стороны, за демагогией, поисками популярных лозунгов, приёмами аппаратной обороны "ленинградских верхов" он видел извращённое выражение "политической тревоги наиболее передовой части пролетариата за судьбу нашего хозяйственного развития в целом и за диктатуру пролетариата"[508].
Между тем, аппаратная подготовка съезда продолжалась. Характерно, что Сталин отверг предложение своих союзников послать на Ленинградскую губпартконференцию несколько членов ЦК, чтобы сообщить коммунистам точку зрения большинства ЦК. Будучи уверенным, что ленинградская делегация окажется на съезде в полной изоляции, Сталин был заинтересован в её единодушном выступлении и последующей столь же единодушной негативной реакции большинства съезда на это выступление.
Недальновидность Зиновьева и его сторонников проявилась и в том, что они посчитали, будто для их победы на съезде будет достаточно "монолитного единства" делегации коммунистов Ленинграда, поскольку по традиции Ленинградская организация считалась в партии самой пролетарской, самой передовой, наименее подверженной мелкобуржуазным влияниям. Используя привычные аппаратные методы подготовки съезда, они оставили на этот счёт некоторые компрометирующие документы, которые в столь же привычном аппаратном порядке дошли до Секретариата ЦК, в результате чего Молотов с торжеством зачитал их съезду в качестве доказательства антидемократизма ленинградских руководителей. При этом Молотов, разумеется, умолчал о том, что при подготовке съезда ещё более грубые махинации использовались Секретариатом ЦК в других организациях.
О закулисной стороне съезда содержатся крайне интересные свидетельства в воспоминаниях Хрущёва (хотя Хрущёв, не пользовавшийся при диктовке воспоминаний документами, а полагавшийся исключительно на свою память, ошибочно назвал этот съезд "пятнадцатым").
Готовясь обвинить "новую оппозицию" в столь привычной уже "фракционности", новая правящая группа за кулисами съезда сама развернула усиленную фракционную деятельность. От её имени на собрание украинской делегации, возглавлявшейся Кагановичем, пришёл Яковлев. "Это было собрание, на которое мы никого не допускали, кроме членов украинской делегации... - вспоминал Хрущёв. - Яковлев рассказал, по каким вопросам имеются разногласия с зиновьевцами и что проблема стоит очень остро. Таким образом, нас уже как бы подготовили. В этом смысле то было фракционное собрание, но оно велось с согласия Сталина и, я думаю, по его поручению. Мне неизвестно, кто знал об этом из других членов Политбюро ЦК ВКП(б)"[509].
В результате "однородность" и "монолитность" ленинградской делегации столкнулись с такой же "однородностью" и "монолитностью" всех остальных делегаций съезда. В искусстве аппаратной механики Зиновьев и Каменев не могли тягаться со Сталиным.
Единственная неудача, которая постигла Сталина в период подготовки XIV съезда, была связана с поведением Крупской. Понимая, насколько велик моральный авторитет Крупской в партии, и зная, что она разделяет взгляды "ленинградской оппозиции", Сталин переборол своё недоброжелательное отношение к ней и долго уговаривал перейти на свою сторону, обещая в этом случае сделать её членом Политбюро. Однако Крупская на это заявила, что не может менять свои убеждения. После этого случая Сталин ни разу не принял Крупскую и не разговаривал с ней.
XXXIII Лозунг "Обогащайтесь"
По постановлению XIII съезда РКП(б), следующий партийный съезд должен был проходить в Ленинграде. Но в 1925 году Центральный Комитет принял решение открыть съезд в Москве, а затем провести в Ленинграде лишь часть его заседаний. Таким образом, у оппозиции всё же оставалась надежда, что ленинградские рабочие смогут оказать влияние на съезд. Однако при открытии съезда 14 декабря 1925 года Рыков от имени ЦК внёс предложение, тут же принятое большинством голосов, чтобы вся работа съезда проходила в Москве.
Атмосфера XIV съезда была напряжённой, нервозной. "Помню, когда мы приехали на съезд, - рассказывал Хрущёв, - уже, как говорится, воробьи обо всём чирикали, и довольно громко был слышен в народе глас, даже и для обывателей, что в партии наметился глубокий раскол"[510]. Разногласия в ходе обсуждения на съезде, как и в ходе дискуссии 1923 года, были сразу же перенесены большинством Политбюро в плоскость борьбы двух "линий" - Центрального Комитета и противостоящей ему оппозиции. "Сталин, Бухарин и Рыков выступали за линию ЦК, то есть за линию Сталина. Это грубовато, но так говорили - вот линия ЦК, а там - линия оппозиции"[511], - вспоминал Хрущёв.
Зиновьев, выступивший с содокладом, построил его в достаточно мирных тонах и с самого начала попытался обратить внимание делегатов на причины, которые "загнали в оппозицию" ленинградцев. "Если серьёзные разногласия загнать внутрь, - говорил он, - если слишком долго пытаться их изживать в узком кругу, то может возникнуть положение, подобное тому, которое создалось у нас сейчас... для партийного съезда, для всей партии было бы лучше, если бы разногласия, намечавшиеся среди основного ядра большевиков-ленинцев вот уже около полутора лет, если бы они в соответствующей форме были поставлены вовремя"[512].
Каменев также говорил о том, что на октябрьском пленуме большинство ЦК запретило открыть предсъездовскую дискуссию и вынести разногласия, имевшиеся в ЦК, на широкое обсуждение партийных организаций, в результате чего партия узнала о них только на съезде. Это противоречит традициям партии, где "идейные споры решаются после борьбы, а не до борьбы. Так, по крайней мере, было всегда"[513].
XIV съезд был по существу первым и последним после смерти Ленина партийным съездом, на котором развернулась дискуссия по принципиальным вопросам.
Основное направление съездовской дискуссии было связано с вопросами политики партии в деревне. Здесь инициативу перехватил Сталин, который уже в своём политическом отчёте резко сместил акценты, содержавшиеся в решениях октябрьского пленума ЦК. В резолюции пленума говорилось о возникшей опасности искажения политики, намеченной XIV конференцией, "в двух направлениях: в направлении недооценки отрицательных сторон нэпа и в направлении непонимания значения нэпа, как необходимого этапа к социализму". При этом в решениях пленума отмечалось, что недооценка отрицательных сторон нэпа в условиях "неизбежного для ближайшего времени усиления процессов социального расслоения (дифференциации) крестьянства" "ведёт к забвению интересов деревенской бедноты и недооценке кулацкой опасности"[514].
На съезде же Сталин заявил, что партия "должна сосредоточить огонь" на уклоне, состоящем в переоценке кулацкой опасности, в раздувании роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне. "...Этот уклон ведёт к разжиганию классовой борьбы в деревне, к возврату к комбедовской политике раскулачивания, к провозглашению, стало быть, гражданской войны в нашей стране..."[515] "Странное дело! - заявил по этому поводу Сталин. - Люди вводили нэп, зная, что нэп есть оживление капитализма, оживление кулака, что кулак обязательно подымет голову. И вот стоило показаться кулаку, как стали кричать "караул", потеряли голову"[516]. Эти безадресные намёки в докладе Сталина были расшифрованы в выступлении Бухарина, который прямо обвинил "ленинградскую оппозицию" в желании сорвать нэп и восстановить отношения "военного коммунизма".
Вместе с тем Сталин, как всегда, умело лавируя, отрицательно отозвался о статье В. Богушевского "О деревенском кулаке или о роли традиций в терминологии", в которой точка зрения сторонников курса на "старательного крестьянина" доводилась до логического конца. "Говорить о кулаках, как об общественном слое, - писал Богушевский, - сейчас можно только в том случае, если считать, что всякий сельскохозяйственный предприниматель есть кулак или же если вообще по инерции от эпохи военного коммунизма всякого исправного крестьянина считать кулаком"[517]. На съезде Сталин сказал об этой статье Богушевского, что в ней проявился "уклон в сторону недооценки кулацкой опасности", который "осуждён, как известно, решением Центрального Комитета партии"[518].
В начале работы съезда могло создаться впечатление, что спор между Зиновьевым (и стоявшей за ним ленинградской делегацией) и Бухариным касается лишь отдельных нюансов в понимании смысла и значения нэпа и в истолковании некоторых цитат Ленина. Ведь сам Бухарин, вроде бы соглашаясь с некоторыми доводами оппозиции, в своей речи подчеркнул: "...Я, грешный, в каждом выступлении подчёркиваю и говорю о том, что у нас будет на первых порах обострение классовой борьбы в деревне"[519].
Однако на самом деле разногласия проявлялись всё резче, атмосфера съезда накалялась. Уже на первом заседании съезда активное недовольство большинства делегатов вызвало предложение ленинградской делегации выдвинуть своего содокладчика по политическому отчёту ЦК. Во время содоклада Зиновьева было шумно, раздавались выкрики с мест. Начавшаяся на заседаниях съезда дискуссия "продолжалась затем по группам и индивидуально, при личных схватках и во время перерывов между заседаниями съезда, в Георгиевском зале и в коридорах. Одним словом, везде, где встречались двое, уже шла дискуссия, если эти люди принадлежали к разным лагерям"[520], - вспоминал Хрущёв. Эта борьба "разных лагерей" была столь ожесточённой, что на съезде Хрущёву "пришлось встретиться не как с другом, а как с врагом", с его хорошим товарищем, которого он очень уважал. Этим "врагом" оказался коммунист Абрамсон, работавший ранее вместе с ним в Юзовке, а в период съезда возглавлявший один из райкомов партии в Ленинграде и, как все ленинградцы, принадлежавший к "зиновьевцами".
Агрессивный тон, взятый первыми же выступающими в прениях, показал, что дискуссия с самого начала выносится большинством за рамки принятой при Ленине товарищеской полемики на партийных съездах. Именно это вызвало тревогу у Крупской, призвавшей делегатов "как-то иначе вырабатывать коллективное мнение партии. Большинство товарищей работает в очень разных условиях и разных областях работы, и поэтому они видят действительность с несколько разных точек зрения. Надо как-то дать возможность этим точкам зрения выявиться. Это необходимо не только для отдельных членов партии, это необходимо для правильного нащупывания партийной линии"[521].
Крупская призывала не подменять принципиальное обсуждение актуальных вопросов организационной склокой, "не покрывать те или другие наши взгляды кличкой ленинизма, а ... по существу дела рассматривать тот или иной вопрос"[522].
Только на съезде Крупская получила возможность сказать о причинах, по которым она считала бухаринский лозунг "обогащайтесь" ошибочным. Она говорила о тревоге, возникшей у многих партийных работников после провозглашения этого лозунга в связи с тем, что содержание лозунга "обогащайтесь", "накапливайте" было таким, что по существу дела он мог быть обращён не к сельскохозяйственным рабочим, не к беднякам, не к значительной части середнячества, которым не до накоплений, а к зажиточному крестьянину и кулаку. Крупская напоминала: "Владимир Ильич в письме к тов. Преображенскому в своё время, когда только что начал налаживаться нэп, писал: "Мы должны уметь перегибать эксплуататорские стремления зажиточного и кулака"[523]. Это уже писалось в эпоху нэпа, когда нэп был решён, как партийная линия. А лозунг тов. Бухарина представлял от этого отступление"[524].
Далее Крупская указывала на практические последствия, которые повлекло выдвижение этого лозунга: в некоторых районах сельхозналог стал распределяться так, что льготами по нему воспользовались зажиточные крестьяне, а налоговые тяготы пали на бедняков. Некоторые партийные работники стали ослаблять защиту прав батрачества и бедноты из-за стремления не обидеть богатого мужика, не помешать развитию производительных сил в деревне. В результате "обнаглел кулак".
Из лозунга "обогащайтесь", говорила Крупская, вытекала неправильная, расширительная трактовка нэпа. "Владимир Ильич определил нэп, как капиталистические отношения, которые мы допускаем в нашу хозяйственную жизнь на известных условиях... Нэп является в сущности капитализмом, который держит на цепи пролетарское государство. Такое понимание нэпа всегда было у партийных товарищей. Но вот после лозунга т. Бухарина началось другое толкование нэпа. Я совершенно согласна, когда говорят, что надо расширить нэп на деревню... Но надо расширять на деревню именно нэп, т. е. капиталистические отношения, которые ограничиваются и нашим законодательством, и определённой организацией и которые держатся на цепи. А когда у нас толкуют таким образом расширение нэпа на деревню, что нельзя отстаивать интересы батрака, то это называется не нэп, а капиталистические отношения, ничем не ограниченные"[525]. Крупская упрекала Бухарина в преувеличении социалистичности "нэповского" общества, в "подтягивании" нэпа к социализму.
Развивая вслед за Крупской идеи доклада Зиновьева, Каменев говорил, что в партии нет течения, которое мечтало бы о срыве нэпа, восстановлении отношений "военного коммунизма", о разжигании войны в деревне и раскулачивании. В решениях XIV конференции, по его словам, была сделана совершенно правильная уступка верхушечной части деревни, "уступка кулацким элементам деревни, которая расширяла неизбежно их значение и их мощь"[526]. Однако именно поэтому нельзя трактовать эти решения в духе лозунга "обогащайтесь", закрывать глаза на рост капиталистических отношений, рост кулачества в деревне и нэпманства в городе. Дальнейшая дифференциация деревни, как подчёркивал Каменев, неизбежно приведёт к "хлебным стачкам" зажиточных слоёв крестьянства. "Что же, - спрашивал он делегатов съезда, - вы хотите, чтобы мы дожили до того, когда совершенно ясно выкристаллизуется психология, идеология того крестьянства, которое не хочет давать нам хлеб в том размере, который нам нужен для развития социализма, не хочет давать хлеб по той цене, по которой нам, как рабочему государству, было бы выгодно, да и им в конце концов было выгодно, только в конце концов, в конечном счете?"[527].
Считая, что расширение нэпа есть оживление капиталистических элементов, Каменев заявлял: "Тот, кто говорит, что облегчение аренды земли, льготные условия найма рабочей силы есть уступка середняку, тот скрывает действительность и извращает перспективы, потому что на деле мы сделали уступку кулаку"[528].
Усматривая именно эту идеологическую тенденцию в последних работах Бухарина, Каменев говорил в адрес Сталина: "...Ты твёрдый человек, но ты не даёшь партии твёрдо отвергнуть эту линию, которую большинство партии считает неправильной. Я говорил тов. Сталину: если лозунг "обогащайтесь" мог гулять в течение полугодия по нашей партии, то кто в этом виноват? Виноват т. Сталин. Теперь я вижу, товарищи, что т. Сталин целиком попал в плен этой неправильной политической линии (смех), творцом и подлинным представителем которой является т. Бухарин"[529].
Каменев считал, что выразителем определённого идеологического течения, которое смазывает трудности, вытекающие из тех капиталистических ростков, которые имеются в нэпе, являлась так называемая "бухаринская школа". Речь шла о "школе", которая с 1924 года стала формироваться вокруг Бухарина из числа молодых "красных профессоров", занявших ключевые посты в важнейших партийных изданиях. Судьба этой "школы", состоявшей примерно из пятнадцати человек, оказалась весьма драматичной. Ha XIV съезде партии лидеры "ленинградской оппозиции" заявляли, что "школа" Бухарина получила фактическую монополию на "политическо-литературное представительство партии", что в её руках находится вся партийная печать и вся политико-просветительная работа. Они утверждали, что эта "школа" или это течение делает больше ошибок, чем Бухарин, проповедует неправильные взгляды о мирном врастании кулака в социализм, придумывает третий - не капиталистический и не социалистический путь развития деревни, приукрашивает те элементы капитализма, которые есть в нэпе, и представляет дело так, будто бы вопрос "кто - кого" уже решён.
В противовес этому Молотов говорил о "бухаринской школе" как о "той молодежи, которая вокруг партии и вокруг её руководящих органов начинает подрастать, которая приносит нашей партии громаднейшую пользу, которая в общем превосходно работает в центральных органах нашей печати... Они делают ошибки? Да, ошибки делают, но эти ошибки можно поправить, и за исправление этих, как и всяких других ошибок Центральный Комитет стоял и будет безусловно стоять, но он будет против всякого политического раздувания ошибок, против искусственных попыток сделать из них особую линию, особый уклон в нашей партии"[530].
Вскоре после съезда один из самых рьяных сталинских идеологов Е. Ярославский говорил о том, что представители "новой оппозиции" "пытаются ошельмовать группу молодых товарищей, которую именуют "школой Бухарина". Мы думаем, что у т. Бухарина нет никакой особой школы; школа Бухарина есть ленинская школа"[531]. Пройдёт всего несколько лет, и вслед за политическим и идеологическим развенчанием Бухарина те же Молотов, Ярославский и другие сталинисты обрушат на "бухаринскую молодежь" обвинения в политическом обосновании правого уклона. "Школа Бухарина" станет квалифицироваться как "агентура кулачества в партии" и уже в начале 30-х годов вслед за "троцкистами" пополнит тюрьмы и политизоляторы.
Помимо вопросов о трактовке нэпа и социальной дифференциации деревни "новая оппозиция" поставила, правда, в недостаточно развитой и разработанной форме ряд вопросов, имевших несомненную важность для правильной оценки перспектив социалистического строительства.
Крупская подчёркивала необходимость направить возросшую активность рабочего класса на то, чтобы "сделать нашу госпромышленность до конца социалистической" и критиковала Молотова и Бухарина за выдвинутое ими положение о том, что государственный аппарат уже является широкой организацией рабочего класса. Зиновьев доказывал, что отношения, сложившиеся на государственных предприятиях, нельзя считать последовательно социалистическими, поскольку там сохраняется наёмный труд, жёсткое деление на управляющих и управляемых и т. д. Главный довод, выдвинутый Бухариным и другими представителями большинства против этого тезиса, сводился к тому, что трудовой энтузиазм рабочих ослабнет, если им будут говорить, что государственные предприятия - не вполне социалистические. Отстаивание идеологами правящей фракции тезиса о последовательно социалистическом характере отношений, складывающихся на государственных предприятиях, представляло важный шаг к сталинскому тезису о построенном в СССР социализме.
XXXIV "Вот где объединилась партия"
Ещё один акцент внутрипартийных разногласии, прошедший на съезде как бы вторым планом, но оказавший в последующем огромное влияние на исход внутрипартийной борьбы, был связан с вопросом о равенстве. В содокладе на съезде Зиновьев повторил выдвинутое им ранее в статье "Философия эпохи" положение о том, что стремление к равенству доминирует в рабочей среде. В ответ Сталин в заключительном слове утверждал, что Зиновьев "толкует о каком-то неопределённом народническом равенстве без указания классовой подоплёки равенства"[532]. И далее он раскрыл свой взгляд на этот вопрос: "Лозунг о равенстве в данный момент есть эсеровская демагогия. Никакого равенства не может быть, пока есть классы и пока есть труд квалифицированный и неквалифицированный (см. "Государство и революция" Ленина)"[533].
Ретроспективно рассматривая историю внутрипартийной борьбы в книге "Сталин", Троцкий писал, что статья "Философия эпохи" послужила яблоком раздора в среде правящей тогда бюрократической группы. "Теснейшая братия Сталина" объявила, что положение Зиновьева в корне противоречит марксизму, поскольку при социалистическом строе, по учению Маркса и Ленина, полного равенства быть не может: здесь ещё господствует принцип "каждый получает в зависимости от выполненного им труда". Зиновьев вовсе и не думал оспаривать этот тезис, необходимость дифференцированной заработной платы для разных категорий труда была ясна ему. Он считал, что крайние полюса этой таблицы должны быть ближе. Его осторожная критика направлялась в первую очередь против привилегированного положения и излишеств бюрократии. "Чего, конечно, ни Маркс, ни Ленин не предусмотрели, - писал Троцкий, - (это то) что бюрократия прятала свои материальные интересы за интересы прилежного крестьянина и квалифицированного рабочего. Она изобразила дело так, будто левая оппозиция покушается на лучшую оплату квалифицированного труда... Надо признать, что это был мастерский маневр. Сталин опирался здесь на аппетиты очень широкого и всё более привилегированного слоя чиновников, которые впервые со всей ясностью увидели в нём своего признанного вождя. Снова равенство было объявлено, как это ни чудовищно, мелкобуржуазным предрассудком. Было объявлено, что оппозиция покушается на марксизм, на заветы Ленина, на заработок более прилежного квалифицированного рабочего, на скромные доходы усердного крестьянина, на марксизм, на наши дачи, на наши автомобили, на наши благоприобретенные права. Остальные разногласия, проблемы, вопросы организации сразу отступили на десятый план. Каждый бюрократ знал из-за чего идёт борьба и тянул за собою свою канцелярию, ибо все, несмотря на резкую иерархию, поднимались над массой"[534].
Этим обстоятельством в значительной степени объяснялось, на наш взгляд, грубое и нелояльное отношение съезда ко всем выступлениям участников "новой оппозиции". В речах представителей большинства говорилось о том, что сам факт выступления оппозиции на съезде означает покушение на партийную дисциплину. Отвечая на эти обвинения, Каменев говорил: "Мы - на съезде, идёт борьба мнений, момент чрезвычайно тяжёлый, решений ещё нет, и поэтому в момент борьбы мнений, в момент, когда сопоставляются различные точки зрения, кричать о дисциплине - это значит пытаться заткнуть рот тому, с кем вы не согласны"[535].
Почувствовав, что на стороне правящей фракции находится абсолютное большинство съезда, Бухарин выступил с беспрецедентным заявлением о том, что "какие бы решения наш партийный съезд ни принял, мы все, как один человек... признаем решения партийного съезда единственным окончательным истолкованием ленинской партийной линии"[536]. Такое заявление объективно представляло собой новый шаг к сталинистской концепции единства и "монолитности" партии, согласно которой любые решения высших органов партии (а затем - её "вождя", полностью подчинившего себе эти органы) объявлялись истиной в последней инстанции, правильность которой обязаны безоговорочно признавать вся партия и каждый её член.
Крайне встревоженная этим заявлением Бухарина Крупская пыталась убедить съезд в том, что "нельзя успокаивать себя тем, что большинство всегда право. В истории нашей партии бывали съезды, где большинство было неправо. Вспомним, например, стокгольмский съезд. (Шум. Голоса: "Это тонкий намёк на толстые обстоятельства".) Большинство не должно упиваться тем, что оно - большинство, а беспристрастно искать верное решение. Если оно будет верным... (Голос: "Лев Давидович, у вас новые соратники"), оно направит нашу партию на верный путь. Нам надо сообща искать правильную линию. Громадное значение съезда в том и состоит, что этот съезд даёт выражение коллективной мысли"[537].
Однако такая трактовка вопроса о путях разрешения внутрипартийных разногласий у большинства делегатов, уже прошедших "школу" дискуссии 1923 года, вызвала резкое раздражение. По адресу Крупской посыпались многочисленные упреки в том, что она позволила себе сравнить XIV съезд с IV съездом РСДРП, на котором большинство оказалось у меньшевиков.
Что же касается ссылок на Троцкого, то участникам "новой оппозиции" ещё не раз пришлось услышать их от большинства съезда. Зиновьев и его приверженцы не только ни разу не прибегли в своих выступлениях на съезде к излюбленному ими жупелу "троцкизма", но оказались вынужденными фактически признать то, что поставленные ими вопросы о ненормальности партийного режима по существу повторяют критику со стороны "троцкистов". На это обстоятельство не преминули обратить внимание представители большинства, назойливо напоминавшие ленинградцам, что они излагают те взгляды, против которых ещё недавно сами выступали в дискуссиях с "троцкистами". Когда Зиновьев в заключительном слове предложил, не допуская фракций, оставаясь в вопросе о фракциях на старых позициях, вместе с тем поручить Центральному Комитету привлечь к работе все силы всех бывших групп в партии, в зале возникли шум и возгласы: "С кем вы заигрываете?"[538].
В особенно сложном положении оказался Лашевич, который на XIII парконференции высмеивал Преображенского и других оппозиционеров за их слова о том, что "они не хотели группировок, а ЦК, - все эти Сталины, Зиновьевы, Каменевы, - силой загнал их туда"[539]. Теперь же Лашевич вынужден был фактически повторить идеи оппозиции 1923 года. Говоря о подавлении свободы мнений внутри партии, он связывал его с тем, что в последние годы в ЦК настоящего коллективного руководства не было. "Вместо коллективного руководства, мы имели целый ряд политических, что ли, если так можно выразиться, комбинаций"[540], - говорил Лашевич. От имени ленинградской делегации он требовал, чтобы по всем спорным вопросам меньшинству была дана возможность высказывать свою точку зрения и защищать её. "Мы хотим, чтобы меньшинству не затыкали рот", - говорил он. Лашевич вынужден был признать, что Троцкий по ряду вопросов, в том числе об аппарате, "говорил не только неверные, но и верные вещи"[541].
Говоря о необходимости восстановления внутрипартийной демократии, коллективного руководства, борьбы мнений в партии, о предоставлении прав меньшинству, деятели оппозиции подчёркивали, что серьёзной помехой утверждению демократических начал партийной жизни стала непомерно возросшая власть Секретариата ЦК, фактически возвысившегося над Политбюро. В силу этого свободное выражение мнений даже внутри ЦК и Политбюро становилось невозможным, что в свою очередь выступало источником фракционности в руководящих органах партии. Если бы Секретариат был в самом деле исполнительным органом Политбюро и Оргбюро, говорил Сокольников, "мы выиграли бы то, что внутри Политбюро был бы в самом деле возможен совершенно свободный обмен мнений... и было исключено образование твёрдо сплочённых групп в Политбюро и Центральном Комитете"[542].
Если в содокладе Зиновьева ещё не был назван по имени главный виновник фактического раскола в центральных органах партии, а вопрос о необходимости коллективного руководства ставился в самой общей форме, то в последующих выступлениях лидеров оппозиции и в заключительном слове Зиновьева был поставлен вопрос о фактическом подавлении Сталиным коллективного руководства. Сокольников и Каменев прямо говорили о необходимости снять Сталина с поста генсека. "Я не могу согласиться с тем, что если в Политбюро, или в ЦК, или на съезде встаёт вопрос о том, как должен быть организован Секретариат, и должен ли тот или другой товарищ быть в составе Секретариата, то это обстоятельство мы должны рассматривать, как попытку внутрипартийного переворота, - говорил Сокольников. - С этим я не согласен. Товарищи, я лично убежден в следующем: я думаю, что влияние и авторитет тов. Сталина, если бы даже он не был генеральным секретарём нашей партии... (Шум и крики). Товарищи, неужели мы в самом деле на съезде партии не можем обсуждать вопрос, который в любой губернской организации можно обсуждать, - кто будет её секретарём... Я думаю, что мы напрасно делаем из вопроса о том, кто должен быть генеральным секретарём нашей партии, и нужен ли вообще пост генерального секретаря, вопрос, который мог бы нас раскалывать... Да, у нас был тов. Ленин. Ленин не был ни председателем Политбюро, ни генеральным секретарём и тов. Ленин, тем не менее, имел у нас в партии решающее политическое слово. И если мы против него спорили, то спорили, трижды подумав. Вот я и говорю: если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как т. Ленин, пусть он и завоюет это доверие"[543].
Ещё более чётко и резко вопрос о Сталине был поставлен в заключительной части речи Каменева, где назывались пути выхода партии из кризиса, созданного злоупотреблением Сталиным захваченной им необъятной властью. "Мы против того, чтобы создавать теорию "вождя", мы против того, чтобы делать "вождя", - говорил Каменев. - Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчинённый ему и технически выполняющий его постановления Секретариат... (Шум). ...Именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришёл к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба"[544].
После этих слов Каменева накалённость атмосферы съезда достигла предела. Слова Евдокимова "Да здравствует Российская Коммунистическая Партия! Ура! Ура! Да здравствует ЦК нашей партии! Ура! Партия выше всего!" заглушались криками с мест: "Неверно!", "Чепуха!", "Вот оно в чем дело!", "Раскрыли карты!", "Мы не дадим вам командных высот!", "Сталина! Сталина!"... "Да здравствует тов. Сталин!!!" Большинство делегатов встало и под крики "Вот где объединилась партия" устроило Сталину овацию[545].
В этой накалённой атмосфере взял слово Ворошилов, который впервые в истории партии назвал Сталина "главным членом Политбюро" и произнес льстивый панегирик в его адрес. Дав съезду едва ли не мистическое объяснение особой роли Сталина, Ворошилов одновременно невзначай выболтал истинную причину его силы. "Тов. Сталину, очевидно, уже природой или роком суждено формулировать вопросы несколько более удачно, чем какому-либо другому члену Политбюро (Смех)... в разрешении вопросов он принимает наиболее активное участие, и его предложения чаще проходят, чем чьи-либо другие (смех, аплодисменты) ... Ещё раз спрашиваю: в чем же тут дело? А дело заключается в том, что у тов. Сталина... имеется в руках аппарат, и он может им действовать, двигать, передвигать и проч."[546].
После этого большинство съезда встретило в штыки речь Крупской при обсуждении отчёта ЦКК, где она напомнила о том, что Ленин в своих последних работах, в том числе "в специальных заметках, которые известны делегатам, бывшим на прошлом партийном съезде", подчёркивал роль ЦКК в предотвращении раскола, который может неожиданно возникнуть. Обращая внимание делегатов на то, что после смерти Ленина концентрация власти в исполнительно-организационных органах партии усилилась, Крупская говорила: "Один из вопросов, который должен быть продуман съездом, вытекает из того, что в силу нашего устава у нас есть Оргбюро и Секретариат с громадной властью, дающей им право перемещать людей, снимать их с работы. Это даёт нашему Оргбюро, нашему Секретариату действительно необъятную власть. Я думаю, что когда будут обсуждаться пункты устава, надо с большей внимательностью, чем делалось это до сих пор, посмотреть, как разумно ограничить эти перемещения, эти снятия с работы, которые создают в партии часто невозможность откровенно, открыто высказываться... Вы знаете, что и в период предыдущей дискуссии у нас идейная борьба вырождалась в борьбу организационную. Я думаю, что ЦКК не должна была этого допускать... Она поставлена на то, чтобы в вопросах охраны единства партии она сохраняла определённую независимость и объективность мысли. (Голос с места: "Независимость от чего?") Независимость от того, чтобы какой-нибудь отдельный член партии мог повлиять на её мнение... Я думаю, что дело ЦКК, например, было следить за тем, чтобы полемика не принимала нетоварищеских форм. ЦКК должна следить за тем, чтобы в печати не было такого обливания грязью, какое мы видим сейчас"[547]. Если всё это допускать, говорила Крупская, "то все наши благие пожелания о внутрипартийной демократии останутся на бумаге"[548].
Думается, что в выступлениях Крупской на съезде мы вправе видеть отголоски ленинских мыслей - не только потому, что Крупская была, по выражению К. Цеткин, "живой совестью Ленина"[549], его ближайшим и самым верным соратником, но и потому, что она была единственным человеком, с которым Ленин мог делиться мыслями в последний год своей жизни.
Сразу же после Крупской выступил член ЦКК Янсон, который заявил: "...Каждый раз, когда какая-либо группа членов партии начинает атаку на ЦК партии, она ищет в Центральной Контрольной Комиссии какой-то особой беспристрастности". И далее: "О какой независимости здесь говорят? Если здесь говорят о такой независимости, которую проявила в данном деле Надежда Константиновна (Крупская) сама и её нам рекомендует, то я бы не советовал Центральной Контрольной Комиссии применять такие методы в работе"[550].
Как тут не вспомнить слова Куйбышева ещё на XIII съезде партии, который по существу отверг ленинское понимание роли ЦКК как независимого и равноправного с Центральным Комитетом органа, призванного оберегать партию от раскола. "...От нас добивались какой-то самостоятельной линии, какого-то нейтралитета, который бы дал возможность нам "со стороны" подойти к происходящей борьбе и беспристрастно, спокойно расценивать всех дерущихся, хваля и ругая каждого по заслугам, - говорил Куйбышев. - Нам льстили, говорили: "вы орган, выбранный съездом, вы равноправны с Центральным Комитетом, вы отвечаете только перед съездом за свою политику, и поэтому вам нужно иметь свою собственную линию, нужно быть как можно больше независимыми от Центрального Комитета"... Нас убеждали, что мы должны быть беспристрастны, что мы должны быть инстанцией, стоящей над происходящей борьбой. Эта соблазнительная позиция... не соблазнила Центральную Контрольную Комиссию... Мы сразу почуяли, что ЦК в этой борьбе на 100 % прав... И мы безоговорочно и без всякого раздумья пошли вместе с ЦК..."[551]
Такую же тенденцию к отходу от ленинского понимания роли ЦКК в обеспечении единства партии содержало и его теперешнее выступление. В заключительном слове по отчёту Центральной Контрольной Комиссии её председатель Куйбышев заявил, что "существующее руководство партией является одним из лучших в истории нашей партии", что именно Сталин "является тем лицом, которое, сумело вместе с большинством Центрального Комитета и при его поддержке сплотить вокруг себя все лучшие силы партии и привлечь их к работе"[552]. Таким образом, уже на XIV съезде впервые прозвучали типично культовые формулировки, которые впоследствии будут неимоверно раздуты сталинистской пропагандой.
При обсуждении отчёта ЦКК возникла острая дискуссия, связанная с постановкой оппозицией вопроса об ухудшении партийных нравов. Признаком этого деятели оппозиции считали обнародованные ими данные о том, что некоторые ленинградские коммунисты сообщали в ЦК и ЦКК о своих личных разговорах с оппозиционерами. По этому поводу выступил председатель Ленинградской контрольной комиссии И. Бакаев: "Я не могу равнодушно отнестись и к тем нездоровым нравам, которые пытаются укоренить в нашей партии. Я имею в виду доносительство... если это доносительство принимает такие формы, такой характер, когда друг своему другу задушевной мысли сказать не может, на что это похоже?.. Товарищи, я меньше всего склонен к преувеличениям, я здесь говорю, что эти нравы нетерпимы в нашей партии, что партия должна по рукам дать тем товарищам, которые пытаются культивировать такие нравы"[553].
Эти слова Бакаева были оспорены членом Президиума ЦКК М. Шкирятовым, который сказал, что доносы в высшие партийные органы о желании отдельных членов партии создать какие-нибудь группировки - это "обязанность каждого члена партии"[554]. Такая постановка вопроса была полностью поддержана Куйбышевым. Ещё дальше пошёл С. Гусев, который назвал выступление Бакаева "припадком мещанской морали": "Фальшивишь ты, Бакаич, фальшивишь, - поверь мне... Я не предлагаю ввести у нас ЧК в партии. У нас есть ЦКК, у нас есть ЦК, но я думаю, что каждый член партии должен доносить. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства"[555].
Подобные выступления вызвали резкий протест оппозиционеров. Всю несостоятельность сравнения партийных органов с ЧК показала в своём выступлении К. Николаева: "Товарищи, что такое чекист? Чекист - это есть то орудие, которое направлено против врага... Против классового нашего врага... Доносы на партийных товарищей, доносы на тех, кто будет обмениваться по-товарищески мнением с тем или иным товарищем, это будет только разлагать нашу партию, и не членам Центральной Контрольной Комиссии выступать за такие доносы и делать подобного рода сравнения. Такая система в партии будет наносить ущерб, она будет затушёвывать истинное недовольство, ряд недоумённых вопросов, которые возникают у каждого мыслящего коммуниста, задумывающегося над теми явлениями, которые встают перед ним в современной трудной, сложной обстановке. Не такой системой надо бороться. Надо бороться системой правильной постановки внутрипартийной демократии"[556]. Характерно, что эти слова Николаевой вызвали смех в зале.
Перед голосованием резолюции по отчёту ЦКК С. Минин выступил от имени ленинградской делегации, заявив, что она воздержится при голосовании. Он зачитал заявление, в котором, в частности, говорилось: "Развившаяся за последнее время система писем, использования частных разговоров, личных сообщений, когда всем этим пользуются без всякой проверки, и все эти сообщения объявляются сразу вполне достойными веры, причём авторы подобных сообщений и писем берутся тут же под особое покровительство... не может не привить в партии самые нездоровые и до сих пор немыслимые обычаи. Всё это, вместе взятое, стоит в прямом и резком противоречии как с основами внутрипартийной демократии, так и со всем строем и характером нашей большевистской ленинской партии"[557]. Председательствующий Петровский под аплодисменты и крики "Правильно!" объявил это заявление не относящимся к резолюции по отчёту ЦКК и отказался провести по нему голосование.
Съезд отверг и другие предложения и поправки оппозиции. При поимённом голосовании резолюция большинства ЦК собрала 559 голосов, резолюция "новой оппозиции" - 65 голосов.
В дискуссии на съезде лидеры ЦК, ещё недавно защищавшие Зиновьева и Каменева от критики со стороны Троцкого, не преминули заявить, что их нынешняя "капитулянтская" позиция является рецидивом их ошибок в октябре 1917 года. Впервые этот приём был использован в речи Бухарина. В заключительном слове Сталин, защищая Бухарина от "разнузданной травли" со стороны оппозиции, заявил: "Я знаю ошибки некоторых товарищей, например, в октябре 1917 года, в сравнении с которыми ошибка Бухарина (имелся в виду его лозунг "обогащайтесь" - В. Р.) не стоит даже внимания"[558].
В атмосфере озлобленности по отношению к оппозиции, утвердившейся на съезде, Зиновьеву и Каменеву было предъявлено обвинение, которое они сами недавно предъявляли Троцкому - в том, что они хотят "поставить партию на колени". "Я бы хотел, - заявил Рыков, - чтобы установилось полное сознание у оппозиции, так же как и у всех членов партии, что... никогда и ни перед кем, ни перед Сталиным, ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим партия на коленях не стояла и не станет. (Аплодисменты. Голоса: "Правильно!". Голоса, направленные к ленинградской делегации: "Позор!")[559]
Вместе с тем, Рыков утверждал, что "общий интерес партии заключается в том, чтобы Сталина, Зиновьева, Рыкова, Каменева и всех нас запрячь в одну запряжку..."[560]. Аналогичные суждения высказал Томский. Отвечая на высказывания Каменева о недопустимости "культа вождя", он говорил: "...Мы всё время против этого боролись; система единоличных вождей не может существовать и её не будет, да, не будет"[561].
Ещё более энергично, чем Рыков, Томский отверг самую мысль о том, что итогом съезда могут быть какие-либо организационные выводы в отношении Каменева и Зиновьева. "Что, у нас людей много? Что, мы с ума сошли? Каменева и Зиновьева отстранить? Зачем? С какой стати? Что это такое? Оставьте вы эти разговорчики..."[562] Опасение ленинградцев, что съезд может завершиться организационными репрессиями против их лидеров, не менее решительно отверг и А. Андреев: "... Мы все ценим достаточно высоко и т. Каменева, и т. Зиновьева. Напрасно т. Лашевич убеждал нас в том, что мы стоим за то, чтобы сжить т. Каменева и т. Зиновьева со свету. Мы не мыслим себе даже, чтобы т. т. Каменев и Зиновьев не были в руководящем органе ЦК - Политбюро"[563].
Существенные изменения в эту, казалось бы, единодушную позицию большинства внёс в заключительном слове Сталин, бросивший недвусмысленную угрозу лидерам оппозиции. Перед ритуальными словами о необходимости сохранения единства партии и коллегиального руководства, Сталин заявил: "Мы против политики отсечения. Это не значит, что вождям позволено будет безнаказанно ломаться и садиться на голову. Нет, уж извините. Поклонов в отношении вождей не будет. (Возгласы: "Правильно!" Аплодисменты)... Партия хочет единства, и она добьется его вместе с т. т. Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них - если они этого не захотят. (Возгласы: "Правильно!" Аплодисменты)"[564].
Изображая себя в качестве поборника партийного единства, а своих оппонентов - в качестве сторонников отсечения от руководства других лидеров партии, Сталин обвинил Каменева и Зиновьева в том, что они требуют жёстких мер не только против Троцкого, но и против Бухарина. "Чего, собственно, хотят от Бухарина? Они требуют крови тов. Бухарина... Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови, так и знайте"[565].
Вовлечённый с самого начала и до конца во всё обостряющуюся полемику, принимавшую всё более личный характер, съезд не сумел сколько-нибудь серьёзно обсудить коренные вопросы социально-экономической стратегии партии.
Впоследствии в "Кратком курсе истории ВКП(б)" был выдвинут тезис о том, что XIV съезд принял "сталинский план социалистической индустриализации". На протяжении многих лет этот съезд именовался в историко-партийной литературе "съездом индустриализации". Однако идея индустриализации формулировалась в решениях съезда лишь в самой общей, декларативной форме. Не была конкретизирована и формула о "всемерном обеспечении победы социалистических форм над частным капиталом", не были рассмотрены вопросы об источниках индустриализации, о темпах развития промышленности и т. д. Более того, в политическом отчёте ЦК Сталин выступил против увеличения капиталовложений в развитие промышленности.
Осудив взгляды "новой оппозиции", съезд тем не менее ввёл пять её представителей в состав ЦК, который в свою очередь оставил в составе Политбюро Зиновьева, а Каменева перевёл в кандидаты в члены Политбюро. Хотя в составе Политбюро, избранного после XIV съезда, остался и Троцкий, Сталину было обеспечено теперь прочное и безусловное большинство, поскольку в Политбюро вошли три новых члена (Молотов, Калинин и Ворошилов), которые безоговорочно будут в дальнейшем поддерживать все его самые зловещие акции.
Уже во время работы съезда в Ленинград были направлены несколько членов ЦК для воздействия на низовые партийные организации, полностью поддержавшие перед съездом своих лидеров. Сразу же после съезда на "чрезвычайных конференциях" Ленинградский губком и все бюро райкомов партии и комсомола в Ленинграде были переизбраны. Несколько сот партийных руководителей были сняты со своих постов. Во главе Ленинградской организации стал верный сторонник Сталина Киров. Зиновьев и бывший первый секретарь Ленинградского губкома Евдокимов были отозваны в Москву, причём последний - под предлогом того, что он был избран секретарём ЦК. Однако уже в начале 1926 года в верхушечных кругах партии развернулись инспирируемые Сталиным и его ближайшими союзниками разговоры о необходимости реорганизовать избранные после XIV съезда руководящие органы, т. е. вывести из них лидеров оппозиции и заменить их "новыми кадрами". Первым шагом в этом направлении был вывод на апрельском пленуме ЦК 1926 года из Секретариата ЦК Евдокимова и замена его послушным сталинцем Швейником.
XXXV "Объединённая оппозиция"
На XIV съезде ни Троцкий, ни один из других деятелей оппозиции 1923 года не выступали. Однако Троцкий тщательно анализировал не вполне ясный для него вначале смысл борьбы между двумя фракциями, раскрывшийся только в ходе работы съезда. Некоторые результаты этого анализа нашли отражение в его письме Бухарину, направленном спустя несколько дней после завершения съезда. Ещё ожидая от последнего принципиальной партийной позиции, Троцкий подчёркивал, что "в Ленинграде только более ярко и уродливо нашли себе выражение те отрицательные черты, какие свойственны партии в целом"[566]. Вместе с тем Троцкий предупреждал Бухарина, что "аппаратным подавлением аппаратного ленинградского режима" можно лишь усугубить бюрократические тенденции. Основываясь на уроках борьбы между сталинско-бухаринской и зиновьевской группировками, он вновь подтверждал свою позицию, нацеленную на переход "от нынешнего партийного режима к более здоровому - без потрясений, без новых дискуссий, без борьбы за власть, без "троек", "четвёрок" и "девяток" - путём нормальной и полнокровной работы всех парторганизаций, начиная с самого верху, с Политбюро"[567].
Отношение Троцкого к "новой оппозиции" было двояким: с одной стороны, как к "сановной фронде Зиновьева", с другой - как к выражению настроений рабочих масс. Впоследствии он так расценивал причины возникновения "новой оппозиции" и сближения её с оппозицией 1923 года: "От оппозиции 1923 г. ленинградские коммунисты были ограждены тяжёлой крышкой зиновьевского аппарата. Но теперь (в 1925 году. - В. Р.) очередь дошла и до них. Ленинградских рабочих взволновал курс на кулака и на социализм в одной стране. Классовый протест рабочих совпал с сановной фрондой Зиновьева. Так возникла новая оппозиция... К великому удивлению для всех и прежде всего для себя самих, Зиновьев и Каменев оказались вынуждены повторять по частям критику оппозиции и вскоре были зачислены в лагерь "троцкистов". Немудрено, если в нашей среде сближение с Зиновьевым и Каменевым казалось, по меньшей мере, парадоксом"[568].
Пропасть, вырытая в предшествующий период зиновьевской группой между собой и "троцкистами", оказалась так велика, что понадобилось почти полгода после XIV съезда, чтобы произошло объединение этих групп, осознавших, кто представляет главную угрозу для партии и всего дела социалистического строительства.
Многие бывшие оппозиционеры, близкие к Троцкому, выступали против блока с зиновьевцами. Были среди них даже такие - правда их было немного - которые выступали за блок со Сталиным против Каменева и Зиновьева. Последних они считали, исходя из опыта предшествующей внутрипартийной борьбы, наиболее рьяными "антитроцкистами". Один из близких друзей Троцкого Мрачковский высказался против блока и с той и с другой фракцией, заявив: "Сталин обманет, а Зиновьев убежит".
"Но в конце концов такого рода вопросы, - писал Троцкий, - решаются не психологическими, а политическими оценками. Зиновьев и Каменев открыто признали, что "троцкисты" были правы в борьбе против них с 1923 г. Они приняли основы нашей платформы. Нельзя было при таких условиях не заключить с ними блока, тем более, что за их спиною стояли тысячи ленинградских рабочих-революционеров"[569].
Троцкий не встречался с Каменевым вне официальных заседаний с памятной мартовской ночи 1923 года, когда между ними состоялся разговор о последних письмах Ленина. При первом же личном свидании с Троцким в начале 1926 года Каменев ещё раз проявил свою политическую недальновидность, заявив: "Стоит вам с Зиновьевым появиться на одной трибуне, и партия найдет свой настоящий центральный комитет". "Я мог только посмеяться над этим бюрократическим оптимизмом, - вспоминал Троцкий. - Каменев явно недооценивал ту работу по разложению партии, которую "тройка" производила в течение трёх лет"[570].
Каменева и Зиновьева подталкивала на сближение с Троцким быстрота, с которой сталинская фракция лишала их руководящих постов. В 1926 году Зиновьев был снят с поста председателя ИККИ, сам этот пост был ликвидирован, а фактически руководителем Коминтерна стал Бухарин. Каменев был снят с постов председателя Моссовета, заместителя председателя Совнаркома и председателя СТО, на короткое время был назначен наркомом внутренней и внешней торговли, а затем направлен послом в Италию.
Сближение Троцкого и "новой оппозиции" впервые обнаружилось на апрельском (1926 года) пленуме ЦК при обсуждении доклада Рыкова о хозяйственной политике. К тому времени правящая фракция не обладала сколько-нибудь ясным планом социалистических преобразований в экономике, чёткими взглядами на соотношение между развитием промышленности и сельского хозяйства.
На XIV съезде Сталин говорил, что сельское хозяйство "может двигаться семимильными шагами вперёд", тогда как темпы развития промышленности после завершения её восстановления резко снизятся. При редактировании своего доклада для публикации Сталин заменил тезис о "семимильных шагах" более эластичной формулировкой о том, что "сельское хозяйство, в отличие от промышленности, может двигаться на известное время быстрым темпом и при нынешней технической базе"[571]. Бухарин, в свою очередь, заявил, "что мы можем строить социализм даже на этой нищенской технической базе..."[572].
Крайне нечёткое представление правящей фракции о конкретных путях, методах, перспективах социалистического строительства отразилось и в докладе Рыкова на апрельском пленуме. Указав на сложности предстоящей индустриализации в "наиболее аграрной и отсталой стране в Европе", Рыков, исходя из расчётов Госплана, прогнозировал снижение прироста валовой продукции в промышленности с 23 процентов в 1926/27 хозяйственном году до 14,7 - в 1929/30 году.
Троцкий сделал на апрельском пленуме по существу содоклад, в котором он критиковал недооценку большинством Политбюро задачи более быстрого развития промышленности. Он предложил разработать планы более интенсивной индустриализации страны, предусматривающие увеличение в ближайшее пятилетие объёма капитального строительства до таких размеров, которые позволили бы уменьшить отставание промышленности от сельского хозяйства и тем самым ликвидировать "ножницы" между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары. В этом случае примерно к 1931 году "могло установиться относительное равновесие между спросом и предложением на промышленные изделия при условии неуклонного продолжения политики снижения цен"[573]. Троцкий ставил вопрос о переходе от годовых планов к планированию "крупнейших сооружений и работ, рассчитанных на ряд лет... Годовой план должен рассматриваться в качестве определённой части пятилетнего перспективного плана"[574].
Поправки Троцкого к резолюции Политбюро по вопросам хозяйственного строительства были поддержаны на апрельском пленуме Пятаковым, Каменевым и Зиновьевым. Большинство ЦК отвергло эти поправки. Сталин заявил, что "тов. Троцкий думает подхлестывать наши центральные учреждения расширенными планами, преувеличенными планами промышленного строительства". В противовес "преувеличенным планам" Сталин в своей речи несколько раз возвращался к мысли о "предельно минимальном темпе развития индустрии, который необходим для победы социалистического строительства"[575]. Из такой установки выросли последующие обвинения Сталиным, Бухариным и их союзниками Троцкого в "сверхиндустриализаторстве", "нетерпении", "сверхчеловеческих прыжках" и т. д.
Окончательное оформление "объединённой", или левой оппозиции произошло на следующем, июльском пленуме ЦК и ЦКК 1926 года. Оппозиционный блок объединил значительную часть старой партийной гвардии. В его составе находилось 7 из 12 членов ЦК, избранных на VII съезде партии, 10 из 18 членов ЦК - на VIII съезде, 9 из 16 членов ЦК - на IX съезде (не считая умерших к 1926 году).
Но "сложение сил" обернулось их реальным ослаблением. Сталин и его союзники, искусно обыгрывая прежние междоусобные распри двух объединившихся течений партии, представляли дело таким образом, что образование их блока произошло в результате перехода ленинградской группы на позиции "троцкизма", с одной стороны, и "амнистии" Троцким "капитулянтской" позиции Зиновьева и Каменева, с другой. Постоянно напоминая о прошлых филиппиках зиновьевской группы в адрес Троцкого и "троцкизма", Сталин и сталинисты успешно подрывали авторитет обоих течений в глазах членов партии.
Особенно активно этот процесс разворачивался в Ленинграде. Позже, на XV съезде в декабре 1927 года Киров так объяснял отход от оппозиции значительной части ленинградской партийной организации, которая в 1925 году безраздельно поддерживала своих лидеров: "...Один из моментов, который в своё время помог этой работе, заключался в том, что нигде троцкизм не был так разбит... как в Ленинграде,.. потом вдруг неожиданно состоялось знаменитое братание между Зиновьевым и Троцким. Этот шаг показался ленинградской организации чем-то совершенно волшебным..."[576]
В статье "Ответ на запросы товарищей об оппозиции" (сентябрь 1926 года) Троцкий отмечал, что сталинская фракция строит свою политику раскола партии на противопоставлении "троцкизма" ленинизму и на утверждении, будто ленинградская оппозиция перешла с позиции ленинизма на позицию "троцкизма". Между тем всякому мыслящему члену партии совершенно ясно, что целью такой агитации является отвлечение внимания от действительных разногласий, вызванных явным сползанием сталинской фракции с классовой линии. Объясняя причину объединения двух оппозиционных групп, Троцкий писал: "С 1923 г. партия накопила гигантский опыт, и на этом опыте не учились только те элементы, которые автоматически сползают в мелкобуржуазное болото... Мы объединились на защиту ленинизма против его исказителей, на безусловном признании всех указаний, сделанных в завещании Ленина насчёт каждого из нас, ибо глубокий смысл этих указаний подтвердился на опыте целиком, на безусловном проведении в жизнь завещания, смысл которого заключается не только в смещении Сталина с поста Генсека, но в сохранении всего руководящего ядра, сложившегося при Ленине, и предотвращении перерождения партийного руководства из ленинского в сталинское"[577].
На июльском пленуме лидеры оппозиции поставили вопрос о публикации ленинского "Завещания" и выполнении содержащегося в нём совета относительно Сталина. Этот вопрос имел некоторую предысторию. Продолжая использовать во фракционной борьбе имя и авторитет Ленина, Сталин в начале 1926 года повёл кампанию за публикацию ленинских писем 1917 года с критикой Каменева и Зиновьева. Им было инспирировано заявление, внесённое на апрельский (1926 года) пленум ЦК его десятью членами (Кагановичем, Кировым, Антиповым, Зеленским и другими) с требованием о рассылке членам ЦК и ЦКК письма Ленина от 18 октября 1917 года, где он характеризовал статью Каменева в газете "Новая жизнь" как поступок "изменнический" и "штрейкбрехерский". По предложению Рыкова это заявление было направлено пленумом ЦК для рассмотрения в Политбюро.
Сразу после этого в Политбюро поступили три заявления. В заявлении Троцкого подчёркивалась неправильность сепаратного использования некоторых неопубликованных писем Ленина при умалчивании о других. В изменившихся политических условиях выборочная публикация отдельных неопубликованных документов Ленина, по мнению Троцкого, могла возбудить подозрение в сознательной политике компрометации. Чтобы никто не мог использовать превратно ту или иную часть ленинского политического наследия, Троцкий предлагал собрать все неизвестные или недостаточно известные письма Ленина и передать их всем членам ЦК.
В заявлении Зиновьева и Каменева отмечалось, что предложение о рассылке письма Ленина 1917 года представляет попытку пустить его в ход как орудие внутрипартийной борьбы. В этой связи они ставили вопрос и о других письмах Ленина, в частности о письмах по национальному вопросу и "Письме к съезду", с которыми были ознакомлены только делегаты XII и XIII съездов, да и то лишь на слух. Поэтому эти ленинские работы некоторым членам и кандидатам нынешнего ЦК не известны в подлинном виде. Зиновьев и Каменев особо подчёркивали, что Ленин не сумел провести своего предложения относительно Сталина в жизнь только потому, что он не мог уже быть ни на XII, ни на XIII съездах партии.
Наконец, в заявлении Крупской отмечалось, что понятен интерес к письмам Ленина, особенно у некоторых вновь избранных членов ЦК и ЦКК, мало знавших его лично и совершенно не знакомых с его оценкой ряда товарищей. Некоторые члены ЦК и ЦКК не знают, может быть, даже о существовании целого ряда неопубликованных писем Ленина. Поэтому, если рассылать их, то все целиком, "иначе рассылка будет носить характер, который весьма возмутил бы Владимира Ильича"[578]. Крупская подчёркивала также, что совершенно необходимо опубликовать "Завещание".
На эти заявления Сталин и Рыков откликнулись "Замечаниями", направленными членам ЦК 24 и 27 апреля. Сталин писал, что на XIII съезде воля Ленина была выполнена, поскольку съезд обсудил "Завещание" по делегациям (хотя на деле такого обсуждения не было), что в "Завещании" Ленин поставил октябрьские ошибки Зиновьева и Каменева "на одну доску с ошибками Троцкого" (хотя упоминание о Троцком рядом с замечанием о "не случайности" "октябрьского эпизода" Зиновьева и Каменева было сделано Лениным лишь в связи с его требованием не "ставить в вину лично" Троцкому его "небольшевизм"). Вместе с тем Сталин заявил, что если Крупская предлагает опубликовать "Завещание", то он может "лишь поддержать требование Крупской об опубликовании документа"[579].
Ко времени июльского пленума в партии, особенно в среде оппозиционеров, уже довольно широко распространялись копии "Завещания" и писем Ленина по национальному вопросу. Партийный аппарат также желал прояснить для себя, что же на самом деле сказал Ленин в своих последних письмах ("Оппозиция знает, а мы не знаем"). После длительного сопротивления Сталин был вынужден огласить эти запретные документы на заседании пленума ЦК и они попали в секретную стенограмму, которая печаталась для верхушки партийного аппарата.
Июльский пленум принял решение просить XV съезд отменить постановление XIII съезда о запрещении публикации "Письма к съезду" и затем опубликовать его в Ленинском сборнике. Таким образом, Сталин получил санкцию на сокрытие, хотя бы и временное, до XV съезда, "Завещания" от партии, что было крайне необходимо ему в период обострения внутрипартийной борьбы.
На июльском пленуме тринадцать оппозиционных членов ЦК и ЦКК (Троцкий, Каменев, Зиновьев, Крупская, Пятаков, Евдокимов, Лашевич, Муралов и другие) представили "Заявление", в котором подчёркивалось, что "ближайшая причина всё обостряющихся кризисов в партии - в бюрократизме, который чудовищно вырос в период после смерти Ленина и продолжает расти"[580]. В развитие этого положения в документе указывалось на "очевидное и несомненное последствие господства курса, при котором говорят только сверху, а снизу слушают и думают про себя, врозь, под спудом. Недовольные, несогласные или сомневающиеся боятся поднять голос на партийных собраниях. Партийная масса слышит только речь партийного начальства по одной и той же шпаргалке. Взаимная связь и доверие к руководству ослабевают. На собраниях царит казёнщина и неизбежно с нею связанное безразличие. К моменту голосования остаётся нередко ничтожное меньшинство: участники собрания торопятся уйти, чтобы не быть вынужденными голосовать за решения, продиктованные заранее. Все резолюции везде и всюду принимаются не иначе, как "единогласно". Всё это только отражается на внутренней жизни партийных организаций. Члены партии боятся открыто высказывать свои наиболее заветные мысли, желания и требования"[581].
В "Заявлении 13-ти" обращалось внимание и на то, что ленинская идея о ЦКК как органе, способствующем борьбе с бюрократизмом и защите права коммунистов свободно высказывать своё суждение, оказалась грубо нарушенной: "...Центральная Контрольная Комиссия сама стала чисто административным органом, который помогает зажиму со стороны других бюрократических органов, выполняя для них наиболее карательную часть работы, преследуя всякую самостоятельную мысль в партии, всякий голос критики, всякое вслух выраженное беспокойство за судьбы партии, всяческое критическое замечание об определённых руководителях партии"[582].
Раскрывая связь между ростом бюрократизации партийного, государственного и хозяйственного аппарата и растущим социальным расслоением в городе и деревне, "Заявление" отмечало, что "государственный аппарат по своему составу и уровню жизни в огромной степени является буржуазным и мелкобуржуазным и тянет в сторону от пролетариата и деревенской бедноты, с одной стороны - навстречу устроившемуся интеллигенту, а с другой - навстречу арендатору, купцу, кулаку, новому буржуа... Неумелая и неряшливая тарифно-нормировочная работа, жестоко бьющая по рабочему, является в девяти случаях из десяти прямым результатом чиновничьего невнимания к элементарнейшим интересам рабочих и самого производства... Вопрос о так называемых излишествах верхов целиком связан с зажимом критики"[583].
Ещё один узел разногласий, приобретших крайнюю остроту на июльском пленуме, был связан с обвинением лидеров оппозиции в "попытках создания фракционной организации". Поводом для этого был избран факт организации собрания в подмосковном лесу, на котором с докладом, подвергавшим критике руководство ЦК, выступил Лашевич. Июльский пленум одобрил решение Президиума ЦКК о суровых мерах к участникам этого собрания. Зиновьев был исключён из состава Политбюро за "фактическое руководство фракционной борьбой оппозиции". Лашевич был исключён из состава ЦК (первый случай применения 7 пункта резолюции X съезда "О единстве партии"), снят с поста зампреда Реввоенсовета и лишён на два года права вести ответственную партийную работу. В 1928 году Лашевич покончил жизнь самоубийством.
В ответ на обвинения во "фракционности" оппозиция, напомнив о существовании в течение двух лет фракционной "семёрки", указала, что подобная фракционная верхушка существует и после XIV съезда. В Москве, Ленинграде, Харькове и других крупных центрах происходят секретные фракционные собрания, организованные большинством Центрального Комитета, несмотря на то, чти весь официальный аппарат находится в руках этого большинства. "Утверждение, будто "большинство" не может быть фракцией, явно бессмысленно, - говорилось в "Заявлении" оппозиции. - Истолкование и применение решений съезда должно совершаться в рамках нормальных партийных органов, а не путём предрешения всех вопросов правящей фракцией за кулисами нормальных учреждений... Эта система неизбежно сужает руководящую верхушку, понижает авторитет руководства и тем вынуждает к замене идейного авторитета двойным и тройным зажимом"[584].
Развивая эти положения в письме, обращённом к товарищам по оппозиции, Троцкий в сентябре 1926 года писал, что разгром, устранение и отсечение "объединённой оппозиции" приведёт к последующему отстранению от руководства "более авторитетных и влиятельных представителей ныне правящей фракции"[585]. В этом своём прогнозе Троцкий исходил из того, что Бухарин, Рыков и Томский не могут и не способны играть ту роль безоговорочных исполнителей воли Сталина, какую охотно выполняют лица типа Кагановича, не обладающие весомым революционным прошлым и высоким авторитетом в партии. Поэтому "отсечение нынешней оппозиции означало бы неизбежное фактическое превращение в оппозицию остатков старой группы в ЦК. На очередь встала бы новая дискуссия, в которой Каганович обличал бы Рыкова, Угланов - Томского, а Слепковы, Стэны и К№ развенчивали бы Бухарина"[586].
Этот прогноз в главном оправдался уже в ближайшие годы. Единственное, в чем ошибся Троцкий, так это в именах "обличителей" следующей оппозиции. В действительности Угланов, Слепков, Стэн и другие сторонники Бухарина разделили его участь, а ряды "обличителей" пополнили новые стопроцентные сталинцы типа Мехлиса, Поспелова и Митина.
Июльский пленум 1926 года открыл продолжавшуюся ещё полтора года кампанию травли и преследований левой оппозиции.
XXXVI Что осталось от "атмосферы горных высот"
С точки зрения зажиточного сельского жителя и городского обывателя 1926 и 1927 - последние годы нэпа - были годами наибольшего спокойствия и гражданского мира в стране. Но отнюдь не такими они были для партии, в которой шла ожесточённая внутренняя война при применении верхушечным блоком самых отравленных идеологических и политических средств, а затем - прямых полицейских репрессий против инакомыслящих.
Обострение внутрипартийной борьбы объективно снижало авторитет партии в глазах беспартийных масс. Более того - становящаяся всё более односторонней гласность, сопровождавшая эту борьбу, публичное "обливание грязью" правящей фракцией своих противников оживляли надежды мелкобуржуазных и промежуточных слоёв (начиная от нэпмановских и кулацких элементов и кончая . той частью интеллигенции, которая с самого начала не приняла Октябрьскую революцию) на ослабление партии и падение Советской власти.
Вместе с тем "правая", "либеральная" политика Сталина в социально-экономической области позволила ему обеспечить прочный тыл в стране для осуществления его главной цели на этом этапе - организационного разгрома левой оппозиции и как следствие этого - окончательного подавления свободы партийного мнения. Выступая сторонником "гражданского мира" в стране, Сталин проявлял всё большую жёсткость в гонениях на оппозицию и в дальнейшем подавлении внутрипартийной демократии. Поставив под свой полный контроль все участки и сферы партийной жизни, он шёл всё дальше и дальше в нарушении уставных требований выборности, подотчётности аппарата выборным органам и партийным организациям, гласности, информации сверху вниз, в замене демократического централизма бюрократическим централизмом. Всё более растягивались сроки созыва партийных съездов и пленумов ЦК, а сами эти форумы превращались в беспощадную и циничную травлю оппозиции, за которой следовали всё более жестокие организационные выводы. Грубость и нелояльность переставали быть только личными качествами Сталина, а становились определяющими чертами партийного руководства.
Сравнительная лёгкость "идейного разгрома" последней из оппозиций объяснялась и тем, что Сталин на всём протяжении периода внутрипартийной борьбы проводил форсированные массовые кампании по приёму в партию, вопреки предостережениям Ленина об опасности чрезмерного возрастания её численности.
Если к XII съезду партии в её рядах состояло 386 тыс. человек, то к XIII съезду - 736 тыс., к XIV съезду 1089 тыс., а к XV съезду - 1,2 млн. человек. При этом происходило изменение социального состава партии. Между XIV и XV съездами доля рабочих по социальному происхождению сократилась с 58,1 до 56,3 процентов, доля рабочих от станка - с 40,8 до 37,5 процентов. Десятая часть рабочих с производства, принятых в партию в 1924-1926 годах, к XV съезду выбыла из партии, в том числе по причине исключения.
Понятно, что в среде новых членов партии, вступивших в неё в разгар ожесточённых партийных дискуссий и бешеной травли оппозиции, происходило размывание старых партийных традиций. Резко изменился и состав низового партийного актива. К XV съезду 90 процентов секретарей и членов бюро первичных партийных ячеек на производстве составляли те, кто вступил в партию после 1924 года. Прилив в партию множества новых людей, имевших минимальный политический опыт и слабо разбиравшихся в её теории и истории, приводил к тому, что несколько тысяч коммунистов, отважившихся выступать на стороне оппозиции, подписывать её документы и голосовать за них, выглядели незначительной величиной. В то время, когда раскол старой партийной гвардии достиг своей кульминации, Сталин продолжал упорно твердить, что никакой речи о расколе партии быть не может, поскольку подавляющее большинство её членов голосует за "линию ЦК".
Всю полноту ответственности за использование в те годы бесчестных, провокационных приёмов в борьбе с оппозицией разделяло со Сталиным большинство Политбюро, двигавшееся всё дальше по пути политического и нравственного перерождения. Вспоминая о том, что при Ленине в партии и её руководстве царила "атмосфера горных высот", Троцкий писал: "Ленин выбыл из ЦК, и в Политбюро все сплотились против одного. Люди перестраивались. Известные лучшие черты уходили куда-то назад. На первый план выдвигались те черты, которые тщательно скрывались или не получили развития. Всё же пока личный состав Политбюро оставался прежний, воспоминания вчерашнего дня связывали людей и ограничивали их действия друг против друга.
Блок с Зиновьевым и Каменевым сдерживал Сталина. Как-никак они прошли длительную школу Ленина, они ценили идею, программу и хотя позволяли себе под видом военных хитростей чудовищные отступления от программы, нарушения идейной линии, всё это всё же в известных пределах. Раскол тройки снял со Сталина идейные ограничения. В Политбюро члены совершенно перестали стесняться невежества. Аргумент потерял силу...
После раскола тройки Политбюро пополнилось людьми случайными, отмеченными только готовностью поддерживать Сталина против других. В Политбюро ворвались совсем чуждые настроения, новые пришельцы соперничали друг с другом в обнаружении своей враждебности к оппозиции, в готовности поддержать каждый шаг "вождя", стремлении превзойти друг друга в грубости. Людям как Ворошилов, Рудзутак, Микоян, которые ранее с благоговением относились к ЦК и Политбюро, теперь показалось, что всё это был миф, раз они сами могут чувствовать себя господами Политбюро. От атмосферы горных высот не осталось ничего"[587].
Сталинские методы борьбы с оппозицией взяли на вооружение и члены ленинского Политбюро - Рыков, Томский и Бухарин. Их речи и статьи 1926-1927 годов демонстрировали всё большую утрату ими всяких моральных сдержек. В этом отношении характерна речь Бухарина на XV конференции ВКП(б) в ноябре 1926 года, которую Сталин многократно прерывал поощрительными репликами. Особое одобрение Сталина и его приверженцев вызвал следующий пассаж этой речи: "Тов. Зиновьев говорил... как хорошо Ильич поступил с оппозицией, не выключая всех тогда, когда он имел только два голоса из всех на профессиональном собрании. Ильич дело понимал: ну-ка, исключи всех, когда имеешь два голоса (Смех). А вот тогда, когда имеешь всех, и против себя имеешь два голоса, а эти два голоса кричат о термидоре, - тогда можно и подумать. (Возгласы "Правильно". Аплодисменты, смех. Сталин с места: "Здорово, Бухарин, здорово. Не говорит, а режет")"[588].
Томский и Рыков даже с большей определённостью, чем Сталин, высказывались за прямые политические репрессии по отношению к оппозиции. В ноябре 1927 года Томский говорил: "Оппозиция очень широко распространяет слухи о репрессиях, об ожидаемых тюрьмах, о Соловках (в то время - единственный концентрационный лагерь в стране для политических заключенных. - В. Р.) и т. д. Мы на это скажем нервным людям: "Если вы и теперь не успокоитесь, когда мы вас вывели из партии, то теперь мы говорим: нишкните, мы просто вежливо попросим вас присесть, ибо вам стоять неудобно. Если вы попытаетесь выйти теперь на фабрики и заводы, то мы скажем "присядьте, пожалуйста" (Бурные аплодисменты), ибо, товарищи, в обстановке диктатуры пролетариата может быть и две и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме. (Аплодисменты)"[589].
Своего рода кульминацией травли оппозиции стало заявление Рыкова на XV съезде ВКП(б): "Я не отделяю себя от тех революционеров, которые некоторых сторонников оппозиции за их антипартийные и антисоветские действия посадили в тюрьму. (Бурные, продолжительные аплодисменты. Крики "Ура". Делегаты встают). Тов. Каменев... должен был бы не жаловаться, что несколько человек при острейшей открытой борьбе оппозиции против партии посажены в тюрьму, а признать, что по "обстановке", которую оппозиция пыталась создать, сидят очень мало. Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придётся в ближайшее время несколько увеличить"[590].
Для того, чтобы такое толкование "идейной борьбы" в партии встретило на партийных форумах столь восторженное одобрение, нужна была, разумеется, тщательная идеологическая подготовка. В речи на заседании ЦКК в июне 1927 года Троцкий говорил: "...По всем ячейкам идёт в настоящее время подготовка дальнейших и дальнейших выводов, подготовка по той именно линии, которую, вы, т. Орджоникидзе (в то время - председатель ЦКК. - В. Р.), так легко и бюрократически отводите: т. е. по линии отсечений и репрессий... На всех ячейках докладчики, специально дрессированные, ставят вопрос об оппозиции так, что поднимается рабочий, чаще всего по наряду, и говорит: "чего же вы возитесь с ними, не пора ли их расстрелять?" Тогда докладчик со скромно-лицемерной миной возражает: "товарищи, не нужно спешить". Это уже вошло в обиход партии. Вопрос ставится всегда за спиной оппозиционеров, с инсинуациями, с грязными намёками, с грубыми, бесчестными, чисто сталинскими искажениями оппозиционной платформы и революционной биографии оппозиционеров, с изображением их, как врагов революции, как врагов партии, - всё это для того, чтобы вызвать у обманутых слушателей, у сырых молодых партийцев, которыми вы искусственно заполняете партийные ряды, бешеную реакцию, и чтобы потом иметь возможность сказать: "смотрите, мы готовы бы терпеть, но массы требуют". Это определённая сталинская стратегия, вы сами являетесь в большей или меньшей мере организаторами этой кампании, а потом получаете волну её на себя и говорите: "партия требует, ничего не могу сделать..."[591].
Троцкий предупреждал лидеров сталинской фракции, что инспирируемые Сталиным и поддерживаемые ими провокационные методы "идейной борьбы" завтра неизбежно обратятся против многих из них: "Через что проверяется ваше многоверие? Через голосование на 100 %. Кто в таком подневольном голосовании не хочет участвовать, тот старается иной раз ускользнуть через дверь. Секретарь не пускает, - ты должен голосовать, и именно так, как приказывают, - а уклоняющихся от голосования берет на учёт... Я спрашиваю вас: с кем шутки шутите? Вы шутите плохие шутки с собой, с революцией и с партией! Кто голосует всегда на 100 % с вами, кто вчера по приказу "крыл" Троцкого, сегодня Зиновьева, завтра будет крыть Бухарина и Рыкова, тот никогда не будет стойким солдатом в трудный час революции"[592].
В этих словах содержалось объяснение будущего поведения определённой части партии в "трудный час революции". Этим "трудным часом" (растянувшимся на долгие годы) оказались не только Отечественная война 1941 - 1945 годов, первые месяцы которой показали действительную степень "стойкости" Сталина и его ближайших приспешников, но в не меньшей мере - насильственная коллективизация и сталинский террор, которым очищенная от "левой" оппозиции партия оказалась неспособной противостоять.
XXXVII Методы борьбы с оппозицией
Новое большинство Политбюро во главе со Сталиным всё шире использовало приёмы, применявшиеся с 1923 года. С ещё большей силой была запущена на полный ход мощная пропагандистская машина, выбрасывавшая тысячи газетных и журнальных статей, сотни брошюр, сборников, книг. В грубо тенденциозном или даже прямо искажённом свете они трактовали выступления лидеров оппозиции, её документы, которым была закрыта дорога в официальную печать. Таким образом, большинство коммунистов было вынуждено знакомиться с этими выступлениями и документами по вырванным из контекста и тщательно препарированным обрывкам, сопровождаемым соответствующими комментариями. Даже в изданном Агитпропом ЦК к XV съезду сборнике "Партия и оппозиция по документам" (под грифами "Совершенно секретно". "Только для членов ВКП(б)". "Перепечатка воспрещается") выдержки из документов оппозиции и речей её лидеров давались в крайне усечённом виде.
В официальной пропаганде любые конкретные предложения оппозиции о путях и методах решения тех или иных социально-экономических проблем неизменно изображались как ревизия ленинизма и выражение пресловутого "троцкизма". Всё это не могло не создавать обстановку нервозности и крайней враждебности между спорящими сторонами, чего, собственно, и добивался Сталин, ибо такая обстановка позволяла накалять озлобление партийных масс и в особенности партийных функционеров против непокорного меньшинства.
Отказ от использования творческого потенциала дискуссий облегчался и тем, что Сталин и его союзники с особым усердием разжигали споры вокруг вопросов, носивших второстепенный или схоластический характер: толкование отдельных цитат, назойливое возвращение к ошибкам оппозиционных лидеров в дореволюционные годы и т. д. При этом дело изображалось таким образом, что даже трактовка сугубо теоретических вопросов в официальных документах должна восприниматься как политическое решение, которому следует подчиняться в порядке партийной дисциплины. Так, на августовском (1927 года) пленуме ЦК Сталин ссылался на принятое XV конференцией ВКП(б) и VII пленумом ИККИ "решение о возможности победы социализма в СССР" и требовал от оппозиции, чтобы она "признала правильность этих решений - высших инстанций нашей партии и Коминтерна..."[593] (Курсив мой. - В. Р.)
Сразу же после XIV съезда Зиновьеву и его приверженцам пришлось ощутить на себе остриё того жупела "фракционности", в создание которого они внесли активный вклад в предыдущей дискуссии. На основе использования этого жупела "новой", а потом и "объединённой оппозиции" запрещалось публиковать свои документы, выступать в партийных ячейках и т. д.
Уже на пленуме ЦК в январе 1926 года Орджоникидзе выступил с требованием к "ленинградской оппозиции" отречься от своих идей. Это требование, ставшее после XIII съезда почти общепринятым в партии, было несколько смягчено Дзержинским, который тем не менее заявил: "Трудно требовать, чтобы Зиновьев сам выступил и сказал: у меня есть такие-то и такие уклоны и т. д., как предлагал сделать т. Орджоникидзе. Этого можно и не требовать, но партия достаточно сильна, чтобы потребовать от вас, Зиновьев и Каменев, что вы по этому поводу должны молчать. Вы должны это сделать, если остаётесь в её рядах"[594]. Итак, допустимой мерой насилия по отношению к оппозиции Дзержинский считал требование молчать, прекратить защищать свои взгляды.
С этого времени Зиновьев и Каменев попадают сами под зубья аппарата, построенного ими против Троцкого.
С июля 1926 года, когда разногласия между правящей фракцией и левой оппозицией обнажились со всей остротой, Троцкий окончательно и навсегда отказался от политики "гнилых компромиссов". В речах на пленумах ЦК и ЦКК и в письмах, обращённых в эти органы, он называл по имени главного врага партии и революции и давал крайне резкие характеристики его ближайшему окружению. В 1927 году Троцкий прямо обвинил правящую фракцию во главе со Сталиным в узурпации власти партии.
Эти разоблачения Троцкого по большей части оказывались известными партии не в первозданном виде (ибо большинство работ Троцкого того времени Политбюро запрещало публиковать), а в сопровождении тенденциозных комментариев идеологов правящей фракции. Так, на XV конференции ВКП(б) Ярославский, ссылаясь на слова Троцкого о том, что "нет Центрального Комитета, а есть сталинская фракция", связывал это высказывание с тем, что на XIV съезде вопрос о Сталине представлял "центральный пункт всей атаки". Ярославский с возмущением прибавлял, что "тов. Троцкий очень часто любил говорить в последнее время по адресу ЦК: "вы заменяете идейное убожество аппаратным всемогуществом"[595].
Угланов с не меньшим возмущением называл "поруганием партийного руководства" заявление Троцкого на одном из заседаний Политбюро о том, что "Сталин выставляет свою кандидатуру в могильщики нашей партии и революции"[596]. Ссылаясь на это же высказывание Троцкого, Бухарин с негодованием заявлял: "Сказано ли было или нет, что мы переживаем бюрократическое перерождение наверху, где создалась каста оторвавшихся от масс... Тов. Троцкий читал с этой трибуны, что партийный аппарат и руководящие круги партии схватили всю партию за горло"[597].
Осенью 1926 года оппозиция сделала первую попытку открытого выступления с изложением своих взглядов на собраниях партийных ячеек. "Аппарат дал бешеный отпор. Идейная борьба заменилась административной механикой: телефонными вызовами партийной бюрократии на собрания рабочих ячеек, бешеным скоплением автомобилей, рёвом гудков, хорошо организованным свистом и рёвом при появлении оппозиционеров на трибуне. Правящая фракция давила механической концентрацией своих сил, угрозой репрессий. Прежде чем партийная масса успела что-нибудь услышать, понять и сказать, она испугалась раскола и катастрофы"[598].
В этих условиях оппозиция выступила с заявлением от 16 октября, подписанным Зиновьевым, Каменевым, Пятаковым, Сокольниковым, Троцким и Евдокимовым. Смысл заявления состоял в том, что лидеры оппозиции, считая свои взгляды правильными и сохраняя за собой право бороться за них в рамках партии, отказываются от фракционных методов защиты своих взглядов и призывают к тому же всех своих товарищей, разделяющих эти взгляды. В то же время в заявлении отмечалось, что "в течение последних месяцев ряд товарищей был исключён из партии за те или другие нарушения партийной дисциплины и применение фракционных методов в борьбе за взгляды оппозиции... Выражаем твёрдую надежду на то, что фактическое прекращение со стороны оппозиции фракционной борьбы откроет возможность исключённым товарищам, признавшим свои ошибки в деле нарушения партдисциплины и интересов единства партии, вернуться в ряды партии"[599].
Невзирая на этот важный шаг со стороны оппозиции, октябрьский пленум ЦК и ЦКК 1926 года "ввиду нарушения партдисциплины" поставил на вид членам ЦК Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, Пятакову, Евдокимову, Сокольникову, Смилге и кандидату в члены ЦК Николаевой, а "ввиду руководящей фракционной деятельности" освободил Троцкого от обязанностей члена Политбюро, Каменева - от обязанностей кандидата в члены Политбюро.
На XV конференции ВКП(б) Зиновьев вновь обратил внимание на то, что целый ряд оппозиционеров оказался исключённым из партии, чего не было даже в период крайнего обострения фракционной борьбы в 1918 году. Он констатировал также, что в последнее время большинство ЦК впервые в истории партии выдвинуло лозунг - "добивай оппозицию".
После заявления от 16 октября оппозиция на некоторое время прекратила фракционную деятельность. Тем временем аппарат продолжал исключать оппозиционеров из партии и усиленно добиваться от других оппозиционеров заявлений об отходе от оппозиции. Наиболее серьёзным из таких отходов явился отказ Крупской от участия в оппозиции. В опубликованном по этому поводу письме Крупской в редакцию "Правды" говорилось, что "широкая крестьянская и рабочая масса поняла выступление оппозиции как выступление против основных принципов коммунистической партии и советской власти. Конечно, такое представление было в корне ошибочно. Однако, данный факт красноречиво говорит о необходимости более сдержанных и товарищеских форм полемики. Я считаю чрезвычайно важной самокритику партии, но я думаю, что эта самокритика не должна переходить в обвинение друг друга во всех смертных грехах. Нужно деловое, трезвое обсуждение вопросов"[600].
В письмах Троцкому и Зиновьеву Крупская объясняла свой поступок тем, что "мы прямым путём катимся при таких методах работы в другую партию" и что "сейчас и внутреннее и международное положение таково, что должно быть полное единство действий..."[601] В ответе Крупской Зиновьев замечал: "Независимо от Ваших желаний, которые, конечно, хороши, на деле Вы поможете Сталину, который ведёт дело (теперь уже в лихорадочном темпе) на раскол, на исключение из партии тех, кто защищает дело Ильича... Не сомневаюсь, что Вы в этом убедитесь довольно скоро. Но Сталин тем временем своё дело сделает...
Не пройдёт и несколько недель, и Вы увидите до конца намерения Сталина. До боли жаль, что Вы на деле облегчите ему выполнить то, чего так боялся В. И. и против чего он предупреждал"[602].
Кроме Крупской, никто из ведущих деятелей оппозиции не заявил до XV съезда о своём отходе. Отчётливо представляя, что Сталин готовит организационный разгром оппозиции, её основная группа шла навстречу этой развязке с открытыми глазами. "Ядро оппозиции составляла группа старых революционеров. Но мы были уже не одни. Вокруг нас группировались сотни и тысячи революционеров нового поколения, которое впервые было пробуждено к политической жизни Октябрьской революцией, проделало гражданскую войну, искренне держало руки по швам перед гигантским авторитетом ленинского Центрального Комитета и только начиная с 23-го года стало самостоятельно мыслить, критиковать, применять методы марксизма к новым поворотам развития и, что ещё труднее, училось брать на свои плечи ответственность революционной инициативы"[603].
Исключённый из Политбюро Троцкий, продолжая на пленумах ЦК и ИККИ открыто развенчивать теоретические "открытия" и бесчестную тактику Сталина, вынуждал последнего нередко занимать оборонительную позицию и даже выступать с уничижительными для себя заявлениями. Так, на VII расширенном пленуме ИККИ (22 ноября - 16 декабря 1926 года) Сталин заявил, что он никогда "не претендовал на что-либо новое в теории..."[604]
Необходимость публично полемизировать с Троцким и другими оппозиционерами делала для Сталина всё более настоятельной задачу: изгнать лидеров оппозиции из ЦК и руководства Коминтерна, полностью лишить их возможности всяких публичных выступлений. Для решения этой задачи сталинская фракция усиленно продолжала применять свои излюбленные приёмы: переносить внимание с действительных разногласий на якобы дискредитирующие оппозиционных лидеров факты их биографий. Так, на том же пленуме ИККИ Сталин в ответ на критику Каменевым ошибок правящей фракции привёл порочившую Каменева сплетню, фигурировавшую в 1917 году в буржуазных газетах и тогда же опровергнутую "Правдой". "Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с тов. Каменевым, - заявил Сталин. - Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с тов. Каменевым послали на имя Михаила Романова... (Каменев с места: "Признайся, что лжешь, признайся, что лжешь!"). Молчите, Каменев. (Каменев: "Признаешь, что лжешь?"). Каменев, молчите, а то будет хуже. (Председательствующий Тельман призывает к порядку Каменева). Телеграмма на имя Романова, как первого гражданина России, была послана несколькими купцами и тов. Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого т. Каменева, который зашёл ко мне и сказал, что допустил глупость (Каменев с места: "Врешь, никогда тебе ничего подобного не говорил"). Так как тов. Каменев здесь пытается уже слабее опровергать то, что является фактом, вы мне разрешите собрать подписи участников апрельской конференции, тех, кто настаивал на исключении тов. Каменева из ЦК из-за этой телеграммы (Троцкий с места: "Только не хватает подписи Ленина"). Тов. Троцкий, молчали бы вы! (Троцкий: "Не пугайте, не пугайте...") Вы идете против правды, а правды вы должны бояться (Троцкий: "Это сталинская правда, это грубость и нелояльность")"[605].
Подписи участников апрельской конференции были собраны, однако, не Сталиным, а Каменевым. 13 делегатов конференции категорически опровергли как сообщение Сталина, так и его заявление о том, что опровержение "Правды" было помещено потому, что "это было единственное средство спасти Каменева и уберечь партию от ударов со стороны врагов"[606], и что только Ленину с помощью его, Сталина, удалось с трудом отстоять кандидатуру Каменева при выборах в ЦК. Члены ЦК, избранного на апрельской конференции - Зиновьев, Смилга и Федоров писали, что "вся версия Сталина... лжива от начала до конца"[607]. В заявлении Крупской указывалось, что она "никогда не слышала от Владимира Ильича - хотя он не раз говорил со мной о Каменеве - о телеграмме, якобы посланной Каменевым Михаилу Романову. Знаю, что Владимир Ильич никогда не стал бы покрывать такую вещь; не стали бы этого делать, конечно, и другие члены ЦК"[608].
Однако все эти документы, разоблачающие сталинскую инсинуацию, было запрещено публиковать. 5 января 1927 года Секретариат ЦК вынес постановление: не рассматривать заявление Каменева и не удовлетворять его просьбу о публикации представленных им документов.
Ведя последовательную линию на раскол с левой оппозицией в ВКП(б) и поддерживавшими её группами в других коммунистических партиях, правящая фракция игнорировала все предупреждения зарубежных коммунистов о том, что такой раскол явится ударом по коммунистическим партиям и послужит интересам реакционных сил на Западе.
Именно такие предупреждения содержались в письме Центральному Комитету ВКП(б), направленном Антонио Грамши от имени Политбюро компартии Италии в октябре 1926 года. Считая лидеров левой оппозиции в первую очередь ответственными за раскол работавшей с Лениным руководящей группы ВКП(б) и Коминтерна, Грамши одновременно обращался с просьбой к большинству ЦК ВКП(б), чтобы оно не стремилось злоупотреблять победой в борьбе и проявило готовность избежать крайних мер. Отмечая, что "товарищи Зиновьев, Троцкий, Каменев в большой мере способствовали нашему формированию в революционном духе, порою весьма энергично и сурово поправляли нас, были нашими учителями" и что руководство большевистской партии было "организующим и стимулирующим фактором для революционных сил всех стран", Грамши писал советским руководителям: "Но сегодня вы разрушаете плоды своих деяний, вы деградируете и рискуете уничтожить руководящую роль, которую Коммунистическая партия СССР завоевала под руководством Ленина..."[609]
Однако П. Тольятти, которому Грамши переслал из тюрьмы это письмо, показал его только Бухарину, который посоветовал не отправлять официально это письмо в ЦК ВКП(б), поскольку-де такой шаг ухудшит отношения между компартиями двух стран.
В июне 1927 года сталинская фракция, всё чаще использовавшая Центральную Контрольную Комиссию для организационного подавления оппозиции, вынесла на заседание ЦКК "дело" Зиновьева и Троцкого по обвинению в "дезорганизаторском поведении". Этому предшествовало постановление ЦК, где "выступление тов. Зиновьева на непартийном собрании, посвящённом дню печати (9 мая), с нападением на ЦК ВКП(б) и его решения (а также на "Правду")" объявлялось "неслыханным в рядах ВКП (большевиков) и совершенно недопустимым и нетерпимым, нарушающим все обязательства о соблюдении партийной дисциплины, взятые на себя оппозицией, в том числе и т. Зиновьевым"[610]. Троцкому вменялось в вину аналогичное "преступление": выступление с "фракционными" речами на пленуме Исполкома Коминтерна. Наконец, третьим "преступлением" лидеров оппозиции объявлялось их участие в демонстративных проводах на Ярославском вокзале члена ЦК Смилги, который в наказание за оппозиционность был отправлен Центральным Комитетом на Дальний Восток.
На заседании ЦКК Троцкий выступил с двумя речами, где он напоминал, что ещё в июльской декларации оппозиции 1926 года "все пути вашей борьбы против нас предсказаны нами с полной ясностью и точностью; предсказано, как вы будете пользоваться придирками для того, чтобы осуществить ту программу перестройки партийного руководства, которую ваша фракционная головка задумала давно, ещё до июльского пленума, до XIV съезда"[611]. От имени оппозиции Троцкий заявил: "Сталинский режим мы будем критиковать до тех пор, пока вы нам механически не закроете рот. До тех пор, пока вы не вгоните нам в рот кляп, мы будем критиковать этот сталинский режим, который иначе подорвет все завоевания Октябрьской революции"[612].
Превратив свои выступления из орудия обороны, как того хотела сталинская фракция, в орудие наступления, беспощадной критики беспринципных методов, используемых в борьбе с оппозицией, Троцкий говорил: "На собраниях, особенно на рабочих и крестьянских ячейках, говорят уже об оппозиции черт знает что, спрашивают, на какие-де "средства" оппозиция ведёт свою "работу"; рабочие, может быть, тёмные, несознательные, а может быть, подосланные вами, задают такие вопросы, подают такие черносотенные записки... И есть подлецы-докладчики, которые смеют на эти записки уклончиво отвечать. Эту грязную, дрянную, гнусную, чисто сталинскую кампанию против оппозиции вы обязаны были бы прекратить, - если бы вы были ЦКК"[613].
Упоминание о черносотенстве в этом выступлении Троцкого было далеко не случайным. Стараясь публично не выражать собственные антисемитские настроения, Сталин широко использовал эти настроения в борьбе с оппозицией. "Дело зашло так далеко, что Сталин оказался вынужден выступить с печатным заявлением, которое гласило: "Мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры и проч." Для всякого политически мыслящего человека было совершенно ясно, что это сознательно двусмысленное заявление, направленное против "эксцессов" антисемитизма, в то же время совершенно преднамеренно питало его. "Не забывайте, что вожди оппозиции - евреи", - таков был смысл заявления Сталина, напечатанного во всех советских газетах"[614].
О том, насколько глубоко уже в то время пустили корни эти семена, посеянные Сталиным, свидетельствует примечательный эпизод из выступления Ярославского на XV съезде. Заявляя, что оппозиция уделяет антисемитизму более чем болезненное внимание, раздувает его, пытается представить дело так, будто антисемитизм есть метод борьбы с оппозицией, Ярославский был вынужден, однако, привести выдержку из протокола заседания одной крестьянской ячейки. "Там обсуждали вопрос об оппозиции Троцкого и Зиновьева, и один из товарищей указал, что: "Троцкий давно начал вести раскольническую политику, что Троцкий не мог быть коммунистом, что сама его национальность указывает, что ему нужна спекуляция".
Голос. Политическая спекуляция, конечно, есть"[615].
Заседание Центральной Контрольной Комиссии в июне 1927 года, перед которым была поставлена задача исключить Троцкого и Зиновьева из партии, не вынесло никакого решения. Вопрос был ещё недостаточно подготовлен.
После заседания ЦКК с новой силой развернулась беспримерная травля оппозиции - на этот раз в связи со сбором подписей под "Заявлением 83-х", названным так по числу лиц, представивших этот документ 25 мая 1927 года в ЦК. За короткий срок "Заявление 83-х", содержавшее требование о проведении партийной дискуссии* собрало около трёх тысяч подписей. По поводу этой петиционной кампании в редакционной статье "Правды" "Путь оппозиции" было заявлено о "фабрикации и рассылке (оппозицией) всевозможных "документов", которые трудно отличить от документов врага", о её союзе с "чемберленовскими подручными", о том, что оппозиция эксплуатирует "обострение международного положения"[616].
Имея в виду подобные обвинения, Троцкий утверждал, в письме к Орджоникидзе от 11 июля 1927 года: "...Если кто скажет, что политическая линия невежественных и бессовестных шпаргальщиков должна быть выметена, как, мусор, именно в интересах победы рабочего государства, то он от этого никак ещё не становится "пораженцем..."[617] В подтверждение этого он выдвинул историческую аналогию, которая в дальнейшем будет именоваться "тезисом о Клемансо". Троцкий напоминал, что во время первой мировой войны французский политический деятель Клемансо, находившийся в оппозиции к своему правительству, повёл бешеную борьбу против его нерешительности" добился прихода своей группы к власти и своей более последовательной политикой обеспечил победу Франции в войне. "Были ли такие французские газетчики, которые называли группу Клемансо - пораженцами? - писал по этому поводу Троцкий. - Наверно были: глупцы и клеветники тащатся в обозе всех классов"[618].
Эти положения были обнародованы Сталиным в речи "Международное положение и оборона СССР", с которой он выступил 1 августа 1927 года на объединённом пленуме ЦК и ЦКК. Этот пленум был созван для рассмотрения вопроса об исключении оппозиционеров из высших учреждений партии. Ради достижения этой цели Сталин переплёл вопрос об оппозиции с вопросом о военной опасности, заявив, что "тезис о Клемансо" является выражением намерений оппозиции захватить повстанческим путём власть в случае войны.
В тот же день Троцкий выступил на пленуме с речью "Военная опасность, политика обороны и оппозиция", где заявил: "Ложь об условном оборончестве, о двух партиях - и наиболее гнусную ложь о повстанчестве мы бросаем клеветникам в лицо"[619]. Приведя вопрос, поставленный Сталиным в его недавней статье в "Правде": "Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях с империализмом?", Троцкий говорил: "Оставим в стороне наглость вопроса... Возьмём вопрос, как он поставлен, и дадим на него ответ... Оппозиция за победу СССР, она доказала и докажет это делом не хуже других. Но для Сталина дело не в этом. В сущности Сталин имеет в виду другой вопрос, который не решается высказать. Именно: "Неужели оппозиция думает, что руководство Сталина не в состоянии обеспечить победу СССР?" Да, думает...
Молотов. - А партия где?
Троцкий. - Партию вы задушили. Оппозиция думает, что руководство Сталина затрудняет победу... Резюмирую: за социалистическое отечество? Да! За сталинский курс? Нет!"[620]. Сталин же в ответ произнес зловещие слова о том, что "вымести" нынешнее большинство ЦК можно только гражданской войной.
Однако, в конечном счете, и этот пленум, рассмотрев "опрос "О нарушении партийной дисциплины тт. Зиновьевым и Троцким" постановил снять с обсуждения вопрос об исключении Зиновьева и Троцкого из ЦК партии и объявить им строгий выговор с предупреждением. В этом вновь проявилось "главное искусство сталинской стратегии": "осторожное дозирование ударов, наносимых партии"[621].
Сталин не был бы Сталиным, если бы он, непрерывно нагнетая внутрипартийную борьбу, одновременно не маскировал до поры до времени своё намерение беспощадно расправиться с оппозицией. Ещё в ноябре 1926 года он уверял, будто заявление Троцкого о том, что принятие тезисов XV конференции об оппозиционном блоке неминуемо должно привести к исключению лидеров оппозиции из партии, "лишено всякого основания... оно является фальшивым"[622]. На августовском пленуме следующего года Сталин "отговаривал" наиболее ретивых членов ЦК от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК, за что даже получил от некоторых своих сторонников обвинения в "мягкости".
В сентябре 1927 года 13 оппозиционных членов ЦК и ЦКК внесли в Политбюро ЦК обширный документ "Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиция) к XV съезду ВКП(б). Кризис партии и пути его преодоления"[623]. Проект был отпечатан в "нелегальной" типографии в качестве брошюры под грифом "На правах рукописи, только для членов ВКП (большевиков)". Хотя уже в ходе петиционной кампании, лета 1927 года по сбору подписей под "Заявлением 83-х" многие из подписавших этот документ были исключены из партии, под новым документом также начался массовый сбор подписей. В преддверии XV съезда, "несмотря на чудовищный террор, в партии пробудилось стремление услышать оппозицию. Этого нельзя было достигнуть иначе, как на нелегальном пути"[624]. В Москве и Ленинграде проходили тайные собрания рабочих и студентов (от 20 до 200 человек), желавших выслушать представителей оппозиции. В общем на этих сходках, проходивших обычно на квартирах рабочих, побывало до 20 тысяч человек.
Широкий резонанс вызвало собрание в зале МВТУ, на котором присутствовало свыше двух тысяч человек. Троцкий и Каменев говорили на нём около двух часов. После этого ЦК выпустил воззвание к рабочим о необходимости разгонять силой собрания, организованные оппозиционерами. "Это воззвание было только прикрытием для тщательно подготовленных нападений на оппозицию со стороны боевых дружин под руководством ГПУ. Сталин хотел; кровавой развязки. Мы дали сигнал к временному прекращению больших собраний"[625]. Но это произошло уже после массовой демонстрации, которая произошла в октябре 1927 года в Ленинграде в честь заседавшей там в то время сессии Центрального Исполнительного Комитета СССР.
Троцкий, Зиновьев и другие оппозиционеры объезжали на автомобиле город, чтобы посмотреть размеры и настроение демонстрации. Когда их автомобиль подъехал к грузовикам, на которых были сооружены трибуны для руководителей, приветствовавших демонстрантов, комендант предложил провести их к трибуне. Оппозиционеры заняли последний грузовик, который был ещё пуст. Сразу же после этого демонстрация изменила свой характер. "В толпу посланы были сотни наиболее верных агентов аппарата. Они пробовали свистеть, но одинокие свистки безнадёжно тонули в возгласах сочувствия. Чем дальше, тем более явно положение становилось невыносимым для официальных руководителей демонстрации. В конце концов председатель ВЦИКа (Калинин. - В. Р.) и несколько наиболее видных членов его сошли с первой трибуны, вокруг которой зияла пустота, и взобрались на нашу, занимавшую последнее место и предназначенную для наименее видных гостей. Однако и этот отважный шаг не спас положения: масса упорно выкликала имена, и это не были имена официальных хозяев положения"[626].
Манифестация в Ленинграде дала повод правящей фракции ускорить расправу над лидерами оппозиции. Для этого 21-23 октября 1927 года был созван объединённый пленум ЦК и ЦКК. Это был последний пленум, на котором Троцкий получил возможность публично выступить. Лидеры оппозиции на пленуме вновь подняли вопрос о публикации "Завещания" и выполнении ленинского совета о снятии Сталина с поста генсека. В ответ на это Сталин вынужден был публично огласить перед широкой аудиторией запретный текст "Завещания"[627].
Вспоминая об этом эпизоде, Троцкий писал: "Сталин редко выходит из себя, редко повышает голос или употребляет жестикуляцию. Только по грубости выражений, по цинизму обвинений, да ещё и по глухому тембру голоса можно подметить душащую его злобу. Таким именно тоном он читал завещание Ленина. В отместку он прочитал некоторые старые документы, которые могли повредить членам оппозиции. Он читал с намеренными искажениями, предназначенными для протокола. Его прерывали, поправляли, уличали. На возгласы с мест он не находил ответа. Полемическая находчивость не свойственна его неповоротливому уму. В конце концов он совершенно потерял равновесие и, приподнявшись на цыпочках, форсируя свой голос, с поднятой вверх рукой стал хрипло кричать бешеные обвинения и угрозы, вызвавшие оторопь во всём зале. .Ни раньше, ни позже я не видел его в таком состоянии .исступления"[628].
Хотя Зиновьев и Каменев признались, что они вместе со Сталиным способствовали сокрытию "Завещания" от XII съезда, Сталин в разделе своего доклада, озаглавленном "Некоторые мелкие вопросы", утверждал: "Было доказано и передоказано, что никто ничего не скрывает, что "завещание" Ленина было адресовано на имя XIII (а не XII! - В. Р.) съезда партии... что съезд решил единогласно не опубликовывать его..."[629]
Далее Сталин дал такую интерпретацию ленинской критики в его адрес, при которой его отрицательные качества, отмеченные Лениным, были представлены как достоинства. "Говорят, что в этом "завещании" тов. Ленин предлагал съезду ввиду "грубости" Сталина обдумать вопрос о замене Сталина на посту генерального секретаря другим товарищем. Это совершенно верно. Да, я груб, товарищи,. в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается"[630].
Наконец, Сталин, напомнив о своих многочисленных "просьбах" об освобождении с поста генсека и об отклонении этих просьб, заявил: "Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было" бы дезертирством. Человек я, как уже раньше об этом говорил, подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться"[631].
Октябрьский пленум подтвердил решение июльского" (1926 года) пленума о том, чтобы испросить разрешения XV съезда на публикацию "Письма к съезду", равно как и ленинских писем 1917 года с предложением об исключении Каменева и Зиновьева из партии. Однако вопреки этому решению два письма Ленина с критикой октябрьских ошибок Каменева и Зиновьева были опубликованы в "Правде" за месяц до съезда в сопровождении редакционной статьи под заголовком "Ленин о штрейкбрехерах: в Октябре 1917 года. Штрейкбрехерство 1917 года и штрейкбрехерство 1927 года". В статье подчёркивалось, что "печатаемые письма Ленина приобретают значение не только чисто исторических документов, но и значение политических характеристик, годных для настоящего времени"[632].
Рецидив "штрейкбрехерства" усматривался в том, что" Зиновьев и Каменев, вместе с другими оппозиционными лидерами, способствовали публикации в органах, издававшихся за рубежом группами, близкими к левой оппозиции, "секретных внутрипартийных документов". На основании этих фактов в статье делался вывод о том, что "доказана "неслучайность" ошибок тт. Зиновьева и Каменева в Октябре 1917 года: тем самым доказана несомненная связь этих ошибок с теперешними ошибками этих лидеров оппозиции, тем самым "штрейкбрехерство" 1917 г. становится в тесную связь с штрейкбрехерством 1927 г."[633].
Что же касается "Письма к съезду", то на XV съезде в заключительном слове по докладу ЦКК - РКИ Орджоникидзе просил съезд принять предложение июльского пленума о публикации "последних писем Владимира Ильича, касающихся внутрипартийных разногласий", и отменить постановление XIII съезда о запрете на публикацию "Завещания". Это предложение в полном объёме ("опубликовать не только то письмо, которое называется "завещанием", но и другие неопубликованные письма по внутрипартийным вопросам, а так называемое "завещание" приложить и к стенограмме"[634]) было поддержано Рыковым и затем единогласно принято съездом.
Однако ни одно из скрывавшихся от партии ленинских писем (а точнее - статей) не было опубликовано в СССР вплоть до 1956 года. Лишь отдельные части "Письма к съезду" (записи от 24, 25 декабря 1922 года и от 4 января 1923 года) были приложены к секретному Бюллетеню XV съезда Љ 30, изданному тиражом 13500 экземпляров. Эти документы были доведены до сведения только аппаратной верхушки, а подавляющему большинству членов партии остались неизвестными. Уже в 1927 году при обысках у оппозиционеров текст "Завещания" изымался как часть "антипартийной" литературы.
Тем временем в предсъездовских выступлениях руководители правящей фракции, вынужденные затрагивать вопрос о "Завещании", убеждали коммунистов в том, что Сталин учел совет Ленина и изменил своё поведение. С последней фарисейской просьбой об отставке с поста генсека Сталин обратился к пленуму ЦК ВКП(б), избранному XV съездом. На заседании пленума 19 декабря он заявил: "Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противоядие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас имеется указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня от поста генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет"[635]. Разумеется, теперь уже вполне однородный, просталинский Центральный Комитет отверг в очередной раз это "предложение" Сталина.
Сталинская фракция одержала полную победу, подготовив организационный разгром левой оппозиции, завершённый на XV съезде. Сила и срочность этого разгрома определялись тем, что на протяжении всего периода ожесточённой травли левой оппозиции она продолжала вести борьбу против теоретических и политических ошибок большинства ЦК, возглавлявшегося дуумвиратом.
Рассмотрим подробнее основные направления этой борьбы.
XXXVIII Возможна ли победа социализма в одной стране?
Одним из главных направлений теоретических разногласий в 1926-1927 годах был вопрос о возможности победы социализма "в одной, отдельно взятой стране".
В работах западных исследователей можно встретить мнение, по которому тактической ошибкой левой оппозиции явилось то, что она позволила Сталину втянуть себя в эту дискуссию, носившую якобы "схоластический характер". На первый взгляд такого рода суждения могут показаться резонными. Стоило ли так ожесточённо спорить по, казалось бы, отвлечённому вопросу: что произойдет раньше - построение социализма в СССР или победа социалистических революций в развитых капиталистических странах (принципиальных сомнений в неизбежности таких революций не высказывал в то время ни один из наиболее рьяных защитников "теории построения социализма в одной стране")? Однако дальнейший ход исторических событий показал, что данная дискуссия имела важное не только теоретическое, но и практическое значение и победа в ней сталинской фракции оказала значительное негативное влияние на весь ход мирового революционного процесса.
На протяжении долгих лет позиция в этой дискуссии Троцкого и его единомышленников, отвергавших возможность построения социализма без победы революции в других странах, трактовалась сталинистской пропагандой и историографией как наиболее тяжкий грех "троцкизма", а "правота" и "прозорливость" Сталина обосновывались тем, что социализм в СССР одержал "полную победу" уже в 30-е годы, когда ещё не произошло победоносной социалистической революции ни в одной из капиталистических стран.
Ныне, когда большинство европейских стран, именовавшихся до недавнего времени социалистическими, повернуло к капитализму, а в СССР пришли к власти силы, отвергающие саму идею социалистического выбора, дискуссия 20-х годов о возможности победы социализма в одной стране предстает в новом свете. Целая когорта советских публицистов, называющих себя "демократами", ныне "переписывает" всю послеоктябрьскую историю ради "доказательства" того, что претворение в жизнь марксистской идеи социализма и развитие революционной практики большевизма не могли привести ни к чему иному, чем сталинизм. Вслед за сталинистской пропагандой они утверждают, что в СССР построен социализм, и добавляют, что только такой "социализм" и мог быть построен в результате последовательной реализации марксистско-ленинского учения.
Наилучшим опровержением этого новейшего исторического мифа может служить анализ альтернативы сталинизму, выдвигавшейся левой оппозицией в 20-е и, особенно, в 30-е годы и начисто игнорируемой современными антикоммунистами.
Эта альтернативная сталинизму концепция социализма, развивавшая идеи Маркса и Ленина на опыте успехов и поражений социалистического строительства, включала следующие динамические характеристики: достижение более высокой, чем в передовых капиталистических странах, производительности труда; неуклонное движение к социальному равенству, т. е. равенству общественного и материального положения всех слоёв населения; отмирание государства, т. е. последовательная замена силы государственного принуждения силой добровольного общественного самоуправления трудящихся; ликвидация следов всякого гегемонизма и неравноправия как между нациями внутри отдельных социалистических стран, так и между странами, образующими социалистическое содружество[636].
Более серьёзные исследователи отвергают вслед за Троцким тезис о построении в СССР социализма в научном, т. е. единственно правильном смысле этого слова. Причины этого они видят не в изолированности Советского Союза (с конца 40-х годов на путь социалистического строительства встали и другие страны, обладавшие разным уровнем экономического и социального развития), а в подмене социалистических принципов сталинистскими и в навязывании сталинистских канонов другим странам, избравшим социалистическую ориентацию.
Исторический опыт, на первый взгляд, опроверг некоторые другие важные положения, выдвинутые Троцким в дискуссии. Мы имеем в виду то неоспоримое обстоятельство, что передовые капиталистические страны после второй мировой войны, вопреки мнению Троцкого, сумели обрести новое динамическое равновесие, вступить в новую полосу подъёма. Такое развитие событий, как считал Троцкий в 20-е годы, означало бы, что капитализм "в европейском и всемирном масштабе своей исторической миссии ещё не исчерпал, что это не империалистический загнивающий капитализм, а развивающийся капитализм, ведущий хозяйство и культуру вперёд"[637]. Поскольку же Троцкий, исходя из анализа тенденций развития капитализма 20-х годов, полагал, что исторических шансов на новый длительный подъём у капитализма нет, то, казалось бы, следует сделать вывод об ошибочности позиции Троцкого в данном вопросе. Однако лежащие на поверхности ответы не всегда оказываются верными. Попытаемся разобраться в этом вопросе более конкретно.
Итак, ошибался ли Троцкий в своей оценке перспектив мирового революционного процесса и социалистического строительства? Для более тщательного рассмотрения этих проблем проследим, во-первых, как возникла и развивалась дискуссия о возможности победы социализма в одной стране, во-вторых, каковы были аргументы обеих сторон в этой дискуссии и, в-третьих, как выглядят эти аргументы в свете всего последующего исторического опыта.
До конца 1924 года вопрос о возможности построения социализма в "одной, отдельно взятой стране", а конкретно говоря - в СССР, никем в партии не поднимался. Мнение о победе социалистической революции в нескольких передовых странах как необходимом условии победы социализма в Советском Союзе разделялось всеми теоретиками и идеологами партии, в том числе Сталиным.
Ещё в мае 1924 года Сталин в брошюре "Об основах ленинизма" писал: "...Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране, ещё не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма - организация социалистического производства - остаётся ещё впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно... Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, - для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран"[638].
Спустя несколько месяцев, в декабре 1924 года, Сталин в одной из первых работ, посвящённых критике "троцкизма" - статье "Октябрьская революция и тактика русских коммунистов" - изменил эту формулировку на прямо противоположную, как того требовала логика борьбы с "троцкизмом". С этого времени он стал обвинять тех, кто отрицал возможность построения социализма в СССР при отсутствии победоносных социалистических революций в других странах, в капитулянтстве и пораженчестве.
Новая теоретическая и политическая установка на построение социализма в одной стране была закреплена на XIV конференции РКП(б) в апреле 1925 года, которую не кто иной, как Каменев заключил словами: "Правильной политикой усиления социалистических элементов в нашем хозяйстве мы докажем, что и при замедленном темпе мировой революции социализм должен строиться, может строиться и в союзе с крестьянством нашей страны будет строиться и построен будет"[639].
В резолюции конференции "О задачах Коминтерна и РКП(б) в связи с расширенным Пленумом ИККИ" данный тезис формулировался с ещё большей определённостью. Была подвергнута резкой критике идея о невозможности построения "полного социалистического общества в такой отсталой стране, как Россия, без "государственной помощи" (Троцкий) более развитых в технико-экономическом отношении стран" и в противовес этой идее утверждалось, что партия "должна прилагать все усилия к тому, чтобы строить социалистическое общество в уверенности, что это строительство может быть и наверняка будет победоносным..."[640]
Однако уже на XIV съезде ВКП(б) "новая оппозиция" во главе с Каменевым и Зиновьевым подвергла критике тезис о возможности победы социализма в СССР как выражение "национальной ограниченности". Эта позиция дала импульс развёртыванию дискуссии по данному вопросу как на самом съезде, так и после него.
Главными теоретиками победы социализма в одной стране явились Сталин и Бухарин. Первый посвятил этой теме главу в брошюре "К вопросам ленинизма", а второй - обширную статью "О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР" (обе работы написаны в 1926 году).
И Сталин, и Бухарин "расчленили" вопрос о победе социализма на две части - на вопрос об окончательной победе социализма в СССР как "полной гарантии от реставрации капиталистических порядков" (что, по их "мнению, не может быть достигнуто без победы социалистической революции в других странах) и вопрос о полной победе социализма, которая, как они заявляли, может быть достигнута и без этого условия.
Для обоснования тезиса о возможности полной победы социализма в СССР они прибегли к ложному истолкованию вырванных из контекста двух цитат из ленинских работ, написанных в 1915 и 1923 годах, игнорируя десятки других его высказываний, прямо противоречащих этому тезису. Столь же единодушно они приводили несколько положений из работ Троцкого разных лет, где говорилось о невозможности победы социализма в одной стране, и на основании сопоставления цитат Ленина и Троцкого построили концепцию о коренной противоположности ленинизма и "троцкизма" в данном вопросе.
Поскольку эта концепция была положена в основу критики "троцкизма", на XV конференции ВКП(б) в ноябре 1926 года Троцкий вынужден был дать подробные разъяснения по данному вопросу. Он обращал внимание прежде всего на то, что в проекте резолюции конференции цитируются его работы, написанные до 1922 года, Сталин же поддерживал "троцкистскую" теорию о невозможности победы социализма в одной стране ещё в 1924 году. Заявив, что Сталин эту точку зрения изменил, на что он, разумеется, имеет право, Троцкий далее указывал на ложный маневр Сталина, представившего перемену своих взглядов как простое видоизменение, исправление формулировки. Сталин уверял, что недостаток его прежней формулировки состоял в том, что она якобы связывала в один вопрос два разных вопроса: "о полной гарантии от реставрации буржуазных порядков и вопрос о возможности построения полного социалистического общества в одной стране"[641].
"Извините, - говорил Троцкий в ответ на это, - в первой цитате (1924 г.) эти два вопроса вовсе не смешаны, там речь идёт не об интервенции, а совершенно ясно говорится о невозможности полной организации социалистического производства одними лишь силами такой крестьянской страны, как Россия"[642].
Далее Троцкий анализировал основные положения названной выше статьи Бухарина, причём этот саркастический анализ не мог не вызвать смеха по бухаринскому адресу даже среди антитроцкистски настроенных делегатов конференции. Назвав статью "наиболее схоластическим произведением бухаринского пера", Троцкий в подтверждение этого заострил внимание прежде всего на её основном положении: "Спор идёт о том, сможем ли мы строить социализм и построить его, если мы отвлекаемся от международных дел, т. е. спор идёт о характере нашей революции"[643].
"Слышите: "можем ли мы построить социализм в нашей стране, если мы "отвлекаемся" от международных дел", - заявил по этому поводу Троцкий. - Если "отвлекаемся", то можно. Но отвлекаться-то нельзя! В этом вся штука. (Смех). Можно в январе месяце нагишом пройти по Москве, если "отвлечься" от погоды и от милиции (Смех). Но я боюсь, что ни погода, ни милиция не отвлекутся от вас, если вы этот опыт проделаете. (Смех)"[644]. И далее: "Характер нашей революции, независимо от международных условий, с какого времени начинается он, этот самодовлеющий характер?.. Весь подход метафизический. Нельзя отвлечься от мирового хозяйства. Что такое экспорт? Внутреннее или международное дело? Внутри надо собрать экспортный продукт - как будто внутреннее дело, а вывезти надо наружу - как будто международное. (Смех). А что такое импорт? Импорт как будто международное - надо купить товар за границей, но ввезти надо внутрь - как будто внутреннее. (Смех). Так вот, на импорте и на экспорте вся теория т. Бухарина, предлагающая "отвлечься" от международной обстановки, сразу трещит по всем швам. Успех социалистического строительства зависит от темпа, а темп нашего хозяйственного развития сейчас непосредственнее и острее всего определяется ввозом сырья и оборудования. Конечно, можно "отвлечься" от недостатка иностранной валюты и заказать большое количество хлопка и машин, но это можно сделать только один раз, второй раз этого "отвлеченья" повторить нельзя. (Смех). Всё наше строительство международно обусловлено"[645].
Бухарин же ещё в феврале 1926 года утверждал, что "наш социализм в его росте, пока он не достигнет полного расцвета, будет до известной степени иметь свои особые черты, я сказал бы, если можно так выразиться, что он будет длительное время своего развития отсталым социализмом... Но всё-таки он будет социализмом..."[646] Эта витиеватая формулировка оставляла широкий простор для толкований, какой же "всё-таки социализм", хотя и "отсталый", будет построен в СССР.
Подлинный смысл и социальную подоплёку "теории" о возможности победы социализма в одной стране, которая сама по себе была лишена какой-либо теоретической ценности, Троцкий видел в стремлении советской партийно-государственной бюрократии защитить своё господствующее положение в стране и международном коммунистическом движении и в этих целях "заранее назвать социализмом всё, что происходит и будет происходить внутри Союза, независимо от того, что будет происходить за его пределами"[647].
Сконцентрировав всё внимание партии на вопросе о возможности победы социализма в СССР, заставляя её заниматься сопоставлением многословных цитат и поисками различий в нюансах тех или иных формулировок, Сталин и Бухарин фактически сняли с обсуждения намного более важный вопрос - о критериях построенного "полного" социализма. Этот решающий вопрос никогда не разбирался сколько-нибудь подробно во внутрипартийных дискуссиях, что облегчило Сталину спустя десять лет, когда ни одно его высказывание уже не могло встретить в партии публичного возражения, выдвижение ещё одной теоретической и политической "новации". В декабре 1936 года, т. е. всего через четыре года после массового голода, в момент, когда жизненный уровень основной массы трудящихся находился на грани нищеты, а в стране нарастал разгул беспощадных и бессмысленных репрессий, Сталин объявил, что социализм в СССР уже построен.
Так завершилась одна из самых крупных идеологических фальсификаций, эксплуатировавшая доверие к Сталину уже не отдельных людей, а всего рабочего класса.
Как писал в 1939 году Раскольников в письме Сталину, "рабочий класс с самоотверженным героизмом нес тягость напряжённого труда и недоедания, голода, скудной заработной платы, жилищной тесноты и отсутствия необходимых товаров. Он верил, что вы ведёте его к социализму, но вы обманули его доверие. Он надеялся, что с победой социализма в нашей стране, когда осуществится мечта светлых умов человечества о великом братстве людей, всем будет житься радостно и легко.
Вы отняли даже эту надежду: вы объявили социализм построенным до конца. И рабочие с недоумением, шепотом спрашивали друг друга: "Если это социализм, то за что боролись, товарищи?"[648].
Разумеется, в 1926 году Троцкий не мог предвидеть всех трагических событий последующего десятилетия. Однако он уже в то время фиксировал внимание партии на том, как далеко СССР отстоит и ещё длительное время будет отстоять от подлинного социализма. Говоря о том, что же можно назвать социалистическим хозяйством в подлинном смысле слова, он замечал: "...В тезисах тов. Рыкова сказано, что мы приблизились к довоенному уровню. Но и это не точно. А население у нас то же? Нет. Большее! А среднее душевое потребление промышленных товаров? Значительно ниже, чем в 1913 году... А что такое уровень 1913 года? Это уровень нищеты, отсталости, варварства. Когда мы говорим о социалистическом хозяйстве и о подлинном подъёме социалистического хозяйства, это значит: противоречия между городом и деревней не должно быть; это значит общее довольство, обеспеченность, культура. ...Мы можем достигнутыми успехами гордиться, но ломать историческую перспективу нельзя. Это не есть ещё подлинный подъём подлинного социалистического хозяйства, это только несколько первых серьёзных шагов по тому длинному мосту, который соединяет капитализм с социализмом"[649].
Показывая неправомерность сведения международных условий социалистического строительства в СССР только к опасности интервенции со стороны капиталистических государств, Троцкий говорил: "Разве же, товарищи, в самом деле, вопрос сводится к интервенции? Ведь нельзя же себе дело представлять так, что вот мы строим в этом доме социализм, а враги извне нам стекла могут разбить.
Вопрос не так просто стоит... вопрос идёт об экономических взаимоотношениях СССР с капиталистическими странами в полном объёме. Эти взаимоотношения отнюдь не исчерпываются той исключительной формой, которая называется интервенцией. Они имеют гораздо более непрерывный и глубокий характер"[650].
Кроме военной интервенции, доказывал он, существует интервенция дешёвых цен на товары, производимые за рубежом. Поэтому в ближайшее время задача состоит в том, чтобы приблизить цены и нормы душевого потребления в Советском Союзе к ценам и нормам передовых капиталистических стран и не допускать дальнейшего отставания от последних по этим решающим экономическим показателям.
Вслед за Марксом и Лениным Троцкий исходил из того, что победивший социализм предполагает прежде всего более высокий уровень развития производительных сил, чем в передовых капиталистических странах. Достижение этой цели Советским Союзом в одиночку невозможно, поскольку советская экономика не может развиваться иначе, как в теснейшей взаимосвязи с развитием мирового рынка, а мировое хозяйство "в последней инстанции... контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть стоит под пролетарской диктатурой и строит социалистическое хозяйство"[651].
За такую постановку вопроса сталинско-бухаринская фракция обвиняла оппозицию в неверии в победу социалистического строительства и пессимизме.
Разумеется, всё это не означало, что Троцкий, как долгие годы твердила сталинская и постсталинская пропаганда, выступал против курса на построение социализма в СССР. Напротив, все его практические предложения были направлены на то, чтобы вести социалистическое строительство вперёд с максимально возможной энергией и последовательностью. "Речь идёт, разумеется, не о том, можно ли и должно ли строить социализм в СССР, - прояснял он свою позицию в дискуссии. - ...Наша работа над строительством социализма есть такая же составная часть мировой революционной борьбы, как организация стачки углекопов в Англии или строительство заводских ячеек в Германии"[652]. Каждый успех хозяйственного развития в СССР - это шаг по длинному мосту, соединяющему капитализм с социализмом. Демонстрируя возможности социализма в развитии экономики и улучшении жизненного уровня трудящихся, он способствует приближению революции в Европе. Поэтому тезис Бухарина о том, что "мы будем плестись черепашьим шагом, но что всё-таки мы социализм строим и что мы его построим"[653], не выдерживает критики. "Черепашьим шагом, - говорил Троцкий, - мы социализма не построим никогда, ибо нас всё строже контролирует мировой рынок"[654].
XXXIX Многовариантный прогноз Троцкого
Троцкий обращал внимание на неправильность самой постановки вопроса: у кого больше шансов - у Советского Союза, чтобы довести до конца построение социализма независимо от того, что будет происходить во всём остальном мире, или у мирового пролетариата, чтобы завоевать власть до построения социализма в СССР. (При этом Троцкий рассматривал прежде всего ситуацию в Европе, поскольку он считал, что для Соединенных Штатов Америки перспектива социалистической революции в обозримый период не реальна).
В данной связи он строил многовариантный прогноз на ближайшие 30-50 лет, которые он считал минимальным сроком для построения социализма в СССР при отсутствии социалистической революции на Западе. Если исходить из того, что европейский пролетариат за эти годы власти не завоюет (а только на такой перспективе может строиться теория "победы социализма в одной стране"), то из этой перспективы вытекают несколько вариантов развития событий в Европе.
Первый вариант: "Европа будет, как ныне, качаться вокруг довоенного уровня... Но это "равновесие" потому мы и называем неустойчивым, что оно... неустойчиво"[655]. Такое положение не может длиться 20-30-40 лет, оно должно разрешиться в ту или иную сторону. Следовательно, возникает либо второй вариант, предполагающий "загнивание" капитализма и победу революций в европейских странах, либо третий - "европейский капитализм будет идти вверх в течение ближайших 30-50 лет, которые нам нужны были, чтобы построить социализм"[656]. Но в последнем случае развивающийся капитализм, который будет иметь, помимо всего прочего, соответствующую технику и вообще соответствующие средства, сможет через рабочую аристократию поднять массы на войну против СССР. На такой перспективе нельзя "строить перспективу социализма в нашей стране".
Рассматривая сегодня судьбу многовариантного прогноза Троцкого, следует прежде всего подчеркнуть, что история XX века оказалась "хитрее" всех мыслимых в 20-е годы прогнозов. Троцкий, в последующие годы уточнявший и частично изменявший свой прогноз с учётом изменений в международной обстановке и внутреннем положении СССР, продолжал называть капитализм "загнивающим". Для такой оценки капитализма в 30-е годы были весьма серьёзные основания: мировой экономический кризис и "великая депрессия" в большинстве капиталистических стран, приход к власти фашизма в Германии, вторая мировая война, начавшаяся как война между ведущими капиталистическими державами.
Троцкий не отказывался и от надежд на европейскую революцию, для чего тогда также были весьма серьёзные основания. В 30-е годы большинство стран Европы, прежде всего Германия, Франция и Испания, прошли через полосу революционного кризиса. Непосредственно-революционная ситуация не разрешилась в этих странах победой социалистической революции прежде всего в результате чудовищных ошибок Коминтерна, всецело подчинённого сталинистскому руководству, в результате уничтожения Сталиным тысяч и тысяч зарубежных коммунистов, способных возглавить социалистическую революцию в своих странах[657], наконец, в результате ослабления в сознании трудящихся Запада притягательности социалистических идей, скомпрометированных сталинистской практикой в СССР. Всё это привело к тому, что возможности, которыми была чревата революционная ситуация во многих европейских странах, оказались упущенными.
Сталин отнюдь не желал спонтанной победы социалистических революций в Европе, поскольку она неизбежно подорвала бы его господство в мировом коммунистическом движении. Закономерным продолжением "теории победы социализма в одной стране" стал его лозунг о том, что Советский Союз является подлинным отечеством пролетариата и коммунистов всех стран. Практическим претворением этой установки стало подчинение интересов развития мирового революционного процесса и интересов рабочего класса других стран интересам СССР в том виде, как их понимал Сталин[658].
Все указанные выше факторы, способствовавшие ослаблению подлинно революционного руководства движением народных масс, продолжали действовать в конце второй мировой войны и непосредственно после неё, когда во многих странах Европы и Азии развернулись антифашистские и национально-освободительные революции, имевшие реальный шанс перерасти в социалистические. Однако коммунисты пришли к власти в основном в тех странах, которые были освобождены Красной Армией (разумеется, были исключения: в Албании и Индокитае не было советских войск, а в Финляндии, Норвегии и Австрии, где эти войска находились, развитие и дальше пошло по капиталистическому пути). В тех же странах, где оказались англо-американские войска, коммунисты либо не решились поднять народ на завоевание власти (Франция, Италия), либо потерпели поражение в гражданской войне (Греция).
В дальнейшем на мировое развитие оказали влияние два основных фактора. Во-первых, социализм оказался преданным и скомпрометированным сталинистскими силами уже не в масштабах одной страны, а в масштабах всего так называемого социалистического лагеря. Во-вторых, капитализм сумел извлечь уроки из своих огромных исторических поражений и осуществить глобальную социальную перестройку в своих странах, в отношениях между ними, а также в отношениях с "третьим миром" (бывшими колониями и полуколониями).
"Если на другой день после Октября не совершилась мировая революция, которую исступленно ждали массы среди гражданской войны и разрухи, то совершилась мировая реформа, и это было побочным результатом неслыханных жертв, принесённых нашим народом для общего дела социализма" (М. Лифшиц)[659].
Уже на рубеже 20-х годов в Западной Европе утвердился 8-часовой рабочий день, который, по признанию крупнейшей французской буржуазной газеты "Тан", явился страховой премией за отказ западноевропейских рабочих (прежде всего их социал-демократических лидеров) последовать примеру Октября. В дальнейшем трудящиеся капиталистических стран добивались крупных социальных завоеваний даже после того, как их революционные действия заканчивались поражениями. Не случайно Черчилль на тегеранской встрече в 1943 году поднял тост за здоровье Рузвельта "как человека, который... несомненно предотвратил революцию в Соединенных Штатах" благодаря своей политике "нового курса", улучшившей положение "слабых и беспомощных"[660]. Объективные исторические законы стали пробивать себе дорогу другими путями.
Разумеется, "мировая реформа", включающая растущую интеграцию передовых капиталистических стран и значительное смягчение противоречий между ними, серьёзные уступки трудящимся со стороны правящих классов этих стран и распад мировой колониальной системы, не изменила в корне природу капитализма и империализма.
Судьбы мировой истории в ближайшие десятилетия будут определяться процессами, происходящими не только в передовых капиталистических странах (США, Западная Европа, Япония, Канада, Австралия), население которых в совокупности составляет примерно 600 млн. человек, но и в так называемых развивающихся или зависимых странах, численность населения которых в несколько раз больше. Этот разрыв в численности населения между передовыми и зависимыми капиталистическими странами будет неуклонно возрастать уже в силу низкой рождаемости в первых и высокой - во вторых.
И для сегодняшнего дня сохраняет всю силу положение Ленина о том, что "весь Восток"[661], составляющий "гигантское большинство населения" Земли и состоящий в основном из "трудящегося эксплуатируемого населения, доведённого до последней степени человеческой крайности, поставлен в условия, когда его физические и материальные силы не идут решительно ни в какое сравнение с физическими, материальными и военными силами любого из гораздо меньших западноевропейских государств"[662].
Растущие масштабы неравенства между "Севером" и "Югом", страшной, всё более усугубляющейся бедности в подавляющей части так называемого "третьего мира" отмечаются в докладе Международной комиссии по окружающей среде и развитию, созданной под эгидой ООН: "В абсолютных цифрах голодающих в мире сегодня больше, чем когда-либо раньше, и число их увеличивается. То же и с неумеющими читать и писать, с теми, кто не обеспечен хорошей водой, достойным жильем. Пропасть между богатыми и бедными государствами не сокращается, а расширяется, и мала надежда на то, что при существующих тенденциях в мировых институционных структурах этот процесс удастся остановить... В большинстве развивающихся стран реальный доход на душу населения сейчас ниже, чем в начале десятилетия"[663]. Таким образом, на значительной части территории Земли продолжается процесс не только относительного, но и абсолютного обнищания населения.
Не более утешительны краткосрочные и долгосрочные прогнозы. По данным американского Института развития ресурсов, в странах третьего мира от голода и отсутствия элементарной медицинской помощи до 2000 года погибнут десятки миллионов детей в возрасте до пяти лет. Экстраполируя такого рода тенденции на первые десятилетия следующего века, директор американского Института по проблемам народонаселения Э. Тоффлер пишет, что в это время "практически весь развивающийся мир будет страдать от безысходной нужды и мучений"[664].
Вместе с тем положение и в передовых капиталистических странах ныне весьма далеко от социальной гармонии. Наряду с углубляющимся социальным неравенством в этих странах остро даёт о себе знать моральное одичание, выражающееся в росте экономической и общеуголовной преступности, порно- и наркобизнеса, быстром распространении СПИДа и т. д. Гонка всё более мощных вооружений, ослабляющаяся лишь за последние годы, и экологический кризис впервые в мировой истории поставили перед человечеством проблему его выживания.
Всё это говорит о том, что капиталистическая система, рассматриваемая в глобальном масштабе, отнюдь не является "землёй обетованной". Присущие ей внутренние противоречия вновь и вновь будут ставить вопрос о замене её системой, основанной на социальной справедливости, интернациональной солидарности трудящихся и общественной собственности на средства производства, т. е. социализмом.
Такая замена будет наталкиваться, на наш взгляд, не столько на материальные, сколько на идеологические и психологические трудности: ослабление в сознании миллионов людей притягательности социалистического выбора, подорванного многолетними извращениями социалистических принципов и идеалов сталинизмом и его производными: маоизмом, титоизмом и т. д. Поэтому столь важно показать антисоциалистическую сущность всех этих репрессивных режимов, носителями которых выступали "вожди", прошедшие школу неистовой борьбы против "троцкизма". Подмена социальной справедливости привилегиями и коррупцией, социалистического народовластия - господством бюрократических клик, социалистической солидарности - гегемонизмом сталинского или маоистского типа явились главной причиной распада (с начала 60-х годов) так называемого "социалистического содружества".
Тем самым были упущены наиболее благоприятные возможности для социалистического развития, созданные образованием мировой системы социалистически ориентированных стран, системы, включающей около трети населения Земли. Восстановление во всей полноте исторической правды о судьбе социалистических революций, преданных сталинистскими режимами, призвано уберечь будущие коммунистические силы от хотя бы малейшего повторения ошибок и преступлений, за которые народам, руководимым сталинистами всех мастей, пришлось уплатить неимоверно страшную цену.
Таким образом, ретроспективно оценивая дискуссию 20-х годов о возможности победы социализма в одной стране, можно прийти к следующим выводам:
1. После второй мировой войны социалистические революции одержали победу почти в двух десятках стран Европы, Азии и Америки. Тем самым главное объективное ограничение победы социализма в СССР (и других странах) отпало. Однако образование мировой социалистической системы не привело к победе социализма прежде всего потому, что эта система строилась на основах советского гегемонизма и воспроизводила сталинистские извращения социализма теперь уже в глобальном масштабе.
2. Под влиянием социального вызова стран, строящих социализм, и классовой борьбы трудящихся своих государств развитые капиталистические страны осуществили, начиная с 30-х годов, глобальную социальную перестройку ("мировую реформу"), в результате чего они вышли на путь нового экономического подъёма, развития без крупных экономических и политических кризисов и потрясений.
3. Вместе с тем, развивающийся капитализм 40- 80-х годов не смог ликвидировать своих глобальных противоречий, в результате чего вопрос о борьбе за социализм в интернациональном масштабе по-прежнему не снят с повестки дня. Для нахождения путей к социализму коммунистическим силам во всём мире придётся вновь и вновь возвращаться к идеям "троцкизма" 20-30-х годов и развивать их, опираясь на новый исторический опыт.
XL Ставка на мировую революцию
В последние годы в советской печати появилось бесчисленное множество статей, в которых проводится мысль об изначальной ошибочности стратегии большевиков, выработанной "исключительно в расчёте на мировую революцию"[665], о переоценке большевиками революционных возможностей в Европе 20-х годов. Иногда эти идеи дополняются утверждением о якобы осуществленном в 1923 году Лениным коренном пересмотре своих взглядов на перспективы мировой революции. Между тем, в самой последней статье Ленина ("Лучше меньше, да лучше") отчётливо сформулирована мысль о том, что "весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию"[666]. Таким образом, Ленин продолжал мыслить категориями мировой революции до конца своей жизни.
В смертельной опасности, которая угрожала в 20-е годы капитализму, отдавали себе отчёт не одни только большевики, но и наиболее серьёзные и проницательные политики капиталистического мира. В 1919 году премьер-министр Англии Ллойд Джордж писал французскому премьеру Клемансо и президенту США Вильсону: "Вся Европа насыщена духом революции. Глубокое чувство не только недовольства, но гнева и возмущения царит в рабочей среде против условий, существовавших до войны. От одного конца Европы до другого больше не удовлетворяет массы весь современный строй с его политическим, социальным и экономическим укладом"[667].
После двух туров европейских революций (в 1918 - 1920 и в 1923 годах), окончившихся их поражением, революционное движение в Европе и Азии отнюдь не угасло. Об этом свидетельствовали два крупнейших события середины 20-х годов: всеобщая стачка в Англии и революция в Китае. Именно вокруг оценки этих событий обнаружились наиболее серьёзные разногласия между правящей фракцией и левой оппозицией по международным (коминтерновским) вопросам.
Оказавшись перед лицом спада революционной волны в Европе после поражения германской революции 1923 года, сталинско-бухаринская группа сделала вывод о вступлении европейского капитализма в период длительной стабилизации. В противовес этому Троцкий, продолжавший внимательно анализировать международные события, пришёл к выводу о неустойчивости этой "стабилизации" в одной из самых "благополучных" капиталистических стран - Великобритании. В 1925 году в книге "Куда идёт Англия" он писал, что даже если Европа, в том числе Англия, достигнет на более или менее длительный период социального равновесия, она не сможет прийти к нему иначе, чем через ряд серьёзнейших классовых столкновений. В книге содержался прогноз о возможности возникновения в ближайшее время всеобщей рабочей стачки в Англии. В последующих работах Троцкий выступал против недооценки экономических аспектов и переоценки политических элементов стабилизации капитализма. Он раскрывал противоречивость положения Англии, выражавшуюся в том, что страна разорялась, производство в ней падало, внешняя торговля уменьшалась, рос пассивный внешнеторговый баланс. В этих условиях политическая стабилизация Англии обеспечивалась прежде всего соглашательским руководством британских тред-юнионов.
Перед изданием книги "Куда идёт Англия" Троцкий дал её рукопись на просмотр членам Политбюро, у которых она не вызвала никаких возражений. Книга была издана на русском и английском языках. "Официальные лидеры английского социализма отнеслись к ней, как к фантазии иностранца, который не знает английских условий и мечтает перенести на почву великобританских островов "русскую" всеобщую стачку"[668]. Однако спустя несколько месяцев после выхода книги началась стачка шахтеров, переросшая во всеобщую стачку английского рабочего класса.
К этому времени был создан Англо-Русский комитет единства, представлявший блок между руководством советских профсоюзов и генеральным советом британских тред-юнионов. Образование этого блока в 1925 году Сталин, Бухарин, а также Зиновьев (до своего перехода в оппозицию) считали своим крупным достижением. Официальная концепция Политбюро предполагала полевение генсовета британских профсоюзов и постепенное усиление влияния коммунистов в тред-юнионах и лейбористской партии. В соответствии с этой концепцией был пересмотрен Устав советских профсоюзов, из которого был выкинут лозунг профинтерна, т. е. создания коммунистических профсоюзов в Европе, взамен чего была предусмотрена ориентация на альянс с международным объединением профсоюзов, руководимым соглашательскими элементами.
Однако в условиях всеобщей стачки в Англии руководство тред-юнионов сконцентрировало свои усилия на ослаблении революционного напора английского пролетариата. В этой связи Троцкий заявил, что перед лицом рабочих масс, прошедших всеобщую стачку, прямо или косвенно солидаризоваться с руководителями генсовета британских тред-юнионов в корне неправильно и потребовал разрыва Англо-Русского комитета. После некоторых колебаний Зиновьев присоединился к этой позиции.
"Сталин цеплялся за блок, даже за его видимость, изо всех сил. Британские тред-юнионисты выждали конца острого внутреннего кризиса, а затем отпихнули своего щедрого, но бестолкового союзника невежливым движением ноги"[669]. В сентябре 1927 года в связи с разрывом английским правительством дипломатических отношений с СССР, генсовет тред-юнионов, осуществивший резкий поворот вправо, ликвидировал Англо-Русский комитет. Ещё до этого сталинское руководство произвело "пересмотр прошлогоднего пересмотра" Устава профсоюзов и вновь ввело в него лозунг профинтерна. Тем не менее оно не признало ошибочности своей прежней тактики и правоты оппозиции в данном вопросе.
В начале 1927 года новая волна разногласий между правящей фракцией и левой оппозицией вспыхнула в связи с революционными событиями, развернувшимися в Китае. За несколько лет до этого китайская компартия по решению руководства Коминтерна была введена в состав буржуазной партии Гоминьдан и подчинена её военной дисциплине. В свою очередь Гоминьдан вошёл в Коминтерн. Однако, прикрываясь именем и авторитетом Коминтерна, он отнюдь не подчинялся его решениям. Гоминьдан поддерживал милитаристские клики помещиков, стоявшие во главе китайской армии.
На гребне массового революционного движения в Китае в конце 1926 - начале 1927 годов Политбюро давало Коминтерну и китайской компартии директивы минимально вооружать рабочих, чтобы не оттолкнуть буржуазию, помещиков, генералов. В апреле 1927 года Сталин всё ещё защищал политику коалиции с лидером Гоминьдана Чай Кай-ши, призывая доверять ему. Через несколько дней после этого сталинского выступления Чан Кай-ши осуществил контрреволюционный переворот, порвал со своими коммунистическими союзниками и утопил шанхайских рабочих и коммунистическую партию в крови. В мае - июне правые гоминдановцы провели ещё ряд контрреволюционных переворотов в Восточном, Южном и Центральном Китае.
"Расправа Чан Кай-ши со своими коммунистическими союзниками в Шанхае в апреле 1927 г. застала Бухарина и остальных советских руководителей врасплох. Накануне переворота они рекомендовали китайской компартии припрятать оружие. Всё ещё не желая "спустить флаг Гоминьдана", Бухарин и Сталин приказали поддержать сепаратистский левогоминьдановский режим в Ухани (Ханчжоу). Но в июле и он повернул против коммунистов. Наконец осенью, после тщетных попыток объединить инакомыслящие элементы в Гоминьдане вокруг радикальных коммунистов, Бухарин сделал запоздалый вывод: "Гоминьдан со всеми своими группировками уже давно перестал существовать как революционная сила"[670].
Троцкий с 1925 года требовал выхода коммунистов из Гоминьдана. Он протестовал против того, что китайский "пролетариат, составляющий мощную молодую революционную силу, отнюдь не меньшую, чем пролетариат в 1905 году у нас, загоняется под команду Гоминьдана"[671].
В мае 1927 года, когда ИККИ признал наконец факт перехода Чан Кай-ши в лагерь реакции, но продолжал ещё делать ставку на других китайских милитаристов, Троцкий в письме Исполкому Коминтерна заявлял: "Крушение этой политики абсолютно неизбежно"[672]. Он предлагал заменить резолюцию Бухарина по китайскому вопросу резолюцией, включавшей требования немедленной экспроприации помещичьей земли, ликвидации реакционной бюрократии, расправы с изменниками-генералами, обеспечения полной самостоятельности китайской компартии, которая должна руководить созданием Советов рабочих и крестьянских депутатов. В августе 1927 года он подчёркивал, что обеспечение полной самостоятельности коммунистической партии, выдвижение лозунга Советов и развёртывание крестьянской войны в деревне привели бы к тому, что "компартия росла бы не по дням, а по часам, и кадры её закалялись бы в огне революционной борьбы"[673].
Отвержение этих идей сталинско-бухаринским руководством Коминтерна обусловило поражение китайской революции в 1927 году. Навязанная этим руководством китайским коммунистам ошибочная линия привела к тому, что гражданская война в Китае, переплетаясь после агрессии Японии с антияпонской войной, растянулась ещё на 22 года.
Поскольку руководство Коминтерна главным критерием "большевизации" китайской, равно как и других коммунистических партий, считало их готовность "днем и ночью голосовать против "троцкизма"[674], китайская компартия вплоть до середины 30-х годов подвергалась непрерывным чисткам. Эти чистки, а также гибель множества коммунистов в гражданской войне привели к тому, что с 1935 года в китайской компартии, существенно поредевшей и лишившейся многих своих руководителей, утвердилось руководство маоцзедуновской группы. Воспитанное на борьбе с "троцкизмом" и сталинистских извращениях марксистской теории, это руководство, придя к власти, повторило с некоторыми национальными модификациями наиболее чудовищные деформации и эксцессы сталинизма.
Американский историк С. Коэн относит китайскую катастрофу 1927 года к наихудшим событиям в политической деятельности Бухарина как лидера Коминтерна. "Обвинённый (вместе со Сталиным) оппозицией в провале китайской революции, Бухарин стал беспомощно предлагать различные тактические ходы, которые по мере развития событий теряли смысл. Он обвинял китайских коммунистов в "саботаже" инструкций Коминтерна и вообще прибегал к малопривлекательным уверткам, какими обычно пользуются для оправдания политики, первоначально разумной, но под конец обанкротившейся"[675]. Ещё в большей мере подобное поведение было характерно для Сталина.
После поражения китайской революции, как вспоминал впоследствии Троцкий, "волна возбуждения прошла по партии. Оппозиция подняла голову. Нарушая все правила конспирации - а в это время мы уже вынуждены были в Москве защищать китайских рабочих против Чан-Кай-ши конспиративными методами, - оппозиционеры десятками приходили ко мне в здание главного концессионного комитета (официальное место работы Троцкого в то время. - В. Р.). Многим молодым товарищам казалось, что столь очевидное банкротство сталинской политики должно приблизить победу оппозиции"[676].
Троцкий же держался противоположного мнения. Он доказывал своим друзьям, что "оппозиция никак не может подняться вверх на поражении китайской революции. Подтверждение нашего прогноза привлечет к нам тысячу, пять тысяч, десять тысяч новых единомышленников. Для миллионов же имеет решающее значение не прогноз, а самый факт разгрома китайского пролетариата. После поражения немецкой революции в 1923 г., после срыва английской всеобщей стачки в 1925 г. новое поражение в Китае может только усилить разочарование масс в отношении международной революции. Между тем это разочарование и служит ведь основным психологическим источником сталинской политики национал-реформизма"[677].
В следующие годы, размышляя над причинами победы Сталина во внутрипартийной борьбе 20-х годов. Троцкий неоднократно возвращался к мысли о том, что одной из главных причин этой победы явились огромные исторические поражения коммунистов в Германии, Англии и Китае. Эти поражения в свою очередь были обусловлены оппортунистической политикой триумвирата, а затем дуумвирата, осуществлявших руководство Коминтерном, а следовательно - всеми зарубежными коммунистическими партиями. Своими ошибочными установками и решениями тогдашнее руководство Коминтерна по существу упустило огромные революционные возможности и заблокировало пути социалистической революции в Европе и Азии.
XLI "Идиллия" нэпа
Помимо вопросов международного коммунистического движения, разногласия между левой оппозицией и правящей фракцией захватывали весь круг экономических, социальных и политических проблем социалистического строительства в СССР. Для понимания сущности этих разногласий нужно проанализировать основные тенденции развития экономики и социальных отношений периода нэпа.
В последние годы появилось немало работ, в которых приводятся цифры, свидетельствующие о гигантских, на первый взгляд, успехах советской экономики этого периода. Однако в большинстве случаев мы имеем дело со статистическими манипуляциями, основанными на некритическом подходе к данным официальной статистики. Исходя из этих данных, В. Селюнин, например, утверждает, что довоенный уровень экономики был восстановлен к 1925 или 1926 году, а к 1928 году объём промышленного производства увеличился на 32 процента по сравнению с 1913 годом[678].
Между тем один из наиболее серьёзных советских статистиков (и кстати, соавтор Селюнина по некоторым публикациям) Г. Ханин доказывает, что в 1928 году национальный доход был на 12 процентов меньше, чем в 1913 году, а рост его во время нэпа составлял немногим более 2 процентов в .год, т. е. темпы этого роста были примерно равны темпам роста населения[679].
Английский историк Р. У. Дэвис, основываясь на тщательных статистических подсчётах, полагает, что к 1928 году национальный доход достиг довоенного уровня, а объём капиталовложений, осуществлявшихся почти всецело за счёт внутренних источников, приблизительно сравнялся с объёмом капиталовложений в 1913 году, когда значительную их часть составляли инвестиции иностранного капитала. Экспорт и импорт к 1928 году составлял и менее 40 процентов от довоенного уровня[680]. За годы нэпа увеличился технологический разрыв между капиталистическими странами и СССР, промышленность которого опиралась преимущественно на довоенное оборудование. Но, быть может, иная картина наблюдалась в сельском хозяйстве, которое, как утверждается в работах некоторых современных советских публицистов, в годы нэпа пережило небывалый расцвет? Для подтверждения этого тезиса обычно приводятся данные, согласно которым за эти годы валовая продукция сельского хозяйства увеличилась более чем вдвое. Однако эти цифры оказываются столь впечатляющими потому, что отсчет ведётся от 1921 или 1922 года, когда страна только что вышла из гражданской войны и пережила неслыханный неурожай и массовый голод. Пользуясь подобной методологией, можно было бы сделать вывод о ещё более значительном скачке сельского хозяйства за первые пять лет после Великой Отечественной войны, когда производственные отношения на селе были далеки от нэпа. Ведь к 1945 году производство сельскохозяйственной продукции упало почти до уровня 1921 года, а к 1950 году оно достигло уровня 1940 года. Динамичными темпами сельскохозяйственное производство росло от значительно более высокой базы в 1953-1959 и 1965-1970 годах. Более корректное использование статистических данных показывает, что к 1928 году общая посевная площадь не достигла довоенного уровня при сохранении крайне низкой урожайности. В 1927 году страна превзошла 1913 год по валовому производству сельхозпродуктов на 21 процент (примерно на столько же выросла за эти годы и численность населения страны). Однако этот прирост шёл за счёт животноводства и технических культур. Зерновые же культуры ни по посевным площадям, ни по валовому производству не достигли довоенного уровня. При этом в результате дробления крестьянских хозяйств и увеличения потребления хлеба самими производителями товарная часть зернового производства к 1927 году составляла лишь половину довоенного уровня. Производство на душу населения зерна составляло в 1927 году 486 кг, а мяса - 30 кг, что было несколько ниже показателей 1913 года.
Производительность труда в сельском хозяйстве была крайне низкой. Даже в 1928 году свыше 70 процентов площадей яровых культур было засеяно ручным способом, почти половина всех зерновых убрана серпами и косами, более 40 процентов всего урожая обмолочено цепами и валками.
Активно происходило, особенно после 1925 года, социальное расслоение деревни. Называя совершенно неосновательным "идиллически-слащавое изображение деревни" 20-х годов как деревни без кулаков, Ю. Ларин приводил подсчёты, согласно которым в 1927 году было 650 тыс. хозяйств, ставших кулацкими ещё до революции. Современные историки, проделавшие аналогичные подсчёты по другим источникам, приходят к выводу, что "в массе своей кулачество 20-х годов вело свою биографию с дореволюционного времени"[681].
После разрешения в 1925 году аренды земли и найма рабочей силы в деревне всё более расшатывались принципы уравнительного землепользования, всё больше подтверждалась правота ленинских слов о том, что при мелкотоварном производстве "и на земле, принадлежащей всему народу, хозяйство будет вести самостоятельно только тот, у кого есть орудия, скот, машины, запасы семян, денежные средства вообще и т. д."[682], а тот, у кого ничего нет, кроме рабочих рук, неизбежно пойдет в кабалу к кулаку.
В 1927 году кулацко-зажиточная верхушка деревни владела почти третьей частью стоимости всех сельскохозяйственных средств производства, тогда как бедняки, составлявшие примерно треть крестьянских хозяйств, располагали всего 5-7 процентами (остальная их часть находилась в руках середняцкой части деревни). Малоимущие крестьяне не могли прокормиться за счёт собственных хозяйств и вынуждены были сдавать свою землю в аренду зажиточным, наниматься к ним в качестве батраков. Кулацко-предпринимательские элементы во всё возрастающей степени концентрировали в своих руках средства производства, землю (арендуя её у бедняков), развёртывали подсобные производства, занимались ростовщичеством, диктовали маломощным крестьянам кабальные условия при временном предоставлении им рабочего скота и инвентаря.
Хотя к концу 20-х годов главными производителями зерна стали середняцкие и бедняцкие хозяйства, дававшие до 4 млрд. пудов зерна (до революции - 2,5 млрд. пудов), однако производство ими товарного зерна составляло лишь 400-440 млн. пудов. Основными производителями товарного зерна были кулацкие хозяйства.
После кризиса сбыта 1923 года советское правительство снизило цены на многие промышленные товары и повысило цены на часть сельскохозяйственной продукции. Поскольку в 1925-1926 годах промышленность развивалась медленно, платежеспособный спрос стал опережать производство промышленных товаров. Кризис сбыта сменился товарным голодом. Между тем правительство продолжало осуществлять меры, направленные на стимулирование накоплений в деревне. В 1926 году общий размер сельскохозяйственного налога был снижен с 313 до 245 млн. рублей. В условиях высокоурожайных 1926 и 1927 годов выгоду от снижения налога получили прежде всего зажиточные крестьяне, у которых увеличилось количество излишков производимой ими продукции.
Одновременно была развёрнута система дешёвого государственного кредита для крестьянских хозяйств. Кредиты и машины (в основном закупаемые государством за границей) использовались прежде всего кулаками и зажиточными слоями деревни, имеющими средства на покупку техники и выплату процентов по кредитам.
Получив крупные политические и экономические уступки, включая предоставление избирательных прав, доступ в Советы и кооперацию, капиталистические элементы деревни всё активнее боролись за дальнейшее усиление своей экономической и политической роли, добивались фактического преобладания в сельскохозяйственно-кредитной кооперации. Всё это неизбежно вело к обострению классовых конфликтов в деревне. По далеко не полным данным, в 1926 году появилось 400, а в 1927 - более тысячи сообщений о кулацком терроре, жертвами которого стали 1150 коммунистов и беспартийных сельских активистов.
В 1924 году снабжение городов и растущего рабочего класса хлебом и приобретение хлеба для экспортных операций было поставлено на рыночные основы (до этого значительная часть хлеба поставлялась государству в виде натурального налога). Поскольку объём денежной массы, которую государство могло направить на закупку зерна, был ограничен, то приходилось прибегать к денежной эмиссии, которая вела к утрате золотого содержания рубля, нарастанию инфляционных процессов, усилению товарного голода и уменьшению экспортно-импортных операций.
Начиная с июльского пленума 1926 года, левая оппозиция обращала внимание на отставание государственной промышленности и на рост тех сил в городе и деревне, которые хотят повернуть развитие страны на капиталистический путь. Она подчёркивала, что положение рабочего класса и деревенской бедноты объективно ослаблялось по мере роста силы кулака, нэпмана и бюрократа. Особую опасность представляло усиление экономической и политической роли кулачества в деревне, которое заново и в стремительном темпе проделывало путь первоначального капиталистического накопления. В то же время бедняцкие и частично середняцкие слои в результате разорения и ликвидации их хозяйств попадали в кабалу к кулаку и ежегодно выбрасывали из своей среды два миллиона избыточных рабочих рук. Этот избыток рабочей силы не находил применения и в городах, поскольку развивавшаяся медленным темпом государственная промышленность могла поглотить не более 100 тыс. человек в год. Отставание государственной промышленности, рост безработицы в городах, аграрное перенаселение и социальное расслоение в деревне порождали сеть взаимосвязанных диспропорций, способных привести к серьёзному хозяйственному кризису.
Важно подчеркнуть, что аналогичные тревожные констатации делались в то время и Дзержинским, который в силу своего положения председателя ВСНХ лучше других представлял положение дел в народном хозяйстве. Хотя Дзержинский находился в плену представлений о "гибельности" линии оппозиции, в своей характеристике основных тенденций социально-экономического развития страны он, по существу, подтверждал констатации оппозиции о бесплановости, бессистемности хозяйственного руководства и об усилении частнокапиталистических тенденций в экономике страны.
В письме Куйбышеву от 3 июля 1926 года он писал: "Существующая система - пережиток... У нас сейчас за всё отвечает СТО и П/бюро. Так конкурировать с частником и капитализмом, и с врагами нельзя. У нас не работа, а сплошная мука. Функциональные комиссариаты с их компетенцией - это паралич жизни и жизнь чиновника-бюрократа. И мы из этого паралича не вырвемся без хирургии, без смелости, без молнии. Все ждут этой хирургии. Это будет то слово и дело, которого все ждут... Сейчас мы в болоте. Недовольства и ожидания кругом, всюду"[683].
Дзержинский подчёркивал, что кооперация, о социалистическом характере которой так много говорится, на деле отвергает предлагаемые им меры, направленные на удешевление цен кооператорами и частниками и на борьбу со спекуляцией. В результате частные производители и торговцы всё более растут и накопляют, а кооперация ударяет и по потребителю, и по государственной промышленности. Всё это объясняется тем, что "у нас сейчас нет единой линии и твёрдой власти. Каждый комиссариат, каждый зам и пом и член в наркоматах - своя линия. Нет быстроты, своевременности и правильности решений. Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесплодно"[684].
Сознавая, что его выступления по всем этим вопросам, объективно означающие признание неспособности правящей фракции эффективно руководить народным хозяйством, укрепляют оппозицию, Дзержинский писал: "Как же мне, однако, быть? У меня полная уверенность, что мы со всеми врагами справимся, если найдём и возьмём правильную линию в управлении на практике страной и хозяйством, если возьмём потерянный темп, ныне отстающий от требований жизни.
Если не найдём этой линии и темпа - оппозиция наша будет расти и страна тогда найдет своего диктатора - похоронщика революции, - какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне - бывшие красные - Муссолини, Пилсудский"[685].
XLII О "сверхиндустриализации", "ограблении крестьянства" и популярных мерах
Обоснование путей и темпов социалистического строительства в условиях нэпа, содержавшееся в документах левой оппозиции, вело начало от доклада Троцкого на XII съезде и его программной экономической работы - брошюры "К социализму или к капитализму?", которая публиковалась первоначально в виде серии статей в "Правде" в 1925 году. В предисловии к этой книге Троцкий подчёркивал, что суждения врагов большевизма о советском хозяйстве идут по двум линиям. "Во-первых, про нас говорят, что, строя социалистическое хозяйство, мы разоряем страну; во-вторых, про нас говорят, что, развивая производительные силы, мы фактически идём к капитализму. Первая линия критики характеризует чисто буржуазную мысль. Вторая линия критики свойственна социал-демократии, т. е. замаскированной буржуазной мысли... Настоящая книга покажет, надеюсь, непредубежденному читателю, что врут и те и другие, т. е. и откровенные крупные буржуа, и мелкие буржуа, прикидывающиеся социалистами... В области промышленности, транспорта, торговли и финансово-кредитной системы роль государственного хозяйства по мере развития производительных сил не уменьшается, а наоборот - возрастает в общей экономике страны. Об этом со всей несомненностью свидетельствуют факты и цифры"[686].
"Гораздо сложнее, - продолжал Троцкий, - обстоит дело в сельском хозяйстве. В этом для марксиста нет ничего неожиданного. Переход от распылённого сельского хозяйства к социалистической обработке земли мыслим только через ряд последовательных технических, экономических и культурных ступеней. Основным условием такого перехода является сохранение власти в руках класса, который стремится вести общество к социализму и который во всё большей степени способен воздействовать на крестьянство через государственную промышленность, повышая технику сельского хозяйства и тем самым создавая предпосылки для его коллективизации"[687].
В этой работе Троцкого (как и во всех последующих документах оппозиции, во всех выступлениях её лидеров) не содержалось и намёка на необходимость проведения политики немедленной сплошной коллективизации и раскулачивания, тем более в тех формах, в каких оно было осуществлено Сталиным спустя несколько лет - лишение кулаков и причисленных к ним всех прав и всего имущества и высылка их вместе с семьями в отдалённые суровые районы страны.
Вопрос о социалистических преобразованиях в деревне Троцкий ставил в тесную связь с другими задачами социалистического строительства в СССР. В работе "К социализму или к капитализму?" он доказывал, что завершение восстановительного периода подводит СССР к старту, с которого начинается его подлинное экономическое соревнование с мировым капитализмом. Поэтому дальнейшие успехи советской экономики следует измерять сравнением их не с 1913 годом, а с количественными и качественными экономическими показателями на европейском и мировом рынке. Для этого необходима выработка системы коэффициентов и показателей, которые позволяли бы сравнить качество и цены советских товаров с мировыми. Считая, что в экономическом соревновании с капитализмом особое значение приобретает проблема темпов, Троцкий подчёркивал, что высокие темпы промышленного роста, достигнутые в восстановительный период (48 процентов в 1924 году), когда промышленность развивалась на унаследованной от царской России технической основе, неизбежно снизятся в последующие годы, когда промышленность исчерпает возможности быстрого роста за счёт ввода в строй старых мощностей и начнется обновление её основных фондов. Тем не менее и в этот период, период начала индустриализации, темпы промышленного развития могут быть значительно выше, чем в довоенной российской индустрии. Возможности ускорения темпов объективно обусловлены преимуществами советского хозяйства перед капиталистическим: отсутствием перепотребления паразитических классов, специализацией и концентрацией производства, применением планового начала. При правильном использовании этих преимуществ в, их совокупности можно будет "уже в ближайшие годы поднять коэффициент промышленного роста не только в два, но и в три раза выше довоенных 6 %, а, может быть, и более того"[688].
Троцкий доказывал, что динамическое равновесие советского народного хозяйства нельзя рассматривать как равновесие самодовлеющего замкнутого организма. Выступая против изоляции Советского Союза от мирового рынка, он считал действенным инструментом ускорения экономического роста активное включение СССР в международное разделение труда. Напоминая, что до революции две трети технологического оборудования ввозилось в Россию из-за границы, Троцкий писал, что к такому же соотношению надо стремиться и при осуществлении индустриализации в СССР. Чтобы не нарушать необходимых пропорций потребления и накопления, Советский Союз должен в ближайшие годы самостоятельно производить 2/5, максимум половину своих потребностей в машинах. Для развития социалистической индустриализации следует шире использовать государственную монополию внешней торговли, иностранные кредиты, ввоз оборудования и технических знаний (специалистов).
Дальнейшая разработка вопросов, связанных с установлением правильных народнохозяйственных пропорций в условиях нэпа, была продолжена Троцким в сентябре 1926 года на основе анализа перспективного подсчёта соотношения между промышленностью и сельским хозяйством с 1925/26 по 1929/30 хозяйственный год. Эта аналитическая и прогнозная предплановая разработка готовилась в течение полутора лет Особым .совещанием по восстановлению основного капитала (ОСВОК) с участием лучших советских экономистов, статистиков, хозяйственников и т. д. Троцкий считал результаты этих подсчётов "лишь первым грубым приближением... Но это лучшие, наиболее серьёзные, наиболее объективные данные, какими можно в настоящее время располагать"[689].
На основе этих данных Троцкий анализировал возможную динамику промышленного развития, которая, как он считал, должна измеряться прежде всего душевым потреблением промышленных товаров. В 1925/26 хозяйственном году промышленных товаров (включая водку) производилось (в ценах этого года) на 25 рублей на душу населения (против 47 рублей в 1913 году). Согласно прогнозу, разработанному ОСВОК в 1929-1930 годах душевое потребление промышленных товаров должно было составить 44 рубля, т. е. быть ниже, чем в 1913 году, а валовая продукция сельского хозяйства должна была достигнуть 106 процентов от довоенного уровня. Поскольку крестьянство, благодаря Октябрьской революции, выигрывало на земельных платежах и налогах около 500 млн. рублей в год и, следовательно, за пять лет должно было увеличить покупательную способность на 2,5 млрд. рублей, то указанная выше перспектива промышленного развития, по словам Троцкого, являлась перспективой непрерывного и притом обостряющегося товарного голода.
Наряду с нормами душевого потребления не менее важным критерием успехов индустриализации Троцкий считал повышение удельного веса тех отраслей промышленности, которые производят средства производства. Согласно предплановым наметкам ОСВОК, "личное промышленное потребление" (говоря современным языком, группа Б промышленности) должно было составить в 1930 году 54 процента, а "производственное потребление" (группа А) - 46 процентов. Примерно такое же соотношение между двумя основными группами промышленности было в 1913 году. Таким образом, на 1926-1930 годы не намечалось фактического сдвига в сторону индустриализации.
Наконец, третий важный критерий успехов индустриализации, имеющий к тому же огромное политическое значение, Троцкий видел в росте промышленного пролетариата. ОСВОК намечал его рост за пять лет всего лишь на полмиллиона человек, что означало уменьшение удельного веса пролетариата в населении страны. Однако реализация даже этого скромнейшего прогноза не сможет быть обеспечена, как считал Троцкий, при господствовавшем в то время в Политбюро подходе к вопросам промышленного развития.
Троцкий доказывал, что для достижения хотя бы довоенных норм потребления промышленная продукция - с учётом роста населения - должна за пять лет удвоиться. Поскольку унаследованный от буржуазной России основной капитал будет полностью исчерпан уже в 1927 году, удвоение промышленной продукции потребует огромных капитальных вложений, включающих всю прибыль промышленности плюс выделение ежегодно около 500 млн. рублей из бюджета. На деле капитальные вложения должны быть значительно выше этой суммы, поскольку в неё не входят, во-первых, затраты на военную промышленность, и, во-вторых, затраты на расширение производства в следующем пятилетии, т. е. на строительство новых заводов, шахт, электростанций, которые войдут в строй за пределами 1930 года.
Если предъявить объективно обусловленные всеми этими обстоятельствами требования к бюджету, замечал Троцкий, то правящая фракция поднимет вопли о сверхиндустриализации. Между тем, во всех этих подсчётах предполагается повышение номинальной заработной платы рабочих всего на 5 процентов за пять лет, с чем "ни рабочий класс, ни его государство, ни его партия... не смогут мириться. Но и крестьянин не сможет мириться с тем, что он лишь через двенадцать, лет после Октябрьской революции достигнет довоенной душевой нормы промышленных товаров. Таким образом, намеченная ОСВОК при ВСНХ программа пятилетнего развёртывания промышленности является не сверхиндустриалистской, а явно минимальной, по существу дела - мизерной"[690].
Из приведённого анализа Троцкий делал вывод, что центральным вопросом экономической политики является вопрос о правильном перераспределении народнохозяйственных накоплений, с тем чтобы обеспечить систематическое смягчение диспропорции между промышленностью и сельским хозяйством. Исходя из этих соображений, Троцкий формулировал разногласия левой оппозиции со сталинско-бухаринской фракцией на XV конференции ВКП(б) в ноябре 1926 года - последнем общепартийном форуме, на котором лидеры оппозиции получили возможность выступить.
В выступлении на конференции Троцкий доказывал, что нынешний темп индустриализации недостаточен, в силу чего возникает опасность отставания роста государственной промышленности от народного хозяйства в целом. Он подчёркивал, что медленное развитие индустриализации, обусловливающее сохранение или даже стихийный рост и без того высоких цен на промышленные товары, неблагоприятно сказывается на положении не только рабочего класса, но и крестьянства. "Если у крестьянина, скажем, в его товарной части урожай на 20 % выше прошлогоднего - я условно беру, - но если отпускные цены на хлеб упали на 8 %, а цены на розничные (промышленные. - В. Р.), изделия на 16 % повысились, как это и произошло, то крестьянин может получить худшие результаты, чем при более слабом урожае и при более низких розничных ценах на промышленные товары. Ускорение индустриализации, в частности, путём более высокого обложения кулака, даёт большую товарную массу, которая понизит розничные цены и это выгодно как для рабочих, так и для большинства крестьянства"[691]. Продолжение же выжидательного, хвостистского отношения правящей фракции к развитию промышленности приведёт к возрастанию диспропорции между промышленностью и сельским хозяйством, а следовательно, к быстрому росту дифференциации в деревне и частнокапиталистического накопления в городе.
Выход из создавшегося положения, как подчёркивала оппозиция, состоит прежде всего в мобилизации народных средств на нужды индустриализации. При этом важно выдерживать классовый принцип распределения тягот ускоренного развития промышленности: более равномерно распределять тяжесть косвенного (эмиссионного) налога между различными социально-имущественными слоями населения и направить основную тяжесть прямых налогов на буржуазные слои города и деревни (нэпманов и кулаков) при полном отказе от налогового обложения бедняцких слоёв деревни и налоговых облегчениях для "низших" середняков. Такие льготы должны были, по подсчётам оппозиции, коснуться примерно половины крестьянства. Привлечение же через налоги нереализуемых накоплений зажиточной части деревни на нужды промышленности в конечном счете отвечает интересам основной массы крестьянства, поскольку развитие промышленности приведёт к повышению предложения промышленных товаров.
Таким образом, левая оппозиция выступала за сохранение в основном механизмов нэпа, но требовала ослабления стихийных и усиления плановых начал в развитии народного хозяйства, ограничения эксплуататорских тенденций нэпмана и кулака путём более гибкой налоговой политики. Она подчёркивала, что в противном случае стране может угрожать серьёзный хозяйственный кризис в форме товарного голода, невозможность даже при хорошем урожае обеспечивать гарантированное снабжение городов продовольствием.
Первые симптомы такого кризиса обнаружились уже в 1925 году. Быстрый темп накопления капиталов у кулацких элементов деревни и нэпманских элементов города стал задерживать развитие государственного сектора экономики. Поскольку зажиточные слои деревни отказывались продавать государству хлеб по твёрдым ценам, оно не получило запланированного для экспорта количества хлеба и оказалось вынужденным сократить импорт машин и оборудования.
С другой стороны, обострился непокрытый платежеспособный спрос, подрывавший рыночные импульсы в сельском хозяйстве. Основные накопления, которые было невозможно реализовать в условиях товарного голода, концентрировались в деревне, причём они были распределены крайне неравномерно: основная часть находилась в руках зажиточного крестьянства. Растущие товарные излишки, сконцентрированные у верхушечных слоёв деревни, при отсутствии товарных запасов промышленности, становились фактором, дезорганизующим экономику и обостряющим взаимоотношения между городом и деревней.
Для увеличения капитальных вложений в промышленность и обеспечения необходимого импорта машин и оборудования требовалась известная перекачка средств из сельского хозяйства и лёгкой промышленности в тяжёлую индустрию. Как доказывали Троцкий и ряд крупных экономистов-оппозиционеров (Преображенский, Пятаков, В. М. Смирнов), такая перекачка должна быть осуществлена на основе не административных, а экономических мер - более гибкой финансовой политики.
Эти принципиальные установки формулировались в "Заявлении 13-ти" на июльском (1926 года) пленуме ЦК, где говорилось: "Движение к социализму обеспечено только в том случае, если темп развития промышленности не отстает от общего движения хозяйства, а ведёт его за собой, систематически приближая страну к техническому уровню передовых капиталистических стран... Задача состоит поэтому в том, чтобы при помощи правильной политики налогов, цен, кредита и пр. достигать такого распределения накоплений города и деревни, при котором несоответствие между промышленностью и сельским хозяйством преодолевалось бы с наибольшей быстротой"[692].
Требуя более энергичного нажима на кулака, оппозиция подчёркивала, что этот нажим должен осуществляться не только путём усиления его налогового обложения, но и путём изменения политики в области сельскохозяйственно-кредитной кооперации, которая в соответствии с линией правящей фракции в деревне всё более ориентировалась на "производственно-мощного середняка", под каковым именем выступает обычно не кто иной, как кулак"[693]. Суммируя предложения оппозиции по вопросам политики в деревне, Зиновьев говорил: "Бедняк - главная опора пролетариата в деревне. Усиленное внимание организации батрака. Усиленное внимание постепенной коллективизации сельского хозяйства. Каждый трактор должен стать орудием коллективизации. Борьба против кулака не есть борьба против крестьянства. Середняк остаётся главным союзником рабочего класса"[694].
В "Платформе большевиков-ленинцев" (сентябрь 1927 года) вопрос о постепенной коллективизации сельского хозяйства ставился следующим образом: "Растущему фермерству деревни должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов. Необходимо систематически, из года в год, производить значительные ассигнования на помощь бедноте, организованной в коллективы... Должны быть вложены гораздо более значительные средства в совхозное и колхозное строительство. Необходимо предоставление максимальных льгот вновь организующимся колхозам и другим формам коллективизации"[695]. При этом оппозиция исходила из того, что реальные возможности коллективизации определяются не административной энергией центральной и местной власти, а прежде всего способностью промышленности снабжать коллективные хозяйства машинами и другим необходимым инвентарем.
На все эти предложения оппозиции правящая фракция отвечала грубыми инсинуациями, стремясь вовлечь в партийные споры широкие слои крестьянства. В обращении "Об успехах и недостатках кампании за режим экономии", подписанном Рыковым, Сталиным и Куйбышевым, говорилось, что один из возможных путей индустриализации состоит в том, чтобы "обобрать максимально крестьян, выжать максимум средств и передать выжатое на нужды индустрии. На этот путь толкают нас некоторые товарищи"[696]. На XV конференции ВКП(б) Зиновьев предупредил, что такого рода утверждения "ещё скажутся очень отрицательно не только на спине и боках наших, но и нашего государства и всей нашей партии"[697]. "Нельзя же живых людей, которые говорят, что нужно установить налоговый нажим на кулака, чтобы помочь бедняку и вместе с ним строить социализм, - говорил Каменев, - нельзя же этих людей обвинить и сжечь на политическом костре по обвинению в том, что они хотят грабить крестьянство"[698].
В период борьбы с "объединённой оппозицией" Сталин выступил главным защитником линии на "умиротворение деревни", обвиняя оппозицию в стремлении ограбить крестьянство, разжечь гражданскую войну в деревне. Его "либерализм" в области социально-экономической политики в те годы диктовался целью - обеспечить себе прочный тыл в стране для политической изоляции тех сил в партии, которые выступали главной преградой на пути достижения им всей полноты власти.
В выступлениях Сталина этого периода не содержалось ни тени тревоги по поводу состояния экономики и социальных отношений. В полемике с оппозицией он, подтасовывая статистические данные, неизменно рисовал крайне благополучную картину положения в стране и не менее благополучные перспективы, открываемые тем вариантом нэпа, который стал осуществляться после XIV партконференции. По поводу дифференциации среди крестьянства он заявлял, что она происходит у нас в совершенно своеобразных формах - "при значительном сужении крайних полюсов", т. е. кулачества и бедноты.
Столь же "умеренную" позицию Сталин занимал и в вопросах индустриализации. Эта позиция нашла отражение в резолюции XV конференции по его докладу: "Индустриализация страны может быть проведена лишь в том случае, если будет опираться на постепенное улучшение материального положения большинства крестьянства"[699]. Вместе с тем на всём протяжении борьбы с левой оппозицией Сталин упорно уклонялся от ответа на вопрос об источниках индустриализации. Единственный его "вклад" в решение этого вопроса состоял в том, что он предложил в качестве конкретного источника вложений в развитие промышленности - наращивание производства государственной водки.
Эта мера была осуществлена правящей фракцией в острой борьбе с Троцким и его единомышленниками, которые считали, что вопрос о государственной продаже водки имеет колоссальное значение, поскольку он "врезается в жизнь широких масс". Критикуя "метод постепенного, незаметного внедрения государственной водки" как вредную и недопустимую меру, Троцкий опровергал суждения о том, что эта мера является средством борьбы с самогоноварением. "Одно из двух, либо мы захотим иметь серьёзный доход, то есть производя дорого, захотим ещё дороже продавать, - тогда крестьянин предпочтет самогон; а если захотим конкурировать с самогоном, тогда побудительный фискальный мотив у нас будет отсутствовать"[700].
Троцкий требовал обсуждения вопроса о введении государственной продажи водки на партийном съезде или конференции. Это предложение большинством Политбюро было отвергнуто, вслед за чем государственное производство и продажа водки были окончательно узаконены постановлением ЦК и СНК от 25 августа 1925 года. Так началась беспрецедентная кампания по спаиванию народа.
Уже в конце 1925 года Троцкий назвал "жестокой и глубоко принципиальной ошибкой введение государственной продажи водки. Как и следовало предвидеть, прежде чем она успела обнаружить свои успехи в деле вытеснения самогона в деревне, она завоевала себе широкое поле в городе. Она подрывает материальный уровень рабочих масс. Она понижает их культурный рост. Она принижает в их глазах авторитет государства. Её фискальные выгоды ни в каком случае не покрывают тех ударов, которые она наносит хозяйству, физиологически и духовно поражая основную силу социалистического строительства - рабочий класс"[701].
Исходя из этих соображений, Троцкий на апрельском пленуме 1926 года среди поправок к проекту резолюции Рыкова о хозяйственном положении СССР отдельным пунктом выделил необходимость пересмотра вопроса о водке "на основании уже имеющегося опыта, который свидетельствует, что государственная продажа водки, играя крайне незначительную роль в деле притока средств из деревни к тяжёлой промышленности (такова была цель), врезывается в то же время серьёзной величиной в заработную плату рабочего"[702].
"Государственная промышленность теряет от водки не меньше, чем получает от водки бюджет, и в несколько раз больше, чем сама промышленность получает из бюджета. Прекращение государственной продажи водки в кратчайший срок (2-3 года) автоматически повысит материальные и духовные ресурсы индустриализации"[703], - говорилось в "Платформе" оппозиции.
В 1929 году председатель Всесоюзного совета противоалкогольных обществ Ларин привёл данные, согласно которым бюджетные поступления от продажи спиртных напитков составили 900 млн. рублей, тогда как полное прекращение их продажи только в промышленных районах должно было дать благодаря росту производительности труда дополнительную продукцию более чем на миллиард рублей. Примерно ещё 100 млн. рублей принесло бы государству уменьшение прогулов по причине пьянства, сокращение выплат страховых сумм за пожары, возникшие по вине пьяниц и т. д. В то же время рациональные расходы рабочих семей увеличились бы на несколько сот миллионов рублей.
Эти идеи нашли развитие в "контртезисах" оппозиции к XV съезду ВКП(б), где подчёркивалось, что в тезисах ЦК говорится о необходимости борьбы против пьянства вообще, но не содержится и намёка на конкретное предложение уменьшить доходные поступления от водки и сократить производственную программу винокуренной промышленности. "Деловые хозяйственные планы, годовые и пятилетние, целиком построены на росте душевого потребления водки"[704].
О справедливости этих положений свидетельствовали расчёты специалистов того времени, показывавшие, что в 1927-1928 годах в Москве расходы на спиртные напитки в расчёте на душу населения составили 50 рублей, в Ленинграде - 60, в Иваново-Воскресенске - 85 рублей. Кроме того, в 1926-1927 годах на приготовление спиртных напитков было затрачено более 2 млн. тонн хлебопродуктов, которых хватило бы на то, чтобы прокормить в течение года 10 млн. человек. В алкогольной промышленности были заняты десятки тысяч рабочих.
Вопрос о государственной водке (которую в народе в то время стали называть по имени председателя Совнаркома Рыкова "рыковкой") стал одним из пунктов разногласий между правящей фракцией и левой оппозицией. В то время, как Сталин лишь обещал отказаться от этого "временного средства необычного свойства", "как только найдутся в нашем народном хозяйстве новые источники для новых доходов на предмет дальнейшего развития нашей промышленности"[705] (а на деле по мере развития индустриализации неуклонно наращивал водочные доходы), оппозиция в своих программных документах подчеркивала, что государственная продажа водки выступает существенным препятствием на пути индустриализации.
"Государственная продажа водки введена была первоначально в виде опыта и с тем, что главная часть дохода от неё пойдет на дело индустриализации, прежде всего, на поднятие металлургии, - говорилось в "Платформе большевиков-ленинцев". - В действительности, дело индустриализации только потеряло от введения государственной продажи водки"[706]. Согласно объективным статистическим подсчётам в 1927/28 году чистый доход от торговли спиртными напитками составил 728 млн. рублей, а потери, понесённые народным хозяйством от потребления алкоголя (в результате нарушения трудовой дисциплины, увеличения брака, порчи машин, роста несчастных случаев, пожаров, драк, увечий как результата пьянства) составили 1270 млн. рублей.
Неуклонно наращивая "пьяный бюджет", правящая фракция, не обладавшая целостной программой в области социально-экономической политики, одновременно осуществляла административные манипуляции в области ценообразования, внешне выглядевшие как "забота об интересах трудящихся", а на деле усугублявшие народнохозяйственные диспропорции. Внешне политика снижения цен выглядела, как продолжение борьбы против "ножниц", начатой в 1923 году по предложению Троцкого, но в совершенно иных экономических условиях, когда главной проблемой стало не затоваривание, а товарный голод. На самом деле снижение в 1926-1927 годах цен на промышленные товары было непосредственно связано с борьбой против левой оппозиции, которая требовала повышения оптовых и розничных цен на промтовары на 20-30 процентов в целях ослабления товарного голода и прекращения спекулятивного обогащения частных торговцев, перепродававших дефицитные товары по высоким ценам. Важной подоплёкой решений о снижении цен было стремление противопоставить в глазах широких народных масс эту популярную меру непопулярным мерам, предлагаемым оппозицией.
Политика административного снижения цен ещё более усугубляла дефицит и увеличивала разрыв между государственными и свободными ценами, приводила к обогащению частных торговцев - посредников, в руках которых находилось 40 процентов розничного товарооборота. В то же время эта политика вела к снижению прибыли промышленных предприятий и тем самым препятствовала повышению заработной платы рабочих и расширению индустриального сектора. Между тем, нужда в накоплениях промышленности резко возрастала, так как к 1925/26 хозяйственному году в основном завершилось восстановление старых предприятий и начало разворачиваться новое индустриальное строительство. Возникшие в связи с этим хозяйственные диспропорции внешне погашались с помощью возрастающей государственной эмиссии.
XLIII Пролетариат "сжимается"
Важной стороной разногласий между правящей фракцией и оппозицией был вопрос о положении рабочего класса, причём он рассматривался в двух основных аспектах: с точки зрения материального и культурного уровня рабочих и с точки зрения осуществления рабочим классом ведущей политической роли в советском обществе.
В документах левой оппозиции отмечалось, что "совершенно недопустимо отодвигание на второй план вопроса об улучшении положения рабочих, пренебрежительно трактуемое подчас, как удовлетворение "цеховых интересов" рабочего класса. Культурный, живущий в человеческих условиях рабочий является столь же необходимым условием пролетарской диктатуры, как и развитие государственной промышленности. Забвение этого влечет за собой противопоставление им себя государству, усиление влияния на него мелкобуржуазного окружения и пассивное отношение к строительству социализма"[707].
Наиболее чёткая характеристика задач политики партии в области повышения материального и культурного уровня рабочего класса была дана в "Платформе большевиков-ленинцев", где подчёркивалось, что "решающими для оценки продвижения нашей страны вперёд по пути социалистического строительства являются рост производительных сил и перевес социалистических элементов над капиталистическими - в тесной связи с улучшением всех условий существования рабочего класса... Стремление отодвинуть насущные интересы рабочих на задний план и под подозрительным именем "цеховщины" противопоставлять их общеисторическим интересам класса, представляется теоретически несостоятельным и политически опасным"[708].
В "Платформе" отмечалось, что присвоение прибавочной стоимости пролетарским государством в принципе нельзя считать эксплуатацией. "Но, во-первых, у нас рабочее государство с бюрократическими извращениями. Разбухший и привилегированный управленческий аппарат проедает очень значительную часть прибавочной стоимости. Во-вторых, растущая буржуазия через торговлю, через ножниц цен, присваивает себе часть прибавочной стоимости, создаваемой в государственной промышленности"[709].
Формулируя задачи политики в области заработной платы, оппозиция исходила из того, что на данной стадии развития промышленности повышение заработной платы, хотя бы и скромное, должно быть предпосылкой повышения производительности труда. При этом оппозиция требовала чётко разграничивать рост производительности труда как результат технического прогресса, рационализаторства, изобретательства и т. д. и рост интенсивности труда как следствие усиления "нажима на мускулы и нервы рабочего". Она доказывала, что правящая фракция ставит повышение заработной платы в зависимость от роста именно интенсивности труда, а это приводит к прямому истощению и инвалидности рабочих.
Приводя убедительные статистические данные и расчёты, оппозиция доказывала, что рост зарплаты рабочих отстает от роста производительности труда. Если до осени 1925 года происходило довольно быстрое повышение доходов рабочих, то затем произошло снижение их реальной зарплаты. Прибавив к этому рост безработицы и удары по бюджету рабочей семьи, которые наносило быстро растущее потребление спиртных напитков, можно сделать вывод о явном снижении жизненного уровня рабочего класса.
Рассматривая взаимное положение различных классов и социальных групп, оппозиция отмечала, что "реальная зарплата в 1927 году стоит в лучшем случае на том же уровне, что осенью 1925 года. Между тем, несомненно, что за эти два года страна богатела, общий народный доход повышался, кулацкая верхушка деревни увеличивала свои запасы с громадной быстротой, накопления частного капиталиста, торговца, спекулянта чрезвычайно возросли. Ясно, что доля рабочего класса в общем доходе страны падала, в то время, как доля других классов росла. Это факт важнейший для оценки всего положения"[710].
Рассматривая жилищный вопрос, оппозиция доказывала, что средняя обеспеченность жилой площадью рабочих семей, особенно в крупных городах, значительно ниже, чем у всего городского населения. В подтверждение этого приводились данные обследований о распределении жилой площади по социальным группам: на одного рабочего приходилось 5,6 кв. м жилой площади; на служащего - 6,9; на кустаря - 7,6; на лицо свободной профессии - 10,9 кв. м.
В результате медленного темпа индустриализации росла безработица, которая захватывала и коренные кадры промышленного пролетариата. Официальное число зарегистрированных безработных на апрель 1927 года составляло 1478 тыс. человек, действительная же численность безработных приближалась к 2 млн. причём она росла значительно быстрее, чем численность занятых рабочих.
Характеризуя ухудшение внутреннего режима на предприятиях, оппозиция отмечала, что "администрация всё больше стремится к установлению своей неограниченной власти на предприятиях. Приём и увольнение рабочих на деле в руках одной администрации. Между мастерами и рабочими устанавливаются нередко отношения дореволюционного порядка"[711]. В условиях растущей бюрократизации профсоюзов "самодеятельность профессионально-организованных рабочих масс заменяется соглашением секретаря ячейки, директора завода и председателя фабзавкома"[712]. В составе выборных руководящих органов производственных профсоюзов доля рабочих с производства и беспартийных рабочих-активистов ничтожна мала (12 - 13 процентов). Громадное большинство делегатов профсоюзных съездов - люди, уже оторвавшиеся от производства.
Отмечая, что никогда ещё после Октябрьской революции профсоюзы и рабочие массы не стояли так далеко от управления промышленностью, как теперь, оппозиция указывала, что "недовольство рабочего, не находя выхода в профсоюзах, загоняется вглубь". В подтверждение приводились типичные заявления рабочих: "Нам нельзя быть особенно активными; если хочешь кусок хлеба, то поменьше говори"[713].
Ставя эти факты в связь с ужесточением партийного режима и с подавлением ведущей политической роли рабочего класса, Троцкий в июне 1927 года говорил: "...точно так же как в жилищном вопросе, так и в быту, в литературе, в театре, в политике: нерабочие классы расширяются, раздвигают локти, а пролетариат свёртывается, сжимается... точно так же и в политике: пролетариат в целом сейчас сжимается, в наш партийный режим усиливает классовое свёртывание пролетариата"[714].
В ответ на все заявления оппозиции о безразличии бюрократии к вопросам улучшения повседневной жизни рабочего класса и усиления его политической роли лидеры правящей фракции отвечали демагогическими тезисами о том, что рабочий класс обладает государственной властью, а партия осуществляет власть от имени рабочего класса. Ещё перед XIV съездом Молотов, отвечая на требования "новой оппозиции" приблизить рабочий класс к государству, т. е. повысить его роль в управлении страной, говорил: "Наше государство - рабочее государство... Но вот нам преподносят формулу, что наиболее правильным было бы сказать так: приблизить рабочий класс к нашему государству ещё ближе... как это так? Мы должны поставить перед собой задачу приближать рабочих к нашему государству, а государство-то наше какое, - чье оно? Не рабочих, что ли? Государство не пролетариат разве? Как же можно приблизить к государству, т. е. самих же рабочих приближать к рабочему классу, стоящему у власти и управляющему государством?"[715].
Эти схоластически-апологетические рассуждения Молотова Троцкий в 1927 году характеризовал как бюрократический фетишизм, самую тупоумную критику "ленинского понимания данного рабочего государства, которое может стать подлинно и до конца рабочим лишь при гигантской работе критики, исправления, улучшения... Наша критика должна быть направленной на то, чтобы пробудить в сознании пролетариата внимание к надвигающейся опасности, чтобы он не думал, будто власть завоевана раз и навсегда, и при всяких условиях, будто советское государство есть некий абсолют, который является рабочим государством всегда и при всех условиях. Нужно, чтобы пролетариат понял, что в известный исторический период, особенно при ложной политике руководства, советское государство может стать аппаратом, через который власть будет сдвинута с пролетарской базы..."[716]
Заостряя внимание на том, что такой сдвиг в своём логическом завершении может привести к бонапартизму, Троцкий характеризовал ту классовую базу, на которую опирается правящая фракция в проведении своей ложной линии: "Нынешний партийный курс представляет собой главную опасность. Он душит революционный отпор. В чем ваш курс? Вы делаете ставку на крепкого крестьянина, а не на батрака, не на бедняка. Вы держите курс на бюрократа, на чиновника, а не на массу. Слишком много веры в аппарат. В аппарате - огромная внутренняя поддержка друг другу, взаимная страховка, - вот почему Орджоникидзе (в то время председателю ЦКК - РКИ. - В. Р.) не удаётся даже сокращать штаты. Независимость от массы создаёт систему взаимного укрывательства. И всё это считается главной опорой власти"[717].
Левая оппозиция постоянно напоминала о характеристике Лениным Советского государства как рабочего государства с бюрократическим извращением. Ленин считал необходимым вести борьбу "с бюрократическими извращениями этого государства, с его ошибками и слабостями" и признавал возможность применения "стачечной борьбы в государстве с пролетарской госвластью", которое "может быть объяснено и оправдано исключительно бюрократическими извращениями пролетарского государства"[718].
Развивая эти положения в свете опыта последующих лет, когда бюрократизация партийного и государственных аппаратов непрерывно нарастала, оппозиция делала вывод о превращении "бюрократического извращения" в систему управления, т. е. о бюрократическом перерождении Советского государства, "Пролетарское государство с бюрократическими извращениями - что это такое значит? - говорил Каменев. - На мой взгляд, это значит, что государственный аппарат... пытается собою заменить и оттеснить непосредственное участие рабочих масс в управлении государством, пытаясь всё больше и больше подчинить самодеятельность этих масс бюрократическому аппарату"[719].
Закономерным продолжением оттеснения рабочего класса от управления государством и превращения этого управления в монополию бюрократии выступал, по словам Троцкого, партийный режим, который приглушал, удушал и сковывал партию. В этой связи Троцкий использовал образное выражение: "Вы думаете и впрямь намордник надеть на партию?"[720].
Констатируя, что "верхи" партийного и государственного аппарата, не чувствуя над собой контроля масс, начинают разлагаться, оппозиция подчёркивала, что "привычки и наклонности, присущие буржуазии, начинают всё более проникать в их среду: карьеризм, протекционизм, интриганство и даже уголовные преступления развиваются с угрожающей быстротой"[721]. В результате создаются "два этажа, два образа жизни, два рода привычек, два рода отношений или, если полными словами сказать, создаются элементы бытового двоевластия, которое при дальнейшем развитии, может превратиться в двоевластие политическое"[722].
Для преодоления сталинско-бухаринской политики, ведущей к "свёртыванию" рабочего класса, оппозиция предлагала комплекс мер, направленных на повышение его политической роли в управлении страной. "Надо создать такую политическую обстановку, - говорил Троцкий, - при которой буржуазия и бюрократия не могли бы раздвигать и отталкивать локтями рабочих, приговаривая: "это вам не 18-й год". Надо, чтобы рабочий класс мог сказать: "в 27 году я не только сытее, но и политически являюсь большим хозяином государства, чем в 18-м"[723].
"Платформа большевиков-ленинцев" выдвигала программу улучшения материального положения рабочих, в которой ведущее место занимали следующие требования: "Держать курс на систематическое повышение реальной заработной платы параллельно с ростом производительности труда. Необходимо провести большее сближение в зарплате разных групп рабочих путём систематического поднятия нижеоплачиваемых слоёв, отнюдь не за счёт снижения вышеоплачиваемых групп"[724]. Оппозиция требовала "пересмотреть всю систему статистики труда, которая в нынешнем своём виде даёт неправильное, явно подкрашенное представление об экономическом и бытовом положении рабочего класса и тем самым крайне затрудняет работу в области защиты экономических и бытовых интересов рабочего класса"[725].
В сфере производственной демократии и деятельности профсоюзов "Платформа" требовала обеспечить за рабочими, непосредственно занятыми на производстве, большинство на профсоюзных съездах (вплоть до всесоюзных) и во всех выборных профсоюзных органах, вплоть до ВЦСПС; увеличить в этих органах долю беспартийных рабочих не менее чем до 1/3. Она требовала также ввести в Уголовный кодекс статью, карающую "как тяжкое государственное преступление, всякое прямое или косвенное, открытое или замаскированное гонение на рабочего за критику, за самостоятельное предложение, за голосование"[726].
Оппозиция подчёркивала опасность усиления социального расслоения в советском обществе, в том числе внутри рабочего класса, в результате расширения рыночных механизмов и роста бюрократизма. Она предлагала нейтрализовать эти процессы путём проведения политики увеличения и систематического выравнивания зарплат, ликвидации безработицы в результате ускорения индустриализации, развития производственной демократии, позволяющей установить реальный рабочий контроль над управлением экономикой.
Эти констатации и предложения оппозиции трактовались правящей фракцией таким образом, будто оппозиция призывает перейти от диктатуры пролетариата к буржуазной демократии. Особое рвение в такого рода обвинениях по адресу оппозиции проявлял Бухарин, взгляды которого, как мы знаем, в середине 20-х годов претерпели существенные изменения по сравнению с той позицией, которую он отстаивал в первые годы революции. Если в "Азбуке коммунизма" он говорил об опасности "возрождения бюрократизма внутри советского строя", которую можно преодолеть лишь "постепенным вовлечением в работу по управлению государством всего трудящегося населения поголовно", то когда оппозиция заострила внимание уже не на абстрактной возможности, а на конкретных проявлениях бюрократического перерождения рабочего государства, Бухарин во фракционном ослеплении обвинял её в стремлении низвергнуть Советскую власть. "Мы, в простоте душевной, - заявлял он, - думаем, что наша партия есть пролетарский авангард - оказывается, что это есть совершенно оторвавшаяся от масс бюрократическая клика; мы думаем, что у нас советская власть существует, как форма диктатуры пролетариата, - оказывается, что у нас далеко не пролетарское государство, а руководит им совершенно переродившаяся каста. При логическом продолжении этих вещей необходимо рано или поздно прийти к идее ниспровержения советской власти - ни больше, ни меньше"[727].
Хотя Бухарин спустя год, сам оказавшись в очередной "оппозиции", вернулся к своим взглядам первых послереволюционных лет, его работы 1925 - 1927 годов внесли немалый вклад в утверждение и закрепление апологетического тезиса о якобы уже достигнутой "ведущей роли рабочего класса", маскирующего экономическое и политическое подавление последнего бюрократической кастой.
XLIV 1927: кризис грянул
В период, когда борьба правящей фракции против "объединённой оппозиции" достигла своей последней фазы, наглядно обнаружилась уязвимость плюралистической модели нэпа, отвечавшей периодическими кризисами на попытки усилить регулирующее воздействие государства на экономику. Нэп в том виде, в каком он родился, и тем более в той модификации, какую он принял в 1925 году, был рассчитан на период восстановления народного хозяйства, он не мог полностью, без существенных корректив в социально-экономической политике совмещаться с индустриализацией.
Между тем Сталин, подчинивший социально-экономическую линию своей главной политической цели - окончательной дискредитации оппозиции и изгнанию её из партии, - по-прежнему изображал экономическое и политическое положение страны в самых радужных тонах. Как он, так и другие лидеры правящей фракции, прежде всего Бухарин, игнорировали предостережение оппозиции об опасности кризиса и хозяйственных потрясений, которые неизбежно вытекали из укрепления позиций частного капитала в городе и деревне. В целом правящая фракция, настраивавшая верхушечные слои деревни на фермерско-капиталистический лад, объективно подготавливала драматическое, а затем и трагическое развитие событий на рубеже 30-х годов.
Как отмечает С. Коэн, "для Бухарина и правых в Политбюро 1927 год начался как год оптимистической переоценки перспектив, а закончился серией взаимозависимых кризисов, подорвавших их экономическую политику и потрясших их политическое будущее"[728]. В этом году резко ухудшилась международная обстановка. Разрыв английским правительством дипломатических отношений с СССР, многочисленные нападения на советских представителей за рубежом ставили в повестку дня, как отмечали лидеры и правящей, и оппозиционной фракций, опасность войны. Эта опасность подчёркивала "ещё сильнее, чем прежде, необходимость существенного расширения сектора производства средств производства, особенно тех отраслей промышленности, от которых зависела безопасность страны, в результате чего лозунг партии "Догнать и перегнать!" стал неотложным и грозным велением времени"[729]. Задача "в относительно минимальный срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран" была впервые выдвинута в резолюции XV конференции. В связи с этим резолюция подчёркивала, что на начальном этапе индустриализации "затраты на капитальное строительство потребуют значительного напряжения народного хозяйства"[730]. Таким образом, разговоры о "черепашьем шаге" и "предельно-минимальных" темпах индустриального роста сдавались в архив.
Характеризуя эклектические метания правящей фракции на фоне усложнявшейся социально-экономической обстановки в стране, "Платформа большевиков-ленинцев" указывала, что "известный рост враждебных нам сил кулака, нэпмана, бюрократа - при нэпе неизбежен. Эти силы нельзя уничтожить какими-либо административными распоряжениями или простым экономическим нажимом. Введя нэп и проводя его, мы сами создали известное место для капиталистических отношений в нашей стране и ещё на продолжительный срок должны признать их существование неизбежным"[731]. Опасности, вытекающие из роста капиталистических элементов города и деревни и из роста бюрократизма, можно побороть лишь путём правильной, планомерной политики, включающей и маневрирование, и метод частичных уступок мелкобуржуазным слоям, и временные отступления для того, чтобы затем вернее двинуться вперёд. Однако группа Сталина "ссылками на ленинское маневрирование... прикрывает беспринципные метания из стороны в сторону, неожиданные для партии, непонятные ей, разлагающие её... После двух лет, в течение которых группа Сталина фактически определяла политику центральных учреждений партии, можно считать совершенно доказанным, что политика этой группы оказалась бессильной предотвратить: 1) непомерный рост тех сил, которые хотят повернуть развитие нашей страны на капиталистический путь; 2) ослабление положения рабочего класса и беднейшего крестьянства против растущей силы кулака, нэпмана и бюрократа; 3) ослабление общего положения рабочего государства в борьбе с мировым капитализмом, ухудшение международного положения СССР"[732].
Оппозиция подчёркивала, что относительный и абсолютный рост капитализма в деревне не только увеличивает зависимость государства и его промышленности от сырьевых и экспортных ресурсов зажиточно-кулацких элементов, но и начинает приводить к росту политического самосознания буржуазных элементов СССР. "Платформа большевиков-ленинцев" констатировала, что в стране существуют исключающие друг друга две основные позиции. Одна из них выражает интересы лагеря новой буржуазии и тех слоёв мелкой буржуазии, которые тянутся за ней. Этот лагерь стремится повернуть развитие страны по капиталистическому пути, "возлагает все свои надежды на частную инициативу и личную заинтересованность товаропроизводителя. Этот лагерь делает ставку на "крепкого крестьянина" с тем, чтобы кооперация, промышленность и внешняя торговля обслуживали именно его. Этот лагерь считает, что социалистическая промышленность не должна рассчитывать на государственный бюджет, что темп её развития не должен нарушать интересов фермерско-капиталистического накопления"[733]. С этой установкой тесно связана линия на "распыление промышленности, ослабление планового начала, отодвигание на задний план тяжёлой индустрии, то есть опять-таки приспособление к крепкому крестьянину, с близкой перспективой ликвидации монополии внешней торговли... Имя этому пути: капитализм в рассрочку. Это течение, сильное в стране, оказывает влияние и на некоторые круги нашей партии"[734].
Вторая позиция опирается на ленинские слова о том, что "победу социализма над капитализмом, упрочение социализма можно считать обеспеченными лишь тогда, когда пролетарская государственная власть... реорганизует всю промышленность на началах крупного коллективного производства и новейшей (на электрификации всего хозяйства основанной) технической базы. Только это даст возможность такой радикальной помощи, технической и социальной, оказываемой городом отсталой и распылённой деревне, чтобы эта помощь создала материальную основу для громадного повышения производительности земледельческого и вообще сельскохозяйственного труда, побуждая тем мелких земледельцев силой примера и ради их собственной выгоды переходить к крупному, коллективному, машинному земледелию"[735]. Исходя из этих принципов, подчёркивалось в "Платформе" оппозиции, "должна строиться вся политика партии (бюджет, налоги, промышленность, сельское хозяйство, внутренняя и внешняя торговля и прочее). Такова основная установка оппозиции. Это путь социализма.
Между этими двумя позициями - всё ближе к первой - проходит сталинская линия, состоящая из коротких зигзагов влево и глубоких - вправо"[736].
Этими зигзагами была отмечена вся политика правящей фракции в 1927 году. В предыдущем урожайном году государственным и кооперативным органам удавалось конкурировать с частными торговцами зерном и в известной мере преодолевать трудности с хлебозаготовками. В этих условиях сталинское руководство не только заявило о торжестве своей политики "умиротворения" деревни, но даже, как мы уже знаем, о том, что оппозиция хочет "ограбить" крестьянство.
Вовлечённые таким образом во внутрипартийные споры, зажиточные слои деревни всерьёз настроились на фермерско-капиталистический лад, поверили в долгосрочность "либерального" курса партии и пришли к выводу, что они могут диктовать государству свои условия. Уже весной 1926 года почти 60 процентов товарного зерна оказалось в руках 6 процентов крестьянских хозяйств. В этих условиях всё активней проявлялись стремления (находившие отражение в трудах ряда теоретиков) к "нормализации" рынка, т. е. к снятию ограничений в свободной торговле хлебом и отмене государственной монополии внешней торговли.
В 1927 году у зажиточных слоёв деревни скопилось значительное количество бумажных денег, на которые они не могли приобрести нужные товары. Поэтому они не спешили продавать хлеб государству по установленным им заготовительным ценам. Относительно небольшой сельскохозяйственный налог они могли уплатить за счёт продажи второстепенных продовольственных продуктов и технических культур, отложив продажу зерна до весны, когда цена на него возрастёт.
В этих условиях оппозиция предложила организовать принудительный заем в 150 млн. пудов хлеба у 10 процентов наиболее зажиточных крестьянских хозяйств, аргументируя это тем, что в руках этой части сельского населения сосредоточена основная доля натуральных хлебных запасов, достигших 800-900 млн. пудов. В ответ на это уже августовский пленум ЦК и ЦКК 1927 года объявил, что он отвергает "вздорные, рассчитанные на создание дополнительных трудностей в развитии народного хозяйства демагогические предложения оппозиции о насильственном изъятии натуральных хлебных излишков"[737].
Вместе с тем правящая фракция оказалась вынужденной прибегнуть к мерам, направленным на известную "перекачку" денег из деревни. Ещё апрельский пленум ЦК 1927 года принял решение о повышении налогов на кулацкие хозяйства. Вслед за этим были снижены закупочные цены на зерно, что объективно ударило по всему крестьянству (а не только его зажиточной части) и стало одной из главных предпосылок кризиса хлебозаготовок в 1927-1928 годах.
Осенью 1927 года оправдался прогноз оппозиции, на протяжении двух лет утверждавшей, что продолжение бухаринско-сталинской политики в деревне приведёт к тому, что кулаки станут достаточно сильны для того, чтобы оказывать сопротивление государственным хлебозаготовкам путём придерживания зерна. Накануне XV съезда партии в стране стихийно возникла "хлебная стачка", в результате которой несмотря на высокий урожай к январю 1928 года было заготовлено менее 300 млн. пудов зерна (менее 2/3 прошлогоднего уровня). Возникли серьёзные трудности в снабжении хлебом городов и армии. Последствия "хлебной стачки" проявились в виде серии взаимосвязанных кризисов в народном хозяйстве, усугублявшихся обострением международной обстановки. Выступления Сталина, Бухарина и других партийных лидеров о близкой возможности нападения блока капиталистических государств на СССР и пробная мобилизация, проведённая в этой связи, вызвали панику среди населения. В августе 1927 года в городах началась повальная закупка про запас на случай войны муки, сахара и других товаров первой необходимости. Выросли очереди за продуктами, активизировались чёрный рынок и спекуляция. Товарные запасы зерна, находившегося в руках государства, были исчерпаны. Возрастающие трудности со снабжением привели к тому, что даже в Москве (не говоря уже о провинции) в конце 1927 года в продаже не стало чая, мыла, масла, белого хлеба. Всё это означало, как признавал Микоян на XV съезде, что страна пережила "экономические затруднения кануна войны без того, чтобы иметь войну"[738].
Разразившийся в конце 1927 года кризис оказался неожиданным для правящей фракции. Более того - её лидеры не придали вначале серьёзного значения неблагоприятным известиям о ходе хлебозаготовок. Лишь спустя некоторое время Рыков и Бухарин вынуждены были признать серьёзные просчеты в проводимой ими в 1926-1927 годах политике. "В момент обнаружения кризиса, - говорил Рыков в 1928 году, - я считал его кратковременным и менее глубоким, чем оказалось в действительности. Такая оценка сказалась в моем докладе на XV съезде партии"[739].
Признавая целый ряд ошибок партийного руководства, бессистемные перемены в политике, Бухарин на апрельском пленуме ЦК 1929 года говорил: "Мы известное количество времени не замечали положения дела с зерном, известное количество времени осуществляли индустриализацию за счёт траты фондов и эмиссионного налога... трудности у нас наиболее ярко стали проявляться тогда, когда те самые источники, на которых мы известное количество времени ехали, иссякли и когда мы все увидели, что дальше так ехать нельзя. Этот момент совпадает с наибольшими трудностями. Но раз получилось таким образом, раз эти трудности стали объективным фактом, то дальше мы попали в первый тур чрезвычайных мер"[740].
Единственным лидером партии, который не признавал свою ответственность за провалы хозяйственной политики 1926-1927 года, был Сталин. Между тем именно он вплоть до XV съезда и на самом съезде поддерживал прежние бухаринские установки, тогда как сам Бухарин ещё до XV съезда стал осуществлять некоторые "подвижки" в сторону пересмотра своей позиции. Этот процесс, по мнению С. Коэна, начался весной 1926 года, когда Бухарин понял, что некоторые его экономические посылки оказались ошибочными или устаревают, и продолжался на протяжении 1927 года, когда он более полно изложил свои новые предложения.
Изменения первоначальной программы Бухарина, объективно представлявшие сближение с программой левой оппозиции (хотя сам Бухарин этого ни разу не признал), выразились в признании неизбежности более быстрых темпов индустриализации, в отказе от идеи "черепашьего шага" и от "безоговорочной опоры на свободные рыночные отношения в пользу большего вмешательства государства в форме плановых инвестиций, увеличения контроля над частным капиталом и перестройки производственных основ сельского хозяйства"[741].
В этих новых идеях Бухарина исчезла самоуспокоенность, он больше не смягчал остроты стоявших проблем, предлагая для их решения использовать смешанную экономику в различных её формах: максимально расширить "социалистический сектор", но одновременно использовать и частный сектор, сочетать планирование с использованием рыночной экономики там, где она имеет преимущество.
"Для программы Бухарина, основанной на эволюционных методах, умеренных целях и долговременных решениях, - писал С. Коэн, - требовался длительный период без внутренних и внешних кризисов. Однако и те, и другие назревали. Внутренний кризис, острота которого стала очевидна в ноябре-декабре 1927 г., частично был вызван запоздалой реакцией руководства партии на отмеченные экономические проблемы. Внешний кризис, включая угрозу войны, в основном не подчинялся контролю"[742].
Вместе с тем Бухарин не пересмотрел свою идею о том, что колхозы не являются столбовой дорогой к социализму. Он продолжал считать, что частные крестьянские хозяйства должны оставаться "становым хребтом" советского хозяйства на несколько десятилетий. Аналогичную позицию вплоть до начала 1928 года занимал и Сталин. В беседе с иностранными рабочими делегациями 5 ноября 1927 года он ответил на их вопрос о коллективизме в деревне так: "Мы думаем осуществить коллективизм в сельском хозяйстве постепенно, мерами экономического, финансового и культурно-политического порядка..." И далее: "Всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации... К этому дело идёт, но к этому дело ещё не пришло и не скоро придёт"[743]. В соответствии с этой идеей правящей фракции, созданию колхозов не уделялось серьёзного внимания, на их создание и укрепление вносились незначительные государственные средства. Небольшое число колхозов едва росло, а в 1926-1927 годах произошло даже уменьшение их численности.
Примерно в то же время, т. е. в разгар "хлебной стачки", Сталин заявлял, что партия "добилась умиротворения деревни" и обвинял оппозицию в стремлении "открыть гражданскую войну в деревне". Таким образом, ничто не предвещало того, что главный "умиротворитель" деревни, "защищающий" крестьянство от оппозиции, которая якобы хочет его "ограбить", спустя несколько месяцев начнёт проводить принципиально иную политику, которая будет стоить советской деревне неимоверных, чудовищных человеческих и материальных жертв. Сталин превратится в самого жестокого "усмирителя" деревни, причём с помощью таких методов, которые никогда не предлагались левой оппозицией.
В конце 1927 года обнаружилось, что вопреки утверждениям Сталина, Бухарина и их сторонников об "идейном банкротстве" оппозиции, прогнозы и предостережения последней о нарастании кризисных тенденций целиком подтвердилось. Стихийные элементы нэпа начали оказывать деструктивное влияние на экономику в целом. Запоздалое признание этого появилось у Бухарина лишь в сентябре 1928 года, когда он писал: "Стремясь извлечь уроки из нашего собственного прошлого и непрерывно критикуя самих себя, мы должны прийти также к следующему выводу: мы и сами недостаточно осознали ещё всю новизну условий реконструктивного периода. Именно поэтому мы так "запаздывали" ... проблему совхозов и колхозов сдвинули практически с места после хлебозаготовительного кризиса и связанных с ним потрясений и т. д., словом, действовали в значительной мере согласно истинно русской поговорке: "Гром не грянет - мужик не перекрестится"[744].
В 1927 году социально-экономическая политика правящей фракции всё больше обнаруживала свою уязвимость перед лицом новых задач, связанных с технической реконструкцией народного хозяйства. Требовался планомерный поворот в этой политике, который при нормальных условиях партийной жизни мог бы быть подготовлен идеологически и организационно. Политика партии могла быть скорректирована разумным путём, что предполагало свободное обсуждение сроков, темпов и методов решения новых задач.
Однако такое обсуждение политических альтернатив оказалось уже невозможным, поскольку все силы партии были отвлечены и сконцентрированы на "добивании оппозиции", самодеятельность первичных партийных организаций была задушена, а критика ошибок ЦК стала караться полицейскими репрессиями. Всё это предопределило последующее трагическое развитие событий, в ходе которого была ликвидирована возможность свободной дискуссии даже внутри Политбюро, а его последние члены, способные разговаривать со Сталиным на равных, были подвергнуты остракизму и устранены с политической арены.
В конце 1927 года под влиянием изменений во внутренней и международной обстановке в Политбюро происходило запоздалое обсуждение новых проблем. Корректировка линии Политбюро в преддверии XV съезда нашла, однако, выражение не в выступлениях Сталина, по-прежнему изображавшего экономическое и политическое положение страны в радужных тонах, а прежде всего в выступлениях Бухарина, который в докладе "Партия и оппозиция на пороге XV партсъезда", прочитанном на собрании актива Ленинградской организации ВКП(б) 26 октября, провозгласил линию "более форсированного наступления на кулака". Это должно было означать, по его мнению, борьбу с куплей, продажей, дарением и завещанием земли, сокращение сроков аренды земли, "уточнение и улучшение постановки прогрессивно-подоходного обложения в смысле уловления всех доходов кулака", "строгое соблюдение кодекса законов о труде в деревенском капиталистическом, т. е. в кулацком, хозяйстве"[745] и т. д.
В таком же духе были выдержаны представленные XV съезду тезисы Рыкова о директивах по составлению первого пятилетнего плана и тезисы Молотова о работе в деревне. В них предусматривались уже названные изменения в области аграрной политики, а также требования увеличения капиталовложений в промышленность, усиления планирующей роли государства и контроля над частным капиталом. Всё это означало, по существу, отказ от безоговорочной поддержки свободных рыночных отношений.
При обсуждении тезисов Рыкова и Молотова на октябрьском пленуме ЦК лидеры оппозиции обращали внимание на то, что ЦК "списывает" из "Платформы" оппозиции лозунг нажима на кулака и нэпмана, то есть такого перераспределения народного дохода, без которого немыслимо добиться более быстрой индустриализации, сокращения безработицы и ликвидации товарного голода. В речи на пленуме Смилга заявил, что вопросы, затрагиваемые в тезисах Рыкова, "гораздо лучше и яснее и правильнее сформулированы в платформе большевиков-ленинцев, которую вы скрываете от партии"[746].
Смилга подчёркивал, что хозяйственная перспектива бескризисного развития, выдвигавшаяся лидерами правящей фракции, опровергается несомненным наличием денежной инфляции, резким обострением товарного голода, громадными хвостами за мукой и за основными предметами рабочего потребления в городах и крупных промышленных районах, влиянием растущего расслоения деревни на хлебозаготовки.
В "Контртезисах" оппозиции подчёркивалось, что, наконец-то (с опозданием на два с лишним года), ЦК провозглашает совсем другую политику, при этом исход из ложной установки, будто для изменения политики достаточно дать новый "приказ". Большинство ЦК, желая скрыть своё идейно-политическое банкротство, делает попытку объяснить необходимость "форсированного нажима" на кулака и нэпмана их "ослаблением".
XLV Теория и практика термидорианской амальгамы
На всём протяжении деятельности оппозиционного блока ЦК под предлогом борьбы с фракционностью неуклонно запрещал публикацию оппозиционных документов. Чтобы довести свои документы до партии, оппозиционеры организовали нелегальную типографию, где печатались "Заявление 83-х" и "Платформа большевиков-ленинцев". Уже летом 1927 года дело перестало ограничиваться исключением из партии лиц, подписавших эти документы. Внутрипартийные разногласия стали "разрешаться" с помощью ОГПУ. В августе 1927 года были произведены аресты организаторов нелегальной типографии.
Поскольку в глазах большинства коммунистов размножение оппозиционных документов, пусть и нелегальным путём, ещё не могло рассматриваться как преступление, требовавшее вмешательства ГПУ и арестов оппозиционеров, организаторы нелегальной типографии были обвинены в связях с буржуазными интеллигентами, часть которых, "в свою очередь, оказалась в связях с белогвардейцами, замышляющими о военном заговоре"[747]. Октябрьский пленум ЦК и ЦКК 1927 года исключил Зиновьева и Троцкого из ЦК на том основании, что они довели "фракционную борьбу против партии и её единства до степени, граничащей с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами"[748]. На пленуме была, таким образом, пущена в ход новая сталинская провокация, облегчившая проведение массовых репрессий против оппозиции. Именно в связи с этой провокацией оппозиция впервые употребила понятие "термидорианская амальгама".
Наряду со Сталиным в создание этой амальгамы существенный вклад внёс Бухарин, который на собрании актива Ленинградской организации ВКП(б) 26 октября 1927 года заявил: "Дело обстояло таким образом. В связи с раскрытием нелегальной оппозиционной типографии было установлено, что некоторые из работников этой типографии через ряд звеньев были связаны с военными группировками, помышлявшими о военном перевороте у нас... Товарищи, прошу вас иметь в виду, что никто из нас -никогда не думал обвинять оппозицию в том, что они - контрреволюционные заговорщики, - пока до этого дело не дошло. Они обвиняются с нашей стороны в том, что своей бесшабашной борьбой против партийной и советской легальности, бесшабашной ломкой законов пролетарской диктатуры притягивают всякий сброд, окрыляют его"[749]. Между тем Бухарин знал, что версия о "военном перевороте" основывалась лишь на показаниях бывшего врангелевского офицера, оказавшегося агентом ОГПУ, специально подосланным к организаторам нелегальной типографии.
После выступления председателя ОГПУ Менжинского на октябрьском пленуме с "разоблачением" связи оппозиционеров с "военным заговором" лидеры оппозиции пришли к Менжинскому и Ягоде с требованием показать им свидетельские показания, которые оглашались на пленуме. Менжинский "не скрывал, что дело идёт, в сущности, о подлоге, но наотрез отказался показать нам свои документы... Когда мы, ничего не добившись, уходили, Каменев ещё задержался у Менжинского. У них были свои счеты. Ещё совсем недавно Менжинский состоял в распоряжении "тройки", против оппозиционеров. "Неужели же вы думаете, - спросил Каменев Менжинского, - что Сталин один справится с государством?". Менжинский прямо не ответил. "А зачем же вы дали ему вырасти в такую грозную силу? - ответил он вопросом на вопрос, - теперь уже поздно"[750].
В письме, направленном в ЦК по поводу сфабрикованного по указке Сталина "дела" о военном заговоре, лидеры оппозиции упоминали о том, что подобные подлоги возникли во время Великой французской революции. Тогда это называлось "амальгамой".
В речи на октябрьском пленуме Троцкий говорил: "Моё предложение - обсудить самостоятельно вопрос о врангелевском офицере и военном заговоре - было отклонено. Я ставил, по существу, вопрос о том, почему, кем и как была обманута партия, которой было сказано, что коммунисты, связанные с оппозицией, участвуют в контрреволюционной организации. Чтоб лишний раз показать, что вы понимаете под дискуссией, вы постановили мою короткую речь о подложном врангелевском офицере изъять из стенограммы, т. е. спрятать от партии. Бухарин преподносил нам здесь философию термидорианской амальгамы на основе документов Менжинского, не имеющих никакого отношения ни к типографии, ни к оппозиции. Но нам нужна не дешёвая бухаринская философия, а факты. Фактов нет. Поэтому весь вопрос вдвинут фуксом в дискуссию об оппозиции. Грубость и нелояльность выросли до размеров преступного вероломства... Откуда это идёт? Куда это ведёт? Только этот вопрос имеет Политическое значение. Всё остальное отступает на второй и десятый планы"[751].
К объяснению политического смысла сталинских провокаций, которые в своём логическом развитии вели к контрреволюционному по своему существу террору, Троцкий подходил ещё на заседании ЦКК в июне 1927 года. В речи на этом заседании он приводил высказывание члена Президиума ЦКК Сольца в беседе с одним из коммунистов, подписавших заявление оппозиции. "Что означает заявление 83-х? - говорил Сольц. - К чему это ведёт? Вы знаете историю Великой французской революции, - до чего это доводило. До арестов и гильотинирования". Тов. Воробьев, с которым тов. Сольц говорил, спросил его: "что же, вы собираетесь нас гильотинировать?" На что Сольц очень пространно ему объяснил: "как вы думаете, Робеспьеру не было жалко Дантона, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и Робеспьеру... Вы думаете, не жалко было? Жалко, а пришлось..." Такова схема беседы"[752]. Получив от Сольца подтверждения в достоверности этих слов, Троцкий спросил: "какую главу вы собираетесь открывать разгромом оппозиции?"
Подхватывая аналогию с французской революцией, Троцкий отмечал, что использование этой аналогии представляет собой правильный метод для понимания классовой подоплёки сталинской политики по отношению к оппозиции. В дальнейшем, находясь в изгнании, Троцкий использовал данную аналогию для разоблачения новых амальгам, фабрикуемых как сталинистскими, так и антикоммунистическими идеологами. Первые "амальгамировали" оппозиционеров с врагами Октябрьской революции. Вторые изображали сталинский террор как закономерное продолжение "красного террора", к которому прибегали большевики в гражданской войне в ответ на белогвардейские террористические акты, а узурпацию Сталиным власти партии и рабочего класса - как прямое продолжение "узурпации" власти большевиками в результате Октябрьской революции и роспуска Учредительного собрания.
Для объяснения причин "красного террора" Троцкий находил аналогии в истории не только якобинской диктатуры во Франции, но и гражданской войны в США (он даже собирался написать книгу, посвящённую сопоставлению гражданских войн в Соединенных Штатах и Советской России, в которых он видел много общего). Для объяснения причин термидорианского, а затем бонапартистского перерождения Октябрьской революции он использовал аналогии с соответствующими этапами Великой французской революции 1789-1794 годов. Аналогия с термидором проводилась и Лениным в качестве прогноза возможного перерождения социалистической революции в России. Эту же аналогию в 1927 году использовал Троцкий для более конкретного прогноза "новой главы" в развитии русской революции, открываемой расправой с левой оппозицией.
"Во время Великой французской революции, - говорил Троцкий на июньском заседании ЦКК, - гильотинировали многих. И мы расстреляли многих. Но в Великой французской революции было две больших главы, одна шла так (показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда глава шла так - вверх, - французские якобинцы, тогдашние большевики, гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была, когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами расстреливали белогвардейцев и высылали жирондистов. А потом началась во Франции другая глава, когда французские устряловцы и полуустряловцы[753] - термидорианцы и бонапартисты - из правых якобинцев - стали ссылать и расстреливать левых якобинцев - тогдашних большевиков. Я бы хотел, чтобы тов. Сольц продумал свою аналогию до конца и, прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас расстреливать? (Шум в зале). Тут не надо шутить, революция дело серьёзное. Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все - старые революционеры. Но надо знать, кого, по какой главе расстреливать. Когда мы расстреливали, то твёрдо знали, по какой главе. А вот сейчас, - ясно ли вы понимаете, тов. Сольц, по какой главе собираетесь нас расстреливать. Я опасаюсь, тов. Сольц, что вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской главе"[754].
В 1921 году Ленин чётко указывал на альтернативы, стоявшие перед Советской Россией: "10-20 лет правильных соотношений с крестьянством и обеспеченная победа в всемирном масштабе (даже при затяжке пролетарских революций, кои растут), иначе 20-40 лет мучений белогвардейского террора. Aut - aut. Tertium non datur"[755]. (Или - или. Третьего не дано. - В. Р.).
На деле оказалась реализованной вторая альтернатива, но в своеобразной исторической форме, не предвиденной Лениным. Террор, белогвардейский по своему классовому существу, т. е. обращённый против большевиков-ленинцев, был осуществлён не открытыми белогвардейцами, пришедшими к власти и реставрировавшими старые классовые порядки, а сталинской кликой, узурпировавшей власть рабочего класса, при сохранении некоторых социальных основ, заложенных Октябрьской революцией. Для осуществления такого террора, проводившегося под обманным флагом борьбы против контрреволюционных заговоров, понадобилась целая серия судебных и идеологических подлогов.
Этот террор, завершившийся физическим уничтожением почти всей старой партийной гвардии, был открыт полицейской расправой над оппозицией, начавшейся в 1927 году. В самом начале этой расправы Троцкий, продолжая развёртывать аналогию с термидором, заявлял: "Когда у нас говорят "термидорианцы", - то думают, что это ругательство. Думают, что это были завзятые контрреволюционеры, сознательные сторонники королевской власти, и прочее. Ничего подобного! Термидорианцы были якобинцами, только поправевшими. Якобинская организация, - тогдашние большевики, - под давлением классовых противоречий в короткий срок дошла до убеждения в необходимости изничтожить группу Робеспьера... Они говорили: мы изничтожили кучку людей, которые нарушали в партии покой, а теперь, после гибели их, революция восторжествует окончательно"[756].
Таким образом, Троцкий фиксировал внимание на трагической вине "правых якобинцев", равно как и идущих за Сталиным большевиков, на их историческом заблуждении, жертвами которого вскоре предстояло стать им самим.
Приводя многочисленные факты и документы из истории Великой французской революции, Троцкий подчёркивал, что термидорианцы, уничтожив революционных якобинцев, установили в якобинских клубах "режим запуганности и безличия, ибо заставляли молчать, требовали 100 процентов голосований, воздержания от всякой критики, заставляли думать так, как приказано сверху, отучали понимать, что партия, - это живой, самостоятельный организм, а не самодовлеющий аппарат власти"[757].
Развивая эти мысли применительно к современному этапу русской революции, Троцкий в речи на октябрьском пленуме ЦК (1927 года) говорил: "Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, уже не просто личные качества; они стали качествами правящей фракции, её политики, её режима. Дело идёт не о внешних приёмах. Основная черта нынешнего курса в том, что он верит во всемогущество насилия - даже по отношению к собственной партии... Руководящая фракция думает, что при помощи насилия можно достигнуть всего. Это коренная ошибка. Насилие может играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике. Насилие большевиков над буржуазией, над меньшевиками, над эсерами дало - при определённых исторических условиях - гигантские результаты. Насилия Керенского и Церетели над большевиками только ускорили поражение соглашательского режима. Изгоняя, лишая работы, арестовывая, правящая фракция действует дубьём и рублём против собственной партии"[758].
Разумеется, победе сталинизма в борьбе с левой оппозицией способствовали не только репрессии против инакомыслящих коммунистов, запугивающие партию. Огромную роль в таком завершении открытой антипартийной борьбы сыграли обман партии, фальсификации, пущенные в ход пропагандистской машиной, находившейся в монопольном распоряжении сталинской фракции. Венцом этих фальсификаций стало амальгамирование, т. е. отождествление коммунистической оппозиции с врагами коммунизма. Фабрикация Сталиным и сталинистами всё новых и новых амальгам привела к тому, что большинство членов партии оказалось во власти всемирно-исторического заблуждения.
Методы политического террора, основанные на создании термидорианских амальгам, впервые были пущены в ход на последних этапах борьбы с ещё открыто выступавшей левой оппозицией. "Осенью 1927 года вооружённые силы ГПУ были применены, хотя пока ещё и без кровопролития, для ареста, роспуска революционных собраний, обысков у коммунистов... Нельзя забывать, что ГПУ принадлежало к партии, вышло из её рядов, заключало в себе тысячи большевиков, прошедших через подполье и через гражданскую войну. Только теперь, в 1927 году, ГПУ окончательно превращалось в инструмент бюрократии против народа и против партии"[759]. Чтобы завершить этот процесс, вывести органы ГПУ из-под контроля партии и поставить их под единоличный контроль Сталина, требовалось изгнать лидеров оппозиции из ЦК.
"Вы хотите нас исключить из Центрального Комитета, - говорил Троцкий в речи на октябрьском (1927 года) пленуме ЦК. - Мы согласны, что эта мера полностью вытекает из нынешнего курса на данной стадии его развития, вернее, - его крушения. Правящая фракция, которая исключает из партии сотни и сотни лучших партийцев, непоколебимых рабочих-большевиков; аппаратная клика, которая осмеливается исключать таких большевиков, как Мрачковский, Серебряков, Преображенский, Шаров и Саркис, т. е. товарищей, которые одни могли бы создать Секретариат партии, неизмеримо более авторитетный, более подготовленный, неизмеримо более ленинский, чем нынешний наш Секретариат; фракция Сталина-Бухарина, которая сажает во внутреннюю тюрьму ГПУ прекрасных партийцев... аппаратная фракция, которая держится насилием над партией, удушением партийной мысли, дезорганизацией пролетарского авангарда не только в СССР, но и во всём мире,.. - эта фракция не может нас терпеть в Центральном Комитете даже за месяц до съезда. Мы это понимаем"[760].
Союзники Сталина из числа последних членов ленинского Политбюро, остававшихся в рядах правящей фракции, поддержали перевод борьбы с оппозицией в плоскость борьбы против нарушений ею принятых в то время норм советской легальности (организация нелегальных типографий, альтернативных демонстраций и т. п.). Пройдя новый виток политического перерождения, они не только приняли самое активное участие в разнузданной травле оппозиции, но и одобрили прямые политические репрессии по отношению к своим недавним близким друзьям, соратникам по царским тюрьмам и каторгам, по участию в Октябрьской революции и гражданской войне.
Называя участие Бухарина в "гражданской казни" левых "ещё одной ошибкой", С. Коэн пишет: "Это было не только неблагоразумное политическое решение, оно также свидетельствовало о том, что он не проявил такие свойственные ему качества, как сдержанность и простая порядочность... Бухарин согласился на исключение из партии, арест, а затем высылку двух своих старейших друзей - Владимира Смирнова и Преображенского, близкого друга и соратника по ссылке Михаила Фишелева, нескольких бывших "левых коммунистов", которыми он руководил в 1918 г., а также десятков других большевиков, с которыми, по его выражению, он "ходил в бой". Как интеллектуал и человек, чувствительный к произволу, Бухарин должен был бы поступать иначе"[761].
Ещё в письме к Бухарину от 8 января 1926 года Троцкий предупреждал его, что "система аппаратного террора не может остановиться только на так называемых идейных уклонах, реальных или вымышленных, а неизбежно должна распространиться на всю вообще жизнь и деятельность организации"[762]. В ноябре 1927 года Бухарин получил второе предупреждение - от своего бывшего товарища, называвшего его "тюремщиком лучших коммунистов" и заканчивавшего письмо к нему словами: "Осторожнее, т. Бухарин. Вы частенько спорили в нашей партии. Вам, вероятно, придётся ещё не раз поспорить. Как бы Вам нынешние тт. тоже когда-нибудь не дали в качестве арбитра т. Агранова (одного из руководителей ГПУ, возглавлявшего отдел по слежке и преследованию членов внутрипартийных оппозиций. - В. Р.). Примеры бывают заразительны"[763]. Однако эти предостережения никак не повлияли на Бухарина, принимавшего самое активное участие в тщательной отработке "методики" проведения партийных съездов и пленумов ЦК, ставших выражением предельной нелояльности и разнузданности.
Уже на XIV съезде партии на первые ряды были посажены некоторые провинциальные делегаты типа Моисеенко, спустя год изгнанного из партии за моральное разложение и злоупотребление властью, которые прерывали выступления лидеров оппозиции хулиганскими репликами. На последующих партийных форумах эту задачу брали на себя уже члены президиумов, лидеры правящей фракции. Под их улюлюканье и оскорбительные реплики шли все выступления оппозиционеров на пленумах ЦК и на XV съезде. Вспоминая впоследствии о том, что в 1927 году "официальные заседания ЦК превратились в поистине отвратительные зрелища", Троцкий писал, что целью этих заседаний "была травля оппозиции заранее распределенными ролями и речами. Тон этой травли становился всё более необузданным. Наиболее наглые члены высших учреждений, введённые только исключительно в награду за свою наглость по отношению к оппозиции, непрерывно прерывали речи опытных лиц сперва бессмысленными повторениями обвинений, выкриками, а затем руганью, площадными ругательствами. Режиссером этого был Сталин. Он ходил за спиной президиума, поглядывая на тех, кому намечены выступления, и не скрывал своей радости, когда ругательства по адресу оппозиционеров принимали совершенно бесстыдный характер. Было трудно представить себе, что мы находимся на заседании Центрального Комитета большевистской партии"[764].
Направляя в Секретариат ЦК текст своей речи на октябрьском пленуме (1927 года), которую ему не дали закончить, Троцкий писал: "Работа стенографисток протекала в очень трудных условиях. Целый ряд реплик отмечен, но отмечены далеко не все. Возможно, что стенографистки избегали записи некоторых реплик из чувства брезгливости"[765]. Троцкий отмечал также, что в стенограмме не указано, что с трибуны президиума ему систематически мешали говорить, что во время его выступлений некоторые участники пленума (Ярославский, Шверник и другие) швыряли в него книги, стакан, пытались стащить его с трибуны и т. д. Называя эти методы "фашистско-хулиганскими", Троцкий писал, что "нельзя рассматривать разыгравшиеся на Объединённом пленуме сцены иначе, как директивные указания наиболее ответственного органа всем партийным организациям относительно того, какими методами надлежит проводить предсъездовскую дискуссию"[766].
Октябрьский пленум постановил исключить Троцкого и Зиновьева из состава ЦК. Вместе с тем пленум вынужден был разрешить предсъездовскую дискуссию с публикацией в ходе её оппозиционных документов, за исключением "Платформы большевиков-ленинцев". Сталин объяснил это тем, что резолюция X съезда о единстве объявила наличие платформы одним из признаков фракционности, и представил дело таким образом, будто это решение означало запрет на все времена выдвижения каких-либо идейных платформ, помимо платформы ЦК. Поэтому, по его словам, разрешение опубликовать "Платформу" оппозиции воспринималось бы как легализация фракционности и "раскольнический шаг ЦК и ЦКК".
Октябрьский пленум в резолюции "О дискуссии" постановил опубликовать тезисы ЦК к съезду не позднее чем за месяц до его начала и тогда же начать выпускать "Дискуссионный листок" при "Правде", в котором "печатать контртезисы, поправки к тезисам ЦК, конкретные предложения по тезисам, критические статьи и т. д."[767]. "Контртезисы" оппозиции были опубликованы лишь за три недели до съезда, после того, как по всей стране прошли местные конференции с выбором делегатов на съезд.
Обсуждение этих документов по партийным организациям фактически вылилось в голосование по платформам. За тезисы ЦК проголосовало 738 тыс. человек, за "Контртезисы" оппозиции - более 4 тыс. человек. Этот факт Сталин с торжеством представил как доказательство ничтожности сил оппозиции и её изоляции в рядах партии Однако при оценке итогов дискуссии нужно учитывать, что с XIV съезда по 15 ноября 1927 года контрольными комиссиями за фракционную деятельность было "привлечено" 2034 человека, а за последующий месяц - с 15 ноября по 15 декабря- 1197 человек; из числа "привлечённых" было исключено из партии соответственно 970 и 794 человека. Непрекращающиеся репрессии против оппозиции означали, что любой голосующий за её тезисы, совершал акт исключительного личного мужества, поскольку он должен был быть готов к немедленной расправе за этот акт (исключению из партии, лишению работы и т. д.).
Ещё в июне 1927 года Троцкий говорил по поводу сталинской характеристики оппозиции как "небольшой кучки" пессимистов и маловеров: "...Карьерист, т. е. человек, который домогается личных успехов, войдет ли сейчас в оппозицию?.. Шкурник пойдет ли в настоящих условиях в оппозицию, когда за оппозиционность выгоняют с фабрик и заводов в ряды безработных?.. А многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду. А какие качества нужны для того, чтобы при нынешних условиях войти в оппозицию? Нужна очень крепкая вера в своё дело, т. е. в дело пролетарской революции, настоящая революционная вера. А вы требуете только веры защитного цвета, - голосовать по начальству, отождествлять социалистическое отечество с Райкомом и равняться по секретарю"[768].
К этому можно прибавить, что внесение в дискуссию элементов схоластики, начётничества, цитатничества затемняло в глазах многих рядовых коммунистов действительную суть разногласий между оппозицией и большинством ЦК.
Конечно, начавшаяся расправа с оппозицией не могла не вызывать резкого протеста среди оппозиционеров, многие из которых прошли через подполье и испытания гражданской войны. "В 1927 г. во время исключения оппозиции красный генерал Шмидт, прибывший в Москву с Украины, при встрече со Сталиным в Кремле наскочил на него с издевательствами и даже сделал вид, что хочет вынуть из ножен свою кривую саблю, чтобы отрезать генеральному секретарю уши... Сталин, который выслушал всё, храня хладнокровие, но бледный и со стиснутыми губами, выслушав, как его называют негодяем, вспомнил, несомненно, десять лет спустя об этой "террористической" угрозе"[769]. "Гениальный дозировщик" и в данном случае вынужден был затаить свою месть и оттянуть её почти на десятилетие. Шмидт оставался в должности комдива до 1936 года, когда он стал первым из высшего командного состава, кто был арестован для конструирования "троцкистской организации" в армии. Следующими стали участники оппозиции 1926-1927 годов Примаков и Путна, спустя несколько месяцев посаженные на скамью подсудимых вместе с Тухачевским и Якиром, арестованными позже.
Предлогом для нанесения ещё одного удара по лидерам оппозиции стали события, происшедшие во время празднования десятилетия Октябрьской революции. В преддверии юбилея публиковалось много воспоминаний, сборников документов и исторических исследований, в которых роль Троцкого и других оппозиционных деятелей в революции либо замалчивалась, либо преподносилась в заведомо искажённом свете. В области киноискусства главным цензором выступил сам Сталин, который после просмотра юбилейного фильма С. Эйзенштейна "Октябрь" приказал вырезать значительную часть кадров, в основном те, где был представлен Троцкий. На недоумённые вопросы режиссера Сталин заявил: "Либерализм Ленина сейчас неактуален".
Лидеры оппозиции приняли решение использовать октябрьские торжества для непосредственного обращения к рабочим Москвы и Ленинграда. Накануне праздника были напечатаны листовки и изготовлены транспаранты и плакаты с лозунгами: "Выполнить завещание Ленина", "Против оппортунизма, против раскола - за единство Ленинской партии", "Требуем восстановления исключённых за оппозицию коммунистов", "Требуем внутрипартийной демократии", "Требуем повышения заработной платы рабочим за счёт сокращения аппарата и уничтожения привилегии" и т. д.[770]
7 ноября наряду с официальной демонстрацией в Москве прошла альтернативная демонстрация, организованная оппозицией и включавшая тысячи рабочих, студентов и курсантов военных учебных заведений. На участников этой демонстрации набрасывались с избиениями специально проинструктированные "активисты" и "дружинники", действовавшие под прикрытием милиции и агентов ГПУ в штатском. Они вырывали из рук демонстрантов плакаты, избивали их дубинками, сопровождая свои налеты черносотенными, антисемитскими выкриками и разнузданной бранью. Вслед машине, в которой находились Троцкий, Каменев и Муралов, объезжавшие колонны демонстрантов, было сделано несколько выстрелов, затем была предпринята попытка физической расправы, от которой налётчиков удержали подоспевшие к машине демонстранты.
Одновременно были сделаны налеты на квартиры некоторых оппозиционеров, над окнами которых были вывешены оппозиционные плакаты и портреты Ленина, Троцкого и Зиновьева. Нападавшие не только срывали плакаты и портреты, но и врывались в квартиры, учиняя там настоящий разбой. Такие же бесчинства были учинены и у гостиницы "Париж" (на углу Охотного ряда и Тверской улицы), с балкона которой Смилга, Преображенский и другие оппозиционеры приветствовали демонстрантов. Аналогичные расправы произошли в Ленинграде, где альтернативную демонстрацию возглавляли Зиновьев, Радек, Евдокимов, Лашевич и другие оппозиционеры.
Описывая все эти факты, Муралов, Смилга и Каменев в письме, обращённом в Политбюро и Президиум ЦКК, подчёркивали, что "трудно придумать действия более постыдные для руководителей и организаторов борьбы с оппозицией, более безобразные под углом зрения юбилейного праздника, более глупые с точки зрения интересов господствующей фракции... Каждый московский партиец знает, что фашистские группы получили инструкции от секретарей райкомов и что центром всей этой омерзительной кампании является секретариат ЦК ВКП(б), пользующийся Президиумом ЦКК, как послушным и на всё готовым орудием"[771].
Троцкий в письмах, также направленных руководству партии, отмечал, что "натиск на ленинские лозунги оппозиции произвели худшие элементы сталинского аппарата, в союзе с прямыми отбросами мещанской улицы... Здесь повторилось точка в точку то, что наблюдалось при избиении большевиков на улицах Ленинграда в июле 1917 года, когда наибольшую активность проявляли наиболее черносотенные элементы... Все действия такого рода ни в малейшей мере не походили на расправу толпы. Наоборот, все они совершались за спиной толпы, при небольшом количестве зрителей, силами небольших групп, при руководящем участии официальных и полуофициальных лиц..."[772].
Заранее спланированная сталинская провокация была впоследствии использована им для утверждения о том, что "7 ноября 1927 года открытое выступление троцкистов на улице было тем переломным моментом, когда троцкистская организация показала, что она порывает не только с партийностью, но и с советским режимом" . К моменту высылки Троцкого за границу была создана новая версия - о якобы намечавшемся "троцкистами" на 7 ноября 1927 года перевороте; призыв выполнить "Завещание" Ленина истолковывался как призыв к такому перевороту.
Самостоятельное выступление оппозиции на октябрьской демонстрации спустя неделю стало поводом для исключения Троцкого и Зиновьева из партии, остальных одиннадцати оппозиционеров, входящих в состав ЦК и ЦКК, - из этих органов, а также снятия их со всех партийных и советских постов. Теперь ни один из оппозиционеров не мог оказаться в числе делегатов XV съезда даже с совещательным голосом.
16 ноября произошло ещё одно трагическое событие - самоубийство одного из ведущих оппозиционеров А. А. Иоффе. Одной из причин этого была его тяжёлая болезнь и отклонение Центральным Комитетом просьбы о выезде для лечения за границу, другой причиной - поражение оппозиции, уроки которого Иоффе пытался осмыслить в предсмертном письме, адресованном Троцкому. Сразу же после самоубийства в квартиру Иоффе явились агенты ГПУ, конфисковавшие это письмо, которое было передано Троцкому лишь через несколько дней в фотокопии. Письмо было использовано сталинистами, опубликовавшими его отдельные куски с сопровождением издевательской статьи Ярославского "Философия упадничества".
Похороны Иоффе были назначены на рабочее время, чтобы помешать московским рабочим принять в них участие. Тем не менее, они собрали не менее десяти тысяч человек и превратились во внушительную оппозиционную манифестацию.
XLVI "Съезд коллективизации" "добивает" оппозицию
На XV съезд, открывшийся 2 декабря 1927 года, сталинско-бухаринское Политбюро вышло с программой постепенного преобразования нэпа для решения задач социалистической реконструкции сельского хозяйства, усиления плановых начал, ограничения капиталистических элементов города и деревни. Все эти идеи, равно как и некоторые практические меры, намеченные съездом, например, освобождение от уплаты сельхозналога 35 процентов крестьянских хозяйств (маломощных, бедняцких слоёв деревни) были, по сути дела, взяты из оппозиционной платформы.
Под давлением оппозиционных требований шла разработка первого варианта пятилетнего плана, вынесенного на обсуждение съезда. Этот вариант исходил из возможности относительно плавного, бескризисного развития народного хозяйства. Прирост промышленной продукции намечался с убывающей из года в год скоростью - от 9 до 4 процентов. Столь низкие темпы объяснялись составителями плана необходимостью соблюдения пропорциональности между накоплением и потреблением, отказа от "максимума темпа накопления". Однако и личное потребление должно было возрасти по плану за 5 лет всего на 12 процентов. Крайняя робость этого замысла пятилетки ярче всего проступала в том, что к её концу государственный бюджет должен был составлять всего 16 процентов национального дохода, тогда как даже в царской России он составлял до 18 процентов.
Впоследствии Троцкий отмечал, что "инженеры и экономисты, составлявшие этот план, были несколько лет спустя сурово наказаны по суду, как сознательные вредители, действовавшие под указку иностранной державы. Обвиняемые могли бы, если бы смели, ответить, что их плановая работа целиком соответствовала тогдашней "генеральной линии" Политбюро и совершалась под его указку"[773].
На съезде ничего не говорилось о кризисе хлебозаготовок и угрожавшей городам голодной блокаде. Выдвинутое оппозицией предложение о принудительном займе хлеба у 10 процентов наиболее богатых крестьянских хозяйств было объявлено Молотовым при поддержке Сталина линией на разрушение Советского государства. "...Это предложение о "займе" - прямой срыв всей политики партии, всей политики нэпа, - говорил Молотов. - Поэтому тот, кто теперь предлагает нам эту политику принудительного займа, ... каким бы добрым желанием ни было это предложение проникнуто, - тот враг рабочих и крестьян, враг союза рабочих и крестьян. (Сталин: "Правильно!")[774]
В последующие годы в сталинистской историко-партийной литературе XV съезд был назван "съездом коллективизации". Однако это определение столь же неверно характеризует содержание этого съезда, как определение "съезд индустриализации" - содержание XIV съезда. Поскольку XV съезд был всецело вовлечен в "добивание" оппозиции, обсуждение назревших изменений в социально-экономической политике заняло на нём второстепенное место. Доклады Рыкова и Молотова обсуждались достаточно бегло, в прениях по ним выступали в основном местные партийные работники. Идея коллективизации в этих докладах и в решениях съезда была сформулирована в самом общем виде.
Значительно большую "твёрдость", чем в выработке принципиальной политической линии, XV съезд проявил в "добивании" оппозиции. Разумеется, "Контртезисы" оппозиции к съезду ни в какой форме на нём не обсуждались. Несколько оппозиционеров, включенных специальным постановлением ЦК в число делегатов с совещательным голосом, были допущены на трибуну съезда, но их выступления непрерывно прерывались издевательскими репликами, призванными сбить оратора с мысли и помешать восприятию его аргументации. По этой части происходило как бы соревнование между президиумом и залом.
О растерянности, с которой уже искушённые предшествующей травлей оппозиционеры встречали такое отношение съезда, свидетельствует заключительная часть речи бывшего командующего Московским военным округом, члена партии с 1903 года Муралова: "Таким образом, все вопросы, которые мы поднимали, обращались против нас в величайшие демагогические приёмы и клевету. Дело доходило до того, что в конце концов дошло до сугубых, величайших, неслыханных в партии репрессий по отношению к преданным старым членам партии, революционерам... (Голоса: "Расскажи, как ты совещание организовывал?" "Как организовывала свои безобразия оппозиция?") ... доказавшим свою преданность революции не клеветой, а делами, и обвинили их в том, что они являются агентами Чемберлена. (Сильный шум. Голоса: "Вы, меньшевики, изменники рабочего класса!") Потом пытались связать с врангелевскими офицерами. (Голоса: "Сами себя связали!".
Товарищи, если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке (Голос: "Довольно издеваться над съездом и занимать съезд такими нелепыми разговорами!"), как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было? (Сильный шум. Крики: "Долой! Председатель, голосуйте вопрос!")"[775]
На XV съезде впервые в борьбе с оппозицией были использованы признательные "показания" арестованных оппозиционеров, добытые в ГПУ. Так, делегат Леонов заявлял, что "один из оппозиционеров, арестованных ГПУ, сознался в том, что он вёл беседы о подготовке террористических актов.
Может быть, оппозиция скажет: "Что же вы берете отдельного человека, который находится случайно не только в нашей партии, но и в оппозиции?" Нет, товарищи, этот номер не пройдёт!..
Вы видите, таким образом, что та травля, которую оппозиция, идейно обезоружённая, политически изолированная, та травля, которую она подняла по всей стране против руководителей нашей партии, эта травля даёт свои плоды. Эта травля поднимает те антисоветские элементы, которые сами по себе и с помощью монархических или других террористических групп могут быть использованы. Идейное оружие в руки этих неотеррористов вкладывается оппозицией. (Голоса: "Правильно!")"[776]. Таким образом, уже на XV съезде были пущены в ход обвинения в террористических намерениях, которые в дальнейшем станут "основанием" для кровавой расправы с тысячами и тысячами советских и зарубежных коммунистов.
"Минимальным" требованием, которое было предъявлено съездом к членам оппозиции, стало требование отречения от своих взглядов как несовместимых с пребыванием в партии. Как и в месяцы, предшествовавшие съезду, так и в первые дни съезда лидеры оппозиции отвечали на это упорным отказом. 3 декабря в президиум съезда было передано заявление 121 члена оппозиции, где говорилось о прекращении фракционной работы и категорическом отвержении пути к образованию второй партии. Вместе с тем, в заявлении указывалось: "Мы не можем отказаться от взглядов, в правильности которых мы уверены и которые изложены нами перед партией в платформе и в наших тезисах... Для нашей партии мы будем работать и впредь, защищая свои взгляды в строгих рамках устава и решений партии, что является правом каждого большевика, зафиксированным в ряде основных решений съездов при Ленине и после него"[777]. К этому заявлению присоединились несколько десятков оппозиционеров, уже исключённых из партии (включая Троцкого и Зиновьева), которые обратились к съезду с просьбой о восстановлении их в партии.
После принятия резолюции по отчёту ЦК, подтверждавшей "минимальные" требования к оппозиции, съезд заслушал комиссию Орджоникидзе, созданную "для тщательного изучения всех документов о деятельности троцкистской оппозиции"[778]. В эту комиссию поступили два заявления от лидеров оппозиции. В первом из них, подписанном Мураловым, Раковским и Радеком, повторялись основные положения заявления от 3 декабря и вновь подтверждалось убеждение в том, что "наши взгляды, изложенные в платформе и тезисах, каждый из нас в рамках устава может защищать перед партией"[779]. Во втором заявлении, подписанном Каменевым, Бакаевым, Авдеевым и Евдокимовым, говорилось, что решение съезда о запрещении пропаганды взглядов оппозиции "принимается всеми нами к исполнению"[780]. Таким образом, зиновьевская группа заявила о своей полной капитуляции уже на самом съезде.
С удовлетворением констатировав, что оппозиционный блок "даёт трещину", Орджоникидзе от имени комиссии назвал оба этих заявления абсолютно неудовлетворительными, поскольку в них не содержится "идейного и организационного разоружения" оппозиции. После выступлений Орджоникидзе Смилга зачитал ещё одно заявление (от имени своего, Муралова, Раковского и Радека), в котором, в частности, говорилось: "Мы отклоняем наименование оппозиции "троцкистской", как основанное на попытках искусственно и произвольно связать величайшие вопросы нашей эпохи с давно ликвидированными дореволюционными разногласиями, к которым большинство из нас было причастно. Мы стоим полностью и целиком на почве исторических основ большевизма.
Нас исключают за наши взгляды. Они изложены в нашей платформе и тезисах. Мы считаем эти взгляды большевистскими, ленинскими. Отказаться от них мы не можем, ибо ход событий подтверждает их правильность... Партийный режим, приведший к нашему исключению, ведёт неминуемо к новым расщеплениям партии и к новым отсечениям"[781].
На основе выводов комиссии Орджоникидзе съезд принял резолюцию "Об оппозиции", в которой подтверждалось исключение Троцкого и Зиновьева из партии, а других оппозиционных членов ЦК и ЦКК - из состава этих органов. В этой резолюции было также объявлено об исключении из партии 75 наиболее активных деятелей "троцкистской оппозиции и 23 членов близкой к ней по своим идейным позициям группы Сапронова, названной "явно контрреволюционной" (члены этой группы, оценивавшие положение в партии более резко, чем оппозиционный блок, ни с какими заявлениями к съезду не обращались).
На следующий день после принятия данной резолюции Зиновьев, Каменев и ещё 21 член зиновьевской группы направили в президиум съезда заявление, в котором осудили свои взгляды как антиленинские и заявили о подчинении своей воли и своих взглядов "воле и взглядам партии, ибо она является... единственным верховным судьей того, что полезно и что вредно для победоносного движения революции"[782]. По этому заявлению съезд принял ещё одну резолюцию, где фиксировалось решение не рассматривать это заявление "ввиду того, что XV съезд уже исчерпал вопрос об оппозиции"[783], и предлагалось ЦК и ЦКК принимать заявления исключённых из партии активных деятелей бывшей оппозиции лишь в индивидуальном порядке и принимать решения по этим заявлениям лишь спустя шесть месяцев после их подачи.
XV съезд завершил процесс подавления открытых внутрипартийных идейных дискуссий и всякой самостоятельной и свободной мысли внутри партии. Исключение лидеров "объединённой оппозиции" означало устранение из партии людей, способных противостоять авантюристическим зигзагам и волюнтаристским импровизациям Сталина и его приверженцев. Такой исход открытой внутрипартийной борьбы привёл к ослаблению, принижению роли партии и даже всех её аппаратных звеньев в выработке политического курса. На долю рядовых партийцев и функционеров осталось лишь проведение в жизнь всех политических установок и маневров, задумываемых и провозглашаемых Политбюро, основная часть которого отныне беспрекословно подчинялась Сталину.
Поэтому все последующие беспрецедентные повороты сталинской политики, в том числе переход к сплошной насильственной коллективизации, были осуществлены без идеологической и организационно-политической подготовки на партийных съездах или пленумах ЦК. Приёмы борьбы с инакомыслящими, возведённые в ранг норм партийной жизни и "проверенные" в борьбе со всеми послеленинскими легальными оппозициями, не только ликвидировали возможность обсуждения партией новых проблем, порождаемых изменениями в соотношении классовых сил или волевыми политическими импровизациями сталинского руководства, но и обусловили в дальнейшем объяснение всех реальных трудностей и проблем - деятельностью "классового врага" и его "агентуры" внутри партии.
Заключение
За последние годы произошли огромные изменения в идеологической жизни нашей страны. Переизданы или впервые изданы работы, на протяжении десятилетий находившиеся под запретом. Опубликованы многочисленные архивные документы, которые ранее были недоступны даже специалистам. Однако публикации такого рода, расчищающие путь достоверному познанию нашей истории, многократно перевешиваются потоком антикоммунистической публицистики, хлынувшей на отечественный книжный и газетно-журнальный рынок. Советскому читателю, жившему долгие годы на скудном сталинско-сусловском идеологическом пайке, сегодня крайне сложно переварить гигантский поток публикаций об истории советского общества, отделить в нём зерна от плевел. Помимо этого, необычайный динамизм нашего времени не благоприятствует появлению серьёзных исторических исследований. Их место занимают исторические эссе, как правило, обращающиеся не к разуму читателя, а к его эмоциям, причём не самым высоким.
Чем более обнаруживались разрушительные последствия движения к реставрации капиталистических отношений, тем усерднее вчерашние "перестройщики" сменяли свои призывы к десталинизации и социалистическому обновлению страны призывами к отказу от идейного наследия марксизма, тем яростнее фальсифицировали историю советского государства, особенно первых лет его существования.
Данная книга ставила задачей возвратить читателю драматические страницы первого послеоктябрьского десятилетия, показать, что сталинизм явился не продолжением, а отрицанием всего дела большевизма, отрицанием, пробивавшим дорогу в борьбе с массовым движением внутри партии, которое выдвигало подлинную социалистическую альтернативу развития советского общества.
Рассматривая ход и итоги внутрипартийной борьбы 1922-1927 годов, нетрудно увидеть не просто различия, но и прямую противоположность большевистского и сталинистского партийно-политического режимов.
Если при Ленине в партии существовала свобода выражения реального многообразия мнений, а при вынесении политических решений учитывались позиции не только большинства, но и меньшинства партии, то все послеленинские верхушечные блоки грубо нарушали эту партийную традицию, игнорировали предупреждения и предложения своих оппонентов, заменяли полемику с ними наклеиванием лживых политических ярлыков и затем изгоняли оппозиции из партии по фальсифицированным обвинениям, во многом предвосхищавшим обвинения московских процессов 1936-1938 годов.
Начиная с 1923 года, все важнейшие политические решения фактически принимались не съездами партии и даже не пленумами её Центрального Комитета, а предрешались неуставными конспиративными органами ("тройками", "семёрками", "параллельным ЦК" и т. д.), навязывавшими партии режим своей фракционной диктатуры. Беспринципная основа, на которой объединялись эти узкие олигархические группы, предопределяла на каждом новом повороте событий их распад и формирование новых верхушечных блоков, загонявших часть своих недавних союзников в очередную оппозицию, расправа с которой в свою очередь расчищала путь режиму неограниченной личной власти Сталина.
Рассматривая отправную и конечную точки этого процесса, мы убеждаемся в противоположности двух эпох - большевистской и сталинской - и с точки зрения соотношения между партией и её лидером. Лидерство Ленина прежде всего основывалось на его идейном авторитете в партии. О подлинности этого авторитета свидетельствует то, что при тайных выборах в ЦК на съездах партии Ленин неизменно получал 100 процентов голосов. "Авторитет Ленина был, однако, не впитан с молоком матери и не внушён школьными учебниками и церковными проповедями, - писал Троцкий в своей работе "Сталин"[784]. Каждый большевик от ближайших сотрудников Ленина и до провинциального рабочего должен был на опыте бесчисленных дискуссий, политических событий и действий убеждаться в превосходстве идей и методов Ленина"[785].
При этом, однако, Ленин никогда не рассматривался партией в качестве харизматического лидера. Харизма, т. е. всевластие и культ "вождя", который, как утверждала официальная пропаганда, наделён особым провидческим даром и не допускает в своих суждениях и действиях никаких ошибок, вырастала по мере отсечения от руководства и от партии всё новых членов ленинского Политбюро и концентрации в нём лиц, объединившихся на основе личной преданности Сталину. При этом официально провозглашаемая "монолитность" партии маскировала всё большее фактическое расслоение её на лиц, ненавидевших и презиравших "вождя", на людей, у которых ослеплённость верой в непогрешимость Сталина сочеталась с деморализованностью и запуганностью, и, наконец, на тех, кто состязался в лести и угодливости из-за шкурно-карьеристских соображений.
При Ленине "принцип личного вождизма совершенно не был известен партии. Она выделяла в руководстве отдельные наиболее популярные фигуры, окружала их доверием и восхищением, но привыкла знать, что руководство исходит из Центрального Комитета"[786]. Эта традиция была искусно использована Сталиным и его союзниками, которые противопоставляли на первых этапах внутрипартийной борьбы авторитет Центрального Комитета личному авторитету Троцкого и других лидеров оппозиции и требовали от каждого члена партии - под страхом исключения из неё и, следовательно, разрушения личной карьеры - безоговорочной поддержки любых решений "ленинского ЦК" (а на деле - большинства Политбюро, манипулировавшего Центральным Комитетом). Лишь когда была ликвидирована возможность всяких дискуссий и оппозиций в партии, эта традиция была отброшена и заменена культом Сталина, принимавшим всё более уродливые формы, а все составы "ленинского ЦК" на 80-90 процентов были подвергнуты физическому истреблению.
В известном смысле, "конечно, можно сказать, что сталинизм вырос из старой большевистской партии, ибо новые формации не падают с неба, а питаются формациями предшествующего периода. Но в старой большевистской партии было три элемента: революционная динамика пролетарского авангарда, централизованные организации и марксистская доктрина. Из всех этих трёх элементов сталинизм унаследовал только централизованную организацию, переключив её из классовой борьбы пролетариата на социальные интересы нового господствующего слоя. Формы, обрядность, фразеология, знамена остались до некоторой степени старые, и эта внешняя шелуха обманывает поверхностные взоры"[787].
Использование сталинизмом марксистской фразеологии мешало видеть коренное изменение политической доктрины. Повторение официальной пропагандой традиционных формул о ведущей роли рабочего класса, диктатуре пролетариата и т. д. камуфлировало изменение социальных функций государственной власти, ставшей орудием подавления рабочего класса не в меньшей мере, чем крестьянства и интеллигенции.
Даже единственный, на первый взгляд, сохранившийся элемент большевистской партии - централизованная организация - стал также служить принципиально иным социальным целям. При Ленине "партия в условиях величайших трудностей, грандиозных сдвигов и потрясений, каковы бы ни были колебания в ту или другую сторону, сохраняла необходимое равновесие элементов демократии и централизма. Лучшей проверкой этого равновесия явился тот исторический факт, что партия впитала в себя пролетарский авангард, что этот авангард сумел через демократические массовые организации, как профсоюзы, а затем Советы, повести за собою весь класс и даже больше, весь трудящийся народ. Этот великий исторический подвиг был бы невозможен без сочетания самой широкой демократии, которая даёт выражение чувствам и мыслям самых широких масс, с централизмом, который обеспечивает твёрдое руководство"[788].
Нарушение этого равновесия между демократией и централизмом явилось не логическим результатом ленинских организационных принципов построения партии, как традиционно утверждала антикоммунистическая пропаганда, а политическим результатом социального перерождения партии, превратившейся в орган защиты корыстных интересов бюрократии. Утрированный централизм стал орудием самообороны бюрократии против народных масс, у которых она узурпировала власть. "Революционный централизм стал бюрократическим централизмом; аппарат, который для разрешения внутренних конфликтов не может и не смеет апеллировать к массе, вынужден искать высшую инстанцию над собой. Так бюрократический централизм неизбежно ведёт к личной диктатуре"[789].
Противоположность двух социально-политических режимов - большевистского и сталинистского - находит как бы зеркальное отражение в противоположности политического облика Ленина и Сталина.
Первое коренное различие между ними состояло в отношении к идейным принципам и к массам. "Несокрушимую верность принципам и веру в массу Ленин действительно пронес через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей политики. В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность Ленину, его отрицание и, если позволено сказать, его поругание. Принципы никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никогда в течение своей жизни он не имел общения с действительными массами, т. е. не с десятками, а с сотнями тысяч... У него не было органов и ресурсов для такого общения, и из его неспособности "объясняться с массами" и непосредственно влиять на них, вырос его страх перед массами, а затем и вражда к ним"[790]. Эти личные качества Сталина совпали с социальными качествами бюрократии, условием существования которой является отчуждённость от масс. Тоталитарный сталинский режим вырос из страха бюрократии перед массами, показавшими свою действительную силу в Октябрьской революции и гражданской войне.
Второе фундаментальное различие между Лениным и Сталиным состояло в отношении к власти. "Ленин очень ценил власть как орудие действия. Но чистое властолюбие, борьба за власть были ему совершенно чужды (как явствует из всего контекста рассуждений Троцкого, речь здесь идёт о личной власти, власти над партией и другими её руководителями. - В. Р.). Для Сталина же психологически власть всегда стояла отдельно во всех задачах, которым она должна служить. Воля господства над другими была основной пружиной его личности"[791].
С этим коренным различием тесно связано третье различие между Лениным и Сталиным, заключавшееся в нравственной окраске и направленности их политической непримиримости. Ленинская непримиримость не несла в себе ничего личного. Она была направлена против враждебных ему идей и действий, а не против лиц и поэтому была полностью лишена элементов коварства, мстительности, амбициозности. Эта непримиримость органически сочеталась с толерантностью, терпимостью по отношению к товарищам по партии даже в моменты острых политических споров с ними. "У Ленина настойчивость и непримиримость вытекали из большой исторической перспективы. Они, эти качества, направлялись на большие проблемы, личные конфликты вытекали только из этих больших проблем. И как только Ленин обеспечивал политическое торжество своих идей, он проявлял величайшую уступчивость... в области личных отношений. Наоборот, общие идеи всегда были для Сталина только приправой, украшением, дополнением некоторых эмпирических непосредственных целей. Именно в осуществлении этих практических целей, всегда пропитанных личным началом, он проявлял величайшую непримиримость, перешедшую впоследствии в прямое зверство"[792].
Каковы же были объективные социальные и субъективные, личные факторы победы сталинизма над большевизмом или - более узко - победы Сталина над своими идейными противниками, которым он несомненно уступал в интеллекте, эрудиции, культуре, ораторском искусстве и других качествах, необходимых руководителю революционной партии? Ответ на этот вопрос мы найдём лишь при учёте того, что победа Сталина не была только его личной победой. Во внутрипартийной борьбе победили определённые социальные силы, носители грандиозной бюрократической реакции на Октябрьскую революцию. Сталинизм вырастал из постепенно складывавшегося всемогущества партийного аппарата, присвоившего себе право решать за партию, склонного к жёсткому администрированию по отношению к нижестоящим и к угодничеству по отношению к вышестоящим. По мере того, как бюрократия поднималась над обществом и над партией, Сталин поднимался над бюрократией, нуждавшейся в своём увенчании в лице "вождя".
Именно потому, что сталинизм вырастал не на почве, подготовленной Октябрьской революцией и всей прошлой историей большевизма, ему пришлось пробивать себе дорогу в ожесточённой борьбе с теми силами в партии, которые защищали её политические, идейные и нравственные принципы, разрушаемые аппаратным бюрократизмом.
Непредвзятое изучение внутрипартийной борьбы опровергает ходячие обывательские представления о том, что все соратники Ленина были "одним миром мазаны", в одинаковой степени боролись не за принципы, а за личную власть и поэтому любой исход этой борьбы привёл бы к утверждению тоталитарного режима. Напротив, партия сумела бы подчинить себе и перестроить свой аппарат, если бы в своём стремлении к перестройке внутрипартийных отношений она не столкнулась с сопротивлением значительной части правящей верхушки, прошедшей полосу политического и нравственного перерождения и подавившей не только Троцкого, но и многих других руководителей партии.
Именно эта верхушка, навязавшая в 1922-1924 годах партии режим своей фракционной диктатуры, сыграла решающую роль в возвышении Сталина. Сталин "сам был застигнут врасплох собственным подъёмом. Он ступал неуверенно, озираясь по сторонам, всегда готовый к отступлению. Но его в качестве противовеса мне поддерживали и подталкивали Зиновьев и Каменев, отчасти Рыков, Бухарин, Томский. Никто из них не думал тогда, что Сталин перерастёт через их головы"[793]. В продвижении Сталина в те годы "наибольшую горячность проявлял неизменно Зиновьев: он на буксире тянул за собой своего будущего палача"[794]. Все эти люди оказались не на высоте своей исторической задачи. В период пребывания у рычагов власти на равных ролях со Сталиным они безответственно играли с жупелами "троцкизма" и "фракционности", применяли методы политической интриги в борьбе со своими идейными противниками, ставили свои личные и групповые интересы выше интересов партии и революции.
Сталин - гений политической провокации - искусно использовал все эти моменты, натравливая одних лидеров на других, играя на их личных амбициях и разжигая между ними личную неприязнь. А его союзники - политики, достаточно искушённые в исторических уроках прежних революций, - тем не менее в своём фракционном ослеплении не желали видеть, чему они прокладывают дорогу своими потайными ходами и верхушечными комбинациями, и уж во всяком случае не предполагали, что запущенная ими аппаратная механика в конце концов нанесёт беспощадные удары по ним самим.
Все эти субъективные факторы, сработавшие в пользу Сталина, дополнились искусным использованием Сталиным своей аппаратной власти для подбора и выдвижения лично преданных ему людей. "Сталин всякое положение, всякую политическую обстановку, всякую комбинацию людей примеривал к себе, к своей борьбе за власть, к своему стремлению господствовать над другими. Если это ему было интеллектуально не по плечу, он сталкивал двух наиболее сильных конкурентов. Искусство пользоваться личными или групповыми антагонизмами было доведено им до большой высоты. На этот счёт у него выработался почти безошибочный инстинкт... Безошибочным инстинктом и неутомимой настойчивостью он всегда при всяком случае, по всякому поводу делал то, что может причинить затруднение другому сопернику, более сильному; с другой стороны, он почти с такой же настойчивостью стремился вознаградить поддержку, всякий акт личной верности"[795].
Обладавший непревзойденной способностью играть на низменных сторонах человеческой природы, Сталин безошибочно почувствовал, что смена бивуачного быта времен гражданской войны оседлым и уравновешенным образом жизни порождает в среде бюрократии тягу к материальным благам жизни, удобствам и комфорту. Сам продолжая жить относительно скромно (многочисленные дачи, расточительные приёмы и попойки станут непременным атрибутом сталинского образа жизни лишь в 30-е годы), Сталин шёл навстречу этим своекорыстным устремлениям, распределяя наиболее привлекательные посты и определяя размеры материальных выгод, которые бюрократы могли получить от этих постов.
Подбирая ставленников по признаку личной преданности, он учил их умению овладевать механизмами власти, использовать слабости своих сотрудников, противопоставлять последних друг другу и т. д. Всю эту бюрократическую механику, в которой немалую роль играла личная интрига, Сталин подчинял задаче создания привилегированной касты, всё более отчуждавшейся от народа и стремившейся удержать массы в повиновении. Политическое и бытовое перерождение правящего слоя изменило его нравы и позволило Сталину обретать всё большую уверенность и проявлять всё большую беспощадность в борьбе со своими противниками. "Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя"[796].
Реакцией на эти процессы стало политическое расслоение в рядах старой партийной гвардии, выделение из неё значительной части, боровшейся с перерождением в своей собственной среде. Лидеры и идеологи левой оппозиции - это "люди того же слоя, той же правящей среды, той же привилегированной бюрократии, которые покидают ряды (бюрократии. - В. Р.) для того, чтобы связать свою судьбу с судьбой санкюлотов, обездоленных пролетариев, деревенской бедноты"[797].
Ожесточение и ненависть к левой оппозиции со стороны сталинцев носили социальный характер. Не случайно осью социальной программы бюрократии в её непримиримой борьбе с оппозицией стала борьба против социального равенства. Эта борьба облегчалась тем, что она происходила в годы нэпа, который по своей природе предполагал возникновение глубоких социальных различий, чрезвычайно обесценивавших в сознании масс национализацию средств производства и земли, основные социальные завоевания революции.
Разумеется, причины "советского термидора" не крылись в самой природе нэпа, а были связаны с более широкой совокупностью внутриполитических и международных факторов, которые были рассмотрены в нашей книге. Однако указание на совпадение во времени периода нэпа и периода подавления левой оппозиции важно для опровержения ходячих представлений о нэпе как наиболее светлой странице в истории советского общества. Показывая несостоятельность этого новейшего исторического мифа, А. Синявский, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к коммунизму, справедливо писал о годах нэпа: "Как известно, это сравнительно мирный и благополучный период, позволивший народу вздохнуть относительно свободнее и немного откормиться. Вместе с тем это время разгрома всяческих оппозиций и создания мощной сталинской консолидации, время перерождения революции как бы в собственную противоположность, в консервативное, мещанско-бюрократическое устройство. Достоин удивления факт, что в годы нэпа многие герои революции и гражданской войны проявили себя как трусы, приспособленцы, покорные исполнители новой государственности, как обыватели и конформисты. Значит ли это, что они в недавнем прошлом не были подлинными героями? Нет, безусловно, они были героями, они шли на смерть и ничего не боялись. Но изменился исторический климат, и они попали как будто в другую среду, требующую от человека других качеств, а вместе с тем - как будто в свою среду победившей революции. И вот вчерашние герои если не погибают, то превращаются в заурядных чиновников"[798].
Полностью соглашаясь с характеристикой этих социально-политических процессов, отметим неправомерность сближения Синявским внутрипартийных оппозиций 20-х годов с диссидентством 60-80-х годов. По своему историческому значению и своим историческим последствиям внутрипартийная борьба 20-х годов была гораздо масштабнее деятельности диссидентов периода застоя. Программа левой оппозиции была неизмеримо шире и научнее программы диссидентского движения. Можно даже сказать, что последнее не имело своей целостной программы, ибо взгляды его двух идейных лидеров - Сахарова и Солженицына - глубоко различны между собой. Наконец, расплата оппозиционеров 20-х годов за свои идеи и действия была во много раз страшнее той, которая выпала на долю большинства диссидентов недавнего прошлого.
Отмеченное Синявским изменение "исторического климата" имело глубокие социально-классовые основания. Партия большевиков, а также её противники однозначно воспринимали нэп как уступку развитию капиталистических отношений. Однако власть при этом осталась в тех же руках, которые руководили Октябрьской революцией. Эта власть ограничивала развитие капиталистических отношений теми пределами, которые не нарушали социально-экономических основ нового общественного строя: национализации крупных средств производства, банков и земли, монополии внешней торговли, планового начала в управлении экономикой. Поэтому само по себе введение нэпа, несмотря на возрождение и оживление капиталистических элементов города и деревни, не означало наступления термидора.
Предпосылкой "советского термидора" стала кристаллизация нового правящего слоя профессионалов власти, поставленных в привилегированное положение и прикрывавшихся идеей социализма перед массами. Этот слой стремился увековечить своё существование, закрепить и оправдать как свою монополию на власть, так и свои растущие материальные привилегии. Это стремление нашло идеологическое и практическое выражение в борьбе против социального равенства, которая первоначально сочеталась с серьёзными уступками верхушечным слоям деревни. Законы, легализовавшие аренду земли и применение наёмной рабочей силы в сельском хозяйстве, шли значительно дальше первоначальных замыслов нэпа.
Борьба правящей фракции с левой оппозицией, которая велась в этот период под лозунгами защиты интересов крестьянства как свободных товаропроизводителей и продавцов продукции своего хозяйства встретила поддержку со стороны остатков старых господствующих классов и их идеологических выразителей, которые "естественно ухватились за крестьянина, как за якорь спасения. Они не смогли надеяться на какие-либо непосредственные успехи и ясно понимали, что им необходимо пройти через период защиты крестьянства. Всё это была армия термидора. Ни одна из этих групп, однако, не могла открыто поднять голову. Всем им необходим был защитный цвет правящей партии и традиционного большевизма"[799].
Борьба против равенства объединяла бюрократию с мелкой буржуазией города и деревни, поскольку неравенство составляло социальную основу и смысл существования этого негласного союза. "Бюрократия очень далеко шла в сторону интересов и притязаний своего союзника. Но к 1927 году окончательно обнаружилось то, что грамотный экономист знал и раньше, что притязания буржуазного союзника по своему существу беспредельны. Кулак хотел землю в полную собственность. Кулак хотел иметь право свободного распоряжения всем своим урожаем. Кулак стремился создать себе контрагентов в городе в виде свободного торговца или свободного промышленника. Кулак не хотел терпеть принудительных поставок и твёрдых цен. Кулак вместе с мелким торговцем, вместе с мелким промышленником стремился к полной реставрации капитализма. Этим самым открывалась непримиримая борьба (между бюрократией и кулаком. - В. Р.) за прибавочный продукт национального труда"[800].
Уступки мелкой буржуазии сохранились гораздо меньшее время, чем предполагали их инициаторы и, прежде всего, Сталин. Эти уступки не только не располагали кулака к добровольной сдаче своих излишков, а, наоборот, пробуждали в нём уверенность в том, что государство заколебалось и что необходимо дальше нажать, чтобы добиться полной свободы оборота. Верхушечные слои деревни в 1927 году уже настолько нарастили свою экономическую мощь, что смогли отважиться на "хлебную стачку", поставившую города перед угрозой хлебной блокады.
Эмпирической реакцией бюрократии на череду "хлебных стачек" стал ультралевый зигзаг Сталина в 1928/29 году, ликвидировавший нэп и переросший в политику насильственной коллективизации и "ликвидации кулачества как класса". Этот авантюристический зигзаг привёл к установлению неограниченной власти бюрократии в городе и деревне. Вступив на путь фронтального столкновения не только с кулаком, но и со всем крестьянством, бюрократия поменяла свою социальную опору. Ею стала огромная и разношерстная "армия", состоявшая из "людей обывательского типа, которые оставались в бурную эпоху революции и гражданской войны в стороне, а теперь, убедившись в крепости советского государства, стремились приобщиться к нему на ответственные должности, если не в центре, то на местах"[801].
При всех зигзагах своего социально-экономического курса правящая фракция сохранила последовательность во всё большем ужесточении политического, в особенности партийного режима. Большевистская партия "в старом своём виде, со старыми своими традициями и старым составом всё больше приходила в противоречие с интересами нового правящего слоя"[802]. Фактическое удушение этой партии, завершившееся изгнанием из неё левой оппозиции, составляло политическую суть термидора. Отсечение левой оппозиции и ликвидация всякой возможности легальных оппозиций и дискуссий открыло беспрепятственную дорогу любым авантюристическим акциям сталинской олигархии, которая спустя ещё два-три года после изгнания из неё последних членов ленинского Политбюро ("бухаринской тройки"), обрела полную политическую однородность. Социально-политическую сущность этой олигархии составлял бюрократический центризм, не отказывавшийся от экономических основ, заложенных Октябрьской революцией (национализация средств производства и плановое хозяйство), но предельно деформировавший эти основы нового общественного строя и поставивший их на службу новому привилегированному слою.
Всё это губительно сказалось прежде всего на судьбах партии, представлявшей для Сталина ценность лишь как покорная опора бюрократии. Ограничения внутрипартийной демократии, представлявшие сначала вынужденную дань экстремальным историческим обстоятельствам, переросли в полное разрушение демократических принципов организации партийной жизни. Партийные массы были отстранены от управления партией и страной. Главной добродетелью члена партии было признано послушание, беспрекословное следование всем противоречивым зигзагам несменяемого руководства. Над партией стала неограниченно господствовать иерархия партийных секретарей. Функции партийных организаций оказались узурпированы аппаратом, высокомерным по отношению к низам и сервильным по отношению к вождю. Единственным источником личной власти стала неразрывная связь с аппаратом. Следствием всех этих изменений явилось превращение органов государства из слуг общества в господ над ним, в чём Ленин видел главную опасность, стоявшую перед социалистической революцией.
Все эти черты партийно-политического режима сохранились и в годы сталинского террора, и в годы хрущёвской оттепели, и в годы брежневского застоя. Наконец, бесчисленные зигзаги и неудачи перестройки, на наш взгляд, объяснялись тем, что подлинно социалистической реконструкции не были подвергнуты взаимоотношения между основными социально-политическими институтами: режимом личной власти - системой партийно-государственного бюрократически-аппаратного управления - бесправной партией как массовой организацией - другими государственными и общественными институтами. Выход из кризиса всей этой политической системы, обнаружившегося в последние годы, новые политические силы, пришедшие к власти в 1991 году, стали искать на путях отвержения идейного наследия большевизма и социальных основ, заложенных Октябрьской революцией.
Правильные уроки из прошлого могут быть извлечены в результате уяснения подлинного содержания трёх идейно-политических тенденций: большевизма, сталинизма и "троцкизма". Расщепление большевистской партии на "троцкизм" и сталинизм и победа последнего повлекли за собой цепь упущенных возможностей подлинно социалистического развития. Однако непредвзятый исторический анализ подтверждает правоту мысли советского историка М. Гефтера о том, "что утраченные возможности - не пустошь, что они существуют (материально!) и "работают" либо в пользу людей, либо против них - в зависимости от того, сбрасывают ли люди прошлое, как избыточный и непосильный для них груз, или всматриваются в него, чтобы увидеть там себя - предстоящих"[803].
Notes
1
Коэн С. Большевизм и сталинизм. Вопросы философии. 1989. Љ 7. С. 46.
2
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. т. 20. С. 476.
3
Коэн С. Большевизм и сталинизм. Вопросы философии. 1989. Љ 7. С. 47.
4
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 3. С. 132, 162.
5
*Более подробно о многочисленных примерах поисков большевиками нелёгкого компромисса, основанного на принципе терпимости к "лояльным" меньшевикам и эсерам, можно прочитать в книге Э. Карра "История Советской России. Книга 1: Большевистская революция. 1917 - 1923" (М., 1990. С. 146-152).
6
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 39. С. 59.
7
Карр Э. История Советской России. Кн. 1: Большевистская революция. 1917-1923. М., 1990. т. 1. С. 105.
8
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 35. С. 111.
9
*Среди делегатов XII съезда РКП(б) было 14,7 процента, а среди делегатов XIII съезда - 11,6 процента выходцев из других партий.
10
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 391.
11
VIII Всероссийский съезд Советов. Стенографический отчёт. М., 1921. С. 217.
12
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 41. С. 292.
13
X съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М, 1963. С. 801, 802.
14
X съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М, 1963. С. 801, 802.
15
Известия ЦК РКП(б). 1920. Љ 21. С. 2, 3.
16
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 41. С. 293.
17
IX конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Протоколы. М., 1972. С. 338.
18
Известия ЦК РКП(б). 1920. Љ 26. С. 2.
19
X съезд Российской Коммунистической партии (большевикрв). С. 564.
20
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 507.
21
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 37. С. 373, 374.
22
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 9. С. 19.
23
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 13. С. 64, 65.
24
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1990. Љ 6. С. 42, 43.
25
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 38. С. 78, 79.
26
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 40. С. 238.
27
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 42. С. 211.
28
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 42. С. 243.
29
VIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Протоколы. М., 1959. С. 325.
30
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2, С. 300.
31
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 41. С. 394.
32
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 340.
33
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 42. С. 303.
34
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 324.
35
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 324, 327.
36
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 324, 327.
37
*Сегодняшнему читателю такая "ротация" партийных кадров не может не казаться чем-то фантастическим. Однако подобная практика существовала в партии на всём протяжении 20-х годов, несмотря на все усилия Сталина по формированию "номенклатуры". Активные рабочие-коммунисты нередко переводились на штатную партийную работу, а затем, проработав на ней некоторое время, вновь возвращались на свои прежние рабочие места. Хрущёв вспоминал, что он долго находился во власти психологии и традиций 20-х годов и вплоть до 1935 года хранил у себя слесарные инструменты, полагая, что в любой момент может оказаться неизбранным на партийный пост, и тогда ему придётся вернуться к своей основной специальности слесаря. (См.: Знамя. 1989. Љ 9. С. 21)
38
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 108.
39
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 112.
40
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 105.
41
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 110.
42
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 91, 92.
43
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 440-442.
44
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 440-442.
45
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 39. С. 224.
46
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 41. С. 30.
47
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 38. С. 222.
48
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 44. С. 123.
49
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 15-18.
50
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 15-18.
51
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 15-18.
52
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 20.
53
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 19, 20.
54
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 19, 20.
55
Вопросы истории. 1989. Љ 9. С. 175, 176.
56
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 37.
57
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 349, 350.
58
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 37. С. 478.
59
Комсомольская правда. 1990. 21 января.
60
Микоян А. И. Мысли и воспоминания о Ленине. М., 1970. С. 194 195.
61
*О беспримерной политической гибкости Микояна свидетельствует объективный факт - бессменное пребывание его в составе ЦК на протяжении 44 лет, намного больше, чем кто-либо другой из членов Центрального Комитета. Комментирует этот факт народное изречение о Микояне: "От Ильича до Ильича - без инфаркта и паралича".
62
Зимин А. У истоков сталинизма. 1918-1923. Париж, 1984, С. 400, 401.
63
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 197.
64
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 197.
65
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 201.
66
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991. С. 446-449.
67
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991. С. 446-449.
68
Наумов В. 1923 год: судьба ленинской альтернативы. - Коммунист. 1991. Љ 5. С. 36.
69
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 36.
70
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 36.
71
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 36.
72
Троцкий Л. Д. Сталин. М., 1990. т. 2. С. 189.
73
КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 597.
74
Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 238, 239.
75
Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 238, 239.
76
Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 207.
77
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 202.
78
Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 248.
79
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 452.
80
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 54. С 327, 328.
81
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 455.
82
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 455.
83
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 343, 345.
84
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1990. Љ 6. С. 40.
85
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 198.
86
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 203, 205.
87
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 203, 205.
88
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 192.
89
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 205.
90
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 387.
91
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 11. С. 179-192.
92
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 11. С. 179-192.
93
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 11. С. 179-192.
94
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 11. С. 179-192.
95
*Статья "О придании законодательных функций Госплану" была передана Крупской в Центральный Комитет партии в июне 1923 года. Тогда же был проведен опрос членов и кандидатов в члены Политбюро и руководителей ЦКК о возможности её публикации. Каменев, Зиновьев, Сталин, Томский, Бухарин, Рудзутак, Молотов, Куйбышев и Сольц однозначно высказались против публикации. За публикацию статьи безоговорочно выступил один Троцкий. О судьбе статьи "К вопросу о национальностях или об "автономизации" мы расскажем в следующей главе.
96
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 11. С. 179-192.
97
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 11. С. 179-192.
98
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 393.
99
Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 397.
100
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 172, 173.
101
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 172, 173.
102
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 172, 173.
103
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 172, 173.
104
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1990. Љ 6. С. 48.
105
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 9. С. 199.
106
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 9. С. 199.
107
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 9. С. 208, 209.
108
Коммунист. 1989. Љ 3. С. 82.
109
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357-361.
110
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357-361.
111
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357-361.
112
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357-361.
113
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357-361.
114
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 607.
115
Дубинский-Мухадзе И. Орджоникидзе. М., 1967. С. 270.
116
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329.
117
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 148.
118
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 459, 460.
119
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 459, 460.
120
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1990. Љ 6. С. 47.
121
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 460.
122
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 330.
123
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 460.
124
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
125
*Бухарин до Октябрьской революции выступал против идеи о праве наций на самоопределение.
126
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
127
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
128
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
129
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
130
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
131
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
132
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
133
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
134
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
135
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
136
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
137
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 153-161.
138
XII съезд Российской Коммунистической партий (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1968. С. 821.
139
*Для облегчения своих маневров во время работы съезда триумвиры добились (впервые в истории партии) учреждения особого органа - "совета старейшин" или "сеньорен-конвента", который создавался из представителей делегаций (по одному представителю на 10 делегатов). Фактически был создан второй, "малый съезд", сформированный преимущественно из ведущих аппаратчиков и призванный предопределять ход работы официального съезда.
140
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 172.
141
Троцкий Л. Д. Моя жизнь, С. 464, 465.
142
Троцкий Л. Д. Моя жизнь, С. 464, 465.
143
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 178, 179.
144
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 465.
145
Воспоминания о В. И. Ленине. В 5 т. 2-е изд. М., 1979. Т. 1. С. 363.
146
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 198.
147
Московские новости. 1989. 23 апреля.
148
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. Эрмитаж (США), 1986. С. 77.
149
Троцкий Л. Д. Портреты. Chalidze publications, 1984. С. 48.
 
 
 
150
 
Троцкий Л. Д. Портреты. Chalidze publications, 1984. С. 41.
151
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1990. Љ 6. С. 42.
152
Известия ЦК КПСС, 1989. Љ 12. С. 198, 199.
153
*В 1967 году Фотиева вспоминала, что при жизни Ленина М. И. Ульянова говорила ей: "После Ленина в партии самый умный человек Сталин". (Московские новости. 1989. 23 апреля).
154
Известия ЦК КПСС, 1989. Љ 12. С. 198, 199.
155
Известия ЦК КПСС, 1989. Љ 12. С. 198, 199.
156
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 191, 192.
157
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 191, 192.
158
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 191, 192.
159
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 675.
160
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329, 330.
161
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 43.
162
Московские новости. 1989. 23 апреля.
163
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 460, 461.
164
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 460, 461.
165
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 460, 461.
166
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 149-150.
167
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 149-150.
168
Московские новости. 1989. 23 апреля.
169
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 193.
170
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 462.
171
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 457.
172
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 457.
173
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т, 45. С. 478-484.
174
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т, 45. С. 478-484.
175
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 5. С. 184.
176
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 485.
177
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 9. С. 163.
178
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 457, 458.
179
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1990. Љ 6. С. 49.
180
Троцкий Л. Д. Что и как произошло? Париж, 1929. С. 34.
181
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 240, 241.
182
*В этом плане характерна статья К. Радека "Лев Троцкий - организатор победы", напечатанная в "Правде" 14 марта 1923 года.
183
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 4. С. 179.
184
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 465.
185
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 817, 818.
186
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 817, 818.
187
Правда. 1923. 12 апреля.
188
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 463.
189
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 1. С. 53.
190
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 1. С. 53.
191
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 1. С. 53.
192
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 175.
193
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 165, 166.
194
Правда. 1923. 24 марта.
195
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 48.
196
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 126.
197
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 102.
198
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 198, 199.
199
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 398.
200
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 201.
201
Политическое образование. 1988. Љ 10. С. 37.
202
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576-582.
203
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576-582.
204
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576-582.
205
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576-582.
206
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 7. С. 123.
207
*В декабре 1919 года СНК РСФСР принял подписанное Лениным постановление "О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ". Этим постановлением разрешались производство и продажа лишь виноградных вин крепостью до 12 градусов. В начале 1921 года было разрешено выпускать спиртные напитки крепостью до 14 градусов, а в декабре того же года - поднять крепость выпускаемых напитков до 20 градусов и начать производство пива.
208
Коммунистическая оппозиция в СССР. М., 1990. Т. 1. С. 81, 82.
209
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 193-200.
210
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 193-200.
211
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 193-200.
212
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 4. С. 193-200.
213
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1926. С. 455.
214
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34.
215
Знание - сила. 1989. Љ 7. С. 84.
216
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 190.
217
Знание - сила. 1989. Љ 7. С. 84.
218
Вопросы истории КПСС. 1987. Љ 10. С. 117.
219
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 40.
220
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 172.
221
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 40.
222
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 40.
223
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 175.
224
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 175.
225
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
226
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
227
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
228
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
229
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
230
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
231
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
232
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
233
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
234
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
235
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 167-175.
236
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 168.
237
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 176-179.
238
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 176-179.
239
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 176-179.
240
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 5. С. 176-179.
241
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 6. С. 190, 191
242
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 6. С. 190, 191
243
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 6. С. 190, 191
244
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 6. С. 190, 191
245
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 176.
246
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 179-188.
247
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 179-188.
248
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 179-188.
249
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 179-188.
250
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 179-188.
251
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 190.
252
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 174, 175.
253
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 174, 175.
254
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 7. С. 174, 175.
255
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
256
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
257
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
258
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
259
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
260
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
261
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
262
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 167-181.
263
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
264
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
265
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
266
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
267
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
268
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
269
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
270
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 34-39.
271
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
272
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
273
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
274
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
275
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
276
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
277
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 185-187.
278
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
279
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
280
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
281
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
282
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
283
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
284
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 10. С. 188, 189.
285
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 201, 202.
286
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 201, 202.
287
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 201, 202.
288
Правда. 1923. 7 ноября.
289
Цит. по: XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1963. С. 148.
290
Правда. 1923. 27 ноября.
291
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 169-171.
292
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 169-171.
293
*Резолюция "О партстроительстве" в значительно усечённом виде была опубликована в качестве решения XIII конференции РКП(б) (январь 1924 года), а целиком - в стенографическом отчёте XIII съезда РКП(б) (май 1924 года).
294
XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 777-780.
295
XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 777-780.
296
XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 777-780.
297
Правда. 1923. 5 декабря.
298
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 164-168.
299
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 164-168.
300
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 164-168.
301
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 164-168.
302
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 164-168.
303
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 199- 203.
304
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 199- 203.
305
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 199- 203.
306
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 172-175.
307
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 172-175.
308
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 172-175.
309
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 172-175.
310
Правда. 1923. 18 декабря.
311
Правда. 1923. 15 декабря.
312
Правда. 1924. 15 января.
313
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 172-175.
314
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 12. С. 172-175.
315
Правда. 1924. 13 января.
316
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. С. 198.
317
Троцкий Л. Д. Что и как произошло? С. 33.
318
Правда. 1923. 16 декабря.
319
Правда. 1923. 15 декабря.
320
Правда. 1923. 16 декабря.
321
Правда. 1923. 16 декабря.
322
Правда. 1923. 16 декабря.
323
Правда. 1924. 13 января.
324
Правда. 1923. 18 декабря.
325
Правда. 1923. 14 декабря.
326
Правда. 1924. 15 января.
327
Правда. 1924. 15 января.
328
Правда. 1923. 18 декабря.
329
Правда. 1924. 18 января.
330
Правда. 1923. 16 декабря.
331
Правда. 1924. 13 января.
332
Правда. 1924. 13 января.
333
Правда. 1924. 13 января.
334
Правда. 1923. 16 декабря.
335
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 3. С. 207, 208.
336
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 3. С. 207, 208.
337
Знамя. 1990. Љ 3. С. 140.
338
Вопросы истории. 1989. Љ 2. С. 92.
339
КПСС в резолюциях и решениях. М, 1984. Т. 3. С. 143.
340
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень. М., 1924. С. 111.
341
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень. М., 1924. С. 136.
342
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень. М., 1924. С. 182.
343
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень. М., 1924. С. 110.
344
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень. М., 1924. С. 181-184.
345
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Бюллетень. М., 1924. С. 181-184.
346
Аргументы и факты. 1989. Љ 28.
347
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 61, 62.
348
Партия и оппозиция по документам. М., 1927. Вып. 1. С. 23, 24.
349
Коммунистическая оппозиция в СССР. М., 1990. Т. 2. С. 21.
350
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 189.
351
Кремнев Б. Красин М., 1968. С. 230.
352
*Исследование Н. Петренко "Ленин в Горках - болезнь и смерть (источниковедческие заметки)" было впервые опубликовано в 1986 году в Париже.
353
Сб. Минувшее. Исторический альманах. М., 1990. Т. 2. С. 174, 175.
354
Сб. Минувшее. Исторический альманах. М., 1990. Т. 2. С. 174, 175.
355
Сб. Минувшее. Исторический альманах. М., 1990. Т. 2. С. 174, 175.
356
Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 1. С. 588.
357
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 4. С. 173.
358
Сб. Минувшее. Т. 2. С. 175.
359
Сб. Минувшее. Т. 2. С. 167, 168.
360
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 484.
361
Сб. Минувшее. Т. 2. С. 170.
362
Сб. Минувшее. Т. 2. С. 170.
363
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 3. С. 204.
364
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 3. С. 204.
365
Огонёк. 1989. Љ 51. С. 17.
366
Даугава. 1990. Љ 9. С. 68, 69.
367
Даугава. 1990. Љ 9. С. 68, 69.
368
Даугава. 1990. Љ 9. С. 68, 69.
369
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 46.
370
Сб. Минувшее. Т. 2. С. 185.
371
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 56.
372
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 4. С. 181-184.
373
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 49, 50.
374
Даугава. 1990. Љ 9. С. 65.
375
*Так Соловьев склонен принимать на веру опубликованное в 1955 году в Нью-Йорке сообщение Е. Лермоло о том, что она встречалась в 30-е годы в Челябинском изоляторе со старым большевиком Г. Волковым, готовившим пищу для Ленина, и Волков якобы рассказал ей, что 21 января Ленин передал ему свою собственноручную записку (!): "Гаврилушка, меня отравили". Петренко, а также некоторые зарубежные исследователи считают книгу Лермоло "образцом скомбинированных слухов".
376
*Мы имеем в виду прежде всего ссылку Соловьева на то, что Гетье отказался подписать протокол о вскрытии тела Ленина. Действительно, Гетье не указан среди подписавших "Акт патолого-анатомического вскрытия тела В. И. Ульянова-Ленина", хотя его имя значится в составе комиссии, производившей эту процедуру.
377
Совершенно секретно. 1990. Љ 9.
378
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 55-59.
379
*Например, истинность многих обнародованных на процессе "право-троцкистского блока" фактов, относящихся к убийству Кирова, была доказана комиссиями Политбюро ЦК КПСС, расследовавшими материалы, связанные с этим убийством.
380
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 55-59.
381
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 55-59.
382
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 55-59.
383
*Крупская в письме к И. Арманд от 28 января 1924 года писала: "Доктора совсем не ожидали смерти и ещё не верили, когда началась уже агония". (Воспоминания о В. И. Ленине. В 5 т. М., 1979. т. 4. С. 339).
384
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 55-59.
385
Знание - сила. 1989. Љ 7. С. 82.
386
Родина. 1990. Љ 4. С. 17.
387
Вечерняя Москва. 1990. 22 января.
388
Сб. Трудные вопросы истории. М., 1991. С. 67.
389
X съезд Российской Коммунистической партии (большевиков) С. 571.
390
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 53.
391
Троцкий Л. Д. Что и как произошло? С. 35.
392
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 111.
393
XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 192, 193.
394
XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 225.
395
Троцкий Л. Д. Портреты. С. 45.
396
Знание - сила. 1989. Љ 7. С. 82.
397
Свердлов Я. М. Избранные произведения. М., 1957. Т. 1. С. 298; см. также С. 268, 276, 277.
398
Вопросы истории КПСС. 1962. Љ 3. С. 143.
399
Огонёк. 1987. Љ 50. С. 6.
400
Знание - сила. 1989. Љ 7. С. 82.
401
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1900. Љ 6. С. 38-41.
402
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1900. Љ 6. С. 38-41.
403
*Существуют, однако, свидетельства о бурном обсуждении "Завещания" на заседаниях некоторых делегаций. (Правда. 1964. 26 мая).
404
Троцкий Л. Д. Завещание Ленина. - Горизонт. 1900. Љ 6. С. 38-41.
405
Знание - сила. 1989. Љ 7. С. 82.
406
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 257.
407
ЭКО. 1989. Љ 11. С. 163, 164.
408
В. И. Ленин и Коммунистический Интернационал. М., 1970, С. 466.
409
Политическое образование. 1989. Љ 1. С. 79.
410
Вопросы истории КПСС. 1987. Љ 10. С. 123.
411
Пятый Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. М., 1925. Ч. I. С. 153-155.
412
Пятый Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. М., 1925. Ч. I. С. 277, 278.
413
Коммунистический Интернационал в документах, М., 1933. С. 407.
414
Коммунистический Интернационал в документах, М., 1933. С. 448.
415
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 282.
416
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 3. С. 393.
417
Сб. История и сталинизм. М., 1991. С. 136, 137.
418
Сб. История и сталинизм. М., 1991. С. 136, 137.
419
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 266.
420
Вопросы истории. 1989. Љ 8. С. 6.
421
Троцкий Л. Д. К истории русской революции, С. 273-275.
422
Троцкий Л. Д. К истории русской революции, С. 273-275.
423
Троцкий Л. Д. К истории русской революции, С. 248.
424
Правда. 1924. 10 декабря.
425
Правда. 1924. 19 ноября.
426
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 326, 327.
427
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 327.
428
Правда. 1918. 6 ноября.
429
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 328.
430
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 328.
431
Бюллетень оппозиции. 1939, Љ 77-78, С. 7, 8.
432
Всесоюзное совещание историков. М., 1964, С, 268.
433
*Данное место в речи Ленина было преднамеренно выброшено при публикации книги "Первый легальный П.К. большевиков в 1917 г." (М. - Л., 1927). Фотоснимок корректурного оттиска данного издания с надписью "в разбор" против этих слов Ленина Троцкий опубликовал в книге "Сталинская школа фальсификаций". В советской историографии указанный протокол не вводился в научный оборот вплоть до публикации репринтного издания этой книги Троцкого в 1990 году (см.: Троцкий Л. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 114-115, 313).
434
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.
435
За ленинизм. М. - Л., 1925. С. 120.
436
Правда. 1925. 5 февраля.
437
Неделя. 1988. Љ 26.
438
ЭКО. 1989. Љ 11. С. 168.
439
ЭКО. 1989. Љ 11. С. 168.
440
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 11.
441
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
442
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
443
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
444
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
445
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
446
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
447
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990. С. 102-109.
448
Троцкий Л. Д. Что и как произошло? С. 35.
449
Комсомольская правда. 1988. 22 октября.
450
Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 357.
451
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 41.
452
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 72, 73.
453
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 72, 73.
454
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 72, 73.
455
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 8. С. 183-185.
456
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 8. С. 183-185.
457
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 3. С. 323, 324, 330.
458
Правда. 1925. 5 февраля.
459
Троцкий Л. Д. Что и как произошло? С. 34.
460
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 502.
461
Сб. Трудные вопросы истории. С. 71.
462
Андреев А. А. Воспоминания, письма. М., 1985. С. 155.
463
КПСС в резолюциях и решениях Т. 3. С. 330.
464
Правда. 1925. 5 февраля.
465
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 258.
466
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 258.
467
Знамя. 1988. Љ 12. С. 101.
468
Бюллетень оппозиции. 1931. Љ 19. С. 38, 39.
469
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 175.
470
XIII съезд Российской Коммунистической партия (большевиков). С. 209.
471
История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1970. Т. 4. Кн. 1. С. 296.
472
Большая Советская Энциклопедия. М., 1927. Т. 8. С. 271.
473
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 345.
474
Бухарин Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 168.
475
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 336.
476
Бюллетень оппозиции. 1930. Љ 14. С. 25.
477
Вестник Коммунистической академии. 1924. Љ 8. С. 100, 101.
478
Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1988. С. 94. 11-13.
479
Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1988. С. 94. 11-13.
480
Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1988. С. 135-137.
481
Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1988. С. 135-137.
482
Бухарин Н. И. Избранные произведения. М., 1988. С. 135-137.
483
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 10. С. 51, 52.
484
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 384.
485
Принципиальные части принятых конференцией резолюций были написаны Бухариным, который об этом прямо заявил на XIV съезде. (См.: XIV съезд ВКП(б). Стенографический отчёт. М., 1926. С. 149).
486
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М. - Л., 1925. С. 84; 85.
487
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М. - Л., 1925. С. 182.
488
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М. - Л., 1925. С. 135.
489
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 3. С. 368, 369.
490
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 139.
491
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 188.
492
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 141-143.
493
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 141-143.
494
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 186-188.
495
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 186-188.
496
XIV конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 186-188.
497
Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 192.
498
XIV конференция Российской Коммунистической партий (большевиков). С. 109, 110.
499
Известия. 1925. 22 марта.
500
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 123.
501
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 179.
502
Ярославский Е. Против оппозиции. М., 1928. С. 190. 191.
503
Ярославский Е. Против оппозиции. М., 1928. С. 190. 191.
504
Резолюция XXII конференции Ленинградской губернской организации РКП(б). Л., 1925. С. 47.
505
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 257, 258.
506
*Московская партийная организация, бывшая главным оплотом оппозиции 1923 года, после её частичной чистки в начале 1924 года стала послушным орудием в руках большинства Центрального Комитета.
507
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 153, 154.
508
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 153, 154.
509
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 88.
510
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 88, 89.
511
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 88, 89.
512
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 97.
513
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 248.
514
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 3. С. 414.
515
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 335, 336.
516
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 335, 336.
517
Большевик. 1925. Љ 9-10. С. 63.
518
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 335.
519
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 151.
520
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 89.
521
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической, партии . (большевиков). С. 158-161.
522
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической, партии . (большевиков). С. 158-161.
523
*Крупская имела в виду следующие положения из письма Ленина в Политбюро ЦК РКП(б) о тезисах Преображенского "Основные принципы политики РКП в современной деревне" (16 марта 1922 года): "...В данный момент политика пролетариата по отношению к кулачеству и зажиточному крестьянству должна быть направлена главным образом на ограничение его эксплуататорских стремлений..." (Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45, С. 44).
524
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической, партии . (большевиков). С. 158-161.
525
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 158-161.
526
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 254-257.
527
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 254-257.
528
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 254-257.
529
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 254-257.
530
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 472.
531
Ярославский Е. Против оппозиции. С. 254.
532
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 375, 376.
533
Сталин И. В. Соч. Т. 7. С. 375, 376.
534
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 237, 238.
535
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большеви ков). С. 245.
536
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большеви ков). С. 153.
537
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большеви ков). С. 165, 166.
538
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большеви ков). С. 467.
539
XIII конференция Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 137.
540
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 181-186.
541
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 181-186.
542
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 334-336.
543
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 334-336.
544
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 274, 275.
545
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 274, 275.
546
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 397, 398.
547
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 572, 573.
548
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 572, 573.
549
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 203.
550
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 575, 576.
551
XIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 263, 264.
552
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 627, 628.
553
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 566.
554
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 570.
555
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 600, 601.
556
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 612, 613.
557
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 631.
558
Сталин И. В. Соч. Т. 7, С. 384.
559
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 418.
560
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 418.
561
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 288-291.
562
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 288-291.
563
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 298.
564
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 508.
565
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 504, 505.
566
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 84.
567
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 84.
568
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 494, 495.
569
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 494, 495.
570
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 494, 495.
571
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 36.
572
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 135.
573
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 218-221.
574
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 218-221.
575
Наше Отечество. Опыт политической истории. М., 1991. Т. 2.С. 221, 222.
576
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М., 1962. Т. 1. С. 268.
577
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 82, 83.
578
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 2. С. 105-107.
579
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 2. С. 105-107.
580
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 11-22.
581
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 11-22.
582
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 11-22.
583
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 11-22.
584
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 11-22.
585
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 80.
586
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 80.
587
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 248-250.
588
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М., 1927. С. 601.
589
Первая Ленинградская областная конференция ВКП(б). 15- 19 ноября 1927 года. Стенографический отчет. Л., 1927. С. 27, 28.
590
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 285, 286, 290, 291.
591
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 159.
592
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 143.
593
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 71.
594
Коммунист. 1989. Љ 8. С. 81.
595
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 495, 496, 503.
596
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 633.
597
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 578, 579.
598
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 502.
599
О внутрипартийном положении. Три документа. М. - Л., 1927. С. 10, 11.
600
Правда. 1927. 20 мая.
601
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 205-207.
602
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 2. С. 205-207.
603
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 504.
604
Сталин И. В. Соч. Т. 9. С. 116.
605
Октябрь. 1988. Љ 10. С. 15.
606
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 4. С. 100, 101.
607
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 4. С. 100, 101.
608
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 4. С. 100, 101.
609
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 1. С. 143, 144.
610
Правда. 1927. 13 мая.
611
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 135-138.
612
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 135-138.
613
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 135-138.
614
Троцкий Л. Д. Сталин. Соч. Т. 2. С. 171.
615
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 397.
616
Правда. 1927. 22 июня.
617
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 52.
618
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 52.
619
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 177-179.
620
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 177-179.
621
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 165.
622
Сталин И. В. Соч. Т. 8. С. 293.
623
*"Платформа большевиков-ленинцев" - наиболее развёрнутый программный документ левой оппозиции. ЦК запретил не только обсуждение, но даже распространение этого документа, в результате чего оппозиция распространяла его текст среди членов партии нелегально. Основные положения этого документа были перенесены в "Контртезисы" оппозиции о пятилетнем плане народного хозяйства, опубликованные в "Правде" 17 ноября 1927 года.
624
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 505, 506.
625
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 505, 506.
626
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 505, 506.
627
*Более того - в опубликованном тексте речи Сталина на октябрьском пленуме была полностью приведёна характеристика Сталина, содержавшаяся в добавлении к "Письму к съезду", продиктованном Лениным 4 января 1923 года (Правда. 1927. 2 ноября).
628
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 184.
629
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 173-176.
630
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 173-176.
631
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 173-176.
632
Правда. 1927. 1 ноября.
633
Правда. 1927. 1 ноября.
634
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 623.
635
Политическое образование. 1988. Љ 8. С. 44.
636
*Более подробно основные идеи данной альтернативной концепции проанализованы в статьях: Роговин В. Троцкий о социальных отношениях в СССР. - Социологические исследования. 1990. Љ 5; он же. Троцкий против Сталина. - Экономические науки. 1990. Љ 9; он же. Неизвестный Троцкий. - Аргументы и факты. 1990. Љ 38; он же. Троцкий и "троцкизм". К истории проблемы. - Литературное обозрение. 1991. Љ 8.
637
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 532.
638
Сталин И. В. Соч. Т. 8. С. 61.
639
XIV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 267.
640
КПСС в резолюциях. Т. 3. С. 392.
641
Сталин И. В. Соч. Т. 8. С. 62.
642
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 528, 529.
643
Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 308.
644
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 530, 531.
645
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 530, 531.
646
Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 243.
647
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 145.
648
Неделя. 1988. Љ 26.
649
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 526, 529.
650
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 526, 529.
651
Пути мировой революции. Седьмой расширенный пленум ИККИ. 22 ноября - 16 декабря 1926 г. Стенографический отчет. М. - Л., 1927. Т. 2. С. 102.
652
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 142.
653
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 135.
654
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 530.
655
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 532.
656
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 532.
657
*Приведем лишь некоторые данные, обнародованные в последние годы. Из 3 тысяч болгарских эмигрантов, живших и работавших в Советском Союзе в 30-е годы, был репрессирован каждый третий, причём 600 наиболее активных болгарских коммунистов погибли в сталинских тюрьмах и лагерях. Тысячи немецких коммунистов, которые искали в Советском Союзе убежища от нацистского террора, были арестованы, несколько сот из них убиты. Около 4 тысяч немецких коммунистов, которые по приказу партии приехали в Москву или добровольно решили помочь строительству социализма в СССР, были переданы Сталиным в руки гестапо после заключения германо-советского пакта. 19 членов и кандидатов в члены ЦК компартии Германии стали жертвами нацистского террора, 16 - сталинского. Не меньшие потери от сталинских репрессий понесли в 30-е годы венгерская, югославская, польская и другие компартии.
658
*Трагические последствия этой установки, претворявшейся в жизнь ещё до сговора Сталина с Гитлером, выразительно описаны в романе А. Кестлера "Слепящая тьма".
659
Лифшиц М. Нравственное значение Октябрьской революции. - Коммунист. 1985. Љ 4. С. 50.
660
Шервуд Р. Рузвельт и Гопкин С. В 2 т. М. 1958. Т. 2. С 489.
661
*Применительно к современным условиям используется более точное, хотя и также условное, деление мира не на "Восток" и "Запад", а на "Север" и "Юг".
662
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 403.
663
Коммунист. 1987. Љ 17. С. 103, 104.
664
Литературная газета. 1987. 4 ноября.
665
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 1.
666
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, С. 403.
667
Правда. 1989. 3 марта.
668
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 501.
669
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 501.
670
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. М., 1989. С. 322.
671
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 169-173.
672
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 169-173.
673
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 169-173.
674
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 169-173.
675
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 322.
676
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 503.
677
Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 503.
678
Новый мир. 1988. Љ 5. С. 171.
679
Родина. 1989. Љ 7. С. 80, 81.
680
Коммунист. 1990. Љ 8. С. 76, 77.
681
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 7. С. 47.
682
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 96.
683
Коммунист. 1989. Љ 8. С. 87, 88.
684
Коммунист. 1989. Љ 8. С. 87, 88.
685
Коммунист. 1989. Љ 8. С. 87, 88.
686
Троцкий Л. Д. К социализму или к капитализму? М. - Л, 1926. С. 10, 11.
687
Троцкий Л. Д. К социализму или к капитализму? М. - Л, 1926. С. 10, 11.
688
Троцкий Л. Д. К социализму или к капитализму? М. - Л, 1926. С. 44, 45.
689
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 60-63.
690
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 60-63.
691
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 514.
692
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 2. С. 14.
693
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 507.
694
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 566, 567.
695
Коммунистическая оппозиция в СССР. М., 1990. Т. 4. С. 128.
696
Правда. 1927. 17 августа.
697
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 563.
698
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 486.
699
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 111.
700
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 108, 109.
701
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 158.
702
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 1. С. 218.
703
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 138.
704
Правда. 1927. 17 ноября.
705
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 232, 233.
706
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 138.
707
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 3. С. 158.
708
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-121.
709
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-121.
710
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-121.
711
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-121.
712
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-121.
713
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-121.
714
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 144-146.
715
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 144-146.
716
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 144-146.
717
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 163.
718
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 344.
719
XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 478, 479.
720
Партия и оппозиция по документам. Вып. 1. С. 9, 10.
721
Партия и оппозиция по документам. Вып. 1. С. 9, 10.
722
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 154.
723
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 176.
724
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 122, 124.
725
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 122, 124.
726
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 122, 124.
727
Партия и оппозиция по документам. Вып. 1. С. 61.
728
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 324.
729
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 324.
730
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 72.
731
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-116.
732
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-116.
733
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-116.
734
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 113-116.
735
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 179.
736
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 116.
737
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 196.
738
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). М., 1962. Т. 2. С. 1094.
739
Вопросы истории КПСС. 1988. Љ 8. С. 19, 20.
740
Бухарин Н. И. Проблемы теории и практики социализма. С. 276, 277.
741
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 304.
742
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 313.
743
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 221, 225.
744
Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 391, 392.
745
Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 339, 340.
746
Правда. 1927. 30 октября.
747
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 185.
748
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 250.
749
Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 363.
750
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 268, 269.
751
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 218, 219.
752
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 148, 149.
753
*Устрялов - идеолог "сменовеховства" - эмигрантского течения, призывавшего к поддержке сталинско-бухаринской политики, которая, по мнению сменовеховцев, вела к реставрации капитализма в СССР.
754
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 148, 149.
755
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С, 383.
756
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 149.
757
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 152.
758
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 220.
759
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 219, 220.
760
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 219, 220.
761
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.
762
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.
763
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.
764
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 246.
765
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 230, 231.
766
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 230, 231.
767
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 249.
768
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 142, 143.
769
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 275.
770
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251-256.
771
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251-256.
772
Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251-256.
773
Троцкий Л. Д. Что такое СССР и куда он идет? Париж, 1988. С. 56.
774
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 2. С. 1222.
775
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 342.
776
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 328, 329.
777
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1597.
778
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1389.
779
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1599, 1600.
780
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1599, 1600.
781
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1399.
782
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1417.
783
XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1470.
784
*Здесь и далее мы ссылаемся на последнюю (незавершённую) книгу Троцкого "Сталин", работа над которой прервалась из-за убийства автора. Эта книга показывает логику размышлений Троцкого о причинах всемирно-исторической трагедии - замены большевизма сталинизмом, которые представляются нам чрезвычайно убедительными. Поэтому мы решили сопоставить в заключение выводы предпринятого нами исследования с некоторыми результатами этих его размышлений, либо подкрепить и уточнить наши выводы наиболее поздними оценками и суждениями Троцкого.
785
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 139.
786
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 198, 199.
787
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 180.
788
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 140, 141.
789
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 140, 141.
790
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 149.
791
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 159.
792
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 184.
793
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 146.
794
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 189.
795
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 250, 251.
796
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 201.
797
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 222.
798
Синявский А. Диссидентство как личный опыт. - Юность. 1989. Љ 5. С. 89.
799
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 234, 235.
800
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 243.
801
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 234.
802
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 261.
803
Гефтер М. Предисловие к публикации записей Е. Варги. - ПолиС. 1991. Љ 2. С. 176.
Book: Власть и оппозиции
Том 2.
Том 2. ВЛАСТЬ И ОППОЗИЦИИ
Авторы: Вадим Роговин
ISBN: 5852720127
Год: 1993
АННОТАЦИЯ
Том 2. ВЛАСТЬ И ОППОЗИЦИИ
Вадим Захарович Роговин (1937-1998) - советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922-1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).
Второй том охватывает период нашей истории за 1928-1933 годы. Развертывается картина непримиримой борьбы между сталинистами и противостоящими им легальными и нелегальными оппозиционными группировками в партии, показывается ложность мифов о преемственности ленинизма и сталинизма, о "монолитном единстве" большевистской партии. Довольно подробно рассказывается о том, что, собственно, предлагала "левая оппозиция", как она пыталась бороться против сталинской насильственной коллективизации и раскулачивания, против авантюристических методов индустриализации, бюрократизации планирования, социальных привилегий, тоталитарного политического режима. Показывается роль Л. Троцкого как лидера "левой оппозиции", его альтернативный курс социально-экономического развития страны.
В книге показана картина ожесточенной борьбы между Сталиным и противостоявшими ему в 1928-1933 гг. оппозиционными, но большевистскими группировками в коммунистической партии. Автор, известный историк и социолог, доказывает несостоятельность широко распространенных мифов об органической преемственности большевизма и сталинизма и "монолитном единстве" партии. Противники "генеральной линии" подвергали серьезной критике насильственную коллективизацию и раскулачивание, сталинские методы индустриализации, бюрократическое планирование, социальные привилегии, тоталитарный политический режим.
В книге впервые освещается альтернативная стратегия социалистического строительства, выдвигавшаяся левой оппозицией во главе с Львом Троцким. Показаны причины поражения оппозиционных движений и утверждения бюрократического абсолютизма в СССР и в международном коммунистическом движении. Обо всём этом и не только в книге Власть и оппозиции (Вадим Роговин)
Введение
На протяжении вот уже полувека историки, политологи, социологи во всём мире вновь и вновь возвращаются к поискам ответа на вопрос, остающийся наиболее сложной исторической загадкой XX века: почему на почве, порождённой Октябрьской революцией, возникло такое явление, как сталинизм, закономерными следствиями которого стали застой и затем современный всеобъемлющий социально-экономический и социально-политический кризис, охвативший распавшийся Советский Союз и другие страны бывшего "социалистического содружества".
В советской и зарубежной исторической и политологической литературе выдвигаются два принципиально различных ответа на этот вопрос. Один из них исходит из того, что сталинизм и постсталинизм явились закономерным и неизбежным результатом реализации марксистского учения и революционной практики большевизма. Второй базируется на идее о том, что сталинизм явился продуктом грандиозной бюрократической реакции на Октябрьскую революцию и представлял собой не продолжение, а, напротив, тотальное отрицание и разрушение принципов большевизма. При этом специфика контрреволюционного переворота, осуществлённого Сталиным и его приспешниками, состояла в том, что этот переворот происходил под идеологическим прикрытием марксистской фразеологии и нескончаемых заверений о верности делу Октябрьской революции.
Естественно, что такого рода переворот требовал небывалого ещё в истории нагромождения лжи и фальсификаций, фабрикации всё новых и новых мифов. Однако не менее изощрённая мифология требуется и для подкрепления идей, выдвигаемых сегодня теми, кто считает ложным социалистический выбор нашего народа в 1917 году и отождествляет сталинизм как систему общественных отношений с социализмом, а сталинизм как политическую и идеологическую силу - с большевизмом. Такого рода воззрения пропагандируются тем активнее, чем явственней происходит откат советского общества от ещё сохранившихся завоеваний Октябрьской революции к отсталому полуколониальному капитализму, чем масштабнее и болезненнее обнаруживаются разрушительные последствия этого процесса.
Подобно сталинистам, современные антикоммунисты используют два рода мифов: собственно идеологические и исторические. Под идеологическими мифами мы имеем в виду ложные идеи, обращённые в будущее, т. е. иллюзорные прогнозы и обещания. Такого рода продукты ложного сознания обнаруживают свой мифологический характер лишь по мере их практической реализации. По иному обстоит дело с мифами, апеллирующими не к будущему, а к прошлому. Эти мифы разоблачить в принципе легче, чем антинаучные прогнозы и реакционные проекты. Как идеологические, так и исторические мифы представляют продукт прямой классовой заинтересованности. Но в отличие от первых, последние выступают продуктом не политического заблуждения или сознательного обмана масс, а исторического невежества либо заведомой фальсификации, т. е. замалчивания одних исторических фактов и тенденциозного выпячивания и искажённой интерпретации других. Опровергнуть эти мифы можно путём восстановления исторической истины, правдивого воссоздания действительных фактов и тенденций прошлого.
К сожалению, в последние годы представители идеологических течений, защищавших социалистический выбор, не использовали всю совокупность исторических фактов, позволяющих развенчать новейшую историческую мифологию. Как правило, свой анализ судеб социалистической идеи и её практической реализации в СССР они завершали ссылкой на последние ленинские работы. Однако политическая деятельность Ленина прервалась как раз в тот исторический момент, когда Советский Союз только что вышел из первоначальной экстремальной стадии своего развития - гражданской войны и чудовищной послевоенной разрухи, когда только открылись возможности мирного социалистического созидания и когда одновременно только ещё обозначились контуры новой опасности, грозящей делу социалистического строительства в изолированной и отсталой стране,- термидорианского перерождения Октябрьской революции.
После смерти Ленина большевизм расщепился на два непримиримых политических течения: сталинизм и левую оппозицию ("большевики-ленинцы", по их собственному определению, или "троцкисты", по определению сталинистов). В 20-е годы левая оппозиция явилась единственным течением, противопоставившим сталинизму свою идейную программу по всем коренным вопросам мирового коммунистического движения и социалистического строительства в СССР. Она развила и обогатила с учетом нового исторического опыта идеи о путях перехода от капитализма к социализму, о новой экономической политике, о решении национального вопроса в СССР, получившие лишь первоначальную разработку в трудах Ленина.
Именно потому, что сталинизм явился не продолжением, а отрицанием большевизма, он пробивал себе дорогу в ожесточённой борьбе с этим массовым движением в партии, которое выдвигало и обосновывало подлинно социалистическую альтернативу развития советского общества, защищало политические, идейные и нравственные принципы Октябрьской революции, разрушаемые аппаратной бюрократией - главной социальной опорой сталинского режима.
После изгнания в 1927 году левой оппозиции из партии легальная внутрипартийная политическая борьба стала невозможной. Последней попыткой открытого сопротивления утверждению сталинизма явилась деятельность бухаринской группы внутри Политбюро и ЦК, завершившаяся в 1929 году её полной капитуляцией перед Сталиным. Однако борьба внутрипартийных оппозиций со сталинизмом продолжалась ещё на протяжении целого ряда лет. Разумеется, эта борьба развертывалась в иных формах, чем в предыдущее десятилетие. Открытые партийные дискуссии по вопросам внешней и международной политики прекратились. Деятельность новых оппозиций, возникающих внутри партии, носила нелегальный характер, а их участники подвергались не только партийным санкциям, но и жестоким полицейским преследованиям.
На протяжении первой половины 30-х годов наиболее активной оппозиционной силой в коммунистическом движении продолжали оставаться Троцкий, находившийся в изгнании, и его советские единомышленники, действовавшие либо в подполье, либо в сталинских тюрьмах, лагерях и ссылках.
Левая оппозиция в 30-е годы внесла наиболее значительный вклад в марксистскую теорию, поскольку в её работах содержался научный анализ первого в истории опыта социалистического строительства, хотя и осуществляемого извращёнными методами бюрократического командования над трудящимися массами. Раскрывая гигантские издержки этих методов (характерные не только для данного, но и для всех последующих периодов развития СССР), Троцкий и его единомышленники доказывали, что в условиях демократизации политической жизни и проведения социальной политики, отвечающей интересам не узких привилегированных групп, а широчайших народных масс, удалось бы не только избежать колоссальных человеческих жертв и обвального снижения жизненного уровня народа, но и добиться намного более эффективных экономических результатов.
Рассматриваемый в этой книге период был временем прихода к "троцкистским" идеям новых оппозиций, состоявших из бывших бухаринцев и сталинистов. Этот процесс завершился в 1932 году попыткой объединения старых и новых оппозиционных групп внутри партии.
В данной книге мы попытаемся проследить историю внутрипартийной борьбы 1928-33 годов, сопоставляя следующие основные группы источников: официальные "партийные документы" (решения съездов и пленумов ЦК, выступления Сталина и его приспешников, сталинистская пропаганда); мемуарные свидетельства участников политической жизни тех лет; материалы советских архивов, раскрывающие скрытые от современников важные аспекты исторических событий; оппозиционные документы, в своей основной части не известные советскому читателю.
Знакомство с этими документами наглядно убеждает: всё справедливое, что содержится в современной критике сталинизма, было сказано большевистскими оппозициями уже в конце 20-х - начале 30-х годов. Вместе с тем в документах этих оппозиций встречаются многие выводы и обобщения, отсутствующие в современных исторических работах и в своей совокупности представляющие системную альтернативу сталинизму в экономической, социальной, политической и духовной сферах.
Развитие внутрипартийной борьбы этих лет невозможно рассматривать в отрыве от судеб мирового капитализма, глубокий и всеохватывающий кризис которого, начавшийся в 1914 году, принял особо острые формы в 1929-33 годах. Смена неустойчивого послевоенного "просперити" "великой депрессией", потрясшей весь капиталистический мир, явилась самым убедительным опровержением суждений о том, что большевики, рассматривавшие Октябрьскую революцию как пролог пролетарских и национально-освободительных революций в других странах, переоценили глубину глобальных противоречий капитализма. Однако структурный кризис всей капиталистической системы, развернувшийся в небывалых до того масштабах, не завершился победой социалистических революций, поскольку революционное движение оказалось преданным и подорванным изнутри. Теория "победы социализма в одной стране" способствовала превращению Коминтерна и входивших в него коммунистических партий капиталистических стран из революционной силы в средство обеспечения благоприятных внешнеполитических условий для развития СССР. Об упущенных сталинизированным Коминтерном революционных возможностях, открывшихся в начале 30-х годов, ярче всего свидетельствовало поражение немецкого рабочего движения. Сектантские ошибки германской компартии, заблокировавшей создание единого рабочего антифашистского фронта в Германии, открыли дорогу к власти Гитлеру, воспользовавшемуся тем невыносимым положением, в котором оказался немецкий народ под игом грабительского Версальского договора - одного из наиболее уродливых порождений империализма.
Немалую роль в поражении революционных сил на Западе сыграло и то обстоятельство, что вместо силы передового примера, побуждающего другие народы к борьбе за социализм, Советский Союз всё более демонстрировал силу негативного примера, отталкивавшего от коммунистического движения широкие слои трудящихся капиталистических стран. Вместе с тем, ослабление капитализма в 30-е годы явилось тем фактором, который позволил Сталину не только сохранить, но и укрепить свои позиции на международной арене. Таким образом, мировой капиталистический кризис, выступивший подтверждением правильности марксистской теории и большевистской стратегии, объективно способствовал упрочению сталинизма.
Критическое обострение противоречий мирового капитализма хронологически совпало с предельным обострением социальной напряжённости в СССР в результате насильственной коллективизации.
Время для планомерных реформ подлинно социалистического характера было упущено в 1923-27 годах, когда партию непрерывно лихорадило от навязываемой ей беспринципными верхушечными блоками "борьбы с троцкизмом". В этот период все выступления Сталина и его акции в области социально-экономической политики носили внешне "умеренный" характер. Это диктовалось прежде всего его стремлением представить своих идейных противников разжигателями новой гражданской войны и на волне общественных настроений, порождённых этими ложными представлениями, отбросить их от руководства и изгнать из партии. Добившись осуществления этой цели, Сталин получил свободу рук для авантюристических зигзагов во внутренней и внешней политике и сопутствующих им массовых репрессий, которые от года к году становились всё масштабнее и безжалостнее.
При осуществлении на рубеже 30-х годов ультралевого переворота во внутренней политике у Сталина не было продуманной политической стратегии, связанной с реалистической оценкой обстановки в стране и учетом масштабов сопротивления, которое может оказать крестьянство насильственной коллективизации. А. Авторханов справедливо отмечает, что во время своего выступления в 1928 году с докладом "На хлебном фронте", в котором коллективизация объявлялась единственным способом получения государством товарного хлеба, Сталин "едва ли сам представлял себе ‹...», во что всё это выльется конкретно и какие будут издержки этого сложного процесса" [1].
Сталинская политика 1928-33 годов представляла цепь непрерывных эмпирических зигзагов, переходов от авантюристических "наступлений" к паническим отступлениям, от административного нажима к экономическим уступкам народным массам и вновь к нагнетанию в стране атмосферы "чрезвычайщины". В результате этих зигзагов Сталин не раз оказывался на грани полной политической катастрофы. В один из немногих моментов, когда он позволил себе откровенность, он признал, что борьба с крестьянством была для него более страшным испытанием, чем даже вторая мировая война. В воспоминаниях Черчилля приводится его беседа со Сталиным 15 августа 1942 года. "Скажите мне,- спросил Сталина Черчилль,- на Вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?" "Ну, нет,- ответил на это Сталин,- политика коллективизации была страшной борьбой". "Я так и думал, что Вы считаете её тяжёлой,- отреагировал тут же Черчилль,- ведь Вы имели дело не с несколькими тысячами аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей". "С 10 миллионами,- сказал Сталин, подняв руки.- Это было что-то страшное. Это длилось четыре года..." [2]
Для правильного понимания перипетий насильственной коллективизации важно прежде всего обладать научным представлением о социально-политической сущности сталинизма. Эта сущность наилучшим образом охватывается понятием "бюрократический центризм", характеризующим содержание политики не только Сталина, но и всех последующих лидеров партии. Хотя официальная советская пропаганда неустанно твердила о том, что "партия вооружена самой передовой научной теорией", марксистская фразеология с конца 20-х годов служила для правящей клики лишь идеологическим камуфляжем сугубо эмпирического политического курса.
Называя Сталина эмпириком, Троцкий неоднократно подчеркивал, что Сталин никогда не обладал теоретически проработанным стратегическим планом и способностью предвидеть ближайшие и тем более отдалённые последствия своей политики; он никогда не исходил в выработке своей тактики из теории и стратегии, а, наоборот, подчинял теорию и стратегию тактическим задачам, диктуемым столкновением с непосредственными и непредвиденными трудностями, к которым приводила его бессистемная и лишённая научного обоснования политика.
Маскируемая абстракциями социалистического словаря прагматическая политика Сталина претерпевала резкие колебания. Если в периоды относительной стабильности внутреннего и внешнего положения страны бюрократический центризм исходил из оппортунистического стремления к сохранению status quo на международной арене и консервации сложившихся общественных отношений внутри страны, то в кризисные периоды он переходил к эклектической политике метаний между политическими крайностями.
Своеобразную параллель сталинской политике "великого перелома" представляла горбачёвская "перестройка", которая с полным основанием может быть названа "коллективизацией навыворот". Осуществлявшаяся, подобно "сплошной коллективизации", без четкого стратегического плана, научной концепции и ясного представления о целях и последствиях намечаемых преобразований, "перестройка" привела к не менее губительным последствиям для судеб советского народа и всего человечества, чем сталинское "наступление социализма по всему фронту".
В 1928-33 годах грубый эмпиризм в политике приводил к тому, что развитие экономики совершалось путём движения от одного хозяйственного кризиса к другому. Эти кризисы, возникавшие как результат ошибочной политической линии, Сталин неизменно объяснял возрастанием сопротивления классовых врагов. Средством выхода из кризисов избиралась политика "чрезвычайщины", административного нажима и жесточайших репрессий, распространявшихся на всё более широкие слои населения. Пытаясь с помощью такой политики спастись от экономических трудностей, Сталин вступил в борьбу с кулачеством, переросшую в фронтальное столкновение со всем крестьянством, фактически спровоцировал его на новую гражданскую войну.
Как в официальной советской, так и в антикоммунистической историографии, хотя и по разным причинам, при описании сталинских репрессий акцент обычно делался на том, что все они осуществлялись по отношению к "кроликам" (пользуясь выражением А. Солженицына), не склонным к сопротивлению господствующему режиму. Однако в действительности такими "кроликами" не были ни белогвардейские заговорщики, продолжавшие в 20-30-е годы всеми доступными им методами вести активную борьбу за реставрацию капитализма, ни крестьяне, отвечавшие на насильственную коллективизацию массовыми восстаниями, ни большевики-оппозиционеры, боровшиеся против Сталина во имя возрождения социалистических принципов. Все эти силы, глубоко разнородные по своим умыслам и действиям, Сталин провокационно объединял в единую амальгаму под общим ярлыком "врагов народа".
Зачастую в зарубежной и современной советской исторической литературе развязанный Сталиным с конца 20-х годов государственный террор рассматривается как закономерное продолжение борьбы большевиков с противниками Октябрьской революции в годы гражданской войны. Такое отождествление сознательно скрадывает коренные отличия в масштабах, функциях и объектах политических репрессий в ленинскую и сталинскую эпохи. Репрессии времён гражданской войны осуществлялись большевиками при активной поддержке масс, в обстановке, когда партия и её вожди разделяли с народом его жертвы и лишения. Удары наносились по силам старого режима, имевшим в своем распоряжении превосходно вооружённые и организованные армии, получавшим огромную материальную и финансовую помощь из-за рубежа. Непосредственные боевые действия против белых армий дополнялись борьбою с заговорами в тылу (во время гражданских войн разграничительная линия, отделяющая фронт от тыла, является вообще условной), служившими той же цели - контрреволюционной реставрации, т. е. восстановлению привилегий бывших господствующих классов царской России. В отличие от этого "террор 30-х годов был хранителем неравенства. Уже самим своим характером он был антинароден, и, будучи потенциально и действительно направленным против большинства, он был тотальным и огульным". Приведение в действие с начала коллективизации гигантского репрессивного государственного механизма "привело к постоянным инъекциям таких чудовищных доз страха в такие обширные части социального организма, что отравленным неизбежно оказалось всё тело. Стоило пустить в ход машину террора, превышавшего по размерам всё виданное дотоле, как она развила собственную инерцию, не поддававшуюся контролю" [3].
Сразу же после окончания гражданской войны политические репрессии резко пошли на убыль. В середине 20-х годов количество заключённых в советских тюрьмах и лагерях не превышало 100-150 тыс. человек. Из этого числа лишь несколько сот были осуждены по политическим мотивам. С 1928 года население лагерей стало неуклонно расти, достигнув в 1934 году более полумиллиона человек. Свыше четверти от этого числа составляли политические заключённые.
Репрессивные кампании Сталина вытекали из его страха не только перед крестьянством, но и перед рабочим классом и прежде всего его революционным авангардом - левой оппозицией. Всё нараставшая волна массового насилия была направлена не против врагов Октябрьской революции, а против врагов, которых создавал сам сталинский режим: крестьян, сопротивлявшихся насильственной коллективизации, и участников коммунистических оппозиций.
Своей авантюристической политикой в области экономики и массовыми репрессиями Сталин непрерывно добавлял к изначальным врагам Советской власти все новые и новые тысячи её действительных и потенциальных противников, отождествлявших социализм со сталинским режимом.
Одновременно с ударами по крестьянству - наиболее массовой силе сопротивления сталинскому режиму - жестокие удары наносились и по коммунистам, "виновным" в нерешительности, либо, напротив, в последовательности и усердии при проведении продиктованной Сталиным политики. Списание ответственности за провалы своего политического курса на его исполнителей было неизменной чертой сталинского правления.
Массовые репрессии не избавляли от дальнейших экономических провалов, а способствовали их приумножению. Авантюристические и произвольные решения выполнялись лишь частично и при этом неоправданно высокой ценой. Так, принудительная коллективизация не только до предела истощила производительные силы деревни, но и фактически затормозила развитие индустриализации.
Если власть устояла в начале 30-х годов, то не благодаря сталинскому руководству, а вопреки ему. Победа Сталина и возглавляемой им бюрократии в гражданской войне с крестьянством объяснялась тем, что рабочий класс противился реставрации капиталистических отношений, к которой неминуемо привела бы победа "русской Вандеи", и поэтому поддерживал бюрократию в её конвульсивной борьбе с крестьянскими массами. Кроме того, в эти годы город относительно слабо чувствовал репрессии, обрушивавшиеся преимущественно на сельское население. Наконец, немаловажное значение имело и то обстоятельство, что именно в этот период Сталин формировал социальную опору своего режима в лице привилегированных слоёв, к которым, помимо правящей бюрократии, относились рабочая аристократия и верхушечная интеллигенция.
Тем не менее положение Сталина к исходу рассматриваемого в этой книге периода было крайне непрочным. Своей политикой он восстановил против себя все классы и социальные группы советского общества, включая даже значительную часть правящей бюрократии. Несмотря на кажущийся триумф Сталина в борьбе со своими политическими противниками, значительная часть большевиков не считала его победу окончательной. Об этом свидетельствует попытка образования в 1932 году блока, состоявшего из представителей всех антисталинских оппозиций.
Сложные перипетии внутрипартийной борьбы 1928-33 годов будут главным предметом рассмотрения в нашей книге.
I
Хозяйственный кризис 1927 года
Избранный в 1925-27 годах правящей фракцией курс на фермерско-капиталистическое развитие деревни очень скоро обнаружил свою несостоятельность. В результате товарного голода, отсутствия промышленных товаров, которые можно было предложить деревне, государство, несмотря на рост хлебных запасов у зажиточных слоёв крестьянства, сталкивалось со всё более серьезными трудностями в получении хлеба, необходимого для снабжения городов и выполнения экспортно-импортных планов.
Внутри Политбюро первым обратил на это внимание Бухарин, который в конце 1927 года называл две "роковые проблемы", вставшие перед партией: проблему хлебозаготовок и проблему капиталовложений в тяжёлую индустрию, которая, по его словам, будет "мучительно и жгуче стоять в течение ближайших 15 лет" [4]. Именно Бухарин выступил перед XV съездом партии с лозунгом "форсированного нажима на кулака". Этот лозунг был включён в тезисы ЦК, вынесенные на предсъездовскую дискуссию.
В контртезисах оппозиции к XV съезду отмечалось, что "наконец-то,- с опозданием на два с лишним года - ЦК провозглашает лозунг нажима на кулака и нэпмана. Этот лозунг, если его брать всерьез, предполагает изменение всей политики, новую группировку сил, новую ориентировку всех государственных органов... Ведь ни кулак, с одной стороны, ни бедняк - с другой, не забыли, что в течение двух лет ЦК отстаивал совсем другую политику. Совершенно очевидно,- что, замалчивая эту свою прежнюю установку, авторы тезисов исходят из мысли, будто для изменения политики достаточно дать новый "приказ"" [5]. Оппозиция подчеркивала, что только стремлением правящей фракции скрыть свое политическое банкротство объясняется её попытка обосновать необходимость "форсированного нажима" на кулака и нэпмана их "ослаблением".
В предсъездовских документах оппозиции назывались основные факторы, ведущие к близкому хозяйственному кризису: нехватка промышленных товаров вследствие медленного развития индустриализации; накопление хлебных запасов в руках верхушечных слоёв деревни в результате её растущего социального расслоения; попытка правящей фракции выйти из экономических трудностей путём выпуска бумажных денег, не обеспеченных товарным покрытием.
Сталинско-бухаринская фракция, обеспечив "монолитность" состава XV съезда, не только заменила грубой, разнузданной бранью по адресу оппозиции обсуждение её документов. Она скрыла даже от делегатов съезда тот факт, что к его моменту (декабрь 1927 года) плановые заготовки хлеба упали на 42 % по сравнению с тем же периодом предыдущего года. Делегаты не узнали и о том, что накануне съезда Политбюро провело несколько заседаний, на которых обсуждались пути преодоления хлебозаготовительного кризиса, угрожавшего значительно превзойти по своим масштабам и последствиям аналогичные "осенние заминки" 1925 года и поставить города перед угрозой хлебной блокады [6].
К этому времени полностью подтвердились прогнозы оппозиции об обострении диспропорции между развитием промышленности и сельского хозяйства и росте инфляции, выступавшей в форме хронического товарного голода. Однако это не побудило Политбюро планомерно изменить свою политику в духе требований левой оппозиции. В докладе на съезде Сталин отверг её констатации и предостережения, заявив, что опережающий темп производства средств производства по сравнению с производством предметов потребления, неизбежный в условиях индустриализации, делает неизбежным "элементы товарного голода на ближайший ряд лет". В этой связи он обвинил деятелей левой оппозиции в том, что они "черпают материалы для своей идеологии в спекулянтских хвостах и кричат о товарном голоде, требуя вместе с тем "сверхиндустриализации". Но это чепуха, товарищи" [7].
Столь же упрямо сталинско-бухаринское руководство игнорировало предостережения левой оппозиции об обострении хлебной проблемы в результате усиления экономической мощи и влияния кулака. На XV съезде предложение оппозиции о принудительном займе в 150-200 млн. пудов хлеба у 10 % наиболее богатых крестьянских хозяйств было объявлено Молотовым при поддержке Сталина срывом политики нэпа. "Тот, кто теперь предлагает нам эту политику принудительного займа,- говорил Молотов,-... каким бы добрым желанием ни было это предложение проникнуто - тот враг рабочих и крестьян, враг союза рабочих и крестьян. (Сталин: Правильно!)" [8]
Вместе с тем Политбюро вынесло на съезд программу известной трансформации нэпа, включавшую переход к технической реконструкции всего народного хозяйства, усилению плановых начал в управлении экономикой и ограничению капиталистических элементов города и деревни. Все эти идеи, равно как и некоторые практические меры, осуществлённые в преддверии съезда, например, освобождение от уплаты сельхозналога 35 % крестьянских хозяйств (маломощных, бедняцких слоёв деревни), были, по сути дела, взяты из оппозиционной платформы.
Определённые изменения были внесены правящей фракцией и в проект пятилетнего плана, первый вариант которого намечал крайне низкие темпы развития промышленности. Это объяснялось его разработчиками необходимостью соблюдения пропорциональности между накоплением и потреблением, отказа от "максимума темпа накопления". Однако и личное потребление на душу населения должно было возрасти по этому варианту плана за пять лет всего на 12 %. Крайняя робость этого замысла пятилетки ярче всего проявилась в том, что к её концу государственный бюджет должен был составить всего 16 % национального дохода, тогда как даже в царской России он составлял 18 %. Впоследствии Троцкий отмечал, что "инженеры и экономисты, составлявшие этот план, были несколько лет спустя сурово наказаны по суду, как сознательные вредители, действовавшие под указку иностранной державы. Обвиняемые могли бы, если бы смели, ответить, что их плановая работа целиком соответствовала тогдашней "генеральной линии" Политбюро и совершалась под его указку" [9].
В сталинистской историко-партийной литературе XV съезд именовался съездом коллективизации. Однако это определение неадекватно характеризует содержание этого съезда. Поскольку он был всецело вовлечён в "добивание" оппозиции, обсуждение назревших изменений в аграрной политике заняло на нем второстепенное место. Идея коллективизации в отчётном докладе Сталина, в докладах Рыкова и Молотова (о директивах по составлению пятилетнего плана развития народного хозяйства и о работе в деревне) и в резолюциях по этим докладам была сформулирована как политика, рассчитанная на неопределённо отдалённую перспективу. "Мы знаем,- говорил Молотов,- что развитие индивидуального хозяйства по пути к социализму - есть путь медленный, есть путь длительный. Требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству... Мы знаем хорошо, что сам нэп - так называемая "новая экономическая политика" - был уступкой среднему крестьянину, мелкому собственнику, мелкому хозяйчику, который ещё предпочитает индивидуальное хозяйство коллективному хозяйству. Этой политики мы придерживались, придерживаемся и будем придерживаться, пока существует мелкое крестьянское хозяйство" [10]. Такой подход оставлял полностью открытым вопрос о сроках и методах коллективизации.
Между тем в распоряжении Молотова, возглавлявшего комиссию по подготовке тезисов о работе в деревне, были разработки крупных учёных-аграрников, в том числе директора НИИ сельскохозяйственной экономики и политики А. В. Чаянова. В записке Чаянова Молотову подчеркивалось, что в результате ликвидации высокотоварных помещичьих и крупных кулацких хозяйств сельское хозяйство ещё в большей степени, чем до революции, стало базироваться на производстве докапиталистического семейного типа, с обострёнными "кабальными взаимоотношениями в области сдачи и найма инвентаря и рабочего скота". После введения нэпа, открывшего простор развитию рыночных отношений в деревне, в этом массиве "снивелированных хозяйств" вновь стали обозначаться процессы капиталистической дифференциации фермерского типа. Хотя эти процессы в известной степени сдерживались социальной политикой государства, они тем не менее развязывали рыночную стихию на селе, угрожавшую перерождением докапиталистических семейных форм крестьянского хозяйства в фермерские хозяйства, и, следовательно, сменой социального базиса сельскохозяйственного производства. Чаянов отвергал точку зрения тех экономистов, которые считали такую эволюцию наиболее желательным способом подъёма производительных сил сельского хозяйства. Он высказывал убеждение в полной возможности развивать количественное накопление социалистических элементов в деревне по следующим направлениям: кредит - закупка - сбыт - вспомогательные предприятия - организация первичной переработки сельхозпродукции - организация совместной обработки земли и обобществление целого ряда отраслей сельского хозяйства. Такого рода линия, по его мнению, могла противостоять тенденциям фермерского типа и создать систему общественного кооперативного хозяйства, которое постепенно сможет заменить индивидуальные парцеллы крупными предприятиями колхозного типа [11].
Однако такая реалистическая программа постепенной коллективизации сельского хозяйства полностью отсутствовала у Молотова, который не рассматривал коллективизацию в качестве актуальной задачи социально-экономической политики партии. "Нельзя, конечно забывать,- повторял он в заключительном слове на съезде,- что на ближайшие годы наше сельское хозяйство будет развиваться главным образом как масса мелких крестьянских хозяйств" [12].
Ничто не предвещало на съезде и коренного изменения политики партии по отношению к кулаку. Молотов даже косвенно критиковал "справа" бухаринский лозунг о "форсированном наступлении" на кулака, заявив, что "этой формулой ничего нового не говорят" [13]. "Основной рычаг" в наступлении на капиталистические элементы деревни, как утверждал Молотов, заключается в убеждении середняка и поощрении государством "элементов" крупного общественного крестьянского хозяйства. Доклад Молотова содержал многочисленные предупреждения против применения в этих целях метода принуждения, призывы к "осмотрительности, осторожности, неторопливости, постепенности и т. п." [14] При всей справедливости этих общих рассуждений они свидетельствовали об отсутствии у правящей фракции отчётливой программы преобразований в деревне, где скрещивались наиболее острые противоречия экономического и социального развития страны. Этим, в первую очередь, объяснялись последующие трагические события, вызванные ошеломляющим стремительным поворотом от "осторожной" и "неторопливой" политики к ультралевому авантюристическому курсу.
II
Первый тур чрезвычайных мер
Для понимания сравнительной лёгкости, с которой Сталину удалось сразу же после XV съезда осуществить этот поворот, важно учитывать сложившуюся к этому времени реальную расстановку классовых сил. В рядах партии, рабочего класса и среди деревенской бедноты нарастало нравственное негодование в связи с растущим социальным расслоением, укреплением экономической силы кулака и нэпмана. Это негодование Сталин умело использовал при осуществлении политического поворота 1928-29 годов.
Анализируя причины и последствия победы Сталина над левой оппозицией, Троцкий писал: "Здесь, несомненно сказалось маневренное комбинаторское искусство Сталина, правда, в очень благоприятной для него лично обстановке. Он использовал правую для исключения левой оппозиции, ибо только у правого крыла были серьезные принципиальные основы бояться левой политики. Но так как исключение левой оппозиции вызвало в широких кругах партии раздражение, недовольство правым крылом, то Сталин сумел использовать это недовольство для удара против правых. Он всё время оставался, если не примирителем, то умиротворяющим элементом, который будто бы стремился свести к минимуму неизбежные жертвы и который сумел при этом возлагать ответственность за суровые меры на то или другое крыло партии" [15].
Как справедливо отмечается в книге А. Авторханова "Технология власти", главным, ведущим теоретиком и идеологом "борьбы с троцкизмом" был Бухарин, без пропагандной машины и теоретической лаборатории которого "Сталин погиб бы ещё в первой схватке с троцкистами, не говоря уже об объединённом блоке троцкистов и зиновьевцев" [16]. Широкие круги партии объясняли относительно лёгкую победу сталинско-бухаринской фракции над левой оппозицией "теоретической мощью" Бухарина. Именно в борьбе против "троцкизма" Бухарин приобрел репутацию ведущего теоретика партии. Пока левая оппозиция не была разгромлена, Сталин защищал Бухарина от её критики, подчеркивал его заслуги и не препятствовал созданию "культа Бухарина", на которого партийная печать ссылалась значительно чаще, чем на Сталина. Более того, в отличие от Бухарина, Сталин в полемике с оппозицией заявлял, что он "никогда не претендовал на что-либо новое в теории" [17].
В 1926-27 годах Троцкий неоднократно подчеркивал, что внутри правящей фракции отсутствует идейное единство. Он разграничивал центристскую позицию сталинской группы и "правую" позицию Бухарина, Рыкова и Томского, трёх влиятельных и авторитетных партийных лидеров, входивших в состав Политбюро ещё при жизни Ленина. Для этой тройки и прежде всего Бухарина, выступавшего главным разработчиком социально-экономической политики в 1925-26 годах, как справедливо отмечает С. Коэн, "1927 год начался как год оптимистической переоценки перспектив, а закончился серией взаимозависимых кризисов, подорвавших их экономическую политику и потрясших их политическое будущее" [18].
Угрожающее сокращение поставок зерна в конце 1927 года поставило под вопрос программу плавной трансформации нэпа, которую Бухарин пытался разработать перед XV съездом. Зажиточные слои деревни, экономическая мощь которых намного превосходила их численность (уже весной 1926 года в руках 6 % крестьянских хозяйств было сосредоточено около 60 % товарного зерна), фактически прекратили продажу зерна государственным заготовителям и кооперации, придерживая его до весны, когда возникнет более благоприятная рыночная конъюнктура.
Как писал впоследствии Троцкий, сталинская фракция, неожиданно для себя столкнувшись с этой крупной "хлебной забастовкой", стихийно прокатившейся по всей стране, пыталась объяснить её "голой враждебностью кулака (откуда он взялся?) к социалистическому государству, т. е. политическими мотивами общего порядка. Но к такого рода "идеализму" кулак мало склонен. Если он скрывал свой хлеб, то потому, что торговая сделка оказывалась невыгодной. По той же причине ему давалось подчинять своему влиянию широкие слои деревни" [19].
Такое поведение зажиточных слоёв крестьянства облегчалось тем, что в середине 20-х годов и в городе, и в деревне действовали частные перекупщики, оперировавшие крупными партиями зерна, достигавшими 10-12 тыс. пудов. Вплоть до перехода к чрезвычайным мерам ничто не предвещало того, что свободная продажа хлеба может быть административно запрещена, а частные торговцы станут преследоваться в судебном порядке как спекулянты.
Оказавшись перед угрозой надвигающегося голода в городах, Политбюро сразу после XV съезда круто поменяло его принципиальные установки, предусматривающие относительное сокращение капиталистических элементов города и деревни "при возможном ещё [их] абсолютном росте" [20], постепенное ограничение и вытеснение кулака с помощью экономических, но отнюдь не административных, тем более - чрезвычайных мер.
Эти установки, представлявшие официальное политическое кредо правящей фракции, в 1925-27 годах полностью разделялись Сталиным, который неоднократно говорил об "осереднячивании" советской деревни, т. е. о сужении её крайних полюсов - бедноты и кулачества. На XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 года) он утверждал, что на XIV всесоюзной партконференции было провозглашено расширение нэпа, означающее дальнейшие уступки крестьянству, которое "не может жить в данных условиях... без известного оживления капитализма" [21]. За несколько месяцев до этого он предлагал "всячески умерять" борьбу с кулаком, "регулируя её в порядке соглашений и взаимных уступок и ни в коем случае не доводя её до резких форм, до столкновений... Мы вполне можем и должны обойтись здесь без разжигания борьбы и связанных с ней осложнений" [22].
В октябре 1927 года Сталин обвинял Зиновьева и Каменева в том, что они якобы предлагали перейти к политике раскулачивания, означавшей, по его словам, "по сути дела, политику восстановления гражданской войны в деревне" [23]. Спустя месяц он развил эту мысль следующим образом: "Вести политику разлада с большинством крестьянства - значит открыть гражданскую войну в деревне, ‹...» сорвать всю нашу строительную работу, сорвать весь наш план индустриализации страны" [24]. "Умиротворение деревни" Сталин рассматривал как "одно из основных условий для строительства социализма" [25]. Таким образом, в те годы едва ли кто-нибудь мог представить, что главный "умиротворитель" деревни скоро станет инициатором проведения прямо противоположной политики, которая будет стоить стране неимоверных материальных и человеческих жертв.
Впервые признав на XV съезде "известный рост кулачества в деревне", Сталин тем не менее крайне осторожно формулировал задачу "экономической изоляции" кулачества: "Не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулачеством в порядке административных мер, через ГПУ... Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности" [26].
Лишь столкнувшись с острым кризисом хлебозаготовок, Сталин буквально в считанные дни превратился из "умиротворителя" деревни в самого жестокого её "усмирителя", причем с помощью таких методов, какие до тех пор не предлагались никем в партии. Не имея в этом, как и в других коренных социально-экономических вопросах, четкого стратегического плана, он осуществлял изменение провозглашённой XV съездом политики сугубо эмпирическим путём, с использованием попятных движений как на практике, так и в идеологической сфере.
На первых порах весьма серьезные "подвижки" в практической политике осуществлялись Сталиным при поддержке всего Политбюро, в том числе и будущей бухаринской "тройки". Уже во время работы XV съезда состоялось совещание местных партийных работников у Рыкова, на котором, по словам одного из его участников, "центр начал завинчивать гайки по части серьезности с хлебозаготовками".
14 и 24 декабря 1927 года были разосланы на места секретные директивы ЦК с требованиями во что бы то ни стало увеличить объём хлебозаготовок. Для решения этой задачи предлагалось использовать ещё сравнительно мягкие меры: изымать денежные накопления в деревне путём максимального ускорения всех платежей крестьян по налогам, страхованию, ссудам, организации сбора авансов под промышленные товары и сельскохозяйственные машины и т. д.
Поскольку эти директивы "не возымели действия", ЦК направил 6 января 1928 года третью директиву, говоря словами самого Сталина, "совершенно исключительную как по своему тону, так и по своим требованиям" [27]. Эта директива, по существу открывшая политику чрезвычайных мер, возлагала вину за трудности в хлебозаготовках на местный партийный, советский и кооперативный аппарат. Она требовала применения "особых репрессивных мер... в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены" и предупреждала, что ЦК будет поставлен "перед необходимостью замены нынешних руководителей парторганизаций", которые не добьются в месячный срок решительного перелома в хлебозаготовках. В следующей директиве от 14 января говорилось о решении ЦК "нажать зверски на наши парторганизации" и подтверждалось требование арестовывать "спекулянтов, кулачков и прочих дезорганизаторов рынка и политики цен". Называя Урал и Сибирь последним резервом выкачки из села хлебных запасов, директива подчеркивала, что в этих регионах "нажать... нужно отчаянно" [28].
Эти директивы явились результатом единогласного решения Политбюро о применении чрезвычайных мер, т. е. административного и судебного нажима на зажиточных крестьян с целью принудить их продавать излишки зерна государству по низким закупочным ценам. При этом имелось в виду применить такой нажим лишь к наиболее крупным кулакам, придерживавшим более чем по 30 тонн зерна. Однако даже на это решение не только будущая оппозиционная "тройка", но и другие члены Политбюро согласились не без существенных колебаний. На апрельском Пленуме ЦК и ЦКК 1929 года Калинин говорил: "За чрезвычайные меры прошлого года голосовало единогласно всё Политбюро, в том числе и я. Однако это не значит, что я тоже был за чрезвычайные меры" [29].
Партийные лидеры не могли не понимать, что речь шла по существу дела о возврате к комбедовским методам продразвёрстки, строжайшая недопустимость которых подчеркивалась Сталиным и другими руководителями правящей фракции на протяжении предшествующих лет.
Руководство проведением чрезвычайных мер было возложено непосредственно на членов Политбюро. В 70-е годы престарелый Молотов вспоминал, что уже 1 января 1928 года ему "пришлось быть в Мелитополе по хлебозаготовкам. На Украине. Выкачивать хлеб" [30].
В середине января Молотов выехал на Урал, а Сталин направился в Сибирь (эта поездка явилась последней в его жизни "рабочей" поездкой по стране). Некоторые записи выступлений Сталина во время сибирской поездки, равно как большинство его других выступлений 1928 года, обосновывавших административное ужесточение политики в деревне, были опубликованы только в 1949 году.
Во время этой трёхнедельной поездки, маршрут которой был тщательно законспирирован, Сталин собирал совещания партийного актива, на которых в самой резкой форме требовал от местных партийных работников беспощадно применять к крестьянам, отказывающимся продавать хлеб государству, 107 статью Уголовного Кодекса, устанавливавшую уголовную ответственность (лишение свободы с полной или частичной конфискацией имущества) за "злостное повышение цен на товары путём скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок". Столь же резко Сталин требовал немедленного снятия с постов прокуроров и судей, партийных и советских работников, проявлявших нерешительность в применении этих мер.
В своих сибирских выступлениях Сталин недвусмысленно давал понять, что чрезвычайные меры должны быть направлены не только против кулака, но и против середняка. Заявив в одном из выступлений, что "аргументация силовая имеет такое же значение, как аргументация экономическая", он пояснил, в чём именно должна заключаться эта "аргументация": "Середняк как думает? Он думает: "Хорошо, если бы заплатили больше, но тут дело темное. Петруху посадили, Ванюшку посадили - могут и меня посадить. Нет уж, лучше я продам хлеб. С Советской властью нельзя не считаться". И эта силовая аргументация производит свое влияние на середняка" [31].
Ещё до приезда Сталина в округах и районах Сибирского края для борьбы с крупными держателями хлеба и его частными скупщиками были созданы чрезвычайные "тройки", которым были подчинены все советские и правоохранительные органы. Однако в этот период действия сибирских парторганов были ещё относительно сдержанными. Согласно решению крайкома, предполагалось отдать под суд не более 0,5-1,5 тыс. владельцев наиболее богатых кулацких хозяйств, укрывавших крупные запасы хлеба, т. е. примерно 1 % от общего числа кулаков, насчитывавшихся в Сибири.
Положение резко изменилось после приезда Сталина, который на встречах с партийным активом заявлял: "Стране нужен хлеб"; "Хлеб надо взять"; "Если мы имеем хлеб, значит можем строить социализм, если хлеба нет, значит не можем". В соответствии с его требованием проводить дела по 107 статье в особо срочном и форсированном порядке, Сибкрайком принял решение о расследовании таких дел в 24 часа и рассмотрении их выездными сессиями судов в течение трёх суток без участия защиты. Народным судам запрещалось выносить по этим делам оправдательные или условные приговоры, а окружным судам - смягчать приговоры и удовлетворять кассационные жалобы (последняя мера была отменена только после её опротестования 25 февраля прокурором РСФСР Крыленко).
В своих сибирских выступлениях Сталин резко отвергал высказывавшиеся местными работниками опасения, что чрезвычайные меры ухудшат положение в деревне. За недостаточную активность в применении чрезвычайных мер с января по май 1928 года 1434 сибирских коммуниста были привлечены к партийной ответственности, 278 из них были исключены из партии. Многие партийные, советские, кооперативные работники были сняты со своих постов. Практиковались краткосрочные аресты в административном порядке председателей и членов сельсоветов, руководителей кооперативных организаций. На волне этой "чрезвычайной" истерии выдвигались наиболее жестокие исполнители, типа уполномоченного по хлебозаготовками, заявившего в ответ на отказ местных работников от незаконных действий: "Вам товарищ Сталин дал лозунг - нажимай, бей, дави" [32].
Во время проведения хлебозаготовок в Сибири широко практиковались усиленные сборы с крестьян по различным платежам, описывание и распродажа их имущества, досрочный сбор сельхозналога и репрессии против недоимщиков, большинство которых составляли середняки, не имевшие средств на уплату налогов. Во многих селах проводились сплошные обходы и обыски крестьянских дворов, сопровождавшиеся арестами тех их владельцев, у которых были обнаружены запасы хлеба. Чтобы заручиться поддержкой чрезвычайных мер со стороны бедноты, ей было обещано предоставлять до 25 % конфискованного хлеба на семейные нужды.
Суды, превратившиеся в исполнительные аппараты в руках троек и уполномоченных, принимали решения конфисковывать не только хлеб, но также скот и сельскохозяйственную технику. По неполным данным, за первую половину 1928 года в Сибири было осуждено более 2200 крестьян. Все эти меры, широко применявшиеся и в других регионах, получили название "урало-сибирского метода хлебозаготовок".
В результате применения этих методов крестьяне начали сдавать хлеб. Спустя несколько дней после приезда в Сибирь Сталин сообщил в ЦК, что "можно наверстать потерянное при зверском нажиме", а ещё через 2 недели информировал, что за последнюю пятидневку января сверх обычной нормы 1200 тыс. пудов заготовлено около 3 млн. пудов зерна. В связи с этим он делал вывод, что повышенные планы заготовок будут выполнены, "если нажим будет продолжаться с неослабевающей силой" [33].
Однако даже при "зверском нажиме" обнаружилось, что в Сибири имеется сравнительно немного хозяйств с зерновыми запасами свыше 1,87 тыс. пудов (30 тонн), к которым, согласно решению Политбюро, следовало применять судебные санкции. В среднем конфискация зерна по приговору судов составила 886 пудов на хозяйство.
Реакцией на применение чрезвычайных мер в Сибири стало 13 крестьянских вооружённых выступлений, в которых участвовало от 15 до 300 человек. Намного большим было число террористических актов против организаторов хлебозаготовок.
Чрезвычайные меры застигли врасплох сельских коммунистов, многие из которых проявляли растерянность и отрицательное отношение к жестоким мероприятиям по выкачке хлеба. Такие настроения были зафиксированы в специальной сводке Сибирского управления ОГПУ от 10 февраля 1928 года, где приводились типичные высказывания бедняков-коммунистов или комсомольцев: "проводимая партией политика ведёт нас к разорению", "этот нажим пахнет 20-м годом"; "крестьянам, видимо, придётся ковать пики, как в 1919-20 годах и стоять за себя". Председатель Политотдела Степанов говорил: "Оппозиция была права, ибо такая политика ЦК привела к кризису", за что был немедленно снят с работы [34].
Под влиянием такого рода событий и настроений летом 1928 года началось выправление "перегибов". Были освобождены 494 человека, осуждённые в связи с хлебозаготовками. Одновременно было возбуждено 801 уголовное дело против должностных лиц, совершивших злоупотребления при хлебозаготовках, т. е. непосредственных исполнителей сталинских указаний. Во второй половине 1928 года массовые антисоветские выступления в Сибири прекратились.
Во время сибирской поездки Сталин впервые охарактеризовал хлебный кризис не только как результат "кулацкого саботажа", но и как следствие слабого развития колхозов и совхозов. В связи с этим он не сводил текущие задачи политики в деревне лишь к ликвидации права крестьян свободно распоряжаться своими хлебными излишками. "Чтобы поставить хлебозаготовки на более или менее удовлетворительную основу", он призвал "покрыть все районы нашей страны, без исключения, колхозами (и совхозами), способными заменить, как сдатчика хлеба государству, не только кулаков, но и индивидуальных крестьян" [35]. В соответствии с этой установкой 1 марта 1928 года в местные партийные организации было направлено циркулярное письмо "О весенней посевной кампании", указывавшее, что "вся работа местных парторганизаций по проведению посевной кампании будет расцениваться в зависимости от успехов в деле расширения посевов и коллективизации крестьянских хозяйств" [36].
Эта установка, публично не провозглашавшаяся и фактически не реализовавшаяся вплоть до конца 1929 года, представляла решительный разрыв с недавними официальными установками самого Сталина. В ноябре 1927 года в беседе с иностранными делегациями Сталин заявил: "Мы думаем осуществить коллективизм в сельском хозяйстве постепенно, мерами экономического, финансового и культурно-политического порядка. Я думаю, что наиболее интересным вопросом является вопрос о мерах экономического порядка". Далее Сталин со всей определённостью утверждал, что "всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации... К этому дело идёт, но к этому дело ещё не пришло и не скоро придёт" [37].
В докладе на XV съезде Сталин признавал "сравнительно медленный темп развития сельского хозяйства" (которое, как он уверял на предшествующем съезде, якобы развивается "семимильными шагами") и усматривал "выход" для сельского хозяйства в том, чтобы "мелкие и мельчайшие хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия" [38].
Дальнейшая смена акцентов произошла в начале 1928 года, когда Сталин стал рассматривать коллективизацию не с точки зрения подъёма производительных сил сельского хозяйства и преобразования социальных отношений в деревне, а прежде всего как более удобный для государства метод получения хлеба. Однако вплоть до конца 1929 года он продолжал в официальных выступлениях характеризовать сплошную коллективизацию как задачу, рассчитанную на неопределённо длительный срок.
После возвращения в Москву Сталин 13 февраля "по поручению ЦК ВКП(б)" направил во все партийные организации секретное письмо "Первые итоги заготовительной кампании и дальнейшие задачи партии". В нем отмечалось, что к январю 1928 года заготовки зерна едва достигли 300 млн. пудов против 428 млн. пудов к январю 1927 года. Неудача хлебозаготовок объяснялась тем, что "в наших организациях, как в партийных, так и в иных, народились в последнее время известные, чуждые партии, элементы, не видящие классов в деревне, не понимающие основ нашей классовой политики и пытающиеся вести работу таким образом, чтобы никого не обидеть в деревне, жить в мире с кулаком и вообще сохранить популярность среди "всех слоёв" деревни" [39].
Сталин признавал, что ответственность за ошибки, приведшие к хлебозаготовительному кризису, лежит не только на местных партийных организациях, но прежде всего на ЦК. Однако исключительно на местные организации возлагалась им вина за "искажения и перегибы" в ходе хлебозаготовительной кампании: применение продразвёрсточных мер, создание заградительных отрядов между отдельными районами, злоупотребления арестами, незаконную конфискацию излишков хлеба и т. д.
На деле все эти "перегибы" приобрели чрезвычайно широкие масштабы, как мы видели, именно со времени поездки Сталина в Сибирь. По примеру Сталина, снявшего с работы и исключившего из партии за "мягкость", "примиренчество", "срастание с кулаком" многие десятки сибирских работников, действовали партийные организации в других регионах. Так, на Урале за январь - март 1928 года были сняты со своих постов 1157 партийных, советских и кооперативных работников. Повсеместно происходило закрытие рынков, конфискация не только товарных излишков, но и хлебных запасов, необходимых крестьянским хозяйствам для собственного производства и потребления.
Секретарь ВЦИК А. С. Киселёв в докладе на заседании комфракции Президиума ВЦИК 26 марта 1928 г. приводил многочисленные примеры, свидетельствующие, что в арсенал методов хлебозаготовок повсеместно входили не только пресечение продажи и перепродажи зерна по ценам, предлагаемым частными заготовителями, но обложение крестьянских дворов (не только кулацких, но середняцких и даже бедняцких) дополнительными налогами, принудительное размещение "займа восстановления крестьянского хозяйства", принуждение крестьян продавать даже остатки хлеба, предназначавшиеся на прокормление семьи и посев. Киселёв констатировал, что эти административные меры, применяемые впервые со времён гражданской войны, "совершенно испортили настроение крестьянства, ‹...» крестьяне говорят, неужели мы пришли к военному коммунизму... нет уверенности, что у тебя будет прочная база для того, чтобы в дальнейшем развивать свое хозяйство" [40].
Чтобы придать чрезвычайным мерам видимость законности, 21 апреля 1928 года ЦИК утвердил "Положение о едином сельскохозяйственном налоге на 1928/29 гг.", которым вводилось "индивидуальное обложение" наиболее доходных крестьянских хозяйств. В соответствии с этим сами жители сел должны были определять хозяйства, подлежавшие индивидуальному обложению, размеры которого примерно вдвое превышали размеры налогов с других хозяйств, даже практически не отличавшихся по обеспеченности землей и скотом. В ответ на эти меры многие крестьяне стали сокращать размеры своего хозяйства и площади посева зерновых.
Подхлёстывая политику чрезвычайных мер, Сталин одновременно страховал себя от обвинений в неблагоприятных последствиях, к которым она могла привести. В его секретной директиве от 13 февраля 1928 года командно-административные установки ("продолжать нажим на кулаков - действительных крупных держателей товарных излишков хлеба") сопровождались оговорками о том, что этот нажим должен осуществляться на основе советской законности и ни в коем случае не задевать середняцкую часть крестьянства. Более того, Сталин подтверждал, что "нэп есть основа нашей экономической политики, и остается таковой на длительный исторический период", и заявлял, что "разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразвёрстку, раскулачивание и т. д. являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба" [41].
Ещё более определённо Сталин высказался за сохранение нэпа на июльском пленуме ЦК 1928 года, где он характеризовал нэп как политику, направленную "на преодоление капиталистических элементов и построение социалистического хозяйства в порядке использования рынка, через рынок" [42].
Непрерывно лавируя на протяжении всего 1928 года, Сталин выдвигал свои противоречивые установки в насаждённой им атмосфере строжайшей секретности, мотивируемой тем, что обнародование директив ЦК и тем более разногласий, возникающих внутри правящей фракции, может быть использовано "троцкистами". Борьба с изгнанной из партии, но не сломленной частью левой оппозиции представляла в этот период для Сталина не менее важную задачу, чем преодоление экономических трудностей.
III
Первый тур расправы с левой оппозицией
Получив от XV съезда мандат на расправу с левой оппозицией, сталинский аппарат сразу же после съезда начал осуществлять против неё санкции, далеко выходящие за пределы, предоставленные этим мандатом. Если с XIV съезда по 15 ноября 1927 г. (т. е. почти за два года) из партии было исключено 970 оппозиционеров, то за последующие 2,5 месяца - 2288 (в том числе 1494 чел. за последние две недели 1927 года). Только в Москве за "фракционную работу" было исключено 816 человек. Среди исключённых рабочие по социальному положению составляли 46,9 %, по роду занятий - 36,4 %. Доля рабочих в составе исключённых в Ленинградской области доходила до 68 %, на Украине - до 66,3 % [43].
Большая часть исключённых была направлена в административную ссылку в дальние районы страны. Поскольку ссыльным предъявлялось обвинение в антисоветской деятельности, они лишались избирательных прав и членства в профсоюзах. Они были обязаны регулярно являться для регистрации в местные органы ГПУ. Им назначалось месячное пособие в 30 руб., которое в 1929 году было вдвое уменьшено. Обеспечение ссыльных работой возлагалось на партийные органы в местах ссылки.
Судьбой наиболее видных оппозиционеров распоряжался отдел учета и распределения кадров ЦК ВКП(б). Переговоры с ними вели председатель ЦКК Орджоникидзе и секретарь ЦК Косиор, заявившие о невозможности оставить лидеров оппозиции в Москве и крупных промышленных центрах и сохранить у членов их семей занимаемые ими квартиры.
В середине января 1928 года состоялась высылка Троцкого в Алма-Ату. В назначенный для отъезда день на вокзале собралась демонстрация для проводов Троцкого. Столкновения демонстрантов с агентами ГПУ и милицией завершились массовыми арестами. В шифровке Сталину, находившемуся в то время в Сибири, Косиор сообщал, что в связи с предполагавшимся отъездом Троцкого на вокзале собралось до трёх тысяч человек, и информировал, что вслед за задержанием 19 человек "будут приняты меры по дальнейшему изъятию наиболее активных участников и организаторов демонстрации" [44].
Высылка Троцкого была перенесена на следующий день. Чтобы опровергнуть официальную версию Политбюро о том, что ссылка оппозиционеров осуществляется с их согласия, Троцкий отказался идти на вокзал добровольно, агентам ГПУ пришлось его вынести на руках. Двое его ближайших помощников, Познанский и Сермукс, самостоятельно отправившиеся вслед за ним, были арестованы и сосланы в отдалённые районы Сибири.
Репрессии подхлестнули отход от оппозиции её наименее устойчивых членов. Из 3381 чел., подавших заявления об отходе от оппозиции, 37 % сделало этот шаг за период от XIV до XV съезда, а 63 % - за последующие два с половиной месяца. В феврале такие заявления подписали ещё 614 человек. Это было связано с тем, что после съезда перед оппозиционерами была поставлена жёсткая дилемма: либо "порвать с оппозицией" и сохранить привычный образ жизни, нередко в рядах правящей бюрократии, либо обречь себя на жестокие условия отдалённой ссылки.
Часть "отходивших" от оппозиции заявляла, что порывает с ней и организационно и идейно, т. е. отказывается от своих взглядов. Другая часть заявляла, что прекращает фракционную работу, но не может отказаться от защиты своих взглядов в рамках Устава партии (хотя малейшие попытки такой "защиты" были заблокированы решениями XV съезда).
Первым из оппозиционных лидеров "порвал с оппозицией" Сокольников, который на XV съезде заявил, что уже несколько месяцев назад он "должен был разойтись с оппозиционным блоком" в силу коренных разногласий с ним [45]. За этот шаг Сокольников был оставлен в составе ЦК, избранного на XV съезде.
Вслед за Сокольниковым аналогичный шаг совершили другие лидеры зиновьевской части оппозиционного блока, которые ещё до съезда предложили группе Троцкого безоговорочно подчиниться любым его решениям. Свою готовность к капитуляции они мотивировали тем, что в противном случае оппозиция встанет на путь "построения второй партии" и тем самым обречёт себя на гибель. Троцкий и его группа расценили такую позицию как предательскую.
Во время работы съезда зиновьевцы собирались отдельно от троцкистов, подготавливая заявление о прекращении защиты своих взглядов. Всякое иное поведение, как они подчеркивали, "неизбежно столкнёт нас даже не с партией, а с советской властью, её органами", т. е. обречёт на жестокие (по тем временам) репрессии. Внутри зиновьевской группы такая капитулянтская позиция встретила сопротивление её "левой" части во главе с Сафаровым.
Обострение раскола между троцкистской и зиновьевской частью оппозиционного блока произошло после публикации "Правдой" перехваченных ГПУ писем Троцкого своим единомышленникам в СССР и за рубежом. Эти письма были опубликованы в сопровождении редакционной статьи под названием "Подрывная работа троцкистов против Коминтерна. Пособники Шейдемана за работой", где публикуемые документы характеризовались как свидетельство того, что "ни на один день после съезда бывшие оппозиционеры - троцкисты не прекращали своей грязной антипартийной и антикоминтерновской работы". Статья, по-видимому, принадлежавшая перу главного редактора "Правды" Бухарина, была пересыпана выражениями типа "возглавляемый Троцким обоз политических нечистот".
В публикуемых письмах говорилось об измене Зиновьева и Каменева и необходимости беспощадного разрыва оппозиции с капитулянтами. Троцкий призывал своих зарубежных сторонников поднять широкую политическую кампанию против исключения из всех партий Коминтерна коммунистов, близких к левой оппозиции, и против ссылки советских оппозиционеров. Он выдвигал задачу "окончательно разоблачить шарлатанство борьбы с "троцкизмом", характеризуя эту борьбу как "преступно нелепую"". Перед зарубежными коммунистами ставилась цель: "бить по руководству ВКП(б), не противопоставляя себе СССР" [46].
Спустя несколько дней Зиновьев и Каменев поместили в "Правде" "Открытое письмо", в котором вновь подтвердили, что полностью подчинились всем решениям съезда, "капитулировали перед ВКП(б)" и в результате этого порвали с группой Троцкого и со своими единомышленниками в Германии (группа Рут Фишер - Маслова). В доказательство "органичности" этих своих поступков они заявляли, что ещё в 1926-27 годах внутри объединённого оппозиционного блока шла внутренняя борьба и что даже в период своего участия в блоке они "не считали возможным разоружение против ошибок троцкизма" [47].
В ответ на эти утверждения Троцкий опубликовал в оппозиционном "самиздате" свидетельства о том, что Зиновьев и Лашевич на фракционных совещаниях и в беседах с ленинградскими рабочими признавали, что "троцкизм" был выдуман ими в 1924 году в целях борьбы за власть. Троцкий подчеркивал, что "борьба с так называемым "троцкизмом" есть тот крючок, при помощи которого Сталин тянет Зиновьева, а Зиновьев - своих "левых" (Сафарова и пр.)".
В 1928 году лишь незначительная часть группы Троцкого последовала примеру зиновьевцев. Первым среди этой группы заявил о своей капитуляции Пятаков. Вслед за этим в "Правде" были опубликованы заявления Крестинского и Антонова-Овсеенко о разрыве с "троцкистской оппозицией". Заявление Крестинского было относительно сдержанным. Он писал, что никогда не имел с оппозицией "организационной связи", хотя и был связан с большинством её руководителей "давнишними и тесными отношениями". Более постыдный характер носило заявление Антонова-Овсеенко, который выражал сожаление по поводу того, что "не сделал всех необходимых выводов уже из... первого своего расхождения" с Троцким в 1915 году и заверял, что теперь осознал правду "лично" Сталина [48].
9 мая Троцкий разослал своим единомышленникам письмо, в котором подчеркивал, что принципиальная позиция подлинных оппозиционеров не допускает "никакой дипломатии, лжи, развращающего политиканства в духе Зиновьева - Каменева - Пятакова, себялюбиво чиновничьего, насквозь безответственного, понтие-пилатского умывания рук в духе Крестинского или смердяковского пресмыкательства в духе Антонова-Овсеенко. Об этом, впрочем, незачем и говорить. Мы должны сказать правду, только правду, всю правду" [49].
В 1928 году Сталин и полностью солидаризировавшиеся с ним в отношении к "троцкистам" бухаринцы не решались идти на заточение оппозиционеров в тюрьмы и концентрационные лагеря. Атмосфера в партии ещё не была такой, чтобы можно было даже помыслить о более строгой мере репрессии к инакомыслящим коммунистам, чем временная ссылка. В ссыльных колониях оппозиционеры устанавливали связи с сочувствующими из числа местных жителей, объединялись в кружки, в которых обсуждали политические события в СССР и за рубежом, вели активную переписку со своими единомышленниками в других колониях. Чтобы избежать перлюстрации агентами ГПУ наиболее важных документов, была налажена секретная почта, т. е. отправление конспиративных писем с нарочными.
Цементирующей силой всей этой деятельности был, разумеется, Троцкий. За апрель - октябрь 1928 года им было послано из Алма-Аты около 550 телеграмм и 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ, получено около 1000 писем и около 700 телеграмм, в большинстве коллективных. Уже эти цифры дают представление о масштабе деятельности оппозиции и числе вовлечённых в неё лиц.
Из ссылки документы Троцкого и других оппозиционеров проникали на волю, где их единомышленники создавали подпольные группы, в которые принимались только коммунисты, в том числе подписавшие заявления о капитуляции с тем, чтобы избежать исключения из партии и ссылки и продолжать нелегально оппозиционную работу. По свидетельству Авторханова, большинство оппозиционеров, заявивших о разрыве с оппозицией, сделало это для того, чтобы на деле продолжать борьбу за свои идеи. "Троцкисты этого толка были во всех звеньях органов государственного управления, за исключением самого партийного аппарата и органов политической полиции" [50]. Оппозиционеры создали свой "Красный Крест", собиравший средства для помощи изгнанным с работы и высланным товарищам.
Оппозиционные группы развертывали пропаганду среди рабочих путём систематического распространения прокламаций и листовок, в том числе статей и обращений за подписями Троцкого, Муралова, Мрачковского и других ссыльных лидеров оппозиции. Перепечатанные на гектографе, такие документы имели хождение и в среде беспартийной интеллигенции, часть которой сочувствовала взглядам оппозиции [51].
Помимо этого, многие оппозиционеры продолжали выступать на партийных собраниях с критикой руководства партии, возглавляли "волынки" на заводах (так официально именовались в то время забастовки), особенно при заключении коллективных договоров, ущемлявших права рабочих (тогда ещё процедура заключения и перезаключения таких договоров не носила формального характера и позволяла рабочим отстаивать свои интересы).
Наиболее непримиримую позицию по отношению к сталинскому руководству занимала группа "децистов" во главе с Сапроновым и В. М. Смирновым. 20 декабря 1928 года В. М. Смирнов послал из ссылки заявление в "Правду" и ЦКК, в котором писал: "Я всегда считал позорным скрывать свои взгляды и убеждения. Я открыто говорил, что теперешние вожди ВКП(б) изменили пролетариату, что нынешнее правительство, действующее под вывеской Советской власти, которую оно на деле уничтожило, является враждебным рабочему классу, и что пролетариат должен и будет бороться против него за свою диктатуру, за подлинную власть Советов" [52].
Сапроновцы считали, что не следует осуществлять массового сбора подписей под оппозиционными документами, ибо это обречёт подписавших на немедленное исключение из партии. Они призывали своих сторонников законспирироваться и перейти на положение нелегальной фракции внутри партии.
После ссылки руководителей "децистов" их подпольные организации действовали в Москве, Ленинграде, Харькове, Орехово-Зуево и других городах. Только ленинградская группа насчитывала, по данным ОГПУ, до 300 человек. Эти группы в начале 1928 года распространили в Москве и Ленинграде несколько тысяч листовок, в которых ссылка оппозиционеров квалифицировалась как "наступление фашизма на революционную часть ленинской партии" и выдвигался призыв к "устранению руководства, которое способно на всё, что угодно, только не на большевистскую политику". [53]
Партийные и рабочие массы проявляли активный интерес к судьбе Троцкого и других ссыльных оппозиционеров. Когда осенью 1928 года здоровье Троцкого ухудшилось, слухи об этом немедленно проникли в Москву. Выступавшие на партийных собраниях члены Политбюро в ответ на многочисленные вопросы о состоянии здоровья Троцкого уверяли, что он вполне здоров. По этому поводу Н. И. Седова направила первому секретарю МК Угланову телеграмму, в которой говорилось: "Вместо того, чтобы сказать, что болезнь Троцкого есть для вас выгода, ибо она может помешать ему думать и писать, вы просто отрицаете эту болезнь. Так же поступают в своих выступлениях Калинин, Молотов и другие. Тот факт, что вам приходится держать по этому вопросу ответ перед массой и так недостойно изворачиваться, показывает, что политической клевете на Троцкого рабочий класс не верит" [54].
Ссыльные оппозиционеры жили напряжённой духовной жизнью, используя время вынужденного отрыва от практической работы для более глубокого анализа процессов, происходящих в партии и стране. Результаты такого анализа нашли наиболее глубокое выражение в письме Х. Г. Раковского Г. Б. Валентинову. Это письмо, написанное летом 1928 года в астраханской ссылке, было в 1929 году опубликовано в "Бюллетене оппозиции" под заглавием "Письмо о причинах перерождения партии и государственного аппарата". В предисловии к первой полной публикации этого письма в советской печати историк В. П. Данилов справедливо отмечает, что оно "представляет собой концентрированное изложение размышлений высокообразованного революционера о судьбе революции и совершивших её общественных сил, о начинающейся трагедии сталинского "великого перелома". Ныне, 60 лет спустя, это письмо воспринимается как блестящее историко-социологическое эссе, выполненное на уровне, недостижимом пока ещё для нашей современной социологии и историографии" [55]. В последующие годы Троцкий неоднократно ссылался на эту работу Раковского, присоединяясь к её основным идеям и развивая их.
Основной смысл письма Раковского состоял в стремлении осмыслить причины поражения левой оппозиции и узурпации власти партии и рабочего класса сталинской фракцией. К этим причинам Раковский относил прежде всего снижение политической активности рабочей массы и "ужасающие разрушения, которые проделал в рабочем классе общественный и политический индифферентизм" [56]. "Ни физически, ни морально ни рабочий класс, ни партия не представляют из себя того, чем они были лет десять тому назад,- писал Раковский.- Я думаю, что не очень преувеличиваю, если скажу, что партиец 1917 года вряд ли бы узнал себя в лице партийца в 1928 году... Вы спрашиваете, что случилось с активностью партии и нашего рабочего класса, куда исчезла их революционная инициатива, где делись идейные интересы, революционное мужество, плебейская гордость. Вы удивляетесь, почему столь много подлости, трусости, малодушия, карьеризма и многого другого, что я прибавил бы со своей стороны. Как получается, что люди с богатым революционным прошлым, несомненно честные, лично дававшие многократные примеры революционного самоотвержения, превратились в жалких чиновников" [57].
Для ответа на эти вопросы Раковский прибегал к аналогии с Великой французской революцией, в истории которой он прослеживал процессы, сходные с теми, которые произошли в советском обществе 20-х годов: формальный и фактический переход власти в руки постоянно уменьшающегося числа граждан; выделение правящей верхушки чиновников из первоначально однородной революционной массы; разложение революционеров-якобинцев в результате стремления к богатству; постепенная ликвидация выборного начала в якобинских клубах и государственных органах и замена его назначенством. Отстранение в результате всего этого народных масс от управления страной и гибель многих революционеров, в том числе от гильотины, в сочетании с голодом и безработицей "отучили" французский народ от свободы и привели "к такому физическому и моральному изнашиванию масс, что народным массам в Париже и в остальной Франции понадобилось 37 лет для новой революции" [58].
Вопрос о причинах аналогичного изменения поведения и настроений рабочего класса после того, как он становится правящим классом, подчеркивал Раковский, является новым для марксистской теории. Одной из таких причин он считал объективные трудности, связанные с недостаточным умением приходящего к власти класса правильно её применять. Эти трудности, которые Раковский называл "профессиональным риском" власти, он связывал с тем, что тесная и органическая связь, существовавшая между рабочим классом и его авангардом в период борьбы за власть, после её завоевания сменилась дифференциацией внутри рабочего класса и его партии, часть которой превратилась в агентов власти, в профессиональных чиновников. Так возникла и выделилась в самостоятельную группу партийная и советская бюрократия - "крупнейшее социологическое явление, которое, однако, можно понять и охватить лишь, если рассматривать его последствия в изменении идеологии партии и рабочего класса" [59].
Результатом возникновения этой бюрократии, которую Раковский называл новой социологической категорией, стал переход функций, которые раньше выполняла вся партия или весь класс, к ограниченному количеству людей из партии и класса. Вырастающая отсюда функциональная дифференциация привела к изменению психологии лиц, выполняющих руководящие функции в государственной администрации или государственном хозяйстве. Они "перестали быть не только объективно, но и субъективно, не только физически, но и морально частью того же рабочего класса; например, хозяйственник "держиморда", хотя и коммунист, хотя и вышедший из пролетариата, хотя и, может быть, несколько лет тому назад был у станка, отнюдь не будет воплощать перед рабочими лучшие качества, которые имеет пролетариат" [60].
Не менее глубокие изменения произошли в партии, социальная структура которой намного менее однородна, чем структура рабочего класса. Когда партия жила интенсивной идейной жизнью и активной борьбой, она превращала в общий сплав свой разнородный социальный состав. Все её члены усваивали пролетарское сознание в борьбе с капитализмом. После захвата власти это классовое сознание должно было формироваться в процессе сознательного и активного участия в управлении государством. "Но так как из этого участия наша бюрократия сделала пустой звук, то рабочие это нигде не приобретают" [61].
Все эти трудности, по мнению Раковского, можно было преодолеть, если бы руководство партии, как этого требовали Ленин и левая оппозиция, заботилось о том, чтобы "предохранить и партию и рабочий класс от разлагающего действия привилегий, преимуществ и поблажек, присущих власти", от развращающего влияния нэпа и соблазнов буржуазных нравов [62]. Однако сталинская фракция встала на прямо противоположный путь. Она превратила дифференциацию внутри рабочего класса и партии из функциональной в социальную, т. е. усугубила разделение функций между бюрократией и рабочим классом, верхами и низами партии их имущественным расслоением. "Я имею в виду, что социальное положение коммуниста, который имеет в своем распоряжении автомобиль, хорошую квартиру, регулярный отпуск и получает партмаксимум, отличается от положения того же коммуниста, работающего на угольных шахтах, где он получает от 50 до 60 руб. в месяц" [63]. Напоминая о том, что ещё в начале 20-х годов рабочие и служащие были разделены на 18 разрядов по размерам заработной платы, Раковский писал, что усиление в дальнейшем этой дифференциации способствовало разложению партийного и советского аппарата. Для подтверждения этого он ссылался на многочисленные факты, свидетельствующие "об удушении всякого контроля масс, о страшнейшем зажиме, гонениях, терроре, играющем с жизнью и существованием партийцев и рабочих" [64].
Раковский приходил к выводу, что всякая реформа партии, опирающаяся на партийную бюрократию, является утопией. Первым условием серьезной политической реформы он считал сокращение численности и функций партийного аппарата. Три четверти его он предлагал распустить, а деятельность остальной четверти - ввести в строжайшие рамки. Только таким путём члены партии смогут возвратить свои права и приобрести надежные гарантии "против того произвола, к которому нас приучила верхушка" [65].
IV
Чрезвычайные меры в оценке левой оппозиции
Раковский подвергал резкой критике позицию тех оппозиционеров, которые считали переход к чрезвычайным мерам симптомом приближения партийного руководства к взглядам оппозиции.
Более конкретный анализ социального смысла чрезвычайных мер был дан в письмах другого видного оппозиционера, известного партийного публициста Л. С. Сосновского. Эти письма были посвящены анализу процессов, развертывающихся в то время в партии, стране и особенно в сибирской деревне, которую Сосновский наблюдал во время своего пребывания в ссылке. Публикуя эти письма, редакция "Бюллетеня оппозиции" отмечала, что они освещают первые шаги сталинского "левого курса" и достаточно объясняют, почему их автор был арестован в Барнауле, на месте ссылки, и заключён в челябинский изолятор.
В первом письме, написанном в марте 1928 года, Сосновский приводил многочисленные факты, свидетельствовавшие о силе и влиянии, которые кулак приобрел в сибирской деревне. Так, в Барнаульском округе лишь 8 % дворов пользовались своими молотилками, а 88 % - наёмными. "Значит, почти весь округ зависит от 8 % кулаков, ибо во всём арсенале эксплуататорских ресурсов кулака - молотилка самое ядовитое... Кулаку выгодно бывает даже оставить свой хлеб не убранным, зарабатывая в это время на эксплуатации машинами. Теперь выяснилось, что кулак великолепно оценил с-х инвентарь как орудие господства" [66]. Сосновский напоминал, что государство приобретало сельскохозяйственные машины за рубежом на золото, отрывая средства от индустриализации, и продавало его крестьянам в кредит и по льготным ценам. Однако выгодами от этого воспользовалась на деле лишь верхушечная часть деревни.
Характеризуя стремительный переход партийного руководства в начале 1928 года от фактической поддержки кулака к "форсированному нажиму" на него, Сосновский подчеркивал, что "речь идёт о таком нажиме, когда потеряно чувство меры, когда начинается оголтелое администраторство". Партийно-советско-кооперативный аппарат, не подготовленный к проведению хлебозаготовок методами убеждения, "очертя голову, кидался как пес, спущенный с цепи", наносил удары не только по кулаку, но и по середняцким (частью даже бедняцким) слоям и тем самым способствовал тому, чтобы против партии оказалась настроена вся деревня. В подтверждение того, что заготовительная кампания проходила таким образом не только в Сибири, Сосновский ссылался на полученное им письмо от старого партийца (не оппозиционера), участвовавшего в хлебозаготовках на Украине. В этом письме говорилось, что "происходящее на Украине невозможно называть словом "заготовки". Есть хождение по амбарам, по чердакам, но заготовок, по его словам, нет" [67].
Развивая эти мысли в письме к Троцкому, написанном в июле - августе 1928 года, Сосновский предлагал решительно опровергнуть заявление Рыкова о том, что левая оппозиция якобы одобряет "экстраординарные меры". "Рыков изображает дело так,- с сарказмом писал Сосновский,- что мы ужасно обеспокоены, как бы не прекратились безобразия рыково-сталинского аппарата в деревне". В этой связи Сосновский отмечал, что уже сталинская поездка в Сибирь рассеяла "глупые обвинения против нас в антикрестьянском уклоне... Закрытие рынка, поголовный обход дворов, введение в употребление термина "излишки", запрещение молоть крестьянам зерно выше скудной потребительской нормы, принудительное распределение (с наганом) облигаций займа, нарушение всех сроков взимания налога, самообложение, как дополнительный внезапный налог на середняка...- где в нашей платформе или контртезисах что-нибудь подобное? Упразднение нэпа в деревне - кому из нас могло это прийти в голову даже в горячке дискуссии? А ЦК всё это осуществил. Пусть не играют комедии с обвинениями в перегибе. Достаточно официальных документов имеется, чтобы изобличить руководство в отмене на практике нэпа... Вот почему я думаю, что следовало бы ясно ответить на речь Рыкова по поводу нашего отношения к "чрезвычайным" мероприятиям минувшей зимы. Нечего подкидывать своих ублюдков" [68].
Обобщая впоследствии объяснение оппозицией причин сталинского "нового курса", Троцкий писал: "В то время, как руководители успокоительно твердили, что товарный голод изживается, что предстоят "спокойные темпы хозяйственного развития", что хлебозаготовки будут впредь протекать более "равномерно" и прочее, окрепший кулак повёл за собой середняка и подверг города голодной блокаде. В январе 1928 года рабочий класс остался лицом к лицу с призраком надвигающегося голода. История умеет шутить злые шутки. Именно в том самом месяце, когда кулак взял за горло революцию, представителей левой оппозиции сажали по тюрьмам или развозили по Сибири в наказание за "панику" перед призраком кулака" [69].
Для преодоления нарастающих экономических и социальных трудностей нужно было поставить на обсуждение всей партии вопрос о конкретных и наименее болезненных путях изменения её политики. Однако метод внутрипартийных дискуссий был к тому времени навсегда ликвидирован. Новая политическая ориентация складывалась в глухой борьбе внутри верхушечного блока, которая скрывалась не только от партийных масс, но даже от низовых аппаратчиков.
V
Сталин маневрирует
Чтобы оправдать в глазах партии чрезвычайные меры, Сталин впервые выступил с тезисом об обострении в стране классовой борьбы. В этих целях он осуществил первую крупную провокацию, ставившую цель возложить вину за экономические трудности, порождённые ошибками партийного руководства, на "вредительство буржуазной интеллигенции". К апрельскому (1928 года) пленуму ЦК и ЦКК, созванному для обсуждения путей выхода из хозяйственного кризиса, им было сервировано новое острое блюдо в виде сообщения о "шахтинском деле". ОГПУ, лишённое теперь всякого контроля со стороны лидеров левой оппозиции, приступило к подготовке первого судебного подлога. Хотя процесс над группой инженеров из города Шахты (Донецкий бассейн) состоялся лишь в мае 1928 года, о "шахтинском деле" было объявлено ещё в марте, а на апрельском пленуме уже шла речь об "уроках", которые следовало из него извлечь.
Бухаринская "тройка" не только не предприняла попыток разобраться в этом "деле", а фактически поддержала практику фальсифицированных процессов. При обсуждении "уроков" шахтинского дела на апрельском пленуме Рыков заявил о том, что ["]партия не должна руководствоваться абстрактным принципом наказания виновных по справедливости, что к вопросу об аресте нужно подходить не столько с точки зрения интересов нашей уголовной практики или принципа "справедливости", сколько с точки зрения нашей "большой политики"" [70]. Спустя несколько месяцев Бухарин, рассказывая Каменеву о разногласиях "тройки" со Сталиным, утверждал, что в некоторых вопросах Сталин "ведёт правую политику". В подтверждение этого Бухарин сообщил, что Сталин предложил не расстреливать подсудимых по шахтинскому делу, тогда как "мы голоснули против" этого предложения [71].
На апрельском пленуме была единогласно принята резолюция "О хлебозаготовках текущего года и об организации хлебозаготовительной кампании на 1928-29 год". В ней отмечалось, что "ЦК должен был принять ряд мер, в том числе и экстраординарного порядка", чтобы "парализовать угрозу общехозяйственного кризиса и обеспечить не только снабжение хлебом городов, но и отстоять взятый партией темп индустриализации страны". Наряду с этим указывалось на "извращения и перегибы, допущенные местами со стороны партийных и советских органов". К таким перегибам, которые "подлежат самой категорической отмене", были отнесены "все методы, которые, ударяя не только по кулаку, но и по середняку, фактически являются сползанием на рельсы продразвёрстки" [72].
Стенограмма апрельского пленума, как и всех пленумов ЦК последующего времени, не была опубликована в печати. Решения пленума разъяснялись в прочитанных на собраниях партийного актива в Москве и Ленинграде докладах Сталина и Бухарина, в которых, однако, ставились разные акценты. Бухарин утверждал, что "с экономической стороны мы имели нарушение основных хозяйственных пропорций и на базе этого известную, гораздо большую, чем прежде, хозяйственно-экономическую активность со стороны кулачества, попытку его сомкнуться с середняком на основе определённой политики цен". Вместе с тем он подчеркивал, что "затруднения, которые мы имели и из которых мы полностью ещё не вышли, отнюдь не носят обязательного характера. О них нельзя сказать, что они были абсолютно неизбежны, неотвратимы. Они сложились в результате нашей экономической политики, в результате просчётов планового руководства". Видя "историческое оправдание" "крайних и экстраординарных мер" в быстром увеличении темпов хлебозаготовок, Бухарин одновременно осуждал "непонимание преходящего, условного характера экстраординарных мер", переоценку вообще методов административного порядка и отрицание важности роста индивидуальных хозяйств [73].
Сталин же начал свой доклад с призыва к "критике и самокритике". В предыдущие месяцы на основе этого лозунга были вскрыты многочисленные факты коррупции в партийном, государственном и хозяйственном аппаратах. Однако для Сталина этот лозунг имел и иной, более дальний прицел. Признав совсем в духе левой оппозиции, что "вожди, идя вверх, отдаляются от масс, а массы начинают смотреть на них снизу вверх, не решаясь их критиковать", что "у нас выделилась, исторически создалась группа руководителей... которая становится почти что недосягаемой для масс", он призвал "дать советским людям возможность "крыть" своих вождей", с тем, чтобы последние выслушивали "всякую критику советских людей, если она даже является иногда не вполне и не во всех своих частях правильной" [74]. Этот призыв был осторожной подготовкой травли членов бухаринской группы, бывших в то время "первыми лицами" в правительстве, Коминтерне, профсоюзах и в главном печатном органе партии.
При оценке "заготовительного кризиса" Сталин сделал акцент на том, что этот кризис был вызван первым серьезным выступлением капиталистических элементов деревни против Советской власти. В этой связи он заявил, что в партии не может быть места людям, которые считают, что "нэп означает не усиление борьбы с капиталистическими элементами, в том числе и с кулачеством". Наконец, Сталин недвусмысленно предупредил, что "если чрезвычайные обстоятельства наступят и капиталистические элементы начнут опять "финтить", 107 статья снова появится на сцене" [75].
Эти установки получили дальнейшее развитие в речи Сталина "На хлебном фронте", где объявлялись "грубейшей ошибкой" и преувеличением планового начала суждения о том, что "наши хлебные затруднения являются случайностью, результатом лишь плохого планирования, результатом лишь ряда ошибок в деле хозяйственного сбалансирования" [76]. Выходом из этих затруднений Сталин впервые публично объявил переход от индивидуального крестьянского хозяйства к коллективному, способному обеспечить резкий рост производства товарного хлеба. Коллективизацию сельского хозяйства он назвал сутью кооперативного плана Ленина, который до того момента трактовался правящей фракцией как направленный на развитие преимущественно потребительской, сбытовой, снабженческой и кредитной кооперации.
Эти высказывания представляли первую, хотя и косвенную атаку против Бухарина. Бухарин, в свою очередь, не оставался в этот период в долгу, осуждая в своих речах и статьях призывы к "классовой войне" и проповедников "индустриального чудовища", паразитирующего на сельском хозяйстве.
Ещё более откровенно высказывались ученики Бухарина, осуждавшие сталинцев за то, что они стремятся спровоцировать партию на столкновение с крестьянством, отказываются от развития индивидуального крестьянского хозяйства в пользу коллективизации, основанной на "обнищании и разорении основных крестьянских масс", видят в чрезвычайных мерах "новую политику партии". Так В. Астров резко критиковал в "Правде" не названных по имени "товарищей", которые "стали сбиваться на карикатурный лозунг: "На 107 статье к социализму"" [77].
В ходе всё более обострявшихся разногласий со Сталиным Бухарин настаивал на всестороннем обсуждении, хотя бы в рамках Политбюро, путей выхода из нараставшего хозяйственного кризиса. Поскольку Сталин всячески уклонялся от такого обсуждения, Бухарин пытался разрешить эти разногласия путём личных записок Сталину, которые он огласил лишь на апрельском пленуме ЦК 1929 года. В мае 1928 года Бухарин направил Сталину письмо, в котором осуждал предложенное Микояном форсирование экспорта промышленных изделий, способное лишь усугубить товарный голод, и предлагал ориентироваться на экспорт сельскохозяйственной продукции в целях ускорения индустриализации. Сталин согласился с такой постановкой вопроса (от которой сам Бухарин отказался спустя несколько месяцев) и ответил, что Микоян действительно неправ, но "это не страшно, так как Микоян тут не решает вопроса" [78].
О дальнейших, более общих разногласиях между дуумвирами свидетельствует намного более нервное письмо Бухарина Сталину от 1-2 июня 1928 года. Письмо это начиналось словами: "Коба. Я пишу тебе, а не говорю, так как мне и слишком тяжело говорить и, боюсь, ты не будешь слушать до конца. А письмо ты всё же прочтёшь. Я считаю внутреннее и внешнее положение страны очень тяжёлым".
Замечая, что "наши экстраординарные меры (необходимые) идейно уже превратились, переросли в новую политическую линию, отличную от линии XV съезда", Бухарин уверял, что его "ни капли не пугает отступление даже от резолюций съезда, если это необходимо". Однако он выражал тревогу по поводу того, что Политбюро не имеет никакого целостного плана, в результате чего "действует хуже, чем сверхэмпирики грубейшего образца... Мы даже перестали говорить на эти темы: говорить боятся, никому не приятно ругаться. Но если разрушена даже центральная мыслительная лаборатория, если между собой без боязни и заподазриваний по совести нельзя обсудить важнейшие вопросы политики, тогда положение становится опасным. Народное хозяйство не исполнительный секретарь. Ему не пригрозишь отдачей под суд, на него не накричишь". За столь тревожными констатациями, однако, следовали заверения Бухарина, что "драться не буду и не хочу. Я слишком хорошо знаю, что может означать драка, да ещё в таких тяжких условиях, в каких находится вся наша страна и наша партия". Демонстрируя предельную растерянность, Бухарин даже выражал готовность после конгресса Коминтерна, фактическим руководителем которого он продолжал оставаться, "уйти куда угодно, без всяких драк, без всякого шума и без всякой борьбы" [79].
Значительно острее, чем Бухарин, поставил вопрос о нарастании кризисных явлений в деревне заместитель наркома финансов Фрумкин, направивший 15 июня членам Политбюро письмо, в котором заявлял: "Мы не должны закрывать глаза на то, что деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас". Приведя слова Молотова: "Надо ударить по кулаку так, чтобы перед нами вытянулся середняк", Фрумкин писал, что в этих словах выражена фактически проводимая новая политическая линия, которая "привела основные массы середнячества к беспросветности и бесперспективности. Всякий стимул улучшения хозяйства, улучшения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота парализует страх быть зачисленным в кулаки... Объявление кулака вне закона привело к беззаконию по отношению ко всему крестьянству".
Фрумкин предлагал вернуться к линии, провозглашённой XIV и XV съездами, открыть базары, повысить цены на хлеб и бороться с кулаком "путём снижения его накоплений, путём увеличения налогов", но не путём раскулачивания. Эти идеи, как подчеркивал Фрумкин, разделяются сотнями и тысячами коммунистов [80].
Сталин разослал письмо Фрумкина членам Политбюро со своим сопроводительным письмом, в котором прибегал к характерному для него казуистическому истолкованию цитат для доказательства того, что политика чрезвычайных мер представляет развитие установок XV съезда.
Разногласия внутри Политбюро впервые вырвались наружу на июльском Пленуме ЦК при обсуждении доклада Микояна о политике хлебозаготовок. В речи на пленуме Сталин не только подчеркнул, что "мы не можем зарекаться раз навсегда от применения чрезвычайных мер" [81], но подвёл под эти меры "теоретическое" обоснование, выдвинув тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Так как сопротивление классового врага будет расти, то необходимо "твёрдое руководство". Весь этот набор софизмов Бухарин в беседе с Каменевым (см. гл. VI) расценил как "полицейщину" [82].
Не меньшее возмущение Бухарина вызвал впервые обнародованный Сталиным на пленуме тезис о "дани", т. е. "добавочном налоге" или "сверхналоге" на крестьянство, который "мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии" [83]. Формой этой "дани", которую необходимо получить от крестьянства, Сталин объявил "ножницы" цен на промышленные и сельскохозяйственные товары. Понятие ценовых "ножниц" было впервые выдвинуто Троцким на XII съезде партии. Одной из главных экономических идей левой оппозиции была идея сокращения ножниц на базе планомерной индустриализации. Памятуя об этом, Сталин упрекнул бухаринцев в том, что они, "подобно троцкистам", хотят "закрыть ножницы", которые "должны существовать ещё долго" [84].
В противовес этим положениям Бухарин и его сторонники говорили на пленуме об ошибках "нового курса" в деревне, последствиями которого стали сокращение крестьянами посевов и наметившаяся "размычка" рабочего класса и крестьянства. Особенно тревожным сигналом, свидетельствующим об ухудшении отношений с середняком, Бухарин назвал массовые крестьянские выступления, вызванные проведением чрезвычайных мер. Он сообщил пленуму, что из сводок ГПУ, которые он специально изучал, он узнал о том, что в первой половине 1928 года в стране прошло свыше 150 крестьянских восстаний.
Рыков признал свою ответственность как председателя Совнаркома за административный нажим на крестьянство: "Я один из главных виновников произошедших событий... Я лично был уверен в том, что административные меры приведут к ликвидации хлебного кризиса. Этого, к сожалению, не произошло" [85].
Особенно резкий характер приняли споры на пленуме после выступления Молотова, утверждавшего, что опасность представляет не только кулак, но и середняк, который "окреп и поэтому пришёл в столкновение". Это выступление Томский расценил как призыв к отказу от нэпа. В ответ Сталин обвинил Томского в том, что он считает, будто "у нас нет никаких резервов, кроме уступок крестьянству в деревне. Это капитулянтство и неверие в строительство социализма" [86].
Столкнувшись с резким сопротивлением своему новому курсу в деревне, Сталин отказался от своих недавних установок о форсировании коллективизации. Когда Угланов назвал теоретической путаницей противопоставление колхозов и единоличного хозяйства, Сталин подтвердил: "Да, есть путаница", и подчеркнул, что "мелкое хозяйство ещё долго будет базой нашего производства". В своей речи он говорил, что мелкое крестьянское хозяйство не исчерпало возможностей своего дальнейшего развития, что задача подъёма индивидуального хозяйства остается главной задачей партии, хотя она стала уже недостаточной для решения зерновой проблемы и должна быть дополнена задачами по созданию колхозов и совхозов [87].
Выявившиеся на пленуме разногласия было решено не выносить на общепартийное обсуждение, а попытаться изжить внутри ЦК и Политбюро "мирным путём". В единогласно принятых резолюциях пленума указывалось на необходимость ликвидировать все рецидивы продразвёрстки, нарушения законности, поднять государственные закупочные цены на хлеб и отказаться в предстоящей хлебозаготовительной кампании от применения чрезвычайных мер. Все эти успокаивающие заверения содержались и в докладе Сталина об итогах пленума.
Хотя июльский пленум в решающих вопросах принял линию, предлагавшуюся "правыми", он стал тем толчком, который дал окончательно почувствовать "тройке", что Сталин загоняет её в новую "оппозицию". Об острых и болезненных формах, которые приняла к тому времени внутрипартийная борьба, ограниченная рамками Политбюро, свидетельствует происшедший в дни работы пленума эпизод, оказавший огромное влияние на дальнейшее развитие этой борьбы.
VI
Переговоры Бухарина с Каменевым
В июне 1928 года, когда истек установленный XV съездом полугодовой срок после подачи оппозиционерами заявлений об отречении от своих взглядов, Зиновьев и Каменев были восстановлены в партии. Вскоре после этого произошла беседа Бухарина с Каменевым, сыгравшая едва ли не решающую роль в последующем поражении бухаринской группы.
К июлю 1928 года завершилось "прозрение" Бухарина и его друзей, вплоть до окончания XV съезда действовавших в унисон со Сталиным. Подобно тому, как в 1925 году Сталин за считанные месяцы совершил резкий поворот в отношениях к своим союзникам по триумвирату, так в 1928 году он за ещё более короткий срок осуществил аналогичный поворот по отношению к своим главным соратникам по борьбе с левой оппозицией. Ошеломлённостью этой разительной сталинской метаморфозой объясняется, по-видимому, один из самых нелогичных политических шагов Бухарина, давший на долгие годы Сталину главный аргумент для обвинения его в "двурушничестве". Осознав опасность политического авантюризма и личного вероломства Сталина, Бухарин по собственной инициативе вступил в переговоры с Каменевым, который при его активном участии всего полгода назад был выброшен из партии. Содержание этих переговоров в тот же день было записано Каменевым в форме отчёта, предназначавшегося Зиновьеву.
Фактическая сторона этого эпизода выглядела следующим образом. 9 июля Сокольников написал письмо Каменеву в Калугу, где тот отбывал последние дни ссылки. В этом письме он сообщал, что на пленуме ЦК завязываются "сражения", и просил Каменева срочно приехать в Москву, поскольку "очень нужно бы с Вами поговорить и посоветоваться" [88].
Сокольников был наиболее подходящим лицом для восстановления личных контактов между Бухариным и Каменевым, оборвавшихся в ходе внутрипартийной борьбы, поскольку он, с одной стороны, принадлежал в прошлом к "новой оппозиции", а с другой стороны, был близким товарищем Бухарина ещё с гимназических лет.
Утром 11 июля Каменев прибыл в Москву и немедленно позвонил Сокольникову, от которого узнал, что Бухарин окончательно порвал со Сталиным и находится "в трагическом положении". Кратко рассказав о характере борьбы на пленуме, Сокольников предложил Каменеву включиться в "блок для снятия Сталина" и принять участие в совместном написании положительной программы [89].
Спустя час к Каменеву пришли Бухарин и Сокольников, в ходе беседы с которыми Каменев вёл себя крайне сдержанно и в основном задавал вопросы. Бухарин же, напротив, подробно изложил свое видение политической ситуации в стране, осветил расстановку сил внутри Политбюро и ЦК и возможный ход дальнейших действий своей группы.
Более всего Каменева поразило настроение "абсолютной ненависти и абсолютного разрыва" по отношению к Сталину, которое звучало главным мотивом крайне нервного монолога Бухарина. Бухаринские характеристики Сталина и его политики по своей резкости могли сравниться только с характеристикой Троцким Сталина как "могильщика революции". Бухарин назвал Сталина Чингисханом и беспринципным интриганом, который всё подчиняет сохранению своей власти и меняет свои идеи "ради того, кого в данный момент следует убрать". Подчеркнув, что "Сталин знает одно средство - месть и в то же время всаживает нож в спину", Бухарин несколько раз в течение беседы повторил, что Сталин "нас будет резать" [90].
Для иллюстрации коварства Сталина Бухарин рассказал о следующем эпизоде. Сталин, долгое время уклонявшийся от принятия бухаринского предложения обсудить ситуацию в стране на заседании Политбюро, в конце концов заявил Бухарину: "Мы с тобой Гималаи, остальные [члены Политбюро] - ничтожества". Когда возмущённый этими словами Бухарин привёл их на заседании Политбюро, Сталин закричал: "Врёшь! Ты это выдумал, чтобы натравить на меня членов ПБ" [91].
Перейдя к характеристике политической линии Сталина, Бухарин сказал, что она губительна для революции и "ведёт к гражданской войне. С ним мы можем пропасть". Как бы дополняя эти суждения, Сокольников привёл слова Томского, сказанные Сталину на одной из выпивок: "Наши рабочие в тебя стрелять начнут" [92].
Формулируя более конкретно свои политические разногласия со Сталиным, Бухарин сказал, что тот рассчитывает на "воспроизведение чрезвычайных мер. А это военный коммунизм и зарез". На вопрос Каменева о том, какова альтернатива этой политике у бухаринской группы, Бухарин ответил в самой общей форме, вновь сведя разговор на личности: "Может быть, придётся идти на ещё более глубокий маневр, чтобы мириться с середняком. Кулака можно травить сколько угодно, но с середняком мириться. Но при Сталине и тупице Молотове, который учит меня марксизму и которого мы называем "каменной задницей", ничего сделать нельзя" [93].
На вопрос Каменева: "Каковы ваши силы?" Бухарин ответил, что "наши потенциальные силы громадны" и назвал Рыкова, Томского и Угланова как своих абсолютных сторонников. Рассказывая о своих попытках оторвать от Сталина других членов Политбюро, он сказал, что "Орджоникидзе не рыцарь. Ходил ко мне и ругательски ругал Сталина, а в решающий момент предал". Ворошилов и Калинин также "изменили нам в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями" [94].
Упомянув о том, что ленинградские члены ЦК колеблются, а украинских членов Сталин "купил" тем, что убрал Кагановича с поста генсека ЦК Украины, Бухарин сообщил, что тем не менее "Оргбюро наше", "Ягода и Трилиссер (фактические руководители ОГПУ.- В. Р.) - наши" и "Андреев за нас".
Свою главную политическую задачу Бухарин видел в том, чтобы "последовательно разъяснить (членам ЦК.- В. Р.) губительную роль Сталина и подвести середняка-цекиста к его снятию". На замечание Каменева: "Но пока он смещает вас", Бухарин ответил: "Что мы можем сделать? Снятие Сталина сейчас не пройдёт в ЦК... Субъективные условия для снятия в ЦК Сталина зреют, но ещё не созрели" [95].
Как бы проигрывая перед Каменевым варианты дальнейшего поведения своей группы, Бухарин говорил и о возможности коллективной отставки "тройки", и о её решении "не путаться в текущую политику, а когда наступит кризис - выступить прямо и полностью открыто". На ближайшее же время он планировал публикацию в "Правде" своих статей с косвенной критикой Сталина и доклад Рыкова, в котором "поставим все точки над i" [96].
Из сумбурного и полуистерического монолога Бухарина следовало, что он не имеет четкой и последовательной политической программы и ясного представления о том, какими методами следует бороться со Сталиным, что он находится в панике, во власти сменяющих друг друга противоположных настроений. "По ночам я думаю, а имеем ли мы право промолчать? Не есть ли это недостаток мужества? Но расчёт говорит: надо действовать осторожно". И тут же в смятении Бухарин проговаривался, что временами считает положение своей группы безнадежным и теряется в поисках решения, опасаясь, что любой образ действий окажется пагубным для его группы: "1. Если страна гибнет (в результате сталинской политики.- В. Р.), мы гибнем. 2. Если страна выкручивается - Сталин вовремя поворачивает, и мы тоже гибнем. Что же делать?" [97]
Вынести разногласия со Сталиным на обсуждение партии Бухарин не решался по той причине, что "ЦК боится дискуссии". Однако открытой дискуссии он страшился и сам, поскольку представлял, какие аргументы в этом случае выдвинут противостоящие стороны. "Тройке" придётся сказать о Сталине: "Вот человек, который довёл страну до голода и гибели", а Сталин в ответ обвинит её в защите кулаков и нэпманов. Бухарин признавался, что опасается даже последовательно выступать против применения в будущем чрезвычайных мер, потому что в этом случае "нас зарежут мелкой шахматной игрой, да ещё [Сталин] свалит, взвалит (на нас.- В. Р.) ответственность, если хлеба в октябре не будет". Он не решался вынести разногласия со Сталиным во всём объёме даже на обсуждение пленума ЦК, поскольку "в ЦК страшно боятся раскола... Мы не хотим выступать раскольниками, ибо тогда нас зарежут" [98].
Почему же Бухарин, не доверявший даже "середняку-цекисту", который по его словам "ещё не понимает всей глубины разногласий", решился на предельную откровенность с Каменевым, которого он в союзе со Сталиным подвергал на протяжении нескольких предыдущих лет самой разнузданной травле? Как явствовало из объяснений самого Бухарина, толчком к этому стали слухи, будто Сталин хочет вернуть Зиновьева и Каменева в руководство партии, чтобы опереться на их поддержку в борьбе с "правыми" ("Сталин пускает слухи, что имеет вас в кармане"). При этом Сталин скрывал от своих нынешних противников свои конкретные намерения в отношении Зиновьева и Каменева ("Сталин попробует Вас "подкупить" высшими назначениями или назначит Вас на такие места, чтобы ангажировать - ничего наверное не знаем") [99].
Во всяком случае, Бухарин создал у Каменева твёрдое впечатление, что в условиях междоусобной борьбы в Политбюро обе противоборствующие силы склонны привлечь на свою сторону только что ошельмованных и капитулировавших лидеров "ленинградской оппозиции". Бухарин прямо утверждал, что "дело в ЦК и партии зашло так далеко, что Вы (также, вероятно, и троцкисты) будете неизбежно в него втянуты и будете играть в его решении важную роль". Он даже вселил в Каменева уверенность, что такое "втягивание" произойдёт в течение ближайших двух месяцев, хотя пока ещё "обе стороны боятся апеллировать к Вам". Окончательно эта уверенность была закреплена словами Бухарина о том, что он знает (или предполагает), что очень скоро Сталин вступит в контакт с опальными лидерами бывшей оппозиции. "Вы, конечно, как политики, будете пользоваться этим положением: набивать себе цену, но я этого не боюсь". Однако тут же Бухарин заявлял, что "было бы ужасно", если Зиновьев и Каменев примкнут к Сталину. "Вы, конечно, сами определите свою линию,- завершал разговор Бухарин,- но я просил бы, чтобы Вы одобрением Сталина не помогали ему душить нас... я хочу, чтобы Вы знали, о чём идёт дело" [100].
Таким образом, цель беседы Бухарин видел в том, чтобы откровенным рассказом о существе тщательно скрываемой от партии борьбы внутри Политбюро предостеречь Каменева и Зиновьева от поддержки Сталина в этой борьбе.
Как бы забыв, каким поношениям он подвергал совсем недавно лидеров "ленинградской оппозиции" и с каким рвением защищал Сталина от их критики, Бухарин заявил Сокольникову, что он "сейчас отдал бы Сталина за Каменева и Зиновьева". Ещё более определённо он высказался перед самим Каменевым: "Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с Вами. Я, Рыков и Томский формулируем положение так: было бы гораздо лучше, если бы имели сейчас вместо Сталина - Зиновьева и Каменева. Об этом я говорил с Рыковым и Томским совершенно откровенно". Всё это дало основание Каменеву расценить этот крутой поворот Бухарина как "заискивание. Другого слова не нахожу: политически, конечно" [101].
Бухарин просил Каменева не ставить никого в известность об их встрече, но одновременно "сказать своим, чтобы не нападали на нас". Он предложил "конспирировать" при дальнейших переговорах и не звонить ему, потому что "мои телефоны подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ" [102].
Отлично знавшие коварство Сталина и только что пережившие унизительную пользу капитуляций, Каменев и Зиновьев были людьми, от которых было в высшей степени наивно ожидать, что они ввяжутся в опасную борьбу против Сталина в союзе с таким политически смятённым и растерянным человеком, как Бухарин. От беседы с Каменевым Бухарин добился результата, прямо противоположного тому, на который рассчитывал. Искушённый в верхушечных комбинациях, начатых с 1923 года триумвиратом (Зиновьев, Сталин и Каменев), Каменев всерьез поверил в то, что путём таких комбинаций будет решаться и исход нынешней борьбы в Политбюро и что Сталин, подобно Бухарину, предназначает ему и Зиновьеву роль активной силы в этой борьбе. В результате беседы он сделал вывод, что в ближайшее время следует ожидать аналогичного демарша со стороны Сталина и поэтому лучшей тактикой является выжидание. "Все думают - завершал он свой отчёт Зиновьеву,- на днях должны появиться сигналы из другого лагеря... Это будет... Посмотрим, что скажут" [103].
После того, как Каменев убедился, что такого сталинского демарша не произошло, он решил использовать запись беседы с Бухариным в целях восстановления контакта с троцкистами. Переданная последним копия "Записи" осенью 1928 года попала к Троцкому.
Содержание записи Троцкий и его единомышленники расценили как свидетельство политического разложения обеих групп в Политбюро, недооценив, однако (не в первый и не в последний раз), коварства и политической ловкости Сталина.
В своих воспоминаниях А. М. Ларина уделяет много внимания роковому эпизоду 1928 года. Оценивая содержание "Записи", она пишет, что "обнаружила в ней всё то, что мне рассказывал (о встрече с Каменевым.- В. Р.) Н. И., и ещё множество мелочей, подробностей, в которые я не была посвящена. Я не считаю себя достаточно компетентной, чтобы судить обо всём. Но несомненно, что "Запись" правильно отражает и политические взгляды Бухарина, и его отношение к Сталину в то время, и тогдашнюю атмосферу в Политбюро" [104].
Вместе с тем Ларина высказывает сомнения в правильности некоторых моментов, содержавшихся в "Записи", в частности, сообщения Бухарина, что о его переговорах с Каменевым были осведомлены Рыков и Томский. В подтверждение этих сомнений она приводит разговор Бухарина с Рыковым в начале осени 1928 года, свидетельницей которого она случайно оказалась, будучи четырнадцатилетней девочкой. Чрезвычайно взволнованный Рыков сообщил, что от Сталина ему стало известно о переговорах Бухарина с Каменевым. После того, как Бухарин подтвердил факт этих переговоров, Рыков был до такой степени разгневан, что кричал, заикаясь больше, чем обычно: "Б-баба ты, а не политик! П-перед кем ты разоткровенничался? Нашёл перед кем душу изливать! Мало они (Каменев и Зиновьев.- В. Р.) тебя терзали?! М-мальчик-бухарчик!" [105]
Это свидетельство подтверждается заявлением Рыкова на XVI съезде партии о том, что "когда обсуждался (очевидно, внутри "тройки".- В Р.) разговор Бухарина с Каменевым, я относился к этому делу, к его разговору с величайшим порицанием и заявил об этом немедленно" [106].
Ларина высказывает (правда, не категорически) сомнения в подлинности "Записи" Каменева [107] на том основании, что в ней "поражает сумбурность, бессвязная манера изложения, никак не свойственная Каменеву, чьи литературные способности были хорошо известны" [108]. Однако эта "сумбурность" как нельзя лучше отражала характер исповеди Бухарина, его внутреннее состояние. Каменев специально подчеркнул, что Бухарин произвёл на него впечатление чрезвычайно потрясённого и до крайности замученного человека, сознающего свою обречённость.
Трудно согласиться и с предположением Лариной о том, что разговор между Бухариным, Сокольниковым и Каменевым происходил не на квартире у Каменева, а во дворе Кремля. Едва ли участники столь продолжительного нервного и конспиративного разговора решились бы вести его в таком месте.
Имеются свидетельства о том, что упомянутый в записи разговор между Бухариным и Каменевым не был единственным, а был продолжен сперва по телефону, а затем на квартире Каменева. Сталин был хорошо информирован об этих переговорах, причем отнюдь не "из троцкистских источников". Существует версия, что Бухарин говорил с Каменевым по телефону через Кремлевскую АТС, которая давно уже прослушивалась Сталиным и его агентурой. Сама Ларина вспоминает, что Бухарин знал о таком систематическом прослушивании. В период своего союза с Бухариным Сталин познакомил его с записью телефонного разговора Зиновьева со своей женой, в котором политические темы перемежались с сугубо личными, интимными. "Последние очень развлекли "Хозяина"". Ларина рассказывает, что "Н. И. никогда не мог отделаться от ужасающего впечатления, вызванного этим рассказом Сталина" [109], но не сообщает, как Бухарин отреагировал на циничную выходку Сталина и на сам факт прослушивания им телефонных переговоров других членов Политбюро.
Когда Бухарин узнал, что Сталину стало известно содержание его беседы с Каменевым, то предположил, что это - результат доноса Каменева, в связи с чем тут же назвал его подлецом и предателем. "Озлобление Николая Ивановича против Каменева, родившееся в 1928 году, не ослабевало... Вообще эпизод 1928 года - веха в биографии Н. И. не только потому, что Сталин использовал его в своих целях, но и потому, что он резко изменил характер Бухарина... Н. И. считал, что его предали (Каменев и Сокольников.- В Р.), и был совершенно деморализован случившимся. С тех пор он стал более замкнутым, менее доверчивым, даже в отношениях с товарищами по партии, во многих своих сотрудниках стал подозревать специально приставленных к нему лиц... Он стал легко ранимым, заболевал от нервного напряжения" [110].
Переговоры Бухарина с Каменевым, не завершившиеся никаким политическим соглашением, сослужили немалую службу Сталину и стали одним из самых печальных эпизодов в политической биографии Бухарина.
Приняв всерьез шантаж Сталина, угрожавшего вернуть Зиновьева и Каменева к руководству для укрепления своих позиций в борьбе с "правыми", Бухарин обратился за помощью к людям, от которых меньше всего должен был ожидать серьезной поддержки. Этот эпизод наглядно показал, что Бухарин не обладал качествами, необходимыми политику в условиях острого политического кризиса. Он чувствовал себя "на высоте", когда разделял со Сталиным власть и совместно с ним осуществлял дрейфусиаду "борьбы с троцкизмом". Когда же пришло время принимать самостоятельные политические шаги в крайне острой обстановке и отвечать на сталинские интриги, направленные против него самого, Бухарин проявил себя мятущимся человеком, принимавшим непродуманные, импульсивные решения, в конечном счёте политическим банкротом. Своими переговорами с Каменевым он вызвал огонь на себя, дал Сталину повод для дискредитации себя как "двурушника".
Знакомство Сталина с "Записью Каменева" имело и более затяжные трагические последствия для Бухарина, предопределившие во многом его не только политическую, но и физическую гибель. Оно показало Сталину, что он имеет в лице Бухарина врага, не менее непримиримого, хотя намного более слабого и неустойчивого (как в политическом, так и психологическом плане), чем Троцкий. Это не могло не породить у Сталина беспощадную ненависть к Бухарину и недоверие ко всем его последующим заверениям в своей дружбе и личной преданности.
Что же касается той части "Записи", в которой упоминалось об антисталинских настроениях ряда лиц из ближайшего окружения Сталина, то она была использована последним для шантажа этих людей с целью добиться от них полного послушания и покорности.
При всём этом в своей реакции на "Запись" Сталин проявил в полной мере свои качества "гениального дозировщика". Это выражение, лучше всего раскрывающее психологические причины победы Сталина над своими политическими противниками, впервые было обнародовано меньшевиком-эмигрантом Б. Николаевским. Николаевский вспоминал, что в разговоре с ним, относившемся к 1936 году, "Бухарин назвал Сталина "великим дозировщиком", понимая под этим то, что Сталин "гениально" умеет вводить в организм такие дозы своей отравы, которые в этот момент партией будут восприняты как правильные идеи" [111]. Характеристику Сталина как "дозировщика" использовал и Троцкий, вспоминавший, что он впервые услышал её в 20-е годы от Каменева. Троцкий считал, что эта характеристика "имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по частям в рассрочку. Эта возможность предполагает в свою очередь наличие могущественного централизованного аппарата. Задача дозировки состоит в том, чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в иные предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объёме, вызвали бы испуг, негодование и даже отпор" [112].
Тщательно дозируя свою политику и в данном случае, Сталин использовал факт переговоров Бухарина с Каменевым для обвинения их в конспиративном заговоре, добиваясь подтверждения этой версии от них самих не только на процессах 1936-38 годов, но и намного раньше. О попытке создания уже в 1928 году "право-троцкистского блока" Каменев говорил в речи на XVII съезде, заявив, что развитию этого блока помешала "бдительность Центрального Комитета партии, теоретическая выдержанность его руководителя товарища Сталина" [113].
Летом же 1928 года, когда расстановка сил в ЦК ещё окончательно не определилась, а авторитет Бухарина в партии и Коминтерне был ещё очень высок, Сталин стремился не выносить за пределы Политбюро известия о существовавших в нем внутренних разногласиях. Поэтому он поддержал просьбу Бухарина о том, чтобы все члены Политбюро подписали заявление сеньорен-конвенту VI конгресса Коминтерна, в котором выражался самый решительный протест "против распространения каких бы то ни было слухов о разногласиях среди членов Политбюро ЦК ВКП(б)" [114].
Сразу же после завершения июльского пленума Сталин вступил в новый тур борьбы с Бухариным и его приверженцами - за главенство в Коминтерне, т. е. во всём мировом коммунистическом движении.
VII
Победа Сталина в Коминтерне
VI Всемирный конгресс Коминтерна, открывшийся 17 июля 1928 года, проходил на протяжении шести недель. Он принял Программу и Устав Коммунистического Интернационала, где говорилось, что эта организация представляет собой "единую мировую коммунистическую партию" [115]. В каждой стране, согласно Уставу, могла существовать только одна компартия, называвшаяся секцией Коминтерна. В Программе закреплялись жёсткая централизация руководства коммунистическими партиями и требование "международной коммунистической дисциплины", которая должна выражаться "в безусловном выполнении всеми коммунистами решений руководящих органов Коммунистического Интернационала" [116].
VI конгресс развил принятую ещё предыдущим, V конгрессом (1924 год), проходившим под руководством Зиновьева, стратегическую установку, согласно которой в капиталистических странах коммунистам противостоят две в одинаковой степени враждебные политические силы: открыто реакционная (фашизм) и демократически-реформистская (социал-демократия). В соответствии с этой линией отвергалась возможность союза коммунистов с социал-демократическими партиями и таким образом закреплялся раскол в мировом рабочем движении.
Эта линия была подтверждена на IX пленуме ИККИ (февраль 1928 года), который руководствовался сформулированным Сталиным в конце 1927 года тезисом о том, что "Европа явным образом вступает в полосу нового революционного подъёма" [117]. В соответствии с представлениями о резком полевении масс в капиталистических странах была определена линия на "левый поворот" Коминтерна. В решениях пленума указывалось, что предстоящая полоса развития рабочего движения "будет ознаменована ожесточённой борьбой между социал-демократией и коммунистами за влияние на рабочие массы". При этом подчеркивалась особо опасная роль вождей "левого крыла" социал-демократии, которые якобы прикрывают свою борьбу против Советского Союза "лицемерными фразами сочувствия ему" [118]. Коммунистам запрещалось участвовать в совместных политических выступлениях с социал-демократами, вступать в предвыборные блоки с социал-демократическими партиями, объявленными "буржуазными рабочими партиями", и голосовать на выборах за кандидатов этих партий. Задачи коммунистов в профсоюзах, находившихся под влиянием социал-демократов, сводились к откалыванию от них отдельных групп рабочих. В качестве условия сотрудничества рядовых коммунистов и социал-демократов ставился разрыв последних с организациями, к которым они принадлежали, принятие ими чисто коммунистической платформы. Тем самым была окончательно отвергнута тактика единого рабочего фронта.
Поворот к ультралевому сектантству был закреплён на VI конгрессе Коминтерна, где с тремя основными докладами выступил Бухарин.
Перед конгрессом Сталин внёс существенные изменения в подготовленный Бухариным проект программы Коминтерна, в результате чего представленный делегатам проект появился за подписями Бухарина и Сталина. Из текста бухаринского проекта были выброшены положения о разнообразии путей строительства социализма в разных странах и о необходимости учета секциями Коминтерна особенностей положения в своих странах.
В беседе с Каменевым Бухарин жаловался, что "программу во многих местах мне испортил Сталин. Он сам хотел читать доклад по программе на пленуме. Я насилу отбился. Его съедает жажда стать признанным теоретиком. Он считает, что ему только этого не хватает" [119].
Тем не менее Бухарин в своих докладах на конгрессе в основном защищал установки, не отличавшиеся от сталинских. Он утверждал, что капиталистическая стабилизация "гниет", а крайнее заострение противоречий капитализма "ведёт к великому краху, к великой катастрофе" [120].
В унисон с положениями Сталина о том, что "социал-демократия является... основной опорой капитализма в рабочем классе в деле подготовки новых войн и интервенций", "главным противником коммунизма" [121], Бухарин говорил, что коммунисты "ещё не научились хорошо работать, чтобы более решительно, с большим успехом ломать хребет этому нашему противнику" [122]. Заявляя, что противоречия между коммунистами и социал-демократией носят антагонистический характер, Бухарин утверждал: "Тактику единого фронта мы теперь в большинстве случаев должны вести только снизу. Никаких апелляций к центрам социал-демократических партий" [123].
В прениях по докладу Бухарина многие делегаты усилили старый зиновьевско-сталинский тезис о "социал-фашизме", заявляя, что социал-демократия становится орудием "своеобразной фашизации рабочего движения".
Подобные оценки и прогнозы, не имевшие ничего общего с действительностью и представлявшие грубейшую дезориентацию коммунистических партий в политической обстановке, пыталась оспорить лишь немногочисленная часть конгресса, например, итальянская делегация во главе с П. Тольятти. По поводу тезиса о превращении социал-демократии в "фашистскую рабочую партию", Тольятти заявил: "Наша делегация решительно против этого смещения реальности" [124].
В заключительном слове по докладу о Программе Коминтерна Бухарин занял по этому вопросу промежуточную позицию. Заявив, что "социал-демократии свойственны социал-фашистские тенденции", он вместе с тем предупреждал, что "было бы неразумно валить социал-демократию в одну кучу с фашизмом. Нельзя этого делать как при анализе положения, так и при намечении коммунистической тактики" [125].
Хотя тезис о "социал-фашизме" не вошёл в Программу Коминтерна, в неё и в другие документы, принятые конгрессом, были включены положения о том, что социал-демократия в наиболее критические для капитализма моменты играет нередко фашистскую роль, её идеология во многих пунктах соприкасается с фашистской [126].
Разногласия между Сталиным и Бухариным возникли только по вопросу об отношении к левому крылу социал-демократии. По настоянию Сталина делегация ВКП(б) на конгрессе внесла поправку к тезисам Бухарина, дополнявшую их указанием на "особую опасность" левых социал-демократов, т. е. той их части, которая наиболее благожелательно относилась к Советскому Союзу и к коммунистическому движению и соглашение с которой на принципиальной основе было наиболее вероятно. Принятие этой поправки привело к внесению в документы Коминтерна следующих положений: "Систематически проводя... контрреволюционную политику, социал-демократия оперирует двумя своими крылами: правое крыло социал-демократии, открыто контрреволюционное, необходимо для переговоров и непосредственной связи с буржуазией, левое для особо тонкого обмана рабочих. "Левая" социал-демократия, играющая пацифистской, а иногда даже революционной фразой... является поэтому наиболее опасной фракцией социал-демократических партий" [127]. Исходя из этой оценки, коммунистам предписывалось "самым решительным образом разоблачать "левых" социал-демократических вождей как наиболее опасных проводников буржуазной политики в рабочем классе" [128]. Таким образом, компартиям капиталистических стран была навязана установка на заострение борьбы против наиболее близкой им политической силы, сотрудничество с которой могло бы создать фундамент единого рабочего фронта и широкой антифашистской коалиции.
Помимо поправки об отношении к левой социал-демократии, делегация ВКП(б) внесла в тезисы Бухарина ещё около 20 поправок, в том числе поправку о необходимости "железной дисциплины в компартиях", которой было заменено положение Бухарина о необходимости "изживания разногласий на нормальной партийной основе методами внутрипартийной демократии" [129]. Наличие столь большого числа поправок ставило в глазах зарубежных компартий под сомнение авторитет Бухарина как ведущего руководителя и теоретика Коминтерна.
Сам Бухарин лишь косвенно выступил против ликвидации демократических дискуссий и попыток изгонять из коммунистических партий самостоятельно мыслящих людей. В этой связи он привёл фразу из неопубликованного письма Ленина к нему и Зиновьеву: "Если вы будете гнать всех не особенно послушных, но умных людей, и оставите у себя лишь послушных дураков, то партию вы загубите наверняка". "Я думаю,- подчеркнул Бухарин,- что это мнение т. Ленина является совершенно правильным" [130].
Стремление ещё более широко внедрить в работу Коминтерна методы отсечения инакомыслящих и ликвидировать всякие дискуссии нашло осуждение и в ряде других выступлений на конгрессе. "Эти методы,- говорил Тольятти,- могут приобрести свою внутреннюю логику, и она тоже вопреки нашей воле часто ведёт к разложению, вплоть до распыления руководящих сил наших партий" [131]. Член делегации германской компартии Эверт с тревогой отмечал, что "при каждом разногласии, при каждой попытке обсуждения деловых вопросов встречается тенденция без всяких предварительных разъяснений прикреплять определённый ярлык к инакомыслящим товарищам вместо того, чтобы разрешить вопрос в дискуссионном порядке" [132].
Однако на конгрессе победила сталинская трактовка "железной дисциплины". Ещё более серьезной победой Сталина стало осуществление желательных ему изменений при формировании нового руководства Коминтерна. В письме секретарю делегации ВКП(б) на конгрессе Пятницкому Сталин предложил составить политсекретариат ИККИ (коллективный орган, заменивший с 1926 года институт председателя Коминтерна) таким образом, чтобы обеспечить в нем "преобладающий противовес" "правым" тенденциям. В состав Политсекретариата был введён Молотов, фактически ставший сталинским "политкомиссаром" при Бухарине и "сталинской дубинкой" в деле расправы с "правыми" и "примиренцами" в руководстве Коминтерна и его секций.
После конгресса аппарат Коминтерна оказался под полным контролем Сталина. Во всех коммунистических партиях утвердился режим по типу и подобию советского внутрипартийного режима. Любой зарубежный коммунист, высказывавший сомнение в правильности сталинского руководства, его политики в СССР и в международном коммунистическом движении, был обречён на изгнание из рядов своей партии.
VIII
Сталин открывает "правый уклон"
Сразу же после VI конгресса разногласия в Политбюро вновь переместились на вопросы внутренней политики. В эпицентре этих разногласий теперь оказался вопрос о темпах и методах индустриализации СССР.
В 1927-28 хозяйственном году завершился период восстановления народного хозяйства, в течение которого промышленность работала главным образом на дореволюционном оборудовании, а сельское хозяйство - на старом инвентаре. В преддверии перехода к технической реконструкции всего народного хозяйства, Троцкий в 1925 году выдвинул прогноз, согласно которому после завершения восстановительного периода промышленная продукция будет возрастать ежегодно не менее чем на 15-18 %. В утверждённом же Политбюро первом варианте пятилетнего плана прирост промышленной продукции намечался с убывающей из года в год скоростью - от 9 до 4 %. "Преподносить к десятилетию Октябрьской революции такого рода крохоборческий, насквозь пессимистический план,- говорилось по этому поводу в контртезисах оппозиции к XV съезду,- значит на деле работать против социализма" [133].
Разработчики пятилетнего плана в подходе к задачам индустриализации руководствовались сформулированным Сталиным на XIV съезде положением, согласно которому переход к техническому перевооружению производства и строительству новых заводов потребует замедления темпов развития промышленности в силу недостатка капитальных вложений [134]. Эта установка была закреплена и в резолюции XV съезда, где подчеркивалась "опасность слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство" [135]. В решениях съезда отсутствовали показатели, предусмотренные первоначальными проектировками, подготовленными Госпланом и ВСНХ на первую пятилетку. В докладе на съезде Сталин назвал несколько более высокий показатель ежегодного прироста валовой продукции промышленности, чем те, которые содержались в этих проектировках,- 12 %.
Хотя первый год пятилетки начался 1 октября 1928 года, контрольные цифры продолжали прорабатываться в Госплане вплоть до апреля 1929 года. Не обладая планом на пятилетку, Политбюро приступило к обсуждению контрольных цифр на её первый год, которые должны были быть положены в основу текущей экономической политики. В ходе этого обсуждения сталинская группа круто поменяла свои прежние установки в вопросе о темпах развития промышленности, требуя их существенного увеличения.
Обеспокоенный этой новой стратегией сталинцев, Бухарин сделал попытку хотя бы частично вовлечь партию в обсуждение своих разногласий с ними, опубликовав 30 сентября в "Правде" обширную статью "Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года". В ней подчеркивалось, что партийная теория не дает ответа на "вопросы, жгучие и "больные", которые сверлят мозги многим и многим" [136].
Бухарин объявил отставание производства от роста потребностей своего рода преимуществом социалистического хозяйства, показателем того, что "общество действительно переходит к социализму, что рост потребностей является непосредственной двигательной пружиной его экономического развития, что производство становится средством...". Несмотря на последующую критику основных идей Бухарина, этот бухаринский тезис на долгие годы сохранялся в арсенале сталинистской и постсталинистской политэкономии, которая продолжала фактически исходить из бухаринского положения, согласно которому "новое соотношение между потребностями масс и производством" служит показателем того, что "производство догоняет всё время потребление масс, идущее впереди, являющееся основным стимулом всего развития" [137].
Главный пафос "Заметок экономиста" состоял в предостережении против чрезмерно высоких темпов индустриального развития. Для критики позиций сталинской фракции в этом вопросе Бухарин выбрал, казалось бы, безошибочный и многократно проверенный прием. Внешне он направил свое негодование против "троцкизма", используя для этого заявление Троцкого VI конгрессу Коминтерна, разумеется, не опубликованное в советской печати. Назвав это заявление "неслыханно клеветническим и кликушеским" документом, Бухарин с особым гневом обрушился на положение Троцкого, согласно которому ускорение темпов индустриализации необходимо прежде всего для преодоления отставания промышленности от рыночных запросов деревни. "Несмотря на несравненно более высокий свой, по сравнению с сельским хозяйством, технико-производственный тип,- писал Троцкий,- наша промышленность не только не доросла ещё до ведущей и преобразующей, т. е. до подлинно социалистической роли по отношению к деревне, но и не удовлетворяет даже и текущих товарно-рыночных потребностей, задерживая тем самым её развитие" [138].
Запальчивая бухаринская атака на эти идеи, как было нетрудно увидеть, маскировала критику Сталина, добивавшегося в то время значительного изъятия средств из сельского хозяйства (через чрезвычайные меры, политику цен и налогов) ради резкого увеличения капиталовложений в промышленность. Сталин, отчётливо это понимавший, добился принятия постановления Политбюро, указывавшего, что ввиду наличия спорных положений в "Заметках экономиста", редакция "Правды" не должна была публиковать эту статью без ведома Политбюро. Ещё до этого постановления ученики Бухарина Слепков, Астров и Марецкий были выведены из редколлегии "Правды" и заменены сталинскими "политкомиссарами" Круминым и Савельевым.
Через обновлённую "Правду" Сталин начал информировать партию о наличии в ней "правого уклона" пока ещё как некой безличной идеологической тенденции. 18 сентября 1928 года в "Правде" появилась инспирированная Сталиным передовая статья "Коминтерн о борьбе с правыми уклонами". Перед её публикацией Бухарин высказал решительные возражения против ряда её положений и предложил истолковать "полезную идею" о правом уклоне в том смысле, что этот уклон представляет тенденцию к бюрократическому перерождению некоторых звеньев аппарата, стремящихся свести политику к голому администрированию. Однако статья была опубликована в первоначальной редакции, отражавшей сталинскую трактовку правого уклона.
С этого времени "Правда", а вслед за ней и другие органы печати развернули шумную кампанию против "правого уклона". Только в "Правде" с 10 октября 1928 года до 18 ноября 1929 года (день, когда было опубликовано информационное сообщение о ноябрьском пленуме ЦК, довершившем разгром "бухаринцев"), появилось более 150 статей на эту тему. Хотя в конце 1928 - начале 1929 годов Бухарин ещё публиковал в "Правде" свои отдельные статьи с косвенной полемикой против Сталина, главный печатный орган партии стал идеологическим рупором политики сталинской группы.
Сам Сталин впервые изложил свое понимание "правой опасности" в специально посвящённом этой теме докладе на октябрьском пленуме МК и МКК. Сам этот форум был выбран для критики "правого уклона" далеко не случайно. Уже с начала 1928 года руководители Московского комитета ВКП(б) во главе с Н. Углановым выступали против чрезвычайных мер и форсированных темпов индустриализации. Возникла возможность "смычки" бухаринской группы с руководством Московской партийной организации - главным оплотом правящей фракции в борьбе с левой оппозицией.
В марте - июле 1928 года по инициативе руководства МК состоялось несколько его встреч со Сталиным, на которых Угланов и его приверженцы расценивали положение в стране как критическое и высказывали обеспокоенность новым экономическим курсом ЦК. Ещё более резко эти вопросы ставились руководителями Московской организации на Пленумах МК. Осенью 1928 года Сталин перешёл в контрнаступление. На сентябрьском пленуме МК и МКК руководство столичной организации было обвинено в "замазывании правой опасности", вслед за чем в Москве прошла волна партийных собраний и партактивов, посвящённых борьбе с "правой опасностью".
Одновременно Сталин проводил личные встречи с руководителями МК и МКК, первыми секретарями райкомов партии столицы, которых он старался привлечь на свою сторону. Об остроте этих бесед говорит свидетельство дочери М. Н. Рютина, члена бюро МК и первого секретаря Краснопресненского райкома. По её словам, после встречи со Сталиным Рютин пришёл домой раздражённым, взволнованным и несколько раз повторил одну и ту же фразу: "Откуда он взялся? Действительно, этот повар будет готовить очень острые блюда" [139]. Эта характеристика Сталина, высказанная Лениным в узком кругу после избрания Сталина генсеком, была хорошо известна в партии, поскольку она часто приводилась Троцким в ходе внутрипартийной борьбы 1926-27 годов.
Путём закулисных интриг Сталин инспирировал слухи об Угланове и других руководителях Московской парторганизации как "правых", ведущих борьбу против ЦК. Своего рода ответом на эти слухи стало выступление Угланова в "Правде" с письмом "Ко всем членам Московской организации ВКП(б) о ближайших задачах". В этом письме, наряду с требованиями усилить борьбу против "остатков троцкистской оппозиции" и правых элементов, не видящих кулацкой опасности, содержалось требование свободы внутрипартийной критики и ликвидации методов, при которых "самостоятельная мысль и всякое критическое замечание заранее отбрасываются как "уклон", "бузотерство" и т. д." [140]
Это письмо Угланова, единогласно одобренное на бюро МК, послужило поводом для созыва нескольких совещаний в МК, на которых Угланов и поддерживавшие его руководители районных партийных организаций Москвы были обвинены в "примиренчестве" к правому уклону. Вслед за этим 18-19 октября был созван внеочередной пленум МК и МКК. В начале его работы Угланов заявил, что попытка "изобразить нас, старых большевиков... оппортунистами, политическими банкротами,- это, товарищи, не пройдёт". Признавая важность вопроса о правой опасности, он подчеркнул, что ещё важнее "дать программу и ясно осветить задачи нашего хозяйственного строительства" и сосредоточить внимание на развертывании внутрипартийной демократии [141].
На следующий день Сталин прибыл на пленум и выступил на нем с обширным докладом, в котором назвал основные признаки "правого уклона": выступление против борьбы с кулаком и за снижение темпов индустриализации. При этом он представлял дело таким образом, что опасность заключается в самой этой идеологии, а не в конкретных её выразителях.
Касаясь требований делегатов пленума назвать носителей "правой опасности", он заявил, что такие "носители" были выявлены в низовых партийных организациях во время хлебозаготовительного кризиса и тогда же вычищены из партии. Однако их ещё можно найти, "если покопаться хорошенько в советском и кооперативном аппарате", в уездных и губернских партийных организациях. Что же касается ЦК, то, по словам Сталина, в нем имелись лишь "некоторые, правда, самые незначительные, элементы примиренческого отношения к правой опасности", а "в Политбюро нет у нас ни правых, ни "левых", ни примиренцев с ними". На основании этого утверждения Сталин "со всей категоричностью" потребовал "бросить сплетни, распространяемые недоброжелателями партии и всякого рода оппозиционерами, о наличии правого уклона или примиренческого отношения к нему в Политбюро нашего ЦК" [142].
По логике доклада Сталина получалось, что правые "колебания и шатания" сильнее всего проявляются в "верхушке" Московской организации. В этой связи Сталин поддержал "самокритику снизу" районных организаций Москвы, которые, по его словам, потребовали преодоления этих "шатаний". В соответствии с такой установкой некоторые руководящие работники МК вынуждены были выступить на пленуме с признанием своих "ошибок". В постановлении пленума руководство МК обвинялось в "неясной постановке вопроса о правой опасности, недостаточном отпоре правому уклону и примиренчеству с ним".
Несколько руководителей московской организации были освобождены от обязанностей членов бюро МК. Спустя месяц очередь дошла до Угланова и второго секретаря МК Котова, которые были заменены Молотовым и Бауманом. Были смещены со своих постов и секретари нескольких московских райкомов.
Вся эта чистка происходила в условиях, когда среди московских коммунистов продолжали ходить слухи о разногласиях в партийных верхах. В конце 1928 года докладчикам на партийных собраниях часто присылались записки с вопросами: "Скажите, какие имеются разногласия в Политбюро и как они отражаются на решении сложных вопросов в политике партии?" "Скажите, как серьезно на пленуме был спор между Сталиным и Бухариным и из-за чего он произошёл?" [143].
Все попытки наиболее радикально настроенных "правых" из московской организации привлечь своих "вождей" к сопротивлению сталинской чистке не увенчались успехом. Когда Рютин в сентябре 1928 года заявил Томскому о необходимости партийной дискуссии, тот не дал ему никакого ответа, отделавшись шуткой: "Единственного вижу из головки Московской организации, который не потерял голову". Спустя некоторое время Рютин, Угланов и Куликов посетили больного Бухарина, которого они застали в состоянии полной деморализации. В ответ на просьбу посоветовать, как действовать дальше, Бухарин, по словам Рютина, "расплакался и очень отрицательно отозвался о политике Сталина. "Я сейчас чувствую себя буквально обмазанным с головы до ног говном",- сказал он и снова расплакался... Так мы не получили никакого совета от т. Бухарина" [144].
Успешно проведённая сталинцами чистка московского аппарата - главной опоры бухаринской группы - предшествовала ноябрьскому пленуму ЦК, на который был вынесен вопрос о контрольных цифрах на 1928/29 хозяйственный год. В ходе подготовки этого вопроса в комиссии Политбюро Бухарин, Рыков и Томский подали в отставку, но вскоре отказались от неё и согласились с максимальным налоговым обложением кулака и с планированием высоких темпов развития промышленности. После того, как выдвинутое впервые Бухариным обвинение большинства Политбюро в политике военно-феодальной эксплуатации крестьянства было "отвергнуто при общем хохоте членов комиссии", Сталин добился единогласного принятия резолюции о контрольных цифрах и решения о том, чтобы "все члены Политбюро декларировали как на ноябрьском пленуме ЦК, так и вне его единство и отсутствие разногласий внутри Политбюро" [145]. Таким образом, ноябрьский пленум ЦК, в отличие от предшествующего, июльского пленума прошёл в "мирной" обстановке, рядовые члены ЦК не узнали о продолжающемся обострении разногласий в Политбюро.
Незадолго до пленума вопрос о темпах индустриализации обсуждался на заседании Совнаркома, на котором Рыков пытался отстоять тезис о сохранении рыночного равновесия. В ответ на это председатель ВСНХ Куйбышев заявил, что "несоответствие между спросом и предложением толкает промышленность на быстрое развитие, оно свидетельствует о росте благосостояния, являясь стимулирующим моментом для индустриализации" [146]. Таким образом, Куйбышев использовал для полемики с Рыковым один из главных тезисов бухаринской статьи "Заметки экономиста".
Ноябрьский пленум заслушал доклады Рыкова, Кржижановского и Куйбышева, в которых закреплялась установка на резкое увеличение капиталовложений в тяжёлую индустрию. Эта установка, равно как и объяснение экономических трудностей "бешеным сопротивлением" кулака и нэпмана были поддержаны всеми участниками пленума.
Сталин выступил на пленуме с речью "Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б)", опубликованной 24 ноября в "Правде". В этой речи он утверждал, что правый уклон "нельзя пока ещё рассматривать как нечто оформившееся и выкристаллизовавшееся, хотя он и усиливается в партии. Он только оформляется и кристаллизуется". Сталин заявил, что "основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас на данной стадии метод развернутой идеологической борьбы", и осудил некоторых членов ЦК за то, что у них "имеется неудержимое желание поскорей поснимать с постов тех или иных выразителей правого уклона. Но это не решение вопроса, дорогие товарищи" [147].
Следуя уже хорошо отработанной им тактике: скрывать от рядовых членов ЦК разногласия в Политбюро вплоть до наиболее выгодного для него момента - Сталин заявил на пленуме об абсолютной ложности "тех слухов, которые то и дело распространяются в наших рядах всякими недоброжелателями, противниками и врагами нашей партии. Я имею в виду слухи о том, что будто бы у нас, в Политбюро, имеются правый уклон, "левый" уклон, примиренчество и черт знает ещё что". Сославшись на единогласное принятие тезисов о контрольных цифрах, Сталин патетически воскликнул: "Пусть эти тезисы послужат ещё одним, сотым или сто первым доказательством того, что мы все в Политбюро едины" [148].
Основной мишенью для характеристики "физиономии" правого уклона Сталин избрал Фрумкина, направившего в ноябре новое письмо в ЦК, в котором говорилось о неизбежной деградации сельского хозяйства при сохранении существующей политики в деревне. Объектом сталинской критики стали положения Фрумкина о том, что "деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас", что "установка, взятая в последнее время, привела основные массы середняка к беспросветности, к бесперспективности", что не следует "вести расширение совхозов в ударном и сверхударном порядке", что "мы не должны мешать производству и кулацких хозяйств, борясь одновременно с их кабальной эксплуатацией" [149]. Хотя эти положения обнаруживали явную связь с идеями "Заметок экономиста", Сталин не только умолчал о своем отношении к этой бухаринской статье, но даже заявил: "Фрумкин любит вообще хватать за фалды тех или иных членов Политбюро для обоснования своей точки зрения. Вполне возможно, что он и в данном случае постарается схватить за фалды Бухарина, чтобы доказать, что Бухарин говорит "то же самое" в своей статье "Заметки экономиста". Но Бухарин говорит далеко не "то же самое". Бухарин поставил в своей статье отвлечённый, теоретический вопрос о возможности или об опасности деградации. Говоря отвлечённо, такая постановка вопроса вполне возможна и закономерна. А что делает Фрумкин? Он превращает абстрактный вопрос о возможности деградации в факт деградации сельского хозяйства" [150].
По-прежнему используя свою излюбленную тактику "борьбы на два фронта", Сталин, наряду с критикой "правой опасности", упомянул на пленуме и об опасности тенденций к "сверхиндустриализации" и превращению чрезвычайных мер в постоянный курс партии, естественно, приписав эти тенденции "троцкизму" [151]. В этой части своей речи Сталин, по существу, опроверг свои многочисленные прежние заявления о "ничтожности троцкистских сил", основанные на фальсифицированных данных о голосовании в дискуссии перед XV съездом. Назвав официальную цифру, согласно которой против платформы ЦК голосовало менее четырёх тысяч человек, и выслушав реплику из зала "десять тысяч", Сталин не только согласился с этой поправкой, но и добавил: "Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания. Это те самые троцкистские элементы, которые не вышли из партии и которые, надо полагать, не освободились ещё от троцкистской идеологии. Кроме того, я думаю, что часть троцкистов, оторвавшаяся потом от троцкистской организации и вернувшаяся в партию, не успела ещё распроститься с троцкистской идеологией и тоже, должно быть, не прочь распространять свои взгляды среди членов партии. Наконец, мы имеем факт некоторого возрождения троцкистской идеологии в некоторых организациях нашей партии. Соедините всё это вместе, и вы получите все необходимые элементы для того, чтобы иметь в партии уклон к троцкизму" [152].
Вопреки введённому в партийный обиход тезису о правой опасности как главной на данном этапе, Сталин превосходно понимал, что реально основную опасность для него продолжают представлять "троцкисты", в значительной своей части не склонные с такой лёгкостью, как "правые", идти на "гнилые компромиссы". Хотя Сталин и заявил на пленуме: "Одно дело - кадры троцкистов арестовать или исключить из партии. Другое дело - с идеологией троцкизма покончить. Это будет труднее" [153], он отнюдь не собирался идти по второму, "трудному" пути - борьбы с "троцкизмом" идейными средствами. В свою очередь большинство "троцкистов", несмотря на все ужесточавшиеся полицейские репрессии, не обнаруживали склонности к капитуляции перед Сталиным.
IX
Почему не возник блок между "правыми" и левой оппозицией
На XVI съезде Орджоникидзе сообщил, что с XV съезда до 1 февраля 1930 года контрольными комиссиями было привлечено к ответственности за троцкизм 7300 человек [154]. Перед "привлечёнными" по-прежнему ставилась жёсткая альтернатива: либо объявить не только о прекращении "фракционной деятельности", но и об отречении от своих взглядов, либо оказаться исключёнными из партии, что означало, как правило, последующее лишение работы и передачу исключённого из рук Контрольной комиссии в руки ГПУ.
Уже в 1928 году среди части оппозиционеров возникли колебания в связи с шумными заявлениями Сталина о борьбе с кулаком и "правым уклоном". Многие рядовые троцкисты восприняли всерьез сталинскую демагогию о том, что именно он защищает теперь подлинно левую, ленинскую линию в борьбе с "правыми". Об этом свидетельствует, в частности, письмо двух рабочих-оппозиционеров Троцкому, в котором говорилось о "пагубности" мнения, что основная опасность по-прежнему идёт от сталинцев, а "левый" поворот представляет лишь очередную сталинскую авантюру. Авторы письма, дезориентированные сталинской пропагандой, трубившей о росте "правой опасности", писали, что "размежевка сил произошла со значительным перевесом вправо", что якобы сталинцы на июльском и ноябрьском пленумах ЦК потерпели поражение, а "рыковцы уже поставили в повестку дня снятие Сталина с руководства ВКП(б) и разгром сталинцев". "Если правые работают на контрреволюцию - сталинцы работают сегодня на революцию,- говорилось в письме.-...Сталин борется за индустриализацию против её врагов, тем самым он становится на нашу сторону баррикады". Из этого делался вывод, что левой оппозиции следует выступить с заявлением о поддержке сталинской фракции как "теперешнего левого крыла внутри партии" [155].
Среди лидеров оппозиции такие настроения разделяли прежде всего Радек и Преображенский, утверждавшие, что в случае сохранения оппозицией своего враждебного отношения к Сталину, последний займет место левого крыла в партии. Ещё в июне 1928 года Радек писал Тер-Ваганяну: "Центр, возглавляемый Сталиным, взял инициативу реформы в свои руки... Не исключено, что центр не будет в состоянии просто перед ними (правыми) капитулировать, что, поставленный перед выбором: неонэп или борьба, он будет принуждён драться и искать нашей помощи. Тогда мы вернемся в партию не в борьбе с ним, а при его помощи. Будет ли Сталин возглавлять тогда центр, или другой - это не имеет решающего значения... в то время как блок наш с правыми исключён,- с центром он исторически возможен" [156].
Наиболее проницательные оппозиционеры выступали против таких схематических построений, абстрагирующихся от личности Сталина и как бы призывающих во имя "широких" политических соображений забыть о его политической беспринципности и коварстве. Отвечая Радеку на его суждения о возможности блока со сталинцами, И. Н. Смирнов писал: "Какой может быть с ними блок... Ты здесь ошибаешься - история не знает случаев, чтобы политические деятели, отражающие интересы одних и тех же групп, посылали друг друга в тюрьму и ссылку... Есть путь в партию - путь Зиновьева, Пятакова, Сафарова - путь подлый, ибо он основан на обмане партии и рабочего класса. Этот путь я в свое время предвидел и при одобрении вышепоименованных так определил: "Можно сохранить жизнь ценой потери смысла жизни"" [157].
В переписке с единомышленниками Троцкий предупреждал, что предлагаемый Радеком блок левой оппозиции со сталинцами неизбежно обернется беспринципной капитуляцией оппозиционеров и поддержкой ими авантюристического сталинского ультралевого зигзага. Внимательно анализируя тщательно скрываемые партийной верхушкой, но тем не менее прорывавшиеся к нему сведения о борьбе внутри Политбюро, он подчеркивал, что обе группы, не желающие выносить разногласия на суд партии, загоняют нерешённые проблемы вглубь и сохраняют приверженность созданным ими мифам о "троцкизме", непримиримую враждебность к левой оппозиции. "Весьма вероятно,- писал Троцкий Раковскому 14 июля,- что блок Сталина с Бухариным - Рыковым сохранит ещё на этом конгрессе (Коминтерна.- В Р.) видимость единства, чтобы сделать последнюю безнадежную попытку прикрыть нас самой "окончательной" могильной плитой. Но именно это новое усилие и неизбежная его безуспешность могут чрезвычайно ускорить процесс дифференциации внутри блока, ибо на другой день после конгресса ещё обнажённее встанет вопрос: что же дальше?". В этой связи Троцкий считал вполне возможной "новую полосу ультралевизны" [158].
Отвергая иллюзии о том, что Сталин способен проводить подлинно левую, большевистскую политику, Троцкий в письмах товарищам подчеркивал, что внешнее сходство новых сталинских лозунгов с лозунгами левой оппозиции не должно затушевывать того, что между политикой сталинизма и программой оппозиции сохраняется непроходимая пропасть. Он призывал при оценке нового сталинского курса помнить, что "в политике решают не только что, но и как и кто" [159]. О ложности сталинского курса свидетельствует то, что он проводится бюрократическим аппаратом ("кто") и методами административного нажима, грубого принуждения и насилия над массами ("как").
Пока Троцкий находился в СССР и имел возможность письменного общения со своими единомышленниками, большинство из них не допускало и мысли о капитуляции перед Сталиным. "Каменев и Зиновьев, слабонервные и "не совсем храбрые", сдрейфили и "на брюхе поползли в партию" (буквальная фраза Зиновьева),- писал Троцкому в июне 1928 года Муралов.- Как помните, мы с вами отказались от столь непривлекательного, не эстетичного, не привычного, не гигиеничного способа вхождения в революционную большевистскую партию. Мы видели в этом зиновьевском способе оскорбление партии, Ленина, нас... Писать покаяние - умирать буду, а не напишу, четвертовать будут - не напишу. Один останусь - не напишу" [160].
Описывая в книге "Технология власти" политическую обстановку 1928 года, А. Авторханов писал: "Троцкисты, несмотря на разгром и ссылку их руководителей, продолжали непримиримую борьбу против "эпигонов Октября" и "сталинской реакции". Мужество, бесстрашие и готовность на личные жертвы выгодно отличали троцкистов от зиновьевцев. В этом отношении троцкисты как союзники ("правых".- В Р.) были бы весьма реальной силой. Но идеологическая пропасть между "левыми" и "правыми" была той мертвой зоной, куда не осмеливались вступить ни доктринёры-бухаринцы, ни идеалисты-троцкисты. Редкие лица из обеих групп поднимались выше обеих доктрин в смысле понимания исторических перспектив" [161]. Здесь историк допускает явную передержку. Действительно, блокировавшиеся со Сталиным лидеры правящих фракций ставили, подобно Сталину, интересы борьбы за власть над политическими принципами. Однако такое поведение было отнюдь не характерно для левой оппозиции и прежде всего для Троцкого, четко понимавшего, что его борьба со Сталиным и сталинизмом представляет собой борьбу за принципы большевизма, безжалостно растаптываемые сталинской реакцией. Троцкий относился с сугубой непримиримостью к беспринципным политическим комбинациям и поэтому проявлял особую осторожность в сближении со своими недавними принципиальными противниками.
Авторханов прав в том, что в 1928 году расхождения между левой оппозицией и "правыми" несколько ослабились. Это определялось прежде всего тем, что бухаринцы, хотя и с запозданием на несколько лет, пришли к тем же выводам о характере установившегося в партии режима, которые "троцкисты" сделали в 1923 году. Ещё до того, как Бухарин в программных документах начала 1929 года прямо обвинил сталинскую группу в насаждении бюрократизма, он в своих статьях писал о далеко зашедшей бюрократизации аппарата, т. е. о той тенденции, которую он вместе со Сталиным упорно отрицал на всём протяжении борьбы с "троцкизмом". В "Заметках экономиста" он утверждал, что "в порах нашего гигантского аппарата гнездятся тоже элементы бюрократического перерождения с их полным равнодушием к интересам масс, их быту, их жизни, их материальным и культурным интересам" [162].
В статье "Ленин и задачи науки в социалистическом строительстве" Бухарин обращал внимание на отрицательные последствия чрезмерной централизации и бюрократизации власти: при огромной концентрации средств производства и финансов в руках государства любая ошибка в руководстве экономикой обнаруживается в гигантских общественных масштабах, а отсутствие научного руководства хозяйственными процессами оборачивается более тяжёлыми последствиями, чем последствия анархии производства при капитализме [163].
Наконец, Бухарин выступил на траурном собрании, посвящённом пятой годовщине со дня смерти Ленина, с докладом "Политическое завещание Ленина". Сам этот заголовок должен был вызвать недовольство Сталина, так как он включал запретное в партии слово "завещание", напоминавшее о ленинском "Письме к съезду". Хотя Бухарин ограничился в этом докладе приведением обширных цитат из опубликованных к тому времени последних работ Ленина и комментариями к этим цитатам, он акцентировал внимание на ленинских идеях партийной демократии, борьбы с бюрократизмом и т. д., что означало косвенную атаку на Сталина. Несколько позже, в период жестокой травли Бухарина, этот доклад был объявлен "бернштейнианским" [164].
Существовала и ещё одна объективная основа сближения между бухаринцами и левой оппозицией - их общая обеспокоенность сталинскими попытками выйти из кризиса путём применения авантюристических чрезвычайных мер.
Единогласно принятые резолюции ноябрьского (1928 года) пленума ЦК отражали компромисс между двумя группами в Политбюро. В вопросах индустриализации победила сталинская линия на форсирование темпов, а в вопросах аграрной политики - бухаринская линия на развитие мелкотоварного индивидуального хозяйства и отмену чрезвычайных мер. Однако последняя линия сразу же после пленума оказалась поставленной под угрозу. Страна оказалась перед лицом нового хлебного кризиса. Хотя урожай 1928 года превосходил прошлогодний, провести заготовки зерна "нормальным" путём вновь не удалось. Стало очевидно, что хлебозаготовительная компания сталкивается с не меньшими трудностями, чем в предыдущем году.
В конце 1928 года обнаружилось значительное сокращение посевов озимых - одна из реакций крестьянства на чрезвычайные меры. Трудности снабжения городов хлебом приняли такие масштабы, что вынудили ввести "заборные книжки" (карточки) на хлеб. Вскоре карточная система оказалась распространённой на все основные продовольственные и промышленные товары. Ухудшение продовольственного снабжения вызвало протесты рабочих на собраниях и стихийных митингах. Во время собрания рабочих и служащих Подольского механического завода, на которое приехал Калинин, многие выступавшие говорили, что при царизме жилось лучше. Один из рабочих заявил: "Примите экстренные меры, т. Калинин, а то вам по шапке попадет". Коммунистам, пытавшимся защищать официальную политику, не давали говорить [165].
Планы государственных заготовок зерна оказались не выполненными, в результате чего пришлось пойти на уменьшение хлебного экспорта и тем самым - на сокращение импорта промышленного оборудования, что поставило под угрозу производственные программы.
Для обеспечения снабжения городов хлебом Бухарин и Рыков предложили пойти на закупку зерна за границей. Но это потребовало бы затраты значительных валютных средств, предназначенных на покупку машин. Уже сам факт, что аграрная страна впервые нуждается в экспорте хлеба, свидетельствовал о том, что "традиционный" нэп перестает работать. Предложениям о ввозе хлеба сталинская фракция противопоставила требование возвратиться к чрезвычайным мерам.
На новый всплеск разногласий Бухарин реагировал тем методом, которым он единственно владел,- печатным словом. В конце 1928 года - начале 1929 года он выступил в "Правде" с несколькими статьями, в которых вступил в косвенную полемику со Сталиным. В докладе "Текущий момент и задачи печати" он подчеркивал, что только "сумасшедшие" могут предлагать "строить сейчас вдвое больше, чем мы это делаем", ибо это значит обречь страну на промтоварный и хлебный голод. Он упоминал, что "кулак схватился местами за ружье" и давал понять, что это произошло потому, что недовольство политикой партии скопилось во всех слоях деревни [166].
Однако Бухарин и его союзники по-прежнему не решались апеллировать к партийным массам и встать на путь открытой внутрипартийной борьбы. Они уклонялись от вынесения даже на Политбюро своей оформленной программы - из-за боязни стать жертвой изобретённого ими вместе со Сталиным в предшествующие годы жупела "фракционности". В то время, как троцкисты даже в условиях перехода к подпольным методам борьбы сохраняли свою фракцию, бухаринская тройка проявляла нерешительность в деле организационного объединения своих единомышленников. Её политическое воображение не поднималось выше попыток создания верхушечных блоков и борьбы за изменение состава Политбюро путём закулисных комбинаций.
Невозможность союза между троцкистами и правыми определялась и доктринёрской приверженностью последних к созданным ими самими мифам о "троцкизме". Считая эти мифы наиболее эффективным идеологическим оружием, они использовали их в целях критики нового курса Сталина. Именно усилиями бухаринской группы был рождён в 1928-29 годах и новый, доживший до нынешних дней миф о том, что Сталин при проведении своей ультралевой политики взял на вооружение "троцкистские" идеи.
Со своей стороны, троцкисты хорошо помнили о политической беспринципности бухаринцев, выступавших в 1926-27 годах ударной идеологической силой в борьбе против левой оппозиции и поддерживавших самые грязные провокации, к которым прибегал в этой борьбе Сталин. Даже Авторханов, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к "троцкизму", признает: "Когда... Сталин пользовался в борьбе с "левой оппозицией" (Троцкого) и "новой оппозицией" (Зиновьева) методами самой очевидной фальсификации и сознательной провокации, бухаринцы лишь восхищались высоким классом изобретательности Сталина. Он прибегал при молчаливом согласии бухаринцев к самым виртуозным номерам политической дрейфусиады в отношении организатора октябрьского переворота Троцкого и троцкистов в таком масштабе и формах, которых Ленин не применял даже в отношении своих политических врагов. И это сходило ему с рук без звука протеста со стороны бухаринцев" [167].
В 1923-26 годах Троцкий обращался к Бухарину чаще, чем к кому-либо другому из лидеров правящей фракции, пытаясь апеллировать к его политической честности и порядочности. Троцкий, разумеется, понимал и то, что по своей образованности и теоретической культуре Бухарин стоит неизмеримо выше Сталина. Однако череда "антитроцкистских" выступлений Бухарина, в которых теоретическая добросовестность приносилась в жертву политическому интриганству, вызвала у Троцкого растущее разочарование в Бухарине, которого он всё чаще называл "Колей Балаболкиным". Со своей стороны, Бухарин, продолжавший закулисные контакты с капитулянтами из числа бывших лидеров левой оппозиции, ни политически, ни психологически не был готов к восстановлению контактов с Троцким, которого он не переставал публично "изобличать".
Столь же политически ущербным было поведение Зиновьева и Каменева, которые после июльской беседы с Бухариным, по-видимому, некоторое время надеялись на то, что Сталин призовет их на руководящие посты. Однако вскоре обнаружилось, что слухи об этом, распространявшиеся Сталиным, были рассчитаны исключительно на запугивание бухаринцев. Капитулировавшие лидеры "новой оппозиции" получили весьма скромные назначения: Каменев - председателя Главконцесскома, а Зиновьев - ректора Казанского университета. После этого они продолжали встречаться с членами Политбюро из сталинской группы, зондируя вопрос о своем переходе на более высокие должности (Каменев, например, претендовал на возвращение к руководству институтом Ленина). Члены Политбюро не только не уклонялись от этих встреч, но даже делились с вчерашними противниками своими политическими сомнениями. Так, Калинин, придя к Зиновьеву, чтобы сообщить о готовящейся высылке Троцкого, попутно заявил: "Он [Сталин] болтает о левых делах, но в очень скором времени он вынужден будет проводить мою (т. е. "правую".- В Р.) политику в тройном размере,- вот почему я поддерживаю его" [168].
Зная о политическом разброде и шатаниях внутри сталинской группы, бухаринцы, равно как и капитулировавшие "вожди" левой оппозиции, по-видимому, надеялись на то, что остается возможность "переиграть" Сталина в дальнейших верхушечных комбинациях. Вплоть до начала 1929 года продолжались интенсивные контакты между сталинцами, бухаринцами и зиновьевцами, прощупывавшими и зондировавшими настроения друг друга. Эти контакты находились в поле зрения "троцкистов".
Осенью 1928 года Троцкий получил из Москвы письмо, сообщавшее о беседе двух его сторонников с Каменевым. В ходе этой беседы Каменев заявил, что "приходится сожалеть, что произошёл разрыв (между троцкистами и "новой оппозицией".- В Р.) и что жизнь подтвердила все положения (левой.- В Р.) оппозиции. Диагноз, поставленный оппозицией, абсолютно верен". Каменев дал достаточно реалистический анализ последствий "нового поворота" Сталина. Главным его результатом он считал парадоксальное положение: страна после четырёх хороших урожаев переживает острый хозяйственный кризис. Итоги хлебозаготовок наглядно показали, что чрезвычайными мерами кризисного положения не изжить. Эти меры, "проведённые по-дурацки, захватили значительную часть середняцких элементов деревни и даже бедняцких". После зимней кампании чрезвычайных мер беднота, которая не получила обещанной помощи от Советской власти, весной оказалась без зерна, необходимого даже для посева. Поэтому она вновь попала в зависимость от кулака "с той лишь разницей, что этот кулак сдирал уже в два, три, пять раз больше, чем раньше". Тем не менее бедняк, всё же получивший какую-то помощь от кулака в трудную минуту, не поддержит нового применения чрезвычайных мер. Если Сталин решится прибегнуть вновь к таким мерам, "крестьянское население может перейти к нежелательным методам борьбы за хлеб". "Руководство довело страну до такого положения,- резюмировал Каменев,- когда мер хозяйственного порядка, способных вывести страну из кризиса и своими собственными средствами, уже нет" [169].
В конце 1928 года Каменев вместе с Бухариным посетил Пятакова, находившегося в больнице. На этой встрече Бухарин прочитал свою платформу, после этого нигде им не излагавшуюся. Пятаков сообщил об этом факте в ЦК, в результате чего на заседании Политбюро Бухарину пришлось оправдываться в своих продолжающихся "фракционных" контактах с "троцкистами".
В письме "Внутри право-центристского блока", посланном в "Бюллетень оппозиции", сообщалось, что в ходе этой беседы Бухарин рассказал о разногласиях в Политбюро и о том, что он сам написал одну из резолюций о борьбе с "правым уклоном", ради доказательства того, что он не принадлежит к "правым". Дальнейший ход беседы пересказывался в письме с едкими саркастическими комментариями. "В разговор вмешался Пятаков, который заявил: "Мой горячий совет не выступать против Сталина, за которым идёт большинство (большинство чиновников типа Пятакова и ещё хуже?). Опыт прошлого учит нас, что подобное выступление оканчивается плохо" (Замечательный по цинизму довод!). Бухарин на это ответил: "Это, конечно, верно, но что же делать?" (бедный Бухарин!). После ухода Бухарина Каменев спросил Пятакова: зачем он дает такие советы, только мешает развязыванию борьбы. Пятаков сказал, что он совершенно серьезно считает, что выступать против Сталина нельзя. "Сталин единственный человек, которого можно ещё слушаться (перлы, поистине, перлы: вопрос не в том, какой путь верен, а в том, кого "слушаться", чтоб не было "плохих" последствий). Бухарин и Рыков делают ошибку, когда предполагают, что вместо Сталина управлять будут они. Управлять будут Кагановичи, а Кагановичей я слушаться не хочу и не буду" (неверно: будет слушаться и Кагановича)... Зиновьев и Каменев к концу декабря положение формулировали так: "Нужно схватиться за руль. Это можно сделать только поддержав Сталина, поэтому не останавливаться, чтобы платить ему полной ценой" (бедняги: сколько уж платили, а до руля всё ещё далеко)" [170].
Конечно, и Бухарин, и капитулянты из числа бывших лидеров левой оппозиции понимали, что периодически возобновляющиеся кампании чрезвычайных мер нагнетают недовольство крестьянства и обостряют хозяйственно-политический кризис. Само понятие "чрезвычайные меры" подразумевало, что они носят временный характер и что "завтра всё вернется в старую колею. Но деревня не верила хорошим словам, и была права. Насильственное изъятие хлеба отбивало у зажиточных крестьян охоту к расширению посевов. Батрак и бедняк оказывались без работы. Сельское хозяйство снова попадало в тупик, и с ним вместе государство. Нужно было во что бы то ни стало перестраивать "генеральную линию"" [171]. Такая перестройка с необходимостью потребовала бы признания допущенных ошибок, прекращения преследований левой оппозиции и восстановления партийной и советской демократии. Однако на такие шаги ни сталинская, ни бухаринская группа не были способны. Утратив качества честных и принципиальных политиков в период своего блокирования со Сталиным, бухаринцы, перейдя в оппозицию к Сталину, не могли отказаться от жупелов "фракционности" и "троцкизма", которые Сталин теперь готовился использовать против них самих. Ещё более резкую разграничительную линию между троцкистами и бухаринцами провело согласие последних с решением о высылке Троцкого за границу.
X
Высылка Троцкого
Для того, чтобы полностью изолировать Троцкого от его единомышленников, ГПУ с октября 1928 года внезапно прервало всю его переписку с соратниками, друзьями, родственниками. Даже письмо из московской больницы от безнадежно болевшей дочери, исключённой из партии, Троцкий получил спустя 73 дня после его отправки, и ответ уже не застал её в живых.
26 ноября Политбюро, обсудив вопрос "О контрреволюционной деятельности Троцкого", поручило ОГПУ передать Троцкому ультиматум о прекращении им всякой политической деятельности. С этой целью в Алма-Ату был направлен уполномоченный секретно-политического отдела ОГПУ Волынский, зачитавший Троцкому меморандум, в котором сообщалось, что у коллегии ОГПУ имеются данные о том, что его деятельность "принимает всё более характер прямой контрреволюции" и организации "второй партии". Поэтому в случае отказа Троцкого от руководства "так называемой оппозицией" ОГПУ "будет поставлено в необходимость" изменить условия его содержания с тем, чтобы максимально изолировать его от политической жизни [172].
Троцкий ответил на этот ультиматум письмом в ЦК ВКП(б) и Президиум Исполкома Коминтерна, в котором, в частности, говорилось: "Теоретический разум и политический опыт свидетельствуют, что период исторической отдачи, отката, т. е. реакции может наступить не только после буржуазной, но и после пролетарской революции. Шесть лет мы живем в СССР в условиях нарастающей реакции против Октября, и тем самым - расчистки путей для термидора. Наиболее явным и законченным выражением этой реакции внутри партии является дикая травля и организационный разгром левого крыла...
Угроза изменить условия моего существования и изолировать меня от политической деятельности звучит так... как если бы фракция Сталина, непосредственным органом которой является ГПУ, не сделала всего, что может, для изоляции меня не только от политической, но и от всякой другой жизни... В таком же и ещё худшем положении находятся тысячи безукоризненных большевиков-ленинцев, заслуги которых перед Октябрьской революцией и международным пролетариатом неизмеримо превосходят заслуги тех, которые их заточили или сослали... Насилия, избиения, пытки, физические и нравственные, применяются к лучшим рабочим-большевикам за их верность заветам Октября. Таковы те общие условия, которые, по словам коллегии ГПУ, "не препятствуют" ныне политической деятельности оппозиции и моей в частности.
Жалкая угроза изменить для меня эти условия в сторону дальнейшей изоляции означает не что иное, как решение фракции Сталина заменить ссылку тюрьмой. Это решение, как сказано выше, для меня не ново. Намеченное в перспективе ещё в 1924 году, оно проводится в жизнь постепенно, через ряд ступеней, чтобы исподтишка приучить придавленную и обманутую партию к сталинским методам, в которых грубая нелояльность созрела ныне до отравленного бюрократического бесчестья" [173].
Реакцией на это письмо стало постановление Политбюро о высылке Троцкого за границу. Мотивируя это решение, Сталин заявил, что оно необходимо для того, чтобы развенчать Троцкого в глазах советских людей и зарубежного рабочего движения: если Троцкий будет за рубежом выступать с дальнейшими разоблачениями партийного руководства, "то мы будем его изображать, как предателя" [174]. Это решение было принято большинством голосов. Лишь Рыков и Ворошилов голосовали за ещё более жёсткую меру - заключение Троцкого в тюрьму.
7 января 1929 года постановление Политбюро было направлено председателю ОГПУ Менжинскому. 18 января решение о высылке было оформлено Особым Совещанием при коллегии ОГПУ. Спустя два дня Волынский предъявил Троцкому постановление ОСО, в котором говорилось: "Слушали: Дело гражданина Троцкого, Льва Давыдовича, по ст. 58/10 Уголовного Кодекса по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооружённой борьбы против советской власти. Постановили: Гражданина Троцкого, Льва Давыдовича, выслать из пределов СССР". Таким образом, высылка Троцкого явилась актом внесудебной расправы по вымышленным обвинениям, на которые обвиняемому не давалось права ответить. После того, как Волынский предложил Троцкому расписаться в ознакомлении с этим документом, Троцкий написал: "Преступное по существу и беззаконное по форме постановление ГПУ мне объявлено" [175].
В служебном отчёте о выполнении своего поручения Волынский сообщал, что Троцкий сказал ему: "Перед ГПУ была дилемма - либо посадить меня в тюрьму, либо выслать за границу. Первое, конечно, менее удобно, так как вызовет шум и неизбежные волнения и агитации среди рабочих за освобождение. Поэтому Сталин решил выслать меня за границу. Я мог бы, конечно, отказаться, потому что с точки зрения внутреннего положения было бы выгоднее для меня сесть в тюрьму. Если бы я рассуждал, как Сталин, который никогда не понимал, что значит революционная эмиграция, я бы отказался ехать. Для Сталина "эмигрант" - бранное слово, и попасть в эмиграцию для него означает политическую смерть... он своим ограниченным мозгом не в состоянии понять, что для ленинца одинаково, в какой части рабочего класса работать" [176].
На основе директивы, полученной от Ягоды, Волынский сразу же после предъявления постановления ОСО объявил, что Троцкий и его семья находятся под домашним арестом, и предоставил им 48 часов для сборов в дорогу. После этого они были погружены под конвоем из специально отобранных сотрудников ГПУ в вагон, маршрут следования которого им не был объявлен.
Чтобы избежать при высылке Троцкого демонстраций протеста, подобных той, которая сопутствовала годом раньше его ссылке в Алма-Ату, высылка происходила в обстановке строжайшей тайны. О ней, однако, была проинформирована зиновьевская группа, от которой Сталин ожидал одобрения данной акции. Когда зиновьевцы собрались для обсуждения этого известия, Бакаев предложил выступить с протестом против высылки. На это Зиновьев заявил, что "протестовать не перед кем", так как "нет хозяина". На следующий день Зиновьев посетил Крупскую, которая сообщила ему, что и она слышала о готовящейся высылке. "Что же вы собираетесь с ним делать?" - спросил её Зиновьев, имея в виду, что Крупская находится в составе Президиума ЦКК. "Во-первых, не вы, а они,- ответила Крупская,- а во-вторых, даже если бы мы и решили протестовать, кто нас слушает?" [177].
Только через несколько дней пути Троцкому было сообщено, что местом его высылки назначен Константинополь. В эти дни Советское правительство обращалось ко многим правительствам с просьбой принять Троцкого, но только Турция после долгих переговоров дала положительный ответ. Не зная об этом, Троцкий отказался добровольно следовать в Турцию и потребовал отправить его в Германию. 12 суток поезд простоял на глухом полустанке в Курской области, пока сменивший Волынского новый уполномоченный ОГПУ Буланов не сообщил, что немецкое правительство категорически отказалось впустить Троцкого в свою страну и что получен окончательный приказ доставить его в Константинополь. В служебных донесениях Буланов, сообщая о своих беседах с Троцким в поезде, упоминал о его чрезвычайно резком тоне и выражениях "по адресу большого хозяина".
На протяжении пути конвой всё время увеличивался и Троцкому запрещалось выходить из поезда, который останавливался только на мелких станциях, чтобы набрать воды и топлива. Тем временем сотрудник ОГПУ Фокин, направленный в Одессу для организации тайной погрузки Троцкого на пароход, сообщал начальству, что им сделано всё, чтобы не допустить возможной демонстрации в городе. Была проведена тщательная проверка команды парохода "Ильич", списание с неё "ненадежных" и подготовка запасной команды, "могущей вести пароход даже при полном отказе остальной команды" [178].
Прибывший в Одессу вагон был подан прямо к причалу. Несмотря на глубокую ночь, пристань была оцеплена войсками ГПУ. 12 февраля "Ильич" вступил в пограничные воды, где Троцкий вручил турецкому офицеру заявление для передачи Президенту Турецкой республики Кемалю-Паше: "Милостивый государь. У ворот Константинополя я имею честь известить Вас, что на турецкую границу я прибыл отнюдь не по своему выбору и что перейти эту границу я могу, лишь подчиняясь насилию" [179].
Только спустя неделю после этого "Правда" поместила краткую заметку: "Л. Д. Троцкий за антисоветскую деятельность выслан из пределов СССР постановлением Особого Совещания при ОГПУ. С ним согласно его желанию выехала его семья" [180]. В этом сообщении отсутствовало содержавшееся в постановлении ОСО обвинение в подготовке Троцким вооружённой борьбы против Советской власти. В одной из первых статей, опубликованных в изгнании, Троцкий писал: "Почему Сталин не решился в "Правде" повторить то, что сказано в постановлении ГПУ? Потому что он знал, что ему никто не поверит... Но зачем же в таком случае было вносить эту явную ложь в постановление ГПУ? Не для СССР, а для Европы и для всего мира. Сталин не мог иначе объяснить высылку и бесчисленные аресты, как указанием на подготовку оппозицией вооружённой борьбы. Этой чудовищной ложью он причинял величайший вред Советской Республике. Вся буржуазная печать говорила о том, что Троцкий, Раковский, Смилга, Радек, И. Н. Смирнов, Белобородов, Муралов, Мрачковский и многие другие, которые строили Республику и защищали её, теперь готовят вооружённую борьбу против Советской власти. Ясно, до какой степени такая мысль должна ослаблять Советскую Республику в глазах всего мира!" [181]
Троцкий предупреждал, что после его высылки следует ожидать новых провокаций Сталина по отношению к оппозиции. "Голое провозглашение оппозиции "контрреволюционной партией" недостаточно: никто не берет этого всерьез. Чем больше оппозиционеров исключают и ссылают, тем больше их становится внутри партии. На ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) (1928 г.) это признал и Сталин. Ему остается одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооружённого восстания и пр... Отсюда план Сталина: выдвинуть обвинение в "подготовке вооружённой борьбы", как предпосылку новой полосы репрессий... Такого рода дела - только такого рода - Сталин продумывает до конца... Бессильная политика лавирования и вилянья, возросшие хозяйственные трудности, рост недоверия партии к руководству привели Сталина к необходимости оглушить партию инсценировкой крупного масштаба. Нужен удар, нужно потрясение, нужна катастрофа" [182].
Точно распознав стратегический план Сталина, Троцкий недооценил и на этот раз тактическое мастерство "гениального дозировщика" в делах "такого рода". В конце 20-х годов Сталин осуществил лишь пробные попытки обвинить Троцкого в деятельности, направленной на свержение Советской власти. Первой такой попыткой был арест в 1928 году Бутова, ближайшего сотрудника Троцкого, и вымогательство от него показаний о "контрреволюционных подготовлениях" Троцкого. Бутов ответил на это голодовкой в тюрьме, которая длилась 50 дней и закончилась его смертью.
Первой кровавой расправой с оппозиционером стал расстрел в 1929 году бывшего сотрудника Троцкого, а затем советского разведчика Блюмкина за свидание в Турции с Троцким и доставку от него письма Радеку (последний, не вскрыв это письмо, тут же передал его в ОГПУ). Откликаясь на это событие, Троцкий писал: "Расстрелом Блюмкина Сталин хочет сказать международной оппозиции большевиков-ленинцев, что внутри страны у него есть сотни и тысячи заложников, которые будут расплачиваться своими головами за успехи подлинного большевизма на мировой арене" [183].
Однако расстрел Блюмкина оказался не только первым, но и последним случаем физического уничтожения оппозиционера вплоть до 1934 года. Окончательный удар по левой оппозиции Сталин растянул на несколько лет для того, чтобы затем нанести его в масштабах, невиданных в истории. Пока же он счел "достаточным" ужесточение репрессий по отношению к несломленным оппозиционерам.
XI
Сталин - против "троцкистов". "Троцкисты" - против Сталина
Одновременно с решением о высылке Троцкого было принято решение провести по всей стране массовые аресты оппозиционеров, в том числе находящихся в ссылке. В центральных газетах под рубрикой "Хроника" было опубликовано сообщение: "Несколько дней назад ОГПУ была арестована за антисоветскую деятельность нелегальная троцкистская организация. Арестовано всего 150 человек... При обыске конфискована антисоветская нелегальная литература. Арестованные, как элементы, враждебные пролетарской диктатуре, подлежат строгой изоляции" [184]. Это означало, что отныне "мерой пресечения" для "неразоружившихся троцкистов" избиралась не ссылка, а тюрьма.
В тот же день Сталин опубликовал без подписи, в качестве передовой "Правды" статью под названием "Докатились". Под его именем она была напечатана лишь в 1949 году, в одиннадцатом томе собрания его сочинений - с примечанием "печатается впервые". В ней Сталин подчеркивал, что "в течение 1928 года троцкисты завершили свое превращение из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию. В этом то новое, что заставило в течение 1928 года органы Соввласти принимать репрессивные мероприятия по отношению к деятелям этой подпольной организации... Подрывная работа троцкистской организации требует со стороны органов Советской власти беспощадной борьбы по отношению к этой антисоветской организации". В статье содержались недвусмысленные угрозы в адрес троцкистов, которые "стоят на полдороге", а также требование ко всем членам партии "понять и усвоить", что "между бывшей троцкистской оппозицией внутри ВКП(б) и нынешней антисоветской троцкистской подпольной организацией вне ВКП(б) уже легла непроходимая пропасть... Поэтому совершенно недопустимо то "либеральное" отношение к деятелям подпольной троцкистской организации, которое проявляется иногда отдельными членами партии" [185]. Это был первый шаг Сталина, направленный на обвинение "троцкистов" в "подрывной" антисоветской деятельности с тем, чтобы сузить сферу официальной полемики с "троцкизмом" как идейным течением.
После появления этой статьи были инспирированы "массовые митинги" с обличениями "обнаглевших троцкистов", одобрением принятых против них репрессивных мер и требованиями немедленно выслать с территории Советского Союза "неразоружившихся" руководителей оппозиции. Однако высылка за границу большой группы оппозиционеров не входила в планы Сталина, который полагал, что изгнание Троцкого вынудит остальных лидеров оппозиции к капитуляции. Этому же была призвана способствовать новая волна арестов, прокатившаяся весной 1929 года. Сидевший в то время в Бутырской тюрьме С. Голицын вспоминал, что "большевиков-оппозиционеров... начали арестовывать, они сидели на Лубянке, а если в Бутырках, то по одиночным камерам. Мы видели, как их выпускали на прогулку, они шли кругом, один за другим, на расстоянии двух метров, как на картине Ван Гога. В течение нескольких дней мы читали в уборной надпись химическим карандашом: "Ленинцы! В приговорах начинают давать концлагери. Держитесь крепче!" [186]
Выразительное описание поведения оппозиционеров, впервые оказавшихся в советских тюрьмах, содержится в романе А. Солженицына "В круге первом". Это описание основано на воспоминаниях Л. Копелева (выведенного в романе под именем Льва Рубина) об испытаниях, перенесённых им в 1929 году за помощь своему старшему брату-троцкисту в укрывательстве шрифта подпольной типографии. В романе Рубин вспоминает о том, как он был брошен в харьковскую внутреннюю тюрьму ГПУ, сплошь заполненную оппозиционерами.
"По тюрьме гулко разносится каждый звук. Лёвка слышит, как кого-то с грохотом волокут по лестнице,- и вдруг раздирающий вопль потрясает тюрьму:
- Товарищи! Привет из холодного карцера! Долой сталинских палачей!
Его бьют (этот особенный звук ударов по мягкому!), ему зажимают рот, вопль делается прерывистым и смолкает - но триста узников в трёхстах одиночках бросаются к своим дверям, колотят и истошно кричат:
- Долой кровавых псов!
- Рабочей крови захотелось?
- Опять царя на шею?
- Да здравствует ленинизм!..
И вдруг в каких-то камерах исступленные голоса начинают:
Вставай, проклятьем заклеймённый...
И вот уже вся незримая гуща арестантов гремит до самозабвения:
Это есть наш последний
И решительный бой!...
Не видно, но у многих поющих, как и у Лёвки, должны быть слезы восторга на глазах.
Тюрьма гудит разбережённым ульем. Кучка тюремщиков с ключами затаилась на лестницах в ужасе перед бессмертным пролетарским гимном..." [187]
Не менее мужественно вели себя оставшиеся на воле оппозиционеры, отвечавшие на ужесточение репрессий против своих товарищей активизацией своей нелегальной деятельности. Через два дня после принятия решения ОГПУ о высылке Троцкого московские оппозиционеры выпустили "бомбу" против Политбюро, продиктовавшего это решение,- прокламацию под названием "К партийным конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к катастрофе". Эта листовка содержала запись беседы между Бухариным и Каменевым с предисловием, написанным А. Воронским [188]. Запись проникла также за границу и в марте 1929 года была в извлечениях опубликована германской газетой "Volkswille", близкой к левой оппозиции. Этот текст вскоре был опубликован в обратном переводе эмигрантской меньшевистской газетой "Социалистический вестник", а ещё через две недели - французской коммунистической оппозиционной газетой "Contre le Courant". 4 мая "Социалистический вестник" дал описание листовки, вышедшей в СССР, и перепечатал из неё фрагменты, отсутствовавшие в немецкой публикации.
В апреле 1929 года в другой оппозиционной листовке, распространявшейся в Москве и Московской области, сообщалось, что "волна арестов, прокатившихся над Москвой с 26 по 30 марта... вырвала из наших рядов ещё 200 активных товарищей". Эти аресты объяснялись местью сталинцев тем, кто предупреждал о неминуемом банкротстве их политики. В листовке напоминалось, что ещё недавно партийная верхушка утверждала, "что нет никаких опасностей, что классовому врагу податься некуда и т. д. Оппозиция разбита, сослана, разгромлена. И вдруг... какой-то кулак не хочет дать хлеба, какие-то члены партии не хотят видеть кулака, не хотят с ним ссориться, какие-то правые (откуда они при монолитном единстве "ленинского" ЦК и "ленинской" партии?) требуют уступок капиталистическим элементам, срываются планы, приходится увеличивать цены на хлеб и т. д. Как это не похоже на хвастливые дискуссионные заявления большинства. Всякому, кто серьезно задумывался над вчерашним днем нашей партии, становилось ясно, что между словами сталинцев и делами и способностями - громадная пропасть, что нужно менять руководство... Брожение растёт. Массы поговаривают о смене руководства. Глуховские ткачи, киевские арсенальцы, днепропетровские металлисты заявляют, что партия оторвалась от масс" [189]. В ответ правящая фракция делает всё, чтобы лишить рабочих подлинно революционного авангарда путём всё более широких и свирепых репрессий.
В других листовках, подписанных анонимно ("группа большевиков-ленинцев", "группа рабочих-большевиков" и т. д.), назывались имена арестованных рабочих разных заводов, сообщалось о смертельной голодовке, объявленной группой оппозиционеров в тобольской тюрьме, и других формах сопротивления тюремщикам. "Не позор ли,- говорилось в одной из листовок,- что вместо усиления позиций пролетариата - носителя власти в стране - бюрократическое руководство всемерно ослабляет его, поощряя пассивность, нажимая на его мускулы, уплотняя рабочий день, снижая зарплату, преследуя, арестовывая и ссылая рабочих-передовиков" [190].
Требования оппозиции были поддержаны на рабочих собраниях ряда заводов Москвы и Московской области. О характере этих требований говорят "Дополнения большевиков-ленинцев (оппозиции) к наказу Моссовету": возобновить прекращённую в сентябре 1927 года публикацию данных о движении реальной заработной платы; сократить расходы на аппарат не менее чем на 25 %; провести жёсткое сокращение аппарата, понизить ставки высокооплачиваемых категорий; добиваться полного прекращения продажи водки во всех рабочих центрах; в целях приостановки инфляции требовать полного прекращения выпуска бумажных денег [191].
Поведение троцкистов как на воле, так и в тюрьмах и ссылках доказывало, что, несмотря на возрастающий гнёт полицейских преследований, они остаются наиболее опасной для Сталина политической силой. Вместе с тем высылка Троцкого и массовые аресты оппозиционеров развязали Сталину руки для более решительного наступления против "правых", сдававших ему одну позицию за другой.
XII
Поражение "правых"
Уже в 1928 году, когда четко обозначился раскол в Политбюро, Сталин вернулся к методам фракционной конспирации против его меньшинства, которые были с успехом использованы правящими фракциями в борьбе с левой оппозицией. Сталинская группа в Политбюро стала собираться по понедельникам для предварительного обсуждения вопросов без участия Рыкова, Бухарина и Томского, а по четвергам заранее предрешённые на этих фракционных совещаниях решения формально утверждались большинством голосов на официальном заседании Политбюро. В свою очередь сразу же после заседаний Политбюро Бухарин встречался со своими учениками (единственным фракционным образованием, которое он решился сохранить) и информировал их о происходившем на этих заседаниях.
Однако силы двух верхушечных фракций были чересчур неравны. По команде фракционного штаба Сталина, державшего в своих руках весь партийный аппарат, во второй половине 1928 года все партийные организации страны стали выносить резолюции с осуждением "правого уклона" как главной опасности, не называя пока по имени его носителей. Голосовавшие за эти резолюции члены партии по-прежнему ничего не знали о разногласиях внутри Политбюро. Те же, кто были близки к лидерам "правых", невольно вспоминали оценку Троцким "единодушия" подобных собраний. Рассказывая об этом этапе борьбы против "правого уклона", А. Авторханов писал: "Пущенная в ход Агитпропом ЦК успокаивающая формула гласила лишь: "Голосуйте за Сталина - не ошибетесь". Наиболее ретивые из нас отвечали на это формулой Троцкого: "не партия, а голосующее стадо Сталина" [192].
В последние месяцы 1928 года Сталин нанёс по "правым" несколько новых ударов, направленных на подрыв влияния Бухарина в Коминтерне и Томского в ВЦСПС. 19 декабря впервые после VI конгресса Коминтерна в работе Президиума ИККИ приняли участие Сталин и Молотов. Сталин выступил с речью, в которой заявил, что недопустимо "терпеть дальше такие "порядки", когда правые отравляют атмосферу социал-демократическим идейным хламом... а примиренцы льют воду на мельницу правых" [193]. В качестве "примиренцев" на заседании Президиума были осуждены наиболее близкие к Бухарину деятели Коминтерна: Эмбер-Дро и Серра (А. Таска). Этим была открыта полоса новых расколов и исключений "правых" из западных коммунистических партий.
Наиболее принципиальные и дальновидные зарубежные коммунисты, пришедшие к выводу, что Сталин разрушает Коминтерн, пытались предостеречь руководство своих партий от беспрекословного послушания сталинскому диктату. В январе 1929 года, после выезда из Москвы, Таска, работавший представителем Итальянской компартии в Коминтерне, направил в ЦК своей партии письмо, в котором говорилось, что "Коминтерна не существует", поскольку он "у Сталина в кулаке". "Сталин - "учитель и хозяин", который руководит всем,- писал Таска.- Находится ли он на высоте положения? По плечу ли ему такая ответственность? Я отвечаю прямо: Сталин неизмеримо ниже. Посмотрите на всё, что он совершил, вы не найдете в этом ни одной его мысли. Он переваривает чужие идеи, которые крадет и потом представляет в схематической форме, производящей впечатление силы мысли, какой в действительности нет. Для него идеи - пешки, которыми он пользуется, чтобы выиграть партию за партией... Сталин занимается плагиатом, ибо он не может ничего другого, он интеллектуально посредственен и бесплоден, поэтому он втайне ненавидит интеллектуальное превосходство Троцкого, Бухарина и др., не может им его простить, использует их идеи от случая к случаю сообразно обстановке и, присвоив их, переходит в наступление против обворованных, потому что ему важны не принципы, а монополия власти... Он ликвидатор (покуда у него развязаны руки) самого духа Октябрьской революции. Между Лениным и Сталиным лежит пропасть не количественная, а качественная. Я считаю, что самое большое несчастье, которое могло постичь Советскую Россию после смерти Ленина,- это сосредоточение власти в руках Сталина. И русская партия, и все мы очень дорого заплатим за то, что не учли ясные указания Ленина на его счёт" [194].
После этого письма Таска был исключён из ИКП. Руководство Итальянской компартией перешло к Тольятти, который всё более проявлял себя верным сталинцем. Ещё в 1926 году Тольятти не выполнил поручения Грамши, который передал ему адресованное Центральному Комитету ВКП(б) письмо, осуждавшее методы борьбы правящей фракции против левой оппозиции. Тольятти показал это письмо лишь Бухарину и последовал совету последнего не передавать его официально в ЦК, поскольку, по словам Бухарина, это вызвало бы необходимость ответа и привело бы к ухудшению отношений между ИКП и ВКП(б). Поддержав по ряду вопросов Бухарина на VI конгрессе, Тольятти в ближайшие месяцы, когда Бухарин был подвергнут ожесточённой травле, присоединился к ней, осуществив, по словам Л. Лонго, "передислокацию" [195].
Добившись фактически полного подрыва позиций Бухарина в Коминтерне, сталинская фракция перешла в наступление на Томского. На VIII съезде профсоюзов, проходившем в конце декабря 1928 года, Каганович предложил коммунистической фракции съезда признать работу руководства ВЦСПС неудовлетворительной, что означало бы переизбрание Томского с поста председателя ВЦСПС. Хотя это предложение было отвергнуто и Томский был переизбран на этот пост, в президиум ВЦСПС был введён Каганович [196]. Расценив этот факт как создание в ВЦСПС "двоецентрия", Томский подал в отставку. Одновременно в знак протеста против назначения "политкомиссаров" в "Правду" и ИККИ подал в отставку со своих постов в этих органах и Бухарин.
Тем не менее "тройка", хорошо помнившая о горьком опыте прошлых оппозиций, по-прежнему уклонялась от вступления в открытый бой со Сталиным. Впервые выступить со своими программными документами она решилась, лишь будучи спровоцирована Сталиным на такой шаг. Для вынесения разногласий на рассмотрение партийной верхушки Сталин выбрал выгодный для него момент появления "троцкистской" листовки с "Записью Каменева". Сразу же после этого Бухарин и Каменев были вызваны в ЦКК, где с оговорками признали правильность содержания "Записи" и назвали листовку "троцкистской интригой".
Только тогда Сталин, давно уже знавший о содержании беседы Бухарина с Каменевым, созвал объединённое заседание Политбюро и Президиума ЦКК, где впервые выложил этот свой козырь. На этом заседании, состоявшемся 30 января, он сфокусировал внимание на том, что, вопреки неоднократному подписанию совместных заявлений об отсутствии в Политбюро разногласий, Бухарин при поддержке Рыкова и Томского вёл закулисные переговоры с группой Каменева об изменении хозяйственной политики и состава Политбюро.
В этих крайне неблагоприятных для них условиях Бухарин, Рыков и Томский сделали попытку перейти в контрнаступление, обвинив сталинскую группу в продолжении авантюристического курса в экономике, насаждении бюрократизма в партии и разложении Коминтерна. Особенно острый характер носило выступление Бухарина, который зачитал заявление, констатировавшее, что сталинцы нарушили решения июльского и ноябрьского пленумов о прекращении чрезвычайных мер и поддержке индивидуального бедняцко-середняцкого хозяйства. Хотя и не предвидя осуществления "сплошной коллективизации" (о которой пока Сталин не вёл речи), Бухарин подчеркнул, что "страна терпит недостаток в хлебе не благодаря развитию колхозов, а несмотря на это развитие; этот недостаток хлеба будет обостряться, если все успехи нашей политики в деревне на ближайшие годы мы свяжем только и исключительно с успехами колхозного движения, которое, конечно, нужно всячески и всемерно поддерживать. Простой арифметический расчёт показывает нам, что в ближайшие годы они (колхозы и совхозы) не смогут быть основным источником хлеба. Основным источником будут ещё долгое время индивидуальные хозяйства крестьян" [197].
В своем заявлении Бухарин впервые связал накопление хозяйственных ошибок, ввергших страну в крайне тяжёлое экономическое положение, с невыносимым партийным режимом, при котором коренные хозяйственные вопросы "держатся под спудом. Вот почему вся партия их обсуждает, но "про себя", по два, по три человека. Вот почему у членов партии создалась тоже двойная линия: один счёт - "для души", другой - "для себя". Посещение собраний, единодушное голосование, принятые официальные формулы становятся ритуалом, необходимой партийной церемонией" [198]. Утвердившийся в ВКП(б) командный стиль руководства господствует и в Коминтерне, где к братским партиям вместо убеждения применяются методы окрика, ведущие к отколам инакомыслящих. Все эти обвинения Бухарина сталинцы встречали возгласами: "Где ты это списал, у кого? У Троцкого!" [199]
Действительно, Бухарин незаметно для себя почти дословно повторял "троцкистскую" критику партийного и коминтерновского режима. Однако при этом он настойчиво твердил, что никто не загонит его на путь фракции, что он выступает лишь за прекращение борьбы и нахождение общего языка в Политбюро, возвращение от "маленькой политики" к большой политике, которая в кризисные ситуации "говорит рабочему классу правду о положении, ставит ставку на массы..." [200].
Сложность ситуации, в которой оказался Бухарин, усугублялась тем, что ему пришлось давать объяснения в связи с главным обвинением в его адрес - в попытке организации "блока с троцкистами против партии и её ЦК". После "обмена мнениями" на заседании Политбюро и Президиума ЦКК была создана комиссия во главе с Орджоникидзе для рассмотрения заявления Бухарина и вопроса о его переговорах с Каменевым. Комиссия предложила "компромисс": Бухарин должен был осудить свои переговоры с Каменевым и признать, что его обвинения в адрес большинства Политбюро "сказаны им сгоряча, в пылу полемики"; в обмен на это все документы, связанные с "Записью" Каменева, и стенограммы речей, сказанных на заседании, будут "изъяты из употребления", а Бухарину будут обеспечены "все те условия, которые необходимы для его нормальной работы на постах ответственного редактора "Правды" и секретаря ИККИ" [201]. Это предложение Бухарин, Рыков и Томский отклонили, заявив, что не могут изменить свои взгляды, а поэтому прекращают борьбу и подают в отставку.
На следующем заседании Политбюро и Президиума ЦКК, состоявшемся 9 февраля, "тройка" представила свое совместное заявление. В ней она расценивала подготовленный комиссией проект резолюции, воспроизводящий сталинские оценки её взглядов и поведения, как попытку отсечь её от руководства и политически уничтожить. Отвергая обвинение в фракционности, Бухарин, Рыков и Томский заявляли, что никогда не выступали против решений ЦК, а боролись лишь против искажения сталинской группой этих решений в духе "чрезвычайщины". Они протестовали против того, чтобы "единолично решались вопросы партийного руководства", чтобы Сталин и партия рассматривались как "равновеликие величины", а любая критика Сталина расценивалась как выступление против партии и ЦК.
Таким образом, и в вопросе о Сталине тройка теперь повторяла то, что говорила левая оппозиция. Однако, в отличие от последней, она не решалась требовать смещения Сталина с поста генсека. "Мы думаем лишь,- говорилось в февральском заявлении,- что тов. Сталину нужно учесть совет (очень мудрый), данный Лениным, и не отступать от коллективности в руководстве. Мы считаем, что тов. Сталина, как и каждого другого члена Политбюро, можно и должно поправлять, не рискуя за это быть превращённым во "врага партии". Обеспечить подобные элементарные условия для работы членов Политбюро - вот задача ЦК и ЦКК" [202].
В своем заявлении "тройка" выражала беспокойство по поводу того, что "вся страна мучается над вопросами хлеба и снабжения, а конференции пролетарской партии молчат". В то же время распространяется "град слухов об уклонах (в одних и тех же словах... миллионы слухов и слушков о правых - Рыкове, Бухарине, Томском и т. д.)". Учиняемое над ними судилище представляет настоящую "дрейфусиаду", "прямое издевательство над элементарными правилами ведения дел" в партии [203].
Новое заявление тройки возлагало на сталинскую фракцию ответственность за тяжёлое экономическое и финансовое положение страны, выражающееся в полуголоде в ряде районов, остром недостатке сырья и промтоваров, признаках инфляции и трудной ситуации с валютными средствами. Критикуя сталинскую теорию "дани", заявление указывало, что "дань есть категория эксплуататорского хозяйства. Если крестьянин платит дань, значит, он данник, эксплуатируемый, угнетённый, значит, он, с точки зрения государства, не гражданин, а подданный". Лозунг "дани" представляет идеологическое увековечение чрезвычайных мер и "основание для перехода от наступления на кулачество к наступлению на мелкое и мельчайшее крестьянское производство" [204].
Выступление "тройки" с программным заявлением Сталин расценил как свидетельство наличия "особой группы Бухарина в составе Бухарина, Рыкова и Томского", которую якобы её члены раньше скрывали от партии, а теперь решили легализовать, чтобы обеспечить себе свободу фракционной деятельности.
Если всего два месяца назад Сталин говорил о принципиальном отличии "Заметок экономиста" от позиции Фрумкина, то теперь он высказался прямо противоположным образом, назвав "Заметки экономиста" "антипартийной эклектической статьей, рассчитанной на замедление темпа развития индустрии и изменение нашей политики в деревне в духе известного письма Фрумкина". Тезис о "военно-феодальной эксплуатации деревни" Сталин объявил "смехотворным", понадобившимся Бухарину для того, чтобы "взять под свою защиту кулаков, смешав при этом и свалив в одну кучу трудовое крестьянство и кулачество" [205].
Заявив, что угрозой отставки "группа Бухарина требует, чтобы партия коренным образом изменила свою политику в духе платформы этой группы", Сталин "присоединился" к требованию "большинства товарищей" о решительном отклонении отставки. Поскольку Рыков отказался от отставки, Сталин сосредоточил удар на Бухарине и Томском, заявив об их "нынешних преступлениях", выражающихся в попытке создать новую оппозиционную платформу. Назвав "тройку" "правоуклонистской, капитулянтской группой, ратующей не за ликвидацию капиталистических элементов города и деревни, а за их свободное развитие", Сталин утверждал, что "мы, большинство ЦК, ведем себя в отношении бухаринцев слишком либерально и терпимо, что мы тем самым, может быть, поощряем невольно их фракционную, антипартийную "работу"" [206].
Как было указано в резолюции апрельского пленума ЦК, "объединённое заседание Политбюро ЦК и Президиума ЦКК не имело возможности оценить заявление Бухарина, Томского и Рыкова от 9 февраля 1929 года, представляющее собой фракционную платформу" [207]. На основании этого можно сделать вывод, что сталинская группа отказалась обсуждать это заявление, а просто проштемпелевала резолюцию, подготовленную комиссией Орджоникидзе. В первом её разделе "Закулисные попытки т. Бухарина к организации фракционного блока против ЦК" беседа с Каменевым именовалась "фракционным актом" Бухарина и Сокольникова, а поведение Рыкова и Томского, "скрывших от ЦК и ЦКК о факте известных им закулисных переговоров т. Бухарина с т. Каменевым", объявлялось "совершенно недопустимым".
Во втором разделе "Куда растёт фракционная деятельность т. Бухарина" утверждения о бюрократизации партии, отсутствии внутрипартийной демократии и т. д. квалифицировались как переход на позицию Троцкого, демонстрирующий "всю глубину падения т. Бухарина" [208].
Резолюцию "По внутрипартийным делам" было решено передать на рассмотрение предстоящего пленума ЦК и разослать в республиканские и губернские партийные комитеты. После принятия этой резолюции Бухарин и Томский вновь заявили о своей отставке, что дало спустя несколько месяцев основание апрельскому пленуму ЦК обвинить их в нежелании подчиниться решениям Политбюро, требовавшим от них отказа от политики отставок.
"Тройка" оказалась обречённой на то, чтобы ждать своего окончательного "разгрома" на очередном пленуме ЦК, в преддверии которого развернулась новая кампания по критике "правого уклона". Если раньше эта критика носила безличный характер, то теперь местные партийные конференции стали выносить решения с резким осуждением Бухарина, Рыкова и Томского (пока ещё без публикации этих решений в печати).
Удар персонально по Бухарину был дополнен решением Президиума ИККИ от 9 марта, в котором ему выражалось политическое недоверие и содержалась просьба к Политбюро ЦК ВКП(б) об освобождении его от работы в Коминтерне.
О создании гнетущей атмосферы вокруг бухаринской группы свидетельствует заявление члена ЦКК М. И. Ульяновой, направленное апрельскому пленуму ЦК и ЦКК. Ульянова, не имевшая возможности из-за болезни присутствовать на пленуме, напоминала в этом письме о ленинском "завещании" и содержавшейся в нем мысли о том, что "не одна из личностей, а только коллегиальная работа может обеспечить правильное руководство и единство партии". Ульянова подчеркивала, что дискредитация трёх крупнейших деятелей партии, которая приведет раньше или позже к их выводу из Политбюро, "является угрозой этому коллективному руководству". Напоминая предупреждения Ленина о "возможностях раскола сверху", она замечала, что в случае "проработки" и отсечения трёх членов Политбюро "в партии неизбежно сократятся возможности для проявления критической мысли: слишком легко всякая самокритика и критика партийных органов и должностных лиц превращается в "уклоны"". Наконец, Ульянова обращала внимание на несоответствие между официальной оптимистической информацией о положении в стране и тревожными письмами с мест, сообщавшими о нарушениях законности в деревне, ухудшающемся продовольственном положении в городах и т. д. "Я считаю заслугой т.т. Рыкова, Томского и Бухарина, что они ставят перед партией эти большие вопросы, а не замалчивают их,- писала Ульянова.- Поэтому... я прошу довести до сведения Пленума, что я голосую против вывода этих троих товарищей или кого-либо из них порознь из Политбюро, против их осуждения и дискредитации" [209]. Однако это письмо на пленуме не было оглашено, а было возвращено Ульяновой председательствующим Рудзутаком под предлогом того, что в проекте резолюции пленума не содержалось предложений о выводе Рыкова, Бухарина и Томского из Политбюро.
Объединённый пленум ЦК и ЦКК открылся 16 апреля. Тон беззастенчивой травле "правых" был задан докладом "О внутрипартийных разногласиях", с которым выступил главный помощник Сталина по "борьбе с оппозициями" Ярославский. Этот тон был с особым рвением поддержан молодыми, рвущимися к власти сталинцами, например, Ждановым, который недвусмысленно предупреждал бухаринцев: "Мы разделались с троцкистами, партия в целом разделается с вами, если вы не подчинитесь и не признаете ошибки" [210].
Однако Бухарин, Рыков и Томский отказались от публичного покаяния. Они вновь протестовали против обвинений во фракционности, напоминая, что даже в ответ на развернутую против них травлю они ни разу публично не выступали против линии большинства Политбюро. Апеллируя к элементарным принципам внутрипартийной демократии, Рыков доказывал, что борьба мнений в ЦК и Политбюро отнюдь не противоречит единству партии. В речи, произнесённой непосредственно перед голосованием резолюции, он говорил: "Я забочусь отнюдь не о себе: никаких элементов какой-либо самозащиты ни у меня, ни у Бухарина, ни у Томского нет. Принимаемая по отношению к нам установка может навредить нам, нас убить политически: партия может и имеет право это сделать. Я боюсь, однако, что она может чрезвычайно навредить всей партии, став исходным пунктом для совершенно нового этапа в организации руководства и жизни всей партии" [211].
Одним из самых решительных оппозиционных выступлений на пленуме была речь Угланова, который критиковал сталинцев за нежелание признать свои ошибки в руководстве экономикой и проведении хлебозаготовок. Угланов говорил о чувстве "непогрешимости", возникшем у "отдельных членов Политбюро", и резко возражал С. Косиору, заявившему, что "нельзя допустить, чтобы у нас в Политбюро были свободные критики". С особым возмущением Угланов осуждал прозвучавшие на пленуме требования вывести "тройку" из Политбюро. "Храбрый товарищ Постышев,- заявил Угланов,- выступил и говорил: "возьмем и выгоним трёх вождей, партия и без вождей теперь управится с руководством страной"... Отсечение Рыкова, Томского и Бухарина поведет несомненно к ослаблению руководства нашей страной и международной революцией. Удар по этим товарищам приведет к оскудению теоретической мысли в нашей партии" [212].
Наиболее заострённым выступлением против сталинской фракции была речь Бухарина, продолжавшаяся несколько часов. В этой речи в последний раз была развернуто изложена позиция бухаринской группы.
Бухарин сравнивал методы, применявшиеся против "тройки", со средневековой "гражданской казнью", когда "человека выставляли у позорного столба и под барабанную дробь говорили про него самые клеветнические вещи, запрещая ему в то же время произносить хотя бы одно слово". Как бы отсекая напрашивающуюся параллель с точно такими же методами, использовавшимися против левой оппозиции, Бухарин упирал на то, что его группа перед лицом "широко развернутого обстрела" отмалчивалась, не желая дать повода к обвинению в "навязывании" внутрипартийной дискуссии. Подчеркивая, что он и его сторонники оказались в положении, при котором их "ещё больше бы травили, если бы они попытались объясниться", Бухарин настойчиво говорил о нежелании "тройки" стать "оппозиционной" группой, которая вновь должна пройти примерно те же стадии, какие проходили прежние оппозиции‹"». "Вы новой оппозиции не получите! Вы её иметь не будете! И ни один из нас никакой "новой" или "новейшей" оппозиции возглавлять не будет" [213],- заявил Бухарин пленуму ЦК. Он констатировал, что несмотря на отказ "тройки" от публичных "оппозиционных" выступлений, большинство Политбюро ЦК стремилось её "замарать, запачкать, дискредитировать, растоптать" с тем, чтобы далее речь шла уже не об удовлетворении просьбы об отставке, а о снятии за саботаж. "Игра здесь абсолютно ясная" [214].
Излагая свои теоретические разногласия со сталинской группой, Бухарин подверг критике формулу о "дани", не оспаривая, впрочем, её по существу, а лишь заявив, что слово "дань" в применении к крестьянству выбрано неудачно. Более определённо он высказался по поводу сталинской "теории" об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, обратив внимание прежде всего на её логическую несуразность: "По этой странной теории выходит, что, чем дальше мы идем вперед в деле продвижения к социализму, тем больше трудностей набирается, тем больше обостряется классовая борьба, и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми" [215].
Эту же мысль Бухарин повторил, критикуя Куйбышева, "развившего" сталинский тезис следующим образом: "Отмирание классов - конечный результат всего нашего развития - должно и будет, конечно, протекать в обстановке обостряющейся борьбы классов". Бухарин саркастически заявил, что, согласно этому теоретическому "открытию", "чем быстрее будут отмирать классы, тем больше будет обостряться классовая борьба, которая, очевидно, разгорится самым ярким пламенем как раз тогда, когда никаких классов уже не будет!" [216].
В теоретической части речи Бухарин прояснил свою позицию по поводу рыночных отношений. Подчеркивая, что "форма рыночной связи долгие годы будет решающей формой экономической связи", он оговаривался, что не является сторонником "вольного", "свободного" рынка, которого в чистом виде не существует уже при современном монополистическом капитализме с его гигантской централизацией и концентрацией производства. Тем более "свободной игры экономических сил" не может быть в советском хозяйстве, где для регулирования рыночных отношений используется "концентрированная мощь нашего государственно-хозяйственного аппарата" [217].
Бухарин подчеркивал, что у его группы не существует разногласий с большинством Политбюро в вопросах экономической стратегии. "Сколько раз нужно сказать, что мы за индустриализацию, что мы за взятые темпы, что мы за представленный план? Сколько раз мы об этом заявляли!.. Сколько раз нужно сказать, что мы за колхозы, что мы за совхозы, что мы за великую реконструкцию, что мы за решительную борьбу против кулака, чтобы перестали на нас возводить поклёпы?" [218]
Главным предметом действительных разногласий внутри Политбюро Бухарин считал вопрос о систематическом применении чрезвычайных мер. В этой связи он заявил, что в середине 20-х годов вложения в промышленность осуществлялись за счёт траты валюты и денежной эмиссии. Когда же запасы валюты и возможности эмиссии иссякли, а положение в зерновом хозяйстве обострилось, пришлось втянуться в первый тур чрезвычайных мер. За то, что "чрезвычайные меры... были в первом своем туре вынужденными и сложились на основе предыдущих ошибок", а наступление хозяйственного кризиса не было своевременно предвидено, Бухарин возлагал ответственность на политическое руководство страны, включая себя и своих единомышленников [219].
Серьезной ошибкой, осуществлённой большинством Политбюро уже вопреки сопротивлению его группы, Бухарин называл повторное применение чрезвычайных мер в начале 1929 года. В этой связи он сослался на выступление Молотова летом 1928 года, где говорилось о решительном отказе от чрезвычайных мер, поскольку их применение как длительного или постоянного курса в деревне означало бы политику насилия над средним крестьянством.
Напомнив о заявлениях Сталина и Молотова на XV съезде, что идея принудительного займа у зажиточных крестьян "срывает нэп", Бухарин утверждал, что "теперь у нас "чрезвычайщина" (куда более худшая, чем заём у кулака для экспорта!) входит в обычай", а "тройка" шельмуется за требование "не забывать нэпа" [220].
Приведя выдержку из резолюции Политбюро, принятой в феврале 1929 года: "Партии удалось обойтись в этом году без применения чрезвычайных мер, ‹...» удалось сохранить в общем неплохой для СССР темп хлебозаготовок", Бухарин напомнил, что уже через несколько недель эти "замечательные предсказания были опровергнуты жизнью" [221].
Бухарин подчеркивал, что систематическое применение чрезвычайных мер означает, по существу, отмену нэпа, т. е. "отношений через рынок". Усиление прямого административного нажима на крестьянство ведёт к сокращению крестьянами посевов и тем самым - к уменьшению поступлений хлеба. Поскольку же экспорт хлеба необходим для импорта машин и оборудования, приходится сокращать внутреннее потребление.
Ликвидация рыночной связи между государством и мелкими производителями, превращение продавца хлеба в "сдатчика", а продажи - в государственную повинность порождает и другие неблагоприятные последствия. Чрезвычайно возрастают "издержки по выкачке хлеба" - расходы на содержание уполномоченных, их разъезды и т. д. Частая смена законодательных норм и отсутствие их элементарной устойчивости становятся одной из главных причин бюрократического произвола. Ответом крестьянства на командование и административный нажим стало возникновение нелегальных хлебных рынков, продажа хлеба из-под полы, что ведёт к сокращению регулируемого государством товарооборота.
Какую же альтернативу политике чрезвычайных мер предлагал Бухарин? Рассматривая перспективу на долгие годы, он высказывался за сочетание колхозного и совхозного строительства с подъёмом индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств. Но такой курс в то время не оспаривался в принципе Сталиным и идущими за ним членами Политбюро. Что же касается текущих мер по преодолению продовольственного кризиса, то Бухарин предлагал разработать более гибкую политику закупочных цен, сделать их не жёстко фиксированными, а дифференцированными в зависимости от местности и от времени года. Признавая, что такая политика даст известные выгоды зажиточным слоям деревни, Бухарин полагал, что образующиеся у них излишки можно будет отобрать с помощью повышенного налогового обложения, которое позволит "довести кулака до ручки". Бухарин протестовал лишь против определяемого административным путём индивидуального обложения, поскольку оно открывает простор произволу местной власти. Он считал возможным заменить индивидуальное обложение даже более высоким налогом, но "по закону".
Все эти предложения не представляли серьезной альтернативы сталинской политике. Так же обстояло дело с предложением Бухарина и Рыкова осуществить в качестве временной меры закупку хлеба за рубежом в кредит. Бухарин признавал, что такая "пожарная мера" потребует сокращения импортных затрат на индустриализацию. Но дело было не только в этом. Ни чрезвычайные меры, ни импорт зерна не давали возможности выйти из хозяйственного кризиса. По поводу чрезвычайных мер Бухарин задавал вопрос сталинцам: "Сегодня мы заготовили всеми способами нажима хлеб на один день, а завтра, послезавтра что будет? Что будет дальше? Нельзя же определять политику только на один день! Какой у вас длительный выход из положения?" [222]. В свою очередь Орджоникидзе говорил Бухарину, что и его установка на ввоз хлеба тоже не может выдерживаться длительное время: "Ты в этом году разрешаешь затруднения - ввозом хлеба, а в будущем году чем ты разрешишь?" [223].
Таким образом, экономическая часть программы Бухарина не была достаточно убедительной, а политическая часть этой программы (критика аппаратного бюрократизма и требование восстановления внутрипартийной демократии) не была вынесена Бухариным на пленум, очевидно, из-за боязни быть в очередной раз обвинённым в "повторении троцкистской клеветы на партию". Как справедливо замечает С. Коэн, Бухарин, фактически воспринявший в то время "троцкистские" взгляды на внутрипартийный режим, "в отличие от Троцкого, сам санкционировал создание этого режима и был потому его узником. Его оппозиционность в 1928-29 гг. и сопровождающие её призывы терпимо относиться к чужой критике регулярно получали отпор в виде цитат из его же собственных прежних филиппик против "фракционности" левых" [224].
Считая на основании предшествующего опыта внутрипартийной борьбы обвинение в "троцкизме" наиболее удачным полемическим доводом, своего рода беспроигрышной картой, Бухарин попытался переадресовать это обвинение большинству Политбюро, которое, по его словам, пришло к "полной политической капитуляции перед троцкистами". "Воздействие оппозиционной троцкистской идеологии", "залежавшаяся в троцкистском мусоре клевета", "повторение по троцкистским шпаргалкам лживых выпадов против меня", "подозрительное духовное сходство троцкистской платформы с каталогом обвинений, предъявленных мне теперь",- таков далеко не полный перечень филиппик, адресованных Бухариным Сталину и его союзникам. "Капитуляцию перед троцкистами" Бухарин усматривал даже в том, что в резолюцию о пятилетнем плане не была внесена предложенная им ритуальная формула о борьбе с "троцкистской опасностью".
Сталин же, не отреагировав ни единым словом на эти обвинения, сконцентрировал внимание пленума на более "очевидном" проявлении "троцкистского падения" Бухарина, обвинив его в том, что он "конспирировал с вчерашними троцкистами" и пытался заключить с ними фракционный блок против ЦК.
Положение Бухарина было отягчено тем обстоятельством, что участникам пленума был роздан только что вышедший номер "Социалистического вестника" с публикацией "Записи Каменева". По словам самого Бухарина, ему приходилось слышать на пленуме со всех сторон: "До чего он пал, Бухарин, даже "Социалистический вестник" торжествует победу и печатает его клеветнические измышления о Сталине" [225].
Поставленный в состояние обороны многочисленными требованиями дать объяснения пленуму по поводу переговоров с Каменевым, Бухарин в очередной раз признал эти переговоры своей политической ошибкой и сводил их смысл к просьбе, чтобы зиновьевцы "не прикладывали ещё своей руки к той травле, которой я подвергался" [226].
Разумеется, членам ЦК было ясно, что "травля" со стороны зиновьевцев, совсем недавно "вышибленных" из партии и только что вернувшихся в неё с покаяниями в собственных "ошибках", не могла сколько-нибудь серьезно ослабить позиции Бухарина. Поэтому Бухарин, сознавая неубедительность этих своих объяснений, сделал попытку перейти в контрнаступление, заявив, что обвинения в попытке организации им блока со "вчерашними троцкистами" имеют целью "перекрыть намечающийся другой "блок", который сейчас заключается некоторыми товарищами из Политбюро с некоторыми бывшими троцкистами" [227]. Этот намек Бухарин попытался подкрепить выдержками из перехваченного ГПУ письма Преображенского, где говорилось о том, что "у нас чрезвычайно уменьшились разногласия (со сталинцами.- В Р.) по ряду капитальнейших вопросов экономической политики" [228].
Выслушав аргументацию Бухарина и его сторонников, Сталин выступил с обширной речью, которую, как и в прежние наиболее острые моменты борьбы с оппозициями, начал с того, что не намерен "касаться тех намеков и скрытых обвинений личного порядка, которыми были пересыпаны речи товарищей из бухаринской оппозиции" [229]. В противовес бухаринцам, говорившим о наличии у спорящих сторон лишь отдельных оттенков в трактовке политики партии, Сталин заявил о существовании двух принципиально различных политических линий: линии большинства Политбюро и линии бухаринской группы.
Направляя свой главный удар непосредственно против Бухарина, Сталин попытался прежде всего развенчать его репутацию как ведущего марксистского теоретика. Цитируя положения его работ, начиная с 1924 года, он сконструировал из них "антимарксистскую и антиленинскую теорию". Не смущаясь тем, что именно эта теория составляла в 1925-27 годах идейное кредо правящей фракции, Сталин утверждал, что она якобы раньше "лежала под спудом" и поэтому "можно было не обращать на неё внимания". Зато теперь её надо "расколотить как теорию неправильную и вредную", поскольку-де "мелкобуржуазная стихия, разыгравшаяся в последние годы, стала одухотворять эту антимарксистскую теорию, придавая ей актуальный характер" [230].
Пользуясь тем, что Бухарин не был готов проявить такую стойкость и последовательность в отстаивании своих взглядов, какую проявляли прежние оппозиции, Сталин бросил ему такие резкие обвинения, какие прежде не бросал даже "троцкистам". Так, он заявил, что Бухарин взял тезис о военно-феодальной эксплуатации крестьянства "из арсенала лидеров кадетов Милюкова... Бухарин подпевает господам Милюковым, плетется в хвосте за врагами народа" [231].
Впервые введя в партийную лексику понятие "враг народа" и косвенно направив его против одного из лидеров партии, Сталин попутно сделал ещё одно зловещее заявление, подобного которому не выдвигалось даже в самые острые моменты борьбы с прежними оппозициями. Он использовал признание, которое Бухарин выпалил в разгаре борьбы с оппозицией 1923 года ради доказательства "опасности" фракционных образований в партии - о том, что в 1918 году левые эсеры предложили ему как лидеру "левых коммунистов" сформировать коалиционное правительство без участия Ленина, чтобы объявить войну Германии. Основываясь на этом признании, Сталин заявил: "История нашей партии знает примеры, как Бухарин в период Брестского мира, при Ленине, оставшись в меньшинстве по вопросу о мире, бегал к левым эсерам, к врагам нашей партии, вёл с ними закулисные переговоры, пытался заключить с ними блок против Ленина и ЦК. О чём он сговаривался с левыми эсерами, нам это, к сожалению, ещё неизвестно. Но нам известно, что левые эсеры намеревались тогда арестовать Ленина и произвести антисоветский переворот" [232] (курсив мой.- В Р.). Так "гениальный дозировщик" ещё в то время, когда Бухарин находился в составе Политбюро, проложил мостик к прозвучавшей спустя девять лет на процессе "право-троцкистского блока" версии о "сговоре" Бухарина с левыми эсерами об аресте и убийстве Ленина.
За всем этим Сталин уделил сравнительно мало внимания обоснованию своей стратегической линии в области экономической политики. Он категорически отверг предложение Рыкова и Бухарина об импорте хлеба за счёт кредитов капиталистических стран, мотивируя это как необходимостью сохранить валюту для ввоза промышленного оборудования, так и политическими соображениями: необходимостью проявить "должную стойкость и выдержку, не поддаваться на лживые обещания насчёт отпуска хлеба в кредит и показать капиталистическому миру, что мы обойдемся без ввоза хлеба" [233]. Если бы Политбюро согласилось на это предложение "правых", утверждал Сталин, страна не получила бы кредитов на финансирование промышленных заказов.
Объясняя придерживание хлеба, сокращение посевов и т. д. усилением кулака и его политической враждебностью к Советской власти, Сталин настаивал на применении чрезвычайных мер и в будущем, поскольку "кулак не будет сдавать достаточное количество хлеба добровольно, в порядке самотека" [234]. Нагнетая представления об "усилении сопротивления всех и всяческих классовых врагов", Сталин заявил, что вредители-""шахтинцы" сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выявлены, но далеко ещё не все выявлены" [235]. "Подрывную работу" вредителей и сопротивление крестьянства чрезвычайным мерам Сталин рассматривал как звенья одной цепи, как доказательство того, что "капиталистические элементы не хотят добровольно уходить со сцены: они сопротивляются и будут сопротивляться социализму, ибо видят, что наступают последние дни их существования" [236]. В дальнейшем, ссылаясь на "материалы" всё новых сфабрикованных дел и процессов, Сталин будет вновь и вновь вытаскивать на свет тезис о фатальном обострении классовой борьбы с тем, чтобы в конечном счёте использовать его для уничтожения подавляющего большинства партии.
При всём этом на пленуме Сталин не высказал и намека на возможность "сплошной коллективизации". Подчеркивая постепенный характер объединения крестьянских хозяйств в колхозы, он заявил, что "индивидуальное бедняцко-середняцкое хозяйство в деле снабжения промышленности продовольствием и сырьем играет и будет ещё играть в ближайшем будущем преобладающую роль" [237].
В решениях апрельского пленума установка на ускорение темпов индустриализации сочеталась с установкой на умеренные темпы коллективизации. Эта установка была закреплена в решениях открывшейся через несколько дней после пленума XVI конференции ВКП(б), где указывалось, что мелкое крестьянское хозяйство далеко ещё не исчерпало и не скоро исчерпает имеющиеся у него возможности, что оно в ближайшие годы даже при максимально возможном развитии совхозов и колхозов будет давать основной прирост сельскохозяйственной продукции. "Развитие крупного общественного хозяйства в Советской стране,- подчеркивалось в резолюции конференции,- происходит не путём пожирания, разрушения, уничтожения и разорения мелких и мельчайших хозяйств, не путём борьбы с ними, а путём экономического подъёма, роста, подтягивания их к высшему уровню техники, культуры и организации. Крупное общественное хозяйство не противопоставляется индивидуальным бедняцким и середняцким хозяйствам, как враждебная им сила, а смыкается с ними, как источник помощи им, как пример преимущества крупного хозяйства, как организатор содействия им в деле постепенного объединения их в крупное хозяйство" [238].
С докладом о пятилетнем плане на конференции выступил Рыков, который представил разработанные Госпланом два варианта пятилетки: отправной или минимальный и оптимальный, который по основным показателям был примерно на 20 % выше первого. Оба варианта включали вполне достижимые, реалистические показатели индустриализации и колхозного строительства.
Составители плана трезво оценивали технико-экономическую отсталость Советской России, отмечая, что по национальному доходу и мощности капитала она находится на уровне, достигнутом Соединёнными Штатами 50 лет назад. Реалистически характеризовались и кризисные явления в городах, где реальная заработная плата рабочих практически не росла, а безработица не сокращалась, продолжая держаться на уровне 1,5 млн. чел. Принятый конференцией оптимальный вариант пятилетнего плана ставил задачей переломить эти неблагоприятные тенденции. Он предусматривал ежегодный рост промышленного производства на 21-25 %, т. е. несколько более высоким темпом, чем прогнозировал в 1925 году Троцкий, обвинённый тогда за это правящей фракцией в "сверхиндустриализаторстве".
Согласно утверждённым конференцией контрольным цифрам, удельный вес колхозов и совхозов в валовой продукции сельского хозяйства должен был в 1932-33 годах составить 15 %. Иными словами, на всём протяжении первой пятилетки основная масса крестьянских хозяйств должна была по-прежнему быть сосредоточена в индивидуальном секторе. Выдвинутое некоторыми делегатами конференции предложение перейти к раскулачиванию было отвергнуто. Таким образом, решения XVI конференции отнюдь не предвещали скорого наступления "великого перелома".
Вместе с тем апрельский пленум и XVI конференция объективно открыли дорогу новым ультралевым зигзагам Сталина, поскольку их резолюции "по внутрипартийным делам" полностью блокировали сопротивление бухаринской группы, до того времени выступавшей хотя неустойчивой, но весомой преградой сталинскому авантюристическому курсу. В резолюции пленума (опубликованной вместе с приложенным к ней постановлением Политбюро и Президиума ЦКК от 9 февраля лишь в 1933 году) Бухарин, Рыков и Томский были объявлены лидерами "правого уклона", за борьбу с которым они голосовали на предыдущем пленуме ЦК.
Если в резолюции ноябрьского пленума 1928 года констатировалось, что в партии лишь "всплывает правый (откровенно оппортунистический) уклон" [239], носители которого не были поимённо названы, то апрельский пленум 1929 года уже прямо квалифицировал взгляды группы Бухарина как "несовместимые с генеральной линией партии" и указывал, что она "от колебаний между линией партии и линией правого уклона в основных вопросах нашей политики фактически перешла к защите позиций правого уклона" [240].
Из почти 250 человек, участвовавших в работе пленума, против этой резолюции голосовало лишь 10 человек, воздержалось трое.
Апрельский пленум окончательно подтвердил правильность прогноза Троцкого, который ещё в 1926-27 годах предупреждал, что "отсечение нынешней (левой.- В Р.) оппозиции означало бы неизбежное фактическое превращение в оппозицию остатков старой группы в ЦК" [241], что тот, "кто вчера по приказу "крыл" Троцкого, сегодня Зиновьева, завтра будет крыть Бухарина и Рыкова" [242].
Многие делегаты пленума настаивали на исключении Бухарина и Томского из состава Политбюро. В этой обстановке Сталин, как и в прежние наиболее острые моменты борьбы с оппозициями, выступил в роли "миротворца", считающего, что "можно обойтись в настоящее время без такой крайней меры", и выступающего за наиболее мягкие из организационных мер, которые предлагалось осуществить по отношению к лидерам ошельмованной "правой оппозиции". Пленум принял предложение, которое Сталин назвал "достаточным": "снять Бухарина и Томского с занимаемых ими постов... и предупредить их, что в случае малейшей попытки с их стороны нарушить постановления ЦК и его органов они будут немедля выведены из состава Политбюро, как разрушители партийной дисциплины" [243].
Во исполнение этого решения Томский был снят с поста Председателя ВЦСПС, а Бухарин - с поста главного редактора "Правды". (Рыков продержался на посту Председателя Совнаркома до декабря 1930 года). Освободившиеся посты были заполнены верными и послушными сталинцами. Редактором "Правды" стал Мехлис, а председателем ВЦСПС - Шверник. Наиболее серьезные организационные выводы были сделаны по отношению к Угланову, которого Пленум снял с постов кандидата в члены Политбюро, члена Оргбюро и секретаря ЦК.
В резолюции апрельского пленума особо подчеркивалась необходимость "установить специальные меры - вплоть до исключения из ЦК и из партии,- могущие гарантировать секретность решений ЦК и Политбюро ЦК и исключающие возможность информирования троцкистов о делах ЦК и Политбюро" [244]. Принятие этого пункта объяснялось не только тем, что левая оппозиция и после высылки Троцкого рассматривалась обеими фракциями Политбюро как серьезная политическая сила, но и тем, что в полемике между этими фракциями большую роль играли взаимные обвинения в троцкизме или "полутроцкизме".
XIII
1929 год: альтернатива левой оппозиции
Вопреки утверждениям Бухарина о "намечающемся блоке" сталинистов с "троцкистами", сталинская фракция уделяла борьбе с левой оппозицией отнюдь не меньшее внимание, чем борьбе с "правыми". Главной мишенью этой борьбы продолжал оставаться, разумеется, Троцкий.
Сразу же после высылки Троцкого в зарубежной печати стала распространяться версия, согласно которой действительная цель этой акции - не наказание за оппозиционность, а внедрение Троцкого в революционное движение Запада для инициирования его нового подъёма. Д. Волкогонов считает, что эта версия была запущена Сталиным, чтобы усилить враждебность белой эмиграции и правящих кругов капиталистических стран к Троцкому [245]. Во всяком случае, на протяжении нескольких лет после изгнания Троцкому и его зарубежным друзьям не удалось добиться ни от одного из европейских правительств разрешения впустить его в свою страну.
Находясь на турецком острове Принкипо, Троцкий немедленно возобновил свою литературно-политическую деятельность. Сам факт его выступлений в зарубежной печати был использован сталинцами для вымогательства от его сторонников новой волны отречений.
Первыми среди сосланных лидеров оппозиции капитулировали Радек, Преображенский и Смилга. После того, как в руки ГПУ попала их переписка, свидетельствовавшая об усилении их политических колебаний, они были вызваны в Москву для переговоров. Во время возвращения Радека в Москву на одной из железнодорожных станций произошла его встреча с молодым оппозиционером, в беседе с которым Радек так охарактеризовал свое нынешнее политическое настроение: "Положение в ЦК катастрофическое. Правые с центристами готовят друг другу аресты. Право-центристский блок распался, и с правыми ведется ожесточённая борьба. Правые сильны. Их 16 голосов (очевидно, на апрельском пленуме.- В Р.) могут удвоиться и утроиться. Хлеба в Москве нет. Растёт недовольство рабочих масс, могущее превратиться в возмущение против Соввласти. Мы накануне крестьянских восстаний. Это положение заставляет нас идти в партию какой угодно ценой... С Л. Д. окончательно порвал. Отныне мы с ним политические враги" [246]. Таким образом, Радек объяснял свою капитуляцию необходимостью "помочь" Сталину в его борьбе против "правых".
И. Я. Врачёв, по совету Радека и Смилги присоединившийся к капитулянтскому "заявлению трёх", опубликованному в "Правде", рассказывает, что этому заявлению предшествовали долгие "торги" в ЦКК по поводу отдельных формулировок. "Всеми этими переговорами со сталинской стороны заправлял Емельян Ярославский. Сталин не утруждал себя подобными беседами. Конечно, заставили что-то признать вопреки действительности" [247].
Более длительный характер носили переговоры с И. Н. Смирновым, который в июле 1929 года разослал ссыльным оппозиционерам письмо, в котором, в частности, говорилось: "Большая часть партаппаратчиков, приложивших руки к нашим высылкам, будет зверски сопротивляться нашему вхождению в партию. Я знаю, что многие партсановники будут настаивать на самооплёвывании нашем". Смирнов считал нужным подать заявление, в котором выступления Троцкого в зарубежной печати признавались бы ошибкой, но одновременно было бы указано, что Троцкий, "поставленный в ужасные, небывалые условия изгнания", остается верным коммунизму [248].
Тогда же Смирновым был представлен проект заявления в ЦКК, в котором говорилось: "Система репрессий в отношении оппозиции до крайности обострила внутрипартийную борьбу и затруднила изживание разногласий. В интересах скорейшего укрепления партии я считаю своей обязанностью сказать руководству, что отмена 58 статьи, ссылок и изоляторов является крайне неотложным и крайне важным актом, облегчающим задачу объединения... Я не сомневаюсь, что партия найдет путь к возвращению в свои ряды всей оппозиции от рядового работника до т. Л. Д. Троцкого, судьба которого неразрывно связана с судьбой рабочего класса" [249].
Ознакомившись с этим заявлением, Ярославский назвал его неудовлетворительным, вслед за чем документ был переработан и подписан Смирновым и Богуславским. После ознакомления с этим вариантом Сталина и других членов Политбюро, Ярославский предложил внести в него новые изменения. В результате в окончательном тексте заявления, датированном 27 октября, появилось добавление, коренным образом меняющее его первоначальный смысл: "Решительно осуждая деятельность Л. Д. Троцкого, выражающуюся в его выступлениях в буржуазной печати и попытках создать особую организацию заграничных групп оппозиции, мы заявляем, что порываем с ним, так как считаем, что его деятельность наносит вред нашей партии и советскому государству" [250].
К этому заявлению присоединилась значительная часть отбывавших ссылку оппозиционеров, причем сбор подписей происходил под тайным контролем ЦКК и ОГПУ, засылавших в среду троцкистов многочисленных информаторов и провокаторов.
Многие оппозиционеры, подобно радековской группе, мотивировали свою капитуляцию тем, что разногласия между ними и партийным руководством сглаживаются, поскольку последнее перешло к борьбе с "правыми" и кулаками. За этой мотивировкой часто стояли более прозаические мотивы: стремление возвратиться из тяжёлых условий ссылки в ряды бюрократии, чтобы вновь приобрести право на "положенные" ей привилегии. В этой связи Троцкий впоследствии вспоминал слова жены Крестинского: "Надо бросить оппозицию, надо пользоваться жизнью" [251].
Другие оппозиционеры сознательно шли на неискренние покаяния, чтобы, возвратившись в партию, вернуться к продолжению оппозиционной деятельности. Такие капитулянты, по словам Троцкого, "пытались играть в прятки с историческим процессом, притворяться единомышленниками Сталина, выждать в покровительственной окраске более благоприятного момента и затем выступить открыто. Эти действия в корне фальшивые, с точки зрения революционной политики, потому что капитуляция есть не секретный конспиративный прием военной хитрости, а открытый политический акт, который влечет за собой немедленно политические последствия, именно укрепление позиций Сталина и ослабление оппозиции" [252].
Используя всю мощь партийного и репрессивного аппаратов, Сталин не только добивался капитуляций от ещё не сдавшихся оппозиционеров, но и вынуждал капитулянтов "первого призыва" к новым заявлениям об их враждебности "троцкизму" и верности "генеральной линии". В ходе чистки 1929 года Каменев "очень скверно" отозвался о "правом уклоне" и заявил, что Троцкий за границей ведёт "контрреволюционную работу". В конце 1929 года Каменев и Зиновьев направили в ЦК и ЦКК заявления, содержавшие заверения в том, что после XV съезда у них "не было ничего общего ни с Троцким, ни с троцкистами". Тем не менее 31 декабря 1929 г. ЦКК вынесла выговор Каменеву за то, что он встречался с "троцкистами" (хотя Каменев, не отрицая факта такой единственной встречи, заявил, что в её ходе он высказал отрицательное отношение к троцкистам) [253].
Ужесточение наказаний по малейшему подозрению в поддержке Троцкого было вызвано тем, что в своих работах, неуклонно просачивающихся в СССР, он поддерживал стойкость своих единомышленников, предостерегал их от иллюзий относительно характера "левой" сталинской политики, насаждавшихся капитулянтами. Конечно, для Троцкого было большим личным ударом сообщение об отречении его недавних соратников, особенно Смилги, на которого он призывал "равняться" других оппозиционеров перед ссылкой в Алма-Ату. Однако, получив это сообщение, он немедленно выступил против попыток сталинской пропаганды использовать новую волну отречений в качестве "выигрышной карты", доказательства "распада троцкистской оппозиции" и "сумерек троцкизма". В этой связи он напоминал, что уже три-четыре года назад сталинцы поспешили констатировать "смерть троцкизма. После того последовал его разгром. Затем, по бессмертному выражению Молотова - "гроб" и "крышка" троцкизму. Теперь опять начинаются сумерки троцкизма и его распад. Это после смерти, после гроба, после крышки! Есть старое народное поверье: кого хоронят заживо, тот долго живёт. Поверье - в самый раз" [254].
Одну из важнейших политических задач Троцкий видел в разоблачении суждений "правых" о том, что Сталин взял на вооружение платформу левой оппозиции и тем самым доказал на практике её несостоятельность. Он подчеркивал, что нынешнее стремление Сталина ускорить индустриализацию и коллективизацию сближает его с оппозицией только внешне. "Верно то,- писал он,- что Сталин испугался, наткнувшись эмпирически лбом на последствия "фермерского" (кулацкого) курса, который он столь слепо насаждал в 1924-27 гг. Верно то, что сделав скачок влево, Сталин пользовался осколками оппозиционной платформы". Однако, левая оппозиция всегда исходила из того, что "социалистическая индустриализация предполагает большой, всесторонне продуманный план, где направление внутреннего развития тесно связано со всё возрастающим использованием мирового рынка" [255]. Не обладая таким стратегическим планом, Сталин способен проводить лишь политику эмпирических зигзагов, которая только ухудшает экономическое и политическое положение страны.
Столь же определённо Троцкий высказывался по поводу иллюзий некоторых оппозиционеров о том, что утверждение пятилетнего плана свидетельствует о принятии партийным руководством содержавшихся в оппозиционной платформе требований об усилении плановых начал в управлении народным хозяйством. Не оспаривая достижимости контрольных цифр пятилетки, Троцкий подчеркивал, что её успешная реализация требует политических условий, которые в стране по-прежнему отсутствуют: самодеятельности партии и свободы внутрипартийной критики, распространяющейся и на действия Центрального Комитета. "Мы до сих пор считали,- писал он,- что всякие пятилетки имеют вес и цену постольку, поскольку корни их заложены в правильных методах хозяйственного руководства, особенно же политического руководства партии и Коминтерна. Поэтому для марксиста решающим является принципиальная установка партии и методы партийной политики, а не "конкретные цифры пятилетки", судьба которых ещё целиком впереди". Между тем сталинская верхушка, приняв "бюрократическую пятилетку", по-прежнему высвобождает себя от какой-либо критики со стороны партийных масс, в результате чего "["]генеральная" линия превращается в линию генерального секретариата" [256].
Характеризуя режим, сложившийся в партии и Коминтерне, Троцкий возвращался к принципиальному вопросу о легализации фракций внутри партии. Теперь он со всей определённостью формулировал свою позицию по этому вопросу, опираясь на весь опыт развития ВКП(б) и Коминтерна, доказавший, что увековечивание запрета фракций приводит к полному удушению идейной жизни коммунистических партий. Он напоминал, что X съезд партии принял решение о запрещении фракций в экстремальных экономических и политических условиях, имея при этом в виду, что "достаточно свободный внутрипартийный режим, при дружных усилиях всех ответственных элементов партии, позволит свести к минимуму фракционность, которая в известных пределах неизбежно связана с жизнью и развитием партии. Что же сделали жалкие эпигоны? Они превратили запрещение фракций в абсолют, распространили его на все партии Коминтерна, т. е. и на те, которые делают только первые шаги, вознесли руководство Коминтерном над критикой и поставили каждого коммуниста перед альтернативой: пресмыкаться перед любым Ярославским... или - оказаться вне партии" [257]. Результатом такого режима стало исключение под флагом "борьбы с троцкизмом" из Коминтерна большинства его основателей, пионеров, соратников Ленина во всех партиях. Всё это привело к удручающему ослаблению международного коммунистического движения, уменьшению численности и влияния коммунистических партий на Западе.
Идеи Троцкого находили отклик и дальнейшее развитие в работах тех оппозиционеров, которые упорно отказывались от капитуляции перед Сталиным. Эти работы, подписанные их собственными именами, распространялись по стране, переправлялись к Троцкому и появлялись на страницах "Бюллетеня оппозиции". Особенно активной была теоретическая деятельность X. Г. Раковского. В его статье "Оценка положения", написанной в апреле 1929 года, подчеркивалось, что обвинения левой оппозиции в фракционности "являются издевательством над партией теперь, когда определённо признано, что в партии имеется ряд фракционных делений, что партия крошится на многочисленные уклоны". Эта скрытая фракционная расщеплённость является уродливым детищем сталинского партийного режима, результатом сосредоточения политической власти в руках узкой партийной верхушки, её недоверия к партийной массе и тем классовым силам, которые призваны служить социальной опорой партии. "Истинным сторонником монолитности партии, нелицемерным врагом фракционности является тот, который борется против неправильной линии руководства, против аппаратного абсолютизма за партийную демократию, за разрешение и соблюдение тех гарантий, которые партийный устав предоставляет каждому члену партии" [258].
Раковский называл признаки глубочайшего кризиса в стране, обнаружившегося между XV съездом и XVI конференцией: неоднократный срыв хлебозаготовок и возвращение к чрезвычайным мерам; снижение реальной заработной платы рабочих; возрастающие трудности со снабжением городов хлебом и промышленности топливом; введение карточек (заборных книжек) и "хвосты" за предметами первой необходимости; усиление административного нажима директоров предприятий на рабочих и т. д. Объяснение сталинцами этих кризисных явлений влиянием капиталистического окружения и сопротивлением классовых врагов внутри страны Раковский расценивал как трусливую попытку снять с партийного руководства ответственность за совершённые им непростительные ошибки. Он подчеркивал, что страна знала несравненно более трудную международную и внутреннюю обстановку, но она впервые оказалась "перед лицом такого острого кризиса в партии и государстве и перед таким жгучим сознанием создавшегося тупика" [259].
Раковский отмечал, что левая оппозиция своевременно сигнализировала о назревании этого кризиса, точно определяла этапы его развития и указывала на пути выхода из него. Однако лишь оказавшись перед угрозой голода, партийное руководство было вынуждено признать наличие кулацкой опасности, чудовищное развитие бюрократизма и загнивание целых звеньев партийного, советского и профсоюзного аппаратов. Оно вынуждено было повторять вслед за левой оппозицией, что сокращение темпа индустриализации не устраняет противоречий между развитием частного капитализма в деревне и социалистического сектора в промышленности, а означает воспроизводство этих противоречий на расширенной основе. Но даже после жестоких уроков срыва хлебозаготовок оно продолжало упорно отрицать свои ошибки и вместо честной попытки привлечь партию и рабочий класс к обсуждению своей политической линии "усилило и укрепило аппаратный нажим, прибегая уже открыто к помощи органов ГПУ". Всем этим оно превратило коммунистов "в великих молчальников, которым разрешается говорить лишь постольку, поскольку они повторяют софизмы центристского руководства" [260].
Раковский подчеркивал, что "мнимо-ленинская генеральная линия партии на деле сводится к беспомощному метанию справа налево". Эти метания выразились, с одной стороны, в повышении закупочных цен на хлеб, которое усилило инфляцию и вызвало дополнительный приток денежных знаков в деревню, следствием чего стал новый катастрофический срыв хлебозаготовок. С другой стороны, продолжалось применение чрезвычайных мер, воспроизводящих "худшую сторону военного коммунизма" [261]. Административный нажим обрушился не только на кулака, но и на всю середняцкую и отчасти бедняцкую часть деревни.
Критический анализ сталинской политики и разработка альтернативной программы были продолжены в Заявлении в ЦК и ЦКК Раковского, В. Косиора и М. Окуджавы, датированном 22 августа 1929 года. К этому заявлению, написанному в саратовской ссылке, только до середины сентября присоединилось около 500 оппозиционеров, находившихся в 95 ссыльных колониях и политизоляторах. Одновременно с "Заявлением" Раковский, Окуджава и В. Косиор разработали тезисы о положении в партии и стране.
В этих документах подчеркивалось, что принятие первого пятилетнего плана может открыть важную веху в развертывании социалистического строительства в СССР. Однако следует отдавать полный отчёт в том, что осуществление первой и последующих пятилеток неизбежно будет наталкиваться на серьезные объективные трудности. Проведение индустриализации и социалистического переустройства сельского хозяйства потребует громадных финансовых средств, часть из которых (например, ассигнования на совхозное строительство, пока оно не станет рентабельным) на протяжении некоторого времени будет представлять собой чистую форму государственных субсидий. Для приобретения заграничного оборудования, без которого невозможна ускоренная индустриализация, окажется необходимым максимальное развитие экспорта, часто в ущерб внутреннему потреблению. Всё это вызовет рост налогов, ложащихся на рабочий класс и крестьянские массы, либо увеличение государственной эмиссии, неизбежно порождающей инфляцию. Как первый, так и второй вариант приведут к росту дороговизны и снижению реальной заработной платы. Подтверждением этого явились результаты первого года пятилетки, когда предусмотренные контрольными цифрами темпы повышения жизненного уровня рабочих оказались опрокинутыми ростом цен на предметы первой необходимости и увеличением прямых и косвенных налогов.
В Заявлении и тезисах фиксировалось объективное противоречие между двумя задачами: улучшением материального положения рабочих и крестьян - необходимого условия их активного участия в социалистическом строительстве - и мобилизацией на нужды производственного накопления огромных ресурсов, которые смогут дать отдачу только через несколько лет. Смягчение этого противоречия авторы видели в реформировании политической системы, призванном уменьшить огромные накладные расходы бесконтрольного бюрократического управления. Первым шагом такой реформы должно стать резкое снижение расходов на содержание гигантского государственного и профсоюзного аппаратов, что позволит оздоровить не только экономическую, но и социально-политическую обстановку в стране.
Советская конституция "предусматривает для рабочего класса и трудящихся масс права, которые не знала ни одна государственная форма в истории, исключая Парижскую Коммуну" [262]. Однако эти права могут стать реальными только при условии, если власть будет выборной, сменяемой, находящейся под постоянным контролем и свободной критикой масс. Только при такой организации власти можно преодолеть бюрократизм, превратившийся в подлинное национальное бедствие, ликвидировать "рвачество и бесхозяйственность, удваивающие и утраивающие стоимость строительства; безответственность, самодурство и произвол аппаратов, оборотной стороной которых является забитость, приниженность и бесправие трудящихся масс" [263]. Таким образом, в документах левой оппозиции назывались своим настоящим именем причины политического удушения и экономических бедствий народных масс, действовавшие и на всех последующих этапах развития страны.
Считая оправдавшимся на практике прогноз, выдвинутый левой оппозицией ещё в 1923 году, Раковский, В. Косиор и Окуджава констатировали, что "враг пролез через бюрократическое окно". Создание демократической системы управления, за которую боролся Ленин, возможно лишь при условии, если партия "сумеет обуздать разнузданный и самодурствующий аппарат, злоупотребления, бесхозяйственность, неспособность которого стоят сотни и сотни миллионов рублей" [264].
Социальной базой бюрократического центризма является растущий слой функционеров ("управленцев"), партийная и советская бюрократия, "стремящаяся к несменяемости и к потомственности... Вместо того, чтобы бороться с бюрократизмом, центризм развернул его в систему управления, перенёс его с советского аппарата на партийный и придал последнему формы и размеры, совершенно неслыханные, совершенно не оправдываемые той ролью политического руководства, которую должна играть партия. Сверх того, центристское руководство возвело в коммунистические догматы... методы командования и принуждения, утончив и обработав их до редко достигнутой в истории бюрократической виртуозности. Именно с помощью этих деморализующих методов, превращающих мыслящих коммунистов в машины, убивающих волю, характер, человеческое достоинство,- центристская верхушка успела превратиться в несменяемую и неприкосновенную олигархию, подменившую собою класс и партию... Всякому позволено критиковать самого себя, но главные и ответственные виновники, они не только себя не критикуют, но и не могут допустить, чтобы их критиковала партия. Они одарены божественным атрибутом непогрешимости" [265].
При поверхностном чтении этих слов может показаться, что они полностью совпадают с современной либеральной критикой бюрократизма и партократии. Однако историческая истина всегда конкретна. Одно дело - обличать "аппарат" в период, когда полностью обнаружилось его окончательное загнивание и беспомощность, когда он полностью утратил доверие масс. Совсем другое дело - выступать с такой критикой в условиях, когда аппарат обладал возможностями широкого манипулирования партийными массами и рабочим классом. Одно дело - выводить господство бюрократии из принципов Октябрьской революции, и совсем другое - видеть в этом господстве грандиозную бюрократическую реакцию на Октябрьскую революцию.
Исходя из общей характеристики бюрократического центризма, авторы оценивали его линию по отношению к правой и левой оппозициям. Используя сосредоточенную в её руках гигантскую власть, сталинская группа "выпирает правых из ВЦСПС и Коминтерна, советских и партийных учреждений, но только для того, чтобы заменить правых подхалимов - центристскими". Одновременно она непрерывно ужесточает репрессии против левой оппозиции, "обогащая с каждым днем свой арсенал всё новыми орудиями принуждения. Самое замечательное изобретение в этом отношении, ‹...» воскрешающее в советском государстве клерикальные методы средневековья - это вынуждение всеми средствами у оппозиционеров коммунистической партии отказа от их коммунистических взглядов" [266].
Авторы подчеркивали, что поворот сталинского руководства к индустриализации и колхозному строительству осуществляется порочными аппаратно-бюрократическими методами, в условиях, когда самодеятельность партии и трудящихся масс полностью подавлена. Между тем, развитие партийной и советской демократии, как всегда указывала левая оппозиция, является пробным камнем подлинно левого курса в экономике. Поскольку в историческом процессе экономика и политика, как причина и следствие, всё время меняются местами, сохранение существующего политического режима может привести к тому, что индустриализация и колхозное строительство дадут результаты, противоположные ожидаемым.
Развивая констатации, содержавшиеся в прежних документах левой оппозиции, авторы характеризовали политику сталинской группы как бюрократически-центристскую, основными чертами которой являются: высокомерное и презрительное отношение к трудящимся, особенно к неквалифицированным рабочим и батракам; стремление представлять всё в розовом цвете (всё идёт от лучшего к лучшему); боязнь реального участия масс в политической жизни. Нетрудно увидеть, что все эти характеристики в полной мере относятся не только к сталинскому, но и к послесталинскому руководству в СССР.
Анализ левой оппозицией социально-политической сущности бюрократического центризма позволяет понять причины чудовищных издержек и деформаций социалистического строительства в СССР на протяжении последующих шести десятилетий. Все дальнейшие попытки налаживания "коллективного руководства" в рамках аппаратно-бюрократической системы неизменно завершались установлением режима личной власти, выделением единовластного авторитарного правителя, который в главном и решающем сохранял верность бюрократически-центристскому политическому курсу. И тоталитарный диктатор Сталин, и суетливый реформатор Хрущёв, и не приемлющий никакие реформы Брежнев, и крикливый провозвестник "судьбоносных преобразований" Горбачёв - все они сохраняли в неприкосновенности бюрократические деформации планового хозяйства и государственной собственности. Все они упорно препятствовали подлинно демократическому реформированию политической системы общества и внутренней жизни партии.
Основы бюрократически-центристского политического режима, ограждавшего себя от любых попыток социалистического обновления, были заложены в борьбе правящих фракций против левой оппозиции. В 1929 году лидеры последней с полным основанием констатировали завершившееся перерождение политической системы советского общества: замену пролетарской диктатуры диктатурой аппаратной бюрократии.
XIV
От чрезвычайных мер - к насильственной коллективизации
Сразу же после XVI конференции обнаружилось, что все предыдущие меры, принятые под давлением бухаринской группы (повышение закупочных цен на хлеб, увеличение товарной массы, направляемой в деревню, сокращение экспорта хлеба и т. д.), не позволяют провести очередную хлебозаготовительную кампанию "мирным путём". Началось ещё более активное возвращение к чрезвычайным мерам. Если в первом туре чрезвычайных мер число осуждённых по 107 статье в целом по стране составляло менее 10 тысяч человек, то при проведении заготовок из урожая 1928 года только на Украине было отдано под суд 33 тыс., в Среднем Поволжье - 17 тыс. человек.
Одновременно были приняты меры, направленные на "правовое обеспечение" всех форм "нажима на кулака". Поскольку до этого времени признаки, по которым хозяйства относились к кулацким, были достаточно произвольными, в мае 1929 года было принято постановление СНК СССР, специально посвящённое определению этих признаков. К кулацким были отнесены те хозяйства, которые обладали хотя бы одним из следующих признаков: систематическое применение наёмного труда; владение мельницей, маслобойней или иным предприятием, либо сложной машиной с механическим двигателем; систематическая сдача в наём сложных сельскохозяйственных машин или помещений; занятие торговлей, ростовщичеством, коммерческим посредничеством или извлечение других нетрудовых доходов. В июне 1930 года специальным постановлением ЦИК и СНК к этим признакам было добавлено наличие промышленного предприятия, сдаваемого в аренду, и аренда земли на кабальных для сдатчика усилиях.
К одному из этих признаков можно было отнести каждый зажиточный крестьянский двор, втянутый в торговый оборот. Однако постановления СНК открывали возможность ещё более расширительного толкования понятия "кулацкое хозяйство", поскольку они предоставляли республиканским совнаркомам, краевым и областным исполкомам право вводить дополнительные признаки отнесения крестьянских хозяйств к кулацким. Хозяйствам, признанным кулацкими, устанавливались повышенные твёрдые задания по сдаче хлебных излишков. Сельсоветы получили право отдавать "твёрдозаданцев", не выполнивших эти задания, под суд.
Усиление налогового пресса на кулацкие хозяйства (в 1928 году они заплатили по индивидуальному налогообложению 10,8 % всей суммы сельхозналога, а в 1929 году - уже 28 %) было дополнено запрещением принимать их в колхозы, выдавать им кредиты и снабжать орудиями производства, принудительным выкупом у них тракторов и других сельскохозяйственных машин и т. д. Все эти меры вызывали свертывание производства в зажиточных хозяйствах, распродажу ими скота и инвентаря. Многие зажиточные крестьянские семьи из-за боязни репрессий переселялись в города, уезжали на промышленные стройки.
По данным ЦСУ, доля кулацких хозяйств в РСФСР сократилась с 3,9 % в 1927 году до 2,2 % в 1929 году, на Украине - соответственно с 3,8 до 1,4 %. По более точным подсчётам современных историков, суммарный удельный вес этих хозяйств составил к осени 1929 года 2,5 - 3 % в общем числе крестьянских хозяйств страны, а численность - 500-600 тысяч. Вместе с тем за 1928-29 годы доля кулацких хозяйств в общем объёме посевных площадей сократилась всего на 6 %, в валовом производстве зерна - на 4,4 %.
Сокращение числа кулацких хозяйств привело к уменьшению производства товарного зерна, которое не компенсировалось колхозным производством, поскольку число колхозов оставалось сравнительно небольшим. Несмотря на рост государственной помощи колхозам в форме кредитования, налоговых льгот, снабжения сельскохозяйственными машинами и орудиями, передачи лучших земель, число колхозов увеличилось с 14,8 тыс. в июне 1927 года до 57 тыс. в июне 1929 года, а удельный вес объединяемых ими крестьянских хозяйств - соответственно с 0,8 до 3,7 %.
Поэтому репрессивные меры, применяемые для выкачки хлеба (обыски, аресты, конфискация хлебных запасов, скота, строений, другого имущества), всё чаще обрушивались на середняцкую часть деревни. Только в трёх округах Казахстана в 1928-30 годах в ходе хлебозаготовительных компаний свыше 34 тыс. чел. были осуждены и более 22 тыс. чел. подвергнуты административной ответственности. При этом, даже по официальным данным, среди крестьян, подвергнутых судебным и административным репрессиям, кулаки составляли немногим более половины.
В результате систематического применения чрезвычайных мер перекачка средств из деревни в город стала осуществляться в крайне значительных масштабах. Троцкий отмечал, что в 1929 году, когда сельское хозяйство составляло источник существования трёх четвертей населения страны, крестьяне получили всего одну восьмую часть национального дохода [267].
Сопутствовавшие чрезвычайным мерам многочисленные нарушения законности, закрытие базаров, восстановление заградительных отрядов и т. д. вызывали растущее сопротивление крестьян, вплоть до организации вооружённых выступлений.
Об остроте, которую приняло это сопротивление на Дону, свидетельствует письмо Шолохова члену партии с 1903 года Е. Г. Левицкой [268]. В этом письме, написанном 18 июля 1929 года, приводя многочисленные примеры насилия при хлебозаготовках, Шолохов писал: "Когда читаешь в газетах короткие и розовые сообщения о том, что беднота и середнячество нажимают на кулака и тот хлеб везет - невольно приходит на ум не очень лестное сопоставление! Некогда, в годы гражданской войны, белые газеты столь же радостно вещали о "победах" на всех фронтах, о тесном союзе с "освобождённым казачеством"... А Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хопёрском округе у самого истого середняка, зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится". Шолохов вспоминал, что во время гражданской войны, участвуя в продразвёрсточных кампаниях, он "шибко комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти, а вот этаких "делов" даже тогда не слышал, чтобы делали". В подтверждение этих слов писатель рассказывал о встрече с казаком, ушедшим в гражданскую войну добровольцем в Красную Армию и прослужившим в ней 6 лет: "У него продали всё, вплоть до семенного зерна и курей. Забрали тягло, одежду, самовар, оставили только стены дома. Он приезжал ко мне ещё с двумя красноармейцами. В телеграмме Калинину они прямо сказали: "Нас разорили хуже, чем нас разоряли в 1919 году белые". И в разговоре со мною горько улыбался. "Те,- говорит,- хоть брали только хлеб да лошадей, а своя родимая власть забрала до нитки".
Такие методы "хлебозаготовок" привели к появлению антисоветских банд, в том числе конных, численностью в несколько десятков сабель. "Вновь возвращается 1921 г., и если дело будет идти таким ходом и дальше, то к осени край будет наводнён этими мелкими летучими отрядами. Горючего материала много. Об этом свидетельствует и наш авторитетный орган, высылавший отряд по борьбе с бандитизмом, что же это такое, братцы? Дожили до ручки? В 29-м году - и банда. Ужасно нелепо и дико". В следующем письме Левицкой (от 31 июля) Шолохов сообщал о том, что "ГПУ выдергивает казаков и ссылает пачками. Милостью её (ГПУ) тишина и благодать" [269].
В 1929 году было зарегистрировано около 1300 крестьянских мятежей. Страна стояла перед угрозой новой гражданской войны.
В этих условиях среди "правых" возникло течение "активистов", требовавших от своих лидеров перейти от "пустых деклараций к более действенным формам борьбы" для спасения революции и страны. По свидетельству А. Авторханова, "активисты" предлагали для свержения сталинского руководства использовать метод, предусмотренный уставом партии: обратиться в ЦК с требованием о проведении партийного референдума или созыва экстренного съезда партии для всестороннего обсуждения её политики [270]. Эта идея, однако, была отвернута лидерами "правых", по-прежнему не принимавшими никаких мер для консолидации своих единомышленников и даже для распространения своих программных документов, объявленных апрельским пленумом "секретными".
"Тройка" молчаливо сносила все новые удары со стороны Сталина, успешно добивавшегося всё большей её покорности и деморализации. Узнав о том, что в сентябре 1929 года Рыков выступил на Московском областном съезде Советов с речью, в которой отсутствовало ритуальное осуждение "правого уклона", Сталин направил Молотову, Ворошилову и Орджоникидзе письмо, в котором потребовал "поставить впредь Рыкова перед альтернативой: либо отмежеваться открыто и честно от правых и примиренцев, либо лишиться права выступать от имени ЦК и СНК" [271]. Спустя несколько дней Политбюро приняло соответствующее решение с осуждением Рыкова.
Ещё более серьезные меры были приняты по отношению к Бухарину, который решением X пленума Исполкома Коминтерна (июль 1929 г.) был выведен из состава Президиума ИККИ. В резолюции пленума "О т. Бухарине" указывалось, что "ещё до VI конгресса Коммунистического Интернационала у т. Бухарина наметились расхождения с генеральной политической линией ВКП(б), оформившиеся в процессе борьбы Бухарина и его единомышленников против политики партии в особую оппортунистическую платформу, по существу в платформу правого уклона" [272].
В последующие месяцы Бухарин, формально оставаясь в составе Политбюро, фактически не принимал участия в его работе. Во всяком случае, в протоколах заседаний Политбюро за второе полугодие 1929 года его фамилия не встречается.
Одновременно с целью дальнейшей политической компрометации Бухарина и его учеников были предприняты провокации. На специальное подразделение ОГПУ, занимавшееся слежкой за меньшевиками и "троцкистами", в 1928 году было возложено также проведение агентурной работы среди "правых" (программа под кодовым названием "Противники"). Один из секретных агентов собрал на своей даче учеников Бухарина для обсуждения положения в партии и стране. Эти и другие беседы с участием нескольких человек "оформлялись" чекистами как "фракционные конференции". Самого Бухарина посетил некий комсомолец Платонов, спровоцировавший его на политический разговор, запись о котором была передана Сталину и разослана последним членам Политбюро. С помощью подобных агентурных сообщений, а также фабрикуемых ГПУ документов о сочувствии "правым" со стороны "вредителей" из среды научной и технической интеллигенции Сталин оказывал давление на колеблющихся членов Политбюро, например, на Орджоникидзе.
Особенно последовательно Сталин проводил кампанию по изгнанию своих противников из партийных научно-исследовательских и учебных учреждений, где были сконцентрированы лучшие интеллектуальные силы партии. Неудивительно, что большинство из них было настроено в "троцкистском" или "правом" духе. Убедившись в том, что их взгляды на новую экономическую политику Сталина и на внутрипартийный режим совпадают, они перешли к установлению контактов между собой. По свидетельству А. Авторханова, такие контакты завязались в Институте красной профессуры между троцкистской группой во главе с философом Каревым и группой "правых", возглавляемой членом ЦКК Стэном. "Таким образом, то, что не удалось Бухарину сверху, в беседе с Каменевым, легко удалось лидерам местных групп снизу" [273]. Однако деятельность таких групп не получила широкого развития, поскольку сталинцы, осведомляемые многочисленными провокаторами об оппозиционных настроениях в ИКП, Комакадемии и других научных и учебных партийных центрах, проводили там непрерывные чистки. Около 10 % лиц, окончивших ИКП в 1927/28 учебном году, были исключены из партии за "активную троцкистскую деятельность". Вслед за этим расправа была перенесена на "красных профессоров", поддерживавших Бухарина. В январе 1929 года было принято специальное решение ЦК о внутрипартийной борьбе в ИКП, после чего из этого института были отчислены лица, входившие в "бухаринскую школу" или примыкавшие к ней.
Летом 1929 года с ещё большей силой была запущена мощная пропагандистская машина, выбрасывавшая сотни книг и брошюр, тысячи статей, направленных против "правого уклона". В ходе этой политико-идеологической кампании в центральной печати впервые появилась фамилия Ежова, который в соавторстве с Мехлисом и Поспеловым опубликовал статью "Правый уклон в практической работе и партийное болото" [274].
Впервые на страницах "Правды" Бухарин был подвергнут критике 21 августа 1929 года, после чего вся партийная печать стала называть его "лидером и вдохновителем правых уклонистов". Попытки учеников Бухарина ослабить удары по нему клеймились как "фракционные вылазки". Так было квалифицировано, в частности, выступление А. Слепкова (переведённого к тому времени на работу в Самарский сельскохозяйственный институт), в котором говорилось о его несогласии с организационными мерами по отношению к Бухарину и с политической мотивировкой этих мер, о том, что "ЦК отбрасывает лучших людей, руководство мельчает" [275]. После этого выступления Слепков получил большинство голосов на партийном собрании, вслед за чем была поднята шумная кампания в центральной печати, в результате которой Бухарин заявил своим ученикам, чтобы они перестали выступать в его защиту и "согласились называть меня как угодно" [276].
В 1929 году многие ученики Бухарина подверглись партийным взысканиям, были смещены со своих постов и переведены на работу на периферию. Часть из них выступила в партийной печати с отречением от своих взглядов.
Все эти мероприятия служили идеологической подготовкой к ноябрьскому пленуму ЦК, который стал партийным форумом, завершившим политический разгром бухаринской группы. Заключительный аккорд в подготовку пленума внесла статья Сталина "Год великого перелома", где говорилось, что "утверждения правых оппортунистов (группа Бухарина)" "рухнули и рассеялись в прах, как старый буржуазно-либеральный хлам". В статье были выдвинуты совершенно неожиданные для партии утверждения о том, что осенью 1929 года среди середняков произошёл решительный перелом в отношении к колхозам, что крестьяне якобы пошли в колхозы "целыми селами, волостями, районами", а быстрый темп развития колхозов и совхозов не оставляет сомнений в том, что "наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире" [277]. Между тем, ко времени появления этих хвастливых заверений было коллективизировано лишь 7,6 % крестьянских хозяйств, а колхозы занимали всего 3,6 % посевных площадей страны.
Положения, содержавшиеся в сталинской статье, были закреплены в решениях ноябрьского пленума, где констатировался "гигантский", "небывалый" темп коллективизации, превосходящий "самые оптимистические проектировки". В подтверждение этих радужных суждений приводились лишь данные о том, что удельный вес колхозов во всей товарной продукции сельского хозяйства возрос с 1,4 % в 1927/28 году до 4,9 % в 1928/29 году.
О том, что даже среди этих колхозов многие оказывались "бумажными", свидетельствовали некоторые выступления участников пленума. Так, секретарь ЦК Компартии Украины Косиор рассказывал о том, что "у нас были истории, когда организовывали совхозы, а крестьяне под трактор ложились и не давали пахать землю... У нас было несколько историй, когда переходили в коллектив целые села, а потом они быстро разваливались, и нас выгоняли оттуда с барабанным боем. Мы имели сплошную коллективизацию на территории десятков сел, а потом оказывалось, что всё это дутое, искусственно созданное и население в этом не участвует и ничего не знает" [278].
На пленуме было зачитано письмо инструктора Колхозцентра СССР Баранова о том, какими методами проводилась коллективизация в Хопёрском округе, объявленном первым округом сплошной коллективизации. Баранов писал, что "на местах директивы округа иногда преломляются в лозунг: "Кто не идёт в колхоз, тот враг Советской власти"... Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов: "Всё дадут - идите в колхоз..."" Баранов предупреждал, что созданные таким образом колхозы скоро начнут разваливаться. Однако на это письмо Сталин отреагировал раздражённой репликой: "Что же вы хотите, всё предварительно организовать?" [279].
Под влиянием подобных установок руководители некоторых губернских и краевых организаций стали давать обязательства по завершению коллективизации к лету 1931 года. Однако и эти сроки были признаны недостаточными. Молотов выдвинул установку, согласно которой сплошная коллективизация должна быть завершена в основном летом 1930 года на Северном Кавказе, а осенью того же года - и в ряде других регионов. "В теперешних условиях,- заявил он,- заниматься разговорами о пятилетке коллективизации, значит заниматься ненужным делом. Для основных сельскохозяйственных районов и областей... надо думать сейчас не о пятилетке, а о ближайшем годе" [280]. Под влиянием этой авантюристической установки многие руководители местных организаций, вернувшись с пленума, провозгласили лозунг "бешеных темпов коллективизации".
В резолюции пленума "Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства" был провозглашён курс "на решительную борьбу с кулаком, на выкорчевывание корней капитализма в сельском хозяйстве, на быстрейшее объединение индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств в крупные коллективные хозяйства" [281]. Пленум пересмотрел утверждённые всего полгода назад контрольные цифры на 1929/30 год в сторону резкого увеличения темпов коллективизации. За год посевные площади колхозов планировалось увеличить в 3,5 раза, а совхозов - почти в 2 раза. В результате этого предполагалось "получить от обобществлённого сектора из урожая 1930 г. свыше 50 % товарного хлеба внедеревенского оборота (против 43 % товарного хлеба, намечавшегося пятилетним планом для урожая 1933 г.), что... должно означать изжитие хлебных затруднений и разрешение в основном зерновой проблемы" [282].
Главной задачей Сталина на пленуме было добиться полной капитуляции тех членов ЦК, которые на предыдущем, апрельском пленуме голосовали против резолюции, осуждавшей бухаринскую группу, и тем самым обречь "тройку" на полную изоляцию. Эта задача приобрела особую актуальность после подачи 12 ноября "тройкой" заявления пленуму.
Это заявление показывало, что "тройка", молча воспринимавшая все выпады в свой адрес в период между пленумами, решилась апеллировать к Центральному Комитету с протестом против недопустимых методов борьбы, применявшихся против неё. Авторы заявления не только не признавали приписываемых им "ошибок", но подчеркивали, что ни в коей мере не могут согласиться с характеристикой их взглядов в печати и не считают себя представителями "правого уклона". Они с возмущением писали об использовании в борьбе с ними "недостойных выпадов" и "исключительно гнусных оскорблений". С особым негодованием в заявлении говорилось об "обстреле т. Бухарина на основе цитат 1925 года". Авторы напоминали, что намного более мягкая критика ленинградской оппозицией тех же самых взглядов Бухарина была охарактеризована большинством Политбюро, включая Сталина, как "смехотворные сплетни... формально против Бухарина, по существу против ЦК".
Напоминая, что Бухарин был "одним из инициаторов поворота на XV съезде нашей партии против кулака", "тройка" заявляла, что она солидаризуется с основными аспектами "генеральной линии", поддерживает намеченные высокие темпы индустриализации и коллективизации (включая новые контрольные цифры, которые предлагалось принять пленуму) и выступает за "беспощадную борьбу с кулачеством".
Основным своим разногласием с большинством Политбюро и ЦК "тройка" считала разногласие по вопросу о чрезвычайных мерах. Она утверждала, что при предлагавшихся ею на апрельском пленуме методах "проведения генеральной линии партии мы могли бы достигнуть желательных результатов менее болезненным путём". Применение чрезвычайных мер, отмечалось в заявлении, обусловило "некоторое недовыполнение плана по сельскому хозяйству" и толкнуло часть середняков "в сторону зверски сопротивлявшегося кулака". "Тройка" выражала уверенность, что рост колхозов и совхозов сделает в будущем году чрезвычайные меры излишними, в силу чего разногласия между нею и большинством Политбюро "снимаются". Не предвидя объявления "сплошной коллективизации" она заявляла, что "вопрос о необходимом подъёме индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств ещё не снят" [283].
Заявление от 12 ноября Н. К. Крупская расценила как громадный шаг "тройки" навстречу позиции большинства ЦК. Однако основная часть выступавших на пленуме, требовавшая от "правых" полной капитуляции, подвергла авторов заявления новым издевательствам. Так, Варейкис заявил, что "жалки, смехотворны потуги слепковых, айхенвальдов и им подобных спасти теоретическое знамя т. Бухарина".
В краткой резолюции пленума "О группе т. Бухарина" (опубликованной, как и все другие "партийные документы" о борьбе с бухаринцами лишь в 1933 году) заявление "тройки" квалифицировалось "как документ фракционный, как фракционный маневр политических банкротов, аналогичный "отступательным" маневрам троцкистов, не раз использовавших свои якобы примирительные заявления, как метод подготовки новых атак на партию". Резолюция указывала, что Бухарин, Рыков и Томский отказываются признать ошибочность своих взглядов, изложенных в платформах от 30 января и 9 февраля и осуждённых апрельским пленумом, "как несовместимые с генеральной линией партии". Робкие утверждения "тройки" об отрицательных последствиях чрезвычайных мер квалифицировались в резолюции как "демагогические обвинения", бросаемые партии, и подготовка "новой атаки на партию и её ЦК". Столь же сдержанное положение о том, что апрельский пленум обвинением "тройки" в правом уклоне поставил её "в неравноправное положение в составе партии и её руководящих органов" расценивалось как недопустимая попытка авторов "противопоставлять себя Политбюро, как равноправная сторона, "свободно" договаривающаяся с партией", как стремление к "легализации фракционной группировки правых уклонистов, лидерами которых они являются".
Исходя из всех этих квалификаций, пленум постановил вывести из состава Политбюро Бухарина, "как застрельщика и руководителя правых уклонистов" и предупредил Рыкова и Томского, а также Угарова (единственного члена ЦК, не отмежевавшегося на пленуме от "тройки"), что в "случае малейшей попытки с их стороны продолжить борьбу против линии и решений ИККИ и ЦК ВКП(б) партия не замедлит применить к ним соответствующие организационные меры" [284]. Против этой резолюции голосовали лишь Бухарин, Томский и Угаров (Рыков в голосовании не участвовал).
На следующий день после завершения пленума в "Правде" были опубликованы заявления членов ЦК, бывших руководителей Московской партийной организации Угланова, Котова, Михайлова и Куликова о разрыве с позицией Бухарина, Рыкова и Томского. Эти заявления, совершенно неожиданные для "тройки", были восприняты ею как "подчеркнуто враждебная демонстрация" по отношению к ней [285]. В заявлении Угланова и Куликова говорилось, что, оказавшись перед выбором: "поддерживать т.т. Бухарина, Рыкова и Томского или идти в ногу со всей партией", они избирают второй путь, тем более, что "истекший хозяйственный год и результаты хлебозаготовок показали, что мы ошибались" [286].
Оказавшись в положении полной изоляции, Бухарин, Рыков и Томский спустя неделю после завершения пленума выступили с заявлением, прямо противоположным по своему духу тому, которое ими было представлено пленуму. В этом заявлении, опубликованном в "Правде", говорилось, что в течение полутора лет у них были разногласия с большинством ЦК по ряду политических и тактических вопросов, которые они излагали в документах и выступлениях на пленумах ЦК. "Мы считаем долгом заявить,- указывалось далее,- что в этом споре оказались правы партия и её ЦК. Наши взгляды, изложенные в известных документах, оказались ошибочными. Признавая эти свои ошибки, мы, со своей стороны, приложим все усилия к тому, чтобы вместе со всей партией повести решительную борьбу против всех уклонов от генеральной линии партии и, прежде всего, против правого уклона и примиренчества с ним" [287]. Одновременно было опубликовано заявление Угарова о том, что он пришёл к убеждению об ошибочности своей поддержки бухаринской "тройки" на двух последних пленумах ЦК.
Этой капитуляцией "правых" был завершён охвативший семь лет процесс ликвидации коллективного руководства в партии, соединения в Политбюро самостоятельно мыслящих людей. Отныне политические дискуссии стали невозможны даже на уровне высшего партийного руководства.
Добившись капитуляции всех оппозиционных элементов в Центральном Комитете, Сталин выступил 27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов с речью "К вопросам аграрной политики в СССР", где он сделал несколько важных "дополнений" к решениям ноябрьского пленума. Во-первых, он потребовал "насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде совхозов и колхозов", что прямо толкало партийных руководителей на принуждение крестьян к вступлению в колхозы. Во-вторых, он впервые выдвинул лозунг о переходе "от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества, как класса" и расшифровал этот лозунг термином "раскулачивание", которое на протяжении всех предшествующих лет он объявлял недопустимым. В-третьих, он сделал далеко идущее предупреждение - о том, что когда нэп "перестанет служить делу социализма, мы её отбросим к чёрту" [288]. Таким образом, сталинская речь знаменовала новую резкую переориентацию политики в направлении экономического авантюризма.
Чтобы подвести теоретическую базу под новые лозунги, Сталин резко изменил свои суждения о перспективах развития индивидуального крестьянского хозяйства. В мае 1928 года он утверждал, что при проведении разумных организационных и агротехнологических мероприятий можно за 3-4 года поднять урожайность мелких и средних индивидуальных крестьянских хозяйств на 15-20 % и получить от них дополнительно не менее 100 млн. пудов товарного хлеба [289]. В ноябре того же года он высказывал уверенность в том, что поднять темп развития сельского хозяйства можно, в частности, через "поднятие урожайности и расширение посевных площадей индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств" [290]. В докладе же на конференции аграрников-марксистов он заявлял, что "наше мелкокрестьянское хозяйство не только не осуществляет в своей массе ежегодно расширенного воспроизводства, но, наоборот, оно очень редко имеет возможность осуществлять даже простое воспроизводство" [291]. Это утверждение понадобилось Сталину для объявления "сплошной коллективизации" единственным путём, способным обеспечить рост продукции сельского хозяйства.
Провозглашение Сталиным лозунгов сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса совпало во времени с шумной пропагандистской кампанией по поводу его 50-летия. Ранее подобные юбилейные кампании в партии не проводились. Теперь же все руководители партии выступили со статьями, содержавшими безудержные панегирики Сталину. В этих статьях впервые была изменена привычная партийная лексика: традиционное понятие "вожди партии" было вытеснено прославлением единственного вождя, "стоящего во главе коммунистического движения всего мира". Ради утверждения культа Сталина его соратники прибегли к беспримерной фальсификации истории партии. В приветствии ЦК и ЦКК Сталину говорилось: "Лучший ленинец, старейший член Центрального Комитета и его Политбюро... из непосредственных учеников и соратников Ленина, ты оказался самым стойким и последовательным до конца ленинцем. Ни разу на протяжении всей своей деятельности ты не отступил от Ленина как в своих теоретических принципиальных позициях, так и во всей практической работе" [292].
Мысль о том, что не было ни единого случая, когда Сталин расходился в своих взглядах с Лениным, настойчиво варьировалась во всех статьях партийных лидеров, появившихся на страницах юбилейного номера "Правды" и затем сведённых в отдельный сборник. Статьи Калинина "Рулевой большевизма", Орджоникидзе "Твёрдокаменный большевик", Кагановича "Сталин и партия", Микояна "Стальной солдат большевистской партии" и многие другие как бы соревновались друг с другом в лести и угодничестве. Но даже в ряду этих статей, где Сталин впервые именовался "дорогим вождем", "гениальным теоретиком" и т. д., особо выделялась беспримерным фальсификаторством статья Ворошилова "Сталин и Красная Армия" (переросшая впоследствии в книгу), которая положила начало версии о Сталине как творце всех побед гражданской войны. По словам Ворошилова, Сталин был "единственным человеком, которого Центральный Комитет бросал с одного фронта на другой, выбирая наиболее опасные, наиболее страшные для революции места" [293].
Вслед за этими статьями в адрес Сталина посыпались тысячи приветствий от "масс", подготовленных услужливыми местными аппаратчиками. Как подчеркивалось впоследствии в "Рютинской платформе", "у всякого большевика, не потерявшего ещё окончательно стыд и не позабывшего старых партийных традиций, вся эта комедия "коронования" вызывала чувство отвращения и стыда за партию" [294].
Получив такое окружение, на которое можно было положиться в осуществлении самых авантюристических акций, Сталин открыл новую главу в истории партии и страны, официально именовавшуюся "наступлением социализма по всему фронту".
XV
Первый тур коллективизации
После ноябрьского пленума Сталин не созывал новый пленум ЦК в течение восьми месяцев. На протяжении этого периода развертывался первый тур сплошной коллективизации с его авантюристическим началом и позорным завершением. Все документы, касавшиеся этой крупномасштабной политической кампании, разрабатывались и принимались узкой группой аппаратчиков без утверждения их полным составом Центрального Комитета.
В проекте первого из этих документов, подготовленном комиссией Политбюро под руководством наркома земледелия Яковлева, отмечалось, что "безнадежно пытаться разрешить "кулацкую проблему" выселением всей массы кулацкого населения в отдалённые края или тому подобными мероприятиями" [295]. Более того, комиссия считала возможным принимать часть кулаков в колхозы.
Комиссия предложила завершить коллективизацию большинства крестьянских хозяйств в основных зерновых районах за 2-3 года, в потребляющей полосе - за 3-4 года, в экономически отсталых национальных республиках - во второй пятилетке. Согласно этому проекту, коллективизации подлежали лишь основные средства производства при сохранении в собственности крестьянских семей мелкого инвентаря, коров и мелкого скота, обслуживающего потребительские нужды семьи. Однако Сталин внёс существенные поправки в эти относительно "умеренные" сроки и методы коллективизации. Этими поправками определялись первые директивы, направленные на места. Так, директива Колхозцентра от 10 декабря 1929 года предлагала в районах сплошной коллективизации добиваться обобществления рабочего скота и коров на 100 %, свиней - на 80 %, овец - на 60 %.
В принятом 5 января 1930 года постановлении ЦК ВКП(б) "О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству" указывалось, что в районах Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги коллективизация может быть "в основном закончена осенью 1930 г. или, во всяком случае, весной 1931 г."; в других зерновых районах - "осенью 1931 г. или, во всяком случае, весной 1932 г.". Посевная площадь, обработанная колхозами и совхозами, уже весной 1930 года должна была существенно превысить показатели, установленные пятилетним планом на 1933 год. Постановление требовало вести решительную борьбу "со всякими попытками сдерживать развитие коллективного движения из-за недостатка тракторов и сложных машин" [296].
Постановление ЦК от 5 января открыло серию обильных директив, направленных на форсирование коллективизации и раскулачивания. В передовой "Правды" под названием "Ликвидация кулачества как класса становится в порядок дня" содержался призыв "объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и в конце концов смести его с лица земли" [297]. Претворением этой установки стали решения, разработанные образованной 15 января комиссией Политбюро под руководством Молотова: постановление ЦК от 30 января "О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации", постановления ЦИК и СНК от 1 февраля "О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством" и "О воспрещении самовольного переселения кулацких хозяйств и распродажи ими имущества". Эти решения отменяли в районах сплошной коллективизации действие законов об аренде земли и применении наёмного труда. За самовольное переселение кулацких хозяйств и распродажу ими своего имущества предусматривались жёсткие репрессивные меры.
Местные власти были наделены чрезвычайными полномочиями "вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их из пределов отдельных районов и краёв (областей)" [298]. Порядок раскулачивания и депортации был конкретизирован в секретной инструкции ЦИК и СНК от 4 февраля и в приказе ОГПУ от 2 февраля. В этих документах предписывалось в районах сплошной коллективизации конфисковывать у кулаков средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, производственные и торговые предприятия, продовольственные, кормовые и семенные запасы, наличные деньги и "излишки домашнего имущества". В этом и заключалось собственно раскулачивание, которому планировалось подвергнуть в среднем 3-5 % крестьянских хозяйств.
Кулаки, подлежавшие более суровым репрессиям, разделялись на три категории. К первой категории был отнесён "контрреволюционный кулацкий актив", особенно кадры действующих повстанческих организаций, которые подлежали заключению в концлагеря или расстрелу по приговору "троек". "Изъятие первой категории", которое предполагалось закончить к началу развертывания кампании по выселению кулаков, должно было распространиться на 50-60 тыс. чел. Семьи лиц, заключённых в лагеря или приговорённых к высшей мере наказания, должны были выселяться в отдалённые районы страны вместе с семьями "второй категории", к которой были отнесены "крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступающие против коллективизации", "местные кулацкие авторитеты и весь кулацкий кадр, из которого формируется контрреволюционный актив". Только из Украины, Белоруссии, Казахстана, Сибири, Урала, Северного Кавказа, Средневолжского и Нижневолжского краёв, Центрально-Черноземной области планировалось выслать 210 тысяч семей. Остальных кулаков предполагалось выселять в отводимые за пределами колхозных хозяйств поселки в районах, где они проживали [299].
На протяжении января - февраля Сталин непрерывно подхлёстывал коллективизаторское исступление. В статье "К вопросу о политике ликвидации кулачества, как класса", опубликованной 21 января в "Красной звезде", он прямо заявил о полном разрыве нынешней политики партии с решениями XV съезда и XVI конференции. Указав, что с лета 1929 года произошёл "поворот в политике нашей партии в деревне", Сталин подчеркнул, что XV съезд исходил из того, что "кулачество, как класс, всё же должно остаться до поры до времени. На этом основании XV съезд оставил в силе закон об аренде земли, прекрасно зная, что арендаторами в своей массе являются кулаки. На этом основании XV съезд оставил в силе закон о найме труда в деревне, потребовав его точного проведения в жизнь. На этом основании была ещё раз провозглашена недопустимость раскулачивания... Противоречат ли эти законы и эти постановления политике ликвидации кулачества, как класса? Безусловно, да! Стало быть, эти законы и эти постановления придётся теперь отложить в сторону в районах сплошной коллективизации, сфера распространения которой растёт не по дням, а по часам. Впрочем, они уже отложены в сторону самим ходом колхозного движения в районах сплошной коллективизации". Таким образом, Сталин в одночасье объявил об отмене всех партийных решений и советских законов, определявших политику в деревне. Эта отмена, по его словам, была вызвана якобы напором стихийного движения бедняков и середняков, "громящих кулачество и осуществляющих сплошную коллективизацию" [300].
В передовой "Правды", написанной по прямому указанию Сталина, планка темпов коллективизации была поднята ещё выше по сравнению с недавними официальными решениями. Здесь говорилось, что "последняя наметка коллективизации - 75 % бедняцко-середняцких хозяйств в течение 1930-31 года не является максимальной" [301].
В "Ответе товарищам свердловцам", опубликованном 10 февраля в "Правде", Сталин потребовал бороться против "самоликвидации" кулацких хозяйств и "растранжиривания" ими своего имущества, что перекрывало последний путь спасения зажиточным крестьянским семьям, стремившимся избежать нависшей над ними расправы [302]. Другое сталинское требование нацеливало на форсирование коллективизации в тех районах, где, согласно предыдущим решениям, "сплошная коллективизация" не должна была проводиться.
В обстановке неуемной коллективизаторской скачки ни крестьяне, ни местные партийные работники не могли толком понять, чего добивается от них сталинское руководство. Многие губернские организации выносили решения о завершении коллективизации в течение весенней посевной кампании 1930 года. Даже в Средней Азии, где ЦК требовал завершить коллективизацию в основном весной 1932 года (а в кочевых и полукочевых регионах ещё позже), местным руководством был выдвинут лозунг "Догнать и перегнать передовые районы по темпам коллективизации!".
Коллективизация и раскулачивание воспринимались на местах как ударная кампания, о выполнении которой следует как можно скорее рапортовать. Деятельность местного аппарата расценивалась исключительно по проценту коллективизированных хозяйств. Партийные комитеты районов и округов соревновались друг с другом в победных реляциях с "колхозного фронта". В коллективизаторском рвении нередко осуществлялось максимальное обобществление собственности крестьянских хозяйств вплоть до единственной коровы, мелкого скота и птицы.
Поскольку государство не располагало материальными ресурсами для обустройства создаваемых колхозов, в неделимые фонды последних передавалось конфискованное имущество кулацких хозяйств. Непроизводственное личное имущество раскулачиваемых распределялось среди бедноты, что способствовало разжиганию в её среде низменных настроений и зачислению зажиточных середняков в списки на раскулачивание.
О горячке коллективизаторства, охватившей всю страну, свидетельствуют официальные данные, согласно которым к началу января 1930 года в колхозах числилось свыше 20 %, к началу марта - свыше 50 % крестьянских хозяйств.
Поскольку поворот к сплошной коллективизации происходил буквально в считанные дни, без какой-либо организационной и идеологической подготовки, под давлением противоречивых и панических приказов, он носил стихийный характер и выливался на практике в насилие по отношению к широчайшим массам крестьянства. На это крестьяне отвечали в основном тремя способами.
Первый способ состоял в апелляции к властям, у которых крестьяне искали защиту от творившегося на местах административного произвола. Только осенью - зимой 1929-1930 годов на имя Сталина и Калинина поступило 90 тыс. жалоб, подавляющее большинство которых, разумеется, осталось без ответа.
Второй способ - массовый убой скота, который полагалось сдавать в колхозы. Для пресечения этого в январе 1930 года были приняты постановления ЦИК и СНК "О мерах борьбы с хищническим убоем скота" и "О запрещении убоя лошадей и об ответственности за незаконный убой и хищническую эксплуатацию лошадей". Согласно этим постановлениям и постановлению ЦИК и СНК от 1 ноября 1930 года "О мерах против хищнического убоя скота", убой в кулацких хозяйствах карался полной или частичной конфискацией скота и сельскохозяйственного инвентаря и лишением свободы на срок до двух лет, а в бедняцко-середняцких - штрафом в размере, равном десятикратной стоимости забитого животного. Такой же штраф налагался и на колхозы, где из-за отсутствия общественных животноводческих построек, кормов, навыков обслуживания обобществлённого скота и т. д. часто забивали ослабленный плохим уходом скот, сведённый с крестьянских подворий в общее стадо.
Наконец, третьим способом, избираемым отчаявшимися крестьянами в качестве реакции на массовые насилия, стали антиколхозные вооружённые выступления. Об их характере и масштабах свидетельствуют данные, приводившиеся в "Рютинской платформе": в начале 1930 года в стране прошло более 500 крупных восстаний с тысячами участников в каждом; во многих случаях в этих восстаниях участвовали коммунисты и комсомольцы, порой ими руководили члены партии, а в одном случае - даже районный уполномоченный ГПУ [303].
По данным современных советских историков, в январе - марте 1930 года прошло не менее 2200 массовых выступлений с участием почти 800 тысяч крестьян. Намного большим было число индивидуальных и групповых расправ над организаторами коллективизации и колхозными активистами.
Всё это означало, что страна фактически вступила в новую гражданскую войну. Как признавалось в секретном письме ЦК от 2 апреля 1930 года, если бы процесс насильственной коллективизации (именовавшийся "искривлением партлинии") не был приостановлен, "добрая половина наших "низовых" работников была бы перебита крестьянами" в широкой волне повстанческих выступлений [304].
XVI
Левая оппозиция о коллективизации
В некоторых публицистических работах и художественных, произведениях конца 80-х годов утверждалось, что проведение сплошной коллективизации и раскулачивания - результат восприятия и реализации Сталиным идей левой оппозиции. Доказывая фантастичность этой версии, некоторые серьезные исследователи тем не менее заявляют, что "к сожалению, никто в то время не предложил иных, более приемлемых вариантов, которые дали бы реальную возможность форсировать индустриализацию, не ссорясь с крестьянством..." [305].
Применительно к лицам, входившим в тогдашнее руководство партией, такая оценка вполне правильна. Она применима и к Бухарину, который в самый разгар коллективизаторской гонки взял на себя миссию теоретического обоснования "новой концепции коллективизации". В статье "Великая реконструкция (о текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)", опубликованной в феврале 1930 года в "Правде", он оценил происходящий в стране "крутой перелом" как особую форму внутриформационного скачка, к которому партия оказалась теоретически не подготовленной. По-прежнему дорожа своей репутацией теоретика, Бухарин брался исправить этот "пробел" в теории, разъясняя, что процесс перевода сельского хозяйства на социалистический путь проходит не "по "классическим" формулам педантов: сперва сотни тысяч тракторов, потом переделка крестьянского хозяйства на коллективный лад... Более уместна формула: сперва переделка производственных отношений, потом техническая революция". Перевернувшись на 180 градусов, Бухарин писал, что особенность переживаемого страной крутого перелома состоит в том, что он связан "с чрезвычайным обострением классовой борьбы... Экономика, политика, наука, искусство, религия, философия, быт, школа - повсюду набухли противоречия социальных сил, повсюду гораздо резче прошёл водораздел между старым и новым миром... Но наиболее отчаянная борьба идёт именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция, социально-экономический смысл которой и нужно в первую очередь анализировать". Результаты этого анализа сводились к утверждению, что кулачество оказывает "бешеное сопротивление социалистической реконструкции", а поэтому с ним "нужно разговаривать языком свинца" [306].
Для оправдания разрушительных процессов, которые проходили в деревне (массовый убой крестьянами скота и т. д.), Бухарин выдвигал абстрактный и схоластический тезис о том, что ломка старых общественных отношений всегда имеет своим следствием падение производительных сил.
Таким образом, Бухарин, вплоть до конца 1929 года выступавший против чрезвычайных мер, в начале 1930 года поддержал намного более жестокую и опасную политику в деревне, по сравнению с которой, как отмечал впоследствии Сталин, чрезвычайные меры представляли собой "пустышку" [307]. Так трансформировалась "бухаринская альтернатива" в наиболее критический момент "размолвки" партии с деревней.
Объясняя внезапность перехода к "революции сверху", о недопустимости которой он говорил на протяжении многих предшествующих лет, Бухарин заявлял, что в новую фазу "мы вошли... через ворота чрезвычайных мер и быстро развернувшийся кризис зернового хозяйства". Эта новая фаза, по словам Бухарина, "не была во всех конкретностях предвидена" [308].
Эти рассуждения Бухарина Троцкий критиковал с особенным сарказмом. Сопоставляя контрольные цифры пятилетнего плана, принятые в апреле 1929 года (коллективизация пятой части крестьян в течение 1929-33 годов), с результатами коллективизаторской гонки к марту 1930 года (коллективизация трёх пятых крестьянских хозяйств), он писал: "Если даже принять на веру, что этот размах коллективизации есть сплошной триумф социализма, то одновременно надо констатировать полное банкротство руководства, ибо плановое хозяйство предполагает, что руководство хоть сколько-нибудь предвидит основные хозяйственные процессы. Между тем на это нет и намека. Бухарин, новый, реконструированный, индустриализированный и сплошь коллективизированный Бухарин, признает в "Правде", что новый этап коллективизации вырос из административных мероприятий в борьбе за хлеб и что этот этап не был предвиден руководством "во всех его конкретностях". Это очень недурно сказано! Ошибка темпа в плановых расчётах составляет всего-навсего около 900-1000 %. И в какой области? Не в вопросе о производстве наперстков, а в вопросе о социалистическом преобразовании всего сельского хозяйства. Ясно, что кое-каких "конкретностей" Сталин с Ярославским действительно не предвидели. Тут Бухарин прав" [309].
К числу не предвиденных сталинским руководством "конкретностей" Троцкий относил прежде всего нежелание основной части крестьянства вступать в колхозы. "Мы никогда, как известно, не заподазривали нынешнее руководство в избытке проницательности,- писал он.- Но такой ошибки оно никак не могло бы сделать, если бы коллективизация действительно выросла из завоеванного на опыте убеждения крестьян в преимуществах крупного коллективного хозяйства над индивидуальным" [310].
Троцкий напоминал, что левая оппозиция всегда указывала на два основных фактора, определяющих практические возможности и рамки коллективизации: наличие производственно-технических ресурсов для крупного земледелия и субъективную готовность крестьянства перейти к коллективному хозяйству, в конечном счёте определяемую теми же производственно-техническими факторами: привлечь крестьянина в колхозы может только выгодность для них коллективного хозяйства, опирающегося на высокую технику. С этих позиций он высмеивал выдуманную сталинцами для оправдания "ошибочки темпа в 1000 %" "теорию" о том, что "техника есть дело десятое, и что социалистическое сельское хозяйство ("мануфактурное") можно, перекрестясь, строить при любых средствах производства. Эту мистическую теорию мы, однако, решительно отвергаем... Более того, мы объявляем этой мифологии беспощадную войну, ибо неизбежное разочарование крестьян грозит вызвать жестокую реакцию против социализма вообще" [311].
Уже в февральско-мартовском и апрельском номерах "Бюллетеня оппозиции" были опубликованы первые отклики на сплошную коллективизацию и раскулачивание. Приведем некоторые выдержки из этих писем, свидетельствующие о том, что "неразоружившиеся" оппозиционеры, сохранявшие связь с Троцким, с самого начала решительно отвергали эту политику, которая была воспринята ими как грубейший разрыв с принципами социалистического строительства. "Административному "введению" социализма в деревне на "конной тяге" должен быть определённо положен конец... Лозунг "раскулачивания"... должен быть осуждён, как авантюристический". "Причины нового ультраавантюристического взлета центризма коренятся именно в факте размычки с середняком. Вместо того, чтоб этой действительности прямо посмотреть в глаза, центристы думают, что схоластически созданная в теории и административно введённая на практике "коллективизация" снимет с повестки дня основной вопрос о правильных классовых взаимоотношениях в деревне" [312]. "То, что мы говорили о гибельности нынешней путчистской политики центризма, целиком оправдывается". "Я за отмену "сплошного" безобразия - то бишь сплошной коллективизации с помощью прокурорских "разъяснений", я против "выкорчевывания корней капитализма" на конной тяге, в порядке энтузиазма агентов ГПУ, я - против "перевода" мелкого земледелия на "социалистические" рельсы в течение 1-2 лет". "То, что сейчас происходит, вернее было бы назвать попыткой милитаризации крестьянского труда" [313].
Развернутый анализ первого этапа сплошной коллективизации содержался в статье Троцкого "Экономический авантюризм и его опасности", написанной 13 февраля 1930 года. В ней подчеркивалось, что курс на сплошную коллективизацию и раскулачивание "представляет отнюдь не меньшую, в некоторых отношениях более острую опасность, чем вчерашний".
Троцкий напоминал, что в 1925-27 годах левая оппозиция предлагала другой, конструктивный путь - более решительное налоговое обложение верхних слоёв крестьянства в целях уменьшения дифференциации в деревне и ускорения индустриализации. В ответ на это правящая фракция отрицала наличие кулацких накоплений и обвиняла оппозицию в стремлении "ограбить крестьянство". "Кулак тем временем вырос в серьезную величину, повёл за собой середняка и подверг промышленность и города голодной блокаде... Бюрократии пришлось круто менять политику. Объявлен был крестовый поход против кулака. Те меры, которые накануне предлагала оппозиция для ограничения эксплуататорских тенденций, оказались сразу превзойдёнными, когда началась борьба с кулаком за хлеб" [314]. Поскольку кулак не отделён от середняка какой-либо непроницаемой перегородкой, несогласованные административные удары посыпались не только на кулака, но и на середняка. ["]Крутой и панический поворот политики в деревне привёл к почти полной ликвидации нэпа, т. е. рынка, без которого не может существовать крестьянин как мелкий производитель. Поскольку ворота рынка оказались на замке, крестьяне, и прежде всего их верхние слои, настроившиеся за несколько лет "либеральной" сталинско-бухаринской политики на фермерско-капиталистический лад, внезапно уперлись в тупик. Крестьянство, которое после всего опыта революции не склонно легко вступать на путь гражданской войны за рынок, стало метаться в поисках других путей и шарахнулось в единственно открытые ворота - коллективизации" [315].
В момент, когда писалась статья, Троцкий не обладал достаточными сведениями как о масштабах насилия над крестьянством, так и о масштабах ответных антиколхозных выступлений крестьянских масс (все эти сведения тщательно скрывались). Тем не менее он решительно отвергал иллюзии о том, что Сталин, загнавший за несколько месяцев большинство крестьян в колхозы, одержал решающую победу над крестьянством. Троцкий подчеркивал, что форсированная коллективизация, представлявшая грубую эмпирическую попытку спастись от последствий политики 1923-27 годов, приняла эпидемический характер меры отчаяния и предстала перед крестьянством прежде всего в виде экспроприации всего его достояния. Поэтому никакие, даже самые жестокие меры не способны предотвратить социальный взрыв в деревне. Первым предвестником и выражением этого неминуемого взрыва Троцкий считал массовый убой крестьянами скота, ведущий к истощению производительных сил сельского хозяйства.
Освещая альтернативную "сплошной коллективизации" стратегию, выдвигавшуюся левой оппозицией ещё в 20-е годы, Троцкий писал, что она предполагала осуществление коллективизации и тесно сомкнутой с ней механизации сельского хозяйства планомерными и разумными методами, отвечающими материальным ресурсам и возможностям страны. При этих условиях можно было бы добиться за 10-15 лет преобразования материально-технических условий сельского хозяйства и создания тем самым производственной базы коллективизации. В противовес этой стратегии сталинское руководство навязало непосильные для страны темпы коллективизации, которые оно решило обеспечить исключительно административным нажимом на крестьянство. Такой подход чреват громадными опасностями, которые неизбежно обнаружатся уже в ближайшем будущем. Эти опасности проистекают прежде всего из игнорирования материальных, производственно-технических факторов, тесной взаимосвязи между индустриализацией и коллективизацией. "Из крестьянских сох и кляч, хотя бы и объединённых, нельзя создать крупного сельского хозяйства, как из суммы рыбачьих лодок нельзя сделать парохода" [316]. Поскольку социалистическая коллективизация сельского хозяйства может быть только результатом его механизации, то допустимый размах коллективизации определяется общим объёмом индустриализации страны. Даже при условии успешного выполнения пятилетнего плана промышленность сможет к концу пятилетки обеспечить тракторами и другими сельскохозяйственными машинами лишь 20-25 % крестьянских хозяйств. "Это и есть реальные рамки коллективизации. Доколе СССР остается изолированным, индустриализация (механизация, электрификация и пр.) сельского хозяйства могут мыслиться только в перспективе последовательного ряда пятилетних планов" [317].
Однако в политике сталинского руководства процессы индустриализации и коллективизации оказались совершенно разорванными. Как ни быстро идёт развитие советской индустрии, она остается и долго ещё останется чрезвычайно отсталой. Высокие темпы роста промышленности исчисляются по отношению к крайне низкому исходному уровню. Исходя из этих посылок, Троцкий резко критиковал Молотова, объяснявшего необходимость сплошной коллективизации более медленным темпом развития сельского хозяйства по сравнению с промышленностью. Называя такое сопоставление темпов экономической безграмотностью, Троцкий указывал, что разрыв между темпами развития государственной промышленности и индивидуального сельского хозяйства обусловлен тем, что промышленность слишком слаба для того, чтобы поднять сельское хозяйство до необходимого технического уровня. Коллективизация сможет привести к росту продукции сельского хозяйства лишь в том случае, если её темпы будут согласованы с темпами технического переворота в земледелии. В свою очередь "темп такого переворота ограничивается нынешним удельным весом промышленности. С материальными ресурсами последней, отнюдь не с её отвлечённым статистическим темпом, и должен быть сообразован темп коллективизации" [318].
Подчеркивая, что сталинская бюрократия после ряда лет оппортунистической политики переживает период "острого бешенства ультралевизны", Троцкий писал, что из этого никак не следует, будто левая оппозиция "меняется с аппаратом местами" и критикует его справа. Ещё более грубой ошибкой было бы считать, что сталинцы взяли на вооружение идеи оппозиции. На деле они, описав за один год дугу в 180 градусов, "упраздняют нэп, т. е. совершают то самое "преступление", в котором заведомо ложно обвиняли нас, и за которое наши друзья и сегодня заполняют тюрьмы и ссылки. Ограничение кулака они заменили административным раскулачиванием, которое они вчера злостно подкидывали нам, и от которого мы с чистой марксистской совестью открещивались" [319].
Если раньше Сталин фактически поддерживал идеи Бухарина о том, что социализм будет строиться "черепашьим шагом", а кулак будет безболезненно врастать в социализм, то затем он эмпирически шарахнулся в противоположную крайность: "Теперь черепаший темп заменён почти авиационным. Кулак не врастает более в социализм - при таком темпе не врастёшь! - а просто ликвидируется в порядке управления" [320]. Внезапно сформулированная "программа скоропостижной ликвидации кулачества, при помощи коллективизации крестьянских телег, сох и кляч" [321] представляет "ультралевую карикатуру" на курс, предлагавшийся левой оппозицией в 1925-27 годы.
Таким образом, Троцкий не отказывался от своих прежних оценок, согласно которым индустриализация потребует известной перекачки средств из деревни. Но он считал, что сплошная коллективизация, противоречащая желаниям и воле подавляющего большинства крестьянства, осуществляемая антигуманными насильственными методами, только затормозит развитие индустриализации, поскольку она неизбежно приведет к истощению производственных сил деревни, ухудшению продовольственного снабжения трудящихся города и разрушению социально-политической стабильности общества.
Анализ первого этапа сплошной коллективизации Троцкий завершал прогнозом, согласно которому "после нынешнего необеспеченного наступления последует паническое отступление, стихийное внизу, якобы "маневренное" - наверху... Непогрешимое руководство обвинит, разумеется, исполнителей в "троцкизме"". Ставя вопрос: "Сколько месяцев ещё будет нынешнее руководство подхлёстывать партию на путях ультралевизны?", Троцкий отвечал: "Мы думаем, что не долго. Чем более неистовый характер имеет нынешний курс, тем острее и скорее вскроются его противоречия. Тогда, после уже оставленных позади 180 градусов руководство опишет ещё дополнительную дугу, приблизившись по окружности к точке отправления с другого конца" [322].
XVII
Сталин отступает
Прогноз Троцкого сбылся уже спустя несколько недель. Оказавшись перед лицом многочисленных крестьянских восстаний, ЦК во второй половине февраля дал местным организациям указание ликвидировать спешку при организации колхозов и прекратить раскулачивание в тех районах, где сплошная коллективизация ещё не началась. 2 марта "Правда" опубликовала примерный устав сельскохозяйственной артели, в котором предусматривался отказ от тотального обобществления всего крестьянского скота. В том же номере "Правды" появилась статья Сталина "Головокружение от успехов", свидетельствовавшая о внезапном "поправении" организатора коллективизации. В статье осуждались "искривления" в проведении коллективизации, главная ответственность за которые возлагалась на местных партийных работников, обвинённых в "головотяпстве".
Убедившись, что развязанная им политическая кампания привела к фронтальному столкновению с широчайшими крестьянскими массами, Сталин осуждал попытки "насаждать колхозы силой" и заявлял, что колхозное движение должно строиться на принципах полной добровольности. Вместе с тем достигнутый к 20 февраля 50-процентный уровень коллективизации крестьянских хозяйств он объявил успехом колхозного движения, доказывающим, что "коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным". Перед местными работниками ставилась задача "закрепить достигнутые успехи и планомерно использовать их для дальнейшего продвижения вперед" [323]. Противоречивые положения статьи оставляли открытым основной вопрос, вставший перед партийными организациями: следует ли менять политику в деревне или же "закреплять" её.
Основные выводы статьи получили развитие в опубликованном 15 марта постановлении ЦК "О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении". В нем осуждалось принуждение к вступлению в колхозы под угрозой раскулачивания, в результате чего в число "раскулаченных" попадала часть середняков и даже бедняков, причем в некоторых районах процент раскулаченных доходил до 15, а коллективизация за несколько дней "вырастала" с 10 до 90 %. Осуждались также факты "исключительно грубого, безобразного, преступного обращения с населением", принудительного обобществления жилых построек, мелкого скота, птицы. Постановление предписывало восстановить базары и прекратить сопутствовавшую коллективизаторским акциям "практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения" [324].
Более откровенно положение в деревне оценивалось в секретном письме ЦК от 2 апреля 1930 года "О задачах колхозного движения в связи с борьбой с искривлениями партийной линии". В нем прямо говорилось об угрожающем положении, возникшем в связи с массовым повстанческим движением крестьянства, для борьбы с которым пришлось использовать части Красной Армии.
Следствием этих решений стали карательные меры по отношению к организаторам колхозного движения и раскулачивания. Тысячи коммунистов были исключены из партии и отданы под суд фактически за то, что они по прямым указаниям сверху и под угрозой исключения из партии стремились в кратчайшие сроки "наколлективизировать" как можно более высокий процент крестьянских хозяйств. Одновременно была проведена реабилитация части раскулаченных: в некоторых округах было восстановлено больше половины раскулаченных хозяйств. В Казахстане к середине 1930 года было освобождено из заключения 4673 человека, возвращено из ссылки 1160 семей, прекращены судебные дела на 2264 человека, возвращено конфискованное имущество 9533 хозяйствам. Только в девяти районах Хопёрского округа на Дону - первого округа "сплошной коллективизации" в стране было восстановлено 3072 "неправильно раскулаченных" хозяйства бедняков и середняков.
Вспоминая о статье "Головокружение от успехов", Хрущёв писал, что её появлению предшествовала коллективизаторская горячка, подстёгиваемая из центра. "Хотя местный актив с азартом, грубо говоря, со звериным азартом проводил коллективизацию, но он всё же находился под бичом "Правды". Если взять "Правду" за тот период, то она пестрела изо дня в день цифрами (у кого в районе какой процент крестьян уже объединён в колхозы), подхлёстывавшими местные партийные организации. В 1929-1930 годах у меня не было никакого прямого соприкосновения ни с деревней, ни даже с партактивом, который проводил эту кампанию. Я питался данными лишь со страниц "Правды" и радовался... А когда разразился гром - письмо "Головокружение от успехов", я был несколько смущен: как же так, всё было хорошо, а потом вдруг такое письмо? Но стало ясно, что это было необходимо, потому что угроза назревала или даже уже назрела. Уже вспыхивали отдельные восстания крестьян и назревали ещё более крупные". Ретроспективно оценивая смысл статьи "Головокружение от успехов", Хрущёв писал, что Сталин "лбом ударился о стену и не смог прошибить её, из-за чего вынужден был отступить. Но, отступая, свалил свою вину на других, и это очень дорого обошлось тем людям" [325].
Выводы, к которым Хрущёв пришёл лишь в 60-х годах, многими большевиками были сделаны уже по свежим следам коллективизации. В "Рютинской платформе" статья "Головокружение от успехов" расценивалась как классический пример "сталинского приема сваливания своих преступлений на других". "Общеизвестно,- говорилось в этом документе,- что коллективизация примерно уже с конца 1928 года начала проводиться методами прямого и косвенного принуждения, а в дальнейшем - 1929-1930 гг.- и прямого насилия... Официальные постановления ЦК о "добровольном вступлении в колхозы" стали только обычным фарисейским, лицемерным прикрытием для прямо противоположной практики коллективизации". В платформе подчеркивалось, что Сталин обладал достаточной информацией о методах, которыми осуществлялась коллективизация. Но он продолжал "играть "ва-банк" и самым бесстыдным образом фальсифицировать в газетах, прежде всего в "Правде" - его личном непосредственном рупоре - фактическое положение вещей". Когда же весной 1930 года по всей стране прошла волна невиданных в истории крестьянских восстаний и он почувствовал, что почва под его ногами горит, то вместо честного признания провала своей политики и изменения курса "он пошёл на трюк. Этим трюком и явилась его статья "Головокружение от успехов"... В результате этой статьи... местные работники были брошены в жертву обозлённым массам деревни, для того чтобы отвлечь внимание от действительного виновника, а Сталин выступил перед мужиками в роли спасителя от "местных головотяпов"" [326].
Как и следовало ожидать, сразу же после появления статьи "Головокружение от успехов" массовый прилив в колхозы сменился столь же массовым отливом. В результате того, что поспешно организованные колхозы распускались весной, когда начинался сев, уже летом 1930 года во многих сельских местностях возник голод. Вспоминая это время, Хрущёв писал, что он был послан в подшефный Промакадемии колхоз для передачи ему денег на покупку сельхозинвентаря. Только в ходе этой поездки он узнал о действительном положении на селе. "Раньше я себе его практически не представлял, потому что жили мы в Промышленной академии изолированно и чем дышала деревня не знали. Приехали мы туда и встретили буквально голод. Люди от недоедания передвигались, как осенние мухи... Они все в один голос просили нас, чтобы мы им дали хлеба, а машины произвели на них мало впечатления: люди буквально голодали, я такое впервые увидел" [327].
После появления статьи "Головокружение от успехов" в ЦК и лично Сталину стали направляться многочисленные письма с вопросами о том, какова теперь ориентация политики в области колхозного движения. 3 апреля Сталин опубликовал статью "Ответ товарищам колхозникам", в которой пространно рассуждал о том, что новые установки нельзя рассматривать как отступление партии, и вновь возлагал ответственность за "перегибы" на местных партийных работников, заявляя, что "трудно остановить во время бешеного бега и повернуть на правильный путь людей, несущихся стремглав к пропасти" [328].
Для возвращения крестьян в колхозы Сталин прибегнул к новому, на этот раз "экономическому" маневру. Он сообщил, что "на днях" принято решение на два года освободить от налогового обложения скот и птицу, находящиеся в индивидуальном владении колхозников, снять все наложенные на них штрафы и судебные взыскания и отсрочить уплату ими задолженности по кредитам. Однако ушедшие из колхозов крестьяне всех этих льгот не получат, а приобретут право на них только после возвращения в колхозы [329].
Новые сталинские маневры были немедленно разоблачены на страницах "Бюллетеня оппозиции". В письме группы оппозиционеров подчеркивалось, что "жизнь скоро доказала банкротство политики авантюры. Вчерашняя генеральная линия на скорейшую коллективизацию объявлена левым загибом головотяпов. Поворот очень туманный, поэтому оценить его пока ещё трудно. Во всяком случае: 1) Банкротство не признается. 2) Лозунг сплошной коллективизации и ликвидации кулака оставлен... Пока ясно только, что последние статьи Сталина и решение ЦК о перегибах внесли в партию ещё больше дезорганизации" [330].
В других письмах описывались разрушительные последствия, к которым привели несколько месяцев коллективизаторского исступления: "Сплошная коллективизация не только не повысила товарность сельскохозяйственных продуктов, но ударила по ней так, что от неё ничего не осталось. Города сидят без масла, мяса, яиц, картошки и даже столицы перешли на микроскопический паек". Ещё более тяжкие страдания выпали на долю деревни. "То, что пишут о происходящих в ряде мест искривлениях деревенской политики, есть на деле общее правило. Обезьяна не узнает себя в зеркале. Наш округ сплошной коллективизации не отличается от других. Здесь обобществили всё до последнего цыпленка, раскулачивали вплоть до валенок, которые стаскивали с ног малых детишек" [331].
Один из оппозиционеров выразительно описывал свою беседу с коммунистом, который до того времени никогда не решался критиковать "генеральную линию" даже в личных разговорах:
"- Как живёте,- спрашиваю я его.- Вы плохо выглядите, у Вас усталый вид.
- Ещё бы. Вы бы тоже плохо выглядели, если б побывали, как я, в течение ряда месяцев в деревне... Скажу Вам напрямик: если б буржуазия нас послала в качестве вредителей, она бы действовала не лучше Сталина. Можно подумать что мы находимся перед колоссальной провокацией...
И он начал рассказывать мне о подвигах, совершенных в течение знаменитого периода "головокружений". Я этого не повторяю, потому что картина была одна и та же повсюду" [332].
Ещё в одном письме описывались методы, которые применялись к крестьянам, отказывавшимся вступать в колхозы: одновременное взимание всех платежей, ранее выплачивавшихся в течение ряда месяцев; обложение разорительными штрафами за пустяковые провинности; устройство неоднократных изнурительных ночных собраний с записью в колхоз, на которых у дверей ставилась охрана; опись имущества у многих середняков, что означало угрозу "раскулачивания". "Это были не "перегибы",- подчеркивал автор письма,- а повсеместно официально освящённые методы коллективизации". Столь же резко оценивалась в письме организация и оплата труда в только что организованных колхозах, воспринимаемая крестьянами как "новая барщина" и вызывающая у них "лютую ненависть к такому подневольному, неоплачиваемому труду... такие условия труда являются правилом, а не исключением, и всякий протест против них объявляется кулацкой вылазкой. Создается впечатление, точно кто-то обдуманно, последовательно проводит целую систему мероприятий, чтоб раз навсегда дискредитировать самую идею колхозов в глазах крестьян. Мне кажется, что это уже в значительной степени достигнуто. Неудивительно, что с появлением статьи Сталина "Головокружение", воспроизводящей классическую практику: отыгрываться на "стрелочнике", начался распад колхозов... В отношении выходов из колхозов впереди прочих групп идут бедняки и маломощные середняки, которые не могут долго выдержать практику неоплаченного труда. Зажиточные середняки не спешат с выходом, смотря на колхоз, как на страховку от непосильных налогов и опасаясь нового нажима на верхи деревни" [333].
В присланной из сибирской ссылки статьи Ф. Дингельштедта, члена партии с 1910 года, обзор сталинской политики в деревне заканчивался выводом: "Сплошная коллективизация, проводившаяся методами Пришибеевых, ввергла народное хозяйство в состояние давно не бывалой разрухи: точно прокатилась трёхлетняя война, захватившая целые села, районы и округа" [334].
Развернутый анализ и оценка принудительной коллективизации содержались в "Обращении оппозиции большевиков-ленинцев в ЦК, ЦКК ВКП(б) и ко всем членам ВКП(б)" (апрель 1930 года). В этом документе, подписанном Раковским, В. Косиором, Мураловым и Каспаровой, указывалось, что в 1928-29 годах оппозиция неизменно выступала против применения чрезвычайных мер. "Правильность этой критики нашла новое подтверждение в том хозяйственном и политическом кризисе, последствия которого ещё впереди и который был вызван политикой сплошной коллективизации и её шумным и печальным провалом... Как только в печать проникли сведения о сплошной коллективизации, мы - большевики-ленинцы и в том числе Л. Д. Троцкий указывали ещё в декабре и январе на гнилость и вредность этого лозунга... События и здесь оправдали наш прогноз, и скорее, чем мы могли ожидать".
Авторы "Обращения" отмечали, что сама директива о сплошной коллективизации, "безразлично, назначается ли для этого срок в 15 лет, как это было в начале, или в 1 год, как сделали потом",- является грубейшим отклонением от социализма и величайшей экономической нелепостью. Такой же нелепостью они называли "декретное упразднение кулака, как класса, и упразднение нэпа" [335].
В "Обращении" подчеркивалось, что попытка взвалить провал сплошной коллективизации на беспринципность и политическое убожество местных аппаратчиков представляет фактическое признание провала партийного руководства, поскольку именно на нем лежит ответственность за качество аппарата. ЦК имел все возможности предупредить насилие в деревне. Однако он не обмолвился ни словом об этой опасности ни в резолюции ноябрьского пленума 1929 года о колхозном строительстве, ни тогда, когда отовсюду стали поступать сообщения о безобразиях, творящихся на селе. "Перегибы" были осуждены лишь тогда, когда наметился срыв посевной кампании.
Расценивая постановление ЦК от 15 марта как фактическое признание поражения, грозящего перерасти в катастрофу, авторы "Обращения" подчеркивали, что "партия и коммунизм за это поражение не несут никакой ответственности, ибо сплошная коллективизация была предпринята в нарушение программы партии, в нарушение самых элементарных принципов марксизма, в пренебрежение к самым элементарным предостережениям Ленина в вопросе о коллективизации, и о середнячестве, и о нэпе. Тем не менее и партия, и коммунизм получили жесточайший урок в результате центристской ультралевизны" [336]. Этот ультралевый курс был продиктован корыстными интересами правящего слоя, поскольку сплошная коллективизация, неизбежно увеличивающая число "надсмотрщиков" над крестьянами, "расширила бы армию бюрократии, увеличила бы её долю в национальном доходе, укрепила бы её власть над массами" [337].
В "Обращении" указывалось, что фактический срыв коллективизации обусловлен бюрократической системой управления, при которой власть рабочего класса и партии оказалась узурпированной "чиновниками, превратившимися в обособленное правящее сословие". Этот срыв выразился прежде всего в изменении отношения крестьян к партии, олицетворяемой в их глазах аппаратом, "из уст которого сыплется угроз больше, чем слов, который действует при помощи насилия и произвола, и по поводу которого ещё Ленин говорил, что он унижает советских граждан. Вместо того примера, о котором говорил Ленин, и о котором говорит программа партии,- живого примера, который должен был бы убедить середняка в выгодности колхоза, ему преподносят мышеловку. На такую коллективизацию он ответил своими обычными способами: забастовкой, активной и пассивной или же вхождением в колхоз, чтобы взорвать его изнутри техническим саморазрушением (уничтожение скота и пр.)" [338].
Восстановление доверия крестьянства к партии может быть достигнуто только на путях восстановления законности, советской и партийной демократии, без которых "всякие исправления неизбежно превратятся в искривления. Лишь революционный контроль масс в состоянии держать в подчинении аппарат" [339].
Приведённые выше документы позволяют понять, почему Сталина в период проведения принудительной коллективизации беспокоили в первую очередь не "правые", ещё остававшиеся в составе ЦК, но уже полностью сломленные и неспособные к какому-либо сопротивлению, а интернированный на Принцевых островах Троцкий и томившиеся в ссылке и политизоляторах его единомышленники, продолжавшие политическую деятельность с помощью единственно сохранявшихся в их распоряжении идейных методов. "Бюллетень оппозиции" неведомыми для ГПУ путями переправлялся в СССР и читался многими коммунистами. Его приходилось рассылать партийной верхушке, прежде всего членам Политбюро, из которых ещё не все были готовы беспрекословно следовать за Сталиным в его авантюристических поворотах. Поэтому Сталин был вынужден сохранять видимость идейной борьбы с "троцкизмом", допускать публикацию в официальной советской печати выдержек из работ Троцкого и других лидеров левой оппозиции, разумеется, в сопровождении грубо тенденциозных комментариев. Правда, сам Сталин, как правило, уклонялся от прямой полемики с Троцким и его единомышленниками. Эту работу он возложил на своих многочисленных идеологических помощников, среди которых ведущую роль играл Е. Ярославский.
30 марта в "Правде" была опубликована статья Ярославского "Слева направо", в которой критика Троцким сплошной коллективизации трактовалась как переход на позиции социал-демократии. На эту статью Троцкий ответил статьей "Скрип в аппарате" (написана 13 апреля 1930 г.), в которой он давал оценку вынужденному отступлению Сталина, приведшему к тому времени к снижению доли коллективизированных крестьянских хозяйств с 60 до 40 процентов. "Мы нисколько не сомневаемся,- писал Троцкий,- что ему придётся - всегда в хвосте реального процесса - отступить ещё на солидное количество процентов [340]. В предвидении этого мы, уже несколько месяцев тому назад, т. е. в самый разгар коллективизаторского исступления, предупреждали против последствий бюрократического авантюризма. Если бы партия читала наши предупреждения в подлинном виде, а не в запоздалых извращениях Ярославского, многие ошибки были бы если не избегнуты, то чрезвычайно смягчены" [341].
В статье "Скрип в аппарате" Троцкий развивал свой тезис, расценённый Ярославским как "сплошное ренегатство",- о том, что среднее крестьянство колеблется между коллективизацией и гражданской войной. Ссылаясь на сообщения советской печати о массовом уничтожении и распродаже крестьянами своего скота и сельскохозяйственного инвентаря, он характеризовал этот процесс как закономерную реакцию на упразднение нэпа и принудительную коллективизацию, как "тихую, саботажную форму гражданской войны. В этом острота положения и его опасность, которая удесятеряется, если её своевременно не понять" [342].
Опираясь на анализ первых уроков сплошной коллективизации, Троцкий вновь характеризовал свое отношение к крестьянству. Непосредственным поводом для этого послужило утверждение Ярославского о том, что Троцкий, якобы всегда считавший крестьянство враждебной социализму силой, не может представить его иначе, как быдло, как скот, который "шарахается" в открытые ворота коллективизации. "Крестьянство со скотом я не сравнивал,- отвечал на это Троцкий.- ...Крестьянство враждебной силой я не считал никогда. Но не считал его и сознательной социалистической силой". Такого взгляда на крестьянство придерживались Маркс и Энгельс, писавшие об идиотизме деревенской жизни. Из этих слов народники в свое время выводили мнимую враждебность марксистов к крестьянству. На деле же эти слова лишь фиксировали отличительные признаки крестьянства (каким оно было в Европе в XIX веке и каким оно сохранилось в СССР к началу коллективизации): ужасающую раздробленность и страшно сильную зависимость от природной стихии. Из этих черт вытекает противоречивость социального положения и психологии крестьянства. "Насколько крестьянин реалист в вопросах своего окружения, настолько он становится жертвой слепого инстинкта в больших вопросах. Вся история крестьянства состоит в том, что оно, после десятилетий или столетий тяжкой неподвижности, шарахалось то в одну, то в другую сторону... Чтобы освободить крестьянина от давящих его сознание стихийных сил, нужно его раскрестьянить. В этом и есть задача социализма. Но разрешается она не формальной коллективизацией, а революцией сельскохозяйственной техники" [343].
В приведённых положениях особого внимания заслуживает тезис о "раскрестьянивании". В последние годы многие публицисты широко использовали это понятие, понимая под ним утрату крестьянином чувства хозяина земли и производимой им продукции.
У Троцкого понятие "раскрестьянивания" имело принципиально иной смысл. Под "раскрестьяниванием" он понимал освобождение крестьянства от социальной беспомощности перед лицом стихийных сил природы. В этом смысле "раскрестьянивание" ныне уже произошло в передовых капиталистических странах. Современный капиталистический фермер, обладающий образованием, как правило, не ниже среднего специального, использующий новейшую технику и высшие достижения биотехнологической революции, вовлечённый в многообразные кооперативные связи, поддерживаемый государственными субсидиями, окружённый развитой производственной и социальной инфраструктурой,- такой фермер разительно отличается своим социальным обликом, образом жизни и характером труда от западноевропейского крестьянина XIX века или русского крестьянина 20-х годов, живших, по выражению Г. Успенского, "под властью земли". Процессу "раскрестьянивания", сопровождавшемуся неуклонным уменьшением численности и доли лиц, занятых в сельском хозяйстве (до 3-5 % в настоящее время в передовых капиталистических странах), при капитализме сопутствовали пауперизация и разорение множества крестьянских хозяйств. Троцкий считал, что в условиях социалистического строительства этот процесс может принять намного менее болезненные для миллионов крестьян формы. Причину прямо противоположного эффекта сталинской коллективизации он усматривал в том, что вместо добровольной и постепенной коллективизации, неразрывно сомкнутой с индустриализацией сельского хозяйства, бюрократия избрала утопически-реакционный путь скоропалительного и принудительного создания "крупных коллективных хозяйств без той технической основы, которая только и могла бы обеспечить их перевес над мелкими". Неизбежные на этом пути "крутые повороты, затрагивающие основы жизни 25 миллионов крестьянских хозяйств и бессмысленно дергающие их на протяжении года влево и вправо, не могут пройти бесследно для партии. Центристское короткомыслие и бюрократический авантюризм выйдут из этого опыта глубоко скомпрометированными" [344].
Уже в начале 30-х годов Троцкий предвидел, что даже при "успешном" завершении сплошной коллективизации труд в колхозах на протяжении длительного времени будет менее производительным и эффективным, чем труд в мелкотоварном крестьянском хозяйстве. Опасность коллективизации, подстёгиваемой "тремя кнутами бюрократии", состоит в том, что "при искусственном, т. е. преждевременном создании больших колхозов, где труд отдельного крестьянина утопает в труде десятков и сотен других крестьян, применяющих тот же индивидуальный инвентарь, обработка земли, вследствие утраты личного стимула, может оказаться ниже, чем даже в индивидуальных крестьянских хозяйствах". Эта опасность усугубляется тем, что "колхоз, не оправдываемый своей технической базой, неизбежно создает паразитарную хозяйственную бюрократию, худшую из всех. Крестьянин, который являлся в истории не раз пассивной опорой всяких видов бюрократизма в области государственного управления, совершенно не выносит бюрократизма в непосредственно хозяйственной области. Этого не надо забывать" [345].
XVIII
XVI съезд. "Добивание" "правых"
В июле 1930 года в обстановке массового отлива крестьян из колхозов, крайнего напряжения народного хозяйства и резкого падения жизненного уровня в городе и деревне открылся XVI съезд партии.
В преддверии съезда в среде "правых" вынашивалась мысль об осуществлении "дворцового переворота" против Сталина, но их лидеры на нелегальных фракционных совещаниях решительно отвергли этот путь. По свидетельству Авторханова, накануне съезда собралась группа "активистов", давно уже требовавших от своих вождей энергичных действий по свержению Сталина. Ссылаясь на банкротство сталинской политики и крестьянские бунты, они прямо поставили перед приглашённым на собрание Бухариным вопрос: "Когда жизнь подтвердила ваши самые мрачные прогнозы во всех отраслях внутренней политики, а крестьяне, доведённые до отчаяния, проголосовали за вас своей кровью, неужели после всего этого вы собираетесь на XVI съезде голосовать за Сталина?". Бухарин уклончиво ответил, что атаки против сталинцев сверху не увенчались успехом, поэтому линия партии может быть выправлена только снизу. Один из "активистов" на это заявил, что против аппарата бессильны членские билеты низов, следовательно, в арсенале средств борьбы остается только "хирургия". В ответ Бухарин стал пространно рассуждать, что идеалы социализма и социальной справедливости, во имя которых была совершена революция, не могут быть принесены в жертву межгрупповой борьбе в верхах партии. Закончил же он свое выступление софизмом: "Неумелое управление великолепной машиной вовсе не говорит о пороках самой машины. Нелепо разбивать эту машину, лишь бы убрать водителя" [346].
Несмотря на фактический отход "тройки" от политической борьбы, Сталину не удалось избежать предсъездовской дискуссии, которая в некоторых партийных организациях перерастала в поддержку "правых". Так было, например, в Промакадемии, где партийная ячейка возглавлялась представителями "старой гвардии", занимавшими антисталинскую позицию [347]. Этой группе противостояла находившаяся в меньшинстве группа молодых партийцев, "стоявших на позициях Центрального Комитета", к которой принадлежал Хрущёв. Острота борьбы выразилась, в частности, в том, что Хрущёва несколько раз проваливали на выборах в президиум партийных собраний и в бюро партийной ячейки. Несмотря на ряд выступлений "Правды" о "засилии правых" в Промакадемии, на её партийном собрании делегатами на районную конференцию наряду со Сталиным были избраны Бухарин и Рыков. После этого Мехлис вызвал Хрущёва в "Правду" и предложил ему подписать подготовленную в редакции статью с критикой "нездоровой обстановки" в парторганизации Промакадемии. На следующий день после выхода статьи состоялось новое партийное собрание, на котором были отозваны все избранные ранее делегаты, кроме Сталина, а на районную конференцию были избраны "сторонники генеральной линии", в том числе Хрущёв, ставший секретарем партийной организации академии. На районной конференции Хрущёв заявил, что "избрание "правых" - уловка бывшего партийного руководства академии, которое сочувствовало "правым", а теперь лишено доверия и переизбрано" [348]. Эти события определили дальнейшую судьбу Хрущёва. Уже в январе 1931 года он был избран секретарем Бауманского райкома партии, вслед за чем началось его быстрое восхождение по ступеням партийной иерархии.
Хрущёв вспоминал также о том, что предсъездовская Бауманская районная конференция проходила очень бурно. На ней выступила Н. К. Крупская, чья речь прозвучала "не в такт генеральной линии партии", за что конференция осудила её выступление [349].
Немало писем с осуждением Сталина приходило в редакцию "Правды". Большинство из них, разумеется, клалось под сукно. Однако отдельные письма с протестом против возложения вины за "перегибы" на "стрелочников" всё же появились на страницах "Правды". Так, в статье Мамаева говорилось: "У кого же закружилась голова?.. Постановляем одно, а на деле проводим другое. Так нечего наводить тень на ясный день. Надо сказать о своих собственных прострелах и не учить этому низовую партийную массу... Выходит, "царь хорош, а чиновники на местах негодные"... Надо под ленинским микроскопом проверить причины перегибов и не карать за них покорных исполнителей - сельских коммунистов" [350].
Однако такого рода настроения не нашли отражения на самом съезде, который, как это будет свойственно и всем последующим партийным съездам, отличался крайне мажорной тональностью. В такой тональности было выдержано, в частности, выступление старейшего партийного историка М. Покровского, который расценивал форсированную индустриализацию и коллективизацию как показатель "вступления страны в социализм". "В 1921 году приходилось слышать прогноз: "О, ещё на 25 лет нам хватит промежуточного положения, ещё через 25 лет будем строить социализм",- говорил он.- Тогда думалось: нам до этого не дожить. Дожили... Не знаю, имею ли я на это достаточно полномочий, но я хотел бы от лица всего моего поколения выразить благодарность всем, кто строит социализм. (Кржижановский: Можете, можете! Продолжительные бурные аплодисменты.)" [351]
В отчётном докладе Сталина говорилось о "гигантских успехах" индустриализации и коллективизации, о правильности и победе "генеральной линии партии". При этом, как указывалось в "Рютинской платформе", Сталин умолчал о двух решающих фактах, сводящих на нет все его парадные реляции. Во-первых, он "скрыл от партии, что в это время вся текстильная промышленность с 600 тыс. рабочих из-за отсутствия сырья стояла целиком 4 месяца, ряд других отраслей лёгкой промышленности, а также сотни предприятий тяжёлой работали на 2/3 и даже на половину" [352]. Во-вторых, он не обмолвился ни словом о только что прошедшей по всей стране волне невиданных доселе крестьянских восстаний.
По накалённости критики оппозиции XVI съезд крайне походил на предыдущий съезд, с той лишь разницей, что теперь шла речь не о "добивании" оформленной оппозиции, продолжавшей отстаивать свои взгляды, а о добивании "уклонистов", из которых ни один не произнёс ни слова в защиту своих взглядов и тем более - не посмел критиковать авантюристический сталинский курс, принявший особенно опасные формы и масштабы после капитуляции бухаринской группы.
При обсуждении политического отчёта ЦК главное внимание уделялось не анализу чрезвычайно обострившихся экономических и социально-политических проблем, а безудержным нападкам на лидеров "правой оппозиции". Киров требовал, чтобы они признали свою платформу "кулацкой программой", ведущей к гибели социалистического строительства, и заявлял, что "каждый лишний процент темпа в нашей индустриализации, каждый лишний колхоз - всё это было достигнуто не только в борьбе с кулаком и прочими контрреволюционными элементами в нашей стране, это было достигнуто в борьбе против тт. Бухарина, Рыкова, Томского и Угланова" [353]. "Нельзя, товарищи, без содрогания подумать о том, что было бы с пролетарской революцией, с рабочим классом, если бы линия правых победила" [354],- патетически восклицал Косарев. "Вы покаялись на ноябрьском пленуме, покаялись вчера, а сверх того ничего больше вами не было сделано",- упрекал "правых" Рудзутак. Он же впервые публично сообщил на съезде о переговорах между Бухариным и Каменевым, охарактеризовав их как "заговор против ЦК" [355].
Вконец деморализованные "правые" как бы соревновались друг с другом в признании своих "ошибок", пытаясь опровергнуть лишь наиболее одиозные обвинения. Отрицая наличие "фракции" у правых, Томский тем не менее признавал, что их деятельность несла в себе "зародыши фракционности": "Как же иначе?.. Совместные документы со своей особой линией, совместные формулировки, совместные совещания по кругу определённых вопросов,- конечно, тут уже есть налицо элементы фракционности". В ответ на требование покаяться Томский заявил, что "покаяние" - не большевистский термин, и с горечью произнес: "Трудновато быть в роли непрерывно кающегося человека. У некоторых товарищей есть такие настроения - кайся, кайся без конца и только кайся... Дайте же немного поработать" [356].
Лидерам "правой оппозиции" пришлось в полной мере ощутить на себе те приемы, которые они вместе со Сталиным использовали против прежних оппозиций. Для доказательства их "фракционной деятельности" приводились сведения, полученные путём доносов. Бывший член МК М. Пеньков подробно рассказал о "фракционной работе" в Московской организации, утверждая, что "вожди правой оппозиции нас подталкивали, чтобы мы поскорее развернули свою работу, поскорее мобилизовали партийные организации, партийные и рабочие массы. Отдельных товарищей направляли для обработки к т. Бухарину с тем, чтобы эта оппозиционная работа была более плодотворной" [357].
В орготчёте ЦК Каганович заявил, что "Угланов до сих пор ещё работает против ЦК... до сих пор ещё обрабатывает людей тишком, тайком, против ЦК партии" [358]. В ответ на это обвинение Угланов на следующий день "совершенно откровенно" признал, что за последние месяцы у него вновь возникли серьезные сомнения в правильности политики в деревне, которыми он поделился с некоторыми товарищами. Поскольку Угланов умолчал о наиболее "криминальном" моменте этих бесед, на него посыпались новые обвинения в недоговорённости его признаний. После этого Угланов направил заявление в Президиум съезда, в котором говорилось: "В борьбе против линии партии я пытался в разговорах со многими членами партии представить главным виновником создавшегося положения в партии т. Сталина. Я считаю это своей тяжёлой ошибкой. Тов. Сталин показал в своем руководстве партией, что он заслуженно является вождем партии" [359].
Если на XV съезде реплики с мест во время выступлений оппозиционеров преследовали цель помешать им высказать свои аргументы, то теперь такие реплики бросались с целью добиться от "правых" ещё большего унижения. Так происходило не только во время речей Рыкова, Томского и Угланова (Бухарин отсутствовал на съезде по болезни), но и во время речи Крупской, которую не раз прерывали выкриками: "Насчёт Рыкова и Томского", "Мало, скажите точнее", "Не ясно", "Крайне недостаточно" [360].
Ближайшие соратники Сталина не раз варьировали в своих выступлениях мысль Микояна о том, что правых "мало били" [361]. Ворошилов говорил даже об "ангельском терпении, проявленном всеми членами Политбюро в отношении Бухарина, Томского и Рыкова", которое "впрок не пошло", и уверял, что "Ленин имел в сотни раз большую жёсткость и крепость руки, чем Сталин, которого сплошь и рядом обвиняют в жёсткости" [362].
Поскольку "правые" под угрозой ещё более свирепой травли не могли ответить по существу ни на одно обвинение в свой адрес, им приходилось молча выслушивать самые фантастические и противоречащие друг другу версии по поводу эволюции их взглядов. Так, Ворошилов объяснял их "грехопадение" не протестом против разрыва сталинской группы с прежней политикой, проводимой совместно с бухаринцами, а тем, что "дерясь с Троцким - Зиновьевым, правые думали, что вся ленинская партия приняла открыто правую программу, что она после разгрома "левых" оппортунистов пойдет по новому - правому пути... Буквально на второй день после XV съезда Рыков, Томский и Бухарин показали свое истинное лицо, начали на наших глазах праветь и выступать против политики ЦК (особенно по вопросу хлебозаготовок)" [363].
В противоположность этой версии о "поправении" бухаринской группы Покровский заявлял, что "правый уклон - это есть мировоззрение, которое мы можем проследить даже в нашей литературе очень глубоко". Он упрекал Бухарина и его учеников в том, что с 1924 года они доказывали, будто "нашему крестьянину не свойственно чувство собственности, что он никогда не владел землей, что он, кратко говоря, без пяти минут социалист, к чему тогда коллективизация, он сам врастет" [364]. Маститый историк не счел нужным объяснить, почему в этом случае подобные взгляды на протяжении пяти лет, предшествовавших "великому перелому", составляли теоретическое кредо руководства партии, а "бухаринская школа" находилась под его защитой от критики со стороны левой оппозиции.
В целом выступавшие на XVI съезде мало заботились о логической непротиворечивости аргументов. Любой аргумент оказывался пригодным, если с его помощью можно было больнее ударить по уже капитулировавшей оппозиции. Абсолютное единство проявлялось лишь в "защите" Сталина от обвинений, которые распространялись в среде "правых".
Ярославский обличал Бухарина и его сторонников в том, что они "систематически изо дня в день дискредитируют т. Сталина" [365]. Впервые обнародовав положение из февральской декларации "тройки", содержавшее протест против того, чтобы "контроль со стороны коллектива заменялся контролем со стороны лица, хотя бы и авторитетного", Рудзутак заявлял, что в этом положении "имеется не только протест против существующего в партии режима, но имеется... прямая клевета на т. Сталина, против которого пытаются выдвинуть обвинение в попытках единоличного руководства нашей партией. Я, как член ЦК, попутно должен сказать здесь, что за всё время нашей совместной с т. Сталиным работы в ЦК мы не можем привести ни одного примера, ни одного случая, чтобы он свою волю и свое мнение пытался противопоставить мнению большинства ЦК, мнению коллектива" [366].
В критике правыми Сталина усматривалось свидетельство их перехода на позиции Троцкого. "Вы помните,- говорил Орджоникидзе,- как Троцкий травил Сталина. Буквально всё сводилось к тому, что во всех разногласиях, во всей борьбе виноват Сталин... Что проделывали правые в этом отношении? Я не буду приводить цитат, но скажу - буквально так же, в тех же самых словах,- они обрушивались на т. Сталина, как в свое время обрушивался Троцкий". "Наша партия и рабочий класс,- продолжал Орджоникидзе,- вполне правильно отождествляют т. Сталина с генеральной линией нашей партии, ведущей СССР от победы к победам. Именно за это партия с таким воодушевлением и восторгом встречает т. Сталина. (Аплодисменты.) Это не понимают ни Троцкий, ни Бухарин, ни Рыков и ни Томский" [367].
Напомнив, что Зиновьев и Каменев "начали с обвинений ЦК и т. Сталина в полутроцкизме, а окончили амнистией, блоком с Троцким для борьбы против партии, против ЦК", Постышев высказал предположение, "не означает ли молчание правых по вопросу о капитулянтской платформе Троцкого по сути дела своеобразную амнистию Троцкому для заключения блока с ним?" [368]. В этих и подобных им выступлениях критика Сталина отождествлялась с критикой ЦК и "генеральной линии партии" и одновременно закреплялся концентрированный "образ врага" - Троцкого и "троцкизма", к которым подверстывались все оппозиционные элементы партии. Отработанная уже в 20-е годы тактика создания этого "образа врага" позволяла скрывать реальные социально-экономические проблемы за грубой политической бранью.
Хотя на XVI съезде выступления не завершались здравицами в честь Сталина (это произойдёт на следующем съезде), но большинство приветствий и рапортов съезду, составленных услужливыми аппаратчиками, включали не применявшуюся на предыдущих съездах формулу о Сталине как "вожде партии".
Ещё одной новацией, опробованной на XVI съезде, явилась раздача делегатам добытых ГПУ признательных показаний арестованных "вредителей" из числа беспартийных учёных и инженеров. Эти показания цитировались в ряде выступлений для доказательства того, что "все специалисты жадно прислушивались ко всяким разногласиям в партии и независимо от того, какой уклон имела оппозиция, всегда желали ей успеха".
На XVI съезде ярко проступила линия на "закручивание гаек" по всему "идеологическому фронту". Так, Каганович высказывал возмущение по поводу публикации семи книг "философа-мракобеса" Лосева и особенно "последней книги этого реакционера и черносотенца" "Диалектика мифа" [369] (к этому времени Лосев уже находился в Соловецком лагере). Обвинение Лосева в "откровенно черносотенных монархических высказываниях" было повторено писателем Киршоном. Он же обвинил литературную группировку "Перевал" в том, что она "в ответ на лозунг ликвидации кулачества как класса выдвигает лозунг гуманизма и человеколюбия" [370].
Политический смысл XVI съезда был раскрыт в статье X. Раковского "На съезде и в стране", написанной в июле - августе 1930 года. "Задача XVI съезда,- писал Раковский,- заключалась в том, чтобы своим авторитетом закрепить организованные "достижения" сталинской фракции, закрепить аппарат над партией, сталинскую группу над аппаратом и самого Сталина, как признанного вождя, который венчает всю аппаратную махину, удобно обосновавшуюся на шее партии... Этот съезд явился одним из важнейших этапов по пути дальнейшей (если это только возможно) бонапартизации партии. От решения политических вопросов устранена уже не только партия, но оно не доверяется уже и тщательно профильтрованному и подобранному съезду. Безоговорочное одобрение задним числом лишённой всякого конкретного содержания генеральной линии не может означать ничего иного, как столь же безоговорочного одобрения наперед любой политики, любого поворота в любую сторону" [371]. Как показал весь последующий опыт развития страны, подобное слепое одобрение общих "линий" ("построения коммунизма в 20 лет" при Хрущёве, "совершенствования развитого социализма" при Брежневе, горбачёвской "перестройки" или ельцинского "курса на реформы") выступало социально-психологическим механизмом утверждения авторитарной власти, имеющей тенденцию к перерастанию в тоталитаризм, диктаторские формы правления.
Раковский отмечал, что для будущего историка лучшей иллюстрацией нравов "эпохи реконструкции" станут протоколы XVI съезда. В них запечатлён "достойный символ всего современного режима" - "дикая картина распоясавшихся бюрократов и аппаратчиков, соревнующихся в улюлюканиях и издевательствах над прижатым к стене и сдавшим оружие противником (правыми)... Самое отвратительное здесь в том, что это состязание в гнусностях по отношению к ползающему на брюхе грешнику является ценой, уплачиваемой чиновниками за свое собственное благополучие: за кем нет грешков, кто гарантирован от того, что завтра его не сделают искупительной жертвой в угоду сохранения престижа генеральной линии? Трудно сказать, в ком больше утеряно чувство собственного достоинства,- в тех ли, кто под свист и улюлюкание покорно склонял голову и пропускал мимо ушей оскорбления в надежде на лучшее будущее, или же в тех, кто тоже в надежде на лучшее будущее наносил эти оскорбления, зная наперед, что противник будет отступать. Ещё на XV съезде аппаратчики не могли себе этого позволить. Над XV съездом чувствовалось дыхание истории, чувствовалось, что происходит что-то серьезное, что партия переживает какую-то трагедию. Теперь попытались это же повторить по отношению к правым, но второй раз получился, как это всегда бывает, пошлый фарс" [372]. Коренное отличие между XV и XVI съездами состояло в том, что первый из них подавлял оформленную оппозицию, продолжавшую отстаивать свои взгляды, а второй - оппозицию, отказавшуюся от организационного оформления, уже сломленную и неспособную к какому-либо сопротивлению.
Резолюция съезда увенчала разгром бухаринской группы, указав, что последняя противопоставила генеральной линии партии "откровенно-оппортунистическую линию", которая "ведёт к капитуляции перед кулацко-капиталистическими элементами страны". "Правые уклонисты" были объявлены "объективно агентурой кулачества". Резолюция утверждала, что "оппортунисты всех мастей, особенно правые, применяют новый маневр, выражающийся в формальном признании своих ошибок и в формальном согласии с генеральной линией партии, не подтверждая свое признание работой и борьбой за генеральную линию, что на деле означает только переход от открытой борьбы против партии к скрытой или выжидание более благоприятного момента для возобновления атаки на партию". Требуя "объявить самую беспощадную войну такого рода двурушничеству и обману", резолюция предупреждала, что признающие свои ошибки должны доказать искренность этих признаний "активной защитой генеральной линии партии... Неисполнение этого требования должно влечь за собой самые решительные организационные меры" [373].
Всё это означало недвусмысленное указание "правым", что их малейшее несогласие с любой будущей акцией сталинского руководства приведет к их полному изгнанию с политической арены. Только под этим условием Бухарин, Рыков и Томский были оставлены на XVI съезде в составе ЦК. Единственный член "тройки", сохранивший свой пост и место в Политбюро, Рыков спустя полгода после съезда был выведен из Политбюро и заменён на посту председателя Совнаркома Молотовым.
XIX
Сталинская "борьба на два фронта"
На XVI съезде Сталин уделил значительное внимание критике "троцкизма", не смущаясь противоречиями в своей трактовке "троцкистской опасности". С одной стороны, он заявил, что "троцкистскую группу, как оппозицию, мы давно уже разгромили и выкинули вон", и теперь речь идёт о борьбе лишь "с остатками троцкизма в партии, с пережитками троцкистской теории". С другой стороны, он утверждал, что троцкизм не только живёт, но и свои "атаки против правых уклонистов... обычно увенчивает блоком с ними, как с капитулянтами без маски" [374].
С одной стороны, Сталин расценил "левые загибы" в колхозном движении как "некоторую, правда бессознательную, попытку возродить у нас традиции троцкизма на практике, возродить троцкистское отношение к среднему крестьянству" [375]. (Именно эта сталинская версия в недавние годы была подхвачена многими публицистами и литераторами.) С другой стороны, он объявил в присущем ему тоне, что в условиях реконструктивного периода "троцкисты, с точки зрения темпов, являются самыми крайними минималистами и самыми поганенькими капитулянтами". [376]
Для обоснования последнего тезиса Сталин сопоставлял показатели прироста промышленной продукции в 1927-30 годах с прогнозными наметками, сделанными Троцким в 1925 году. Эти наметки, названные Сталиным "троцкистской теорией потухающей кривой", представляли вывод из соображений Троцкого о снижении темпов развития советской промышленности после завершения восстановления народного хозяйства и перехода к расширенному воспроизводству на основе социалистических накоплений. Однако вслед за этим Троцкий утверждал, что в условиях планомерной индустриализации советская промышленность сможет добиться темпов, недоступных при капитализме. Показатели прироста промышленности в 1930 году (22 %) и в 1931 году (20 %) совпали с выдвинутыми пятилетием ранее прогнозными коэффициентами Троцкого.
К рассуждениям о "крохоборческой мудрости" "троцкистов" Сталин прибег в связи со своим предложением поднять темп развития промышленности до 32 % в 1929/30 и 47 % в 1930/31 хозяйственному году [377].
После съезда сталинский пропагандистский аппарат продолжал извергать ожесточённую брань против Троцкого, неизменно встречавшую отповедь изгнанника с Принцевых островов. Более действенными, разумеется, были дальнейшие атаки на "правых", особенно на Бухарина, которого Сталин и его приспешники продолжали обвинять в "двурушничестве". На эти обвинения Бухарин отвечал жалобами Сталину на "неслыханные издевательства" и "клевету", которой его подвергают. 14 октября 1930 года он писал: "Коба. Я после разговора по телефону ушёл тотчас же со службы в состоянии отчаяния. Не потому, что ты меня "напугал" - ты меня не напугаешь и не запугаешь. А потому, что те чудовищные обвинения, которые ты мне бросил, ясно указывают на существование какой-то дьявольской, гнусной и низкой провокации, которой ты веришь, на которой строишь свою политику и которая до добра не доведет, хотя бы ты и уничтожил меня физически так же успешно, как ты уничтожаешь меня политически".
Тщетно пытаясь убедить Сталина в своей верности и при этом сохранить остатки человеческого достоинства, Бухарин продолжал: "Я считаю твои обвинения чудовищной, безумной клеветой, дикой и, в конечном счёте, неумной... Правда то, что, несмотря на все наветы на меня, я стою плечо к плечу со всеми, хотя каждый божий день меня выталкивают... Или то, что я не лижу тебе зада и не пишу тебе статей a la Пятаков [378],- или это делает меня "проповедником террора"? Тогда так и говорите! Боже, что за адово сумасшествие происходит сейчас! И ты, вместо объяснения, истекаешь злобой против человека, который исполнен одной мыслью: чем-нибудь помогать, тащить со всеми телегу, но не превращаться в подхалима, которых много и которые нас губят" [379].
Разумеется, такого рода жалобы, свидетельствовавшие о крайней деморализации Бухарина, не могли вызвать у Сталина ничего, кроме чувства удовлетворения и желания добиваться от деморализованного Бухарина дальнейших унижений. 20 ноября Бухарин выступил в "Правде" с новым покаянным заявлением, в редактировании которого принимал участие Каганович. В этом заявлении Бухарин в очередной раз признавал свои ошибки, выражал полное согласие со всеми партийными решениями, клеймящими "правый уклон", и осуждал любые попытки "скрытой борьбы" с партийным руководством. На следующий день в газетах "Труд" и "За индустриализацию" появились статьи, в которых это заявление квалифицировалось как "акт двурушничества". Лишь после этого Сталин решил выступить в роли доброжелательного и беспристрастного арбитра. 22 ноября было опубликовано специальное постановление ЦК, осудившее выступления этих газет против Бухарина и положительно оценивавшее его заявление.
Поскольку послушно каявшихся лидеров "правых" нельзя было, подобно "троцкистам", изгнать из партии, Сталин сосредоточил свои усилия на том, чтобы изолировать их от ближайших помощников и сотрудников. 22 сентября 1930 года он писал Молотову: "Нужно освободить Рыкова и Шмидта и разогнать весь их бюрократический консультантско-секретарский аппарат... тебе придётся заменить Рыкова на посту ПредСНК и ПредСТО. Всё это пока между нами" [380]. Реализация этого плана в декабре 1930 года способствовала выполнению параллельного замысла Сталина - окончательной ликвидации всякой самостоятельности руководящих государственных органов.
С самого начала публичной травли "правых" Троцкий оценивал её как непристойный фарс, подрывающий авторитет партии. В статье "Уроки капитуляций (некрологические размышления)" он обращал особое внимание на то, что открытые нападки на "тройку" развернулись после её "разгрома". "Партия мимоходом, уже в момент развязки, узнает, что глава Коминтерна, глава правительства и глава профсоюзов в течение полутора лет "играли судьбою партии и революции" (буквально!), "спекулировали на катастрофе" (буквально!) - всё это где-то в бюрократическом подполье... Лишь после того, как Рыков ритуально капитулировал,- что, казалось бы, вообще исключало необходимость дальнейшей борьбы,- только с этого момента Рыков, и с ним вся тройка, предаются особенно разнузданному публичному поруганию пред лицом партии, населения страны и всего вообще человечества. Партия совершенно не нужна была для борьбы против "заговора" Рыкова, Бухарина и Томского. Партию уверяли, что никакой борьбы вообще нет. Но после закулисной победы над правыми, партии показали три политических скальпа: глядите, вот как поступает и будет поступать генеральный секретариат со всеми теми, кто встанет на его пути" [381].
Упоминая о тезисе, выдвинутом Сталиным на XVI съезде: "теперь троцкистская группа представляет антипролетарскую и антисоветскую контрреволюционную группу, старательно осведомляющую буржуазию о делах нашей партии" [382], Троцкий писал: "В какой ещё информации, спросим мы со своей стороны, нуждается мировая буржуазия, сверх того материала, который дает ей официальная сталинская агентура и сам Сталин, прежде всего? О председателе Совнаркома говорят на съезде, как о саботажнике; вчерашнего руководителя Коминтерна клеймят, как агента буржуазии. На потеху малым ребятам выводят вчерашнего вождя профессиональных союзов и вчерашнего руководителя московской организации, очищавшего её в течение нескольких лет от "троцкизма"" [383].
Расправу над "правыми" Троцкий расценивал как показатель того, что "система бюрократизма стала системой непрерывных дворцовых переворотов, при помощи которых она ныне только и может поддерживаться" [384]. Сталинская группа не может допустить малейшего оппонирования своим решениям даже внутри ЦК и Политбюро. "Всякое расхождение с руководством, т. е. с милитаризованной сталинской фракцией, всякая попытка критики, всякое предложение, непредусмотренное верхушкой, ведёт к немедленному организационному погрому, который совершается безмолвно, как пантомима, после чего следует "теоретическая" ликвидация, похожая скорее на ритуальное отпевание, совершаемое ленивыми дьячками и псаломщиками из красных профессоров" [385]. Ликвидация всякой критики, даже внутри правящей верхушки, свидетельствует о том, что "бюрократический режим благополучно докатился до принципа непогрешимости руководства, который является необходимым дополнением его фактической безответственности". При этом под руководством уже нельзя понимать ни ЦК, ни даже Политбюро. Лишь по традиции говорится о непогрешимости ЦК, который перестал представлять какой-либо устойчивый коллектив. Из него непрерывно выбрасывают всех тех, кто осмелился высказать собственное мнение и тем более оспорить какое-либо суждение Сталина. Что же касается членов Политбюро, то их "никто особенно не берет всерьез, как, впрочем, и они сами себя". Когда говорят о партийном руководстве, имеют в виду исключительно Сталина. "Это нисколько и не скрывается, наоборот, всемерно подчеркивается. 1929 год был годом его официального коронования, в качестве непогрешимого и безответственного вождя" [386]. XVI съезд партии окончательно завершил этот процесс.
XX
"Право-левацкий блок"
Несмотря на кажущееся всемогущество Сталина, его всевластие наталкивалось на ощутимые преграды со стороны как рабочих масс, так и старых и новых внутрипартийных оппозиций. Одной из попыток организованного выступления против этого всевластия стало собрание подольских рабочих совместно с представителями крупнейших московских заводов, состоявшееся 19 сентября 1930 года. В резолюции собрания, направленной Калинину, Рыкову и Ворошилову, в которых рабочие ещё видели людей, способных противостоять "бесконтрольно-самодержавному управлению Сталина", указывалось, что это управление привело страну к положению, намного худшему, чем в разгар гражданской войны. Рабочие требовали "для сохранения власти пролетариата... немедленно отстранить Сталина от участия в делах управления страной... предания его государственному суду за неисчислимые преступления, совершённые им против пролетарских масс". В резолюции содержалось предупреждение о возможности "нежелательных волнений, при нашем непосредственном обращении к массам", если не произойдёт "немедленного изменения политики в духе настоящего, не сталинского ленинизма" [387].
Отражением подобных настроений, захвативших и значительные слои партийного и государственного аппарата, стало возникновение новой оппозиционной группировки, возглавляемой кандидатом в члены Политбюро, председателем Совнаркома РСФСР С. Сырцовым и первым секретарем Закавказского крайкома партии В. Ломинадзе. К Сырцову примыкала группа работников центральных государственных учреждений, к Ломинадзе - некоторые организаторы и руководители комсомола, работавшие ранее под его руководством в Коммунистическом Интернационале Молодежи (Шацкин, Чемоданов, Чаплин и др.).
Некоторое представление о позиции Сырцова можно получить из его доклада на партийном собрании Института красной профессуры, опубликованного в журнале "Большевик". В нем резко осуждались эмпиризм в политике (этот термин широко употреблялся Троцким для характеристики бессистемности и бесплановости сталинской "генеральной линии") и казённый оптимизм, "предпочитающий на всё смотреть сквозь розовые очки и втирать их другим". "Есть у части наших работников,- говорил Сырцов,- тенденция подменять регулирование сложных экономических отношений самыми грубыми административными наскоками, вытекающими из привычки каждый вопрос решать эмпирически: "попробуем, что из этого выйдет, а если жизнь ударит по лбу, то убедимся, что надо было сделать иначе"... Ведь если долго возиться с крестьянином да убеждать его, да прорабатывать с ним практические вопросы, тебя глядишь и обскачет соседний район, не теряющий времени на эти "пустяки". Так зачем же долго возиться с крестьянином? Намекни ему насчёт Соловков, насчёт того, что его со снабжения снимут, или заставь голосовать по принципу: "кто за коллективизацию, тот за советскую власть, кто против коллективизации - тот против советской власти"... Мы неправильно понимали бы задачи руководства, если бы теперь терпимо относились к перегибам, а потом навалились бы на низовых работников и их сделали бы ответственными за все ошибки. Задним умом в фактах головотяпства каждый разберется, надо уметь головотяпство предупредить" [388].
В отличие от Сырцова, занимавшего позицию, близкую к "правым", Ломинадзе ещё в 20-е годы выступал с "левыми" идеями, пытаясь, по словам Орджоникидзе, вместе со своими друзьями играть "особую роль в партии: подталкивателей" [389]. В 1929 году за отстаивание права коммунистов критически относиться к спускаемым сверху директивам Ломинадзе и Шацкин получили партийные взыскания и были направлены на низовую работу в провинцию. Однако вскоре Ломинадзе, пользовавшийся поддержкой Орджоникидзе, был утверждён руководителем Закавказской партийной организации и на XVI съезде ВКП(б) был избран в состав ЦК.
Лишь в годы "большого террора" Сталин получил данные о том, что Ломинадзе неоднократно делился своими оппозиционными взглядами с Орджоникидзе. В речи на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года Сталин сообщил, что ещё в 1926-28 годах Орджоникидзе знал об ошибках Ломинадзе "больше, чем любой из нас". В подтверждение этого Сталин заявил, что "Серго получил одно очень нехорошее, неприятное и непартийное письмо от Ломинадзе". Как следовало из слов Сталина, Орджоникидзе рассказал ему об этом письме "антипартийного характера", сообщив, что дал Ломинадзе слово не передавать его содержание. После этого Сталин заявил Орджоникидзе: "Если же ты эту штуку спрячешь от ЦК и будешь отстаивать, Ломинадзе и впредь будет надеяться, что можно и впредь некоторые ошибки против ЦК допускать... но потом он может попасться на большем, и если он на большем попадется, мы его разгромим вдребезги, пыли от него не останется" [390].
Хрущёв рассказывал в своих мемуарах, что Сталин не раз возвращался к этому эпизоду, возмущаясь тем, что Орджоникидзе дал честное слово Ломинадзе не сообщать о его взглядах [391].
О том, что Ломинадзе в присутствии Орджоникидзе и других грузинских коммунистов резко критиковал Сталина, рассказывал в 1937 году в своих показаниях на следствии один из старейших грузинских большевиков М. Орахелашвили. "На квартире у Серго Орджоникидзе,- записано в его показаниях (разумеется, в сопровождении ритуальных "криминальных" эпитетов, вписывавшихся следователями),- Бесо Ломинадзе, в моем присутствии после ряда контрреволюционных выпадов по адресу партийного руководства допустил в отношении Сталина исключительно оскорбительный и хулиганский выпад. К моему удивлению, в ответ на эту контрреволюционную наглость Ломинадзе Орджоникидзе с улыбкой, обращаясь ко мне, сказал: "Посмотри ты на него!" - продолжая вести после этого в мирных тонах беседу с Ломинадзе" [392].
По-видимому, Ломинадзе убедился, что Орджоникидзе ограничивается пассивным восприятием критики сталинского руководства, но не выражает готовности к активной борьбе со Сталиным. Такую готовность Ломинадзе встретил со стороны Сырцова, называвшего Сталина "тупоголовым человеком, который ведёт страну к гибели" [393]. Так сформировался блок, участники которого готовились осенью 1930 года выступить на очередном пленуме ЦК с критикой сталинской экономической политики и партийного режима [394]. Эти вопросы обсуждались в ходе встреч Сырцова и Ломинадзе со своими единомышленниками. Получив информацию об этих встречах, Сталин на заседании Политбюро обвинил Сырцова во "фракционной деятельности" и добился передачи "дела Сырцова - Ломинадзе" в ЦКК. В октябре - ноябре были исключены из партии и арестованы лица из ближайшего окружения Сырцова. 1 декабря было принято постановление ЦК и ЦКК "О фракционной работе Сырцова, Ломинадзе и др." В нем сообщалось о "клеветнических приемах", состоявших в том, что Сырцов называл сообщения "об успехах социалистического строительства" очковтирательством, а Ломинадзе утверждал, что в аппарате царит "барско-феодальное отношение к нуждам рабочих и крестьян" [395].
Сырцов, Ломинадзе и Шацкин, объявленные организаторами "право-левацкого блока", были исключены из центральных партийных органов. Такое решение было впервые принято в нарушение Устава партии, без рассмотрения их дела на пленуме ЦК и ЦКК.
Сырцов был направлен в провинцию на хозяйственную работу и в 1937 году разделил участь всех бывших оппозиционеров.
Ломинадзе был назначен парторгом московского авиационного завода и в 1933 году в числе других работников авиационной промышленности был даже награждён орденом Ленина. В период пребывания в Москве он принимал участие в организации блока всех антисталинских группировок (см. гл. XLII). Хотя эта сторона его деятельности осталась скрытой от ЦКК и ОГПУ, его продолжали травить как бывшего оппозиционера. В связи с этим Орджоникидзе обратился к Хрущёву как секретарю Московского комитета с просьбой, чтобы Ломинадзе "меньше терзали". Хрущёв, как истый сталинец, выдвинувшийся на преследовании оппозиций, ответил: "Товарищ Серго, ведь Вы знаете, что Ломинадзе - это активнейший оппозиционер и, собственно, даже организатор оппозиции. Сейчас от него требуют четких выступлений, а он выступает расплывчато и сам дает повод для критики" [396].
По-видимому, при поддержке Орджоникидзе Ломинадзе был переведён на пост секретаря Магнитогорского комитета партии, оказавшись, таким образом, одним из немногих бывших оппозиционеров, которые были возвращены на руководящую партийную работу. В начале 1935 года, когда наступила "кировская" волна репрессий и близкие соратники Ломинадзе оказались арестованными, он в преддверии неминуемого ареста покончил жизнь самоубийством.
XXI
Социально-классовый смысл "великого перелома"
Переход на рубеже 30-х годов (а также и в последующие годы) многих старых большевиков, никогда не принадлежавших к оппозициям, к попыткам борьбы со Сталиным был обусловлен прежде всего резкими изменениями в словах и делах самого Сталина. Мыслящим членам партии было ясно, что всё, что Сталин говорил и писал в 1923-1927 годах, разительно противоречило тому, что он говорил и делал в последующие годы. Из этого многие участники событий тех лет делали вывод, что до 1928 года Сталин проводил "правильную" политику, а затем внезапно сменил её на "неправильную". Этот поверхностный вывод разделяется и многими современными историками. Однако серьезный анализ социально-классовых отношений 20-30-х годов показывает внутреннюю логику сталинской политики или шире - внутреннюю логику советского термидора.
После введения нэпа понятие "термидор" широко использовалось в эмигрантской печати. Эсеровские и меньшевистские идеологи понимали под термидором реставрацию капиталистических отношений, прологом которой, по их мнению, является нэп. В 1923-27 годах они считали, что правящая фракция проводит реальную политику приспособления к интересам крепкого хозяйственного мужика, за спиной которого стоит возрождающаяся нэповская буржуазия, и тем самым прокладывает дорогу неотвратимому капиталистическому развитию страны. Сходных взглядов придерживалось и более правое эмигрантское течение сменовеховцев во главе с Н. В. Устряловым, одобрявшее политику, проводимую Сталиным и Бухариным в борьбе с левой оппозицией.
В книге "Сталин" Троцкий подчеркивал, что само по себе введение нэпа отнюдь не предвещало фатального наступления термидора; но "нэп подготовил, несомненно, серьезные элементы будущего термидора. Он возродил и оживил мелкую буржуазию города и деревни, повысил её аппетиты и её требовательность" [397].
Как большевистская партия, так и её противники однозначно воспринимали нэп как известное возрождение капиталистических отношений. Однако и те и другие отдавали себе отчёт в том, что политическая власть осталась в тех же руках, которые осуществили Октябрьскую революцию. Эта власть ограничивала развитие капиталистических отношений теми пределами, которые не подрывали социально-экономических основ нового общественного строя: национализацию земли, промышленности и банковского дела, монополию внешней торговли и плановое начало в управлении экономикой. Поэтому нэп не означал полной либерализации экономической жизни, которая возможна "в том случае, если продукты свободно обмениваются на рынке и государству не приходится вторгаться в основную сферу человеческих отношений" [398]. Недопущение свободной игры рыночных сил, неизбежно влекущей рост стихийного социального расслоения, объяснялось не только целями, которые ставила перед собой большевистская партия. Ограничения рыночной свободы были осуществлены в годы первой мировой войны и после неё во всех воюющих странах. В условиях, когда обнаруживается резкое снижение производства и, следовательно, потребления, государство вынуждено вторгаться со своей регламентацией в экономические отношения и даже применять силу, чтобы подвергнуть субъектов рынка ограничениям, направленным против их интересов. Результатом этого процесса становится усиление роли бюрократии как органа, управляющего распределительными отношениями. В молодой советской республике этот процесс приостановил сопутствующее подлинно социалистическому развитию общества отмирание государства и выдвинул на авансцену политической жизни бюрократию как самостоятельную силу, регулирующую отношения между классами. Эта сила стала главным субъектом советского термидора, в результате чего он развернулся не в направлении реставрации капиталистической системы, а в направлении бюрократически-тоталитарного перерождения политического режима.
Совпадение во времени нэпа и подавления левой оппозиции, открывшего дорогу утверждению сталинизма, разумеется, далеко не случайно. Нэп не был социально бесконфликтной главой в истории советского общества. Но причины советского термидора коренились не в возникновении социальной дифференциации, предусмотренной большевистской стратегией новой экономической политики. Более опасной и долговременной оказалась дифференциация, материальной базой которой стали привилегии бюрократии, последовательно насаждавшиеся Сталиным и его тогдашними союзниками.
Предпосылкой советского термидора, т. е. социального перерождения партии и советского государства, стала кристаллизация нового слоя профессионалов власти, проходившая под руководством Сталина. Обладавший непревзойдённой способностью играть на "низших" струнах человеческой природы, Сталин безошибочно почувствовал, что смена бивачного быта гражданской войны оседлым и уравновешенным образом жизни порождает в среде бюрократии тягу к материальным благам жизни, удобствам и комфорту. Сам продолжая жить относительно скромно, по крайней мере с внешней стороны (многочисленные дачи, расточительные банкеты и попойки станут непременным атрибутом сталинского образа жизни лишь в 30-е годы), Сталин поощрял своекорыстные стремления бюрократии "сбросить с себя спартанские ограничения первого периода революции" [399]. Он распределял наиболее привлекательные посты и определял размеры материальных выгод, которые бюрократ мог получить от обладания своим постом. Всю эту бюрократическую механику он подчинял задаче создания привилегированной касты, всё более отчуждавшейся от народа и стремившейся удержать массы в повиновении своей власти. Политическое и бытовое перерождение правящего слоя изменило его нравы и менталитет (образ мышления) и позволило Сталину обретать всё большую уверенность и проявлять всё большую беспощадность в борьбе со своими противниками. "Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя" [400].
Реакцией на эти процессы стало расслоение в рядах правящего слоя, выделение из него значительной части, боровшейся с перерождением в своей собственной среде. Левая оппозиция возглавлялась представителями "той же привилегированной бюрократии, которые покидают [её] ряды для того, чтобы связать свою судьбу с судьбою санкюлотов, обездоленных пролетариев, деревенской бедноты" [401].
Основой социальной программы бюрократии в её непримиримой борьбе с левой оппозицией стало отвержение стержневой социалистической идеи - социального равенства ради защиты собственных своекорыстных интересов. Успех в этой борьбе облегчался тем, что она происходила в условиях нэпа, который по своей природе предполагал возникновение глубоких социально-имущественных различий. Линия бюрократии на увековечивание своего существования, закрепление и оправдание своей монополии на власть и своих растущих материальных привилегий первоначально сочеталась с её серьезными уступками верхушечным слоям деревни. Принятые в 1925 году законы, легализовавшие аренду земли и наём рабочей силы в сельском хозяйстве, способствовали либерализации экономических отношений в значительно большей степени, чем предусматривалось первоначальными замыслами нэпа.
Такое расширение нэпа усиливало противоречие между двумя сосуществующими укладами хозяйства: социалистическим, воплощённым в национализированной промышленности и государственной монополии внешней торговли, и капиталистическим, носителями которого выступала новая буржуазия - нэпманы в городе и кулаки в деревне. "По условиям своей жизни, по своему консерватизму, по своим политическим симпатиям, бюрократия в огромной массе тяготела к новой мелкой буржуазии" [402].
Борьба против равенства составляла социальную основу негласного союза между бюрократией и верхами нэповской мелкой буржуазии. Этот союз маскировался лозунгами зашиты интересов крестьян как свободных товаропроизводителей и продавцов своей продукции, под которыми шло в 1925-27 годах наступление правящей фракции на левую оппозицию. Такие лозунги встречали поддержку со стороны элементов, стремившихся к полной реставрации капиталистических отношений, но понимавших, что в этом они не могут добиться непосредственных успехов и поэтому им "необходимо пройти через период защиты крестьянства" [403], [404].
Курс на усиление имущественных различий, прикрываемый демагогическими нападками на "уравниловку", стал осью социальной программы бюрократии. Наиболее четко этот курс получил идеологическое обоснование в заключительном слове Сталина на XIV съезде партии [405] и в работе Бухарина "Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз" [406].
Раскрывая влияние "бешеной и неистовой борьбы против уравнения" на разные слои советского общества, Троцкий ссылался на пьесу А. Афиногенова "Страх", где один из персонажей - учёный, изучающий стимулы человеческого поведения, говорил, что "общим стимулом поведения 80 % всех обследуемых является страх". Остальные 20 % являются выдвиженцами, им нечего бояться. Отмечая, что обвинение оппозиции в стремлении ввести немедленное равенство явилось "самым могущественным орудием в руках Сталина", Троцкий писал, что "20 % выдвиженцев услышали в нем голос своего вождя, а 80 % испуганных не посмели поднять голос" [407]. По оценке Троцкого, это был "мастерский маневр" Сталина, привлёкший на его сторону основную часть бюрократии.
Однако действие законов частного товарного производства, укрепление позиций мелкой буржуазии должно было с неизбежностью поставить сформулированный Лениным вопрос: кто кого? Первоначально бюрократия не хотела ущемлять социальные интересы тех слоёв, которые в ускоренном темпе начали осуществлять первоначальное капиталистическое накопление. Однако очень скоро обнаружилось, что кулак, мелкий торговец и мелкий промышленник стремятся к полной реставрации капитализма, т. е. к ликвидации социальных основ, заложенных Октябрьской революцией,- национализации средств производства, банков и земли.
Это стремление всё более обнаруживало противоположность социальных интересов нэповской буржуазии и бюрократии. Либеральный экономический режим на основах частной собственности ведёт к стихийному сосредоточению богатств в руках буржуазии. Привилегии же бюрократии не вытекают из автоматического действия рыночных отношений. "Бюрократия присваивает себе ту часть национального дохода, которую может обеспечить своей силой, или своим авторитетом, или своим прямым вторжением в экономические отношения. По отношению к прибавочному продукту нации бюрократия и мелкая буржуазия являются прямыми конкурентами... Обладание прибавочным продуктом открывает дорогу к власти, потому бюрократия вдвойне должна была глядеть ревнивым оком за процессом обогащения верхних слоёв деревни и городской мелкой буржуазии" [408].
В силу этих причин уступки новой буржуазии со стороны бюрократии сохранились на протяжении гораздо меньшего времени, чем предполагали их инициаторы и прежде всего Сталин. Дальнейшая либерализация экономических отношений угрожала не только социалистическим основам советского общества, но и социальному фундаменту самой бюрократии. Охрана новых отношений собственности представляла для бюрократии "закон жизни и смерти, ибо это социальные источники её господствующей роли" [409]. Поэтому бюрократия вынуждена была вступить в борьбу с мелкой буржуазией ради закрепления своего монопольного права распоряжаться всей властью и всеми богатствами страны.
Левая оппозиция в 1926-27 годах подчеркивала, что сущность термидора, угрожавшего смести завоевания Октябрьской революции, носит социальный характер. Этой сущностью была кристаллизация "новых привилегированных слоёв, создание нового субстрата для экономически господствующего класса. Претендентов на такую роль было два: мелкая буржуазия и сама бюрократия" [410].
Опасаясь, что рост экономической мощи мелкой буржуазии может привести к термидору в форме прямой реставрации капиталистических отношений, левая оппозиция в этот период выдвигала лозунг борьбы "против нэпмана, кулака и бюрократа". Она считала, что два первых классовых элемента могут "подмять" ещё сравнительно немногочисленный рабочий класс и захватить классовое господство в советском обществе. Это объективное противоречие по-своему уловил А. Авторханов, который писал, что "Россия, став нэповской, собиралась совершить ещё один шаг - сделаться капиталистической. Тут на пути встал Троцкий" [411]. Хотя Авторханов безосновательно приписывает "всей России" стремления её новобуржуазных слоёв, социальный смысл борьбы между правящей фракцией и левой оппозицией передан им верно. Разумеется, лидеры правых, субъективно стоявшие на позициях социалистического выбора, не оценивали развертывавшиеся в стране социально-классовые процессы в духе Авторханова. Лишь в преддверии "перестроечной" капиталистической реставрации аргументация последнего была взята на вооружение т. н. "демократами", утверждавшими, что единственной альтернативой сталинизму могла быть реставрация капиталистических порядков и отношений.
Судьбы советского термидора сложились, однако, по-иному, чем это первоначально предполагала левая оппозиция. Окрепшая бюрократия, почувствовав угрозу своему господству со стороны растущих новобуржуазных элементов города и деревни, круто повернула фронт. "Совершенно очевидно, что бюрократия не для того разгромила пролетарский авангард, порвала сети международной революции и провозгласила философию неравенства, чтоб капитулировать перед буржуазией и превратиться в её слугу или просто быть отброшенной от государственного кормила. Бюрократия смертельно испугалась последствий своей шестилетней политики. Так возник резкий поворот против кулака, против нэпмана" [412]. Этим был открыт т. н. "третий период" (после двух первых - военного коммунизма и нэпа), названный Сталиным "развернутым наступлением социализма по всему фронту", Бухариным - "чрезвычайщиной", а Троцким - ультралевым авантюристическим курсом сталинского руководства.
Диаметрально поменяв свои лозунги, правящая фракция провозгласила борьбу против "правых" в партии, кулачества в деревне и нэпманства в городе. Эти лозунги прикрывали непримиримую борьбу между недавними союзниками - новой буржуазией и бюрократией - за прибавочный продукт национального труда. "Кто распоряжается прибавочным продуктом, тот и распоряжается государственной властью. Таким образом, между мелкой буржуазией... и между бюрократией, которая помогла мелкой буржуазии подняться над массами деревни, открылась прямая борьба за власть и доходы" [413].
Сравнительно легко бюрократии удалось расправиться с капиталистическими элементами города. В период нэпа "частные предприятия, несомненно, проявили немало энергии в деле развращения советского аппарата при помощи подкупов и всяких других поблажек. Но всё же не это было главной причиной раздражения бюрократии против частных предпринимателей, в частности концессионеров". Некоторые частные, акционерные и концессионные предприятия работали лучше, чем государственные, проявляли большую инициативу и добивались более высокого качества товаров. Даже государственные предприятия предпочитали покупать продукцию у акционерных обществ. Цель, которую ставил Ленин при введении концессий, "состояла именно в том, чтобы не дать государственным монополиям затмить сознание своей неприкосновенности. Но именно этого ленивая бюрократия не хотела. Под видом непримиримой борьбы за социалистическую промышленность она на самом деле боролась за свое монопольное право безмятежно, без помех и конкуренции распоряжаться государственным хозяйством" [414].
Поэтому, хотя и постепенно, но достаточно быстро были ликвидированы концессии, смешанные общества и другие частные предприятия, которые при условии разумного государственного регулирования могли бы ещё выполнять полезную роль в советском хозяйстве. Уже в 1929 году была почти полностью ликвидирована частная торговля и национализированы последние частные фабрики. Сталин явился руководителем этой далеко не всегда экономически оправданной политики, уничтожив "городской" нэп во имя укрепления позиций бюрократии.
Намного более длительно и остро складывалась борьба между бюрократией и буржуазией в деревне, где кулак обрел экономическую мощь, несоизмеримую с его численностью, и подчинил своему влиянию значительные крестьянские слои. Однако в руках Советского государства были мощные рычаги, позволявшие действенно противостоять попыткам капиталистической реставрации, не прибегая к тотальной экспроприации кулачества и тем более к его депортации - экстремальной мере, которую большевики не применяли после Октябрьской революции даже по отношению к крупной буржуазии. Для эффективной борьбы с кулачеством экономическими методами (через политику налогов, цен и кредитов) требовалось возрождение партийной и советской демократии. Однако бюрократия, ликвидировавшая демократические механизмы в партии и стране ради сохранения своей монопольной власти и привилегий, оказалась способной лишь на непрерывное ужесточение административного нажима на кулака, что неминуемо вылилось в ожесточённую борьбу против большинства крестьянства.
Оказавшись лицом к лицу с враждебно настроенной деревней, бюрократия испугалась своей изолированности. "Одними своими силами раздавить кулака, вообще мелкую буржуазию, выросшую и продолжавшую расти на основах нэпа, бюрократия не могла, ей необходима была помощь пролетариата. Отсюда её напряжённая попытка выдать свою борьбу с мелкой буржуазией за прибавочный продукт и за власть как борьбу пролетариата против попыток капиталистических реставраций" [415].
Троцкий отмечал, что "в глазах простаков, теория и практика "третьего периода" как бы опровергала теорию о термидорианском периоде русской революции. На самом деле она подтверждала её" [416]. Сталин и его окружение, стремившиеся к укреплению позиций бюрократии, всячески маскировали эту социальную сущность своей политики, чтобы добиться поддержки рабочего класса и крестьянской бедноты в борьбе с кулаком. Доказательством того, что они сумели обрести эту поддержку, явилась их относительно лёгкая победа над "правым уклоном". Для характеристики причин этой победы Троцкий приводил слова большевика Бармина, в 1937 году порвавшего со Сталиным, о том, что последний сумел "использовать с выгодой недовольство (в партии.- В Р.), вызванное исключениями и арестами (левой оппозиции.- В Р.). Исключение троцкистов приняли только против воли, неохотно; кампания, сперва открытая против правых, была хорошо принята партией" [417].
Обманутым сталинским маневром рабочим и партийным массам, в том числе многим участникам левой оппозиции, официальные лозунги "третьего периода" - борьба с кулаком, "правым уклоном" и оппортунизмом представлялись возрождением Диктатуры Пролетариата и Социалистической Революции. "Мы тогда же предупреждали: вопрос идёт не только о том, что делается, но и о том, кто делает,- напоминал Троцкий.- При наличии советской демократии, т. е. самоуправления трудящихся, борьба с кулаком никогда не приняла б столь конвульсивных, панических и зверских форм и привела бы к общему подъёму хозяйственного и культурного уровня масс" [418].
Бюрократия же, не доверявшая массам и боявшаяся их, вступила в противоборство с кулаком "на спине трудящихся", вследствие чего эта борьба приняла крайне жестокий и кровавый характер и переросла в гражданскую войну со значительной частью крестьянства. Благодаря поддержке пролетариата, бюрократия одержала победу в этой борьбе, завершившейся утверждением её абсолютной власти в стране. Над социалистическими основами советской экономики выросла политическая надстройка в виде диктатуры бюрократии, политически узурпировавшей рабочий класс.
Таким образом, руководствуясь своекорыстными интересами, бюрократия избрала свои, антинародные методы осуществления социальных преобразований в деревне, которые неизбежно вызвали деформацию этой исторически прогрессивной цели.
Столь же разительный поворот, как в аграрной политике, Сталин совершил и в вопросах индустриализации. До 1928 года он утверждал, что извне Советскому Союзу угрожает только военная интервенция. Левая оппозиция заявляла, что кроме этой угрозы, существует опасность интервенции дешевых цен и поэтому для преодоления ножниц между ценами на отечественные и импортные товары и упрочения положения страны на мировом рынке необходима ускоренная индустриализация. За такую постановку вопроса сталинско-бухаринская фракция в 1925-27 годах обвиняла оппозицию в "сверхиндустриализаторстве". Однако с 1928 года Сталин стал требовать форсированной индустриализации, уверяя, что "либо мы этого добьемся, либо нас сомнут". Навязанный Сталиным авантюристический темп развития промышленности "вырос не в порядке правильного предвидения и понимания динамики нашего хозяйственного строительства, а эмпирически, под кнутом рынка, критики оппозиции и кризисов, из которых добрая половина порождена ограниченностью и хвостизмом руководства" [419].
После первых успехов индустриализации Сталин и сталинцы, ранее высмеивавшие прогнозные коэффициенты Троцкого как "фантастическую музыку будущего", многократно изменяли показатели пятилетнего плана по промышленности в сторону резкого увеличения. Последний пересмотр контрольных цифр, принятых XVI конференцией, произошёл на XVI съезде, на котором Сталин потребовал поднять к концу пятилетки производство чугуна до 17 млн. тонн вместо запланированных 10 млн., производство тракторов до 170 тыс. штук вместо 55 тыс., автомашин - до 200 тыс. штук вместо 100 тыс. Контрольные цифры в области цветной металлургии и сельскохозяйственного машиностроения он предложил увеличить более чем вдвое [420].
Новым контрольным цифрам сопутствовали и новые лозунги. К выдвинутому XVI конференцией лозунгу "догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны" был добавлен лозунг "выполнить пятилетку в четыре года".
Критикуя эти лозунги как выражение самого безответственного авантюризма, Троцкий предвидел, что такая критика может породить ложное представление, будто оппозиция "меняется с аппаратом местами", поскольку теперь она обвиняет аппарат в сверхиндустриализации. "Все такие рассуждения, сближения, сопоставления можно предвидеть заранее и даже заранее можно написать статьи и речи, которые будут на эту тему произнесены. Не очень трудно, однако, вскрыть легкомыслие этих рассуждений" [421].
Троцкий напоминал, что оппозиция, оценивавшая вплоть до 1928 года возможности индустриализации неизмеримо шире и смелее, чем правящая фракция, никогда не выдвигала утопической задачи "в кратчайший срок" догнать и перегнать капиталистический мир. "Мы никогда не считали ресурсы индустриализации безграничными, и темп её - зависящим только от кнута бюрократии" [422].
Действительные изменения претерпела не программа оппозиции, а политика правящей фракции. Борьба между нею и оппозицией приняла особенно острый характер как раз к тому моменту, когда правота оппозиции подтвердилась по всем решающим пунктам разногласий. Сталинское руководство отказалось от минималистского плана пятилетки, подготовленного к XV съезду, и заменило его новым, намного более смелым, который был принят XVI конференцией. Когда же первый год пятилетки подтвердил осуществимость высоких темпов развития индустрии, потрясённые этим фактом эмпирики "решили, что отныне всё возможно. Оппортунизм, как это не раз бывало в истории, превратился в свою противоположность: авантюризм" [423].
Уже в начале этого зигзага Троцкий предупреждал: "Если в 1923-28 гг. Политбюро, не понимая громадных возможностей, заложенных в национализированной промышленности и плановых методах хозяйства, готово было мириться с 4 или с 9 % годового роста, то теперь оно, в силу непонимания материальных пределов индустриализации, легко перескакивает с 20 % на 30 %, авантюристически пытаясь каждое частное и временное достижение превратить в норму и совершенно теряя при этом из виду взаимообусловленность разных сторон хозяйственного процесса" [424].
Как и в вопросах коллективизации, сталинское руководство в вопросах развития промышленности описало дугу в 180 градусов, превращая социалистическую индустриализацию в азартную бюрократическую сверхиндустриализацию. "Теперь лозунг один: без оглядки вперед! План пересматривается непрерывно в сторону увеличения... Ссылка хозяйственника или рабочего на объективные препятствия - плохое оборудование, недостаток сырья или его плохое качество - приравнивается к измене революции. Сверху требуются: размах, ударность, наступление! Всё остальное - от лукавого" [425]. Особое внимание Троцкий обращал на то, что "во имя авантюристических темпов, меняющихся на ходу, несогласованных, непроверенных, и нередко подкапывающихся друг под друга, совершается величайший нажим на рабочую силу в то время, как уровень жизни трудящихся явно снижается" [426]. Между тем устойчивые темпы экономического роста могут быть достигнуты только при условии систематического повышения материального и культурного уровня народных масс.
XXII
1930 год: Альтернатива левой оппозиции
В 1930 году Троцкий неоднократно подчеркивал, что для успешного выполнения пятилетнего плана необходимы сопряжённость темпов индустриализации и коллективизации, соблюдение пропорций между преобразованиями в промышленности и в сельском хозяйстве. Между тем, "темп коллективизации уже взорвал пятилетний план... Предполагать, что все остальные элементы плана - промышленность, транспорт, финансы - могут развиваться по ранее намеченным масштабам, в то время, как сельское хозяйство проделывает совершенно непредусмотренные скачки, значило бы видеть в хозяйственном плане не органическое целое, а простую сумму ведомственных приказов" [427].
Не меньшие опасности несла скачка индустриальных темпов, обгонявшая материальные возможности страны. Во-первых, она вела к ухудшению качества продукции, что тяжело било по потребителю и подрывало дальнейшее здоровое развитие промышленности. Во-вторых, она приводила к созданию мнимых ресурсов там, где нет действительных, т. е. порождала денежно-бумажную инфляцию, выступавшую симптомом грозного хозяйственного кризиса. Прежде чем этот кризис "развернется в взрывчатой форме, он тяжело сказывается на повседневной жизни масс, повышая цены или препятствуя их снижению" [428].
Сегодня, когда обнародованы пласты скрывавшейся сталинистами статистики, мы можем в полной мере оценить справедливость этих предостережений Троцкого. Уже в 1930 году денежная масса увеличилась на 45 % по сравнению с предшествующим годом, а темп её роста в 2,7 раза превысил темп роста розничного товарооборота. Именно с этого времени стала действовать специфическая "советская" форма инфляции, являющаяся результатом безудержной государственной эмиссии,- сочетание прямого и скрытого повышения цен с товарным голодом.
Требуя приостановить инфляцию, представляющую самый жестокий налог, накладываемый на трудящихся, Троцкий писал: "Сейчас властно и неотложно навязывается во всяком случае одна мера: жесточайшая финансовая дисциплина... Финансовая дисциплина должна стать первым шагом общей хозяйственной дисциплины. Если не преградить сейчас дорогу раздутым и непосильным начинаниям, если не ввести темпы в пределы реальности, то инфляция может придать им в дальнейшем гибельный размах и привести к последствиям, от которых пострадает не только фальшивая репутация невежественного руководства, целиком основанная на моральной инфляции, но и реальные ценности неизмеримо большего значения - пострадает Октябрьская революция" [429].
Призывая перейти от формальной погони за количеством продукции к реальному улучшению её качества, поступиться частью накоплений в пользу сегодняшнего потребления трудящихся, Троцкий писал: "Когда мы требуем, прежде, чем узаконить 30 % годового роста, серьезно проверить взаимоотношения всех отраслей промышленности и народного хозяйства в целом, с точки зрения производительности труда и себестоимости продукции - значит ли это, что мы зовем к отступлению на вчерашние позиции Сталина?" [430].
Уже в первой четверти 1929/30 хозяйственного года, несмотря на крупное продвижение вперед (около 26 % роста промышленной продукции по сравнению с первым кварталом предшествующего года), произошла первая осечка. Темпы роста промышленности, особенно тяжёлой, впервые отстали от плановых заданий. Чтобы уменьшить это отставание и выполнить валовые показатели, предприятия ухудшали качество продукции. Резко повысился брак. Всё это, как подчеркивал Троцкий, являлось свидетельством того, что, "как можно было предвидеть и теоретически, разгон взят не по силам. Индустриализация всё больше держится на административном кнуте. Оборудование и рабочая сила форсируются. Несоответствия между различными областями промышленности накопляются" [431].
Сегодня не трудно увидеть, что зафиксированные Троцким последствия бюрократического планирования характеризовали не только тенденции сталинского "большого скачка" начала 30-х годов, но и постоянные болезни, сопровождавшие всё развитие советской экономики,- нарушение пропорциональности между различными отраслями народного хозяйства, упор на чисто количественные показатели при невнимании к качеству продукции, упор на всё новые капиталовложения в ущерб текущему потреблению населения.
В преддверии XVI съезда партии Троцкий выступил за планомерное снижение непосильных для страны темпов индустриализации и коллективизации. "Мы, левая оппозиция, не боимся крикнуть на этот раз зарвавшейся бюрократии: назад! - писал он.- Надо прекратить призовые скачки индустриализации, пересмотреть темпы на основе опыта и теоретического предвиденья, согласовать коллективизацию с техническими и прочими ресурсами, подчинить политику по отношению к кулаку реальным возможностям коллективизации,- словом, после периодов хвостизма и авантюризма надо встать на путь марксистского реализма" [432].
Более конкретно альтернатива левой оппозиции была изложена в статье Раковского "На съезде и в стране" и в статье Троцкого "Открытое письмо членам ВКП(б)".
Раковский предлагал в области сельского хозяйства - отказаться от сплошной коллективизации и ликвидации кулачества; в области промышленности резко уменьшить количество строительных объектов и сконцентрировать ресурсы на наиболее важных стройках; в области финансов привести расходы в соответствие с реальными материальными ресурсами и резко сократить эмиссию; в рабочем вопросе - выделить средства для незамедлительного ощутимого улучшения жизненного уровня рабочего класса и повысить его роль в управлении производством [433].
Аналогичные идеи включала программа Троцкого, требовавшего сократить масштабы промышленного строительства и направить освободившиеся ресурсы на повышение жизненного уровня трудящихся и улучшение качества продукции, в равной степени необходимое для производителей и потребителей. Он призывал приостановить сплошную коллективизацию и административное раскулачивание, заменив их осторожным отбором жизнеспособных колхозов, созданных на основе действительной добровольности. Руководящим принципом политики по отношению к кулаку он предлагал сделать контрактацию, т. е. заключение договоров с кулацкими хозяйствами, обязывающих последние продавать определённое число продуктов по назначенным государством ценам. Таким образом, в самый разгар коллективизации Троцкий признавал необходимым сохранение кулацких хозяйств ещё на годы при условии применения экономических мер для ограничения их накоплений.
В выдвижении этой программы сталинисты усматривали "капитулянтство" Троцкого и сближение его с "правыми". Рудзутак на XVI съезде обвинял "правых" в том, что они "говорили в значительной степени то, о чём говорят сейчас троцкисты и Троцкий, а именно, что мы наши темпы индустриализации проводим на основе обнищания всей страны" [434].
Процитировав некоторые из названных выше предложений Троцкого, Орджоникидзе заявил: "Ишь ты! Троцкий, который кричал о темпах, который произносил "левые" фразы, в момент величайшего наступления пролетариата на капиталистические элементы нашей страны... ничего другого не находит, как бросить лозунг: "Отступайте от авантюризма"... Нет, извините, наша партия не только не будет отступать, но она будет всё больше и больше наступать... Ишь ты, какой левый!.. Помните, сколько он болтал о кулаке, сколько он упрекал нас за то, что мы, мол, не так деремся с кулаком. А теперь, когда большевистская партия, подготовившись заранее, как следует взяла этого кулака за глотку, он говорит: не трогай, приостанавливай раскулачивание. Вот это называется "левизна"!.. Вот это называется "левый" Троцкий!!" [435]
Втянувшись в сверхиндустриализацию, осуществлявшуюся за счёт не только крестьянства, но и городского пролетариата, и столкнувшись с растущим сопротивлением масс административному произволу и насилию, сталинское руководство уже не было способно скорректировать свою социально-экономическую политику и тем более - адекватно воспринимать критические замечания и предостережения. Отсюда вытекала неизбежная агрессия и грубая брань против всех оппонентов "генеральной линии" и прежде всего против Троцкого, продолжавшего даже в изгнании оставаться лидером наиболее последовательных оппозиционных элементов в партии.
XXIII
Экономика и политика. Партийный режим
В начале 30-х годов Троцкий подчеркивал, что советская экономика "мчится к кризису прежде всего по причине чудовищно-бюрократических методов составления плана" [436]. Непомерно разросшийся бюрократизм "имеет не бесплотный характер. Его носителем является многочисленная, сплочённая бюрократия с целым миром самодовлеющих интересов" [437]. Монополизировав решение всех вопросов планирования, она препятствует согласованию противоречивых интересов различных социальных групп, предохраняющему от перерастания противоборства этих интересов в социальный конфликт. Она относится к плану как к заранее заданной догме, тогда как его следует рассматривать в качестве рабочей гипотезы, которая должна проходить коллективную проверку в процессе выполнения плана.
Элементами такой проверки являются "не только цифры бухгалтерии, но и мускулы и нервы рабочих и политическое самочувствие крестьян. Прощупывать, проверять, суммировать, обобщать всё это может только активная, самодеятельная, уверенная в себе партия" [438].
Раскрывая организационные механизмы выработки и корректировки планов, Троцкий подчеркивал, что центральную ось планирования составляют вопросы распределения национального дохода между накоплением и потреблением, между фондом капитального строительства и фондом заработной платы, между городом и деревней и различными слоями трудящихся. Эта ось должна перемещаться под непосредственным воздействием борьбы жизненных социальных интересов. Такая борьба, которая должна получать гласное выражение на арене советской демократии, призвана выступать в качестве основного фактора социалистического планирования. Подлинный подъём социалистического хозяйства связан не с ликвидацией дискуссий, а, напротив, с их развертыванием на новой основе. Наряду с фракциями, отстаивающими интересы различных социальных групп, в этих дискуссиях должны выступать "фракции" "электрификаторов", "нефтяников", "трактористов" и т. д., борющиеся за долю своих отраслей в народном хозяйстве. Такая борьба хозяйственных группировок, являющаяся выражением "промышленной демократии", призвана обеспечить достижение оптимальных народнохозяйственных пропорций.
Чтобы эта борьба не приняла узковедомственный характер, в ней должны принимать участие не только хозяйственные руководители, но и трудящиеся массы, формирующие и развивающие в дискуссиях свою политическую культуру. Участие масс особенно необходимо при обсуждении такого важнейшего элемента плана, как "вопрос о том, что рабочие и крестьяне хотят и могут потребить сейчас, а что они могут сберечь и накопить" ради экономических успехов в ближайшем и отдалённом будущем. Поэтому советская демократия становится "делом хозяйственной необходимости" [439].
Если же борьба идейных группировок и хозяйственных предложений подменяется безапелляционными приказами бюрократии, а план предписывается трудящимся в порядке канцелярской директивы, то издержки таких методов хозяйственного руководства неизбежно окажутся более серьезными, чем издержки стихийной игры рыночных сил при капитализме. Навязывание предприятиям призовых скачек индустриализации не только снимает все препятствия на пути экономического ажиотажа, но и "помножает его на всю силу государственного принуждения и поощрения" [440].
Гигантские преимущества планового хозяйства - при условии постоянной проверки всего хозяйственного опыта - могут способствовать предупреждению или ослаблению частичных периодических конъюнктурных кризисов. Но эти же преимущества при бюрократическом характере руководства, полностью высвобождающего свою волю от критики и контроля со стороны масс, неизбежно превращаются в свою противоположность. В этих условиях централизованное управление экономикой может "привести к такому накоплению кризисов и противоречий, перед которым любой капиталистический кризис покажется детской забавой" [441].
Это положение Троцкого было подтверждено всем опытом экономического и социального развития СССР в начале 30-х годов. В те годы хозяйственный кризис не выступил в форме всеобщего снижения производства, характерной для наиболее разрушительных капиталистических кризисов (такое обвальное падение производства впервые произошло на территории СССР после его распада и отката его бывших республик к отсталому полуколониальному капитализму). Хозяйственно-политический кризис, достигший своего пика к концу первой пятилетки, выразился в истощении производительных сил в деревне, обнищании подавляющей части населения, взрыве социальных антагонизмов, нарушении гражданского мира в стране, подрыве притягательности социалистических идей в сознании значительной части трудящихся. Глубинные последствия этих разрушительных процессов ощущались в СССР на протяжении многих десятилетий.
Окончательно завершившийся в начале 30-х годов процесс перерождения партийной и советской демократии в режим личной бонапартистской диктатуры, опирающейся на безличный аппарат, явился основной причиной воспроизводства хозяйственных диспропорций, сопровождавших всё развитие бюрократически деформированной плановой экономики в СССР.
Определяя политическую систему, сложившуюся в этот период, понятием "бюрократический абсолютизм", Троцкий видел его главный признак в удушении внутренней жизни партии, в её фактической замене бесконтрольным бюрократическим аппаратом, выродившимся в замкнутую касту. Эта трансформация партийного режима устранила единственно возможный механизм подлинно социалистического строительства - коллективный творческий поиск и свободное обсуждение его путей и методов.
Развивая ленинское понимание социализма как живого творчества масс, Троцкий подчеркивал, что "социализм не есть готовая система, которая может выйти в законченном виде из отдельной головы, будь это самая гениальная голова. Задачи правильного распределения производительных сил и средств могут быть разрешаемы только путём постоянной критики, проверки, идейной борьбы различных группировок" [442].
С этих позиций Троцкий критиковал бюрократическую "социологию", следующую за аппаратной практикой и задним числом "обосновывающую" её. С помощью основного догмата этой "социологии" - тезиса о "монолитности" партии, бюрократия упразднила "саму партию как живую силу, которая изо дня в день ориентируется в обстановке, критикует, мыслит, резюмирует политически происходящие процессы, предупреждает руководство об опасности, обновляет руководство, вносит необходимые изменения в намеченный курс, обеспечивает своевременность политического маневра, сознает себя стержнем страны". Запретив партийные дискуссии, сталинское руководство лишило себя возможности следить за процессами, которые развертываются внутри партии. "Центральный комитет не знает партии, потому что партия сама себя не знает, потому что наблюдение над партией через секретных осведомителей ни с какой стороны не заменяет свободного высказывания партией своих мыслей, наконец, и прежде всего, потому что страх центрального комитета перед партией дополняется страхом партии перед центральным комитетом" [443]. Страхом руководства перед партией объясняется усиление политической слежки за коммунистами, которые постоянно находятся под гнётом страха высказать "крамольную" мысль или невольно совершить поступок, который может быть истолкован как отклонение от "генеральной линии".
Неизбежным следствием подмены партии всемогущим аппаратом, всецело озабоченным сохранением собственной власти и престижа, стало накопление всё новых экономических ошибок и диспропорций.
XXIV
Методы сталинской индустриализации
Во второй половине 1930 года сообщения советских газет, напоминавшие военные сводки, всё чаще говорили о "прорывах" на "трудовом фронте". Это вызвало резкое раздражение Сталина, который в сентябре приказал Молотову одернуть центральные газеты за сообщения о падении темпов и катастрофической текучести рабочих из-за плохого снабжения: "Уйми, ради бога, печать с её мышиным визгом о "сплошных прорывах", "нескончаемых провалах", "срывах" и т. п. брехне. Это - истерический троцкистско-правоуклонистский тон..." [444]
Тяжёлые последствия исключительного напряжения, которое переживала страна, обнаружились уже в конце 1930 года. До этого времени хозяйственный год начинался в октябре. Оказавшись перед фактом невыполнения плановых заданий на 1929-30 хозяйственный год, правительство ввело так называемый особый квартал 1930 года (октябрь - декабрь), к концу которого предполагалось достичь показателей, намеченных планом на сентябрь.
Анализируя статистические данные о результатах особого квартала, Троцкий приходил к выводу, что его темпы сами по себе высоки и являются несомненным показателем преимуществ, заложенных в плановом хозяйстве. "При правильном руководстве, считающемся с реальными экономическими процессами и вносящем необходимые изменения в план в процессе его выполнения, рабочие могли бы испытывать законное чувство гордости достигнутыми успехами. Теперь же получается прямо противоположный результат". Руководствуясь соображениями бюрократического престижа, центр по-прежнему требует от предприятий выполнения нереальных повышенных заданий. "Хозяйственники и рабочие сплошь да рядом видят невыполнимость планов, но не смеют сказать вслух, работают под нажимом, затаив обиду, честные и дельные администраторы не смеют глядеть в глаза рабочим. Все недовольны. Отчётность подгоняется искусственно под задания, качество изделий подгоняется под отчётность,- все хозяйственные процессы окутаны дымкой фальши" [445].
Введение особого квартала не могло спасти от снижения темпов промышленного роста и ухудшения всех других экономических показателей, оказавшихся в 1931 году намного ниже плановых заданий. Главными причинами этого явились непрерывное увеличение вложений в тяжёлую промышленность и начатых строек, несоответствие между огромными инвестициями в строительство предприятий и реальными возможностями поставок сырья и оборудования, отставание развития производственной инфраструктуры, прежде всего транспорта и энергетики, и тем более социальной инфраструктуры (жилье и социально-культурные учреждения) [446]. Внутрипроизводственные накопления оказались намного ниже запланированных. С 1931 года промышленность, в которой всевозрастающую роль занимал сектор "А", стала нерентабельной и оставалась таковой до конца 30-х годов. Строительство многочисленных предприятий затягивалось. Невыносимые условия труда и существования рабочих порождали текучесть, прогулы, небрежную работу, поломки машин, высокий процент брака, снижение темпов роста производительности труда.
Если сам поворот к индустриализации и коллективизации происходил в обстановке административной паники, то дальнейшее развитие этих процессов возрождало атмосферу военного времени. Об этом свидетельствовала терминология советских газет, в которых трудовые процессы описывались языком формул и лозунгов гражданской войны: фронт, мобилизация, прорывы, кавалерия и т. д. Такая терминология отражала фактическую замену предусмотрительного, делового и гибкого планирования волюнтаристским, при котором корректировка планов осуществлялась недискуссионным образом, а трудящимся отводилась лишь роль объектов непрерывного подхлёстывания. Результатом всего этого становилось накопление народнохозяйственных диспропорций - в скрытой и поэтому особенно опасной форме, чреватой кризисными взрывами.
В речи "О задачах хозяйственников", произнесённой 4 февраля 1931 года, Сталин признал, что в 1930 году прирост промышленной продукции составил 25 % вместо 32 % по годовому плану. Тем не менее он по-прежнему призывал обеспечить в 1931 году 45 % прироста и добиться выполнения пятилетки за 4 года, а в основных, решающих отраслях промышленности - за 3 года [447].
Превращение пятилетки в четырёхлетку Троцкий расценивал как легкомысленную авантюру, ставящую под удар основной план. Он предупреждал, что "не только задача "догнать и перегнать" не будет разрешена при самом счастливом выполнении пятилетки, но и сама пятилетка не может быть выполнена в четыре года при самом чудовищном напряжении. Более того, административный авантюризм руководства делает всё менее вероятным выполнение плана и в пять лет" [448].
Столь же определённо Троцкий выступал против выдвинутого Сталиным на XVI съезде тезиса о "вступлении страны в социализм". По поводу этого тезиса, повторявшегося в бесчисленных официальных статьях и речах, он писал: "Не чудовищно ли: страна не выходит из товарного голода, перебои снабжения на каждом шагу, детям не хватает молока - а официальные филистеры провозглашают: "страна вступила в период социализма". Разве можно более злостно компрометировать социализм?... Сказать рабочим-строителям, которые карабкаются по лесам с кирпичами и цементом, часто полуголодные и нередко срываются вниз, что они уже могут обосноваться в здании,- "вступили в социализм!" - значит издеваться над строителями и над социализмом" [449].
Тезис о "вступлении в социализм" представлял переходную формулу между "теорией" о возможности победы социализма в одной стране и выдвинутым Сталиным в 1936 году тезисом о построении социализма в СССР. Действительные критерии победы социализма - достижение более высокой производительности труда и более высокого материального и культурного уровня жизни, чем в передовых капиталистических странах,- подменялись чисто количественными критериями: числом коллективизированных крестьянских хозяйств, построенных заводов, электростанций, железных дорог и т. д. При этом подразумевалось, что "вступление страны в социализм" уже в ближайшие годы приведет к крутому подъёму благосостояния трудящихся. Обманывая трудящихся радужными, но нереальными обещаниями, бюрократия жестоко эксплуатировала энтузиазм их передовой части, увлечённой идеей социалистического строительства.
Энтузиазм и самоотверженность миллионов людей в годы первой пятилетки - не выдумка сталинской пропаганды, а несомненная реальность того времени. Свидетельства атмосферы массового трудового воодушевления мы находим не только в художественной литературе 30-х годов, но и во многих "человеческих документах". Так, А. М. Исаев, будущий ведущий конструктор космических кораблей, отправившийся в конце 1930 года добровольцем на Магнитогорский комбинат, писал оттуда родителям: "Недавно нам в силу образовавшегося прорыва хотели поднести рогожное знамя (одна из форм моральных санкций, применявшихся в те годы на предприятиях и стройках.- В Р.). Так знайте, что многие горняки плакали на собрании и поклялись не допустить позора! Я никогда не думал, что рабочий (конечно, постоянный, а не сезонник) выглядит так, как он на самом деле выглядит. Если нужно, рабочий работает не 9, а 12-16 часов, а иногда и 36 часов подряд - только бы не пострадало производство! По всему строительству ежедневно совершаются тысячи случаев подлинного героизма" [450].
Официальная пропаганда всячески рекламировала факты трудового героизма, даже в тех случаях, когда он оплачивался прямым истощением и инвалидностью рабочих. В докладе на XII пленуме ИККИ Куусинен с гордостью приводил следующий пример: "На постройке Сталинградского тракторного завода надо было при 40-градусном морозе застеклить крышу. Эту работу добровольно взяла на себя бригада стекольщиков-комсомольцев. Многих из них пришлось с отмороженными руками и лицами свезти в больницу. Крыша была застеклена к установленному сроку. (Аплодисменты.)" [451].
О трудовом энтузиазме как важном факторе успехов индустриализации неоднократно упоминали корреспонденты "Бюллетеня оппозиции". "На каждом шагу,- говорилось в одном из писем,- наталкиваешься на беззаветно преданных рабочих, старых и молодых, отдающих себя целиком тому делу, которое составляет содержание их жизни. Квалифицированные рабочие, особенно коммунисты, работают нередко 10 и 12 часов в день, стремясь заткнуть собою все дыры и выгнать необходимые проценты" [452]. Вместе с тем в письмах из СССР подчеркивалось, что рабочие, проявляющие такую самоотверженность, всё сильнее изматываются тяжёлым продовольственным положением, крайне скверными жилищными условиями и беспрерывным бюрократическим дерганьем. "Даже в передовых ударных отрядах пролетариата чувствуется глубокая усталость" [453].
Способом подхлёстывания трудового энтузиазма стало "социалистическое соревнование", организуемое административными методами. Характеризуя его как средство достижения высоких темпов "в огромной степени за счёт человеческих мускулов и нервов", Троцкий писал: "Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что известная прослойка рабочих, особенно коммунистов, вносит в работу неподдельный энтузиазм, как в том, что более широкая масса рабочих в отдельные моменты или периоды, на отдельных предприятиях, захватывается этим энтузиазмом. Но нужно было бы ничего не понимать в человеческой психологии и даже физиологии, чтобы допустить возможность массового трудового "энтузиазма" в течение ряда лет" [454].
Возвращаясь к этой теме, Троцкий подчеркивал несостоятельность ставки на энтузиазм как на долговременный фактор социалистического строительства. "Героический энтузиазм может охватывать массы в течение сравнительно коротких исторических периодов. Небольшое меньшинство способно проявлять энтузиазм в течение целой исторической эпохи: на этом основана идея революционной партии, как отбора лучших элементов класса". Однако энтузиазм значительных слоёв трудящихся не может сохраняться годами в условиях непрекращающихся материальных тягот, нехваток и лишений. Между тем "социалистическое строительство есть задача десятилетий. Обеспечить её разрешение можно только систематическим повышением материального и культурного уровня масс. Это есть главное условие, более важное, чем срочный успех Днепростроя, Турксиба, Кузбасса и пр. Ибо при упадке физической и моральной энергии пролетариата все гигантские начинания могут оказаться не доведёнными до конца" [455].
Ограниченность материальных стимулов к труду бюрократия пыталась компенсировать мерами "морального поощрения", учредив несколько орденов, вручавшихся за "ударный труд". Хотя в то время награждение орденами ещё не приняло такие масштабы и формально-бюрократические формы, как в последующие годы, Троцкий весьма скептически оценивал данную новацию, способствующую утверждению тщеславия и помпезности. Он напоминал, что даже в ужасающих условиях гражданской войны Ленин лишь после долгих колебаний согласился на учреждение ордена Красного Знамени, как на временную меру, тогда как на тринадцатом году революции бюрократия ввела "четыре или сколько там орденов" [456].
При всём этом главным методом, используемым бюрократией для форсирования индустриализации, оставался грубый административный нажим на рабочих с целью усиления интенсивности их труда и сокращения текучести рабочей силы. Этот нажим выразился, в частности, в введении непрерывной рабочей недели и трудовых книжек, прикрепляющих рабочих к предприятиям. Рабочему, перешедшему на новый завод, запрещалось платить больше той суммы, которую он получал на прежнем месте (сумма заработка проставлялась в трудовой книжке). Решительно осуждая такого рода меры, Троцкий подчеркивал, что они могут "вызвать в массах реакцию, несравненно более грозную, чем та, которая обнаружилась в конце гражданской войны" [457].
XXV
Расправа с беспартийной интеллигенцией
Ощущая нараставшее в стране массовое недовольство, Сталин стремился переключить его на "классовых врагов", объясняя их "происками" провалы и неудачи своей социально-экономической политики. В этих целях была осуществлена серия судебных и внесудебных подлогов, ставивших целью направить "ярость масс" на "вредителей" из числа беспартийных специалистов.
В 1930 году были проведены аресты трёх групп специалистов. Первая включала инженеров, учёных и плановиков (Рамзин, Ларичев, Очкин и др.), вторая - известных аграрников, служивших в Наркомфине и Наркомземе (Кондратьев, Чаянов, Юровский, Макаров и др.), третья - бывших меньшевиков, работавших в хозяйственных и научных учреждениях (Громан, Суханов, Базаров и др.). Соответственно ОГПУ сконструировало три антисоветские подпольные партии: "Промпартию", "Трудовую крестьянскую партию" и "Союзное бюро" меньшевиков.
Как свидетельствуют недавно опубликованные письма Сталина, он регулярно получал сведения о ходе следствия над участниками этих "партий" и диктовал, каких показаний от них следует добиваться.
Во-первых, он требовал "обнаружить" связи этих партий между собой и с эмигрантскими организациями - ЦК меньшевистской партии и Торгово-промышленным Союзом ("Торгпром"), объединявшим бывших крупных русских капиталистов.
Во-вторых, Сталин требовал от председателя ОГПУ Менжинского "сделать одним из самых важных, узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, "Промпартии" и особенно Рамзина вопрос об интервенции", якобы намечавшейся иностранными державами и белой эмиграцией на 1930 год. Он диктовал причины того, почему эта интервенция не состоялась (неготовность к ней Польши, Румынии и других стран) и ставил задачу "провести сквозь строй г. г. Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от "тенденции к интервенции", но являющихся (бесспорно!) интервенционистами" [458].
Названные Сталиным лица составляли, по версии ГПУ, руководящее ядро "Трудовой крестьянской партии". Само это название было взято следователями из вышедшей в начале 20-х годов фантастической повести А. В. Чаянова "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии". В этой книге описывалась Россия будущего, в которой у власти находится трудовая крестьянская партия, сохраняющая традиционное общинное устройство русской деревни, модернизированное в духе автономных крестьянских коммун.
В-третьих, Сталин требовал рассылать полученные на следствии показания партийной верхушке и добиваться от арестованных признаний в "связях" с видными деятелями партии. Утверждая, что кондратьевцам и меньшевикам "бесспорно помогали" Рыков и Калинин, Сталин писал Молотову: "Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский)" [459].
Судя по письмам, Сталин уже тогда вынашивал мысль о фабрикации блоков бывших оппозиционеров. Он требовал "тщательно следить за Пятаковым, этим поистине правым троцкистом (второй Сокольников), представляющим сейчас наиболее вредный элемент в составе блока Рыков - Пятаков" [460].
Признательные показания "вредителей" Сталин собирался использовать для шантажа и запугивания не только бывших оппозиционеров, но и проявлявших колебания членов Политбюро. "Что Калинин грешен - в этом не может быть сомнения,- диктовал он Молотову.- Всё, что сообщено о Калинине в показаниях,- сущая правда. Обо всём этом надо обязательно осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь не повадно было путаться с пройдохами".
Первоначально Сталин собирался осуществить скорую кровавую расправу над арестованными: "Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять". Спустя несколько дней его решение изменилось. Он стал планировать организацию публичных процессов, намечая нужную ему линию поведения подсудимых. "Не думают ли г. г. обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически, признав одновременно прочность Сов. власти и правильность метода коллективизации? Было бы недурно" [461],- прямо подсказывал он Молотову (а через последнего, по-видимому, непосредственным организаторам процессов). Таким образом, уже в то время Сталин рассматривал показательные процессы как средство признания устами подсудимых правильности его политики. Спустя некоторое время, очевидно, убедившись, что показания "кондратьевцев" не соответствуют его ожиданиям, Сталин дал новую директиву: "Подождите с делом передачи в суд кондратьевского "дела". Это не совсем безопасно. В половине октября решим этот вопрос совместно. У меня есть некоторые соображения против" [462]. Пока же он ограничился указанием ОГПУ и РКИ провести "проверочно-мордобойную работу" в Госплане и Наркомфине.
Стремясь посеять в народе версию о том, что растущие продовольственные трудности являются результатом "вредительства", Сталин приказал "все показания вредителей по мясу, рыбе, консервам и овощам опубликовать немедля... Надо бы их опубликовать с сообщением, что ЦИК или СНК передал это дело на усмотрение коллегии ОГПУ (она у нас представляет что-то вроде трибунала), а через неделю дать извещение от ОГПУ, что все эти мерзавцы расстреляны. Их всех надо расстрелять" [463].
Согласно этому указанию, 25 сентября центральные газеты опубликовали сообщение о расстреле 48 работников продовольственных и торговых организаций как "вредителей рабочего снабжения".
В случае с "Трудовой крестьянской партией" сталинский замысел организации публичного процесса (по-видимому, из-за упорства обвиняемых, отказавшихся подтвердить требуемые от них признания) не воплотился в жизнь. Суд над ТКП прошёл при закрытых дверях, вслед за чем в 1931, 1932 и 1935 годах решениями Особого Совещания члены "кулацко-эсеровских" групп, которыми якобы руководила ТКП, были репрессированы. В 1937 году большинство осуждённых по этим делам было расстреляно. Лишь в 1987 году Верховный Суд СССР отменил все приговоры по делу "Трудовой крестьянской партии", которой, как установила проверка, не существовало вообще.
Более "удачно" были подготовлены дела "Промпартии" и "Союзного бюро" меньшевиков, по которым прошли открытые политические процессы. В обвинительном заключении по делу "Промпартии" указывалось, что она представляла шпионско-диверсионную организацию, осуществлявшую помощь западным державам в подготовке интервенции. Главой "Промпартии" был объявлен профессор Рамзин - директор Теплотехнического института, член Госплана и ВСНХ. Основные пункты обвинения строились на его признательных показаниях во время следствия и суда.
Из восьми подсудимых этого процесса пятеро, включая Рамзина, были приговорены к расстрелу, заменённому по решению ВЦИК десятью годами тюремного заключения. Кроме того, коллегия ОГПУ осудила за участие в "Промпартии" около 50 человек. Часть осуждённых по этому делу (но не участники открытого процесса) была реабилитирована в 1959-60 годах.
Лица, осуждённые по делу "Промпартии", после приговора суда работали в режимных условиях по специальности. Многие из них вскоре были освобождены по амнистии. Рамзин был амнистирован в 1936 году, а в 1943 году за выдающиеся научные изобретения ему особым постановлением Совнаркома была присуждена Сталинская премия первой степени. По указанию Сталина была выделена вакансия для избрания Рамзина членом-корреспондентом Академии наук. В ответ на опасение своего заместителя, что этому избранию может помешать былое участие в "Промпартии", Рамзин сказал: "Это был сценарий Лубянки и хозяин это знает... Хозяин помнит обо мне. Я благодарен ему за высокую оценку моей деятельности" [464]. Однако при выборах академики и членкоры почти единодушно забаллотировали Рамзина.
Фальсификаторский характер процессов 1930-31 годов был ясен многим старым большевикам. Как вспоминала Г. Серебрякова, Сокольников, находившийся в то время на дипломатической работе в Лондоне, прочитав газетные отчёты о процессе "Промпартии", сказал ей: "Полицейский процесс, они не виновны" [465].
В "Письме товарища" из СССР, опубликованном в 1936 году в "Бюллетене оппозиции", говорилось о том, что "к громким процессам 1931 г. наша оппозиционная публика в Москве и Ленинграде относилась с настороженным скептицизмом. Вскоре до нас дошёл и ряд фактов, указывающих на комедийный характер, провокацию и изобретательность следователей в этих делах". Приведя несколько таких фактов, автор письма добавлял, что ему лично "пришлось познакомиться с тем, как выпытываются и диктуются необходимые показания, так что гнусная стряпня этих процессов для меня теперь - и уже довольно давно - совершенно ясна" [466].
В письме сообщалось об информации, поступившей из Верхнеуральского изолятора, где содержались осуждённые по процессу "Союзного центра". Всем заключённым изолятора было известно, что этот центр не существовал, а был изобретён следователями ГПУ.
По словам автора письма, признания на этом процессе, с психологической точки зрения, носили чисто бредовый характер, а с политической точки зрения были результатом какой-то сложной игры, в которой доминирующую роль играла провокация. Спустя несколько лет после процесса один из главных обвиняемых на нем, Суханов, объявил борьбу за свое освобождение; он посылал многочисленные резкие заявления, распространив некоторые из них среди заключённых изолятора. Сущность этих заявлений сводилась примерно к следующему: "Вы от меня потребовали максимальной жертвы, самооклеветания и т. д. Я счел нужным на всё это пойти, будучи убежден, что это соответствовало высшим интересам СССР. Мы с вами - со следователями - разучили роли и прорепетировали комедию, которую мы потом разыграли в качестве процесса. Было обещано и само собой подразумевалось, что и приговор будет условным или формальным. Но, заставив нас лгать и клеветать на себя, вы теперь держите нас за решеткой". Не получив ответа на свои заявления, "этот уставший, постаревший и измученный человек, вовсе не расположенный к личному героизму, стал голодать. Голодовка длилась 30-40 дней, после чего его увезли из Верхнеуральска - неизвестно куда" [467].
В "Бюллетене" была помещена также статья югославского коммуниста Цилиги, находившегося несколько лет в сталинских тюрьмах и сумевшего в 1934 году вырваться из СССР. Рассказывая о методах организации "вредительских" процессов, Цилига писал, что ГПУ добивалось от обвиняемых ложных признаний для того, чтобы свалить ответственность за неудачи выполнения пятилетки с правительства на инженеров.
В период проведения процессов Троцкий, знавший об изначально враждебном отношении части интеллигенции к Советской власти, поверил, что обвинения на этих процессах имеют какую-то реальную основу. Получив сообщения от своих единомышленников о переходе сталинской клики к прямым судебным подлогам, он решительно заявил об этой своей ошибке. Публикация "Письма товарища" сопровождалась следующим примечанием: "Редакция "Бюллетеня" должна признать, что в период меньшевистского процесса она далеко недооценила степень бесстыдства сталинской юстиции и в виду этого брала слишком всерьез признания бывших меньшевиков" [468].
XXVI
1931 год: альтернатива левой оппозиции
Неослабевающий административный нажим и усиление политических репрессий не избавляли народное хозяйство от постоянных сбоев. Наиболее серьезные провалы сталинских планов обнаружились в росте себестоимости промышленной продукции. В 1931 году вместо запланированного снижения на 11 % она выросла на 6,8 %. На 1932 год было запланировано более скромное снижение себестоимости - 1 %. Тем не менее рост её оказался выше, чем в предыдущем году, составив 8,1 %. Это свидетельствовало о падении темпов роста производительности труда и усилении инфляционных процессов.
В условиях ухудшения работы промышленности Сталин выступил 23 июня 1931 года с речью на совещании хозяйственников "Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства". В ней была изложена новая экономическая программа, ставшая известной под названием "шести условий товарища Сталина". На эту речь Троцкий откликнулся статьей "Новый зигзаг и новые опасности". Сопоставление этих двух документов позволяет представить содержание альтернативы сталинской политике, выдвинутой левой оппозицией в 1931 году.
В своей речи Сталин констатировал, что на большинстве промышленных предприятий наблюдается "отсутствие чувства ответственности за работу, небрежное отношение к механизмам, массовая поломка станков и отсутствие стимула к поднятию производительности труда". Для характеристики причин такого удручающего положения он приводил слова рабочих: "Мы подняли бы производительность труда, но кто нас оценит, когда никто ни за что не отвечает?". Возлагая за всё это ответственность, как обычно, на местных руководителей, в данном случае - хозяйственных, Сталин заявлял: "Не может быть сомнения, что наши хозяйственники достаточно хорошо понимают всё это. Но они молчат. Почему? Потому, очевидно, что боятся правды. Но с каких пор большевики стали бояться правды?" [469].
Комментируя эти слова, Троцкий писал: "Убийственное признание. Вернее: самоубийственное признание. "Никто ни за что не отвечает". Это всегда так бывает, когда один хочет отвечать за всех" [470]. "Главной причиной бесхозяйственности и безответственности на производстве является установленный в стране политический режим, о котором Сталин не говорит ни слова. Однако слова о "боязни правды" раскрывают существо этого режима, независимо от его желания, со всей полнотой. "С каких пор большевики стали бояться правды?" С тех пор, как тупой, бездушный, безыдейный сталинский аппарат задушил фракцию большевиков-ленинцев... Разгромив левую оппозицию, сталинская бюрократия задушила партию... внутри самого аппарата страх низшего агента перед высшим достиг такого напряжения, когда никто уже не смеет глядеть открыто на факты и передавать наверх то, что подметил. Низшие звенья подпевают и поддакивают высшим, а высшие звенья воспринимают это поддакиванье и подпевание за голос самой жизни" [471]. Чтобы большевики перестали бояться говорить правду, необходимо возродить партийную и советскую демократию, поставить проблемы хозяйства в полном объёме на обсуждение партии и профессиональных союзов.
Касаясь собственно экономических проблем, Троцкий обращал внимание на слова Сталина о том, что "принципы хозрасчёта оказались совершенно подорванными... в ряде предприятий и хозяйственных организаций давно уже перестали считать, калькулировать, составлять обоснованные балансы доходов и расходов" [472]. В этих словах Троцкий усматривал фактическое признание негодности административно-бюрократической системы управления экономикой. "Калькуляция, которая не была идеальной и ранее, ибо советское государство только начинало учиться производить расчёты в общегосударственном масштабе,- писал Троцкий,- оказалась вовсе отброшена с того времени, как бюрократическое руководство подменило марксистский анализ хозяйства и гибкое регулирование голым административным подстёгиванием. Коэффициенты роста стали вопросом бюрократического престижа. До калькуляции ли тут? Героем оказывался тот директор или председатель треста, который "выполнил и перевыполнил" план, ограбив бюджет и подложив мину, в виде плохого качества продукции, смежным отраслям хозяйства. Наоборот, хозяйственник, который старался правильно сочетать все элементы производства, но не выгонял священных бюрократических рекордов, попадал сплошь да рядом в разряд штрафных" [473].
Далее Троцкий останавливался на проблеме текучести рабочей силы, о масштабах которой свидетельствовало признание Сталина в том, что на большинстве предприятий состав рабочих на протяжении полугода или даже квартала меняется по крайней мере на 30-40 %. Советский рабочий, как заявил Сталин, "чувствует себя "дачником" на производстве, работающим лишь временно для того, чтобы "подработать" немного и потом уйти куда-нибудь в другое место "искать счастья"" [474]. Комментируя эти вынужденные признания, Троцкий раскрывал их действительный смысл: всеобщее передвижение рабочей массы с предприятия на предприятие означает, что "положение рабочих - надо это сказать честно, ясно, открыто,- чрезвычайно ухудшилось за последний период" [475]. Текучесть представляет собой анархическую реакцию на избыток административного нажима при полной невозможности рабочих улучшить свое положение на предприятии нормальным путём, т. е. через посредство профессиональных союзов. Она означает громадное расхищение творческих сил, бессмысленную потерю рабочего времени как на переход с завода на завод, из города в город, так и на болезненный процесс приспособления к новым условиям труда. "Такова одна из главных причин низкой производительности труда и высокой себестоимости. Но самая главная опасность текучести - в поисках счастья! - состоит в моральном изнашивании пролетариата" [476].
Объявив основной причиной текучести "уравниловку" в заработной плате, Сталин заявил, что "экономить на организации зарплаты, которая воздает должное квалификации работника", "значит совершить преступление, идти против интересов нашей социалистической индустрии" [477].
Отмечая, что новая экономическая программа Сталина на 90 % сводится к восстановлению сдельной заработной платы, Троцкий писал, что утвердившиеся в первые годы пятилетки методы распределения были плохи во всех отношениях. Отменив нэп, бюрократия поставила на места гибкой дифференцированной оценки труда натуральное "премирование", по своей сути означавшее бюрократический произвол. Торговый оборот был заменён "закрытыми распределителями". В сочетании с полным хаосом в области цен, произвольно устанавливаемых в разных распределительных системах, это ликвидировало всякое соответствие между индивидуальным трудом и индивидуальной зарплатой и тем самым убивало личную заинтересованность производителя. В этих условиях выдвигавшиеся и ранее самые строгие требования о проведении хозрасчёта, повышении производительности труда и качества продукции, снижении себестоимости повисали в воздухе. Поэтому было бы доктринёрством возражать в принципе против восстановления слишком рано отменённой сдельной заработной платы.
Однако упование исключительно на сдельщину не решит экономических проблем, но породит новые проблемы социального характера. Ближайшим следствием новой политики в области заработной платы станет возникновение рабочей аристократии. Однако "традиция большевизма есть традиция борьбы против аристократических каст в рабочем классе... Программа сталинской бюрократии фатально ведёт её к необходимости опираться на всё более привилегированную рабочую аристократию" [478].
Троцкий обращал внимание на то, что новая система заработной платы так же, как прежняя, провозглашена в порядке "единоличного откровения". Между тем жизненная, прогрессивная система заработной платы может быть выработана лишь при участии самих трудящихся. Однако это участие подменено участием профсоюзной бюрократии, которая нисколько не лучше всякой другой. Инструменты организации заработной платы - коллективные договоры и тарифные сетки, ранее служившие предметом обсуждения между рабочими и администрацией предприятий, теперь вырабатываются в канцеляриях и навязываются рабочим. Поэтому разумная организация заработной платы с необходимостью требует возрождения рабочего самоуправления и профсоюзной демократии.
Оценивая пресловутые "шесть условий Сталина" в целом, Троцкий приходил к выводу, что сталинские зигзаги, неизменно сводящиеся к попыткам строить социализм бюрократическим путём, "обходятся дорого и с каждым разом - всё дороже... Новый зигзаг Сталина, независимо от того, как он развернется в ближайшее время, неизбежно приведет к новым и ещё более острым противоречиям на ближайшем же этапе" [479].
Не менее серьезные противоречия назревали и в сельском хозяйстве, в связи с переходом от отступления 1930 года ко второму, завершающему туру насильственной коллективизации.
XXVII
Второй тур коллективизации и её итоги
После статьи "Головокружение от успехов", лицемерно провозгласившей отказ от насильственной коллективизации, были приняты постановления о сельскохозяйственном налоге, резко дифференцирующие налоги на колхозы, колхозников и единоличников с целью на этот раз "экономическим путём" загнать последних в колхозы.
В 1931 году для единоличников был отменён необлагаемый минимум, т. е. минимальный размер годового дохода, дающий право на освобождение от налога. Таким образом, даже беднейшие крестьяне, отказывавшиеся вступать в колхоз, должны были уплачивать сельскохозяйственный налог. В том же году был введён новый налог - на ранее не учитываемые доходы единоличников от продажи своей продукции на рынке. Тогда же была ликвидирована законодательная регламентация индивидуального обложения; установление признаков кулацких хозяйств, подлежащих такому обложению, было возложено на республиканские и областные органы власти, что открывало широкую дорогу произволу при начислении налогов.
В 1931 году размер обложения кулацкого двора был повышен по сравнению с предыдущим годом более чем вдвое. В этом году в расчёте на один двор единоличник платил налог в 10 раз больший, чем колхозник, а кулак - в 140 раз больший. В итоге колхозы и колхозники, составлявшие 58,6 % крестьянских хозяйств, уплатили 24,6 % общей суммы сельхозналога, единоличники (40,5 % хозяйств) - 60 % этой суммы, а менее 1 % хозяйств, отнесённых к кулацким и подвергнутых индивидуальному обложению,- 15,3 %.
Наряду с этим был дан новый толчок административной коллективизации. Директивное письмо ЦК "О коллективизации", разосланное в сентябре 1930 года, требовало "добиться нового мощного подъёма колхозного движения". Декабрьский пленум ЦК и ЦКК 1930 года утвердил контрольные цифры, согласно которым в 1931 году должно было быть коллективизировано не менее половины крестьянских хозяйств.
С осени 1930 года возобновилось выселение раскулаченных крестьян. В марте 1931 года была образована комиссия под председательством Андреева для координации крупномасштабных операций по депортации "кулаков". В мае она приняла решение о переселении в Казахстан 60 тысяч и на Северный Урал - 50 тысяч семей. Вслед за этим было принято секретное постановление ЦИК и СНК об организации специальных поселков (спецпоселений) для кулацких семей "в местностях, где ощущается недостаток в рабочей силе для лесозаготовительных работ, работ по освоению неиспользованных земель и по разработке недр, для рыбных промыслов и т. п." [480] В этих поселениях депортированные находились под строгим административным надзором. Управление спецпоселениями было возложено на ГУЛАГ ОГПУ.
В 1931 году масштабы депортации семей, подведённых под категорию кулацких, резко увеличились по сравнению с предыдущим годом. Если в 1930 году численность семей, выселенных в отдалённые районы, составила 115,2 тыс., то в 1931 году - 266 тыс. Всего за 1930-1931 годы было раскулачено 569 тыс. семей, из них 381 тыс. была выселена в отдалённые районы. Массовое выселение раскулаченных было прекращено весной 1932 года. К началу 1933 года в спецпоселениях находилось 1317 тыс. чел.
К началу второго тура раскулачивания в деревне уже не осталось кулаков как социальной группы, эксплуатирующей чужой труд. Поэтому для оправдания репрессивной политики Сталин ввёл в партийный лексикон крайне растяжимые понятия "кулацко-зажиточная верхушка деревни" и "подкулачник". Политическая цель введения последнего термина состояла в том, чтобы любой протест против насилия и произвола в деревне мог быть квалифицирован как вылазка "агента кулака". Одновременно развернулись новые репрессии, обрушившиеся на местных партийных и советских работников, не обнаруживших в своих районах спущенного им сверху процента хозяйств, подлежащих раскулачиванию.
Новая волна насилий по отношению к крестьянству вызвала ответную вспышку активной антиколхозной борьбы. В 1931 году было зафиксировано огромное количество случаев нападений на колхозные обозы с хлебом, поджогов зерна, отравления скота и порчи машин в колхозах, террористических актов против колхозного актива и хлебозаготовителей. Вновь вспыхнуло большое число мятежей. Оживилось басмаческое движение в Средней Азии, поддержанное вторжением вооружённых отрядов из-за рубежа.
Налоговый режим и карательные меры привели к перевыполнению намеченных рубежей коллективизации. В сентябре 1931 года в колхозах числилось почти 60 % крестьянских хозяйств. Однако даже официальная печать признавала, что многие колхозы являются "дутыми", "бумажными", "лжеколхозами".
Оценивая итоги сплошной коллективизации, левая оппозиция видела их прежде всего в полном разрушении экономической "смычки" между городом и деревней, налаживание которой Ленин считал основной задачей нэпа. "Теоретическая формула смычки очень проста,- писал Троцкий.- Национализированная промышленность должна доставлять крестьянству необходимые ему продукты в таком количестве, такого качества и по таким ценам, чтобы из взаимоотношений государства с основной массой крестьянства совершенно устранить или свести к минимуму фактор внеэкономического принуждения, то есть административного изъятия продуктов крестьянского труда". Установление добровольного взаимовыгодного товарного обмена между промышленностью и сельским хозяйством, эквивалентных цен на их продукцию обеспечило бы социально-политическую стабильность советского общества и создало бы экономический фундамент, на котором можно было уверенно вести вперед хозяйственную работу. "Обеспечены ли при "сплошной коллективизации" такие взаимоотношения города и деревни, при которых внеэкономическое принуждение, если не сошло на нет, то явно сходит на нет? В этом весь вопрос. И на этот коренной вопрос приходится пока дать отрицательный ответ. Сплошное коллективизирование явилось не как увенчание и развитие достигнутой смычки, а как административное прикрытие её отсутствия" [481].
Проблема смычки в свете опыта насильственной коллективизации получила освещение в статье "На новом повороте", присланной в "Бюллетень" группой оппозиционеров из Москвы и Ленинграда. В ней отмечалось, что сталинское руководство стремится вытравить из памяти партии ленинское понимание смычки, суть которого состоит в том, что "крестьянин должен получать в обмен на свой хлеб продукты промышленности на условиях, не худших, чем те, какие были при капитализме: таков низший предел смычки. Разумеется, смычка будет гораздо прочнее и надежнее, если (когда) советская промышленность начнет доставлять крестьянину в обмен на хлеб и пр. свои продукты на условиях более выгодных, чем не только условия дореволюционной России, но и нынешние условия мирового рынка". Именно так всегда понимала проблему смычки левая оппозиция. Поэтому она выдвигала на первый план проблему ножниц промышленных и сельскохозяйственных цен. "В растворе ножниц мы видели важнейший критерий успехов и неудач советского хозяйства... Задача в том, чтобы крестьянству было выгодно производить как можно больше и как можно больше сберегать из своих продуктов, чтоб иметь возможность продавать их, т. е. обменивать на изделия государственной промышленности" [482].
Решение этой задачи автоматически улучшило бы продовольственное положение городов, не говоря уже о самой деревне. Однако бюрократия объявила, что задача смычки разрешена самим фактом коллективизации большинства крестьянских хозяйств и поэтому данную тему больше вообще не следует поднимать. Под прикрытием этой демагогии происходило принудительное изъятие продуктов из колхозов и подрывались основы планомерного развития всего народного хозяйства.
Автор статьи "Похмелье от экономического Октября", выступавший под псевдонимом "Тонов", писал, что "в бюрократической голове основной вопрос нашей революции разрешался очень просто: в 3 года ликвидировать кулачество, как класс, т. е. разорить его и загнать в тайгу, а огромную массу беднейшего и середняцкого крестьянства коллективизировать в тот же срок административно-бюрократическим способом. И проблема смычки уже разрешена: уже создано "единое более или менее гармоничное социалистическое хозяйство". Так ещё недавно рассуждало - если оно вообще рассуждало - большинство сталинских чиновников и мелкого, и среднего и крупного калибров... Эти заманчивые иллюзии, созданные бюрократическим тупоумием, разлетелись в пух и прах" [483].
Автор статьи подчеркивал, что только 15-20 % колхозов можно считать более или менее организованными хозяйствами, т. е. такими, в которых производственная организация, техника и производительность труда хотя бы немного выше, чем в индивидуальных хозяйствах, из которых они образованы. Основная же масса колхозов "находится в хаотическом и полухаотическом состоянии; производительность труда в этих хозяйствах ниже среднего уровня производительности труда индивидуального крестьянского хозяйства; мало того - они постепенно съедают тот скромный инвентарь, который у них ещё остался после коллективной лихорадки" [484]. Такое состояние колхозов объясняется тем, что Сталин и его чиновники чудовищно переоценили роль административных мероприятий в деле реконструкции деревни. Теперь же бюрократы, "твёрдо верившие во всемогущество административной палки", пытаются возложить вину за неудачи своей политики на "мужика". "Мужик подвел! - в последнее время эта фраза часто срывается с уст вздыхающего чиновника... "Мужик обычно не хочет идти в коллектив, он упирается; но мы его скрутим и заставим работать в коллективе!" - в этой часто повторяющейся фразе выражена вся узколобая мудрость сталинского чиновника" [485].
Однако никакое усиление репрессий не способно заставить крестьянина эффективно работать в колхозе, где вся организация труда основана на административном принуждении. ""Мужик" оказался упрямее и устойчивее Радека и Пятакова (капитулянтов, проявлявших усердие в признании своих "ошибок".- В Р.),- завершал свой анализ автор статьи.- Под угрозой палки он не "прозрел", не понял целесообразности коллективизации, а скорее был сбит с толку. Поэтому он потерял стимул к работе: он плохо сеет, ещё хуже убирает; при первой возможности он "утекает" из колхоза" [486].
Аналогичные констатации встречались и в других письмах из СССР, опубликованных "Бюллетенем" в 1932 году. "В колхозах развивается процесс распада. Крестьяне бегут в города, на работы; в колхозах же не хватает рабочих рук" [487]. "Грандиозная утопия сплошной коллективизации крестьянства в течение двух-трёх лет потерпела столь же грандиозное поражение. Этот факт всё больше входит в сознание всей страны" [488].
Суммируя взгляды левой оппозиции на итоги сплошной коллективизации, Троцкий писал, что деревню постигли наиболее разрушительные последствия сталинской авантюристической политики, растянувшейся на несколько лет. "Двадцать пять миллионов изолированных крестьянских эгоизмов, которые вчера ещё являлись единственными двигателями сельского хозяйства,- слабосильными, как мужицкая кляча, но всё же двигателями,- бюрократия попыталась единым взмахом заменить командой двухсот тысяч колхозных правлений, лишённых технических средств, агрономических знаний и опоры в самом крестьянстве" [489]. Непосредственным результатом коллективизации стало безразличие колхозников к обобществлённому имуществу и результатам собственного труда.
XXVIII
Неравенство, нищета, спекуляция
Оказавшись перед лицом упорного сопротивления крестьянства административному нажиму, Сталин оказался вынужденным пойти на уступки крестьянам. 27 марта 1932 года было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) "О принудительном обобществлении скота". В нем всем партийным, советским и колхозным организациям вменялось в обязанность содействие колхозникам в покупке и выращивании личного скота. Теперь задача партии усматривалась в том, чтобы "у каждого колхозника были своя корова, мелкий скот, птица" [490].
Вслед за этим в мае были опубликованы постановления ЦИК и СНК, согласно которым колхозам, колхозникам и единоличникам снижался вдвое план хлебо- и скотозаготовок, а после выполнения этих планов разрешалась торговля на базарах по свободным ценам. Одновременно отменялись все ограничения на убой скота. Ещё одной серьезной уступкой крестьянам стала отмена всех республиканских и местных налогов с продажи колхозами, колхозниками и единоличниками продуктов своего производства на базарах, станциях железных дорог и т. д. Местным советам предписывалось максимально снизить ставки арендной платы за помещения, предоставляемые для такой торговли. Были отменены налоги на доходы от продажи крестьянами продуктов, а также потолки базарных цен, ущемлявшие свободную торговлю.
Не приведя к желанному умиротворению деревни, все эти меры тяжело ударили по городскому населению, вызвав резкий скачок цен на базарах. Индекс городских базарных цен на сельскохозяйственные продукты в 1932 году превысил в 6,6 раза цены 1930 года и в 13,3 раза - цены 1928 года. Эти цены существенно превышали покупательную способность рабочих. При среднем заработке рабочего, составлявшем 125 рублей (без всевозможных отчислений), пуд муки стоил на базарах 60-80 руб., 400 граммов масла - 10 руб., десяток яиц - 7 руб., литр молока - 2-3 руб.
В стремлении ослабить продовольственную нужду в городах бюрократия повела кампанию за самообеспечение рабочих продуктами питания: обзаведение огородами, коровами, курами и т. д. Печать принялась клеймить "головотяпов", которые "не понимают, что домашнее хозяйство привязывало раньше рабочего к капитализму, а теперь привязывает его к советскому строю" [491].
Ещё одной мерой, направленной на смягчение продовольственного кризиса, стало создание на предприятиях собственных продовольственных хозяйств: заводских огородов и животноводческих ферм. Хрущёв вспоминал, что в 1932 году, когда в Москве "была голодуха", Сталин распорядился, чтобы каждый завод и фабрика разводили кроликов. Предприятия стали создавать кроличьи фермы там, "где возможно и, к сожалению, где было невозможно". В этих же целях предприятия строили погреба и траншеи для выращивания шампиньонов. Эти "грибницы" в народе скоро стали называть "гробницами" [492].
Одновременно развернулась кампания по созданию на заводах-гигантах тяжёлой индустрии мелких цехов по производству товаров народного потребления. Характеризуя это новшество, авторы коллективной статьи "На новом повороте" писали: "Директора заводов, технический персонал и комячейки больше всего, пожалуй, вынуждены сейчас ломать свою голову над тем, как при данном производстве создать второе, в известном смысле, паразитическое производство. Автомобильный завод выделывает ложки и вилки, или платяные щетки, или топоры и пр." [493] Паразитический характер "чрезвычайного сельского хозяйства при заводах" и "второго производства при основном производстве" авторы статьи видели в том, что эти кустарные отрасли не только велись вне плана, но и подрывали его, поскольку они создавались и содержались за счёт средств и ресурсов, предназначенных по плану для профильного производства.
Ещё одним экономическим новшеством стало открытие в 1931 году коммерческих магазинов. В розничном товарообороте продовольственных и промышленных изделий удельный вес коммерческой торговли вырос с 3 % в 1931 году до 24 % в 1934 году. Остальная часть фондов розничной торговли распределялась по карточкам и через систему закрытых распределителей.
В 1932 году коммерческие цены превышали карточные (пайковые) в 7,7 раза, в 1933 году - в 12-15 раз. Килограмм хлеба в свободной продаже стоил в 20-30 раз выше, чем килограмм нормированного хлеба. Килограмм колбасы в коммерческих магазинах продавался за 25 руб., мяса - за 16-18 руб., масла - за 40-45 руб. Такая политика цен вынуждала горожан отдавать последние сбережения, чтобы приобрести недостающие продукты питания. Она особенно жестоко била по тем слоям населения, которые снимались с рационированного снабжения. Сокращение контингентов, имеющих право на получение карточек, происходило систематически.
Одновременно с коммерческими магазинами были открыты магазины Торгсина, где торговля велась на драгоценные металлы и валюту. Введение торгсиновской системы создало благоприятные условия для "предприимчивых людей", занимавшихся валютной спекуляцией. "Приезжим (иностранцам),- сообщал корреспондент "Бюллетеня",- везде и всюду предлагают рубли за "хорошую цену" от 8 до 10 рублей за доллар. Передают, будто в некоторых случаях платят и 40 рублей за доллар. Инфляция, разные уровни цен, разные системы довольствия - всё это порождает в повседневном быту явления двойственности, фальши, контрабанды и деморализации" [494].
Наряду с ростом рыночных и коммерческих цен росли и нормированные цены, особенно после увеличения в 1931 году налога с оборота, взимаемого с товаров лёгкой промышленности.
Несмотря на повсеместно ощущаемое ухудшение жизненного положения трудящихся, в "партийных документах" ситуация в области народного благосостояния по-прежнему изображалась в хвастливо-оптимистических тонах. В резолюции XVII конференции ВКП(б) (февраль 1932 года) утверждалось, что в Советском Союзе "растёт недостижимыми для капиталистических стран темпами народный доход, уничтожены безработица и нищета (пауперизм), уничтожаются "ножницы цен" и противоположность между городом и деревней, растут из года в год благосостояние и культурный уровень рабочих и трудящихся крестьян, падает смертность и быстро возрастает народонаселение СССР" [495].
Разоблачая эти радужные утверждения, "Рютинская платформа" констатировала, что строительство новых фабрик и заводов происходило за счёт экспроприации значительной части заработной платы рабочих посредством повышения цен, всякого рода займов, налогов, членских взносов и в ещё большей степени - за счёт экспроприации основных масс деревни. В "Платформе" подчеркивалось, что в 1932 году реальная заработная плата рабочего составила не более четверти реальной заработной платы 1927 года. "Рабочий целыми неделями не видит ни грамма мяса, масла, молока; за аршином ситца он вынужден простаивать в очередях многими часами; ни вилки, ни стакана, ни ложки негде купить" [496]. Дополнительное вовлечение рабочих в производство (за счёт увеличения числа работающих в семье) не покрывало огромного падения реальных доходов рабочих семей.
Ещё более негативно "Рютинская платформа" характеризовала положение трудящихся деревни. В ней подчеркивалось, что за годы коллективизации ножницы цен на промышленные и сельскохозяйственные товары гигантски возросли. "Крестьянин за свои продукты получает по нормированным ценам заготовок жалкие гроши: 1 руб. 50 коп.- 2 руб. за пуд хлеба и платит за метр ситца также 1 руб. 50 коп... В деревне отбирается почти даром хлеб, мясо, шерсть, кожа, лен, куры, яйца и пр., всё это стягивается в голодающие города и экспортируется за полцены за границу. Деревня превращена в самый худший вид колонии. Товаров в деревне нет; в то же время домотканую одежду и обувь приготовить не из чего, ибо лен, шерсть, кожа отобраны, а скот вырезан и передох от плохого ухода и отсутствия кормов.
Лапти стали остродефицитным товаром. В результате вся деревня одевается в жалкое отрепье. Трудодень колхозника в среднем оплачивается 15-20 коп., что в переводе на золотой рубль дает две-три копейки. Деревня в настоящее время представляет сплошное кладбище". Авантюристическая политика Сталина привела к обезлюдению деревни и к бегству здоровых и трудоспособных сельских жителей в города. В условиях неуклонного обнищания крестьянства "не только сто тысяч тракторов не смогут убедить деревню в преимуществах коммунального (т. е. общественного, колхозного.- В Р.) хозяйства, но и количество в несколько раз больше" [497].
В "Платформе" делался вывод о том, что "в действительности мы в настоящее время несравненно дальше находимся от социалистического общества, чем в 1926-1927 годах" [498].
Эти непредвзятые наблюдения убедительно опровергают излюбленный тезис современных "демократов" о том, что Сталин явился выразителем интересов сформировавшихся в годы первой пятилетки новых слоёв необразованного и деполитизированного рабочего класса, а социальной опорой сталинского режима стал "люмпен с жаждой уравниловки" [499]. В действительности именно на новые слои советского рабочего класса, составлявшие его наименее квалифицированную часть, особенно тяжело падало бремя сталинского репрессивного трудового законодательства, непрерывно ужесточавшего санкции за "нарушения трудовой дисциплины". Постановление ЦИК и СНК от 15 ноября 1932 года предусматривало за один день неявки на работу без уважительной причины немедленное увольнение, лишение права пользоваться продовольственными и промтоварными карточками и выселение из принадлежащей предприятию квартиры. Уровень жизни неквалифицированных слоёв рабочего класса был потрясающе низок, что не могло не отражаться на их повседневном социальном самочувствии. Передавая впечатления от посещения Днепростроя, корреспондент "Бюллетеня" писал: "Лишь самая маленькая часть рабочих помещается в новых зданиях и живёт в сносных, человеческих условиях. Остальные живут в бараках. Грязь, полутьма, зимой - в холоде, на плохом питании. Лица угрюмые, чувствуется не только недовольство, но и отчаяние. Долго так существовать невозможно" [500].
Автор выразительно характеризовал действительное отношение бюрократии к "отсталым" рабочим, т. е. к неквалифицированным слоям рабочего класса, пришедшим на заводы из деревень. "Думается, что нет ни одной более резкой формы неравенства, чем неравенство между просто сытым и просто голодным. Бюрократия же у нас сыта, одета, живёт в теплых и светлых помещениях. Миллионы же рабочих живут в бараках, в просто животных условиях, и это уже годами. На нужды рабочего, на его жалобу на голод, на его недовольствие, бюрократ отвечает: это не сознательный рабочий, это вчерашний крестьянин" [501].
XXIX
Неравенство, привилегии и роскошь
В условиях ужасающей нищеты основной массы трудящихся бюрократия настойчиво стремилась к выделению привилегированных слоёв рабочего класса и колхозного крестьянства для укрепления социальной базы своего режима. В первые годы пятилетки таким привилегированным слоем стали "ударники". Говоря об усилении неравенства не только между бюрократией и рабочим классом, но и внутри рабочего класса, корреспондент "Бюллетеня" приводил примеры привилегий ударников в натуральном снабжении. "На заводе, рядом работают два рабочих, одинаковой профессии, одинаковой квалификации и разряда, но один из них - ударник, другой - "просто" рабочий. Ударник не только получает в первую голову материалы в производстве, но и паек, притом более жирный паек. На некоторых предприятиях дошли до таких безобразий, как организация двух столовых: получше - для ударников, похуже - для "простых" рабочих" [502].
Такая практика широко пропагандировалась не только печатью, но и высшими партийными руководителями. В выступлении на совещании московского партийного актива Каганович подводил идеологическую базу под привилегии "ударников" следующим образом. Он рассказал о своей беседе с рабочим, задавшим вопрос: "Почему ударнику дали пальто, а мне, неударнику, не дают?" "А ты пойди в ударную бригаду и тебе дадут",- ответил Каганович. Приведя этот пример, Каганович с пафосом заявил: "Вы видите, как отсталый рабочий, который не интересуется ударным движением, должен был призадуматься над тем, что такое ударное движение и как он может приблизиться к нему. Это, безусловно, огромный фактор в поднятии производительности и в перевоспитании отсталых рабочих. "Что пальто является "огромным фактором", особенно зимою, в этом сомнений быть не может,- иронически комментировал эти слова автор письма,- но что назначение его не предохранять его бренное тело от стужи, а, видите ли, "перевоспитывать отсталых рабочих" - в этом можно усомниться. И куда только не заводит бюрократическое мышление" [503].
В первые годы пятилетки неравенство выражалось также в создании закрытых распределителей и кооперативов, прикрепление к которым крайне жёстко ранжировалось в зависимости от социального статуса. Корреспондент "Бюллетеня" сообщал, что существуют три основные категории кооперативов: для индустриальных рабочих, неиндустриальных рабочих и служащих. Помимо этого "существует ещё целый ряд закрытых распределителей: для дипломатов (неограниченно), для иностранных специалистов, для крупных бюрократов и т. д. Всё это дифференцировано соответственно чинам и постам" [504].
Поскольку в условиях хронического товарного голода, карточной системы и разнообразных систем закрытого снабжения деньги утрачивали свою функцию всеобщего эквивалента, при поступлении на работу, как сообщалось в одном из писем, "никто не интересуется жалованьем. Первый вопрос: "Распределитель есть? Какой?". Однако и в распределителях почти ничего нет; исключение лишь - распределители для самого узкого круга" [505].
Восстановление свободной торговли на базарах и открытие коммерческих магазинов означало "реабилитацию рубля", повышение роли заработной платы в дифференциации материального положения различных социальных слоёв. Одновременно резко возросли различия в уровне заработной платы, которые в годы нэпа сознательно сдерживались правительственной политикой. В 1926-27 годах установленный максимум годового дохода специалиста превышал в 3,5 раза средний годовой доход чернорабочего. Такой максимум имели всего 0,3 % лиц, получавших заработную плату. После появления "шести условий" Сталина ограничения в дифференциации заработной платы были ликвидированы.
В 1931 году были отменены, с одной стороны, закон, запрещавший платить занятым на сдельной работе менее двух третей среднего уровня зарплаты, и с другой стороны, закон, согласно которому рабочий, превышающий нормы выработки, мог получать сверх тарифа не более 100 % обычной нормы зарплаты.
Тогда же был аннулирован закон, согласно которому специалисты, работающие по совместительству (которое было тогда широко распространено), могли получать лишь в полтора раза больше установленного максимума зарплаты. Эта мера явилась составной частью новой сталинской политики по отношению к интеллигенции. В 1931 году Сталин в качестве одного из "шести условий" призвал создать "ядру командного состава нашей промышленности" "соответствующую обстановку, не жалея для этого денег" [506]. Рассказывая о практическом претворении этого лозунга в жизнь, корреспондент "Бюллетеня" отмечал, что техническую интеллигенцию "превращают в высшую, привилегированную категорию, стоящую над рабочим и колхозником и приближающуюся к партсовбюрократии" [507].
В формировании новых привилегированных групп важную роль сыграла постепенная отмена партмаксимума. В 1920 году было принято постановление ВЦИК, устанавливавшее единую фиксированную тарифную сетку зарплаты для всех коммунистов, включая партийных, советских, профсоюзных и хозяйственных руководителей. Максимальный уровень их окладов не должен был превышать зарплату высококвалифицированного рабочего. Ограничение доходов коммунистов определённым потолком сохранялось в первые годы нэпа. Так, в 1924 году директор завода - коммунист получал 187,9 руб., а такой же директор-беспартийный - 309,5 руб. Высокооплачиваемые коммунисты должны были в обязательном порядке отчислять определённую часть зарплаты в фонд взаимопомощи остро нуждающимся членам партии. Постановлением ЦК ВКП(б) от 7 мая 1928 года партмаксимум был определён в размере 2700 руб. в год. Это, однако, не означало, что член партии не мог зарабатывать больше этой суммы, например, в случае получения авторских гонораров. Но он был обязан сдавать в партийную кассу 20 % "с первых 2700 руб. излишка" (т. е. с суммы, превышающей партмаксимум), 30 % - с суммы излишка от 2700 до 5400 руб. и 40 % - с суммы излишка, превышающего 5400 руб.
Фактическая отмена партмаксимума произошла в конце 1929 года, а официально он был ликвидирован секретным постановлением Политбюро от 8 февраля 1932 года. Даже Е. Варга, занимавший в 20-30-е годы ответственные партийные посты, вспоминал, что ему неизвестно время отмены партмаксимума, о самом существовании которого умалчивалось во всех сталинских и послесталинских учебниках по истории партии. Однако он со всей определённостью подчеркивал, что после отмены партмаксимума в 30-е годы "началось радикальное расслоение советского общества, в зависимости от окладов. Один за другим - в соответствии с их значением для режима Сталина - выделялись привилегированные слои" [508].
При всех своих зигзагах социальная политика сталинизма продолжала использовать экономические основы, заложенные Октябрьской революцией, в интересах привилегированных групп общества. Идеологическим обоснованием этой политики служило объявление "распределения по труду" не выражением буржуазного права в переходный период от капитализма к социализму, как полагали Маркс и Ленин, а "основным принципом социализма". Характерно, что после смерти Сталина каждый последующий лидер партии, подвергая безжалостной критике политику и идеологические догмы своего предшественника, сохранял в неприкосновенности этот главный "теоретический" постулат сталинизма.
В условиях централизованно регулируемых государством пропорций в оплате труда, защита "распределения по труду" служила обеспечению завышенной оплаты тех категорий работников, которые оказывались наиболее "нужными" для стабильности и упрочения господствующего режима.
Левая оппозиция исходила из того, что после победы социалистической революции социального равенства нельзя достигнуть одним скачком. Троцкий отмечал, что неравенство в форме дифференцированной заработной платы, премий и т. д. диктуется интересами развития производственных сил и объективно выступает в переходный период "буржуазным орудием социалистического прогресса" [509]. Само государство остается нужным после ликвидации эксплуататорских классов именно потому, что ещё продолжают действовать буржуазные нормы распределения. Органом этого распределения служит бюрократия. Это означает, что даже революционная бюрократия остается в известной степени буржуазным органом в государстве переходного периода. Решающее значение для оценки социальной природы общества является, однако, не статика, а динамика социальных отношений, т. е. основная тенденция, направленность социального развития общества: развивается ли оно в сторону равенства или в сторону роста привилегий.
Именно такой ход рассуждений характерен для написанного в начале 60-х годов "Завещания" Е. Варги, одного из сохранившихся в СССР мыслящих марксистов, не отравленных сталинистской социальной демагогией. Варга - в прошлом венгерский революционер, с 20-х годов находившийся в эмиграции в СССР, стал советским академиком, создателем научной школы в области изучения мировой экономики и мировой политики. Его предсмертные записки представляют размышления над причинами социального перерождения советского общества.
Рассматривая главные аргументы сторонников "основного принципа социализма", согласно которым более производительный труд должен, по Марксу, более высоко оплачиваться и что квалифицированный труд "многократно" превосходит по своему значению для общества труд неквалифицированный, Варга выдвигал два возражения против этих аргументов. Во-первых, Маркс никогда не уточнял того, сколько времени должен длиться переход от "от оплаты по труду" к коммунизму; но во всяком случае он "конечно, не думал о сроке в 46 лет, которому не видно конца". Во-вторых, Маркс оставлял открытым вопрос о допустимых разрывах в оплате труда различных категорий работников. Комментируя положения Маркса о неравной оплате за неравный труд, Ленин утверждал, что "товарищи, освобождённые от физического труда, должны получать вдвое больше квалифицированного рабочего - не более". Между тем в начале 60-х годов "рабочий совхоза зарабатывал в месяц 30-50 рублей; академик приблизительно 1000 рублей, т. е. в 20-30 раз больше" [510].
Нетрудно убедиться, что Варга, исходя из основных положений марксистско-ленинской теории, очищенной от сталинистских напластований, приближался в этом вопросе к позиции Троцкого, подчеркивавшего в 30-е годы, что "по условиям повседневной жизни, советское общество уже сейчас делится на обеспеченное и привилегированное меньшинство и прозябающее в нужде большинство, причем на крайних полюсах неравенство принимает характер вопиющих контрастов" [511].
Размышления Варги совпадают с положениями Троцкого и в той их части, где речь идёт о причинах, по которым в СССР не велась разработка статистики доходной и имущественной дифференциации.
Троцкий подчеркивал, что сталинская бюрократия, страшась обнажения реальной природы существующих социальных отношений, камуфлирует их понятиями, взятыми из социалистического словаря, прибегает не только к судебным, но и к статистическим подлогам.
"Казалось бы, в рабочем государстве данные о реальной заработной плате должны бы особенно тщательно изучаться; да и вся вообще статистика доходов, по категориям населения, должна бы отличаться полной прозрачностью и общедоступностью. На самом деле как раз область, затрагивающая наиболее жизненные интересы трудящихся, окутана непроницаемым покровом. Бюджет рабочей семьи в Советском Союзе, как это ни невероятно, представляет для исследования несравненно более загадочную величину, чем в любой капиталистической стране. Упорное молчание на этот счёт источников и авторитетов так же красноречиво, как и их щеголянье ничего не говорящими суммарными цифрами" [512]. Суммарные, равно как и средние цифры заработной платы, доходов и т. д., которыми пользуется советская статистика,- это арифметические фикции, призванные замаскировать жестокое и всевозрастающее неравенство в уровне жизни. В цивилизованных странах этот метод давно оставлен, поскольку уже не способен никого обмануть.
Спустя четверть века Е. Варга также констатировал, что в Советском Союзе не существует никакой статистики, касающейся распределения доходов по различным слоям населения. Поэтому никто не знает, каковы реальные доходы тех, кто принадлежит к правящему слою - верхушке бюрократии; как велика доля национального дохода, которую получает бюрократия [513].
Сокрытие данных о социально-имущественной дифференциации призвано было замаскировать источники несправедливого неравенства, которые в основном сводились к следующему:
1) объём и качество труда, особенно в тех сферах, где трудно выработать критерии его объективной оценки, определялись не профсоюзами и другими органами рабочего самоуправления, а бюрократией, волевым способом устанавливающей тарифы и расценки;
2) труд приравнивался к социальному статусу, т. е. оплата в зависимости от объёма и квалификации труда подменялась произвольно устанавливаемыми статусными привилегиями.
Эти привилегии жёстко ранжировались и в среде самой бюрократии, т. е. устанавливались в соответствии с формальным рангом аппаратчика. Сообщая о значительном повышении партмаксимума, корреспондент "Бюллетеня" добавлял: "Кроме того, имеется несколько "максимумов": дифференциация самая тонкая. Например, член ЦК профсоюза получает меньшее жалованье, чем член президиума того же ЦК. Между тем оба работают рядом и на одинаково ответственной работе. То же самое с получением продуктов: здесь в среде ответственных работников устроены десятки категорий. Всё это не только углубляет неравенство, но и создает новый дополнительный стимул для продвижения вперед по бюрократической лестнице" [514].
Насаждение жёстко иерархизированных привилегий призвано было вытравить из жизни нравственные принципы большевизма - ориентацию на социальное равенство, готовность бескорыстно и самоотверженно трудиться, беззаветную отдачу общему делу, личную скромность и даже своего рода аскетизм, отношение к материальным благам как второстепенному фактору по сравнению с социальными и духовными ценностями. Привычными стали повышенные оклады, пайки, распределяемые по иерархическим категориям, "специальные" санатории и лечебные учреждения, расселение новой элиты в домах, построенных по особым проектам. Все эти привилегии нарастали, как лавина, именно в то время, когда на основную массу населения падало бремя голода или жалкого полуголодного существования. В экономических условиях, во многом сходных с условиями эпохи "военного коммунизма", возникли принципиально иные социальные отношения и принципиально иная идеология: необходимость всем членам общества разделять тяготы и лишения, порождённые экстремальным экономическим положением страны, рассматривалась как проявление "левацкой", "мелкобуржуазной уравниловки".
Описание и анализ процессов, связанных с борьбой против "уравниловки", стали одним из лейтмотивов писем, публиковавшихся в 1932 году в "Бюллетене оппозиции". В одном из номеров за этот год была опубликована специальная сводка писем под заглавием "Бюрократия и борьба с уравниловкой". В них подчеркивалось, что усиление неравенства в условиях жизни освящается особой идеологией, которая "добивает и разрушает старую идеологию. "Уравниловка" стала предметом издевательств. Уравнительная оплата именуется не иначе как "кулацкой"... В этой теории бюрократия нашла впервые открытое и боевое оправдание своего привилегированного положения. По многим наблюдениям я полагаю, что этот побочный результат борьбы с уравниловкой имеет очень большое значение в смысле дальнейшего морального отчуждения бюрократического слоя от рабочих масс" [515].
В письмах обращалось внимание и на то, что бесконтрольное командование бюрократии сочеталось со всё более откровенной коррупцией. "Бюрократия и бюрократизм не теоретические понятия, а социальные и бытовые факты. Бюрократия командует, т. е. позволяет, запрещает, приказывает, думает за всех (плохо думает). Бюрократия назначает на все должности, и назначает чаще всего "своего" человека. Непотизм, или по-русски кумовство, цветет самыми ядовитыми цветами" [516].
Пропасть между жизненным положением новой советской элиты и основной массы народа особенно усугубилась в годы первой пятилетки, когда сталинские методы индустриализации и коллективизации привели к резкому падению уровня жизни рабочего класса и колхозного крестьянства, не говоря уже о "раскулаченных", лишённых даже самых необходимых средств существования. Именно в годы массового голода, унесшего миллионы жизней, резко возросли привилегии "верхов" новой советской иерархии. К ним относились не только верхние слои партийной, советской и хозяйственной бюрократии, командный состав армии и органов ОГПУ, но и верхушка научной, технической и творческой интеллигенции. Огромными окладами, премиями, закрытыми распределителями эти слои привязывались к сталинскому режиму. Представители этих слоёв стали жить в материально-бытовом отношении совершенно иначе, чем остальное население, на которое падало бремя неслыханных экономических трудностей, переживаемых страной.
Неуклонный рост неравенства вызывал динамичные изменения в его восприятии, особенно в привилегированных группах, испытывавших радость по поводу возможности освободиться от спартанских ограничений, действовавших в первое послереволюционное десятилетие. Создание особой жизненной обстановки формировало у представителей этих групп психологию социальной исключительности, вытравляло эгалитарные настроения, характерные в прошлом для русской демократической и революционной интеллигенции. В этих условиях лишь наиболее честные и мужественные деятели культуры осознавали, что разительный отрыв покровительствуемых групп от народа по материальным условиям жизни - следствие грубого и откровенного подкупа, оплачиваемого самыми тяжкими для подлинного интеллигента жертвами: сервилизмом и утратой духовной свободы. Нельзя не почувствовать первоначального прорыва к пониманию этого в словах, произнесённых Б. Пастернаком на I съезде советских писателей: "Если кому-нибудь из нас улыбнется счастье, будем зажиточными (но да минует нас опустошающее человека богатство). Не отрывайтесь от масс,- говорит в таких случаях партия... Не жертвуйте лицом ради положения - скажу я в совершенно том же, как она, смысле" [517].
Основная часть населения воспринимала новые доходные и имущественные различия с чувством глубокого возмущения. Нельзя согласиться с современным социологом Л. Гордоном, который сглаживает остроту этого восприятия, утверждая, что "соотношения, при которых практически все инженеры и учёные получали заметно больше рабочих, а последние - больше колхозников, когда на оборонных заводах и у командного состава армии оклады были выше, чем на гражданских предприятиях или в учреждениях культуры и обслуживания,- эти соотношения воспринимались как само собой разумеющиеся. Что же касается наиболее произвольных различий в сфере распределения, имевших характер привилегий, они распространялись в те годы на очень узкий круг работников и находились по существу вне поля зрения народных масс" [518].
На деле эти "произвольные различия" воспринимались с негодованием рядовыми тружениками и одновременно - с "пониманием" поднимавшимися по карьерной лестнице бюрократами, купавшимися в привилегиях и щедро раздаривавшими их за государственный счёт "знатным людям", призерам многочисленных политических кампаний. Некоторые ракурсы такого полярного восприятия представлены в автобиографической повести А. Авдеенко "Я люблю", где приводится выразительный диалог между руководителем индустриального гиганта Быбочкиным и молодым рабочим, прославившимся в ходе щедро разрекламированной кампании по "призыву ударников в литературу". Быбочкин "тревожится, одет ли я и обут, как положено знатному человеку. Если б он вот этак встречал каждого рабочего!.. Облюбованному, выставочному образцу легче угождать, чем заботиться обо всех".
"Идеология" Быбочкина, с восторгом воспринимающего происходящие в стране социальные перемены, наглядно проступает в разговоре по поводу главного подарка, даруемого им "знатному человеку":
" - Приготовил я семейные апартаменты. Три комнаты со всеми причиндалами. Хоть сейчас перебирайся!
- А не многовато ли это для двоих - целые апартаменты?
- Заслужил! Как аукнется, так и откликнется. Страна умеет ценить своих героев.
Вот он какой добренький за счёт народа! Интересно, чем он ещё козырнет? Спрашиваю:
- А что скажут люди, живущие в бараках и землянках, когда узнают, что я переселился в хоромы?
- Брось скромничать, потомок! Большому кораблю - большое плавание.
- А как же совесть? Равенство и братство?
- Вот куда тебя потянуло? По уравниловке затосковал? Придётся кое-что разъяснить. Было время, когда мы законно насаждали уравниловку и в производство и в быт. Партмаксимум для всех коммунистов ввели, невзирая на заслуги и способности... и чернорабочий, и слесарь, и мастер, и директор были важными персонами... Левацким загибом страдали. Начальство вправило нам мозги. Отменило партмаксимум. Ввело единоначалие, железные приказы, красные и черные доски, премии, награды, дополнительные пайки. Теперь мы индивидуально, а не скопом взбираемся на верхотуру" [519].
Такого рода "философия" с неудержимой быстротой утверждалась в слоях, приобщаемых к официальным привилегиям. Развязывая низменные стороны человеческой натуры, Сталин превосходно сознавал, что "положенные", жёстко иерархизированные привилегии вытравляют в пользующихся ими группах чувство социальной справедливости, заменяя его кастовой психологией "избранности", "особости", пренебрежительным отношением к "низам". Социальный строй, основанный на привилегиях, постоянно выделял в более низких социальных слоях людей, стремившихся беспрекословным послушанием и бездумным исполнением самых жестоких и диких акций, продиктованных сверху, заслужить "право" на доступ к власти и связанным с ней привилегиям. Широко открытые Сталиным ворота для такой "вертикальной мобильности" явились решающим условием для создания обстановки, позволившей в 1936-38 годах осуществить практически полную замену правящего слоя, среди которого сохранялось немало людей, воспитанных на идеях большевизма и отвергавших, пусть общественно безгласно, новые социальные и политические порядки. На его место пришла молодая генерация, преемственно не связанная с большевистскими традициями и воспитанная в духе сословно-иерархического мышления и безграничной личной преданности "вождю".
В той политической беспринципности, которую проявляли в период массовых репрессий даже многие старые большевики, нельзя не видеть продолжения моральной беспринципности и бытового перерождения, выражавшихся в податливости к даруемым сверху подачкам, принятии их как чего-то законного и должного.
В большинстве публицистических работ конца 80-х годов, посвящённых критике сталинизма, фиксировалось внимание на его палаческой стороне, но не раскрывался его повседневно-обыденный облик, выражавшийся в разительных социальных контрастах, в существовании двух полярных образов жизни. Это связано, на мой взгляд, с тем, что всплывшие на поверхность в эти годы идеологические тенденции представляли полубессознательную ностальгию по социальным отношениям сталинизма, разумеется, с одной существенной оговоркой. Их носители желали, чтобы результатом "перестройки" стало общество со столь же сильной социальной дифференциацией, как при Сталине, но избавленное от сталинских репрессий. При этом они упорно игнорировали социальные причины этих репрессий, состоявшие в стремлении не просто обуздать, но и физически уничтожить те силы в партии и стране, которые отвергали социальные устои сталинизма: резкое имущественное неравенство.
Идейно-психологическое наследие сталинизма глубоко укоренилось в сознании тех, кто в годы застоя и "перестройки" был склонен культивировать настроения элитарности, клановости, кастовости, получившие широкое распространение в сталинское время. Носители подобных настроений обычно объясняли само стремление к социальному равенству и справедливости завистью к преимущественному положению других. За филиппиками против "психологии зависти" не обращалось внимание на психологию социальной исключительности и чванства своими привилегиями, которая выразительно описана в воспоминаниях Н. Мандельштам: "Один молодой физик... ел бифштекс, полученный в распределителе тестя, и похваливал: "Вкусно и особенно приятно, потому что у других этого нет..." Люди гордились литерами своих пайков, прав и привилегий и скрывали получки от низших категорий" [520].
Отличительной чертой сталинизма, жёстко стратифицировавшего советское общество, было стремление оградить завесой секретности от глаз непривилегированных образ жизни верхних слоёв, изолированные оазисы роскоши, возникающие среди пустыни народной нищеты.
Официальные привилегии, составлявшие материальную базу сталинского социального порядка, поляризовали общество на основную массу, ущемлённую в своих законных правах, и относительно немногочисленные группы "спецлюдей", допущенных к привилегиям. Над противоположными образами жизни возвышались и столь же противоположные психологические надстройки. "Народ не любит привилегий,- писала Н. Мандельштам.- ...В нашу эпоху ненависть к привилегированным особенно обострилась, потому что даже кусок хлеба всегда бывал привилегией. По крайней мере десять лет из первых сорока мы пользовались карточками, и даже на хлеб не было никакой уравниловки - одни не получали ничего, другие мало, а третьи с излишком. "У нас голод,- объяснил нам в тридцатом году, когда мы вернулись из Армении, Евгений Яковлевич [брат Н. Мандельштам].- Но сейчас всё по-новому. Всех разделили по категориям и каждый голодает или ест по своему рангу. Ему выдается ровно столько, сколько он заслуживает..."" [521] Оказавшись в больнице, Н. Мандельштам обнаружила, что лекарства распределяются тоже по табели о рангах: лучшие придерживаются для высоких категорий. "Однажды я пожаловалась на это при одном отставном сановнике: всем, мол, такие вещи нужны... "Как так всем! - воскликнул сановник.- Вы хотите, чтобы меня лечили как всякую уборщицу?" Сановник был человек добрый и вполне порядочный, но у кого не сковырнутся набекрень мозги от борьбы с уравниловкой..." [522]
Борьба с "уравниловкой" ожесточённо велась и в деревне. Газеты начала 30-х годов были заполнены грозными предупреждениями: "Классовый враг в колхозах стремится провести распределение урожая исключительно по едокам, его лозунг - все одинаково хотят есть, все одинаково хотят жить". Рассказывая на XII пленуме ИККИ о борьбе против "едоцкого принципа" (т. е. распределения в колхозах с учетом числа "едоков" в семье), Мануильский заявлял: "Нарушение принципа распределения по труду - это сегодня лозунг кулацкий, рваческий, культивирующий лодырничество" [523].
Опрокинув большевистские традиции равенства, Сталин и его приспешники объявили противников резких разрывов в заработной плате "сообщниками классового врага".
Несмотря на всё это, среди старых большевиков, даже далеких от левой оппозиции, нарастало возмущение бросающимися в глаза резкими социальными контрастами, Так, Б. Козелев, работавший в 1930 году на Магнитогорской стройке, в письмах семье с болью описывал, как строители толпились у крыльца столовой для иностранных специалистов. Время от времени иностранцы выходили на крыльцо и кидали рабочим объедки. "И тогда возникала свалка. Народ пытались отгонять, но получалось только хуже, позорнее". С не меньшим негодованием Козелев писал о том, что при средней зарплате рабочих комбината, составлявшей 79 руб., "бездельничающие паразиты, проедающие народные деньги" в управленческом аппарате, получали оклады в 400-500 руб. [524].
В 1931 году жена М. И. Калинина, в прошлом ткачиха, в письме мужу признавалась, что она испытывает чувство стыда по поводу привилегий того круга, "к которому я принадлежала из-за твоего положения... Но где же тут тот идеал, к чему мы стремились, когда партию делим на общества, чуть ли не на классы" [525].
Обобщая такого рода настроения, Ф. Раскольников в открытом письме Сталину резко осуждал сталинскую социальную политику, породившую доходно-имущественную поляризацию общества. Он писал о том, что "рабочий класс с самоотверженным героизмом нёс тягость напряжённого труда и недоедания, голода, скудной заработной платы, жилищной тесноты и отсутствия необходимых товаров" в то время, когда Сталин создавал одну за другой привилегированные группы, осыпал их милостями, кормил подачками. При этом представители привилегированных групп, как отмечал Раскольников, оказывались "калифами на час", поскольку им не были гарантированы "не только их привилегии, но даже право на жизнь" [526].
Весь период 30-х годов характеризовался непрерывным перераспределением личного богатства. Этот процесс первоначально развертывался в деревне, где борьба с кулачеством была сведена к беспощадной экспроприации всего производственного и потребительского имущества семей, зачисленных в категорию кулаков, и к их массовой депортации. В последующем перераспределение личного богатства происходило преимущественно в городах, где политические репрессии, обрушившиеся своим острием на слои, наделённые существенными материальными и статусными привилегиями, как правило, сопровождались конфискацией личного и семейного имущества. Трагедия семей "врагов народа", вырванных из мира привилегированных и сразу же переброшенных в разряд изгоев общества, выразительно описана в произведениях детей репрессированных старых большевиков Ю. Трифонова, Б. Окуджавы и других советских писателей.
Играя на низких и низменных сторонах человеческой природы, Сталин понимал, что большевик, отрекшийся от идеи социального равенства и ставший податливым к сыплющимся на него привилегиям, окажется готовым и к выполнению самых диких и жестоких приказов. Чем ближе подступало время большого террора 1937-38 годов, тем щедрее он наделял своих сатрапов всё более роскошными благами. К. Икрамов, сын первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Акмаля Икрамова, вспоминал о "насильственном переселении" его семьи в "дом, который сам Сталин, не видев, предназначил Икрамову". "Тяжёлые, медью окованные двери, из прихожей вверх три ступеньки, а над вторыми дверями - кариатиды. Столовая с двумя коринфскими колоннами, в кабинете гнутая мебель, обтянутая голубым шёлком, да с фарфоровыми медальонами.
Отец был предельно резок в разговоре с неявно ухмылявшимся управделами. Тогда я впервые услышал слова "кариатиды", "гризетка".
- Я ведь не гризетка, чтобы была такая мебель. И потом, эти кариатиды... Простые узбеки пугаться будут. С черного хода, что ли, людей приглашать?
Мебель сменили, кариатиды остались" [527]. В доме с кариатидами семья Икрамовых прожила ровно год, вплоть до ареста её главы. Переселение в этот дом К. Икрамов справедливо расценивал, как "знамение времени". "Стерев самую память о партмаксимуме, Сталин покупал, подкупал, разлагал своих сподвижников, коммунистов-руководителей в центре и на местах. Чем больше крови проливал он, тем важнее было ему создавать вокруг себя касту, живущую не так, как народ, а так, чтобы в эту касту рвались за всякими благами" [528].
Не менее вызывающий образ жизни, чем у партийных аппаратчиков, складывался в среде руководителей ОГПУ. А. Авдеенко, входивший в писательскую бригаду, созданную для написания апологетической книги о "перековке" заключённых на строительстве Беломорканала, так вспоминает свои впечатления от поездки на это строительство:
"К перрону подан специальный состав из мягких вагонов, сверкающих лаком, краской и зеркальными окнами... С той минуты, как мы стали гостями чекистов, для нас начался полный коммунизм. Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год!
Ем, пью и с горечью вспоминаю поезд Магнитогорск - Москва. Одна за другой мелькали платформы, станции, полустанки, разъезды. И всюду вдоль полотна стояли оборванные, босоногие, истощённые дети, старики. Кожа да кости, живые мощи. И все тянут руки к проходящим мимо вагонам. И у всех на губах одно, легко угадываемое слово: хлеб, хлеб, хлеб" [529]. Впрочем, эти тягостные воспоминания не помешали Авдеенко с удовольствием поглощать, подобно другим писателям, предоставленные им яства.
Щедрые куски с барского стола писатели получили и по приезде в Ленинград. "Чекисты приготовили в банкетном зале "Астории" немыслимо роскошное угощение... Ошалел от невиданного изобилия... Тем, что есть на столе, можно накормить всю нашу ораву, а лорды в черных пиджаках и белоснежных манишках разливают по тарелкам борщ, бульон, лапшу, кто чего желает. И это называют "первым", хотя до этого было не менее двадцати блюд" [530]. Даже спустя полвека Авдеенко понадобилась целая страница, чтобы описать все блюда, которыми кормили писателей на чекистском банкете, представлявшем своего рода пир во время чумы.
Не только партийная и чекистская верхушка, но и руководящие работники советского, хозяйственного, профсоюзного аппарата оказались охвачены процессом бытового перерождения. Все они были обеспечены высокими окладами, персональными автомашинами, лучшими курортными учреждениями, государственными дачами, великолепными квартирами, первоклассной медицинской помощью, явным и тайным снабжением. Материальный подкуп служил в руках Сталина не менее эффективным средством удержания бюрократии в повиновении, чем страх перед жестокими репрессиями за малейшую оппозиционность. Как подчеркивалось в "Рютинской платформе", лица, принадлежащие к бюрократическим верхам, в подавляющем большинстве внутренне настроены "против современной политики, ибо они не могут не видеть её гибельности. Но они так обросли жирком, они настолько связаны всеми предоставленными им привилегиями (а всякий протест против современного курса и его вдохновителя связан в результате с огромными лишениями), что значительная часть из них и дальше будет выносить любое иго, любые пинки и издевательства со стороны Сталина и партаппарата" [531].
По тем же неписанным законам аппаратчики, оказавшиеся изобличёнными в оппозиционных настроениях (не говоря уже о действиях), немедленно ощущали утрату своих привилегий. Для этого, по словам А. Орлова, Сталин применял "множество испытанных средств". "Первое и самое безобидное, применявшееся к сановникам, впавшим в немилость, называлось "поставить на ноги", то есть лишить опальную персону персональной машины и личного шофера. Следующее наказание называлось "ударить по животу": нечестивца лишали права пользоваться кремлевской столовой и получать продовольствие из закрытых магазинов. Если речь шла о члене правительства, его к тому же выселяли из правительственного дома и лишали персональной охраны" [532].
Вместе с тем официальная пропаганда насаждала доживший до наших дней миф о том, что "вожди" продолжали вести скромный, едва ли не аскетический образ жизни. В подтверждение этого приводились ссылки на сравнительно небольшую заработную плату "вождей" при полном замалчивании их натуральных привилегий.
Данный миф пытался реанимировать Хрущёв в своих мемуарах, где он идеализировал эпоху 30-х годов, противопоставляя её временам своей отставки, когда, по его словам, расплодилась "масса чиновников, подхалимов и карьеристов. Получилось, что ныне членство в партии, партийный билет - это надежда лучше приспособиться в нашем социалистическом обществе". Хрущёв утверждал, что партийным руководителям 30-х годов приходилось "жертвовать многим, а не блага получать", что они жили "более, чем скромно... Времена, о которых я вспоминаю, были времена романтиков. Сейчас, к сожалению, проник в партийную среду налет мелкобуржуазности. В то время никто и мысли не допускал, чтобы, к примеру, иметь личную дачу - мы же коммунисты! Не знаю, у кого из нас были две пары ботинок. Гимнастерка, штаны, пояс, кепка, косоворотка - вот, собственно, вся одежда" [533].
Действительно, "военизированный" стиль одежды по примеру Сталина был тогда униформой партийных руководителей (хотя гимнастерки, сапоги и другие непременные атрибуты этого стиля изготовлялись для них в спецателье, из импортных материалов и лучшими мастерами). Не практиковалась в те годы и охота за богатыми интерьерами. Квартиры партийной элиты были заполнены унифицированной стандартной мебелью и утварью, на которой (вплоть до простыней и полотенец) ставились клейма или привешивались бирки, указывавшие, что эти предметы быта являются казённой собственностью. Такие реликты эпохи военного коммунизма молчаливо напоминали бюрократу, что он прочно привязан к партийно-государственной машине и всё движимое и недвижимое имущество, которым он пользуется, передано ему лишь на то время, пока он занимает номенклатурный пост, открывающий дорогу в элитарные дома.
Однако это не утяжеляло, а облегчало быт бюрократии, находившейся на полном государственном обеспечении. Его размеры не были жёстко регламентированы, а зависели от того, какое рвение тот или иной руководящий бюрократ вкладывал в самоснабжение, какие порядки он устанавливал в своей епархии. Н. П. Хрущёва в своих мемуарных записях рассказывала, как, готовясь к переезду на Украину, куда её муж был назначен первым секретарем ЦК, она обратилась к жене его предшественника на этом посту Косиора за советом, какую кухонную посуду следует брать с собой. Та крайне удивилась этому вопросу и сказала, что брать ничего не нужно, поскольку в доме, который будет предоставлен Хрущёвым, всё уже имеется. "И действительно там оказалась в штате повариха и при ней столько и такой посуды, какой я никогда не видела. Так же и в столовой... Там мы начали жить на государственном снабжении: мебель, посуда, постели - казённые, продукты привозили с базы, расплачиваться надо было один раз в месяц по счетам" [534]. Так семьи бюрократов, освобождённые от малейших забот об организации собственного быта, жили по совсем иным законам, чем десятки миллионов советских людей, страдавших от бесчисленных нехваток, дефицитов и очередей.
Характеризуя социальные последствия политики насаждения привилегий, Троцкий подчеркивал, что "бюрократия располагает огромными доходами не столько в денежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания, автомобили, дачи, лучшие предметы потребления со всех концов страны. Верхний слой бюрократии живёт так, как крупная буржуазия капиталистических стран, провинциальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая буржуазия. Бюрократия создает вокруг себя опору в виде рабочей аристократии; т. н. герои труда, орденоносцы и пр. ...пользуются привилегиями за свою верность бюрократии, центральной или местной. Все они пользуются заслуженной ненавистью народа" [535].
XXX
1932 год: альтернатива левой оппозиции
В 1932 году последствия сталинской социально-экономической политики дали знать о себе растущими хозяйственными диспропорциями и снижением темпов экономического роста. Прирост промышленной продукции оказался более чем вдвое ниже показателей годового плана. Почти приостановился рост производительности труда; себестоимость вместо планируемого снижения увеличивалась; росли масштабы незавершённого строительства. В сельском хозяйстве происходило снижение урожайности, а поголовье скота уменьшилось вдвое по сравнению с 1928 годом. Сокращение розничного товарооборота привело к огромному бюджетному дефициту, который покрывался растущей эмиссией.
Приводя эти факты, скрывавшиеся или подтасовывавшиеся официальной статистикой, авторы "Бюллетеня" подчеркивали, что хозяйственный кризис достиг своего пика; продовольственная нужда "держит за горло всё хозяйство". Между тем пленумы ЦК, как обычно, подтверждают абсолютную правильность линии руководства и усматривают причину провалов хозяйственных планов в плохом исполнении директив. "Виноваты исполнители, местные работники, а не руководство и неправильная линия. О необходимости изменения режима, при котором и здоровая идея, правильная директива при осуществлении принимают чудовищно искажённые формы, при котором окончательно задушена партийная мысль,- ни слова" [536].
В статье "На новом повороте. Кризис советского хозяйства", присланной группой оппозиционеров Москвы и Ленинграда, подчеркивалось, что вместо "эмпирических поправок, отдельных затычек и паллиативов", осуществляемых сталинским руководством, требуется коренное изменение политики: восстановление нормального товарообмена между городом и деревней; открытый отказ от административной ликвидации кулачества и от принудительного сохранения нежизнеспособных колхозов.
В статье развивались выдвигавшиеся Троцким ещё в период разработки первого пятилетнего плана идеи о преодолении хозяйственной изоляции СССР и укреплении его связей с мировым рынком, который представляет "для хозяйства каждой страны, не только капиталистической, но и социалистической, практически неисчерпаемые резервы". Экономическая жизнь Советского Союза немыслима без роста его связей с мировым хозяйством. Поэтому пятилетку следовало, по мнению Троцкого, рассматривать только как первый этап, от которого нужно как можно скорее "перейти к восьми-десятилетнему перспективному плану, чтобы охватить средний период обновления оборудования и тем самым, в частности, приспособиться к мировой конъюнктуре. Сколько-нибудь длительная стабилизация послевоенного капитализма... приведет неизбежно к возрождению товарно-промышленных циклов, нарушенных войной, и нам надо будет строить свои планы не на мнимой независимости от мировой конъюнктуры, а на разумном приспособлении к ней, т. е. так, чтобы как можно больше выигрывать от подъёма и как можно меньше терять от кризиса" [537].
В развитие этих идей авторы статьи "На новом повороте" предлагали использовать затруднения, переживаемые зарубежными странами в условиях мирового капиталистического кризиса, для преодоления наиболее острых диспропорций советского хозяйства. Они считали необходимым строить экономические отношения между СССР и капиталистическими странами не только в форме кредитов и заказов, но и в виде долгосрочного плана сотрудничества с крупными капиталистическими странами, который может быть принят правящими кругами последних ради смягчения экономического кризиса. "Как ни несовершенен наш советский опыт, но он впервые позволяет показать с цифрами и фактами в руках, те грандиозные, притом совершенно близкие и непосредственные возможности, которые открываются перед плановым хозяйством, если распространить его на передовые капиталистические страны" [538].
В статье указывалось, что в Советском Союзе чрезвычайно снизилась достоверность статистических данных. Ликвидация фальшивой статистики, выступающей составной частью системы бюрократической лжи, позволит "в основу второй пятилетки положить действительные, а не фальшивые результаты опыта первой пятилетки" [539]. Трезвый и реалистический анализ финансового положения страны должен быть направлен на решительное пресечение инфляции и введение бюджета в границы реальных хозяйственных возможностей. Только этим путём можно стабилизировать денежную единицу и возвратить ей роль орудия хозяйственного расчёта.
Более развернуто формулировал альтернативную программу левой оппозиции Троцкий в статье "Советское хозяйство в опасности". Он констатировал, что хозяйственные болезни, которые предполагалось излечить спасительными "шестью условиями" Сталина, усугубились и приняли ещё более злокачественный характер. Сообщения советских газет о продолжающемся росте текучести и невыносимых бытовых условиях рабочих отражают огромное напряжение, которого достигло недовольство рабочего класса. Непосильная тяжесть, которая взваливается на его плечи недоеданием и гонкой, способна "в кратчайший срок доконать оборудование и измотать самих производителей" [540].
Ещё худшее положение сложилось в деревне, где "погоня за рекордами коллективизации, без учета технических, экономических и культурных возможностей сельского хозяйства, привела на самом деле к гибельным последствиям. Она убила стимулы мелкого товаропроизводителя, задолго до того, как смогла заменить их другими, более высокими хозяйственными стимулами. Административный нажим, который и в промышленности скоро исчерпывает себя, в сельском хозяйстве оказывается совершенно бессильным" [541].
Коллективизация может быть жизненна лишь в той мере, в какой она сохраняет личную заинтересованность колхозников в труде, строя их отношения внутри колхоза, равно как и отношения колхоза с внешним миром, на основах хозяйственного расчёта. "Это значит, что правильная, экономически обоснованная коллективизация на данной стадии должна была вести не к упразднению нэпа, а лишь к постепенному преобразованию его методов" [542].
Однако бюрократия ликвидировала нэп и заменила рыночные отношения, без которых немыслим хозяйственный расчёт, расширением методов принуждения. После административного удушения нэпа, т. е. системы рыночного регулирования хозяйства, она освободила планирование от контроля со стороны рынка. Между тем бесчисленные живые участники хозяйственного процесса "должны заявлять о своих нуждах и о своей относительной силе не только через статистические выкладки плановых комиссий, но и непосредственным давлением спроса и предложения. План проверяется и, в значительной мере, осуществляется через рынок" [543]. Только взаимодействие трёх элементов: государственного планирования, рынка и советской демократии может обеспечить правильное руководство хозяйством переходной эпохи.
Восстановление базаров Троцкий оценивал как признание несвоевременности ликвидации нэпа, но признание эмпирическое, частичное, непродуманное и противоречивое. Базарная торговля стала спекуляцией на нужде города, сводящей на нет экономическое стимулирование на государственных предприятиях. "Какое значение имеют для рабочего несколько лишних рублей в месяц, если нехватающие жизненные продукты он вынужден покупать на базаре по удесятерённой цене?" [544].
Анализ кризисного состояния советской экономики Троцкий завершал выводом о недопустимости попыток насиловать хозяйство путём дальнейшего административного подстёгивания. "Кризис можно смягчить, а затем и преодолеть не командованием, а мерами экономического регулирования. После авантюристического наступления необходимо как можно более продуманное плановое отступление" [545]. Такое отступление прежде всего следует осуществить в области коллективизации. "Удерживать в коллективах насильственно крестьян, которые расхищают урожай, разбазаривают семена и затем требуют их от государства,- чистейшее безумие" [546]. Следует сохранить лишь наиболее жизнеспособные колхозы, перестроив их в соответствии с опытом и желанием основной крестьянской массы.
В области промышленности следует начать с улучшения положения рабочих. "Обеспечить рабочих и их семьи пищей, жильем и одеждой. Какою угодно ценою!" Для этого необходимо прежде всего "железной рукой приостановить процесс инфляции и восстановить твёрдую денежную единицу. Эта трудная и болезненная операция неосуществима без смелого сокращения капиталовложений, без пожертвования многими сотнями миллионов, нецелесообразно или несвоевременно вложенных в новые строительства, для предупреждения миллиардных потерь в будущем [547]" [548].
Троцкий считал, что вконец расстроенное состояние хозяйства исключает возможность плановой работы, рассчитанной на длительные сроки. Поэтому он предлагал в следующем, 1933 году вести работу на основе годового плана, подчинённого решению социальных задач. Высший критерий этого плана должен состоять "не в том, чтобы производить как можно больше, как можно скорее, а в том, чтобы навести порядок в хозяйстве: ...построить недостающие квартиры и столовые, доделать крыши, проложить ассенизационные трубы. Ибо, чтобы хорошо работать, люди прежде всего должны по-человечески жить, и, следовательно, удовлетворять свои человеческие потребности" [549].
Для преодоления бюрократического подхода к хозяйству, вновь подчеркивал Троцкий, необходима коренная реконструкция всей политической системы и прежде всего партийного режима. "Задача задач - возродить партию. Здесь тоже нужна инвентаризация тяжёлого наследства послеленинского периода, отделение здорового от больного, годного от негодного, очистка от мусора и грязи, проветривание и дезинфекция всех помещений бюрократии" [550].
Мысль о необходимости перестроить политическую систему и "беспощадно очистить её от накопившегося мусора" на основе свободной критики снизу доверху содержалась в обращениях Троцкого к партийному и советскому руководству, направленных в начале 1932 года. Открытое обращение было направлено Президиуму ЦИК в связи с его постановлением от 20 февраля 1932 года, которое лишало Троцкого и членов его семьи советского гражданства за "контрреволюционную деятельность" [551]. В этом обращении, суммируя чудовищные ошибки сталинского руководства за последние годы, Троцкий писал: "Сталин завёл вас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину... Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина - убрать Сталина" [552].
Ещё раньше (4 января) Троцкий направил в Политбюро и Президиум ЦКК ВКП(б) секретное письмо, в котором подчеркивал, что процесс подмены руководства партии и даже ЦК всевластием Сталина завершился. Советские газеты говорят исключительно о "руководстве Сталина", "предписаниях Сталина", "генеральной линии Сталина", совершенно игнорируя ЦК. Партия "доведена до такого унижения, когда невежество, органический оппортунизм и нелояльность одного лица налагает печать на великие исторические события" [553].
Откликаясь в этом письме на открытую в конце 1931 года новую идеологическую кампанию против "контрреволюционного троцкизма", Троцкий усматривал её истинную подоплеку в том, что Сталин пришёл к выводу об ошибочности его высылки за границу. Принимая решение о высылке, Сталин "надеялся, как это известно из его тогдашнего запротоколированного заявления в Политбюро, что без "секретариата", без средств - Троцкий станет только беспомощной жертвой организованной в международном масштабе бюрократической клеветы. Аппаратный человек просчитался. Вопреки его предвидениям оказалось, что идеи имеют собственную силу, без аппарата и без средств" [554].
Троцкий заявлял, что "планы и замыслы Сталина ни в коей мере и ни с какой стороны не могут повлиять на политику левой оппозиции и на мою, в частности. Политическая судьба Сталина, развратителя партии, могильщика китайской революции, разрушителя Коминтерна, кандидата в могильщики немецкой революции, предрешена. Его политическое банкротство будет одним из самых страшных в истории. Вопрос идёт не о Сталине, а о спасении Коминтерна, пролетарской диктатуры, наследия Октябрьской революции, о возрождении партии Ленина" [555].
XXXI
Сталин, партия и оппозиция
На что надеялся Троцкий, обращаясь к партийному и советскому руководству с требованием "убрать Сталина"? Адекватный ответ на этот вопрос мы найдем лишь с учетом того, что к концу первой пятилетки стихийно складывающийся и формирующийся протест против сталинской политики охватил значительные слои партии, до этого не примыкавшие ни к каким оппозициям. Этот протест всё чаще находил отражение в обращениях рядовых коммунистов к руководителям партии. Так, в конце 1932 года Кировым было получено письмо от коммуниста Максимова, выражавшего надежду, что при определении политики партии будут учтены излагаемые им "настроения и взгляды низового актива и рядовых членов партии". Отмечая, что обещания партийного руководства о том, что в ближайшие годы "мы будем иметь на земле рай", обернулись предельным обнищанием трудящихся города и деревни, автор письма видел причины этого "в отступлении от ленинских установок в политике... Если бы партия следовала этим указаниям, а не шла "напролом" (как этого хочет т. Сталин), если бы в практике видели проверку теории, если бы открыто признавали допущенные ошибки, тогда бы не создалось такого положения, кое мы видим сейчас" [556].
Ещё более резко эти вопросы ставились в письме, направленном в 1933 году Сталину коммунистом Н. Хрулёвым. Ясно отдавая себе отчёт в последствиях, которые может навлечь на него это письмо, представлявшее "результат долгих размышлений, многих бессонных ночей", автор замечал, что отказ от его написания "означал бы для меня потерю коммунистической совести, и я перестал бы себя уважать".
Хрулёв с возмущением писал о превращении Сталиным своего культа "в непререкаемый догмат нашей партии, в неписанную программу и устав, малейшие сомнения в котором ведут к остракизму... Эта постоянная газетная ложь, неужели от неё Вас не тошнит, или уж Вы так убеждены, что... без Вашего культа мы не сможем просуществовать, строить?"
Обвиняя Сталина в том, что его политика потребовала миллионы жертв, Хрулёв предупреждал, что "история разберется лучше и вынесёт свой приговор: как ни велика Ваша самоуверенность и ни безгранична Ваша реальная власть - не в Ваших силах продиктовать будущему оценку наших дней и Вашей роли!.. Ваша теория, что йота отступления от Вашей линии привела бы к реставрации, будет решительно отброшена... Ссылка на классовую борьбу и кулака не спасет" [557].
Хрулёв жестоко поплатился за это письмо. Он был осуждён на три года лишения свободы, а в 1938 году повторно репрессирован за "контрреволюционную агитацию".
О том, что письма такого рода были далеко не единичными, свидетельствует информационная сводка о политических настроениях в стране, подготовленная осенью 1932 года для узкого круга лиц из партийного руководства. Эта сводка включала 408 писем, поступивших в ЦИК СССР. Типичным в ряду этих писем было письмо, в котором говорилось: "Вы не знаете подлинного настроения масс. Вы взяли курс не на рабочую массу, а на технический персонал и руководящую бюрократическую массу, которая безоговорочно выполнит всё, что предписывалось сверху... Это не случайное явление, а политика вождя Сталина, который выгнал лучшие силы из руководящих аппаратов, твёрдых большевиков-ленинцев, которые могли твёрдо отстаивать свои взгляды и прислушиваться к нуждам рабочего класса" [558].
Поток негодующих писем шёл и в Центральную Контрольную Комиссию, в которой многие коммунисты ещё видели орган, способный оградить партию от сталинского произвола. В письмах, поступивших в ЦКК в конце 1932 года, встречались следующие высказывания: "Необходимо говорить - да здравствует Сталин, хотя миллионы голодают, мрут с голода, голые и босые, 5 лет грабят крестьян, из года в год, из месяца в месяц голоднее" (письмо подписано: "Ленинец. Устинов", с указанием номера партбилета). "Да здравствует ленинская партия, а не сталинская!" "Рабочий класс не простит вам издевательства над вождями рабочего класса" (на этом письме наложена резолюция Ярославского: "Штамп на конверте. Установить автора. Место отправления - г. Белев") [559].
Все эти письма, обращённые к партийно-советской верхушке, выступают ярким свидетельством того, что партия в те годы не была столь "монолитна", как утверждала сталинская и постсталинская советская историография и как утверждают, хотя и с противоположной целью, современные антикоммунисты, возлагающие ответственность за преступления сталинской клики на всю партию. В действительности большевистские идеи продолжали жить в сознании множества коммунистов, видевших в сталинской политике жестокое поругание этих идей.
Выражения социального и политического протеста не исчерпывались индивидуальными попытками воззвать к разуму и совести руководителей. В 1932 году в ряде городов прошли выступления рабочих в связи со снижением норм карточного снабжения и нерегулярной выдачей продуктов по карточкам. Особенно внушительные забастовки и демонстрации развернулись в Ивановской области, куда для "наведения порядка" были направлены секретари ЦК Каганович и Постышев.
В письмах из СССР, публикуемых в "Бюллетене оппозиции", сообщалось об исключении из партии многих сотен рабочих за выступления против политики сталинской клики. Несмотря на это, "оппозиционные шатания" проникали не только в партийные низы, но и в среду аппаратчиков, постоянно ощущавших как давление сверху, в виде бесчисленных директив, требовавших неуклонного и безоговорочного выполнения беспощадных решений и нереальных планов, так и давление снизу, со стороны трудящихся, возмущённых этими планами и решениями.
Подспудное брожение аппарата усиливалось и в результате того, что Сталин периодически приносил в жертву всеобщему недовольству своей политикой значительную часть партийных функционеров, представляя их в глазах населения виновниками в "неправильном" исполнении "правильных" директив. Эти репрессии служили средством запугивания лояльных аппаратчиков, обеспечения их безоговорочного послушания и одновременно - средством "задабривания" народа, создания впечатления, что "центр" неуклонно наказывает "зло" на местах. Все карательные экспедиции в городе и деревне сопровождались расправой над представителями низового и даже среднего звеньев партийного и советского аппарата. Тем не менее низовой аппарат всё чаще уходил из повиновения аппаратной верхушке и переходил в фактическую оппозицию к ней.
Противоречия между верхними и низшими слоями аппарата вызывались и тем, что низовые партийные, советские и хозяйственные работники, находившиеся ближе к массам и сохранявшие с ними связь, в определённой мере отражали настроения рядовых тружеников. Как отмечалось в рукописном органе заключённых Верхнеуральского политизолятора "Воинствующий большевик", пассивное сопротивление сталинской политике выразилось в том, что низовой аппарат в промышленности "в условиях современного террора осмелился заговорить о "возмутительном отношении к бытовым нуждам рабочих", осмелился усомниться в сталинской методологии исчисления реального уровня зарплаты, осмелился заявить о том, что ощущение основных слоёв рабочего класса в этом вопросе гораздо безошибочнее многих индексов" [560].
Если в 20-е годы, в обстановке относительного благополучия в стране, большинство коммунистов голосовало за "линию ЦК", слабо разбираясь в существе внутрипартийных разногласий, то в начале 30-х годов, несмотря на отсутствие легального оппозиционного движения, антисталинские настроения захватывали даже значительную часть бюрократии, считавшую Сталина виновником нараставших ошибок и преступлений. Сообщая о том, что "общее недовольство перекинулось и на аппарат", корреспондент "Бюллетеня" писал: "От иллюзий, связанных с личностью генсека и его политикой, кажется, не остается и следа. Безответственность узкой верхушки, её террор над партийным и советским аппаратом, дерганья и окрики, что "исполнители никуда не годятся", только укрепляют недовольство самого аппарата. Своей спиной он расплачивается за вчерашние директивы Центра" [561]. "Бюрократия чувствует,- говорилось в другом письме,- что ею внизу очень недовольны, и переносит свою возрастающую тревогу на Сталина... "Гениальности" Сталина никто не верит" [562].
Несмотря на нескончаемый поток славословий, публиковавшихся в печати, положение Сталина к концу первой пятилетки было, как никогда, непрочным. Сталинская клика всё более отчуждалась не только от партийной массы, но и от рядовых аппаратчиков. В письмах из СССР сообщалось, что "в партии отсутствует какая бы то ни было информация о том, что думает ЦК, как он оценивает положение" [563], что "замкнутость партийной верхушки сейчас так велика, что сведения о её внутренней жизни почти не проникают вниз. К тому же внутренние бои разыгрываются не в официальных учреждениях, как Политбюро, ЦК и пр., а в четырёх стенах генерального секретариата, в тесном и теснейшем кругу" [564].
Только в недавнее время были опубликованы некоторые документы, дающие известное представление о характере и остроте этих "внутренних боёв". Из писем 1930-33 годов Сталина к Молотову, остававшемуся в то время, по-видимому, его единственным последовательным соратником, явствует, что Сталин не находил по многим вопросам поддержки даже среди самых влиятельных членов Политбюро. Сталин предостерегал, что "нельзя надолго оставлять ПБ и СНК на Куйбышева (он может запить) и Кагановича". Особое озлобление Сталина вызвало выступление Орджоникидзе против Вышинского, требовавшего жесточайших наказаний за выпуск некомплектной продукции. Сталин назвал эту "выходку Серго насчёт Вышинского" хулиганством, антипартийным поведением, направленным на то, чтобы "опорочить практическую линию ЦК", и "имеющим своей объективной целью защиту реакционных элементов партии, против ЦК ВКП(б)". Поскольку позиция Орджоникидзе нашла поддержку у Кагановича, Сталин обвинил последнего в том, что он "против моего ожидания оказался в лагере реакционных элементов партии" [565].
О том, что Сталин ощущал шаткость своего положения и избегал открытых выступлений, способных ещё больше подорвать его авторитет в партии, свидетельствует его молчание на протяжении 1932 года. За этот год он не выступил ни с одной публичной речью, опубликовал лишь две короткие статьи, два письма и несколько приветствий. Как сообщал корреспондент "Бюллетеня", "на XVII конференции Сталин не произнёс ни слова. Его молчание произвело огромное впечатление и притом убийственное... Под конец конференции сами делегаты заволновались и стали почтительно требовать, чтобы "вождь" высказался. Но Сталин отказался наотрез. Это многих прямо-таки потрясло. Некоторые стали говорить вслух, конечно, в своем кругу: "Почему не высказывается? Потому что ему нечего сказать"" [566]. Помимо конференции, в 1932 году состоялись два пленума ЦК, на которых Сталин также "не выступал, хотя и присутствовал; он ограничился выкриками с места" [567]. "Молчание Сталина и его затворничество приобретают всё более и более демонстративный характер" [568],- замечал ещё один автор "Бюллетеня".
Несмотря на кажущийся триумф Сталина, его сила ещё не была столь безграничной, чтобы оборвать все связи Троцкого с его единомышленниками в СССР и уничтожить подпольную жизнь левой оппозиции. "Несмотря на непрерывные организационные разгромы, левая оппозиция живёт",- писал один из авторов "Бюллетеня". Хотя "вряд ли где-нибудь и когда-нибудь в мире подлинно марксистскому течению было так трудно в техническом смысле вести работу, как нам теперь в Советском Союзе", тем не менее "авторитет тех оппозиционеров, которые не склонились и не сломились, страшно высок у партийной массы, в том числе и у аппаратчиков. "Вот это люди!" - говорят даже противники. Иные выражаются ещё точнее: "Настоящие большевики!"" [569]
В начале 30-х годов, по данным "Бюллетеня", в тюрьмах, ссылках, под надзором находилось свыше 7 тысяч приверженцев левой оппозиции. Значительная их часть содержалась в т. н. политизоляторах, вместе с членами бывших социалистических партий: эсерами, меньшевиками, анархистами и т. д. В то время режим в политизоляторах был ещё относительно мягким. Там, как рассказывает старая большевичка 3. Н. Немцова, были "удобные камеры. В них люди могли работать. Или не работать, по выбору. И географически политизоляторы находились в хороших местах. Можно было гулять. Но люди считались арестованными, то есть заключёнными. Хотя и пользовались библиотекой. Им предлагалось: изучайте. Проверьте свои знания. На подлинниках. Вернитесь к Марксу, к Ленину. Поработайте над собой. И окончательно решайте вопрос о своих убеждениях" [570].
Тщательно дозируя свой план истребления левой оппозиции, Сталин в начале 30-х годов видел свою задачу в том, чтобы принудить к "добровольной" капитуляции последних оппозиционных лидеров, сохранявших верность своим убеждениям.
В этих целях репрессированным оппозиционерам, отказывавшимся подать заявления о капитуляции, прибавлялись сроки заключения или ссылки, их направляли в ещё более гиблые районы. Наряду с этим некоторым из них давались определённые послабления, например, разрешалось появляться в Москве. "Недавно в Москву приезжал, по семейным делам, с особого разрешения властей, Н. И. Муралов,- сообщал корреспондент "Бюллетеня".- Возможно, что самый приезд был разрешён ему с тем, чтоб испытать его крепость. На Николая Ивановича были напущены кое-кто из более приличных капитулянтов. Те запросили у него свидания. Он ответил: "Если собираетесь уговаривать, то встречаться не к чему". Эта фраза немедленно же обошла всю Москву и ничего, кроме одобрения, не вызвала: "Молодец, Муралыч!"" [571]
Стойкость не сдавшихся оппозиционеров и влияние левой оппозиции в широких партийных кругах поддерживались распространением в Советском Союзе "Бюллетеня оппозиции", который издавался до марта 1931 года в Париже, а затем вплоть до прихода Гитлера к власти - в Берлине. Многие члены партии, в том числе работники посольств, возвращаясь из заграничных командировок, нелегально привозили номера "Бюллетеня" на родину и знакомили с ними своих друзей. Многие оппозиционеры, как находившиеся на свободе, так и содержавшиеся в ссылках и тюрьмах, поддерживали регулярный контакт с Троцким, пересылали ему письма и даже рукописные газеты, издававшиеся в некоторых политизоляторах. С годами обнаружение при обыске "Бюллетеня" стало грозить всё более суровыми репрессиями, в результате чего сфера его распространения сузилась. Тем не менее многие коммунисты продолжали жадно ловить вести из "Бюллетеня". "Те, кто не решаются привезти свежий экземпляр Бюллетеня в кармане,- писал в 1932 году анонимный корреспондент,- читают его от доски до доски за границей, и ничто, конечно, не может помешать им привозить Бюллетень в головах. От них идеи Бюллетеня расходятся более широкими кругами. Кроме того, официальная печать по всем большим вопросам считает нужным дать лозунг против "контрреволюционного троцкизма"... [в ней] можно всегда натолкнуться на цитату из Бюллетеня или на пересказ той или другой статьи. Оппозиционеры под этим углом зрения раскрывают свежий номер газеты или разрезывают свежую книжку журнала: нет ли там чего про нас? Цитаты, правда, почти всегда искажены, мысли перевраны, но за эти годы мы многому научились, в том числе и чтению между строк. В 9 случаях из 10-ти мы безошибочно догадываемся о том, как вы в действительности ставите вопрос в Бюллетене" [572].
Характеризуя пестрый спектр политических настроений в партии, можно выделить несколько типов отношения к Троцкому и "троцкистам". Враждебность к ним вызывалась, во-первых, неприятием их критики всевластия бюрократии; во-вторых, принципиальным несогласием с их идейными установками (ориентация на мировую революцию, защита социального равенства, признание допустимости фракций и оппозиций в партии); в-третьих, "возмущением" по поводу открытой, "на весь мир" критики Троцким и другими авторами "Бюллетеня оппозиции" "внутренних дел" в партии и стране, даже если многое в этой критике признавалось справедливым.
Наряду с этим среди неорганизованной и нерасчленённой массы оппозиционно настроенных коммунистов симпатии к Троцкому и его сподвижникам вызывались также различными причинами: одни сознательно признавали правоту идейной и политической программы левой оппозиции; другие, не разбиравшиеся глубоко в теоретических спорах, принимали Троцкого не идейно, а политически, поскольку он оставался единственным несломленным, "работающим" вождем оппозиции; третьим импонировала его критика Сталина и сталинизма, осуществлявшаяся с последовательно большевистских позиций.
Всё большее число коммунистов, критически настроенных по отношению к господствующему режиму, понимало, что, сопротивление последнему может найти оформленный и организованный выход лишь путём установления контактов с "троцкистами", сохранявшими свою нелегальную фракцию. Поэтому ГПУ направляло всё большие усилия на вылавливание остававшихся на воле оппозиционеров. Это достигалось как путём внедрения в оппозиционное подполье прямых провокаторов, так и путём демагогического давления на членов партии, что-либо знавших о деятельности этого подполья. Приемы, с помощью которых вымогались сведения о прошлой или настоящей деятельности "троцкистов", выразительно описаны в романе Солженицына "В круге первом". Здесь рассказывается, как Лев Рубин, работавший редактором газеты Харьковского тракторного завода, был в 1931 году неожиданно вызван к секретарю заводского парткома, типичной сталинистке тех лет.
"...В кабинете был третий человек, нерабочий тип, в галстуке, костюме, желтых полуботинках. Он сидел в стороне, просматривая бумаги и не обращая внимания на вошедшего...
Женщина стеснённо, как-то потухло, поговорила с Лёвой о заводских делах, всегда ревностно обсуждавшихся ими. И вдруг, откинувшись, сказала твёрдо:
- Товарищ Рубин! Ты должен разоружиться перед партией!..
Теперь вежливо вмешался тот тип... он сказал, что надо честно и до конца рассказать всё, что известно Рубину об его женатом двоюродном брате: правда ли, что тот состоял прежде активным членом подпольной троцкистской организации, а теперь скрывает это от партии?..
- Я не знаю. Никогда он троцкистом не был,- отвечал язык Лёвки, но рассудок его воспринимал, что, говоря по взрослому, без чердачной мальчишеской романтики,- запирательство было уже ненужным.
Короткие энергичные жесты секретаря парткома. Партия! Не есть ли это высшее, что мы имеем? Как можно запираться... перед Партией?! Как можно не открыться... Партии?! Партия не карает, она - наша совесть. Вспомни, что говорил Ленин...
Десять пистолетных дул, уставленных в его лицо, не запугали бы Лёвку Рубина. Ни холодным карцером, ни ссылкою на Соловки из него не вырвали бы истины. Но перед партией?! - он не мог утаиться и солгать в этой черно-красной исповедальне.
Рубин открыл - когда, где состоял брат, что делал.
И смолкла женщина-проповедник.
А вежливый гость в желтых полуботинках сказал:
- Значит, если я правильно вас понял...- и прочел с листа записанное.
- Теперь подпишитесь. Вот здесь.
Лёвка отпрянул.
- Кто вы? Вы - не партия!
- Почему не партия? - обиделся гость.- Я тоже член партии. Я - следователь ГПУ" [573].
В начале 30-х годов тысячи таких Рубиных прошли через подобную процедуру, сочетавшую апелляцию к их "партийному чувству" с угрозой неизбежного жестокого наказания за отказ "разоружиться". Полученные с помощью этих методов доносы на "троцкистов" как бы предвосхищали лаву будущих доносов 1937 года.
XXXII
Идеологическое наступление сталинизма
Сталин отлично понимал, какая опасность для его бонапартистского всемогущества заложена в идейной непреклонности Троцкого и его сторонников в Советском Союзе. Поэтому он делал одну за другой попытки перевести противоборство с оппозицией в плоскость обвинения её в контрреволюционной деятельности и тем самым избавиться от необходимости идейно полемизировать с ней. Однако ему приходилось так или иначе отвечать в советской и зарубежной коммунистической печати на выступления Троцкого. Те, кто был официально допущен к работам Троцкого ради того, чтобы давать им "идейный отпор", приводили в своих полемических статьях некоторые выдержки из этих работ. Почти все эти "критики троцкизма" были уничтожены в годы великой чистки. Пережить её и сохранить свое положение на идеологическом Олимпе удалось лишь наиболее беззастенчивым "борцам с троцкизмом", заменявшим разбор аргументов Троцкого бесстыдной и разнузданной бранью. Некоторые из них, например, Ильичёв, Поспелов, Пономарев, Митин, Юдин, Константинов сохранили и даже упрочили свое положение "ведущих теоретиков" и после смерти Сталина, будучи возведёнными в сан академиков и членов ЦК.
Все эти люди выдвинулись в ходе идеологических кампаний, проводимых Сталиным с конца 20-х годов с целью ослабить идейное влияние левой оппозиции и других враждебных ему сил в партии и изгнать с духовной арены всех инакомыслящих.
Предметом особого внимания Сталина была художественная литература. После 1927 года от участия в литературном движении был отстранён активный "троцкист" А. К. Воронский, главный редактор журнала "Красная новь", собравший в нем лучшие литературные силы страны. Вслед за этим Сталин решил сделать своей опорой в проведении литературной политики РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей). Об этом свидетельствует написанное им 28 февраля 1929 года "Письмо писателям-коммунистам из РАППа".
В этом письме, широко используя излюбленные им аналогии с военным делом, Сталин журил своих адресатов за то, что "РАПП, видимо, не умеет правильно построить литературный фронт и расположить силы на этом фронте таким образом, чтобы естественно получился выигрыш сражения, а значит и выигрыш войны с "классовым врагом". Плох тот военачальник, который не умеет найти подобающее место на своем фронте и для ударных и для слабых дивизий, и для кавалерии, и для артиллерии, и для регулярных частей, и для партизанских отрядов. Военачальник, не умеющий учитывать все эти особенности всех этих разнообразных частей и использовать их по-разному в интересах единого и нераздельного фронта,- какой же это, прости господи, военачальник? Боюсь, что РАПП иногда смахивает на такого именно военачальника" [574]. Естественно, что эти слова побудили рапповцев к применению "военизированных" методов на "литературном фронте".
Мягко критикуя руководителей РАПП за отдельные "перегибы", Сталин не оставлял у них сомнений в том, что признает за ними роль "военачальника" в литературе и считает, что "общая линия" у них "в основном правильная". "Руководить сложнейшим фронтом советской художественной литературы,- подчеркивал Сталин,- призваны вы, и только вы... Что касается моих отношений к РАППу, они остались такими же близкими и дружескими, какими были до сего времени. Это не значит, что я отказываюсь критиковать её ошибки, как я их понимаю" [575].
Эти установки Сталина были закреплены в редакционной статье "Правды", где содержался призыв "базируясь на основной пролетарской организации (ВОАПП) [576] и через неё идти вперед к разрешению огромных задач, стоящих перед партией на литературном фронте" [577]. С этого времени круто изменилась роль РАПП. Из организации, хотя и влиятельной, но в общем равноправной с другими литературными группировками, она превратилась в организацию, занявшую монопольное положение в литературном движении.
В соответствии с общим духом идеологической жизни этого периода рапповская критика настаивала на резком обострении классовой борьбы в литературе, обвиняла В. Иванова, Л. Леонова, И. Сельвинского и других советских писателей в "сдвиге вправо", находила в произведениях А. Платонова, К. Федина, Н. Клюева, С. Клычкова "апологию кулака". "Правые", "буржуазные" тенденции были обнаружены в творчестве М. Булгакова, Б. Пильняка и др. Сущность ошибок целой группы поэтов (Э. Багрицкого, М. Светлова, М. Голодного и др.) усматривалась в том, что они "отдельными своими устремлениями, часто не осознанными, работают на нашего классового врага" [578].
Извращённое понимание классового подхода к художественным явлениям было связано в рапповской критике с отвержением понятия "гуманизм". "Никакая форма гуманизма в периоды обострённых классовых боёв не может и не способна укреплять и сплачивать рабочий класс в его общественной практике" [579],- гласила официальная рапповская установка того времени. Генеральный секретарь РАПП Л. Авербах усматривал основной порок рассказа А. Платонова "Усомнившийся Макар" в "пропаганде гуманизма", в том, что писатель отказывался считать истинно человеческим качеством "классовую ненависть" [580]. Рапповский критик Мазнин писал о мелкобуржуазной сущности творчества Шолохова на том основании, что "сладенькая водица поповски-лицемерного всепрощения, гнуснейшего гуманизма является выражением явного влияния на Шолохова классово-враждебных сил" [581]. Ивана Катаева обвиняли в том, что "пламенная вера в человека, ‹...» любовь к людям стирает у него классовые грани", а "гуманизм в его творчестве... доминирует над классовой пролетарской моралью" [582].
Не ограничиваясь развязыванием и поддержкой погромных кампаний на "литературном фронте", Сталин непосредственно решал судьбу отдельных художественных произведений. Так, в 1931 году на квартире Горького состоялась знаменательная беседа Сталина с Шолоховым о третьей книге "Тихого Дона", в которой описывалось Вешенское казачье восстание против Советской власти. Эту книгу журналы и издательства не решались печатать не только потому, что она противоречила принятой трактовке событий гражданской войны, но и потому, что описание Вешенского восстания могло рождать в сознании читателей ассоциации с прокатывавшимися по стране антиколхозными восстаниями.
Как вспоминал Шолохов, Сталин разговор о книге начал с вопроса о том, откуда писатель взял материалы о перегибах Донбюро ЦК РКП(б) и Реввоенсовета Южного фронта по отношению к казакам. Шолохов понял, что такой поворот разговора был не случайным; ему было известно, что одним из руководителей Донбюро в 1919 году был Сырцов, недавно подвергнутый расправе, а в РВС Южного фронта входили Сокольников и другие большевики, впоследствии ставшие оппозиционерами и уж во всяком случае не входившие в близкое окружение Сталина. Находчивый писатель сразу нашёл ответ, способный удовлетворить вождя. Он сказал, что строил концепцию третьей книги на том, что "троцкисты" "обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт. Казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контрреволюции... в этом суть трагедии народа". Этого объяснения было достаточно, чтобы Сталин, поначалу высказывавший опасения, что публикация третьего тома "доставит много удовольствия белогвардейцам", круто сменил свою позицию. Он заявил, что "изображение событий в третьей книге "Тихого Дона" работает на нас, на революцию" и поэтому "третью книгу "Тихого Дона" печатать будем" [583].
Ещё более любопытна история "редактуры" Сталиным пьесы А. Афиногенова "Ложь", принятой в 1932 году к постановке несколькими московскими театрами, но не утверждённой цензурой. В этой пьесе драматург, видевший свою задачу в разоблачении "замаскированных троцкистов", тем не менее не впадал в карикатуру, а пытался объективно представить позиции противостоящих в пьесе сил и тем самым, говоря языком того времени, "предоставлял трибуну врагу". Пьеса рассказывала о нелегальных собраниях оппозиционеров, на которых обсуждалось положение в стране, раскрывала царившую в советском обществе обстановку страха, подозрительности, слежки, доносов. Один из её главных героев Накатов пытался открыть глаза окружающим на попрание большевистских традиций и находил понимание у главной героини пьесы - молодой работницы Нины.
Считая, что пьеса в конечном счёте служит утверждению "генеральной линии", Афиногенов во время встречи со Сталиным осенью 1932 года попросил его ознакомиться с пьесой и получил на это согласие. Посылая спустя полгода Сталину доработанную рукопись, Афиногенов писал, что будет рад каждому указанию "дорогого Иосифа Виссарионовича", "каждой пометке на полях" [584]. Сталин "проработал" рукопись с огромным вниманием, испещрив её не только замечаниями, но и правкой. Уже на первых страницах он отметил фразу о том, что Накатов состоял в оппозиции и за это "с больших вождей снят и направлен на проволочно-гвоздильный завод заместителем директора" [585]. Спустя несколько страниц Сталин вычеркнул монолог Накатова, обращённый к Нине и явно свидетельствовавший о его "троцкистских" взглядах: "Мы становились большевиками в непрестанной борьбе с могучими противниками... А вы растете на готовых лозунгах. Вам предложено - либо верить на слово, либо молчать. Единственным вашим багажом становятся истины, усвоенные в порядке директивы... Предписано считать их правдой. А что, если это не так? Что, если "правда", которой ты веришь,- есть ложь в основании своем? И ты споришь... о конечной неправде - не видя того, что вся страна лжет и обманывает - ибо сама она обманута" [586].
Далее Сталин вычеркнул большой монолог Нины, написав на полях рукописи: "К чему эта унылая и нудная тарабарщина?" Этот монолог свидетельствовал о том, что "троцкистские" идеи находили отклик у тогдашней молодежи: "У нас пыль по всей стране от известки и цемента. Строим. А пыль эта застилает глаза от жизни, не видим мы, что люди растут уродами, безъязыкими, равнодушными ко всему. Разве, когда трамвай задавит женщину,- выругаемся - вот опять задержка движения. Двойная жизнь... Сами себя успокаиваем - такая, мол, жизнь и нужна нам, мы - новые, мы - хорошие. Хвалим себя, красивые слова пишем, портреты, ордена даем - и всё напоказ, для вывески. И все это знают, все к этому привыкли, как к бумажному рублю, на котором надпись "обязателен к приему по золотому курсу". Никто этот рубль в Торгсин не несёт. Так и все наши лозунги - на собраниях им аплодируют, а дома свою оценку дают, другую. Оттого и не стало теперь крепких убеждений - вчера был вождь, и все перед ним кадили, а завтра сняли его и никто ему руки не подаёт. Прежние большевики за каждое слово своего убеждения шли в тюрьмы, сидели на каторге, а теперешние - как их чуть затронули, сейчас письма писать и ото всей жизни отрекутся... Мы ходим на демонстрации столько лет и вам верим много лет - но всё это не прочно. Нам сравнивать не с кем, да и не дают нам сравнивать, и не знаем мы, что будет завтра генеральной линией - сегодня линия, завтра уклон (выделенные слова Сталин подчеркнул.- В Р.). А я устала так жить, я хотела бы сама во всём разобраться и так понять, чтобы, если навалятся на меня мучители революции,- я бы в пытках говорила о своем, оставалась тверда. А теперь мы на глиняных ногах от того, что твёрдым быть сейчас легко, раз партия в стране одна и партия эта - железная сила. За её спиной мы и прячемся... А врем мы и обманываем и подличаем и друг друга ненавидим, как сто лет назад, а, может быть, даже хуже" [587].
Особое недовольство Сталина вызвал кульминационный эпизод пьесы, в котором заместитель наркома Рядовой, давний товарищ Накатова, после спора с ним собирался информировать "органы" о его настроениях, а возмущённая этим Нина стреляла в Рядового. Трижды перечеркнув эту "террористическую" сцену, Сталин написал: "Советую переделать всё остальное и обойтись без выстрела Нины и его последствий" [588].
Разумеется, в пьесе Афиногенова были и филиппики "положительных героев" против Накатова, и выспренные славословия в адрес Сталина, который "ведёт нас, сорвав маски со многих высокообразованных лидеров, имевших неограниченные возможности и обанкротившихся". Однако все они перекрывались суждениями Накатова о "системе магометанского (Сталин заменил это слово на "приказного") социализма", о "верхах", которые воспитывают "янычар, готовых броситься на любого, кто усомнится в правильности линии" и т. д. [589]
В "заключении" Сталина по поводу пьесы недвусмысленно резюмировалось, что "пускать пьесу в таком виде нельзя" [590].
Посчитавший, что переделка пьесы в духе замечаний Сталина позволит ей увидеть свет, Афиногенов создал новый вариант и направил его Сталину, заодно попросив посмотреть результаты работы над пьесой в московских театрах. Уже на следующий день на этом письме появилась резолюция Сталина: "T. Афиногенов! Пьесу во втором варианте считаю неудачной" [591]. После этого автор вынужден был обратиться к театрам с просьбой снять пьесу с постановки.
Не меньшее внимание, чем художественной литературе, Сталин уделял положению в области философии. В октябре 1930 года состоялось заседание президиума Комакадемии, на котором обсуждался вопрос "О разногласиях на философском фронте". Оно свелось к проработке академика А. М. Деборина, ответственного редактора ведущего философского журнала "Под знаменем марксизма". Особое рвение в критике Деборина и его учеников, известных философов Карева, Стэна, Луппола проявили наиболее рьяные сталинисты, как "старые" (Ярославский), так и "молодые" (Митин).
Вскоре к Деборину обратился заведующий культпросветотделом ЦК Стецкий, заявивший, что отныне требуется утвердить один авторитет во всех областях научного знания, в том числе в философии - авторитет Сталина. Вскоре после этого Деборина посетили молодые философы Митин, Юдин и Ральцевич и предъявили ему требование: он должен публично выступить с осуждением своих учеников и провозгласить Сталина великим философом. Отлично понимая, чем он рискует, Деборин категорически отказался пойти на сделку со своей научной совестью и выполнить этот ультиматум.
После этого Сталин решил сам вмешаться в философские споры. Он принял участие в заседании бюро партийной ячейки Института Красной профессуры и выступил там с речью, в которой предписал осуществить погром во всех общественных науках, "разворошить и перекопать весь навоз, который накопился в философии и естествознании. Всё, что написано деборинской группой,- разбить. Стэна, Карева вышибить можно... Деборин, по-моему, безнадежный человек, однако в редакции его надо оставить, чтобы было кого бить" [592].
Эти установки Сталин закрепил в ответах на вопросы участников заседания. На вопрос: "Надо ли связывать борьбу в теории с политическими уклонами?" он ответил: "Не только можно, но и обязательно нужно". Отвечая на вопрос: "На чём следует сосредоточить свое внимание институту в философской области?" Сталин заявил: "Бить - главная проблема. Бить по всем направлениям и там, где не били. Гегель - для деборинцев - икона. Плеханова надо разоблачить. Он всегда свысока относился к Ленину. И у Энгельса не всё правильно. В его замечаниях об Эрфуртской программе есть местечко насчёт врастания в социализм. Это пытался использовать Бухарин. Не беда, если где-то в своей работе заденем Энгельса" [593].
Эти указания были закреплены организационными выводами. 26 января 1931 г. было опубликовано постановление ЦК "О журнале "Под знаменем марксизма"", в которой группа Деборина обвинялась в отрыве философии от политики и в скатывании "в ряде важнейших вопросов на позиции меньшевистствующего идеализма" [594]. В этом придуманном Сталиным определении слово "меньшевистствующий" намекало на то, что Деборин до революции был меньшевиком, а слово "идеализм" - на его позитивное отношение к гегелевской философии.
С этого времени в печати появился термин "новое философское руководство", под которым имелись в виду молодые карьеристы Митин и Юдин, чье "научное творчество" исчерпывалось многочисленными брошюрами и статьями, прославлявшими "теоретический гений" Сталина и требовавшими "выкорчевывать агентуру классового врага", "агентуру троцкизма" во всех общественных науках.
Как отмечалось в "Рютинской платформе", "разгром деборинской группы за то, что она не проявляла усердия в апологетической защите политики Сталина и в восхвалении его теоретически безграмотных и тупых статей... окончательно завершил теоретическое опустошение партии.
В настоящее время на теоретическом фронте подвизается всё, что есть в партии самого недобросовестного, бесчестного. Здесь работает настоящая шайка карьеристов и блюдолизов (Митин, Юдин, Ральцевич, Кольман и пр.), которые в теоретическом услужении Сталину показали себя подлинными проститутками" [595].
Нелишне добавить, что эта "шайка" (за исключением Ральцевича, попавшего в мясорубку 1937 года) в дальнейшем сыграла ведущую роль в истреблении лучших советских философов и в объявлении "буржуазными" важнейших отраслей современной науки: генетики, кибернетики, теории относительности и т. д.
Наибольшее внимание Сталин уделял "историческому фронту". Одним из главных идеологических средств утверждения сталинизма явилось насаждение лживых версий об истории большевизма и Октябрьской революции. Открывшиеся ещё в 1924 году фальсификаторские кампании приобрели к началу 30-х годов огромные масштабы и вылились в беспощадную расправу с честными марксистскими историками. Вслед за учёными, примыкавшими к оппозициям, жертвой этой расправы стал основатель и директор Института Маркса - Энгельса Д. Б. Рязанов. Обладавший огромным авторитетом в международном рабочем движении, Рязанов в 20-е годы получил от немецких социал-демократов - хранителей архива Маркса и Энгельса - фотокопии многих неопубликованных работ из этого архива. Под его руководством были впервые изданы "Немецкая идеология", "Диалектика природы", рукописи молодого Маркса и значительная часть переписки Маркса и Энгельса. В 1930 году было торжественно отпраздновано 60-летие Рязанова. В сборнике, посвящённом этому юбилею, К. Цеткин писала: "На цоколе великолепного памятника созидательной научной работы советского государства неизгладимыми чертами вырезано имя "Рязанов"" [596].
Неспособный к сделкам со своей научной совестью, Рязанов вызывал ненависть Сталина. В упомянутой выше беседе в Институте Красной профессуры, перечисляя имена тех, кого следует "бить", Сталин особо подчеркнул: "Не забудьте Рязанова. Вообще Институт Маркса и Энгельса у нас на отлете" [597].
Для расправы с Рязановым было использовано то обстоятельство, что в его Институте работали несколько бывших меньшевиков, занимавшихся в основном переводами произведений Маркса и Энгельса. В 1930 году они были арестованы и затем посажены на скамью подсудимых на процессе по делу "Союзного бюро". Некоторые из них "признались" в том, что совместно с Рязановым занимались "вредительской деятельностью на историческом фронте". В феврале 1931 года Рязанов был исключён из партии и направлен в административную ссылку в Саратов, где работал консультантом при библиотеке университета до 1937 года, когда он был вторично арестован и расстрелян.
В статье "Дело т. Рязанова" Троцкий раскрывал подлинные причины обвинения старого революционера в "измене партии". "Рязанов обвиняется не больше и не меньше, как в участии в заговоре меньшевиков и эсеров, связанных, в свою очередь, с заговором промышленной буржуазии ‹...»,- писал Троцкий.- Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что т. Рязанов ни в каком заговоре не участвовал. Но откуда же, в таком случае, взялось обвинение? Если оно выдумано, то кем и с какой целью?.. Кому нужен мировой скандал вокруг имени Рязанова?" [598]
Троцкий напоминал, что за последние годы Рязанов отстранился от активного участия в политической жизни. "Он разделил в этом отношении участь очень многих старых членов партии, которые с отчаянием в душе отошли от внутренней жизни партии, замкнувшись в хозяйство или культурничество. Только это самоотречение давало Рязанову возможность охранять свой Институт от разгрома в течение всего послеленинского периода". Однако удержаться даже на такой нейтральной позиции оказалось невозможным. "Жизнь партии, особенно со времени XVI съезда, превратилась в постоянный экзамен на верность единому и единственному вождю... Но Рязанов был органически неспособен подличать, подхалимствовать, упражняться в излиянии верноподданнических чувств". Поэтому в его Институт была направлена группа молодых "красных профессоров", которые "обычно мало смыслят в марксизме, но зато набили себе руку в деле подвохов, кляуз и фальшивых доносов". Эта группа занялась провокационной травлей старого учёного. Конечно, "если б Рязанов где-нибудь, хотя бы в нескольких словах, намекнул на то, что Маркс и Энгельс были только предтечами Сталина, то все козни молодых негодяев сразу рассыпались бы прахом, и никакой Крыленко (обвинитель на процессе "меньшевистского центра".- В Р.) не осмелился бы вменить Рязанову в вину его потачки по отношению к переводчикам-меньшевикам. Но на это Рязанов не пошёл. А на меньшем генеральный секретарь не мог примириться" [599].
В расправе над Рязановым Троцкий усматривал новый симптом того, что, "достигнув аппаратного всемогущества, Сталин чувствует себя внутренне более слабым, чем когда бы то ни было... Ему необходимы каждодневные подтверждения его прав на роль диктатора. Так наступила очередь Рязанова... Старый революционер сказал: "служить молча, стиснув зубы - готов; восторженным холуем быть - не могу". Вот почему Рязанов попал под партийное правосудие Ярославских. После этого Ягода сервировал улики" [600].
Избавившись от последнего крупного большевистского историка (не считая Покровского, "разоблачение" которого развернулось несколько позже, после его смерти), Сталин в конце 1931 года решил выступить сам в качестве историка марксизма и международного рабочего движения. Его письмо в редакцию журнала "Пролетарская революция" "О некоторых вопросах истории большевизма" положило начало шумной идеологической кампании, направленной на окончательный запрет сколько-нибудь объективного освещения в советской и зарубежной коммунистической печати как прошлой деятельности Троцкого, так и его позиций в современной политической борьбе. Сталин требовал покончить с "гнилым либерализмом... в отношении троцкизма, хотя бы разбитого и замаскированного". Как "головотяпство, граничащее с преступлением", он расценивал взгляд на троцкизм как на фракцию в мировом коммунистическом движении. "На самом деле троцкизм давно уже перестал быть фракцией коммунизма. На самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР" [601]. Это новая формула, прочно вошедшая в партийный лексикон, завершала пятилетнюю кампанию по отождествлению "троцкизма" с контрреволюцией и вменяла в обязанность коммунистам отношение к Троцкому и "троцкистам" не как к идейным оппонентам, а как к злейшим политическим врагам.
Сразу после публикации письма Сталина из библиотек были изъяты все работы Троцкого, изданные до его изгнания из страны, и все книги, в которых приводились ссылки на эти работы или содержались упоминания о его революционной деятельности. Обнаружение при обысках таких книг в личных библиотеках стало основанием для приобщения их в качестве вещественного доказательства к делам о "контрреволюционной троцкистской деятельности".
Статья Сталина и развивавшая её основные положения речь Кагановича на юбилейном вечере, посвящённом десятилетию Института Красной профессуры (декабрь 1931 года), дали сигнал разнузданной борьбе с "троцкистской контрабандой" не только в СССР, но и в зарубежных коммунистических партиях. Руководящие органы европейских компартий приняли специальные решения с одобрением сталинской статьи. Торез, Тольятти и другие руководители Коминтерна активно включились в переписывание истории с позиций новых сталинских установок.
Попутная цель сталинской статьи состояла в том, чтобы нанести новый удар по левому крылу социал-демократии, представив её предшественников (прежде всего Розу Люксембург) в качестве врагов ленинизма. В этой связи Троцкий выступил со статьей "Руки прочь от Розы Люксембург!" Напоминая, что по поводу Люксембург Ленин привёл старое двустишие: "Случается орлам пониже кур спускаться, но курам никогда под облак не подняться", Троцкий писал: "Вот именно! Вот именно! По этой самой причине Сталину следовало бы осторожнее расходовать свою злобную посредственность, когда дело идёт о фигурах такого масштаба, как Роза Люксембург" [602].
Показывая, что в своих оценках Ленина как якобы непримиримого противника "люксембургианства" Сталин не только злостно искажает ленинские взгляды, но и противоречит собственным высказываниям предшествующих лет, Троцкий замечал: "Сталин ещё раз пойман с поличным. Пишет ли он о вопросах, в которых ничего не смыслит? Или же сознательно играет краплеными картами в основных вопросах марксизма? Такая альтернативная постановка вопроса не правильна. На самом деле есть и то, и другое. Сталинские фальсификации сознательны, поскольку продиктованы в каждый данный момент вполне отчётливым личным интересом. В то же время они полусознательны, поскольку первобытное невежество не ставит никаких препятствий его теоретическому произволу" [603].
Письмо Сталина "О некоторых вопросах истории большевизма" положило начало травле многих большевистских историков, включая даже такого преданного сталиниста, как Ярославский, который вскоре покаялся в том, что недостаточно осветил в своих исторических работах роль Сталина в развитии большевизма.
Развернувшаяся погромная кампания коснулась авторов всех учебников по истории партии, всех историков Октябрьской революции. Особенно сильный удар был нанесён по Шляпникову - автору книг "Революция 1905 года", "Канун семнадцатого года" и "1917 год" (последний труд состоял из четырёх томов, изданных в 1923-1931 годах). 8 января 1932 года в "Правде" появилась двухподвальная статья "1917 год в меньшевистском освещении", написанная группой "красных профессоров" во главе с Поспеловым. В этой статье работа Шляпникова именовалась "гнусным троцкистским пасквилем", "возмутительной клеветой", "чудовищной фальсификацией" и т. п. Главная причина этих обвинений заключалась в том, что Шляпников - сам активный участник февральской и Октябрьской революции - "не осветил руководящую и направляющую роль товарища Сталина в Октябрьском восстании" и даже писал об ошибках Сталина в 1917 году. Вслед за появлением этой статьи было принято решение Политбюро, в котором Шляпникову предлагалось "признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить этот пункт в 5-дневный срок - исключить его из рядов ВКП(б)" [604]. После этого решения Шляпников обратился в Политбюро, обещая исправить формулировки, которые "могут подать повод для неправильного толкования". Вслед за этим в "Правде" было опубликовано его заявление, в котором он признавал свои "ошибки" и заверял, что примет все меры к их исправлению [605].
В "Рютинской платформе" подчеркивалось, что в "историческом" письме Сталина "сила доказательства обратно пропорциональна силе окрика зазнавшегося, зарвавшегося, обнаглевшего вождя, чувствующего себя в партии и стране, как в своей вотчине, где он волен казнить и миловать всякого... Отныне историю партии будут писать, вернее фабриковать заново... Фальсифицировать историю партии под флагом её защиты, раздуть одни факты, умолчать о других, состряпать третьи, посредственность возвести на пьедестал "исторической фигуры" - вот в чём будет заключаться суть переработки учебников по истории партии" [606].
XXXIII
Лидеры бывших оппозиций в начале 30-х годов
В условиях обострившегося до предела хозяйственно-политического кризиса и всё большего нагромождения сталинской кликой лжи и фальсификаций, в партии нарастал мировоззренческий кризис. Как подчеркивалось в "Рютинской платформе", "этот кризис в настоящее время глубоко скрыт, он находит пока свое внешнее проявление только в отдельных редких случаях; пресс террора мешает ему вырываться наружу, но он захватил уже довольно значительный слой мыслящей части партии, имеющей действительно коммунистическое мировоззрение... Значительная часть членов партии живёт в настоящее время просто с выпотрошенными душами, изъеденная всеобщим скептицизмом и разочарованием" [607].
Последняя характеристика относилась прежде всего ко многим лидерам бывших оппозиций, которые, пройдя через ритуальные обряды покаяний, продолжали находиться на ответственных постах. Бухарин, Рыков, Томский, Пятаков оставались членами ЦК, Догадов и Сокольников - кандидатами в члены ЦК. В партийных кругах всё острее ощущалось недоумение по поводу того, что эти люди, в прошлом отличавшиеся смелостью и независимостью суждений, теперь не решались произнести ни единого критического слова о гибельной политике сталинского руководства. "Чем же всё-таки объясняется их молчание? - задавал вопрос один из корреспондентов "Бюллетеня".- Неужели же только голым страхом за личную судьбу? Но разве можно себе представить положение, более тяжкое и более недостойное, чем то, в какое многие из бывших вождей, теоретиков и политиков поставлены сталинской бюрократией, правда, при прямом участии самих "пострадавших". Казалось бы, им нечего терять, кроме цепей унижения и бессилия. Или может быть, они просто окончательно и полностью выдохлись и ничего не сохранили за душой? Скорее всего именно так" [608].
По существу, о том же речь шла в дневниковых записях А. М. Коллонтай, во время приезда в Москву в июне 1932 года встречавшейся со многими "стариками". Замечая, что "старики" всё критикуют, охаивают, высмеивают, с раздражением говорят, что так продолжаться не может, Коллонтай приводила типичное высказывание, услышанное ею: "Мы теряем верный курс. Компас испорчен". К этому Коллонтай добавляла: "Если спросить, что они предлагают, какие меры? Их нет" [609].
Выработка альтернативы сталинской политике потребовала бы от бывших лидеров оппозиций перехода от бессильного брюзжания к более серьезным выводам и действиям. Искушённые опытом своих прежних унижений и судьбой "троцкистов", продолжавших томиться в тюрьмах и ссылках, эти люди понимали, что при переходе к каким-либо формам борьбы против Сталина они могут потерять уже не только честь и достоинство, но и личную свободу. К тому же они ещё в большей степени, чем рядовые оппозиционеры, цепью своих непрерывных покаяний и заверений в верности "генеральной линии", оказались втянутыми в режим двоедушия, установившийся в партии. "Можно смело утверждать,- писал корреспондент "Бюллетеня",- что из 10 партийцев - 8 разъедено сомнениями. В частных разговорах они говорят об этом, а на ячейках и конференциях все решения принимаются... единогласно. Почему? "А какой смысл? Если я буду погибать в Сибири, я этим тоже ничему не помогу"" [610].
Именно такие суждения, по-видимому, были характерны для лидеров правой оппозиции, в конце 20-х годов остро критиковавших Сталина, а с начала 30-х годов, когда его ошибки и преступления многократно возросли, отказавшихся от какой бы то ни было борьбы с ним. Так, Бухарин, проезжавший летом 1930 года через Украину, был потрясён зрелищем распухших от голода детей, просивших на полустанках милостыню. Рассказывая об этом своему другу Ларину, Бухарин с возгласом: "Если более чем через десять лет революции можно наблюдать такое, так зачем же было её совершать!" рухнул на диван и истерически зарыдал [611]. Однако в своих публичных выступлениях 1930 и последующих годов Бухарин не переставал бичевать собственные прошлые "ошибки" и прославлять "победы" сталинского руководства.
Даже людям, далеким от партии, было ясно, что бывшие "вожди", капитулируя перед Сталиным, окончательно утрачивают собственную личность, свои волевые, нравственные и интеллектуальные качества. Так, в 1930 году М. Пришвин сделал в своем дневнике примечательную запись: "Сознают ли вполне такие люди, как Бухарин, что, отрекаясь публично от себя самих, они в то же самое время и лично кончаются". Отречения продиктованы тщетной надеждой "когда-нибудь при удобном случае вернуть человеческую душу в сохраняемый футляр от исчезнувшего себя самого" [612].
Вымогательство всё новых покаяний неумолимо влекло этих людей по наклонной плоскости. О противоестественном образе жизни, который им приходилось вести, свидетельствует тот факт, что члены "бухаринской тройки" почти перестали встречаться между собой из-за боязни быть обвинёнными в продолжении "фракционной деятельности". Дочь Рыкова вспоминала, что после 1930 года в их доме почти никто не бывал. Она же рассказывала, как в начале 30-х годов ей пришлось быть свидетельницей оскорблений Рыкова со стороны сталинцев. В правительственной ложе Большого театра "Сталин ответил отцу на что-то с небрежным презрением, и тогда все остальные (члены Политбюро) как по команде набросились на Рыкова, все заговорили сразу, громко, резко, зло" [613].
Непрерывное вымогательство покаяний и клятв в верности "генеральной линии" от лидеров бывших оппозиций не преследовало цель утвердить какие-либо принципы, поскольку всякие принципы утрачивали ценность в условиях бесконечных бюрократических зигзагов. Цель этих вымогательств, как подчеркивал Троцкий, сводилась к одному: "внушить партии, что какое бы то ни было противодействие или сопротивление, какая бы то ни было критика аппарата, какой бы то ни было ропот, даже шёпот против аппарата... могут привести лишь к репрессиям или к новым идейным унижениям. "Самокритика" служит той же цели с другой стороны, ибо означает обязанность членов партии критиковать то, что "критикует" аппарат" [614].
Не все покаяния бывших оппозиционеров были от начала до конца лицемерными. В книге "Сталин" Троцкий ссылался на свидетельство большевика-невозвращенца Бармина о том, что многие сомневавшиеся, колеблющиеся или прямые противники Сталина в начале 30-х годов считали, что несмотря на все его ошибки, провалы и преступления, страна всё же движется вперед и поэтому нужно отбросить все другие соображения и работать под его руководством [615].
Среди оппозиционеров было немало и таких, которые выступали с покаянными заявлениями для того, чтобы возвратиться в партию и внутри неё возобновить оппозиционную подпольную деятельность. Однако очень скоро они убеждались в том, что политические условия такой деятельности неизмеримо тяжелее, чем условия нелегальной работы большевиков при царизме. Постоянно ощущая надзор ГПУ, эти люди "переживали подлинный внутренний кризис, боялись за будущее партии, многие - за свое будущее, каялись, чистосердечно возвращались на второстепенную работу и становились послушными, смертельно перепуганными и полностью преданными чиновниками" [616].
Наиболее отважная часть оппозиционеров не опускала руки в ожидании лучших времён и ставила перед собой те же задачи, что в годы дореволюционного подполья: анализ развивающихся событий, сохранение сил для выступления в благоприятный момент против сталинизма, установление и поддержание связи между всеми антисталинскими силами в партии. Постепенно преодолевалась разобщённость этих сил, выступавшая следствием их прежних политических разногласий. Эти разногласия на рубеже 30-х годов объективно сгладились, поскольку оценка сталинской социально-экономической политики и внутрипартийного режима у "левых" и "правых" в основном совпадала. В сознании бухаринцев постепенно разрушалась "теория первородного греха" - "троцкизма", которую они изобрели в 20-е годы и которой они первоначально руководствовались в критике сталинского ультралевого курса. В 1936 году в "Бюллетене оппозиции" было помещено письмо ссыльного оппозиционера, в котором рассказывалось, что при встрече в 1932 году с бывшими "бухаринцами" (Слепковым, Марецким и др.) он убедился, что они "совершенно изменились и не скрывали - разумеется, в интимных кругах - свое новое отношение к Троцкому и к троцкистам" [617]. Со своей стороны, троцкисты приходили к выводу о том, что во имя общих задач борьбы со сталинизмом следует отбросить воспоминания об их беспринципной травле бухаринцами.
В 1932 году стал складываться блок между участниками всех старых оппозиционных течений и новыми антисталинскими внутрипартийными группировками. Трагедия этого блока состояла в том, что он возник слишком поздно, в условиях, когда весь репрессивный сталинский аппарат был мобилизован на поиск подпольных оппозиционных групп в партии и их беспощадное преследование.
Переходя к анализу истории этого блока, следует остановиться на различных исторических версиях, отрицающих наличие внутрипартийной борьбы в 30-е годы.
XXXIV
В русле "единой версии"
В многочисленных исторических работах самой разной идеологической ориентации мы встречаемся с тремя одинаковыми тезисами: никакой серьезной оппозиции сталинизму в партии не существовало; все признания на московских процессах были вырваны пытками, угрозами, обещаниями сохранить жизнь и не имели никакого отношения к истине; все репрессированные в 30-е годы были "невиновными", в том числе в попытках борьбы против Сталина и сталинизма.
Эти положения разделялись следующими тремя группами авторов: 1) Хрущёв и развивавшие его трактовку событий 30-х годов идеологи и историки периода "оттепели"; 2) авторы явно антикоммунистического толка типа Конквеста и Солженицына; 3) авторы многочисленных работ о сталинизме, появившихся в СССР в конце 80-х годов.
Разумеется, эти общие посылки выдвигались по совершенно разным основаниям. Начнем с причин, побудивших отстаивать эту антиисторическую версию Хрущёва и его подручных идеологов, возглавивших первую (после XX съезда) и вторую (после XXII съезда) волну разоблачений сталинизма. Все они в прошлом были ярыми сталинистами и принимали активное участие в "большом терроре" или хотя бы в его идеологическом обосновании. Это обусловило парадоксальное толкование ими истории внутрипартийной борьбы: зверства Сталина именовались "ошибками", а любые формы сопротивления сталинизму продолжали считаться "преступлениями". Единственным "законным" проявлением протеста против "культа личности" Хрущёв соглашался считать тайное голосование на XVII съезде партии, при котором против Сталина голосовала примерно четверть делегатов. Понятно, что в хрущевскую схему не укладывались никакие более серьезные формы борьбы со Сталиным и сталинизмом. Следовавшие этой схеме историки объясняли чудовищные масштабы репрессий 30-х годов лишь отрицательными чертами характера и болезненной подозрительностью Сталина. Все же остальные аспекты истории партии по-прежнему рассматривались в духе "Краткого курса истории ВКП(б)" - как цепь непрерывных побед "генеральной линии партии", одержанных в борьбе с антипартийными течениями, прежде всего с "троцкизмом". За Троцким был сохранён ярлык "злейшего врага ленинизма", который якобы утратил в 30-е годы своих сторонников внутри страны [618].
Распространение этой исторической версии облегчалось тем, что все документы, касавшиеся деятельности оппозиций, по-прежнему держались в глубокой тайне, а все активные участники оппозиционных групп были уничтожены в ходе "великой чистки". Тем же немногочисленным членам этих группировок, которым посчастливилось дожить до послесталинской реабилитации, предстояла нелёгкая судьба. Даже будучи освобождены из лагерей и ссылок, они убеждались, что критика "культа личности" не отменила отношения к участию даже в легальных оппозициях 20-х годов как к достаточному основанию для уголовного преследования по обвинению в антисоветской деятельности. Поэтому, чтобы добиться собственной реабилитации и благополучно дожить оставшиеся им годы, они не решались сообщать "переследователям" 50-60-х годов всю известную им правду о деятельности нелегальных антисталинских оппозиций.
Чисто сталинистское отношение к "троцкизму" и другим антисталинским внутрипартийным течениям усугубилось в годы застоя, когда появилось немало исторических "трудов", механически воспроизводивших старые версии об "антисоветской" и "контрреволюционной" сущности всех внутрипартийных оппозиционных групп, в первую голову "троцкистской". Понятно, что в этих условиях было невозможно разорвать сталинские амальгамы: провокационное и клеветническое "наложение" обвинений в шпионаже, вредительстве и т. д. на действительные факты подпольной борьбы против сталинизма.
Безгласность периодов сталинизма и постсталинизма наложила столь сильный отпечаток на общественное сознание, что даже публикация в первой половине 60-х годов выдержек из антисталинских статей Ф. Раскольникова произвела ошеломляющее впечатление на советских интеллектуалов. "Критически мыслящим" "шестидесятникам" было трудно понять, как большевик 30-х годов мог видеть и понимать то, что им открывалось по крупицам. Впрочем, сразу же после свержения Хрущёва Раскольников был объявлен официальной пропагандой "троцкистом" и "антисоветчиком", а распространение в самиздате его "Открытого письма Сталину" стало считаться столь же преступным деянием, как распространение в 20-е годы ленинского "Завещания".
По-видимому, история нашего общества и всего коммунистического движения сложилась бы по-иному, если бы начатый Хрущёвым процесс десталинизации [619] был продолжен, и история нашего общества предстала бы в истинном свете в 50-60-е годы, когда для большинства советских людей понятия "Октябрьская революция", "социализм", "большевизм" оставались наивысшими духовными ценностями. Процесс освобождения массового сознания от стереотипов, насаждённых сталинской школой фальсификаций, повлёк бы за собой возрождение подлинно коммунистического менталитета. Духовное движение переросло бы в политическое, способствующее подлинно социалистическому обновлению общества, т. е. демократизации политического режима и ликвидации социальных привилегий. Этот процесс в свою очередь мог дать импульс экономическому и социальному подъёму стран с национализированной собственностью и плановым хозяйством, действительному выявлению исторических преимуществ социализма.
Интуитивно осознавая эту неизбежную цепочку причин и следствий, правящая бюрократия сопротивлялась этим очистительным процессам, угрожавшим смести её с исторической арены. Чувствуя взрывчатую силу, заложенную в последовательном восстановлении исторической правды, брежневско-сусловское руководство сразу же после овладения рычагами власти наложило безусловное табу на дальнейшую объективную "разборку" исторического прошлого. Были вновь переписаны учебники по истории партии, откуда были изъяты наиболее резкие квалификации сталинизма, появившиеся в период "оттепели". Все иные версии советской истории отныне могли разрабатываться только в самиздате или "тамиздате".
Диссидентское движение, развернувшееся как негативная реакция на ресталинизацию, устремилось всецело по антикоммунистическому пути. Этот процесс имел глубокие исторические предпосылки. Сталинский террор настолько масштабно выжег все альтернативные коммунистические силы, что в советском обществе оказался утраченным сам тип большевистского сознания. Развитие официальной правящей партии показывало, что все основные атрибуты сталинизма (за исключением наиболее одиозных его проявлений, таких, как государственный террор) остаются в неприкосновенности. Последнее массовое подлинно коммунистическое движение ("Пражская весна") было подавлено советской интервенцией, проводившейся под лживым лозунгом "борьбы с контрреволюцией" [620]. Эта трагическая акция дала толчок окончательному разочарованию большинства советских интеллектуалов в самой коммунистической идее, якобы принципиально неспособной к очищению от язв сталинизма.
В этих условиях сложилась ориентация диссидентского движения в СССР на капиталистический Запад. Большинству его идеологов борьба со сталинизмом во имя возрождения большевистских (ленинских, "троцкистских") принципов была столь же чужда и враждебна (хотя, разумеется, по принципиально иным основаниям), как идеологам постсталинистских режимов (включая титоизм, маоизм, кастроизм, "вожди" которых были воспитаны на идеях "борьбы с троцкизмом"). Эти люди, сделавшие свой политический выбор, не были склонны к тщательному научному изучению и переосмыслению послеоктябрьской истории. Они приняли на веру и механически репродуцировали исторические версии западной советологии времён холодной войны, согласно которым сталинистский режим закономерно вырос из революционной практики большевизма.
Поскольку "троцкизм" был по-прежнему ненавистен как прокапиталистическим, так и официальным коммунистическим силам, его история вновь выпала из сферы объективного исторического исследования. Антикоммунистическая историография, политизированная не в меньшей степени, чем сталинская школа фальсификаций, находилась во власти собственных идеологических стереотипов, упрямо не желавших считаться с историческими фактами. Достаточно сказать, что в книге Р. Конквеста "Большой террор", по которой знакомились с отечественной историей будущие советские "демократы", идеям и деятельности Троцкого была посвящена всего лишь одна страница, на которой мы насчитали не менее десятка грубых фактических ошибок и передержек. Примерно так же обстояло дело и с книгой А. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", подтвердившей старую истину о том, что лучшие сорта лжи готовятся из полуправды. В ней исторические факты подгонялись под априорно заданную схему, согласно которой большевистская партия изначально была отягчена стремлением к иррациональному насилию и в этом плане действительно представляла собой "монолитное целое". Ради перенесения ответственности за массовый террор со сталинской клики на всю партию, число его жертв представлялось на порядок выше, чем оно было в действительности (такого рода статистическим манипуляциям, присутствующим во всех антикоммунистических работах, благоприятствовало упорное сокрытие брежневским режимом статистики сталинских репрессий). Единственной функцией сталинистского террора объявлялось превентивное устрашение народа ради обеспечения его безропотной покорности господствующему режиму. Такая трактовка была призвана служить поддержанию традиционного антикоммунистического мифа о "сатанинстве" большевиков, их фанатической завороженности "утопической" идеей и фетишистской преданности "партийности", во имя которой якобы оправданы любые зверства. Этот миф лег в основу суждений о том, что вся старая большевистская гвардия слепо выполняла предначертания Сталина и в конечном счёте пала жертвой бессмысленного самоистребления. Закономерным дополнением этого мифа явились альтернативные "прогнозы задним числом", согласно которым в результате победы левой оппозиции над Сталиным история "коммунизма" и судьбы советской страны сложились бы таким же трагическим образом.
Казалось бы, "перестройка", первоначально освящавшаяся лозунгом "возродить в современных условиях, и возродить как можно полнее, дух ленинизма" [621], должна была привести к развенчанию этих мифов, тем более, что в её ходе, наконец, были реабилитированы не только жертвы московских процессов 1936-38 годов, но и участники коммунистических оппозиционных группировок, брошенные в тюрьмы ещё в конце 20-х - начале 30-х годов. Однако реабилитационные справки, подготовленные комиссией Политбюро в конце 80-х годов, не только не прояснили историю внутрипартийной борьбы, но ещё больше запутали её.
Во главе комиссии по дополнительному изучению материалов, связанных со сталинскими репрессиями, были поставлены сначала Соломенцев, а потом Яковлев - типичные бюрократы "последнего сталинского призыва", начавшие свою политическую карьеру в 40-х годах. Первый относился к догматически-консервативному крылу горбачёвского Политбюро, а второй - к его либерально-буржуазному крылу, сперва осторожно, а затем всё более открыто подготовлявшему реставрацию капиталистических порядков в СССР. Однако общее между ними было в том, что они были воспитаны в духе беспрекословного подчинения любой очередной директиве, любому последнему слову "первого лица". Принадлежавшие к поколению партийных карьеристов, у которых убеждения держались не дальше кончика языка, они органически не способны были представить, как можно ради принципов жертвовать своим бюрократическим благополучием и бороться перед лицом угрозы не только лишения постов и привилегий, но и жесточайших репрессий. Подобно Хрущёву и его подголоскам, им было некомфортно признать, что целые отряды большевиков вели борьбу против всемогущего "вождя", имевшего в своем распоряжении отлаженную машину сыска и террора.
Поэтому изложенная в подготовленных под их руководством реабилитационных справках историческая версия не шла намного дальше версий Хрущёва, с одной стороны, Конквеста - Солженицына, с другой. Эта версия сводилась к тому, что действительная "вина" большевиков, репрессированных в 30-е годы, ограничивалась отдельными частными беседами с выражением недовольства Сталиным и некоторыми аспектами его политики. [622]
XXXV
Союз марксистов-ленинцев
В эту версию, однако, острым клином врезывалась история организации, названной её участниками "Союзом марксистов-ленинцев". Одно дело - Троцкий, которого "перестройщики" типа Яковлева - Волкогонова объявляли одиноким изгнанником, утратившим своих единомышленников в СССР и руководствовавшимся в своих разоблачениях сталинизма личной ненавистью к Сталину и уязвлённым самолюбием поверженного. И совсем другое дело - группа старых большевиков, выпускавшая документы с беспощадной критикой сталинского режима и призывом к коммунистам подняться на борьбу со сталинской кликой во имя возрождения идеалов и принципов Октябрьской революции.
Однако и здесь Яковлев нашёл свое иезуитское решение. В реабилитационную справку по делу "Союза" была вмонтирована версия о неподлинности документов этой организации, обнаруженных в архивах ОГПУ. В этих целях был использован тот факт, что в материалах следствия сохранились лишь копии с оригиналов этих документов. Реабилитационная справка брала на веру слова из письменного объяснения Рютина по поводу доноса, поступившего на него в 1930 году: "О термидоре и забастовках я ни слова не говорил. Тут всё вымышлено от начала и до конца. Я не троцкист и не устряловец, чтобы городить такую чепуху". Руководствуясь этими словами при оценке "Рютинской платформы", относящейся к 1932 году, яковлевские "переследователи" утверждали: "А такой чепухи в этом документе оказалось много". Более того, они присовокупляли, что в обнаруженных копиях "Платформы" встречаются "явные заимствования из контрреволюционных воззваний и антисоветских листовок, белоэмигрантских документов, что вряд ли могло соответствовать настроениям М. Н. Рютина". В справке содержался и намек на то, что такие "заимствования" были включены в "Платформу" следователями ГПУ, чтобы придать группе "характер гигантского заговора внутри партии и государства". Наконец, основанием для реабилитации рютинской группы объявлялось то обстоятельство, что её участники не совершили "никаких практических действий" по реализации установок, содержавшихся в её программных документах [623].
Таким образом, Яковлев, с 1990 года ставший одним из главарей истерической антикоммунистической кампании, за год до этого называл "антисоветскими" и "контрреволюционными" наиболее резкие обличения сталинизма, содержавшиеся в "Рютинской платформе". Однако издание в 1990 году её текста обнаружило, что в нем не содержится ни одного слова, которое могло принадлежать перу не большевика, а антисоветчика или белоэмигранта.
После этих предварительных соображений перейдем к анализу деятельности "Союза марксистов-ленинцев" и его программных документов.
Организаторами "Союза" были М. Н. Рютин и В. Н. Каюров, люди с яркой большевистской биографией. Рютин, член партии с 1914 года, активный участник гражданской войны, в 1924-28 годах работал секретарем Краснопресненского райкома партии и в этот период поддерживал правящую фракцию в борьбе с левой оппозицией, ожесточённо выступал против последней на XIV и XV съездах партии, возглавлял бригады боевиков, разгонявших оппозиционные собрания и демонстрации. На XV съезде был избран кандидатом в члены ЦК. Подобно многим другим функционерам Московской партийной организации, Рютин в 1928 году примкнул к "правым". При снятии с партийной работы, наряду с "примиренческим отношением к правому уклону", ему вменялась ещё одна, более серьезная вина. Она состояла в том, что Рютин на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома, выступая "против тенденций дальнейшего отсечения руководящих товарищей от руководства", сказал: "Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин". Сообщив на октябрьском пленуме МК (1928 года) об этом эпизоде, Угланов заявил, что "этого нельзя было говорить потому, что ещё раньше нам об этом говорили троцкисты" [624].
В речи на пленуме МК Рютин заявил, что он, как и многие другие члены бюро Московского комитета, испытывал "беспокойство за сплочённость руководящего органа ЦК" и считал, что низовые и районные партийные организации должны "воздействовать на руководящих товарищей, чтобы в их рядах были устранены разногласия, трения, которые возникли" [625].
За все эти "ошибки" Рютин отделался сравнительно мягким наказанием. После отстранения в октябре 1928 года от партийной работы он был назначен заместителем редактора газеты "Красная звезда", а в 1929 году был направлен уполномоченным ЦК по коллективизации в Восточную Сибирь. Представленная им после возвращения из этой поездки записка в Политбюро, критически оценивавшая практику коллективизации, вызвала резко отрицательную реакцию Сталина и Кагановича.
21 января 1930 года Сталин выступил в "Красной Звезде" со статьей "К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса", поводом для которой послужила написанная Рютиным передовая этой газеты. Называя эту передовую "в общем бесспорно правильной", Сталин счел нужным исправить содержавшиеся в ней "неточности в формулировках". Эти неточности сводились к тому, что Рютин объявил "политику ликвидации кулачества как класса" продолжением линии XV съезда, тогда как Сталин недвусмысленно (и справедливо) называл её "новой политикой партии", поворотом от решений XV съезда [626]. 2 марта 1930 года Рютин последний раз подписал газету "Красная звезда". С идеологической работы он был переведён на хозяйственную, получив пост председателя Управления фотокинопромышленности.
На XVI съезде партии Сталин через Кагановича обещал Рютину, что он будет избран в ЦК, если выступит в прениях с осуждением "правого уклона" и "самокритикой" по поводу своего "примиренческого" отношения к нему. Рютин, как он впоследствии признавал, "увильнул" от этого выступления. В состав ЦК он избран не был.
Более серьезные злоключения Рютина начались осенью 1930 года. Имеются сведения, что в августе он был приглашён Сталиным в Сочи, где они вели беседы в течение двух дней. А уже 13 сентября Сталин писал Молотову, что "в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придётся, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-либо подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца" [627].
По-видимому, эта злобная установка была внушена тем, что Сталин к тому времени получил агентурные сведения о беседах, которые Рютин вёл со многими старыми большевиками во время своего пребывания на отдыхе в Ессентуках. О содержании этих бесед говорилось в поступившем 20 сентября в ЦК заявлении Немова, бывшего сослуживца Рютина по работе в Краснопресненском райкоме. Немов сообщал, что в разговорах с ним Рютин говорил о губительном для страны характере политики правящего ядра ЦК во главе со Сталиным. Банкротство этой политики Рютин усматривал в исключительно тяжёлом материальном положении рабочих, провале коллективизации, финансовом крахе и т. д. Основную задачу "правых" Рютин видел в том, чтобы "всюду и везде распространять среди рабочих, что бедой и несчастьем для страны является этот фокусник и шулер Сталин... Когда Сталина смахнут, тогда с остальными легко будет справиться". Рютин сказал Немову, что в будущем правым придётся работать вместе с троцкистами на следующей основе: троцкисты во главе с Троцким должны будут признать ошибочность своей экономической платформы, которую, по словам Рютина, стал проводить Сталин [628], а правые признают, что они безусловно ошиблись в своей критике троцкистов за их оценку внутрипартийного режима [629].
Ярославский и Шкирятов ознакомили Рютина с заявлением Немова и потребовали представить письменное объяснение по поводу содержавшихся в нем обвинений. В объяснительной записке Рютин утверждал, что донос Немова - это "на 99 % самая гнусная ложь" и что последний грубо передернул его слова о Сталине. Рютин писал, что считает Сталина "самым крупным вождем партии, способным проводить в жизнь ленинские принципы", а его критические высказывания в адрес Сталина носили личный характер и сводились лишь к тому, что Сталин "напрасно ошельмовал меня и ловким маневром вытряхнул с партийной работы" [630]. На очной ставке с Немовым в ЦКК Рютин повторил эти утверждения и отверг самое страшное обвинение доносчика - в стремлении "заключить блок с троцкистами". Понимая, какие аргументы могут оказаться наиболее действенными в глазах "партследователей", Рютин возвратил это обвинение Немову, назвав его скрытым троцкистом, а его заявление - попыткой троцкистов свести с ним счёты за его прошлую борьбу с ними [631].
По-видимому, Рютин в то время уже четко определил свою позицию и рассматривал "партийных прокуроров" не как товарищей по партии, а как своих потенциальных тюремщиков. Поэтому он решил не сообщать в ЦКК правду о своих взглядах, высказанных Немову с глазу на глаз, а заявил, что приписанные ему высказывания выдуманы доносчиком. Лишь в 1932 году на допросе в ГПУ по делу "Союза" Рютин признал, что в 1930 году "категорически отрицал все сообщения Немова... Хотя это его заявление в основном мои разговоры с ним передавало верно" [632].
В свою очередь "партпрокуроры" не поверили объяснениям Рютина, тем более, что у них имелись сведения о том, что Рютин вёл аналогичные разговоры и с другими старыми большевиками.
Спустя три дня после поступления доноса Немова дело Рютина было заслушано на заседании Президиума ЦКК, который исключил его из партии "за предательски-двурушническое поведение в отношении партии и за попытку подпольной пропаганды правооппортунистических взглядов" [633]. 5 октября это решение было подтверждено Политбюро. 13 ноября Рютин был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации. Однако 17 января 1931 года коллегия ОГПУ признала это обвинение недоказанным и Рютин был освобождён из тюрьмы. После этого и вплоть до ареста по делу "Союза марксистов-ленинцев" он работал рядовым экономистом.
Вскоре после выхода из тюрьмы Рютин принял решение создать подпольную организацию, а в начале марта 1932 года начал писать её программный документ: работу "Сталин и кризис пролетарской диктатуры", получившую в дальнейшем название "Рютинской платформы". По-видимому, уже в это время он вступил в контакт с будущими членами "Союза" и познакомил их со своей работой. К. А. Замятина-Черных, одна из немногих осуждённых по "рютинскому делу", которой довелось пережить сталинский террор, сообщила в 1961 году, что уже в мае 1932 года она напечатала семь первых машинописных экземпляров рукописи Рютина, которую ей передал её муж П. М. Замятин, к тому времени уже прошедший через исключение из партии и трёхмесячный арест [634].
Одновременно с "Платформой" было написано "Обращение ко всем членам ВКП(б)", представлявшее краткое изложение основных идей "Платформы" и именовавшееся впоследствии "Манифестом". Уже в июне 1932 года "Манифест" распространялся в Харькове, а в августе того же года в секретно-политический отдел ОГПУ поступили агентурные сведения о том, что группа харьковских активных троцкистов, поддерживавшая связь с московскими троцкистами, обсуждала обращение "Ко всем членам партии".
"Союз марксистов-ленинцев" был образован 21 августа на организационном собрании, в котором, помимо Рютина, принимали участие 14 коммунистов из Москвы и Харькова. Как сообщил Рютин в показаниях на следствии, каждый из присутствующих на этом собрании или, по крайней мере, большинство из них "имели за собой единомышленников, взгляды которых они... выражали" [635]. Участники собрания приняли за основу документы, представленные Рютиным, и передали их на окончательное редактирование Комитету, избранному в составе пяти человек. Сам Рютин в состав этого комитета не вошёл как беспартийный и по соображениям конспирации (после освобождения из тюрьмы за ним велась неусыпная слежка).
В состав комитета были избраны В. Н. Каюров, Иванов, Галкин, Демидов и Федоров. Среди них ведущая роль принадлежала Каюрову, старому рабочему-революционеру, члену партии с 1900 года. Каюров в июльские дни 1917 года укрывал Ленина, а после победы Октябрьской революции выполнял важные ленинские задания. Ленин характеризовал Каюрова как своего "старого знакомого, хорошо известного питерским рабочим" и в 1918 году предлагал послать на фронт питерских рабочих ""вождей" несколько десятков (a la Каюров)" [636]. После публикации статьи "Как нам реорганизовать Рабкрин", в которой говорилось о необходимости более широкого привлечения рабочих к управлению, Ленин справлялся у Крупской, как на эту статью реагировал Каюров. До 1932 года Каюров находился на государственной и хозяйственной работе, часто выступал со статьями на историко-партийные темы.
Во время следствия по "рютинскому делу" Каюров брал главную вину за создание нелегальной группы на себя. Даже из ссылки он направил 1 августа 1933 года письмо в ЦК и ЦКК, в котором вновь заявлял, что считает себя "главным виновником" в организации группы, поскольку он принадлежал к "категории старых большевиков, авторитет которых окрылил более молодых партийцев, мнение которых совпадало с моим таковых считаю: Рютина, Галкина, Иванова и А. Каюрова (сын В. Н. Каюрова.- В Р.)" [637].
В свою очередь Рютин во время допросов делал всё возможное, чтобы взять на себя основную вину за деятельность "Союза марксистов-ленинцев". Он заявил, что к решению начать борьбу против Сталина пришёл ещё в мае 1928 года и утверждал, что "никаких вдохновителей за мной не стояло и не стоит. Я сам был вдохновителем организации, я стоял во главе её, я один целиком писал платформу и обращение. Редактирование платформы и обращения было, конечно, коллективное, но оно никаких принципиальных изменений в оба документа не внесло" [638].
В советской исторической литературе дебатируется вопрос о том, принадлежат ли "Платформа" и "Манифест" перу одного Рютина или же эти документы представляли продукт коллективной мысли и творчества лиц, согласно выводам следствия, только знакомившихся с этими документами. Показания, полученные на следствии по вопросу об авторстве этих документов, весьма разноречивы. Сам Рютин показал, что оба документа он "редактировал" сам совместно с Ивановым и частично с Каюровым. Однако Иванов, которого следователи, разумеется, не знакомили с показаниями Рютина, сообщил, что Каюров обсуждал документ с участниками бывшей "рабочей оппозиции", сделавшими "довольно много поправок и дополнений". С большинством из них Рютин согласился. Иванов также сообщил, что он сам передал "большой и маленький документы" Рокхину и Стэну, причем последнему с тем, чтобы он познакомил с ними Зиновьева и Каменева. Наконец, Иванов упоминал о замечаниях Стэна, Угланова и харьковских троцкистов, которые "могли оказать влияние на документ... при окончательной редакции", и о том, что к концу "редактирования" были учтены замечания троцкистов, правых, "рабочей оппозиции", зиновьевцев и Стэна [639]. На заседании президиума ЦКК, посвящённом разбору "рютинского дела", Ярославский прямо упрекал Каменева в том, что он получил от Стэна "контрреволюционную прокламацию" [640], имея в виду "Рютинскую платформу".
В свою очередь Рокхин, бывший профессор ИКП, исключённый из партии в конце 1931 года как "троцкистский контрабандист", показал, что Иванов сообщил ему о возникновении новой оппозиционной группы, состоявшей из старых большевиков, стремящихся к объединению всех "групп в партии и всех оппозиций" для развертывания активной борьбы с руководством партии в форме активного выступления всех вождей оппозиции против Сталина [641].
В некоторых работах, основанных на изучении следственных дел не только рютинской, но и других оппозиционных групп, указывается, что в написании "Рютинской платформы" или по крайней мере во внесении в неё добавлений и поправок принимали участие некоторые члены бывшей "бухаринской школы", а также Зиновьев и Каменев [642]. Распространение и обсуждение документов "Союза" сопровождалось обсуждением планов изменения партийного руководства. Уже будучи осуждённым по процессу "Московского центра", Зиновьев в письме, направленном партийному руководству из тюрьмы в 1935 году, сообщал, что в ходе таких обсуждений (очевидно, внутри его группы) речь шла о восстановлении "ленинского Политбюро", т. е. того состава Политбюро, который существовал при Ленине, с участием Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова и Томского. Рютинская же группа, по его словам, "ругала меня и Каменева, ставила ставку на новых людей, на своих "практиков", но тоже в последнем счёте не отводила этих кандидатур" [643].
Известно также, что А. Слепков, Д. Марецкий и П. Петровский, привлечённые по делу "Союза марксистов-ленинцев", в августе 1932 года встречались с Рютиным и вместе с ним вели работу над "Платформой" [644]. Основные положения "Платформы" обсуждались на конференции "правых", состоявшейся в конце августа - начале сентября. На заседании президиума ЦКК, посвящённом разбору "рютинского дела", Ярославский заявил, что Слепкову, по его собственным словам, удалось "100 человек совратить на сторону своих взглядов" [645].
Как мне представляется, "доработка", "уточнения" и "дополнения" со стороны ряда ведущих теоретиков партии внесли много нового в "Рютинскую платформу". Этот документ по своему теоретическому уровню намного выше опубликованных в 20-е годы публицистических статей и брошюр Рютина, по своему духу и стилю не отличавшихся от подобных работ других партийных "практиков" - "середняков", примыкавших в то время к правящей фракции. В "Рютинской платформе" обнаруживаются глубокие познания в вопросах истории и политики партии, содержится целый ряд серьезных обобщений, касающихся влияния сталинизма на экономику, социальные отношения, политическую систему, идеологию и международное коммунистическое движение. Этот документ обнаруживает глубокое знакомство с тщательно скрывавшимися партийной верхушкой событиями в партии и стране. Едва ли столь детальная информация об этих событиях могла быть известна Рютину, на протяжении двух предшествующих лет оторванному от активного участия в политической жизни.
Вместе с тем "Рютинская платформа" по своему теоретическому уровню уступает работам не только Троцкого, но и других деятелей левой оппозиции, публиковавшимся в её "Бюллетене". В "Платформе" эмоции и обилие бранных квалификаций временами перевешивают строгую логику доказательств.
Не лишне отметить, что "Платформа" обнаруживает знакомство её авторов с работами Троцкого, написанными в изгнании, и свидетельствует о глубоком переосмыслении ими уроков внутрипартийной борьбы 20-х годов. В ней встречается даже перефразировка отдельных образных выражений Троцкого, хорошо известных коммунистам со времени этой борьбы, например, "на всю страну надет намордник" (у Троцкого: "Вы и впрямь хотите намордник надеть на партию?").
В предшествующих разделах этой книги приводились некоторые конкретные констатации и оценки, содержавшиеся в "Рютинской платформе". Теперь же мы попытаемся проанализировать основные принципиальные идеи этого документа.
XXXVI
"Рютинская платформа"
Работа "Сталин и кризис пролетарской диктатуры" открывалась разделом ""Случайность" и роль личности в истории". Приводя слова Маркса о роли исторических случайностей, включая "и такой "случай" как характер людей, стоящих в начале во главе движения" [646], авторы этой работы подчеркивали, что "в условиях пролетарской диктатуры, сосредоточившей в своих руках все рычаги экономики, обладающей аппаратом, в десятки раз более мощным и разветвлённым, чем аппарат любого буржуазного государства, в условиях безраздельного господства в стране одной партии и гигантской централизации всего партийного руководства", такая случайность, как характер генсека, стоящего во главе партии, приобрела поистине роковую роль [647].
Приводя характеристику Сталина в ленинском "Завещании", авторы "Платформы" отмечали, что комментируя её, сам Сталин обычно сводил всё дело к своей грубости, отвлекая внимание от других своих отрицательных качеств, которые приобрели огромное политическое значение. Это прежде всего относится к отмеченной Лениным его недостаточной лояльности, т. е. политической честности и порядочности. Между тем именно эта черта после смерти Ленина стала определяющей в характере Сталина, который отбросил в сторону преданность и верность интересам партии, подчинив все свои действия интересам своего честолюбия и властолюбия.
Другое отмеченное Лениным негативное качество Сталина - нетерпимость к мнениям других - в сочетании с нелояльностью привело к тому, что "он, не терпя около себя людей самостоятельного, независимого партийного мнения, людей духовно, идейно, теоретически стоящих выше его, опираясь на партаппарат и ГПУ, вышиб их с руководящих постов, оклеветал, раздул их прежние ошибки и "изобрел" десятки новых, обманул партию". На место опороченных им партийных лидеров Сталин поставил лиц, "ограниченных в теоретическом отношении, невежественных и беспринципных, но ручных, покорных холуев и льстецов... " [648].
Авторы "Платформы" давали крайне негативные характеристики не только Сталину, но и его ближайшему окружению, именуемому ими "сталинской кликой". Это определение они относили прежде всего ко всему составу тогдашнего Политбюро, включавшему людей с дальнейшей трагической судьбой (Киров, Орджоникидзе) и людей, попавших под каток репрессий 1937-1938 годов (Косиор, Чубарь, Рудзутак). Более того, в двух местах платформы содержалась особо негативная характеристика Кирова: не только за его приверженность Сталину, но и за его принадлежность в прошлом к кадетской партии.
Дифференцированная оценка личности и политического поведения этих людей - дело будущего. Только тщательное изучение архивных материалов сможет показать, отличалась ли в начале 30-х годов их позиция от позиции остальных членов Политбюро (Молотова, Кагановича, Ворошилова, Андреева и др.), не только переживших террор 1937-1938 годов, но и ставших его активными организаторами. Во всяком случае, характеристика сталинского окружения тех лет как единой клики заслуживает серьезного внимания, поскольку авторы "Платформы", как следует из всего её текста, были хорошо знакомы с событиями, происходившими в партийной верхушке.
В "Платформе" отмечалось, что Сталин, опираясь на поддержку своей клики, сначала осторожно, а потом всё смелее сбрасывал с себя маску "скромного" старого большевика, которого партия "заставила" нести "тяжкое бремя генсека", и всё более открыто проявлял стремление к личной диктатуре. В борьбе с оппозициями он утверждал, что борется за коллективное руководство, и одновременно подготовлял "бескровное" 18 брюмера, отсекая от партии одну группу её руководителей за другой. "Если во время государственного переворота Луи Бонапарта население Парижа в течение нескольких дней слышало грохот пушек, то во время государственного переворота Иосифа Сталина партия в течение нескольких лет слышит "пальбу" клеветы и обмана. Результатов Сталин, как и Луи Бонапарт, добился: переворот свершен, личная диктатура, самая неприкрытая, обманная, осуществлена" [649]. И здесь "Рютинской платформе" нельзя отказать в точности политического диагноза. Установление бонапартистской диктатуры Сталина действительно было осуществлено путём политической провокации и обмана партии, а не путём кровавых расправ над коммунистами. Такие расправы, правда, в невиданных в истории масштабах понадобились для закрепления этой диктатуры в борьбе с сопротивлением ей в рядах партии.
Как справедливо подчеркивалось в "Платформе", в отличие от Ленина, который был вождем, но не был диктатором, Сталин является диктатором, а не вождем. Разница между вождем и диктатором состоит в том, что подлинный народный вождь опирается на доверие и поддержку масс; диктатор же "большей частью приходит к власти или через подавление революции, или после спада волны революции, или через внутренние комбинации правящей клики, или через дворцовый переворот, опираясь на государственный или партийный аппарат, армию, полицию" [650]. Такими путями пришли к власти все современные диктаторы: Муссолини, Пилсудский, Хорти, Чан Кайши и др. (Напомним, что эпоха 20-30-х годов была временем диктаторских режимов не только в Азии, но едва ли не в половине стран буржуазной Европы).
Подобным же путём утвердилась и диктатура Сталина, хотя она отличается от других диктаторских режимов тем, что выросла на базе диктатуры пролетариата, способствуя её искажению и вырождению.
Всякий диктатор обманывает массы и поэтому нуждается в оправдании и возвеличивании своего господства, в своем канонизировании (т. е. в том, что после смерти Сталина будет названо культом личности). Отмечая, что деятельность по канонизированию Сталина приобрела грандиозные размеры, "Платформа" указывала, что "теоретические статьи в журналах превратились просто в ходатайства о повышении по службе и мотивированные подписки о политической благонадежности по отношению к Сталину" [651]. Партийный аппарат, окружающие Сталина карьеристы и льстецы ставят его имя рядом с именами Маркса, Энгельса и Ленина, переходя тем самым "все пределы низости" и издевательства над исторической правдой.
Разоблачая фальсификаторские оценки деятельности Сталина, авторы "Платформы" подробно освещали его многочисленные политические ошибки, начиная от полуменьшевистской позиции после февральской революции и кончая оппортунистической политикой в период Китайской революции 1926-27 годов, когда Сталин превратил Компартию Китая "в придаток, в хвост Гоминдана", а затем свалил вину за это на руководство китайской компартии, которая "даже в мелочах тогда слепо следовала директивам Коминтерна, где первую скрипку играл уже Сталин" [652]. В этой части работы исторический анализ и оценка Сталина полностью совпадают с положениями книги Троцкого "Сталинская школа фальсификаций", вышедшей в 1932 году в Берлине.
Переходя к оценке Сталина как теоретика, "Платформа" отмечала, что вся его теоретическая деятельность дореволюционного периода сводится к написанию статьи "Марксизм и национальный вопрос", представляющей посредственную композицию ленинских положений. Та же печать посредственности, схематизма, узости кругозора и слабой эрудиции лежит на всех его последующих работах. За последние же 4-5 лет Сталин "побил все рекорды политического лицемерия и беспринципного политиканства" [653]. В подтверждение этого приводились многочисленные примеры изменения Сталиным своих политических принципов и оценок ради оправдания зигзагов своей политики.
Особенно подробно авторы "Платформы" останавливались на опошлении Сталиным борьбы с оппортунизмом, которую он превратил в орудие защиты своих взглядов и в бич для запугивания и подхлёстывания партийных масс при проведении своих политических кампаний. Вместе с тем сталинский режим стал благоприятной почвой для развития самой характерной черты оппортунизма: беспринципного приспособления к господствующей политике. Сталинская политика, "с помощью террора вынуждающая всех признавать её ленинской, заставляющая всех ежедневно каяться в своих ошибках и под угрозами менять несколько раз свои взгляды в зависимости от требований начальства,- такая политика даже из подлинных большевиков-ленинцев вырабатывает оппортунистов" [654].
Смена членами партии своих убеждений в зависимости от требований правящей клики обеспечивается тем, что вся печать находится в личном распоряжении Сталина и публично высказывать мнения, противоположные официальным, никто не осмеливается. Замена "силы доказательств" "доказательством силы" происходит в ходе бешеных идеологических кампаний, в которых бесконечное количество статей в газетах и журналах, тысячи брошюр и книг, повторяющих одно и то же, служат тому, чтобы явное политическое надувательство выдать за правду. "Ошибочное рассуждение, будучи выражено просто, не обманет и ребенка. Если же его развить в нескольких томах или сотнях статей, если его распространять в течение нескольких лет в десятках миллионов книг и брошюр, то оно может запутать миллионные массы, политически слабо развитые" [655]. Этому же служат софистические приемы, используемые Сталиным, "стряпня на сталинской кухне всякого рода уклонов, загибов, заскоков, перерождений и пр. для оправдания его грязных дел" [656].
В качестве наиболее опасного примера извращения Сталиным марксистской теории в "Платформе" называлась его "теория" о неизбежном обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Авторы "Платформы" считали, что эта теория паразитирует на реальном противоречии между пролетарским государством и кулачеством. При правильной политике партии, при действительном повороте середняка к социализму, при материальном подъёме бедняцко-середняцких масс это противоречие не потребовало бы разрешения насильственным путём, поскольку экономическая база кулачества в этом случае была бы подорванной, а политически оно оказалось бы в изоляции. В результате действовал бы закон, прямо противоположный сталинскому: ослабление сопротивления капиталистических элементов и смягчение классовой борьбы.
Однако Сталин установил "закон", согласно которому сопротивление капиталистических элементов должно фатально возрастать на всём протяжении переходного периода и даже в самом социалистическом обществе, в начальной стадии которого, по его словам, уже находится СССР. Эта установка нашла отражение в резолюции XVII конференции, которая указывала, что во второй пятилетке капиталистические классы и даже классы вообще будут ликвидированы, но тем не менее классовая борьба "в отдельные моменты" неизбежно будет обостряться [657].
Вместе с тем в "Платформе" подчеркивалось, что в Советском Союзе действительно происходит гигантское обострение классовой борьбы. В течение последних трёх лет страна кипит крестьянскими восстаниями, а её огромные районы находятся в состоянии перманентной гражданской войны. Помимо этого, "то там, то здесь, несмотря на невероятный террор по отношению к рабочему классу, вспыхивают забастовки; голод и нищета масс приняли ужасающий характер; массы членов партии, рабочих и основных слоёв деревни горят возмущением и ненавистью к Сталину и его клике" [658].
Все эти проявления классовой борьбы вызваны не движением к социализму, а "движением назад и в сторону от социалистического общества" в результате антинародной политики сталинской клики.
Касаясь другого ключевого сталинского лозунга - "ликвидации кулачества как класса", "Платформа" отмечала, что подлинные кулаки исчезли уже в ходе применения чрезвычайных мер, когда их подавляющая масса ликвидировала свое хозяйство и бежала в города. Лозунг ликвидации кулачества как класса, провозглашённый в конце 1929 года, фактически оказался направленным против середняков и бедняков. Постоянное расширение круга зачисляемых в кулаки привело к тому, что в некоторых районах к началу 1932 года доля раскулаченных составила 30-35 % сельского населения. Общее же количество подвергнутых за 1928-32 годы тем или иным видам репрессий (раскулачивание, аресты, расстрелы, ссылки, твёрдые задания, индивидуальное обложение и пр.) достигло не менее 40-50 % всего сельского населения страны.
Начиная с 1930 года, борьба в деревне шла уже не с кулачеством, а с середняками и бедняками, которые составляли большинство заключённых в "кулацкие" концентрационные лагеря и сосланных в отдалённые районы страны, составляли "основной объект расстрелов и всякого рода карательных экспедиций с применением артиллерии и самолетов" [659].
В "Платформе" подчеркивалось, что лозунг "ликвидации кулачества как класса" является антиленинским и в той его части, которая направлена против действительного кулачества. Подлинно ленинский путь ликвидации кулачества предполагает добровольную коллективизацию деревни и "подравнивание" кулака под середняка мерами налогового порядка (а по мере надобности и путём прямого запрещения использовать наёмный труд). "Через некоторый период такой осередняченный бывший кулак, при наличии с его стороны лояльного отношения к Советской власти и социалистическому строительству, должен, естественно, приниматься беспрепятственно в колхозы" [660]. В противовес этому пути Сталин свёл "ликвидацию кулачества как класса" к его полной экспроприации и физическому истреблению.
Лозунг ликвидации кулачества как класса является беспочвенным и авантюристическим и потому, что он опирается на лживый тезис о повороте основной массы крестьянства к колхозам. В действительности же колхозы, созданные на основе свирепого административного принуждения, "вновь и вновь разваливаются десятками тысяч каждый месяц, а если ещё и держатся, то на величайшем зажиме, угрозах и на том, что этим колхозникам некуда "податься"" [661].
Сталинская "теория" о неизбежном обострении классовой борьбы в результате успехов социалистического строительства и производный от неё лозунг ликвидации кулачества как класса, подытоживалось в "Платформе", служат прикрытием того, что основная масса деревни находится в состоянии беспощадной и жестокой борьбы со сталинской политикой насильственной коллективизации.
В свете исторических уроков последних лет "Платформа" давала оценку предшествующей внутрипартийной борьбы. Её соответствующий раздел отмечен серьезными противоречиями в характеристике двух основных политических сил, противостоявших сталинизму. Эти противоречия, на мой взгляд, свидетельствуют о том, что некоторые положения "Платформы" явились результатом политического компромисса между представителями различных антисталинских группировок.
При характеристике левой оппозиции сохранялся выдвигавшийся "правыми" тезис об ошибочности её экономической программы 20-х годов, которую Сталин якобы с начала 1928 года начал проводить в жизнь. Однако при этом в "Платформе" содержались важные оговорки о том, что Сталин "довёл экономическую платформу троцкистов до абсурда", а "Л. Д. Троцкий и троцкисты, надо полагать, оказались бы более честными и преданными делу пролетарской революции: они сумели бы вовремя заметить свои "дискуссионные" заблуждения и круто повернуть" [662].
Принципиально иначе оценивались взгляды левой оппозиции на внутрипартийный режим и роль Сталина. "В этом решающем и важнейшем для судеб пролетарской революции вопросе Троцкий и троцкисты оказались в основном, наоборот, правы. Троцкий раньше других увидел те процессы внутри партии, которые уже в 1923 году начали развиваться. Троцкий раньше других увидел и вожделения Сталина утвердить свою личную диктатуру в партии" [663].
Целиком оправдался и прогноз Троцкого о перерождении партии в случае сохранения сложившегося к 1923 году внутрипартийного режима. "В этом своевременном и правильном ленинском вскрытии зародышей начавшегося незаметного перерождения партии, в страстном стремлении Троцкого вернуть партию на путь внутрипартийной демократии и здорового демократического централизма заключается огромная историческая и революционная заслуга Троцкого, которую не отнимает у него никакая клевета и никакие его прошлые ошибки" [664].
Столь же противоречивой, как оценка "троцкистской" идеологии, была характеристика личности Троцкого: "Не гений, а только крупный талант, универсально и европейски образованный; блестящий, острый, но неглубокий ум; не глубокий теоретик, а лишь несравненный по стилю, первый во всей мировой марксистской литературе публицист, склонный к красивой схеме, к яркой революционной фразе, заменяющей порой конкретный трезвый анализ; железная воля, переходящая, однако, порой в упрямство; яркая крупная индивидуальность; замечательный организатор, мировой трибун, искренне и глубоко преданный делу коммунизма,- таков Троцкий как вождь" [665]. Бросающиеся в глаза внутренние противоречия этой пространной характеристики (трудно понять, например, как "неглубокий ум" может оказаться у "первого во всей мировой марксистской литературе публициста", "мирового трибуна"), на мой взгляд, объясняются тем, что "Рютинская платформа" создавалась в основном людьми, принимавшими в прошлом активное участие в травле Троцкого и желавшими хотя бы частично оправдать эту свою позицию.
Эта часть "Рютинской платформы" завершалась недвусмысленным патетическим утверждением о том, что "несмотря на все усилия Емельянов Иловайских [666] вычеркнуть имя Троцкого из истории Октябрьской революции, он навсегда останется первым после Ленина её вождем и трибуном, её знаменосцем, её творцом и организатором! С именем Ленина и Троцкого навсегда будет связано торжество пролетарской революции, её невиданный подъём, её лучший героический период. С именем Сталина, в лучшем случае, будут связаны годы лихолетья пролетарской революции, годы мрачной реакции, годы величайшего опозорения учения Маркса и Ленина" [667].
"Рютинская платформа" расценивала объявление "троцкизма" авангардом международной контрреволюционной буржуазии как заведомо злостную ложь "бессильно обнаглевшего диктатора", состряпанную в ответ на "острые бичующие статьи Л. Д. Троцкого", в которых последний "показывает подлинное лицо Сталина" [668].
Переходя к характеристике Бухарина, "Платформа" высоко оценивала его роль как марксистского теоретика и одновременно утверждала, что Бухарин как политический вождь "оказался ниже всякой критики. Умный, но не дальновидный человек, честный, но бесхарактерный, быстро впадающий в панику, растерянность и прострацию, не способный на серьезную и длительную политическую борьбу с серьезным политическим противником, легко поддающийся запугиванию; то увлекающийся массами, то разочаровывающийся в них, не умеющий организовать партийные массы и руководить ими, а наоборот, сам нуждающийся в постоянном и бдительном руководстве со стороны других - таков Бухарин как политический вождь" [669]. Правильность этой психологической характеристики подтверждена не только политическим поведением Бухарина в годы, предшествовавшие написанию "Платформы", но в ещё большей мере - его поведением в 1933-37 годы, представлявшим наиболее печальные страницы его биографии.
В целом "Рютинская платформа" весьма точно описывала размежевание внутри старой партийной гвардии и её политическую судьбу в 1932 году: "одна часть её сидит по тюрьмам и ссылкам, другая, капитулировавшая, деморализованная и оплеванная,- влачит жалкое существование в рядах партии, третьи, окончательно разложившиеся, превратились в верных слуг "вождя"-диктатора" [670].
В "Платформе" справедливо отмечалось, что большинство идейных противников Сталина в конечном счёте приняло навязанные им иезуитские приемы. "История "самокритики" Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Сырцова, Ломинадзе, Рютина, Деборина, Стэна и даже Ярославского достаточно хорошо научила членов партии пониманию природы и механики этой самокритики. Все уклонявшиеся от "критики" этих людей или высказывавшиеся против подобных методов "самокритики" были сняты с работы, исключены из партии, подвергнуты невиданной травле и, наоборот, все проявившие усердие в такой "самокритике" были повышены по службе" [671].
Как подчеркивалось в "Платформе", именно теперь, "когда Сталин под лживые крики о победе социализма вонзает нож в спину пролетарской революции,- больше чем когда-либо прямой обязанностью всех честных подлинных вождей партии является не презренное холуйство перед Сталиным и обман масс, чем занимаются Бухарин, Радек, и даже не молчание, как это делают Рыков, Томский, Угланов и бывшие вожди троцкистской оппозиции, а новая мужественная борьба, не останавливающаяся перед исключением из ЦК, перед исключением из партии и даже перед перспективой ссылки" [672].
"Платформа" называла иллюзией представление о том, что борьбу со сталинской кликой могут возглавить лидеры бывших оппозиций. Эти люди в своем большинстве представляют "лишь отработанный пар" [673]. Они ненавидят Сталина всеми фибрами души и в случае успешного развертывания борьбы с ним включатся в неё. Но до такого поворота событий они будут продолжать лакействовать перед Сталиным. Поэтому следует рассчитывать на новых лидеров и организаторов масс, которые неизбежно выдвинутся в ходе борьбы за свержение сталинской диктатуры.
Эта мысль в ходе обсуждения "Платформы" отстаивалась прежде всего самим Рютиным, который скептически отнесся к предложению своих товарищей о привлечении бывших лидеров оппозиций к деятельности "Союза". На допросе в ОГПУ Рютин говорил: "Я считал, что вожди и бывшей троцкистской и бывшей правой и зиновьевской оппозиции настолько деморализованы, настолько впали в духовную идейную прострацию, что на настоящей стадии внутрипартийного положения они не способны к... активной борьбе против данного руководства партии. Я считал, что они примут участие только тогда, когда будут поставлены перед фактом достаточно широко развернутой подпольной работы, которая будет открывать известные перспективы, создавать известные шансы на успех" [674].
В "Платформе" содержался призыв к объединению всех оппозиционных сил партии, которые должны отбросить разобщающие их прежние фракционные разногласия. "Старые группировки и фракционные образования в настоящее время безнадежно устарели, изжили себя и побледнели перед новым решающим водоразделом - за пролетарскую диктатуру и ленинскую ВКП(б) или за Сталина и гибель всех завоеваний рабочего класса и его партии" [675].
Трагический опыт последних лет, указывалось в "Платформе", требует пересмотра некоторых представлений, всегда бытовавших среди марксистов. Этот опыт показал, что после победоносной социалистической революции оппортунистические и авантюристические ошибки правящей партии могут погубить дело социализма и отбросить всё историческое развитие на десятки лет назад. Используя эти ошибки, международная буржуазия, проводя умную, с точки зрения своих классовых интересов, политику, может в течение длительного времени укреплять капиталистическую систему.
Опыт русской революции внёс особенно много нового в представление о роли партийного руководства и его влиянии на судьбы победившей революции. Этот опыт показал "нечто совершенно непредвиденное и неожиданное... Мы срослись, свыклись с представлением, что при пролетарской диктатуре руководство партии и страны всегда будет выражать волю масс. На деле же вышло так, что это руководство выродилось в ходе внутрипартийной борьбы в личную диктатуру, губящую Советскую власть и партию, ненавистную массам, опирающуюся главным образом на террор и провокации" [676].
Исторический опыт убедительно доказал, что "ленинизм и пролетарскую революцию нельзя надолго убить руками врага - они каждый раз после поражения поднимаются с новой удесятерённой силой" [677]. Но тот же опыт обнаружил, что неизмеримо большие опасности для судеб революции могут возникнуть внутри революционного движения, если руководство им оказывается в руках авантюристов и провокаторов. "Как это ни чудовищно, как ни парадоксально может показаться на первый взгляд, но главный враг ленинизма, пролетарской диктатуры и социалистического строительства находится в данный момент в наших собственных рядах и даже возглавляет партию" [678]. Как бы повторяя тезис Троцкого о Сталине как могильщике Октябрьской революции, "Платформа" утверждала, что никакой открытый враг революции не мог бы лучше выполнить работу по разрушению её завоеваний, чем это делает Сталин. Продолжение его господства будет означать "самое страшное убийство (революционного дела.- В Р.), какое когда-либо видела история!" [679].
Одним из условий существования диктатуры Сталина является его политическая мимикрия, сохранение внешне неприкосновенными притягательных для масс большевистских формул. "Сталин убивает ленинизм под флагом ленинизма, пролетарскую революцию под флагом пролетарской революции и социалистическое строительство под флагом социалистического строительства!" [680]
Диктатура Сталина держится на двух основаниях: социальной демагогии и режиме "неслыханного террора и колоссального шпионажа, осуществляемых посредством необычайно централизованного и вместе с тем разветвлённого гигантского аппарата, сосредоточившего в своих руках все материальные ресурсы страны и поставившего в прямую зависимость от себя физическое существование десятков миллионов людей" [681]. Этот аппарат, терроризирующий массы и в то же время сам живущий под дамокловым мечом террора, превратился в машину, вынужденную совершать свои движения по воле главного "механика".
При определении путей выхода из охватившего страну всеобъемлющего кризиса "Платформа" исходила из того, что устранение Сталина и его клики нормальными демократическими методами, гарантированными Уставом партии и Советской Конституцией, совершенно исключено. "Было бы непростительным ребячеством тешить себя иллюзиями, что эта клика, обманом и клеветой узурпировавшая права партии и рабочего класса, может их отдать добровольно обратно". Чтобы спасти дело коммунизма, нужно "силою устранить эту клику" [682].
Таким образом, "Рютинская платформа", по сути дела, выдвигала идею политической революции, к которой Троцкий, ещё считавший в то время возможным путь партийной реформы, пришёл лишь спустя несколько месяцев.
Исходя из того, что в стране имеются объективные условия для такой политической революции, "Платформа" отвергала суждения о том, что сталинский режим опирается на массовую социальную базу. В ней утверждалось, что большинство членов партии и ещё в большей мере беспартийные рабочие и служащие настроены против политики Сталина. В деревне сталинский курс не имеет не только сторонников, но даже нейтрально относящихся к нему людей. "Вся деревня доведена до отчаяния и кипит возмущением. Непрекращающиеся массовые восстания в деревне - лучший показатель её политических настроений" [683].
Даже партийный аппарат в большей своей части лицемерит и не верит в успех сталинской авантюристической политики. "В настоящее время почти любой партийный филистер, обыватель и даже партийный чиновник недоволен и скулит по поводу того, что творится в партии и стране".
Помехой для перехода от беспомощного фрондирования к политической борьбе служат всячески культивируемые Сталиным взгляды, согласно которым его устранение окажется свержением Советской власти. Для такого рода взглядов имеются известные объективные основания. В результате осуществления сталинской политики антисоветские настроения возросли в стране в десятки раз. Множество трудящихся города и деревни, в прошлом преданных Советской власти, брошено "преступной политикой Сталина в лагерь контрреволюции" [684]. Поэтому политический переворот, направленный на ликвидацию диктатуры Сталина, связан с риском активизации сил, враждебных Советской власти, и, следовательно, с опасностью контрреволюционной реставрации.
Однако опасности, связанные с сохранением господства сталинской клики, авторы "Платформы" считали неизмеримо более серьезными, чем опасности, связанные с возможным развертыванием открыто контрреволюционных сил, которые "на наше счастье... распылены, раздроблены и не организованы" [685]. Характеризуя в этой связи задачи коммунистов, они прибегали к следующему образному сравнению: "Партия находится в положении пассажиров автомобиля, шофер которого вдруг безнадежно спятил с ума, свернул с дороги и ведёт пассажиров по кочкам и ухабам, под уклон на полном ходу прямо в пропасть". При этом он "ругает пассажиров оппортунистами, "загибщиками" и успокаивает их уверениями, что всё это неизбежные трудности езды на автомобиле. При таком положении глупо и нелепо пассажирам ждать, пока "возница" спустит их под откос. Надо попытаться на ходу отбросить такого шофера от руля, на ходу же сесть умеющим править машиной за руль и вывести её на торную дорогу. Иного выхода для пассажиров нет" [686].
"Платформа" предупреждала, что борьба со сталинской кликой потребует гигантских усилий и жертв, ибо Сталин не замедлит обрушить весь свой репрессивный аппарат на людей, борющихся за его устранение. Даже в случае успеха этой борьбы "потребуются многие и многие годы для того, чтобы вывести партию и страну из той невиданной трясины, в которую их завёл Сталин" [687].
Сформулированная в "Платформе" позитивная программа в основном совпадала с программой левой оппозиции. В качестве первоочередных мер в политической сфере "Платформа" называла созыв чрезвычайного съезда партии; смену головки партийного аппарата и назначение новых выборов партийных органов на основе внутрипартийной демократии; создание твёрдых организационных гарантий против узурпации прав партии партийным аппаратом; новые выборы Советов при решительном устранении назначенства; введение строжайшей революционной законности и решительную чистку аппарата ГПУ.
В качестве основных мер в области социально-экономической политики выдвигалось прекращение политики раскулачивания и роспуск всех насильственно созданных колхозов; проведение действительно добровольной коллективизации и поддержка индивидуального бедняцко-середняцкого крестьянского хозяйства; прекращение заготовок сельскохозяйственных продуктов методом ограбления деревни; прекращение экспорта за бесценок продуктов сельского хозяйства; немедленное прекращение игры в темпы за счёт прямых и косвенных, открытых и замаскированных непосильных налогов и других средств ограбления трудящихся.
Как видим, "Рютинская платформа" включала вполне реалистическую программу социалистического возрождения советского общества. Преградой для её осуществления выступал лишь один могущественный фактор: резкое усиление террора со стороны Сталина и его клики.
XXXVII
Разгром "Союза марксистов-ленинцев"
Ещё до образования "Союза" его документы широко циркулировали как среди рядовых коммунистов, в том числе рабочих [688], так и среди видных деятелей бывших оппозиций. Очевидно, что перед каждым, читавшим эти документы, стояла альтернатива: либо посчитать их "антипартийными" и сообщить о них в ЦКК и ГПУ, либо согласиться с ними (хотя бы в принципе, в основном), и в этом случае принять участие в их "доработке", внося в них свои взгляды, суждения, наблюдения. На протяжении нескольких месяцев распространения "большого" и "малого" документов (с июня по середину сентября 1932 года), ни один из десятков (по меньшей мере) людей, знакомившихся с ними, не донёс об их существовании.
Лишь 14 сентября в ЦК поступило заявление от двух членов партии, сообщавших, что А. В. Каюров познакомил их с обращением "Ко всем членам партии". К заявлению был приложен текст этого документа. Уже на следующий день были арестованы пять членов "Союза", а спустя несколько дней аресту были подвергнуты ещё около двадцати человек, имевших отношение к его деятельности или знакомившихся с его документами.
Среди 24 участников "рютинской группы" и их "пособников", выявленных ЦКК и ОГПУ, насчитывалось 8 бывших "правых", 3 зиновьевца и 3 троцкиста. Но если "зиновьевцы" включали самих Зиновьева и Каменева, а "правые" - широко известных деятелей этого течения (Угланова, Марецкого, Слепкова, П. Петровского и др.), то к "выявленным" троцкистам относились лица, не игравшие значительной роли в левой оппозиции. Вместе с тем сегодня известно, что с "Платформой" знакомились такие видные "троцкисты", как Мрачковский, Тер-Ваганян, Кавтарадзе и другие лица, не привлечённые по "рютинскому" делу.
Дальнейший ход расправы с "рютинцами" носил стремительный и панический характер. 27 сентября Президиум ЦКК исключил из партии 14 участников "Союза" и предложил ОГПУ "выявить невыявленных ещё членов контрреволюционной группы Рютина, выявить закулисных вдохновителей этой группы и отнестись ко всем этим белогвардейским преступникам, не желающим раскаяться до конца и сообщить всю правду о группе и её вдохновителях, со всей строгостью революционного закона" [689].
2 октября вопрос о "контрреволюционной группе Рютина - Слепкова" был вынесен на обсуждение объединённого пленума ЦК и ЦКК. Сталин на пленуме не выступал, но подготовил к нему тезисы, в которых характеризовал "Рютинскую платформу" как "прямой призыв к восстанию... В то же время это документ, рассчитанный на объединение всех недовольных политикой партии, троцкистов, "правых", "рабочей оппозиции" и т. д. для активной атаки против партийной линии, в особенности против т. Сталина". Прямо отождествив, таким образом, себя с "партийной линией", Сталин продиктовал резолюцию пленума об исключении из партии членов "Союза" и всех, знавших о его существовании, и о принятии самых решительных мер "для полной ликвидации деятельности белогвардейской контрреволюционной группы Рютина - Слепкова" [690]. В информационном сообщении о пленуме не сообщалось об этой резолюции.
9 октября состоялось заседание Президиума ЦКК, заслушавшее доклад Ярославского, в котором указывалось, что подпольная группа установила связи с бывшими вождями "рабочей оппозиции", объединённого блока 1926-27 годов и с некоторыми бывшими вождями правой оппозиции. В постановлении Президиума, опубликованном в "Правде", сообщалось об исключении из партии 24 "членов и пособников контрреволюционной группы", которая на этот раз именовалась "группой Рютина - Иванова - Галкина". Слепкову и Марецкому вменялось в вину распространение документов этой группы, а Зиновьеву, Каменеву, Угланову - то, что они, "зная о существовании этой контрреволюционной группы, получили от этой группы её документы и не довели об этом до сведения партии" [691].
Сталин тщательно отредактировал это постановление, сняв всю его констатирующую часть, где излагались основные положения "Платформы". В тексте постановления осталось лишь обвинение группы в попытке "создать подпольным путём под обманным флагом "марксизма-ленинизма" буржуазную, кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества" [692].
В тот же день была опубликована редакционная статья "Правды" "Беспощадный отпор врагам ленинской партии". В ней говорилось, что группа Рютина - Галкина - Иванова сомкнулась с "исключёнными из партии троцкистами и другими антипартийными элементами на почве защиты самых реакционных взглядов, какие до сих пор проповедовали различные антипартийные и антисоветские группы". Зиновьев, Каменев и Угланов назывались "пособниками этой контрреволюционной группы", которые "вместо беспощадного отпора контрреволюционерам... предпочли келейно обсуждать эти документы, не сообщая о них партии" [693].
11 октября коллегия ОГПУ во внесудебном порядке вынесла приговор всем лицам, проходившим по делу "Союза". Этому предшествовало обсуждение вопроса о судьбе "рютинцев" на заседании Политбюро, где Сталин потребовал расстрела Рютина. Однако в то время требование расстрела видного большевика, даже придерживавшегося столь непримиримой позиции по отношению к руководству партии, ещё не могло найти поддержки даже в ближайшем сталинском окружении. Против вынесения Рютину смертного приговора высказались Киров, Орджоникидзе, Куйбышев. При голосовании сталинского предложения воздержались даже Молотов и Каганович [694]. В итоге Рютин был приговорён к десятилетнему одиночному тюремному заключению. Остальные привлечённые по этому делу получили меньшие сроки тюрьмы или ссылки.
11 октября на заседании ЦКК Ярославский объявил Зиновьеву, Каменеву и некоторым другим "укрывателям" рютинцев, что они исключены из партии, но могут быть восстановлены через три года, если "исправятся". При этом Ярославский заявил, что ничего не может сделать для смягчения их участи: "решение окончательное, его подписал сам Иосиф Виссарионович" [695].
Каменев и Зиновьев были направлены в административную ссылку. Угланов несколько месяцев был безработным, а в начале 1933 года получил должность на одном из приисков Западной Сибири, где вскоре был арестован по делу "антипартийной группы правых".
Всего по делу о "Союзе марксистов-ленинцев" было привлечено к партийной и уголовной ответственности в 1932-33 годы тридцать человек. Всем им (за исключением тех, в отношении которых были сфабрикованы новые дела) в последующие годы по тем же самым обвинениям приговоры были пересмотрены в сторону ужесточения, причем некоторым из этих лиц такой пересмотр осуществлялся дважды или трижды. В 1937 году большинство осуждённых по "рютинскому делу" были приговорены к расстрелу, остальным были увеличены сроки лишения свободы.
На московских процессах 1936-38 годов отсчёт создания различных подпольных "центров" и "блоков" велся с момента возникновения рютинской группы. Факт знакомства с "Рютинской платформой" вменялся в вину тысячам коммунистов как тягчайшее государственное преступление.
Причина крайнего испуга сталинцев по поводу возникновения малочисленной нелегальной оппозиционной организации крылась в том, что сам факт её создания свидетельствовал о консолидации различных антисталинских сил в партии: и бывших "левых" и бывших "правых" и даже тех, кто в недавнем прошлом принадлежал к числу ортодоксальных сталинцев. В речах Кагановича и Кирова на партийных активах Москвы и Ленинграда делался акцент на том, что в рютинской организации сомкнулись "остатки разбитых партией оппозиций" [696].
Хотя рютинские документы держались в строжайшем секрете и ни одно их положение не было процитировано в многочисленных речах и статьях, обличавших новую "контрреволюционную группу", содержание этих документов стало широко известно в партии. Об этом говорит, например, тот факт, что в 1961 году старые большевики, поддерживавшие просьбу о реабилитации В. Н. Каюрова, в беседах по этому поводу в КПК излагали основные положения "Рютинской платформы".
В ответ на расправу над "рютинцами" в ЦК и ЦКК пришло большое количество анонимных писем, в которых содержалась чисто большевистская оценка этой расправы. "Как же дошло до такого, что лучших большевиков-ленинцев объявили контрреволюционерами?.. Кто поверит этому? Не они, а истинные сталинцы - контрреволюционеры. Вы терроризировали страну, вы загнали партию в подполье. В стране господствует диктатор Сталин - дикий и кровожадный, каких ещё не знала страна". "99 % трудящихся остались солидарны с исключёнными, которые действительно ленинцы, а сталинское руководство ведёт политику на вымирание и обнищание трудящихся... Масса хочет ленинской партии, а не сталинской. Открыто нужно признать, что ленинской партии нет, а есть сталинская" [697].
Уже в конце 1932 года "Манифест" проник за границу и был опубликован под названием "Декларация 18" в "Социалистическом вестнике".
В ноябре 1932 года в "Бюллетене оппозиции" было помещено письмо из Москвы, посланное в начале октября. В нем сообщалось, что "правые выпустили анонимный Манифест-декларацию, огромный документ, на 165 страницах пишущей машинки". Лаконично, но точно освещалось основное содержание "Платформы": оценка хозяйственно-политического положения страны как катастрофического, выдвижение требований резкого сокращения капиталовложений и хлебозаготовок, призыв к смене обанкротившегося руководства. Письмо сообщало также, что документ был широко пущен по рукам, с ним были ознакомлены очень многие, в том числе Зиновьев и Каменев, которые "якобы высказали свои соображения". Наконец, автор письма извещал, что все исключённые из партии по этому делу арестованы, а Зиновьева и Каменева, вероятно, скоро вышлют [698].
В том же номере "Бюллетеня" была помещена посланная 19 октября из Принкипо статья Троцкого "Сталинцы принимают меры", где акцентировалось внимание прежде всего на судьбе Зиновьева и Каменева. Перечислив основные вехи их политической биографии, Троцкий писал, что после капитуляции они "делали решительно всё, чтоб вернуть себе доверие верхов и снова ассимилироваться в официальной среде. Зиновьев... снова разоблачал "троцкизм" и даже пытался кадить фимиам Сталину лично. Ничто не помогало... До пятилетнего юбилея собственной капитуляции всё-таки не дотянули: они оказались замешаны в "заговоре", исключены из партии, может быть, высланы или сосланы" [699].
Объясняя причины, по которым стало возможным объединение в рютинской группе "правых" и "левых", Троцкий писал: "Нарастание экономических диспропорций, ухудшение положения масс, рост недовольства, как рабочих, так и крестьян, разброд в самом аппарате - таковы предпосылки оживления всех и всяких видов оппозиции... Стремление сталинцев валить левых и правых в одну кучу объясняется до некоторой степени тем, что и левые и правые для данного периода говорят об отступлении. Это неизбежно: необходимость отступления от линии авантюристского заскока стала сейчас жизненной задачей пролетарского государства" [700].
"Рютинская платформа" была своего рода камнем преткновения для всех послесталинских реабилитационных кампаний, проводившихся под углом зрения хрущевской версии о том, что в 30-е годы в партии уже не оставалось никаких оппозиционных антисталинских группировок.
Во время подготовки доклада Хрущёва XX съезду дочь Рютина была приглашена в ЦК КПСС, где её расспрашивали о содержании "Рютинской платформы". В 1961 году при подготовке материалов к XXII съезду, в КПК допрашивались уцелевшие участники рютинской группы и бывшие работники ГПУ, принимавшие участие в следствии по её делу. Однако ни на XX, ни на XXII съезде КПСС о существовании этой группы и её документах не было сказано ни слова.
Послесталинская реабилитация 50-60-х годов, распространившаяся даже на некоторых участников московских процессов 1936-38 годов, не коснулась членов рютинской группы, принадлежность к которой продолжала считаться антисоветским преступлением. В 1956 году после проверки дела Рютина военной прокуратурой была вынесена резолюция: "пересмотру не подлежит". В 1963 году внучка Рютина была принята работником КПК, который заявил ей: "Ваш дедушка не реабилитирован, и реабилитировать его не будут" [701].
Даже в 1986 году Прокуратура СССР в ответ на очередную просьбу о реабилитации В. Н. Каюрова сообщила, что Каюров "к уголовной ответственности за участие в контрреволюционной деятельности и проведение антисоветской агитации был привлечён обоснованно" [702]. Аналогичный ответ пришёл родным Рютина, которым было сообщено 21 апреля 1987 года, что "оснований к постановке перед судебными органами вопроса об отмене состоявшихся в отношении Рютина М. Н. судебных решений не имеется" [703]. Лишь в 1988 году Верховный суд СССР снял со всех участников "рютинского дела" обвинения в совершении уголовно наказуемых деяний.
Судьба Рютина, не согнувшегося, подобно многим троцкистам, под гнётом жесточайших репрессий, служит нравственным укором всякого рода политическим перевёртышам. Вплоть до конца 1936 года Рютин содержался в Верхнеуральском, а затем в Суздальском политизоляторах, откуда направил более сотни писем своим родным. Том переписки Рютина с семьей, хранящийся в архивах КГБ, состоит из почти 600 страниц, перепечатанных в тюремной канцелярии. Копии этих писем до цензурных вымарок направлялись Ягодой и Ежовым самому "хозяину". Такое внимание к личной переписке Рютина было обусловлено том, что Рютин, невзирая на перлюстрацию своих писем, излагал в них достаточно определённо фрагменты своего политического мировоззрения. В одном из писем говорилось, что осенью 1930 года произошло его "второе рождение" и "были гильотинированы" иллюзии старой жизни. "Моя трагедия,- прибавлял Рютин,- это ведь не личная, а трагедия целой эпохи". 24 июня 1934 года он писал: "Мы переживаем необычные времена. Случай больше, чем когда-либо, висит дамокловым мечом над головой каждого. Никто не сможет быть уверен, что будет с ним завтра. Никто не знает, что случится завтра с его близкими. А старушка история отплясывает такой дикий канкан, что и самому пылкому фантазеру во сне не приснится" [704].
Политическое мировоззрение, возникшее после "второго рождения", Рютин привил и своим сыновьям. Об этом свидетельствует надпись на фотографии, подаренной в конце 1932 года Виссарионом Рютиным, работником конструкторского бюро Туполева, своему другу, молодому рабочему. В этой надписи, в частности, говорилось: "С винтовкой в одной руке и наукой в другой обрушивайся на захватывающих монополию на звание пролетарских революционеров. Низвергай клеветников, тюремщиков и мерзавцев, прячущих нищету и дальнейшее обнищание народа, прикрываясь при этом маской вождей, выражающих волю народа" [705].
По-видимому, Рютина предполагалось вывести в 1937 году на один из публичных процессов. В октябре 1936 года он был привезён в Москву на доследование его дела. Однако его заявление в Президиум ЦИК от 4 ноября 1936 года показало, что четыре года одиночного заключения ни в малейшей мере не сломили его. Отрицая предъявленное ему обвинение в террористических намерениях как продиктованное "жаждой новой, на этот раз кровавой расправы надо мной", Рютин писал, что категорически отказывается от дачи всяких показаний по этому обвинению, не страшится смерти и не будет просить о помиловании в случае вынесения ему смертного приговора [706]. 10 января 1937 года на закрытом судебном заседании рассматривалось его одиночное дело. На вопрос председателя военной коллегии Ульриха: "Признает ли подсудимый себя виновным?" Рютин вновь заявил, что ответа на этот вопрос дать не желает и вообще отказывается от дачи каких-либо показаний по существу предъявленных ему обвинений [707]. В тот же день вынесенный ему смертный приговор был приведён в исполнение.
XXXVIII
Смерть Н. С. Аллилуевой
По-видимому, не случайно, что расправа с рютинской группой совпала во времени с ещё одним трагическим событием - самоубийством жены Сталина Н. С. Аллилуевой.
Непосредственным толчком к этому поступку явились личные причины - поведение Сталина во время кремлевского банкета по случаю годовщины Октябрьской революции. О хамстве Сталина по отношению к своей жене на этом банкете рассказывала Светлане Аллилуевой жена Молотова П. С. Жемчужина, сопровождавшая Надежду Сергеевну после её демонстративного ухода с банкета.
Той же ночью Н. С. Аллилуева застрелилась. Со слов близких ей людей, С. Аллилуева рассказывала, что потрясение Сталина этим событием было вызвано прежде всего тем, что "он не понимал... почему ему нанесли такой ужасный удар в спину?". В первые дни после гибели жены "временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо... Его наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков. Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет.
Он был потрясён этим и разгневан и, когда пришёл прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушёл прочь. И на похороны он не пошёл" [708].
Основываясь на сведениях, полученных из СССР, Троцкий более конкретно раскрывал причины политического разлада между Сталиным и его женой. "В самый разгар сплошной коллективизации, голода в деревне, массовых расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом одиночестве, Аллилуева, видимо, под влиянием отца, настаивала на необходимости перемены политики в деревне. Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней, постоянно рассказывала ей о тех ужасах, которые творятся в деревне. Аллилуева рассказывала об этом Сталину, который запретил ей встречаться со своей матерью и принимать её в Кремле. Аллилуева встречалась с ней в городе, и настроения её всё укреплялись" [709].
Об истинной причине смерти Аллилуевой знали главный врач Кремлевской больницы Канель, её заместитель Левин и профессор Плетнёв. Все они отказались подписать предназначенный для публикации в печати бюллетень, в котором смерть Аллилуевой объяснялась приступом аппендицита. Канель "успела" умереть в своей постели в 1936 году. Левин и Плетнёв оказались в 1938 году среди подсудимых процесса "право-троцкистского блока", где им вменялось в вину злонамеренное лечение, погубившее Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына.
Вопреки официальной версии, как вспоминал Хрущёв, Каганович по поручению Сталина сообщил московским аппаратчикам, что Аллилуева застрелилась [710]. Однако в последующие годы за распространение этого сообщения были подвергнуты репрессиям многие служащие Кремля.
Самоубийство Аллилуевой показало Сталину, что оппозиционные настроения в партии столь сильны, что оказали влияние даже на его жену. Это ещё более разожгло его ярость против своих противников. В декабре 1932 года состоялось совещание представителей республиканских и областных коллегий ОГПУ, на котором по указанию Сталина обсуждался вопрос об усилении репрессий против оппозиционных группировок в партии. На совещании было предписано ужесточить режим содержания оппозиционеров в тюрьмах и впервые была высказана мысль о существовании внутри партии широкого заговора против её руководства.
Непосредственным толчком к этому совещанию, возможно, послужило обнаружение ещё одной нелегальной оппозиционной группировки.
XXXIX
"И как это не найдется человек, который мог бы убрать Сталина?"
19 и 22 ноября 1932 года кандидат в члены ЦК Савельев направил Сталину два письма, в которых излагал сообщения, переданные ему членом партии Никольским. Последний просил Савельева сообщить Сталину о содержании своих бесед с Н. Б. Эйсмонтом, членом партии с 1907 года, наркомом снабжения РСФСР. По словам Никольского, Эйсмонт говорил ему, что современное хозяйственное и политическое положение ставит страну перед дилеммой: "или Сталин, или крестьянские восстания". Характеризуя ситуацию в ЦК, Эйсмонт сказал: "Если говорить в отдельности с членами ЦК - большинство против Сталина, но когда голосуют, то голосуют единогласно "за"". Наиболее "криминальное" высказывание Эйсмонта, в изложении Никольского, было следующим: "Вот мы завтра поедем с Толмачёвым (членом партии с 1904 года, в то время начальником Главдортранса СНК РСФСР.- В Р.) к А. П. Смирнову, и я знаю, что первая фраза, которой он нас встретит, будет: "и как это во всей стране не найдется человека, который мог бы "его" убрать" [711].
Упоминание об А. П. Смирнове было особенно угрожающим. А. П. Смирнов, член партии с 1896 года, был в то время членом ЦК и кандидатом в члены Оргбюро. В 1928-30 годах он занимал посты секретаря ЦК и зампреда Совнаркома РСФСР.
Спустя несколько дней после получения Сталиным писем Савельева, Эйсмонт и Толмачёв были допрошены в ЦКК и ОГПУ. В своих показаниях и на очной ставке с Никольским Эйсмонт отвергал его наиболее одиозные обвинения, но признавал, что в беседах с Никольским и с другими своими товарищами он резко критиковал методы проведения коллективизации и говорил, что можно было бы избежать многих жертв, "если бы ЦК своевременно и твёрдо пресекал извращения". Эйсмонт признал также, что у него сложилось впечатление, что "ряд членов ЦК ВКП(б), например, Комаров, Колотилов, Шмидт, Томский, других не помню,- имеют сомнение по ряду решений ЦК ВКП(б), но не голосуют против или из соображения единства партии, или считают бесполезным, имея в виду, что за Сталиным всё равно будет большинство". Приписываемую ему наиболее "криминальную" фразу Эйсмонт изложил следующим образом: "в разговорах со Смирновым и Толмачёвым мы говорили: неужели в партии нет человека, который мог бы заменить Сталина" [712].
На допросах в ЦКК Эйсмонт и Толмачёв говорили, что они испытывали тревогу в связи с развалом насильственно созданных колхозов и уничтожением в них всякой личной заинтересованности в труде, который "держится на голом принуждении и репрессиях", и считали возможным возникновение весной 1933 года крестьянских восстаний на Северном Кавказе. На заседании Президиума ЦКК в центре внимания оказалась, разумеется, фраза о необходимости "убрать" Сталина. По этому поводу Постышев угрожающе заявлял допрашиваемым: "Для нас понятно, что значит "убрать". Убрать - убить. Для меня, когда говорят "убрать", это значит убить. Это уголовный, контрреволюционный язык" [713].
Президиум ЦКК поручил ОГПУ дальнейшее ведение дела Эйсмонта и Толмачёва. Сразу же после заседания Президиума они были арестованы. Одновременно был арестован их товарищ, старый большевик Попонин. На последующих допросах выяснилось, что Смирнов, Эйсмонт и Толмачёв обменивались мнениями о членах ЦК, от которых они ожидали поддержки своей точки зрения о необходимости замены Сталина на посту генсека. В качестве возможных кандидатов на этот пост назывались сам А. П. Смирнов, а также Ворошилов и Калинин, которые, по словам Эйсмонта, "намечались старыми большевиками". Судя по всему, настроения "тройки" разделялись многими близкими ей коммунистами, в том числе членами ЦК, в силу чего она надеялась, что "переживаемые трудности заставят и уже заставляют ЦК пойти на изменение курса в направлении, которое мы считали правильным" [714].
Внимание следствия было сосредоточено на А. П. Смирнове, о взглядах которого удалось получить следующие показания. Смирнов говорил: "Черт знает что, до чего мы докатились, до чего и царское правительство не докатывалось"; "тов. Смирнов, хорошо зная сельское хозяйство, ярко рассказывал о неумении организовать труд в колхозах и заинтересовать колхозников". Смирнов говорил своим товарищам о невыполнимости плана хлебозаготовок, особенно на Украине; он составил таблицу, из которой следовало, что "мы теперь в отношении мясозаготовок скатились до 80-90-х годов (XIX века.- В Р.)" [715].
Сообщая эту информацию в справке, адресованной председателю ЦКК Рудзутаку, начальник секретно-политического отдела ОГПУ Молчанов присовокуплял, что ещё в 1930 году от ряда лиц, проходивших по делу "Трудовой крестьянской партии", были получены сведения об их близости со Смирновым.
Особый интерес следствие проявило к встречам и беседам арестованных с Рыковым. В следственных материалах данное дело имело и другое название: "Дело Рыковской школы" (очевидно, потому, что А. П. Смирнов в 1928-30 годах был заместителем Рыкова в Совнаркоме РСФСР). Однако от подследственных в этой части удалось добиться лишь двух сообщений: 1. После возвращения Эйсмонта с Северного Кавказа Рыков просил его приехать и рассказать о положении дел в этом регионе и деятельности там комиссии Кагановича (эта встреча не состоялась); 2. Рыков говорил: "Мы тяжёлый год переживаем. Как только мы его переживем" [716].
Во время следствия продолжалась активная провокаторская деятельность Никольского и его жены, которая, по его словам, "работала по моим указаниям, как добровольная разведчица в этом деле" и помогла установить, что Смирнов получал "молниеносную информацию" от своих друзей из ОГПУ о ходе следствия [717]. В награду за эти действия Никольский был послан лично Сталиным и Кагановичем на работу в качестве заместителя начальника строительства БАМа. В 1933-34 годах он был привлечён органами ГПУ к агентурной работе, а в 1942 году был оформлен агентом НКВД. Его жена также вела агентурную работу на БАМе и, в частности, обнаружила у одного из своих сотрудников письма Троцкого, после чего он был арестован.
Дело Смирнова - Эйсмонта - Толмачёва разбиралось на объединённом заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК, а затем специальной комиссией ЦКК, вслед за чем оно было вынесено на январский (1933 года) объединённый пленум ЦК и ЦКК, где Сталин произнёс косноязычную, но зловещую фразу: "Ведь это враги только могут говорить, что убери Сталина и ничего не будет" [718].
В постановлении пленума "Об антипартийной группировке Эйсмонта, Толмачёва, Смирнова А. П. и др." три старых большевика обвинялись в том, что создали подпольную группу, которая "подобно рютинско-слепковской группировке, ставила своей задачей, по сути дела, отказ от политики индустриализации страны и восстановление капитализма, в частности, кулачества" [719]. Пленум исключил Эйсмонта и Толмачёва из партии, а Смирнова из ЦК. Вслед за этим Эйсмонт, Толмачёв и Попонин были во внесудебном порядке осуждены к заключению в политизолятор сроком на три года. Смирнов был исключён из партии в декабре 1934 года. Досрочно освобождённый из заключения Эйсмонт погиб в 1935 году в авиационной катастрофе. Остальные участники "группы" были вторично арестованы в 1937 году. Смирнов и Толмачёв были расстреляны.
А. П. Смирнов был реабилитирован в юридическом и партийном отношении в 1960 году, а Эйсмонт и Толмачёв - в 1962-63 годах. В ходе "переследствия" по этому делу состоялась беседа инструктора парткомиссии при ЦК КПСС с Никольским. Эта беседа напоминала, хотя и в "перевёрнутом" виде, допросы в ЦКК 30-х годов. Если тогдашние "партследователи" хотели навязать допрашиваемым версию "виновности" обвиняемых, то теперь "партследователь" столь же настойчиво добивался от Никольского версии о "невиновности" лиц, на которых по его доносу было создано "дело". Однако Никольский "упорно отстаивал свои показания, изложенные в письме Савельева в адрес Сталина". Рассказывая о своей беседе с Эйсмонтом, он говорил: "Эйсмонт поставил вопрос так: дальше так продолжаться не может. Положение в стране страшное. Надо сделать для себя выбор: либо с Рыковым, либо со Сталиным". Инструктор несколько раз пытался "увести" его от такого изложения разговора, носившего, по понятиям 60-х годов, "криминальный" характер. В ответ на это Никольский заявил: "И всё-таки слово "убрать" врезалось мне в память, его действительно употреблял Эйсмонт". Тогда следователь сообщил, что на допросах Смирнов, Толмачёв и Эйсмонт категорически отрицали намерение физически убрать Сталина. Однако и после этого Никольский повторил: "И всё же, в беседе со мной, Эйсмонт говорил это" [720].
Возвращаясь к событиям 1933 года, отметим, что следствие обладало данными, согласно которым взгляды Смирнова и Эйсмонта разделялись более чем двадцатью старыми большевиками, в том числе несколькими членами ЦК. Однако к партийной ответственности были привлечены лишь четверо, а к уголовной - лишь три человека. В постановлении январского пленума "связь" со Смирновым и Эйсмонтом вменялась в вину лишь Рыкову, Томскому и кандидату в члены ЦК Шмидту, которые "всем своим поведением давали повод всяким антипартийным элементам рассчитывать на поддержку бывших лидеров правой оппозиции". Пленум потребовал от них "коренного изменения своего поведения в вопросах борьбы с антипартийными элементами" и предупредил, что "при продолжении их нынешнего поведения к ним будут применены суровые меры партийных взысканий" [721].
Что же касается Бухарина, то на январском пленуме констатировалось, что в отличие от своих бывших сторонников, он "много и хорошо работает на большой практической работе". Ворошилов говорил о том, что он верит Бухарину "во сто крат больше, чем Рыкову, и в тысячу раз больше, чем Томскому. Томский хитрит, Рыков пытается быть искренним, но пока у него ничего не получается. Бухарин искренен и честен" [722]. Сам Бухарин в речи на пленуме утверждал, что теперь существует такой партийный режим, который нужен партии, и подчеркивал, что "исторически сложившееся руководство нашей партии во главе с т. Сталиным, этой энергичной железной фигурой, целиком завоевало себе право на руководство всем дальнейшим процессом" [723].
Эти слова были произнесены в разгар развернувшихся репрессий против участников т. н. "бухаринской школы".
XL
Дело "бухаринской школы"
В октябре 1932 - апреле 1933 годов было арестовано 38 человек по делу "антипартийной контрреволюционной группы правых Слепкова и других ("бухаринская школа")". В числе арестованных были А. Ю. Айхенвальд, В. Н. Астров, А. Д. Зайцев, Д. П. Марецкий, П. Г. Петровский, А. Н. и В. Н. Слепковы, Н. А. Угланов, Е. В. Цетлин. Арестованным предъявлялось ставшее уже стандартным обвинение в адрес "новых" оппозиций: активная борьба с Советской властью в целях восстановления капиталистического строя в СССР, контрреволюционная деятельность и агитация "в интересах международной буржуазии" [724]. В качестве более конкретных обвинений привлечённым по этому делу ставились в вину беседы с острой критикой сталинского руководства и обсуждение ряда рукописных работ. Такого рода обсуждения политических проблем "оформлялись" как нелегальные конференции. Во время следования в тюрьму для переследствия по новому делу А. Н. Слепков говорил: "Теперь такое время, если соберутся три товарища и поговорят искренне, то нужно каяться, что была организация, а если пять - то нужно каяться, что была конференция" [725].
Однако организация "правых" действительно существовала на протяжении 1930-32 годов. Вступив в контакт с рютинской группой, она ставила те же задачи, что и последняя: добиться коренного изменения политики партии - возврата к нэпу и восстановления партийной и советской демократии путём смены партийного руководства и возвращения в Политбюро Бухарина, Рыкова, Томского, Каменева, Зиновьева, Сокольникова и Угланова.
В конце августа - начале сентября 1932 года была проведена конференция "правых" с участием более десяти человек, где обсуждался вопрос о создании широкого антисталинского блока.
О настроениях участников группы дает представление направленное в марте 1933 года в ЦК заявление Угланова, в котором он признавал, что в начале 1930 года в беседах со своими товарищами говорил, что "генеральная линия провалилась и руководство обанкротилось и будет искать козлов отпущения". В 1931 году он встретился с группой "молодых-правых" (А. Слепков, П. Петровский и др.) в Саратове и "не возражал против их действий", заключавшихся в вербовке сторонников из молодежи. К осени 1932 года, по словам Угланова, среди правых вновь началось "движение за возобновление борьбы против ЦК". В этот период возобновились связи Угланова с рядом своих прежних сторонников по правой оппозиции. Обсуждая положение в стране, они пришли к выводу, что большинство крестьянства во время посевной кампании организовало "всесоюзную итальянскую забастовку... против мероприятий партии" и что руководство партии во главе со Сталиным "не в состоянии преодолеть огромных затруднений... в экономической и политической жизни страны". Поэтому, продолжал Угланов, он "считал и указывал на это ряду своих сторонников, что необходимо к руководству партией и страной вновь привлечь бывших лидеров бывших оппозиций, как то: Рыкова, Бухарина, Томского, Зиновьева, Каменева, Сокольникова, Смилгу. Само собою понятно, такая передвижка (в руководстве партией.- В Р.) должна была привести к значительному изменению политики, и в первую голову в деревне". Поддержку этих планов Угланов нашёл у Томского, из разговора с которым понял, что тот "не исключает возможности выступления на борьбу против ЦК в тот или иной период". Тогда же "молодые-правые" съехались в Москву, организовали конференцию с обсуждением политических вопросов, связались с Углановым и обсуждали с ним положение в стране и целесообразность связи с другими оппозиционерами. Угланов не только не возражал против этого, но и заявил, что следует установить такую связь [726].
Есть основания полагать, что раскрытию нелегальной группы "правых" способствовал Бухарин. В написанном им в феврале 1937 года (ещё во время пребывания на свободе) пространном заявлении пленуму ЦК сообщалось, что летом 1932 года, "когда было известное брожение", он (Бухарин), "боясь, что Угланов, в силу своей болезни - неустойчивости, вновь колеблется вправо, и что его срыв будет приписан и мне, специально зашёл к нему его предупредить". В этой связи Бухарин упоминал о своем заявлении в Политбюро от 7 октября 1932 года, в котором говорилось: "Я, зная болезненную неуравновешенность Угланова и опасаясь каких-либо случайных отрицательных влияний на него (с Углановым вне служебной обстановки я виделся за почти 2 года только один или 2 раза), предупреждал его против такой опасности, указывая на абсолютную необходимость дружно "тащить телегу", изо всех сил работать и т. д., несмотря на любые трудности" [727].
В придании же организации "правых" "террористического" характера решающую помощь следствию оказал Астров, который в 1989 году сообщил некоторые подробности своего поведения на следствии. В феврале 1933 года он вместе с другими "бухаринцами" был арестован по обвинению в принадлежности к рютинской группе (хотя с её документами он, по его словам, знаком не был), а затем вместе с другими "бухаринскими учениками" был "переведён" следователями ГПУ в "антипартийную группу правых". В ходе следствия по делу этой группы Астров сообщил, что в начале 30-х годов был свидетелем разговоров в среде "правых" о необходимости "дворцового переворота" и даже выкриков "Дайте мне револьвер, я застрелю Сталина". "Эти эксцессы я всерьез не брал,- писал Астров,- однако сообщил о них уже в 1933 г." [728]
Есть основания считать, что в среде "правых" действительно имели место "террористические намерения" в отношении Сталина. А. Авторханов вспоминал, как один из наиболее радикально настроенных "правых", слушатель ИКП, в беседе, происходившей ещё в 1929 году, говорил ему: "Государственный переворот не есть контрреволюция, это только чистка партии одним ударом от собственной подлости. Для этого не нужен и столичный гарнизон Бонапарта. Вполне достаточно одного кинжала советского Брута и двух слов о покойнике перед возмущённой толпой фанатиков: "Не потому я Цезаря убил, что любил его меньше, но потому, что я любил Рим больше..." Ни одна страна не богата такими Брутами, как наша. Только надо их разбудить" [729].
В 1932-33 годах лозунг Троцкого "Убрать Сталина" находил всё большую поддержку среди новых оппозиционных групп. Как мы могли убедиться, его дословно повторяли члены группировок Рютина и А. П. Смирнова. Всё большая часть оппозиционно настроенных членов партии сознавала, что выход из тяжелейшего кризиса партии и страны один: отстранить от руководства человека, губительные последствия единовластного правления которого обнаруживались всё более остро. Однако было столь же очевидно, что свергнуть Сталина и его клику путём партийной реформы уже невозможно. Это не могло не рождать в сознании отдельных оппозиционеров "террористических намерений". Понимая это, Сталин осуществил встречный провокационный ход, страхующий его от террористических актов,- превентивное обвинение в террористических намерениях всех, считавших необходимым его устранение от власти.
Добиться подтверждения "террористических намерений" от привлечённых по делу "антипартийной контрреволюционной группы правых" в ходе следствия не удалось. Более половины привлечённых по данному делу не признали себя виновными в принадлежности к этой группе. Тем не менее 34 из 38 арестованных были приговорены коллегией ОГПУ к тюремному заключению на срок от 2 до 8 лет, либо к ссылке сроком на 1-3 года. Лишь четверо, включая Угланова, были освобождены из-под стражи с прекращением дела. В мае 1933 года Угланов был назначен управляющим рыбного треста в Тобольске, где в 1934 году был восстановлен в партии.
Большинство осуждённых были заключены в Суздальский политизолятор, где наладили связи между собой и обсуждали дальнейшую тактику своего поведения. В середине 1934 года некоторые из них были выпущены на свободу. В годы большого террора все они были арестованы вновь. Подавляющее большинство их было расстреляно в 1936-41 годах.
XLI
Дело "контрреволюционной троцкистской группы"
Наряду с неослабной слежкой за "правыми" ОГПУ прилагало столь же упорные усилия к обнаружению "троцкистского подполья".
В январе 1933 года Сталину был направлен доклад секретно-политического отдела ОГПУ о результатах слежки за "троцкистами", заявившими о своем разрыве с оппозицией. В нем сообщалось, что в 1930-31 годах многие из оппозиционеров, присоединившихся к заявлению И. Н. Смирнова о прекращении фракционной деятельности, не согласились с тактикой выжидания и после возвращения из ссылок и изоляторов возобновили нелегальную деятельность среди рабочих. Хотя несколько групп, включавших сторонников Смирнова, были вскоре ликвидированы, сохранилась глубоко законспирированная организация во главе с самим Смирновым, включавшая свыше 200 бывших активных троцкистов. Эта организация имела свои филиалы в Ленинграде, Харькове, Горьком, Киеве, Ростове-на-Дону и других городах, а также группы в Госплане, Наркомтяжпроме и других учреждениях.
Аресты членов этой организации начались в 1932 году. Всего было арестовано 89 человек, включая таких известных оппозиционеров как И. Н. Смирнов, Тер-Ваганян и Преображенский. Почти все арестованные были исключены из партии в 1926-32 годах за "троцкистскую фракционную деятельность", 35 из них в 1929-32 годах были восстановлены в партии. Среди арестованных были хозяйственные руководители, инженерно-технические работники, экономисты, рабочие, преподаватели вузов, журналисты и т. д.
В качестве вещественных доказательств к делу быта приобщены обнаруженные при обысках машинописные копии "Завещания", троцкистские листовки и переписка некоторых арестованных с Троцким и ссыльными троцкистами.
Почти все арестованные держались на следствии мужественно, отказываясь признать свои взгляды контрреволюционными и отрицая существование конспиративной организации. Некоторые подследственные вообще отказались давать какие-либо показания. 25 человек решительно отвергли все предъявленные им обвинения.
Тактика других подследственных заключалась в том, чтобы доказать абсурдность привлечения их к уголовной ответственности за стремление к восстановлению ленинских норм партийной жизни. Так, на первом допросе Преображенский заявил: "Я слишком поздно понял, ‹...» что партия не может позволить своим членам такой роскоши, как особые мнения, особые точки зрения в оценке положения... Моя ошибка лежала, очевидно, в том, что я всё время механически переносился к тому, "как было при Ленине"" [730].
Будучи вторично арестован в 1936 году, Преображенский на допросе в НКВД так характеризовал свои политические настроения 1932 года:
"1. Темпы коллективизации взяты не по силам. Деревня отошла от середняцкого хозяйства и не освоила коллективное, а в результате резкое падение производительных сил сельского хозяйства; огромные продовольственные затруднения, особенно на Украине, и ряд совершенно ненужных жестокостей в борьбе с кулачеством.
2. Темпы индустриализации взяты непосильные. В результате невыполнение плана капиталовложений, срыв сроков ряда строек, сокращение личного потребления рабочих, перенапряжение в труде и как результат - общее ухудшение материального положения пролетариата.
3. Неверная политика в Коминтерне, приводящая к изоляции компартии в борьбе с фашизмом, особенно в Германии.
4. Невыносимый партийный режим, при котором невозможно обсуждение ни одного больного вопроса, волнующего страну. Партийной дисциплине противопоставлялась троцкистская внутрипартийная демократия.
5. На идеологическом фронте - полнейший застой. Это результат политики ЦК, которая доводит дисциплину мысли до централизации мысли и, культивируя бездарности, задерживает всякое умственное развитие молодежи.
Из всего этого, естественно, делался вывод о необходимости борьбы с политикой ЦК и руководством партии" [731].
Таким образом, Преображенский в 1932 году полностью отказался от своих иллюзий конца 20-х годов относительно "левого" характера сталинской политики и, по сути, перешёл на позиции, которых в это время занимали Троцкий и другие авторы "Бюллетеня оппозиции". Следует подчеркнуть также, что даже в чудовищных условиях следствия 1937 года, Преображенский излагал свое политическое кредо с достоинством, не прибегая к чернящим квалификациям своих взглядов, которых требовали следователи.
Этот прием - придание каждому оппозиционному высказыванию и действию криминального характера путём добавления эпитетов типа "контрреволюционный" - широко применялся уже в ходе следствия 1933 года. Так, одно из показаний по делу "контрреволюционной троцкистской группы" было оформлено следующим образом: подследственный признал себя виновным "в получении контрреволюционной литературы, контрреволюционной троцкистской информации и в сохранении связей с группой троцкистов-двурушников, возглавлявшейся И. Н. Смирновым", а также заявил о распространении "троцкистами" "контрреволюционных инсинуаций и слухов" против Сталина [732].
Арестованные по данному делу были объявлены виновными в участии в "нелегальной контрреволюционной группе", которая якобы "ставила себе целью воссоздание подпольной троцкистской организации на основе новой тактики двурушничества с целью проникновения в ВКП(б) и государственный и хозяйственный аппарат" [733]. Кроме того, им инкриминировалось установление связи с остававшимися в ссылке оппозиционерами (в частности, с Раковским) и распространение присылаемых последними нелегальных документов.
Партколлегия ЦКК, заслушав 20 февраля 1933 года доклад начальника секретно-политического отдела ОГПУ Молчанова о следствии по данному делу, заочно исключила 30 человек из партии. В январе - октябре того же года постановлениями особого совещания при коллегии ОГПУ 88 из 89 арестованных были репрессированы. 41 человека осудили на лишение свободы сроком от 3 до 5 лет, а 45 были направлены в ссылку сроком на 3 года.
После этих репрессий продолжалась провокационная игра сталинцев с некоторыми наиболее видными осуждёнными по этому делу. Преображенский в августе 1933 года был освобождён из ссылки в Семипалатинске, а в октябре восстановлен в партии. В январе 1934 года ему было разрешено выступить с покаянной речью на XVII съезде партии. В октябре 1934 года был восстановлен в партии Тер-Ваганян. Вскоре он был вызван на заседание коллегии ЦКК, на котором Шкирятов вновь требовал назвать встречавшихся с И. Н. Смирновым лиц, которые "находятся ещё скрытыми или вступившими в партию". В мае 1935 года Тер-Ваганян был исключён из партии в третий раз и направлен по решению Особого совещания в ссылку на 5 лет.
Большинство осуждённых по делу группы И. Н. Смирнова в 1936-38 годах были расстреляны, остальные неоднократно подвергались дальнейшим репрессиям. В 1956-88 годах были отменены постановления Особого совещания по данному делу в отношении 24 человек. Остальные были реабилитированы и посмертно восстановлены в партии в 1989-90 годах.
XLII
Образование антисталинского блока
Из реабилитационной справки комиссии Яковлева не ясно, сумели ли следователи в 1932-33 годах раскрыть связи Смирнова и его товарищей с Троцким - Седовым. Сообщается только, что у И. Н. Смирнова, Тер-Ваганяна и Уфимцева были обнаружены статьи и письма Троцкого не только 1928 года, когда переписка "троцкистов" носила полулегальный характер, но и 1929-31 годов, когда Троцкий находился в изгнании и контакты с ним сурово преследовались [734].
Между тем материалы архива Троцкого свидетельствуют о том, что именно И. Н. Смирнов стал инициатором создания широкого антисталинского блока, объединившего все основные старые и новые оппозиционные группы и вступившего в контакт с Троцким. Блок этот был настолько хорошо законспирирован, что органы НКВД узнали о его существовании только при подготовке первого Московского процесса в 1936 году.
Уже в июле 1931 года во время своего пребывания в служебной командировке в Берлине И. Н. Смирнов несколько раз встречался с Седовым и обсуждал вопрос о сотрудничестве своей группы с Троцким.
Осенью 1932 года Гольцман, один из будущих обвиняемых на Московском процессе 1936 года, передал Седову адресованное Троцкому письмо Смирнова, а также статью последнего "Хозяйственное положение СССР", вскоре опубликованную в "Бюллетене оппозиции" (1932, Љ 31). В том же номере "Бюллетеня" была опубликована "Корреспонденция из Москвы", составленная на основе рассказов Гольцмана о политической ситуации в Советском Союзе [735].
В письме Смирнова сообщалось о переговорах между четырьмя оппозиционными группами (Смирнова, зиновьевцев, Ломинадзе - Стэна и Сафарова - Тарханова) по поводу создания оппозиционного блока. Дополнительную информацию о блоке сообщил Седову старый большевик Ю. П. Гавен, который также передал информацию о группе "О" (возможно, от фамилии "Осинский"), в которую входил он сам, и, по-видимому, привёз группе Смирнова письмо от Троцкого. Подробная информация о взглядах Троцкого на события, происходящие в СССР, была передана Седовым Смирнову и через Гольцмана.
К тому времени Седов поддерживал контакты с широкой сетью корреспондентов в Советском Союзе и в некоторых советских дипломатических миссиях за рубежом, от которых он получал информацию о событиях в Советском Союзе, публиковавшуюся в "Бюллетене оппозиции". В переписке между Седовым и Троцким Смирнов фигурировал под псевдонимом "Ко" ("Колокольцев" или "Колокольников"), Гольцман - под псевдонимом "Орлов", Гавен - под псевдонимом "Сорокин". Кроме того, лицами в Советском Союзе, с которыми Седов поддерживал регулярную связь, были старый большевик, ранее работавший в советской торговой миссии в Лондоне и публиковавший корреспонденции в "Бюллетене" под псевдонимом "Свой", И. Н. Переверзев, выступавший под псевдонимом "Петр", и Кочерец, переводчик произведений Арагона, посылавший Седову секретные партийные документы. Среди корреспондентов Седова были также Н. Островская, в прошлом работавшая в ЧК, и активный участник оппозиции 1923 года Рафаил.
В 1931-32 годах за рубеж шла также информация от Каменева и Зиновьева, обменивавшихся со своими зарубежными единомышленниками мнениями по поводу сталинской политики в Германии, которая прокладывала дорогу Гитлеру. Связь между Зиновьевым и его единомышленниками за границей, особенно Рут Фишер и Масловым, бывшими лидерами Компартии Германии, поддерживал старый большевик Г. Л. Шкловский. Аналогичную роль, по-видимому, играл советский посол в Праге Аросев.
В письме, посланном Троцкому в конце 1932 года, Седов сообщал, что блок, состоявший из бывших "капитулянтов" (членов смирновской группы), зиновьевцев и группы Стэна - Ломинадзе, организован; группа Сафарова - Тарханова вскоре должна присоединиться к нему. Во время переговоров о блоке Зиновьев и Каменев заявили, что в 1927 году допустили самую серьезную политическую ошибку в своей жизни, порвав с левой оппозицией.
В этом письме сообщалось также, что провал группы Смирнова был вызван случайным арестом одного из её членов. От "своего человека" в ГПУ Смирнов имел "все сведения" о ходе следствия и в результате этого мог подготовиться к аресту. За несколько дней до ареста Смирнов говорил "информатору" Седова: "X предал, я ожидаю ареста со дня на день". Основываясь на сообщениях "информатора", Седов писал, что провал явился серьезным ударом, но "связи с рабочими сохранены" [736].
Аналогичная информация содержалась в докладе Седова, направленном Интернациональному секретариату левой оппозиции в 1934 году. В письмах Седова сообщалось и о том, что "правые" (рютинцы и слепковцы) критически переосмыслили свое прошлое отношение к левой оппозиции и попытались создать комбинацию двух программ: экономической программы неонэпа и политической программы партийной демократии. Они вступили в переговоры с И. Н. Смирновым как представителем блока четырёх вышеназванных групп; группа Смирнова считает целесообразным заключение соглашения с "правыми".
В ответном письме Троцкого Седову говорилось, что предложение о блоке представляется ему в целом приемлемым. Подчеркивая, что речь должна идти именно о блоке, а не об объединении с "новыми союзниками", Троцкий писал, что на первых порах задача блока должна сводиться к взаимному обмену информацией. Он предложил, чтобы "союзники" присылали корреспонденции для "Бюллетеня"; редакция будет их публиковать, оставляя за собой право их комментировать. Троцкий просил Седова прислать ему дополнительные сведения о том, кто подписал опубликованную "Социалистическим вестником" "Декларацию 18-ти" (рютинский "Манифест"), и о том, какова позиция "ультралевых групп" (децистов, рабочей оппозиции и др.) [737].
Сформировавшийся к осени 1932 года блок не успел приступить к реальным действиям в результате того, что представители его различных групп были арестованы ГПУ в конце 1932 - начале 1933 годов. Первыми жертвами стали Зиновьев, Каменев и Стэн, высланные за связь с рютинской группой, а вслед за ними - Слепков и другие "правые". Два месяца спустя был арестован Смирнов и другие "троцкисты", вернувшиеся к подпольной деятельности. Уцелевшие зиновьевцы, собравшиеся после арестов в квартире Богдана, бывшего секретаря Зиновьева, приняли решение о том, что деятельность их группы следует временно прервать.
Впервые опубликовавший переписку Седова и Троцкого французский историк П. Бруэ полагает, что в результате арестов 1932-33 годов Сталин и ГПУ не узнали о попытке образования блока. Смирнов был осуждён к 10 годам тюремного заключения за свои "зарубежные контакты" (по-видимому, с Седовым.- В Р.), но не как вдохновитель "блока". Другой корреспондент "Бюллетеня" Константинов был арестован и осуждён за то, что он критически говорил с товарищами о политике Сталина, но при этом не был идентифицирован, как "троцкист". Переверзев, Кочерец, Островская, Рафаил были арестованы за деятельность их собственной группы. Однако многие лица, вовлечённые в блок или в контакты с ним, например, Ломинадзе, Сафаров, Тарханов, Евдокимов, Сафонова, Шацкин остались на свободе и даже не были исключены из партии. Если сталинская печать не упоминала в 1932-36 годах о "блоке", то только потому, что ОГПУ не знало о его существовании. По-видимому, следователи приняли в этот период за "оппозиционный блок" рютинскую группу, которая сама по себе представляла блок правых и левых оппозиционеров [738].
Хотя ГПУ вело тщательное наблюдение за деятельностью Троцкого и Седова, оно не сумело зафиксировать никаких их встреч с единомышленниками из СССР. Осуществив в конце 1932 - начале 1933 годов серию арестов участников различных оппозиционных групп, ГПУ получило некоторую информацию об их антисталинских настроениях и действиях. Однако ни один из арестованных не упомянул на допросах о попытке сформировать блок оппозиционных течений и не выдал связанных с блоком товарищей. Лишь после новой волны арестов, последовавших за убийством Кирова, допросов и передопросов арестованных с применением зверских пыток, Сталин получил информацию о блоке, ставшую импульсом для развязывания им великой чистки [739].
XLIII
Дело "нелегального троцкистского центра"
После ареста группы Смирнова нелегальная деятельность троцкистов не прекратилась. В конце 1933 - начале 1934 годов ОГПУ напало на след "нелегального всесоюзного центра" троцкистской организации, который готовил побеги ссыльных оппозиционеров с целью перевода их в подполье и собирался созвать весной 1934 года тайную всесоюзную конференцию троцкистов. По этому делу в различных городах были проведены аресты троцкистов. Первой была арестована А. П. Лифшиц, которая на протяжении двух месяцев допросов отрицала наличие подпольного троцкистского центра. Затем от неё удалось добиться признаний в том, что в марте 1931 года она бежала из ссылки, в конце 1932 года установила связь с Раковским и по его поручению готовилась к объезду всех мест троцкистской ссылки с целью объединения находившихся там оппозиционеров [740]. У названных ею лиц были при обысках изъяты статьи и письма Троцкого, а также написанная заключёнными Верхнеуральского политизолятора листовка, призывавшая к голодовке протеста против ужесточающихся репрессий. Таким образом, ОГПУ узнало о сохранявшихся контактах Троцкого с оппозиционерами, находившимися не только на свободе, но и в местах заключения и ссылки.
Согласно данным ОГПУ, костяк "Всесоюзного троцкистского центра" составляли лица, исключённые в 1927-30 годах из партии за участие в левой оппозиции и отбывавшие ссылку в разных районах страны. Предъявленное им обвинение в стремлении к консолидации, объединению и подпольной деятельности, по-видимому, имело известные основания.
О характере следствия свидетельствуют заявления уцелевших обвиняемых по этому делу, полученные в 1956-57 годах: "Долго я не подписывал протоколов, на что мне следователь сказал - если я не подпишу, то будут арестованы мой отец и моя невеста и будут содержаться в тюрьме, пока я не подпишу предлагаемого протокола о полном признании своей вины... Я подписал всё, что от меня требовали"; "Потеряв совершенно сон, на допросах могла слушать только рассказы следователя о придуманном кем-то моем преступлении и плакать" [741]. Можно полагать, что в период "переследствия" эти лица не сообщали всей правды о своей деятельности, поскольку они знали, что хрущевское правосудие по-прежнему считает нелегальную антисталинскую деятельность тридцатилетней давности уголовным преступлением.
О характере предъявленных арестованным обвинений свидетельствует зафиксированное в деле показание одной из заключённых, что она "информировала Лифшиц в контрреволюционном духе о ходе коллективизации на Украине". Этот "контрреволюционный дух" заключался в том, что она "думала, что, может быть, возможны мероприятия, которые предотвратили бы голод и те жертвы, которыми сопровождался процесс коллективизации". В "дело" были включены также показания о том, что нелегальная троцкистская группа ставила, целью "очистку ленинизма от сталинского социализма" [742].
Одной из целей, которую Сталин и ОГПУ преследовали при организации этого дела, было, по-видимому, давление на Раковского, седьмой год находившегося в ссылке и упорно не соглашавшегося на капитуляцию. Хотя Раковский, согласно материалам следствия, числился организатором "Всесоюзного троцкистского центра", его не только не арестовали, но в 1934 году возвратили из ссылки. После выступления о разрыве с оппозицией он был назначен начальником управления учебных заведений Наркомздрава РСФСР, а в 1935 году восстановлен в партии.
Всего по делу "нелегального троцкистского центра" было привлечено 39 человек, большинство из которых были приговорены к лишению свободы или к ссылке сроком на 2-5 лет. В 1937-38 годах многие из них прошли переследствие, в результате которого были расстреляны или приговорены к новым срокам заключения в лагерях. Уцелевшие и выпущенные на свободу после отбытия срока неоднократно подвергались репрессиям в последующие годы.
XLIV
Политика пряника и кнута
Открыв новую серию расправ над бывшими оппозиционерами, Сталин одновременно продолжал осуществлять свою политику "великого дозировщика". В мае 1933 года он разрешил вернуться в Москву Зиновьеву и Каменеву после публикации в "Правде" их покаяний в "дискредитации вождя", в "ошибочности, а частью и преступности своего поведения" [743]. В конце 1933 года Зиновьев и Каменев были восстановлены в партии. Ещё до этого Каменев был назначен заведующим издательством "Academia", а в мае 1934 года - организатором и директором Института мировой литературы АН СССР. Зиновьев был включён в редколлегию журнала "Большевик" и назначен членом правления Центросоюза.
Комментируя вторичную капитуляцию Зиновьева и Каменева, Троцкий писал: "Они капитулировали ещё в январе 1928 г. Но перед кем? Перед анонимной бюрократией, под именем партии. Сейчас такая капитуляция потеряла всякую цену. Надо признать непогрешимость Сталина, чтоб иметь право политически жить и дышать... Зиновьев с Каменевым "признали", т. е. окончательно опустились на дно. Личная судьба их глубоко трагична. Когда будущий историк захочет показать, как беспощадно эпохи великих потрясений опустошают людей, он приведет пример Зиновьева и Каменева" [744].
Прошедшие новый виток политического и нравственного перерождения, Каменев и Зиновьев выступали в "Правде" и других изданиях со статьями, прославляющими "прозорливость и мудрость" Сталина. Ещё большее усердие в панегириках Сталину проявлял Радек, опубликовавший 1 января 1934 года в "Известиях" обширную статью "Зодчий социалистического общества", вскоре переизданную в виде брошюры, выпущенной огромным тиражом. Эта брошюра носила, говоря современным языком, "футурологический" характер. Она была написана в форме лекции "из курса истории победы социализма", которая будет прочитана в пятидесятую годовщину Октябрьской революции в "школе междупланетарных сообщений". Будущий историк, как явствовало из статьи Радека, станет описывать советскую действительность 30-х годов следующими словами: "На мавзолее Ленина, окружённый своими ближайшими соратниками - Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Калининым, Орджоникидзе, стоял Сталин в серой солдатской шинели. Спокойные его глаза смотрели в раздумье на сотни тысяч пролетариев, проходящих мимо ленинского саркофага уверенной поступью лобового отряда будущих победителей капиталистического мира... К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия, шли волны уверенности, что там, на мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции" [745].
Аналогично вёл себя Бухарин, который, надо полагать, вполне искренне в феврале 1937 года описывал эволюцию своих взглядов и поведения. Датируя 1928-30 годами "период возникновения правого уклона и борьбы с партией", он писал, что следующий период (от 1930 до 1932 года) был для него "периодом полного изживания прежних взглядов и ошибок, изживания борьбы против партии". В этот период в его сознании ещё сохранялись "элементы известной двойственности", но после принятия законодательства о советской торговле ему "всё стало абсолютно ясно". Уже в 1932 году он уверял Слепкова в том, что "партруководство доказало свою большую маневроспособность" и "нужно без всяких оговорок бешено работать с партией". Когда же он узнал об аресте своих учеников, то решил, что ""молодые" его обманули, вырвались и пошли по своим путям". С этого времени "бывшие связи, даже личные, прекращаются: молодых я открыто политически осудил, физически они тоже были далеки. Одни из них сидят, другие - работают вне Москвы; с Томским и Рыковым они (связи.- В Р.) становятся всё реже; в 1934 году - почти ничего. В 1935 году ни одного раза. В 1936 г.- ни одного раза. Это - период дружнейшей и безоглядочной работы с партией, быстрого возрастания глубокого уважения и любви к партийному руководству,- вместо озлобленности первого периода... В этот период у меня не было уже ни малейших признаков двойственности в отношении к партии и партийному руководству... У меня всё развитие шло в сторону изживания всех неясностей и остатков старого и давно уже ни в мысли, ни в действии не осталось следов бывшего тяжкого наследства" [746].
Однако, несмотря на униженные выражения преданности со стороны своих бывших противников и безудержный фимиам вокруг своего имени в официальной пропаганде, Сталин по-прежнему не ощущал необратимости своего всевластия. Возникновение новых оппозиций, прибегавших к единственно возможным теперь нелегальным методам борьбы, свидетельствовало о том, что далеко не все коммунисты склонны безоговорочно принимать авантюристические эксперименты, осуществляемые им над партией и страной. По справедливому замечанию А. Авторханова, "оппозиция против Сталина смахивала на ту легендарную гидру древнегреческой мифологии, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали новые головы... Причем каждая новая оппозиция, будучи и по составу и по идеологии оппозицией коммунистической, в определённой мере отражала чаяния широких народных масс" [747].
Знакомство Сталина с "Рютинской платформой", с письмами из СССР, публиковавшимися в "Бюллетене оппозиции", с материалами следственных дел и агентурными сводками ГПУ, фиксировавшими деятельность и настроения старых и новых оппозиционных групп, показывало, что против его политики резко настроены не только многие бывшие оппозиционеры, но и многие коммунисты, в 20-е годы не участвовавшие ни в каких оппозициях и присоединявшиеся к "единодушным" голосованиям на официальных партийных собраниях.
Особенное беспокойство Сталина вызывало то обстоятельство, что значительная часть интеллектуальных сил партии продолжает формироваться из числа бывших оппозиционеров. Тщательно следивший за судьбой своих недавних открытых противников, он в начале 30-х годов заявил с недовольством Хрущёву: "Как же это случилось так, что троцкисты и правые получили привилегию? Центральный Комитет им не доверяет, сместил их с партийных постов, и они устремились в высшие учебные заведения. Теперь многие из них уже закончили вузы, и идут дальше, в науку..." Он даже назвал тогда некоторых лиц в качестве примера [748].
XLV
Чистка партии
Для освобождения партии от людей, способных составить массовую базу сопротивления правящей клике, Сталин практиковал массовые чистки партии. Первая генеральная чистка после смерти Ленина была проведена в 1929-30 годах в соответствии с резолюцией XVI конференции ВКП(б), в которой говорилось, что чистка должна "сделать партию более однородной, беспощадно выбросить из рядов партии все чуждые ей, вредные для её успехов, равнодушные к её борьбе элементы... разоблачая скрытых троцкистов... и сторонников других антипартийных групп и очищая от них партию" [749]. Во время этой чистки было исключено 10,2 % состава партии и добровольно вышло из партии 1,3 % [750].
Само объявление этой чистки было нарушением устава партии, согласно которому чистка должна была объявляться по решению партийного съезда. В постановлении же конференции ставилась задача завершить её именно к очередному XVI съезду. Параллельно с чисткой шёл массовый прием в партию новых членов. В докладе на XVI съезде Сталин в качестве крупного достижения называл "заявления рабочих о вступлении в партию целыми цехами и заводами, рост числа членов партии в промежутке от XV съезда до XVI съезда более чем на 600 тысяч человек, вступление в партию за первый лишь квартал этого года 200 тысяч новых членов" [751]. Форсированный рост численности партии продолжался и после XVI съезда.
Но и обновлённая таким образом партия не достигла достаточной "монолитности" для обеспечения её безоговорочного повиновения Сталину. Поэтому через два с половиной года после окончания чистки 1929-30 годов была объявлена новая генеральная чистка партии. Особенность её состояла в том, что до её завершения прием в кандидаты и перевод в члены партии был прекращён. Решение ЦК о проведении чистки в течение 1933 года было принято 10 декабря 1932 года и подтверждено январским пленумом ЦК и ЦКК, который постановил "организовать дело чистки партии таким образом, чтобы обеспечить в партии железную пролетарскую дисциплину и очищение партийных рядов от всех ненадежных, неустойчивых и примазавшихся элементов" [752].
К категориям, подлежащим чистке, постановлением ЦК и ЦКК от 28 апреля 1933 года были отнесены, в частности, "двурушники, живущие обманом партии, скрывающие от неё свои действительные стремления и под прикрытием лживой клятвы в "верности" партии пытающиеся сорвать на деле политику партии", а также "открытые и скрытые нарушители железной дисциплины партии и государства, не выполняющие решений партии и правительства, подвергающие сомнению и дискредитирующие решения и установленные партией планы болтовней об их "нереальности" и "неосуществимости"" [753]. Согласно духу и букве этих положений, из партии должен был быть изгнан всякий, кто высказывал сомнения в правильности не только "генеральной линии", но даже отдельных практических мероприятий сталинского руководства.
Ещё одним новшеством данной чистки стало нарушение устава партии, согласно которому члены ЦК и ЦКК как избранные съездом партии не подлежали чистке. В постановлении от 28 апреля была сделана важная оговорка о том, что возможность проведения чистки членов ЦК допускается "в случае подачи мотивированного заявления тем или иным партийным собранием или отдельной группой членов партии" [754]. Такие заявления не замедлили поступить от первичных организаций тех учреждений, в которых работали бывшие лидеры "правых уклонистов".
В заявлении секретаря ячейки Наркомата связи, которым руководил Рыков, предлагалось подвергнуть его чистке, поскольку он "до конца ещё не разоружился". На собрании ячейки Наркомата Рыков выступил с двумя пространными речами, в которых заявлял, что "борьба со мной, в частности, и с правым уклоном является одной из крупнейших заслуг теперешнего руководства ЦК и особенно, и в первую очередь, т. Сталина" [755]. Опасность своей позиции 1928-29 годов Рыков усматривал в том, что "и мое имя, и моя позиция сделались центром притяжения (о чём я говорил на одном из съездов) в целом ряде случаев элементов, враждебных Советской власти" [756].
Говоря о последующих оппозиционных группировках, Рыков заявлял, что некоторые из них "надеялись, некоторые были уверены в том, что я при благоприятных обстоятельствах открыто перейду на их сторону"; его же молчание по поводу этих группировок "давало повод тому, что я, возможно, остаюсь на старой позиции". В доказательство исправления этой очередной "ошибки" Рыков перечислял свои многочисленные выступления за последний год, в которых он критиковал "правую опасность" и новые антисталинские группировки. Рыков выражал желание, чтобы "из моей речи, на опыте моих ошибок товарищи научились с ещё большей силой, с ещё большей последовательностью бороться с правым уклоном в составе нашей партии" [757].
Касаясь своей работы в Наркомате связи, Рыков утверждал, что до его прихода в Наркомат последний "фактически находился в руках вредителей и различных врагов Советской власти". К своим достижениям он относил принятое по его инициативе постановление Совнаркома, согласно которому "преступления по линии связи приравниваются к преступлениям против социалистической собственности", а к недостаткам - "большое засорение органов связи чуждыми элементами" [758].
Однако даже такое выступление было объявлено выступавшими в прениях "недостаточно самокритичным". Рыкову ставилось в вину то обстоятельство, что он не признал "внутреннюю политическую связь" своей позиции 1928-29 годов со своими прежними ошибками, начиная с 1911 года. В подтверждение "медленности", с которой Рыков изживает свои ошибки, ораторы ссылались на то, что он в двух своих выступлениях недавнего времени не произнёс обязательных ритуальных слов, восхваляющих Сталина. Большинство речей на собрании завершалось выводом о том, что Рыков не оправдал доверия XVI съезда, избравшего его в состав ЦК.
Атмосферу собрания характеризует донесение председателя "чистильной" комиссии Наркомата в областную комиссию по чистке. В нем сообщалось, что Рыков давал своим ошибкам "сильно смягчённые характеристики", а не менее половины участников собрания при выступлении лиц, критиковавших Рыкова, "всячески старались сбить ораторов. Наоборот, когда тов. Рыкову в его выступлениях удавалось пустить какую-либо остроту, эта часть публики разражалась неистовыми аплодисментами". Информатор не забыл сообщить и о своих заслугах, состоявших в том, что он, закрывая собрание, указал, что эти "неистовые аплодисменты по адресу тов. Рыкова за его остроты и шипение по адресу товарищей, старавшихся серьезно, по-деловому, вскрыть недостатки в работе Наркомата, выявляют подлинную антипартийную и антисоветскую физиономию их авторов" [759].
В постановлении комиссии по итогам персональной чистки Рыкова указывалось на его "ошибки", выражавшиеся в том, что он в двух своих выступлениях "обошёл молчанием вопросы о борьбе за генеральную линию партии". Комиссия постановила считать Рыкова "проверенным", но при этом "просить Центральную комиссию по чистке и ЦК ВКП(б) довести до сведения 17-го партсъезда, что тов. Рыков своей практической и партийной работой ещё в достаточной мере не доказал, что он изжил свои правооппортунистические ошибки" [760].
Более успешно прошла чистка Бухарина - в основном по причине того, что он выступил с ещё более постыдной и самоуничижительной речью. Он заявил о своей "полной безоговорочной солидаризации" с тем, что партийная организация потребовала его "добавочной проверки", поскольку он допустил "целый ряд тяжелейших ошибок". Подробно перечислив эти "ошибки", Бухарин утверждал, что его группа превратилась в конце 20-х годов "в рупор всех сил, которые сопротивлялись штурму развернутого социалистического наступления". Поднятые ею вопросы о партийном режиме, "сопровождавшиеся личными нападками и проч. на самых выдающихся и крупнейших руководителей нашей партии", Бухарин назвал "организационным рефлексом... мелкобуржуазных шатаний". Он заявлял, что теперь понял, что для победы социалистического строительства необходимы "абсолютное единомыслие и абсолютное единодействие", "военноподобный строй внутри страны" и партия "с железной совершенно дисциплиной", которая "способна железной рукой руководить массами". В установлении такого партийного режима Бухарин усматривал заслугу сталинского руководства, которое "исторически выросло, выковалось не на какой-нибудь организационной хитрости, оно выковалось, выросло и завоевало историческое место глубоко принципиальной линией" [761].
К своим особенно серьезным ошибкам Бухарин относил "ложные установки", дававшиеся им "целому ряду товарищей, которые потом, вырвавшись из-под моего руководства, в значительной степени опять-таки по моей вине, потому, что я разводил с ними демократизм, докатились черт знает до каких вещей, о которых вам известно" (имелась в виду судьба "бухаринской школы", большинство участников которой в то время находились в застенках ГПУ.- В Р.). "Я уже давно от всего этого отошёл, мне очень неприятно всё это вспоминать,- я от всего этого отмежевался",- присовокуплял к данному пассажу Бухарин [762]. Он напоминал, что на XVII партконференции и январском пленуме ЦК 1933 года он признал "свою вину за тех людей, которые скатились до контрреволюционных группировок. Это Слепков, Айхенвальд, Марецкий, Астров и другие. Я считаю себя повинным не в том, что они делали за последнее время, но я первый их "заразил", когда зародился правый оппортунизм.
Вторая моя ошибка заключается в том, что я завёл с ними панибратские отношения, а потом они наплевали на меня и вырвались из-под моего влияния и пошли по пути контрреволюционных действий за моей спиной. Я считаю своим долгом самым решительным образом осудить их и целиком присоединиться к тем мероприятиям, которые проведены ЦК ВКП(б)" [763]. Демонстрируя полное преодоление своего былого "демократизма", Бухарин заявлял, что "мы должны раздробить черепа не только кулаков, но и всякого охвостья" [764].
Ячейка Объединённых государственных издательств (ОГИЗ), которыми руководил Томский, заседала три дня для принятия заявления о его персональной чистке. В первый день, как сообщал председатель комиссии по чистке ОГИЗа, обнаружилось, что значительная часть бюро и ячейки "находится под влиянием Томского" и положительно оценивает его работу. Поэтому Томский в своем выступлении свёл свои ошибки лишь к тому, что он "долго не выступал на общественных собраниях". Лишь после того, как комиссия дала "направление прениям", поступило 4 индивидуальных и групповых "мотивированных заявлений" с предложением организовать персональную чистку Томского. В этих заявлениях он обвинялся в том, что "не подверг решительной критике свою продолжавшуюся годами борьбу с партией", "слишком много вредил партии и своим поведением и своей работой не перекрыл вины перед партией". В дополнение к этому Томскому ставилось в вину, что он во время работы в ОГИЗе "закупал идеологически невыдержанные рукописи" и пропускал "идеологический брак" [765].
На "персональной чистке" Томский вёл себя более достойно, чем Бухарин и Рыков, и даже пытался защищать А. П. Смирнова, незадолго до этого выведенного из ЦК. В результате чистки он и другие лидеры "правых" были объявлены успешно прошедшими чистку.
В ходе чистки 1933 года из числа бывших лидеров оппозиционных группировок "вычищенными" оказались только Шляпников и Медведев, организаторы "рабочей оппозиции" 1920-22 годов. После решения ячейки Госплана об исключении Шляпникова "как окончательно порвавшего с большевизмом", он направил письмо Сталину, в котором протестовал против того, что "около меня создали атмосферу сенсации, мелкого клеветничества и из меня делают уже в печати "законченного двурушника"". Шляпников сообщал, что комиссия не позволила отложить его чистку в связи с обострением у него глухоты. Поэтому он был вынужден явиться больным на собрание, где не был способен даже слышать обвинения в свой адрес и поэтому дать отпор "шкурникам... которые клеветали на меня". В заключение письма Шляпников обращался с просьбой "положить конец издевательствам надо мною и обязать комиссию по чистке предъявить мне факты о моем двурушничестве".
Сталин переслал это письмо в Центральную Комиссию по чистке. Здесь при рассмотрении апелляции Шляпникову пришлось выслушать новые издевательства, тем более оскорбительные, что с менторской речью в его адрес выступил Ежов, несколько лет воспитывавшийся в семье Шляпникова. "Сейчас Шляпников недоумённо всех спрашивает - в чём заключаются его преступления? - говорил Ежов.- ...К тебе, Шляпников, со стороны партии было проявлено исключительно терпеливое отношение. Член партии ты старый, рабочий, культурный рабочий. На твое воспитание партия затратила очень много. Своим горбом ты тоже поработал. Пишешь книги, что не под силу ещё многим из рабочих. И партия всё время терпеливо к тебе относилась, думая, что Шляпников исправится.
Этим терпеливым отношением партии ты всё время злоупотребляешь. Все твои знания и способности, на которые потрачено немало сил партии и твоих собственных сил, ты на протяжении полутора десятков лет употребил только на борьбу против партии. Терпение партии исключительное и целиком опровергает твои же собственные утверждения о режиме в партии и т. п., о которых ты неоднократно говорил и писал... Если мы сейчас оставим Шляпникова в партии, ни один член партии этого не поймет" [766].
Перед утверждением решения об исключении Шляпникова из партии споры на комиссии развернулись лишь по поводу того, за что его исключать: за "старое" - участие в "рабочей оппозиции" или за "новое" - за то, что он не выступал против троцкистов и "морально разложился". В результате "дискуссии" было решено исключить и за "старое" и за "новое". При этом обвинения в "разложении" сводились к тому, что, будучи председателем жилищного кооператива, Шляпников выступил на суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру которого по ордеру, подписанному Кагановичем, в нарушение закона был вселён работник аппарата МК партии.
Из прошедших чистку 1916,5 тысяч членов и кандидатов в члены партии было исключено 18,3 %. Всего же с 1921 по 1933 год в результате чисток было исключено и добровольно выбыло около миллиона членов и кандидатов партии (примерно десятая часть исключённых впоследствии была восстановлена) [767]. Если вычесть из этого числа 219 тыс. исключённых и выбывших в период генеральной чистки 1921 года, то окажется, что около 800 тыс. человек были изгнаны из партии в ходе сталинских чисток только до начала 1934 года.
Характеризуя противоположность функций и методов партийных чисток в первые годы революции и во времена сталинской диктатуры, Троцкий писал: "Внешним образом одна и та же партия... в начале советской власти и через 10 лет применяет одни и те же методы во имя одних и тех же целей: сохранения своей политической чистоты и своего единства. На самом деле роль партии и роль чисток переменилась радикально. В первый период советской власти старая революционная партия очищалась от карьеристов; сообразно с этим комитеты (комиссии по чистке.- В Р.) создавались из старых революционных рабочих. Выбрасывались за борт искатели приключений, карьеристы или просто мошенники, пытавшиеся в довольно большом числе прилипнуть к власти. Чистки последних лет, наоборот, направлены полностью и целиком против старой революционной партии. Организаторами чисток являются наиболее бюрократические и по своему типу наиболее низкопробные элементы партии. Жертвами чистки являются наиболее верные, преданные революционным традициям элементы и прежде всего её (партии.- В Р.) старшие революционные поколения. Если в первый период пролетарская партия очищалась от худших элементов её и буржуазии, то сейчас мелкобуржуазная бюрократия очищается от подлинно революционных пролетарских элементов. Социальный смысл чисток изменился в корне, но эта перемена прикрывается единой партией" [768].
XLVI
Тоталитарный режим и его "теоретическое" обоснование
Своего рода параллелью к партийной чистке по государственной линии стало восстановление в 1933 году в стране паспортной системы. В первые годы революции были приняты законодательные акты, запрещавшие требовать от граждан предъявления паспортов и иных видов на жительство. Паспорта были заменены удостоверением личности, получение которого считалось правом, а не обязанностью гражданина. Это положение было круто изменено постановлением ЦИК и СНК СССР "Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов".
Новое законодательство о паспортах преследовало, во-первых, цель прикрепления крестьян к колхозам, поскольку жителям сельской местности паспорта не выдавались. Во-вторых, оно ставило целью держать на постоянном учете "классово чуждые элементы", для чего в паспорт была включена графа о социальном происхождении. Многие бывшие дворяне, капиталисты и иные лишенцы (т. е. лица, лишённые избирательных прав), равно как и выпущенные на свободу политзаключённые отныне лишались права на получение паспортов или на прописку в крупных городах. "Власти пользуются паспортизацией,- сообщал корреспондент "Бюллетеня оппозиции",- прежде всего для того, чтобы вычистить из Москвы все нежелательные или мало-мальски подозрительные в политическом отношении элементы, в том числе и всех покаявшихся в разное время левых оппозиционеров" [769]. Наконец, паспортизация облегчала постоянную слежку за такими "подозрительными элементами".
В начале 30-х годов политическая полиция (ГПУ) окончательно встала над партией, превратившись в личный орган Сталина. Ещё в 1930 году Троцкий так характеризовал коренное изменение функций и методов деятельности этого органа: "В годы гражданской войны Чека совершала суровую работу. Но эта работа велась под контролем партии. Сотни раз из среды партии поднимались протесты, заявления, требования объяснений по поводу тех или других приговоров. Во главе Чека стоял Дзержинский, человек высокой нравственной силы. Он был подчинён Политбюро, члены которого имели по всем вопросам свое собственное мнение и умели за него постоять... Сейчас во главе ГПУ стоит Менжинский, не человек, а тень человека. Главную роль в ГПУ играет Ягода, жалкий карьерист, связавший свою судьбу с судьбой Сталина и готовый выполнить, не задумываясь и не рассуждая, любое из его личных распоряжений" [770].
В начале 30-х годов в передовой рукописного органа заключённых Верхнеуральского политизолятора "Воинствующий большевик" говорилось: "ГПУ окончательно легализовано в качестве основного органа управления партией. Никакой пост, никакое положение в стране и партии, никакие заслуги, прошлые или настоящие - не избавляют от общей участи человека, осмелившегося нарушить правила осадного положения" [771].
"Теоретическое" обоснование созданному в стране тоталитарно-полицейскому режиму Сталин попытался дать в заключительном разделе своей речи на январском (1933 года) пленуме ЦК и ЦКК, озаглавленном "Итоги пятилетки в четыре года в области борьбы с остатками враждебных классов". Он заявил, что "последние остатки умирающих классов" "оказались вышибленными", в силу чего они ""расползлись" по всем предприятиям и учреждениям страны, где стали организаторами не только вредительства, но также массового воровства и хищений общественной собственности" [772]. Таким образом, воровство, получившее широкое распространение в результате обнищания подавляющей массы населения, объяснялось происками "последних остатков умирающих классов".
Эти "остатки" или "бывшие люди", как утверждал Сталин, не могут изменить что-либо в нынешнем положении в СССР. "Они слишком слабы и немощны для того, чтобы противостоять мероприятиям Советской власти". Тем не менее они будут усиливать свое сопротивление с ростом могущества Советского государства, а "на этой почве могут ожить и зашевелиться... осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно". Несмотря на эти заверения о бессилии "остатков" и "осколков" Сталин заявил, что максимальное усиление государственной власти необходимо для того, чтобы "развеять в прах" эти "остатки" и "разбить их воровские махинации" [773].
В статье "Проблемы советского режима (теория перерождения и перерождение теории)" Троцкий обращал внимание прежде всего на логическую нелепость всей этой сталинской софистики. "Если от бывших классов остались лишь "бывшие люди",- писал он,- если они слишком слабы, чтобы "что-либо(!) изменить в положении СССР",- то из этого и должно было бы вытекать потухание классовой борьбы и смягчение режима... Зачем вводить режим террора против партии и пролетариата, если дело идёт лишь о бессильных осколках, неспособных "что-либо изменить в СССР"? Всё это нагромождение путаницы, переходящей в прямую бессмыслицу, является результатом невозможности раскрыть правду" [774].
Раскрывая разительный контраст между положением в партии сразу же после революции и при сталинском режиме, Троцкий напоминал, что в годы гражданской войны, когда старые господствующие классы боролись с оружием в руках, когда их активно поддерживали империалисты всего мира, в партии развертывались открытые дискуссии по самым острым вопросам: о Брестском мире, о методах организации Красной Армии, о профсоюзах, о составе ЦК, о национальной политике и т. д. Почему же теперь, после разгрома эксплуататорских классов, "нельзя допустить обсуждения вопросов о темпах индустриализации и коллективизации, о соотношении между тяжёлой и лёгкой промышленностью или о политике единого фронта в Германии? Почему любой член партии, который потребовал бы созыва очередного съезда партии, в соответствии с её уставом, был бы немедленно исключён и подвергнут репрессиям? Почему любой коммунист, который вслух выразил бы сомнение в непогрешимости Сталина, был бы немедленно арестован? Откуда такое страшное, чудовищное, невыносимое напряжение политического режима?" [775]
Троцкий писал, что в полном противоречии с марксистской доктриной, согласно которой по мере успехов социалистического строительства диктатура пролетариата должна превращаться в "полугосударство" и отмирать, т. е. заменяться действительно равноправным и всеобщим участием всего населения в управлении обществом, от такого управления оказались отстранены не только массы, но даже правящая партия. При этом "сталинцы не только не отваживаются утверждать, будто диктатура приняла за последние годы более демократические формы, но, наоборот, неутомимо доказывают неизбежность дальнейшего обострения методов государственного насилия" [776].
Действительные причины непрерывного усиления государственного принуждения, переросшего в личную террористическую диктатуру, кроются в угрожающем росте народного недовольства политикой Сталина, вылившейся в прямые преступления, направленные против народа. Раскрывая социально-экономические причины и внутреннюю логику этого процесса, Троцкий писал: "Преувеличенная и несогласованная индустриализация подкапывала основы сельского хозяйства... Опыт скоро показал, что коллективизация отчаяния не есть ещё социалистическая коллективизация. Дальнейший упадок сельского хозяйства ударил по промышленности. Для поддержания неосуществимых и несогласованных темпов понадобился усиленный нажим на пролетариат. Освободившись от материального контроля массового потребителя (под таким контролем Троцкий имел в виду прежде всего рынок.- В Р.) и от политического контроля производителя, промышленность приобрела сверхсоциальный, т. е. бюрократический характер. Она оказалась в результате неспособной удовлетворять человеческие потребности даже в той степени, в которой удовлетворяла их менее развитая капиталистическая промышленность. Сельское хозяйство ответило импотентным городам войной на истощение. Под вечным гнётом несоответствия между напряжённостью своих трудовых усилий и ухудшающимися условиями существования, рабочие, колхозники и единоличники теряют интерес к труду и проникаются раздражением против государства. Отсюда - именно отсюда, а не из злой воли "осколков" - вытекает необходимость внесения принуждения во все клеточки хозяйственной жизни (усиление власти директора, законодательство о прогулах, смертная казнь за расхищение колхозниками колхозного имущества, военные мероприятия при посевах и сборе урожая, принуждение индивидуальных крестьян уступать лошадей колхозам, паспортная система, политотделы в колхозной деревне и пр. и пр.)" [777].
Главной причиной возникновения бюрократическо-тоталитарного режима Троцкий считал то обстоятельство, что в стране, прошедшей через Октябрьскую революцию, привилегии меньшинства можно охранять лишь с помощью беспощадного насилия над массами. Сохранение этого режима неминуемо порождает гигантские экономические издержки. Если советская демократия является жизненной потребностью здорового развития планового хозяйства, то бюрократические методы управления неизбежно "таят в себе трагические хозяйственные сюрпризы" [778].
Такими "трагическими сюрпризами" явились итоги первой пятилетки и обрушившийся к её исходу на страну массовый голод.
XLVII
Итоги первой пятилетки
Ещё в 1931 году Троцкий предупреждал, что "при неправильном планировании и, что ещё важнее, при неправильном регулировании плана в процессе его выполнения, кризис может развернуться под самый конец пятилетки и создать непреодолимые затруднения для использования и развития её несомненных успехов" [779].
В 1932 году фактический прирост промышленной продукции (14,7 %) оказался более чем вдвое ниже того, каким он предусматривался согласно годовому плану (32 %). С этого времени в СССР резко сократилась публикация статистических данных. В начале 1933 года Сталин подписал секретную телеграмму: "Воспретить всем ведомствам, республикам и областям до опубликования официального издания Госплана СССР об итогах выполнения первой пятилетки издание каких-либо других итоговых работ, как сводных, так и отраслевых и районных с тем, что и после официального издания итогов пятилетки все работы по итогам могут издаваться лишь с разрешения Госплана СССР" [780].
Фальсифицируя статистические данные, Сталин заявил на январском (1933 года) пленуме ЦК о выполнении пятилетнего плана за 4 года и 3 месяца. В подтверждение этого он утверждал, что пятилетний план по общему объёму промышленного производства якобы выполнен на 93,7 %, а по тяжёлой промышленности - на 108 %. Однако это были лишь стоимостные, валовые показатели, не учитывающие к тому же рост оптовых цен на промышленную продукцию.
Конечно, в годы пятилетки были достигнуты значительные успехи в области индустриализации. Были построены 1500 крупных предприятий и созданы целые отрасли промышленности, которых не было в царской России: станкостроение, автомобилестроение, тракторостроение, химическая и авиационная промышленность. Крупные индустриальные очаги возникли в бывших национальных окраинах царской России. Началось строительство второй топливно-металлургической базы на Урале и в Сибири.
Однако при всём этом даже по выпуску валовой продукции (в рублях) задания пятилетнего плана, вопреки утверждениям Сталина, выполнены не были. За первую пятилетку выпуск промышленной продукции увеличился в 2 раза, а по группе "А" - в 2,7 раза, в то время как плановые задания составляли соответственно 2,8 и 3,3 раза. Особенно значительным было невыполнение плановых заданий по группе "Б": производство предметов потребления увеличилось на 56 % против 2,4 раза, намеченных по пятилетнему плану. Но даже эти данные об итогах первой пятилетки были получены путём статистических манипуляций, например, применения "повторного счёта", при котором стоимость полуфабрикатов учитывалась при оценке работы предприятий, производящих и конечный продукт, и полуфабрикаты. Подобные манипуляции будут характерны для советской отчётности всех последующих лет.
Темпы годового прироста 20 важнейших видов промышленной продукции в первой пятилетке были почти в 3 раза ниже, чем в 1922-28 годах. При этом они упали по сравнению не только с восстановительным периодом (1921-25 годы), но и с последующими двумя годами, когда происходил медленный переход к индустриализации страны. Например, среднегодовые темпы прироста добычи угля составили в 1926-27 годах 39,9 %, а в годы первой пятилетки - около 15 %, среднегодовые темпы прироста производства стали - 37,6 % и 8,2 %, цемента - 34,4 и 17,1 %. В целом среднегодовой прирост важнейших видов промышленной продукции составил за годы первой пятилетки 11,9 % против 29,1 % по плану. Выполнение плановых заданий по этому показателю составило, таким образом, 41 %.
Ещё более наглядно масштабы невыполнения заданий первой пятилетки выступают при сопоставлении натуральных показателей, намеченных на последний год пятилетки XVI конференцией и V съездом Советов (не говоря уже о повышенных заданиях, утверждённых XVI съездом), с показателями, фактически достигнутыми в 1932 году. Вместо 22 млрд. квтч электроэнергии было произведено 13,5 млрд. квтч, вместо 75 млн. тонн угля - 64,4 млн. тонн, вместо 10 млн. тонн чугуна - 6,2 млн. тонн, вместо 8 млн. тонн минеральных удобрений - 0,3 млн. тонн, вместо 10,4 млн. тонн стали - 5,9 млн. тонн, вместо 8 млн. тонн проката - 4,4 млн. тонн. Огромное отставание от плановых заданий было характерно для машиностроительных отраслей. Автомобилей в 1932 году было произведено 23,9 тыс. штук против 100 тыс. по плану, тракторов - соответственно 48,9 тыс. против 53 тыс., комбайнов - 10 тыс. против 40 тыс. по повышенному заданию. Плановые задания по основным отраслям группы "А" были достигнуты лишь в 1933-35 годах, а повышенные задания, утверждённые в 1930 году (17 млн. тонн чугуна, 170 тыс. тракторов и 200 тыс. автомобилей),- соответственно в 1950, 1956 и 1957 годах. Лишь по одной отрасли - производству нефти - в 1932 году были достигнуты показатели, близкие к показателям "оптимального" варианта пятилетнего плана (21,4 и 22 млн. тонн), но и они были более чем вдвое ниже повышенных плановых заданий.
Намного хуже обстояло дело с выполнением плановых заданий по группе "Б" промышленности. В 1932 году было произведено 2694 млн. м хлопчатобумажных тканей вместо 4700 млн. м по плановому заданию на конец пятилетки, шерстяных тканей - 88,7 млн. м вместо 270 млн. м, сахарного песка - 828 тыс. тонн вместо 2600 тыс. тонн. Показатели, намеченные на 1932 год по этим видам промышленной продукции, были достигнуты соответственно в 1954, 1957 и 1951 годах.
Выпуск основных видов продукции лёгкой промышленности в 1932 году был примерно таким же, как в 1928 году, а продукции пищевой промышленности - существенно ниже, чем в 1928 году. Это объяснялось катастрофическим положением, в котором оказалось к исходу первой пятилетки сельское хозяйство. Валовый сбор зерна составил в 1932 году 69,9 млн. тонн против 73,3 млн. тонн в 1928 году, производство мяса - соответственно 2,8 млн. тонн против 4,9 млн. тонн, молока - 20,6 млн. тонн против 31 млн. тонн, яиц - 4,4 млрд. штук против 10,8 млрд., шерсти - 69 тыс. тонн против 182 тыс. Важнейшие показатели сельскохозяйственного производства продолжали снижаться и в 1933 году. За 1929-33 годы производство мяса, молока и яиц сократилось соответственно в два, полтора и три раза, производство сахара - на 39 %. Вместо запланированного роста сельскохозяйственной продукции в 1,5 раза за 1929-33 годы, в 1933 году её производство составило менее 2/3 уровня 1929 и 1913 годов.
По пятилетнему плану урожайность основных сельскохозяйственных культур должна была повыситься на 35 % по сравнению с 1928 годом. На деле урожайность зерновых культур составила в 1932 году 7 млн. центнеров с одного гектара против 7,9 млн. центнеров в 1928 году, хлопчатника - 5,9 млн. центнеров против 8,5, сахарной свеклы - 43 млн. центнеров против 132, подсолнечника - 2,1 млн. центнеров против 5,4, льна - 2 млн. центнеров против 2,4, картофеля - 71 млн. центнеров против 82, овощей - 79 млн. центнеров против 132.
Истощение производительных сил деревни наиболее остро сказалось в резком уменьшении поголовья скота. Это произошло в результате не только самоуничтожения скота крестьянами, вступавшими в колхозы, но и установления непосильных норм заготовок животноводческой продукции. Предостережения местных работников о неизбежном снижении поголовья грубо игнорировались и осуждались вышестоящими органами. Например, в постановлении бюро Казахстанского крайкома, принятом в 1931 году, говорилось: "Крайком решительно осуждает тенденции отдельных районов и работников - не выполнить планы и ослабить темпы мясозаготовок... под прикрытием разговоров о сокращении стада, о необходимости сохранения производственного скота" [781].
Пятилетний план предусматривал увеличение поголовья скота на 20-30 %. Вместо этого поголовье крупного рогатого скота сократилось с 60,1 млн. голов в 1928 году до 33,5 млн. в 1933 году, в том числе коров - с 29,3 до 19,4 млн., поголовье свиней - с 22 до 9,9 млн., овец и коз - с 107 до 37,3 млн., лошадей - с 32,1 до 14,9 млн. (в 1935 году). Даже за период войны и послевоенной разрухи (1941-46 годы) сокращение поголовья крупного рогатого скота составило 7 млн. голов, т. е. было вчетверо меньшим, чем за годы коллективизации.
Уцелевший скот находился в основном либо в личных подсобных хозяйствах колхозников, либо у единоличников. В конце 1932 года в колхозах было всего 2,6 млн. коров и даже к началу 1941 года - всего лишь 5,7 млн. из общего поголовья в 27,8 млн.
Гигантская убыль рабочего скота лишь в незначительной степени восполнялась тракторами и другими машинами. К концу 1932 года в колхозах, совхозах и МТС имелось всего 72 тыс. тракторов, 6 тыс. грузовых автомобилей и около 10 тыс. комбайнов (в США к началу 1930 года в сельском хозяйстве насчитывалось 1,3 млн. тракторов, около 800 тыс. автомашин и 45 тыс. комбайнов). Тракторный парк СССР в 1932 году располагал общей мощностью в 1,1 млн. лошадиных сил, а количество лошадей в стране сократилось с 1930 года по 1933 год на 13,6 млн.
Последствия огромного урона, нанесённого сельскому хозяйству принудительной коллективизацией, ощущались на всём протяжении 30-х годов, когда среднегодовое производство сельскохозяйственной продукции было ниже, чем в 1929 году.
Производительность труда в промышленности выросла за пятилетку на 41 % при плановом задании 110 %. Рост промышленного производства достигался в основном за счёт экстенсивных факторов. Среднегодовая численность рабочих и служащих в народном хозяйстве за первую пятилетку удвоилась и в 1932 году достигла 22,9 млн. человек вместо 15,8 млн. по плану. Средняя заработная плата также удвоилась (при плановом задании её роста на 50 %). Общий фонд зарплаты вырос, таким образом, вчетверо. Однако реальная заработная плата существенно упала, поскольку рост номинальной денежной зарплаты перекрывался ростом розничных цен.
При анализе итогов первой пятилетки Троцкий отмечал, что бюрократия освободила себя не только от политического контроля масс, на которых форсированная индустриализация ложилась невыносимым бременем, но и от автоматического контроля посредством рыночных механизмов и твёрдой денежной единицы. Денежная система, укреплённая в конце нэпа, снова оказалась расшатанной в корне. Финансовые прорехи плана заполнялись печатной бумагой. Были подняты все шлюзы инфляции. Если денежная эмиссия увеличилась с 0,7 млрд. руб. в начале 1925 года до сравнительно скромной суммы в 1,7 млрд. руб. к началу 1928 года (что было приблизительно равно бумажному обращению царской России, без прежней металлической базы) [782], то за 1928-32 годы объём денежной массы, находящейся в обороте, увеличился в пять раз. Следствием этого стало снижение покупательной способности рубля на 60 % и утрата его золотого содержания.
Заявление Сталина о выполнении пятилетнего плана за четыре года и три месяца Троцкий расценивал, как показатель того, что "цинизм бюрократии в обращении со статистикой и общественным мнением не знает пределов" [783].
Ещё в октябре 1932 года Троцкий предупреждал, что "о действительном завершении пятилетнего плана в четыре года (точнее, в четыре года и 3 месяца) сейчас не может быть и речи". Анализируя данные, публикуемые в советской печати, он подчеркивал, что они "имеют скорее формально-статистический, чем хозяйственно-учетный характер. Если довести постройку нового завода до 90 % готовности, а затем, в виду явного недостатка сырья, приостановить работу, то с точки зрения формально-статистической можно записать 90 % выполнения плана. С экономической же точки зрения произведённые расходы надо просто записать в графу потерь. Учет действительной эффективности (полезного действия) воздвигнутых и воздвигаемых предприятий, с точки зрения общегосударственного хозяйственного баланса, ещё целиком принадлежит будущему. Но и с точки зрения голого количества результаты, как они ни значительны сами по себе, очень далеки от плановых предначертаний" [784].
Ещё менее благоприятно выглядели бы показатели выполнения плана, если бы в них был внесён поправочный коэффициент на качество продукции. Высокие темпы промышленного роста достигались в результате административной погони за количеством, которая вела "к ужасающему снижению качества; низкое качество подрывает на следующем этапе борьбу за количество: расплата за экономически нерациональные "успехи" обычно во много раз превосходит самые эти успехи. Эту диалектику каждый развитый рабочий знает ныне не по книжкам Комакадемии (увы! тоже плохая продукция), а по практике собственных шахт, заводов, железных дорог, тепловых станций и пр." [785]
Особая недостоверность официальных итогов выполнения плана обнаружилась в области сельского хозяйства. "Успехи" в этой области советская печать обычно иллюстрировала ссылками на число коллективизированных хозяйств и гектаров. Эти ссылки Троцкий расценивал как недостойную насмешку над состоянием сельского хозяйства и взаимоотношениями города и деревни. В действительности заготовка продовольствия и сельскохозяйственного сырья, не став делом взаимовыгодного обмена между городом и деревней, на протяжении всей пятилетки оставалась "политической кампанией", "боевым походом", требовавшим каждый раз мобилизации государственного и партийного аппарата. Ссылаясь на статью "Правды", где говорилось, что "многие колхозы сопротивляются заготовкам, припрятывают хлеб", Троцкий писал: "Мы знаем, что означает в подобном контексте слово "многие". Если обмен между деревней и городом выгоден, то у крестьян не может быть основания "припрятывать хлеб"; если же обмен не выгоден, т. е. является результатом принудительного отчуждения, то все колхозы, а не многие стремятся припрятать хлеб, как и индивидуальные хозяева. Обязательствам крестьян по мясозаготовкам ныне официально придан характер натурального налога со всеми вытекающими отсюда репрессивными последствиями" [786]. Всё это выступало неоспоримым свидетельством того, что, внешне продолжая полновластно командовать, бюрократия в сельском хозяйстве более, чем где-либо, оказывалась пленником своих ошибок.
Слепая и недальновидная политика в деревне, продолжавшая строиться на беспощадных репрессиях, явилась причиной охватившего страну массового голода.
XLVIII
Голод
Голод 1932-33 годов, принявший особенно страшные формы на Украине, Северном Кавказе, Нижней Волге и в Казахстане и сопоставимый по своим масштабам с голодом 1921-22 годов, отличался от последнего существенными особенностями. Во-первых, в 1921-22 годах советское правительство широко информировало о голоде свой народ и мировую общественность, обращалось к зарубежным правительствам и общественным организациям с просьбой о помощи и с благодарностью принимало эту помощь. При ВЦИК и во многих губерниях были созданы комитеты помощи голодающим; по всей стране был организован сбор средств для районов бедствия, в эти районы направлялись миллионы пудов зерна из государственных фондов. В отличие от этого, в 1932-33 годах голод полностью замалчивался. Сообщения зарубежной прессы о голоде опровергались, а предложения о помощи, идущие из-за рубежа, отклонялись.
Во-вторых, голод 1932-33 годов был искусственным голодом. Хотя обширные районы страны были охвачены засухой, урожай 1932 года в целом по стране был не намного ниже средних многолетних показателей и сам по себе не грозил массовым голодом. Валовый сбор зерна составил в 1932 году 69,9 млн. тонн - почти столько же, сколько в предшествующем, 1931 году (69,5 млн. тонн) и в следующем, 1933 году (68,4 млн. тонн). Однако заготовки зерна выросли в 1932 году почти вдвое по сравнению с 1928 годом. Рост хлебозаготовок требовался для того, чтобы накормить намного возросшее за годы индустриализации население городов. С этой задачей бюрократия справлялась с большими трудностями. В 1931/32 хозяйственном году численность лиц, получавших хлеб по карточкам, увеличилась по сравнению с предшествующим годом с 33,2 млн. до 40,3 млн. чел., а количество зерна, предназначенного для снабжения городов и рабочих поселков, выросло с 7,9 до 9,3 млн. тонн. В результате в городской местности нормы выдачи хлеба были уменьшены.
Тем не менее значительная часть товарного зерна продолжала вывозиться за границу. Если в 1928 году из страны было вывезено менее 100 тыс. тонн зерна (при валовом сборе зерновых, равном 73,3 млн. тонн), то в 1929 году - 1,3 млн., в 1930 - 4,8, в 1931 - 5,2 млн. тонн (при валовых сборах - соответственно 71,7, 83,5 и 69,5 млн. тонн). Таким образом, в 1930 и 1931 годах экспорт зерна увеличился в 50 раз по сравнению с 1928 годом. Вывоз зерна, хотя и в меньших масштабах, продолжался в 1932 году (1,8 млн. тонн) и 1933 году (около 1 млн. тонн).
Необходимость экспорта зерна сталинское руководство мотивировало тем, что только таким путём можно расплатиться за заказы машин и оборудования. В начале 30-х годов СССР стал крупнейшим в мире импортером этих товаров: удельный вес Советского Союза в их мировом импорте составил в 1930 г. 30 %, а в 1932 г.- 50 %. В результате за один только 1931 год внешний долг СССР увеличился почти вдвое, а экспорт составил только 67 % валютной стоимости импорта.
Однако СССР расплачивался за машины не только хлебом. Более того, хлеб не был в годы первой пятилетки главной экспортной статьей. Даже в 1930 году, когда удалось получить наибольшую выручку за экспортируемый хлеб (883 млн. руб.), продажа нефтепродуктов и лесоматериалов дала 1 млрд. 430 млн. руб., пушнины и льна - ещё почти полмиллиарда. В дальнейшем, в условиях охватившего все капиталистические страны экономического кризиса, цены на зерно резко упали на мировом рынке. Выручка за проданное в 1932-33 годах по демпинговым ценам зерно составила всего 369 млн. руб., тогда как за нефтепродукты и лесоматериалы - 1400 млн. руб. В 1933 году выручка от экспорта зерна составила лишь 8 % от общих экспортных доходов. Между тем и половины проданного в 1932-33 годы зерна хватило бы, чтобы спасти все районы страны от голода.
Правительство не сделало ни шага, чтобы сохранить зерно для прокорма голодающих деревень за счёт уменьшения его перегонки на водку. Ни один спиртоводочный завод не был остановлен. Сталин продолжал жёстко выдерживать установку, выдвинутую им в письме к Молотову в сентябре 1930 года: "Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки" [787]. В государственные планы закладывалось увеличение водочных доходов. Так, в 1933 году было запланировано дополнительно получить от продажи водки 500 млн. руб.
При всём этом возникает вопрос: почему Сталин стал, по определению Ф. Раскольникова, организатором голода? Ответ на этот вопрос мы видим в том, что Сталин использовал неурожай 1932 года на Украине и в некоторых других районах в политических целях, для того, чтобы подавить последние вспышки сопротивления крестьянства насильственной коллективизации и принудительной организации труда в колхозах.
Уступки крестьянам весной 1932 года не только не ослабили напряжения в отношениях между крестьянством и государством, но вызвали во многих сельских районах реакцию, весьма сходную с той, которая возникла после статьи "Головокружение от успехов". Крестьяне восприняли снижение планов заготовок и разрешение продажи сельскохозяйственных продуктов на базарах по свободным ценам как признак ослабления власти. После постановления ЦК "О принудительном обобществлении скота" во многих районах они стали отказываться вообще сдавать скот государству. О том, какие формы приняло сопротивление скотозаготовкам на Дону, рассказывалось в письме Шолохова Сталину от 20 апреля 1932 года. Писатель сообщал, что "по хуторам происходила форменная война - сельисполнителей и других, приходивших за коровами, били чем попало, били преимущественно бабы и детишки (подростки), сами колхозники ввязывались редко, а где ввязывались, там дело кончалось убийством" [788].
О том, что легализация свободного крестьянского рынка привела к снижению не только мясо-, но и хлебозаготовок, свидетельствует тот факт, что в июле 1932 года хлебные заготовки составили всего 55 % от заниженного плана, утверждённого весной этого года. Надежды на ликвидацию милитаризированного режима на селе сказались и на поведении рабочих, недавно пришедших в города и на стройки из деревень: многие из них стали покидать промышленные предприятия и возвращаться в деревню.
В этих условиях Сталин объявил новый крестовый поход против крестьянства. Драконовские меры снова стали применяться при хлебозаготовках, но теперь уже прежде всего по отношению к недавно созданным колхозам, фактически объявившим новую "хлебную стачку", т. е. отказывавшимся сдавать хлеб государству по крайне низким закупочным ценам. В районах, охваченных засухой, государственные органы требовали от колхозов выполнения первоначального плана хлебозаготовок, а в случае отказа применяли жестокие репрессии: конфискацию зерна, находящегося в колхозных амбарах и дворах колхозников.
В октябре 1932 года для борьбы с "саботажниками" были направлены чрезвычайные комиссии ЦК. На Северном Кавказе такую комиссию возглавил Каганович. По возвращении из этой поездки он, как вспоминал Хрущёв, проинформировал верхушку Московского горкома о её результатах. "Оказывается, он выезжал в Краснодар потому, что там началась забастовка (как тогда говорили - саботаж). Кубанские казаки не хотели обрабатывать землю в колхозах, и в результате этой поездки были выселены в Сибирь целые станицы" [789]. Только из трёх станиц было выселено всё их население, составлявшее 45 тыс. чел. Другие станицы заносились на "черную доску", что означало полное свертывание там государственной и кооперативной торговли, прекращение всякого подвоза товаров; полное запрещение продажи своих продуктов колхозникам и единоличникам; чистку колхозных, кооперативных и государственных аппаратов. Изобретённый Кагановичем метод "черных досок" стал широко применяться и в других охваченных недородом регионах.
Как и в прежние годы, репрессивные кампании против крестьянства сопровождались ударами по местному партийному активу, на этот раз обвинённому в "потворстве кулацкому саботажу". Только в Северо-Кавказском крае было исключено из партии 26 тыс. человек, или 45 % всех сельских коммунистов. При чистке сельских парторганизаций в первую очередь исключались председатели колхозов и секретари колхозных партийных ячеек.
В ряде районов применялись меры, превосходящие все прежние бесчинства на селе: депортация добросовестных единоличников и целых колхозов не только за то, что они не желали сеять хлеб, который должен был быть отобран у них фактически задаром, но и за то, что так поступали их соседи. Заявляя о "справедливости" подобных мер, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Шеболдаев говорил: "Нам могут сказать: "Как же раньше кулаков высылали, а сейчас речь идёт о целой станице, там есть и колхозы, и добросовестные единоличники, как быть?". Да, приходится ставить вопрос о целой станице, ибо колхозы, ибо колхозники, ибо действительно добросовестные единоличники в нынешней обстановке отвечают за состояние своих соседей" [790].
Террор по отношению к крестьянству был широко развернут и в Сибири. Старая большевичка Дорофеева вспоминала, что в 1933 году она была включена в комиссию прокуратуры по проверке правильности применения статьи Уголовного кодекса о саботаже. Комиссия ехала в Новосибирск в салон-вагоне с коврами, пианино, отдельными купе для каждого. В Новосибирске секретарь Сибкрайкома Эйхе организовал членам комиссии шикарный отдых на загородной даче. Комиссия обнаружила, что с разрешения Сталина Эйхе подписывал огромные списки приговорённых к расстрелу по обвинению в саботаже, причем осуждённым запрещалось подавать апелляции. Саботажниками объявлялись, например, председатели колхозов, не выполнившие спущенные райкомами дополнительные задания по сдаче хлеба [791].
Свирепыми расправами с "саботажниками" не исчерпывались карательные меры по отношению к крестьянству. Крайняя продовольственная нужда в деревне вызывала, как отмечал один из корреспондентов "Бюллетеня оппозиции", "особые меры самосохранения, в виде сокрытия урожая: колхозники у самих себя воруют хлеб. Способов очень много: срезают по ночам недозревшие колосья; срезают колосья в копнах и скирдах; плохо обмолачивают хлеб, сознательно оставляя значительную часть зерна в соломе; припрятывают, наконец, и обмолоченное зерно... Рассматривать эти явления под одним лишь уголовным углом зрения невозможно уже в виду их массового характера. На самом деле перед нами экономическая реакция против чрезмерного и преждевременного коллективизирования" [792].
Ответом на эту "экономическую реакцию" стал принятый в августе 1932 года закон "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности". По этому закону, написанному самим Сталиным, за хищение государственного, колхозного и кооперативного имущества предусматривался расстрел, который при смягчающих обстоятельствах мог быть заменён лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего личного имущества. Амнистия по такого рода делам была запрещена. Уже к началу 1933 года по "закону о трёх колосках", как назвали новый сталинский закон в народе, было осуждено около 55 тыс. чел. Из них 2100 человек были приговорены к высшей мере наказания. Приговоры были приведены в исполнение примерно в 1000 случаях [793]. Судьи заявляли, что у них "рука не поднимается" приговаривать к расстрелу "несунов", чаще всего женщин, добывавших пропитание для голодных детей.
За первый год действия закона только в Казахстане по нему было осуждено 33345 человек, в том числе 7728 колхозников и 5315 крестьян-единоличников. Помимо наказаний за "кражу" колхозного имущества, приговоры на 10 лет лишения свободы выносились, например, за использование колхозных лошадей для поездки по личным делам, за повреждение по недосмотру глаза колхозной лошади и т. д. [794].
Отражая отношение левой оппозиции к этому закону, корреспондент Бюллетеня писал: "За воровство коллективной собственности, даже если это картошка или хлеб, применяют высшую меру. Совершенно забыли о том, что воровство есть продукт условий, а не злой воли. Искоренение причин и воспитание заменяется грубой расправой. Двигаемся назад" [795].
Ещё одной мерой, направленной на подавление крестьянства, стало создание в начале 1933 года политотделов МТС - чрезвычайных органов, к которым фактически перешла власть в деревне.
Все эти меры в совокупности и вызвали массовый голод. Тщательное сокрытие сообщений о нем приводило к тому, что в районах, не охваченных голодом, большинство населения, включая даже крупных партийных функционеров, не знало о его действительных масштабах. В своих воспоминаниях Хрущёв писал о том, что в 1932-33 годах он не представлял, как может возникнуть голод на Украине, всегда бывшей самой плодородной житницей страны. Лишь впоследствии он узнал у Микояна, что в то время в Москву приезжал секретарь Киевского губкома партии Демченко, сообщивший о том, что в Киев пришёл из Полтавы поезд, загруженный человеческими трупами. Охарактеризовав положение на Украине, как очень тяжёлое, Демченко высказал предположение, что "Сталин об этом, наверное, не знает", и попросил Микояна передать соответствующие факты Сталину. Комментируя этот рассказ, Хрущёв замечал: "Вот тоже характерная черта того периода, когда даже такой человек, как Демченко, член Политбюро ЦК КП(б) Украины... не мог сам прийти (к Сталину.- В Р.), проинформировать и высказать свое мнение по существу. Уже складывалось ненормальное положение: один человек подавлял коллектив, другие перед ним трепетали. Демченко хорошо всё понимал, но он всё-таки решил рассказать Микояну, зная, что Микоян был в то время очень близким человеком к Сталину". Хрущёв признавал, что если бы ему тогда стало известно о масштабах голода, то он нашёл бы этому объяснение в духе сталинской пропаганды, возложив вину за голод на "саботаж" и "кулацкие проделки". "Только теперь видно, что нельзя было всё объяснять лишь этим: нужно было ещё и разумно руководить страной" [796].
Конечно, не все коммунисты придерживались в то время, подобно Хрущёву, страусовой психологии и поведения. Например, Шолохов в 1933 году направил несколько писем Сталину, в которых сообщал о фактах насилий по отношению к крестьянству, о случаях пожирания людьми падали и т. п. "Примеры эти можно бесконечно умножить,- писал Шолохов.- Это - не отдельные случаи перегибов, это - узаконенный в районном масштабе "метод" проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытали все эти "методы" на себе и после приходили ко мне с просьбами "прописать про это в газету"". Шолохов просил Сталина послать в Вешенский район людей, которые "по-настоящему бы расследовали и открыли не только всех тех, кто применял к колхозникам омерзительные "методы" пыток, избиений и надругательств, но и тех, кто вдохновлял на это".
Сталин ответил Шолохову, что его сообщения "вскрывают болячку нашей партийно-советской работы, вскрывают то, как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма". Однако вслед за этим Сталин утверждал, что Шолохов не видит "другую сторону", состоящую в том, что "уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района), проводили "итальянку" (саботаж!)... по сути дела вели "тихую" войну с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов" [797].
Представления об отношениях колхозников и государства как о "войне на измор" были изложены в выступлении Сталина на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦИК 27 ноября 1932 года, где он объяснял трудности в поставке хлеба "проникновением в колхозы и совхозы антисоветских элементов", сознательно организующих саботаж, а также тем, что многие сельские коммунисты "слишком идеализируют колхозы" [798].
Приведя эти слова Сталина в речи на объединённом пленуме ЦК и ЦКК (январь 1933 года), Каганович заявлял, что в деревне занимаются вредительской работой и разлагают колхозы изнутри "во-первых, часть невыселенных кулаков; во-вторых, зажиточные крестьяне, перерастающие в кулачество и тесно смыкающиеся с ним; в-третьих, сбежавшие из ссылки и скрывающиеся у своих родственников, а порою и у "сердобольных" членов партии, имеющих партийные билеты в кармане, а на деле являющихся предателями интересов трудящихся. И наконец, представители буржуазной - белогвардейской, петлюровской, казачьей, эсеровской и прочей интеллигенции... Кулацкое влияние захватило даже отдельные группы сельских коммунистов, руководителей колхозов и станиц" [799].
Эти утверждения, возлагавшие вину за "саботаж" на уже практически ликвидированных кулаков, маскировали новый всплеск массовых крестьянских восстаний, для подавления которых применялись вооружённые силы вплоть до военной авиации. Как вспоминал хорошо информированный А. Орлов, при этом было много случаев перехода мелких армейских подразделений на сторону восставших крестьян. Отвечавший за проведение карательных операций заместитель председателя ОГПУ Фриновский докладывал на заседании Политбюро, что в реках Северного Кавказа плыли по течению тысячи трупов красноармейцев - так велики были потери воинских подразделений, посланных на подавление восстаний. Десятки тысяч участников этих восстаний были расстреляны, сотни тысяч - отправлены в ссылку и концлагеря [800].
Особенно напряжённое положение сложилось на Украине, где антиколхозные настроения крестьян использовались националистическими, сепаратистскими элементами. Ещё в 1929-30 годах крестьянские восстания нередко проходили под лозунгами "За самостийную Украину" [801]. В начале 30-х годов возникли подпольные националистические организации "Союз освобождения Украины" (СВУ), "Украинский национальный центр" и "Украинская войсковая организация" [802], возглавляемые ярыми антикоммунистами, последышами петлюровцев и предшественниками бандеровцев. В борьбе с этими действительно антисоветскими силами Сталин сфабриковал новую амальгаму - мнимый союз этих организаций с коммунистической и беспартийной интеллигенцией, выступавшей против "русификации" украинской культуры и группировавшейся вокруг старейшего большевика, наркома просвещения УССР Скрыпника.
Засуха 1932 года на Украине пришлась Сталину как нельзя более кстати, позволив подорвать массовую базу антиколхозных движений, "взять на измор" целые районы республики. Половина смертей в стране от голода 1933 года пришлась на Украину.
Массовому голоду в республике предшествовало несколько карательных экспедиций Молотова и Кагановича. Ещё до созревания урожая 1932 года Сталин направил их для участия в III конференции КП(б)У, на которой был утверждён завышенный план хлебозаготовок. Однако в результате существенного недосева зерновых культур, низкого урожая из-за засухи и нежелания крестьян отдавать хлеб за бесценок этот план был выполнен к 25 октября лишь на 39 %. В конце октября на Украину прибыла чрезвычайная комиссия во главе с Молотовым, а в декабре - Каганович. Под их давлением Политбюро ЦК КП(б)У приняло целый ряд постановлений, предусматривавших репрессивные меры по отношению к единоличникам, колхозникам, руководителям колхозов, местных партийных и советских органов. Председателю Украинского ГПУ Реденсу было поручено разработать совместно с первым секретарем ЦК КП(б)У Косиором оперативный план ликвидации "основных кулацких и петлюровских контрреволюционных гнезд" [803].
В начале декабря 1932 года Косиор доложил Сталину о том, что за предыдущий месяц было арестовано около двух тысяч председателей, членов правлений, счетоводов и других работников колхозов и передано в суды 206 групповых дел "кулацких и антисоветских элементов".
Под давлением Кагановича была принята директива Политбюро ЦК КП(б)У, предписывавшая колхозам, не выполнившим план хлебозаготовок, сдать всё имеющиеся у них зерно, включая семенные фонды.
Попытки руководителей голодающих областей и районов выделить колхозам зерно из государственных фондов свирепо пресекались Сталиным. Один из немногих партийных руководителей, выживших в сталинских лагерях, Н. Я. Терехов вспоминал, как его просьбу о выделении хлеба голодающим деревням Харьковщины Сталин оборвал злобным выпадом: "Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик - сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но - не выйдет! Не лучше ли вам оставить посты секретаря Харьковского обкома и ЦК КП(б)У и пойти в Союз писателей: будете сказки писать, а дураки будут читать" [804].
Сталин не только запретил особоуполномоченным из Москвы и украинским руководителям оказывать колхозникам помощь даже в обеспечении зерном для посева, но разослал в конце 1932 года циркуляр, в котором объявил руководителей одного из районов на Украине, разрешивших оставить колхозам зерно для посевного и страхового фондов, "обманщиками партии и жуликами, которые искусно проводят кулацкую политику". Таких работников Сталин требовал "немедля арестовать и наградить их по заслугам, то есть дать им от 5 до 10 лет тюремного заключения каждому" [805].
Лишь в феврале 1933 года, когда голод на Украине и Северном Кавказе принял гигантские масштабы, а колхозные закрома перед посевной кампанией оказались пустыми, был принят указ ЦИК и СНК "О помощи в севе колхозам Украины и Северного Кавказа", согласно которому этим регионам выделялась семенная ссуда.
Только 15 марта 1933 года Косиор решился сообщить Сталину, что "всего по регистрации ГПУ на Украине охвачено голодом 103 района". В донесении начальника Киевского облотдела ГПУ говорилось, что имеющиеся в распоряжении ГПУ цифры о жертвах голода "значительно уменьшены, поскольку райаппараты ГПУ учета количества голодающих и опухших не ведут, а настоящее количество умерших нередко неизвестно и сельсоветам" [806].
В самый разгар голода, в феврале 1933 года, был созван первый Всесоюзный съезд колхозников-ударников, на котором о голоде не было сказано ни слова. Более того, в речи на этом съезде Сталин заявил колхозникам, что главные трудности в деле колхозного движения уже пройдены, а "те трудности, которые стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них. Во всяком случае, в сравнении с теми трудностями, которые пережили рабочие лет 10-15 тому назад, ваши нынешние трудности, товарищи колхозники, кажутся детской игрушкой". Далее Сталин утверждал, что благодаря колхозам не менее 20 млн. крестьян спасены от нищеты и разорения и превращены "в обеспеченных людей... Это такое достижение, какого не знал ещё мир и какого не достигало ещё ни одно государство в мире". Наконец, Сталин обещал, что "мы... в какие-нибудь 2-3 года поднимем всех колхозников... до уровня зажиточных, до уровня людей, пользующихся обилием продуктов и ведущих вполне культурную жизнь" [807].
Все эти фарисейские слова прозвучали в то время, когда сотни тысяч голодающих крестьян бросались в города в поисках хоть какого-то пропитания. Их путь преграждали на железнодорожных станциях заградительные отряды, не выпускавшие людей из охваченных голодом районов. Те же, кто всё-таки добирался до города, не могли получить хлеб и там, поскольку он продавался только по продовольственным карточкам или по крайне высоким ценам в коммерческих магазинах. В Киеве, Харькове, Ташкенте, многих других городах, даже в Москве каждое утро специальные команды собирали трупы вконец истощённых людей. В то же время даже за упоминание о "голоде на юге" людей арестовывали как за "контрреволюционную агитацию".
Разумеется, полностью замолчать голод было невозможно. Поэтому была предпринята акция, призванная возложить вину за голод на вредительскую деятельность работников центральных сельскохозяйственных наркоматов. В печати было опубликовано сообщение о суде над 75 работниками Наркомзема и Наркомсовхозов - "выходцами из буржуазных и помещичьих классов", которые были обвинены во вредительской работе в сельском хозяйстве "с целью подорвать материальное положение крестьянства и создать в стране состояние голода". 35 человек были приговорены к расстрелу, остальные - к длительным срокам тюремного заключения [808].
Только весной 1933 года Сталин решил остановить террор, на протяжении предшествующих пяти с лишним лет прокатывавшийся по деревне. 8 мая всем партийным, советским и правоохранительным органам была направлена секретная директива за подписью Сталина и Молотова, в которой признавалось наличие в деревне беззакония и произвола. В ней прямо говорилось о том, что "массовые беспорядочные аресты" производятся председателями и членами правлений колхозов, председателями сельсоветов и секретарями партийных ячеек, районными и краевыми уполномоченными. "Арестовывают все, кому не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Неудивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: "Сначала арестовать, а потом разобраться"". Таким образом, вина за репрессии вновь была возложена на местных работников, которые "цепляются за отжившие формы работы", тогда как теперь "мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников".
Директива запрещала производить аресты "лицам, на то не уполномоченным по закону", и заключать людей под стражу до суда за маловажные проступки. В ней предписывалось освободить 400 тысяч арестованных или половину от общего контингента лиц, содержавшихся в то время в тюрьмах и следственных изоляторах.
Констатируя, что в ЦК и СНК имеются заявки с мест на немедленное выселение из сельской местности ещё около ста тысяч семей, директива требовала "немедленно прекратить всякие массовые выселения крестьян". При этом, однако, оговаривалось, что выселения должны производиться и впредь, но "только в индивидуальном и частичном порядке и в отношении только тех хозяйств, главы которых ведут активную борьбу против колхозов и организуют отказ от сева и заготовок". На этом основании инструкцией "допускалось" выселение ещё 12 тыс. хозяйств и давалась соответствующая "разнарядка" по республикам и районам [809].
В то время как официальная сталинская пропаганда и "друзья СССР" за рубежом называли все сообщения о голоде клеветой, "Бюллетень оппозиции" сообщал о новых сталинских преступлениях и о постыдном отношении правящей бюрократии к голодающим. Уже в 1932 году корреспондент "Бюллетеня" писал, что "голод принимает самые острые формы, особенно тяжело на Украине: были случаи падения людей на улице от истощения" [810]. Другой корреспондент рассказывал, что "на Северном Кавказе и на Украине хлебозаготовки, как и сельскохозяйственные операции проводятся под страшным нажимом. Беспощадные репрессии охватывают всё более широкие круги крестьян, в том числе и местных коммунистов" [811].
В письме о своей поездке на Украину автор "Бюллетеня" описывал разительные социальные контрасты, особенно выпукло выступившие в период массового голода. "В Москве, т. е. в наиболее привилегированном и лучше снабжённом городе за много месяцев не увидишь того, чем в несколько дней поражает провинция... В дороге, повсюду непрерывные картины ужасающей нищеты. Всё напоминает период гражданской войны... Люди лежат в течение многих дней на вокзалах; мужчины, женщины, дети, все вместе, вповалку... Куда они едут? Зачем? Где-то можно купить картошку, хлеба, где-то происходят работы, где-то на фабрике лучшее снабжение. Всё вертится во всяком случае вокруг хлеба насущного. Из-за него люди берут на себя чудовищное страдание этих поездок. "Вожди" и бюрократы называют их презрительно "летунами", "кулаками", "спекулянтами", иногда просто крестьянами, что должно значить, что их голод потому не существенен, что они ещё не настоящие пролетарии, между тем этих людей надо... накормить. Эти "спекулянты" - спекулируют только для получения куска хлеба. Эти "летуны" летают на другой завод из-за того же куска хлеба" [812].
В отчёте о поездке в СССР в составе первомайской делегации иностранный коммунист так описывал свои впечатления: "Много крестьян с узелками (в лохмотьях), пришедших или приехавших из деревни. Многие сидят на тротуарах, загромождая своими узлами путь. Они ждут. Чего?.. Когда переводчиков спрашивают, кто эти ободранные, изнемождённые люди, они неизменно отвечают: "Кулаки"". Далее автор письма описывал свой разговор с советским коммунистом. "Все эти люди, которых вы видите слоняющимися по улицам,- говорил тот,- это крестьяне, покинувшие деревню. Не верно, что это только кулаки... Я видел колхозников, совершенно изголодавшихся и в отчаянии, они с тоской рассказывают, как они когда-то молоко пили; я видел изгнанных из колхозов старух и стариков за то, что они не в состоянии выполнить норму... Они продают постепенно всё, что у них есть, чтоб поставить требуемое (речь шла о государственных поставках, которым был придан характер обязательных налогов.- В Р.), и всё недостаточно. И тогда они идут в город; и вот они здесь на улице, не зная, что делать дальше". В письме рассказывалось и о том, как реагирует на голод бюрократия: "На вопросы о голоде сытый бюрократ показывает, что он и знать не хочет, что другие голодают. "Как будто у нас голодают! Кто голодает - кулак"" [813].
Называя массовый голод и другие бедствия, постигшие крестьянство, непосредственными результатами сталинских методов коллективизации, Троцкий писал, что "гибель людей - от голода, холода, эпидемий, репрессий - к сожалению, не подсчитана с такой точностью, как гибель скота; но она также исчисляется миллионами [814]. Вина за эти жертвы ложится не на коллективизацию, а на слепые, азартные и насильнические методы её проведения" [815].
Отмечая, что "никогда ещё дыхание смерти не носилось так непосредственно над территорией Октябрьской революции, как в годы сплошной коллективизации", Троцкий перечислял наиболее страшные сталинские акции и их разрушительные последствия: "Недовольство, неуверенность, ожесточение разъедали страну. Расстройство денежной системы; нагромождение твёрдых цен, "конвенционных" и цен вольного рынка; переход от подобия торговли между государством и крестьянством к хлебному, мясному и молочному налогам; борьба не на жизнь, а на смерть с массовыми хищениями колхозного имущества и с массовым укрывательством таких хищений; чисто военная мобилизация партии для борьбы с кулацким саботажем после "ликвидации" кулачества как класса; одновременно с этим: возвращение к карточной системе и голодному пайку, наконец, восстановление паспортной системы - все эти меры возродили в стране атмосферу, казалось, давно уже законченной гражданской войны" [816].
Троцкий неоднократно подчеркивал, что деревню постигли наиболее тяжёлые последствия сталинского авантюристического курса, продолжавшегося на протяжении всей первой пятилетки, и что насильственная коллективизация нанесла огромное поражение делу социализма. Не менее страшным поражением мирового коммунистического движения он считал захват власти в Германии фашизмом, путь которому был проложен сектантской политикой сталинизированного Коминтерна.
XLIX
Теория "социал-фашизма" и приход к власти Гитлера
С конца 20-х годов Сталин осуществил авантюристический ультралевый поворот не только внутри страны, но и в международном коммунистическом движении, которому была навязана т. н. "теория третьего периода". В соответствии с этой "теорией", после Октябрьской революции, вслед за "первым периодом" (революционный подъём 1918-1923 годов) и вторым периодом (относительная стабилизация капитализма в 1924-1928 годах) наступил период непосредственных революционных боёв за установление диктатуры пролетариата в капиталистических странах.
С этой теорией, обещавшей скорый и окончательный крах капитализма, была связана активизация тезиса о "социал-фашизме" как главной силе, задерживающей этот крах путём торможения боевой активности рабочего класса. В октябре 1928 года Сталин обвинил коммунистов, оспаривавших сектантский лозунг "класс против класса" или не желавших заострять вопрос о борьбе с левой социал-демократией, в стремлении "приспособить коммунизм к социал-демократизму" [817].
В резолюции X пленума ИККИ (июль 1929 года) "социал-фашизм" был объявлен "особой формой фашизма в странах с сильными социал-демократическими партиями" [818]. Редактируя документы пленума, Сталин внёс в них следующее добавление: "Пленум ИККИ предлагает обратить особое внимание на усиление борьбы против "левого" крыла социал-демократии, задерживающего процесс распада соц.-демократии путём сеяния иллюзий об оппозиционности этого крыла к политике руководящих с.-дем. инстанций, а на деле всемерно поддерживающего политику соц.-фашизма" [819]. Такая установка была ложной уже в силу того, что никакого "распада" социал-демократии не происходило. В 1928 году компартии капиталистических стран насчитывали в своих рядах 583 тыс. чел. (в 1921 году - 1 млн. 516 тыс., т. е. почти втрое больше), тогда как партии Социалистического Интернационала - 6 млн. 637 тыс. чел., на 350 тыс. больше, чем в 1923 году.
Честные коммунисты, наблюдавшие реальную расстановку политических сил в капиталистических странах, указывали Сталину на абсурдность отождествления социал-демократии с фашизмом. В июне 1929 года народный комиссар иностранных дел Чичерин направил Сталину письмо, в котором называл "крики о социал-фашизме" нелепым вздором и предупреждал, что основывать политику на подобных ложных установках - "значит вести Коминтерн к гибели" [820]. Спустя год Чичерин был снят со своего поста и отстранён от всякой политической деятельности.
Установка на нанесение главного удара по социал-демократии и особенно по её левым элементам как "маскирующимся" и поэтому более опасным врагам рабочего класса, чем его открытые враги - фашисты, была закреплена на XVI съезде ВКП(б), где Молотов выдвинул задачу "всемерного отпора наступающему фашизму и социал-фашизму" [821]. Несколькими месяцами ранее Сталин вписал в проект первомайского воззвания ИККИ слова о том, что против Советского Союза готовят интервенцию не только капиталистические государства, но "и их прислужники из лагеря социал-демократов..." [822].
XI пленум ИККИ (март - апрель 1931 года) охарактеризовал развитие социал-демократии как "непрерывный процесс эволюции к фашизму", и назвал социал-демократические партии "активным фактором и проводником фашизации капиталистического государства" [823]. В проект тезисов доклада Мануильского на XI пленуме Сталин вписал: "Разоблачение социал-демократии, разоблачение II Интернационала, высвобождение рабочих масс из-под влияния социал-демократии, изоляция и преодоление социал-демократии есть очередная задача коммунистических партий, без разрешения которой невозможна успешная борьба пролетариата за свое освобождение от цепей капитализма" [824]. Таким образом, документы Коминтерна исключали всякую возможность союза между коммунистическими и социал-демократическими партиями с целью создания единого рабочего фронта против наступления фашизма.
Разумеется, коммунистов и социал-демократов разделяли очень глубокие политические противоречия, выражавшиеся прежде всего в установке на революционное свержение капиталистического строя у первых и на реформистское "улучшение" капитализма - у вторых. Коммунисты, в том числе левая оппозиция, беспощадно осуждали и предательство вождей II Интернационала в 1914 году, поддержку ими "своих" буржуазных правительств в первой мировой войне, и кровавое подавление в 1918 году социал-демократическими лидерами революционных выступлений немецкого пролетариата, убийство К. Либкнехта и Р. Люксембург, и антибольшевистскую пропаганду, которую вела международная социал-демократия, начиная с первых дней Советской власти. После раскола II Интернационала социал-демократические партии оставались более многочисленными и более влиятельными, чем коммунисты, партиями в большинстве стран Западной Европы. В некоторых из этих стран (например, в Англии, Германии) они стали в 20-е годы правящими партиями и в качестве таковых проводили враждебную политику по отношению к СССР. Наконец, вожди правых социал-демократов, наряду со сталинистами, препятствовали преодолению раскола рабочего движения, руководствуясь своими политическими соображениями: опасениями, что в обстановке левой радикализации масс коммунисты в случае установления единого рабочего фронта перехватят политическую инициативу и укрепят свое влияние среди рабочего класса.
В этих условиях Троцкий оказался единственным деятелем рабочего движения, который понял, что перед лицом угрозы, которую фашизм несёт судьбам человечества, его цивилизации и культуре, противоречия между коммунистами и социал-демократами должны отойти на второй план. Не отказываясь от своих прежних критических оценок социал-реформизма, он повёл непримиримую борьбу против теории "социал-фашизма", дезориентирующей коммунистические партии и изолирующей их от социал-демократических рабочих. Подчеркивая, что фашизм представляет антидемократическую, мракобесную силу, непримиримо враждебную не только коммунистам, но и социал-демократам, он указывал, что руководство Коминтерна, отождествляющее социал-демократию с фашизмом, заменяет революционную политику демагогической бессильной бранью. "Пытаясь одним ударом разрешить задачу овладения массами, VI конгресс усыновил теорию "социал-фашизма",- писал он в 1930 году.- ...В тех странах, где фашизм представляет собою силу, т. е. прежде всего в Италии, затем в Австрии и Германии, социал-демократии не стоит большого труда показать массам не только различие, но и враждебность между нею и фашизмом" [825]. По поводу решений Коминтерна, запрещающих совместные выступления коммунистов и социал-демократов, Троцкий писал: "Как можно отказываться от практических соглашений с реформистами в тех случаях, когда они, например, руководят стачками?.. Столь же невозможно преграждать себе дорогу к практическим соглашениям с реформистами - не только с социал-демократической массой, но во многих случаях и с её вождями... в борьбе против фашизма" [826].
Троцкий указывал, что в Германии и Австрии политический кризис выдвигает на передний план не борьбу коммунистов с "социал-фашизмом", а столкновение между фашизмом и социал-демократией. Формула социал-фашизма, лишённая какого бы то ни было содержания, не вскрывает, а затушевывает этот реальный конфликт и облегчает победу фашистских сил, в случае которой произойдёт не только физическое истребление коммунистов, но и беспощадный разгром всех социал-демократических организаций. Поэтому сближение между коммунистами и социал-демократией для борьбы с фашизмом становится самым настоятельным требованием времени. "Отождествлять социал-демократию и фашизм в то время, как социал-демократические рабочие смертельно ненавидят фашизм, а вожди столь же смертельно боятся его, значит идти наперекор реальным политическим отношениям" [827].
В противовес установкам Коминтерна, запрещавшего коммунистам "использовать совершенно реальный и глубокий антагонизм между национальной социал-демократией и национальным фашизмом" [828], Троцкий призывал европейские коммунистические партии, особенно германскую, проводить политику единого фронта, т. е. предложить социал-демократам и руководимым ими профессиональным союзам программу совместной борьбы против наступления фашизма. В ответ на этот призыв коминтерновские чиновники обвиняли Троцкого и поддерживающие его группы левой оппозиции в капиталистических странах в "идеализации" социал-демократии.
27 апреля 1931 года Троцкий направил письмо в Политбюро ЦК ВКП(б), в котором указывал на важное значение революции, развертывающейся в Испании, призывал к достижению единства революционных сил в этой стране и предупреждал, что в противном случае неизбежно поражение революционных сил, которое "почти автоматически приведет к установлению в Испании настоящего фашизма в стиле Муссолини" [829]. Это письмо Сталин переслал членам Политбюро в сопровождении озлобленной записи: "Думаю, что господина Троцкого, этого пахана и меньшевистского шарлатана, следовало бы огреть по голове через ИККИ. Пусть знает свое место". Члены Политбюро оставили приписки с согласием на это предложение. Молотов написал: "Предлагаю не отвечать. Если Троцкий выступит в печати, то отвечать в духе предложения т. Сталина" [830].
С теорией "социал-фашизма" была тесно связана установка Коминтерна на отказ от противопоставления фашизма буржуазной демократии и парламентским формам политической деятельности. Такая постановка вопроса игнорировала стремление фашизма ликвидировать все демократические институты, права и свободы, завоеванные многолетней борьбой рабочего класса в передовых капиталистических странах.
Критикуя эту авантюристическую установку, Троцкий писал, что она препятствует коммунистам завоевать на свою сторону большинство рабочего класса. Для того, чтобы убедить рабочий класс и повести его за собой, требуется охранять "все элементы рабочей демократии в капиталистическом государстве" [831].
К "элементам рабочей демократии" Троцкий относил прежде всего политические организации и печатные органы, как коммунистические, так и социал-демократические, по которым фашисты готовились нанести уничтожающий удар. Он подчеркивал, что фашистские партии смогут "осуществить свою задачу, только подавив сопротивление пролетариата и упразднив все возможные органы такого сопротивления. В этом историческая функция фашизма" [832]. Поэтому он призывал немецких коммунистов "звать к обороне тех материальных и духовных позиций, которые успел завоевать для себя в германском государстве рабочий класс" [833]. "Для этого следует открыто сказать социал-демократическим, христианским и беспартийным рабочим: "Фашисты, небольшое меньшинство, хотят низвергнуть нынешнее правительство, чтоб захватить власть... Мы готовы вместе с вами защищать любой рабочий дом, любую типографию рабочей газеты от нападения фашистов. И мы требуем от вас, чтобы вы обязались придти нам на помощь в случае угрозы нашим организациям. Мы вам предлагаем единый фронт рабочего класса против фашистов". Чем тверже и настойчивее мы будем проводить эту политику, применяя её ко всем вопросам, тем труднее будет фашистам застигнуть нас врасплох" [834].
С 1930 года Троцкий неустанно доказывал, что захват власти фашизмом в Германии, переживающей грандиозный экономический и политический кризис, становится всё более реальной опасностью. Анализируя итоги выборов в рейхстаг в сентябре 1930 года, он призывал коммунистов не испытывать иллюзий в связи с тем, что компартия получила на них около 4600 тыс. голосов против 3300 тыс. в 1928 году. Он напоминал, что в 1924 году, когда волна революционного движения падала, компартия получила больший процент голосов рабочих, чем в 1930 году, когда в стране сложилась революционная ситуация. Кроме того, "выигрыш компартии совершенно бледнеет перед скачком фашизма от 800 тыс. голосов к 6400 тыс.". Этот скачок свидетельствует о том, что "под ударом кризиса мелкая буржуазия качнулась не в сторону пролетарской революции, а в сторону самой крайней империалистской реакции, увлекая за собою значительные слои пролетариата" [835].
Троцкий обращал внимание на то, что социал-демократическая партия остается партией, пользующейся наибольшим влиянием в Германии (в сентябре 1930 года за неё проголосовало более 8,5 млн. чел.). Фашизм выступает смертельной угрозой для её существования, поскольку он неминуемо уничтожит парламентско-демократические методы, на которых она строит свою работу. Поэтому продолжение "ложной политики компартии, нашедшей свое высшее выражение в нелепой теории социал-фашизма" [836], может в короткий срок привести к гибельному результату. Эта политика способствует росту недоверия к коммунистам со стороны миллионов социал-демократических рабочих, их сплочению вокруг вождей социал-демократии. Политика же единого фронта с социал-демократией, борьба за защиту демократических завоеваний трудящихся не только подрывает позиции фашизма, но и открывает перед коммунистической партией огромные возможности для упрочения своего влияния в массах. "Условием успеха является, однако, отказ от теории и практики "социал-фашизма", вредность которой становится в настоящих условиях прямо-таки угрожающей" [837].
Отвергнув эту порочную теорию и практику, коммунисты смогут заключить соглашение с социал-демократическими организациями. При этом единый фронт коммунистов с социал-демократическими и беспартийными рабочими против фашистской опасности должен строиться таким образом, чтобы проводить тактику обороны. Такая тактика диктуется тем, что, несмотря на чудовищный кризис капиталистической системы и на рост коммунистических сил, компартия ещё слишком слаба для того, чтобы форсировать революционную развязку. В то же время фашисты, "благодаря своему головокружительному успеху, благодаря мелкобуржуазному, нетерпеливому и не дисциплинированному составу своей партии, склонны будут в ближайший период зарываться по части наступления". Чем больше в глазах трудящихся фашисты будут выглядеть наступающей стороной, а коммунисты и их союзники - обороняющейся, "тем больше у нас будет шансов не только разгромить наступление фашистов, но и перейти самим в успешное наступление" [838].
Игнорируя все эти предостережения и прогнозы, руководство германской компартии продолжало вести сектантскую политику, допуская всё новые и новые ошибки. В июле 1931 года ЦК ГКП обратился с рядом ультимативных требований к социал-демократическому правительству Пруссии, угрожая в случае их отклонения принять участие в затеянном гитлеровцами референдуме, направленном на свержение этого правительства. Когда социал-демократы отклонили этот ультиматум, то под давлением Сталина и Молотова компартия приняла участие в референдуме. Оценивая результаты этой акции, Политсекретариат ИККИ 18 сентября писал, что в результате вмешательства коммунистической партии референдум превратился в орудие борьбы "против демократических иллюзий масс... против германской социал-демократии, являющейся основной социальной опорой германской буржуазии в её борьбе за капиталистический выход из кризиса" [839].
В действительности же референдум позволил гитлеровской партии резко усилить свое влияние. Фактически оказалось, что коммунисты выступили против социал-демократов в блоке с самой реакционной политической силой. Оценивая это событие, Троцкий замечал, что сталинская бюрократия обратилась к верхушке социал-демократии с предложением на известных условиях единого фронта против фашизма. Когда же социал-демократия отвергла эти условия, сталинцы "создали единый фронт с фашистами против социал-демократии... Так эти люди, даже не замечая того, что делают, ниспровергли свою метафизику единого фронта "только снизу" посредством самого нелепого и самого скандального опыта единого фронта только сверху, неожиданно для масс и против воли масс". Этот факт выступил новым подтверждением того, что "подобно своему учителю Сталину, берлинские ученики ведут политику с потушенными фонарями" [840].
Тем временем экономический и политический кризис в Германии всё более обострялся. В начале 30-х годов в стране насчитывалось 1,5 миллионов безработных, получавших чисто символическое пособие. Страна находилась в фактической готовности к гражданской войне. Основные политические силы имели свои массовые военизированные организации: коммунисты - Рот фронт, социал-демократы - шуцбунд, нацисты - отряды штурмовиков.
В этих условиях коммунистическая партия Германии продолжала руководствоваться сталинской формулой о необходимости "смертельного боя" с социал-демократией. Осенью 1932 года руководство Коминтерна отвергло предложение Димитрова обратиться к немецким рабочим без различия их партийной принадлежности с призывом создавать совместно избранные органы для общих боевых выступлений против фашизма.
Вспоминая это время, известный советский публицист Эрнст Генри писал: "Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну, как его указания Красной Армии или НКВД. Они разделили рабочих друг от друга как бы баррикадой... Старые социал-демократические рабочие повсюду были не только оскорблены до глубины души, они были разъярены. Этого коммунистам они не простили. А коммунисты, стиснув зубы, выполняли приказ "о смертном бое". Приказ есть приказ, партийная дисциплина - дисциплина. Везде, как будто спятив с ума, социал-демократы и коммунисты неистовствовали друг против друга на глазах у фашистов. Я хорошо это помню. Я жил в те годы в Германии и никогда не забуду, как сжимали кулаки старые товарищи, видя, как дело идёт прахом... как теория социал-фашизма месяц за месяцем, неделя за неделей прокладывает дорогу Гитлеру. Сжимая кулаки... шли навстречу смерти, уже поджидавшей их в эсэсовских застенках" [841].
К этому можно прибавить, что Коминтерн и ЦК германской компартии давали немецким коммунистам противоречащие друг другу директивы, крайне неадекватно отражавшие соотношение политических сил и перспективы дальнейшего развития событий. На XI пленуме ИККИ Тельман утверждал, что фашизм достиг своей кульминационной точки и отныне будет быстро разваливаться. "Мы трезво и твёрдо установили,- заявлял он,- что 14 сентября (1930 года - день выборов в рейхстаг.- В Р.) было, в известном смысле, лучшим днем Гитлера и что дальше последуют не лучшие, а худшие дни. Та оценка, которую мы давали развитию этой партии, подтверждена событиями" [842].
Когда же фашизм, вопреки этому легковесному прогнозу, за последующий год вырос в ещё более грозную силу, Коминтерн и германский ЦК ударились в противоположную крайность. В речах и статьях их руководителей стала всё чаще звучать мысль о том, что фашизм неудержимо растёт и его победа неизбежна. Поэтому коммунисты должны не "слепо" бросаться в борьбу с фашизмом, а позволить ему овладеть властью, чтобы он "скомпрометировал" себя. Только после этого пробьет час "наступления" коммунистов.
Откликаясь на эти идеи, Троцкий писал: "Авантюризм и легкомыслие, по законам политической психологии, сменились прострацией и капитулянтством. Победа фашистов, считавшаяся год тому назад немыслимой, сейчас считается уже обеспеченной... Если б эта теория утвердилась в германской компартии и определила её политический курс в ближайшие месяцы, это означало бы со стороны Коминтерна предательство не меньшего исторического объёма, чем предательство социал-демократии 4 августа 1914 года - при том с ещё более страшными последствиями" [843].
29 ноября 1931 года ЦК германской компартии опубликовал обращение с призывом к "красному единому фронту", разумеется, только "снизу". В этом документе сохранялась прежняя установка на то, что для победы над фашизмом необходимо предварительно победить социал-демократию. "Можно ли надеяться на то, что компартия в ближайшие месяцы опрокинет и социал-демократию и фашизм? - писал по этому поводу Троцкий.- Ни один здравомыслящий человек, умеющий читать и считать, не рискнет на такое утверждение" [844].
Одной из главных причин ошибок германской компартии Троцкий считал насаждение в ней, как и в других партиях Коминтерна, режима беспрекословного и бездумного подчинения любым указаниям своих лидеров, в свою очередь полностью подчиняющихся указке из Москвы. "Эта ужасающая нынешняя "монолитность", это гибельное единогласие, которое каждый поворот злосчастных вождей превращает в абсолютный закон для гигантской партии" [845],- предупреждал он,- особенно губительны в условиях величайших испытаний, грозящих смести с исторической арены германскую компартию как крупную политическую силу.
Прошедшая в 1932 году серия выборов показала, что соотношение политических сил в Германии весьма неустойчиво и быстро меняется, как это всегда бывает в эпохи бурных политических кризисов. Весной 1932 года на президентских выборах в первом туре Гинденбург получил 18,6 млн. голосов, Гитлер - 11,3 млн., Тельман - около 2,5 млн. На выборах в рейхстаг 31 июня 1932 года гитлеровская партия получила 13,7 млн. голосов, компартия - 5,3 млн., а социал-демократы - около 8 млн. На новых парламентских выборах в сентябре 1932 года гитлеровцы потеряли 2 млн. голосов, а за коммунистов голосовали 6 млн. чел. Коммунисты и социал-демократы вместе имели теперь 221 мандат в рейхстаге, а число мандатов гитлеровцев уменьшилось с 230 до 196.
В этих условиях Троцкий доказывал, что ещё остается последний шанс путём общих усилий парламентских фракций рабочих партий преградить путь Гитлеру, что в условиях сохранения парламентской демократии исключён непрерывный рост влияния фашистов, что при отсутствии своей террористической диктатуры они неминуемо исчерпают свой социальный резервуар. "Фашизм включил в свои ряды такие страшные противоречия, что близится момент, когда приток перестанет возмещать отлив. Это может наступить задолго до того, как фашисты соберут вокруг себя больше половины голосов. Останавливаться им нельзя будет, ибо ждать им будет больше нечего. Они вынуждены будут пойти на переворот" [846].
До такого реакционного переворота, который неизбежно уничтожит все другие партии, доказывал Троцкий, фашизм опирался на сравнительно ограниченную социальную базу. "Главной армией фашизма остается всё же мелкая буржуазия и новое среднее сословие: мелкий ремесленный и торговый городской люд, чиновники, служащие, технический персонал, интеллигенция, разоряющиеся крестьяне". Именно эти социальные слои отдают фашистам свои голоса на выборах. Из этих же слоёв фашисты рекрутируют свои боевые кадры, ударные отряды штурмовиков. Основная же часть промышленного пролетариата продолжает идти за двумя рабочими партиями. А "на весах революционной борьбы тысяча рабочих крупного предприятия представляет собою силу в сто раз большую, чем тысяча чиновников, канцеляристов, их жён и тещ" [847].
Принципиально иная расстановка социальных сил сложится в случае захвата власти фашизмом, который тогда "легко найдет своих солдат". "Капитулянтская позиция официального коммунизма, открывающая фашизму дорогу к власти, толкнула бы полностью в сторону фашизма и средние классы, и ещё колеблющиеся слои мелкой буржуазии, и значительные слои самого пролетариата". Если компартия уклонится от боя с фашизмом в союзе с социал-демократами, то возникнут условия, "в десятки раз более выгодные для фашизма, чем сейчас... Десять пролетарских восстании, десять поражений, одно за другим, не могли бы так обескровить и обессилить германский рабочий класс, как обессилило бы его отступление перед фашизмом в настоящий момент, когда ещё только предстоит решение вопроса о том, кому стать хозяином в немецком доме" [848].
Экономические и политические противоречия, достигнувшие неслыханной остроты, вплотную приближают развязку. От её направления "будет зависеть на много-много лет не только судьба самой Германии (что уже само по себе очень много), но и судьба Европы, судьба всего мира" [849]. Перспективы социалистического строительства в СССР, будущее революционного движения в Европе и Азии прямо и непосредственно упираются в вопрос о том, кто победит в ближайшее время в Германии.
Троцкий предупреждал, что "приход "национал-социалистов" к власти означал бы прежде всего истребление цвета немецкого пролетариата, разрушение его организаций, искоренение в нем веры в себя и в свое будущее. В соответствии с гораздо большей зрелостью и остротой социальных противоречий в Германии, адская работа итальянского фашизма показалась бы, вероятно, бледным и почти гуманным опытом по сравнению с работой германского национал-социализма" [850].
Доказывая, что руководство Коминтерна перед лицом наступления решающего часа борьбы оказалось неспособным предвидеть и предупредить свои многочисленные поражения, Троцкий писал, что оно продолжает вести "политику страуса", не отдавая себе отчёт в ситуации, которая сложилась в Германии. Между тем "приближается вплотную один из тех узловых моментов истории, когда Коминтерн после ряда больших, но всё же "частных" ошибок, подрывавших и расшатывавших его силы, накопленные в первое пятилетие существования, рискует совершить основную, роковую ошибку, которая может смести Коминтерн, как революционный фактор, с политической карты на целую историческую эпоху" [851].
Руководство Коминтерна ведёт германский рабочий класс к капитуляции перед фашизмом, которая будет означать уничтожение крупнейшей коммунистической партии в Европе, гигантскую катастрофу всего мирового коммунистического движения. "Разумеется, когда-нибудь торжествующий фашизм падет жертвой объективных противоречий и собственной несостоятельности. Но непосредственно, для обозримого будущего, для ближайших 10-20 лет, победа фашизма в Германии означала бы перерыв в развитии революционной преемственности, крушение Коминтерна, торжество мирового империализма в самых его отвратительных и кровожадных формах" [852].
Победа фашизма, указывал далее Троцкий, с неизбежностью приведет к войне Германии против СССР. Правительство Гитлера окажется единственным европейским правительством, способным на войну с Советским Союзом. При этом оно будет действовать в одном фронте с Румынией и другими сопредельными с Советским Союзом государствами, имея к тому же потенциального союзника на Дальнем Востоке в лице милитаристской Японии. Всё это будет означать для СССР "борьбу не на жизнь, а на смерть в самых тяжких и в самых опасных условиях" [853].
Перед лицом этой грозной перспективы Троцкий не уставал повторять, что ещё можно переломить столь неблагоприятное развитие события. Фашизм представляет продукт не только острого социального кризиса, но и революционной слабости разобщённого германского пролетариата. Эта слабость порождена в первую очередь ошибочной политикой германской компартии, по-прежнему называющей социал-демократов фашистами, что сбивает коммунистов с толку и мешает им вступить в союз с социал-демократическими рабочими. "Сила национал-социалистов сейчас не столько в их собственной армии, сколько в расколотости армии их смертельного врага" [854]. В то время, как нарастание фашистской опасности должно толкать рабочих к сплочению, руководство Коминтерна продолжает диктовать немецким коммунистам теорию социал-фашизма, которая "стала петлей на шее немецкого пролетариата. Под кнутом сталинской клики несчастный, запутанный, запуганный, задерганный ЦК германской коммунистической партии изо всех сил помогает выдать немецкий рабочий класс на распятие Гитлеру" [855].
Троцкий напоминал, что ещё в 1930 году левая оппозиция выдвигала практическую программу соглашения с социал-демократическими рабочими. За последующие годы, однако, в этом направлении не было сделано почти ничего. "Сколько упущено драгоценного, невозвратного времени! Поистине, его осталось немного. Программа действий должна быть строго практической, строго деловой, ‹...» без всяких задних мыслей, так, чтобы каждый средний рабочий социал-демократ сказал себе: то, что предлагают коммунисты, совершенно необходимо для борьбы с фашизмом" [856].
Спустя несколько месяцев, считая угрозу гитлеровской победы надвинувшейся вплотную, Троцкий с отчаянием повторял мысль о времени, потерянном для преодоления раскола немецкого рабочего движения. "Сколько упущено времени - бесцельно, бессмысленно и постыдно! Сколько можно было сделать хотя бы только за последние два года! Ведь было совершенно ясно заранее, что монополистический капитал и его фашистская армия будут кулаками и дубинами гнать социал-демократию на путь оппозиции и самообороны. Нужно было это предвидение обнаружить на деле пред лицом всего рабочего класса, взяв на себя инициативу единого фронта и не выпуская этой инициативы из рук на каждом новом этапе" [857].
В условиях обострения политического кризиса в Германии Сталин ответил на критику Троцким гибельной линии Коминтерна втягиванием коммунистов всех стран в новую бешеную кампанию против "троцкизма". Эта кампания, как подчеркивал Троцкий, была поднята, в первую очередь, для того, чтобы в критический для судеб мирового революционного движения момент отвлечь внимание западных коммунистов от выдвинутых левой оппозицией идей и лозунгов, касающихся событий в Германии. Если бы руководство германской компартии обладало свободой в выработке собственной политической линии, то оно под влиянием объективной обстановки в стране пришло бы к восприятию этих идей. Но оно целиком подчинено Сталину, о чём наглядно свидетельствует характер новой международной кампании, развертывающейся не вокруг насущнейших вопросов немецкой революции, а вокруг "жалкой и фальсификаторской статьи Сталина по вопросам истории большевизма. Трудно себе представить бо?льшую диспропорцию между задачами эпохи, с одной стороны, и жалкими идейными ресурсами официального руководства, с другой. Таково унизительное, недостойное и вместе с тем глубоко трагическое положение Коминтерна" [858].
Проблема германской революции и проблема сталинского политического и идеологического режима, перенесённого на все партии Коминтерна, оказались связаны одним узлом. Если историков исключают из партии только за то, что они не прославляли "подвиги Сталина в 1917 году", замечал Троцкий, то может ли сталинский режим "допустить признание своих ошибок, совершённых в 1931-1932 году? Может ли он отказаться от теории социал-фашизма? Может ли он дезавуировать Сталина, который суть немецкой проблемы формулировал так: сперва пускай придут фашисты, а потом мы?" [859].
Последняя надежда на изменение Коминтерном своей стратегии и тактики рухнула после XII пленума ИККИ (август - сентябрь 1932 года). На нем Тельман и другие ораторы, оценивая положение в Германии, настойчиво повторяли, что социал-демократия остается главной социальной базой немецкой буржуазии, которая всё более использует "социал-фашистское движение в качестве непосредственной опоры фашистской диктатуры" [860]. Один из сталинских эмиссаров в Коминтерне С. Гусев утверждал, что коммунисты должны наносить главный удар не по фашизму, а по социал-демократии. Эту точку зрения он обосновывал тем, что фашизм - это открытая контрреволюция, выступающая за интервенцию в СССР, а "социал-фашизм" - "замаскированная контрреволюция", якобы лицемерно выступающая за защиту СССР в грядущей войне, и поэтому более опасная. Исходя из того, что Германия переживает период подготовки социалистической революции, Гусев заявлял, что главной задачей коммунистов должно стать "разоблачение социал-демократии" [861].
В решениях пленума отвергался рост фашистских сил в Германии и вновь санкционировался отказ от политики единого рабочего антифашистского фронта. Подчеркивая, что в этом в очередной раз проявились беспощадный диктат сталинской клики и дезорганизация ею немецких коммунистов, обрекающая последних на неминуемое поражение и гибель, Троцкий писал: "Бюрократия первого рабочего государства - бессознательно, но от этого не легче - делает решительно всё, чтобы помешать появлению на свет второго рабочего государства" [862].
30 января 1933 года президент Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером. После этого события стали развиваться с ошеломляющей быстротой. Гитлер немедленно распустил рейхстаг и назначил на начало марта новые выборы. 27 февраля произошёл поджог здания рейхстага. На следующий день чрезвычайным декретом Гинденбург по предложению нацистского правительства отменил все статьи Веймарской конституции, гарантировавшие свободу личности, слова, печати, собраний, союзов. По стране прокатились массовые аресты антифашистов.
Даже в обстановке фашистского террора, на выборах 7 марта около 5 миллионов избирателей проголосовали за коммунистов и более 7 миллионов - за социал-демократов. Ещё 5 миллионов голосов было отдано за партию католиков, находившуюся в оппозиции к Гитлеру. Нацисты собрали 17 млн. голосов или 43 % от их общего числа. Сразу же после выборов гитлеровская власть аннулировала 81 мандат депутатов-коммунистов и таким образом добилась желаемого большинства в рейхстаге.
14 марта коммунистическая партия была объявлена вне закона. 2 мая были разгромлены профессиональные союзы, конфисковано их имущество, а их руководители были брошены в концентрационные лагеря. 22 июня пришёл черед социал-демократической партии, деятельность которой также была запрещена. Таким образом, в течение ста дней были уничтожены демократические права и свободы, которые германский рабочий класс завоевал на протяжении ста лет.
Уже 14 марта в статье "Трагедия германского пролетариата" Троцкий подчеркивал, что "самый мощный в Европе по своей производственной роли, по своему социальному весу, по силе своих организаций пролетариат не оказал никакого сопротивления приходу Гитлера к власти и первому бешеному натиску на рабочие организации". Прямая и непосредственная вина за это ложится на руководство Коминтерна, которое "изолировало коммунистов от массовых профессиональных союзов; отождествляло социал-демократию с фашизмом и отказывалось от единого фронта с массовыми рабочими организациями пред лицом наступающих банд национал-социализма; саботировало всякую инициативу единого оборонительного фронта на местах,- и в то же время систематически обманывало рабочих относительно действительного соотношения сил" [863].
Даже после прихода нацистов к власти Сталин продолжал ориентировать немецких коммунистов на следование обанкротившейся формуле "социал-фашизма". Редактируя весной 1933 года статью члена ЦК КПГ Ф. Геккерта "Что происходит в Германии", Сталин к словам автора о том, что социал-демократия перешла на сторону фашизма, приписал: "И почему коммунисты именуют социал-демократов вот уже три года социал-фашистами" [864].
Связь между бескровной победой Гитлера и политикой сталинизированного Коминтерна была очевидна для всех опытных революционеров. Как вспоминал немецкий коммунист Э. Волленберг, Зиновьев говорил ему в 1933 году: "не считая германских социал-демократов, Сталин несёт главную ответственность перед историей за победу Гитлера" [865].
Чтобы увести компартии от таких неоспоримых выводов, XIII пленум ИККИ, состоявшийся в ноябре - декабре 1933 года, признал стратегию и тактику германской компартии правильной и запретил открывать дискуссию по поводу событий в Германии. Противопоставляя, как и прежде, тактику единого фронта снизу тактике единства сверху, пленум призвал коммунистов к борьбе "против предательских вождей социал-демократии" [866].
6 февраля 1933 года руководители семи социалистических партий Европы обратились к руководству Коминтерна и Социалистического Интернационала с предложением созвать конференцию двух Интернационалов для выработки плана совместных действий против фашизма. 19 февраля бюро II Интернационала опубликовало воззвание, в котором заявляло о согласии вести переговоры с Коминтерном и предлагало прекратить взаимные нападки коммунистов и социал-демократов.
В ответе Коминтерна, опубликованном 5 марта в виде воззвания к рабочим всех стран, европейским компартиям рекомендовалось соглашаться на единый фронт с социал-демократическими партиями, но ничего не говорилось о готовности Коминтерна вести переговоры непосредственно с II Интернационалом.
Анализируя содержание этого воззвания, Троцкий обращал внимание на то, что в нем "сталинцы ни словом не говорят о "социал-фашизме", как главном враге. Они не напоминают больше о великом откровении своего вождя: "социал-демократия и фашизм - не антиподы, а близнецы". Они не утверждают больше, что борьба против фашизма требует предварительного разгрома социал-демократии. Они не заикаются о недопустимости единого фронта сверху... Так летят под стол в мусорную корзину высшие уроки сталинизма последних четырёх лет". Однако это не означает, что сталинисты решили коренным образом изменить свою политику в международном рабочем движении. В ответ на предложение II Интернационала о заключении союза для совместной борьбы с фашизмом "сталинская бюрократия выбирает худший из путей: она не отклоняет соглашения двух Интернационалов, но и не принимает его" [867].
В написанном Троцким "Заявлении делегатов, принадлежащих к Интернациональной левой оппозиции (большевики-ленинцы), к конгрессу борьбы против фашизма", говорилось о необратимости на ближайшие годы того пути, на который вступила Германия, и о громадных бедствиях, которые фашизм несёт немецкому народу. "Фашизм ведёт за собою тучи голодной и прожорливой саранчи, которая требует для себя и добьется монополии должностей и барышей... Положение в Германии глубоко трагично. Палач только приступил к работе. Жертвам не будет конца" [868]. Троцкий подчеркивал, что германский фашизм неизбежно примет более зловещий и кровавый облик, чем в Италии, поскольку он захватил власть в условиях жестокого экономического кризиса и небывалой в истории страны нужды масс, усиливающей благоприятный для него процесс люмпенизации широких слоёв трудящихся. Вслед за Германией фашистский переворот начинает непосредственно угрожать Австрии.
Прогноз Троцкого относительно Австрии как следующей жертвы фашизма осуществился в феврале 1934 года, когда в этой стране было подавлено антифашистское восстание шуцбундовцев - австрийских социал-демократов, вслед за чем утвердилась фашистская диктатура Дольфуса, расчистившая дорогу аншлюсу - насильственному включению Австрии в состав Германии в 1936 году. Значительная часть шуцбундовцев эмигрировала в СССР, где вскоре разделила участь большинства революционных эмигрантов, подвергнутых сталинским репрессиям.
В "Заявлении" 1933 года Троцкий предлагал отвергнуть и осудить теорию социал-фашизма и немедленно принять предложение II Интернационала о переговорах и соглашении. "Одно несомненно,- писал в конце "Заявления" Троцкий.- Времени для исправления чудовищных ошибок остается совсем уже немного. Если оно будет упущено, Коммунистический Интернационал отойдет в историю со славным ленинским началом и бесславным сталинским концом" [869].
Этот прогноз Троцкого реализовался во всей трагической полноте.
L
Перелом в стратегии Троцкого
17 июля 1933 года, после прихода к власти во Франции блока радикалов и социалистов, Троцкий получил от французского правительства разрешение на проживание в этой стране.
В первые годы изгнания Троцкого, когда у Советского Союза были напряжённые отношения с Англией, сталинская печать называла его "агентом Чемберлена", а в 1931-32 годы, когда Троцкий выступал за политику единого фронта как единственной возможности раздавить фашизм,- агентом социал-демократии. В 1933 году коминтерновская пресса стала называть его "презренным агентом французского правительства", приехавшим во Францию для того, чтобы помочь ему готовить интервенцию против СССР. "Юманите" ежедневно печатала погромные статьи, призывавшие членов французской компартии к демонстрациям против Троцкого и другим провокациям, которые сделали бы для него невозможным проживание во Франции.
Не менее яростные нападки на Троцкого шли со стороны германских фашистов. После прихода Гитлера к власти в Германии, где работы Троцкого имели особенно широкое распространение, нацисты запретили и сожгли их вместе со всей остальной марксистской литературой. Выходивший в Берлине "Бюллетень оппозиции" должен был перенести свое издание в Париж. Геббельсовская газета "Ангрифф" называла Троцкого "самым большим антифашистом в мире", "заговорщиком и террористом", который "не ищет ничего иного, как очагов беспорядков, из которых он смог бы разжечь пламя, чтоб осуществить завещание Ленина: подчинить весь мир Москве, большевизму". Как бы вторя сталинской пропаганде, стремившейся добиться максимальной изоляции Троцкого, геббельсовский орган предлагал практическое решение: "отправить Троцкого на остров, столь же голый и пустынный, как св. Елена (куда был сослан Наполеон.- В Р.)". По приказу Геббельса в Берлине была расклеена афиша с провокационными комментариями к выдержкам из писем Троцкого, обнаруженных при обысках у антифашистов [870].
Незадолго до приезда во Францию Троцкий сделал последнюю попытку воззвать к чувству ответственности советского руководства. В секретном письме, направленном в Политбюро, он писал: "Обстановка в стране и в партии вам видна ближе, чем мне... Совершенно безнадежной и гибельной является мысль овладеть нынешней обстановкой при помощи одних репрессий... Самой близкой и непосредственной опасностью является недоверие к руководству и растущая вражда к нему. Вы знаете об этом не хуже меня. Но вас толкает по наклонной плоскости инерция вашей собственной политики, а между тем, в конце наклонной плоскости - пропасть" [871].
Цель своего письма Троцкий видел в том, чтобы заявить о доброй воле левой оппозиции к переговорам и соглашению с руководством ВКП(б), направленному на то, чтобы "перевести партию на рельсы нормального существования без потрясений или с наименьшими потрясениями". Он подчеркивал, что восстановление в партии режима доверия возможно только при том условии, что будет обеспечено "открытое и честное сотрудничество исторически возникших фракций, с целью превращения их в течения партии и их дальнейшего растворения в ней" [872].
Это обращение было вызвано, по-видимому, тем, что Троцкий, знавший о колебаниях и тревоге, которую испытывали в связи с катастрофической ситуацией в стране даже высшие слои бюрократии, ещё надеялся на то, что среди них найдутся силы, способные поставить интересы партии и страны над интересами сохранения своей власти.
Лишь после того, как вместо ответа на это обращение до Троцкого дошли известия о новой серии расправ правящей клики над старыми и новыми оппозициями, он принял решение круто изменить свою политическую стратегию. Если до середины 1933 года он призывал своих сторонников в СССР бороться за кардинальное реформирование партийной политики, то теперь он публично объявил о невозможности "мирной", "уставной" перегруппировки партийного руководства и устранения Сталина в порядке партийной реформы. "После опыта последних лет,- писал он в октябре 1933 года,- было бы ребячеством думать, что сталинскую бюрократию можно снять при помощи партийного или советского съезда. Следующие съезды были бюрократическими парадами... Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных, "конституционных" путей. Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой" [873].
С эти выводом был связан и другой вывод, сделанный Троцким в 1933 году,- о завершении термидорианского перерождения советского государства. Конечные итоги этого процесса он видел в том, что "ложная в корне политика бесконтрольной бюрократии ввергла страну в невыносимые лишения, противопоставила крестьянство пролетариату, поселила недовольство в массе рабочих, связала по рукам и ногам партию" [874].
Троцкий подчеркивал, что большевистская партия полностью утратила прогрессивную роль, которую она играла после Октябрьской революции. Бесконтрольная власть аппаратной бюрократии привела к глубокому перерождению как экономики, так и политической системы советского общества. Показывая общие корни этих процессов, Троцкий проводил параллель между судьбой денег и государства в советском обществе. "Диспропорции хозяйства ведут бюрократию на путь возрастающей бумажно-денежной инфляции. Недовольство масс материальными последствиями хозяйственных диспропорций толкает бюрократию на путь голого принуждения. Хозяйственное планирование освобождается от ценностного контроля, как бюрократическое усмотрение освобождается от политического контроля... Можно сказать, что и диктатура пролетариата отмирает в форме бюрократической инфляции, т. е. чрезвычайного разбухания насилий, репрессий и произвола. Диктатура пролетариата не растворяется в бесклассовом обществе, а перерождается во всевластие бюрократии над обществом" [875].
Окончательно подавление всех демократических институтов в партии и стране особенно тяжело сказалось на судьбе левой оппозиции. Она находилась в СССР в таких тяжёлых условиях, которые исключали для неё возможность играть руководящую роль в международном масштабе. Революционный центр тяжести передвинулся на Запад, где левая оппозиция могла действовать легально и привлекать в свои ряды новых сторонников. Исходя из этого, Троцкий сделал вывод, что "группировка "левой оппозиции" в СССР сможет развернуться в новую партию только в результате успешного формирования и роста нового Интернационала" [876].
С 1933 года начался новый этап борьбы между сталинизмом и левой оппозицией.
Заключение
В конце 1961 года, когда в СССР и в зарубежных коммунистических партиях развернулась вторая волна критики сталинизма, П. Тольятти подчеркивал: "Я продолжаю считать не вполне удовлетворительным ответ на... вопрос (о причинах возникновения и утверждения сталинизма.- В Р.), когда всё сводят к личным отрицательным качествам Сталина, которые, впрочем, были замечены и разоблачены в свое время Лениным... Необходимо копнуть глубже, проанализировать объективные условия развития советского общества, но не для того, чтобы оправдать то, что сегодня разоблачают, утверждая... что "иначе быть и не могло", а чтобы лучше понять происшедшее и извлечь из него урок для всех" [877].
К сожалению, такой анализ не был проведён в Советском Союзе, где после "дворцового переворота" 1964 года, свергнувшего Хрущёва, официальная критика сталинизма была полностью свернута. Поворот к объективному изучению противоречивых и трагических аспектов истории советского общества наступил лишь в конце 80-х годов. Однако по мере перерождения "перестройки" в движение по пути реставрации капиталистического строя честный научный анализ был перекрыт новой волной фальсификаций, не менее фантастических и произвольных, чем фальсификации сталинской школы.
Пожалуй, наиболее предвзятым оценкам подвергся исторический период, рассматривавшийся в нашей работе. В многочисленных публицистических статьях сталинский "великий перелом" либо объявлялся закономерным продолжением революционной стратегии большевизма, либо трактовался как поворот Сталина к "троцкизму", внезапно осуществлённый после проводимой им "правильной" политики 1923-27 годов. При этом, подобно советской официальной историографии, публицисты из лагеря т. н. "демократов" фактически замалчивали даже то важнейшее обстоятельство, что принудительной коллективизации сопутствовала фактическая гражданская война, которой значительная часть крестьянства ответила на произвол и насилия, творимые в деревне. Эта важнейшая страница послеоктябрьской истории не вписывалась в рамки ни просталинистского тезиса о "монолитном единстве" советского общества, ни антикоммунистических концепций с их отрицанием классовой борьбы.
Из априорных схем об органичной преемственности большевизма и сталинизма вытекала и версия об абсолютной произвольности сталинских репрессий. Эту версию разделяли (хотя по принципиально разным основаниям) и сталинисты, и антикоммунисты, считавшие, что политический режим, созданный Октябрьской революцией, не подвергся перерождению. Сторонники этой версии не связывали сталинский террор с логикой внутрипартийной борьбы, заставлявшей Сталина отвечать чудовищными контрударами на нараставший в партии протест против его политики.
В 1928-33 годах этот процесс был ещё далек от своего завершения. Внутри партии продолжалась ожесточённая политическая борьба, существенно отличавшаяся, однако, по своему содержанию и формам от внутрипартийной борьбы предшествующих периодов. Импульс этой борьбе был дан поворотом сталинской клики к проведению антинародной политики, обрушившей жестокие удары не только на крестьянство, но и на все остальные классы и социальные слои советского общества - пролетариат, беспартийную интеллигенцию и даже на значительную часть правящего слоя. Этот поворот оказался возможным потому, что в борьбе с оппозициями 20-х годов правящая фракция, и прежде всего сам Сталин, почувствовали, что они не могут проводить гибкую, предусмотрительную и динамичную политику и главное - убедить в её правильности партию идейными методами, как это происходило при Ленине. Поэтому они добились установления такого партийно-государственного режима, при котором политические разногласия перестали разрешаться путём коллективного общепартийного обсуждения дискуссионных проблем. Замена принципиальных дискуссий методами административного командования и отсечения инакомыслящих привела к утверждению системы бюрократического абсолютизма, способной поддерживать и укреплять себя лишь с помощью массовых политических репрессий. Это коренное изменение политической системы и обусловленная им политика экономического авантюризма в свою очередь вызвали новый взрыв оппозиционных настроений в партии.
Перед вдумчивым читателям этой книги непременно встанут вопросы: не возникает ли на её страницах тот же самый образ прошлого, который культивируется в бесчисленных писаниях современных "демократов"? Чем отличается критика сталинизма слева от его критики справа? В чём принципиальное отличие марксистской оценки исторической реальности 20-30-х годов от оценок ренегатов коммунизма типа А. Яковлева или Д. Волкогонова?
Философско-социологический аспект этих непростых проблем был раскрыт ещё в 70-е годы выдающимся советским философом М. А. Лифшицем в полемике с идеологическими предшественниками тотальной антикоммунистической кампании, ныне прокатывающейся по всем республикам распавшегося Советского Союза. Отмечая неизбежность совпадений между "карикатурой, внешней, сатирической и её... реальной моделью, как будто оправдывающей реакционную критику...", философ объяснял наличие таких совпадений явлением "классовой правды" врага, т. е. реальным содержанием, обнаруживающимся "в самых злобных выпадах против социализма" [878].
"Как бы ни были противоположны точки зрения,- писал Лифшиц,- существует объективное содержание человеческой мысли. Поэтому совпадения возможны. Но когда двое говорят одно и то же - они говорят не одно и то же, а совсем разное" [879]. Отрицание возможности совпадений марксистских исторических констатаций с "классовой правдой" противников коммунизма ведёт к скатыванию на позиции вульгарной социологии, рассматривающей человеческую мысль не как отражение реальности, а как чисто субъективное выражение определённой социальной позиции. Марксистская социология отделяет в "смеси истинного и ложного", присутствующей во всех реакционных идеологических построениях, объективное содержание феноменов общественной жизни и общественной психологии от их извращённого толкования, служащего ретроградным политическим целям.
Лифшиц подчеркивал, что "классовая правда" врага включает две взаимодополняющие ипостаси: 1) "И верно, да скверно!" (на основе анализа реальных исторических фактов и тенденций, содержащего элементы объективной истины, делаются реакционные социологические и политические выводы); 2) "И скверно, да верно!" (ложные истолкования истории и социологические обобщения паразитируют на ошибках и преступлениях, которые имели место в реальной исторической практике).
Для выявления различий между "внешней, сатирической карикатурой" и правдивой исторической картиной оказывается бесплодным проведение "абстрактных разграничительных линий", игнорирование "диалектических схождений и расхождений идей, вплоть до соприкосновения противоположного" [880]. Такими "абстрактными разграничительными линиями" изобиловали официальная советская историография и социология времён сталинизма и застоя, огульно отметавшие все констатации и выводы своих оппонентов как выражение "вражеской клеветы".
Однако отвержение "абстрактных разграничительных линий" не избавляет от необходимости выявлять конкретные разграничительные линии между историческими оценками, выдвигаемыми приверженцами непримиримых идеологических позиций. Первой такой разграничительной линией является отношение к внутрипартийным оппозициям, численность и влияние которых нынешние антикоммунисты стремятся всячески преуменьшить (Д. Волкогонов, например, договаривается до того, что в 30-е годы "реальных троцкистов в стране было... максимум три-четыре сотни" [881]). В действительности через левую и другие антисталинские оппозиции прошли многие тысячи большевиков, в том числе почти все наиболее видные деятели героического периода русской революции. Конечно, многие из них "сломались" ещё до того, как попали в жернова сталинских тюрем и лагерей. Однако даже из фактов, приведённых в этой книге (а многие эпизоды оппозиционной борьбы продолжают оставаться скрытыми в российских архивах), вырисовывается картина широкого распространения в партии оппозиционных, антисталинских настроений. А тот факт, что деятельность оппозиций 1928-33 годов развертывалась в чудовищных условиях тоталитаризма и была сопряжена для их участников с тягчайшими жертвами и опасностями, отсекает довод, будто оппозиционерами в те годы были "наивные мечтатели" или люди, которые просто "рвались к власти".
Зафиксированная в оппозиционных документах по свежим следам исторических событий картина преступлений сталинской клики выглядит не менее трагичной, чем "обличения задним числом", идущие сегодня из лагеря политических перевёртышей, вчерашних защитников сталинистских исторических версий. Но эта схожесть исторических констатаций лишь ярче выявляет вторую разграничительную линию, связанную с трактовкой соотношения между большевизмом и сталинизмом. Если в глазах антикоммунистов преступления сталинизма рассматриваются как проявления "сатанизма" большевиков, их изначальной иррациональной страсти к насилию над беззащитными людьми, то коммунистические оппозиции четко отделяли борьбу против действительных классовых врагов от борьбы против собственного народа и поэтому рассматривали сталинские преступления как жесточайшее поругание большевистских принципов и традиций.
Даже в условиях гражданской войны, когда белогвардейские армии и заговорщики действовали в прямом союзе с интервенцией четырнадцати капиталистических держав, большевики не пошли дальше экспроприации крупных средств производства и частичной экспроприации потребительского имущества (например, жилищное "уплотнение") помещиков, капиталистов и других хозяев царской России. Сама по себе принадлежность к классу крупных собственников не влекла за собой ни депортации, ни других политических репрессий. В отличии от этого раскулачивание, обращённое по замыслу его организаторов против мелких собственников (а фактически - и против значительной части середняцких слоёв деревни), свелось к тотальной экспроприации всего их производственного и потребительского имущества и к их депортации.
Третья разграничительная линия возникает при обсуждении вопроса об альтернативах развития советского общества. В работах нынешних "демократов" настойчиво варьируется мысль о том, что только такой "социализм" (сталинский, кровавый, казарменный, тоталитарный) мог быть построен в результате претворения в жизнь "доктринальных предпосылок" марксизма и политической стратегии большевизма. Наиболее убедительными опровержениями этого мифа являются и критическая, и позитивная, конструктивная стороны платформ всех антисталинских оппозиций, в состав которых входили наиболее политически зрелые и теоретически подготовленные большевики. Их критика сталинизма развертывалась с позиций марксистских взглядов на социализм и пути его строительства.
Знакомство с "аграрными" разделами этих программ наглядно убеждает, что большевистская, социалистическая альтернатива исторически сложившемуся течению событий (которую отстаивали в рассматриваемый период и "левые" и "правые") состояла в постепенном и добровольном развитии кооперативного движения на селе от менее к более высоким формам при ограничении частнокапиталистических элементов на основе налоговой политики и других, по преимуществу экономических мер. К этому следует прибавить, что если бы политика правящей фракции, начиная с 1923 года, не претерпевала резких шараханий - от благоприятствования частному накоплению в кулацких хозяйствах до бессмысленного насилия по отношению к тем, кого ещё недавно призывали "обогащаться", то коллективизация могла быть осуществлена без фронтального столкновения с широчайшими массами крестьянства, повлёкшего неисчислимые человеческие и материальные жертвы.
Анализ исторического опыта и документов оппозиций опровергает и просталинистский довод, согласно которому безжалостное ограбление деревни, даже если и признать его антигуманный характер, явилось необходимой ценой, которую требовалось уплатить за осуществление индустриализации и обеспечение обороноспособности страны. Действительно экономически эффективными путями мобилизации средств деревни на нужды ускоренной реконструкции (модернизации) народного хозяйства не были и не могли быть ни раскулачивание и "самораскулачивание" наиболее продуктивной части сельского населения, ни подневольный, а следовательно, и малопроизводительный труд в колхозах, ни лихорадившая страну на протяжении пяти лет фактическая гражданская война с крестьянством.
Четвертая разграничительная линия между марксистскими и антикоммунистическими позициями связана с отношением к социалистическим основам советского общества - обобществлению средств производства и плановому хозяйству. Критики "коммунизма" из лагеря либералов усматривают в этих основах отрицание экономической свободы производителей и потребителей, закономерно влекущее подавление политической свободы и демократии. Марксисты видят в плановой экономике и национализированной собственности величайшее достижение общественного прогресса. Правота этой позиции доказана во-первых, тем, что даже частичное внедрение этих начал в передовых капиталистических странах избавило последние на несколько десятилетий от разрушительных экономических кризисов, подобных "великой депрессии" 30-х годов, явилось важнейшим фактором выживания и стабилизации капитализма в XX веке.
Во-вторых, Сталин при всей своей неограниченной власти не был всемогущ в насилии над историческими законами. Наделив привилегированную касту огромными преимуществами в сфере личного потребления и накопления, он сохранил, хотя и в бюрократически деформированном виде, важнейшие социально-экономические завоевания Октябрьской революции. Благодаря этим завоеваниям и вопреки тоталитарному политическому режиму, некомпетентному управлению, самоуправству и произволу бюрократии и её "вождей", были достигнуты неоспоримые экономические успехи Советского государства. Ликвидация наиболее чудовищных проявлений тоталитаризма (государственный террор и милитаризация труда) после смерти Сталина позволила на базе социалистических завоеваний советского народа обеспечить значительный подъём народного благосостояния и культуры, создать развитую систему социальных гарантий, по многим параметрам превосходящую социальные достижения наиболее передовых капиталистических стран. Эти социалистические завоевания советский народ защищал в Великой Отечественной войне, их утрату он болезненно ощущает в нынешний период отката к кабально-колониальному капитализму, за их возрождение он борется и будет бороться с силами капиталистической реставрации. Что же касается бюрократического абсолютизма - главного тормоза прогрессивного развития нашей страны на протяжении шести десятилетий, то это термидорианское детище, как показывает исторический опыт, сохраняется в неприкосновенности нынешними временщиками, приход к власти которых не дал народу ни реальной политической свободы, ни действительной демократии.
Ещё в начале 30-х годов Троцкий неоднократно подчеркивал, что советская бюрократия не является имущим классом в научном смысле слова, поскольку она не обладает правом владения собственностью на средства производства. Поэтому она вынуждена поддерживать социальные основы, заложенные Октябрьской революцией, утрата которых отбросит СССР на десятки лет назад. Однако она выполняет эту функцию с такими издержками, которые раньше или позже приведут к взрыву всей социальной системы. Такой взрыв может завершиться либо низложением бюрократии, созданием обновлённой марксистской партии и восстановлением демократии Советов и профсоюзов, либо реставрацией капиталистического строя, которая "создала бы химически чистую культуру русского компрадорства с "политически-правовыми" предпосылками деникински-чанкайшистского образца. Всё это было бы, конечно, и с богом и со славянской вязью, т. е. со всем тем, что нужно душегубам для "души"". При этом компрадорская буржуазия "могла бы (если бы могла) достигнуть своей цели не иначе как через многолетнюю гражданскую войну и новое разорение страны..." [882].
Ясным осознанием этой перспективы определялась неприемлемость для коммунистических оппозиций 30-х годов какого-либо сотрудничества с антисоветскими силами как внутри страны, так и за рубежом. С этим было связано одно из "преимуществ" Сталина перед своими противниками. В целях удержания своей власти Сталин не гнушался самыми беспринципными, чисто империалистическими сделками на международной арене, принося в жертву этим сделкам (вплоть до сговора с Гитлером) интересы коммунистического движения в других странах.
Другим преимуществом Сталина в борьбе со своими противниками было то, что он, подобно всем правителям бонапартистского типа, вёл эту борьбу самыми низкими средствами. Свободный от всяких нравственных запретов и тормозов, он сочетал в своей политической методике обман народа, грязные провокации, судебные подлоги и беспощадный террор.
Беспринципная консолидация сталинской клики противостояла политической разобщённости её противников, немалая часть которых на протяжении длительного времени не могла освободиться от созданных в 20-е годы жупелов "фракционности" и "троцкизма". Эта роковая ошибка многих лидеров оппозиционных группировок позволила Сталину расправиться с ними поодиночке, превратив их в "отработанный пар", податливый материал для покаяний, а затем - "признаний" на фальсифицированных процессах. Будучи поставленными перед жёсткой дилеммой: либо полное изгнание с политической арены, либо сохранение, пусть и на второстепенных ролях, своего места в правящей верхушке, они шли навстречу своей неминуемой гибели через длительную череду унизительных публичных капитуляций. Выстраивая цепочку "рационализации" (т. е. бессознательного оправдания своего постыдного поведения "высокими" мотивами), они принимали навязанную Сталиным логику отступничества от своих убеждений: Советский Союз находится во враждебном капиталистическом окружении, внутри страны идёт перманентная классовая борьба, поэтому необходимо сохранять "единство партии" любой ценой, вплоть до признания необходимости "военноподобного строя" и лицемерного восхваления неизменной "прозорливости" "вождя".
Ещё одной причиной, обеспечившей победу Сталина во внутрипартийной борьбе, был установленный им режим информационной блокады страны, который в условиях тогдашней технической неразвитости средств массовой информации не позволял идеям Троцкого и международной левой оппозиции в целом сколько-нибудь широко прорываться через границы СССР и обрекал подавляющее большинство советских людей на восприятие однонаправленной фальсифицированной информации о положении дел в стране, о власти и её противниках.
Главная же причина победы сталинской клики над её коммунистическими противниками носила социально-классовый характер. Добившись отчуждения масс от власти и от политики, Сталин проводил присущую всякому бонапартистскому режиму политику лавирования между классами и социальными группами, опираясь при этом на "новый правящий слой, который стремится закрепить свое привилегированное положение и склонен видеть в себе не временное историческое орудие революции, а её завершение и увенчание" [883]. В результате расправ с оппозициями и вообще инакомыслящими, которые высвобождали места в различных ячейках социально-политической структуры, он непрерывно обновлял этот слой, создавая условия для вертикальной мобильности беспринципных и покорных людей, рвавшихся к власти и привилегиям.
И тем не менее даже к концу рассматриваемого в этой книге периода победа Сталина не была абсолютной, а возможность подлинно социалистического возрождения СССР сохранялась. В сознании большинства советских людей продолжали жить убеждённость и вера в торжество коммунистических идей - социального равенства и справедливости, коллективизма, пролетарского интернационализма и истинного народовластия. Старая большевистская гвардия ещё не была перебита. Способные к борьбе со сталинизмом оппозиционные элементы в значительной своей части оставались на свободе и пользовались высоким авторитетом в партии и народе. Перед другими оппозиционерами в случае первой серьезной социальной встряски могли открыться двери тюрем и лагерей.
Большевизм был не только русским, но и мощным международным политическим движением. Конечно, он оказался существенно ослаблен ошибками сталинизированного Коминтерна. Преступления сталинизма в СССР ослабили притягательную силу революционных, коммунистических идей как раз в тот момент, когда возникли благоприятные условия для их поддержки трудящимися всего мира в результате небывалого в истории экономического кризиса, потрясшего самые основы капиталистического строя. Хотя этот кризис не завершился свержением буржуазных режимов ни в одной стране, сохраняющаяся напряжённость противоречий империализма открывала возможности нового революционного подъёма на Западе. Становящаяся всё более реальной угроза экспансии фашизма и новой мировой войны привлекала новых сторонников в ряды не только официального коммунизма, но и международной левой оппозиции. Возникла историческая возможность перехвата политической инициативы формирующимся IV Интернационалом. Всё это открывало новый этап борьбы за подлинно социалистическую альтернативу развития СССР и мирового рабочего движения, новый этап схватки между сталинизмом и "троцкизмом" [884].
В настоящее время обстановка во всём мире кардинально отличается от обстановки 30-х годов. Большинство стран с национализированной собственностью и плановой экономикой повернули на путь реставрации капитализма и переживают жестокий экономический и политический кризис. Однако это не означает, что грядущие десятилетия пройдут под знаком триумфального шествия капитализма и полного подрыва притягательности коммунистических идей в глазах трудящихся всего мира. Экологический кризис, умножающиеся локальные политические кризисы и войны в различных регионах мира, растущая пропасть в благосостоянии между Севером и Югом, не только относительное, но и абсолютное обнищание широчайших масс населения в десятках стран "третьего мира" и в бывших социалистических странах, неуклонный рост преступности практически во всех государствах Земного шара - всё это говорит о том, что капитализм, несмотря на вызревшие в его недрах гигантские производительные силы, не способен вести вперед мировое хозяйство и культуру. Раньше или позже станет неизбежным прилив новой социалистической волны, новый подъём левых сил. Одна из главных задач, которая встанет перед ними,- не допустить повторения трагических ошибок, допущенных коммунистами в предшествующие десятилетия. Поэтому глубокое осмысление исторических уроков прошлого, изучение политического и идейного наследия марксистов 30-х годов, развивавших коммунистические идеи в непримиримой борьбе со сталинизмом, приобретает всё более актуальное значение.
рассказать в своей будущей книге "Партия расстрелянных".
Примечания
1
Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 170.
2
Литературная газета. 1988. 27 июля.
3
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 63.
4
Там же. С. 65-66.
5
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9. Т. 9. С. 120.
6
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 83.
7
Там же. С. 87.
8
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 76.
9
Вопросы истории. 1991. Љ 12. С. 62-63.
10
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 76, 80.
11
Там же. С. 79.
12
См., напр.: Великая Отечественная война Советского Союза. 1941-1945. Краткая история. М., 1965. С. 39.
13
Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 215-216.
14
Там же. С. 215.
15
Там же. С. 214.
16
Там же. С. 216.
17
Там же. С. 218-219, 223.
18
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1990. С. 474.
19
Аллилуева С. И. Только один год. М., 1990. С. 135.
20
Валентинов Н. В. Наследники Ленина. С. 219.
21
Новый мир. 1988. Љ 4. С. 101.
22
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 383.
23
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 3.
24
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3.
25
Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 103, 105.
26
Цит. по кн.: Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 157-158.
27
Литературная газета. 1988. 27 июля.
28
Молодая гвардия. 1970. Љ 8. С. 319.
29
Там же. С. 317.
30
Твардовский А. Поэмы. М., 1988. С. 325.
31
Окуджава Б. Стихотворения. М., 1984. С. 11-12.
32
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. М., 1990. С. 215-216.
33
Такой исторический вариант, как отмечал Троцкий, мог оказаться возможным в силу причин случайного характера: например, если бы в октябре 1917 года в Петрограде отсутствовал Ленин, благодаря авторитету которого было успешно преодолено сопротивление многих руководящих деятелей партии курсу на социалистическую революцию.
34
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 175.
35
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 16-17.
36
Реабилитация. С. 176.
37
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 17.
38
 
Trotsky Archives. Houghton Library, Harvard University (далее - Архив Троцкого). ЉЉ 9437-9442, 3664-3674, 12881-12886.
39
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. М., 1994. С. 145.
40
Архив Троцкого. ЉЉ 15204, 15205, 15199.
41
Расстрельные списки. Вып. 1. М., 1993. С. 27, 32.
42
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 17.
43
Реабилитация. С. 180.
44
Вопросы истории. 1994. Љ 10. С. 26 ; 1995. Љ 2. С. 18.
45
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 17.
46
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 18.
47
Реабилитация. С. 179.
48
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 18 ; Реабилитация. С. 179.
49
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 18.
50
Реабилитация. С. 184-185.
51
Известия. 1990. 21 марта.
52
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 121, 129.
53
Там же. С. 124, 137.
54
Ларина А. М. Незабываемое. М., 1989. С. 66.
55
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 126-127.
56
Там же. С. 135-136.
57
Чуев Ф. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М., 1992. С. 140.
58
Вышинский А. Я. Судебные речи. М., 1955. С. 419.
59
По свидетельству Орлова, Сталин, стремясь оторвать Мрачковского от оппозиции, ещё в 1932 году говорил ему: "Порви с ними, что тебя, прославленного рабочего человека, связывает с этим еврейским синедрионом" (Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 110).
60
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". М., 1991. С. 216.
61
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 13.
62
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 217-219.
63
В речи на февральско-мартовском пленуме Ежов говорил: "Я должен прямо сказать, что существовала такая практика: прежде чем протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили даже до наркома (т. е. Ягоды - В. Р.). Нарком вносил указания, говорил, что надо записывать так, а не этак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому" (Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 16).
64
Реабилитация. С. 185.
65
Октябрь. 1992. Љ 8. С. 167.
66
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 103 ; Расстрельные списки. М., 1993. С. 26.
67
Реабилитация. С. 187.
68
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 81 ; Правда. 1936. 20 августа.
69
Реабилитация. С. 186, 201, 202, 205.
70
Там же. С. 186.
71
Там же. С. 210.
72
Правда. 1936. 15 августа.
73
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 14.
74
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 416-417.
75
Там же. С. 393.
76
Бюллетень оппозиции. 1932. Љ 27. С. 6.
77
Правда. 1936. 22 августа.
78
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 70.
79
Реабилитация. С. 183.
80
Там же. С. 181.
81
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 81.
82
Правда. 1936. 23 августа.
83
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 422.
84
Там же. С. 395.
85
Правда. 1936. 22 августа.
86
Там же.
87
Правда. 1936. 24 августа.
88
Реабилитация. С. 205-206.
89
Правда. 1936. 22 августа.
90
Правда. 1936. 24 августа.
91
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. М., 1994. С. 51-52.
92
Там же. С. 91.
93
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. М., 1992. С. 126.
94
Правда. 1936. 21 августа.
95
Реабилитация. С. 207-209.
96
Правда. 1936. 20 августа.
97
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 390.
98
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 63-64.
99
Васнецов А. Реставраторы капитализма и их защитники // Правда. 1936. 12 сентября.
100
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 209.
101
Известия. 1936. 21 августа.
102
Сталин И. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. М., 1937. С. 15-16.
103
Правда. 1936. 20 августа.
104
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 387.
105
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 47.
106
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 18-19.
107
Там же. С. 19.
108
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 50. С. 15.
109
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 155-156.
110
Реабилитация. С. 223-224.
111
Правда. 1936. 23 ноября.
112
Реабилитация. С. 231-232.
113
Процесс антисоветского троцкистского центра. М., 1937. С. 96.
114
Реабилитация. С. 224.
115
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. Т. II. М., 1962. С. 216.
116
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 302.
117
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 20-21.
118
Правда. 1936. 5 февраля.
119
Цит. по кн.: Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 72.
120
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 423.
121
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 72.
122
Известия. 1992. 2 сентября.
123
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 335.
124
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 270-272.
125
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 7. М., 1992. С. 100.
126
Правда. 1936. 23 августа.
127
Правда. 1936. 24 августа.
128
Правда. 1936. 4 сентября.
129
Правда. 1936. 24 августа.
130
Фейхтвангер Л. Москва 1937. Отчёт о поездке для моих друзей. М., 1937. С. 91.
131
Цит. по: Мотылёва Т. Друзья Октября и наши проблемы // Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 167.
132
Там же. С. 164-165.
133
Там же. С. 165.
134
Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 52.
135
Правда. 1936. 21 августа.
136
Социалистический вестник. 1936. Љ 17. С. 10.
137
Правда. 1936. 12 сентября.
138
Большевик. 1936. Љ 18. С. 30.
139
Цит. по: Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 48.
 
140
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 209.
141
Последние новости. 1936. 10 ноября.
142
Цит. по: Лев Троцкий. Дневники и письма. М., 1994. С. 252.
143
 
Scope of Soviet Activity in the United States // Hearing before Subcommittee to investigate the Administration of the Internal Security Act. March 6, 1956. Washington. P. 137.
144
Правда. 1936. 24 августа.
145
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 119.
 
146
 
Scope of Soviet Activity in the United States // Hearing before Subcommittee to investigate the Administration of the Internal Security Act. February 29, 1956. Washington, 1956. P. 89.
147
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 2.
148
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 2-3.
149
Там же. С. 4.
150
Там же. С. 4-5.
151
Там же. С. 5.
152
Там же. С. 20.
153
Там же. С. 17.
154
Правда. 1936. 21 августа.
155
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 17.
156
Там же. С. 18.
157
Там же.
158
Там же. С. 21.
159
Там же. С. 20-21.
160
Там же. С. 19.
161
Там же. С. 43.
162
Там же. С. 43-44.
163
Там же. С. 46.
164
Там же. С. 4.
165
Там же. С. 27.
166
Там же. С. 47.
167
Там же. С. 47-48.
168
Реабилитация. С. 181.
169
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 24.
170
Там же. С. 25.
171
Там же. С. 37-38.
 
172
 
J. Arch Getty. Origin of the Great Purge. The Soviet Communist Past Reconsidered. 1933-1938. Cambridge University Press, 1985 ; Broue P. Trotsky. A bloc des opposition de 1932. Cahiers Leon Trotsky. Paris. Љ 5. 1980.
 
173
 
Broue P. Party Opposition to Stalin (1930-1932) and the First Moscow Trial // Essays on Revolutionary Culture and Stalinism. Slavica Publishers, 1985. P. 166.
 
174
 
Архив Троцкого. Љ 4782.
 
175
 
Broue P. Party Opposition to Stalin ... P. 101.
176
Ibid. P. 105.
177
Вопросы истории. 1994. Љ 10. С. 22-23.
178
Архив Троцкого. Љ 13224.
179
Архив Троцкого. Љ 4858.
Там же.
 
181
 
Broue P. Party Opposition to Stalin ... P. 107-108.
182
Ibid. P. 110.
183
Пятаков Ю. Беспощадно уничтожать презренных убийц и предателей // Правда. 1936. 21 августа.
184
Радек К. Троцкистско-зиновьевская фашистская банда и ее гетман - Троцкий // Известия. 1936. 21 августа.
185
Правда. 1936. 22 августа.
186
Реабилитация. С. 219.
187
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 10.
188
Правда. 1936. 22 августа.
189
Реабилитация. С. 245.
190
Правда. 1936. 23 августа.
191
Троцкий Л. Д. // Портреты революционеров. Бенсон (США), 1988. С. 230-231.
192
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
193
Ларина А. М. Незабываемое. С. 292.
194
Источник. 1993. Љ 2. С. 6.
195
В постановлении Политбюро "О полётах ответственных работников на аэропланах", принятом в 1933 году, запрещались "под страхом исключения из партии полёты на аэропланах, без специального разрешения ЦК в каждом отдельном случае" (Сталинское политбюро в 30-е годы. М., 1995. С. 40).
196
Источник. 1993. Љ 2. С. 12.
197
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. М., 1988. С. 285.
198
Ларина А. М. Незабываемое. С. 300.
199
Знамя. 1988. Љ 12. С. 136.
200
Источник. 1993. Љ 2. С. 11.
201
Там же. С. 7-8.
202
Там же. С. 7.
203
Там же. С. 15.
204
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 13.
205
По-видимому, именно в эти дни Орджоникидзе впервые сообщил Сталину о том, что Ломинадзе (покончивший в 1935 году жизнь самоубийством) на протяжении нескольких лет посылал ему письма с выражением оппозиционных настроений. О том, что Орджоникидзе скрывал содержание этих писем, Сталин озлобленно говорил на февральско-мартовском пленуме ЦК (см. гл. XXII).
206
Источник. 1993. Љ 2. С. 16.
207
Там же. С. 17.
208
Ларина А. М. Незабываемое. С. 295-296.
209
Там же. С. 305-306.
210
Там же. С. 305.
211
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 21.
212
Источник. 1993. Љ 2. С. 17.
213
Ларина А. М. Незабываемое. С. 308-309.
214
Правда. 1936. 10 сентября.
215
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 46-47.
216
Ларина А. М. Незабываемое. С. 310-312.
217
Вопросы истории КПСС. 1988. Љ 11. С. 49.
218
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 173.
219
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 423.
220
История и историки. М., 1965. С. 257.
221
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 81-82.
222
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 9.
223
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 82.
224
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 48.
225
Там же.
226
Там же. Љ 54-55. С. 17.
227
Правда. 1936. 1 сентября.
228
Сообщение Б. Н. Лесняка автору книги.
229
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 19.
230
Высоко держать знамя сталинской бдительности // Правда. 1936. 5 сентября.
231
Известия. 1936. 29 августа.
232
Правда. 1936. 3 сентября.
233
Показная бдительность // Правда. 1936. 7 сентября.
234
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 19.
235
Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 30-е годы. М., 1993. С. 64-65.
236
Реабилитация. С. 32.
237
Сталинское политбюро в 30-е годы: Сб. документов. М., 1995. С. 150.
238
Там же. С. 148.
239
Реабилитация. С. 246.
240
Советское государство и право. 1965. Љ 3. С. 24.
241
Реабилитация. С. 246, 248.
242
Правда. 1936. 28 октября.
243
Реабилитация. С. 182.
244
Рютин М. Н. На колени не встану. М., 1992. С. 349.
245
Реабилитация. С. 182.
246
Рютин М. Н. На колени не встану. С. 349-350.
247
Там же. С. 311.
248
Вопросы истории. 1992. Љ 8-9. С. 22-23.
249
Правда. 1936. 21, 22, 23 ноября.
250
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 45.
251
Ларина А. М. Незабываемое. С. 269-270.
252
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. С. 286.
253
Ларина А. М. Незабываемое. С. 314.
254
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 21.
255
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 5-7 ; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 11-51.
256
РЦХИДНИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 575. Л. 44, 54-55.
257
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 6.
258
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 59, 68.
259
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 68-93.
260
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 9-11.
261
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 94-106.
262
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 8.
263
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 107-110.
264
Там же. Л. 122.
265
Там же. Л. 138-143.
266
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 8-9.
267
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 167, 172-174.
268
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 11-17.
269
Здесь Бухарин имел в виду утверждение Молотова в речи на VIII Всесоюзном съезде Советов: "В волчьей стае врагов коммунизма не последнее место теперь занимают господа троцкисты, у которых одни цели с буржуазией... Известно, что у них есть подпевалы и пособники также из правых отщепенцев" (Правда. 1936. 30 ноября).
270
Там же. С. 12-17.
271
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 25.
272
Там же. С. 26.
273
Там же. С. 23.
274
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 137.
275
Там же. С. 152.
276
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 18-19.
277
Там же. С. 19.
278
Там же. С. 4.
279
Ларина A. M. Незабываемое. С. 308.
280
Реабилитация. С. 222.
281
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 193.
282
Там же.
283
Известия. 1936. 21 августа.
284
Огонёк. 1988. Љ 52. С. 29.
285
О широком применении к обвиняемым по делу "параллельного центра" изнурительных "конвейерных" допросов и многочасовых "стоек" сообщили в 1961 году уцелевшие к тому времени следователи, принимавшие участие в фабрикации этого "дела".
286
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 10.
287
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 198.
 
288
 
Реабилитация. С. 225.
 
289
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 216.
290
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 16-17.
291
В. Г. Ромм - советский разведчик, действовавший за рубежом под маркой корреспондента ТАСС и "Известий", выступал свидетелем на процессе "троцкистского центра".
292
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 167-168.
 
293
 
Там же. С. 171-172.
 
294
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 217.
295
Во время Нюрнбергского процесса (1946 год) некоторые западные деятели обращались к членам трибунала и прокурорам с просьбой допросить Гесса об этих переговорах. Однако советская сторона отказалась "обременять суд" этими "затруднительными" вопросами.
296
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 40-43, 60, 61, 158.
297
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 444-445.
298
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 231.
299
Правда. 1937. 24 января.
300
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 447.
301
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 225.
302
Там же. С. 96-97.
303
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 23.
304
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 194.
305
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 188-189.
306
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 224.
307
Троцкий представил комиссии по контррасследованию московских процессов документы, свидетельствующие, что во время, названное Роммом, он не находился в Париже.
308
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 68.
309
Там же. С. 136.
310
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 483.
311
Там же. С. 431, 435, 437.
312
Там же. С. 478.
313
Там же. С. 480.
314
Там же. С. 482.
315
Бюллетень оппозиции. 1933. Љ 36-37. С. 9.
316
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 475-476.
317
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 196-197.
318
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 214-215.
319
Там же. С. 222.
320
Там же. С. 115.
321
Там же. С. 230.
322
Там же. С. 256-258.
323
Известия. 1992. 2 сентября.
324
Архив Троцкого. Љ 13225.
325
Пригвоздить троцкизм к позорному столбу // Правда. 1937. 8 февраля.
326
Правда. 1937. 30 января.
327
Фейхтвангер Л. Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей. С. 102.
328
Там же. С. 91.
329
Там же. С. 104-105.
330
Там же. С. 103.
331
Там же. С. 86.
332
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 29.
333
Там же. С. 53.
334
Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 385.
335
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 21-22.
336
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 163.
337
Там же.
338
Там же. С. 154.
339
Там же. С. 156.
340
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 7.
341
Известия. 1990. 21 августа.
342
Архив Троцкого. Љ 5809.
343
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 2.
344
Там же. С. 3.
345
Там же. С. 20.
346
Там же. С. 14.
347
Там же. С. 4.
348
Там же. С. 33.
 
349
 
Там же. С. 7.
 
350
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 295. Folder 16. P. 163.
351
Знамя. 1988. Љ 5. С. 69.
352
См., напр.: Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 97.
353
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 38.
354
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 11.
355
Там же. С. 32.
356
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 237.
357
Там же. С. 203.
358
Там же. С. 39.
359
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 13-14.
360
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 204.
361
Там же. С. 39.
362
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 13-14.
363
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 40.
364
Там же. С. 206-207.
365
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 8.
366
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 237.
367
Там же. С. 237-238.
368
Там же. С. 236.
369
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 17.
370
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 204-205.
371
Известия. 1937. 5 февраля.
372
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 115.
 
373
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 219.
 
374
 
Вопросы истории. 1993. Љ 10. С. 157-158.
 
375
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 279. Folder 10. P. 40.
 
376
 
Ibid. Box 628. Folder 13.
 
377
 
Правда. 1937. 27 января.
 
378
 
Вопросы истории. 1993. Љ 10. С. 159-160.
 
379
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 628. Folder 13.
 
380
Рунин Б. М. Моё окружение. Записки случайно уцелевшего. М., 1995. С. 73.
381
Там же. С. 136.
382
Там же. С. 139.
383
Там же. С. 141.
384
Там же. С. 189.
 
385
 
Там же. С. 143.
 
386
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 219.
387
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 219-221.
388
Цит. по кн.: Негава И. Вечный комиссар. Иерусалим, 1989. С. 151-152.
389
Там же. С. 138.
390
Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 28.
391
Там же.
392
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 216.
393
Там же. С. 85.
394
Там же. С. 216-217.
395
Там же. С. 217.
396
Там же. С. 217-218.
397
Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л., 1929. С. 241-242.
398
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 221.
399
Разгон Л. Непридуманное. М., 1991. С. 77, 80-81.
400
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 221.
401
Аллилуева С. Только один год. С. 159.
402
Лерт Р. Б. На том стою. М., 1991. С. 249.
403
Шевцов И. Во имя отца и сына. М., 1970. С. 378-379.
404
Там же. С. 382-383.
405
Правда. 1995. 31 января.
406
Днiпро. 1963. Љ 10. С. 33.
407
Ларина А. М. Незабываемое. С. 363.
408
Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. 1. М., 1992. С. 325, 327.
409
Сообщение Д. Б. Добрушкина автору книги.
410
Реабилитация. С. 37.
411
Там же. С. 35-36.
412
Там же. С. 36, 38.
413
Илюхин В. Запретная глава. // Правда. 1994. 16 ноября.
414
Оруэлл Д. Эссе, статьи, рецензии. Т. II. Пермь, 1992. С. 181.
415
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 32-33.
416
Там же. С. 15.
417
Там же. С. 14.
418
Там же. С. 15.
419
Там же. С. 17.
420
Там же. С. 16.
421
Там же. С. 4.
422
Там же. С. 16-17.
423
Цит. по: Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 151-152.
424
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 17.
425
Там же. С. 31-32.
426
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 152.
427
Сталин И. В. Соч. Т. 6, С. 46 ; Т. 11. С. 58.
428
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 7.
429
Там же. С. 6-7.
430
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 157.
431
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 17-18.
432
Ларина А. М. Незабываемое. С. 289.
433
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. С. 286-287.
434
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
435
Ларина А. М. Незабываемое. С. 317, 319, 324.
436
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 21.
437
Вопросы истории. 1993. Љ 2. С. 31.
438
Реабилитация. С. 251.
439
Сообщение В. Н. Астрова автору книги.
440
Реабилитация. С. 258.
441
Там же. С. 258-259.
442
Литературная газета. 1988. 29 марта.
443
Ларина А. М. Незабываемое. С. 340-341.
444
Реабилитация. С. 251.
445
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 231.
446
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 231.
447
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
448
Ларина А. М. Незабываемое. С. 333.
449
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 361.
450
Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. М., 1993. С. 88-89.
451
Правда. 1966. 27 октября.
452
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 90.
453
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 2. С. 175.
454
Там же. С. 183.
455
Там же. С. 150.
456
Это ненароком вырвавшееся признание Хрущёва объясняет и половинчатый характер критики сталинских преступлений (упорно именовавшихся в официальной пропаганде "ошибками") в годы "оттепели", и наложение табу на дальнейшие разоблачения Сталина в период "застоя", и, наконец, стремительное падение авторитета партии после возвращения к этим разоблачениям во время "перестройки". Если бы первое и второе поколение "наследников Сталина" оказались способны к последовательному развитию линии XX съезда КПСС на десталинизацию, история нашей страны и международного коммунистического движения могла сложиться принципиально по-иному.
457
Здесь Хрущёв неправомерно приписывает "освобождение" от преклонения перед Сталиным и другим сталинским приспешникам. Между тем ни Молотов, ни Каганович, ни Ворошилов вплоть до последних дней своей жизни не соглашались признать Сталина преступником.
458
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 86-87.
459
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 90.
460
Ваксберг А. Нераскрытые тайны. М., 1993. С. 123.
461
Берия: конец карьеры. М., 1991. С. 360.
462
Реабилитация. С. 56.
463
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 83.
464
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 81.
465
Берия: конец карьеры. С. 378.
466
Вопросы истории. 1995. Љ 11-12. С. 14, 16.
467
Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. С. 97.
468
Там же. С. 96.
469
Гельперин Н. Директивы наркома // За индустриализацию. 1937. 21 февраля.
470
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 
471
Дубинский-Мухадзе И. Орджоникидзе. М. 1963. С. 6.
472
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 92-93.
473
Правда. 1937. 19 февраля.
474
Правда. 1937. 22 февраля.
475
Большая Советская Энциклопедия. Т. 43. М., 1939. Стлб. 299-300.
476
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 82-83.
477
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 191-192.
478
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 60.
479
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 96.
480
Там же. С. 97.
481
Там же. С. 98.
482
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. С. 288.
483
Ларина А. М. Незабываемое. С. 346.
484
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 5-6, 12, 19.
485
Там же. С. 7, 10, 17.
486
Там же. С. 30-32.
487
Там же. С. 6.
488
Там же. С. 24-25.
489
Там же. С. 18, 19, 26, 29.
490
Там же. С. 6.
491
Ларина А. М. Незабываемое. С. 363.
492
Там же. С. 363-364.
493
Там же. С. 362-363.
494
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Л. 14-15.
495
Сообщение А. Я. Зися автору книги.
496
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Л. 110-111.
497
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 42-43.
498
Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. С. 54-55.
499
Правда. 1934. 29 декабря.
500
Правда. 1935. 6 мая.
501
Правда. 1935. 1 марта.
502
Правда. 1936. 26 ноября.
503
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 43.
504
Доднесь тяготеет. Вып. 1. С. 283.
505
Ларина A. M. Незабываемое. С. 350.
506
Вопросы истории. 1992. Љ 4-5. С. 4, 12.
507
Там же. С. 11, 13, 15.
508
Там же. С. 16-18, 21.
509
Там же. С. 24.
510
Там же. С. 25-26, 33.
511
Там же. С. 32, 33.
512
Там же. С. 36.
513
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 3.
514
Там же. С. 4.
515
Там же. С. 6-7.
516
Там же. С. 15-16.
517
Там же. С. 11-12.
518
Там же. С. 5-6.
519
Там же. С. 14.
520
Там же. С. 11-13.
521
Там же. С. 7.
522
Там же. С. 23-24.
523
Там же. С. 20-23.
524
Вопросы истории. 1992. Љ 10. С. 16.
525
Вопросы истории. 1992. Љ 11-12. С. 3-4.
526
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 15.
527
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
528
Вопросы истории. 1993. Љ 2. С. 17.
529
Там же. С. 8.
530
Там же. С. 6.
531
Там же. С. 12-13.
532
Там же. С. 5.
533
Там же. С. 17.
534
Там же. С. 18.
535
Там же. С. 20.
536
Там же. С. 21-22.
537
Там же. С. 20.
538
Там же. С. 23.
539
Там же. С. 26.
540
Вопросы истории. 1993. Љ 2. С. 29.
541
Там же. С. 26-27.
542
Там же. С. 33.
543
Там же.
544
Вопросы истории. 1994. Љ 1. С. 12-13.
545
Реабилитация. С. 255-256.
546
Доднесь тяготеет. М., 1989. Вып. 1. С. 283.
547
Октябрь. 1988. Љ 12. С. 115.
548
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным. М., 1993. С. 25.
549
Социалистический вестник. 1936. Љ 23-24. С. 20-21.
550
Ларина A. M. Незабываемое. С. 256-257.
551
Там же.
552
Социалистический вестник. 1936. Љ 23-24. С. 20.
553
Там же. С. 22.
554
Ларина А. М. Незабываемое. С. 262, 263.
555
Там же. С. 262.
556
Там же. С. 271-273.
557
Социалистический вестник. 1937. Љ 1-2. С. 23.
558
На протяжении 20-30-х годов в "Социалистическом вестнике" неоднократно помещались сообщения о событиях внутренней жизни партии, тщательно скрывавшихся партийной верхушкой. Наибольшую сенсацию произвела публикация этим журналом в 1929 году "Записи" Каменева о его переговорах с Бухариным и Сокольниковым. Тогда эта публикация была роздана членам ЦК для доказательства "двурушничества" Бухарина.
559
Вопросы истории. 1992. Љ 11-12. С. 11.
560
Социалистический вестник. 1936. Љ 22-23. С. 24.
561
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 8.
562
Социалистический вестник. 1965. Сб. 4. С. 83-84.
563
Ларина А. М. Незабываемое. С. 258.
564
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным. С. 19.
565
Новый журнал (Нью-Йорк). 1964. Март. Љ 75. С. 180-181.
566
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным. С. 24, 27.
567
Ларина А. М. Незабываемое. С. 286-288.
568
Правда. 1936. 5 марта.
569
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 14.
570
О том, что такого рода факты действительно имели место, свидетельствуют оперативные сводки НКВД (Неизвестная Россия. XX век. Т. II. 1992. С. 278-279).
571
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 10.
572
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 18.
573
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 5-6.
574
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 6.
575
Там же. С. 7.
576
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 13.
577
Там же.
578
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 9, 10.
579
Там же. С. 8.
580
Там же. С. 11.
581
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 14.
582
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 13.
583
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 11.
584
Там же. С. 12.
585
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 9.
586
Там же. С. 26.
587
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 17.
588
Там же. С. 4.
589
Там же. С. 8-9.
590
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 19.
591
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 9.
592
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 28.
593
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 22.
594
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 6.
595
Там же. С. 11.
596
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 12-13.
597
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 93-94.
598
Павлуновский был вскоре арестован и расстрелян. Гинзбург, доживший до наших дней, в своих воспоминаниях пишет, что для него остаётся загадкой, почему после этих слов Молотова он не только не был репрессирован, но даже был повышен в должности: назначен в 1937 году заместителем наркома тяжёлой промышленности, а в 1939 году - наркомом строительства СССР (Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 45).
599
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 17-18.
600
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов. М., 1937. С. 31.
601
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 214.
602
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 5. С. 99-100.
603
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 95.
604
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 11.
605
Там же. С. 24-25.
606
Вопросы истории. 1993. Љ 9. С. 6, 14.
607
Там же. С. 24-26.
608
Там же. С. 23.
609
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 42.
610
Вопросы истории. 1993. Љ 9. С. 27.
611
Там же. С. 26.
612
Там же. С. 23-24.
613
Там же. С. 10.
614
Там же. С. 27.
615
Там же. С. 7.
616
Там же. С. 12.
617
Там же. С. 30, 31.
618
Там же. С. 15, 17.
619
Там же. С. 16.
620
Вопросы истории. 1994. Љ 1. С. 17.
621
Там же. С. 22, 24.
622
Там же. С. 25-27.
623
Вопросы истории. 1994. Љ 2. С. 15-16.
624
Там же. С. 17-18.
625
Там же. С. 19, 21.
626
Там же. С. 21-22.
627
Там же. С. 21-23.
628
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 70.
629
Вопросы истории. 1994. Љ 2. С. 28.
630
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 11.
631
Там же. С. 7, 10.
632
Там же. С. 22-23.
633
Там же. С. 14, 16-17.
634
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 18, 20.
635
Реабилитация. С. 432, 437.
636
Бюллетень оппозиции. 1930. Љ 17-18. С. 38.
637
Вознесенский Н. А. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. М., 1947. С. 159, 162.
638
Скотт, Джон. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. Свердловск, 1991. С. 83.
639
Там же. С. 97-98.
640
Там же. С. 68.
641
Там же. С. 92.
642
Там же. С. 96.
643
Там же. С. 111.
644
Там же. С. 164.
645
Там же. С. 147.
646
Там же. С. 150.
647
Там же. С. 172-173.
648
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 5.
649
Скотт Д. За Уралом. С. 182.
650
Там же. С. 183.
651
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 19.
652
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 17-18.
653
Иосиф Сталин в объятиях семьи. М., 1993. С. 187-188.
654
Скотт Д. За Уралом. С. 282-284.
655
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов. С. 41-42.
656
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 20.
657
Скотт Д. За Уралом. С. 194-195.
658
Там же. С. 279.
659
Там же. С. 193.
660
Там же.
661
Там же. С. 183, 187-188, 192-193.
662
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 137.
663
Там же. С. 134.
664
Там же. С. 138.
665
Вопросы истории. 1994. Љ 10. С. 15.
666
Там же. С. 18-20.
667
Там же. С. 16.
668
Там же. С. 20.
669
Там же. С. 21-22.
670
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 3, 22.
671
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 10.
672
Там же. С. 7.
673
Там же. С. 12-13.
674
Там же. С. 12.
675
Там же. С. 11.
676
Там же.
677
Там же. С. 8.
678
Там же. С. 18.
679
Там же. С. 24.
680
Там же. С. 23.
681
Там же. С. 25.
682
Вопросы истории. 1995. Љ 4. С. 7.
683
Там же. С. 13.
684
Там же. С. 14.
685
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 3.
686
Хрущёв заявлял, что такие сомнения высказывались на пленуме "в выступлениях ряда членов ЦК". Увы, при самом тщательном изучении материалов пленума выражения таких сомнений ни в одном выступлении обнаружить не удалось.
687
В докладе Хрущёва этот фрагмент был изложен в несколько иной редакции, не отличавшейся, однако, по сути, от текста в опубликованной стенограмме пленума.
688
Реабилитация. С. 34 ; Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 4.
689
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 4.
690
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 12.
691
Там же. С. 19.
692
Там же. С. 12.
693
Вопросы истории. 1995. Љ 8. С. 22.
694
Вопросы истории. 1995. Љ 4. С. 9.
695
Там же. С. 16-17.
696
Вопросы истории. 1995. Љ 8. С. 3-4.
697
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 22.
698
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 10-11.
699
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 11-13.
700
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 336.
701
Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 277-278.
702
Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. С. 57-58.
703
Вопросы истории. 1993. Љ 9. С. 27.
704
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 4.
705
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 6-7.
706
Там же. С. 10.
707
Вопросы истории. 1995. Љ 8. С. 22.
708
Там же. С. 7.
709
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 19.
710
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 5.
711
Как это ни чудовищно, но в программе КПРФ - самой массовой из российских партий, именующих себя коммунистическими, утверждается: "В значительной мере оправдалось предвидение о том, что по мере созидания социализма сопротивление враждебных ему сил не только не затухает, но приобретает нередко самые ожесточённые и уродливые формы" (Правда. 1995. 31 января). Очевидно, авторы программы считают, что периоды застоя и "перестройки", предшествовавшие капиталистической реставрации в СССР, были периодами успешного "созидания социализма".
712
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 29.
713
О. Шефло - один из руководителей Норвежской рабочей партии; Б. Суварин - один из руководителей Французской коммунистической партии в 20-е годы, исключённый из неё за поддержку левой оппозиции в СССР; Рут Фишер и А. Маслов - до середины 20-х годов - руководители Германской компартии, затем исключённые из неё за близость к левой оппозиции; М. Истмен - левый американский журналист, до конца 30-х годов - сторонник левой оппозиции.
714
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 32-33.
715
Там же. С. 14, 17, 26-27.
716
Там же. С. 14.
717
Там же. С. 15-17.
718
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 18.
719
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкиcтских агентов. С. 33.
720
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 43-44.
721
Там же. С. 23-24.
722
Там же. С. 30-31.
723
Там же. С. 53-54.
724
Там же. С. 10-20.
725
Там же. С. 35.
726
Там же. С. 36.
727
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. C. 201-202.
728
Там же. С. 167.
729
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 36-37.
730
Там же. С. 56-58, 60.
731
Правда. 1937. 14 марта.
732
Правда. 1937. 29 марта.
733
Правда. 1937. 10 марта.
734
Правда. 1937. 7 марта.
735
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 45.
736
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 73, 75.
737
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 84.
738
Там же.
739
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 74.
740
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 84-85.
741
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 76-77.
742
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 45.
743
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 78.
744
Трудные вопросы истории. М., 1991. С. 208-209.
745
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 77-79 ; Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 45.
746
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 99.
747
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 62.
748
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 43-45.
749
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 41.
750
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 79.
751
Это дикое обвинение, не подтверждённое никакими заслуживающими доверия документами, было вновь вытащено на свет российскими "демократами" 90-х годов в качестве наиболее существенного аргумента в исступленной кампании, направленной на дискредитацию большевизма.
752
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 155-156.
753
Цит. по: Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991. С. 409.
754
Цит. по: Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 165.
755
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 26-27.
756
Архив Троцкого. Љ 17301.
757
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 17.
758
Там же. С. 19.
759
Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 3.
760
Конквест Р. Большой террор. Firenze, 1974. С. 816-818.
761
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 1. С. 134.
762
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 14.
763
Излагая высказывания Троцкого, мы используем не только его собственные публикации, но и записи А. Глоцера, участвовавшего в заседаниях комиссии Дьюи в качестве судебного репортера. В 1989 году Глоцер выпустил книгу "Троцкий: воспоминания и критика", заключительная часть которой посвящена рассказу о койоаканских слушаниях.
764
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 19.
765
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 154.
 
766
 
Glotzer A. Trotsky. Memoir and Critique. New York, 1989. P. 263.
 
767
 
Ibid. P. 260-261.
 
768
Аксёнов В. На полпути к луне. М. 1966. С. 13-15.
769
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 114.
770
Там же. С. 92.
771
Glotzer A. Trotsky. P. 261.
772
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 76.
773
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 152-153.
774
Там же. С. 136-137.
775
Там же. С. 138.
776
Там же. С. 138-139.
777
Там же. С. 139-141.
778
Там же. С. 251-252.
779
Там же. С. 252.
780
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 16.
781
Там же. С. 12.
782
Правда. 1937. 2 февраля, 21, 22, 29, 31 марта.
783
Правда. 1937. 21 июля.
784
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 198.
785
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2.
786
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 12.
787
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 195-196.
788
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 15.
789
Хубе П. Смерть в Лозанне // Новое время. 1991. Љ 21. С. 36.
 
790
 
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 23.
 
791
 
Scope of Soviet Activity in United States. Hearing ... 1956, March 2. P. 140-141.
792
Каган Ю. М. Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели. М., 1992. С. 194.
793
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 18-19.
794
Последние новости. 1937. 24 октября.
795
Лосская В. Марина Цветаева в жизни (Неизданные воспоминания современников). М., 1992. С. 190.
796
Архив Троцкого. Љ 4921.
797
Иностранная литература. 1989. Љ 12. С. 240-241.
798
Лосская В. Марина Цветаева в жизни. С. 313.
799
Столица. 1992. Љ 39. С. 59-60.
800
Столица. 1992. Љ 38. С. 56 ; Новое время. 1993. Љ 4. С. 49.
801
Столица. 1992. Љ 39. С. 59.
802
Новое время. 1991. Љ 21. С. 36, 38.
803
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 266.
804
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 22.
805
Цит. по кн.: Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 295-297.
806
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 129-130.
807
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 13.
808
Копелев Л. И сотворил себе кумира. Анн Арбор (США), С. 148.
809
Хемингуэй Э. Собр. соч. в 6 томах. Т. IV. М., 1993. С. 40.
810
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 129-131.
 
811
 
Там же. С. 137.
 
812
 
Testimony of Alexander Orlov. Hearing ... February 14, 15. 1956. Washington. P. 3429-3431.
813
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 132-133.
814
Архив Троцкого. Љ 5020.
815
Хемингуэй Э. Собр. соч. Т. IV. С. 188-189.
816
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 150.
817
Правда. 1936. 16 октября.
818
Правда. 1936. 24 октября.
819
Правда. 1936. 30 октября.
820
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 129, 145.
821
Там же. С. 145.
822
Хемингуэй Э. Собр. соч. Т. IV. С. 187.
823
Источник. 1994. Љ 3. С. 83.
824
Там же.
825
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 11.
826
Там же. С. 13.
827
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 131.
828
Хемингуэй Э. Соч. Т. IV. С. 326.
829
Там же. С. 331.
830
Кольцов М. Подлые маневры испанских троцкистов // Правда. 1936. 14 декабря ; Он же. Гнусные маневры троцкистов в Каталонии // Правда. 1936. 17 декабря.
831
Кольцов М. Агентура троцкистов в Испании // Правда. 1937. 22 января.
832
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. Paris, 1976. С. 76-77.
833
Там же. С. 85.
834
Там же. С. 82.
835
Эренбург И. Собр. соч. Т. 9. С. 101.
836
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 65-66.
837
Там же. С. 67.
838
Там же. С. 76.
839
Там же. С. 72-73.
840
Там же. С. 88.
841
Там же. С. 73-74.
842
Там же. С. 69, 80.
843
В духе сталинистской традиции, объявлявшей всех инакомыслящих революционеров "троцкистами", советская историография на протяжении многих лет причисляла ПОУМ и Нина к "троцкистам". Этой традиции следовал и Эренбург, аккуратно выполнявший все поручения сталинистов в Испании и хорошо знавший о действительной расстановке там политических сил, а спустя тридцать лет в своих воспоминаниях по-прежнему называвший ПОУМ троцкистской партией.
844
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 14-15.
845
Там же. С. 10, 14.
846
Там же. С. 10.
847
Там же. С. 12.
848
Там же. С. 15.
849
Труд. 1994. 22 февраля.
850
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 16.
851
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 71-72.
852
Там же. С. 185.
853
Там же. С. 86-87.
854
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 12, 15.
855
Синклер Э. No pasaran! Роман-газета. 1937. Љ 8. С. 57-58.
856
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 141-142.
 
857
 
Jesus Hernandes. Yo fui un ministro de Stalin. Mexico, 1953.
858
Правда. 1937. 8 февраля.
859
Правда. 1937. 28, 29 марта.
860
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 18.
861
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 153.
862
Там же. С. 153-154.
863
Там же. С. 149.
864
Там же. С. 154-155.
865
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 182-183.
866
Кольцов М. Испания в огне. Т. 2. М., 1987. С. 155 ; См. также: Кольцов М. Фашистско-шпионская работа испанских троцкистов // Правда. 1937. 19 июня.
867
Известия. 1992. 26 ноября.
868
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 210.
869
Costello J. & Tsarev О. Deadly Illusions. New York, 1993. P. 291-292.
870
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 211-213.
871
Тамарин Е. Троцкистские наемники Франко и интервентов // Правда. 1937. 7 июня ; Фашистско-шпионская работа испанских троцкистов // Правда. 1937. 19 июня ; Аресты троцкистских бандитов в Испании // Правда. 1937. 17 июля ; Кольцов М. Троцкистские шпионы в Испании // Правда. 1937. 25 августа.
872
Аресты фашистско-троцкистских агентов в Валенсии // Правда. 1937. 8 июля.
873
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2.
874
Известия. 1936. 24 августа.
875
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2.
876
Хемингуэй Э. Соч. Т. IV. С. 196.
877
Там же. С. 198.
878
Правда. 1937. 8 июля.
879
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 211-212.
880
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 158.
881
Хемингуэй Э. Соч. Т. IV. С. 188.
882
Там же. С. 184-185.
883
Там же. С. 190.
884
Там же. С. 282.
885
Там же. С. 189-190.
886
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 216-217.
887
Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 176.
888
Треппер Л. Большая игра. С. 59-60.
889
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 160.
890
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 186.
891
Огонек. 1988. Љ 27. С. 5.
892
Даугава. 1988. Љ 12. С. 8-11.
893
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 5. М., 1991. С. 204.
894
Шаламов В. Воскрешение лиственницы. Париж, 1985. С. 13.
895
Шаламов В. Перчатка, или КР-2. М., 1990. С. 37.
896
Там же. С. 9 ; Воскрешение лиственницы. С. 14.
897
Там же. С. 37.
898
Там же. С. 48.
899
Там же. С. 104-105, 109.
900
Шаламовский сборник. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 62.
901
Там же. С. 45-46.
902
Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. 1. С. 532.
903
Там же. С. 265-269.
904
Даугава. 1989. Љ 10. С. 89-90.
905
Новый мир. 1990. Љ 3. С. 105-107.
906
Минувшее. Исторический альманах. Т. 2. М., 1990. С. 347-353.
907
"Хотелось бы всех поимённо назвать..." М., 1993. С. 109-112.
908
Там же. С. 115.
909
Там же. С. 118.
 
910
 
Гаген-Торн Н. И. Memoria. М., 1994. С. 206-207.
911
"Хотелось бы всех поимённо назвать..." М., 1993. С. 122.
912
Иоффе Н. А. Время назад. М., 1992. С. 111.
913
Аслан в ряде восточных языков означает лев.
914
 
Гаген-Торн Н. И. Memoria. С. 73-76.
915
Шаламовский сборник. Вып. 1. С. 57.
916
Краеведческие записки. Вып. XVIII. Магадан, 1992. С. 32-35.
917
"Хотелось бы всех поименно назвать..." С. 126-127.
918
Краеведческие записки. Вып. XVIII. С. 34-35.
919
Шаламов В. Перчатка, или КР-2. М., 1990. С. 207-208.
920
"Хотелось бы всех поименно назвать..." С. 145-147.
 
921
 
Гаген-Торн Н. И. Memoria. С. 91-92.
 
922
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 279. Folder 10. P. 34-49.
 
923
 
Доднесь тяготеет. С. 46-47.
924
Хлевнюк О. В. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 64.
925
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 267.
926
Коммунист. 1990. Љ 1. С. 81.
927
Хлевнюк О. В. 1937-й. С. 144-145.
928
Неизвестная Россия. XX век. Т. II. М., 1992. С. 278-280.
929
Хлевнюк О. В. 1937-й. С. 146.
930
Трифонов Ю. В. Собр. соч. Т. 4. М., 1987. С. 24.
931
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 267-268.
932
Доднесь тяготеет. С. 537.
933
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 53.
934
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 9.
935
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 33.
936
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 1.
937
Там же. С. 2, 6.
938
Там же. С. 2, 7.
939
Треппер Л. Большая игра. С. 67.
940
Раскольников Ф. Ф. О времени и о себе. С. 531.
941
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 235-236.
942
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 5.
943
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 20.
944
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 12.
945
Там же. С. 13.
946
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 236.
947
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 277-278.
948
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 71.
949
Норд Л. Маршал М. Н. Тухачевский. Париж, 1976. С. 116-117.
950
РЦХИДНИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 65. Л. 1.
951
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 78-79.
952
Там же. С. 79-80.
953
Там же. С. 84.
954
Там же. С. 47.
955
Факел 1990. Историко-революционный альманах. М., 1990. С. 237-238.
956
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 236.
957
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 275.
958
Ларина А. М. Незабываемое. С. 185.
959
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 76.
960
Сталин. Сборник статей к пятидесятилетию со дня рождения. М.; Л., 1930. С. 9.
961
Вопросы истории. 1989. Љ 9. С. 60.
962
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 84.
963
Источник. 1994. Љ 3. С. 82.
964
Гуль Р. Красные маршалы. М., 1990. С. 128.
965
Там же. С. 172-173.
966
Там же. С. 203-206.
967
Там же. С. 169-171.
968
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 6.
969
Командарм Якир. М., 1963. С. 224-225.
970
Парнов Е. Заговор против маршалов. 1991. С. 320-322.
971
Реабилитация. С. 283.
972
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 33.
973
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 229-230.
974
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 18-19.
975
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 50. Л. 1-30.
976
Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в годы войны и мира. М., 1994. С. 72.
977
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 28.
978
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 8 ; Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 5.
979
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 24-25.
980
Карпов В. Маршал Жуков. С. 59.
981
Шелленберг В. Мемуары. М. 1991. С. [?]
982
Щетинов Ю. А. Старков Б. А. Красный маршал. М., 1990. С. 283.
983
Реабилитация. С. 303.
984
Треппер Б. Большая игра. С. 68-69.
985
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 228.
986
Там же. С. 247 ; Последние новости. 1937. 24 сентября.
987
В конце 80-х годов один советский журналист обратился в КГБ с просьбой предоставить материалы для написания статьи о "замечательной советской разведчице Плевицкой". В связи с этим заместитель начальника управления разведки в письме зампреду КГБ указал, что "писать о Надежде Плевицкой по оперативным соображениям нецелесообразно" (Новое время. 1991. Љ 21. С.49-50).
988
Бросса А. Групповой портрет с дамой // Иностранная литература. 1989. Љ 12. С. 243.
989
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 249.
990
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 19.
991
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 39.
992
Шелленберг В. Мемуары. С. 45.
993
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 244.
994
Цит. по: Новая Россия (Париж). 1938. Љ 57. С. 13.
995
Шелленберг В. Мемуары. С. 45.
996
Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 28-29.
997
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 238.
998
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 32-35.
999
Там же. С. 35.
1000
Там же. С. 40-41.
1001
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 3.
1002
В 1938 году большая группа следователей, участвовавших в подготовке процесса по делу о "военном заговоре", была арестована. На следствии они дали подробные показания о фальсификаторском характере этого дела и садистских приёмах, применявшихся к обвиняемым.
1003
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 35-36.
1004
Реабилитация. С. 286.
1005
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 36-37.
1006
Следственное дело В. М. Примакова.
1007
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 37-38, 53-54.
1008
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 987. Л. 57.
1009
Маршал Тухачевский. М., 1965. С. 128.
1010
Щетинов Ю. А., Старков Б. А. Красный маршал. С. 290.
1011
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 41-42.
1012
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 615. Л. 8.
1013
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 45.
1014
Реабилитация. С. 309.
1015
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 44.
1016
Там же. С. 35.
1017
Там же. С. 46.
1018
Правда. 1937. 1 июня.
1019
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 987. Л. 100-101.
1020
Реабилитация. С. 293.
1021
Источник. 1994. Љ 3. С. 73, 76.
1022
Там же. С. 76-77.
1023
Там же. С. 75.
1024
Там же. С. 78, 80.
1025
Там же. С. 85.
1026
Там же. С. 74.
1027
Вопросы истории. 1990. Љ 12. С. 69.
1028
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 8. С. 44.
1029
Там же. С. 45.
1030
Там же. С. 47, 51.
1031
Баграмян И. Х. Великого народа сыновья. М., 1984. С. 177-178.
1032
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 8. С. 48, 52; 1991. Љ 9. С. 56, 59, 62.
1033
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 9. С. 58.
1034
Реабилитация. С. 291.
1035
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 412-413.
1036
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 50.
1037
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 18 ; XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. II. М., 1962. С. 403.
1038
Военные архивы России. 1991. Вып. 1. С. 50.
1039
Там же. С. 55.
1040
Правда. 1937. 11 июня.
1041
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 54.
1042
Там же. С. 65.
1043
Щетинов Ю. А., Старков Б. А. Красный маршал. С. 295.
1044
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 55-56.
1045
Там же. С. 56.
1046
Эренбург И. Собр. соч. Т. 9. С. 190.
1047
Правда. 1937. 13 мая.
1048
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 3, 5.
1049
Там же. С. 4.
1050
Там же. С. 6.
1051
Там же. С. 5.
1052
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 6.
1053
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 6.
1054
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 68-69.
1055
Любопытно, что Залпетер, выражавший своё явно отрицательное отношение к Сталину, всё же называл ленинское "Завещание" "троцкистским документом". Впрочем, не исключено, что эти слова были вписаны в его показания следователями.
1056
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С 34-35.
1057
Неправедный суд: Последний сталинский расстрел. (Стенограмма судебного заседания над членами Еврейского антифашистского комитета.) М., 1994. С. 92.
1058
Там же. С. 113, 120.
1059
Там же. С. 125.
1060
Там же. С. 229.
1061
Там же. С. 303.
1062
Там же. С. 194.
1063
Там же. С. 198-199.
1064
Там же. С. 205, 211.
1065
Там же. С. 235.
1066
Там же. С. 361.
1067
Там же. С. 321, 332.
1068
Там же. С. 234.
1069
Там же. С. 345.
1070
Там же. С. 367.
1071
Там же. С. 271-272.
1072
Там же. С. 369.
1073
Там же. С. 166-167.
1074
Там же. С. 343.
1075
Там же. С. 172.
1076
Там же. С. 135.
1077
Там же. С. 179.
1078
Там же. С. 341, 342, 344.
1079
Там же. С. 340-341.
1080
Там же. С. 371-372.
1081
Там же. С. 348.
1082
Там же. С. 373.
1083
Там же. С. 332.
1084
Там же. С. 373-374.
1085
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 6-7.
1086
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 276.
1087
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 5.
1088
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 277.
1089
Слабость представлений Черчилля о структуре власти в СССР отразилась, например, в его суждениях о разногласиях, якобы существовавших между Сталиным и остальными членами Политбюро во время войны. В целом же Черчилль даже в этой книге, написанной в разгар "холодной войны", не скрывал своего восхищения Сталиным, которого он называл великим русским государственным деятелем и полководцем.
1090
Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1997. Т. I. С. 132-133.
1091
Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. М., 1993. С. 446-447.
1092
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 45.
1093
Там же. С. 100-101.
1094
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 441-442.
1095
Стаднюк И. Исповедь сталиниста. М., 1993. С. 343.
1096
Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в годы войны и мира. С. 69.
 
1097
 
Costello J. & Tsarev О. Deadly Illusions. P. 308.
 
1098
 
Ibid. P. 308-310.
 
1099
Архив Троцкого. Љ 6137.
1100
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 232.
1101
Семенов Ю. Ненаписанные романы. М., 1990. С. 183.
1102
Там же. С. 182.
1103
Октябрь. 1994. Љ 3. С. 167.
 
1104
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 34.
 
1105
 
Ibid.
 
1106
С целью повысить доверие к этому "источнику" Орлов явно преувеличивал политическую роль Кацнельсона, утверждая, что тот был членом ЦК ВКП(б) (каковым Кацнельсон никогда не являлся) и еженедельно встречался со Сталиным.
1107
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 35-36.
 
1108
 
Ibid. P. 36-37.
 
1109
Ibid. P. 37.
1110
Примерно по такой схеме развивались события во время ареста Берии в 1953 году.
1111
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 37-38.
 
1112
 
Ibid. P. 38.
 
1113
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 233.
 
1114
 
Costello J. & Tsarev О. Deadly Illusions. P. 411.
 
1115
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 43.
 
1116
 
Ibid. P. 43, 44.
 
1117
В данном случае я употребляю это понятие в узком смысле - как раскрытие правды о преступлениях Сталина.
1118
Источник. 1994. Љ 2. С. 82-83.
1119
Реабилитация. С. 48.
1120
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 44.
1121
Ibid. P. 34.
1122
Реабилитация. С. 45.
1123
Там же. С. 32.
1124
Октябрь. 1994. Љ 3. С. 175.
1125
Вопросы истории. 1992. Љ 11-12. С. 10.
1126
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 95.
1127
Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 985. Пункт 126.
1128
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 103, 105.
1129
Там же. Л. 135.
1130
Там же. Л. 306.
1131
Кроме этого, двое членов ЦК, избранного XVII съездом (Киров и Орджоникидзе), погибли насильственной смертью и трое (Куйбышев, Менжинский и Товстуха) умерли до 1937 года.
1132
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 377.
1133
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 55.
1134
Новое время. 1994. Љ 50. С. 37.
1135
Этот документ, как и многие другие документы Политбюро и даже личная переписка его членов, свидетельствует о том, что Сталин и "ближайшие соратники" изъяснялись между собой условным шифром, призванным создать впечатление, что они верят в сфабрикованные ими самими амальгамы. В противном случае Сталин, едва ли веривший в наличие контактов между Троцким и Гитлером, не начертал бы такую надпись на документе, предназначенном только для его ближайшего окружения.
1136
Новое время. 1994. Љ 50. С. 37.
1137
КПСС в резолюциях и решениях ... Т. 6. С. 392.
1138
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 780. Л. 2, 5, 9, 12.
1139
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 779. Л. 18, 22, 37, 45, 47, 68.
1140
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 1-2.
1141
Там же. Л. 1.
1142
Страницы истории КПСС. Факты. Проблемы. Уроки. М., 1988. С. 601-602.
1143
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 98.
1144
Берия. Конец карьеры. С. 242-243.
1145
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 98.
1146
Они не молчали. С. 200-202.
1147
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 2.
1148
Они не молчали. С. 220.
1149
Доднесь тяготеет. С. 265.
1150
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 622. Л. 220.
1151
Доднесь тяготеет. С. 265-266.
1152
Там же. С. 279.
1153
Треппер Л. Большая игра. С. 54-55.
1154
Они не молчали. С. 225.
1155
Там же. С. 224.
1156
Там же. С. 222.
1157
Страницы истории КПСС: Факты. Проблемы. Уроки. С. 603.
1158
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 622. Л. 220.
1159
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 93.
1160
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. 3. С. 120-121.
1161
Реабилитация. С. 40.
1162
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 89.
1163
Там же. С. 86, 88-89.
Book: Партия расстрелянных
Авторы: Вадим Роговин
Издательство: Московская типография Љ3 РАН
ISBN: 5852720267
Год: 1997
Book: Партия расстрелянных
Вадим Роговин
Том 5. ПАРТИЯ РАССТРЕЛЯННЫХ
Авторы: Вадим Роговин
Издательство: Московская типография Љ3 РАН
ISBN: 5852720267
Год: 1997
АННОТАЦИЯ
Вадим Захарович Роговин (1937-1998) - советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922-1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).
В пятом томе освещаются важнейшие политические события в СССР, начиная с июньского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года, на котором было сломлено противодействие большому террору внутри Центрального Комитета, и до снятия Ежова с поста народного комиссара внутренних дел. Раскрывается деятельность Троцкого, большевиков-"невозвращенцев" и прогрессивной мировой общественности по разоблачению сталинских преступлений. Описываются преступные действия сталинской агентуры за рубежом.
Что осталось от большевистской партии после 1938 года, во что она превратилась? Все ли признания подсудимых на открытых процессах были вымышленными? Существовало ли в 30-х годах сопротивление сталинизму в СССР? Какая часть советского общества представляла социальную опору великой чистки? На эти и многие другие вопросы читатель найдет ответ в этой книге.
Партией расстрелянных после второй мировой войны называли Французскую коммунистическую партию, выступавшую главной силой антифашистского сопротивления и ставшую главным объектом гитлеровского террора. С не меньшим основанием эти слова могут быть применимы к большевистской партии, почти целиком уничтоженной в великой чистке 1936-1938 годов. 
В книге освещаются важнейшие политические события в СССР, начиная с июньского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года, на котором было сломлено противодействие большому террору внутри Центрального Комитета, и до снятия Ежова с поста народного комиссара внутренних дел. Раскрывается деятельность Троцкого, большевиков-"невозвращенцев" и прогрессивной мировой общественности по разоблачению сталинских преступлений. Описываются преступные действия сталинской агентуры за рубежом. 
Все ли признания подсудимых на открытых процессах были вымышленными? Существовало ли в 30-х годах сопротивление сталинизму в СССР? Какая часть советского общества представляла социальную опору великой чистки? На эти и многие другие вопросы читатель найдет ответ в этой книге. 
Рассчитана на широкий круг читателей. Обо всём этом и не только в книге Партия расстрелянных (Вадим Роговин)
Введение
Преступления, совершённые за два с половиной года великой чистки (июль 1936 - конец 1938 года) были столь масштабны и чудовищны, что обнародование всей правды о них было чревато потрясением постсталинского политического режима. Поэтому после XX съезда КПСС её лидеры тщательно дозировали "дозволенную" правду о трагических событиях 30-х годов, смешивали её с сохранявшимися в неприкосновенности сталинистскими мифами и фальсификациями, многократно отступали от собственных разоблачений, а с середины 60-х годов вообще наложили табу на обращение к теме сталинского террора.
Длившийся более двух десятилетий запрет на всякое упоминание о том, что жило кровоточащей раной в сознании советских людей, не смягчал, а лишь отягчал неизбывную боль от этой раны. Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского "По праву памяти":
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль - забыть!..
Забыть велят и просят лаской
Не помнить - память под печать,
Чтоб ненароком той оглаской
Непосвящённых не смущать...
Спроста иные затвердили,
Что будто нам про чёрный день
Не ко двору все эти были,
На нас кидающие тень.
Но всё, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток,
И только правда ко двору! [1]
Увы, ко времени XX съезда людей, способных эффективно бороться со сталинизмом и сохранивших подлинно коммунистический менталитет, уже почти не осталось в Советском Союзе и в зарубежных коммунистических партиях: подавляющее большинство их было уничтожено в беспощадных чистках. Почти все тогдашние руководители КПСС и других коммунистических партий были так или иначе замараны соучастием в сталинских преступлениях или хотя бы в их идеологическом оправдании и обосновании; их мышление было глубоко разъедено метастазами сталинизма. Это не могло не сказаться и на содержании доклада Хрущёва, который, по сути, был направлен не против сталинизма, а лишь против наиболее чудовищных преступлений Сталина. Концепция этого доклада была выражена в утверждениях, согласно которым Сталин до 1934 года "активно боролся за ленинизм, против извратителей и врагов ленинского учения" и возглавлял "борьбу с теми, кто пытался сбить страну с единственно правильного, ленинского пути,- с троцкистами, зиновьевцами и правыми, буржуазными националистами". Лишь после убийства Кирова, заявлял Хрущёв, Сталин, "всё более злоупотребляя властью, стал расправляться с видными деятелями партии и государства, применять против честных советских людей террористические методы" [3].
Более того, Хрущёв утверждал, что Сталин, развязывая массовый государственный террор, руководствовался защитой "интересов рабочего класса, интересов трудового народа, интересов победы социализма и коммунизма. Нельзя сказать, что это были действия самодура. Он считал, что так нужно делать в интересах партии, трудящихся, в интересах защиты завоеваний революции. В этом истинная трагедия!" [4] Из этих слов следовало, что сталинский террор был трагедией не советского народа и большевистской партии, а трагедией... самого Сталина. Эта мысль была ещё более определённо выражена в постановлении ЦК КПСС от 30 июня 1956 года "О преодолении культа личности и его последствий", где прямо говорилось, что в применении беззакония и "недостойных методов" "состояла трагедия Сталина" [5].
От этой фальшивой версии, внедрявшейся в сознание советских людей в годы "оттепели", сам Хрущёв отказался лишь в своих мемуарах конца 60-х годов, где он неоднократно возвращался к оценке Сталина. Здесь он прямо называл Сталина убийцей, совершившим "уголовные преступления, которые наказуются в любом государстве, за исключением тех, где не руководствуются никакими законами" [6]. Хрущёв справедливо писал о "довольно дубовой логике" тех, кто считает, что Сталин творил свои злодейства "не в корыстных личных целях, а в качестве заботы о своём народе. Ну и дикость! Заботясь о народе, убивать лучших его сынов" [7]. К этому можно добавить, что суждения о "дикости" и "дубовой логике" Хрущёв вполне мог адресовать и к некоторым своим высказываниям в докладе на XX съезде и в ряде последующих выступлений, "смягчавших" наиболее острые оценки этого доклада.
В главе мемуаров "Мои размышления о Сталине" Хрущёв принципиально по-иному, чем в своих прежних официальных выступлениях, оценивал причины "великой чистки" и "выкорчёвывания" Сталиным носителей оппозиционных настроений в партии и стране. "После уничтожения того передового ядра людей, которое выковалось в царском подполье под руководством Ленина,- писал он,- развернулось далее повальное истребление руководящих партийных, советских, государственных, научных и военных кадров, а также миллионов рядовых людей, чей образ жизни и чьи мысли Сталину не нравились... Некоторые из них, конечно, перестали поддерживать его, когда увидели, куда он нас тащит. Сталин понял, что есть большая группа лиц, настроенных к нему оппозиционно. Оппозиционные настроения - это ещё не значит антисоветские, антимарксистские, антипартийные настроения" [8]. Таким образом, Хрущёв, глубоко продумавший материалы расследований сталинских преступлений, пришёл к двум важным выводам: 1. Внутрипартийные оппозиции отнюдь не представляют некого фатального зла (чему учили советских людей на протяжении нескольких десятилетий); 2. Антисталинские оппозиционные силы в 30-е годы были достаточно многочисленны.
Приблизившись к адекватному пониманию политического смысла великой чистки, Хрущёв объяснял её разрывом Сталина с основами марксистской теории и большевистской политической практики. Он прямо указывал, что террор был развязан Сталиным "с целью исключить возможность появления в партии каких-то лиц или групп, желающих вернуть партию к ленинской внутрипартийной демократии, повернуть страну к демократичности общественного устройства... Сталин говорил, что народ - навоз, бесформенная масса, которая идёт за сильным. Вот он и показывал эту силу, уничтожая всё, что могло давать какую-то пищу истинному пониманию событий, толковым рассуждениям, которые противоречили бы его точке зрения. В этом и заключалась трагедия СССР" [9]. Здесь Хрущёв впервые назвал большой террор трагедией не Сталина, а страны и народа.
О том, как сложно было Хрущёву расставаться со сталинистской мифологией, говорит то обстоятельство, что даже на этих страницах своих мемуаров он повторял некоторые фантомы, содержавшиеся в его докладе на XX съезде. Он по-прежнему называл деятельность Сталина "положительной в том смысле, что он оставался марксистом в основных подходах к истории, был человеком, преданным марксистской идее". Слабо разбиравшийся в марксистской теории, Хрущёв лишь гипотетически решился привести "троцкистский" тезис: "Может быть, Сталин переродился и вообще выступил против идей социализма, а потому и губил его сторонников?" - но лишь с тем, чтобы тут же безапелляционно отвергнуть саму возможность постановки такого вопроса: "Вовсе нет. Сталин оставался в принципе верен идеям социализма" [10]. В итоге Хрущёв никак не мог свести баланс своих оценок, оставаясь в плену чисто психологического, если не клинического объяснения сталинских террористических акций: "Разве это действия настоящего марксиста? Это поступки деспота или больного человека... Подобным действиям не может быть оправдания... С другой стороны, Сталин оставался в принципе (а не в конкретных поступках) марксистом. И, если исключить его болезненную подозрительность, жестокость и вероломство, оценивал ситуацию правильно и трезво" [11]. Так сталинистское прошлое тянуло за собой наиболее активного инициатора и проводника десталинизации. Стоит ли удивляться тому, что после долгих лет запрета брежневско-сусловским руководством самого обращения к теме сталинизма и "перестроечного" хаоса в "разборке" нашего исторического прошлого, именно эти идеи Хрущёва (как и вообще сталинистов) в 90-е годы были взяты в бывших республиках Советского Союза на вооружение многими партиями и группировками, именующими себя "коммунистическими".
Версия о мнительности Сталина, "переходящей в манию преследования", как главной причине великой чистки, утвердилась в исторических работах второй половины 50-х - первой половины 60-х годов [12].
Объяснение "ежовщины" личными патологическими качествами Сталина было характерно даже для некоторых проницательных знатоков советской истории из среды западных советологов и деятелей первой русской эмиграции. Эта версия подробно обсуждалась в переписке между бывшими меньшевиками Н. Валентиновым и Б. Николаевским. Их эпистолярная дискуссия на данную тему развернулась в 1954-1956 годах, когда стало очевидным, что государственный террор, массовые расправы по вымышленным обвинениям отнюдь не являются необходимым и неотъемлемым атрибутом "коммунистической системы". Буквально в ближайшие дни после смерти Сталина его преемники остановили новую волну террора, угрожавшую превзойти своими масштабами даже террор 30-х годов. Ещё спустя месяц было объявлено о фальсификаторском характере "дела врачей" - одного из последних сталинских злодеяний. Затем обнаружилось, что преемники Сталина приступили к освобождению и реабилитации невинно осуждённых в предшествующие годы и десятилетия.
В этих условиях Валентинов стремился убедить Николаевского в том, что "ежовщина" была всецело продуктом сталинской паранойи, т. е. хронического психического заболевания, выражающегося в следовании навязчивым маниакальным идеям. В поддержку этой версии Валентинов ссылался на свидетельство, якобы исходящее от члена ЦК ВКП(б) В. И. Межлаука, который будто бы передал за границу через своего брата, прибывшего в 1937 году на Парижскую всемирную выставку, сообщение о болезни (паранойе) Сталина, "с массой разных важных подробностей" [13].
Отвечая Валентинову, Николаевский соглашался с тем, что в последние годы жизни Сталин "потерял чувство меры и из "гениального дозировщика", каким его считал Бухарин, превратился в человека, потерявшего понимание действительности". Николаевский возражал лишь против попыток "эти линии притянуть в прошлое для объяснения "ежовщины", которая была преступным, но точно рассчитанным и верно (с его точки зрения) дозированным актом уничтожения его противников, которые иначе бы устранили его самого" [14].
Для обоснования версии о сопротивлении сталинизму в большевистской среде Николаевский ссылался либо на малосущественные факты (назначение в 1934 году Бухарина редактором "Известий" и пропаганда последним курса на "пролетарский гуманизм"), либо на сведения явно апокрифического характера ("начиная с 1932 г., Сталин не имел большинства в Политбюро и на Пленуме ЦК"). Однако сама мысль Николаевского о том, что "вся "ежовщина" была дьявольски точно рассчитанной игрой, злодейством, а не сумасшествием" [15], представляется глубоко справедливой. В развитие этой мысли Николаевский отмечал: "Людям типа Межлаука казалось, что чистка совершенно бессмысленна и что Сталин сошёл с ума. В действительности Сталин не был сумасшедшим и вёл совершенно определённую линию. К выводу о необходимости уничтожить слой старых большевиков Сталин пришёл не позднее лета 1934 г., и тогда же начал эту операцию готовить" [16].
Николаевский писал, что согласился бы признать Сталина параноиком, если бы тот действовал в противоречии со своими интересами. На первый взгляд, такое противоречие действительно имело место. В преддверии неумолимо надвигавшейся войны Сталин уничтожил не только подавляющее большинство партийных и государственных руководителей, тысячи руководителей предприятий, инженеров и учёных, работавших на оборону, но и почти весь высший командный состав армии, необходимый для защиты страны от иноземного нашествия. Однако более глубокий анализ показывает, что великая чистка всецело отвечала задаче сохранения неограниченного господства Сталина над партией, страной и международным коммунистическим движением. Как справедливо отмечал Николаевский, Сталин вёл "политику преступную, но единственную, при которой диктатура могла удержаться. Его действия были определены этой политикой. Он террор вёл не по безумию Калигулы, а потому, что сделал его фактором своей активной социологии... Он убил миллионы и, в частности, истребил весь слой старых большевиков, так как понял, что этот слой против его "коммунизма"... ЦК XVII съезда и членов этого съезда Сталин уничтожил не потому, что был сумасшедшим, а потому что догадывался о замыслах противников... Ненормальным его теперь хочет объявить Хрущёв, которому выгоднее всё свалить на сумасшествие одного человека, чем признать своё соучастие в преступных деяниях банды" [17].
В рассуждениях Николаевского особый интерес представляют соображения о различиях в психическом состоянии Сталина конца 30-х и начала 50-х годов. О мании преследования и других патологических проявлениях Сталина в последние годы его жизни писали и говорили не только Хрущёв, но и самые близкие к Сталину люди, отнюдь не склонные к его дискредитации. Молотов со всей определённостью заявлял писателю Ф. Чуеву, что "в последний период у него (Сталина) была мания преследования" [18]. "Он не радовался своей жатве,- писала С. Аллилуева.- Он был душевно опустошён, забыл все человеческие привязанности, его мучил страх, превратившийся в последние годы в настоящую манию преследования - крепкие нервы в конце концов расшатались" [19].
В отличие от этого, в 1937 году Сталин держал весь грандиозный механизм осуществления государственного террора под своим неослабным и эффективным контролем. Ни на минуту не утрачивая и не ослабляя этот контроль, он проявлял в своих действиях не параноидальное беспокойство и тревогу, а, напротив, удивительное, сверхчеловеческое самообладание и точнейший расчёт. "В тридцатых годах он операцию "ежовщины" провёл очень точно (со своей точки зрения), так как всё подготовил и захватил противников врасплох, они его не понимали,- справедливо писал Николаевский.- Даже многие из сторонников не понимали" [20].
Загадка большого террора вызывала жгучий интерес и у многих выдающихся людей, стоявших далеко от политики. В романе "Доктор Живаго" устами своего героя Борис Пастернак высказывал следующую мысль: "Я думаю, коллективизация была ложной, неудавшейся мерою, и в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать и принудить их видеть несуществующее и доказывать обратное очевидности. Отсюда беспримерная жестокость ежовщины, обнародование не рассчитанной на применение конституции, введение выборов, не основанных на выборном начале" [21].
Эти суждения обнаруживают неожиданное, на первый взгляд, совпадение с взглядами Троцкого, который не раз указывал на связь большого террора с массовым недовольством, возникшим в стране в результате насильственной коллективизации, и на прикрытие варварской чистки либеральным декорумом "самой демократической в мире сталинской конституции", которая несла исключительно пропагандистские и маскировочные функции.
Объяснение Пастернаком трагедии "ежовщины" обнаруживает несомненную близость и к прогностическим суждениям Ленина, высказанным в 1921 году. Говоря об альтернативах, стоявших тогда перед Советской Россией, Ленин видел два исхода из накопившихся к тому времени противоречий: "10-20 лет правильных соотношений с крестьянством и обеспеченная победа в всемирном масштабе (даже при затяжке пролетарских революций, кои растут), иначе 20-40 лет мучений белогвардейского террора. Aut - aut. Tertium non datur [Или - или. Третьего не дано.- лат.]" [22].
Не сумев обеспечить правильных отношений с крестьянством и обратившись в поисках выхода к насильственной коллективизации, сталинская клика вызвала к жизни острейший хозяйственно-политический кризис 1928-1933 годов. Вместо силы передового примера первой в мире страны, вставшей на путь социализма, примера, который Ленин считал одним из главных условий подъёма мировой революции, Советский Союз продемонстрировал негативный пример в экономической, социальной, политической и духовной сферах - резкое падение сельскохозяйственного производства и выпуска потребительских товаров, рост нищеты и неравенства, утверждение тоталитарного режима и удушение инакомыслия, критики и идейного поиска. Все эти факторы, наряду с ошибочной политикой сталинизированного Коминтерна, обусловили торможение социалистических революций в других странах - как раз в тот исторический период, когда в результате всеобъемлющего мирового кризиса капиталистической системы возникли наиболее благоприятные за всю историю условия для подъёма революционного рабочего движения.
Белогвардейский по своему существу террор уложился примерно в указанные Лениным хронологические рамки - 25 лет (1928-1953 годы). Однако этот террор, уничтоживший намного больше коммунистов, чем это сделали даже фашистские режимы в Германии и Италии, реализовался в специфической и не предвиденной марксистами политической форме: он осуществлялся изнутри большевистской партии, её именем и руками её руководителей.
По мере очищения партии от действительно оппозиционных элементов остриё этого террора направлялось на ту часть бюрократии, которая помогла Сталину подняться к вершинам власти. Социальный смысл этой стадии великой чистки Троцкий усматривал в том, что "правящий слой извергает из себя всех тех, которые напоминают ему о революционном прошлом, о принципах социализма, о свободе, равенстве, братстве, о неразрешенных задачах мировой революции... В этом смысле чистка повышает однородность правящего слоя и как бы укрепляет позицию Сталина" [23]. Зверское очищение правящего слоя от инородных элементов, т. е. тех людей, в сознании которых сохранилась верность традициям большевизма, имело своим следствием всё больший разрыв между бюрократией и массами, всё большее понижение интеллектуального и нравственного уровня партийных работников, военачальников, учёных и т. д. "Все передовые и творческие элементы, которые действительно преданы интересам хозяйства, народного просвещения или народной обороны, неизменно попадают в противоречие с правящей олигархией,- констатировал Троцкий.- Так было в своё время при царизме; так происходит, но несравненно более быстрым темпом, сейчас при режиме Сталина. Хозяйству, культуре, армии нужны инициаторы, строители, творцы, Кремлю нужны верные исполнители, надёжные и беспощадные агенты. Эти человеческие типы - агента и творца - непримиримо враждебны друг другу" [24].
Такая смена социальных типов в ходе великой чистки 1936-1938 годов отмечалась даже антикоммунистическими авторами, имевшими возможность наблюдать последствия сталинской "кадровой революции". Так, бывший советский аппаратчик М. Восленский, перебежавший на Запад и ставший там специалистом по вопросам советской элиты, подчёркивал, что в процессе великой чистки "с неизбежностью отбрасывались и в жестокой борьбе погибали те, кто ещё верил в правоту марксизма и в построение коммунистического общества, а в правящем слое общества коммунисты по убеждению сменились коммунистами по названию". Аппаратчикам набора 1937 и последующих годов "вопрос о правоте марксизма... был вообще неинтересен, а уверенность в такой правоте они заменили марксистской фразеологией и цитатами. В действительности, несмотря на громогласное повторение, что коммунизм - светлое будущее всего человечества, вскарабкавшиеся на высокие посты ставленники Сталина меньше всего хотели бы создания общества, где не на словах, а на деле все работали бы по способностям и получали по потребностям" [25].
В следующем поколении эта социальная среда закономерно выдвинула и выпестовала таких лиц, которые в подходящий момент превратились в открытых ренегатов коммунизма - Горбачёва, Ельцина, Яковлева, равно как и большинство президентов новых государств, образовавшихся на развалинах Советского Союза.
Политический смысл и политические результаты великой чистки уже в конце 30-х годов были адекватно оценены наиболее серьёзными западными аналитиками. В докладе английского Королевского института внешних сношений, опубликованном в марте 1939 года, говорилось: "Внутреннее развитие России направляется к образованию "буржуазии" директоров и чиновников, которые обладают достаточными привилегиями, чтобы быть в высшей степени довольными статус кво... В различных чистках можно усмотреть приём, при помощи которого искореняются все те, которые желают изменить нынешнее положение дел. Такое истолкование придаёт вес тому взгляду, что революционный период в России закончился и что отныне правители будут стремиться лишь сохранить те выгоды, которые революция доставила им" [26]. Эти слова во многом объясняют причины живучести сталинистского и постсталинистского режимов на протяжении полувека после великой чистки, обескровившей страну, лишившей её гигантского интеллектуального потенциала, накопленного за долгие годы.
В свете всего сказанного легко определить истинную цену идеологических манипуляций нынешних "демократов", которые именуют большевиками и ленинцами всех, кто когда-либо занимал руководящие посты в правящей партии СССР,- вплоть до Брежнева, Черненко и Горбачёва. Индульгенция выдаётся лишь таким партократам, которые сожгли всё, чему поклонялись в прошлом, и стали поклоняться тому, что сжигали, т. е. зоологическому антикоммунизму.
В Советском Союзе тема большого террора вплоть до конца 80-х годов была запретной для сколько-нибудь объективных исследований. Отсутствие марксистских работ по этой проблематике, как и по проблеме сталинизма вообще, в конечном счете привело к реализации прогноза, высказанного И. Бехером в 50-х годах: неспособность дать марксистское объяснение этих острейших проблем новейшей истории породит попытки использовать разоблачение Сталина для того, чтобы "нанести удар новому общественному строю и даже ликвидировать его понемногу, по частям" [27]. Так, собственно, и произошло в конце 80-х - начале 90-х годов, когда эти попытки увенчались полным успехом.
Пока в советской официальной науке указанные темы табуировались, они усиленно разрабатывались - на свой лад - западными советологами и российскими диссидентами. У любого из этих авторов несложно обнаружить множество фактических ошибок, неточностей, прямых передержек и искажений фактов. Это объясняется в основном двумя причинами. Первая - ограниченность исторических источников, которыми располагали эти авторы. Так, фундаментальное исследование Р. Конквеста "Большой террор" построено в основном на анализе советских газет и иных официальных публикаций, к которым добавлены ссылки на мемуарные свидетельства некоторых лиц, сумевших вырваться из СССР. Вторая причина состоит в том, что большинство советологов и диссидентов выполняло определённый социальный и политический заказ - использование величайшей исторической трагедии в целях доказательства её фатальной предопределённости "утопической" коммунистической идеей и революционной практикой большевизма. Это побуждало данных исследователей игнорировать те исторические источники, которые противоречат их концептуальным схемам и парадигмам. Никто из антикоммунистов, анализировавших московские процессы 1936-1938 годов, не взял на себя труда обратиться к "показаниям" главного обвиняемого на всех этих процессах, хотя и не находившегося в зале суда. Так, в книге А. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ" начисто отсутствуют ссылки на труды Троцкого. Эта работа, равно как и более объективные труды Р. Медведева, относится к жанру, именуемому на Западе "устной историей", т. е. к исследованиям, основанным почти исключительно на свидетельствах участников описываемых событий. При этом Солженицын, используя то обстоятельство, что воспоминания узников сталинских лагерей, переданные ему для ознакомления авторами, не были опубликованы, весьма вольно излагал и интерпретировал их содержание.
Помимо мифов, распространяемых открытыми антикоммунистами, существуют мифы, идущие из лагеря т. н. "национал-патриотов" и сводящиеся к отвержению Октябрьской революции и большевизма при преклонении перед Сталиным и оправдании его террористических акций. Такого рода "мировоззрение", щедро выплеснувшееся на страницы советской печати в годы "перестройки" и ельцинского режима, складывалось в определённых кругах советской интеллигенции с конца 60-х годов. Своего рода идеологическим манифестом данного течения стала опубликованная в 1970 году журналом "Молодая гвардия" статья С. Семанова "О ценностях относительных и вечных". Её автор, ещё не имевший возможности открыто объявить о своей приверженности идеалам "самодержавия, православия и народности" (относимым "национал-патриотами" к "вечным" "истинно русским" ценностям), ограничился противопоставлением "нигилистических" 20-х и "патриотических" 30-х годов.
"Теперь ясно видно,- писал Семанов,- что в деле борьбы с разрушителями и нигилистами перелом произошёл в середине 30-х годов. Сколько бранных слов было обрушено задним числом на эту историческую эпоху!.. Мне кажется, что мы ещё до сих пор не осознали всю значимость гигантских перемен, случившихся в ту пору. Эти перемены оказали самое благотворное влияние на развитие нашей культуры". Без тени стеснения Семанов утверждал, что "именно после принятия нашей Конституции, которая закрепила законодательно огромные социальные сдвиги в стране и обществе, возникло всеобщее равенство советских граждан перед законом. И это было гигантским нашим достижением... Все честные трудящиеся нашей страны отныне и навсегда оказались слитыми в единое и монолитное целое" [28].
В статье Семанова выдвигался и "важнейший ценностный критерий применительно к общественным явлениям, ныне происходящим". Этот критерий, по мнению автора, заключается в том, "способствует ли то или иное явление делу укрепления нашей государственности или нет" [29].
Идеология, основанная на этом "ценностном критерии", в годы "перестройки" и "реформ" была развёрнуто изложена на страницах журналов "Наш современник", "Москва" и "Молодая гвардия", авторы которых стали называть себя "государственниками". В их историко-публицистических статьях органически соединялись ненависть к большевизму и восхищение Сталиным. В своём дальнейшем развитии эта система взглядов органично вылилась в идеологию национальной буржуазии, противопоставившей себя компрадорской буржуазии и её политическим выразителям. Борьба этих двух фракций нарождающейся русской буржуазии в 90-е годы оттеснила на задний план все иные идеологические течения.
Семанов, равно как и перенявшие спустя четверть века от него идеологическую эстафету нынешние деятели "непримиримой оппозиции" правильно уловили точку социального, политического и идеологического перелома в развитии советского общества. Однако оценка этого перелома носила у них весьма специфический характер. По логике статьи Семанова получалось, что первым "счастливым" годом советской истории стал 1937 год, когда возникло "всеобщее равенство советских граждан перед законом", а вместе с этим "равенством" - консолидация всего общества "в единое и монолитное целое". Между тем в это время подобное "равенство" можно было наблюдать только в ГУЛАГе, где, по словам А. Твардовского,
И за одной чертой закона
Уже равняла всех судьба:
Сын кулака иль сын наркома,
Сын командарма иль попа [30].
Если не считать представителей сравнительно малочисленного "государственнического" течения, то вплоть до возникновения диссидентства 70-х годов большинство советских интеллектуалов считало трагедией страны и народа явления, обозначаемые словами "1937 год" или "ежовщина", а никак не Октябрьскую революцию.
Мало для кого в Советском Союзе разоблачения, прозвучавшие на XX съезде КПСС, явились полнейшим откровением. И масштабы, и характер сталинских зверств были известны миллионам советских людей. В годы сталинизма многие из них спасались самообманом, необходимым для выживания, выстраивая в своём сознании цепочку рационализации, т. е. оправдания - если не целиком, то частично - сталинского террора некой политической целесообразностью. В этой связи следует подчеркнуть, что одной из целей (и соответственно - последствий, результатов) "ежовщины" было уничтожение социальной, исторической памяти народа, которая передаётся от поколения к поколению через её живых носителей. Вокруг уничтоженных вождей большевизма образовалась выжженная пустыня, поскольку вслед за ними уничтожались их жёны, дети, ближайшие сотрудники. Страх, вызванный сталинским террором, наложил отпечаток на сознание и поведение нескольких поколений советских людей, отбил у многих из них готовность, стремление и способность к честному идейному поиску. Одновременно продолжали преуспевать палачи и доносчики сталинских времён, построившие своё благополучие и благополучие своих потомков на активном участии в подлогах, исключениях, истязаниях и т. д.
Вместе с тем трудно переоценить сдвиги в массовом сознании, порождённые двумя волнами разоблачений сталинизма: на XX съезде и после него, на XXII съезде и после него. Вторая волна была приостановлена брежневско-сусловским руководством вскоре после свержения Хрущёва. Последние художественные произведения, научные исследования и публицистические статьи, посвящённые теме большого террора, появились в СССР в 1965-1966 годах.
На короткий исторический период, отделявший XXII съезд КПСС от отстранения Хрущёва от власти, падает окончательное оформление т. н. поколения "шестидесятников". Властителями дум этого поколения стал не только Солженицын, но и молодое поколение поэтов, выступавших на знаменитых вечерах в Политехническом музее. В дальнейшем большинство "шестидесятников", пройдя через ряд ступеней идейного перерождения, переориентировалось в сторону антикоммунизма, отрекшись от своих предшествующих произведений как от "грехов молодости". Эта переориентация, не породившая ничего, кроме злобных и вульгарных антибольшевистских наветов, не может, однако, зачеркнуть непреходящее значение их ранних произведений, идейной доминантой которых служило утверждение преданности идеям Октябрьской революции и большевизма. Именно в начале 60-х годов А. Вознесенский создал поэму "Лонжюмо", через весь текст которой проходит противопоставление ленинизма и сталинизма. Б. Окуджава заключил одну из своих лучших песен проникновенными строками:
Но если вдруг когда-нибудь
мне уберечься не удастся -
какое новое сраженье
не покачнуло б шар земной,
я всё равно паду на той,
на той далёкой, на гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах
склонятся молча надо мной [31].
Даже Солженицын в 60-е годы создал антисталинистские, но отнюдь не антикоммунистические романы "Раковый корпус" и "В круге первом" (правда, вариант второго романа, выпущенный за границей, существенно отличается своей идейной направленностью от варианта, ходившего в самиздате и представленного для публикации в "Новый мир").
Даже в лучшие годы оттепели мыслящие люди отдавали себе отчёт в неполноте обнародованной и дозволенной правды о преступлениях сталинизма. В 50-е годы автору этой книги приходилось не раз сталкиваться в личных беседах с суждениями о том, что вся правда о большом терроре станет известной не раньше, чем через 100 лет.
Брежневской клике, пришедшей на смену Хрущёву, даже та трактовка большого террора, которая превалировала в годы "оттепели", казалась опасной. Поэтому она попросту наложила табу на обсуждение этой темы и разработку соответствующих сюжетов в художественной и исторической литературе.
Конечно, и в годы застоя очевидцы событий 30-х годов продолжали писать мемуары, а писатели, учёные и публицисты - создавать произведения на эти темы. Рана, нанесённая 1937 годом, была настолько незажившей, а боль от воспоминаний о сталинском терроре - настолько жгучей, что многие выдающиеся литераторы и мемуаристы отдавали годы работе над такими произведениями, писавшимися "в стол", т. е. без всякой надежды увидеть их опубликованными в обозримое время. Вместе с тем в самиздате уже с конца 60-х годов стали широко циркулировать мемуары и художественные работы, на публикацию которых в СССР был наложен официальный запрет. Вслед за этим началась передача многими советскими авторами своих произведений для публикации за границу.
Возврат к теме сталинских репрессий в официальной советской печати произошёл, начиная с 1986 года. Однако, как и в 50-60-е годы, официальная санкция на обращение к этой теме диктовалась далеко не только стремлением к восстановлению исторической правды и очищению от язв сталинизма. Если обе "хрущевские" волны разоблачений были вызваны во многом соображениями борьбы с т. н. "антипартийной группой" Молотова, Кагановича, Маленкова, то "перестроечная" волна была поначалу вызвана иными конъюнктурными соображениями: стремлением переключить внимание общественного мнения от очевидных неудач щедро разрекламированной "перестройки" к трагическим событиям прошлого, за которые новое поколение руководителей партии не несло ответственности.
Выплеснувшийся под флагом "гласности" поток разоблачений на первых порах был настолько мощным, что в 1987-1989 годах общественное мнение было почти всецело поглощено вопросами отечественной истории времён сталинизма. Этим обстоятельством во многом объясняется резкое повышение в те годы подписки, а следовательно, и тиража массовых газет, литературно-художественных и общественно-политических журналов, неуклонно публиковавших всё новые и новые произведения о сталинских преступлениях.
Однако очень скоро обнаружилось, что темы большого террора и сталинизма использовались многими авторами и печатными органами для того, чтобы скомпрометировать, обесчестить идею социализма. Этот антикоммунистический, антибольшевистский поход был во многом подготовлен деятельностью западных советологов и советских диссидентов 60-80-х годов, пустивших в обращение целый ряд исторических мифов.
Историческая мифология всегда представляла одно из главных идеологических орудий реакционных сил. Но в современную эпоху исторические мифы не могут не рядиться под науку, для своего подкрепления они нуждаются в подыскивании псевдонаучных аргументов. В конце 80-х годов на страницах советской печати получили вторую жизнь мифы, созданные в первые десятилетия Советской власти. Один из них сводился к фактическому повторению сталинской версии 1936 года о голой жажде власти, якобы определявшей борьбу Троцкого и "троцкистов" против сталинизма. Согласно данному мифу, политическая доктрина "троцкизма" не отличалась чем-то существенным от сталинской "генеральной линии", а в случае победы оппозиции во внутрипартийной борьбе она повела бы политику, принципиально не отличающуюся от сталинской.
Другие мифы, ведущие начало от работ идеологов первой русской эмиграции и ренегатов коммунизма 20-30-х годов, направлены на дискредитацию, оплёвывание героического периода русской революции. Для того, чтобы идеологически расчистить дорогу реставрации капитализма в СССР, требовалось разрушить существенный пласт массового сознания, переместить знаки в трактовке таких явлений, окружённых в сознании миллионов советских людей ореолом величия и героизма, как Октябрьская революция и гражданская война. Не случайно, что примерно с 1990 года разоблачительный пафос в критике нашего исторического прошлого был перенесён с эпохи сталинизма на первые годы послеоктябрьской истории. Наиболее ругательным словом в трудах как "демократов", так и "национал-патриотов" стало неожиданно всплывшее полузабытое понятие "большевик", которое правомерно относить лишь к ленинскому поколению партии и её не переродившимся в последующие годы элементам.
В формирование этого мифа немаловажный вклад внёс Солженицын, утверждавший в своей книге "Архипелаг ГУЛАГ", что "ежовщина" была лишь одним из потоков "большевистского террора" и что не менее страшными и однотипными потоками были гражданская война, коллективизация и репрессии послевоенных лет.
Между тем очевидно, что борьба народа с открытым классовым врагом и с действительными вооружёнными заговорами, неизбежными в гражданской войне, когда фронт трудно отделить от тыла,- это совсем иное, нежели борьба правящей бюрократии с крестьянством, составлявшим большинство населения страны (именно в такую борьбу вылились "сплошная коллективизация" и "ликвидация кулачества как класса"). В свою очередь борьба с крестьянами, нередко отвечавшими на насильственную коллективизацию вооружёнными восстаниями (такие восстания не прекращались на всём протяжении 1928-1933 годов),- это совсем иное, нежели истребление безоружных людей, в большинстве своём преданных идее и делу социализма. Что же касается репрессий последних лет войны, то они были обращены не только против невинных людей, но и против тысяч коллаборационистов и участников бандформирований (суровые расправы с пособниками гитлеровцев в то время прошли также во всех странах Западной Европы, освободившихся от фашистской оккупации).
Если бы Октябрьская революция и гражданская война 1918-1920 годов достигли своих целей, жертвы в них представлялись бы любому непредвзятому человеку оправданными - подобно тому, как сегодняшним американцам представляются оправданными жертвы, понесённые в ходе революционных войн XVIII и XIX века. Однако в СССР спустя несколько лет после гражданской войны, приведшей к победе Советской власти, началась новая фактическая гражданская война с крестьянством, порождённая не столько объективными классовыми противоречиями, сколько ошибочной политикой сталинского руководства. Одновременно правящая бюрократия развязала ряд малых гражданских войн против коммунистической оппозиции, переросших в большой террор 1936-1938 годов.
Итак, в истории советского общества мы можем насчитать не одну, а по крайней мере три гражданских войны, принципиально различающиеся по своему характеру и последствиям. Гражданская война 1918-1920 годов вывела страну из состояния распада, анархии и хаоса, всё более разраставшихся после февральской революции (этот факт признавался даже такими недоброжелателями большевиков, как Бердяев и Деникин). Гражданская война 1928-1933 года была войной, существенно ослабившей СССР, хотя и завершившейся "покорением" крестьянства. "Ежовщина" была превентивной гражданской войной против большевиков-ленинцев, боровшихся за сохранение и упрочение завоеваний Октябрьской революции. Эта, последняя гражданская война в СССР (вплоть до "вялотекущей гражданской войны", завершившей "перестройку" и тянущейся по сей день) вызвала больше жертв, чем гражданская война 1918-1920 годов и чем все предшествующие и последующие сталинские репрессии.
Понять сущность больших исторических событий обычно помогают исторические аналогии. Гражданскую войну 1918-1920 годов можно сравнить с гражданскими войнами в других странах, особенно с гражданской войной шестидесятых годов XIX века в США. Троцкий находил так много общего в этих войнах, что даже собирался написать книгу, посвящённую их сопоставлению. Борьба с восставшими крестьянами в годы насильственной коллективизации напоминала борьбу революционных армий Франции с "Вандеей".
Тому же явлению, которое обозначается понятиями "1937 год", "ежовщина", "большой террор", "великая чистка", невозможно найти аналогов в предшествующей истории. Подобные явления наблюдались лишь после второй мировой войны в других странах, именовавшихся социалистическими. К ним относятся, во-первых, инспирировавшиеся из Москвы чистки правящих коммунистических партий, которые не обошли ни одну из стран "народной демократии". Во-вторых, т. н. "культурная революция" в Китае, возникшая уже без какого-либо давления со стороны Советского Союза. "Культурная революция", начавшаяся, как и "ежовщина", спустя почти 20 лет после победы социалистической революции, породила представление о неизбежности прохождения каждой социалистической страны через полосу массового государственного террора.
"Великая чистка" в СССР и "культурная революция" в Китае различались между собой существенными особенностями в формах осуществления террора. В Китае он был представлен в качестве вспышки спонтанного возмущения масс, особенно молодёжи, поведением "облечённых властью и идущих по капиталистическому пути". Издевательства, избиения и другие проявления насилия над жертвами "культурной революции", включая высших руководителей партии и государства, осуществлялись открыто, при большом стечении народа - руками "хунвейбинов", получивших право на вседозволенность и обезумевших от выпавшей на их долю власти над безоружными людьми. Однако хунвейбинов можно сравнить скорее с гитлеровскими штурмовиками, чем со сталинскими инквизиторами, творившими свои кровавые дела в тюремных застенках.
Считая возможным проведение большого террора в форме площадной расправы над "врагами народа", Троцкий указывал, что Сталин предпочёл такому "азиатскому" варианту уничтожение своих жертв при сокрытии от народа как масштабов, так и зверских форм осуществления репрессий. "Сталинской бюрократии,- писал он,- не было бы никакого труда организовать гнев народа. Но она в этом не нуждалась, наоборот, видела в таких хотя бы и заказанных сверху самочинных действиях опасность для порядка. Избиение в тюрьмах, убийства - всё это термидорианцы Кремля могли совершать в строго плановом порядке, через ГПУ и его отряды... Это было возможно благодаря тоталитарному характеру режима, который распоряжался всеми материальными средствами и силами нации" [32].
1937 год определил развитие исторических событий на многие годы и десятилетия вперёд. Этот год мы можем назвать "судьбоносным" (правомерный эпитет, хотя и изрядно опошленный Горбачёвым, именовавшим "судьбоносными" свои сумбурные и бессистемные акции периода "перестройки") даже в большей степени, чем Октябрьскую революцию. Если бы Октябрьская революция не произошла [33], социалистические революции вспыхнули бы несколько позднее в России или в других, более развитых странах - в силу крайней напряженности противоречий капитализма в 20-х - 40-х годах. При этом революционный процесс развивался бы более успешно, чем это происходило в действительности, поскольку революционные силы не были бы скованы, деморализованы и ослаблены сталинизированными компартиями.
1937 год стал судьбоносным в глубоко трагическом смысле. Он нанёс такие потери коммунистическому движению в СССР и во всём мире, от которых оно не оправилось до сего времени.
Трагедию 1937 года нельзя объяснить расхожим афоризмом "всякая революция пожирает своих детей", отнюдь не обладающим столь глубоким смыслом, какой ему обычно приписывается. Так, буржуазные революции в Америке отнюдь не пожрали своих детей и достигли поставленных их вождями целей. Не пожрала своих детей и Октябрьская революция с сопутствующей ей гражданской войной. Все её организаторы, за исключением погибших от рук врага, пережили эту героическую эпоху. Гибель большевистского поколения, возглавившего народную революцию, наступила лишь спустя 20 лет после её победы.
В этой книге я не буду подробно затрагивать сюжеты, с достаточной полнотой освещённые в других исследованиях: применение физических пыток при следствии, общие условия жизни в сталинских лагерях и т. п. Основное внимание в ней будет сосредоточено на тех аспектах большого террора, которые во многом продолжают оставаться загадкой и по сей день: как могло оказаться возможным уничтожение в мирное время столь огромного количества людей? Почему правящий слой позволил почти целиком уничтожить себя в пожаре великой чистки? Существовали ли в партии силы, пытавшиеся воспрепятствовать террору?
В соответствии с этими задачами в книге рассматривается период, открытый первым показательным процессом (август 1936 года) и завершившийся июньским пленумом ЦК 1937 года.
Целесообразно предварить конкретное изложение исторического материала сжатым изложением концепции этой книги, правоту которой читатель будет иметь возможность проверить, осмысляя и оценивая приведённые в ней исторические факты.
Октябрьская революция, являвшаяся неотъемлемой частью мировой социалистической революции, была столь мощным историческим событием, что бюрократическая реакция на неё (сталинизм) приняла также грандиозный характер, потребовав небывалого в истории нагромождения лжи и репрессий. В свою очередь поругание сталинизмом принципов и идеалов Октябрьской революции вызвало в СССР и за его пределами могучее героическое сопротивление со стороны политических сил, сохранявших приверженность марксистской теоретической доктрине и верность революционным традициям большевизма. Для подавления этого сопротивления и понадобился террор, не имевший аналогов в истории как по своему масштабу, так и по своему зверству.
Игнорирование этой трагической диалектики истории приводит антикоммунистов к трактовке большого террора как некого иррационального феномена, порождённого "сатанинской" природой большевиков, якобы одержимых жаждой бессмысленного насилия, включающего собственное самоистребление.
Ставшие доступными в последние годы (хотя ещё далеко не в полном объёме) материалы советских архивов, равно как и публикация множества новых мемуарных источников, облегчили решение задачи, поставленной автором этой книги: проследить механизм возникновения и стремительного нарастания большого террора и раскрыть причины, в силу которых эта массовая террористическая акция оказалась возможной и успешной.
Автор отдаёт себе отчёт в том, что данная исследовательская задача решена им далеко не в полной мере. Несмотря на огромный и всевозрастающий поток публикаций архивных материалов, в освещении многих событий 1937 года сохраняются значительные пробелы. Автор не имел доступа к материалам следственных дел, на основе тщательного анализа которых можно разорвать сталинские амальгамы - смешение того, что было в действительности, с тем, что было придумано Сталиным и его инквизиторами. Ввиду недостатка источников некоторые суждения автора представляют исторические гипотезы, которые он надеется более полно обосновать в своих будущих работах. Автор будет благодарен тем читателям, которые помогут ему уточнить, конкретизировать либо опровергнуть эти гипотезы на основе новых материалов и соображений.
I
Подготовка к первому показательному процессу
Процессами, последовавшими за убийством Кирова, Сталин далеко не достиг своих целей. Непосредственным организатором убийства была объявлена группа из 13 молодых "зиновьевцев", расстрелянная в декабре 1934 года по делу т. н. "ленинградского центра". Зиновьев, Каменев и другие лидеры бывшей ленинградской оппозиции, осуждённые в январе 1935 года по делу "московского центра", были признаны виновными лишь в том, что своими "контрреволюционными" разговорами они "объективно" способствовали разжиганию террористических настроений у своих ленинградских единомышленников.
"Послекировские" процессы 1934-1935 годов не смогли протянуть нити от "зиновьевцев" к "троцкистам" и прежде всего к самому Троцкому. Между тем Сталину нужно было во что бы то ни стало обвинить Троцкого и троцкистов в террористической деятельности. Эта версия была изложена в рукописи Ежова "От фракционности к открытой контрреволюции", где утверждалось: "Нет никакого сомнения, что троцкисты были осведомлены и о террористической стороне деятельности зиновьевской организации. Больше того, показаниями отдельных зиновьевцев на следствии об убийстве т. Кирова и при последующих арестах зиновьевцев и троцкистов устанавливается, что последние тоже стали на путь террористических групп" [34].
"Труд" Ежова, представленный Сталину в мае 1935 года и отредактированный последним, не увидел света. Однако его основные установки были положены в основу указаний органам НКВД. В середине 1935 года Ежов заявил заместителю наркома внутренних дел Агранову, что "по его мнению и мнению ЦК партии, в стране существует не вскрытый центр троцкистов", и "дал санкцию на производство операции по троцкистам в Москве". По словам Агранова, начальник секретно-политического отдела НКВД Молчанов, которому было поручено проведение этой операции, действовал без присущей "органам" оперативности, поскольку считал, что "никакого серьёзного троцкистского подполья в Москве нет" [35].
9 февраля заместитель наркома внутренних дел Прокофьев направил местным органам НКВД директиву, в которой говорилось о "возросшей активности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного подполья и наличии подпольных террористических формирований среди них". Директива требовала "ликвидации без остатка всего троцкистско-зиновьевского подполья" и вскрытия "всех организационных связей троцкистов и зиновьевцев" [36].
Получив 23 февраля донесение Прокофьева о новой серии арестов и об изъятии у одного из арестованных архива Троцкого периода 1927 года, Сталин оформил решением Политбюро подключение к следствию Ежова. Как сообщил Ежов на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, "виновником раскрытия дела ("троцкистско-зиновьевского центра".- В. Р.) был по существу т. Сталин, который, получив... материалы, в резолюции написал: "Чрезвычайно важное дело, предлагаю троцкистский архив передать Ежову, во-вторых, назначить Ежова наблюдать за следствием, чтобы следствие вела ЧК вместе с Ежовым"". "Я эту директиву понимаю так,- добавлял к этому Ежов,- что надо реализовать её во что бы то ни стало, и сколько было у меня сил, я нажимал. Должен здесь сказать, что я встречал не только лойяльные сопротивления (так в тексте.- В. Р.), но иногда и прямое противодействие" [37].
Это "противодействие" шло прежде всего от Ягоды, обеспокоенного тем, что усилия Ежова были направлены на "доказательство" наличия троцкистского заговора с начала 30-х годов и, следовательно, "провалов" в работе ягодинского аппарата. Восприняв подключение Ежова к следствию как выражение недоверия Сталина к руководству НКВД, Ягода направил директиву органам госбезопасности об ужесточении репрессий по отношению к "троцкистам". Однако в это время сталинский замысел организации процесса "троцкистско-зиновьевского центра", по-видимому, оставался тайной не только для членов Политбюро, но и для Ягоды.
Первым среди участников будущего процесса был арестован политэмигрант Валентин Ольберг. В отличие от других эмигрантов, выведенных на процесс, он действительно встречался с Седовым и вёл переписку с Троцким. В Гарвардском архиве хранится переписка Троцкого и Седова с Ольбергом, в которой идёт речь о распространении "Бюллетеня оппозиции" в различных странах, включая СССР, и о деятельности немецкой группы левой оппозиции [38]. Однако уже в 1930 году Троцкий отклонил предложение Ольберга приехать в Принкипо для того, чтобы стать его секретарём. Это произошло потому, что берлинские друзья Троцкого хорошо знавшие Ольберга, считали его "если не агентом ГПУ, то кандидатом в агенты" [39].
По свидетельству А. Орлова, Ольберг ещё в конце 20-х годов был завербован ОГПУ и вёл агентурную деятельность среди зарубежных групп левой оппозиции. Затем он был отозван в Советский Союз и в 1935 году направлен в Горьковский пединститут, где "органы" напали на след нелегального кружка по изучению работ Ленина и Троцкого.
В 1935 году парижская комиссия по контррасследованию московских процессов получила показания от матери Ольберга. Из них явствует, что, помимо В. Ольберга, в СССР эмигрировал и его брат Павел, работавший в Горьком инженером. В письмах матери П. Ольберг с энтузиазмом рассказывал о своих впечатлениях об СССР и о получении советского гражданства [40]. 5 января 1936 года (в один день со своим братом) он был арестован, а в октябре того же года расстрелян вместе с большой группой "троцкистов" из Москвы, Горького и других городов (в числе этой группы был зять Троцкого Платон Волков - к моменту ареста рабочий в Омске) [41].
Валентин Ольберг, как говорилось на февральско-мартовском пленуме, "был известен органам НКВД уже в 1931 году". Более того - в распоряжении "органов" находились переданные в том же году зарубежным агентом ГПУ письма Троцкого к Ольбергу [42]. Тот факт, что Ольберг после всего этого не был арестован, может быть объяснён только тем, что ОГПУ рассматривало его как весьма ценного агента и надеялось на его более тесное внедрение в окружение Троцкого.
После первых допросов В. Ольберг направил заявление следователю, в котором писал: "Я, кажется, могу оговорить себя и сделать всё, лишь бы положить конец мукам. Но я явно не в силах возвести на самого себя поклёп и сказать заведомую ложь, т. е. что я троцкист, эмиссар Троцкого и т. д." [43]. Однако уже спустя месяц Ольберг "признался" в том, что прибыл из-за границы с заданием Троцкого и завербовал в террористическую организацию многих преподавателей и студентов Горьковского пединститута. Все названные им лица были привезены в Москву и 3 октября 1936 года были расстреляны.
На февральско-мартовском пленуме Ежов датировал начало следствия по делу "объединённого троцкистско-зиновьевского центра" декабрём 1935 года. В начале 1936 года это дело "стало понемножку разворачиваться, затем материалы первые поступили [из НКВД] в ЦК". Однако Молчанов, непосредственно отвечавший за ведение дел троцкистов, считал Ольберга "эмиссаром-одиночкой". Поэтому он собирался провести суд над Ольбергом и на этом завершить данное дело [44].
Несколько позже Ягода и Молчанов сочли, что будет достаточно "связать" Ольберга с И. Н. Смирновым, доставленным в апреле 1936 года из политизолятора во внутреннюю тюрьму ГПУ. По словам Агранова, Молчанов хотел "закончить следствие ещё в апреле 1936 г., доказывая, что вскрытая террористическая группа Шемелева - Ольберга - Сафоновой, связанная с И. Н. Смирновым, и является всесоюзным троцкистским центром и что со вскрытием этого центра действующий троцкистский актив уже ликвидирован. Ягода, а затем и Молчанов утверждали вместе с тем, что лично Троцкий безусловно никакой непосредственной связи с представителями троцкистского центра в СССР не имел" [45].
Узнав о такой позиции Молчанова и Ягоды, Сталин "учуял в этом [деле] что-то неладное и дал указание продолжать его". Во исполнение этого указания Ежов устроил встречу с Аграновым, носившую конспиративный от Ягоды и Молчанова характер ("Я вызвал Агранова к себе на дачу в выходной день под видом того, чтобы погулять"). На этой встрече Ежов передал Агранову "указания т. Сталина на ошибки, допущенные следствием по делу троцкистов, и поручил принять меры к тому, чтобы вскрыть подлинный троцкистский центр, выявить до конца ещё не вскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого во всём этом деле". Ежов назвал Агранову имена "прямых кадровиков Троцкого", прежде всего Дрейцера. "После долгого разговора, довольно конкретного так и порешили - он [Агранов] пошёл в Московскую область (т. е. в УНКВД по Московской области.- В. Р.) и вместе с москвичами они взяли Дрейцера и сразу же прорвалось" [46].
Дрейцер был доставлен в мае во внутреннюю тюрьму НКВД из Челябинской области, где он работал заместителем директора завода "Магнезит". Вслед за ним был арестован бывший заведующий секретариатом Зиновьева Пикель. Они были переданы следователю Радзивиловскому, по словам которого, "исключительно тяжёлая работа в течение трёх недель над Дрейцером и Пикелем привела к тому, что они начали давать показания" [47]. Однако эти показания Ягода считал явной выдумкой. На протоколах допросов Дрейцера, где говорилось о получении последним террористических директив от Троцкого, он писал: "неверно", "чепуха", "ерунда", "не может быть" [48].
Из этих же посылок Ягода исходил в своём сообщении о "троцкистском заговоре" на июньском (1936 год) пленуме ЦК, где он категорически отрицал связь "террористического центра" с Троцким. Выступивший на пленуме Сталин "восполнил" эти "пробелы" доклада Ягоды. Вспоминая об этом выступлении, Ежов на февральско-мартовском пленуме говорил: "Я чувствую, что в аппарате [НКВД] что-то пружинит с Троцким, а т. Сталину яснее ясного было. Из выступления т. Сталина прямо был поставлен вопрос, что тут рука Троцкого, надо ловить его за руку" [49].
19 июня Ягода и Вышинский представили Сталину список из 82 троцкистов, которых они считали возможным привлечь к суду как участников террористической деятельности. Однако Сталин потребовал объединить троцкистов с зиновьевцами и подготовить соответствующий открытый процесс.
После этого было возобновлено завершённое в мае следствие по делу Ольберга, от которого теперь были получены показания о его связях с гестапо. Аналогичные показания были получены от арестованных в июне четырёх других политэмигрантов.
В середине июля в Москву для переследствия были привезены из политизолятора Зиновьев и Каменев. К этому времени Зиновьев, проведший полтора года в тюрьме, находился в состоянии глубокой депрессии и деморализованности. Начиная с весны 1935 года, он неоднократно обращался с письмами к Сталину, в которых, в частности, говорилось: "В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это... Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение". 10 июля 1935 года Зиновьев обратился к руководству НКВД с просьбой перевести его в концлагерь "с возможностью работы и передвижения", поскольку ему казалось, что только там он "хоть некоторое время мог бы протянуть".
О том, насколько Зиновьев не понимал смысла происходящего, свидетельствует его письмо Сталину, посланное 12 июля 1936 года из московской тюрьмы. В нём Зиновьев обращался с "горячей просьбой": издать его книгу воспоминаний, написанную в политизоляторе, и помочь его семье, особенно сыну, которого он называл "талантливым марксистом, с жилкой ученого" [50].
С 1935 года Сталину удалось посеять взаимную неприязнь между Зиновьевым и Каменевым. О стойком недоброжелательном отношении к Зиновьеву, которое возникло у Каменева, свидетельствует его переписка с женой Т. Глебовой, остававшейся на свободе. В письме от 12 ноября 1935 года Глебова, исключённая из партии за "потерю партийной бдительности", упрекала мужа, находившегося в политизоляторе, в том, что она "оказалась обманщицей перед партией", поскольку до процесса "Московского центра" ручалась "своей партийной жизнью и честью" за "безусловную непричастность" Каменева "к какой бы то ни было политической антипартийной связи с зиновьевцами". В это письмо, подлежащее обязательной перлюстрации, Глебова включила косвенный донос на Зиновьева, выражая раскаяние по поводу того, что, "слыша летом 1932 года хныкание Зиновьева и даже его контрреволюционную фразу о неправильности руководства колхозным движением, не поступила по-партийному (т. е. не донесла на Зиновьева.- В. Р.), а выразила своё возмущение лишь тебе". В письме Глебовой рассказывалось и о том, что их семилетний сын, случайно найдя игру, подаренную ему Зиновьевым, "буквально затрясся и побледнел: "Я выброшу её, ведь её подарил мне ненавистный человек". А он летом гораздо больше видел их (Зиновьева и его жену.- В. Р.), чем нас, и любил их".
В ответном письме Каменев писал, что Зиновьев и его жена - "для меня мертвые люди, как и для Велика, они мне "ненавистны" и, вероятно, с большим основанием" [51].
В ходе переследствия Зиновьев и Каменев были вновь объединены Сталиным и поставлены перед необходимостью принять общее решение. Вначале они решительно отвергали предъявленные им обвинения. Особенно мужественно вёл себя Каменев, который заявил допрашивавшему его начальнику экономического отдела ГУГБ (Главного управления госбезопасности) НКВД Миронову: "Вы наблюдаете сейчас термидор в чистом виде. Французская революция преподала нам хороший урок, но мы не сумели воспользоваться им. Мы не знали, как уберечь нашу революцию от термидора. Именно в этом - наша главная ошибка, за которую история нас осудит". Когда Каменеву было предъявлено показание о конспиративной встрече на его квартире с Рейнгольдом, Каменев заявил: из дневника круглосуточного наружного наблюдения, которое велось за его квартирой, и из допроса сотрудника ОГПУ, который неотлучно находился на ней под видом охранника, легко установить, что Рейнгольд ни разу не посещал его. Наконец, Каменев пригрозил Миронову, что в случае дальнейших провокаций он потребует вызвать на суд Медведя и других бывших руководителей ленинградского УНКВД и сам задаст им вопросы об обстоятельствах убийства Кирова [52].
Понятно, что сообщения о поведении Каменева на следствии должны были вызвать у Сталина приступ жестокой ярости. Как вспоминал Орлов, "даже верхушка НКВД, знавшая коварство и безжалостность Сталина, была поражена той звериной ненавистью, которую он проявил в отношении старых большевиков, Каменева, Зиновьева и Смирнова". Хотя Ягода и его помощники далеко прошли по пути перерождения и имели богатый опыт в преследовании оппозиционеров, "имена Зиновьева, Каменева, Смирнова и в особенности Троцкого по-прежнему обладали для них магической силой" [53]. Они считали, что Сталин не посмеет расстрелять старых большевиков и ограничится тем, чтобы их публично опозорить.
Жена Прокофьева рассказывала в лагере А. М. Лариной, что Сталин заявил Ягоде: "Плохо работаете, Генрих Григорьевич, мне уже достоверно известно, что Киров был убит по заданию Зиновьева и Каменева, а вы до сих пор этого не можете доказать! Пытать их надо, чтобы они, наконец, правду сказали и раскрыли все свои связи". Передавая эти слова Прокофьеву, Ягода разрыдался [54].
Получив сообщение о "запирательстве" Каменева и Зиновьева, Сталин поручил вести их дальнейшие допросы Ежову, который ясно дал понять подследственным, что им предлагается принять участие в судебном подлоге. Его политическую необходимость Ежов объяснил Зиновьеву следующим образом: советская разведка перехватила документы германского генштаба, которые свидетельствуют о намерении Германии и Японии ближайшей весной напасть на Советский Союз. Поэтому больше, чем когда-либо, необходима поддержка международным пролетариатом "отечества всех трудящихся". Этому мешает Троцкий своей "антисоветской пропагандой". Зиновьев должен "помочь партии нанести по Троцкому и его банде сокрушительный удар, чтобы отогнать рабочих от его контрреволюционной организации на пушечный выстрел" [55].
Вслед за этим Ежов объявил Зиновьеву, что от его поведения на суде зависит жизнь тысяч бывших оппозиционеров. Повторив те же аргументы Каменеву, Ежов в качестве дополнительной угрозы заявил последнему о возможности расправы с его старшим сыном, находившимся в тюрьме с марта 1935 года. Он предъявил Каменеву показание Рейнгольда, что тот вместе с сыном Каменева выслеживал машины Сталина и Ворошилова для организации террористических актов. Обещание сохранить жизнь старшему сыну явилось одним из главных мотивов, побудивших Каменева к "признаниям". Тем не менее не только старший сын Каменева, но и его средний сын, шестнадцатилетний Юрий, были расстреляны в 1938-1939 годах.
В воспоминаниях Орлова, подробно описавшего весь ход следствия, его методы и механизмы, не говорится о применении прямых истязаний по отношению к Каменеву и Зиновьеву. Примененные к ним "методы физического воздействия" ограничились тем, что их поместили в камеры, где в жаркие летние дни было включено центральное отопление. Невыносимые жара и духота особенно тяжело переносились Зиновьевым, который испытывал тяжкие страдания от астмы и приступов колик в печени, причём оказываемое ему "лечение" только усугубляло его муки.
Зиновьев первым проявил готовность к сговору со Сталиным. После продолжавшегося целую ночь допроса, проведённого Ежовым и Молчановым, он обратился к ним с просьбой организовать ему встречу наедине с Каменевым. В беседе, которая, разумеется, прослушивалась, Зиновьев убедил Каменева дать требуемые показания на суде, если переданное Ежовым от имени Сталина обещание сохранить им и другим оппозиционерам жизнь будет подтверждено лично Сталиным в присутствии всех членов Политбюро.
Вскоре после этого Зиновьева и Каменева доставили в Кремль, где они были приняты Сталиным и Ворошиловым. Когда Каменев сказал, что им была обещана встреча со всем составом Политбюро, Сталин ответил, что он и Ворошилов являются "комиссией", выделенной Политбюро для переговоров с ними.
Зиновьев напомнил, что перед процессом 1935 года Ежов от имени Сталина заверил их, что этот процесс будет последней жертвой, на которую им придётся пойти "ради партии". Он со слезами пытался убедить Сталина, что новый процесс бросит на Советский Союз и большевистскую партию несмываемое пятно: "Вы хотите изобразить членов ленинского Политбюро и личных друзей Ленина беспринципными бандитами, а партию представить змеиным гнездом интриг, предательств и убийств (главные подсудимые предстоящего процесса были в глазах мирового общественного мнения олицетворением большевизма.- В. Р.)". На это Сталин ответил, что готовящийся процесс направлен не против Зиновьева и Каменева, а против "заклятого врага партии" Троцкого. "Если мы их не расстреляли - продолжал он, говоря о Зиновьеве и Каменеве в третьем лице,- когда они активно боролись против ЦК, то почему же мы их должны расстрелять после того, как они помогут ЦК в его борьбе против Троцкого. Товарищи также забывают, что мы, большевики, являемся учениками и последователями Ленина и что мы не хотим проливать крови старых партийцев, какие бы тяжёлые грехи за ними не числились".
Присутствовавший при переговорах Миронов рассказывал Орлову, что эта тирада, в которой Сталин назвал Зиновьева и Каменева товарищами, была произнесена им с глубоким чувством и прозвучала искренне и убедительно. Даже Миронов, лучше других знавший о лютой ненависти Сталина к Зиновьеву и Каменеву, поверил после этих слов, что Сталин не допустит их расстрела.
Выслушав Сталина, Каменев сказал, что они согласны дать показания на суде при условии, что никто из подсудимых не будет расстрелян, семьи их не будут подвергаться преследованиям и за прошлую оппозиционную деятельность никому не будут выноситься смертные приговоры. Сталин заверил, что всё это "само собой разумеется" [56].
До недавнего времени воспоминания Орлова были единственным свидетельством о встрече "комиссии Политбюро" с Зиновьевым и Каменевым. Лишь в конце 80-х годов данный факт был подтверждён Кагановичем, который в доверительной беседе с писателем Чуевым заявил: "Я знаю, что был приём Зиновьева и Каменева... Сталин и Ворошилов были. Я не был на том приёме. Я знаю, что Зиновьев и Каменев просили пощады. Уже будучи арестованными... Видимо, шёл такой разговор, что должны признать свою вину..." [57]
После этого "приёма" Зиновьева и Каменева перевели в удобные камеры, начали серьёзно лечить, хорошо кормить и разрешили им читать книги, но, разумеется, не газеты, где после сообщения о предстоящем процессе стали публиковаться "требования трудящихся" о вынесении им смертного приговора.
Более сложной задачей оказалось получение признательных показаний от Смирнова и Мрачковского, которые были широко известны в партии своей героической биографией. Мрачковский вырос в семье народовольцев и с юных лет принимал активное участие в революционном движении. И. Н. Смирнов, член партии с её основания, руководил во время гражданской войны армией, разгромившей Колчака.
На протяжении нескольких месяцев Смирнов и Мрачковский упорно отказывались от каких бы то ни было признаний. По словам Вышинского, весь допрос Смирнова от 20 мая состоял из слов: "Я это отрицаю, ещё раз отрицаю, отрицаю" [58].
Мрачковского дважды возили к Сталину, который обещал ему в случае "правильного" поведения на суде направить его руководить промышленностью на Урале [59]. Оба раза Мрачковский ответил решительным отказом. После этого следователем по его делу был назначен начальник иностранного отдела НКВД Слуцкий, который вскоре рассказал В. Кривицкому о "своём опыте в качестве инквизитора". По словам Слуцкого, он вёл допрос Мрачковского непрерывно на протяжении 90 часов. Во время допроса каждые два часа раздавался звонок от секретаря Сталина, спрашивавшего, удалось ли "уломать" Мрачковского [60].
Аналогичное свидетельство ("Допросы в течение 90 часов. Замечание Слуцкого о Мрачковском") содержалось в "Записках" Игнатия Райсса (см. гл. XL), опубликованных в "Бюллетене оппозиции". В примечаниях к этой записи редакция Бюллетеня, ссылаясь на её устную расшифровку Райссом, указывала: "Чтобы сломить Мрачковского, ГПУ подвергало его беспрерывным допросам, доходящим до 90 часов подряд! Такой же "метод" применялся к И. Н. Смирнову, оказавшему наибольшее сопротивление" [61].
В начале допроса Мрачковский заявил Слуцкому: "Можете передать Сталину, что я ненавижу его. Он - предатель. Они приводили меня к Молотову, который тоже хотел подкупить меня. Я плюнул ему в лицо". В ходе дальнейшего допроса, превратившегося в политический диалог между следователем и арестованным, Слуцкий предъявил Мрачковскому показания других обвиняемых в качестве доказательства того, насколько "низко они пали, находясь в оппозиции советской системе". Дни и ночи проходили в спорах о политической ситуации в Советском Союзе. В итоге Мрачковский согласился со Слуцким в том, что в стране существует глубокое недовольство, которое, не будучи направляемо изнутри партии, может привести советский строй к гибели; в то же время не существует достаточно сильной партийной группировки, способной изменить сложившийся режим и свергнуть Сталина. "Я довел его до того, что он начал рыдать,- рассказывал Слуцкий Кривицкому.- Я рыдал с ним, когда мы пришли к выводу, что всё потеряно, что единственное, что можно было сделать, это предпринять отчаянное усилие предупредить тщетную борьбу недовольных "признаниями" лидеров оппозиции".
После этого Мрачковский попросил дать ему свидание со Смирновым, его близким другом и соратником по фронтам гражданской войны. Во время этого свидания Мрачковский сказал: "Иван Никитич, дадим им то, чего они хотят. Это надо сделать". После решительного отказа Смирнова пойти на такую сделку Мрачковский "опять стал неподатливым и раздраженным. Он стал вновь называть Сталина предателем. Однако к концу четвёртого дня он подписал полное признание". Свой рассказ о допросе Мрачковского Слуцкий завершил словами: целую неделю после допроса "я не мог работать, чувствовал, что не могу дальше жить" [62].
Рассказ Кривицкого находит известное подтверждение в материалах дела Мрачковского, где имеются семь протоколов допросов, из которых шесть были заранее подготовлены и отпечатаны на машинке [63]. Все эти протоколы Мрачковский подписал без всяких поправок, за единственным исключением. Против фразы о связях с заграничным троцкистским центром он написал: "Я прошу предъявить мне Ваши доказательства существования связи нашей организации с Л. Троцким" [64]. Можно предположить, что, согласившись опорочить себя, Мрачковский ещё долго не соглашался опорочить Троцкого своими показаниями о руководстве последним террористической деятельностью.
Для воздействия на Смирнова была использована его бывшая жена Сафонова, которая на очных ставках умоляла его спасти жизнь им обоим, "подчинившись требованиям Политбюро". Провокаторскую роль Сафонова продолжала играть и на процессе, где она выступала в качестве свидетеля. В итоге она оказалась единственной из десятков лиц, упоминавшихся на процессе, которая не только избежала расстрела, но и была выпущена на свободу. В конце 30-х годов она работала в Грозном, профессором Чечено-Ингушского педагогического института. Здесь она, по свидетельству А. Авторханова, продолжала выполнять задания НКВД, в частности, давая "научную экспертизу" по поводу книг, якобы содержавших "идеологическое вредительство" [65].
В отличие от Сафоновой, многие из 160 человек, расстрелянных после процесса по обвинению в подготовке террористических актов по заданиям "центра", не признали себя виновными. Особенно мужественно вёл себя, по словам Орлова, молодой политэмигрант З. Фридман, имя которого упоминалось на процессе в числе "террористов". Он был расстрелян в октябре 1936 года по групповому делу "террористической организации" - вместе с преподавателями Горьковского пединститута [66].
Судя по указанным в судебном отчёте номерам следственных дел и числу страниц в них, наиболее активно "сотрудничали" со следствием выведенные на процесс пять молодых эмигрантов, показания каждого из которых составляли сотни страниц. Показания же главных подсудимых - старых большевиков ограничивались несколькими страницами и были получены только в конце июля - начале августа.
7 августа Вышинский представил Сталину первый вариант обвинительного заключения, согласно которому предполагалось судить 12 человек. Сталин дополнил этот список именами М. И. Лурье и Н. Л. Лурье и вычеркнул из текста все ссылки на те показания старых большевиков, в которых давались оценки положения в партии и стране, побудившего их к продолжению оппозиционной деятельности.
Спустя три дня Сталину был представлен новый вариант обвинительного заключения, в котором значилось 14 подсудимых. Сталин переделал и этот текст и вновь дополнил список обвиняемых - на этот раз именами Евдокимова и Тер-Ваганяна [67].
Сталин сделал несколько приписок к показаниям обвиняемых, которые они должны были подтвердить на суде. Он потребовал, чтобы Рейнгольд сформулировал якобы полученную им от Зиновьева террористическую установку следующим образом: "Мало срубить дуб (т. е. Сталина.- В. Р.), надо срубить все молодые поддубки, которые около дуба растут". Другая "образная" приписка вкладывала в уста Каменева такое выражение: "Сталинское руководство сделалось прочным, как гранит, и глупо было бы надеяться, что этот гранит даст трещину. Значит, надо его расколоть" [68].
Ещё до публикации каких-либо сообщений о предстоящем процессе Сталин решил подготовить к нему партию. 29 июля для зачтения во всех первичных парторганизациях было направлено закрытое письмо ЦК "О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока". В подготовленный Ежовым проект письма Сталин внёс многочисленные исправления и дополнения. На первой странице он вписал, что ранее "не была вскрыта роль троцкистов в деле убийства тов. Кирова" и что теперь "считается установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами". В развитие этой мысли в письме утверждалось, что после убийства Кирова и "разгрома в связи с этим троцкистско-зиновьевского центра Троцкий берёт на себя всё руководство террористической деятельностью в СССР" [69].
Если Ежов сводил "основную и главную задачу "центра"" к убийству Сталина, то Сталин сформулировал её как "убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора и Постышева" [70]. Можно полагать, что Сталин намеренно перенёс акцент исключительно с собственной персоны на целую группу партийных руководителей, включавшую тех, кто пользовался неподдельной симпатией партийных и рабочих масс.
Письмо, призванное создать впечатление особой доверительности, с которой данная информация сообщалась только членам партии, заканчивалось требованием к "каждому большевику" "распознавать врага партии, как бы хорошо он ни был замаскирован" [71].
Завершив подготовку процесса, Сталин был настолько уверен в его результате, что до его начала отправился на отдых в Сочи. Контроль за ходом суда был поручен Кагановичу, которому Ульрих представлял для согласования различные варианты приговора. После рассмотрения Кагановичем последнего варианта в него были внесены окончательные поправки. При этом Каганович включил на одной из страниц текста собственную фамилию в перечень лиц, против которых готовились террористические акты. Ещё до окончания суда приговор был направлен Кагановичем для ознакомления Сталину в Сочи.
II
Процесс 16-ти
15 августа 1936 года в газетах появилось сообщение Прокуратуры СССР о передаче дела "объединённого троцкистско-зиновьевского центра" на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР. В сообщении указывалось: "Следствием установлено, что троцкистско-зиновьевский центр организовался в 1932 году по указанию Л. Троцкого и Зиновьева... и что совершённое 1 декабря 1934 года злодейское убийство т. С. М. Кирова было подготовлено и осуществлено также по непосредственному указанию Л. Троцкого и Зиновьева и этого объединённого центра".
С этого дня в печати стали публиковаться многочисленные статьи и резолюции "митингов трудящихся", в которых не только говорилось о вине подсудимых как неоспоримо доказанной, но и фактически предрешался приговор над ними. "Смрадом бандитского подполья дышит на нас дело Троцкого - Зиновьева - Каменева,- писала "Правда".- Гадина подползает к тому, что для нас дороже всего... Раскрыта связь зиновьевцев с заграничной контрреволюционной организацией Троцкого, систематическая связь с германской фашистской охранкой (гестапо)... Нет пощады, нет снисхождения для врагов народа, пытавшихся отнять у народа его вождей. Слово принадлежит закону, который знает только одну меру для преступлений, совершённых троцкистско-зиновьевской бандой" [72]. Подобная фразеология присутствовала и в "откликах" на сообщение о предстоящем процессе известных писателей, учёных, артистов и "знатных людей из народа".
Подсудимые процесса 16-ти включали две, ничем не связанные между собой группы. Первая состояла из одиннадцати известных большевиков, участвовавших в 1926-1927 годах в "объединённом оппозиционном блоке". Вторая - из молодых членов германской компартии, эмигрировавших в СССР. Трое из них в начале 30-х годов примыкали к немецкой группе левой оппозиции, были исключены из КПГ и восстановлены в ней после ритуальных покаяний. После прибытия в СССР все эти пятеро эмигрантов работали в советских учреждениях или в аппарате Коминтерна и выступали с рьяными антитроцкистскими статьями.
Суммируя наблюдения, содержавшиеся в статьях присутствовавших на суде зарубежных журналистов, Л. Седов писал: "Старики сидели совершенно разбитые, подавленные, отвечали приглушенным голосом, даже плакали. Зиновьев - худой, сгорбленный, седой, с провалившимися щеками. Мрачковский харкает кровью, теряет сознание, его выносят на руках. Все они выглядят затравленными и вконец измученными людьми. Молодые же... ведут себя бравурно-развязно, у них свежие, почти весёлые лица, они чувствуют себя чуть ли не именинниками. С нескрываемым удовольствием рассказывают они о своих связях с гестапо и всякие другие небылицы" [73].
В обвинительном заключении подчёркивалось, что на процессе 1935 года не было установлено фактов, свидетельствующих, что лидеры зиновьевской оппозиции давали указания об организации убийства Кирова или даже знали о его подготовке. Это объяснялось тем, что подсудимые, принимавшие прямое участие в подготовке убийства не только Кирова, но также других руководителей партии, в то время всё это злонамеренно скрыли.
Помимо этого момента, никакой преемственности между "зиновьевским" процессом 1935 года и процессом 16-ти не существовало. Из 19 человек, осуждённых по первому процессу, на новый суд были выведены лишь четыре человека; остальные не были привлечены даже в качестве свидетелей. На процессе 1936 года, помимо "объединённого троцкистско-зиновьевского центра", фигурировал и некий "московский центр", но его состав ничего общего не имел с составом "московского центра", деятельности которого был посвящён процесс в январе 1935 года. Новый "московский центр", как указывалось на процессе, занимался подготовкой террористических актов против Сталина и Ворошилова на основе директивы, содержавшейся в письме Троцкого, написанном химическими чернилами и привезённом в октябре 1934 года из-за границы сестрой Дрейцера. Проявив письмо, Дрейцер немедленно переслал его в Казахстан Мрачковскому, который, узнав почерк Троцкого и удостоверившись тем самым в подлинности письма, "из соображений конспирации его сжёг". Получение этой директивы Вышинский вменял в вину и Смирнову, заявив без приведения каких-либо доказательств: "Я глубоко убеждён, что вы знали о ней, хотя и сидели в политизоляторе" [74] (курсив мой.- В. Р.).
Согласно версии следствия, террористическая деятельность Троцкого протекала в обстановке строжайшей конспирации. Однако Вышинский в обвинительной речи не удержался от того, чтобы открыть пропаганду террора и в публичной литературно-политической деятельности Троцкого. Он заявил, что "в марте 1932 года в припадке контрреволюционного бешенства Троцкий разразился открытым письмом с призывом "убрать Сталина"" [75].
Речь шла об опубликованном в "Бюллетене оппозиции" письме Троцкого Президиуму ЦИК в связи с лишением его советского гражданства. Вышинский ограничился приведением всего лишь двух слов из этого письма, не указав, в каком контексте они были написаны. Между тем призыв Троцкого был обращён не к его единомышленникам, а к высшему органу Советского государства. "Сталин завёл вас в тупик,- писал Троцкий.- Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность, посредством свободной критики сверху донизу, пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить её от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина" [76].
Выражение "убрать Сталина" широко использовалось возникшими в начале 30-х годов оппозиционными группами Рютина и А. П. Смирнова - Эйсмонта. В духе этого призыва Троцкого действовали делегаты XVII съезда ВКП(б), вычёркивавшие из бюллетеней тайного голосования имя Сталина. О том, что совет "убрать Сталина" предполагает использование уставных и конституционных средств, писал и сам Троцкий, который в статье, опубликованной в конце 1932 года, разъяснил, что лозунг "убрать Сталина" не означает призыва к его физическому устранению.
Чтобы придать вес своей версии, идентифицирующей понятия "убрать" и "убить", Вышинский заставил Гольцмана заявить на суде, что при беседе с ним Троцкий повторил выражение "убрать Сталина". Вслед за этим Вышинский потребовал от Гольцмана объяснить, что означает слово "убрать". Гольцман послушно заявил: "единственный способ убрать Сталина - это террор" [77].
Спустя неделю после завершения процесса весь мир узнал о том, что встречи, на которой якобы были произнесены эти сакраментальные слова, в действительности не было. Согласно материалам процесса, Гольцман был единственным из старых большевиков, который встречался с Троцким за границей. Местом этой встречи был назван Копенгаген, где Троцкий находился в 1932 году на протяжении недели для чтения лекций. Как показал Гольцман, к Троцкому его привёл Седов, встреча с которым состоялась в гостинице "Бристоль". Спустя несколько дней после публикации этой части судебного отчёта датская социал-демократическая газета опубликовала сообщение, перепечатанное всей мировой прессой: отель "Бристоль" был снесён в Копенгагене в 1917 году.
По свидетельству Орлова, эта "накладка" объяснялась путаницей, допущенной нерасторопными следователями. В начале разработки версии о встрече Гольцмана с Троцким ещё не было решено, где должна была происходить эта встреча: в Дании или в Норвегии, куда Троцкий переехал в середине 1935 года. Поэтому Молчанов распорядился запросить в Наркомате иностранных дел сведения о названиях отелей и в Копенгагене и в Осло, где действительно находилась гостиница "Бристоль". Когда же встречу было решено перенести на более ранний срок и, следовательно, в Копенгаген, один из помощников Молчанова сохранил по ошибке название отеля, фигурировавшее в "норвежской" версии [78].
На процессе 16-ти не было приведено ни одного документа, ни одного вещественного доказательства. Все обвинения строились исключительно на оговорах и самооговорах подсудимых и свидетелей. Один из следователей по данному делу Г. С. Люшков после своего побега за границу в 1938 году выступил с заявлением, в котором говорилось: "На процессе, проходившем в августе 1936 года, обвинения в том, что троцкисты через Ольберга были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым "правым центром" через Томского, Рыкова и Бухарина,- полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков и Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, препятствовавшие его разрушительной политике. Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей путём фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций. Так Сталин избавлялся всеми мерами от политических противников и от тех, кто мог стать ими в будущем. Дьявольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушённых и сильных людей" [79].
В своём объяснении, представленном Комиссии партийного контроля в 1956 году, Сафонова, описывая эти "дьявольские методы", подчёркивала, что следователи мотивировали вымогательство лживых показаний тем, что они необходимы в интересах партии. "Вот под знаком этого понимания - что этого требует партия и мы обязаны головой ответить за убийство Кирова, мы пришли к даче ложных показаний, не только я, но и все другие обвиняемые... Так было на предварительном следствии, а на суде это усугублялось присутствием иностранных корреспондентов, и все мы, зная, что последние могут использовать наши показания во вред Советскому государству, не могли сказать правду" [80].
В данном случае Сафонова, сыгравшая одну из самых неблаговидных ролей в процессе, произвольно экстраполировала своё поведение и его "патриотические" мотивы на всех подсудимых. В действительности старые большевики не могли не понимать, что инкриминируемые им обвинения не поднимают, а роняют престиж СССР, большевизма, Октябрьской революции. Примечательно то, что ни один из главных подсудимых не признал своих связей с гестапо. Комментируя данную часть процесса, Троцкий писал: "По их диалогу с прокурором относительно гестапо нетрудно восстановить тот торг, который велся за кулисами во время судебного заседания. "Вы хотите опорочить и уничтожить Троцкого? - говорил, вероятно, Каменев.- Мы вам поможем. Мы готовы представить Троцкого организатором террористических актов. Буржуазия в этих вопросах плохо разбирается, да и не только буржуазия: большевики... террор... убийства... жажда власти... жажда мести... Этому могут поверить... Но никто не может поверить, что Троцкий или мы, Каменев, Зиновьев, Смирнов и пр., связаны с Гитлером. Перейдя все пределы вероятия, мы рискуем скомпрометировать и обвинение в терроре, которое, как вы сами хорошо знаете, тоже не воздвигнуто на гранитном фундаменте. К тому же обвинение в связи с гестапо слишком хорошо напоминает клевету на Ленина и того же Троцкого в 1917 году..."" [81]
Другим пунктом, которые все подсудимые с известными политическими именами категорически отказались признать, было обвинение "центра" в намерении после своего прихода к власти уничтожить всех исполнителей террористических актов. Когда Вышинский предложил Зиновьеву подтвердить соответствующее показание Рейнгольда, Зиновьев ответил: "Это из Жюль Верна... Это арабские сказки". Приведя эти слова, Вышинский в обвинительной речи заявил: "А убийство зиновьевского секретаря Богдана, что это?! Сказка?" [82]
Здесь Вышинский коснулся одной из самых гнусных сторон процесса. Бывший секретарь Зиновьева Богдан после исключения из партии во время чистки 1933 года покончил с собой. Это самоубийство произвело большое впечатление в партии. Теперь оно было представлено, по существу, убийством, учинённым единомышленниками Богдана. Основываясь на показаниях Пикеля, Вышинский утверждал: Зиновьев и Каменев "довели Богдана до самоубийства, поставив перед ним дилемму: или идти на террористический акт, или покончить с собой" [83].
Подобные обвинения и "признания" могли быть приняты на веру лишь теми, кто был доведен, говоря словами Троцкого, до состояния "тоталитарного идиотизма". Лишь такие люди могли отнестись с доверием и к кликушеским выкрикам Вышинского, который провозглашал: "В мрачном подполье Троцкий, Зиновьев и Каменев бросают подлый призыв: убрать, убить! Начинает работать подпольная машина, оттачиваются ножи, заряжаются револьверы, снаряжаются бомбы, пишутся и фабрикуются фальшивые документы, завязываются тайные связи с германской политической полицией, расставляются посты, тренируются в стрельбе, наконец, стреляют и убивают... Они не только говорят о стрельбе, но они стреляют, стреляют и убивают!" [84] Между тем единственным выстрелом, о котором говорилось на суде, был выстрел Николаева, после которого уже были расстреляны десятки людей, а суду не было представлено ни одного документа. Единственный упоминавшийся на процессе револьвер имелся у Н. Лурье, но и он, согласно показаниям последнего, был выкраден у него вместе с чемоданом, оставленным в вокзальной камере хранения.
Все эти "пробелы" следствия и обвинения стремились заполнить "молодые" подсудимые из числа политэмигрантов, которые были объявлены непосредственными эмиссарами Троцкого, направленными им в СССР с поручением убить как можно больше вождей. Фриц Давид и Берман-Юрин показали, что они получили такие директивы от Троцкого лично. Ольберга и обоих Лурье, согласно их показаниям, Троцкий направил для террористической деятельности заочно, не видя их ни разу в глаза.
"Молодые" с готовностью рассказывали о замышлявшихся ими убийствах, которые, однако, неизменно срывались. Так, Берман-Юрин и Фриц Давид показали, что они собирались устроить покушение на Сталина во время работы XIII пленума Исполкома Коминтерна, но этот "план провалился", поскольку Фрицу Давиду не удалось достать гостевой билет на пленум для Бермана-Юрина, который должен был стрелять в Сталина. Фриц Давид дал этому "провалу" и другое объяснение: "Эти замыслы сорвались, так как на XIII пленуме Сталин не присутствовал".
После этого оба заговорщика решили - следуя директиве Троцкого об осуществлении покушения "перед международным форумом" - стрелять в Сталина на VII конгрессе Коминтерна. Однако сорвался и этот план - поскольку для Бермана-Юрина снова не удалось достать билета, а Фриц Давид не мог совершить теракта потому, что находился далеко от стола президиума [85].
Такой же "достоверностью" отличались и показания Ольберга, сообщившего, что ещё до его приезда в Горький директором тамошнего пединститута были организованы "боевые дружины"; поэтому Ольбергу оставалось выработать только "план покушения". В соответствии с этим планом преподаватели и студенты института должны были осуществить террористический акт во время их участия в первомайской демонстрации в Москве, но этому помешал арест Ольберга.
Подробности "террористических приготовлений", о которых не упоминалось на процессе, дополнялись услужливыми журналистами (в таких случаях никакая фантазия не считалась излишней). Так, в статье Ровинского с претенциозным названием "Тысяча и одна ночь шпионов Троцкого и гестапо" говорилось, что Ольберг не только организовывал террористические группы, но и "выучивал террористов-стрелков и бомбометателей, словом, делал всё, чего требовали от него хозяева - Троцкий и гестапо, деятельность которых так тесно и неразрывно переплелась" [86].
Непрерывными неудачами, согласно материалам процесса, сопровождалась и деятельность однофамильцев Лурье. Н. Лурье создал группу из трёх человек для покушения на Ворошилова. Эта тройка тщательно следила за поездками "первого маршала", но машина всякий раз "проезжала слишком быстро. Стрелять по быстро идущей машине бесполезно". В июле 1933 года Н. Лурье уехал в Челябинск, где он работал врачом. Там он готовил террористические акты против Орджоникидзе и Кагановича на случай посещения ими тракторного завода. Хотя ни один из них в Челябинске не появился, в приговоре было указано, что Н. Лурье "пытался произвести покушение на жизнь т. т. Кагановича и Орджоникидзе" [87]. Наконец, Н. Лурье по поручению М. Лурье прибыл в 1936 году в Ленинград, где готовился стрелять в Жданова на первомайской демонстрации; однако и этот замысел не удался, так как его колонна проходила далеко от трибуны.
Неуклонно срывались и попытки переброшенных в СССР террористов воспользоваться помощью немецких спецслужб. Ещё в закрытом письме ЦК от 29 июля утверждалось, что эти террористы "имели доступ к немецкому посольству в Москве и, несомненно, пользовались его услугами". В подтверждение этого, однако, приводились лишь показания Н. Лурье о том, что его группа должна была получить в германском посольстве "взрывные снаряды", но ни разу не побывала в посольстве, так как этому помешал его отъезд в Челябинск.
Духом "тоталитарного идиотизма" были проникнуты и сообщения о том, как террористы приобретали средства для своей деятельности путём "грабежа народных денег". В качестве примера приводились "факты" перевода заместителем председателя Госбанка СССР, "скрытым двурушником" Аркусом тридцати тысяч рублей хозяйственным трестам, возглавлявшимся Евдокимовым и Фёдоровым (последний был ещё одним видным "зиновьевцем", имя которого упоминалось на процессе). Наряду с этим террористы, как сообщалось в закрытом письме ЦК, планировали и прямые кражи. В этой связи приводились показания некого "троцкиста Лаврентьева" о том, что четыре члена его группы уволились с работы, чтобы "целиком отдаться террористической деятельности" и раздобыть на неё средства. Для этого они вначале решили ограбить кассу сельсовета. После того, как это не удалось, они выехали в Арзамас для нападения на кассиров, получающих деньги в банке. Однако и это "ограбление совершено не было, так как не было подходящей обстановки" [88].
В закрытом письме ЦК и в обвинительном заключении приводились десятки имён членов подпольных групп, действовавших по заданиям "объединённого центра" в разных городах страны. Хотя о подготовке покушений на Косиора и Постышева на процессе не упоминалось, в приговоре указывалось, что и против них "центр" готовил террористические акты через подчинённую ему заговорщическую группу.
Не все подсудимые признали на суде своё участие в террористической деятельности. Категорически отвергли эти обвинения Гольцман и Смирнов - единственные подсудимые, действительно вступившие в начале 30-х годов в связь с Троцким (через Седова) (см. гл. IX).
На предварительном следствии от Гольцмана лишь 13 августа, т. е. за день до подписания обвинительного акта, удалось добиться показания о том, что Седов передал ему "установку" на убийство Сталина как на единственную возможность изменить положение в Советском Союзе.
Смирнов заявил на суде, что и ему Седов передал "террористическую установку", которая однако, выражала личное мнение последнего, а не приказ Троцкого. Это показание обесценивало версию обвинения: один из старейших большевиков явно не мог принять к исполнению "установку", высказанную молодым человеком, который никак не мог служить для него авторитетом.
Несмотря на все усилия прокурора и Сафоновой, с исступлением шельмовавшей на суде Смирнова, последний на всём протяжении процесса отказывался вести себя так, как было угодно Вышинскому. Поэтому его ответы на вопросы прокурора в судебном отчёте приводились не в полном, а в сокращенном виде. Как можно судить по этому отчёту, от Смирнова удалось добиться лишь того, что он назвал Троцкого врагом, "стоящим по ту сторону баррикады", и признал, что в 1931 году встречался с Седовым в Берлине. Как "резюмировал" отчёт, "в течение почти трёхчасового допроса Смирнов всячески старается уклониться от прямо поставленных прокурором тов. Вышинским вопросов, пытается умалить свою роль, отрицает свою террористическую деятельность против руководителей партии и правительства".
Изложение допроса Смирнова по поводу существования "центра" было опубликовано в следующей форме: "Смирнов опять пытается отвести от себя ответственность за работу троцкистско-зиновьевского центра.
Вышинский. Когда же вы вышли из центра?
Смирнов. Я и не собирался уходить, не из чего было выходить.
Вышинский. Центр существовал?
Смирнов. Какой там центр..."
После этого заявления Смирнова, грозившего разрушить всю концепцию обвинения, Вышинский поднял со скамьи подсудимых последовательно Мрачковского, Зиновьева, Евдокимова и Бакаева и задал им один и тот же вопрос: "Центр существовал?", на что все эти подсудимые ответили односложным "да". Тогда Вышинский счёл возможным вернуться к допросу Смирнова, заявив: "Как же вы, Смирнов, позволяете себе утверждать, что центра не было?" В ответ, как сообщал судебный отчёт, "Смирнов пытается снова вилять, ссылаясь на отсутствие заседаний центра, но показаниями Зиновьева, Тер-Ваганяна и Мрачковского он снова изобличается во лжи" [89].
Когда другие подсудимые "подтвердили", что Смирнов возглавлял троцкистскую часть заговора и назвали его "заместителем Троцкого в СССР", Смирнов бросил им едкую реплику: "Вы хотите вождя? Ну, возьмите меня". Наконец, в последнем слове Смирнов, "как и на предварительном и судебном следствии, продолжал отрицать ответственность за преступления, совершённые троцкистско-зиновьевским центром после своего ареста" [90] (хотя с 1 января 1933 года Смирнов находился в тюрьме, Вышинский упорно утверждал, что он и оттуда сносился со своими единомышленниками и давал им директивы).
Остальные подсудимые из числа старых большевиков вели себя много сговорчивее, но лишь в той части, которая касалась обличений Троцкого. Зиновьев и Каменев послушно повторяли все наиболее страшные квалификации "троцкизма", изобретённые Сталиным, вплоть до объявления троцкизма разновидностью фашизма. Этого было тем легче добиться от них, что они с 1923 года вкупе со Сталиным занимались фабрикацией мифа о "троцкизме", а после непродолжительного сотрудничества с Троцким в рядах "объединённой оппозиции" (1926-1927 годы) вновь реанимировали этот миф.
Если Сталину к моменту процесса удалось посеять вражду между Каменевым и Зиновьевым, то ещё легче было натравить их на Троцкого. Немалую роль в разжигании этой ненависти сыграл эпизод 1932 года. После того, как в зарубежной коммунистической печати появились сообщения о подготовке террористического акта против Троцкого белогвардейцами во главе с генералом Туркулом, Троцкий направил в Политбюро ЦК и Президиум ЦКК секретное письмо, в котором выражал уверенность, что эти действия белоэмигрантов инспирированы Сталиным. В этой связи Троцкий писал: "Вопрос о террористической расправе над автором настоящего письма ставился Сталиным задолго до Туркула: в 1924-25 гг. Сталин взвешивал на узком совещании доводы за и против. Доводы за были ясны и очевидны. Главный довод против был таков: слишком много есть молодых самоотверженных троцкистов, которые могут ответить контртеррористическими актами. Эти сведения я получил в своё время от Зиновьева и Каменева" [91] (более подробно рассказы Каменева и Зиновьева об их переговорах со Сталиным по поводу целесообразности такого покушения Троцкий описал в 1935 году в своём дневнике [92]).
После получения этого письма Сталин поручил Шкирятову и Ярославскому ознакомить с ним Зиновьева и Каменева. Те немедленно направили в ЦК заявление, в котором называли сообщение Троцкого "гнусной выдумкой" и "отвратительной клеветой с целью скомпрометировать нашу партию" [93]. Понятно, что на суде они подтвердили все обвинения в адрес Троцкого.
Что же касается собственной террористической деятельности, то показания Зиновьева и Каменева отличались чрезвычайной скупостью. На вопросы Вышинского "Вы все убили тов. Кирова?" "Убийство Кирова это дело непосредственно ваших рук?" они отвечали односложным "да".
Однако даже эти подсудимые в ряде случаев допускали двусмысленные формулировки, наталкивавшие на мысль о вынужденности их признаний. Так, во время допроса Бакаева Зиновьев заявил: "По-моему, Бакаев прав, когда говорит, что действительными и главными виновниками злодейского убийства Кирова явились в первую очередь я - Зиновьев, Троцкий и Каменев" [94] (курсив мой.- В. Р.).
То обстоятельство, что существовавший с 1932 года "террористический центр" не был раскрыт ранее, следствие и суд объясняли тщательной конспирацией заговорщиков. Однако из материалов процесса следовало, что "террористическая деятельность" подсудимых сводилась к непрерывным разговорам между собой и с десятками других людей о терроре, устройству совещаний и поездок для передачи директив Троцкого и т. п. В обвинительном акте и приговоре подробно описывалось, как подсудимые создавали многочисленные группы для подготовки террористических актов, "вдохновляли" и "торопили" эти группы, давали друг другу задания и отчитывались в их выполнении. Сама же "деятельная подготовка" терактов ограничивалась наблюдениями за передвижением "вождей" и срывом в последний момент тщательно готовившихся покушений из-за возникновения "непредвиденных обстоятельств".
За всем этим оставался, однако, важный вопрос: какие мотивы толкали подсудимых на их зловещие преступления?
III
"Жажда власти" или "реставрация капитализма"?
На процессе "Московского центра" (январь 1935 года) Зиновьев и Каменев признали лишь свою "моральную и политическую ответственность" за террористические настроения своих бывших сторонников. В сопровождавших судебный отчёт газетных комментариях побудительным мотивом этих террористических и вообще оппозиционных настроений объявлялось стремление к реставрации капиталистического строя в СССР.
Понадобились десятилетия дискредитации социалистической идеи сталинистским и постсталинистским режимами, чтобы стремление к восстановлению капитализма было объявлено в СССР, а затем - в его распавшихся республиках достойным и похвальным. Современному читателю, дезориентированному массированной антикоммунистической пропагандой, трудно представить себе, что означало обвинение в желании реставрировать капиталистические отношения для носителей большевистского типа социального сознания. Во всяком случае оно представлялось не менее оскорбительным и позорным, чем обвинения в измене, шпионаже, вредительстве или подготовке поражения СССР в грядущей войне.
Можно предположить, что Зиновьев и Каменев на встрече со Сталиным, согласившись признать обвинение в террористической деятельности, просили в обмен снять с них обвинение в готовности после своего прихода к власти восстановить в стране капиталистические отношения. Эта просьба в известном смысле отвечала и устремлениям самого Сталина, желавшего устами своих противников объявить, что никакой модели социализма, кроме сталинской, они себе не представляли.
Эта версия с казуистической изощрённостью была впервые представлена в закрытом письме ЦК от 29 июля 1936 года. Здесь со ссылкой на многочисленные показания подследственных утверждалось, что у троцкистов и зиновьевцев не осталось никаких политических мотивов для "борьбы с партией" и они в 30-е годы даже не занимались разработкой "какой-либо и сколько-нибудь цельной и связной политической программы", поскольку были не в состоянии противопоставить никакой положительной программы "политике ВКП(б)". Поэтому после своего прихода к власти они предполагали продолжать проведение сталинской политики.
В письме указывалось, что троцкисты и зиновьевцы после убийства "основных руководителей партии и правительства" рассчитывали прийти к власти потому, что "в глазах партии и широких масс трудящихся они будут выглядеть вполне раскаявшимися и осознавшими свои ошибки и преступления - сторонниками ленинско-сталинской политики". Более конкретное описание этих намерений содержалось в показаниях Каменева о том, что "центр" намечал два варианта захвата власти. Первый сводился к тому, что "после совершения террористического акта над Сталиным в руководстве партии и правительства произойдет замешательство" и оставшиеся "вожди" вступят в переговоры с лидерами троцкистско-зиновьевского блока, в первую очередь с Зиновьевым, Каменевым и Троцким. Этот вариант, несомненно, вложенный в уста Каменева Сталиным - Ежовым, имел целью создать впечатление в "ненадёжности" членов Политбюро, которые, оставшись без Сталина, не найдут ничего лучшего, как передать своим политическим противникам "главенствующее положение" в партии и стране.
Не менее нелепо выглядел и второй вариант, согласно которому после террористического акта над Сталиным в партийном руководстве возникнет "неуверенность и дезорганизованность", чем не замедлят воспользоваться оппозиционеры, чтобы "принудить оставшихся руководителей партии допустить нас к власти или же заставить их уступить нам своё место". И эта версия неявно внушала мысль об исключительности Сталина и жалкой роли его соратников, которые, оставшись без него, позволят лидерам оппозиции отнять у них власть.
Выгодность обоих этих вариантов для Сталина заключалась в том, что в них утверждалось: "перед лицом совершенно неоспоримых успехов социалистического строительства" оппозиционеры утратили какую-либо политическую альтернативу и испытывали лишь озлобление и жажду мести за "полное своё политическое банкротство" [95].
Сталинская версия была закреплена в обвинительном заключении, где указывалось: "с несомненностью установлено, что единственным мотивом организации троцкистско-зиновьевского блока явилось стремление во что бы то ни стало захватить власть" [96]. Следуя этой версии, Вышинский в обвинительной речи заявлял: "Без масс, против масс, но за власть, власть во что бы то ни стало, жажда личной власти - вот вся идеология этой компании, сидящей на скамье подсудимых" [97].
Касаясь смены версии о стремлении к реставрации капитализма версией о голой жажде власти, Троцкий писал: "Обвинение отказывается от одной версии в пользу другой, как если бы дело шло о разных решениях шахматной задачи". Однако и вторая версия (лидеры оппозиции утратили какие-либо политические принципы, отказались от собственной программы и желали только своего возвращения к власти) выглядела не менее фантастичной, чем первая. "Каким образом убийство "вождей",- ставил в этой связи вопрос Троцкий,- могло доставить власть людям, которые в ряде покаяний успели подорвать к себе доверие, унизить себя, втоптать себя в грязь и тем самым навсегда лишить себя возможности играть в будущем руководящую политическую роль?"
Судебный подлог, доказывал Троцкий, просматривается в утверждениях как о целях, которые ставили перед собой подсудимые, так и о методах, какие они собирались использовать для достижения этих целей. Версия о терроре, избранном в качестве средства беспринципной борьбы за власть, полезна Сталину для уничтожения оппозиции, но совершенно непригодна для объяснения того, каким образом "центр" мог привлечь на свою сторону исполнителей. Если даже допустить на минуту, что прятавшиеся за кулисами вожди действительно готовы были прибегнуть к террору, то какие мотивы могли двигать людьми, которые "неминуемо должны были за чужую голову заплатить своей собственной? Без идеала и глубокой веры в своё знамя мыслим наёмный убийца, которому заранее обеспечена безнаказанность, но не мыслим приносящий себя в жертву террорист" [98].
Нелепость объяснения целей и средств политической борьбы, якобы избранных заговорщиками, настолько била в глаза, что уже спустя три недели после процесса в статье "Правды" неожиданно было объявлено, что подсудимые "пытались скрыть истинную цель своей борьбы" и потому утверждали, что "никакой новой политической программы у троцкистско-зиновьевского объединённого блока не было". На самом деле они руководствовались программой "возвращения СССР на буржуазные рельсы" [99].
Комментируя эту новую внезапную смену версии о целях подсудимых, Троцкий писал: "Ни у рабочих, ни у крестьян не могло быть особого основания негодовать на мнимых "троцкистов", желающих захватить власть: хуже правящей клики они во всяком случае не будут. Для устрашения народа пришлось прибавить, что "троцкисты" хотят землю отдать помещикам, а заводы - капиталистам" [100].
Троцкий считал, что схему этого обвинения невольно подсказал Сталину Радек, стремившийся вырыть как можно более глубокий ров между собой и подсудимыми процесса 16-ти. В этих целях Радек расширил круг преступлений по сравнению с теми, обвинение в которых официально предъявлялось сталинским жертвам. В статье, появившейся в дни процесса, Радек писал: подсудимые знали, что "убийство гениального вождя советских народов товарища Сталина есть прямая работа на фашизм"; они стремились "облегчить победу фашизма, чтобы из его рук получить хотя бы призрак власти" [101]. Таким образом, если обвинительный акт ограничивался версией о сотрудничестве подсудимых с гестапо ради осуществления террористических актов, то Радек приписывал своим бывшим товарищам и единомышленникам стремление к поражению СССР в войне с фашизмом, которое неминуемо привело бы к реставрации капитализма и национальному унижению СССР. Эту схему Радек "доработал" на втором показательном процессе, где он выступал в роли подсудимого (см. гл. XV).
После второго московского процесса, "подтвердившего" версию о стремлении к реставрации капитализма и задним числом приписавшего это стремление казнённым полгода назад старым большевикам, Сталин счёл целесообразным лично удостоверить "маскировочный" характер версии о голой жажде власти. В его докладе на февральско-мартовском пленуме говорилось: "На судебном процессе 1936 года, если вспомните, Каменев и Зиновьев решительно отрицали наличие у них какой-либо политической платформы... Не может быть сомнения, что оба они лгали... они боялись продемонстрировать свою действительную платформу реставрации капитализма в СССР, опасаясь, что такая платформа вызовет в рабочем классе отвращение" [102].
Второй московский процесс расширил рамки преступлений "объединённого троцкистско-зиновьевского центра" ещё в одном существенном отношении - дополнив круг лиц, на которых этот центр замышлял покушения.
IV
"Дело Молотова"
Сенсационным моментом процесса 16-ти явился перечень лиц, намеченных "центром" в качестве объектов террористических актов. В нём, помимо Сталина, значилось всего 5 членов Политбюро (из 10, избранных XVII съездом) и 2 кандидата в члены Политбюро (из 5). Особо примечательным был тот факт, что подсудимые, согласно материалам следствия и суда, обошли в своих преступных замыслах второго человека в партии и стране - председателя Совнаркома Молотова. Причём этот факт не затушевывался, а, напротив, косвенно подчёркивался Вышинским.
При допросе Зиновьева Вышинский, не удовлетворившись признанием, что заговорщики намеревались убить "руководителей партии и правительства", счёл нужным конкретизировать эти слова, спросив Зиновьева: "то есть Сталина, Ворошилова, Кагановича?" Зиновьев послушно подтвердил это, тем самым показав, что террористы не относили Молотова к "руководителям партии и правительства" [103].
Вся обвинительная речь Вышинского была пересыпана трескучими, выспренными фразами типа: "Презренная, ничтожная кучка авантюристов пыталась грязными ногами вытоптать лучшие благоухающие цветы в нашем социалистическом саду"; "эти взбесившиеся псы капитализма пытались разорвать на части самых лучших из лучших людей нашей советской земли" [104]. Однако при многократном перечислении "самых лучших людей", "чудесных большевиков, талантливых и неустанных зодчих нашего государства" имя Молотова не упоминалось.
Уже в "Красной книге" Л. Седова (см. гл. VIII) обращалось внимание на то, что в "список вождей, которых якобы намеревались убить террористы, входят не только вожди первой величины, но даже Ждановы, Косиоры и Постышевы. Но не входит Молотов. В такого рода делах у Сталина случайностей не бывает" [105].
Троцкий считал вопрос об отсутствии Молотова в данном списке столь важным для понимания механики московских процессов, что посвятил ему специальную главу в книге "Преступления Сталина". Здесь он подчёркивал, что во время процесса 16-ти "непосвящённые в тайны верхов никак не могли понять: почему террористы считали необходимым убить... "вождей" провинциального масштаба и оставили без внимания Молотова, который, по общему признанию, головою, если не двумя выше этих кандидатов в жертвы". Из показаний подсудимых следовало, что "в планы "центра", как и в мои директивы, входили все мыслимые и немыслимые кандидаты в мученики - кроме Молотова". Между тем "никто и никогда не считал Молотова декоративной фигурой, вроде Калинина. Наоборот, если поставить вопрос о том, кто мог бы заменить Сталина, то нельзя не ответить, что у Молотова на это несравненно больше шансов, чем у всех других" [106].
Объяснение такому остракизму в отношении Молотова Троцкий находил в упорных слухах о несогласии Молотова с отказом Сталина от теории "социал-фашизма" и с переходом в 1935 году к политике Народного фронта. Эти слухи находили косвенное подтверждение в советской печати, где Молотова некоторое время не цитировали, не превозносили и даже не помещали его фотографий. В этот период Троцкий не только писал в своих статьях об "опале Молотова", но и в своих дневниковых записях высказывал предположение о его близком падении.
Троцкий полагал, что примирение Сталина с Молотовым наметилось ещё до процесса 16-ти. Это сразу же нашло отражение на страницах советской печати, которая "по сигналу сверху, приступила к восстановлению Молотова в старых правах. Можно было бы, на основании "Правды", дать очень яркую и убедительную картину постепенной реабилитации Молотова в течение 1936 года" [107].
В мае 1936 года Троцкий опубликовал заметку "По столбцам "Правды"", в которой отмечал "благополучный поворот" в судьбе Молотова, поскольку тот "окончательно выровнял фронт". До этого Молотова "называли, правда, среди прирождённых вождей, но не всегда, ставили обычно после Кагановича и Ворошилова и часто лишали инициалов, а в советском ритуале всё это признаки большой политической важности... Со своей стороны, Молотов, хотя и воздавал необходимую хвалу вождю, но всего два-три раза на протяжении речи, что в атмосфере Кремля звучало почти как призыв к низвержению Сталина". Лишь за последние недели, саркастически продолжал Троцкий, Молотов "произнёс несколько панегириков Сталину, которые самого Микояна заставили пожелтеть от зависти. В возмещение Молотов получил свои инициалы, имя его значится на втором месте и сам он именуется "ближайшим соратником"" [108].
В книге "Преступления Сталина" Троцкий писал, что процесс 16-ти обнаружил намерение Сталина не торопиться с полной амнистией Молотову и дать ему внушительный урок. Эти суждения Троцкого, основанные на косвенных свидетельствах, дополняются свидетельствами Орлова, хорошо посвящённого в кухню первого московского процесса. По его словам, в начале следствия по делу "троцкистско-зиновьевского центра" следователям было поручено получить от обвиняемых признания в подготовке террористических актов против всех членов Политбюро. Когда же Сталину были представлены первые протоколы допросов, он значительно сузил этот список. Имена таких членов Политбюро, как Калинин, Микоян, Андреев, Чубарь, и на следующих процессах не фигурировали среди намечавшихся заговорщиками жертв террористических актов. Это не вызывало особых недоумений, поскольку всем была известна второстепенная политическая роль этих деятелей. Указание же вычеркнуть имя Молотова из материалов будущего процесса было воспринято следователями как событие чрезвычайной важности. "В НКВД шли упорные слухи, что Сталина рассердили попытки Молотова отговорить его устраивать позорное судилище над старыми большевиками... Руководство НКВД со дня на день ожидало распоряжения на арест Молотова" [109].
Развернувшаяся после процесса 16-ти подготовка следующего процесса отражала новую установку Сталина относительно Молотова, превратившегося в его помощника Љ 1 в деле организации антибольшевистского террора. Уже в сентябре 1936 года арестованному в Сибири мелкому служащему Арнольду следователь заявил: "Мы располагаем достаточным материалом, чтобы обвинить вас в шпионаже (Арнольд во время первой мировой войны дезертировал из царской армии и в 1917-1923 годах служил в американских войсках.- В. Р.), но сейчас мы тебя обвиняем как участника террористической организации и других показаний не требуем, выбирай, кем хочешь быть, или шпионом или террористом" [110]. Арнольд выбрал второй вариант, который фигурировал уже на Кемеровском процессе в ноябре 1936 года (см. гл. XIII). Здесь речь шла о том, что Арнольд по заданию "западносибирского троцкистского центра" пытался устроить катастрофу с машиной, на которой ехал Молотов.
В статье "Справедливый приговор", посвящённой итогам Кемеровского процесса, подчёркивалось, что "к счастью для Родины, для народа" покушение на Молотова не удалось, но "одна мысль о его возможности способна повергнуть в содрогание каждого гражданина Советской страны" [111].
В основу этой версии был положен действительный случай, происшедший в сентябре 1934 года в городе Прокопьевске. Прибывшего туда Молотова везла с вокзала машина, шофёром которой городской отдел НКВД назначил Арнольда, заведовавшего в то время гаражом "Кузбасстроя" (шофёр горкома был сочтен "не проверенным" для выполнения столь ответственной миссии). По дороге в город машина съехала правыми колесами в придорожный кювет, накренилась и остановилась. При этом дорожном происшествии никто не пострадал. Арнольду был объявлен партийный выговор за халатность. Хотя по тем временам такое взыскание было незначительным, Арнольд написал письмо Молотову с жалобой на местных аппаратчиков. Молотов обратился в крайком партии с письмом о необходимости пересмотреть персональное дело Арнольда, указывая, что он не заслуживает выговора. В результате этого обращения Молотова партийное взыскание с Арнольда было снято [112].
Однако на кемеровском процессе, а затем на процессе "антисоветского троцкистского центра" это событие фигурировало в качестве единственного фактического террористического акта, хотя и сорвавшегося в последний момент. О покушении на Молотова говорили на втором московском процессе Пятаков, Шестов и сам Арнольд. Шестов объяснял неудачу покушения тем, что Арнольд повернул машину в овраг "недостаточно решительно, и ехавшая сзади охрана сумела буквально на руках подхватить эту машину. Молотов и другие сидящие, в том числе Арнольд, вылезли из уже опрокинутой машины" [113].
Арнольд описал обстоятельства покушения несколько иначе, но также признал свои преступные намерения и готовность погибнуть самому вместе с Молотовым. Он оказался одним из немногих подсудимых этого процесса, избежавших высшей меры наказания. В 1938 году Арнольд, находившийся в Верхнеуральской тюрьме, назвал обвинение в покушении на Молотова "мыльным пузырём", а весь процесс "троцкистского центра" - "политической комедией" [114].
На XXII съезде КПСС председатель комиссии по расследованию сталинских репрессий Шверник, описав дорожное происшествие в Прокопьевске, заявил: "Вот ещё один пример крайнего цинизма Молотова... Эпизод (в Прокопьевске) послужил основанием версии о "покушении" на жизнь Молотова, и группа ни в чём не повинных людей была за это осуждена. Кому, как не Молотову, было известно, что на самом деле никакого покушения не было, но он не сказал ни слова в защиту невинных людей. Таково лицо Молотова" [115].
В 70-80-е годы Ф. Чуев настойчиво добивался от Молотова ответа на вопрос, как он расценивает это сообщение Шверника. Всякий раз Молотов отвечал крайне невразумительно:
"- Было покушение... В это трудно поверить, но допускаю, что разговоры и болтовня об этом были.
- Было на самом деле покушение? [- вновь спрашивает Чуев.]
- Я не могу судить. Были показания... На суде люди говорили, что они готовили покушение. Я Троцкого читал в то время. Он пишет - я стараюсь смысл передать точно,- подозрительно, вот о Молотове говорят, что он второй после Сталина человек. Это верно. Но подозрительно, что покушений на него никаких нет. Значит, это фальшь - такой он делает вывод" [116].
Внезапное упоминание в данном контексте о Троцком служит красноречивым свидетельством того, что в память Молотова, тщательно изучавшего разоблачительные выступления Троцкого, на всю жизнь врезались саркастические замечания последнего о его "деле".
В книге "Преступления Сталина" Троцкий заострял внимание на том, что на втором московском процессе дело не ограничилось упоминанием о прокопьевском эпизоде. Главные подсудимые называли имя Молотова среди жертв, намеченных ещё "троцкистско-зиновьевским центром". Так, Радек заявил, что Мрачковский говорил ему: террористические акты "должны были быть направлены против Сталина и против его наиболее близких товарищей: Кирова, Молотова, Ворошилова, Кагановича". По этому поводу Троцкий писал: "Оказывается, что троцкисты ещё в 1932 г. стремились убить Молотова: они только "забыли" сообщить об этом в августе 1936 г., а прокурор "забыл" им об этом напомнить. Но как только Молотов добился политической амнистии со стороны Сталина, память сразу просветлела и у прокурора, и у подсудимых. И вот мы являемся свидетелями чуда: несмотря на то, что сам Мрачковский в своих показаниях говорил о подготовке террористических актов лишь против Сталина, Кирова, Ворошилова и Кагановича, Радек, на основании беседы с Мрачковским в 1932 году, включает в этот список задним числом и Молотова". Таким образом, список жертв меняется "не только в отношении будущего, но и в отношении прошлого". Из всего этого вытекают совершенно ясные выводы: "подсудимые имели так же мало свободы в отношении выбора своих "жертв", как и во всех других отношениях. Список объектов террора являлся на самом деле списком официально рекомендованных массе вождей. Он изменялся в зависимости от комбинаций на верхах. Подсудимым, как и прокурору Вышинскому, оставалось лишь сообразоваться с тоталитарной инструкцией".
Отвечая на напрашивающийся вопрос: "Не слишком ли грубо выглядит вся эта махинация?", Троцкий писал: "Она нисколько не грубее всех остальных махинаций этих постыдных процессов. Режиссер не апеллирует к разуму и критике. Он хочет подавить права разума массивностью подлога, скреплённого расстрелами" [117].
V
Итог "гнилого компромисса"
На страницах этой книги мы ещё не раз будем возвращаться к вопросу о причинах "признаний" подсудимых московских процессов. Говоря в этой связи о процессе 16-ти, следует подчеркнуть, что это был первый открытый процесс над старыми большевиками. До него к подсудимым показательных процессов ("Промпартии", "Союзного бюро меньшевиков" и др.) смертная казнь не применялась. Ещё более естественным было бы ожидать, что к смертной казни не будет приговорён ни один из старых большевиков. Ведь даже наиболее последовательный и открытый противник Сталина Рютин был в 1932 году приговорён "всего" к 10 годам тюремного заключения.
Вес сталинским обещаниям сохранить подсудимым жизнь могло придать то обстоятельство, что в феврале 1936 года было опубликовано постановление ЦИК об освобождении от дальнейшего отбывания заключения подсудимых, проходивших по процессу "Промпартии", в связи с их "полным раскаянием... в своих прежних преступлениях перед Советской властью" и успешной работой в режимных условиях [118]. Хорошо было известно и о том, что академик Тарле, согласно материалам того же процесса намечавшийся "Промпартией" на пост министра иностранных дел, находится на свободе, занимается научной работой и завершает подготовку к печати своей книги "Наполеон".
Процесс 16-ти должен был проводиться в соответствии с законом от 1 декабря 1934 года, которым устанавливалась исключительная процедура рассмотрения всех дел о терроре: эти дела предписывалось вести при закрытых дверях и при лишении подсудимых права на подачу апелляции о помиловании. Однако в изъятие из этого закона судебное заседание, проходившее 19-24 августа 1936 года, было открытым, и на нём, помимо "представителей советской общественности", присутствовали зарубежные журналисты и дипломаты. Конечно, "либерализация" судебной процедуры была весьма относительной. Суд проводился в Октябрьском зале Дома Союзов, вмещавшем всего 350 человек. На нём, как и на всех последующих открытых процессах, не присутствовало ни одного родственника подсудимых. Несколько допущенных на процесс иностранных журналистов терялись среди специально отобранной публики, которая, судя по судебному отчёту, часто смеялась над низкопробными остротами Вышинского по адресу подсудимых. Было объявлено, что все подсудимые отказались от защитников.
За пять дней до процесса был принят указ ЦИК, который восстанавливал право осуждённых по обвинению в терроре обращаться с ходатайством о помиловании. Этот указ был важной частью игры, которую Сталин вёл с подсудимыми. Он был воспринят многими как признак того, что подсудимым будет сохранена жизнь. Сразу же после процесса московский корреспондент английской газеты "Дейли геральд" писал: "До последнего момента шестнадцать расстрелянных надеялись на помилование... В широких кругах предполагалось, что специальный декрет, проведённый пять дней тому назад и давший им право апелляции, издан был с целью пощадить их" [119].
Правда, свою обвинительную речь Вышинский закончил восклицанием: "Взбесившихся собак я требую расстрелять - всех до одного!" [120] Выражение "взбесившиеся (или бешеные) собаки" широко вошло в лексикон советской пропаганды и многократно повторялось в откликах на процессы, публиковавшихся в печати.
Однако и эта свирепое требование было воспринято подсудимыми как необходимая часть судебной инсценировки. По свидетельству зарубежных журналистов, присутствовавших на процессе, подсудимые встретили смертный приговор относительно спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Опираясь на эти свидетельства о поведении подсудимых, Троцкий замечал: "Они понимали, что придать вес их театральным покаяниям может только смертный приговор. Они не понимали, т. е. старались не понимать, что придать настоящий вес смертному приговору может только приведение его в исполнение. Каменев, наиболее расчётливый и вдумчивый из обвиняемых, питал, видимо, наибольшие сомнения насчет исхода неравной сделки. Но и он должен был сотни раз повторять себе: неужели Сталин решится (на расстрел.- В. Р.)? Сталин решился" [121].
Соображения Троцкого о том, что подсудимые до своего последнего часа питали надежду на помилование, подтверждаются недавно опубликованными их ходатайствами в Президиум ЦИК (такие ходатайства подали 15 подсудимых - все, за исключением Гольцмана). Подсудимые, по-видимому, надеялись, что Сталина удовлетворит это их последнее унижение, в награду за которое он подарит им жизнь.
"Глубоко раскаиваясь в тягчайших моих преступлениях перед пролетарской революцией,- писал Каменев,- прошу, если Президиум не найдёт это противоречащим будущему дела социализма, дела Ленина и Сталина, сохранить мне жизнь". В столь же уничижительных тонах было выдержано заявление наиболее стойкого из подсудимых - И. Н. Смирнова. "В конце жизни я сделал огромную ошибку: пошёл за Троцким и в течение ряда лет вёл борьбу против партии как троцкист,- нанизывал Смирнов ритуальные формулы.- Эта сначала оппозиционная борьба перешла в контрреволюционную и закончилась тем позором, который я переживаю сейчас... Я много раз видел смерть в глаза, но это бывало тогда, когда я бился за свой родной класс и свою партию, и не испытывал я страха смерти тогда. Сейчас надо мной занесён меч пролетарского правосудия, и ужасно умирать от руки своего же государства" [122].
Все заявления были написаны сразу же после оглашения приговора, который был зачитан Ульрихом в 2 часа 30 минут ночи. Наиболее точная дата стоит на заявлении Зиновьева - 4 часа 30 минут. Подсудимые, очевидно, ожидали, что им предстоит жить ещё по крайней мере 72 часа - столько времени указ ЦИК отводил на подачу и рассмотрение ходатайств о помиловании. Однако сразу же после получения от них апелляций их повели на расстрел. 24 августа в газетах был опубликован текст приговора, а 25 - сообщение о приведении его в исполнение. Таким образом, Сталин не только беззастенчиво надругался над подсудимыми в их последний час, но и продемонстрировал в очередной раз надругательство над собственными законами.
Сталин не отказал себе в удовольствии поглумиться над памятью о подсудимых после их смерти. 20 декабря 1936 года в Кремле был разыгран кощунственный спектакль. Устроив приём руководства НКВД по случаю годовщины основания ЧК, Сталин особо отметил "заслуги" организаторов процесса. Когда участники банкета изрядно выпили, начальник личной охраны Сталина Паукер, известный своими склонностями к шутовству, устроил импровизированную клоунаду. Он издевательски изображал поведение Зиновьева в момент, когда его неожиданно поволокли на расстрел. Поддерживаемый под руки двумя коллегами, игравшими роль охранников, Паукер упал на колени и, обхватив руками сапог "охранника", завопил: "Пожалуйста... Ради бога, товарищ... вызовите Иосифа Виссарионовича". Глядя на эту сцену, Сталин неистово смеялся. Ободрённый этим Паукер, отлично знавший об антисемитских наклонностях Сталина, дополнил представление ещё одним эпизодом. Он простёр руки к потолку и закричал: "Услышь меня, Израиль, наш Бог есть Бог единый". Лишь после этого Сталин, захлёбываясь смехом, начал делать Паукеру знаки прекратить этот спектакль [123].
Комментируя поведение подсудимых, согласившихся пожертвовать своей честью ради спасения жизни, Троцкий вспоминал слова Ленина, переданные ему в марте 1923 года ленинскими секретарями. Готовясь открыть решительную борьбу против Сталина и рассматривая Троцкого как союзника в этой предстоящей борьбе, Ленин советовал ему не идти на уступки Сталину, поскольку тот "заключит гнилой компромисс, а потом обманет". "Эта формула,- писал Троцкий,- как нельзя лучше охватывает политическую методологию Сталина, в том числе и в отношении 16 подсудимых: он заключил с ними компромисс через следователя ГПУ, а затем обманул их - через палача" (Троцкий, разумеется, не мог знать, что "гнилой компромисс" с Зиновьевым и Каменевым был заключён Сталиным лично).
Троцкий отмечал, что методы Сталина не были тайной для подсудимых. В этой связи он вспоминал, как в начале 1926 года, когда произошёл разрыв Каменева и Зиновьева со Сталиным, в рядах левой оппозиции обсуждался вопрос о том, с какой частью распавшейся правящей фракции следует заключить блок. При этом Мрачковский сказал: "Ни с кем: Зиновьев убежит, а Сталин обманет". "Эта фраза стала вскоре крылатой,- добавлял Троцкий.- Зиновьев заключил с нами вскоре блок, а затем действительно "убежал". Вслед за ним, в числе многих других, "убежал", впрочем, и Мрачковский. "Убежавшие" попытались заключить блок со Сталиным. Тот пошёл на "гнилой компромисс", а затем обманул. Подсудимые выпили чашу унижений до дна. После этого их поставили к стенке" [124].
VI
Политический резонанс процесса 16-ти
Фальсификаторский характер процесса 16-ти был ясен каждому искушённому в сталинской политике человеку. Уже в первые дни процесса Раскольников, находившийся тогда за границей, сказал жене: "Ни одному слову обвинения я не верю. Всё это наглая ложь, нужная Сталину для его личных целей. Я никогда не поверю, что подсудимые совершили то, в чём их обвиняют и в чём они сознаются" [125].
Как "процесс ведьм" расценили московскую судебную инсценировку и западные социал-демократы. Один из лидеров II Интернационала О. Бауэр с ужасом писал о тягостном впечатлении, которое расстрел подсудимых произвел на искренних либеральных и социалистических друзей СССР.
Ещё до начала процесса четыре руководителя II Интернационала и Международного Интернационала профсоюзов направили телеграмму Молотову. В ней говорилось: несмотря на то, что подсудимые - "заклятые враги II Интернационала", его руководство просит советское правительство обеспечить им все судебные гарантии и разрешить иметь защитников, независимых от правительства. Лидеры II Интернационала просили также, чтобы обвиняемым "не были вынесены смертные приговоры, и, во всяком случае, не применялась какая-либо процедура, исключающая возможность апелляции" [126].
Эта телеграмма была опубликована "Правдой" в сопровождении злобного редакционного комментария под заголовком: "Презренные защитники убийц и агентов гестапо". На следующий день в статье "Приговор суда - приговор народа" "Правда" писала: "У этой сволочи нашлись и адвокаты. Миссию адвокатуры фашизма приняли на себя главари II Интернационала" [127]. Спустя две недели удалось добиться написания статьи от Н. К. Крупской, ранее не выступавшей по поводу процесса. В статье под названием "Почему II Интернационал защищает Троцкого" Крупская писала: "Не случайно также рвёт и мечет II Интернационал, поднимает на щит троцкистско-зиновьевскую банду убийц, пытается сорвать Народный фронт. Де Брукеры, Ситрины (деятели, подписавшие телеграмму.- В. Р.) поддерживают всякую подлость, которую творят враги против рабочего класса СССР" [128].
"Правда" сочла нужным заклеймить деятелей II Интернационала и в поэтической форме, опубликовав низкопробные стихи Д. Бедного:
Предатели! Прожжённые дельцы,
Агенты шустрые купивших вас банкиров!
Где были вы, когда от Троцкого гонцы
Неслись в бандитский центр, а эти подлецы
Убийц готовили и прятали концы?
Где были вы, когда сражён был честный Киров?
Ваш негодующий читали мы протест?
Хоть пальцем вы тогда ударили о палец?
А нынче вы строчить пустились - гнусный жест! -
Письмо - защитный манифест!
На чём вы прирастить хотите капиталец?
Презренье наше - вам ответ!
Другого нет! [129]
Развязывая разнузданную травлю против всех, ставивших под сомнение московский процесс, Сталин не испытывал беспокойства по поводу того, что это может поставить под угрозу единство антифашистского фронта в Европе. Процесс 16-ти, по-видимому, не случайно был приурочен к дням таких драматических событий, как введение Гитлером войск в Рейнскую область, формирование правительства Народного фронта во Франции и начало гражданской войны в Испании. Своей палаческой последовательностью в проведении антитроцкистского террора Сталин недвусмысленно демонстрировал социалистическим партиям Запада, что в случае их дальнейшего протеста против этих акций его внутренней политики он взорвёт Народный фронт и оставит Европу лицом к лицу со стремительно вооружающимся и крепнущим Третьим рейхом.
Московский процесс серьёзно подорвал престиж СССР в глазах демократической интеллигенции Запада. Как отмечал Л. Фейхтвангер, "многих, видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности, этот процесс просто поставил в тупик; им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир" [130]. Подтверждение этих слов мы находим в опубликованных дневниках и письмах крупнейших зарубежных писателей. В дни процесса Томас Манн сделал следующую дневниковую запись: "Что подумать обо всех этих покаянных признаниях, за которыми последовал общий смертный приговор?.. Может быть, отчёты просто фальсифицированы? Или обвиняемым посулили помилование, если они дадут угодные правительству показания? Но характеры у них такие, что трудно в это поверить. Ведь речь идёт о последних ленинцах... После обеда пришли газеты. 16 ленинцев, получивших после гротескных покаянных речей смертный приговор, действительно казнены. Ужасно". Спустя несколько дней Манн сделал новую примечательную запись: "Озабочен - как относиться к России после процесса, который представляет собой глупость ещё в большей мере, чем преступление" [131].
В те же дни Ромен Роллан, считавший возможным существование в СССР антисталинского заговора, с беспокойством записывал в своём дневнике: "Даже тот, кто никогда не уважал главарей заговора, даже тот, кто приемлет обвинения против них... не может не испытывать тревоги, подобной той, которая охватила лучших членов Конвента в 94-м году... Боюсь, что инстинкты злобы и гордыни одержали верх в этом деле над политическим разумом" [132].
Вскоре Роллан получил письмо от С. Цвейга, в котором аналогичные мысли были выражены с ещё большей остротой: "Какой-то рок, какая-то метафизическая воля приводят людей к ослеплению. Так, в Вашей России Зиновьев, Каменев, ветераны Революции, первые соратники Ленина расстреляны, как бешеные собаки... Вечно та же техника, как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуют заговором" [133].
Вместе с тем все эти влиятельные "друзья СССР" не сочли возможным публично выразить своё удручающее впечатление от процесса - из-за боязни нанести ущерб Советскому Союзу. На фоне этого "заговора молчания" выделялись голоса зарубежных клевретов Сталина, которые услужливо разносили на весь мир клевету, прозвучавшую на процессе. Особое усердие проявил английский юрист, деятель лейбористской партии Д. Притт, назвавший "процедуру" процесса 16-ти "примером для всего мира". После официального разоблачения сталинских преступлений на XX и XXII съездах КПСС Притт не обмолвился ни словом опровержения по поводу своих прошлых заявлений такого рода. Он продолжал состоять в "друзьях СССР", был в 1954 году награждён Международной Ленинской премией мира и до конца 60-х годов возглавлял Международную ассоциацию юристов-демократов и английское общество культурных связей с СССР.
С голосами подобных "друзей СССР", как это ни парадоксально, смыкались оценки наиболее реакционных кругов Запада. В зарубежных откликах на процесс выявилась следующая закономерность: чем правее были политические силы, тем настойчивей они признавали "обоснованность" обвинений, прозвучавших на процессе.
В буржуазно-демократических странах правая печать муссировала обвинения Троцкого и его сторонников в сотрудничестве с Гитлером. Реакционная французская газета "Эко де Пари" поспешила заявить, что и во Франции троцкисты служат интересам Германии. Это заявление немедленно было перепечатано органом французской компартии "Юманите".
Нагнетаемому вокруг подобных сообщений психозу способствовала фашистская печать Германии и Италии, публиковавшая провокационные сообщения, в которых назывались имена ещё не арестованных старых большевиков и военачальников, якобы замешанных в антиправительственном заговоре.
Итальянская фашистская газета "Мессаджеро" спустя неделю после процесса с нескрываемым удовлетворением писала о московских расстрелах как справедливой реакции Сталина, свернувшего знамя мировой революции, на критику противников его новой "реалистической политики": "Старая гвардия Ленина расстреляна... Сталин был реалистом, и то, что его противники считали изменой идеалу, было только необходимой и неминуемой уступкой логике и жизни... Абстрактной программе всеобщей революции он противопоставляет пятилетку, создание армии, экономику, которая не отрицает индивидуума... Против этого позитивного творчества восстает демон революции для революции (т. е. Троцкий.- В. Р.)... Это было неминуемо - полиция вскрыла заговор и действовала с силой, требуемой общественной безопасностью" [134].
Иной характер носили комментарии германских газет, стремившихся запутать общественное мнение Запада, и без того дезориентированное сенсационными сообщениями из Москвы. Германская официозная печать утверждала, что "Троцкий является всем, чем угодно, но не противником Москвы, как его пытаются изобразить... Наоборот, он является одним из самых деятельных и... самых энергичных агентов мировой революции"; "в Москве снова пытаются при помощи большого театрального процесса завуалировать деятельность господина Троцкого"; "всюду, где побывал Троцкий...- там возникают революционные пожары". Эти выдержки были немедленно перепечатаны "Правдой" в заметке под заглавием "Германские фашисты выгораживают Троцкого" [135].
Процесс 16-ти вызвал резкую поляризацию между правым и левым крылом русской эмиграции. В меньшевистском журнале "Социалистический вестник" была опубликована статья "Кто рукоплещет?", в которой подчёркивалось, что реакционной эмигрантской печати Сталин доставил процессом "прямую бурную радость". В качестве примера журнал приводил "Оду" некого Горянского, опубликованную белогвардейской газетой "Возрождение". "Просим у читателей извинения за цитирование циничных и кровожадных строк,- писал автор "Соцвестника",- но глубокие переживания и затаённые мечты реакционеров всего лучше передаёт именно точная цитата:
Спасибо Сталину;
Шестнадцать подлецов
Отправились в страну отцов -
Шестнадцать палачей родного края...
Тебе от нас привет.
Небесный свод сегодня синь и ярок.
Ты нас вознаградил
За скорби многих лет.
Хвала тебе за щедрый твой подарок!
Хвала!
Но черносотенцы ещё не удовлетворены, они ждут от Сталина новых радостей, новых казней.
Что там шестнадцать!
Ещё дай сорок
И сотни дай,
И тысячи давай,
Мост намости без тёсу и без свай
Через Москву реку
Из падали советской".
Приведя эти бездарные вирши, в которых повторялись традиционные белогвардейские ругательства по адресу большевиков, автор замечал: "Зрелище христиан по паспорту, восторженно рукоплещущих палачу у свежей могилы замученных морально, а затем расстрелянных жертв - омерзительно... Новая и характерная черта последних казней в том, что они, вызвав открытый или затаённый ужас всех тех, кому русская революция дорога, пробудили восторженный отклик в сердце злейших врагов рабочего класса" [136].
Более респектабельные и известные деятели центристского толка не опускались до такого глумления и кощунства, как монархисты-черносотенцы. Однако некоторые из них увидели в процессе удобный повод для воскрешения старой антибольшевистской клеветы. Керенский не преминул заявить, что не усматривает ничего удивительного в сотрудничестве Троцкого с гестапо, ибо Ленин и Троцкий уже в 1917 году были связаны с германским генеральным штабом. Клевету о Троцком - агенте Гитлера с готовностью подхватил и Милюков.
В этих условиях тысячи людей в капиталистических странах хотели услышать, как сам Троцкий расценивает порочащие его и его единомышленников обвинения. Однако норвежское "рабочее" правительство по указке Москвы лишило Троцкого возможности публично ответить на сталинскую клевету.
VII
Троцкий интернирован
5 августа 1936 года Троцкий отправил рукопись завершённой им книги "Преданная революция" для перевода на иностранные языки. В тот же день он вместе с журналистом Кнудсеном, в доме которого он проживал, выехал на двухнедельный отдых к морю. На следующую ночь после их отъезда группа норвежских фашистов совершила нападение на дом Кнудсена с целью выкрасть документы Троцкого. Налётчики показали членам семьи Кнудсена фальшивые полицейские значки и попытались приступить к "обыску". После того, как сын и дочь Кнудсена подняли тревогу, фашисты сбежали, захватив несколько документов. На следующий день полиция установила личности участников налёта.
Во время отдыха Троцкий узнал из сообщений радио о московском процессе. Он немедленно вернулся в Осло и передал многочисленным журналистам, обратившимся к нему за разъяснениями, заявление для мировой печати. В нём содержался призыв к рабочим организациям всех стран создать международную следственную комиссию для проверки обвинений, прозвучавших на процессе, который Троцкий назвал "величайшей фальшивкой в политической истории мира".
На первых порах норвежская печать публиковала разоблачения Троцкого, перепечатываемые прессой других стран. 21 августа газета правящей рабочей партии "Арбайдерблатен" поместила на первой странице интервью с Троцким под заголовком "Троцкий заявляет, что московские обвинения вымышлены и сфабрикованы". Однако очень скоро развёрнутая Троцким кампания оказалась заблокированной норвежскими властями. Причиной этого послужила официальная нота советского правительства, обращённая к правительству Норвегии и требовавшая лишить Троцкого политического убежища, поскольку он "уличён" в террористических преступлениях. В противном случае, указывалось в ноте, дружественные отношения между СССР и Норвегией будут подорваны. Конкретизируя эту угрозу, советский посол Якубович заявил о возможности прекращения Советским Союзом импорта норвежской сельди. В этой связи рыбопромышленные и судоходные компании стали требовать от правительства "урегулировать вопрос с Троцким", чтобы не допустить роста безработицы в стране.
Опасаясь поражения на предстоящих выборах из-за пребывания в стране Троцкого, лидеры правящей партии склонялись к его высылке. Однако ни одно другое правительство не соглашалось впустить Троцкого в свою страну. Тогда стал осуществляться план интернирования Троцкого. 26 августа начальник норвежской полиции предложил ему подписать заявление о согласии на новые условия пребывания в стране, включающие прекращение выступлений со статьями и интервью на политические темы и разрешение полиции просматривать всю его корреспонденцию. После того, как Троцкий категорически отверг эти условия, было решено навязать их ему силой. Поскольку норвежская конституция не допускала таких ограничений без решения суда, министр юстиции Трюгве Ли (будущий генеральный секретарь ООН) добился от норвежского короля принятия специального указа, наделявшего министерство юстиции чрезвычайными полномочиями для данного "конкретного и исключительного случая". На основе этого указа Ли запретил посещение Троцкого журналистами, установил надзор полиции за его почтой, выключил в его квартире телефон, выслал из страны его секретаря и лишил его возможности общения даже с Кнудсеном. 2 сентября Троцкий был перевезён в более отдалённую деревню, где около четырёх месяцев содержался под домашним арестом и надзором тринадцати полицейских. Официальным мотивом интернирования была объявлена рукопись статьи Троцкого о революционных событиях во Франции, похищенная фашистами и представленная ими властям в качестве доказательства его вмешательства во внутренние дела других государств. Таким образом "рабочее" правительство, ещё недавно гордившееся предоставлением Троцкому политического убежища и называвшее его "великим рабочим вождём", выступило в качестве пособника Сталина и собственных фашистов, учинивших бандитский налёт.
12 сентября в советской печати было опубликовано сообщение: "Обмен заявлениями между советским и норвежским правительствами". В нём указывалось, что в ответ на представление, сделанное правительству Норвегии полпредом СССР, норвежский министр юстиции заявил: "на основании собственных заявлений Троцкого, разных газетных статей и других материалов Центральный паспортный стол установил, что он нарушил условия пребывания в стране, поставленные ему правительством. Норвежское правительство поэтому постановило выработать более точные условия пребывания в стране... 28 августа... после полудня он был совершенно изолирован от внешнего мира и взят под полицейский надзор"... Г-н Ли заявил, что "норвежское правительство поставило Троцкого (и его жену) под такой контроль, что нужно считать исключённым, что он в будущем сможет предпринять какое-либо действие, которое может повредить и угрожать интересам СССР".
Далее в сообщении говорилось: "в связи с тем, что упомянутые меры не могут считаться действительным лишением права убежища, товарищ Якубович заявил норвежскому министру иностранных дел, что... советское правительство, к сожалению, не находит возможным признать это заявление удовлетворительным и отвечающим дружественным отношениям между СССР и Норвегией и что, по мнению советского правительства, своим ответом норвежское правительство взяло на себя всю ответственность за эффективность принятых им мер и за последствия дальнейшего пребывания Троцкого в Норвегии" [137].
Уже сам факт интернирования Троцкого его "друзьями", норвежскими социалистами, был воспринят многими людьми на Западе как подтверждение обоснованности обвинений в его адрес. Пользуясь тем, что Троцкий был лишён возможности отвечать на клевету, советская и коминтерновская печать непрерывно подбрасывала мировому общественному мнению новые провокационные сообщения о стремлении Троцкого добиться разрушения Народного фронта во Франции, победы Франко в Испании и обеспечения победы Гитлера в будущей войне против СССР и его союзников. В разгар этой травли Вышинский выступил со статьёй, в которой утверждалось: "Троцкий, правда, грозит опровергнуть эти обвинения, но с опровержениями он выступать, как видно, не торопится, хотя со дня окончания процесса прошло достаточно времени, чтобы можно было собраться с силами и попытаться опровергнуть хотя бы один пункт судебного приговора" [138].
Ещё дальше пошла "Юманите", опубликовав телеграмму из Осло, где указывалось: норвежские власти открыли расследование против Троцкого, так как установили его связь с местными фашистами, которые "нанесли ему ночью дружественный визит" (так интерпретировался налёт на квартиру Троцкого в его отсутствие).
Характеризуя положение, в котором Троцкий оказался после московского процесса, секретарь II Интернационала Ф. Адлер писал: "Дело идёт о попытке лишить Троцкого права убежища в Норвегии и воздвигнуть против него травлю, которая отняла бы у него возможность существования на всём земном шаре" [139].
Стремясь прорвать информационную блокаду, Троцкий возбудил дело по обвинению в диффамации против двух норвежских журналистов - сталиниста и фашиста, которые повторяли в своих статьях инсинуации советской печати. Норвежский суд принял дело к рассмотрению. Тогда Трюгве Ли добился издания нового исключительного декрета, предоставлявшего министру юстиции право запрещать "интернированному иностранцу" ведение каких-либо судебных процессов. На основе этого декрета Ли воспрепятствовал попыткам Троцкого привлечь к суду клеветников и в других странах. "Министр юстиции,- вспоминала Н. И. Седова,- сообщил Троцкому, что он не должен возбуждать судебные иски где бы то ни было, пока он остаётся в Норвегии. Это означало, что он не имеет вообще никаких прав. Мы начали опасаться, что, несмотря на то, что мы были лишены советского гражданства, норвежское правительство может выдать нас ГПУ" [140].
В ожидании новых провокаций Троцкий успел переслать Седову распоряжение о передаче своего архива в Парижский филиал Голландского института социальной истории - дабы избежать его похищения агентами НКВД. Директором этого филиала был эмигрант-меньшевик Николаевский, в честности которого Троцкий не сомневался. Ближайшие сотрудники Седова - Зборовский и Лола Эстрин перевезли первую часть архива в помещение института. Спустя несколько дней после этого на институт был совершён налёт, в ходе которого было похищено 85 килограммов документов; всё остальное, включая находившиеся в помещении деньги, осталось нетронутым. Рассказывая об этом преступлении, парижская эмигрантская газета "Последние новости" сообщала: французские "полицейские инспектора заявили, что техника всей операции... до этого дня была абсолютно неизвестна во Франции. Только иностранные "профессионалы", снабжённые специальными аппаратами, могли произвести такую работу" [141].
В середине 50-х годов Зборовский, находившийся тогда в США, был разоблачён как агент НКВД и был вынужден дать показания американским властям. В 1955 году Николаевский писал Суварину по поводу этого расследования: "Слышали о провокации "Этьена" (кличка Зборовского.- В. Р.), секретаря покойного Седова? Это он... привёз тогда так называемый "Архив Троцкого" в институт на Рю Мишлэ и сам же сообщил по начальству для кражи. Теперь признал, хотя утверждает, что к похищению прямого отношения не имел. Рассказывал, что были разочарованы: оказались одни газеты [троцкистских групп] со всех концов мира" [142].
На слушаниях сенатской подкомиссии по вопросам национальной безопасности Лола Эстрин (сменившая после второго брака фамилию на Даллин) показала: в 1955 году Зборовский рассказал ей о своей беседе с резидентом НКВД после похищения архива. В ней Зборовский выразил беспокойство по поводу возможности своего разоблачения, поскольку налёт был совершён спустя всего несколько дней после передачи архива в институт, о чём, кроме него, знали только Седов, Николаевский и Эстрин, которые никак не могли быть заподозрены как осведомители НКВД. В ответ на это резидент ответил, что налёт был совершён в ночь на 7 ноября потому, что парижская резидентура "хотела сделать подарок Сталину к годовщине Октябрьской революции" [143].
Размышляя над возможностью дальнейших провокаций сталинистов, Троцкий обратил внимание на формулировку, содержавшуюся в приговоре московского суда: "Троцкий Лев Давидович и его сын Седов Лев Львович, изобличённые... в непосредственной подготовке и личном руководстве организацией в СССР террористических актов... в случае их обнаружения на территории Союза ССР подлежат немедленному аресту и преданию суду Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР" [144]. В этой связи Троцкий ставил резонный вопрос: "при помощи какой техники Сталин надеется обнаружить меня и моего сына на территории СССР?" [145] Он считал, что эта формулировка свидетельствует не только о намерении Сталина добиться его выдачи норвежскими властями, но и о планах похищения его и Седова.
Похитить Троцкого в Норвегии было практически невозможно. Иная ситуация существовала во Франции, где НКВД обладал широко разветвленной агентурой. Как показал в 1956 году на слушаниях сенатской подкомиссии Зборовский, ему было поручено доставить Седова в определённое место, где последнего должны были похитить, чтобы затем насильственно переправить в Советский Союз. Провал этого плана Зборовский объяснял тем, что он саботировал приказ, поскольку он "противоречил его убеждениям" [146].
Вплоть до конца 1936 года норвежские власти продолжали задерживать письма, которые Троцкий посылал своему сыну, адвокату, друзьям. До адресатов Троцкого доходили лишь некоторые нелегально переправленные записки, написанные химическими чернилами.
В октябрьском номере "Бюллетеня оппозиции" была помещена краткая записка Троцкого: "Простите, что я не могу прислать вам обещанную к будущему номеру "Бюллетеня оппозиции" статью о процессе... но вы сами скажете, я в этом уверен, всё необходимое об этой гнусной амальгаме" [147].
В том же номере журнала была помещена статья Л. Седова "Московский процесс - процесс над Октябрем", вскоре изданная отдельной брошюрой под названием "Красная книга о московском процессе".
VIII
"Красная книга" Льва Седова
"Красную книгу" Седов открывал анализом политических причин судебного подлога, затеянного Сталиным. Опираясь на идеи, изложенные в только что полученной им рукописи книги Троцкого "Преданная революция", Седов писал, что в СССР ликвидируются социальные завоевания Октябрьской революции. Жестокие противоречия раздирают советское общество. С каждым днём в стране растёт социальное неравенство. Революционный интернационализм заменён культом национальной государственности. Запрещены аборты, что в тяжёлых материальных условиях, при примитивной культуре и гигиене, означает закабаление женщины. Проведение такой социальной политики невозможно на путях советской демократии, оно с необходимостью требует кровавых расправ, фальсификаций и клеветы.
Вместе с тем, как подчёркивал Седов, медленное улучшение материального положения масс после жестокой нищеты времён первой пятилетки повышает сознательность рабочих, их стремление отстаивать свои интересы и активно участвовать в политической жизни. Их растущий социальный протест Сталин стремится перекрыть политическими репрессиями. Чтобы придать им беспощадный характер, он изобретает "терроризм". Если в прошлом он объявлял всякое социальное недовольство "троцкизмом", то теперь он идентифицирует "троцкизм" с "терроризмом". Любому человеку, критически настроенному по отношению к сталинскому режиму, грозит уже не концлагерь или тюрьма, а немедленный расстрел.
Встав на путь физического истребления всех противников своего режима, Сталин всё больше терроризирует свой собственный аппарат. Широкое, хотя и скрытое недовольство, возникающее в этой среде, вызвано тем, что "превращённый в слепого исполнителя приказов сталинской верхушки, бывший революционер теряет всякую перспективу, его права сведены к праву восторгаться "отцом народов", а он лучше других знает Борджиа-Сталина" [148]. Поэтому главной задачей НКВД, превратившегося в личный орган Сталина, становится охрана его личной власти и от самой бюрократии.
Наряду с этим московский процесс свидетельствует о непрочности положения правящей клики. "От избытка сил на такие кровавые дела не идут" [149]. Ради укрепления своего положения Сталин стремится довести и без того совершенно терроризированную страну до новых, ещё невиданных форм произвола.
Помимо внутриполитических, московский процесс имеет не менее серьёзные внешнеполитические причины. Вместо искренних социалистических друзей, которых Сталин ещё недавно призывал под знамя единого антифашистского фронта, "он ищет гораздо более "солидных" друзей и союзников на случай войны в лице французской, английской, американской и др. буржуазии... Сталин без колебаний договорился бы и с Гитлером, за счёт немецкого и международного рабочего класса. Дело только за Гитлером!" [150]
Расстрелами людей, вошедших в историю как вожди революционного большевизма, Сталин хочет представить мировой буржуазии "символ нового времени", свидетельство своего разрыва с идеей мировой революции и "национально-государственной зрелости". Такая политика отталкивает рабочий класс капиталистических стран от официальных коммунистических партий. Это не очень беспокоило бы Сталина, если бы он не боялся того, что западные рабочие найдут пути к IV Интернационалу. Поэтому он "кровью и грязью хочет отрезать передовым рабочим пути в ряды IV Интернационала. Это ещё одна цель Московского процесса" [151].
Описывая историю политических процессов последних лет, Седов подчёркивал, что все они были построены на трупе Кирова, вокруг которого сфабриковано уже четвёртое дело. Реальность убийства Кирова должна придать видимость реальности подготовке других покушений.
На основе официальных советских сообщений Седов приводил подсчёты, согласно которым в связи с убийством Кирова было осуждено 104 белогвардейца; 14 расстрелянных по делу "Ленинградского центра"; 19 жертв процесса "Московского центра"; 12 работников ленинградского управления НКВД; 78 привлечённых по делу "контрреволюционной группы Сафарова - Залуцкого"; 16 расстрелянных по приговору последнего суда; 12 человек, дела которых этим судом были выделены в особое производство; 40 человек, которые были названы на суде в качестве террористов. Подавляющее большинство из этих почти трёхсот человек не имело никакого отношения к убийству Кирова. Тем не менее все они "припутаны Сталиным к этому убийству, и неизвестно, сколько раз ещё Сталин вытащит труп Кирова и какое количество людей ещё обвинит в ответственности или причастности к этому убийству". За вычетом белогвардейцев, чекистов и лиц, расстрелянных вместе с Николаевым, остаётся более 150 человек, по преимуществу старых большевиков. "Если кому-нибудь нужно было бы составить список в 20-25 наиболее видных представителей большевизма, сыгравших наибольшую роль в истории партии и революции, ему можно смело рекомендовать взять за основу этот список" [152].
Отмечая, что на Западе не понимают, как старые революционеры могли выступить с лживыми признаниями на суде, Седов писал: "Мысленно при этом представляют себе Зиновьева или Смирнова не последнего периода, а героических годов русской революции. А с тех пор ведь прошло почти 20 лет, больше половины которых падает на термидорианский растленный сталинский режим. Нет, на скамье подсудимых сидели лишь тени Смирнова гражданской войны или Зиновьева первых лет Коминтерна. На скамье подсудимых сидели разбитые, загнанные, конченные люди. Перед тем, как убить их физически, Сталин искромсал и убил их морально". Поведение подсудимых на процессе было подготовлено логикой их политической эволюции после отречения от своих взглядов. Уже задолго до процесса они утратили стимулы к борьбе, помогая Сталину топтать себя в грязи. "Сталинское "искусство" ломания революционных характеров заключалось в том, чтобы идти осторожно, постепенно толкая этих людей со ступеньки на ступеньку, всё ниже и ниже" [153].
Наглядным подтверждением этого Седов считал поведение Раковского, который отказывался капитулировать дольше других, а после своей капитуляции в 1934 году дошёл до того, что в дни процесса 16-ти выступил со статьёй, требовавшей расстрела "организаторов покушения на жизнь любимого нашего вождя тов. Сталина, агентов германского гестапо" [154]. Эта постыдная статья вызвала особое недоумение в среде западной социалистической интеллигенции, где Раковского хорошо знали и высоко ценили как старейшего деятеля международного рабочего движения, выдающегося дипломата и морально безупречного человека. Объясняя поступок Раковского, Седов писал: "Капитуляция - наклонная плоскость... Раз став на неё, нельзя не скатываться дальше, до самого конца... Половинчатой капитуляции сталинский абсолютизм не признаёт: или всё - или ничего, среднего не дано" [155].
В этих оценках поведения капитулянтов, как выведенных на процесс, так и оставленных до поры до времени на свободе, иные могут усмотреть самоуверенность молодости, чрезмерную жестокость молодого человека, не обладавшего моральным правом судить, выносить нравственный приговор, ставить крест на затравленных людях. При таком подходе можно провести резкую грань между Троцким, который имел право на жёсткие, подчас беспощадные оценки поведения своих бывших товарищей, потому что сам за сорок лет своей революционной деятельности многое испытал, и Седовым, которого жестокость политических схваток ещё не пробовала на излом. Действительно, сам Троцкий в письмах Седову предостерегал последнего от слишком резких оценок поведения подсудимых на московских процессах. Не будем, однако, забывать, что в условиях, когда интернированный Троцкий не имел возможности ответить на многочисленные вопросы, возникавшие по поводу процесса 16-ти, Седову приходилось выступать (исходя из психологической схемы, предложенной его отцом - в статьях о процессах 1934-1935 годов), от имени тысяч советских оппозиционеров, выдержавших самые страшные испытания и тем не менее не пошедших на поводу у своих палачей.
Конечно, ни Троцкого, ни Седова не сажали в раскалённую камеру, как Зиновьева, не пропускали через девяносточасовой конвейерный допрос, как Мрачковского, с ними коварно не играли, как с Бухариным (хотя последний, как будет видно из дальнейшего изложения, как бы сам напрашивался на такую игру). Но судьбу и Троцкого, и его сына, подвергавшихся непрерывной слежке и опасности террористического покушения, никак нельзя назвать благополучной. Закономерным финалом длительной охоты за ними стала трагическая гибель первого в 1940, а второго - в 1938 году.
Говоря о поведении подсудимых, Седов отмечал поверхностность его сопоставления с поведением Димитрова на Лейпцигском суде. Димитров, как и другие борцы с гитлеризмом, не был изолирован от революционного движения, он чувствовал резкое политическое размежевание (фашизм - коммунизм) и массовую поддержку прогрессивных сил всего мира. Московские же подсудимые, "хотя и стояли перед термидорианским судом сталинских узурпаторов, но всё же судом, который своей фразеологией апеллировал... к Октябрьской революции и социализму. Наряду с чудовищными моральными пытками инквизиторы из ГПУ, разумеется, использовали и эту фразеологию, в частности, и военную опасность. Она не могла не помочь им сломить этих несчастных подсудимых" [156].
Напоминая, что, согласно свидетельствам сталинских узников, сумевших вырваться из СССР, ГПУ широко прибегало к угрозам расправы с семьями обвиняемых и к жестоким конвейерным допросам ("один и тот же вопрос ставится с утра до ночи в течение недель стоящему на ногах подследственному"), Седов высказывал уверенность, что при подготовке процесса 16-ти использовались и "пытки из арсенала самой чёрной и страшной инквизиции". Однако, несмотря на всё это, у всех подсудимых из числа старых большевиков, как писал с глубоким сочувствием к их судьбе Седов, "нашёлся последний остаток сил, последняя капля собственного достоинства. Как ни были они сломлены, но никто из стариков не взял на себя, просто физически не мог взять на себя - "связь с гестапо". Мы считаем - это может показаться парадоксальным на поверхностный взгляд, что внутренняя моральная сила Зиновьева и Каменева весьма значительно превосходила средний уровень, хотя и оказалась недостаточной в условиях совершенно исключительных" [157].
Седов сумел доказать, что подсудимые были выделены "путём долгого и страшного следствия из 50 или даже большего числа других заключённых-кандидатов". Для подтверждения этой гипотезы он использовал существенную промашку, допущенную организаторами процесса. В судебном отчёте с бюрократической аккуратностью указывались номера дел каждого подсудимого. Расположив фамилии одиннадцати подсудимых в алфавитном порядке, Седов обнаружил, что их дела включали номера от 1 до 29. "Кто же остальные восемнадцать? Нам кажется очень вероятным, что за отдельными исключениями, вроде Сафоновой... эти "недостающие" подсудимые были из тех, кого Сталину не удалось сломить и кого он, вероятно, расстрелял без суда" [158].
Седов обращал внимание и на то, что дела четырёх подсудимых шли под номерами от 32 до 38 и что, согласно судебному отчёту, показания Евдокимова были получены лишь 10 августа, а Тер-Ваганяна - 14 августа, в день подписания обвинительного заключения. В этом он усматривал одну из тайн предварительного следствия, связанную с вмешательством в него самого Сталина. "Список подсудимых,- писал Седов,- несомненно не раз менялся и он окончательно был определён лишь в самый день подписания прокурором обвинительного акта... То, что Евдокимов и Тер-Ваганян идут под самый конец, объясняется, по-видимому, тем, что спервоначалу Сталин не предполагал включать их в процесс... Оба Лурье, вероятно, вначале также не предназначались ко включению в этот процесс и включены были лишь позже" [159].
Седов высказывал твёрдое убеждение в том, что следствие пыталось привлечь к суду настоящих троцкистов, ни разу не отрекавшихся от своих убеждений. Однако эти люди, над которыми не довлел фетиш сталинской "партийности", не могли поддаться ни софизмам о необходимости "помочь партии" в борьбе с Троцким, ни самым зверским истязаниям. Таких непоколебимых революционеров "Сталин не в состоянии притянуть к своим процессам, хотя и в состоянии истребить одного за другим, истребить - но не сломать. Эти революционные борцы не стали и не станут на гибельный путь капитуляции - ибо верят в правоту своего дела - предпочитая погибать в подвалах ГПУ в безвестности, без поддержки и сочувствия" [160].
Раскрывая многочисленные фальсификации, содержавшиеся в судебном отчёте, Седов с особым негодованием писал о наиболее гнусных продуктах воображения Сталина и его сатрапов, таких, как объяснение причин самоубийства затравленного Богдана. На этот трагический факт "Сталин наматывает клубок какой-то совершенно патологической и бредовой лжи. Моментами кажется, что читаешь "Бесы"". Проявлением той же бесовщины Седов называл показание Рейнгольда о решении "центра" уничтожить после своего прихода к власти исполнителей террористических актов. "Это показание - продукт творчества "самого" Сталина! В этом не усомнится никто, хоть немного знающий Сталина. Эти методы - расстрел собственных агентов, которые опасны потому, что слишком много знают,- его методы, методы человека, не останавливающегося ни перед чем, человека, неразборчивого в средствах и способного на всё... Психологически Сталин выдаёт себя здесь с головой. Свои подлости Сталин навязывает своим жертвам!". Версия Рейнгольда выглядит нелепой и потому, что из неё вытекает: Зиновьев и Каменев заранее разглашали свои планы, "как бы предупреждая своих сторонников о том, чем им грозит успех их собственной деятельности. Очевидно, ГПУ (сталинское) специально должно было оставлять в живых террористов, совершивших убийства, с тем, чтобы расстрел их и всех их товарищей был произведён ГПУ (зиновьевским) после прихода Зиновьева к власти!" [161]
Подытоживая впечатление от судебных подлогов, Седов писал: "Волосы становятся дыбом на голове, когда читаешь это сталинское издание "Бесов"". Далеко не случайным он считал тот факт, что главными носителями этой бесовщины выступали лица, до Октябрьской революции ожесточённо боровшиеся против большевиков. Напоминая, что в 1917 году Вышинский был правым меньшевиком и подписал приказ об аресте Ленина, Седов отмечал: "Враг большевизма и Октября, требующий голов вождей большевизма и Октябрьской революции. Это ли не символ!". Сам факт назначения Вышинского обвинителем являлся тягчайшим оскорблением для подсудимых.
Не менее характерен пример Заславского, который в 1917 году зарекомендовал себя продажным журналистом, с особым остервенением распространявшим клевету о Ленине и Троцком как германских агентах. В ленинских статьях этого периода десятки раз встречались характеристики Заславского как "клеветника" и "негодяя шантажа". "А кто сегодня пишет в "Правде" статьи с травлей Троцкого как агента гестапо? Тот самый Заславский! Это ли опять-таки не символ" [162].
"Бесовщину" Седов усматривал и в том, что Пятакова и Радека, в дни процесса требовавших расстрела подсудимых, спустя месяц начали готовить к суду по обвинению в тех же самых преступлениях. "Ещё не успели высохнуть чернила на проекте новой сталинской конституции, как один из главных её редакторов - Радек - выдаётся на расправу другому её редактору - Вышинскому. Выработав "самую демократическую конституцию в мире", авторы её отправляют друг друга на гильотину" [163].
Раскрывая призрачность и тщетность ожидания демократических перемен после принятия новой конституции, Седов писал: "Да ведают имеющие иллюзии - как бы говорит Сталин,- что демократизм конституции заключается в том, что избирателям и съездам даётся право голосовать за меня. А кто не за Сталина, т. е. не за бюрократию с её привилегиями, тот троцкист - сиречь террорист, того мы расстреляем в 24 часа" [164].
Описывая политическую эволюцию сталинского режима, Седов напоминал, что ещё десять лет назад Сталин публично заявил своим оппонентам из оппозиции: "Эти кадры (т. е. правящую верхушку.- В. Р.) можно снять только гражданской войной". Этими словами он ясно показал, что отвергает любые уставные и конституционные способы смены своей клики и ставит её над партией и рабочим классом. Теперь он перешёл к превентивной гражданской войне против всех недовольных его господством. На этом пути он объединил методы средневековья с методами политических провокаций и подлогов, практиковавшихся реакционными силами на протяжении последних десятилетий. "Скоро сто лет, как мировая полиция изощряется в такого рода делах - ещё до Бисмарка и Наполеона III - но каждый раз только обжигала себе пальцы! Полицейские фальсификации и махинации Сталина вряд ли превосходят другие образцы того же творчества; но он дополнил их - и как дополнил! - "признаниями", вырванными у подсудимых бесконечно усовершенствованными методами инквизиции" [165].
Седов утверждал, что московский процесс не закончился, он продолжается в новых формах. Как можно судить из сообщений советской печати, по обвинениям в терроре арестовываются десятки и сотни писателей и хозяйственников, военных и журналистов. "Нетрудно представить себе, какая атмосфера кошмара царит теперь в СССР. Никто не уверен в завтрашнем дне, и меньше всего старые большевики... которые не могут не спрашивать себя с тоской: "кто следующий на очереди?"" [166]
Предупреждая, что Сталин "на путях ликвидации революции готовит что-то новое, что-то несравнимое со всем тем, что уже сделано", Седов писал о неизбежности новых процессов, на которых клевета о "терроре" будет дополнена клеветой о "военном заговоре" и "шпионаже". "Ряд симптомов говорит за то, что вокруг этих именно обвинений будет построен новый процесс... Наш долг предупредить об этом общественность Запада. Никаких иллюзий в отношении московского Борджиа, вооружённого современной техникой!" [167]
В "Красной книге" был ещё один аспект, без тщательного рассмотрения которого нельзя понять причины и механику организации процесса 16-ти, как и других московских показательных процессов.
Разоблачая сталинские амальгамы, Седов одновременно указывал, что в них, наряду с нагромождением лживых обвинений, присутствуют и крупицы истины. В этой связи рассмотрим, в чём же действительно заключалась подпольная деятельность оппозиционеров, некоторые аспекты которой получили отражение на процессе 16-ти.
IX
10 процентов правды,
или
Что же было на самом деле
В объяснении, поданном в 1956 году в Прокуратуру СССР, Сафонова писала, что её показания, равно как показания Зиновьева, Каменева, Мрачковского, Евдокимова и Тер-Ваганяна, данные на предварительном следствии и в суде, "на 90 процентов не соответствуют действительности" [168].
Реабилитационная справка о деле "объединённого троцкистско-зиновьевского центра" не даёт ответа на вопрос, в чём состояли "10 процентов правды", содержавшейся в показаниях подсудимых (разумеется, эта цифра условна, так как соотношение правды и лжи не может быть измерено в процентах).
Частичный ответ на этот вопрос мы находим в главе "Красной книги" "Что же было на самом деле?". Здесь Седов сообщал, хотя и в осторожной и гипотетической форме, о попытке оппозиционных группировок сформировать в 1932 году антисталинский блок. В этой связи он описывал обстановку в стране, сложившуюся к тому времени: "Административное уничтожение классов в деревне и принудительная "сплошная" коллективизация в корне подорвали сельское хозяйство. Диспропорции в советском хозяйстве приняли невиданные размеры: между промышленностью и сельским хозяйством, внутри промышленности; катастрофическое состояние качества, отсутствие потребительских товаров, инфляция, полная разруха транспорта. Материальное положение масс всё ухудшалось, недоедание перешло в настоящий голод. Миллионам новых рабочих не хватало жилищ, они обретались в бараках, часто без света, в холоде, в грязи. По стране прошла эпидемия сыпного тифа, какой не было со времён гражданской войны. Всеобщая усталость и недовольство начали прорываться наружу. Рабочие начали всё чаще прибегать к забастовкам; в Иваново-Вознесенске были крупные рабочие волнения... На Кавказе и на Кубани шла настоящая малая гражданская война. Всё усиливающаяся в партии растерянность, недовольство и недоверие к руководству перекинулись и на аппарат. Разговоры о том, что Сталин ведёт страну к гибели, можно было услышать повсюду: среди старых большевиков, среди рабочих, среди молодых комсомольцев" [169].
В этих условиях, продолжал Седов, произошло известное оживление ранее капитулировавших групп троцкистской оппозиции, а также групп зиновьевцев, правых и др. "Вероятно, люди из разных групп и кружков искали личного сближения, связей друг с другом. Наиболее смелые, может быть, поговаривали о том, что хорошо бы создать "блок"".
Заявляя, что несломленные троцкисты не блокировались ни с одной из этих групп, Седов добавлял, что их "политически непримиримое отношение к капитулянтству не исключало отдельных личных встреч или обмена информацией - но не больше того" [170].
Касаясь показаний на процессе Смирнова и Гольцмана, Седов писал, что между ним, Седовым, и Смирновым в июле 1931 года действительно произошла беседа во время их случайной встречи в берлинском универсальном магазине. При встрече Смирнов заявил, что "["]нынешние условия в СССР не позволяют вести никакой оппозиционной работы и что во всяком случае надо ждать изменения этих условий"... В политических вопросах собеседники установили известную близость взглядов". В конце беседы была достигнута договоренность о том, что, "если представится возможность, И. Н. Смирнов пришлёт информацию об экономическом и политическом положении в СССР, с тем, чтобы помочь здесь, за границей, правильнее ориентироваться в русских вопросах".
После этой встречи от Смирнова, как рассказывал Седов, долгое время не поступало никаких вестей. Лишь осенью 1932 года прибывший в Берлин по служебным делам Гольцман передал Седову статью Смирнова об экономическом положении в СССР. Эта статья была напечатана под псевдонимом в ноябрьском номере "Бюллетеня оппозиции" за 1932 год. В том же номере была опубликована анонимная корреспонденция из Москвы, составленная редакцией "Бюллетеня" на основе рассказов Гольцмана о политической ситуации в СССР.
В свою очередь Седов сообщил Гольцману (для передачи Смирнову) о взглядах Троцкого на события, происходившие в Советском Союзе. "Эти два факта,- подчёркивал Седов,- т. е. то, что свидания Смирнова и Гольцмана с Седовым действительно имели место,- единственные крупицы правды в море лжи Московского процесса" [171].
Эти же факты Троцкий и Седов сообщили в 1937 году Международной комиссии, созданной для расследования обвинений московских процессов.
Изучение документов, находящихся в зарубежных архивах, показало, что Седов сообщил не обо всех известных ему фактах, которые на процессе 16-ти были перемешаны с лживыми версиями о террористической деятельности оппозиционеров, их связях с гестапо и т. д.
Американский историк А. Гетти и французский историк П. Бруэ, работая над той частью архива Троцкого, которая была открыта в 1980 году, независимо друг от друга обнаружили документы, свидетельствовавшие о том, что Троцкий и Седов вступили в контакт с участниками формирующегося антисталинского блока [172]. Так, в докладе интернациональному секретариату левой оппозиции, написанном в 1934 году, Седов указывал, что члены смирновской группы, порвавшие в 1929 году с левой оппозицией, спустя три года вновь вернулись в неё и повели переговоры с деятелями других бывших оппозиционных группировок о создании антисталинского блока [173].
В письме от 1 ноября 1932 года Седов сообщил Троцкому, что группа Смирнова вступила в блок с зиновьевцами и группой Стэна - Ломинадзе. В ходе переговоров о блоке, проходивших незадолго до высылки Зиновьева и Каменева из Москвы (в связи с "рютинским делом"), последние признали самой серьёзной политической ошибкой в своей жизни отречение от левой оппозиции в 1927 году. Седов писал также, что начались аресты смирновской группы и что сам Смирнов, уведомлённый о ходе следствия от сочувствовавшего оппозиции сотрудника ГПУ, "за несколько дней до ареста говорил нашему информатору: я жду ареста со дня на день". В заключение письма Седов сообщал: "провал "бывших" (капитулянтов.- В. Р.) - большой удар, но заводские связи сохранились" [174].
В ответном письме Седову Троцкий указывал, что считает возможным сотрудничество с блоком, которое на первых порах может принять форму взаимного обмена информацией. Он предложил, чтобы "союзники" присылали корреспонденции для "Бюллетеня оппозиции", которые редакция будет публиковать, оставляя за собой право комментировать эти материалы. Далее Троцкий просил Седова ответить на следующие вопросы: каково мнение "союзников" о проекте оппозиционной платформы, недавно опубликованном в "Бюллетене"; какова позиция "ультралевых" групп (децисты, рабочая оппозиция); каково содержание декларации восемнадцати (под таким заголовком в меньшевистском журнале "Социалистический вестник" был опубликован "Манифест" рютинской группы) [175].
На основе изучения архивных документов П. Бруэ пришёл к выводу о том, что на процессе 16-ти были использованы некоторые факты, имевшие место в действительности. "Если мы очистим отчёт о московском процессе от всех упоминаний о терроризме,- пишет он,- то мы обнаружим реальную эволюцию политиков в изменяющейся и драматической ситуации" [176]. Французский историк считает реальными следующие факты, названные на процессе. Сафаров после своего возвращения из ссылки предложил товарищам по оппозиции вернуться к обсуждению путей борьбы со Сталиным (показание Каменева); в 1931-1932 годах Зиновьев вступил в оппозиционные контакты со Смирновым, Сокольниковым, лидерами бывшей "рабочей оппозиции" Шляпниковым и Медведевым и членами группы Стэна - Ломинадзе (показание Зиновьева); в этот период Зиновьев и Каменев считали возможным и необходимым "убрать Сталина" (т. е. лишить его поста генсека), а также установить связь с Троцким (показания Зиновьева и Каменева); во время встречи на даче Зиновьева в 1932 году деятели бывшей "ленинградской оппозиции" пришли к выводу о необходимости восстановить блок с троцкистами, разрушенный ими пятью годами ранее (показание Рейнгольда). Они делегировали Евдокимова на встречу со "смирновцами", которая произошла на одном из московских вокзалов, в служебном вагоне Мрачковского, работавшего тогда начальником строительства БАМа. Там Смирнов сообщил представителям других оппозиционных групп о своих встречах с Седовым.
Антисталинский блок окончательно сложился в июне 1932 года. Спустя несколько месяцев Гольцман передал Седову информацию о блоке, а затем привёз в Москву ответ Троцкого о согласии сотрудничать с блоком.
В отношениях Троцкого и Седова с их единомышленниками в СССР была отлично отлажена конспирация. Хотя ГПУ вело тщательную слежку за ними, оно не смогло обнаружить никаких встреч, переписки и иных форм их связи с советскими оппозиционерами. Далеко не все оппозиционные контакты были прослежены и внутри Советского Союза. Хотя в конце 1932 - начале 1933 года была осуществлена серия арестов участников нелегальных оппозиционных групп, ни один из арестованных не упомянул о переговорах по поводу создания блока. Поэтому некоторые участники этих переговоров (Ломинадзе, Шацкин, Гольцман и др.) до 1935-1936 годов оставались на свободе. Лишь после новой волны арестов, развернувшихся вслед за убийством Кирова, после допросов и передопросов десятков оппозиционеров Сталин получил информацию о блоке 1932 года, послужившую одним из главных импульсов для организации великой чистки. Не исключено, что эта информация могла быть получена и от Зборовского, внедрённого в 1935 году в ближайшее окружение Седова и пользовавшегося его полным доверием.
На февральско-мартовском пленуме ЦК Ежов говорил, что в секретно-политическом отделе ОГПУ в 1931-1932 годах имелись агентурные материалы о существовании "троцкистского центра во главе со Смирновым", налаживании последним связи с Троцким и Седовым и создании блока "троцкистов и зиновьевцев, правых и леваков". На основе этих материалов Смирнов и его группа, состоявшая из 87 человек, были в 1933 году арестованы. Однако следствие по их делу "было проведено так, что эти агентурные материалы не были использованы" [177].
Основная часть участников блока была расстреляна в 1936-1937 годах. По-видимому, только двое из них - Сафаров и Константинов дожили до начала 40-х годов, когда они были уничтожены в ходе очередной акции по ликвидации всех бывших активных оппозиционеров, ещё остававшихся в лагерях.
В гарвардском архиве мною найден ряд новых документов, свидетельствующих, что Троцкий и Седов вступили в контакт с участниками формирующегося антисталинского блока. В 1936 году Седов писал Виктору Сержу относительно обнаружения НКВД зарубежных связей "троцкистов": "Мне лично думается, что основа провокаций лежит в России, а не у нас. О русских товарищах, которых я видаю за границей, никто, кроме меня и Л. Д., никогда ничего не знает. Ряд известных мне провалов произошёл много месяцев спустя, без всякой зависимости с заграничными встречами... Для меня стоит вне сомнений, что обвинение в заграничной связи было выдвинуто на основании данных, собранных в Москве, а не на основании данных, полученных из-за границы" [178].
После появления первых сообщений о процессе 16-ти Седов отправил с нарочным письмо Троцкому. Опасением того, что оно может быть каким-то образом перехвачено, объясняются некоторые особенности этого письма (обращение к адресату на "вы" и т. д.). В нём Седов напоминал, что в конце 1932 года Колокольцев (конспиративная кличка И. Н. Смирнова.- В. Р.) делегировал Орлова (Гольцмана.- В. Р.), который привёз в Берлин письмо и экономическую статью, опубликованную в "Бюллетене". Тогда же "Орлов сообщил, что Колокольцев ждет ареста со дня на день, ибо около него был обнаружен провокатор". "Из сказанного им (Орловым - на процессе.- В. Р.) до сих пор,- добавлял Седов,- обо всём этом нет ничего. Он называет другой город и другое лицо, якобы виденное им (Копенгаген и Троцкого.- В. Р.)". Напомнив, что И. Н. Смирнов был арестован в конце 1932 года и приговорён к 10 годам изолятора "за связь с заграницей", Седов писал: "Поскольку он сам считает нужным не скрывать (на процессе.- В. Р.) ничего, больше того, рассказывать совершеннейшие небылицы, думается, что мне самому надо точно рассказать, как было на самом деле дело. Придерживаясь этого принципа вообще, поскольку этим никому нельзя навредить".
В том же письме Седов просил Троцкого ответить, "не делались ли какие-либо провокаторские попытки повидать Вас - во время Вашей поездки несколько лет тому назад, когда Вы читали лекции. Насколько мне известно, даже попыток таких не было" [179].
Троцкий и Седов считали процесс 16-ти скорее провокацией, сложной амальгамой (т. е. злонамеренным переплетением правды с лживыми версиями), чем простой фальсификацией.
Создание организаторами процесса амальгамы, состоявшей, условно говоря, из 90 процентов лжи и 10 процентов правды, побудило Троцкого и Седова отрицать некоторые известные им факты. Например, на процессе говорилось о том, что "инструкцию" Троцкого Смирнову передал старый большевик Ю. П. Гавен. Имя Гавена фигурировало в показаниях Смирнова, Мрачковского, Сафоновой и было несколько раз упомянуто в обвинительной речи Вышинского. Между тем Гавен не появился на процессе даже в качестве свидетеля, а его дело было "выделено в особое производство". В приговоре суда имя Гавена не называлось, а передатчиком "инструкции" Троцкого был объявлен Гольцман. Из всего этого Троцкий и Седов сделали вывод, что Гавена не удалось сломить и на следствии он отказался признать предъявленные ему обвинения. В письме Троцкому Седов подчёркивал, что "известный Вам также Сорокин (конспиративная кличка Гавена.- В. Р.) не включен в дело. Единственное объяснение этому, мне кажется, то, что он держался крепко, ни на какие гнусности не пошёл и поэтому оказался вне дела". Там же Седов писал о необходимости "обойти молчанием только те дела, кои могут повредить тем или иным людям" [180]. Исходя из этого принципа, Троцкий и Седов отрицали свои контакты с Гавеном, который выступал одним из посредников между Троцким и антисталинским блоком. Подобные факты убеждают в том, что Троцкий и Седов решили отрицать всё то, о чём не было доподлинно известно сталинским инквизиторам.
Это тотальное отрицание было продиктовано необходимостью защиты старых большевиков. "Признать существование "троцкистско-зиновьевского блока", облыжно обвинённого на процессе в терроризме,- пишет П. Бруэ,- означало бы выдачу Троцким и Седовым своих друзей и союзников... Троцкий и Седов боролись за свою жизнь и честь, за жизнь и честь своих товарищей по оружию и не были склонны выдавать их" [181].
П. Бруэ считает, что наступило время для нового расследования, которое позволит определить, какие аспекты действительной борьбы старых большевиков против Сталина и сталинизма нашли отражение на процессах 1936-1938 годов, будучи амальгамированными с вымышленными обвинениями. Он подчёркивает, что данные об организации блока коммунистической оппозиции разрушают легенду об отсутствии всякого сопротивления сталинизму в большевистской среде. Создание этого блока отражало стремление лучших сил партии к объединению для вывода страны из острейшего хозяйственно-политического кризиса, к которому привела авантюристическая политика сталинской клики.
Как справедливо указывает Бруэ, версию об абсолютной произвольности сталинских репрессий разделяют те, кто отказывается признать перерождение политического режима, установленного Октябрьской революцией, и утверждает, что этот режим с самого начала ставил целью обеспечение абсолютной "монолитности" партии, исключающей всякую возможность критики, дискуссий и оппозиций. Фальсификаторы этого типа стремятся убедить общественное мнение в том, что вся советская история подчинялась строгой и фатальной предопределённости и что сталинизм явился закономерным продолжением ленинизма. "Фактически исходя из того, что научные подходы к истории неприменимы при изучении эволюции советского общества, они объясняют московские процессы не политическим кризисом сталинского режима, а сущностью того, что они называют "коммунизмом"" [182].
В действительности московские процессы были не беспричинным хладнокровным преступлением, а контрударом Сталина в острейшем политическом противоборстве.
X
Кандидаты в подсудимые будущих процессов
Едва ли не самой гнусной стороной политической истерии, развернувшейся в дни процесса, стали выступления бывших оппозиционеров с требованием кровавой расправы над своими недавними друзьями и единомышленниками.
Особенно постыдный характер носили статьи Пятакова и Радека. "После чистого, свежего воздуха, которым дышит наша прекрасная, цветущая социалистическая страна,- выспренне писал Пятаков,- вдруг потянуло отвратительным смрадом из этой политической мертвецкой. Люди, которые уже давно стали политическими трупами, разлагаясь и догнивая, отравляют воздух вокруг себя. Но именно в последней стадии доживания они стали не только мерзкими, но и социально-опасными... Не хватает слов, чтобы полностью выразить своё негодование и омерзение. Это люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожать, как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух советской страны, падаль опасную, могущую причинить смерть нашим вождям и уже причинившую смерть одному из самых лучших людей нашей страны - такому чудесному товарищу и руководителю, как С. М. Киров" [183].
В сходных выражениях высказывал своё отношение к процессу Радек. "Из зала суда, в котором Военная коллегия Верховного суда СССР разбирает дело Зиновьева, Каменева, Мрачковского, Смирнова, дело отсутствующего Троцкого,- писал он,- несёт на весь мир трупным смрадом. Люди, поднявшие оружие против жизни любимых вождей пролетариата, должны уплатить головой за свою безмерную вину" [184].
Спустя несколько месяцев на процессе "антисоветского троцкистского центра" Вышинский с глумливыми комментариями приводил выдержки из этих статей в качестве доказательства "двурушничества" Пятакова и Радека.
В день, когда появились эти статьи, подсудимые, подчиняясь дирижерской палочке Вышинского, стали называть новые имена лиц, с которыми "центр" поддерживал заговорщические связи. Вслед за этим Вышинский выступил со следующим заявлением: "Я считаю необходимым доложить суду, что мною вчера сделано распоряжение о начале расследования... в отношении Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Радека и Пятакова, и в зависимости от результатов этого расследования будет Прокуратурой дан законный ход этому делу. Что касается Серебрякова и Сокольникова, то уже сейчас имеющиеся в распоряжении следственных органов данные свидетельствуют о том, что эти лица изобличаются в контрреволюционных преступлениях, в связи с чем Сокольников и Серебряков привлекаются к уголовной ответственности" [185].
Среди названных на суде "заговорщиков" насчитывалось 18 членов составов Центрального Комитета, избранных при Ленине, 6 членов ленинского Политбюро (все, кроме Сталина) и 5 человек, упомянутых в ленинском "Завещании" (опять-таки все, кроме Сталина).
Если главные подсудимые процесса 16-ти уже давно были отстранены от руководящей деятельности, то среди названных ими других "заговорщиков" было пять членов и кандидатов в члены действующего ЦК ВКП(б). К ним относились бывшие участники бухаринской "тройки", Сокольников, заявивший на XV съезде о своём разрыве с объединённой оппозицией и избранный членом ЦК (на XVI и XVII съездах он избирался кандидатом в члены ЦК), и Пятаков, избиравшийся членом ЦК на XVI и XVII съездах.
Сокольников был арестован 26 июля - после принятия опросом решения ЦК об его исключении из состава ЦК и из партии.
Пятаков первоначально не ощущал нависшей над ним подобной угрозы. В конце июля он был даже утверждён общественным обвинителем на процессе "троцкистско-зиновьевского центра". По его собственным словам, он рассматривал это назначение "как акт огромнейшего доверия ЦК" и готовился выполнить эту миссию "от души". Однако уже в ночь на 28 июля была арестована бывшая жена Пятакова, у которой была изъята принадлежавшая ему переписка, включая материалы, относящиеся ко времени его участия в оппозиции.
10 августа Ежов познакомил Пятакова с поступившими на него показаниями и сообщил ему об отмене "почётного" назначения обвинителем на процессе, снятии его с поста заместителя наркома тяжёлой промышленности и назначении начальником Чирчикстроя. Реакция Пятакова на эти известия изумила и озадачила даже много повидавшего Ежова. В донесении Сталину о беседе с Пятаковым Ежов сообщал: Пятаков заявил, что "троцкисты" клевещут из ненависти к нему, но он ничего не может противопоставить их показаниям, "кроме голых опровержений на словах", и поэтому "понимает, что доверие ЦК к нему подорвано". Назвав себя виновным в том, что он "не обратил внимания на контрреволюционную работу своей бывшей жены и безразлично относился к встречам с её знакомыми", Пятаков сказал, что его следовало бы наказать строже, и просил "предоставить ему любую форму (по усмотрению ЦК) реабилитации". В этих целях он просил "разрешить ему лично расстрелять всех приговорённых к расстрелу по (будущему) процессу, в том числе и свою бывшую жену", и опубликовать об этом в печати. "Несмотря на то, что я ему указал на абсурдность этого предложения,- добавлял Ежов,- он всё же настойчиво просил сообщить об этом ЦК" [186].
Рассказывая об этих событиях на декабрьском пленуме ЦК 1936 года, Сталин заявил, что Пятаков "с удовольствием" готовился к роли обвинителя. "Но мы обдумали и решили, что это не выйдет. Что значит выставить его в качестве общественного обвинителя? Он скажет одно, ему будут возражать обвиняемые, скажут: "Куда залез, в обвинители. Ты же с нами вместе работал?!" А к чему бы это привело? Это превратило бы процесс в комедию и сорвало бы процесс".
Далее Сталин сообщил о причинах отказа Пятакову в его просьбе собственноручно расстрелять подсудимых: "Объявить - никто не поверит, что мы его не заставили это сделать. Мы сказали, что это дело не выйдет, никто не поверит, что вы добровольно пошли на это дело, а не по принуждению. Да и, кроме того, мы никогда не объявляли лиц, которые приводят приговоры в исполнение" [187].
После беседы с Ежовым Пятаков направил письмо Сталину, в котором заверял в своём давнем и безоговорочном разрыве с "троцкистским прошлым" и в готовности умереть за Сталина. После получения письма Сталин продержал Пятакова на воле ещё месяц, а затем в порядке обычной канцелярской рутины провёл опросом решение ЦК об его исключении из состава ЦК и из партии, вслед за чем Пятаков был арестован.
Бывшие лидеры "правых" узнали об обвинениях против них только из судебного отчёта. В дни процесса в объединённом государственном издательстве, которым руководил Томский, проходило партийное собрание. Единственным "признанием", которого удалось добиться на нём от Томского, было сообщение, что в 1929 году он "скрыл от партии о своих встречах и контрреволюционных переговорах в 1929 году с Каменевым о создании совместного блока", поставив об этом в известность лишь Бухарина и Рыкова.
22 августа за Томским, как обычно, утром пришла на дачу машина, чтобы отвезти его на работу. Шофёр привёз свежий номер "Правды" на первой полосе которого крупным шрифтом было напечатано: "Расследовать связи Томского - Бухарина - Рыкова и Пятакова - Радека с троцкистско-зиновьевской бандой". В том же номере была опубликована заметка о партийном собрании в ОГИЗе, на котором вскрылось "подлое двурушничество" Томского (такой вывод делался на основании того, что Томский заявил: в 1929 году он "признавал линию партии лишь в основном", а не "полностью правильной"). В заметке делался недвусмысленный вывод: "Для собрания стало совершенно ясным предательское поведение Томского. Можно не сомневаться, что Томский и сейчас скрывает о своих связях с участниками блока" [188]. Спустя несколько минут после прочтения газеты Томский застрелился. Им было оставлено письмо Сталину, в котором говорилось: "Я обращаюсь к тебе не только как к руководителю партии, но и как к старому боевому товарищу, и вот моя последняя просьба - не верь наглой клевете Зиновьева, никогда ни в какие блоки я с ним не входил, никаких заговоров против партии я не делал" [189].
На следующий день в "Правде" появилось извещение ЦК ВКП(б) о том, что Томский покончил жизнь самоубийством, "запутавшись в своих связях с контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими террористами" [190]. Авторство этой формулировки принадлежало Кагановичу, который до публикации извещения сообщил о его содержании Сталину, отдыхавшему в Сочи.
В статье о Томском, написанной вскоре после его смерти, Троцкий так описывал последние годы жизни этого "самого выдающегося рабочего, которого выдвинула большевистская партия, а, пожалуй, и русская революция в целом". "Назначенный на пост начальника государственного издательства, Томский стал тенью самого себя. Как и другим членам правой оппозиции (Рыков, Бухарин), Томскому не раз приходилось "каяться". Он выполнял этот обряд с большим достоинством, чем другие. Правящая клика не ошибалась, когда в нотах покаяния чувствовала сдержанную ненависть. В государственном издательстве Томский был со всех сторон окружён тщательно подобранными врагами. Не только его помощники, но и его личные секретари были несомненно агентами ГПУ. Во время так называемых чисток партии, ячейка государственного издательства, по инструкции сверху, неоднократно подвергала Томского политическому выслушиванию и выстукиванию. Этот крепкий и гордый пролетарий пережил немало горьких и унизительных часов. Но спасения ему не было: как инородное тело, он должен был быть в конце концов низвергнут бонапартистской бюрократией. Подсудимые процесса шестнадцати назвали имя Томского рядом с именами Бухарина и Рыкова, как лиц причастных к террору. Прежде чем дело дошло до судебного следствия, ячейка государственного издательства взяла Томского в оборот. Всякого рода карьеристы, старые и молодые проходимцы... задавали Томскому наглые и оскорбительные вопросы, не давали ему передышки, требуя новых и новых признаний, покаяний и доносов. Пытка продолжалась несколько часов. Её продолжение было перенесено на новое заседание. В промежутке между этими двумя заседаниями Томский пустил себе пулю в лоб" [191].
В дни процесса Бухарин и Рыков находились далеко от Москвы. Рыков был в служебной командировке на Дальнем Востоке (впоследствии все лица, с которыми он встречался по делам своего наркомата в этой поездке, были арестованы по обвинению в получении от него указаний о вредительстве). Проезжая мимо Байкала, Рыков показал своей двадцатилетней дочери, взятой им в поездку в качестве секретаря, на обрушенные под откос железнодорожные вагоны и сказал: "Вот до чего доводит ненависть" (имея в виду, что произошедшая здесь авария явилась результатом вредительства) [192].
10 июля было принято решение Политбюро о предоставлении Бухарину отпуска. В начале августа Бухарин выехал в путешествие по Средней Азии. От этой поездки его не удержало известие об аресте Сокольникова, с которым он был дружен с гимназических лет. А. М. Ларина пишет по этому поводу: "Н. И. настолько не предвидел надвигающегося массового террора и предстоящих - в скором времени - процессов, что абсолютно исключал политические мотивы ареста Сокольникова. Он предположил, что арест его скорее связан с перерасходом государственных средств в то время, когда тот был послом в Лондоне... и надеялся на скорое его освобождение" [193]. Здесь Ларина явно ошибается. Бухарин как кандидат в члены ЦК не мог не знать об официальной мотивировке ареста Сокольникова (о которой к тому же сообщалось в печати). Упомянутую Лариной версию он, очевидно, сообщил своей молодой жене, только что родившей ребенка, чтобы уберечь её от волнений.
Проезжая по среднеазиатским республикам, Бухарин послал оттуда два письма Сталину, в которых делился своими впечатлениями об увиденном и высказывал деловые предложения о строительстве новых заводов в Узбекистане, улучшении снабжения на Памире и т. д. Во втором письме он восторженно рассказывал о посещении "цветущей и зажиточной" Ферганской области, где "был в колхозе твоего имени, видел колхозный театр, обещал передать тебе, как там люди умеют работать и умеют веселиться" [194].
Проведя несколько дней в глухих местах Памира, Бухарин спустился с гор во Фрунзе, где узнал о проходящем процессе. Он был поражён не самим фактом процесса (о подготовке которого ему, видимо, было известно перед его поездкой), а тем, что на процессе было названо его имя в ряду имён заговорщиков, сотрудничавших с "троцкистско-зиновьевским центром". В день окончания процесса он направил Сталину шифрованную телеграмму, в которой говорилось: "Только что прочитал клеветнические показания мерзавцев. Возмущён до глубины души. Вылетаю Ташкента самолетом 25 утром. Прошу извинить это нарушение [195]" [196].
Следующим ударом для Бухарина и Рыкова стало сообщение о самоубийстве Томского, на которое они отреагировали сходным образом. Рыков сказал членам своей семьи: "Дурак. Он положил и на нас пятно" [197].
Прочитав официальную версию о причинах самоубийства Томского, Бухарин воскликнул: "Чушь!". Как вспоминает А. М. Ларина, он "больше был потрясён формулировкой сообщения о самоубийстве М. П. Томского, чем утратой любимого друга, нравственно чистого товарища - так он характеризовал Михаила Павловича" [198]. В самоубийстве Томского он увидел прежде всего "угрозу себе, безысходность своего положения" [199], поскольку официальная версия подтверждала виновность "правых", вновь объединённых Сталиным, на этот раз в качестве участников заговорщической деятельности.
По прилёте в московский аэропорт Бухарин ожидал немедленного ареста. Однако его без всяких затруднений пропустили в Кремль, где находилась его квартира. Позвонив оттуда Сталину, Бухарин с изумлением узнал, что тот перед процессом выехал на отдых в Сочи. Тогда он написал письмо членам Политбюро и обратился в сталинский секретариат с просьбой немедленно отослать его Сталину. На письме оставили подписи о его прочтении Молотов, Ворошилов, Орджоникидзе, Андреев, Чубарь и Ежов.
Используя лексику тогдашних газет, Бухарин выражал в письме своё горячее удовлетворение итогами процесса: "Что мерзавцев расстреляли - отлично: воздух сразу очистился. Процесс будет иметь огромнейшее международное значение. Это - осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку (т. е. Троцкого.- В. Р.)" [200]. Бухарин не ставил под сомнение ни одно прозвучавшее на процессе обвинение, за исключением обвинений, касающихся его самого. Направленные против него показания он объяснял особым коварством подсудимых, преследовавших этим, по его словам, такие цели: "а) показать (в международном масштабе), что "они" - не одни; б) использовать хотя бы самый малый шанс на помилование путём демонстрации якобы предельной искренности ("разоблачать" даже других, что не исключает прятанья своих концов в воду); в) побочная цель: месть тем, кто хоть как-нибудь активно живёт политической жизнью. Каменев поэтому постарался, вместе с Рейнгольдом, отравить все колодцы - жест очень продуманный, хитрый, рассчитанный".
Таким образом, в своих попытках самозащиты Бухарин с самого начала подчинился правилам игры, установленным Сталиным: защищать только самого себя, не выражая и тени сомнения по поводу преступлений других, уже осуждённых. Своё робкое замечание, что после процесса "любой член партии боится поверить слову бывшего когда-либо в какой-либо оппозиции", Бухарин сопровождал оговоркой, что в возникновении такой атмосферы виновны расстрелянные подсудимые. Ради доказательства исключительно собственной невиновности (такова была тактика Бухарина вплоть до его ареста) он ссылался на передовую "Правды", где говорилось: следует выяснить, кто из людей, против которых открыто расследование, "честен, а у кого камень за пазухой". Присоединяясь к этим словам, Бухарин подчёркивал: он не только не виновен в приписываемых ему преступлениях, но может "с гордостью сказать, что защищал все последние годы, и притом со всей страстностью и убеждённостью линию партии, линию ЦК, руководство Сталина".
Отчётливо понимая уязвимость версии о "жажде власти", Бухарин резонно указывал на противоречия в показаниях подсудимых: "с одной стороны, Бухарин-де не согласен с генлинией; с другой стороны, они с генлинией согласны, но желают голой власти; в то же время Бухарин будто согласен с ними". В этой связи он клятвенно заверял: "после познания и признания своих ошибок... я считал и считаю, что только дураки (если вообще хотеть социализма, а не чего-то ещё) могут предлагать "другую линию". Ведь только дурак (или изменник) не понимает, что за львиные прыжки сделала страна, вдохновлённая и направляемая железной рукой Сталина".
Таким образом, Бухарин полностью принимал "логику" сталинских амальгам: неприятие и критика сталинского "социализма" и сталинской "железной руки" неминуемо ведут к измене родине и социализму. Исходя из этих постулатов, он фактически толкал Сталина на то, чтобы "подправить" версию об отсутствии у подсудимых политической программы. Утверждая, что "мерзавцы" боялись сказать о своей "линии", Бухарин писал: "У Троцкого есть своя, глубоко подлая и, с точки зрения социализма, глубоко-глупая линия; они боялись о ней сказать; это - тезис о порабощении пролетариата "сталинской бюрократией", это - оплёвывание стахановцев, это - вопрос о нашем государстве, это - оплёвывание проекта нашей новой Конституции, нашей внешней политики и т. д." [201].
Для доказательства своей безграничной преданности "генеральной линии" Бухарин подробно описывал свои беседы последних лет с Зиновьевым, Каменевым и другими бывшими оппозиционерами, подчёркивая, что в каждой из них он неизменно говорил о "блестящих качествах" "руководства" и лично Сталина. Сообщая, что он уже три года назад порвал всякие личные отношения с Рыковым и Томским, чтобы "отбить, по возможности, даже внешние поводы для болтовни о "группе"", он предлагал проверить правильность этого сообщения "опросом шофёров, анализом их путевок, опросом часовых, агентуры НКВД, прислуги и т. п." [202]. Таким образом, Бухарин сам просил использовать полицейские методы для проверки того, насколько послушно он выполнял установку Сталина на разобщение бывших оппозиционеров.
Не получив ответа на своё письмо ни от одного члена Политбюро, Бухарин направил письмо Ворошилову, в котором использовал терминологию Вышинского: "Что расстреляли собак - страшно рад. Троцкий процессом убит политически, и это скоро станет совершенно ясным". Пытаясь найти аргументы, способные убедить Ворошилова в своей невиновности, Бухарин утверждал, что "с международной точки зрения глупо расширять базис сволочизма (это значит идти навстречу желаниям прохвоста Каменева! Им того только и надо было показать, что они - не одни)".
Отчётливо представляя "законы" сталинского правосудия, Бухарин писал, что в публикуемых резолюциях партийных организаций указывается: Бухарин знал о замыслах "террористов". В этой связи он справедливо замечал, что в таких условиях объективное следствие становится невозможным: "Ведь, напр., если Киевский партактив решает: он знал, то как следователь может сказать: "не знал", если "партия сказала" "знал"".
Наконец, в отчаяньи Бухарин прибегал к ещё одному аргументу, вызвавшему, вопреки его желанию, озлобление Ворошилова. Он заявлял: если члены Политбюро верят в то, что "набрехал (на него) циник-убийца Каменев, омерзительнейший из людей, падаль человеческая", и при этом оставляют его, Бухарина, на свободе, то они - "трусы, не заслуживающие уважения" [203].
Составляя своё сумбурное письмо, Бухарин не представлял себе, насколько неустойчиво чувствуют себя члены Политбюро, изрядно напуганные "делом Молотова". Обеспокоенный самим фактом получения личного письма от Бухарина, Ворошилов немедленно показал его Кагановичу, Орджоникидзе и Ежову. Все они, как рассказывал Ворошилов на февральско-мартовском пленуме, "как-то просмотрели мерзкие выпады против ЦК"; лишь вернувшийся вскоре из отпуска Молотов заявил, что "это просто гнусное письмо" [204].
На следующий день после получения письма Ворошилов послал его копию Сталину, а спустя ещё несколько дней отправил в тот же адрес копию своего ответа Бухарину. В этом ответе Ворошилов выражал возмущение по поводу бухаринских слов о "глупости" и "трусости" кремлёвских вождей. "Возвращаю твоё письмо, в котором ты позволил себе гнусные выпады в отношении парт. руководства,- писал Ворошилов.- Если ты своим письмом хотел убедить меня в твоей полной невиновности, то убедил пока в одном - впредь держаться от тебя подальше, независимо от результатов следствия по твоему делу, а если ты письменно не откажешься от мерзких эпитетов по адресу парт. руководства, буду считать тебя и негодяем".
Сталин благосклонно оценил характер ответа Ворошилова. Он переслал его Молотову в сопровождении резолюции, которая ставила поведение Ворошилова в пример Орджоникидзе: "Ответ Ворошилова хорош. Если бы Серго так же достойно отбрил господина Ломинадзе, писавшего ему ещё более пасквильные письма против ЦК ВКП, Ломинадзе был бы теперь жив и, возможно, из него вышел бы человек [205]" [206].
Получив злобную отповедь Ворошилова, Бухарин направил ему новое письмо с униженными извинениями и уверением: "я совсем не то хотел сказать, что ты подумал". Он убеждал Ворошилова, что в высшей степени ценит "партийное руководство" и считает его способным только на "ошибки частного порядка", подобные той, какая допущена по отношению к нему, Бухарину [207].
Ритуальная брань по адресу жертв процесса 16-ти в письмах Бухарина объяснялась не только его желанием угодить Сталину. Как вспоминает Ларина, Бухарина "терзало невероятное озлобление против "клеветников" Каменева и Зиновьева, а вовсе не против Сталина". По мнению Лариной, Бухарин к тому времени изменил своё прежнее отношение к Сталину, как к Чингисхану, "оставив за ним лишь болезненную грубую подозрительность. И, как он считал, спасение лишь в том, чтобы эту подозрительность рассеять" [208].
Когда жена однажды обратилась к нему с вопросом: неужели он верит в то, что Зиновьев и Каменев причастны к убийству Кирова,- Бухарин ответил: "Но меня же и Алексея эти мерзавцы, эти подлецы-клеветники убивают! Томского они уже убили, следовательно, они на всё способны!" [209] Этот лишённый логики ответ наиболее полно отражал смятение, охватившее Бухарина в дни ведущегося за его спиной следствия.
Тем временем газеты продолжали печатать сообщения о митингах и партийных активах, выносивших резолюции: "До конца расследовать связи Бухарина и Рыкова с презренными террористами!", "Посадить Бухарина и Рыкова на скамью подсудимых!" и т. п. Томившийся в полной изоляции Бухарин с нетерпением ждал возвращения Сталина в Москву, чтобы лично объясниться с ним. Когда в эти дни ему позвонил Радек и от имени партбюро редакции "Известий" пригласил его на партийное собрание, Бухарин ответил, что не явится в редакцию, "пока в печати не будет опубликовано опровержение гнусной клеветы". Тогда Радек выразил желание лично встретиться с Бухариным. Бухарин отказался от такой встречи, чтобы "не осложнять следствие", и сказал, что по тем же соображениям не звонит даже Рыкову, которого ему очень хочется увидеть [210].
Через несколько дней после этого разговора Бухарину было, наконец, предложено явиться в ЦК. Там 8 сентября состоялись очные ставки Бухарина и Рыкова с Сокольниковым, которые проводил Вышинский в присутствии Кагановича и Ежова. Сокольников заявил, что прямыми фактами об участии Рыкова и Бухарина в блоке с троцкистами не располагает, но в 1932-1933 годах он слышал об этом от других заговорщиков. По словам Сокольникова, Каменев сообщил ему о намерении "троцкистов" сформировать правительство при участии Рыкова [211]. Рыков категорически отверг эти показания, сказав, что в те годы вообще не встречался с Каменевым. В письме Сталину о результатах очных ставок Каганович писал, что от Рыкова удалось добиться единственного "признания": в 1934 году Томский советовался с ним, следует ли принять приглашение Зиновьева приехать к нему на дачу; "Рыков ограничился только тем, что отсоветовал Томскому, но никому об этом не сказал" [212].
Столь же категорически отвергал показания Сокольникова Бухарин, назвавший их "злой выдумкой". Когда Сокольникова увели, Каганович в доверительной манере сказал Бухарину: "Всё врёт, б.., от начала и до конца! Идите, Николай Иванович, в редакцию и спокойно работайте".
- Но почему он врёт, Лазарь Моисеевич,- спросил Бухарин,- ведь этот вопрос надо выяснить.
Каганович заверил Бухарина, что для такого "выяснения" всё будет сделано.
После этого Бухарин заявил Кагановичу, что не приступит к работе до публикации в печати сообщения о прекращении его дела [213].
Через день после очных ставок в газетах было опубликовано сообщение Прокуратуры СССР, в котором указывалось: "следствием не установлено юридических данных для привлечения Н. И. Бухарина и А. И. Рыкова к судебной ответственности, в силу чего настоящее дело дальнейшим следственным производством прекращено" [214].
Подлинный смысл этого казуистического документа не мог не быть ясен для каждого политически дальновидного человека. "Как знакома нам эта гнусная формулировка! - писал Седов в "Красной книге".- Она дословно повторяет первую "реабилитацию" Зиновьева (в 1935 году.- В. Р.). Этой чисто сталинской формулировкой "отец народов" оставляет себе руки свободными для будущих гнусностей... Упоминание имён Бухарина и Рыкова на процессе есть "намек" Сталина: вы у меня в руках, стоит мне слово сказать, и вам конец. На языке уголовного права этот "метод" называется шантажом (в наиболее гнусной форме: жизнь или смерть)".
Седов отмечал, что "реабилитация" Бухарина и Рыкова косвенно даёт недвусмысленную оценку всех других показаний подсудимых на процессе 16-ти: ведь они говорили, что Бухарин и Рыков знали об их террористической деятельности и нашли с ними "общий язык". Характерно и то, что "реабилитация" не распространилась на Томского, избравшего самоубийство, чтобы избежать унижений, покаяний и затем - расстрела. За это "Сталин отомстил Томскому по-сталински. Полу-расстреляв и полу-реабилитировав Рыкова и Бухарина, он ни словом не упомянул о Томском".
Предупреждая, что "полуреабилитация" Рыкова и Бухарина представляет для них лишь отсрочку, Седов давал поразительно точный прогноз дальнейших сталинских акций: "Придёт время, и мы узнаем, что объединённый центр был ничто по сравнению с другим, "бухаринско-рыковским" центром, существование которого расстрелянные скрыли" [215].
Самого Бухарина, несомненно, посещали мысли о подобном развитии событий. После своей "полуреабилитации" он посетил редакцию "Известий", где застал в своём кабинете заведующего отделом печати ЦК Таля, по совместительству исполняющего обязанности ответственного редактора газеты. Бухарин заявил, что отказывается работать при политкомиссаре и больше в редакцию не приезжал. В эти дни он говорил жене о направляющей роли Сталина в организации террора; "однако опять-таки, в тот же самый день или на следующий, он мог отдать предпочтение мысли о болезненной подозрительности Сталина, оберегая себя от осознания безысходности своего положения".
Спустя несколько дней после "полуреабилитации" Бухарина к нему на дачу пришёл Радек, который объяснил свой приход тем, что ожидает со дня на день ареста. Считая, что его письма из тюрьмы не дойдут до Сталина, Радек просил Бухарина написать Сталину, чтобы тот взял его, Радека, дело в свои руки. На прощание Радек вновь повторил: "Николай! Верь мне - верь, что бы со мной ни случилось, я ни в чём не виновен".
16 сентября Радек был арестован. В тот же день его жена пришла к Бухарину и передала слова, произнесённые Радеком, когда его уводили: "Пусть Николай не верит никаким оговорам: я чист перед партией, как слеза". Лишь после этого Бухарин решился написать Сталину о своём разговоре с Радеком. Прибавив от себя, что не верит в связь Радека с Троцким, Бухарин тем не менее закончил письмо словами: "А впрочем, кто его знает" [216].
На протяжении последующих месяцев Бухарин по-прежнему не общался ни с кем, кроме членов своей семьи. Чтобы отвлечь себя от тягостных мыслей, он пытался работать над книгой об идеологии фашизма. 16 октября он послал письмо Орджоникидзе с поздравлениями по случаю его 50-летия. "Не удивляйся, если к твоему юбилею не будет моей статьи,- писал он.- Хотя я и числюсь ответственным редактором, нарочито демонстративно не предложено писать о тебе (как и вообще) - новыми работниками... Меня пытались съесть клеветники. Но и сейчас ещё есть люди, которые меня мучают и терзают... У меня душа дрожит, когда пишу тебе это письмо" [217].
Погружаясь в переживания обречённых на гибель людей, о которых рассказывалось в этой главе, трудно остаться в рамках рациональных представлений. Невольно возникает впечатление иррациональности - метаний и бреда, бессмысленных склок и абсолютной власти Сталина над этими людьми. В этой плоскости абсурда, изолированной и вырванной из реальности тех лет, невозможно понять поведение "кандидатов в подсудимые" будущих процессов. Ни любительский психоанализ, выражающийся в приписывании им примитивных мотивов, сводящихся исключительно к стремлению выжить любой ценой, ни воспоминания жён и детей (а в них сегодня нет недостатка) тут не помогут. Рассказы последних о своих впечатлениях того времени не только остаются в той же плоскости, но и добавляют к иррациональности обречённости иррациональность невольной пристрастности.
Чтобы понять, что же 60 лет назад происходило с этими людьми, нужно попытаться увидеть их жизненный мир в целом. Если это невозможно, то хотя бы добавить вторую, основную плоскость их жизни - реальную управленческую деятельность, в которой они принимали активное участие. Большинство из них после отказа от оппозиционных взглядов руководили целыми отраслями народного хозяйства, большими коллективами, важными структурами в экономике и культуре страны. В те же самые дни своей жизни, когда страх, ненависть и отчаяние разъедали их души, они участвовали в принятии ответственных решений о структуре инвестиций (как Пятаков), об издательских планах огромного комплекса (как Томский), о важнейших дипломатических акциях (как Радек).
Необходимо сопоставить эти два потока политической жизни - динамику властных решений и их реальных последствий для развития общества и, так сказать, динамику внутренней жизни властных структур, протекавшей в них внутренней борьбы.
Эти два потока тесно и драматически связаны между собой. Осознают ли это сами политики или нет, но именно данная связь определяет их поведение, а подчас и судьбу.
В условиях тоталитарного режима, утвердившегося в 30-е годы, споры, разногласия в структурах власти утрачивали реальное деловое, конструктивное содержание, приобретали новый смысл и результат - подавление наиболее сильными и циничными инакомыслящих, сломленность тех, кто оказался слабее, кого можно было обмануть, заставить взять на себя вину за ошибки и просчёты всемогущего руководства.
Такой внутривластный поиск и нажим, а также реакция на него различных политиков приобретают разные формы в зависимости от конкретных социально-исторических условий.
В 30-е годы это выражалось в форме непрерывной проверки идеологической чистоты, верности "генеральной линии", а по сути дела - личной преданности политической верхушки верховному лидеру или, по терминологии тех лет, "вождю". Зыбкость, относительность, произвольность таких критериев в условиях непрерывных политических зигзагов породила хаотические переживания будущих жертв политических процессов, обусловившие то, что Сталин называл "двурушничеством". Эти переживания, о которых за последние годы мы узнаем всё больше, стали по-настоящему иррациональными потому, что в жизни и сознании капитулянтов, возвращённых к политической деятельности, неразрывно сосуществовали два нравственно и психологически несовместимых слоя. С одной стороны реальная совместная (с их будущими палачами) работа, активное участие в хозяйственном, оборонном, культурном строительстве. С другой стороны - столь же реальное идейное и психологическое противостояние, остававшееся скрытым в силу отсутствия возможностей для выработки коллективных, основанных на взаимном доверии, оптимальных политических решений. В таких условиях рациональное политическое поведение затруднено, а скорее всего и вообще невозможно.
Не будем забывать и того, что результатом деятельности капитулянтов, как и ортодоксальных проводников "генеральной линии", являлись не только показатели несомненных успехов, достигнутых в области экономического и культурного строительства. К этим показателям надо внести фундаментальную поправку, подсчитав, насколько это возможно, социальную, человеческую цену их прироста, т. е. то, во что он обходился миллионам людей, их жизни, здоровью, личностному развитию. Именно социальная цена экономического роста является основным критерием, по которому люди оценивают власть.
Чем выше социальная цена преобразований, осуществляемых властью, тем сильнее давит на её носителей страх перед расплатой за допущенные ошибки, растёт стремление перенести эту расплату на других. В этом следует искать ключ к поведению и "победителей" и "побежденных" в тогдашней бюрократической верхушке.
В этой связи целесообразно сравнить политическую ситуацию 30-х годов с нынешней политической ситуацией. Сегодня внутривластные разборки не имеют идеологической формы, поскольку правящие структуры не обладают самой идеологией. Поэтому второй критерий - личной преданности - становится, как эти ни дико звучит, ещё сильнее, чем в 30-е годы. Но самое большое отличие связано с характером реформаторской деятельности, осуществляемой властью. Поскольку основным её направлением ныне является разрушение старых экономических, социальных и культурных структур, показатели экономического и социального развития непрерывно снижаются. Это означает, что социальная цена реформ росла бы даже при стабильных показателях смертности, заболеваемости, преступности, бедности и нищеты. А в существующей ситуации, когда эти показатели неуклонно растут, социальная цена реформ растёт экспоненциально.
Таким образом, с одной стороны, имеет место неуправляемый, вышедший из-под контроля власти рост социальной цены, а с другой - жёсткий внутривластный отбор. В этих условиях поведение правящей элиты приобретает не иррациональный (как может показаться на первый взгляд), а, наоборот, жёстко рациональный характер. Нагромождение противоречий, лжи, перебежек в "другой лагерь" и очевидной безнравственности, которое многими воспринимается как иррациональность, на самом деле представляет собой результат взаимодействия и столкновения предельно рациональных решений и поступков современных политиков. Они то и дело совершают жестокие и нелепые ошибки, но метания Бухарина или Радека не могут не представляться им смешными и непонятными.
Если переживания и поведение подсудимых политических процессов 30-х годов привлекали и ещё долгие годы будут привлекать внимание миллионов людей и всё-таки для многих будут продолжать оставаться загадкой, то в поведении современных политиков ей места нет. Это поведение построено на рациональных схемах, своекорыстном расчёте и индивидуальном интересе. Поражает здесь только одно: как люди, освободившиеся, по их собственным словам, от "коммунистического утопизма" и овладевшие "рационалистическим менталитетом современной цивилизации", смогли совершить за короткий срок столько ошибок и преступлений.
XI
От обвинений в терроре - к новым амальгамам
Пока Бухарин и другие капитулянты, остававшиеся на свободе, томились в неизвестности о своей дальнейшей участи, в печати развёртывалась шумная кампания, ставившая целью расширить круг преступлений, в которых обвинялись "троцкисты" и "правые".
На первом московском процессе подсудимые были обвинены только в террористической деятельности. Сталин полагал, что такое обвинение, вполне достаточное для вынесения смертных приговоров, будет выглядеть вполне правдоподобным в глазах общественного мнения, которое не увидит ничего невероятного в том, что потерпевшие поражение политические лидеры решились на такое крайнее средство, как террор, чтобы вернуть утраченную ими власть.
Однако после возвращения из отпуска Сталин узнал, что у многих советских людей процесс вызвал не только сочувствие к расстрелянным, но даже сожаление, что старым революционерам не удалось свергнуть его тираническую власть. "Выдумав легенду, будто старые большевики считали необходимым убить его, Сталина,- писал Орлов,- он сам подал массам мысль о революционном терроре, он позволил зародиться в головах людей опаснейшей мысли о том, что даже ближайшие соратники Ленина увидели в терроре единственную возможность избавить страну от сталинской деспотии". В подтверждение этого Орлов рассказывал, что в донесениях Ягоды Сталину сообщалось: вскоре после процесса на стенах некоторых московских заводов появились надписи: "Долой убийц вождей Октября!", "жаль, что не прикончили грузинского гада" [218].
К этому следует прибавить, что у многих людей террористическая деятельность против Сталина могла вызвать ассоциации с деятельностью организации "Народная воля", которая издавна была окружена ореолом героизма и мученичества в борьбе за правое дело. Не случайно Вышинский на процессе 16-ти счёл нужным "отмести кощунственную параллель", "бесстыдное сравнение с эпохой народовольческого терроризма" [219]. А за полтора года до этого сам Сталин дал жёсткую установку: "Если мы на народовольцах будем воспитывать наших людей, то воспитаем террористов" [220]. Во исполнение этой установки были запрещены исторические публикации о героях "Народной воли".
Однако этого было, разумеется, недостаточно для достижения поставленной Сталиным цели - посеять в сознании масс устойчивую ненависть к оппозиции. О том, что ограничение преступлений оппозиционеров одним лишь террором могло повлечь неблагоприятные для Сталина последствия, выразительно писал в книге "Преступления Сталина" Троцкий: "Буржуазия подумает: "Большевики уничтожают друг друга; посмотрим, что из этого выйдет". Что касается рабочих, то значительная часть их может сказать: "Советская бюрократия захватила все богатства и всю власть и подавляет каждое слово критики, может быть, Троцкий и прав, призывая к террору". Наиболее горячая часть советской молодёжи, узнав, что за террором стоит авторитет хорошо знакомых ей имён, может действительно повернуть на этот неизведанный ещё ею путь" [221].
К мысли о том, что принятие на веру лживых обвинений оппозиционеров в террористической деятельности способно породить эффект, прямо противоположный тому, какого добивался Сталин, Троцкий возвращался не раз. В статье "Новая московская амальгама" он писал: "Террор? могут спросить себя недовольные и политически малосознательные слои рабочих: что ж, может быть, и впрямь против этой насильнической бюрократии нет другого средства, кроме револьвера и бомбы" [222].
Правда, Сталин, предвидя опасные последствия игры с жупелом "террора", на процессе 16-ти дополнил обвинение в терроре другим обвинением, призванным утопить своих противников в грязи. "Ничего более действительного, чем связь с гестапо, он придумать не мог,- писал по этому поводу Троцкий.- Террор в союзе с Гитлером! Рабочий, который поверит этой амальгаме, получит навсегда прививку против "троцкизма". Трудность только в том, чтобы заставить поверить..." [223]
Эту трудность не мог преодолеть первый открытый процесс над старыми большевиками, поскольку главные подсудимые на нём решительно отвергли обвинение в своих связях с гестапо. Кроме того, обвинительный акт связывал сотрудничество "троцкистов" и гестапо только со средствами борьбы (это сотрудничество осуществлялось якобы лишь ради более успешной подготовки террористических актов), но не с её целями.
Следовало, стало быть, расширить круг преступлений "троцкистов", дополнив их шпионажем и прямым сговором с зарубежными правительствами и спецслужбами о подготовке поражения СССР в грядущей войне, что призвано было воздействовать на патриотические чувства советских людей. Далее, требовалось обвинить "троцкистов" уже не только в терроре против вождей, но и в преступлениях, прямо направленных против рядовых граждан: в организации железнодорожных катастроф, производственных аварий и поджогов, влекущих гибель и увечья простых людей. Такого рода обвинения не фигурировали даже на "вредительских" процессах конца 20-х - начала 30-х годов над беспартийными специалистами, многие из которых недоброжелательно относились к Советской власти. Теперь же обвинения в сознательном истреблении советских людей требовалось направить против строителей Советской власти или людей, выращенных этой властью, а алогизм обвинений - перекрыть массированной пропагандой и масштабностью репрессий.
Нагнетание всё новых и более страшных обвинений, призванных морально убить оппозицию, вызвать к ней ненависть в широчайших массах, предполагало конструирование намного более гигантского заговора, чем тот, который, согласно материалам процесса 16-ти, замышлял "троцкистско-зиновьевский центр".
В "Красной книге" Седов подчёркивал: процесс 16-ти наглядно показал, что "Сталину нужна голова Троцкого - это его главная цель. Для достижения её он пойдёт на самые крайние, ещё более гнусные дела" [224]. Пока Троцкий находился в изоляции, Сталин, помимо крупной интриги в Норвегии, подготавливал другую интригу по линии Лиги Наций, где советское правительство после убийства в 1934 году хорватскими националистами югославского короля и французского министра иностранных дел подняло кампанию за создание международного суда по борьбе с терроризмом. Однако Троцкий и в этом случае взял инициативу в свои руки. 22 октября 1936 года он обратился через своего адвоката в женевскую комиссию юристов, разрабатывавшую статус будущего трибунала, с заявлением, в котором указывалось: как только трибунал будет создан, он потребует рассмотрения в нём своего дела. Разумеется, для Сталина было неприемлемо выступление Троцкого перед международным судом, включавшим беспристрастных юристов из зарубежных стран. Дело создания трибунала против террористов было постепенно спущено на тормозах.
Тем важнее оказывалась организация новых процессов, расширяющих круг преступлений, вдохновляемых Троцким. Это было необходимо прежде всего для подрыва влияния IV Интернационала на Западе. Как подчёркивал Седов, "Сталин хочет свести политические разногласия в рабочем движении к формуле: ГПУ или гестапо. Кто не с ГПУ, тот агент гестапо" [225].
С точки зрения внутриполитической, указывал Седов, новые процессы нужны Сталину, во-первых, для того, чтобы свалить экономические неудачи, диспропорции, просчёты, порождённые его политикой, на "вредительство" троцкистов.
Во-вторых, на процессе 16-ти начало "контрреволюционной деятельности" троцкистов датировалось 1932 годом. Это "делает неуязвимым для палача всех троцкистов, которые сидят в тюрьмах с 1928 года. Многое заставляет думать, что обвиняемые нового процесса призваны исповедоваться в преступлениях или замыслах, относящихся к тому времени, когда они ещё не успели покаяться" [226].
Правильно определив траекторию дальнейших сталинских репрессий и подлогов, Троцкий и Седов не предвидели лишь их масштабов. Однако они с безошибочной точностью указали, что процесс 16-ти знаменует начало новой, ещё более страшной главы в истории СССР. Эта глава получила в народе название "ежовщины".
XII
Начало ежовщины
Впервые меры, направленные на расширение и ужесточение репрессий, были осуществлены в июле 1936 года, когда после доклада Ежова о деле "троцкистско-зиновьевского центра" на заседании Политбюро Сталин предложил дать Наркомвнуделу чрезвычайные полномочия сроком на один год. Одновременно с этим решением была образована комиссия Политбюро по проверке деятельности НКВД.
Тем не менее в то время даже большинство членов Политбюро, по-видимому, ожидали, что после процесса репрессии пойдут на убыль. Об этом свидетельствует появление нескольких постановлений ЦК, направленных на приостановку расправ над коммунистами, объявленными "пособниками троцкистов". Эти постановления были приняты не на пленумах ЦК (которые не созывались с июня по декабрь 1936 года), а в ставшем уже привычном аппаратном порядке, когда для их принятия было достаточно решения Политбюро, даже полученного путём опроса.
29 августа в "Известиях" была помещена типичная для поднятой "антитроцкистской" истерии заметка "Разоблачённый враг" - о директоре завода "Магнезит" (Челябинская область) Табакове, исключённом из партии за "пособничество и покровительство расстрелянному троцкисту - террористу Дрейцеру", работавшему до ареста заместителем Табакова. Спустя два дня ЦК отменил решение партийной организации завода об исключении Табакова и одобрил решение редакции "Известий" об освобождении от работы её челябинского корреспондента "за сообщение без проверки данных о т. Табакове, взятых из местной газеты" [227].
Однако даже "заступничество" высшего партийного органа не спасло Табакова от последующей расправы. Как вспоминает Б. Н. Лесняк, оказавшийся в конце 1937 года в камере внутренней тюрьмы НКВД вместе с Табаковым, там он узнал, что Табаков - член партии с дореволюционным стажем, красный партизан, выпускник комвуза был обвинён в шпионаже в пользу Германии, куда он был послан в начале 30-х годов, чтобы приобрести оборудование для своего завода [228].
31 августа Политбюро приняло постановление о работе Днепропетровского обкома ВКП(б), в котором, в частности, были взяты под защиту от "необоснованного зачисления в пособники троцкистов" директор Криворожского металлургического комбината Весник и его заместитель Ильдрым. Как сообщил на февральско-мартовеком пленуме Молотов, Политбюро дало "специальную телеграмму, осаживающую Днепропетровский обком по части... т. Весника, которого чуть-чуть не расстреляли в августе" [229]. 5 сентября "Правда" поместила информацию о пленуме Днепропетровского обкома, на котором были подвергнуты критике парторганизации, допустившие "элементы перехлёстывания, перегибов, мелкобуржуазного страховочного паникёрства и самооплёвывания". Отменив исключение из партии Криворожским горкомом Весника и Ильдрыма, пленум признал "совершенно правильным" решение ЦК о снятии в этой связи со своего поста секретаря Криворожского горкома и "решительно предупредил" партийные организации области против допущения в будущем "перегибов, выразившихся в огульном зачислении членов партии в троцкисты и их пособники без достаточных на то серьёзных оснований" [230].
На волне развязанной "антитроцкистской" истерии "Правда" не раз "одёргивала" местные парторганизации и органы печати в связи с наиболее одиозными проявлениями "бдительности". Так, в статье "О трусливом секретаре и безответственном журналисте" речь шла об обвинении в троцкизме журналистки Войтинской. Это обвинение прозвучало в заметке корреспондента "Известий" Белявского "О врагах и гнилых либералах в некоторых писательских организациях" [231]. "Откуда взял Белявский, что Войтинская троцкистка? - гневно писала "Правда".- ...Никаких оснований у него не было. Просто ему вздумалось написать... и он сделал это без зазрения совести, опозорив, ошельмовав человека в печати". После появления корреспонденции "Известий" партийная организация, в которой состояла на учёте Войтинская, немедленно исключила её из партии, объявив криминалом тот факт, что она несколько раз посетила дом "троцкистки Серебряковой". По этому поводу "Правда" указывала, что так могут "поступать только люди, которые... стараются перестраховать себя" [232].
Ещё более чудовищными были обнародованные "Правдой" факты о событиях в Ростове. Там был исключён из партии профсоюзный работник Гробер как "неразоружившийся троцкист" и враг партии. Основанием для этого послужил тот факт, что, будучи семнадцатилетним комсомольцем, Гробер в 1927 году "выступил на собрании с неясной, путаной речью". После того, как ему разъяснили "вредность его колеблющейся позиции", он "проголосовал за тезисы ЦК партии". "Правда,- оговаривалось в статье,- о своих колебаниях... он ни на чистке, ни на проверке (партдокументов), ни во время обмена партдокументов не сказал".
После исключения Гробера из партии были исключены из комсомола его 19-летний брат и 17-летняя сестра - "оба стахановцы, примерные комсомольцы". В газете фабрики, на которой они работали, говорилось об изгнании комсомольской организацией из своих рядов "остатков контрреволюционной сволочи Гробер".
Вслед за этим в двух других организациях были исключены три человека за то, что они в 1927 году состояли в одной комсомольской ячейке с Гробером и не "разоблачили" его. Ещё в одной организации исключили из партии второго брата Гробера, который, "по мнению райкома, обязан был знать о выступлении своего брата в 1927 году и разоблачить его". Исключены были также руководитель учреждения, в котором работал Гробер; старая работница, коммунистка с 1920 года, давшая рекомендацию Гроберу при вступлении в партию; ещё один коммунист - только потому, что он был товарищем Гробера. Сообщая об этих фактах, корреспондент "Правды" добавлял: "Дело не ограничивается только исключением из партии и комсомола ни в чём не повинных людей. Руководители профсоюзных и хозяйственных организаций, дабы их кто-нибудь не упрекнул в пособничестве врагам, исключают этих людей из профсоюза, снимают с работы" [233].
Последний маневр, связанный с критикой "перегибов на местах", осуществил сам Сталин, направивший 25 декабря 1936 года в Пермский обком телеграмму, в которой указывалось: до ЦК дошли сведения о преследовании и травле директора моторного завода Побережского и его сотрудников "из-за прошлых грешков по части троцкизма". "Ввиду того, что как Побережский, так и его работники работают ныне добросовестно и пользуются полным доверием у ЦК ВКП(б),- говорилось в телеграмме,- просим вас оградить т. Побережского и его работников от травли и создать вокруг них атмосферу полного доверия. О принятых мерах сообщите незамедлительно в ЦК ВКП(б)" [234]. Таким образом, в самый канун 1937 года Сталин давал понять, что "полным доверием" могут пользоваться люди с "прошлыми грешками по части троцкизма". Эта игривая формула, впрочем, оставляла партийные организации в неизвестности по поводу того, в чём именно Сталин усматривает такие "прошлые грешки", которые позволяют коммунистам оставаться в партии и на своих постах.
Поначалу подобные установки позволяли несколько сдерживать широко развернувшиеся репрессии. Так, Орджоникидзе в начале сентября переслал Вышинскому письмо директора Магнитогорского металлургического комбината Завенягина, в котором сообщалось: после крупной аварии в коксохимическом цехе, повлекшей человеческие жертвы, были арестованы руководители цеха и инженеры, не виновные в этой аварии. После получения этого письма с резолюцией Орджоникидзе "Просьбу тов. Завенягина поддерживаю", Вышинский сообщил Орджоникидзе, что распорядился прекратить уголовное дело против названных Завенягиным работников, а другим арестованным в связи с аварией назначить мягкое наказание - несколько месяцев исправительно-трудовых работ на их прежних рабочих местах [235].
Ситуация круто изменилась после того, как отдыхавшие в Сочи Сталин и Жданов 25 сентября направили находившимся в Москве членам Политбюро телеграмму, в которой говорилось: "Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД". Обнародовавший эту секретную телеграмму на XX съезде Хрущёв заявил, что "с партработниками Сталин не встречался и поэтому мнение их знать не мог" [236].
Фраза об опоздании на четыре года была вызвана тем, что Сталин отныне требовал вести отсчёт террористической и вредительской деятельности оппозиционеров с 1932 года, когда был образован блок оппозиционных внутрипартийных группировок. Эта фраза прямо толкала НКВД на то, чтобы "наверстать упущенное" посредством новых массовых арестов.
На следующий день после получения телеграммы было принято опросом решение Политбюро об освобождении Ягоды от должности наркома внутренних дел и назначении на этот пост Ежова, за которым сохранялись по совместительству посты секретаря ЦК ВКП(б) и председателя Комиссии партийного контроля,- "с тем, чтобы он десять десятых своего времени отдавал НКВД" [237]. Отныне Ежов не только совмещал больше ответственных партийных и государственных постов, чем кто-либо другой из партийных руководителей, но и как секретарь ЦК, курирующий органы госбезопасности, так сказать, контролировал самого себя, подчиняясь исключительно Сталину.
В тот же день решение о новом назначении Ежова было проштемпелёвано на заседании Совнаркома под председательством Молотова, извлекшего к тому времени уроки из сталинского "предупреждения" на процессе 16-ти и отныне ставшего одним из главных организаторов репрессий.
30 сентября Каганович, бывший всегда наиболее усердным сталинским подхалимом, писал Орджоникидзе, находившемуся в Кисловодске: "Главная наша последняя новость - это назначение Ежова. Это замечательное мудрое решение нашего родителя (так неоднократно Каганович называл Сталина в своей личной переписке.- В. Р.) назрело и встретило прекрасное отношение в партии и в стране" [238].
Ягода был переведён на пост наркома связи, что означало новый удар по Рыкову, лишённому этого поста и вплоть до своего ареста остававшемуся без работы.
29 сентября Политбюро приняло опросом подготовленное Кагановичем постановление "Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам", в котором содержались следующие директивы:
"а) До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились ещё больше вниз и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе.
б) в связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только подследственных, вроде Муралова, Пятакова, Белобородова и других, дела которых ещё не закончены, но и тех, которые раньше были высланы" [239].
Директивное дополнение преступлений "троцкистов" вредительством повлекло соответствующее смещение крикливой антитроцкистской пропаганды. Уже 8 октября в передовой "Правды" многократно повторялось, что троцкисты "выполняли службу шпионов и диверсантов в Советском Союзе". Развёртывая новый "список злодеяний", "Правда" утверждала, что "контрреволюционное вредительство троцкистов в нашей промышленности, на заводах и шахтах, на железных дорогах, на стройках, в сельском хозяйстве доказано и уже признано целым рядом виднейших троцкистов".
Чтобы создать фактическую базу для таких обвинений, Вышинский 29 ноября 1936 года подписал распоряжение прокурорам в месячный срок истребовать и заново изучить все уголовные дела предшествующих лет о крупных пожарах, авариях, выпуске недоброкачественной продукции и т. д. "с целью выявления контрреволюционной вредительской подоплеки этих дел и привлечения виновных к более строгой ответственности" [240]. Во исполнение этого указания на местах развернулась работа по переквалификации обвинений в халатности, неосторожности и т. п. в государственные преступления. По всей стране начались аресты хозяйственных руководителей по обвинению во вредительстве.
Параллельно этому проходили аресты бывших членов "правой оппозиции" с целью подготовки "дела" Бухарина - Рыкова. Незадолго до снятия с поста наркома внутренних дел Ягода направил Сталину протоколы допросов Куликова (бывшего члена ЦК, голосовавшего на апрельском пленуме ЦК 1929 года вместе с лидерами "правых") и Лугового с показаниями на Бухарина, Рыкова и Томского. В сопроводительном письме Ягода сообщал, что названные этими лицами их "сообщники" арестованы, "арестовываются" или "устанавливаются для ареста", и просил санкции на арест видных "бухаринцев" Котова и Ровинского.
Примерно в то же время Ежов сообщил Сталину, что ознакомился с материалами прошлых лет по делам "правых" и пришёл к выводу: "тогда до конца не докопались... Во всяком случае есть все основания предполагать, что удастся вскрыть много нового и по-новому будут выглядеть правые, и, в частности, Рыков, Бухарин, Угланов, Шмидт и др.".
Через неделю после вступления в должность наркома внутренних дел Ежов направил Сталину протокол допроса Станкина, бывшего секретаря Томского, согласно которому Станкин и другие бывшие секретари Томского входили в "боевую террористическую группу", готовившую покушение на Сталина во время торжественного заседания в Большом театре, посвящённого годовщине Октябрьской революции [241].
Сталин не знакомил Бухарина и Рыкова с такого рода показаниями, готовясь нанести им ошеломляющий удар на ближайшем пленуме ЦК. Чтобы держать их в постоянном напряжении, он инспирировал клеветнические выступления печати об их прошлой политической деятельности. Так, в "Правде" была помещена статья, в которой содержалось ложное утверждение о том, что Рыков выступал в 1917 году за явку Ленина на суд Временного правительства [242]. Рыков обратился к Сталину с письмом, в котором протестовал против этой инсинуации и которое было оставлено адресатом без ответа.
Как можно судить по имеющимся документам и свидетельствам, в 1936 году к подследственным ещё не применялись зверские физические истязания. Следователи ограничивались такими приёмами, как лишение сна, многочасовые конвейерные допросы, угрозы расстрела и ареста родных. Сообщая в письме Сталину о характере следствия по его делу, Шацкин писал: "Два раза мне не давали спать по ночам: "пока не подпишешь". Причём во время одного сплошного двенадцатичасового допроса ночью следователь командовал: "Встать, очки снять!" и, размахивая кулаками перед моим лицом: "Встать! Ручку взять! Подписать!" и т. д." [243]. Рютин в письме Президиуму ЦИК, перечисляя "совершенно незаконные и недопустимые" методы следствия, писал: "Мне на каждом допросе угрожают, на меня кричат, как на животное, меня оскорбляют, мне, наконец, не дают даже дать мотивированный письменный отказ от дачи показаний" [244].
Поведение арестованных во время следствия зависело от их отношения к фетишу "партийности" и от их веры или неверия в желание Сталина выяснить истину. Так, Шацкин, сохранявший иллюзии в отношении Сталина, писал ему: "Не оспаривая законности подозрения следствия и понимая, что следствие не может верить на слово, я всё же считаю, что следствие должно тщательно и объективно проверить имеющиеся, по словам следствия, соответствующие показания. Фактически следствие лишило меня элементарных возможностей опровержения ложных показаний. Лейтмотив следствия: "Мы вас заставим признаться в терроре, а опровергать будете на том свете"". Шацкин подчёркивал, что приводит факты издевательств со стороны следователя не для того, чтобы "протестовать против них с точки зрения абстрактного гуманизма", а лишь для того, чтобы сказать: "такие приёмы после нескольких десятков допросов, большая часть которых посвящена ругательствам, человека могут довести до такого состояния, при котором могут возникнуть ложные показания. Важнее, однако, допросов: следователь требует подписания признания именем партии и в интересах партии" [245].
Иным было поведение тех, кто отказался от догмата "партийности", понимаемой по-сталински, и от каких-либо иллюзий относительно исхода следствия. В этом плане характерно поведение Рютина, которого Сталину было особенно желательно вывести на один из показательных процессов - уже потому, что "Рютинская платформа" была объявлена программным документом "правых" и идейным обоснованием террора. Однако Рютин, привезённый в октябре 1936 года в Москву из суздальского изолятора, с самого начала переследствия по его делу категорически отказался давать какие-либо показания. В письме Президиуму ЦИК (а не Сталину!) он резко протестовал против нарушения "самых элементарных прав подследственного" и вымогательства ложных показаний. Называя предъявленное ему обвинение в террористических намерениях "абсолютно незаконным, произвольным и пристрастным, продиктованным исключительно озлоблением и жаждой новой, на этот раз кровавой расправы надо мной", он писал, что не страшится смерти и не будет просить о помиловании в случае вынесения ему смертного приговора [246].
Не сомневаясь в результатах следствия и суда, Рютин во время пребывания во внутренней тюрьме НКВД неоднократно прибегал к голодовкам и попыткам самоубийства. Однажды он был вытащен охранниками из петли.
Столкнувшись с непреклонностью Рютина, Сталин отказался от попыток готовить его к открытому процессу. Одиночное дело Рютина было рассмотрено 10 января 1937 года на закрытом судебном заседании. На вопрос председателя суда Ульриха: "Признаёт ли подсудимый себя виновным?" Рютин ответил, что "ответа на этот вопрос дать не желает и вообще отказывается от дачи каких-либо показаний по существу предъявленных ему обвинений" [247]. Через полтора часа после вынесения приговора Рютин был расстрелян.
Наконец, были и такие подследственные, которые прямо заявляли о своей враждебности к Сталину и о своём неприятии сталинского "социализма". На февральско-мартовском пленуме Молотов сообщил о том, что один из бывших бухаринских учеников Кузьмин заявил на следствии: "Я являюсь вашим политическим врагом, врагом существующего строя, который вы называете диктатурой пролетариата. Я считаю, что СССР есть всероссийский концлагерь, направленный против революции... Я против вашего социализма". Таким же "неразоружившимся" оказался один из бывших лидеров левой оппозиции И. Т. Смилга, избиравшийся членом ЦК на апрельской конференции 1917 года и на нескольких последующих партийных съездах. По словам Молотова, Смилга также говорил на следствии: "Я - ваш враг" [248]. Это явилось причиной того, что Смилга не был выведен ни на один из открытых процессов, а был расстрелян 10 января 1937 года, в один день с Рютиным.
Более податливых подследственных тем временем готовили к участию в новом процессе - по делу "антисоветского троцкистского центра". Своего рода репетицией этого процесса стал так называемый "кемеровский процесс", проведённый 19-22 ноября 1936 года в Новосибирске. То был первый "троцкистский" процесс, на котором подсудимые обвинялись во вредительстве.
XIII
Кемеровский процесс
Кузбасс был избран объектом вредительства потому, что там работали несколько бывших видных троцкистов, сосланных в Западную Сибирь ещё в конце 20-х годов. На шахтах Кузбасса широко использовался труд ссыльных из числа раскулаченных. Из-за неопытности рабочих и скверной организации труда там часто происходили аварии и пожары. В архивах сохранилось немало отчётов подсудимых кемеровского процесса, где обращалось внимание на невыносимые условия труда на шахтах, которые не могли не вести к производственным авариям. Однако, как и на многих других предприятиях, здесь не выделялось достаточного количества средств на нужды охраны труда.
Главным обвинением на процессе было обвинение в организации "троцкистами" взрыва, который произошёл 23 сентября 1936 года на шахте "Центральная", в результате чего погибло 12 и было тяжело ранено 14 шахтеров. Рабочие, выступавшие на процессе в качестве свидетелей, рассказывали об игнорировании администрацией шахты элементарных правил техники безопасности и о том, как администрация обвиняла шахтеров, протестовавших против тяжёлых условий труда, в лодырничестве и срыве планов угледобычи. Вслед за этим были доложены результаты экспертизы, которая, как показала проверка, проведённая в 50-е годы, проводилась с грубейшими нарушениями закона. Члены комиссии экспертов на протяжении двух недель не выходили из здания Кемеровского отдела НКВД и не встречались ни с кем из обвиняемых и должностных лиц предприятий. Заключение экспертов неоднократно перерабатывалось по указанию работников НКВД.
На кемеровском процессе была сконструирована "троцкистско-диверсионная группа", образованная путём объединения троцкистов с "враждебно настроенными к Советской власти инженерно-техническими работниками" во главе с инженером Пешехоновым, осуждённым по шахтинскому процессу на 3 года ссылки. Помимо восьми советских инженеров, подсудимым был немецкий специалист Штиклинг, обвинённый в связи с гестапо и с "должностным лицом одного из иностранных государств, проживающим в Новосибирске". Роль Штиклинга сводилась к передаче другим подсудимым директив о вредительской деятельности "по заданию разведывательных органов одного из иностранных государств".
В качестве свидетелей на процессе выступали беспартийный инженер Строилов, а также бывшие оппозиционеры Дробнис и Шестов, дела которых были "выделены в особое производство". Они показали, что диверсионная группа на шахте "Центральная" действовала под непосредственным руководством подпольного троцкистского центра Западной Сибири во главе с Мураловым - "особо доверенным агентом Троцкого". В свою очередь западносибирский центр "получал диверсионно-вредительские и террористические задания от члена общесоюзного троцкистского центра и ближайшего помощника Троцкого Пятакова".
Шестов и Дробнис, объявленные "руководителями диверсионной деятельности троцкистов в Кузбассе", показали, что они получали от Пятакова директивы "выводить из строя предприятия и ослаблять обороноспособность страны", организуя взрывы и пожары в шахтах. Помимо этого, на процессе говорилось о том, что Пятаков дал поручение Шестову организовать террористические акты против членов Политбюро в случае их приезда в Западносибирский край, а также против секретаря Западносибирского крайкома Эйхе.
Прокурор Рогинский подчёркивал на процессе, что "интересы троцкистов сомкнулись с интересами международной буржуазии и фашизма. Осуществление диверсий и вредительства - долговременная задача зарубежного центра оппозиции, находившаяся в полном соответствии со стремлением международных финансовых кругов и фашистских правительств". В развитие этого положения "Правда" в статье "Справедливый приговор" указывала, что "нити от бандитов, совершивших кемеровское злодеяние, тянутся... за границу, к Троцкому и его сыну" [249].
Отмечая, что "новым" на Кемеровском процессе было обвинение "троцкистов" во вредительстве и диверсиях, Л. Седов писал: "Это новое есть на самом деле возврат к очень старому: столь модным в своё время в СССР вредительским процессам, с той только разницей, что в качестве вредителей в прошлом фигурировали инженеры-специалисты, теперь же старые большевики, бывшие руководители партии, государства, хозяйства" [250].
Все девять подсудимых "кемеровского процесса" были приговорены к расстрелу. Помимо них, в качестве "троцкистов-диверсантов" на процессе было названо восемь человек, выведенных спустя два месяца на процесс по делу "антисоветского троцкистского центра",- Пятаков, Муралов, Дробнис, Шестов, Богуславский, Норкин, Строилов и Арнольд.
XIV
Декабрьский пленум ЦК
Новой вехой в развязывании террора стал декабрьский пленум ЦК 1936 года, одной из главных задач которого было создание "дела Бухарина - Рыкова".
В преддверии этого пленума более реалистически относился к происходящему Рыков, тогда как Бухарин ещё сохранял иллюзии о возможном просвете в своей судьбе. По свидетельству Лариной, он искренне обрадовался, узнав о замене Ягоды Ежовым. "Бухарину представлялось тогда, как это теперь ни кажется парадоксальным, что Ежов, хотя человек малоинтеллигентный, но доброй души и чистой совести. "Он не пойдёт на фальсификацию",- наивно верил Н. И. до декабрьского пленума" [251].
Благоприятный перелом Бухарин усмотрел и в событии, происшедшем в день празднования годовщины Октябрьской революции. Вскоре после того, как он занял на гостевой трибуне место, находившееся рядом с Мавзолеем, к нему подошёл красноармеец со словами: "Товарищ Сталин просил передать, что Вы не на месте стоите. Поднимитесь на Мавзолей". Бухарин был польщён этим знаком благосклонности Сталина и надеялся, что сумеет, наконец, переговорить с ним. Однако Сталин стоял вдалеке от него и покинул трибуну до окончания демонстрации.
Тот же праздничный день оказался весьма тревожным для Рыкова. Перед уходом на торжественное заседание в Большом театре ему показалось, что он потерял присланный ему пригласительный билет. Рыков крайне нервно отреагировал на это обстоятельство, сказав родным, что его отсутствие на заседании может быть истолковано как демонстрация протеста, этот факт смогут раздуть и предъявить ему новые обвинения [252].
После Октябрьского юбилея в судьбе Бухарина и Рыкова не произошло никаких изменений. Поначалу Бухарин предполагал, что ему предложат "спокойно работать", но ни из редакции, ни из ЦК не приходило никаких вестей. "Чем больше времени проходило с того памятного дня, тем большее волнение его охватывало. К концу ноября нервное напряжение было столь велико, что работать он совсем не мог" [253]. В письме Сталину, написанном за день до открытия пленума, Бухарин упоминал о своём письме Ежову, на которое он не получил ответа, а также о своей предельной изнурённости: "Я сейчас нервно болен в крайней степени, больше декады не хожу в редакцию, лежу в постели, разбитый до основания. Был только на твоём докладе (на Всесоюзном съезде Советов.- В. Р.). Разумеется, для всяких объяснений притащусь, куда укажут" [254]. В таком состоянии Бухарин явился на декабрьский пленум.
Этот пленум, о работе которого не сообщалось в печати, происходил 4 и 7 декабря 1936 года. В промежутке между этими днями состоялось последнее заседание VIII Чрезвычайного съезда Советов, на котором была принята конституция. Вслед за этим произошла праздничная демонстрация по этому поводу. Однако настроение большинства участников пленума едва ли было праздничным. Им было предложено обсудить два вопроса: 1. Рассмотрение окончательного текста Конституции СССР и 2. Доклад т. Ежова об антисоветских троцкистских и правых организациях.
Обсуждение первого пункта повестки дня заняло менее часа. Собравшимся было предложено высказать замечания по тексту конституции, который на следующий день предстояло утвердить съезду Советов. Несколько предложенных поправок встретили неодобрительное отношение Сталина и других членов Политбюро и были без голосования отклонены. Вслед за этим Сталин внёс одну редакционную поправку, которая была принята также без голосования. На этом рассмотрение первого вопроса закончилось, и слово было предоставлено Ежову.
Ежов назвал цифры, характеризующие число арестованных "троцкистов" в некоторых регионах: свыше 200 чел.- в Азово-Черноморском крае, свыше 300 чел.- в Грузии, свыше 400 чел.- в Ленинграде и т. д. Во всех этих регионах, как следовало из доклада Ежова, были раскрыты заговорщические группы, возглавляемые крупными партийными работниками.
Доклад Ежова свидетельствует о том, что ко времени пленума его ведомство уже осуществило в основном "разработку" следующего открытого процесса. Ежов назвал имена почти всех его будущих подсудимых и сообщил, что Сокольников, Пятаков, Радек и Серебряков входили в состав "запасного центра", являясь одновременно "замещающими членами" основного центра, "на тот случай, если основной центр будет арестован и уничтожен". Заполняя "пробелы" предыдущего процесса, Ежов утверждал, что "троцкистско-зиновьевскому блоку" не удалось развернуть вредительскую деятельность, тогда как "запасной центр" провёл с 1931 года "большую работу по вредительству, которая многое испортила в нашем хозяйстве". Приводя примеры диверсионно-вредительской деятельности, Ежов обильно цитировал показания арестованных директоров военных заводов и предприятий химической промышленности, начальников железных дорог и т. д. Нагнетая ненависть к "вредителям", он упомянул о том, что, давая диверсионные задания, Пятаков при разговоре о возможных жертвах среди рабочих, заявил будущему исполнителю: "Нашёл кого жалеть" [255].
Другой заполненный "пробел" предыдущего процесса выражался в сообщениях о шпионской деятельности "троцкистов" и их сговоре с зарубежными правительствами. В переговорах такого рода были обвинены не только Сокольников и Радек, но и Каменев, который якобы вёл переговоры с французским послом [256].
Ещё не поднаторевшего в фальсификациях Ежова то и дело прерывали Сталин и Молотов, "корректировавшие" его высказывания. Когда Ежов впервые упомянул о шпионаже, Сталин счёл нужным "дополнить", что Шестов и Ратайчак "получали деньги за информацию от немецкой разведки". Ещё раз вмешавшись в доклад, Сталин заявил: у троцкистов имелась платформа, которую они скрывали из-за боязни того, что в случае её оглашения "народ возмутится". Эта платформа сводилась, по словам Сталина, к тому, чтобы восстановить частную инициативу, "открыть ворота английскому капиталу и вообще иностранному капиталу" и т. п.
О том, насколько "вожди" ещё не сговорились даже между собой, в чём следует обвинять подсудимых будущего процесса, свидетельствуют их "дополнения" по поводу иностранных правительств, с которыми "троцкисты" вступили в сговор. После того как Сталин бросил реплику о том, что "троцкисты" "имели связь с Англией, Францией, с Америкой", Ежов незамедлительно заявил о переговорах "троцкистов" с "американским правительством", "французским послом" и т. д. Вслед за этим возникла явно конфузная ситуация:
"Ежов: ...Они пытались вести переговоры с английскими правительственными кругами, для чего завязали связь (Молотов: с французскими...) с крупными французскими промышленными деятелями. (Сталин: Вы сказали: с английскими.) Извиняюсь, с французскими" [257]. Впрочем, спустя полтора месяца на процессе "антисоветского троцкистского центра" ссылка на шпионские связи с США, Англией и Францией была отброшена, поскольку этим "связям" было решено придать однозначно фашистскую направленность.
Перейдя от "троцкистов" к "правым", Ежов рассказал о сентябрьских очных ставках Бухарина и Рыкова с Сокольниковым. Хотя после этих очных ставок Бухарин и Рыков были реабилитированы, Ежов заявил, что у него и Кагановича "не осталось никакого сомнения" в том, что они "были осведомлены о всех террористических и иных планах троцкистско-зиновьевского блока". Теперь же, утверждал Ежов, новые арестованные назвали состав "правого центра" и образованные им террористические группы. Ежов заявил, что "при всём моем миролюбии я, кажется, арестовал человек 10" в "Известиях", явно намекая на "засорение" Бухариным своей редакции "врагами". В заключение Ежов заверил, что "директива ЦК, продиктованная товарищем Сталиным, будет нами выполнена до конца, раскорчуем всю эту троцкистско-зиновьевскую грязь и уничтожим их физически" [258].
В отличие от следующего, февральско-мартовского пленума, "рядовые" участники декабрьского пленума во время речи Ежова почти не бросали "поощряющих" оратора реплик. Такого рода ретивостью отличалось лишь поведение Берии, в течение всей работы пленума выкрикивавшего: "Вот сволочь!", "Вот негодяй!", "Вот безобразие!", "Ах, какой наглец!", "Ну и мерзавцы же, просто не хватает слов!"
После Ежова слово было предоставлено Бухарину, который в начале речи заявил о своём согласии с тем, чтобы "сейчас все члены партии снизу доверху преисполнились бдительностью и помогли соответствующим органам до конца истребить всю ту сволочь, которая занимается вредительскими актами и всем прочим... Я счастлив тем, что всю эту историю вскрыли до войны... чтобы из войны мы вышли победоносно".
Назвав обвинения против него "своего рода политической диверсией" со стороны троцкистов, Бухарин убеждал, что он ничего общего не имел "с этими диверсантами, с этими вредителями, с этими мерзавцами". Отрицая самую возможность своего сближения с троцкистами, он рассказал, что при встрече у Горького с Роменом Ролланом рассеял сомнения последнего в преступной деятельности троцкистов, в результате чего "до сих пор Ромен Роллан держится не так, как Андре Жид". Апеллируя персонально к Орджоникидзе, Бухарин напомнил, что в одном из разговоров с последним он отрицательно отзывался о Пятакове.
Подтверждая свою заинтересованность в том, чтобы "распутать этот узел", Бухарин вновь говорил, что "с проклятьем относится к этому грязному делу [т. е. к "преступлениям" троцкистов]". После заявления: "Во всём том, что здесь наговорено, нет ни единого слова правды", он произнёс ритуальную клятву верности: "Я вас заверяю, что бы вы ни признали, что бы вы ни постановили, поверили или не поверили, я всегда, до самой последней минуты своей жизни, всегда буду стоять за нашу партию, за наше руководство, за Сталина. Я не говорю, что я любил Сталина в 1928 году. А сейчас я говорю - люблю всей душой. Почему? Потому что... понимаю, какое значение имеет крепость и централизованность нашей диктатуры".
В заключение речи Бухарин заявил: "Я не беспокоюсь относительно своей персоны, относительно условий своей жизни или смерти, а я беспокоюсь за свою политическую честь, и я сказал и буду говорить, что за свою честь буду драться до тех пор, пока я существую" [259].
Чтобы разрушить впечатление о невиновности Бухарина, которое могло создаться у участников пленума после этой речи, Сталин взял слово сразу же вслед за Бухариным. Он начал с утверждения о том, что "Бухарин совершенно не понял, что тут происходит... Он бьёт на искренность, требует доверия. Ну, хорошо, поговорим об искренности и о доверии". В этой связи Сталин напомнил об отречениях Зиновьева, Каменева, Пятакова и других "троцкистов" от своих "ошибок". Задав вслед за этим вопрос: "Верно, т. Бухарин?", он тут же получил ответ: "Верно, верно, я говорил то же самое".
Рассказав затем о недавно полученных показаниях Пятакова, Радека и Сосновского, Сталин заявил: "Верь после этого в искренность людей!.. у нас получился вывод: нельзя на слово верить ни одному бывшему оппозиционеру... И события последних двух лет это с очевидностью показали, потому что доказано на деле, что искренность - это относительное понятие. А что касается доверия к бывшим оппозиционерам, то мы оказывали им столько доверия... (Шум в зале. Голоса с мест: Правильно!) Сечь надо нас за тот максимум доверия, за то безбрежное доверие, которое мы им оказывали".
Далее Сталин позволил себе такие высказывания, которые могли прозвучать без возражений только в отравленной атмосфере "тоталитарного идиотизма", пронизывающей всю работу пленума. Он заявил, что "бывшие оппозиционеры пошли на ещё более тяжкий шаг, чтобы сохранить хотя бы крупицу доверия с нашей стороны и ещё раз продемонстрировать свою искренность,- люди стали заниматься самоубийствами". Перечислив накопившийся к тому времени внушительный список самоубийц из числа видных деятелей партии (Скрыпник, Ломинадзе, Томский, Ханджян, Фурер), Сталин утверждал, что все эти люди пошли на самоубийство, чтобы "замести следы... сбить партию, сорвать её бдительность, последний раз перед смертью обмануть её путём самоубийства и поставить её в дурацкое положение... Человек пошёл на убийство потому, что он боялся, что всё откроется, он не хотел быть свидетелем своего собственного всесветного позора... Вот вам одно из самых острых и самых лёгких (sic! - В. Р.) средств, которым перед смертью, уходя из этого мира, можно последний раз плюнуть на партию, обмануть партию". Таким образом, Сталин недвусмысленно предупреждал кандидатов в подсудимые будущих процессов, что их возможное самоубийство будет сочтено новым доказательством их двурушничества.
Высказав эти "аргументы", Сталин заявил Бухарину: "Я ничего не говорю лично о тебе. Может быть, ты прав, может быть - нет. Но нельзя здесь выступать и говорить, что у вас нет доверия, нет веры в мою, Бухарина, искренность. И вы, т. Бухарин, хотите, чтобы мы вам на слово верили? (Бухарин: Нет, не хочу.) А если вы этого не хотите, то не возмущайтесь, что мы этот вопрос поставили на пленуме ЦК... И нельзя нас запугать ни слезливостью, ни самоубийством. (Голоса с мест: Правильно! Продолжительные аплодисменты.)" [260]
После выступления Сталина слово было предоставлено Рыкову, который заявил, что "должен полностью и целиком признать справедливость всех указаний", содержавшихся в выступлении Сталина, "справедливость в том отношении, что мы живем в такой период, когда двурушничество и обман партии достигли таких размеров и приняли настолько изощрённый, патологический характер, что, конечно, было бы совершенно странно, чтобы мне или Бухарину верили на слово".
Подобно Бухарину, Рыков отрицал лишь обвинения, касавшиеся его лично. Он рассказал, что после появления показаний Каменева просил Ежова "установить у Каменева, где и когда я с ним виделся, чтобы я мог как-нибудь опровергнуть эту ложь. Мне сказали, что Каменев об этом не был спрошен, а теперь спросить у него нельзя - он расстрелян".
Опровергая версию о существовании "центра правых", Рыков заявил, что в последний раз он встречался с Бухариным вне официальной обстановки в 1934 году, а с Томским на протяжении двух лет виделся крайне редко и при этом не обсуждал с ним никаких политических вопросов. Единственное "признание" Рыкова сводилось к тому, что Томский сообщил ему: Зиновьев в 1934 году "жаловался на одиночество, на отсутствие друзей и звал его к себе на дачу". Рыков, по его словам, отговаривал Томского от такой встречи, сказав, что "всякая встреча это уже есть подготовка к группировке". Теперь же, присовокупил Рыков, "это вселяет в меня убеждение, что Томский в этом деле каким-то концом участвовал". Вслед за этим Рыков выразил своё согласие со Сталиным в том, что "самоубийство есть один из способов замазать дело", а самоубийство Томского "является против него очень сильной уликой".
В конце речи Рыков заявил: "Я буду доказывать, буду кричать о том, что тут (в показаниях против него.- В. Р.) есть оговор, есть ложь, есть чёрная клевета с начала и до конца. Я фашистом никогда не был, никогда не буду, никогда не прикрывал и прикрывать их не буду. И это я докажу" [261].
Во время выступления Рыкова Сталин счёл нужным вмешаться, чтобы пояснить, почему полтора месяца назад он дал согласие на "реабилитацию" Бухарина и Рыкова. В этой связи произошёл следующий обмен репликами:
Сталин: Видите ли, после очной ставки Бухарина с Сокольниковым у нас создалось мнение такое, что для привлечения к суду тебя и Бухарина нет оснований. Но сомнение партийного характера у нас осталось. Нам казалось, что и ты, и Томский, безусловно, может быть, и Бухарин, не могли не знать, что эти сволочи какое-то чёрное дело готовят, но нам не сказали.
Голоса с мест: Факт.
Бухарин: Ну что вы, товарищи, как вам не совестно.
Сталин: Я говорю, что это было только потому, что нам казалось, что этого мало для того, чтобы привлекать вас к суду... Я сказал, не трогать Бухарина, подождать... Не хотели вас суду предавать, пощадили, виноват, пощадили [262].
После речи Рыкова выступило пять человек, каждый из которых стремился внести свою лепту в дальнейшее нагнетание политической истерии. Эйхе утверждал, что "факты, вскрытые следствием, обнаружили звериное лицо троцкистов перед всем миром. То, что вскрыто за последнее время, не идёт ни в какое сравнение с тем вредительством... которое мы вскрывали [раньше]". К "фактам", сообщённым Ежовым, Эйхе прибавил сообщение о поведении троцкистов во время отправки их несколькими эшелонами из западносибирской ссылки в колымские лагеря. Известно, что во время посадки в эшелоны троцкисты выкрикивали антисталинские лозунги (см. гл. XLIV). Однако Эйхе предпочёл скрыть действительное содержание этих лозунгов, вместо этого провокационно приписав троцкистам призыв, обращённый к красноармейцам-конвоирам: "Японцы и фашисты будут вас резать, а мы будем им помогать". Исходя из этого, выдуманного им самим призыва, Эйхе нашёл удобный случай продемонстрировать свою кровожадность: "Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко. Стоит прочитать эти бесхитростные рапорты, доклады беспартийных красноармейцев... чтобы расстрелять любого из них (троцкистов.- В. Р.)" [263].
Молотов "развил" положения Сталина о самоубийствах как средстве "борьбы против партии" следующим образом: "Самоубийство Томского есть заговор, который был заранее обдуманным актом, причём не с одним, а с несколькими лицами Томский уговорился кончить самоубийством и ещё раз нанести тот или иной удар Центральному Комитету" [264].
Духом изуверства было окрашено и выступление секретаря Донецкого обкома Саркисова, подробно описывавшего, каким образом он пытался "смыть с себя пятно" - участие в 20-х годах в левой оппозиции. "Хотя я десять лет тому назад порвал с этой сволочью,- говорил он,- мне всё же тяжело даже от одного воспоминания, что имел связь с этими фашистскими мерзавцами". Назвав имена многих "разоблачённых" им за последнее время "троцкистов", Саркисов заявлял: "Я всегда для себя считал, что это тройная обязанность каждого бывшего оппозиционера... стараться быть как можно бдительнее и разоблачать троцкистов и зиновьевцев. Больше того, я взял за правило не брать ни на какую работу, тем более на партийную работу человека, который когда-то был оппозиционером. Я рассуждал так: если партия мне доверяет, то я не могу передоверять другим это доверие партии. Именно, исходя из этого, я всегда систематически, последовательно изгонял людей с оппозиционным прошлым, особенно с партийной работы... если я, будучи ответственным партийным работником, которому доверяет ЦК, если я скрою хоть одного человека, который в прошлом был троцкистом, то я буду в стане этих фашистов" [265].
Наиболее бесстыдно вёл себя на трибуне Каганович, который вместе со Сталиным разыграл над ещё свежими могилами Зиновьева и Томского глумливый фарс, который можно назвать "делом о собаке". Рассказывая о результатах проведённого им "следствия" (ещё весной 1936 года у Томского были запрошены "показания" о его "связях" с Зиновьевым), Каганович говорил: "...И, наконец, в 1934 г. Зиновьев приглашает Томского к нему на дачу на чаепитие... После чаепития Томский и Зиновьев на машине Томского едут выбирать собаку для Зиновьева. Видите, какая дружба, даже собаку едут выбирать, помогает. (Сталин: Что за собака - охотничья или сторожевая?) Это установить не удалось... (Сталин: Собаку достали всё-таки?). Достали. Они искали себе четвероногого компаньона, так как ничуть не отличались от него, были такими же собаками... (Сталин: Хорошая собака была или плохая, неизвестно? Смех.) Это при очной ставке было трудно установить... Томский должен был признать, что он с Зиновьевым был связан, что помогал Зиновьеву вплоть до того, что ездил с ним за собакой" [266].
Другим проявлением цинизма Кагановича была его мотивировка наиболее страшного обвинения, обращённого к Бухарину:
Каганович: ...Вам не удалось осуществить подлое убийство тов. Кирова, убийцами оказались троцкисты-зиновьевцы. Вы знали, что они готовят убийство.
Бухарин: Это изумительная клевета, кровавая клевета.
Каганович: ...Томский показывает, что был у Зиновьева в 1934 году, мог ли Томский не знать об их планах [267].
Читая стенограмму декабрьского пленума, невольно испытываешь впечатление о некой инфернальности, невероятности происходящего. Окончательно распоясавшиеся "вожди" в доказательство "заговорщических связей" говорят явные нелепости, которые молча выслушиваются участниками пленума. "Обвиняемые" защищают только самих себя, не только не заикаясь о своём сомнении в вине своих недавних товарищей, уже расстрелянных или арестованных, но повторяя самую оголтелую брань в их адрес. Понять эту чудовищную "логику" можно лишь с учётом того, что вся эта дрейфусиада представляла заключительное звено в цепи сознательных фальсификаций умыслов и дел своих политических оппонентов, которыми на протяжении предшествующего десятилетия занимались и обвинители и обвиняемые. Все присутствовавшие на пленуме уже не раз одобряли полицейские преследования участников оппозиций по лживым наветам. Поставить под сомнение новые, ещё более чудовищные обвинения в адрес бывших оппозиционеров значило поставить под сомнение правомерность всей предшествующей борьбы с оппозициями с её варварскими методами. На это ни один из участников пленума, так или иначе принимавший участие в этой борьбе, не мог решиться.
Всё сказанное, однако, не означает, что на данном этапе Сталин добился своей цели - обеспечения полной, безоглядной поддержки пленумом его провокаций. Этим объяснялось его дальнейшее маневрирование - особенно после новой попытки протеста со стороны Бухарина, передавшего ему утром 7 декабря заявление, обращённое ко всем членам и кандидатам в члены ЦК. В этом документе Бухарин придерживался своей прежней тактики: безоговорочно соглашаться с обвинениями в адрес "троцкистов" и даже дополнительно "обосновывать" их правомерность - и одновременно защищать себя как образцового, преданного сталиниста, оклеветанного "троцкистами". Уверяя, что он не имеет "и атома разногласий с партийной линией... и все последние годы эту линию со всей горячностью и убеждённостью защищал", Бухарин присоединялся к "констатированию общей беды, проистекавшей из-за особой виртуозности маскировки" "троцкистов". Более того, он развивал свою критику версии об отсутствии платформы и стремлении к "голой власти" у троцкистов и зиновьевцев. Как бы помогая Сталину выправить эту нелепую версию, положенную в основу процесса 16-ти, он писал: "Что касается троцкистов, то ведь у них есть пресса, документы даже свой, т. н., с позволения сказать, IV Интернационал. Их платформа, от начала до конца дышащая контрреволюционной злобой против СССР и нашей партии, вполне современна, и она объясняет и их пораженческую тактику и их террор. Она исходит из тезиса о превращении "бюрократии" СССР в новый класс-эксплуататор (завершение термидора), из бешеного отрицания нашей внешней политики (и по линии СССР, и по линии Коминтерна), отрицания тактики народного фронта как предательства, отрицания всей нашей позиции по отношению к защите отечества и т. д... При такой бешеной злобе к самым основам нашей политики (и ещё более к её персональным носителям) и при централизации нашей власти они поставили и вопрос о терроре в порядок дня. Законченные изменники, но с актуальной программой на злобу дня". По тем же основаниям Бухарин отмежёвывался и от "Рютинской платформы", называя её "грязной контрреволюционной стряпней" [268].
При всём желании внести свою посильную лепту в "разоблачение троцкизма" Бухарин не понимал: даже грубо тенденциозное изложение взглядов Троцкого на этом этапе для Сталина неприемлемо: сквозь самую утрированную трактовку до читателя могут дойти действительные идеи, которые страшили Сталина. "Троцкистскую платформу" следовало теперь представить - в противоречии с логикой и здравым смыслом - как проповедь пораженчества, вредительства, шпионажа и "реставрации капитализма".
Неприемлемым для Сталина был и отказ Бухарина принять тезис Кагановича о превращении всех бывших оппозиционных групп в "контрреволюционные банды". Впрочем, Бухарин сам был недалёк от этого тезиса, утверждая, что "все виды оппозиции превращаются, если она вовремя не остановится в своём развитии, в контрреволюцию, которая ведёт к реставрации капитализма". Исходя из этой посылки, он называл возможной "самостоятельную эволюцию Угланова и К№, но уже без всякого отношения и без всякой связи со мной: они разочаровались в "изменившем" Бухарине и стали искать себе других". "Если Угланов показывал, что он готовил убийство Кирова,- добавлял Бухарин,- то этот страшный факт доказывает, до чего докатился Угланов, продолжая борьбу и не остановившись".
Возмущаясь обвинениями в своих "преступных связях" с арестованными, Бухарин не выражал и тени сомнения по поводу обвинений в адрес своих бывших друзей и сотрудников. В ответ на обвинение в сохранении дружбы с Радеком, он писал: "Мне самому теперь крайне тяжело сознавать, что я попался на удочку исключительно тонкого и растленного двурушника". Единственное, на что решился в этой связи Бухарин,- это осторожно указать, что "связи" с "преступниками" имелись и у самых ортодоксальных сталинцев. Обижаясь, что на него "пытались взвалить всю ответственность чуть ли не за всю Академию", где к тому времени было арестовано немало "врагов", он заявлял, что "этот участок фронта вообще очень засорён. Поэтому, например, в исторической комиссии у Жданова (имелось в виду жюри конкурса на школьный учебник по истории, председателем которого был Жданов.- В. Р.) оказалось достаточное количество выбывших, а весь исторический фронт молодых историков уже не существует (этими эвфемизмами Бухарин обозначал массовые аресты историков в конце 1936 года.- В. Р.)". Эта часть объяснений Бухарина завершалась утверждением: если его объявляют ответственным за его бывших учеников и приверженцев, то в таком случае и сидящие на пленуме бывшие участники левой оппозиции должны отвечать за Троцкого, Зиновьева и других "террористов".
Касаясь обвинений против других лиц, Бухарин ставил под сомнение лишь "явные преувеличения", например, утверждение Кагановича о связях Томского с Зиновьевым до 1936 года, хотя "уже с конца 1934 г. Зиновьев, как известно, сидел под замком".
Признавая за собой лишь недостаток бдительности, Бухарин выражал протест против того, что "из этого делают вывод о соучастии в троцкистском бандитизме", и просил пленум принять "партийные оргвыводы после тщательного анализа фактов, а не на основе одной политической интуиции". Понимая и даже разделяя "логику" сталинского "правосудия", он замечал, что после принятия пленумом решения по его делу на долю юридического следствия останется лишь оправдать это решение, "обязательное для судебного следователя, обязательное для судьи (если дело доходит до суда), обязательное - как это ни странно - даже для подсудимого, если он ещё член партии. Не может следствие обелить того, кто политически очернён высшей партийной инстанцией".
Исходя из этих предпосылок, Бухарин пытался воззвать к совести и здравому смыслу участников пленума. Характеризуя сложившуюся на пленуме атмосферу, он писал: "Материалы (не проверенные путём ставок) - есть у всех, но их нет у обвиняемых; обвиняемый стоит перед ошеломлением внезапных исключительно чудовищных обвинений, впервые ему предъявляемых. При известной, заранее данной настроенности (самый факт постановки вопроса, материалы непроверенные, тенденция докладчика, печать, директивные лозунги, вроде молотовского "о пособниках и подпевалах" [269]) все говорят: "я убеждён", "нет сомнений" и т. д. Обвиняемому говорят в глаза: а мы не верим, каждое твоё слово нужно проверять. А на другой стороне, слова обвиняемых-обвинителей принимаются за чистую монету. Значит, защита тут поистине тяжела. Конечно, в общей атмосфере теперешних дней в пользу обвиняемого никто выступить не решится. А дальше? А на дальнейших этапах, после обязательного партийного решения и т. д., эта защита почти невозможна" [270].
Такое заявление могло поколебать многих участников пленума. Поэтому Сталин заблаговременно подготовил новый встречный ход. Оспаривая добросовестность ежовского следствия, Бухарин и Рыков в выступлениях на пленуме говорили, что им была предоставлена лишь одна очная ставка с "клеветником" Сокольниковым и просили устроить очные ставки с другими оговорившими их лицами. Поэтому 7 декабря заседание пленума было отложено на четыре часа. На протяжении этого времени проходили очные ставки Бухарина и Рыкова с привезёнными из тюрьмы Пятаковым, Сосновским и Куликовым. На этих очных ставках присутствовали Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Орджоникидзе, Микоян, Андреев и Жданов.
Сосновский сообщил на очной ставке, что у него был "политический разговор" с Бухариным, в ходе которого "они сошлись на том, что практика террора правильна".
Пятаков напомнил, что в 1928 году Бухарин зачитал ему свою платформу, о чём он, Пятаков, тогда же сообщил членам сталинской группировки в Политбюро. К этому единственному реальному факту Пятаков добавил, что в начале 30-х годов он информировал Бухарина относительно директивы Троцкого о терроре и вредительстве; после обмена мнениями между Бухариным, Рыковым и Томским по этому вопросу они сообщили Пятакову, что разделяют точку зрения Троцкого и что центр правых сам пришёл к аналогичным выводам [271].
Во время очной ставки Сталин и Орджоникидзе задавали Пятакову вопросы: добровольно или же под нажимом давал он свои показания. Пятаков ответил, что никакого нажима на него не производилось. Рассказывая об этом эпизоде на февральско-мартовском пленуме, Ворошилов прибавил: во время очной ставки "Пятаков знал, что он будет расстрелян... Когда ему Серго задал вопрос, он махнул рукой и сказал: "Я знаю про своё положение"" [272].
Особенно опасной для Бухарина оказалась очная ставка с Куликовым, который утверждал, что "центр" правых участвовал в подготовке "Рютинской платформы". Когда Бухарин сказал, что с этой платформой он познакомился только в ЦК, Куликов заявил: "Да ведь она была основой нашей работы".
В показаниях Куликова фигурировал лишь единственный реальный факт: беседа с Бухариным в 1932 году во время случайной уличной встречи. В ходе этой беседы Куликов упрекал Бухарина в отказе от дальнейшей борьбы со Сталиным. Однако в изложении Куликова эта беседа приобрела прямо противоположный характер. По словам Куликова, Бухарин передал ему тогда директиву "правого центра" о переходе к террору и дал конкретное задание - организовать террористический акт против Кагановича [273].
Эта очная ставка глубоко запала в память Кагановичу, поскольку на ней шла речь о покушении на его персону. В беседах с Чуевым престарелый Каганович так излагал её содержание: "Куликов Бухарину говорит: "А ты помнишь, Николай Иванович, как ты меня под руку взял и пошли мы с тобой по Воздвиженке, а я тебе говорю: "Что вы там чепухой занимаетесь, болтаете, а надо действовать, по-настоящему действовать надо!" Бухарин отвечает: "А где ваши люди? Кто будет действовать?" - "Найдутся люди".- "А ты почему сам не можешь действовать? Террором заниматься?"""
После этих слов Куликова Бухарин, по словам Кагановича, закричал: "Этого я не говорил". "Как же не говорил,- отвечал Куликов,- когда ты у меня спрашивал фамилии людей, чтоб я тебе назвал, кого я представляю" [274].
В другой раз Каганович так дополнил рассказ об этой очной ставке: "Куликова спросили: "Ты показываешь, что хотели убить Кагановича... А почему ж вы хотели убить его?" - "Потому что он - проводник неправильной политики, потому что он - один из главных проводников сталинской политики"" [275]. Эта характеристика "врага" и спустя полувека вызывала у Кагановича несомненное удовлетворение.
Сразу после завершения очных ставок открылось второе заседание пленума, продолжавшееся не более получаса. На нём Сталин выступил "по поручению членов Политбюро" с сообщением об очных ставках. Указав, что Бухарин категорически отрицал показания арестованных, Сталин поведал, что у членов Политбюро сложилось впечатление: эти показания нельзя "начисто принять" и они "не вполне заслуживают доверия". Более того, арестованные, по словам Сталина, дали такие "общие сообщения" о контактах троцкистов с бывшими лидерами правых, которые "можно и сочинить". Во всех показаниях, заслушанных членами Политбюро, речь шла только о "террористических разговорах" и не содержалось указаний на то, что Бухарин и Рыков были связаны с какой-либо террористической группой, которых "было сравнительно много среди учащихся, среди студентов, среди крестьянства".
Общее мнение, которое возникло у членов Политбюро после очных ставок, Сталин суммировал в следующих казуистических формулировках: "Не доверяя Бухарину и Рыкову в связи с тем, что стряслось в последнее время, может быть, их следовало бы вывести из состава ЦК. Возможно, что эта мера окажется недостаточной, возможно и то, что эта мера окажется слишком строгой. Поэтому мнение членов Политбюро сводится к следующему - считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным". Этот вывод Сталин подкрепил сообщением о том, что предстоит устроить ещё пять-шесть очных ставок с лицами, которые "оговаривали" Бухарина и Рыкова в большей степени, чем те трое, которые допрашивались членами Политбюро [276].
После того, как сталинское предложение было проголосовано, Сталин распорядился: "О пленуме в газетах не объявлять". На вопрос из зала: "Рассказывать можно?" Сталин под "общий смех" ответил: "Как людей свяжешь? У кого какой язык" [277].
В постановлении пленума указывалось: "а) Принять к сведению сообщение т. Ежова, б) Принять предложение т. Сталина: считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело решением до следующего пленума ЦК" [278].
"Дальнейшая проверка" была возложена, разумеется, на Наркомвнудел, т. е. на Ежова, в чьём безраздельном распоряжении оставались судьбы всех арестованных "обвиняемых-обвинителей".
XV
Процесс "антисоветского троцкистского центра"
В промежутке между двумя пленумами ЦК (декабрьским и февральско-мартовским) состоялся второй открытый процесс, растянувшийся на 8 дней (23-30 января 1937 года).
Первым из подсудимых этого процесса, был арестован Муралов (в апреле 1936 года). Возможно, его предполагалось вывести ещё на предыдущий процесс, но на протяжении семи с половиной месяцев от него не удавалось добиться признательных показаний.
Первым из арестованных, согласившихся сотрудничать со следствием, был Сокольников. А. М. Ларина рассказывает, что в лагере жена заместителя наркома внутренних дел Прокофьева сообщила ей со слов последнего: сразу же после ареста и предъявления обвинений Сокольников сказал: "Коль скоро вы требуете от меня неслыханных признаний, я согласен их подтвердить. Чем большее число людей будет вовлечено в инсценированный вами спектакль, тем скорее опомнятся в ЦК и тем скорее вы сядете на моё место" [279].
Этот факт является одним из примеров того, что в 1936 году не только люди, не информированные о сталинской политической кухне, но и искушённые политические деятели, попавшие под каток репрессий, не представляли себе, насколько жестокой будет политическая стратегия, сформировавшаяся в результате сочетания сложного комплекса внутренних и геополитических обстоятельств с личными качествами Сталина.
Даже руководители такого масштаба, как Сокольников, были в плену естественной для подобных экстремальных ситуаций психологической установки: "этого не может быть", верили в "здравый смысл" правящей верхушки. Как показывает наш сегодняшний опыт, подобные неистребимые массовые иллюзии возрождаются в условиях жестоких исторических переломов, зачастую оказываясь роковыми, формирующими у множества людей совершенно неадекватное представление о происходящем и в конечном счете подталкивающими их к ложному историческому выводу.
Сталин, тщательно следивший за ходом следствия по делу Сокольникова, на протоколе его допроса сделал пометки, прямо указывавшие, каких именно показаний следует от него добиваться. Рядом с изложением рассказа Сокольникова о его встрече с английским журналистом Тальботом Сталин поставил вопрос и сам же дал на него нужный ответ: "А всё же о плане убийства лидеров ВКП сообщил? Конечно, сообщил". На последней странице протокола, где было зафиксировано показание Сокольникова о том, что ему было неизвестно о связях Тальбота с английской разведкой, Сталин приписал: "Сокольников, конечно, давал информацию Тальботу об СССР, о ЦК, о ПБ, о ГПУ, обо всём. Сокольников - следовательно - был информатором (шпионом-разведчиком) английской разведки" [280].
Сложнее оказалось добыть показаний от Радека - единственного видного троцкиста, допущенного после капитуляции на ответственную работу в партийном аппарате (до ареста он работал заведующим бюро международной информации ЦК ВКП(б). После подачи покаянного заявления, Радек дал Сталину обязательство вести активную пропаганду против левой оппозиции и стал одним из его главных помощников в клеветнических кампаниях против "троцкизма". "Из-под его пера теперь выходили самые беспринципные обвинения и ядовитые инвективы, направленные против Троцкого,- писал А. Орлов.- Уже в 1929 году, за семь лет до начала московских процессов, Радек в своих публичных выступлениях называл Троцкого Иудой и обвинял его в том, что он сделался "прихвостнем лорда Бивербрука". Поток этой брани и клеветы с годами усиливался буквально в геометрической прогрессии" [281].
О наиболее грязном поступке Радека - выдаче в 1929 году Блюмкина, который после нелегального посещения Троцкого в Принкипо привёз Радеку письмо от Троцкого, оппозиционеры узнали от сотрудника секретно-политического отдела ОГПУ Рабиновича, втайне разделявшего взгляды оппозиции. Рабинович, как и Блюмкин, был расстрелян без суда. "Вина Радека по своей тяжести была равносильна тому, как если бы он сделался агентом-провокатором советских карательных органов... Старые большевики - даже те из них, кто никогда не имел ничего общего с оппозицией,- начали бойкотировать Радека и перестали с ним здороваться" [282].
В статье, опубликованной в дни процесса 16-ти, Радек, похваляясь своей ролью доносчика в деле Блюмкина, внёс новый нюанс в рассказ о встрече Блюмкина с Троцким. По его словам, Троцкий уговорил Блюмкина организовать транспорт нелегальной литературы в СССР. Радек рассказывал и о том, что в 1928 году Троцкий готовил побег за границу, "уговаривая меня и других сделать то же самое, ибо без заграничного центра ничего не выйдет". "Я ужаснулся,- прибавлял к этому Радек,- от мысли о действиях под охраной буржуазных государств против СССР и саботировал попытку побега" [283].
В преддверии своего ареста Радек неоднократно обращался с письмами к Сталину, в которых заверял его в своей невиновности. Он, по-видимому, предполагал, что ему придётся сыграть позорную роль в очередном процессе. Когда его уводили в тюрьму, он на прощанье сказал дочери: "Что бы ты ни узнала, что бы ни услышала обо мне, знай, я ни в чём не виноват" [284].
На протяжении двух с половиной месяцев после ареста Радек не давал признательных показаний, хотя над ним работала целая бригада следователей, прибегавших к конвейерным допросам [285]. На декабрьском пленуме ЦК Сталин сообщил, что получал от Радека из тюрьмы длинные письма, в которых говорилось, что совершается "страшное преступление... Его - человека искреннего, преданного партии, который любит партию, любит ЦК и прочее и прочее, хотят его подвести... Вы можете расстрелять его или нет, это ваше дело. Но он бы хотел, чтобы его честь не была посрамлена" [286].
По свидетельству Орлова, Радек стал давать признательные показания лишь после долгой беседы со Сталиным. Отвергнув показания, написанные за него следователями, он предложил собственную версию деятельности "центра", который якобы уполномочил Троцкого на ведение переговоров с германским правительством [287].
Подобно Муралову и Радеку, большинство остальных подсудимых дали признательные показания далеко не сразу. От Дробниса они были получены через 40 дней после ареста, от Пятакова и Шестова - через 33 дня, от Серебрякова - через 3 с половиной месяца, от Турока - через 58 дней, от Норкина и Лившица - через 51 день. Подготовку этого процесса, как и предыдущего, Сталин взял под свой личный контроль. Сохранившиеся в личном архиве Вышинского его записи, сделанные в ходе беседы со Сталиным, показывают, что Сталин, видимо, опасаясь допущения подсудимыми ляпсусов при конкретном описании вредительских актов, приказал Вышинскому: "Не давать говорить много о крушениях. Цыкнуть. Сколько устроили крушений, не давать много болтать" [288].
Ежов и Вышинский представили Сталину три варианта обвинительного заключения. Сталин дал указания по переделке первого варианта и лично отредактировал второй вариант, вычеркнув при этом имя одного обвиняемого (Членова) и вписав вместо него другого (Турока).
Кроме известных политических деятелей (Сокольникова, Радека, Пятакова, Серебрякова, Муралова и Богуславского), в процесс были включены пять человек, работавших на предприятиях Кузбасса и прошедших через репетицию "кемеровского процесса" (Дробнис, Норкин, Шестов, Строилов и Арнольд), четыре ответственных работника хозяйственных наркоматов (Лившиц, Ратайчак, Князев и Граше) и два провинциальных хозяйственных работника (Турок и Пушин). Шестеро последних были отобраны из большого числа арестованных к тому времени хозяйственников и инженеров.
Чтобы придать большую достоверность процессу, судебный отчёт о нём включал не полтораста страниц, как отчёт о процессе 16-ти, а 400 страниц. Весь отчёт был выдержан в форме диалога между прокурором и подсудимыми и освобождён от анонимных комментариев по поводу поведения подсудимых.
В судебном отчёте имя Троцкого употреблялось сотни раз. Пятаков и Радек говорили о том, что подсудимые предыдущего процесса утаили самое главное: получение ими директив Троцкого о вредительстве, сговоре с фашистскими державами и подготовке поражения СССР в грядущей войне. Такие директивы, согласно показаниям Радека, содержались также в письмах к нему Троцкого, доставленными эмиссарами "центра" от Седова. Пятаков показал, что он лично встречался с Седовым (в 1931 году) и с Троцким (в 1935 году).
В ряду задач "троцкистского центра" по-прежнему назывался террор. При этом к семи именам намечавшихся жертв террористических актов, названным на предыдущем процессе, были добавлены имена Молотова, Эйхе, Ежова и Берии. Подсудимые приводили новые десятки имён лиц, входивших в группы по подготовке покушений на "вождей".
Виктор Серж, лично знавший некоторых "террористов", упомянутых на процессах, рассказывал, что одним из них был Закс-Гладнев, эрудированный старый марксист и замечательный оратор, который вёл уединенную жизнь и был совершенно неспособен к каким-либо практическим действиям; другим - молодой журналист и учёный Тивель, изучавший индуизм. Ещё одна группа "террористов" включала молодых историков Зайделя, Фридлянда, Ванага и Пионтковского, чьи работы не были лишены достоинств, но неизменно были выдержаны в сталинистском духе [289].
После убийства Кирова ни одного террористического акта не произошло. И это в стране, где при царском режиме были совершены десятки покушений на царей, их сановников и жандармов. "Нельзя же пользоваться без конца трупом Кирова для истребления всей оппозиции,- писал в этой связи Троцкий.- ...Новый процесс выдвигает поэтому новые обвинения: экономический саботаж, военный шпионаж, содействие реставрации капитализма, даже покушение на "массовое истребление рабочих"" [290].
Отмечая, что на предыдущем процессе об этих зловещих преступлениях ничего не говорилось, Троцкий писал: "Никто не мог понять до сих пор, как и почему Радек и Пятаков, уже изобличённые как "сообщники" обвиняемых по делу 16-ти на предварительном следствии, не были своевременно привлечены (к данному делу.- В. Р.). Никто не мог понять, каким образом Зиновьев, Каменев, Смирнов и Мрачковский ничего не знали о международных планах Радека и Пятакова (ускорить войну, расчленить СССР и пр.). Люди, не лишённые проницательности, считали, что эти грандиозные планы, как и самая идея "параллельного центра" возникли у ГПУ уже после расстрела 16-ти, чтоб подкрепить одной фальсификацией другую. Оказывается, что нет. Радек заблаговременно, ещё осенью 1932 года, сообщил Ромму [291], что троцкистско-зиновьевский центр уже возник, но что он, Радек, и Пятаков в этот центр не вошли, а сохраняют себя для "параллельного центра с преобладанием троцкистов". Общительность Радека является, таким образом, провиденциальной. Этого не надо, однако, понимать в том смысле, будто Радек осенью 1932 г. действительно говорил Ромму о параллельном центре, как бы предвидя грядущие заботы Вышинского в 1937 году. Нет, дело обстоит проще: Радек и Ромм под руководством ГПУ строили ретроспективно в 1937 году схему событий 1932 года. И надо сказать правду: плохо строили" [292].
Ещё более нелепым судебным ляпсусом Троцкий считал сообщение Ромма о передаче им Седову от Радека "подробных отчётов как действующего, так и параллельного центров". "Отметим это драгоценное обстоятельство! - писал Троцкий.- Ни один из 16-ти обвиняемых, начиная с Зиновьева и кончая Рейнгольдом, который знал всё и доносил на всех, ничего решительно не знал в августе 1936 г. о существовании параллельного центра. Зато Ромм уже с осени 1932 года был вполне в курсе идеи параллельного центра и дальнейшей её реализации. Не менее замечательно и то, что Радек, который не принадлежал к основному центру, посылал тем не менее "подробные отчёты как действующего, так и параллельного центров"" [293].
Отмечая, что, согласно показаниям подсудимых, "троцкисты" беспрекословно выполняли все директивы Троцкого, Виктор Серж писал: "Левая оппозиция включала убеждённых борцов, но она не имела "вождя" и выступала против самой идеи вождизма. Действительные троцкисты в сталинских тюрьмах, даже если они принимали этот ярлык из уважения к "Старику" (так они называли Троцкого.- В. Р.), тем не менее не брали ни одну из его идей на веру, а критически исследовали их. Сама идея авторитарных "директив" была продуктом извращённого воображения (сталинистов)" [294].
В показаниях Радека, Сокольникова и Пятакова была изложена следующая версия. Троцкий вёл переговоры с заместителем председателя нацистской партии Гессом. Ссылаясь на эти переговоры, Троцкий сообщил "центру", что в 1937 году планируется нападение Германии на СССР [295]. В этой войне, как считал Троцкий, Советский Союз неизбежно потерпит поражение, при котором "в руинах советского государства погибнут и все троцкистские кадры". Чтобы уберечь эти кадры от гибели, Троцкий заручился обещанием вождей третьего рейха допустить троцкистов к власти, в свою очередь обещав им за это "компенсацию": предоставление концессий и продажу Германии важных экономических объектов СССР, поставку ей сырья и продовольствия по ценам ниже мировых и территориальные уступки в форме удовлетворения германской экспансии на Украине. Аналогичные уступки предполагалось сделать и Японии, которой Троцкий обещал передать Приамурье и Приморье на Дальнем Востоке и обеспечить нефтью "на случай её войны с США". Чтобы ускорить поражение СССР, Троцкий поручил "центру" подготовить ряд важнейших промышленных предприятий к выводу из строя в начале войны. Радек и Сокольников "завизировали мандат Троцкого" на переговоры с фашистскими державами и в беседах с германскими и японскими дипломатическими представителями подтвердили поддержку "реальными политиками" в СССР позиции Троцкого [296].
Особенно словоохотливо излагал эту версию Радек, которого Вышинский аттестовал как "хранителя в антисоветском троцкистском центре портфеля по внешней политике" и "одного из виднейших и, надо отдать ему справедливость, талантливых и упорных троцкистов... Он один из самых доверенных и близких к главному атаману этой банды - Троцкому - людей" [297] (выражение "атаман банды" Вышинский заимствовал из статьи самого Радека, опубликованной в дни процесса 16-ти).
В последнем слове Радек не скупился на предостережения, обращённые не только к троцкистам, но и, как он выражался, к "полутроцкистам, четвертьтроцкистам, троцкистам на одну восьмую", к людям, которые "нам помогали, не зная о террористической организации, но симпатизируя нам, людям, которые из-за либерализма, из-за фронды партии, давали нам эту помощь... Всем этим элементам перед лицом суда и перед фактом расплаты мы говорим: кто имеет малейшую трещину по отношению к партии, пусть знает, что завтра он может быть диверсантом, он может быть предателем, если эта трещина не будет старательно заделана откровенностью до конца перед партией". Ещё более угрожающе звучали слова Радека в адрес "троцкистских элементов" за рубежом, которых он предостерегал, что "они будут расплачиваться своими головами, если не будут учиться на нашем опыте" [298]. Эти слова были вскоре подтверждены кровавыми акциями сталинистов в Испании (см. гл. XLIII).
Вместе с тем, в ответ на оскорбления со стороны прокурора Радек дважды сказал больше, чем требовалось Вышинскому. После слов Радека о мучительных сомнениях, которые он испытывал, получая директивы Троцкого, прокурор задал ему вопрос: "Можно ли... всерьёз принимать то, что вы тут говорили о своих сомнениях и колебаниях?" В ответ на это Радек позволил себе огрызнуться: "Да, если игнорировать тот факт, что о программе заговорщиков и об указаниях Троцкого вы узнали только от меня, тогда, конечно, принимать всерьёз нельзя" [299].
Ещё более двусмысленно выглядело заявление Радека в последнем слове, когда он коснулся характеристики Вышинским подсудимых как "банды уголовных преступников, ничем или, в лучшем для них случае, немногим отличающихся от бандитов, которые оперируют кистенем и финкой в тёмную ночь на большой дороге" [300]. По этому поводу Радек заявил: "Процесс показал кузницу войны, и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну. Для этого факта какие есть доказательства? Для этого факта есть показания двух людей - мои показания, который получал директивы и письма от Троцкого (которые, к сожалению, сжёг) и показания Пятакова, который говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых, они покоятся на наших показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, шпиками, то на чём можете вы базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?" [301]
Некоторые "сбои" были и в показаниях других подсудимых. Так, Муралов, признав своё участие в подготовке покушений на Молотова и Эйхе, упорно отрицал показания Шестова, согласно которым он, Муралов, давал указания о подготовке террористического акта против Орджоникидзе [302].
Пятакову, который был фактическим руководителем тяжёлой промышленности (он намного превосходил Орджоникидзе по техническим и экономическим знаниям), было поручено подробно развить версию о вредительстве на промышленных предприятиях. Хотя он вёл себя на суде достаточно сговорчиво, именно с его показаниями оказался связан просчёт следствия, более существенный, чем даже эпизод с отелем "Бристоль" на предыдущем процессе.
Ещё 15 сентября 1936 года Троцкий обратился к мировому общественному мнению с предупреждением: после политического крушения первого процесса Сталин вынужден будет поставить второй, на котором ГПУ попытается перенести операционную базу заговора в Осло [303]. Как бы в исполнение этой гипотезы Пятаков показал, что в декабре 1935 года, во время своей служебной командировки он был переправлен из Берлина в Осло на самолете, предоставленном германскими спецслужбами. О том, что данная версия выдумана от начала до конца, свидетельствовали не только разоблачения, широко распространившиеся в мировой прессе, но и секретное донесение Зборовского, который сообщал: в осторожной беседе с Седовым ему удалось установить, что после отъезда из СССР Троцкий никогда с Пятаковым не встречался [304].
Первые комментарии для мировой печати по этому вопросу Троцкий дал 24 января, сразу же после публикации показаний Пятакова. Спустя три дня он через телеграфные агентства обратился к московскому суду с тринадцатью вопросами, которые просил задать Пятакову по поводу обстоятельств своего мнимого свидания с ним. К этому времени в норвежской газете "Афтенпостен" было опубликовано сообщение о том, что в декабре 1935 года аэродром в Осло не принял ни одного иностранного самолета. 29 января газета правительственной партии сообщила: директор аэродрома в Осло подтвердил, что с 19 сентября 1935 года до 1 мая 1936 года ни один иностранный самолет на этом аэродроме не снижался. В тот же день Троцкий выступил с новым заявлением, в котором говорилось: "Чрезвычайно опасаюсь, что ГПУ торопится расстрелять Пятакова, чтоб предупредить дальнейшие неудобные вопросы и лишить возможности будущую международную следственную комиссию потребовать от Пятакова точных объяснений" [305]. На следующий день Пятаков в последнем слове заявил: Троцкий будет обвинять подсудимых во лжи "вместо того, чтобы здесь на суде с глазу на глаз опровергнуть или бросить мне эти обвинения, вместо очной ставки с нами" [306]. Однако и это нелепое заявление, явно вложенное в уста Пятакова Вышинским, не спасло Пятакова от расстрела.
Пятаков и другие подсудимые, рассказывая о своём вредительстве, называли действительные факты аварий, крушений и пожаров, которые до этого расследовались многочисленными комиссиями, неизменно приходившими к выводу, что эти трагические случаи были следствием нарушений производственной и технологической дисциплины, халатности и низкого качества работы. Теперь все эти события были объявлены результатом диверсий. Ромм, представленный в качестве посредника между Троцким и "центром", показал, что в беседе с ним, состоявшейся в Булонском лесу [307], Троцкий говорил о необходимости осуществлять вредительские акты, не считаясь с человеческими жертвами [308]. Вслед за Роммом подсудимые упирали на то, что при подготовке поджогов, взрывов, крушений поездов они сознательно стремились к человеческим жертвам, чтобы "рядом отдельных ударов по населению вызвать озлобление против Сталина, против правительства" [309]. Подсудимые "признавались" и в том, что осуществляли диверсии и шпионаж по заданиям не только Троцкого-Пятакова, но также германской и японской разведок.
Нагнетая ужас, Вышинский в обвинительной речи восклицал: "Я обвиняю не один! Рядом со мной, товарищи судьи, я чувствую, будто вот здесь стоят жертвы этих преступлений и этих преступников, искалеченные, на костылях, полуживые, а, может быть, вовсе без ног, как та стрелочница ст. Чусовская т. Наговицына, которая сегодня обратилась ко мне через "Правду" и которая в 20 лет потеряла обе ноги, предупреждая крушение, организованное вот этими людьми!.. Пусть жертвы погребены, но они стоят здесь рядом со мною, указывая на эту скамью подсудимых, на вас, подсудимые, своими страшными руками, истлевшими в могилах, куда вы их отправили!" [310]
Обвинительная речь Вышинского содержала ряд новаций по сравнению с предыдущим процессом. Заявив, что "Троцкий и троцкисты долго были капиталистической агентурой в рабочем движении", Вышинский утверждал, что троцкизм, "исконный враг социализма", в соответствии с "предсказаниями товарища Сталина" "действительно превратился в центральный сборный пункт всех враждебных социализму сил, в отряд простых бандитов, шпионов и убийц", в "передовой фашистский отряд, в штурмовой батальон фашизма", в "одно из отделений СС и гестапо" [311].
Без всякого стеснения Вышинский делал заявления, из которых явствовало, что даже на суде не была выяснена конкретная вина подсудимых. Так, говоря о бывшем начальнике Главхимпрома Ратайчаке, он бросил оскорбительное и издевательское замечание: "Он... не то германский, это так и осталось не выясненным до конца, не то польский разведчик, в этом не может быть сомнения, как ему полагается, лгун, обманщик и плут" [312].
Касаясь главного уязвимого места процесса - отсутствия каких бы то ни было вещественных доказательств преступной деятельности подсудимых, Вышинский заявил: "Я беру на себя смелость утверждать в согласии с основными требованиями науки уголовного процесса, что в делах о заговоре таких требований предъявлять нельзя" [313].
Наконец, Вышинский усматривал недостаток данного процесса только в одном. "Я убеждён,- говорил он,- что обвиняемые не сказали и половины всей той правды, которая составляет кошмарную повесть их страшных злодеяний против нашей страны, против нашей великой родины" [314].
Вновь назвав открытое письмо Троцкого 1932 года террористической директивой, Вышинский прибавил ссылку ещё на одну статью Троцкого, где содержалась, по его словам, "в достаточно откровенной, незавуалированной форме... установка на террор". На этот раз Вышинский процитировал уже не два слова, а несколько фраз Троцкого: "Было бы ребячеством думать, что сталинскую бюрократию можно снять при помощи партийного или советского съезда... Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных, "конституционных" путей. Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой" [315]. "Как это назвать,- заявил Вышинский,- если не прямым призывом... к террору? Иного названия я этому дать не могу". Отождествляя террор со всяким насилием, Вышинский утверждал: "Противник террора, насилия должен был бы сказать: да, возможно (реорганизовать Советское государство.- В. Р.) мирным способом, скажем, на основе конституции" [316].
Комментируя эти рассуждения прокурора, Троцкий писал: "Серьёзные революционеры не играют с насилием. Но они никогда не отказываются прибегать к революционному насилию, если история отказывает в других путях... Я считаю, что ликвидировать систему сталинского бонапартизма можно только путём новой политической революции. Однако же революции не делаются на заказ. Революции вырастают из развития общества. Их нельзя вызвать искусственно. Ещё меньше можно заменить революцию авантюризмом террористических покушений. Когда Вышинский вместо противопоставления этих двух методов - индивидуального террора и восстания масс - отождествляет их, он вычёркивает всю историю русской революции и всю философию марксизма. Что ставит он на их место? Подлог" [317]. Таким же подлогом Троцкий называл заявление Вышинского о возможности сменить сталинский тоталитарный режим "на основе конституции", представлявшей фикцию, фальшивое обоснование демократии, якобы существующей в СССР.
В отличие от предыдущего процесса, в процессе "параллельного центра" участвовали известные советские адвокаты, защищавшие трёх второстепенных подсудимых. Все они видели свою главную задачу в посильной помощи прокурору. Защищавший Князева адвокат Брауде, обращаясь к судьям, прямо заявлял: "Я не буду скрывать от вас того исключительно трудного, небывало тяжёлого положения, в котором находится в этом деле защитник... Чувства великого возмущения, гнева и ужаса, которые охватывают сейчас всю нашу страну от мала до велика, чувство, которое так ярко отобразил в своей речи прокурор, эти чувства не могут быть чуждыми защитникам". Признавая безусловно доказанным, что Князев "в угоду японской разведке пускал под откос поезда с рабочими и красноармейцами", Брауде видел смягчающее обстоятельство в том, что Князев был лишь непосредственным исполнителем "тягчайших преступлений", основным виновником которых являлся "презренный Троцкий" [318].
На суде было объявлено, что 14 подсудимых отказались не только от защитников, но и от права на защитительную речь, решив совместить её со своим последним словом. Однако и эти их выступления походили не столько на защиту, сколько на унизительное самообвинение.
Некоторые подсудимые в последнем слове стремились завуалировано объяснить причины своих вымышленных признаний. В этом отношении особенно характерно выступление Муралова, служившее одним из основных аргументов для сторонников "комплекса Кестлера" (см. гл. XX). Муралов заявлял, что в тюрьме он пришёл к выводу: "Если я и дальше останусь троцкистом, то я могу стать знаменем контрреволюции. Это меня страшно испугало. Если бы я запирался, я был бы знаменем контрреволюционных элементов, ещё имеющихся, к сожалению, на территории Советской республики. Я не хотел быть корнем, от которого росли бы ядовитые отпрыски... И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми месяцев (на протяжении которых Муралов не давал показаний.- В. Р.), что да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я сражался активно в трёх революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске" [319].
По указке прокурора подсудимые отвергали даже предположение о том, что они дали свои показания под "внешним давлением". Так, Вышинский подробно опрашивал Норкина, не "нажимали" ли на него следователи. Такой "нажим", конкретизировал эти вопросы Вышинский, мог выражаться в лишении хорошего питания или сна: "Мы знаем это из истории капиталистических тюрем. Папирос можно лишить". На эти циничные вопросы Норкин покорно отвечал, что "ничего похожего не было" [320].
Ещё дальше пошёл Радек, который в последнем слове сам поднял эту рискованную тему, заявив: "Если здесь ставится вопрос, мучили ли нас во время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу (т. е. отказываясь в течение двух с половиной месяцев давать признательные показания.- В. Р.)" [321].
В приговоре суда указывалось, что "Пятаков, Серебряков, Радек и Сокольников состояли членами антисоветского троцкистского центра и по прямым указаниям находящегося за границей врага народа Л. Троцкого... руководили диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельностью антисоветской троцкистской организации в Советском Союзе". Остальные подсудимые были признаны виновными в том, что они участвовали в этой организации и выполняли задания "центра" [322].
28 января Ульрих направил составленный им проект приговора Ежову "для согласования". В этом приговоре фигурировала одна мера наказания для всех подсудимых - расстрел. Ежов, разумеется, по приказу Сталина, внёс в приговор изменения в сторону смягчения наказания для четырёх подсудимых, включая двух членов "центра" - Сокольникова и Радека. Этот маневр должен был служить источником надежды для подсудимых будущих процессов.
После оглашения приговора подсудимые, приговорённые к расстрелу, подали в ЦИК просьбы о помиловании. Пытаясь выбрать наиболее убедительные для сталинистов слова, Пятаков писал: "За все эти месяцы заключения и тяжелейшие дни процесса я много раз проверял себя - во мне не осталось ни единого, ни малейшего остатка троцкизма". "Мне 60 лет,- писал Муралов.- Я хочу остаток своей жизни отдать целиком на благо строительства нашей великой Родины. Я осмеливаюсь убедительно просить ЦИК СССР пощадить мою жизнь" [323].
И на этот раз, вопреки положению о 72 часах, отведенных для рассмотрения ходатайств о помиловании, подсудимые были расстреляны на следующий день после зачтения приговора.
Четверо подсудимых, которым была сохранена жизнь, ненадолго пережили своих сопроцессников. Радек и Сокольников были убиты в 1939 году сокамерниками-уголовниками, очевидно, по наущению "органов". Арнольд и Строилов были расстреляны в октябре 1941 года в Орловской тюрьме по заочно вынесенному новому приговору - вместе с избежавшими в 1938 году казни подсудимыми процесса по делу "право-троцкистского блока" и другими политзаключёнными (например, Марией Спиридоновой).
В день окончания процесса в 30-градусный мороз состоялся митинг на Красной площади, где с речами-проклятьями в адрес подсудимых выступили Хрущёв, Шверник и Президент Академии наук СССР Комаров.
В деле "антисоветского троцкистского центра" содержалось ещё меньше действительных фактов, чем в материалах предыдущего процесса. Об этом со всей определённостью писал Седов Виктору Сержу, полагавшему, что в основе второго процесса могло лежать провокационное использование попыток или хотя бы готовности некоторых подсудимых бороться со сталинизмом. "Если процесс этот построен удачнее (процесса 16-ти.- В. Р.),- подчёркивал Седов,- то главным образом потому, что сами подсудимые, в первую очередь Радек, активно принимали участие в фальсификаторской работе и что, несомненно, в частности, что Радек лично "средактировал" письма Л. Д., что разговор Пятакова с Л. Д. разработан был Пятаковым в сотрудничестве с Радеком, иначе идиотам вроде Ежова никогда бы не справиться с этой изощрённой и извращённой фальсификацией, причём аморальность Радека, его цинизм и прочие качества делали из него наиболее подходящего кандидата, по существу, руководителя следовательской кухни ГПУ... Если бы таких людей, как Пятаков и Радек, пытались бы втянуть в какой-то "заговор", посылать им какие-то провокационные письма, они немедленно же об этом сообщили бы ГПУ. В этом не может быть никакого сомнения для знающих этих людей и обстановку в Советской России... Вашей гипотезой не могут не воспользоваться все благожелатели сталинизма, которые охотно выступают в тех или иных вопросах формы, признают, что на процессе было много неправды и преувеличений, но что в основе процесса что-то было... В процессе Радека и Пятакова, поскольку речь идёт о политических формулах этого процесса, правды ещё меньше, чем в процессе Зиновьева - Каменева, нет даже тех жалких крупинок, вроде моей встречи с И. Н. Смирновым. Всё здесь ложь, может быть, менее грубая, но ещё более гнусная и развращённая" [324].
Немедленно после окончания процесса зарубежными коммунистическими партиями была развёрнута шумная кампания по дискредитации "троцкистских контрреволюционеров, прислужников гестапо". Через несколько дней после расстрела подсудимых "Правда" перепечатала статью Долорес Ибаррури, опубликованную в испанской коммунистической газете "Френте Рохо". "После процесса,- говорилось в статье,- ...каждому рабочему и крестьянину, каждому борцу за дело свободы и прогресса стала совершенно ясной подлая роль, которую играли троцкисты в международном революционном движении... Перед лицом неоспоримых фактов и доказательств раскрыт подлинный смысл теории, за которой, прикрываясь ультрареволюционными фразами, прятались гниль, тщеславие и эгоизм ренегата Троцкого". Утверждая, что в любой стране цель троцкистов состоит в подрыве революции изнутри, Ибаррури заявляла, что "в результате процесса антисоветского троцкистского центра те люди, которые до сих пор, быть может, ещё верили троцкистам, должны теперь признать правильность политики испанской компартии, которая не желает сотрудничать с троцкистами ни в одном коммунистическом органе" [325].
Оправдание процесса за рубежом осуществлялось также либеральными "друзьями СССР", в первую очередь Приттом, писавшим о юридической безупречности процесса. В начале марта в Осло прибыл присутствовавший на процессе известный датский писатель Андерсен-Нексе, который заявил, что не сомневается в правдивости показаний Пятакова о его встрече с Троцким.
Среди западных либералов пальма первенства в дезинформировании западной общественности принадлежала, бесспорно, Фейхтвангеру, ещё до окончания суда выступившему в "Правде" со статьёй "Первые впечатления об этом процессе". В ней он "с удовлетворением констатировал", что "процесс антисоветского троцкистского центра пролил свет на мотивы, заставившие подсудимых признать свою вину. Тем, кто честно стремится установить истину, облегчается таким образом возможность расценивать эти признания как улики". Понимая неубедительность такого объяснения для мирового общественного мнения, Фейхтвангер призывал на помощь "перо большого советского писателя", которое "только... может объяснить западноевропейским людям преступления и наказания подсудимых" [326].
В книге "Москва 1937" Фейхтвангер в противовес "сомневающимся", считавшим поведение подсудимых психологически необъяснимым, ссылался на мнение "советских граждан", дававших "очень простое" объяснение причин признаний обвиняемых: "На предварительном следствии они были настолько изобличены свидетельскими показаниями и документами, что отрицание было бы для них бесцельно". "Патетический характер признаний, писал далее Фейхтвангер,- должён быть в основном отнесён за счёт перевода. Русская интонация трудно поддаётся передаче, русский язык в переводе звучит несколько странно, преувеличенно, как будто основным тоном его является превосходная степень" [327].
Эти лингвистические экскурсы Фейхтвангер сопровождал изложением своих "непосредственных впечатлений" от процесса, на котором он присутствовал все дни. Говоря о том, что многие люди, принадлежавшие ранее к друзьям Советского Союза, после первого московского процесса изменили свою позицию, Фейхтвангер писал: "И мне тоже... обвинения, предъявленные на процессе Зиновьева, казались не заслуживающими доверия. Мне казалось, что истерические признания обвиняемых добываются какими-то таинственными путями. Весь процесс представлялся мне какой-то театральной инсценировкой, поставленной с необычайно жутким, предельным искусством. Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я увидел и услышал Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал, что мои сомнения растворились, как соль в воде... Если всё это вымышлено или подстроено, то я не знаю, что тогда значит правда" [328].
Фейхтвангер добавлял к этому, что суд являлся до некоторой степени партийным судом, на котором обвиняемые чувствовали себя ещё связанными с партией; "поэтому не случайно процесс с самого начала носил чуждый иностранцам характер дискуссии. Судьи, прокурор, обвиняемые - и это не только казалось - были связаны между собой узами общей цели. Они были подобны инженерам, испытывавшим совершенно новую сложную машину. Некоторые из них что-то в машине испортили, испортили не со злости, а просто потому, что своенравно хотели испробовать на ней свои теории по улучшению этой машины (так Фейхтвангер интерпретировал обвинения в терроре, шпионаже, вредительстве, пораженчестве и т. д.! - В. Р.). Их методы оказались неправильными, но эта машина не менее, чем другим, близка их сердцу, и потому они сообща с другими откровенно обсуждают свои ошибки. Их всех объединяет интерес к машине, любовь к ней. И это-то чувство и побуждает судей и обвиняемых так дружно сотрудничать друг с другом" [329].
Этот набор софизмов Фейхтвангер сопровождал повторением слов Сократа, который "по поводу некоторых неясностей у Гераклита сказал так: "То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно"" [330].
Софистика Фейхтвангера в немалой степени была вызвана "аргументами", которые он почерпнул от Сталина, уделившего несколько часов "искренней" беседе с ним. Писатель вспоминал, что он сказал Сталину "о дурном впечатлении, которое произвели за границей даже на людей, расположенных к СССР, слишком простые приёмы в процессе Зиновьева. Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласится поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов; опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом месте". Особенное же доверие Сталин вызвал у Фейхтвангера тем, что он говорил "с горечью и взволнованно" о своём дружеском отношении к Радеку, который, несмотря на это, изменил ему [331].
На этот раз "объяснения" "друзей СССР" типа Фейхтвангера звучали не так убедительно для зарубежного общественного мнения, как после первого процесса - прежде всего потому, что теперь на весь мир зазвучал разоблачительный голос Троцкого.
XVI
Троцкий возвращается к борьбе
Вплоть до середины декабря 1936 года Троцкий находился в условиях строгой изоляции. 11 декабря он был вызван в качестве свидетеля на процесс фашистов, учинивших налёт на его квартиру. Поскольку суд проявил интерес к политической деятельности Троцкого, он произнёс четырёхчасовую речь, которая заканчивалась словами: "Вряд ли на протяжении всей человеческой истории можно найти более грандиозный аппарат клеветы, чем тот, который приведён в движение против меня. Бюджет этой международной клеветы исчисляется миллионами в чистом золоте" [332]. Пока Троцкий оставался в Норвегии, эта речь, произнесённая на суде, проходившем за закрытыми дверьми, не была опубликована. Впоследствии Троцкий восстановил её содержание по имевшемуся у него конспекту и включил её в книгу "Преступления Сталина".
Примерно в то же время Троцкого посетил Трюгве Ли, которому заключённый напомнил слова доктора Штокмана, героя пьесы Ибсена "Враг народа": "Мы ещё посмотрим, настолько ли сильны низость и трусость, чтобы зажать свободному честному человеку рот!" Когда министр заявил, что его правительство сделало глупость, предоставив Троцкому политическое убежище, Троцкий сказал: "И эту глупость вы собираетесь исправить посредством преступления? Вы действуете в отношении меня [так], как Носке и Шейдеманы действовали в отношении Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Вы прокладываете дорогу фашизму. Если рабочие Испании и Франции не спасут вас, вы и ваши коллеги будете через несколько лет эмигрантами, подобно вашим предшественникам, германским социал-демократам" [333]. В 1940 году, перед бегством в Англию после вторжения в Норвегию германских войск, норвежский король напомнил Трюгве Ли о "проклятии Троцкого". В мемуарах о войне бывший председатель норвежского парламента Кут с горечью писал, что лидеры его партии в 1936 году проигнорировали слова Троцкого, считая его прогноз совершенно нереальным [334].
В середине декабря в Норвегию пришло сообщение о предоставлении мексиканским правительством Троцкому политического убежища. Это решение было принято президентом Мексики Ласаро Карденасом, активным участником мексиканской народно-освободительной революции 1910-1917 годов. После избрания в 1934 году президентом Карденас приступил к осуществлению социальных и антиимпериалистических реформ - передаче крестьянам помещичьих латифундий и национализации нефтяных и железнодорожных компаний, которыми владели американские и английские капиталисты. Лишь после смерти Сталина советские власти признали Карденаса выдающимся политическим и общественным деятелем. В 1955 году ему была присуждена Международная Ленинская премия за укрепление мира и дружбы между народами. В 1961 году Карденас был избран председателем Всемирного Совета Мира.
Узнав о решении мексиканского правительства, Троцкий просил Ли предоставить ему возможность направиться в Мексику через Францию, где он хотел встретиться с сыном и друзьями. Хотя французская транзитная виза была получена, Ли запретил Троцкому следовать этим маршрутом. Для отправки Троцкого и его жены в Мексику норвежское правительство зафрахтовало танкер, подготовка к отплытию которого совершалась в глубокой тайне - из-за опасений, что сталинская агентура может подложить в него взрывное устройство или совершить на него нападение в океане. Не исключая своей трагической гибели во время пути, Троцкий направил тайным путём письмо-завещание своему сыну. Он сумел также переслать в Париж написанную химическими чернилами статью "Позор" - о процессе 16-ти. Публикуя эту статью, редакция "Бюллетеня оппозиции" указывала, что вынуждена пропустить некоторые слова, которые в дошедшем до неё тексте оказалось невозможным разобрать. Статья заканчивалась словами: "Окончательный ответ обвинителям и их лакеям... я дам из Мексики, если доеду туда... Не знаю, дойдет ли до вас это письмо. На всякий случай пускаю эту "бутылку" в море" [335].
Спустя несколько месяцев после прибытия в Мексику Троцкий писал: "Я покинул Европу, раздираемую ужасающими противоречиями и потрясаемую предчувствием новой войны. Этой всеобщей тревожностью объясняется возникновение бесчисленных панических и ложных слухов, распространяющихся по разным поводам, в том числе и по поводу меня. Мои враги искусно пользуются против меня этой атмосферой общей тревоги. Они продолжат, несомненно, свои усилия и в Новом Свете. На этот счёт я не делаю себе никаких иллюзий" [336].
Во время пути Троцкий заносил в дневник подготовительные записи к контррасследованию процесса 16-ти. В Мексике он дополнил их комментариями ко второму показательному процессу. Эти материалы составили книгу "Преступления Сталина", вышедшую в 1937 году на основных европейских языках, кроме русского (на русском языке она была впервые напечатана лишь в 1994 году). "Эта книжка,- писал Троцкий,- облегчит, как я надеюсь, широким кругам читателей понимание того, где именно следует искать преступников, на скамьях обвиняемых или на скамьях обвинителей" [337].
Рассматривая московские процессы как закономерное увенчание многолетней борьбы сталинской клики с "троцкизмом", Троцкий замечал, что "на Западе не имеют и приблизительного представления о том количестве литературы, которое издано в СССР за последние 13 лет против левой оппозиции вообще, автора этих строк в частности и в особенности. Десятки тысяч газетных статей в десятках миллионов экземпляров, стенографические отчёты бесчисленных обвинительных речей, популярные брошюры в миллионных тиражах, толстые книги разносили и разносят изо дня в день самую отвратительную ложь, какую способны изготовить тысячи наёмных литераторов, без совести, без идей и без воображения" [338].
Эта ложь, как подчёркивал Троцкий, меняла свои оттенки в зависимости от очередных внешнеполитических маневров Сталина. В 1933 году вся советская и коминтерновская печать писала, что Троцкий прибыл во Францию с целью помочь Даладье и Блюму в организации военного похода против СССР. После того, как Блюм и Даладье возглавили правительство Народного фронта, поддерживаемое Коминтерном и советской дипломатией, та же печать с ещё большим неистовством стала обвинять Троцкого в сотрудничестве с Гитлером и стремлении взорвать Народный фронт во Франции. По этому поводу Троцкий писал: "Времена меняются и подлоги ГПУ меняются вместе с ними" [339].
Раскрывая политический смысл этих изменений, Троцкий замечал: "В тот период, когда я, согласно позднейшей ретроспективной версии, занимался организацией сотрудничества с Гитлером, печать Москвы и Коминтерна изображала меня агентом Франции и англосаксонского империализма. В германско-японский лагерь я был перечислен лишь после того, как Гитлер оттолкнул протянутую руку Сталина и заставил его вопреки первоначальным планам и расчётам искать дружбы "западных демократий". Обвинения против меня были и остаются лишь отрицательным дополнением дипломатических поворотов Москвы" [340].
9 января 1937 года Троцкий прибыл в Мехико, откуда в сопровождении своих сторонников направился на виллу Диего Риверы, от которого он получил приглашение. Ривера был не только всемирно известным художником, но и одним из основателей мексиканской компартии, членом её Центрального Комитета в 20-е годы. В 1927 году он посетил Москву, где оказался свидетелем первых расправ над левой оппозицией. Под влиянием этих событий Ривера вышел из партии и порвал дружбу с другим выдающимся мексиканским художником Давидом Сикейросом, превратившимся в ярого сталиниста.
Одним из лучших творений Риверы было панно из фресок, созданное для оформления Рокфеллеровского института в Нью-Йорке. Это произведение, к ужасу буржуазной Америки, оказалось посвящённым темам классовой борьбы и пролетарской революции; в центре панно Ривера нарисовал портреты Ленина и Троцкого.
С первых дней пребывания Троцкого в Мексике местной компартией и руководством Конфедерации мексиканских профсоюзов во главе со сталинистом Ломбарде Толедано была поднята клеветническая кампания, ставившая целью добиться высылки Троцкого из этой страны. Сталин надеялся, что Троцкий, оказавшийся в далекой чужой стране, лишённый собственной печати и средств для ведения контрпропаганды, будет не в силах эффективно противостоять этой массированной кампании.
В том, что непрерывные провокации, направленные против Троцкого, не достигли своей цели, решающую роль сыграла твёрдая позиция Карденаса, объявившего Троцкого гостем мексиканского правительства. В письме, посланном Карденасу после гибели Троцкого, Н. И. Седова писала: "В Норвегии мы жили под постоянной угрозой смерти, и не все страны мира отваживались принять нас. Исключение составила легендарная Мексика с её мужественным, независимым и всё понимающим народом. Вы продлили жизнь Льва Троцкого на 43 месяца" [341].
Сразу после приезда в Мексику Троцкий возобновил активную политическую деятельность. Если Сталин пытался поставить его в положение обороны, самозащиты, то Троцкий избрал тактику наступления, разоблачения не только судебных подлогов, но и всего сталинского режима, порождением которого явились эти подлоги. В своих многочисленных выступлениях он защищал прежде всего не себя, а дело социализма, на которое преступления сталинской клики бросили мрачную тень.
9 февраля 1937 года в Нью-Йорке состоялся многотысячный митинг, организованный американским комитетом защиты Троцкого. Предполагалось, что Троцкий лично зачитает свою речь по телефону. Однако в последний момент телефонная связь между Мехико и Нью-Йорком оказалась отключенной (впоследствии обнаружилось, что это было специально сделано телефонисткой-сталинисткой); поэтому речь Троцкого была зачитана членом президиума митинга Шахтманом.
Секретарь Троцкого Сара Вебер, находившаяся тогда в Соединенных Штатах, так описывала в письме Троцкому нью-йоркский митинг: "До 12 часов ночи весь переполненный театр (около семи тысяч народу) ждал вашей речи. Ждали напряженно, в совершенно невероятной тишине. Без двадцати одиннадцать Шахтман предложил начать читать речь. "Нет, нет",- со всех сторон,- "будем ждать", и опять напряженное молчание и тишина, прерываемая время от времени сообщениями телефонной кампании. Никто не покидал зала. Только в 11.30 Шахтману позволили читать вашу речь. Резолюция об организации следственной комиссии была вынесена почти единогласно - всего несколько одиночных голосов неуверенно сказало "нет". Несмотря на острое разочарование, что не удалось услышать ваш голос (особенно для тех, кто знает русский язык), установить связь между аудиторией в New-York"e и вами в Мексике, ваша речь имела потрясающий эффект. Уже один тот факт, что сталинцы (а их было не мало и пришли они с намерением похулиганить) не осмелились прерывать её и сидели в таком же напряженном молчании, как и остальные, свидетельствует об этом" [342].
В своей речи Троцкий потребовал создания авторитетной, открытой и беспристрастной комиссии по расследованию обвинений московских процессов и сообщил о своей готовности предстать перед этой международной комиссией с многочисленными документами и свидетельствами о своей политической деятельности. "Если эта комиссия признает,- говорил он,- что я виновен хотя бы в небольшой части тех преступлений, которые взваливает на меня Сталин, я заранее обязуюсь добровольно отдаться в руки палачей из ГПУ... Но если комиссия установит, что московские процессы - сознательный и преднамеренный подлог, построенный из человеческих нервов и костей, я не потребую от своих обвинителей, чтоб они добровольно становились под пулю. Нет, достаточно будет для них вечного позора в памяти человеческих поколений! Слышат ли меня обвинители в Кремле? Я им бросаю свой вызов в лицо. И я жду от них ответа!.. Дело идёт не о личном доверии. Дело идёт о проверке! Я предлагаю проверку! Я требую проверки!" [343]
Говоря об абсурдности обвинений, выдвинутых на московских процессах, Троцкий подчёркивал, что вменявшиеся подсудимым в вину преступления "с точки зрения обвиняемых, а не обвинителей не имеют никакого смысла... Ни при каком другом режиме Пятаков и Радек не могли надеяться занять более высокое положение, чем то, которое они занимали до ареста" [344]. Ещё более дикой и нелепой Троцкий называл прозвучавшую на процессах версию, будто "путь к власти в СССР может вести через... гестапо" [345].
Раскрывая фальсификаторский характер московских процессов, Троцкий подчёркивал, что на них была представлена картина грандиозного заговора, вовлекшего в свою орбиту множество людей. Однако при этом обвинители игнорировали тот факт, что на протяжении предшествующего десятилетия тысячи оппозиционеров были арестованы, сосланы, загублены в тюрьмах и лагерях, расстреляны. При бесчисленных арестах, обысках, перлюстрации писем и т. д. ГПУ должно было "собрать грандиозный музей вещественных доказательств. Между тем ни на одном из процессов не фигурировало до сих пор ни одного подлинного письма, ни одного документа, ни одного безупречного свидетельства" [346].
Если это обстоятельство с натяжкой можно было бы объяснить осторожностью профессиональных революционеров, то ещё более удивительным был тот факт, что в среде заговорщиков, как следовало из судебных отчётов, на протяжении многих лет не возникало ни разногласий, ни провалов, ни отколов, ни доносов. Лишь на самих процессах это беспримерное единодушие "преступников" сменилось столь же поразительным их единодушием прямо противоположного характера: "пробил час общего покаяния" и "совершилось новое чудо. Люди, которые организовывали убийства, подготовляли войну и расчленяли Советский Союз, эти закалённые преступники внезапно раскаялись... не под тяжестью улик, нет, ибо ни одной улики не было,- а по каким-то мистическим причинам... Вчера они совершали крушения поездов и отравляли рабочих - по незримой команде Троцкого. Сегодня они возненавидели Троцкого и взваливают на него свои мнимые преступления. Вчера они только о том и думали, как бы убить Сталина. Сегодня они все поют ему гимны". Замечая, что западные "психологи" объясняют эти фантастические превращения пресловутой загадочностью "русской души", Троцкий гневно заявлял: "Вы лжёте, господа, на русскую душу. Вы лжёте на человеческую душу вообще" [347].
В откликах на московские процессы, появившихся за рубежом, Троцкий усматривал две, в равной степени опасные крайности. С одной стороны, "друзья СССР" соблюдали "заговор молчания" по поводу очевидных судебных подлогов - из-за опасения, что их разоблачение может ослабить Советский Союз и тем самым оказать услугу фашизму. В этой связи Троцкий указывал, что в действительности сталинская бюрократия, усваивающая "наиболее отвратительные черты тоталитарного режима", способствует укреплению позиций фашизма [348]. (В последующем, задолго до заключения пакта "Молотов - Риббентроп", Троцкий не раз указывал, что Сталин, очистивший партию от всех последовательных носителей большевистского типа социального сознания, готовится к позорной сделке с Гитлером.)
С другой стороны, антикоммунистическая печать рассматривала московские процессы как закономерный итог Октябрьской революции и идеологии большевизма. В ответ на это Троцкий говорил: "Московские процессы не бесчестят революцию, ибо они являются детищами реакции. Московские процессы не бесчестят старое поколение большевиков; они лишь показывают, что и большевики сделаны из плоти и крови и что они не выдерживают без конца, когда над ними годами качается маятник смерти. Московские процессы бесчестят тот политический режим, который их породил: режим бонапартизма, без чести и совести" [349].
Отчётливо понимая, какой долговременный ущерб делу социализма наносят сталинские преступления, совершаемые якобы под революционным знаменем, Троцкий заявлял: "Этого знамени мы не отдадим мастерам подлога. Если наше поколение оказалось слишком слабо для осуществления социализма на земле, мы передадим знамя незапятнанным нашим детям. Борьба, которая предстоит, далеко превосходит значение отдельных лиц, фракций и партий. Это борьба за будущее всего человечества. Она будет суровой. Она будет долгой. Кто ищет физического покоя и душевного комфорта, пусть отойдет в сторону. Во время реакции удобнее опираться на бюрократию, чем на истину. Но все, для которых социализм - не пустой звук, а содержание нравственной жизни,- вперёд! Ни угрозы, ни преследования, ни насилия нас не остановят. Может быть, на наших костях, но истина восторжествует. Мы ей проложим дорогу. Она победит. И под грозными ударами судьбы я буду считать себя счастливым, как в лучшие дни своей юности, если вместе с вами смогу содействовать её победе. Ибо, друзья мои, высшее человеческое счастье состоит не в эксплуатации настоящего, а в подготовке будущего" [350].
XVII
Троцкий о целях московских процессов
Анализируя причины московских процессов, Троцкий отметал объяснение их исключительно личными мотивами. Соглашаясь с тем, что такие мотивы всегда играли важную роль в политической психологии Сталина, он подчёркивал, что при организации столь грандиозной акции, как великая чистка, Сталин руководствовался серьёзными политическими соображениями, в которых следует различать индивидуальный и социальный аспекты.
Индивидуальный аспект был связан прежде всего со страхом Сталина по поводу возможности организации против него контртеррористических актов. О том, насколько Сталин был охвачен таким страхом, свидетельствуют, в частности, воспоминания адмирала Исакова. В них рассказывается о том, как Сталин вскоре после убийства Кирова говорил Исакову о дежурных офицерах, стоявших на всех переходах в Кремле, и, разумеется, многократно проверенных "органами": "Идешь каждый раз по коридору и думаешь: кто из них? Если вот этот, то будет стрелять в спину, а если завернешь за угол, то следующий будет стрелять в лицо" [351].
Однако только эти соображения не могли играть определяющей роли в организации Сталиным чудовищного аутодафе, жертвами которого стали миллионы людей. Столь же несостоятельной была версия, объяснявшая расправу над "троцкистами", равно как и продолжение Троцким борьбы, личной враждой между Сталиным и Троцким. Эта версия реакционной печати 30-х годов в последние годы оказалась реанимированной российскими демократами. Так, Волкогонов, меряя борьбу левой оппозиции против сталинизма мерками беспринципной грызни между Горбачёвым и Ельциным, неоднократно повторяет, что "абсолютное неприятие сталинизма" Троцким объяснялось его личной ненавистью к Сталину [352].
Между тем Троцкий ещё в 1937 году выдвинул достаточно убедительные аргументы, разрушающие эту версию. Называя поверхностным, нелепым и абсурдным сведение борьбы оппозиции против бюрократического абсолютизма к борьбе за личную власть между Сталиным и Троцким, он рассматривал эту проблему не со стороны Сталина, а со стороны его многочисленных противников из рядов левой оппозиции. "Многие десятки тысяч так называемых "троцкистов",- писал он,- подвергались в СССР в течение последних тринадцати лет жестоким преследованиям, отрывались от семей, от друзей, от работы, лишались огня и воды, нередко и жизни - неужели всё это ради личной борьбы между Троцким и Сталиным?" [353]
Одним из главных мотивов, побудивших Сталина к организации московских процессов, выступало стремление устранить Троцкого с политической арены. "Если Сталин взял на себя работу Каина по отношению к Зиновьеву, Каменеву и другим, то не потому, что смерть их была ему нужна сама по себе... Трупы Зиновьева и Каменева для Сталина - прежде всего ступеньки к Троцкому" [354]. Такой же ступенькой стали и главные подсудимые второго процесса - Радек и Пятаков, которые в отличие от лидеров зиновьевской оппозиции, остававшихся после 1927 года на политических задворках, были приближены Сталиным к власти. Пятаков и Радек "были верными орудиями в руках Сталина, который очень дорожил ими, потому что они умнее и образованнее всех его ближайших сотрудников. Но у него не было других видных, известных экс-троцкистов, которых он мог бы пустить в дело для нового демонстративного процесса. Он оказался вынужден пожертвовать Пятаковым и Радеком" [355].
Между расправой над "экс-троцкистами" и политической дискредитацией Троцкого существовала двухсторонняя связь. "Сталину нужно было пожертвовать десятками бывших своих товарищей, чтобы создать фантастическую фигуру контрреволюционного сверхзаговорщика Троцкого. А затем он воспользовался этой фигурой для расправы со всеми своими противниками" [356]. Эта "диалектика подлога" выросла из страха Сталина перед ростом влияния Троцкого за рубежом и ростом оппозиционных, "троцкистских" настроений в СССР. В обоих случаях Сталин руководствовался не только личной ненавистью к "разоружившимся" и не "разоружившимся" деятелям левой оппозиции, от которых он в прошлом получил немало сокрушительных идейных ударов, но в первую очередь интересами классовой, политической борьбы. Большой террор и его необходимая составная часть - показательные процессы над бывшими лидерами оппозиции имели глубокие социальные и политические причины.
Первая и главная из этих причин и соответственно - целей Сталина вытекала из непримиримых противоречий социальных интересов. Эти противоречия, раздиравшие всю общественную жизнь Советского Союза, были порождены возникновением "нового привилегированного слоя, жадного к власти, жадного к благам жизни, боящегося за свои позиции, боящегося масс и смертельно ненавидящего всякую оппозицию" [357]. Этот слой превратил режим Советов в бюрократическую тиранию. Результатом перерождения политического режима стало изменение социальной структуры общества и власти, которая пришла в противоречие с целями Октябрьской революции, состоявшими в том, чтобы "установить общество без классов, т. е. без привилегированных и без обездоленных. Такому обществу не нужно государственное насилие. Основатели [большевистского] режима предполагали, что все общественные функции будут выполняться посредством самоуправления граждан, без профессиональной бюрократии, возвышающейся над обществом" [358]. Реальное же развитие советского общества пошло по прямо противоположному пути: бюрократия узурпировала власть народа, сосредоточила в своих руках распоряжение всеми богатствами страны и установила для себя привилегии, растущие из года в год.
Уже на первых этапах этого процесса бюрократия столкнулась с сопротивлением левой оппозиции (по сталинской терминологии - "троцкистов"),- единственной политической силы в стране, которая обладала программой, выражающей интересы народных масс. По мере термидорианского перерождения режима реальная действительность всё более обнажала официальную ложь и подтверждала правоту оппозиционной критики и программы. Это вынуждало бюрократию ради сохранения репутации собственной непогрешимости прибегать ко всё более острым формам борьбы с оппозицией. Сперва оппозиционеров снимали с ответственных постов и исключали из партии, затем их стали лишать всякой работы и направлять в ссылку. О них распространяли всё более ядовитую клевету. "Во всех обличительных статьях против "троцкизма" нет никогда ни одной честной цитаты, как во всех процессах против него нет ни одного вещественного доказательства" [359].
Постепенно помощниками Сталина в этой борьбе становились порвавшие с оппозицией капитулянты, превращавшиеся в профессиональных лжесвидетелей против оппозиции и самих себя. Во всех капитулянтских заявлениях, начиная с 1929 года, неизменно фигурировало имя Троцкого как главного врага СССР; без этого покаяние не имело силы. Сначала речь шла об "уклонах" Троцкого в сторону социал-демократии; на следующем этапе - об "объективных" контрреволюционных последствиях его деятельности; затем - о его союзе с мировой буржуазией против СССР. Эти клеветнические кампании логически завершились приписыванием Троцкому стремления не только расколоть партию, но и разложить армию, низвергнуть Советскую власть, восстановить капитализм. Чтобы сделать эти обвинения убедительными в глазах советских людей и мирового общественного мнения, потребовалось вывести на судебные процессы видных бывших оппозиционеров в качестве обвинителей против Троцкого.
До этих процессов главным средством искоренения "троцкизма" были партийные чистки, на которых "троцкистами" называли не только недовольных положением в стране рабочих, но и всех учёных и публицистов, добросовестно приводивших исторические факты и цитаты, противоречащие официальной лжи. В результате духовная атмосфера страны насквозь пропиталась отравой обмана, фальши и прямых идеологических и исторических подлогов. Однако фальсификации теории и истории большевизма, принимавшие всё более грубый характер, не достигали своих целей - дискредитации в сознании масс Троцкого и "троцкизма". "Необходимо было дать более массивное обоснование бюрократическим репрессиям. На подмогу литературным фальсификациям пришли обвинения уголовного характера" [360].
Как идеологические, так и судебные подлоги вытекали с необходимостью из положения правящей касты, которое "ложно в самой своей основе. Она вынуждена скрывать свои привилегии, лгать народу, прикрывать коммунистическими формулами такие отношения и действия, которые не имеют ничего общего с коммунизмом. Бюрократический аппарат не позволяет никому называть вещи по имени. Наоборот, он требует от всех и каждого применения условного "коммунистического" языка, который служит для того, чтоб замаскировать правду... Принудительная ложь пронизывает всю официальную идеологию. Люди думают одно, а говорят и пишут другое. Так как расхождение между словом и делом непрерывно возрастает, то самые священные формулы приходится пересматривать чуть не каждый год... Под кнутом бюрократии тысячи людей выполняют систематическую работу "научной" фальсификации. Любая попытка критики или возражения, малейшая нота диссонанса рассматривается как тягчайшее преступление" [361].
Как легко может убедиться читатель, приведённые выше положения характеризуют духовную, идеологическую атмосферу советского общества не только в период сталинизма, но и в последующие годы - за двумя, однако, существенными исключениями. Во-первых, после смерти Сталина меры наказания за инакомыслие были существенно смягчены. Во-вторых, оппозиционные настроения в послесталинский период - чем дальше, тем в большей степени - приобретали по преимуществу антикоммунистический характер. При этом носители таких настроений не обладали чётко сформулированной, цельной программой переустройства общественных отношений. В отличие от этого, в 30-е годы в массах ещё были живы традиции и идеалы Октябрьской революции. Эти неугаснувшие традиции угрожали самому существованию бюрократии, которая боялась масс, показавших свою действительную силу и активность в годы революции и гражданской войны.
В стране, где лава социалистической революции ещё не остыла, для поддержания порождённых сталинизмом социальных, политических и идеологических отношений, ещё весьма неустойчивых, было необходимо физическое истребление коммунистической оппозиции. Однако правящая каста, прикрывавшая свои корыстные социальные интересы защитным флагом большевизма, не могла "карать оппозицию за её действительные мысли и дела: непрерывные репрессии как раз и имеют своей задачей помешать массам узнать подлинную программу "троцкизма", которая требует прежде всего большего равенства и большей свободы для масс" [362]. Бюрократия не осмеливалась обрушивать на головы недовольных и критикующих кровавые репрессии по обвинению в том, что они требуют ликвидации её всевластия и её привилегий. "Обвинять оппозиционеров в том, что они критикуют самодержавие бюрократии, значило бы только помогать оппозиции. Не оставалось ничего другого, как приписывать ей преступления, направленные не против привилегий новой аристократии, а против интересов народа. На каждом новом этапе эти обвинения принимали всё более чудовищный характер. Такова та общая политическая обстановка и та общественная психология, которые сделали возможной московскую судебную фантасмагорию" [363].
Конечно, в 30-е годы в стране оставались и такие оппозиционные элементы, настроения которых носили антикоммунистический характер и которые были готовы при удобном случае повести борьбу со сталинизмом "справа", даже ценой сотрудничества с фашистскими интервентами. Сохранение таких элементов наглядно обнаружилось в годы Отечественной войны. Но не против этих возможных участников "пятой колонны" было направлено остриё большого террора. Зато в борьбе против своих наиболее опасных политических противников из среды большевиков-ленинцев Сталин щедро использовал излюбленный им метод политической амальгамы, включавший отождествление противников "слева" и "справа", приписывание первым намерений, характерных для вторых. Здесь его политическая "методология" вплотную смыкалась с методологией Гитлера, который со свойственным ему хвастливым цинизмом однажды выболтал один из главных "секретов" своей политической стратегии. "Гениальность великого вождя,- заявлял Гитлер,- заключается также и в том, чтобы даже далеко расходящихся противников изображать всегда принадлежащими к одной категории, ибо понимание различия врагов слишком легко становится у слабых и неустойчивых характеров началом сомнений в собственной правоте".
Разумеется, у Сталина, вынужденного прибегать к политической мимикрии и поэтому в своих официальных заявлениях куда менее искреннего, чем Гитлер, мы не встретим ничего похожего на эти высказывания. Однако в своей политической практике Сталин фактически взял на вооружение сформулированный Гитлером принцип, который, как подчёркивал Троцкий, "прямо противоположен принципу марксистской политики, как и научного познания вообще, ибо последнее начинается с расчленения, противопоставления, вскрытия не только основных различий, но и переходных оттенков. Марксизм, в частности, всегда противился тому, чтобы третировать всех политических противников как "одну реакционную массу"". Сталин же при идеологическом обосновании своего террора использовал методы не марксистской, а фашистской агитации. Разница между этими методами, по словам Троцкого, представляла собой "разницу между научным воспитанием и демагогическим гипнотизированием. Метод сталинской политики, нашедший наиболее законченное выражение в судебных подлогах, полностью совпадает с рецептом Гитлера, а по своему размаху далеко оставляет его позади. Все, кто не склоняются перед правящей московской кликой, представляют отныне "общую фашистскую массу"" [364].
Таким образом, Троцкий доказывал, что сталинские преступления выступали единственно доступным Сталину методом политической борьбы. Подложные обвинения против оппозиции, достигшие кульминации на сенсационных процессах, служили средством подавления накопившегося в народе социального протеста против растущего неравенства и политического бесправия масс.
"Когда сталинцы называют нас "предателями",- писал Троцкий,- в этом обвинении звучит не только ненависть, но и своеобразная искренность. Они считают, что мы предали интересы священной касты... которая одна способна "построить социализм", но которая на деле компрометирует самую идею социализма. Мы, со своей стороны, считаем сталинцев предателями интересов советских народных масс и мирового пролетариата. Нелепо объяснять столь ожесточённую борьбу личными мотивами. Дело идёт не только о разных программах, но и о разных социальных интересах, которые всё более враждебно сталкиваются друг с другом" [365].
Главная цель московских процессов состояла в создании условий для политической дискредитации и физического истребления всей коммунистической оппозиции с тем, чтобы обезглавить народ, лишить его на долгие годы политического авангарда и тем самым - способности к отпору тоталитарному режиму. Классовая борьба в СССР приняла, по существу, свою наиболее острую форму - гражданской войны. Эта гражданская война, в отличие от гражданской войны 1918-1920 годов, выступала в специфической форме государственного террора, направленного на предупреждение каких-либо политических выступлений масс. "В массах, несомненно, живы традиции Октябрьской революции,- подчёркивал Троцкий.- Вражда к бюрократии растёт. Но рабочие и крестьяне, даже формально принадлежащие к так называемой партии, не имеют никаких каналов и рычагов для воздействия на политику страны. Нынешние процессы, аресты, изгнания, судебные и несудебные расправы представляют собой форму превентивной гражданской войны, которую бюрократия в целом ведёт против трудящихся" [366].
Важная особенность этой гражданской войны состояла в том, что она, вопреки намерениям Сталина, с неизбежностью вела к росту численности его противников внутри страны. В результате расправы над заведомо невиновными людьми, строителями большевистской партии, таких противников оказалось значительно больше, чем предполагал Сталин. Эта расправа "не могла не вызвать содрогания в рядах самой бюрократии". Преодолеть центробежные тенденции внутри правящего слоя, в котором сохранялось ещё немало лиц, субъективно преданных коммунистическим идеалам, можно было только путём уничтожения основной части этого слоя. Поэтому большой террор вылился в борьбу, которую "наиболее последовательное бонапартистское крыло бюрократии ведёт против остальных менее твёрдых или менее надёжных её групп" [367].
Размах развязанной Сталиным превентивной гражданской войны был обусловлен силой идей и традиций Октябрьской революции, сохранявших жизненность не только в среде народных масс, но и в среде партийных аппаратчиков, хозяйственников, военачальников и т. д. Чтобы опрокинуть эту силу, не имевшую прецедента в истории, понадобился столь же беспрецедентный по своим масштабам и жестокости государственный террор. В свою очередь этот террор оказался возможным и действенным потому, что он внешне выступал не в своём подлинном контрреволюционном обличьи, а в форме социальной мимикрии, под маской защиты завоеваний Октябрьской революции. Сталинский бонапартистский режим мог удержаться лишь с помощью неразрывно связанных между собой репрессий и фальсификаций. Эти фальсификации - философские, исторические, политические, литературные,- являвшиеся "неизбежной идеологической надстройкой над материальным фундаментом узурпации новой аристократией государственной власти и эксплуатацией ею завоеваний революции" [368], с необходимостью должны были увенчаться небывалыми в истории судебными подлогами. Попутной целью этих подлогов было стремление правящей клики и стоящей за её спиной наиболее низменной и низкопробной части бюрократии "свалить свои экономические неудачи, просчёты, диспропорции, хищения и другие злоупотребления на... троцкистов, которые выполняют ныне в СССР точь в точь ту же роль, что евреи и коммунисты в Германии" [369].
Ещё одна важная цель московских процессов носила внешнеполитический характер. Сталинской клике было необходимо, чтобы миллионы людей во всём мире отождествляли с нею Советский Союз. "Моральный авторитет вождей бюрократии и прежде всего Сталина держится в значительной мере на Вавилонской башне клевет и фальсификаций... Эта Вавилонская башня, которая страшит самих строителей, держится... вне СССР - при помощи гигантского аппарата, который на средства советских рабочих и крестьян отравляет мировое общественное мнение микробами лжи, фальсификации и шантажа". Этот аппарат Коминтерна, насквозь деморализованный, мог пользоваться влиянием в массах лишь до тех пор, пока последние отождествляли его с революционным рабочим движением. Явное банкротство Коминтерна, стратегия которого обнаруживала свою ущербность при каждом революционном кризисе, открывало место для нового Интернационала. "Если Сталин страшится маленького "Бюллетеня оппозиции" и карает расстрелом за его доставку в СССР, то нетрудно понять, каким страхом бюрократия боится того, что в СССР проникнут вести о самоотверженной работе Четвёртого Интернационала... Вот почему для Сталина вопросом жизни и смерти является: убить Четвёртый Интернационал в зародыше!" [370]
XVIII
Месть тирана
На разоблачения Троцкого Сталин отвечал прежде всего нагромождением всё новой клеветы, публичное повторение которой стало обязанностью каждого советского человека. Чем более высокий пост занимал тот или иной бюрократ, тем в большей степени требовалась от него активность и самостоятельность в выборе наиболее грязных выражений и эпитетов. В этом деле сумел перещеголять многих своих коллег нарком юстиции Н. В. Крыленко, чьё особое рвение объяснялось страхом по поводу его собственных "связей": его сестра не только жила за рубежом, но и была замужем за известным американским "троцкистом" Истменом.
В статье "Враг народа - Троцкий" Крыленко, как бы желая превзойти в своих проклятьях Вышинского, писал: "Троцкий войдёт в историю как чудовищное соединение в одном лице всей суммы преступлений, какие только знают уголовные законы, какие только могло создать человеческое представление о "преступном", ибо действительно все преступления, которые знает история человеческих отношений, из наиболее подлых и тяжёлых, он сконцентрировал в своих делах" [371].
Помимо низкопробной клеветы, распространяемой устами своих сатрапов, у Сталина было ещё одно средство мести Троцкому - расправа с его родственниками, находившимися в СССР.
Ещё в 1926 году, после того, как Троцкий заявил на заседании Политбюро, что Сталин окончательно поставил свою кандидатуру на роль могильщика партии и революции, его тогдашний единомышленник Пятаков сказал ему: "Он вам этого никогда не забудет, ни вам, ни детям, ни внукам вашим" [372]. Этот прогноз полностью реализовался в годы большого террора. К тому времени в Советском Союзе находились первая жена Троцкого А. Л. Соколовская и два его зятя, принадлежавшие к числу несгибаемых троцкистов. Оба они с 1928 года пребывали в ссылке, в середине 30-х годов были переведены в концлагеря и вскоре стали жертвами первых лагерных расстрелов. О судьбе Соколовской рассказывается в гл. XLIV.
Эти люди были не только родственниками, но и политическими единомышленниками и сподвижниками Троцкого. По-иному обстояло дело с сыном Троцкого Сергеем Седовым, который никогда не интересовался политикой. "В школе он отказался вступить в комсомол,- вспоминала Л. И. Седова,- и мы разрешили ему это. Мы надеялись, что, став старше, он придёт к тому, чтобы разделять наши интересы. Но его единственным страстным интересом была математика и техника" [373]. Отказавшись сопровождать отца в ссылку и изгнание, Седов посвятил себя всецело научной работе.
В начале 1935 года Седов был арестован и привлечён к уголовной ответственности по т. н. "кремлёвскому делу". Поскольку никакой вины за ним отыскать не удалось, Особое совещание ограничилось тем, что в июле того же года приняло решение о высылке его в Красноярск сроком на пять лет.
Как административно-ссыльный, Седов обладал правом на самостоятельный поиск работы по специальности. В Красноярске ему посчастливилось в том плане, что он встретил человеческое отношение со стороны директора машиностроительного завода А. П. Субботина, близкого друга Орджоникидзе.
На партийном собрании, где Субботину было впервые предъявлено обвинение в покровительстве Седову, он рассказал об обстоятельствах приёма последнего на работу: "Ко мне в кабинет зашёл человек, назвался Седовым и стал предлагать свои услуги как специалиста по газогенераторам. Он стоит передо мной. Я его спрашиваю: "Да ты откуда взялся?"- "Я,- говорит,- сын Троцкого". Надо сказать, я немножко вспотел: "Надо немного подождать",- говорю. И так Седов ходил некоторое время около завода, потом его взяли на работу".
Несмотря на своё высокое положение, Субботин не мог самостоятельно принять столь "ответственное" решение. Он специально обратился за советом по этому вопросу к первому секретарю крайкома Акулинушкину, который согласовал с краевым управлением НКВД вопрос о трудоустройстве Седова.
Одним из главных мотивов, побудивших Субботина пойти на этот рискованный шаг, было получение от начальника Главзолота Серебровского задания наладить производство газогенераторных установок для моторных судов, необходимых золотодобывающей промышленности. Седов же был одним из авторов монографии "Лёгкие генераторы автотранспортного типа". В сентябре 1935 года он был принят на завод для руководства освоением производства двигателей. Вскоре к нему приехала из Москвы его жена Г. М. Рубинштейн.
Сразу после процесса "объединённого троцкистско-зиновьевского центра" Седов был арестован. Субботин обратился к Серебровскому с просьбой помочь освобождению Седова как незаменимого специалиста и получил недвусмысленный ответ: "Если взяли - хорошо сделали". На заседании крайкома Субботин заявил, что у него нет оснований обвинять Седова в недобросовестном отношении к работе, на что последовала зловещая реплика Акулинушкина: "Враг хорошо не работает".
Отныне параллельно "разрабатывались" два дела - Седова и Субботина. На первых порах Субботин отделался партийным выговором за "проявления либерализма" и "притупление большевистской бдительности" [374].
Седов был направлен по решению Особого Совещания в составе этапа троцкистов в Воркутинские лагеря. О его лагерной судьбе известно из некоторых свидетельств "воркутинцев", хранящихся в коллекции Николаевского. Так, бывший заключённый А. Рахалов писал: "На меня Седов производил впечатление человека, переживающего глубокую внутреннюю трагедию. Я лично думаю, что он, бесспорно, любил своего отца. Мне также кажется, что ГПУ много и часто с ним играло, ругая и лаская его, и он сознавал, что ему ещё долго придётся играть роль мученика за отца... Во всяком случае, его исключительная замкнутость, боязнь произнести лишнее слово, уединение и задумчивость - делали его для меня загадкой. Мне рассказывали, что он очень любит свою мать и мысли о ней вытесняют в его голове всё остальное" [375].
В 1952 году Николаевский переслал Н. И. Седовой письмо, в котором со слов некоторых политзаключённых сообщалось о жизни её сына в лагере и об отправке его оттуда под спецконвоем обратно в Красноярск [376].
В Красноярске Седову было предъявлено новое обвинение, о котором немедленно было сообщено в заметке "Правды", озаглавленной "Сын Троцкого Сергей Седов пытался отравить рабочих". В ней говорилось, что Седов, "достойный отпрыск продавшегося фашизму своего отца", пытался отравить генераторным газом большую группу рабочих [377].
Для придания весомости "делу Седова" в него были включены многие заводские специалисты. Седову вменялись в вину антисоветская агитация, вредительско-диверсионная деятельность и создание "совместно с агентом германской разведки" террористической группы. После длительного следствия Седов был 29 октября 1937 года приговорён к расстрелу. Приговоры по его делам 1935 и 1937 годов были отменены лишь 28 сентября 1988 года - до этого времени советское правосудие не желало обращаться к делу сына Троцкого.
Нити от "группы Седова" были протянуты к Субботину. В апреле 1937 года Акулинушкин писал секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву: "На Стройкрасмаше в 1936 г. вскрыта контрреволюционная организация, возглавляемая Седовым - сыном Троцкого, Заксом - племянником Зиновьева и другими. Установлено, что начальник строительства и директор завода Субботин, лично зная арестованных вредителей, расставил их на самые важнейшие посты и, имея с ними весьма тесную и близкую связь, своей защитой и поддержкой создавал обстановку и условия для вредительской и подрывной деятельности".
16 июня 1937 года арестованному Субботину было предъявлено обвинение в руководстве право-троцкистской организацией, занимавшейся вредительством, шпионажем и подготовкой террористических актов. Отвергая на следствии лживые обвинения, Субботин вместе с тем не был склонен скрывать свои оппозиционные настроения. На одном из допросов он заявил: "Я, наконец, не мог мириться с внутрипартийной жизнью, которая лишала прав члена партии высказывать свои взгляды по вопросам политики партии... Я не разделял также линии партии в вопросах массовых репрессий и судов, применяемых иногда совершенно необоснованно к лицам, не разделяющим полностью политики партии... Я не разделял политики партии в отношении взятых темпов индустриализации страны, которая проводилась, по-моему, за счёт ухудшения материального положения рабочих" [378]. 13 июля 1938 года Субботин был расстрелян.
В 1937 году в Москве была арестована Г. М. Рубинштейн, вернувшаяся после ареста Седова к родителям и за несколько месяцев до ареста родившая дочь Юлию. При обыске в её квартире были конфискованы все фотографии Седова и уцелевшие после предыдущих обысков книги, которые достались ему от отца. В 1952 году Николаевский сообщил Н. И. Седовой о свидетельстве бывшей колымчанки, оказавшейся после войны в Западной Германии: Г. М. Рубинштейн, приговорённая Особым совещанием к 8 годам дальних лагерей, была привезена в ноябре 1938 года в Магадан и в 1946 году, несмотря на окончание срока, оставалась ещё в лагере [379]. Всего же она провела на Колыме двадцать лет. Многие годы в лагерях и ссылке находилась и первая жена Седова.
О своего рода "продолжении" дела Седова рассказывается в исповедальной книге известного литературного критика Бориса Рунина "Моё окружение. Записки случайно уцелевшего". На протяжении её первой части мы узнаем о многих испытаниях, выпавших на долю автора: пребывании в первые месяцы войны в окружении, унизительных дотошных допросах по этому поводу, объявлении его в 1949 году "безродным космополитом" и т. д. При этом писатель постоянно подчёркивал, что страшнее всего пережитого была "жгучая тайна, тайна замедленного действия", бремя которой он нёс всю жизнь и которой не решался поделиться даже с самыми близкими друзьями.
Автор намекал, что эта "тайна" была как-то связана с его сестрой, "загремевшей в Сибирь из-за мужа". Однако такие факты были в те годы столь частыми, что не давали оснований для испепеляющего страха. В этом Рунину довелось убедиться, когда в 1939 году его, третьекурсника литературного института, рекомендовали для пополнения изрядно поредевшего за годы большого террора авторского актива "Правды". Первая заказанная ему статья была поставлена в номер, но не появилась на его страницах. На следующий день Рунин был вызван в редакцию её литературным сотрудником Трегубом, который объяснил: снятие статьи вызвано тем, что главный редактор "Правды" Поспелов, столкнувшись при просмотре полосы с неизвестным ему именем, распорядился отложить статью и сообщить ему сведения о её авторе. Это известие повергло Рунина в неописуемый ужас:
"Вот оно!.. Случилось то, чего я столько лет боялся и что рано или поздно не могло не случиться... И, не дожидаясь продолжения, я заплетающимся языком произнёс:
- Да, я должен был вас заранее уведомить о компрометирующем меня обстоятельстве - у меня арестована сестра...
Но Трегуб прервал моё покаянное слово и нетерпеливо отмахнулся от этой темы, так и не спросив, за что она арестована. Впрочем, тогда подобные вопросы звучали крайне глупо и их не задавали.
- Ах, да разве в этом дело?! - неожиданно произнёс он, явно досадуя, потому что куда-то торопился.- Нынче у всех арестована сестра..." [380] Оказалось, что Поспелова интересовали данные о литературной биографии молодого автора - сколько ему лет, где он печатался и т. п.
Во второй части книги писатель раскрывает содержание "жгучей тайны", состоявшей в том, что мужем его сестры был не кто иной, как Сергей Седов. Сразу после второго ареста Седова Рунин понял, какими последствиями для него и всей его семьи может обернуться этот арест. Конечно, в "органах" хорошо знали о "семейных связях" Седова, но всегда мог найтись человек, который по собственной инициативе поднимет этот вопрос, чтобы раздуть новое "дело". "Стараниями мощного пропагандистского аппарата,- пишет Рунин,- имя Троцкого уже приобрело к тому времени сатанинское звучание, и всякая причастность к этому имени не только вызывала у советских обывателей священный испуг, но и побуждала их - у страха глаза велики - мигом сигнализировать, куда надо, не скупясь на всевозможные измышления" [381].
После появления в "Правде" зловещей заметки о Седове знакомые Рубинштейнов посещали их дом всё реже, а затем и вовсе стали обходить его стороной, словно он был зачумлённым. "Само звучание этой фамилии - Троцкий! - вселяло мистический ужас в сердца современников великой чистки,- замечает Рунин.- И то, что моя сестра имела какое-то отношение к этой фамилии, автоматически превращало не только её самое, но и всю нашу семью в государственных преступников, в "соучастников", в "лазутчиков", в "пособников", словом, в "агентуру величайшего злодея современности, злейшего противника советской власти"" [382].
Обнародование своей "причастности" к Троцкому - в многочисленных анкетах, которые тогда приходилось заполнять каждому работавшему человеку,- грозило жестокими преследованиями. Поэтому после ареста сестры Рунин счёл за лучшее уволиться с работы и перейти на эпизодические литературные заработки, чтобы не вступать ни в какие отношения с отделами кадров. Тогда же, вспоминал Рунин, "я умышленно оборвал многие прежние знакомства, сузив круг общения до минимума. С одной стороны, я не хотел бросать тень на товарищей - если моя подноготная раскроется, то дружба со мной может больно по ним ударить. С другой... я менее всего был заинтересован в том, чтобы рядом с моей шепотом произносилась фамилия сакраментальная, ставшая от частых проклятий в печати символом мирового зла. Я не только боялся навредить, не желая того, хорошим людям, но и не хотел, чтобы хорошие люди по простоте душевной навредили мне" [383].
Опасаясь дальнейших репрессий против членов его семьи, Рунин убедил своих родителей в необходимости разъехаться - "авось тогда возьмут не всех сразу". Писатель считал, что, возможно, именно поэтому его оставили на свободе в 1951 году, когда его родители вместе с четырнадцатилетней Юлией были высланы в Сибирь.
Даже после смерти Сталина Рунин продолжал по-прежнему скрывать "особенность своей биографии", которая "всё ещё сохраняла свою зловещую силу" [384] - ведь Троцкий продолжал считаться "злейшим врагом ленинизма". "С этой постоянной, чреватой разоблачением тайной, казалось, уже намертво пришитой к моей биографии,- пишет он,- я прожил не год и не два, а почти пятьдесят лет" [385].
XIX
Антисемитский подтекст московских процессов
После известий о втором аресте сына, не оставлявших сомнений в его дальнейшей участи, Н. И. Седова послала в печать обращение "К совести мира", в котором с отчаяньем писала о невиновности и честности Сергея. "Выступил ли кто-нибудь в его защиту? - позднее вспоминала она.- Кроме наших друзей, никто... Лев Давидович был подавлен этим сообщением. "Возможно, моя смерть могла бы спасти Сергея",- говорил он мне, и временами я чувствовала, что он жалеет, что остался в живых" [386].
Глубоко потрясённый судьбой своего младшего сына, Троцкий обратил внимание на один, казалось бы, малозначимый аспект его "дела", за которым он увидел выражение одной из особенностей великой чистки.
"Мои сыновья со дня рождения носят фамилию своей матери (Седова),- писал Троцкий.- Никогда никакой другой фамилии у них не было - ни в школе, ни в университете, ни в дальнейшей деятельности. Что касается меня, то я в течение 34 лет ношу фамилию Троцкого. За советский период никто и никогда не называл меня фамилией моего отца (Бронштейн), как Сталина никто не называл Джугашвили... После того, однако, как мой сын Сергей Седов был привлечён по совершенно невероятному обвинению в подготовке истребления рабочих, ГПУ сообщило советской и иностранной печати, что "настоящая"(!) фамилия моего сына не Седов, а Бронштейн. Если б эти фальшивомонетчики хотели подчеркнуть связь обвиняемого со мной, они назвали бы фамилию Троцкого, ибо политически фамилия Бронштейн никому ничего не говорит. Но им нужно было другое, именно: подчеркнуть моё еврейское происхождение и полуеврейское происхождение моего сына... Если такие приёмы применяются на самых верхах, где личная ответственность Сталина совершенно несомненна, то нетрудно представить себе, что делается на низах, на заводах и особенно в колхозах" [387].
Явную антисемитскую направленность Троцкий усмотрел и в московских процессах, на которых непропорционально высокая доля подсудимых состояла из евреев. На первом показательном процессе евреями были 10 подсудимых (из 16), на втором - 8 (из 17). Особенно чудовищным Троцкий считал то обстоятельство, что якобы засланные им в СССР террористы, одновременно работавшие на гестапо, оказались все, как на подбор, евреями. Во всём этом Троцкий усматривал попытку Сталина эксплуатировать в борьбе с оппозицией сохранявшиеся в стране антисемитские настроения.
Эти заявления Троцкого были с возмущением восприняты за рубежом не только просталинскими, но и буржуазно-либеральными еврейскими кругами. Так, известный американский сионистский деятель Стефан Уайз мотивировал свой отказ принять участие в комиссии по расследованию московских процессов тем, что Троцкий ведёт себя недобросовестно, поднимая в связи с этими процессами еврейскую тему. "Если и другие его обвинения,- заявлял Уайз,- столь же беспочвенны, как его жалоба по поводу антисемитизма, ему вообще нечего сказать".
Отвергая утверждения Троцкого о сохранении в СССР антисемитизма, главный редактор нью-йоркской газеты "Дер Тог" Б. Ц. Гольдберг писал: "Чтобы победить Сталина, Троцкий находит возможным изображать СССР страной антисемитизма... Разве это правда, г. Троцкий? Разве честно писать об этом, когда это не так? ...Мы привыкли смотреть на Советский Союз как на наше единственное утешение в смысле антисемитизма... Потому-то и непростительно, что Троцкий предъявляет такие необоснованные обвинения Сталину" [388].
Примечательна дальнейшая политическая судьба Гольдберга. В начале 1941 года группа сотрудников газеты "Дер Тог" пыталась изгнать его из редакции "за связь с Коминтерном и ГПУ". В годы войны Гольдберг неоднократно посещал Советский Союз, где удостоился приёма у Калинина и Мануильского. В 1949 году министерство юстиции США предложило ему зарегистрироваться как иностранному агенту. В том же году МГБ "включило" Гольдберга в дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), с деятелями которого он часто встречался в 40-е годы. Одним из главных обвинений, предъявлявшихся членам этого комитета, было обвинение в передаче Гольдбергу шпионских сведений для ЦРУ.
На протяжении многих лет обвинения Сталина в антисемитизме отвергались не только зарубежными еврейскими кругами, но и деятелями русской эмиграции. Израильский историк Негава рассказывает, что даже в 1952 году, т. е. в момент кульминации государственного антисемитизма в СССР, Керенский заявил ему, что в Советском Союзе с антисемитизмом давно покончено, а утверждения о существовании там антисемитизма являются измышлением сторонников холодной войны [389].
Подобные суждения разделялись и многими деятелями западной интеллигенции, принявшими на веру заявление Сталина, сделанное в 1931 году в ответ на запрос о положении евреев в СССР, поступивший от Еврейского телеграфного агентства, находившегося в США. Здесь Сталин не скупился на самые крепкие слова по поводу антисемитизма. "Национальный и расовый шовинизм,- утверждал он,- есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма". Сталин сообщал, что "в СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью" [390].
Едва ли можно считать случайностью то обстоятельство, что Сталин впервые опубликовал это интервью в Советском Союзе 30 ноября 1936 года, т. е. в промежутке между двумя московскими процессами. Если публикация Еврейского телеграфного агентства в начале 30-х годов могла остаться не замеченной многими деятелями западной интеллигенции, то теперь публикация столь ответственного заявления на страницах "Правды" создавала Сталину прочную репутацию "непримиримого и заклятого врага антисемитизма" [391].
С доверием восприняв это заявление Сталина (как, впрочем, и другие его демагогические заявления), многие западные интеллигенты сочли указание Троцкого на антисемитский аспект московских процессов измышлением, продиктованным его личной ненавистью к Сталину. Некоторые из них обратились к Троцкому с вопросами, смысл которых формулировался в следующих словах: "Как можно обвинять Советский Союз в антисемитизме? Если СССР антисемитская страна, то что же вообще остаётся?" Такие возражения и недоумения, подчёркивал Троцкий, "исходят от людей, которые привыкли фашистскому антисемитизму противопоставлять эмансипацию евреев, совершённую Октябрьской революцией, и которым теперь кажется, что у них вырывают из рук спасательный круг" [392].
Троцкий обращал внимание на то, что в 30-е годы "широкие круги еврейской интеллигенции... поворачивались в сторону Коминтерна не из интереса к марксизму и коммунизму, а в поисках опоры против агрессивного антисемитизма", ставшего государственной политикой в Германии [393]. Естественно, что в этой среде указания на антисемитизм Сталина воспринимались едва ли не как кощунственные.
Разъяснение вопроса об антисемитизме в СССР Троцкий считал столь важным, что посвятил ему специальную статью "Термидор и антисемитизм". Здесь он прежде всего напоминал о том, насколько широко антисемитизм был распространён в царской России, которая славилась не только периодическими еврейскими погромами, но и существованием большого числа черносотенных изданий, выпускавшихся крупным для того времени тиражом. Хотя Октябрьская революция ликвидировала бесправие евреев, это отнюдь не означало, что она одним ударом смела антисемитизм. "Одни лишь законодательные акты ещё не меняют людей,- писал по этому поводу Троцкий.- Их мысли, чувства, взгляды зависят от традиций, материальных условий жизни, культурного уровня и пр. Советскому режиму нет ещё и двадцати лет. Старшая половина населения воспиталась при царизме. Младшая половина очень многое восприняла от старшей. Уже одни эти общие исторические условия должны заставить мыслящего человека понять, что, несмотря на образцовое законодательство Октябрьской революции, в отсталых массах могут сохранять ещё большую силу националистические и шовинистические предрассудки, в частности антисемитизм" [394].
Вместе с тем Троцкий считал недостаточным объяснение живучести антисемитских настроений в Советском Союзе только пережитками прошлого. Он обращал внимание на новые социальные факторы, возникшие при Советской власти и создающие почву для возрождения антисемитизма. Советские евреи принадлежали в основном к городскому населению и составляли его весьма значительную долю на Украине, в Белоруссии и на большей части территории России. Утвердившийся в СССР бюрократический режим "нуждается в таком количестве чиновников, как никакой другой режим в мире. Чиновники вербуются из более культурного городского населения. Естественно, что евреи занимают в среде бюрократии непропорционально большое место. Можно, конечно, на этот факт закрывать глаза и ограничиваться общими фразами о равенстве и братстве. Но политика страуса ни на шаг не продвинет нас вперёд".
В условиях бедности и малокультурности основной части населения, продолжал Троцкий, восприятие социальных антагонизмов легко сублимируется в настроения национальной недоброжелательности и вражды. "Ненависть крестьян и рабочих к бюрократии есть основной факт советской жизни... Даже априорно невозможно допустить, чтобы ненависть к бюрократии не принимала антисемитской окраски, по крайней мере там, где чиновники-евреи составляют значительный процент населения" [395].
Троцкий отмечал, что в оживлении антисемитских предрассудков известная доля вины лежала на самих чиновниках и интеллигентах из еврейской среды. В этой связи он напоминал о своём выступлении на республиканской партийной конференции Украины в 1923 году, где он заявил о том, что каждый чиновник должен уметь говорить и писать на языке окружающего коренного населения. Это требование, прямо вытекающее из принципов большевистской национальной политики, было встречено с недовольством и иронией определённой частью еврейской интеллигенции, которая говорила и писала по-русски и не желала учиться украинскому языку.
К этим социологическим факторам прибавилось разжигание антисемитских настроений политикой Сталина, продиктованной стремлением бюрократии выйти из социальной изоляции. Эта политика, наряду с созданием вокруг бюрократии относительно широкого слоя новой аристократии с помощью экономических и политических мер (чрезмерно высокие заработки стахановцев, непропорциональные результатам их труда, введение чинов, орденов и т. д.) и с псевдосоциалистической демагогией ("социализм уже построен", "Сталин даст, даёт, дал народу счастливую жизнь"), включала ещё и подлаживание к националистическим чувствам отсталых слоев населения. "Украинский чиновник, если сам он коренной украинец, неминуемо постарается в критическую минуту подчеркнуть, что он мужику и крестьянину свой брат, не какой-нибудь инородец, и во всяком случае, не еврей. В такого рода приёмах, нет конечно,- увы! - ни крупицы "социализма", ни даже элементарного демократизма. Но в том-то и дело, что привилегированная, боящаяся своих привилегий и потому насквозь деморализованная бюрократия представляет ныне самый антисоциалистический и самый антидемократический слой в советском обществе. В борьбе за своё самосохранение она эксплуатирует наиболее заскорузлые предрассудки и наиболее тёмные инстинкты" [396].
Троцкий приводил немало примеров того, как широко использовались антисемитские приёмы в борьбе с легальной оппозицией 20-х годов. Итогом этой кампании стало усиление соответствующих настроений в обществе. В качестве подтверждения можно привести данные, обнародованные на семинаре по антисемитизму, который проходил в 1928 году под руководством Ю. Ларина. Здесь рабочие-пропагандисты, собравшиеся со всех концов страны, приводили типичные вопросы, задававшиеся на различных собраниях. В ряду этих вопросов, отражавших традиционные формулы антисемитизма ("Почему евреи везде устраиваются на хорошие места?" "Почему евреи не хотят заниматься тяжёлым трудом?" "Не изменят ли евреи в случае войны?" и т. п.), важное место занимали и "новые" вопросы типа: "Почему партийная оппозиция на 76 % была из евреев?" [397] Понятно, что сам этот фантастический процент был подсказан официальными агитаторами.
Новую вспышку антисемитизма провоцировали московские процессы. Наглядным показателем этого Троцкий считал тот факт, что в сообщении о процессе 16-ти ТАСС опубликовал, помимо политических псевдонимов главных подсудимых, под которыми они были известны массам, и их "истинные" фамилии (подобно тому, как это позднее было сделано в отношении Сергея Седова). "Имена Зиновьева и Каменева известны, казалось бы, гораздо больше, чем имена: Радомысльский и Розенфельд,- писал по этому поводу Троцкий.- Какой другой мотив мог быть у Сталина приводить "настоящие" имена своих жертв, кроме игры на антисемитских настроениях?" [398]
Наилучшим образом антисемитский аспект московских процессов, как и великой чистки вообще, почувствовали наиболее закоренелые враги большевизма. Писатель Л. Разгон в своих воспоминаниях рассказывает о беседах в Бутырской тюрьме с неким Рощаковским, видным русским аристократом, находившимся в дружеских отношениях с Николаем II. В начале 30-х годов Рощаковскому по его просьбе было разрешено вернуться из эмиграции в Советский Союз, где он был принят с почётом, осыпан привилегиями и даже встречался со Сталиным и Ворошиловым. Будучи арестован в 1937 году, он тем не менее говорил сокамерникам, что чувствует себя счастливым, наблюдая тюрьмы, "набитые коммунистами, этими, как их - коминтерновцами, евреями, всеми политиканами, которые так ничего совершенно не понимают, что же с ними происходит". Рощаковский уверял, что осуществлявшийся Сталиным антибольшевистский геноцид, неразрывно переплетённый с гонениями на "инородцев", предвещает "становление великого русского национального государства с его великими национальными задачами". В этом государстве, заявлял Рощаковский, возродится "государственный антисемитизм. И снова будет процентная норма в университетах, и снова перестанут принимать евреев в ведомство иностранных дел, в полицию, в жандармерию, выключат их из государственной элиты... В цивилизованной Германии малокультурный и малоцивилизованный Гитлер пришёл к власти, сказав: "Германия - для немцев!"... И у нас выкинут этот лозунг: "Россия - для русских!" Неминуемо, неизбежно! А за этим лозунгом пойдут все, для кого евреи - конкуренты! Пойдут чиновники, профессура, журналисты, литераторы" [399].
В то время такой прогноз мог показаться совершенно фантастическим подавляющему большинству современников, но не Троцкому, который писал, что "в истории не было ещё примера, когда бы реакция после революционного подъёма не сопровождалась разнуздыванием шовинистических страстей, в том числе и антисемитизма" [400]. Подтверждением этого стали итоги великой чистки, в которой доля евреев (как, впрочем, и других "инородцев" - финнов, эстонцев, латышей, поляков) многократно превышала их долю в населении страны. После 1938 года лишь немногие лица еврейской национальности оказались на руководящих постах в государственном и хозяйственном аппарате или в армии. Партийный аппарат, реально управлявший страной, был практически полностью "очищен" от евреев. Неизвестно, имелись ли на этот счёт какие-либо секретные инструкции, но фактом остаётся то, что среди аппаратчиков - "новобранцев 37 года", пришедших на смену прежней большевистской генерации, не было почти ни одного еврея. В ближайшем окружении Сталина сохранились лишь два еврея (Каганович и Мехлис), осуществлявшие антисемитские акции с не меньшим рвением, чем другие преступления сталинской клики.
В своих воспоминаниях С. Аллилуева возводит антисемитизм отца к его борьбе против Троцкого и левой оппозиции вообще. По её мнению, в процессе этой борьбы антисемитизм, насаждаемый Сталиным, возродился "на новой основе" и впоследствии стал воинствующей официальной идеологией, "распространялся вглубь и вширь с быстротой чумы" [401].
Тем не менее и сегодня сохраняются ложные представления о том, что антисемитизм на государственном и бытовом уровне возродился в СССР лишь во второй половине 40-х годов. Как приведённые выше факты, так и суждения Троцкого полностью опровергают эту версию. Если бы сталинская политика не способствовала в предвоенные годы реанимации антисемитских настроений, едва ли бы в Советском Союзе возник сильный всплеск антисемитизма в годы войны. В отличие от оккупированных стран Западной и Центральной Европы, откуда гитлеровцы вывозили евреев в концентрационные лагеря, скрывая замыслы их уничтожения, на оккупированных территориях Советского Союза истребление евреев осуществлялось в открытую, в том числе руками гитлеровских приспешников из местного населения. В те же годы на советской территории наблюдалось возрождение бытового антисемитизма, а в секретных циркулярах ЦК ВКП(б) указывалось на "чрезмерную" долю евреев в сферах науки, культуры и т. д.
Как писала Р. Б. Лерт, одна из немногих участников диссидентского движения 60-80-х годов, выступавших против существовавшего режима с коммунистических позиций, "антисемитизм стал вползать в нашу государственную и партийную политику сначала незаметно - ещё до войны, развернулся во время войны и полным цветом расцвёл в конце 40-х - начале 50-х годов" [402]. Но даже тогда антисемитизм был возведён в ранг государственной политики не открыто, как это произошло в гитлеровской Германии, а под прикрытием лживых лозунгов о борьбе с космополитизмом, сионизмом и т. д. Эта политика, при жизни Сталина осуществлявшаяся в изуверски-террористической форме (дело ЕАК, дело "врачей-убийц" и т. д.), после его смерти сохранилась в той части, которая касалась кадровых ограничений, ограничений на приём евреев в вузы и т. д. Такого рода практические меры сопровождались идеологическими вылазками оголтелых антисемитов, в которых имя Троцкого играло далеко не последнюю роль. Так, в повести Шевцова "Во имя отца и сына", вышедшей в начале 70-х годов, содержались выпады против Троцкого как "агента мирового сионизма", написанные слюной бешеной собаки.
Конечно, Шевцов должен был подчиняться законам сталинистской мимикрии, маскирующей зоологический антисемитизм идеологическими ярлыками. Ради такой мимикрии он вложил свои заветные мысли в уста одного из персонажей повести - еврея Герцовича, представленного в качестве старого большевика, к тому же репрессированного в годы сталинизма. Это призвано было придать убедительность утверждениям автора антисемитского пасквиля, которые высказывались от лица Герцовича: "Сионизм (в отличие от фашизма.- В. Р.) идёт другим путём - скрытым, тайным, проникая во все жизненно-важные ячейки государств всего мира, подтачивая изнутри всё сильное, здоровое, патриотическое, прибирая к рукам, захватывая все главные позиции административной, экономической и духовной жизни той или иной страны. Как фашисты, так и сионисты люто ненавидят марксизм-ленинизм и его идеологию, в частности, идеи интернационализма, братства народов, с той лишь разницей, что сион охотно засылал свою агентуру в международное коммунистическое и рабочее движение. Иногда их агентам удавалось пробираться и к руководству компартий. И тут перед Герцовичем всегда вставал образ Иудушки-Троцкого (Бронштейна), которого он считал одним из типичных агентов сионизма, провокатором Љ 1". Чувствуя, что здесь он чересчур зарывается, Шевцов делал оговорку, что такие мысли представляли "личную точку зрения Арона Марковича, его собственный взгляд и убеждение, быть может, не совпадающее с теоретическими исследованиями философов и социологов" [403].
Далее Шевцов вкладывал в уста Герцовича похвалу Сталину за то, что он "освободил" Советский Союз от Троцкого. Заявляя, что Троцкий "рвался в диктаторы, рассчитывая руками желторотых юнцов разделаться с коммунистами", Герцович прибавлял: "Троцкий расставлял свои кадры в армии. И если б Сталин не разглядел его - что бы было? Кошмар похлеще гитлеризма. Я-то знаю. Пускай там что угодно говорят историки, а я знаю: между сионизмом и троцкизмом дорожка прямёхонькая... На чём они сходились? На жажде владеть миром... Троцкий был сионист и его так называемая партия - прямая ветвь сионизма" [404].
Таким образом, нынешние аргументы "Памяти", "баркашовцев" и других антисемитских клик были высказаны на страницах советской печати двадцать пять лет тому назад. Суждения, близкие тем, которые содержались в повести Шевцова, проникли ныне даже в программу КПРФ, где утверждается, что "носители мелкобуржуазной идеологии (внутри большевистской партии.- В. Р.) рассматривали страну и государственную собственность как "добычу", подлежащую разделу. Первоначально их стремления прикрывались ложным, троцкистским толкованием интернационального долга Советской России" [405].
Свою лепту в разжигание ненависти к евреям и Троцкому вносили и украинские националисты. В 1963 году в журнале "Днипро" был опубликован роман А. Димарова "Шляхами життя". Одним из его центральных персонажей был начальник уездного ГПУ Соломон Ляндер, который "за образец взял себе Льва Троцкого, следуя ему во всём, даже в мельчайших деталях одежды, даже в жестах. А поскольку Россия могла вынести на своих плечах только одного Троцкого, Ляндер решил быть более скромным и удовлетвориться пока что ролью Троцкого уездного масштаба" (курсив мой.- В. Р.). К этому автор прибавлял, что Ляндер унаследовал "от отца Герша, а отцом от деда Мотеле, а дедом от прадеда Хаима - ненависть к "этим проклятым хохлам"" [406]. Примечательно, что бдительная "коммунистическая" цензура пропустила все эти пассажи, представлявшие фактическую проповедь национальной вражды, натравливание украинцев на евреев.
Следует ли после всего этого удивляться тому, что в годы "перестройки" и "демократических реформ" антисемитские настроения выплеснулись наружу, приведя к возрождению открыто черносотенных организаций со своими многочисленными изданиями и даже боевыми отрядами. При этом в антисемитской агитации заметное место заняли мифы о "зловещих троцкистских планах", смыкавшихся с "мировой стратегией сионизма". Не только в изданиях русских фашистов, но и в более "респектабельных" журналах "Наш современник", "Москва" и "Молодая гвардия" преклонение перед Сталиным как национальным вождём русского народа сочетается с озлобленными выпадами уже не против одного Троцкого, но и против всего большевизма, с объявлением Октябрьской революции "еврейской революцией" и т. д. Так семена, посеянные Сталиным в 30-е годы, дали обильные всходы в последующие десятилетия.
XX
Почему они признавались?
Между великой чисткой, жертвами которой стали сотни тысяч человек, и открытыми процессами, на которых было немногим более полусотни подсудимых, существовала двусторонняя связь. Процессы с их глобальными подлогами явились кульминацией великой чистки. В свою очередь без этих процессов, на которых устами широко известных в стране и во всём мире политических деятелей признавалось существование грандиозных заговоров, не мог бы реализоваться массовый террор.
Подсудимые показательных процессов не могли не предполагать, что своими "признаниями" они открывают дорогу массовым репрессиям - как против тех, кого они прямо называли в качестве своих сообщников, так и против множества неизвестных им людей, которые неизбежно будут зачислены в разряд исполнителей их указаний о терроре, вредительстве и шпионаже. Ещё в преддверии своего ареста Бухарин прямо указывал: "Одна моя ни в чём не повинная голова потянет ещё тысячи невиновных. Ведь нужно же создать организацию, бухаринскую организацию" [407]. Подобно этому, и другие подсудимые показательных процессов - люди, достаточно искушённые в политике,- не могли не сознавать своей политической и моральной ответственности за "признания", обрекавшие на гибель не только их самих, но и множество других ни в чём не повинных людей.
Признания в чудовищных преступлениях были столь невероятны, что породили многочисленные версии об их причинах. Одной из них была версия, согласно которой в судебном зале находились "двойники" подсудимых - загримированные актеры. Об этом мы можем прочесть, например, в воспоминаниях А. Лариной, Н. Иоффе, К. Икрамова. Легенды и апокрифы такого рода десятилетиями бытовали в кругах советской интеллигенции.
Другая версия сводилась к тому, что признания были добыты применением химических препаратов, подавлявших волю подсудимых. Эта версия наиболее отчётливо выражена в рассказе "Букинист" В. Шаламова, в котором излагается беседа автора с неким капитаном НКВД Флемингом. Репрессированный, подобно тысячам других чекистов, Флеминг говорил в лагере автору "Колымских рассказов":
- Ты знаешь, какая самая большая тайна нашего времени?
- Какая?
- Процессы тридцатых годов. Как их готовили. Я ведь был в Ленинграде тогда. У Заковского. Подготовка процессов - это химия, медицина, фармакология. Подавление воли химическими средствами. Таких средств - сколько хочешь. И неужели ты думаешь, если средства подавления воли есть - их не будут применять. Женевская конвенция, что ли?
Сам Шаламов явно был склонен присоединиться к суждениям своего собеседника. Комментируя его слова, он писал: "Здесь и только здесь тайна процессов тридцатых годов, открытых процессов, открытых и иностранным корреспондентам и любому Фейхтвангеру. На этих процессах не было никаких двойников. Тайна процессов была тайной фармакологии".
Эту версию как более достоверную Шаламов противопоставлял версии о "физиках", т. е. мастерах физических пыток, добивавшихся с их помощью признаний на открытых процессах. "Физики,- писал он,- могли обеспечить материалом "особые совещания", всяческие "тройки", но для открытых процессов школа физического действия не годилась. Школа физического действия (так, кажется, у Станиславского) не смогла бы поставить открытый кровавый театральный спектакль, не могла бы подготовить "открытые процессы", которые привели в трепет всё человечество. Химикам подготовка таких зрелищ была по силам" [408].
Тем не менее версия о физических пытках как главной причине признаний имеет до сих пор немало сторонников. Согласно этой версии, признания на открытых процессах диктовались страхом подсудимых перед ещё более страшными истязаниями в случае отказа подтвердить на суде показания, данные на предварительном следствии. Сегодня, когда обнародованы материалы многих следственных дел, а также многочисленные воспоминания людей, прошедших через ад сталинских тюрем, мы вправе усомниться в справедливости этой версии. Известно, что многие жертвы НКВД, пройдя через самые страшные пытки, отказывались признать себя виновными в приписываемых им преступлениях и тем более - называть имена своих "соучастников". Автору этой книги довелось встречаться с некоторыми из таких людей, не поддавшихся пыткам во имя сохранения своего человеческого достоинства и нежелания клеветать на других. Одним из них был инженер московского завода "Каучук" Д. Б. Добрушкин, прошедший через двухгодичное следствие, в ходе которого он лишился зрения на один глаз. Тем не менее он не дал ни одного признательного показания, в силу чего оказался в 1939 году в числе тех, кто вышел на свободу, попав в бериевский "обратный поток" [409].
Ещё больше было тех, кто на суде отвергал свои показания, выбитые на предварительном следствии. Такое происходило, правда, только на закрытых судах, где отказ от ложных показаний, как правило, ничего не менял в судьбе подсудимых. На публичных процессах такое поведение могло дать огромный политический эффект. И следователи, и их жертвы не могли не понимать, что у "строптивых" подсудимых открытых процессов будет больше возможностей, да и просто физических сил для опровержения своих "признаний", чем на закрытых судах: ведь на показательных процессах подсудимые должны были иметь относительно благополучный вид; поэтому за несколько дней до суда их избавляли от пыток, хорошо кормили, лечили и т. д.
Главные подсудимые показательных процессов, будучи искушёнными политическими деятелями, не могли не представлять, какой риск представляла организация таких процессов для Сталина. Безусловно, отчёт в таком риске отдавали себе и сам Сталин и его опричники. Отказ на судебном заседании от "признаний" мог бы сорвать всю грандиозную провокацию и ослабить большой террор в целом. Поэтому подготовка к открытым процессам велась путём тщательного отбора единиц из сотен кандидатов в подсудимые.
На московских процессах отсутствовали две группы репрессированных. К первой относились не сломленные, ни разу не капитулировавшие оппозиционеры, которых никакими средствами нельзя было побудить к "сотрудничеству" со следствием. Такие люди, не замаравшие себя отступничеством от своих убеждений и считавшие Сталина могильщиком революции, прямо заявляли своим тюремщикам о своей ненависти к Сталину и его режиму или же вообще отказывались давать какие-либо показания.
Вторая группа включала искренних сталинистов, которые считали вымогательство ложных показаний делом "врагов", пробравшихся в НКВД и сознательно истреблявших лучших людей страны. В докладе Хрущёва на XX съезде КПСС приводились документы, свидетельствовавшие, что даже видные партийные деятели оказывались в плену этой версии (либо использовали её в целях отказа от собственных показаний). Так, после продолжавшегося более года следствия и перенесённых жесточайших пыток полностью отказался на суде от своих признательных показаний кандидат в члены Политбюро Рудзутак, который добился внесения в судебный протокол следующего заявления: "Его единственная просьба к суду - это довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется ещё не выкорчеванный гнойник, который искусственно создаёт дела, принуждая ни в чём не повинных людей признавать себя виновными... Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чём не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном" [410].
Аналогичным образом вёл себя и другой кандидат в члены Политбюро Эйхе, описывавший в письме Сталину чудовищные истязания, с помощью которых у него были выбиты показания на других партийных руководителей. Эйхе просил доследовать его дело "не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности и из-за моего малодушия и преступной клеветы" [411]. Характерно, что в этом письме Эйхе объяснял предъявление ему лживых обвинений не только "гнусной, подлой работой врагов партии и народа", но и оговором его "троцкистами", стремившимися таким способом отомстить ему за санкции на арест своих единомышленников, которые он давал, находясь на посту секретаря Западносибирского крайкома партии.
Любой человек, переживший когда-либо предельную физическую боль, согласится, что в такие минуты ради избавления от неё он может оказаться способным на самые иррациональные шаги, включая признания в несуществующих преступлениях. Но это не означает, что такие признания он будет готов подтвердить и в дальнейшем. Поэтому, даже выбив требуемые показания, следователи могли предполагать, что на открытых процессах обвиняемые расскажут о том, с помощью каких приёмов были получены их "признания". Сталину и его сатрапам (которые в данном случае непременно поплатились бы головой) нужна была абсолютная уверенность в послушном поведении подсудимых на показательных процессах.
Видимо, из-за того, что признаний от подследственных не удалось добиться самыми зверскими пытками, либо из-за отсутствия уверенности следователей в том, что добытые ими показания будут "закреплены" подсудимыми на суде, сорвались многие замышлявшиеся открытые процессы. В докладе Хрущёва на XX съезде рассказывалось о подготовке процесса "запасного центра", в который предполагалось включить Эйхе, Рухимовича, Межлаука и др.; процесса "ленинградского центра", якобы состоявшего из бывших руководителей Ленинградской партийной организации [412]. Сегодня известно, что сорвались также готовившийся "коминтерновский процесс" (с участием Пятницкого), "комсомольский процесс" (с участием Косарева) и др. Предполагавшиеся кандидаты в подсудимые этих процессов были судимы закрытыми судами. В подавляющем большинстве они не избегли собственной гибели, но по крайней мере избежали позора "признаний" на открытом суде.
Конечно, сама тюремная обстановка и инквизиторские методы следствия не могли не побуждать множество людей к ложным показаниям. Определённую параллель с событиями 1937 года представляют события 80-х годов в Узбекистане. В то время, как по всей стране прокатывался вал публичных разоблачений преступлений полувековой давности, в этой республике аналогичные преступления вершили два авантюриста - Гдлян и Иванов и возглавляемые ими следственные группы. Чутко уловив новую политическую конъюнктуру, они ловко использовали нараставшее возмущение народа коррупцией, взяточничеством и казнокрадством, втянувшими в свою орбиту десятки и сотни тысяч людей. В этом отношении своеобразное "первенство" принадлежало Узбекистану, где на приписках хлопка даже "маленькие люди" из заготконтор и т. д. наживали миллионы рублей, которыми делились с высокопоставленными бюрократами, закрывавшими глаза на эти преступления. Однако Гдляну и Иванову было недостаточно найти действительных преступников, им требовалось непременно замарать обвинениями в получении или даче взяток всех партийных и советских работников республики и протянуть от них нити в Москву, "доказать", что от узбекских руководителей получали взятки члены Политбюро ЦК КПСС и лица, возглавлявшие союзные правоохранительные органы.
Система "доказательств" строилась Гдляном и Ивановым - вполне в духе 1937 года - только на показаниях обвиняемых, добывавшихся методами, также идущими от ежовской традиции,- за исключением прямых физических истязаний, которые следователи 80-х годов применять не решались. Оговоры и самооговоры вынуждались угрозами расстрела и расправы над родственниками подследственных (многие из этих родственников действительно арестовывались, нередко - целыми семьями), отказом в медицинской помощи, подселением сокамерников, избивавших людей, от которых не удавалось добиться "нужных" показаний. Широко применяя шантаж и запугивание, грубость и издевательства по отношению к беззащитным людям, следователи нередко заставляли их (в том числе и действительных преступников) писать показания под свою диктовку или вписывать туда "нужные" имена. Зачастую протоколы допросов, которые подследственным оставалось только подписать, заготавливались заранее. За дачу ложных показаний арестованным обещали свободу и освобождение от всякого наказания.
После тщательной перепроверки гдляновских дел новой следственной группой, проведения научно-судебных экспертиз и рассмотрения дел в судах, пятнадцать партийных работников, арестованных Гдляном - Ивановым, были признаны невиновными. Все они до этого содержались в тюрьмах от 9 месяцев до трёх и более лет.
Гдлян и Иванов получали за свою деятельность в Узбекистане повышения в чинах и денежные премии, выступали в печати и на "демократических" митингах, были избраны в Верховный Совет СССР. Наиболее крупная провокация была организована ими перед XIX всесоюзной партконференцией (1988 год), когда они выступили с нашумевшей статьёй в журнале "Огонёк" где утверждалось, что в числе делегатов конференции от Узбекской ССР оказались "скомпрометировавшие себя на ниве взяточничества лица". Только спустя полгода после выхода данной статьи "Огонёк" назвал имена этих лиц, которым, как обнаружилось впоследствии, не было даже предъявлено обвинение и которые ни разу не подвергались допросам [413].
Возвращаясь к событиям 30-х годов, назовем ещё одну объяснительную версию - о "репетициях" процессов, на которых подсудимые якобы отвергали предъявлявшиеся им обвинения, но затем убеждались в бесполезности этого, поскольку зал был заполнен исключительно сотрудниками НКВД. Эта версия, на которой основан бездарно состряпанный фильм "Враг народа Бухарин", появившийся в годы "перестройки", не подтверждается никакими фактами. Подсудимые показательных процессов не могли не видеть в зале суда хорошо знакомых им политических деятелей, журналистов, писателей и т. д., а также известных зарубежных дипломатов и журналистов. Таким образом, они могли быть уверены, что в случае обнародования ими правды она не сможет не просочиться сквозь стены судебного зала.
Наконец, существует версия А. Кестлера, детально разработанная в его повести "Слепящая тьма". Согласно этой версии, подсудимые руководствовались софистическими рассуждениями о необходимости своими "признаниями" "помочь партии". Такими рассуждениями заполнен многократно цитируемый в повести "дневник", который вёл в преддверии процесса её главный персонаж - старый большевик Рубашов.
Если все упомянутые ранее версии политически нейтральны, то версия Кестлера, разработанная с художественной изощрённостью, резко тенденциозна. Она исходит из существования целой "философии", якобы управлявшей поведением старых большевиков. Эта "философия" сводилась автором "Слепящей тьмы" к фетишизации партии и оправданию во имя этого фетиша самых чудовищных акций - от собственного беспримерного унижения до истребления миллионов невинных людей.
Тот факт, что Кестлер в 30-е годы был близок к коммунистическому движению и лично знал некоторых подсудимых московских процессов, способствовал тому, что его версия на протяжении десятилетий пользовалась доверием на Западе, а затем в СССР, куда книга "Слепящая тьма" проникла в 60-е годы. Как отмечал Д. Оруэлл, на вопрос: "почему обвиняемые признавались?" Кестлер давал неявно сформулированный ответ: "Потому что этих людей испортила революция". Этот ответ призван был подвести читателя к выводу о том, что "революция по самой своей природе заключает в себе нечто негативное... Любые усилия преобразовать общество насильственным путём кончаются подвалами ГПУ, а Ленин порождает Сталина и сам стал бы напоминать Сталина, проживи он больше" [414]. Эти идеи были взяты на вооружение многочисленными авторами, обращавшимися к теме большого террора,- от Конквеста и Солженицына до современных российских "демократов".
Книга Кестлера сыграла немалую роль в отходе от коммунистического движения многих людей на Западе и в утверждении антикоммунистических настроений среди советской интеллигенции.
Обращает внимание тот факт, что все антикоммунистически настроенные интерпретаторы московских процессов обходили суждения Троцкого о причинах "признаний" подсудимых.
Прежде чем перейти к анализу этих суждений, заметим, что на всех открытых процессах было две группы подсудимых. Одна группа состояла из случайных людей, которые были отобраны среди тысяч арестованных как наиболее податливый материал для признаний. Среди причин, побуждавших подобных подсудимых к лживым показаниям, Троцкий называл шантаж следователей по поводу действительно совершённых ими поступков уголовного или полууголовного характера. "Большинство расстрелянных по последнему процессу,- писал Троцкий,- не политические фигуры, а бюрократы среднего и выше среднего ярусов. За ними были, вероятно, те или другие ошибки, проступки, может быть, и преступления. ГПУ потребовало, однако, от них признания в совсем других преступлениях исторического масштаба, и затем - расстреляло их. Никто из бюрократов не чувствует себя отныне уверенным и спокойным. У Сталина имеется досье на всех сколько-нибудь заметных политических и административных фигур. В эти досье записаны все и всякие грехи (неосторожное обращение с общественными деньгами, амурные похождения, подозрительные личные связи, скомпрометированные родственники и пр.). Такую же регистрацию ведут местные сатрапы по отношению к своим подчинённым. В любую минуту Сталин может свалить и смять любого из своих сотрудников, не исключая и членов Политбюро" [415].
Другая группа подсудимых включала известных политических деятелей, игравших ведущую роль в оппозициях 20-х годов. Число таковых на первых двух московских процессах составляло примерно 15 человек. Именно на причинах признаний этих людей Троцкий подробно останавливался в статьях, посвящённых анализу московских процессов.
В одном из первых откликов на процессы Троцкий писал, что не знает и поэтому не может с уверенностью утверждать, применялись ли к подсудимым физические пытки или химико-медицинские средства, подавляющие волю. Но и без этой гипотезы можно объяснить, почему подсудимые сознавались в несуществующих преступлениях. Для этого важно прежде всего обратить внимание на состав тех, кого Сталин приказал вывести на открытые процессы. На скамье подсудимых, наряду с никому не известными людьми, в том числе заведомыми провокаторами, запутавшимися в сетях НКВД, находились лица, давно порвавшие с оппозицией. "Всё это капитулянты, люди, каявшиеся по несколько раз, обвинявшие себя при этих покаяниях в самых неблаговидных действиях и грязных побуждениях; люди, утратившие в этих покаяниях политическую цель, смысл жизни и уважение к себе... В течение лет этих внутренне опустошённых, деморализованных, издерганных экс-революционеров держали между жизнью и смертью. Нужны ли тут ещё специфические медикаменты?" [416]
Достаточно знать этих людей и политическую обстановку в стране, чтобы понять, как они были доведены до необходимости затянуть петлю на собственной шее. Вымогавшиеся у них на протяжении многих лет унизительные публичные покаяния, которым отнюдь не предшествовали физические истязания, подготавливали "признания", вырванные у них на процессах. Эти покаяния носили "чисто ритуальный, стандартный характер. Их политическая задача - приучить всех и каждого одинаково думать или, по крайней мере, выражаться. Но именно поэтому никто из посвящённых не брал никогда эти покаяния за чистую монету. Покаяние означает не исповедь, а контракт с бюрократией" [417].
Начиная с 1924 года, каждому оппозиционеру, полуоппозиционеру или просто опальному гражданину, чтобы сохранить за собой право на кусок хлеба, предъявлялось требование "отмежеваться от троцкизма и осудить Троцкого, чем крикливее и грубее - тем лучше. Все привыкли к этим покаяниям и обличениям, как к автоматическим обрядностям церкви" [418]. Главные подсудимые московских процессов задолго до того, как попали в жернова ежовского следствия, были доведены до состояния крайней деморализованности в результате своих непрерывных покаяний в "ошибках", ведущих в "контрреволюционное болото". Все эти люди неоднократно отрекались от себя, от своих убеждений, возносили хвалу Сталину и сталинскому "социализму", истинную цену которого они знали лучше, чем кто-либо другой. "Можно ли честному человеку говорить о "признаниях",- писал в этой связи Троцкий,- оставляя в стороне тот факт, что ГПУ в течение ряда лет подготовляло, "воспитывало" подсудимых посредством периодических капитуляций, самоунижений, травли, обещаний, поблажек, преследований и устрашающих примеров" [419].
Конечно, от признания своих политических "ошибок" ещё далеко до признаний в терроре, шпионаже, вредительстве, сговоре с Гитлером и т. д. Однако "ГПУ располагало достаточным временем, чтоб исторгать у своих жертв всё более и более полные "признания"" [420].
Некоторые из обвиняемых московских процессов ощущали на себе слежку ГПУ, даже будучи членами Политбюро (например, Бухарин). В ходе непрерывных "проработочных" кампаний они должны были не только беспрекословно выслушивать лживые обвинения по своему адресу, но и публично подтверждать эти обвинения. Этот путь логично привёл их к публичным признаниям на процессах, где они "опять-таки говорили как раз то, что могли сказать наиболее рабские агенты Сталина. Нормальные люди, повинующиеся собственной воле, не могли бы так держать себя на следствии и суде, как держали себя Зиновьев, Каменев, Радек, Пятаков и другие. Преданность своим идеям, политическое достоинство, простое чувство самосохранения должны были бы их заставить бороться за себя, за свою личность, за свои интересы, за свою жизнь. Единственный правильный и разумный вопрос будет гласить так: кто и как довел этих людей до состояния, в котором попраны все нормальные человеческие рефлексы" [421].
Гипотетически реконструируя приёмы, использовавшиеся сталинскими инквизиторами, Троцкий указывал на их главную цель - связать будущих подсудимых круговой порукой в построении амальгам, т. е. в перемешивании действительных и вымышленных фактов. "Сегодня А. признал маленький факт. Если Б. не признает того же, значит все его предшествующие покаяния и унижения были "неискренни" (любимое слово Сталина, апологета "искренности"). Б. спешит признать то, что признал А. и кое-что сверх того. Теперь очередь за В. Чтоб избежать слишком грубых противоречий, им дают, если это выгодно, возможность разработать тему совместно. Если Г. отказывается присоединиться, он рискует потерять все надежды на спасение. Д. забегает вперёд, чтобы доказать свою добрую волю... Дьявольская игра продолжается. Обвиняемые под замком. У ГПУ есть время. У ГПУ есть маузер... Если то или другое "признание" оказывается в дальнейшем стеснительным, его просто отбрасывают, как негодную гипотезу". При подобной процедуре допросов и очных ставок, сокрушающих волю, физические пытки могут оказаться необязательными. "Пытка клеветой, неизвестностью и страхом разрушает нервную систему не менее действительно, чем физическая пытка" [422].
К этим психологическим средствам давления на подследственных добавлялось политическое средство - игра на угрожающей СССР военной опасности. В этой связи известную долю истины приобретает "комплекс Кестлера", впервые раскрытый Виктором Сержем в статье, написанной по первым следам процесса 16-ти. Сам прошедший через несколько этапов репрессий и лично знавший некоторых подсудимых этого процесса, настроения и среду капитулянтов, Серж так описывал игру с ними следователей в преддверии суда:
"С глазу на глаз, в камере, расположенной несколькими этажами выше погреба для расстрелов, к ним обращались с такой примерно речью:
- Вы остаетесь, что бы вы ни говорили и ни делали, нашими непримиримыми противниками. Но вы преданы партии, мы знаем это. Партия требует от вас новой жертвы, более полной, чем все предшествующие: политического самоубийства, жертвы вашей совестью. Вы скрепите эту жертву, идя сами навстречу смертной казни. Только в этом случае можно будет поверить, что вы действительно разоружаетесь перед Вождём. Мы требуем от вас этой жертвы, потому что Республика в опасности. Тень войны падает на нас, фашизм поднимается вокруг нас. Нам необходимо любой ценой добраться до Троцкого в его изгнании, дискредитировать его рождающийся Четвёртый Интернационал, сплотиться в священном единении вокруг Вождя, которого вы ненавидите, но которого вы признаёте, потому что он сильнее. Если вы согласитесь, то у вас останется надежда на жизнь. Если вы откажетесь, вы так или иначе исчезнете" [423].
Вслед за Сержем Троцкий описывал возможный диалог следователей с подсудимыми, которые задолго до ареста приняли политические формулы, используемые сталинцами: "Вы за отечество (т. е. за Сталина) или против отечества?.. Вы, конечно, давно раскаялись, вы не опасны для нас, вы сами это знаете, мы не хотим вам зла. Но Троцкий продолжает за границей свою пагубную работу. Он развенчивает СССР (самовластие бюрократии). Его влияние растёт... Надо раз навсегда дискредитировать Троцкого. Тогда вопрос о вас разрешится сам собою. Если вы за СССР, вы нам поможете. В противном случае все ваши раскаяния были неискренни. В виду надвигающейся войны мы вынуждены будем вас рассматривать как пособников Троцкого, как внутренних врагов. Вы должны признать, что Троцкий толкал вас на путь террора.- Но ведь этому никто не поверит? - Предоставьте эту сторону дела нам. У нас есть свои Дюкло и Торезы, свои Притты и Розенмарки" [424].
В процессе этой жуткой игры некоторые подследственные, по мнению Троцкого, не только соглашались на сотрудничество со следователями, но и помогали выправить наиболее грубые натяжки тех версий, которые им предлагалось изложить на процессе. Троцкий считал, что именно такую роль - добровольного помощника и "корректировщика" следствия - взял на себя Радек, который "в качестве более начитанного человека, очевидно, потребовал переработки обвинения". Подтверждением этой гипотезы служат показания Радека о том, что Троцкий предлагал "уступить" Германии и Японии Украину и Дальний Восток, рассчитывая вернуть эти территории после социалистической революции в странах-агрессорах. "ГПУ попыталось представить меня простым фашистом,- писал по этому поводу Троцкий.- Чтоб придать хоть тень правдоподобия обвинениям, Радек превращает меня в потенциального революционного антифашиста, но подбрасывает мне "переходный" план в виде "временного" союза с фашистами и "маленького" расчленения СССР. Через показания подсудимых проходят обе версии: грубая провокаторская мазня, источник которой восходит непосредственно к Сталину, и сложный военно-дипломатический фельетон в стиле Радека. Эти две версии не сливаются. Одна (радековская.- В. Р.) предназначена для образованных и "деликатных" "друзей СССР" за границей, другая - для более земных рабочих и крестьян в СССР" [425].
То, что мы назвали "комплексом Кестлера", Троцкий рассматривал лишь как один из возможных мотивов "признаний", способный воздействовать только на лиц, прошедших ранее через несколько стадий отречений от самих себя. Развивая суждения Сержа, отводившего большое место в поведении подсудимых их преданности партии и преклонению перед её единством, Троцкий писал: "Эти люди духовно родились в большевистской партии, она сформировала их, они боролись за неё, она подняла их на гигантскую высоту. Но организация масс, выросшая из идеи, выродилась в автоматический аппарат правящих. Верность аппарату стала изменой идее и массам. В этом противоречии безвыходно запуталась мысль капитулянтов. У них не хватало духовной свободы и революционного мужества, чтобы во имя большевистской партии порвать с тем, что носило это имя. Капитулировав, они предали партию во имя единства аппарата. ГПУ превратило фетиш партии в удавную петлю и постепенно, не спеша, затягивало её на шее капитулянтов. В часы просветления они не могли не видеть, куда это ведёт. Но чем яснее становилась перспектива моральной гибели, тем меньше оставалось шансов вырваться из петли. Если в первый период фетиш единой партии служил психологическим источником капитуляций, то в последней стадии формула "единства" служила лишь для прикрывания конвульсивных попыток самосохранения" [426].
С помощью "комплекса Кестлера" можно объяснить отличие поведения жертв московских процессов от поведения диссидентов 70-80-х годов, которые заведомо знали: их гибель в борьбе против режима невероятна, худшее, что может им угрожать,- это тюрьма или лагерь. Но и в этом случае они ожидали, что зарубежные правительства и мировое общественное мнение будут бороться за их вызволение.
Между тем даже некоторые активные диссиденты 60-70-х годов (например, П. Якир) выступали на специально организованных пресс-конференциях и по телевидению с отрепетированными лживыми покаяниями. Лишь когда реальностью для диссидентов стала надежда на освобождение (в результате протестов зарубежной общественности) и эмиграцию, подобное оплёвывание своей прошлой политической деятельности прекратилось.
Для подсудимых 30-х годов не было никакой надежды на помощь из-за рубежа, которая придавала энергию диссидентам-антикоммунистам. На них не могло не давить ощущение стоящей перед ними глухой стены. Они завоевали Советскую власть, боролись за неё долгие годы и теперь надеялись на сохранение хоть каких-то её завоеваний. Эта сверхличная цель стояла для них выше сохранения своей личной чести и человеческого достоинства.
Наконец, у капитулянтов тридцатых годов не было своей "референтной группы", каковой для диссидентов застойного периода была либеральная советская интеллигенция, полностью стоявшая на их стороне. Ни сталинисты, ни оппозиционеры не считали капитулянтов "своими".
В отличие от Сталина, изображавшего большевиков некими сверхлюдьми ("Мы, коммунисты,- люди особого склада. Мы скроены из особого материала"; "нет в мире таких крепостей, которые не могли бы взять трудящиеся, большевики" [427]), Троцкий часто пользовался применительно к большевикам выражением Ницше: "человеческое, слишком человеческое". Под этим выражением он имел в виду подверженность обычным человеческим слабостям и способность к рационализации, т. е. к оправданию своего низменного поведения якобы принципиальными мотивами. Если проявления "человеческого, слишком человеческого" он отмечал у своих оппонентов даже во время их пребывания у власти, то тем более естественными он считал такие проявления в условиях пребывания в сталинских тюрьмах. "Может быть,- писал он,- на свете есть очень много героев, которые способны вынести всякие пытки, физические или нравственные, над ними самими, над их жёнами, над их детьми. Не знаю... Мои личные наблюдения говорят мне, что ёмкость человеческих нервов ограничена. Через посредство ГПУ Сталин может загнать свою жертву в такую пучину беспросветного ужаса, унижения, бесчестья, когда взвалить на себя самое чудовищное преступление, с перспективой неминуемой смерти или со слабым лучом надежды впереди, остаётся единственным выходом. Если не считать, конечно, самоубийства... Но не забывайте, что в тюрьме ГПУ и самоубийство оказывается нередко недостижимой роскошью!" [428]
Из писем и личных свидетельств своих сторонников, прошедших через сталинские тюрьмы, Троцкий достоверно знал, что с конца 20-х годов ГПУ стало широко применять пытки бессонницей, конвейерные допросы и т. д. Он не мог не предполагать, что с переходом к великой чистке подобные приёмы многократно ужесточились. Однако в его распоряжении не было прямых доказательств того, что "меры физического воздействия" применялись к жертвам московских процессов. Поэтому он лишь косвенно давал понять своим читателям, что, наряду с изощрённым психологическим давлением, следствие добивалось признаний и при помощи зверских истязаний.
Троцкий напоминал, что "инквизиция, при более простой технике, исторгала у обвиняемых любые показания. Демократическое уголовное право потому и отказалось от средневековых методов, что они вели не к установлению истины, а к простому подтверждению обвинений, продиктованных следствием. Процессы ГПУ имеют насквозь инквизиционный характер: такова простая тайна признаний" [429]. Уже сам факт использования одних лишь показаний подсудимых в качестве судебного доказательства свидетельствовал о возврате сталинского "правосудия" к средневековому варварству. Это с достаточной полнотой объясняет, почему даже старые большевики и опытные политики, созданные, как и все люди, из плоти и крови, вели себя на суде так, как тёмные и неграмотные жертвы инквизиции.
Вместе с тем Троцкий подчёркивал, что даже официальные сообщения о процессах показывают, какой долгий и тяжкий путь предшествовал позору, которому подсудимые согласились подвергнуть себя на суде. Отчёт о процессе 16-ти, в котором показания Смирнова были нагло сокращены и лживо "резюмированы", тем не менее раскрывал "достаточно яркую картину трагической борьбы этого честного и искреннего старого революционера с самим собою и со всеми инквизиторами".
Менее уязвимыми были, на первый взгляд, признания Зиновьева и Каменева. Однако в них совершенно отсутствовало какое-либо фактическое содержание. "Это агитационные речи и дипломатические ноты, а не живые человеческие документы. Но именно этим они выдают себя. И не только этим". Сопоставление признаний Зиновьева и Каменева на процессе 16-ти с их признаниями в январе 1935 года и со всеми предшествующими покаяниями, начиная с декабря 1927 года, позволяет "установить на протяжении девяти лет своеобразную геометрическую прогрессию капитуляций, унижения, прострации. Если вооружиться математическим коэффициентом этой трагической прогрессии, то признания на процессе 16-ти предстанут перед нами как математически необходимое заключительное звено длинного ряда" [430].
Разумеется, чтобы побудить подсудимых к "добровольным" признаниям, им в награду была обещана жизнь. Но как могли поверить в это обещание подсудимые второго процесса, знавшие, что все их предшественники после первого процесса были расстреляны? На этот вопрос Троцкий отвечал следующим образом: "Радеку, Пятакову и др. ГПУ оставляет тень надежды.- Но ведь вы расстреляли Зиновьева и Каменева? - Да, мы их расстреляли, потому что это было необходимо; потому что они были тайные враги; потому что они отказались признать свои связи с гестапо, потому что... и прочее, и так далее. А вас нам расстреливать не нужно. Вы должны нам помочь окончательно искоренить оппозицию и скомпрометировать Троцкого в глазах мирового общественного мнения. За эту услугу мы вам подарим жизнь. Через некоторое время мы вас даже вернем к работе... и пр., и т. д.- Конечно, после всего, что случилось, ни Радек, ни Пятаков, ни все другие... не могут придавать большой цены таким обещаниям. Но по одну сторону у них верная, неизбежная и немедленная смерть, а по другую... по другую тоже смерть, но озаренная несколькими искорками надежды. В такого рода случаях люди, особенно затравленные, измученные, издерганные, униженные склоняются в сторону отсрочки и надежды" [431].
На открытые процессы были выведены лишь те политические деятели, которые задолго до своего ареста публично подчёркивали свою верность первой заповеди сталинской бюрократии - неистовой ненависти к "троцкизму", в сознании которых закреплялся "комплекс вины" за свою прошлую оппозиционную деятельность. На этом комплексе можно было всячески играть, его было можно всячески разжигать.
О том, как это происходило, свидетельствует судьба Бухарина и Рыкова, которых Сталин до ареста решил провести через длительную процедуру новых унижений.
XXI
Бухарин и Рыков в жерновах "партийного следствия"
В воспоминаниях А. М. Лариной обрисована следующая картина эволюции Бухарина в месяцы, предшествовавшие его аресту. После возвращения из Парижа в апреле 1936 года "ничто не омрачало его настроения". Лишь после объявления его на процессе 16-ти сообщником заговорщиков он начал воспринимать разворачивающийся в стране террор, как "не знающий прецедента абсурд" [432].
После декабрьского пленума была открыта бешеная кампания клеветы против Бухарина и Рыкова. В печати фальсифицировалась вся их прошлая политическая деятельность, начиная с первых лет их пребывания в партии, периода подполья и эмиграции. Несмотря на то, что в авангарде этой клеветнической кампании шли "Известия", эта газета вплоть до 16 января 1937 года продолжала выходить за подписью Бухарина как ответственного редактора. Это дало основание Троцкому и Седову писать, что в "Известиях" Бухарин требует собственной головы.
В преддверии следующего пленума ЦК, на котором предполагалось вернуться к рассмотрению дела Бухарина и Рыкова, в застенках НКВД продолжались допросы их бывших единомышленников. Среди тех, от кого удалось получить показания против Бухарина и Рыкова, были бывший секретарь Московского комитета партии Котов, бывшие секретари Рыкова Нестеров и Радин, большинство бывших бухаринских учеников. Протоколы допросов Ежов немедленно направлял Сталину, по распоряжению которого они затем рассылались в качестве материалов к будущему пленуму членам и кандидатам в члены ЦК, включая самих Бухарина и Рыкова. Всего в период между пленумами было разослано около 60 таких протоколов.
На Рыкова особенно ошеломляющее впечатление произвели показания его бывшего секретаря Екатерины Артёменко, считавшейся чуть ли не членом его семьи,- о том, что он дал ей поручение выслеживать машину Сталина для организации террористического акта [433].
Тактика, избранная Бухариным и Рыковым в этот период, была неодинаковой. В 50-е годы работники КПК, занимавшиеся расследованием их дела, обнаружили в сталинском архиве немало писем Бухарина с опровержением возводимой на него клеветы. В то же время не было обнаружено ни одного подобного письма Рыкова, по-видимому, осознавшего бесполезность каких бы то ни было обращений к Сталину [434].
По словам А. М. Лариной, в эти месяцы настроение Бухарина менялось не только ежедневно, но и ежечасно. Временами он отдавал себе трезвый отчёт о характере происходящих событий и их дальнейшем развитии. Вскоре после декабрьского пленума он сказал жене о членах ЦК: "Может, придёт время, когда они все окажутся неугодными свидетелями преступлений и тоже будут уничтожены". Читая присланные ему показания, он говорил: "Пахнет грандиозным кровопролитием. Будут сажать тех, кто и рядом со мной и Алексеем не стоял!"; "меня душит ужас от предвидения террора грандиозного размаха". Но проходило некоторое время, и к Бухарину возвращалась надежда, что Сталин "спасёт" его. В такие моменты он посылал Сталину очередное письмо, начинавшееся словами "Дорогой Коба!" [435] В письме от 15 декабря 1936 года Бухарин жаловался Сталину: "Я в таком душевном состоянии, что это уже полубытие... Погибаю из-за подлецов, из-за сволочи людской, из-за омерзительных злодеев" [436].
Особенно мучительным испытанием для Бухарина и Рыкова стали очные ставки с их бывшими товарищами и сослуживцами. При очной ставке со Шмидтом Рыков был настолько потрясён, что, по словам Ежова, "схватился за сердце, начал бегать по комнате, ткнулся лбом в стекло" [437].
13 января 1937 года состоялись очные ставки Бухарина с Радеком и Астровым, на которых присутствовали Сталин и другие члены Политбюро. Из всех лжесвидетелей особое расположение Сталина снискал Астров. Это объяснялось, по-видимому, тем, что Астров оказался единственным из учеников Бухарина, выразившим готовность к подтверждению своих клеветнических показаний на очной ставке. Как рассказал Астров 1 мая 1993 года автору этой книги, во время очной ставки Сталин, обращаясь к Бухарину, заявил: "Какого хорошего парня вы нам испортили".
На очной ставке Астров показал, что уже весной 1932 года "центр" нелегальной организации правых постановил перейти к тактике террора. Он подтвердил показания Куликова о том, что "Рютинская платформа" была написана Бухариным, Рыковым, Томским и Углановым, и утверждал, что "Бухарин и Рыков продолжают составлять центр правых, оставаясь на прежних позициях" [438].
Готовя Астрова к очной ставке, следователи особенно упорно добивались от него показаний о нелегальной конференции "правых", состоявшейся в августе - сентябре 1932 года. Такая конференция действительно происходила в то время, но Астров мало что мог о ней рассказать, поскольку он присутствовал в 1932 году лишь на одной встрече бывших бухаринских учеников, состоявшейся у него на квартире. Там в ответ на заявления некоторых своих товарищей о том, что Сталина следует "убрать силой", Астров заявил, что не намерен участвовать в какой-либо борьбе против Сталина. Убедившись в такой позиции Астрова, оппозиционно настроенные "молодые правые" решили, по-видимому, не привлекать его больше к подобным беседам, продолженным в других местах. Как вспоминал Астров, следователь ещё в 1933 году расспрашивал его о "конференции", проходившей в Покровском-Стрешневе и других районах Москвы и Подмосковья, о чём Астров не имел никакого представления [439]. Судя по материалам следствия 1933 года по делу "бухаринской школы" и заявлениям Бухарина во время пребывания его на свободе, ничего не знал об этой конференции и Бухарин, к тому времени отказавшийся от встреч со своими бывшими учениками.
Примечательна дальнейшая судьба Астрова, ставшего секретным агентом ГПУ ещё в 1933 году. Он оказался единственным участником "бухаринской школы", не только избежавшим смертной казни, но даже выпущенным в 1937 году на свободу по личному указанию Сталина. В его деле имеется резолюция Ежова: "Освободить. Оставить в Москве. Дать квартиру и работу по истории" [440].
В 1949 году Астров, как и многие другие бывшие оппозиционеры, был вновь арестован. Отбыв семь лет тюремного заключения, он был освобождён в 1956 году, после чего стал настойчиво добиваться восстановления в партии. В заявлениях, обращённых в этой связи в КПК, он сообщал, что "правые" не готовили ни переворота, ни террористических актов, а допускали лишь отдельные критические высказывания по поводу сталинской политики.
При расследовании дела "право-троцкистского блока" в начале 60-х годов Астров заявил, что в 1932-1933 годах следователи ГПУ добивались от него "лишь" переквалификации "оппозиционной" вины в "антисоветскую". Аналогичных показаний требовала от него и исключившая его из партии ЦКК. "Всё это в совокупности меня морально разоружило,- сообщил Астров,- и я подписал показания о контрреволюционном характере "организации правых", получив от коллегии ОГПУ приговор к 3 годам тюрьмы (политизолятора)". После же второго его ареста в 1936 году следствие "было усугублено резчайшим обострением политической обстановки... В таких условиях терроризм правых сделался неопровержимым тезисом, который лично мне был подтверждён от лица партии устами самого наркома (он же секретарь ЦК и, если не ошибаюсь, тогда и председатель ЦКК) Ежова. Это подтверждение отняло у меня моральный стимул противиться требованиям следствия. Ограждение любыми мерами членов ЦК партии и Советского правительства от возможных покушений на их жизнь со стороны проникших в партию террористов стало представляться мне повелительной необходимостью, и я дал показания о террористическом характере организации правых, не выделяя из них и себя... Сказав "а", я должен был сказать и "б": меня поставили на очную ставку с Бухариным; я подтверждал терроризм правых, он отрицал" [441].
В 60-80-е годы Астров занимался литературной деятельностью. Среди его произведений наибольший интерес представляет повесть "Круча", описывающая "борьбу с троцкизмом" в 20-е годы. Освещая эту борьбу в духе её официальной трактовки в 60-х годах, Астров вывел себя и других участников "бухаринской школы" под вымышленными именами, а Сталина, Бухарина, Каменева, Радека и других ведущих политических деятелей того времени - под их собственными.
Обращает внимание тот факт, что "Круча" явилась единственным произведением "доперестроечного" периода, в котором личность Бухарина была представлена достаточно объективно и даже с известной долей симпатии.
После реабилитации Бухарина в 1988 году Астров выступил с несколькими статьями, в которых оправдывал своё провокаторское поведение в 30-е годы "верностью партии". Своё освобождение в 1937 году он объяснял тем, что Сталин знал: уже перед XIV съездом ВКП(б) (декабрь 1925 года) он разошёлся с Бухариным из-за желания последнего "ужиться в партии с Троцким". С этого времени, по словам Астрова, он уже не считал себя учеником Бухарина, а к "бухаринской школе" его безосновательно причислили "оппозиционеры-зиновьевцы" [442].
В ожидании ареста Бухарин сжёг хранившуюся у него запись Сталина, которую он случайно обнаружил в 1928 году после заседания Политбюро. Запись эта гласила: "Надо уничтожить бухаринских учеников". По словам Лариной, в 1937 году Бухарин был склонен считать, что в этой записи речь шла не о политическом, а о физическом уничтожении [443].
На одной из очных ставок Сталин поднял вопрос о "преступлении" Бухарина, относившемся к далекому прошлому. Он обвинил Бухарина в намерении вступить в 1918 году в блок с левыми эсерами и арестовать Ленина. На это Бухарин ответил, что предложение арестовать на время Ленина и образовать правительство из левых эсеров и "левых коммунистов" - противников Брестского мира было действительно сделано ему левоэсеровскими лидерами; он ответил на него решительным отказом и тогда же рассказал об этом эпизоде Ленину, который взял с него честное слово никому об этом не говорить. Далее Бухарин напомнил, что данный эпизод стал известен только потому, что в 1923 году, во время партийной дискуссии он нарушил это честное слово: "Когда я дрался вместе с Вами против Троцкого, я это привёл в качестве примера - вот до чего доводит фракционная борьба. Это произвело тогда взрыв бомбы" [444].
Новым тяжким испытанием для Бухарина и Рыкова стал процесс "антисоветского троцкистского центра", на котором подсудимые утверждали, что Бухарин, Рыков и Томский вступили в контакт с троцкистскими "центрами", сохраняя при этом свою организацию. По словам подсудимых, все три нелегальных "центра" имели общую политическую платформу, изложенную в "Рютинской программе".
В последнем слове Радек говорил о числящейся за ним "ещё одной вине": "Я, уже признав свою вину и раскрыв организацию, упорно отказывался давать показания о Бухарине. Я знал: положение Бухарина такое же безнадёжное, как и моё, потому что вина у нас если не юридически, то по существу, была та же самая. Но мы с ним - близкие приятели, а интеллектуальная дружба сильнее, чем другие дружбы. Я знал, что Бухарин находится в том же состоянии потрясения, что и я, и я был убеждён, что он даст честные показания советской власти. Я поэтому не хотел приводить его связанного в Наркомвнудел. Я так же, как и в отношении остальных наших кадров, хотел, чтобы он мог сложить оружие. Это объясняет, почему только к концу, когда я увидел, что суд на носу, понял, что не смогу явиться на суд, скрыв существование другой террористической организации" [445].
Процесс "троцкистского центра" Бухарин воспринял главным образом под углом зрения его последствий для собственной судьбы. Относительно мягкий приговор, вынесенный Сокольникову и Радеку, он объяснял тем, что "они заработали себе жизнь клеветой против него". Тем не менее и после этого процесса Бухарин сомневался в том, что "перед всем миром Коба устроит третье средневековое судилище" [446].
После процесса газеты стали публиковать многочисленные резолюции "митингов трудящихся" с требованием суда и суровой расправы над Бухариным и Рыковым. Вскоре они получили извещение о предстоящем пленуме ЦК, в повестку дня которого было включено рассмотрение их "дела". В эти дни, как вспоминает Н. А. Рыкова, её отца часто посещали мысли о самоубийстве. Стоя у окна своей квартиры в правительственном доме на улице Грановского, он сказал ей: "Упадёшь, и ничего от тебя не остаётся" [447].
В отличие от Рыкова, который в конце 1936 года был выселен из Кремля, Бухарин с семьей продолжал оставаться в своей кремлёвской квартире. За несколько дней до пленума в эту квартиру явились трое чекистов с предписанием о выселении Бухарина. Сразу же после их прихода раздался телефонный звонок: впервые за несколько месяцев Сталин позвонил Бухарину, чтобы справиться о его самочувствии. Расстроенный Бухарин сообщил, что его собираются выселять. В ответ Сталин посоветовал ему послать пришедших "к чёртовой матери". Поняв по репликам Бухарина, с кем он разговаривает, чекисты немедленно исчезли. Бухарин неожиданно получил ещё одну искорку надежды.
За несколько дней перед пленумом Бухарин узнал от жены о её случайной встрече с Орджоникидзе, сочувственно сказавшим ей: "Крепиться надо!" Восприняв эти слова как выражение косвенной поддержки, Бухарин написал письмо Орджоникидзе. В нём он утверждал, что в НКВД действует такая мощная сила, понять которую он не сможет до тех пор, пока сам не окажется в тюремном застенке. "Начинаю опасаться,- прибавлял Бухарин,- что и я в случае ареста могу оказаться в положении Пятакова, Радека, Сокольникова, Муралова и других. Прощай, дорогой Серго. Верь, что я честен всеми своими помыслами. Честен, что бы со мной в дальнейшем не случилось" [448].
Письмо не дошло до адресата, так как Ларина несколько дней медлила с его отправкой. Затем пришла весть о смерти Орджоникидзе.
XXII
Гибель Орджоникидзе
К началу 1937 года положение Орджоникидзе в партийно-государственной иерархии казалось весьма прочным. 24 октября 1936 года был отпразднован его 50-летний юбилей, сопровождавшийся многочисленными приветствиями и рапортами, переименованием в его честь городов, заводов, колхозов и т. д. В ряду "ближайших соратников" имя Орджоникидзе неизменно значилось одним из первых. Ещё более важным признаком доверия Сталина было упоминание на двух московских процессах имени Орджоникидзе в числе 7-10 вождей, на которых "троцкисты" готовили террористические покушения.
При всём этом Орджоникидзе заметно выделялся среди других кремлёвских вождей, превратившихся в безличных бюрократов и беспрекословных исполнителей сталинской воли, такими качествами, как искренность, демократизм, верность товарищам, непримиримость к фальши и лицемерию. Эти неизжитые большевистские качества во многом объяснялись более весомым, чем у других "соратников", революционным прошлым Орджоникидзе. Ни об одном другом члене сталинского Политбюро Ленин не мог сказать того, что он сказал в одной из своих последних работ об Орджоникидзе: "...лично принадлежу к числу его друзей и работал с ним за границей в эмиграции" [449].
Тучи над головой Орджоникидзе начали сгущаться после ареста Пятакова. До этого времени Орджоникидзе удавалось защищать работников своего наркомата в центре и на местах от несправедливых обвинений и репрессий. В период обмена партдокументов (весна - лето 1936 года) из 823 человек, входивших в номенклатуру Наркомтяжпрома, было снято с работы всего 11 человек, из которых 9 были исключены из партии и арестованы. За последние же четыре месяца 1936 года были сняты со своих постов 44 ответственных работника наркомата. 37 из них были исключены из партии и 34 - арестованы. В справке отдела руководящих партийных кадров ЦК, где приводились эти данные, значилось также 66 фамилий номенклатурных работников наркомата, "в прошлом участвовавших в оппозиции и имевших колебания", т. е. кандидатов для будущих чисток. В документе, подготовленном управлением делами наркомата, указывалось, что 160 работников центрального аппарата НКТП были в прошлом исключены из партии, 94 имели судимость за "контрреволюционную деятельность" [450].
В дни празднования своего юбилея Орджоникидзе, находившийся на отдыхе в Кисловодске, получил сообщение об аресте в Грузии своего старшего брата Папулии. Это был первый случай ареста близкого родственника члена Политбюро (в дальнейшем такие аресты не обойдут семьи почти всех сталинских "соратников"). Орджоникидзе потребовал от Берии ознакомить его с делом Папулии и предоставить ему возможность встретиться с братом. Однако Берия обещал это сделать только после окончания следствия, которое преднамеренно затягивалось.
О настроениях Орджоникидзе в месяцы, предшествовавшие его гибели, существует ряд важных свидетельств. В 1966 году Микоян писал: "Серго... остро реагировал против начавшихся в 1936 году репрессий в отношении партийных и хозяйственных кадров" [451]. Об этом же более конкретно рассказывал один из немногих уцелевших сотрудников Орджоникидзе С. З. Гинзбург: в середине 30-х годов работники Наркомата тяжёлой промышленности стали замечать, что Орджоникидзе, обычно жизнерадостный и уравновешенный, всё чаще возвращался с заседаний "наверху" грустным и задумчивым. "Бывало, у него вырывалось: нет, с этим я не соглашусь ни при каких условиях! - вспоминал Гинзбург.- Я не знал точно, о чём идёт речь и, конечно, не задавал никаких нескромных вопросов. Но иногда Серго спрашивал меня о том или ином работнике и я мог догадываться, что, очевидно, "там" шла речь о судьбе этих людей" [452].
На июльском пленуме ЦК 1953 года, рассматривавшем дело Берии, несколько членов Политбюро рассказывали об интригах Берии по отношению к Орджоникидзе. "Я вспоминаю,- говорил Ворошилов,- как в своё время, это известно и товарищам Молотову и Кагановичу и в особенности тбилисцам-грузинам, в частности, и тем, которые здесь присутствуют, какую гнусную роль играл в жизни замечательного коммуниста Серго Орджоникидзе Берия. Он всё сделал, чтобы оклеветать, испачкать этого поистине кристально чистого человека перед Сталиным. Серго Орджоникидзе рассказывал не только мне, но и другим товарищам страшные вещи об этом человеке" [453]. Аналогичную версию излагал Андреев: "Берия рассорил товарища Сталина и Орджоникидзе, и благородное сердце т. Серго не выдержало этого: так Берия вывел из строя одного из лучших руководителей партии и друзей товарища Сталина" [454]. Микоян рассказал, что Орджоникидзе за несколько дней до смерти в доверительной беседе наедине говорил ему: "Не понимаю, почему мне Сталин не доверяет. Я ему абсолютно верен, не хочу с ним драться, хочу поддержать его, а он мне не доверяет. Здесь большую роль играют интриги Берии, который даёт Сталину неправильную информацию, а Сталин ему верит" [455].
Нетрудно увидеть, что во всех этих выступлениях акцент делался на безграничной преданности Орджоникидзе Сталину, а смерть Орджоникидзе объяснялась - в духе сталинской версии 1937 года - тем, что его "сердце не выдержало" (правда, на этот раз не известий о предательстве "троцкистов", а интриг Берии). Преувеличение роли Берии в смерти Орджоникидзе было вызвано прежде всего тем, что "наследники Сталина", арестовавшие Берию из-за страха за свою безопасность, поначалу не знали толком, в чём его следует обвинять. В этой обстановке ссылка на интриги Берии против Орджоникидзе, память о котором высоко чтилась в народе, оказалась как нельзя более кстати. Не решаясь говорить об истинных причинах конфликтов между Сталиным и Орджоникидзе, члены Политбюро объясняли их исключительно происками Берии. Такая версия соответствовала тогдашней линии сталинских преемников: списании преступлений Сталина на Берию (за которым, разумеется, числилось и немало собственных грехов). "Мы создали в 1953 году, грубо говоря, версию о роли Берии: что, дескать, Берия полностью отвечает за злоупотребления, которые совершались при Сталине,- вспоминал впоследствии Хрущёв.- ...Мы тогда ещё никак не могли освободиться от идеи, что Сталин - друг каждого, отец народа, гений и прочее. Невозможно было сразу представить себе, что Сталин - изверг и убийца... Мы находились в плену этой версии, нами же созданной в интересах реабилитации Сталина: не бог виноват, а угодники, которые плохо докладывали богу, и поэтому бог насылает град, гром и другие бедствия... Узнают люди, что партия (под этим словом Хрущёв - вполне в духе сталинской традиции - имел в виду партаппарат и в особенности правящую верхушку.- В. Р.) виновна, наступит партии конец [456]... Мы тогда ещё находились в плену у мертвого Сталина и... давали партии и народу неправильные объяснения, всё свернув на Берию. Нам он казался удобной для этого фигурой. Мы делали всё, чтобы выгородить Сталина, хотя выгораживали преступника, убийцу, ибо ещё не освободились от преклонения перед Сталиным [457]" [458].
При всём этом версия о неприязненных отношениях между Орджоникидзе и Берией опиралась на реальные основания. Хотя Орджоникидзе стоял в партийной иерархии неизмеримо выше Берии, он не смог в 1932 году воспрепятствовать выдвижению последнего Сталиным на пост руководителя Закавказской партийной организации. О том, что Орджоникидзе не желал такого возвышения Берии, рассказывается в воспоминаниях Гинзбурга и А. В. Снегова - одного из руководящих работников Закавказского крайкома ВКП(б) в 30-е годы. Гинзбург вспоминает также, что отрицательное отношение Орджоникидзе к Берии "в последующие годы утвердилось, и Серго этого не скрывал" [459].
Аналогичные свидетельства содержатся и в ряде следственных дел 30-50-х годов. Бывший второй секретарь Кабардино-Балкарского обкома М. Звонцов, арестованный в 1938 году, так рассказывал на допросе о беседе между руководителем партийной организации этой республики Беталом Калмыковым и Орджоникидзе: "Бетал задал вопрос: "Товарищ Серго, до каких пор этот негодяй будет возглавлять закавказскую парторганизацию?" Серго ответил: "Кое-кто ему ещё доверяет. Пройдет время, он сам себя разоблачит"" [460].
Во время следствия по делу Берии первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Багиров сообщил: в 1936 году Орджоникидзе подробно расспрашивал его о Берии и отзывался о последнем резко отрицательно. Из этих разговоров было ясно, что "Орджоникидзе тогда понял уже всю неискренность и вероломство Берии... решившего любым средством очернить Орджоникидзе".
О ненависти Берии к Орджоникидзе рассказывали и другие ближайшие приспешники Берии. "Мне известно,- показал Шария,- что Берия внешне относился к Серго Орджоникидзе как бы хорошо, а в действительности говорил о нём в кругу приближённых всякие гадости". "Берия в присутствии меня и других лиц,- говорил Гоглидзе,- допускал в отношении Серго Орджоникидзе резкие высказывания пренебрежительного характера... У меня складывалось впечатление, что Берия говорил это в результате какой-то личной злобы на Орджоникидзе и настраивал против него других" [461].
После смерти Орджоникидзе Берия расправился не только с его старшим братом, но и с другими его родственниками. В мае 1941 года по указанию Берии был арестован Константин Орджоникидзе, младший брат Серго. После трёхлетнего следствия, не давшего никаких результатов, он был осуждён Особым совещанием к пяти годам одиночного тюремного заключения. В дальнейшем Берия подписал ещё два постановления, продлевавшие Константину Орджоникидзе сроки лишения свободы, причём второе из них было подписано после смерти Сталина.
Разумеется, одними интригами Берии нельзя объяснить ни гибель Орджоникидзе, ни его угнетённое, подавленное настроение в последние дни жизни. В докладе на XX съезде Хрущёв резко сместил акценты в освещении взаимоотношений между Сталиным, Орджоникидзе и Берией. Заявив, что "Орджоникидзе мешал Берии в осуществлении его коварных замыслов... всегда был против Берии, о чём он говорил Сталину", Хрущёв далее недвусмысленно добавил: "Вместо того, чтобы разобраться и принять необходимые меры, Сталин допустил уничтожение брата Орджоникидзе, а самого Орджоникидзе довел до такого состояния, что последний вынужден был застрелиться" [462].
В мемуарах Хрущёва неоднократно приводится версия последнего разговора Орджоникидзе с Микояном, существенно отличающаяся от той, которую сам Микоян изложил в 1953 году. В этой версии при объяснении причин восприятия Орджоникидзе тогдашней политической ситуации как безысходной, о роли Берии уже не идёт речи. По словам Хрущёва, Микоян после смерти Сталина рассказал ему: Орджоникидзе заявил, что "не может дальше жить: бороться со Сталиным невозможно, а терпеть то, что он делает, нет сил" [463]. В другом месте мемуаров Хрущёв делал акцент на том, что Орджоникидзе говорил Микояну: "Сталин ему не верит; кадры, которые он подбирал, почти все уничтожены" [464].
Версии Хрущёва о пассивно-страдальческих настроениях Орджоникидзе противостоят свидетельства принципиально иного характера. В 1937 году М. Орахелашвили, один из старейших грузинских большевиков и наиболее близких друзей Орджоникидзе, показал на следствии: "Я клеветнически отзывался о Сталине, как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой. В этом отношении большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который ещё в 1936 г., говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и в конце концов заведёт страну в тупик... Вообще я должен сказать, что приёмная в квартире Орджоникидзе, а по выходным дням его дача... являлись зачастую местами сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые в ожидании Серго Орджоникидзе вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в коей мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе" [465]. Если очистить эти показания от выражений "контрреволюционный" и "клеветнический", обычно вписывавшихся следователями в протоколы допросов, то можно получить адекватное представление о настроениях Орджоникидзе и его ближайших друзей в середине 30-х годов.
О своих конфликтах с Орджоникидзе рассказал на февральско-мартовском пленуме ЦК сам Сталин. По его словам, Орджоникидзе "страдал такой болезнью: привяжется к кому-нибудь, объявит людей лично ему преданными и носится с ними, вопреки предупреждениям со стороны партии, со стороны ЦК (Сталин к тому времени привык отождествлять партию и ЦК со своей персоной.- В. Р.)... Сколько крови он испортил на то, чтобы отстаивать против всех таких, как видно теперь, мерзавцев (далее Сталин назвал имена соратников Орджоникидзе по работе в Закавказье, которых Орджоникидзе защищал от клеветнических наветов и преследований.- В. Р.)... Сколько крови он себе испортил и нам сколько крови испортил". С особой злобой Сталин говорил об отношениях между Орджоникидзе и Ломинадзе - одним из лидеров т. н. "право-левацкого блока". Утверждая, что "т. Серго знал больше, чем любой из нас" об "ошибках" Ломинадзе, Сталин сообщил, что Орджоникидзе ещё в 1926-28 годах получал от Ломинадзе письма "антипартийного характера", о которых он рассказал Сталину "через 8 или 9 лет после того, как эти письма были написаны" [466] (все эти упоминания об Орджоникидзе были вычеркнуты Сталиным при подготовке доклада к печати).
В последние месяцы своей жизни Орджоникидзе неоднократно говорил в своих выступлениях о верности выпестованных им командиров индустрии и инженерно-технического персонала вообще Советской власти, защищая их от обвинений в "саботаже". Получая информацию о подобных публичных высказываниях Орджоникидзе, Сталин мог предполагать, что на предстоящем пленуме ЦК Орджоникидзе выступит с противодействием дальнейшим расправам над хозяйственными руководителями. Чтобы избежать этого, требовалось не только разжигать в Орджоникидзе комплекс вины за то, что он пригрел на своей груди "разоблачённых предателей": Пятакова, Ратайчака и других. Сталин стремился повязать Орджоникидзе, как и других членов Политбюро, кровавой круговой порукой и с этой целью поставил в повестку дня пленума ЦК его доклад о вредительстве в тяжёлой промышленности. Представленный Орджоникидзе проект резолюции по этому докладу Сталин испещрил многочисленными пометками и замечаниями. Он потребовал от Орджоникидзе "сказать резче" о вредительстве и сделать центром доклада положение о том, что хозяйственники "должны отдавать себе ясный отчёт о друзьях и врагах Советской власти". К деловому предложению Орджоникидзе о заполнении рабочих мест на особо ответственных и взрывоопасных работах людьми со специальным техническим образованием Сталин сделал приписку: "и являющихся проверенными друзьями Сов. власти" [467].
Со своей стороны Орджоникидзе готовил встречный и весьма серьёзный ход. В написанный им проект резолюции он включил следующий пункт: "Поручить НКТП в десятидневный срок доложить ЦК ВКП(б) о состоянии строительства Кемеровского химкомбината, Уралвагонстроя и Средуралмедстроя, наметив конкретные мероприятия по ликвидации на этих строительствах последствий вредительства и диверсий с тем, чтобы обеспечить пуск этих предприятий в установленные сроки" [468]. Речь шла о предприятиях, на которых, согласно материалам процесса "антисоветского троцкистского центра", вредительство получило особенно большой размах.
Орджоникидзе хотел получить санкцию пленума на уже начатую им силами своего наркомата проверку положения дел на этих объектах. Направляя 5 февраля комиссию в Кемерово, он дал её председателю профессору Н. Гельперину, хотя и в достаточно осторожных формулировках, указание провести объективную экспертизу фактов "вредительства", обнародованных на процессе. "Учтите, что Вы едете в такое место,- говорил Орджоникидзе,- где был один из довольно активных вредительских центров... помните, что у малодушных или недостаточно добросовестных людей может появиться желание всё валить на вредительство, чтобы, так сказать, утопить во вредительском процессе свои собственные ошибки. Было бы в корне неправильно допустить это... Вы подойдите к этому делу как техник, постарайтесь отличить сознательное вредительство от непроизвольной ошибки - в этом главная ваша задача" [469].
Комиссия Гельперина, возвратившись в Москву, подготовила подробный доклад, в котором совершенно отсутствовало слово "вредительство". Аналогичный доклад Орджоникидзе успел получить и от комиссии под руководством его заместителя Осипова-Шмидта, обследовавшей состояние коксохимической промышленности Донбасса.
Третья комиссия, выехавшая на строительство вагоностроительного завода в Нижнем Тагиле, возглавлялась заместителем наркома Павлуновским и начальником Главстройпрома Гинзбургом. В середине февраля в Тагил позвонил Орджоникидзе и спросил Гинзбурга, в каком состоянии находится стройка, какие криминалы обнаружены комиссией. Гинзбург ответил, что качество работ на Уралвагонстрое намного выше, чем на других уральских стройках, "завод построен добротно, без недоделок, хотя имели место небольшие перерасходы отдельных статей сметы. В настоящее же время строительство замерло, работники растеряны" [470]. Тогда Орджоникидзе попросил Гинзбурга вместе с Павловским немедленно выехать в Москву и в дороге составить записку о положении дел на Уралвагонстрое.
Вернувшись в Москву утром 18 февраля, Гинзбург сразу же позвонил Орджоникидзе и узнал от его жены, что тот несколько раз спрашивал, возвратились ли Гинзбург и Павлуновский. Сказав, что Орджоникидзе сейчас спит, Зинаида Гавриловна попросила руководителей комиссии отправиться на дачу Орджоникидзе, куда тот собирался вскоре приехать.
Деятельность Орджоникидзе в предыдущий день, 17 февраля, реконструирована рядом исследователей на основании сохранившихся документов и свидетельств очевидцев. С 3 часов дня Орджоникидзе участвовал в заседании Политбюро, на котором обсуждались проекты резолюций предстоящего пленума ЦК. Вечером он выехал в наркомат, где беседовал с Гельпериным и Осиповым-Шмидтом.
Во время пребывания Орджоникидзе в наркомате, в его квартире был произведён обыск. Узнав об этом, Орджоникидзе немедленно позвонил Сталину и выразил ему своё возмущение. Сталин в ответ заявил: "Это такой орган, что у меня может сделать обыск. Ничего особенного..." Утром следующего дня у Орджоникидзе произошёл разговор со Сталиным с глазу на глаз. После возвращения Орджоникидзе домой состоялся ещё один, телефонный разговор со Сталиным - "безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, русской и грузинской бранью" [471].
Тем временем Гинзбург, не дождавшись приезда Орджоникидзе на дачу, вернулся в наркомат, откуда вскоре вместе с другими руководящими работниками НКТП был вызван на квартиру Орджоникидзе. Там он застал Сталина и других членов Политбюро у постели мертвого Орджоникидзе. Сталин отчётливо произнёс: "Серго с больным сердцем работал на износ, и сердце не выдержало".
После смерти Сталина жена Орджоникидзе рассказывала близким людям, что Сталин, покидая квартиру, резко предупредил её: "Никому ни слова о подробностях смерти Серго, ничего, кроме официального сообщения, ты ведь меня знаешь" [472].
В официальном сообщении, подписанном наркомом здравоохранения Каминским и несколькими кремлёвскими врачами, указывалось, что Орджоникидзе "внезапно скончался от паралича сердца во время дневного сна" [473]. Все лица, подписавшие акт о причинах смерти, вскоре были расстреляны.
Любому искушённому человеку не могла не броситься к глаза близость во времени трёх событий: завершения процесса "троцкистского центра", внезапной смерти Орджоникидзе и февральско-мартовского пленума, открытие которого, первоначально назначенное на 20 февраля, было перенесено на три дня из-за похорон Орджоникидзе. Уже во время похорон была пущена версия, увязывающая смерть Орджоникидзе с его потрясением "предательством" Пятакова и других "троцкистов". В речи на траурном митинге Молотов заявил: "Враги нашего народа, троцкистские выродки ускорили смерть Орджоникидзе. Тов. Орджоникидзе не ожидал, что Пятаковы могут пасть так низко" [474].
Эта версия, получившая широкое распространение, вошла даже в статью об Орджоникидзе, помещённую в Большой Советской Энциклопедии, где говорилось: "Троцкистско-бухаринские выродки фашизма ненавидели Орджоникидзе лютой ненавистью. Они хотели убить Орджоникидзе. Это не удалось фашистским агентам. Но вредительская работа, чудовищное предательство презренных право-троцкистских наймитов японо-германского фашизма во многом ускорили смерть Орджоникидзе" [475].
В своих мемуарах Хрущёв утверждал, что в 1937 году он не знал об истинной причине смерти Орджоникидзе. По словам Хрущёва, о самоубийстве Орджоникидзе ему стало известно лишь после войны от Маленкова, который в свою очередь узнал об этом из случайного разговора со Сталиным [476]. Это сообщение Хрущёва представляется правдоподобным: Сталин мог приказать своим самым ближайшим приспешникам - членам Политбюро скрыть информацию о самоубийстве Орджоникидзе даже от "рядовых" членов ЦК и других аппаратчиков высокого ранга.
Версия о самоубийстве Орджоникидзе вписывалась в концепцию доклада Хрущёва о невозможности для "ближайших соратников" Сталина противостоять его диктату. Самоубийство Орджоникидзе было представлено Хрущёвым как своего рода акт личного мужества, выражение нежелания разделять сталинские преступления.
Версию о самоубийстве Орджоникидзе признавал и Молотов, который оценивал это событие с наглостью и тупостью оголтелого сталиниста. Главная беда усматривалась Молотовым в том, что своим самоубийством Орджоникидзе "поставил Сталина в очень трудное положение". В беседах с Чуевым Молотов так описывал и характеризовал последний поступок Орджоникидзе: брат Орджоникидзе "выступал против Советской власти, был на него достоверный материал. Сталин велел его арестовать. Серго возмутился. А затем дома покончил с собой. Нашёл лёгкий способ (sic! - В. Р.). О своей персоне подумал. Какой же ты руководитель!.. Он последним своим шагом показал, что он всё-таки неустойчив. Это было против Сталина, конечно. И против линии, да, против линии. Это был шаг очень такой плохой. Иначе его нельзя толковать...
- Когда Серго застрелился, Сталин был очень злой на него? [,- спрашивает Чуев.]
- Безусловно [,- отвечает Молотов]" [477].
Имеются свидетельства того, что Молотов вложил свой вклад в травлю Орджоникидзе. На июньском Пленуме ЦК 1957 года генеральный прокурор СССР Руденко сообщил, что при расследовании дела Берии Ворошилов сказал ему: "Вы покопайтесь в отношении Серго Орджоникидзе, его затравили, и, нечего греха таить, что Вячеслав Михайлович, когда был председателем Совнаркома, неправильно относился к покойнику" [478].
Существуют некоторые свидетельства, которые ставят под сомнение версию о самоубийстве Орджоникидзе. По словам ряда близких к нему людей, Орджоникидзе в последние дни своей жизни был весьма энергичен и не проявлял никаких признаков депрессии, ведущей к суициду. Как подчёркивает Гинзбург, все люди, хорошо знавшие Орджоникидзе, "кому были известны его поступки, намерения, замыслы, в частности, в последнее время, когда он готовился к предстоящему Пленуму ЦК, не могут допустить и мысли о его самоубийстве... Он тщательно готовился к тому, чтобы... решительно выступить против массового избиения кадров партии, руководителей промышленности и строительства" [479].
В своих воспоминаниях Гинзбург приводит адресованную ему записку его бывшей сослуживицы по Наркомтяжпрому В. Н. Сидоровой, в которой излагались факты, сообщённые ей под большим секретом Зинаидой Гавриловной. В первой половине дня 18 февраля на квартиру Орджоникидзе пришёл неизвестный его жене человек, который сказал, что должен передать лично Орджоникидзе папку с документами Политбюро. Через несколько минут после его появления в кабинете Орджоникидзе там раздался выстрел. Перед приходом этого человека у Орджоникидзе состоялся резкий телефонный разговор со Сталиным на грузинском языке [480].
Об отношении Сталина к Орджоникидзе после смерти последнего свидетельствуют некоторые факты, сообщённые Гинзбургом. Так, все усилия соратников Орджоникидзе добиться выполнения правительственного решения об установке ему памятника наталкивались на глухое противодействие. После войны Сталину был представлен на утверждение список памятников, которые намечалось возвести в Москве. Из этого списка Сталиным была вычеркнута лишь одна фамилия - Орджоникидзе [481].
XXIII
Два письма Бухарина
Известие о смерти Орджоникидзе с особым отчаянием было встречено в семьях Бухарина и Рыкова. Узнав об этом, жена Рыкова вскрикнула: "Последняя надежда!" и упала на пол, потеряв сознание [482]. Томившийся в одиночестве и бездействии Бухарин сочинил поэму, посвящённую памяти Орджоникидзе, и один её экземпляр направил Сталину [483].
В дни, непосредственно предшествующие пленуму, Бухарин подготовил два письма. Первое письмо, насчитывающее более 100 страниц, было обращено к членам и кандидатам в члены ЦК, которым предстояло рассматривать его дело. В нём Бухарин строил свою защиту прежде всего на утверждениях о своей закоренелой ненависти к Троцкому и троцкистам, которых он характеризовал выражениями, заимствованными из лексикона Вышинского: "Обер-бандит Троцкий", "обер-начальник всех троцкистско-зиновьевских банд", "атаман бандитов", "подлая линия троцкистских изменников" и т. д. [484]
Ссылаясь на утверждение "Правды": троцкисты "в числе своих тактических разбойных приёмов имели тактику оклеветания честных советских людей", Бухарин добавлял, что поэтому они решили "после показаний на суде во время первого процесса (а может и раньше)... держать линию на клевету о сотрудничестве с Бухариным, Рыковым и др.". Эту "линию" Бухарин объяснял тем, что "троцкисты заинтересованы прямо и непосредственно в подкрашивании своей "фирмы", и они начинают (или давно начали) создавать миф о том, что с ними идут и другие". С особой озлобленностью он писал о показаниях Радека, который, будучи на свободе, "передо мной маскировался, как перед искренним партийцем", а на следствии и суде "вставлял в адски-клеветнические фантазии куски действительности". Эту часть своего письма Бухарин завершал выводом: принятие оговоров за правду покоится "на излишнем доверии к людям (вернее, к зверям), которые этого доверия отнюдь не заслуживают" [485].
Схожими аргументами Бухарин пользовался при опровержении показаний "правых лжесвидетелей". Он писал, что считает вполне возможным превращение многих своих бывших единомышленников "в оголтелых контрреволюционеров", которые "делали что-то контрреволюционное помимо меня и вне моей о том осведомлённости". Напоминая, что он не раз публично клеймил своих бывших учеников, подвергнутых тюремному заключению, Бухарин предположительно замечал, что теперь они решили отомстить за это возведением на него "подлейшей клеветы".
Сознавая недостаточность объяснения лживости множества показаний только этими мотивами, Бухарин осторожно излагал гипотезу о том, что такие показания могли быть вырваны провокационными приёмами следователей (на возможность применения во время следствия пыток он, разумеется, не решался даже намекнуть). Таким приёмом он считал, например, предваряющие допрос утверждения типа: "Нам уже известно", "такие-то уже показали", "следствие располагает данными" и т. п. После этого, резонно замечал Бухарин, подследственные, прекрасно знающие, "о чём "нужно" говорить (ибо обвинения сформулированы и гуляют через газеты по всему миру как почти доказанные)", дают ложные показания из-за боязни быть заподозренными в "укрывательстве" [486].
Наличие столь значительного числа клеветнических показаний Бухарин объяснял и тем, что "при данной общей атмосфере, созданной троцкистскими бандитами, при определённой политической установке, при осведомлённости об уже сделанных показаниях, последующие лжесвидетели считают, что им надо показывать примерно то же, и таким образом одно лжепоказание плодится и размножается, и принимает вид многих, т. е. превращается во многие" [487].
Бухарин указывал на явные нелепости, содержавшиеся в присланных ему протоколах допросов. Так, его бывший секретарь Цетлин заявлял, что примкнул к "организации правых" в 1926 году и что "бухаринская школа" ещё в 1925 году "фактически выступала против ВКП(б)". По этому поводу Бухарин приводил хорошо известные факты: в названные Цетлиным годы не существовало не только организации, но и течения "правых", а Сталин, Молотов и другие сталинисты защищали "школу" от критики со стороны левой оппозиции.
Не менее нелепым Бухарин называл ответ Цетлина на вопрос: "Вам известно, что ваша организация располагает архивом, в котором собраны документы контрреволюционного содержания?" Таким архивом Цетлин назвал... шкаф в служебном кабинете Бухарина, где хранились написанный последним проект программы Коминтерна, папки с материалами, обсуждавшимися на заседаниях Политбюро, и другие официальные документы [488].
По поводу же наиболее "криминальных" показаний (об оформлении в 1929 году подпольного центра "организации правых", о ставке этого "центра" на повстанческое движение крестьян, о подготовке "дворцового переворота" и т. д.) Бухарин был способен лишь выражать своё безграничное негодование. Поскольку материальный состав этих преступлений обосновывался лишь голословными показаниями узников НКВД, то аргументы, опровергающие их, подыскать было невозможно.
Единственной своей виной Бухарин признавал "политически преступную" беседу с Каменевым в 1928 году, по поводу которой он многократно каялся на протяжении почти десятилетия. В очередной раз соглашаясь с тем, что "позиция правых в своём развитии привела бы к победе контрреволюции", он заявлял, что уже в 1930 году отказался от этой позиции и поэтому отнюдь не может быть причислен к "правым" [489].
20 февраля Бухарин направил своё письмо в Политбюро, приложив к нему заявление об отказе явиться на пленум и объявлении голодовки до тех пор, пока с него не будут сняты обвинения в измене, вредительстве и терроризме. Надеясь, что пленум согласится ограничиться обсуждением этого письма в его отсутствие, он объяснял невозможность своего участия в работе пленума жестоким нервным срывом: "У меня не ходят ноги, я не способен перенести созданной атмосферы, я не в состоянии говорить, рыдать я не хочу, впасть в истерику или обморок - тоже, когда свои будут поносить меня на основании клевет" [490].
Не исключая самого неблагоприятного исхода партийного, а затем и судебного следствия, Бухарин одновременно с письмом пленуму подготовил и другое письмо, обращённое к "будущему поколению руководителей партии". Этот краткий документ он попросил жену выучить наизусть и, убедившись в том, что она дословно запомнила текст, уничтожил его.
Содержание этого письма отличалось от содержания документа, направленного Бухариным в адрес пленума. В нём речь шла о "чудовищном клубке преступлений, который в эти страшные дни становится всё грандиознее, разгорается, как пламя, и душит партию" и который, по мнению Бухарина, сможет быть распутан лишь через одно или несколько поколений [491].
Что же счёл необходимым Бухарин рассказать о себе и своём времени "новому, молодому и честному поколению руководителей партии" (он, разумеется, не предполагал, что партии не суждено будет дождаться появления честного поколения руководителей)? Какую сумму идей он счёл нужным передать потомкам и истории в документе, призванном стать его политическим завещанием? С какими сокровенными мыслями он готовился уйти в могилу?
Увы, даже в этом потайном письме, которое, по замыслу, должно было быть свободным от всяких недомолвок и недоговоренностей, Бухарин сказал немногим более того, что он изложил в своём официальном обращении к пленуму ЦК. Основное содержание письма-завещания Бухарина сводилось к трём основным тезисам: у него "вот уже седьмой год... нет и тени разногласий в партией (т. е. со сталинской кликой.- В. Р.)"; он "не участвовал в тайных организациях Рютина, Угланова" и ничего не знал об их существовании; он "ничего не затевал против Сталина" [492].
Таким образом, основной смысл запретного для современников письма состоял в стремлении Бухарина убедить будущих "переследователей" его дела в том, что он с 1930 года отказался от всякой политической борьбы со Сталиным.
Из содержания письма отчётливо видно: Бухарин не исключал того, что ему, подобно жертвам "троцкистских" процессов (которых он к тому времени успел многократно заклеймить в своих официальных письмах и заявлениях), придётся на очередном процессе лжесвидетельствовать против себя и других. Предвидя возможность своего участия в грандиозном судебном подлоге, он объяснял свои будущие "признания", как и всю вакханалию лжи и террора действием "адской машины НКВД", которая, "пользуясь, вероятно, методами средневековья, обладает исполинской силой", и "винтики" которой "в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше, в погоне за орденами и славой творят свои гнусные дела" [493] (курсив мой.- В. Р.). Таким образом, даже в документе, написанном в расчёте на оглашение через много лет, Бухарин ставил в вину Сталину лишь "болезненную подозрительность" и боялся "сказать больше", а именно то, что "адская машина" приводится в движение самим Сталиным. Не решался он и высказать уверенность в применении этой машиной "методов средневековья", т. е. инквизиторских пыток. Понятно, что с таким идейным багажом Бухарин оказался беззащитным при завершении "партийного следствия" по его делу на пленуме ЦК.
XXIV
В преддверии февральско-мартовского пленума
Февральско-мартовский пленум длился полторы недели - намного больше, чем все другие пленумы ЦК, к какому бы периоду истории партии они ни относились. И по количеству рассмотренных вопросов, и по числу выступавших этот пленум не уступал любому партийному съезду. Можно даже сказать, что значение этого пленума для судеб партии и страны было большим, чем значение любого другого пленума ЦК и любого съезда партии. Пленум дал "теоретическое обоснование" массового террора, освятил именем партии великую чистку, выработал установки относительно её масштабов и методов, наконец, подготовил истребление большей части самого Центрального Комитета.
При знакомстве с материалами пленума, ставшими доступными лишь в последние годы, прежде всего возникает вопрос: почему все члены и кандидаты в члены ЦК безропотно приняли и поддержали чудовищные установки и формулы пленума, почему на нём не прозвучало ни единого голоса протеста против творимых и планируемых злодеяний? И второй вопрос: почему в таком случае две трети участников пленума были арестованы и расстреляны в течение ближайших нескольких лет?
Ответ на первый вопрос близок тому, который давался на вопрос о причинах признаний подсудимых на открытых процессах. В ЦК, избранный XVII съездом, входили в подавляющем большинстве люди, "проверенные" за предшествующие 13 лет в борьбе с внутрипартийными оппозициями. Начиная с периода "борьбы с троцкизмом" 1923-1924 годов, они политически катились вниз, сознательно называя чёрное белым и повторяя все идеологические подлоги и исторические фальсификации сталинизма. Во многом лишившись в этой борьбе идейных и нравственных устоев, они на протяжении ряда лет замалчивали происходившие на их глазах исторические драмы и трагедии, страдания и бедствия народных масс, помогали Сталину в расправах над своими бывшими товарищами, пели хвалу сталинскому "социализму". Ещё до начала большого террора они прошли через несколько кругов политического и нравственного перерождения. Они предали ключевую коммунистическую идею - идею социального равенства, оказавшись податливыми к материальным и властным привилегиям, которые передал им Сталин в обмен на соучастие в его преступлениях и подчинение извращённым нормам партийной жизни. Они цеплялись за приобщённость к власти и привилегиям любой ценой, в том числе ценой безудержного восхваления Сталина, человека, чья интеллектуальная узость, моральная неполноценность и способность на любые преступления была им хорошо известна.
Члены и кандидаты в члены ЦК, избранные XVII съездом (как и вообще та часть старых большевиков, которая послушно шла за Сталиным), оставались большевиками в той мере, в какой сохраняли элементы большевистского социального сознания, самоотверженно отдавались порученному им делу, будь то развитие экономики, обороноспособности или культуры страны. И в то же время они перестали быть большевиками в той мере, в какой превратились из пролетарских революционеров в бюрократов, из противников социального неравенства - в его защитников, из выразителей интересов народа - в оторвавшихся от него партийных вельмож.
Главным противоречием великой чистки было противоречие между её функциональной задачей - защитой интересов правящего слоя, его монополии на власть, и её главным объектом - представителями того же правящего слоя, которые по мере упрочения тоталитарно-бюрократического режима прозревали и превращались в новую потенциальную оппозицию сталинизму. Личные качества старых большевиков, остававшихся у власти, вступали всё в более острый конфликт с политическими задачами, которые ставил перед ними Сталин. В этом я вижу объяснение неотвратимости расправы над подавляющей частью старой партийной гвардии, включая тех, кто никогда не входил в антисталинские оппозиции и был в той или иной степени охвачен процессом перерождения.
Разумеется, здесь я говорю не о примазавшихся к правящей партии карьеристах, мошенниках, авантюристах, т. е. не о той пене, без которой, по словам Ленина, не обходилось ни одно великое массовое политическое движение в истории. Речь идёт о людях, которые, несмотря на свой большой политический опыт и субъективную приверженность идеалам большевизма, оказались жертвой всемирно-исторического заблуждения и в конечном счете, хотя и не без борьбы (о которой будет рассказано в последних главах этой книги), позволили отправить весь правящий слой на плаху.
Обращаясь к более конкретным обстоятельствам, обусловившим пассивную, молчаливую или же активную, агрессивную поддержку участниками пленума его чудовищных решений, следует упомянуть о двух событиях, непосредственно предшествовавших пленуму и послуживших жестоким предупреждением членам ЦК, указанием на то, что никто из них не может чувствовать себя защищенным от угрозы быть зачисленным во "враги" или "пособники врагов".
Первым из этих событий было постановление ЦК от 2 января 1937 года "Об ошибках секретаря Азово-Черноморского края т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП(б)". В этом постановлении один из наиболее влиятельных партийных секретарей обвинялся в том, что проявил "совершенно нетерпимую для большевика политическую близорукость... в результате чего на основных постах ряда крупных городов и районных парторганизаций края до самого недавнего времени сидели и безнаказанно вели подрывную работу заклятые враги народа, шпионы и вредители-троцкисты". В подтверждение приводился внушительный список арестованных секретарей городских и районных комитетов партии, директоров крупнейших заводов, работников крайкома.
Шеболдаев был освобождён от поста первого секретаря крайкома, "направлен в распоряжение ЦК" и предупреждён, что если он "в своей дальнейшей работе не извлечёт всех уроков из допущенных ошибок, ЦК ВКП(б) вынужден будет прибегнуть в отношении его к более суровым мерам партийного взыскания" [494]. Таким образом, в данном решении проступило противопоставление безликого ЦК его отдельным членам, которое, как мы увидим далее, проходило через всю работу февральско-мартовского пленума.
Другим грозным предупреждением, непосредственно адресованным партийному работнику ещё более высокого ранга, было постановление ЦК от 13 января "О неудовлетворительном партийном руководстве Киевского обкома КП(б)У и недочётах в работе ЦК КП(б)У". В нём указывалось на "исключительно большую засорённость троцкистами" Киевского обкома и на "подобные факты засорённости" в других обкомах Украины. В подтверждение назывались многие имена лиц, входивших в ближайшее окружение второго секретаря ЦК КП(б)У и первого секретаря Киевского обкома партии, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Постышева. Среди них было четыре заведующих отделами Киевского обкома, в том числе один из наиболее близких Постышеву людей - заведующий отделом агитации и пропаганды Карпов.
Карпов был безусловным сталинцем, хорошо усвоившим те "нормы партийной жизни", которые негласно вошли в обиход с начала 30-х годов. Об этом свидетельствует эпизод, рассказанный одним из старейших советских философов А. Я. Зисем. В 1933 году Постышев, возглавлявший на Украине поход против "буржуазного национализма", в одной из своих речей назвал молодого вузовского преподавателя Зися в ряду людей, обвинённых им в пособничестве "украинскому фашизму". Непосредственной причиной включения в этот список Зися был отказ последнего публично заклеймить арестованного к тому времени известного украинского философа Юринца. Когда Зись обратился за помощью к Карпову, тот заявил ему: "Я знаю, что вы ни в чём не виноваты. Но вы должны понимать, что не найдётся в стране человека, который решился бы сказать секретарю ЦК, что он неправ". Хорошо понимая, какие последствия для Зися может повлечь походя брошенная Постышевым фраза, Карпов посоветовал ему срочно покинуть Украину. Это спасло жизнь молодому ученому, ныне - автору двух десятков научных монографий, заслуженному деятелю науки РСФСР [495]. Об отношении Постышева к Карпову см. гл. XXXIII.
Основная вина за "засорённость" троцкистами киевского партийного аппарата была возложена на Постышева, которому был объявлен выговор и указано, что "в случае повторения подобных фактов... к нему будут приняты более строгие меры взыскания" [496].
Для "разъяснения" партийному активу постановления ЦК в Киев прибыл Каганович. Здесь он встретился с аспиранткой Киевского института истории Николаенко, которая была исключена из партии за многочисленные клеветнические заявления с требованием покарать "врагов народа" и затем обратилась с жалобой непосредственно к Сталину. По возвращении из Киева Каганович рассказал Сталину о благоприятном впечатлении, которое произвела на него Николаенко [497].
"Бдительность" Николаенко была настолько высоко оценена Сталиным, что он уделил ей в докладе на февральско-мартовском пленуме специальный пассаж. "Николаенко - это рядовой член партии,- заявил Сталин,- она обыкновенный "маленький" человек. Целый год она подавала сигналы о неблагополучии в партийной организации в Киеве, разоблачала... засилье троцкистских вредителей. От неё отмахивались, как от назойливой мухи. Наконец, чтобы отбиться от неё, взяли и исключили её из партии. Ни Киевская организация, ни ЦК КП(б)У не помогли ей добиться правды. Только вмешательство Центрального Комитета партии помогло распутать этот запутанный узел. А что выяснилось после разбора дела? Выяснилось, что Николаенко была права, а Киевская организация была не права. Ни больше, ни меньше... Как видите, простые люди оказываются иногда куда ближе к истине, чем некоторые высокие учреждения" [498].
Во время пребывания в Киеве Каганович поставил Николаенко в пример Постышеву, обвинённому в "политической слепоте". Состоявшийся 16 января при участии Кагановича пленум Киевского обкома партии освободил Постышева от обязанностей секретаря обкома "ввиду невозможности совмещать посты второго секретаря ЦК КП(б)У и первого секретаря Киевского обкома". Спустя ещё месяц Политбюро ЦК КП(б)У сняло с работы жену Постышева, старую большевичку Постоловскую. В свете всех этих фактов становится понятным, почему Постышев в своих нескольких речах и многочисленных репликах на февральско-мартовском пленуме старался "реабилитировать" себя, демонстрируя свою сугубую непримиримость к "врагам".
Первоначальные расправы над Шеболдаевым и Постышевым имели целью показать всем членам ЦК, к чему может привести их малейшее сопротивление репрессиям, наносимым по их ближайшим помощникам и сотрудникам.
Как и ранее в наиболее острые периоды борьбы с оппозициями, Сталин выбрал наилучший момент для "качественного скачка", каким в данном случае явился февральско-мартовский пленум, призванный стать сигналом для истребления, по существу, всего партийного, государственного, хозяйственного и военного руководства страны. Он созвал этот пленум только после трёх чисток партии, проведённых в 1933-1936 годах, после двух открытых политических процессов, наконец, после принятия конституции, вселившей в сознание большинства советских людей надежды на демократизацию страны.
Характерно, что на протяжении 1934-1936 годов Сталин не переставал повторять демагогические формулы, призванные создать впечатление, будто после периода материальных бедствий и массовых репрессий Советский Союз вступил в полосу подъёма благосостояния и расцвета демократии, уважения прав человека. В выступлении на приёме в Кремле металлургов он заявил: "Если раньше однобоко делали ударение на технику, на машины, то теперь ударение надо делать на людях, овладевших техникой... Надо беречь каждого способного и понимающего работника, беречь и выращивать его. Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованное плодовое дерево. Воспитывать, помогать расти, дать перспективу, вовремя выдвигать, вовремя переводить на лучшую работу, если человек не справляется со своим делом, не дожидаясь того, когда он окончательно провалится" [499].
Эти мысли Сталин развил в речи на выпуске слушателей военных академий. Здесь он утверждал, что ради создания в кратчайший срок современной индустрии "надо было пойти на жертвы и навести во всём жесточайшую экономию, надо было экономить и на питании, и на школах, и на мануфактуре". Теперь же, по словам Сталина, период голода в области техники изжит, и страна вступила "в новый период, я бы сказал, голода в области людей, в области кадров". Напомнив о замене прежнего лозунга "техника решает всё" лозунгом "кадры решают всё", Сталин заявил, что "наши люди" ещё не поняли "великое значение этого нового лозунга... В противном случае мы не имели бы того безобразного отношения к людям, к кадрам, к работникам, которое нередко наблюдаем в нашей практике. Лозунг "кадры решают всё" требует, чтобы наши руководители проявляли самое заботливое отношение к нашим работникам, к "малым" и "большим", в какой бы области они ни работали, выращивали их заботливо, помогали им, когда они нуждаются в поддержке, поощряли их, когда они показывают первые успехи, выдвигали их вперёд и т. д... А между тем мы имеем в целом ряде случаев факты бездушно-бюрократического и прямо безобразного отношения к работникам. Этим, собственно, и объясняется, что... нередко швыряются людьми как пешками". В заключение этого программного выступления Сталин сказал: "Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры". Изображая себя защитником "кадров" от неких не названных по имени "наших руководителей", Сталин даже заявил, что неправильно приписывать все достижения "вождям", забывая о заслугах "кадров" [500].
С особым рвением Сталин стал выступать в качестве ревностного приверженца свободы и демократии после публикации проекта новой конституции. В беседе с американским журналистом Роем Говардом он остановился на утверждении последнего о том, что большевики "пожертвовали личной свободой". Признав, что ради построения социализма "приходилось сокращать временно свои потребности", Сталин заявил, что теперь социалистическое общество построено, причём построено "не для ущемления личной свободы, а для того, чтобы человеческая личность чувствовала себя действительно свободной". Гарантией этой свободы он объявил новую конституцию, заявив, что она "будет, по-моему, самой демократической Конституцией из всех существующих в мире" [501]. Эту мысль он повторил в докладе на VIII Чрезвычайном съезде Советов, полемизируя с теми зарубежными журналистами, которые утверждали, что новая конституция СССР является "пустым обещанием, рассчитанным на то, чтобы сделать известный маневр и обмануть людей" [502].
Таков был тот идеологический фон, на котором развернулся февральско-мартовский пленум ЦК.
XXV
Февральско-мартовский пленум: Бухарина и Рыкова обвиняют
Первым пунктом повестки дня пленума было "дело тт. Бухарина и Рыкова". Рассмотрение этого дела призвано было служить проверкой участников пленума и одновременно должно было преподать им внушительный урок - показать, что любой член или кандидат в члены ЦК, отвергающий предъявленные ему обвинения, будет тем не менее неминуемо отправлен своими товарищами на эшафот.
За день до открытия пленума было принято постановление Политбюро: "Политбюро отклоняет предложение т. Бухарина не сообщать Пленуму ЦК его заявление о "голодовке" и рассылает его заявление всем членам ЦК ВКП(б), ибо считает, что Политбюро не может и не должно иметь секретов от ЦК ВКП(б)" [503]. Под влиянием этого постановления Бухарин принял решение явиться на пленум, не прекращая голодовки. Как рассказывал членам своей семьи И. А. Пятницкий, Бухарин, появившись в зале, где собрался пленум, "стоял среди всех, обросший бородой, в каком-то старом костюме... никто с ним не поздоровался. Все уже смотрели [на него], как на смердящий труп" [504].
Перед открытием пленума Бухарин встретил в вестибюле Рыкова который сказал ему: "Самым дальновидным из нас оказался Томский" [505]. Утрата Рыковым всяких надежд на благоприятный исход их дела во многом была вызвана тем, что накануне пленума ему были устроены очные ставки с его бывшими ближайшими сотрудниками Нестеровым, Радиным, Котовым и Шмидтом. В присутствии Сталина и других членов Политбюро участники очных ставок показали, что после 1929 года "центр правых" продолжал свою работу и в 1932 году выработал программу, авторство которой в целях маскировки было приписано Рютину.
Пленум открылся докладом Ежова, который рассказал, как Наркомвнудел выполнял решение предыдущего пленума о продолжении расследования дела Бухарина и Рыкова. Ежов назвал многие имена лиц, давших "исчерпывающие показания о всей антисоветской деятельности правых", подтвердивших и дополнивших "большим количеством новых фактов" обвинения, предъявленные Бухарину и Рыкову. Как бы предвосхищая вопрос о достоверности этих показаний, Ежов специально подчеркнул, что члены Политбюро на очных ставках неоднократно спрашивали арестованных, не оговаривают ли они Бухарина и Рыкова. В ответ на это, по словам Ежова, все арестованные "целиком подтвердили свои показания и настаивали на них" [506].
На основе этих "неопровержимых показаний" Ежов объявил, что в 1930 году оформился нелегальный центр правых, выработавший установки на террор, организацию "дворцового переворота" и кулацких восстаний. Ежов назвал большое количество террористических групп, организованных этим "центром", множество имён их участников, а также утверждал, что массовые забастовки рабочих в Иванове и Ивановской области, прошедшие в 1932 году, были "искусственными" и инспирированными "правыми" [507].
Вслед за Ежовым выступил с содокладом Микоян, который сообщил: "вся бухаринская группа сидит в тюрьме, почти все признались, что они были двурушниками, врагами, потому что они учились у Бухарина". Объединяя имена Троцкого, Зиновьева и Бухарина, Микоян утверждал, что "они создали новый тип людей, извергов, а не людей, зверей, которые выступают открыто за линию партии,., а на деле ведут беспринципную подрывную работу против партии".
Назвав голодовку Бухарина "политической демонстрацией" и "наглым ультиматумом", Микоян с особенной злобой говорил о том, что Бухарин в своём заявлении пленуму допустил "выпады по адресу аппарата Наркомвнудела", используя "троцкистский метод опорачивания аппарата" [508].
После выступления Микояна слово было предоставлено Бухарину, который по-прежнему исходил из посылки, что ещё можно доказать свою невиновность высшему партийному форуму, раз тот собрался для разбора его дела. В начале речи Бухарин попытался объяснить мотивы своей голодовки и отказа явиться на пленум, но уже при этом столкнулся с градом озлобленных или насмешливых реплик, ставивших целью перевести его объяснения из трагической тональности в комическую:
Бухарин: Товарищи, я очень прошу вас не перебивать, потому что мне очень трудно, просто физически тяжело, говорить... я четыре дня ничего не ел, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за неё (голодовку) схватился, написал узкому кругу, потому что с такими обвинениями... жить для меня невозможно.
Я не могу выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете?
Смех. Голоса с мест: Шантаж!
Ворошилов: Подлость! Типун тебе на язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.
Бухарин: Но поймите, что мне тяжело жить.
Сталин: А нам легко?
Ворошилов: Вы только подумайте: "Не стреляюсь, а умру".
Бухарин: Вам легко говорить насчет меня. Что же вы теряете? Ведь, если я вредитель, сукин сын и т. д., чего меня жалеть? Я ведь ни на что не претендую, изображаю то, что думаю и то, что я переживаю. Если это связано с каким-нибудь хотя бы малюсеньким политическим ущербом, я безусловно, всё что вы скажете, приму к исполнению. (Смех.) Что вы смеетесь? Здесь смешного абсолютно ничего нет [509].
Отвечая на обвинения Микояна в дискредитации и "запугивании" ЦК, Бухарин подчёркивал, что в своём письме он ставил под сомнение не решение ЦК, которое по его делу ещё не принято, а методы ведения допросов следователями, на которых не могут не влиять статьи партийной печати, где его вина объявляется уже доказанной.
Свою вину Бухарин соглашался признать лишь в том, что в прошлом он иногда заступался за своих учеников, потому что у него "было дурацкое смешение личных отношений с политическими". Все же остальные обвинения, содержавшиеся в показаниях против него, он категорически отвергал, ссылаясь на многочисленные противоречия между разными показаниями и на то, что "все троцкисты - врождённые негодяи" [510].
В оспаривании аргументации Бухарина инициативу взял на себя Сталин, задававший вновь и вновь Бухарину вопросы о мотивах, по которым арестованные давали против него показания.
Сталин: Почему должен врать Астров? Слепков почему должен врать? Ведь это никакого облегчения им не даст?
Бухарин: Я не знаю...
Сталин: Я извиняюсь, но можно ли восстановить факты? На очной ставке в помещении Оргбюро, где вы присутствовали, были мы - члены Политбюро, Астров был там и другие из арестованных: там Пятаков был, Радек, Сосновский, Куликов и т. д. Причём, когда к каждому из арестованных я или кто-нибудь обращался: "По-честному скажите, добровольно ли вы даёте показания или на вас надавили?" Радек даже расплакался по поводу этого вопроса - "как надавили? Добровольно, совершенно добровольно".
Вслед за Сталиным Молотов, Ворошилов, Микоян настойчиво повторяли вопросы: "Почему эти люди говорят на себя?", и всякий раз Бухарин вынужден был отвечать: "Я не знаю" [511].
В заключение своей речи Бухарин сказал: "...никто меня не заставит говорить на себя чудовищные вещи, которые обо мне говорят, и никто от меня этого не добьется ни при каких условиях. Какими бы эпитетами меня ни называли, я изображать из себя вредителя, изображать из себя террориста, изображать из себя изменника, изображать из себя предателя социалистической родины не буду".
После этих слов Сталин, как бы признав правомерность самозащиты Бухарина, обратился к нему в доверительном тоне: "Ты не должен и не имеешь права клепать на себя. Это самая преступная вещь... Ты должен войти в наше положение. Троцкий со своими учениками Зиновьевым и Каменевым когда-то работали с Лениным, а теперь эти люди договорились до соглашения с Гитлером. Можно ли после этого называть чудовищными какие-либо вещи? Нельзя. После всего того, что произошло с этими господами, бывшими товарищами, которые договорились до соглашения с Гитлером, до распродажи СССР, ничего удивительного нет в человеческой жизни. Всё надо доказать, а не отписываться восклицательными и вопросительными знаками" [512].
Речью Бухарина первое заседание пленума завершилось. После этого заседания Сталин обратился в кулуарах пленума к Бухарину, вселив в него некоторую надежду на благоприятный исход его дела и одновременно предложив ему публично извиниться за объявление голодовки. Бухарин согласился подвергнуть себя этому новому унижению. В начале утреннего заседания, открывшегося на следующий день, была разыграна ещё одна отвратительная сцена, сценарий которой, надо полагать, был заранее расписан Сталиным и его приспешниками.
Бухарин: ...Приношу пленуму Центрального Комитета свои извинения за необдуманный и политически вредный акт объявления мною голодовки.
Сталин: Мало, мало!
Бухарин: Я могу мотивировать. Я прошу пленум Центрального Комитета принять эти мои извинения, потому что действительно получилось так, что я поставил пленум ЦК перед своего рода ультиматумом, и этот ультиматум был закреплён мной в виде этого необычайного шага.
Каганович: Антисоветского шага.
Бухарин: Этим самым я совершил очень крупную политическую ошибку, которая только отчасти может быть смягчена тем, что я находился в исключительно болезненном состоянии. Я прошу Центральный Комитет извинить меня и приношу очень глубокие извинения по поводу этого, действительно, совершенно недопустимого политического шага.
Сталин: Извинить и простить.
Бухарин: Да, да, и простить.
Сталин: Вот, вот!
Молотов: Вы не полагаете, что ваша так называемая голодовка некоторыми товарищами может рассматриваться как антисоветский акт?
Каминский: Вот именно, Бухарин, так и надо сказать.
Бухарин: Если некоторые товарищи могут это так рассматривать (Шум в зале, голоса с мест: А как же иначе? Только так и можно рассматривать). Но, товарищи, в мои субъективные намерения это не входило...
Каминский: Но так получилось.
Шкирятов: И не могло быть иначе.
Бухарин: Конечно, это ещё более усугубляет мою вину. Прошу ЦК ещё раз о том, чтобы простить меня [513].
После этой сцены слово было предоставлено Рыкову. Не желая попасть в положение Бухарина, обвинённого в "нападении на НКВД", Рыков начал свою речь с высокой оценки качества проведённого следствия. "Я должен сказать, что расследование проводилось очень быстро и, по-моему, хорошо,- говорил он.- Производилось оно так, что о людях, которые участвуют в этом обследовании, нет никаких данных, нет никакой возможности сказать, что они как-то заинтересованы в неправильном обвинении или меня или Бухарина... При такой настороженности аппарата (НКВД.- В. Р.), который был недавно совершенно обновлён... [этот аппарат] стремится, конечно, всеми средствами к тому, чтобы сказать Центральному Комитету только правду, только то, что они по совести нашли" [514].
Стремясь убедить участников пленума в своей предельной искренности, Рыков назвал факты, по существу, подводившие под расстрел некоторых его "обвинителей". Он рассказал о своей беседе в 1932 году с Радиным, который советовал ему присоединиться к оппозиции и убеждал его в том, что оппозиция будет расти. Суммируя эти высказывания Радина зловещей формулой: "Предлагал мне вести работу против партии и ЦК", Рыков сообщил: он ответил Радину, что тот "стоит на краю пропасти, что я ему ни в какой мере в этом деле не попутчик, а совсем наоборот". Оценивая своё поведение в связи с этим приватным разговором, Рыков каялся в том, что "своевременно не пришёл в ГПУ, не сообщил о том, что он мне рекомендовал... если бы его тогда отвёл куда нужно, тогда бы всё моё положение было совершенно иным" [515].
Характеризуя поведение бывших сторонников "правого уклона", Рыков говорил, что многие из них после 1929 года "продолжали свою борьбу... все они катились - одни быстрее, другие медленнее на эти антисоветские, контрреволюционные рельсы". Он признавал себя ответственным за то, что "целый ряд изменников, преступников, вредителей" ориентировался на него и считал его своим вдохновителем, хотя он не давал для этого оснований [516].
Рыков заявил, что теперь, после знакомства с показаниями арестованных, он полностью убеждён в виновности Томского. "Что он [Томский] занимался вредительством... что он был в сношениях с троцкистским центром, это тоже несомненно... Что он руководил, может быть входил в состав нового центра...- это абсолютно несомненно... Я не допускаю для себя лично, для своей совести мысли о том, что Томский не знал о шпионской деятельности троцкистов, о дележе Советского Союза" [517].
Рыков сообщил, что на очной ставке со Шмидтом он задал последнему вопрос: почему Шмидт не говорил ему о вредительстве на Дальнем Востоке, в котором тот, по его собственным словам, принимал активное участие. "Это... можно объяснить только тем,- прибавил Рыков,- что Томский дал ему директиву, что об этих вещах разговаривать со мной нельзя" [518].
Чтобы доказать свою исчерпывающую искренность, Рыков рассказал о двух фактах, которые могли быть расценены как проявления оппозиционности. Первый сводился к тому, что в 1932 году, когда Рыков находился на даче Томского, туда пришёл рабочий и принес распространявшуюся на его фабрике листовку рютинской группы. "Как только я услышал [её],- заявил Рыков,- я самыми отвратительными словами выругал эту рютинскую программу" [519].
Далее Рыков вновь рассказал уже обнародованную на предыдущем пленуме историю, связанную с приглашением Зиновьевым Томского к себе на дачу. Рыков, по его словам, отговаривал Томского от этой поездки, уверяя его, что "они (зиновьевцы.- В. Р.) задумали... предложение альянса или какого-то блока для... борьбы против Центрального Комитета". После этой беседы, как утверждал Рыков, он лишь однажды посетил Томского, причём на всём протяжении этой встречи они находились вместе с жёнами и "не было ни одной минуты, когда мы с Томским оставались бы с глазу на глаз".
Говоря о своём отношении к Бухарину, Рыков сказал, что пережил за последнее время целый ряд колебаний по поводу виновности Бухарина в приписываемых ему преступлениях. "Когда я прочитал всю эту груду материалов, я уже набросал черновик записки Ежову о том, что такого дыму без огня не бывает... У меня колебания были, особенно когда я прочитал последнее слово Радека, который перед всей страной, перед всем миром с большой экспрессией сделал такие обвинения".
Однако, продолжал Рыков, восстановив в памяти все известные ему факты о критических моментах в жизни Бухарина, он отказался от мысли о преступных намерениях последнего. В этой связи Рыков рассказал, как в начале 30-х годов однажды застал Бухарина "в состоянии полуистерическом" из-за того, что Сталин заявил ему: "Ты хочешь меня убить". В тот же день Рыков спросил Сталина, действительно ли тот считает, что Бухарин может его убить. Это свидетельство Рыкова Сталин тут же поспешил обратить в шутку: "Нет, я смеялся, и сказал, что ежели в самом деле нож когда-либо возьмешь, чтобы убить, так будь осторожен, не порежься".
Вслед за этим Рыков привёл ещё один факт, свидетельствующий, по его мнению, в пользу Бухарина. Он сообщил, что Бухарин говорил ему о прекращении всяких отношений со своими учениками и одобрении "всяческих репрессий над членами этой школы". Хотя Сталин тут же прервал Рыкова зловещей репликой: "Он не сказал правды и здесь, Бухарин", Рыков тем не менее заявил: "Что он [Бухарин] не соучаствовал с ними во всех их преступных делах и... разорвал с ними - в этом я убеждён в величайшей степени" [520].
Подобно Бухарину, Рыков основное внимание уделил доказательству лживости показаний, полученных против него самого. Так, в показаниях Угланова говорилось, что Рыков на похоронах их общего соратника по правой оппозиции Угарова в 1932 году заслушивал отчёты и давал директивы о "заговорщической деятельности". По этому поводу Рыков сказал, что во время похорон Угарова он находился в Крыму и в доказательство этого показал открытку своей дочери, посланную ему в день похорон.
Понимая, что никакие его слова не вызовут доверия пленума, Рыков предложил расследовать приведённые им факты "может быть, через прислуг" и даже путём допроса его жены и дочери. Под смех зала он заявил: "Дочь обманывать не будет" [521].
На протяжении следующих трёх дней проходили прения по первому пункту повестки дня. Поскольку в распоряжении ораторов не было никаких новых фактов, они муссировали и "истолковывали" факты, уже известные участникам пленума. При этом речи выступавших отличались лишь некоторыми оттенками и нюансами. Так, Ворошилов нашёл положительные слова для характеристики Бухарина, но лишь для того, чтобы подчеркнуть "терпимость" к нему со стороны Сталина. Бухарин, говорил он, "представляет собой человека, который совмещает отличные и очень положительные стороны человека. Эти стороны мы отрицать не можем. Он очень способный человек, начитанный и может быть очень полезным членом партии, очень полезным был членом ЦК в своё время, был не бесполезным членом Политбюро... И Ленин когда-то прощал ему за эти его качества подлые поступки в отношении Ленина и нашей партии... И т. Сталин с ним возится после смерти Ленина полтора десятка лет, прощает ему самые мерзкие вещи".
Самоубийство Томского Ворошилов истолковал следующим образом: "Третий сочлен ["тройки"], тот решил для себя задачу сравнительно просто... Томский задачу обеления своей группы не облегчил, а, по-моему, он предрешил обвинение, подтвердил, по крайней мере, наполовину, если не на все 75 процентов обвинение, предъявленное к нему и к его сотоварищам" [522].
Более свирепый характер носило выступление Шкирятова, который помог Сталину поставить под сомнение подлинность бухаринской голодовки. "Что может быть враждебнее, что может быть контрреволюционнее этого действия Бухарина! - с нескрываемой злобой говорил Шкирятов.- В своём заявлении он пишет, что голодовку начал с 12 часов. (Сталин: Ночью начал голодать. Смех. Голос с места: После ужина.) Бухарин в этом до конца хочет вести свою контрреволюционную работу против Центрального Комитета. Прочтите его заявление, все эти строки написаны не нашей, не большевистской рукой, они дышат ненавистью к партии".
Столь же тенденциозно и произвольно Шкирятов истолковывал объяснения Рыкова. По поводу его рассказа о встрече с Томским в присутствии их жён он заявил: "Это сразу говорит о том, что тут дело нечисто. Для чего свидетелей брать, что вы, друг другу не верите, друг с другом боитесь разговаривать?"
Такой же криминальный подтекст Шкирятов усмотрел в "признании" Рыкова о том, что он и другие "правые" участвовали в проводах Угарова за границу. "Почему вы его провожали, в чём дело? - заявлял Шкирятов.- Да потому, что это был ваш единомышленник, соучастник вашей антипартийной работы, потому вы и пошли его провожать. А дальше, как говорится в показаниях, вы под видом этих проводов устроили собрание своего центра".
В заключение своей речи Шкирятов утверждал: "Этим людям не только не место в ЦК и в партии, их место перед судом, им, государственным преступникам, место только на скамье подсудимых. (Косиор: Перед судом пускай докажут.)" [523]
Среди полутора десятков выступлений некоторым диссонансом прозвучала лишь речь Осинского, который был буквально вытолкнут на трибуну наиболее ярыми сталинистами. Тому были серьёзные причины. Осинский был одним из наиболее сильных партийных теоретиков, сохранявшим известную независимость в своих суждениях. Кроме того, за ним числилось длительное оппозиционное прошлое. В 1918 году Осинский был одним из лидеров фракции "левых коммунистов", затем стал лидером группы "демократического централизма" и вместе с другими её деятелями активно выступал в дискуссии 1923 года на стороне оппозиции. Отойдя после этой дискуссии от оппозиционной деятельности, он никогда не присоединял свой голос к травле оппозиционеров. Всем этим объяснялась сцена, разыгранная на одном из заседаний пленума. Когда Молотов объявил выступление очередного оратора, в зале возникли внезапные возгласы - вопросы о том, записался ли Осинский для участия в прениях.
Косиор: Тов. Молотов, народ интересуется, Осинский будет выступать?
Молотов: Он не записался пока ещё.
Постышев: Давно молчит.
Косиор: Много лет уже молчит [524].
На следующий день Осинский, появившись на трибуне, прежде всего подчеркнул вынужденность своего выступления. "Я вызван, так сказать, на трибуну по инициативе тт. Берия, Постышева и других, и раз я польщён таким вниманием Центрального Комитета, то и решил выступить, может быть, с некоторой пользой". Столкнувшись с язвительными репликами, Осинский сумел положить этому конец и заставить зал себя слушать. Это произошло после следующего обмена репликами:
Варейкис: Вас (левых коммунистов.- В. Р.) Ленин назвал взбесившимися мелкими буржуа.
Осинский: Это верно, так он, кажется, и вас назвал (смех), т. Варейкис.
Варейкис: Я тогда не принадлежал к ним. Во всяком случае я был за Брест, всем известно, вся Украина об этом знает.
Осинский: Ну, вы, значит, несколько позже взбесились, во времена демократического централизма. (Смех.)
Конечно, Осинский не мог выйти далеко за рамки тех правил игры, которые установились на пленуме. Он заявил, что присоединяется к выступлениям членов Политбюро и считает, что "для привлечения Бухарина и Рыкова к суду имеются все логические и юридические основания". Вместе с тем его выступление было начисто свободно от брани, которой были заполнены речи всех других ораторов. Осинский сказал, что ещё до революции он "состоял в большой дружбе" с Бухариным и что их политические пути разошлись после роспуска фракции левых коммунистов, поскольку "Бухарин, надо это сказать, пошёл по более правильному пути, чем я. Я с окончанием левого коммунизма пошёл дальше по пути демократического централизма, а Бухарин приблизился к партийному руководству, к Ленину" [525].
Далее Осинский в спокойных тонах рассказал о своих теоретических разногласиях с Бухариным и деловых расхождениях с ним по поводу работы "Известий" и Академии наук, избегая при этом каких-либо политических квалификаций. Такая настроенность выступления дорого обошлась Осинскому. В конце работы пленума Мехлис обвинил его в том, что он "представил подлого двурушника Бухарина, этого всесветного путаника и словоблуда, как теоретика и великого публициста" [526].
Подводя итоги "разбирательства" дела Бухарина и Рыкова, следует подчеркнуть: их трагедия состояла в том, что уже с 20-х годов они не сумели осознать те неизбежные изменения в политической деятельности, которые диктуются самой логикой этой деятельности после победы революции. Опыт не только Октябрьской, но и других революций свидетельствует, что деятельность профессионального революционера и деятельность профессионального политика, находящегося у власти, требуют выбора различных стратегий и тактик поведения. Политическая логика предполагает быстрый переход из стадии, на которой среди революционеров царит психология сообщества единомышленников, объединённых наличием общего врага и человеческими отношениями, вытекающими из положения гонимых и преследуемых,- к стадии неизбежных расхождений во взглядах, возникающих при созидательной народнохозяйственной работе, которая всегда более сложна и противоречива, чем борьба за свержение эксплуататорской власти. На этой стадии единомыслие неизбежно исчезает, распадаясь на ряд различных "проектных" позиций, а внутри властной группы возникают столкновения по поводу принятия тех или иных управленческих решений. При отсутствии возможности свободных политических дискуссий эти столкновения принимают характер верхушечных комбинаций и блоков и приводят к тому, что товарищеские отношения, внимание и уважение к мнениям, убеждениям, переживаниям товарищей по партии ослабевают, а затем исчезают. Конструктивные позиции спорящих сторон принимают однозначно жёсткий и бескомпромиссный характер. Вступает в действие логика беспощадной внутрипартийной борьбы.
Те, кто не хотел или не был способен подчиняться этой жестокой, бесчеловечной логике, утвердившейся при активном участии самих Бухарина и Рыкова ещё в годы борьбы правящей фракции против левой оппозиции, были обречены. На февральско-мартовском пленуме Бухарин и Рыков, с одной стороны, их противники из числа закоренелых сталинистов, с другой, говорили на разных языках и не могли понять друг друга, даже если бы они этого хотели. Сталин же использовал данную ситуацию таким образом, чтобы не дать возможности участникам пленума "захотеть" прислушаться к преследуемым и травимым "обвиняемым", ещё несколько лет назад считавшимся признанными лидерами партии.
Вместе с тем следует отметить, что далеко не все участники пленума присоединили свой голос к оголтелой травле Бухарина и Рыкова. Об этом свидетельствует подсчёт реплик, позволяющий показать своего рода "расстановку сил" на пленуме. Всего в стенограмме пленума зафиксировано около тысячи реплик, прозвучавших во время обсуждения дела Бухарина и Рыкова. Ни одна из них не была подана хотя бы в робкую защиту обвиняемых и не ставила целью поставить под сомнение даже отдельные обвинения, выдвинутые против них. Все реплики носили либо обличительный, либо издевательский характер.
Примерно треть реплик предваряется записью "голос (или голоса) с места" - стенографистки не успевали установить, кому принадлежат реплики. В остальных случаях в стенограмме указано авторство реплик.
Больше всего реплик (100, включая развёрнутые монологи, прерывавшие выступления Бухарина и Рыкова) принадлежало Сталину. К этому числу приближается количество реплик, поданных Молотовым (82) и Кагановичем (67). Реплики остальных членов Политбюро располагаются по убывающей в следующем порядке: Косиор (27), Ворошилов (24), Микоян (24), Чубарь (11), Калинин (4).
Среди кандидатов в члены Политбюро наибольшую активность проявил Постышев (88 реплик). Затем следуют Эйхе (14), Петровский (8), Жданов (5), Рудзутак (1).
Реплики лиц, непосредственно причастных к чекистскому и партийному следствию, располагаются в следующем порядке: Шкирятов (46), Ежов (17), Вышинский (не состоявший ни в одном из руководящих партийных органов и присутствовавший на пленуме в качестве прокурора СССР) и Ярославский (по 5).
Среди "рядовых" членов и кандидатов в члены ЦК особую активность проявили Берия (20), Межлаук (19), Будённый (17) и Стецкий (17). За ними следуют Гамарник (11), Полонский (8), Ягода (7), Шверник (6), Лозовский (5), Хрущёв (4). Пять человек подали по 3 и четырнадцать - одну или две реплики. Таким образом, свой вклад в травлю обвиняемых внесли около 50 человек - менее половины от общего числа присутствовавших на пленуме членов и кандидатов в члены ЦК.
Надо полагать, что Сталин провёл тщательный анализ реплик - тем более, что все они посылались на просмотр и редактирование участникам пленума и затем прилагались к стенограмме.
XXVI
Бухарин и Рыков защищаются
После четырёхдневного обсуждения своего дела Бухарин и Рыков дошли до состояния предельной изнурённости и подавленности. Н. А. Рыкова вспоминает, что в первые дни пленума её отец часто повторял: "Они меня хотят посадить в каталажку". В последующие дни он уже почти не говорил с родными, не курил и не ел [527].
В соответствии со сценарием "партийного следствия" Бухарину и Рыкову предстояло выступить с заключительными речами.
Поскольку длительное обсуждение немного прибавило к показаниям, разосланным до пленума, Бухарин не смог добавить ничего существенного к ранее высказанным им аргументам. Он безуспешно повторял, что не может "до конца и даже до половины объяснить рад вопросов о поведении людей, на меня показывающих" [528].
Уверяя, что он "абсолютно не хотел опорочить новый состав Наркомвнудела", Бухарин осмелился лишь напомнить, что, согласно представленным на пленум тезисам Ежова, в НКВД было раскрыто много двойных агентов, и в этой связи высказывал предположение: "Может быть, и в аппарате [НКВД] не совсем до конца дочистили" [529].
Другим рубежом, который не смел переступить Бухарин, было выражение сомнений по поводу "троцкистских процессов". Когда Молотов стал его настойчиво допрашивать, считает ли он правдоподобными показания подсудимых на этих процессах, Бухарин под смех зала заявил: в этих показаниях правдоподобно всё, за исключением того, что относится к нему [530].
На протяжении всей речи Бухарина прерывали злобными и язвительными репликами, тон которым задавали Молотов и Каганович. В один из наиболее драматических моментов объяснений Бухарина Молотов прервал его словами: "Чёрт тебя знает, что ты делаешь, от тебя всего можно ожидать". Когда Бухарин начал говорить о своих прежних заслугах перед партией, Молотов бросил реплику: "Даже Троцкий кое-что хорошее делал, а теперь он фашистский агент, докатился!", что Бухарин тут же поспешил подтвердить: "Верно, верно" [531].
Помимо "вождей", особенно усердствовали в репликах Стецкий и Межлаук, изрядно напуганные напоминанием Бухарина об их принадлежности в прошлом к его "школе" (имя Межлаука даже называлось в криминальном контексте в одном из показаний). Достаточно было Бухарину начать открещиваться от обвинений в "нападении на НКВД", как Стецкий поспешил выкрикнуть: "Это вы всё заимствовали у Троцкого. Троцкий во время процесса то же самое писал в американской печати" [532].
Отвечая на все эти злобные выпады, Бухарин продолжал винить в создании вокруг него конфронтационной атмосферы исключительно "двурушников-троцкистов". "Вся трагичность моего положения,- говорил он,- в том, что Пятаков и все прочие так отравили всю атмосферу, просто такая атмосфера стала, что не верят человеческим чувствам - ни эмоции, ни движению души, ни словам. (Смех.)"
В конце бухаринской речи из зала стали раздаваться выкрики: "В тюрьму посадить давно пора!" На это Бухарин ответил последними словами, прозвучавшими в его выступлении: "Вы думаете, от того, что вы кричите - посадить в тюрьму, я буду говорить по-другому? Не буду говорить" [533].
Рыков начал свою заключительную речь словами о том, что он отчётливо понимает: "Это собрание будет последним, последним партийным собранием в моей жизни". С отчаянием он повторял, что сложившаяся на пленуме обстановка прямо подталкивает его к мыслям о самооговоре: "Я вот иногда шепчу, что не будет ли как-то на душе легче, если я возьму и скажу то, что я не делал... Конец один, всё равно. А соблазн - может быть, мучения меньше будет - ведь очень большой, очень большой. И тут, когда я стою перед этим целым радом обвинений, ведь нужна огромная воля в таких условиях, исключительно огромная воля, чтобы не соврать..." [534]
Эта трагическая исповедь послужила Сталину поводом для того, чтобы попытаться подтолкнуть Рыкова на путь самооклеветания, поставив ему в пример поведение расстрелянных подсудимых недавних процессов. "Есть люди,- заявил Сталин,- которые дают правдивые показания, хотя они и страшные показания, но для того, чтобы очиститься вконец от грязи, которая к ним пристала. И есть такие люди, которые не дают правдивых показаний, потому что грязь, которая прилипла к ним, они полюбили и не хотят с ней расстаться" [535].
В ходе речи Рыкова ему упорно напоминали о единственном "преступлении", в котором он признался,- чтении вместе с другими "правыми" рютинской листовки. Когда Рыков вновь упомянул об этом эпизоде, на него посыпались упреки в недоносительстве, уже давно возведённом сталинистами в ранг партийного и государственного преступления.
Ворошилов: Если она [листовка], на твоё счастье, попалась, ты должен был забрать её в карман и тащить в Центральный Комитет...
Любченко: На пленуме Центрального Комитета почему не сказал, что у Томского её уже читали?
Хрущёв: У нас кандидаты партии, если попадётся антипартийный документ, они несут в ячейку, а вы - кандидат в члены ЦК.
Отвечая на эти реплики, Рыков заявил, что допустил "совершенно явную ошибку". Не удовлетворившись этим, Молотов напомнил Рыкову ещё один факт его "двурушничества": при обсуждении в 1932 году на пленуме ЦК вопроса о "Рютинской платформе" Рыков заявил, что если бы узнал, что у кого-то имеется эта платформа, то потащил бы такого человека в ГПУ. В ответ на это Рыков заявил: "Тут я виноват и признаю целиком свою вину... За то, что я сделал, меня нужно карать, но нельзя карать за то, чего я не сделал... одно дело, если меня покарают за то, что я не притащил куда нужно Томского и других, совершенно другое, когда утверждают, что я с этой программой солидаризировался, что эта программа была моя". Не удовольствовавшись такой квалификацией Рыковым своего поведения, Шкирятов бросил ещё одну реплику: "Раз об этом не сообщил, значит был участником" [536].
Стремясь доказать свою предельную лояльность по отношению к "генеральной линии", Рыков сообщил о своей беседе в 1930 году с неким Трофимовым, который с возмущением рассказывал о том, как происходило "раскулачивание". "Я ему тогда ответил,- сказал Рыков,- что в таком деле, которое идёт сейчас в деревне, известные издержки производства будут" [537].
Доказывая невозможность своих контактов с "троцкистами", Рыков подчёркивал свою давнюю личную ненависть к ним. "Ни с какой троцкистской сволочью, повторяю, не был, вместе с вами боролся, с вами не уклонялся и никогда, ни одной минуты не был с ними... С Зиновьевым с этим дрался и не ценил его никак, никогда и нигде... Пятакова всегда считал лицемером, которому верить нельзя... самым отвратительнейшим человеком".
В ответ на это отмежевание Рыкова от "троцкистов", Сталин напомнил о его "блоке с Зиновьевым и Каменевым на другой день после взятия власти против Ленина". Этот хорошо известный факт коллективной отставки нескольких деятелей партии в 1917 году после отказа большинства ЦК от формирования коалиционного правительства совместно с меньшевиками и эсерами - Рыков подтвердил: "Это было". Тогда Сталин бросил новое, на этот раз лживое обвинение в том, что Рыков вместе с Зиновьевым и Каменевым выступал и против Октябрьского восстания. Рыков возразил: "Этого не было" [538].
В конце речи, проходившем под градом яростных выкриков с мест, Рыков с отчаянием произнёс: "Я теперь конченый человек, это мне совершенно бесспорно, но зачем же так зря издеваться?.. Это дикая вещь". Свою речь он заключил словами: "Я опять повторяю, что признаться в том, чего я не делал, сделать из себя... подлеца, каким я изображаюсь здесь, этого я никогда не сделаю... И я это буду утверждать, пока живу" [539].
XXVII
Пленум выносит приговор
Обсуждение дела Бухарина - Рыкова было завершено заключительным словом Ежова, в котором главное внимание было уделено дезавуированию аргументов, приведённых обвиняемыми. По поводу утверждений о том, что мнимые члены "правого центра" даже не встречались между собой, Ежов заявил: "В том-то и дело, что вы на опыте троцкистов особливо конспирировались". Ещё более угрожающе прозвучал ответ Ежова на замечание Рыкова, что в показаниях арестованных ничего не говорилось об его заговорщической деятельности в последние годы. "Могу порадовать вас, Алексей Иванович,- произнёс Ежов,- я не думаю, что мы до всего докопались. Доберемся и до 1936, и до 1937 года" [540].
Несмотря на все проклятья, прозвучавшие из уст Бухарина и Рыкова в адрес жертв "троцкистских" процессов, Ежов по-прежнему утверждал, что в своих речах они "совершенно обходили вопрос оценки всей этой мерзкой своры троцкистско-зиновьевских подонков, которых мы недавно расстреляли". В этой связи Ежов заявлял: Бухарину и Рыкову следует предъявить "ещё одно политическое обвинение в том, что они остались неразоружившимися врагами, которые дают сигнал всем враждебным силам, как у нас здесь в СССР, так и за границей (Голоса с мест: Правильно.)... Они своим единомышленникам дают сигнал: "Продолжайте работать, конспирируясь больше; попадешь - не сознавайся"". На повторный выпад Ежова: "всю эту свору мерзкую ты защищаешь", Бухарин откликнулся протестующей репликой: "Да что это такое? Это безобразие!.. Да ничего я не защищаю. Я целиком согласен с этим (т. е. с процессами и расстрелом подсудимых.- В. Р.)" [541].
Ежов привёл новые "доказательства" "преступного" поведения Бухарина, свидетельствовавшие, что во время работы пленума аппарат НКВД лихорадочно продолжал "разработку" его дела. Упомянув о документах, конфискованных в служебном кабинете Бухарина, Ежов заявил: "Почему-то он страшно любил копить, например, все антисоветские заявления, письма, которые к нему шли. Он их в ГПУ не передавал, а хранил в папочке" [542].
Речь Ежова заканчивалась фразой, не оставлявшей сомнений в дальнейшей участи Бухарина и Рыкова: "Я думаю, что пленум предоставит возможность Бухарину и Рыкову на деле убедиться в объективности следствия и посмотреть, как следствие ведётся (Голоса с мест: Правильно.)" [543]
После выступления Ежова пленум избрал комиссию из 35 человек для выработки резолюции.
Члены комиссии были единодушны в том, что Бухарина и Рыкова следует исключить из ЦК и партии и арестовать. Разногласия возникли лишь по поводу процедуры окончательной расправы над ними. Некоторые члены комиссии высказались за то, чтобы в постановлении пленума не предрешать судебный приговор. Большинство же исходило из уже установившейся практики, согласно которой мера наказания по наиболее важным политическим делам определялась не судом, а верховной партийной инстанцией. Ежов предложил применить к Бухарину и Рыкову высшую меру наказания. Ряд членов комиссии считали возможным не применять расстрела, а "добиться того, чтобы им был вынесен приговор о заключении в тюрьму на 10 лет".
После внесения этих предложений Сталин выдвинул своё предложение: "Суду не предавать, а направить дело Бухарина - Рыкова в НКВД". Эта формулировка внешне оставляла надежду, что предварительное следствие может и не завершиться судом. На деле она заменяла немедленный суд отсрочкой его на неопределённое время, необходимое для того, чтобы полностью сломить Бухарина и Рыкова. Действительно, для получения их "признаний" на процессе "право-троцкистского блока", понадобился ещё целый год следствия в застенках НКВД.
После дальнейшего обсуждения все предложения, кроме сталинского, были сняты, и комиссия единогласно приняла предложение Сталина.
В тот же день Сталин изложил пленуму мотивы принятия комиссией его предложения. "Конечно, чувство возмущения как антипартийной и антисоветской деятельностью Бухарина и Рыкова, так и их поведением здесь, на пленуме, во время обсуждения вопроса о них было очень велико в комиссии так же, как и на пленуме,- заявил он.- Но комиссия считала, что она не может и не должна руководствоваться чувством возмущения". Рассказав, что "достаточно значительное количество" членов комиссии говорили об отсутствии разницы между Бухариным и Рыковым, с одной стороны, троцкистами и зиновьевцами, с другой, Сталин сообщил: в конечном счете комиссия пришла к выводу, что "нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами, так как между ними есть разница, причём эта разница говорит в пользу Бухарина и Рыкова". Этой разницей, состоящей в том, что Бухарин и Рыков, в отличие от троцкистов, не исключались ранее из партии и ЦК, Сталин объяснил относительную "мягкость" своего предложения [544].
В резолюции указывалось, что пленум ЦК установил "как минимум": Бухарин и Рыков знали о террористической, шпионской и диверсионно-вредительской деятельности троцкистского центра и об организации террористических групп их учениками и сторонниками, но скрывали всё это от партии и тем самым "поощряли преступников".
Далее в резолюции перечислялись факты борьбы Бухарина и Рыкова (именуемых по-прежнему "товарищами") "против партии и против самого Ленина как до Октябрьской революции, так и после Октябрьской революции". К таким "фактам" была отнесена дореволюционная полемика Бухарина с Лениным по теоретическим вопросам, а также лживое обвинение Рыкова в том, что он был "против Октябрьской революции". Эти факты, подчёркивалось в резолюции, "с несомненностью говорят о том, что политическое падение тт. Бухарина и Рыкова не является случайностью или неожиданностью" [545].
Резолюция была принята единогласно, при двух воздержавшихся (Бухарин и Рыков). Сразу после этого они были взяты под стражу.
Тот факт, что ни один из участников пленума, кроме самих обвиняемых, не решился даже воздержаться при голосовании резолюции, не означает, что все они верили в виновность Бухарина и Рыкова. Так, И. А. Пятницкий вскоре после пленума сказал своему сыну, что "Бухарин, конечно, не враг. Он говорил о Бухарине с большой теплотой и ещё большей грустью" [546].
Согласно действовавшему в партии порядку, стенографический отчёт пленума ЦК рассылался в республиканские и областные организации. С учётом этого Бухарин тщательно правил стенограмму своих выступлений, надеясь, что они дойдут до сведения хотя бы партийной верхушки на местах. Однако в стенографический отчёт, разосланный под грифом "Совершенно секретно", материалы первого пункта повестки дня, составлявшие третью часть отчёта, не были включены. Это позволило сталинским приспешникам в выступлениях по итогам пленума представить содержание речей Бухарина и Рыкова в неузнаваемо извращённом виде. Так, в Ленинграде Жданов заявил: "Более позорного, более гнусного, более отвратительного поведения, как вели себя Бухарин и Рыков, я не припомню... С их стороны было заявлено, что мы им не судьи" [547].
Для понимания логики дальнейшего поведения Бухарина в период, отделявший февральско-мартовский пленум от процесса "право-троцкистского блока", важно учитывать не только то, что говорилось на пленуме, но и то, о чём там сознательно умалчивалось. Мы имеем в виду историю с так называемым "Письмом старого большевика", сыгравшую, по-видимому, роковую роль в судьбе Бухарина.
XXVIII
Судьба "Письма старого большевика"
В конце 1936 - начале 1937 года на страницах меньшевистского журнала "Социалистический вестник" появилась статья "Как подготовлялся московский процесс" (с подзаголовком "Из письма старого большевика"). Целью этой публикации было побудить общественное мнение Запада к протесту против массового террора, а для этого - раскрыть западной общественности глаза на причины и фальсифицированный характер первого процесса над старыми большевиками.
Действительным автором статьи, представленной редакцией в качестве письма, тайно присланного из СССР неким старым большевиком, был Б. И. Николаевский, выступавший весной 1936 года посредником на переговорах между II Интернационалом и советской делегацией о покупке архива Маркса и Энгельса. Во время этих переговоров Николаевский часто встречался с Бухариным, входившим в состав советской делегации. О беседах, происходивших при этих встречах, Николаевский впервые рассказал в 1965 году. Непосредственным поводом, побудившим Николаевского предать гласности суждения Бухарина, явилась, по-видимому, публикация в мае этого года рядом западных изданий письма Бухарина "К будущему поколению руководителей партии", текст которого был передан Лариной за рубеж. Можно полагать, что после появления этого документа престарелый Николаевский счёл нужным снять с себя обет молчания, добровольно принятый им ради того, чтобы не повредить оставшимся в живых близким Бухарина, прежде всего самой А. М. Лариной.
Подготавливая в 1936 году к публикации свою статью, Николаевский не мог не предполагать: Сталин имел достаточно агентов за рубежом, чтобы достоверно узнать как о неофициальных беседах с ним Бухарина, так и об имени действительного автора статьи; поэтому подозрения в передаче информации, обнародованной в статье, могли пасть на Бухарина. Исходя из этих соображений, Николаевский не включил в статью некоторые эпизоды, рассказанные Бухариным, чтобы не давать "прямых указаний на него как на источник моей осведомлённости" [548]. Те же цели, по-видимому, преследовала редакция "Социалистического вестника", предваряя публикацию первой части "Письма" в номере, вышедшем 22 декабря 1936 года, следующим сообщением: письмо было получено "перед самой сдачей номера в печать... Размеры письма и позднее получение его лишают нас, к сожалению, всякой возможности напечатать его в настоящем номере целиком. Окончание письма нам приходится отложить до первого номера 1937 года" [549]. Тем самым редакция давала понять, что факты, сообщённые в письме, стали известны ей не весной 1936 года, когда Бухарин встречался с Николаевским, а несколькими месяцами позже.
В своих воспоминаниях А. М. Ларина называет статью "Как подготовлялся московский процесс" заведомой провокацией Николаевского и других меньшевиков, имевшей единственную цель - "выдать Бухарина с головой Сталину". Она решительно отвергает саму мысль о том, что Бухарин мог вести за границей какие-либо беседы политического, тем более оппозиционного характера с Николаевским или каким-нибудь другим меньшевиком, поскольку, по её словам, он продолжал, как и в первые годы революции, считать меньшевиков своими злейшими политическими врагами. Невозможность таких бесед Ларина мотивирует также следующими двумя обстоятельствами. Во-первых, в Москве Бухарину было дано строгое указание: не беседовать наедине с иностранцами и эмигрантами. Во-вторых, она ссылается на "неожиданный приход" Николаевского к Бухарину во время её присутствия в Париже. В ходе этой встречи, по её мнению, произошла единственная беседа Бухарина с Николаевским о положении в СССР.
Эта беседа, как рассказывает Ларина, открылась вопросом Николаевского: "Ну, как там жизнь у вас в Союзе?" Бухарин ответил: "Жизнь прекрасна" и затем стал "с искренним увлечением" развивать эту мысль. При этом "его высказывания отличались от [его] выступлений в печати в последнее время лишь тем, что он не вспоминал многократно Сталина, чего он не мог не делать в Советском Союзе". Когда же Николаевский прервал восторженный рассказ Бухарина вопросом об его оценке коллективизации, Бухарин сказал: "У нас пишут, что я выступал против коллективизации, но это приём, которым пользуются только дешёвые пропагандисты... Теперь, перед лицом наступающего фашизма, я могу сказать "Сталин победил"" [550].
Этот рассказ Лариной полностью вписывается в концепцию её книги, согласно которой после 1929 года "дальнейшую борьбу Николай Иванович считал нужным прекратить. Партия под давлением Сталина пошла по иному пути, отвергнув экономическую концепцию Бухарина. Полезней сплочённости её рядов в сложившейся обстановке Бухарин ничего не находил" [551].
Многочисленные документы, обнародованные в последние годы, свидетельствуют, что Бухарин действительно прекратил с начала 30-х годов всякую оппозиционную деятельность. Однако это не означает, что он оставался безоговорочным конформистом не только на словах, но и в душе. Едва ли можно согласиться и с абсолютной уверенностью Лариной в том, что Бухарин делился с ней, в то время ещё совсем юной женщиной, всей имеющейся у него политической информацией и поверял ей все свои политические настроения.
Думается, что многие суждения, которые были приведены в "Письме старого большевика" и которые, согласно более поздним свидетельствам Николаевского, представляли переложение рассказов Бухарина, отражают действительное содержание бухаринских политических взглядов того времени более адекватно, чем апологетические высказывания, о которых сообщает Ларина. Мы имеем в виду прежде всего рассказ о том, что в конце 1932 года "положение в стране было похоже на положение времён Кронштадтского восстания... в самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завёл страну в тупик: "поссорил партию с мужиком" - и что спасти положение теперь можно, только устранив Сталина" [552]. Почти дословно повторялись в "Письме" и суждения Бухарина о трагедии насильственной коллективизации: "Ужасы, которыми сопровождались походы на деревню - об этих ужасах вы имеете только слабое представление, а они, эти верхи партии всё время были в курсе всего совершавшегося,- многими из них воспринимались крайне болезненно" [553].
Как вспоминал в 1965 году Николаевский, из рассказов Бухарина он узнал и о "подробностях нападок Рютина на Сталина". Этот факт особенно резко оспаривается Лариной. Отмечая, что в "Письме старого большевика" о содержании "Рютинской платформы" было сказано больше того, о чём сообщалось в советских газетах, и что в "Письме" рассказывалось об обсуждении дела Рютина на заседании Политбюро, она напоминает: в 1932 году Бухарин не был членом Политбюро, а "то, что происходило на заседаниях Политбюро, тем более на особо секретных, не принято было разглашать" [554]. Из такой логики вытекает, что Николаевский мог получить адекватную информацию о рютинской группе только... от члена Политбюро.
Действительно, по поводу "рютинского дела" официальная и даже внутрипартийная информация не сообщала ничего, кроме грубой брани и лживых наветов. Однако в начале 30-х годов ещё была возможна утечка секретной информации от некоторых членов Политбюро, например, Кирова и Орджоникидзе, к партийным деятелям такого уровня, как Бухарин. О том, что подлинное содержание "Рютинской платформы" было известно многим членам партии, говорит тот факт, что в 50-60-е годы старые большевики, хлопотавшие о реабилитации Рютина, в беседах с "переследователями" из КПК адекватно излагали основные идеи этого запретного документа.
А. М. Ларина справедливо замечает, что темы, поднятые в "Письме", были "по тем временам действительно крамольны" и что сам факт передачи такой информации меньшевикам мог быть расценен сталинским "правосудием" только как криминальный [555]. Эти верные посылки она использует, однако, для подкрепления всё тех же соображений: "Письмо старого большевика" "носило явно провокационный характер", и его автор "сознательно взялся помогать палачам". В этой связи она не исключает и того, что сталинские агенты специально подбросили Николаевскому информацию, содержавшуюся в "Письме", с целью использовать его публикацию для компрометации Бухарина [556].
На деле публикация "Письма" была для Сталина чрезвычайно нежелательной, поскольку оно не только знакомило мировую общественность с фактами, которые Сталин скрывал на протяжении ряда предшествующих лет, но и содержало разгадку его зловещих намерений - в тот момент, когда он только приступил к истреблению старой партийной гвардии. В "Письме" указывалось, что решение о проведении процесса 16-ти было принято в результате агентурных расследований, которые показали: "действительное настроение подавляющего большинства старых партийных деятелей является резко враждебным Сталину"; "партия не примирилась с его, Сталина, единоличной диктатурой, ‹...» несмотря на все парадные заявления, в глубине души старые большевики относятся к нему отрицательно, и это отрицательное отношение не уменьшается, а растёт ‹...» Огромное большинство тех, кто сейчас так распинается в своей ему преданности, завтра, при первой перемене политической обстановки, ему изменит". Из всех этих фактов, подчёркивалось в "Письме", Сталин сделал вывод: "Если старые большевики, та группа, которая сегодня является правящим слоем в стране, не пригодны для выполнения этой функции в новых условиях, то надо как можно скорее снять их с постов, создать новый правящий слой" [557].
Эти глубоко продуманные соображения, наложившись на личный опыт членов и кандидатов в члены ЦК, могли произвести на них весьма серьёзное впечатление. Поэтому, в отличие от других статей эмигрантской печати о положении в СССР, обычно рассылавшихся партийной верхушке [558], с данной статьёй "Социалистического вестника" "рядовые" участники февральско-мартовского пленума не были ознакомлены. Во всяком случае на всём протяжении работы пленума о ней было упомянуто лишь в речи Ярославского, который заявил: "...если вы возьмете последний номер "Социалистического вестника", целиком посвящённый предыдущему процессу, то вы убедитесь в том, что Бухарин и Рыков идут целиком по линии той клеветы, которая содержится в "Социалистическом вестнике", а "Соц. вестник" заранее, авансом начал уже защищать и обелять Бухарина и Рыкова" [559]. Между тем "защита" Бухарина и Рыкова в "Соц. вестнике" ограничивалась сообщением об их "реабилитации" в сентябре 1936 года, к которому была добавлена всего одна фраза: "Об этой уступке Ежов теперь жалеет, и, не скрывая, говорит, что он ещё сумеет исправить" [560].
Таким образом, на пленуме не фигурировало обвинение Бухарина в беседах с Николаевским, а говорилось лишь о совпадении его взглядов с взглядами "Социалистического вестника".
Между тем вопрос о "секретных" переговорах Бухарина с меньшевиками был поднят ещё за несколько месяцев до пленума - в показаниях Радека на допросе 27-29 декабря, т. е. через несколько дней после выхода в Париже номера "Социалистического вестника" с первой частью "Письма". Радек заявил (якобы со слов Бухарина): "Бухарин просил Дана (редактора "Социалистического вестника".- В. Р.) на случай провала "блокистов" в СССР открыть кампанию их защиты через II Интернационал. Именно этим и объясняется выступление II Интернационала в защиту первого центра блока троцкистско-зиновьевской организации" [561]. Протокол этого допроса был послан Бухарину.
Хотя в показаниях Радека речь шла не о статье в "Социалистическом вестнике", а об официальном заявлении руководства II Интернационала в связи с процессом 16-ти, упоминание имени Дана рядом с именем Бухарина было весьма грозным симптомом. Бухарин получил косвенное предупреждение о том, что НКВД обладает какими-то сведениями о его неофициальных беседах с меньшевиками. Понимая, что уже сам факт таких доверительных бесед не может не вызвать непомерной ярости Сталина, Бухарин тем не менее оставался в неизвестности о том, что именно Сталин знает о содержании этих бесед.
Чтобы яснее представить поведение Бухарина в зарубежной командировке, обратим внимание прежде всего на то, что Бухарин оказался за границей впервые за несколько лет, на протяжении которых он был вынужден вести в СССР противоестественный образ жизни, вплоть до отказа от личных встреч со своими ближайшими друзьями - из-за боязни быть заподозренным в "сохранении фракции". Понятно, что, оказавшись за границей, Бухарин почувствовал себя в совершенно иной атмосфере и был опьянён кажущейся свободой от постоянной слежки и угрозы доноса за малейшее неосторожное высказывание. В этой связи уместно привести свидетельство другого большевика, который, по словам Николаевского, говорил ему: "Там (в СССР.- В. Р.) мы отучились быть искренними. Только за границей, если мы имеем дело с человеком, о котором нам известно, что на него можно положиться, мы начинаем говорить искренно" [562].
Со свойственной ему временами беспечностью Бухарин, по-видимому, не учитывал того, что за рубежом незримая слежка НКВД может быть не менее плотной и изощрённой, чем в СССР. Об этом он, возможно, вспомнил лишь после неурочного посещения Николаевским его гостиничного номера, когда он с тревогой сказал жене: Николаевский, очевидно, узнал об отсутствии в гостинице остальных членов комиссии, предварительно позвонив им по телефону, и явился специально для того, чтобы поговорить с ним наедине. Тогда же Бухарин высказал беспокойство по поводу собственной неосторожности, заявив: "Всё-таки, я сболтнул ему лишнее - о дешёвой агитации" [563].
Согласно ряду достоверных свидетельств, Бухарина в 1935-1936 годах часто посещали мысли о возможности новой волны сталинского террора и своей гибели в нём. Нет ничего удивительного в том, что в преддверии этих событий Бухарин хотел передать свои сокровенные мысли, которыми он не решался поделиться почти ни с кем в своей стране, старому социалисту, чья личная порядочность была широко известна. Кроме того, в 1936 году Бухарин не мог считать Николаевского и других меньшевиков столь же непримиримыми противниками, как в первые годы революции. Ведь даже официальный курс Коминтерна в то время включал проведение политики единого рабочего фронта, т. е. союза с партиями II Интернационала, в который входили и русские меньшевики.
При всём этом "Письмо старого большевика", по-видимому, сыграло немалую роль в поведении Бухарина на следствии и суде. Характерно, что на втором московском процессе Радек не повторил версию о переговорах Бухарина с Даном. Эта версия, вложенная в уста Радека на следствии, была отложена до процесса "право-троцкистского блока", где она была изложена устами самого Бухарина.
Надо полагать, что Сталин приберегал "Письмо старого большевика" для психологического давления на Бухарина во время тюремного следствия. И с точки зрения Бухарина, и с точки зрения его палачей этот документ являлся свидетельством главного криминала, обусловливавшего недоверие к его попыткам отвергнуть все остальные обвинения в свой адрес. Этот криминал на тогдашнем партийном жаргоне именовался "двурушничеством".
Как мы помним, Бухарин ушёл, вернее, был насильственно уведен с пленума ЦК, не признав ни одного вменявшегося ему обвинения. Вместе с тем в своих речах на пленуме он не уставал повторять, что считает сталинскую политику "блестящей", а Сталина - безупречным вождём партии и государства. Представим теперь, что мог почувствовать Бухарин, когда после всего этого ему была предъявлена статья меньшевистского журнала, в которой приводились его подлинные мысли прямо противоположного характера. Согласно сталинской логике, хорошо усвоенной Бухариным, это означало, что он продолжал оставаться "двурушником" до последнего часа своего пребывания на свободе. Единственным средством загладить это "преступление", согласно той же логике, могло быть лишь согласие "до конца разоружиться перед партией", т. е. подтвердить и все остальные предъявленные ему обвинения.
Положение Бухарина серьёзно отягчалось ещё одним обстоятельством. Если даже ему была показана статья "Социалистического вестника" и сообщены агентурные данные о его неофициальных беседах с Николаевским (строго запрещённых Москвой), то и после этого он оставался в неведении, какими ещё данными о его поведении за рубежом располагает НКВД. Между тем за Бухариным числились и более серьёзные "преступления" (о которых, правда, сталинская агентура могла и не знать).
Во время своей зарубежной командировки Бухарин вёл откровенные беседы не только с Николаевским, но и с Ф. Н. Езерской - в прошлом секретарём Розы Люксембург. Езерская даже предложила ему остаться за границей и издавать там международный орган "правых". Бухарин ответил ей, что считает "невозможным уйти с поля борьбы, тем более, что положение (в Советском Союзе.- В. Р.) он отнюдь не считал безнадёжным (с точки зрения поражения антисталинских сил.- В. Р.)" [564].
Особенно тяжкий "криминал" состоял в беседе Бухарина с Ф. И. Даном. Согласно воспоминаниям Л. О. Дан, опубликованным после её смерти, Бухарин появился в квартире Данов неожиданно и объяснил свой приход тем, что "просто душа запросила". При этой встрече Бухарин производил впечатление человека, находившегося в состоянии полной обречённости. Сказав Дану, что "Сталин не человек, а дьявол", который "нас (старых большевиков.- В. Р.) пожрёт", Бухарин дал убийственную психологическую характеристику Сталину: "Вот вы говорите, что мало его знаете, а мы-то его знаем... Он даже несчастен от того, что не может уверить всех, даже самого себя, что он больше всех, и это его несчастье, может быть, единственная человеческая в нём черта... но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое своё "несчастье" он не может не мстить людям, всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его" [565].
Примечательно, что Дан до конца своих дней не рассказывал о своей встрече с Бухариным даже своему ближайшему другу Николаевскому. Л. О. Дан объясняла это тем, что её муж считал: его рассказ "может стать как-нибудь опасным для Бухарина". Сам Николаевский называл сообщение Лидии Осиповны "сплошной выдумкой". Будучи уверенным, что судьба сделала его "в известном смысле... как бы душеприказчиком Бухарина" [566], он не мог поверить, что Бухарин делился своими сокровенными мыслями с кем-либо из других эмигрантов.
Естественно, что А. М. Ларина, считающая интервью Николаевского "фальшивым документом", называет "ещё более странным документом" воспоминания Л. О. Дан. Полностью отвергая малейшую вероятность искреннего разговора Бухарина с Даном, она выдвигает в этой связи вопрос: почему, если этот разговор в действительности имел место, сам Дан, умерший в 1947 году, не рассказал о нём никому после казни Бухарина, когда "опасаться неприятности для Бухарина уже не приходилось" [567]. Анне Михайловне не приходит в голову: такая крайняя осторожность Дана могла быть вызвана тем, что он сознавал: малейшая утечка информации о данном разговоре может обречь на гибель её, Ларину, и других заложников погибшего Бухарина, остававшихся в СССР.
Дан и Николаевский - опытные политики, внимательно следившие за тем, что происходило в Советском Союзе, представляли себе положение там более адекватно, чем Бухарин и тем более его жена.
Таковы некоторые обстоятельства, связанные с "Письмом старого большевика" и его влиянием на судьбу Бухарина.
XXIX
Февральско-мартовский пленум: вопросы партийной демократии
После завершения дела Бухарина - Рыкова разговор на пленуме перешёл в совершенно иную плоскость. Второй пункт повестки дня внешне носил абсолютно "мирный" и даже "демократический" характер. Его формулировка гласила: "Подготовка партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР по новой избирательной системе и соответствующая перестройка партийной работы". Слово "перестройка", ставшее широко известным во всём мире после прихода к власти Горбачёва, было одним из наиболее излюбленных в политическом лексиконе сталинизма.
Жданов, выступивший с докладом по этому вопросу, повторял утверждения официальной пропаганды о благотворных изменениях, связанных с принятием "самой демократической в мире" конституции и с введением "самой демократической избирательной системы". Внешне эти изменения выглядели весьма внушительно. Вместо действовавших ранее ограничений избирательного права для так называемых "лишенцев" (представителей бывших господствующих классов) вводились всеобщие и равные выборы, т. е. право всех граждан СССР участвовать в них на одинаковых основаниях. Если прежде выборы носили многоступенчатый характер (делегаты нижестоящих Советов избирали делегатов в Советы вышестоящие), то теперь Советы всех ступеней должны были избираться населением путём прямых выборов. Если по прежней конституции выборы проводились открытым голосованием, то новая конституция вводила тайное голосование. Конечно, все эти изменения должны были произвести огромное впечатление на советских людей, особенно на бывших "лишенцев", впервые почувствовавших себя гражданами, обладающими равными со всеми другими членами советского общества политическими правами.
В качестве ещё одного примера демократизации политической системы Жданов называл введение новой конституцией всеобщего опроса населения или референдума по наиболее важным вопросам государственной и общественной жизни. Такие референдумы в СССР не проводились ни разу на протяжении более чем полувека после принятия конституции 1936 года. Первым всенародным референдумом стал референдум 1991 года о судьбе СССР, результаты которого были растоптаны спустя несколько месяцев сговором в Беловежской Пуще.
Все эти "глубокие преобразования", как подчёркивал Жданов, ставят перед партией две задачи: 1) подготовку к избирательной борьбе; 2) демократизацию деятельности всех государственных и общественных организаций и прежде всего самой партии.
Об "избирательной борьбе" впервые заговорил Сталин в беседе с американским журналистом Роем Говардом. На выраженное последним сомнение в том, что новая избирательная система сможет обеспечить политическую свободу, Сталин ответил: "Я предвижу весьма оживлённую избирательную борьбу. У нас немало учреждений, которые работают плохо. Бывает, что тот или иной местный орган власти не умеет удовлетворить те или иные из многосторонних и всё возрастающих потребностей трудящихся города и деревни. Построил ты или не построил хорошую школу? Улучшил ли ты жилищные условия? Не бюрократ ли ты? Помог ли ты сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной? Таковы будут критерии, с которыми миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычёркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры... Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти" [568].
Как показали прения по докладу Жданова, некоторые участники пленума восприняли возможность "избирательной борьбы" в духе той демократической перспективы, которую обрисовал Сталин. Так, Н. К. Крупская подчёркивала, что "закрытые выборы (т. е. тайное голосование.- В. Р.) будут на деле показывать, насколько партийные товарищи близки к массам и насколько они пользуются авторитетом у масс" [569].
Однако большинство выступавших хорошо понимали, что широковещательные заверения Сталина рассчитаны на западное общественное мнение, а "избирательная борьба" будет борьбой против тех, кто осмелится отнестись всерьёз к демократическим новациям, записанным в конституции. Уже в докладе Жданова обращалось внимание на возможность активизации в предвыборной кампании "враждебных элементов". Готовящимися к "избирательной борьбе" были объявлены, во-первых, церковники, которые после принятия конституции стали обращаться в местные органы власти с ходатайствами об открытии церквей, мечетей и т. д. [570] Надежды на оживление религиозной жизни зачастую смыкались с надеждами на ликвидацию колхозов. Секретарь Азово-Черноморского обкома Евдокимов рассказывал, что при проведении в январе 1937 года Всесоюзной переписи населения (вскоре после пленума она была объявлена "вредительской"), в которую был включен вопрос об отношении к религии, "враги" в сельской местности говорили: "Чем больше запишется верующих, тем быстрее пойдут церковные дела. Всё пойдёт по-старому, и колхозов не будет" [571].
В качестве второй враждебной группы назывались освобождённые из лагерей кулаки, возвращавшиеся на места своего прежнего проживания и требовавшие наделения их землёй и приёма в колхозы.
Наибольшая опасность усматривалась в членах бывших социалистических партий и в "замаскированных троцкистах", которые захотят воспользоваться "свободой выборов". Хрущёв заявил, что в преддверии предстоящих выборов происходит "оживление некоторых враждебных групп и в городе и в селе" и что в Рязани уже выявлена "эсеровская группировка", руководитель которой вербовал сторонников и указывал им, "какими путями нужно добиваться того, чтобы протаскивать своих людей в райсовет, сельсовет, колхозы с тем, чтобы оттуда вредить и вести антисоветскую контрреволюционную работу" [572].
Стецкий утверждал, что "враждебным организациям" будет трудно выступать со своими кандидатами на выборах в Верховный Совет, но при выборе низовых Советов, особенно сельских, "избирательная борьба будет чрезвычайно серьёзная". Сталин тут же поддержал эту мысль, заявив, что "ряд сельсоветов может попасть в их (врагов.- В. Р.) руки". Ободрённый поддержкой вождя, Стецкий подчеркнул, что при выборах в низовые Советы "борьба пойдёт часто по самым насущным экономическим нуждам, по бытовым вопросам, демагогия будет разводиться враждебными элементами большая" [573].
В докладе Жданова указывалось, что в ходе выборной кампании может выплеснуться недовольство масс "известным нажимом", без которого не обходится "немало трудных кампаний". Утверждая, что такой нажим "входит в понятие диктатуры рабочего класса", Жданов заявлял: "Мы не отказываемся от этого нажима, и впредь было бы смешно от этого отказываться. Будет, очевидно, демагогия насчет раздувания всякого рода недостатков наших работников по этой линии. Партийные организации должны уметь взять под защиту этих людей (т. е. "нажимщиков".- В. Р.)", против которых может быть развёрнута агитация "со стороны враждебных элементов" [574].
При обсуждении второго аспекта "перестройки" - демократизации деятельности партийных и иных организаций - на пленуме была раскрыта удручающая картина полного подавления демократических начал на всех уровнях политической и общественной жизни. Временами могло показаться, что возвращается партийная дискуссия 1923 года, а ораторы повторяют аргументы тогдашней оппозиции.
Жданов говорил, что большинство партийных комитетов - начиная с первичных организаций и кончая обкомами и ЦК союзных республик - не переизбирались после XVII съезда, т. е. на протяжении трёх лет - в нарушение партийного Устава, требующего производить такие перевыборы раз в год-полтора [575]. Вслед за ним Постышев сообщил, что после XVII съезда на Украине не созывались районные, городские и областные партконференции, "и, к сожалению, голосов, которые требовали бы созыва таких конференций, не было... Ждали распоряжения сверху". На последовавший за этими словами вопрос Сталина: "А Устав?" Постышев сокрушенно ответил: "Устав забыли, товарищ Сталин" [576].
Другим вопиющим нарушением партийной демократии выступавшие называли широко распространённую практику кооптации в руководящие партийные органы. Приводились примеры, когда кооптировалось до 40-45 % состава обкомов, причём зачастую такая кооптация проводилась не на пленумах, а опросом. Аналогичная практика существовала в советских и профсоюзных органах: президиумы некоторых горсоветов состояли целиком из кооптированных членов; в центральных комитетах многих профсоюзов "от выборных членов остались рожки да ножки".
Наряду с выборностью, исчезла и предусмотренная Уставом партии отчётность выборных работников перед избравшими их организациями. Как отмечал Постышев, роль пленумов партийных комитетов как коллективов, перед которыми ответственны аппаратчики, фактически сошла на нет; пленарные заседания обкомов сводятся к заслушиванию инструктивных докладов секретарей обкома, "которые нередко читают нотации членам обкома. Нет такого положения, чтобы член бюро обкома чувствовал себя подотчётным перед пленумом обкома" [577].
Как явствовало из доклада и прений, фактически разрушенными оказались и все остальные элементы партийной демократии. Во многих районах пленумы райкомов не созывались по 7-10 лет. Если же они и происходили, то выборы аппаратчиков превращались на них в фактическое назначенство: секретари заранее подбирались вышестоящими комитетами, утверждались Центральным Комитетом и затем рекомендовались пленуму, имея "две санкции: санкцию обкома и санкцию Центрального Комитета". На партийных конференциях кандидатуры для выборов в парткомы обсуждались в закрытом порядке узким кругом аппаратчиков, а затем предлагались для голосования списком, чтобы "избавиться от докучливой критики партийных масс по отношению к той или иной кандидатуре" [578].
Недемократическим путём происходило и исключение выборных членов партийных комитетов. Поскольку из состава райкома или горкома зачастую исключалась "целая пачка людей", то созывались "расширенные" заседания пленумов совместно с произвольно подобранным "партийным активом". На одном из таких "расширенных пленумов", который вывел из состава горкома 12 человек, присутствовало всего 10 членов горкома; таким образом, "10 человек сожрали 12 человек" [579]. По-видимому, такие массовые исключения, о которых рассказывали ораторы, проходили в условиях, когда исключаемые находились под арестом.
Вместо попранных демократических процедур получила широкое распространение практика "самоотчётов" коммунистов перед первичными партийными организациями. Под общий смех зала Жданов приводил пример одного такого "самоотчёта", после которого партийное собрание приняло резолюцию: "Слушали самоотчёт коммуниста Слирова. Постановили: Слирова арестовать" [580].
На пленуме приводилось немало примеров полного отрыва аппаратчиков от партийных масс. Постышев рассказывал, что в Киеве заведующие отделами ЦК не считали нужным посещать собрания первичных организаций, в которых они состояли [581]. Секретарь Днепропетровского обкома Хатаевич признавался, что ещё 4-5 лет назад он считал своей безусловной обязанностью раз в неделю посещать партийные собрания на заводах, в колхозах и т. д., а на протяжении последнего года ни разу не присутствовал на таких собраниях [582].
В первичных организациях роль партийных собраний зачастую становилась чисто формальной: "резолюция по тому или иному вопросу вносится загодя или кропается мастерами этого дела во время самого собрания без учёта того, о чём говорится в прениях" [583].
Из выступлений участников пленума следовало, что демократические принципы оказались попраны не только в партийных, но и во всех государственных и общественных организациях. Ответственные работники, избранные в Советы, нередко уклонялись от выполнения своих элементарных депутатских обязанностей. Прекратились широко распространённые ранее регулярные отчёты перед населением работников потребительской кооперации, торговли, коммунального хозяйства и т. д.
В трудовых коллективах сошла на нет роль общественных организаций, а решение всех вопросов перешло в руки "треугольника", состоящего из директора предприятия, секретаря парткома и председателя профсоюзного комитета. Таким образом, возникла "в стороне от нормальных выборных органов [парткома и завкома] своеобразная официально и регулярно действующая, никакими партийными и советскими законами не предусмотренная организация. Она собирается, выносит решения и даёт директивы к исполнению и т. д." [584].
Бюрократизация всей общественно-политической жизни выразилась и в ограждении аппаратчиками себя от критики со стороны нижестоящих. Как говорил Косиор, на съездах Советов, пленумах исполкомов и горсоветов "считалось большой бестактностью, если кто-нибудь случайно выступит с критикой против председателя или какого-либо другого лица. Даже заведующие отделами считали для себя такую критику большим оскорблением" [585].
"Первые лица", полностью вышедшие из-под контроля масс и ставшие единовластными хозяевами в своих регионах, как бы соревновались друг с другом в насаждении своих "культов". Авторитет руководящего работника стал измеряться тем, сколько колхозов, предприятий, учреждений названо его именем [586].
От отдельных фактов и примеров выступавшие переходили к серьёзным обобщениям. В ряде выступлений подчёркивалось, что вместо демократического централизма в партии утвердился бюрократический централизм. В заключительном слове Жданова прямо указывалось: среди аппаратчиков укоренился взгляд на партию не как на самодеятельную организацию, а как на "что-то вроде системы учреждений низших, средних, высших" [587].
На пленуме приводились статистические данные, свидетельствовавшие о неблагоприятном изменении социального состава партии, уменьшении в ней доли рабочих и резком возрастании доли бюрократии. Например, в Воронеже 5,5 тыс. членов партии работали в государственных учреждениях, 2 тыс.- в вузах и около 2 тыс.- на предприятиях; коммунистов-рабочих у станка насчитывалось всего 550 человек. На одном воронежском заводе из 3,5 тыс. рабочих только трое были членами партии [588].
Казалось бы, раскрытая на пленуме картина деградации всех политических институтов должна была побудить выступавших к анализу причин такого положения и к выводу об ответственности за него высшего партийного руководства. Однако Сталин, направлявший своими репликами ораторов на внесение в критику нужных ему акцентов, толкал их на создание новой амальгамы: возложение вины за подрыв партийной демократии на... "замаскированных троцкистов".
Лучше всего этот сталинский замысел уловил Евдокимов, заявивший, что "контрреволюционная банда троцкистов, зиновьевцев, правых, "леваков" и прочей контрреволюционной нечисти захватила руководство в подавляющей части городов края. Эта банда ставила себе задачей, в целях дискредитации партии и советской власти, развал партийной и советской работы. Она всячески зажимала самокритику, насаждала бюрократизм в партийных и советских организациях, подвергала гонениям людей, осмелившихся выступать против них, что было прямым издевательством над внутрипартийной и советской демократией". В подтверждение этого Евдокимов приводил показания арестованных партийных работников о том, что они в целях возбуждения недовольства партийным аппаратом "зажимали самокритику, душили всякое живое слово, оставляли без последствий заявления и жалобы трудящихся. Всех, кто пытался где-либо на собрании критиковать эти порядки, одёргивали". На вопрос Сталина, как обстоит в крае дело с кооптацией, Евдокимов незамедлительно ответил: "Кооптация в партийных органах широко применялась, товарищ Сталин. Из этих кооптированных порядочное количество сейчас сидит в органах НКВД. (Смех.)" [589]
В резолюции по докладу Жданова (единственном решении пленума, опубликованном в печати) содержалось немало словесной трескотни по поводу демократизации партийной жизни, установления тайного голосования при выборах парторганов и обеспечения каждому члену партии неограниченного права отвода и критики кандидатов в эти органы.
Разумеется, в условиях жестокой полицейщины, пронизывающей всю жизнь партии и страны, Сталина уже не могли беспокоить закрытые "выборы без выбора" в органы государственной власти или тайное голосование при избрании партийных органов. Этот демократический декорум призван был служить обману масс и зарубежного общественного мнения. Единственное реальное новшество заключалось в предложении Сталина о подготовке каждым руководителем себе смены.
Конечно, участники пленума не догадывались, что это неожиданное предложение, мотивируемое необходимостью избежать чрезмерной переброски кадров из региона в регион, имело совсем иной прицел: не допустить полного развала и хаоса в управлении партией и страной при предстоящем тотальном истреблении "первых лиц" во всех звеньях аппарата. Тем не менее установка на "подготовку смены" не могла не вызвать недоумения и тревоги у участников пленума, в своём большинстве являвшихся "первыми лицами". Этим людям, далеким от пенсионного возраста, было непонятно: зачем понадобилось немедленное выдвижение кандидатов на смену всем руководителям.
Однако Сталина не волновали такие настроения высших аппаратчиков, изрядно напуганных последними событиями и не отваживавшихся на протест против этой новации. Главным для него было обращение к будущим "выдвиженцам", которым его предложение открывало заманчивую перспективу быстрого подъёма по карьерной лестнице. Назвав предложение Сталина "гениальным", Жданов заострил ещё один сталинский тезис, заявив, что "недостаток демократизма" "мешает нам видеть новых людей, и многие люди у нас перестаивают, а перестаивая и будучи забытыми, они становятся резервом для недовольных внутри нашей партии". Вслед за этими словами Жданова Сталин бросил реплику, призванную подчеркнуть законность такого недовольства: "Сколько угодно талантов, только их не выдвигают вовремя, и они начинают гнить, перестаивают" [590]. Эта мысль, развитая Сталиным в его собственном докладе (см. гл. XXXIV), представляла прямой клич, обращённый к карьеристски настроенной молодёжи, обещание скорого продвижения её на высокие посты.
XXX
Февральско-мартовский пленум о вредительстве
Следующий пункт повестки дня был сформулирован таким образом: "Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжёлой промышленности и путей сообщения".
Уже при обсуждении вопроса о партийной демократии некоторые ораторы без всякой связи с темой своего выступления приводили "факты" вредительства "троцкистов". Так, Евдокимов говорил, что "враги, засевшие в Ростовском горсовете", при строительстве школ сознательно не обеспечивали их противопожарным оборудованием. При этом, как заявлял Евдокимов, ссылаясь на показания "вредителей", они говорили: "Пусть учатся детишки, а через некоторое время мы им устроим такой костер, что всё население Ростова будет проклинать советскую власть до самой смерти" [591].
Фантазия других ораторов не простиралась до столь зловещих примеров. Секретарь Свердловского обкома Кабаков смог рассказать лишь о том, что в день открытия съезда Советов в Свердловске возникли очереди за хлебом, поскольку "в органах Облвнуторга всё руководство планированием, транспорт были захвачены врагами". Другой пример "вредительства в торговле", приведённый Кабаковым, выглядел ещё более анекдотично: "В одном магазине встретили такой факт - на обертку используют книги Зиновьева, в другом ларьке обертывают покупки докладом Томского. (Смех.) Мы проверили, и оказывается, такой литературы торгующие организации купили порядочное количество тонн. Кто может сказать, что эту литературу пользуют только для обертки?" [592]
Столь же фантастический характер носил пример "идеологического вредительства", приведённый Богушевским. Он сообщил, что после трансляции приговора по делу "антисоветского троцкистского центра" Минская радиостанция "передала концерт, включающий известную бе-мольную сонату Шопена, третью часть которой составляет "Марш фюнебр", т. е. знаменитый похоронный марш Шопена... И сделано очень тонко: не просто траурный марш - это было бы слишком откровенно и легче было бы заметить по программе и предотвратить - а бемольная соната: не всякий знает, что в ней-то и содержится этот марш. Это, конечно, не случайность. Дело объясняется тем, что, оказывается, и там была определённая засорённость троцкистскими элементами и прочими совершенно негодными людьми" [593]. Столь высокая музыковедческая эрудированность и изощрённость "троцкистских элементов", по словам Богушевского, служила тому, чтобы выразить скорбь по поводу расстрела подсудимых.
Естественно, что для оглушения членов пленума и всего населения страны размахом и тяжкими последствиями "вредительства" требовались более внушительные "факты". Ими был заполнен доклад Молотова, открывший обсуждение третьего пункта повестки дня. Этот доклад был немедленно опубликован в "Правде" и "Большевике" и затем выпущен отдельным изданием в количестве более полутора миллионов экземпляров.
Для характеристики огромных масштабов, которые приобрело вредительство, Молотов обильно цитировал показания лиц, возглавлявших крупнейшие предприятия и стройки. В этих показаниях описывался широкий диапазон вредительских актов: от задержки проектирования и замедления темпов строительства до порчи механизмов, организации аварий, взрывов, отравления газом рабочих и т. д. Все неувязки и просчёты, связанные с форсированной индустриализацией,- вплоть до тяжёлых бытовых условий рабочих (якобы создаваемых "вредителями" сознательно, с целью вызвать массовое недовольство) и до очковтирательства при организации стахановского движения ("приписки отдельным рабочим такой работы, которую они фактически не проводили", чтобы "посеять раздор между стахановцами и не стахановцами" [594]), в докладе объяснялись происками "вредителей".
Напомнив о "вредительских" процессах конца 20-х - начала 30-х годов над беспартийными специалистами, Молотов недвусмысленно указал, по кому сейчас должен быть нанесён главный удар. Отмечая, что руководители предприятий "почти сплошь уже теперь коммунисты", он подчёркивал, что "особенность разоблачённого ныне вредительства заключается в том, что здесь... использован был партбилет для того, чтобы организовывать вредительские дела в нашем государственном аппарате, в нашей промышленности" [595].
Заявив, что "последние факты раскрывают нам участие не только троцкистов, но и бухаринцев в организации вредительских актов", Молотов процитировал показания одного из "бухаринцев", который на вопрос: "Информировали ли вы всесоюзный центр контрреволюционной организации правых о вашей подрывной деятельности?" ответил следующим образом: "Да, я информировал члена центра Угланова... Я припоминаю, как в одну из наших встреч на его квартире Угланов с удовольствием сказал: "Молодец, Вася, ты здорово развернулся". (Постышев: Да, Вася. Голос с места: Сволочи какие, а!)" [596]
С особым раздражением Молотов говорил о работе комиссий, созданных Орджоникидзе для проверки фактов вредительства на предприятиях Наркомтяжпрома. При этом он уделил главное внимание итоговой записке комиссии Гинзбурга - Павлуновского, которую Поскребышев на следующий день после похорон Орджоникидзе потребовал прислать Сталину. В этой связи примечателен следующий факт: узнав о намерении Гинзбурга передать Сталину записку без поправок о "вредительстве", М. М. Каганович - в то время один из руководящих работников Наркомтяжпрома, сказал Гинзбургу, что в таком случае ему "надо подготовить маленький чемоданчик" (имея в виду возможность его ареста) и прибавил к этому: "Вы не младенец и знаете, что творится в стране" [597].
В докладе Молотова работа комиссии Гинзбурга - Павлуновского расценивалась как "показатель того, что мы туго перестраиваемся; это показатель неумения развить зоркость, бдительность, неумения развить проникновение во все ходы врага". Молотов указывал, что в течение ряда лет во главе Уралвагонстроя стоял "активнейший вредитель Марьясин, который потом признался во всех этих делах, и в течение длительного периода секретарём партийного комитета на Уралвагонстрое был вредитель троцкист Шалико Окуджава. Это была сбитая группа. Явно, что они сделали немало вредительских актов против нашего государства. Но как понять в свете всего этого такой факт, что уже в феврале месяце этого года по поручению Наркомтяжпрома выезжала комиссия для проверки вредительских дел на Уралвагонстрой, которая... констатирует: "Вредительская работа на стройке не получила большого развития..." (Голоса с мест: Не получила? Чепуха. Не получила?)... И они указывают, почему они приходят к этому выводу. Но пока они ездили в феврале месяце туда, Марьясин тут дал новые показания, более конкретные, и они не совпадают с этими выводами. Как же тут понять?.. Нельзя ли, товарищи из Наркомтяжпрома, ещё раз проверить и Марьясина, и комиссию, которая ездила на место? [598] (Голоса с мест. Правильно!)" [599] Этот пассаж молотовского доклада служил недвусмысленным предупреждением партийным и хозяйственным руководителям о недопустимости ставить под малейшее сомнение правдивость самооговоров, полученных в застенках НКВД.
Ещё более откровенно и цинично эта мысль была выражена в опубликованном тексте доклада, где говорилось: "Политическая близорукость комиссии совершенно очевидна... Достаточно сказать, что эта комиссия не привела ни одного факта вредительства на стройке. Получается, что матёрый вредитель Марьясин вместе с другим вредителем, Окуджавой, сами на себя наклеветали" [600].
Комментируя данное место доклада Молотова, Троцкий писал: "Читая, не веришь глазам! Эти люди утратили не только стыд, но и осторожность... Доследование "фактов вредительства" понадобилось, очевидно, потому, что общественное мнение не верило ни обвинениям, выдвинутым ГПУ, ни исторгнутым им показаниям. Однако комиссия под руководством Павлуновского, бывшего долголетнего работника ГПУ, не обнаружила ни одного факта саботажа" [601].
История с Уралвагонстроем имела примечательное продолжение. После смерти Орджоникидзе на пост наркома тяжёлой промышленности был назначен Межлаук, который вскоре был заменён Кагановичем. В поисках вредителей Каганович побывал и в Нижнем Тагиле. После осмотра построенного вагоностроительного завода он вышел в обнимку с его новым директором. В ту же ночь произошёл третий по счету арест директора этого завода, а заодно и почти всех других руководящих работников завода и города [602]. Тем не менее, вернувшись в Москву, Каганович вызвал Гинзбурга и, избегая разговоров о вредительстве, рассказал, в каком великолепном состоянии он нашёл Уралвагонзавод [603].
От изложения конкретных "фактов вредительства" Молотов переходил к опровержению бытовавших среди хозяйственных руководителей "рассуждений и разговоров, что вредительство сильно раздуто". Подчёркивая, что "такое рассуждение, конечно, является грубой ошибкой, ошибкой политической близорукости", Молотов призвал "вовремя смотреть за врагом и вовремя ему наносить удары, отрывая руки, а когда нужно, и вырывая с корнем, уничтожая врага" [604].
В заключение доклада Молотов выразил уверенность, что "выкорчёвывание вредителей, диверсантов и шпионов и прочей мерзости из промышленности и всего нашего государственного аппарата" позволит в течение "ближайших нескольких лет" "догнать и перегнать передовые по технике капиталистические страны" [605].
Вслед за Молотовым с докладом выступил Каганович, ошеломивший участников пленума данными о размахе вредительства на железнодорожном транспорте. Он сообщил, что Турксиб и другие железные дороги были "построены вредительски", что все журналы "по паровозам, по вагонам, по связи и т. д." и все кафедры вузов, находившихся в ведении НКПС, были в руках вредителей, что почти все докладчики на диспетчерской конференции, проведённой в 1934 году, "оказались вредителями и арестованы как японские шпионы и диверсанты". Не менее страшной была оглашённая Кагановичем статистика развернувшихся на транспорте репрессий. По его словам, только на 26 оборонных узлах было раскрыто 446 шпионов и "целый ряд других мерзавцев" [606].
Естественно, что эти данные наталкивали на вопрос: как мог сам Каганович, работавший с 1935 года наркомом путей сообщения, проглядеть такое количество вредителей и шпионов. В этой связи Каганович выдвинул целый ряд объяснений.
Во-первых, он каялся в том, что оказался "слишком доверчивым" и в качестве примера такой доверчивости указывал: он не обращал внимания на то, что один из работников его наркомата - "давнишний приятель Серебрякова и каждый раз, когда приезжал в Москву, обязательно ходил к Серебрякову". Приведя несколько других аналогичных фактов, Каганович заявил: "Единственное моё тут утешение - что я не один, а многие из вас в таком же положении (шум, движение в зале), но это утешение малоприятное и я думаю, каждый из вас мог рассказать о таких же примерах и безобразиях" [607].
Во-вторых, одну из причин обильной "засорённости" наркомата врагами Каганович усматривал в том, что в 1921 году транспортом руководил Троцкий.
В-третьих, Каганович привёл многочисленные цифры, свидетельствовавшие, что со времени своего прихода на транспорт он вёл неусыпную работу по "выкорчёвыванию" троцкистов, прежде всего из числа руководящих работников наркомата. В этой связи он сообщил: на 1 января 1935 года из 177 начальников управлений наркомата 36 в прошлом участвовали в оппозиционных группировках; спустя два года среди 251 начальника управлений (за это время аппарат НКПС успел сильно разрастись) осталось лишь 6 бывших оппозиционеров. Из 99 руководящих работников, снятых в 1935-1936 годах со своих постов, 36 были арестованы, причём 22 были уволены до ареста. В свою очередь среди арестованных, демонстрировал свою "логику" Каганович, "3 чел. числятся по анкете бывшими троцкистами, остальные не числятся бывшими троцкистами, значит, скрывали" [608].
Каганович сообщил, что ещё в январе 1936 года он издал приказ, объявлявший главной причиной крушений на транспорте подрывную и диверсионную работу классовых врагов. В этом приказе выдвигалось требование "в месячный срок удалить всех лиц, способных на диверсию" [609] (курсив мой.- В. Р.). Во исполнение этого приказа было вычищено несколько тысяч человек. В аппарате политотделов, действовавших на железнодорожном транспорте, было "разоблачено" 229, в аппарате НКПС - 109 троцкистов [610].
В-четвёртых, Каганович приводил примеры собственной бдительности по отношению к своим ближайшим помощникам. Он рассказал, что "очень много раз в присутствии ряда людей подозрительно поглядывал" на своего заместителя Лившица и "в порядке окончательного уже выкорчёвывания остатков троцкизма" говорил ему: "Чего вы ходите такой мрачный, что это с вами?.. у вас остатки троцкизма... у вас ещё троцкизм остался" [611].
Относительно другого расстрелянного работника - Князева Каганович сообщил: случайно узнав, что некий "харбинец с КВЖД" работает с Князевым и даже живёт в его квартире (все бывшие работники Китайско-Восточной железной дороги, проданной в 1935 году советским правительством Маньчжурии, были взяты под подозрение как "японские шпионы"), он, Каганович, позвонил в НКВД и попросил организовать слежку за Князевым [612].
Каганович рассказывал и о том, какие специфические методы он использовал для мобилизации своего аппарата на борьбу с вредительством. Так, он "устроил нечто вроде военной игры", предложив специалистам наркомата "изобразить себя врагами" и указать, "как можно зашить станцию, как можно сорвать график" [613]. Каганович вспомнил и об опыте своей работы в 20-е годы заведующим распредотделом ЦК, когда "мы уделяли каждому человеку час, полтора, сидели, слушали про дедушку, про бабушку, но зато мы узнавали человека" [614].
Наконец, Каганович не упустил случая упомянуть о показаниях арестованных, сообщавших, как "железный нарком" препятствовал попыткам вредительства. Так, он процитировал показания Серебрякова о том, что Каганович разоблачил ""теорию предела", которой прикрывала наша организация свою вредительскую работу" [615].
В своём докладе Каганович многократно упоминал о "проницательности" Сталина в выявлении "врагов". Он рассказал, что "тов. Сталин, наблюдая за Шермегорном, который работал по строительству, за его выступлениями на транспортной комиссии, не раз нам говорил: "Плохой человек, враждебный человек". Я не помню, называл ли он его прямым вредителем, но, во всяком случае он прямым образом на него указывал" [616].
Каганович заявлял: Сталин "пророчески предупреждал", что "троцкисты, правые, право-леваки и все другие оппортунистические элементы, которые к ним примыкали,- должны неизбежно скатиться, в большинстве своём, в лагерь империализма. Мы видим сейчас, что они скатились в лагерь фашизма". Ещё одно "предвидение", высказанное Сталиным в 1933 году, сводилось к тому, что "вредительство в колхозах и саботаж хлебозаготовок сыграют в конце концов такую же благодетельную роль в деле организации новых большевистских кадров в колхозах и совхозах, какую сыграл Шахтинский процесс в области промышленности". Процитировав эти слова, Каганович заявил, что столь же "благодетельную роль" сыграют и нынешние расправы над "вредителями" [617].
Утверждая, что простои, нарушения расписания, опоздания поездов, занижение норм пробега и, разумеется, крушения - всё это дело рук диверсантов и шпионов, Каганович привёл в пример одно из крушений, виновные в котором были осуждены за халатность. Заявив, что это дело сейчас пересматривается по его просьбе в целях переквалификации вины обвиняемых на "вредительскую", Каганович подчеркнул, что "конечно, мы не можем всех (виновников крушений.- В. Р.) объявить вредителями, но фактически это вредительские акты" [618].
С удовлетворением объявив, что "часть этих мерзавцев, вредителей расстреляна", Каганович сообщил, что крушения тем не менее не прекращаются. Он утверждал, что недавнее крушение пассажирского поезда, повлекшее десятки жертв, по замыслу его организаторов, "должно было стать известно широким слоям и понято, как ответ троцкистов, оставшихся действовать в подполье". В подтверждение он процитировал показания одного из арестованных: "Я в душе был рад, что отомстил большевикам за процесс антисоветского троцкистского центра" [619].
Понимая, что начавшийся разгул репрессий на транспорте может вызвать массовое бегство работников из этой отрасли, Каганович предложил распространить на транспорт милитаризованный порядок, действовавший на оборонных заводах: лишение рабочих паспортов с тем, чтобы они не могли переходить на другие предприятия.
Прения по докладам отразили растерянность многих участников пленума, не представлявших, как конкретно им следует "отчитываться" о борьбе с вредительством в их ведомствах. В их выступлениях речь шла преимущественно о бюрократизме, бесхозяйственности, очковтирательстве, мелочной регламентации, волюнтаризме в планировании и других недостатках управления экономикой.
Вклад в нагнетание психоза по поводу вредительства внесли лишь выступления Саркисова и Багирова. Утверждая, что вредители в Донбассе "выбрали себе очень хитрую тактику", Саркисов цитировал направленное в Наркомтяжпром письмо четырёх директоров коксохимических заводов об обнаруженных ими вопиющих недостатках, допущенных при строительстве этих заводов. Это письмо Саркисов объявил составленным "мерзавцами-троцкистами... для страховки и маскировки" [620].
Багиров сообщил, что ранее взрывы на нефтяных промыслах считались следствием халатности, а "теперь сами арестованные показывают, что это была не халатность и упущение, а было сделано сознательно". С особым удовлетворением Багиров рассказал, что "мы арестовали, в частности, Гинзбурга, друга сына Троцкого Седова, которого этот Гинзбург рекомендовал в партию" [621].
Выходя за рамки обсуждавшейся темы, Багиров поспешил сообщить, что в Азербайджане "троцкистско-зиновьевская периферия заключила блок с контрреволюционными националистическими элементами и через них с мусаватистами". Этот блок, по его словам, занимался организацией повстанческих групп в сельских районах и установил тесную связь с националистами из других "мусульманских" республик для подготовки отделения этих республик от СССР и образования "мощного тюрко-татарского государства под руководством Турции". Наряду с этим, националистические элементы, как следовало из выступления Багирова, не чурались и более мелких вредительских дел, например, создания "путаницы в области орфографии и терминологии тюркского языка". Багиров специально подчёркивал, что к "матёрым контрреволюционным националистам" в большинстве своём относились люди, находившиеся с 1920 года на ответственных партийных и советских постах [622].
Для того, чтобы стимулировать подобную направленность всех остальных выступлений, Сталин и Молотов репликами одёргивали ораторов, не проявивших должной рьяности в сообщениях о вредительстве в своих ведомствах и регионах. В этом отношении характерна их реакция на выступление наркома водного транспорта Пахомова. Хотя в начале своего выступления Пахомов назвал много имён арестованных руководителей пароходств и заявил, что арестовано более 50 работников такого уровня, Сталин бросил реплику: "Маловато что-то". На это под "смех всего зала" Пахомов ответил: "Тов. Сталин, я вам сказал, что это только начало" [623].
Подхлёстываемый далее молотовскими репликами типа "Вы хотели отделаться мелочами", Пахомов заявил: "Мы должны работать по-новому, а для этого мы должны прежде всего раскрыть всех вредителей. Как их можно раскрыть? Если этот факт взять и по-настоящему рассмотреть, по-новому рассмотреть, почему это случилось, то мы дороемся и выявим ещё одного-двух сволочей, уверяю вас. А как только двух-трёх сволочей поймаем, эти две-три сволочи дадут ещё двух-трёх сволочей. (Смех.)" Однако, и это заявление не удовлетворило кремлёвских вождей. В конце речи Пахомова Молотов задал ему вопрос: "Сам наркомат нашёл хотя бы одного вредителя?" На это нарком ответил, что несколько руководителей пароходств до их ареста были сняты им с работы. После этого заявления наркома произошёл следующий обмен репликами между ним и членами Политбюро:
Молотов: Вы их только снимали, но наркомат не выяснил в чём тут дело.
Пахомов: Я вам, Вячеслав Михайлович, то, что было в материалах, сказал, больше фактов нет, выдумывать я не могу.
Косиор: Значит, нет вредительства? [624]
Перелом в обсуждение вопроса о вредительстве призвано было внести выступление Ежова, сопровождавшееся поощрительными репликами Сталина. В начале своей речи Ежов выразил резкое недовольство выступлениями руководителей ведомств, которые "до конца не поняли ни смысла, ни постановки этого вопроса. (Межлаук: Правильно, правильно.)" Далее Ежов дал ясно понять, в каком отношении находится он сам и его наркомат ко всем другим наркомам и наркоматам. "В резолюции отмечен этот факт о том, что вредительство не только не вскрывали и не только не проявляли инициативу в этом деле,- заявил он,- а в ряде случаев тормозили... (Сталин: Правильно. Там мягко сказано.) Да, т. Сталин, там мягко сказано. И я должен сказать, что я... ещё не знаю ни одного факта, когда бы по своей инициативе позвонили и сказали: "Тов. Ежов, что-то подозрителен этот человек, что-то неблагополучно в нём, займитесь этим человеком"... (Постышев: А когда займёшься, то людей не давали.) Да. Чаще всего, когда ставишь вопрос об арестах, люди, наоборот, защищают этих людей. (Постышев: Правильно.)" [625] Таким образом, Ежов упоминал о фактах сопротивления хозяйственных руководителей высшего ранга репрессиям и тем более - об их нежелании самим "давать" вредителей из числа своих подчинённых.
Исходя из этого, Ежов разразился грубой бранью в адрес наркомов. Он заявил, что не только не получил от них ни одного доноса, но в ответ на его требования санкционировать аресты подчинённых им лиц они часто говорили: "А что же я буду делать дальше, план я должен выполнять, это у меня - главный инженер или начальник цеха, что я буду делать?" "Я обычно отвечаю,- продолжал Ежов,- скажи спасибо, сволочь, что мы берём этого человека, скажи спасибо что вредителя берём. Грош тебе цена, если ты защищаешь человека, который вредит. На него достаточно материалов, чтобы его арестовать".
Ежов возмущался тем, что хозяйственные руководители рассматривают борьбу с вредительством как "какую-то полосу модных настроений" и говорят: "вскрыли вредительство и теперь везде и всюду видят вредителей, мешают нам работать, мешают нам выполнять план". По этому поводу он заявил, что "в условиях нашего советского строя" вредитель "может нам вредить только небольшими делами, там, где он уже уверен, что никак он не будет разоблачён. (Сталин: И будет копить силы к моменту войны, когда он навредит по-настоящему.)"
Ежов разрушил иллюзии о том, что обсуждение должно коснуться только двух наркоматов, названных в повестке дня. Он сообщил, что за последние месяцы "по НКПС прошло 130 дел, причём у нас ещё много впереди дел, по Наркомлегпрому 141 человек, присуждённых на разные сроки, в том числе и к расстрелу... по Наркомпросу - 228 человек. (Голос с места: Ого! Это я понимаю.)" На основании этого Ежов делал вывод, что "задето (вредительством.- В. Р.) не только ведомство Наркомтяжпрома, задет не только НКПС, но не в меньшей мере задеты и все остальные наркоматы. Поэтому думать, что эти ведомства, поскольку их доклад не поставлен, просто проскочили, не выйдет из этого!". Если наркомы не сумеют развернуть борьбу с вредительством, продолжал угрожать Ежов, "ЦК найдёт достаточно силы для того, чтобы таких людей кое-чему поучить, если только они не безнадёжны к учебе" [626].
Речь Ежова полностью рассеяла иллюзии некоторых наркомов и в том, что индульгенцией для них может явиться успешное выполнение и перевыполнение их отраслями хозяйственных планов (промышленность СССР в 1935 и 1936 годах развивалась темпами, намного превышавшими темпы роста в любой из предшествовавших десяти лет). Ежов заявил, что "все наши планы, по существу говоря, занижены. Чего же думать о перевыполнении заниженного плана. (Сталин: Правильно.)"
Конкретный разговор о ведомствах Ежов начал с Госбанка, где "вскрыта довольно мощная троцкистская организация численностью до 20 человек (Голоса с мест: Здорово! Ого!)". Эта организация, по словам Ежова, расхищала государственные средства для финансирования подпольного троцкистского центра и создавала валютные фонды за границей, например, "на тот случай, ежели Зиновьеву и Каменеву удалось бы удрать за границу". Такие же хищения, утверждал Ежов, производились в местных организациях Госбанка, причём похищенные средства тратились не только на "троцкистскую работу", но и на личные нужды: строительство себе дач, домов и т. д. [627].
Здесь мы сталкиваемся ещё с одной амальгамой, практиковавшейся "органами". Вопреки бытующим представлениям, что в период сталинизма коррупция не получила широкого развития, многие бюрократы 30-х годов отнюдь не чурались экономических преступлений. Это давало возможность "органам" давить на уличённых в растратах, казнокрадстве и т. д., чтобы добиться от них признаний в причастности к троцкистским вредительским организациям. Раскрывая эту нехитрую механику, Троцкий писал: "Наиболее многочисленный человеческий материал для судебных амальгам доставляет, пожалуй, широкий слой плохих администраторов, действительных или мнимых виновников хозяйственных неудач, наконец, чиновников, неосторожных в обращении с общественными деньгами. Граница между легальным и нелегальным в СССР крайне туманна. Наряду с официальным жалованьем существуют бесчисленные неофициальные и полулегальные подачки. В нормальные времена такие операции проходят безнаказанно. Но ГПУ имеет возможность в любой момент предоставить своей жертве на выбор: погибнуть в качестве простого растратчика и вора или попытаться спастись в качестве мнимого оппозиционера, увлечённого Троцким на путь государственной измены" [628].
Когда Ежов заявил, что может "по каждому ведомству кое-что рассказать", состоялся следующий обмен репликами между ним и залом:
Голоса с мест: Расскажи, полезно.
Молотов: По Наркомлегпрому...
Ежов: ...мы только сейчас, по существу говоря, начинаем разворачивать дело по Наркомлегпрому, хотя по этому ведомству у нас осуждено довольно значительное количество - 141 человек из активных вредителей и диверсантов, из которых довольно значительная группа расстреляна по постановлению суда. ‹...» Но у нас есть основания полагать, что мы тут нападём на очень крупную организацию шпионско-диверсионную, которая из года в год проводила работу в аппарате Наркомлегпрома [629].
Во время следующих выступлений наркомов Молотов и Каганович перебивали их грубыми репликами, призванными подчеркнуть: ораторы не уделяют внимания главной задаче, которая ставилась теперь перед всеми хозяйственными руководителями: самостоятельному поиску вредителей в своих ведомствах. В этом плане показателен диалог, развернувшийся между Молотовым и наркомом лёгкой промышленности Любимовым:
Молотов: Кого-нибудь из вредителей наркомат разоблачил или нет? Были такие случаи, чтобы сам наркомат кого-нибудь разоблачил или нет?
Голос с места: Он не подготовился к этому случаю.
Молотов: Но всё-таки?
Любимов: ...я не могу назвать случая, чтобы наш аппарат открыл вредительство.
Молотов: Это большой недостаток [630].
Подобно тому, как Каганович восхищался проницательностью Сталина, Любимов выразил своё восхищение проницательностью Кагановича: "Лазарь Моисеевич очень красочно говорил: посмотришь в глаза и чувствуешь, что чужой человек, огонька нет, души нет в работе". Однако это не спасло оратора от наскоков со стороны "железного наркома". Когда Любимов заявил, что в его наркомате имеются "головотяпы, которыми, вероятно, руководили низовые вредители", Каганович тут же откликнулся репликой: "Нет, это не низовые вредители, вы на стрелочниках не выезжайте" [631].
В роли загнанного в угол школьника оказался и нарком совхозов Калманович, конец выступления которого превратился в дотошный и пристрастный допрос.
Калманович: Я думаю, что я не делаю ошибку, если сейчас говорю о тех крупных прорывах, которые у нас были и на которые нам надо обратить внимание.
Молотов: Забываете главное.
Каганович: ...Здесь же не обсуждается вопрос о вашей деятельности, о недостатках этой деятельности, а о вредительстве, которое у вас было, вы ни одного факта не приводите и ставите себя в неловкое положение...
Калманович: Раскрыл ли я хоть одного вредителя? Ни одного. (Сдержанный смех - так зафиксировано в стенограмме.- В. Р.)
Шкирятов: Потому что ты не знал.
Калманович: Потому что я не предполагал, что может быть это вредительство. Я считал, что это плохая работа. Вот в чём моя вина, вот в чём моя ошибка [632].
Единственным из наркомов, которого не перебивали репликами, оказался Микоян. Успех его выступления был обусловлен не только тем, что участники пленума, включая дирижирующих его ходом вождей, отлично понимали разницу между "рядовым" членом ЦК и членом Политбюро, непосредственно приближённым к Сталину. Сам Микоян отчётливо сознавал, что́ Сталин хочет от него услышать. Поэтому он открыл своё выступление ритуальным покаянием в упущениях по части поиска вредителей в своём наркомате: "Вопрос о диверсии, вредительстве и шпионаже японо-немецких троцкистских агентов,- говорил он,- ...больше всего касается именно пищевой промышленности, потому что в пищевой промышленности есть больше возможности навредить государству. Вот почему мы, работники пищевой промышленности, сейчас дрожим, что, может быть, у нас завтра могут проявиться акты вредительства и диверсии, потому что никакое благополучие предыдущее не гарантирует от неожиданных диверсионных актов в любой день... мы имеем мало открытых фактов вредительства, но это ни в коем случае не может нас успокаивать, это говорит только о том, что маскировка более умелая и поиски наши недостаточно энергичные".
Микоян затронул самый щекотливый (для авторов версии о гигантских масштабах вредительства) вопрос, который не мог не возникнуть у любого мыслящего человека: почему в "стране победившего социализма" террор и вредительство приобрели масштабы, никогда не встречавшиеся в истории, а террористами и вредителями оказались лица, входившие в верхние эшелоны правящего слоя. "Я думал,- признавался Микоян,- ...что, если марксисты до революции были против террора против царя и самодержавия, как они могут, люди, прошедшие школу Маркса, быть за террор при большевиках, при советской власти? Если коммунисты всего мира, будучи врагами капитализма, не взрывают заводов, как может человек, прошедший школу марксизма, взорвать завод своей страны? Я должен сказать, что никак это в голову в мою не влезало. Но, видимо, приходится учиться".
Сама постановка столь опасных вопросов на пленуме требовала немалой смелости. Нужна была изощрённая софистическая ловкость, присущая Микояну, чтобы дать нужный Сталину ответ на эти вопросы. В результате своей "учебы", продолжал Микоян, он пришёл к постижению следующей истины: "Видимо, падение классового врага, троцкистов так низко, что мы и не предполагали, а именно, как предсказывал т. Сталин, который как будто вёл нас за руку и говорил, что нет такой пакости, которой не могли бы совершить троцкисты и правые" [633].
Заслушивание третьего пункта повестки дня завершилось заключительным словом Молотова, который процитировал "очень густую" справку Наркомвнудела с перечнем числа арестованных за последние пять месяцев. Таковых оказалось из числа работников Наркомтяжпрома и наркомата оборонной промышленности 585 человек, НКПС - 137 (в том числе около десятка начальников дорог), Наркомзема - 102, Наркомпищепрома - 100 и т. д.
Молотов выразил недовольство выступлениями большинства наркомов, которые "не могут похвастаться тем, что они участвовали в разоблачении вредителей, а пленум говорит, что немало из них тормозили разоблачение вредительства".
Призывая "учитывать, что есть полезного и правильного в каждом сигнале" о вредительстве, Молотов добавил, что важными могут оказаться и сигналы "от наших врагов, от тех, кто не заслуживает доверия, от тех, кто делает эти сигналы с антисоветскими целями" [634].
В выступлении Молотова содержалось упоминание о том, что во многих отраслях итоги работы за первые месяцы 1937 года оказались ниже результатов, достигнутых в соответствующем периоде 1936 года. Однако эти данные были приведены им лишь для того, чтобы предостеречь от утверждений, что этот спад вызван многочисленными арестами хозяйственников и инженеров.
Поведение участников пленума при обсуждении вопроса о вредительстве позволяет почувствовать ту внутреннюю, психологическую разорванность, которая характерна для людей в долговременных тупиковых, безнадёжных ситуациях.
При знакомстве с соответствующими разделами стенограммы пленума возникает чрезвычайно противоречивая картина. Люди, которые руководят экономическим строительством и отвечают за его последствия, и "верят" и не верят во вредительство. Не верят, потому что хорошо информированы о действительном положении дел и знают, как никто другой, что большинство аварий, катастроф, срывов - это результат спешки, халатности, некомпетентности. Верят, т. е. заставляют себя верить или делают вид, что верят, потому что лучше других знают: в условиях индустриальной гонки избежать прорывов и катастроф невозможно, и, следовательно, кому-то за всё это придётся непременно отвечать.
Как могло показаться на первый взгляд, Сталин бросил им спасательный круг - возможность свалить собственные просчёты на вредительство своих подчинённых, руководителей второго эшелона. В начале этой кампании они считали, что смогут выйти невредимыми из опасной ситуации, "сдав" лишь неугодных или вообще увильнув от такой сдачи, как некоторые уже пробовали. Но они недооценили неумолимую логику тоталитарной власти, уничтожающей её собственных носителей, не способных к беспощадному зверству и откровенным подлогам.
XXXI
Зачем Сталину нужно было "вредительство"?
На первый взгляд, обвинение большинства хозяйственных руководителей во вредительстве должно было быть воспринято как абсурдное и населением, и аппаратчиками. Однако эта версия Сталина, имевшая далеко идущий прицел, вызвала известное доверие если не у искушённых политиков, то среди простых людей. Она позволила дать объяснение тому факту, что широковещательные заверения о наступлении "счастливой жизни" вступали в разительное противоречие с тем, что люди видели и ощущали вокруг себя на каждом шагу. Кроме узкой прослойки советской аристократии, мало кому в стране стало жить "лучше и веселее" даже по сравнению со страшными годами первой пятилетки. Поэтому требовалось объяснить провалы сталинской политики происками вредителей, иными словами, перенести накопившееся недовольство народа со Сталина и его ближайшего окружения на руководителей более низкого уровня.
Можно полагать, что обвинения во вредительстве и других видах враждебной деятельности (в прямом, криминальном значении этих слов) явились своего рода ответом Сталина на критику, которой его подвергали в 30-е годы старые и новые оппозиционные группы. "Самый злейший враг партии и пролетарской диктатуры,- говорилось в "Рютинской платформе",- самый злейший контрреволюционер и провокатор не мог бы лучше выполнить работу разрушения партии и соц. строительства, чем это делает Сталин... Сталин объективно выполняет роль предателя социалистической революции... Как это ни чудовищно, как ни парадоксально может показаться на первый взгляд, но главный враг ленинизма, пролетарской диктатуры и социалистического строительства находится в данный момент в наших собственных рядах и даже возглавляет партию" [635]. О том, насколько широко такие взгляды были распространены среди коммунистов, свидетельствуют и многочисленные письма из СССР, публиковавшиеся на страницах "Бюллетеня оппозиции". Так, один из авторов рассказывал о своей беседе с человеком, никогда ранее не решавшимся критиковать "генеральную линию", а после своего участия в насильственной коллективизации говорившим ему: "Если б буржуазия нас послала в качестве вредителей, она бы действовала не лучше Сталина. Можно подумать, что мы находимся перед колоссальной провокацией" [636].
Безоглядная политика сплошной коллективизации и форсированной индустриализации не была фатально необходимой для выживания страны, обеспечения её обороноспособности перед лицом угрозы фашистского нашествия. Известно, что в результате грубейших просчётов Сталина перед войной и в её начальный период гитлеровская армия захватила территорию СССР, равную двум Франциям, на которой проживало более трети населения страны. На территории, подвергшейся оккупации, было полностью или частично разрушено и разграблено около 32 тыс. заводов, фабрик и других промышленных предприятий, не считая мелких предприятий и мастерских. По данным, приведённым в книге председателя Госплана Н. А. Вознесенского "Военная экономика СССР в период Отечественной войны", в целом потери основных и оборотных фондов СССР составили около двух третей национального имущества, находившегося до войны на оккупированной территории [637]. Таким образом, огромная часть национального богатства, созданная ценой величайших усилий, жертв и лишений советского народа, оказалась невостребованной в военные годы.
В 30-е годы малейшие сомнения в возможности выполнить установленные задания в намеченные сверху сроки именовались на партийном жаргоне "оппортунизмом". Ажиотажные темпы строительства закономерно влекли многочисленные несчастные случаи и катастрофы, не говоря уже о хозяйственных диспропорциях, нередко сводивших на нет героические усилия энтузиастов пятилеток. Троцкий неоднократно предупреждал, что волюнтаристские решения и их последствия способны вызвать в массах грозный кризис доверия к руководству страны. Чтобы перенести этот кризис народного доверия на ранг ниже, Сталину и потребовалось изобрести вредительство наркомов, директоров и инженеров.
Для того, чтобы более конкретно представить масштабы бедствий народных масс, вызвавших накопление в стране недовольства и социального протеста, уместно обратиться к книге американского журналиста Джона Скотта, с января 1933 по конец 1937 года работавшего электросварщиком на строительстве одного из самых мощных индустриальных гигантов - Магнитогорского металлургического комбината.
Приехавший в Советский Союз энтузиастом социалистического строительства, Скотт не только тщательно наблюдал происходящее вокруг, но и изучал материалы архивов комбината (до периода шпиономании 1937-1938 годов такое знакомство иностранца с документами, отражавшими положение дел на стройке, было ещё возможно). Помимо Магнитогорска, Скотт посетил ряд других уральских заводов и в книге, написанной в 1941 году, представил объективное описание того, как именно происходила индустриализация в СССР.
Скотт рассказывал, что с 1928 по 1932 год на голое место, где возводился Магнитогорский гигант, прибыло около 250 тысяч человек. Примерно три четверти из них приехали сюда добровольно, в поисках работы, хлебных карточек и лучших условий жизни. Остальная часть состояла из депортированных крестьян и уголовных преступников, размещённых в исправительно-трудовой колонии.
С самого начала, как подчёркивал Скотт, "строительство велось в таком темпе, что миллионы мужчин и женщин голодали, замерзали и были доведены до животного состояния нечеловеческим трудом и немыслимыми условиями жизни" [638]. На протяжении всей зимы 1932-1933 года, когда возникло особенно тяжёлое положение со снабжением стройки продовольствием, даже квалифицированные рабочие не получали ни мяса, ни масла и почти не видели сахара и молока. В магазинах, к которым они были прикреплены, им выдавали только хлеб и немного крупы. В тех же магазинах не по карточкам можно было купить лишь духи, табак, суррогатный кофе, иногда мыло, соль, чай и дешёвые конфеты. "Однако этих товаров почти никогда не было в продаже, а когда их привозили, то рабочие порой оставляли работу и с гаечным ключом в руках бежали в магазин, чтобы, пробив себе дорогу, получить полфунта каменных леденцов" [639].
Наряду с этим, в Магнитогорске существовали магазины для специалистов, инженеров и административной элиты, где товары имелись в широком ассортименте. И уж вовсе изобильным был магазин для иностранных специалистов, к которому была прикреплена также верхушка инженерного и административного персонала. Цены в этом магазине были в несколько раз ниже цен, по которым рабочие могли приобрести аналогичные товары в коммерческих магазинах.
Столь же резкие контрасты существовали в жилищных условиях. Почти все рабочие жили в посёлках без водопровода и канализационной системы, сплошь состоявших из временных бараков, палаток и землянок. Вместе с тем на окраине города был выстроен посёлок, состоявший из 150 каменных домов с металлическими крышами, водопроводом и центральным отоплением. Здесь жили высшие должностные лица и те иностранцы, которые получали зарплату в валюте.
Не менее тяжёлыми, чем бытовые условия, были условия труда, вызывавшие крайне высокий уровень производственного травматизма. Положение усугублялось тем, что большинство рабочих были вчерашними крестьянами с полным отсутствием опыта работы на индустриальных объектах и поэтому, как дети, не понимали, что такое опасность. Для овладения ими квалификацией практиковалась, как правило, скоропалительная профессиональная подготовка "без отрыва от производства", т. е. вечерние занятия после тяжёлого рабочего дня. В обстановке нескончаемых авралов многим рабочим приходилось отрабатывать по две смены. Всё это приводило к тому, что в больницах постоянно находились "люди, получившие ожоги чугуном, непрерывно кричащие последние три дня перед смертью; люди, раздавленные, как мухи, под кранами или другим тяжёлым оборудованием" [640].
Многие из завербованных, столкнувшись с невыносимыми условиями жизни, увольнялись и уезжали в другие места, о которых слышали, что там живётся лучше. Поэтому работы, на которых требовались квалифицированные рабочие, нередко приходилось выполнять необученным разнорабочим. "В результате этого неопытные монтажники падали, а неквалифицированные каменщики так укладывали стены, что они не могли стоять" [641].
При всём этом средства, которые можно было направить на улучшение условий труда и быта рабочих, бессмысленно расточались из-за плохой организации труда и производства. Нередко рабочих посылали заливать бетон в фундамент до завершения земляных работ или направляли на такие работы, для которых не было необходимых материалов и инструментов. В то же время на стройку прибывало много материалов, которые здесь либо абсолютно не были нужны, либо не могли понадобиться ещё долгие годы. "Такие материалы и оборудование фигурировали в конторских книгах как "выполнение плана по снабжению", хотя на самом деле их ценность составляла величину отрицательную, поскольку их ещё надо было где-то хранить" [642].
Так как на отопление деревянных бараков не выделялось необходимого количества топлива, рабочие, несмотря на законы, устанавливавшие жестокую кару за "расхищение социалистической собственности", собирали зимой тонны стройматериалов, предназначавшихся для производственных объектов, чтобы использовать их для обогрева своих жилищ.
В итоге всего этого "деньги текли как песок сквозь пальцы, люди замерзали, голодали и страдали, но строительство продолжалось в атмосфере равнодушия к отдельной личности и массового героизма, аналог которому трудно найти в истории" [643].
И после того, как индустриализация начала давать отдачу, бюрократия по-прежнему уделяла незначительное внимание вопросам, связанным с повышением жизненного уровня рабочих. Хотя номинальная заработная плата росла, её прирост сводился на нет непрерывной инфляцией. На основе собственных наблюдений и изучения статистики комбината Скотт утверждал, что реальная зарплата магнитогорских рабочих за 1929-1935 годы не увеличилась.
Не уменьшались и хозяйственные диспропорции, вызывавшие колоссальные убытки. Так, из-за несопряженности ввода в строй различных объектов коксовальные печи начали работать в то время, когда строительство химических заводов не было завершено. В результате этого "ценные химические продукты на сумму около двадцати пяти миллионов золотых долларов ежегодно вылетали в трубу" [644]. Задержка с вводом химических заводов, типичная для ажиотажного, бессистемного и хаотичного строительства производственных объектов в годы первых пятилеток, была на процессе "антисоветского троцкистского центра" объявлена результатом умышленного саботажа Ратайчака и других руководящих работников химической промышленности.
Даже завершённые промышленные предприятия зачастую не могли функционировать без аварий, поскольку на технику безопасности по-прежнему направлялись незначительные средства. "Машины ломались, людей раздавливало, они отравлялись газами и другими химическими веществами, деньги тратились астрономическими суммами" [645]. Между тем никто не решался остановить хотя бы на короткое время производство ради осуществления необходимых мер по охране труда. Результатом такого положения были непрекращающиеся катастрофы, сопровождавшиеся человеческими жертвами. Рассказывая о сильнейшем взрыве на одной из доменных печей, Скотт подчёркивал, что на протяжении двух недель, предшествовавших катастрофе, все люди, чья работа была связана с этой домной, знали, что один из её главных компонентов - сливной вентиль плохо функционирует. От мастера цеха об этом стало известно директору завода, который в свою очередь передал данное сообщение начальнику комбината Завенягину. Однако даже телефонный разговор Завенягина с Орджоникидзе о неблагополучии на домне не повлек временной приостановки производственного процесса для проведения ремонтных работ. "Никто не хотел взять на себя ответственность и остановить доменную печь, когда стране был крайне необходим чугун" [646].
Новые проблемы возникли во время форсирования на комбинате стахановского движения. Ударная работа стахановцев способствовала улучшению экономических показателей, но непрерывное подхлёстывание их администрацией ради рапортов о рекордах породило "многое такое, что не предвещало ничего хорошего в будущем. Оборудование работало на пределе, а текущим ремонтом пренебрегали... Транспортное оборудование, как подвижной состав, так и рельсовые пути, также работало на пределе своих возможностей" [647]. Такое положение существовало на всём железнодорожном транспорте страны, где среднесуточные погрузки возросли до 100 тысяч вагонов во время стахановского бума, а в последующие годы снизились почти на четверть. Всё это влекло новую вспышку производственного травматизма, об уровне которого свидетельствовали данные, приведённые на февральско-мартовском пленуме. Так, только на одной шахте в Кузбассе за 1936 год произошло 1600 несчастных случаев, в результате чего пострадало более половины работавших там шахтеров [648].
Одной из причин неэффективного управления, за которое рабочие расплачивались своим здоровьем, а часто и жизнью, были чрезмерная централизация руководства промышленностью. Например, Наркомат тяжёлой промышленности руководил работой тысяч строек, фабрик, заводов, шахт, мастерских, разбросанных по всей территории страны. "Этот комиссариат был создан одним росчерком пера, и предполагалось, что он начнет незамедлительно работать,- писал В. Скотт.- ...Результат оказался именно таким, какого и можно было бы ожидать: огромный энтузиазм, безграничная преданность и тяжёлый труд, а также невероятная сумятица, дезорганизованность и тупость" [649].
К этому добавлялась явная неподготовленность хозяйственной администрации к выполнению своих управленческих функций. "В то время, как основная масса рабочих к 1935 году уже довольно хорошо овладела своими специальностями, освоив и электросварку, и монтаж труб, и многое другое, большинство административных работников были далеки от совершенства в своей деятельности. У них не было и четвёртой части практического опыта людей, занимающих аналогичные посты в промышленности Америки или Западной Европы" [650].
Некомпетентное управление промышленностью вызывало многочисленные случаи очковтирательства, о масштабах которых можно получить представление из выступлений на февральско-мартовском пленуме. Так, Молотов говорил о "приписках угледобычи в Донбассе, где нас надувают из года в год", о подаче "рапортов о пуске электростанций, цехов, агрегатов, тогда как на деле они начинают работать через полгода - 8 месяцев после пылких рапортов" [651].
Всё это - и повышенная аварийность, и нарушения норм производственной безопасности, и другие проявления бесхозяйственности в 1936-1937 годах было списано на вредительство административного и инженерно-технического персонала, причём это делалось в такой форме, что при любом образе действий управленцам и специалистам было невозможно уцелеть. Так, Каганович требовал суровой кары и за препятствия превышению предельных технических норм, и за аварии, которые возникали в результате такого превышения. Микоян заявлял, что ссылка на технические неполадки - это "шифр для прикрытия аварий и порчи, которые происходили в организованном порядке... Надо их расследовать с тем, чтобы по их следам найти вредителей, которые скрыты сейчас" [652].
Поначалу объяснение хозяйственных провалов деятельностью вредителей вызывало даже своего рода удовлетворение у многих людей, особенно искренних сталинистов, поверивших, что наконец-то найдена причина смущавших их бедствий в стране "победившего социализма". Так, М. А. Сванидзе (жена А. С. Сванидзе, брата первой жены Сталина), допущенная в круг ближайшего окружения "вождя", с благоговением относившаяся к нему и, разумеется, не ощущавшая в своём повседневном быту тягот, выпадавших на долю миллионов простых людей, тем не менее в конце 1936 года записывала в своём дневнике: "Кругом я вижу вредительство и хочется кричать об этом... я вижу вредительство в том, что дворец Советов строится на такой площади, что это влечёт за собою уничтожение может быть 100 хорошо построенных и почти новых домов... Это при нашем жилищном кризисе ломать прекрасные дома и выселять десятки тысяч людей неизвестно куда... А толпа, которая производит впечатление оборванцев,- где работа лёгкой промышленности?.. почему цены взлетели на 100 %, почему ничего нельзя достать в магазинах, где хлопок, лён и шерсть, за перевыполнение плана которых раздавали ордена? Что думают работники Легпрома, если они не вредители, будут ли их долго гладить по головке за то, что они в течение 19 лет не смогли прилично одеть народ, чтобы весь мир не говорил о нашей нищете, которой нет - мы же богаты и сырьем и деньгами и талантами. Так в чём же дело, где продукция, где перевыполнение плана? А постройка особняков и вилл, а бешеные деньги, брошенные на содержание роскошных домов отдыха и санаториев, никому не нужная расточительность государственных средств..." [653]
Во время первых арестов "вредителей"-коммунистов по-видимому, ожидалось, что они отделаются сравнительно лёгким наказанием - подобно беспартийным специалистам начала 30-х годов, которым после суда были созданы благоприятные условия для жизни и работы.
Д. Скотт рассказывал, что в 1932 году ГПУ направило в Магнитогорск 20-30 инженеров, осуждённых по делу "Промпартии". По прибытии в Магнитогорск с семьями им были предоставлены четырёхкомнатные коттеджи и автомобили. Они работали по контрактам, согласно которым им выплачивали 3000 рублей в месяц (в десять раз больше зарплаты среднего рабочего). Хотя они находились под надзором ОГПУ, им разрешалось по праздникам уезжать на охоту в уральские леса, расположенные в десятках километров от города. "Их назначали на чрезвычайно ответственные должности и призывали хорошо работать, чтобы доказать, что они действительно намерены стать добропорядочными советскими гражданами". Один из бывших "вредителей" работал главным электриком комбината, другой - главным инженером химического завода. Несколько из них были награждены орденами за трудовые достижения. По мнению Скотта, эти люди "оказали бы чистосердечную поддержку скорее Сталину, нежели Троцкому, так как нисколько не симпатизируют идеям мировой революции и построения бесклассового общества" [654].
Трудно было предвидеть, что участь хозяйственных руководителей-коммунистов окажется несравненно страшнее участи беспартийных специалистов, арестованных в начале 30-х годов. Правда, с осени 1936 года в среде "красных директоров" возникла тревога по поводу того, что их стали превращать в козлов отпущения за многочисленные недостатки бюрократического планирования и хозяйствования. На февральско-мартовском пленуме Молотов зачитал письмо, полученное Орджоникидзе от директора Днепропетровского металлургического завода Бирмана. "Положение, создающееся особенно в последнее время здесь, в Днепропетровске,- писал Бирман,- вынуждает меня обратиться к Вам, как к старшему товарищу, как к члену Политбюро, за указаниями и за содействием. Мне кажется, что директиву высших партийных инстанций о всемерном развёртывании критики и самокритики... поняли так, что надо во что бы то ни стало обливать грязью друг друга, но в первую очередь определённую категорию руководящих работников. Этой определённой категорией руководящих работников и являются в первую очередь хозяйственники, директора крупных заводов, которые, как по мановению таинственной волшебной палочки, сделались центральной мишенью этой части самокритики" [655].
По мере того, как подобная "самокритика" завершалась всё более частыми арестами директоров, инженеров и мастеров, на предприятиях возрастало недоверчивое и враждебное отношение рабочих к руководителям, расшатывалась трудовая дисциплина. Как рассказывал на февральско-мартовском пленуме Микоян, "теперь, когда вскрылось вредительство, рабочие смотрят с опаской на руководство: "А это указание правильное или неправильное? А может быть, вредительское?"" [656]
Существовали ли в действительности какие-либо акты вредительства и саботажа? На этот вопрос также позволяет ответить книга Скотта, который рассказывал о нескольких случаях действительного вредительства в Магнитогорске. Так, однажды утром в основном подшипнике турбины было обнаружено измельчённое стекло, которое быстро разрушает подшипник. Неподалеку находилось несколько ведер с таким стеклом, предназначенным для нанесения покрытий на электроды. Скотт объяснял этот случай тем, что, очевидно, один из озлобленных раскулаченных крестьян, работавших на комбинате, насыпал горсть этого стекла в подшипники, чтобы таким образом отомстить Советской власти за его депортацию [657]. Другой случай проявления "слепой ярости одного из этих несчастных людей" Скотту довелось увидеть своими глазами: "Старик-крестьянин бросил лом в большой генератор, а затем, радостно смеясь, сдался вооружённым охранникам" [658].
Ещё один случай, о котором рассказывал Скотт, был связан с хорошо знакомым ему мастером, чьи родители, выходцы из буржуазных семей, погибли во время революции. Сменив свою фамилию и сумев "затеряться в толпе", он стал квалифицированным рабочим-металлургом и был, по советским стандартам, преуспевающим и зажиточным человеком. Однако он считал, что революция разрушила его жизнь и "весьма откровенно критиковал Советскую власть. Он сильно пил и под действием водки становился очень разговорчивым. Однажды в присутствии нескольких иностранцев он открыто хвастался, что "устроит аварию и уничтожит завод". Вскоре после этого разговора в искореженных лопастях одной из импортных газовых турбин был обнаружен увесистый гаечный ключ... Практически вся машина была загублена, а это означало, что весь труд пошёл насмарку, и убытки составили несколько десятков тысяч рублей. Через несколько дней этот мастер был арестован и сознался, что это - его рук дело. Он получил восемь лет" [659].
Зачастую во вредительстве, по словам Скотта, обвинялись обычные воры, подобные тем, которые существуют в любом капиталистическом городе. "Единственное различие заключалось в том, что в Магнитогорске было сложнее расхищать государственное имущество в таких размерах, как в Нью-Йорке или Чикаго, а если кого-то в этом уличали, то ему вполне могли предъявить обвинение в саботаже и контрреволюционной деятельности, а не в воровстве" [660]. В подтверждение этого Скотт рассказывал о директоре строительной конторы, занимавшейся возведением домов для рабочих. Этот человек построил себе отдельный дом с пятью комнатами, хорошо его меблировал, застелил коврами и т. д. В то же время его контора выполнила план строительных работ всего на 60 процентов. В ходе расследования было обнаружено, что он занимался систематическим расхищением государственных средств и фондов, ввёл в практику продажу стройматериалов колхозам и совхозам по спекулятивным ценам, а деньги, полученные за это, прикарманивал. В городе состоялся открытый судебный процесс, сообщения о котором в течение нескольких дней заполняли страницы местных газет. Однако мошеннику-директору было предъявлено обвинение не в воровстве и взяточничестве, а в сознательном саботировании строительства жилья для рабочих. После того, как он признал свою вину как вредителя, он был осуждён к расстрелу.
О механизме фабрикации "контрреволюционных организаций" Скотт рассказывал на примере директора коксохимического завода Шевченко, который, по его словам, "на пятьдесят процентов был бандит, это был непорядочный и беспринципный карьерист. Его личные цели и идеалы не имели ничего общего с целями основоположников социализма". Нравственное кредо Шевченко выражалось в поговорке, которую он часто повторял: "Все люди курвы - кроме тебя и меня. Исходи из этого, и ты не ошибёшься".
В 1935 году на возглавляемом Шевченко заводе произошёл сильный взрыв, в результате которого четыре человека погибли, а восемнадцать были ранены. Тогда Шевченко не понёс серьёзного наказания. Зато в 1937 году был устроен процесс, на котором он был объявлен японским шпионом, сознательно организовавшим эту катастрофу. По делу "банды Шевченко" проходило около двадцати человек. Некоторые из них, по словам Скотта, были, подобно Шевченко, явными мошенниками, а один был украинским националистом, "убеждённым сторонником того взгляда, что Украину завоевали и подавили, а теперь её эксплуатирует группа большевиков, состоявшая в основном из русских и евреев, которые ведут не только Украину, но и весь Советский Союз в целом к гибели... Вот это действительно был человек, представлявший собой по крайней мере потенциальную угрозу Советской власти, который и в самом деле мог бы охотно и добровольно сотрудничать с немцами за "освобождение Украины" в 1941 году". Что же касается остальных обвиняемых, то они были привлечены к суду только потому, что "имели несчастье работать под руководством человека, попавшего в немилость НКВД" [661].
Все эти факты говорят, что никаких вредительских организаций, за участие в которых в Магнитогорске были арестованы сотни людей, не существовало. Отдельные акты вредительства совершались озлобленными одиночками, ненавидящими Советскую власть, а никак не коммунистами, тем более хозяйственными руководителями.
Суммируя показания о вредительстве и саботаже, прозвучавшие на втором московском процессе, Троцкий называл следующие методы вредительства, в осуществлении которых "признались" подсудимые: слишком медленную разработку и многократную переделку планов строительства новых заводов; распыление средств по разным стройкам, приводящее к замораживанию огромных капиталов; ввод предприятий в эксплуатацию незаконченными; накопление предприятиями излишних резервов сырья и материалов и омертвление таким образом вложенных капиталов; хищническое расходование материалов и т. п.
Троцкий напоминал, что, начиная с 1930 года, он в своих статьях неоднократно указывал на все эти хронические болезни советского хозяйства, порождённые бюрократическими методами планирования и управления. "Может быть моя критическая работа была простой "маскировкой"? - писал он в этой связи.- По самому смыслу этого понятия маскировка должна была бы прикрывать преступления. Между тем, моя критическая работа, наоборот, обнажала их. Выходит так, что организуя втайне саботаж, я изо всех сил привлекал внимание правительства к актам "саботажа" и тем самым - к его виновникам. Всё это было бы, может быть, очень хитро, если бы не было совершенно бессмысленно" [662].
Наглядным примером того, что обвинение "троцкистов" во вредительстве является "самой грубой частью судебного подлога как по замыслу, так и по исполнению", Троцкий считал расправу над сотнями инженеров железнодорожного транспорта за их приверженность "теории предела". Суть её состояла в том, что провозная способность железных дорог имеет определённые технические пределы. С того времени, как Каганович возглавил Наркомат путей сообщения, "теория предела" была объявлена не только буржуазным предрассудком, но и измышлением саботажников. "Несомненно, многие старые специалисты, воспитанные в условиях капиталистического хозяйства,- писал по этому поводу Троцкий,- явно недооценивали возможности, заложенные в плановых методах и потому склонны были вырабатывать слишком низкие нормы. Но отсюда вовсе не вытекает, что темпы хозяйства зависят только от вдохновения и энергии бюрократии. Общее материальное оборудование страны, взаимосвязь разных частей промышленности, транспорта и сельского хозяйства, степень квалификации рабочих, процент опытных инженеров, наконец, общий материальный и культурный уровень населения - таковы основные факторы, которым принадлежит последнее слово в определении пределов. Стремление бюрократии изнасиловать эти факторы при помощи голого командования, репрессий и премий ("стахановщина") неизбежно вызывает суровую расплату в виде расстройства заводов, порчи машин, высокого процента брака, аварий и катастроф. Привлекать к делу троцкистский "заговор" нет ни малейшего основания" [663].
Троцкий обращал внимание и на то, что советская печать неизменно писала о "троцкистах" как ничтожной кучке, изолированной от масс и ненавистной массам. Однако на процессе Радека - Пятакова речь шла о таких методах диверсий и саботажа, которые возможны лишь при условии, что вся администрация, снизу доверху, состоит из вредителей, которые осуществляют свои злодейские акции при активной или, по крайней мере, пассивной поддержке рабочих. Так, Сталин, стремившийся ужаснуть советских людей и мировое общественное мнение чудовищностью преступлений "троцкистов", вынужден был непрерывно расширять количество "разоблачённых" вредителей.
Особое бесстыдство сталинских инквизиторов Троцкий усматривал в том, что на процессе "антисоветского троцкистского центра" обвиняемые по настойчивому требованию прокурора показывали, будто они стремились вызвать как можно большее количество человеческих жертв. После процесса было объявлено о ещё более жутких преступлениях "троцкистов". Печать сообщила, что в Новосибирске расстреляны три "троцкиста" за злонамеренный поджог школы, в которой сгорело много детей. Напоминая, что недавно аналогичное несчастье, потрясшее весь мир, произошло со школой в Техасе, Троцкий предлагал на минуту представить, что после этого несчастья "правительство Соединенных Штатов открывает в стране ожесточённую кампанию против Коминтерна, обвиняя его в злонамеренном истреблении детей,- и мы получим приблизительное представление о нынешней политике Сталина. Подобные наветы, мыслимые только в отравленной атмосфере тоталитарной диктатуры, сами в себе заключают своё опровержение" [664].
XXXII
Обвиняется НКВД
Вслед за обсуждением вопроса о вредительстве пленум перешёл к рассмотрению вражеской деятельности в самом Наркомвнуделе. Этот вопрос обсуждался на закрытом заседании, в отсутствие лиц, приглашённых на пленум. Материалы этого обсуждения не были включены в секретный стенографический отчёт о работе пленума.
Выступивший с докладом Ежов начал его в относительно спокойных тонах. Он заявил о сужении "изо дня в день вражеского фронта" после ликвидации кулачества, в связи с чем отпала необходимость в массовых арестах и высылках, которые производились в годы коллективизации [665].
Далее тональность доклада приобретала всё более жёсткий характер. Ежов потребовал ликвидировать специальные тюрьмы для политических заключённых (политизоляторы), в которых, по его словам, царило "подобострастное и внимательное отношение к заключённым", "доходящее до курьёзов". Такими "курьёзами" Ежов объявил устройство в политизоляторах спортивных площадок и разрешение иметь в камерах полки для книг. Признаками недопустимо либерального содержания осуждённых Ежов назвал также предоставление им возможности общаться между собой, отбывать наказание вместе с жёнами и т. д. С особой злобой он цитировал справку об обследовании Суздальского изолятора, в которой говорилось: "Камеры большие и светлые, с цветами на окнах. Есть семейные комнаты... ежедневные прогулки заключённых мужчин и женщин по 3 часа. (Смех. Берия: Дом отдыха.)" Когда Ежов упомянул об указании бывшего руководства НКВД выдавать в лагерях политзаключённым усиленный паёк, в зале раздались возгласы: "Это им за особые заслуги перед Советской властью?", "Им нужно было бы давать половину пайка" [666].
Ещё одним проявлением либерализма прежнего руководства НКВД Ежов назвал практику смягчения наказаний: например, из 87 осуждённых в 1933 году по делу группы И. Н. Смирнова девять через некоторое время были выпущены на свободу, а шестнадцати тюремное заключение было заменено ссылкой [667].
Сообщив, что с момента своего прихода в НКВД он арестовал 238 работников наркомата, ранее принадлежавших к оппозиции, Ежов добавил: "Чтобы вас эта цифра не пугала, я должен здесь сказать, что мы подходили к бывшим оппозиционерам, работавшим у нас, с особой, гораздо более строгой меркой. Одного факта было достаточно - того, что он скрыл от партии и от органов НКВД свою бывшую принадлежность к троцкистам, чтобы его арестовали" [668].
Другим контингентом арестованных чекистов были, по словам Ежова, "агенты польского штаба". В этой связи он привёл указание Сталина, который "после кировских событий поставил вопрос: почему вы держите поляка на такой работе" [669]. То была одна из первых сталинских директив изгонять с определённых участков работы людей только за их национальность.
Главным виновником "торможения дел" в НКВД Ежов объявил Молчанова, арестованного за несколько дней до пленума. Он обвинил его в том, что он информировал троцкистов об имеющихся на них материалах.
В прениях по докладу выступили Ягода и пять ответственных работников НКВД, находившихся в составе высших партийных органов. Все они признавали "позорный провал работы органов государственной безопасности" и обещали "смыть позорное пятно, которое лежит на органах НКВД" [670], т. е. "запоздание" с раскрытием "троцкистских заговоров". Чувствуя нависшую над собой угрозу, каждый из них подробно рассказывал о своих заслугах в выявлении "контрреволюционных групп" и пытался спихнуть вину на своих коллег, в результате чего в зале нередко возникала нервная перебранка.
Понимая, что никакое обвинение в адрес "троцкистов" не окажется лишним, Миронов заявил, что каждая из троцкистско-зиновьевских организаций "имеет связь с разведками иностранных государств" [671].
Ягода, по-видимому, ещё надеялся, что сумеет избежать обвинения в преступных умыслах и действиях, отделавшись наказанием за "халатность" и "отсутствие бдительности". Поэтому он с ужасом воспринял выступление Евдокимова, объявившего его главным виновником "обстановки, создавшейся за последние годы в органах НКВД". "Я думаю,- заявил Евдокимов,- что дело не ограничится одним Молчановым. (Ягода: Что вы, с ума сошли?) Я в этом особенно убеждён. Я думаю, что за это дело экс-руководитель НКВД должен отвечать по всем строгостям закона. Надо привлечь Ягоду к ответственности" [672].
При обсуждении доклада Ежова известным диссонансом прозвучали лишь два выступления. Одно из них, как это ни странно выглядит на первый взгляд, принадлежало Вышинскому, который говорил о действительных недостатках в деятельности НКВД. Во-первых, он зачитал некоторые протоколы допросов, заполненные грубой бранью следователей и свидетельствующие об их неприкрытом давлении на арестованных. Приведя слова одного периферийного следователя, обращённые к арестанту: "Не молчите и не крутите... Докажите, что это не так", Вышинский объяснил участникам пленума, что обвиняемый не должен доказывать свою невиновность, а, наоборот, следователь должен доказать вину обвиняемого. В качестве другого примера противозаконных установок следствия Вышинский назвал "инструкцию" уполномоченного НКВД по Азово-Черноморскому краю, которая прямо толкала следователей на фальсификаторские приёмы: "Если допрашиваешь обвиняемого и он говорит не то, что тебе выгодно для обвинения, ставь точку на том, что выгодно, а то, что невыгодно, не записывай" [673].
Во-вторых, Вышинский заявил, что следственные материалы обычно страдают "обвинительным уклоном": "Считается неловко прекратить дело за недоказанностью, как будто это компрометирует работу... Благодаря таким нравам... на скамью подсудимых иногда попадают люди, которые впоследствии оказываются или виновными не в том, в чём их обвиняют, или вовсе невиновными" [674].
В третьих, Вышинский назвал серьёзным недостатком в работе органов НКВД и прокуратуры "тенденцию построить следствие на собственном признании обвиняемого", не заботясь о подкреплении обвинений вещественными доказательствами, данными судебной экспертизы и т. д.; "между тем центр тяжести расследования должен лежать именно в этих объективных доказательствах" [675].
Столь "неожиданные" в устах прокурора-фальсификатора высказывания объяснялись, на мой взгляд, следующими причинами. Демонстрируя свою приверженность строгому соблюдению юридических норм, Вышинский стремился снять существующее у некоторых участников пленума внутреннее сомнение в юридической безупречности недавних процессов, на которых он выступал государственным обвинителем. Кроме того, отлично представляя юридическую шаткость этих процессов, он хотел, чтобы на следующих открытых процессах материалы, подготовленные "органами", были более убедительными. Этими соображениями было, по-видимому, продиктовано его предостережение: "Если обвиняемый на самом процессе откажется от ранее принесённого признания, то дело может провалиться. Мы здесь тогда оказываемся обезоруженными полностью, так как, ничем не подкрепив голое признание, не можем ничего противопоставить отказу от ранее данного признания" [676].
Если выступление Вышинского диктовалось конъюнктурными мотивами, то другое "диссонирующее" выступление явилось, по сути, единственным честным выступлением на пленуме, ставившим, хотя и в осторожной форме, под сомнение "материалы", добываемые "органами". Я имею в виду краткую речь М. М. Литвинова, не произнёсшего ни единого слова на протяжении всей предшествующей работы пленума. Как бы не замечая направленности и тональности всех других выступлений, Литвинов поднял вопрос о "липовых" сигналах зарубежной агентуры НКВД. Он рассказал, что при каждой его поездке за границу от резидентов поступают сообщения о подготовке "покушения на Литвинова". Игнорируя реплики наиболее ярых сталинистов, явно недовольных переводом обсуждения в эту плоскость, Литвинов заявил, что ни одно из таких сообщений не подтвердилось. "Когда что-нибудь готовится, никогда не бывает, чтобы это было совершенно незаметно, а тут не только я не замечал (подготовки покушений.- В. Р.), охрана не замечала, больше того, местная полиция, которая тоже охраняла, она тоже ничего не замечала. (Берия: Что, вы полагаетесь на местную полицию?)... Я всё это говорю к тому, что имеется масса никчемных агентов, которые, зная и видя по газетам, что "Литвинов выехал за границу", чтобы подработать, рапортуют, что готовится покушение на Литвинова. (Ворошилов: Это философия неправильная.) Совершенно правильная. Это указывает на то, что эти агенты подбираются с недостаточной разборчивостью... и я думаю, что если так дело обстоит за границей, то, может быть, что-то подобное имеется по части агентуры и в Советском Союзе" [677].
Эти недвусмысленные слова не получили "отпора" на пленуме - видимо, потому, что слишком высок был авторитет наркома иностранных дел, и Сталин на этом этапе не хотел ввязываться в борьбу с ним. Выступление Литвинова оказалось как бы "незамеченным" и потонуло в массе "разоблачительных" выступлений.
В заключительном слове Ежов усилил нападки на Ягоду, прежде всего за его неспособность внедрить агентуру в окружение Троцкого и Седова. В ответ на реплику Ягоды: "Я всё время, всю жизнь старался пролезть к Троцкому", Ежов незамедлительно отреагировал следующими словами: "Если вы старались всю жизнь и не пролезли - это очень плохо. Мы стараемся очень недавно и очень легко пролезли, никакой трудности это не составляет, надо иметь желание, пролезть не так трудно" [678]. Это заявление не было пустым хвастовством: Ежов, надо полагать, имел в виду вербовку Зборовского.
В резолюции по докладу Ежова повторялась формулировка сентябрьской телеграммы Сталина и Жданова о запоздании с разоблачением троцкистов и указывалось, что НКВД "уже в 1932-33 гг. имел в своих руках все нити для того, чтобы полностью вскрыть чудовищный заговор троцкистов против Советской власти" [679].
Резолюция закрепляла ликвидацию последних элементов цивилизованной пенитенциарной системы в СССР. В ней говорилось, что прежнее руководство НКВД, проводившее "неправильную карательную политику, в особенности в отношении троцкистов", установило "нетерпимый... тюремный режим в отношении осуждённых, наиболее злостных врагов Советской власти - троцкистов, зиновьевцев, правых, эсеров и других. Все эти враги народа, как правило, направлялись в так называемые политизоляторы, которые... находились в особо благоприятных условиях и больше походили на принудительные дома отдыха, чем на тюрьмы... Арестованным предоставлялось право пользоваться литературой, бумагой и письменными принадлежностями в неограниченном количестве, получать неограниченное количество писем и телеграмм, обзаводиться собственным инвентарём в камерах и получать наряду с казённым питанием посылки с воли в любом количестве и ассортименте" [680].
Пленум обязал ведомство Ежова "довести дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных агентов фашизма до конца с тем, чтобы подавить малейшие проявления их антисоветской деятельности" [681].
XXXIII
Февральско-мартовский пленум о "партийной работе"
На вечернем заседании 3 марта пленум перешёл к рассмотрению последнего пункта повестки дня: "О политическом воспитании партийных кадров и мерах борьбы с троцкистскими и иными двурушниками парторганизаций". Об особой значимости этого вопроса свидетельствовало то, что с докладом по нему выступил сам Сталин.
Поскольку сталинский доклад был опубликован в переработанном виде и явился основным директивным документом, ориентирующим "кадры" в законах великой чистки, его содержание будет рассмотрено в следующей главе. Здесь же мы остановимся только на выступлениях в прениях, развивавших основные положения доклада.
Все выступавшие с энтузиазмом говорили о том исключительном впечатлении, которое произвел на них сталинский доклад. "Я, как и другие товарищи, просто восхищён докладом Сталина" [682],- заявлял секретарь Горьковского обкома Прамнэк. "Сталин бьёт, бьёт в одну точку и никак до мозгов, чёрт возьми, у нас не доходит на деле-то" [683],- каялся как бы от имени всех участников пленума Евдокимов.
Об испытанном ими облегчении после доклада Сталина говорили два недавно побитых секретаря. "После доклада т. Сталина,- заявлял Шеболдаев,- стало легче потому, что доклад показал те истинные, действительные размеры того, что угнетало меня очень крепко и, я думаю, угнетало не только меня, а угнетало и очень многих... Сейчас всё стало совершенно ясным, и, кроме того, показано направление, по которому должна идти борьба с этим врагом, показан путь, средства, при помощи которых можно вылечиться от той болезни, которой, скажем, страдал я, и от которой выздоравливал не очень легко" [684]. Вторя Шеболдаеву, Постышев утверждал: "После доклада товарища Сталина... легче стало как-то... потому что товарищ Сталин дал всё-таки не отрицательную оценку и нам, наделавшим больше других секретарей ошибок" [685].
На выступлении Постышева имеет смысл остановиться особо, потому что фрагмент этого выступления был подан в докладе Хрущёва на XX съезде как наиболее яркий пример испытываемых некоторыми участниками февральско-мартовского пленума сомнений "в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии под предлогом борьбы с двурушниками" [686]. Хрущёв процитировал фрагмент о Карпове, который в речи Постышева выглядел следующим образом [687]: "Я вот так рассуждаю: прошли всё-таки такие крутые годы, такие повороты были, где люди ломались, или оставались на крепких ногах, или уходили к врагам - период индустриализации, период коллективизации, всё-таки жестокая шла борьба партии с врагами в этот период. Я никак не предполагал, что возможно пережить все эти периоды, а потом пойти в лагерь врагов. А вот теперь выясняется, что он (Карпов.- В. Р.) с 1934 года попал в лапы к врагам и стал врагом. Конечно, тут можно верить этому, можно и не верить. Я лично думаю, что страшно трудно после всех этих годов в 1934 г. пойти к врагам. Этому очень трудно верится... Я себе не представляю, как можно пройти тяжёлые годы с партией, а потом, в 1934 г., пойти к троцкистам. Странно это". Этот представленный Хрущёвым фрагмент постышевской речи выглядел так "смело" и убедительно, что после его зачтения на XX съезде возникло зафиксированное стенограммой "движение в зале" [688].
Однако в докладе Хрущёва данный фрагмент был представлен в намеренно усечённом виде. В действительности эти рассуждения Постышева были прерваны (после отточия) репликой Молотова: "Трудно верить тому, что он только с 1934 г. стал врагом? Вероятно, он был им и раньше". Вслед за этим Постышев, упомянув ещё раз о своих "сомнениях", присоединился к замечанию Молотова: "Какой-то червь у него был всё это время. Когда этот червь у него появился - в 1926 ли, в 1924 ли, в 1930 г., это трудно сказать, но, очевидно, червь какой-то был" [689].
Несмотря на крайнее усердие Постышева на всём протяжении пленума, он оказался на пленуме одним из "мальчиков для битья", мишенью осуждения со стороны других ораторов. Правда, его обвиняли не в потворстве врагам, а в насаждении своего культа и связанного с ним подхалимства и угодничества. Тому были приведены серьёзные доказательства. Мехлис сообщил, что лишь в одном номере киевской газеты фамилия Постышева называлась шестьдесят раз [690]. Более подробно эту тему затронул Кудрявцев, заменивший Постышева на посту секретаря Киевского обкома. Он говорил, что в Киевской парторганизации широко практиковались "парадность и шумиха, самовосхваления и телячьи восторги... многочисленные приветствия, бурные овации и все стоя встречают руководителя обкома. Обстановка шумихи вокруг т. Постышева зашла так далеко, что кое-где уже громкими голосами говорили о соратниках Постышева, ближайших, вернейших, лучших, преданнейших, а те, кто не дорос до соратников, именовали себя постышевцами". Кудрявцев рассказал и о том, как Постышев, желая зарекомендовать себя "другом детей", посылал от своего имени в другие республики дорогостоящие подарки детям, а "подхалимы представляли т. Постышева в виде доброго богатого дяди, который из рога изобилия осыпает детей подарунками (украинское слово.- В. Р.): постышевскими ёлками, постышевскими комнатами, постышевскими игрушками, дворцами пионеров, детскими площадками и парками и т. д.".
Когда Кудрявцев упомянул, что "малые культы" процветали и в других городах Киевской области ("секретари Житомирской организации... ничего страшного не видели в том, что их большие и малые портреты развешивались по городу"), Молотов откликнулся иронической репликой по адресу украинских "вождей": "он [Кудрявцев] хорошо дополняет Косиора и Постышева" [691].
Развивая тему о "вождизме местных руководителей", Мехлис привёл ряд выразительных примеров. Так, челябинская газета опубликовала рапорт, заканчивающийся словами: "Да здравствует руководитель челябинских большевиков т. Рындин!" [692] Критика подобных фактов давала понять собравшимся: отныне славословия должны ограничиваться Сталиным и его "ближайшими соратниками".
Пытаясь определить различия между партийной и хозяйственной работой, ораторы противоречили самим себе и друг другу. Во всяком случае, было ясно, что партийные органы не должны отказываться от непосредственного вмешательства в хозяйственные дела. Противопоставление партийной и хозяйственной работы понадобилось для того, чтобы более чётко определить главную задачу партийных органов: не ограничиваться "выкорчёвыванием" "вредителей", т. е. работников промышленности и сельского хозяйства, а нацелить свои усилия на чистку самого партийного аппарата. "Партийная работа" трактовалась как обнаружение и "выкорчёвывание" "троцкистов", даже если за ними никакой вины, кроме участия в оппозициях 20-х годов, не числилось. Именно так понял смысл "партийной работы" Хрущёв, обещавший "озлобить и вздыбить [Московскую] партийную организацию... против троцкистов и зиновьевцев" [693].
Важнейшим аспектом "партийной работы", как следовало из выступлений, должно стать поощрение дополнительных реляций, которые широким потоком начали идти в партийные органы. Евдокимов с удовольствием сообщал, что сейчас в его крайком поступает "масса... заявлений о связи отдельных лиц с разоблачёнными врагами" [694]. Переведённый месяц назад на пост секретаря Курского обкома Шеболдаев рапортовал о том, как он взялся на новом месте за эту работу: "Мы имеем в Курске ежедневно 100-150 заявлений ко мне, помимо аппарата, надо всё прочитать, всё разобрать, иначе мы будем опять зевать так же, как зевали раньше". В качестве показателей успеха в "разборе" поданных "сигналов", Шеболдаев привёл данные, согласно которым в области уже арестовано семь членов бюро и четыре заведующих отделами обкома, 25 работников в одном только земельном управлении облисполкома [695].
О масштабах предстоящего погрома руководящих кадров говорил Андреев - на примере вырвавшегося вперёд в этом отношении Азово-Черноморского края, куда он был послан два месяца назад для "разъяснения" постановления ЦК по местному крайкому. Докладывая о результатах этой поездки, Андреев заявил, что в крупных городах края (Ростов, Краснодар, Новороссийск, Таганрог, Новочеркасск, Сочи) почти все первые и вторые секретари горкомов, председатели и заместители председателей горсоветов "оказались троцкистами". Не удовольствовавшись этим, Андреев сообщил: "Есть данные о том, что ещё мы будем иметь целый ряд доказательств о том, что почти везде сидели троцкисты" [696].
Большинству партийных секретарей, ещё не имевших возможности похвастаться подобными "достижениями", оставалось лишь каяться в том, что они "проглядели уйму врагов" [697]. На этом фоне "удачно" выглядели лишь наиболее кровожадные сталинисты, приводившие примеры собственной "бдительности" и выдвигавшие предложения по части расширения масштабов террора. Так, Берия сообщил, что в прошлом году в Грузию вернулось из ссылки около полутора тысяч бывших членов "антисоветских партий"; "за исключением отдельных единиц, большинство из возвращающихся остаются врагами советской власти, являются врагами, которые организуют контрреволюционную вредительскую, шпионскую, диверсионную работу". Из этого Берия делал вывод о том, что "не следует возвращать политических ссыльных в места их прежнего жительства" [698].
Мехлис пояснил участникам пленума, как должна вести себя печать в развёртывающейся кампании по "выкорчёвыванию". Сообщив, что в нескольких номерах одной областной газеты было названо 56, а в другой - 68 "новых фамилий разоблачённых троцкистов", он заявил, что такое "сплошное помещение в газетах материалов о троцкистах создаёт ложное впечатление об удельном весе троцкистов в стране".
В речи Мехлиса указывалось, что при "разоблачении троцкистов" не следует приводить высказывания, за которые они были репрессированы. Он с возмущением говорил о том, что при обличении одного "троцкиста" "всё, что он говорил о Троцком, вываливается в газету. А написано следующее, что Троцкий - заслуженный политический деятель, который много делал не только для СССР, но и для рабочих и крестьян всего мира. Троцкий имеет даже больше трудов, чем Ленин". Другим недопустимым фактом Мехлис назвал случай, когда "в ростовском институте Шаповалов высказывался о том, что в партии нужна свобода группировок, а весь коллектив не разоблачил Шаповалова".
Наконец, Мехлис заявил, что "троцкисты пользуются такими приёмами, которые позволяют нашим редакторам или простачкам газетным и партийным говорить об описках или опечатках". В качестве примеров он привёл многочисленные факты из практики районных, заводских и совхозных газет, когда неудачный монтаж газетных материалов мог вызвать у читателей нежелательные ассоциации: в одной газете под заголовком "Злейшие враги народа" был помещён портрет Сталина; в другой - под подборкой "Расстрелять всю банду наёмных убийц" красовалась фотография Ежова. Мехлис заявил, что за подобные проявления "идеологического вредительства" следует беспощадно карать работников печати [699].
Обсуждение последнего вопроса повестки дня завершилось заключительной речью Сталина, после чего было объявлено о закрытии пленума.
XXXIV
Сталин даёт директивы
Сталин длительное время дорабатывал текст своих выступлений на пленуме, подготавливая их для публикации. Его доклад был опубликован только 29 марта, а заключительное слово - 1 апреля 1937 года.
Предпосланное этой публикации заглавие "О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников" отличалось от наименования доклада Сталина в повестке дня пленума своим зловещим характером. Слово "ликвидация" недвусмысленно указывало на участь всех тех, кто будет отнесён к "двурушникам".
Столь же недвусмысленно раскрывались Сталиным и масштабы предполагаемой "ликвидации". Эти масштабы вступали в явное противоречие с фальсифицированной статистикой, которую Сталин использовал на протяжении ряда лет для того, чтобы создать впечатление о малочисленности "троцкистов". На XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 года) он привёл цифры, согласно которым "за партию" в предсъездовской дискуссии голосовало 724 тыс., а за оппозицию - "4 тыс. с лишним" [700]. Некоторые уточнения в эти данные были внесены им на ноябрьском пленуме ЦК 1928 года. Заявив, что против платформы ЦК в прошлогодней дискуссии голосовало менее четырёх тысяч человек и выслушав реплику из зала: "десять тысяч", Сталин не только согласился с этой поправкой, но и добавил: "Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания. Это те самые троцкистские элементы, которые не вышли из партии и которые, надо полагать, не освободились ещё от троцкистской идеологии" [701].
На февральско-мартовском пленуме Сталин вернулся к цифре 1927 года - 4 тыс. человек, голосовавших за "троцкистов" в ходе последней в истории партии дискуссии. Прибавив к этой цифре 2600 человек, воздержавшихся от голосования ("полагая, что они тоже сочувствовали троцкистам"), и 5 процентов от числа не участвовавших в голосовании (количество таковых составляло тогда 15 процентов от общего числа членов партии), он вывел условную цифру - "12 тысяч членов партии, сочувствовавших так или иначе троцкизму". "Вот вам вся сила господ троцкистов,- прокомментировал эту цифру Сталин.- Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожности троцкистских сил" [702].
Названная Сталиным цифра разительно противоречила цифрам, приведённым в других выступлениях участников пленума. Так, Каганович сообщил, что только в аппарате железных дорог в 1934 году было выявлено 136, в 1935 году - 807, а в 1936 году - 3800 троцкистов, из которых значительная часть арестована [703].
Отчитываясь о расправах с оппозиционерами в армии, Гамарник сообщил, что во время проверки партдокументов (1935-1936 годы) было исключено 233, при обмене партдокументов (1936 год) - 75, а после обмена, т. е. за сентябрь 1936 - февраль 1937 года - 244 троцкиста и зиновьевца [704].
Ещё более внушительными были цифры, приведённые секретарями республиканских и областных парторганизаций. Постышев рапортовал, что только по пяти областям Украины при обмене партдокументов было исключено 312, а после обмена - 1342 троцкиста. Всего же по Украине за 1933-1937 годы исключили из партии 11 тысяч "всяких врагов", из них 7 с лишним тысяч только троцкистов, причём "очень многих из них посадили" [705].
По словам Берии, в Грузии только за 1936 год было арестовано 1050 троцкистов и зиновьевцев [706].
Хрущёв докладывал, что в Москве и Московской области при проверке партийных документов было исключено 1200, при обмене партдокументов - 304, а после обмена - 942 троцкиста и зиновьевца [707].
Рассказывая об "очистительной" работе, которая была проведена под его руководством в Азово-Черноморском крае, Андреев сообщил, что здесь при обмене партдокументов исключили "всего лишь 45 троцкистов", а после обмена - исключили и арестовали 500 троцкистов [708].
Назвав примерное число вычищенных по всей стране за 1933-1934 годы (609 тыс. чел.), Яковлев добавлял: "Что касается троцкистов, то получилось так, что проскочив и чистку и проверку, после обмена они попались. После обмена уже исключено 6600 человек, столько, сколько при проверке партдокументов, и вдвое больше, чем при обмене" [709].
Да и сам Сталин, подводя итоги работы пленума, заявлял, что "вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств, в числе которых довольно активную роль играли троцкисты, задела в той или иной степени все или почти все наши организации, как хозяйственные, так и административные и партийные" [710].
Для объяснения причин появления такого обилия врагов Сталин в очередной раз сослался на свою "теорию" обострения классовой борьбы по мере успехов социализма, заострив свои прежние положения по этому вопросу. "Чем больше будем продвигаться вперёд, чем больше будем иметь успехов,- заявил он,- тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на самые острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обречённых [711]" [712].
Предостерегая против суждений о том, что троцкисты не представляют больше опасности, поскольку подавляющее большинство их находится в тюрьмах и лагерях, Сталин резко осудил мысль о том, что "троцкисты" "добирают будто бы свои последние кадры". В этой связи он неожиданно перенёс свои "обличения" за пределы СССР, назвав "троцкистскими резервами" целый ряд зарубежных групп и организаций. Не скупясь на злобные выражения, он отнес к этим группам "троцкистский контрреволюционный IV Интернационал, состоящий на две трети из шпионов и диверсантов", "группу пройдохи Шефло в Норвегии, приютившую у себя обер-шпиона Троцкого", "другую группу такого же пройдохи... Суварина во Франции", "господ из Германии, всяких там Рут Фишер, Масловых, Урбансов, продавших душу и тело фашистам" и "известную орду писателей из Америки во главе с известным жуликом Истменом, всех этих разбойников пера, которые тем и живут, что клевещут на рабочий класс СССР [713]" [714].
В докладе прямо указывалось, что "троцкистов" следует рассматривать не как идейных, политических противников, а как уголовных преступников самого низкого пошиба. Сталин несколько раз упрекнул "наших партийных товарищей" в том, что они не заметили: "троцкизм перестал быть политическим течением в рабочем классе, каким он был 7-8 лет тому назад, троцкизм превратился в оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств". Поэтому "в борьбе с современным троцкизмом нужны теперь не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы, методы выкорчёвывания и разгрома" [715]. Такая установка избавляла советских и зарубежных коммунистов от идейной борьбы с "троцкистами", требующей хоть какого-то, даже фальсифицированного, изложения их политических взглядов.
Далее Сталин разъяснил, что следует понимать под "политическим течением в рабочем классе": "Это такая группа или партия, которая имеет свою определённую политическую физиономию, платформу, программу, которая не прячет и не может прятать своих взглядов от рабочего класса, а, наоборот, пропагандирует свои взгляды открыто и честно" [716].
Уйдя от вопроса о том, каким образом троцкисты могли бы пропагандировать свои взгляды в СССР, Сталин сослался лишь на "уроки" прошедших процессов. "На судебном процессе 1936 года, если вспомните, Каменев и Зиновьев решительно отрицали наличие у них какой-либо политической платформы,- заявил он.- У них была полная возможность развернуть на процессе свою политическую платформу. Однако они этого не сделали... потому что они боялись открыть своё подлинное политическое лицо... На судебном процессе в 1937 году Пятаков, Радек и Сокольников стали на другой путь... Они признали наличие у них политической платформы, признали и развернули её в своих показаниях. Но они развернули её не для того, чтобы призвать рабочий класс, призвать народ к поддержке троцкистской платформы, а для того, чтобы проклясть её как платформу антинародную и антипролетарскую". В этом, одном из наиболее циничных пассажей доклада, Сталин изображал процессы такой ареной, на которой подсудимые обладали "полной возможностью" "призвать народ" к поддержке своих взглядов. Как следовало из сталинского доклада, они не сделали этого лишь потому, что платформа "современного троцкизма" сводилась к самым отвратительным вещам: вредительству, террору, шпионажу, реставрации капитализма, территориальному расчленению Советского Союза и т. п. Эту платформу, как заявил Сталин, подсудимые по указанию Троцкого прятали даже от "троцкистской массы" и "руководящей троцкистской верхушки, состоявшей из небольшой кучки людей в 30-40 человек" [717].
Впрочем, Сталин и после всех этих пассажей бросал спасательный круг тем бывшим троцкистам, которые оставались ещё на свободе. Первый шаг в этом направлении был сделан на пленуме ещё Молотовым, который предостерёг от огульной расправы над всеми бывшими троцкистами (напомним, что некоторые из них, например, Розенгольц, находились в зале пленума). "Теперь, товарищи, мы часто слышим такой вопрос,- говорил Молотов.- Как же тут быть, если бывший троцкист, значит, нельзя с ним иметь дело? ...Больше того, совсем недавно в связи с разоблачением троцкистской вредительской деятельности кое-где начали размахиваться и по виновным, и по невиновным, неправильно понимая интересы партии и государства" [718]. В опубликованном тексте молотовского доклада это положение трактовалось ещё более "расширительно" и "либерально": "Мы не можем считать ошибкой всякое назначение бывшего троцкиста на ответственный пост. Мы не можем отказаться от использования на ответственной работе бывшего троцкиста только за одно то, что когда-то, во время оно, он выступал против партийной линии" [719].
Подобные оговорки содержались и в докладе Сталина, который оставлял бывшим оппозиционерам некоторую щелочку, надежду на спасение. "Надо ли бить и выкорчёвывать не только действительных троцкистов,- вопрошал Сталин,- но и тех, которые когда-то колебались в сторону троцкизма, а потом, давно уже, отошли от троцкизма, не только тех, которые действительно являются троцкистскими агентами вредительства, но и тех, которые имели когда-то случай пройти по улице, по которой когда-то проходил тот или иной троцкист? По крайней мере такие голоса раздавались здесь на пленуме". Как и в наиболее острые моменты легальной борьбы с оппозициями 20-х годов, Сталин внешне отмежёвывался от экстремистски настроенных членов ЦК и выступал сторонником "гибких" решений. Он заявлял, что "нельзя стричь всех под одну гребенку... Среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших случая колебаться в сторону троцкизма". Этот тщательно продуманный пассаж преследовал двоякую цель: 1) указать лицам, "колебавшимся" в прошлом, что условием их выживания является особая активность в поддержке и осуществлении расправ над своими бывшими единомышленниками; 2) предупредить тех, которые "не имели случая колебаться в сторону троцкизма", что это не будет служить им индульгенцией, если они не примут активного участия в предстоящей чистке.
Оставив на долю местных руководителей самостоятельное решение вопроса о том, как следует расшифровывать приведённую им метафору ("имели когда-то случай пройти по улице, по которой когда-то проходил тот или иной троцкист"), Сталин "защитил" и другую категорию "наших товарищей" - тех, которые "идеологически стояли всегда против троцкизма, но, несмотря на это, поддерживали личную связь с отдельными троцкистами, которую они не замедлили ликвидировать, как только стала для них ясной практическая физиономия троцкизма. Не хорошо, конечно, что они прервали свою личную приятельскую связь с отдельными троцкистами не сразу, а с опозданием. Но было бы глупо валить таких товарищей в одну кучу с троцкистами" [720]. Этот пассаж косвенно указывал, что причиной репрессий может стать "личная приятельская связь с отдельными троцкистами", если она не была "вовремя" прервана.
Обильное "засорение" троцкистами всех звеньев партийной и государственной системы Сталин объяснял тем, что партийные кадры, будучи увлечены "колоссальными успехами на фронте хозяйственного строительства", утратили бдительность и заразились "идиотской болезнью беспечности".
Известные основания для утверждений о хозяйственных успехах действительно были. В 1935-1936 годах советская промышленность достигла невиданных в предшествующее десятилетие темпов роста производительности труда. Но хозяйственные успехи и этих лет не были столь значительными, как это изображал Сталин. Не были устранены хронические болезни советской экономики: диспропорции между различными отраслями народного хозяйства, низкое качество продукции, высокий процент брака и т. д. Теперь все эти недостатки списывались на происки вредителей, а хозяйственные руководители получили суровую острастку за недоумённые вопросы, возникавшие у них в связи с требованием обнаружить вредителей на всех предприятиях, включая и те, которые добились наиболее высоких экономических показателей. "Успех за успехом, достижение за достижением, перевыполнение планов за перевыполнением,- утверждал Сталин,- порождает настроения беспечности и самодовольства, создаёт атмосферу парадных торжеств и взаимных приветствий... одуряющую атмосферу зазнайства и самодовольства, атмосферу парадных манифестаций и шумных самовосхвалений". Осудив эти явления, которые он сам годами насаждал в партии и стране и которые не могли не вызывать возмущения либо недоумения у любого мыслящего человека, Сталин представил их причиной "политической слепоты", выражающейся в суждениях: "Странные люди сидят там в Москве, в ЦК партии: выдумывают какие-то вопросы, толкуют о каком-то вредительстве, сами не спят, другим спать не дают..." [721]
Для окончательного пресечения подобных настроений Сталин изобрел и сам же опроверг шесть "гнилых теорий", мешающих "окончательно разбить троцкистскую банду". Под этими "теориями" имелись в виду аргументы от здравого смысла, и в частности, недоумение по поводу того, как вредителями могли оказаться руководители предприятий, неуклонно выполняющих и перевыполняющих хозяйственные планы. В этой связи Сталин потребовал "разбить и отбросить прочь... гнилую теорию, говорящую о том, что систематическое выполнение хозяйственных планов сводит будто бы на нет вредительство и результаты вредительства". Он разъяснил, что эта "теория" не учитывает того, что "вредители обычно приурочивают главную свою вредительскую работу не к периоду мирного времени, а к периоду кануна войны или самой войны" [722].
В докладе Сталин прямо указал на тех, в ком он видел главную социальную опору в проведении большого террора. В противовес "кадрам", которые, согласно его лозунгу 1935 года, "решают всё", он выдвинул теперь категорию "маленьких людей", способных предложить наилучшие хозяйственные решения и эффективно разоблачать "врагов". Так, он рассказал, что ЦК трижды отверг предложенные Наркомтяжпромом проекты мероприятий по преодолению "прорывов", обнаружившихся в Донбассе. "Наконец, мы решили вызвать из Донбасса несколько рабочих и рядовых хозяйственных и профессиональных работников. Три дня беседовали с этими товарищами. И все мы, члены ЦК, должны были признать, что эти рядовые работники, эти "маленькие люди" сумели подсказать нам правильное решение" [723].
В качестве другого примера проницательности "маленьких людей" Сталин привёл доносительскую деятельность Николаенко. Этот пассаж был прямым призывом к карьеристам из числа "маленьких людей" безнаказанно доносить на руководителей любого уровня.
Столь же определённо Сталин указал, кого следует избрать объектами тотального истребления. Сравнивая теперешних вредителей с "вредителями шахтинского периода", он заявил, что сила последних состояла в обладании техническими знаниями, которых "наши люди" тогда не имели. Теперь же, по словам Сталина, "у нас выросли десятки тысяч настоящих технически подготовленных большевистских кадров", по сравнению с которыми Пятаков и другие "троцкисты" являются "приготовишками". Сила этих "современных вредителей", утверждал Сталин, состоит в обладании партийным билетом, открывающим "доступ во все наши учреждения и организации" и поэтому делающим их "прямой находкой для разведывательных органов иностранных государств" [724].
В докладе Сталина был изложен глубоко продуманный план "кадровой революции", выходящий далеко за рамки "выкорчёвывания" участников бывших оппозиций и предполагавший практически полное обновление всех аппаратов власти. В этой связи Сталин назвал примерную численность "руководящего состава нашей партии", распределив его по иерархическим ступеням. Используя военную терминологию дореволюционных времён (что само себе не могло не резать слух любому человеку, сохранившему большевистскую ментальность), он заявил: "В составе нашей партии, если иметь в виду её руководящие слои, имеется около 3-4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии.
Далее идут 30-40 тысяч средних руководителей. Это - наше партийное офицерство.
Дальше идут около 100-150 тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство" [725].
Вслед за этим Сталин фактически обнародовал план полной замены представителей всех этих слоев новой, молодой генерацией выдвиженцев, рвущихся к власти и привилегиям. Он прямо заявил, что "людей способных, людей талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не перестаивали на старом месте и не начинали гнить. Ищите да обрящете" [726]. То был прямой клич, обращённый не к партийным руководителям, а к тем, кто должен был прийти к ним на смену: чтобы найти выход своим честолюбивым устремлениям, требуется одно, далеко не самое трудное условие - проявлять усердие в "разоблачении врагов народа".
В противопоставлении Сталиным молодёжи и старых кадров содержался серьёзный социальный смысл. Сталину казалось, что он одновременно и эффективно сможет решить две задачи - запугать, а потом убрать опасный для него слой руководителей и открыть канал вертикальной мобильности для молодёжи, которая будет безоглядно предана ему уже потому, что не знает правды о его прошлом и прошлом партии, в которой на заре Советской власти господствовали совсем иные нравы и отношения.
Сталинский коварный план был направлен на то, чтобы чудовищными, зверскими методами решить одно из главных противоречий послереволюционного общества: противоречие между старыми большевиками, занимавшими руководящие посты в партийно-государственном аппарате, и молодым поколением, которое стремится расти и добиваться социального продвижения. Впервые на это противоречие указал Троцкий в статье "Новый курс" (1923 год), где он предостерегал против упрочения "аппаратно-бюрократических методов политики, превращающих молодое поколение в пассивный материал для воспитания и поселяющих неизбежную отчужденность между аппаратом и массой, между "стариками" и молодыми". Для предотвращения этой опасности Троцкий предлагал "освежить и обновить партийный аппарат... с целью замены оказёнившихся и обюрократившихся свежими элементами, тесно связанными с жизнью коллектива или способными обеспечить такую связь" [727].
Поскольку идеологи правящей фракции сразу же ложно истолковали эти положения как лесть Троцкого молодёжи, опорочивание "старой гвардии" и т. п., Троцкий счёл нужным посвятить данному вопросу специальную статью "Вопрос о партийных поколениях". В ней он указывал, что главная опасность старого курса состоит в "тенденции ко всё большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, всей остальной массе как объекту воздействия" [728]. Пути преодоления этой опасности Троцкий видел в усилении самостоятельности партии, демократизации её внутренней жизни, периодической ротации, обновлении руководящих кадров, воспитании в партийной молодёжи способности вырабатывать собственное мнение и бороться за него.
Отвержение этой альтернативы в ходе ожесточённой внутрипартийной борьбы привело к предсказанному Троцким перерождению партии "одновременно на обоих её полюсах". Тем не менее "верхний полюс", т. е. представители старой партийной гвардии, продолжал представлять серьёзную опасность для сталинского режима. В сознании большинства этих людей сохранялась большевистская ментальность, ностальгия по попранным традициям партийной жизни. В этих условиях предпочтительным, с точки зрения Сталина, был перенос центра социальной опоры режима на молодёжь, выросшую в условиях сталинизма и воспринимавшую дискуссии как нечто недопустимое, а режим личной власти - как незыблемый закон партийно-политической жизни.
К этому прибавлялся ещё один важный политический фактор. В принципе обеспечение социального продвижения молодёжи - одна из главных, жизненно важных задач послереволюционного общества. Уровень жизни в нём обычно низок, труд тяжёл, и единственное, что позволяет людям не терять веру в социальную справедливость,- это претворение в жизнь лозунга социальной революции: "Кто был ничем, тот станет всем".
Целенаправленная социальная политика в области образования, начатая сразу же после Октябрьской революции, позволила дать тысячам выходцев из рабоче-крестьянской среды образование, достаточное для профессионального старта в управлении. Однако слой, пришедший к власти после революции, не был склонен "потесниться" в пользу молодёжи.
Взявшийся за решение проблемы поколений не демократическими, как это предлагала левая оппозиция, а тоталитарными методами, Сталин столкнулся с одним из самых фундаментальных изъянов тоталитаризма и не только сам попал в его ловушку, но и оставил в ней несколько поколений советских людей.
Тоталитарное управление обеспечивает быстрое развитие экономики за счёт мобилизации населения с помощью "монолитной" идеологии. Эта стерильная идеология, сводящаяся к набору не подлежащих обсуждению и критике догматов, может функционировать только при условии абсолютной политической лояльности руководителей всех уровней. Поэтому неизбежен их жёсткий политический отбор, при котором на задний план отодвигаются профессиональные критерии (компетентность, специальные знания и т. д.). Так и произошло в годы сталинизма, когда хорошо мобилизованный народ оказался под управлением руководителей типа Ворошилова или Кагановича.
По-видимому, Сталин поначалу верил в то, что не только нужно, но и возможно сочетать политические и профессиональные требования к руководителям, что эти требования уживутся друг с другом. Однако в условиях кардинальных изменений в самой идеологии правящей партии и в характере политического режима перекос в сторону политической надёжности (в смысле безоговорочного принятия сталинской модели общества как "социалистической") оказался неизбежным и непреодолимым.
Учёт политического критерия при выдвижении руководителей жизненно важен для создания системы, основанной на обобществленной собственности и плановом ведении хозяйства. Однако, чтобы такая система могла успешно функционировать, необходима демократизация всей общественно-политической жизни, предохраняющая от всевластия бюрократии с её стремлением к подавлению всякого инакомыслия. В бюрократической же системе неизбежно меняется и сама идеология, которая превращается в причудливую смесь мифов и фантомов, маскируемых абстракциями социалистического словаря.
Уже в первые годы после смерти Сталина стало очевидно: чтобы преодолеть остро ощущаемый разрыв между словом и делом, требуется практическое и духовное избавление от язв прошлого и бескомпромиссная правдивость в анализе настоящего. Однако достижение этих целей в послесталинский период оказалось невозможным, поскольку оно вступало в противоречие с интересами "новобранцев 1937 года", сохранявших ключевые посты в партийном и государственном аппарате. Этот слой заблокировал каналы вертикальной мобильности следующих поколений с намного большей силой, чем это делало поколение пятидесятилетних и сорокалетних в 30-е годы. Поскольку, однако, некоторое вертикальное движение, хотя бы в силу действия естественных причин, происходило, партийная геронтократия 70-80-х годов вырастила себе смену, состоящую из циников и карьеристов, которым идеология была, по существу, безразлична. Да и сами правители эпохи застоя, находившиеся у власти на протяжении полувека, проявляли безразличие к идейной стороне жизни и политики, встав на путь узкого прагматизма. Связанное со всем этим ослабление роли политического фактора в кадровой политике привело к выдвижению нового поколения партократов, технократов и обслуживающих их псевдоучёных-гуманитариев, которые достаточно быстро раскачали существующую систему, сначала выбив из неё идеологические подпорки, а потом разрушив её политически.
Истоки этих разрушительных процессов следует искать в "кадровой революции" 1937 года, замысел которой Сталин обнародовал на февральско-мартовском пленуме. Призвав влить в "командные кадры" "свежие силы, ждущие своего выдвижения" и подготовить "не одну, а несколько смен, могущих заменить руководителей Центрального Комитета нашей партии", он потребовал от всех партийных руководителей, начиная от секретарей ячеек и кончая секретарями республиканских организаций, "подобрать себе в течение известного периода, по два человека, по два партийных работника, способных быть их действительными заместителями" [729].
Все эти зловещие установки, обязывающие партийных руководителей, по сути, подготовить условия для своего тотального истребления, маскировались широковещательными заверениями о расширении внутрипартийной демократии. Сталин обещал, что отныне будет ликвидировано сведение выборов в партийные органы к пустой формальности, превращение партийных форумов в парадные манифестации и "бездушно-бюрократическое отношение... к судьбе отдельных членов партии". В этой связи он осудил не названных по имени "некоторых наших партийных руководителей", которые "избивают [членов партии]... огулом и без меры, исключают из партии тысячами и десятками тысяч... Исключить из партии тысячи и десятки тысяч они считают пустяковым делом, утешая себя тем, что партия у нас двухмиллионная и десятки тысяч исключённых не могут что-либо изменить в положении партии". Представив чудовищную практику исключения из партии "десятками тысяч" всего лишь изъяном "некоторых руководителей", легко поддающимся исправлению со стороны всемогущего ЦК, Сталин обещал наказать тех, кто "искусственно плодит количество недовольных и озлобленных", и обеспечить "внимательное отношение к людям, к членам партии, к судьбе членов партии" [730]. Этот заключительный фрагмент его выступления призван был дать некоторую надежду коммунистам, которые исключались в 1937 году из партии не десятками, а сотнями тысяч, вслед за чем в большинстве случаев лишались работы и свободы.
XXXV
Выборная кампания в партии
Проверкой того, насколько партийные организации готовы к поиску "врагов народа" в своих рядах, призвана была служить открытая сразу после пленума кампания по выборам партийных органов. Вслед за публикацией 6 марта информационного сообщения о пленуме "Правда" начала публиковать инструктивные статьи, в которых содержались два вида ориентировок: первый - демагогически-"демократический" и второй - призывающий к "бдительности". Перед всеми партийными организациями выдвигалось требование покончить с царящими в них "зазнайством, самоуспокоенностью и забвением интересов членов партии" [731]. Вина за эти нездоровые партийные нравы возлагалась, однако, не на укоренившийся партийный режим, а на "волков в овечьей шкуре, обманным путём пробравшихся в наш партийный дом" [732]. "Восхваление падких на лесть руководителей" именовалось "орудием борьбы против партии, заслоном от бдительности", которым пользовались "троцкистские кукушки" [733]. Выдвигалось требование выдвинуть в партийные органы людей, "действительно проверенных в борьбе со всеми врагами рабочего класса, стойких, до конца преданных партии Ленина - Сталина и её Центральному Комитету" [734].
О порождённой этими установками механике проведения "демократических выборов" выразительно рассказывалось в речи Хрущёва на июньском (1957 года) пленуме ЦК. Хрущёв напомнил, что на партийных конференциях 1937 года даже выборы президиума нередко затягивались на неделю - так охотно делегаты пользовались предоставленным им правом "неограниченного отвода" кандидатур. "Вы же знаете,- говорил Хрущёв,- как биографии рассказывали, как про дедушек и бабушек спрашивали. Некоторые товарищи, присутствующие здесь, помнят об этих делах" [735].
Спустя много лет, в мемуарах Хрущёв более подробно характеризовал атмосферу, в которой проходили эти конференции. "Это был страшный период,- вспоминал он,- страшный потому, что мы считали, что мы окружены врагами, что враги... заняли важное положение в хозяйстве и в армии, захватили большинство командных постов... Партия была деморализована... руководители не чувствовали себя руководителями" [736].
В этой атмосфере "инициатива" наиболее падких на "бдительность" делегатов сочеталась с закулисными махинациями, провоцируемыми "органами". Хрущёв рассказывал, что кандидатуры, выдвигавшиеся в состав Московского областного и городского партийных комитетов, предварительно рассматривались и утверждались НКВД. "Честно говоря, мы тогда считали, что это помогает партийным органам лучше изучать кадры и разоблачать врагов, которые проникли даже в состав руководства. Так нас тогда уже воспитали" [737].
Во время работы московской партийной конференции Хрущёву позвонил Ежов и заявил, что на выборах следует провалить одного из кандидатов, уже внесённого под аплодисменты в список для тайного голосования. Данное требование мотивировалось тем, что этот человек "связан с врагами" и вскоре будет арестован. Спустя тридцать лет Хрущёв вспоминал, каких трудов ему стоило провести закулисную работу по выполнению указания Ежова. При этом "произошла такая ломка психики и так скверно повлияло это на делегатов конференции... Его провалили. Он смутился: в чём дело? На следующую ночь он был арестован, вопрос для всех прояснился" [738].
В ещё большей степени Хрущёв был удивлён, получив указание провалить на выборах Ярославского, на протяжении многих лет выполнявшего роль главного помощника Сталина в борьбе с "троцкистами". Между тем Ежов мотивировал своё требование тем, что Ярославский "недостаточно активно вёл борьбу против оппозиции, сочувствовал Троцкому" [739]. Хрущёв, хорошо искушённый в аппаратной механике, понимал, что такая установка применительно к Ярославскому могла идти только непосредственно от Сталина. "Это было чрезвычайно тяжело для меня лично,- вспоминал Хрущёв,- однако я должен был выполнить задание и стал говорить секретарям партячеек, чтобы они провели по делегациям соответствующую агитацию, но так, чтобы это не стало достоянием самого Ярославского, который был уже внесён в избирательный список". Узнав об этом инструктаже, старая большевичка Землячка посчитала его личной инициативой Хрущёва и направила по этому поводу негодующее письмо в ЦК. "Я-то не мог объяснить ей сразу,- рассказывал Хрущёв,- что выполнял волю ЦК (понятия "Сталин" и "ЦК" к тому времени уже прочно и безоговорочно отождествлялись в сознании аппаратчиков.- В. Р.). Она поняла это позднее. Конечно, её заявление осталось без последствий" [740].
О том, как происходил на московской конференции отбор кандидатов в партийные органы, свидетельствуют несколько эпизодов, сообщённых Хрущёвым. Первый эпизод был связан с заведующим одного из отделов МК Брандтом, который перед конференцией сказал Хрущёву, что ему неоднократно приходилось давать объяснения по поводу того, не является ли он сыном полковника царской армии Брандта, возглавившего в 1918 году антисоветское восстание в Калуге. Хотя Брандт всякий раз сообщал, что его отцом был действительно полковник, но другой, ничем не запятнавший себя перед Советской властью, он был уверен, что на сей раз его станут травить особенно жестоко и поэтому склонялся к мысли о самоубийстве. Отлично представляя себе атмосферу, в которой будет происходить конференция, Хрущёв понял, что она "может оказаться для Брандта роковой", и решился рассказать об этом случае самому Сталину, чтобы спасти своего товарища по работе. Получив от Хрущёва заверение, что Брандт - "человек проверенный", Сталин разрешил "не давать его в обиду", в результате чего Брандт был избран членом МК [741]. В свете этого эпизода можно легко представить, для скольких людей, не имевших возможности воспользоваться личным заступничеством Сталина, подобные "недоразумения" оканчивались в то время трагически.
Второй эпизод был связан с Маленковым, занимавшим в ЦК один из самых ответственных постов - заведующего отделом руководящих партийных органов. Несмотря на это, Маленков в полной мере ощутил "демократическую" пристрастность участников конференции. На июньском пленуме 1957 года, когда шла разборка давних счетов между членами "коллективного руководства", Хрущёв напомнил Маленкову, как он выручал его, "чтобы не терзали. Тебя допрашивали, кто ты такой, откуда появился" [742].
Более подробно Хрущёв рассказал об этом эпизоде в своих мемуарах. Когда Хрущёв, отлучившийся с конференции для беседы со Сталиным, вернулся на неё, то застал обсуждение кандидатуры Маленкова. "Маленков давал объяснения. Мне сказали, что он уже час или более стоит, и каждый его ответ рождает новый вопрос о его партийности и его деятельности во время гражданской войны... Складывалась ситуация, при которой Маленкова могли провалить" [743]. Рассказ Хрущёва подтверждается стенограммой конференции, из которой видно: наибольшие затруднения Маленкову доставил вопрос о том, находился ли он в Оренбурге, когда этот город был в 1918 году захвачен белыми (напомним, что тогда Маленкову было 17 лет). Когда Маленков утвердительно ответил на этот вопрос, в зале раздался возглас: "Значит, был с белыми". Положение спас Хрущёв, занявший своё председательское место и разъяснивший делегатам: "Товарищи, я считаю, что такие вопросы могут ввести в заблуждение конференцию. На территории Оренбурга могли быть в то время белые, но т. Маленков не был на их стороне" [744]. Только после этого "разъяснения" Маленков был оставлен в списке для голосования.
Третий эпизод касался судьбы самого Хрущёва. Зная, что при обсуждении кандидатур будет в очередной раз и с особым пристрастием выясняться малейшая причастность в прошлом каждого кандидата к "троцкизму", Хрущёв ощутил страх по поводу того, не напомнит ли кто-нибудь из делегатов опасную страницу его биографии: выступление во время дискуссии 1923 года с поддержкой позиции Троцкого по вопросу о внутрипартийной демократии. Понимая, что, если этот факт будет обнародован в раскалённой атмосфере конференции, то ему "будет очень трудно давать объяснения", Хрущёв решил исповедаться непосредственно перед Сталиным. Представляя, какими последствиями может быть чревато это признание, он попросил совета у Кагановича, в то время весьма благожелательно относившегося к нему. Каганович, которому "было поручено наблюдать за московской конференцией", стал решительно отговаривать Хрущёва от намерения сообщить Сталину о своих "троцкистских колебаниях". Вопреки этим предостережениям, Хрущёв всё же решил рассказать Сталину "об ошибке, допущенной в 1923 году", чтобы не выглядеть на конференции человеком, "скрывшим компрометирующие его факты".
Сообщив Сталину о своей "ошибке", Хрущёв прибавил, что его "увлек тогда Харечко, довольно известный троцкист". Сталин отреагировал на это словами: "Харечко? А, я его знаю. О, это был интересный человек". (Харечко в то время находился в колымских лагерях). Хрущёв спросил Сталина, нужно ли ему говорить на конференции об этой давней "ошибке". Сталин ответил: "Пожалуй, не следует говорить. Вы рассказали нам, и достаточно". Присутствовавший при разговоре Молотов возразил: "Нет, пусть лучше расскажет". Сталин согласился: "Да, лучше расскажите, потому что если вы не расскажете, то кто-нибудь может привязаться, и потом завалят вас вопросами, а нас заявлениями".
Спустя 30 лет Хрущёв вспоминал: этот разговор породил в нём уверенность, что "те, кого арестовывали, действительно враги народа, хотя действовали так ловко, что мы не могли заметить это из-за своей неопытности, политической слепоты и доверчивости. Сталин... как бы поднимался на ещё более высокий пьедестал: всё видит, всё знает, людские поступки судит справедливо, честных людей защищает и поддерживает, а людей, недостойных доверия, наказывает" [745].
Несколько по-иному этот эпизод был изложен Кагановичем в беседе с Чуевым. Каганович рассказал, что Хрущёв со слезами обратился к нему: "Как мне быть? Говорить ли мне на конференции, не говорить?" Каганович обещал посоветоваться по этому поводу со Сталиным. Узнав, что Хрущёв "был троцкистом", Сталин спросил: "А сейчас как?" Каганович ответил: ""Активно выступает, искренне борется". Тогда Сталин сказал: "Пусть выступит, расскажет. Потом ты выступишь и скажешь: ЦК знает это и доверяет ему..." Так и было сделано" [746].
Эпизод с "троцкистским прошлым" Хрущёва имел примечательное продолжение. Когда на заседании Президиума ЦК в июне 1957 года Молотов и Каганович предложили снять Хрущёва с поста первого секретаря ЦК, одним из их главных аргументов было упоминание о "троцкизме" Хрущёва. С особым жаром обличал Хрущёва как "троцкиста" Каганович. Когда некоторые участники заседания стали протестовать против этого "недопустимого приёма", Молотов заявил: "Но это же было" [747].
Сам Хрущёв даже спустя два десятилетия после 1937 года и спустя треть века после своей "ошибки" придавал этому обвинению столь важное значение, что посвятил ему значительную часть своей речи на июньском пленуме 1957 года. Заявив, что "мы правильно воспитывали нашу партию в ненависти к троцкистам, зиновьевцам, правым", он - вполне в сталинском духе - дал казуистическое объяснение своей позиции в 1923 году. Рассказав, что во время "дискуссии, навязанной троцкистами", он выступил против допускавшихся в его партийной организации нарушений внутрипартийной демократии, Хрущёв добавил: "И вот получилось, что мои выступления в то время, то есть в первые дни дискуссии, хотя по существу я никогда не выступал вместе с троцкистами, объективно являлись поддержкой троцкистов. Я быстро понял, что я допустил ошибку, что мои выступления могут быть истолкованы как выступления с неправильных позиций" [748].
От обвинения в "троцкизме" счёл нужным защитить Хрущёва на пленуме Микоян, который вспоминал, как в 1923 году "Троцкий выдвинул лозунг внутрипартийной демократии и обратился с ним к молодёжи... Во время этой дискуссии на одном из первых собраний тов. Хрущёв выступал в пользу этой позиции Троцкого, но затем, раскусив в чём дело, в той же организации активно выступил против Троцкого и поэтому пользовался поддержкой партийной организации" [749].
Приведённые выше факты показывают, как глубоко сидел даже после смерти Сталина в сознании его преемников жупел "троцкизма", по-прежнему используемый ими в борьбе за власть и в сведении личных счетов.
Эпизод с "троцкистским прошлым" Хрущёва косвенно свидетельствует о том, что множество коммунистов, имевших столь же отдалённое отношение к "троцкизму", как Хрущёв, но не обладавших возможностью воспользоваться прямым покровительством Сталина, были в ходе выборной кампании 1937 года заклеймены "троцкистами", вслед за этим пополнили ряды арестованных. Во всяком случае выборная кампания достигла поставленной Сталиным цели: создать у всех членов партии, включая самых высокопоставленных аппаратчиков, чувство незащищенности и страха по поводу возможных провокационных обвинений.
Не меньшую трудность, чем проведение выборов, представляла для организаторов конференций выработка итоговых резолюций. Требовалось на свой страх и риск отыскивать баланс между "либеральной" линией февральско-мартовского пленума на внутрипартийную демократию и "жёсткой" линией того же пленума на "выкорчёвывание врагов народа". Выбраться из этой трудности оказалось легче всего Хрущёву, который и в данном случае воспользовался своей привилегией личного доступа к Сталину и показал ему проект резолюции московской конференции. Спустя много лет Хрущёв вспоминал, какое облегчение он испытал, когда Сталин вычеркнул из проекта вписанную туда особенно грубую брань против "двурушников". "Если бы я сам предложил такую резолюцию,- замечал Хрущёв,- то мне бы не поздоровилось: она не шла в тон нашей партийной печати, как бы смягчала, принижала остроту борьбы".
Когда с московской резолюцией познакомился Постышев, то он был крайне удивлён её "либерализмом". Хрущёву пришлось пояснить, что Сталин "своей рукой вычеркнул положения, обострявшие борьбу с врагами". Выслушав это, Постышев с заметным удовлетворением сказал: "Мы тоже тогда будем так действовать. И возьмем вашу резолюцию за образец" [750].
Итоги февральско-мартовского пленума и последовавшей за ним выборной кампании, казалось бы, подтверждали абсолютную силу Сталина. Ни среди членов ЦК, ни среди делегатов местных конференций не прозвучало ни единого голоса протеста против зловещих формул и установок, навязанных партии. Однако положение Сталина в то время было отнюдь не столь прочным, как это может показаться на первый взгляд. Развернувшаяся в партии и стране чистка вызвала активный протест как в СССР, так и за его пределами. Чтобы раскрыть действительные масштабы сопротивления сталинскому террору, коснёмся прежде всего реакции, которую этот террор встретил за рубежом.
XXXVI
Расследование комиссии Дьюи
Столкнувшись с недоверием западного общественного мнения к обвинениям московских процессов, сталинисты решили мобилизовать находившиеся под их контролем общественные организации Запада. К ним относилась, например, французская Лига прав человека, создавшая комиссию, которой был представлен доклад адвоката Розенмарка, подчёркивавший юридическую безупречность процесса 16-ти. Заявление противоположного характера, представленное членом Лиги Магдалиной Паз, было Лигой отвергнуто и не опубликовано.
О характере доклада Розенмарка свидетельствует его итоговый вывод, согласно которому в любой другой стране Троцкий за его "преступления" был бы приговорён заочно к смертной казни; московский же суд постановил "только" арестовать и судить Троцкого в случае его появления на территории СССР. Комментируя данное утверждение, Троцкий сделал следующую запись в своём дневнике: "Этот буржуазный делец считает, таким образом, доказанной мою "террористическую" деятельность в союзе с гестапо. Нужно ли дивиться? Если порыться во французских изданиях 1917 и следующих годов, то нетрудно убедиться, что все эти Розенмарки считали тогда Ленина и Троцкого агентами немецкого генерального штаба [751]. Французские демократические патриоты остаются, таким образом, в традиции; только в 1917 г. они были против нас в союзе с царскими дипломатами, с Милюковым и Керенским, а теперь они выступают в качестве официальных "друзей" Сталина, Ягоды и Вышинского" [752].
Вместе с тем в Европе и Америке набирало силу движение, ставившее под сомнение обвинения московских процессов. Вскоре после процесса 16-ти несколько сот французских писателей, учёных, депутатов парламента, профсоюзных деятелей обратились с призывом к общественному мнению Запада провести международное расследование этих обвинений. В начале 1937 года в Париже был создан комитет по расследованию московских процессов, а в США - комитет защиты Троцкого. На базе этих комитетов была образована комиссия с участием семнадцати учёных и общественных деятелей различных стран, работавшая параллельно в Париже и Нью-Йорке. В её состав вошли, в частности, бывший депутат рейхстага от германской компартии, лидер восстания немецких моряков в 1918 году В. Томас, германский социал-демократ, в прошлом - сподвижник Карла Либкнехта О. Рюле, известный американский социолог А. Э. Росс. Юридическим советником комиссии стал американский юрист Д. Финнерти, выступавший защитником на процессах Т. Муни, Сакко и Ванцетти и других деятелей рабочего движения. Возглавил комиссию крупнейший американский философ, восьмидесятилетний Джон Дьюи.
Среди членов комиссии марксисты находились в меньшинстве. Основная её часть состояла из людей с либерально-демократическими взглядами. Единственным членом комиссии, политически и лично близким к Троцкому, был А. Росмер, член Исполкома Коминтерна в 1920-1921 годах, главный редактор "Юманите" в 1923-1924 годах. Остальные никогда не были знакомы с Троцким и не испытывали симпатий к "троцкизму".
Комиссия пригласила к участию в своей работе работников советских посольств и секций Коминтерна в США, Франции и Мексике, а также известных "друзей СССР", в том числе Д. Притта и Л. Толедано. Однако все эти организации и лица ответили на такие приглашения отказом. Из-за боязни за судьбу Народного фронта в европейских странах отказались войти в следственную комиссию деятели II Интернационала.
Не решились принять участие в расследовании и крупнейшие писатели Запада, включая тех, кто не верил в московские судебные подлоги и сохранял уважение к Троцкому. Возражая против самой идеи контрпроцесса, Бернард Шоу заявил: "Сила дела Троцкого в невероятности обвинений, выдвинутых против него... Но Троцкий портит всё дело, точно так же нападая на Сталина... Теперь, когда я провёл почти три часа со Сталиным и наблюдал за ним с острым любопытством, мне трудно поверить, что он является вульгарным гангстером, как и в то, что Троцкий является убийцей". Ещё более софистический характер носила аргументация Андре Мальро: "Троцкий является великой моральной силой в мире, однако Сталин придал достоинство человечеству, и так же, как инквизиция не проистекала из основного достоинства христианства, так и московские процессы не проистекают из основного достоинства [коммунизма]" [753].
Как это ни удивительно, среди западных деятелей культуры подобные суждения были в то время не столь редки. 5 декабря 1936 года С. Цвейг в письме Р. Роллану подчёркивал, что подлинные друзья СССР "должны были бы сделать всё, чтобы такие вещи, как процесс Зиновьева больше не повторялись". Однако вслед за этим Цвейг замечал, что, по его мнению, у Троцкого "не хватило чувства достоинства, чтобы промолчать, и его писания принесли большую - слишком большую! - пользу реакции" [754].
Играя на такого рода настроениях, советские дипломаты за рубежом прилагали огромные усилия для того, чтобы дезавуировать деятельность комиссии Дьюи в глазах мировой общественности. Особенно рьяно с защитой московских процессов выступали советский посол в США Трояновский и советник посольства Уманский (они оказались в числе немногих дипломатов, уцелевших в годы большого террора).
Троцкий, Седов и их соратники проделали титаническую работу по сбору документов и свидетельств, разрушающих обвинения московских процессов. Показания, касавшиеся методов, с помощью которых ГПУ вымогало у своих жертв признания, дали комиссии советские и зарубежные узники, сумевшие вырваться из СССР. Немецкий коммунист-эмигрант, выехавший из Советского Союза в 1935 году, сообщил, что после ареста ему в течение нескольких месяцев не давали спать и угрожали расстрелом, принуждая сознаться в шпионаже в пользу Германии [755]. Русский рабочий-оппозиционер Таров, бежавший за границу после шести лет пребывания в сталинских тюрьмах и ссылках, рассказал о зверствах времён коллективизации, о провокациях и издевательствах над оппозиционерами, доводивших некоторых из них до помешательства или самоубийства. Он сообщил, что многие оппозиционеры, которые не поддались "обработке", были замучены в тюрьмах и концлагерях и что "подавляющее большинство капитулянтов отошли от оппозиции исключительно потому, что не могли выдержать зверских репрессий ГПУ". В качестве примера провокаций, чинимых сталинскими инквизиторами, Таров привёл попытку состряпать ему во время пребывания в ссылке новое дело по обвинению в намерении построить радиостанцию для связи с Троцким [756].
На первом этапе работы комиссия Дьюи поставила задачу установить, имеются ли в распоряжении Троцкого достаточные факты и аргументы, обусловливающие необходимость контррасследования. С этой целью были проведены слушания, проходившие в доме Троцкого, расположенном в посёлке Койоакан. На слушаниях присутствовали журналисты из многих стран мира.
Открывая слушания, Джон Дьюи заявил: "Если Лев Троцкий виновен во вменяемых ему действиях, никакая кара не может быть слишком суровой... Но тот факт, что он был осуждён без предоставления ему возможности быть выслушанным, имеет величайший вес пред лицом совести всего мира" [757].
9 мая 1937 года на огромном митинге в Нью-Йорке Дьюи изложил основные выводы предварительного расследования. Его речь завершилась словами: "Троцкий полностью обосновал необходимость дальнейшего расследования. Мы рекомендуем поэтому довести работу этой комиссии до конца" [758].
Отчёт о койоаканских слушаниях (первый том работ комиссии) был издан в Лондоне и Нью-Йорке. В этом отчёте, включавшем 600 страниц, содержались стенограммы тринадцати заседаний. После знакомства с отчётом бывший американский коммунист, давний политический противник Троцкого Бертрам Вольф выступил со статьёй, в которой говорилось: "Автор признаёт, что его прежняя позиция побуждала к большему доверию Сталину, чем Троцкому, но что, перечитав московские признания вместе с этим изданием... он вынес буквально непреодолимое убеждение, что Троцкий не мог совершить тех действий, в которых его обвиняют по процессам Зиновьева - Каменева и Радека - Пятакова" [759].
Опровержение обвинений в адрес Троцкого не оставляло камня на камне от обвинений в адрес подсудимых московских процессов, поскольку, согласно официальной версии, все их преступления совершались по приказам Троцкого.
Члены комиссии не ограничились своей непосредственной задачей: тщательной проверкой обоснованности обвинений, выдвинутых на московских процессах. Они подробно расспрашивали Троцкого о его политической биографии, его отношениях с Лениным, о движении IV Интернационала. Был поднят также вопрос о том, существует ли связь между сталинскими преступлениями и действиями большевиков во время революции и гражданской войны. Иными словами, на слушаниях в Койоакане была обстоятельно рассмотрена проблематика, составлявшая на протяжении последующих десятилетий предмет острых исторических и политических дискуссий о соотношении большевизма и сталинизма.
XXXVII
Троцкий в кривом зеркале антикоммунизма
Ответы Троцкого на вопросы участников койоаканских слушаний представляют огромный интерес для оценки традиционных концепций буржуазных историков Октябрьской революции и большевизма.
Тот факт, что буржуазная историография, несмотря на внешнюю объективность и респектабельность, политизирована и тенденциозна не в меньшей степени, чем сталинская школа фальсификаций, наглядно обнаруживается при знакомстве с наиболее обстоятельным трудом, посвящённым истории великой чистки,- книгой Роберта Конквеста "Большой террор". Не касаясь других многочисленных ошибок и передержек, обнаруженных нами в этой работе, остановимся на содержании всего трёх её страниц, которые автор счёл достаточными для освещения взглядов и деятельности Троцкого. На этих страницах Конквест умудрился уместить не менее десятка не подкреплённых цитатами или какими-либо иными доказательствами тезисов, которые не выдерживают критики при сопоставлении с действительными историческими фактами. Назовем некоторые из этих тезисов, расположив их, так сказать, в соответствии с хронологическими рамками фальсификаций.
1. Троцкий "беспощадно сокрушал внутрипартийную демократическую оппозицию".
2. Троцкий был "ведущей фигурой среди "левых" старых большевиков, то есть тех доктринёров, которые не могли согласиться с ленинскими уступками крестьянству. Эти люди, и в первую очередь Троцкий, предпочитали более жёсткий режим ещё до того, как подобную линию стал проводить Сталин".
3. Троцкий "не произнёс ни слова сочувствия по поводу гибели миллионов во время коллективизации".
4. "Даже в изгнании, на протяжении тридцатых годов, позиция Троцкого ни в коем случае не была позицией открытого революционера, вышедшего на бой с тиранией".
5. Троцкий не противостоял идейно Сталину, не разоблачал его как могильщика революции, а "просто спорил со Сталиным по поводу того, какая фаза эволюции в сторону социализма была достигнута" в Советском Союзе.
6. Троцкий "фактически стоял не за уничтожение сталинской системы, а за переход власти к другой группе руководителей, которая сумела бы поправить дела".
7. Политические суждения Троцкого были "поразительно беспомощны".
8. Влияние Троцкого в СССР в тридцатые годы "было практически равно нулю".
9. Все эти суждения закономерно увенчиваются "альтернативным прогнозом" или "прогнозом задним числом": если бы Троцкий пришёл к власти, то он правил бы всего-навсего "менее беспощадно или, вернее, менее грубо, чем Сталин" [760].
Все эти тезисы были с аккуратностью прилежных учеников переписаны российскими диссидентами 70-х и "демократами" 80-90-х годов, получив наукообразное выражение в книге Волкогонова "Троцкий. Политический портрет".
В свою очередь, Конквест не сам придумал процитированные выше суждения, носящие характер легковесных публицистических эскапад, а переписал их из работ антикоммунистических идеологов 30-х годов. При этом английский историк не утруждал себя разбором аргументов, которые приводил Троцкий в полемике с тогдашними конквестами и волкогоновыми.
Читатель, вдумчиво и непредвзято прочитавший мою книгу, легко обнаружит истинную цену рассуждений Конквеста. Более подробное их опровержение содержится в трёх моих предшествующих монографиях по истории внутрипартийной борьбы 20-30-х годов. Тем не менее для того, чтобы читателю было ясней, какое отношение к исторической правде имеют идеи многочисленных "троцкоедов" прошлого и настоящего, уместно изложить основные аргументы, выдвинутые Троцким в 1937 году, когда ему пришлось разоблачать, наряду со сталинистскими наветами, и наветы, идущие из лагеря буржуазной реакции и ренегатов коммунизма.
XXXVIII
Троцкий о большевизме и сталинизме
Во время койоаканских слушаний Троцкий отвечал на вопросы, отражавшие интерес членов комиссии к тому, существует ли сходство между сталинским тоталитаризмом и большевистским режимом. Это были те самые вопросы, которые в наши дни вновь подняты российскими "демократами" типа Волкогонова, безапелляционно утверждающего: Ленин и Троцкий были главными архитекторами тоталитарно-бюрократической системы, которая "всегда нашла бы своего Сталина" [761].
Ещё до слушаний Веделин Томас, один из членов комиссии Дьюи, направил Троцкому письмо, в котором ставился ряд историко-социологических и философско-этических вопросов, имевших целью уяснить: не являются ли сталинские судебные подлоги и массовый террор неизбежным следствием "аморализма" большевиков. В ответе Томасу Троцкий подчёркивал: суждения об "аморализме" как неком "первородном грехе" большевизма столь же ложны, как объявление сталинистами "троцкизма" "первородным грехом", фатально ведущим к вредительству, сговору с немецким фашизмом и т. п. Основное различие между большевизмом и сталинизмом, как указывал Троцкий, сводится к следующему: "В тот период, когда революция боролась за освобождение угнетённых масс, она... не нуждалась в подлогах. Система фальсификаций вытекает из того, что сталинская бюрократия борется за привилегии меньшинства и вынуждена скрывать и маскировать свои действительные цели" [762].
Мысли о коренном различии между "режимом Ленина - Троцкого" и "режимом Сталина" (в таких терминах формулировали проблему члены комиссии Дьюи) были развиты Троцким на койоаканских слушаниях [763]. Здесь Троцкий подчёркивал, что, согласно его концепции, главным критерием в оценке политического режима является степень удовлетворения материальных и моральных потребностей и интересов народных масс, которым должны быть подчинены конституционные установления. Исходя из этого критерия, легко увидеть, что сталинская бюрократия не просто изменила демократическую организацию партии и Советов, существовавшую в первые годы революции, но превратила её в противоположную, антинародную, защищающую привилегии новой господствующей касты.
По поводу суждений о том, что преступления Сталина явились неизбежным следствием установления диктатуры пролетариата, Троцкий заявлял: диктатура пролетариата представляет собой "не абсолютный принцип, который логически порождает из себя благодетельные или злокачественные последствия, а историческое явление, которое, в зависимости от конкретных условий, внутренних и внешних, может развиваться в сторону рабочей демократии и полного упразднения власти, как и переродиться в бонапартистский аппарат угнетения" [764].
Касаясь утверждений буржуазной печати, будто большевики в эпоху подъёма русской революции применяли те же методы, какие теперь применяет Сталин, Троцкий подчёркивал, что революционной политике восставших масс, идущих за большевиками, было органически чуждо отравленное оружие клеветы. Это оружие, которое всегда было в арсенале средств, используемых реакцией, применяет сталинизм, узурпировавший власть у советского пролетариата. "Что бы ни говорили святоши чистого идеализма,- заявлял в этой связи Троцкий,- мораль есть функция социальных интересов, следовательно, функция политики. Большевизм мог быть жесток и свиреп по отношению к врагам, но он всегда называл вещи своими именами. Все знали, чего большевики хотят. Нам нечего было утаивать от масс. Именно в этом центральном пункте мораль правящей ныне в СССР касты радикально отличается от морали большевизма... Травлю и клевету против инакомыслящих сталинская олигархия сделала важнейшим орудием самосохранения. При помощи систематической клеветы, охватывающей всё: политические идеи, служебные обязанности, семейные отношения и личные связи, люди доводятся до самоубийства, до безумия, до прострации, до предательства" [765].
Отвечая на вопрос: неизбежно ли существование бюрократии в социалистическом государстве, Троцкий говорил, что социалистическое государство представляет собой переходную форму, необходимую для строительства социалистического общества. "Отношения между бюрократизмом и демократией не могут быть изменены в 24 часа. Эти отношения зависят от уровня материального благосостояния и культуры населения. Чем более развиты способности населения, тем легче каждый может осуществлять простые посреднические функции регулирования в сфере распределения. В высокоразвитой, цивилизованной стране бюрократ не сможет превратиться в полубога" [766].
На вопрос адвоката Гольдмана: начался ли рост бюрократии во времена Ленина, Троцкий ответил, что тогда большевики делали всё возможное для того, чтобы избежать бюрократического перерождения Советской власти. Даже в условиях гражданской войны, когда милитаризация партии и Советов была почти неизбежной, добавлял он, "я сам стремился в армии, даже в армии на поле боя, предоставить коммунистам широкие возможности обсуждать все военные мероприятия. Я обсуждал их даже с солдатами и, как я писал об этом в своей автобиографии - даже с дезертирами" [767].
В этой связи уместно сделать одно историческое отступление, касающееся "эпизода с дезертирами". Этот эпизод (разумеется, без упоминания имени Троцкого) описан в одном из ранних рассказов Василия Аксёнова. Здесь автор рассказывал (очевидно, пользуясь свидетельствами своего отца, старого большевика, судьбе которого посвящён этот рассказ) о приезде "высокого московского комиссара" на сборный пункт дезертиров, представлявших "разнузданную орду морально опустившихся, бешено орущих людей".
"Он подъехал в большой чёрной машине, сверкавшей на солнце своими медными частями. Он был весь в коже, в очках и, что очень удивило нас, абсолютно без оружия. И спутники его тоже не были вооружены.
Он поднялся на опасно качающуюся трибуну, положил руки на перила и обратил к дезертирскому безвременному воинству своё узкое бледное лицо.
Что тут началось! Заревело всё поле, задрожало от дикой злобы.
- Долой! - орали дезертиры.
- Приезжают командовать нами гады!
- Сам бы вшей покормил в окопах!
- Уходи, пока цел!
- Эх, винта нет, снял бы пенсию проклятую!
- Братцы, чего ж мы смотрим в его паскудные окуляры?!
- Пошли, ребята!
...вдруг над полем прокатился, как медленный гром, голос комиссара...
- Перед нами не белогвардейская сволочь, а революционные бойцы! Снять конвой!
В тишине, последовавшей за этим, над полем вдруг взлетела дезертирская шапка и чей-то голос выкрикнул одиночное "ура".
- Товарищи революционные бойцы! - зарокотал комиссар.- Чаша весов истории клонится в нашу пользу. Деникинские банды разгромлены под Орлом!
"Ура" прокатилось по всему полю, и через пять минут каждая фраза комиссара вызывала уже восторженный рев и крики:
- Смерть буржуям!
- Даешь мировую революцию!
- Все на фронт!
- Ура!
И мы, конвоиры, о которых все уже забыли, что-то кричали, цепенея от юношеского восторга, глядя на маленькую фигурку комиссара с дрожащим над головой кулаком на фоне огромного в полнеба багрового заката" [768].
Сопоставив эту сцену с отношением к дезертирам, "окруженцам" и военнопленным во время войны 1941-1945 годов, читатель без труда ощутит пропасть между эпохами большевизма и сталинизма.
В заключительной речи на койоаканских слушаниях Троцкий вновь затронул тему гражданской войны и своего поведения в ней. "В течение трёх лет,- говорил он,- я непосредственно руководил гражданской войной. В этой суровой работе мне приходилось прибегать к решительным мерам. Я несу за это полную ответственность перед мировым рабочим классом и историей. Оправдание суровых мер покоилось в их исторической необходимости и прогрессивности, в их соответствии с основными интересами рабочего класса. Всякую меру репрессии, продиктованную условиями гражданской войны, я называл её настоящим именем и давал о ней открытый отчёт перед трудящимися массами. Мне нечего было скрывать перед народом, как сейчас мне нечего скрывать перед Комиссией" [769].
Репрессии периода гражданской войны и репрессии сталинского режима, доказывал Троцкий, выполняли совершенно разные социальные функции и служили достижению принципиально различных политических целей. В первом случае речь шла о защите коренных интересов народа в борьбе против враждебных ему сил, во втором - о защите своекорыстных интересов бюрократии в её борьбе против народа. Этим определяется и противоположность направленности и методов большевистских и сталинистских репрессий. Первые были обращены на вооружённых заговорщиков, вторые - на безоружных людей, недовольных господствующим режимом или же подвергавшихся вовсе произвольному насилию. Поскольку бюрократия "не смеет глядеть народу в глаза" [770], не смеет открыто заявить о своих интересах, она встает на путь фальсификации умыслов и действий своих противников, обвиняя их в несуществующих преступлениях. Чтобы придать вес этим обвинениям, она подкрепляет их новыми репрессиями, захватывающими всё более широкий круг лиц. Эта логика политической борьбы толкает Сталина на путь всё новых судебных подлогов и амальгам.
После гражданской войны, подчёркивал Троцкий, большевики надеялись, что возможности для утверждения демократии станут намного шире. Но два различных, хотя и тесно связанных между собой фактора помешали развитию советской демократии. Первый фактор - отсталость и бедность страны. На этой базе выросла бюрократия, которая стала вторым, независимым фактором, препятствующим демократизации советского общества. Тогда борьба в обществе вновь стала до известной степени классовой борьбой [771].
Существенное внимание в койоаканской речи Троцкий уделил суждениям буржуазной печати, согласно которым критика им сталинизма объяснялась его личной ненавистью к Сталину и уязвленным самолюбием поверженного. Он указывал, что подобные суждения заимствованы из официальной советской пропаганды, где они выполняют важную политическую функцию, выступая оборотной стороной возвеличивания "вождя". "Сталин творит "счастливую жизнь", низвергнутые противники способны лишь завидовать ему и "ненавидеть" его. Таков глубокий "психоанализ" лакеев!" [772]
В последующие годы Троцкий неоднократно возвращался к вопросу о соотношении большевизма, сталинизма и "троцкизма" - в полемике не только с буржуазными идеологами, но и с некоторыми своими былыми приверженцами, повернувшими на путь антикоммунизма. Потрясение чудовищными масштабами сталинского террора вызвало в сознании определённой части сторонников IV Интернационала своего рода психологическую аберрацию, подобную той, какая возникала у многих при объяснении причин возвышения Сталина. Троцкий подчёркивал, что в работах не только сталинистов, но и противников Сталина наблюдается "упорное стремление отодвинуть деятельность Сталина назад", в результате чего невольно преувеличивается его политическая роль в событиях, происходивших до 1923 года. В этом стремлении Троцкий усматривал "интересный оптико-психологический феномен, когда человек начинает отбрасывать от себя тень в своё собственное прошлое" [773].
Аналогичное стремление "отбросить тень" сталинских преступлений в прошлое большевистской партии наблюдалось после 1937 года у некоторых "разочарованных" революционеров, отрекавшихся от собственного прошлого и переходивших на позиции буржуазной демократии. Такие люди пытались отыскать истоки сталинских преступлений в методах большевиков, в свою очередь выводимых из катехизиса Бакунина и практических действий Нечаева.
Опровергая эту версию, на долгие годы вошедшую в арсенал антикоммунизма, Троцкий указывал, что нечаевские методы были ещё в XIX веке решительно отвергнуты подлинными революционерами и само слово "нечаевщина" вошло в революционный словарь как решительное осуждение "террористического материализма". В среде большевиков сам вопрос о приемлемости нечаевской практики никогда не ставился. Только после победы бюрократии над левой оппозицией некоторые молодые советские историки попытались обнаружить идейное родство между большевизмом и "революционным катехизисом" Бакунина. В таких попытках Троцкий усматривал нечто большее, чем ложную историческую аналогию. Он подчёркивал, что по мере своего обособления от масс бюрократия "в борьбе за своё самосохранение видела себя всё больше вынужденной прибегать к тем методам... которые Бакунин рекомендовал в интересах священной анархии, но от которых он в ужасе отвернулся сам, когда увидел их применение Нечаевым".
Если нечаевские методы во многом совпадали с методами сталинской бюрократии, то цели последней были неизмеримо реакционней тех целей, которые ставили перед собой Бакунин и Нечаев, сохранившие до конца своих дней субъективную преданность революционному делу. "Методами, которых не может принять массовое движение, Нечаев пытался бороться за освобождение масс, тогда как бюрократия борется за их порабощение. По катехизису Бакунина всякий революционер обречён; по катехизису советской бюрократии обречён всякий, кто борется против её господства" [774].
Исторической клеветой Троцкий называл и попытку вывести сталинские методы из дореволюционной деятельности большевиков как профессиональных революционеров, якобы порождавшей моральный нигилизм. Говоря о морали профессионального революционера, он замечал, что последний "во всяком случае должен был быть гораздо глубже проникнут идеей социализма, чтоб идти навстречу лишениям и жертвам, чем парламентский социалист, идея которого открывала заманчивую карьеру. Разумеется, и профессиональный революционер мог руководствоваться, вернее, не мог не руководствоваться личными мотивами, т. е. заботой о добром мнении товарищей, честолюбием, мыслью о грядущих победах. Но такого рода историческое честолюбие, которое почти растворяет в себе личность, во всяком случае выше парламентского карьеризма или тредюнионистского чёрствого эгоизма" [775].
Рассматривая эволюцию большевизма, Троцкий полемизировал с суждениями о том, что большевистская партия, единодушно действовавшая под руководством Ленина, якобы полностью зависела от него и, следовательно, после его смерти была неизбежно обречена на то, чтобы оказаться несостоятельной. Отмечая отвлеченный от исторической конкретности характер таких суждений, Троцкий писал: "Что гениальные люди не рождаются пачками - несомненно, как и то, что они оказывают исключительное влияние на свою партию и на современников вообще. Такова была судьба Ленина". Его гениальность выражалась в том, что он прокладывал новые исторические пути, открывал новые политические формулы и перспективы, вокруг которых сплачивалась партия. Это, однако, не означает, что партия была интеллектуально пассивной. Её внутренняя жизнь строилась таким образом, что "каждый большевик от ближайших сотрудников Ленина и до провинциального рабочего должен был на опыте бесчисленных дискуссий, политических событий и действий убеждаться в превосходстве идей и методов Ленина" [776].
Касаясь обвинений большевиков в революционном максимализме, жестокости и нарушении принципов формальной демократии, Троцкий отмечал, что эти обвинения можно с полным основанием адресовать и одному из первых их авторов - Плеханову. В этой связи он напоминал, что Плеханов на II съезде РСДРП допускал возможность ограничения после революции избирательных прав для представителей бывших господствующих классов, применения смертной казни к царю и его сановникам, разгона представительного собрания, избранного на основе всеобщего голосования.
Наконец, Троцкий останавливался на судьбе своего прогноза, использовавшегося многими антикоммунистами для доказательства того, что сталинизм вырос из организационных методов Ленина. Этот прогноз, выдвинутый в 1904 году в полемике с ленинским планом построения партии, резюмировался в следующих словах: "Аппарат партии замещает партию, Центральный Комитет замещает аппарат и, наконец, диктатор замещает Центральный Комитет". Отмечая, что эти слова с достаточной полнотой характеризуют процесс перерождения большевистской партии, начавшийся в середине 20-х годов, Троцкий указывал, что тем не менее его прогноз "вовсе не отличается той исторической глубиной, какую ему неосновательно приписывают некоторые авторы".
Троцкий отмечал, что во время написания своей юношеской брошюры он считал ленинский централизм чрезмерным и поэтому прибегнул к логическому доведению его до абсурда. Однако к недопустимым крайностям может приводить не только централизм, но и второй организационный принцип, на котором строилась большевистская партия,- демократизм. "Не трудно чисто логически "предсказать", что ничем не сдерживаемая демократия ведёт к анархии или атомизированию, ничем не сдерживаемый централизм - к личной диктатуре". Однако в реальной политической практике большевизма демократизм и централизм выступали не отвлеченными принципами, а конкретными элементами организации партии, соотношение между которыми не оставалось всегда неизменным. После разброда и обособления местных партийных организаций в 1898-1903 годах "стремление к централизации не могло не принимать утрированный и даже карикатурный характер. Сам Ленин говорил, что палку, изогнутую в одну сторону, пришлось перегибать в другую". В последующие годы организационная политика Ленина также не представляла одной прямой линии. Ему не раз приходилось выступать против чрезмерного централизма и апеллировать к низам партии против верхов. Благодаря гибкости своей организационной политики большевистская партия в героический период русской революции добилась сочетания в своей внутренней жизни "самой широкой демократии, которая даёт выражение чувствам и мыслям самых широких масс, с централизмом, который обеспечивает твёрдое руководство".
Нарушение равновесия между демократией и централизмом в период сталинизма явилось не логическим результатом ленинских организационных принципов, а политическим результатом социального перерождения партии, превращения её в организацию, служащую интересам бюрократии. "Революционный централизм стал бюрократическим централизмом; аппарат, который для разрешения внутренних конфликтов не может и не смеет апеллировать к массе, вынужден искать высшую инстанцию над собой. Так бюрократический централизм неизбежно ведёт к личной диктатуре" [777].
Троцкий указывал, что слитность социальных качеств и интересов бюрократии с личными качествами и мотивами Сталина обеспечили возможность и успех великой чистки. "С делом истребления противников и оппонентов новой правящей касты Сталин соединил дело своей личной мести... А так как вся советская олигархия есть организованная и централизованная посредственность, то личные инстинкты Сталина как нельзя лучше совпадали с основными чертами бюрократии: её страхом перед массами, из которых она вышла и которые она предала, и её ненавистью ко всякому превосходству" [778].
Из социального положения правящего слоя, поднявшего Сталина к власти, выросла и необходимость в идеологических и судебных подлогах, в конечном счете обрушившихся на представителей этого слоя. "Советская бюрократия есть каста выскочек, которая дрожит за свою власть, за свои доходы, боится масс и готова карать огнем и мечом не только за каждое покушение на свои права, но и за малейшее сомнение в своей непогрешимости". Однако обрушивать кровавые репрессии на головы недовольных и критикующих по обвинению в том, что они ненавидят самовластие и привилегии бюрократии, правящая каста не может. Поэтому она вынуждена прибегать к непрерывным фальсификациям.
Таким образом, превращение репрессий и сопутствующих им подлогов в систему Троцкий объяснял логикой классовой борьбы, вызванной выдвижением нового правящего слоя, с интересами которого традиции и прежний состав большевистской партии пришли в противоречие. Революционная борьба за социальное равенство, против старых привилегированных классов сменилась утверждением новой системы социального неравенства и реакционным террором, необходимым для защиты этой системы. Это был, по существу, контрреволюционный переворот, успех которого в немалой степени был обязан тому, что он маскировался защитным флагом большевизма, охраны завоеваний Октябрьской революции. "Сталин вышел из школы революционных борцов, которые никогда не останавливались ни перед самыми решительными мерами действия, ни перед пожертвованием собственной жизнью... Но беспощадную решимость и твёрдость старых революционеров Сталин переключил на службу новой касте привилегированных. Под видом продолжения старой борьбы Сталин подвёл под маузер ЧК и истребил всё старое поколение большевиков и всех наиболее независимых и самоотверженных представителей нового поколения" [779].
Такой исход борьбы даже в первой половине 1937 года не был фатально предопределён. Очень многое в окончательной победе сталинизма зависело в то время от благоприятных для него международных условий. Чтобы создать такие условия, Сталин перенёс свои главные политические средства - клевету и террор - на борьбу против сторонников IV Интернационала за рубежом.
XXXIX
Облава на троцкистов за рубежом
"Ни одна фракция в истории рабочего движения,- писал Троцкий в 1937 году,- не подвергалась таким злобным и отравленным преследованиям, как так называемые "троцкисты"" [780]. Эти слова характеризовали положение приверженцев Троцкого не только в СССР, но и в капиталистических странах.
В то время, когда в Советском Союзе "троцкистов" расстреливали по обвинениям в сотрудничестве с немецкими спецслужбами, гитлеровская власть преследовала сторонников IV Интернационала в Германии. В конце 1936 года в Данциге была раскрыта троцкистская нелегальная группа "Спартакус". Из шестидесяти её членов десять были преданы суду по обвинению в ведении антифашистской пропаганды и выступлениях против участия Германии в испанской войне.
В обвинительном заключении указывалось, что данцигские троцкисты "втаптывали в грязь всё немецкое и, наоборот, возвеличивали Советскую Россию". В свою очередь германские сталинисты незадолго до процесса заявляли, что "троцкистский филиал в Данциге давно уже является шпионским и провокаторским центром данцигского гестапо".
В отклике на данцигский процесс Троцкий отмечал, что подсудимые на нём в отличие от подсудимых московских процессов не отрекались от троцкизма, а открыто говорили о своей солидарности с движением IV Интернационала. Другое отличие между данцигским и московскими процессами Троцкий видел в том, что в Данциге суд ограничился сравнительно небольшими сроками тюремного заключения и не обвинял подсудимых в вымышленных преступлениях. Троцкий объяснял это тем, что "тоталитарный режим в Данциге ещё молод, и общественное мнение самой правящей партии не подготовлено к таким мероприятиям... ГПУ даёт уроки гестапо" [781].
Спустя несколько месяцев суд над местной группой троцкистов состоялся в Гамбурге. Обвиняемые были приговорены к 5-10 годам тюремного заключения. Во время следствия они подвергались пыткам, а один из них покончил с собой, чтобы положить конец мучениям.
В буржуазно-демократических странах сталинская агентура неустанно провоцировала власти на преследование троцкистов. В этой связи провокационную роль играла также советская печать, объявлявшая зарубежных троцкистов агентами фашистских спецслужб, ведущими подрывную работу против своих правительств. Только за февраль - март 1937 года на страницах "Правды" появились статьи "Троцкисты под покровительством польской разведки", "Подрывная работа троцкистов в Бельгии", "Разоблачение троцкистов в США", "Происки троцкистских агентов Франко", "Гнусная комедия троцкистских пособников Франко" и т. п. [782] В статье "Шпионский интернационал (троцкисты на службе фашистских разведок)" "разоблачались" "итальянский шпион и одновременно агент югославской охранки" Цилига, "выродки Рут Фишер и Маслов", "старый шпион А. Нин", "прожжёный авантюрист, проходимец Суварин, который в своих грязных брошюрках, по заданию своего шефа - бандита Троцкого восхваляет убийц товарища Кирова (т. е. жертв процесса 16-ти.- В. Р.)" и многие другие деятели троцкистских и иных антисталинских коммунистических групп в разных странах. "Вся эта троцкистская мразь, предводительствуемая обер-шпионом Троцким и его отпрыском Седовым,- говорилось в статье,- объединена в международную шпионскую организацию, руководимую германским гестапо, японской, итальянской и другими разведками". С нескрываемой злобой автор статьи писал о Л. Карденасе, обвиняя его в том, что "благодаря нажиму и прямым угрозам реакционных и фашистских кругов Америки... он разрешил Троцкому жить в Мексике". "Гонимый проклятиями и ненавистью рабочего класса,- завершал свою статью автор,- гнусная гадина Троцкий безопаснее всего чувствует себя под охраной полиции и тайной разведки. Так было в Норвегии, так получилось и в Мексике" [783].
Вслед за советской печатью зарубежные органы сталинистов распространяли домыслы о подрывной работе троцкистских групп. Жак Дюкло, один из лидеров французской компартии, объявил делом рук троцкистов террористические акты в Париже, виновников которых полиция не сумела обнаружить. Нью-йоркская газета "Дейли Уоркер" опубликовала статью, обвинявшую китайских троцкистов в связях с японским генеральным штабом.
Эта пропагандистская кампания сталинистов шла рука об руку с попытками спровоцировать "троцкистские" процессы за рубежом. Весной 1937 года начальник иностранного отдела НКВД Слуцкий сказал Кривицкому, что бывший руководитель советской агентуры в США Маркин, убитый три года назад при таинственных обстоятельствах, начинил троцкистами всю советскую разведывательную службу в Америке. Это "замечание о "троцкистах" в американской службе ОГПУ,- рассказывал впоследствии Кривицкий,- очевидно, означало, что что-то готовилось именно в США. Слово "троцкисты" употреблялось советскими должностными лицами для обозначения любых оппонентов Сталина" [784]. По сведениям, имевшимся у Кривицкого, НКВД провоцировало "троцкистско-фашистский" процесс в Соединенных Штатах, планируя замешать в него американских троцкистов и других противников Сталина из числа бывших членов компартии США.
Особенно активно сталинская агентура действовала в тех странах, которые поддерживали дружественные отношения с Советским Союзом. "Пользуясь международными затруднениями, на всё готовыми наёмниками Коминтерна и, не в последнем счете, ресурсами возросшей золотой промышленности,- писал по этому поводу Троцкий,- Сталин надеется добиться применения тех же методов (что и в СССР.- В. Р.) и в других странах". Эти его усилия облегчаются тем, что "реакция везде не прочь избавиться от революционеров, особенно если работу подлогов и убийств из-за угла берёт на себя иностранное "революционное" правительство, при содействии внутренних "друзей", оплаченных из того же иностранного бюджета" [785].
Весной 1937 года Сталин попытался организовать "троцкистский процесс" в Чехословакии, правительство которой испытывало всё больший нажим со стороны Германии и поэтому стремилось к сближению с Советским Союзом. Главной жертвой намечавшегося процесса был избран один из старейших деятелей немецкого рабочего движения Антон Грилевич, исключённый из КПГ в 1927 году за участие в группе левой оппозиции. С 1930 года Грилевич руководил издательством, выпускавшим книги Троцкого, был официальным издателем "Бюллетеня оппозиции" и редактором журнала "Перманентная революция", органа немецких сторонников IV Интернационала. В марте 1933 года штурмовиками был учинён налёт на квартиру Грилевича, вслед за чем он эмигрировал в Чехословакию, где продолжал издавать работы Троцкого.
В "Записках" И. Райсса сообщалось, что сталинская агентура предоставила чешской полиции материалы, изображавшие Грилевича агентом гестапо, и что Сталин часто звонил Ежову, запрашивая, как продвигается "дело Грилевича". В этой связи Райсс отмечал, что Сталин был "готов сделать всё, чтоб иметь троцкистский процесс в Европе" [786].
Это свидетельство дополняет рассказ Кривицкого о телефонном разговоре Слуцкого с Ежовым. После этого разговора, свидетелем которого случайно оказался Кривицкий, Слуцкий сказал ему:
- Сталин и Ежов думают, что я могу производить аресты в Праге, как в Москве.
- Что Вы имеете в виду? [- спросил Кривицкий.]
- Требуется суд над троцкистскими шпионами в Европе,- ответил Слуцкий.- Это имело бы огромный эффект, если бы удалось его устроить. Пражская полиция должна арестовать Грилевича. Вообще говоря, они готовы сотрудничать (с НКВД.- В. Р.), но с чехами нельзя обходиться попросту, как мы обходимся со своими. Здесь, в Москве, достаточно открыть пошире ворота Лубянки и гнать туда столько, сколько надо. Но в Праге остались ещё легионеры (бывшие члены чехословацкого легиона, поднявшего в 1918 году антисоветский мятеж.- В. Р.), и они саботируют наши действия [787].
В июне 1937 года Грилевич был арестован пражской полицией, которая предъявила ему чемодан, оставленный им у одного из товарищей. В нём находились брошюры, листовки и деловые письма, которые никак нельзя было представить в качестве вещественных доказательств шпионской деятельности. Поэтому в чемодан были подброшены фальшивые паспорта, фотоплёнка со снимками шпионских документов и немецкая печать, дающая право на переход границы с Германией. Грилевич смог доказать, что все эти вещи ему не принадлежат. Тогда полицейские стали допрашивать Грилевича относительно его мнения о московских процессах. При этом, по словам Грилевича, они "весьма резко, прямо-таки злобно защищали сталинские судебные подлоги" [788]. После нескольких месяцев заключения в следственной тюрьме Грилевичу было вручено постановление о запрещении его пребывания в Чехословакии. На этом основании его поместили в пересыльную тюрьму, а затем заставили перейти австрийскую границу.
Не ограничиваясь подобными провокациями, сталинская агентура организовывала террористические акты против зарубежных троцкистов. Для этого была создана особая группа при иностранном отделе НКВД, в которую входили политэмигранты, отбиравшиеся туда руководством Коминтерна.
Наиболее нашумевшим политическим убийством стала зверская расправа с Игнатием Райссом, одним из ведущих работников советской контрразведки в Европе.
XL
Прозрение и гибель Игнатия Райсса
Биография Райсса, ставшего первым "невозвращенцем" из числа старых большевиков, была типичной биографией пролетарского революционера. Вступив в революционное движение ещё до Октябрьской революции, Райсс на протяжении многих лет находился на нелегальной работе в странах Центральной и Восточной Европы, где неоднократно подвергался арестам и тюремному заключению.
В середине 30-х годов Райсс и Кривицкий, возглавлявший службу внешней разведки в Западной Европе, собирали информацию о военных приготовлениях Германии. Как отмечает швейцарский историк Петер Хубе, они "не считали себя агентами в нынешнем понимании этого слова, они называли себя солдатами мировой революции. Октябрьская революция была для них первым выстрелом войны, объявленной социальному неравенству и национальному угнетению" [789].
Придя к выводу, что сталинский режим перерождается в фашизм, Райсс связался со Сневлитом (депутатом голландского парламента, разделявшим взгляды Троцкого), сообщив ему, что в Москве принято решение о ликвидации любыми средствами наиболее активных зарубежных приверженцев Троцкого.
Окончательно решив порвать со Сталиным, Райсс написал письмо в ЦК ВКП(б), в котором заявлял: "Верно, что летчикам-рекордсменам легче добиться расположения американских леди и отравленной спортом молодёжи обоих континентов, чем нам завоевать общественное мнение и потрясти мировую совесть! Но... ничто не будет забыто и ничто не будет прощено... "Гениальный вождь, отец народов, солнце социализма" должен будет дать ответ за все свои дела". Райсс заявлял, что чувствует в себе "достаточно сил, чтобы "начать всё сначала". А дело именно в том, чтобы "начать всё сначала", в том, чтобы спасти социализм". Письмо заканчивалось призывом: "Назад к Ленину, его учению и делу... Вперёд к новым боям за социализм и пролетарскую революцию! За организацию IV Интернационала!" [790]
Вместе с письмом Райсс отослал в Москву орден Красного Знамени, которым он был награждён в 1928 году. Объясняя этот поступок, он писал, что отказывается носить орден, который теперь вручают палачам революционеров. В подтверждение этого Райсс сообщал, что недавно в "Известиях" встретил в списке награждённых имена лиц, приводящих в исполнение смертные приговоры.
Райсс вручил письмо для передачи в Москву Л. Грозовской, работавшей в советском торгпредстве в Париже. Грозовская передала письмо заместителю начальника иностранного отдела НКВД Шпигельглазу, прибывшему за границу для проведения чистки советских разведывательных служб, включавшей похищение или убийство разведчиков, отказывающихся вернуться в СССР.
Показав письмо Кривицкому, Шпигельглаз потребовал от него принять участие в немедленной ликвидации Райсса. Сразу же после этого разговора Кривицкий предупредил Райсса о грозящей ему опасности. На следующее утро Райсс скрылся из Парижа.
После исчезновения Райсса началась охота за ним сталинской агентуры. Роль "подсадной утки" была поручена советской разведчице Шильдбах, которую связывала с Райссом многолетняя совместная работа. Райсс доверял ей, поскольку она говорила ему о собственных колебаниях и своём намерении последовать его примеру. Приехав к Райссу в Швейцарию, Шильдбах предложила ему провести вечер в ресторане неподалеку от города Лозанна. При выходе из ресторана к ним подъехала машина, из которой выбежало несколько человек, напавших на Райсса. Наутро его тело, изрешечённое пулями, было обнаружено швейцарской полицией.
В 1956 году на слушаниях американской комиссии по вопросам национальной безопасности Лола Даллин осветила некоторые подробности убийства Райсса. Она сообщила, что Седов по соображениям конспирации не только не назвал своим ближайшим сотрудникам имени Райсса, но некоторое время даже не встречался с ним. Их первая встреча была назначена во французском городе Реймсе, куда Райсс собирался направиться сразу же после встречи с Шильдбах. Позднее французская и швейцарская полиция установили, что запасная группа убийц ожидала Райсса в Реймсе, на тот случай, если террористический акт в Швейцарии не удастся [791].
Всего в организации убийства Райсса принимало участие не менее 20 человек, в том числе группа русских эмигрантов во главе с С. Я. Эфроном, бывшим белогвардейским офицером и мужем Марины Цветаевой. Эфрон принадлежал к эмигрантскому течению "евразийцев", которые в начале 30-х годов заявили о своей просоветской ориентации. В этих кругах много говорилось о реализации Сталиным "судьбоносной русской идеи" и помехах этому со стороны троцкистов.
Один из парадоксов 30-х годов состоял в том, что в то время, когда в Советском Союзе росло число людей, мечтавших вырваться из страны, чтобы избежать кошмара сталинских чисток, в рядах эмиграции увеличивалось число "возвращенцев", восторженно воспринимавших перемены, происходящие в СССР, и стремившихся к возвращению на родину. К ним относился Эфрон, подавший в 1931 году в советское посольство прошение о выдаче советского паспорта и выразивший готовность "загладить свою вину" перед Советской властью путём выполнения поручений ГПУ. Как писала Цветаева своей близкой подруге, "С. Я. совсем ушёл в Советскую Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет" [792].
В 1934 году Эфрон стал генеральным секретарём "Союза возвращения на родину",- эмигрантской организации, находившейся на содержании ГПУ. Как указывалось в "Бюллетене оппозиции", ""Союз возвращенцев" на самом деле является центральным вербовочным бюро ГПУ в Париже" [793].
Члены "Союза возвращения" получали деньги от резидентов НКВД и гордились этим как подтверждением того, что Советская Россия простила своих раскаявшихся сынов. Агентурная работа самого Эфрона оплачивалась настолько "прилично", что он впервые за долгие годы получил возможность материально обеспечивать семью. Цветаева знала, что несколько сотен франков, которые нигде не работавший Эфрон ежемесячно приносил домой, представляли плату за сотрудничество с ГПУ-НКВД. В октябре 1937 года в беседе с корреспондентом эмигрантской газеты "Последние новости" она сказала: "Его советские симпатии известны мне, конечно, так же хорошо, как и всем, кто с мужем встречался" [794].
Эфрон и его друзья по "Союзу" принимали участие в самых грязных зарубежных операциях НКВД. В ноябре 1936 года именно ими был осуществлён налёт на институт Николаевского с целью похищения архивов Троцкого. С 1935 года группе Эфрона было поручено систематическое наблюдение за Седовым. Как вспоминал эмигрант В. Б. Сосинский, Эфрон "обязательно хотел познакомиться с сыном Троцкого... Он мне говорил: "Просто хочу на него посмотреть". Пришёл. Я ему его показал. И тут Сергей Яковлевич подошёл к нему чуть ли не вплотную, под предлогом интервью, которое он якобы хотел взять для какой-то газеты. Тот его выгнал. На самом деле он приходил, чтобы запомнить его лицо, он его опознавал" [795].
В письме Троцкому от 1 ноября 1937 года Седов сообщал некоторые результаты расследования убийства Райсса. Было установлено, что группа, подготовившая убийство, вначале занималась слежкой за Седовым. Рядом с домом, в котором жил Седов, поселился эмигрант Смиренский (впоследствии арестованный по делу Райсса), который вместе с Ренатой Штейнер (эмигранткой, завербованной Эфроном) и другими сообщниками следил за передвижениями Седова. Когда Седов выехал на отдых, Штейнер поселилась в одном с ним пансионате, а Эфрон и Смиренский обосновались в том же городке, где получали от неё ежедневные доклады. В январе 1937 года группа Эфрона готовила покушение на Седова в городе Мюлузе, куда Седов должен был приехать для встречи с швейцарским адвокатом, участвовавшим в расследовании московских процессов. Это покушение сорвалось из-за внезапной болезни Седова, помешавшей его поездке в Мюлуз, где на протяжении пяти дней его поджидали террористы. Дальнейшая охота за Седовым была на время прекращена, потому что Шпигельглаз поручил группе Эфрона переключиться на охоту за Райссом, которая в Москве считалась более неотложным делом. Седов сообщал, что Эфрон был главным организатором убийства Райсса и что никто из прямых убийц не был пойман [796].
В книге "Агенты Москвы" А. Бросса справедливо называет Райсса и Эфрона "двумя полюсами сталинизма". "Изначальный коммунизм, из которого вырастает... мировоззрение Райсса, с его неприятием набиравшего силу сталинизма, Эфрон воспринимает как противную ему, враждебную культуру... С одной стороны, наследство, доставшееся сталинизму, которое уничтожали, делая вид, что бережно хранят его, гордятся им; с другой - новый радикализм, лишённый корней и малейшего подобия законности, псевдоромантизм грубой силы и жестокости" [797].
В заключительном протоколе французской полиции по делу об убийстве Райсса указывалось: "если Эфрон фактически не участвовал в самой организации ликвидации Райсса, то только потому, что значимость этого дела его беспокоила и ему казалось предпочтительней поручить эту функцию одному из своих товарищей" [798].
Автомобиль, в котором находились убийцы Райсса, был взят напрокат Ренатой Штейнер. Вскоре после убийства швейцарская полиция обнаружила этот брошенный автомобиль со следами крови и арестовала Штейнер. Её показания вывели расследование на других участников группы Эфрона.
Французская полиция допросила Цветаеву, предъявив ей для опознания копии телеграмм, посланных Эфроном участникам убийства. Цветаева заявила, что уверена в непричастности Эфрона к этому преступлению и отказалась идентифицировать его почерк на телеграммах.
В связи с грозившим ему арестом Эфрон был переправлен в СССР, куда несколькими месяцами ранее прибыла его дочь Ариадна, разделявшая его взгляды. Эфронов вместе с другими близкими им "возвращенцами" поселили на бывшей даче Томского.
В июне 1939 года в СССР возвратилась Цветаева с четырнадцатилетним сыном. Спустя два месяца начались аресты "возвращенцев". 22 августа была арестована Ариадна, а 10 октября - С. Эфрон и несколько его товарищей.
Из опубликованных материалов следственного дела Эфрона явствует, что он на следствии назвал имена около тридцати человек, завербованных им для "секретной работы" по заданиям НКВД. В этом списке значились несколько лиц, которых французская и швейцарская полиция допрашивала по делу об убийстве Райсса [799].
Суд над Эфроном и несколькими другими "возвращенцами", обвинёнными в "работе на французскую разведку" и стремлении "причинить вред дружественным отношениям СССР с Германией", состоялся в июле 1941 года. Все подсудимые были приговорены к расстрелу. Ариадна Эфрон, проходившая по другому делу, провела долгие годы в тюрьмах и ссылке. В заявлении, направленном после своей реабилитации в военную прокуратуру, она писала: "Отец, в прошлом белоэмигрант, в дальнейшем искупивший свои ошибки, свою вину перед Родиной, сделал всё, чтобы их искупить. Долгие годы он вёл разведывательную работу за границей, организовав во Франции сильную группу разведчиков". В другом её ходатайстве о реабилитации Эфрона говорилось о "задании, данном Шпигельглазом группе, руководимой моим отцом" [800].
В реабилитационной справке по делу Эфрона, составленной следственным управлением КГБ, указывалось: "В течение ряда лет Эфрон использовался как групповод и активный наводчик-вербовщик, при его участии органами НКВД были завербованы ряд белоэмигрантов... В Советском Союзе Эфрон проживал под фамилией Андреева на содержании органов НКВД" [801].
В ходе расследования убийства Райсса швейцарской полицией была установлена причастность к убийству четырёх сотрудников советского торгпредства в Париже. Трое из них сумели своевременно покинуть Францию. Французская полиция успела арестовать только Грозовскую, выдачи которой требовали швейцарские власти. Однако вскоре она была освобождена под крупный денежный залог и, несмотря на данную ею подписку о невыезде, исчезла из Франции.
Судьбы других участников убийства сложились по-разному. Шильдбах бежала в СССР и в декабре 1938 года была приговорена к пяти годам ссылки в Казахстан. Убийца Райсса Аббиат бесследно исчез; его матери, проживавшей в Париже, был переведён из Москвы чек на 10 тысяч франков [802].
После убийства Райсса агенты Ежова начали охоту за его архивом, хранившимся у его вдовы. Посетивший Кривицкого резидент советской разведки сообщил в отчаянии, что его заставляют не останавливаться ни перед чем ради кражи записей и писем Райсса. Кривицкий дал ему совет, каким образом следует саботировать это задание [803]. Часть записей Райсса, раскрывавших кухню московских процессов, была опубликована в декабрьском номере "Бюллетеня оппозиции" за 1937 год.
В статье "ГПУ убивает и за границей" Л. Седов писал: ""Отец народов" со своими Ежовыми слишком хорошо знает, сколько потенциальных Райссов имеется во всех аппаратах (СССР и Коминтерна.- В. Р.). Лозаннское убийство должно им всем - и не только им - послужить предупреждением... С тем большей энергией обязана рабочая печать и рабочие организации разоблачать сталинские преступления. Только широкая огласка преступления поможет надеть намордник на взбесившегося узурпатора" [804].
Если покушения на "троцкистов" в буржуазно-демократических странах носили единичный характер, то ареной массового террора против зарубежных троцкистов и других противников Сталина из числа революционеров стала республиканская Испания.
XLI
"Не переступать линию артиллерийского огня!"
Революционное движение в Испании развёртывалось с 1931 года, когда в этой стране была свергнута монархия. 27 апреля этого года Троцкий направил в Политбюро ЦК ВКП(б) письмо, в котором предупреждал, что если в Испании не будет достигнуто единство революционных сил, то они неизбежно потерпят поражение, которое "почти автоматически приведёт к установлению в Испании настоящего фашизма в стиле Муссолини". Это письмо Сталин переслал членам Политбюро в сопровождении озлобленной записи: "Думаю, что господина Троцкого, этого пахана и меньшевистского шарлатана, следовало бы огреть по голове через ИККИ. Пусть знает своё место" [805].
На протяжении последующих пяти лет Сталин не уделял событиям в Испании никакого внимания, Советский Союз не имел даже дипломатических отношений с этой страной. Положение изменилось после того, как на выборах в феврале 1936 года победил Народный фронт, а спустя ещё пять месяцев произошёл фашистский мятеж генерала Франко, которому с самого начала была оказана помощь со стороны Германии и Италии, направивших в Испанию свои экспедиционные силы. 30 июля - за сто дней до того, как первые советские самолеты оказались на вооружении республиканской армии, немецкие и итальянские эскадрильи уже бомбили Мадрид и другие испанские города. Безраздельное хозяйничанье в испанском небе вражеских самолетов, беспощадно истреблявших мирное население, серьёзно ослабляло республиканские силы.
В этих условиях французский премьер-министр Леон Блюм провозгласил принцип невмешательства в испанские события. "Демократические" правительства Европы отказались оказать помощь законному правительству Испании в его борьбе против мятежников, поддержанных открытой интервенцией фашистских держав. Такая политика прикрывалась заключённым в сентябре 1936 года международным соглашением, запрещавшим экспорт и транзит оружия и военных материалов в Испанию. Для контроля за этим соглашением был создан "комитет по невмешательству" с участием представителей 26 стран, включая Советский Союз.
Несмотря на своё участие в этом комитете, Германия и Италия отнюдь не ослабили помощь испанским мятежникам. Осенью 1936 года на стороне Франко сражались 150 тысяч итальянцев и 50 тысяч немцев. Немецкие и итальянские суда осуществляли блокаду берегов Испании.
4 сентября в Мадриде было образовано правительство во главе с левым социалистом Ларго Кабальеро, в которое вошли все партии Народного фронта, включая коммунистов. Это правительство стало придерживаться ориентации на Советский Союз, от которого оно ожидало активной помощи в борьбе с мятежниками и интервентами.
"Советское вмешательство (в испанскую войну.- В. Р.),- писал Кривицкий,- могло бы стать в определённые моменты решающим, если бы Сталин рискнул действовать на стороне законного правительства, как Муссолини рисковал действовать на стороне Франко. Но Сталин не хотел ничем рисковать... Он старался всё время действовать так, чтобы не втянуть советскую сторону в большую войну". К этому прибавлялось недоверие Сталина к политике Народного фронта, которую он считал пригодной лишь для того, чтобы "с помощью всякого рода "попутчиков" и просто одураченных людей ставить у власти правительства, дружественно настроенные к Советскому Союзу". При этом условии Сталин был готов порвать с международно-революционными задачами и препятствовать перерастанию революционных выступлений народных масс в социалистические революции. Он исходил из того, что послушные его приказам зарубежные коммунисты "откажутся во имя "демократии" от своей оппозиции властям и сомкнут ряды с другими политическими партиями" [806].
Присматриваясь к событиям в Испании, Сталин придерживался затяжной тактики в вопросе о помощи республиканцам. Как указывалось в "Записках" И. Райсса, "в испанском вопросе - первоначальная реакция (Сталина.- В. Р.) помочь, потом до 6 сентября [1936 года] решительный запрет что-нибудь предпринять" [807].
Единственное, что разрешил на первых порах Сталин,- это включиться Коминтерну и советской общественности в движение, поднявшееся во всём мире в поддержку республиканской Испании. В связи с испанскими событиями в советскую пропаганду вошло понятие интернационального долга, с энтузиазмом воспринятое советскими людьми. "Испанская республика 1936-1939 гг. и её Интернациональные бригады,- вспоминает Л. Копелев,- стали нам необычайно близки ещё и потому, что они объединяли людей разных наций и разных партий. Казалось, что в Мадриде и в Каталонии пролетарии всех стран действительно соединились в общей борьбе против фашизма, в общем стремлении к справедливости и свободе. В Испании оживали наши старые идеалы, наши мечты о международном братстве, оживали именно в ту пору, когда вокруг уже лютовали бесстыдная ложь и безудержный террор" [808]. Копелев рассказывает, как он и его товарищи ревностно учили испанский язык и несколько раз тщетно писали Сталину, Ворошилову и Михаилу Кольцову, умоляя отправить их на фронт в Испанию.
О таких же настроениях, охвативших тысячи людей в капиталистических странах, писал Э. Хемингуэй в романе "По ком звонит колокол" - наиболее честном и проникновенном художественном произведении XX века, посвящённом теме революции и гражданской войны. Герой романа американский журналист Роберт Джордан не раз возвращается к мысли о том, что испанская война "может оказаться стержнем, вокруг которого повернётся судьба человечества" [809].
Многие люди как коммунистических, так и антикоммунистических убеждений полагали, что действия Сталина были продиктованы его ориентацией на мировую революцию. Хорошо разбиравшийся в сталинских политических маневрах В. Кривицкий решительно опровергал это мнение, подчёркивая, что "задачи мировой революции уже давно перестали реально занимать Сталина. Перед ним стояли исключительно задачи внешней политики Советской России". Зная об этом, никто из советских руководящих работников, связанных с международными делами, не воспринимал всерьёз кампанию, поднятую Коминтерном в защиту Испанской республики. "Упомянутое учреждение [Коминтерн], давно прозванное "лавочкой" (так называл его Сталин в кругу своего близкого окружения.- В. Р.), было отселено теперь в тихий пригород Москвы и превратилось из огненного факела, разжигавшего мировую революцию, в простой придаток сталинской внешней политики, иногда полезный как средство косвенного воздействия, иногда составлявший досадную помеху... Немногие ветераны Коминтерна, ещё преданные всей душой идеалам мировой революции, черпали в борьбе в Испании новую надежду. Старые революционеры и вправду надеялись, что испанская гражданская война заново подожжет энтузиазм в мире! Но их энтузиазм не производил на свет ни боеприпасов, ни танков, ни самолетов, ничего из того, чем фашистские державы снабжали Франко. Реальная функция Коминтерна в тот конкретный момент сводилась к тому, чтобы потопить громким шумом коробившие слух отзвуки леденящего молчания, исходившего от Сталина" [810].
Между тем испанское правительство, не имевшее собственной военной промышленности, всё больше нуждалось в современном вооружении для ведения войны. Однако правительства буржуазно-демократических государств запретили всякие поставки оружия Испанской республике, сначала государственные, потом частные, производимые капиталистическими фирмами. Единственной надеждой республиканцев оставался Советский Союз.
Осенью 1936 года положение Испанской республики стало угрожающим. Войска Франко с участием колониальных марокканских, а также германских и итальянских регулярных частей повели наступление на Мадрид. Из семи шоссейных дорог, связывавших столицу со страной, шесть были захвачены фашистами. Лишь тогда Сталин принял решение откликнуться на отчаянные призывы республиканского правительства, однако сделал это таким образом, чтобы извлечь из своей "помощи" огромную материальную выгоду. Он вступил в переговоры с руководящими деятелями Испании об оплате закупок оружия золотым запасом республики, составлявшим 600 тонн. Для маскировки этой операции Сталин приказал опубликовать указ наркома внешней торговли, запрещающий "экспорт, реэкспорт и транзит в Испанию любых видов оружия, боеприпасов и военных кораблей". Этот указ, воспринятый во всём мире как следование политике невмешательства, прикрывал создание сталинской агентурой за рубежом сети "частных фирм" для осуществления экспортно-импортных операций. Эти фирмы добивались от восточноевропейских, латиноамериканских и азиатских правительств консульских разрешений, удостоверяющих, что закупки оружия производятся для их стран. На основе этих разрешений удалось осуществить крупные закупки у французских, чехословацких, польских, голландских военных промышленников. Рыночная "свобода торговли" была в то время так велика, что даже немецкие "пушечные короли", чувствовавшие себя в относительной независимости от тоталитарного гитлеровского режима, продавали партии новейшего оружия его противникам [811].
Советская контрразведка действовала столь эффективно, что судам, везущим оружие, удавалось проходить из Одессы под изменёнными названиями и чужими государственными флагами через средиземноморские проливы, где немецкая и итальянская агентура осуществляла пристальное наблюдение за движением судов. Затем эти корабли разгружались в портах, находившихся на территории, контролируемой республиканскими властями, меняли там свои названия на русские и под советским флагом возвращались в Одессу.
Ещё до поставок Советским Союзом крупных партий оружия, в Одессу была доставлена огромная партия испанского золота. Проведение этой операции в Испании было поручено А. Орлову, именовавшемуся в целях конспирации "мистером Блэкстоном из национального банка США".
В 1957 году, на слушаниях сенатской комиссии США по вопросам национальной безопасности Орлов существенно дополнил подробности, касающиеся "золотой операции". Он назвал эту операцию уникальной и порученной ему лично Сталиным.
20 октября Орловым была получена шифрованная телеграмма, извещавшая о требовании Сталина немедленно переправить золото в СССР. Официально считалось, что оно предназначается для хранения в Советском Союзе, чтобы спасти его от возможного захвата франкистами, наступавшими на Мадрид.
Погрузка золота на советские корабли совершалась в строжайшей тайне. В Одесском порту офицеры НКВД в течение нескольких дней переносили вручную тяжёлые ящики с золотом через оцеплённое пространство, отделявшее пристань от железнодорожного вокзала, и грузили их в товарные вагоны, направлявшиеся в Москву. Руководители этого спецотряда были награждены орденом Красного Знамени, который обычно вручался за боевые подвиги.
Когда в зарубежной печати появились сообщения о получении Советским Союзом испанского золота, Москва официально опровергла "измышления" о заключении этой сделки.
На банкете, посвящённом доставке золота в Советский Союз, Сталин в присутствии членов Политбюро произнёс фразу: "Испанцы никогда не увидят своего золота, как своих ушей" [812]. Таким образом, под флагом "интернациональной помощи" Испанская республика была лишена своего главного национального богатства. Эта акция не была закреплена никаким официальным соглашением, а явилась результатом тайного сговора сталинских эмиссаров с небольшой группой лиц в испанском руководстве.
Убедившись в успехе операции с золотом, показавшей зависимость испанского правительства от Москвы, Сталин провёл на заседании Политбюро план осторожной интервенции в Испании - под прикрытием официальных заявлений о нейтралитете. При разработке этого плана Сталин исходил прежде всего из геополитических расчётов. Он полагал, что Испании суждено примкнуть либо к итало-германскому, либо к англо-французскому блоку. Понимая, что в условиях обострения межимпериалистических противоречий дружественная Испания жизненно необходима Парижу и Лондону, Сталин пришёл к выводу, что и без открытого участия Советского Союза в войне он сумеет насадить в Испании режим, находящийся под его контролем, и тем самым сможет добиться согласия Франции и Англии на союз с СССР. В дальнейшем он предполагал либо пойти на такой союз, либо превратить его в предмет торга, чтобы добиться своей заветной цели - соглашения с гитлеровской Германией (зондажные переговоры советских дипломатов с германскими политическими деятелями о таком соглашении велись на протяжении всего 1936 года).
Вторым мотивом, побудившим Сталина выступить на стороне испанских республиканцев, было стремление заручиться поддержкой зарубежных антифашистов в преддверии великой чистки. Как подчёркивал Кривицкий, западный мир не сознавал, "насколько ненадёжным в тот момент было положение Сталина у власти и насколько важным для его выживания как диктатора было оправдание его кровавых акций зарубежными коммунистами и известными приверженцами идеалистических взглядов (под последними Кривицкий имел в виду западных гуманистов такой величины, как Р. Роллан, Б. Шоу, Г. Уэллс и др.- В. Р.). Их поддержка была ему жизненно важна. Он рисковал её лишиться, если бы не сумел оказать никакой помощи Испанской республике, не принял бы никаких мер против устрашающего эффекта великой чистки и процессов над "предателями"" [813].
Наконец, решение Сталина перейти к "осторожной интервенции" в Испании в немалой степени диктовалось тем, что среди республиканцев на первых порах коммунисты составляли явное меньшинство. В июне 1936 года коммунистическая партия Испании насчитывала всего 84 тыс. членов. В рядах левых сил Испании преобладали социалисты, синдикалисты, анархисты, действовали и троцкисты со своим партийным штабом. На территории, находившейся в руках республиканцев, существовали три правительства - просоветское центральное правительство в Мадриде, независимое правительство в Басконии и Каталонское правительство в Барселоне, где особенно сильны были антисталинские силы, прежде всего ПОУМ (марксистская партия рабочего единства). Каталонский фронт был одним из наиболее важных участков обороны республики, где действовали дивизии, состоявшие из анархистов и поумовцев.
Настаивая на консолидации всех антисталинских революционных сил в Испании, В. Серж 10 августа 1936 года в письме Троцкому предлагал обратиться к анархистам и синдикалистам со следующим призывом: "Мы, революционные марксисты, считая необходимым твёрдой рукой укреплять тыл революции, одновременно заявляем, что пролетарская диктатура должна быть и будет настоящей свободой для трудящихся. Мы с вами будем бороться за укрепление свободы мнений внутри революционного движения и даем торжественное обещание делать всё, чтобы не дать бюрократии какой бы то ни было масти превратить революцию в тюрьму для рабочих по-сталински" [814].
Аналогичными настроениями были проникнуты многие из добровольцев, непрерывно прибывавших для помощи республиканцам не только со всей Европы, но и из Соединенных Штатов, Канады, Латинской Америки, Австралии, Южной Африки, Филиппин, даже из фашистских стран - Германии и Италии. Среди них было немало троцкистов и других социалистически мыслящих людей, оппозиционно настроенных по отношению к Сталину и сталинизму. Таким образом, существовала возможность возникновения в Испании мощных антифашистских и в то же время антисталинистских сил, способных принять активное участие в защите испанской революции.
Описывая атмосферу, царившую в штабах интернациональных бригад в первые месяцы гражданской войны, Хемингуэй писал: "В тех обоих штабах ты чувствовал себя участником крестового похода. Это единственное подходящее слово, хотя оно до того истаскано и затрепано, что истинный смысл его уже давно стерся. Несмотря на бюрократизм, на неумелость, на внутрипартийные склоки, ты испытывал то чувство, которое ждал и не испытал в день первого причастия. Это было чувство долга, принятого на себя перед всеми угнетёнными мира, чувство, о котором так же неловко и трудно говорить, как о религиозном экстазе, и вместе с тем такое же подлинное, как то, которое испытываешь, когда слушаешь Баха или когда стоишь посреди Шартрского или Лионского собора и смотришь, как падает свет сквозь огромные витражи, или когда глядишь на полотна Мантеньи, и Греко, и Брегейля в Прадо. Оно определяло твоё место в чём-то, во что ты верил безоговорочно и безоглядно и чему ты обязан был ощущением братской близости со всеми теми, кто участвовал в нём так же, как и ты" [815].
Это чувство революционной солидарности, охватившее тысячи людей, было способно создать в Испании могучую армию будущей международной социалистической революции, независимую от Сталина. Именно поэтому Сталин решил начать перенос методов НКВД на зарубежную арену именно с Испании. Прибывший в Европу с инспекционной поездкой Слуцкий передал Кривицкому сталинскую установку: "Мы не позволим превратить Испанию в площадку для сбора всяких антисоветских элементов, слетающихся туда со всего света. По сути дела, теперь ведь это наша Испания, часть советского фронта... А анархисты и троцкисты, даже если они борцы-антифашисты, они всё же наши враги. Они контрреволюционеры, и мы должны их выкорчёвывать" [816].
Руководствуясь названными выше соображениями, Сталин выступил с заявлением, свидетельствовавшим о начале вмешательства СССР в испанские события. В его обращении к лидеру испанских коммунистов Хосе Диасу говорилось: "Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании... Освобождение Испании от гнёта фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего передового и прогрессивного человечества" [817]. В этом послании, широко резонировавшем на весь мир, формула о "прогрессивном человечестве", пожалуй, впервые заменила классовые и революционно-интернационалистские формулы большевизма.
Спустя неделю советское правительство официально заявило, что "не может считать себя связанным соглашением о невмешательстве в большей мере, чем любой из остальных участников этого соглашения" [818]. 29 октября Кабальеро выпустил обращение к армии и населению Мадрида, в котором сообщал о начале поставок вооружения из СССР. "Сейчас,- говорилось в этом документе,- ...мы имеем танки и мощные воздушные силы... Теперь, когда у нас имеются танки и самолеты, пойдем вперёд. Победа за нами!" [819]
Это выступление прозвучало в критический момент гражданской войны, когда четыре колонны войск мятежников и интервентов достигли окраин Мадрида. Руководивший этим наступлением генерал Мола заявил, что у него имеется и "пятая колонна" - шпионская и диверсионная агентура в Мадриде и вообще в тылу республиканцев. С этого момента данное понятие вошло в мировой политический лексикон. Его сразу же стала использовать сталинская пропаганда для обоснования террора в СССР и в Испании.
Под видом добровольцев в Испанию начали прибывать советские войска. Однако Сталин, по-прежнему опасавшийся открытого втягивания СССР в испанскую войну, дал категорический приказ, чтобы советские люди "не переступали за линию досягаемости артиллерийского огня" [820]. Эта установка оставалась незыблемой на всём протяжении испанской войны. Непосредственное участие в боях принимали только советские летчики и танкисты, действовавшие под чужими нерусскими именами. Основная часть советского военного персонала выполняла функции инструкторов или технических специалистов. Все офицеры и солдаты Красной Армии были расселены таким образом, чтобы они не соприкасались с испанским гражданским населением. Они не имели доступа в местные политические круги и никаких связей с общественностью. Неусыпный контроль над ними со стороны агентов НКВД формально мотивировался тем, что их присутствие в Испании должно сохраняться в тайне. На деле этот контроль осуществлялся "во избежание всякого риска заражения рядов Красной Армии еретическими политическими настроениями" [821].
Как писал Хемингуэй, испанская война не выдвинула "военных гениев... Ни одного. Даже похожего ничего не было" [822]. Это тоже было следствием политики Сталина, не пожелавшего послать в Испанию ни одного из выдающихся советских полководцев. На заседании Военного Совета, предшествовавшего процессу над советскими генералами (см. гл. XLIX), Сталин заявил: "Тухачевский и Уборевич просили отпустить их в Испанию. Мы говорим: Нет, нам имён не надо. В Испанию мы пошлём людей мало известных... пошлём людей без имени, низший и средний офицерский наш состав" [823].
Советские вооружённые силы находились в подчинении двух человек, отобранных лично Сталиным. Одним из них был старый большевик Я. К. Берзин, руководивший до этого советской военной разведкой. Вторым эмиссаром Сталина был Сташевский, советский коммунист польского происхождения, официально занимавший пост торгпреда в Барселоне.
Берзин, не обладавший большим полководческим талантом, тем не менее играл ведущую роль в организации обороны Мадрида в конце 1936 года. Он внёс значительный вклад в формирование современной регулярной армии из недисциплинированных и некоординированных испанских вооружённых отрядов.
Во главе одной из Интернациональных бригад был поставлен генерал Штерн, который до этого, по словам Сталина, "всего-навсего был секретарём у т. Ворошилова" [824]. Штерн действовал под именем генерала Клебера и считался выходцем из Австрии, натурализовавшимся в Канаде и прибывшим оттуда в Испанию. В ноябре 1936 года он был назначен командующим испанскими правительственными войсками, оборонявшимися в северном секторе Мадридского фронта. На посту командующего Интернациональной бригадой его сменил Мате Залка - венгерский писатель-эмигрант, действовавший в Испании под именем генерала Лукача.
Помимо военнослужащих, в Испанию была направлена большая группа работников НКВД во главе с уже упоминавшимся Александром Орловым. Под этим именем действовал опытный разведчик Лев Фельдбин. Официальным постом Орлова была должность военного советника испанского правительства.
На протяжении почти двух лет Орлов выполнял в Испании важные секретные поручения Сталина. Получая сведения из Советского Союза о расправах над старыми чекистами, он не сомневался, что очередь скоро дойдет и до него. "На фронтах Испании,- вспоминал он впоследствии,- особенно когда я выезжал во фронтовую зону при подготовке наступления республиканских войск, я часто оказывался под сильной вражеской бомбежкой. В эти минуты я не раз ловил себя на мысли, что, если меня убьют при исполнении служебных обязанностей, угроза, нависшая над моей семьей и нашими близкими, оставшимися в Москве, сразу рассеется. Такая судьба казалась мне более привлекательной, чем открытый разрыв с Москвой. Но это было проявлением малодушия. Я продолжал свою работу среди испанцев, восхищавших меня своим мужеством, и мечтал о том, что, быть может, Сталин падёт от руки одного из своих сообщников или что ужас кошмарных московских "чисток" минует как-нибудь сам собой" [825].
9 июля 1938 года Орлов получил телеграмму Ежова с предписанием немедленно выехать в Антверпен и встретиться на борту стоявшего там советского парохода "с товарищем, известным Вам лично... в связи с предстоящим важным заданием" [826]. Будучи достаточно искушённым в замыслах и действиях Сталина, Орлов понял, что ему готовится ловушка: вступив на борт советского корабля он будет немедленно арестован и насильственно вывезен в СССР для "ликвидации". Сразу же после получения телеграммы Орлов вылетел вместе с женой и дочерью в Канаду, а оттуда в США, где он прожил под чужим именем в течение пятнадцати лет. Лишь в начале 1953 года он решился на то, чтобы опубликовать книгу "Тайная история сталинских преступлений", в которую, однако, не были включены сюжеты о преступлениях, творившихся в Испании при его активном участии.
После появления книги Орлова им заинтересовались американские власти. На слушаниях сенатской комиссии по национальной безопасности Орлов, рассказывая о своей деятельности в Испании, упирал на то, что он являлся там советником правительства по вопросам разведки, контрразведки и ведения партизанской войны в тылу врага. Когда же сенаторы задавали ему вопросы об его участии в расправах над троцкистами и поумовцами, Орлов безоговорочно объявлял свидетельства об этом клеветой.
Действительно, Орлов, руководивший советским военно-разведывательным штабом, наладил весьма эффективную работу по обучению агентов-информаторов и координации их деятельности на территории, захваченной мятежниками. Однако не менее важной была другая сторона его работы, состоявшая в выполнении указаний Сталина - Ежова о расправе с инакомыслящими революционерами. Эту работу он координировал с руководством испанской и других компартий, деятельность которых контролировалась Пальмиро Тольятти, занимавшим пост представителя Коминтерна в Испании.
Одной из главных задач, поставленных Сталиным перед своими эмиссарами из НКВД и Коминтерна, был неослабный контроль над международными добровольческими силами. В Испании сражались 35 тысяч иностранных добровольцев из 53 стран, большинство которых входило в Интернациональные бригады. В начале гражданской войны, по словам Кривицкого, "из Советского Союза посылались бойцами в Испанию десятки иностранных коммунистов, объявленных вне закона в своих странах и проживавших в качестве эмигрантов в России. Сталин был рад от них избавиться" [827].
В других странах члены Интернациональных бригад рекрутировались по преимуществу местными компартиями. После прибытия в Испанию у них отбирались паспорта, значительная часть которых отсылалась в Москву для передачи агентам НКВД, направляемым в соответствующие страны. В ряды добровольцев засылались провокаторы, наблюдавшие за их чтением и разговорами и устранявшие людей, чьи политические взгляды отклонялись от сталинских.
Одним из руководителей расправ над подлинными и мнимыми троцкистами был секретарь ИККИ Андре Марти. В романе "По ком звонит колокол" Хемингуэй выразительно описывал деятельность Марти по истреблению интернационалистов. Капрал республиканской армии рассказывал испанским партизанам, задержанным Марти: "У него мания расстреливать людей... Этот старик столько народу убил, больше, чем бубонная чума... Но он не как мы, он убивает не фашистов... Он убивает, что подиковиннее. Троцкистов. Уклонистов. Всякую редкую дичь... Когда мы были в Эскуриале, так я даже не знаю, скольких там поубивали по его распоряжению. Расстреливать-то приходилось нам. Интербригадовцы своих расстреливать не хотят. Особенно французы. Чтобы избежать неприятностей, посылают нас. Мы расстреливали французов. Расстреливали бельгийцев. Расстреливали всяких других. Каких только национальностей там не было... И всё за политические дела" [828].
Дезинформационные функции по "обоснованию" сталинистского террора выполнял известный советский журналист Михаил Кольцов. По словам Хемингуэя, Кольцов, "непосредственно сносившийся со Сталиным, был в то время одной из самых значительных фигур в Испании" [829]. Выполнявший наиболее важные и доверенные сталинские поручения, Кольцов во время одного из своих приездов в Москву имел длительную беседу со Сталиным и его ближайшими приспешниками, в которой подробно информировал их о положении в Испании и получил дальнейшие инструкции.
Официально Кольцов выступал в Испании корреспондентом "Правды", на страницах которой регулярно публиковались его статьи о гражданской войне, включая лживые сообщения о "троцкистских заговорах". Уже в конце 1936 года он писал о "контрреволюционной и предательской роли каталонских троцкистов", требующих "проведения совершенно несвоевременных экономических экспериментов", и выражал уверенность в том, что "Каталония создаст новое правительство" [830]. Спустя месяц Кольцов сообщал, что Троцкий давал директивы ПОУМу, в результате чего ПОУМ "перестроился по обычному троцкистскому фасону", сосредотачивается на "провокациях, налётах и мокрых делах" и "всё больше переходит на террористические рельсы". В духе официальных штампов советской пропаганды Кольцов утверждал: "Куда бы ни протянулась гнусная рука Троцкого, она сеет ложь, предательства и убийства... Всё тёмное, зловещее, преступное, все подонки, вся мразь людская слетается на его зов для гнусных разбойничьих дел" [831].
Объективное описание деятельности ПОУМа принадлежит Джорджу Оруэллу, который характеризовал ПОУМ как "одну из тех раскольничьих коммунистических партий, которые появились в последнее время во многих странах, как оппозиция сталинизму... В численном отношении это была небольшая партия, не имевшая существенного влияния за пределами Каталонии. Она была сильна исключительно большим числом политически сознательных членов в её рядах" [832]. Ополчение ПОУМ, в рядах которого сражался Оруэлл, отличалось духом социального равенства. "Генерал и рядовой, крестьянин и ополченец по-прежнему общались как равный с равным, говорили друг другу "ты" или "товарищ". У нас не было класса хозяев и класса рабов, не было нищих, проституток, адвокатов, священников, не было лизоблюдства и козыряния. Я дышал воздухом равенства и был достаточно наивен, чтобы верить, что таково положение во всей Испании. Мне и в голову не приходило, что по счастливому стечению обстоятельств я оказался изолированным вместе с наиболее революционной частью испанского рабочего класса" [833].
Именно подлинно социалистический дух, царивший в рядах ПОУМа, побуждал сталинистов распространять об этой партии злостные измышления. "Коммунисты утверждали, что пропаганда ПОУМ раскалывает и ослабляет правительственные силы, подвергая опасности исход войны... Сначала потихоньку, а потом всё более громко коммунисты стали заявлять, что ПОУМ вносит раскол в ряды республиканцев не по ошибке, а умышленно. ПОУМ был объявлен шайкой замаскированных фашистов, наймитов Франко и Гитлера, сторонниками псевдореволюционной политики, которая на руку фашистам... А это значило, что десятки тысяч рабочих, в том числе восемь или девять тысяч борцов, мёрзших в окопах, и сотни иностранцев, пришедших в Испанию сражаться с фашизмом, зачастую жертвуя налаженным бытом и правом вернуться на родину, оказались предателями, наёмниками врага. Эти слухи распространялись по всей Испании с помощью плакатов и других средств агитации, снова и снова повторялись коммунистической и прокоммунистической печатью во всём мире" [834].
По мере советского проникновения в Испанию там, по существу, развёртывались две гражданские войны. Одна - официальная война республиканцев с франкистами и вторая - тайная война против всех, кто разделял антисталинские настроения и не был склонен безоговорочно подчиняться приказам советских и коминтерновских эмиссаров.
Эта грязная война, уносившая из жизни множество честных и мужественных антифашистов и разобщавшая силы, выступавшие на стороне республики, явилась одной из главных причин военных неудач республиканцев. Другой причиной была внутренняя политика испанского правительства, отталкивавшая от революционной борьбы тысячи потенциальных борцов в Испании и во всём мире.
XLII
Троцкий об испанской революции
Описывая атмосферу первых месяцев гражданской войны, Эренбург подчёркивал, что не только рабочие, но и "мелкая буржуазия, крестьянство, интеллигенция ненавидели испанскую военщину, которая попирала национальную гордость... Слово "свобода", давно обесцененное во многих странах Европы, здесь ещё вдохновляло всех" [835].
Испанская республика пользовалась активной поддержкой во всём мире. На стороне республиканцев выступали не только такие замечательные испанские писатели, как Гарсиа Лорка (зверски убитый фашистами) и Рафаэль Альберта, но и прибывшие в эту страну Пабло Неруда, Андре Мальро, Николас Гильен, Джон Дос Пассос, Антуан Сент-Экзюпери, видные политические деятели (Пьетро Ненни, Луиджи Лонго и многие другие).
Логика классовой борьбы неумолимо требовала превращения испанской революции в социалистическую. Именно вокруг этого вопроса развёртывалась политическая борьба в рядах республиканцев.
Сопротивление мятежникам с первых дней сопровождалось активными революционными действиями испанских трудящихся. Крестьяне захватывали помещичью землю. Рабочие национализировали заводы и транспорт. Как только вспыхнул мятеж, они потребовали раздачи им оружия из правительственных арсеналов, на что власти, хотя и с неохотой, вынуждены были пойти. Создавались органы рабочей власти: революционные комитеты, рабочие патрули, сменившие старую буржуазную полицию, отряды рабочего ополчения, организуемые профсоюзами. Революционный характер событий в Испании вызывал крайнее беспокойство "либералов" в капиталистических странах. Раскрывая классовые причины этого беспокойства, Д. Оруэлл, принимавший активное участие в испанской войне, писал: "Иностранные капиталовложения играли в испанской экономике очень важную роль. Например, в Барселонскую транспортную компанию было инвестировано десять миллионов английских фунтов, а тем временем профсоюзы реквизировали весь транспорт в Каталонии. Если бы революция пошла дальше, не было бы никакой компенсации убытков или она составила бы ничтожные суммы" [836].
Испанская компартия, как это ни казалось парадоксальным на первый взгляд, занимала сходную позицию и делала всё, чтобы предотвратить дальнейшее развитие революции. Её лидеры утверждали, что следует стремиться не к социальной революции и захвату власти рабочими, а к защите буржуазной демократии. В условиях, когда "страна находилась в переходном состоянии и могла либо взять курс на социализм, либо вернуться в положение обыкновенной капиталистической республики" [837], они упорно отстаивали нереволюционный путь. Такая линия диктовалась Москвой, по указке которой коммунистическая печать пропагандировала следующие лозунги: "В настоящее время единственно важная цель - это победа. Без победы в войне всё теряет свой смысл, а поэтому теперь не время говорить о расширении революции... На нынешнем этапе мы боремся не за диктатуру пролетариата, мы боремся за парламентскую демократию. Тот, кто пытается превратить гражданскую войну в социалистическую революцию, помогает фашистам и, если не умышленно, то объективно является предателем" [838].
Такая линия прямо вытекала из сталинской международной стратегии. "Единственной неожиданной особенностью испанской ситуации, вызвавшей массу недоразумений за пределами страны,- писал Оруэлл,- было то, что коммунисты занимали в рядах правительства место не на крайне левом, а на крайне правом фланге. В действительности ничего удивительного в этом не было, ибо тактика коммунистических партий в других странах, прежде всего во Франции, со всей, очевидностью показала, что официальный коммунизм следует рассматривать, во всяком случае в данный момент, как антиреволюционную силу. Политика Коминтерна в настоящее время полностью подчинена... обороне СССР, зависящей от системы военных союзов... Ключ к линии коммунистической партии любой страны - военные связи - настоящие или потенциальные - этой страны с Советским Союзом... Коммунистическая "линия" в Испании совершенно очевидно зависела от того факта, что Франция, союзница России, не хотела иметь в лице Испании революционного соседа" [839].
Такая политическая стратегия и тактика вызвала отчуждение множества потенциальных борцов от испанской гражданской войны. "После того как война в Испании превратилась в "войну за демократию",- подчёркивал Оруэлл,- стало невозможным заручиться массовой поддержкой рабочего класса зарубежных стран. Если мы готовы смотреть в лицо фактам, мы вынуждены будем признать, что мировой рабочий класс относился к войне в Испании равнодушно. Десятки тысяч прибыли в Испанию, чтобы сражаться, но десятки миллионов апатично остались позади. В течение первого года войны в Англии было собрано в различные фонды "помощи Испании" всего около четверти миллиона фунтов, наверное, вдвое меньше суммы, расходуемой еженедельно на кино. Рабочий класс демократических стран мог помочь своим испанским товарищам забастовками и бойкотом. Но об этом не было даже речи. Рабочие и коммунистические лидеры во всех странах заявили, что это немыслимо; они были несомненно правы - ведь они в то же время во всю глотку орали, что "красная" Испания вовсе не "красная". После первой мировой войны слова "война за демократию" приобрели зловещее звучание. В течение многих лет сами коммунисты учили рабочих всего мира, что "демократия" - это всего навсего более обтекаемое определение понятия "капитализм". Сначала заявлять: "Демократия - это обман", а потом призывать "сражаться за демократию" - тактика не из лучших".
"Если бы коммунисты, поддержанные Советской Россией с её колоссальным авторитетом, обратились к рабочим мира во имя не "демократической Испании", а "революционной Испании",- добавлял Оруэлл,- трудно поверить, чтобы их призыв не встретил бы отклика" [840].
Гротескность ситуации, сложившейся в испанской войне, Оруэлл усматривал в том, что коммунисты "показали, что они готовы идти значительно дальше, чем либералы, в охоте на революционных лидеров" [841].
Именно по этим причинам большинство антифашистов в Испании и в других странах не отдавали себе адекватного отчёта в том, что же действительно происходит в ходе гражданской войны. Компартия Испании в 1937 году увеличила свои ряды до 250 тыс. членов. Это было больше, чем численность других левых партий. "Число членов коммунистической партии неимоверно возросло, но прежде всего за счёт выходцев из средних слоев - лавочников, чиновников, офицеров, зажиточных крестьян и т. д... Коммунисты пришли к власти и привлекли массы людей, отчасти потому, что средние прослойки поддержали их антиреволюционную политику, но частично и потому, что коммунисты представлялись единственной силой, способной выиграть войну. Советское оружие и отважная оборона Мадрида частями, которыми командовали главным образом коммунисты, превратили их в героев в глазах всей Испании. Кто-то сказал, что каждый советский самолет, пролетавший над нашими головами, служил делу коммунистической пропаганды" [842].
Вместе с тем сохранялась возможность консолидации коммунистических и иных левых сил, не принадлежащих к Коминтерну. Именно эта возможность, пугавшая Сталина, объясняет во многом причины чудовищного террора, развязанного в 1937 году в Испании.
Среди независимых революционных партий, выступавших активной самостоятельной силой в испанской войне, ведущее место принадлежало ПОУМу, возглавляемому видным деятелем рабочего движения Андресом Нином. Вопреки утверждениям сталинистов, именовавших ПОУМ "троцкистской партией" [843], ПОУМ примыкал к движению IV Интернационала лишь до 1933 года, а затем откололся от него. Исключив троцкистов из своих рядов, он продолжал сохранять критическую позицию по отношению к сталинизму.
Андрес Нин, занимавший пост министра юстиции в автономном правительстве Каталонии, в молодости провёл девять лет в Москве, где работал генеральным секретарём Интернационала красных профсоюзов. После разрыва с Коминтерном Нин в 1931-1933 годах поддерживал с Троцким дружескую переписку, которая затем прервалась из-за политических разногласий между ними.
Отмечая, что ПОУМ, отмежевавшийся от IV Интернационала, поддерживает реакционные гонения на "троцкистов", а его вожди "клянутся и извиняются на каждом шагу: "Мы не за Четвёртый Интернационал, мы не троцкисты"", Троцкий писал: "Вне линии Четвёртого Интернационала есть только линия Сталина - Кабальеро. Руководство ПОУМа выписывает между этими двумя линиями бессильные зигзаги... Именно поэтому каждый новый этап революции застает их врасплох" [844].
В статье "Возможна ли победа в Испании", написанной в апреле 1937 года, Троцкий отмечал, что сталинисты и буржуазные либералы заявляют: "Победа армии Кабальеро над армией Франко будет означать победу демократии над фашизмом, т. е. победу прогресса над реакцией". Такие суждения затушевывали классовый характер событий в Испании и прежде всего тот факт, что "власть уже сегодня находится в руках военных агентов и бюрократии в союзе со сталинцами и анархо-реформистами" [845]. Победу в войне с франкистами, по мнению Троцкого, могло обеспечить только перерастание испанской революции из буржуазно-демократической в социалистическую. В условиях резкого полевения масс в Испании и во всём мире такая стратегия была способна привлечь на сторону республики значительно более широкие массы как в Испании, так и за её пределами.
Троцкий доказывал, что "затяжной характер войны есть прямой результат консервативно-буржуазной программы Народного фронта, т. е. сталинской бюрократии. Чем дольше политика Народного фронта сохраняет свою власть над страной и революцией, тем больше опасность изнурения и разочарования масс и военной победы фашизма" [846].
ПОУМ, способный стать серьёзным противовесом сталинизму на международной арене, занимал в решающих вопросах испанской революции колеблющуюся, половинчатую позицию. Правда, Нин предупреждал, что "революция отступает назад" и призывал к "углублению революции". Однако он не решался открыто противопоставить ПОУМ испанскому правительству. Характеризуя позицию лидеров ПОУМа, Троцкий писал, что они "жалобно уговаривают правительство встать на путь социалистической революции" [847].
Возлагая надежды на революционную перестройку ПОУМа, Троцкий обращался к этой партии с призывом: "Надо оторваться от мелкобуржуазных партий...Надо спуститься в массы, в самые глубокие и угнетённые низы... Надо неразрывно связать с ними свою судьбу. Надо научить их создавать свои собственные боевые организации - советы - в противовес буржуазному государству" [848].
Интересные свидетельства о взаимоотношениях Троцкого и ПОУМа были сообщены недавно бывшим поумовским активистом Бартоломе Коста-Амик. Он вспоминал, как в ноябре 1936 года в первый раз приехал из Каталонии в Мексику - во главе спортивной делегации, объезжавшей страны Европы и Америки с пропагандистской миссией: призывом к поддержке борющейся республики. Во время этой поездки он встретился с Карденасом и передал ему просьбу руководства ПОУМа предоставить Троцкому политическое убежище. В 1937 году Коста-Амик трижды встречался с Троцким и вёл с ним подробные беседы. "События в Испании Троцкого очень интересовали,- вспоминает он.- К тому же, наша каталонская партия оказалась первой в мире марксистской партией, которая выступила против печально известных "московских процессов", устроенных Сталиным для расправы над своими политическими противниками. Нет, троцкистами мы не были и даже категорически расходились с Троцким по многим вопросам. Но мы не могли принять и сталинизм, пытавшийся подмять под себя всё мировое революционное движение".
Троцкий запомнился испанскому революционеру "очень уверенным в себе, в своей правоте. Наша партия была немногочисленная, тем не менее Троцкий считал, что мы непременно должны брать власть в Испании. Я доказывал, что это абсурдно и что нельзя проводить параллель между Испанией и той Россией, в которой большевики совершили революцию. Он отвечал со свойственным ему жаром, очень эмоционально... Вместе с тем, несмотря на его горячность в спорах, Троцкий показался мне сердечным и обаятельным человеком. Несомненно, это была выдающаяся личность, и я, признаться, перед ним тушевался. А расстались мы очень тепло" [849].
Отвечая на суждения о неспособности ПОУМа взять в свои руки власть из-за малочисленности этой партии, Троцкий писал: "Сколько членов имеет ныне ПОУМ? Одни говорят 25 тысяч, другие - 40 тысяч (в феврале 1917 года большевистская партия насчитывала 24 тыс. членов.- В. Р.). Этот вопрос не имеет, однако, решающего значения. Ни 25 тысяч, ни 40 тысяч сами по себе не могут обеспечить победу... 40 тысяч членов, при шатком и колеблющемся руководстве, способны только усыпить пролетариат и тем подготовить катастрофу. Десять тысяч, при твёрдом и проницательном руководстве, могут найти дорогу к массам, вырвать их из-под влияния сталинцев и социал-демократов, шарлатанов и болтунов и обеспечить не только эпизодическую и неустойчивую победу республиканских войск над фашистскими, но и полную победу трудящихся над эксплуататорами. Испанский пролетариат трижды доказал, что он способен одержать такую победу. Весь вопрос в руководстве!" [850]
Необходимость революционной перестройки ПОУМ диктовалась тем, что центральное правительство, куда входили правые социалисты, либералы и коммунисты, всё более отнимало у народа его революционные завоевания. Уже в начале 1937 года местные комитеты были распущены, а рабочие патрули и отряды рабочего ополчения - расформированы, будучи заменены "единой армией" с привилегированной офицерской кастой. "Вполне можно было реорганизовать ополчение и повысить его боеспособность, оставив отряды под прямым контролем профсоюзов,- писал по этому поводу Оруэлл.- Главная цель этой меры была иной - лишить анархистов собственных вооружённых сил. К тому же, демократический дух, свойственный рабочему ополчению, порождал революционные идеи. Коммунисты великолепно отдавали себе в этом отчёт и поэтому не прекращали борьбы с принципом равного жалованья всем бойцам, независимо от звания, проповедуемым ПОУМом и анархистами. Происходило всеобщее "обуржуазивание", умышленное уничтожение духа всеобщего равенства, царившего в первые месяцы революции. Всё происходило так быстро, что люди, приезжавшие в Испанию после нескольких месяцев отсутствия, заявляли, что они не узнают страны. То, что беглому, поверхностному взгляду представлялось рабочим государством, превращалось на глазах в обыкновенную буржуазную республику с нормальным делением на богатых и бедных" [851]. Выражением этого поворота Оруэлл считал официальное заявление "социалистического" министра Негрина: "Мы уважаем частную собственность" и возвращение на территорию, занятую республиканцами, депутатов кортесов (испанского парламента до 1936 года), которые бежали в начале войны из Испании, опасаясь преследований за свои профашистские взгляды.
Этим изменениям сопутствовало лишение профсоюзов реальной власти и "неуклонное движение от рабочего контроля к централизованному, к государственному капитализму, а, быть может, и к реставрации частного капитализма" [852]. По мере того, как у рабочего класса отбиралась власть, а всё больше революционеров оказывалось в тюрьмах, становилось всё яснее, что "в действительности коммунисты... делали всё, чтобы революция никогда не произошла". Констатируя этот факт, Оруэлл прибавлял: "Прошу обратить внимание, что я не выступаю здесь против рядовых коммунистов и уж конечно, меньше всего против тех тысяч из их числа, которые пали геройской смертью в боях под Мадридом. Не эти люди определяли политику партии. В то же время невозможно поверить, что те, кто занимал руководящие посты, не ведали, что творили" [853].
Анализируя трагические изменения в характере испанской революции, Троцкий писал, что наращивание сталинистами насилий над левым крылом рабочего класса вызвано стремлением предотвратить революционную перестройку руководства рабочих организаций. Эти насилия, осуществляемые якобы "во имя "дисциплины" и "единства армии", представляют "не что иное, как школу бонапартизма"". Троцкий предупреждал лидеров ПОУМа, что "самые грозные испытания предстоят впереди" [854].
Эти испытания, к которым ПОУМ и другие революционные силы Испании оказались не готовыми, наступили в мае 1937 года, когда сталинисты спровоцировали т. н. "барселонский мятеж", позволивший окончательно превратить Испанию в арену кровавого террора против революционеров - противников сталинизма.
XLIII
Барселонский мятеж
Героическая оборона Мадрида и победа республиканцев под Гвадалахарой высоко подняли престиж СССР и Испанской компартии. Воспользовавшись этим, Сталин открыл новую фазу вмешательства в испанскую войну и распространения своей власти на всю территорию, занятую республиканцами.
Главным препятствием для превращения Испании в послушного вассала Кремля оставалась Каталония. Выразительное описание атмосферы в этой героической провинции содержится в повести Э. Синклера "No pasaran!" ("Они не пройдут"), где рассказывается о приезде в Барселону американских добровольцев. "Больше всего американцев поразил полный порядок в этом большом городе. Война его не коснулась - только революция, и та закончилась в сорок часов. Барселона - промышленный центр, и рабочих там много. Это они - рабочие и их жёны - бросились в атаку на пулеметы с кривыми ножами и досками, утыканными гвоздями. Теперь город принадлежал им, они управляли городом; они сбросили цепи и завоевали мир... Эти рабочие, которые сейчас смеялись, пели и стучали кулаками по столу, были те самые люди, которые создавали историю три месяца тому назад, когда радио, телефон и завывание пароходных сирен распространили весть о том, что войска выступили из казарм. Рабочие вышли на улицу, они знали, что такое фашизм и какой заговор готовится против них. Это они смели фашистские баррикады и захватили арсенал и казармы; вдоль по всему широкому бульвару Лас Рамблес шли ожесточённые бои, шестнадцать тысяч рабочих было убито...
Этот город рабочих расположен в промышленной области Каталонии, которая в течение многих поколений боролась за свою независимость от реакционной монархической Испании. Теперь они имели своё правительство; но поняли, что не смогут сохранить свои завоевания, если фашисты захватят страну. Перед ними встала проблема объединения с Мадридом, проблема разработки общей программы действий с различными партиями и организациями рабочих" [855].
Влияние официальной компартии в Каталонии было невелико. Ведущую роль здесь играли анархисты и поумовцы.
Одной из главных целей, которую преследовал Сталин в Испании, было ослабление, а затем ниспровержение Каталонского правительства, во многом напоминавшего правительство суверенного государства. Ради этого Сталин категорически запретил разгрузку в Барселоне советского парохода, везущего самолеты, и приказал повернуть его в порт Аликанте, который блокировался франкистскими кораблями. Так была задержана доставка этого груза республиканским силам, испытывавшим жестокий недостаток авиации. "Эти невероятные события,- писал Кривицкий,- были частью яростной, но молчаливой борьбы Сталина за полный контроль над законными властями в Испании, борьбы, которая протекала за кулисами открытого театра военных действий. Сталин должен был превратить Испанию в пешку в своей силовой игре, должен был задушить всякую оппозицию в Испанской республике. Остриё оппозиции представляла собой Каталония. Между тем Сталин был намерен оказывать помощь материалами и людскими ресурсами только тем группам в Испании, которые проявляли готовность безоговорочно подчиняться его руководству. Он решительно исключал, чтобы каталонцы наложили руку на наши самолеты, которые позволили бы им добиться военных успехов, повысить свой престиж и политический вес в рядах республиканских сил" [856].
По мере усиления советского проникновения в Испанию Сталин всё решительнее требовал от центрального испанского правительства расправы с каталонской оппозицией. По его указанию Слуцкий заявил министру республиканского правительства, коммунисту Эрнандесу о необходимости подавить ПОУМ, поскольку эта партия критиковала московские процессы. Об этом Эрнандес рассказал в книге, вышедшей в 1953 году в Мексике [857].
Однако Кабальеро не соглашался развернуть террор в Каталонии, хотя советский посол Розенберг неоднократно говорил ему, что на ликвидации ПОУМа настаивает лично Сталин. Кабальеро продолжал поддерживать каталонское правительство, которое отчаянно сопротивлялось сталинским чисткам.
Уже в декабре 1936 года террор свирепствовал не только в Барселоне, но и в Мадриде и Валенсии. В феврале 1937 года "Правда" сообщала, что по постановлению Комитета обороны Мадрида наложен арест на радиостанцию мадридской группы ПОУМа. Закрытие радиостанции официально мотивировалось тем, что она "систематически распространяла выпады против законного правительства республики, против Народного фронта". Одновременно было прекращено издание поумовского органа "Красный соратник" "за несоблюдение правил цензуры и кампанию против организаций, входящих в Народный фронт". В том же номере "Правды" была перепечатана статья органа Испанской компартии "Френте рохо", требовавшая роспуска ПОУМа. "Речь идёт о бандитах, которых фашизм оставил в нашей среде,- говорилось в этой статье.- Мы требуем, чтобы народный трибунал посадил на скамью подсудимых фашистские кадры этой организации" [858].
Спустя полтора месяца ТАСС сообщал "подробности фашистско-троцкистского заговора в Валенсии". В этих сообщениях с нескрываемым удовлетворением указывалось, что "троцкистские пособники Франко", "герои фашистского подполья сидят под замком. Многие из них принесли уже повинную" [859].
Число арестованных республиканцев и интербригадовцев исчислялось к тому времени сотнями. Агенты НКВД похищали и убивали людей. Как сообщалось в "Бюллетене оппозиции", "ГПУ имеет в Барселоне, Валенсии и Мадриде свои собственные тюрьмы, куда не имеют доступа не только родственники исчезнувших, но и государственная полиция и даже центральное правительство" [860]. В этих тюрьмах широко применялись отработанные в Москве методы пыток, вынужденных признаний и массовых расстрелов. "Предательством" считались любые недоброжелательные отзывы о сталинском режиме, критика методов ведения войны и общение с носителями "еретических" взглядов. Так Испания стада стартовой площадкой переноса в другие страны опыта борьбы с "врагами народа", который после второй мировой войны был повторен во всех странах "народной демократии".
Члены центрального правительства всё с большим возмущением относились к деятельности разветвленной сети НКВД, совершенно независимой от испанских властей, и к беспощадной чистке всех инакомыслящих, которых испанская компартия без разбора клеймила кличкой "троцкисты". Кабальеро решительно протестовал против террора, распространявшегося на членов его партии и её политических союзников.
Советские военные деятели предупреждали Сталина о недовольстве испанских руководителей беззастенчивой репрессивной деятельностью НКВД и шпионажем советской агентуры в правительственных кругах. В докладе, направленном Ворошилову и Ежову для передачи Сталину, Берзин указывал, что эта агентура компрометирует Советский Союз бесцеремонным вмешательством во внутренние дела Испании. Он предлагал немедленно отозвать Орлова из Испании. Слуцкий, познакомив с этим документом Кривицкого, выразил полное согласие с Берзиным и прибавил, что люди Орлова ведут себя в Испании так, как обычно ведут себя колонизаторы с туземцами [861].
Подобно Берзину, Сташевский осторожно пытался склонить Сталина к мысли о том, что НКВД должно щадить существующие в Испании левые политические партии. Он передал эти соображения также Тухачевскому, который высказался за необходимость призвать к порядку тех, кто распоряжается в Испании как в покорённой стране [862].
Однако Сталин игнорировал все эти соображения, по-прежнему стремясь добиться полного контроля над Испанией. Для достижения этой цели ему оставалось подчинить своей власти Каталонию и сместить Ларго Кабальеро.
Сталинская агентура остановила свой выбор на министре финансов Нерине, которым было решено заменить Кабальеро на посту премьер-министра. Нерин видел спасение своей страны в поддержке Советского Союза и установлении в Испании режима железной руки. Он "приветствовал чистку испанского общества от "смутьянов", "паникёров", "неконтролируемых элементов", чья бы рука ни проводила эту чистку, пусть даже чужая рука Сталина... Он готов был идти со Сталиным как угодно далеко, жертвуя всеми другими соображениями ради получения его помощи" [863].
Для тотальной расправы с поумовцами и проведения в жизнь плана смены правительственного кабинета агенты Сталина спровоцировали мятеж в Барселоне.
Кривицкий рассказывал, что ещё до майских событий в Каталонии ему довелось познакомиться с двумя документами, свидетельствовавшими о провокационной подготовке "заговора" в Барселоне. Одним из них был доклад лидера испанских коммунистов Динаса Димитрову, в котором описывалась деятельность компартии по подрыву изнутри рядов анархистов и социалистов. Другим был доклад агента НКВД - лидера парижской группы русских эмигрантов-анархистов, посланного в Барселону. Войдя в доверие к анархо-синдикалистским деятелям, он подстрекал их на рискованные действия, которые потребовали бы вмешательства армии для подавления волнений и беспорядков позади линии фронта [864].
Натравливание друг на друга различных политических группировок в Каталонии завершилось братоубийственной резнёй, вспыхнувшей в мае 1937 года. Пятидневное кровопролитие было оплачено пятьюстами убитых и более чем тысячью раненых.
По словам Д. Оруэлла, которому принадлежит наиболее правдивое описание барселонского мятежа, к маю "положение обострилось до такой степени, что взрыва можно было ожидать каждую минуту... Нарастало недовольство рабочего класса ширящейся пропастью между богатыми и бедными. Повсеместно чувствовалось, что революцию саботируют" [865].
Поводом к столкновению стал правительственный декрет о сдаче рабочими всего личного оружия. Одновременно было принято решение вооружить до зубов "не связанную с политикой" полицию, в которую не принимались члены профсоюзов. 3 мая группы "гражданских гвардейцев" по приказу правительства захватили телеграф и другие важные общественные здания. В ответ рабочие прекратили работу. На следующее утро в городе выросли баррикады. Бои вспыхнули с новой силой, когда гражданская гвардия предприняла попытку разоружить рабочих. Однако у рабочих не было ни единого руководства, ни чёткого плана действий. Руководители ПОУМа стремились ограничить их действия пассивной обороной. Поэтому прибывшие 7 мая из Валенсии 6 тысяч штурмовых гвардейцев сумели взять в свои руки контроль над Барселоной. По приказу правительства началось разоружение всех нерегулярных воинских частей.
Официальная версия барселонской трагедии гласила, что изменники - троцкисты и анархисты подняли восстание, чтобы "всадить нож в спину республиканского правительства". В распространении этой дезинформации ведущая роль принадлежала М. Кольцову. В его книге "Испанский дневник", суммирующей содержание его многочисленных корреспонденции из Испании, утверждалось, что в Мадриде была раскрыта шпионская фашистская организация, следы которой вели в Барселону. В этой организации, наряду с деятелями реакционной аристократии и "франкистской фаланги", принимали участие руководители ПОУМа. Шпионы имели свою радиостанцию, которая тайно передавала мятежникам сведения о расположении и перегруппировке республиканских войск.
С олимпийским спокойствием и даже известной долей иронии по отношению к республиканской полиции, Кольцов рассказывал, как она "долго колебалась и раскачивалась, долго торговалась с министром юстиции Ирухо, наконец, не вытерпела и начала ликвидировать самые крупные гнёзда ПОУМа, арестовывать троцкистских вожаков". Этой "перестройке" способствовало, по словам Кольцова, то обстоятельство, что работавшие в мадридской полиции социалисты, республиканцы и беспартийные, ранее считавшие борьбу с троцкистами частным коммунистическим делом, "вдруг натолкнулись на такие дела поумовцев, от которых пришли в совершенное расстройство чувств". Полиция осуществила внезапный захват двухсот шпионов, у которых были найдены документы, вынудившие их сознаться в подготовке вооружённого восстания. Главным из этих документов был план Мадрида, на обороте которого была обнаружена запись химическими чернилами. После проявления этой записи стало ясно, что она представляла письмо к Франко, основная часть которого была зашифрована. В поисках расшифровки "полиция бродила в потёмках", пока ей не были переданы из генерального штаба перехваченные шифры франкистов. Один из них в точности подошёл к письму. С помощью этого шифра, как сообщал Кольцов, был раскрыт следующий текст: "Ваш приказ о просачивании наших людей в ряды экстремистов и ПОУМа исполняется с успехом. Выполняя ваш приказ, я был в Барселоне, чтобы увидеться с Н.- руководящим членом ПОУМа. Я ему сообщил все ваши указания... Он обещал мне послать в Мадрид новых людей, чтобы активизировать работу ПОУМа. Благодаря этим мерам ПОУМ станет в Мадриде, так же как и в Барселоне, реальной опорой нашего движения" [866].
Лишь в 1992 году в результате расследования, проведённого сотрудниками Каталонского телевидения, в архивах КГБ был обнаружен план фабрикации фальшивки, представленной Кольцовым в качестве документа, посланного фашистским агентом. Закодированный текст с буквой "Н" (Нин) был изготовлен по приказу Орлова двумя сотрудниками тайной полиции республиканцев - А. Касталья и Ф. Хименесом. Участники расследования разыскали не только саму фальшивку, хранившуюся в национальном историческом архиве Испании, но и дожившего до наших дней Хименеса, который с экрана телевидения подтвердил своё участие в её изготовлении [867].
После подавления волнений в Барселоне Орлов приказал генеральному директору по вопросам безопасности, коммунисту Ортеге подписать, минуя министра внутренних дел, множество ордеров на арест руководителей и активистов ПОУМа. 15 июня деятельность ПОУМа была запрещена. По словам Оруэлла, "арестовывались все члены ПОУМа, которых удалось схватить, в том числе раненые, медсёстры, жёны членов ПОУМа, а в некоторых случаях даже дети" [868].
10 июня был арестован Андрес Нин, ещё в начале этого года выведенный из состава каталонского правительства. Он был посажен в тюрьму маленького города Алькала Де-Энарес, где попал в руки сталинских агентов во главе с Орловым и Витторио Видали - работником Коминтерна, впоследствии принимавшим участие в организации убийства Троцкого. Как сообщил в 1962 году уцелевший деятель ПОУМа Хулиан Горкин, Нин перенёс зверские пытки, но не дал требуемых от него показаний.
Нин пользовался столь высоким авторитетом во всём мире, что после его ареста во многих странах была поднята кампания за его освобождение. Во Франции был создан комитет в защиту ПОУМа. Группа известных французских писателей (А. Жид, Ф. Мориак, Роже Мартен Дю Гар и др.) выступила с требованием организовать справедливый суд над ПОУМом и Нином.
Тогда команда Орлова инсценировала похищение Нина из тайной тюрьмы, которое, как было официально объявлено, совершили агенты гестапо. В действительности Орлов в сопровождении четырёх помощников - одного советского и трёх испанских - осуществил убийство Нина. Его тело было погребено убийцами у отметки "17-й километр" на шоссе близ города Алькала Де-Энарес. 24 июля Орлов направил в "Центр" донесение под кодовым названием "Николай", которым обозначалось похищение и убийство Нина [869].
В 1992 году правительство провинции Мадрид издало указ о поисках могилы Нина и установлении памятника на условном месте его захоронения.
В августе 1937 года в Испанию прибыла международная комиссия, возглавляемая членом английского парламента Макстоном, для проверки обвинений против ПОУМа и фактов, связанных с исчезновением Нина. Поскольку её усилия оказались безуспешными, в декабре прибыла другая комиссия во главе с членом английского парламента Макговерном. Несмотря на разрешение, подписанное министром юстиции и директором испанских тюрем, членам этой комиссии не позволили посетить "секретную тюрьму", устроенную в Барселоне коммунистической партией. Министр внутренних дел прямо заявил членам комиссии: "Мы получаем помощь от русских и вынуждены разрешать некоторые действия, которые нам не нравятся" [870].
Замалчивая протесты зарубежной общественности, "Правда" на протяжении нескольких месяцев после барселонских событий публиковала статьи об "очищении тыла от троцкистско-фашистских провокаторов и шпионов" [871]. В одной из этих статей сообщалось, что валенсийская полиция опубликовала список арестованных в течение июня, который включал имена "645 фашистов, троцкистов и лиц без документов" [872]. Ещё больше арестов было произведено в Каталонии.
На расправу с ПОУМом Троцкий откликнулся статьёй "Начало конца", в которой подчёркивал: "Методы амальгамы и подлога, выработанные в Москве, переносятся в готовом виде на почву Барселоны и Мадрида. Вожди ПОУМа, которых можно обвинить только в оппортунизме и нерешительности по отношению к сталинской реакции, объявлены внезапно "троцкистами" и, разумеется, союзниками фашизма. Агенты ГПУ в Испании "нашли" написанные ими самими химические письма, в которых связь барселонских революционеров с Франко устанавливается по всем правилам московского подлога. В негодяях для выполнения кровавых поручений недостатка нет" [873].
Не зная о ведущей роли, которую играл в провоцировании барселонского мятежа и в последующих преследованиях поумовцев Орлов, Троцкий называл другого активного участника этих кровавых событий, действовавшего под своим, к тому же широко известным именем. Им был бывший оппозиционер В. А. Антонов-Овсеенко, который в дни процесса 16-ти выступил с постыдной статьёй, где, в частности, сообщил о своём письме Кагановичу, в котором говорилось, что в отношении Зиновьева и Каменева он "выполнил бы любое поручение партии. Было ясно - да, вплоть до расстрела их как явных контрреволюционеров" [874].
Спустя несколько недель после появления этой статьи Антонов-Овсеенко был вызван к Сталину, который сообщил ему о назначении его генеральным консулом в Барселону. На этом посту, как ясно дал понять Сталин, Антонов-Овсеенко сможет загладить своё "троцкистское прошлое", т. е. участие в левой оппозиции 20-х годов.
"Бывший революционер Антонов-Овсеенко, покаявшийся в 1927 году в своих оппозиционных грехах и смертельно убоявшийся в 1936 году попасть на скамью подсудимых,- писал Троцкий,- заявил в "Правде" о полной готовности "собственными руками" душить троцкистов. Этого субъекта немедленно отправили, под маской консула, в Барселону и указали, кого именно душить... Такие ответственные поручения вершатся не иначе, как по прямому поручению "генерального секретаря"" [875].
Идеологическое "обоснование" кровавых расправ в Каталонии осуществлялось Михаилом Кольцовым. Выразительные свидетельства об этом мы находим в романе Хемингуэя "По ком звонит колокол", где Кольцов выведен под именем Каркова. Писатель изображает Каркова с нескрываемой симпатией, восхищается его умом и даже смотрит на него (глазами своего героя) как бы снизу вверх. Вместе с тем, читая роман, чувствуешь, как у Хемингуэя, не до конца разобравшегося в тогдашней политической мозаике, некоторые высказывания Кольцова, которыми тот доверительно делился с писателем, вызывали чувство не вполне осознанной тревоги. В этом плане характерно описание беседы Каркова с Робертом Джорданом (чей образ в известном смысле представляет alter ego автора). Когда Джордан слышит от Каркова слова о допустимости индивидуального террора, между ними завязывается острый диалог, в котором Карков чередует банальные штампы сталинистской пропаганды с циничными и лживыми высказываниями.
"- Я думал, что вы против метода политических убийств [,- говорит Джордан].
- Мы против индивидуального террора,- улыбнулся Карков.- Конечно, мы против деятельности преступных террористических и контрреволюционных организаций. Ненависть и отвращение вызывает у нас двурушничество таких, как Зиновьев, Каменев, Рыков и их приспешники. Мы презираем и ненавидим этих людей.- Он снова улыбнулся.- Но всё-таки можно считать, что метод политических убийств применяется довольно широко.
- Вы хотите сказать...
- Я ничего не хочу сказать. Но, конечно, мы казним и уничтожаем выродков, накипь человечества. Их мы ликвидируем. Но не убиваем. Вы понимаете разницу?" [876]
Из этого отрывка отчётливо видно: политические убийства без следствия и суда, широко практиковавшиеся в Испании, Карков с циничной усмешкой противопоставлял мнимым террористическим действиям "двурушников", попутно убеждая своего собеседника в разнице между "убийством" и "ликвидацией" по приговорам московских судов.
Ещё более двусмысленно звучали ответы Каркова на вопросы Джордана о "путче ПОУМа":
"- Ну, это совершенно несерьёзно. Бредовая затея всяких психов и сумасбродов, в сущности, просто ребячество. Было там несколько честных людей, которых сбили с толку. Была одна неглупая голова и немного фашистских денег. Очень мало. Бедный ПОУМ. Дураки всё-таки.
- Много народу погибло во время этого путча?
- Меньше, чем потом расстреляли или ещё расстреляют... Бедный ПОУМ. Они так никого и не убили. Ни на фронте, ни в тылу. Разве только нескольких человек в Барселоне.
- А вы были там?
- Да. Я послал оттуда телеграмму с описанием этой гнусной организации троцкистских убийц и их подлых фашистских махинаций, но, между нами говоря, это несерьёзно, весь этот ПОУМ. Единственным деловым человеком там был Нин. Мы было захватили его, но он у нас ушёл из-под рук.
- Где он теперь?
- В Париже. Мы говорим, что он в Париже. Он вообще очень неплохой малый, но подвержен пагубным политическим заблуждениям.
- Но это правда, что они были связаны с фашистами?
- А кто с ними не связан?" [877]
Думается, что здесь Хемингуэй почти дословно излагает содержание своих бесед с Кольцовым о барселонском мятеже и его последствиях. С софистической изощрённостью Кольцов давал понять своему собеседнику разницу между тем, как он описывал события в Барселоне в своих корреспонденциях, и тем, как он действительно оценивал их. Официальная версия, состряпанная Кольцовым для печати, изображала ПОУМ "гнусной организацией наёмных убийц"; исходя из этой версии, поумовцев расстреливали в количестве, превышавшем число погибших во время путча. Хемингуэю же Кольцов заявлял, что путч представлял "просто ребячество", ПОУМ никого не убил, а Нин был "неплохим малым". Из его рассказа о судьбе Нина явственно вытекает: одной из функций Кольцова в Испании была дезинформация зарубежных журналистов и общественных деятелей относительно наиболее зловещих преступлений сталинистов.
Эту функцию Кольцов выполнял и на созванном летом 1937 года в Испании международном конгрессе писателей, где он говорил: "Наша страна полностью застрахована от авантюр больших и маленьких Франко. Она застрахована своей бдительностью и решимостью, застрахована тем, что при первом же шаге троцкистских Франко им преграждают путь органы советской безопасности, их карает военный суд при поддержке всего народа" [878].
После расправы с ПОУМом увеличилось число похищений и бессудных убийств "неподконтрольных элементов". Одной из жертв сталинистов оказался бывший секретарь Троцкого Ирвин Вольф, который в мае 1937 года прибыл в Испанию. Спустя два месяца он был арестован, но вскоре освобождён из тюрьмы. Через три дня после освобождения Вольф бесследно исчез.
Кабальеро и большинство других членов испанского правительства отказывались верить обвинениям, выдвинутым против поумовцев. Министр юстиции Ирухо заявил, что он ознакомился с делом ПОУМа и убедился: ни одно из представленных там доказательств измены и шпионажа не выдерживает критики, а документы, якобы подписанные Нином, являются подделкой. Ирухо утверждал, что полиция превысила свои полномочия и подпала под контроль иностранных коммунистов [879].
Сразу же после подавления барселонского мятежа стал выполняться второй пункт сталинского плана: смена правительственного кабинета. Испанские коммунисты, не довольствуясь роспуском ПОУМа, запретом его прессы, арестами его руководителей по клеветническим обвинениям, требовали от Ларго Кабальеро ликвидации всех антисталинских группировок и установления полного контроля над всеми газетами, радиостанциями и помещениями для собраний. После отказа Кабальеро выполнить эти требования, министры-коммунисты заявили о своём выходе из правительства. Решение об этом было принято на заседании Политбюро Испанской компартии, в котором участвовали представители Коминтерна Тольятти и Герэ (будущий глава правительства Венгрии, сметённый с этого поста народным восстанием в 1956 году).
В результате этого демарша Кабальеро был вынужден 15 мая уйти в отставку. Через два дня было образовано второе правительство Народного фронта во главе с Негрином. Оно довершило расправу над поумовцами, сформировало новое каталонское правительство и разоружило все "бесконтрольные элементы".
Террор, учинённый сталинистскими службами на территории, находившейся в руках республиканцев, резко ослабил республиканские силы. Описывая события в Испании после расправы с ПОУМом, Кривицкий отмечал: "Фашистские державы на Западе становились всё агрессивнее, усиливали свою помощь Франко... Если бы Сталин хотел воспользоваться своими успехами в Испании, он должен был бы оказать ей теперь максимум помощи в борьбе против Франко и его союзников. Но более, чем когда-либо, он остерегался рисковать большой войной... Он предпринял вмешательство в надежде на то, что с помощью зависимой Испании легко проложит наконец путь из Москвы через Париж и Лондон в Германию. Но маневр этот не имел успеха. Ему не хватило подлинной смелости. Он храбро боролся с независимостью испанского народа, но слабо - против Франко. Ему удавались кровавые интриги, но не удавались военные операции" [880].
Гражданская война в Испании после расправы с поумовцами и другими антисталинистскими силами продолжалась ещё около двух лет, но инициатива в ней перешла в руки врагов республики. Атмосфера в стане советских советников решительно изменилась. Описывая обстановку в отеле "Гэйлорд", ставшем их своеобразной штаб-квартирой, Хемингуэй писал: "Там всё было полной противоположностью пуританскому, религиозному коммунизму", характерному для штаба интербригад в первые месяцы гражданской войны [881]. Роберту Джордану, впервые посетившему Гэйлорд, "обстановка показалась слишком роскошной и стол слишком изысканным для осаждённого города, а разговоры, которые там велись, слишком вольными для военного времени... В тех разговорах, которые сперва показались ему вольными, как выяснилось потом, было очень много правды... Именно там [в Гэйлорде] человек узнавал, как всё происходит на самом деле, а не как оно должно бы происходить" [882].
Хемингуэй описывал собрание "большого общества" в Гэйлорде, на котором советские военные и журналисты откровенно обменивались информацией о неразберихе и хаосе, царивших в республиканских войсках. Здесь Карков, который о первых месяцах гражданской войны "говорил без всякого цинизма" [883], в совершенно ином духе комментировал сообщения о текущих событиях на фронтах. В этом плане характерен следующий эпизод. "Человек среднего роста, у которого было серое, обрюзглое лицо, мешки под глазами и отвисшая нижняя губа, а голос такой, как будто он хронически страдал несварением желудка (И. Эренбург.- В. Р.)", передав Каркову явную выдумку, которую только что сообщила Долорес Ибаррури, прокомментировал её сообщение выспренними словами: "Для меня это была одна из величайших минут этой войны, минута, когда я слушал вдохновенный голос, в котором, казалось, сострадание и глубокая правда сливаются воедино". На эту тираду Карков отреагировал с циничным равнодушием: "Запишите это. Не говорите всё это мне. Не тратьте на меня целые абзацы. Идите сейчас же и пишите" [884].
Многозначительна и обрисованная Хемингуэем контрастная картина настроений, обуревавших его героя в первые месяцы гражданской войны и в период, когда советское доминирование в Испании глубоко укоренилось. Перед выполнением опасного задания Роберт Джордан вспоминает: "Лето и осень ты дрался за всех обездоленных мира, против всех угнетателей, за всё, во что ты веришь, и за новый мир, который раскрыли перед тобой... Именно в эти дни, думал он, ты испытывал глубокую, разумную и бескорыстную гордость,- каким скучным дураком ты показался бы со всем этим у Гэйлорда, подумал он вдруг. Да, тогда ты не пришёлся бы ко двору у Гэйлорда, подумал он. Ты был слишком наивен. Ты был словно осенён благодатью... Тогда вообще не было Гэйлорда" [885].
Превращение гражданской войны в Испании из арены борьбы "против всех угнетателей" в средство для осуществления геополитических маневров Сталина и в арену истребления коммунистических диссидентов обусловило поражение испанской революции. Ущерб, нанесённый сталинскими провокациями и расправами, не ограничился одной Испанией. Эти акции пагубно сказались на судьбах всего мирового коммунистического движения. Самое страшное состояло в том, что сталинский террор, осуществлявшийся в Испании даже более открыто и безжалостно, чем в СССР, в сознании множества людей стал идентифицироваться с понятием "коммунизм".
Обобщая события, происходившие в Испании после барселонского мятежа, Д. Оруэлл писал: "Каждый, кто хотя бы поверхностно знаком с коммунистической тактикой расправы с политическими противниками, знает, что практика сфабрикованных обвинений - обычный метод коммунистов. Вчера они обрушивались на "социал-фашистов", сегодня громят "троцкистских фашистов". Всего шесть или семь месяцев назад советский суд "доказал", что лидеры Второго Интернационала... а также ведущие деятели лейбористской партии Великобритании участвовали в гигантском заговоре, имевшем целью военное вторжение на территорию СССР (имеется в виду процесс по делу "право-троцкистского блока".- В. Р.)... Я сомневаюсь, чтобы такие комбинации приносили пользу даже с сектантской точки зрения. Нет никакого сомнения, что обвинения в "троцкизме-фашизме" сеют ненависть, вызывают раздор. Повсюду рядовые коммунисты мобилизованы на бессмысленную охоту на "троцкистов", а партии типа ПОУМа загнаны в угол и поневоле поставлены в положение антикоммунистических групп. Налицо явные признаки опасного раскола мирового рабочего движения. Ещё несколько клеветнических кампаний против людей, всю жизнь боровшихся за социализм, ещё несколько фальшивок, вроде той, которую использовали против ПОУМа, и раскол может стать бесповоротным. Единственная надежда - улаживать политические расхождения на уровне, допускающем всестороннюю дискуссию... Принятие неправильного решения может обречь человечество на столетия полурабского существования. Но пока вместо здравых доводов слышны лишь истошные вопли о "троцкистских фашистах", дискуссия даже не может быть начата. Например, я не смог бы говорить обо всех аспектах барселонских боев с коммунистом, ибо ни один коммунист, я имею в виду "настоящего" коммуниста, не поверил бы, что я рассказал правду о фактическом ходе событий" [886].
Зрелище сталинских преступлений деморализовало и оттолкнуло от коммунистического движения многих людей, принимавших участие в испанской войне. В этой связи показательна судьба Артура Кестлера, который до испанской войны был образцовым сталинистом, много ездил по СССР в качестве корреспондента западных левых газет, освещая в апологетическом духе советскую действительность. В Испании он попал в плен к франкистам, где чудом сумел избежать расстрела. Летом 1937 года в Москве была опубликована его книга "Беспримерные жертвы". В конце 1939 года он был посажен французской полицией в лагерь для интернированных. После освобождения оттуда Кестлер выбрался в Англию, где был арестован как "подозрительный иностранец". Подобно многим другим западным сталинистам, он совершил крутой поворот в сторону антикоммунизма.
Советские участники испанской войны в значительной части были подвергнуты беспощадному истреблению. В 1937 году были арестованы и расстреляны Берзин и Сташевский. В конце 1938 года арест настиг Михаила Кольцова, который после продолжительного следствия был расстрелян в 1940 году. Трагически завершилась судьба Хосе Диаса, в 1942 году покончившего жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей московской квартиры.
Штерн и главный советский советник по авиации Смушкевич после возвращения из Испании были повышены в воинских званиях и удостоены высших правительственных наград (Смушкевич был одним из первых воинов, которому дважды было присвоено звание Героя Советского Союза). На XVIII съезде ВКП(б) Штерн был избран членом, а Смушкевич - кандидатом в члены ЦК. Вместе с другими героями испанской войны (например, легендарным летчиком Рычаговым) они были арестованы непосредственно перед началом Великой Отечественной войны и в октябре 1941 года были расстреляны без суда.
Истребляя участников гражданской войны в Испании, Сталин руководствовался двумя соображениями. Во-первых, он стремился предотвратить утечку информации о провокациях и злодеяниях своей агентуры в Испании. Во-вторых, он опасался, что революционеры, принимавшие участие в испанской войне, могли заразиться "троцкистской" ересью - ведь им была доступна не только "троцкистская" литература, но даже непосредственные контакты с троцкистами и другими антисталинистами.
Новый этап преследований участников испанской войны начался в конце 40-х годов. Одной из целей процессов над коммунистами в странах "народной демократии" было стремление доказать существование "троцкистского подполья", зародившегося во время этой войны. На венгерском процессе 1949 года главным подсудимым был бывший член Интербригады Ласло Райк, которого принудили "сознаться" в том, что большинство интербригадовцев находилось под влиянием "троцкизма".
На чехословацком процессе Сланского - Клементиса (1952 год) троцкистом был объявлен бывший интербригадовец Артур Лондон, приговорённый к длительному тюремному заключению и выпущенный на свободу после смерти Сталина. В книге "Признание" Лондон рассказывал, что первоначально планировался процесс по делу о "троцкистском заговоре" бывших бойцов Интербригад. От Лондона добивались показаний на таких известных интербригадовцев, как член Политбюро Итальянской компартии Луиджи Лонго и член Политбюро Французской компартии Раймон Гюйо. Один из следователей считал своим личным достижением внесение в протокол допроса формулировки "троцкистская группа добровольцев интербригад".
Вспоминая, как долго в его стране сохранялись погромные настроения по отношению к интербригадовцам, Лондон рассказывал, что даже после смерти Сталина чехословацкие органы госбезопасности разослали во все государственные учреждения циркуляр, в котором участники интербригад приравнивались к чинам полиции и армии протектората Чехия и Моравия, созданного гитлеровцами, и к бывшим офицерам словацкой фашистской гвардии.
Впрочем, сам Лондон даже после своего трагического опыта следствия, суда и тюремного заключения во многом оставался во власти сталинистских амальгам, в фабрикации которых он, видимо, принимал участие в 30-е годы. Вспоминая о допросах 40-х годов, он писал: "Показания сомнительных элементов, быстро выявленных нами в Испании или в лагерях Франции, используются теперь, чтобы возвести поклёп на нас. Не останавливаются даже перед тем, чтобы объявить их хорошими коммунистами, сделать из них жертв нашей "троцкистской банды"... Какое это было для них ("недобитых" "сомнительных элементов".- В. Р.) удовольствие - отомстить нам и вместе с тем воспользоваться ситуацией, чтобы обрести политическую невинность" [887]. Так обвинение в "троцкизме" бумерангом возвратилось к Лондону от тех, кого он несколькими годами ранее преследовал как "троцкистов".
Кошмар сталинского террора в Испании, как и в СССР служил тому, чтобы не только уничтожить подлинных троцкистов или лиц, близких к ним по политическим убеждениям, но и замарать участием в политических убийствах обманутых или карьеристски настроенных коммунистов.
Размах "антитроцкистского" террора свидетельствовал о том, как много коммунистических противников Сталина оставалось в 1937 году за рубежом. Но и в Советском Союзе сохранялось не меньше, а, может быть, больше подлинных троцкистов, продолжавших свою героическую борьбу даже в сталинских тюрьмах и лагерях.
XLIV
Троцкисты в лагерях
Описывая атмосферу Москвы 1937 года, легендарный разведчик-антифашист Л. Треппер писал: "Яркие отблески Октября всё больше угасали в сумеречных тюремных камерах. Выродившаяся революция породила систему террора и страха. Идеалы социализма были осквернены во имя какой-то окаменевшей догмы, которую палачи осмеливались называть марксизмом... Все, кто не восстал против зловещей сталинской машины, ответственны за это, коллективно ответственны. Этот приговор распространяется и на меня.
Но кто протестовал в то время? Кто встал во весь рост, чтобы громко выразить своё отвращение?
На эту роль могут претендовать только троцкисты. По примеру их лидера, получившего за свою несгибаемость роковой удар ледорубом, они, как только могли, боролись против сталинизма, причём были одинокими в этой борьбе. Правда, в годы великих чисток эти крики мятежного протеста слышались только над бескрайними морозными просторами, куда их загнали, чтобы поскорее расправиться с ними. В лагерях они вели себя достойно, даже образцово. Но их голоса терялись в тундре.
Сегодня троцкисты вправе обвинять тех, кто некогда, живя с волками, выли по-волчьи и поощряли палачей. Однако пусть они не забывают, что перед нами у них было огромное преимущество, а именно целостная политическая система, по их мнению, способная заменить сталинизм. В обстановке предательства революции, охваченные глубоким отчаянием, они могли как бы цепляться за эту систему. Они не "признавались", ибо хорошо понимали, что их "признания" не сослужат службы ни партии, ни социализму" [888].
После первых московских процессов Троцкий писал, что все старые большевики, выведенные на процессы, капитулировали ещё в 1927-1929 годах и с того времени неоднократно выступали с публичными отречениями от оппозиции. "Этих людей ГПУ могло месить, как тесто. В Советском Союзе имеются, однако, действительные троцкисты: тысячи их находятся в тюрьмах и ссылке. Эти люди не подходили для амальгам ГПУ. Их оставили поэтому в стороне. Теперь, однако, после процессов и казней, все они попадут под дуло ультиматума: либо раскаянье и "признание", либо смерть. Возможно, что часть дрогнет под этим адским давлением и будет применена для новой судебной инсценировки" [889].
Сегодня мы знаем, что многие "неразоружившиеся" троцкисты были перевезены в 1936 году из тюрем и ссылок в Москву на переследствие, где перенесли чудовищные истязания (об этом выразительно рассказывается в романе А. Рыбакова "Тридцать пятый и другие годы"). Однако ни один из них не согласился дать требуемые показания и не был выведен на открытые показательные процессы.
Уже на первом этапе великой чистки обнаружилось, что в стране, несмотря на все предшествующие клеветнические кампании и неистовые репрессии, выросло новое, молодое поколение троцкистов, мужество которых приводило в изумление даже их палачей. В воспоминаниях Кривицкого приводится рассказ, переданный ему Слуцким: "Мы принадлежим к поколению, которому суждено погибнуть. Сталин ведь сказал, что всё дореволюционное и военное поколение (большевиков.- В. Р.) должно быть уничтожено как камень, висящий на шее революции. Но сейчас они расстреливают молодых - семнадцати- и восемнадцатилетних ребят и девчат, родившихся при Советской власти, которые не знали ничего другого... И многие из них идут на смерть с криками "Да здравствует Троцкий!"" [890]
В книге американского историка М. Файнсода "Смоленск при сталинском режиме", основанной на материалах Смоленского архива НКВД (единственного архива такого рода, который был захвачен и вывезен гитлеровцами и оказался после войны на Западе), приводятся многочисленные факты расправ над подлинными троцкистами в Смоленской (тогда - Западной) области, где "троцкизм" пользовался меньшим влиянием, чем в других регионах.
В течение 1936 года все троцкисты, находившиеся в ссылке и политизоляторах, были переведены в концентрационные лагеря. Старая большевичка З. Н. Немцова вспоминала, что на пароходе, перевозившем заключённых в Воркуту, она встретила огромную группу троцкистов. Между троцкистами и сталинистами, разделявшими одну и ту же участь, здесь произошла даже драка, при которой, по словам Немцовой, "мы их называли фашистами, а они нас" [891]. В этих взаимных обвинениях стороны руководствовались принципиально различными соображениями: репрессированные сталинисты продолжали верить в то, что троцкисты являются фашистскими агентами; троцкисты же называли фашистским сталинский режим.
Немцова считает счастьем для себя, что в 1936 году была осуждена по статье КРД (контрреволюционная деятельность), а не КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность). Тем, у кого в приговоре значилось "КРТД", приходилось в лагерях гораздо хуже, чем остальным: для них был установлен особенно тяжёлый режим. Об этом пишут и многие другие мемуаристы, прошедшие через сталинские лагеря. Так, Е. Гинзбург называла осуждённых по статье КРТД "лагерными париями. Их держали на самых трудных наружных работах, не допускали на "должности", иногда в праздники их изолировали в карцеры" [892].
Даже Солженицын, перечисляя в книге "Архипелаг ГУЛАГ" литерные статьи, присуждавшиеся Особым совещанием, при упоминании статьи "КРТД" как бы сквозь зубы замечает: "Эта буквочка "Т" очень потом утяжеляла жизнь зэка в лагере" [893].
Подробнее всего об участи тех, кто нёс на себе тяжесть этой статьи, рассказывается в произведениях Варлама Шаламова. Сам Шаламов был впервые арестован 19 февраля 1929 года в засаде, устроенной для работников одной из подпольных троцкистских типографий. В своём "Кратком жизнеописании" он называл членов левой оппозиции теми, кто "пытался самыми первыми, самоотверженно отдав жизнь, сдержать тот кровавый потоп, который вошёл в историю под названием культа Сталина. Оппозиционеры - единственные в России люди, которые пытались организовать активное сопротивление этому носорогу" [894].
В повести "Перчатка, или КР-2" Шаламов с гордостью писал, что он "был представителем тех людей, которые выступали против Сталина". При этом в среде оппозиционеров "никто никогда не считал, что Сталин и Советская власть - одно и то же" [895].
Активно участвовавший в подпольной деятельности оппозиции в 1927-1929 годах, Шаламов на допросах отказался от дачи показаний и был приговорён Особым совещанием к трём годам концентрационных лагерей. Этот приговор он называл "первым лагерным приговором оппозиционерам" [896].
Шаламов был направлен в Вишерское отделение Соловецких лагерей, где работал заведующим бюро экономики Березниковского химкомбината, строившегося в основном руками заключённых. В то время использование "политических" в лагерях не на физических работах, а по специальности было обычным делом. На совещании работников Вишерских химических заводов заключённым было объявлено, что "правительство перестраивает работу лагерей. Отныне главное - воспитание, исправление трудом. Всякий заключённый может доказать своим трудом свои права на свободу. Административные должности, вплоть до самых высших, разрешается занимать заключённым" [897].
Конечно, условия пребывания в лагерях отличались от условий ссылки. Ссыльные оппозиционеры вели между собой оживлённую переписку, включавшую рассылку сообщений о новостях оппозиционной деятельности, статей и заявлений оппозиционных лидеров и теоретиков. Такие же материалы циркулировали между ссыльными и их товарищами, остававшимися на воле. Шаламов вспоминал, что он сам занимался такой пересылкой не один год. Поэтому его товарищи не сразу поняли, что "лагерь - это не ссылка, куда такие письма могут проникать без больших затруднений. Адрес мой они получили, выделили людей, которые должны были мне всё посылать, писать, держать связь, присылать адреса ссыльных для переписки, но всё это попало в руки начальства. Судить меня за такие вещи было бы чересчур - до 1937 года было ещё целых восемь лет - но и оставлять у себя взрывоопасную личность ни Стуков, ни Ушаков [начальники лагеря] не желали" [898].
Хотя, по словам Шаламова, "в 1930 году троцкисты были уже не новость в лагерях. А в 1931-м - тем паче", их положение там ещё не было таким тяжёлым, как спустя 5-7 лет. В 1930 году Шаламов встретился в лагере с оппозиционером Блюменфельдом, осуждённым за участие в деятельности подпольного троцкистского центра и работавшим начальником планово-экономического отдела Вишерских лагерей. "По моему делу Блюменфельд от имени тогдашнего подполья дал торжественное заверение, что, если бы "мы знали, что хоть один оппозиционер получил лагерь, а не ссылку и не политизолятор, мы бы добились вашего освобождения. Тогда каторги нашему брату не давали. Вы - первый".
- Какие же вы вожди,- сказал я,- что вы не знаете, где ваши люди.
Блюменфельд связывался, наверное, по своим каналам с москвичами - это не было трудно, чтобы установить, кто я такой" [899].
Осенью 1930 года Шаламов вместе с Блюменфельдом подали заявление в адрес правительства, в котором содержалась не просьба о прощении, а протест по поводу тяжёлого положения женщин в лагерях.
В 1931 году управление лагеря получило приказ заместителя председателя ОГПУ, в котором указывалось: всех заключённых, занимающих административные должности в лагере и не имеющих взысканий,- немедленно освободить с восстановлением во всех правах и с правом проживания по всей стране. Это была одна из лагерных "разгрузок", проводившихся в начале 30-х годов. В результате этой "разгрузки" Шаламов был досрочно освобождён. В 1932 году он вернулся в Москву и вплоть до 1937 года работал в качестве литератора и журналиста, опубликовав много очерков и рассказов в центральных газетах и журналах.
В эти годы Шаламов уже не принимал участия в оппозиционной деятельности. Никогда не будучи членом партии, он имел некоторые шансы избежать дальнейших репрессий. Однако по настоянию родственников он в 1936 году сам напомнил о своём оппозиционном прошлом, написав очередное заявление с отречением от "троцкизма". Вспоминая об этом событии, Шаламов писал, что его семья "в трудный момент предала меня с потрохами, хотя отлично знала, что, осуждая, толкая меня в яму, она гибнет и сама" [900].
12 января 1937 года Шаламов был вновь арестован в Москве и осуждён по статье "КРТД" на пять лет колымских лагерей. Спустя полгода его жена была сослана в Среднюю Азию.
В начале своего второго срока Шаламов ещё успел застать на Колыме "берзинские порядки". "Золотой прииск, куда мы приехали,- вспоминал он,- ещё жил прежней "счастливой" жизнью. Прибывшим было выдано новое зимнее обмундирование... Медпункт пустовал. Новички даже не интересовались сим учреждением... Тяжёлая работа, зато можно заработать много - до десяти тысяч рублей в летний, сезонный месяц. Зимой поменьше. В большие холода - свыше 50 градусов - не работают. Летом работают десять часов с пересменкой раз в десять дней (зимой - 4-6 часов)". Медицинский осмотр разделил всех заключённых на четыре категории - здоровые, не вполне здоровые, способные к лёгкому физическому труду и инвалиды. Нормы заключённым устанавливались с учётом состояния здоровья [901].
В "Колымских рассказах" Шаламов, рассказывая о времени, когда начальником Дальстроя был старый большевик Э. П. Берзин, писал, что тогда практиковались "зачёты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда... Колоссальные заработки заключённым, позволявшие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми...
Тогдашние кладбища заключённых настолько малочисленны, что можно было думать, что колымчане - бессмертны.
Эти немногие годы -..."золотое время Колымы"" [902].
После ареста Берзина в середине 1937 года на Колыме всё разительно изменилось к худшему, в первую очередь для "литерников, обладателей самой опасной буквы "Т"". В их личных делах содержались "спецуказания": "На время заключения лишить телеграфной и почтовой связи, использовать только на тяжёлых физических работах, доносить о поведении раз в квартал". Эти "спецуказания", подчёркивал Шаламов, "были приказом убить, не выпустить живым. Все "спецуказанцы" знали, что этот листок папиросной бумаги обязывает всякое будущее начальство - от конвоира до начальника управления лагерями - следить, доносить, принимать меры, что если любой маленький начальник не будет активен в уничтожении тех, кто обладает "спецуказаниями",- то на этого начальника донесут свои же товарищи, свои сослуживцы".
Едва ли где-либо пронзительней, чем в "Колымских рассказах", описана судьба "литерника", за которым "охотился весь конвой всех лагерей страны прошлого, настоящего и будущего - ни один начальник на свете не захотел бы проявить слабость в уничтожении такого "врага народа"".
Один из наиболее запоминающихся героев "Колымских рассказов" - оппозиционер Крист, судьба которого обнаруживает несомненное сходство с судьбой самого Шаламова. Получивший свой первый срок девятнадцатилетним, Крист "был приобщён к движению во всех картотеках Союза, и когда был сигнал к очередной травле, уехал на Колыму со смертным клеймом "КРТД"". Уберечься в лагере от участи, которую несла эта статья, было практически невозможно. "Буква "Т" в литере Криста была меткой, тавром, приметой, по которой травили Криста много лет, не выпуская из ледяных золотых забоев на шестидесятиградусном колымском морозе. Убивая тяжёлой работой, непосильным лагерным трудом, ‹...» убивая побоями начальников, прикладами конвоиров, кулаками бригадиров, тычками парикмахеров, локтями товарищей". Бессчётное количество раз Кристу приходилось убеждаться, что "никакая другая статья уголовного кодекса так не опасна для государства, как его, Криста, литер с буквой "Т". Ни измена Родине, ни террор, ни весь этот страшный букет пунктов пятьдесят восьмой статьи. Четырёхбуквенный литер Криста был приметой зверя, которого надо убить, которого приказано убить".
Крист внимательно следил за судьбой тех немногих, кто дожил до освобождения, "имея в прошлом тавро с буквой "Т" в своём московском приговоре, в своём лагерном паспорте-формуляре, в своём личном деле". Он знал, что даже после истечения срока и выхода на свободу "всё будущее будет отравлено этой важной справкой о судимости, о статье, о литере "КРТД". Этот литер закроет дорогу в любом будущем Криста, закроет на всю жизнь в любом месте страны, на любой работе. Эта буква не только лишает паспорта, но на вечные времена не даст устроиться на работу, на даст выехать с Колымы" [903].
Судьба носителей этого "литера" в лагерях служила серьёзным камнем преткновения для Солженицына, подчёркивавшего своё желание обойти эту тему в "Архипелаге ГУЛАГ". "Я пишу за Россию безъязыкую,- заявлял он,- и поэтому мало скажу о троцкистах: они все люди письменные, и кому удалось уцелеть, те уже наверное приготовили подробные мемуары и опишут свою драматическую эпопею полней и точней, чем смог бы я". Цинизм этого заявления может быть по достоинству оценён с учётом того, что Солженицын превосходно знал: из тысяч "кадровых", "неразоружившихся" троцкистов уцелеть удалось лишь считанным единицам. По этой причине среди сотен воспоминаний узников сталинских лагерей можно буквально по пальцам перечислить те, которые принадлежат "троцкистам".
Однако Солженицын, претендовавший на создание своего рода энциклопедии сталинского террора и осведомлённый относительно проникновения некоторых сведений о лагерной судьбе троцкистов за рубеж, всё же счёл нужным рассказать о троцкистах "кое-что для общей картины". Нигде этот писатель не противоречит самому себе больше, чем на тех нескольких страницах, которые он уделил повествованию о троцкистах. Замечая, что "во всяком случае, они были мужественные люди", он тут же добавлял к этой неоспоримой констатации традиционный антикоммунистический "прогноз задним числом": "Опасаюсь, впрочем, что, придя к власти, они принесли бы нам безумие не лучшее, чем Сталин".
Столь же лишено всяких доказательств другое суждение Солженицына, следующее за его рассказом об организованности и взаимопомощи, которую троцкисты проявляли в борьбе со своими тюремщиками: "Такое впечатление (но не настаиваю), что в их политической "борьбе" в лагерных условиях была излишняя суетливость (? - В. Р.), отчего появился оттенок трагического комизма". Снабдив этот пассаж оговорками ("впечатление", "не настаиваю"), писатель далее в глумливой манере комментирует дошедшие до него рассказы о поведении троцкистов в лагерях (с самими троцкистами Солженицыну не довелось общаться, поскольку к середине 40-х годов в лагерях их почти не осталось - подавляющее большинство их было расстреляно лагерными судами или замучено установленным для них режимом). Особенно едкими замечаниями Солженицын сопровождает рассказ о фактах сопротивления троцкистов: пении на разводах революционных песен, скандировании антисталинских политических лозунгов, вывешивании траурных флагов на палатках и бараках к 20-й годовщине Октябрьской революции и т. д. Не столкнувшись лично ни с одной подобной акцией протеста (после уничтожения троцкистов такие коллективные акции в лагерях уже не проводились), Солженицын пишет, что, по его мнению, в этих акциях был "смешан какой-то надрывный энтузиазм и бесплодность, становящаяся смешной". Естественно, что писателю, сочувственно описывавшему в своём "художественном исследовании" надежды заключённых на иностранную интервенцию и считавшему такие настроения выражением подлинной оппозиционности режиму, приверженность арестантов большевистской символике не могла не казаться "смешной" и "надрывной". Однако свой иронический рассказ о троцкистах Солженицын всё же вынужден был завершить многозначительными словами: "Нет, политические истинные - были. И много, и - жертвенны" [904].
Намного объективней эта тема раскрывается Солженицыным в романе "В круге первом", написанном в годы, когда писатель ещё не перешёл окончательно на позиции зоологического антикоммунизма. Здесь в описании характера и судьбы троцкиста Абрамсона художественная правда явно одерживает верх над политическими пристрастиями и предрассудками автора. Напомним, что основную часть обитателей описанной в романе "шарашки" составляли арестанты "послевоенного набора", включая тех, кто состоял на службе у гитлеровцев. Среди этих людей, сплошь настроенных в антикоммунистическом духе, исключением были лишь сталинист Рубин и "вовремя не дострелянный, вовремя не домеренный, вовремя не дотравленный троцкист" Абрамсон, чудом сумевший выжить: один на сотни своих погибших товарищей и единомышленников. Но если Рубин за свои взгляды непрерывно подвергался насмешкам со стороны других арестантов, то Абрамсона подобные насмешки начисто обходили. Более того, главный герой романа Нержин, в котором легко узнается сам Солженицын, невольно ощущал духовное превосходство над собой Абрамсона, хотя последний не был склонен делиться с ним своими политическими суждениями.
Особенно привлекает в романе глубокое художественное проникновение в идейный и душевный мир Абрамсона, отбывающего третий десяток лет заключения. Абрамсон считал, что арестантский поток, к которому принадлежали Рубин и Нержин, "был сер, это были беспомощные жертвы войны, а не люди, которые бы добровольно избрали политическую борьбу путём своей жизни... Абрамсону казалось, что эти люди не шли ни в какое сравнение с теми - с теми исполинами, кто, как и он сам, в конце двадцатых годов добровольно избирали енисейскую ссылку вместо того, чтобы отказаться от своих слов, сказанных на партсобрании, и остаться в благополучии - такой выбор давался каждому из них. Те люди не могли снести искажения и опозорения революции и готовы были отдать себя для очищения её". Трудно более честно и правдиво сказать о судьбе "кадровых" троцкистов и их отличии от представителей всех последующих диссидентских течений в СССР.
Несмотря на все пережитые испытания, Абрамсон "внутри себя, где-то там, за семью перегородками сохранил не только живой, но самый болезненный интерес к мировым судьбам и к судьбе того учения, которому заклал свою жизнь". Не находя в своём духовном мире ничего общего со взглядами других обитателей "шарашки", он считал бессмысленным вступать с ними в политические споры и молча выслушивал их глумливые суждения о большевизме и Октябрьской революции (такие суждения, конечно, не могли не доходить через многочисленных стукачей до тюремщиков, но карались они отнюдь с не такой неумолимостью и свирепостью, как малейшие рецидивы "троцкистских" идей). От разговоров на политические темы Абрамсон уклонялся потому, что для него было "свои глубоко хранимые, столько раз оскорблённые мысли так же невозможно открыть "молодым" арестантам, как показать им свою жену обнажённой" [905].
От художественных свидетельств перейдем к мемуарным свидетельствам о судьбах троцкистов в годину большого террора. В этом плане существенный интерес представляют воспоминания старого большевика, участника левой оппозиции 20-х годов Д. Байтальского о движении в 1936 году из Караганды во Владивосток эшелона заключённых, среди которых большинство составляли троцкисты. Они имели свой старостат, который на Колыме слился со старостатами других троцкистских этапов. Среди участников этого этапа было немало большевиков с дореволюционным стажем, в прошлом - видных партийных работников. Но основная его часть состояла из "горячего, неопытного в политической борьбе молодняка, считавшего себя настоящими борцами за ленинизм". В лагере все эти "твердокаменные троцкисты" "вместо линии пассивного подчинения с целью физического сохранения своих жизней... взяли курс на сопротивление сталинизму, борьбу с мощнейшим аппаратом НКВД".
Именно в эту среду "органы" засылали особенно большое количество провокаторов и осведомителей. Байтальский вспоминал о своей встрече на колымском прииске с неким Княжицким, которому в своё время он дал рекомендацию в партию. Княжицкий рассказал, что в годы легальной внутрипартийной борьбы он "голосовал всегда за линию ЦК, а подпольно распространял троцкистскую литературу". Выследив его, сотрудники ГПУ воспользовались его пребыванием в заграничной командировке и пригрозили, что "сделают из него шпиона". В обмен на избавление от этого позора Княжицкому было предложено дать подписку о слежке за участниками троцкистского подполья. Так он стал сексотом и провокатором. В начале 30-х годов его арестовали и отправили в ссылку с тем, чтобы он там "освещал жизнь троцкистской колонии". В мае 1936 года всю эту колонию отправили в колымские лагеря, включив в неё Княжицкого вместе с многими другими провокаторами. Рассказывая об этой позорной главе своей жизни, Княжицкий говорил: "Энкаведешников ненавижу, Сталина - попадись он мне - руками удушил бы, а "работать", исполнять поручения, людей сажать - обязан: подписку дал" [906].
В последние годы опубликованы некоторые выдержки из доносов осведомителей, раскрывающие политические настроения троцкистов в местах заключения. Так, в начале 1936 года сексот из числа заключённых доносил начальнику одного из лагпунктов: "Группа троцкистов, помещающаяся в бараке Љ 8, ведёт систематическую агитацию против партии, а в особенности против т. Сталина... Мартынов сказал: "Наши ребята везде работают, нас, троцкистов, только формально разгромили, а на деле мы работаем, нужно только терпение, а этого у троцкистов хватит"... Стебяков сказал: "Руководство Сталина - руководство насилия, и такая система исправления ни к чему положительному не приведёт, а, наоборот, люди делаются ещё злее - не против власти, а против руководителей". Мартынов на это ответил: "Нужно не только говорить, но и действовать. Нужны новые формы и методы работы"... Мартынов в разговоре заявил: "Факт то, что ни Троцкий, ни я, ни ряд других кланяться Сталину не будет"".
Такого рода взгляды троцкисты излагали не только в приватных разговорах между собой. В донесении о следовании троцкистского этапа из Казахстана в пересыльный лагерь Владивостока указывалось: в Красноярске заключённые через окна вагонов кричали: "Долой контрреволюционный ЦК ВКП(б), возглавляемый Сталиным", "Товарищи рабочие! Перед вами - политические заключённые сталинского режима, большевики-ленинцы-троцкисты, которых везут на Колыму для физического уничтожения. Лучшая часть пролетариата томится в сталинских тюрьмах. В правительстве сидит кучка чиновников и бюрократов, возглавляемых Сталиным" [907].
Во Владивостоке троцкисты во время следования к порту развернули плакат с лозунгом: "Долой Сталина" и стали выкрикивать: "Пишут, что нет политзаключённых, а политзаключённых ссылают пачками на каторгу. Рабочие! Смотрите - вот перед вами коммунисты-большевики-ленинцы, окружённые конвоем фашизма" [908].
На пароходе, движущемся на Колыму, во время выработки требований для отправки в ЦИК и Коминтерн, троцкист Поляков говорил: "Набирайте силы для дальнейшей тяжёлой борьбы. Некоторые из нас отступят перед трудностями, их купят облегчением их условий, но мы должны готовиться к большим тяготам, а, может быть, и к смерти" [909].
Рассказывая в своих воспоминаниях о тех, у кого в лагерях сохранилась "какая-нибудь вера, дававшая силу жить, не ломаясь", Н. Гаген-Торн относит к ним прежде всего встреченных ею на Колыме ""неотказавшихся ленинцев", как они себя называли". Взгляды этих людей, не скрывавших своей принадлежности к оппозиции, сводились к следующему:
"1. [Требование] опубликовать посмертное письмо Ленина, которое скрыл Сталин, тем самым нарушив партийную демократию.
2. Сталин диктатуру пролетариата обратил в диктатуру над пролетариатом и ввёл недопустимый террор.
3. Коллективизация, проведённая насильственным путём, с полным порабощением крестьянства, не приближает социализма, а создаёт гипертрофию государства.
4. Тактика партии, ведомой Сталиным, дискредитирует идею коммунизма.
Спасти эту идею может только жертвенная кровь коммунистов, вступивших в борьбу со сталинской линией. Они шли на это. Из ссылки на Колыму гнали их по Владивостоку, около сотни человек. Они шли и пели: "Вы жертвою пали в борьбе роковой, любви беззаветной к народу". Конвойные били их прикладами, но пение не прекращалось. Загнали в трюм, но и оттуда слышалось пение. На Колыме они объявили голодовку, требуя политического режима: переписки, разрешения читать, отделения от уголовников. На пятнадцатый день их стали искусственно кормить. Они не сдавались. На девяностый день администрация обещала выполнить требования. Они сняли голодовку. Их развезли по разным лагпунктам, обещая, что там будут требуемые условия. Потом постепенно снова свезли в Магадан и отправили в страшную тюрьму - "дом Васькова", возбудив новое дело. Они знали, что будет расстрел, и на это шли. Это были мужественные люди. Вероятно, все они погибли, но веру свою в необходимость борьбы за по-своему понятый коммунизм сохранили" [910].
Пока во главе Дальстроя находился Берзин, а начальником секретно-политического отдела Магаданского УНКВД был Мосевич (бывший начальник СПО Ленинградского УНКВД, осуждённый по процессу ленинградских чекистов), троцкистам удавалось добиваться выполнения требований, выдвигаемых в коллективных голодовках: получения работы по специальности, разрешения совместно проживать семьям и т. д. После массовой голодовки троцкистов, разбросанных по разным приискам, но поддерживавших связь между собой, было достигнуто их соглашение с администрацией Дальстроя об облегчении лагерного режима. В бараках были устроены небольшие клетушки, отгороженные друг от друга низкими дощатыми стенками; в них были размещены семьи троцкистов, выигравших голодовку. Голодовка, продолжавшаяся несколько месяцев, проходила под лозунгами: "На костях рабочего класса социализм не построить"; "нашу кровь, кровь большевиков, Сталин перекачивает в золото" [911].
Одним из руководителей подпольного комитета, возглавившего голодовку, был старейший оппозиционер, шестидесятидвухлетний Б. М. Эльцин, ни разу не подписавший капитулянтских заявлений.
Среди колымских троцкистов была А. Л. Соколовская, первая жена Троцкого, прошедшая через царские тюрьмы и ссылку. К тому времени она потеряла двух своих дочерей: младшая умерла от туберкулеза в 1928 году, старшая, уехавшая за границу, покончила с собой в 1933 году. "Несмотря на всю её простоту и человечность,- вспоминает Н. А. Иоффе о Соколовской,- она представляется мне фигурой из какой-то древнегреческой трагедии" [912].
О дальнейшей судьбе Соколовской рассказывается в воспоминаниях Гаген-Торн, которая в Иркутской пересыльной тюрьме встретила "женщину с интеллигентным и скорбным еврейским лицом", направляемую с Колымы в Москву. Первый разговор, состоявшийся между ними, носил следующий характер:
"- КРД?
- КРТД. С КРД не возят так далеко на переследствие,- усмехнулась она.
- Давно сидите?
- Взяли в тридцатом, сначала в ссылку, потом в политизолятор...
- С кем вы сидели в тюрьме? - спросила она.
- Разный, очень разный состав. Из тех, кто может вас интересовать, встретила Катю Гусакову.
Она вздрогнула. Я смотрела оценивающе.
- Давно она в тюрьме?
- Год сидела в одиночке. К нам в камеру привели как с креста снятую. Одни глаза и косы длинные. Тело - прозрачное. Сказала, что после длительной голодовки.
Женщина молчала выжидающе. Волнуясь, поправила седеющие волосы.
- От неё я впервые услышала о троцкизме,- сказала я, прямо глядя на неё.- Она мне рассказала о политизоляторе и ссылке, но больше спрашивала о том, что делается на воле, о раскулачивании тридцатого - тридцать четвёртого годов. Мне многое стало яснее. Наши разговоры помогли обеим. Я давала ей факты, она рассказывала концепцию Аслан Давид-оглы (конспиративное имя, которым заключённые называли Троцкого [913].- В. Р.).
Женщина вздрогнула и засветилась каким-то внутренним светом.
- Вы знаете это имя? Значит, Катя доверяла вам,- сказала она со вздохом.- Мне тоже придётся довериться. Вы едете на Колыму, а я - оттуда. Там много наших. Они не скрывают, что они - троцкисты, и поэтому я решаюсь просить вас передать им, что меня везут на переследствие. Им это очень важно". Только после этого Соколовская сказала, что она - первая жена Троцкого.
"- У меня... внук - от старшей дочери,- продолжала Соколовская. Я так беспокоилась за мальчика! Ему сейчас четырнадцатый год. Говорят, его также взяли.
- Куда? В тюрьму? Какое страшное детство.
- В царское время детей не брали... Но этот - он хочет уничтожить всех. До седьмого колена. Лёва похож на деда и, видимо, талантлив, как он. Что с ним будет?"
Н. Гаген-Торн пишет, что Соколовская рассказала "о вещах, о которых я не подозревала, рассказала про Аслан Давид-оглы - как будто тряпкой стерли старость и усталость с лица собеседницы - оно стало совсем молодым". Получив обещание сообщить о её судьбе друзьям, Соколовская сказала:
"- Меня из магаданского лагеря взяли в "дом Васькова", и дальше обо мне они ничего не знают. И я не знаю, кого ещё взяли. Кто остался? А это важно знать: видимо, хотят создать новое дело. Я знаю, что в Магаданском лагере осталась Лоло Бибинейшвили, это жена Ладо. Того самого Ладо, который в царское время гремел по всей Грузии. Активнейший большевик... Так вот, передайте Лоло, что ни о ком из товарищей ничего не слыхала. Чувствую себя неплохо, бодра. Я ведь старая, они тревожатся за меня. Товарищам шлю привет, верю в их бодрость и мужество... Скажите им, что там, за границей, Аслан Давид-оглы сможет сделать многое.- Она посмотрела на меня засветившимися глазами, гордясь воспоминанием о нём, любовью к нему. И я, которая ещё не умела понимать переживания старости, молча удивлялась этой женщине, свету её воспоминаний" [914].
В лагерях троцкисты делились на "отошедших" и "неотошедших". К первым относились те, кто в конце 20-х - начале 30-х годов выступили с заявлениями об отказе от своих взглядов и в большинстве своём были возвращены в партию; ко вторым - те, кто все эти годы отказывались заявить о своём отречении от оппозиции и поэтому оставались в ссылках и политизоляторах вплоть до 1936-1937 годов, когда они были переведены в лагеря строгого режима. Естественно, что "неотошедшим" были созданы намного более тяжёлые условия в лагерях. Почти ни один из них не пережил лагерных расстрелов конца 30-х годов. "Если б я был троцкистом,- писал В. Шаламов,- я был бы давно расстрелян, уничтожен, но и временное прикосновение дало мне вечное клеймо. Вот до какой степени Сталин боялся [троцкистов]" [915].
Парадокс заключался в том, что капитулянтам-троцкистам присуждались в 1936 году ещё относительно небольшие сроки. Намного более суровые приговоры получали люди, подведённые под статью "КРТД" в 1937 году,- в большинстве своём не имевшие в прошлом никакого касательства к оппозиции. Некоторым "отошедшим" удалось выйти на свободу после отбытия своего срока. К их числу относилась А. С. Берцинская, которая вместе со своим мужем Т. Ш. Аскендаряном принимала активное участие в установлении Советской власти в Азербайджане. Примкнув в 20-е годы к оппозиции, они в 1928 году были сосланы в Минусинск. После подачи капитулянтских заявлений они были выпущены на свободу, но в августе 1936 года были вновь арестованы и приговорены Особым совещанием к пяти годам лагерей. В Магадане они были размещены в бараках вместе с "неотошедшими" троцкистами. Там представители обеих категорий заключённых развернули борьбу за соблюдение трудового кодекса о восьми-, а не десятичасовом рабочем дне, установленном для заключённых, за предоставление выходных, которые в летнее время были полностью отменены, и т. д. По воскресеньям за отказ выходить на работу их направляли в карцер [916].
Весной 1937 года на Колыме начались лагерные процессы над троцкистами - участниками голодовок и других форм коллективного протеста. В материалах процесса по "делу политического центра троцкистов на Колыме", наряду с явно фантастическими обвинениями (в "подготовке вооружённого восстания при поддержке Японии и США" и т. п.), содержатся характерные выдержки из высказываний обвиняемых: "Чичинадзе всю нашу страну Советов считает сплошным концлагерем... Шуклин сказал: "Сейчас Сталин никаким авторитетом у мирового пролетариата не пользуется, потому что он кровожадный и, кроме того, самый подлый человек... Сталин хочет уничтожить всех своих конкурентов, умных людей, подлинных вождей народа, людей, по своему интеллектуальному уровню стоящих гораздо выше его". Мещерин говорил: "Кого из старых большевиков арестуют и расстреляют теперь? Ясно, что хотят уничтожить всех старых вождей. Ведь Сталина никто не знал, как вождя"" [917].
Пятеро подсудимых на этом процессе были приговорены к расстрелу, остальные - к 10 годам заключения. Но и после этого борьба троцкистов со своими палачами продолжалась. В воспоминаниях Берцинской рассказывается о судьбе старой большевички Захарьян, принадлежавшей к тем, кто "был яростно непримирим и настойчиво непреклонен". После её перевода с прииска в Магадан у неё отняли находившегося вместе с ней маленького сына. Когда в 1942 году Берцинской объявили об окончании её срока, она в лагерной каптёрке увидела вещи, принадлежавшие Захарьян и другим "неотошедшим", которые к тому времени были расстреляны [918].
В. Шаламов рассказывал о "знаменитой бригаде", находившейся на колымском прииске "Партизан". Эта бригада, включавшая "неработающих вовсе троцкистов", в 1936 году провела ряд голодовок, в результате которых добилась от Москвы разрешения не работать, получая "производственный", а не штрафной паёк. "Питание тогда имело четыре "категории" - лагерь использовал философскую терминологию в самых неподходящих местах: "стахановская" - при выполнении нормы на 130 % и выше 1000 граммов хлеба, "ударная" - от 100 до 130 % 800 граммов хлеба, производственная - 90-100 % 600 граммов хлеба, штрафная - 300 граммов хлеба. Отказники переводились в моё время на штрафной паёк, хлеб и воду. Но так было не всегда. Борьба шла в тридцать пятом и тридцать шестом годах - и рядом голодовок троцкисты прииска "Партизан" добились узаконенных 600 граммов. Их лишали ларьков, выписок, но не заставляли работать". По своей инициативе они заготавливали дрова для всего лагеря. В одну из ночей 1937 года все они были увезены в следственную тюрьму. После этого никого из них никто не видел [919].
О дальнейшей судьбе членов этой бригады рассказывают недавно опубликованные материалы их следственного дела, согласно которым ни один из них не признал себя виновным, а четверо отказались отвечать на вопросы следователей. Все 14 обвиняемых по данному делу в сентябре 1937 года были приговорены к расстрелу. Среди них находились профессор, управляющий трестом, литератор, рабочие, инженеры, экономисты, учителя [920].
Н. И. Гаген-Торн рассказывает, что к 1939 году на Колыме исчезли все её "друзья-оппоненты, свято верившие, что "попираемая и дискредитированная Сталиным идея коммунизма должна быть возрождена нашей кровью". И охотно отдававшие эту кровь. Я безмерно уважала в них эту жертвенную традицию русской интеллигенции" [921].
Ещё больше, чем на Колыме, насчитывалось троцкистов в воркутинских лагерях. И здесь они были единственной группой заключённых, оказывавших организованное сопротивление.
В коллекции Николаевского собрано немало воспоминаний бывших лагерников о событиях, получивших название воркутинской трагедии. О её начале выразительно рассказывается в воспоминаниях А. Рахалова. Он сообщал, что до 1936 года большинство не капитулировавших троцкистов находилось в ссылке, куда они захватили с собой библиотечки и теоретические работы, идущие вразрез с "генеральной линией". Их дети находились вместе с ними и посещали школы, где "часто выслушивали беседы учителей о счастливом детстве советских детей под сталинским солнцем, о тяжёлой, но успешной борьбе вождя с врагами народа [каковыми являлись их родители]. "Прокажённым" родителям быстро надоел яд, даваемый их детям в чрезмерных дозах в школах, и они изъяли их оттуда, чтобы самим дома сделать из них "просто грамотных людей"".
В 1936 году ссыльные троцкисты вместе с семьями были погружены в вагоны и отправлены в Архангельск, а оттуда в заполярную Воркуту, где этапники узнали, что в их приговорах слово "ссылка" было механически заменено словом "лагерь", в результате чего они превратились из "административно высланных" в заключённых. Более того, к их прежним срокам был без всякой мотивировки прибавлен дополнительный срок в 5 лет.
"Это было началом трагедии.
Запасы продовольствия, которые они имели, быстро иссякли, а этапного пайка далеко не хватало для того, чтобы чувствовать себя сытым хотя бы на 15 минут. Дети не просили лишнего куска хлеба. Они понимали, что их судьба связана целиком с судьбой их родителей".
Среди заключённых этого этапа находились Сергей Седов, бывший секретарь Троцкого Познанский, бывший руководитель нефтяной промышленности В. Косиор (брат члена Политбюро ЦК ВКП(б) С. Косиора) и "целая плеяда бывших видных партийных работников, начиная от секретарей обкомов... и кончая секретарями райкомов, работниками Госплана и других организаций".
Как отмечает автор воспоминаний, "настроение прибывших было далеко не упадническим, а наоборот, бодрым, энергичным и... злым". Приезд оппозиционеров на Воркуту совпал с обсуждением проекта "сталинской конституции". Троцкисты подвергли его уничтожающей критике, а один из них после очередной радиопередачи "спокойно резюмировал: Всё ясно, товарищи,- это не сталинская конституция, а сталинская проституция".
"Троцкисты, бесспорно располагали большим опытом революционной борьбы и, благодаря этому, умели держаться сплочённо, дружно и храбро, умели соблюдать известные меры предосторожности в своей работе и борьбе". Когда автор воспоминаний посоветовал В. Косиору "смириться с судьбой и запастись терпением для отбытия срока заключения", поскольку "никакие акции протеста не помогут", Косиор ответил: "По-своему вы правы. Но не забывайте, что мы не уголовная банда и не случайные политические преступники, мы - противники сталинской политики и желаем стране только лучшего... Если наше положение - действительно скверное, то мы хотим, по крайней мере, знать, что думает об этом Москва. Сегодня мы имеем право полагать, что местные чекисты проявляют собственную инициативу, ущемляя наши элементарнейшие права, даже как заключённых, а мы хотим знать мнение Москвы - тогда многое для нас станет ясным".
В октябре 1936 года начался кульминационный пункт воркутинской трагедии - объявление голодовки всеми троцкистами, находившимися в местных лагерях.
Голодавшие требовали открытого суда над собой (большинство из них получило лагерные сроки заочно, по постановлению Особого совещания), освобождения своих жён и детей и предоставления им права на свободный выбор места жительства, перевода стариков и инвалидов из полярных районов в районы с более мягким климатом, отделения политических заключённых от уголовников, установления для всех заключённых одинакового питания независимо от выполнения нормы.
Во всех воспоминаниях называется один и тот же беспрецедентный срок голодовки - 132 дня. В ней принимало участие более тысячи заключённых, из которых несколько человек умерли. Вскоре участников голодовки свезли из всех лагпунктов в посёлок, находящийся в нескольких десятках километров от рудника. Но и оттуда к остальным заключённым стали поступать сведения, что голодовка продолжается и троцкисты не намерены сдаваться. "Даже вольнонаёмные не осмеливались выразить свою ненависть к "вылазке заклятых контрреволюционеров", так как, видимо, трагедия голодающих находила какой-то отзвук и в их сердцах... Чекисты приняли все меры к тому, чтобы эта голодовка не стала объектом мирового общественного мнения и прессы" [922]. Весной 1937 года голодающим по приказу из Москвы было сообщено, что их требования удовлетворены. Все они были направлены на бывшую штрафную командировку "Кирпичный завод", где с осени 1937 года начались массовые расстрелы.
XLV
"Бюрократия ужаснулась"
Противники сталинизма не ограничивались населением лагерей. Их численность неуклонно росла и на воле.
Стимулируя непрерывную публикацию сообщений о всё новых "разоблачённых троцкистах", Сталин не смущался тем, что обилие таких сообщений создаёт впечатление о крайней многочисленности сторонников стократ заклеймённого Троцкого. Главной его задачей было нагнетание ужаса масштабностью возглавляемой Троцким заговорщической деятельности и чудовищностью преступлений участников этого всеобъемлющего заговора.
Однако, наблюдая, как из правящей тележки выпадают всё новые лица, простые люди не могли не спрашивать себя: кто правит нами? Почему люди, боровшиеся за Советскую власть и до вчерашнего дня ходившие в её фаворитах, внезапно оказались тяжкими преступниками?
Несмотря на неминуемость расправы, которая должна была последовать за малейшее выражение сомнений в правомерности репрессий, негодующие голоса протеста раздавались даже на партийных собраниях. В воспоминаниях О. Адамовой-Слиозберг рассказывается о её встрече в тюремной камере с ивановской ткачихой, старой большевичкой и участницей гражданской войны О. И. Никитиной, тридцать пять лет проработавшей у станка. Никитина получила десять лет за то, что со свойственной ей прямотой заявила на собрании: ""Говорите, все предатели. Что же Ленин-то совсем без глаз был, не видел людей, которые вокруг него жили?" И вот сидела она и по целым дням шептала про себя - всё доказывала себе, что правильно поступила" [923].
Даже по поводу Троцкого, на протяжении многих лет изображавшегося официальной пропагандой в качестве вождя "авангарда контрреволюционной буржуазии", нередко публично высказывались слова сочувствия и уважения. Так, студент индустриального рабфака в Ростове-на-Дону Козлов говорил на партийно-комсомольском собрании: "Троцкий имеет колоссальные заслуги перед страной... он один из популярнейших вождей революции". Невзирая на требования "органов", помощник прокурора Старцев отказался санкционировать арест Козлова за это выступление, заявив: "Ведь занимал же Троцкий должности, о которых говорил Козлов на собрании" [924].
Подобные, пусть и разрозненные голоса протеста толкали Сталина на непрерывное расширение круга репрессируемых. Планируя показательные процессы, он, во-видимому, не предвидел тех последствий, к которым они приведут. Его первоначальная политическая цель состояла в истреблении наиболее ненавистных противников и в нанесении смертельного удара по IV Интернационалу. Однако он не рассчитал силы удара. Раскрывая внутреннюю логику последующих репрессий, Троцкий писал: "Непрерывные успехи Сталина (в борьбе с внутрипартийными оппозициями.- В. Р.), начиная с 1923 года, постепенно привели его к убеждению, что исторический процесс можно обмануть или изнасиловать. Московские процессы представляют собой высший пункт этой политики обмана и насилия. Вместе с тем... каждый новый обман требует двойного обмана для своего поддержания; каждое насилие расширяет радиус необходимых насилий... Мир поражается не столько силой воли и неколебимости, сколько низменными интеллектуальными ресурсами и политическими средствами. Ни обмануть, ни изнасиловать исторический процесс нельзя. Процессы, видимо, поразили всю бюрократию, за исключением ничтожной посвящённой кучки. Никто не понимал, зачем эти процессы понадобились, никто не верил, что опасность со стороны оппозиции так велика" [925].
Подтверждением этих слов служат доносительские реляции, хранящиеся в партийных архивах. В Коломне член партии с 1918 года Соминский на занятиях кружка партучебы высказал суждения, "направленные на защиту врагов народа, сожаления о них, восхваление их деятельности и противопоставлял настоящее сталинское руководство ленинскому". В той же Коломне рабочий сталелитейного цеха заявил, что "троцкисты и бухаринцы не такие уж плохие люди, как о них говорят". Запорожский шофёр Павлов назвал троцкистов "заслуженными революционерами". Рабочий запорожского спиртного завода, кандидат в члены ВКП(б), в беседе в товарищами говорил: "Очень жаль людей - Каменева и Зиновьева, которые невинно страдают". На допросах в НКВД он подтвердил эти слова и добавил: "Никто мне не запретит кого жалеть: вы - тех, а мы - тех" [926].
Член ВКП(б) с 1919 года Чёткий был исключён из партии за то, что "вёл явно троцкистские разговоры по делу привлечённых к суду Зиновьева и Каменева, опорочивая обвинительное заключение прокуратуры СССР". Такая же участь постигла московского инженера, члена партии с 1917 года Тыдмана, который на митинге по поводу суда над Зиновьевым и Каменевым выступил "с явно контрреволюционной речью, восхваляя этих бандитов и подчёркивая их положительную роль в революции" [927].
Аналогичные настроения находили выражение не только в городах, но и в сельской местности. Как сообщалось в сводках управления НКВД по Воронежской области, в одном из колхозов были зафиксированы следующие выступления: "Зиновьев и Каменев были видные люди и пользовались уважением в народе, их выбрали бы в правительство при тайном голосовании, но, чтобы этого не допустить, власть их расстреляла"; "жаль, что расстреляли зиновьевцев. Мы бы при новых выборах голосовали за них" [928]. В одном из сельских районов Курской области был исключён из партии тракторист Коробов за то, что на митинге, посвящённом итогам процесса 16-ти, заявил: "Троцкий имеет заслуги, которые необходимо занести в энциклопедию, а эти события нужно рассматривать как драку между членами ЦК" [929].
Данные факты, взятые выборочно лишь по некоторым регионам (а их число можно легко умножить только по имеющимся публикациям), убедительно доказывают отсутствие всеобщей "ослеплённости" или "молчания". Диссидентские, как мы сказали бы сегодня, выступления шли не только из среды рядовых коммунистов, на них отваживались и люди, пользовавшиеся широкой известностью в партии и стране. В книге Ю. Трифонова "Отблеск костра" приводится рассказ старого большевика Накорякова о выступлении А. А. Сольца, более десяти лет работавшего членом Президиума ЦКК, а в 1937 году занимавшего пост помощника прокурора СССР по судебно-бытовому сектору. На собрании районного партактива в Москве Сольц подверг резкой критике деятельность Вышинского и потребовал создать комиссию для её расследования. "Часть зала замерла от ужаса, но большинство стали кричать: "Долой! Вон с трибуны! Волк в овечьей шкуре!" Сольц продолжал говорить. Какие-то добровольцы, охваченные гневом, подбежали к старику и стащили его с трибуны" [930]. Дальнейшая судьба Сольца несколько отличалась от судьбы его коллег и товарищей. Он был упрятан в психиатрическую больницу и после выхода из неё находился в состоянии глубокой депрессии вплоть до своей смерти в 1945 году.
Показательные процессы посеяли наибольшую тревогу в среде бюрократии, которая ближе всего стояла к их жертвам. До этого бюрократы, преданные "генеральной линии", могли быть уверены не только в своей личной безопасности, но и в сохранении своих постов и привилегий. Теперь же Сталин "затронул ножом жизненные ткани правящего слоя. Бюрократия испугалась и ужаснулась. Она впервые увидела в Сталине не первого среди равных, а азиатского тирана, Чингисхана, как его назвал некогда Бухарин. Под действием толчка, который он сам вызвал, Сталин убедился, что он отнюдь не является безапелляционным авторитетом для всего слоя партийной и советской бюрократии (которая помнит его прошлое и уже по тому одному не способна поддаться гипнозу). Сталину пришлось вокруг кружка очертить ножом следующий концентрический круг большего радиуса. Испуг и ужас возросли вместе с числом затронутых жизней и угрожаемых интересов. В старом слое никто не верил обвинениям, и под влиянием страшной встряски все заговорили об этом друг с другом" [931].
Разумеется, такие разговоры велись, как правило, наедине или же в тесном кругу людей, связанных узами взаимного доверия. Но встречались и исключения. Н. Запорожец вспоминает эпизод, происшедший летом 1937 года в доме отдыха для партийного актива. Во время обеда второй секретарь Ленинградского обкома партии, в прошлом - легендарный вожак комсомола П. И. Смородин обратился к сидящим за столом со словами: "Не пора ли задуматься над тем, что происходит в стране? Надо действовать, не то нас всех перехватают поодиночке, как кур с насеста!" Все сначала обомлели, а потом поспешно стали расходиться. Рядом со Смородиным остался только его старый друг П. Ф. Дорофеев (отчим Натальи Запорожец) [932].
Даже ближайшим приспешникам Сталина приходилось сталкиваться с выражением беспокойства, пусть робкого и косвенного, по поводу процессов. Хрущёв вспоминал, как он оказался свидетелем примечательного разговора Демьяна Бедного с Кагановичем и Орджоникидзе. Поэт признавался, что у него никак не получаются стихи по поводу процесса 16-ти: "Не могу, ну, не могу. Старался, сколько силился, но не могу, у меня вроде как половое бессилие, когда я начинаю о них думать". Хотя Демьян Бедный вскоре "пересилил" себя и написал немало отвратительных виршей с проклятьями по адресу жертв процессов, с многими из которых в прошлом он был лично близок, сам этот разговор симптоматичен. Не менее симптоматична и тогдашняя реакция Хрущёва на слова поэта: "Я был поражён такой откровенностью. Это значит, что у него существовало какое-то сочувствие к тем, кто находился на скамье подсудимых" [933].
Чтобы свести к минимуму подобные настроения, а тем более - их публичное выражение, Сталин проводил каждого бюрократа через каждодневный "экзамен на верность". Кривицкий, покинувший Советский Союз летом 1937 года, рассказывал Л. Седову: "Что касается борьбы с троцкизмом, то скажу Вам только одно. Впечатление такое, что Сталин ни о чём другом не думает, что для него не существует других вопросов... Когда возникает какой-нибудь вопрос, дело и пр.- к нему подходят прежде всего под углом зрения борьбы с троцкизмом. Хорошо ли, плохо ли человек ведёт работу - неважно. Важно, борется ли он с троцкизмом. Делаешь доклад по серьёзнейшему вопросу, видишь, что тебя почти не слушают. Под конец же спрашивают: а по части троцкистов как у тебя обстоит дело?" [934] Удовлетворительным ответом на этот "кардинальный" вопрос могли быть только доносы на своих сослуживцев, подчинённых или начальников.
Характеризуя то новое, что вошло в советскую жизнь после первых показательных процессов, Троцкий писал: "До 1936 года Сталин... лишь насиловал совесть людей, заставляя их говорить не то, что они думали. С 1936 года он начал открыто играть головами своих сотрудников. Открылся новый период! При помощи бюрократии Сталин подавил народ; теперь он терроризирует саму бюрократию... Ближайшие сотрудники Сталина переглядываются, спрашивая мысленно друг друга: чья очередь завтра?" [935]
После двух московских процессов наметился окончательный разлад между Сталиным и той частью партии, которая сохраняла приверженность традициям большевизма и Октябрьской революции. Опасность для Сталина стали представлять не только несгибаемые оппозиционеры, не только капитулировавшие участники бывших оппозиций, но и все старые большевики, за исключением нескольких человек, входивших в его ближайшее окружение. "Старая гвардия,- писал Троцкий в июне 1937 года,- политически ликвидирована давно. Её физическое истребление завершается ныне в сталинском стиле, сочетающем садическое зверство с бюрократическим педантизмом". Относительная лёгкость проведения этой расправы объяснялась тем, что "бюрократия в целом утратила контроль над собственными рефлексами самообороны. Новые преследования, перешедшие все границы постижимого, навязаны ей прогрессией старых преследований" [936].
Если бюрократия, давно передоверившая все решающие рычаги власти Сталину, утратила контроль над рефлексами самообороны, которые, казалось бы, должны были побудить к сопротивлению курсу на её тотальное истребление, то такой контроль в полной мере был присущ Сталину, сохранявшему в вакханалии большого террора удивительное самообладание. Он приступил к великой чистке, не предполагая тех масштабов, в которых она развернулась в дальнейшем. Но брожение, возникшее в кругах бюрократии, заставило его выбросить из правящего слоя, вслед за участниками бывших оппозиций и основной частью старых большевиков вообще, т. е. поколением пятидесятилетних, более молодое поколение, в своей массе не принимавшее участия в оппозициях 20-х годов. После расправы со старой партийной гвардией, писал Троцкий, "маузер ГПУ направлен на следующее поколение, которое начало своё восхождение с гражданской войны... Тысячи и тысячи чиновников и командиров, вышедших из большевизма или примкнувших к большевизму, поддерживали до недавнего времени Сталина не за страх, а за совесть. Но последние события пробудили в них страх - за судьбу режима и за свою собственную судьбу. Те, которые помогли Сталину подняться, оказываются всё менее пригодны для того, чтобы поддерживать его на головокружительной высоте. Сталин вынужден всё чаще обновлять орудия своего господства" [937].
Поколение сорокалетних - людей, находившихся в расцвете физических и духовных сил, было способно к действенному сопротивлению сталинизму в большей степени, чем бывшие деятели оппозиций, деморализованные долголетним отступничеством от своих убеждений. Как подчёркивал Троцкий, "проверка сорокалетних, т. е. поколения, которое помогало Сталину расправиться со старой гвардией, принимает систематический характер. Дело идёт уже не о случайных фигурах, а о звездах второй величины". Проверка этой "промежуточной формации" показала Сталину, что "верхний слой привилегированных возглавляется людьми, которые сами ещё не свободны от традиций большевизма". Поэтому Сталин не может не опасаться того, что "из среды самой бюрократии и особенно армии возникнет противодействие его планам цезаризма. Это значит, что... Сталин попытается истребить лучшие элементы государственного аппарата" [938].
Среди поколения сорокалетних наибольшую опасность для Сталина представляли руководители Красной Армии, которая, по словам Л. Треппера, была "последним, ещё не взятым им бастионом, только она одна ещё не подпала под его безраздельное влияние" [939]. В силу своей функциональной природы генеральский и офицерский корпус обладал высокой организованностью и материальными ресурсами для активного отпора Сталину. Надежды на такой отпор глубоко коренились в сознании многих старых большевиков. Как вспоминала М. В. Раскольникова-Канивец, "Раскольников удивлялся, почему Красная Армия, её маршалы и генералы не реагируют на кровавую "чистку". В то время Федя ещё надеялся, что внутри СССР в конце концов найдётся сопротивление" [940].
Все советские и зарубежные историки, писавшие о 1937 годе, сходились на том, что такого сопротивления в СССР не было, а тотальная расправа над советским генералитетом была вызвана пресловутой беспричинной подозрительностью Сталина. Между тем "заговор генералов" представляет одну из самых драматических и загадочных страниц в истории большого террора. Поэтому при его освещении я буду в большей степени, чем в остальном изложении, прибегать к историческим гипотезам, надеясь, что дальнейшие архивные изыскания позволят полнее прояснить один из наиболее существенных вопросов, возникающих в ходе анализа событий 1937 года: существовал ли в этом году антисталинский военно-политический заговор.
XLVI
Причины расправы с генералами
Даже если отвлечься от версии о существовании военного заговора, которая будет рассмотрена ниже, нетрудно обнаружить, что для чистки командного состава армии у Сталина были весьма серьёзные основания.
Во-первых, Красная Армия была могучей материальной силой, а её командиры чувствовали себя более самостоятельными и независимыми от сталинского диктата, чем работники гражданских отраслей. Деятели военного ведомства, как подчёркивал Кривицкий, "жили вне той особой партийной атмосферы, в которой люди то и дело "отклонялись" от верного сталинского курса, "раскаивались в своих ошибках", снова "отклонялись", снова "раскаивались", навлекая на себя всё более суровые кары, всё сильнее расшатывая собственную волю. Дело, которым занимались военные, укрепляя армию и систему обороны страны, сохранило им их моральный дух. Сталин знал, что Тухачевский, Гамарник, Якир, Уборевич и другие командиры высших рангов никогда не будут сломлены до состояния безоговорочной покорности, которую он потребовал теперь от всех, кто его окружал. Это были люди исключительного личного мужества" [941].
Во-вторых, в командном составе армии насчитывались тысячи людей, служивших в 1918-1924 годах под руководством Троцкого. Среди армейских коммунистов была велика доля лиц, выступавших в 1923-1927 годах на стороне левой оппозиции. На февральско-мартовском пленуме Ворошилов говорил: "К 1923-1924 гг. троцкисты имели, как вы помните, а вы обязаны помнить, за собой почти всю Москву и военную академию целиком, за исключением единиц... И здешняя школа ЦИК, и отдельные школы - пехотная, артиллерийская и другие части гарнизона Москвы - все были за Троцкого. (Гамарник: И штаб Московского округа, где сидел Муралов, был за Троцкого.)" [942]
В феврале 1937 года Щаденко, начальник Военной академии имени Фрунзе, докладывал Гамарнику, что в дискуссии 1923 года большинство коммунистов академии "стояло на троцкистских позициях": за резолюцию ЦК тогда голосовало 48 человек, а за резолюцию оппозиции - 204 человека [943].
Конечно, репрессии предшествующих лет не обошли и армию. В начале 30-х годов было уволено несколько тысяч бывших царских офицеров, часть которых была арестована и осуждена по фальсифицированным обвинениям в заговорщической деятельности.
На февральско-мартовском пленуме Ворошилов заявлял: "Мы без шума, это и не нужно было, выбросили большое количество негодного элемента, в том числе и троцкистско-зиновьевского охвостья, в том числе и всякой подозрительной сволочи. За время с 1924 года... мы вычистили из армии большое количество командующего и начальственного состава. Пусть вас не пугает такая цифра, которую я назову, потому что тут были не только враги, тут было и просто барахло, и часть хороших людей, которых мы должны были сокращать (очевидно, по возрасту или по состоянию здоровья.- В. Р.), но было очень много и врагов. Мы вычистили за эти 12-13 лет примерно около 47 тысяч человек". Только за 1934-1936 годы, говорил Ворошилов, "мы выбросили из армии по разным причинам, но главным образом по причинам негодности и политической неблагонадёжности, около 22 тыс. человек, из них 5 тыс. человек были выброшены, как оппозиционеры, как всякого рода недоброкачественный в политическом отношении элемент" [944].
Хотя процент исключённых из партии армейских коммунистов в 1933-1935 годах был ниже, чем в гражданских ведомствах, но в абсолютных цифрах число исключённых составило 3328 человек, из которых 555 были вычищены "за троцкизм и контрреволюционную группировку". Из этих 555 человек 400 были сразу же уволены из армии.
Тем не менее высший командный состав оставался в основном таким же, каким он был к концу гражданской войны. Конечно, из армии были изгнаны такие видные троцкисты, как Мрачковский и Муралов. Однако многие оппозиционеры, подавшие капитулянтские заявления, оставались вплоть до середины 1936 года на высоких должностях. К моменту февральско-мартовского пленума, по словам Ворошилова, в армии находилось 700 бывших троцкистов, зиновьевцев и правых - с партийными билетами или исключённых из партии, но которых "комиссии в разное время сочли возможным оставить в армии" [945].
В-третьих, командиры и политработники в известной степени отражали недовольство крестьян, из которых в основном рекрутировался рядовой состав армии. Как подчёркивал Кривицкий, в критический для Сталина период, т. е. "во время принудительной коллективизации, голода и восстаний военные с неохотой поддерживали его, ставили препоны на его пути, вынуждали его идти на уступки" [946]. В определённые моменты такую позицию занимал даже Ворошилов, который однажды вместе с Тухачевским и Гамарником заявил на заседании Политбюро, что для сохранения надёжности армии необходимо ослабить репрессии в деревне.
Троцкий полагал, что существовала связь между лидерами правой оппозиции и высшим военным командованием, даже если она и выражалась только в политических симпатиях. Он считал, что расхождения между военачальниками и Сталиным по вопросам внутренней политики обострились с 1932 года, когда последствия насильственной коллективизации приняли особенно угрожающий характер [947].
В-четвёртых, в начале 30-х годов возникли и с годами усугублялись разногласия между Сталиным и группировавшимися вокруг Тухачевского генералами по поводу советской военной доктрины. Легковесной и хвастливой фразеологии Сталина - Ворошилова о ведении будущей войны исключительно на чужой территории и малой кровью Тухачевский противопоставлял концепцию крупномасштабного военного конфликта, в который неизбежно будет вовлечен Советский Союз. Реалистически оценивая масштабы перевооружения Германии, он на одном из высших государственных форумов заявил, что полностью убеждён в возможности развёртывания войны на территории СССР.
В противовес Сталину, пытавшемуся после прихода Гитлера к власти установить союз со "сверхдержавой", каковой он считал гитлеровскую Германию, Тухачевский придерживался твёрдой антифашистской ориентации. 31 марта 1935 года "Правда" поместила статью Тухачевского "Военные планы нынешней Германии", рукопись которой была отредактирована Сталиным, смягчившим в ней ряд формулировок об антисоветском характере военных приготовлений Гитлера. Тем не менее статья Тухачевского вызвала резкое недовольство германских правительственных и военных кругов. 4 апреля немецкий посол Шуленбург сообщил Литвинову об их негативной реакции на эту статью. В тот же день германский военный атташе в Москве Гартман заявил начальнику отдела внешних сношений Генштаба РККА Геккеру, что "он имеет указание сообщить об отрицательном эффекте, который произвела статья Тухачевского на командование Рейхсвера" [948].
Некоторые биографы Тухачевского обращаются к книге Лидии Норд "Маршал М. Н. Тухачевский", впервые опубликованной в 1950 году в русской эмигрантской печати. До сих пор не установлено, кто скрывался под этим псевдонимом. Автор книги, называвшая себя вдовой одного из сподвижников Тухачевского, обнаруживает несомненное знакомство со многими обстоятельствами жизни последнего. Хотя в книге встречается немало очевидных выдумок, некоторые её фрагменты представляют бесспорный интерес. Это касается прежде всего рассказа о суждениях Тухачевского относительно "германофильства" Сталина. По словам Норд, в кругу близких людей Тухачевский говорил: "Теперь я вижу, что Сталин скрытый, но фанатичный поклонник Гитлера. Я не шучу... Стоит только Гитлеру сделать шаг к Сталину, и наш вождь бросится с раскрытыми объятьями к фашистскому. Вчера, когда мы говорили частным порядком, то Сталин оправдал репрессии Гитлера против евреев, сказав, что Гитлер убирает со своего пути то, что мешает ему идти к своей цели, и с точки зрения своей идеи Гитлер прав. Успехи Гитлера слишком импонируют Иосифу Виссарионовичу, и если внимательно приглядеться, то он многое копирует у фюрера... И ещё печальнее то, что находятся люди, которые вместо того, чтобы осадить его, делают в это время восторженные физиономии, смотрят ему в рот, как будто ожидают гениальных мыслей" [949].
Разногласия между Сталиным и группировкой Тухачевского касались также вопросов модернизации и механизации вооружённых сил, роли кавалерии и моторов в будущей войне. Острый конфликт между Тухачевским, с одной стороны, Сталиным - Ворошиловым, с другой, возник в 1930 году, когда Тухачевский предложил значительно увеличить численный состав армии и оснащение её танками, артиллерией и авиацией. Записку с этими предложениями Тухачевский, по-видимому, сначала передал Орджоникидзе, который послал её Сталину с припиской: "Coco. Прочти этот документ. Серго" [950]. Одновременно эта записка была направлена Сталину Ворошиловым, присовокупившим к ней своё осуждение "радикализма" Тухачевского. В ответном письме Ворошилову Сталин резко ужесточил эту оценку. "Я думаю,- писал он,- что "план" т. Тухачевского является результатом модного увлечения "левой" фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом... "Осуществить" такой план - значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции" [951].
После того, как Ворошилов огласил это письмо на заседании Реввоенсовета, Тухачевский обратился к Сталину с письмом, в котором указывал, что такая оценка его предложений совершенно исключает для него дальнейшую "возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности". Только спустя длительное время, в мае 1932 года Сталин в письме Тухачевскому признал правоту его позиции и ошибочность своей реакции на неё. "Ныне,- писал Сталин,- ...когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма - не во всём правильными... Мне кажется, что моё письмо на имя т. Ворошилова не было бы столь резким по тону, и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенёс тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была ещё достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочёты своего письма с некоторым опозданием" [952]. Это был, пожалуй, единственный случай, когда Сталин не только признал ошибочность своей позиции, но и фактически принес извинения ошельмованному и оскорблённому им человеку.
Тем не менее на процессе 1937 года отстаивание Тухачевским и другими подсудимыми концепции ускоренного формирования танковых соединений за счёт сокращения численности кавалерии и расходов на неё рассматривалось как вредительская акция.
В-пятых, Тухачевский и близкие к нему генералы наиболее полно выражали недовольство советского генералитета ограниченностью и некомпетентностью Ворошилова и приближённых к нему лиц - в основном деятелей бывшей Первой Конной армии, их групповщиной и самоуправством, разрушительно влиявшими на качество советских вооружённых сил. О накале этого недовольства свидетельствует дневниковая запись от 15 марта 1937 года Кутякова, героя гражданской войны, после гибели Чапаева возглавившего его дивизию: "Пока "железный" будет стоять во главе, до тех пор будет бестолковщина, подхалимство и всё тупое будет в почёте, всё умное будет унижаться" [953].
Аналогичные взгляды, пусть и не в столь резкой форме, Тухачевский и близкие к нему генералы высказывали даже перед Сталиным. В докладе на заседании Военного Совета 1 июня 1937 года Ворошилов говорил: "О том, что эти люди - Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других людей - были между собой близки, это мы знали, это не было секретом... В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Будённому, в присутствии т. т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т. д. Тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Политбюро и на этом заседании подробно разобрать в чём тут дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы, и опять-таки пришли к прежнему результату.
Сталин: Он отказался от своих обвинений.
Ворошилов: Да, отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич ещё молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно" [954].
Такого рода выступления с резкой критикой одного из ближайших сталинских приспешников, к тому же своего непосредственного начальника, могли в то время позволить себе только деятели военного ведомства.
Об острых противоречиях между Ворошиловым и группой Тухачевского свидетельствует письмо Уборевича Орджоникидзе - единственному из членов сталинского Политбюро, к которому военачальники могли апеллировать. В этом письме, написанном 17 августа 1936 года, Уборевич сообщал: "Ворошилов не считает меня способным выполнять большую военную и государственную работу... Нужно тут же сказать, что ещё хуже оценивает он Тухачевского. Тухачевский, по-моему, от этих ударов и оценок потерял много в прежней своей работоспособности... Если т. Ворошилов считает меня малоспособным командиром для большой работы, то я очень резко и в глаза и за глаза говорю о его взглядах на важнейшие современные вопросы войны" [955].
На процессе 1937 года подсудимые признали, что вели между собой разговоры о необходимости отстранения Ворошилова от руководства армией.
В-шестых, Сталин не мог не испытывать тревоги по поводу того неподдельного престижа и уважения, которые завоевали в народе выдающиеся полководцы. Как подчёркивал Кривицкий, даже в последние годы коллективизации, когда авторитет Сталина был низок, как никогда, "эти генералы, особенно Тухачевский, пользовались огромной популярностью не только у командиров и рядовых красноармейцев, но и у всего остального народа" [956]. Такое исключительное признание сохранилось за ними и в последующие годы. Рассказывая о выступлении Тухачевского на VII съезде Советов (1935 год), "невозвращенец" А. Бармин, близкий к советским военным кругам, отмечал: "Когда Тухачевский появился на трибуне, весь зал стоя встретил его бурей аплодисментов. Эта овация отличалась от других своей силой и искренностью". Комментируя это свидетельство, Троцкий писал: "Сталин, несомненно, различил хорошо оттенок этой овации, отметил и припомнил Тухачевскому через несколько лет" [957].
На процессе "право-троцкистского блока" Бухарин заявил, что он в среде "заговорщиков" называл Тухачевского "потенциальным "наполеончиком"", опасаясь его бонапартистских устремлений. В этой связи А. М. Ларина отмечает, что со слов Бухарина ей известно: "наполеончиком" назвал Тухачевского Сталин в разговоре с Бухариным, а последний убеждал Сталина, что Тухачевский вовсе не рвётся к власти [958].
В-седьмых, полководцы Красной Армии лучше, чем кто-либо иной, знали истинную цену "подвигов" Сталина в гражданской войне, о которых всё громче говорилось в официальной печати. Эта пропагандистская кампания была открыта, по существу, самим Сталиным, который на заседании Политбюро и Президиума ЦКК в сентябре 1927 года, отвечая на критику Троцким его многочисленных ошибок в годы гражданской войны, заявил: "Имеется ряд документов, и это известно всей партии, что Сталина перебрасывал ЦК с фронта на фронт в продолжение трёх лет на юг и восток, на север и запад, когда на фронтах становилось туго" [959]. Эта хвастливая самохарактеристика была перефразирована и усилена Ворошиловым в угодливой статье "Сталин и Красная Армия", где утверждалось: Сталин "являлся, пожалуй, единственным человеком, которого Центральный Комитет бросал с одного боевого фронта на другой, выбирая наиболее опасные, наиболее страшные для революции места" [960].
Из сознания советских военачальников не могла изгладиться память о том, что, вопреки официально культивируемой версии о "героической" роли Сталина и Ворошилова в боях под Царицыным, Центральный Комитет вывел их из состава Военного совета Южного фронта, а затем отозвал из Царицына за самоуправство, партизанщину и отказ считаться с решениями ЦК и подчиняться Реввоенсовету республики.
Вплоть до середины 30-х годов предметом непрекращающихся дискуссий в военных кругах был вопрос о причинах поражения Красной Армии в польской кампании 1920 года. Участникам этой кампании было хорошо известно, что Сталин, занимавший тогда пост члена Военного совета Юго-Западного фронта, отказался выполнить решение ЦК и директиву главкома о переброске 1-й Конной и 12-й армий на помощь возглавляемому Тухачевским Западному фронту, ведущему наступление на Варшаву. Это явилось одной из главных причин срыва наступления и неудачи всей польской кампании. Начиная с 1923 года, был выпущен целый ряд военно-исторических трудов, посвящённых этой главе гражданской войны. В некоторых из них, например, в книге бывшего командующего Юго-Западным фронтом Егорова "Львов - Варшава", вина за поражение Красной Армии возлагалась на Тухачевского. Такого рода суждения были высказаны и во время прошедшей в 1930 году дискуссии о советско-польской войне, на которой один из выступавших заявил: "Тухачевского за 1920-й год вообще надо бы повесить" [961].
В других трудах, в том числе в третьем томе "Истории гражданской войны", при анализе причин поражения Красной Армии говорилось об ошибках командования Юго-Западного фронта (Егоров и Сталин). Последней из работ, объективно освещавших историю польской кампании, была книга Кутякова "Киевские Канны", написанная в 1935 году. В дневниковых записях конца 1936 - начала 1937 года Кутяков писал о неминуемой расправе, которая должна постигнуть его за эту книгу: "Мои "Канны 1920 г." есть петля на моей шее, они загубят при первом удобном случае. Значит к этому нужно быть готовым"; ""Канны" написаны моей кровью, потом и всем сердцем, несмотря на это, они мне как в прошлом, так и теперь, кроме страшного несчастья, ничего не дали и не дают" [962].
На заседании Военного Совета 2 июня 1937 года Сталин разразился грубой бранью в адрес Кутякова, назвав его книгу "дрянной штукой", цель которой состоит в том, чтобы "разоблачить Конную армию". Попутно Сталин лягнул командарма 2 ранга Седякина за то, что он написал к этой книге "сомнительное предисловие и даже подозрительное" [963].
Как видим, у Сталина было достаточно причин для того, чтобы испытывать недоверие и враждебность к советскому генералитету.
К этому следует прибавить, что в зарубежных и эмигрантских кругах непрерывно фабриковались провокационные версии о намерении советских военачальников свергнуть Сталина. В создание этих версий, призванных непрерывно будоражить подозрительность Сталина, немалый вклад внесла книга белоэмигрантского писателя Романа Гуля "Красные маршалы", выпущенная в 1932 году (включенный в эту книгу очерк о Тухачевском был впервые опубликован несколько ранее). Обладавший бойким пером Гуль утверждал, что "головка" Красной Армии "высвобождается из-под контроля партийного аппарата. Думается, верно мнение, что смена террористическо-коммунистической диктатуры выйдет из группы военных - руководителей Красной Армии, которая обопрётся в первую очередь на крестьянство" [964].
В книге Гуля, представлявшей причудливую смесь подлинных фактов с явными выдумками автора, претендентами на "ликвидацию коммунистической диктатуры" были объявлены Тухачевский и Блюхер. При этом Гуль называл Тухачевского ставленником Троцкого, всецело обязанным последнему своим продвижением по службе. Ещё более фантастической была написанная Гулем биография Блюхера. Автор называл официальные советские данные о Блюхере "фальшивыми" и в противовес им выдвигал версию о таинственности судьбы Блюхера, которого именовал "полководцем под псевдонимом", "выбравшим себе имя победителя Наполеона при Ватерлоо". В книге приводились разноречивые суждения зарубежной и эмигрантской печати, включая такие перлы: "Блюхер говорит с сильным немецким акцентом", "Блюхер - военнопленный немецкий офицер, бывший правой рукой полковника Бауэра", "Блюхер - выхоленный человек с отполированными ногтями" и т. п. [965]
Высоко оценивая полководческие успехи Блюхера в гражданской войне и в Китае, где Блюхер работал в середине 20-х годов военным советником Гоминдана, Гуль далее излагал провокационную версию о связи Блюхера с лидерами т. н. "право-левацкого блока", изгнанными со своих постов в 1930 году. Демонстрируя знание некоторых действительных обстоятельств деятельности этой оппозиционной группы, Гуль превращал её в "заговор", происходивший в "темнейшей конспирации" и ставивший цель организации "дворцового переворота". Он сообщал, что "заговорщики" даже составили список нового правительства, в котором Блюхер намечался на пост наркомвоенмора. После раскрытия Сталиным "заговора", как уверял Гуль, Блюхер остался на своём посту лишь в результате заступничества Ворошилова. "Такие люди, как неведомо откуда появившийся, но прочно вошедший в русскую историю маршал Блюхер,- заключал своё повествование автор,- если не умирают, то заставляют говорить о себе" [966].
"Ненадёжным" Тухачевскому и Блюхеру ловкий белоэмигрантский писака противопоставлял Ворошилова, явно преувеличивая в угоду Сталину его военные заслуги. Зная об особом расположении Сталина к Первой Конной армии, Гуль утверждал, что "самую крупную роль в победе красных над белыми в гражданской войне сыграла 1-я Конная армия Будённого", в которой Ворошилов выполнял роль комиссара. По словам Гуля, эта армия не имела ничего общего с коммунистическим духом: "подлинно национальной, ярко антикоммунистической степной казацкой мужицкой силой Ворошилов разбил считавшиеся национальными армии белых генералов".
Называя Ворошилова "подлинным первым маршалом республики", Гуль намекал, что он является единственным советским полководцем, не представляющим опасности для Сталина. "Ворошилов может "схватиться в споре" в Политбюро со Сталиным, стукнуть кулаком по столу, нашуметь. Но Сталин, мастер макиавеллиевских комбинаций, умеет укротить хоть и буйного, хоть и стучащего по столу Ворошилова" [967].
Подобные писания противников Советской власти оказали несомненное влияние на Сталина. Ворошилов и его соратники по 1-й Конной явились единственными командирами гражданской войны, пережившими большой террор. Именно они были поставлены Сталиным во главе Красной Армии в начальный период Отечественной войны, и их "военному искусству" советские вооружённые силы были в немалой степени обязаны своими поражениями.
XLVII
В преддверии армейской чистки
Понимая, что в случае с армией неосторожность может обернуться серьёзным контрударом, Сталин готовил армейскую чистку исподволь, медленно и терпеливо.
На февральско-мартовском пленуме Ворошилов сообщил, что до сих пор арестовано шесть человек в "генеральских чинах": Примаков, Путна, Туровский, Шмидт, Саблин и Зюк, а также двое офицеров: полковник Карпель и майор Кузьмичёв [968]. Это была незначительная цифра по сравнению с числом арестованных к моменту пленума в любом другом ведомстве.
Названные Ворошиловым лица принадлежали в 1926-1927 годах к левой оппозиции, но затем отмежевались от неё. Их имена назывались на двух первых показательных процессах в качестве участников "военно-троцкистской организации" в Красной Армии.
На процессе 16-ти говорилось о том, что в письме Дрейцеру Троцкий дал указание организовать нелегальные ячейки в армии. Однако подсудимые называли в качестве военных деятелей, находившихся в контакте с "объединённым троцкистско-зиновьевским центром", только Примакова и Пугну. Кроме этих имён, на процессе назывались имена Шмидта и Кузьмичёва как лиц, готовивших террористические акты против Ворошилова.
Шмидт и Кузьмичёв до ареста служили в Киевском военном округе под руководством Якира. Якиру удалось добиться встречи со Шмидтом в НКВД. На ней Шмидт подтвердил свои признательные показания, но при прощании тайком передал Якиру записку, адресованную Ворошилову, в которой отрицал предъявленные ему обвинения. Однако на следующий день успокоенному Якиру позвонил Ворошилов и сказал, что на новом допросе Шмидт вернулся к своим прежним показаниям [969].
Если от Путны, Шмидта и Кузьмичёва удалось добиться признательных показаний (пока что только о терроре) уже в августе - сентябре 1936 года, то значительно дольше - на протяжении девяти месяцев - держался Примаков, несмотря на то, что к нему систематически применялись пытки путём лишения сна и допросы его нередко завершались сердечными приступами. В конце августа следователь сообщил Примакову, что он заочно исключён из партии Комиссией партийного контроля как участник "военной контрреволюционной троцкистской организации". В заявлении, направленном 31 августа из тюрьмы в КПК, Примаков писал: "В 1928 году я признал свои троцкистские ошибки и порвал с троцкистами, причём для того, чтобы троцкистское прошлое не тянуло меня назад, порвал не только принципиально, но перестал встречаться с троцкистами, даже с теми, с кем был наиболее близок (Пятаков, Радек)". 5 октября КПК отказала Примакову в пересмотре его дела [970]. 16 октября Примаков обратился с письмом к Сталину, в котором признавал свою вину лишь в том, что "не до конца порвал личные связи с троцкистами - бывшими моими товарищами по гражданской войне и при встречах с ними [с Кузьмичёвым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком] вплоть до 1932 г. враждебно высказывался о т. т. Будённом и Ворошилове" [971].
Другие будущие подсудимые по "делу Тухачевского" вплоть до мая 1937 года чувствовали себя по-прежнему людьми, которым оказывалось полное доверие. 10 августа 1936 года, т. е. непосредственно перед процессом 16-ти, Политбюро удовлетворило просьбу Ворошилова о снятии с ряда генералов, включая Корка, строгих партийных выговоров, вынесенных им в 1934-1935 годах. За полтора месяца до этого, также по просьбе Ворошилова, были сняты партийные взыскания, вынесенные в 1932 году другой группе генералов, в том числе Корку и Уборевичу. В сентябре - октябре 1936 года Политбюро утвердило решения о направлении Эйдемана в заграничные командировки. На VIII Чрезвычайном съезде Советов (ноябрь - декабрь 1936 года) была снята групповая фотография, на которой Тухачевский сидит в первом ряду, рядом со Сталиным и другими членами Политбюро.
17 марта 1937 года сахарному заводу в Киевской области, ранее носившему имя Пятакова, было присвоено имя Якира. 27 апреля Гамарник был утверждён кандидатом в члены только что созданного Комитета обороны СССР, куда входили Сталин и другие члены Политбюро [972].
Пожалуй, единственным фактом, способным вызвать тревогу у военачальников, явилось неожиданное упоминание имени Тухачевского при допросе Радека на процессе "антисоветского троцкистского центра". Рассказывая о своём "заговорщическом" разговоре с Путной, Радек сообщил, что этот разговор состоялся, когда Путна пришёл к нему с официальным поручением от Тухачевского. После этого Вышинский стал расспрашивать Радека о Тухачевском. Отвечая на вопросы прокурора, Радек заявил, что он "никогда не имел и не мог иметь неофициальных дел с Тухачевским, связанных с контрреволюционной деятельностью, по той причине, что я знал позицию Тухачевского по отношению к партии и правительству и его абсолютную преданность". Кривицкий вспоминал, что, прочитав эту часть судебного отчёта, он тут же сказал жене: "Тухачевский обречён". В ответ на, казалось бы, резонное возражение жены ("Радек начисто отрицает какую-либо связь Тухачевского с заговором"), Кривицкий заметил: "Думаешь, Тухачевский нуждается в индульгенции Радека? Или, может быть, ты думаешь, что Радек посмел бы по собственной инициативе употребить имя Тухачевского на этом судебном процессе? Нет, это Вышинский вложил имя Тухачевского в рот Радека, а Сталин спровоцировал на это Вышинского".
К этому рассказу Кривицкий добавлял: "Имя Тухачевского, упомянутое 11 раз Радеком и Вышинским в этом кратком сообщении, могло иметь только одно значение для тех, кто был знаком с методами работы ОГПУ. Для меня это был совершенно недвусмысленный сигнал, что Сталин и Ежов сжимают кольцо вокруг Тухачевского и других выдающихся генералов" [973]. Разумеется, так и только так могли воспринять этот эпизод процесса сам Тухачевский и близкие к нему генералы. Характерно, что в отчёт о процессе, изданный на русском языке, этот эпизод не вошёл. Он появился лишь в судебном отчёте, изданном на английском языке и предназначенном для зарубежного общественного мнения.
Тем не менее в течение ещё нескольких месяцев массовые аресты продолжали обходить армию. Происходили лишь отдельные превентивные мероприятия с ещё неясным исходом. Так, в январе 1937 года начальник Политуправления РККА Гамарник разослал на места директиву, требующую проверить все партийные архивы военных учреждений с целью выявления армейских коммунистов, когда-либо голосовавших за "троцкистскую оппозицию". Уже 9 февраля помощник начальника Военной академии имени Фрунзе докладывал Гамарнику, что просмотрел архив академии и на каждого "выявленного" бывшего оппозиционера завёл личные карточки [974].
Примерно в то же время Маленковым была направлена записка Сталину, включавшая детальный перечень работников НКО и военных академий, примыкавших в 20-е годы к левой оппозиции. Против каждой фамилии, находившейся в списках, содержалось конкретное упоминание о "грехах" данного коммуниста: "голосовал за троцкистскую резолюцию, подписывал в 1924 г. троцкистские документы в газету "Правда""; "выступал в защиту троцкистских тезисов по внутрипартийным вопросам"; "разделял взгляды троцкистов по крестьянскому вопросу"; "голосовал в 1921 г. за троцкистскую линию о профсоюзах, до X съезда разделял платформу Троцкого" [975].
В январе 1937 года Гамарник подписал документ "О введении условного шифра "О. У." (особый учёт) в отношении лиц начсостава, увольняемых по политико-моральным причинам". Если на приказе об увольнении командира из армии стоял этот секретный шифр, такой командир не мог зачисляться в войсковые части даже в начальный период войны. В последующем этот приказ послужил тому, что лица, уволенные с таким шифром, по прибытии на место жительства немедленно арестовывались органами НКВД [976].
Вплоть до февральско-мартовского пленума подобные превентивные мероприятия ещё не давали основания полагать, что террор обрушится на армию с такой же силой, как на гражданские отрасли народного хозяйства. По-видимому, даже Ворошилов на самом пленуме считал, что армейские чистки предшествующих лет вполне достаточны и дальнейшие массовые репрессии обойдут армию. В конспекте своего выступления на пленуме он писал, что из трёх арестованных комкоров двое (Примаков и Шмидт) "пока не признали своей виновности. Самое большое, в чём они сознаются, что они не любили Ворошилова и Будённого, и каются, что они вплоть до 1933 года позволяли себе резко критиковать Будённого и меня". Правда, стремясь выступать в унисон с другими ораторами, Ворошилов в конце конспекта записал: "Не исключено, наоборот, даже наверняка, и в рядах армии имеется ещё немало невыявленных, нераскрытых японо-немецких, троцкистско-зиновьевских шпионов, диверсантов и террористов" [977].
В речи на пленуме Ворошилов говорил: "...у нас в Рабоче-Крестьянской Красной Армии к настоящему времени, к счастью или к несчастью, а я думаю, что к великому счастью, пока что вскрыто не очень много врагов народа... Говорю - к счастью, надеясь, что в Красной Армии врагов вообще немного. Так оно должно и быть, ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры; страна выделяет самых здоровых и крепких людей" [978]. Как видим, позиция Ворошилова на пленуме была во многом схожа с позицией Орджоникидзе в начальный период истребления кадров Наркомтяжпрома.
Однако очень скоро "оптимистический" прогноз Ворошилова был фактически сведён на нет Молотовым, который в заключительном слове по своему докладу указал: "Я не касался военного ведомства, а теперь возьму и коснусь военного ведомства. В самом деле, военное ведомство - очень большое дело, проверяться его работа будет не сейчас, а несколько позже и проверяться будет очень крепко". Говоря о "военном хозяйстве", Молотов заявил: "Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей? Это было бы нелепо, это было бы благодушием, неправильным благодушием... Я скажу, что у нас было вначале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы обнаружены вредительской работы, шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но, я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше" [979].
При всём этом ни Ворошилов, ни даже Молотов, по-видимому, не подозревали, что для уничтожения высшего командного состава армии Сталиным затеяна особая, ещё небывалая по своему коварству провокация, которая должна была быть осуществлена руками Гитлера и высших чинов германской разведки.
XLVIII
Провокация Сталина - Гитлера
Истории "зарубежных" страниц "дела Тухачевского" посвящены десятки мемуаров и исследований. В своей совокупности они раскрывают достаточно полную картину того, как происходила фабрикация "доказательств" заговорщических связей руководителей Красной Армии с германским генералитетом.
Связующим звеном между Сталиным и Гитлером стал белогвардейский генерал Скоблин, один из ведущих деятелей Российского общевоинского союза (РОВС) - организации, образованной в 1924 году из офицерства и генералитета бывших белых армий. 10 сентября 1930 года Скоблин обратился в ЦИК СССР с заявлением о персональной амнистии и предоставлении советского гражданства, в котором он брал на себя обязательство сообщать "о всех действиях, направленных к подрыву мощи Советского Союза, которые мне будут известны" [980]. С этого времени Скоблин стал агентом ОГПУ, которому была присвоена кличка "фермер". По заданию советской разведки он действовал в белогвардейских кругах, одновременно контактируя с германскими секретными службами. В 1935 году Скоблин добился продвижения по своей официальной службе: он был назначен заместителем председателя РОВСа и руководителем его секретного отдела, задачей которого была борьба с проникновением в РОВС агентов НКВД.
Осуществлению провокации благоприятствовало то обстоятельство, что Тухачевский и другие советские военачальники играли ведущую роль в осуществлении договоренностей, достигнутых советским и германским правительствами после подписания в 1922 году в швейцарском городе Рапалло советско-германского мирного договора. Важной стороной этих договоренностей было установление сотрудничества между командованием Красной Армии и руководством Рейхсвера, германских вооружённых сил, ограниченных, согласно Версальскому договору, численностью в 100 тысяч человек. Немецким летчикам, артиллеристам и танкистам была предоставлена возможность учиться в военных училищах, созданных в СССР, владению современными средствами вооружения, которые Версальский договор запрещал иметь Германии. Таким образом, Германия получила возможность готовить новые офицерские кадры, что также запрещалось Версальским договором, который Советское правительство с момента его заключения отказалось признавать. В свою очередь советские офицеры и генералы изучали в немецкой академии генерального штаба вопросы военной стратегии и тактики. В дальнейшем сотрудничество распространилось и на область вооружений. В обмен на разрешение строить немецкие военные заводы на территории СССР, Рейхсвер предоставлял советской стороне военные патенты, а Советский Союз заказывал немецкой промышленности стратегические материалы и сложное оборудование.
Работой, касавшейся военных заказов и сотрудничества с Рейхсвером, руководил Тухачевский. Его помощником в этом деле был Путна, работавший в 1929-1931 годах военным атташе в Германии.
Советско-германские военные связи были выгодны для Советского Союза в большей степени, чем для Германии. Над деятельностью Рейхсвера осуществлялся строгий контроль со стороны держав-победительниц в мировой войне, что ограничивало возможности его укрепления даже с помощью СССР. Советский Союз, не связанный подобными ограничениями, получил возможность посредством союза с Рейхсвером ослабить последствия военной блокады, установленной Англией и Францией.
Среди германских генералов и военных промышленников были люди, недовольные "просоветской ориентацией" Рейхсвера и стремившиеся завязать связи с политическими и военно-промышленными кругами капиталистических государств в целях борьбы с "большевистской угрозой". Поэтому следование "линии Раппало" отвечало политическим интересам Советского Союза.
Положение изменилось после захвата власти нацистами. Несмотря на стремление Сталина продолжить и в этих условиях советско-германское военное сотрудничество, Гитлер отказался от него. Отменив в 1935 году в одностороннем порядке ограничительные военные статьи Версальского договора и введя всеобщую воинскую повинность, он приступил к стремительному укреплению вермахта (так стали теперь именоваться германские вооружённые силы).
В секретных архивах германского командования хранились документы, отражавшие деловые взаимоотношения между военными кругами СССР и Германии до 1933 года, в том числе письма Тухачевского и подписанные им официальные документы. Наличие этих документов и стало основой провокационной акции, проведённой по приказу Гитлера, откликнувшегося на маневр, инициированный Сталиным.
О механизме осуществления этой провокации рассказывается в посмертно изданных мемуарах руководителя зарубежной разведки нацистской Германии В. Шелленберга.
В декабре 1936 года шеф германской политической полиции Гейдрих получил от Скоблина сообщение, что Тухачевский и другие высшие командиры Красной Армии готовят заговор против Сталина и поддерживают связи с некоторыми генералами вермахта, также желающими освободиться от опеки "партийной бюрократии" в своей стране. Хотя Скоблин не представил документальных доказательств, подтверждающих эту информацию, Гейдрих усмотрел в ней возможность ослабить силу Красной Армии. Советник Гитлера и Гесса по вопросам разведки Янке высказал Гейдриху сомнение по поводу правдивости информации Скоблина. Основываясь на сведениях, полученных от японской разведки, а также на имевшихся у него данных о жене Скоблина Плевицкой (известной исполнительнице русских народных песен) как давнем агенте ГПУ, Янке заявил, что сообщение Скоблина инспирировано Сталиным. Он считал, что Сталин этой дезинформацией преследует цель уничтожить генеральскую "фронду", возглавляемую Тухачевским, и одновременно нанести удар по командованию вермахта. По мнению Янке, Сталин, руководствуясь соображениями внутрипартийной политики, хотел, чтобы повод к устранению Тухачевского и его окружения исходил от наиболее опасного врага СССР, которым в то время считалась гитлеровская Германия.
Гейдрих не только отверг предостережение Янке, но и объявил его орудием германских военных кругов и подверг его домашнему аресту на три месяца - срок, достаточный для осуществления "операции". Версия Скоблина была передана Гейдрихом непосредственно Гитлеру, который приказал изготовить для Сталина подтверждающие её документы. По словам Шелленберга, Гитлер в своих расчётах исходил из того, что "ослабление Красной Армии в результате "децимации" (выборочного наказания.- В. Р.) советского военного командования на определённое время обеспечит его тыл в борьбе с Западом" [981].
Считая, что успех данной операции "будет для России величайшей катастрофой после революции", Гейдрих заявил своим ближайшим помощникам: "Даже если Сталин хотел просто ввести нас в заблуждение этой информацией Скоблина, я снабжу дядюшку в Кремле достаточными доказательствами, что его ложь - это чистая правда" [982].
Документы о тайных связях советских генералов с командованием вермахта было решено изготовить с помощью достаточно ловкого маневра. По приказу Гитлера был произведён ночной налёт на помещение, в котором хранились секретные архивы германских вооружённых сил. В ходе налёта были похищены оригиналы собственноручных писем Тухачевского, записи бесед между представителями советского и германского командования и т. д. Чтобы замести следы ночного вторжения, был инсценирован пожар, уничтоживший шкафы архива, в которых хранились материалы о советско-германском военном сотрудничестве.
На основе похищенных документов было сфабриковано подложное письмо Тухачевского, тщательно воспроизводящее не только его почерк, но и его стиль переписки. На этом письме, в котором речь шла о замыслах Тухачевского и его единомышленников захватить в свои руки власть, были поставлены подлинные штампы канцелярии абвера (разведки немецкого генерального штаба): "совершенно секретно" и "конфиденциально". Ознакомившись с фальшивкой, Гитлер начертал на ней резолюцию, требовавшую установить слежку за немецкими генералами, якобы связанными с Тухачевским.
В досье, лично просмотренное Гитлером, были включены также сфабрикованные расписки советских генералов о получении крупных сумм за сообщённую ими секретную информацию, сводки "тайно подслушанных" разговоров немецких офицеров о "заговоре", материалы "расследований" германских секретных служб о связях между военными деятелями СССР и Германии.
Следующей задачей было доведение всех этих материалов до Сталина. Для этого дезинформационные усилия были перенесены в Чехословакию, правительство которой в то время ориентировалось на СССР в целях противодействия экспансионистским замыслам Германии. Об этом этапе операции рассказывалось в изданных после войны мемуарах чехословацкого президента Бенеша. Он вспоминал, что чехословацкий посланник в Германии Мастны в феврале 1937 года передал ему, что германские руководящие круги ожидают скорой смены правительства в Москве сильной заговорщической группировкой военных. 8 мая Бенеш направил секретное послание Сталину, в котором сообщал о заговоре в Красной Армии и связях заговорщиков с группой немецких генералов - противников нацистского режима, также готовящихся к захвату власти в своей стране.
Ещё до этих событий германские спецслужбы подбрасывали советской агентуре дезинформирующие материалы о военачальниках. Так, в январе 1937 года корреспондент "Правды" в Берлине Климов сообщал, что в германских офицерских кругах упорно говорят о связях фашистов с верхушкой командного состава Красной Армии и что "в этой связи называется имя Тухачевского" [983].
9 апреля 1937 года начальник разведывательного управления РККА С. Урицкий доложил Сталину, что в Берлине муссируются слухи о существовании оппозиции советскому руководству среди генералитета Красной Армии. Примерно в то же время к Сталину поступила записка Ежова с ссылкой на данные РОВСа о том, что группа высших военных командиров во главе с Тухачевским готовит государственный переворот.
В первые месяцы 1937 года слухи о сговоре между советскими и немецкими генералами широко циркулировали также в правительственных и дипломатических кругах Англии и Франции. В марте 1937 года посол СССР во Франции Потёмкин направил телеграмму Литвинову о своей конфиденциальной беседе с французским военным министром Даладье, сообщившим, что он располагает сведениями о переговорах между советским и германским генералитетом.
В создание версии о прогерманской ориентации Тухачевского и близких к нему генералов немалую роль внесли белогвардейские круги в Чехословакии. Они подбрасывали чехословацкому руководству сообщения о том, что результатом военного заговора в СССР должно стать установление дружеских отношений Советского Союза с Германией и разрыв советско-чехословацкого договора о взаимной помощи.
О механизме осуществлении провокации Сталина - Гитлера хвастливо рассказывал во время войны советскому разведчику Л. Трепперу гестаповец Гиринг. Основываясь на его сообщениях, Треппер писал, что в ходе этой провокационной акции "произошло разделение ролей... между Сталиным и Гитлером: первый, по сути дела, задумал всю эту махинацию, второй выполнил её" [984].
Среди советских источников наиболее ценная информация о фабрикации "дела Тухачевского" содержится в воспоминаниях Кривицкого. По его словам, сталинский план, ставивший цель опорочить Тухачевского и близких к нему генералов, начал осуществляться по крайней мере за полгода до "раскрытия военного заговора". В декабре 1936 года специальный курьер, прибывший в Гаагу, где находился тогда Кривицкий, передал ему приказ о выделении в распоряжение зарубежной службы НКВД двух агентов советской военной разведки, способных сыграть роль немецких офицеров. Вскоре в Париже состоялась встреча Кривицкого со Слуцким, в ходе которой последний сообщил, что данный приказ исходит непосредственно от Ежова. Эти люди, прибавил Слуцкий, "нам нужны немедленно. Это дело настолько важное, что всё остальное не имеет никакого значения" [985].
В марте 1937 года Кривицкий прибыл в Москву, где встретился с Фурмановым, начальником отдела контрразведки, занимавшегося подрывной работой в антисоветских эмигрантских организациях. Из слов Фурманова Кривицкий понял, что его агенты были направлены на связь с белогвардейской группой во Франции.
Ключ к разгадке "заговора, которого не знала история", Кривицкий обнаружил в сентябре 1937 года, когда прочёл в парижских газетах о таинственном исчезновении главы РОВСа генерала Миллера. В день исчезновения Миллер, уходя из своего кабинета, передал своему помощнику запечатанный конверт, который просил вскрыть в случае, если он не вернётся. При вскрытии конверта была найдена записка: "Сегодня в 12 часов 30 минут у меня назначена встреча с генералом Скоблиным... Он должен взять меня на рандеву с двумя немецкими офицерами... Оба хорошо говорят по-русски. Встреча организована по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка, поэтому я оставляю вам эту записку" [986].
Прочитав это сообщение, Кривицкий понял, что двумя "немецкими офицерами", действовавшими заодно со Скоблиным, были агенты, переданные им в распоряжение НКВД.
Когда коллеги Миллера потребовали объяснений от Скоблина, тот сначала попытался доказать своё алиби в похищении Миллера. Когда же ему была показана записка последнего, он выскользнул из комнаты и уехал в поджидавшем его автомобиле. После его исчезновения в его квартире были найдены документы, не оставлявшие сомнений относительно его работы на НКВД.
Жена Скоблина Плевицкая была арестована французскими властями по обвинению в шпионаже и в декабре 1938 года осуждена на тюремное заключение сроком в 20 лет. О тяжести её преступлений говорит тот факт, что столь суровый приговор крайне редко выносился французским правосудием женщине [987].
Кривицкий усматривал тесную связь между данными о Скоблине и сообщением, переданным ему Шпигельглазом, согласно которому сведения о "военном заговоре" попали в руки Сталина и Ежова через т. н. "кружок Гучкова", бывшего военного министра Временного правительства. Будучи центральной фигурой монархического крыла русской эмиграции, Гучков контактировал с немецкими спецслужбами и неоднократно направлял своих агентов в СССР. В кружок Гучкова были внедрены агенты НКВД, ведущую роль среди которых играла дочь Гучкова, вышедшая замуж за английского коммуниста Р. Трайла, погибшего в 1937 году в Испании. Вера Трайл не раз приезжала в Москву, где встречалась с Ежовым. Впоследствии она рассказывала: "В своё время Ежов обожал меня (конечно же, в абсолютно невинном смысле)" [988].
Скоблин, работавший секретарём кружка Гучкова, сообщил последнему о "заговоре" советских генералов. Миллер, хорошо знавший об этом деле, был человеком, через которого могла произойти утечка информации о связи между Сталиным, Гитлером и белогвардейскими организациями. Поэтому Миллер был "устранён" [989].
Парижской группе левой оппозиции были хорошо известны связи Скоблина с НКВД и причины похищения Миллера. В декабре 1937 года "Бюллетень оппозиции" сообщал, что "Миллер был похищен... для того, чтоб переключить белогвардейскую организацию - через Скоблина и К№ на службу ГПУ" [990].
О заключительном этапе провокации рассказывалось в статье А. Орлова, опубликованной в 1956 году. По словам Орлова, в советском посольстве в Берлине работал резидент НКВД Израилович. Одной из его обязанностей было поддержание контактов с двумя информаторами, занимавшими важные посты в германском генеральном штабе. Поскольку встречи с этими людьми в нацистской Германии, т. е. в зоне досягаемости вездесущего гестапо, были слишком рискованными, Израилович наладил регулярные встречи с ними в Чехословакии. После одной из таких встреч он был арестован чехословацкой полицией, обнаружившей у него плёнку, только что полученную от германских офицеров. Будучи обвинённым в шпионаже в пользу нацистов, Израилович, которого Орлов "знал как патологического труса", растерялся и объявил, что, напротив, немецкие офицеры являлись его агентами и полученная от них плёнка содержит фотокопии секретных документов германского генштаба. Узнавший об этом инциденте Бенеш, "изо всех сил стараясь поддерживать дружественные отношения с коммунистической Россией ввиду растущей угрозы Чехословакии со стороны Германии... лично передал полицейский рапорт и показания Израиловича чешскому послу в Москве с указанием сообщить об этом деле, если возможно, лично Сталину". После того, как были ликвидированы генералы Красной Армии, Сталин сообщил чехам, что Израилович в действительности поддерживал контакты с германской разведкой в качестве посредника Тухачевского. "Хотя чехи знали о том, что случилось на деле, они нуждались в помощи Сталина против Гитлера ещё более, чем год назад. Они послушно распространяли сталинскую лживую версию об Израиловиче как правдивую" [991].
После того, как советский разведке стало известно о намерении высших чинов рейха передать Сталину досье о "заговоре", в Берлин прибыл личный представитель Сталина, снабжённый официальными полномочиями, подтверждёнными подписью Ежова.
Как вспоминал Шелленберг, "ко всеобщему изумлению, Сталин предложил деньги за материалы о "заговоре". Ни Гитлер, ни Гиммлер, ни Гейдрих не рассчитывали на вознаграждение. Гейдрих потребовал три миллиона золотых рублей - чтобы, как он говорил, сохранить "лицо" перед русскими". По мере получения документов сталинский эмиссар выплачивал по частям данную сумму. Эти, по словам Шелленберга, "иудины деньги" были переданы немецким агентам в СССР, которые были арестованы, когда расплачивались ими. "Сталин произвел выплату крупными купюрами, все номера которых были зарегистрированы ГПУ" [992].
И после процесса Тухачевского германские официальные круги продолжали распространять дезинформацию, призванную укрепить подозрения Сталина в ненадёжности генералов Красной Армии. По сведениям, полученным Кривицким от одного из его агентов, на официальном приёме в Берлине личному секретарю Гитлера по политическим вопросам Видеману был задан вопрос: имеется ли доля правды в обвинениях, прозвучавших на процессе Тухачевского? Видеман хвастливо ответил: "У нас не восемь шпионов в Красной Армии, а гораздо больше. ОГПУ ещё не напало на след всех наших людей в России".
Кривицкий, будучи опытным разведчиком, "хорошо знал цену таких заявлений, так же как и офицер контрразведки любой страны. Это был тип информации, специально предназначенной для широких кругов и порочащей моральный облик противника" [993].
Лишь в октябре 1938 года, когда чистка Красной Армии была в основном завершена, официозный орган вермахта "Дейче Вер" сообщил, что Тухачевского и его коллег оклеветал "предатель, известный генерал Скоблин, выдавший большевикам на расправу генералов Кутепова и Миллера" [994].
Провокация против Тухачевского и других высших военных командиров послужила интересам и Сталина и Гитлера. Сталин получил возможность уничтожить последнюю организованную силу в стране, способную выступить против него. Гитлер же воспользовался возможностью обезглавить Красную Армию, уничтожить руками Сталина цвет советского командного состава.
Как справедливо отмечал Шелленберг, "дело Тухачевского явилось первым нелегальным прологом будущего альянса Сталина с Гитлером" [995].
XLIX
Подготовка к процессу генералов
После февральско-мартовского пленума масштабы репрессий против командных кадров резко возросли. Если с 1 января по 30 марта 1937 года из РККА было уволено по политическим мотивам 577 человек, то с 1 апреля по 11 июня (день, когда в печати появилось сообщение о предстоящем суде над восемью военачальниками) - 4370 человек. В апреле - мае начальник Особого отдела НКВД (занимавшегося расследованием государственных преступлений в армии) Леплевский ежедневно посылал на санкцию Ворошилову и Гамарнику списки командиров и политработников, подлежащих аресту. Ворошилов и Гамарник завизировали сотни таких представлений [996].
По свидетельству Кривицкого, уже к концу апреля в высших московских кругах ни для кого не было секретом, что судьба Тухачевского и ряда других деятелей высшего генералитета предрешена. "Считалось опасным вступать в разговор с ними. Они остались в одиночестве, окружённые зоной молчания" [997].
Именно в эти дни Сталин организовал очередную провокацию. 21 апреля Ежов представил Сталину докладную записку с предложением отменить намеченный визит Тухачевского на коронацию английского короля, поскольку от "зарубежного источника, заслуживающего полного доверия", получена информация о подготовке германскими спецслужбами террористического акта против Тухачевского во время его поездки в Англию. Сталин наложил на записке резолюцию: "Как это ни печально, придётся согласиться с предложением т. Ежова", вслед за чем распорядился передать этот документ членам Политбюро и ознакомить с ним самого Тухачевского. 22 апреля Политбюро приняло решение послать в Лондон вместо Тухачевского заместителя наркома обороны Орлова. По-видимому, эта акция, внешне выглядевшая как проявление заботы о безопасности Тухачевского, имела целью не дать возможности Тухачевскому, ожидавшему ареста, стать "невозвращенцем".
В те же дни в застенках НКВД были получены показания бывшего начальника Особого отдела НКВД Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел Прокофьева о заговорщических связях Тухачевского и других генералов с Ягодой. Бывший заместитель начальника отдела НКВД Волович дал показания о подготовке Тухачевским военного переворота. На очередном совещании Ежов потребовал от следователей, ведущих дела Гая и Прокофьева, отнестись к этим делам как к сталинскому "соцзаказу" [998].
Первого мая 1937 года Сталин привёл в шоковое состояние высших командиров, присутствовавших на праздничном обеде, состоявшемся на квартире Ворошилова. По свидетельству тогдашнего начальника разведуправления РККА Урицкого, на этом обеде "вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрёт в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет своё место за славным столом в Октябрьскую годовщину" [999]. Услышавшим это грозное предупреждение военачальникам оставалось только гадать, кто из них намечен Сталиным в качестве жертв ближайшей расправы.
Чтобы лишить генералов возможности предпринять какие-либо ответные меры, Сталин решил оторвать их от привычного окружения. "Перетасовка" командных кадров началась в середине апреля, когда Фельдман был переведён с поста начальника управления НКО по начальствующему составу на пост заместителя командующего войсками Московского военного округа, а два заместителя Уборевича были перемещены на работу за пределами Белорусского военного округа.
10 мая было принято постановление Политбюро о новых многочисленных перестановках в высшем военном руководстве. В частности, Якир был переведён с поста командующего Киевским военным округом на пост командующего Ленинградским военным округом. Тухачевский получил резкое понижение по службе. Он был освобождён от обязанностей заместителя наркома обороны и назначен командующим войсками второстепенного по своему значению Приволжского военного округа. Спустя три дня после принятия этого решения Тухачевский был принят Сталиным, который объявил ему: причиной его перевода в Куйбышев является арест его знакомой Кузьминой и его бывшего порученца по обвинению в шпионаже [1000]. Последняя статья Тухачевского появилась в газете "Красная звезда" 6 мая 1937 года.
В начале мая Сталин провёл через Политбюро решение о ликвидации единоначалия в Красной Армии, учреждении Военных советов (в составе командующего и двух членов Совета) в округах, флотах, армиях и института военных комиссаров во всех воинских частях, начиная с полка и выше. Данная мера лишала командиров всех рангов права принимать решения и отдавать приказы без санкции Военных советов или политработников.
До этого Военные советы и комиссары существовали лишь в годы гражданской войны, когда они были созданы для обеспечения контроля коммунистов за деятельностью командного состава, в значительной части состоявшего из бывших офицеров царской армии. В 1937 году члены партии составляли 90 % командного состава. Комментируя возрождение в армии двоевластия, Троцкий писал: "Военные советы 1937 года имеют задачей помочь олигархии, поднявшейся над революционным классом, оградить узурпированную ею власть от покушений со стороны её собственных маршалов и генералов" [1001].
6 мая был арестован бывший начальник Управления ПВО Медведев, исключённый в 1934 году из партии и работавший перед арестом заместителем начальника строительства больницы. Его арест, как сообщил в 1939 году следователь по делу Медведева Радзивиловский [1002], был осуществлён по распоряжению Ежова "с расчётом начать от него раздувание дела о военном заговоре в РККА" [1003].
Согласно показаниям Радзивиловского, заместитель наркома внутренних дел Фриновский потребовал от него "развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии... с раскрытием которого была бы ясна огромная роль и заслуга Ежова и Фриновского перед лицом ЦК" [1004].
В начале мая начал давать признательные показания Примаков. Это произошло после его вызова на заседание Политбюро, где, по его словам, он "продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину". Тогда Сталин заявил: "Примаков - трус, запираться в таком деле - трусость". После этого Примаков написал заявление Ежову, в котором заявил о готовности дать показания о своей "троцкистской работе". Вначале он ограничился признанием своих преступных "связей" с уже арестованными Шмидтом и Путной и расстрелянными Мрачковским и Дрейцером. 14 мая Примаков назвал в качестве "соучастника" Якира, которого "троцкистская организация" якобы намечала на пост наркома обороны. Спустя ещё неделю Примаков дал показания о том, что во главе заговора стоял Тухачевский, который был связан с Троцким. На том же допросе Примаков назвал имена ещё 40 видных военных работников, принимавших участие в "военно-троцкистском заговоре" [1005].
Как явствует из материалов следственного дела Примакова, в мае - июне 1937 года он, наряду с фантастическими сведениями о "фашистском заговоре", сообщил на следствии о действительных настроениях многих командиров, связанных с недовольством, во-первых, насильственной коллективизацией и её последствиями (уничтожение скота, разорение деревни, отсутствие "хозяйской руки" в крестьянском хозяйстве) и, во-вторых, деятельностью Ворошилова в армии. Так, по словам Примакова, комкор Н. В. Куйбышев говорил: "Ворошилову нужны либо холуи, вроде Хмельницкого, либо дураки, вроде Кулика, либо на всё согласные старики-исполнители, вроде Шапошникова" [1006].
В эти же дни были получены показания Путны о передаче им в 1935 году Тухачевскому письма от Троцкого, после чего Тухачевский якобы сказал Путне, что "Троцкий может на него рассчитывать". Путна назвал большое число участников "военной троцкистской организации", которые немедленно были арестованы. В их числе находились будущие подсудимые процесса генералов Эйдеман, Фельдман и Корк. Двое последних, по-видимому, проявили наибольшую готовность к сотрудничеству со следствием и судом. Об этом свидетельствует тот факт, что их выступления на процессе заняли соответственно 12 и 20 листов стенограммы, тогда как допросы остальных подсудимых проходили в вопросно-ответной форме [1007].
14 мая было принято постановление Политбюро о снятии Корка с его поста (без обозначения мотивов этого решения), а 15 мая - отменено принятое месяцем раньше постановление о назначении Фельдмана заместителем командующего войсками Московского военного округа. 20 мая было отменено назначение на новый пост Якира, Уборевич был переведён на пост командующего войсками Среднеазиатского военного округа, а Гамарник - на пост члена Военного совета того же округа. 22 мая Эйдеман был освобождён от обязанностей председателя Осоавиахима. В тот же день из состава Военного Совета при наркоме обороны было выведено 8 человек (в том числе Корк и Фельдман) в связи с их увольнением из РККА или же с освобождением от занимаемых должностей. Решение об исключении из Военного Совета ещё пяти человек, в том числе Тухачевского и Эйдемана, было принято после их ареста - 26 мая. 3 июня такое же решение было принято в отношении ещё пяти арестованных, в том числе Якира и Уборевича [1008].
После получения протоколов допросов Корка и Фельдмана о подготовке военного переворота Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов (только этих трёх членов Политбюро Сталин допускал к ознакомлению с материалами следствия) дали санкцию на арест Тухачевского, который произошёл 22 мая.
О последних днях пребывания Тухачевского на свободе рассказывается в воспоминаниях генерал-лейтенанта П. А. Ермолина, который встретил Тухачевского на партийной конференции Приволжского военного округа. "Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе,- вспоминал Ермолин.- Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от растущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти. Мне доводилось наблюдать Тухачевского в различных обстоятельствах... но таким я не видел его никогда" [1009].
На следующий день утром Тухачевский снова появился в президиуме конференции. На вечернем заседании, где он должен был выступать, он уже не присутствовал.
24 мая было принято постановление Политбюро о "заговоре в РККА". В нём упоминалось о послании Бенеша Сталину и указывалось, что заговорщики планировали "во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо в результате военного переворота свергнуть Сталина и советское правительство, а также все органы партии и советской власти, установить... военную диктатуру" [1010].
Политбюро постановило вынести на голосование членов и кандидатов в члены ЦК предложение об исключении из партии Тухачевского и Рудзутака и передаче их дел в НКВД. Это предложение мотивировалось тем, что ЦК "получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии" [1011]. Соответствующее решение было оформлено опросом членов и кандидатов в члены ЦК 25-26 мая. Особую рьяность при голосовании проявил Будённый, сделавший на своём бланке надпись: "Безусловно "за". Нужно этих мерзавцев казнить" [1012].
28 мая был арестован Якир, а 29 мая - Уборевич. Решение ЦК об их исключении из партии было принято также после их ареста - 30 мая - 1 июня. В этом решении Якир и Уборевич обвинялись "в участии в военно-фашистском троцкистско-правом заговоре" и в шпионской деятельности в пользу уже не только Германии, но также Японии и Польши [1013].
В ходе расследований, проведённых в середине 50-х - начале 60-х годов, лица, участвовавшие в подготовке процесса генералов, сообщили, что к военачальникам применялись "зверские, жестокие методы допроса". О том же говорили следователи, арестованные в 1938 году. Так, например, Ушаков после применения к нему тех же методов, какие он применял к генералам, заявил: "Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня не было никогда такого представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах" [1014]. Тот же Ушаков сообщил: "Фельдман Б. М. у меня сознался в участии в антисоветском военном заговоре... 25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который сознался 26-го, а 30 я получил Якира. Ведя один, без помощников (или "напарников"), эту тройку и имея указание, что через несколько дней дело должно быть закончено для слушания, я, почти не ложась спать, вытаскивал от них побольше фактов, побольше заговорщиков. Даже в день процесса, рано утром, я отобрал от Тухачевского дополнительное показание об Апанасенко и некоторых др.". Среди "других" значился, например, Тимошенко [1015].
В 1961 году бывший следователь Суровницких показал, что в ходе допросов по делу о военном заговоре следователи подсказывали арестованным фамилии их "соучастников", чтобы закрепить "нужную Ежову "солидность и серьёзность" заговора" [1016].
О применении к арестованным зверских истязаний свидетельствуют не только показания следователей, но и обнаруженные на протоколе допроса Тухачевского пятна крови.
В последней декаде мая Сталин почти ежедневно принимал Ежова и знакомился с протоколами допросов. 30 мая по его инициативе Политбюро приняло решение об отстранении от работы в Наркомате обороны Гамарника, как работника, находившегося "в тесной групповой связи с Якиром, исключённым ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре" [1017]. На следующий день Ворошилов направил двух ответственных работников Наркомата обороны на квартиру к больному Гамарнику для объявления приказа о его увольнении из РККА. Сразу же после их ухода Гамарник застрелился. Причины этого поступка в официальном сообщении были разъяснены следующим образом: "Бывший член ЦК ВКП(б) Я. Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством" [1018].
В атмосфере ошеломления, вызванного всеми этими сообщениями, 1 июня открылось расширенное заседание Военного Совета при наркоме обороны с участием его членов, членов Политбюро и 116 приглашённых военных работников из центрального аппарата НКО и с мест. К этому времени четверть состава Военного Совета (20 человек) была арестована.
В тот же день было принято постановление Политбюро о лишении двадцати шести человек полученных ими орденов "за предательство и контрреволюционную деятельность". В этом списке, в частности, значились имена пяти военачальников (Горбачёв, Петерсон, Гарькавый, Корк и Эйдеман), одиннадцати бывших руководящих работников НКВД (Ягода, Молчанов, Волович, Гай, Прокофьев, Погребинский, Бокий, Буланов, Фирин, Паукер, Черток) и пяти "штатских" (Рыков, Енукидзе, Кабаков, Уханов, Гвахария) [1019]. Основная часть этих лиц была арестована за несколько дней до принятия данного решения.
Перед открытием заседания Военного Совета его участники были ознакомлены с показаниями Тухачевского и других "заговорщиков". Эти показания были широко использованы в докладе Ворошилова "О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА". Ворошилов признал свою "огромную вину", заключавшуюся в том, что он "не только не замечал подлых предателей, но даже когда некоторых из них (Горбачёва, Фельдмана и др.) уже начали разоблачать, не хотел верить, что эти люди, как казалось, безукоризненно работавшие, способны были на столь чудовищные преступления". Одновременно Ворошилов упрекнул собравшихся командиров в том, что ни разу не получил от них "предупредительного сигнала" о существовании в Красной Армии "контрреволюционных конспираторов". Призывая "проверить и очистить армию буквально до самых щёлочек", Ворошилов предупреждал, что в результате этой чистки, "может быть, в количественном выражении мы понесем большой урон" [1020].
На следующий день с большой речью на Военном Совете выступил Сталин. Трудно назвать другую сталинскую речь, которая была бы столь сумбурной, как это его выступление. Сталин часто допускал повторы, перескакивал с одного сюжета на другой, уклонялся в сторону от темы и т. д. Вместе с тем стенограмма свидетельствует о его большом самообладании, способности построить своё выступление в спокойных и уверенных тонах, с заметной иронией по отношению к "заговорщикам". Самое жуткое состояло в том, что, как и на февральско-мартовском пленуме, в ходе сталинского выступления не раз возникало "весёлое оживление в зале".
Сталин объявил, что органами НКВД раскрыт "военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся немецкими фашистами". Политическими руководителями заговора он назвал Троцкого, Бухарина, Рыкова, Рудзутака, Карахана и Енукидзе, а главарями заговора "по военной линии" - Ягоду, Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана и Гамарника. Из этих тринадцати человек десять были названы Сталиным немецкими шпионами, а трое остальных (Рыков, Бухарин и Гамарник) - "организаторами и потакателями шпионажа в пользу германского Рейхсвера" [1021].
Сталин несколько раз повторил, что заговор не был вызван внутриполитическими причинами, поскольку успехи во всех областях внутренней политики "необычайны", "сельское хозяйство процветало и будет процветать" и т. д. По словам Сталина, заговор имел "не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского Рейхсвера" [1022]. На протяжении своей речи Сталин неоднократно упоминал о том, что заговорщики собирались "арестовать правительство в Кремле", но всякий раз сопровождал своё сообщение оговоркой, что это готовилось по заданию "германского Рейхсвера".
Ставя вопрос: почему люди, занимавшие столь высокие посты, добровольно превратились в "рабов" и "невольников" Рейхсвера, Сталин объяснял это недовольством некоторых лиц тем, что их "не выдвигают", а также деятельностью находившейся в Германии "опытной разведчицы и красивой женщины" Жозефины Гензи, которая "на базе бабской части" завербовала Карахана, Енукидзе, Тухачевского и Рудзутака [1023].
Сообщив, что "мы человек 300-400 по военной линии арестовали", Сталин призвал к дальнейшим "сигналам", в которых, "если будет правда, хотя бы на 5 %, то и это хлеб" [1024]. Тем самым он убеждал собравшихся, что их "сигналы", даже основанные на сомнительных подозрениях и содержащие 95 % клеветы, будут поощряться. В заключение Сталин подчеркнул, что "среди наших людей есть ещё такие товарищи, которые случайно задеты... Хорошо внедрить такую практику, чтобы, если такие люди придут и сами расскажут обо всём - простить их" [1025]. Как и на февральско-мартовском пленуме, Сталин заявил о своей готовности дать индульгенцию бывшим троцкистам, которые "отошли от троцкизма, отошли крепко и дерутся с ним очень хорошо". Сказав, что он бы "мог сосчитать десятка два-три" таких людей, Сталин назвал в качестве примера члена Политбюро Андреева, который "был очень активным троцкистом в 1921 году", а теперь "дерётся очень хорошо" [1026].
Разумеется, речь Сталина была далеко не убедительной, особенно при объяснении причин превращения крупных государственных деятелей и военачальников в "марионеток и кукол в руках Рейхсвера". Однако участники заседания хорошо понимали, что в царившей на Военном Совете атмосфере тоталитарной истерии никаких вопросов Сталину задавать не следует.
В прениях по докладу Ворошилова выступили 42 человека, из которых 32 были арестованы в 1937-1938 годах, двое (Кулик и Мерецков) - в последующие годы. Из числа выступавших восемь человек, особенно злобно клеймивших "изменников", были отобраны Сталиным в придуманный им новый судебный орган - Специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР. Из этих людей, судивших своих былых товарищей, четверо (Алкснис, Белов, Дыбенко, Горячев) были расстреляны в ближайшие два года, один (Блюхер) погиб на допросе и один (Каширин) в ожидании ареста покончил жизнь самоубийством. В своей постели довелось умереть только Будённому и Шапошникову.
После назначения состава военного суда от окончательно сломленного Примакова были получены порочащие показания на трёх его будущих судей: Каширина, Дыбенко и Шапошникова. Отлично знавший цену этим показаниям, Сталин не только отложил на год расправу над Дыбенко и Кашириным, но и сохранил жизнь Шапошникову, пользовавшемуся его особым расположением. Шапошников, бывший полковник царской армии, вступивший в партию только в 1930 году, был избран на XVIII съезде ВКП(б) членом ЦК и провёл почти всю войну на посту начальника Генерального штаба.
5 июня Сталин, Молотов, Каганович и Ежов из большой группы арестованных военачальников отобрали восемь подсудимых будущего процесса, вслед за чем заведённые на этих лиц индивидуальные следственные дела были объединены в одно групповое дело.
Состав подсудимых был подобран таким образом, чтобы процесс внёс свою лепту в создание атмосферы недоверия к "инородцам", насаждавшейся в те годы Сталиным. Уборевич и Путна были литовцами, Якир, Гамарник (названный в приговоре суда участником заговора) и Фельдман - евреями, Корк - эстонцем, Эйдеман - латышом.
О ходе скоропалительного следствия над главными подсудимыми опубликовано сравнительно мало данных. Известно, например, что Якир 7 июня направил Ежову письмо, в котором сообщал о фальсификации ряда дел на Украине, когда материалы "готовились по следующему принципу: мало пяти последних сводок и показаний - пошлём ещё пять, а их окажется мало - ещё добавим. Говорилось это тогда, когда неизвестно было: будут ли ещё и откуда такие сводки" [1027].
Наиболее загадочным выглядит поведение на следствии Тухачевского, который был арестован 22 мая, привезён в Москву 24 мая и впервые допрошен 25 мая. На следующий день после первого допроса он написал заявление Ежову, в котором признавал существование "военно-троцкистского заговора" и обещал "самостоятельно изложить следствию всё, касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа". "Основание заговора,- писал Тухачевский,- относится к 1932 году. Участие в нём принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чём я подробно покажу дополнительно" [1028].
Через несколько дней после этого Тухачевский направил Сталину письмо, озаглавленное "План поражения". Анализ содержания этого документа полностью исключает предположение, что он был продиктован Тухачевскому следователями. Документ обнаруживает глубокую осведомлённость автора в международной политической обстановке того времени, высокий профессионализм и эрудицию в военных вопросах. Он написан языком военно-научной литературы, заведомо недоступным для некомпетентных следователей НКВД. Письмо, выдержанное в спокойном, деловом тоне, включает многочисленные ссылки на германских военных теоретиков и на опыт предшествующих войн. Основные соображения письма пояснялись приложенными к нему картами.
Из содержания письма видно, что к моменту его написания Тухачевский был ознакомлен с показаниями других военачальников о "вредительской деятельности" в армии. Однако встречавшиеся в нём отдельные фрагменты о "вредительстве" (без которых, следователи, очевидно, не соглашались на передачу письма по назначению) изложены таким образом, что фактически дезавуируют показания других обвиняемых.
В начале письма Тухачевский указывал, что "центр антисоветского военно-троцкистского заговора тщательно изучил материалы и источники, могущие ответить на вопрос: каковы оперативные планы Гитлера, имеющие целью обеспечение господства германского фашизма в Европе" [1029]. Всё дальнейшее содержание письма включает тщательный анализ возможных направлений военных действий Германии против СССР и стратегических операций, которые могут возникнуть на первых этапах войны.
Тухачевский считал "совершенно фантастическим", что Гитлер поставит перед собой задачу полного разгрома СССР с походом на Москву. Он утверждал, что Гитлер сможет преследовать в войне с Советским Союзом лишь ограниченные цели, надеясь в самом удачном для себя случае лишь на отторжение от СССР отдельных территорий. Такие соображения соответствовали реальному соотношению советских и германских вооружённых сил в то время, намного более благоприятному для СССР, чем в 1941 году, когда военные и экономические ресурсы Германии значительно возросли, а Красная Армия была предельно обескровлена предшествующими чистками.
Исходя из тогдашней политической обстановки, Тухачевский полагал, что Германия сможет выступить в военно-политическом союзе с Польшей и что она до нападения до СССР попытается захватить Чехословакию. Считая возможным осуществление такого захвата в ближайшее время и в кратчайшие сроки, Тухачевский подчёркивал: "Не исключена такая обстановка в Европе, когда ни одна из сторон не сможет вовремя поддержать Чехословакию против Германии... Франция может оказаться к началу войны в таком состоянии, что не сможет выполнить своих договорных обязательств и не выступит против Германии" [1030].
Подробно анализируя возможные театры военных действий Германии против СССР с экономической точки зрения, Тухачевский приходил к выводу, что наиболее вероятно направление гитлеровского военного удара на Украину. Нелишне заметить, что этот вывод, соответствующий расстановке сил в 1937 году, Сталин механически перенёс на оценку военно-стратегической ситуации, сложившейся в 1941 году. В результате этого к моменту начала войны Западный фронт по оснащенности личным составом и техникой уступал Юго-Западному и Южному фронтам. Лишь 27 июня 1941 года маршалу Шапошникову на основе анализа захваченных нашими войсками немецких документов, свидетельствующих, что на Западном направлении действуют две из четырёх танковых групп вермахта, удалось убедить Сталина: мнение о нанесении главного удара гитлеровских войск на юго-западном направлении является грубым стратегическим просчётом [1031].
Рассматривая различные варианты отпора Красной Армии совместному выступлению Германии и Польши, Тухачевский раскрывал выгоды и уязвимые стороны каждого варианта. При этом он указывал, что Советский Союз обладает превосходством над возможными агрессорами в авиации и коннице (последнее преимущество являлось, по его мнению, иллюзорным, так как конница будет нести очень тяжёлые потери от авиации противника). Наряду с этим, Тухачевский отмечал слабость артиллерийского, танкового и пулемётного резерва Главного командования Красной Армии и отсутствие у Красной Армии мотодивизий и крупных автомобильных соединений. Главную опасность он усматривал в том, что оперативный план генштаба построен так, как если бы ожидалась война с одной Польшей. Называя возможное количество дивизий, которые будут выставлены Германией и Польшей, вместе взятыми, он критиковал оперативный план за то, что в нём предполагается выставить значительно меньшее число дивизий, и указывал, сколько требуется дивизий для активного отпора агрессорам. Описывая условия, при которых Красная Армия "может потерпеть серьёзное поражение в первых операциях", Тухачевский вновь обращался к просчётам авторов оперативного плана, в котором действия Белорусского фронта не были обеспечены необходимыми силами и средствами. Вследствие этого, по его словам, "поражение не исключено даже без наличия какого бы то ни было вредительства". Для того, чтобы подчеркнуть уязвимые стороны оперативного плана, одобренного Политбюро, Тухачевский заявлял, что "вредительские мероприятия", разработанные "центром", сводились к решению "оставить в силе действующий план, который заведомо не был обеспечен необходимыми силами" [1032].
Такой же приём Тухачевский использовал и при упоминании об учёте "заговорщиками" пораженческих директив Троцкого и "указаний генерала Рунштедта". Он фактически показывал, что в своей деятельности он пытался свести на нет последствия этих мнимых "директив" и "указаний". В этой связи он ссылался на то, что во время стратегической военной игры в апреле 1936 года он предложил Якиру "облегчить немцам работу путём диверсионно-вредительской сдачи Леплевского укреплённого района" (такая акция, согласно показаниям других обвиняемых, входила в планы "заговорщиков"), а Уборевичу (выступавшему от "немцев") - "иметь в своих железнодорожных частях диверсионные группы подрывников". Вслед за этим Тухачевский переходил к изложению того, что следует делать, чтобы свести к минимуму последствия возможного подрыва противником железнодорожных мостов [1033].
Для усиления давления на обвиняемых Сталин приказал провести их очные ставки в присутствии членов Политбюро (скорее всего, всё тех же Молотова, Ворошилова и Кагановича). Эти очные ставки, по-видимому, были призваны убедить будущих подсудимых в бесполезности отвержения обвинений на суде. Как рассказал на допросе в 1938 году бывший начальник охраны НКВД Дагин, "об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали "накачивать" арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний... Накануне очных ставок срочно заготовлялись новые протоколы, подкреплявшие те показания, которые должны были дать арестованные на самой очной ставке" [1034].
Любопытно, что показания Дагина, изобличавшие Ежова в фальсификации следствия, были даны за несколько месяцев до ареста последнего.
Впрочем, Ежов зря беспокоился о том, что сообщения арестованных сталинским посланцам о фабрикации лживых обвинений и зверских методах следствия могут благоприятно повлиять на их судьбу. В доверительных беседах с Чуевым Молотов ни разу не упомянул о своём присутствии на очных ставках с военачальниками, но зато подробно рассказал, как проходили очные ставки с его заместителями по Совнаркому, которых он знал намного ближе, чем арестованных военных. Особенно выразителен рассказ Молотова об очной ставке с Рудзутаком, на которой присутствовало несколько членов Политбюро. По словам Молотова, Рудзутак говорил им, что не признаёт тех преступлений, которые ему приписывают. В этой связи состоялся следующий диалог между Чуевым и Молотовым:
"- Неужели вы не могли заступиться, если вы его хорошо знали?
- Нельзя ведь по личным только впечатлениям! У нас материалы.
- Если были уверены...
- На сто процентов я не был уверен. Как можно на сто процентов быть уверенным, если говорят, что... Я же с ним не настолько уж близкий человек был. Он был моим замом, по работе встречался. Хороший, умный человек. Но вместе с тем я вижу, что он своими личными делами очень занят, с кем-то там путается, чёрт его, с женщинами (согласно "логике" Сталина - Молотова, уже это было подходящей причиной для политического недоверия.- В. Р.)...
- А в чём его обвиняли?
- Я уж сейчас не помню. Он: "Нет, всё это неправильно. Я это решительно отвергаю. И меня здесь мучили. Заставляли. Я ничего не подпишу".
- А это Сталину доложили?
- Доложили. Нельзя оправдать. "Действуйте, как там у вас положено",- Сталин сказал. А Сталин хорошо относился к Рудзутаку.
- И расстрелял?
- Расстрелял.
- А может, не было вины?
- Но я за него не мог вполне поручиться, что он честно вёл себя. Дружил с Антиповым, Чубарем (другие заместители Молотова, арестованные позже Рудзутака.- В. Р.)".
Разговор о судьбе Рудзутака Молотов завершил особенно циничным пассажем: "Я считаю его виновным человеком, который проявил огромное упорство и сопротивление. Уже сам факт - не хочет говорить с чекистами. А с кем он хочет говорить, если попал в такое положение?" [1035]
Если спустя полвека Молотов так оценивал поведение своего заместителя по Совнаркому, то легко можно представить, какая глухая стена отчуждения возникла между ним и генералами на очных ставках. Ещё бессмысленней была бы апелляция генералов к Ворошилову, с которым у них сложились давние неприязненные отношения.
Перед судом обвиняемым предложили обратиться с заявлениями на имя Сталина. В заявлении, написанном 9 июня, Якир писал: "Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии, её руководителей - потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства... Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства... Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма" [1036] (курсив мой.- В. Р.).
Это письмо было зачитано Жуковым на июньском пленуме ЦК 1957 года, а затем Шелепиным - на XXII съезде КПСС [1037]. Однако оба раза оно было представлено в намеренно усечённом и тем самым фальсифицированном виде. Выделенные выше курсивом слова были опущены. Таким образом, сознательно создавалось впечатление: ни в чём не виновный Якир после предъявления ему лживых обвинений, пыток и издевательств и в предчувствии своей неминуемой казни стремился к одному: убедить Сталина в своей личной преданности.
К знакомству с подобными документами Сталин допускал лишь всё ту же "тройку" из Политбюро, в очередной раз устраивая ей экзамен на верность. Написав на письме Якира слова "Подлец и проститутка", он передал это письмо Ворошилову, сделавшему угодливую приписку: "Совершенно точное определение", под которой подписался и Молотов. Каганович счёл нужным сделать от себя нецензурное добавление: "Мерзавцу, сволочи и б... одна кара - смертная казнь" [1038].
В дни, непосредственно предшествовавшие процессу, Сталин в присутствии Молотова, Кагановича и Ворошилова неоднократно принимал Вышинского и Ежова. Итогом этих встреч стала окончательная подготовка обвинительного заключения, подписанного Вышинским.
В день суда Сталин направил в ЦК республиканских компартий, крайкомы и обкомы телеграмму с предписанием организовать митинги трудящихся, на которых "выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии" [1039].
L
Процесс генералов
В день процесса в газетах было опубликовано сообщение Прокуратуры СССР об окончании следствия над восемью генералами, которые обвинялись в "нарушении военного долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене Рабоче-Крестьянской Красной Армии". В сообщении говорилось об установлении следствием участия обвиняемых, а также Гамарника "в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР". Как легко можно было догадаться, под "одним иностранным государством" имелась в виду Германия. Далее утверждалось, что обвиняемые находились на службе у военной разведки этого государства, систематически доставляли его военным кругам шпионские сведения о состоянии Красной Армии, вели вредительскую работу по ослаблению её мощи, готовили её поражение в войне и, наконец, "имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов" [1040].
Это сообщение представляло выжимку из обвинительного акта, в котором говорилось, что "центр" военно-троцкистской организации, в который входили обвиняемые, был образован в 1932-1933 годах по прямым указаниям Троцкого и германского генштаба и действовал в тесной связи с "центрами" троцкистов и правых.
В отличие от стенограмм открытых показательных процессов, стенограмма данного процесса правилась и корректировалась работниками НКВД, которые до этого вели следствие. В ходе расследования начала 60-х годов в стенограмме были обнаружены многочисленные случаи искажения показаний. Так, в 1962 году одна из стенографисток процесса, сравнив свою подлинную стенографическую запись с правленой стенограммой, указала на произвольные дополнения, внесённые в показания Фельдмана и в последнее слово Тухачевского. В этих дополнениях говорилось, в частности, о связях с японским генеральным штабом и шпионаже в пользу иностранных государств [1041].
Даже "отредактированный" подобным образом текст стенограммы свидетельствует, что большинство подсудимых отрицали своё участие в шпионаже. Так, на вопрос Дыбенко: "Вы лично, когда конкретно начали проводить шпионскую работу в пользу германского генерального штаба?" - Якир ответил: "Этой работы лично непосредственно я не начинал". На аналогичный вопрос Дыбенко: "Непосредственно шпионскую работу вы вели с немецким генеральным штабом?" - Уборевич ответил: "Не вёл никогда" [1042].
Отвечая на вопрос Ульриха о том, когда началась его шпионская деятельность, Тухачевский сказал: "Не знаю, можно ли было считать её шпионской". Конкретизируя эти слова, Тухачевский говорил в последнем слове: "У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к отечеству, которое с гражданской войны защищал... Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташата в СССР, то они были, носили официальный характер, происходили на маневрах, приёмах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но всё это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились" [1043].
Важные свидетельства о поведении подсудимых на суде содержатся в докладных записках, представленных после процесса членами Специального судебного присутствия. Из записки Будённого, адресованной Сталину, следует, что Примаков, подтвердивший многие другие обвинения, "очень упорно отрицал то обстоятельство, что он руководил террористической группой против тов. Ворошилова в лице Шмидта, Кузьмичёва и других". О Тухачевском Будённый писал, что тот "с самого начала процесса при чтении обвинительного заключения и при показании всех других подсудимых качал головой, подчёркивая тем самым, что, дескать, и суд, и следствие, и всё, что записано в обвинительном заключении,- всё это не совсем правда, не соответствует действительности". Далее Будённый сообщал, что Тухачевский вначале пытался опровергнуть показания, данные на предварительном следствии, и даже "пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения". Из дальнейшего изложения показаний Тухачевского Будённым следует: Тухачевский говорил, что он докладывал правительству о малочисленности Красной Армии по сравнению с германской и польской армиями, но его соображения о возможном поражении Советского Союза в результате такого несоответствия вооружённых сил "никто не слушал". После этих слов, как сообщал Будённый, Ульрих оборвал Тухачевского и задал ему вопрос о его работе "в качестве агента германской разведки ещё с 1925 года". В ответ "Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал" [1044].
Тягостное впечатление производит докладная записка Белова Ворошилову, представленная спустя месяц после процесса. Описывая свои наблюдения за состоянием подсудимых на суде, Белов сопровождал это описание постыдными замечаниями, призванными убедить Ворошилова в своей ненависти к бывшим товарищам. "Буржуазная мораль трактует на все лады: "глаза человека - зеркало его души",- писал Белов.- На этом процессе за один день, больше, чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной подлости сидящих на скамье подсудимых. Облик в целом у каждого из них... был неестественный. Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет лиц был так называемый землистый... Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла до отказа, он в трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал прерывистым глухим спазматическим голосом". Подобно Будённому, Белов отмечал, что Тухачевский на суде "пытался демонстрировать и свой широкий оперативно-технический кругозор... пытался и процесс завести на путь его роли, как положительной, и свою предательскую роль свести к пустячкам" [1045].
В начале 1938 года, когда опасность ареста нависла над ним самим, Белов в приватных разговорах совсем по-иному рассказывал о своих впечатлениях от процесса. В мемуарах Эренбурга описывается "страшный день" у Мейерхольда, во время которого "к Всеволоду Эмильевичу пришёл один из его друзей, комкор И. П. Белов. Он был очень возбужден, не обращая внимания на то, что, кроме Мейерхольдов, в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных... "Они вот так сидели - напротив нас. Уборевич смотрел мне прямо в глаза..." Помню ещё фразу Белова: "А завтра меня посадят на их место..."" [1046]
В отличие от открытых показательных процессов, продолжавшихся неделю и более, закрытый военный суд занял всего один день. В течение этого дня Ульрих успел побывать у Сталина, который в присутствии Молотова, Кагановича и Ежова дал указание приговорить всех подсудимых к расстрелу. Приговор был оглашён Ульрихом в 23 часа 35 минут и той же ночью был приведён в исполнение в присутствии Ульриха и Вышинского.
12 июня приговор и сообщение о его исполнении были опубликованы в печати. Спустя ещё день был опубликован приказ Ворошилова по армии, в котором говорилось: "Мировой фашизм и на этот раз узнает, что его верные агенты гамарники и тухачевские, якиры и уборевичи и прочая предательская падаль, лакейски служившая капитализму, стёрты с лица земли и память о них будет проклята и забыта" [1047].
Через несколько дней после получения сообщений о процессе Троцкий написал статью "Обезглавление Красной Армии". В ней подчёркивалось, что подсудимые представляли цвет высшего советского командования. Якиру и Уборевичу была поручена охрана западной границы, и они годами готовились к своей будущей роли - защитников страны от нападения Германии. Ещё более крупными военными деятелями были Тухачевский и Гамарник, которые намного превосходили военным талантом и знаниями Ворошилова, показавшего в годы гражданской войны полное отсутствие полководческих качеств. "Ни Сталин, ни остальные члены Политбюро не делали себе... никогда иллюзий насчет Ворошилова как военного вождя. Они стремились поэтому подпереть его квалифицированными сотрудниками" [1048]. Подлинным руководителем армии был не Ворошилов, а Тухачевский, который выполнял функции её "механизатора" и в будущей войне должен был играть роль генералиссимуса.
Троцкий отмечал, что большинство подсудимых никогда не были связаны с левой оппозицией. В её рядах до 1928 года были только Примаков и Путна. В 1924 году "троцкистом" считался также Гамарник, работавший в то время на Украине. Руководившая тогда партией "тройка" (Зиновьев, Сталин и Каменев), стремившаяся оторвать наиболее способных "троцкистов" от привычного окружения и подкупить их перспективой высокой карьеры, перевела Гамарника на Дальний Восток, где он после радикального разрыва с "троцкизмом" быстро поднялся по административной лестнице. Став членом ЦК и высшим представителем партии в армии, Гамарник "принимал руководящее участие во всех чистках армии, делая при этом всё, чего от него требовали" [1049].
В статье Троцкого обращалось внимание на то, что до процесса советские газеты именовали "троцкистами" только Примакова, Путну и Гамарника, "остальных никто не называл этим страшным именем. От превращения Тухачевского, Якира, Уборевича, Эйдемана и пр. в троцкистов удерживало не только отсутствие каких бы то ни было внешних зацепок, но и нежелание слишком раздувать силу троцкизма в армии". Лишь в приказе Ворошилова, изданном на следующий день после казни генералов, все они были объявлены троцкистами. "Подлог, как видим, тоже имеет свою логику,- комментировал эти факты Троцкий.- Если генералы, как и троцкисты, служили Германии в целях "восстановления капитализма", то Германия не могла не объединить их в своих интересах. К тому же "троцкизм" давно уже стал собирательным понятием, которое охватывает всё, что подлежит истреблению" [1050].
Нелепое и постыдное обвинение генералов в служении гитлеровской Германии, подчёркивал Троцкий, понадобилось Сталину для того, чтобы "оправдать сильнодействующими доводами убийство даровитых и самостоятельных людей перед лицом русских рабочих и крестьян. Он рассчитывает на гипнотическое действие тоталитарной прессы и не менее тоталитарного радио". Что же касается сталинского новшества - включения в состав суда крупных военачальников, то это был "дьявольский экзамен на верность. Оставшиеся в живых военачальники отныне закабалены Сталину тем позором, которым он намеренно покрыл их" [1051].
Троцкий утверждал, что обвинение советских полководцев в сотрудничестве с Германией преследовало важные внешнеполитические цели. Оно было призвано разрушить на Западе мнение, согласно которому "союз с Германией, независимо от её государственной формы, считался аксиомой внешней политики Советского Союза" [1052]. С помощью зверских средств Сталин решил продемонстрировать буржуазно-демократическим государствам свой разрыв с прогерманской ориентацией, которую он пытался сохранить и после прихода Гитлера к власти. Для доказательства верности своим новым союзникам, прежде всего Франции и Чехословакии, Сталину "нужны были козлы отпущения за ту политику, от которой он вчера отказался" [1053].
Все обвиняемые по процессу Тухачевского были реабилитированы в 1957 году, а Гамарник - в 1955 году. Однако вопрос о причинах расправы над ними, по-видимому, продолжал волновать Хрущёва. Этим, на мой взгляд, объясняется то обстоятельство, что в 1961 году решением Президиума ЦК КПСС была создана новая комиссия для проверки обвинений, предъявленных Тухачевскому и другим военным деятелям, и для выяснения причин и условий возникновения их "дела". Результаты этой работы, продолжавшейся более трёх лет, были изложены в подробной справке, направленной 26 июня 1964 года Хрущёву председателем комиссии Шверником.
Прежде всего комиссия отвергла обвинения в шпионских связях генералов с германскими спецслужбами. Для этого, в частности, были подняты показания бывшего генерал-майора немецкой армии Шпальке, с 1925 по 1937 год занимавшегося разведкой по Советскому Союзу. Арестованный в 1947 году, Шпальке показал на следствии, что с 1926 года он был прикомандирован к командирам Красной Армии, приезжавшим в Германию для учебы в военной академии; однако он никогда не получал от них шпионских сведений. Шпальке был тесно связан с германским военным атташе в Москве Кестрингом, которому, как значилось в материалах следствия, подсудимые передавали военные секреты. По словам Шпальке, после процесса генералов Кестринг возмущался и утверждал, что у него не было никаких связей агентурного характера с подсудимыми [1054].
На основе экспертизы, проведённой работниками генштаба Советской Армии, и других следственных действий, которые следствие и суд должны были произвести в 1937 году, но не произвели, комиссия подтвердила и полную беспочвенность обвинений подсудимых во вредительстве.
Вместе с тем в справке комиссии не содержится ответа на многие законные вопросы, возникающие при анализе дела генералов. Я имею в виду прежде всего вопрос о причинах признаний подсудимых и написания ими перед судом рабских писем Сталину. В большинстве исторических работ, посвящённых делу Тухачевского, эти признания объясняются исключительно применением физических пыток. Однако такое объяснение представляется несостоятельным по целому ряду причин.
Во-первых, подсудимыми на процессе генералов были крепкие и здоровые люди, в большинстве своём лишь недавно перешагнувшие порог сорокалетия. В отличие от главных подсудимых открытых процессов, они не прошли до ареста через многолетнюю цепь самооплёвываний и унижений. Поэтому от них следовало ожидать значительно большей стойкости, чем, например, от Зиновьева или Бухарина.
Во-вторых, обращает внимание ошеломляющая быстрота получения признательных показаний. Большинство подсудимых открытых процессов не давали таких показаний на протяжении нескольких месяцев. Процесс же генералов был подготовлен в рекордно короткие сроки. От ареста главных подсудимых до суда над ними прошло немногим более двух недель. Такой срок был явно недостаточен для того, чтобы сломить этих мужественных людей, не раз смотревших в глаза смерти.
В-третьих, в отличие от подсудимых открытых процессов, судьями на которых были безличные чиновники, подсудимые процесса генералов выступали перед своими бывшими боевыми товарищами. Это должно было породить в них надежду на то, что правда, высказанная на суде, непременно вырвется за его стены.
В-четвёртых, известны многочисленные случаи, когда самые зверские пытки оказались неспособными вырвать у подследственных лживые признания. Не дали никаких признательных показаний на следствии и суде, например, генерал Горбатов, заведующий отделом печати НКИД Гнедин и даже женщина - секретарь ЦК ВЛКСМ Пикина, несмотря на то, что все они подвергались жестоким истязаниям. Почему же подсудимые процесса генералов должны были оказаться слабее этих людей?
LI
Перенесёмся на пятнадцать лет вперёд
Существует ещё одна версия относительно причин "признаний" обвиняемых. Наиболее чётко она выражена в показаниях следователя Залпетера, в которых давалось следующее объяснение причин репрессий и самооговоров "ответственных партийцев": "Массовые репрессии ответственных руководителей наркоматов (в том числе наркомов) объясняются тем, что Сталин диктаторскими методами управляет страной, решает всё единолично, не терпит возражений, не считается с мнением других и подводит под массовые операции из этих лиц тех, кто противоречит (критикует) его. Эти люди вовсе не являются контрреволюционерами. В этом отношении дана правильная характеристика Сталину в троцкистском документе, так называемом "Завещании" [1055], о его нетерпимости к инакомыслящим".
Ставя далее вопрос, почему арестованные давали "липовые показания", Залпетер объяснял это тем, что "по существу их судьба предрешается ещё до ареста их в ЦК". Понимая это и считая своё положение безнадёжным ("раз политически погиб, какое значение имеет для таких людей физическая жизнь"), эти люди, находясь в состоянии абсолютной изоляции и подвергаемые физическим методам допроса, "дают на себя любые показания и при заявлении следователей, что их однодельцы сознались - записывают последних в своих показаниях" [1056].
Это заявление мужественного и принципиального чекиста, по существу, воспроизводящее "комплекс Кестлера", заслуживает безусловного внимания. Однако оно игнорирует тот неоспоримый факт, что многие жертвы сталинского террора, подписав выбитые из них показания на предварительном следствии, отказывались от них на суде, не желая покрывать себя перед смертью ещё и позором. Например, уже упоминавшегося Медведева подвергали пыткам те же самые следователи, которые истязали генералов, выведенных на военный суд. Между тем Медведев 16 июня 1937 года на закрытом судебном заседании заявил, что все его показания на предварительном следствии являются ложными. Подобное поведение подсудимых на процессе, где судьями выступали хорошо знавшие их военачальники, могло дать намного больший эффект, чем отказ от признаний перед тремя членами Военной коллегии, штамповавшими за день десятки расстрельных приговоров.
Для того, чтобы уяснить, всегда ли физические пытки были способны гарантировать оговоры и самооговоры подсудимых на фальсифицированных процессах, обратимся к стенограмме процесса по делу Еврейского антифашистского комитета, сфабрикованному МГБ в 1949-1952 годах. Не затрагивая другие аспекты этого процесса, коснёмся только тех его сторон, которые связаны с объяснением причин "признаний" подсудимых на предварительном следствии и отвержения ими этих признаний в судебном заседании.
В отличие от сверхскоростной подготовки процесса генералов, следствие по делу ЕАК велось на протяжении четырёх лет. Всё это время обвиняемые находились во власти молотобойцев-фальсификаторов, использовавших многогранный "опыт" НКВД-МГБ по обращению с подследственными. От подсудимых процесса по этому делу было во всех отношениях легче добиться "признаний", чем от жертв процесса генералов. Во-первых, большинство из них находились в намного более преклонном возрасте, чем генералы в 30-е годы; поэтому была большая вероятность того, что эти люди не устоят перед пытками. Во-вторых, лица, выведенные на процесс ЕАК, находились в жерновах следствия более трёх лет - намного дольше, чем генералы. Следовательно, и в этом отношении положение генералов было более благоприятным, чем "еаковцев". В-третьих, подсудимыми по делу ЕАК были литераторы, учёные, артисты, которых, казалось бы, было намного легче принудить к лживым показаниям, чем военачальников.
Между тем, на процессе по делу ЕАК все подсудимые полностью отрицали свою вину, заявив, что показания, данные ими на предварительном следствии, были вынужденными и полученными в результате зверских методов следствия.
На первых заседаниях подсудимые ещё не решались говорить об этих методах. Поэт Квитко заявил лишь, что ему "было очень трудно воевать со следователем" и что его побудили к ложным показаниям "обстоятельства" [1057]. Поэт Гофштейн говорил: "На следствии у меня было такое состояние, что я просто не сознавал, что я подписываю, что я делаю... Я был в таком кругу событий, в таких условиях, что со всем, что говорил мне следователь, я соглашался... я был в состоянии сумасшествия" [1058].
О том, как подсудимые доводились до такого состояния, осторожно попытался рассказать суду научный сотрудник Института истории Юзефович: "Тюремной администрации и санчасти хорошо известно, каково было моё состояние, мои душевные муки, когда мне давали подписывать протоколы, с которыми я был совершенно не согласен. Я не хочу распространяться, но если потребуется, то я покажу об этом подробно, но не здесь при всех, а непосредственно Военной коллегии. Но одно я скажу, думаю, что это укладывается в стенограмму, я был готов признаться даже в том, что я родной племянник папы Римского и действовал от его имени по его прямому непосредственному заданию" [1059].
Журналист Тальми и заместитель министра госконтроля Брегман объясняли свои показания на предварительном следствии подавленностью в результате длительных допросов и бессонных ночей. Брегман заявил, что был во время следствия "морально подавлен и физически нездоров... В 1952 году я стал физически здоровее, я многое перебрал в своей памяти, проанализировал и в конце концов заявил, что не признаю себя виновным ни в чём" [1060].
Актер Зускин сказал: "Такая жизнь, какая была и у меня в тюрьме, она мне не нужна. Жизнь в тюрьме меня тяготит, и я заявил следователю, что пишите всё что угодно, я подпишу любой приговор, но я хочу дожить до суда, где бы я мог рассказать всю правду" [1061].
Первым, кто рассказал о методах следствия, вынуждавших подсудимых к оговорам и самооговорам, был заместитель министра иностранных дел, член ЦК ВКП(б) Лозовский. Он сообщил, что руководитель следствия полковник Комаров говорил ему: "Я должен признать все обвинения, иначе он меня передаст своим следователям ‹...», а дальше следует математическая формула, не вмещающаяся в стенограмму (очевидно, Лозовский имел в виду матерный язык, которым следователи привыкли разговаривать с арестованными.- В. Р.), потом он сказал, что будут гноить в карцере и бить резиновыми палками, так, что нельзя будет потом сидеть. Тогда я им заявил, что лучше смерть, чем такие пытки, на что они ответили мне, что не дадут умереть сразу, что я буду умирать медленно... Тогда я решил, что лучше я на себя наговорю, подпишу всё, что они записали в протоколе, а потом на суде скажу, как ‹...» Комаров ведёт следствие" [1062]. Лозовский сообщил, что, следуя такой тактике, он оговорил не только себя, но и Жемчужину (жену Молотова), а также Л. С. Штерн, за что он просил у последней на суде прощения.
Ещё более страшные вещи обнародовал главный врач боткинской больницы Шимелиович, который заявил: "Лозовскому пригрозили, что его могут и побить и ещё кое-что другое, и он... наговорил на себя и ещё может быть кое на кого, с тем, чтобы впоследствии на суде отказаться от всего. Я не пошёл по этому пути. Я спорил 3 года 4 месяца, и поскольку будет возможность, я буду спорить дальше и со следователем и, если нужно, и с прокурором".
Уже на первом допросе в суде Шимелиович рассказал, что через полтора часа после ареста и "приведения в соответствующий вид" его привели к министру госбезопасности Абакумову, который первым делом сказал: "Посмотрите, какая рожа", вслед за чем произнёс слово "бить". Столкнувшись в дальнейшем с упорным отказом Шимелиовича давать признательные показания, Абакумов вновь повторил указание: "Бить смертным боем".
"Если Лозовскому только пригрозили,- продолжал Шимелиович,- то я должен, к сожалению... заявить, что я получал в течение месяца (январь - февраль 1949 года) примерно, с некоторыми колебаниями в ту или другую сторону, в сутки 80-100 ударов, и всего, по-моему, я получил около 2 тысяч ударов. Я многократно подвергался телесному наказанию, но навряд ли найдётся следователь, который скажет о том, что при всех этих обстоятельствах я менял свои показания. Нет, то, что я знал, я произносил и никогда ни стоя, ни сидя, ни лежа я не произносил того, что записано в протоколах". Единственный раз он подписал протокол в день особо жестоких избиений, когда был доведен до такого состояния, что следователи несколько раз спрашивали его: "вы слышите?", на что он отвечал: "слышу, слышу". Этот протокол, как рассказал Шимелиович, был составлен одним из главных палачей и организаторов дела ЕАК Рюминым. Только после того, как Рюмин на очередном допросе зачитал выдержки из этого протокола, Шимелиович узнал, что на нём стоит его подпись. Тогда он написал заявление Рюмину, в котором указывал: "Протокол, составленный в марте 1949 года следствием, подписан мною в тяжёлом душевном состоянии, при неясном сознании. Такое состояние моё является результатом методического избиения в течение месяца ежедневно днём и ночью. Глумление и издевательства я упускаю. Настоящее моё заявление от 15 мая 1949 года прошу приложить к делу". Рассказав об этом на суде, Шимелиович прибавил: "Я считал, что этот курс (истязаний.- В. Р.) ещё видимо не полный, ибо следователь Шишков говорил мне: "Видите, всё что я обещал вам, я выполняю. Если вы будете не в состоянии ходить на допросы, мы будем приносить вас на носилках и будем бить и бить"". Рюмин же лично его не трогал, но присутствовал "на экзекуциях, где кроме него было 7 человек, которые непосредственно участвовали в избиении меня" [1063].
Второй протокол, который был также составлен Рюминым, Шимелиович подписал после того, как прошёл новый "курс экзекуции" и находился в "затемненном, угнетённом состоянии". Он никогда не произносил того, что было записано в этом протоколе, и, "будучи уже в ясном сознании, ещё на следствии от него отказался" [1064].
Юзефович показал на закрытом заседании суда (т. е. в отсутствие других обвиняемых), что Абакумов заявил ему: "если я не дам признательных показаний, то он меня переведёт в Лефортовскую тюрьму, где меня будут бить. А перед этим меня уже несколько дней "мяли". Я ответил Абакумову отказом, тогда меня перевели в Лефортовскую тюрьму, где стали избивать резиновой палкой и топтать ногами, когда я падал. В связи с этим я решил подписать любые показания, лишь бы дождаться дня суда" [1065].
К женщинам, как можно судить по материалам суда, столь жестокие истязания не применялись, следователи ограничивались лишь угрозами их применения. Как сообщила переводчица Ватенберг-Островская, "меня допрашивали с резиновой палкой на столе... Мне всё время угрожали, что меня будут страшно бить, что из меня сделают калеку и т. д. и т. п... Меня это страшно испугало, я была в каком-то исступлении. Каждый день и ночь я слышала от следователя, что меня будут бить и бить страшно" [1066].
Академик Л. С. Штерн рассказала, что её трижды переводили из внутренней тюрьмы в Лефортовскую за то, что она не хотела подписывать "романа, написанного следователем". На последовавший за этим вопрос председательствующего: "Ну, там тюрьма и здесь тюрьма, какая разница?", Штерн ответила: "Там - это преддверье ада, может быть, иногда можно было бы пойти туда (судьям.- В. Р.) и посмотреть, что там делается... Пол там цементный, камеры плохо отоплены, маленькие форточки, которые не всегда даже открывают, причём питание было такое, которым я не могла пользоваться... Моя соседка по камере мне сказала, что я всё равно всё подпишу на следствии. И действительно были моменты, когда мне казалось, что я схожу с ума, а в это время можно наговорить на себя и на других неправду... Ведь были дни, когда меня по два раза допрашивали. После того, как пробудешь целую ночь на допросе и утром приходишь в камеру, а тебе не дают не только спать, но и сидеть" [1067].
Поэт Фефер на закрытом заседании суда сообщил: ещё в ночь его ареста Абакумов сказал: ""Если я не буду давать признательных показаний, то меня будут бить". Поэтому я испугался, что явилось причиной того, что я на предварительном следствии дал неправильные показания, а затем частично подтвердил их на суде... Я был настолько запуган, что на состоявшейся в ЦК очной ставке с Жемчужиной подтвердил, что видел её в синагоге, хотя этого не было в действительности" [1068].
Помимо физических истязаний, следователи в целях деморализации арестованных использовали и "моральные методы воздействия", в том числе грязные антисемитские выпады, которые должны были угнетающе подействовать на подследственных. Так, Лозовский рассказывал: во время восьми ночных допросов Комаров многократно повторял, что ""евреи - это подлая нация, что евреи - жулики, негодяи и сволочи, что вся оппозиция состояла из евреев, что все евреи шипят на Советскую власть, что евреи хотят истребить всех русских". И естественно, если он имел такую установку, то можно написать, что хочешь. Вот откуда развито древо в 42 тома, которые лежат перед вами и в которых нет ни слова правды обо мне" [1069].
Наряду с избиениями и угрозами, следователи прибегали и к лживым обещаниям выпустить подследственного на свободу, если он даст требуемые показания. Так, поэту Маркишу следователь говорил, что "они осудят только главарей, а меня отпустят. Рюмин мне ещё в 1950 году сказал, что я могу уже обдумывать новую книгу" [1070].
Подсудимые рассказывали суду и о других противозаконных приёмах ведения следствия. Они говорили, что следователи не только составляли протоколы до допроса, но и прибегали к прямому искажению показаний. "Следователь не всё пишет, что говорит арестованный, и, кроме того, толкует его показания совсем иначе, чем он показывает,- говорил редактор издательства Ватенберг.- Они толкуют это так: "Ничто, что служит в защиту арестованного, в протокол не вписывается"... Я мог бы десятки, сотни (таких) примеров привести... Я заявляю, что в деле нет правильно оформленных протоколов" [1071].
Квитко с известной долей иронии говорил: "Мне кажется, что мы поменялись ролями со следователями, ибо они обязаны обвинять фактами, а я, поэт,- создавать творческие произведения. Но получилось наоборот" [1072].
Лозовский обращал внимание судей на то, что большинство показаний самых разных людей сфабрикованы по единому ранжиру. "Вы изучили эти 42 тома лучше меня,- обращался он к судьям,- и думаю, что вы, как опытные люди, обратили внимание, что все обвиняемые показывают одно и то же и все формулировки одинаковы. Однако люди, показания которых собраны в деле,- люди разной культуры, положения. Получается, что кто-то сговорился насчет формулировок. Кто, арестованные? Думаю, что нет. Значит, сговорились следователи, иначе не могли же получиться одинаковые формулировки у разных людей" [1073].
В качестве ещё одного приёма фальсификации Лозовский назвал подмену "вещественных доказательств... невещественными сочинениями следователя" [1074]. Он подчёркивал, что предъявленное ему обвинение в передаче американцам шпионских сведений не подтверждается никакими материалами следствия. В этой связи Лозовский заявлял: "Имею ли я, не член ЦК, а просто рядовой советский человек право знать, за что меня должны казнить?.. Как вообще можно скрывать такие вещи? Ведь это означает падение нескольких голов. Это не только моя голова, это головы моей семьи и ещё целый ряд голов, которые присутствуют здесь. Что это, советский метод следствия - обвинить человека в шпионаже, а потом скрыть от него и суда материалы, за которые его надо казнить" [1075].
Некоторые обвиняемые отвергали оговоры не только в свой адрес, но и в адрес людей, сидящих рядом с ними на скамье подсудимых. "Я считаю Лозовского честным человеком,- говорил Юзефович.- Я не верю и даже на том свете не поверю, что он преступник. Он мог делать ошибки... но чтобы он шёл на преступление, это так же, как если бы я пошёл на преступление, я должен был бы стать на путь самоубийства и стать убийцей моей маленькой девочки" [1076].
Для опровержения обвинений подсудимые избрали не оборонительную, а наступательную тактику. В этом отношении характерно заявление Лозовского по поводу одного из главных обвинений - в том, что деятели ЕАК хотели создать в Крыму Еврейскую республику, чтобы превратить её в плацдарм США. "Из показаний Фефера, данных им ранее,- говорил Лозовский,- вытекает, что они обещали (американцам.- В. Р.) бороться за Крым. Кто? Эти два мушкетера - Фефер и Михоэлс - будут бороться за Крым, против Советской власти. Это опять клеветническая беллетристика. А кто её сочинил? Сам же Фефер, и это легло в основу всего процесса, это же явилось исходным пунктом всех обвинений, в том числе в измене. А сегодня из показаний Фефера получается другое. Но я, например, не могу нести ответственности за всё то, что Фефер наплёл, а теперь изменяет" [1077].
Доказывая абсурдность положения обвинительного заключения о "прямом сговоре (деятелей ЕАК.- В. Р.) с представителями американских реакционных кругов", Лозовский говорил: "Я спрашиваю, откуда взялись реакционные круги Америки, откуда они выскочили? Это из газет 1952 года, а не 1943 года. Когда Михоэлс и Фефер были в США, тогда было правительство Рузвельта, с которым мы были в союзе... Какое право имел следователь применить расстановку сил 1952 года к расстановке сил в 1943 году?".
Освещая историю возникновения версии о Крыме, Лозовский говорил, что эта версия впервые появилась в показаниях Фефера о красивом крымском ландшафте, который привлечёт евреев в Крым. "По мере того, как допрашивали других арестованных, эта формулировка начала обрастать, и каждый следователь добавлял кое-что, и в конце концов Крым оброс такой шерстью, которая превратила его в чудовище. Так получился плацдарм. Откуда, почему, на каком основании? Кто-то якобы сообщил, что американское правительство вмешалось в это дело. Это значит - Рузвельт. Я должен сказать, что осенью 1943 года Рузвельт встретился со Сталиным в Тегеране. Смею уверить вас, что мне известно больше, чем всем следователям вместе взятым, о чём была речь в Тегеране, и должен сказать, что там о Крыме ничего не говорилось... Зачем же было обострять эту формулировку, которая пахнет кровью?.. Да потому, что сговорились между собою следователи, одни прибавили немножко, другие - побольше и получилось, что Лозовский хотел продать Крым американским реакционным кругам... Мифотворчество о Крыме представляет собой нечто совершенно мифическое, и здесь применимо выражение Помяловского, что это "фикция в мозговой субстанции"... Следствию не удастся одеть на Лозовского ошейник агента реакционных кругов США" [1078].
Суммируя свои показания, Лозовский утверждал: "Обвинительное заключение в отношении меня порочно в своей основе. Оно не выдерживает критики ни с политической, ни с юридической точки зрения. Больше того, оно находится в противоречии с правдой, логикой и смыслом" [1079].
Крайне мужественно вёл себя на всём протяжении суда Шимелиович, который в последнем слове заявил: "Этим людям из МГБ не удалось меня сломить. Я хочу ещё раз подчеркнуть, что в процессе суда от обвинительного заключения ничего не осталось". Шимелиович обратился к суду с ходатайством повлиять на привлечение к ответственности виновных в фальсификации всего дела ЕАК и в преступных методах ведения следствия. "Я прошу суд войти в соответствующие инстанции с просьбой запретить в тюрьме телесные наказания,- говорил он.- ...На основании мною сказанного на суде я просил бы привлечь к строгой ответственности некоторых сотрудников МГБ... в том числе и Абакумова" [1080].
Квитко в дополнительных показаниях утверждал: "Фактов, на основании которых мне приписываются преступления,- не существует, и обвинение основано на лживых показаниях некоторых корыстных, бесчестных людей" [1081].
Говоря о своих идейных настроениях, Штерн утверждала: "То, что мне вменяется в вину, как космополитизм, с моей точки зрения является интернационализмом" [1082]. К этому она добавляла: "Я ожидала этого суда с большим нетерпением и боялась, что не доживу, а мне не хотелось умирать с теми обвинениями, которые на мне лежат" [1083].
В последнем слове Штерн заявила: "Моим арестом Советскому Союзу нанесён гораздо больший ущерб, чем всей деятельностью ЕАК, так как это дало возможность дискредитировать мою работу и уничтожить всё достигнутое... Для меня важна работа, а для хорошей работы мне нужно возвращение доверия и полной реабилитации" [1084].
Отвержение подсудимыми клеветнических обвинений не избавило их от смерти (Сталин распорядился оставить в живых только Л. С. Штерн), но избавило от необходимости самим покрывать свои имена бесчестьем.
В этой связи поставим вопрос: почему Тухачевский, Якир и другие генералы не вели себя на суде так, как вели подсудимые процесса ЕАК в 1952 году? Этот вопрос в свою очередь неотъемлемо связан с другим: был ли процесс генералов чистейшей фальсификацией (как процесс ЕАК) или же амальгамой, то есть наложением лживых обвинений в шпионаже и т. п. на обвинения, имеющие фактическую основу? Иными словами - имел ли место военно-политический заговор против Сталина?
LII
Был ли военный заговор?
В работах последних лет жизни Троцкий не раз возвращался к вопросу о том, существовал ли в действительности заговор генералов. В статье "Обезглавление Красной Армии" он анализировал социальные и политические причины, которые могли породить планы, намерения, соглашения военных руководителей, направленные против Сталина. Помимо накопившегося в армии, в основном крестьянской по своему составу, недовольства насильственной коллективизацией и её последствиями, он видел такие причины в противоречиях между военной и штатской бюрократией, возникающих в условиях тоталитарного режима. "Когда бюрократия освобождается от контроля народа,- писал он,- военная каста неизбежно стремится освободиться от опеки гражданской бюрократии... Заговора, правда, ещё не было. Но он стоит в повестке дня. Бойня имела превентивный характер. Сталин воспользовался "счастливым" случаем, чтоб дать офицерству кровавый урок" [1085].
Эту мысль Троцкий развил в книге "Сталин", где он подчёркивал, что военный аппарат "нелегко переносит ограничения, налагаемые на него политиками, штатскими". Предвидя возможность возникновения конфликтов с армейским аппаратом, возглавляемым самостоятельными и опытными военачальниками, Сталин подготовил через ГПУ петлю для цвета командного состава [1086].
Другую причину недовольства генералов Троцкий усматривал в том, что перед лицом надвигающейся военной опасности наиболее ответственные командиры не могли не испытывать тревоги по поводу того, что во главе армии стоит столь ограниченный и бездарный в военном отношении человек, как Ворошилов. "Можно не сомневаться, что в этих кругах выдвигали на его место кандидатуру Тухачевского... Генералы могли вести разговоры о том, что следовало бы вообще освободить армию от опеки Политбюро. Отсюда ещё далеко до прямого заговора. Но в обстановке тоталитарного режима это уже первый шаг к нему" [1087].
В книге "Сталин" Троцкий сопоставлял официальные сообщения о процессе генералов с сообщениями о процессе по делу "право-троцкистского блока", состоявшемся в марте 1938 года. Между этими сообщениями существовало очевидное разноречие. Приговор военного суда обвинял генералов в том, что они доставляли шпионские сведения правительству враждебного государства и подготавливали поражение Красной Армии в случае войны. На процессе "право-троцкистского блока" вновь был поднят вопрос о заговоре Тухачевского, которому на этот раз были приписаны новые цели. Расстрелянных девять месяцев назад генералов "судили попутно новым судом и, забыв отстранить слишком фантастические обвинения в шпионаже, приписали подготовку военного заговора".
На вопрос: "Был ли действительно военный заговор?" Троцкий отвечал следующим образом: "Всё зависит от того, что называют заговором. Каждое недовольство, каждое сближение между собою недовольных, критика и рассуждения о том, что сделать, как приостановить пагубную политику правительства, есть, с точки зрения Сталина, заговор. И при тоталитарном режиме, несомненно, всякая оппозиция является эмбрионом заговора". Таким "эмбрионом" Троцкий считал стремление генералов оградить армию "от деморализующих происков ГПУ. Они защищали интересы обороны" [1088].
От гипотез Троцкого уместно перейти к высказываниям руководителей зарубежных государств, которых также немало занимал вопрос о том, какова доля истины в официальных сообщениях о военном заговоре в СССР. Анализ данного вопроса, как и вопроса о причинах и подоплеке великой чистки вообще, занял заметное место в труде Черчилля "Вторая мировая война". В соответствующем фрагменте книги Черчилль не только допустил целый ряд фактических ошибок и неточностей, но и обнаружил, подобно многим другим буржуазным политикам, неспособность разобраться во внутренних событиях, происходивших в СССР [1089]. С одной стороны, он считал "в высшей степени маловероятным, чтобы коммунисты из старой гвардии присоединились к военным или наоборот". С другой стороны - в полном противоречии с данным суждением,- он на той же странице признавал вполне возможным существование "так называемого заговора военных и старой гвардии коммунистов, стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе прогерманской ориентации". По-видимому, не обладавший информацией о том, что к прогерманской ориентации задолго до пакта "Молотов - Риббентроп" склонялся именно Сталин, Черчилль приписал её старым большевикам и советским полководцам, стоявшим на последовательно антифашистских позициях.
Другой мотив возможной конфронтации представителей этих двух групп со Сталиным Черчилль усматривал в том, что "они, несомненно, были полны зависти к вытеснившему их Сталину". Исходя из этих соображений, Черчилль считал оправданным стремление Сталина "разделаться с ними одновременно в соответствии с обычаями тоталитарного государства".
Питая нескрываемый пиетет по отношению к Сталину, Черчилль называл преувеличением мнение Чемберлена и генеральных штабов Англии и Франции о том, что чистка 1937 года явилась "внутренним разгромом русской армии" и что в то время "яростная ненависть и мстительность раздирали Советский Союз". В противовес этим суждениям Черчилль заявлял, что "основанную на терроре систему правления вполне возможно [было] укрепить беспощадным и успешным утверждением её власти". Исходя из этих предпосылок, он фактически одобрял "беспощадную, но, возможно, небесполезную чистку военного и политического аппарата в Советской России и ряд процессов... на которых Вышинский столь блестяще (sic! - В. Р.) выступал в роли государственного обвинителя" [1090].
Более обоснованные суждения по поводу "произведённой Сталиным грандиозной чистки генералитета" высказывал Гитлер, лучше, чем кто-либо другой, знавший истинную цену документам, переданным его спецслужбами Сталину и послужившим основой для проведения процесса генералов. Тем не менее в одной из своих застольных бесед с приближёнными Гитлер обронил многозначительное замечание: "До сих пор так и не выяснено, действительно ли разногласия между Сталиным, с одной стороны, и Тухачевским и его сообщниками - с другой, зашли настолько далеко, что Сталину пришлось всерьёз опасаться за свою жизнь, угроза которой исходила от этого круга лиц" [1091]. Возможно, что это рассуждение Гитлера не было чисто умозрительной гипотезой, а покоилось на каких-то известных ему фактах.
Обратимся теперь к свидетельствам, исходящим, так сказать, с противоположного фланга - от людей, наиболее приближённых к Сталину и совместно с ним готовивших процесс генералов. В этом плане мы немало обязаны Феликсу Чуеву - заядлому сталинисту, одержимому жгучим желанием реабилитировать и возвеличить Сталина, а потому пользовавшемуся доверием со стороны Молотова и Кагановича, которые отвечали на его самые "каверзные" вопросы. Оба этих сталинских приспешника в беседах с Чуевым категорически отрицали тот факт, что они дали согласие на реабилитацию военачальников. Между тем решение о юридической реабилитации последних было принято Военной коллегией Верховного Суда СССР 31 января 1957 года (в отношении Гамарника - ещё в 1955 году), а решение об их партийной реабилитации - на заседании Президиума ЦК КПСС 25 апреля 1957 года, т. е. в то время, когда Молотов и Каганович находились в составе Президиума ЦК КПСС. На июньском пленуме ЦК 1957 года, где им было прямо предъявлено обвинение в расправе над Тухачевским и его соратниками, они не обмолвились ни единым словом о своём несогласии с реабилитацией военачальников.
Спустя много лет, отстаивая версию о виновности генералов в преступлениях, инкриминировавшихся им на процессе 1937 года, Каганович выдвигал весьма неубедительные аргументы: "И всё-таки какая-то группировка командного состава была, не могла не быть. Она была. Вся эта верхушка в Германии проходила учебу, была связана с немцами. Мы получили сведения, у Сталина были данные, что у нас есть связанная с фашистами группа... Тухачевский был, по всем данным, бонапартистских настроений. Способный человек. Мог претендовать" [1092].
Не более вразумительно Каганович отвечал на конкретные вопросы Чуева:
"- Был ли он [Тухачевский] заговорщиком?
- Я вполне это допускаю.
- Сейчас пишут, что показания выбиты из них чекистами.
- Дело не в показаниях, а в тех материалах, которые были до суда,- говорит Каганович.
- Но их подбросили немцы Сталину через Бенеша.
- Говорят, английская разведка. Но я допускаю, что он был заговорщиком. Тогда всё могло быть" [1093].
Более связно и с большей долей уверенности излагал версию о заговоре Молотов. Когда Чуев зачитал ему отрывок из книги Черчилля - об информации, полученной от Бенеша как отправной точке организации процесса,- Молотов сказал: "Не уверен, что этот вопрос правильно излагается... Не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он далеко не всегда своим вполне доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота" [1094].
О "заговоре Тухачевского" Молотов охотно говорил и с другими писателями, придерживавшимися сталинистских взглядов. В книге с многозначительным названием "Исповедь сталиниста" Иван Стаднюк сообщал, что в беседе об этом заговоре "Молотов подробно рассказывал, кто и когда должен был убить его и Сталина, Ворошилова и Кагановича" [1095].
Ещё одним писателем, с которым Молотов делился своими воспоминаниями и суждениями, был В. Карпов, первый секретарь Союза советских писателей и член ЦК КПСС. В книге о Жукове Карпов рассказывает, как он однажды поднял в беседе с Молотовым вопрос о расправе над генералами:
"- Крупнейшие военачальники, в гражданской войне столько добрых дел свершили, вы всех хорошо знали, не было ли сомнения насчет их вражеской деятельности?
Молотов твёрдо и даже, я бы сказал, жестоко ответил:
- В отношении этих военных деятелей у меня никаких сомнений не было, я сам знал их как ставленников Троцкого - это его кадры. Он их насаждал с далеко идущими целями, ещё когда сам метил на пост главы государства. Очень хорошо, что мы успели до войны обезвредить этих заговорщиков... Я всегда знал Тухачевского как зловещую фигуру..." [1096]
Воспоминания Молотова представляют интерес прежде всего как отражение тёмной психологии этого человека, до последних дней своей жизни стремившегося оправдать собственные преступления. Это, однако, не исключает того, что некоторые фрагменты из его свидетельств могут быть, как я постараюсь показать ниже, учтены при обсуждении вопроса о существовании "военного заговора".
К сожалению, отечественные и зарубежные исследователи, вновь и вновь возвращающиеся к разгадке дела Тухачевского, не обладают практически ни одним незаинтересованным свидетельством непричастного к этой трагедии человека. В таких случаях историк вынужден признать существование того, что называется "белым пятном". Именно белым, потому что оно лишено цвета, т. е. в историческом смысле - оценки. Обыденному сознанию трудно примириться с таким равнодушием, оно стремится раскрасить историю, чтобы непременно найти виноватых и жертв. Историк же обязан оставить в представленной им картине незакрашенные пятна, пока не найдёт объективные и безупречные свидетельства и доказательства.
Это не значит, что не раскрытые преступления и до конца не объяснённые трагедии в политике ничему не учат. История "генеральского заговора" преподносит урок не менее важный, чем история до сих пор не раскрытого убийства Кеннеди.
Когда группа влиятельных людей (или один человек, как Джон Кеннеди) оказывается сильнейшим оружием в схватке могучих политических сил,- узнать правду, найти достоверные свидетельства, о том, что происходило, часто оказывается весьма затруднительным. Чем значительнее масштаб политической интриги, тем важнее для её организаторов спрятать её концы в воду. Поэтому обычно убираются все непосредственные свидетели. Но ещё более надёжное средство скрыть правду - это погрести её, т. е. подлинные события и их мотивы, под несколькими слоями тщательно обработанной лжи. Оказавшись в этой комнате зеркал, исследователь легко может потерять ориентиры своего исторического поиска. Все отвлекающие версии выглядят правдоподобно, поскольку они замешаны не только на явных выдумках, но и на полуправде. И в то же время ни одна из этих различных версий, предлагающих, на первый взгляд, исчерпывающий набор альтернатив, не ведёт к истине.
Обнаружение того, что очередная обнадеживающая находка оказалась новым вариантом лжи и дезориентации, может подтолкнуть исследователя к признанию устраивающей его версии исторической истиной. Однако у него всегда остаётся шанс не оказаться погребенным под обломками навязываемых версий. Для этого необходимо ответить на древний вопрос: qui prodest?
Кому было выгодно "разоблачение" "заговора генералов"?
Выгодно Сталину, ибо позволяло устранить потенциально опасных политических противников. Выгодно Гитлеру, поскольку позволяло ослабить Красную Армию. Выгодно лидерам других крупнейших капиталистических держав, поскольку ослабление Красной Армии делало вероятным успешную реализацию их сценария: "пусть Советы и фашизм перебьют друг друга". Если геополитические силы такого масштаба и целеустремлённости оказываются заинтересованы в чьём-либо заговоре, он "состоится", хотя бы на деле он мог состояться скорее символически, чем практически, хотя его могли реально осуществлять совсем другие, а не "разоблачённые" лица, хотя намерения "разоблачённых" могли быть бесконечно далеки от мотивов, им приписываемых.
Даже если кто-то из заинтересованных лиц не умел, не смог или не захотел участвовать в "разоблачении" заговора, совокупность их перекрещивающихся интересов создаёт то историческое поле, на котором он должен был возникнуть.
Уроки каждого большого политического заговора чрезвычайно важны, ибо настойчиво напоминают: большая политика не только крушит и перетасовывает человеческие судьбы, но ежечасно создаёт новую историческую реальность - рационально сконструированный, управляемый мир, который зачастую оказывает решающее влияние на судьбы миллионов людей.
Едва ли когда-нибудь будут обнаружены свидетельства лиц, непосредственно причастных к "военному заговору". Все люди, которые могли знать о нём, были уничтожены в годы большого террора (уже через девять дней после процесса генералов число арестованных по обвинению в сопричастности к этому заговору достигло почти тысячи человек).
Тем важнее оказываются свидетельства, полученные, так сказать, из вторых рук. Если в суде они не считаются доказательством, то для историка они могут служить важным подспорьем, в особенности, когда исходят от человека, заслуживающего доверия. В этой связи остановимся кратко на судьбе человека, которому принадлежат важные свидетельства о существовании антисталинского заговора в 1937 году.
LIII
Баллада о генерале Орлове
Немолод очень лад баллад,
но если слова болят,
и слова говорят о том, что болят,
молодеет и лад баллад.
В. Маяковский
Данная глава, быть может, является самой трудной главой этой книги. В ней пойдёт речь о судьбе человека, сыгравшего немалую роль в истории XX века, человека с одной из самых противоречивых биографий, которые встречаются в новейшей истории. Человека, поступки которого, совершённые в разные годы, вызывают то отвращение и возмущение, то понимание и уважение. Упоминание об этом человеке - Александре Орлове читатель не раз встречал на страницах нашей книги. Из предшествующих глав вытекает неопровержимый вывод, что Орлов в 1936-1938 годах играл роль "испанского Ежова" (при том, что он неизмеримо превосходил последнего интеллектом, эрудицией и мастерством разведчика). В отличие от "кровавого карлика", слепо преданного "вождю", Орлов, выполняя самые зловещие приказания Сталина, питал к нему всёвозрастающую ненависть.
Рассказ о судьбе Орлова облегчается тем обстоятельством, что о ней ныне известно много больше, чем о судьбе кого-либо из других советских деятелей такого уровня. Биография Орлова детально освещена в фундаментальной монографии "Роковые иллюзии", принадлежащей перу русского журналиста Олега Царева и английского историка Джона Костелло. Это большое и добросовестное исследование основано на анализе рассекреченных обширных досье Орлова, хранящихся в советских и американских архивах. В заслугу авторам следует поставить и то, что их книга, вышедшая в Нью-Йорке в 1993 году, т. е. в разгар антикоммунистической истерии, развязанной в республиках бывшего Советского Союза, почти начисто лишена тенденциозных антикоммунистических пассажей.
После своего бегства в США Орлов с полным основанием опасался, что его постигнет судьба Райсса. Поэтому с помощью своих родственников и друзей детства, находившихся в США, он добился возможности проживать в этой стране под чужим именем. Тем не менее он резонно полагал, что сталинская агентура будет разыскивать его по всему миру, чтобы "ликвидировать" его.
В книге "Тайная история сталинских преступлений" Орлов писал, что, стремясь уберечь себя и свою семью от убийства сталинскими гангстерами, он послал Сталину письмо, в котором предупреждал: в случае расправы с его родными он опубликует сообщения о сталинских преступлениях, известных за границей только ему одному (перечень этих преступлений был приложен к письму). Если же убийство постигнет его самого, эти разоблачения будут опубликованы его адвокатом.
Скорее всего, эта версия является мистификацией Орлова. Тщательные исследования, проведённые в советских архивах, не обнаружили никаких следов существования такого письма. Как справедливо отмечают авторы книги "Роковые иллюзии", Орлов должен был понимать, что его предостережение едва ли напугает Сталина. "Циничный диктатор, конечно, высмеял бы так называемые "тайные преступления" как недокументированные утверждения озлобленного троцкистского предателя" [1097].
В действительности Орлов прибег к намного более эффективному средству для того, чтобы удержать Сталина - Ежова от погони за ним. В архиве НКВД обнаружено письмо на одиннадцати страницах, посланное им Ежову вскоре после его бегства в США. В этом письме Орлов обещал своё полное молчание в случае, если его оставят в покое, и в то же время недвусмысленно, хотя и неявно предупреждал: в случае расправы над ним или его родственниками будет обнародовано сообщение о созданной им в 30-е годы разведывательной сети в Англии, включавшей разведчиков такого уровня, как Филби, Маклейн, Берджесс и другие [1098].
Применительно к Орлову периода вынужденной эмиграции можно использовать изрядно опошленный современными "демократами" термин "покаяние". Точнее, речь должна идти о действенном раскаянии в собственных преступлениях, которые Орлов решил в какой-то мере загладить опасной для него политической акцией. В конце 1938 года он направил письмо Троцкому, в котором сообщал, что в среду парижских троцкистов, редакторов "Бюллетеня оппозиции" внедрён агент-провокатор НКВД по имени "Марк". Не зная фамилии Зборовского, Орлов называл известные ему данные о лазутчике, не оставляющие сомнения, о ком идёт речь: его внешность, семейное положение, официальное место работы и т. д.
Законно опасаясь, что письмо может быть перехвачено агентами НКВД, Орлов не упоминал в нём собственного имени. Письмо было написано от имени Штейна, натурализованного американского еврея (Орлов предупреждал Троцкого, что это имя - не подлинное). Чтобы вызвать доверие Троцкого к своему сообщению, "Штейн" писал, что сведения о "Марке" он получил от своего родственника, ответственного работника НКВД Люшкова, сбежавшего в 1938 году в Японию [1099].
Совсем недавно стало известно о втором письме, посланном "Штейном" Троцкому. Оно было написано в связи с появившимися в западной печати сообщениями о том, что Троцкий ожидает прибытия в Мексику своего внука. Не зная, что речь идёт о ребенке, находившемся во Франции, Орлов сообщал о давно разработанном в НКВД плане: послать Троцкому под видом его внука, находившегося в Советском Союзе, совсем другого ребенка в сопровождении лица, которому будет поручено убить Троцкого. Он призывал Троцкого к предельной осторожности, рассказывая, с какой настойчивостью Сталин требует от своих сатрапов его скорейшего убийства.
К сожалению, связь между Орловым и Троцким осталась односторонней. Откликаясь на просьбу "Штейна" об установлении систематических контактов, Троцкий поместил в американской газете объявление, приглашающее автора предостерегающих писем явиться в редакцию троцкистской газеты в Нью-Йорке и там обратиться к одному из её сотрудников. Орлов посетил эту редакцию, но вид названного Троцким человека вызвал у него, знавшего об интенсивном внедрении сталинской агентуры в троцкистские организации, недоверие: он заподозрил в нём агента НКВД. После этого Орлов решил позвонить Троцкому по телефону (в то время дозвониться из США в Мексику было не столь простым делом, как в наши дни). Он осуществил это намерение, но, опасаясь прослушивания телефонного разговора, не решился назвать подошедшему к телефону секретарю своего имени и цели своего звонка. Троцкий отказался подойти к телефону, предположив, что к нему набивается на интервью неизвестный дотошный журналист.
Предупреждение Орлова относительно Зборовского не достигло цели. Вскоре после получения письма Троцкий показал его приехавшей в Мексику Лоле Эстрин, которая сумела убедить его, что это письмо направлено сталинской агентурой, стремящейся оторвать от него одного из преданных ему людей.
Сам факт посылки Орловым писем Троцкому представляется весьма многозначительным. Он свидетельствует, что даже такой человек, как Орлов, выполнявший приказы Сталина об истреблении троцкистов в Испании, всеми доступными средствами стремился предупредить Троцкого о грозящих ему опасностях.
Долгое время после своего прибытия в США Орлов не давал о себе знать. Только после публикации в 1953 году журналом "Лайф" его статей, затем составивших книгу "Тайная история сталинских преступлений", американские власти узнали, что на территории их страны на протяжении пятнадцати лет проживал бывший генерал НКВД. Орловым немедленно занялось ФБР. На протяжении более чем десятка лет Орлов неоднократно допрашивался сотрудниками этого учреждения, а также выступал на специальных слушаниях, организованных сенатской подкомиссией по вопросам национальной безопасности. В результате этих допросов американские Пинкертоны остались в уверенности, что Орлов рассказал всё, что ему было известно о деятельности советской разведки. Однако бывший советский разведчик явно "переиграл" своих американских коллег. Создав у них впечатление в своей полной искренности, он не назвал ни одного имени завербованных им агентов, которые успешно продолжали свою работу на СССР. Единственным агентом НКВД, которого Орлов с удовольствием разоблачил, был Зборовский, перебравшийся в 1942 году в США. Конечным итогом этого разоблачения стало судебное разбирательство дела Зборовского, в результате которого он был приговорён к пяти годам тюремного заключения.
Книга Орлова "Тайная история сталинских преступлений" является наиболее полным и достоверным рассказом о механизме убийства Кирова и организации московских процессов, особенно первого, который проходил во время пребывания Орлова в СССР. Информацию о других процессах, по словам Орлова, он получил от ответственных работников НКВД, приезжавших в 1937-1938 годах в Испанию. Большинство фактов, содержавшихся в книге Орлова, оказались подтверждены официальными расследованиями, проведёнными в СССР в 50-60-е годы.
Наименее интересной главой книги была глава, посвящённая "делу Тухачевского", которое Орлов освещал бегло и во многом неточно. Лишь в заключении этой главы он обронил загадочную фразу: "Когда станут известны все факты, связанные с делом Тухачевского, мир поймет: Сталин знал, что делает" [1100].
Новую версию "дела Тухачевского" Орлов обнародовал лишь после XX съезда КПСС. 23 апреля 1956 года в "Лайфе" появилась его статья под заголовком "Сенсационная тайна осуждения Сталина". И факты, содержавшиеся в статье, и сама её судьба заслуживают самого пристального анализа.
LIV
Тайна дела Тухачевского
Сразу же после процесса генералов были арестованы и в своём большинстве расстреляны все их близкие и родственники. Единственной оставшейся на свободе женой подсудимого оказалась Л. Ю. Брик, бывшая замужем за Примаковым перед его арестом. Спасло её, очевидно, то обстоятельство, что она в 1935 году напомнила о себе Сталину, написав ему письмо о пренебрежительном, с её точки зрения, отношении руководящих литературных кругов к творчеству Маяковского, её бывшего мужа. На этом письме Сталин начертал резолюцию, адресованную Ежову, в которой содержались известные слова о Маяковском как "лучшем, талантливейшем поэте нашей советской эпохи".
В книге "Ненаписанные романы" писатель Юлиан Семенов рассказывал о своём разговоре с Л. Брик, которая вспоминала: "Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде... И всё это время я - чем дальше, тем больше - замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна. Может быть, они действительно хотели свалить тирана?" [1101]
В связи с этим сообщением Ю. Семенов впервые в советской печати обнародовал версию, согласно которой чекисты, получившие сталинское задание найти в архивах царской полиции документы, компрометирующие дореволюционное прошлое жертв готовившихся показательных процессов, неожиданно обнаружили документальные свидетельства о деятельности Сталина как агента-провокатора царской охранки. После того, как они сообщили об этом своим единомышленникам-военным, последние "начали готовить переворот, чтобы спасти страну от тирана: основания к свержению Сталина были абсолютны" [1102].
По-видимому, эту версию писатель почерпнул из статьи Орлова в "Лайфе", с которой он мог познакомиться только за границей, так как номер с этой статьёй был изъят из спецхранов всех московских библиотек, выписывавших данный журнал [1103] (Сам этот факт говорит о серьёзной обеспокоенности советского руководства разоблачениями Орлова).
Орлов открывал статью рассказом о своей встрече осенью 1937 года в Париже с шурином Сталина Павлом Аллилуевым, прибывшим туда в официальную командировку. По словам Орлова, Аллилуев выглядел глубоко подавленным. Состоявшийся между ними разговор "вращался вокруг ужасной картины кровавых чисток, происходивших тогда в Советском Союзе". Когда Орлов задал вопрос о подоплеке дела Тухачевского, Аллилуев ответил: "Александр, никогда не пытайся разузнать что-либо об этом деле. Знать о нём - это словно вдохнуть отравленный газ" [1104]. Спустя год П. С. Аллилуев погиб внезапной и таинственной смертью.
Вслед за этим Орлов сообщал: Аллилуев не подозревал, что он, Орлов, был единственным человеком, находившимся вне пределов СССР, которому были известны события, побудившие Сталина к чистке Красной Армии. К этому Орлов добавлял, что теперь он впервые излагает эти события, включая "самый сенсационный и, конечно же, тщательнейше охраняемый секрет в чудовищной карьере Иосифа Джугашвили... Эта тайна завладела умом Сталина и влекла смерть любого, кого он подозревал в проникновении в неё... Я утверждаю это, ибо знаю из абсолютно безупречного и надёжного источника, что дело маршала Тухачевского было связано с одним из самых ужасных секретов Сталина, который, будучи раскрыт, бросит свет на многие его поступки, кажущиеся столь непостижимыми" [1105].
"Надёжным источником", по словам Орлова, был его двоюродный брат З. Б. Кацнельсон, занимавший в 1937 году пост заместителя наркома внутренних дел Украины [1106]. Кацнельсон был не только близким родственником Орлова, но и его давним другом, питавшим к нему глубокое доверие. Этим Орлов объяснял тайные признания, которые Кацнельсон сделал при их встрече в феврале 1937 года в парижской клинике, где Орлов находился на лечении после полученной в Испании травмы при автомобильной аварии (официальной целью приезда Кацнельсона в Париж было, как указывал Орлов, свидание с двумя находившимися там агентами НКВД).
В передаче Орлова, рассказ Кацнельсона о заговоре против Сталина открывался освещением предыстории этого заговора и мотивов, побудивших генералов вступить на столь рискованный путь.
Во время подготовки первого показательного процесса Сталин заявил Ягоде: "Было бы полезно, если бы НКВД сумел показать, что некоторые из подсудимых были агентами царской охранки" [1107] (служба революционеров в охранке считалась в СССР самым позорным преступлением).
Ягода поручил офицеру НКВД Штейну отыскать в полицейских архивах документы, компрометирующие старых большевиков, которых предполагалось вывести на процесс. Таких документов Штейн не сумел найти, но зато он неожиданно обнаружил документы заместителя директора департамента царской полиции Виссарионова, среди которых находились собственноручные донесения Сталина, неопровержимо свидетельствовавшие о его многолетней работе на охранку.
Понимая, какая судьба ожидает его в случае передачи этих документов Ягоде, Штейн скрыл их от последнего. Он направился в Киев, чтобы ознакомить с этими документами своего друга, наркома внутренних дел Балицкого. Балицкий и Кацнельсон провели тщательную экспертизу документов, которая не оставила ни малейших сомнений в их подлинности. Об этих документах они сообщили лицам, пользовавшимся их безусловным доверием: Якиру и Косиору. Якир в свою очередь передал это сообщение Тухачевскому, "чья личная неприязнь к Сталину была хорошо известна" [1108]. Среди лиц, посвящённых в эту тайну, Кацнельсон назвал также Гамарника и Корка.
"Внезапное осознание того, что тиран и убийца, ответственный за накопившийся ужас, был даже не подлинным революционером, а самозванцем, креатурой ненавистной охранки, побудило заговорщиков к действию. Они решились поставить на карту свои жизни ради избавления своей страны от вознесённого на трон агента-провокатора" [1109].
Лица, замыслившие заговор, не могли не понимать, что только насильственным устранением Сталина можно было приостановить кошмар кровавых чисток, грозивших поглотить всё большее число партийных и военных руководителей. Только таким путём Тухачевский, Якир и их сподвижники могли отвести меч, неумолимо нависавший и над ними самими.
Как сообщил Орлову Кацнельсон, генералы находились ещё на стадии "собирания сил" и не выработали окончательного и твёрдого плана переворота. Тухачевский склонялся к следующей схеме действий. Он собирался убедить Сталина и Ворошилова собрать высших военачальников для обсуждения насущных проблем обороны страны. На этом совещании заговорщики должны были арестовать Сталина, в то время как два специально отобранных полка Красной Армии перекрыли бы подступы к Кремлю, чтобы заблокировать возможное продвижение войск НКВД, подчинявшихся исключительно Сталину - Ежову [1110].
По поводу того, как поступить со Сталиным после ареста, в среде заговорщиков существовали две точки зрения. Тухачевский и другие генералы считали, что Сталина надо будет немедленно расстрелять, вслед за чем следует созвать пленум ЦК, которому будут предъявлены изобличающие его документы. Косиор, Балицкий и другие лица, не принадлежавшие к военным кругам, считали нужным доставить Сталина на пленум ЦК и предъявить ему там обвинение в агентурной и провокаторской деятельности до революции.
Рассказав обо всём этом Орлову, Кацнельсон высказал опасение в провале заговора. В ответ Орлов сказал, что считает такой провал маловероятным, поскольку "Тухачевский - уважаемый руководитель армии. В его руках Московский гарнизон. Он и его генералы имеют пропуска в Кремль. Тухачевский регулярно встречается со Сталиным, он вне подозрений". К этому Орлов добавил, что обычный риск, связанный с любым заговором, в данном случае исключён, потому что "никто в здравом уме не пойдёт к Сталину, чтобы сообщить ему о полицейском досье, ибо наградой за такое откровение неминуемо будет немедленная ликвидация" [1111].
Спустя несколько дней после разговора с Кацнельсоном Орлов возвратился в Испанию, где с нетерпением ожидал известий об успехе заговора. Вместо этого он узнал о суде над генералами, а ещё через месяц - о расстреле Кацнельсона.
Бешеный разгул террора, развёрнутого после этого процесса, небывалые масштабы свирепой чистки командного состава армии Орлов объяснял стремлением Сталина уничтожить "всех, кто мог предположительно знать что-либо о папке (Виссарионова.- В. Р.) или кто был друзьями казнённых. Каждый военный, который прямо или косвенно был обязан своим постом одному из уничтоженных высших генералов, становился кандидатом на смерть. Сотни, а вскоре и тысячи офицеров были брошены в подвалы смерти" [1112].
Ещё в книге "Тайная история сталинских преступлений" Орлов осторожно давал понять, что попытка военно-политического переворота действительно имела место. Правда, в этой связи он ссылался лишь на сообщение Шпигельглаза, рассказавшего ему осенью 1937 года о панике, охватившей несколько месяцев назад сталинское руководство: "Все пропуска в Кремль были внезапно объявлены недействительными. Наши части (т. е. войска НКВД.- В. Р.) подняты по тревоге! Как говорил Фриновский, "всё правительство висело на волоске"" [1113]. Примерно в тех же словах Орлов излагал рассказ Шпигельглаза в статье 1956 года. В свете этих сообщений можно отнестись с известной долей доверия к приведённым выше словам Молотова: "Нам даже была известна дата заговора".
Версию о заговоре Орлов повторил в 1965 году перед сенатской подкомиссией по вопросам национальной безопасности. Здесь он прибавил, что узнал от Кацнельсона об укрытых заговорщиками в надёжных местах фотокопиях полицейского досье. Орлов заявил, что в течение многих лет он обдумывал пути, с помощью которых мог бы разыскать спрятанные документы. Ради этого он собирался даже сделать себе пластическую операцию, чтобы изменить до неузнаваемости свою внешность, и приехать в СССР (например, в качестве американского туриста) для поиска этих документов [1114].
В связи со всем изложенным возникает вопрос: почему Орлов рассказал о заговоре против Сталина не в книге "Тайная история сталинских преступлений", которую он готовил на протяжении многих лет, а спустя три года после её выхода. Сам Орлов объяснял это тем, что сразу после смерти Сталина он не решался огласить эту версию, поскольку ему казалось: сталинские преемники сохранят его культ и поэтому будут преследовать человека, разгласившего самую страшную из сталинских тайн, с такой же яростью, как это сделал бы сам Сталин. Исходя из этих соображений, рассказывал далее Орлов, он ограничился в 1953 году тем, что положил в сейф одного из американских банков пакет с сообщением, опубликованным им три года спустя, и оставил поручение вскрыть этот сейф и пакет после его смерти. "К счастью,- прибавлял к этому Орлов,- нынешний поворот событий в Советском Союзе (т. е. доклад Хрущёва на XX съезде КПСС.- В. Р.) сделал возможным для меня самому обнародовать эти факты" [1115].
Орлов утверждал: только тем обстоятельством, что "наследникам Сталина" стала известна его позорная тайна, можно объяснить их решение пойти на разоблачение сталинских преступлений. "Очевидно,- писал он,- Хрущёв и другие должны были понимать, что, обвиняя Сталина, они сами серьёзно рискуют... Их внезапное нападение на Сталина могло возбудить у русских людей злое воспоминание о том, как Хрущёв, Булганин, Каганович, Микоян и Маленков прославляли Сталина и его политику перед громадными аудиториями активистов Коммунистической партии, как они оправдывали сталинские кровавые московские процессы и приветствовали расстрел генералов Красной Армии как "справедливую кару изменникам". Кремлёвские вожди несомненно сознавали, что в умах русских людей могут возникнуть законные вопросы об их соучастии в сталинских преступлениях и их праве продолжать руководить Советским Союзом и мировым коммунизмом" [1116].
Эти соображения Орлова были недалеки от истины. Из воспоминаний Хрущёва известно, как упорно противились его стремлению выступить с докладом о Сталине другие члены Политбюро, прямо заявлявшие, что в этом случае они окажутся запятнанными в глазах советского и мирового общественного мнения. Не лишне напомнить, что даже Черчилль, встретившийся с Хрущёвым в Англии вскоре после XX съезда, рекомендовал ему приостановить кампанию десталинизации [1117], заявив: "Нужно дать народу переварить то, что вы сообщили, иначе это обернётся против вас". Рассказав об этих словах Черчилля делегации Итальянской компартии, Хрущёв добавил: "Я думаю, это искренний совет. Старая лиса Черчилль боится, что если в результате наших неумных действий мы будем отстранены от руководства страной, то к власти придёт правительство, которое возвратится к сталинским методам резкой непримиримости. Я сказал Черчиллю: "Мы это учтём"" [1118].
Оценивая ситуацию, которая возникла после XX съезда, Орлов утверждал, что лишь "главное злодеяние Сталина" (т. е. его провокаторская деятельность.- В. Р.), ставшее известным Хрущёву, побудило последнего открыть кампанию десталинизации. Развивая эту мысль, Орлов писал, что только оглашение тайны о деятельности Сталина в качестве агента охранки позволит Хрущёву и другим членам "коллективного руководства", не имевшим на своём счету подобных преступлений, эффективно отмежеваться от Сталина.
Высказывая предположение, что в ближайшем будущем следует ожидать обнародования в Советском Союзе "чернейшей из тайн Сталина", Орлов заявлял, что одна из целей его статьи состоит в том, чтобы ускорить эту акцию.
Как мне представляется, в данном случае Орлов небезуспешно лукавил заочно с кремлёвскими вождями, подобно тому, как он напрямую лукавил с американскими разведчиками и сенаторами. Подлинные мотивы Орлова были намного сложнее, чем те, на которые он указывал. Публикация книги "Тайная история сталинских преступлений" произошла вскоре после смерти Сталина, когда в западном общественном мнении (а именно к нему обращался в первую очередь Орлов) имя Сталина было окружено ореолом победителя во второй мировой войне, человека, которому Советский Союз обязан превращением в сверхдержаву. В этой связи великую чистку считали обоснованной и необходимой не только коммунисты всех стран, но и такие люди, как Черчилль, писавший, что она избавила СССР от "пятой колонны" во время войны. В этих условиях рассказ об антисталинском заговоре мог только укрепить эту версию и поднять престиж Сталина, т. е. вызвать эффект, прямо противоположный тому, которого добивался Орлов. Что же касается провокаторского прошлого Сталина, то этот факт для западного общественного мнения 50-х годов не имел такого значения, каким он обладал для большевиков 30-х годов.
После XX съезда КПСС сложилась принципиально иная ситуация. Разоблачения сталинских преступлений, прозвучавшие на высшем партийном форуме в СССР, потрясли весь мир. Перед десятками и сотнями миллионов людей в Советском Союзе и за его пределами Сталин предстал в своём подлинном обличьи злодея и убийцы. Доклад Хрущёва лишил Сталина ореола великого полководца и государственного деятеля и подтвердил самые тяжкие обвинения, которые до того времени считались измышлением "троцкистов". В этих условиях заговор против Сталина мог представляться мировому общественному мнению вполне оправданным.
Не случайно, что в своей тщательно продуманной статье Орлов называл инициатором разоблачений сталинских преступлений Г. К. Жукова. Орлов хорошо понимал, что его сенсационная статья, опубликованная одним из крупнейших американских журналов, не может не дойти до высшего советского руководства, в том числе Жукова, занимавшего в то время посты кандидата в члены Политбюро и министра обороны. Жуков был одним из немногих членов "коллективного руководства", который не только не был запятнан соучастием в сталинских преступлениях, а напротив, на протяжении ряда лет находился в опале у Сталина. О стремлении Сталина "принизить роль и военные способности маршала Жукова" [1119] рассказывал Хрущёв в докладе на XX съезде.
Зная всё это, Орлов не скупился на похвалы в адрес Жукова, заявляя, что лично имел возможность убедиться в его честности и мужестве. Ради этого он даже присочинил сообщение о том, что встречался с Жуковым в Испании, куда тот прибыл в качестве военного наблюдателя во время гражданской войны (в действительности Жуков никогда в Испании не был). Можно предположить, что Орлов надеялся на то, что в результате дальнейших пертурбаций в советском руководстве Жуков окажется во главе страны и эффективно продолжит процесс десталинизации.
Поэтому Орлов апеллировал к солдатской совести Жукова, которую, по его словам, должно было мучить "пятно 1937 года, позорящее честь Красной Армии". Он выражал уверенность в том, что "поражения, которые списали во время второй мировой войны на генералов, и победы, незаслуженно приписанные Сталину, должны были скрести душу [Жукова]" [1120].
Во всём этом проявилась глубокая политическая проницательность Орлова. Жуков действительно сыграл важнейшую роль в устранении Берии, а спустя несколько лет - и так называемой "антипартийной группы". На июньском пленуме ЦК 1957 года Жуков выступил сразу после бесцветного вступительного выступления Суслова. Он сумел переломить и определить дальнейший ход работы пленума, парировав критические (и во многом справедливые) замечания Молотова, Кагановича и Ворошилова в адрес Хрущёва тем, что перевел разговор в иную плоскость, обвинив этих сталинистов в расправе над военачальниками. В этой связи не лишне напомнить, что Хрущёв "отблагодарил" Жукова за эту поддержку чисто по-сталински. Убоявшись дальнейшего роста политического влияния и авторитета Жукова, он спустя несколько месяцев после июньского пленума добился снятия маршала со всех постов, предъявив ему как заслуженные, так и незаслуженные обвинения.
Ещё одним политическим маневром Орлова явилось включение им в перечень сталинских преступлений, разоблачённых на XX съезде, "заявления Хрущёва": "Сталин сфабриковал обвинение в измене против маршала Михаила Тухачевского и семерых других руководителей Красной Армии в 1937 году, казнил их без судебного разбирательства и развил террор, убив 5000 ни в чём не повинных офицеров" [1121].
В этом вымышленном "заявлении" Орлов приписал Хрущёву своё ошибочное предположение о том, что суда над военачальниками не было. Главная же "неточность", сознательно допущенная Орловым, заключалась в том, что в докладе Хрущёва о деле Тухачевского вообще не упоминалось. Правда, Хрущёв уделил особое внимание потерям, понесённым Красной Армией от репрессий. Он заявил, что "на протяжении 1937-1941 годов в результате подозрительности Сталина по клеветническим обвинениям... репрессировано было несколько слоев командных кадров, начиная буквально от роты и батальона и до высших армейских центров" [1122]. Однако Хрущёв назвал в этой связи имена лишь нескольких репрессированных командиров, которые "сидели", затем были выпущены на свободу и принимали активное участие в Отечественной войне.
Можно предположить: внимательно изучив доклад Хрущёва, Орлов убедился, что в нём проигнорированы разоблачения, содержавшиеся в "Тайной истории сталинских преступлений" (за исключением осторожного заявления, что "обстоятельства, связанные с убийством т. Кирова, до сих пор таят в себе много непонятного и загадочного", и предположения о том, что руководителей Ленинградского УНКВД расстреляли в 1937 году, чтобы "замести следы организаторов убийства Кирова" [1123]). Хотя эти сообщения, по сути, дезавуировали обвинения в единственном действительно совершённом преступлении, предъявленные жертвам трёх открытых процессов, сами эти процессы в докладе Хрущёва не были поставлены под сомнение.
В этих условиях, Орлов, по-видимому, принял решение подтолкнуть советское руководство к пересмотру на первых порах хотя бы процесса Тухачевского, большинство подсудимых которого не принадлежали ни к каким оппозициям. Такой пересмотр был действительно осуществлён спустя несколько месяцев после появления статьи Орлова.
Реабилитация в начале 1957 года Тухачевского и его соратников произошла в результате двух основных обстоятельств.
Во-первых, на открытых процессах присутствовали руководители западных компартий, которые затем на основе "личных впечатлений" подтверждали обоснованность обвинений, предъявленных Зиновьеву, Бухарину и другим старым большевикам. По словам Хрущёва, именно эти деятели отговорили его от пересмотра открытых процессов, прямо заявив, что это нанесёт ущерб их престижу и вызовет отлив из их партий множества членов. Процесс же генералов носил закрытый характер, и в связи с его пересмотром можно было не опасаться негативной реакции со стороны руководства "братских партий".
Во-вторых, реабилитация Тухачевского и его соратников во многом диктовалась соображениями верхушечной борьбы за власть, развернувшейся после смерти Сталина. Обнаруженные Жуковым и Серовым (тогдашним министром госбезопасности) в секретных архивах документы неопровержимо доказывали, что в организации процесса генералов активное участие принимали Молотов, Каганович и Ворошилов. Обвинение в причастности к уничтожению лучших советских полководцев способствовало политической дискредитации этих лиц.
При пересмотре дела Тухачевского была сохранена в неприкосновенности версия об отсутствии за подсудимыми какой-либо вины, включая попытку ниспровергнуть Сталина. Изложенная Орловым версия об антисталинском заговоре не была обнародована в СССР не только во времена правления Хрущёва, но и в ходе "разоблачительных" кампаний 1987-1993 годов, направленных сначала против сталинизма, а затем - против большевизма. Статья журнала "Лайф" впервые была опубликована в СССР (тогда уже бывшем) Е. Плимаком и В. Антоновым в начале 1994 года.
Ещё более удивительным представляется тот факт, что на эту статью отсутствуют ссылки почти во всех зарубежных работах о "большом терроре". Плимак и Антонов объясняют это замалчивание следующим образом: "Если книга "Тайная история сталинских преступлений" быстро стала бестселлером, то письмо в "Life" от 23 апреля 1956 года просто затерялось в потоке информации, шедшей после XX съезда о преступлениях Сталина" [1124].
На наш взгляд, дело обстоит далеко не так просто. Замалчивание версии, изложенной Орловым, объяснялось тем, что она вступала в разительное противоречие с концепцией об абсолютной произвольности всех сталинских репрессий, прочно утвердившейся в западной советологии и с прилежностью первых учеников повторенной в 80-90-е годы нашими "перестройщиками" и "демократами". Эту концепцию, отрицавшую наличие какого бы то ни было сопротивления Сталину и сталинизму в большевистской среде, грозила разрушить версия об антисталинском заговоре.
Между тем эта версия куда убедительней объясняет поведение полководцев на следствии и суде, нежели традиционное объяснение причин их "признаний" исключительно применением физических пыток (на такого рода объяснениях зиждется концепция художественных произведений, обращённых к данной теме,- романов "Страх" Анатолия Рыбакова и "Заговор против маршалов" Еремея Парнова).
Двух- или трёхнедельные истязания, как бы они ни были мучительны, едва ли могли сломить этих мужественных людей до степени полной утраты человеческого достоинства и способности сопротивляться позорящим их провокационным наветам.
Версия Орлова позволяет выстроить логическую цепь поступков и Сталина, и его жертв. Полководцы (видимо, в союзе с некоторыми старыми большевиками) приступили к подготовке антисталинского заговора в конце 1936 года. Отдельные, не до конца проверенные и не вполне надёжные слухи об этом, по-видимому, доходили до Сталина, который сразу же начал готовить превентивный встречный удар. В этих целях была задумана и осуществлена операция по добыванию подложных "документов" о пораженческой, шпионской и вредительской деятельности генералов. "Неопровержимость" этим "документам" должно было придать то обстоятельство, что информация о них поступила от главы дружественного Советскому Союзу государства (Бенеша), а сами документы были получены сложным путём советской разведкой от разведывательной службы враждебного государства (гестапо).
На следствии и процессе по делу Тухачевского была сооружена новая амальгама. Тухачевского и его соратников судили не за заговор против Сталина, а за служение фашистским державам. Обвинение в подготовке антисталинского переворота было адресовано им задним числом, спустя несколько месяцев после их расстрела - устами Бухарина, Рыкова и других подсудимых процесса по делу "право-троцкистского блока". Разумеется, это обвинение было амальгамировано с ложными обвинениями в стремлении к реставрации капитализма, подготовке поражения СССР в будущей войне и сговоре с правящими кругами фашистских государств.
Генералы отнюдь не стремились к установлению в СССР военной диктатуры. Они хотели восстановить большевистский режим и поэтому выбрали такой мотив свержения Сталина, который мог перетянуть на их сторону большинство ЦК. Конечно, даже если Сталин и был действительно агентом охранки (этот факт, оспариваемый многими серьёзными историками, окончательно не прояснён и в настоящее время), это преступление не шло в сравнение с преступлениями, совершёнными им во время пребывания у власти. Но преступления Сталина-диктатора либо были закреплены официальной санкцией высших партийных органов (например, депортация "кулаков" или репрессии за оппозиционную деятельность), либо осуществлялись в атмосфере строжайшей секретности даже от руководящих партийных деятелей (убийство Кирова, фабрикация фальсифицированных дел и процессов). Деятельность же Сталина в качестве агента-провокатора против собственной партии, с точки зрения тогдашнего партийного менталитета, служила самым убедительным доказательством нелегитимности его правления.
Можно предположить, что в ходе сверхспешного следствия, сопровождавшегося пытками и издевательствами, следователям удалось убедить некоторых подсудимых в подложном характере документов, изобличающих Сталина как провокатора, и тем самым посеять в их сознании "комплекс вины" по отношению к Сталину. Этим можно объяснить и ложные признания как средство искупления этой "вины", и униженный характер предсмертного письма Якира Сталину, и целый ряд других загадок поведения генералов на следствии и суде.
В заключение коснёмся различия целей, стоявших перед нами и перед авторами реабилитационных справок по процессам 1936-1938 годов. Цель этих справок состояла в том, чтобы вскрыть явные неувязки, противоречия и прямые подлоги в материалах следствия и суда и на этой основе опровергнуть все обвинения, предъявлявшиеся жертвам процессов.
Наша цель состоит в том, чтобы распутать сталинские амальгамы, т. е. отделить фантастические и нелепые обвинения от свидетельств действительно антисталинской деятельности подсудимых. Двигаясь этим путём, можно объяснить и события, произошедшие на июньском пленуме ЦК 1937 года, устранившем последние препятствия на пути великой чистки.
LV
Июньский пленум ЦК
Из состава ЦК, избранного XVII съездом, до конца марта 1937 года была изгнана сравнительно небольшая часть. В 1935 году был исключён один (Енукидзе), в 1936 году - два человека (Сокольников и Пятаков). Понадобилось почти полгода (от августа 1936 до конца февраля 1937 года), чтобы исключить из ЦК двух бывших лидеров "правых". Судя по речам выступавших на февральско-мартовском пленуме, они считали, что Бухарин и Рыков будут последними жертвами в составе тогдашнего ЦК. Даже Ярославский, лучше других знавший о ненависти Сталина к бывшим оппозиционерам, в своей речи говорил: "Надо надеяться, что мы в последний раз в Центральном Комитете нашей партии обсуждаем вопрос об измене членов и кандидатов в члены ЦК" [1125].
И после февральско-мартовского пленума темп исключений ускорился не сразу. Следующим на очереди оказался Ягода, преследование которого прошло через несколько этапов. Спустя несколько месяцев после его перемещения с поста наркома внутренних дел на пост наркома связи он был переведён в запас органов НКВД при сохранении за ним звания генерального комиссара безопасности (в январе 1937 года это звание, равнозначное маршальскому званию в армии, было присвоено также Ежову). На февральско-мартовском пленуме Ягода обвинялся скорее в служебной халатности, чем в прямых государственных преступлениях.
31 марта 1937 года Политбюро направило всем членам ЦК ВКП следующее заявление: "Ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягоды, совершённых в бытность им наркомом внутренних дел, а также после перехода его в Наркомат связи, Политбюро ЦК ВКП(б) считает необходимым исключение его из партии и немедленный его арест. Политбюро ЦК ВКП доводит до сведения членов ЦК ВКП, что ввиду опасности оставления Ягоды на воле хотя бы на один день, оно оказалось вынужденным дать распоряжение о немедленном аресте Ягоды. Политбюро ЦК ВКП просит членов ЦК ВКП санкционировать исключение Ягоды из партии и его арест. По поручению Политбюро ЦК ВКП Сталин" [1126].
Арест Ягоды был первым случаем ареста члена ЦК до принятия обязательного уставного решения о его выводе из состава Центрального Комитета (не говоря уже о том, что, вопреки Уставу партии, принятие таких решений стало производиться опросным порядком, без обсуждения вопроса об исключении на пленуме ЦК в присутствии исключаемых). 3 апреля было принято решение Политбюро, которым Ягода был "отрешён от должности наркома связи... ввиду обнаруженных должностных преступлений уголовного характера" [1127]. Таким образом, кроме узкой кучки посвящённых, никому, включая членов ЦК, не было ясно, за чистую уголовщину или же за "участие в заговоре" арестован бывший глава всемогущей тайной полиции. Очевидно лишь то, что арест Ягоды, имевшего прочную репутацию палача и авантюриста, большинством членов ЦК был встречен с неподдельным одобрением.
Сама процедура исключения из состава ЦК приобрела в 1937 году следующий характер. Членам и кандидатам в члены ЦК рассылались бланки с формулировкой предложений Политбюро, на которых следовало сделать запись в форме, выбранной по своему усмотрению. На бланках, касавшихся Ягоды, мы встречаем разнообразную палитру записей - от лаконичного "Я - за" (Кржижановский) до эмоциональных приписок такого рода: "За!!! И особо приветствую, что мерзавца разоблачили (Жуков)"; "Считаю действия Политбюро совершенно правильными, целиком их одобряю и голосую за исключение из партии и ЦК изменника Ягоды. Иванов" [1128].
Следующий тур репрессий, сопровождавшихся единогласным одобрением членами и кандидатами в члены ЦК исключений и арестов своих товарищей по Центральному Комитету, наступил в конце мая 1937 года - в связи с "раскрытием военно-политического заговора". Ещё до ареста Тухачевского, Рудзутака, Якира и Уборевича из состава ЦК было исключено несколько его "гражданских" членов и кандидатов. 17-19 мая были приняты два решения, утверждавшие соответствующие предложения Политбюро. В первом из них указывалось: "На основании имеющихся материалов, в которых член ЦК ВКП(б) Кабаков обвиняется в принадлежности к контрреволюционному центру правых, исключить Кабакова из состава ЦК ВКП(б) и из партии с передачей его дела в Наркомвнудел". Второе решение было связано с массовыми репрессиями, развернувшимися в Грузии. Кандидат в члены ЦК Элиава и член Центральной ревизионной комиссии Орахелашвили были исключены из состава этих органов по обвинению в том, что они "знали о контрреволюционной работе грузинского троцкистского центра, но скрыли об этом от ЦК" [1129].
20-22 мая было утверждено опросом ещё одно постановление Политбюро: "Ввиду того, что по показаниям ряда арестованных участников антисоветской организации правых (Ягода, Смирнов А. П., Прокофьев, Карахан, Гибер и др.) член ЦК ВКП(б) Уханов изобличён как активный член контрреволюционного заговора против советской власти - исключить Уханова из состава членов ЦК ВКП(б) и из партии и передать его дело органам НКВД" [1130].
Таким образом, до июньского пленума ЦК из его состава было исключено тринадцать человек и двое (Томский и Гамарник) в преддверии ареста покончили жизнь самоубийством [1131].
Приложенные к стенограмме июньского пленума бланки голосования показывают, что записи на них, как правило, повторяли в кратком или развёрнутом виде формулировки, содержавшиеся в предложениях Политбюро. Некоторые из записей свидетельствуют о животном страхе голосующих за собственную судьбу и об их желании продемонстрировать особое усердие в поддержке предложений об исключении и аресте их товарищей. Так, кандидат в члены ЦК Вейнберг 26 мая направил в ЦК ВКП(б) (точнее говоря, в сталинскую канцелярию) письмо следующего содержания: "Сегодня, когда я проголосовал за исключение из партии Рудзутака и Тухачевского, мне вспомнилось, что, голосуя за исключение из ЦК и из партии Кабакова, Уханова, Элиавы и Орахелашвили, я случайно упустил приписать слова: "и передачи их дел в НКВД". Сообщаю, что я голосую не только за исключение из партии всех этих контрреволюционных предателей и изменников партии, Соввласти и Родины, но и за передачу их дел в НКВД, расправу с этими злейшими врагами народа по всей строгости законов СССР" [1132].
Непосредственно в преддверии пленума Политбюро приняло ещё два постановления по кадровым вопросам. Одно из них (от 14 июня) освобождало Розенгольца от поста наркома внешней торговли. Тем не менее Розенгольц, в 20-е годы примыкавший к левой оппозиции, не был исключён из ЦК на июньском пленуме.
Второе постановление (от 16 июня) освобождало члена ЦК Румянцева от обязанностей первого секретаря Западного обкома КПСС "ввиду выявленных бывших связей (последнего)... с врагом народа Уборевичем" (Западная, ныне Смоленская, область входила в состав возглавлявшегося Уборевичем Белорусского военного округа).
Ко времени июньского пленума решение таких вопросов всецело перешло в ведение "малого Политбюро" или, говоря официальным языком, постоянной комиссии при Политбюро в составе Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича и Ежова (последний не был в то время даже кандидатом в члены Политбюро). Эта комиссия, образованная 14 апреля 1937 года, создавалась "в целях подготовки для Политбюро, а в случае особой срочности - и для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики" [1133].
Прежде чем перейти к освещению работы июньского пленума, обратим внимание на один факт, по-видимому, во многом определивший сугубую свирепость его решений. В июне 1937 года Троцким была направлена телеграмма в ЦИК СССР, формально являвшийся тогда высшим органом государства. "Политика Сталина,- писал Троцкий,- ведёт к окончательному как внутреннему, так и внешнему поражению. Единственным спасением является поворот в сторону советской демократии, начиная с открытия последних судебных процессов. На этом пути я предлагаю полную поддержку" [1134].
На первый взгляд, эта телеграмма и сам факт её отправления говорят о наивности Троцкого, считавшего в то время возможным возрождение советской демократии и даже своё участие в этом деле. Столь же странным может показаться и то, что Троцкий обращался в ЦИК, утративший к тому времени даже ничтожную долю реальной власти.
Однако Троцкий не принадлежал к числу людей, способных предпринимать бессмысленные и импульсивные шаги. При всём том, что мотивы этого обращения остаются до настоящего времени неясными, естественно предположить: Троцкий обладал данными, свидетельствовавшими, что истинная преданность Сталину большинства партийных и советских руководителей обратно пропорциональна их официальным излияниям в этой преданности, что положение Сталина весьма шатко и неустойчиво. Отсюда могли вытекать надежды Троцкого на то, что в условиях большого террора, вырывавшего из рядов партии одного её видного деятеля за другим, возможна консолидация руководящих деятелей страны, направленная на свержение Сталина и его клики.
Телеграмма Троцкого попала не в ЦИК, а в НКВД, где она была переведена с английского языка (только таким путём мексиканский телеграф мог принять её к отправке) и направлена Сталину в качестве "спецсообщения". Прочитав телеграмму, Сталин наложил на неё резолюцию, свидетельствующую о явной утрате им самообладания: "Шпионская рожа! Наглый шпион Гитлера!" [1135] Его подпись под этими словами была дополнена подписями Молотова, Ворошилова, Микояна и Жданова, выражавшими согласие со сталинской оценкой [1136].
Чтобы лучше понять события, развернувшиеся на июньском пленуме, следует учитывать: члены тогдашнего ЦК хорошо понимали, что фактической властью страны является не ЦК, а Политбюро. Они могли убедиться на опыте, что на долю пленумов ЦК уже много лет отводится только механическое голосование за резолюции, предварительно утверждённые Политбюро. Они знали, что малейшие оппозиционные высказывания влекут немедленные санкции - изгнание из состава ЦК и снятие с высоких постов. Так произошло в начале 30-х годов с участниками только ещё формирующихся новых оппозиционных групп: Сырцовым, Ломинадзе, А. П. Смирновым и др. В этой связи можно напомнить, что участники группы А. П. Смирнова - Эйсмонта на допросах в ЦКК и ОГПУ называли имена членов ЦК, несогласных со Сталиным, но послушно голосующих за сталинские резолюции. Почти все названные ими лица не были переизбраны в ЦК на XVII съезде. Незащищённость рядовых членов ЦК выражалась и в том, что за каждым из них, особенно за бывшими оппозиционерами, была установлена слежка.
Однако в 1937 году даже лица, смирившиеся с этими сталинскими "нормами партийной жизни", почувствовали, что теперь происходит нечто, казавшееся ранее невероятным. Каждый из них не мог не отдавать себе отчёта в том, что над старыми большевиками нависает грозная опасность. Если на предшествующих пленумах ЦК их участники, идя на сделки со своей совестью, не осмеливались высказать и тени сомнений по поводу творящихся расправ, то теперь многие из них стали искать пути к антисталинской консолидации. Даже у преданных сталинистов, раньше прятавших своё беспокойство даже от самих себя, стали раскрываться глаза на террористический режим, в становление которого они внесли немалый вклад. Этим, на наш взгляд, объясняется то сопротивление террору, которое возникло на июньском пленуме.
Этот пленум, состоявшийся 23-29 июня, до недавнего времени представлял белое пятно в истории партии. В официальном сообщении о нём значилось, что он утвердил новый избирательный закон - положение о выборах в Верховный Совет СССР и рассмотрел три узкохозяйственных вопроса: об улучшении семян зерновых культур, о введении правильных севооборотов и о мерах по улучшению работы МТС [1137].
Эти вопросы, как можно видеть из стенограммы пленума, действительно рассматривались на его заседаниях 27-29 июня. Однако эта официальная, сугубо мирная повестка дня камуфлировала основное содержание работы пленума, первым пунктом которого было обсуждение доклада Ежова о раскрытии Наркомвнуделом грандиозного заговора с участием видных деятелей партии и страны.
В конце мая членам и кандидатам в члены ЦК было разослано постановление Политбюро от 20 мая, в соответствии с которым пленум Центрального Комитета должен был быть созван 20 июня. Тогда же была утверждена повестка дня пленума из четырёх вопросов и одобрены проекты резолюций пленума. Однако на заседании Политбюро от 15 июня открытие пленума было перенесено на 23 июня. 19 июня Политбюро утвердило "окончательный порядок дня" пленума, согласно которому первым пунктом повестки дня было поставлено "сообщение т. Ежова" [1138].
В преддверии пленума Сталину и другим секретарям ЦК были направлены многочисленные заявления с просьбой о разрешении присутствовать на пленуме. Такое заявление поступило, например, от Димитрова, просившего допустить на пленум его и двух других руководителей Коминтерна. Ворошилов просил допустить "руководящих работников Красной Армии и флота", Каганович - своих ближайших помощников по НКПС. Особо выразительным является письмо Кагановичу от члена ревизионной комиссии Чуцкаева, направленное уже во время работы пленума. Сообщив, что им не было получено приглашение на пленум, Чуцкаев писал: "В свете тех фактов, которые обрушиваются теперь, в свете последствий, которые коснулись многих членов центральных партийных органов, выбранных на последнем съезде партии, я не могу не понимать отказ мне принять участие в пленуме ЦК ВКП(б) как выражение политического недоверия. Я хочу знать, за что и в чём меня опорачивают... Я не погрешил ни в мыслях, ни в действиях, ни против ЦК, ни против тов. Сталина".
На всех этих письмах значатся резолюции Кагановича, Андреева, Жданова или даже Поскребышева: "Против [присутствия на пленуме]" или "[допустить] со второго вопроса" [1139].
Обсуждение "сообщения" Ежова заняло первых четыре дня работы пленума. Ежов утверждал, что последние показания, полученные его ведомством, приводят к выводу: размах заговора настолько велик, что страна стоит на пороге гражданской войны, предотвратить которую могут только органы госбезопасности под непосредственным руководством Сталина. На основании этого Ежов, поддержанный Сталиным, потребовал предоставить его наркомату чрезвычайные полномочия.
В первый день работы Пленума из состава ЦК было исключено двадцать шесть человек. Эти исключения были оформлены решением, состоявшим из двух пунктов. В первом выражалось "политическое недоверие" трём членам (Алексеев, Любимов, Сулимов) и четырем кандидатам в члены ЦК (Курицын, Мусабеков, Осинский и Седельников). Данные лица, чьи имена в постановлении упоминались с приставкой "товарищ", были исключены из состава ЦК без указания о передаче их дел в НКВД.
Вторым пунктом было утверждение постановлений Политбюро об исключении "за измену партии и Родине и активную контрреволюционную деятельность" девяти членов ЦК (Антипов, Балицкий, Жуков, Кнорин, Лаврентьев, Лобов, Разумов, Румянцев, Шеболдаев) и десяти кандидатов в члены ЦК (Благонравов, Вегер, Голодед, Калманович, Комаров, Кубяк, Михайлов, Полонский, Попов, Уншлихт). Дела всех этих лиц (разумеется, уже не именуемых "товарищами") было решено передать в НКВД [1140].
Подавляющее большинство из этих двадцати шести человек на предыдущем пленуме не выступали с речами и не бросали реплик; несколько человек выступили лишь по настоятельному требованию Ежова и других сталинистов.
Таким образом, в работе июньского пленума не принимали участия 46 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде. Тем не менее даже среди оставшихся участников пленума нашлись люди, которые решились выступить против сталинского террора.
О выступлениях этих лиц, равно как вообще о том, что происходило во время обсуждения первого пункта повестки дня, не имеется почти никаких данных. Находящиеся в бывшем Центральном партийном архиве материалы пленума содержат беспрецедентную в истории пленумов ЦК запись: "За 22-26 июня заседания пленума не стенографировались" [1141]. О том, что происходило в эти трагические дни, мы можем получить представление лишь из нескольких обрывочных материалов, содержащихся в соответствующем архивном деле, и из немногочисленных мемуарных источников.
События, развернувшиеся на пленуме, резко отклонились от сценария, разработанного Сталиным. Июньский пленум стал первой и последней попыткой части Центрального Комитета приостановить большой террор уставными партийными средствами. С протестом против предоставления чрезвычайных полномочий Наркомвнуделу и с предложением о создании партийной комиссии по расследованию его деятельности выступили несколько участников пленума.
Этим выступлениям предшествовали тайные совещания, условно названные их участниками "чашками чая". В 1963 году старый большевик Темкин сообщил, что во время пребывания в одной тюремной камере с И. А. Пятницким он узнал от него: на "чашках чая" обсуждался вопрос об устранении на пленуме Сталина от руководства партией [1142]. Кто-то из собеседников сообщил Сталину о содержании этих бесед, дав тем самым ему возможность подготовить встречный контрудар, который заключался, по-видимому, прежде всего в превентивном исключении из партии большой группы членов и кандидатов в члены ЦК.
Хрущёв, многократно возвращавшийся в своих мемуарах к событиям 1937-1938 годов, почти ничего не сообщал о работе этого, а также последующих пленумов ЦК, на которых было исключено две трети состава Центрального Комитета. Единственное событие, которое он не раз описывал (без упоминания о том, что оно произошло именно на июньском пленуме) - это выступление Г. Н. Каминского.
Воспоминания членов Президиума ЦК об одном фрагменте этого выступления сыграли в 1953 году важную роль в аресте Берии. Когда деятели послесталинского "коллективного руководства" приняли решение избавиться от Берии, у них, по словам Хрущёва, не было прямых доказательств его преступлений, "всё было основано на интуиции" [1143]. Тогда-то Хрущёв вспомнил о выступлении Каминского на июньском пленуме, где "каждый выступающий должен был кого-то критиковать". Эта брошенная мимоходом фраза Хрущёва многое говорит об атмосфере, сложившейся на пленуме. По-видимому, Сталин потребовал от его участников рассказать всё, что им известно о фактах, компрометирующих других деятелей партии, даже если эти факты связаны с отдалённым прошлым. Следуя этой установке, Каминский заявил: "Тут все, выступая, говорят обо всём, что они знают о других. Я тоже хотел бы сказать, чтобы партии это было известно". И далее он сообщил о ходивших среди бакинских коммунистов упорных слухах, что во время оккупации Баку английскими войсками и деятельности там правительства мусаватистов Берия работал на мусаватистскую разведку, которая в свою очередь была связана с английской разведкой [1144].
Как вспоминал Хрущёв, на июньском пленуме больше никто не коснулся этой острой темы, связанной с тёмными страницами биографии зловещего сталинского монстра. Сам Берия не дал по этому поводу никаких объяснений. Зато на следующем заседании пленума в зале не оказалось Каминского. "Тогда это было закономерно,- комментировал это событие Хрущёв.- Многие члены ЦК, которые присутствовали на одном заседании, на второе не приходили, попадали во "враги народа" и арестовывались" [1145].
Спустя шестнадцать лет Хрущёв на заседании Президиума ЦК, собравшегося для ареста Берии, начал свою речь с напоминания о выступлении Каминского. Обвинение, прозвучавшее в этом выступлении, стало основанием для объявления Берии "английским шпионом" и обоснования его ареста. Это обвинение было подано в официальных сообщениях таким образом, будто Берия был "английским шпионом" не только в годы гражданской войны, но и в последние годы его деятельности.
В мемуарах Хрущёв упоминал лишь о данном аспекте речи Каминского. Между тем Каминский на июньском пленуме обвинил Берию не только в сомнительных связях двадцатилетней давности, но и в преступлениях, учинённых во время его пребывания на посту руководителя Закавказской партийной организации. Каминский высказал сомнения по поводу официальных версий о самоубийстве первого секретаря Армении Ханджяна и скоропостижной смерти председателя ЦИК Абхазии Лакобы. Как выяснилось во время следствия по делу Берии, Ханджян был самолично расстрелян, а Лакоба - отравлен Берией.
Выступление Каминского не свелось только к обвинениям в адрес Берии. Каминский выразил недоверие аппарату Ежова и, сославшись на приведённые в докладе последнего данные о числе коммунистов, арестованных за последние месяцы, сказал: "Так мы перестреляем всю партию".
Каминский ясно представлял, что может ожидать его после такого выступления. Уходя в Кремль 25 июня, в день, на который была назначена его речь, он предупредил жену, что может не вернуться с пленума. Накануне этого дня он очистил от бумаг сейф и ящики письменного стола в своём служебном кабинете. Когда его заместитель Карманова, наблюдавшая за этим, спросила, не готовится ли он к переходу на другую работу, Каминский ответил: "Нет, я делаю это на всякий случай" [1146].
В реабилитационной справке по делу Каминского указано, что он был арестован 25 июня. На следующий день было принято постановление пленума: "Исключить Каминского, как не заслуживающего доверия, из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии" [1147].
Вторым наиболее острым выступлением на пленуме была речь члена партии с 1898 года Пятницкого, который заявил: в НКВД фабрикуются фальсифицированные дела и применяются незаконные методы следствия; поэтому необходима комплексная проверка деятельности этого наркомата [1148].
Расправиться с Пятницким было не так просто, как с другими членами ЦК, исключёнными списком, или как с сорокадвухлетним Каминским. Пятницкий был не бюрократом второго ранга, а одним из старейших большевиков, игравшим с основания Коминтерна и до 1935 года ведущую роль в этой организации, а с 1935 года возглавлявшим политико-административный отдел ЦК ВКП(б).
В одной из своих немногих доверительных бесед о событиях 1937 года Каганович сообщил: после выступления Пятницкого, в перерыве между заседаниями пленума, члены Политбюро "окружили Пятницкого и убеждали его отказаться от своих слов; на это он нам ответил, что выразил своё убеждение, от которого он не откажется" [1149].
На следующий день Ежов заявил, что Пятницкий был провокатором царской охранки. Однако, в отличие от других членов ЦК, Пятницкий не был тут же арестован. В кратком выступлении перед закрытием пленума Сталин заявил, что в отношении Пятницкого идёт "проверка", которая будет на днях закончена [1150].
Как рассказывается в уцелевшем дневнике жены Пятницкого Ю. Н. Соколовой, на протяжении следующей недели Пятницкий ежедневно звонил Ежову, требуя очных ставок с людьми, давшими против него показания. Ежов несколько раз откладывал приём Пятницкого; лишь 3 июля ему было предложено явиться в НКВД. Оттуда Пятницкий вернулся на рассвете. "Это был совершенно измученный и несчастный человек. Он сказал мне только: "Очень скверно, Юля"" [1151].
Пятницкий рассказал членам своей семьи, что ему была устроена очная ставка с бывшими работниками аппарата Коминтерна, которые клеветали на него. "Он сказал, что ни в чём не виноват перед партией, что своей вины не признаёт, что будет бороться за правду. Но может пройти очень длительное время, пока признают его невиновность" [1152].
7 июля Пятницкий был арестован. Из партии он был исключён на следующем, октябрьском пленуме ЦК, т. е. спустя 4 месяца после его ареста.
Как и в "деле генералов", в фабрикации дела Пятницкого сыграла известную роль провокация, состряпанная гестаповцами,- на этот раз по их собственной инициативе. О механике этой сложной провокации рассказывается в воспоминаниях Л. Треппера, которому гестаповец Гиринг рассказал, что в 1937 году гестапо решило использовать царившую в СССР шпиономанию для создания версии о "германском агенте", действовавшем в руководстве Коминтерна. Пятницкий был избран на эту роль потому, что многие годы возглавлял делегацию ВКП(б) в Коминтерне и через него было удобно нанести удар по лучшим коминтерновским кадрам.
В этих целях гестапо завербовало двух арестованных немецких коммунистов, которые были затем выпущены на свободу и передали в Москву сфабрикованное досье на Пятницкого. Оно помогло погубить старого революционера, а вместе с ним - сотни работников Коминтерна. Как подчёркивал Треппер, "то была одна из лучших услуг, которую Сталин оказал Гитлеру" [1153].
О том, что в данной провокации, наряду с гитлеровцами, принимали участие сотрудничавшие с ними белогвардейцы, свидетельствует письмо одного из руководителей белоэмигрантской организации в Праге полковника Гегельшвили белогвардейскому генералу фон Лампе. В этом письме, относящемся к 1943 году, говорилось: "Мы с Вами торпедировали этот дредноут "Мировая революция" уже в 1937 году, когда был арестован глава его технического бюро Пятницкий" [1154].
В составленной летом 1937 года сводке Российского общевоинского союза подчёркивалось: "Провокация Ежова против Пятницкого преследует одну цель - компрометацию видного большевика, слишком много знавшего из тайн Кремля - Коминтерна... Его устранение было непременным условием установления более тесных контактов Сталина и Гитлера. Долгое время Пятницкий держал в своих руках все связи и всю агентуру международного большевизма. Его падение и арест означают закат деятельности Коминтерна. Теперь Сталин приступает к своей имперской политике, сделав своим союзником Гитлера" [1155].
Эти суждения представляются весьма проницательными. Коминтерновские кадры были воспитаны в бескомпромиссно антифашистском духе. Без кровавой чистки этих кадров нельзя было бы заставить зарубежные компартии поддержать сговор Сталина с Гитлером, как это произошло в 1939 году.
Дело Пятницкого должно было перерасти в "коминтерновский процесс". Этому помешала поразительная стойкость Пятницкого, который, как выяснилось при расследовании его дела, был подвергнут 220 часам допросов с применением пыток.
Пятницкий, никогда не принадлежавший к какой-либо оппозиции, избрал на следствии орудием защиты выражение своей непримиримости к "троцкизму". 23 января 1938 года он передал своему следователю Лафтангу письмо, направленное в Политбюро, в котором говорилось: "Я сижу в тюрьме уже шесть с половиной месяцев. Я жил надеждой, что следствие разберется в моей абсолютной невиновности. Теперь, очевидно, всё пропало. Меня берёт ужас... я не могу, не хочу, да и не должен сидеть в советской тюрьме и судиться за право-троцкистскую контрреволюцию, к которой я никогда не принадлежал, а боролся с ней" [1156]. Это письмо не дошло по назначению, а было обнаружено лишь двадцать лет спустя при аресте Лафтанга, который всё это время хранил его у себя.
О значении, которое Сталин придавал делу Пятницкого, свидетельствуют воспоминания М. Менделеева. В мае 1938 его сокамерник, бывший руководитель службы связи Коминтерна Мельников, рассказал, что был доставлен по приказанию Ежова в Кремль для очной ставки, на которой присутствовали Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Крупская. В изложении Менделеева этот рассказ выглядит следующим образом:
"Я услышал голос Сталина: "Товарищ Крупская утверждает, что она не верит и не допускает, чтобы Пятницкий был шпионом. Товарищ Ежов вам доложит и фактами убедит вас". Ежов... начал задавать известные мне вопросы. Я отвечал согласно инструкции. И вдруг услышал резкий, возмущённый голос Н. К. Крупской:
- Он лжёт! Он фашист, он негодяй! - И бросила в комнату: - Вячеслав Михайлович! Климент Ефремович! Лазарь Моисеевич! Вы ведь хорошо знаете Пятницкого. Он ведь честнейший человек. Его очень любил и уважал Ленин.
Крупская заметалась, искала глазами сочувствующих. Ответом ей было гнетущее молчание... Молчание прервал голос Сталина:
- Товарищ Крупская не доверяет показаниям Мельникова. Что ж, проверим ещё" [1157].
Дело Пятницкого рассматривалось 29 июля 1938 года в Лефортовской тюрьме - вместе с делами Рудзутака и семи других членов и кандидатов в члены ЦК. В числе прочих обвинений Пятницкому вменялось в вину внедрение в Коминтерн троцкистской агентуры и внесение "троцкистских формулировок" в переводы марксистской литературы на иностранные языки. На заседании выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда Пятницкий, не признавший себя виновным, был приговорён к высшей мере наказания.
Кто из участников июньского пленума поддержал Каминского и Пятницкого? На этот вопрос помогает ответить запись выступления Сталина, которым был завершён пленум. Приведем эту запись полностью.
Сталин: Я должен сообщить, товарищи, что ввиду поступивших неопровержимых данных, касающихся членов ЦК Кодацкого и Чудова и кандидата в члены ЦК Павлуновского, причастных к преступным действиям заговорщиков, их пришлось арестовать. Соответствующие показания Комарова имеются, они будут розданы вам. Придётся этих бывших членов ЦК и одного кандидата в члены ЦК вывести из ЦК.
Голоса с мест: Правильно.
Андреев (председательствующий на заседании): Есть предложение принять это предложение т. Сталина. Кто за то, чтобы одобрить это предложение? Кто против? Нет. Принято... Порядок дня пленума исчерпан. Объявляю заседание пленума ЦК закрытым.
Весь этот текст зачёркнут жирной чертой, а на странице от руки приписано: "Это сообщение сделано т. Сталиным в конце июньского (29 VI 1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). Вычеркнуто т. Сталиным, т. к. не должно было войти в стенограмму" [1158].
В разосланной на места стенограмме осталось лишь постановление пленума, сформулированное после его закрытия. В нём говорилось об исключении трёх названных Сталиным лиц, к которым было прибавлено имя кандидата в члены ЦК Струппе, за "причастность к контрреволюционной группировке" [1159].
Таким образом, под самый занавес Сталин в порядке простой заседательской рутины объявил оставшимся участникам уже совершенно безропотного пленума об аресте (на основании лишь одного показания!) ещё нескольких членов и кандидатов в члены ЦК, вслед за чем потребовал проголосовать за их исключение из ЦК.
О том, как "разъяснялось" на местах это решение июньского пленума, рассказывалось в выступлении старой большевички Д. А. Лазуркиной на XXII съезде КПСС. Она вспоминала, как Жданов "собрал нас, руководящих работников [ленинградского] обкома, и сообщил, что в наших рядах раскрыли двух врагов - бывшего второго секретаря обкома Чудова и председателя Исполкома Ленсовета Кодацкого... Мы ничего не могли сказать. Казалось, что примерз язык. Но когда окончилось это совещание и когда Жданов уходил из зала, я сказала ему: "Товарищ Жданов, я Чудова не знаю, он недавно в нашей ленинградской организации. Но за Кодацкого я ручаюсь. Он честный член партии. Он боролся со всеми оппозициями. Это невероятно! Надо это проверить". Жданов посмотрел на меня жестокими глазами и сказал: "Лазуркина, прекратите этот разговор, иначе вам плохо будет"" [1160].
Всего на июньском пленуме был исключён 31 человек - намного больше, чем за все предшествующие годы, начиная с 1927-го, когда эта мера была применена впервые (к Троцкому и Зиновьеву).
После пленума, предоставившего чрезвычайные полномочия Наркомвнуделу, у Сталина - Ежова оказались полностью развязаны руки для дальнейших преступлений. Составной частью чрезвычайных полномочий стало постановление Политбюро, официально разрешившее применение к арестованным пыток.
О существовании этого позорного документа известно из шифрованной телеграммы, направленной Сталиным 10 января 1939 года секретарям ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов, а также руководителям наркоматов и управлений внутренних дел. Эта телеграмма представляла ответ на запросы местных партаппаратчиков, пришедших на свои посты лишь недавно и в ряде случаев по своей наивности протестовавших против применения работниками НКВД "метода физического воздействия". Сталин разъяснил, что применение этого "метода" "в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения Пленума ЦК ВКП(б)" [1161].
Самого документа, содержавшего это "разрешение", до сих пор не обнаружено, хотя соответствующая телеграмма, по словам Молотова, была разослана всем членам ЦК и всем обкомам. Можно полагать, что Сталин позаботился о том, чтобы замести следы этой акции. По-видимому, соответствующая директива была разослана на места с распоряжением вернуть её в ЦК для уничтожения. О том, что такая практика получила в те годы широкое распространение, говорит тот факт, что подлинника телеграммы Сталина от 10 января 1939 года в архивах ЦК также не удалось обнаружить, а её копия была найдена только в одном обкоме партии (Дагестанском) [1162].
О том, что директива о применении пыток была оформлена специальным постановлением Политбюро, свидетельствуют признания на июньском пленуме ЦК 1957 года припёртых к стене Молотова и Кагановича. После того, как Хрущёв задал Молотову вопросы: "На каком основании было принято решение о том, чтобы арестованных истязать и вымогать у них показания? ...Кто подписал этот документ о допросах и избиениях?",- произошёл следующий обмен репликами:
Молотов: Применять физические меры было общее решение Политбюро. Все подписывали.
Голос: Не было такого решения.
Молотов: Было такое решение.
Голос: Покажите.
Молотов: Оно было секретное. У меня его нет.
Хрущёв: Расскажи, как было подписано. Повтори.
Каганович: Все члены Политбюро подписались за... В отношении шпионов применять крайние меры физического воздействия...
Хрущёв: Хочу дать одну справку. Каганович и Молотов, очевидно, не откажутся повторить, что у нас был такой разговор. Накануне XX съезда или после съезда, по-моему, Каганович сказал, что есть документ, где все (члены Политбюро.- В. Р.) расписались о том, чтобы бить арестованных. Каганович предложил этот документ изъять и уничтожить. Дали задание Малину (в то время - заведующему общим отделом ЦК, ведавшим партийными архивами.- В. Р.) найти этот документ, но его не нашли, он уже был уничтожен... Ты тогда даже рассказывал, в какой обстановке писали это решение и кто подписывал.
Каганович: Да, я рассказал. Сидели все тут же, на заседании, документ был составлен от руки и подписан всеми (членами Политбюро.- В. Р.)...
Хрущёв: Кто написал этот документ?
Каганович: Написан он был рукой Сталина [1163].
Официальное разрешение на применение пыток открыло дорогу ещё большему разгулу террора, приведшего к фактической ликвидации прежней большевистской партии и значительной части кадров международного коммунистического движения. Об основных событиях великой чистки, последовавших за июньским пленумом, я предполагаю  
рассказать в своей будущей книге "Партия расстрелянных".
Примечания
1
Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 170.
2
Литературная газета. 1988. 27 июля.
3
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 63.
4
Там же. С. 65-66.
5
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9. Т. 9. С. 120.
6
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 83.
7
Там же. С. 87.
8
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 76.
9
Вопросы истории. 1991. Љ 12. С. 62-63.
10
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 76, 80.
11
Там же. С. 79.
12
См., напр.: Великая Отечественная война Советского Союза. 1941-1945. Краткая история. М., 1965. С. 39.
13
Валентинов Н. В. Наследники Ленина. М., 1991. С. 215-216.
14
Там же. С. 215.
15
Там же. С. 214.
16
Там же. С. 216.
17
Там же. С. 218-219, 223.
18
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1990. С. 474.
19
Аллилуева С. И. Только один год. М., 1990. С. 135.
20
Валентинов Н. В. Наследники Ленина. С. 219.
21
Новый мир. 1988. Љ 4. С. 101.
22
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 383.
23
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 3.
24
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3.
25
Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 103, 105.
26
Цит. по кн.: Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 157-158.
27
Литературная газета. 1988. 27 июля.
28
Молодая гвардия. 1970. Љ 8. С. 319.
29
Там же. С. 317.
30
Твардовский А. Поэмы. М., 1988. С. 325.
31
Окуджава Б. Стихотворения. М., 1984. С. 11-12.
32
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. М., 1990. С. 215-216.
33
Такой исторический вариант, как отмечал Троцкий, мог оказаться возможным в силу причин случайного характера: например, если бы в октябре 1917 года в Петрограде отсутствовал Ленин, благодаря авторитету которого было успешно преодолено сопротивление многих руководящих деятелей партии курсу на социалистическую революцию.
34
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 175.
35
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 16-17.
36
Реабилитация. С. 176.
37
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 17.
38
 
Trotsky Archives. Houghton Library, Harvard University (далее - Архив Троцкого). ЉЉ 9437-9442, 3664-3674, 12881-12886.
39
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. М., 1994. С. 145.
40
Архив Троцкого. ЉЉ 15204, 15205, 15199.
41
Расстрельные списки. Вып. 1. М., 1993. С. 27, 32.
42
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 17.
43
Реабилитация. С. 180.
44
Вопросы истории. 1994. Љ 10. С. 26 ; 1995. Љ 2. С. 18.
45
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 17.
46
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 18.
47
Реабилитация. С. 179.
48
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 18 ; Реабилитация. С. 179.
49
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 18.
50
Реабилитация. С. 184-185.
51
Известия. 1990. 21 марта.
52
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 121, 129.
53
Там же. С. 124, 137.
54
Ларина А. М. Незабываемое. М., 1989. С. 66.
55
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 126-127.
56
Там же. С. 135-136.
57
Чуев Ф. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М., 1992. С. 140.
58
Вышинский А. Я. Судебные речи. М., 1955. С. 419.
59
По свидетельству Орлова, Сталин, стремясь оторвать Мрачковского от оппозиции, ещё в 1932 году говорил ему: "Порви с ними, что тебя, прославленного рабочего человека, связывает с этим еврейским синедрионом" (Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 110).
60
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". М., 1991. С. 216.
61
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 13.
62
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 217-219.
63
В речи на февральско-мартовском пленуме Ежов говорил: "Я должен прямо сказать, что существовала такая практика: прежде чем протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили даже до наркома (т. е. Ягоды - В. Р.). Нарком вносил указания, говорил, что надо записывать так, а не этак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому" (Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 16).
64
Реабилитация. С. 185.
65
Октябрь. 1992. Љ 8. С. 167.
66
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 103 ; Расстрельные списки. М., 1993. С. 26.
67
Реабилитация. С. 187.
68
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 81 ; Правда. 1936. 20 августа.
69
Реабилитация. С. 186, 201, 202, 205.
70
Там же. С. 186.
71
Там же. С. 210.
72
Правда. 1936. 15 августа.
73
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 14.
74
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 416-417.
75
Там же. С. 393.
76
Бюллетень оппозиции. 1932. Љ 27. С. 6.
77
Правда. 1936. 22 августа.
78
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 70.
79
Реабилитация. С. 183.
80
Там же. С. 181.
81
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 81.
82
Правда. 1936. 23 августа.
83
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 422.
84
Там же. С. 395.
85
Правда. 1936. 22 августа.
86
Там же.
87
Правда. 1936. 24 августа.
88
Реабилитация. С. 205-206.
89
Правда. 1936. 22 августа.
90
Правда. 1936. 24 августа.
91
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. М., 1994. С. 51-52.
92
Там же. С. 91.
93
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. М., 1992. С. 126.
94
Правда. 1936. 21 августа.
95
Реабилитация. С. 207-209.
96
Правда. 1936. 20 августа.
97
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 390.
98
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 63-64.
99
Васнецов А. Реставраторы капитализма и их защитники // Правда. 1936. 12 сентября.
100
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 209.
101
Известия. 1936. 21 августа.
102
Сталин И. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. М., 1937. С. 15-16.
103
Правда. 1936. 20 августа.
104
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 387.
105
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 47.
106
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 18-19.
107
Там же. С. 19.
108
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 50. С. 15.
109
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 155-156.
110
Реабилитация. С. 223-224.
111
Правда. 1936. 23 ноября.
112
Реабилитация. С. 231-232.
113
Процесс антисоветского троцкистского центра. М., 1937. С. 96.
114
Реабилитация. С. 224.
115
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. Т. II. М., 1962. С. 216.
116
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 302.
117
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 20-21.
118
Правда. 1936. 5 февраля.
119
Цит. по кн.: Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 72.
120
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 423.
121
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 72.
122
Известия. 1992. 2 сентября.
123
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 335.
124
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 270-272.
125
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 7. М., 1992. С. 100.
126
Правда. 1936. 23 августа.
127
Правда. 1936. 24 августа.
128
Правда. 1936. 4 сентября.
129
Правда. 1936. 24 августа.
130
Фейхтвангер Л. Москва 1937. Отчёт о поездке для моих друзей. М., 1937. С. 91.
131
Цит. по: Мотылёва Т. Друзья Октября и наши проблемы // Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 167.
132
Там же. С. 164-165.
133
Там же. С. 165.
134
Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 52.
135
Правда. 1936. 21 августа.
136
Социалистический вестник. 1936. Љ 17. С. 10.
137
Правда. 1936. 12 сентября.
138
Большевик. 1936. Љ 18. С. 30.
139
Цит. по: Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 48.
 
140
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 209.
141
Последние новости. 1936. 10 ноября.
142
Цит. по: Лев Троцкий. Дневники и письма. М., 1994. С. 252.
143
 
Scope of Soviet Activity in the United States // Hearing before Subcommittee to investigate the Administration of the Internal Security Act. March 6, 1956. Washington. P. 137.
144
Правда. 1936. 24 августа.
145
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 119.
 
146
 
Scope of Soviet Activity in the United States // Hearing before Subcommittee to investigate the Administration of the Internal Security Act. February 29, 1956. Washington, 1956. P. 89.
147
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 2.
148
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 2-3.
149
Там же. С. 4.
150
Там же. С. 4-5.
151
Там же. С. 5.
152
Там же. С. 20.
153
Там же. С. 17.
154
Правда. 1936. 21 августа.
155
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 17.
156
Там же. С. 18.
157
Там же.
158
Там же. С. 21.
159
Там же. С. 20-21.
160
Там же. С. 19.
161
Там же. С. 43.
162
Там же. С. 43-44.
163
Там же. С. 46.
164
Там же. С. 4.
165
Там же. С. 27.
166
Там же. С. 47.
167
Там же. С. 47-48.
168
Реабилитация. С. 181.
169
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 24.
170
Там же. С. 25.
171
Там же. С. 37-38.
 
172
 
J. Arch Getty. Origin of the Great Purge. The Soviet Communist Past Reconsidered. 1933-1938. Cambridge University Press, 1985 ; Broue P. Trotsky. A bloc des opposition de 1932. Cahiers Leon Trotsky. Paris. Љ 5. 1980.
 
173
 
Broue P. Party Opposition to Stalin (1930-1932) and the First Moscow Trial // Essays on Revolutionary Culture and Stalinism. Slavica Publishers, 1985. P. 166.
 
174
 
Архив Троцкого. Љ 4782.
 
175
 
Broue P. Party Opposition to Stalin ... P. 101.
176
Ibid. P. 105.
177
Вопросы истории. 1994. Љ 10. С. 22-23.
178
Архив Троцкого. Љ 13224.
179
Архив Троцкого. Љ 4858.
 
180
 
Там же.
 
181
 
Broue P. Party Opposition to Stalin ... P. 107-108.
182
Ibid. P. 110.
183
Пятаков Ю. Беспощадно уничтожать презренных убийц и предателей // Правда. 1936. 21 августа.
184
Радек К. Троцкистско-зиновьевская фашистская банда и ее гетман - Троцкий // Известия. 1936. 21 августа.
185
Правда. 1936. 22 августа.
186
Реабилитация. С. 219.
187
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 10.
188
Правда. 1936. 22 августа.
189
Реабилитация. С. 245.
190
Правда. 1936. 23 августа.
191
Троцкий Л. Д. // Портреты революционеров. Бенсон (США), 1988. С. 230-231.
192
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
193
Ларина А. М. Незабываемое. С. 292.
194
Источник. 1993. Љ 2. С. 6.
195
В постановлении Политбюро "О полётах ответственных работников на аэропланах", принятом в 1933 году, запрещались "под страхом исключения из партии полёты на аэропланах, без специального разрешения ЦК в каждом отдельном случае" (Сталинское политбюро в 30-е годы. М., 1995. С. 40).
196
Источник. 1993. Љ 2. С. 12.
197
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. М., 1988. С. 285.
198
Ларина А. М. Незабываемое. С. 300.
199
Знамя. 1988. Љ 12. С. 136.
200
Источник. 1993. Љ 2. С. 11.
201
Там же. С. 7-8.
202
Там же. С. 7.
203
Там же. С. 15.
204
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 13.
205
По-видимому, именно в эти дни Орджоникидзе впервые сообщил Сталину о том, что Ломинадзе (покончивший в 1935 году жизнь самоубийством) на протяжении нескольких лет посылал ему письма с выражением оппозиционных настроений. О том, что Орджоникидзе скрывал содержание этих писем, Сталин озлобленно говорил на февральско-мартовском пленуме ЦК (см. гл. XXII).
206
Источник. 1993. Љ 2. С. 16.
207
Там же. С. 17.
208
Ларина А. М. Незабываемое. С. 295-296.
209
Там же. С. 305-306.
210
Там же. С. 305.
211
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 21.
212
Источник. 1993. Љ 2. С. 17.
213
Ларина А. М. Незабываемое. С. 308-309.
214
Правда. 1936. 10 сентября.
215
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 46-47.
216
Ларина А. М. Незабываемое. С. 310-312.
217
Вопросы истории КПСС. 1988. Љ 11. С. 49.
218
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 173.
219
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 423.
220
История и историки. М., 1965. С. 257.
221
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 81-82.
222
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 9.
223
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 82.
224
Бюллетень оппозиции. 1936. Љ 52-53. С. 48.
225
Там же.
226
Там же. Љ 54-55. С. 17.
227
Правда. 1936. 1 сентября.
228
Сообщение Б. Н. Лесняка автору книги.
229
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 19.
230
Высоко держать знамя сталинской бдительности // Правда. 1936. 5 сентября.
231
Известия. 1936. 29 августа.
232
Правда. 1936. 3 сентября.
233
Показная бдительность // Правда. 1936. 7 сентября.
234
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 19.
235
Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 30-е годы. М., 1993. С. 64-65.
236
Реабилитация. С. 32.
237
Сталинское политбюро в 30-е годы: Сб. документов. М., 1995. С. 150.
238
Там же. С. 148.
239
Реабилитация. С. 246.
240
Советское государство и право. 1965. Љ 3. С. 24.
241
Реабилитация. С. 246, 248.
242
Правда. 1936. 28 октября.
243
Реабилитация. С. 182.
244
Рютин М. Н. На колени не встану. М., 1992. С. 349.
245
Реабилитация. С. 182.
246
Рютин М. Н. На колени не встану. С. 349-350.
247
Там же. С. 311.
248
Вопросы истории. 1992. Љ 8-9. С. 22-23.
249
Правда. 1936. 21, 22, 23 ноября.
250
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 45.
251
Ларина А. М. Незабываемое. С. 269-270.
252
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. С. 286.
253
Ларина А. М. Незабываемое. С. 314.
254
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 21.
255
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 5-7 ; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 11-51.
256
РЦХИДНИ. Ф. 77. Оп. 2. Д. 575. Л. 44, 54-55.
257
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 6.
258
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 59, 68.
259
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 68-93.
260
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 9-11.
261
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 94-106.
262
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 8.
263
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 107-110.
264
Там же. Л. 122.
265
Там же. Л. 138-143.
266
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 8-9.
267
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 575. Л. 167, 172-174.
268
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 11-17.
269
Здесь Бухарин имел в виду утверждение Молотова в речи на VIII Всесоюзном съезде Советов: "В волчьей стае врагов коммунизма не последнее место теперь занимают господа троцкисты, у которых одни цели с буржуазией... Известно, что у них есть подпевалы и пособники также из правых отщепенцев" (Правда. 1936. 30 ноября).
270
Там же. С. 12-17.
271
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 25.
272
Там же. С. 26.
273
Там же. С. 23.
274
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 137.
275
Там же. С. 152.
276
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 18-19.
277
Там же. С. 19.
278
Там же. С. 4.
279
Ларина A. M. Незабываемое. С. 308.
280
Реабилитация. С. 222.
281
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 193.
282
Там же.
283
Известия. 1936. 21 августа.
284
Огонёк. 1988. Љ 52. С. 29.
285
О широком применении к обвиняемым по делу "параллельного центра" изнурительных "конвейерных" допросов и многочасовых "стоек" сообщили в 1961 году уцелевшие к тому времени следователи, принимавшие участие в фабрикации этого "дела".
286
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 10.
287
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 198.
 
288
 
Реабилитация. С. 225.
 
289
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 216.
290
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 16-17.
291
В. Г. Ромм - советский разведчик, действовавший за рубежом под маркой корреспондента ТАСС и "Известий", выступал свидетелем на процессе "троцкистского центра".
292
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 167-168.
 
293
 
Там же. С. 171-172.
 
294
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 217.
295
Во время Нюрнбергского процесса (1946 год) некоторые западные деятели обращались к членам трибунала и прокурорам с просьбой допросить Гесса об этих переговорах. Однако советская сторона отказалась "обременять суд" этими "затруднительными" вопросами.
296
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 40-43, 60, 61, 158.
297
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 444-445.
298
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 231.
299
Правда. 1937. 24 января.
300
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 447.
301
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 225.
302
Там же. С. 96-97.
303
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 23.
304
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 194.
305
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 188-189.
306
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 224.
307
Троцкий представил комиссии по контррасследованию московских процессов документы, свидетельствующие, что во время, названное Роммом, он не находился в Париже.
308
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 68.
309
Там же. С. 136.
310
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 483.
311
Там же. С. 431, 435, 437.
312
Там же. С. 478.
313
Там же. С. 480.
314
Там же. С. 482.
315
Бюллетень оппозиции. 1933. Љ 36-37. С. 9.
316
Вышинский А. Я. Судебные речи. С. 475-476.
317
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 196-197.
318
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 214-215.
319
Там же. С. 222.
320
Там же. С. 115.
321
Там же. С. 230.
322
Там же. С. 256-258.
323
Известия. 1992. 2 сентября.
324
Архив Троцкого. Љ 13225.
325
Пригвоздить троцкизм к позорному столбу // Правда. 1937. 8 февраля.
326
Правда. 1937. 30 января.
327
Фейхтвангер Л. Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей. С. 102.
328
Там же. С. 91.
329
Там же. С. 104-105.
330
Там же. С. 103.
331
Там же. С. 86.
332
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 29.
333
Там же. С. 53.
334
Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 385.
335
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 21-22.
336
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 163.
337
Там же.
338
Там же. С. 154.
339
Там же. С. 156.
340
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 7.
341
Известия. 1990. 21 августа.
342
Архив Троцкого. Љ 5809.
343
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 2.
344
Там же. С. 3.
345
Там же. С. 20.
346
Там же. С. 14.
347
Там же. С. 4.
348
Там же. С. 33.
 
349
 
Там же. С. 7.
 
350
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 295. Folder 16. P. 163.
351
Знамя. 1988. Љ 5. С. 69.
352
См., напр.: Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 97.
353
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 38.
354
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 11.
355
Там же. С. 32.
356
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 237.
357
Там же. С. 203.
358
Там же. С. 39.
359
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 13-14.
360
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 204.
361
Там же. С. 39.
362
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 13-14.
363
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 40.
364
Там же. С. 206-207.
365
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 8.
366
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 237.
367
Там же. С. 237-238.
368
Там же. С. 236.
369
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 17.
370
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 204-205.
371
Известия. 1937. 5 февраля.
372
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 115.
 
373
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 219.
 
374
 
Вопросы истории. 1993. Љ 10. С. 157-158.
 
375
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 279. Folder 10. P. 40.
 
376
 
Ibid. Box 628. Folder 13.
 
377
 
Правда. 1937. 27 января.
 
378
 
Вопросы истории. 1993. Љ 10. С. 159-160.
 
379
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 628. Folder 13.
 
380
Рунин Б. М. Моё окружение. Записки случайно уцелевшего. М., 1995. С. 73.
381
Там же. С. 136.
382
Там же. С. 139.
383
Там же. С. 141.
384
Там же. С. 189.
 
385
 
Там же. С. 143.
 
386
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 219.
387
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 219-221.
388
Цит. по кн.: Негава И. Вечный комиссар. Иерусалим, 1989. С. 151-152.
389
Там же. С. 138.
390
Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 28.
391
Там же.
392
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 216.
393
Там же. С. 85.
394
Там же. С. 216-217.
395
Там же. С. 217.
396
Там же. С. 217-218.
397
Ларин Ю. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л., 1929. С. 241-242.
398
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 221.
399
Разгон Л. Непридуманное. М., 1991. С. 77, 80-81.
400
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 221.
401
Аллилуева С. Только один год. С. 159.
402
Лерт Р. Б. На том стою. М., 1991. С. 249.
403
Шевцов И. Во имя отца и сына. М., 1970. С. 378-379.
404
Там же. С. 382-383.
405
Правда. 1995. 31 января.
406
Днiпро. 1963. Љ 10. С. 33.
407
Ларина А. М. Незабываемое. С. 363.
408
Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. 1. М., 1992. С. 325, 327.
409
Сообщение Д. Б. Добрушкина автору книги.
410
Реабилитация. С. 37.
411
Там же. С. 35-36.
412
Там же. С. 36, 38.
413
Илюхин В. Запретная глава. // Правда. 1994. 16 ноября.
414
Оруэлл Д. Эссе, статьи, рецензии. Т. II. Пермь, 1992. С. 181.
415
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 32-33.
416
Там же. С. 15.
417
Там же. С. 14.
418
Там же. С. 15.
419
Там же. С. 17.
420
Там же. С. 16.
421
Там же. С. 4.
422
Там же. С. 16-17.
423
Цит. по: Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 151-152.
424
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 17.
425
Там же. С. 31-32.
426
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 152.
427
Сталин И. В. Соч. Т. 6, С. 46 ; Т. 11. С. 58.
428
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 7.
429
Там же. С. 6-7.
430
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 157.
431
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 17-18.
432
Ларина А. М. Незабываемое. С. 289.
433
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. С. 286-287.
434
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
435
Ларина А. М. Незабываемое. С. 317, 319, 324.
436
Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 21.
437
Вопросы истории. 1993. Љ 2. С. 31.
438
Реабилитация. С. 251.
439
Сообщение В. Н. Астрова автору книги.
440
Реабилитация. С. 258.
441
Там же. С. 258-259.
442
Литературная газета. 1988. 29 марта.
443
Ларина А. М. Незабываемое. С. 340-341.
444
Реабилитация. С. 251.
445
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 231.
446
Процесс антисоветского троцкистского центра. С. 231.
447
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
448
Ларина А. М. Незабываемое. С. 333.
449
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 361.
450
Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. М., 1993. С. 88-89.
451
Правда. 1966. 27 октября.
452
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 90.
453
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 2. С. 175.
454
Там же. С. 183.
455
Там же. С. 150.
456
Это ненароком вырвавшееся признание Хрущёва объясняет и половинчатый характер критики сталинских преступлений (упорно именовавшихся в официальной пропаганде "ошибками") в годы "оттепели", и наложение табу на дальнейшие разоблачения Сталина в период "застоя", и, наконец, стремительное падение авторитета партии после возвращения к этим разоблачениям во время "перестройки". Если бы первое и второе поколение "наследников Сталина" оказались способны к последовательному развитию линии XX съезда КПСС на десталинизацию, история нашей страны и международного коммунистического движения могла сложиться принципиально по-иному.
457
Здесь Хрущёв неправомерно приписывает "освобождение" от преклонения перед Сталиным и другим сталинским приспешникам. Между тем ни Молотов, ни Каганович, ни Ворошилов вплоть до последних дней своей жизни не соглашались признать Сталина преступником.
458
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 86-87.
459
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 90.
460
Ваксберг А. Нераскрытые тайны. М., 1993. С. 123.
461
Берия: конец карьеры. М., 1991. С. 360.
462
Реабилитация. С. 56.
463
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 83.
464
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 81.
465
Берия: конец карьеры. С. 378.
466
Вопросы истории. 1995. Љ 11-12. С. 14, 16.
467
Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. С. 97.
468
Там же. С. 96.
469
Гельперин Н. Директивы наркома // За индустриализацию. 1937. 21 февраля.
470
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 
471
Дубинский-Мухадзе И. Орджоникидзе. М. 1963. С. 6.
472
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 92-93.
473
Правда. 1937. 19 февраля.
474
Правда. 1937. 22 февраля.
475
Большая Советская Энциклопедия. Т. 43. М., 1939. Стлб. 299-300.
476
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 82-83.
477
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 191-192.
478
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 60.
479
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 96.
480
Там же. С. 97.
481
Там же. С. 98.
482
Шелестов А. Время Алексея Рыкова. С. 288.
483
Ларина А. М. Незабываемое. С. 346.
484
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 5-6, 12, 19.
485
Там же. С. 7, 10, 17.
486
Там же. С. 30-32.
487
Там же. С. 6.
488
Там же. С. 24-25.
489
Там же. С. 18, 19, 26, 29.
490
Там же. С. 6.
491
Ларина А. М. Незабываемое. С. 363.
492
Там же. С. 363-364.
493
Там же. С. 362-363.
494
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Л. 14-15.
495
Сообщение А. Я. Зися автору книги.
496
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Л. 110-111.
497
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 42-43.
498
Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. С. 54-55.
499
Правда. 1934. 29 декабря.
500
Правда. 1935. 6 мая.
501
Правда. 1935. 1 марта.
502
Правда. 1936. 26 ноября.
503
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 43.
504
Доднесь тяготеет. Вып. 1. С. 283.
505
Ларина A. M. Незабываемое. С. 350.
506
Вопросы истории. 1992. Љ 4-5. С. 4, 12.
507
Там же. С. 11, 13, 15.
508
Там же. С. 16-18, 21.
509
Там же. С. 24.
510
Там же. С. 25-26, 33.
511
Там же. С. 32, 33.
512
Там же. С. 36.
513
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 3.
514
Там же. С. 4.
515
Там же. С. 6-7.
516
Там же. С. 15-16.
517
Там же. С. 11-12.
518
Там же. С. 5-6.
519
Там же. С. 14.
520
Там же. С. 11-13.
521
Там же. С. 7.
522
Там же. С. 23-24.
523
Там же. С. 20-23.
524
Вопросы истории. 1992. Љ 10. С. 16.
525
Вопросы истории. 1992. Љ 11-12. С. 3-4.
526
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 15.
527
Сообщение Н. А. Рыковой автору книги.
528
Вопросы истории. 1993. Љ 2. С. 17.
529
Там же. С. 8.
530
Там же. С. 6.
531
Там же. С. 12-13.
532
Там же. С. 5.
533
Там же. С. 17.
534
Там же. С. 18.
535
Там же. С. 20.
536
Там же. С. 21-22.
537
Там же. С. 20.
538
Там же. С. 23.
539
Там же. С. 26.
540
Вопросы истории. 1993. Љ 2. С. 29.
541
Там же. С. 26-27.
542
Там же. С. 33.
543
Там же.
544
Вопросы истории. 1994. Љ 1. С. 12-13.
545
Реабилитация. С. 255-256.
546
Доднесь тяготеет. М., 1989. Вып. 1. С. 283.
547
Октябрь. 1988. Љ 12. С. 115.
548
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным. М., 1993. С. 25.
549
Социалистический вестник. 1936. Љ 23-24. С. 20-21.
550
Ларина A. M. Незабываемое. С. 256-257.
551
Там же.
552
Социалистический вестник. 1936. Љ 23-24. С. 20.
553
Там же. С. 22.
554
Ларина А. М. Незабываемое. С. 262, 263.
555
Там же. С. 262.
556
Там же. С. 271-273.
557
Социалистический вестник. 1937. Љ 1-2. С. 23.
558
На протяжении 20-30-х годов в "Социалистическом вестнике" неоднократно помещались сообщения о событиях внутренней жизни партии, тщательно скрывавшихся партийной верхушкой. Наибольшую сенсацию произвела публикация этим журналом в 1929 году "Записи" Каменева о его переговорах с Бухариным и Сокольниковым. Тогда эта публикация была роздана членам ЦК для доказательства "двурушничества" Бухарина.
559
Вопросы истории. 1992. Љ 11-12. С. 11.
560
Социалистический вестник. 1936. Љ 22-23. С. 24.
561
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 8.
562
Социалистический вестник. 1965. Сб. 4. С. 83-84.
563
Ларина А. М. Незабываемое. С. 258.
564
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным. С. 19.
565
Новый журнал (Нью-Йорк). 1964. Март. Љ 75. С. 180-181.
566
Фельштинский Ю. Разговоры с Бухариным. С. 24, 27.
567
Ларина А. М. Незабываемое. С. 286-288.
568
Правда. 1936. 5 марта.
569
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 14.
570
О том, что такого рода факты действительно имели место, свидетельствуют оперативные сводки НКВД (Неизвестная Россия. XX век. Т. II. 1992. С. 278-279).
571
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 10.
572
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 18.
573
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 5-6.
574
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 6.
575
Там же. С. 7.
576
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 13.
577
Там же.
578
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 9, 10.
579
Там же. С. 8.
580
Там же. С. 11.
581
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 14.
582
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 13.
583
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 11.
584
Там же. С. 12.
585
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 9.
586
Там же. С. 26.
587
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 17.
588
Там же. С. 4.
589
Там же. С. 8-9.
590
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 19.
591
Вопросы истории. 1993. Љ 7. С. 9.
592
Вопросы истории. 1993. Љ 6. С. 28.
593
Вопросы истории. 1993. Љ 5. С. 22.
594
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 6.
595
Там же. С. 11.
596
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 12-13.
597
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 93-94.
598
Павлуновский был вскоре арестован и расстрелян. Гинзбург, доживший до наших дней, в своих воспоминаниях пишет, что для него остаётся загадкой, почему после этих слов Молотова он не только не был репрессирован, но даже был повышен в должности: назначен в 1937 году заместителем наркома тяжёлой промышленности, а в 1939 году - наркомом строительства СССР (Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 45).
599
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 17-18.
600
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов. М., 1937. С. 31.
601
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 214.
602
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 5. С. 99-100.
603
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 3. С. 95.
604
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 11.
605
Там же. С. 24-25.
606
Вопросы истории. 1993. Љ 9. С. 6, 14.
607
Там же. С. 24-26.
608
Там же. С. 23.
609
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 42.
610
Вопросы истории. 1993. Љ 9. С. 27.
611
Там же. С. 26.
612
Там же. С. 23-24.
613
Там же. С. 10.
614
Там же. С. 27.
615
Там же. С. 7.
616
Там же. С. 12.
617
Там же. С. 30, 31.
618
Там же. С. 15, 17.
619
Там же. С. 16.
620
Вопросы истории. 1994. Љ 1. С. 17.
621
Там же. С. 22, 24.
622
Там же. С. 25-27.
623
Вопросы истории. 1994. Љ 2. С. 15-16.
624
Там же. С. 17-18.
625
Там же. С. 19, 21.
626
Там же. С. 21-22.
627
Там же. С. 21-23.
628
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 70.
629
Вопросы истории. 1994. Љ 2. С. 28.
630
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 11.
631
Там же. С. 7, 10.
632
Там же. С. 22-23.
633
Там же. С. 14, 16-17.
634
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 18, 20.
635
Реабилитация. С. 432, 437.
636
Бюллетень оппозиции. 1930. Љ 17-18. С. 38.
637
Вознесенский Н. А. Военная экономика СССР в период Отечественной войны. М., 1947. С. 159, 162.
638
Скотт, Джон. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. Свердловск, 1991. С. 83.
639
Там же. С. 97-98.
640
Там же. С. 68.
641
Там же. С. 92.
642
Там же. С. 96.
643
Там же. С. 111.
644
Там же. С. 164.
645
Там же. С. 147.
646
Там же. С. 150.
647
Там же. С. 172-173.
648
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 5.
649
Скотт Д. За Уралом. С. 182.
650
Там же. С. 183.
651
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 19.
652
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 17-18.
653
Иосиф Сталин в объятиях семьи. М., 1993. С. 187-188.
654
Скотт Д. За Уралом. С. 282-284.
655
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов. С. 41-42.
656
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 20.
657
Скотт Д. За Уралом. С. 194-195.
658
Там же. С. 279.
659
Там же. С. 193.
660
Там же.
661
Там же. С. 183, 187-188, 192-193.
662
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 137.
663
Там же. С. 134.
664
Там же. С. 138.
665
Вопросы истории. 1994. Љ 10. С. 15.
666
Там же. С. 18-20.
667
Там же. С. 16.
668
Там же. С. 20.
669
Там же. С. 21-22.
670
Вопросы истории. 1994. Љ 12. С. 3, 22.
671
Вопросы истории. 1995. Љ 2. С. 10.
672
Там же. С. 7.
673
Там же. С. 12-13.
674
Там же. С. 12.
675
Там же. С. 11.
676
Там же.
677
Там же. С. 8.
678
Там же. С. 18.
679
Там же. С. 24.
680
Там же. С. 23.
681
Там же. С. 25.
682
Вопросы истории. 1995. Љ 4. С. 7.
683
Там же. С. 13.
684
Там же. С. 14.
685
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 3.
686
Хрущёв заявлял, что такие сомнения высказывались на пленуме "в выступлениях ряда членов ЦК". Увы, при самом тщательном изучении материалов пленума выражения таких сомнений ни в одном выступлении обнаружить не удалось.
687
В докладе Хрущёва этот фрагмент был изложен в несколько иной редакции, не отличавшейся, однако, по сути, от текста в опубликованной стенограмме пленума.
688
Реабилитация. С. 34 ; Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 4.
689
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 4.
690
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 12.
691
Там же. С. 19.
692
Там же. С. 12.
693
Вопросы истории. 1995. Љ 8. С. 22.
694
Вопросы истории. 1995. Љ 4. С. 9.
695
Там же. С. 16-17.
696
Вопросы истории. 1995. Љ 8. С. 3-4.
697
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 22.
698
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 10-11.
699
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 11-13.
700
Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 336.
701
Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 277-278.
702
Сталин И. В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. С. 57-58.
703
Вопросы истории. 1993. Љ 9. С. 27.
704
Вопросы истории. 1995. Љ 7. С. 4.
705
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 6-7.
706
Там же. С. 10.
707
Вопросы истории. 1995. Љ 8. С. 22.
708
Там же. С. 7.
709
Вопросы истории. 1995. Љ 5-6. С. 19.
710
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 5.
711
Как это ни чудовищно, но в программе КПРФ - самой массовой из российских партий, именующих себя коммунистическими, утверждается: "В значительной мере оправдалось предвидение о том, что по мере созидания социализма сопротивление враждебных ему сил не только не затухает, но приобретает нередко самые ожесточённые и уродливые формы" (Правда. 1995. 31 января). Очевидно, авторы программы считают, что периоды застоя и "перестройки", предшествовавшие капиталистической реставрации в СССР, были периодами успешного "созидания социализма".
712
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 29.
713
О. Шефло - один из руководителей Норвежской рабочей партии; Б. Суварин - один из руководителей Французской коммунистической партии в 20-е годы, исключённый из неё за поддержку левой оппозиции в СССР; Рут Фишер и А. Маслов - до середины 20-х годов - руководители Германской компартии, затем исключённые из неё за близость к левой оппозиции; М. Истмен - левый американский журналист, до конца 30-х годов - сторонник левой оппозиции.
714
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 32-33.
715
Там же. С. 14, 17, 26-27.
716
Там же. С. 14.
717
Там же. С. 15-17.
718
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 18.
719
Молотов В. М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкиcтских агентов. С. 33.
720
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 43-44.
721
Там же. С. 23-24.
722
Там же. С. 30-31.
723
Там же. С. 53-54.
724
Там же. С. 10-20.
725
Там же. С. 35.
726
Там же. С. 36.
727
Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990. C. 201-202.
728
Там же. С. 167.
729
Сталин И. В. О недостатках партийной работы ... С. 36-37.
730
Там же. С. 56-58, 60.
731
Правда. 1937. 14 марта.
732
Правда. 1937. 29 марта.
733
Правда. 1937. 10 марта.
734
Правда. 1937. 7 марта.
735
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 45.
736
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 73, 75.
737
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 84.
738
Там же.
739
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 74.
740
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 84-85.
741
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 76-77.
742
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 45.
743
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 78.
744
Трудные вопросы истории. М., 1991. С. 208-209.
745
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 77-79 ; Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 45.
746
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 99.
747
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 62.
748
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 43-45.
749
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 41.
750
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 79.
751
Это дикое обвинение, не подтверждённое никакими заслуживающими доверия документами, было вновь вытащено на свет российскими "демократами" 90-х годов в качестве наиболее существенного аргумента в исступленной кампании, направленной на дискредитацию большевизма.
752
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 155-156.
753
Цит. по: Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991. С. 409.
754
Цит. по: Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 165.
755
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 26-27.
756
Архив Троцкого. Љ 17301.
757
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 17.
758
Там же. С. 19.
759
Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 3.
760
Конквест Р. Большой террор. Firenze, 1974. С. 816-818.
761
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 1. С. 134.
762
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 14.
763
Излагая высказывания Троцкого, мы используем не только его собственные публикации, но и записи А. Глоцера, участвовавшего в заседаниях комиссии Дьюи в качестве судебного репортера. В 1989 году Глоцер выпустил книгу "Троцкий: воспоминания и критика", заключительная часть которой посвящена рассказу о койоаканских слушаниях.
764
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 19.
765
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 154.
 
766
 
Glotzer A. Trotsky. Memoir and Critique. New York, 1989. P. 263.
 
767
 
Ibid. P. 260-261.
 
768
Аксёнов В. На полпути к луне. М. 1966. С. 13-15.
769
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 114.
770
Там же. С. 92.
771
Glotzer A. Trotsky. P. 261.
772
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 76.
773
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 152-153.
774
Там же. С. 136-137.
775
Там же. С. 138.
776
Там же. С. 138-139.
777
Там же. С. 139-141.
778
Там же. С. 251-252.
779
Там же. С. 252.
780
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 16.
781
Там же. С. 12.
782
Правда. 1937. 2 февраля, 21, 22, 29, 31 марта.
783
Правда. 1937. 21 июля.
784
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 198.
785
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2.
786
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 12.
787
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 195-196.
788
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 15.
789
Хубе П. Смерть в Лозанне // Новое время. 1991. Љ 21. С. 36.
 
790
 
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 23.
 
791
 
Scope of Soviet Activity in United States. Hearing ... 1956, March 2. P. 140-141.
792
Каган Ю. М. Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели. М., 1992. С. 194.
793
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 18-19.
794
Последние новости. 1937. 24 октября.
795
Лосская В. Марина Цветаева в жизни (Неизданные воспоминания современников). М., 1992. С. 190.
796
Архив Троцкого. Љ 4921.
797
Иностранная литература. 1989. Љ 12. С. 240-241.
798
Лосская В. Марина Цветаева в жизни. С. 313.
799
Столица. 1992. Љ 39. С. 59-60.
800
Столица. 1992. Љ 38. С. 56 ; Новое время. 1993. Љ 4. С. 49.
801
Столица. 1992. Љ 39. С. 59.
802
Новое время. 1991. Љ 21. С. 36, 38.
803
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 266.
804
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 22.
805
Цит. по кн.: Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 295-297.
806
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 129-130.
807
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 13.
808
Копелев Л. И сотворил себе кумира. Анн Арбор (США), С. 148.
809
Хемингуэй Э. Собр. соч. в 6 томах. Т. IV. М., 1993. С. 40.
810
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 129-131.
 
811
 
Там же. С. 137.
 
812
 
Testimony of Alexander Orlov. Hearing ... February 14, 15. 1956. Washington. P. 3429-3431.
813
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 132-133.
814
Архив Троцкого. Љ 5020.
815
Хемингуэй Э. Собр. соч. Т. IV. С. 188-189.
816
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 150.
817
Правда. 1936. 16 октября.
818
Правда. 1936. 24 октября.
819
Правда. 1936. 30 октября.
820
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 129, 145.
821
Там же. С. 145.
822
Хемингуэй Э. Собр. соч. Т. IV. С. 187.
823
Источник. 1994. Љ 3. С. 83.
824
Там же.
825
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 11.
826
Там же. С. 13.
827
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 131.
828
Хемингуэй Э. Соч. Т. IV. С. 326.
829
Там же. С. 331.
830
Кольцов М. Подлые маневры испанских троцкистов // Правда. 1936. 14 декабря ; Он же. Гнусные маневры троцкистов в Каталонии // Правда. 1936. 17 декабря.
831
Кольцов М. Агентура троцкистов в Испании // Правда. 1937. 22 января.
832
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. Paris, 1976. С. 76-77.
833
Там же. С. 85.
834
Там же. С. 82.
835
Эренбург И. Собр. соч. Т. 9. С. 101.
836
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 65-66.
837
Там же. С. 67.
838
Там же. С. 76.
839
Там же. С. 72-73.
840
Там же. С. 88.
841
Там же. С. 73-74.
842
Там же. С. 69, 80.
843
В духе сталинистской традиции, объявлявшей всех инакомыслящих революционеров "троцкистами", советская историография на протяжении многих лет причисляла ПОУМ и Нина к "троцкистам". Этой традиции следовал и Эренбург, аккуратно выполнявший все поручения сталинистов в Испании и хорошо знавший о действительной расстановке там политических сил, а спустя тридцать лет в своих воспоминаниях по-прежнему называвший ПОУМ троцкистской партией.
844
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 14-15.
845
Там же. С. 10, 14.
846
Там же. С. 10.
847
Там же. С. 12.
848
Там же. С. 15.
849
Труд. 1994. 22 февраля.
850
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 16.
851
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 71-72.
852
Там же. С. 185.
853
Там же. С. 86-87.
854
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 12, 15.
855
Синклер Э. No pasaran! Роман-газета. 1937. Љ 8. С. 57-58.
856
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 141-142.
 
857
 
Jesus Hernandes. Yo fui un ministro de Stalin. Mexico, 1953.
858
Правда. 1937. 8 февраля.
859
Правда. 1937. 28, 29 марта.
860
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 18.
861
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 153.
862
Там же. С. 153-154.
863
Там же. С. 149.
864
Там же. С. 154-155.
865
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 182-183.
866
Кольцов М. Испания в огне. Т. 2. М., 1987. С. 155 ; См. также: Кольцов М. Фашистско-шпионская работа испанских троцкистов // Правда. 1937. 19 июня.
867
Известия. 1992. 26 ноября.
868
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 210.
869
Costello J. & Tsarev О. Deadly Illusions. New York, 1993. P. 291-292.
870
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 211-213.
871
Тамарин Е. Троцкистские наемники Франко и интервентов // Правда. 1937. 7 июня ; Фашистско-шпионская работа испанских троцкистов // Правда. 1937. 19 июня ; Аресты троцкистских бандитов в Испании // Правда. 1937. 17 июля ; Кольцов М. Троцкистские шпионы в Испании // Правда. 1937. 25 августа.
872
Аресты фашистско-троцкистских агентов в Валенсии // Правда. 1937. 8 июля.
873
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2.
874
Известия. 1936. 24 августа.
875
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 2.
876
Хемингуэй Э. Соч. Т. IV. С. 196.
877
Там же. С. 198.
878
Правда. 1937. 8 июля.
879
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 211-212.
880
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 158.
881
Хемингуэй Э. Соч. Т. IV. С. 188.
882
Там же. С. 184-185.
883
Там же. С. 190.
884
Там же. С. 282.
885
Там же. С. 189-190.
886
Оруэлл Д. Памяти Каталонии. С. 216-217.
887
Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 176.
888
Треппер Л. Большая игра. С. 59-60.
889
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 160.
890
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 186.
891
Огонек. 1988. Љ 27. С. 5.
892
Даугава. 1988. Љ 12. С. 8-11.
893
Солженицын А. И. Собр. соч. Т. 5. М., 1991. С. 204.
894
Шаламов В. Воскрешение лиственницы. Париж, 1985. С. 13.
895
Шаламов В. Перчатка, или КР-2. М., 1990. С. 37.
896
Там же. С. 9 ; Воскрешение лиственницы. С. 14.
897
Там же. С. 37.
898
Там же. С. 48.
899
Там же. С. 104-105, 109.
900
Шаламовский сборник. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 62.
901
Там же. С. 45-46.
902
Шаламов В. Колымские рассказы. Кн. 1. С. 532.
903
Там же. С. 265-269.
904
Даугава. 1989. Љ 10. С. 89-90.
905
Новый мир. 1990. Љ 3. С. 105-107.
906
Минувшее. Исторический альманах. Т. 2. М., 1990. С. 347-353.
907
"Хотелось бы всех поимённо назвать..." М., 1993. С. 109-112.
908
Там же. С. 115.
909
Там же. С. 118.
 
910
 
Гаген-Торн Н. И. Memoria. М., 1994. С. 206-207.
911
"Хотелось бы всех поимённо назвать..." М., 1993. С. 122.
912
Иоффе Н. А. Время назад. М., 1992. С. 111.
913
Аслан в ряде восточных языков означает лев.
914
 
Гаген-Торн Н. И. Memoria. С. 73-76.
915
Шаламовский сборник. Вып. 1. С. 57.
916
Краеведческие записки. Вып. XVIII. Магадан, 1992. С. 32-35.
917
"Хотелось бы всех поименно назвать..." С. 126-127.
918
Краеведческие записки. Вып. XVIII. С. 34-35.
919
Шаламов В. Перчатка, или КР-2. М., 1990. С. 207-208.
920
"Хотелось бы всех поименно назвать..." С. 145-147.
 
921
 
Гаген-Торн Н. И. Memoria. С. 91-92.
 
922
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nicolaevsky. Box 279. Folder 10. P. 34-49.
 
923
 
Доднесь тяготеет. С. 46-47.
924
Хлевнюк О. В. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 64.
925
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 267.
926
Коммунист. 1990. Љ 1. С. 81.
927
Хлевнюк О. В. 1937-й. С. 144-145.
928
Неизвестная Россия. XX век. Т. II. М., 1992. С. 278-280.
929
Хлевнюк О. В. 1937-й. С. 146.
930
Трифонов Ю. В. Собр. соч. Т. 4. М., 1987. С. 24.
931
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 267-268.
932
Доднесь тяготеет. С. 537.
933
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 53.
934
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 9.
935
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 33.
936
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 1.
937
Там же. С. 2, 6.
938
Там же. С. 2, 7.
939
Треппер Л. Большая игра. С. 67.
940
Раскольников Ф. Ф. О времени и о себе. С. 531.
941
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 235-236.
942
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 5.
943
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 20.
944
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 12.
945
Там же. С. 13.
946
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 236.
947
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 277-278.
948
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 71.
949
Норд Л. Маршал М. Н. Тухачевский. Париж, 1976. С. 116-117.
950
РЦХИДНИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 65. Л. 1.
951
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 78-79.
952
Там же. С. 79-80.
953
Там же. С. 84.
954
Там же. С. 47.
955
Факел 1990. Историко-революционный альманах. М., 1990. С. 237-238.
956
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 236.
957
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 275.
958
Ларина А. М. Незабываемое. С. 185.
959
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 76.
960
Сталин. Сборник статей к пятидесятилетию со дня рождения. М.; Л., 1930. С. 9.
961
Вопросы истории. 1989. Љ 9. С. 60.
962
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 84.
963
Источник. 1994. Љ 3. С. 82.
964
Гуль Р. Красные маршалы. М., 1990. С. 128.
965
Там же. С. 172-173.
966
Там же. С. 203-206.
967
Там же. С. 169-171.
968
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 6.
969
Командарм Якир. М., 1963. С. 224-225.
970
Парнов Е. Заговор против маршалов. 1991. С. 320-322.
971
Реабилитация. С. 283.
972
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 33.
973
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 229-230.
974
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 18-19.
975
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 50. Л. 1-30.
976
Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в годы войны и мира. М., 1994. С. 72.
977
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 28.
978
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 8 ; Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 5.
979
Вопросы истории. 1994. Љ 8. С. 24-25.
980
Карпов В. Маршал Жуков. С. 59.
981
Шелленберг В. Мемуары. М. 1991. С. [?]
982
Щетинов Ю. А. Старков Б. А. Красный маршал. М., 1990. С. 283.
983
Реабилитация. С. 303.
984
Треппер Б. Большая игра. С. 68-69.
985
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 228.
986
Там же. С. 247 ; Последние новости. 1937. 24 сентября.
987
В конце 80-х годов один советский журналист обратился в КГБ с просьбой предоставить материалы для написания статьи о "замечательной советской разведчице Плевицкой". В связи с этим заместитель начальника управления разведки в письме зампреду КГБ указал, что "писать о Надежде Плевицкой по оперативным соображениям нецелесообразно" (Новое время. 1991. Љ 21. С.49-50).
988
Бросса А. Групповой портрет с дамой // Иностранная литература. 1989. Љ 12. С. 243.
989
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 249.
990
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 19.
991
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 39.
992
Шелленберг В. Мемуары. С. 45.
993
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 244.
994
Цит. по: Новая Россия (Париж). 1938. Љ 57. С. 13.
995
Шелленберг В. Мемуары. С. 45.
996
Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 28-29.
997
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 238.
998
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 32-35.
999
Там же. С. 35.
1000
Там же. С. 40-41.
1001
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 3.
1002
В 1938 году большая группа следователей, участвовавших в подготовке процесса по делу о "военном заговоре", была арестована. На следствии они дали подробные показания о фальсификаторском характере этого дела и садистских приёмах, применявшихся к обвиняемым.
1003
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 35-36.
1004
Реабилитация. С. 286.
1005
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 36-37.
1006
Следственное дело В. М. Примакова.
1007
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 37-38, 53-54.
1008
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 987. Л. 57.
1009
Маршал Тухачевский. М., 1965. С. 128.
1010
Щетинов Ю. А., Старков Б. А. Красный маршал. С. 290.
1011
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 41-42.
1012
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 615. Л. 8.
1013
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 45.
1014
Реабилитация. С. 309.
1015
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 44.
1016
Там же. С. 35.
1017
Там же. С. 46.
1018
Правда. 1937. 1 июня.
1019
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 987. Л. 100-101.
1020
Реабилитация. С. 293.
1021
Источник. 1994. Љ 3. С. 73, 76.
1022
Там же. С. 76-77.
1023
Там же. С. 75.
1024
Там же. С. 78, 80.
1025
Там же. С. 85.
1026
Там же. С. 74.
1027
Вопросы истории. 1990. Љ 12. С. 69.
1028
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 8. С. 44.
1029
Там же. С. 45.
1030
Там же. С. 47, 51.
1031
Баграмян И. Х. Великого народа сыновья. М., 1984. С. 177-178.
1032
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 8. С. 48, 52; 1991. Љ 9. С. 56, 59, 62.
1033
Военно-исторический журнал. 1991. Љ 9. С. 58.
1034
Реабилитация. С. 291.
1035
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 412-413.
1036
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 50.
1037
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 18 ; XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. II. М., 1962. С. 403.
1038
Военные архивы России. 1991. Вып. 1. С. 50.
1039
Там же. С. 55.
1040
Правда. 1937. 11 июня.
1041
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 54.
1042
Там же. С. 65.
1043
Щетинов Ю. А., Старков Б. А. Красный маршал. С. 295.
1044
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 55-56.
1045
Там же. С. 56.
1046
Эренбург И. Собр. соч. Т. 9. С. 190.
1047
Правда. 1937. 13 мая.
1048
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 3, 5.
1049
Там же. С. 4.
1050
Там же. С. 6.
1051
Там же. С. 5.
1052
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 6.
1053
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 6.
1054
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С. 68-69.
1055
Любопытно, что Залпетер, выражавший своё явно отрицательное отношение к Сталину, всё же называл ленинское "Завещание" "троцкистским документом". Впрочем, не исключено, что эти слова были вписаны в его показания следователями.
1056
Военные архивы России. 1993. Вып. 1. С 34-35.
1057
Неправедный суд: Последний сталинский расстрел. (Стенограмма судебного заседания над членами Еврейского антифашистского комитета.) М., 1994. С. 92.
1058
Там же. С. 113, 120.
1059
Там же. С. 125.
1060
Там же. С. 229.
1061
Там же. С. 303.
1062
Там же. С. 194.
1063
Там же. С. 198-199.
1064
Там же. С. 205, 211.
1065
Там же. С. 235.
1066
Там же. С. 361.
1067
Там же. С. 321, 332.
1068
Там же. С. 234.
1069
Там же. С. 345.
1070
Там же. С. 367.
1071
Там же. С. 271-272.
1072
Там же. С. 369.
1073
Там же. С. 166-167.
1074
Там же. С. 343.
1075
Там же. С. 172.
1076
Там же. С. 135.
1077
Там же. С. 179.
1078
Там же. С. 341, 342, 344.
1079
Там же. С. 340-341.
1080
Там же. С. 371-372.
1081
Там же. С. 348.
1082
Там же. С. 373.
1083
Там же. С. 332.
1084
Там же. С. 373-374.
1085
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 6-7.
1086
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 276.
1087
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 5.
1088
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 277.
1089
Слабость представлений Черчилля о структуре власти в СССР отразилась, например, в его суждениях о разногласиях, якобы существовавших между Сталиным и остальными членами Политбюро во время войны. В целом же Черчилль даже в этой книге, написанной в разгар "холодной войны", не скрывал своего восхищения Сталиным, которого он называл великим русским государственным деятелем и полководцем.
1090
Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1997. Т. I. С. 132-133.
1091
Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. М., 1993. С. 446-447.
1092
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 45.
1093
Там же. С. 100-101.
1094
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 441-442.
1095
Стаднюк И. Исповедь сталиниста. М., 1993. С. 343.
1096
Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в годы войны и мира. С. 69.
 
1097
 
Costello J. & Tsarev О. Deadly Illusions. P. 308.
 
1098
 
Ibid. P. 308-310.
 
1099
Архив Троцкого. Љ 6137.
1100
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 232.
1101
Семенов Ю. Ненаписанные романы. М., 1990. С. 183.
1102
Там же. С. 182.
1103
Октябрь. 1994. Љ 3. С. 167.
 
1104
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 34.
 
1105
 
Ibid.
 
1106
С целью повысить доверие к этому "источнику" Орлов явно преувеличивал политическую роль Кацнельсона, утверждая, что тот был членом ЦК ВКП(б) (каковым Кацнельсон никогда не являлся) и еженедельно встречался со Сталиным.
1107
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 35-36.
 
1108
 
Ibid. P. 36-37.
 
1109
Ibid. P. 37.
1110
Примерно по такой схеме развивались события во время ареста Берии в 1953 году.
1111
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 37-38.
 
1112
 
Ibid. P. 38.
 
1113
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 233.
 
1114
 
Costello J. & Tsarev О. Deadly Illusions. P. 411.
 
1115
 
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 43.
 
1116
 
Ibid. P. 43, 44.
 
1117
В данном случае я употребляю это понятие в узком смысле - как раскрытие правды о преступлениях Сталина.
1118
Источник. 1994. Љ 2. С. 82-83.
1119
Реабилитация. С. 48.
1120
Life. 1956. Vol. 40. Љ 17. P. 44.
1121
Ibid. P. 34.
1122
Реабилитация. С. 45.
1123
Там же. С. 32.
1124
Октябрь. 1994. Љ 3. С. 175.
1125
Вопросы истории. 1992. Љ 11-12. С. 10.
1126
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 95.
1127
Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 985. Пункт 126.
1128
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 103, 105.
1129
Там же. Л. 135.
1130
Там же. Л. 306.
1131
Кроме этого, двое членов ЦК, избранного XVII съездом (Киров и Орджоникидзе), погибли насильственной смертью и трое (Куйбышев, Менжинский и Товстуха) умерли до 1937 года.
1132
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 377.
1133
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 55.
1134
Новое время. 1994. Љ 50. С. 37.
1135
Этот документ, как и многие другие документы Политбюро и даже личная переписка его членов, свидетельствует о том, что Сталин и "ближайшие соратники" изъяснялись между собой условным шифром, призванным создать впечатление, что они верят в сфабрикованные ими самими амальгамы. В противном случае Сталин, едва ли веривший в наличие контактов между Троцким и Гитлером, не начертал бы такую надпись на документе, предназначенном только для его ближайшего окружения.
1136
Новое время. 1994. Љ 50. С. 37.
1137
КПСС в резолюциях и решениях ... Т. 6. С. 392.
1138
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 780. Л. 2, 5, 9, 12.
1139
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 779. Л. 18, 22, 37, 45, 47, 68.
1140
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 1-2.
1141
Там же. Л. 1.
1142
Страницы истории КПСС. Факты. Проблемы. Уроки. М., 1988. С. 601-602.
1143
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 98.
1144
Берия. Конец карьеры. С. 242-243.
1145
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 98.
1146
Они не молчали. С. 200-202.
1147
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 2.
1148
Они не молчали. С. 220.
1149
Доднесь тяготеет. С. 265.
1150
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 622. Л. 220.
1151
Доднесь тяготеет. С. 265-266.
1152
Там же. С. 279.
1153
Треппер Л. Большая игра. С. 54-55.
1154
Они не молчали. С. 225.
1155
Там же. С. 224.
1156
Там же. С. 222.
1157
Страницы истории КПСС: Факты. Проблемы. Уроки. С. 603.
1158
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 622. Л. 220.
1159
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 614. Л. 93.
1160
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. 3. С. 120-121.
1161
Реабилитация. С. 40.
1162
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 89.
1163
Там же. С. 86, 88-89.
Book: Партия расстрелянных
Авторы: Вадим Роговин
Издательство: Московская типография Љ3 РАН
ISBN: 5852720267
Год: 1997
Book: Партия расстрелянных
Вадим Роговин
Том 5. ПАРТИЯ РАССТРЕЛЯННЫХ
Авторы: Вадим Роговин
Издательство: Московская типография Љ3 РАН
ISBN: 5852720267
Год: 1997
АННОТАЦИЯ
Вадим Захарович Роговин (1937-1998) - советский социолог, философ, историк революционного движения, автор семитомной истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и Коминтерне в 1922-1940 годах. В этом исследовании впервые в отечественной и мировой науке осмыслен и увязан в единую историческую концепцию развития (совершенно отличающуюся от той, которую нам навязывали в советское время, и той, которую навязывают сейчас) обширнейший фактический материал самого драматического периода нашей истории (с 1922 по 1941 г.).
В пятом томе освещаются важнейшие политические события в СССР, начиная с июньского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года, на котором было сломлено противодействие большому террору внутри Центрального Комитета, и до снятия Ежова с поста народного комиссара внутренних дел. Раскрывается деятельность Троцкого, большевиков-"невозвращенцев" и прогрессивной мировой общественности по разоблачению сталинских преступлений. Описываются преступные действия сталинской агентуры за рубежом.
Что осталось от большевистской партии после 1938 года, во что она превратилась? Все ли признания подсудимых на открытых процессах были вымышленными? Существовало ли в 30-х годах сопротивление сталинизму в СССР? Какая часть советского общества представляла социальную опору великой чистки? На эти и многие другие вопросы читатель найдет ответ в этой книге.
Партией расстрелянных после второй мировой войны называли Французскую коммунистическую партию, выступавшую главной силой антифашистского сопротивления и ставшую главным объектом гитлеровского террора. С не меньшим основанием эти слова могут быть применимы к большевистской партии, почти целиком уничтоженной в великой чистке 1936-1938 годов. 
В книге освещаются важнейшие политические события в СССР, начиная с июньского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года, на котором было сломлено противодействие большому террору внутри Центрального Комитета, и до снятия Ежова с поста народного комиссара внутренних дел. Раскрывается деятельность Троцкого, большевиков-"невозвращенцев" и прогрессивной мировой общественности по разоблачению сталинских преступлений. Описываются преступные действия сталинской агентуры за рубежом. 
Все ли признания подсудимых на открытых процессах были вымышленными? Существовало ли в 30-х годах сопротивление сталинизму в СССР? Какая часть советского общества представляла социальную опору великой чистки? На эти и многие другие вопросы читатель найдет ответ в этой книге. 
Рассчитана на широкий круг читателей. Обо всём этом и не только в книге Партия расстрелянных (Вадим Роговин)
Введение
Преступления, совершённые за два с половиной года великой чистки (июль 1936 - конец 1938 года) были столь масштабны и чудовищны, что обнародование всей правды о них было чревато потрясением постсталинского политического режима. Поэтому после XX съезда КПСС её лидеры тщательно дозировали "дозволенную" правду о трагических событиях 30-х годов, смешивали её с сохранявшимися в неприкосновенности сталинистскими мифами и фальсификациями, многократно отступали от собственных разоблачений, а с середины 60-х годов вообще наложили табу на обращение к теме сталинского террора.
Длившийся более двух десятилетий запрет на всякое упоминание о том, что жило кровоточащей раной в сознании советских людей, не смягчал, а лишь отягчал неизбывную боль от этой раны. Общественная атмосфера, которая была порождена попытками обуздать, стереть историческую память народа, ярко передана в поэме А. Твардовского "По праву памяти":
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль - забыть!..
Забыть велят и просят лаской
Не помнить - память под печать,
Чтоб ненароком той оглаской
Непосвящённых не смущать...
Спроста иные затвердили,
Что будто нам про чёрный день
Не ко двору все эти были,
На нас кидающие тень.
Но всё, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток,
И только правда ко двору! [1]
Официальные идеологи КПСС, не отличавшиеся богатством исторического воображения, были настолько уверены в незыблемости и долговечности господствовавшего политического режима с его идеологической герметичностью, что полагали: правдивые научные исследования и художественные произведения о сталинском терроре смогут увидеть свет не ранее, чем через столетия. Именно такие сроки отводил Суслов для публикации романа В. Гроссмана "Жизнь и судьба".
Но действительность развивалась не по сценариям недальновидных и консервативных партократов, закосневших в сталинистских предрассудках. Изъятие темы массовых репрессий из официальной советской историографии фактически отдало эту тему на откуп зарубежной советологии и отечественному диссидентству. А поскольку после XX съезда КПСС было невозможно сохранять такую закрытость от внешнего мира и такую беспощадность к инакомыслию, как в сталинские времена, духовный вакуум в сознании советских людей стал заполняться идеологией, проникавшей через каналы самиздата и "тамиздата".
Серьёзный перелом в массовом сознании вызвала публикация за рубежом книги А. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", потайными путями проникавшей и широко распространявшейся в СССР. Эта книга была воспринята советскими читателями как откровение прежде всего потому, что в ней были собраны многочисленные "человеческие свидетельства", запрещённые к публикации в нашей стране. Казалось, что, наконец, сказана вся правда о государственном терроре в СССР. Между тем сам избранный Солженицыным жанр "устной истории", основанной исключительно на мемуарных источниках, не позволял представить полную и адекватную картину событий, происходивших в нашей стране до смерти Сталина. К тому же используемые источники зачастую предвзято переиначивались и истолковывались Солженицыным в целях подгонки их под авторскую концепцию, выводящую сталинский тоталитаризм из идеологии и революционной практики большевизма.
Новый всплеск общественного интереса к теме сталинского террора возник в годы политической встряски, официально именуемой "перестройкой". Открытие советских архивов обнаружило, что в них с бюрократической аккуратностью собирались все документы, вышедшие из недр партийных или гэбистских канцелярий. Фетишизм по отношению к продуктам канцелярского, в том числе палаческого пера в сталинские времена был столь велик, что на каждом деле заключённого значилась мистическая формула: "Хранить вечно".
Поток публикаций документальных материалов и воспоминаний о великой чистке вызвал живейший отклик общественного мнения, которое в конце 80-х годов оказалось погружённым в осмысление событий полувековой давности. Этим было вызвано увеличение в несколько раз тиражей периодических изданий, предоставивших свои страницы ранее запретным мемуарам, художественным произведениям и аналитическим статьям о событиях 20-30-х годов. Дальнейшее движение по этому пути позволило бы представить адекватную картину внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и её террористического завершения. Однако очень скоро первые честные исследования трагических страниц отечественной истории были перекрыты валом массированной антикоммунистической пропаганды. "Демократическая" публицистика переключила свои усилия с критики сталинизма на механическое репродуцирование исторических версий идеологов первой русской эмиграции и наиболее реакционных западных советологов. Назначение этих идеологических операций было таким же, как назначение исторических фальсификаций сталинской школы: выжечь, обмануть, исказить, отравить историческую память и социальное сознание советского народа.
В ходе непрекращающегося и по сей день идеологического шабаша позиции "демократов" и их "национально-патриотических" оппонентов парадоксальным образом сомкнулись в отвержении большевизма и Октябрьской революции. Само понятие "большевизм" стало наиболее бранным словом как в "правой", так и в "левой" публицистике, хотя конечные выводы этих идеологических течений оказались прямо противоположными. Если "демократы" выводят сталинский тоталитаризм из якобы изначальной "утопичности" и "преступности" большевистских идей, то "патриоты" (включая тех, кто называет себя коммунистами), напротив, всё более оправдывают и превозносят сталинизм, противопоставляя его большевизму.
Многие сталинисты приближаются к пониманию социально-политического смысла великой чистки, считая её рубежным пунктом в развитии советского общества, знаменовавшим окончательный разрыв сталинизма с идейно-политическим наследием Октябрьской революции. Такого рода концепция выдвигается, например, в работах эмигранта А. Зиновьева, внёсшего в недавнем прошлом, пожалуй, второй по значимости (после Солженицына) вклад в поношение всей послеоктябрьской истории, а ныне превратившегося в откровенного апологета Сталина и сталинизма. Отвергая представление о КПСС как о политической партии, возникшей до Октябрьской революции и связанной идейной преемственностью с большевизмом, Зиновьев называет её детищем Сталина, созданным "в жестокой борьбе с представителями ленинской гвардии" [2].
Аналогичные мысли, типичные для современных "державников" и "государственников", ещё более определённо формулирует публицист С. Кара-Мурза, исходящий их взгляда на Россию как особое, непохожее на остальной мир "традиционное общество", взорванное Октябрьской революцией и восстановленное Сталиным. На этом основании он прямо объявляет сталинизм "реставрацией после революции (с жестоким наказанием революционеров)" [3]. Как сможет убедиться читатель этой книги, подобные суждения излагались, только более квалифицированно, ещё в 30-е годы идеологами правого крыла русской эмиграции.
Идеологический "ренессанс сталинизма" оказался возможным потому, что на протяжении последнего десятилетия "разборка" нашего исторического прошлого велась на уровне не серьёзного научного исследования, а легковесных публицистических перебранок и эскапад, а ходе которых беззастенчиво игнорировались или извращались действительные исторические факты.
Сопоставление исторических версий "демократического" и "национал-патриотического" толка подтверждает правоту известной мысли Гёте: "Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим образом: между ними лежит проблема" [4].
Сложность научной разработки проблематики, связанной с великой чисткой, определяется прежде всего тем, что последняя ни по своему характеру, ни по своим масштабам не имеет прецедентов и аналогов в политической истории человечества. В этом - её отличие, например, от гражданской войны 1918-1920 годов, в которой можно найти немало общего с другими великими гражданскими войнами.
В начале 30-х годов Троцкий предполагал написать книгу "1918 год", в которой он намеревался сравнить гражданскую войну в Советской России с войной между северными и южными штатами в Америке. В интервью агентству Associated Press America он говорил, что американских читателей должны будут поразить аналогии между этими войнами, как они поражали его самого при изучении гражданской войны в США [5].
Несколько поколений советских людей по праву гордились победой революционного народа над совокупными силами белых армий и иностранных интервентов, подобно тому, как американцы и ныне гордятся победой северян в гражданской войне 60-х годов прошлого века. Трагической полосой в развитии советского общества они считали годы насильственной коллективизации и великой чистки - двух фактически гражданских войн, в которых число жертв было значительно большим, чем в гражданской войне 1918-1920 годов.
Если насильственная коллективизация сопровождалась ответными вооружёнными выступлениями крестьян, то великая чистка на первый взгляд представляется пароксизмом бессмысленного иррационального насилия. Даже многие серьёзные исследователи сводят её политическую функцию исключительно к устрашению народа и тем самым - к предупреждению всякого сопротивления господствующему режиму. Такая концепция, сохраняя многочисленные белые пятна в истории советского общества, сводит сложную и противоречивую картину исторических событий к упрощённой схеме: всемогущий Сталин, всецело подчинившаяся ему партия и рабски бессловесный народ.
Заполнение белых пятен и введение на основе этого в исторический анализ нового слагаемого - сопротивления подлинно коммунистических сил сталинскому режиму - приводит к выводу, что сталинизм был способен подавить это нарастающее сопротивление лишь применением государственного террора в таких формах и масштабах, которые ещё не встречались в человеческой истории.
С этих позиций в моей предыдущей книге "1937" освещались механизм возникновения и первые этапы великой чистки. Книга "Партия расстрелянных", представляющая самостоятельное историческое исследование, является продолжением этой работы. В ней анализируются события, охватывающие период с июня 1937 до конца 1938 года, рассматриваются политические субъекты и социальные объекты великой чистки, её восприятие различными социальными группами в СССР и политическими силами за рубежом.
Как и в моих предшествующих работах, посвящённых истории внутрипартийной борьбы в ВКП(б) и международном коммунистическом движении, главное внимание уделяется противостоянию и борьбе сталинизма и троцкизма. Логика этой борьбы, в которой идейная сила каждого из этих политических течений была обратно пропорциональна его материальной мощи, вела не только к физическому истреблению приверженцев левой оппозиции, но и к ликвидации по крайней мере двух поколений большевиков, подготовивших и отстоявших Октябрьскую революцию. Специфика этого истребительного похода против большевизма состояла в том, что он вёлся сталинской кликой под прикрытием большевистской фразеологии и символики. Бесчисленные судебные и внесудебные подлоги строились с учётом социалистических начал, преобладавших тогда в массовом сознании. Иными словами, для зверского подавления великого революционного движения изнутри использовались политические лозунги, заимствованные у самого этого движения.
Само название этой книги взято по аналогии с выражением "партия расстрелянных", которым именовали коммунистическую партию Францию, ставшую главной силой антифашистского сопротивления и главным объектом гитлеровского террора в этой стране. С ещё большим основанием это выражение применимо к большевистской партии, члены которой составили не менее половины жертв великой чистки. 1936-1938 годы стали годами окончательной замены ленинской партии сталинской, годами ликвидации большевизма как массовой политической и идеологической силы.
I
"Массовые операции"
Одной из главных вех великой чистки явился июньский пленум ЦК 1937 года, подавивший всякое сопротивление сталинскому террору в Центральном Комитете партии. Этот пленум, предоставивший органам НКВД чрезвычайные полномочия, открыл серию так называемых "массовых операций".
2 июля 1937 года Политбюро приняло постановление "Об антисоветских элементах". Как сообщалось на июньском пленуме ЦК 1957 года, в архиве был обнаружен проект этого решения, написанный рукой Кагановича. В ответ на обвинение в авторстве данного документа Каганович заявил, что он, как это часто бывало на заседаниях Политбюро, писал его под диктовку Сталина [6].
В постановлении указывалось: "Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области,- являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах, совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности". На этом основании партийным органам поручалось "взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД" [7].
9 июля Политбюро утвердило состав областных и республиканских троек и численность бывших кулаков и уголовников, которые должны быть подвергнуты во внесудебном порядке расстрелу и высылке.
10 июля Хрущёв направил Сталину донесение, в котором говорилось: "Сообщаю, что всего уголовников и кулацких элементов, отбывших наказание и осевших в г. Москве и Московской области учтено 41 305 чел. Из них уголовного элемента учтено - 33 436 чел. Имеющиеся материалы дают основание отнести к 1-й категории уголовников 6500 чел. и ко 2-й категории - 26 936 человек... Кулаков, отбывших наказание и осевших в г. Москве и районах области, учтено 7869 человек. Имеющийся материал даёт основание отнести из этой группы к 1-й категории 2000 чел. и ко 2-й категории - 5869 чел." [8]
31 июля Политбюро утвердило приказ наркома внутренних дел, который предписывал начать операцию "по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников". В приказе контингенты, подлежащие внесудебным репрессиям, были расширены и стали включать следующие категории:
"продолжающие вести активную антисоветскую деятельность бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания, бежавшие из лагерей или трудпосёлков или скрывшиеся от раскулачивания;
члены антисоветских партий (эсеры, грузины, муссаватисты, дашнаки, бывшие белые, жандармы, каратели, реэмигранты, скрывшиеся из мест репрессий);
наиболее активные антисоветские элементы, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях;
уголовники, ведущие преступную деятельность и связанные с преступной средой".
В приказе содержалась разнарядка или лимит на репрессии по всем республикам, краям и областям. Всего предполагалось арестовать 258950 человек, из них 72950 должны были быть осуждены "по первой категории". В лагерях планировалось расстрелять 10 тыс. чел.
Данную "операцию" предписывалось провести в четырёхмесячный срок, а следствие по делам репрессированных - проводить "ускоренно и в упрощённом порядке". При этом репрессии распространялись и на семьи репрессированных. "Водворению в лагеря или трудпоселения" подлежали те семьи, "члены которых способны к активным антисоветским действиям". Семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживавшие в крупных городах, пограничных районах и курортных районах Кавказа, подлежали выселению "в другие районы, по их выбору" [9].
Размытость и неопределённость содержавшихся в приказе формулировок открывали дорогу самому необузданному произволу. О том, как данная "массовая операция" проводилась в Московской области, рассказывал на следствии председатель областной особой тройки Семёнов. Он сообщил, что "за один вечер мы пропускали до 500 дел и судили людей по несколько человек в минуту, приговаривая к расстрелу и на разные сроки наказания... Мы не только посмотреть в деле материалы, а даже не успевали прочитать повестки". Сослуживец Семёнова показал: "Мне неоднократно приходилось слушать такие разговоры Семёнова с Якубовичем после заседания тройки, когда Семёнов говорил Якубовичу: "Ты сколько сегодня осудил?", на что Якубович отвечал: "Человек 500". Семёнов же тогда говорил Якубовичу, смеясь: "Мало... А я - шестьсот!""
В начале 1938 года "тройка" по Московской области пересмотрела дела 173 находившихся в тюрьме инвалидов, из которых 170 приговорила к расстрелу. Как показал Семёнов, "этих лиц расстреляли мы только за то, что они были инвалиды, которых не принимали в лагеря" [10].
Аналогичным образом обстояло дело и в других областях. Бывший заместитель начальника Ивановского УНКВД по милиции Шрейдер вспоминал, что в области действовал следующий порядок работы тройки. Составлялся так называемый "альбом", на каждой странице которого значилось имя, отчество, фамилия арестованного и совершённое им "преступление". После этого начальник управления НКВД писал большую букву "Р" и расписывался. Остальные члены тройки обычно подписывали страницы "альбома" на завтра - авансом.
В результате данной процедуры с июля 1937 года до января 1938 года в области были расстреляны все бывшие эсеры; все коммунисты, имевшие какое-то, даже самое косвенное отношение к троцкистам; многие бывшие анархисты и меньшевики; почти все бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги [11].
Помимо этих категорий, на рассмотрение особых троек выносились дела уголовников, неоднократно судимых за убийства, бандитизм, грабежи, побеги из мест заключения и т. п. Такими методами Сталин надеялся в горячке большого террора заодно избавиться и от уголовного рецидива.
Вошедшие во вкус секретари обкомов и начальники УНКВД неоднократно обращались в Москву с просьбой об увеличении выделенных им лимитов. Эти вопросы рассматривались на Политбюро либо решались единолично Сталиным, дававшим соответствующие распоряжения Ежову. В результате "массовая операция" была продлена фактически до конца 1938 года. Во второй половине 1937 года Политбюро санкционировало превышение установленных лимитов почти на 40 тыс. чел. 31 января 1938 года Политбюро утвердило "дополнительное количество подлежащих репрессии бывших кулаков, уголовников и активно антисоветских элементов" - 57 200 человек. На протяжении последующих восьми месяцев решениями Политбюро по отдельным республикам и областям и эти лимиты были превышены ещё на 90 тыс. человек. Таким образом, жертвами данной "массовой операции", растянувшейся почти на год, стали более 400 тыс. человек [12].
Второй "массовой операцией" была повальная расправа с представителями ряда национальностей, прежде всего тех, которые имели свои компактные территориальные образования, входившие в состав Российской империи и ставшие после Октябрьской революции независимыми государствами (поляки, финны, латыши, литовцы, эстонцы). "Обоснованием" этих репрессий служила негласная установка о том, что лица, принадлежащие к данным национальностям (равно как и представители других наций, имевших свои государственные образования за пределами СССР), будь они даже заслуженными революционерами, склонны к шпионской работе в пользу "своего" государства.
Этнические чистки проводились по приказам наркома внутренних дел, утверждаемым постановлениями Политбюро. Так, 31 января 1938 года Политбюро приняло следующее постановление: "Разрешить Наркомвнуделу продолжить до 15 IV 1938 г. операцию по разгрому шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев [13], китайцев и румын, как иностранных подданных, так и советских граждан, согласно соответствующих приказов НКВД СССР. Оставить до 15 апреля 1938 года существующий внесудебный порядок рассмотрения дел по этим операциям... Предложить НКВД провести до 15 апреля аналогичную операцию и погромить (так в тексте.- В. Р.) кадры болгар и македонцев..." [14]
Эти "массовые операции", превратившиеся фактически в этнический геноцид, отличались особенно грубым произволом. Так, в Ростове латыши и поляки арестовывались по спискам, составленным на основе данных адресного бюро. В феврале 1938 года здесь были арестованы 300 иранцев - весь состав артели чистильщиков обуви [15].
В показаниях председателя Особой тройки НКВД по Московской области Семёнова говорилось: "Во время проведения массовых операций 1937-1938 гг. по изъятию поляков, латышей, немцев и др. национальностей аресты проводились без наличия компрометирующих материалов... Арестовывали и расстреливали целыми семьями, в числе которых шли совершенно неграмотные женщины, несовершеннолетние, даже беременные, и всех, как шпионов, подводили под расстрел без всяких материалов, только потому, что они - националы" [16].
С особой свирепостью проводилась расправа над коммунистами, принадлежавшими к данным национальностям. По словам одного из ближайших ежовских приспешников Радзивиловского, органами НКВД на местах было получено следующее указание Ежова: "С этой публикой не церемоньтесь, их дела будут рассматриваться "альбомным" порядком. Надо доказать, что латыши, поляки, немцы и др., состоящие в ВКП(б),- шпионы и диверсанты" [17].
Наиболее многочисленными категориями среди репрессированных "националов" были поляки и латыши. Расправа над ними шла параллельно с ликвидацией социально-культурных прав этих национальностей. Например, в начале 30-х годов на Украине и в Белоруссии действовало 670 польских школ, 2 польских вуза, 3 театра, на польском языке выходили одна центральная, 6 республиканских и 16 районных газет. Все они в 1937-1938 годах были закрыты. В Москве были закрыты латышские театр, клуб и школа [18].
Уже в 1936 году было репрессировано 35 820 поляков. Как вспоминал Хрущёв, "когда в 1936, 1937, 1938 годах развернулась настоящая "погоня за ведьмами", какому-либо поляку трудно было где-то удержаться, а о выдвижении на руководящие посты теперь не могло быть и речи. Все поляки были взяты в СССР под подозрение" [19].
Большое число латышей находилось в СССР потому, что после гражданской войны в Латвии установился полуфашистский режим, ведущий беспощадную борьбу с революционерами. Это вызвало значительный приток в Советский Союз политических эмигрантов из Латвии. В СССР остались все бойцы латышской стрелковой дивизии, сыгравшей огромную роль в защите Советской власти.
В декабре 1937 года был издан приказ НКВД о массовых арестах латышей. Большинство арестованных стали жертвами групповых расстрелов. Только с 5 января по 20 июля 1938 года было проведено 15 расстрельных акций, в которых было убито 3680 латышей [20].
В "Картотеке Юрасова" [21] приведены имена более тысячи репрессированных латышей, большинство которых были расстреляны в 1937-1938 годах. Среди них - немало рядовых рабочих, колхозников, инженеров, учителей и т. д. Основную часть списка составляют представители квалифицированных слоёв интеллигенции - профессора, журналисты, литераторы, хозяйственники, дипломаты, офицеры, чекисты и т. д. Свыше половины списка составляют члены ВКП(б), свыше трети - большевики с подпольным стажем, участники революции 1905-1907 годов, члены обществ каторжан и ссыльнопоселенцев, делегаты съездов ВКП(б). Почти все эти люди были расстреляны по обвинению в шпионаже в пользу буржуазной Латвии.
Не обладавшие высоким социальным статусом латыши, литовцы и эстонцы были выселены из Москвы, Ленинграда и других крупных городов в места спецпоселений.
Несколько тысяч финнов было репрессировано только в Ленинградской области, где одновременно были закрыты все действовавшие там финские школы, техникумы, дома культуры, церкви, газеты, издательства, финское отделение в Институте имени Герцена [22].
В 1937-1938 году были проведены первые массовые депортации целых наций. Наиболее крупной из них было выселение корейцев с Дальнего Востока.
10 июня 1924 года Председатель Совнаркома Рыков подписал "Устав союза корейцев, проживающих на территории СССР", согласно которому корейская община получила широкие юридические права и возможности в развитии национальной культуры [23]. В Дальневосточном Крае был создан национальный корейский район с 55 корейскими сельскими советами [24].
В апреле 1937 года в "Правде" появилась статья, в которой говорилось, что японские секретные службы заслали на территорию Дальнего Востока своих многочисленных корейских и китайских агентов, "маскирующихся под уроженцев этого района" [25].
21 августа 1937 года было принято секретное постановление СНК и ЦК "О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного Края". В нём перед НКВД ставилась задача переселить к 1 января 1938 года корейцев из ДВК в Казахстан и Узбекистан. Все высланные превращались в "спецпоселенцев", которым запрещалось возвращаться в родные места [26]. Это решение базировалось на обвинении корейцев в массовом шпионаже и готовности выступить на стороне Японии в случае её нападения на СССР.
11 сентября Сталин направил в Дальневосточный крайком телеграмму, в которой говорилось: "По всему видно, что выселение корейцев - дело назревшее... Предлагаем принять строгие и срочные меры по точному исполнению календарного плана" [27].
В ходе депортации, завершившейся в октябре 1937 года, из ДВК было выселено около 172 тыс. корейцев. 25 тысяч корейцев и 11 тысяч китайцев были арестованы [28].
Депортация некоторых национальных меньшинств была проведена и в республиках Закавказья, где она коснулась прежде всего проживавшего там курдского населения. До 1937 года в Армении действовал курдский национальный театр, в Армении и Грузии - курдские школы, выпускались национальные газеты. Все эти учреждения были закрыты в 1937-1938 годах, когда значительная часть курдов была переселена в среднеазиатские республики и в Казахстан. Из Азербайджана в Казахстан были насильственно переселены иранцы [29].
"Массовые операции" осуществлялись в строжайшей тайне, ибо расправы над уже наказанными однажды людьми, равно как и этнический геноцид не могли быть обоснованы никакой, даже самой изощрённой софистикой.
Жертвы "массовых операций" составляли примерно половину беспартийных, репрессированных в годы великой чистки. Для коммунистов составлялись свои собственные "лимиты" (см. гл. XXV), но расправам над ними предшествовали, как правило, партийные санкции и более длительное следствие. Эти расправы приняли такой размах, что Сталин в январе 1938 года осуществил маскировочный маневр, призванный создать впечатление: Центральный Комитет обеспокоен массовыми исключениями из партии и хочет их приостановить.
II
Январский пленум ЦК: "Об ошибках парторганизаций"
Очередной пленум ЦК проходил 11, 14, 18, 20 января. В его работе принимали участие 28 из 71 члена ЦК, избранного на XVII съезде. Из них более половины были членами или кандидатами в члены Политбюро.
Упоминая о словах Молотова на сессии Верховного Совета: "Во всех важных вопросах СНК обратится за советом в ЦК", "Бюллетень оппозиции" писал: "Молотов забывает уточнить, о каком ЦК идёт речь. Ведь "сталинского" ЦК, выбранного XVII съездом, больше не существует в природе. Нет даже кворума. Не большинство же ЦК, которое ныне сидит в ГПУ или расстреляно, имеет в самом деле в виду Молотов?" [30]
Главным вопросом повестки дня пленума, был вопрос "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков". С докладом выступил Маленков, не являвшийся даже кандидатом в члены ЦК. Это был беспрецедентный случай в истории партии, никогда не встречавшийся ранее и не повторившийся позже.
В докладе указывалось, что в 1937 году было исключено из партии около 100 тыс. коммунистов (за первое полугодие - 24 тыс. и за второе полугодие - 76 тыс. чел.), а в партийных комитетах скопилось не менее 65 тыс. не рассмотренных апелляций, в большинстве случаев направленных лицами, исключёнными ещё в период обмена и проверки партдокументов (1935-1936 годы). Говоря о необоснованности множества исключений, Маленков сообщил, что в ряде областей Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) после рассмотрения апелляций восстановила от 40 до 75 процентов исключённых [31].
Для доказательства того, что массовые исключения инспирировались "врагами народа", Маленков приводил показания ряда арестованных клеветников, в которых они объясняли свои действия стремлением вызвать недовольство и озлобление коммунистов. Особенно выразительными были показания некоего Трегуба из Киева, который рассказывал, что он и его приятели выступали на партийных собраниях с клеветническими обвинениями и писали доносы во все партийные и советские инстанции. Хотя такое поведение объяснялось в докладе желанием клеветников "скрыть собственные преступления перед партией", показания Трегуба характеризовали не столько его личные намерения, сколько чудовищную атмосферу, сложившуюся в 1937 году. "Я, например, выступал на партсобрании Станкостроя,- сообщал Трегуб,- указывал пальцами на сидевших на собрании коммунистов, и называл одних троцкистами, других бухаринцами, третьих вредителями, четвёртым выражал политическое недоверие, других обвинял в связях с врагами и, наконец, написал список не менее чем на 15-20 человек. На заводе Станкострой я добился такого положения, что в парторганизации численностью в 80-85 человек находится под сомнением и расследованием не менее 60 коммунистов... Опасаясь клеветы, честные работники стали разбегаться (с завода). Другие принимали все меры, чтобы избежать нападок с нашей стороны, вплоть до подхалимства перед нами... Мы с Ворожейкиным начали ходить на партсобрания других организаций с заранее подготовленными списками людей, которых мы намерены были обвинить в принадлежности к врагам. Мы неожиданно появлялись на собраниях парторганизаций, к которым не имели отношения, взбирались на трибуну без всякой очереди и, не зная людей совершенно, приклеивали ярлыки врагов народа коммунистам. Нас с Ворожейкиным уже все знали. При нашем появлении не только возникало смущение в собрании, но потихоньку члены партии, боясь, убегали из помещения, ибо часто бывало так, что к намеченным спискам прибавлялись фамилии, случайно пришедшие в голову тут же на собрании. Таким образом, получалось, что парторганизации и так терроризированы своими местными псевдоразоблачителями, а наше появление... окончательно утверждало как бы правдивость их материалов".
Доносительство не только не утаивалось, а наоборот, возводилось в ранг партийной доблести. Об этом свидетельствует следующее признание Трегуба: "Посылая списки в НКВД, я делал это так, чтобы всем было известно о посылке мною в НКВД целого списка" [32].
В докладе Маленкова приводились многочисленные примеры обвинений, по которым рядовые коммунисты исключались из партии. Так, Аминева исключили и сняли с работы только потому, что его брат был исключён из комсомола за связь с врагами народа. Вслед за Аминевым были сняты с работы все его родственники. Кущев был исключён и лишён работы за то, что на занятиях политкружка после "правильных" ответов на три вопроса о возможности построить "полный социализм" и "полный коммунизм" в одной стране, на четвёртый схоластический вопрос: "А окончательно коммунизм построим?" ответил: "Окончательно вряд ли построим без мировой революции. Впрочем, посмотрю в "Вопросах ленинизма" что по этому поводу говорит тов. Сталин". Вслед за Кущевым была снята с работы по обвинению в связи с ним его жена. Быков, подавший в парторганизацию заявление об аресте своего брата, с которым "никакой связи не имел", немедленно был исключён из партии. Когда он спросил парторга о причинах исключения, тот сказал: "Ты понимаешь, мы должны тебя исключить. А ты собери данные и апеллируй" [33].
Подобные примеры приводились и в опубликованном тексте постановления пленума. Здесь сообщалось, что на одном из предприятий Курской области председатель заводского профкома была исключена из партии и арестована только потому, что беспартийный рабочий, подготовленный ею к выступлению на предвыборном собрании, сбился в своей речи и забыл назвать фамилию кандидата в депутаты Верховного Совета. В другом районе работница, вызванная в НКВД по делу "одной арестованной троцкистки", сообщила об этом начальнику спецчасти предприятия, в результате чего была снята в работы за "связь с троцкистами", а муж её сестры - уволен за то, что "не сообщил о связях своей жены с троцкистами" [34].
Ораторы, выступавшие в прениях, пытались ответить на вопрос, в чём причины подобных расправ, учиняемых под самыми нелепыми предлогами. Упомянув, что на Украине было много случаев исключений "по одной, ничего не говорящей анонимке", Косиор объяснял это тем, что "мы пережили очень бурный период, когда врагов обнаруживали и выбрасывали из партии пачками, большими и значительными группами, когда вопрос о том, чтобы разоблачить и вытащить наружу врага, стоял впереди других вопросов". Косиор признавался, что даже он, член Политбюро, зачастую опасается защитить исключаемого, хотя "фактов, по которым его исключают, и незначительно... У нас на местах бывает так: вот, скажем, пустили слух насчёт предстоящего ареста того или другого члена партии, ибо он был близко связан с арестованными. В организации рассуждали так: прежде чем его арестуют, мы должны исключить его из партии, потому что, когда его арестуют, то нас спросят, где вы были, почему проглядели" [35].
На пленуме речь шла о необоснованности исключений, но не арестов, которые, по словам выступавших, служили подтверждением правильности исключений. Более того, Багиров заявил о своей готовности "привести факты, когда и сейчас некоторые подлежат аресту, а ходят на свободе", на что даже Маленков счёл нужным отреагировать репликой: "Тов. Багиров, это не арестованные, раз они ходят на свободе" [36].
Касаясь клеветнических заявлений, Багиров рассказал, что в Баку действовала некая Морозова, "полуграмотный человек", которая при помощи других "врагов" строчил а доносы, в результате чего "не осталось ни одного ответственного работника (включая самого Багирова.- В. Р.), на которого она не написала бы заявления". В этой связи состоялся следующий диалог между Багировым и Сталиным:
Сталин: Авторы заявлений напугали партийных руководителей.
Багиров: Если бы это было так, тогда бы мы растерялись совсем... (Общий смех.)
Сталин: Они боятся авторов заявлений [37].
Несмотря на оглашение на пленуме столь неблаговидных фактов, его заседания проходили в привычной для пленумов ЦК мажорной тональности. Особенно бравурными нотами отличалось выступление Кагановича, который заявил: "Я думаю, что можно без преувеличения сказать, что последний год - год выкорчевывания врагов партии и врагов народа - для честных большевиков... оказался годом такого большевистского воспитания и такой закалки, которой мы в обычное время не получили бы за десятки лет". Каганович назвал "нашей великой сталинской победой" выдвижение за последний год более ста тысяч новых руководителей [38]. Столь же оптимистично расценивал перспективы "кадровой политики" Ярославский: "Не может быть, чтобы... нельзя было выдвинуть тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которые могли бы заменить врагов, оказавшихся в наших рядах" [39].
О существовании плана радикальной замены арестованных коммунистов "молодыми кадрами" свидетельствует выступление Косарева, рассказавшего, что в июне 1937 года было принято решение о вовлечении в партию 140 с лишним тысяч комсомольцев, "проверенных в борьбе с врагами" [40].
На пленуме рассматривались ещё два вопроса - о новом составе Совнаркома, который предстояло утвердить проходящей в эти дни сессии Верховного Совета, и о вредительстве в сельском хозяйстве. По вопросу об изменениях в Совнаркоме выступил Молотов, предложивший "укрепить Совнарком" новыми зампредами в лице Чубаря (первый зам.), Косиора и Микояна. Упомянув, что "председателя Госплана, как вы знаете, не существует на воле", Молотов сообщил о выдвижении на этот пост 35-летнего Вознесенского. Столь же радикальное "омоложение" предлагалось осуществить при назначении новых наркомов. Так, наркомом внешней торговли был выдвинут Чвялев, который несколькими месяцами ранее работал заведующим учебной частью Академии внешней торговли [41].
С докладом о вредительстве на селе выступил Эйхе, назначенный два месяца назад наркомом земледелия. Его сообщение о том, что "земельная система оказалась особенно засоренной врагами партии и народа" вызвало одобрение Сталина, подтвердившего: "в первых рядах стоит". Доклад Эйхе, опубликованный в центральных газетах, призван был заполнить брешь в цепи обнаруженного "вредительства", показать, что оно коснулось сельскохозяйственной отрасли не в меньшей степени, чем промышленности. Сталин положительно оценил старания Эйхе, заявив при сообщении об исчерпанности докладчиком времени: "продлить можно, доклад очень хороший" [42].
Постановление пленума по основному пункту повестки дня было опубликовано в печати уже 19 января. В нём давалось достаточное представление о масштабах новой фактической чистки партии, превзошедшей по числу жертв все предшествующие официальные чистки. Так, в Киеве первый секретарь горкома неизменно обращался к коммунистам с вопросом: "А вы написали хоть на кого-нибудь заявление?" В результате "компрометирующие заявления" были поданы на половину членов городской парторганизации. В некоторых сельских школах Украины было прекращено преподавание основных учебных дисциплин, поскольку большинство учителей были уволены.
Особенно поразительным было сообщение о том, что в партколлегию КПК по Куйбышевской области ‹...» "являются многие исключённые райкомами ВКП(б) как враги народа, с требованием либо их арестовать, либо снять с них позорное клеймо (курсив мой.- В. Р.)".
Постановление, не скупившееся на примеры беззакония и произвола, создавало впечатление, что несправедливость допускается, как правило, в деле партийных репрессий, но не арестов. Подкреплению широко бытовавшего тезиса о том, что органы НКВД "не ошибаются", призвано было служить сообщение: в ряде областей исключено из партии большое количество коммунистов, объявленных врагами народа, тогда как органы НКВД "не находят никаких оснований для ареста этих исключённых".
В постановлении напоминалось, что ещё в письме ЦК от 24 апреля 1936 года "Об ошибках при рассмотрении апелляций исключённых из партии во время проверки и обмена партийных документов" запрещалось снимать с работы исключённых из партии. Между тем во многих организациях ещё до разбора апелляций продолжали лишать работы и жилья не только самих исключённых, но и "связанных с ними" лиц - знакомых, родственников и т. д.
Постановление называло две группы участников клеветнических кампаний. К первой были отнесены "отдельные коммунисты-карьеристы, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путём применения огульных репрессий против членов партии". К этой, реально существующей категории клеветников была прибавлена другая, фантомная категория "искусно замаскированных врагов", пытающихся "перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах и отвлечь внимание партийной организации от разоблачения действительных врагов народа". Эти "вредители-двурушники", которые "в провокационных целях... добиваются исключения из рядов ВКП(б) честных и порядочных коммунистов, отводя тем самым от себя удар и сохраняя себя в рядах партии", плодили, согласно постановлению, ещё одну категорию врагов - людей, недовольных и озлобленных огульными репрессиями, которых "троцкистские двурушники... ловко подцепляют и умело толкают за собой в болото троцкистского вредительства". Постановление фактически нацеливало не на ослабление, а на усиление внутрипартийного террора, требуя "разоблачить и истребить до конца" "вольных и невольных врагов народа (курсив мой.- В. Р.)".
Как и в предшествующих массовых кампаниях по исправлению "перегибов", виновными в бесчинствах были объявлены местные аппаратчики, которые "подходят... преступно-легкомысленно к исключению коммунистов из партии" "вопреки неоднократным указаниям и предупреждениям ЦК ВКП(б)". Рядовым коммунистам, испытывавшим на себе "бездушно-бюрократическое отношение", противопоставлялись "некоторые руководители", которые "считают пустяковым делом исключение из партии тысяч и десятков тысяч людей" [43].
III
Январский пленум ЦК: дело Постышева
Главным козлом отпущения на пленуме явился Постышев, которого Сталин перед этим уже провёл через несколько ступеней падения и унижения. В начале 1937 года Постышев был снят с поста первого секретаря Киевского обкома и горкома, а затем - и с поста секретаря ЦК КП(б) Украины. 30 марта того же года он был избран первым секретарём Куйбышевского горкома, в июне - первым секретарём Куйбышевского обкома.
После перевода в Куйбышев дальнейшую судьбу Постышева нетрудно было предугадать. В июне 1937 года Троцкий писал: "Постышев поднялся до секретаря ЦК благодаря своему ревностному участию в борьбе с троцкизмом. На Украине Постышев производил в 1933 г. чистку партийного и государственного аппарата от "националистов" и довёл до самоубийства украинского народного комиссара Скрыпника травлей за "покровительство националистам". Четыре года спустя оказалось, что Постышев, оставленный после своих подвигов диктатором на Украине, сам провинился в покровительстве националистам: в качестве опального сановника, его перевели недавно в Волжскую область. Надо полагать, ненадолго. Не только раны, но и царапины не зарубцовываются более. Прибегнет ли Постышев к самоубийству или будет каяться в несовершённых преступлениях, спасения ему во всяком случае нет" [44].
На новой должности Постышев стремился реабилитировать себя умножением "бдительности". Толчком к свирепым расправам над партийным аппаратом области послужил приезд в августе 1937 года в Куйбышев секретаря ЦК Андреева, который заявил Постышеву: "Центральный Комитет считает, что борьбы у вас с врагами нет, что вам надо мобилизовать куйбышевскую парторганизацию на разоблачение врагов". После этого подхлёстывания, по словам второго секретаря Куйбышевского обкома Игнатова (новобранца 1937 года, ставшего спустя 20 лет членом хрущёвского Политбюро), "стиль [у Постышева] появился другой, он везде и всюду начал кричать, что нет порядочных людей... Стал кричать, что везде и всюду враги". Как рассказывал Игнатов, "у нас две недели все секретари городских райкомов и весь аппарат райкомов в городе Куйбышеве бегали с лупами. Постышев берёт лупу, вызывает к себе представителя райкома и начинает рассматривать тетради, все тетради у нас оборвали, на обложках находили фашистскую свастику и дошли до того, что на печеньях есть олени - фашистские значки, на конфетах карамель,- там цветок, это тоже фашистский значок" [45]. Поиски фашистской символики или силуэта Троцкого на обертках и тетрадях не были изобретением Постышева. К такого рода "расследованиям" широко прибегали и в других местах, иногда вовлекая в поиск враждебных эмблем даже школьников.
Проводимый Постышевым беспощадный террор против партийных кадров был беспрецедентным даже по меркам 1937 года. Так, через неделю после перевыборов Куйбышевского горкома из 41 члена его нового состава было арестовано 17 человек. По указанию Постышева (и в его присутствии) на одном из заседаний Куйбышевского горсовета из его состава были выведены 34 депутата. Только за последние пять месяцев 1937 года в Куйбышевской области было исключено из партии 3300 коммунистов [46].
За санкцией на арест наиболее крупных работников Постышев обращался непосредственно к Сталину. Так, 29 ноября 1937 года он направил Сталину шифровку, в которой просил санкционировать арест начальника Пензенского отдела НКВД Филиппова за "контрреволюционный разговор", заключавшийся в следующем: "Многих исключаем из партии, коммунисты сыплются как горох", "не написал бы товарищ Сталин вторую статью о головокружении от успехов". На этой шифровке была немедленно наложена резолюция: "За арест. Сталин" [47].
Новацией Постышева, которая ещё до пленума была поставлена ему в вину, явился роспуск более 30 райкомов на том основании, что большинство их руководителей оказались врагами народа. Эта акция была проведена столь поспешно, что даже реляции о ней, направленные в ЦК, не давали адекватного представления о масштабах погрома, учинённого над партийными комитетами. Как говорил Маленков, "никто в обкоме толком не знал, сколько райкомов у них распущено: сначала сказали, что 13, потом сказали, что 20, а когда им сказали, что у них распущено 30 райкомов, они удивились. А теперь оказывается, что распущено 34" [48].
9 января 1938 года Политбюро приняло постановление, в котором решение Куйбышевского обкома о массовом роспуске райкомов было расценено как "политически вредное" и "провокационное". "За огульное применение без всяких на то оснований и без ведома ЦК ВКП(б) такой исключительной в партийном руководстве меры, как роспуск партийных комитетов", Постышеву был объявлен строгий выговор, он был снят со своего поста и "направлен в распоряжение ЦК" [49].
В этом качестве Постышев вышел на трибуну январского пленума. Его рассказ о терроре против партийных кадров выглядел столь чудовищным даже в глазах много повидавших членов ЦК, что на протяжении его речи сыпались настойчивые вопросы: неужели все партийные работники в области были врагами? В качестве критиков Постышева, с негодованием реагировавших на его объяснения, выступали даже такие матёрые палачи, как Ежов, Берия и Багиров.
О характере речи Постышева, фактически превратившейся в его допрос, даёт представление следующий фрагмент стенограммы:
Постышев: ...Руководство там [в Куйбышевской области] и партийное, и советское было враждебное, начиная от областного руководства и кончая районным.
Микоян: Всё?
Постышев: ...Что тут удивляться? ...Я подсчитал и выходит, что 12 лет сидели враги. По советской линии то же самое сидело враждебное руководство. Они сидели и подбирали свои кадры. Например, у нас в облисполкоме вплоть до технических работников самые матёрые враги, которые признались в своей вредительской работе и ведут себя нахально, начиная с председателя облисполкома, с его заместителя, консультантов, секретарей - все враги. Абсолютно все отделы облисполкома были засорены врагами. ‹...» Теперь возьмите председателей райисполкомов - все враги. 60 председателей райисполкомов - все враги. Подавляющее большинство вторых секретарей, я уже не говорю о первых,- враги, и не просто враги, но там много сидело шпионов: поляки, латыши, подбирали всякую махровую сволочь...
Булганин: Честные люди хоть были там?.. Получается, что нет ни одного честного человека.
Постышев: Я говорю о руководящей головке. Из руководящей головки, из секретарей райкомов, председателей райисполкомов почти ни одного человека честного не оказалось. А что же вы удивляетесь?
Молотов: Не преувеличиваете ли вы, тов. Постышев?
Постышев: Нет, не преувеличиваю. Вот, возьмите облисполком. Люди сидят. Материалы есть, и они признаются, сами показывают о своей враждебной и шпионской работе.
Молотов: Проверять надо материалы.
Микоян: Выходит, что внизу, во всех райкомах враги...
Берия: Неужели все члены пленумов райкомов оказались врагами?..
Каганович: Нельзя обосновывать тем, что все были мошенники [50].
Зная, что тотальная чистка партийных кадров развёртывается по всей стране, Постышев, совсем недавно обвинённый в либерализме, не мог понять, почему его теперь упрекают в прямо противоположном - излишнем рвении при "выкорчевывании врагов народа". Отсюда рефрен, проходящий через всё его выступление: "Что же вы удивляетесь?"
Однако Сталину, наметившему полное уничтожение прежнего партийно-государственного аппарата, массовый роспуск партийных комитетов представлялся всё же опасной мерой, способной вызвать столь же массовый протест коммунистов. Поэтому во время речей последующих ораторов, упоминавших о данной инициативе Постышева, Сталин бросал угрожающие реплики: "Это расстрел организации. К себе они мягко относятся, а районные организации они расстреливают... Это значит поднять партийные массы против ЦК, иначе это понять нельзя" [51].
После этого почти каждый выступающий счёл нужным бросить камень в Постышева. Особенно яростные обвинения прозвучали в выступлении Кагановича, который заявил, что чрезмерное усердие Постышева в Куйбышеве является продолжением его недостаточного усердия в Киеве. "Слепота т. Постышева, проявившаяся в Киеве,- утверждал Каганович,- граничит с преступлением, потому что он не видел врага, даже тогда, когда все воробьи на крышах чирикали... Главный его грех в том, что он не умеет отличить врага от друга, ‹...» друга от врага. Это его первородный грех. Если он в Киеве не мог отличить врага от друга, если он врага принимал за друга, то этот же грех привёл его к тому, что в Куйбышеве он не смог отличить друга от врага и записывает друзей во враги".
Каганович сообщил, что перед пленумом Постышева намечалось назначить председателем Комиссии советского контроля, но после его речи на пленуме "вряд ли Центральный Комитет сумеет доверить ему такой пост" [52].
После этого вконец деморализованный и запуганный Постышев попросил слово для заявления, в котором униженно каялся в своих ошибках. "Как я произнёс эту речь - я и сам понять не могу,- говорил он.- ...Я ошибок наделал много. Я их не понимал. Может быть, я и сейчас их ещё не понял до конца. Я только одно скажу, что я речь сказал неправильную, непартийную, и прошу Пленум ЦК меня за эту речь простить".
Обсуждение "дела Постышева" завершилось кратким выступлением Сталина, в котором говорилось: "У нас здесь в президиуме ЦК, или Политбюро, как хотите, сложилось мнение, что после всего сложившегося надо какие-либо меры принять в отношении тов. Постышева. И мнение сложилось такое, что следовало бы его вывести из кандидатов в члены Политбюро, оставив его членом ЦК" [53]. Такое решение было немедленно принято.
Этот некоторый просвет в судьбе Постышева длился лишь около месяца. 10 февраля Политбюро приняло решение: "Ввиду компрометирующих материалов, поступивших от НКВД и куйбышевской организации, передать дело о т. Постышеве на рассмотрение Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б)" [54]. 17 февраля Политбюро направило членам ЦК на утверждение постановление Комиссии, в котором Постышев обвинялся не только в расправах над честными коммунистами, но и в рассылке сельским райкомам "провокационных и вредительских директив" о привлечении коров колхозников на полевые работы во время сева и уборки и т. д. Постышеву ставились в вину также "исключительные доверие и поддержка", которые он оказывал "врагам народа". Опираясь на показания, полученные от ряда лиц из окружения Постышева, Комиссия "устанавливала", что он "по меньшей мере знал от них о наличии контрреволюционной, правотроцкистской организации, был осведомлён об участии в ней своих ближайших помощников и о проводимой ими вредительской и провокационной работе" [55]. На основании всех этих обвинений Постышев был в опросном порядке исключён из ЦК и партии, а в ночь на 22 февраля арестован. Спустя год он был приговорён к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.
В глазах рядовых членов партии решения январского пленума выглядели как некоторое смягчение террора. Однако в 1938 году было арестовано и расстреляно не меньше людей, чем в предшествующем году, обычно считающемся кульминацией великой чистки. Сигналом к дальнейшему развёртыванию массовых репрессий стал третий московский процесс, представивший внутрипартийный заговор намного более грандиозным, чем все заговоры, о которых шла речь на предшествующих процессах.
IV
Подготовка к третьему процессу
Третий открытый процесс готовился намного дольше, чем два предыдущих. Его главные подсудимые находились под следствием больше года - время, достаточное для исторжения самых фантастических показаний.
Подсудимые процесса (21 человек) составляли четыре основных группы. К первой относились два бывших члена Политбюро, бывшие лидеры правой оппозиции Бухарин и Рыков. Во вторую входили три бывших известных троцкиста. Двое из них (Крестинский и Розенгольц) порвали с левой оппозицией ещё в 1926-1927 годах и до ареста в 1937 году ни разу не исключались из партии и не подвергались репрессиям. Не сломленным на протяжении более длительного времени оставался Раковский, который капитулировал лишь в 1934 году.
К третьей группе относились пять человек, обвинённых в медицинских убийствах: три беспартийных кремлёвских врача, секретарь Горького Крючков и секретарь Куйбышева Максимов-Диковский (вся "вина" последнего, за которую он был расстрелян, сводилась к тому, что он якобы не вызвал врачей к почувствовавшему недомогание Куйбышеву и не воспрепятствовал ему уйти с работы домой). Последнюю, наиболее многочисленную группу составляли наркомы, секретари республиканских партийных организаций и другие высокопоставленные бюрократы, никогда не принимавшие участия в оппозициях и отобранные из огромного числа лиц, арестованных в 1937 году.
Говоря о причинах признаний на открытых процессах, Авторханов отвергал версию Кестлера, согласно которой эти признания диктовались фетишистской преданностью партии, отождествляемой со Сталиным. "Людей, которые давали под пытками желательные Сталину признания,- писал Авторханов,- мы видели на московских процессах, но Рубашовых (деятелей типа главного персонажа романа Кестлера.- В. Р.) там не было, хотя не было и врагов советской власти. Рубашовы всё-таки встречались, встречал их я сам, но на среднем этаже элиты. Это были люди политически ограниченные. "Революции без жертв не бывает, в интересах социализма я выполню приказ партии и буду подтверждать на суде свои показания!" - так рассуждали они. Таких простачков чекисты спокойно пускали на суд и так же спокойно расстреливали их после суда. Так же поступали и с теми, кто сдавался, не выдержав пыток. Однако мы видели только десятки людей на процессах, но мы не видели сотен и тысяч других, которых Сталин не допустил до открытого суда" [56].
Процессу предшествовал долгий отбор лиц, наиболее податливых к требованиям следствия. Об этом свидетельствует отсутствие на суде людей, многократно упоминаемых подсудимыми в качестве руководителей и активных деятелей "право-троцкистского блока". Среди этих "невидимых подсудимых" были заместители председателя Совнаркома Рудзутак и Антипов, секретарь ЦИК СССР Енукидзе, известные дипломаты Карахан, Юренев, Богомолов, секретари обкомов Разумов и Румянцев и многие другие. Одни из них были расстреляны до процесса, другие - спустя несколько месяцев после него. По-видимому, все они отказались выступить на открытом процессе с вымышленными показаниями.
Одной из наиболее известных жертв сталинского террора был Енукидзе. С 1918 года он работал секретарём ВЦИК и был снят с этой должности в 1935 году по обвинению в засорении аппарата Кремля антисоветскими элементами, в покровительстве лицам, враждебным Советской власти, и ведении аморального образа жизни.
В 1937 году Енукидзе был арестован. По свидетельству Орлова, он так объяснил следователям причину своего конфликта со Сталиным: "Всё моё преступление состояло в том, что, когда он сказал мне (в конце 1934 года.- В. Р.), что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. "Сосо,- сказал я ему,- спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно ответили за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть... Они старые большевики, как ты и я"... Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал: "Запомни, Авель, кто не со мной - тот против меня"" [57].
На расправу с Енукидзе Троцкий откликнулся статьёй "За стенами Кремля". В ней он писал, что после победы в гражданской войне, Енукидзе, как и многим другим бюрократам, казалось, что "впереди предстоит мирное и беспечальное житиё. Но история обманула Авеля Енукидзе. Главные трудности оказались впереди. Чтобы обеспечить миллионам больших и малых чиновников бифштекс, бутылку вина и другие блага жизни, понадобился тоталитарный режим. Вряд ли сам Енукидзе - совсем не теоретик - умел вывести самодержавие Сталина из тяги бюрократии к комфорту. Он был просто одним из орудий Сталина в насаждении новой привилегированной касты. "Бытовое разложение", которое ему лично вменили в вину, составляло, на самом деле, органический элемент официальной политики. Не за это погиб Енукидзе, а за то, что не сумел идти до конца. Он долго терпел, подчинялся и приспособлялся, но наступил предел, который он оказался неспособен переступить".
Первоначально Сталин обещал предоставить Енукидзе взамен поста секретаря ЦИК СССР почётную должность председателя Закавказского ЦИКа. Назначение Енукидзе вместо этого на должность начальника кавказских курортов, "носившее характер издевательства - вполне в стиле Сталина,- не предвещало ничего хорошего". Предъявленное ему вслед за этим обвинение в бытовом разложении, слишком широком образе жизни и т. д. означало, что Сталин решил действовать в рассрочку. Однако после постигшей его опалы Енукидзе не сдался. Второй суд над Зиновьевым - Каменевым, завершившийся их расстрелом, "видимо, ожесточил старого Авеля... Авель возмущался, ворчал, может быть, проклинал. Это было слишком опасно. Енукидзе слишком много знал. Надо было действовать решительно".
Конечно, Енукидзе не устраивал заговоров и не готовил террористических актов. "Он просто поднял поседевшую голову с ужасом и отчаянием... Енукидзе попробовал остановить руку, занесённую над головами старых большевиков. Этого оказалось достаточно". Но Енукидзе не сдался и после своего ареста. Он отказался дать какие-либо показания, которые позволили бы включить его в число подсудимых показательного процесса. "Подсудимый без добровольных признаний - не подсудимый. Енукидзе был расстрелян без суда - как "предатель и враг народа" [58]".
Замечая, что "Ежов без труда подвел под маузер всех, на кого пальцем указал Сталин", Троцкий писал: "Енукидзе оказался одним из последних. В его лице старое поколение большевиков сошло со сцены, по крайней мере, без самоунижения" [59].
Признательных показаний не удалось, по-видимому, добиться и от бывших грузинских оппозиционеров, прежде всего Мдивани, о "преступлениях" которого упоминалось ещё на процессе Радека- Пятакова. Эти люди, чья борьба со Сталиным по вопросам национальной политики началась в 1922 году, примкнули в дальнейшем к левой оппозиции и после её разгрома были направлены в ссылку. Из них лишь Коте Цинцадзе остался непримиримым до самого конца и, отказавшись выступить с капитулянтским заявлением, умер в Сибири от тяжёлой болезни. Мдивани, Окуджава и другие капитулировали в 1929 году и в награду за это были возвращены на ответственные посты. Об их политических настроениях в 30-е годы свидетельствовало выступление Берии, который озлобленно писал, что Мдивани и его товарищи "болтали о якобы "невыносимом режиме", ‹...» о применении каких-то "чекистских" методов, о том, что положение трудящихся в Грузии якобы ухудшается" [60].
9 июля 1937 года Верховный суд Грузии в однодневном закрытом заседании рассмотрел дело семи подсудимых, включая Мдивани и Окуджаву, и приговорил их к расстрелу по ставшим уже привычными обвинениям в "шпионской, вредительской и диверсионной работе" и подготовке террористических актов.
Комментируя итоги тбилисского процесса, Л. Седов писал: "Старые грузинские революционеры в противоположность многим из своих бывших московских друзей не дали себя сломить... Кроме того, Сталин, вероятно, надеется при помощи закрытых "судов" укрепить подорванную исходом московских процессов инквизиторскую технику добычи признаний. Будущих подсудимых поставят перед альтернативой: тайный суд с непременным расстрелом или ложные признания с надеждой на радековский "шанс"" [61].
Из видных грузинских оппозиционеров уцелеть удалось одному Кавтарадзе, прошедшему в застенках НКВД через пытки и инсценировки расстрела, но в 1939 году освобождённому по личному приказу Сталина и даже возвращённому на руководящую работу. Случай с Кавтарадзе был единственным случаем "прощения" Сталиным бывшего активного оппозиционера. Тем не менее уже в послевоенное время, когда Кавтарадзе находился на посту заместителя министра иностранных дел, Сталин на одном из правительственных приёмов неожиданно отозвал его в сторону и угрожающе сказал: "А всё-таки вы хотели меня убить" [62].
НКВД намеревался сфабриковать открытый процесс над "резервным центром правых", куда планировалось включить бывших участников групп Сырцова - Ломинадзе, Рютина и А. П. Смирнова - Эйсмонта [63]. Однако эти лица, чьи имена упоминались на процессе "право-троцкистского блока", отказались признать себя виновными и были расстреляны по приговорам закрытых судов. Такой суд над Сырцовым произошёл в сентябре 1937 года, над А. П. Смирновым (именовавшимся на процессе "право-троцкистского блока" членом "центра" правых) - в феврале 1938 года.
Наибольшие трудности для организаторов процесса представляло вымогательство признаний у пяти главных подсудимых, присутствие которых на суде Сталин считал обязательным (Бухарин, Рыков, Раковский, Крестинский и Розенгольц). Все они несколько месяцев до ареста жили с сознанием его неминуемости. По свидетельству Бармина, когда он в начале 1937 года беседовал с Крестинским, ещё остававшимся первым заместителем наркома иностранных дел, тот находился в столь угнетённом состоянии, что "с видимым усилием пытался отвечать на деловые вопросы, но сейчас же забывал о них... Ощущение обречённости Крестинского меня не покидало во время этого разговора" [64].
В марте 1937 года Сталин заявил Крестинскому, что человеку, находившемуся в прошлом в оппозиции, неудобно оставаться на таком посту, где приходится вступать в частые контакты с иностранцами. Крестинский был переведён в Наркомат юстиции и, проработав там два месяца, был арестован [65].
До состояния предельной деморализованности был доведён и Розенгольц, который до своего ареста упорно добивался встречи со Сталиным, желая убедить его в своей невиновности. На процессе это его стремление было истолковано таким образом, будто на этой встрече он намеревался убить Сталина.
По-видимому, особую сложность для устроителей процесса представляло получение признательных показаний от Раковского - старейшего деятеля революционного движения и личного друга Троцкого на протяжении трёх десятков лет. Перебрасываемый с 1928 года всё в более тяжёлые условия ссылки, Раковский капитулировал позже других лидеров оппозиции. Вслед за этим открылась полоса его глубокого политического падения. После своего восстановления в партии в ноябре 1935 года он направил Сталину унизительное письмо следующего содержания:
"Я узнал вчера о моём обратном принятии в партию и вчера же я получил свой партийный билет.
Это было для меня большим и радостным событием.
Позвольте мне по этому случаю выразить Вам свою горячую благодарность и свою глубокую признательность.
Даю Вам заверение, дорогой Иосиф Виссарионович, как вождю нашей великой партии и как старому боевому товарищу, что я применю все мои силы и способности, чтобы оправдать Ваше доверие и доверие ЦК.
С большевистским приветом. Искренне Вам преданный Х. Раковский" [66].
В дни первого московского процесса Раковский выступил с позорной статьёй, требующей расстрела для подсудимых [67].
Арестованный в январе 1937 года, Раковский представил обширные письменные показания о мотивах, побудивших его к оппозиционной деятельности. В них он, в частности, указывал, что пришёл к выводу о перерождении пролетарской диктатуры в СССР. "Оставаясь социалистической в своей основе, поскольку земля и другие орудия и средства производства являются общественным достоянием,- писал он,- пролетарская диктатура превратилась в государство сословное. Служебное сословие подменило пролетариат и трудящиеся массы (как носителей власти.- В. Р.)" [68].
Разумеется, следствию требовались не эти показания, фактически обличающие сталинский режим, а такие, которые бы политически компрометировали оппозицию. Показания такого рода Раковский стал давать лишь после нескольких месяцев заключения. О причинах этого он попытался осторожно рассказать на процессе. "Я помню и никогда этого не забуду, пока буду жив,- говорил он,- то обстоятельство, которое меня окончательно толкнуло на путь показаний. Во время одного из следствий я узнал, ‹...» что разразилась японская агрессия против Китая, против китайского народа, я узнал относительно неприкрытой агрессии Германии и Италии против испанского народа. Я узнал относительно лихорадочных приготовлений всех фашистских государств для развязывания мировой войны. То, что читатель обыкновенно вычитывает каждый день по маленьким дозам в телеграммах, я это получил сразу в крупной, массивной дозе. Это на меня подействовало потрясающим образом... Я считал, что отныне моя обязанность - помочь в этой борьбе против агрессора, ‹...» и я заявил следователю, что с завтрашнего дня я начну давать полные и исчерпывающие показания" [69].
Разумеется, следствие не ограничивалось подобной игрой на грозящей Советскому Союзу военной опасности и другими изощрёнными идеологическими и психологическими приёмами.
Большинство следователей, готовивших данный процесс, были арестованы в 1938 году. На допросах они сообщили, что показания обвиняемых были получены в результате обещаний Ежова сохранить им жизнь, а также зверских истязаний и издевательств. В 1956 году бывшая начальница санчасти Лефортовской тюрьмы Розенблюм рассказала, что во время следствия Крестинского доставили с допроса в санчасть в бессознательном состоянии: он был тяжело избит, вся его спина представляла сплошную рану [70].
Задолго до процесса Сталиным был организован ряд провокационных акций, к которым относились командировка Раковского в Японию, а Бухарина - в Европу. Ещё в 1937 году Троцкий высказывал предположение, что эти командировки были устроены, чтобы впоследствии приписать Раковскому и Бухарину связь с иностранными разведками [71]. И действительно, Раковский "признался" на суде в том, что во время пребывания в Японии он был завербован тамошними спецслужбами. От Бухарина, упорно отказывавшегося признать обвинения в шпионаже, удалось добиться лишь признания о достижении им соглашения с меньшевиком Николаевским относительно того, что в случае провала "заговора" II Интернационал поднимет кампанию в защиту "заговорщиков" [72]. Уже во время процесса Николаевский выступил с заявлением, в котором утверждал, что во время его встреч с Бухариным по поводу покупки советским правительством материалов архива Маркса и Энгельса, не происходило "ничего, хотя бы отдалённо напоминающего переговоры политического характера. Встречи не носили характера каких-то тайных свиданий и были превосходно известны организаторам теперешнего московского процесса" [73].
Некоторых обвиняемых, по-видимому, шантажировали компрометирующими фактами, имевшими место в их биографии. Так, Зеленский и Иванов обвинялись в работе до революции на царскую охранку. Комментируя эти обвинения, Троцкий напоминал, что сразу после Октябрьской революции партийные комитеты и органы ЧК приступили к тщательному изучению полицейских архивов с целью выявления провокаторов, которые понесли суровое наказание. Вся эта работа была завершена в 1923 году. В её ходе, помимо данных о полицейских агентах, были получены материалы, свидетельствовавшие, что некоторые молодые революционеры вели себя на допросах в полиции недостаточно осторожно или малодушно, отрекались от своих взглядов и т. д. Сталин сконцентрировал все такие материалы в своём архиве и шантажировал ими в чём-то скомпрометированных лиц с целью добиться от них полного послушания. К числу таких лиц могли относиться Зеленский и Иванов. Троцкий выражал абсолютную уверенность в том, что они никогда не были агентами охранки; "но у Сталина были какие-то документы, которые дали ему возможность сломить волю этих жертв и довести их до последней стадии морального унижения. Такова система Сталина!" [74]
О том, что предположение Троцкого близко к истине, косвенно свидетельствует процедура, через которую был проведён Постышев. За 8 месяцев до его ареста было принято постановление Политбюро, в котором "устанавливался факт подачи т. Постышевым в 1910 г. унизительного ходатайства на имя командующего Московским военным округом о смягчении судебного приговора". Объясняя "этот недопустимый факт" "молодостью и несознательностью Постышева", Политбюро объявило ему выговор за то, что он не сообщил Центральному Комитету о подаче этого ходатайства [75].
Наиболее сложная проблема связана с поведением в тюрьме Бухарина. В последнем слове на суде он рассказал, что около 3 месяцев "запирался". Для него был установлен более щадящий режим, чем для его сопроцессников, в результате чего он в тюрьме "работал, занимался, сохранил голову" [76]. В начале следствия ему было разрешено послать жене письмо с просьбой отобрать и прислать книги из его библиотеки, которые могут понадобиться для его научных занятий. Ларина дважды передавала книги, которые Бухарин использовал для работы над своими рукописями. Некоторые книги, необходимые для работы, передавал Бухарину и его следователь Коган.
Всего Бухарин написал в тюремной камере более 50 печатных листов. Понятно, что такое количество относительно завершённых работ самого разного жанра, написанных с использованием многочисленных отечественных и зарубежных источников, он не мог бы создать, если бы к нему применялись пытки и издевательства.
Все тюремные сочинения Бухарина направлялись Сталину, который до своей смерти хранил их в своём личном архиве. Они увидели свет только в 1994-1996 годах. Среди трёх больших сохранившихся рукописей хронологически первой является работа "Социализм и культура", представляющая вторую часть труда "Кризис капиталистической культуры и социализм" [77] (первая часть под названием "Деградация культуры при фашизме", написанная в основном до ареста Бухарина, до сих пор не найдена). Эта книга включает, помимо острой критики фашизма, апологетическую картину "построения социализма" в СССР.
Вслед за этим Бухарин написал незавершённый автобиографический роман [78], теоретическую работу под названием "Философские арабески" [79] и книгу стихов [80].
В архиве Сталина хранятся 4 письма Бухарина, направленных из тюрьмы. Из них ныне известно обширное письмо, написанное за три месяца до суда и снабжённое бухаринскими пометками: "Весьма секретно. Лично. Прошу никого другого без разрешения И. В. Сталина не читать". В этом письме Бухарин многократно возвращался к описанию своего невротического состояния ("я весь дрожу сейчас от волнения и тысячи эмоций и едва владею собой"; "совсем не знаю, в каком я буду состоянии завтра и послезавтра etc. Может быть, что у меня, как у неврастеника, будет такая универсальная апатия, что я и пальцем не смогу пошевельнуть"; "господи, если бы был такой инструмент, чтобы ты видел всю мою расклёванную и истерзанную душу!").
"Стоя на краю пропасти, из которой нет возврата,- писал Бухарин,- я даю тебе предсмертное честное слово, что я невиновен в тех преступлениях, которые я подтвердил на следствии... Мне не было никакого "выхода", кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: либо иначе выходило бы, что я "не разоружаюсь"".
Пытаясь дать теоретическое обоснование такому своему поведению, Бухарин "соорудил примерно такую концепцию": у Сталина имеется "какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, b) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает а) виновных, b) подозрительных и с) потенциально подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других - по-другому, третьих - по-третьему". Умоляя Сталина не воспринять эти соображения таким образом, будто он упрекает вождя "даже в размышлениях с самим собой", Бухарин писал: "Я настолько вырос из детских пелёнок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают всё, и было бы мелочным ставить вопрос о своей собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах". Единственный парадокс, который мучает его, заключался, по словам Бухарина, в том, что Сталин, возможно, не исходит из этой "всемирно-исторической" идеи, а действительно верит в его преступления. "Тогда что же выходит? Что я сам помогаю лишиться ряда людей (начиная с себя самого!), то есть делаю заведомое зло! Тогда это ничем не оправдано. И всё путается у меня в голове, и хочется на крик кричать и биться головой о стенку: ведь я же становлюсь причиной гибели других. Что же делать? Что делать?"
Убеждая Сталина: "все последние годы я... научился по-умному тебя ценить и любить", Бухарин в заключение письма просил у него "последнего прощения (sic! - В. Р.)" и заверял: "Иосиф Виссарионович! Ты потерял во мне одного из способнейших своих генералов, тебе действительно преданных".
Заявляя, что "ничего... не намерен у тебя ни просить, ни о чём не хочу умолять, что бы сводило дело с тех рельс, по которым оно катится", Бухарин тем не менее обращался с несколькими просьбами: 1) дать ему возможность умереть до суда, ибо "мне легче тысячу раз умереть, чем пережить предстоящий процесс"; 2) в случае вынесения ему смертного приговора "заменить расстрел тем, что я сам выпью в камере яд (дать мне морфию, чтобы я заснул и не просыпался)... дайте мне провести последние секунды так, как я хочу. Сжальтесь!.. Молю об этом..."
Вместе с тем, лелея надежду, что ему будет сохранена жизнь, Бухарин предлагал в этом случае выслать его в Америку, где он "провёл бы кампанию по процессам, вёл бы смертельную борьбу против Троцкого, перетянул бы большие слои колеблющейся интеллигенции, был бы фактически анти-Троцким и вёл бы это дело с большим размахом и прямо с энтузиазмом". Бухарин предлагал и гарантии, которые при этом можно было бы использовать: послать с ним квалифицированного чекиста, задержать в СССР его жену и т. д.
Считая, что такой вариант может заинтересовать Сталина, Бухарин выдвигал и запасной вариант: выслать его "хоть на 25 лет в Печору или Колыму, в лагерь: я бы поставил там: университет, краеведческий музей, технич. станции и т. д., институты, картинную галерею, этнограф-музей, зоо- и фитомузей, журнал лагерный, газету" [81].
Это письмо было разослано в 1956 году членам и кандидатам в члены Президиума ЦК и секретарям ЦК КПСС. Но даже оно не побудило деятелей "коллективного руководства" к каким-либо реабилитационным акциям по отношению к Бухарину.
Письмо Бухарина, разумеется, не могло вызвать у Сталина ничего, кроме глумливого удовлетворения. Оно побудило его лишь к тому, чтобы продолжать коварную игру с Бухариным. В этих целях Бухарину было позволено написать за полтора месяца до суда письмо жене, в котором сообщалось о работах, написанных им в тюрьме. Судя по содержанию данного письма, Бухарину было обещано, что все его рукописи будут переданы его жене. Бухарин даже просил её перепечатать их на машинке "по три экземпляра".
Бухарину была обещана и встреча с женой ("во всех случаях и при всех исходах суда я после него тебя увижу"). Понимая, что при этой встрече откровенный разговор будет невозможен, Бухарин писал: "Что бы ты ни прочитала, что бы ты ни услышала, сколько бы ужасны ни были соответствующие вещи, что бы обо мне ни говорили, что бы я ни говорил, ‹...» помни о том, что великое дело СССР живёт, и это главное, а личные судьбы - преходящи и мизерабельны" [82].
Бухарина обманули и на этот раз. Его жена была арестована и выслана из Москвы ещё в июне 1937 года, и письмо до неё, разумеется, не дошло.
Организаторы процесса, тщательно отобрав подсудимых и применив к ним во время предварительного следствия все возможные моральные и физические истязания (в различных комбинациях), могли считать, что процесс пройдёт без каких-либо помех и накладок. Однако такие накладки начались уже в первый день суда.
V
Эпизод с Крестинским
В обвинительном заключении схема заговора была построена следующим образом. В 1928 году был образован центр подпольной организации "правых", а в 1933 году ими был создан "контактный центр" для связи с троцкистами, в результате чего и возник "право-троцкистский блок". В "центр" этого блока после арестов 1936 года входили: Розенгольц и Крестинский - от троцкистов, Бухарин, Рыков, Рудзутак и Ягода - от правых, Тухачевский и Гамарник - от военных [83].
Однако эта конструкция дала осечку уже на первом заседании суда, когда произошёл непредвиденный и тревожный для его организаторов эпизод. Во время опроса Ульрихом подсудимых, признают ли они свою вину, Крестинский ответил: "Я не троцкист. Я никогда не был участником "право-троцкистского блока", о существовании которого ничего не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне" [84].
После нескольких дополнительных вопросов к Крестинскому Ульрих вынужден был перейти к опросу других обвиняемых, которые послушно подтвердили свои показания на предварительном следствии. Вслед за этим Вышинский приступил к допросу Бессонова, который превратился в перекрёстный допрос Бессонова и Крестинского. Бессонов заявил, что Крестинский в 1933 году, будучи полпредом СССР в Германии, давал ему, Бессонову, как советнику посольства, указания "не допустить нормализации отношений между СССР и Германией". В ответ на вопросы прокурора по этому поводу Крестинский отверг все показания Бессонова, заявив, что в его разговорах с последним "не было ни одного звука о троцкистских установках" [85].
Когда Вышинский задал Крестинскому вопрос, почему тот говорил на предварительном следствии неправду, проявив тем самым "неуважение к следствию", Крестинский ответил, что надеялся опорочить эти показания "на судебном заседании, если таковое будет". Тогда Вышинский, вовсе выйдя за рамки допроса Бессонова, стал задавать вопросы Гринько и Розенгольцу об их преступных связях с Крестинским. Розенгольц подтвердил, что вёл с Крестинским "троцкистские переговоры", а Гринько - что Крестинский помог ему установить связь с иностранной разведкой. Однако Крестинский продолжал упорно утверждать: его показания на предварительном следствии "от начала до конца являются неправильными" и объясняются тем, что он считал: "если я расскажу то, что я сегодня говорю... то это моё заявление (о своей невиновности.- В. Р.) не дойдет до руководителей партии и правительства" [86].
В ходе допроса Крестинский упомянул о своём письме Троцкому от 27 ноября 1927 года, где говорилось о его "разрыве с троцкизмом". Вышинский заявил, что такого письма в деле нет. Крестинский в ответ на это указал, что это письмо было изъято у него при обыске [87].
Вечернее заседание Вышинский начал с допроса Гринько, который сообщил, что Крестинский связал его с "фашистскими кругами одного враждебного Советскому Союзу государства". Во время этого допроса прокурор обратился к Рыкову, который подтвердил, что неоднократно говорил с Крестинским как с "членом нелегальной организации" [88]. Однако Крестинский по-прежнему упорно отрицал все эти факты.
На утреннем заседании 3 марта о Крестинском речи не было. Зато вечернее заседание в тот же день Вышинский начал с допроса Крестинского, который превратился в перекрёстный допрос Крестинского и Раковского. На вопрос о своих отношениях с Раковским Крестинский ответил, что после ссылки Раковского переписывался с ним и просил Кагановича о переводе Раковского из Астрахани как города с неблагоприятным климатом в Саратов. Раковский же заявил, что Крестинский "с троцкизмом никогда не порывал", и в подтверждение этого сообщил, что в 1929 году получил письмо от Крестинского, в котором последний уговаривал его вернуться в партию, "естественно, в целях продолжения троцкистской деятельности" [89].
После этого Вышинский объявил, что по его указанию "были проверены документы, изъятые при обыске у Крестинского", в результате чего было обнаружено письмо Троцкому, существование которого прокурор ранее отрицал. Были зачитаны отрывки из этого письма, в котором Крестинский писал, что тактика оппозиции за последние полгода была "трагически неправильной", а также отрывки из капитулянтского заявления Крестинского в ЦК, опубликованного в апреле 1928 года в центральных газетах.
Комментируя этот эпизод процесса, Троцкий замечал: "В 1927 году Крестинский написал мне из Берлина в Москву письмо, в котором извещал меня о своём намерении капитулировать перед Сталиным и советовал мне сделать то же самое. Я ответил гласным письмом о разрыве всяких отношений с Крестинским, как и со всеми другими капитулянтами... Но ГПУ продолжает строить свои фальшивые процессы исключительно на капитулянтах, которые уже в течение многих лет являются игрушками в его руках. Отсюда необходимость для прокурора Вышинского доказать, что мой разрыв с Крестинским имел "фиктивный характер". Доказать это было возложено на другого капитулянта, 65-летнего Раковского, который заявил, что капитуляции были "маневром"... Раковский не объяснил, однако, а прокурор его, конечно, не спросил, почему сам он, Раковский, в течение семи лет не производил этого "маневра", а предпочитал оставаться в тяжёлых условиях ссылки в Барнауле (Алтай), изолированный от всего мира. Почему осенью 1930 года Раковский написал из Барнаула в негодующем письме против капитулянтов свою знаменитую фразу: "самое страшное - не ссылка и не изолятор, а капитуляция". Почему, наконец, сам он капитулировал только в 1934 году, когда физические и моральные силы его иссякли окончательно?" [90]
После зачтения выдержек из капитулянтских писем Крестинского последний внезапно заявил, что полностью подтверждает свои показания, данные на предварительном следствии. Тогда прокурор обратился к нему с вопросом, как следует в таком случае понимать его вчерашнее заявление, которое "нельзя иначе рассматривать, как троцкистскую провокацию на процессе". В ответ Крестинский сказал: "Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжёлыми впечатлениями от оглашения обвинительного акта, усугублённым моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду... И вместо того, чтобы сказать - да, я виновен, я почти машинально ответил - нет, не виновен" [91].
Между тем едва ли можно было назвать "машинальным" последовательное отвержение Крестинским обвинений на протяжении двух судебных заседаний.
По-видимому, на "признание" Крестинского оказало влияние поведение "обличавшего" его Раковского, считавшегося на протяжении многих лет самым непреклонным из оппозиционных лидеров.
Что же касается Раковского, то он в своём дальнейшем поведении на суде, казалось, следовал всем требованиям прокурора. Признав свою агентурную связь с "Интеллидженс Сервис", начавшуюся якобы ещё в 1924 году, он прибавил, что Троцкий тогда же "благословил его на это дело". В 1934 году, по словам Раковского, эта связь была возобновлена через известную английскую филантропку леди Пейджет [92]. Однако при конкретном описании выполненных им заданий иностранных разведок Раковский фактически дезавуировал свои признания в шпионаже, сообщив, что передавал японцам данные о влиянии отмены карточной системы на уровень заработной платы, а англичанам - "анализ новой конструкции с точки зрения отношений периферических республик с центром" [93]. Понятно, что выполнение такого рода "заданий", даже если бы оно в действительности имело место, никак нельзя было назвать шпионажем.
Характеризуя поведение Раковского на суде, Виктор Серж замечал, что "он как будто намеренно компрометировал процесс показаниями, ложность которых для Европы очевидна... Раковский говорит о Эмиле Бюре, о Мадлен Паз, о Ф. Дане (как лицах, с которыми у него были шпионские связи.- В. Р.), зная, что они немедленно объявят о лжи по всему свету". Раковский, продолжал Серж, не мог прямо вскрыть "амальгаму" процесса, потому что в этом случае "ему тотчас же заткнули бы рот и другие врали бы на него и за него... Нет, возможен либо такой тонкий саботаж, либо истерический выпад, как у Крестинского" [94].
VI
Бухарин и Вышинский
Больше всего трудностей доставило Вышинскому поведение на суде Бухарина.
В начале своего допроса Бухарин обратился к суду с ходатайством: предоставить ему возможность свободно излагать свои показания и остановиться в них на анализе идейно-политических установок блока. Этим он хотел избавить себя хотя бы на время от бесцеремонных и издевательских вопросов прокурора. Однако Вышинский потребовал отклонить это ходатайство как ограничивающее право обвинителя. Тем не менее и при допросе, проходившем в форме, навязанной прокурором, Бухарин сумел сказать многое из того, что не было желательно Вышинскому, и отвергнуть многое из того, что Вышинский требовал от него признать.
Тысячи современников в СССР и за рубежом, десятки исследователей более позднего времени с особым вниманием перечитывали и продумывали страницы стенографического отчёта, включавшие допрос Бухарина, чтобы найти объяснение его поведению на суде - настолько оно отличалось от поведения всех других подсудимых.
Уже в первые минуты допроса Бухарин признал себя виновным "за всю совокупность преступлений, совершённых этой контрреволюционной организацией ["право-троцкистским блоком"], независимо от того, знал ли я или не знал, принимал или не принимал прямое участие в том или ином акте, потому что я отвечаю, как один из лидеров, а не стрелочник этой контрреволюционной организации" [95]. Однако, выступив с таким суммарным признанием, Бухарин в дальнейшем последовательно разрушал все предъявленные ему конкретные обвинения.
На этих позициях Бухарин держался весьма твёрдо на всём протяжении процесса. В отличие от Крестинского и Ягоды, отрицавших, а затем признававших порочащие их факты, он ни разу не отошёл от своей позиции, категорически отвергая свою причастность к шпионажу и убийствам. Он безоговорочно отрицал, что ему было что-либо известно о подготовке убийства Кирова и о шпионской деятельности "блока" [96]. Всем этим Бухарин довёл Вышинского до такого состояния, что тот заявил: он будет вынужден прекратить допрос, "потому, что вы, очевидно, придерживаетесь определённой тактики и не хотите говорить правду, прикрываясь потоком слов, крючкотворствуя, отступая в область политики, философии, теории и так далее, что вам нужно забыть раз и навсегда, ибо вы обвиняетесь в шпионаже и являетесь, очевидно, по всем данным следствия, шпионом одной из разведок". Однако и после этого Бухарин продолжал отрицать свою связь с иностранными разведками, указав, что об этом на предварительном следствии прокурор его не спрашивал [97]. После этого вконец растерянный Вышинский обратился к Бухарину с вопросом, вовсе нелепым в устах прокурора, проводившего предварительное следствие: "Не угодно ли вам признаться перед советским судом, какой разведкой вы были завербованы: английской, германской или японской?", на что Бухарин, разумеется, ответил: "Никакой" [98].
Тот же приём - решительное отвержение обвинений, о которых речь не шла на предварительном следствии,- Бухарин использовал на процессе ещё не раз. По-видимому, Бухарин, переданный в руки Вышинского 1 декабря 1937 года, в течение трёх месяцев задал прокурору столь нелёгкую работу, что тот, не сумев добиться от него ряда необходимых признаний, решил удовлетвориться порочащими Бухарина показаниями других подсудимых.
Особенно щедро обвинения против Бухарина были рассыпаны в показаниях Иванова, который заявил, что Бухарин ещё в 1921 году говорил о подготовке им кадров, которые по первому его зову готовы будут "устранить Ленина... вплоть до физических методов". Далее Иванов утверждал, что в 1926 году Бухарин (находившийся тогда в блоке со Сталиным.- В. Р.) говорил ему, что "нужно готовиться к борьбе в открытом бою с партией", а для этого "работать в подполье по собиранию кадров, по завлечению в наши сети наиболее влиятельных членов партии". По словам Иванова, с 1928 года он приступил по заданию Бухарина к превращению "Северного Кавказа в русскую Вандею", т. е. к подготовке и организации кулацких восстаний. Наконец, Иванов рассказывал о своих беседах с Бухариным в конце 1936 года и начале 1937 года (когда Бухарин находился в добровольном заточении в своей квартире и ни с кем, кроме своих родных, не общался.- В. Р.), в которых Бухарин проинформировал его о мерах, предпринимаемых для ускорения нападения Германии и Японии на СССР и для убийства членов нелегальной организации "правых", которые были склонны "раскаяться перед Советской властью" [99].
Во время допроса Иванова Бухарин полностью отверг все его показания. При дальнейших допросах он отвёл ссылку Вышинского на порочащие его показания Иванова и Шаранговича на том основании, что оба они являются провокаторами [100]. Между тем Иванов обвинялся на суде в работе на царскую охранку до революции, а Шарангович - в работе на польскую разведку с 1920 года. Бухариным же их имена были названы в таком контексте, что было очевидно: он имеет в виду их провокаторские функции на данном процессе.
По-видимому, Сталин непосредственно перед процессом потребовал от Вышинского добиться на суде признания Бухарина о его связях с иностранными разведками. Непреклонность Бухарина в этом пункте привела Вышинского в такую ярость, что он стал задавать Бухарину вопросы, на которые заведомо не мог получить положительного ответа. Уже в начале допроса он стал перечислять страны, в которых Бухарин находился в эмиграции, и спрашивать, не был ли он там завербован местной полицией. На это Бухарин ответил, что его связь с полицией заключалась в том, что он неоднократно сидел в российских и зарубежных тюрьмах. При последнем возвращении к этому вопросу произошёл следующий диалог между прокурором и обвиняемым:
Бухарин: ...Вам, конечно, предпочтительнее сказать, что я считал себя шпионом, но я им себя не считал и не считаю.
Вышинский: Это было бы правильнее всего.
Бухарин: Это ваше мнение, а моё мнение другое [101].
Столь же определённо Бухарин разрушал и другие предъявленные ему обвинения. В ответ на настойчивые вопросы прокурора он заявлял, что ничего не знал о связях "блока" с белоэмигрантскими кругами, немецкими фашистами и Польшей, что вопрос об ослаблении обороноспособности СССР в его присутствии никогда не обсуждался, что он не придерживался пораженческой ориентации, выступал против открытия фронта в случае войны и был против каких бы то ни было территориальных уступок Германии [102]. Отвергая утверждение прокурора о том, что лидеры правых обсуждали вопрос об отторжении Белоруссии от СССР, Бухарин заявил Вышинскому: "Я имею право говорить суду не так, как вы хотите, а так, как есть на самом деле" [103]. Наконец, в ответ на глумливые выпады прокурора он раздраженно заявил: "Я не считаю место и время особенно удобными для острот. Острить я тоже способен..." [104]
Вместе с тем Бухарин называл действительные факты своей политической деятельности, хотя иногда подавал их в утрированном виде. Он рассказал, что уже в 1919-1920 году "из своих учеников Свердловского университета сколачивал определённую группу, которая очень быстро стала перерастать во фракцию". Речь шла о т. н. "бухаринской школе", которая в период легальной борьбы с левой оппозицией была главным идеологическим орудием правящей фракции во главе со Сталиным. Далее Бухарин назвал основные группы, примыкавшие в 1928-1929 годах к правой оппозиции, и сообщил, что приходил к Ягоде "за тенденциозно подобранными материалами". Об этом факте - изучении материалов ГПУ о враждебной реакции крестьян на чрезвычайные меры - Бухарин рассказал ещё на апрельском пленуме ЦК 1929 года. Наконец, он описал свои переговоры конца 20-х годов с Каменевым и Пятаковым, на которых обсуждался вопрос об образовании антисталинского блока [105]. И эти факты также имели место.
Все эти признания, однако, никак не годились для того, чтобы обвинить Бухарина в преступной заговорщической деятельности, в чём состояла главная задача Вышинского. Ещё меньше отвечали этой задаче показания Бухарина о мотивах, по которым "правые" на рубеже 30-х годов хотели "опрокинуть столь доблестное руководство Сталина". Бухарин заявил, что "правые" считали колхозы "музыкой будущего", "жалели раскулаченных из-за так называемых гуманитарных соображений", выступали против "переиндустриализации" и чрезмерной бюджетной напряжённости, смотрели "на наши громадные, гигантски растущие заводы, как на какие-то прожорливые чудовища, которые всё пожирают, отнимают средства потребления от широких масс" [106]. Всё это были действительные взгляды "правых", которые излагались в их декларациях и в известной статье Бухарина "Заметки экономиста".
Такой крен в показаниях вызвал раздражение Ульриха, который прервал Бухарина, заявив: "Вам было предложено дать показания о вашей антисоветской контрреволюционной деятельности, а вы читаете лекцию". Однако Бухарин и дальше продолжал говорить об идеологических установках "правых", и в частности, об их "сползании на рельсы буржуазно-демократической свободы". Это заявление Вышинский поспешил истолковать в прямо противоположном смысле: "Коротко говоря, вы скатились к прямому оголтелому фашизму" [107].
Далее Бухарин говорил о выработке правыми в 1932 году "Рютинской платформы", которая якобы была названа по имени Рютина с тем, чтобы "прикрыть правый центр и его самые руководящие фигуры". Однако и это вызвало недовольство Ульриха, заявившего: "Пока ещё вы ходите вокруг да около, ничего не говорите о преступлениях" [108].
Под давлением председателя суда и прокурора Бухарин фактически признал только два преступления "блока", в которых он участвовал. Первое состояло в намерении "арестовать XVII съезд". О подготовке "дворцового переворота", "захвата Кремля", аресте XVII съезда речь шла и в показаниях других подсудимых. Однако Бухарин, а вслед за ним и Рыков заявили, что план этот ещё до какой-либо конкретной подготовки данной акции был отвергнут "правым" и "контактным" центрами [109].
Второе "преступление" заключалось в отправке Бухариным Слепкова на Северный Кавказ, а Яковенко в Сибирь для организации кулацких восстаний, причём в последнем случае - силами бывших красных партизан [110]. Это признание также поражало своей явной абсурдностью, хотя оно не было полностью высосано из пальца. По-видимому, Бухарин действительно беседовал с этими людьми, но, разумеется, с целью не ориентировать их на организацию антисоветских восстаний, а узнать, насколько далеко зашли повстанческие настроения крестьян в этих регионах (социальное напряжение в них достигло в 1932-1933 годах такой остроты, что многие коммунисты опасались возникновения там крестьянских восстаний). Именно такое истолкование дал беседам между Бухариным и Слепковым Каганович в конце 80-х годов: "Слепкова спрашивали на очной ставке: посылал вас Бухарин на Северный Кавказ? - Посылал.- Какие он задания вам давал? - Давал задания такие, чтобы мы выявили настроение казаков, кубанских и донских, готовы ли они к чему-нибудь или не готовы?" [111] В интерпретации Вышинского эти "задания" превратились в указания о руководстве крестьянскими восстаниями. Между тем было очевидно, что антисоветски настроенные казаки никак не могли выбрать большевиков Бухарина и Слепкова своими руководителями.
Бухарин несомненно продумал уроки предыдущих процессов и, исходя из них, строил свою тактику на суде. На протяжении всего процесса он неоднократно демонстрировал своё превосходство над Вышинским, дерзил ему, высмеивал его, ставил его в тупик. Наиболее острая схватка между Бухариным и Вышинским разгорелась во время рассмотрения дела о "заговоре", якобы имевшем место в 1918 году.
VII
"Заговор" 1918 года
Существенной новацией данного процесса по сравнению с предыдущими было опрокидывание преступной деятельности подсудимых в первые годы существования Советской власти. Для этого было затеяно занявшее несколько судебных заседаний расследование "заговора" 1918 года, в котором, как вытекало из обвинительного акта, принимало участие большинство тогдашних членов ЦК партии.
Поскольку от Бухарина на предварительном следствии не удалось добиться признаний по этому вопросу, Вышинский построил судебное следствие таким образом, что вначале допрашивались вызванные им свидетели. Среди них были два бывших лидера левых эсеров (Камков и Карелин) и три бывших "левых коммуниста" (Яковлева, Осинский и Манцев). Такое количество свидетелей выглядело весьма внушительно, тем более, что по всем остальным аспектам обвинительного заключения свидетели не вызывались.
Исходным пунктом для возвращения к событиям двадцатилетней давности и придания им "заговорщической" окраски было сообщение, сделанное Бухариным в ходе дискуссии 1923 года. Защищая тезис о недопустимости фракций внутри партии, Бухарин тогда привёл в доказательство этого следующий пример: в 1918 году фракционная борьба по вопросу о заключении мира с Германией достигла такой остроты, что к нему как лидеру фракции "левых коммунистов" обратились левые эсеры с предложением об аресте на 24 часа Ленина и формировании коалиционного правительства из противников Брестского мира, которое бы разорвало мирный договор и повело "революционную войну".
Хотя Бухарин уточнил, что дело ограничилось мимолетным разговором, не имевшим никаких политических последствий, его тогдашние союзники - Зиновьев и Сталин - принялись всячески раздувать этот эпизод. В ответ группа "левых коммунистов" направила письмо в редакцию "Правды", в котором говорилось, что речь может идти лишь о "совершенно незначительных инцидентах". Авторы письма сообщали, что однажды левый эсер Прошьян, смеясь, сказал Радеку: "Вы всё резолюции пишете. Не проще ли было бы арестовать на сутки Ленина, объявить войну немцам и после этого снова единодушно избрать Ленина председателем Совнаркома". "Прошьян тогда говорил,- продолжали авторы письма,- что, разумеется, Ленин, как революционер, будучи поставлен в необходимость защищаться от наступающих немцев, всячески ругая нас и вас (вас - левых коммунистов), тем не менее лучше кого бы то ни было поведет оборонительную войну... Это предложение... не обсуждалось, как совершенно анекдотическая и смехотворная фантазия Прошьяна... Тов. Радек рассказывал об этом случае тов. Ленину, и последний хохотал по поводу этого плана". Аналогичный шутливый разговор с Камковым, сообщали авторы письма, был ранее у Бухарина и Пятакова [112].
Как заявлял впоследствии сам Бухарин, он сразу после своего разговора с эсерами рассказал о нём Ленину, который взял с него честное слово никому больше об этом не говорить. Однако спустя шесть лет Бухарин в горячке борьбы с левой оппозицией нарушил это честное слово, что больно отозвалось на нём самом уже в период его первого разрыва со Сталиным. На апрельском пленуме ЦК 1929 года Сталин, тенденциозно переиначивая факты, заявил: "История нашей партии знает примеры, как Бухарин в период Брестского мира, при Ленине, оставшись в меньшинстве по вопросу о мире, бегал к левым эсерам, к врагам нашей партии, вёл с ними закулисные переговоры, пытался заключить с ними блок против Ленина и ЦК. О чём он сговаривался тогда с левыми эсерами,- нам это, к сожалению, ещё неизвестно. Но нам известно, что левые эсеры намеревались тогда арестовать Ленина и произвести антисоветский переворот..." [113] (курсив мой.- В. Р.).
На процессе была поставлена задача заполнить "пробел" в старом признании Бухарина таким образом, будто Бухарин и другие лидеры "левых коммунистов" вступили в сговор с левыми эсерами в целях ареста и убийства Ленина, Сталина и Свердлова.
Комментируя эту фантасмагорическую версию, Троцкий писал: "Кто знает людей и отношения, тот без труда поймёт бессмыслицу этого обвинения. Бухарин относился к Ленину с привязанностью ребёнка к матери. Что касается Сталина, то он был в 1918 г. настолько второстепенной фигурой, что самому заклятому террористу не пришло бы в голову выбрать его в жертвы" [114].
Более подробно на причинах столь фантастической выдумки Троцкий остановился в статье "Сверхборджиа в Кремле", где излагалась версия об отравлении Сталиным Ленина. Вспоминая, что Бухарин в завуалированной форме делился своими подозрениями по этому поводу, Троцкий подчёркивал, что обвинение Бухарина в стремлении убить Ленина порождено "тем же оборонительно-наступательным "рефлексом Сталина", который так ярко обнаружился на примере со смертью Горького". "Наивный и увлекающийся Бухарин,- писал Троцкий,- благоговел перед Лениным... и, если дерзил ему в полемике, то не иначе, как на коленях. У Бухарина, мягкого как воск, по выражению Ленина, не было и не могло быть самостоятельных честолюбивых замыслов. Если бы кто-нибудь предсказал нам в старые годы, что Бухарин будет когда-нибудь обвинён в подготовке покушения на Ленина, каждый из нас (и первый - Ленин) посоветовал бы посадить предсказателя в сумасшедший дом. Зачем же понадобилось Сталину насквозь абсурдное обвинение? Зная Сталина, можно с уверенностью сказать: это ответ на подозрения, которые Бухарин неосторожно высказывал относительно самого Сталина" [115].
На процессе свидетели из числа бывших "левых коммунистов" заявляли: внутрипартийная борьба по вопросу о Брестском мире приобрела столь агрессивные и непримиримые формы, что "левые коммунисты" прибегли к нелегальным методам, образовав заговорщический блок с левыми эсерами. Во время выступлений этих свидетелей Бухарин вёл себя крайне наступательно, вмешиваясь в допрос и доставляя немало трудностей прокурору. Так, он задал Яковлевой целый ряд вопросов, наталкивающих на мысль о явной нелепости версии о "заговоре". Вышинский потребовал отвести все эти вопросы, как "не относящиеся к делу". Тогда Бухарин обратился к председателю суда с просьбой разъяснить: "Имею ли я право задавать те вопросы, которые я считаю нужным задавать, или же их характер определяет кто-то другой, в частности, гражданин прокурор?" [116] Это заявление столь определённо указывало на нарушение прокурором элементарных процессуальных норм, что Вышинский при допросе следующего свидетеля заявил: он больше не настаивает на устранении вопросов Бухарина, если они нужны последнему для защиты. На это Ульрих заявил, что теперь уже суд возражает против постановки данных вопросов, и обвинил Бухарина в обструкции работы суда [117].
Тем не менее Бухарину в ходе перекрёстных допросов удалось сказать, что он опорочивает показания свидетелей, представляющие "явную бессмыслицу". Он напомнил, что в период дискуссии о Брестском мире "левые коммунисты" и "троцкисты" обладали в ЦК большинством, а в партии по этому вопросу велась открытая полемика, в ходе которой "левые коммунисты" ориентировались на завоевание большинства легальным путём, т. е. голосованием на партийных собраниях. Поэтому намерение арестовать в этот период "трёх вождей партии" "было бы абсурдно со всех точек зрения" [118].
Сообщив, что единственный разговор с левыми эсерами об аресте "определённых лиц" имел место после заключения мира, Бухарин несколько раз подчеркнул, что в этом разговоре "ни в коем случае" не предполагалось убийство этих людей, а напротив, речь шла о том, чтобы непременно обеспечить и гарантировать их полную "сохранность", чтобы "не был бы задет ни один волос на голове соответствующих лиц" [119].
Во время перекрёстных допросов произошло несколько острых диалогов между Бухариным и Вышинским, в ходе которых отчётливо выявилась растерянность прокурора и готовность обвиняемого до конца отстаивать истину:
Вышинский: Чем вы объясняете, что они [свидетели] говорят неправду?
Бухарин: Вы уж их об этом спросите...
Бухарин: ...Я говорю то, что я знал, а то, что они знают, это дело их совести говорить.
Вышинский: Вы должны чем-то объяснить то, что против вас говорят три человека ваших бывших сообщников.
Бухарин: Видите ли, у меня нет ни достаточных материальных, ни психологических данных, чтобы выяснить этот вопрос.
Вышинский: Не можете объяснить.
Бухарин: Не не могу, а просто отказываюсь объяснить.
Указывая на явные разноречия в показаниях свидетелей, Бухарин не без издевки над прокурором заявил: "Им нужно сперва сговориться друг с другом" [120].
Наконец, прямой политический прицел имел ответ на утверждение Вышинского о том, что Бухарин в некоторых случаях единолично решал вопросы, касающиеся деятельности "левых коммунистов". По этому поводу Бухарин сказал: "Тогда были такие времена, гражданин прокурор, что это совершенно немыслимо было" [121].
Сценарий Сталина - Вышинского ставил задачей приписать преступные намерения не только Бухарину, но и другим членам тогдашнего ЦК. В соответствии с этим Яковлева заявила, что Бухарин говорил ей: "Троцкий полагает также возможность развития борьбы до... физического уничтожения руководящих людей в правительстве и партии. Он тогда назвал Ленина, Сталина и Свердлова" [122].
Согласно показаниям Яковлевой и Осинского, в заговорщическом блоке с "левыми коммунистами" состоял не только Троцкий, но также Зиновьев и Каменев. Поскольку было хорошо известно, что эти лица в период "брестской" дискуссии поддерживали позицию Ленина, Осинский дал следующее объяснение: их выступления в защиту Брестского мира были "только очень искусной двойной игрой"; на деле они вступили в блок с "левыми коммунистами", настаивая при этом на "чрезвычайно глубокой конспирации" [123].
Таким образом, из показаний свидетелей следовало, что большинство партийных лидеров, членов Октябрьского ЦК были уже в 1918 году "предателями" и "заговорщиками".
Как при перекрёстном допросе, так и в последнем слове Бухарин несколько раз упомянул о том, что фракция "левых коммунистов" включала "целый ряд выдающихся имён", из которых, однако, он назвал только имена Куйбышева, Менжинского и Ярославского [124]. Упоминание о Куйбышеве и Менжинском было понятно - эти люди, успевшие к моменту процесса умереть, официально почитались - тем более, что на процессе они были объявлены умерщвлёнными "право-троцкистским блоком". Менее понятно, почему из числа лиц, остававшихся к моменту процесса на свободе, Бухарин назвал одного Ярославского, хотя, например, другой бывший "левый коммунист" С. Косиор во время процесса был членом Политбюро.
Вслед за "левыми коммунистами" на заседание суда были вызваны левые эсеры. Камков подтвердил свой разговор с Бухариным, но лишь в том варианте, который сам Бухарин изложил в 1923 году. По словам Камкова, ЦК левых эсеров не только не принимал никаких решений о соглашении с "левыми коммунистами", но даже не обсуждал этот вопрос [125].
По-иному вёл себя Карелин, допросу которого предшествовал странный диалог между Вышинским и Бухариным. На вопрос прокурора, узнает ли Бухарин в свидетеле Карелина, Бухарин дал такой ответ: "То его содержание, которое у него имеется сейчас, очень отличается от того, что было... Мне трудно было узнать его у вас (на очной ставке.- В. Р.), но после того, как я увидел его у вас, я узнаю в нём то же самое лицо" [126].
Карелин существенно расширил временные рамки "заговора". Он заявил, во-первых, что его партия заключила блок с "левыми коммунистами" уже в конце 1917 года, и во-вторых, что он информировал Бухарина о подготовке не только мятежа левых эсеров, состоявшегося в июле 1918 года, но и покушения Каплан на Ленина, причём Бухарин требовал ускорить этот террористический акт [127].
После этих слов Вышинский вернулся к допросу Осинского, который подтвердил, что выстрел Каплан явился результатом установок и организационных мероприятий, которые были разработаны и проведены блоком, "начиная от "левых коммунистов" и кончая правыми эсерами". После этого Вышинский не удержался от того, чтобы задать Бухарину вопрос: "Кто вам дал задание подготовить это преступление, какая разведка дала?", на что получил ответ: "Я отрицаю вообще этот факт" [128].
Тем не менее версия об участии Бухарина в подготовке покушения на Ленина не только вошла в "Краткий курс", но и получила "художественное оформление" - в фильме "Ленин в 1918 году", поставленном режиссером М. Роммом по сценарию А. Каплера.
VIII
Загадка Бухарина
В обвинительной речи Вышинский уделил Бухарину особое внимание. На протяжении целого часа он излагал обширную хронологию "преступлений" Бухарина, к которым относил все случаи теоретических и политических разногласий последнего с Лениным, а затем - со сталинской кликой, раздувая и утрируя эти разногласия. Изрядно озлобленный поведением Бухарина на суде, Вышинский выбирал в отношении него самые грязные выражения и эпитеты, пытаясь как можно больше унизить его. "Лицемерием и коварством,- выспренне восклицал прокурор,- этот человек превзошёл самые коварные, чудовищные преступления, какие только знала человеческая история" [129].
В последнем слове Бухарин нанёс несколько ответных ударов по Вышинскому. Пожалуй, наиболее сильным ударом была его фраза, фактически приравнивавшая данный суд, основывавший все обвинения на признаниях подсудимых, к инквизиторским судилищам: "Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип" [130]. Опорочивая показания других подсудимых, на которые Вышинский ссылался в обвинительной речи, Бухарин обращал внимание на то, что подсудимые, обвинённые в связях с царской охранкой, заявляли: они вступили в подпольную организацию правых "из страха перед разоблачениями... Но где же тут логика? Замечательная логика из страха перед возможными разоблачениями идти в террористическую организацию, где на завтра он может оказаться пойманным. Трудно себе это представить, я по крайней мере себе этого не могу представить. Но гражданин прокурор им поверил, хотя всё это звучит явно неубедительно" [131].
Бухарин вновь декларативно признавал себя виновным за все преступления "блока", хотя заявлял, что лично никогда не давал директив о вредительстве, никогда не был связан с иностранными разведками и что обвинение в его причастности к убийствам "шито белыми нитками". Виновным "в злодейском плане расчленения СССР" он признал себя лишь на том основании, что "Троцкий договаривался насчёт территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке" [132].
Наконец, Бухарин фактически опорочил процесс в целом как связавший в "блок" людей, не имевших никакого отношения друг к другу. Высмеивая трактовку соучастия в заговоре, выдвинутую Вышинским, он заявил: "Гражданин прокурор разъяснил в своей обвинительной речи, что члены шайки разбойников могут грабить в разных местах и всё же ответственны друг за друга. Последнее справедливо, но члены шайки разбойников должны знать друг друга, чтобы быть шайкой, и быть друг с другом в более или менее тесной связи". Между тем, продолжал Бухарин, он впервые на суде узнал о существовании некоторых подсудимых, никогда не был знаком или же "никогда не разговаривал о контрреволюционных делах" с большинством остальных, причём прокурор во время следствия ни разу не допрашивал его об этих лицах [133].
Г. Федотов отмечал, что с поведением Бухарина на суде связаны наиболее неразрешимые загадки процесса. По его словам, Бухарин не был сломлен, он энергично и искусно защищался, не раз ставя прокурора в смешное и глупое положение. Но эта защита проходила в очень ограниченных пределах и касалась лишь обвинений в терроре и шпионаже. Федотов отвергал "осложняющее предположение" (частичная защита Бухарина была предусмотрена организаторами процесса и разыграна с тем, чтобы придать ему некоторое правдоподобие), ссылаясь "на растерянность и гнев Вышинского, его неловкие попытки заткнуть рот Бухарину, окончательно скомпрометировавшие ульриховский суд".
Вслед за этим Федотов ставил резонный вопрос: почему Бухарин "не защищал с мужеством революционера своей позиции борьбы со Сталиным, не перешёл от жалкой полуобороны к нападению, не разоблачил перед смертью своего и общего врага?" Он отвергал суждения, согласно которым Бухарин ложно обвинял себя, подчиняясь сталинской трактовке партийного долга, требовавшего тягчайшей жертвы своей честью "для блага революции". Эта гипотеза, по мнению Федотова, "опоздала на 5 лет, если не больше, и отражает ту партийную мистику, от которой сейчас не могло остаться и следа. Нельзя думать, что Бухарин верит в партию Сталина как продолжательницу ленинских традиций. Сталин, который губит всех ленинцев и поднимает флаг русского национализма, должен представляться изменником всякому истинному большевику. Не мог Бухарин не сознавать, что на скамье подсудимых сидит партия Ленина и что от его мужества на суде зависит последний суд истории над его партией, уже убитой" [134].
Иное объяснение "загадки Бухарина" давал Виктор Серж, который указывал, что "Бухарин держит себя [на процессе] на сугубо партийной линии. Чтобы выполнить директиву Политбюро и оказать обещанную услугу партии, он принимает на себя чудовищные политические обвинения, но считает, что не имеет права марать "честь большевика", что признавать себя шпионом, агентом буржуазии никак нельзя. Можно преувеличить внутрипартийный спор, но и только". "Бунт Бухарина", его пререкания с прокурором Серж объяснял следующим образом: "С Бухариным был, несомненно, такой же договор, как с остальными. Но он - человек нервный. В атмосфере процесса, борьбы с судьями наступила реакция. Торг и увещевания, надо думать, возобновляются в камере после каждого заседания. Этим объясняется неровность прений. С Крестинским справились без труда. С Бухариным - труднее, потому что он сам был в течение многих лет теоретиком партии и сам определял линию партийной этики и моральной дисциплины... Возможно, что Ежов это предвидел. В тех пунктах обвинения, которые Бухарин отвергал, его топят товарищи. Для суда это достаточно".
Серж рассматривал поведение Бухарина на процессе в широком контексте политического размежевания внутри антисталинской оппозиции. Он указывал, что это размежевание проходит по линии отношения к партии: "левая (сапроновцы и троцкисты) часть признала перерождение партии и отрицает её, а правая (зиновьевцы и бухаринцы), несмотря на глубочайшие разногласия со Сталиным (которого Бухарин сравнивал с Чингисханом), считает, что вне партии не может быть руководства страной и спасения революции". Исходя из этих предпосылок, Серж заявлял: "Если бы я занимал в партии позицию зиновьевцев или бухаринцев, то моё поведение было бы таким, как их собственное. Заметьте, что ни на одном из трёх процессов не было подлинных троцкистов. А в тюрьмах их гниет с 1928 года больше чем 500 человек, в том числе десятки людей с большими революционными именами. Почему же их не привлекают к постановкам Ежова? Потому что привлечь невозможно. Не по той причине, что они боятся смерти и пыток меньше, чем зиновьевцы и бухаринцы. А по той причине, что наша оппозиция - против партии Сталина, а зиновьевская и бухаринская - внутри партии Сталина. Партийный закон остаётся действительным для зиновьевцев и бухаринцев, для нас же он не существует, потому что... старой партии больше не существует! Партия переродилась в бюрократический аппарат" [135].
Впоследствии Серж, подобно многим исследователям более позднего времени (прежде всего Стивену Коэну), пытался отыскать в ответах Бухарина на вопросы и в его последнем слове хитроумные уловки и эзопов язык, с помощью которого тот пытался передать своё истинное отношение к Сталину и сталинскому режиму. В книге "Жизнь и смерть Льва Троцкого" Серж выражал мнение, согласно которому Бухарин на процессе использовал "кристально ясные и одновременно уклончивые диалектические аргументы" о перерождении, чтобы передать стыд - и не только за себя одного, но и за всю партию, склонившуюся перед Сталиным [136].
Такого рода соображения разрушаются недавно опубликованным последним документом, написанным Бухариным,- его апелляцией о помиловании. Из этого документа вытекает, что в поведении Бухарина всё обстояло и проще, и сложнее, чем в поведении "стальных людей", каким оно представлялось А. Кестлеру, заимствовавшему свои аргументы у Сержа. Главное отличие Бухарина от кестлеровского Рубашова состояло в том, что Рубашов шёл на суд без тени надежды на сохранение своей жизни (о том, что такой надежды быть не может, прямо говорил ему следователь, ведущий его дело). Бухарин же до последнего часа своей жизни подчинялся правилам иной игры, затеянной Сталиным. Его намного больше, чем суд истории, интересовало окончательное решение Сталина, который, как он продолжал надеяться в глубине души, подарит ему жизнь за "полное разоружение". Ради этого Бухарин, говоря словами Федотова, на суде, "лично себя защищая, помог Сталину утопить партию в грязи и позоре" [137].
Бухарин и Рыков в течение одного дня подали два заявления о помиловании. Очевидно, после подачи первого варианта им было предложено представить новый вариант с более подробной мотивировкой их ходатайства. Но если Рыков ограничился фактическим повторением своих прежних формулировок, то Бухарин подал намного более подробное заявление, сводившееся, по сути, к обоснованию одного тезиса: "Годичное пребывание в тюрьме послужило для меня такой школой, что я имею право сказать Президиуму о моей полной переориентации".
Понимая, что его судьба будет решаться не Президиумом ЦИК, на имя которого апелляция официально направлялась, а лично Сталиным, Бухарин, по сути, адресовал последнему все свои просьбы и аргументы. Вместе с тем он сознавал, что его заявление будет проходить через руки целого ряда людей. Поэтому оно было начисто лишено того сокровенно-доверительного тона, в котором было выдержано отосланное им тремя месяцами ранее личное послание Сталину. По этим же соображениям в заявлении отсутствовали какие-либо указания или намеки на лживость и вынужденность признаний. Повторяя формулу, прозвучавшую в его последнем слове: "Я стою на коленях перед родиной, партией, народом", Бухарин далее приводил весь набор трескучих официальных штампов: "Могучая страна наша, могучие партия и правительство провели генеральную чистку. Контрреволюция раздавлена и обезврежена. Героическим маршем выступает отечество социализма на арену величайшей во всемирной истории победоносной борьбы. Внутри страны, на основе сталинской Конституции, развивается широкая внутрипартийная демократия. Великая творческая и плодоносящая жизнь цветёт". Этот набор панегириков и общих мест, как бы извлечённых из очередной передовой "Правды", понадобился Бухарину для того, чтобы просить о предоставлении ему возможности "хотя бы за тюремной решёткой принять посильное участие в этой жизни".
Стараясь выбрать наиболее убедительные выражения, доказывающие, что у него "в душе нет ни единого слова протеста" (очевидно, как по поводу того, что творится в стране, так и по поводу всего, учинённого над ним самим), Бухарин заверял: "Более чем годичное пребывание моё в тюрьме заставило меня столько передумать и пересмотреть, что от моего преступного прошлого, к которому я отношусь с негодованием и презрением, не осталось ничего... Я внутренне разоружился и перевооружился на новый, социалистический лад... Старое во мне умерло навсегда и бесповоротно. Я рад, что власть пролетариата разрушила всё то преступное, что видело во мне своего лидера и лидером чего я в действительности был".
Думается, что едва ли кестлеровский Рубашов, выполнивший предназначенную ему роль на процессе, но сохранивший остатки личного достоинства, стал бы прибегать к такому дополнительному унижению. Бухарин же до последнего своего часа был озабочен тем, чтобы любой ценой сохранить себе жизнь. Для этого он избрал последний диалектический приём. Соглашаясь с суждениями Вышинского о том, что "за мои преступления меня нужно бы расстрелять десять раз", он всё же убеждал, что расстреливать его не следует, так как "прежний Бухарин уже умер, он уже не существует на земле... У меня сохранились знания и способности, вся головная машина, деятельность которой была раньше направлена в преступную сторону. Теперь эта машина заведена на новый лад... Поэтому я осмеливаюсь взывать к вам, как к высшему органу правительства, о пощаде, мотивируя это своей работоспособностью и апеллируя к революционной целесообразности... Дайте возможность расти новому, второму Бухарину - пусть он будет хоть Петровым - этот новый человек будет полной противоположностью уже умершему. Он уже родился - дайте ему возможность хоть какой-нибудь работы".
Таким образом, извещая о своей "смерти" как человека, обладающего самостоятельным мышлением, Бухарин заверял Сталина, что готов предоставить себя в его полное распоряжение в качестве "головной машины", способной исполнить любые его приказы. Не питая далеко идущих иллюзий о способности Сталина к милосердию, он уверял: "Если бы мне была дарована физическая жизнь, то она пошла бы на пользу социалистической родине, в каких бы условиях мне не приходилось работать: в одиночной камере тюрьмы, в концентрационном лагере, на Северном полюсе, в Колыме, где угодно, в любой обстановке и при любых условиях... Я постараюсь всеми своими силами доказать вам, что этот жест пролетарского великодушия был оправдан" [138].
В свете этого красноречивого документа можно сделать следующие предположения: полемика на суде с Вышинским была предпринята Бухариным, во-первых, с целью доказать Сталину нелепость обвинений, компрометирующих само сталинское "правосудие". Во-вторых, чтобы устранить и тень сомнения, которая могла возникнуть у Сталина, в том, что какие-либо из инкриминируемых ему преступлений действительно имели место. В-третьих, чтобы убедить Сталина в том, что он, Бухарин, проявил послушание и последовательность в главном пункте: признании того, что любая оппозиционная деятельность ведёт к самым страшным преступлениям, и тем самым выполнил заданную ему роль, за что вправе надеяться на дарование ему жизни.
IX
Орбита Ягоды
Одной из главных сенсаций процесса было появление на скамье подсудимых Ягоды, руководившего на протяжении многих лет сталинской тайной полицией. Включение Ягоды в число заговорщиков Троцкий называл "самой, пожалуй, фантастической частью всей серии московских судебных фантасмагорий... Если б кто-нибудь сказал, что Геббельс является агентом римского папы, это звучало бы гораздо менее абсурдно, чем утверждение, что Ягода являлся агентом Троцкого" [139]. Отмечая поразительность "орбиты Ягоды", Троцкий подчёркивал, что Ягода "за последние десять лет был наиболее близким к Сталину лицом. Ни одному из членов Политбюро Сталин не доверял тех тайн, которые доверял начальнику ГПУ. Что Ягода - негодяй, знали все... в качестве законченного негодяя, он как раз и нужен был Сталину для выполнения наиболее тёмных поручений... И вот этот страж государства, искоренивший старшее поколение партии, оказывается гангстером и изменником" [140].
Троцкий напоминал, что с середины 20-х годов Ягода руководил полицейскими преследованиями, арестами и высылками оппозиционеров. Он был организатором первых расстрелов троцкистов в 1929 году. Вместе с Вышинским он подготовил сенсационные процессы, прошедшие после убийства Кирова, вплоть до второго процесса Зиновьева и Каменева в августе 1936 года. "Система чистосердечных покаяний войдёт в историю как изобретение Генриха Ягоды" [141].
Помимо этого, в руках Ягоды сосредоточивалась охрана Кремля, в том числе охрана Сталина. Члены Политбюро не могли сделать ни шагу без приставленной к ним Ягодой "личной охраны". Во всех ведомствах, которыми они руководили, Ягода насадил тысячи тайных информаторов. Он составил для Сталина досье с порочащими фактами биографии всех высших руководителей партии, установил на их квартирах и дачах замаскированные микрофоны. Естественно, что "ближайшие соратники" Сталина не могли относиться к Ягоде иначе, как с ненавистью. Ворошилов вёл затяжную борьбу с созданными Ягодой во всех воинских частях особыми отделами НКВД, занимавшимися слежкой за армейскими командирами. По свидетельству Орлова, Каганович дал Ягоде кличку "Фуше", указывающую на его схожесть с наполеоновским министром тайной полиции. В 30-е годы в Советском Союзе был опубликован перевод книги С. Цвейга о Фуше, которая произвела большое впечатление на Сталина и его окружение. В узком кругу Сталин говорил с восхищением о Фуше, пережившем четыре режима: якобинцев, директории, Наполеона и реставрации, неизменно оставаясь на высоких постах. Разумеется, официальная оценка Фуше была принципиально иной, и потому Вышинский в обвинительной речи цитировал обширные отрывки из книги Цвейга, чтобы доказать, что Ягода следовал "старой предательской двурушнической школе политического карьериста и бесчестного негодяя... Жозефа Фуше" [142].
По свидетельству Орлова, члены Политбюро ещё в начале 30-х годов пытались уговорить Сталина убрать Ягоду. По их настоянию в 1931 году в ОГПУ был направлен старый большевик Акулов, который, как предполагалось, вскоре возглавит это учреждение. Однако Ягоде удалось убедить Сталина перевести Акулова на другую работу [143]. В 1935 году Сталин присвоил Ягоде звание генерального комиссара госбезопасности, равнозначное маршальскому званию в армии, и поселил его в Кремле. "В лице Ягоды,- писал Троцкий,- возвышалось заведомое для всех и всеми презираемое ничтожество. Старые революционеры переглядывались с возмущением. Даже в покорном Политбюро пытались сопротивляться. Но какая-то тайна связывала Сталина с Ягодой и, казалось, навсегда" [144].
Эта таинственная связь оборвалась после снятия Ягоды с поста наркома внутренних дел в сентябре 1936 года и его ареста в марте 1937 года. Официальное сообщение о падении Ягоды было выдержано в высокопарных тонах. В нём говорилось, что Ягода "отрешён от должности" ввиду обнаруженных за ним должностных преступлений уголовного характера [145].
Для новой судебной конструкции Ягода понадобился уже не как зодчий, а как материал. Правда, вплоть до процесса "право-троцкистского блока" в советской печати ни единым словом не упоминалось о его участии в совместном заговоре троцкистов, правых и военных. "Ни Ягода, ни общественное мнение для этого ещё не созрели, и не было уверенности, что Вышинский сможет с успехом показать нового клиента публике". Сообщалось лишь о его разнузданном образе жизни, казнокрадстве и т. п. "Верны ли были эти обвинения? - писал Троцкий.- В отношении Ягоды это можно допустить вполне. Карьерист, циник, мелкий деспот, он не был, конечно, образцом добродетели и в личной жизни. Надо лишь прибавить, что, если он позволил своим инстинктам разнуздаться до пределов преступности, то только потому, что был уверен в полной своей безнаказанности. Образ жизни Ягоды был к тому же известен в Москве давно, в том числе и самому Сталину. Все факты, порочащие советских сановников, собираются Сталиным с научной тщательностью и составляют особый архив, откуда извлекаются по частям, в меру политической необходимости. Пробил час, когда Ягоду надо было нравственно сломить. Это было достигнуто скандальными разоблачениями относительно его личной жизни. После такого рода обработки в течение нескольких месяцев бывший глава ГПУ оказался перед альтернативой: быть расстрелянным в качестве расхитителя государственных средств или, может быть, спасти свою жизнь в качестве мнимого заговорщика. Ягода сделал свой выбор и был включен в список 21-го. Мир узнал, наконец, что Ягода расстреливал троцкистов только для "маскировки"; на самом же деле был их союзником и агентом".
При всём этом оставался вопрос: "Кому и зачем понадобилось, однако, столь невероятное и столь компрометирующее усложнение и без того запутанной судебной амальгамы?.. Должна была быть какая-то конкретная, непосредственная и крайне острая причина, которая заставила Сталина не остановиться перед превращением своего агента Љ 1 в агента Троцкого" [146].
Троцкий считал, что эта причина была раскрыта самим Ягодой на его допросе в суде, когда он сообщил: он дал своим подчинённым в Ленинграде указание "не препятствовать совершению террористического акта над Кировым". Такое распоряжение, исходящее от главы НКВД, было равносильно приказу организовать убийство Кирова.
Это убийство стало исходным пунктом для обвинения всей оппозиции в терроризме. Чем больше ставилось процессов по делу об убийстве Кирова, тем настойчивей стучался во все головы вопрос: "Кому это нужно?" Ставшие известными обстоятельства убийства явно указывали на участие в нём НКВД. Сталин вначале пытался выдать общественному мнению второстепенных исполнителей - руководителей Ленинградского управления НКВД. Однако в московских верхах крепло подозрение, что дело не обошлось без участия Ягоды, который в свою очередь мог действовать только по указанию Сталина. "Подозрение проникало во всё более широкие круги, превращаясь в уверенность. Сталину стало совершенно необходимо оторваться от Ягоды, создать между собою и Ягодой глубокий ров и по возможности свалить в этот ров труп Ягоды... Так объясняется наиболее необъяснимое в нынешнем процессе: показание бывшего шефа ГПУ о том, что он участвовал в убийстве Кирова по "инструкциям Троцкого". Кто поймёт эту наиболее скрытую из всех пружин процесса, тот без труда поймёт всё остальное" [147].
Решив пожертвовать своим сотрудником Љ 1, который слишком много знал, Сталин добился при этом некоторых дополнительных выгод: "за обещание помилования Ягода взял на себя на суде личную ответственность за преступления, в которых молва подозревала Сталина. Обещание, конечно, не было выполнено: Ягоду расстреляли, чтоб тем лучше доказать непримиримость Сталина в вопросах морали и права" [148].
Троцкий указывал, что "из всех обвиняемых Ягода один заслужил несомненно суровой кары, хотя совсем не за те преступления, в каких обвиняется" [149]. К характеристике действительных преступлений Ягоды невольно приблизился Вышинский, сравнивший Ягоду с известным американским гангстером Аль Капоне. "Никакой вредитель не мог бы сделать более опасного сопоставления! - замечал по этому поводу Троцкий.- Аль Капоне не был в Соединенных Штатах начальником полиции. Между тем Ягода свыше 10 лет стоял во главе ГПУ и был ближайшим сотрудником Сталина... И так велика была власть Ягоды, что даже высокопоставленные врачи Кремля не решались разоблачить Капоне, а покорно выполняли его приказания... Выходит, что Советским Союзом неограниченно правил Капоне. Правда, сейчас его место занял Ежов. Но где гарантия, что он лучше? В обстановке тоталитарного деспотизма, при задушенном общественном мнении, при полном отсутствии контроля меняются только имена гангстеров, но система остаётся" [150].
Разумеется, прокурор поставил Ягоде в вину и не совершённые им преступления, в которых традиционно обвинялись жертвы московских процессов. Однако, когда речь заходила об этих преступлениях, поведение Ягоды нередко ставило Вышинского в тупик. Так, отвергая обвинение в убийстве Менжинского и Максима Пешкова, Ягода в ответ на вопросы прокурора, почему он признал это на предварительном следствии, несколько раз повторил: "Разрешите на этот вопрос не ответить" [151].
Отказываясь признать обвинения в шпионской деятельности, Ягода заявил прокурору: "Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки (в Советском Союзе.- В. Р.)" [152]. Эти слова в газетном отчёте не были приведены и только после публикации их иностранными корреспондентами, присутствовавшими на процессе, были включены в стенографический отчёт.
С "делом Ягоды" был связан новый круг обвинений - в злодейском умерщвлении видных государственных и общественных деятелей.
X
Отравления и отравители
На скамью подсудимых, наряду с известными политическими деятелями, были посажены кремлёвские врачи, обвинённые в "медицинских убийствах" Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына Максима.
Такой отбор исполнителей и жертв Троцкий объяснял тем, что "даже самый фантастический подлог приходится всё же строить из элементов действительности... Несмотря на многочисленность террористических "центров"... реально, т. е. в области трёх измерений мир наблюдал не перевороты, восстания и террористические акты, а лишь аресты, высылки и расстрелы. Правда, ГПУ могло ссылаться на один-единственный террористический акт... Труп Кирова неизменно фигурировал во всех политических процессах за последние три с лишним года. Все убивали Кирова по очереди: белогвардейцы, зиновьевцы, троцкисты, правые. Этот ресурс оказался исчерпан. Чтобы поддержать обвинительную конструкцию заговора, понадобились новые жертвы "террора". Искать их пришлось в числе недавно умерших сановников. А так как сановники умирали в Кремле, т. е. в условиях, исключавших доступ посторонних "террористов", то пришлось прибегнуть к обвинению кремлёвских врачей в отравлении собственных пациентов, конечно, по инструкциям Бухарина, Рыкова или, ещё хуже, Троцкого" [153].
В ряду врачей-отравителей и их пособников наиболее значительными были фигуры Плетнёва и Левина. Плетнёв был не только блестящим терапевтом, но и всемирно известным автором научных работ в области медицины. Незадолго до ареста он был проведён через позорную процедуру суда в качестве насильника, надругавшегося над своей пациенткой. 8 июня 1937 года в "Правде" появилась статья "Профессор - насильник, садист", описывающая с необычайными подробностями "зверское насилие", учинённое Плетнёвым над некой "пациенткой Б." В статье приводилось истерическое письмо Б., в котором рассказывалось, как три года назад во время врачебного осмотра профессор, обуреваемый порывом сексуального садизма, внезапно укусил её за грудь. Этот укус 66-летнего старика оказался столь ужасен, что пациентка, по её словам, "лишилась работоспособности, стала инвалидом в результате раны и тяжёлого душевного потрясения". Письмо "поруганной женщины" заканчивалось словами: "Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший моё тело".
В медицинских кругах было хорошо известно, что таинственной пациенткой Б. является некая Брауде, физически безобразная и психически больная женщина, тайная осведомительница НКВД, шантажировавшая Плетнёва ещё до публикации фантастической статьи "Правды". Тем не менее по команде свыше в газетах немедленно стали появляться письма известных медиков и резолюции врачебных митингов с требованиями "самого сурового приговора этому извергу".
Опубликованное вскоре сообщение о закрытом заседании московского городского суда извещало, что Плетнёв приговорён условно к двум годам лишения свободы, т. е. фактически освобождён от всякого наказания. Комментируя это решение, Троцкий писал: "В СССР приговаривают нередко к расстрелу за кражу мешка муки. Тем более можно было ожидать беспощадного приговора над врачом-насильником... Приговор казался таким же неожиданным, как раньше - обвинение... Обвинение в садизме было с таким оглушительным шумом выдвинуто... только для того, чтобы сломить волю старого врача, отца семьи, и сделать из него послушное орудие в руках ГПУ для будущего политического процесса" [154].
Спустя несколько месяцев Плетнёв, прошедший через потрясение чудовищной интригой и неслыханным позором, был арестован. Как он писал впоследствии в заявлениях из Владимирской тюрьмы, во время следствия к нему "применялась ужасающая ругань, угрозы смертной казнью, таскание за шиворот, душение за горло, пытка недосыпанием, в течение пяти недель сон по 2-3 часа в сутки, угрозы вырвать у меня глотку и с ней признание, угрозы избиением резиновой палкой... Всем этим я был доведён до паралича половины тела" [155].
Главным исполнителем убийств был объявлен профессор Левин, с первых лет революции занимавший ведущее место среди кремлёвских врачей и несомненно осведомлённый о причинах действительно загадочных смертей, постигших некоторых его пациентов. "Этот превосходный кремлёвский врач,- говорилось в одном из откликов "Бюллетеня" на процесс,- тоже знал слишком много, и он мог когда-нибудь многое рассказать. Он знал, как умер Орджоникидзе... Доктор Левин мог бы когда-нибудь рассказать и о самоубийстве Аллилуевой, жены Сталина. Ему нечего было бы рассказать потомству о смерти Куйбышева, но он мог бы рассказать кое-что об операции Фрунзе" [156].
Дело доктора Левина, по мнению Троцкого, служило своего рода ключом "не только к загадкам московских процессов, но и ко всему режиму Сталина в целом... Этот ключ открывает все кремлёвские тайны и вместе с тем окончательно запирает рты адвокатам сталинского правосудия во всём мире".
Левина не обвиняли в том, что он был замаскированным троцкистом и стремился в союзе с Гитлером захватить власть в СССР. У него не было никаких личных побуждений к тому, чтобы совершать самые гнусные из всех названных на процессе преступлений - вероломные убийства доверявших ему больных. Из его показаний следовало, что он убивал своих пациентов по приказу Ягоды, который в случае неповиновения грозил уничтожить не только его самого, но и его семью. "Так выглядит,- писал Троцкий,- в московской судебной панораме сталинский режим на самой своей верхушке, в Кремле, в самой интимной части Кремля, в больнице для членов правительства! Что же в таком случае творится во всей остальной стране?"
Считая в дни процесса обвинение Левина в убийстве Горького "кошмарной выдумкой", Троцкий обращал внимание на то, что Сталин, Вышинский и Ежов, запустив данную версию, "из всех возможных вариантов выбрали наиболее вероятный, т. е. наиболее отвечающий условиям, отношениям и нравам. Все участники суда, вся советская пресса, все носители власти молчаливо признали полную правдоподобность того, что начальник ГПУ может любое лицо заставить совершить любое преступление, даже когда это лицо находится на свободе, занимает высокий пост и пользуется покровительством правящей верхушки". В своей бюрократической безнаказанности они не учли: после этого отпадают всякие сомнения в том, что палачи из НКВД могут заставить любого заключённого "добровольно" сознаться в не совершённых им преступлениях.
В отличие от беззащитных узников НКВД и подавляющего большинства советских граждан на воле, Левин не находился в исключительной власти тайной полиции и её могущественного главы. Он имел возможность разоблачить Ягоду, обратившись к лицам, занимающим самое высокое положение в стране. "Левин - не случайное лицо,- замечал в связи с этим Троцкий.- Он лечил Ленина, Сталина, всех членов правительства... Как у всякого авторитетного врача, у него установились интимные, почти покровительственные отношения с высокими пациентами. Он хорошо знает, как выглядят позвоночники господ "вождей" и как функционируют их авторитарные почки. Левин имел свободный доступ к любому сановнику. Разве не мог он рассказать о кровавом шантаже Ягоды Сталину, Молотову, любому члену Политбюро и правительства? Выходит, что не мог" [157].
Более точный ответ на этот вопрос Троцкий нашёл в последующие годы, когда он частично пересмотрел свой взгляд на московские процессы. В статье "Сверхборджиа в Кремле" он писал, что во время процесса обвинения и признания в убийстве старого и больного писателя казались ему фантасмагорией. "Позднейшая информация и более внимательный анализ обстоятельств заставили меня изменить эту оценку. Не всё в процессах было ложью. Были отравленные и были отравители. Не все отравители сидели на скамье подсудимых. Главный из них руководил по телефону судом" [158].
Троцкий напоминал, что в последние годы жизни Горького его отношения со Сталиным были далеко не такими безоблачными, как они изображались советской пропагандой. Если с 1929 по 1933 год Горький ежегодно выезжал на продолжительное время за границу, то с 1934 года такие поездки Сталиным были запрещены. Переписка между Горьким и Роменом Ролланом проходила через тщательную цензуру. НКВД окружало Горького "под видом секретарей и машинисток кольцом своих агентов. Их задачей было не допустить к Горькому нежелательных посетителей" [159].
О положении и настроениях Горького в последние годы содержатся выразительные свидетельства в показаниях Бабеля, написанных им во время пребывания в тюрьме. В марте 1936 года Горького, находившегося в Крыму, посетил Андре Мальро в сопровождении Кольцова, Крючкова (секретаря Горького) и Бабеля (последний был приглашен по просьбе Горького). Как писал Бабель, Горького "в этот период мы застали в мрачном настроении. Атмосфера одиночества, которая была создана вокруг него Крючковым и Ягодой, усердно старавшимися изолировать Горького от всего более-менее свежего и интересного, что могло появиться в его окружении, сказывалась с первого дня моего посещения дачи в Тессели. Моральное состояние Горького было очень подавленное, в его разговоре проскальзывали нотки, что он всеми оставлен. Неоднократно Горький говорил, что ему всячески мешают вернуться в Москву, к любимому им труду... Подбор людей, приводимых Крючковым к Горькому, был нарочито направлен к тому, чтобы Горький никого, кроме чекистов, окружавших Ягоду, и шарлатанов-изобретателей, не видел. Эти искусственные условия, в которые был поставлен Горький, начинали его тяготить всё сильнее, обусловили то состояние одиночества и грусти, в котором мы застали его в Тессели, незадолго до его смерти" [160].
Не зная столь детальных подробностей блокады, установленной вокруг Горького, Троцкий тем не менее упоминал, что после смерти писателя "возникли подозрения, что Сталин слегка помог разрушительной силе природы. Процесс Ягоды имел попутной задачей очистить Сталина от этого подозрения" [161]. Поэтому Бессонов заявлял, что Троцкий передал ему директиву о физическом уничтожении Горького, мотивируя это "чрезвычайной близостью" писателя к Сталину и его исключительным влиянием на западную интеллигенцию, которое отталкивало от Троцкого многих сторонников [162]. Вслед за Бессоновым Ягода, Бухарин, Рыков, врачи и другие подсудимые неоднократно повторяли, что Горький был "защитником сталинской политики", личным другом и "непоколебимым сторонником" Сталина и всегда говорил о нём "с исключительным восхищением" [163]. "Если бы это было правдой хоть наполовину,- замечал Троцкий,-Ягода никогда не решился бы взять на себя умерщвление Горького и ещё менее посмел бы доверить подобный план кремлёвскому врачу, который мог уничтожить его простым телефонным звонком к Сталину" [164].
Поскольку Горький пользовался огромным авторитетом в СССР и за рубежом, он стал представлять серьёзную опасность для Сталина в условиях, когда недовольство и репрессии достигли в стране высшего предела. Можно было усилить контроль над ним, но нельзя было запретить ему переписываться с европейскими писателями или полностью изолировать его от посещений иностранцев и жалоб обиженных советских граждан. "Никак нельзя было заставить его молчать. Арестовать его, выслать, тем более расстрелять - было ещё менее возможно. Мысль ускорить ликвидацию больного Горького "без пролития крови" через Ягоду должна была представиться при этих условиях хозяину Кремля как единственный выход. Голова Сталина так устроена, что подобные решения возникают в ней с силою рефлекса".
Только этим можно объяснить тот факт, что Левин и другие авторитетные кремлёвские врачи не искали защиты от Ягоды у своих пациентов, сплошь относившихся к высшим сановникам Кремля. "Разгадка в том, что Левин, как и все в Кремле и вокруг Кремля, отлично знал, чьим агентом является Ягода. Левин подчинился Ягоде, потому что был бессилен сопротивляться Сталину" [165].
Немаловажным подтверждением этой версии Троцкий считал неоднократное повторение подсудимыми мысли о том, что настроениями и поведением Горького были недовольны некие "высокие личности". Разумеется, на суде эта формула расшифровывалась таким образом, что таковыми являлись Бухарин, Рыков, Каменев и Зиновьев. "Но в этот период названные лица были париями, преследуемыми ГПУ. Под псевдонимом "высокие личности" могли фигурировать только хозяева Кремля. И прежде всего Сталин" [166].
Анализ версии о злодейском умерщвлении Горького подводил Троцкого к выводу о том, что "основные элементы сталинских подлогов не извлечены из чистой фантазии, а взяты из действительности, большей частью из дел или замыслов самого мастера острых блюд" [167].
XI
Что на процессе было правдой?
Не только версия о "медицинских убийствах", но и многие другие аспекты процесса представляли собой не продукт чистой фальсификации, но скорее - переплетение отдельных элементов правды с коварной и оглушительной ложью.
Во-первых, многие "признания" были продиктованы стремлением объявить делом "врагов народа" хорошо памятные "перегибы" на местах. Так, Зеленский рассказал, что в 1929 году он представил в ЦК ВКП(б) план, согласно которому в республиках Средней Азии предусматривалось коллективизировать к концу первой пятилетки 52 % крестьянских хозяйств. Отвергнув этот план, ЦК довёл наметку коллективизации до 68 %. После этого, подчиняясь навязанному сверху требованию ажиотажных темпов коллективизации, Зеленский выдвинул лозунг: "Догнать и перегнать передовые в отношении коллективизации районы Союза". На процессе этот лозунг был назван провокационным, направленным на срыв колхозного строительства в Средней Азии и вызвавшим в этом регионе массовые выступления против коллективизации [168].
Шарангович "признался" в том, что столь же враждебными умыслами было вызвано провозглашение в Белоруссии установки: "Раз единоличник не идёт в колхоз, то он является врагом советской власти". Исходя из этого лозунга, по словам Шаранговича, к единоличникам применялся такой налоговый нажим, который порождал недовольство и повстанческие настроения крестьян [169].
Многие подсудимые приписывали "правым" намерения, прямо противоположные их политическим взглядам: озлобить середняка и вызвать тем самым крестьянские волнения. Иными словами, активные ответные действия, на которые толкала крестьян безжалостная сталинская политика в деревне, объяснялись следствием преступных акций "право-троцкистского блока".
В этой связи на процессе впервые прямым текстом было сказано о крестьянских восстаниях, прошедших в 1928-1933 годах. Эти восстания, одно упоминание о которых ранее каралось как антисоветская клевета, изображались, однако, не как спонтанная реакция крестьянства на насильственную коллективизацию, а как результат деятельности "правых", действовавших в союзе с эсерами, белогвардейцами и т. д.
Подбор подсудимых осуществлялся таким образом, чтобы включить в их число некоторых наиболее жестоких исполнителей сталинских указаний. Виктор Серж считал, что Сталину "вновь понадобилось воздвигать кровавый балаган", в частности, для того, чтобы "свалить все жертвы принудительной коллективизации на плечи исполнителей своих директив 1930 года". С этой точки зрения Серж сопоставлял признания Шаранговича об эксцессах коллективизации в Белоруссии с сообщением о расстреле Шеболдаева, который "в партийных кругах стал известен необыкновенными зверствами на Северном Кавказе... Имя его было глубоко ненавистно на Дону и на Кубани, где он выселял на Север целые станицы поголовно" [170].
Во-вторых, на процессе упоминалось о попытках местных руководителей проводить политику, в чём-то не совпадавшую с устремлениями кремлёвской клики. Так, Ходжаев рассказывал о действиях узбекского руководства, направленных на укрепление экономической самостоятельности республики, всестороннее развитие её хозяйства. Эти действия объяснялись им как продиктованные сепаратистскими умыслами "буржуазных националистов" [171].
В-третьих, на процессе были рассекречены некоторые исторические факты, поставленные, однако, в ложный политический контекст. Так, например, были впервые обнародованы данные о советско-германском военном сотрудничестве, которое было объявлено результатом заговорщических действий "блока". Крестинский и Розенгольц заявили, что Троцкий давал им указания о заключении союза с Тухачевским и другими военачальниками в целях поражения СССР в будущей войне с Германией. "Призрак казнённого маршала Тухачевского вообще, видимо, витает над судебными прениями,- писал по этому поводу Троцкий.- В страхе перед недовольством лучших генералов Сталин обезглавил Красную Армию и вызвал этим глубокое возмущение во всём мире. Теперь, задним числом, он пытается доказать общественному мнению СССР и всего человечества, что расстрелянные генералы действительно были изменниками" [172].
В этих целях были извлечены на свет и ложно истолкованы факты, связанные с заключённым в начале 20-х годов оборонительным соглашением между СССР и Германией, направленным против Антанты и Версальского мира. Причины этого соглашения, по словам Троцкого, состояли в том, что "офицерство Рейхсвера (германских вооружённых сил.- В. Р.), несмотря на политическую ненависть к коммунизму, считало необходимым дипломатическое и военное сотрудничество с советской республикой... "Московская" ориентация Рейхсвера стала оказывать влияние и на правительственные сферы".
Интересы СССР в таком сотрудничестве определялись тем, что советское правительство в то время могло ожидать помощи в создании современной военной техники только со стороны Германии. В свою очередь Рейхсвер, лишённый по Версальскому договору возможности создавать новейшие средства вооружения в своей стране, стремился использовать для этих целей советскую военную промышленность. "Вся эта работа,- писал Троцкий,- велась, разумеется, под покровом тайны, так как над головой Германии висел дамоклов меч версальских обязательств. Официально берлинское правительство не принимало в этом деле никакого участия и даже как бы не знало о нём: формальная ответственность лежала на Рейхсвере, с одной стороны, и Красной Армии, с другой" [173]. В Советском Союзе такая политика направлялась не единолично Троцким как главой военного ведомства, а Политбюро в целом, причём Сталин являлся наиболее упорным сторонником сотрудничества с Рейхсвером и Германией вообще. Непосредственное наблюдение за немецкими военными концессиями было поручено Розенгольцу как представителю Наркомвоенмора.
Троцкий указывал, что в секретных архивах Красной Армии и ГПУ хранятся документы, касающиеся этого военного сотрудничества. Содержание данных документов, выдержанных в очень осторожных и конспиративных формулировках, могло показаться загадочным не только Вышинскому, но и большинству членов сталинского Политбюро. Об их существовании в начале 1938 года, по словам Троцкого, могли знать только Сталин, Молотов, Бухарин, Рыков, Ягода, Раковский, Розенгольц и ещё не более десятка лиц в СССР.
В-четвёртых, в показаниях подсудимых находили отражение факты коррупции, широко распространённой в СССР в 30-е годы. Так, Крючков признал, что растрачивал большие деньги, принадлежавшие Горькому, на свои личные нужды [174]. Ещё более выразительны были сообщения о том, что Ягода "подарил" доктору Левину как своему личному врачу шикарную дачу и дал указание пропускать его из заграничных поездок без таможенного досмотра [175].
В-пятых, некоторые сообщения о "злодейских преступлениях" являлись не голой выдумкой, а результатом провокации. Так, бывший секретарь Ягоды Буланов рассказал, что непосредственно перед приходом Ежова в НКВД он приготовил яд, предназначенный для опрыскивания ежовского кабинета [176]. На суде над Ежовым в 1940 году было установлено, что этот "террористический акт" был фальсифицирован самим Ежовым и начальником контрразведывательного отдела НКВД Николаевым, который получил консультацию у начальника химической академии РККА об условиях отравления ртутью, после чего втёр ртуть в обивку мебели кабинета Ежова. На процессе же Буланов объявил эти действия делом рук работника НКВД Саволайнена. После ареста Саволайнена в подъезд его дома была подброшена банка с ртутью, которую затем "обнаружили" и приобщили к делу в качестве вещественного доказательства [177]. Ковёр, гардины, обивка мебели и воздух в кабинете Ежова были подвергнуты химическому анализу. На основе этого анализа, "а равно и анализов его [Ежова] мочи" группа авторитетных медиков, привлечённых в качестве экспертов, указала, что в результате ртутного отравления здоровью Ежова "был причинён значительный ущерб и если бы данное преступление не было своевременно вскрыто, то жизни товарища Н. И. Ежова угрожала непосредственная опасность" [178].
В-шестых, на процессе вперемежку с чудовищными вымыслами упоминались действительные факты, связанные с оппозиционными настроениями противников Сталина. Особенно много таких фактов приводилось подсудимыми при объяснении своих мотивов присоединения к "правым". Чернов рассказывал, как в 1928 году он говорил Рыкову, что применение чрезвычайных мер привело к уменьшению товарности сельскохозяйственного производства и уничтожению у крестьян заинтересованности в развитии своего хозяйства. Рыков ответил, что всё это является результатом сталинской политики, которая ведёт сельское хозяйство к разорению [179].
Признавая наличие подобных разговоров с Черновым, Рыков сообщил, что позиции "правых" по вопросу о чрезвычайных мерах сочувствовал и Ягода, который даже выразил эти свои настроения на заседании Политбюро [180]. И это свидетельство, по-видимому, соответствует истине, поскольку в беседе с Каменевым в июле 1928 года Бухарин называл Ягоду в числе лиц, разделяющих взгляды "правых".
Зубарев рассказал, что в 1929 году А. П. Смирнов в разговоре с ним подробно характеризовал политическое состояние страны, и прежде всего недовольство, которое возрастало в деревне в результате применения чрезвычайных мер. В 1930 году, по словам Зубарева, у него состоялся разговор с Рыковым, который заявил, что в результате сплошной коллективизации и раскулачивания в целом ряде районов начинаются стихийные вооружённые восстания, что политика раскулачивания захватывает не только кулацкую верхушку, но и середняцкие слои деревни и что "эта величайшая драма в деревне создала враждебное отношение [крестьян] к политике партии" [181].
Применительно к более позднему времени оценки подсудимыми положения в стране были более осторожными, но и из них можно было получить представление о широком недовольстве сталинской политикой. Так, Левин сообщил, что Ягода однажды ему заявил: недовольство сталинским руководством ширится по всей стране, и "нет почти ни одного крупного учреждения, в котором не сидели бы люди, недовольные этим руководством и считающие нужным руководство это сменить и заменить другими людьми" [182].
Невозможно допустить, что все политические деятели в СССР были настолько несамостоятельными и недальновидными, что безоговорочно одобряли авантюристическую политику сталинской клики и не обменивались мыслями о необходимости свержения Сталина. Отмечая, что политический смысл процесса не сводится лишь к "удовлетворению личной и долго питаемой мести партийного выскочки к ленинской аристократии", Г. Федотов справедливо утверждал, что представляется невозможным отрицать всю фактическую сторону признаний подсудимых. "Общее впечатление по сравнению с предыдущими процессами: здесь гораздо больше элементов правды, затерянных среди моря лжи,- писал он.- За последнее время политическая борьба в России обострилась... Можно допустить - хотя этого нельзя ничем доказать,- что часть старых честных коммунистов желала переворота, ареста Сталина, резкого изменения курса. Или, может быть, только мечтала об этом. Компрометируя эти несомненно массовые настроения связью со шпионажем, с перспективой раздела России, Сталин хочет парализовать популярность заговорщицкого активизма" [183].
К аналогичным выводам приходил и Виктор Серж. Он указывал, что процесс создавал впечатление, будто никогда не было Октябрьской революции и никогда не существовало большевизма, а вместо этого действовала банда бессовестных авантюристов, от которой "вождь народов" спас Советский Союз, превратив его в процветающую страну. Такой вывод, по мнению Сержа, мог показаться неискушённым людям правдоподобным, потому что процесс основывался не на голых фальсификациях, а на перемешивании лжи и правды, возможного и невероятного. Серж считал вполне возможным, что Бухарин и Рыков, Тухачевский и Гамарник, наблюдая укрепление чудовищного сталинского режима, уничтожавшего старых большевиков, начали обдумывать план "дворцовой революции". "Если бы эти люди не вынашивали таких мыслей,- справедливо замечал Серж,- они должны были бы иметь души овец, безропотно идущих на убой". Серж утверждал, что организаторы процесса использовали "явление рационализации, известное каждому психологу под названием проекции или перенесения вины" [184].
Несмотря на все усилия Вышинского увести подсудимых от изложения их подлинных политических настроений, в ряде показаний прорывались свидетельства об их возмущении сталинской политикой и её последствиями. Так, Икрамов рассказывал, что в 1933 году в разговоре с ним Бухарин сравнивал колхозы с барщиной и делился своими тяжёлыми впечатлениями о поездке по территории Казахстана. "Относительно Казахстана он [Бухарин] совершенно правильно говорит,- заявил Икрамов.- ...Ехал, по дороге из вагона смотрел, что видел - ужас. Я поддержал это" [185]. Если вспомнить, что в 1933 году в Казахстане свирепствовал массовый голод, то слова Икрамова, кажущиеся на первый взгляд не вполне внятными, становятся достаточно ясны.
Сегодня мы ещё не обладаем всей полнотой данных, свидетельствующих о "заговорщическом активизме" большевиков. Тем не менее представляется справедливым замечание французского историка П. Бруэ о том, что настало время для нового расследования московских процессов под углом зрения того, какие факты сопротивления сталинизму, приведённые на них, соответствовали действительности. Для подтверждения этого вывода Бруэ приводит только один, но характерный пример. На процессе "право-троцкистского блока" шла речь о троцкисте Райхе, эмигрировавшем из СССР и принявшем датское подданство под фамилией Иогансон [186]. В откликах на процесс Троцкий отрицал, что ему было что-либо известно об этом человеке. Между тем в списке датских подписчиков "Бюллетеня оппозиции" Бруэ обнаружил фамилию Райха - Иогансона. Подобные факты, по мнению Бруэ, доказывают, что на процессе за лживыми обвинениями крылась и доля истины [187].
XII
Главный подсудимый
Многие аспекты третьего процесса могут быть правильно поняты лишь с учётом того, что сам этот процесс являлся составной частью ожесточённой политической борьбы, в ходе которой Сталин непрерывно получал сокрушительные идейные удары от Троцкого.
Хотя Троцкий находился за тысячи километров от зала суда, ни для кого не было секретом, что он вновь был главным подсудимым. Как и на предыдущих процессах, его имя повторялось при допросах обвиняемых, в обвинительном заключении, в речи Вышинского и в приговоре суда сотни раз. "Каждый из подсудимых,- справедливо замечал Орлов,- отчётливо чувствовал, как пульсируют здесь сталинская ненависть и сталинская жажда мщения, нацеленные на далёкого Троцкого. Накал этой ненависти был сравним разве что с завистью, которую Сталин годами испытывал к блестящим способностям и революционным заслугам этого человека" [188].
Ещё в отклике на второй показательный процесс меньшевистский журнал "Социалистический вестник" писал: "Та чисто маниакальная, садистская злоба, с которой именно Троцкому навязывается роль демона-искусителя, сатаны, держащего в своих руках нити всех заговоров, покушений, диверсий, внутренних и внешних политических опасностей, угрожающих сталинскому режиму, свидетельствует лишь о том, какая личная печать лежит на всей этой вакханалии истребления, какой неуверенностью, страхом, паникой объят диктатор, как сильно грызут его жажда мести за испытанные в прошлом обиды и ненависть к возможному в будущем сопернику, тем более опасному, что он недосягаем" [189].
Сам Троцкий отчётливо понимал, что процесс затеян прежде всего как новая попытка его политической дискредитации. "Нынешний большой процесс, как и первые два, вращается точно вокруг незримой оси, вокруг автора этих строк,- писал он.- Все преступления совершались неизменно по моему поручению... Члены советского правительства становились по моей команде агентами иностранных держав, "провоцировали" войну, подготовляли разгром СССР, совершали крушения поездов, отравляли рабочих ядовитыми газами... Мало того, даже кремлёвские врачи в угоду мне отравляли больных!" [190]
Упоминая вновь, что, согласно материалам процесса, премьеры, министры, маршалы и послы неизменно подчинялись одному лицу и по его указанию разрушали производительные силы и культуру страны, Троцкий добавлял: "Но здесь возникает затруднение. Тоталитарный режим есть диктатура аппарата. Если все узловые пункты аппарата заняты троцкистами, состоящими в моём подчинении, почему в таком случае Сталин находится в Кремле, а я в изгнании?" [191]
Даже если признать, продолжал Троцкий, что его влияние распространялось на его бывших друзей и единомышленников, то как объяснить поведение Рыкова и Бухарина? Ведь эти люди, находясь в составе Политбюро, на протяжении ряда лет рука об руку со Сталиным вели против него злобную политическую кампанию, выступали с сотнями "антитроцкистских" речей и статей, а затем голосовали за его исключение из партии, ссылку и изгнание из страны. Но как только Троцкий оказался в эмиграции, они стали не только соглашаться со всеми его взглядами, но и оказались готовыми совершить по его "инструкциям" любое преступление.
По замыслу организаторов процесса, наиболее "убийственными" для Троцкого должны были стать показания Раковского и Крестинского. Раковский заявил, что Троцкий сам сообщил ему о своих связях с английской разведкой, завязанных ещё в 1926 году [192]. Крестинский отодвинул шпионскую деятельность Троцкого ещё дальше - в 1921 год, когда Троцкий якобы договорился с немецким генералом Сектом о финансировании германским Рейхсвером "троцкистской организации" в обмен на шпионские сведения, передаваемые троцкистами Рейхсверу [193]. Таким образом, служение Троцкого иностранным державам возводилось к периоду, когда он был членом Политбюро и главой Красной Армии.
Ещё одна "новация" данного процесса заключалась в сообщениях о колоссальных средствах, которые Троцкий и троцкисты якобы получали одновременно по нескольким каналам. Крестинский показал, что троцкисты только за 1923-1930 годы получили от Рейхсвера 2 миллиона марок в золотой валюте [194]. Розенгольц сообщил, что при помощи "одного из иностранных государств" Троцкому и троцкистской организации из фонда Наркомата внешней торговли были переданы 300 тысяч долларов, 27 тысяч фунтов стерлингов и 20 тысяч марок [195]. Гринько говорил, что он помогал Крестинскому финансировать троцкистов за счёт валютных фондов Наркоминдела [196]. Даже из бюджета НКВД, согласно показаниям Ягоды и Буланова, Троцкому передавались десятки тысяч долларов [197].
Касаясь этой стороны процесса, Н. И. Седова писала: "Сотни людей - должно быть, не менее тысячи - знали, какую аскетическую жизнь вёл Троцкий и какие громадные материальные трудности он испытывал... Сотни людей видели, что Седов жил и умер в такой бедности, что временами трудно было представить что-либо худшее... Когда мы прибыли в Мексику, мы не имели практически ничего, и американские друзья заботились о наших самых элементарных нуждах. А троцкистское движение? В каждой стране, где оно существовало... правительства и всякий, кто имел дело с троцкистскими группами, знали, как они были бедны и с какими огромными личными жертвами их членов был связан выпуск их изданий" [198].
Всё это не означало, что денег, о которых говорили подсудимые, не существовало в природе. Под средствами, которые Крестинский якобы получал из Германии на нужды троцкистского движения, имелись в виду валютные поступления, передаваемые Рейхсвером советскому правительству в качестве платы за обучение немецких офицеров на территории СССР. Средства Наркомвнешторга, передача которых троцкистам вменялась в вину Розенгольцу, представляли часть огромных валютных сумм, направлявшихся по приказу Политбюро для субсидирования зарубежной деятельности Коминтерна и секретных закордонных операций ОГПУ-НКВД.
На процессе назывались новые даты и адреса заговорщических встреч Троцкого и Седова с подсудимыми. В первый день работы суда Бессонов заявил, что Троцкий в октябре 1933 года встречался с Крестинским на итальянском курорте Меране, "несмотря на то, что Троцкому исчезнуть из Франции в этот период времени было до крайности трудно" [199]. Крестинский подтвердил, что он находился в это время в Меране на лечении, но категорически отрицал свою встречу там с Троцким. Спустя два дня Крестинский не только признал эту встречу, но и сообщил подробности: Троцкий прибыл вместе с Седовым под чужим паспортом [200]. Между тем во время, названное Крестинским и Бессоновым, Троцкий неотлучно находился в городе Барбизоне под охраной и надзором французской полиции, что вскоре было документально подтверждено.
Конфузная судьба постигла и показания Крестинского о его встречах с Седовым в Германии в 1929 и 1930 годах. Вскоре было доказано, что до февраля 1931 года Седов безвыездно проживал в Турции. Розенгольц говорил о своих конспиративных встречах с Седовым в 1933 году в Австрии и в 1934 году в Чехословакии. И в данном случае оказалось легко доказать лживость этих показаний, поскольку со времени приезда во Францию в начале 1933 года Седов никогда не покидал этой страны.
Столь же фантастический характер носили показания о тайной переписке подсудимых с Троцким. Бессонов заявил, что в декабре 1936 или в начале 1937 года он послал Троцкому в Норвегию письмо от Крестинского, а через несколько дней получил ответ Троцкого Крестинскому [201]. После этого заявления мировая печать передала сообщение норвежской полиции: с начала сентября 1936 года вся почта интернированного в то время Троцкого контролировалась начальником паспортного стола Норвегии и с каждого входящего и исходящего письма снимались копии. С 18 декабря 1936 года по 9 января 1937 года Троцкий находился на пути из Норвегии в Мексику и во время этого океанского путешествия был лишён всякой возможности сношения с внешним миром.
Разумеется, цели процесса выходили за рамки политической компрометации Троцкого, необходимой для ослабления его влияния на левые силы за рубежом. Процесс преследовал и более широкие цели, как внутриполитического, так и внешнеполитического характера.
XIII
Внутриполитические цели процесса
После того, как в СССР был ликвидирован последний капиталистический класс - кулачество, стало невозможно объяснять переживаемые народом тяготы и лишения происками враждебных классовых сил. Поэтому была поставлена новая политическая и идеологическая задача - убедить советских людей с помощью массированного идеологического давления в том, что все их жертвы в период страшного шестилетия насильственной коллективизации (1928-1933 годы) были оправданы, и страна вступила в полосу "счастливой жизни". Однако основная масса населения в своей повседневной жизнедеятельности отнюдь не ощущала, что "жить стало лучше, жить стало веселее", как это неумолчно твердила официальная пропаганда. Поэтому требовалось переложить вину за "торможение" роста народного благосостояния на сверхзлодеев и заговорщиков, которые сознательно разрушали плоды труда советских людей, препятствовали процветанию страны, стремились закабалить народ и поставить его под пяту не только помещиков и капиталистов, но и самых жестоких фашистских режимов.
К такому решению Сталин подобрался не сразу. На первом процессе (Зиновьева - Каменева) речь шла только о терроре против "вождей" и ничего не говорилось о преступлениях, непосредственно направленных против населения. На втором процессе (Радека - Пятакова) круг преступлений "троцкистов" был существенно расширен, включив сговор с фашистскими державами о поражении СССР в будущей войне и расчленении страны. Там же существенное внимание было уделено вредительству, в частности организации производственных катастроф и железнодорожных аварий, жертвами которых стали десятки и сотни простых людей. Процесс "право-троцкистского блока" возложил на "заговорщиков" вину за всё то, что противоречило широковещательным заверениям о наступлении "счастливой жизни". В соответствии с этим подсудимые признавались в своих преступных действиях, якобы породивших все бедствия и тяготы, которые пришлось пережить советскому народу в 30-е годы.
Отмечая, что тоталитарный режим способен отвечать на свои экономические неудачи только циничной демагогией и беспощадными репрессиями, Троцкий писал: "То, что на языке сталинской юстиции называется "саботажем", есть на самом деле злосчастное последствие бюрократических методов командования. Явления диспропорции, расточительности, путаницы, всё более возрастая, угрожают подорвать самые основы планового хозяйства. Бюрократия неизменно ищет "виноватого". Таков в большинстве случаев сокровенный смысл советских процессов против саботажников" [202].
Если процесс Радека - Пятакова имел целью снять со Сталина и его клики ответственность за ошибки и провалы в области тяжёлой промышленности и транспорта, то на процессе "право-троцкистского блока" речь шла преимущественно об умышленной дезорганизации тех отраслей, которые наиболее близко соприкасались с населением: коммунального хозяйства, торговли, производства товаров массового потребления и т. д. Подсудимые признавались в подрыве этих отраслей ради того, чтобы озлобить население против правительства. Как следовало из их показаний, в этих целях они не чурались даже мелкого вредительства, например, срыва снабжения учащихся тетрадями, чтобы "этим вызвать недовольство в широких массах" [203].
Нарком финансов Гринько годами прилагал огромные усилия для того, чтобы вести зигзагообразный курс между инфляцией и дефляцией, повинуясь противоречивым приказам Политбюро. Теперь он сознавался в дезорганизации финансового дела и, в частности, в сознательном сокращении сети сберкасс для того, чтобы в них возникали очереди, раздражающие население.
Особое внимание на процессе было уделено списанию на преступления "право-троцкистского блока" жестоких неудач в сфере сельского хозяйства, которые особенно чувствительно переживались населением. Подсудимые называли цифры, свидетельствующие о гигантских масштабах умышленного отравления скота и порчи запасов продовольствия с целью создать в стране голод. Нарком земледелия Чернов заявил, что по заданию немецкой разведки он тормозил строительство складов и элеваторов, чтобы вызвать озлобление крестьян бессмысленной гибелью собранного зерна [204]. Шарангович "признал", что по заданию центра "правых" и польской разведки в Белоруссии было заражено анемией 30 тысяч лошадей, а чумой - огромное количество свиней [205].
Особенно характерным в этом плане был допрос Зеленского, руководившего системой потребительской кооперации. Он объявил результатом сознательного вредительства явления, с которыми население повседневно сталкивалось в торговле: обсчёт, обвес и обман покупателей, хищения и растраты и т. д. Стремлением вызвать недовольство против правительства Зеленский объяснял и умышленную организацию перебоев в торговле, при которой, по его словам, во многих лавках "в течение недели-двух" отсутствовали сахар, махорка, соль и т. д. Когда прокурор задал вопрос: "были ли такой случай или случаи, когда Москву периодически пытались оставить без яиц", Зеленский ответил, что в 1936 году была допущена "вредительская порча 50 вагонов яиц" [206]. В стране, измученной всевозможными дефицитами и всего пять лет назад пережившей массовый голод, такие "признания" не могли не произвести сильного впечатления на население, привыкшее видеть пустые прилавки магазинов.
Не удовлетворившись всем этим, Вышинский задал Зеленскому вопрос: "А как обстояло дело с маслом из-за вашей вредительской деятельности?" "Целому поколению детей, родившихся после 1927 года,- писал по этому поводу Орлов,- был незнаком даже вкус сливочного масла. С 1928 по 1935 год российские граждане могли увидеть масло только в витринах так называемых торгсинов, где всё продавалось только в обмен на золото или иностранную валюту. В 1935 году, когда карточная система, державшаяся шесть лет подряд, была наконец отменена, масло появилось в коммерческих магазинах, однако по совершенно недоступной для населения цене" [207].
Удивлённый вопросом прокурора, Зеленский сказал, что потребкооперация маслом вообще не торгует. "Я не спрашиваю, чем вы торгуете,- заявил в ответ на это Вышинский.- Вы торговали раньше всего основным - родиной, а я говорю о том, какие меры предпринимала ваша организация для того, чтобы сорвать товарооборот и лишить население необходимейших первых предметов потребления... Известно ли вам что-нибудь относительно масла?"
Поскольку подсудимый по-прежнему не мог понять, какого ответа требует от него прокурор, Вышинский подсказал ему, что по указанию "право-троцкистского блока" "не выпускали дешёвых сортов масла". Вслед за этим он вынудил Зеленского подтвердить, что "были случаи" подбрасывания в масло стекла и гвоздей, с тем чтобы "резать горло и желудки нашего народа" [208].
В обвинительной речи Вышинский, упомянув о попытках подсудимых "задушить социалистическую революцию костлявой рукой голода", сделал заявление, подобного которому не встречалось даже в самых апологетических и фарисейских статьях советской печати. Из этого заявления явствовало, что в стране уже достигнуто полное изобилие продуктов, плодами которого население не может воспользоваться лишь по вине "вредительской организации", стремившейся "то, что у нас имеется в избытке, сделать дефицитным, держать рынок и потребности населения в напряжённом состоянии". "В нашей стране, богатой всевозможными ресурсами,- утверждал Вышинский,- не могло и не может быть такого положения, когда какой бы то ни было продукт оказывался в недостатке... Теперь ясно, почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники. Тем более это давало им почву для создания настроений против системы нашего хозяйственного управления, против всей системы Советской власти" [209].
Об изменении под влиянием процесса массовых настроений много писалось в комментариях советской печати к процессу. Так, "Известия" опубликовали резолюцию колхозного митинга, в которой говорилось: "Теперь известно, почему у нас падали кони и рогатый скот" [210].
Помимо внутриполитических целей, процесс преследовал далеко идущие цели внешнеполитического характера.
XIV
Внешнеполитические цели московских процессов
Начиная с 1933 года, международное положение Советского Союза стало быстро укрепляться. В западной печати часто появлялись суждения типа: "Кремль держит в своих руках судьбы Европы", "Сталин сделался международным арбитром". Такого рода оценки исходили из констатации двух объективных факторов: обострения антагонизмов между крупнейшими капиталистическими державами и усиления индустриальной и военной мощи СССР.
В этих условиях московские процессы призваны были служить не только обману советского и зарубежного общественного мнения. Они выполняли важные внешнеполитические функции, сигнализируя о том, кого на данном этапе Кремль рассматривает в качестве союзников, а кого - в качестве врагов. В лихорадочной обстановке 30-х годов, когда правительство любой капиталистической державы опасалось оказаться перед лицом военного союза СССР с другими государствами, "признания" подсудимых об их шпионских связях призваны были свидетельствовать об изменениях во внешнеполитических ориентациях советского правительства. А поскольку дипломатические комбинации в эти годы непрерывно менялись, менялось и содержание обвинений, особенно в части, касавшейся пораженческой и шпионской деятельности сверхзаговорщика Троцкого. Правительства капиталистических стран не спешили с опровержениями этих обвинений. Это объяснялось прежде всего тем, что они рассматривали Троцкого в качестве более опасного противника, чем Сталин, поскольку законно видели в нём будущего вождя международной революции, возможность которой на всём протяжении 30-х годов стояла на повестке дня. Даже в августе 1939 года, в момент разрыва дипломатических отношений между Германией и Францией, французский посол Кулондр заявил Гитлеру, что в случае новой мировой войны "действительным победителем" может оказаться Троцкий, на что Гитлер ответил: "Я [это] знаю" [211].
После первых выступлений Троцкого за рубежом советская печать называла его не иначе, как "мистер Троцкий". 8 марта 1929 года в "Правде" была помещена пространная статья, в которой утверждалось, что Троцкий своими статьями оказывает услугу Черчиллю и Уолл-Стриту.
В период обострения отношений с Польшей "Правда" напечатала фальшивый документ, призванный убедить читателей в том, что Троцкий является союзником польского диктатора Пилсудского [212]. Спустя два года советские правящие круги стали вынашивать планы установления советско-польского союза. В 1933 году по поручению Сталина Радек направился в Польшу, где был торжественно принят Пилсудским и выступил с заявлением о наступлении дружеских отношений между Советским Союзом и Польшей как "двумя странами, вышедшими из революции". После этого упоминания о сотрудничестве Троцкого с Пилсудским исчезли со страниц советской печати.
До 1933 года Германия числилась в друзьях Советского Союза, а главным врагом СССР считалась Франция. Поэтому на процессах по делу "Промпартии" (1930 г.) и "Союзного бюро меньшевиков" (1931 г.) подсудимые обвинялись в сговоре с французским правительством как центром враждебных интриг против Советского Союза. Когда в июле 1933 года Троцкий прибыл во Францию, "Юманите" немедленно объявила: "Из Франции, этого антисоветского очага, Троцкий будет атаковать СССР - здесь стратегический пункт, и вот почему сюда прибывает господин Троцкий".
После прихода Гитлера к власти Сталин стремился к сохранению дружественных отношений с Германией. Выражением этих намерений явилась зондажная статья в "Известиях", где утверждалось, что СССР - единственная страна в мире, не испытывающая вражды к Германии, "независимо от формы и состава правительства Рейха" [213]. Поэтому в советской и коминтерновской прессе Троцкого по-прежнему не обвиняли в сговоре с германскими правящими кругами, а продолжали называть агентом Антанты.
Вплоть до московских процессов такого рода обвинения подразумевали лишь то, что Троцкий своими литературными выступлениями "льёт воду на мельницу" враждебных СССР государств. В сговоре с такими государствами в начале 30-х годов обвинялись лишь беспартийные специалисты и бывшие меньшевики.
Об изменнической и пораженческой деятельности Троцкого и троцкистов в пользу капиталистических государств речь пошла только с 1936 года, причём с каждым процессом крут этих государств расширялся, а шпионские контакты Троцкого и троцкистов опрокидывались всё дальше в прошлое.
Ко времени второго процесса Зиновьева - Каменева (август 1936 года) стало очевидным, что планы Сталина улучшить отношения с Третьим рейхом наталкиваются на сопротивление со стороны Гитлера. Поэтому подсудимые этого процесса обвинялись в сотрудничестве с нацистами ради подготовки убийства Сталина и других кремлёвских вождей. Эта не отличающаяся богатством воображения схема была перестроена и усложнена на процессе Радека - Пятакова. Здесь говорилось о прямом сговоре Троцкого с правительствами Германии и Японии, направленном на подготовку поражения СССР в будущей войне с этими державами. "Эта постановка обвинения,- писал Троцкий,- не случайно совпала с моментом расцвета политики Народного фронта. На знамени советской дипломатии и тем самым Коминтерна было написано создание военного блока демократий против союза фашистских стран... В своих международных интригах подсудимые тщательно сообразовывались с видами и расчётами советской дипломатии. Они могли покушаться на жизнь Сталина, но не на политику Литвинова" [214].
Подготовка третьего процесса совпала с укреплением международных позиций Германии и увяданием надежд на Народные фронты и военный союз СССР с Великобританией. Замена английского министра иностранных дел Идена прогитлеровски настроенным лордом Галифаксом была симптомом сближения Англии с Германией. В силу этого в Москве возникли новые дипломатические идеи, повлиявшие на содержание "признаний" подсудимых. Прежняя схема, согласно которой троцкисты служили исключительно германо-японскому блоку, была отброшена. Подсудимые были объявлены агентами целого синклита капиталистических государств: Германии, Японии, Польши и Англии.
На процессе "право-троцкистского блока" обвинение не делало различий между веймарским и нацистским режимами. Связь троцкистов с Германией утратила чисто фашистскую окраску, поскольку, согласно показаниям Крестинского, она началась ещё в 1921 году. Получалось, что троцкисты после захвата власти Гитлером автоматически перешли на службу к фашистам. Чтобы частично исправить этот нонсенс, Бессонов заявил, что оппозиционные группы в Советском Союзе ещё в 1931 году вступили в сговор с определёнными кругами национал-социалистической партии, а с 1933 года пытались воспрепятствовать нормализации германо-советских отношений, дабы доказать немецким промышленным и военным кругам, что хорошие отношения между Германией и СССР при сталинском руководстве невозможны. В 1936 году, согласно показаниям того же Бессонова, Троцкий и его сторонники стремились подтолкнуть правящие круги Германии к ускорению войны [215].
Завязывание заговорщических связей Троцкого с Англией датировалось 1926 годом, хотя на предыдущем процессе Радек, являвшийся, по словам Вышинского, троцкистским министром иностранных дел, в своих пространных показаниях ни словом не упомянул об этих связях. Объясняя данный парадокс, Троцкий писал, что Москва, признававшая в начале 1937 года Англию миролюбивым и демократическим государством, после отставки Идена вновь причислила её к агрессивным империалистическим державам. "Литвинов решил показать Лондону зубы. Подсудимые немедленно принимают это к сведению... Показание Раковского, превращающее его и меня в агентов Интеллидженс Сервис, есть на самом деле дипломатическое предостережение по адресу Чемберлена (премьер-министра Великобритании.- В. Р.)!"
Аналогичный смысл имело включение Польши в разряд стран, сотрудничающих с троцкистами. После поворота британской политики в сторону Германии более отчётливо обозначилась и прогерманская ориентация Польши. Поэтому Москва решила "показать Варшаве, что не делает себе никаких иллюзий насчёт её нейтралитета и что в будущей войне Польша должна быть готова стать ареной столкновения между СССР и Германией. Устами подсудимых Литвинов угрожает полковнику Беку (тогдашнему министру иностранных дел польского государства.- В. Р.)".
К 1938 году от концепции "блока демократий" как противовеса фашистско-милитаристской "оси" уцелели только США и Франция. Поэтому эти страны не были названы в ряду государств, чьи правительства конспирировали с троцкистами. Особенно красноречивым по своей абсурдности Троцкий считал умолчание о Франции. Троцкисты, завязывавшие связи с врагами СССР с 1921 года, "совершенно обошли Францию, как бы забыли об её существовании. Нет, они ничего не забыли; они просто предвидели будущий франко-русский пакт и остерегались создать Литвинову затруднения в 1938 году". Правда, Раковский говорил на процессе о своих шпионских контактах с французскими промышленниками и журналистами. Но все названные им лица относились к числу противников Народного фронта, стоявшего у власти во Франции. "Подсудимые, во всяком случае, оставались верны себе: даже в самых своих "предательских" сделках с иностранными государствами они тщательно оберегали дипломатические планы Кремля".
Подводя итог несоответствиям признаний об "изменах" на трёх московских процессах, Троцкий делал вывод, что "изменнические действия подсудимых представляют собою только негативное дополнение к международным комбинациям правительства". По мере изменения дипломатических расчётов Кремля, менялось и содержание "измен" троцкистов. При этом "сегодняшние комбинации и интересы получали силу полностью перестраивать события за последние 20 лет". В особенности это ретроспективное приспособление к изменениям в международной обстановке сказалось на версиях об изменнических действиях самого Троцкого. "В 1937 г. моя старая дружба с Винстоном Черчиллем, Пилсудским и Даладье оказалась забыта,- писал Троцкий.- Я стал союзником Рудольфа Гесса и кузеном Микадо. Для обвинительного акта 1938 года моё старое звание агента Франции и Соединенных Штатов оказалось совершенно неуместным; зато забытая дружба с британским империализмом получила исключительную актуальность... Таким образом, даже в своих "изменах" я продолжаю выполнять патриотическую функцию" [216].
XV
Генеральный прокурор
В непосредственном проведении московских процессов ключевая роль принадлежала Вышинскому, что само по себе служило оскорблением для подсудимых. Вышинский был правым меньшевиком, занимавшим высокий пост при Временном правительстве. После Октябрьской революции он долго выжидал и лишь в 1920 году, когда заканчивалась гражданская война, подал заявление о вступлении в правящую партию.
Пока старая ленинская гвардия сохраняла в партии ведущую роль, Вышинский был обречён на то, чтобы находиться на второстепенных постах и ожидать исключения из партии во время партийных чисток. Исключённый в ходе генеральной чистки 1921 года, он был восстановлен в партии спустя год. В 1924 году комиссия по чистке непроизводственных ячеек вновь отобрала у него партбилет, который был возвращён ему лишь в результате вмешательства председателя партколлегии ЦКК Сольца, в кабинете которого Вышинский устроил истерику [217].
С 1923 года Вышинский работал прокурором уголовно-судебной коллегии Верховного Суда СССР. Его коллегами в этом учреждении были Крыленко, Карклин, Галкин и другие старые большевики, которые "революцию и советскую власть не считали источником каких-то благ для себя, не искали высоких постов и личных выгод. Они бедно одевались, хотя могли иметь любую одежду, какую только пожелают, и ограничивались скудным питанием, в то время, как многие из них нуждались в специальной диете, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в царских тюрьмах" [218]. Все они презирали Вышинского, считая его гнусным карьеристом.
По мере преследования и разгрома внутрипартийных оппозиций Вышинский, как и некоторые другие бывшие меньшевики (например, Майский и Трояновский), продвигался на всё более высокие посты. С 1925 по 1931 год он занимал должности ректора МГУ и заведующего главным управлением по профессиональному образованию Наркомпроса РСФСР. Затем он вернулся на юридическую работу, совершив за несколько лет восхождение от прокурора РСФСР до генерального прокурора СССР.
Параллельно с практической работой Вышинский выступал как теоретик уголовного-процессуального права. Едва ли верно широко распространённое мнение, будто он публично отстаивал положение о признании подсудимых как "царице доказательств". В вышедшей под его редакцией в 1936 году книге М. С. Строговича "Уголовный процесс" говорилось: "При системе формальных доказательств сознание обвиняемого в преступлении считалось "лучшим доказательством мира", "царицей доказательств". Сейчас вера в абсолютную правильность сознания обвиняемого в значительной мере разрушена: обвиняемый может сознаваться ложно... Поэтому сознание обвиняемого, как всякое иное доказательство, подлежит проверке и оценке по всей совокупности всех обстоятельств дела... Ни в какой мере не соответствует принципам советского уголовного процесса переоценка доказательственного значения признаний обвиняемого, ставка на них как на основное и важнейшее доказательство: такого значения показания обвиняемого в советском процессе не имеют и иметь не могут" [219]. Эта точка зрения нашла отражение и в статьях Большой Советской Энциклопедии. Так, в статье С. Прушицкого "Доказательство" утверждалось: "Признание рассматривается в буржуазных странах как доказательство и притом как наиболее совершенное доказательство, как "царица всех доказательств". Для получения этого признания уголовная полиция и прибегает к различным способам, из которых наиболее надёжным в средние века, особенно в практике инквизиции и религиозных судов... считалась пытка" [220]. Эти положения в более сжатом виде повторялись в статье "Признание", опубликованной в 1940 году, когда Вышинский был ответственным редактором отдела государства и права Большой Советской Энциклопедии [221].
В обвинительных речах на московских процессах Вышинский внёс ряд существенных "корректив" в юридическую теорию. Так, в речи на процессе "право-троцкистского блока" он отверг общепринятую среди учёных-криминалистов точку зрения, согласно которой доказательством соучастия в преступлении служит общее согласие и умысел каждого из преступников. Он заявил, что эта точка зрения "не может быть нами принята и никогда не применялась и не принималась. Она узка и схоластична. Жизнь шире этой точки зрения". На этом основании Вышинский требовал осуждения членов вымышленных "центров" и "блоков" и за такие преступления, о которых они даже согласно материалам суда ничего не знали.
Московские процессы стали звёздным часом в жизни Вышинского. Предоставленную ему роль государственного обвинителя он выполнял с садистским удовлетворением, заменяя юридические формулировки потоком оголтелой брани, состоявшей из таких выражений, как "проклятая гадина", "вонючая падаль", "цепные псы империализма", "жалкие подонки", "звери в человеческом облике", "зловонная куча человеческих отбросов" и т. п. "Вышинский разговаривал с подсудимыми,- писал Троцкий,- не на языке юриста, а на условном жаргоне соучастника, заговорщика, мастера подлога, на воровском жаргоне" [222]. Характеризуя стиль поведения и субъективные мотивы Вышинского на процессах, Троцкий замечал, что "всякий средний журналист способен заранее написать текст завтрашней обвинительной речи Вышинского, может быть, лишь с меньшим количеством площадных ругательств. Вышинский сочетает с политическим процессом свой личный процесс. В годы революции он был в лагере белых. Переменив после окончательной победы большевиков ориентацию, он долго чувствовал себя униженным и подозреваемым. Теперь он берёт реванш. Он может глумиться над Бухариным, Рыковым, Раковским, имена которых он в течение ряда лет произносил с преувеличенной почтительностью" [223].
Вышинский понимал, что подсудимые испытывают особое унижение от того, что их обвиняет в измене революции человек, находившийся в её решающие годы во враждебном стане. Зная, что никто из них не посмеет напомнить о его собственном прошлом, он проявлял неистощимую изобретательность в издевательствах над своими жертвами. "Он обрушивался на беззащитных сталинских узников с таким искренним удовольствием,- писал Орлов,- не только потому, что Сталину требовалось свести с ними счёты, но и потому, что он сам был рад возможности посчитаться со старыми большевиками... Зная, что перед ним на скамье подсудимых - невинные жертвы сталинского режима, что в ближайшие часы их ждёт расстрел в подвалах НКВД, он, казалось, испытывал искреннее наслаждение, когда топтал остатки их человеческого достоинства, черня всё, что в их биографиях казалось ему наиболее ярким и возвышенным" [224].
Чем известней была личность подсудимого и значительней - его революционные заслуги, тем чаще Вышинский напоминал, что видит в нём лишь "контрреволюционного бандита". На процессе "право-троцкистского блока" он заявил Раковскому, которого даже антикоммунист Конквест называет "легендарной личностью": "Вы в своих объяснениях сегодня вообще допускали целый ряд таких выражений, как будто вы забываете, что речь идёт о вас, как о члене контрреволюционной, бандитской, шпионской, диверсионной организации изменников. Я считаю себя обязанным... просить вас держаться ближе к существу совершённых вами изменнических преступлений, говорить без философии и тому подобных вещей, которые здесь совершенно не к месту" [225].
Согласно свидетельству Орлова, руководители НКВД не имели права сообщать Вышинскому об инквизиторских приёмах, применяемых к подследственным. Они раскрывали ему лишь некоторые свои карты, указывая на опасные места, которые требовалось обойти на судебных заседаниях. Сценарий будущего процесса, "преступления", в которых подсудимые должны были сознаться,- всё это сочинялось без участия Вышинского. Его допускали к допросам на предварительном следствии лишь тогда, когда обвиняемый уже дал признательные показания. Поэтому "Вышинский сам ломал себе голову, пытаясь догадаться, какими чрезвычайными средствами НКВД удалось сокрушить, парализовать волю выдающихся ленинцев и заставить их оговаривать себя. Одно было ясно Вышинскому: подсудимые невиновны. Как опытный прокурор, он видел, что их признания не подтверждены никакими объективными доказательствами вины... От Вышинского не только не зависела судьба подсудимых,- он не знал даже, какой приговор заранее заготовлен для каждого из них" [226]. Он твёрдо знал лишь то, что малейшая осечка на процессе роковым образом скажется на его собственной участи.
С судьбой Вышинского трагически переплелась судьба Сольца, которого называли "совестью партии". Сольц на протяжении многих лет возглавлял высший партийный суд - партколлегию ЦКК. Хотя на этом посту он не мог не принимать участия в исключении из партии троцкистов, ему, по свидетельству Орлова, "только в последние годы жизни пришлось под влиянием всеобъемлющего террора повторить сталинскую клевету насчёт Троцкого" [227].
В 1937 году Сольц, занимавший пост помощника прокурора СССР по судебно-бытовому сектору, пытался получить доступ к следственным делам некоторых старых большевиков. Знавший Вышинского ещё по учёбе на юридическом факультете, Сольц потребовал от него показать материалы дела своего соратника по большевистскому подполью и нарымской ссылке Трифонова. В ответ на выраженное Сольцем сомнение в виновности Трифонова Вышинский произнёс обычную в те годы фразу: "Если органы взяли, значит, враг". На это Сольц закричал: "Врешь! Я знаю Трифонова тридцать лет как настоящего большевика, а тебя знаю как меньшевика".
Осенью 1937 года Сольц выступил на собрании Свердловского районного партактива с требованием создать комиссию для расследования деятельности Вышинского. После этих слов часть зала замерла от ужаса, но большинство стало кричать: "Долой! Вон с трибуны! Волк в овечьей шкуре!" Сольц пытался продолжать речь, но его стащили с трибуны [228].
В феврале 1938 года Сольц был уволен из прокуратуры. Он пытался добиться приёма у Сталина, с которым во время работы в подполье ему приходилось спать на одной койке. Когда Сталин отказался принять его, Сольц объявил голодовку. После этого его поместили на два месяца в психиатрическую больницу. Но и оттуда он вышел не окончательно сломленным. В сентябре 1939 года он послал письмо Ульриху, с которым в своё время работал в комиссии ЦИК по амнистиям. В этом письме он сообщал: "21 апреля 1939 года была осуждена коллегией Верховного суда моя племянница Анна Григорьевна Зеленская, разошедшаяся с Зеленским лет 10 назад и проживавшая... у меня на квартире, из которой она была взята в недобрые дни, когда дела сочинялись и обвинения составлялись под руководством Вышинского".
Отмечая, что за последнее время в "Правде" стали часто появляться сообщения о клеветниках, по доносам которых были осуждены многие невинные люди, Сольц писал: "Я полагаю, что вина клеветников не столь велика, если суд таков, что так охотно прислушивается к оговорам и по ним судит. Отвечать крепче гораздо должны неправедные судьи и прокуроры, которые допускают такие приговоры".
С нескрываемым сарказмом и возмущением Сольц упоминал о том, что "недавно разразился статьёй в "Правде" председатель Верховного суда СССР Голяков. В ней он разъясняет, что суд должен быть правильный и права подсудимого ограждены. На деле, признает он, это во многих случаях не соблюдается, чему он приводит много примеров. Их, к сожалению, гораздо больше, их многие тысячи, и поздно немного обращается Голяков с призывом улучшить работу суда".
В заключение Сольц обращался к Ульриху со следующими требованиями: "Надо более решительными мерами воздействовать на господ судей... Я прошу вас затребовать дело [Зеленской] и сказать своё слово. Если вы этого не сделаете, то по существу за это неправое дело будете нести ответственность и Вы" [229].
Во время войны Сольц в составе группы старых большевиков был эвакуирован в Ташкент. Там он находился в состоянии глубокой депрессии. Встречавший его в эвакуации Ю. Трифонов вспоминал, что Сольц "непрерывно писал на длинных листах бумаги какие-то бесконечные ряды цифр. Не знаю, что это было. Возможно, он писал старым подпольным шифром нечто важное" [230]. Умер Сольц за несколько дней до конца войны. Ни одна газета не поместила о нём некролога.
Что же касается Вышинского, то он был щедро вознагражден Сталиным. В 1939 году он был избран членом ЦК ВКП(б), академиком и назначен на пост заместителя председателя Совнаркома. В дальнейшем он работал первым заместителем министра, а затем министром иностранных дел - до 1953 года, когда этот пост был возвращён Молотову. Умер Вышинский почти через два года после смерти Сталина, находясь на посту постоянного представителя СССР в ООН.
Политический портрет Вышинского будет не полон, если не сказать, что из репрессий он извлекал не только карьерные, но и корыстные, имущественные выгоды. Так, после ареста Серебрякова, одного из главных обвиняемых на втором московском процессе, Вышинский приобрёл его кооперативную дачу. Получив кооперативный пай Серебрякова, Вышинский перевел дачу на баланс хозяйственного управления Совнаркома и построил рядом с ней ещё одну дачу, обошедшуюся государственной казне в 600 тыс. рублей. После того, как в 1945 году распоряжением Совнаркома за подписью Сталина были подарены новые дачи "особо отличившимся в войне", в том числе Вышинскому, он сдал свою прежнюю дачу в аренду, получив тем самым постоянный источник нетрудового обогащения [231].
XVI
Приговор
Фальсификаторской работе Вышинского посильную помощь оказывало множество лиц, использованных для идеологического обоснования процесса.
Показательны в этом отношении воспоминания Е. А. Гнедина, в обязанности которого входило цензурование сообщений присутствовавших на процессе иностранных журналистов. Когда после первых заседаний суда он обнаружил, что зарубежные корреспонденты отмечают явные несуразности в показаниях Бессонова, то поспешил рассказать об этом Вышинскому, который ответил "чисто деловым образом": "Хорошо, я переговорю с Сергеем Алексеевичем".
Сам Гнедин ощущал непрочность своего положения, потому что он работал первым секретарём посольства СССР в Берлине в 1935-1937 годах, когда Бессонов занимал там должность советника. Бессонов упомянул на процессе о "нелегальной связи" Гнедина с Бухариным и Радеком, хотя добавил, что "Гнедин был робок и ни в чём не участвовал" [232]. Эти слова не вошли в стенограмму процесса, а Гнедин был арестован лишь спустя год, в связи с попыткой фабрикации "дела Литвинова".
Освещение процесса на страницах советской печати было поручено целой когорте журналистов и литераторов. Писатель Авдеенко, работавший в то время в "Правде", вспоминал, что после его обращения к Кольцову с просьбой получить пропуск на процесс, Кольцов посмотрел на него "с какой-то странной тревогой" и доверительно сказал:
- Зря ты туда рвешься. Не ходи!.. Там такое творится - уму непостижимо. Все говорят одно: Военная коллегия, государственный обвинитель, защита, свидетели и сами подсудимые. Странный процесс. Очень странный. Я сбежал оттуда. Не могу прийти в себя от того, что увидел и услышал.
Авдеенко рассказывал, что эти слова Кольцова он слушал "удивлённо, с нарастающим возмущением, хотя всегда доверял ему всей душой" [233]. Впрочем, на следующий день в "Правде" появилась статья "сбежавшего" с процесса Кольцова под названием "Свора кровавых собак" [234].
Брат Кольцова Борис Ефимов свои отклики на процесс публиковал в форме карикатур. На одной из них была изображена двухголовая тварь (одна голова с лицом Троцкого, другая - с лицом Бухарина) со звериными лапами и шерстью, ведомая на поводке рукой со свастикой [235].
После процесса на всех экранах страны демонстрировался фильм "Приговор суда - приговор народа", в котором была запечатлена обвинительная речь Вышинского. В ней Вышинский превзошёл самого себя, доказывая, что вскрытый на процессе заговор был намного более грандиозным, чем те, о которых шла речь на предыдущих процессах, поскольку он объединил многочисленные подпольные группы троцкистов, правых и националистов из всех республик. Обрушивая на подсудимых потоки самой грязной брани, Вышинский называл их "бандой уголовных преступников... которых даже уголовники третируют, как самых падших, самых последних, презренных, самых растленных из растленных" [236].
В последнем слове большинство подсудимых квалифицировали свои преступления почти в тех же выражениях, которые употреблял Вышинский. Рыков подчёркивал, что он "выдал и разоблачил" всех своих бывших единомышленников, "кто сохранился на моей памяти". Он заявлял, что хочет использовать своё последнее слово для того, чтобы "по мере сил повлиять на тех моих бывших сторонников, которые, может быть, до настоящего времени не арестованы и не разоружились и о которых я не знал или запамятовал... Мне бы хотелось, чтобы... они все поняли, что разоружение, даже с риском каких-нибудь лишений или даже арестов, одно только даёт какое-то облегчение" [237]. Иванов упрекал Бухарина в том, что тот "не договаривает здесь всей правды... потому, что он хочет сохранить те остатки враждебных сил, которые ещё прячутся в своих норах" [238]. Тем самым подсудимые недвусмысленно давали понять, что террор не ослабнет после данного процесса.
Розенгольц говорил, что ему хочется в своём "последнем обращении к людям... вспомнить то, что было хорошего в моей жизни, безусловно хорошего", и в этой связи рассказывал о "той огромной поддержке, которую всегда в гражданской войне оказывал мне Сталин". Заявив, что "мы имеем такой подъём в Советском Союзе, какого не имеется нигде в мире", он в подтверждение этого запел песню "Широка страна моя родная" [239].
Раковский говорил о своей личной дружбе с Троцким, продолжавшейся 34 года, и пожаловался суду лишь на то, что требование прокурора о лишении его свободы на 25 лет не сообразовано с "физиологическими пределами обвиняемого, который находится перед вами" [240].
Суд сохранил жизнь только трём подсудимым, причём двум из них (Раковскому и Плетнёву) были назначены такие сроки заключения, чтобы они могли выйти из тюрьмы, когда им наступит 90 лет. Эти трое подсудимых были расстреляны в октябре 1941 года в Орловской тюрьме, вместе с большой группой других политзаключённых, уничтоженных в преддверии захвата гитлеровцами Орла. За полгода до этого Раковский говорил сотруднику НКВД Аронсону: "Я решил изменить свою тактику: до сих пор я просил лишь о помиловании, но не писал о самом деле. Теперь я напишу заявление с требованием о пересмотре моего дела, с описанием всех "тайн мадридского двора" - советского следствия. Пусть хоть народ, через чьи руки проходят всякие заявления, знает, как у нас "стряпают" дутые дела и процессы из-за личной политической мести. Пусть я умру, пусть я труп, но помните... когда-нибудь и трупы заговорят" [241].
Раковский не знал, что "трупы" "заговорили" уже в дни самого процесса - устами Троцкого и зарубежных левых общественных деятелей, не оставивших камня на камне от конструкции московского суда. За рубежом вокруг процесса поднялась острая политическая борьба, в которой голос вольных и невольных подголосков Сталина перекрывался голосами честных политиков и публицистов.
XVII
Международный резонанс процесса
Сталин озаботился тем, чтобы в кратчайший срок проинформировать о процессе зарубежную общественность. Издание английского текста стенографического отчёта было осуществлено такими телеграфными темпами, что через день после окончания процесса эта книга была выпущена в свет. Одновременно на иностранных языках было издано много пропагандистских книг о процессе, в том числе брошюра "Заговор против Советского Союза и международного мира", автором которой был Пономарёв, будущий академик и секретарь ЦК КПСС [242].
Конечно, такого рода книги не были рассчитаны на глав правительств, генеральных штабов и секретных служб фашистских государств, которые лучше, чем кто-либо другой, знали: обвинения "троцкистов" и советских генералов в государственной измене и сговоре с германскими и японскими милитаристскими кругами являются чистейшим вымыслом. Что же касается многих недальновидных политиков буржуазно-демократических государств, то они пришли к такому выводу лишь после второй мировой войны, когда публикация секретных архивов Германии и Японии не оставила камня на камне от фальшивых версий о переговорах Троцкого и троцкистов с фашистскими державами.
Буржуазная печать в своих оценках великой чистки отвечала двояким образом на вопрос, укрепил или ослабил этой чисткой Сталин своё господство. С одной стороны, бросавшиеся в глаза подлоги московских процессов подталкивали к выводу о том, что сама необходимость прибегать к судебным фальсификациям свидетельствует о слабости сталинского режима. С другой стороны, многие аккредитованные в Москве иностранные журналисты помогали Сталину обманывать общественное мнение Запада, заявляя, что в результате расправы с оппозицией и строптивыми генералами сталинское руководство стало более сильным и могущественным, чем когда бы то ни было.
На процессе присутствовало немало иностранных наблюдателей, в том числе представителей зарубежных коммунистических партий, которые, возвратившись на родину, убеждали общественность своих стран в юридической безупречности процесса. Аналогичную функцию выполнял английский лейборист Притт, доверие к свидетельствам которого прибавляло то обстоятельство, что недавно он председательствовал на контрпроцессе по делу о поджоге рейхстага, организованном в Лондоне немецким коммунистом Мюнценбергом. "Первое, что произвело большое впечатление на меня как английского юриста,- писал Притт,- было свободное и непринужденное поведение заключённых. Все они хорошо выглядели... Судебный приговор и прокурор Советского Союза снискали себе добрую славу в крупных державах современного мира".
На удочку организаторов процесса попался и посол США в СССР Дэвис, который в дни суда писал своей дочери: "Процесс показал все элементарные слабости и пороки человеческой природы - личное тщеславие самого худшего образца. Стали явными нити заговора, который чуть было не привёл к свержению существующего правительства" [243]. Дэвис не ограничился изложением впечатлений о процессе своим близким. Он направлял подробные отчёты государственному секретарю США Хэллу, а во время поездки в Англию поделился своими соображениями с Черчиллем, после чего последний заявил, что Дэвис "открыл ему совершенно новый взгляд на обстановку". О своих московских впечатлениях Дэвис написал книгу, по которой в США был снят фильм "Миссия в Москву", в значительной части посвящённый московским процессам.
В отличие от Дэвиса и Притта, большинство людей на Западе, знавших положение в СССР и личности главных подсудимых, испытали сильный шок. Швейцарский писатель Петер Вайс, автор пьесы "Изгнание Троцкого", в книге "Эстетика сопротивления" вспоминал, что многие бойцы Интернациональных бригад в Испании воспринимали московские процессы как фантасмагорию и мучительно размышляли над причинами признаний обвиняемых. Не веря в эти признания, они пытались отыскать в них потайной смысл. "Если Бухарин признает, что выступал с критическими клеветническими речами против партийного руководства,- говорили некоторые из них,- то он хочет привлечь внимание к альтернативе, которую он представляет, тем самым, он противопоставляет большевизм нынешней партийной структуре" [244].
Ромен Роллан, направлявший безрезультатные письма Сталину об освобождении арестованных, в дни процесса писал французскому писателю-коммунисту Ж. Р. Блоку: "Московский процесс для меня - терзание... Резонанс этого события во всём мире, и особенно во Франции и в Америке, будет катастрофическим. Не думают ли лучшие друзья СССР, что надо было бы самым быстрым способом отправить советским властям письмо (закрытое, не предназначенное для печати), заклинающее их подумать о том, какие плачевные последствия для Народного фронта, для сотрудничества коммунистической и социалистической партий, для совместной защиты Испании будет иметь решение, приговаривающее осуждённых к смертной казни? Именно в данный момент, когда ФКП делает всё возможное, чтобы установить объединённый фронт трудящихся разных идейных тенденций, все усилия рискуют быть перечёркнутыми вследствие того морального отзвука, который получит такой приговор. А ведь, наверное, возможно (и было бы нужно) заменить его ссылкой, которая обезвредит осуждённых без того, чтобы возбуждать общественное мнение,- оно и так глубоко смущено" [245].
Процесс вызвал волну протестов во всём мире. С опровержениями выступили все находившиеся за рубежом лица, упомянутые на процессе в качестве "сообщников" подсудимых: меньшевики Дан и Николаевский, эсер Вишняк, левые политические деятели Франции Росмер, Паз, Раппопорт, Суварин, французский промышленник Николь и др.
Особенно много заявлений было сделано в защиту Раковского, которого хорошо знали и высоко ценили социалисты и дипломаты разных стран. Признания Раковского были дезавуированы названными им на процессе лицами. Французский журналист Бюрэ заявил, что во время его пребывания в Москве ему не дали встретиться с Раковским, несмотря на предварительное обещание властей об организации такой встречи. Известная английская филантропка Пейджет сообщила, что в 1934 году встречалась с Раковским в СССР и Японии, но их разговоры касались только вопросов, связанных с деятельностью Международного Красного Креста [246].
Ещё накануне суда руководители II Интернационала и Международной федерации социалистических профсоюзов направили в Москву телеграмму, в которой говорилось: "Мы снова считаем своим долгом обратить внимание советского правительства на тот вред, который наносят делу рабочих всего мира эти процессы и казни. Мы не хотим высказывать сейчас своего мнения об основательности или неосновательности обвинений, какими бы фантастическими они ни казались. Но мы не можем смотреть без тревоги на поведение официальной советской печати, осуждающей всех подсудимых без различия ещё до того, как представлены какие бы то ни было доказательства их вины. Такое поведение представляется нам совершенно противоречащим элементарным принципам правосудия и способным создать атмосферу, вредную для беспристрастного ведения процесса" [247].
В отклике на процесс секретарь Социалистического Интернационала Ф. Адлер обращал внимание на вопиющее противоречие, которое вытекало из действий московских фальсификаторов: "С одной стороны, подсудимых обвиняют на московских процессах в самых отвратительных преступлениях, изображают их прямо-таки какими-то выродками человечества; а с другой стороны, тех же подсудимых выставляют перед всем миром как неких столпов и свидетелей истины не только тогда, когда они обвиняют самих себя, но и тогда, когда они выполняют обязанности клеветников по назначению против других". Адлер приходил к выводу о том, что "никогда ещё нашему идеалу не грозила такая великая опасность, как сейчас, когда фашистские преступники переходят в наступление и, к сожалению, имеют возможность так широко использовать в своих целях те гнусности, которые совершает утвердившаяся в Москве диктатура одержимых" [248].
Лидер бельгийских социалистов Вандервельде подчёркивал, что "рабочие массы в Западной Европе не могут не прийти в волнение, когда они видят, что большинство ветеранов Октябрьской революции посылаются на эшафот" [249].
Болью и отчаянием была проникнута передовая статья органа французской социалистической партии "Попюлэр", написанная Леоном Блюмом. В ней обращалось внимание на то, что московский процесс наносит удар Народному фронту, даёт пищу кампании французской реакции, направленной против франко-советского пакта, и создает в Англии и США течение общественного мнения, враждебное сближению этих стран с СССР. "Люди, имена которых ещё несколько месяцев тому назад фигурировали среди самых крупных в советской истории,- писал Блюм,- сознались в совершении деяний, с реальностью которых не мирится наш разум и совершение которых, как и в предыдущих процессах, было попросту материально невозможно, более того, лживость которых - я имею право добавить это,- морально доказана для нас... Таковы чувства, которые я не могу подавить в себе. Я хорошо знаю, что завтра их будут эксплуатировать общие враги и Советов, и социализма. Но это не моя вина. Зачем же заставляют нас делать выбор между словом, которое становится опасностью, и молчанием, которое было бы позором?" [250]
"Попюлэр" указывал, что московский процесс поставил мировой пролетариат перед трагической альтернативой: "Если обвиняемые действительно повинны в приписываемых им преступлениях, то что же думать о строе, который систематически порождает такого рода разложение руководящих кругов государства рабочей партии? Очевидно, этот строй страдает каким-то органическим внутренним пороком и гниет на корню... Или же - обвиняемые возводят на себя небылицы, они невиновны, они честные революционеры. Что же тогда думать о правительстве, которое инсценирует фальшивые процессы, которое сажает на скамью подсудимых ни в чём не повинных людей, которое истребляет во имя диктатуры одного лица всех лучших людей революции?" [251]
Обобщая отклики мировой общественности, Троцкий писал: "Если во время процесса Радека - Пятакова значительная часть мировой печати колебалась и недоумевала, то во время последнего процесса единодушный вывод общественного мнения гласил: наиболее грандиозный и наиболее наглый подлог в политической истории мира!" [252]
Аналогичные выводы были сделаны левым крылом русской эмиграции. В статье "Международное значение московского процесса" один из лидеров партии меньшевиков Р. Абрамович писал: "С небывалым ещё единодушием вся решительно левая, социалистическая и либеральная, печать всего мира, за исключением казённых коммунистических органов, осудила последний процесс, как сплетение лжи и клеветы, как исторический подлог, как преступление против всех законов пролетарской морали, как осквернение социалистической чести, но прежде всего - как сокрушительный удар по всему мировому социализму. Все без исключения политические группировки, кроме официальных секций Коминтерна, все социалистические и общественные организации, даже те, которые до сих пор явно склонялись на сторону большевизма... ныне единым фронтом выступили против совершаемого Сталиным преступления" [253].
Отмечая, что на московских процессах была представлена картина адских злодеяний, якобы осуществлённых подсудимыми по указке международного капитализма и фашизма, Абрамович писал, что "имеется бесконечно более действительный, бесконечно более рафинированный и прежде всего неизмеримо более эффективный способ нанести русской революции и всей стране поистине непоправимый удар". Этот способ заключается в объявлении советской юстицией перед лицом всего мира, что большевистской партией руководили люди без принципов и убеждений и что "сама Октябрьская революция, это лучезарное солнце мировой революции, была сделана руками германских, японских или английских шпионов (Раковский, Бухарин, Троцкий и др.)". Такая публичная дискредитация русской революции, по словам Абрамовича, больше ослабляла Советский Союз на международной арене и наносила больший вред престижу СССР и делу мирового социализма, чем это могли бы сделать все действительные или вымышленные диверсанты и шпионы [254].
Другой меньшевистский лидер Ф. Дан называл новую судебную трагикомедию бесконечно более омерзительной, чем все предыдущие, поскольку она "слишком уж явственно носит характер простой "охоты за черепами" - за старобольшевистскими черепами, за черепами всех, кто так или иначе служил революции, которую Сталин теперь хоронит... Сталин уже не довольствуется изображением своих большевистских противников как людей, дошедших до последних пределов падения в борьбе с ним, гениальным и мудрым "вождем народов". Нет, выволакиваются старые, давно в самой советской прессе рассказанные перипетии внутрибольшевистской борьбы 1917-18 и позднейших годов, перетряхиваются эпизоды дореволюционного и военного времени, чтобы "доказать", что все сплошь вожди старого большевизма, уже расстрелянные и ещё недострелянные, испокон веку были, если не шпиками царской охранки, то по крайней мере платными агентами контрразведок всего мира" [255].
К аналогичными выводам приходил один из наиболее честных представителей центристского крыла эмиграции Г. Федотов, который писал, что "во время процесса 21-го мысль просто отказывалась понимать это политическое сумасшествие, когда государство публично, перед всем светом, само себя секло на радость врагам". Причину такого эффекта процесса Федотов видел в головотяпстве, представлявшем, по его словам, характерную черту Сталина. "В преследовании прямой, ближайшей цели он забывает обо всём на свете. Чтобы погубить Ягоду, он не останавливается перед тем, чтобы разоблачить перед всем светом преступные тайны ГПУ... К своим историческим эпитетам вождь народов прибавил имя отравителя. И здесь Сталин взваливает на сотрудников своих свои собственные грехи" [256].
Федотов подчёркивал, что "на этот раз Сталин посадил на скамью подсудимых сливки партии - правда, смешав их с чекистами и провокаторами... Бухарин, принципиальный и чистый, любимец партии, хранитель этических заветов. Раковский - вся жизнь которого задолго до России и до 1917 года прошла в революционной борьбе, которого сам Короленко удостаивал своей дружбы. Рыков, самый русский и "почвенный" из старой гвардии, заступник служилой интеллигенции, которому она в последние годы платила общим сочувствием" [257]. Эти непредвзятые оценки эмигрантского публициста намного ближе к исторической истине, чем оценки нынешних российских "демократов" и "национал-патриотов", мажущих всех вождей большевизма одной чёрной краской.
Наиболее проницательные деятели русской эмиграции уловили одно из наиболее драматических последствий московских процессов - компрометацию большевистской партии. На предыдущих процессах начало заговорщической деятельности оппозиционеров датировалось 1932 годом, когда озлобленные своим поражением троцкисты и правые в стремлении вернуться к власти якобы вступили на путь государственной измены. Теперь же нити их "предательства" были протянуты в 1926, 1921 и даже в 1918 годы, а круг самих "предателей" неизмеримо расширился. Согласно материалам процесса, во главе ВКП(б), правительства, Коминтерна, Красной Армии, ГПУ на протяжении многих лет стояли заведомые негодяи, замаскированные сторонники капитализма и фашизма, продажные наймиты буржуазных разведок, провокаторы царской охранки и т. д. Поскольку лицо политической партии определяется её лидерами и идеологами, то большевистская партия представала некой клоакой, в которой с момента её основания барахтались люди, способные на самые низменные преступления. Московские процессы косвенно набрасывали тень и на Ленина, поскольку, согласно их "открытиям", почти все его ближайшие соратники оказались низменными уголовными преступниками.
Понижение авторитета большевизма и уничтожение его признанных руководителей вызвало глубокое удовлетворение в наиболее реакционных политических кругах. В дни процесса итальянский фашистский официоз - газета "Popolo d"Italia" писала: "Не стал ли Сталин тайным фашистом в связи с катастрофой ленинской системы?" [258] А сам Муссолини с удовлетворением заявлял, что "никто до сих пор не наносил идее коммунизма (пролетарской революции) таких ударов и не истреблял коммунистов с таким ожесточением, как Сталин" [259].
Отдавая себе отчёт в ослаблении экономической, политической и военной мощи СССР, вызванном великой чисткой, гитлеровская клика не только инспирировала заявления германской печати об обоснованности массовых репрессий в СССР, но и через свои секретные службы подбрасывала Сталину подложные документы, призванные убедить его в измене старых большевиков и генералов.
Обобщая широкий спектр суждений мировой печати о событиях, происходящих в СССР, Троцкий писал: "Может ли быть что-либо более постыдное, чем то безразличие, какое бюрократия проявляет по отношению к международному престижу страны? ...Из организованных им процессов московское правительство выходит вконец обесчещенным. Враги, как и возможные союзники, оценивают его силу и авторитет несравненно ниже, чем до последней чистки" [260].
XVIII
Троцкий о московских процессах
За время третьего московского процесса Троцкий написал около двух десятков статей и заметок для мировой печати. Описывая своё психологическое состояние во время получения очередных сообщений из Москвы, он замечал: "Почти полтора года я живу почти непрерывно в атмосфере московских процессов. И тем не менее каждая новая телеграмма... кажется мне бредом. Я должен сделать над собой почти физическое усилие, чтобы оторвать собственную мысль от кошмарных комбинаций ГПУ и направить её на вопрос: как и почему всё это возможно?" [261]
Первые отклики Троцкого на процесс носили характер страстных эмоциональных инвектив. Едва ли можно встретить в какой-либо другой его статье более гневные и яростные слова о "системе тоталитарного самодурства и разврата", чем те, которые содержатся в статье "Каин Джугашвили идёт до конца". "Из-за спины "великого" Сталина,- говорилось здесь,- глядит на человечество тифлисский мещанин Джугашвили, ограниченный и невежественный пройдоха. Механика мировой реакции вооружила его неограниченной властью... Подсудимые, из которых большинство выше обвинителей несколькими головами, приписывают себе планы и идеи, порождённые гением современного Кречинского и разработанные кликой гангстеров. Гонимые логикой капитуляций и падений, физически и морально раздавленные, терроризированные страхом за близких, гипнотизируемые политическим тупиком, в который их загнала реакция, Бухарин, Рыков, Раковский, Крестинский и другие играют страшные и жалкие роли по безграмотным шпаргалкам Ежова. А за стеной Каин Джугашвили потирает руки и зловеще хихикает: какой трюк он придумал для обмана солнечной системы!" [262]
Разумеется, Троцкий не мог ограничиться только эмоциональными обличениями, несмотря на их точность и выверенность силой разума. В своих откликах на процесс он выдвигал детальную аргументацию, способную убедить каждого честного человека в его лживости и сфабрикованности. Разыгрывался новый акт острейшего политического противоборства, на одном полюсе которого находился единовластный правитель огромного государства, обладающий колоссальными материальными ресурсами и гигантским аппаратом клеветы, а на другом - одинокий изгнанник, лишённый средств, отделённый тысячами километров от своих друзей и единомышленников и ограждённый непроницаемым кордоном от своей страны.
На каждое новое разоблачительное слово Троцкого Сталин отвечал новыми политическими убийствами и фальсификациями, послушно разносимыми услужливой коминтерновской прессой по всему миру. Взятый во враждебное кольцо Троцкий имел возможность использовать лишь единственное средство, которое оставалось в его распоряжении,- оружие логики и истины, обращённой к здравому смыслу и нравственному чувству мыслящих и честных людей на всём земном шаре.
Третий московский процесс представлял лабораторию гигантской лжи, превзошедшей своим цинизмом и беззастенчивостью все предыдущие судебные инсценировки. Он подтвердил предвидение Троцкого, высказанное во время процесса Радека - Пятакова: "Сталин похож на человека, который пытается утолить жажду солёной водой. Он вынужден будет инсценировать дальнейшие судебные подлоги" [263]. Следующий подлог представил советское государство "централизованным аппаратом государственной измены" [264], а всех членов ленинского Политбюро, за исключением Сталина, заговорщиками и предателями - даже в те времена, когда власть была сконцентрирована в их руках. Согласно картине, представленной на процессе, крупнейшие советские дипломаты (Раковский, Крестинский, Карахан, Юренев, Богомолов) состояли на службе у иностранных разведок. Подавляющее большинство народных комиссаров СССР и все главы правительств трёх десятков союзных и автономных республик, выдвинутые движением освобождённых национальностей, стремились расчленить Советский Союз и поставить его народы под ярмо фашизма. Во главе промышленности, транспорта, сельского хозяйства и финансов стояли почти сплошь вредители. Люди, отдавшие революционному движению 30, 40, даже 50 лет жизни (как Раковский), вели подрывную работу ради реставрации капитализма. Взятые суммарно, все эти обвинения, порочащие честь большевизма, превосходили даже клевету белой эмиграции, обвинявшей Ленина, Троцкого и других большевистских вождей в том, что они совершили Октябрьскую революцию по заданию германского генерального штаба.
Суммируя бесчисленные несуразности московских процессов, Троцкий писал: "Как часто бывает в жизни, "здравый смысл" отцеживает комаров, но проглатывает верблюдов. Конечно, нелегко поверить тому, что сотни людей сами клевещут на себя. Но разве легче поверить тому, что те же сотни людей совершают ужасающие преступления, которые противоречат их интересам, их психологии, всему делу их жизни?.. Что более вероятно, спросим мы далее: то ли, что лишённый власти и средств политический изгнанник, отделённый от СССР химической завесой клеветы, одним движением мизинца побуждал в течение ряда лет министров, генералов и дипломатов изменять государству и себе самим во имя неосуществимых и абсурдных целей; или же то, что Сталин, располагая неограниченной властью и... всеми средствами устрашения и развращения, заставлял подсудимых давать показания, которые отвечают его, Сталина, целям?.. Чтоб окончательно победить близорукие сомнения "здравого смысла", можно поставить ещё один вопрос, последний: что более вероятно - то ли, что средневековые ведьмы действительно находились в связи с адскими силами и выпускали на свои деревни холеру, чуму и падёж скота после ночных консультаций с дьяволом ("врагом народа"), или же то, что несчастные женщины просто клеветали на себя под калёным железом инквизиции?" [265]
Возврат к средневековому варварству оказался возможным "только в отравленной насквозь атмосфере, скопившейся под свинцовой крышкой тоталитарного режима" [266]. Но даже всевластие Сталина, вынудившего десятки своих беззащитных жертв исповедоваться в несовершённых ими преступлениях, не могло заставить мыслящих людей поверить в серию судебных фантасмагорий. "Несмотря на исключительную силу коварства, вооружённого всеми ресурсами государственной власти и новейшей техники, московские процессы, взятые в целом, поражают, как грандиозный абсурд, как бред ограниченного человека... Не будет преувеличением сказать, что в основных своих обвинениях процессы проникнуты духом тоталитарного идиотизма" [267].
Единственное утешение, которое можно испытывать перед лицом последнего, страшного и вместе с тем шутовского процесса, подчёркивал Троцкий, состоит в радикальном повороте мирового общественного мнения, по достоинству оценившего грубость его замысла и исполнения. Это, однако, не могло уменьшить ущерб, нанесённый процессами и великой чисткой в целом Советскому Союзу. С болью за свою страну и её героический народ, оказавшийся в безраздельной власти диктатора, не признающего даже подобия личной и политической морали, Троцкий подчёркивал: как бы ни относиться к подсудимым, как бы ни оценивать их поведение в когтях ГПУ, они делом всей своей жизни доказали свою бескорыстную преданность русскому народу и его освободительной борьбе. "Расстреливая их и тысячи менее известных, но не менее преданных делу трудящихся, Сталин продолжает ослаблять моральную силу сопротивления страны в целом" [268].
Троцкий указывал, что на протяжении многих лет истребление свидетелей собственных преступлений составляло неотъемлемую черту государственной деятельности Сталина. Московскими процессами он пытался "заткнуть все дыры и щели, создать герметическую или, говоря более новым термином, тоталитарную обстановку для самого гигантского подлога мировой истории" [269]. Той же цели - скрыть преступления и провалы в области международной политики служила замена всего дипломатического корпуса и всей зарубежной агентуры. Однако из этой среды выдвинулось несколько фигур "невозвращенцев" (см. гл. XXXIX-XL), выступивших перед мировым общественным мнением с показаниями, обнаружившими всю гниль конструкции сталинских подлогов.
Подготавливая массовую чистку, Сталин выдвинул идею новой, "самой демократической в мире конституции". Его замысел состоял в том, чтобы представить мировому общественному мнению картину страны, которая после суровых лет борьбы и лишений вступила, наконец, на путь подъёма народного благосостояния и расцвета демократии. На этом оптимистическом фоне особенно зловещими должны были предстать дьявольские фигуры троцкистов, которые разрушают хозяйство, организуют голод, отравляют рабочих и готовятся отдать счастливую страну на растерзание фашистским насильникам. "Опираясь на тоталитарный аппарат и неограниченные материальные средства, Сталин замыслил единственный в своём роде план: изнасиловать совесть мира и с одобрения всего человечества навсегда расправиться со всякой оппозицией против кремлёвской клики". На первых порах ему оказывали в этом поддержку либеральные "друзья СССР", соревновавшиеся в славословиях по поводу наступления в СССР эры демократии. Если бы сейчас издать сборник их статей по поводу демократического поворота в политике Кремля, подчёркивал Троцкий, то "многим из авторов не осталось бы ничего иного, как сгореть со стыда".
Напоминая, что многие западные журналисты и литераторы объясняли все его предостережения об инквизиторских замыслах Сталина "личной ненавистью", Троцкий писал: "Личная ненависть в вопросах и отношениях исторического масштаба вообще ничтожное и презренное чувство. Кроме того, ненависть слепа. А в политике, как и в личной жизни нет ничего страшнее слепоты. Чем труднее обстановка, тем обязательнее следовать совету старика Спинозы: "Не плакать, не смеяться, а понимать"" [270].
Троцкий усматривал трагический символизм в том факте, что московский процесс совпал во времени со вступлением Гитлера в Австрию. Совпадение это он не считал случайностью. Гитлер всё менее опасался отпора своим экспансионистским притязаниям со стороны Москвы, потому что он был "отлично осведомлён о той деморализации, которую правящая клика Кремля в борьбе за самосохранение внесла в армию и население страны" [271]. Фашизм одерживал победу за победой, создавал всё более грозную военную опасность для Советского Союза в то время, как Сталин варварскими чистками ослаблял страну.
Троцкий указывал, что никакие статистические выкладки не могут дать исчерпывающего представления о процессах хозяйства, политики и культуры, которые являются в конечном счёте отношениями между людьми и социальными группами. "Московские судебные трагедии обнаружили, что эти отношения из рук вон плохи, вернее сказать, невыносимы". Сталинский режим коренным образом преобразовал социальные отношения, порождённые Октябрьской революцией. "Никакой класс и никогда в истории не сосредотачивал в своих руках в столь короткий срок такого богатства и могущества, какие сосредоточила бюрократия за годы двух пятилеток. Но этим она поставила себя в возрастающее противоречие с народом, который прошёл через три революции и опрокинул царскую монархию, дворянство и буржуазию. Советская бюрократия сосредоточивает в себе ныне, в известном смысле, черты всех этих низвергнутых классов, не имея ни их социальных корней, ни их традиций. Она может отстаивать свои чудовищные привилегии только организованным террором, как она может обосновывать свой террор только ложными обвинениями и подлогами" [272].
Эти слова подводят к объяснению основного исторического парадокса великой чистки и одного из главных вопросов, встающих перед её исследователями: почему бюрократия, поднявшая Сталина к власти и ставшая социальной опорой его самодержавия, продемонстрировала свою слабость перед лицом истребительного похода, который открыл против неё Сталин? Не имея опоры в отношениях собственности; будучи отчуждённой от народа, не ощущая поддержки трудящихся масс, бюрократия оказалась неспособной - хотя бы из чувства самосохранения - противодействовать Сталину, а шла за ним в деле своего истребления.
"В течение двух десятилетий,- подчёркивал Троцкий,- во всех сферах государственной жизни происходил отбор наиболее выдающихся, наиболее подходящих, наиболее умелых и талантливых людей для наиболее ответственных постов" [273]. По мере перерождения пролетарской диктатуры в личную диктатуру Сталина всё более обострялось противоречие между персональными качествами этих людей и функциональной ролью того социального слоя, который они составляли. Несмотря на то, что процессы перерождения охватили значительную часть партийного, государственного, военного, хозяйственного аппарата, к началу великой чистки этот аппарат состоял в большинстве своём из даровитых людей, способных к самостоятельному мышлению и творческим действиям - по крайней мере в рамках своих профессиональных обязанностей. Но именно такие люди и должны были быть сметены в условиях абсолютистского режима.
В ходе великой чистки бюрократия как социальный слой всё более утрачивала способных и честных людей и пополнялась за счёт ограниченных и морально ущербных карьеристов, всё в большей степени становилась виновником ослабления, деморализации и унижения страны во всех сферах общественной и политической жизни. Нагляднее всего этот процесс выразился в области хозяйства. "Бросаемые направо и налево обвинения в саботаже,- писал Троцкий,- привели в расстройство весь административный аппарат. Всякое объективное затруднение истолковывается как личное упущение. Всякое упущение приравнивается, когда нужно, к саботажу. В каждой области и в каждом районе расстрелян свой Пятаков. Инженеры плановых органов, директора трестов и заводов, мастера - все смертельно напуганы. Никто ни за что не хочет нести ответственности. Каждый боится проявить инициативу. В то же время под расстрел можно попасть и за недостаток инициативы. Перенапряжение деспотизма ведёт к анархии. Режим демократии нужен советскому хозяйству не меньше, чем доброкачественное сырьё или смазочные материалы. Сталинская система управления - не что иное, как универсальный саботаж хозяйства" [274].
Эта система в сочетании с приходом к руководству на всех уровнях неподготовленных, некомпетентных и неумелых людей привела к резкому падению темпов экономического роста. Рост промышленного производства, составивший в 1936 году 28,8 %, снизился до 11,1 % в 1937 году и 11,8 % в 1938 году. В 1939-1940 годах индустрия вообще топталась на одном уровне - производство стали, чугуна, проката, бумаги, добыча нефти практически не увеличивались, а производство автомобилей, тракторов и других видов сельхозмашин даже упало по сравнению с 1936 годом.
Значительно труднее выразить в количественных показателях ущерб, нанесённый великой чисткой развитию культуры. Последствия этого ущерба носили ещё более болезненный и главное, более долговременный характер. "Последние процессы и вся вообще бесчестная по целям и методам чистка,- писал Троцкий,- окончательно утвердили господство кляузы, подлости, доноса и трусости... Сколько-нибудь независимые и одарённые учёные, педагоги, писатели или художники запуганы, затравлены, арестованы, сосланы, если не расстреляны. По всей линии торжествует бездарный негодяй. Он предписывает науке маршрут и диктует искусству правила творчества. Удушливый запах гниения несётся от советской прессы" [275]. Такая духовная атмосфера вызвала резкое понижение культурного и нравственного уровня общества, которое в послесталинский период только отчасти компенсировалось успехами советской образовательной системы и известным расширением духовной свободы, либерализацией культурной жизни.
Откликаясь на голоса западных либералов, перешедших с позиций безоговорочной поддержки Сталина на позиции столь же безоговорочного отвержения большевизма, Троцкий писал: "Пусть не говорят нам: вот к чему привела Октябрьская революция! Это почти то же, что при виде разрушенного моста над Ниагарой воскликнуть: вот к чему приводят водопады!.. Октябрьская революция привела не только к судебным подлогам. Она дала могущественный толчок экономике и культуре великой семьи народов". Но в силу сложного комплекса внешних и внутренних, объективных и субъективных причин в советском обществе возникли новые социальные антагонизмы, а на их базе выросла бюрократическая диктатура, без идей, без чести и совести, которая в борьбе с новым обществом дошла до беспримерных преступлений. Этот политический режим, приходящий во всё большее противоречие с социальным фундаментом советского общества, заложенным Октябрьской революцией, способен унести "на дно исторической пропасти все те социальные завоевания, которые ряд поколений русского народа оплатил ценою неисчислимых жертв" [276].
В том, что этот, наиболее пессимистический вариант прогноза Троцкого в конечном счёте стал реальностью, немалую роль сыграло поведение постсталинской бюрократии, в том числе её отношение к московским процессам.
XIX
Историческая судьба московских процессов
Развёртывание (и свёртывание) правды о московских процессах шло в СССР сложными и извилистыми путями.
В докладе Хрущёва на XX съезде КПСС содержались такие характеристики "троцкистов", которые прямо подводили к мысли о сфабрикованности выдвигавшихся против них обвинений. "Сейчас, когда прошёл достаточный исторический срок,- утверждал Хрущёв,- мы можем говорить о борьбе с троцкистами вполне спокойно и довольно объективно разобраться в этом деле. Ведь вокруг Троцкого были люди, которые отнюдь не являлись выходцами из среды буржуазии (этот "оправдательный" пассаж представлял типичное проявление сталинистской вульгаризации классового подхода.- В. Р.). Часть из них была партийной интеллигенцией, а некоторая часть - из рабочих". Напомнив, что многие троцкисты принимали активное участие в борьбе за социалистическую революцию и укрепление её завоеваний, Хрущёв выражал уверенность в том, что, если бы Ленин оставался жив, он не допустил бы их физического уничтожения [277].
Эти высказывания представляли несомненный шаг вперед в очищении истории внутрипартийной борьбы от сталинистских фальсификаций, хотя в них сохранялось противопоставление троцкизма ленинизму и индульгенция выдавалась лишь тем оппозиционерам, которые "порвали с троцкизмом". Это соответствовало всему духу доклада, в котором по-прежнему подчёркивались заслуги Сталина в политической борьбе с троцкизмом и другими "антипартийными течениями", чья линия, по словам Хрущёва, "по существу вела к реставрации капитализма, к капитуляции перед мировой буржуазией". "Ошибки" Сталина усматривались лишь в том, что он приступил к кровавым репрессиям против своих идейных противников после того, как они "были политически давно уже разгромлены" [278].
Казалось бы, даже такая постановка вопроса должна была привести к немедленному пересмотру московских процессов. Ещё до XX съезда Президиум ЦК КПСС создал комиссию по их расследованию. Однако, как сообщил Хрущёв на июньском пленуме ЦК 1957 года, Молотов и другие ближайшие сталинские приспешники сделали "всё, чтобы не допустить серьёзного разбирательства этих дел" [279].
После изгнания этих лиц из ЦК у Хрущёва оказались развязаны руки для такого серьёзного и обстоятельного разбирательства. По поручению ЦК КПСС правоохранительные и партийные органы провели новую тщательную проверку материалов московских процессов. В 1959-1963 годах 7 (из 17) подсудимых второго и 10 (из 21) подсудимых третьего процесса были реабилитированы. О невиновности некоторых из них широко сообщалось в печати, а нескольким была воздана дань уважения как выдающимся деятелям партии. Так, в Узбекистане многие улицы, предприятия, колхозы были названы именами Ф. Ходжаева и А. Икрамова. Кроме того, в 1957 году были полностью реабилитированы в юридическом и политическом отношении все участники "военной организации", согласно материалам процесса "право-троцкистского блока", входившие в этот блок.
Уже в 1956 году члены Президиума ЦК отдавали себе ясный отчёт в том, что главные подсудимые московских процессов невиновны в приписанных им преступлениях. При встрече с дочерью Рыкова Микоян на её вопрос о реабилитации отца ответил: "Это вопрос политический. Это мы будем решать, а не прокуратура. Он, конечно, никого не предавал и не продавал... Если бы он тогда удержался бы, то и сейчас работал бы" [280].
Ко времени XXII съезда (1961 год) все юридические данные о фальсификаторском характере московских процессов были получены. В преддверии съезда по Москве широко ходили слухи о предстоящей реабилитации всех жертв этих процессов. Однако этого дальнейшего логического шага на пути десталинизации Хрущёв так и не решился сделать. Сказалось здесь и давление китайского руководства, упрекавшего его в том, что разоблачения сталинских преступлений и без того нанесли ущерб "делу мирового социализма", и взрывчатые последствия официального пересмотра фальсификаторских процессов в "странах народной демократии", ставшего толчком для трагических событий 1956 года в Венгрии и Польше. Под влиянием этих факторов Хрущёв вёл себя подобно маятнику: то выступал с новыми обличениями по адресу Сталина, то неожиданно превозносил его заслуги, в том числе в борьбе с "врагами народа".
По словам самого Хрущёва, от уже подготовленной акции по дезавуированию открытых процессов его отговорили руководители европейских компартий, прежде всего М. Торез и Г. Поллит. Они утверждали, что обнародование правды о процессах вызовет дальнейший отлив из их партий коммунистов, хорошо помнивших заверения своего руководства в справедливости сталинского правосудия (массовый выход из этих компартий произошёл под влиянием разоблачений сталинских преступлений на XX съезде КПСС). Результатом межпартийных переговоров стало решение вообще не поднимать на XXII съезде вопроса о процессах.
Подыскивая в своих мемуарах аргументы для оправдания этого трусливого и постыдного решения, Хрущёв заявлял, что "мы взяли, как говорится, грех на душу в интересах нашей партии, нашей идеологии, нашего общего рабочего дела... Если бы мы опубликовали правдивые материалы об открытых процессах, то это уже оказалось бы, пожалуй, абстрактной истиной (? - В. Р.)... Ведь сделанного уже не воротить". По его словам, реабилитация "честных людей, преданных и очень ценных для СССР, но просто имевших какие-то другие взгляды", была отложена тогдашним руководством КПСС до того времени, когда "все жившие (в 30-е годы.- В. Р.) отойдут, как говорится, в мир иной" [281].
Утверждение Хрущёва, что очищение имён бывших оппозиционеров от заведомо ложных обвинений оказалось бы выгодно "только нашим врагам, врагам социализма, врагам рабочего класса", маскировало нежелание правящей верхушки советской и зарубежных компартий "ворошить прошлое", продиктованное заботой не об интересах социализма, а о собственных интересах. Ведь юридическая реабилитация бывших оппозиционных лидеров привела бы к восстановлению их политических имён и побудила бы к анализу выдвигавшейся ими идейной альтернативы сталинизму. Запятнанные своими прошлыми позорными заявлениями о справедливости расправы над "врагами народа", Хрущёв и другие ведущие бюрократы периода "оттепели" были не готовы и не способны к переосмыслению внутрипартийной борьбы, которое непременно поставило бы под сомнение не только сохранявшуюся со сталинских времен концепцию истории партии, но и сталинистскую концепцию социалистического строительства, прочно отложившуюся в их сознании и определявшую их текущую политику.
Особенно постыдно выглядит объяснение Хрущёвым нежелания даже подойти к вопросу об исторической судьбе и политической роли Троцкого. "Троцким и вопросом о его гибели мы не занимались,- заявлял он.- Мы не поднимали занавеса и даже не хотели этого. Мы вели с Троцким идеологическую борьбу, судили его, были и остались противниками его идеологии, его концепции. Он нанёс немалый вред революционному движению, а тем более и погиб не на территории СССР, погиб без суда и следствия" [282] (курсив мой.- В. Р.). Даже в мемуарах Хрущёву не хватило смелости упомянуть о потайной акции, совершённой во время его правления: приглашении убийцы Троцкого Меркадера после отбытия 20-летнего тюремного заключения в Москву, где ему была вручена присуждённая ещё в сталинские времена Золотая Звезда Героя Советского Союза.
В первых главах мемуаров Хрущёву оказалось не под силу перешагнуть через сталинистские оценки внутрипартийной борьбы 20-х годов. Он по-прежнему утверждал, что эта борьба велась "партийными ленинскими методами", путём свободных демократических дискуссий и свободного голосования в партийных организациях. Однако, чем дальше продвигался Хрущёв в своих размышлениях о прошлом, тем больше он подвергал критической переоценке свои прежние взгляды и суждения, тем чаще подчёркивал политические заслуги лидеров антисталинских оппозиций. Говоря об уничтожении Сталиным почти всех партийных деятелей, которые "боролись в рядах партии над её сплочением", он добавлял: "Ленин в предсмертной записке упомянул, что в партии два самых выдающихся человека - Троцкий и Сталин. И тут же Ленин написал об отрицательных чертах Сталина" [283].
Вопросы о характере московских процессов на протяжении 60-70-х годов широко обсуждались в западной коммунистической прессе. Однако даже в вышедшей после XXII съезда КПСС книге известного деятеля английской компартии Палма Датта утверждалось: враги коммунизма "заявляют, что все судебные процессы, проводившиеся советскими органами госбезопасности... были, дескать, инсценированы. Эти чудовищные извращения и преувеличения серьёзного факта - желания исправить содеянное - возможны в настоящий момент на Западе лишь в силу того, что длительный процесс юридического пересмотра и расследования событий данного периода ещё не завершён. Мы не можем ещё противопоставить этим измышлениям точные, полные данные... Историкам следует подождать, пока не будет завершена работа правосудия" [284].
Однако "правосудие" времен застоя вообще отказалось от дальнейшего расследования московских процессов. Брежневское руководство проигнорировало даже призыв зарубежных коммунистических и социалистических партий, видных деятелей западной культуры к реабилитации одного лишь Бухарина, который рассматривался на Западе в качестве носителя гуманистической альтернативы сталинизму.
Единственное заявление о невиновности Бухарина и Рыкова было сделано в 1962 году на совещании историков. Отвечая на записку из зала, докладчик Поспелов заявил как о само собой разумеющемся: "Достаточно внимательно изучить документы XXII съезда КПСС, чтобы сказать, что ни Бухарин, ни Рыков, конечно, шпионами и террористами не были" [285]. Между тем столь категорическая ссылка на XXII съезд была явно не к месту, ибо на нём о Бухарине и Рыкове вообще ничего не говорилось. Характерно и то, что с этим заявлением выступил человек, называвший в 1937 году "правых" во главе с Бухариным и Рыковым "оголтелой бандой врагов народа, готовых на все и всяческие преступления против нашей родины, бандой фашистских мерзавцев" [286].
В изданиях нового учебника по истории КПСС, заменившего "Краткий курс", зона критики Сталина и сталинизма то сужалась, то расширялась. При этом сохранялось табу на какое-либо упоминание о московских процессах. Ещё более нелепым выглядело умолчание о главных подсудимых этих процессов во всех советских справочных и энциклопедических изданиях, выпущенных вплоть до конца 80-х годов. В них содержались статьи о Гитлере, Муссолини и других деятелях фашизма, но начисто отсутствовали биографические справки о Троцком, Зиновьеве, Бухарине и других лидерах антисталинских оппозиций. Единственным изданием, в котором их персоналии нашли место, было полное собрание сочинений Ленина. Но даже в 45 томе этого издания, вышедшем в 1964 году, в кульминационный момент критики сталинизма, содержание этих персоналий сводилось в основном к утверждениям об "антипартийной деятельности" этих лиц.
На любое позитивное или даже нейтральное упоминание о деятелях антисталинских оппозиций в историко-партийной или художественной литературе был наложен безусловный запрет. Эта тенденция усилилась в 70-е годы, когда был выпущен целый ряд пухлых наукообразных трудов, посвящённых "борьбе партии с троцкизмом". В них воспроизводилась традиционная сталинистская концепция внутрипартийной борьбы, очищенная лишь от упоминаний о московских процессах и шпионско-диверсионной деятельности оппозиционеров.
Первые годы "перестройки" не прибавили чего-либо существенно нового к оценке нашего исторического прошлого. В докладе Горбачёва, посвящённом 70-летию Октябрьской революции, воспроизводилась традиционная сталинистская концепция победоносной борьбы партии за строительство социализма. К "новациям" доклада относились лишь несколько критических фраз о Сталине и первое благоприятное упоминание о Бухарине, для которого был избран, однако, специфический контекст: наряду со Сталиным и некоторыми другими деятелями партии Бухарин положительно оценивался за его вклад в борьбу с троцкизмом.
Лишь когда обнаружились первые провалы щедро разрекламированной "перестройки", горбачёвское руководство решило занести в её актив "гласность", обращённую в прошлое. Была создана комиссия по дополнительному изучению материалов, связанных со сталинскими репрессиями, которая осуществила, наконец, пересмотр московских процессов. Были реабилитированы в юридическом и политическом отношении все их подсудимые (за исключением Ягоды), а затем - и другие активные оппозиционеры, осуждённые закрытыми судами или решениями Особого совещания.
С 1988 года началась публикация трудов наиболее видных оппозиционеров (прежде всего Бухарина), а также работ, освещающих "белые пятна" истории, в том числе факты сопротивления коммунистических оппозиций сталинизму.
В середине 1989 года в советской печати появились первые фрагменты из работ Троцкого, вслед за чем были опубликованы некоторые его статьи и книги. Однако воздействие этих публикаций на советскую общественность было перекрыто валом антикоммунистической пропаганды, отождествляющей сталинизм с большевизмом. Эта тенденция проявилась и в первых вышедших в СССР работах о Троцком, принадлежавших партаппаратчику Васецкому, сделавшему в годы "застоя" партийную и научную карьеру на критике "троцкизма", и генералу Волкогонову, приобретшему в тот же период известность своими работами по "разоблачению идеологических диверсий империализма" [287]. В годы "перестройки" и "реформ" Васецкий превратился в идеолога "национально-патриотических сил", а Волкогонов - в идеолога "демократов". Оба этих течения сомкнулись в осуждении "утопичности" и "преступности" теории и практики большевизма.
Таким образом, лишь частично осуществились прогнозы Троцкого, писавшего в 1937-1938 годах: "Революция раскроет все тайные шкафы... и покроет вечным проклятьем имена палачей. Сталин сойдет со сцены, отягчённый всеми совершёнными им преступлениями,- не только как могильщик революции, но и как самая зловещая фигура человеческой истории" [288]; "памятники, которые он построил себе, будут разрушены или сданы в музей тоталитарного гангстерства. Зато победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, и поставит на площадях освобождённого Советского Союза памятники несчастным жертвам сталинской системы подлости и бесчестья" [289].
Памятники Сталину действительно были разрушены, а все процессы - пересмотрены, но не революционным народом, а постсталинской бюрократией.
Однако все прогнозы Троцкого носили многовариантный характер. В его работах мы находим и предвидение иного характера, которое оказалось более адекватным действительности: "Если бюрократии удастся, переделав формы собственности, выделить из себя новый имущий класс, этот последний найдет себе других вождей, не связанных революционным прошлым и - более грамотных. Сталин вряд ли услышит при этом слово благодарности за совершённую работу. Открытая контрреволюция расправится с ним, вернее всего, по обвинению... в троцкизме. Сталин станет в этом смысле жертвой амальгамы им же установленного образца" [290].
Примерно такой оказалась посмертная судьба Сталина в конце 80-х годов, когда правящая бюрократия, давно утратившая какую-либо преемственную идейную связь с большевизмом, действительно перешла к переделке форм собственности и выделению из себя нового имущего класса. Этот процесс происходил сложными и извилистыми путями, на первых порах - под маскировочные призывы к "восстановлению ленинского облика социализма". Новая, "перестроечная" волна разоблачений сталинизма завершилась построением описанной Троцким амальгамы. Целая орава "демократических" публицистов и квазиучёных восстановила не только обвинение Сталина в троцкизме (выдвинутое в конце 20-х годов "правыми"), но и взяла на вооружение - хотя и с обратным, негативным знаком - тезис о Сталине как "верном продолжателе дела Ленина". Эти исторические подлоги явились необходимым условием идеологического обеспечения капиталистической реставрации в СССР.
Победа антикоммунистических сил была облегчена многолетней дискредитацией большевизма, которая берёт начало от московских процессов. На них фактически был вынесен приговор большевистской партии, которая изображалась некой клоакой, битком набитой изменниками, убийцами и провокаторами. Конечно, сталинская бюрократия, имевшая в виду под партией самоё себя, продолжала неустанно возносить хвалу партии, по-прежнему именовавшейся большевистской. Идеологический вакуум утраченного доверия к большевизму она заполнила идентификацией партии с всемогущим и непогрешимым вождем.
Культ Сталина, на котором воспитывались десятилетиями советские люди и зарубежные коммунисты, был разрушен на XX съезде партии. В докладе Хрущёва Сталин предстал в своём истинном обличии государственного преступника (хотя слова "преступник" и "преступления" в докладе не упоминались, но факты, сообщённые Хрущёвым, буквально вопияли о себе и неумолимо наталкивали на такой вывод).
Для миллионов людей в СССР и за его пределами доклад Хрущёва явился ошеломляющим ударом. Теперь и Сталин, и уничтоженные им большевистские вожди (оценки которых не подверглись пересмотру) признавались, хотя и по разным мотивам, преступниками. Возникла ещё более сложная проблема, от которой лидеры КПСС попросту отмахнулись. Тем временем шло накопление новых ошибок в экономике и социальной жизни, обусловленных сохранением сложившихся при Сталине политических структур и авторитарных методов правления. Каждый последующий лидер, ничего не меняя в механизме власти, списывал очевидные провалы в управлении страной на своего предшественника. Всё это ещё более обнажало фарисейство трафаретной официальной пропаганды и ещё более разрушало престиж партии, именем которой низвергались ещё недавно прославляемые её "вожди".
Вместе с тем социалистическое сознание народа отделяло переродившуюся партию от идей Ленина и Октябрьской революции, приверженность которым продолжала жить в душах миллионов советских людей. На этих настроениях в первые годы "перестройки" попытался сыграть Горбачёв, получивший кредит народного доверия за призывы возродить ленинские, большевистские традиции. Однако неудачи обещанных им "судьбоносных преобразований" побудили его - с подачи Яковлева и других антикоммунистически настроенных советников - направить раздражение людей новым обманом на революционное прошлое страны. С 1988 года - ещё до того, как оказалось возможным публично критиковать Горбачёва,- на Ленина и большевиков в советской печати обрушились потоки клеветы. Таким образом, был разрушен последний идейный пласт, десятилетиями живший в сознании народа.
Все эти идеологические факторы явились важным слагаемым разрушительного процесса, приведшего к распаду СССР и реставрации капитализма в его бывших республиках. В условиях нарастающей национальной катастрофы те, кто продолжали называть себя коммунистами, оказались способны лишь на то, чтобы заполнить новый идеологический вакуум реабилитацией сталинизма. Одним из идеологов этого движения стал Р. Косолапов, выдвинувший тезис о "двоякой, и очистительно-профилактической, и вредительски-разрушительной роли" массового террора 30-х годов [291]. В чём именно Косолапов усматривает "очистительную профилактику", становится ясным из его тирады, следующей непосредственно за приводимыми им сталинскими цитатами о вредительстве: "Разве атомный взрыв в Чернобыле не был исходным пунктом в цепной реакции разрушения социализма?" [292] Из этого прозрачного намека на вражеский умысел, якобы вызвавший чернобыльскую катастрофу, следует, что Сталин, выжигая "вредительство", оградил советское общество 30-х и последующих годов от подобных трагедий.
Что же касается "вредительско-разрушительной" роли террора, то Косолапов возлагает вину за неё на "новые, порождённые уже советской действительностью формы классовой борьбы". К этим формам он относит "проникновение в правоохранительные органы чужеродных элементов, которые как раз к тому и стремились, чтобы дискредитировать и обескровить советскую власть, зачастую разя доверенным ею мечом и тех, кто был ей предан" [293]. Из этих рассуждений следует, что преступления периода великой чистки вершились Ежовым и его подручными без ведома Сталина, который, как разъясняет Косолапов, "далеко не всегда владел ситуацией", сложившейся в "органах".
Чтобы противопоставить новым и старым мифам адекватную картину событий 1936-1938 годов, уместно последовательно проследить роль главных субъектов большого террора, а вслед за этим - его влияние на основные социальные институты и социальные группы советского общества.
XX
Сталин и его ближайшее окружение
Полное обновление всего партийно-государственного аппарата почти не затронуло самую его верхушку - лиц, которые с начала 20-х годов группировались вокруг Сталина, поддерживали его в борьбе со всеми оппозициями, были связаны с ним тесными узами многолетней совместной работы и личной, бытовой близости. Сохранение их у кормила власти было вызвано несколькими причинами. Во-первых, Сталину надо было создать впечатление, что он опирается на прежнюю большевистскую партию. Для этого на верхах партии требовалось сохранить группу старых большевиков, которым официальная пропаганда создавала имидж "верных ленинцев" и выдающихся политических деятелей.
Во-вторых, без этих людей, обладавших немалым политическим опытом, Сталин не смог бы обеспечить руководство страной в условиях тотального уничтожения партийных, государственных, хозяйственных и военных кадров.
В-третьих, эти люди были необходимы Сталину для того, чтобы, опираясь на свой личный авторитет и авторитет "ленинского ЦК", они своими руками осуществили расправу над партийным руководством республик, краёв и областей. Сам Сталин после 1928 года ни разу не выезжал в рабочие поездки по стране. Как и в период коллективизации, для осуществления карательных мероприятий на местах он направлял туда своих ближайших приспешников.
В-четвёртых, эти люди разделяли со Сталиным не только политическую, но и идеологическую ответственность за массовый террор. Изложив на февральско-мартовском пленуме 1937 года отправные установки по "ликвидации троцкистских и иных двурушников", Сталин на протяжении последующих двух лет публично не выступал по этим вопросам. В его немногочисленных статьях и речах 1937-1938 годов, напротив, содержались высказывания о ценности каждой человеческой жизни и т. п. Так, в сообщении о встрече Сталина с экипажем самолета "Родина", осуществившим рекордный перелет, указывалось: "Товарищ Сталин предупреждает о необходимости особой осторожности и бережности с самым драгоценным, что у нас есть,- с человеческими жизнями... Эти жизни дороже нам всяких рекордов, как велики и громки эти рекорды ни были бы" [294]. Идеологическое обоснование массовых репрессий Сталин "доверил" своим "ближайшим соратникам".
Все эти соображения объясняют тот факт, что доля репрессированных членов Политбюро была ниже доли репрессированных членов и кандидатов в члены ЦК, аппаратчиков всех уровней и рядовых членов партии.
Чтобы обеспечить беспрекословное послушание "ближайших соратников", Сталин собирал на каждого из них досье, содержавшее сведения об их ошибках, промахах, личных грехах. Это досье пополнялось за счёт показаний на кремлёвских вождей, добытых в застенках НКВД. 3 декабря 1938 года Ежов направил Сталину "список лиц (в основном из числа членов и кандидатов в члены Политбюро.- В. Р.), с характеристикой материалов, хранившихся на них в секретариате НКВД" [295]. В личном архиве Сталина находятся также подготовленные ежовским аппаратом порочащие досье на Хрущёва, Маленкова, Берию, Вышинского.
Кроме того, каждого члена Политбюро Сталин "ставил по возможности в такое положение, когда он должен был предавать своих вчерашних друзей и единомышленников и выступать против них с бешеной клеветой" [296]. Покорность своих приспешников Сталин проверял и по их реакции на аресты их родственников. Руководствуясь теми же иезуитскими целями, он направлял лиц из своего ближайшего окружения на очные ставки с их недавними соратниками, подвергнутыми арестам.
Не все члены Политбюро посвящались в наиболее острые вопросы, связанные с великой чисткой. Как вспоминал Молотов, в Политбюро всегда была "руководящая группа. Скажем, при Сталине в неё не входили ни Калинин, ни Рудзутак, ни Косиор, ни Андреев" [297]. Официально эта неуставная "руководящая группа" была оформлена постановлением Политбюро от 14 апреля 1937 года в виде "постоянной комиссии" Политбюро, которой поручалось готовить для Политбюро, а "в случае особой срочности" самой решать "вопросы секретного характера" [298].
Только члены этой комиссии (Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и Ежов) разрабатывали стратегию и тактику великой чистки и имели полное представление об её масштабах. Это подтверждается журналами, в которых записывались имена всех лиц, побывавших на приёме у Сталина, и время их пребывания в его кабинете. Опираясь на публикацию этих записей [299], историк О. Хлевнюк подсчитал, что в 1937-1938 годах Молотов провёл в кабинете Сталина 1070 часов, Ежов - 933, Ворошилов - 704 и Каганович - 607 часов [300]. Это время в несколько раз больше времени, отведённого на приёмы остальных членов Политбюро.
Молотову, Кагановичу и Ворошилову (значительно реже - другим членам Политбюро) Сталин разрешал знакомиться с донесениями, направляемыми ему Ежовым. Первая группа таких донесений представляла списки людей, чей арест требовал личной санкции Сталина. На одном из таких списков, включавшем имена лиц, которые "проверяются для ареста", Сталин оставил резолюцию: "Не "проверять", а арестовывать нужно".
К этой группе донесений примыкали присылаемые Сталину протоколы допросов арестованных с показаниями на лиц, которые находились ещё на свободе. На одном из таких протоколов Сталин написал: "Т. Ежову. Лиц, отмеченных мною в тексте буквами "ар.", следует арестовать, если они уже не арестованы" [301].
Вторая группа реляций включала сообщения о ходе следствия. На таких документах Сталин, Молотов и Каганович часто оставляли указания типа: "Бить и бить" [302]. Получив показания старого большевика Белобородова, Сталин переслал их обратно Ежову с резолюцией: "Не пора ли нажать на этого господина и заставить его рассказать о своих грязных делах? Где он сидит: в тюрьме или гостинице?" [303]
Третья группа включала списки лиц, приговоры которым должны были быть санкционированы Сталиным и его ближайшими приспешниками. Некоторые из таких списков именовались "альбомами". В альбомах, включавших по 100-200 имён, на отдельных листах кратко излагались дела обвиняемых. Под каждым делом были отпечатаны имена членов верховной "тройки" - Ежова, Ульриха и Вышинского, пока ещё без их подписей. Сталин на этих листах ставил цифру "1", означавшую расстрел, либо цифру "2", что означало "10 лет лишения свободы". Судьбой лиц, о которых Сталин не оставил таких пометок, "тройка" распоряжалась по своему усмотрению, вслед за чем её члены расписывались под каждым приговором.
В августе 1938 года Ежов послал на утверждение четыре списка, в которых значились 313, 208, 208 и 15 имён (последний список включал имена жён "врагов народа"). Ежов просил санкции на осуждение всех этих людей к расстрелу. В тот же день на всех списках была наложена лаконичная резолюция Сталина и Молотова: "За" [304].
Как сообщил на XX съезде Хрущёв, только Ежовым было послано 383 списка, включавшие тысячи имён лиц, приговоры которым требовали утверждения членами Политбюро. Из этих списков Сталиным подписано 362, Молотовым - 373, Ворошиловым - 195, Кагановичем - 191, Ждановым - 177. В 11 томах списков, утверждённых членами высшего партийно-государственного руководства, значатся имена 38 848 коммунистов, приговорённых к расстрелу, и 5499 - к заключению в тюрьмы и лагеря [305].
Таким образом, судьба значительной части репрессированных предрешалась Сталиным и его приспешниками, а затем их решения оформлялись приговором "тройки", Особого совещания или Военной коллегии.
Четвёртая группа донесений и сводок, посылавшихся Сталину Ежовым и Ульрихом, содержала результаты точного бюрократического учёта численности репрессированных. Так, Ульрих сообщал, что с 1 октября 1936 года по 30 сентября 1938 года Военной коллегией Верховного Суда СССР и выездными сессиями военных коллегий на местах было осуждено 36 157 человек, из которых 30 514 были приговорены к расстрелу [306].
С руководителями местных партийных организаций Сталин осуществлял связь лично. Так, получив сообщение о пожаре на Канском мельничном комбинате, он послал телеграмму в Красноярский крайком: "Поджог мелькомбината, должно быть, организован врагами. Примите все меры к раскрытию поджигателей. Виновных судить ускоренно. Приговор - расстрел. О расстреле опубликовать в местной печати" [307] (курсив мой.- В. Р.). Понятно, что получив в раскалённой атмосфере 1937 года телеграмму такого содержания, партийные секретари вкупе с чинами местного НКВД делали всё, чтобы подтвердить сталинские "предположения". В данном случае уже через два месяца по обвинению в поджоге комбината были приговорены к расстрелу бывший его директор, главный механик и группа рядовых работников - всего 16 человек. Ещё спустя три месяца областная печать сообщила, что эти лица получили за поджог комбината 80 тыс. рублей от иностранной разведки [308].
Подобные телеграммы Сталина направлялись в обкомы в шифрованном виде, под грифом "Строго секретно. Снятие копий воспрещается. Подлежит возврату в 48 часов".
Поначалу некоторые партийные секретари не верили в наиболее чудовищные директивы и обращались к Сталину за разъяснением по поводу них. Так, первый секретарь Бурятского обкома Ербанов, получив директиву об учреждении "троек", послал Сталину телеграмму: "Прошу разъяснения, пользуется ли утверждённая ЦК тройка по Бурят-Монголии правами вынесения приговора". Сталин незамедлительно ответил: "По установленной практике тройки выносят приговоры, являющиеся окончательными" [309].
Таким образом, о подлинной роли Сталина в организации массовых репрессий знал только узкий круг высших партийных секретарей, большинство которых вскоре сами сгорели в пожаре великой чистки. Перед партийным активом на местах в роли верховных карателей представали "ближайшие соратники", посланные туда Сталиным.
Характеризуя моральный и политический облик приспешников Сталина, Бармин в 1938 году писал, что все они "допустили обвинение в шпионаже и предательстве, а затем и убийство одного за другим своих трёх или четырёх заместителей и лучших своих основных сотрудников, не только не пытаясь их защищать... но трусливо восхваляя эти убийства, славословя учинивших их палачей, сохраняя свой пост ценой этого предательства и унижения, купив ими свою карьеру и своё положение первых людей в государстве... К нашему стыду и позору в этом положении пока находятся ряд советских наркомов, точнее, те 3-4 из них, которые этой ценой купили своё переизбрание в "сформированный" Молотовым новый кабинет. Лишь таким путём они избегли участи 25 своих ликвидированных коллег" [310].
При всём этом люди, которые организовывали и направляли великую чистку, не были изначально кровожадными монстрами. Даже Ежов, как отмечали многие знавшие его лица, до середины 30-х годов производил впечатление незлобивого и бесхитростного человека. Но всех их отличали бесхарактерность и послушание, которые были не свойствами их характера, а неизбежным следствием сломленности, вызванной непрекращающимся давлением безжалостной воли Сталина.
В отношениях Сталина с приближенными в полной мере сказались психологические особенности "хозяина", ярко описанные Троцким: "Хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах человеческой души развиты в нём чудовищно. Чтоб создать такой аппарат, нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а особое, знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших сторонах. Нужно было желание играть на них, настойчивость, неутомимость желания, продиктованная сильной волей и неудержимым, непреодолимым честолюбием. Нужна была полная свобода от принципов и нужно было отсутствие исторического воображения. Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей, чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть назван самым великим деморализатором в истории" [311].
Эти черты, позволившие Сталину организовать величайшие в истории судебные подлоги и массовые убийства, были, по мнению Троцкого, заложены в его природе. Но "понадобились годы тоталитарного всемогущества, чтобы придать этим преступным чертам поистине апокалиптические размеры" [312].
Сталин играл на худших сторонах не только людей, принадлежавших к его ближайшему окружению, но и людей, которых он лично не знал, но которые становились исполнителями его зловещих замыслов. В годы великой чистки в стране была создана обстановка вседозволенности в деле выискивания "врагов народа", доносов и провокаций. Здесь могло идти в ход всё что угодно - клевета, домыслы, публичные оскорбления, сведение личных счётов, всё, что означало свободу от политических принципов и нравственных норм, отсутствие моральных тормозов, потерю человеческого облика. Людей, способных на это, Сталин лично поднимал на пьедестал. Об этом свидетельствует, например, его отношение к киевской аспирантке Николаенко, прославленной им на февральско-мартовском пленуме 1937 года в качестве "маленького человека", умеющего бестрепетно "разоблачать врагов".
Вдохновленная сталинскими словами Николаенко окончательно распоясалась. Так, после беседы с одним из старых большевиков она заперла его на ключ и позвонила в НКВД: "У меня в кабинете сидит враг народа, пришлите людей арестовать его" [313].
Отправляя Хрущёва на Украину, Сталин посоветовал ему использовать в борьбе с врагами народа помощь Николаенко. Познакомившись с этой особой, Хрущёв пришёл к выводу, что она является психически больным человеком. Когда во время своего приезда в Москву он сказал об этом Сталину, тот "вскипел и повторял: "10 % правды - это уже правда, это уже требует от нас решительных действий, и мы поплатимся, если не будем так действовать"". Лишь после того, как Сталин получил от Николаенко новые доносы с обвинениями против Хрущёва как "неразоружившегося троцкиста", он разрешил перевести её с Украины в другое место. Но и тогда Сталин "шутил", слушая рассказы Хрущёва о страхе, который испытывали перед Николаенко киевские коммунисты [314].
Как свидетельствует переписка Сталина с Молотовым, даже в личном доверительном общении между кремлёвскими вождями действовал своего рода негласно установленный шифр. "Вожди" с непререкаемой уверенностью и деловитостью сообщали друг другу о полученных в НКВД показаниях как об абсолютно достоверных и не вызывающих сомнения доказательствах вины арестованных.
1. Молотов
Пережив краткий период сталинской опалы в 1936 году (о чём свидетельствует отсутствие его фамилии в перечне руководителей, на которых подсудимые первого московского процесса якобы готовили террористические акты), Молотов вскоре стал вновь правой рукой Сталина, его наиболее доверенным лицом и первым помощником в проведении великой чистки.
В ряде случаев Сталин обращался к Молотову за "советом", как следует реагировать на тот или иной донос. Так, он переслал Молотову заявление, в котором старому большевику, члену Октябрьского ЦК Ломову ставилось в вину лишь его личное общение с Бухариным и Рыковым. Прочитав резолюцию Сталина: "Т-щу Молотову. Как быть?", Молотов наложил собственную резолюцию: "За немедленный арест этой сволочи Ломова" [315].
В мемуарах Хрущёва упоминается о записке Ежова, в которой предлагалось выслать из Москвы несколько жён "врагов народа". На этой записке Молотов против одной из фамилий сделал пометку: "Расстрелять" [316]. Данный факт был приведён в докладе Суслова на февральском пленуме ЦК КПСС 1964 года. Здесь говорилось, что Молотов заменил приговор к 10 годам тюремного заключения, вынесенный жене видного партийного руководителя, высшей мерой наказания [317].
Если в иных случаях Молотов мог сослаться на своё "доверие" к ежовскому следствию, то за один этот поступок он подлежал строгому уголовному наказанию по законам любого цивилизованного государства. Но в том-то и состояла половинчатость хрущёвских разоблачений, что Хрущёв не решался дополнить "партийный суд" над ближайшими соучастниками сталинских преступлений судом уголовным, которого они безусловно заслуживали. Такой открытый суд был опасен для выживания постсталинского режима. К тому же подсудимые на нём непременно указали бы на причастность к репрессиям самого Хрущёва и других партийных деятелей, остававшихся у кормила власти.
Спустя десятилетия Молотов так объяснял это своё ("военное", по его словам) решение:
"- Такой случай был. По решению я имел этот список и поправлял его. Внёс поправку.
- А что за женщина, кто она такая?
- Это не имеет значения.
- Почему репрессии распространялись на жён, детей?
- Что значит - почему? Они должны были быть в какой-то мере изолированы. А так, конечно, они были бы распространителями жалоб всяких..." [318]
Такими аргументами Молотов обосновывал правомерность наиболее чудовищных преступлений сталинского режима, в которых он принимал активное участие.
По словам Чуева, почти при каждой его встрече с Молотовым возникал разговор о сталинских репрессиях. Молотов не уходил от этой темы, а, напротив, подробно говорил о мотивах, по которым были репрессированы те или иные деятели партии. В этих рассказах поражает лёгкость, с которой Сталин и его приспешники решали вопросы об уничтожении своих недавних соратников. Так, Молотов вспоминал, что на одном из пленумов ЦК он цитировал показания Рухимовича о его вредительской деятельности, хотя "его лично знал очень хорошо, и очень хороший он был человек... Возможно, что вымышленные показания, но не все же доходили до того, что признавали себя виновными. Рудзутак - он же ни в чём себя не признал [виновным]! Расстреляли" [319].
О "вине" Рудзутака, рассказавшего Молотову на очной ставке, как его истязали в застенках НКВД, Молотов рассуждал следующим образом: "Я думаю, что он не был сознательным участником (заговора.- В. Р.)... Бывший каторжник, четыре года на каторге был... Но к концу жизни - у меня такое впечатление сложилось, когда он был у меня уже замом, он немного уже занимался самоублаготворением... Вот эта склонность немножко к отдыху и занятиям, которые связаны с отдыхом... обывательщиной такой увлекался - посидеть, закусить с приятелями, побыть в компании - неплохой компаньон... Трудно сказать, на чём он погорел, но я думаю, на том, что вот компания у него была такая, где беспартийные концы были, бог знает какие" [320]. Из этого набора пустых фраз невозможно понять, почему "склонность к отдыху" Рудзутака заслуживала ареста и расстрела.
Наиболее потрясающими в книге Чуева представляются мне страницы, где речь идёт о судьбе Аросева, товарища Молотова по подполью, письма которого Молотов хранил на протяжении всей своей жизни (два таких дружеских письма приводятся в книге). Отзываясь об Аросеве с неизменной теплотой, Молотов так объяснял его арест и гибель:
"- Пропал в 1937-м. Преданнейший человек. Видимо, неразборчивый в знакомствах. Запутать его в антисоветских делах было невозможно. А вот связи... Трудность революции...
- А нельзя было вытащить его?
- А вытащить невозможно.
- Почему?
- Показания. Как я скажу, мне доверяйте, я буду допрос что ли вести?
- А в чём Аросев провинился?
- Он мог провиниться только в одном: где-нибудь какую-нибудь либеральную фразу бросил" [321].
Как и у всех других "ближайших соратников", у Молотова были арестованы почти все его помощники и сотрудники. При этом он понимал, что у этих людей вымогают показания и на него самого. В 70-е годы он рассказывал Чуеву:
"- Моего секретаря первого арестовали, второго арестовали. Я вижу, вокруг меня...
- А на вас писали, докладывали тоже?
- Ещё бы! Но мне не говорили.
- Но Сталин это не принимал?
- Как это не принимал? Моего первого помощника арестовали. Украинец, тоже из рабочих... видимо, на него очень нажимали, а он не хотел ничего говорить и бросился в лифт в НКВД. И вот весь мой аппарат" [322].
После смерти Сталина Молотов, как и Каганович, проявил себя никчемным политиком. Оба они, в отличие от Хрущёва, Маленкова и даже Берии, не были способны выдвинуть ни одной серьёзной реформаторской идеи. Тем с большим упорством Молотов сопротивлялся любым попыткам развенчать Сталина и пролить свет на его наиболее тяжкие преступления.
В 1955 году Молотов был назначен председателем комиссии по пересмотру открытых процессов и закрытого суда над военачальниками [323]. На этом посту он сделал всё возможное, чтобы не допустить реабилитации осуждённых. Всячески противился он и возвращению из ссылки родственников бывших видных оппозиционеров. В 1954 году вдова Томского М. И. Ефремова обратилась в КПК с заявлением о собственной реабилитации. Там её тепло приняли, обещали восстановить в партии и предоставить квартиру в Москве, выдали путёвку в санаторий. Однако после возвращения из санатория она узнала, что Молотов распорядился возвратить её в ссылку. Когда об этом стало известно Хрущёву, то он послал Ефремовой телеграмму о восстановлении её в партии и разрешении вернуться в Москву. Эта телеграмма уже не застала её в живых: сердце не выдержало нанесённого Молотовым удара [324].
На июньском пленуме ЦК (1957 год), где были оглашены документы об активном участии Молотова в большом терроре, Молотов не мог не признать своей причастности к "ошибкам", как он называл преступления сталинской клики. "Я не могу снять с себя ответственности и никогда не снимал политической ответственности за те неправильности и ошибки, которые осуждены партией,- заявлял он.- ...Я несу за это ответственность, как и другие члены Политбюро" [325].
В своё оправдание Молотов упоминал о своём докладе, посвящённом 20-летию Октябрьской революции, где им был выдвинут тезис о морально-политическом единстве советского народа. По его словам, этот лозунг был направлен на то, "чтобы перейти на моральный метод, перейти к методам убеждения" [326]. В действительности придуманная Молотовым формула звучала особенно кощунственно в годину большого террора. Молотов умолчал и о том, что она была изложена в таком контексте, который призван был служить ещё большему возвеличиванию Сталина. "Морально-политическое единство народа в нашей стране имеет и своё живое воплощение,- заявил он.- У нас есть имя, которое стало символом победы социализма. Это имя вместе с тем символ морального и политического единства советского народа. Вы знаете, что это имя - Сталин!" [327]
После исключения Молотова из партии он на протяжении более двух десятилетий обращался в ЦК и к партийным съездам с просьбами о восстановлении, в которых он неизменно защищал политику массового террора. Об этом же он неоднократно говорил в беседах с Чуевым. Несмотря на явное преклонение Чуева перед Молотовым, изложение им этих бесед отражает интеллектуальную и нравственную деградацию Молотова. Причины этого заключены не в старческом маразме. Молотов, как это отчётливо видно из его суждений, записанных Чуевым, почти до самой смерти сохранял ясность ума и отличную память. Но испытания, которые он пережил после войны (сталинская полуопала, арест жены) и в особенности после смерти Сталина (снятие с высоких постов, а затем - исключение из партии), по-видимому, сломали его как политика, лишив даже тех политических достоинств, которыми он обладал в 20-40-е годы. В его суждениях и оценках неизменно преобладают неконструктивные, "защитные" реакции - тупое упорство закоренелого сталиниста и демонстративная нравственная глухота.
До самой смерти Молотов ни слова не сказал об угрызениях совести за своё соучастие в сталинских преступлениях. Утверждая, что политика террора "была единственно спасительной для народа, для революции и единственно соответствовала ленинизму и его основным принципам" [328], он из года в год повторял, что готов нести за неё ответственность, к которой его, впрочем, никто не привлекал, если не считать несоразмерного с его виной наказания в виде исключения из партии. Однако даже это наказание представлялось Молотову чрезмерно суровым. "Должны были меня наказать - правильно, но исключать из партии? - говорил он.- Наказать, потому что, конечно, приходилось рубить, не всегда разбираясь. А я считаю, мы должны были пройти через полосу террора, я не боюсь этого слова, потому что разбираться тогда не было времени, не было возможности" [329]. Эта мысль о необходимости "спешки", при которой "разве всех узнаешь", часто варьировалась Молотовым при объяснении даже признаваемых им "ошибок" в проведении чистки. В приводимых Чуевым выдержках из рукописи Молотова "Перед новыми задачами (о завершении построения социализма)" говорится: "В 20-х и ещё больше в 30-х годах окончательно распоясалась и обнаглела крайне враждебная ленинизму группировка троцкистов (далее повторяется весь набор обвинений московских процессов.- В. Р.)... Партия, Советское государство не могли допустить медлительности или задержки в проведении ставших совершенно необходимыми карательных мероприятий" [330].
В высказываниях Молотова раскрывается механика большого террора и атмосфера, которая царила в те годы в штаб-квартире сталинского тоталитаризма: "Я подписывал Берии то, что мне присылал Сталин за своей подписью. Я тоже ставил подпись - и где ЦК не мог разобраться, и где несомненно была и часть честных, хороших, преданных... Фактически тут, конечно, дело шло на доверии органам... Иначе - всех сам не можешь проверить" [331].
В разговорах об открытых процессах Молотов ни разу не повторил бредней о том, что оппозиционеры стремились к низвержению Советской власти и реставрации капитализма. Касаясь обвинений в "сговоре" подсудимых с правительствами Германии и Японии о расчленении СССР, он говорил: "Я не допускаю, чтобы Рыков согласился, Бухарин согласился на то, даже Троцкий - отдать и Дальний Восток, и Украину, и чуть ли не Кавказ,- я это исключаю, но какие-то разговоры вокруг этого велись, а потом следователи упростили" [332]. Впрочем, в другой раз Молотов в полном противоречии с этими суждениями заявлял, что обвинение Троцкого и Бухарина в переговорах с империалистами "доказано безусловно. Так выглядело в действительности["]. "Может быть то, что я читал, подделанные документы, верить им нельзя, но других-то, опровергающих эти документы, нет!" [333]
Полагая, что Ежов и его сподручные "запутали всё" до такой степени, что потомки никогда не смогут добраться до истины, Молотов так комментировал обвинения московских процессов: "Что-то правильно, что-то неправильно. Конечно, разобраться в этом невозможно. Я не мог сказать ни за, ни против, хотя никого не обвинял (здесь Молотов "забыл" о своих многочисленных выступлениях с яростными филиппиками против "изменников".- В. Р.). Чекисты такой материал имели, они и расследовали... Было и явное преувеличение. А кое-что было и серьёзно, но недостаточно разобрано и гораздо хуже можно предполагать" [334].
Апеллируя к стенограммам процессов как к документам, заслуживающим доверия, Молотов замечал, что Бухарин, Рыков, Розенгольц, Крестинский, Раковский, Ягода признавали и такие обвинения, которые не могут не казаться нелепыми. Это обстоятельство он бесстыдно называл "методом продолжения борьбы против партии на открытом процессе - настолько много на себя наговорить, чтобы сделать невероятными и другие обвинения... они такие вещи нарочно себе приписали, чтобы показать, насколько нелепы будто бы все эти обвинения" [335].
Приведённые суждения Молотова подтверждают правоту мысли Хрущёва: "Злоупотребления Сталина властью... при жизни Сталина подавались как проявление мудрости... Да и сейчас ещё остались твердолобые, которые стоят на той же позиции, молятся идолу, убийце цвета всего советского народа. Наиболее рельефно отражал точку зрения сталинского времени Молотов" [336]. Этой позиции Молотов придерживался и в 80-е годы, когда он говорил: "Конечно, было бы, может, меньше жертв, если бы действовать более осторожно, но Сталин перестраховал дело - не жалеть никого, но обеспечить надёжное положение во время войны и после войны, длительный период... Сталин, по-моему, вёл очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны" [337].
В этих каннибальских рассуждениях как бы слышится голос самого Сталина, хотя тот никогда не выступал столь откровенно с подобным объяснением причин великой чистки.
Как вытекает из слов Молотова, главным мотивом массового террора был страх правящей клики перед возможностью активизации оппозиционных сил во время войны. Многократно повторяя, что если бы не было чистки, то в руководстве партии могли "продолжаться споры", Молотов объявлял само наличие таких споров нежелательным и опасным. "Я считаю,- говорил он,- что мы поступили правильно, пойдя на некоторые неизбежные, хотя и серьёзные излишества в репрессиях, но и у нас другого выхода в тот период не было. А если бы оппортунисты (т. е. противники Сталина.- В. Р.) возобладали, они бы, конечно, на это (массовый террор.- В. Р.) не пошли, но тогда бы у нас во время войны была бы внутренняя такая драка, которая бы отразилась на всей работе, на самом существовании Советской власти" [338]. Привычно отождествляя "нас", т. е. сталинскую клику, с Советской властью, Молотов неявно признавал: наиболее серьёзной опасностью эта клика считала сохранение в партийном руководстве "споров" и инакомыслящих, способных на собственное мнение. Ещё более определённо истинные мотивы Сталина и его приспешников Молотов ненароком выболтал в следующей фразе: "Конечно, требования исходили от Сталина, конечно, переборщили, но я считаю, что всё это допустимо ради основного: только бы удержать власть!" [339]
Ползучая реабилитация Сталина в 70-е годы привела к своего рода художественной реабилитации Молотова, изображённого с нескрываемой симпатией в "киноэпопее" "Освобождение" и в пухлых романах Чаковского и Стаднюка. Вместе с тем брежневское руководство не решилось пойти на партийную реабилитацию Молотова - из-за опасений вызвать возмущение советского и зарубежного общественного мнения. Однако из недр партаппарата шли наверх "сигналы" о желательности такой реабилитации. О своих "заслугах" в этом деле с гордостью рассказывает уже в наше время один из ведущих идеологических аппаратчиков "застойного периода" Косолапов. Он вспоминает, как в 1977 году в журнал "Коммунист", редколлегию которого он тогда возглавлял, пришло "теоретическое" письмо Молотова. Прочитав его, Косолапов пригласил к себе Молотова. Между ними состоялась доверительная беседа, в ходе которой Молотов посетовал на "ограниченность своих контактов и возможностей компетентно обменяться мнениями по актуальным теоретическим вопросам". Почувствовав доброжелательность со стороны собеседника, Молотов обратился к своей любимой теме и "сурово заметил: "А я по-прежнему считаю правильной политику 30-х годов. Если бы её не было, мы проиграли бы войну"".
После этой беседы Косолапов направил в "верха" письмо, в котором "по своей инициативе обращал внимание... на невостребованность интеллекта и опыта Молотова и на необходимость возврата его из политического небытия... Многие из тех, с кем мне довелось работать и общаться в те годы, могут подтвердить мою неизменную точку зрения: Молотова, который, как и любой смертный, наверное заслуживал критики и даже порицания, тем не менее нельзя было исключать из КПСС... Моя решимость способствовать тому, чтобы Молотов возвратился в партию, теперь, когда я лучше вник в его интересы, только окрепла". Косолапов с удовлетворением добавляет, что это его желание осуществилось через несколько лет, когда ставший генсеком Черненко самолично вручил Молотову партийный билет. Это событие Косолапов называет "актом исторической справедливости", поскольку "дело касалось последнего рыцаря ленинской гвардии (sic! - В. Р.)" [340].
С ещё большей определённостью аналогичная точка зрения была недавно выражена на страницах "Правды", где Чуев в комментарии к новым извлечениям из своих бесед с Молотовым заявлял: "Что бы ни говорили, Молотов прошёл героический путь. А герои имеют право на многое. Так я считаю" [341].
2. Каганович
Уже в годы, предшествовавшие большому террору, Каганович проявил себя одним из самых преданных и льстивых сталинских сатрапов, способным на самую беспощадную жестокость. В период коллективизации он и Молотов неоднократно выезжали в беспокойные регионы страны с чрезвычайными полномочиями для осуществления карательных мероприятий. Их свирепость распространялась в равной степени на непокорные массы и на партийных работников, проявлявших нерешительность в проведении репрессий. На июньском пленуме ЦК 1957 года говорилось, что в Донбассе до сих пор помнят приезд Кагановича, во время которого "началось опустошение и уничтожение кадров, и в результате Донбасс покатился вниз" [342]. Молотову и Кагановичу напомнили также, "какую они резню устроили на Кубани и в степных районах Украины (в 1932-1933 годах.- В. Р.), когда был организован так называемый саботаж. Сколько тысяч людей там тогда погибло! А потом всех начальников политотделов, которые распутывали эту грязную историю... репрессировали, все следы позатёрли" [343].
Несмотря на свой крайне низкий образовательный уровень, Каганович нередко выступал с "теоретическим обоснованием" сталинистских акций на "идеологическом фронте". Беззастенчиво фальсифицируя марксизм, он высказывал самые мракобесные идеи. Так, в речи в Институте советского строительства и права (декабрь 1929 года) он говорил: "Мы отвергаем понятие правового государства... Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьёз о правовом государстве и тем более применяет понятие "правового государства" к советскому государству, то это значит, что он... отходит от марксистско-ленинского учения о государстве" [344]. В речи "За большевистское изучение истории партии", зачитанной в 1931 году на заседании президиума Комакадемии, Каганович объявил четырёхтомную "Историю ВКП(б)", изданную под редакцией Ярославского, "историей, подкрашенной под цвет троцкистов".
В первые месяцы великой чистки Каганович не сразу преодолел нравственный барьер, связанный с необходимостью уничтожения своих ближайших товарищей по партии. В конце 1936 года покончил жизнь самоубийством известный партийный работник Фурер, который, по словам Хрущёва, "родил" Стаханова и Изотова, организовав шумную пропаганду их рекордов. Каганович высоко ценил Фурера, с которым работал на Украине и в Москве. В прощальной записке Фурер писал, что уходит из жизни потому, что не в силах примириться с арестами и казнями невинных людей. Когда Хрущёв, которому передали это письмо, показал его Кагановичу, тот плакал, "буквально ревел навзрыд". Затем письмо попало к Сталину, который на декабрьском пленуме ЦК 1936 года иронически заявил о Фурере: "Какое письмо он оставил после самоубийства, прочтя его, можно прямо прослезиться". Самоубийства Фурера и других партийных деятелей Сталин назвал "одним из самых последних острых и самых лёгких (sic! - В. Р.) средств", которое использовали оппозиционеры для того, чтобы "последний раз перед смертью обмануть партию путём самоубийства и поставить её в дурацкое положение". После этого Каганович, как вспоминал Хрущёв, никогда не упоминал о Фурере, "видимо, просто боялся, что я мог как-то проговориться Сталину, как он плакал" [345].
Совмещая в 1937-1938 годах три высоких поста (секретаря ЦК, наркома путей сообщения и наркома тяжёлой промышленности), Каганович направлял свои палаческие усилия прежде всего на безжалостную чистку подведомственных ему наркоматов. С санкции Кагановича были арестованы все его заместители по Наркомату путей сообщения, все начальники железных дорог и многие другие лица, усилиями которых железнодорожный транспорт в 1935-1936 годах был выведен из прорыва.
На заседании бюро МГК 23 мая 1962 года, где рассматривался вопрос об исключении Кагановича из партии, ему был представлен том фотокопий его писем в НКВД с требованием ареста сотен работников железнодорожного транспорта. Были представлены также доносы, поступившие к Кагановичу, на которых он ставил резолюции: "Полагаю, шпион, арестовать"; "завод работает плохо, я полагаю, что там все враги". В одном из писем Каганович потребовал ареста одного коммуниста как немецкого шпиона на основании того, что его отец до революции был крупным промышленником, а три его брата находились за границей. На вопрос, почему он направлял такие письма, Каганович ответил: "Я не помню о них, это было 25 лет назад. Если есть эти письма, значит они есть. Это является, конечно, грубой ошибкой" [346].
Один из участников заседания бюро МГК рассказывал: "Мой отец был старый железнодорожник, жили мы рядом с наркоматом в доме, где жил комсостав железнодорожного транспорта... А как Каганович разделался со всеми этими людьми?.. Однажды я пришёл домой, мой отец держит коллективную фотографию и плачет. Ни одного не осталось в живых из тех людей, которые были на этой фотографии" [347].
Об атмосфере, возникшей в 30-е годы на железнодорожном транспорте, говорил на июньском пленуме ЦК 1957 года Жегалин: "Я хорошо помню то время, как он [Каганович] расправлялся и чинил беззакония, как все железнодорожники (я работал машинистом) дрожали, и в результате этих репрессий лучшие, квалифицированные машинисты просто из страха проезжали контрольные стрелки и семафоры, за что несли несправедливые наказания. Вот нарком, который на крови создал себе культ железного наркома" [348].
На июньском пленуме ЦК 1957 года и на заседании бюро МГК в 1962 году Кагановичу напомнили многие конкретные факты его участия в великой чистке: "Вы помните бывшего управляющего трестом "Артёмуголь" тов. Руденко?.. Его жена проклинает вас, тов. Каганович" [349]. "Помню, как вы осматривали Уралвагонзавод, как вы шли в обнимку с директором завода тов. Павлоцким в окружении собравшихся хозяйственников и строителей. Помню, как хорошо вас провожали и какое у всех было хорошее настроение. И в ту же ночь всё было омрачено третьим по счёту арестом почти всех руководителей строек... Я помню, как после вашего посещения Нижнего Тагила застрелился начальник НКВД. Застрелился неудачно, был ещё несколько дней жив и дал объяснение своему поступку: "Не могу я больше делать врагов"" [350].
Помимо расправы с работниками "своих" наркоматов, Каганович подписывал многочисленные списки на расстрел партийных работников. В архиве был обнаружен, в частности, список на 114 человек, приговорённых к расстрелу, на котором Каганович оставил резолюцию "Приветствую" [351]. Была найдена и директива Кагановича, касавшаяся спецпоселенцев, отбывших срок наказания и вернувшихся в места своего прежнего жительства: "Всех вернувшихся поселенцев арестовать и расстрелять. Исполнение донести" [352].
В 1937-1938 годах Каганович побывал в нескольких карательных экспедициях на местах. После возвращения из Киева он рассказывал, как на созванном там партийно-хозяйственном активе он "буквально взывал: "Ну, выходите же, докладывайте, кто что знает о врагах народа?"" [353] На собрании в Донбассе Каганович заявил, что среди присутствующих в зале находится немало врагов народа. В тот же вечер и ночь здесь были арестованы около 140 партийных и хозяйственных руководителей [354].
Особенно зловещий характер носила поездка Кагановича в Ивановскую область, которую тамошние коммунисты назвали "чёрным смерчем". Рассказывая об этой поездке, тогдашний заместитель начальника управления НКВД по Ивановской области Шрейдер вспоминал: 7 августа 1937 года в Иваново прибыл специальный поезд с группой работников ЦК, возглавляемых Кагановичем и Шкирятовым, которым была придана охрана более чем в тридцать человек. Для встречи комиссии ЦК на вокзал прибыли все руководящие работники УНКВД (в обком и облисполком о приезде Кагановича не было сообщено). Каганович и Шкирятов отказались остановиться на даче обкома партии, где их собирались разместить, а поехали на дачу начальника УНКВД Радзивиловского. Охрану шоссе, прилегающего к даче, нёс почти весь оперативный состав городской милиции. Позади дачи, в лесу, был размещен эскадрон милицейской кавалерии, находящийся в боевой готовности [355].
На следующий день после прибытия в Иваново Каганович послал Сталину телеграмму, в которой сообщал: уже "первое ознакомление с материалами" привело его к выводу о необходимости немедленно арестовать двух руководящих работников обкома. Спустя несколько дней им была послана вторая телеграмма: "Ознакомление с положением показывает, что право-троцкистское вредительство здесь приняло широкие размеры - в промышленности, сельском хозяйстве, снабжении, торговле, здравоохранении, просвещении и политработе" [356].
Получив от Сталина полномочия на производство арестов, Каганович не отказал себе в удовольствии превратить расправу с партийными работниками в своего рода эффектный жуткий спектакль. Для этого был созван пленум обкома, на котором большинство его членов были арестованы.
О том, как это происходило, рассказывается в повести "Вопросов больше нет", написанной А. Васильевым, сыном арестованного секретаря Ивановского горкома партии. Главный персонаж повести - чудом уцелевший в 30-е годы аппаратчик вспоминает:
"Первым на сцену вышел человек с бородой (в действительности Каганович сменил бородку "под Ленина" на усы "под Сталина" в 1933 году.- В. Р.). Я до этого видел его только на портретах. Он тогда в большой силе был - и нарком, и секретарь Центрального Комитета, один чуть ли не в семи лицах. В зале тишина. Нарком нахмурился, видно, не понравилось, как его встретили, привык к триумфу. Кто-то догадливый спохватился, захлопал. Поддержали, и всё пошло, как надо...
И только тут узнал пленум о повестке дня. Первое - о состоянии агитационно-пропагандистской работы в связи с предстоящей уборкой урожая и второе - оргвопросы...
По поводу агитационно-пропагандистской работы... на трибуну выпустили заведующего областным земельным управлением Костюкова...
Костюков поднял глаза от тезисов, и мне жутко стало - такие они были стеклянные, как у мертвеца...
Костюков всё же собрался с силами, и мы услышали:
- Два дня назад мы с председателем облисполкома товарищем Казаковым посетили колхоз имени Будённого...
Нарком избоченился весь и странно как-то, не то с удивлением, не то с насмешкой спросил докладчика:
- С кем? С кем вы посетили колхоз?
- С товарищем Казаковым...
Нарком всё тем же непонятным тоном продолжает:
- Следовательно, я вас так понимаю, вы считаете Казакова товарищем? Отвечайте!
Костюков побелел и залепетал...
- Конечно... Если так... Почему бы и не считать...
Нарком посмотрел на наручные часы, потом за кулисы глянул, и к нему тотчас подскочил какой-то человек, не из наших. Нарком выслушал секундный доклад и объявил...
- Враг народа Казаков арестован двадцать минут тому назад...
И случилось, если по нынешним временам измерять, совершенно невероятное: кто-то из сидящих в президиуме зааплодировал. Сначала робко подхватили, затем энергичнее. Чей-то бас крикнул:
- Нашему славному НКВД - ура!..
Костюков совсем раскис и, промямлив ещё несколько слов, сошёл с трибуны, под стук собственных каблуков. Больше его никто не видел - ушёл за кулисы и навсегда.
Нарком снова на часы посмотрел и всё тем же своим непонятным тоном обратился к секретарю по пропаганде:
- Может, ты неудачного докладчика дополнишь? Секретарь вышел на трибуну белый-белый, откашлялся для порядка и сравнительно бойко начал:
- Состояние агитационно-пропагандистской работы на селе не может не вызывать у нас законной тревоги... Правда, товарищ Костюков не отметил...
При этих словах нарком вновь избоченился и ехидно спросил:
- Костюков вам товарищ? Странно, очень странно...- Снова взгляд на часы и - как обухом по голове:
- Пособник врага народа Казакова последыш Костюков арестован пять минут назад...
Всё бюро обкома, весь президиум облисполкома минут за сорок подмели под метёлку" [357].
Арестами Каганович продолжал заниматься и после пленума. По нескольку раз в день он звонил Сталину и докладывал ему о ходе следствия. Во время одного такого телефонного разговора, при котором присутствовал Шрейдер, Каганович несколько раз повторил: "Слушаю, товарищ Сталин. Нажму на руководителей НКВД, чтобы не либеральничали и максимально увеличили выявление врагов народа" [358].
Свои садистские наклонности Каганович проявлял и в своём "повседневном руководстве". Как говорили члены бюро МГК в 1962 году, ему во время заседания "ничего не стоило плюнуть в лицо своему подчинённому, швырнуть стул в него" или ударить по лицу [359].
Несмотря на груз тянущихся за ним преступлений, Каганович в первые годы после смерти Сталина держался весьма самоуверенно. Как и другие члены "антипартийной группы", он полагал, что имеющееся у них большинство в Президиуме ЦК позволит им одержать лёгкую победу над Хрущёвым. Привыкнув к тому, что действительно полновластным хозяином партии и страны является Политбюро (Президиум) ЦК, а пленум ЦК выступает лишь покорным исполнителем его воли, Каганович поначалу вёл себя на заседаниях июньского пленума 1957 года воинственно и даже позволил себе кричать на его членов. Однако вскоре обнаружилось, что пленум ЦК воспринимается его участниками как высший орган партии, каким он и должен быть согласно её Уставу. Обсуждение дела Молотова, Кагановича и других стало напоминать по своей тональности обсуждение дела Бухарина - Рыкова на февральско-мартовском пленуме 1937 года - за двумя важными исключениями. Во-первых, обвиняемыми здесь были не многократно клеймившиеся ранее оппозиционеры, а лидеры партии, более тридцати лет бессменно состоявшие в Политбюро. Во-вторых, Молотова и Кагановича обвиняли не в вымышленных, а в действительных преступлениях.
Во время работы пленума Каганович "обновлял" свою память, по-видимому, страшась новых упоминаний о его преступлениях. Об этом свидетельствует тот факт, что его речь на декабрьском пленуме ЦК 1936 года, содержавшая бесстыдную травлю "троцкистов" и "правых", была в июне 1957 года направлена из партийного архива в секретариат Кагановича [360].
В последние дни пленума, когда настроение подавляющего большинства его участников окончательно определилось, Каганович выступил с покаянными заявлениями. Спустя пять лет, во время разбора его персонального дела на заседании бюро МГК, он вновь вёл себя достаточно нагло, заявляя: "Когда здесь говорят, что я нечестный человек, совершил преступления... да как вам не стыдно". Тогда же он дал следующую оценку большому террору: "Массовые расстрелы - да, такое излишество было" [361].
Оценивая "уроки" борьбы своей группы с Хрущёвым, Каганович, всегда выступавший с обличениями фракционности, заявил Чуеву: "Ошибка наша в том, что мы... не были фракцией... Если бы были фракцией, мы могли бы взять власть" [362].
В последние годы своей жизни Каганович не был склонен скрывать свои истинные настроения. В беседах с Чуевым он неоднократно говорил о Сталине: "Это был великий человек, и мы все перед ним преклонялись" [363].
Своё активное участие в большом терроре Каганович объяснял тем, что "против общественного мнения тогда было пойти невозможно"; "была такая обстановка в стране и в ЦК, такое настроение масс, что по-иному, иначе и не мыслилось" [364].
Вместе с тем однажды Каганович невзначай выболтал Чуеву истинные причины кровавых расправ над бывшими лидерами оппозиции. На вопрос: "Стоило ли их расстреливать? Может быть, их надо было снять со всех постов, отправить куда-нибудь в провинцию?",- Каганович ответил: "Видите ли, дорогой мой, в условиях нашего окружения капиталистического сколько правительств на свободе, ведь они все были членами правительства. Троцкистское правительство было, зиновьевское правительство было, рыковское правительство было, это было очень опасно и невозможно. Три правительства могли возникнуть из противников Сталина". Из дальнейших пояснений Кагановича отчётливо видно, насколько страшила сталинскую клику возможность объединения этих людей, несмотря на то, что они прошли через длинную полосу капитуляций и унижений. "Бухарин с Каменевым встречался (в 1928 году.- В. Р.), беседовали, разговаривали о политике ЦК и прочее,- говорил Каганович.- Как же можно было их держать на свободе? ...Троцкий, который был хорошим организатором, мог возглавить восстание... Кто же мог поверить, что старые, опытные конспираторы, используя весь опыт большевистской конспиративности и большевистской организации, что эти люди не будут между собой связываться и не будут составлять организацию?" Революционным прошлым оппозиционеров Каганович фактически объяснял и применение к ним пыток. Эта мысль была выражена им в следующей витиеватой фразе: "Пытки, возможно, и были, но надо полагать тоже и так, что они старые, опытные большевики, и чтоб они давали добровольно показания?" [365]
В отличие от переписки Сталина и Молотова, переписка Сталина с Кагановичем до сих пор не опубликована. Между тем, уже в 1957 году были собраны два тома этой переписки, "переполненной слащавостью, подхалимством, угодливым тоном" со стороны Кагановича [366].
3. Ворошилов
На Ворошилова Сталин возложил задачу проведения чистки в армии. Троцкий высказывал предположение, что с определённого момента Ворошилов "стал проявлять признаки независимости по отношению к Сталину. Весьма вероятно, что Ворошилова толкали люди, близкие к нему. Военный аппарат весьма прожорлив и нелегко переносит ограничения, налагаемые на него политиками, штатскими. Предвидя возможность трений и конфликтов с могущественным военным аппаратом, Сталин решил своевременно поставить Ворошилова на место. Через ГПУ, т. е. Ежова он подготовил петлю для ближайших сотрудников Ворошилова за его спиною и без его ведома и в последний момент поставил его перед необходимостью выбора. Ясно, что Ворошилов, предавший всех своих ближайших сотрудников и цвет командного состава, представлял после этого деморализованную фигуру, не способную больше сопротивляться" [367].
Эта гипотеза Троцкого подтверждается сохранившимся конспектом выступления Ворошилова на февральско-мартовском пленуме ЦК, где подчёркивалось: "В армии к настоящему моменту, к счастью, вскрыто пока не так много врагов. Говорю к счастью, надеясь, что в Красной Армии врагов вообще немного" [368]. Несколько позже, в составленной для себя записи Ворошилов признавался себе: противясь увольнению из армии или аресту отдельных командиров, он опасается, что "можно попасть в неприятную историю: отстаиваешь, а он оказывается доподлинным врагом, фашистом" [369].
На первых порах Ворошилов действительно пытался защищать некоторых своих подчинённых. Так, ему удалось предотвратить готовившееся исключение из партии и увольнение из армии начальника Ташкентского военного училища Петрова, который в годы Отечественной войны успешно командовал армиями и фронтами и закончил её в звании генерала армии.
После процесса Тухачевского Ворошилов стал, как правило, без возражений визировать списки на арест командиров, накладывая на них резолюции типа: "нужно арестовать", "согласен на арест", "берите всех подлецов" и т. д. [370] На донесении о том, что корпусной комиссар Савко назвал на партийном собрании арест одного из военачальников недоразумением, Ворошилов написал: "Арестуйте!" [371]
Арестованные командиры обращались за помощью прежде всего к Ворошилову. Только в приёмную наркома обороны на протяжении 1938 года поступило более двухсот тысяч, а в 1939 году - более 350 тыс. писем, среди которых немалую долю составляли заявления, посланные из тюрем [372]. Некоторые офицеры и генералы посылали Ворошилову десятки таких заявлений, рассказывая о пытках и издевательствах, которым они подвергались. Группа командиров - товарищей Ворошилова по гражданской войне писала: "Климент Ефремович! Вы проверьте ведение дел на командиров РККА. Вы убедитесь, что материалы берут от арестованных путём насилия, угроз, превращения человека в тряпку. Заставляют писать одного арестованного на другого и этим самым предъявляют обвинение, говоря, что кто попал в органы НКВД, не должен вернуться обратно" [373]. Между тем не имеется ни одного свидетельства о том, что Ворошилов откликнулся на какое-либо из таких обращений.
После ареста всех своих заместителей, руководителей армии, флота и авиации, и сотен других лиц, работавших с ним на протяжении многих лет, Ворошилов остро чувствовал ущерб, нанесённый армии. В заметках, составленных для себя, он с тревогой писал, что "авторитет армии в стране поколеблен... Это означает, что методы нашей работы, вся система управления армией, работа моя, как наркома, потерпели сокрушительный крах" [374].
По-видимому, Ворошилов выполнял палаческие функции не с таким рвением, как Молотов и Каганович. На июньском пленуме 1957 года Хрущёв, отделяя Ворошилова от других "ближайших соратников", говорил, что Ворошилов "больше других возмущался злоупотреблениями, особенно в отношении военных" [375]. Как явствует из мемуаров Хрущёва, такой вывод им был сделан на основании разговора между Сталиным и Ворошиловым, при котором ему довелось присутствовать. Во время финской войны, когда Сталин гневно критиковал Ворошилова, "тот тоже вскипел, покраснел, поднялся и в ответ на критику Сталина бросил ему обвинение: "Ты виноват в этом. Ты истребил военные кадры". Сталин тоже ответил. Тогда Ворошилов схватил тарелку, на которой лежал отварной поросенок, и ударил ею об стол. На моих глазах это был единственный такой случай" [376].
В отличие от Молотова и Кагановича, Ворошилов вспоминал о великой чистке с чувством горечи и отвращения. На июньском пленуме 1957 года он просил его участников "кончать об этих ужасах рассказывать" [377]. Наиболее позорные и страшные страницы тех лет Ворошилов старался как бы вытеснить из своей памяти. Этим, по-видимому, объясняется его бурная, негодующая реакция на признание Кагановича в том, что члены Политбюро подписали секретное постановление о применении пыток. "Я никогда такого документа не только не подписывал,- утверждал с горячностью Ворошилов,- но заявляю, что если бы что-нибудь подобное мне предложили, я бы в физиономию плюнул. Меня били по [царским] тюрьмам, требуя признаний, как же я мог такого рода документ подписать? А ты говоришь - мы все сидели (на заседании Политбюро во время принятия этого постановления.- В. Р.). Так нельзя, Лазарь Моисеевич" [378].
От Молотова и Кагановича Ворошилов отличался и тем, что после смерти Сталина никогда не упоминал о виновности военачальников в приписанных им преступлениях. Даже в сталинские времена он, по словам первого секретаря ЦК Компартии Литвы Снечкуса, говорил литовским руководителям, что "Уборевича неправильно расстреляли" [379].
В последние годы жизни Ворошилов пытался как бы загладить свою вину по отношению к погибшим генералам. В приказе от 12 июня 1937 года он назвал Гамарника "предателем и трусом, побоявшимся предстать перед судом советского народа". Спустя тридцать лет Ворошилов написал очерк о Гамарнике, который заканчивался словами: "Вся сравнительно короткая жизнь Яна Борисовича Гамарника - это трудовой и ратный подвиг... Он был настоящим большевиком-ленинцем. Таким он и останется в сердцах тех, кто знал его лично, в памяти всех трудящихся" [380].
4. Микоян
Молотов, Каганович и Ворошилов составляли вместе со Сталиным и Ежовым фактически "малое Политбюро", разрабатывавшее стратегию и тактику великой чистки и подписавшее основную часть проскрипционных списков. Но и других, менее значимых лиц из своего ближайшего окружения Сталин также сделал соучастниками своих преступлений. Для подавления их политической воли и человеческой совести он использовал "сомнительные" моменты в их биографии. Предметом шантажа Микояна Сталин избрал то обстоятельство, что он сумел выжить во время своего пребывания в 1918 году на партийной работе в Баку. Как рассказал сам Микоян в 1956 году, Сталин в начале 1937 года заявил ему: "История о том, как были расстреляны 26 бакинских комиссаров и только один из них - Микоян - остался в живых, темна и запутана. И ты, Анастас, не заставляй нас распутывать эту историю" [381].
После этого Микоян беспрекословно выполнял все порученные ему палаческие и сопутствовавшие им идеологические акции. В декабре 1937 года он выступил с докладом, посвящённым 20-летию органов ЧК-ОГПУ-НКВД. В этом докладе обращали внимание два "ударных места". Во-первых, Микоян объявил: "У нас каждый трудящийся - наркомвнуделец!" Во-вторых, говоря об итогах истекшего года, он воскликнул: "Славно поработал НКВД за это время!.. Мы можем пожелать работникам НКВД и впредь так же славно работать, как они работали" [382].
Памятуя о национальном происхождении Микояна, Сталин послал его вместе с Ежовым и Маленковым в Армению, где ими был осуществлён разгром всего партийного руководства республики. Хотя в то время печать подчёркивала ведущую роль в этих событиях именно Микояна, его имя при упоминании о них на XXII съезде не было названо [383].
После смерти Сталина Микоян обнаружил способность к смелой и решительной критике сталинизма. Из членов Политбюро 1937 года он оказался единственным, кто поддержал Хрущёва в деле разоблачения сталинских преступлений. В напряжённые дни XX съезда, когда ещё не был решён вопрос,- зачитывать ли секретный доклад Хрущёва, Микоян выступил с яркой речью, которая вызвала огромный резонанс в стране и во всём мире. Не упоминая имени Сталина, он тем не менее дал недвусмысленную оценку сталинскому режиму, указав, что "в течение примерно 20 лет у нас фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности, осуждённый ещё Марксом, а затем и Лениным, и это, конечно, не могло не оказать крайне отрицательного влияния на положение в партии и на её деятельность" [384].
От бесцветных выступлений остальных членов Политбюро речь Микояна отличалась обилием приведённых фактов и чёткостью обобщений. Особое внимание в ней было уделено критике историко-партийной литературы, включая священный для сталинистов "Краткий курс истории ВКП(б)". "Если бы наши историки,- говорил Микоян,- по-настоящему, глубоко стали изучать факты и события истории нашей партии за советский период... то они смогли бы теперь лучше, с позиций ленинизма, осветить многие факты и события, изложенные в "Кратком курсе"" [385].
Тему исторических фальсификаций Микоян избрал плацдармом для того, чтобы впервые сообщить о лживости обвинений в адрес некоторых деятелей партии, числящихся врагами народа. "Один московский историк,- заявил он,- договорился даже до следующего: не будь среди украинских партийных руководителей тов. Антонова-Овсеенко и тов. Косиора, возможно, не было бы махновщины и григорьевщины, Петлюра не имел бы успеха в отдельные периоды, не было бы и увлечения насаждением коммун (кстати, явление не только украинское, а общее для партии в то время), и сразу, видите ли, на Украине была бы взята линия, на которую вся партия и страна перешли в результате нэпа" [386]. Наиболее ошеломляющим в этой тираде было употребление имён стократ заклеймённых большевиков с приставкой "товарищ".
После речи Микояна закоренелым сталинистам, входившим в состав Политбюро, было уже трудно сопротивляться оглашению доклада Хрущёва о Сталине.
5. Андреев
Секретаря ЦК Андреева Сталин шантажировал беспрецедентным среди "ближайших соратников" фактом его биографии. Во время дискуссии о профсоюзах в 1920-1921 годах Андреев, тогда один из самых молодых членов ЦК, голосовал за платформу Троцкого. Поэтому, несмотря на безоговорочную защиту им позиций правящей фракции во всех последующих дискуссиях, за ним закрепилась репутация "в прошлом активного троцкиста". Сохранение Андреева в составе Политбюро должно было служить подтверждением того, что Сталин не карает "разоружившихся троцкистов", проявляющих беспощадность по отношению к своим прежним единомышленникам. На заседании Военного Совета, предшествовавшем суду над группой Тухачевского, Сталин указал на находившегося рядом с ним Андреева, заявив, что тот "был очень активным троцкистом в 1921 году", но потом отошёл от троцкизма и "дерётся с троцкистами очень хорошо" [387].
Хрущёв вспоминал, что "Андрей Андреевич сделал очень много плохого во время репрессий 1937 года. Возможно, из-за своего прошлого он боялся, чтобы его не заподозрили в мягком отношении к бывшим троцкистам. Куда он ни ездил, везде погибало много людей" [388].
Самой палаческой экспедицией Андреева была поездка осенью 1937 года в Узбекистан. Её формальной целью было "разъяснение" Центральному Комитету Компартии республики письма Сталина и Молотова о первом секретаре ЦК Узбекистана Икрамове, ещё остававшемся на свободе. В нём говорилось, что ЦК ВКП(б) на основании показаний арестованных и очных ставок установил: "Т. Икрамов не только проявил политическую слепоту и близорукость в отношении буржуазных националистов, врагов узбекского народа... но иногда даже покровительствовал им"; у него "по-видимому, были связи с руководителями троцкистско-правых групп в Москве". Республиканскому пленуму ЦК предлагалось "обсудить вопрос тов. Икрамова и сообщить своё мнение ЦК ВКП(б)" [389].
Ко времени пленума большинство членов узбекского ЦК уже находились в тюрьме. Собравшийся в усечённом составе пленум выразил требуемое "мнение" об Икрамове и открыл новую волну террора в республике. Ситуация, возникшая во время пребывания Андреева в Ташкенте, была настолько страшной, что Икрамов сразу же после пленума сказал своей сотруднице, выдвинутой на должность секретаря обкома: "Ни в коем случае не принимайте назначения. Вас сразу арестуют. Заболейте, уезжайте, что хотите. Им надо выполнить план по номенклатуре" [390]. Самому Икрамову было приказано направиться в одном поезде с Андреевым в Москву, где он вскоре был арестован.
После снятия Ежова с поста наркома внутренних дел Андреев был назначен председателем комиссии Политбюро по расследованию деятельности НКВД. На его имя стали поступать тысячи писем от арестованных с просьбами о пересмотре их дел. Хорошо знавший Андреева 62-летний большевик Кедров писал: "Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к Вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не проходите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов... Убеждён, что при спокойном, беспристрастном расследовании, без отвратительной ругани, без злобы, без жутких издевательств необоснованность обвинений будет легко установлена" [391]. Письмо было оставлено Андреевым без ответа. Хотя устроенный над Кедровым суд оправдал его, он был казнён в начале Отечественной войны по личному приказу Берии.
6. Калинин
Среди членов сталинского Политбюро Калинин находился в его составе дольше всех - с момента образования этого органа в марте 1919 года. Тогда же он по предложению Троцкого был избран на пост председателя ВЦИК (при этом избрании Троцкий впервые назвал Калинина "всесоюзным старостой"). Отваживавшийся в 20-х годах высказывать свои самостоятельные суждения, Калинин в 30-е годы превратился в чисто декоративную фигуру. В годы большого террора он беспрекословно давал санкции на аресты членов высшего государственного органа страны. Только во второй половине 1937 года им было направлено в Прокуратуру СССР 15 списков с порочащими данными на 181 члена ЦИК. После получения "заключения" Прокуратуры Калинин подписывал указы об исключении этих людей из состава ЦИК и передаче их дел в НКВД [392].
Калинин оказался первым из членов Политбюро, у которого была арестована жена (черед жён Молотова и Андреева наступил после войны). По свидетельству Лариной, Е. Д. Калинина была арестована летом 1938 года за характеристику Сталина, данную в беседе со старой подругой: "Тиран, садист, уничтоживший ленинскую гвардию и миллионы невиновных людей".
К Калинину как к главе государственной власти нередко обращались родственники арестованных с просьбой повлиять на решение их судьбы. Когда один московский профессор попросил способствовать освобождению своей жены из лагеря, Калинин бесхитростно ему ответил: "Голубчик, я нахожусь точно в таком же положении. Я, как ни старался, не смог помочь собственной жене. Не имею возможности помочь и вашей" [393].
В результате настойчивых просьб "всесоюзного старосты" Сталин распорядился освободить его жену только после войны.
7. Жданов
Секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро Жданов принадлежал к когорте собственно сталинских выдвиженцев. Он возглавлял чистку в Ленинграде, начавшуюся сразу же после убийства Кирова и принявшую особенно широкий размах, поскольку большинство членов ленинградской партийной организации поддержали в 1925 году "новую оппозицию". Помимо этого, Жданову поручались выезды в другие области для расправы с местными партийными кадрами. Эти поездки по лютости могут быть сравнимы с карательными экспедициями Кагановича и Андреева.
В октябре 1937 года Жданов провёл пленум Башкирского обкома ВКП(б), на котором обвинил руководство обкома в троцкистско-бухаринском и буржуазно-националистическом заговоре. "С политической точки зрения - это фашисты, шпионы. С социальной стороны - паршивые, развращённые чиновники". О первом секретаре обкома Быкине Жданов отозвался следующим образом: "Быкин - старый волк; по-моему, он окажется старым шпионом со стажем 8-10 лет" [394] (курсив мой.- В. Р.).
В докладе на торжественном заседании, посвящённом 14-летней годовщине со дня смерти Ленина, Жданов заявил, что "1937 год войдёт в историю как год разгрома врагов народа" [395].
Будучи одним из самых циничных и безжалостных сталинских сатрапов, Жданов не был чужд и специфическому юмору. Авиаконструктор Яковлев, допущенный в те годы в круг кремлёвских вождей, вспоминал об анекдоте, рассказанном ему Ждановым: "Сталин жалуется: пропала трубка. Он заявил: "Я много бы дал, чтобы её найти". Берия уже через три дня нашёл 10 воров, и каждый из них "признался", что именно он украл трубку. А ещё через день Сталин нашёл свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате". "И Жданов весело смеялся этому страшному анекдоту",- добавлял Яковлев [396].
8. Хрущёв
Выдвинутый на высокую аппаратную должность лишь в 1932 году, Хрущёв успешно продолжал своё восхождение в годы великой чистки. 1937 год он пробыл первым секретарём МК и МГК, а в начале 1938 года был переведён на пост первого секретаря ЦК КП(б) Украины. Хрущёв был единственным человеком (не считая Ежова), введённым за эти годы в состав изрядно поредевшего Политбюро в качестве кандидата.
Поведение Хрущёва существенно не отличалось от поведения других республиканских и областных секретарей, обязанных давать санкцию на арест работников, входивших в номенклатуру их партийных комитетов. Вместе с тем не случайно, что именно Хрущёв выступил инициатором разоблачения сталинских преступлений. Его мемуары свидетельствуют о том, что репрессии 1936-1938 годов вызывали его искреннее недоумение, которое после смерти Сталина превратилось в жгучее возмущение.
В мемуарах Хрущёв не скрывал своего преклонения перед Сталиным в 30-е годы и мучительности пережитого им процесса избавления от иллюзий относительно Сталина. Он писал, что только после расследования сталинских преступлений осознал в полной мере: в их основе лежали "тщательно рассчитанные поступки деспота, который сумел внушить многим и многим, что Ленин не разбирался в людях, не умел подбирать людей, а почти все, кто после его смерти возглавляли страну, оказались врагами народа" [397]. Великая чистка, по словам Хрущёва, была развязана Сталиным "с целью исключить возможность появления в партии каких-то лиц или групп, желающих вернуть партию к ленинской внутрипартийной демократии, повернуть страну к демократичности общественного устройства... Сталин говорил, что народ - навоз, бесформенная масса, которая идёт за сильным. Вот он и показывал эту силу. Уничтожал всё, что могло давать какую-то пищу истинному пониманию событий, толковым рассуждениям, которые противоречили бы его точке зрения. В этом и заключалась трагедия СССР" [398].
Рассказывая об обстановке, сложившейся в годы большого террора на Украине, Хрущёв пытался оправдать себя тем, что нарком внутренних дел республики Успенский заваливал его бумагами, "и что ни бумага, то враги, враги, враги". Визируя списки арестованных и осуждённых, Хрущёв тем самым "осуществлял вроде бы партийный контроль (над республиканским НКВД)". Однако ему было хорошо известно, что одновременно эти списки направлялись Ежову, который докладывал о них Сталину. Таким образом, любой отказ местного партийного руководителя от санкционирования арестов был бы непременно замечен Сталиным. Описывая этот механизм великой чистки, Хрущёв справедливо замечал: "Какой же тут контроль, когда партийные органы сами попали под контроль тех, кого они должны контролировать... Над партией встала ЧК" [399]. Возвращаясь к характеристике взаимоотношений между партийными органами и органами НКВД, он писал: "Собственно говоря, не мы ими руководили, а они навязывали нам свою волю, хотя внешне соблюдалась вся субординация. Фактически своими материалами, документами и действиями они направляли нас туда и так, как хотели. Мы же, согласно сложившейся практике, обязаны были во всём доверять их документам, которые представлялись в партийные органы" [400].
Понятно, что в мемуарах Хрущёв подробно останавливался на тех случаях, когда ему удавалось помешать аресту отдельных лиц. Так, он спас от ареста поэта Максима Рыльского, рассказав очередному наркому внутренних дел о том, что написанную им песню о Сталине "поёт вся Украина". Хрущёв упоминал и такие случаи, когда он по собственной воле отваживался идти в НКВД для беседы с арестованными, в виновности которых сомневался, или когда он сообщал Маленкову о своём недоверии к некоторым показаниям [401].
В мемуарах Хрущёва ярко описана репрессивная кампания, вызванная массовым падежом лошадей в пограничных районах Украины. Для расследования причин гибели лошадей было создано несколько комиссий, члены которых арестовывались уже в начале их работы как участники вредительского заговора. Пытаясь вникнуть в эту историю, Хрущёв узнал: профессоров и ветеринаров обвиняют в том, что они приготовляли и подсыпали в корм лошадям какое-то ядовитое зелье. После этого он попросил Успенского получить от арестованных химическую формулу этого яда. По этому рецепту был приготовлен корм лошадям, от которого они не заболели. Вслед за этим Хрущёв попытался лично допросить арестованных. Те заявили ему, что действительно травили лошадей ядовитой добавкой к кормам, полученной из Германии. Таким образом, арестованные сделали всё, чтобы "подтвердить свои показания и доказать правоту своих мучителей-чекистов" [402]. Падёж лошадей тем временем продолжался. Тогда Хрущёв создал две новые параллельно работающие комиссии, плюс ещё одну - из московских учёных. Эти комиссии обнаружили действительную причину гибели лошадей, заключавшуюся в заражённости несвежего корма, который давался лошадям, микроскопическим грибом, поселяющимся на соломе. После того, как была составлена строгая инструкция о приготовлении кормов, падёж прекратился. Этот рассказ Хрущёва подтверждается сообщением дожившего до наших дней академика Саркисова, который в конце 30-х годов совместно с украинскими учёными обнаружил токсичность гриба [403]. Однако ко времени этого открытия уже были расстреляны по обвинению во вредительстве многие председатели колхозов, агрономы, зоотехники, учёные.
По словам Хрущёва, даже после этих событий он не допускал мысли, что лживые показания выбиты органами НКВД, поскольку "органы эти считались безупречными" [404]. Здесь Хрущёв несомненно лукавил. Ведь ему доводилось многократно встречаться с людьми, которые рассказывали о перенесённых ими истязаниях. Так, бывший нарком торговли Украины Лукашов после своего освобождения из тюрьмы сообщил Хрущёву, как его сделали инвалидом, требуя показаний, что он был послан Хрущёвым за границу для установления связей с зарубежной разведкой. Когда Хрущёв рассказал об этом Сталину, тот заявил: "Да, бывают такие извращения. И на меня тоже собирают материалы. Ежов собирает" [405].
Хрущёв рассказал Сталину и о том, как к нему на приём пришёл молодой учитель, только что вышедший из тюрьмы, где его истязали, вымогая показания о том, что председатель Совнаркома Украины Коротченко - агент румынского королевского двора. Услышав, что Коротченко был, по версии НКВД, связан с румынским королем, Сталин "пошутил": "Или с королевой? Сколько лет этой королеве?" Хрущёв ответил в том же духе: "["]Король там несовершеннолетний, а есть мать-королева. Он, должно быть, связан с королевой-матерью". Это вызвало ещё больше шуток" [406].
Этот эпизод, как и упоминавшийся выше анекдот Жданова, ярко рисует атмосферу, царившую среди сталинской камарильи. Правда, в данном случае результатом "обмена шутками" стал расстрел следователей, стряпавших "дело Коротченко".
По-видимому, в данном рассказе Хрущёва речь идёт о деле молдавского учителя Садалюка, у которого добивались порочащих показаний не только на Коротченко, но и на Хрущёва. Жалоба Садалюка в декабре 1938 года рассматривалась на заседании Политбюро, в результате чего было принято решение: "Организовать открытый суд, расстрелять виновных и опубликовать [об этом] в печати (центральной и местной)" [407].
Этот эпизод характеризует особое доверие, которым пользовался у Сталина Хрущёв, после XVIII съезда избранный членом Политбюро.
9. Берия
Берия оказался одним из двух секретарей республиканских компартий, благополучно переживших великую чистку. Вторым был секретарь Азербайджанского ЦК Багиров. Оба они, ранее возглавлявшие республиканские органы ЧК-ГПУ, не зависели, как другие партийные секретари, от местного НКВД, а полностью подчинили его себе, самолично руководя террором в своих республиках.
Сталин не препятствовал созданию в Грузии культа Берии, превосходившего своими масштабами любой другой "местный" культ. О Берии грузинские поэты сочиняли восторженные стихи и песни, а его приспешник Меркулов опубликовал брошюру под названием "Верный сын партии Ленина - Сталина".
Эренбург в своих воспоминаниях рассказывал, как впервые увидел Берию на торжественном заседании, посвящённом юбилею Руставели. "Некоторые выступавшие его прославляли, и тогда все стоя аплодировали. Берия хлопал в ладоши и самодовольно улыбался. Я уже понимал, что при имени Сталина все аплодируют, а если это в конце речи, встают. Но удивился - кто такой Берия? Я тихо спросил соседа-грузина, тот коротко ответил: "Большой человек"" [408].
Ощущая доверие Сталина и предугадывая его желания, Берия вёл провокационную кампанию против Орджоникидзе, стоявшего неизмеримо выше его в партийной иерархии. Он арестовал старшего брата Серго, который вместе с женой был приговорён в 1937 году бериевской "тройкой" к расстрелу. Ещё в ноябре 1936 года начальник секретно-политического отдела грузинского НКВД Кобулов в рапорте на имя Берии сообщал, что арестованный Гогоберидзе сознался в распространении "контрреволюционных клеветнических измышлений о прошлом тов. Берии... со слов т. Орджоникидзе" [409].
В 1937 году по указанию Берии были арестованы и привезены в Тбилиси бывшие руководители Грузии, в последние годы перед арестом работавшие за пределами республики.
Один из них - бывший председатель грузинского Совнаркома Орахелашвили, в частности, показал на следствии: "Мне стало известно, что Серго Орджоникидзе вкупе с Леваном Гогоберидзе, Петре Аниашвили и Нестором Лакоба ведут самую активную борьбу против секретаря ЦК КП(б) Грузии Лаврентия Берия, распространяя по его адресу заведомо клеветнические и возмутительные вымыслы". Такие показания, как сообщил в 1953 году бывший нарком внутренних дел Грузии Гоглидзе, вымогались для того, чтобы "послать протокол И. В. Сталину и скомпрометировать Орджоникидзе хотя бы посмертно" [410].
По словам Кобулова, Берии принадлежала инициатива в проведении репрессий против грузинских партийных работников, а "Гоглидзе был у него на посылках... Если Берия давал указание "крепко допросить", то следователи... боялись не выполнять этих указаний, так как могли сами попасть в такое положение" [411]. Нередко Берия самолично избивал арестованных и приказывал бить их ещё и перед расстрелом.
Во время следствия по делу Берии было собрано 26 томов его предписаний об арестах и более ста его резолюций типа: "крепко излупить", "взять в работу и выжать всё". Берия руководил республиканской "тройкой", которая рассмотрела дела на 30 тыс. чел., из которых 10 тысяч были приговорены к расстрелу [412].
В 1936 году Берия своими руками уничтожил двух видных партийных деятелей Закавказья. Летом этого года он расстрелял в своём кабинете первого секретаря ЦК Компартии Армении Ханджяна. В печати было сообщено, что Ханджян покончил жизнь самоубийством. Спустя несколько месяцев Берия отравил председателя ЦИК и Совнаркома Абхазии Лакобу. В официальном сообщении указывалось, что Лакоба умер от разрыва сердца. Лакоба был торжественно похоронен, свои соболезнования по поводу его смерти прислали Димитров, Будённый и другие известные деятели. А через несколько месяцев состоялся суд над руководителями Абхазии, на котором Лакоба был объявлен главой местного заговора. Берия приказал выкопать и сжечь его труп, а пепел развеять по ветру. По приказу Берии были расстреляны все сотрудники Лакобы и все члены его семьи, включая несовершеннолетнего сына [413].
10. Маленков
В 20-е годы Маленков работал в секретариате Сталина, а в наиболее острый период борьбы с левой оппозицией руководил партийной организацией МВТУ, где влияние троцкистов было особенно велико. В 1934-1939 годах он возглавлял в ЦК отдел руководящих партийных органов. На этом посту он стал одним из организаторов расправы над местными партийными руководителями.
В 1936 году Маленков вместе с Ежовым создал версию о существовании в Белоруссии разветвлённой сети антисоветского подполья, на основании которой было исключено из партии более половины коммунистов республики. Когда в 1937 году председатель Совнаркома Белоруссии Голодед поставил эту версию под сомнение, Маленков выехал в Белоруссию, где во время его пребывания были арестованы почти все руководители республики [414]. В сентябре 1937 года Маленков вместе с Микояном и Берией осуществил расправу над партийно-государственным руководством Армении. При этом он лично допрашивал многих арестованных, прибегая в ряде случаев к их избиению [415].
Столь же зловещими были поездки Маленкова в автономные республики и области Российской Федерации. После этих поездок были арестованы первый секретарь Тульского обкома Сойфер, первый секретарь Ярославского обкома Зимин, первый секретарь Татарского обкома Лепа [416].
После ареста Ежова Берия провёл его специальный допрос о Маленкове. Заполучив в 1955 году протокол этого допроса, по-видимому, серьёзно компрометировавший его, Маленков данный документ уничтожил [417].
После великой чистки формальный статус Маленкова был приведён в соответствие с его фактической политической ролью. В марте 1939 года он был избран членом и секретарём ЦК, а в феврале 1941 года - кандидатом в члены Политбюро.
11. Мехлис
В 1937 году Мехлис был назначен начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии и заместителем наркома обороны. В "Бюллетене оппозиции" это назначение комментировалось следующим образом: "Назначая свою лошадь в сенаторы, Калигула хотел унизить римский сенат. Назначая своего лакея Мехлиса в вожди Красной Армии, Сталин преследует гораздо менее платонические цели. Бывший личный секретарь Сталина, бездарный карьерист, спец по закулисной интриге, исполнитель наиболее грязных дел хозяина, Мехлис силён лишь поддержкой Сталина. Мехлис - замнаркомвоена! Кто поверил бы этому ещё полгода тому назад? Чем больше "врагов народа" истребляет Сталин, подымаясь на их трупах вверх, тем большая пустота образуется вокруг него. Резервы верных ограничены сегодня субъектами типа Мехлиса" [418].
На новом посту Мехлис принял руководящее участие в завершении разгрома командных кадров. Он многократно выезжал в военные округа, где проводил аресты командиров среднего звена и посылал Сталину шифровки с просьбой санкционировать арест наиболее крупных военачальников.
О иезуитстве Мехлиса и садистском удовлетворении, которое он испытывал в годы массовых репрессий, рассказывается в воспоминаниях Б. Ефимова. Здесь приводится рассказ Михаила Кольцова о беседе с Мехлисом: "Сидим в моём кабинете, а он вдруг говорит: "А знаешь, Миша, надо очень и очень присмотреться к Августу Потоцкому. Это, безусловно, замаскированный враг". Я обомлел. "Что ты, Лев? -говорю, Август?! Этот честнейший, преданнейший большевик? Старый политкаторжанин?" - "Да, да, Миша,- отвечает Мехлис нетерпеливо и злобно,- именно он, честнейший и преданнейший. Именно из таких, как ты говоришь, "честнейших", царская охранка вербовала провокаторов!.." И в эту минуту в кабинет вошёл... Август с газетными полосами на подпись. Ты бы видел, как мгновенно и жутко изменилось лицо Мехлиса, как ласково и приветливо он заговорил: "А-а!.. Товарищ Август! Рад вас видеть! Как поживаете, дорогой, как здоровье?" - "Спасибо! Стареем, товарищ Мехлис, стареем..." - "Ну, что вы, товарищ Август! Вам ещё рано стареть! Вон вы какой богатырь. Ещё поработаете для "Правды", для партии!"...А ведь Август, видимо, уже конченный человек. Это вопрос дней" [419].
12. Шкирятов
Шкирятов, работавший с 1934 года секретарём партколлегии Комиссии партийного контроля, стал фактическим главой этой Комиссии после того, как Ежову в сентябре 1936 года было поручено "9/10 своего времени отдавать работе в НКВД". О характере участия Шкирятова в великой чистке рассказывалось на июньском пленуме ЦК 1957 года: "Шкирятов механически штамповал все незаконные действия органов... которые без всякого основания арестовывали многих коммунистов и об этом сообщали Шкирятову, а Шкирятов, в свою очередь, принимал единоличное решение: исключить арестованного из членов партии, как врага народа... Получалось, что основанием для исключения из партии арестованного являлось сообщение... о факте ареста, а основанием для обвинения во вражеской деятельности арестованного было постановление КПК об исключении его из партии как врага народа" [420].
О власти, которую приобрёл Шкирятов, говорит следующий факт. В 1939 году партийный работник А. В. Снегов, освобождённый из тюрьмы, побывал у нескольких членов Политбюро и рассказал им о том, что творится в застенках НКВД. После этого один лишь Микоян счёл нужным обратиться к Шкирятову с просьбой об ускорении партийной реабилитации Снегова. Когда Снегов пришёл к Шкирятову в КПК, он был там вновь арестован, после чего провёл 17 лет в лагерях [421].
* * *
Поведение названных выше лиц в 1936-1938 годах подтвердило правильность замечания Троцкого о том, что ближайшее сталинское окружение "состоит из средних бюрократов, опьянённых вырванной ими у партии властью" [422].
Большинство этих людей осуществляло свою дьявольскую миссию, по-видимому, без удовольствия. Будучи предоставленными самим себе, они, вероятно, отказались бы от проведения великой чистки. Об этом свидетельствует то, что буквально на следующий день после смерти Сталина они приостановили новый вал террора, угрожавший превзойти все предшествовавшие. Вслед за этим они достаточно быстро и легко расправились с Берией и его сатрапами, захватившими все ведущие посты в МВД, и приступили к массовой реабилитации ранее осуждённых.
Эти люди, не смевшие при Сталине и заикнуться о своих сомнениях в правомерности репрессий, ясно сознавали их необоснованность. Когда на июльском пленуме ЦК 1953 года Хрущёв заявил: "Давайте посмотрим дела 1937 года и после 1937 года. Среди них было много липовых дел", из зала последовала реплика: "Больше половины липа, правильно". Не встретило никаких возражений и другое заявление Хрущёва: "Особое совещание - вот вам самый настоящий террор" [423].
Приведённые в этой главе факты свидетельствуют, что ближайшее окружение Сталина не во всём совпадало с официальной партийной иерархией. Например, Маленков, не являвшийся даже кандидатом в члены ЦК, был больше приближен к Сталину и обладал большей реальной властью, чем некоторые члены и кандидаты в члены Политбюро, которым было суждено погибнуть в пожаре великой чистки.
XXI
В недрах Политбюро
На пленуме ЦК, состоявшемся 10 февраля 1934 года, Политбюро было избрано в составе десяти членов (Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Андреев, Косиор) и пяти кандидатов (Микоян, Чубарь, Петровский, Постышев, Рудзутак). Перечень фамилий здесь дается в той последовательности, в какой они перечислялись в информационном сообщении о пленуме ЦК. Данная последовательность отражала место этих людей в партийной иерархии и их популярность в партии и стране (точнее, ту популярность, которую стремилась создать им официальная пропаганда).
До 1937 года изменения в составе Политбюро произошли лишь на февральском пленуме ЦК 1935 года, где Микоян и Чубарь были избраны членами, а Жданов и Эйхе - кандидатами в члены Политбюро. К моменту февральско-мартовского пленума ЦК 1937 года членами Политбюро были девять человек (за вычетом умерших Кирова, Куйбышева и Орджоникидзе), а кандидатами - пять человек. Из членов Политбюро в годы великой чистки было репрессировано двое, остальные вошли в состав Политбюро, избранного на XVIII съезде. Из кандидатов в члены Политбюро было репрессировано трое, один (Петровский) был снят с руководящей работы и один (Жданов) - переведён после XVIII съезда в члены Политбюро.
Во многих зарубежных работах о великой чистке репрессированные члены и кандидаты в члены Политбюро причисляются к некой "либеральной группе", якобы пытавшейся противодействовать сталинскому террору. Например, Авторханов утверждает, что Косиор, Чубарь, Рудзутак и Постышев вместе с Орджоникидзе выступали против суда над Рыковым и Бухариным [424]. Ставшие доступными за последние годы источники доказывают полную несостоятельность подобных версий. "Отбор", произведённый Сталиным, объяснялся другими причинами, скорее всего - его недоверчивым отношением к "инородцам". Из пяти репрессированных только Постышев был русским, Рудзутак и Эйхе были латышами, Косиор - поляком, а Чубарь - украинцем. Все эти люди никогда не входили в ближайшее окружение Сталина и, за исключением Рудзутака (а с 1934 года - и Чубаря), не принимали участия в повседневной работе кремлёвской верхушки, так как находились вне Москвы. В 1937-1938 годах Эйхе и Косиор были переведены на работу в Москву, а спустя несколько месяцев после этого были арестованы. Относительно их исключения из состава ЦК и из партии не проводилось даже формальной процедуры опроса членов ЦК.
Эйхе в октябре 1937 года был назначен наркомом земледелия СССР, а на январском пленуме ЦК 1938 года выступил с докладом, вызвавшим одобрение Сталина. Его арест был произведён 29 апреля 1938 года.
Косиор был назначен в январе 1938 года заместителем председателя СНК СССР и председателем Комиссии советского контроля при СНК. В апреле 1938 года он был отстранён от всех занимаемых постов, а в мае арестован. По этому поводу не было ни решения Политбюро, ни обмена мнениями между его членами [425].
Можно полагать, что одной из причин расправы над Косиором была его непозволительная, с точки зрения Сталина, "вина": попытка заступиться за своего брата Владимира, "неразоружившегося" троцкиста, находившегося с 1928 года в ссылке. После того как в начале 1936 года была арестована жена В. Косиора, последний написал гневное письмо брату, в котором требовал её освобождения. С. Косиор переслал это письмо Ежову, попросив его разобраться в данном деле. Узнав об этом, Сталин выразил резкое возмущение тем, что "Ст. Косиор находит возможным вмешиваться в это шантажистское дело" [426].
Чубарь в январе 1938 года получил повышение, будучи назначен на пост первого заместителя председателя Совнаркома. 16 июня 1938 года было принято постановление Политбюро, в котором говорилось: "Ввиду того, что показания Косиора, Эйхе, Тр. Чубаря (брата В. Я. Чубаря), а кроме того, показания Рудзутака и Антипова бросают тень на т. В. Я. Чубаря, Политбюро ЦК не считает возможным оставить его членом Политбюро ЦК и заместителем председателя СНК Союза ССР и считает возможным дать ему работу лишь в провинции для испытания". На следующий день было принято ещё одно постановление Политбюро - о назначении Чубаря начальником строительства Соликамского целлюлозного комбината [427].
Хрущёв, которому довелось присутствовать при последнем телефонном разговоре Сталина с Чубарем, вспоминал, что после него Сталин сказал окружающим: ""Чубарь плачет, волнуется, доказывает, что он честный человек"; а тон у Сталина был сочувствующий Чубарю. Казалось, с пониманием он отнесся к переживаниям Власа Яковлевича. И я был сильно удивлён, когда буквально на следующий день Чубарь был арестован" [428].
Репрессированные члены и кандидаты в члены Политбюро, отличавшиеся до ареста неизменным послушанием, подчёркивали на суде, что они всегда и целиком были согласны со сталинской политикой, привычно именуемой ими политикой партии. Рудзутак заверял суд, что "лично у него никогда не было никакой мысли против политики нашей партии". Эйхе говорил, что умрёт "так же с верой в правильность политики партии, как верил в неё на протяжении всей своей работы" [429].
Единственным человеком в составе Политбюро, не репрессированным, но и не оставленным на руководящей работе, был Петровский. В январе 1938 года он был избран заместителем председателя Верховного Совета СССР, а спустя месяц - награждён орденом Ленина в связи с его 60-летием. Наступившая вскоре после этого опала Петровского, по-видимому, была связана с тем, что у него были арестованы сын и зять, а второй сын, командир корпуса, был уволен из армии. В 1939 году Петровский был лишён всех своих постов и находился без работы около года, пока его старый товарищ Самойлов, работавший директором Музея революции, не предложил стать его заместителем.
То обстоятельство, что Петровский не был репрессирован, Хрущёв объяснял тем, что он "после революции не считался активным организатором в партии. Он, так сказать, выполнял роль партийной иконы. Поэтому Петровский не был опасен для Сталина и оказалось достаточно упрятать его в Музей революции" [430].
XXII
Ликвидация Центрального Комитета
Историки, отыскивающие корни большого террора в установлениях, действовавших в ленинский период жизни партии, чаще всего ссылаются на принятую X съездом РКП(б) резолюцию "О единстве партии". Бесспорно, что эта резолюция, выработанная в экстремальной обстановке Кронштадтского мятежа, привела к существенному ограничению внутрипартийной демократии. Особенно это относится к её не подлежавшему оглашению седьмому параграфу, предоставлявшему Центральному Комитету право применять по отношению к членам ЦК "в случае нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии" [431].
В заключительной речи на съезде Ленин прямо говорил о том, что этот параграф противоречит Уставу партии и принципу демократического централизма. Он выразил надежду, что обозначенная в нём крайняя мера, вызванная угрозой расщепления партии на несколько фракций, применяться не будет [432]. И конечно, никто не мог предположить, что когда-либо на основе данного параграфа будет исключено и тем более уничтожено подавляющее большинство состава ЦК.
Оправдывая учинённую в 1937-1938 годах расправу над Центральным Комитетом, Молотов утверждал, что этот процесс происходил без формальных нарушений Устава партии и принципа демократического централизма. "Не было такого положения, чтобы меньшинство исключило большинство,- говорил он.- Это постепенно происходило. Семьдесят исключили 10-15 человек, потом 60 исключили ещё 15... По существу это привело к тому, что в составе ЦК осталось меньшинство из этого большинства... Такой постепенный, хотя и довольно быстрый процесс очищения путей" [433].
Вопреки этим софистическим рассуждениям Молотова, в ходе "очищения путей", т. е. истребления большинства Центрального Комитета допускались и многочисленные формальные нарушения. Прежде всего это касалось оговоренной в резолюции процедуры исключения из партии: обсуждения данного вопроса на пленуме ЦК. Между тем такое разбирательство было проведено только в отношении Бухарина и Рыкова, дело которых рассматривалось на двух пленумах ЦК.
После февральско-мартовского пленума 1937 года решения об исключении членов ЦК принимались в опросном порядке и утверждались списком. На трёх пленумах (в июне и октябре 1937 года и в январе 1938 года) было исключено путём голосования списками 75 человек (36 членов и 39 кандидатов), т. е. более половины состава ЦК [434]. Многие из этих лиц к моменту голосования были арестованы.
На июньском пленуме было подтверждено исключение из ЦК восьми человек, арестованных в апреле - мае 1937 года. Помимо этого, в первый день работы пленума было исключено 26 человек, а в последующие дни - ещё 5 человек.
Некоторые из исключённых были освобождены от своих должностей задолго до пленума (Чудов в июне 1936 года, Калманович в апреле 1937 года). Другие были арестованы за несколько дней до открытия пленума (Кубяк, Румянцев, Уншлихт) или во время его работы (Сулимов, Седельников, Струппе). Небольшая часть исключённых формально оставалась на своих постах некоторое время после пленума. Лаврентьев был освобождён от должности в июле 1937 года, Любимов - в сентябре, Антипов - в январе 1938 года.
Во время работы следующего, октябрьского пленума ЦК был введён новый пропускной режим. Так, Бубнова и Затонского не пропустили в Кремль по их цековским удостоверениям. Дежуривший у входа работник НКВД заявил им, что установлен новый порядок: для присутствия на пленуме, кроме удостоверения, следует иметь ещё особый талон. Бубнов вернулся в свой наркомат, где узнал из сообщения радио, что освобождён от должности как "не справившийся с работой" [435] (эта формулировка употреблялась и по отношению к некоторым другим членам ЦК). Он был исключён из партии и арестован в декабре 1937 года. Затонский вернулся на Украину, где был арестован в 1938 году.
11 октября пленум ЦК рассмотрел вопрос об избирательной кампании по выборам в Верховный Совет СССР. На следующий день обсуждался второй пункт повестки дня: "О составе ЦК". Его обсуждение свелось к выступлению Сталина, который сообщил, что за период после июньского пленума "выбыло и арестовано" 8 членов и 16 кандидатов в члены ЦК. "По рассмотрению всех материалов, по проверке материалов, оказалось, что эти люди, они - враги народа,- заявил он.- Если вопросов нет, я бы предложил принять это сообщение к сведению".
В то же время на октябрьском пленуме Сталин преподнес "подарок" некоторым уцелевшим к тому времени кандидатам в члены ЦК. Он предложил перевести десять человек из их числа в члены ЦК. Поскольку список кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде, составлялся в порядке получения большинства голосов, предлагалось избрать членами ЦК тех кандидатов, которые в этом списке занимали первые десять мест.
После выступления Сталина Хрущёв предложил, помимо десяти названных Сталиным лиц, перевести в члены ЦК ещё четырёх кандидатов, которые "проводят очень большую работу". После голосования предложений Сталина и Хрущёва вопрос о составе ЦК был объявлен рассмотренным [436].
На январском пленуме 1938 года было подтверждено исключение ещё 13 членов и кандидатов в члены ЦК, арестованных после октябрьского пленума. Большинство из них было исключено опросом 4-8 декабря 1937 года, причём в опросных листах Политбюро извещало об их аресте и просило членов ЦК "санкционировать" их вывод из ЦК и арест. В протоколе январского пленума эта "санкция" обосновывалась следующим образом: "На основании неопровержимых данных Пленум ЦК ВКП(б) признает необходимым вывести из состава членов ЦК ВКП(б) и подвергнуть аресту как врагов народа: Баумана, Бубнова, Булина, Межлаука В., Рухимовича и Чернова, оказавшихся немецкими шпионами, Иванова В. и Яковлева Я., оказавшихся немецкими шпионами и агентами царской охранки, Михайлова М., связанного по контрреволюционной работе с Яковлевым, и Рындина, связанного по контрреволюционной работе с Рыковым, Сулимовым. Секретарь ЦК И. Сталин" [437]. Из этих девяти человек двое (Чернов и Иванов) были выведены на процесс "право-троцкистского блока", от остальных, по-видимому, не удалось добиться признательных показаний. Бауман, освобождённый от своей должности ещё в апреле 1937 года, был арестован 12 октября и спустя два дня после ареста умер в Лефортовской тюрьме. Он был исключён из состава ЦК посмертно.
Во время декабрьского голосования А. И. Егоров на своём опросном листе сделал следующую надпись: "Всех этих негодяев и мерзавцев стереть с лица земли как самых подлых гадов и отвратительную нечисть" [438]. Однако это не спасло самого Егорова, по поводу которого 28 февраля 1938 года Сталин направил следующее письмо членам и кандидатам в члены ЦК: "Ввиду того, что, как показала очная ставка т. Егорова с арестованными заговорщиками Беловым, Грязновым, Гринько, Седякиным, т. Егоров оказался политически более запачканным, чем можно было бы думать до очной ставки, и принимая во внимание, что жена его, урождённая Цешковская, с которой т. Егоров жил душа в душу, оказалась давнишней польской шпионкой, как это явствует из её собственного показания,- ЦК ВКП(б) и СНК решили освободить т. Егорова от обязанностей командующего Закавказским военным округом и отчислить его из армии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП(б) признало необходимым исключить т. Егорова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б)" [439]. Спустя несколько дней Егоров был арестован. Среди прочих обвинений ему вменялось в вину установление в 1919 году "преступных связей" с Троцким и подготовка в 1920 году (!) террористического акта против Сталина [440].
После январского пленума и вплоть до XVIII съезда ВКП(б) (март 1939 года) пленумы ЦК больше не созывались. Исключение ещё 14 членов и 11 кандидатов в 1938 году было проведено опросным порядком. В отношении 7 человек не производилось даже формальной процедуры опроса.
Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде, в 1936-1940 годах было репрессировано 98 человек, в том числе 44 (из 71) члена ЦК и 55 (из 68) кандидатов в члены ЦК. Более 80 % из них к моменту ареста были моложе 50 лет, т. е. находились в самом расцвете сил.
За период между XVII и XVIII съездами состав ЦК уменьшился на 108 человек или на 78 процентов. За это время естественной смертью умерло пятеро (Куйбышев, Менжинский, Крупская, Товстуха и Штейнгарт), насильственной смертью - двое (Киров и Орджоникидзе). О члене ЦК И. В. Косиоре было объявлено, что он умер в подмосковном санатории 3 июля 1937 года. Однако сам факт его скоропостижной смерти спустя несколько дней после июньского пленума ЦК, открывшего новую волну репрессий, а также то, что он не был похоронен на Красной площади (где обычно хоронили даже кандидатов в члены ЦК), говорит о том, что он скорее всего покончил жизнь самоубийством. Трое (Томский, Гамарник и Любченко) застрелились в преддверии ареста, причём в официальных сообщениях их поступки объяснялись тем, что они "запутались в преступных связях".
К началу работы XVIII съезда в ЦК остался всего 31 человек. Из них семеро не были переизбраны в ЦК на XVIII съезде. Из этого числа пятеро (Петровский, Кржижановский, Бройдо, Чувырин, Шварц) были устранены с руководящей работы или выведены на пенсию, двое (Юркин и Завенягин) были возвращены в состав ЦК на XIX и XX съездах.
Лишь 24 человека, избранных в ЦК на XVII съезде, вошли в его состав на следующем съезде. Из них впоследствии умерло насильственной смертью четверо. М. М. Каганович, обвинённый в шпионаже, покончил жизнь самоубийством 1 июля 1941 года. Лозовский был расстрелян в 1952 году по приговору суда над Еврейским антифашистским комитетом. Берия и Багиров после смерти Сталина были приговорены к высшей мере наказания.
Из остальных двадцати человек до смерти Сталина умерло восемь - Николаева (единственная из бывших участников оппозиций, оставленная в составе ЦК), Калинин, Жданов, Литвинов, Мехлис, Бадаев, Вейнберг и Макаров. После смерти Сталина умерли Мануильский (1959 год), Поскребышев (1965), Ворошилов (1969), Шверник (1970), Хрущёв (1971), Андреев (1971), Будённый (1973), Булганин (1975), Микоян (1978), Молотов (1986), Каганович (1991 год).
Из состава ЦК XVII съезда было избрано в ЦК на XIX съезде 15 человек, на XX съезде - 11 человек, на XXII съезде - четверо (Будённый, Микоян, Хрущёв, Шверник), на XXIII съезде - четверо (Будённый, Ворошилов, Микоян, Шверник), на XXIV съезде - двое (Будённый и Микоян).
Большинство репрессированных членов и кандидатов в члены ЦК (89 человек) были реабилитированы в юридическом и партийном отношении в 1954-1961 годах. Реабилитация тех лет не коснулась в основном жертв московских процессов (Пятаков, Сокольников, Бухарин, Рыков, Розенгольц, Чернов). Их юридическая и партийная реабилитация произошла лишь в 1988 году.
2 человека из состава ЦК были приговорены к расстрелу на процессе по делу "антисоветского троцкистского центра" (1937 г.), 8 - на суде над "право-троцкистским блоком" (1938 г.), 3 - на закрытом суде над военачальниками. О расстреле двух (Енукидзе и Шеболдаева) было объявлено в официальном сообщении о закрытом суде, якобы состоявшемся в декабре 1937 года. В действительности Енукидзе и Шеболдаев были расстреляны без суда 30 октября этого года.
Об аресте и последующей судьбе остальных членов и кандидатов в члены ЦК официально не сообщалось. Поэтому на Западе долгие годы они считались не расстрелянными, а "исчезнувшими". Общественное мнение не могло представить всей тяжести репрессий, обрушенных Сталиным на правящую верхушку.
Более половины репрессированных членов и кандидатов в члены ЦК были подвергнуты групповым расстрелам. Двенадцать из них были расстреляны 30 октября 1937 года, семь - 27 ноября 1937 года, пять - 10 февраля 1938 года, девять - 28 июля 1938 года и семь - 25 и 26 февраля 1939 года [441].
Безжалостной чистке были подвергнуты и другие высшие партийные органы. В 1937-1938 годах было арестовано и осуждено 18 из 22 членов Центральной ревизионной комиссии и около половины (29 из 61) членов Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) [442].
При всём этом остаётся вопрос: почему члены и кандидаты ЦК, обладавшие хотя бы формальной возможностью воспрепятствовать репрессиям, не сумели помешать расправе даже над ними самими?
В общей форме ответ на этот вопрос был дан на июньском пленуме ЦК 1957 года, где говорилось: "Если бы пленум (ЦК) принимал активное участие в руководстве партией, разве расстрелял бы он сам себя?" [443]
Смысл существования партии и её выборных органов заключается в коллективной выработке важнейших политических решений. Формой этого процесса являются общепартийные дискуссии, в ходе которых на партийных собраниях свободно обсуждаются альтернативные позиции и платформы. В годы гражданской войны, т. е. в наиболее неблагоприятное время для таких дискуссий, они происходили непрерывно и охватывали ключевые вопросы внутренней и внешней политики. Существование фракций и группировок в партии считалось в то время нормальным явлением. Возникшая в 1923 году левая оппозиция пыталась возродить такое положение. В ответ на это правящая группировка решила увековечить запрет на фракции, использовав 7 параграф резолюции X съезда "Об единстве партии", впервые обнародованный на XIII партийной конференции (январь 1924 года). С этих пор борьба против всех оппозиций велась под флагом противопоставления их "раскольнической" деятельности "монолитному" Центральному Комитету.
Все лица, способные к оппозиционным выступлениям, были выброшены из ЦК в 20-е - начале 30-х годов. Однако и к 1937 году ЦК оставался таким институтом, с которым Сталину надо было до известной степени считаться, на утверждение которого следовало выносить хотя бы решения об аресте его членов. Для полного достижения сталинского идеала "монолитности" требовалось фактически ликвидировать прежний Центральный Комитет, заменить его новыми людьми, покорность которых сталинскому диктату была бы обеспечена при всех обстоятельствах.
За годы сталинского тоталитаризма пирамида высших партийных органов была фактически перевернута по сравнению с той, какой она должна была быть согласно Уставу партии. При Ленине иерархия этих органов строилась в следующем порядке: съезд партии, пленум ЦК, Политбюро ЦК, Оргбюро ЦК, Секретариат ЦК. На съезды и пленумы ЦК выносились важнейшие вопросы партийной политики, по которым развёртывались оживлённые дискуссии, публикуемые в печати. В ходе полемики, принимавшей временами крайне острый характер, коммунисты резко критиковали, но ни в коем случае не оскорбляли друг друга. Это положение изменилось сразу же после смерти Ленина, когда атмосфера на съездах и пленумах ЦК стала принимать прямо-таки хулиганский характер, а полемика начисто утратила черты партийного товарищества.
Уже в 1923-1924 годах Политбюро превратилось в гипертрофированное сверхправительство, одновременно выполнявшее функции верховного законодателя страны (такое положение сохранилось вплоть до последних лет горбачёвской "перестройки"). Таким образом, "политику партии" определяла не партия и не её ЦК, а узкая верхушечная группа.
В середине 30-х годов на каждое заседание Политбюро выносились десятки, а то и сотни вопросов (большинство из них решалось фактически в опросном порядке). Поскольку члены Политбюро не могли даже вникнуть в содержание всех этих вопросов, решения по ним подготавливались штатным аппаратом ЦК, роль которого непрерывно росла.
Наиболее важные вопросы проходили через личную сталинскую канцелярию. Лишь небольшая часть принятых Политбюро, Оргбюро и секретариатом ЦК решений публиковалась в печати. Большинство их носило строго секретный характер.
На пленумах ЦК, по существу, лишь утверждались решения, подготовленные аппаратом и одобренные Политбюро. После 1929 года на пленумах не происходило никаких дискуссий и все решения принимались единогласно. Публиковались только резолюции пленумов, иногда - произнесённые на них доклады и в очень редких случаях - выступления в прениях. Стенограммы съездов публиковались целиком, но сами съезды приняли парадный и декларативный характер, выступления на них сводились к отчётам бюрократов и дежурным восхвалениям "генеральной линии". Таким образом, стала действовать следующая закономерность: чем больше была реальная властная роль партийного органа, тем в большей степени его работа была окутана покровом секретности.
В период великой чистки права ЦК и его членов были ещё более сужены. В первые годы после XVII съезда "рядовые" члены ЦК могли присутствовать на заседаниях Политбюро, не принимая участия в обсуждении вопросов. На закрытые заседания Политбюро рядовые члены ЦК не допускались, но им предоставлялась возможность знакомиться с секретными решениями, принятыми на этих заседаниях ("Особая папка"). После великой чистки и вплоть до ликвидации партии в 1991 году подавляющее большинство членов ЦК ни разу не присутствовало на заседаниях Политбюро, хотя по Уставу Политбюро продолжало считаться органом, подчинённым Центральному Комитету. Существенно сузилась и сфера информированности членов ЦК. Требование "не совать нос не в свои дела" стало негласной заповедью, неотъемлемой частью дисциплинарного кодекса, обязательного для всякого высокопоставленного бюрократа.
Как вспоминал Хрущёв, "к 1938 г. прежняя демократия в ЦК была уже сильно подорвана. Например, я, кандидат в члены Политбюро, не получал материалов наших заседаний. После страшного 1937 г. я не знал, собственно говоря, кому вообще рассылались эти материалы. Я получал только те материалы, которые Сталин направлял по своему личному указанию" [444].
Из всего сказанного понятна бесправная и жалкая роль рядовых членов и кандидатов в члены ЦК, в сознании которых над всеми иными соображениями часто доминировал страх за собственную судьбу, боязнь попасть в очередной проскрипционный список. Об умонастроении этих людей свидетельствуют воспоминания писателя Авдеенко, работавшего в 1937 году корреспондентом "Правды" в Донбассе. В одной из бесед с ним кандидат в члены ЦК, секретарь Донецкого обкома Саркисов говорил: "У нас в Донбассе нет ни одного предприятия, колхоза, совхоза, учреждения, где бы ни орудовали политические бандиты с партийными билетами в кармане.
- Откуда их столько?
- Оттуда они, из кубла Троцкого. Старые наследники и теперешние выкормыши. Тайные читатели троцкистского "Бюллетеня оппозиции"" [445], [446].
У Саркисова были особые основания опасаться сталинской расправы: он был единственным человеком в составе ЦК XVII съезда (не считая расстрелянного в январе 1937 года Пятакова), который исключался из партии в 1927 году за активное участие в "оппозиционном блоке". Но и прибывший в мае 1937 года на смену Саркисову кандидат в члены ЦК Прамнек, никогда не участвовавший ни в каких оппозициях, был охвачен маниакальной подозрительностью и страхом в не меньшей степени, чем Саркисов. Свой разговор с ним Авдеенко описывал следующим образом:
"- Как вам работается в Донбассе,- спрашиваю я. Он безнадёжно, в полном отчаянии махнул рукой.
- С кем работать? Все первые и вторые секретари горкомов и райкомов оказались врагами народа. Почти все члены бюро репрессированы. Директора предприятий оказались вредителями или шпионами. Главные инженеры, главные технологи, даже главные врачи поликлиник и больниц - тоже из разряда сволочей. Днем с огнём надо искать честных людей. Надо семь пядей иметь во лбу, чтобы отличить порядочного человека от подлеца, фашистского наймита".
Втянутый в безумную охоту за "врагами народа", Прамнек спешил продемонстрировать собеседнику свою бдительность, остро ощущая собственную незащищённость, боязнь поплатиться за любое неосторожное слово.
Раскрывая правила игры, негласно принятые в его разговоре с Прамнеком, Авдеенко писал: "Мы с Прамнеком заражены страхом перед бушующими в стране репрессиями, но тщательно скрываем друг от друга эту сторону своих переживаний, чтобы не дай Бог, не возникла у кого-нибудь опасная мысль: на воре шапка горит. Свой страх перед "ежовыми рукавицами" мы топим в выспреннем и ультрапатриотическом говорении. И это так надо. Инстинкт самосохранения требует потери какой-то части человеческой совести" [447].
Картина, обрисованная Авдеенко, как бы погружает нас в атмосферу 1937 года. Собеседники даже в разговоре с глазу на глаз скрывают друг от друга свои подлинные мысли и переживания, говорят искусственным языком, состоящим из набора газетных клише и площадных ругательств. В их душах живёт негласный пароль сталинской эпохи: "так надо". Это означает: надо подчиняться установленным требованиям и запретам, даже перед самим собой не ставя вопрос об их разумности. И журналист, и секретарь обкома находятся во власти страха за собственную судьбу и камуфлируют этот страх дежурными проклятиями по адресу "врагов народа". Они понимают: если не скрывать свой страх, то у собеседника может возникнуть подозрение: этому есть чего бояться. Кандидат в члены ЦК испытывает не меньший, а больший страх, чем простые смертные. Не отдавая до конца отчёта в этом себе самому, он сознает, что охота идёт прежде всего за партийными деятелями такого уровня, как он. Главное условие своего выживания он видит в постоянной демонстрации своей личной преданности Сталину.
Концентрация всех усилий на поисках врагов народа создавала некий порочный круг. Она отвлекала внимание партийных руководителей от управления народным хозяйством, в результате чего в бесхозной экономике плодились новые неурядицы, вплоть до аварий и катастроф, за которые искали новых козлов отпущения. "Промышленность Донбасса не выполняет государственных планов ни по чугуну, ни по стали, ни по углю, ни по химии, ни по машиностроению,- завершал свой рассказ о разговоре с Прамнеком Авдеенко.- Огромный регион в этом году работает хуже, чем в тридцать шестом. Производительность труда резко снизилась. Но прорыв на трудовом фронте нового секретаря тревожит меньше, чем на кадровом, идеологическом. Первым делом - выкорчёвывание врагов народа, замена их людьми сталинской закалки, а всё остальное приложится само собой" [448].
Каково было действительное умонастроение членов ЦК до и после ареста? К сожалению, об этом не сохранилось почти никаких свидетельств. Очевидно, эти лица содержались в условиях большей изоляции, чем другие заключённые, или находились среди таких же смертников, как они (среди репрессированных членов и кандидатов в члены ЦК не спасся от расстрела ни один человек).
Одно из немногих свидетельств принадлежит М. Шрейдеру, работавшему в 1938 году заместителем наркома внутренних дел Казахстана. Он вспоминал, что на первомайской демонстрации этого года во многих колоннах несли огромные портреты первого секретаря ЦК Компартии республики Мирзояна. А спустя день или два в Алма-Ату поступило указание Сталина об освобождении Мирзояна от должности и отзыве его в распоряжение ЦК. По дороге в Москву Мирзоян был арестован.
По словам Шрейдера, содержавшегося в одной камере с Мирзояном, к последнему применялись особенно зверские пытки, ему перебили все ребра. На допросах Мирзояна несколько раз присутствовал Берия, лично избивавший его. Во время одного из допросов в кабинет, где находился Мирзоян, вошли Молотов, Каганович и Маленков. Мирзоян сказал им, что его страшно пытали, после чего не смог продолжать говорить и зарыдал. "А что же, с такой сволочью, как ты, целоваться, что ли",- бросил реплику Каганович, и все присутствующие улыбнулись этой "остроте".
Даже в октябре 1954 года партийный функционер Москатов, работавший в 1937 году уполномоченным КПК в Алма-Ате, заявил Шрейдеру, что Мирзоян был "опасным врагом народа". Когда в ответ на это Шрейдер рассказал, как у Мирзояна были выбиты показания и на Москатова, последний был потрясён [449].
В мемуарах Авторханова содержится рассказ о его встрече в камере Бутырской тюрьмы с группой бывших членов ЦК, среди которых были Постышев и Варейкис. По словам Авторханова, Постышев не подписывал признательных показаний и потому находился на режиме непрерывных пыток. До появления Постышева в камере заключённые обвиняли в терроре карьеристов из НКВД, которые-де сочинили чудовищный план внутрипартийного заговора, чтобы, уничтожив старых революционеров, затем уничтожить и самого Сталина и установить в стране фашистскую диктатуру. Таких взглядов придерживался, например, Варейкис, рассуждавший о "заговоре Ежова против Сталина". Услышав эти рассуждения, Постышев заявил Варейкису: "Твоя формула будет правильной, если её перевернуть: "заговор Сталина против Ежова". Ежов - охотничий пес на поводке у Сталина, но пес преданный и разборчивый, который по воле своего хозяина уничтожает партию и терроризирует народ. Как только собака кончит охоту (а нас тогда уже не будет в живых), Сталин объявит её бешеной и уничтожит".
Ещё более принципиальный характер носили возражения Постышева по поводу слов Варейкиса: "Если цена сохранения социализма в стране - это наша гибель, то большевик должен быть готовым идти и на такую жертву". В ответ на это Постышев заявил: "Если цена сохранения социализма - это казнь партии, которая руководила его строительством, и каторга для миллионов, которые его строили, тогда мне наплевать на такой социализм. К тому же никакого социализма мы ещё не построили... Да, Ильич говорил, что у нас есть всё необходимое, чтобы построить социализм, но Сталин доказал, что у нас было, оказывается, и всё необходимое, чтобы создать единоличную тиранию, опирающуюся на палачей из НКВД, проституток из партии и уголовников из общества... И пусть Варейкис не беспокоится за тот "победивший социализм", который мы оставили на воле. Он никуда не денется, он не только останется, но его интересами Сталин оправдает как нынешнюю инквизицию, так и все свои будущие преступления" [450].
Воспоминания Авторханова едва ли можно признать вполне надёжным источником - и не только потому, что во многих других случаях он выдавал собственные выдумки за достоверные факты. Едва ли большое количество таких арестованных, как члены ЦК, могло содержаться в одной камере. Слишком резок переход от того Постышева, каким он был до своего ареста, к тому Постышеву, каким он предстаёт у Авторханова. Вместе с тем аргументация, которую вложил Авторханов в уста Постышева, могла прийти в голову многим членам ЦК в тюрьме (а может быть, и до неё). Она весьма близка аргументации заключённых-троцкистов (см. гл. XXXIII) и "невозвращенцев" 1937-1938 годов (см. гл. XXXIX-XL).
XXIII
Партийный аппарат
На многих страницах воспоминаний Хрущёва рисуется страшная картина того, как "людей буквально хватали и тащили резать". Это касалось прежде всего партийных руководителей всех уровней, которые были арестованы, как выражался Хрущёв, тремя поколениями: "то, которое было ранее в руководстве, второе, выдвинутое и третье, тоже выдвинутое" [451]. Почти все аппаратчики, которые работали в 1937 году с Хрущёвым в Москве, были уничтожены. Такая же картина предстала перед Хрущёвым на Украине, где ко времени его приезда в начале 1938 года "было в смысле кадров, что называется, чисто: ни одного секретаря обкома партии, ни одного председателя облисполкома нет, нет ни председателя Совета народных комиссаров, ни его заместителей" [452].
Оставшиеся на воле аппаратчики чувствовали себя смертниками, людьми, находящимися на краю пропасти. "Среди партийных работников не имелось фактически человека, на которого не было показаний" [453]. "Сегодня представитель какой-то партийной организации выступает и разоблачает арестованных ранее, а завтра и его самого уже нет, что тоже находило объяснение, дескать, он ретиво разоблачал, потому что сам был замешан и чтобы скрыть правду... Партийные органы были совершенно сведены на нет. Руководство было парализовано, никого нельзя было выдвинуть без апробации со стороны НКВД... Создавалась замкнутая цепь порочной практики руководства, которое становилось тем самым на путь как бы самоистребления" [454].
В книгах Р. Медведева, Р. Конквеста и других авторов приводятся обширные синодики имён руководителей, которые погибли в 1937-1938 годах. Я не стану приводить подобных перечней. Достаточно будет сказать, что от репрессий в те годы не спасся почти ни один партийный секретарь (райкома, горкома, обкома и ЦК нацкомпартий), ни один председатель исполкома любого уровня, ни один директор крупного завода, ни один союзный или республиканский нарком. В этой среде царила обстановка, охарактеризованная в одной из дневниковых записей Троцкого: "При помощи систематической клеветы, охватывающей всё: политические идеи, служебные обязанности, семейные отношения и личные связи, люди доводятся до самоубийства, до безумия, до прострации, до предательства. В области клеветы и травли аппараты ВКП, ГПУ и Коминтерна работают рука об руку. Центром этой системы является рабочий кабинет Сталина" [455].
Одним из наиболее фундаментальных противоречий, породивших великую чистку, было противоречие между бонапартистскими устремлениями Сталина, готового реализовать их даже ценой предательства интересов социализма и страны, и настроениями большинства аппаратчиков, сохранявших преданность этим интересам. Конечно, многих из этих людей Сталин ещё до 1937 года повязал соучастием в своих преступлениях. Это соучастие они пытались даже в собственных глазах оправдать тем, что истребительные походы против крестьянства или оппозиционеров продиктованы некими высшими интересами. Но даже самые изощрённые казуистические ходы не могли объяснить, как может служить делу социализма полное обезглавление партии, государства, армии, хозяйства и культуры. "Когда Сталин обвиняет ту или другую часть аппарата в утрате "бдительности",- писал Троцкий,- он этим говорит: вы заботитесь об интересах хозяйства, науки или армии, но вы не заботитесь о моих интересах! В таком же положении находится каждый из агентов Сталина во всех областях страны и на всех ярусах бюрократической башни. Бюрократия может поддерживать дальше свою власть не иначе, как подрывая все основы хозяйственного и культурного прогресса. Так на новой исторической почве возрождается неожиданно исконный русский антагонизм между опричниной и земщиной. Борьба между ними превратилась в истребление лучших людей страны её наиболее развращёнными отбросами" [456]. Указывая, что в великой чистке противоречие между Октябрьской революцией и термидорианской бюрократией нашло наиболее драматическое выражение, Троцкий писал: "В борьбе за власть и доходы бюрократия вынуждена отрубать и громить те группы, которые связаны с прошлым, которые знают и помнят программу Октябрьской революции, которые искренне преданы задачам социализма. Истребление старых большевиков и социалистических элементов среднего и младшего поколений является необходимым звеном антиоктябрьской реакции" [457].
Задолго до 1937 года образом жизни и менталитетом сталинской бюрократии стали лицемерие и двоедушие. Даже лучшие люди из этой среды были обречены на то, чтобы скрывать свои истинные мысли и публично повторять официальную ложь. Для характеристики психологии и поведения таких людей Сталин использовал слово "двурушник". Согласно сталинским канонам, двурушником считался тот, кто в своих публичных высказываниях дублировал утверждения официальной пропаганды, в своём поведении подчинялся партийным ритуалам, а в душе сохранял собственные убеждения, внутреннее несогласие со сталинской политикой. Чем более высокий пост занимал аппаратчик, чем лучше он был информирован о положении в стране, тем глубже он должен был подавлять свои сомнения и прятать свои колебания под густым слоем ритуальной лжи.
Двойной стандарт господствовал и в повседневном личном поведении значительной части бюрократии, далеко продвинувшейся по пути бытового перерождения. Многие бюрократы, повторявшие традиционные формулы о скромности большевика, оказывались заражены чванством, барством, вельможностью. Пример этому давала бюрократическая верхушка во главе с самим Сталиным. "С тех пор, как Сталин объявил: "Жить стало лучше, товарищи! Жить стало веселее!",- писал Орлов,- советская правящая элита отказалась от практики тайных вечеринок с выпивкой, танцами и игрой в карты, а начала устраивать подобные развлечения открыто, без всякого стеснения" [458].
До определённого времени проявления грубости, самоснабжения, самодурства аппаратчиков не служили объектом публичных обличений. При переходе к большому террору Сталин соорудил новую амальгаму. На страницах печати и на широких собраниях с участием беспартийных стали предаваться гласности такие нравы и отношения, которые ныне считаются характерными лишь для периода застоя. Так, в статье о секретаре сельского райкома партии Сурнине "Правда" писала: "По его прямому указанию советская торговля в районе упразднена. Товары бронируются и неделями лежат под прилавком. Людям высокого ранга приносит товары на дом сам заведующий районным отделом внутренней торговли, другим - директор районного универсального магазина. Не забывает Сурнин и колхозные амбары. В колхозе "Путь к коммунизму" он взял 5 пудов белой муки и 116-килограммовую свинью. Продукты ему доставлял председатель колхоза, которого скоро после этого выдвинули председателем районного союза потребительской кооперации" [459].
Такого рода критика поначалу представлялась даже проницательным людям попыткой очищения общественной атмосферы. Так, М. Пришвин обратил внимание на статью "Пошлость", где высмеивался секретарь парткома завода "Серп и Молот", устроивший двухдневное партийное собрание, на котором присутствовавшим предлагалось решить открытым голосованием, кого на заводе следует считать подхалимами [460]. "Сколько времени будет продолжаться эта политика "сшибания носов" - трудно сказать,- записывал Пришвин в своём дневнике.- Видимо, в основе её таится искреннее желание покончить с порядками подхалимства и дать голоса патриотам и вообще честным людям - с одной стороны, и с другой - создать более надёжный партийный аппарат" [461].
Разумеется, такого рода намерения не составляли истинную цель открытого Сталиным истребительного похода против аппаратчиков. Великая чистка не была "антибюрократической революцией", как склонны считать некоторые отечественные и зарубежные исследователи. Среди поколения, выжженного в 1937-1938 годах, было намного больше бескорыстных людей, не тронутых ржавчиной коррупции и бюрократического высокомерия, чем среди тех, кто пришёл ему на смену. Обличение бытовых и нравственных изъянов, которыми действительно страдали многие бюрократы 30-х годов, было средством запугивания аппаратчиков, натравливания их друг на друга с тем, чтобы исключить их консолидацию перед лицом ударов, обрушившихся на весь правящий слой.
Характеризуя процессы, которые привели первое поколение советской бюрократии к его трагическому финалу, Троцкий писал: "Чем больше под гнётом исторических трудностей остывали и уставали массы, тем выше поднимался над ними бюрократический аппарат. Одновременно он совершенно менял свой внутренний характер. Революция по самому существу своему означает применение насилия масс. Бюрократия, которая благодаря революции пришла к власти, решила, что насилие является единственным фактором истории... В то же время бюрократия всё больше приходила к убеждению, что, вручив ей власть, массы выполнили тем самым свою миссию. Так и марксистская философия истории подменялась полицейской философией... Когда бюрократия увенчала собою революцию в изолированной и отсталой стране, она почти автоматически подняла на своих плечах Сталина, который вполне отвечал её полицейской философии и лучше, т. е. беспощаднее всех других, способен был защищать её власть и привилегии". Однако по мере отхода сталинского руководства от принципов Октябрьской революции сохранявшаяся преданность лучшей части бюрократии этим принципам становилась угрозой для всемогущества Сталина. "Боясь масс больше, чем когда-либо, он противопоставляет им бюрократический аппарат. Но самый аппарат этот никогда не достигает необходимой "монолитности". Старые традиции и новые запросы общества порождают в аппарате трения и критику. Отсюда постоянная необходимость "чистки"... А так как для касты выскочек опаснее всего те представители революционного поколения, которые хоть отчасти сохранили верность старому знамени, то ГПУ доказывает, что старые большевики - сплошь шпионы, изменники и предатели" [462].
Политическое и нравственное перерождение бюрократии проявилось ярче всего в отвержении ею принципов социального равенства, во имя которых была совершена Октябрьская революция. Приняв дарованные им привилегии как должное, аппаратчики утрачивали качества революционеров и коммунистов, отрывались от масс и руководствовались прежде всего интересами своего социального слоя.
Троцкий не раз подчёркивал, что разграничительная линия между сталинистами и левой оппозицией связана прежде всего с отношением к социальному неравенству. "Бюрократия,- отмечал он,- пришла к судебным подлогам не сразу, а постепенно, в процессе борьбы за своё господство. Ложь и подлог заложены в самом положении советской бюрократии. На словах она борется за коммунизм. На деле она борется за свои доходы, свои привилегии, свою власть. Со страхом и злобой социального выскочки она истребляет всех оппозиционеров. Чтобы оправдать этот бешеный террор перед народом, она вынуждена приписывать своим жертвам всё более и более чудовищные и фантастические преступления" [463].
Отмечая, что бюрократия годами воспитывалась на беззастенчивой клевете по адресу левой оппозиции, Троцкий писал: "Десятки тысяч газетных статей в десятках миллионов экземпляров, стенографические отчёты бесчисленных обвинительных речей, популярные брошюры в миллионных тиражах, толстые книги разносили и разносят изо дня в день самую отвратительную ложь, какую способны изготовить тысячи наёмных литераторов, без совести, без идей и без воображения" [464]. Повторение этой лжи было необходимым условием для того, чтобы любой аппаратчик мог удержаться на своём посту и добиться продвижения по службе.
Первоначально укрепление социальных позиций бюрократии и усиление бонапартистского могущества Сталина представляли два параллельно протекавших процесса. Но постепенно основное противоречие, на котором выросла бонапартистская власть, противоречие между бюрократией и народом, всё более дополнялось противоречием между революционными и термидорианскими элементами внутри самой бюрократии. Опираясь на бюрократию против народа и на термидорианцев против революционеров, Сталин неуклонно двигался к термидорианской "монолитности", т. е. к подавлению всех остатков революционного духа и малейших проявлений политической самостоятельности.
Такая "монолитность" могла быть полностью достигнута лишь путём физического истребления тех представителей бюрократии, которые сохраняли приверженность большевистским идеям и традициям и потому внутренне противостояли интересам своего социального слоя. А коль скоро репрессии против своих недавних товарищей вызывали недоумение и протест в среде даже сталинистски настроенной части аппарата, Сталин принял решение: ликвидировать весь правящий слой в том виде, как он сложился к 1937 году, и заменить его новым поколением, людьми без революционного прошлого, не имевшими преемственной связи с традициями большевизма. Отсюда выросло фундаментальное противоречие великой чистки: почти все прежние представители правящего слоя были истреблены, но зато упрочились позиции самого этого слоя, который обрёл полную политическую однородность и полностью подчинился воле "вождя".
Масштабы истребления аппаратчиков достигли небывалых размеров в период проведения выборов в Верховный Совет СССР, названных Сталиным "самыми свободными и действительно демократическими выборами, примера которых не знает история". "Бюллетень оппозиции" в статье "Верховный Совет преторианцев" сопоставлял официальные данные о выдвинутых кандидатах и избранных депутатах. Это сопоставление показало, что за 2-3 недели до выборов исчезли 54 кандидата, в том числе Межлаук, только что назначенный председателем Госплана, многие наркомы, военачальники, секретари обкомов и т. д. Среди исчезнувших были и те, кто совсем недавно именовался "организатором разгрома троцкистско-бухаринских контрреволюционеров" или "стойким большевиком, посланным тов. Сталиным на ликвидацию троцкистско-бухаринских выродков".
Среди избранных депутатов рабочие, занятые на производстве, и колхозники составляли 14 процентов. Свыше трёх четвертей депутатов были аппаратчиками разных уровней, в том числе 68 человек (6 % депутатского корпуса) - высшими чинами НКВД. 25 % партийных секретарей и председателей исполкомов, избранных депутатами, числились "исполняющими обязанности", т. е. совсем недавно заняли эти посты. Всё это дало основание авторам статьи сделать вывод, что Верховный Совет представляет собой "сборище преторианцев... "выбранное" в условиях осадного положения" [465].
Об итогах следующего этапа "кадровой революции" рассказывала статья "Благонадёжность сталинских кадров", посвящённая сопоставлению составов партийных комитетов, избранных весной 1937 и летом 1938 года. За этот период во всех республиках, краях, областях и крупных городах парткомы были обновлены не менее чем на 85 %. Из секретарей обкомов, избранных в 1937 году, в следующем году не был переизбран никто, за исключением Жданова, Хрущёва и секретаря Горьковского обкома Ю. М. Кагановича, брата "железного наркома" [466]. При этом, как подчёркивалось в статье, в большинстве случаев неизвестна судьба "исчезнувших" - арестованы ли они, расстреляны или только сняты со своих постов.
Сегодня мы имеем возможность восполнить пробелы анализа, осуществлённого "Бюллетенем оппозиции". Так, из 1996 делегатов XVII съезда ВКП(б) с решающим и совещательным голосом (подавляющее большинство их составляли аппаратчики) было арестовано 1108 человек, из которых 848 были расстреляны [467].
Наивно было бы считать, что все аппаратчики 30-х годов разделяли фетишистское отношение к Сталину, которое было свойственно, например, Хрущёву, признававшемуся спустя тридцать лет: "Когда Сталин разоблачал врагов, я считал, что он прозорлив: он видит врага, а я? Вокруг меня, оказывается, столько было врагов, столько арестовано людей, с которыми я ежедневно общался, а я и не замечал, что они враги" [468]. Хрущёв не был старым большевиком, за ним не числилось революционных заслуг в годы царского подполья и гражданской войны, он был внезапно выдвинут в начале 30-х годов на руководящую работу Сталиным и Кагановичем. Он мало знал о прошлом Сталина и слабо разбирался в вопросах внутрипартийной борьбы. Основная часть партийных руководителей 30-х годов была по своему умонастроению ближе к взглядам не Хрущёва, а большевиков-"невозвращенцев", решившихся на разрыв со сталинщиной.
К началу 1938 года на такой поступок отважились четыре человека. Из них лишь один - полпред в Румынии Бутенко объявил о своём разрыве с большевизмом. В отличие от других невозвращенцев, Бутенко не был профессиональным дипломатом или разведчиком. Будучи рядовым работником советского персонала на всемирной Парижской выставке 1937 года, он вскоре, подобно многим другим выдвиженцам, перескочил через несколько ступеней в своей карьере, превратившись за считанные месяцы в советника посольства, а затем и посла. После его внезапного исчезновения советское правительство поспешило сообщить, что он был убит троцкистами. Однако спустя несколько дней после этого сообщения Бутенко объявился в Риме, где заявил, что никогда не был по своим убеждениям коммунистом и что по своим политическим взглядам он близок к украинскому фашизму.
Комментируя этот неожиданный скачок Бутенко, Троцкий писал: "От многого ли ему приходилось отказываться? Многое ли ломать в себе? Мы этого не думаем. Очень значительная и притом растущая часть сталинского аппарата состоит из ещё не сознавших себя фашистов. Отождествлять советский режим в целом с фашизмом есть грубая политическая ошибка, в которую склонны впадать ультралевые дилетанты, игнорирующие разницу социальных фундаментов. Но симметрия политических надстроек, сходство тоталитарных методов и психологических типов бросается в глаза. Бутенко есть симптом огромной важности: он показывает нам карьеристов сталинской школы в натуральном виде" [469].
Ещё более важным симптомом политического размежевания внутри "монолитной" партии Троцкий считал уход в эмиграцию трёх коммунистов, порвавших со Сталиным, но не с большевистскими принципами. Троцкий выражал уверенность, что настроения наиболее последовательного из них - Райсса разделяют немало лиц, принадлежащих к советской бюрократии. Конечно, подчёркивал он, большинство аппаратчиков не способно на столь смелый поступок. "Они презирают свою среду. Они ненавидят Сталина. И в то же время тянут и тянут лямку без конца. Причина такого приспособленчества коренится в самом характере термидора, как медленной, ползучей, обволакивающей реакции. Революционер постепенно и незаметно для себя втягивается в заговор против революции. Каждый новый год усиливает его связь с аппаратом и отрыв от рабочих масс. Бюрократия, особенно бюрократия ГПУ, живёт в искусственной атмосфере, которую она сама же создает для себя. Каждая сделка с революционной совестью подготовляет на завтра ещё более тяжкую сделку и тем затрудняет разрыв. К тому же остаётся иллюзия, что дело идёт о службе "революции". Люди надеются на чудо, которое вернет завтра политику правящей клики на старые рельсы,- надеются и продолжают тянуть лямку" [470].
Раскрывая социальную неоднородность советской бюрократии, Троцкий отмечал подспудное формирование внутри неё различных политических типов. "Если б можно было политически просветить насквозь весь советский аппарат, мы нашли бы в нём: затаившихся большевиков; растерянных, но честных революционеров; буржуазных демократов; наконец, кандидатов фашизма". Как часто случалось с анализами Троцкого, этот анализ, правильно предугадывая тенденции развития, несколько опережал ход исторических событий. Первая названная им группа была в основном истреблена в годы великой чистки. Вторая, идейно разобщённая группа сохранилась на всём протяжении дальнейшего существования партии. Для оформления и консолидации двух последних групп понадобилось ещё несколько десятилетий. Только в годы горбачёвской "перестройки" и ельцинских "реформ" выявилась со всей наглядностью правота мысли Троцкого о том, что "ряды советского аппарата заполнены чиновниками буржуазного образа мыслей. Когда они сбрасывают с себя мундир сталинизма, они просто обнаруживают свою действительную политическую природу" [471]. Именно такого типа бюрократы - Горбачёв и деятели его Политбюро - Яковлев, Ельцин, Шеварнадзе - стали в начале 90-х годов главными виновниками распада СССР и перевода его бывших республик на капиталистический путь развития.
Только с учётом погрома партийных кадров, учинённого в годы великой чистки и порвавшего нить большевистской преемственности, с учётом последующего загнивания сталинистского и постсталинистского режимов, можно правильно оценить тот поразительный факт, что запрет многомиллионной КПСС в 1991 году не встретил даже подобия отпора. Основная часть аппаратчиков нашла удобные ниши в новых структурах власти, а во главе большинства государств, образовавшихся на развалинах СССР, оказались бывшие руководители республиканских компартий. Шумные заверения этих людей об их внезапном "прозрении" были столь же фальшивыми и лицемерными, как их вчерашние апологетические речи о "развитом социализме".
Поэтому при всей радикальности социального переворота, произошедшего в конце 80-х - начале 90-х годов, для его осуществления не понадобилось сломать государственную машину и персонально обновить весь государственный аппарат сверху донизу, как обычно происходит при подобных социальных катаклизмах. "Безболезненность" для правящей бюрократии этого верхушечного переворота ("контрреволюция сверху") была оплачена страданиями десятков миллионов людей, ставших его жертвами.
XXIV
Армия
Истребление цвета командного состава Красной Армии в преддверии войны Троцкий считал "фактом небывалым в человеческой истории" [472], наиболее ярким примером того, что Сталин "неизменно жертвовал интересами целого", т. е. страны, когда эти интересы вступали в конфликт с его личными интересами [473]. Главную причину уничтожения лучших советских военачальников Троцкий видел в том, что "Сталин всячески заигрывает перед армией, но он смертельно боится её" [474].
Во время партийных чисток 1933-1936 годов советская печать восхваляла надёжность и чистоту подбора коммунистических кадров армии. В подтверждение приводились данные об исключительно низком проценте вычищенных армейских коммунистов. В период великой чистки удар обрушился прежде всего на командиров-членов партии, в результате чего численность коммунистов в РККА уже к концу 1937 года уменьшилась по сравнению с 1932 годом вдвое - до 150 тыс. чел. [475]
Комментируя итоги первого года чистки, Бармин писал: "Близко зная командный состав Красной Армии, я могу насчитать лишь около десяти действительно талантливых и самостоятельных полководцев, могущих творчески руководить операциями и способных управлять массами войск в обстановке величайшего напряжения современной войны. Сталин может похвалиться тем, что одной июньской расправой (суд над военачальниками.- В. Р.) он уничтожил семерых из них... Остались лишь двое крупных полководцев - маршалы Блюхер и Егоров. Остались... Надолго ли?" [476]
Июньский процесс 1937 года стал сигналом к развёртыванию истребительного похода против военных кадров. Уже через девять дней после расстрела подсудимых было арестовано 980 командиров и политработников [477].
21 июня был подписан секретный приказ Ворошилова и Ежова, призывавший всех военнослужащих, "замешанных в деятельности контрреволюционных фашистских и вредительских организаций или знавших об их существовании", явиться с повинной, за что была обещана амнистия. Тот факт, что никто не принёс повинную, только разжёг ярость Сталина, потребовавшего усиления репрессий в армии. Летом 1937 года Ежов на совещании в НКВД сообщил, что Сталин считает: "военно-фашистский заговор должен иметь ряд ответвлений" [478].
Значительная часть арестов высших военачальников производилась по непосредственным указаниям Сталина. Так, ознакомившись в августе 1937 года с протоколом допроса заместителя начальника разведуправления РККА Александровского, Сталин отослал его Ежову, сделав пометки "взять", "арестовать" против 30 фамилий, названных подследственным [479].
Во всех воинских частях была создана атмосфера истерической охоты за врагами народа, к которым в первую очередь были отнесены, разумеется, бывшие участники оппозиций. Во всех воинских частях и военных учебных заведениях был налажен их доскональный учёт. Так, военком Военно-электротехнической академии направил в ПУР список 269 коммунистов Академии, "участвовавших в оппозициях и антипартийных группировках, имевших колебания, выступавших в защиту оппозиционеров или имевших с последними связь" [480].
Другой категорией лиц, подлежащих тотальной чистке, были представители национальностей, имевших государственные образования за пределами СССР. 10 марта 1938 года Маленков поручил Мехлису представить списки армейских коммунистов - поляков, немцев, латышей, эстонцев, финнов, литовцев, болгар, греков, корейцев и представителей ряда других национальностей. В июне 1938 года Ворошиловым была подписана директива об увольнении из РККА командиров и политработников этих национальностей или уроженцев заграницы [481]. В этом проявилось присущее Сталину мнение о ненадёжности всех "инородцев", их способности предать социалистические принципы, даже в тех случаях, когда они отдали их защите всю свою предшествующую жизнь.
В Наркомате обороны вёлся тщательный учёт репрессированных командиров. Как сообщалось в докладной записке начальника управления НКО по начсоставу Щаденко, направленной Сталину, Молотову, Ворошилову и Андрееву, с 1 марта 1937 года по 1 марта 1938 года из РККА были уволены 21,3 тыс. чел., в том числе по политическим мотивам 17,4 тыс. чел., из которых 5329 чел. было арестовано. Репрессии касались прежде всего высшего комсостава, но серьёзно ослабленным оказалось также низшее и среднее командное звено. Только с 1 января по 1 ноября 1937 года из РККА было уволено более 14,5 тыс. капитанов и лейтенантов [482].
Параллельно вакханалии репрессий в армии развернулась эпидемия самоубийств. Кончали с собой в основном лица, подвергнутые травле и ожидавшие близкого ареста. Например, начальник одного из управлений Наркомата обороны Левензон застрелился после того, как был обвинён в симпатиях к Троцкому, проявленных 12-15 лет назад. Всего в РККА было зарегистрировано в 1937 году 728, а в 1938 году - 832 случая самоубийств или покушений на самоубийство [483].
Многие командиры, прошедшие через первые этапы репрессий (исключение из партии или увольнение из армии), вступали на единственно доступный путь борьбы за своё спасение, направляя жалобы и апелляции в вышестоящие органы. Поток жалоб был настолько велик, что бюрократический аппарат не успевал их разбирать. В начале 1938 года Щаденко составил справку, в которой указывалось, что в Наркомате обороны накопилось 20 тысяч вовсе не рассмотренных жалоб и 34 тысячи жалоб, по которым не принято окончательного решения [484].
Лишь в августе 1938 года, когда последствия погрома, учинённого в армии, стали угрожать потерей управляемости ею, была создана специальная комиссия для разбора жалоб уволенных командиров. Она рассмотрела около 30 тысяч заявлений и возвратила в Красную Армию около 12,5 тысяч командиров и политработников [485].
Некоторые командиры публично указывали на разрушительные последствия армейской чистки для обороноспособности страны. Так, начальник Химуправления РККА Степанов заявил на собрании партийного актива: "Посмотрите, что делают с кадрами. 40-45 процентов начхимов округов арестованы, 60-65 процентов начхимов корпусов и дивизий тоже арестованы... Мы сейчас настолько слабы и деморализованы, что воевать совершенно не можем" [486]. Выступая на заседании Военного совета при наркоме обороны, командующий Закавказским военным округом Н. В. Куйбышев назвал боевую подготовку войск неудовлетворительной. "Основная причина этого в том,- заявил он,- что округ в кадровом отношении сильно ослаблен". На это последовала "успокоительная" реплика Ворошилова: "Не больше, чем у других" [487].
Итоги армейской чистки были подведены Ворошиловым на заседании Военного Совета, проходившем 29 ноября 1938 года. "Когда в прошлом году была раскрыта и судом революции уничтожена группа презренных изменников нашей Родины и РККА во главе с Тухачевским,- заявил он,- никому из нас и в голову не могло прийти, не приходило, к сожалению, что эта мерзость, эта гниль, это предательство так широко и глубоко засело в рядах нашей армии. Весь 1937 и 1938 годы мы должны были беспощадно чистить свои ряды, безжалостно отсекая заражённые части организма до живого, здорового мяса, очищаясь от мерзостной предательской гнили... Чистка была проведена радикальная и всесторонняя... с самых верхов и кончая низами... Поэтому и количество вычищенных оказалось весьма и весьма внушительным. Достаточно сказать, что за всё время мы вычистили больше 4 десятков тысяч человек" [488].
С мая 1937 года по сентябрь 1938 года были репрессированы около половины командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов и командующие войсками военных округов [489]. За небольшим исключением, были арестованы все начальники управлений и другие ответственные работники Наркомата обороны и Генерального штаба, все начальники военных академий и институтов, все руководители Военно-Морского Флота и командующие флотами и флотилиями. Вслед за Тухачевским были арестованы и расстреляны все остальные заместители наркома обороны - Егоров, Алкснис, Федько и Орлов.
Доля репрессированных была тем выше, чем более высоким был этаж военной иерархии. Из 837 человек, которым в ноябре 1935 года были присвоены персональные воинские звания (от полковника до маршала), было репрессировано 720 человек [490]. Из 16 человек, получивших звания командармов и маршалов, уцелели после великой чистки только Ворошилов, Будённый и Шапошников.
Причина особого благоволения Сталина к Шапошникову, бывшему полковнику царской армии, вступившему в партию только в 1930 году, крылась, по-видимому, в том, что во время советско-польской войны 1920 года Шапошников выступил в военном журнале с шовинистической статьёй о "природном иезуитстве ляхов", которому противопоставлялся "честный и открытый дух великороссов". За публикацию этой статьи особым приказом Троцкого журнал был закрыт, а Шапошников отстранён от работы в Генеральном штабе [491]. В 1937 году Сталин несомненно припомнил этот случай, не только оградив Шапошникова от репрессий, но и назначив его на должности начальника Генерального штаба и заместителя наркома обороны.
Из девяти военных работников, избранных в состав ЦК ВКП(б) XVII съездом, уцелели только Ворошилов и Будённый.
Следует подчеркнуть, что расстрелянные военачальники находились в самом расцвете физических и духовных сил. Среди подсудимых июньского процесса 1937 года старшему (Корку) было 49 лет, а младшему (Путне) - 39 лет. Тухачевский был всего на три года старше Жукова и Рокоссовского, занимавших в 1937 году должности комдивов.
Полному опустошению подвергся корпус политработников Красной Армии и Флота. Только в 1938 году было уволено 3176 политработников, в том числе "в связи с арестом" - 265 чел., исключённых из ВКП(б) - 982 чел., бывших участников внутрипартийных группировок - 187 чел. и по директиве наркома обороны об увольнении "инородцев" - 863 чел. [492] Все политработники, получившие в 1935 году высшее звание армейского комиссара (16 человек), были расстреляны.
Репрессировано было большинство военных теоретиков и историков, труды которых были изъяты из пользования.
Чем выше был ранг репрессированных, тем большей в их составе была доля расстрелянных. Из 408 работников руководящего и начальствующего состава РККА, осуждённых Военной коллегией, 401 был приговорён к расстрелу и только семь - к различным срокам заключения [493]. Из репрессированных командиров бригадного, дивизионного, корпусного звена 643 чел. были расстреляны, 63 - умерли под стражей, 8 покончили жизнь самоубийством и 85 отбыли длительные сроки заключения [494]. В результате предвоенных репрессий Красная Армия лишилась больше военачальников высшего звена, чем за все годы Отечественной войны.
В 1935 году был образован Военный Совет при наркоме обороны, в который входило 85 высших руководителей армии и флота. Судьба этих людей сложилась следующим образом. Один (С. С. Каменев) умер в 1936 году, двое покончили самоубийством в ожидании ареста, 76 были подвергнуты в 1937-1938 годах репрессиям. Из числа репрессированных 68 были расстреляны, один (Блюхер) был забит до смерти на допросе в Лефортовской тюрьме, один умер в лагере и трое вышли из лагерей после смерти Сталина [495]. Не были затронуты великой чисткой лишь 9 человек, из которых трое были репрессированы в последующие годы: Штерн был расстрелян в 1941 году, Кулик - в 1950 году, Мерецков был арестован в 1941 году и спустя несколько месяцев освобождён из тюрьмы и возвращён в армию. Таким образом, репрессии не коснулись лишь шести человек (Ворошилова, Будённого, Тимошенко, Шапошникова, Апанасенко и Городовикова). Все они, кроме Шапошникова, во время гражданской войны служили в Первой Конной армии.
Комментируя дошедшие до него (далеко не полные) сведения о чистке в Красной Армии, Троцкий напоминал, что во время первой мировой войны царское правительство арестовало военного министра по обвинению в государственной измене. По этому поводу иностранные дипломаты говорили премьер-министру Сазонову: сильное же у вас правительство, если оно решается во время войны арестовать собственного военного министра. "На самом деле сильное правительство находилось накануне крушения,- писал Троцкий.- Советское правительство не только арестовало фактического военного министра Тухачевского, но и истребило весь старший командный состав армии, флота и авиации" [496].
Среди уцелевших командиров высокого ранга не было ни одного, на которого в 1937-1938 годах органами НКВД не собирался бы порочащий материал. Такой "компромат" был подготовлен на Жукова, Конева, Малиновского, Баграмяна, Соколовского и других будущих маршалов, полководцев Великой Отечественной войны. Всем им пришлось в период великой чистки пройти через многочисленные испытания и унижения. Так, Жуков вынужден был внести 9 февраля 1938 года в свою автобиографию следующее дополнение: "Связи с врагами народа никогда не имел и не имею. Никогда у них не бывал и у себя их также не принимал. Моя жена также ни в какой связи с врагами народа не состояла и никогда у них не бывала. Связь с Уборевичем, Мезисом и другими врагами народа из командования округа была только чисто служебная" [497].
На Конева в 1937 году поступил донос, в котором указывалось, что он на партийной конференции Белорусского военного округа "в одиночном числе выступил в защиту Уборевича (ещё до ареста последнего.- В. Р.) и стал его восхвалять, как хорошего человека и члена партии" [498]. В результате этого Конев направил письмо в ЦК ВКП(б), в котором сообщал, что "по долгу службы имел деловые отношения с врагами народа Уборевичем и Фельдманом, но никогда не считал их большевиками". Вместе с тем Конев признавал свою вину в том, что "нигде официально не ставил вопроса о враждебной деятельности этих людей".
Другим испытанием для Конева явилось выступление на митинге одного из полков его дивизии, где он сказал: "Надо помнить, что шпионов, диверсантов,- по указанию т. Сталина - в нашу страну будет засылаться в 2-3 раза больше, чем в капиталистические страны". Сразу же после этой речи Коневу было указано на его невольную оговорку, и он выступил вторично, "исправив свою ошибку" (следовало сказать: "как указывал т. Сталин"). Несмотря на это, он послал заявление в ЦК ВКП(б) с покаянием по поводу допущенной "ошибки" [499].
Лиц, занимавших, подобно Жукову и Коневу, в 1937 должности комдива, к исходу великой чистки уцелело совсем немного. Среди обновлённого генералитета Красной Армии преобладали поспешно выдвинутые лица, по своим военным знаниям и служебному опыту явно не соответствующие новым должностям. Так же обстояло дело и на всех других уровнях армейской иерархии. В представленной Сталину справке о составе командных кадров указывалось, что в 1939 году около 85 процентов командиров всех уровней были моложе 35 лет [500].
Об уровне подготовки высших и средних командиров накануне войны свидетельствуют следующие данные. Даже среди командующих армиями были лица, не имевшие высшего военного образования. Из 225 человек, вызванных летом 1940 года на сборы командиров полков, лишь 25 окончили военные училища, а 200 - только курсы младших лейтенантов [501]. Только 7 % командиров имели высшее военное образование, а 37 % не прошли даже полного курса обучения в средних военно-учебных заведениях. [502]
Трагические последствия расправы с военными кадрами обнаружились уже в период финской войны. Очевидно, её печальный опыт побудил Сталина дать указание об освобождении и возвращении в армию части командиров, находившихся в тюрьмах и лагерях. Из арестованных в 1937-1938 годах 9579 командиров 1457 были освобождены и восстановлены в армии уже в 1938-1939 годах [503]. Накануне Отечественной войны и в первые её месяцы было реабилитировано и возвращено в строй около четверти репрессированных офицеров и генералов, остававшихся к тому времени в живых [504]. Среди освобождённых из заключения был будущий маршал Рокоссовский, содержавшийся во внутренней тюрьме НКВД два с половиной года.
Однако этот "обратный поток" не мог оказать решающего влияния на боеспособность Красной Армии, поскольку было возвращено в строй менее 10 % уволенных и репрессированных деятелей высшего комсостава [505].
Разгром генеральского и офицерского корпуса не только обескровил Красную Армию, но и подорвал в ней воинскую дисциплину и порядок. Восстановление в этих условиях института комиссаров, породившее двоевластие в армейских подразделениях, ещё более ослабило управление воинскими частями. Описывая сложившуюся в результате всего этого обстановку в армии, Троцкий писал: "Исторический фильм развёртывается в обратном порядке, и то, что было прогрессивной мерой революции (введение Военных советов и института комиссаров.- В. Р.), возвращается в качестве отвратительной и термидорианской карикатуры... Во главе армии стоит Ворошилов, народный комиссар, маршал, кавалер орденов и прочая, и прочая. Но фактическая власть сосредоточена у Мехлиса, который, по непосредственным инструкциям Сталина, переворачивает армию вверх дном. То же происходит в каждом военном округе, в любой дивизии, в каждом полку. Везде сидит свой Мехлис, агент Сталина и Ежова, и насаждает "бдительность" вместо знания, порядка и дисциплины. Все отношения в армии получили зыбкий, шаткий, пловучий характер. Никто не знает, где кончается патриотизм, где начинается измена. Никто не уверен, что можно, чего нельзя. В случае противоречий в распоряжениях командира и комиссара всякий вынужден гадать, какой из двух путей ведёт к награде, какой - к тюрьме. Все выжидают и тревожно озираются по сторонам. У честных работников опускаются руки. Плуты, воры и карьеристы обделывают свои делишки, прикрываясь патриотическими доносами. Устои армии расшатываются. В большом и в малом воцаряется запустение. Оружие не чистится и не проверяется. Казармы принимают грязный и нежилой вид. Протекают крыши, не хватает бань, на красноармейцах грязное белье. Пища становится всё хуже по качеству и не подаётся в положенные часы. В ответ на жалобы командир отсылает к комиссару, комиссар обвиняет командира. Действительные виновники прикрываются доносами на вредителей. Среди командиров усиливается пьянство, комиссары соперничают с ними и в этом отношении. Прикрытый полицейским деспотизмом режим анархии подрывает ныне все стороны советской жизни; но особенно гибелен он в армии, которая может жить только при условии правильности режима и полной прозрачности всех отношений" [506].
О том, насколько соответствовала действительности представленная Троцким картина внутренней жизни армии (воссозданная, очевидно, путём обобщения сообщений советской печати), свидетельствуют наиболее честные воспоминания советских военачальников. В беседе с К. Симоновым Жуков говорил, что слабые стороны Красной армии, обнаружившиеся в ходе советско-финской войны, были "результатом 1937-1938 годов, и результатом самым тяжёлым. Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 году, и после этих событий, в 1939 году, надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок" [507].
Репрессии против командных кадров сопровождались созданием такой обстановки, при которой военнослужащих всех уровней, начиная с солдат, призывали "разоблачать" своих командиров. Такая установка в первый период войны отрицательно сказалась на состоянии воинской дисциплины.
За чисткой в Красной Армии пристально следила германская военная разведка. 28 января генштабом вермахта был подготовлен "Краткий обзор советских вооружённых сил", в котором указывалось: "В настоящее время многие должности следует считать вакантными в результате многочисленных репрессий. Недостаток офицерского состава стараются устранить путём сокращения сроков обучения офицеров и путём производства старослужащих младших командиров в младшие лейтенанты... После расстрела Тухачевского и ряда генералов летом 1937 года из числа военачальников остались лишь несколько личностей. По всем имеющимся в настоящее время данным, средний и старший командный состав является наиболее слабым звеном. Отсутствует самостоятельность и инициатива. Эта категория командиров в бою с трудом приспособится к условиям меняющейся обстановки и кризисных ситуаций" [508]. События 1941-1942 годов подтвердили этот прогноз немецких военных аналитиков.
На исходе великой чистки официозный журнал германских военных кругов "Дейче вер" опубликовал статью "Советский Союз на пути к бонапартизму?", в которой причины устранения почти всего командного состава Красной Армии усматривались в "чувстве самосохранения" правящей клики. "Кремль не доверяет командному составу и постоянно меняет лиц на командных постах, чтобы они не закрепляли своего положения в симпатиях солдатских масс,-говорилось в статье.- Вопреки распространённым на этот счёт в Европе взглядам, дело при этом идёт вовсе не о выходцах из рядов интеллигенции. Вернее обратное - в большинстве случаев всё это "истинные пролетарии" и старые большевики". Журнал с нескрываемым удовлетворением отмечал, что из пяти маршалов в живых остались двое - "типичные маршалы для советских парадов" [509].
Главную роль в решении Гитлера заключить советско-германский пакт сыграла его оценка состояния Красной Армии, обескровленной репрессиями. Будучи уверенным, что уничтоженные советские командные кадры будут заменены равноценными лишь спустя несколько лет, Гитлер имел основания полагать, что на Востоке его руки не будут связаны, и это позволит ему выиграть войну на Западе. С целью предотвращения военного союза Англии и Франции с СССР он поручил своим спецслужбам усиленно распространять информацию о крайнем ослаблении Красной Армии после чисток. Как справедливо замечал выдающийся советский разведчик Л. Треппер, "французский и английский генеральные штабы как раз потому и не стремились заключить военный союз с Советским Союзом, что слабость Красной Армии стала для них очевидной. Вот тогда-то и открылся путь для подписания пакта между Сталиным и Гитлером" [510].
Маршал Василевский, находившийся перед войной на посту заместителя начальника Генерального штаба СССР, впоследствии склонялся к выводу: если бы Сталин не истребил командный состав Красной Армии, то не только весь ход войны сложился бы по-другому, но и самой войны могло не быть. "В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году,- говорил он,- большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл" [511].
Этот взгляд подтверждается целым рядом высказываний Гитлера и руководителей вермахта. Известно, что многие немецкие генералы предостерегали Гитлера от нападения на Советский Союз, указывая на такие неблагоприятные для Германии факторы, как огромная территория СССР, его гигантские людские и природные ресурсы и т. д. Не отрицая всего этого, Гитлер приводил один контраргумент - ослабление Красной Армии в результате уничтожения её командного состава. По словам Кейтеля, Гитлер "постоянно исходил из того, что... Сталин уничтожил в 1937 г. весь первый эшелон высших военачальников, а способных умов среди пришедших на их место пока нет" [512].
Выступая 23 ноября 1939 года на секретном совещании руководства вермахта, Гитлер характеризовал СССР как ослабленное в результате многих внутренних процессов государство, которое не представляет серьёзной военной опасности для Германии. "Фактом остаётся то,- заявил он,- что в настоящее время боеспособность русских вооружённых сил незначительна. На ближайшие год или два нынешнее состояние сохранится" [513].
К аналогичным выводам пришёл начальник германского генштаба Гальдер, который, заслушав в мае 1941 года доклад военного атташе в СССР Кребса, записал в своём дневнике: "Русский офицерский корпус исключительно плох. Он производит жалкое впечатление. Гораздо хуже, чем в 1933 году. России потребуется 20 лет, чтобы офицерский корпус достиг прежнего уровня" [514].
Хотя Гальдер и завысил сроки восстановления прежней боеспособности Красной Армии, его соображения оказались во многом подтверждены ходом военных действий, особенно в первые годы войны, когда Красная Армия потеряла во много раз больше солдат и офицеров, чем армии её противников,- главным образом, из-за слабости командных кадров.
Последствия великой чистки самым трагическим образом сказались на ходе военных операций в 1941-1942 годах, когда основная часть кадрового состава Красной Армии была уничтожена или взята в плен. В 1941 году, не столько из-за материально-технического превосходства немецких войск, сколько из-за грубейших ошибок и просчётов тогдашнего советского военного командования, было потеряно 67 % стрелкового оружия, 91 % танков и САУ, 90 % боевых самолетов, 90 % орудий и минометов, находившихся к началу войны на вооружении Красной Армии [515].
Говоря о жертвах советского народа в Отечественной войне, Хрущёв замечал: "Если кадры, которые были обучены, выращены партией и прошли школу гражданской войны, остались бы в живых... то совершенно иначе пошло бы дело при нападении Гитлера на Советский Союз... Наверное, имели место две, три, а где-то и четыре смены командного состава. Я знаю людей даже пятой смены. Многие из них заслуженно вырывались вперед. Это были способные и честные люди, преданные Родине. Но им нужен был опыт, а опыт этот они приобретали в ходе войны за счёт солдатской крови и материального ущерба для ресурсов Родины. Такое учение стоило огромного количества жизней и разорения страны. В конце концов мы выжили, победили, на собственных ошибках научились командовать по-настоящему и разбили врага. Но чего это стоило? Если бы не произошло того, что сделал Сталин, когда выдумал "врагов народа" и уничтожил честных людей, я убеждён, что нам победа стоила бы во много раз дешевле, если, конечно, это слово морально допустимо с точки зрения количества крови тех человеческих жизней, которые пришлось положить во время войны. Всё бы произошло значительно дешевле и гораздо легче для нашего народа" [516].
XXV
НКВД
Одним из первых шагов Ежова на посту наркома внутренних дел было указание, что НКВД должен развернуть более широкую чистку, начиная с самого себя. 18 марта 1937 года Ежов выступил с докладом на собрании руководящих работников наркомата, в котором заявил, что шпионы заняли в этом учреждении ключевые посты. Он потребовал "твёрдо усвоить, что и Феликс Эдмундович Дзержинский имел свои колебания в 1925-1926 гг. И он проводил иногда колеблющуюся политику" [517]. Эти слова послужили импульсом для ареста всех бывших сотрудников Дзержинского, прежде всего из числа поляков.
Первая волна репрессий над чекистами коснулась не только ветеранов ЧК, но и выдвиженцев Ягоды, которые слишком много знали о провокациях и следственных подлогах предшествующих лет. В начале 1937 года был арестован начальник секретно-политического отдела Главного управления госбезопасности НКВД Молчанов, непосредственно руководивший с начала 30-х годов преследованиями троцкистов и других оппозиционных элементов. Сообщая Троцкому о своих беседах с Кривицким, Седов писал: обвинение Молчанова в потворстве троцкистам "было так сервировано, что мой информатор спрашивал у меня: А вы действительно не имели связи с Молчановым?" [518]
Вскоре после февральско-мартовского пленума ЦК были арестованы почти все начальники отделов наркомата внутренних дел и их заместители. В их числе был начальник оперативного отдела Паукер, курировавший личную охрану Сталина. Как рассказывал Орлов, "личная охрана Ленина состояла из двух человек. После того, как его ранила Каплан, число телохранителей было увеличено вдвое. Когда же к власти пришёл Сталин, он создал для себя охрану, насчитывавшую несколько тысяч секретных сотрудников, не считая специальных воинских подразделений, которые постоянно находились поблизости в состоянии полной боевой готовности" [519]. Создание столь могучей армады (которая после смерти Сталина была сокращена во много раз и возродилась только во времена ельцинского режима) было делом рук Паукера, руководившего ею на протяжении почти десятилетия.
За верную службу Сталин подарил Паукеру две импортных автомашины и наградил его шестью орденами. Однако уже в мае 1937 года Паукер был снят с должности, арестован и объявлен немецким шпионом. Одновременно с этим было сменено всё руководство охраной Кремля [520].
О режиме, который установился в центральном аппарате НКВД после прихода туда Ежова, рассказывали его ближайшие помощники, арестованные в конце 1938 - начале 1939 года. Так, Радзивиловский сообщил на следствии, что Ежов заявил на банкете, посвящённом награждению большой группы работников наркомата: "Мы должны сейчас так воспитать чекистов, чтобы это была тесно спаянная и замкнутая секта, безоговорочно выполняющая мои указания". Бывший заместитель наркома Фриновский рассказал на суде, что Ежов требовал "подбирать таких следователей, которые были бы или полностью связаны с нами или за которыми были бы какие-либо грехи, и они знали, что эти грехи за ними есть, а на основе этих грехов полностью держать их в своих руках" [521].
На смену прежним кадрам были выдвинуты молодые беззастенчивые карьеристы, начисто лишённые моральных тормозов. В докладе на XX съезде КПСС и в мемуарах Хрущёв рассказывал, какое впечатление на него произвёл вызванный в 1956 году на заседание Президиума ЦК бывший заместитель начальника следственной части НКВД по особо важным делам Родос, который, в частности, вёл следствие по делам Косиора, Чубаря и Косарева. Из его объяснений было отчётливо видно, что это - "никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок". Когда Родоса спросили, каким образом ему удалось добиться от подследственных признательных показаний, он без обиняков ответил: "Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был вытащить из них признание, что они враги". Родос сообщил, что получил подробный инструктаж о том, как следует допрашивать этих людей, и в частности, прямую директиву в отношении Чубаря: "бить его, пока не сознается" [522].
До июньского пленума ЦК 1937 года, предоставившего НКВД чрезвычайные полномочия, применение пыток на допросах было официально запрещено. Как вспоминал бывший начальник отдела милиции УНКВД Ивановской области Шрейдер, он и его товарищи вначале не верили слухам о том, что следователь Фельдман избивал Молчанова: "все мы тогда ещё с недоверием относились к рассказам и слухам об избиениях и наивно считали, что Фельдман перегнул палку по собственной инициативе, за что и понёс заслуженную кару" [523].
Положение изменилось после того, как в июле 1937 года на места была послана секретная директива Политбюро о применении при допросах физических методов воздействия. Однако даже на исходе большого террора некоторые партийные руководители, только что пришедшие на свои посты, полагали, что пытки применяются по инициативе местных чинов НКВД (соответствующие директивы возвращались в ЦК сразу же после ознакомления с ними и не были известны новым партийным кадрам). Когда запросы по этому поводу поступили в ЦК, Сталин разослал 10 января 1939 года секретарям, республиканских и областных парторганизаций и руководителям наркоматов и управлений НКВД шифрованную телеграмму, в которой говорилось: "ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)... Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод" [524]. Таким образом, "разъяснение" о "целесообразности" "самых безобразных форм" физической расправы было дано Сталиным от имени ЦК, 80 процентов которого к тому времени испытали на себе этот "совершенно правильный метод". Сталину было, разумеется, хорошо известно, что истязания применяются только в фашистских застенках, а отнюдь не всеми "буржуазными разведками". К тому же марксистски мыслящий человек не мог придерживаться мысли о том, что советская разведка должна "соревноваться" с капиталистическими в применении бесчеловечных методов. Однако к тому времени Сталин уже перестал стесняться в обнародовании перед аппаратом своих самых варварских и изуверских установок.
Спустя десять дней после посылки этой телеграммы Сталин дополнил её новой шифровкой, в которой указывалось, что "применение метода физического давления, который используется НКВД, было разрешено в 1937 году на основе согласия Центральных Комитетов коммунистических партий всех республик" [525]. Это "разъяснение" представляло беззастенчивую ложь. Как явствует из объяснений Молотова и Кагановича на июньском пленуме ЦК 1957 года, директива о применении пыток была подписана Сталиным и узким кругом его приспешников, по-видимому, даже без участия и ведома остальных членов и кандидатов в члены Политбюро, не говоря уже о ЦК союзных республик.
Уже в первые месяцы великой чистки аппарат НКВД в центре и на местах был увеличен в несколько раз. Как вспоминал Хрущёв, "Сталин... решил брать туда на работу людей прямо с производства, от станка. Это были люди неопытные, иной раз политически совершенно неразвитые. Им достаточно было какое-то указание сделать и сказать: "Главное, арестовывать и требовать признания"" [526]. Оказываясь на допросах лицом к лицу с людьми совершенно иной социальной среды и чувствуя свою безграничную власть над ними, многие из таких "новичков" быстро овладевали палаческими приёмами и превращались в законченных садистов. Среди чекистов нового набора оказывалось и немало таких, кто, будучи ошеломлен обстановкой, царящей в "органах", сходил с ума или кончал самоубийством.
Ради создания в НКВД особой касты, дорожащей своими привилегиями, оклады его работников в 1937 году были существенно увеличены и стали превышать даже оклады партийных работников. Кроме того, в системе НКВД была создана специальная сеть магазинов, в которых по бросовым ценам продавалось конфискованное имущество репрессированных. По словам бывшего наркома внутренних дел Грузии Гоглидзе, такой порядок был установлен ещё до 1937 года, "но кем он был установлен, мне неизвестно... Так было не только в Грузии, а повсеместно" [527].
Развращённые абсолютной властью и материальными привилегиями, наиболее ретивые руководители "органов" на местах изощрялись в том, как превзойти друг друга по числу арестованных и осуждённых. Так, в Киргизии было введено "соцсоревнование" между отделами НКВД. В приказе наркома внутренних дел республики "О результатах соцсоревнования третьего и четвёртого отделов УГБ НКВД республики за февраль 1938 года" говорилось: "Четвёртый отдел в полтора раза превысил по сравнению с 3-м отделом число арестов за месяц и разоблачил шпионов, участников к-р. организаций на 13 чел. больше, чем 3-й отдел. Однако 3-й отдел передал 20 дел на Военколлегию и 11 дел на спецколлегию, чего не имеет 4-й отдел, зато 4-й отдел превысил количество законченных его аппаратом дел (не считая периферии), рассмотренных тройкой, почти на 100 человек" [528].
Вакханалии арестов способствовало установление союзным Наркоматом внутренних дел лимитов и контрольных цифр республиканским наркоматам и областным управлениям; эти цифры в свою очередь развёрстывались местными сатрапами по отделам наркоматов и управлений. Как показал на следствии чекист Постель, в Москве "массовые аресты, которые заранее определялись по контрольным цифрам на арест по каждому отделу на каждый месяц в количестве 1000-1200 человек, превратились в буквальную охоту... и уничтожение взрослой части мужского населения... Если проанализировать протоколы и "альбомы" осуждённых террористов... то получается такая совершенно дикая и невероятная картина, что в дни праздников 1 мая и 7 ноября в колоннах демонстрантов на Красной площади шагали чуть ли не целые десятки или сотни "террористов"" [529].
"Разнарядки", направляемые на места, носили зачастую строго адресный характер, ориентируя прежде всего на расправу со старыми большевиками и партийным активом. Бывший председатель Совнаркома Белоруссии вспоминал, как республиканский нарком внутренних дел заявил: "И что мне делать... ума не приложу? Ежов опять разнарядку на старых коммунистов прислал. А где их взять? Нет уже" [530].
Аналогичные разнарядки спускались руководством республиканских и областных органов НКВД в районные отделы. Председатель одного из райисполкомов Ильясов рассказывал, как его и первого секретаря райкома вызвал к себе начальник райотдела НКВД, зачитавший им полученную от его областного начальства шифровку, в которой значилось: "вам надлежит заготовить двадцать быков". Далее он объяснил, что под "быками" имеются в виду руководящие работники района, сообщил, что часть "быков" для ареста он подобрал сам, а остальных предложил своим собеседникам подобрать из числа работников аппарата райкома и райисполкома. После получения нескольких таких шифровок в районе были арестованы все партийные и советские кадры, почти все председатели колхозов, директора совхозов и начальники МТС. Сам Ильясов спасся от ареста только потому, что заболел на нервной почве и попал в психиатрическую больницу [531].
Хотя на словах органы НКВД находились под партийным контролем, фактически дело обстояло прямо противоположным образом: каждый партийный руководитель являлся объектом неослабного контроля и манипулирования со стороны этих органов. Была узаконена практика обязательного получения партийными органами справок из НКВД на всех назначаемых руководящих работников. Все материалы следствия находились исключительно в руках органов НКВД, а на долю партийных секретарей оставалось только визирование представлений на аресты и приговоров. По словам Хрущёва, "руководители такого даже, как я, довольно высокого положения... оказывались в полной власти документов, представленных работниками НКВД" [532].
Чтобы крепче повязать партийных функционеров участием в репрессиях, Сталин, как вспоминал Хрущёв, "выдвинул идею, что секретари обкомов партии должны ходить в тюрьмы и проверять правильность действий чекистских органов... Это получался не контроль, а фикция, ширма, которая прикрывала их действия... Теперь ясно, что Сталин сделал это сознательно, он продумал это дело, чтобы, когда понадобится, мог бы сказать: "Там же партийная организация. Они ведь следят, они обязаны следить"... Фактически не партийная организация следила за чекистскими органами, а чекистские органы следили за партийной организацией, за всеми партийными руководителями" [533].
В целях непрерывного ужесточения террора и осуществления его "на законных основаниях", Сталин и его приспешники расширяли "правовое обеспечение" репрессий. Так, постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года максимальный срок лишения свободы за шпионаж и измену Родине был повышен с 10 до 25 лет [534]. 14 сентября 1937 года упрощённый порядок рассмотрения дел о терроре, установленный в 1934 году (слушание дел без участия прокурора и адвоката, запрещение кассационного обжалования приговоров и подачи ходатайств о помиловании, приведение приговора в исполнение немедленно после его вынесения), был распространён на дела о вредительстве и диверсиях [535]. Такой порядок, по существу, копировал столыпинские законы о военно-полевых судах.
В 1937 году была существенно расширена сфера внесудебных расправ. Здесь также были использованы традиции царской России, где широко применялась учрежденная ещё Александром II административная ссылка без суда - по указам Особого совещания при министерстве внутренних дел. В начале XX века число административно ссыльных в Сибири исчислялось сотнями тысяч.
8 апреля 1937 года Политбюро утвердило положение об Особом совещании при НКВД, которому предоставлялось право ссылать "лиц, признаваемых общественно опасными", под гласный надзор или заключать их в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет. Особое совещание наделялось также правом заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет "лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности" [536] (курсив мой.- В. Р.). Спустя несколько месяцев меры наказания, выносимые Особым совещанием, были расширены до двадцати пяти лет лишения свободы и расстрела. Принятие этих чрезвычайных законов возводило внесудебные репрессии в ранг юридических норм.
Условия для репрессивного беспредела устанавливались и подзаконными актами - приказами наркома внутренних дел. Так, по приказу Ежова от 30 июля 1937 года, утверждённому Политбюро, в республиках, краях и областях были созданы "тройки", которым предоставлялось право в отсутствие обвиняемых рассматривать дела и выносить приговоры, вплоть до высшей меры наказания. "Тройка" обычно даже не собиралась, а её членам просто приносили бумаги для подписи от её председателя - высшего чина НКВД. Приказами Ежова от 11 августа и 20 сентября 1937 года внесудебное рассмотрение дел было возложено также на "двойки", состоящие из местных руководителей НКВД и прокуроров [537].
Эти приказы подкреплялись распоряжениями генерального прокурора СССР Вышинского. Так, летом 1937 года Вышинский предписал прокурорам передавать в "тройки" "ещё не рассмотренные судами" дела о государственных преступлениях. 27 декабря 1937 года он издал циркуляр, содержавший указание представлять на рассмотрение Особого совещания уголовные дела в тех случаях, когда "характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании" [538]. К таким "доказательствам" относились донесения тайных осведомителей, показания лжесвидетелей и провокаторов и т. п.
В стране делалось всё, чтобы поднять авторитет высших чинов НКВД. На выборах в Верховный Совет СССР были избраны депутатами все наркомы внутренних дел союзных и автономных республик и все начальники областных и краевых управлений НКВД, на выборах в республиканские Верховные Советы - все их заместители.
Разумеется, многие работники НКВД не могли не задаваться вопросами, по какой причине от них требуют откровенных фальсификаций и подлогов. О том, какой ответ давался на этот вопрос в центральном аппарате НКВД, можно судить по воспоминаниям бывшего генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Мильчакова. На его допросе следователь лейтенант Мешик (впоследствии доросший на службе у Берии до генеральского чина и поста наркома внутренних дел УССР) цинично заявлял: "Такие, как ты, отжили свой век, хоть ты и не старый. Вы цепляетесь за жалкие побрякушки советской и партийной демократии, самокритики. Кому, к черту, они нужны? Вы не поняли изменившейся обстановки. Нужен обновлённый, новый режим и прежде всего твёрдая власть, возглавляемая сильным "хозяином". Пришла эпоха Сталина, а с нею - и новые люди, занимающие все позиции в аппарате. В авангарде идёт гвардия Сталина, чекисты... Мы, чекисты - партия в партии. Мы вычистим из рядов партии половину всякого хлама, вроде так называемой "старой гвардии" и лиц, связанных со стариками, со взглядами вчерашнего дня. Около миллиона людей, состоявших в партии, мы уже, наверное, вытряхнули... А остальные будут перевоспитаны. Они пойдут за нами, за Сталиным, как миленькие. Они займут ваши места во всех аппаратах и будут дорожить оказанным им доверием" [539].
Едва ли молодой сатрап самостоятельно додумался до подобных мыслей. По-видимому, они высказывались Ежовым на совещаниях и инструктажах аппарата.
Наиболее циничные сотрудники НКВД не считали нужным скрывать механизмы фабрикации дел от подследственных, которые намечались для участия в открытых процессах. После возвращения из заключения член партии с 1906 года Розенблюм рассказал, как начальник Ленинградского УНКВД Заковский показал ему несколько вариантов схем "ленинградского центра", готовившихся для предстоящего открытого процесса. Ознакомив Розенблюма с этими схемами, Заковский заявил: "Самому тебе ничего не придется выдумывать. НКВД составит для тебя конспект по каждому филиалу в отдельности, твоё дело его заучить, хорошо запомнить все вопросы и ответы, которые могут задавать на суде. Дело это будет готовиться 4-5 месяцев, а то и полгода. Всё это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь" [540].
Многие из работников НКВД, осуществлявшие великую чистку, сами погибли в мясорубке тех лет. За 1934-1939 годы 21800 сотрудников этого наркомата были репрессированы по обвинению в "контрреволюционных преступлениях" [541]. За этой цифрой стоят три основные группы: 1) чекисты, пытавшиеся оказать сопротивление репрессиям; 2) те, кто слишком много знал, например, о кировском деле или о механике фабрикации открытых процессов; 3) организаторы "липовых" дел, арестованные в конце 1938 - начале 1939 года.
XXVI
Комсомол
Комсомольские организации подвергались локальным чисткам с начала 30-х годов. Так, в ноябре 1932 года ЦК ВЛКСМ принял решение о чистке сельских комсомольских организаций Северного Кавказа, где особенно сильно проявлялось недовольство насильственной коллективизацией. В результате этой чистки только на Кубани было исключено 56,3 % комсомольцев. При этом нередко исключались целые ячейки в полном составе [542].
Ряд основателей комсомола примыкал к внутрипартийным оппозициям. К ним относился, например, Шацкин, избиравшийся на V и VII съездах ВЛКСМ почётным комсомольцем. В 1929 году Шацкин был подвергнут резкой критике за его статью в "Комсомольской правде", где осуждалась позиция "партийного обывателя", готового одобрить, не задумываясь, любую спущенную сверху директиву, выступать в качестве "голосующей машинки" [543]. На IX съезде ВЛКСМ генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев заявил, что Шацкин, принимавший участие в деятельности группы Сырцова - Ломинадзе, "вступил на путь явного предательства партии" [544].
Несмотря на расправы предшествующих лет, к 1937 году в руководстве комсомола по-прежнему преобладали люди, начавшие свою политическую деятельность в первые годы Советской власти. Комсомольская молодёжь представляла опасность для сталинского режима как часть общества, отличающаяся особой чуткостью к несправедливости и личным бесстрашием. Не будучи обременена, подобно многим старым большевикам, прошлым самооплёвыванием и униженными покаяниями в своих "ошибках", она могла выступить в качестве силы социального протеста против произвола и репрессий.
Поэтому Сталин держал чистку в комсомоле под своим неослабным контролем и прямо направлял её. В этой работе он опирался прежде всего на Косарева, ставшего генеральным секретарём ЦК ВЛКСМ в 26 лет. В стране был создан "малый культ" Косарева, его именем были названы Центральный аэроклуб Осоавиахима, горноразведывательный институт, танк новейшей конструкции, пограничные заставы и отряды [545].
Будучи одним из наиболее преданных сталинцев, Косарев послушно повторял установки о борьбе с врагами. Ещё в 1935 году в докладе на пленуме ЦК ВЛКСМ он говорил: "Враг не уступает добровольно своего места. Его можно убрать только насильно, методами экономического воздействия или методами организационно-политической изоляции, а когда в этом есть потребность - и методами физического истребления" [546].
В 1937 году масштабы репрессий в комсомоле перестали удовлетворять Сталина. Приняв трёх секретарей ЦК ВЛКСМ, он потребовал от них "пересмотреть позиции и возглавить борьбу с врагами народа" [547]. После этой беседы Косарев сказал своим товарищам: "Никак не могу понять, откуда у нас взялось столько врагов". Эту же мысль он повторил в разговоре со своей женой: "Что делать? Сталин требует людей. Он требует голов... Кого я могу назвать? Где враги?" [548]
Однако очень скоро Косарев сумел побороть свои сомнения и включиться в охоту за "врагами народа". На одном из заседаний он записал в набросках к своей речи: "Покончить с либеральным отношением к врагам и вражеским деятелям. Полностью осуществить ставку на выкорчёвывание" [549]. Эта установка нашла выражение в работе IV пленума ЦК ВЛКСМ (21-28 августа 1937 года), на который был вынесен один вопрос: "О работе врагов народа внутри комсомола". Перед открытием пленума были арестованы 35 членов и кандидатов в члены ЦК ВЛКСМ, в том числе секретари ЦК ВЛКСМ Лукьянов, Файнберг, Салтанов, председатель делегации ВЛКСМ в КИМе (Коммунистический интернационал молодёжи) Чемоданов, редактор "Комсомольской правды" Бубякин.
Для участия в работе пленума Сталин направил Кагановича, Андреева, Жданова и Маленкова. Эта четвёрка вошла в состав комиссии, подготовившей резолюцию, в которой говорилось о недопустимом опоздании с разоблачением "объединённой троцкистско-правой организации", действовавшей в комсомольских органах. На следующий день после закрытия пленума "Правда" выступила с передовой статьёй, в которой говорилось: "Оголтелые враги народа Салтанов, Лукьянов, Файнберг, Бубякин, Андреев и другие, пользуясь идиотской болезнью политической слепоты ряда руководящих работников из Бюро ЦК ВЛКСМ, и в первую очередь т. Косарева, делали своё подлое, грязное дело" [550]. Упоминание о заражённости "идиотской болезнью" не предвещало ничего хорошего для Косарева и других уцелевших комсомольских руководителей.
Вскоре после пленума были арестованы ещё десятки членов ЦК и сотни работников местных комсомольских комитетов. До конца 1937 года только в аппаратах райкомов и обкомов были сняты с работы как "враги народа" 561 человек, а за связь с "врагами народа" - 830 чел. [551]
Вся комсомольская литература, выпущенная в 20-х - начале 30-х годов, была объявлена "политически вредной". В декабре 1937 года бюро ЦК ВЛКСМ приняло решение о запрете и изъятии из библиотек шестидесяти книг по истории ВЛКСМ и КИМа [552].
После августовского пленума деятельность Косарева приняла более свирепый характер. "Мы ещё не умеем, как следует,- заявлял он,- как этого требует от нас партия, обнаруживать врагов, выискивать их и разоблачать... А некоторые наши товарищи ищут троцкистов - врагов народа в любых организациях, но только не у себя, не в комсомоле, и в силу этого недостаточно остро ведут борьбу" [553].
В марте 1938 года на приём к Косареву пришёл бывший секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ Уткин, недавно освобождённый из тюрьмы. После встречи с ним Косарев направил письмо Ежову, в котором сообщал: "Уткин под большим секретом заявил мне, что те показания, которые он дал в Наркомвнуделе, якобы не соответствуют действительности, являются вынужденными и что он себя считает честным человеком. В ответ на эти утверждения он от меня получил соответствующий отпор. Ему я заявил, что его поведение есть вражеская клевета на органы Наркомвнудела, что такое поведение лишний раз свидетельствует о том, что он, Уткин, является врагом, причём врагом неразоружившимся" [554]. Этим доносом Косарев прямо провоцировал новый арест Уткина, после которого тот провёл 16 лет в лагерях, откуда вышел в середине 50-х годов инвалидом.
Вместе с тем в ряде случаев Косарев пытался предотвратить или смягчить чересчур наглые погромные акции. Одной из таких попыток, закончившейся трагически для него и для всего тогдашнего руководства комсомола, было "дело Мишаковой". В сентябре 1937 года инструктор ЦК ВЛКСМ Мишакова была направлена на отчётно-выборную комсомольскую конференцию в Чувашии. Там она объявила врагами народа не только всё комсомольское руководство республики, но и первого секретаря обкома партии. Бюро ЦК ВЛКСМ освободило Мишакову от должности за клевету. Осенью 1938 года Мишакова направила Сталину письмо, в котором жаловалась, что её преследуют за борьбу с врагами народа. Это письмо послужило Сталину сигналом о том, что пришла пора расправиться с руководством комсомола.
Эта расправа была несколько отложена из-за юбилейных торжеств, посвящённых 20-летию комсомола. 29 октября 1938 года был созван юбилейный пленум ЦК ВЛКСМ, открытие которого описывалось в "Комсомольской правде" такими словами: "5, 10, 15 минут гремят аплодисменты. Со всех концов зала несутся приветствия: "Да здравствует вождь народов товарищ Сталин!", "Любимому Сталину - комсомольское ура!"... С воодушевлением и подъёмом юбилейный пленум принимает горячее, прочувствованное приветствие товарищу Сталину" [555].
Во время работы пленума Косарев находился в президиуме рядом со Сталиным, выступал с вступительным словом, а затем - с основным докладом. В тот же день в "Правде" была опубликована его статья "Молодой человек страны социализма". Таким образом, ничто не предвещало близкой расправы над ним и другими членами ЦК ВЛКСМ.
Через три недели был созван новый пленум ЦК ВЛКСМ, который продолжался с 19 по 22 ноября. На него явилась вся ударная сила великой чистки: Сталин, Молотов, Каганович, Андреев, Жданов, Маленков и Шкирятов. Стенограмма пленума зафиксировала несколько десятков их вопросов и реплик во время доклада Косарева. Помимо докладов комсомольских руководителей, на пленуме был заслушан доклад Шкирятова о положении в комсомоле.
В выступлении на пленуме Косарев ставил себе в заслугу, что ЦК ВЛКСМ "нередко шёл впереди НКВД", и приводил многочисленные примеры ареста комсомольских работников "по нашим материалам" и "после нашего следствия". Однако Сталин во время доклада Косарева ясно дал понять, что масштабы расправы с комсомольскими кадрами его не удовлетворяют. Когда Косарев говорил об ошибках в работе комсомола, Сталин бросил многозначительную реплику: "А, может, это система, а не ошибки? Слишком уж много ошибок после всего прошедшего. Два года вредительство ликвидируется, а ошибок всё ещё очень много. Нет ли тут системы?" В развитие этой установки Жданов в своей речи привёл показания арестованных комсомольских работников о "вражеской работе" Косарева [556].
Столь же угрожающим было выступление Андреева, который упрекал Косарева в том, что от него "приходилось не раз слышать... что в комсомоле, мол, нет врагов... Эта позиция была ложной, и т. Косарев неоднократно получал предупреждения от ЦК ВКП(б), в том числе и на пленумах ЦК комсомола, что не может быть такого положения, чтобы в комсомоле не было врагов и всякого рода двурушников" [557].
Пленум освободил от должности Косарева и ещё четырёх секретарей ЦК ВЛКСМ за "бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, пытавшимся вскрыть недостатки в работе ЦК ВЛКСМ, и расправу с одним из лучших комсомольских работников (дело тов. Мишаковой)" [558].
Из 93 участников пленума 77 человек было арестовано, в том числе 48 - расстреляно. Всего же за 1937-1938 годы было арестовано 96 из 128 членов и кандидатов в члены ЦК ВЛКСМ, избранных на X съезде комсомола в 1936 году [559].
XXVII
Беспартийная интеллигенция
С начала 30-х годов слой верхушечной интеллигенции, включавший наиболее известных учёных, инженеров, писателей, деятелей искусства, превратился в привилегированную группу, социально-имущественное положение которой немногим отличалось от положения правящей бюрократии. Даже в самые тяжёлые годы первой пятилетки Сталин неуклонно поднимал планку жизненного уровня этого слоя - путём увеличения окладов, прикрепления к закрытым распределителям, дарования просторных государственных квартир и т. д.
В те же годы из литературно-художественной жизни ушло понятие "попутчик", отделявшее беспартийных деятелей культуры от коммунистов. Щедрые подачки, вроде писательского дома в Лаврушинском переулке и дачного поселка в Переделкино, раздавались любимцам режима безотносительно к их партийной принадлежности.
В 1936 году исчезла и категория "лишенцев", т. е. выходцев из бывших господствующих классов, лишённых избирательных прав. Всё это привело к тому, что многие деятели интеллигенции, проклинавшие Октябрьскую революцию, встали на путь поддержки и восхваления сталинского режима. Идеология и практика социального неравенства и привилегий, насаждавшиеся Сталиным, больше отвечали их духу, чем эгалитаристский режим первых лет Советской власти.
Даже в интимных документах этого периода - личных дневниках - место прежних инвектив в адрес большевиков заняли горячие славословия Сталину. В этом отношении показателен дневник Корнея Чуковского, отражавший настроения не только самого автора, но и других известных писателей, принадлежавших к его кругу.
Описывая в дневнике одну из своих бесед с Тыняновым, Чуковский так излагал мысли своего собеседника: "Я историк. И восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов,- величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи. Но пожалуйста, не говорите об этом никому.- Почему? - Да, знаете, столько прохвостов хвалят его теперь для самозащиты, что если мы слишком громко начнем восхвалять его, и нас причислят к той же бессовестной группе" [560].
Не менее выразительны страницы дневника, где сам Чуковский расточал такие панегирики Сталину, которые своей сервильностью и подобострастием превосходили даже официальные публикации того времени, а сегодня воспринимаются как пародия. Неподдельный восторг писателя нашёл особенно яркое выражение в трепетном описании впечатлений от появления Сталина на съезде комсомола в апреле 1936 года: "Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомлённый, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем. К нему всё время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И все ревновали, завидовали,- счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой - все мы так и зашептали: "Часы, часы, он показал часы" - и потом, расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне всё время о нём восторженные слова, а я ему, и мы оба в один голос сказали: "Ах, эта Демченко заслоняет его!" (на минуту). Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью" [561].
Разумеется, в годы большого террора такого рода настроения должны были несколько померкнуть. Тем не менее, подчиняясь законам сталинского тоталитаризма, деятели культуры после каждого процесса как бы соревновались в нахождении наиболее яростных проклятий осуждённым. Только за одну неделю в "Литературной газете" было опубликовано около тридцати статей известных писателей. Среди них - статья "Фашисты перед судом народа" Ю. Олеши, "Ложь, предательство, смердяковщина" И. Бабеля, "Чудовищные ублюдки" М. Шагинян, "Путь в гестапо" М. Ильина и С. Маршака, "Преодоление злодейства" А. Платонова, "Приговор суда - приговор страны" Ю. Тынянова, "Карающий меч народа" Д. Бергельсона [562].
Не было недостатка и в попытках "художественного оформления" версий о злокозненных действиях врагов народа. Такие попытки не породили и не могли породить ни одного произведения, достойного быть причисленным к искусству.
Ещё раз подтвердился художественный закон, согласно которому ложная и навязанная извне идея не может создать ничего, кроме карикатуры на творчество. Такими карикатурами были безобразные вирши, появлявшиеся в дни московских процессов на страницах "Правды". "Поэтический отклик" В. Луговского выглядел следующим образом:
...Но приходит час, и злая свора
В тишине притонов и квартир
Предает изменнику и вору
Наш прекрасный, исполинский мир...
Мерзостью несёт, могильным тленьем:
Разговор зверей в тифозном сне.
А за ними - кровожадной тенью
Троцкий в докторском пенсне.
Делит он долины и заливы,
Воробьём снует у наших карт.
Будь ты проклят, выродок блудливый,
Осло-мексиканский Бонапарт! [563]
А. Безыменский попытался разбавить поток грубой брани некими поэтическими изысками, от чего его стихотворение выглядело ещё более омерзительным, а местами - вовсе бессмысленным:
Иудушка Троцкий сидит у стола,
Козлиной тряся бородою.
Он весь изогнулся. Судьба тяжела
И время чревато бедою...
Но долго над списком чужого добра
Торгуется шут пустяковый
За серебряковский кусок серебра,
За стёртый пятак Пятакову...
Попробуйте, суньтесь к нам рылом свиным!
Мы с вами о ценах поспорим.
И тут же советским оружьем стальным,
Весьма добросовестно вам объясним
Почём Украина с Приморьем [564].
Лишь немногие, наиболее дальновидные и проницательные писатели отваживались на то, чтобы дать хотя бы самим себе отчёт в неблаговидности своего сервильного поведения. Приводя в дневнике свои слова, сказанные в беседе с секретарём Союза советских писателей Ставским: "Теперь надо держаться государственной линии... сталинской", М. Пришвин добавлял: "Дома подумал о том, что сказал, и так все представляют: "На одной линии ссылают и расстреливают, на другой, государственной или сталинской, всё благополучно["]. И значит вместо "сталинской" линии я мог бы просто сказать, что надо держаться той стороны, где всё благополучно. В таком состоянии, вероятно, Пётр от Христа отрёкся. Скорее всего так" [565].
По мере развёртывания большого террора в среде деятелей культуры поселялся всё более отчаянный страх. Об атмосфере, царившей в этих кругах, выразительно рассказывается в мемуарах И. Эренбурга. Возвратившись из Испании в конце 1937 года, он был изумлен объявлением, вывешенным в лифте его дома: "Запрещается спускать книги в уборную. Виновные будут установлены и наказаны" [566]. Как бы продолжая этот рассказ, Н. Мандельштам вспоминала: "При каждом очередном аресте всюду пересматривались книги и в печку летели опусы опальных вождей. А в новых домах не было ни печек, ни плит, ни даже отдушин, и запретные книги, писательские дневники, письма и прочая крамольная литература резались ножницами и спускались в уборную" [567].
Эта же тема находит продолжение в рассказе В. Каверина о Ленинграде осени 1937 года, охваченном "каким-то воспаленным чувством неизбежности, ожидания. Одни боялись, делая вид, что они не боятся; другие - ссылаясь на то, что боятся решительно все; третьи - притворяясь, что они храбрее других; четвёртые - доказывая, что бояться полезно и даже необходимо. Я зашёл к старому другу, глубокому учёному, занимавшемуся историей русской жизни прошлого века. Он был озлобленно-спокоен.
- Смотри,- сказал он, подведя меня к окну, из которого открывался обыкновенный вид на стену соседнего дома.- Видишь?..
И я увидел - не двор, а воздух двора, рассеянную, незримо-мелкую пепельную пыль, неподвижно стоявшую в каменном узком колодце.
- Что это? Он усмехнулся.
- Память жгут,- сказал он.- Давно - и каждую ночь...
- Я схожу с ума,- сказал он,- когда думаю, что каждую ночь тысячи людей бросают в огонь свои дневники" [568].
В главе воспоминаний, рассказывающей о Москве 1937-1938 годов, Эренбург оговаривался: он может описать только то, что наблюдал лично,- быт и душевное состояние людей своего круга, главным образом писателей и художников. Характеризуя настроение этих людей, он замечал: "Мы думали (вероятно, потому, что нам хотелось так думать), что Сталин не знает о бессмысленной расправе с коммунистами, с советской интеллигенцией". В подтверждение писатель приводил эпизод, происходивший в обстановке, заведомо исключавшей всякую неискренность: "Ночью, гуляя с Чукой, я встретил в Лаврушинском переулке Пастернака; он размахивал руками среди сугробов: "Вот если бы кто-нибудь рассказал про всё Сталину!"" [569]
На последних страницах книги, вспоминая о своём обещании читателям раскрыть "причины наших заблуждений", Эренбург признавался, что не в состоянии этого сделать, ибо знает слишком мало для итогов и выводов, а из того, что ему известно, по-прежнему многого не понимает. Возвращаясь к характеристике своих настроений в годы великой чистки, он писал: "Я не любил Сталина, но долго верил в него, и я его боялся... Я не сразу разгадал роль "мудрейшего"... Как многие другие, я пытался обелить перед собой Сталина, приписывал массовые расправы внутрипартийной борьбе, садизму Ежова, дезинформации, нравам". Перечисляя своих близких друзей, погибших в конце 30-х годов (писатель называл их по имени-отчеству, чтобы не упоминать фамилии Бухарина), Эренбург подчёркивал: никто и никогда не мог бы убедить его в том, что они оказались предателями. "Да, я знал о многих преступлениях, но пресечь их было не в моих силах,- резюмировал он свои выводы.- Да о чём тут говорить: пресечь преступления не могли и люди, куда более влиятельные, куда более осведомлённые" [570]. В подтверждение этого писатель ссылался на постановление ЦК КПСС "О преодолении культа личности и его последствий", написанное соучастниками сталинских преступлений. В этом постановлении утверждалось, что "ленинское ядро Центрального Комитета" (так именовали себя Молотов и ему подобные) не выступило против Сталина и не отстранило его от власти потому, что это "было бы не понято народом" [571].
Характеризуя умонастроения своей среды, Эренбург писал: "Не только я, очень многие считали, что зло исходит от маленького человека, которого звали "сталинским наркомом". Мы ведь видели, как арестовывают людей, никогда не примыкавших ни к какой оппозиции, верных приверженцев Сталина или честных беспартийных специалистов" [572]. Это вырвавшееся ненароком признание писателя весьма примечательно; оно говорит о том, что в его среде недоумение вызывали лишь репрессии против беспартийных либо "верных приверженцев", но отнюдь не против партийных оппозиционеров.
Как свидетельствуют другие источники, описанные Эренбургом иллюзии были свойственны далеко не всем деятелям советской интеллигенции. В начале 1938 года академик Вернадский записывал в своём дневнике: "Сейчас как будто люди подумали и меньше верят, чем раньше... Накапливается недовольство и слышишь его проявления, несмотря на страх. Раньше этого не было" [573].
Ещё более определённо эти мысли Вернадский выразил в дневниковой записи о процессе "право-троцкистского блока": "Безумцы. Уничтожают сами то большое, что начали создавать и что в своей основе не исчезнет. Но силу государства, в котором интересы масс - во всём их реальном значении (кроме свободы мысли и свободы религиозной),- стоят действительно в основе государства, сейчас сами подрывают.
Огромное впечатление тревоги - разных мотивов - но не чувства силы правящей группы - у всех. Глупые мотивировки в газетах (передовые статьи)... Кто поверит? И если часть толпы поверит, то это часть такая, которая поверит всему и на которую не обопрёшься... [Это] может иметь пагубное значение для всего будущего. Чувство непрочности и огорчения, что разрушение идёт не извне, а по произволу самой власти" [574].
Ещё более глубоко понимал смысл происходящих событий И. Бабель, о чём выразительно свидетельствуют доносы, хранящиеся в его следственном деле. В ноябре 1938 года "источник" сообщал о высказываниях Бабеля по поводу процесса "право-троцкистского блока": "Чудовищный процесс. Он чудовищен страшной ограниченностью, принижением всех проблем. Бухарин пытался, очевидно, поставить процесс на теоретическую высоту, ему не дали. К Бухарину, Рыкову, Раковскому, Розенгольцу нарочито подобраны грязные преступники, охранники, шпионы вроде Шаранговича, о деятельности которого в Белоруссии мне рассказывали страшные вещи: исключал, провоцировал и т. д. (не будучи в силах разобраться в сталинских амальгамах, Бабель допускал, что ретивость "загибщиков" типа Шаранговича могла быть вызвана их службой на иностранные разведки.- В. Р.)... Они умрут, убеждённые в гибели представляемого ими течения, и вместе с тем в гибели коммунистической революции - ведь Троцкий убедил их в том, что победа Сталина означает гибель революции (и здесь Бабель принимал на веру сталинскую амальгаму, представляя Бухарина и Рыкова "учениками" Троцкого.- В. Р.)... Люди привыкают к арестам, как к погоде. Ужасает покорность партийцев и интеллигенции к мысли оказаться за решёткой. Всё это является характерной чертой государственного режима. На опыте реализации январского пленума ЦК мы видим, что получается другое, чем то, о чём говорится в резолюциях. Надо, чтобы несколько человек исторического масштаба были бы во главе страны. Впрочем, где их взять, никого уже нет. Нужны люди, имеющие прочный опыт в международной политике. Их нет. Был Раковский - человек большого диапазона..."
Эти мысли Бабель, как передавал "источник", развивал в феврале 1939 года. "Существующее руководство ВКП(б),- говорил он,- прекрасно понимает, только не выражает открыто, кто такие люди, как Раковский, Сокольников, Радек, Кольцов и т. д. Это люди, отмеченные печатью высокого таланта, и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства, но раз дело встаёт о том, что эти люди имеют хоть малейшее соприкосновение к силам, то руководство становится беспощадно: "арестовать, расстрелять"" [575].
И стиль приведённых суждений, и смелость содержащихся в них обобщений свидетельствуют, что здесь переданы подлинные сокровенные мысли Бабеля, а "источником" был человек, пользовавшийся абсолютным доверием писателя.
Находясь в заключении, Бабель дал подробные письменные показания. Очищая эти записи, равно как и протоколы допросов от навязанных следователями эпитетов "клеветнический", "контрреволюционный" и т. п., можно понять причины проницательности писателя.
С начала 20-х годов Бабель, как и многие другие беспартийные писатели, испытал идейное влияние выдающегося литературного критика и активного участника левой оппозиции А. Воронского. Сперва их объединяла общность взглядов на литературные проблемы, но со временем Бабель стал разделять взгляды Воронского на вопросы политики и положение в стране. В 1924 или 1925 году Воронский организовал на своей квартире чтение Багрицким "Думы про Опанаса". На этой встрече присутствовал Троцкий, который расспрашивал писателей об их биографиях и творческих планах.
От Воронского Бабель (равно как В. Иванов, Пильняк, Сейфуллина, Леонов и другие "попутчики") услышал критику внутрипартийного режима и "выпады против существующего руководства партии и лично против Сталина". Воронский познакомил группирующихся вокруг него писателей с другими известными оппозиционерами - Лашевичем, Зориным и В. М. Смирновым, "постоянно отзываясь о них как о лучших представителях партии". Узнав в 1928 году о самоубийстве Лашевича, Бабель писал Л. Никулину: "Прочитал сегодня о смерти Лашевича и очень грущу. Человек всё-таки был - каких бы побольше!" [576]
Бабель был близок и с группой командиров корпуса червонного казачества - Примаковым, Кузьмичёвым, Охотниковым, Шмидтом, Зюком. Все они принадлежали к левой оппозиции и были арестованы первыми из красных командиров. Бабель, по его словам, "был близким человеком в их среде, пользовался их любовью, посвящал им свои рассказы... С интересом к ним присматривался, считая их биографии, кривую их незаурядных жизней драгоценным материалом для литературы" [577]. Прославленному коннику Шмидту, получившему во время гражданской войны второй по счёту орден Красного Знамени, Бабель посвятил один из рассказов в "Конармии", а Багрицкий - либретто оперы "Дума про Опанаса".
Как свидетельствовали агентурные данные, Бабель общался и с такими известными оппозиционерами, как Дрейцер, Серебряков, Раковский, Мдивани, Евдокимов.
Друзья Бабеля Раевский и Охотников в 1932-1933 годах проходили по делу оппозиционной группы И. Н. Смирнова. По словам Раевского (из протокола его допроса, хранящегося в деле Бабеля), члены этой группы "ставили своей задачей... окружить руководство партии стеной вражды, недоверия и насмешек" [578].
"Будучи под постоянным влиянием троцкистов,- писал в своих показаниях Бабель,- я после того, как были репрессированы Воронский, Лашевич, Якир и Радек (с последними я также был близок ряд лет), в разговорах неоднократно высказывал сомнения в их виновности". Пытаясь разобраться в фальсификаторском характере московских процессов, он отмечал несоответствия между текстом судебных отчётов и записями лиц, присутствовавших на суде. В беседах с Олешей, Катаевым, Михоэлсом и другими близкими к нему людьми Бабель говорил, что в стране происходит "не смена лиц, а смена поколений... арестованы лучшие, наиболее талантливые политические и военные деятели". Особенно искренний характер носили, по-видимому, беседы с Эйзенштейном, которому Бабель говорил, что "талантливым людям нет места на советской почве, что политика партии в области искусства исключает творческие искания, самостоятельность художника, проявление подлинного мастерства". Возможность расцвета советской культуры он связывал с "установлением демократического режима в стране, основанного на политических взглядах, которые отстаивали троцкисты" [579].
Во время своих поездок за границу Бабель откровенно беседовал с зарубежными антисталински настроенными левыми деятелями, прежде всего с Сувариным, который проявлял особый интерес к судьбе репрессированных оппозиционеров. Бабель рассказал ему всё, что знал, о жизни Раковского, Зорина и других в ссылке, "стараясь изобразить их положение в сочувственных для них тонах" [580]. Эти сообщения подтверждаются воспоминаниями Суварина, который рассказывал: Бабель говорил ему, что арестовано и отправлено в ссылку приблизительно десять тысяч троцкистов [581].
Не менее опасные темы затрагивались в переписке Бабеля с Андре Мальро. Отвечая на вопросы Мальро о реакции советских людей на московские процессы, Бабель писал, что, по его наблюдениям, процессы "явились убедительными для рабочих слоёв населения, но вызвали недоумение и отрицательную реакцию среди части интеллигенции". В этой связи он приводил "конкретные данные, которыми располагал, о настроениях людей разных профессий и, не называя фамилий, процитировал два отрицательных отзыва о процессе - профессора математики и женщины-врача" [582].
Подобно Бабелю, другой репрессированный известный писатель - Борис Пильняк был в дружеских отношениях со многими оппозиционерами, активно влиявшими на его политические взгляды. Рассказывая на следствии о своих беседах с Виктором Сержем, Пильняк говорил: "Мы пришли к одной мысли, что политическое положение чрезвычайно тяжёлое, ощущается невиданный гнёт государства над личностью, отсутствуют минимальные права выразить своё мнение, что мы живём сейчас на осадном положении. Социализма нет, так как социализм подразумевает улучшение отношений между людьми, а у нас культивируются волчьи отношения" [583].
Столь же неоднозначными, как в среде интеллигенции, были политические настроения рабочих и крестьян.
XXVIII
Народ
В книге "Люди, годы, жизнь", говоря о культе Сталина, Эренбург замечал, что "к началу 1938 года правильнее применить просто слово "культ" в его первичном, религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада" (курсив мой.- В. Р.). В подтверждение этих обобщений писатель, однако, приводил лишь один эпизод: когда на сессии Верховного Совета СССР старейший депутат, академик Бах закончил вступительную речь здравицей в честь Сталина, "раздался грохот рукоплесканий... Я сидел высоко, вокруг меня были обыкновенные москвичи - рабочие, служащие, и они неистовствовали" [584].
Разумеется, именно такой культ, приближающийся к идолопоклонству, насаждали Сталин и его клика. Нет оснований усомниться в описанной Эренбургом картине. Но писатель не упоминал, что "неистовствовали" люди, тщательно подобранные на политический форум аппаратом. Чьё-либо недостаточное рвение при овациях даже не на столь высоких форумах немедленно замечалось обильно рассеянными в зале сексотами и влекло крайне неблагоприятные последствия для недостаточно "неистовствовавших".
Далеко не все испытывали те чувства, о которых говорил Эренбург. Более объективно настроения и поведение простых людей в эти страшные годы описаны в воспоминаниях Н. Я. Мандельштам, наблюдавшей рабочих не на торжественных собраниях, а в повседневном труде и быту. Получив после ссылки "минус", т. е. запрещение проживать ближе 100 километров к Москве и другим крупным городам, Мандельштамы поселились в Калинине, снимая комнату в доме рабочего-металлурга. Здесь Надежда Яковлевна убедилась, что "в рабочих семьях в то суровое время разговаривали гораздо более прямо и открыто, чем в интеллигентских". "Уже отцы и дети наших хозяев работали на заводах,- рассказывала она.- Татьяна Васильевна не без гордости объясняла: "Мы - потомственные пролетарии"... К процессам оба относились с полным осуждением: "Нашим именем какие дела творятся",- и хозяин с отвращением отбрасывал газету. "Их борьба за власть" - вот как он понимал происходящее. Что всё это называлось диктатурой рабочего класса, приводило обоих в ярость: "Заморочили вам голову нашим классом". Или: "Власть, говорят, за нашим классом, а пойди, сунься - покажут тебе твой класс"... У обоих было понятие пролетарской совести, от которого они не желали отказываться".
После ареста мужа Мандельштам поселилась в поселке Струнино, где работала на текстильной фабрике. "Относились ко мне хорошо, особенно пожилые мужчины,- вспоминала она об этой поре своей жизни.- ...На каждом шагу я замечала дружеское участие - не ко мне, а к "стопятнице"".
Однажды ночью (завод работал в три смены) в цех явились двое молодых людей, приказавших Надежде Яковлевне следовать за ними в отдел кадров. Путь туда пролегал через несколько цехов. По мере того, как Мандельштам в сопровождении энкаведешников двигалась по цехам, рабочие выключали машины и шли следом: они знали, что из отдела кадров нередко уводят прямо в НКВД. "Чего от меня хотели,- писала Мандельштам,- я так и не поняла, но в ту ночь меня отпустили, быть может, потому, что во дворе толпились рабочие... Когда кончилась ночная смена, один за другим к нашему окну стали приходить рабочие. Они говорили: "Уезжай",- и клали на подоконник деньги. Хозяйка уложила мои вещи, а хозяин с двумя соседями погрузили меня на один из первых поездов. Так я ускользнула от катастрофы благодаря людям, которые ещё не научились быть равнодушными. Если отдел кадров первоначально не собирался меня арестовывать, то после "проводов", которые мне устроили, мне, конечно бы, не уцелеть" [585].
Об отношении рабочих к репрессированным много говорит и рассказ Мандельштам о том, что по утрам рабочие, переходя железнодорожные пути, внимательно смотрели себе под ноги: они искали записки, которые выбрасывались заключёнными из поездов, обычно проходивших через Струнино по ночам. Нашедший записку клал её в конверт, переписывал адрес и бросал конверт в почтовый ящик. Свидетельства такого рода мы находим и во многих других воспоминаниях: тысячи людей получали весточки от родных путём подобной добровольной пересылки.
В работах, посвящённых сталинским репрессиям, обычно к их жертвам относят крестьянство и интеллигенцию. Значительно меньше внимания уделяется репрессиям, обрушившимся на рабочий класс. Между тем, в годы великой чистки из его рядов были вырваны десятки тысяч людей, в основном наиболее активная и сознательная часть: коммунисты и стахановцы. Были арестованы почти все рабочие и инженерно-технические работники, которые проходили стажировку на зарубежных заводах. При этом господствовали представления, утвердившиеся в "органах": любой советский человек, побывавший за границей, не мог не откликнуться на вербовку иностранными разведками.
Как рассказывал автору этой книги профессор Д. И. Гальперин, работавший в 1937 году главным инженером на тамбовском оборонном заводе, с сентября 1937 года по февраль 1938 года там были арестованы два директора завода, все их замы, все начальники отделов, три состава парткома, два состава завкома, более сотни стахановцев. Аналогичная картина наблюдалась на всех военных заводах. Процент расстрелянных среди арестованных зависел от степени садизма местного руководства НКВД. В феврале 1938 года всё тамбовское руководство НКВД было расстреляно. После этого примерно треть арестованных выпустили на свободу, а остальных направили в лагеря. Сам Гальперин провёл пять лет в "шарашке", где принимал участие в создании "Катюши", за что был амнистирован и получил звание лауреата Сталинской премии. Как он вспоминал, при снятии судимости работникам "шарашек" партийность была отягчающим обстоятельством.
Инженер московского завода "Каучук" Д. Б. Добрушкин рассказывал, что на его предприятии было арестовано несколько десятков рабочих, прежде всего стахановцев и орденоносцев [586].
В деревне жертвами великой чистки были по преимуществу коммунисты и колхозная интеллигенция. Во многих сельских районах проходили открытые процессы, на которых судили председателей колхозов, руководителей районных партийных и советских организаций, агрономов, ветеринаров и т. д. Их вражеской деятельностью объяснялись действительные беды и неурядицы, которые переживала советская деревня: падёж скота, отсутствие кормов, слишком ранняя или, наоборот, запоздалая уборка урожая, низкая оплата труда в колхозах и т. д. Всё это, как узнавали многочисленные зрители этих процессов, делалось с целью вызвать озлобление крестьян против Советской власти. Эти провокационные приёмы нередко побуждали колхозников воспринимать аресты и расстрелы как заслуженную кару "вредителям", как предвестие "зажиточной жизни", которую обещал Сталин и наступлению которой якобы мешали "ликвидируемые" враги народа.
Во время насильственной коллективизации и после неё сельские, да и многие городские коммунисты, мобилизованные для участия в очередных кампаниях по выкачиванию хлеба из деревень, были вынуждены - под угрозой лишения партбилета или даже ареста - прибегать к репрессивным мерам по отношению к крестьянам. На этой волне выдвигались наиболее жестокие и бессовестные, многие из которых спустя несколько лет сами попали в мясорубку великой чистки. Известия о расправе над ними вызывали у многих крестьян чувство удовлетворения, ощущение восстановления попранной справедливости.
В 1937 году впервые было публично сказано о многих прежде замалчиваемых событиях, в том числе о массовом голоде недавнего времени. Так, в романе "Бруски" Ф. Панферова рисовались кошмарные картины, не уступавшие по своей выразительности изображению голода в художественных произведениях 60-80-х годов:
"По обе стороны дороги то и дело попадались лошадиные трупы с обглоданными ребрами, но кое-где виднелось и более страшное, чудовищное, на что Кирилл не мог без содрогания смотреть. Вон совсем недалеко от дороги сидит на корточках рыжебородый мужик... На голове у него вместо шапки слой льда. Лёд с головы спускается на шею и тянется по спине.
- Не подъедем? - спросил шофер.
- Он мёртвый,- ответил Кирилл, скрывая свой испуг...
Из переулка выехал человек на санях. Он едет по улице и кричит, точно скупая:
- Эй! У кого есть мертвяки? Давай!
На повороте он наклонился над Никитой Гурьяновым.
- Что, умираешь? - спросил он, подталкивая Никиту ногой.
- Умираю,- глухо прохрипел он.
- Так ты давай в сани... всё равно отвозить.
- С мертвяками?
- А то с кем же?" [587]
Эти жуткие сцены, однако, понадобились Панферову лишь для того, чтобы устами одного из своих "образцовых" героев провозгласить: "Кто некоторые села... посадил на голодный паёк? Кто? Враг! Врага многие не видят, за врагом плетутся, врагу поддакивают... А врага надо бить. Бить как гниду. Враг засел в земельных органах, в планирующих, в органах Наркомпроса, в научных заведениях, в Академии... Жги беспощадно, без слёз, без умиления, не слюнтяйничай... не то - тебя сожгут, детей твоих сожгут" [588].
Шесть лет коллективизации породили глубокий антагонизм между крестьянством и верхушечными слоями города, для которых коллективизация обернулась, в частности, возможностью нанимать за мизерную плату домработниц из числа женщин, бежавших из голодных деревень или от раскулачивания. О том, как трудно было представителям этих полярных слоёв понять друг друга, рассказывается в воспоминаниях О. Адамовой-Слиозберг, которые открываются разговором автора со своей домработницей, чудом избежавшей раскулачивания и получившей письмо о судьбе своих близких. "От мужика твоего три месяца ничего нет, слышала, канал роет,- писала соседка.- Дети твои с бабкой жили [в Сибири], всё хворали. Землянка сырая, ну и питанья мало... А только начала валить ребят скарлатина, мои тоже все переболели, еле выходила, а твоих Бог прибрал. Мать твоя как без ума, не ест, не спит, всё стонет, наверное, тоже скоро умрёт".
Когда Адамова рассказала об этом письме своему мужу - доценту университета, тот заявил ей: "Видишь ли, революция не делается в белых перчатках. Процесс уничтожения кулаков - кровавый и тяжёлый, но необходимый процесс. В трагедии Маруси далеко не всё так просто, как тебе кажется. За что её муж попал в лагерь? Трудно поверить, что он так уж не виновен. Зря в лагеря не сажают" [589].
Удивительно ли, что великая чистка, не затронувшая основную массу сельского населения, была с относительной толерантностью встречена на селе, которое в эти годы стало оправляться от последствий насильственной коллективизации. Тогда же несколько улучшилось положение раскулаченных. В 1938 году Политбюро утвердило проект постановления Совнаркома, согласно которому детям спецпереселенцев и ссыльных по достижении 16-летнего возраста разрешалось выдавать паспорта на общих основаниях и предписывалось не чинить препятствий к выезду на учёбу или работу [590]. Постановлением СНК от 22 декабря 1938 года спецпоселения были переведены на режим обычных сельских артелей. К началу войны в спецпоселениях осталось менее одного миллиона раскулаченных и членов их семей.
В 1937-1938 годах Политбюро приняло несколько постановлений о работе обкомов, в которых вражеской деятельностью местных аппаратчиков объяснялись факты произвола по отношению к колхозникам и единоличникам, снижение размеров приусадебных участков и т. д. Во исправление этого "вредительства" предписывалось снять многочисленные недоимки с колхозников и единоличников, разрешалось им беспрепятственно пасти скот в лесах и учреждались некоторые другие льготы [591].
Конечно, все эти меры носили паллиативный характер и не могли в корне изменить атмосферу советского общества, которая, по словам Троцкого, была "насыщена ненавистью к привилегированным верхам" [592]. Одна из функций великой чистки состояла в перемещении этой ненависти с режима и его хозяев - сталинской клики на местных функционеров, с которыми непосредственно сталкивалось население.
Касаясь причин, по которым версия о массовой террористическо-диверсионной деятельности была встречена с доверием значительной частью населения, важно учитывать следующие обстоятельства. Диверсии и террор нередко выступали в истории средствами законной самообороны народа против своих угнетателей, орудием партизанской деятельности, сопровождавшей гражданские и национально-освободительные войны. Эти средства широко применялись в годы второй мировой войны не только партизанским движением в СССР, но и движением сопротивления во всех оккупированных гитлеровцами странах. Эти же сильнодействующие средства использовались и реакционными силами (бандформирования, "боевики") вплоть до нынешнего времени (чеченская война).
В 1937-1938 годах миллионы советских людей хорошо помнили акты диверсий и террора, которые в спонтанных, стихийных, одиночных, разрозненных формах выступали в качестве ответной реакции крестьянства на насильственную коллективизацию. Сталинская пропаганда всячески раздувала масштабы этой деятельности, апеллируя не только к сознанию, но и к подсознательным элементам человеческой психики. Эту психологическую пружину большого террора тонко уловил писатель Фазиль Искандер, замечавший, что Сталин "хорошо понимал одну важную сторону человеческой психологии. Он знал, что человеку свойственно жгучее любопытство к потустороннему. Человеку доставляет особую усладу мысль, что рядом с обычной, нормальной жизнью идёт тайная жизнь, чертовщина. Человек не хочет смириться с мыслью, что мир сиротливо материален. Он как бы говорит судьбе: "Если уж ты меня лишила бога, то по крайней мере не лишай дьявола"" [593]. На этих потайных струнах человеческой психики ловко играл Сталин, разжигая атмосферу средневековой истерии и мракобесия.
Рациональному восприятию большого террора препятствовал тотальный запрет на выражение каких бы то ни было сомнений и даже постановку самих вопросов, неизбежно возникавших в годы великой чистки: почему в стране "победившего социализма" оказалось такое количество шпионов, изменников и диверсантов, какое никогда не встречалось в истории? Почему почти каждый советский гражданин, находившийся за границей, становился добычей иностранных разведок? Почему большинство зарубежных коммунистов, прибывших в "отечество всех трудящихся", оказывались его злейшими врагами?
Ошеломлению народа гигантскими масштабами вражеской деятельности служили показательные процессы, проходившие не только в Москве, но и в большинстве других регионов страны. Они также строились по принципу амальгамы. Подсудимыми на них нередко становились, например, работники торговли, обвинявшиеся в искусственном создании дефицитов и очередей, чтобы вызвать недовольство населения правительством. Зачастую на суд выводились действительные казнокрады, мошенники, расхитители, чьи действия объяснялись не личной корыстью, а желанием навредить Советской власти.
Чтобы лучше понять психологическую атмосферу, сопровождавшую великую чистку, остановимся на её восприятии полярными социально-политическими слоями общества.
XXIX
Великая чистка глазами врагов Советской власти
В десятках воспоминаний, рассказывающих о тюремных камерах, движении этапов с заключёнными, прибытии их в лагеря и т. д., мы встречаемся с одной и той же картиной: подавляющее большинство арестантов в 1936-1938 годах составляли коммунисты. Н. А. Иоффе вспоминает, что на лагерных этапах встречалась вся "партийная география". При встрече различных этапов заключённые перекрикивались между собой: "Эй, друзья, есть кто-нибудь из Новочеркасска - здесь ваш партийный секретарь"; "ребята из Челябинского обкома комсомола, откликнитесь" [594]. Дважды арестованная Адамова-Слиозберг рассказывала: если в 1949 году вместе с ней в камере находилось процентов десять членов партии, то в 1936 году эта пропорция была обратной: коммунисты составляли до 90 процентов заключённых [595].
Вместе с тем среди жертв репрессий тех лет не было полной социально-политической однородности. Ориентация великой чистки на истребление преимущественно коммунистов (включая сотни тысяч людей, выброшенных из партии во время официальных партийных чисток) не исключала планомерного уничтожения и некоторых других категорий населения. Решив обезопасить себя от всякой оппозиции и от всяких нежелательных эксцессов в будущей войне, Сталин дал указание о расправе и над членами бывших социалистических партий, бывшими участниками белых армий, реэмигрантами (например, из рядов казачества) и т. д. Поэтому состав заключённых был весьма пестрым, и между ними часто возникали столкновения на идейной, политической почве.
Существует немало свидетельств того, с каким злорадством "бывшие" встречали коммунистов в тюрьмах и лагерях. Сокамерница А. М. Лариной говорила ей: "Я по крайней мере знаю, за что сижу. Мой отец - крупный купец... Он был контрреволюционером, а не революционером, и я тоже ненавижу вашу революцию. Могу только позлорадствовать, что ваш вождь всех видных большевиков перебил" [596].
Многие антисоветски настроенные заключённые видели в великой чистке вожделенную месть большевикам, претворение в жизнь того, что им самим не удалось осуществить в годы гражданской войны. Бывший белогвардейский офицер говорил в лагере старой большевичке Немцовой: "Сейчас происходит выполнение нашего лозунга: Вся власть Советам, но без коммунистов!.. Будьте уверены: все (старые большевики.- В. Р.) попадут в лагеря" [597].
Сходные чувства испытывали многие раскулаченные, к 1937 году оказавшиеся в лагерях на "руководящих" должностях. О. Адамова-Слиозберг вспоминала, как нормировщик, ведавший распределением работ среди заключённых, узнав, что её бригада целиком состоит из бывших членов партии, сказал: "Когда эти члены партии в 1929 году раскулачивали меня, выгоняли из дома с шестью детьми, я им говорил: "Чем же дети-то виноваты?" Они мне отвечали: "Таков советский закон". Так вот, соблюдайте советский закон, выбрасывайте по 9 кубометров грунта" [598].
В те же годы на воле происходили существенные сдвиги в социальной структуре общества. Облава на большевиков сочеталась с восстановлением гражданских прав и возрастанием возможностей социальной мобильности у недавних лишенцев, т. е. представителей бывших господствующих классов.
В цикле исторических романов Анатолия Рыбакова одним из наиболее ярких и запоминающихся образов является образ Шарока, выходца из мелкобуржуазной семьи, тайно ненавидящей Советскую власть. "Поварившись в рабочем котле", т. е. проработав год на заводе, Шарок был выдвинут на работу в НКВД, где прошёл полосу стремительного карьерного восхождения. Став одним из главных ежовских следователей, он ощущал глубокое удовлетворение от того, что получил возможность уничтожать "тех, кого с детства ненавидел, тех, кто погубил Россию - старых большевиков, так называемую "ленинскую гвардию", а заодно и всяких евреев, латышей, поляков, которые сделали Октябрьскую революцию. Конечно, этих революционеров, коммунистов, большевиков он уничтожал именем революции, коммунистической партии, но не в этом суть, важно, что уничтожал именно их" [599].
Именно такие люди, как Шарок,- обладавшие способностью к социальной мимикрии и приспособленчеству, свободные от всяких идей и моральных тормозов, руководствовавшиеся только карьеристскими соображениями, циничные до мозга костей,- обладали наибольшими шансами выжить в годы великой чистки.
Социально-политические последствия этого процесса наглядно проявились в годы Отечественной войны. Как справедливо отмечает исследователь статистики сталинских репрессий Земсков, тогда "выяснилось: десятки тысяч людей, испытывавших ненависть к советскому общественному и государственному строю и мечтавших устроить массовую резню коммунистов... избежали в 1937-1938 гг. ареста по той причине, что не вызывали у органов НКВД особых подозрений в силу своего показного "верноподданничества" (именно такие люди стали на оккупированной территории власовцами, полицаями, карателями, старостами, бургомистрами и т. д.- В. Р.)... В то же время ГУЛАГ был битком набит преданными коммунистической партии и Советской власти людьми, которые... в своих письмах в разные инстанции просили оказать им только одну услугу - послать их на фронт, позволить с оружием в руках защищать Родину, идеалы Великого Октября и социализма" [600].
Великая чистка не только не ликвидировала "пятую колонну", как на все лады твердила сталинская пропаганда, а, напротив, пополнила ряды потенциальных коллаборационистов, будущих гитлеровских приспешников людьми, озлобленными сталинским террором.
Настроения людей, которых ещё в 20-е годы называли "внутренними эмигрантами", находили идеологическое оформление в родственных им по духу кругах зарубежной эмиграции.
XXX
Великая чистка глазами русской эмиграции
Социально-политический смысл великой чистки был правильно уловлен и левым и правым крылом эмиграции, хотя оценка этого процесса различными эмигрантскими течениями была зачастую полярной.
На одном из крайних флангов эмиграции стояли просталинистские элементы, организационным центром которых был "Союз возвращения на родину". В докладе Союза о московских процессах они именовались "последним звеном в длинной цепи борьбы большевиков со своим заядлым врагом - троцкизмом... Только такой гениальный вождь, как Сталин, мог предвидеть, во что выродится Троцкий, троцкизм и все его приспешники". Как бы стремясь перещеголять московских идеологов в апологетике сталинского режима, докладчик утверждал, что "в СССР свобода совести существует больше, чем в какой бы то ни было другой стране, и никого не судят за его убеждения, если он не начинает претворять в действие взгляды, вредные для интересов социализма" [601].
На крайне правом фланге эмиграции события в СССР воспринимались также с удовлетворением, хотя, разумеется, по принципиально иным причинам. Белогвардейский генерал Лампе, принимавший активное участие в изготовлении и подбрасывании Москве провокационных документов о "предательстве" старых большевиков, в июне 1937 года писал заместителю председателя Российского общевоинского союза (военизированной организации бывшего белого офицерства) Кусонскому: в СССР "жертвами теперь являются те, кого мы и сами без колебаний повесили бы... 20 лет они (большевики.- В. Р.) жили и своих не угробливали, а на вторые 20 лет именно с этого-то и начали. А взаимные угробливания и казни в своей среде есть нормальный конец всякой революции... Пусть Сталин проведет чёрную работу как можно дальше... Все же разговоры об "изменах", "шпионаже в пользу одной державы" - это сплошной вздор" [602].
Такого рода взгляды высказывались и на страницах белоэмигрантских изданий. Уже в 1936 году автор журнала "Третья Россия" подчёркивал, что "всё теперешнее могущество Сталина выросло в умалении и из умаления коммунистической партии", и что Ленин, к счастью для него, "своевременно умер, иначе и его постигла бы участь Троцкого... если бы он, конечно, остался прежним Лениным" [603].
По мере развития великой чистки на страницах "Третьей России" всё явственнее проступало нескрываемое злорадство по поводу учинённого Сталиным антибольшевистского переворота. "Если авторы совершаемых теперь массовых расправ,- писал один из авторов журнала,- отдают на моральное и физическое растерзание марксистско-троцкистских собак, то, по-своему, они знают, что делают" [604].
По-иному вела себя центристская часть эмиграции, которая не разделяла глумливых суждений белогвардейцев и не выражала торжества по поводу уничтожения коммунистов в Советском Союзе. На страницах газеты "Последние новости", редактировавшейся П. Н. Милюковым, регулярно публиковались синодики - перепечатки сообщений советских центральных и периферийных газет о всё новых судах и казнях (из таких материалов можно было получить представление о размахе массового террора).
"Последние новости" перепечатали отрывок из статьи влиятельной французской газеты "Тан", к позициям которой редакция органа Милюкова явно присоединялась. В этой статье, посвящённой 20-й годовщине Октябрьской революции, говорилось: "Что празднует Советское правительство? Годовщину коммунизма? Но коммунизм давно превратился в России в пустой звук... Ликвидацию царского деспотизма? Но его место занял новый деспотизм, ещё более тягостный и более кровавый. Разрыв с прошлым? В учебниках снова появилось восхваление истории святой России. Освобождение рабочего класса? Но в России трудящиеся лишены всех прав. Нет, торжества организованы не для восхваления режима, а для возвеличения одного человека - Сталина" [605].
Проницательные высказывания о сущности великой чистки принадлежали Г. Федотову, писавшему, что она производит впечатление "полной смены правящего класса - того Сталиным созданного слоя "знатных" людей, в состав которого входили партия, спецы и командиры Красной армии". К этой "знати", по мнению Федотова, принадлежала и верхушка беспартийной интеллигенции, за годы Советской власти слившаяся в один слой с интеллигенцией партийной. "Бухарин, Рыков, каждый советский сановник тащили за собой десятки спецов, профессоров, сотрудников, без которых немыслимо управлять государством. И вот теперь вся интеллигенция платится за эту компрометирующую связь".
Подчёркивая, что удар наносится прежде всего по сподвижникам и друзьям Ленина, Федотов объяснял такое направление главного удара тем, что Сталин стремится заменить коммунистическую элиту деклассированными элементами, которые "ненавидят интеллигенцию, хотя бы и ленинскую, острой ненавистью. Так сам Сталин ненавидит Троцкого и Бухарина - белую кость ленинизма" [606].
Осуждая радостный отклик, который убийства большевиков находили в правых кругах эмиграции, Федотов указывал, что эти убийства наносят колоссальный ущерб не только большевистской партии, но и России. "Если бы представить себе, хотя бы в порядке исторической фантазии,- писал он,- что Гитлеру удалось поставить во главе России и её Коммунистической партии своего доверенного агента, он не мог действовать лучше Сталина" [607].
Левое крыло эмиграции, прежде всего меньшевики, воспринимали великую чистку с нарастающим ужасом. Комментируя сообщения советских газет о "перестройке" и "демократизации" политической жизни, автор "Социалистического вестника" обращал внимание на подлинный смысл этой кампании: обличения бюрократизма и бюрократов понадобились Сталину для того, чтобы уничтожить весь прежний аппарат, заменить его людьми новой формации, свободными от большевистской ментальности. Ради этого вытаскиваются на свет и действительные проявления помпадурства зарвавшихся чиновников. "Сейчас со злобою, часто даже без опаски,- говорилось в статье,- клеймят последними эпитетами вчера ещё всесильных исполкомщиков и партийцев... Открылись шлюзы недовольства. На всех собраниях перед слушателями сменяются, как в говорящем фильме, жуткие рассказы о том, как изворачивается советский гражданин, чтобы прожить, пробиться, обойти, задобрить бездушного чиновника или хищного стяжателя" [608].
"Социалистический вестник" опубликовал интервью с находившимся в заграничной командировке беспартийным советским инженером, который называл себя убеждённым противником коммунизма и заявлял, что именно поэтому от всего сердца аплодирует Сталину, ведущему "под флагом борьбы против троцкизма и Троцкого... борьбу собственно против коммунизма, как теории, как мировоззрения... Сталин ведёт чистку страны от никому больше не нужных, устарелых идей и держащихся за них людей" [609].
Вместе с тем меньшевистский анализ социально-политических процессов в годину великой чистки страдал серьёзными внутренними противоречиями и неувязками. С одной стороны, идеологи меньшевизма явно преувеличивали достигнутые в СССР социальные завоевания, закрывая глаза на униженное и бесправное положение советского рабочего класса. "Рабочий класс,- писала О. Доманевская,- является господствующим классом в стране, и массы, вынесшие на своих плечах всю тяжесть коренной реконструкции страны, подвели тем самым твёрдую базу под своё господство. Те исключительные привилегии и права, которые имеет в Советской России рабочий класс, немыслимы ни в одной капиталистической стране" [610].
С другой стороны, меньшевики, сохраняя свои прежние оценки большевизма, рассматривали внутрипартийную борьбу в СССР как свару между "большевистскими кликами", исход которой в любом случае привёл бы к торжеству бюрократического абсолютизма. ""Сталинизм" и "антисталинизм",- писал Ф. Дан,- это лишь две двери, одинаково ведущие к контрреволюционно-бонапартистскому (или, выражаясь с тою же степенью исторического приближения в более современных терминах,- к фашистскому) завершению русской революции" [611].
Кричащие противоречия обнаруживались нередко в рамках одной и той же статьи "Социалистического вестника". Так, в статье, посвящённой итогам второго московского процесса, говорилось: "Задача и смысл суда состоит в поистине бессудной расправе со всякой коммунистической оппозицией, в моральном и физическом уничтожении "старого большевизма", которое всё больше становится повелительной необходимостью для сталинского единодержавия в его борьбе за самосохранение". Эти справедливые констатации соседствовали в статье с прямо противоположными суждениями, которые отождествляли палачей и их жертв. Приводя ликующее сообщение "Правды": "Вынесен смертный приговор троцкизму", автор утверждал: "Нет, не троцкизму, а большевизму во всех его фракциях, оттенках, разветвлениях и уклонах вынесен этот приговор!.. Что сказать тогда о большевизме, сумевшем завести возглавляемую им великую революцию в такую кроваво-грязную трясину... С какой стороны ни подойти к вопросу, смрадом морального тления несёт не от одного только "троцкизма", а от всего большевизма в целом" [612].
По мере дальнейшего развития сталинского террора оценки меньшевистских лидеров становились более объективными и взвешенными. В отклике на процесс "право-троцкистского блока" Дан писал: "Убивая морально и физически "старый большевизм", Сталин убивает самое революцию, делает дело контрреволюции" [613].
В статье Р. Абрамовича "Международное значение московского процесса" подчёркивалось, что сталинизм наносит сокрушительные удары делу мировой революции. Абрамович указывал, что большевистская революция "самим фактом своего существования - фактом прихода к власти в гигантской стране партии, вышедшей из пролетариата и проникнутой пролетарской идеологией,- необычайно стимулировала у значительной части мирового пролетариата революционные чаяния, надежды и настроения... Революционный энтузиазм разбуженных войной и послевоенными революциями западноевропейских масс стихийно толкал их в сторону большевизма и коммунизма. Началось победное шествие коммунизма по всем странам Европы и Америки". Однако в этот период наивысшего подъёма престижа большевистской революции, которая могла стать "неисчерпаемым резервуаром сил для мирового революционного социализма", сталинизированный Коминтерн восстановил против себя широкие массы организованного пролетариата на Западе своей тактикой раскола, демагогии и коррумпирования лидеров зарубежных компартий. В результате эти партии резко уменьшились в своей численности. Так наступил первый этап ослабления и деморализации революционного пролетариата, обусловивший его поражения в целом ряде стран. Новый прилив революционного энтузиазма возник в результате мирового капиталистического кризиса, разочарования масс в буржуазной демократии и побед фашизма. "Звезда большевизма снова высоко поднялась на горизонте мирового пролетариата; престиж советской революции вырос в ещё небывалой степени. Пролетарское государство... начало становиться прообразом социализма; этому государству прощались все изъяны, недостатки и даже преступления, как прощаются молодому титану детские болезни и грехи молодости". Австрийские шуцбундовцы, узники гитлеровских лагерей и другие жертвы фашизма рвались в Советскую Россию, представлявшуюся им подлинным "отечеством всех трудящихся", лучезарным видением строящегося социалистического общества, оплотом и надеждой в борьбе за демократию и социализм. И как раз в этот момент, когда идеологическое влияние большевистской революции вновь достигло своего апогея, "необъяснимо и непонятно для всех начался пароксизм самого ужасного и жестокого терроризма, наступила длительная полоса массовых расстрелов и "процессов". С недоуменным страхом, а потом всё больше с чувством отвращения и ужаса мировой пролетариат наблюдал чудовищное, непостижимое, необъяснимое для него зрелище" [614].
XXXI
Великая чистка глазами коммунистов
В партийной среде великая чистка была встречена не только с ужасом, но и с растерянностью. Тысячи советских коммунистов не могли найти объяснения тому, что люди, проливавшие кровь за революцию во времена, когда она находилась на волоске от гибели, изменили ей, когда Советская власть оказалась прочной, как никогда, а сами они пользовались почётом и признанием.
Сегодня вопрос стоит перед нами иначе: почему многие и многие большевики, во времена подполья и гражданской войны не испытывавшие страха даже перед самой смертью, в годину большого террора покорно шли за Сталиным, несмотря на всё возрастающий произвол, уносивший из жизни одну за другой большевистские когорты.
Ныне нет недостатка в мемуарах, раскрывающих восприятие тогдашними коммунистами великой чистки. В совокупности они создают чрезвычайно противоречивую картину смятенного массового сознания, отражавшего глубокую идейную и социально-психологическую неоднородность партии: наличие в ней разных поколений, обладавших разным политическим опытом; пестроту отношения к Сталину - от идентификации с ним Советской власти и веры в его величие до отношения к нему как к могильщику революции; существование двух противоположных тенденций, насаждавшихся сталинским режимом: тенденции к конформизму, стадности, массовому психозу и тенденции к разобщению, атомизации людей, их взаимному недоверию.
Поэтому не следует принимать на веру попытки отдельных мемуаристов экстраполировать свои собственные настроения на "всех". Внимательное сопоставление мемуаров, как и других исторических источников раскрывает существование внутри партии весьма различных социально-психологических слоёв, т. е. слоёв, объединённых общностью мировосприятия и отношения к трагическим событиям своего времени.
Первый слой состоял из молодых коммунистов, сохранявших веру в обоснованность репрессий,- до того момента, пока они сами не оказывались в тюремных камерах, а зачастую и после этого. Говоря о разнице между обитателями сталинских застенков в 1936 и 1949 годах, О. Адамова-Слиозберг замечала, что после войны не только в тюрьме, но и на воле она не встретила "ни одного человека с ненадтреснутой верой в справедливость", тогда как во время её первого ареста "у всех, и у меня в том числе, была вера в непогрешимость советской власти, советского суда и особенно Сталина... имя которого было синонимом революции, социализма, истины, справедливости" [615].
К людям такого типа относилась поэтесса Ольга Берггольц, которая в 1935 году записала в своём дневнике: "Как я... горда и рада, что советский человек, что живу в такие годы. Просто иногда стеснение какое-то овладевает от гордости и радости, не хочется выражать это громко, как иногда совестно восхищаться вслух и словами красотой природы, точно боясь оскорбить её этим и разрушить то невыразимое, чистое, что в тебе возникло".
За время полугодового пребывания Берггольц в тюрьме эти настроения подверглись трагической ломке. Одна из её первых дневниковых записей после выхода на свободу гласила: "Товарищи, родные мои, прекрасные мои товарищи, все, кого знаю и кого не знаю, все, кто ни за что томится сейчас в тюрьмах в Советской стране, о, если б знать, что это моё обращение могло помочь вам, отдала бы вам всю жизнь! ...Всё или почти всё до тюрьмы казалось ясным: всё было уложено в стройную систему, а теперь всё перебуравлено, многое поменялось местами, многое переоценено... Может быть, раздробленность такая появилась оттого, что слишком стройной была система, слишком неприкосновенными фетиши, и сама система была системой фетишей?"
Готовясь к собранию, на котором предстояло её восстановление в партии, Берггольц сделала следующую дневниковую запись: "О, как страстно хочется мне сказать: "Родные товарищи! Я видела, слышала и пережила в тюрьме то-то, то-то и то-то... всё, что открылось мне, болит и горит во мне, как отрава. Мне непонятно то-то и то-то, мне отвратительно то-то. Такие-то вещи кажутся мне неправильными. Вот я вся перед вами - со всей болью, со всеми недоумениями своими". Но это делать нельзя. Это было бы идеализмом! Что они объяснят? Будет исключение, осуждение... И, вероятнее всего, опять тюрьма" [616].
По своему восприятию великой чистки к слою рядовых коммунистов были близки многие низовые партийные работники, с болью воспринимавшие насильственную коллективизацию и другие акции сталинизма, в которых они вынужденно принимали участие, подчиняясь партийной дисциплине. О прозрении этих людей рассказывается в книге И. И. Ефимова, подчёркивавшего, что "рассуждать мы научились только в тюрьме. До тюрьмы у всех у нас как будто занавески на глазах были или видели мы только одну сторону медали, слышали одну истину" [617]. Ефимов вспоминал, как партийные работники районного масштаба в тюремных дискуссиях приходили к переоценке внутрипартийной борьбы и роли Сталина. "Кто же вознёс его на престол себе на погибель,- размышлял один из них.- Те, кто окружал Сталина и держался за его фалды. Быть рядом с властью или у самой власти значительно выгодней, чем выступать с критикой её ошибок. Поддерживали и мы, молодые коммунисты, не знавшие всей подоплеки внутрипартийной борьбы. Мы же ни о чём не думали, да нам и не полагалось думать: мы... могли только голосовать, не разбираясь, кто прав, а кто виноват" [618].
Нередко в тюремных камерах возникали острые коллизии при обмене мнениями относительно происходящего. Е. Гинзбург вспоминала, как она общалась путём перестукивания с находившимся в соседней камере известным политическим деятелем Татарии Гареем Сагидуллиным, арестованным ещё в 1933 году по обвинению в "буржуазном национализме". Подобно многим другим оппозиционерам, он был привезён на переследствие, чтобы "перевести его дело на язык 37 года", т. е. заменить прежний приговор на более суровый. Сагидуллин выстукивал Гинзбург следующие соображения: "Говори прямо о несогласии с линией Сталина, называй как можно больше фамилий таких несогласных. Всю партию не арестуют. А если будут тысячи таких протоколов, то возникнет мысль о созыве чрезвычайного партийного съезда, возникнет надежда на "его" свержение. Поверь, внутри ЦК его ненавидят не меньше, чем в наших камерах. Может быть, такая линия будет гибельная для нас лично, но это единственный путь к спасению партии".
Гинзбург признавалась, что в то время она ещё не созрела для того, чтобы соглашаться с такими мыслями. "Заявить о несогласии с линией я не могла. Это было бы ложью. Ведь я так горячо и искренне поддерживала и индустриализацию страны, и коллективизацию сельского хозяйства" [619].
Такой же фетишизм по отношению к "генеральной линии партии" и "сталинскому руководству" был присущ и некоторым старым партийцам, на протяжении длительного времени принимавшим активное участие в "борьбе с троцкизмом". Свидетельства таких людей о своём восприятии великой чистки крайне противоречивы. Так, член партии с 1902 года Лазуркина, выступившая на XXII съезде КПСС с предложением о выносе тела Сталина из Мавзолея, рассказывала: "Ни на одну минуту - и когда я сидела два с половиной года в тюрьме, и когда меня отправили в лагерь и после этого в ссылку (пробыла там 17 лет) - я ни разу не обвинила тогда Сталина. Я всё время дралась за Сталина, которого ругали заключённые, высланные и лагерники. Я говорила: "Нет, не может быть, чтобы Сталин допустил то, что творится в партии. Не может этого быть!"" Однако тут же Лазуркина подчёркивала, что в 1937 году "господствовал не свойственный нам, ленинцам, страх. Клеветали друг на друга, не верили, клеветали даже на себя". И тем не менее она заявляла: "Мы не верили, что в нашей ленинской партии мог быть такой произвол", и "боролись до конца". Эта борьба, по её словам, выражалась после ареста в том, что "мы писали, писали до бесконечности. Если посмотреть архив моих писем, то можно обнаружить целый том писем Сталину" [620].
Наглядным примером раздвоенности преданного сталиниста является мироощущение и поведение в годы великой чистки Михаила Кольцова. До ареста Кольцов был одним из редакторов "Правды", руководителем газетно-журнального издательства ("Жургиз"), редактором журналов "Огонёк", "Крокодил" и "За рубежом". В 1938 году был награждён орденом Красного Знамени, избран депутатом Верховного Совета СССР и членом-корреспондентом Академии наук. Помимо этого, он занимал много общественных постов, руководил международными связями Союза советских писателей. За месяц до его ареста массовым тиражом вышла первая книга его "Испанского дневника", удостоившаяся восторженной рецензии А. Толстого и Фадеева в "Правде".
Типичными для выступлений Кольцова были его слова в праздничном номере "Правды": "Какое, чёрт возьми, интересное и знаменательное время! Никогда наш народ не стоял таким сильным и спокойным перед всем миром, как теперь, как сегодня, как сейчас" [621].
Было бы неверным видеть в этих словах лишь повторение общеобязательных дежурных восторгов. По словам брата Кольцова - художника Бориса Ефимова, Кольцов "искренне, глубоко, не боюсь сказать фанатически, верил в мудрость Сталина. Сколько раз, после встреч с "хозяином", брат в мельчайших деталях рассказывал мне о его манере разговаривать, об отдельных его замечаниях, словечках, шуточках. Всё в Сталине нравилось ему" [622].
Вместе с тем Кольцов не мог не испытывать смятения перед лицом известий о всё новых репрессиях. В одной из откровенных бесед с братом он говорил: "Я чувствую, что схожу с ума. Ведь я по своему положению - член редколлегии "Правды", известный журналист, депутат - я должен, казалось бы, уметь объяснить другим смысл того, что происходит, причины такого количества разоблачений и арестов. А на самом деле я сам, как последний перепуганный обыватель, ничего не знаю, ничего не понимаю, растерян, сбит с толку, брожу впотьмах".
Размышляя над тем, Ежов ли разжигает подозрительность Сталина или же, напротив, Сталин "настойчиво и расчётливо подогревает усердие Ежова", Кольцов рассказал эпизод, который объяснил ему многое в механике великой чистки. Зайдя однажды к Мехлису, он застал его за чтением толстой тетради, в которой содержались показания главного редактора "Известий" Таля. Мехлис сказал, что не имеет права познакомить Кольцова с этими показаниями, но может показать его резолюцию: "Товарищам Ежову и Мехлису. Прочесть совместно и арестовать всех упомянутых здесь мерзавцев". "Понимаешь? - взволнованно говорил Кольцов.- Люди, о которых идёт речь, ещё на свободе, они работают, может быть, печатаются в газетах, ходят с жёнами в гости и в театры, собираются в отпуск куда-нибудь на юг. И не подозревают, что они уже "мерзавцы", что они уже осуждены и, по сути дела, уничтожены одним росчерком этого красного карандаша. Ежову остаются чисто технические детали - оформить "дела" и выписать ордера на арест".
"Я слушал брата,- вспоминает Б. Ефимов,- и сердце сжималось зловещей тревогой. Я не мог отказаться от мысли, что и его судьба, может быть, решена вот так же... красным карандашом на чьих-нибудь вынужденных или выдуманных показаниях. Я чувствовал, что он думает о том же, но вслух высказать эти мысли мы не решались, хотя читали их друг у друга в глазах" [623].
Кольцов и Ефимов принадлежали к тому кругу партийной и околопартийной интеллигенции, который находился под гнётом постоянного напряжения и неотвязного страха за собственную судьбу и судьбу своих близких. Атмосфера, в которой жили эти люди, с пронзительной достоверностью передана в воспоминаниях Ефимова: "Как описать состояние тысяч и тысяч людей, не знающих за собой никакой вины, но каждую (каждую!) ночь с замиранием сердца прислушивавшихся, не раздастся ли в дверь роковой звонок, облегченно вздыхавших и забывавшихся тяжёлым сном где-то под утро, для того чтобы в течение дня с ужасом думать о предстоящей ночи?.. Эти люди страстно хотели бы что-то у кого-то узнать, спросить, что-то кому-то объяснить, в чём-то оправдаться, что-то опровергнуть. Но сделать этого они не могут, потому что никто никаких вопросов им не задаёт, ни в какие объяснения не вступает, никаких претензий не высказывает, никаких обвинений не предъявляет. Человек чувствует себя в каком-то жутком бредовом вакууме, но должен при этом делать вид, что никаких оснований для беспокойства у него нет, должен выглядеть абсолютно спокойным и жизнерадостным, должен сохранять полную работоспособность, выполнять, как обычно, свои обязанности" [624].
После каждого ареста своего родственника, сослуживца или близкого товарища человек лихорадочно вспоминал, не произнёс ли он когда-то в приватном разговоре с ним что-нибудь "крамольное". Ведь даже из газетных сообщений было ясно, что мало-мальски критических высказываний в адрес Сталина или каких-то аспектов его политики достаточно для того, чтобы быть обвинённым по меньшей мере в "контрреволюционной агитации".
Разумеется, было немало людей, понимавших произвольность и фантастичность "признаний", о которых неустанно вещали печать и радио. Как рассказывал И. Райсс, "над "признаниями" в Москве откровенно издеваются. Успехом пользуются рассказы вроде того, что Алексей Толстой после ареста и допросов признал, что написал "Гамлета", и т. д." [625]
Но, пожалуй, не меньше насчитывалось тех, кто верил не только в неведение Сталина относительно провокаций и зверств, творящихся в тюремных застенках, но и в широко пропагандируемую формулу "НКВД не ошибается". Такие люди искренне отрекались даже от своих ближайших друзей или родных, как только узнавали об их аресте. К. Икрамов вспоминал, как его мать сказала близкой подруге, узнав об аресте её мужа: "Если его взяли, значит - он сволочь". Услышав эти слова, та упала в обморок - не из-за потрясения их жестокостью, а потому что вспомнила, как совсем недавно её муж отреагировал на арест своего товарища буквально теми же словами [626].
Конечно, далеко не все коммунисты руководствовались только соображениями собственного выживания, жили во власти страусовой психологии, вольного или невольного стремления не обременять своё сознание и совесть размышлениями о смысле происходящего. Намного более трагическим было мироощущение тех, кто сознавал преступную роль Сталина и в то же время остро ощущал свою беспомощность, невозможность действенно противостоять валу репрессий. Об этом психологически убедительно рассказывается в повести Г. Бакланова "Июль 41 года". Здесь описывается, как в конце лета 1937 года, когда "события приняли громадный размах", к полковнику Щербатову пришёл его друг и дальний родственник Емельянов, который был настолько "в больших чинах", что Щербатов "никогда о своих родственных связях не напоминал, сам к нему почти не ездил, разве что в дни рождений, когда неудобно было не ехать" (этот штрих выразительно говорит об установившейся к тому времени чёткой иерархии, разделявшей даже "ответственных коммунистов" на невидимые страты). Емельянов предстаёт в повести как подлинно народный характер, человек, выдвинутый на первые роли революцией и беззаветно преданный её делу. "Могучего сложения, рослый, с трезвым, ясным умом, он был из тех людей, которые во множестве всегда есть в народе, но становятся видны только в крутые, переломные моменты истории. В такие поворотные моменты они приходят хозяйски умелые, уверенные, знающие, что им делать, не спрашивая, сами подставляют широкое плечо под тот угол, где тяжелей".
В ночной беседе с другом этот мужественный, властный человек ясно и определённо характеризует атмосферу безысходности, в которой жили в те дни такие люди, как он. "Новостей ждешь? - спросил Емельянов в упор.- Новостей сейчас ждут больше, чем правды,- он усмехнулся.- Вот так и сидим по углам, ждем: "Может, меня минует"... Ну-ка, выйди, скажи громко... Так завтра, кто знал тебя, имени твоего будут бояться... Вдуматься - сам начинаешь не верить себе! Мы, два коммуниста, и, чего уж там говорить, дороже Советской власти ничего для нас нет, а не то что слов - мыслей своих боимся".
Емельянов, живший в ожидании нависшего над ним неминуемого ареста, понимал, что в атмосфере тоталитарной истерии публично высказанная истина только подогреет внедряемые всей мощью официальной пропаганды убеждения в многочисленности "врагов". "Страшно,- говорил он,- что мы сами помогли укрепить слепую веру и теперь перед этой верой бессильны. Святая правда выглядит страшной ложью, если она не соответствует сегодняшним представлениям людей. Ты можешь представить, что было бы, если б нашёлся сейчас человек, который по радио, например, сказал бы на всю страну о том, что творится, о Сталине? Знаешь, что было бы? С этой минуты даже тот, кто колеблется, поверил бы. И уже любая жестокость была бы оправдана" [627].
Эти мысли примечательны не только пониманием трагической вины тех, кто в годы легальной внутрипартийной борьбы помог обрести Сталину всевластие. Люди такого интеллектуального уровня и морального качества, как Емельянов, поднимались и до осознания того порочного круга, который представал перед теми, кто был способен отважиться на публичное обличение сталинских преступлений, не говоря уже об ответном террористическом акте против Сталина. Если бы кто-то из большевиков, хотя бы тот же Емельянов, решился на такой поступок, то едва ли современники и потомки поверили бы в произвольность репрессий против тысяч других, обвинённых в террористических намерениях и действиях. Фабрикацией "антитеррористических" дел и процессов Сталин отводил от себя руку мщения. Более того, любое публичное упоминание о беззаконности репрессий было бы сочтено в обстановке 1937 года "троцкистской вылазкой" и тем самым - работало бы на Сталина.
Троцкий считал возможным, что "режим, истребляющий, под предлогом борьбы с терроризмом, лучшие головы страны, вызовет против себя в конце концов действительный террор. Можно сказать больше, было бы противно законам истории, если б правящие гангстеры не воспитали против себя террористов отчаяния и мести" [628].
Известно, что уже в начале 30-х годов в некоторых молодёжных группах вынашивались террористические настроения против Сталина. В том, что такие настроения не переросли в действия, сыграло скорее всего понимание реальной альтернативы, которая в период великой чистки заключалась в следующем.
Умри Сталин в эти годы естественной смертью - репрессии, по-видимому, сразу же были бы прекращены, как это произошло в 1953 году. Погибни он от террористического акта - все предшествующие расправы выглядели бы оправданными, и машина государственного террора заработала бы с ещё более страшной силой. В этом случае Сталин остался бы в сознании потомков в ореоле героя и мученика, павшего жертвой зловещего заговора.
Такого рода соображениями, по-видимому, руководствовался Троцкий, когда он писал в 1937 году: "В самых суровых кодексах человечества не найти достаточной кары для правящей московской клики и прежде всего для её главы. Если тем не менее в наших обращениях к советской молодёжи мы не раз поднимали голос предостережения против индивидуального терроризма, который так легко возрождается на русской почве, пропитанной произволом и насилием, то не по моральным, а по политическим соображениям. Акты отчаяния ничего не меняют в системе, а лишь облегчают узурпаторам кровавую расправу над противниками" [629].
Успех сталинского истребительного похода определялся и тем, что все обвинения в адрес жертв массового террора строились с учётом социалистического духа и патриотических качеств большинства советских людей. Советский Союз воспринимался ими как оплот социализма и мирового коммунистического движения, как отечество, находящееся под угрозой вражеского нашествия, и как могучий противовес фашизму на международной арене. В соответствии с этим "враги народа" обвинялись в стремлении к реставрации капитализма, в подготовке поражения СССР в грядущей войне и в сговоре с германским фашизмом.
Эти обвинения, подтверждённые подсудимыми московских процессов, создавали впечатление: если люди, занимавшие весьма высокие посты, признают свою причастность к таким страшным преступлениям (а ведь и до этих признаний они многократно каялись в своей "объективно преступной" оппозиционной деятельности), то избавление страны от множества расплодившихся террористов и вредителей, проникших во все поры партийно-государственного механизма, является безусловным благом. Сетовать можно лишь по поводу того, что, "когда лес рубят - щепки летят".
Представляющаяся сегодня слепой и странной доверчивость людей, не замечавших многочисленных неувязок московских процессов и веривших в шитые белыми нитками показания подсудимых, во многом объяснялась действием всепроникающей пропаганды в условиях предельной суженности информационного пространства. Ведь в те годы не существовало вещавшего на СССР зарубежного радио, только после второй мировой войны ставшего для миллионов советских людей каналом и источником контринформации, разрушающей сталинистские мифы и фальсификации. Выступления Троцкого, способные радикально переместить знаки в восприятии большого террора, практически не прорывались через железный занавес, отделявший Советский Союз от всего остального мира.
История XX века показала могущественную власть над умами, которую способен обретать коллективный миф, тиражируемый средствами массовой информации. И дело здесь не в отсталости Советского Союза или в каких-то особых свойствах "русской души". Не менее властными оказались в те же годы изуверские мифы о превосходстве "высшей расы" для немецкого народа, прошедшего школу буржуазной демократии. А разве уже в наши дни не обрели власть над умами многих советских людей злобные мифы об изначальной порочности большевистского "утопического эксперимента" или о мировом "масонско-сионистском заговоре"? Разве верхушечная интеллигенция, кичащаяся своим духовным превосходством над народными массами, не поверила в риторику Горбачёва о "судьбоносных преобразованиях" или в демократические устремления Ельцина и благодетельность для страны "рыночных реформ"?
Главные мифы 1937 года - о величии Сталина и о злодейских троцкистских замыслах, будучи неразрывно связанными между собой, на протяжении многих предшествующих лет настойчиво внедрялись в массовое сознание. Их утверждение могло происходить только через реки крови. Ведь культ Сталина не был спонтанным выражением народных чувств. Он разительно противоречил массовым настроениям первых лет революции, ярко переданным Маяковским в поэме "Владимир Ильич Ленин":
Если б
       был он
               царствен и божествен,
я б
   от ярости
              себя не поберёг,
я бы
     стал бы
              в перекоре шествий
поклонениям
               и толпам поперёк.
Я б
   нашёл
           слова
                  проклятья громоустого
и пока
       растоптан
                   я
                    и выкрик мой,
я бросал бы
              в небо
                      богохульства
по Кремлю бы
                 бомбами
                            метал:
                                    долой! [630], [631]
Чтобы насадить сталинский культ - эту разновидность светской религии - тоталитарный режим должен был вытравить такие настроения, уничтожить тех, кто был способен встать "поклонениям и толпам поперек". К таким людям относились прежде всего троцкисты, чьё влияние распространялось на множество советских людей. И если герой романа А. Рыбакова "Страх" двадцатилетний Саша Панкратов разобрался в подлинной сущности московских процессов, то лишь потому, что в сибирской ссылке он общался с троцкистами, раскрывшими ему на многое глаза. Во время чтения судебных отчётов Саша вспоминал о несломленной оппозиционерке Звягуро, которая "всё понимала. А он спорил с ней, когда она говорила, что Сталин хуже уголовника, кого угодно убьёт, если понадобится. Оправдываются её предсказания" [632].
В известном смысле Саше было легче понять правду, чем более взрослым членам партии, которых правящая фракция с 1923 года проводила через длительную череду "антитроцкистских" кампаний. Даже такой искушённый в политике человек, как Раскольников, нашедший в себе силы порвать со Сталиным, в своих зарубежных выступлениях оговаривался, что далёк от троцкизма. Между тем, подобно мольеровскому герою, не ведавшему, что он говорит прозой, он по сути повторял "троцкистскую" критику сталинизма.
Многие тысячи людей усвоили десятилетиями вбивавшуюся в их головы ложь о троцкизме как антипартийном и антисоветском течении. Отсюда было недалеко и до принятия "подтверждённого" московскими процессами тезиса: каждый троцкист - преступник, способный к измене, шпионажу и вредительству. Эти настроения при всей их абсурдности доминировали на партийных собраниях 1937 года, где каждому коммунисту вменялось в обязанность принять активное участие в розыске троцкистов. Одно из таких собраний выразительно описано Г. Баклановым в повести "Июль 41 года" - через восприятие её главного героя Щербатова:
"Тогда собрания шли часто... И вот на таком собрании капитан, один из его командиров рот, тихий, бесцветный человек, вдруг попросил слова... Он говорил глуховато, званием он был младше многих, но с тем, что он говорил на этой трибуне, он как бы поднялся над всеми. И каждый вслушивался, понимая, что сейчас должно что-то произойти.
- Давайте спросим себя, как коммунист коммуниста, спросим, положа руку на сердце: всегда ли мы искренни перед партией?.. Нет, товарищи! Не всегда! Вот среди нас сидит полковник...
Тут он впервые поднял голову и посмотрел в зал. И Щербатов увидел его глаза, глаза своего подчинённого, столько раз опускавшиеся перед ним. Сейчас это были глаза человека, для которого уже нет запретного, который переступил и не остановится ни перед чем. Взгляд их, поднимаясь, прошёл по рядам.
- ...Вон там в углу сидит полковник Масенко.
И весь зал обернулся туда, куда указал палец с трибуны, и каждый, кто знал Масенко и кто не знал его в лицо, сразу увидел его: белый, пригвождённый, сидел он, чем-то незримым сразу отделившись от всех.
- А ведь вы неискренни перед партией, товарищ Масенко!.. В двадцать седьмом году, помните, вы присутствовали на собрании троцкистов? Зачем скрывать от нас такой факт своей биографии?
А по проходу уже шёл, почти бежал пожилой полковник Масенко, рукой тянулся к президиуму, делал негодующие, отрицательные жесты... То, что чувствовал каждый сейчас, Щербатов чувствовал в себе. Подумать, Масенко. Приятный скромный человек с боевой биографией. Троцкист!.. Вот уж невозможно было предположить...
А Масенко на трибуне непримиримо, угрожающе тряс щеками, и постепенно из-за общего шума поражённых открывшимся людей стал всё-таки слышен его голос:
- Я был. Да. Я был послан... Я по заданию партии (в 1927 году на фракционные собрания оппозиции действительно засылались провокаторы и доносчики.- В. Р.)... А вы, голубчик... Вы как же? Вы почему меня видели там? Как вы там были? И я ещё скажу. Я сам хотел сказать... выйти. Я назову...- Зал затих.- Вот... вот, пожалуйста. Капитан Городницкий был тогда... посещал. Полковник Фомин.
Тишина была полной. И над этой тишиной, над головами всё выше поднимался трясущийся палец Масенко. Слепо щурясь, он выбирал кого-то ещё:
- Вот... Сейчас... Вот...
И вдруг палец остановился на Щербатове. В ту долю секунды, пока поворачивался к нему зал, Щербатов успел пережить всё. Он, ни в чём не замешанный, ни в чём не виноватый, со страшной ясностью ощутил вдруг, как вся его жизнь может быть зачёркнута крест-накрест, если палец остановится на нём. Надо было встать, сказать, но он сидел перед надвигавшимся, оцепенение сковывало его. А потом вместе со всеми, он обернулся на того, на кого, перенесясь, указал трясущийся палец Масенко" [633].
Сегодня в этой сцене изумляет и потрясает всё - и то непомерное значение, которое приобрело участие во фракционном собрании десятилетней давности, и утрата человеческого облика и достоинства перед лицом такого обвинения командирами, не раз глядевшими в лицо смерти, и готовность отдать на заклание любого, чья малейшая причастность к бывшей оппозиции будет обнаружена, и смертельный ужас тех, кто знал за собой эту роковую вину, и остервенение зала при известии о малейшем подозрении в причастности к троцкистам, и бессилие перед ложным доносом, даже открыто высказанным на собрании.
Но именно так велась "борьба с троцкизмом" в 1937 году.
Гигантское разобщение людей, отравленных взаимной подозрительностью и натаскиваемых на ложь и клевету, благоприятствовало тому, что в дело вступили, говоря словами Хрущёва, "просто шарлатаны, которые избрали для себя профессией разоблачение врагов народа". В этой связи Хрущёв рассказывал случай, ставший "анекдотом, который по всей Украине передавался из уст в уста". На одном собрании какая-то женщина, указав пальцем на коммуниста Медведя, закричала: "Я этого человека не знаю, но по глазам его вижу, что он враг народа". Медведь, не растерявшись, нашёл единственно подходящий ответ: "Я эту женщину, которая сейчас выступила против меня, не знаю, но по глазам вижу, что она проститутка" (Хрущёв добавлял к этому, что Медведь "употребил слово более выразительное"). Самое же страшное состояло в том, что Хрущёв считал: лишь такая "находчивость" спасла Медведя; "если бы Медведь стал доказывать, что он не враг народа, а честный человек, то навлёк бы на себя подозрения" [634].
Убеждение, что принадлежность даже в отдалённом прошлом к оппозиции является непререкаемой виной человека, за которую он заслуживает расправы, определяла логику поведения даже тех, кто отваживался на заступничество за исключённых и арестованных. Основным аргументом людей, защищавших своих товарищей, было заверение, что они никогда не участвовали ни в каких оппозициях, напротив - всегда боролись с ними.
Даже в приватных разговорах между близкими людьми сомнение в виновности арестованных нередко расценивалось, как "троцкистская клевета". Когда Эренбург, возвратившийся из Москвы в Испанию, сказал своему другу Савичу: "Трудно понять, почему каждый день забирают людей, ни в чём не повинных", тот ответил вопросом: "Ты что - троцкистом стал?" [635]
Всемирно-историческое заблуждение, связанное с убеждённостью в справедливости сталинистских квалификаций "троцкизма", сохранилось у многих партийных "ортодоксов" даже после многолетнего пребывания в лагерях. Когда П. В. Аксёнов, делегат XVI и XVII съездов партии, председатель Казанского горсовета, вернулся на свободу, то бывший секретарь партколлегии Татарской КПК Бейлин, принимавший активное участие в его исключении из партии и тоже проведший около двадцати лет в лагерях, написал ему: "Я от души рад, что Вы вернулись живым". В ответном письме Бейлину Аксёнов писал: "Фактически Вы были одним из самых выдающихся охотников за ведьмами. Усердие Ваше было настолько велико, что, когда не попадались настоящие ведьмы, Вы вылавливали всех, кто попадал к Вам в руки, приклеивали ярлыки, предавали анафеме. Я сам и моя семья были жертвами Вашей неутомимой деятельности... А ведь Вы и Лепа [в 1937 году - первый секретарь Татарского обкома партии] знали меня достаточно хорошо, чтобы не причислять к троцкистам... Во всей этой истории меня занимает не столько моя личная судьба, сколько выяснение причин - почему наша партия оказалась безоружной. Меня интересует вопрос: как опытные борцы партии - Лепа, Бейлин, Вольфович и многие, многие другие - вдруг потеряли большевистское чутьё и, очертя голову, бросились рубить коммунистов" [636].
На эти трагические вопросы Аксёнов не мог найти ответа, потому что в самой их постановке руководствовался сталинистской логикой. Он упрекал Бейлина и других за то, что они причислили его не к шпионам, вредителям, террористам, а именно и только к троцкистам ("настоящим ведьмам"). Как видно из содержания письма, даже спустя четверть века после 1937 года Аксёнов считал, что "большевистское чутьё" у "охотников за ведьмами" не было бы утрачено, если бы оно было направлено на расправу только с подлинными троцкистами; таких людей, по мысли Аксёнова, можно было и следовало "рубить".
Подобная логика заставляла при размышлениях о трагедии, пережитой партией и народом, вращаться в порочном кругу недоумений даже лиц, осознавших преступность сталинского режима. В романе Солженицына "Раковый корпус" старый большевик Шулубин делится мучащими его вопросами: "Скажите, в чём причина чередования этих периодов Истории? В одном и том же народе за какие-нибудь десять лет спадает вся общественная энергия, и импульсы доблести, сменивши знак, становятся импульсами трусости... Ведь как же я смело разгонял в Тамбове эсероменьшевистскую думу, хотя только и было у нас - два пальца в рот и свистеть. Я - участник гражданской войны. Ведь мы же ничуть не берегли свою жизнь! Да мы просто счастливы были отдать её за мировую революцию! Что с нами сделалось? Как же мы могли поддаться?.. Ну хорошо, я - маленький человек, но Надежда Константиновна Крупская? Что ж она - не понимала, не видела? Почему она не возвысила голос? Столько бы стоило одно её выступление для всех нас, даже если б оно обошлось ей в жизнь? Да может быть мы бы все переменились, все уперлись - и дальше бы не пошло? А Орджоникидзе? - ведь это был орёл! - ни Шлиссельбургом, ни каторгой его не взяли - что же удержало его один раз, один раз выступить вслух против Сталина?" [637]
При всей искренности боли, испытываемой Шулубиным, в его рассуждениях содержится немало невольного лукавства - даже перед самим собой. Ему как бы неведомо, что сам он, как и чтимые им люди, постепенно утрачивали своё мужество и принципиальность задолго до 1937 года - в ходе внутрипартийной борьбы, где с самого начала оружием большинства была беспринципность и безжалостность по отношению к своим недавним товарищам.
Зачастую только в лагерях, где люди оказывались вырванными из атмосферы привычного казённого лицемерия и на поверхность выступало глубоко хранимое в тайниках сознания, многие коммунисты отказывались от суждений, долгие годы казавшихся им аксиомами. В этом смысле интересны воспоминания И. Фильштинского о встрече в лагере с "одним из старых каторжан набора тридцатых годов" - Ворониным (фамилия этого человека, как указывает автор, изменена). В двадцатые годы Воронин был парторгом большого ленинградского завода, а затем - секретарём одного из ленинградских райкомов, где вёл непримиримую борьбу с оппозицией (по его словам, он имел в 1928 году специальное задание от обкома: собирать и уничтожать литературу, распространявшуюся троцкистами). Закончил он свою партийную карьеру в Архангельске, куда был направлен для "выкорчёвывания остатков троцкистско-бухаринской оппозиции". На вопрос о причинах своего ареста Воронин отвечал: "Смена опоры... Сталину нужно было убрать всех нас и повсюду насадить преданных ему людей. Это закон революционного процесса. Ведь сказано: "Революцию задумывают мечтатели, осуществляют герои, а плодами её пользуются подлецы". Наша революция не составляет исключения" [638].
Абстрактные рассуждения Воронина о "законе революционного процесса" столь же неубедительны, как и взволнованные возгласы Шулубина. Куда убедительней выглядят его суждения в споре с более молодым заключённым Ш., которого Фильштинский называет "государственным придурком новой формации, чуждым и даже враждебным былым революционным идеям всеобщего эгалитаризма". Ш., ставший в 1938 году "восходящей звездой на партийном Олимпе", выступал главным обвинителем Воронина как человека, имевшего "связи с троцкистами". Между Ворониным и Ш., арестованным в 1949 году по "ленинградскому делу", часто возникали политические споры.
"- Вы породили целое поколение стяжателей и воров, отступили от наших партийных идеалов,- кричал обычно сдержанный, когда речь шла о политических вопросах, Воронин,- помогли Сталину разгромить старую партийную гвардию, а сами стали омещанившимися чиновниками. Вами движут только корыстные интересы, ради них вы готовы на любую подлость, уничтожали сотни тысяч преданных делу Ленина, обвиняли кого попало в троцкизме.
- А вы что, были святыми, щадили своих противников? - кричал в ответ Ш.- Не громили тех же троцкистов и прочих уклонистов?.. Вы превратили партию и народ в послушное стадо, а теперь кричите о нашем цинизме... Вы утверждаете, что действовали бескорыстно. А разве вы не жили боярами с вашими привилегированными магазинами, когда страна голодала из-за ваших экспериментов? А мы последовали вашему примеру и старались жить послаще" [639].
Конечно, в упреках Воронина много справедливого. Его поколение и впрямь не было заражено вирусом цинизма и корыстолюбия в такой степени, как поколение, пришедшее ему на смену. Но и в рассуждениях Ш. тоже немало истины. Беспощадность людей типа Воронина по отношению к своим товарищам по партии, их пользование "положенными" привилегиями проложили дорогу следующему поколению аппаратчиков, в сознании которых уже ничего большевистского не осталось. Да и сам Воронин видел вину своих палачей лишь в том, что они "обвиняли кого попало в троцкизме". Очевидно, подобно Аксёнову, он считал, что подлинные троцкисты заслуживали своей участи.
Критическое отношение к собственному поведению в годы великой чистки проявилось у многих сталинистов лишь после многолетнего пребывания в тюрьмах и лагерях. Так, Е. А. Гнедин, цензурировавший на московских процессах сообщения иностранных корреспондентов, утверждал, что среди известных ему людей, "безусловно честных, а были среди них люди и весьма проницательные,- не знал ни одного, кто решился бы взять на себя бремя последних логических выводов из анализа тогдашних политических событий, в частности судебных процессов" [640].
Понятно, что среди бюрократов, прикосновенных к "тайнам" московских процессов, не могло оказаться людей, которые, как писал Гнедин, "решились бы взять на себя это бремя". Однако ссылка на поведение своего окружения не может служить самооправданием. К этой мысли приближался и сам Гнедин, когда писал о собственном поведении: "Я поступал в соответствии со своими обязанностями и ставил интересы государства, его внешнеполитический престиж выше истины. Наивно было бы винить теперь себя за это, но как не вспомнить, что в эти же самые дни в соседнем здании в НКВД следователи, в свою очередь, во имя интересов государства - как они их понимали - пренебрегали истиной и вымогали показания от невинных людей" [641]. Таким образом, сознательное надругательство над истиной во имя "выполнения своих обязанностей" Гнедин справедливо ставил в один ряд с поведением следователей-садистов.
Я попытался рассмотреть свидетельства самых разных людей, в результате чего вырисовывается картина крайней психологической и нравственной неоднородности партии в годы великой чистки. Эта неоднородность "преодолевалась" по мере уничтожения носителей большевистского сознания. Такая эволюция массовых политических настроений - от приверженности большевистским идеалам к полной идейной опустошённости - уловлена писателем Н. Нароковым, эмигрировавшим в 1944 году на Запад. Некоторые суждения его романа "Мнимые величины" сегодня воспринимаются как проницательные исторические прогнозы. Это относится, например, к словам, которыми начальник областного управления НКВД в подпитии и порыве откровенности делится со своим заместителем: "Только не сомневайся: если нашей коммунистической партии завтра прикажут выкинуть из Мавзолея труп Ленина, проклясть Карла Маркса и заплевать коммунизм, так она и выкинет, и проклянет, и заплюёт" [642]. Эти слова, едва ли применимые к обстановке 1937 года, как нельзя лучше характеризуют поведение многих партократов более позднего времени, устроивших в конце 80-х - начале 90-х годов настоящий шабаш вокруг имён Маркса и Ленина, равно как и вокруг самой коммунистической идеи.
Уже в 50-е годы многие большевики, вышедшие из лагерей, с горечью убеждались в том, что партия, которой они отдали всю свою жизнь, осталась прежней только по названию. В этом отношении примечателен рассказ Адамовой-Слиозберг о старой большевичке, к сыновьям которой пришёл их заводской товарищ - член парткома. Узнав, что их мать состояла в партии с 1916 года, он стал уговаривать её восстановиться в партии, прельщая персональной пенсией союзного значения и другими льготами. "Маша помолчала, а потом ответила: нет, я была не в вашей партии, я была совсем в другой" [643].
Для большевиков, даже прошедших невредимыми через лихолетье 30-х годов, правда о великой чистке не явилась откровением. Уже спустя три месяца после смерти Сталина старый большевик Линде писал Г. И. Петровскому: "Не пора ли дать спокойную старость жертвам 1937-1938 годов?.. С другой стороны: выросли дети этих жертв... и все они должны притворяться, что их отцы и матери были врагами народа. Разве это не нетерпимая ложь?!" [644]
После ознакомления с докладом Хрущёва на XX съезде Линде послал Петровскому письмо, в котором выходил на широкие обобщения, касавшиеся не только сталинских преступлений, но и сложившегося в стране политического режима в целом: "За это время столько нового,- писал он.- Правда, не для нас с Вами. Но сейчас это стало уже известно и для широких партийных масс... А вдумайтесь глубже во все внешние проявления: синие жандармские фуражки, милиция по форме старых городовых, золотые погоны, каких нет даже у наших врагов, яркая форма чиновников, щедрость для верхов, для чинов органов безопасности и прочая, прочая мишура. Только ли это мишура или попытка вернуться к старому?.. Зло причинено ужасное. Жалко не только людей, погибших в расцвете сил и талантов, обидно за партию, нашу честную и любимую партию, которой мы отдали и молодость и зрелую жизнь и которую так гнусно изнасиловали! У меня много дел по реабилитации погибших товарищей, ведь иногда только я являюсь живым свидетелем человеческой жизни, загубленной зря. Только уж очень долго проходит эта реабилитация" [645].
В архиве Петровского хранится много подобных писем от товарищей по партии, в том числе от репрессированных, которые до XX съезда проявляли нерешительность даже в просьбах о заступничестве. Так, И. Г. Рогачевский писал из Магадана в январе 1956 года: "Если Вы не сможете или не захотите по каким-либо соображениям помочь мне,- большая просьба: это письмо никуда не пересылайте, а уничтожьте" [646].
За всем этим остаётся один из кардинальных вопросов, неизбежно встающих при осмыслении великой чистки: существовало ли в партии и стране какое-либо действительное сопротивление сталинизму? Имелись ли среди жертв великой чистки люди, "виновные" в умыслах и действиях против сталинского режима?
XXXII
Были ли виновные?
Почти во всех работах о великий чистке, принадлежащих авторам самой разной политической ориентации, в качестве аксиомы принимается тезис об абсолютной произвольности сталинских репрессий. Суждения, согласно которым в СССР в 30-е годы не было ни врагов Советской власти, ни коммунистических противников сталинского тоталитаризма, парадоксальным образом разделялись и антикоммунистами, и официальными советскими критиками "культа личности".
Доля истины в этой версии заключается в том, что в 30-е годы в Советском Союзе не существовало организационно оформленных сил капиталистической реставрации. Если бы монархисты и белогвардейцы вели какую-то политическую борьбу внутри страны, описанию их "подвигов", конечно, нашлось бы место на страницах эмигрантской печати и в работах западных советологов. Однако до сих пор никаких подобных свидетельств не обнародовано.
Ненависть врагов Октябрьской революции и Советской власти, находившихся в СССР, была глубоко затаённой. Она открыто обнаружилась лишь в годы Отечественной войны, выразившись в открытом пособничестве фашистским интервентам, затем проявилась в идеологической форме - в сочинениях правого крыла диссидентов 60-х - 80-х годов и, наконец, выплеснулась в период "перестройки" и "реформ", когда соответствующие силы получили возможность своего политического оформления.
Вместе с тем в 30-е годы советское общество отнюдь не было всецело оцепеневшим от сталинских репрессий. Существовали разные уровни сопротивления сталинизму. Известно множество случаев, когда советские люди, рискуя собственной жизнью, отстаивали доброе имя своих оклеветанных товарищей. Это был, так сказать, первый уровень противостояния сталинизму и его репрессивной машине. Но были и иные, более высокие уровни такого противостояния, рождавшегося в основном в большевистской среде. Оно шло не только со стороны действительных троцкистов. Неведомо для себя к троцкистским идеям приходили и многие другие члены партии, сохранявшие большевистский тип социального сознания и возмущённые поруганием принципов Октябрьской революции.
Ставшие ныне доступными мемуары очевидцев и участников событий тех лет, равно как и опубликованные материалы следственных дел опровергают концепцию книги Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ", согласно которой всё население СССР состояло из "кроликов", не отваживавшихся на какое-либо сопротивление насилию и произволу, и все аресты осуществлялись без всякого основания. Нагнетая такого рода представления, Солженицын приводит многочисленные примеры жестоких приговоров по нелепым и ничтожным поводам: портной воткнул в газету иголку, которая попала в глаз на портрете Кагановича; сторож, который нёс тяжёлый бюст Сталина в клуб, обернул его ремнем, зацепившим Сталина за шею; матрос продал англичанину зажигалку; старшеклассники, боровшиеся в колхозном клубе, нечаянно сорвали со стены плакат и т. д. [647]
По мнению Солженицына, "струйка политической молодёжи" потекла лишь, "кажется, с 43-44 года, когда возникли первые школьные политические кружки, распространявшие антисталинские листовки" [648], [649].
Применительно к 30-м годам Солженицын делает исключение только для троцкистов, которые, по его словам, были "чистокровные политические, этого у них не отнять". Всех остальных коммунистов он называет "ортодоксами", которые якобы даже в тюрьмах и лагерях сохраняли преданность Сталину и сталинизму. В этой среде он находит лишь немногие исключения, известные ему не по личным наблюдениям, а по рассказам заключённых, прошедших через застенки НКВД в 1937-1938 годах. Он упоминает о коммунистах, которые "плевали на деньги, на всё личное" и для которых, несмотря на все пройденные испытания, "коммунистическая вера была внутренней, иногда единственными смыслом оставшейся жизни". Одним из таких людей был белорусский цензор Яшкевич, который "хрипел в углу камеры, что Сталин - никакая не правая рука Ленина, а - собака, и пока он не подохнет - добра не будет". Солженицын приводит и дошедший до него рассказ о венгерском эмигранте Сабо, командире партизанского отряда в годы гражданской войны, который говорил своим сокамерникам: "был бы на свободе - собрал бы сейчас своих партизан, поднял бы Сибирь, пошёл на Москву и разогнал бы всю сволочь".
При всём этом Солженицын утверждает, что прозрение даже таких коммунистов наступало только в тюремных камерах и "бороться из них не пробовал никто... хотя бы на день раньше своего ареста" [650]. Утверждению этой версии, согласно которой все большевики слепо верили в Сталина и сталинский социализм, способствовали следующие обстоятельства. Наиболее активные оппозиционеры дополнительно просеивались в тюрьмах и лагерях через плотный фильтр сексотов. Признание - даже в приватном разговоре - в своей верности троцкистским убеждениям грозило немедленным расстрелом. Даже после смерти Сталина рассказать что-либо о своей прежней оппозиционной деятельности - значило обречь себя в лучшем случае на сохранение судимости. Поэтому в мемуарах уцелевших троцкистов крайне скупо рассказывается об их оппозиционной (легальной и нелегальной) работе.
Совсем иная, нежели у Солженицына, картина политических настроений встаёт при обращении к следственным делам 1937-1938 годов. Такого рода свидетельств было бы несравненно больше, если бы "свободная" и "независимая" "демократическая" пресса не использовала рассекречивание российских архивов для того, чтобы переключить внимание с фактов сопротивления сталинизму на бесплодные поиски документов, компрометирующих Ленина и большевиков революционной поры.
Однако даже сравнительно немногочисленные публикации недавнего времени позволяют внести существенные коррективы в традиционную трактовку великой чистки. Остановимся в этой связи на следственном и судебном деле выдающегося советского физика Л. Д. Ландау.
Казалось бы, молодой беспартийный учёный, всецело увлечённый своей работой, должен был быть далёк от политики, и его арест мог служить примером абсолютной произвольности политических репрессий. Однако из следственного дела Ландау мы узнаем, что он признал своё участие в изготовлении антисталинской листовки. Проходивший по тому же делу коллега Ландау - коммунист Корец, проведший два десятилетия в тюрьмах и лагерях, рассказывал впоследствии, что им был составлен текст этой листовки, предназначавшейся для распространения в колоннах демонстрантов 1 мая 1938 года.
Содержание листовки, не менее радикальной, чем документы троцкистов и рютинцев, заслуживает того, чтобы привести её целиком.
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Товарищи!
Великое дело Октябрьской революции подло предано. Страна затоплена потоками крови и грязи. Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придёт его очередь. Хозяйство разваливается. Надвигается голод.
Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот. Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет. В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнился с Гитлером и Муссолини. Разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает её в лёгкую добычу озверелого немецкого фашизма.
Единственный выход для рабочего класса и всех трудящихся нашей страны - это решительная борьба против сталинского и гитлеровского фашизма, борьба за социализм.
Товарищи, организуйтесь! Не бойтесь палачей из НКВД. Они способны только избивать беззащитных заключённых, ловить ни о чём не подозревающих невинных людей, разворовывать народное имущество и выдумывать нелепые судебные процессы о несуществующих заговорах. Товарищи, вступайте в Антифашистскую Рабочую Партию. Налаживайте связь с её Московским Комитетом. Организуйте на предприятиях группы АРП. Налаживайте подпольную технику. Агитацией и пропагандой подготавливайте массовое движение за социализм.
Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности.
Пролетариат нашей страны, сбросивший власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику" [651].
Даже согласно ныне существующему российскому законодательству, эта листовка не может быть квалифицирована иначе как призыв к насильственному ниспровержению власти (точнее - правящей верхушки).
Особое совещание приговорило Ландау по совокупности предъявленных ему обвинений (к его действительным поступкам было добавлено и придуманное следствием обвинение во вредительстве) к восьми годам тюремного заключения. Сам факт вынесения такого относительно мягкого по тем временам приговора косвенно свидетельствует о том, что изготовление листовки с открытым призывом к ниспровержению сталинской клики не рассматривалось "органами" как некое исключительное событие.
В архивах НКВД найдены и многие другие листовки, содержащие не менее беспощадные оценки сталинского режима, чем листовка Кореца - Ландау:
"Уважаемый товарищ! Вам, вероятно, как и всем мыслящим людям, стало безумно тяжело жить. Средневековый террор, сотни тысяч замученных НКВД и расстрелянных безвинных людей, лучших, преданнейших работников Советской власти - это только часть того, что ещё предстоит!!! Руководители Политбюро - или психически больные, или наймиты фашизма, стремящиеся восстановить против социализма весь народ. Они не слушают и не знают, что за последние годы от Советской власти из-за этих методов управления отшатнулись миллионы и друзья стали заклятыми врагами".
"Вечная память легендарным героям Красной Армии, погибшим от кровавой руки НКВД, тт. Блюхеру, Бубнову, Тухачевскому, Егорову и др."
"Наша власть... в нарушение Конституции, сотнями тысяч арестовывает в огромном большинстве случаев ни в чём не повинных советских граждан, ссылает и расстреливает их... Все боятся слово сказать, все боятся друг друга. Наша власть - это Сталин и его чиновники, подхалимы и негодяи без чести и без совести".
"Товарищи по крови. Снимите ваши шапки и станьте на колени перед страданиями народа и ваших товарищей по борьбе... Перед вами реки крови и моря слез. Директива чрезвычайного съезда одна: Сталин и сталинцы должны быть уничтожены" [652].
Едва ли и сегодня могут быть найдены более меткие слова для характеристики сталинских преступлений. В листовках, написанных разными людьми или группами людей, мы неизменно улавливаем не только гневный протест против произвола, но и чётко сформулированное противопоставление выродившейся сталинской клики миллионам честных сторонников Советской власти и социализма. Обращает внимание и то, что авторы листовок подписывали их именем то чрезвычайного партийного съезда, то "антифашистской рабочей партии", стремясь создать впечатление о существовании в стране организованного коммунистического подполья.
Содержание всех этих листовок убеждает, что их авторы, подобно группе Кореца - Ландау, рассуждали и действовали в духе призывов Троцкого к политической революции, направленной на ликвидацию сталинского режима при сохранении социальных завоеваний Советской власти.
Возвращаясь к делу Ландау, отметим, что его судьба сложилась уникально по сравнению с судьбой других людей, пытавшихся бороться против сталинского режима. После обращений к Сталину академика Капицы и известного шведского физика Нильса Бора с просьбой освободить Ландау, последний был освобождён на поруки Капице. Однако обвинение Ландау в антисоветской деятельности оставалось в силе вплоть до 1990 года, когда он был реабилитирован.
Если очистить многие следственные дела от выражений типа "антипартийный", "антисоветский", "контрреволюционный", "клеветнический" и т. п., обычно вписывавшихся следователями в протоколы допросов, то перед нами предстанет картина широко распространённых оппозиционных настроений, разделявшихся и видными деятелями партии. Так, один из старейших грузинских большевиков Орахелашвили, бывший председатель Совнаркома Грузии, на допросе показал: "Я клеветнически отзывался о Сталине как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой... Будучи очень тесно связан с Серго Орджоникидзе, я был свидетелем его покровительственного и примиренческого отношения к носителям антипартийных и контрреволюционных настроений... В частности, я был свидетелем того, что Буду Мдивани в беседе с Серго Орджоникидзе высказывал недовольство партийным руководством" [653].
Знакомясь с материалами следственных дел, можно прийти к следующим выводам. Если на открытых процессах Сталин запрещал говорить что-либо о действительных политических мотивах оппозиционеров, то от следствия он требовал досконального выявления этих мотивов. Получая показания подследственных, он убеждался в том, как относятся многие большевики к его "социализму". Это в свою очередь давало импульс к дальнейшему развязыванию большого террора.
Сопоставление многих показаний с высказываниями "невозвращенцев" (см. гл. XXXIX-XL) убеждает в том, что старые большевики в своей значительной части не были ослеплены и оболванены. Многое из того, о чём говорилось в стране после XX съезда, было ясно им ещё в 30-е годы.
Далеко не всё в показаниях обвиняемых было, как выражались в 30-е годы, "романами", вложенными в их уста следователями. Конечно, в деятельности следователей, особенно периферийных, не было недостатка в выдумках самой низкой пробы. Однако перед следователями, ведущими дела видных партийных работников, чекистов и т. д., ставились задачи, связанные с получением информации о действительных политических настроениях этих лиц и их окружения. В распоряжении следователей были и собранные на протяжении многих лет агентурные материалы, отражавшие истинные взгляды политических противников Сталина.
В этой связи безусловный интерес представляет дело Л. М. Субоцкого, занимавшего в 30-е годы два, казалось бы, несовместимых поста: помощника главного военного прокурора и редактора "Литературной газеты". Но и этот человек, призванный быть юридическим и идеологическим стражем режима, в известной мере разделял оппозиционные настроения. В полученных против него показаниях указывалось, что он "враждебно оценивал внутрипартийный режим, клеветнически обвинял руководителей партии в бюрократизме, казёнщине, праздности, в зажиме активности масс и запрете свободного высказывания политических взглядов", говорил о "зверствах ГПУ, чиновникам которого законы не писаны". В деле Субоцкого зафиксировано и следующее его высказывание: голод на Украине и Северном Кавказе вызван "жестокой политикой руководителей партии, которые, проводя насильно коллективизацию сельского хозяйства, истребляют наиболее культурных крестьян" [654]. Всего этого, казалось, было достаточно для жестокой расправы хотя бы по статье "антисоветская агитация". Однако вскоре после осуждения Субоцкого к шести годам лагерей его дело было прекращено и он был освобождён. В дальнейшем он работал заместителем главного редактора журналов "Красная новь" и "Новый мир", а во время войны - заместителем прокурора на нескольких фронтах.
Разумеется, такого рода снисхождение не распространялось на старых большевиков, занимавших более высокие должности, чем Субоцкий. В этой связи коснёмся дела одного из наиболее близких сподвижников Дзержинского А. Х. Артузова, который в 20-е годы руководил операциями "Трест" и "Синдикат", заманил в СССР Савинкова и Сиднея Рейли, а в 30-е - курировал вербовку группы выпускников Кембриджского университета, на протяжении нескольких десятилетий передававших советской разведке ценную информацию.
Артузов был обвинён в работе на германскую разведку с 1925 года, на французскую - с 1919, а на английскую - даже с 1913 года. Но и в этом, насквозь фальсифицированном деле встречаются такие показания обвиняемого, какие было не под силу выдумать ежовским следователям. Артузов сообщил, что политическая программа, которую разделяли Бухарин, Рыков, Томский и Тухачевский, состояла в том, чтобы восстановить иностранные концессии, добиться выхода советской валюты на мировой рынок, отменить ограничения на выезд и въезд в СССР иностранцев, разрешить свободный выбор форм землепользования - от колхоза до единоличного хозяйства, провести широкую амнистию политзаключённых и свободные демократические выборы, установить свободу слова, печати, союзов и собраний. Как видим, речь шла о вполне реалистической политической программе, направленной не на разрушение, а на укрепление принципов социализма.
Передавая свои разговоры с Ягодой, Артузов сообщил: Ягода говорил ему, что в стране и особенно в партии царит недовольство руководством, "деспотизм которого находится в кричащем противоречии с декларациями о советской демократии" [655].
Такое политическое недовольство даже в самый разгар большого террора проявлялось в поведении коммунистов и беспартийных, находившихся на воле. Об этом свидетельствуют, в частности, документы, извлечённые из партийных архивов Запорожья. Так, коммунист Телешко в заявлении, направленном в областную контрольную комиссию, писал о "всевластии аппарата" и "невероятном внутрипартийном сталинском зажиме". Студент медицинского техникума Яхно на собрании, посвящённом обсуждению проекта конституции, заявил: "У нас в СССР демократии нет и не будет, а всё делалось и делается так, как диктует диктатор Сталин". На запорожских заводах распространялись антисталинские листовки, а на стене ферролитейного завода появилась надпись: "Товарищи, остерегайтесь, Россия гибнет. Сталин истребляет народ. ЦК ВКП(б)" [656].
Ещё одним источником для характеристики подлинных настроений советских людей в годы великой чистки могут служить их письма влиятельным людям страны, депутатам Верховного Совета СССР и т. д. Так, в 400 письмах, находящихся в депутатском архиве А. Н. Толстого, затрагивается тема репрессий. Любопытно, что Толстой до конца своих дней хранил эти письма, невзирая на их опасное содержание и на встречавшиеся в них нелестные оценки его собственного поведения. Эту депутатскую почту можно разделить на три группы.
Первую составляют письма, не только подписанные авторами, но и содержащие их обратные адреса. В одном из таких писем В. В. Калинин, рассказывая о судьбе своего репрессированного брата, замечал: "Я заранее знаю, что Вы ничего сделать не можете, что Вы ничем не сможете помочь. Вы получаете сотни писем с подобным содержанием. Я прошу Вас не за брата, у меня другое к Вам". Зная из печати, что Толстой работает над книгой о Сталине, Калинин обращался к нему со следующими словами: "Неужели нет защиты от карьеристов, подхалимов и трусов, которые на каждом лозунге, вчера на коллективизации, сегодня на бдительности, зарабатывают на хлеб... Неужели вы, депутаты, созданы только для того, чтобы кричать ура Сталину и аплодировать Ежову". Обращаясь к писателю с просьбой передать это его письмо Сталину, Калинин писал: "Не бойтесь, я не сумасшедший, я живой человек, у меня есть семья, есть сын, есть работа, которую я люблю, я не карьерист, не подхалим... Трус? - может быть, не больше, чем другие. Но сейчас для меня чувство правды сильнее страха перед 10-тью годами лагеря" [657].
А. В. Филиппченко, жена известного ученого, осуждённого на 10 лет без права переписки, также рискуя собственной свободой, сообщала, что от вышедших на свободу сокамерников её мужа она узнала: его признания были получены путём применения "исключительно жестоких мер воздействия, таких, которые не может выдержать человек" [658].
Вторая группа писем также подписана, но без указания обратного адреса. К этой группе принадлежит письмо Козуба, подчёркивавшего, что не могут пользоваться народным признанием писатели, которые "пишут неправду, подхалимничают под существующий строй и славят одно имя Сталина, от которого плачут народы и который создал искусственную голодовку, от которой умерли миллионы" [659].
Соловьёв из Ташкента упрекал писателя за замалчивание положения миллионов советских заключённых. "Знаете ли Вы о том, что заключённые находятся в кошмарных условиях, что их не считают за людей... и что благодаря этому они погибают медленной и мучительной смертью?" Соловьёв сообщал о себе, что в годы гражданской войны он служил в Красной Армии, но после того, как в 1931 году был отправлен ""в порядке профилактики" в ссылку, перешёл на нелегальное положение" [660].
Третья группа писем, содержащая наиболее смелые и обличительные высказывания, отправлена без подписи. В одном из таких писем безымянная женщина, откликаясь на речь Толстого об еврейских погромах в Германии, замечала, что нисколько не легче участь заключённых в застенках НКВД. Приводя многочисленные примеры садизма тюремщиков, она писала: "Ужасным веет вообще от рассказов об Астрахани. Там не щадили ни юнцов, ни стариков, одна женщина, доведённая до отчаяния допросами, выбросилась из окна 3 этажа и разбилась на глазах у прохожих. Неужели астраханские дела не вопиют о себе?.. Неужели и Вы замолчите?" [661]
В отклике на ту же речь другая корреспондентка писала, что немецкие евреи "могут кричать, вопить, и весь цивилизованный мир, в том числе и Вы, уважаемый писатель, можете протестовать и возмущаться". В отличие от этого, невинные женщины, находящиеся в советских лагерях, "уже обезумевшие от страха... не имеют права написать: за что? за что? за что?!" [662]
Страстную инвективу сталинскому режиму представляет анонимное письмо, в котором говорится: "Люди, называющие себя отцами отечества, люди, ставшие во главе народа,- вдруг обрушивают на наши головы самый гнусный, дикий и бессмысленный террор! По всему многострадальному лицу России несётся вой и стон жертв садистов, именующих себя "бдительным оком революции". Два года диких, открытых издевательств. Об этом циничном разгуле... Вы знаете... и молчите. Где же правда писателя земли Русской?" Упоминая о том, что "кровавое дело свершилось, осчастливленные граждане удовлетворились каким-то бормотаньем о конце ежовщины", автор писал, что те, кто был выпущен из тюрем, превратились в " калек нравственных и физических" [663].
Наиболее сильным представляется мне письмо женщины, рассказывавшей, как она разорвала портрет Толстого после прочтения статьи, излагавшей содержание его романа "Хлеб". "Вы казались мне тем инструментом, который никогда, ни в каких условиях не может издавать фальшивую ноту,- говорилось в письме.- И вдруг я услышала вместо прекрасной мелодии захлебывающийся от восторга визг разжиревшей свиньи, услышавшей плеск помоев в своём корыте... Ведь в "Хлебе" вы протаскиваете утверждение, что революция победила лишь благодаря Сталину. У вас даже Ленин учится у Сталина... Ведь это приём шулера... Вы показываете Троцкого предателем. Вы негодяй после этого! Пигмей рядом с этим честнейшим гигантом мысли! Ведь это звучит анекдотом, что он и тысячи благороднейших людей, настоящих большевиков, сейчас арестованных, стремились к восстановлению у нас капиталистического строя... Этому не верит никто!"
Автор письма поднималась до глубоких обобщений о судьбе страны, в которой "волной разлилась реакция", а миллионы людей задыхаются в нищете и удушливой духовной атмосфере. "Лучшие люди, преданные ленинской идее, честные и неподкупные, сидят за решётками, их арестовывают тысячами, расстреливают, они не в силах перенести грандиозную подлость, торжествующую по всей стране, сами уходят из жизни, кончают самоубийством... Произвол и насилие оставляют кровавые следы на советской земле. Диктатура пролетариата превратилась в диктаторство Сталина. Страх - вот доминирующее чувство, которым охвачены граждане СССР... Партия ушла от массы, она превратилась в диктаторскую партию... Сверкающая идея Ленина заменена судорожными усилиями Сталина удержать власть. Где тот великолепный пафос, что в Октябре двинул миллионы на смертельную битву? Под зловонным дыханием Сталина и вот таких подпевал, как вы, вековая идея социализма завяла, как полевой цветок в потных руках мерзавца!" [664]
Во всех этих письмах не встречается ни одного антисоветского высказывания, все они написаны с позиции людей, испытывающих боль за разрушение возведённого большевизмом здания.
XXXIII
Оппозиционеры в лагерях
Особое беспокойство Сталина должны были вызывать сообщения о настроении и поведении оппозиционеров. Если большинство лидеров оппозиции после перехода из комфортных условий существования в тяжёлые условия ссылки выступили с капитулянтскими заявлениями, то тысячи рядовых троцкистов даже в местах лишения свободы оставались не сломленными.
До 1936 года большинство репрессированных оппозиционеров находились в ссылке и политизоляторах - тюрьмах для политзаключённых, где режим был относительно мягким. В 1936 году начался их массовый перевод из мест ссылки в концентрационные лагеря. Параллельно с этим шло резкое ужесточение режима в политизоляторах. На это, равно как и на первые московские процессы, оппозиционеры ответили негодующими письмами в партийные и чекистские органы, что только усилило репрессии по отношению к ним. В феврале 1937 года Ежов подписал приказ, предписывающий предать суду "содержащихся в тюрьмах ГУГБ осуждённых на разные сроки заключения, приславших мне в связи с введением нового тюремного режима и процессом оскорбительные заявления". Среди лиц, подлежащих, согласно этому приказу, новым репрессиям, мы находим имена многих троцкистов, а также лидера группы "децистов" В. М. Смирнова и одного из наиболее непреклонных "правых" В. В. Кузьмина [665].
На февральско-мартовском пленуме ЦК Сталин обнародовал свои планы относительно троцкистов и зиновьевцев. Определив их примерную численность в 30 тыс. человек, он сообщил, что из этого числа уже арестовано 18 тысяч. Таким образом, "каких-нибудь 12 тыс., может быть из старых кадров остаётся... которых мы скоро перестреляем" [666]. Разумеется, эти каннибальские высказывания не вошли в опубликованный текст его выступлений.
Тем временем в лагерях оппозиционеры прибегали к коллективным акциям протеста. Так, троцкисты, находившиеся на Колыме, объявили в августе 1936 года голодовку, предварительно направив в ЦИК и НКВД заявления с требованием об установлении для них режима политзаключённых. На тринадцатый день голодовки администрация прибегла к принудительному искусственному кормлению, в результате чего состояние многих голодающих резко ухудшилось. Спустя некоторое время требования участников голодовки были удовлетворены, троцкисты стали содержаться компактно, а мужья и жёны получили возможность жить совместно (при наличии детей - и с детьми) [667].
В одном из лагерей, где находилось 180 троцкистов, центром их общения стала комната барака, в которой жили супруги Сербский и Захарьян с ребёнком. В донесении охраны, им вменялось в вину следующее "преступление": "Ребёнок 4-5 лет резвится, слыша имена вождей рабочего класса СССР от детей вольнонаёмных служащих, но мать категорически и с угрозами воспрещает ему их воспринимать и произносить... Он выращивается замкнутым от действительности советского веселья и радостной детской жизни и выковывается в будущего троцкиста".
Сербский и Захарьян оказались одними из первых, кому было сфабриковано новое, "лагерное" дело (до этого они уже пять раз подвергались репрессиям). В сентябре 1937 года оба они были приговорены к высшей мере наказания и спустя месяц расстреляны [668].
Примерно в то же время была привлечена к следствию и суду Т. И. Мягкова. В конце 20-х годов она была членом Всеукраинского подпольного центра оппозиции. В 1928 году была выслана на 3 года в Астрахань, где работала секретарём Раковского, участвовала в выпуске листовок, требующих возвращения из ссылки Троцкого и освобождения из тюрем оппозиционеров. После подачи в 1929 году заявления о разрыве с оппозицией была досрочно освобождена. В 1932 году вместе с другими участниками группы И. Н. Смирнова вернулась к нелегальной оппозиционной деятельности и была вторично арестована. С 1933 года содержалась в Верхнеуральском политизоляторе, а затем - в казахстанской ссылке. В июне 1936 года была арестована в Алма-Ате и отправлена в Колымские лагеря сроком на 5 лет [669]. Здесь вначале она работала плановиком-экономистом, жила в благоустроенном бараке для служащих, получала такую же зарплату, как и вольнонаёмные работники, пользовалась правом вести неограниченную переписку.
Как вспоминала подруга Мягковой М. Варшавская, Мягкова говорила начальнику секретно-политического отдела Магаданского УНКВД Мосевичу, осуждённому по процессу ленинградских чекистов в 1934 году: "Уничтожат не только нас. Уничтожат и вас, потому что вы знаете, что мы (троцкисты.- В. Р.) Кирова не убивали" [670].
Осенью 1937 года Мягкова была арестована за то, что вступила в разговор со своим старым товарищем Поляковым, проходившим мимо её барака в составе этапа троцкистов. В ответ на требование охранника отойти от колонны она кричала: "Фашисты, наймиты фашистские, я знаю, что при этой власти не щадят ни женщин, ни детей. Скоро вам будет конец с вашим произволом" [671].
В 50-е годы бывшая оппозиционерка С. Смирнова рассказывала: летом 1937 года Мягкову, как и других троцкистов, привезли в Магадан из дальних лагерей для предъявления новых обвинений. Заключённых помещали в большой барак с двухъярусными нарами. По ночам в бараке появлялась команда охраны, зачитывавшая очередной список осуждённых. В одну из таких ночей вызвали Мягкову.
Последнее письмо Мягковой родным датировано восемнадцатым сентября. А спустя месяц ей был вынесен смертный приговор по следующим обвинениям: находясь в лагере, систематически устанавливала связи с заключёнными троцкистами; держала голодовку в течение шести месяцев; высказывала контрреволюционные пораженческие идеи.
В конце 1937 года начали производиться в массовом порядке мероприятия по ликвидации "зачинщиков-организаторов волынок (т. е. забастовок.- В. Р.) среди троцкистов". Родственникам жертв этих истребительных операций было в 50-60-е годы отказано в партийной реабилитации их близких. Большинство троцкистов были полностью реабилитированы в юридическом и партийном отношении лишь в конце 80-х годов.
Положение троцкистов в лагерях осложнялось тем, что заключённые из числа наиболее тупых или наиболее запуганных сталинистов продолжали выказывать и питать к ним искреннюю ненависть. Один из таких "ортодоксов" в воспоминаниях, написанных в 60-е годы, так рассказывал о своей первой лагерной встрече с троцкистами. В Магадане, где, по его словам, "нас [арестантов] встретили, как рабочих, нужных людей для большой стройки и для добычи крайне нужного стране золота", к прибывшему этапу подошёл один из старых заключённых-троцкистов со словами: "Что, товарищи сталинцы, получили от своего мудрого бати благодарность за верность и преданность?" "Пишу об этом штрихе потому,- присовокуплял к этому рассказу автор воспоминаний,- что бытующее сейчас мнение, что 100 процентов арестованных в те годы были невиновны, неверно. Были тогда и настоящие враги нашего социалистического строительства. Они и в лагере вели антипартийную работу, стремясь поколебать ленинскую убеждённость" [672].
Об отношениях между сталинистами и троцкистами в лагерях много говорит эпизод, описанный в романе К. Симонова "Живые и мёртвые". С явным одобрением Симонов рассказывал, как главный герой романа комбриг Серпилин, находясь в заключении, "без долгих слов избил в кровь одного из своих бывших сослуживцев по гражданской войне, троцкиста, по ошибке избравшего его своим поверенным и поделившегося с ним мыслями о том, что партия переродилась, а революция погибла" [673].
Проводя с 1923 года каждого члена партии через серию погромных кампаний, где неизменным условием выживания являлось выражение ожесточённой ненависти к "троцкизму", Сталин внёс в партию глубокую рознь, которая не иссякала даже в обстановке лагерей. Ожесточение против "троцкистов" лишь усугублялось у лиц, причисленных к ним "по ошибке", мыслью, что виновниками их несчастья являются подлинные троцкисты, и впрямь представляющие опасность для государства.
Историкам ещё предстоит определить, кто из осуждённых по статье КРТД (контрреволюционная троцкистская деятельность) действительно принадлежал к троцкистам. Такой подсчёт может быть облегчен тем, что оппозиционеры, никогда не выступавшие с капитулянтскими заявлениями, были арестованы в первом потоке большого террора и содержались в лагерях, как правило, компактно. Сопоставление некоторых свидетельств о численности подлинных троцкистов позволяет сделать вывод, что она только в колымских и воркутинских лагерях составляла тысячи, а, может быть, и десятки тысяч человек.
Перед администрацией лагерей была поставлена задача: создать троцкистам особо тяжёлый режим. А поскольку троцкисты не скрывали своих убеждений и выступали с коллективными акциями протеста, они подвергались по приказам из Москвы свирепому истреблению.
Вместе с тем бесчисленные сталинские амальгамы породили серьёзный парадокс. Подавляющее большинство подлинных троцкистов были направлены в лагеря в 1936 году, когда Особое совещание не имело права давать более 5 лет лишения свободы. Большинство же тех, кто прибывал в лагеря в 1937-1938 годах, когда по статье "КРТД" давали сроки в 10-25 лет, никогда не принадлежали ни к каким оппозициям. Тупым сталинским тюремщикам было не под силу отделить настоящих троцкистов от тех, кто был подведён под эту статью в горячке большого террора. Поэтому среди тысяч троцкистов остались десятки, может быть, сотни тех, кто не был расстрелян в лагерях. Некоторые из них вышли на свободу после отбытия своего срока и принимали участие в Отечественной войне.
К числу выживших относился, например, А. Р. Пергамент, впервые арестованный за оппозиционную деятельность в 1927 году и высланный в Вятскую область сроком на 2 года. После возвращения из ссылки и вплоть до января 1935 года он работал в Москве помощником председателя Госплана. 26 августа 1936 года был осуждён Особым совещанием к пяти годам лишения свободы. В лагере подписал групповое заявление в ЦК ВКП(б) и Исполком Коминтерна с требованием пересмотра дел троцкистов. 17 июля 1938 года был приговорён к высшей мере наказания, замененной Верховным Судом РСФСР десятью годами лишения свободы [674].
В конце 40-х годов все бывшие троцкисты, находившиеся на воле, оказались "повторниками", направленными вновь в лагеря без предъявления каких-либо новых обвинений.
XXXIV
Воркутинская трагедия
Наиболее масштабная операция по массовому уничтожению троцкистов получила название "воркутинской трагедии" [675]. Известия о ней проникли на Запад вскоре после войны - от бывших лагерников, попавших в число "перемещённых лиц". Свидетельства о троцкистах - жертвах лагерных расстрелов на Воркуте, принадлежавшие Сюзанне Леонгард, появились в начале 50-х годов в троцкистских изданиях разных стран [676].
В 1961 году в "Социалистическом вестнике" была опубликована статья "Троцкисты на Воркуте", написанная бывшим воркутинским узником, скрывшимся под инициалами М. Б. В ней рассказывалось, что к 1937 году в воркутинских лагерях находилось несколько тысяч оппозиционеров, которые с конца 20-х годов содержались в ссылке и "до конца остались верны своей платформе и вождям". Только в одном лагере, где находился автор статьи, содержалось около тысячи "кадровых" троцкистов. Кроме того, по словам автора, в лагерях Печорского края насчитывалось несколько тысяч заключённых, которые, "прежде будучи коммунистами или комсомольцами, примыкали к троцкистской оппозиции, затем в разное время и по разным причинам... были вынуждены раскаяться в своих "ошибках" и отойти от оппозиции" [677].
Большое число воспоминаний о судьбах троцкистов в воркутинских лагерях было собрано Б. И. Николаевским. В 1952 году он направил Н. И. Седовой письмо со свидетельствами нескольких бывших воркутинцев о судьбе Сергея Седова. В них рассказывалось, что летом 1936 года на воркутинский рудник в составе новых этапов прибыло много троцкистов, как недавно арестованных, так и переведённых из других лагерей, политизоляторов и мест ссылки. Их размещали в брезентовых палатках, каждая из которых была рассчитана на 250 человек. Группа троцкистов, в которой находился Седов, была самой многочисленной и организованной на руднике [678].
В коллекции Николаевского находится составленный одним из бывших узников список более 100 активных троцкистов, прибывших в Воркуту в 1936 году и расстрелянных в марте - апреле 1938 года. В нём значатся, в частности, секретарь парторганизации ФОНа (факультет общественных наук) МГУ, член московского троцкистского центра - "организатор по вузам" Сократ Геворкян, один из активных участников сапроновской "группы 15" Миньков и его жена, Ладо Енукидзе (племянник А. С. Енукидзе), московский рабочий Кривцов, секретарь донбасской группы писателей "Забой" Баглюк, секретарь парторганизации Луганского пединститута Дейнека, член Московского центра троцкистов Магид и др. [679]
В статье "Кровь в тундре (из воспоминаний воркутинца)" говорилось, что троцкисты являлись в Воркуте "единственной значительной группой заключённых, которая организованно и упорно до конца оказывала сопротивление сталинской диктатуре, квалифицируя её как фашистскую" [680].
Наиболее подробное описание событий 1936-1938 годов в Воркуте содержится в воспоминаниях Балашова "Воркутинская трагедия". В них рассказывалось, что в лагерь, организованный в 1931 году на воркутинском руднике, летом 1936 года прибыло более 3 тысяч политзаключённых, наиболее многочисленной группой среди которых были "настоящие, убеждённые троцкисты". Их вожаками были С. Геворкян, Владимир Иванов, В. В. Косиор, Мельнайс (крупный экономист, в прошлом - член ЦК комсомола) и бывший секретарь Троцкого Познанский.
Осенью 1936 года эта группа троцкистов объявила голодовку, которой предшествовал сбор подписей под декларацией "большевиков-ленинцев", содержавшей следующие требования:
1) отменить незаконное решение НКВД о переводе всех троцкистов из административной ссылки в лагеря. Дела политических противников режима должны рассматриваться не Особым совещанием, а на открытых судебных заседаниях;
2) рабочий день в лагере не должен превышать восемь часов;
3) питание заключённых не должно зависеть от нормы выработки, которую следует стимулировать не хлебной пайкой, а денежным вознаграждением;
4) размещать политзаключённых в бараках и на рабочих участках отдельно от уголовных элементов;
5) переселить политзаключённых-инвалидов, женщин и стариков из заполярных лагерей в места, расположенные в более благоприятных климатических условиях.
"Это была беспримерная в условиях советских лагерей массовая голодовка протеста политзаключённых,- писал Балашов.- В ней участвовало около тысячи человек, половина из которых находилась на руднике. Начавшаяся 27 октября 1936 года, голодовка продолжалась 132 дня и закончилась только в марте 1937 года".
Насильно осуществляемое искусственное кормление голодающих спасло многих заключённых от смерти, но количество умиравших росло с каждым днем. К голодовке присоединились многие заключённые из соседних лагерей, что поставило под угрозу все производственные планы и задания. Один из голодавших сообщил о голодовке через местного жителя своей жене, англичанке по крови и подданству, которая вскоре выехала из Советского Союза на родину. Там в ряде газет появилось её письмо о голодовке в советском Заполярье. В палате общин был сделан по этому поводу запрос английскому правительству [681].
Голодовка троцкистов закончилась их полной победой. В марте 1937 года им сообщили радиограмму из Москвы: "Объявите голодающим заключённым Воркутинского Печлага, что все их требования будут удовлетворены". Только после этого голодовка была прекращена. Почти всех её участников, оставшихся в живых, пришлось отправить в больницу - так они были слабы.
Через некоторое время троцкисты вышли на работу. В шахту их не посылали. Работали они исключительно на поверхностных объектах, а некоторые даже в конторе рудоуправления в качестве счетоводов, бухгалтеров, экономистов и т. д. Их рабочий день не превышал восьми часов, а питание не зависело от выполнения нормы выработки [682].
Тем временем шла подготовка к расправе над троцкистами, которая должна была производиться в строжайшей тайне от других заключённых. Для этого был выбран старый кирпичный завод, расположенный в 20 километрах от воркутинского рудника, вдали от каких бы то ни было поселений. Осенью 1937 года здесь были поставлены большие брезентовые палатки, обнесённые густой сетью колючей проволоки.
В начале зимы 1937-1938 года на кирпичном заводе было собрано около 1200 заключённых. За исключением семи-восьми "религиозников", всё это были коммунисты, вступившие в партию до революции или в первые её годы [683].
В начале 1938 года в Воркуту прибыл Е. И. Кашкетин, наделённый чрезвычайными полномочиями по приказу НКВД за Љ 00409. О значимости приказа можно судить по двум нулям, ставившимся только в тех случаях, когда приказ принимался по инициативе лично Сталина.
Примечательны некоторые подробности биографии Кашкетина. В сентябре 1936 года медицинская комиссия признала его инвалидом III группы с диагнозом: шизоидный психоневроз. После этого он был уволен из НКВД и направлен на работу в МК ВКП(б). В январе 1938 года был вновь зачислен на службу в НКВД и командирован в Воркуту для руководства оперативной группой по борьбе с троцкистами [684].
Как вспоминала М. М. Иоффе, Кашкетин по время допроса уверял её, что "все обкомы, горкомы, ЦК республик заражены были вашей троцкистской ересью" [685].
Одним из первых на допрос был вызван старый большевик, бывший член ЦК Компартии Армении Вираб Вирабов. Как рассказывал Балашов, "возвращаясь с допроса в сопровождении двух конвоиров, Вирабов громко кричал и жестикулировал: "Я тебе покажу, как бить... Меня, старого революционера, по лицу бить... сволочь сталинская, фашистские палачи!.." Его взъерошенные седые волосы трепал ветер, перекошенное злобой и ненавистью лицо с горящими глазами было страшным. Конвоиры, сжимая в руках автоматы, при каждом резком выкрике или взмахе руки вздрагивали и замедляли шаги" [686].
Особенно жестоким пыткам на допросе был подвергнут И. М. Познанский: "Его истязали, требуя каких-то особых признаний. Сталин хотел добыть возможно больше материалов, дискредитирующих Троцкого" [687].
Допросы, начавшиеся ещё до приезда Кашкетина, сменились в марте групповыми расстрелами. Почти ежедневно десятки заключённых направлялись в тундру, где их встречал взвод стрелков, оснащённый станковым и лёгким пулеметами и "закреплённый", согласно отчёту Кашкетина, "на месте проведения операции".
Расстреливали не только самих троцкистов, но и находившихся вместе с ними членов их семей. "При расстреле мужа, жена его, находившаяся в заключении, автоматически подлежала тоже расстрелу, у более значительных оппозиционеров подлежали расстрелу и дети, достигшие 12-летнего возраста" [688]. Бойня продолжалась до тех пор, пока в живых осталось немногим более ста человек.
Заметая следы преступления, лагерная администрация распорядилась снести в районе старого кирпичного завода все строения и совершенно ликвидировать сам завод. Летом на протяжении двух недель тундру потрясали взрывы аммонала: на "месте операции" взрывали мерзлую землю, чтобы хоть как-то прикрыть трупы убитых.
В настоящее время опубликованы подписанные Кашкетиным акты о приведении в исполнение приговоров тройки НКВД по Архангельской области "за вновь совершённые преступления в лагере". Первый акт зафиксировал расстрел 173 заключённых 1 марта 1938 года. Среди имён расстрелянных мы встречаем имена таких "кадровых" троцкистов, как Геворкян, Яковин, В. Б. Эльцин, Бровер. В сопроводительной записке к акту Кашкетин сообщал, что "операция" продолжалась 10 часов. Следующий акт сообщал о расстреле в марте 1938 года 351 человек, в том числе В. В. Косиора, Познанского, Дингельштедта, Радомысленской (сестры Зиновьева). Всего Кашкетиным и его командой был расстрелян 2901 заключённый [689].
За последние годы в России опубликованы воспоминания бывших узников сталинских лагерей, в которых приводятся рассказы о воркутинской трагедии [690].
В книге "По следам судьбы моего поколения" М. Войтоловская, рассказывая о воркутинской трагедии, замечает: "Мы мало знаем о последних минутах отдельных товарищей, но в целом они умирали так же, как жили - бесстрашно, стойко, героически, предпочтя смерть измене своей молодости и самим себе. Их жизнь и смерть должна оставить запечатленный след в сознании современников и грядущих поколений" [691].
В книге И. Дойчера приводится свидетельство узника сталинских лагерей, польского журналиста Зингера о том, что тысячи заключённых из Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии, появившиеся в 1939-1940 годах в лагерях, не встретили среди старых заключённых троцкистов или зиновьевцев. "Старые заключённые рассказывали об их казни шепотом или намеками, потому что ничего не было более опасным даже для несчастного заключённого, чем навлечь на себя подозрение, что он испытывает симпатию или жалость к троцкистам". В этой связи Дойчер справедливо замечал, что повальное уничтожение троцкистов в 1937-1938 годах явилось главной причиной того, что "в последние 15 лет сталинского правления в советском обществе не осталось ни одной группы, даже в тюрьмах и лагерях, способной бросить ему вызов... В сознании нации образовался громадный провал. Её коллективная память была опустошена, преемственность революционной традиции порвана, способность создавать и кристаллизовать любые неконформистские понятия уничтожена. В итоге в Советском Союзе не осталось не только в практической политике, но даже и в скрытых умственных процессах какой-либо альтернативы сталинизму" [692].
XXXV
Кому была выгодна великая чистка?
Если на одном полюсе советского общества находились противники сталинского режима, обречённые на гибель, то на другом - те, кому в 1937 году жилось поистине хорошо.
Такое масштабное явление, как великая чистка, не могло не иметь своей социальной базы - в виде групп населения, кровно заинтересованных в массовых репрессиях. На такие группы делал ставку Сталин, на них в первую очередь ориентировалась официальная пропаганда.
Великая чистка представляла собой гигантское перераспределение позиций в социальной структуре общества и власти. Такое перераспределение обусловливалось прежде всего тем, что арест любого высокопоставленного работника своим следствием имел продвижение вверх не одного, а сразу нескольких человек. Вслед за замещением такого работника происходила быстрая передвижка по ступеням карьерной лестницы ряда лиц, последовательно занимавших высвобождаемые посты. А поскольку в обстановке снятия людей "слоями" этот процесс происходил в известной степени стихийно, многие одномоментно перепрыгивали через несколько ступеней, движение по которым в нормальных социальных условиях занимает годы. В итоге выдвиженцы 1937-1938 годов оказывались на таких должностях, о которых несколькими годами ранее не могли и мечтать. Поскольку же чаще всего это были молодые, политически неопытные и не склонные к глубоким размышлениям люди, они не могли не одобрять всего, что происходило в стране, и не возносить искреннюю хвалу Сталину, обеспечившему им действительно лучшую и весёлую жизнь.
Не меньшие сдвиги, чем в структуре распределения власти, происходили и в структуре распределения личной собственности. Этот процесс начался ещё в годы коллективизации, когда борьба с кулачеством была сведена не к урезанию кулацких накоплений посредством налоговой политики и других экономических мер, как это предлагала левая оппозиция, а к беспощадной экспроприации имущества семей, подогнанных под категорию "кулаков" или "подкулачников", и к их депортации в отдалённые районы страны. При этом производственное имущество раскулаченных передавалось колхозам (именно поэтому в официальной формуле речь шла о "сплошной коллективизации на основе ликвидации кулачества как класса"), а бытовое имущество (дома, одежда, домашний инвентарь и т. д.) отдавалось односельчанам.
В годы великой чистки процесс насильственного перераспределения собственности шёл более окольными путями. Приговор по 58 статье, как правило, заканчивался словами о конфискации всего имущества, принадлежавшего осуждённому. Такие массовые конфискации затрагивали чаще всего слои, наделённые статусными и материальными привилегиями и успевшими создать внушительные накопления.
Приводя опись имущества, конфискованного у его отца, А. В. Антонов-Овсеенко пишет, что в ней отсутствовали многие вещи, видимо, прикарманенные лицами, осуществлявшими конфискацию. "Могу засвидетельствовать,- со своего рода гордостью подчёркивает он,- что квартира отца нисколько не походила на изображённую в акте лавку нищего старьевщика". В опись не попали "подлинные гравюры известных художников, пишущая машинка, радиола с восемью альбомами пластинок, драгоценности жены, её беличья шуба, дорогие французские духи... и многое-многое другое" [693]. В 30-е годы такие вещи были достоянием лишь весьма узкого привилегированного слоя.
Трагедии семей, переброшенных из разряда привилегированных в разряд изгоев общества, сопутствовал выход на путь преуспевания новых "слуг народа". На смену снимаемым "слоями" партийным, советским, хозяйственным, военным, комсомольским кадрам приходили более молодые возрастные когорты, которым вместе с властью передавались и сопряжённые с ней материальные привилегии - от высоких окладов и персональных машин до просторных квартир и государственных дач. Излишне говорить о том, что́ означало всё это для людей, ещё недавно разделявших бедность и лишения, переживаемые основной частью населения страны.
Конфискованное имущество арестованных передавалось в казну, а некоторая его часть перераспределялась "законным путём" (через "спецторги") в пользу чинов НКВД, как бы подхлёстывая их заинтересованность в вакханалии большого террора. Значительная часть квартир репрессированных также передавалась сотрудникам НКВД. Помимо этого узаконенного мародёрства широко практиковалось и мародёрство нелегальное - присвоение вещей и ценностей прыткими исполнителями во время производства обысков.
Корыстную выгоду от репрессий извлекали не только гласные и негласные сотрудники НКВД, но и добровольные доносчики, использовавшие обстановку поиска "врагов народа" для сведения личных счётов, устранения соперников по службе, а то и для открытого вымогательства материальных благ. На XVIII съезде ВКП(б) рассказывалось о киевской учительнице Могилевской, которая не только клеветала на честных людей, но путём запугивания и шантажа вымогала деньги и путёвки на курорты у разных организаций. О руководителях, отказывавших ей в подобной "помощи", она писала доносы, объявляя их врагами народа [694].
Более квалифицированные, говоря словами Энгельса, "прохвосты, обделывавшие свои делишки при терроре" [695], беззастенчиво развязывали свои преступные инстинкты другими путями. Так, подготовленная известным философом Стэном для Большой Советской Энциклопедии статья "Маркс", после ареста Стэна была напечатана под именем сталинского выдвиженца на "философском фронте" Митина. После того, как в начале 60-х годов этот плагиат был разоблачён, Митин отделался лёгким испугом и сохранил свои позиции на академическом Олимпе вплоть до своей смерти в 1987 году.
Тип ловкого соглядатая, заметно поднявшего в 1937 году свой социальный статус, описан в романе А. Солженицына "Раковый корпус" под именем Русанова. Опасаясь в первые годы после смерти Сталина возвращения из лагеря своего бывшего сослуживца и соседа Родичева, оклеветанного им, Русанов вспоминает: "Капа [жена Русанова] так намечала: как только Родичева арестуют, так Катьку Родичеву сейчас же выселить и захватить всю квартиру, и балкон тогда будет весь их... Операция эта с комнатой была уже вся согласована, и пришли Катьку выселять, но она выкинула номер - заявила, что беременная. Настояли проверить - принесла справку. А по закону беременную выселять нельзя. И только к следующей зиме её выселили, а длинные месяцы пришлось терпеть и жить с ней о бок - пока она носила, пока родила и ещё до конца декретного".
Русанов вспоминал о тридцать седьмом - тридцать восьмом годах как о "прекрасном честном времени", когда "заметно очищалась общественная атмосфера... а люди принципиальные, устойчивые, преданные, друзья Русанова и сам он, ходили с достойно поднятой головой" [696].
Именно люди типа Русанова, вступавшие в круг новой советской элиты, составляли социальную базу великой чистки. Их стремительный путь наверх был тем легче, что занятие аппаратных постов в те годы не требовало прошлых заслуг, специальных знаний и профессиональной подготовки (кроме прохождения в ряде случаев краткосрочных партийных курсов, где выдвиженцы "изучали" несложный набор сталинских догм и фальсификаций). Именно таким людям, "ждущим своего выдвижения", бросил клич Сталин на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, и они отлично поняли смысл этого клича.
Сталинская установка была широко подхвачена всей пропагандистской машиной, которая неустанно повторяла, что враги народа мешали выдвижению "молодых замечательных кадров", затирали "новые свежие силы". В газетах печатались призывы "смелее выдвигать в партийные органы талантливую советскую молодёжь, воспитанную сталинской эпохой", тех, кто "беспощаден к врагам" и "испытан в борьбе с врагами народа". Михаил Кольцов с восторгом писал, что тысячи людей, считавших себя "маленькими скромными винтиками", выдвигаются "на ещё большую, и ещё и ещё большую и ответственную работу" [697]. В разгар избиения командного состава армии Ворошилов заявил на собрании лейтенантов: "Каждый из вас в потенции - маршал" [698].
Выступавшие на XVIII съезде партийные бонзы с удовлетворением приводили цифры выдвиженцев в своих епархиях. Так, констатировалось, что в Киеве только за 1938 год было выдвинуто на партийную работу 2942 человека, на советскую и хозяйственную работу - 11700 "партийных и непартийных большевиков" [699].
Неверно, что все советские люди жили в 1937-1938 годах в постоянном страхе и еженощном ожидании ареста. От таких опасений были начисто свободны представители последнего слоя "выдвиженцев", не имевшие до того времени политической биографии и опасных связей. Проделывая за считанные месяцы неожиданно для самих себя восхождение от рядового инженера или мелкого служащего до секретаря обкома или председателя исполкома горсовета, они въезжали в освобождавшиеся квартиры, построенные для партийно-государственной элиты, получали в своё распоряжение личных шоферов и иную "обслугу", посещали никогда ранее не виданные ими шикарные санатории и другие "положенные" закрытые социально-бытовые учреждения. Эти люди в большинстве своём благополучно пережили войну, потому что, находясь на своих бюрократических постах, не подлежали призыву в армию.
Политика десталинизации велась столь половинчато и непоследовательно при Хрущёве и была столь быстро свернута после его свержения именно потому, что она подрывала позиции этого социального слоя, успевшего прочно привыкнуть к своему бюрократическому всемогуществу и к своим привилегиям.
Для того, чтобы нагляднее представить социальный облик "новобранцев 1937 года", уместно привести хотя бы краткие характеристики их состава.
XXXVI
Новобранцы 1937 года
О возрастном составе аппаратчиков на исходе "кадровой революции" свидетельствуют данные мандатных комиссий XVIII съезда ВКП(б) (март 1939 года) и XVIII Всесоюзной партконференции (февраль 1941 года). Около половины делегатов XVIII съезда с решающим голосом были в возрасте не свыше 35 лет, 81,5 % - в возрасте не старше 40 лет [700]. Среди делегатов XVIII партконференции 35,6 % составляли лица в возрасте до 35 лет, 42,8 % - от 36 до 40 лет [701].
Не менее выразителен состав делегатов XVIII конференции по партийному стажу. 45 % из них вступили в партию в 1927-1928 годах, 35 % - в 1929 году и позднее. Таким образом, подавляющее большинство тех, кто в 1941 году управлял страной, были в годы Октябрьской революции и гражданской войны детьми или подростками и стали коммунистами в то время, когда существование партийных дискуссий и легальных оппозиций было уже невозможно.
Из 71 члена и 68 кандидатов в члены ЦК, избранных на XVIII съезде, соответственно 44 и 66 были избраны в этот орган впервые. Среди новых членов и кандидатов было лишь шесть человек с дореволюционным партийным стажем и четверо - со стажем с 1917 года. Для сравнения укажем, что на XVII съезде из 71 члена ЦК всего 10 человек были избраны впервые, минуя кандидатский цекистский стаж, а из кандидатов более половины состояли в составах ЦК, избранных предыдущими партсъездами. Среди тех, кто вошёл тогда в ЦК впервые, большинство вступило в партию не позднее 1917 года [702].
В апреле 1917 года в партии состояло свыше 100 тыс. чел., к августу 1917 года её численность выросла до 240 тыс. чел. [703] Ещё десятки тысяч членов вступили в партию в последние месяцы 1917 года. В 1973 году в КПСС оставалось 702 человека с партийным стажем до февраля 1917 года и 3340 человек, вступивших в партию в 1917 году [704]. Значительная часть этих людей провела многие годы в сталинских тюрьмах и лагерях, известная часть была сохранена Сталиным в качестве "партийных икон", призванных иллюстрировать преемственность ленинской и сталинской партии.
О масштабах "кадровой революции", осуществлённой между XVII и XVIII съездами, свидетельствовали обнародованные самим Сталиным цифры, которые, по его мнению, служили выражением успехов его кадровой политики. Сталин сообщил, что за отчётный период было выдвинуто на руководящие партийные и государственные посты "более 500 тыс. молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии" [705].
Говоря о том, что после великой чистки на руководящих постах утвердился четвёртый или пятый слой аппаратчиков (предыдущие слои были истреблены почти целиком), Хрущёв замечал, что это были люди "уже без революционного прошлого, как бы без рода и племени, если говорить о революционной деятельности" [706].
На смену нескольким поколениям большевиков (шестидесятилетним, пятидесятилетним и сорокалетним), почти целиком уничтоженным в пожаре великой чистки, пришло поколение людей, только недавно перешагнувших порог своего тридцатилетия. От них Сталин мог ожидать безоговорочного конформизма и беспрекословного, бездумного послушания при любых поворотах своего политического курса.
Для характеристики стремительности, с которой происходило продвижение этих людей, приведем некоторые биографические данные тех, кто впоследствии управлял партией и страной.
Брежнев родился в 1906 году, стал членом партии в 1931 году, в 1936 году работал директором техникума. В 1937 году был выдвинут на пост зампреда исполкома Днепродзержинского городского совета, а в 1939 году - на пост секретаря Днепропетровского обкома партии.
Косыгин родился в 1902 году, член партии с 1927 года. В 1937 году занимал должность рядового инженера, откуда был выдвинут на пост директора небольшой ленинградской фабрики. В 1938 году занимал всё более ответственные посты в Ленинградском обкоме и облисполкоме. В 1939 году был назначен наркомом текстильной промышленности СССР и избран членом ЦК ВКП(б). В 1940 году стал заместителем председателя Совнаркома СССР.
Громыко родился в 1909 году, член партии с 1931 года. До 1939 года работал научным сотрудником института экономики, откуда внезапно был переведён на дипломатическую работу. В 1943 году занял пост посла СССР в США.
О том, как такие люди отбирались на ответственную работу, свидетельствует рассказ Молотова о поисках им кандидатуры на освободившуюся должность наркома финансов СССР. Поручив представить ему список партийных работников, окончивших финансовый институт, Молотов просмотрел их личные дела и остановился на кандидатуре Зверева, который был тогда секретарём одного из московских райкомов [707].
Многие выдвиженцы заполняли вакуум руководящих работников на тех предприятиях, куда направлялись после окончания института. Так, В. А. Малышев, окончивший в 1937 году технический вуз, был направлен на Коломенский машиностроительный завод, где сразу же был назначен главным инженером. Других кандидатур на эту должность не имелось, так как все инженеры, работавшие на этом крупном предприятии, были арестованы [708]. В 1939 году Малышев был избран членом ЦК и назначен наркомом тяжёлого машиностроения, а спустя год - ещё и зампредом Совнаркома СССР.
Некоторые выдвиженцы, не способные справиться с новыми обязанностями не только из-за своей неопытности, но и из-за дезорганизации производства в результате бесчисленных арестов, сами попадали под каток репрессий. Шрейдер вспоминал о встрече в тюремной камере с молодым человеком, рассказавшим, что во время учёбы на последнем курсе авиационного института он был неожиданно вызван к наркому авиационной промышленности М. М. Кагановичу. Там он узнал о своём назначении на должность начальника ЦАГИ, где весь руководящий состав был к тому времени арестован. Вскоре молодой руководитель огромного института был утверждён председателем правительственной комиссии, созданной для приёмки нового военного самолета. На испытаниях самолет разбился, а управлявший им прославленный летчик Чкалов погиб. Председатель комиссии вместе со всеми другими лицами, имевшими отношение к испытанию самолета, был арестован [709].
Во многих случаях на ответственную работу выдвигали рабочих-стахановцев, не имевших никакого представления об управленческой деятельности. Хрущёв вспоминал, как инженеры, попавшие под начало бывшего известного стахановца Дюканова, жаловались на применявшиеся последним "методы руководства": "Если что-то не ладится и что-то не выполнено, так у него один аргумент: "Ты смотри, а то я тебе ж... нашлёпаю". И каждый из нас, инженеров, дважды в сутки носит к нему это место, чтобы он его нашлёпал" [710].
На исходе великой чистки в руководящие сферы проникали и те, чьи ближайшие родственники были врагами Советской власти,- лишь бы у них не было связей со старой большевистской средой. В 70-е годы член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Кунаев, начавший своё карьерное восхождение в конце 30-х годов, поставил помпезный монумент на могиле своего тестя - бывшего купца Ялымова, в годы гражданской войны занимавшего высокий пост в колчаковской администрации города Акмолинска. Кунаева не смутило даже то обстоятельство, что участие Ялымова в расправе над большевиками было описано в романе известного казахского писателя Сакена Сейфуллина, погибшего в 1937 году [711].
"Новобранцы 1937 года" были несравнимо менее компетентнее и идейнее тех, кому они пришли на смену. Преданность большевистским идеалам у них была заменена поистине безграничной личной преданностью вождю и готовностью к ревностному исполнению любых директив, идущих из его канцелярии. Писатель Чуев, вращавшийся в этой среде, приводит характерный рассказ бывшего секретаря ЦК Компартии Грузии Мгеладзе о его беседе с Сусловым, который восторженно говорил: "Пойми, ведь только благодаря Сталину мы все так поднялись. Только благодаря Сталину всё у нас есть" [712].
Такие люди вплоть до своих последних дней были склонны к возвеличиванию Сталина и признанию "пользы" сталинских репрессий. Так, бывший министр сельского хозяйства Бенедиктов в 80-х годах подчёркивал в своём интервью: "Думаю, Берию, как и Мехлиса, Сталин использовал как своего рода "дубинку страха", с чьей помощью из руководителей всех рангов выбивалось разгильдяйство, ротозейство, беспечность и другие наши болячки... И, надо сказать, подобный, не очень привлекательный метод срабатывал эффективно" [713].
Будучи стерильно "чистыми" в смысле свободы от всякого рода политических сомнений, не говоря уже об инакомыслии, "новобранцы 1937 года" значительно меньше заботились о нравственной чистоте в своём личном повседневном поведении. Многие из них очень скоро обнаружили податливость к таким формам коррупции, которые были заведомо невозможны до великой чистки. Примером этого может служить поведение Усмана Юсупова, приложившего руку к уничтожению первых поколений узбекских коммунистов и выдвинутого в 1937 году на пост первого секретаря ЦК КП Узбекистана. В годы войны обнаружилось, что Юсупов был владельцем собственной животноводческой фермы, табуна скакунов и подпольной артели, производившей вино, которое по тайным каналам сбывалось в уральские города. Когда инспектор ЦК КПСС сообщил об этих фактах Маленкову, от того последовало указание: "проверку прекратить, немедленно возвращаться" [714].
Подобные факты бросались в глаза всякому непредвзятому человеку. Академик Вернадский в 1941 году записал в своём дневнике: "Одну основную ошибку он [Сталин] сделал: под влиянием мести или страха, уничтожением цвета людей своей партии - он нанёс потери, которые невозвратимы, так как реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, которые продолжают лезть в партию, уровень которой в среде, в которой мне приходится вращаться, ярко ниже беспартийных" [715].
К моменту смерти Сталина "новобранцам 37 года" было в среднем 50 лет. Пришедшие к власти совсем молодыми и прошедшие выучку на сталинских методах руководства, эти люди не были способны и склонны к перестройке своего образа жизни и образа мышления, но зато были достаточно энергичны, чтобы добиваться пожизненного закрепления своих властных позиций и материальных привилегий. Их не устраивали ни предусмотренное новым Уставом КПСС, принятым на XXII съезде, систематическое обновление партийных кадров на всех уровнях, ни нараставшее в партийных и беспартийных массах стремление к более смелому разоблачению преступлений прошлого и к демократизации общественно-политической жизни.
Интересам и психологии этого несменяемого слоя, прочно привыкшего к своему бюрократическому всемогуществу и к своим привилегиям, всецело отвечал политический курс, утвердившийся в застойный период: отказ от сколько-нибудь серьёзных изменений как в сложившихся экономических, социальных и политических структурах, так и в персональном составе руководящих кадров.
Выдвинувшаяся в годы великой чистки правящая элита продержалась у власти на протяжении полувека. По мере её старения и одряхления всё более стагнировали экономическая и социальная политика, политическая система советского общества. Был искусственно задержан социальный рост поколения, духовно сформировавшегося под влиянием XX съезда КПСС.
Устранив Хрущёва, брежневская клика не только наложила безусловное табу на дальнейшее освещение и осмысление трагических уроков сталинизма, но и предприняла шаги, направленные на ползучую реабилитацию Сталина. В этих целях были выпущены художественные произведения и тщательно отредактированные мемуары сталинистов, восстанавливающие престиж Сталина как строгого, но мудрого государственного деятеля и великого полководца. Так происходило попятное движение даже от половинчатой и непоследовательной хрущёвской оттепели.
Последние видные представители поколения "новобранцев 1937 года" либо умерли в первой половине 80-х годов (Брежнев, Косыгин, Суслов, Устинов, Андропов, Черненко), либо были выведены на пенсию в первые годы "перестройки" (Громыко, Тихонов, Зимянин, Пономарёв и др.). На смену им пришло выросшее под их покровительством новое поколение бюрократов, проложивших себе дорогу к власти долголетним аппаратным служением, последовательным продвижением по ступенькам партийной иерархии, угодливостью и подобострастием по отношению к вышестоящим. Бюрократическая безнаказанность и балансирование в мире чиновничьих игр и интриг превратили большинство представителей этого поколения в циников и коррупционеров, озабоченных исключительно соображениями личной карьеры. Получив свободу действий, они оказались способны лишь к тому, чтобы, прикрываясь обманными лозунгами "революционной перестройки", "обновления и возрождения социализма", осуществить демонтаж социалистических основ советского общества. Непрерывно меняя свои лозунги, эти "наследники наследников" Сталина вели страну с завязанными глазами к распаду, экономическому хаосу и политической катастрофе. Так великая чистка через полвека отозвалась на судьбах нашей страны.
XXXVII
Кто и как был наказан после смерти Сталина
Наиболее наглядным проявлением непоследовательности в разоблачении сталинских преступлений была снисходительность к их непосредственным исполнителям.
В 50-е годы было привлечено к уголовной ответственности лишь несколько сот ежовско-бериевских палачей. Даже прямые указания выживших жертв террора на своих инквизиторов в большинстве случаев не приводили к наказанию последних. Так, в 1955 году старая большевичка Лазуркина направила в ЦК заявление, в котором сообщалось о применении к ней и бывшему секретарю Ленинградского обкома ВЛКСМ Уткину зверских истязаний бывшими следователями НКВД Галкиным и И. П. Карповым. В результате проверки этих фактов Особая инспекция НКВД приняла решение, в котором говорилось: "Карпов применение мер физического воздействия к Уткину отрицает. Подтвердить же другими доказательствами заявление Уткина не представляется возможным". Проявив, таким образом, больше доверия палачу, чем его жертвам, работники Особой инспекции ограничились тем, что указали Карпову: он "получил от Уткина несоответствующие действительности показания". Относительно Галкина было отмечено, что он "по работе характеризуется положительно", а потому его наказание следует ограничить понижением в должности [716].
Даже когда проверка устанавливала неоспоримые факты виновности бывших следователей, к ним применялись крайне мягкие меры наказания. Одним из примеров этого является расследование Комитетом партийного контроля преступлений Г. Г. Карпова, в конце 50-х годов работавшего председателем Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР. Как указывалось в справке Комитета, Карпов, занимавший в 30-е годы ответственные посты в Ленинградском управлении и Псковском окружном отделе НКВД, "проводил массовые аресты, применял извращённые методы следствия, фальсифицировал протоколы допросов". Эти факты были установлены ещё в 1941 году военной коллегией войск НКВД Ленинградского военного округа, которая вынесла определение о возбуждении уголовного дела в отношении Карпова. Однако к тому времени Карпов находился на работе в центральном аппарате НКВД, где это решение было положено в архив.
Ознакомившись со всеми этими фактами, партследователи 50-х годов приняли такое соломоново решение: "За допущенные нарушения социалистической законности в 1937-1938 гг. т. Карпов Г. Г. заслуживал исключения из КПСС, но, учитывая давность совершённых им проступков и положительную работу в последующие годы, Комитет партийного контроля ограничился в отношении т. Карпова объявлением ему строгого выговора с занесением в учётную карточку" [717].
Под "партийный суд" попали и бывшие работники УНКВД по Ивановской области Волков, Серебряков и Козлов. Было установлено, что они принимали участие в фабрикации нескольких крупных фальсифицированных дел. После получения от арестованного секретаря обкома Епанечникова показаний на 63 руководящих работников области ими было сфабриковано групповое дело, по которому было осуждено большое количество лиц. Многие из осуждённых, в том числе два секретаря обкома, председатель облисполкома, секретарь обкома комсомола, секретарь Партколлегии КПК по Ивановской области были расстреляны. После смены руководства области данные сотрудники НКВД арестовали ещё одного секретаря обкома и добились от него показаний о существовании в области "запасного право-троцкистского центра", в который якобы входили заменившие прежних руководителей три секретаря обкома, председатель облисполкома, прокурор области, председатель облсуда. За все эти злодеяния палачи отделались исключением из партии [718].
Столь же "суровая" кара была применена к Городниченко и Боярскому, работавшим в 1937 году в органах НКВД Северо-Осетинской АССР. Комитет партийного контроля установил, что они сфабриковали дело о существовании в республике буржуазно-националистической организации, по которому было арестовано более 600 человек. И эти палачи после разоблачения их преступлений остались на свободе, будучи лишь исключены из рядов КПСС [719].
Если многие лица, изобличенные в тягчайших должностных преступлениях, отделывались лёгким испугом, в крайнем случае - наказанием по партийной линии, то значительно суровей "партийное следствие" относилось к тем, кто совершил в 20-30-е годы деяния, в отношении которых "правосудие" хрущёвских и брежневских времён не признавало срока давности.
Юридическая реабилитация 50-х годов не коснулась тех немногих уцелевших коммунистов, которые принимали активное участие в деятельности оппозиций. К ним относилась, например, С. Н. Равич, в прошлом жена старого большевика В. А. Карпинского. В полном собрании сочинений Ленина встречаются десятки писем, адресованных Карпинскому и Равич. В 1935 году Равич была арестована как активная участница "новой" или "ленинградской" оппозиции 20-х годов. Она провела около 20 лет в лагерях и ссылке и умерла в 1957 году, получив отказ в реабилитации, несмотря на соответствующие ходатайства Г. И. Петровского и Е. Д. Стасовой [720].
Засевшие в партийных и правоохранительных органах сталинисты даже после XX съезда КПСС делали немало для того, чтобы затормозить реабилитацию или не допустить реабилитированных к возвращению на работу. 28 июня 1956 года Г. И. Петровский, хлопотавший о реабилитации своих товарищей по партии, записал в дневнике: "Медленно идёт ликвидация сталинщины. Нет доверия возвращаемым. Медленно восстанавливают и реабилитируют. Не берут стариков на работу" [721].
Нередко "преступлениями" или во всяком случае проступками, не допускавшими восстановления в партии, признавались не вполне "ортодоксальные", с точки зрения сталинистов, высказывания, произнесённые много лет назад. Так, во время разбора апелляции бывшего партийного работника Ефимова ему напомнили об "ошибке", допущенной им в лекции, прочитанной в 1935 году. "Ошибка" эта сводилась к следующему: на вопрос, почему на первом процессе Зиновьева он не был приговорён к расстрелу, Ефимов ответил: Зиновьев - старый революционер и теоретик, работавший вместе с Лениным в эмиграции, член ЦК партии с 1907 по 1927 год, а после революции - член Политбюро и председатель Исполкома Коминтерна; поэтому его расстрел нанёс бы "моральный урон мировому коммунистическому движению, подорвав его нравственный авторитет в широких партийных массах за рубежом". Зачитав этот ответ, донос о котором хранился в партийном архиве, первый секретарь Ленинградского обкома Спиридонов упрекнул Ефимова в том, что он двадцать лет назад ответил на вопрос "неправильно, не по-партийному". Этот факт, наряду с другими аналогичными "ошибками" Ефимова в 30-е годы, послужил основанием для отказа в восстановлении в партии [722].
Ещё более настороженно "переследователи" 50-60-х годов относились к участникам бывших оппозиций, судьба которых после освобождения из лагерей складывалась намного труднее, чем судьба других узников сталинизма. Сам факт участия в легальной левой оппозиции 20-х годов (не говоря уже о её подпольных формированиях в последующие годы) считался достаточным для отказа в партийной реабилитации.
Отражая эту установку, справка Комитета партийного контроля указывала: "При рассмотрении дел иногда выяснялось, что среди реабилитированных по суду и подавших заявления о восстановлении в КПСС были лица, которые в период острой борьбы с троцкистами, зиновьевцами и правыми оппортунистами активно выступали против партии, в защиту оппозиции. Этих людей не было оснований привлекать к судебной ответственности, но из партии они в своё время были исключены правильно. Поэтому Комитет партийного контроля отказывал таким лицам в восстановлении в КПСС" [723].
О том, как проходил разбор апелляций бывших оппозиционеров, рассказывается в воспоминаниях Е. Осипова. Во время слушания его дела в 1958 году на бюро Ленинградского обкома он обнаружил, что партийные органы в 30-е годы пользовались другими материалами, нежели НКВД. Подняв персональное дело Осипова, хранившееся в партийном архиве, докладчик "перечислил столько фактов моего "отступничества", сколько НКВД далеко не было известно. Во всяком случае, некоторые из них не возникали ни на одном допросе по моему делу - ни в 1935 г., ни позднее". Так, партследователь сообщил, что во время празднования десятилетия Октябрьской революции, когда в Ленинграде проходила альтернативная оппозиционная демонстрация, Осипов, служивший тогда в военной части, охранял пулеметы в Петропавловской крепости. "Если бы НКВД было в своё время всё это известно,- замечал Осипов,- не то, что я бы там что-то такое делал, а что просто имел какое-то касательство к оружию во время тех демонстраций... то меня тотчас бы расстреляли".
Партследователь подробно изложил, в каком году Осипов выступал на стороне оппозиции и читал её платформу, когда он присутствовал на оппозиционном собрании и т. д. После этого выступления докладчику не было задано ни одного вопроса, а председательствующий на заседании Спиридонов заявил: "Предлагаю Осипова в партии не восстанавливать ввиду его слишком большой активности в оппозиции, а также... ввиду слишком долгого пребывания вне рядов партии".
На том же заседании рассматривалась апелляция бывшего рабочего Ижорского завода, который привёл на штурм Зимнего дворца пятьсот красногвардейцев из Колпина. Этот человек, в 1925-1927 годах поддерживавший, как и большинство ленинградских коммунистов, "новую оппозицию", тем не менее при Кирове работал заместителем председателя Ленсовета. Находясь с 1935 года в ссылке, он после начавшихся там арестов сам пришёл в местное отделение НКВД и заявил: "Почему вы всех моих товарищей забираете, а меня нет?" На это ему было отвечено: "Идите, немножко погуляйте, не беспокойтесь. Подойдёт очередь и ваша. Что Вы волнуетесь?" Вскоре он был арестован по ложному обвинению в попытке побега из ссылки и получил 10 лет лагерей. И этому человеку ленинградские бюрократы также отказали в восстановлении, используя циничную формулировку об "отрыве от партии (в годы ссылок и лагерей! - В. Р.)" [724].
При рассмотрении заявлений о реабилитации сохранялся прежний покров секретности. Ни лицам, хлопотавшим о своей реабилитации, ни родственникам осуждённых (если речь шла о посмертной реабилитации) не предоставлялась возможность ознакомиться с материалами их дел, в особенности с "агентурными материалами", т. е. доносами и данными наружного наблюдения, получить очную ставку со своими доносчиками и следователями. Реабилитация проводилась путём бюрократической разборки дел в тайниках партийных или гэбистских канцелярий. "Переследователи" (так же как ранее "двойки", "тройки" или особые совещания) лишь листали следственные и судебные документы. Обнаружив в них очевидные нелепости, они принимали решения о реабилитации, а обнаружив сведения о действительно оппозиционной деятельности - отказывали в ней. Тридцатилетняя давность такой деятельности не считалась смягчающим обстоятельством, поскольку речь шла о самой опасной, с точки зрения партийных бюрократов, "вине" - пресловутой "антипартийности". Ведь всё в сталинской политике, за исключением явно беззаконных репрессий, продолжало считаться выражением правильности "генеральной линии партии".
XXXVIII
Террор против зарубежных коммунистов
До сих пор речь шла о массовых репрессиях против советских людей. Но с не меньшей свирепостью чистка была направлена против революционных эмигрантов, деятелей международного коммунистического движения.
В середине 30-х годов в Советском Союзе находилось несколько десятков тысяч зарубежных коммунистов. Одни из них работали в Коминтерне, Профинтерне, Коммунистическом Интернационале молодёжи и других международных организациях. Другие трудились на советских предприятиях и в учреждениях. Значительным было также число беспартийных эмигрантов, воспользовавшихся правом убежища, которое предоставлялось, согласно Конституции СССР, "зарубежным гражданам, преследуемым за защиту интересов трудящихся, или научную деятельность, или национально-освободительную борьбу" [725]. Как считал известный советский разведчик Л. Треппер, восемьдесят процентов этих людей были репрессированы в годы великой чистки [726].
Одними из первых были арестованы находившиеся в СССР основатели зарубежных компартий, участники первых конгрессов Коминтерна, в прошлом - деятели левого крыла II Интернационала. Известна фотография Президиума I Конгресса Коминтерна, где рядом с Лениным сидят зарубежные делегаты Клингер, Эберлейн и Платтен. Все они погибли в сталинских тюрьмах и лагерях.
Одним из старейших революционеров-интернационалистов был Э. Пелузо, в разные годы своей жизни состоявший членом социал-демократических и коммунистических партий Франции, Испании, Португалии, Австрии, Швейцарии, Баварии, Италии. На следствии Пелузо был обвинён в связях с Зиновьевым, Бухариным и Радеком и др. На это он ответил, что точно так же его можно обвинять в связях с Лениным и Розой Люксембург. Как указывалось в его жалобе, направленной прокурору, "четыре человека, вооружённые различными инструментами, били меня в течение 40 минут, повесив меня головой вниз". В 1940 году Пелузо был приговорён Особым совещанием к пяти годам ссылки, а в 1942 году был расстрелян по обвинению в принадлежности к "контрреволюционной повстанческой организации" [727].
Как рассказывал И. Райсс, в начале 1937 года в НКВД была подготовлена записка, в которой утверждалось, что все оставшиеся в России после Брестского мира военнопленные на самом деле остались в целях шпионажа. Эта записка, писал Райсс, "по-видимому, должна была обосновать расправу с иностранными коммунистами-эмигрантами, которых сейчас поголовно истребляют в СССР". Райсс подчёркивал, что "особенно отчаянное положение тех, у кого на родине господствует фашизм: немцев, поляков, венгров и т. д. Их некому было защищать, с ними, следовательно, нечего было церемониться. Как правило, все они обвинялись в шпионаже. Очень скоро перешли к аресту русских, женатых на иностранках, т. е. на "шпионках"" [728].
С особой жестокостью репрессии обрушились на аппарат Коминтерна. В 1937-1938 годах в Москве готовился коминтерновский процесс. В тюрьму, где находились работники Коминтерна, несколько раз приезжали Маленков и Поскребышев, проверяя, как движется "коминтерновское дело". На шестой день после ареста погиб на допросе Ян Анвельт, ответственный секретарь Интернациональной контрольной комиссии Коминтерна, председатель Эстонской трудовой коммуны в 1918-1919 годах. Руководитель службы связи Коминтерна с его зарубежными центрами Мельников после осуждения к высшей мере наказания ещё восемь месяцев продолжал руководить зарубежной сетью из камеры внутренней тюрьмы НКВД, после чего был расстрелян [729].
Активное участие в расправах над революционными эмигрантами принимал заведующий отделом кадров Коминтерна Георгий Дамянов, работавший под псевдонимом "Белов" и до своего назначения на этот пост свирепствовавший в Испании в качестве инспектора Интернациональных бригад. Без санкции Мануильского и "Белова" НКВД не имел права арестовывать иностранных коммунистов. Дамянов подготовил для НКВД сотни справок и характеристик с замечаниями типа: "не пользуется политическим доверием", "сомнителен с точки зрения знакомств" и т. п. [730] С 1946 года Дамянов находился на посту министра обороны, а после смерти Димитрова стал Председателем президиума Народного собрания Болгарии.
При повальной расправе с коминтерновскими кадрами уцелело, однако, большинство лидеров высшего ранга - членов Президиума и секретариата ИККИ. Эти люди надёжно зарекомендовали себя как покорные исполнители воли Сталина, участники борьбы со всеми оппозициями и "уклонами" в международном коммунистическом движении. Находясь долгие годы на содержании Москвы и пользуясь привилегиями наряду с высшими советскими бюрократами, эти люди постепенно утрачивали качества коммунистов. Имея в виду это "руководящее ядро", Троцкий писал в 1937 году: "Аппарат Коминтерна состоит из людей, прямо противоположных типу революционера. Действительный революционер имеет своё, завоеванное им мнение, во имя которого он готов идти на жертвы, вплоть до жертвы жизнью. Революционер подготовляет будущее и поэтому в настоящем легко мирится со всякими трудностями, лишениями и преследованиями. В противовес этому, бюрократы Коминтерна - законченные карьеристы. Они не имеют никакого мнения и подчиняются приказам того начальства, которое им платит. Так как они - агенты всемогущего Кремля, то каждый из них чувствует себя маленьким "сверхчеловеком". Им всё позволено. Они легко порочат честь других, так как у них нет собственной чести. Это совершенно выродившаяся и деморализованная до мозга костей организация держится в радикальном общественном мнении, в том числе и во мнении рабочих, только авторитетом Кремля, как "строителя" социалистического общества" [731].
Разумеется, эти слова Троцкого нельзя абсолютизировать. Многие руководители Коминтерна имели весомое революционное прошлое и субъективно были преданы делу коммунизма. В ряде случаев они пытались противодействовать террору, обрушившемуся на их партии и коммунистическое движение в целом, хотя по большей части ограничивались при этом лишь обращениями к Сталину и его подручным. 28 марта 1938 года Е. Варга писал Сталину: "Находящиеся на свободе в Советском Союзе кадры вследствие массовых арестов глубоко деморализованы и обескуражены. Эта деморализованность охватывает большинство работников Коминтерна и простирается вплоть до отдельных членов секретариата ИККИ. Главной причиной этой деморализованности является ощущение полной беспомощности в делах, касающихся арестов политэмигрантов... Многие иностранцы каждый вечер собирают свои вещи в ожидании возможного ареста. Многие вследствие постоянной боязни полусумасшедшие, неспособны к работе" [732].
Г. Димитров, которому направлялись материалы следствия над зарубежными коммунистами, в ряде случаев посылал секретарям ЦК ВКП(б), руководителям НКВД и прокуратуры положительные характеристики на арестованных, которые иногда способствовали их освобождению. Однако его влияние было весьма невелико. Л. Треппер рассказывал о встрече Димитрова с болгарскими коммунистами, которые заявили ему:
"- Если ты не сделаешь всё необходимое для прекращения репрессий, то мы убьём Ежова, этого контрреволюционера.
Димитров не оставил им никаких иллюзий:
- Я не имею возможности сделать что бы то ни было, всё это находится исключительно в компетенции НКВД".
К этому рассказу Треппер добавлял, что "болгарам не удалось убрать Ежова. Он же их перестрелял, как кроликов. Югославы, поляки, литовцы, чехи - все исчезли. В 1937 году кроме Вильгельма Пика и Вальтера Ульбрихта, не осталось ни одного из главных руководителей Коммунистической партии Германии. Репрессивное безумие не знало границ" [733].
Сталин оказывал непрерывное давление на руководителей Коминтерна, стремясь глубже втянуть их в проведение и идеологическое обоснование политического террора. 11 февраля 1937 года он принял Димитрова для обсуждения проекта постановления ИККИ по поводу процесса Радека - Пятакова. Как явствует из записи Димитрова, Сталин заявил ему: "Европейские рабочие думают, что всё из-за драки между мною и Троцким, из-за плохого характера Сталина". Чтобы дезавуировать подобные мнения, Сталин потребовал указать в постановлении, что Троцкий и его сторонники "боролись против Ленина, против партии ещё при жизни Ленина". В заключение беседы Сталин произнёс зловещую фразу: "Вы все там, в Коминтерне, работаете на руку противника" [734].
В ноябре 1937 года, познакомившись с очередным проектом постановления ИККИ о борьбе с троцкизмом, Сталин дал Димитрову ещё более изуверскую установку: "Троцкистов надо гнать, расстреливать, уничтожать. Это всемирные провокаторы, злейшие агенты фашизма" [735].
Зарубежные коммунисты представляли особую опасность для Сталина, потому что они во время пребывания в своих странах имели доступ к троцкистским источникам. Основанием для арестов политэмигрантов часто служило их знакомство с "троцкистской литературой". В этом отношении показательна судьба Д. Гачева, члена Болгарской компартии в 1921-1926 годах и члена ВКП(б) в 1926-1938 годах (революционные эмигранты нередко после прибытия в СССР меняли членство в своих партиях на членство в ВКП(б)). В заявлении генеральному прокурору СССР Гачев, осуждённый к 8 годам лагерей за "контрреволюционную троцкистскую деятельность", писал, что единственным вменявшимся ему "преступлением" было чтение в 1934 году статьи Троцкого, обнаруженной им случайно - во французской газете, которой были обёрнуты продукты его товарища, приехавшего из Болгарии. Несмотря на то, что он в личной беседе сослался на эту статью как на "новый пример перерождения троцкизма в самый неприкрытый фашизм", следствие расценило этот разговор как свидетельство того, что Гачев, "субъективно не являясь троцкистом, объективно вёл пропаганду контрреволюционных троцкистских идей" [736].
Во многих случаях сам факт ареста зарубежного коммуниста рассматривался как доказательство его принадлежности к шпионам и троцкистам. 31 августа 1937 года представитель Компартии Польши при ИККИ Белевский писал секретарю ИККИ Москвину (псевдоним бывшего чекиста Трилиссера): "Арест органами НКВД ряда членов КПП и особенно членов ЦК КПП указывает на существование в рядах КПП и её ЦК агентуры классового врага, а именно пилсудчиков и троцкистов" [737].
В такой иррациональной атмосфере неизбежно возникала, говоря словами немецкого поэта-эмигранта И. Бехера, "атмосфера джунглей, где никто никому не доверяет, где то охотник становится добычей, то добыча охотником, а вся политическая деятельность сводится к "выдаче" своих ближних". Описывая противоречивые чувства, которые в 30-е годы обуревали его, как и других зарубежных коммунистов, Бехер вспоминал: "В той же мере, в какой я почитал и любил Сталина, я был потрясён некоторыми вещами, происходившими в Советском Союзе... Моя сущность была расколота... "Об этом не говорят" - это неписаное общее правило было просто нашим общим лицемерием" [738].
Свирепость расправ с зарубежными коммунистами объяснялась в значительной степени страхом Сталина перед возможностью возникновения неконтролируемых им социалистических революций в других странах, в результате чего центр революционного движения мог переместиться из Москвы, а само это движение попало бы под водительство IV Интернационала. Чтобы сохранить свой безграничный контроль над коммунистическим движением, Сталин беспощадно уничтожал зарубежных коммунистов, за исключением тех, кто своим соучастием в его преступных акциях доказал свою личную преданность и "надёжность".
Говоря об истреблении интернационалистов, Троцкий напоминал, что убийство Жана Жореса было совершено тёмным мелкобуржуазным шовинистом, а убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург - контрреволюционными офицерами. Теперь же "империализму не приходится более полагаться на "счастливый случай": в лице сталинской мафии он имеет готовую международную агентуру по систематическому истреблению революционеров" [739].
В наиболее тяжёлом положении оказались коммунисты из стран с фашистскими или полуфашистскими режимами, где компартии действовали в подполье (в 30-е годы диктаторские, тоталитарные и авторитарные режимы существовали более чем в половине стран Европы). Находившиеся в СССР члены компартий Германии, Австрии, Венгрии, Италии, Румынии, Болгарии, Югославии, Финляндии были подвергнуты особенно жестокому истреблению.
В июле 1937 года был вызван в Москву генеральный секретарь ЦК Компартии Югославии Милан Горкич. Спустя несколько месяцев работникам Политсекретариата КПЮ, находившегося в Париже, было сообщено, что Горкич арестован "как английский шпион", оставшееся руководство КПЮ распускается, а денежная помощь партии со стороны Коминтерна приостанавливается до тех пор, пока "Коминтерн не примет другого решения" [740].
После ареста Горкича обязанности ответсекретаря ЦК КПЮ было поручено выполнять Тито. В марте 1938 года он прибыл из Парижа в Югославию для образования временного руководства КПЮ, которое должно было выполнять роль ЦК до решения "вопроса о КПЮ" руководством Коминтерна. В мае Тито создал такое временное руководство, в которое вошли А. Ранкович, М. Джилас и И. Л. Рибар [741].
Ещё находясь в Париже, Тито опубликовал три статьи, выражавшие восхищение "беспощадными чистками" в СССР. В статье "Троцкизм и его пособники" он обнаружил понимание сталинистского толкования "троцкизма", заявив: "От скрытых троцкистов часто слышишь: "Я не троцкист, но и не сталинист". Кто так говорит, тот наверняка троцкист" [742].
В августе 1938 года Тито прибыл в Москву, где к тому времени было арестовано уже 800 югославских коммунистов. Здесь ему пришлось прежде всего написать пространное объяснение в связи с арестом его жены, немецкой коммунистки Л. Бауэр. В нём Тито сообщал, что просил жену "не иметь никаких связей с эмигрантами из Германии, так как боялся, чтобы кто-нибудь её не использовал её для вражеских целей по отношению к СССР". Тем не менее он каялся в том, что "здесь был недостаточно бдителен" и заявлял, что связь с Бауэр является "большим пятном" в его партийной жизни [743].
Впоследствии Тито называл своё пребывание в Москве самым трудным периодом в своей жизни. Он рассказал, что в то время "почти каждый югослав подозревался в троцкизме. В такой атмосфере один за другим исчезали югославские коммунисты, покинувшие родину из-за полицейского террора... вернувшиеся из Испании добровольцы, кто выжил в боях за республику, а также кто остался в Советской России после мировой войны, чтобы строить первое в мире социалистическое государство" [744].
Во время пребывания Тито в Москве ему было предъявлено обвинение в "троцкистских искажениях", допущенных при переводе им на сербохорватский язык IV главы "Краткого курса истории ВКП(б)". Это обвинение было снято лишь при рассмотрении его персонального дела Контрольной комиссией Коминтерна [745].
Как свидетельствуют архивные документы, в Москве Тито принимал посильное участие в расправах над своими товарищами по партии. Так, он написал записку на 50 страниц по поводу деятельности бывшего секретаря Сербского краевого комитета КПЮ П. Милетича, в которой называл последнего "закоренелым фракционером". Осенью 1939 года Милетич, отбывший многолетнее тюремное заключение в Югославии, приехал в Москву, где был арестован [746].
На заседании секретариата ИККИ, рассматривавшем "вопрос КПЮ", Тито выступил с докладом, в котором говорилось: "Перед новым руководством стоит задача чистки партии от разных фракционеров и троцкистских элементов как за границей, так и в стране... Наша партия... охотно примет любое решение, которое вынесет Коминтерн". Однако вожди Коминтерна сочли такое заявление недостаточным для того, чтобы окончательно передать в руки Тито руководство Югославской компартией. 30 декабря Димитров заявил, что Тито не заслуживает "полного доверия ИККИ" и для завоевания такого доверия должен "показать на деле, что он добросовестно проводит указания ИККИ". В ответ Тито заверил Димитрова, что позаботится о том, чтобы КПЮ смыла "перед Коминтерном грязь со своего имени" [747].
После этого секретариат ИККИ возложил на Тито полномочия по формированию нового ЦК. Перед отъездом из Москвы Тито высказал Димитрову мнение о том, что руководство КПЮ должно находиться в Югославии. "Какое руководство? - удивился Димитров.- Остался только ты, Вальтер (партийная кличка Тито.- В. Р.). Хорошо, что хоть ты есть, а то пришлось бы КПЮ распускать" [748].
В марте 1939 года Тито вернулся в Югославию, где провёл заседание "временного руководства", на котором было принято решение об исключении из партии коммунистов, арестованных в Москве, а также некоторых членов КПЮ, находившихся в Югославии и Франции,- по обвинению в троцкизме. Расследование "деяний троцкистов" он возложил на Джиласа и Карделя [749].
Расправы над югославскими "троцкистами" продолжались и во время войны. Одной из их жертв стал ближайший соратник Горкича Ж. Павлович, исключённый в 1937 году из КПЮ и выпустивший в 1940 году книгу "Баланс советского термидора", в которой описывались репрессии над югославскими троцкистами и "горкичевцами". Эта книга, на которую власти королевской Югославии наложили запрет, смогла увидеть свет лишь в конце 80-х годов. В 1941 году Павлович оказался на территории партизанской "Ужицкой республики", где был арестован. Джилас вспоминал, что Тито сказал ему: Павлович - полицейский доносчик. "Тот категорически это отрицал, даже несмотря на то, что его страшно били". Незадолго до падения "партизанской республики" Павлович был расстрелян [750].
Таким образом, единственная правящая коммунистическая партия, сбросившая в 40-х годах ярмо сталинского гегемонизма, возглавлялась лицами, запятнавшими себя активным участием в целой серии безжалостных чисток. Хотя после разрыва Тито со Сталиным советская печать называла югославских руководителей троцкистами, они не имели к троцкизму ни малейшего отношения, будучи в прошлом, напротив, закоренелыми сталинистами, истреблявшими троцкистов.
Тотальные репрессии постигли компартию Польши, к которой Сталин питал особое недоверие с 1923-1924 годов, когда её руководство выступило в поддержку левой оппозиции в РКП(б). Репрессии над польскими коммунистами начались в конце 20-х годов, когда партия раскололась на "правую" и "левую" фракции. Как отмечалось в "Бюллетене оппозиции", ещё в 1929 году "Коминтерн при помощи ГПУ "рассудил" спор между правой группировкой ЦК Польской компартии (Барский, Костржева и др.) и левой (группа Ленского), отправив в ссылку большинство правых" [751]. С конца 20-х годов начались репрессии против активистов компартий Западной Белоруссии и Западной Украины, входивших тогда в состав Польши. В 1933 году прошли аресты "правых", объявленных агентами польского диктатора Пилсудского. В 1933-1934 годах были расстреляны несколько членов ЦК КПП и коммунистических депутатов польского Сейма, поэт Вандурский, возглавлявший польский театр в Киеве, и др.
После этих репрессий группа Ленского заявила об "уничтожении провокаторов" и "очищении атмосферы" в КПП. По приказу Сталина ЦК КПП проводил ультралевую авантюристическую политику, а затем столь же послушно переметнулся к прямо противоположной политике "народного фронта". В 1937 году очередь дошла и до этой группы. Были арестованы почти все польские коммунисты, находившиеся в СССР. Руководители КПП, в том числе её генеральный секретарь Ленский и 70-летний Барский - один из основателей социал-демократической и коммунистической партии Польши, были расстреляны.
Эта кампания была завершена постановлением ИККИ о роспуске польской компартии. Ознакомившись с проектом постановления, Сталин заявил Димитрову: "С роспуском опоздали года на два. Распустить нужно, но опубликовывать в печати, по-моему, не следует" [752].
В "Воззвании польских большевиков-ленинцев по поводу роспуска КПП и польского комсомола" говорилось: "Разгром КПП - это следующее звено в цепи сталинских преступлений, это дальнейший шаг в победоносном движении термидорианской контрреволюции, огнём и мечом уничтожающей старое революционное поколение - не только русское" [753].
Аресты и расстрелы немецких эмигрантов в СССР начались в 1934 году. В годы великой чистки были арестованы член ЦК КПГ Реммеле, бывший секретарь Тельмана Гирш, один из руководителей Ротфронта Купферштейн, писатели Отвальд и Гюнтер, ведущие журналисты германской коммунистической печати.
В январе 1937 года первый секретарь Саратовского обкома ВКП(б) Криницкий сообщал Сталину, что в республике немцев Поволжья "разоблачена контрреволюционная троцкистская организация, в руководящем ядре которой были бывшие члены Компартии Германии" [754]. Главой этой организации был объявлен В. Леов-Гофман, бывший руководитель Союза красных фронтовиков - военизированной организации КПГ, созданной в 1925 году для защиты рабочих собраний и демонстраций.
Одним из репрессированных лидеров германской компартии был Гейнц Нейман, которому в 1936 году был поручен перевод стенографического отчёта о первом московском процессе. Как вспоминала его жена М. Бубер-Нейман, после завершения этой работы он сказал: ""Я тебя заверяю, что если они предадут меня публичному процессу, то я найду силы для крика: "Долой Сталина!" Никто мне тогда не помешает". После недолгого молчания он добавил: "Что только могут сделать эти собаки с людьми?!"... После этого ночного признания он впервые заговорил о самоубийстве" [755].
В начале 1937 года Нейманы получили от своего друга, находившегося в Испании, письмо, которое поначалу показалось им странным. В нём содержался текст шлягера, который якобы в то время пела вся Европа. В тексте было бессмысленное предложение: "Поэтому возьми горячий утюг и придави им бумагу". Поняв, в чём дело, Нейман "проявил" потайной текст и прочел: "Пусть вы всё потеряете, но вам нужно попытаться покинуть Советский Союз, пока не слишком поздно. Но никогда, ни в коем случае вам не следует приезжать в Испанию, ибо там тоже свирепствует НКВД" [756]. Через два месяца после получения этого письма Нейман был арестован.
По-иному сложилась судьба другого видного деятеля КПГ Вилли Мюнценберга, ставшего известным во всём мире после организации им в Париже и Лондоне контрпроцесса о поджоге рейхстага. В октябре 1936 года Мюнценберг по вызову руководства Коминтерна прибыл в Москву. Рассказывая о своих московских встречах с ним, Бубер-Нейман писала: "Процесс против Зиновьева вселил в Мюнценберга сомнения, в то время как начало гражданской войны в Испании стало для него источником надежды". Вскоре после приезда Мюнценберга вызвали в ИККИ на допросы. "После первых допросов Мюнценберга охватило чувство, как будто он уже попал в руки НКВД. Достаточно было лишь нескольких дней пребывания в Москве, чтобы Мюнценберг и Бабетта (сестра Бубер-Нейман и ближайшая сотрудница Мюнценберга.- В. Р.) почувствовали такой же панический страх, который держал в своих когтях многие тысячи людей в этой стране... Сразу же возле него образовался вакуум. Его избегали, как прокажённого. Его немногочисленные друзья прокрадывались к нему в гостиницу лишь под покровом ночи" [757].
Спасло Мюнценберга лишь то, что Сталин издал секретный указ об отправке советского оружия и специалистов в Испанию. Тольятти заявил, что Мюнценберг незаменим для выполнения этого задания, поскольку у него, как ни у какого другого функционера-коммуниста, имеются необходимые связи в Европе. После возвращения в Париж Мюнценберг порвал с Коминтерном и опубликовал серию антисталинских статей.
О масштабе репрессий над немецкими политэмигрантами свидетельствует докладная записка руководителя службы учёта, регистрации и проверки кадров представительства КПГ при ИККИ Исаака Дитриха, направленная руководству представительства. В ней указывалось, что на 28 апреля 1938 г. представительством зарегистрировано 842 арестованных немца. "Действительное количество арестованных, естественно, больше... В провинции, например, в Энгельсе, на свободе не осталось ни одного немца (эмигранта). В Ленинграде в начале 1937 г. группа немецких коммунистов состояла из 103 человек, а в феврале 1938 г. из них осталось только 12 товарищей... Можно сказать, что более 70 % членов КПГ арестованы. Если аресты будут продолжаться в том же объеме, как в марте 1938 г., то в течение 3-х месяцев не останется ни одного немца - члена партии".
Описывая атмосферу, царящую среди немецких эмигрантов, Дитрих замечал: "Настроение определённой части товарищей исключительно возбуждённое. Они потрясены и подавлены многочисленными арестами. Если они встречаются друг с другом, то спрашивают: "Ты ещё жив?""
"Некоторые жёны арестованных покончили жизнь самоубийством,- сообщал Дитрих.- Часть жён и детей арестованных в буквальном смысле слова голодают... После того, как часть товарищей была командирована в Испанию, некоторые их жёны приходили и сообщали, что их навещали из НКВД, чтобы арестовать мужей" [758].
На IX съезде СЕПГ (январь 1989 года) было сообщено, что в Советском Союзе погибли по меньшей мере 242 видных деятеля германской компартии [759].
Уже в начале 1937 года было арестовано большинство австрийских шуцбундовцев - членов социалистической военизированной организации "Шуцбунд", после поражения антифашистского восстания в 1934 году эмигрировавших в СССР и встреченных здесь как герои.
Из более чем трёх тысяч болгарских эмигрантов был репрессирован каждый третий. В сталинских тюрьмах и лагерях погибло 600 болгарских коммунистов, составлявших наиболее активные кадры БКП [760].
После того, как волна репрессий пошла на убыль, Г. Димитров и лидер болгарской компартии В. Коларов предприняли известные усилия для вызволения своих товарищей по партии. В феврале 1941 года Димитров направил секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву список 132 арестованных болгарских эмигрантов, дела которых, по его мнению, следовало пересмотреть, поскольку "на основании имеющихся у нас данных об этих людях никак нельзя считать их способными на совершение антисоветских и антипартийных поступков". Димитров упоминал и о том, что множество дел, необоснованность которых давно и бесспорно установлена органами прокуратуры, остаются не ликвидированными, и осуждённые по ним продолжают находиться в лагерях. Он просил Андреева способствовать "прекращению, по крайней мере, дел тех политэмигрантов, которые являются на языке прокурорских работников явно "липовыми"". Такой же характер, по словам Димитрова, носили дела многих арестованных немцев, австрийцев и т. д. "Вопрос идёт,- подчёркивалось в письме,- не только о реабилитации и спасении невинно страдающих людей, но и о возвращении к полезной работе и к боевой деятельности против наших классовых врагов в капиталистических странах преданных кадров братских коммунистических партий" [761].
После войны Димитров обратился к Сталину с просьбой об освобождении 29 болгарских коммунистов "для крайне необходимой работы в интересах партии". Данный вопрос был передан на рассмотрение министра госбезопасности Абакумова, который в записке, направленной в Совет Министров СССР, указал: "В связи с применявшимися в ходе следствия методами физического воздействия к большинству из арестованных выпускать их за границу в настоящее время нецелесообразно" [762].
Вместе с тем Димитров и Коларов ничего не сделали для спасения болгарских оппозиционеров (группа Искрова), которые критиковали политику ЦК БКП.
В 1937 году были арестованы сопроцессники Димитрова по Лейпцигскому судилищу - Попов и Танев. Из них по просьбе Димитрова был освобождён только Танев. В характеристике на Попова Димитров написал, что "Попов в 1927 году, солидаризировавшись с известным троцкистом Искровым, настаивал на широкой и длительной дискуссии, не соглашаясь с методами борьбы против троцкистов" [763]. Попов был направлен в лагерь, откуда после войны был переведён в ссылку. Он вышел на свободу только в 1953 году.
В 20-х - 30-х годах в Советском Союзе находилось 25-30 тысяч венгров, основную часть которых составляли политэмигранты. Большинство из них стали жертвами репрессий. Были уничтожены 10 из 16 членов первого ЦК Венгерской компартии, 11 из 20 народных комиссаров Венгерской Советской республики 1919 года [764].
С начала 1937 года опасность ареста нависла над бывшим председателем Совета народных комиссаров Венгрии Бела Куном. Как рассказывала его жена, на протяжении нескольких месяцев перед арестом Кун, возвращаясь с работы, "ни с кем не разговаривал, больше того, даже не читал... Сидел, уставившись в одну точку. Когда обращались к нему - не отвечал". Временами Кун пытался отбросить мысль о своём неминуемом аресте. За несколько дней до ареста он сказал своим родным: "Подумайте только, что говорят люди. Я встретил на улице Енэ Варгу и спросил его: "Как живёте?" "Пока ещё на свободе" - ответил он. Даже такой умный человек, как Варга, и то чушь несёт".
В июне 1937 года Сталин позвонил Куну и весело сказал: "Иностранные газеты пишут, будто вас арестовали в Москве. Примите, пожалуйста, французского журналиста, пусть он сам убедится в обратном" [765]. После этой встречи во французских газетах появилось опровержение сообщений об аресте Куна. А спустя несколько дней Кун был арестован. В 1938 году арестовали его жену Ирину и зятя, известного венгерского писателя Антала Гидаша, в 1941 году - дочь Агнессу.
В арестах венгерских и других политэмигрантов активная роль принадлежала будущему премьер-министру Венгрии Имре Надю. Хотя документы о его агентурной деятельности были запрятаны в тайниках НКВД, слухи о нём как провокаторе ходили ещё в 40-х годах. В мемуарах Хрущёва упоминается о том, что, хотя после войны Ракоши обвинял Надя в "правом уклоне", "Сталин Надя не арестовывал. Говорили, потому, что в СССР Надь помогал ему громить коминтерновские кадры" [766].
Лишь в конце 80-х годов были обнародованы документы, свидетельствующие, что Надь, эмигрировавший в 1929 году в СССР, с 1933 года был секретным осведомителем НКВД. По его доносам были арестованы десятки венгерских, немецких и польских коммунистов. Даже в 1941 году Надь, как говорилось в представленной Маленкову справке НКВД, "разрабатывал группу антисоветски настроенных венгерских политэмигрантов" [767].
Тотальной расправе были подвергнуты находившиеся в СССР коммунисты Прибалтийских стран. О масштабах опустошения, произведённых в этих партиях сталинскими репрессиями, свидетельствует письмо Димитрова Андрееву от 3 января 1939 года: "После ареста прежних руководителей компартий Литвы, Латвии и Эстонии в Москве как врагов народа честные коммунисты в этих странах остались дезориентированы и без связи с Коминтерном. Мы не имеем сейчас в Москве ни одного товарища из этих партий, на которого можно было бы вполне положиться, для установления связи или эвентуально для посылки в страну" [768].
На июньском пленуме ЦК 1957 года секретарь ЦК Компартии Литвы Снечкус сообщил, что наиболее активная часть литовских коммунистов, находившихся в 30-е годы в Советском Союзе, погибла. Уцелели лишь те, которые были на подпольной работе или в литовских тюрьмах. Один из руководителей Литовской компартии Алекса-Агнаретис был расстрелян в 1940 году, буквально за три недели до освобождения Литвы. Снечкус рассказал и о том, что после смерти в 1935 году одного из старейших литовских коммунистов Мицкявичюса-Капсукаса была создана комиссия по изучению его архива. "Несколько месяцев тому назад мы получили из ЦК КПСС архивные материалы этой комиссии. Каково было моё потрясение, когда увидел, что из этой комиссии остался я один в живых! И остался в живых потому, что был на подпольной работе в фашистской Литве" [769].
Всего в Советском Союзе было уничтожено коммунистов из восточноевропейских стран больше, чем их погибло у себя на родине во время гитлеровской оккупации.
Многие зарубежные коммунисты, которых не коснулись сталинские репрессии, были вынуждены смириться с расправами над членами своих семей, не осмеливаясь даже обратиться с запросами об участи последних. В тюремном застенке погиб Роботти - зять Тольятти. Жена Куусинена 17 лет отбывала ссылку в Сибири, а его сын был арестован.
Один из руководителей Латвийской компартии Калнберзин в 1936 году был направлен из Москвы в Латвию для руководства партийным подпольем. В 1939 году он был схвачен латвийской полицией и приговорён к смертной казни, заменённой долголетним тюремным заключением. За время его отсутствия в Советском Союзе была арестована его жена, а трое детей были отправлены в детские дома. После советизации Латвии в 1940 году Калнберзин был избран первым секретарём КПЛ. Единственное, что удалось ему сделать по отношению к своей семье,- это забрать детей из детского дома. Спустя несколько лет Калнберзин сказал дочери: "Я ничего не спрашивал о твоей матери. Это было бессмысленно. Они тоже ничего мне не сказали" [770].
В Монголии, бывшей в 30-е годы сателлитом СССР, массовые репрессии коснулись каждого десятого жителя республики. Расправами руководил маршал Чойбалсан, для инструктажа которого был послан заместитель наркома внутренних дел Фриновский. Из 11 членов Политбюро ЦК Монгольской народно-революционной партии были уничтожены 10 человек - все, за исключением Чойбалсана [771].
Чистка охватила все компартии, в том числе малочисленные, которые лишились наиболее опытных и образованных деятелей, способных в будущем возглавить массовое революционное движение в своих странах. Была полностью ликвидирована находившаяся в СССР секция корейских коммунистов. Были расстреляны лидеры компартии Ирана Султан-Заде и компартии Мексики Гомес. В числе репрессированных индийских коммунистов оказались профессор Мукарджи, член Индийской революционной партии с 1905 года, историк с европейским образованием, автор многих книг, и Чаттопадхьяя, о котором ещё в 1920 году резидент английской разведки писал своему начальству: "Чатто надеется сделать всех индийцев большевиками и надеется приступить к этому вместе с Рабиндранатом Тагором... последние высказывания которого укрепляют надежды Чатто" [772].
В годы великой чистки выжили по преимуществу те лидеры компартий, которые приложили руку к уничтожению своих товарищей по партии. К ним относился, например, Носака, на протяжении многих лет возглавлявший японскую компартию. В 1992 году группа экспертов КПЯ была направлена в Москву, где обнаружила письма Носаки на имя Димитрова, на основании которых были арестованы и расстреляны многие японские коммунисты. Только после этого 100-летний Носака был лишён поста почётного председателя КПЯ [773].
В застенках НКВД у арестованных вымогались порочащие показания почти на всех руководителей Коминтерна и "братских партий". В архивах обнаружены такие показания на Тольятти, Поллита, Дюкло, Мао Цзэдуна, Чжу Дэ, Пика, Ульбрихта, Готвальда, Шмераля, Запотоцкого. Одни из них избежали расправы потому, что находились вне зоны досягаемости НКВД (например, китайские руководители), другие - потому, что им благоволил лично Сталин. Выжили и сохранили свои посты также те, кто проявил особое усердие в уничтожении революционеров в Испании. К ним относились В. Ульбрихт, который руководил расправами над немецкими, швейцарскими и австрийскими троцкистами, и А. Марти, получивший прозвище "палач Альбасете" (испанский город, где находилась штаб-квартира эмиссаров Коминтерна).
Руководители компартий буржуазно-демократических стран, которым не пришлось принимать участия в расправах над членами своих партий (последние были ограждены от репрессий общественным мнением своих стран), выполняли постыдную миссию по обоснованию правомерности великой чистки. Л. Треппер рассказывал о массовом митинге в Париже, где Марсель Кашен и Поль Вайян-Кутюрье, присутствовавшие на первом московском процессе, говорили о прозорливости Сталина, "разоблачившего и обезвредившего террористическую группу".
"Мы собственными ушами слышали, как Зиновьев и Каменев признавались в совершении тягчайших преступлений,- восклицал Вайян-Кутюрье.- Как вы думаете, стали бы эти люди признаваться, будь они невиновными?"
Треппер резонно замечал, что даже если руководители зарубежных компартий искренне верили в справедливость процессов над советскими коммунистами, то они не могли не понимать лживости обвинений, обрушившихся на деятелей Коминтерна, с которыми они работали рука об руку на протяжении многих лет. "После XX съезда КПСС они разыграли полнейшее недоумение. Их послушать, так выходит, будто доклад Хрущёва был для них форменным откровением. А в действительности они были сознательными соучастниками ликвидации верных коммунистов, даже когда речь шла об их же товарищах по партии" [774].
В 1961 году лидеры "братских компартий", долгие годы убеждавшие свои партии в достоверности московских процессов, вмешались во внутренние дела КПСС, отговорив Хрущёва от оглашения на XXII съезде материалов об этих процессах. Обеспокоенные последствиями, которые могло бы вызвать разоблачение судебных подлогов для их авторитета в своих партиях, они всячески препятствовали разоблачению сталинских преступлений.
Лишь немногие зарубежные коммунисты решились в 1937-1938 годах порвать с Коминтерном и присоединиться к IV Интернационалу. К ним относилась, например, группа членов Палестинской компартии, направившая в ноябре 1938 года письмо в редакцию "Бюллетеня оппозиции", в котором говорилось: "Мы не писатели, не привычные журналисты, а простые рабочие, благодаря сравнительно многолетней политической активности вооружённые некоторым опытом и использовавшие годы тюрьмы и безработицы для посильного изучения марксизма" [775]. В "Бюллетене оппозиции" было опубликовано заявление этой группы, в котором подчёркивалось: "Можно ли себе представить сознательного человека, верящего в силу и значение социализма, способного в то же время поверить во всю ту выставку... фантастической, безумной измены, которая преподносится нам сталинскими процессами? Неужели именно в стране величайшей революции столь велика моральная сила фашизма и столь ничтожно влияние социализма, что все признанные вожди и подлинные революционеры, и вместе с ними и широкие массы, сотни тысяч коммунистов, оказались предателями коммунизма и продают себя фашизму... Если бы всё это было правдой, если бы поверили в это - социализм был бы навеки опозорен, и ему был бы нанесён смертельный удар как идее и движению".
Авторы письма заявляли: "В наши лучшие сознательные годы мы шли за Сталиным. Не потому, что действительно считали его нашим "отцом". В нашем самообмане мы верили, что преданность Сталину - это то же, что преданность делу Советского Союза и мировой революции. Мы надеялись, что эти [сталинские] методы случайны и преходящи. Но Сталин эксплуатирует нашу преданность для продолжения своих тёмных дел без конца и предела... Непрерывная война, которую Сталин ведёт против партийных, хозяйственных и военных кадров, ликвидирует завоевания революции и разрушает основы советского государства... Если бы буржуазной реакции удалось поставить провокатора во главе рабочего движения и социалистического строительства, она не смогла бы причинить больше вреда, чем Сталин своими злодеяниями" [776]
Уничтожение тысяч зарубежных коммунистов, равно как политическое и нравственное перерождение многих из тех, кто остался на свободе, явилось главной причиной того, что в большинстве стран, ставших после второй мировой войны "социалистическими", не оказалось сил, способных противостоять насаждению режимов, скроенных по образу и подобию того режима, который существовал в СССР. В конце 40-х - начале 50-х годов многие из бывших лидеров Коминтерна (Готвальд, Ракоши и др.) инспирировали в своих странах чистки и процессы по типу тех, которые ранее происходили в Советском Союзе. Даже те политические деятели "стран народной демократии", которые отваживались на сопротивление советскому гегемонизму, были глубоко поражены вирусом сталинизма и запятнаны активным участием в чистках 30-х годов.
Характерно, что в большинстве восточноевропейских стран реабилитация жертв политических репрессий шла более половинчато и непоследовательно, чем даже в СССР. Только на самом исходе своего пребывания у власти руководство компартий этих стран решилось обнародовать данные о численности членов своих партий, репрессированных в Советском Союзе.
XXXIX
Невозвращенцы 1937 года
1. Игнатий Райсс
Несмотря на массовые репрессии, уносившие из жизни всё новые когорты советских и зарубежных коммунистов, за пределами Советского Союза продолжало действовать широкое антисталинистское движение. На гребне великой чистки в него влилось несколько "невозвращенцев", т. е. советских граждан, находившихся за рубежом и отказавшихся вернуться в СССР по политическим мотивам.
Первым невозвращенцем-большевиком стал Игнатий Райсс, один из наиболее крупных советских разведчиков. Будучи последовательным революционером-интернационалистом, Райсс принимал с начала 20-х годов активное участие в коммунистическом движении ряда европейских стран, где не раз подвергался арестам и тюремному заключению. Во время революционного кризиса 1923 года в Германии он находился там вместе с Радеком, Пятаковым и Ларисой Рейснер.
В дальнейшем Райсс работал в четвёртом управлении генштаба РККА - главном органе советской военной разведки - рука об руку с такими людьми, как Зорге, Маневич, Радо, чьи имена после второй мировой войны стали легендарными.
Наблюдая перерождение ВКП(б) и Коминтерна, Райсс по-прежнему видел моральное оправдание своей работы в защите СССР. "За эту цель он цепляется,- писала в воспоминаниях о Райссе его жена Э. Порецкая.- Но он всё больше уходит в себя и бесконечно страдает от того, что происходит в Советском Союзе. Исключение Троцкого из партии для него тяжёлый удар. Когда же Троцкого выслали из пределов Советского Союза, Людвиг (конспиративная кличка Райсса.- В. Р.) сказал: "Теперь за Сталиным, по крайней мере, останется та заслуга, что он спас голову революции"" [777].
После пребывания в Москве в 1930-1932 годах Райсс возвратился на разведывательную работу за рубежом. "Его умение обращаться с людьми, его культурность, его прямота и в годы разочарования помогают вербовать для Советского Союза интеллигентов, профессоров и журналистов" [778].
С 1935 года Райсс вместе со своим давним товарищем по работе в разведке Кривицким пришёл к выводу об утрате Коминтерном революционной ориентации, в которой они видели смысл своей деятельности. Между собой они всё чаще говорили: "Сталинисты нуждаются в нас, но они нам не доверяют. Мы - интернациональные коммунисты. Наше время кончилось. Нас заменят такими людьми... для которых революционное движение ничего не значит" [779].
После второго процесса Зиновьева - Каменева Райсс и Кривицкий стали обсуждать вопрос о необходимости своего разрыва со Сталиным. Главным, что удерживало их от этого поступка, была мысль, что, оставаясь на своих постах, они смогут помочь испанской революции, победа которой будет способствовать разрушению господства Сталина над СССР и Коминтерном.
В случае разрыва со Сталиным Райсс и Кривицкий считали единственно возможным для себя шагом присоединение к движению IV Интернационала. Но они опасались того, что Троцкий отнесётся с недоверием к ним, неизвестным ему людям.
Тем временем Райсс всё чаще получал из Москвы такие директивы, которые разительно противоречили его убеждениям. В письме начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого, присланном в конце 1936 года, указывалось: "Всё наше внимание должно быть сконцентрировано на Каталонии (испанская провинция, в который преобладающим влиянием пользовалась независимая марксистская партия ПОУМ.- В. Р.) и на беспощадной борьбе против троцкистских бандитов". В этой связи Райссу предписывалось выехать в Москву для "личных консультаций" [780].
Райсс принял решение саботировать это задание и не возвращаться в СССР. Вместо него в Москву отправилась Порецкая, которая за два месяца своего пребывания там убедилась, что в среде её товарищей - разведчиков и политэмигрантов - царят растерянность, ужас и ожидание неминуемого ареста. Один из близких друзей Райсса сказал ей: "Если вам удастся выбраться отсюда, передайте Людвигу, чтобы он никогда не возвращался сюда... Никогда, ни при каких обстоятельствах, никогда, никогда, никогда. Я знаю, что они (сталинисты.- В. Р.) могут убить его за границей, и Людвиг тоже это знает, но и он и я знаем, что для нас это лучше, чем советская тюрьма" [781].
Коренным образом изменилась атмосфера и в среде, окружавшей Райсса за рубежом. Как он рассказывал в своих записках, после первых московских процессов "ответственным работникам ГПУ за границей целыми ночами напролет приходилось "агитировать" своих подчинённых иностранцев - такую деморализацию внесли процессы даже и в эту среду" [782]. В кругах советской агентуры оставалось всё меньше тех, с кем можно было говорить откровенно. "Их не узнать, наших вчерашних друзей,- вспоминала Порецкая.- Те, которые ещё недавно были в отчаянии и соглашались с нами, теперь всё оправдывают... Они в восторге от того, что удается натравить какое-нибудь правительство на Троцкого или же перерезать провода, чтобы лишить его возможности произнести речь (такой случай произошёл во время попытки организовать прямую трансляцию обращения Троцкого к массовому митингу в Нью-Йорке.- В. Р.)" [783].
Приняв окончательное решение о разрыве со Сталиным, Райсс стремился установить связь с Седовым. Не будучи с ним лично знакомым, он обратился к депутату голландского парламента Сневлиту, возглавлявшему группу, близкую по своим политическим взглядам к Троцкому. Сневлит сообщил Седову о поступке Райсса, но не соглашался устроить их встречу в Париже, поскольку считал, что в окружении Седова находится провокатор. Райсс и его семья поселились в маленькой швейцарской деревне. Вспоминая о немногих днях пребывания там, Порецкая писала: "Мы свободны, но это разрыв со всем, что дорого: с молодостью, с прошлым, с товарищами. За короткое время Людвиг очень постарел, волосы его побелели... Душа его находится в подвалах Лубянки. Если ему и удаётся уснуть, он видит во сне казни или самоубийства" [784].
Из Швейцарии Райсс послал письма некоторым своим товарищам, призывая их последовать его примеру. На этот призыв откликнулась давняя сотрудница Райсса Гертруда Шильдбах, только что вернувшаяся из Москвы и рассказавшая о потрясении, испытанном ею во время процесса Зиновьева - Каменева.
Однако сталинская агентура сумела превратить Шильдбах в наводчицу, указавшую путь убийцам. В этих целях Шпигельглаз свёл её с будущим убийцей Райсса Аббиатом, который инсценировал влюблённость в немолодую и некрасивую женщину, болезненно ощущавшую неустроенность своей личной жизни.
Активное участие в организации убийства Райсса принимала группа белоэмигрантов во главе с С. Я. Эфроном, одним из руководителей "Союза возвращения на родину" - просоветской организации, находившейся на содержании НКВД. Когда причастность этой группы к убийству Райсса была доказана, Седов сообщил Троцкому сведения об Эфроне, почерпнутые из бесед с близкими к последнему эмигрантами: "Эфрон официально везде заявлял, что он сталинец, марксист сталинской школы... О себе он в минуту откровенности сказал В. А. (информатору Седова.- В. Р.): "Есть два Эфрона. Один - тот кристально чистый, честный человек, которого все знают, а другой - иезуит, чёрствый человек и т. д." Женат он на Марине Цветаевой. У них двое детей: дочь 20 лет, которая живёт в России, уехала туда два года тому назад и пишет восторженные письма... Марина Цветаева правых убеждений, но взбалмошная и меняет свои убеждения очень часто. Она даже будто бы написала недавно какую-то поэму, где восторженно отзывалась о Николае, и Эфрон упросил её не печатать, так как это очень может ему повредить. Жили они в очень большой нищете, и только два года назад положение их несколько улучшилось, с тех пор, как Эфрон стал получать жалованье в Союзе возвращенцев. Знающие его люди говорят, что он работал на ГПУ по идейным соображениям, а не за деньги" [785].
Впоследствии, на допросах в НКВД, Эфрон назвал 24 имени завербованных им лиц, включая такую опытную и коварную разведчицу, как Вера Сувчинская (Трайл), дочь известного белоэмигранта Гучкова [786]. В 1936-1937 годах она, выйдя замуж за английского коммуниста Р. Трайла, провела более года в Москве, где встречалась несколько раз с Ежовым.
Наиболее близкими к Эфрону людьми были супруги Клепилины. По заданию советских спецслужб Н. Клепилина в феврале 1936 года отправилась в Норвегию, чтобы подтвердить сведения о нахождении там Троцкого. Ей удалось даже побеседовать с Троцким в течение короткого времени [787].
Переброшенный после убийства Райсса в СССР, Эфрон был в 1939 году арестован. На допросах он назвал нескольких участников убийства Райсса, в том числе эмигрантку Ренату Штейнер, стремившуюся вернуться в СССР. Люди из команды Эфрона дали обещание раздобыть для неё репатриационную визу в случае, если она "окажет услуги Советскому Союзу" [788]. Не подозревая, что дело идёт об убийстве, Штейнер вела слежку за Райссом в Швейцарии, а затем взяла напрокат машину, которой воспользовались убийцы.
Решение об убийстве было принято после того, как не достигла цели провокация, организованная сталинской агентурой: рассылка полициям различных стран анонимных писем, в которых чехословацкий бизнесмен Ганс Эберхард (под таким именем Райсс работал за рубежом) объявлялся международным авантюристом и вооружённым бандитом [789].
В группу, охотившуюся за Райссом, входили также Шарль Мартиньи, Дюкоме, Кондратьев, Смиренский, Штранге и др. Французская и швейцарская полиция сумела арестовать только трёх соучастников убийства. Непосредственные убийцы успели ускользнуть. Следственными материалами по делу об убийстве Райсса было установлено, что одним из них был Роланд Аббиат (он же Франсуа Росси и Виктор Правдин) - француз русского происхождения, до 1923 года живший в Петрограде. Сестра Аббиата сразу же после убийства Райсса уехала из Парижа в Москву [790]. Сам Аббиат получил солидный пост в управлении советской разведкой, работал во время войны корреспондентом ТАСС в Нью-Йорке и умер в СССР в 1970 году.
В конце сентября мать Аббиата получила по почте перевод на 10 тысяч франков, посланный якобы по поручению её сына известной французской модисткой. Мадам Аббиат, не имевшая никаких известий от сына, отправилась к модистке с намерением вернуть деньги, но с изумлением узнала, что та их не посылала. Тогда она обратилась в полицию, которая вскоре арестовала одну из клиенток модистки Веру Трайл, чей почерк на бланке перевода был идентифицирован. Трайл призналась, что воспользовалась именем модистки для отправки денег матери Аббиата, якобы по поручению знакомого "возвращенца", к тому времени находившегося в Испании [791].
Штранге, считавшийся "координатором" убийства Райсса, вернулся в СССР и благополучно прожил здесь до своей кончины в 1967 году [792].
Эфрон вместе с группой своих сотрудников был тайно привезён в Москву в 1937 году. До своего приезда в СССР в 1939 году Цветаева поддерживала с ним связь через резидентуру НКВД, которая выплачивала ей зарплату мужа.
Убийство Райсса произошло накануне того дня, когда он должен был встретиться во французском городе Реймсе со Сневлитом и Седовым. Перед этой поездкой он назначил встречу с Шильдбах - в ресторане, расположенном близ швейцарского города Лозанна. При выходе из ресторана к ним подъехала машина, из которой выскочило несколько головорезов, изрешетивших тело Райсса пулями.
Выполнив порученное ей задание, Шильдбах не исполнила, однако, другого приказа заместителя начальника ИНО НКВД Шпигельглаза, курировавшего "операцию": передать Эльзе Райсс коробку с отравленными шоколадными конфетами. Благодаря этому жена и ребёнок Райсса оказались спасены.
Сразу после убийства была предпринята ещё одна провокация - для того, чтобы направить полицию по ложному следу. В посланном швейцарским властям подмётном письме Райсс был объявлен агентом гестапо, порвавшим с нацистами, которые в отместку за это убили его. Однако обнаруженная полицией брошенная машина со следами крови вывела следствие на Ренату Штейнер, которая назвала имена подлинных убийц. После пятимесячного расследования швейцарские власти опубликовали официальное заявление о том, что убийство было совершено агентами НКВД.
Вскоре советский разведчик Брусс, подчинявшийся Кривицкому, получил задание проникнуть в дом Сневлита и похитить хранившиеся там записки Райсса, не останавливаясь даже перед убийством [793]. Кривицкий, которому Брусс в отчаянии сообщил об этом задании, указал, каким способом следует его саботировать. В скором времени записки Райсса, разоблачавшие сталинские преступления, появились на страницах "Бюллетеня оппозиции".
Убийство Райсса показало всему миру: сталинисты, обвинявшие в СССР неповинных людей в террористических убийствах и отравлениях, прибегают за пределами Советского Союза к самым зверским формам этих преступлений.
В статье, опубликованной к годовщине гибели Райсса, Троцкий подчёркивал, что разрыв со сталинской кликой не означал для "Людвига" ухода в частную жизнь, как это произошло с некоторыми другими невозвращенцами. Собиравшийся продолжить революционную деятельность в рядах IV Интернационала, Райсс "погиб в самом начале новой главы своей жизни. Его гибель все мы ощущаем, как один из самых тяжёлых ударов,- а их было не мало. Было бы, однако, недопустимой ошибкой считать, что принесённая им жертва оказалась бесплодной. Мужественным характером своего поворота - от Термидора к революции - Райсс внёс в сокровищницу пролетарской борьбы гораздо больший вклад, чем все "разочарованные" (в коммунизме.- В. Р.) разоблачители Сталина, вместе взятые" [794].
2. Вальтер Кривицкий
Вслед за Райссом о своём разрыве со Сталиным объявил В. Кривицкий, один из руководителей советской резидентуры в Европе. В 1931 году он был награждён орденом Красного Знамени в числе пяти работников советской военной разведки.
Последний приезд Кривицкого в Москву произошёл весной 1937 года. Вернувшись в Европу, он рассказал Райссу и его жене о своих встречах с Ежовым. Как вспоминала Порецкая, Кривицкий "был убеждён в ненормальности Ежова. В середине важного и конфиденциального разговора Ежов мог внезапно разразиться нелепым смехом и рассказывать самым непристойным языком истории из своей жизни" [795].
После гибели Райсса Кривицкий перешёл на нелегальное положение и больше месяца находился на юге Франции. 9 ноября 1937 года он приехал в Париж и вступил в контакт с Седовым, обратившимся в свою очередь за помощью к меньшевику Дану, на квартире которого Кривицкий скрывался от агентов НКВД.
Передавая Троцкому содержание своих бесед с Кривицким, Седов писал, что, напутствуя Кривицкого перед отправкой за границу, Ежов сказал Слуцкому: "Ты его научи ненавидеть нашего врага Троцкого". Кривицкий сообщил Седову факты, свидетельствующие о закулисных переговорах сталинских эмиссаров с высшими чинами третьего рейха и стремлении Сталина "всё сделать, чтобы добиться соглашения с Гитлером" [796].
В заявлении, направленном в европейскую левую печать, Кривицкий писал, что на протяжении ряда лет он с возрастающей тревогой следил за действиями советского правительства, но подчинял свои сомнения мысли о необходимости защищать интересы Советского Союза и социализма. Однако под влиянием последних событий он убедился в том, что политика сталинского руководства всё более расходится с интересами СССР и мирового рабочего движения. В Советском Союзе кровавой расправе подвергнуты не только наиболее выдающиеся деятели старой партийной гвардии, но и "всё лучшее, что имел Советский Союз среди октябрьского и пооктябрьского поколений - те, кто в огне гражданской войны, в голоде и холоде строили советскую власть" [797].
В интервью, данном Седову, Кривицкий подтвердил, что целиком сохранил преданность "Октябрьской революции, которая была и остаётся исходным пунктом моего политического развития". Своё стремление вступить в контакт с троцкистами он объяснил тем, что "Троцкий в моём сознании и убеждении неразрывно связан с Октябрьской революцией" [798].
Кривицкий подчёркивал: он сделал свой рискованный шаг, обладая многочисленными доказательствами того, что "голова моя оценена... что Ежов и его помощники не остановятся ни перед чем, чтобы убить меня и тем заставить замолчать; что десятки на всё готовых людей Ежова рыщут с этой целью по моим следам" [799]. Подтверждением этого явились полученные французской полицией сведения о том, что на Кривицкого готовится покушение в Марселе, откуда он собирался выехать в США. Эта акция сорвалась, поскольку до гавани Кривицкого сопровождал полицейский инспектор [800].
В Соединенных Штатах Кривицкий опубликовал серию статей, составивших затем книгу "Я был агентом Сталина". Американская журналистка Ф. Льюис, занимавшаяся изучением деятельности Кривицкого, писала, что во время работы над этими статьями Кривицкий разрывался "между желанием разоблачить сталинские интриги и заговоры и стремлением защитить старых товарищей, старые идеалы, старые привязанности... Ведь он хотел вынести приговор не социализму, а сталинизму" [801].
В предисловии к своей книге Кривицкий писал: "Не задумываясь над тем, существует ли какое-либо иное решение мировых проблем (кроме коммунистического.- В. Р.), я пришёл к сознанию того, что продолжаю работать на деспота тоталитарного режима, который отличается от Гитлера только социалистической фразеологией, доставшейся ему от его марксистского прошлого, о приверженности которому он так лицемерно заявлял... Из опыта последних трагических лет следует извлечь урок, что наступление тоталитарного варварства нельзя остановить путём стратегического отступления на позиции полуправды и фальши" [802].
В США Кривицкий выступил перед комиссией палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Очередное слушание было назначено на 10 февраля 1941 года. Утром этого дня Кривицкий был найден в отеле мёртвым, с простреленной головой. Американская полиция склонялась к версии о самоубийстве. Н. И. Седова считала, что Кривицкий стал жертвой политического убийства. Подтверждением этой версии служит свидетельство адвоката Кривицкого, которому последний много раз говорил: "Если когда-нибудь меня найдут мёртвым, и это будет выглядеть, как несчастный случай или самоубийство, не верьте! За мной охотятся..." [803]
3. Александр Бармин
Почти одновременно с Кривицким объявил о своём разрыве со Сталиным поверенный в делах СССР в Греции А. Бармин.
Бармин провёл в начале 1937 года несколько месяцев в Москве, где многое узнал о механизме фабрикации открытых процессов. Особенно сильное впечатление произвела на него встреча с другом, работавшим в "Правде", который рассказал ему об осечке, допущенной сталинской юстицией и пропагандой. На процессе Зиновьева - Каменева подсудимые отрицали, что имели политическую программу, отличавшуюся от сталинской. Вслед за ними и прокурор, и суд, и пресса утверждали, что у подсудимых не было политических разногласий со Сталиным. "Но если они... боролись только за власть,- говорил журналист,- то это означает, что и сам Сталин не имел с ними политических разногласий и... был готов послать друзей Ленина на смерть просто ради того, чтобы укрепить свой личный статус... Узнав из телеграмм и газет об этом маневре подсудимых, Сталин пришёл в ярость. Он обрушил свой гнев на суд, на ГПУ, на Ягоду, на нас - журналистов, потому что мы попали в эту ловушку" [804].
После возвращения в Грецию Бармин узнал о расправе с Тухачевским и другими военачальниками, с которыми он был лично близок. Потрясённый этим, он поделился с некоторыми своими товарищами из посольства своей тревогой за судьбу СССР после обезглавления Красной Армии. В этих разговорах он осуждал обливание казнённых потоками грязи и клеветы, заполнившей всю советскую печать. Вскоре по некоторым признакам он почувствовал, что в Москве стало известно содержание его бесед, и из этого сделаны соответствующие выводы. Он перестал получать вести от своих друзей из Наркоминдела, ранее присылавших ему дружеские письма с каждой диппочтой.
Работники посольства всё более остерегались вступать с Барминым в откровенное общение. Ему не раз приходилось наблюдать, как некоторые его подчинённые вскрывают его письменный стол или заглядывают в его портфель. Некоторые факты свидетельствовали о подготовке его похищения и насильственной отправки в Советский Союз. Бармин телеграфировал в Наркоминдел, что берёт отпуск, и немедленно выехал во Францию. И телеграмма и отъезд явились полной неожиданностью для Москвы.
Рассказывая о своих настроениях и переживаниях того времени, Бармин писал: "Противоречивые чувства охватывали меня... Казалось, что, несмотря на эти преступления предавших революцию ренегатов, за ними всё же стоит ещё не разрушенное, хотя и сильно изуродованное и обезображенное здание социализма... Наряду с апатией была готовность разрушить это напряжённое положение и моральное одиночество - поехать на родину, выслушать обвинения... и принять причитающееся за свою "вину" (т. е. возмущение сталинскими чистками.- В. Р.) наказание... Это казалось всё же яснее и проще, чем мучительный разрыв, катастрофа и крушение смысла всей твоей сознательной жизни. Но события развивались и нарастали с чудовищной быстротой, беспощадно вытесняя эти размышления".
По мере нарастания масштабов кровавой бойни, то, что вначале казалось непонятной жестокостью и безумием, обретало свой социальный и политический смысл. Становилось всё более ясным, что происходит сознательное истребление тысяч людей, принадлежавших к революционному поколению. "Реакционная диктатура, совершая контрреволюционный переворот в политике страны, уничтожила весь тот слой, который не мог служить новым целям. Обманываться больше было нельзя... Отпали сами собой мысли о покорной сдаче себя на бойню, ибо терялся всякий внутренний смысл этого шага, который стал бы лишь моральным оправданием ренегатов и палачей... Убийцы Райсса просчитались. Смерть его не остановит и не запугает. Она лишь подтолкнула" [805].
После приезда в Париж Бармин сразу же связался с редакцией "Бюллетеня оппозиции". В одном из писем Троцкому Л. Эстрин писала: "Бармин знает очень много о целом ряде лиц, упомянутых в процессах. Он был лично близко связан с Гольцманом, Роммом, Пущиным, был вместе с Рыжим (Пятаковым.- В. Р.) в Берлине и т. д." [806]
Бармин направил заявление в парижскую комиссию по расследованию московских процессов, в котором сообщал о своём разрыве со сталинским режимом. Отмечая, что больше, чем когда-либо, он остаётся верным идеалам, служению которым посвятил свою жизнь, Бармин подчёркивал, что "дальнейшее пребывание на службе у сталинского правительства означало бы для меня худшую деморализацию, сделало бы меня соучастником тех преступлений, которые каждый день совершаются над моим народом... Да поможет мой голос общественному мнению понять, что этот режим отрёкся от социализма и всякой гуманности" [807].
Приступая к работе над воспоминаниями, в которой ему оказывал помощь Седов, Бармин просил передать Троцкому, что хочет узнать его мнение о своих статьях, прежде чем приступит к работе над задуманной им книгой [808]. В гарвардском архиве хранятся несколько десятков страниц воспоминаний Бармина, посланных им Троцкому.
"Когда я перехожу к воспоминаниям,- писал Бармин,- я не могу без чувства тяжёлой боли оглянуться ни на один период прошлого, не могу без содрогания вызвать в моей памяти какой-либо месяц или день моей жизни... Люди, которых я уважал и любил, с которыми я работал многие годы, вызывают в мозгу образы их, убитыми и расстрелянными, лежащими на бетонном полу безжизненными и окровавленными телами" [809].
В воспоминаниях Бармина содержится ряд глубоких обобщений, касающихся объяснения политического смысла сталинской чистки. Он подчёркивал, что при смене правительств и режимов, когда не меняется социальный строй страны, основные кадры армии и дипломатии обычно остаются на своих постах. Так произошло, например, после прихода к власти фашистов в Германии и Италии. Когда же меняется социальная база режима, как это произошло в русской революции 1917 года и в начальный период испанской революции 1936 года, это сопровождается полной сменой военного и дипломатического корпуса. Истребление цвета советских военных и дипломатических кадров выступает выражением коренных сдвигов в социальной структуре общества и власти. "Сохранение людей, связанных своей идеологией и традициями с революционным прошлым, с рабочим движением и большевистской партией, выражавших - хотя бы в слабой степени - интересы рабочего класса, невозможно для режима контрреволюции, меняющего свою социальную базу... Новому режиму нужны новые слуги без "подозрительного" прошлого, без интернациональных традиций, без всяких принципов, всякого представления о революционном марксизме, люди, всем обязанные только "гениальному вождю"" [810].
Бармин называл плодом невежества и литературных фантазий "все европейские разговоры об особой психологии русского народа, о его каком-то специфическом тяготении к режиму диктатуры. Фашизация отдельных стран Европы показывает, что в этом нет ничего специфически русского" [811].
Узнав, что Бармин работает рабочим на парижском заводе, а по вечерам пишет книгу, Троцкий писал 15 мая 1938 года Л. Эстрин: "Передайте, пожалуйста, товарищу Бармину, что я был бы очень рад вступить с ним в прямую переписку" [812]. Однако к тому времени Зборовским (См. гл. XLVI) было сделано уже немало для того, чтобы оттолкнуть Бармина от редакции "Бюллетеня" и от Троцкого. В письме Эстрин Троцкому от 28 июня 1938 года говорилось, что Бармин "политически всё дальше отходит от нас". Далее передавались следующие свидетельства о взглядах Бармина: "Б. говорит, что очень разочарован, что надо всё пересмотреть (т. е. большевизм и ленинские методы). Цитируем его слова: "Если бы надо было начинать сначала (т. е. Октябрь), то я бы задумался, принимая во внимание то, к чему он привёл"" [813].
По-видимому, эти слова не были выдумкой Зборовского. Получая всё новые страшные известия из СССР и лишённый непосредственного общения с Троцким, Бармин всё более эволюционировал вправо. Вскоре он переехал в Америку, где в 1945 году опубликовал книгу "Один, который выжил". В ней, наряду с объективным изложением событий советской истории, встречаются пассажи, свидетельствующие о переходе Бармина на позиции буржуазной демократии, рассуждения о превосходстве частного предпринимательства над плановой экономикой и т. п. В дальнейшем Бармин перешёл на работу в американских спецслужбах.
XL
Невозвращенцы 1938 года
1. Александр Орлов
В июле 1938 года невозвращенцем стал один из руководителей советской разведывательной службы за рубежом Александр Орлов, направленный в Испанию для руководства там операциями НКВД.
Следя за ходом великой чистки, Орлов не сомневался, что очередь должна дойти и до него. Как первый сигнал нависшей над ним опасности он воспринял телеграмму " Центра" о намерении выслать 12 человек для его охраны, под предлогом того, что, согласно перехваченным документам, генеральный штаб франкистов готовит его похищение. Как сообщил Орлов в 1955 году сенатской подкомиссии США по национальной безопасности, он решил, что этим людям будет поручена его ликвидация. Поэтому он поручил своему помощнику Эйтингону, действовавшему в Испании под фамилией "Котов", отобрать для своей охраны десять немецких членов Интернациональной бригады. По словам Орлова, любого, кто приказал бы его ликвидировать, эти люди приняли бы за предателя, потому что они "не верили никому, кроме Сталина" [814].
10 июля 1938 года Орлов получил телеграмму "Центра" с предписанием прибыть в Антверпен и подняться там на советский пароход, якобы для встречи с эмиссаром НКВД, прибывшим из Москвы. Поняв, что ему готовится ловушка, он немедленно забрал с собой жену и дочь, которые находились во Франции, и вместе с ними вылетел в Канаду, где получил по своему дипломатическому паспорту в американском посольстве въездную визу в США. Там он обратился за помощью к адвокату Джону Финнерти, который выступал в 1937 году юридическим советником комиссии Дьюи. Узнав, что Орлов из-за боязни преследований хочет держать своё пребывание в Соединенных Штатах в тайне, Финнерти добился того, чтобы выданное Орлову разрешение на постоянное пребывание в этой стране не было официально зарегистрировано [815].
Вслед за этим Орлов попросил своего двоюродного брата Курника, проживавшего в США, отправиться в Париж, чтобы опустить там в почтовый ящик советского посольства два письма, адресованные Ежову. В них он указывал, что бежал из Испании, опасаясь подвергнуться участи уже уничтоженных зарубежных резидентов НКВД. В подтверждение того, что эти люди не были шпионами, он писал: "Если П., например, был шпион, то как же продолжают работать с таким человеком, как "Тюльпан", которого он создал... Или, если М. был шпион, то как же он не предал "Вейзе", "Зенхена" и других, с которыми продолжают работать до сих пор" [816].
П. означало "Пётр" - кодовое имя парижского резидента С. М. Глинского, действовавшего в Париже под фамилией Смирнов, а "М." - кличку "Манн", под которой действовал советский разведчик Теодор Малли. Кличкой "Тюльпан" именовался Зборовский, а кличками "Вейзе" и "Зенхен" - члены т. н. кембриджской группы Маклейн и Филби, в вербовке которых Орлов принимал активное участие.
К письму был приложен перечень важнейших зарубежных операций НКВД, обозначенных кодовыми названиями, и шестидесяти двух кличек советских агентов, сведения о которых, как предупреждал Орлов, в случае его убийства будут преданы гласности его адвокатом. Если же его оставят в покое и не будут трогать его старуху-мать, недвусмысленно прибавлял Орлов, то он никогда не встанет "на путь, вредный партии и Советскому Союзу" [817].
Предупреждения о возможности рассекречивания тайных агентурных сетей в случае, если бы Орлова постигла судьба Райсса, достигли своей цели. После получения письма Орлова Ежов распорядился отменить уже подготовленный приказ о его розыске и ликвидации. Об этом сообщил на допросе в НКВД Шпигельглаз. Это же стало известно из сообщений Петрова, сотрудника советского посольства в Австралии, который, перебежав после войны на Запад, рассказал: в 1938 году, когда он работал шифровальщиком в Центре, туда пришла телеграмма из Парижа, в которой говорилось: Орлов предупредил, что в случае его убийства его адвокат предаст гласности сведения "о всех его агентах и контактах в Испании, а также описание его важной и в высшей степени секретной работы, выполнявшейся по поручению Советского правительства" [818].
Несмотря на то, что Орлов понимал всё значение своих предостережений, он опасался преследований со стороны сталинской агентуры. Поэтому он и его семья часто меняли города и отели. В сейф бостонского банка он поместил фотоплёнки, которые, по-видимому, включали не перечень сталинских преступлений (как он рассказал американским сенаторам), а негативы письма Ежову и приложенного к нему перечня секретных операций и агентов.
Только в начале 1953 года, буквально за месяц до смерти Сталина, Орлов решил предпринять шаги, связанные с легализацией своего пребывания в США. Он передал американскому журналу "Лайф" серию статей, составивших затем книгу "Тайная история сталинских преступлений". Эта книга, являющаяся одним из немногих достоверных мемуарных источников о подоплеке трагических событий, происходивших в 30-е годы в СССР, была в скором времени переведена на многие иностранные языки. Русский её текст появился впервые в 1983 году: на протяжении тридцати лет ни одно эмигрантское издательство не бралось за публикацию книги, написанной с позиций большевизма и не содержавшей традиционных антикоммунистических пассажей.
Появление статей Орлова повергло в шок директора ФБР Гувера, только из них узнавшего, что в его стране на протяжении пятнадцати лет проживал генерал НКВД. Гувер приказал провести доскональное расследование деятельности Орлова. В результате многолетних допросов в ФБР и на специальных слушаниях сенатской подкомиссии по национальной безопасности американские власти остались в уверенности, что Орлов рассказал всё, что ему было известно о деятельности советской разведки. Выпущенная сенатской подкомиссией в 1973 году книга "Наследие Александра Орлова" открывалась его биографией, написанной сенатором Истлендом, председательствовавшим на слушаниях 1955 года. Эта биография, проникнутая глубоким уважением к Орлову, написана в тёплых, местами даже патетических тонах.
В 50-60-х годах расследования "дела Орлова" были проведены и в КГБ. Их результатом был вывод о том, что Орлов не выдал никого из закордонной агентуры и не сообщил об операциях, проводившихся с его участием. Завербованные им "кембриджцы", а также Абель, работавший одно время радистом в организованной Орловым группе, продолжали доставлять крайне ценную разведывательную информацию.
Как справедливо отмечают авторы обстоятельного исследования о деятельности Орлова, "если бы Орлов нарушил верность долгу перед ленинской революцией и выдал ФБР секретный список тайных советских агентов... он, возможно, в одиночку изменил бы ход истории... лишил бы Сталина жизненно важной информации, получаемой от таких агентов, как Филби, и от членов "Красной капеллы"... Если бы он выдал эти секретные советские сети, агенты КГБ, возможно, никогда не добыли бы секреты атомной.бомбы" [819].
В 1969 и 1971 годах Орлова посетил резидент КГБ Феоктистов, который сообщил, что в СССР не считают Орлова предателем, а, напротив, высоко оценивают его деятельность 30-х годов по вербовке за рубежом лиц с коммунистическими убеждениями. Американцам Орлов сообщил, что он не вступал ни в какие разговоры с Феоктистовым. Однако, как явствует из отчётов Феоктистова, Орлов рассказал ему о том, какие факты он утаил от ФБР и в каких вопросах дезинформировал американскую разведку. На переданное Феоктистовым приглашение вернуться в СССР Орлов ответил: он сохранил верность своим коммунистическим убеждениям, но возвращаться в СССР не хочет, поскольку советское государство управляется бывшими клевретами Сталина и более молодым поколением партаппаратчиков, игравших вспомогательную роль в преступлениях, благодаря которым была предана революция [820].
О том, что Орлов оставался в душе коммунистом и "убеждённым ленинистом", сообщил Федеральному бюро расследований один из профессоров Мичиганского университета, в котором Орлов работал в последние годы своей жизни. Профессор упоминал, что Орлов "яростно возражал" на его замечание, ставившее на одну доску Ленина и Сталина, а выслушав рассуждения о финансовой поддержке, якобы оказанной большевикам в 1917 году Германией, заявил, что это - клевета, которая "оскорбляет революцию и неподкупность Ленина" [821].
Орлов умер 7 апреля 1973 года, намного пережив других невозвращенцев.
2. Фёдор Раскольников
Имя Раскольникова было более известным, чем имена других невозвращенцев, которые относились ко второму поколению большевиков, вступившему в партию в годы гражданской войны. Раскольников был одним из наиболее активных деятелей старой партийной гвардии, организаторов Октябрьской революции, был хорошо знаком с Лениным и Троцким.
В 1923 году в журнале "Пролетарская революция" Раскольников опубликовал воспоминания о событиях, предшествовавших Октябрьской революции. Он писал, что после возвращения Троцкого в Россию в 1917 году "мы все, старые ленинцы, почувствовали, что он - наш" [822]. Думается, что ради дезавуирования этого свидетельства старого большевика сталинские редакторы в 1931 году вписали в воспоминания Горького о Ленине ранее отсутствовавшую там фразу прямо противоположного содержания, якобы принадлежавшую Ленину: "А всё-таки [Троцкий] не наш! С нами, а - не наш!" [823]
Приводя эти и некоторые другие аналогичные свидетельства Раскольникова, выброшенные из последующих изданий его работ, Троцкий писал: "Раскольников по работе встречался со мной в летние месяцы 1917 г. очень часто, возил меня в Кронштадт, обращался не раз за советами, много разговаривал со мной в тюрьме (где они оказались после июльских дней.- В. Р.) и пр. Его воспоминания представляют собою в этом смысле ценное свидетельское показание, тогда как его позднейшие "поправки" - не что иное, как продукт фальсификаторской работы, выполненной по наряду" [824].
После окончания гражданской войны Раскольников находился в основном на дипломатической работе - в Афганистане, Эстонии, Дании и Бельгии. В 1936 году он был назначен послом в Болгарию, где провёл почти весь период великой чистки. За это время он неоднократно получал вызовы в Москву - якобы для переговоров о назначении на более ответственную работу. Зная о судьбе, постигшей большинство советских дипломатов, Раскольников всячески оттягивал свой отъезд из Болгарии. Он, разумеется, не знал, что в НКВД уже сфабрикованы показания о его принадлежности к "антисоветской троцкистской организации". Однако по многим признакам он чувствовал, что недоверие к нему растет и даже в самом посольстве за ним ведётся агентурное наблюдение.
Получив очередное категорическое предписание немедленно прибыть в Москву, Раскольников в апреле 1938 года выехал из Софии. Ещё до пересечения советской границы он узнал из иностранных газет, что сталинская клика поторопилась, объявив о снятии его с должности посла. Из этого ему стало окончательно ясно: все предложения о возвращении в Москву были попыткой заманить его в Советский Союз для ликвидации. Раскольников прервал свой маршрут и отправился во Францию. Объясняя позднее этот поступок, он писал: "Над порталом Собора Парижской Богоматери среди других скульптурных изображений возвышается статуя святого Дениса, который смиренно несёт в руках собственную голову. Но я предпочитаю жить на хлебе и воде на свободе, чем безвинно томиться и погибнуть в тюрьме, не имея возможности оправдаться в возводимых чудовищных обвинениях" [825].
На протяжении нескольких месяцев Раскольников проживал в Париже, не занимаясь никакой политической деятельностью и не выступая в печати. 12 декабря он был приглашен на приём послом СССР во Франции Сурицем, который заверил его: советское правительство не имеет к нему никаких претензий, помимо "самовольного пребывания за границей", и поэтому он без всяких опасений может отправляться в СССР. Однако Раскольникову было хорошо известно, что даже согласно официальному указу "Об объявлении вне закона граждан СССР за границей... отказавшихся вернуться в СССР", "самовольное пребывание за границей" приравнивается к измене Родине.
Тем не менее Раскольников продолжал испытывать колебания в вопросе о возвращении в Советский Союз и даже направил 18 декабря 1938 года Сталину униженное и льстивое письмо, в котором, в частности, говорилось: "Дорогой Иосиф Виссарионович! После смерти товарища Ленина мне стало ясно, что единственным человеком, способным продолжить его дело, являетесь Вы. Я сразу и безошибочно пошёл за Вами, искренне веря в Ваши качества политического вождя и не на страх, а на совесть разделяя и поддерживая Вашу партийную линию" [826].
В июле 1939 года Раскольников узнал, что Верховный Суд СССР объявил его вне закона за "переход в лагерь врагов народа". 26 июля он передал в зарубежную печать статью "Как меня сделали врагом народа", в которой писал: "Объявление меня вне закона продиктовано слепой яростью на человека, который отказался безропотно сложить свою голову на плахе и осмелился защищать свою жизнь, свободу и честь" [827].
В августе 1939 года было опубликовано открытое письмо Раскольникова Сталину. В конце августа Раскольников, находясь в Ницце, заболел воспалением лёгких и 12 сентября скончался.
В отличие от других невозвращенцев, Раскольников был посмертно реабилитирован - во время второй волны разоблачений сталинских преступлений, поднявшейся после XXII съезда КПСС. 10 июля 1963 года пленум Верховного суда СССР отменил постановление по его делу "за отсутствием в его действиях состава преступления". Вскоре Раскольников был восстановлен в партии.
В декабре 1963 года журнал "Вопросы истории" опубликовал статью В. С. Зайцева "Герой Октября и гражданской войны", где говорилось, что Раскольников до последних дней своей жизни "оставался большевиком, ленинцем, гражданином Советского Союза" [828]. Вслед за этим был выпущен сборник воспоминаний и рассказов Раскольникова "На боевых постах". Вдова и дочь Раскольникова были радушно приняты в Советском Союзе. Обсуждался вопрос о возвращении праха Раскольникова на родину и перезахоронении его в Кронштадте.
Однако начавшаяся в 1965 году кампания ресталинизации не могла обойти Раскольникова. Для сталинистов был неприемлем сам прецедент возвращения доброго имени "невозвращенцу". Инициативу вторичного опорочивания Раскольникова взял на себя заведующий отделом науки и учебных заведений ЦК Трапезников, который в сентябре 1965 года на представительном совещании, используя оголтелую сталинистскую лексику, заявил: "В идейном отношении Раскольников был всегда активным троцкистом [829]. Сбратавшись с белогвардейцами, фашистской мразью, этот отщепенец стал оплёвывать всё, что было добыто и утверждено потом и кровью советских людей, очернять великое знамя ленинизма и восхвалять троцкизм. Только безответственные люди могли дезертирство Раскольникова, его бегство из Советского Союза расценивать как подвиг" [830].
Аналогичные суждения содержались в статье пяти официозных историков "За ленинскую партийность в освещении истории КПСС", знаменовавшей отход даже от тех скромных разоблачений сталинских преступлений, которые появились в первое послесталинское десятилетие. В этой статье Раскольникову был уделён следующий директивный абзац: "Никак нельзя, как это делают некоторые историки, относить к числу истинных ленинцев тех, кто на деле выступал против ленинизма, участвовал во фракционной борьбе... например, таких, как Ф. Ф. Раскольников, который перебежал в стан врагов и клеветал на партию и Советское государство" [831].
* * *
"Невозвращенство" и эмиграция представляли для большевиков 30-х годов намного более трудную проблему, чем для советских диссидентов 70-80-х годов,- не только потому, что в 30-е годы каждый невозвращенец ясно понимал, что ему угрожает гибель от заграничных ищеек НКВД, и не только из-за системы заложничества, получившей в то время в Советском Союзе статус закона. Если диссиденты недавнего прошлого отвергали всю советскую систему и открыто ориентировались на Запад, то большевики в своей подавляющей части сохраняли свою враждебность к капиталистическому строю и верность коммунистическим идеалам. Поэтому ожидать радушного приёма на Западе им не приходилось.
Характеризуя отличие невозвращенцев 1937 года от невозвращенцев прежних лет, журнал "Социалистический вестник" писал: "Тогда "не возвращались" главным образом беспартийные "спецы", готовые на небезвыгодных для них условиях служить до поры до времени большевистскому правительству, но внутренне не только этому правительству, но революции вообще совершенно чуждые, либо "политические" деятели такого типа, как Беседовский, Дмитриевский, Агабеков, дальнейшая авантюристическая "карьера" которых слишком явно доказывает отсутствие у них какой бы то ни было интимной связи не только с большевизмом, но с рабочим движением и социализмом вообще... Теперь, наоборот, от Сталина начинают бежать... люди, в которых сомнения долгие годы боролись со старой верой, которые с насилием над собой продолжали... подчас стиснув зубы, делать дело, порученное им сталинской диктатурой "от имени революции",- пока не наступил момент, когда уже не осталось места никаким сомнениям и иллюзиям и пришлось волей-неволей сказать: не могу, дальше ни шагу!.. Их "бегство" является поэтому одним из ярчайших симптомов всё возрастающего и обостряющегося разрыва между "сталинизмом" и миром революции, пролетариата, социализма".
Отмечая, что эти люди имели возможность сбросить сталинское ярмо, поскольку они находились по служебным обязанностям за границей, журнал подчёркивал: "Можно ли сомневаться, что их настроения отражают настроения сотен их сотоварищей... которые прошли ту же школу революции, что и они, но которые под угрозой револьвера, приставленного к их затылку сталинской диктатурой, вынуждены и сейчас не только петь ей осанну, но по её приказу истреблять своих же друзей и единомышленников" [832].
Из пятерых невозвращенцев четверо (все, кроме Раскольникова) обратили свои взгляды к Троцкому, хотя в обстановке тех лет это был далеко не самый "удобный" выход для эмигранта из СССР.
Все эти люди дали глубокий и яркий анализ событий в СССР. Судя по их книгам и статьям, можно представить, какой гигантский интеллектуальный потенциал советского народа был загублен в годы великой чистки.
Из выступлений невозвращенцев Сталин получал всё новые подтверждения того, что старые большевики глубоко враждебны ему и его "социализму". Это укрепляло его в мысли о том, что, пока живы первые поколения большевиков, сохраняется угроза утраты им своей абсолютной власти. Ещё больший страх у Сталина вызывала активная деятельность Троцкого, дававшего действенный отпор московским фальсификациям и подлогам.
XLI
Вердикт комиссии Дьюи
Прибыв в Мексику, Троцкий активно включился в работу по подготовке расследования московских процессов. О его настроениях того времени говорит письмо, направленное 3 февраля 1937 года Анжелике Балабановой: "Что значит пессимизм? Пассивная и плаксивая обида на историю. Разве можно на историю обижаться? Надо её брать как она есть, и когда она разрешается необыкновенными свинствами, надо месить её кулаками! Только так и можно прожить на свете" [833].
Спустя месяц Троцкий писал автору книги "Два первых московских процесса" Френсису Айслеру: "Сердечно поздравляю вас с этой работой! Тщательностью и достоверностью анализа, в котором юриспруденция счастливо сочетается с политикой, книга должна произвести большое впечатление на каждого серьёзного и мыслящего читателя... От всей души желаю Вашей книге самого широкого распространения. Я хотел бы ещё пожелать Вам серьёзного разбора со стороны противников. Но такое пожелание, к несчастью, утопично. На доводы мысли сталинцы способны отвечать только ругательствами. Это не помешает, однако, правде проложить себе дорогу" [834].
Троцкий направил все свои усилия на подготовку материалов для комиссии по расследованию московских процессов, работавшей под председательством известного американского философа Д. Дьюи. Эта комиссия в течение девяти месяцев работала в Нью-Йорке, Мехико, Париже и других городах. Она тщательно изучила тысячи документов, писем, книг и статей, а также устные и письменные показания сотен свидетелей. Только к началу апреля Троцкому было послано 80 свидетельских показаний, собранных для комиссии во Франции, Англии, Бельгии, Дании, Голландии и других странах [835].
Во время предварительных слушаний комиссии, проходивших в доме Троцкого, им был изложен целый ряд идей, которые можно рассматривать как эскизы неосуществлённых философских и социологических работ. Когда юридический советник комиссии Финнерти задал вопрос, имеет ли революционное правительство право на осуществление жестоких мер против своих врагов, Троцкий ответил: "Это не абстрактное право. Я надеюсь, что после одной или двух побед в других странах, революции станут совершенно мягкими (friendly) революциями". "Бескровными революциями?" - спросил Финнерти. "Да, бескровными революциями,- ответил Троцкий.- Но пионеры везде были суровыми людьми. Я думаю, что американцы знают об этом лучше меня" [836].
На вопрос, смогут ли после мировой социалистической революции все страны жить в мире, Троцкий ответил, что считает это "абсолютно возможным". Конкретизируя эту мысль, он сказал: "Учёные, инженеры и лидеры профсоюзов соберутся на мировую конференцию и установят там, что мы имеем и в чём нуждаемся, каковы производительные силы, природные ресурсы и творческие способности человечества... Они начнут решать эти вопросы осмотрительно, с помощью плана, а не войны" [837].
Говоря о том, что человечество пока ещё не достигло значительных успехов в рационализации своей истории, Троцкий сказал, что, по его мнению, главный вопрос состоит в том, смогут ли люди далеко продвинуться в совершенствовании собственной природы, потому что "после каждого большого шага вперед человечество делает маленький крюк, даже большой шаг назад. Я об этом очень сожалею, но я не ответственен за это. (Смех.)" [838]
На вопрос Дьюи о допустимости вывода, согласно которому привилегии в СССР достигли такого уровня, что можно говорить о классовом членении общества, т. е. делении его на эксплуатируемых и эксплуататоров, Троцкий ответил: для характеристики нынешней стадии развития СССР трудно найти строгую социологическую формулу, потому что "с такой социальной структурой мы встречаемся впервые в истории. Мы должны разработать нашу собственную терминологию, новые социальные категории. Но я не склонен думать, что это подлинное (традиционное) классовое деление" [839].
Разъясняя свою позицию по вопросу о государстве, Троцкий заявил, что социалистическое государство - это переходная форма, необходимая для построения бесклассового и безгосударственного общества. Это государство будет существовать до тех пор, пока у людей не возникнет возможность свободно удовлетворять свои потребности, как при "шведском столе". "Нет необходимости в диктатуре, когда у вас есть "шведский стол". Наоборот, каждый может взять со стола, что ему нужно, леди в первую очередь. Но когда стол очень беден, люди уже забывают, где леди, а где мужчины. Каждый хватает, что может. Тогда нужна диктатура. Причина существования жандармов - нищета народа" [840].
Подчёркивая ограниченность представлений, согласно которым наличие демократической конституции выступает гарантией против возникновения тоталитарных режимов, Троцкий обращал внимание на то, что "Гитлер не тронул Веймарскую конституцию, демократическую конституцию. Это было неожиданным для всех. Все думали, что Гитлер изменит конституцию, но конституция сохранилась. Но он сломал хребет конституции. Вот всё, что он сделал, и даже тайное голосование дало ему большинство" [841].
21 сентября 1937 года все члены комиссии Дьюи подписали вердикт, полный текст которого, занявший 422 страницы убористого текста, был издан в Нью-Йорке под заглавием "Не виновны". Эта книга, писал Троцкий, "навсегда останется памятником идейной честности, юридической и политической проницательности и неутомимого трудолюбия... Всё сомнительное отсеяно, установлены лишь незыблемые факты, из которых сделаны незыблемые выводы" [842].
На основе тщательного сопоставления официальных отчётов московских процессов с многочисленными документами и свидетельскими показаниями комиссия сочла полностью доказанным, что основные фактические аспекты обвинений и признаний подсудимых являются чистейшим вымыслом: Троцкий никогда не давал террористических инструкций никому из подсудимых и не встречался ни с кем из них в 30-е годы; он не поручал кому-либо организовывать саботаж, вредительство и диверсии и вступать в изменнические соглашения с иностранными державами. Комиссия указала также, что прокурор чудовищно фальсифицировал роль Троцкого до, во время и после революции.
В вердикте констатировалось, что признания подсудимых - независимо от того, каким способом они были получены,- содержат столько невероятных вещей, что это убеждает всякое непредвзятое лицо в их несоответствии действительности. В заключительных параграфах вердикта говорилось: на основе проведённого расследования комиссия пришла к выводу, что "московские процессы являются подлогами... Троцкий и Седов не виновны" [843].
Краткий текст вердикта был оглашен Дьюи 12 декабря на митинге в Нью-Йорке, собравшем 2500 человек. На следующий день после этого Троцкий выступил перед журналистами с заявлением, в котором подчёркивал: "Все члены комиссии насчитывают десятки лет активной политической, партийной или литературной работы. Все они носят безупречные имена. Если бы среди них был хоть один, которого можно купить, он был бы уже куплен давно. Мои враги располагают для таких целей миллионами, и они не скупятся на расходы. Что касается меня и моего сына, мы не располагали даже необходимыми средствами на покрытие технических расходов расследования. Скромная касса комиссии пополнялась сборами среди рабочих и индивидуальными приношениями".
Троцкий напоминал, что "Комиссия искала такого авторитетного сталиниста или сочувствующего сталинизму, который не ограничивался бы... клеветой и инсинуациями в изданиях без ответственности и достоинства, но имел бы мужество открыто предъявить московские обвинения под контролем критики". Указывая, что ни один сталинист не откликнулся на предложения принять участие в работе комиссии, Троцкий предупреждал, что и в будущем тщетно ждать какой-либо "членораздельной реплики со стороны фальсификаторов. Единственный ответ, который им остаётся и которым они так часто пользуются, это револьверный выстрел или удар кинжала. Таким аргументом можно уничтожить противника, но нельзя убить голос мировой совести".
Троцкий отмечал, что, по существу, в вердикте речь идёт не только о нём и его сыне и не только о чести и добром имени расстрелянных по приговорам московских судов. "Дело идёт о чём-то ещё несравненно большем, именно об основных принципах рабочего движения и освободительной борьбы человечества. В первую голову, дело идёт об искоренении той деморализации и заразы, которую всюду вносит аппарат Коминтерна в сочетании с аппаратом ГПУ" [844].
Отвечая на вопросы журналистов о том, как могли Сталин и его помощники допустить столько противоречий и несообразностей при проведении московских процессов, Троцкий говорил: "Все эти люди, начиная со Сталина, развращены бесконтрольностью и безнаказанностью. В статьях и речах самого Сталина встречаются на каждом шагу не только политические противоречия, но и грубейшие фактические искажения, не говоря об ошибках против грамматики. Так как никто не смеет критиковать его, то Сталин постепенно отвык контролировать себя. То же самое относится и к остальным бюрократам. Они не учатся, не думают, а только приказывают. Тоталитарный режим обеспечивает внешний успех признаний. Председатель суда, прокурор, обвиняемые, защитники, свидетели - все выполняют заданный урок. Газеты подчиняются телефонному звонку. Обсуждения нет, критики нет. Народ имеет право только благодарить. При таких условиях пропадает стимул к хорошей работе даже в области подлога".
Если бы сталинская бюрократия и попыталась лучше построить свою работу, продолжал Троцкий, то её всё равно постигла бы неудача. Задача создать в политической канцелярии схему мнимого заговора, лишённую грубых противоречий, в принципе неразрешима - тем более, когда речь идёт о "заговоре" людей, известных всему миру, со сложными политическими и личными связями и отношениями. "Разумеется, если бы за эту задачу посадить десяток людей типа Шекспира, Сервантеса, Гете, Фрейда, то они справились бы с ней лучше, чем Сталин, Вышинский и Ежов. Но гениальные люди, по общему правилу, не занимаются подлогами".
При ответе на вопрос, как сложится после оглашения вердикта судьба советского посла в США Трояновского, которому было поручено помешать работе комиссии Дьюи, Троцкий сослался на слова Диего Риверы: "Карьера Трояновского погибла, а вместе с карьерой, пожалуй, и голова". Однако, замечал Троцкий, если журналисты опубликуют этот его ответ, они окажут большую услугу Трояновскому, поскольку в таком случае "Сталину нелегко будет действовать в строгом соответствии с предсказанием Диего Риверы". Думается, что эти слова, обошедшие весь мир, способствовали тому, что Трояновского не постигла судьба большинства советских дипломатов.
По поводу политических последствий, которые может вызвать оглашение вердикта, Троцкий говорил: "Я не жду, разумеется, что звук трубы, хотя бы это была труба правды, повалит немедленно стены Иерихона". Вместе с тем он выражал уверенность в том, что "оклеветанные и убитые Сталиным противники будут реабилитированы мировым общественным мнением. Для Сталина же реабилитации нет... Сталин сойдет со сцены, покрытый бесславием".
На вопрос о том, не вытекают ли из московских процессов пессимистические выводы в отношении перспектив социализма, Троцкий отвечал: "Нет, я не вижу никаких оснований для пессимизма. Нужно брать историю, как она есть. Человечество движется как некоторые пилигримы: два шага вперед, шаг назад. Во время движения назад скептикам и пессимистам кажется, что всё потеряно. Но это ошибка исторического зрения. Ничто не потеряно. Человечество поднялось от обезьяны до Коминтерна. Оно поднимется от Коминтерна до действительного социализма. Приговор комиссии ещё раз показывает, что правильная идея сильнее самой могущественной полиции. В этом убеждении несокрушимая основа революционного оптимизма" [845].
Идеи, выдвинутые Троцким во время работы комиссии Дьюи, получили развитие в ряде его теоретических и исторических работ, написанных в 1937-1938 годах. Эти работы приобретают особую актуальность в свете современных дискуссий о соотношении большевизма и сталинизма.
XLII
Большевизм, сталинизм, троцкизм
Читая сегодняшние филиппики против большевизма, невольно поражаешься лености и несамостоятельности мысли их авторов. В самом деле: за последние 50 лет не придумано ни одного нового аргумента, ни выдвинуто ни одного нового доказательства! Одни и те же мифы переходят из одной работы в другую. Разыгрываются одни и те же "козырные карты". Конечно, тысячекратное повторение лжи не делает её истиной. Однако транслируемая современными средствами массовой информации ложь обладает свойством активно воздействовать на массовое сознание. Это воздействие усиливается, когда однонаправленный поток информации возникает после долгих лет запрета на обсуждение определённых исторических тем. Так и случилось в годы "перестройки" и "реформы", когда затасканные на Западе аргументы, выражающие закоснелость и эпигонство реакционной мысли, были перенесены на советскую почву.
Сложность опровержения антикоммунистических фальсификаций связана с тем, что, несмотря на обилие трудов, напичканных марксистской фразеологией, развитие марксистской традиции было прервано в СССР с начала 30-х годов. Прервалась и подлинно марксистская критика антикоммунизма. В условиях существования "железного занавеса" аргументация Троцкого оказалась попросту неизвестной нескольким поколениям советских людей.
И после смерти Сталина атаки на "троцкизм" продолжали идти с двух флангов. С одной стороны, от официозной советской исторической литературы, трактовавшей "троцкизм" как антиленинское и антипартийное учение. С другой,- от всё шире проникавшего в СССР "тамиздата" - продуктов реакционного крыла западной советологии (т. н. "тоталитарной школы"), исходившего из идеи "непрерывности" исторического развития СССР, из того, что Троцкий вместе с Лениным проложили дорогу сталинизму. Мысль советских интеллектуалов безнадёжно запуталась в этих ложных постулатах, тем более, что в Советском Союзе по-прежнему действовали жесточайшие запреты на знакомство с трудами Троцкого и "троцкистов".
Правящая клика в СССР, движимая лишь консервативно-охранительными побуждениями и невежественная в области марксизма (что не исключало подыскивания "подходящих" цитат "классиков" для "обоснования" каждого нового зигзага своей политики), сохраняла, хотя и в несколько более пристойном виде, сталинистские версии внутрипартийной борьбы, проявляя трусость в отношении обнародования даже чисто фактологической стороны этих страниц истории.
Предвидя, какими сложными путями пойдёт процесс очищения марксистской мысли от напластований сталинской школы фальсификаций, Троцкий писал в 1937 году: "Реакционные эпохи снижают общий идеологический уровень движения, отбрасывая политическую мысль назад, к давно уже пройденным этапам. Задача авангарда в этих условиях состоит прежде всего в том, чтобы не дать увлечь себя общим попятным потоком - надо плыть против течения. Если неблагоприятное соотношение сил не позволяет удержать захваченные ранее политические позиции, надо удержаться, по крайней мере, на идеологических позициях, ибо в них выражен дорого оплаченный опыт прошлого" [846].
В полемике против многочисленных критиков большевизма Троцкий указывал, что их излюбленным приёмом является метод исторических аналогий и сопоставлений. Подобно тому, как сталинисты называли близнецами фашизм и социал-демократию, либералы объявляли близнецами фашизм и большевизм. На противоположном политическом фланге аналогичными приёмами пользовались Гитлер и Муссолини, утверждавшие, что либерализм, социал-демократия и большевизм представляют лишь разные проявления одного и того же зла.
Свою опору "метод близнецов" находил в отождествлении образа действий реакции и революции, что всегда было характерно для морализирующих филистёров. Этот приём паразитировал на некоторых действительных исторических фактах. "Известные общие черты у сгруппированных выше течений несомненны,- писал Троцкий,- ...Борющиеся армии всегда более или менее симметричны, и если б в их методах борьбы не было ничего общего, они не могли бы наносить друг другу ударов" [847].
Более сложной задачей является объяснение того, почему столь широкое распространение получил тезис о сталинизме как законном продукте большевизма. В защите этого тезиса проявлялось единодушие между сталинистами, фашистами, либералами, меньшевиками, анархистами и некоторыми левыми доктринёрами, называющими себя марксистами.
Если отбросить сталинистов, то нетрудно убедиться, что для всех остальных приверженцев "метода близнецов" было характерно сближение или даже отождествление сталинизма и троцкизма. В этом сходились такие далеко расходящиеся в других вопросах политические течения, как консерваторы, либералы, социал-демократы и фашисты. "Если сталинцы не имеют возможности примкнуть к этому "Народному фронту",- саркастически замечал Троцкий,- то только потому, что случайно заняты истреблением троцкистов" [848].
Развивая эту мысль, Троцкий обращался к сторонникам "теории близнецов" со следующими вопросами: "Вы говорите, что марксизм порочен сам по себе и что сталинизм - его законное детище? Но почему же мы, революционные марксисты, находимся в смертельной борьбе со сталинизмом во всём мире? Почему сталинская шайка видит в троцкизме главного врага? Почему всякое приближение к нашим взглядам или нашей системе действий (Дуррути, Андрей Нин, Ландау и другие) заставляет гангстеров сталинизма прибегать к кровавой расправе?" [849]
Троцкий подчёркивал, что ещё совсем недавно значительная часть капиталистической прессы не отождествляла, а противопоставляла троцкизм и сталинизм, расценивая первый как "революционную романтику", а второй - как "реальную политику". Этим противопоставлением буржуазные филистёры оправдывали союз своих правительств со сталинским режимом, порвавшим с доктриной мировой революции. "Французская Лига прав человека, громившая аморализм Ленина и Троцкого в 1917 г., когда они порвали военный союз с Францией, поспешила прикрыть преступления Сталина в 1936 г., в интересах франко-советского договора... Всего лишь год тому назад эти господа... вовсе не говорили, что сталинизм и троцкизм одно и то же. Они открыто стояли за Сталина, за его реализм, за его юстицию и за его Ягоду... До момента казни Тухачевского, Якира и др. крупная буржуазия демократических стран не без удовольствия, хоть и прикрытого брезгливостью, наблюдала истребление революционеров в СССР" [850]. Лишь казнь генералов встревожила эти политические круги, заставив их понять, что далеко зашедшее перерождение политического режима в Советском Союзе объективно укрепляет позиции Германии и Японии на международной арене.
После этого буржуазные филистёры вернулись к рассуждениям о том, что борьба между сталинизмом и троцкизмом представляет собой лишь столкновение личных амбиций или в лучшем случае борьбу двух "оттенков" в большевизме. Такая трактовка была связана с реакцией на сталинские преступления со стороны либералов и социал-демократов, которых Октябрьская революция заставила было усомниться в своих идеях. "Нравственная гангрена советской бюрократии кажется им реабилитацией либерализма. На свет извлекаются затасканные проповеди: "всякая диктатура заключает в себе залог собственного разложения"; "только демократия обеспечивает развитие личности и пр."" Такое противопоставление демократии и диктатуры служило осуждению социализма во имя буржуазного режима. Теоретическая несостоятельность подобных рассуждений обнаруживалась в том, что "мерзость сталинизма как историческая реальность противопоставляется демократии как надисторической абстракции. Но демократия тоже имела свою историю, в которой не было недостатка в мерзости. Для характеристики советской бюрократии мы заимствуем имена "термидора" и "бонапартизма" из истории буржуазной демократии, ибо - да будет известно запоздалым либеральным доктринёрам,- демократия появилась на свет вовсе не демократическим путём" [851].
Более конкретный характер носили рассуждения тех доктринёров, которые считали себя марксистами, но враждебно противопоставляли свои позиции большевизму. "Мы всегда это предсказывали,- говорят они: начав с запрещения других социалистических партий, с подавления анархистов, с установления диктатуры большевиков в Советах, Октябрьская революция не могла не придти к диктатуре бюрократии. Сталинизм есть продолжение и вместе банкротство ленинизма" [852].
В таких утверждениях, подчёркивал Троцкий, фактически отождествлялись три тесно связанных между собой, но самостоятельных исторических явления - большевизм, Октябрьская революция и Советский Союз. В результате такого отождествления сложная и противоречивая социальная реальность подменялась одним логически выделенным её элементом - "чистым" большевизмом.
Между тем сам "большевизм рассматривал себя как один из факторов истории, её "сознательный" фактор - очень важный, но не решающий" [853]. Завоевание власти не превратило большевистскую партию в полновластного хозяина и демиурга исторического процесса. Получив возможность с недоступной ей ранее силой воздействовать на развитие общества, партия в то же время сама подверглась усиленному воздействию со стороны всех других его элементов. Под прямыми ударами враждебных сил она могла лишиться власти. Удержав власть, она могла внутренне переродиться. Неоднократно указывая на обе эти опасности, Ленин подчёркивал, что бюрократизация советского режима способна привести к перерождению рабочего государства, вышедшего из Октябрьской революции. Этой диалектики исторического процесса не понимали те, кто в гниении сталинской бюрократии пытались найти уничтожающий довод против большевизма. Из того факта, что Октябрьская революция на определённой стадии её развития привела к торжеству бюрократии с её системой гнёта, хищничества и фальсификаций, они делали ложный вывод: нельзя бороться против сталинизма, не отвергая большевизм.
Конечно, отвечал на такие рассуждения Троцкий, сталинизм в формальном смысле вырос из большевизма. На этом обстоятельстве паразитировала московская бюрократия, которая ради обмана масс продолжала называть себя большевистской партией и пользовалась старой большевистской символикой. Эти маскировочные приёмы воспринимались всерьёз теми отступниками от большевизма, которые подменяли видимостью сущность и тем оказывали лучшую услугу сталинскому режиму.
В действительности, как подчёркивал Троцкий, сталинизм "вырос" из большевизма "не логически, а диалектически: не в порядке революционного утверждения, а в порядке термидорианского отрицания... Нынешняя "чистка" проводит между большевизмом и сталинизмом не просто кровавую черту, а целую реку крови. Истребление всего старого поколения большевиков, значительной части среднего поколения, участвовавшего в гражданской войне, и той части молодёжи, которая серьёзнее восприняла большевистские традиции, показывает не только политическую, но прямо-таки физическую несовместимость сталинизма и большевизма. Как же можно не видеть этого?" [854]
Выведение сталинизма из большевизма или из марксизма Троцкий считал частным случаем выведения контрреволюции из революции, характерного для либерально-консервативной и реформистской мысли. Этот приём спекулировал на том, что революции, при которых сохранялось классовое членение общества, всегда порождали контрреволюцию. "Не показывает ли это, спрашивает резонёр, что в революционном методе есть какой-то внутренний порок? Ни либералы, ни реформисты не сумели, однако, до сих пор изобрести более "экономные" методы. Но если не легко рационализировать на деле живой исторический процесс, то зато совсем не трудно рационалистически истолковывать смену его волн, выводя логически сталинизм из "государственного социализма", фашизм из марксизма, реакцию из революции, словом, антитезис из тезиса" [855].
Часть рационалистов, как подчёркивал Троцкий, пользовалась более конкретной аргументацией, выводя сталинизм не из большевизма в целом, а из политических методов, применённых последним в экстремальных исторических условиях: запрещения других политических партий, дополненного запрещением фракций внутри самой правящей партии. Применение этих вынужденных мер, не вытекавших из теории большевизма, сигнализировало, как это с самого начала было ясно большевикам, о величайшей опасности. Отдавая себе отчёт во временном характере этих мер, большевики применили их в исторической ситуации, которая характеризовалась слабостью Советского государства, утвердившегося в отсталой и истощённой стране и окружённого со всех сторон врагами. "Если б революция победила хотя бы только в Германии, надобность запрещения других советских партий (т. е. входивших до 1921 года в Советы.- В. Р.) сразу отпала бы" [856].
Как только внутреннее и международное положение СССР стабилизировалось и упрочилось, левая оппозиция выступила с требованием расширения партийной и советской демократии. Именно ради этого она вступила в непримиримую борьбу с правящей фракцией, возглавляемой Сталиным. Одержав победу в этой борьбе, бонапартистская клика подавила все демократические начала и установления, подменила диктатуру пролетариата диктатурой бюрократии и фактически задушила саму большевистскую партию.
С вопросом о судьбах демократии был тесно связан вопрос о судьбах государства, вокруг которого строили свою аргументацию анархисты. Усматривая в сталинизме органический продукт не только большевизма и марксизма, но прежде всего "государственного социализма", они указывали на неоспоримые исторические факты: одна ветвь "государственного социализма" - социал-демократия, придя в ряде стран к власти, сохранила капиталистическое устройство общества; другая ветвь, находившаяся у власти в СССР, не только сохранила жёстко централизованное государство, но и породила новую касту привилегированных.
Троцкий считал, что в рассуждениях анархистов, рассматриваемых под широким историческим углом зрения, можно обнаружить зерно истины. Марксисты полностью согласны с анархистами в том, что упразднение государства как аппарата принуждения представляет конечную цель коммунистического преобразования общества. Именно марксизм указывает на те пути и методы, которые позволят человечеству вырваться из смирительной рубашки государства. Для достижения этой цели человечество должно подняться на неизмеримо более высокий, чем ныне, культурный уровень.
В героическую эпоху русской революции большевики боролись рука об руку с революционными анархистами. Многих из них большевистская партия включила в свои ряды. Троцкий вспоминал, что он не раз обсуждал с Лениным вопрос о предоставлении анархистам возможностей для проведения их безгосударственных опытов - в отдельных регионах страны и при согласии на это местного населения. Но обстановка гражданской войны, экономической и военной блокады и хозяйственной разрухи оставляла мало простора для такого рода социальных экспериментов. Эта же обстановка вызвала применение большевиками принуждения нередко в самых суровых формах. Однако при всём этом нельзя не видеть коренного различия между большевистским режимом и сменившим его режимом сталинизма. Большевистский режим выступал орудием переворота в социальных отношениях, служившего интересам широчайших народных масс. Термидорианский переворот, учинённый сталинизмом, привёл к перестройке этих новых, ещё не упрочившихся социальных отношений в интересах привилегированного меньшинства. Именно этим объяснялась монополизация системы принуждения сталинской бюрократией, применявшей его в таких формах и масштабах, которые далеко превосходили эксцессы гражданской войны 1918-1920 годов. Если большевизм стремился к утверждению государства без бюрократии или государства "типа Коммуны", то Сталин "создал государство пожирающей себя бюрократии, "типа ГПУ"" [857].
В соответствии с этим коренным образом различались социальные типы объектов репрессий на разных этапах развития Советского государства. Если в первые послереволюционные годы ими были открытые враги Октябрьской революции, у которых она отняла их сословные и имущественные привилегии, то в годину большого террора острие репрессий было направлено на коммунистических противников сталинского режима.
Отождествление сталинизма с большевизмом и марксизмом Троцкий считал несостоятельным ещё и потому, что сталинская бюрократия не обладала оформленной политической доктриной и стройной идеологической системой. "Её "идеология" проникнута насквозь полицейским субъективизмом, её практика - эмпиризмом голого насилия... Сталин ревизует Маркса и Ленина не пером теоретиков, а сапогами ГПУ" [858]. Враждебность сталинизма всякой серьёзной теории вытекала из существа социальных интересов касты узурпаторов, которая ни себе, ни другим не могла дать отчёт в своей действительной социальной роли.
Противоречивость социального положения правящего слоя в СССР состояла в том, что, порвав с марксистской доктриной, он в то же время оказался вынужден приспосабливаться к не ликвидированному полностью социальному наследию Октябрьской революции. Вместе с тем противоборство бонапартистской бюрократии и приверженцев большевизма всё более принимало характер классовой борьбы. Эти враждебные политические силы выступали носителями противоположных социальных интересов. Победа защитников большевистских принципов над кастой насильников политически и морально возродила бы советский режим. Чтобы этого не произошло, правящая клика осуществляла массовое истребление недовольных в масштабах, фактически означавших новую гражданскую войну.
Этой диалектики социальной борьбы не желали видеть западные либералы, повторявшие утверждения о том, что большевистская диктатура представляет собой новое издание царизма. При этом они закрывали глаза на такие "мелочи", как упразднение монархии и сословий, экспроприация капитала и т. д. "Если б сталинской бюрократии удалось даже разрушить экономические основы нового общества,- провидчески писал Троцкий,- опыт планового хозяйства, проделанный под руководством большевистской партии, навсегда войдёт в историю, как величайшая школа для всего человечества" [859].
Правота взглядов Троцкого на соотношение большевизма и сталинизма наглядно выступает при сопоставлении его работ с произведением, на котором учились на протяжении десятков лет антикоммунисты всех мастей,- книгой А. Кестлера "Слепящая тьма". Её автор, отрекшийся в конце 30-х годов от коммунизма, как бы в подтверждение обоснованности своего ренегатства убеждал читателя (устами своего главного персонажа Рубашова), что "вся так называемая оппозиция давно выродилась в немощную трепотню из-за старческой дряхлости всей старой гвардии... что организованной оппозиции Первому [Сталину] никогда не существовало, что дело не шло дальше пустой болтовни и слабоумной игры с коварным, беспощадным огнём" [860].
Весьма приблизительно представлявший (как можно судить уже по данной цитате) историю внутрипартийной борьбы в ВКП(б), Кестлер, сам в прошлом заядлый сталинист, тем не менее имел известное представление об идейных позициях оппозиционеров. Его Рубашов отдавал себе полный отчёт в коренном отличии сталинского режима от большевистского, при котором "дискуссии в ЦК и на съездах партии достигали такой научной глубины, какая и не снилась ни одному правительству за всю историю государственной власти" [861]. Он осуждал многие аспекты сталинской политики - всевластие диктатора, массовый террор, насильственную коллективизацию, при которой "заслали в глухоманные восточные леса и на страшные рудники арктического севера около десяти миллионов человек (число раскулаченных было преувеличено Кестлером по меньшей мере в два раза, но в данном случае это не имеет принципиального значения.- В. Р.)" [862].
На следствии Рубашову была устроена очная ставка с сыном его старого друга Кифера, во время которой тот, по словам самого Рубашова, необычайно точно передавал его мысли. "Мой отец полагал,- рассказывал юноша о беседе между Рубашовым и Кифером,- что терпение партийцев истощится и они переизберут руководителя или заставят его уйти в отставку; он говорил, что эту идею надо нести в партийные массы... А Рубашов опять засмеялся и назвал его наивным Дон-Кихотом... Ничего, мол, с ним не смогут поделать и партийные массы, потому что все ключевые посты в Партии занимает верная ему партийная бюрократия, которая знает, что, если его сместят, она немедленно лишится всех своих привилегий, а поэтому будет верна ему до конца" [863].
В этом диалоге причудливо перемешаны взгляды истинных троцкистов и отступническая аргументация капитулянтов (к которым принадлежал Рубашов, до своего ареста многократно отрекавшийся от своих оппозиционных взглядов).
Несомненно "троцкистский" характер носил ответ Рубашова на вопрос следователя Глеткина:
- Вот вы считаете вредительство выдумкой, а тогда в чём же, по-вашему, причина неудовлетворительного состояния промышленности?
- Непосильные нормы, нищенская оплата труда и драконовские дисциплинарные меры.
Фактически соглашаясь с этим выводом, Глеткин развёртывал перед Рубашовым цепь софистических рассуждений, призванных доказать, что выход из этого заколдованного круга может быть найден на пути нахождения козлов отпущения. "Опыт учит нас,- заявлял Глеткин,- что сложные исторические процессы надо разъяснять массам на простом и понятном языке... Если моим землякам сказать, что они всё ещё отсталые и неграмотные, несмотря на завоевания Революции и успешную индустриализацию страны, это не принесёт им никакой пользы. А если их убедить, что они герои труда и работают эффективнее американцев, но страну лихорадит от дьявольского вредительства врагов,- это хоть как-то им поможет" [864].
Как ни удивительно, но Рубашову, про себя называвшему Глеткина "неандертальцем", эти рассуждения представлялись убедительными. "Рубашов беспрестанно напоминал себе, что глеткины продолжают дело, начатое старой интеллигенцией. Что их прежние идеи не переродились, хотя и звучат у неандертальцев совершенно бесчеловечно" [865]. Он фактически присоединялся и к утверждениям Глеткина о том, что "не сегодня-завтра международный капитализм может начать войну против нашей страны, и малейшие шатания в среде трудящихся масс приведут к неисчислимым бедствиям. Партия... должна стать единым монолитом, который спаян железной дисциплиной и беззаветной преданностью Руководству" [866]. Подобная аргументация была характерна для Молотова, черпавшего в ней оправдание своих преступных деяний в годы великой чистки (см. гл. XX). Но она была глубоко чужда подлинным большевикам, как можно судить по высказываниям не только троцкистов, но и не принадлежавших к последним невозвращенцев, отражавших идейные позиции своей социальной и политической среды.
Находясь в заключении, Рубашов сочинил "закон об относительной зрелости масс". Исходя из этого "закона", он убеждал себя в том, что "упрощённая и бесконечно повторяемая мысль легче укладывается в народном сознании - то, что объявлено на сегодня правильным, должно сиять ослепительной белизной; то, что признано сегодня неправильным, должно быть тускло-чёрным, как сажа; сейчас народу нужен лубок" [867]. Это уничижительное представление о массах вело к признанию Рубашовым правильности пропагандистской методики Сталина, чьи речи "состояли из вопросов и ответов, в которых события препарировались с простейшей, но совершенно неопровержимой для масс логичностью" [868].
В этих софистических рассуждениях Кестлер полностью игнорировал разницу между руководством массами и их порабощением, подавлением. Теория, которую он приписывал большевикам, основывалась на пренебрежительном отношении к массам, тогда как подлинная большевистская теория - на доверии к массам и опоре на них. Большевистский взгляд на взаимоотношения партии и масс со всей полнотой был изложен в работе Троцкого "Их мораль и наша". "Освобождение рабочих может быть только делом самих рабочих,- утверждал здесь Троцкий.- Нет поэтому большего преступления, как обманывать массы, выдавать поражения за победы, друзей за врагов, подкупать вождей, фабриковать легенды, ставить фальшивые процессы,- словом, делать то, что делают сталинцы. Эти средства могут служить только одной цели: продлить господство клики, уже осуждённой историей" [869].
Указывая, что активной силой в революции выступает меньшинство народа, Троцкий добавлял, что успех революции становится возможным лишь тогда, когда это меньшинство "находит большую или меньшую поддержку или хотя бы дружественный нейтралитет со стороны большинства. Смена различных стадий революции, как и переход от революции к контрреволюции непосредственно определяется изменяющимся политическим взаимоотношением между меньшинством и большинством, между авангардом и классом" [870].
Замечая, что большевикам всегда была чужда идеализация масс, Троцкий писал: "Массы, разумеется, вовсе не безгрешны... Мы видели их в разных условиях, на разных этапах, притом в величайших исторических потрясениях. Мы наблюдали их сильные и слабые стороны. Сильные стороны: решимость, самоотверженность, героизм находили всегда наиболее яркое выражение во время подъёма революции. В этот период большевики стояли во главе масс. Затем надвинулась другая историческая глава, когда вскрылись слабые стороны угнетённых: неоднородность, недостаток культуры, узость кругозора. Массы устали от напряжения, разочаровались, потеряли веру в себя и - очистили место новой аристократии. В этот период большевики ("троцкисты") оказались изолированы от масс".
"На этих больших событиях,- продолжал Троцкий,- "троцкисты" учились ритму истории, т. е. диалектике борьбы классов. Они учились и, кажется, до некоторой степени научились подчинять этому объективному ритму свои субъективные планы и программы. Они научились не приходить в отчаяние от того, что законы истории не зависят от наших индивидуальных вкусов или не подчиняются нашим моральным критериям... Они научились не страшиться самых могущественных врагов, если их могущество находится в противоречии с потребностями исторического развития. Они умеют плыть против течения в глубокой уверенности, что новый исторический поток могущественной силы вынесет их на тот берег. Не все доплывут, многие утонут. Но участвовать в этом движении с открытыми глазами и с напряжённой волей - только это и может дать высшее моральное удовлетворение мыслящему существу!" [871]
Эти теоретические идеи Троцкий конкретизировал при критическом анализе исторических легенд, созданных вокруг отдельных эпизодов революции. Среди этих легенд, пущенных в широкое обращение в 30-е годы, ведущее место занимала легенда о Кронштадтском восстании 1921 года.
XLIII
"Шумиха вокруг Кронштадта"
Кампания, поднятая по поводу событий шестнадцатилетней давности, была открыта в 1938 году одновременно в милюковских "Последних новостях", меньшевистском "Социалистическом вестнике" и в изданиях анархистов. Особенно болезненно Троцкий воспринял участие в этой кампании его былых сторонников: Сержа, Истмена, Суварина и Цилиги. Потрясённые масштабами сталинских зверств, эти люди стремились отыскать их истоки в неком "первородном грехе большевизма", каковым они объявили подавление кронштадтского мятежа. Их выступления на эту тему И. Дойчер справедливо назвал примером "повторяющихся процессов политической конверсии, в результате которой радикалы и революционеры одной эры превращаются в сторонников среднего курса, консерваторов или реакционеров следующей эры" [872].
Вопрос о Кронштадтском восстании был поднят в письме Троцкому члена комиссии по расследованию московских процессов Веделина Томаса. Отвечая на это письмо, Троцкий писал: "Ваша оценка кронштадтского восстания 1921 года в корне неправильна... Лучшие, наиболее самоотверженные моряки были полностью извлечены из Кронштадта и играли важную роль на фронтах и в местных Советах по всей стране. Осталась серая масса с большими претензиями ("мы, кронштадтцы!"), но без политического воспитания и без готовности к революционным жертвам. Страна голодала. Кронштадтцы требовали привилегий. Восстание диктовалось стремлением получить привилегированный паёк. У матросов были пушки и корабли. За восстание сейчас же ухватились реакционные элементы, как в России, так и за границей. Белая эмиграция требовала посылки помощи восставшим. Победа восстания ничего не могла бы принести, кроме победы контрреволюции, совершенно независимо от того, какие идеи были в головах у матросов. Но и сами эти идеи были глубоко реакционными. Они отражали вражду отсталого крестьянина к рабочему, высокомерие солдата или моряка по отношению к "штатскому" Петрограду, ненависть мелкого буржуа к революционной дисциплине. Движение имело, таким образом, контрреволюционный характер, и так как восставшие овладели оружием крепости, их можно было подавить лишь при помощи оружия" [873].
Более подробно эти вопросы были освещены в статье Троцкого "Шумиха вокруг Кронштадта", где ставилась задача объяснить, почему весьма разнородные политические силы - от открытых контрреволюционеров и либералов до анархистов и некоторых вчерашних троцкистов - ухватились именно за Кронштадт. Троцкий замечал, что за годы революции большевики не раз вступали в столкновения с казаками, крестьянами, даже с некоторыми группами рабочих. Основу этих столкновений составлял главным образом антагонизм между рабочими, как потребителями, и крестьянами, как производителями и торговцами хлебом. Чтобы обеспечить армию и голодающие города хотя бы минимумом продуктов, большевики вынуждены были прибегнуть к чрезвычайным мерам продразвёрстки (к которым, кстати сказать, прибегало до них царское и Временное правительство). Вначале большинство крестьян мирилось с реквизицией хлеба как со временным злом. Но гражданская война затянулась на три года, на протяжении которых город почти ничего не давал деревне и почти всё забирал у неё, главным образом для нужд войны. Результатом этого стала перемена в настроениях крестьян, благодаря которой белым зачастую удавалось привлекать их на свою сторону. Проявлениями брожения в крестьянстве были махновское движение, действия "зелёных" и тамбовское восстание, проходившее под эсеровскими лозунгами. От всех этих мелкобуржуазных движений, отмечал Троцкий, "Кронштадт отличался только большей внешней эффектностью" [874].
Идеализация кронштадтского мятежа, представленного в качестве выступления рабочих и крестьянских масс против "большевистской диктатуры", объяснялась прежде всего тем, что Кронштадт был окружён революционным ореолом. Авторы легенды о Кронштадте изображали дело таким образом, будто большевики в марте 1921 года направили оружие против тех же самых матросов, которые в 1917 году шли в авангарде Октябрьской революции.
В действительности отряды кронштадтских моряков с первых месяцев гражданской войны составили костяк первых частей Красной Армии. Эти отряды принимали активное участие в боевых действиях, продразвёрстке и организации Советской власти во многих губерниях. "Первое время казалось, что Кронштадт неисчерпаем, писал Троцкий.- Мне приходилось с разных фронтов посылать десятки телеграмм о мобилизации новых и новых "надёжных" отрядов из питерских рабочих и балтийских моряков". В результате этих мобилизаций социальный состав кронштадтского гарнизона изменился коренным образом. "Те моряки, которые оставались в "мирном" Кронштадте до начала 1921 года, не найдя себе применения ни на одном из фронтов гражданской войны, были, по общему правилу, значительно ниже среднего уровня Красной Армии и заключали в себе большой процент совершенно деморализованных элементов, носивших пышные панталоны "клёш" и причёску сутенёров" [875].
Это свидетельство Троцкого подтверждается направленным ему 7 марта 1921 года рапортом уполномоченного особого отдела ВЧК. В этом документе указывалось: одна из главных причин кронштадтских событий состояла в том, что большое количество моряков, не принимавших в течение трёх с лишним лет участия в военных действиях, превратились в обособленную, кастовую группу, под влиянием бездействия выродившуюся в "паразитический элемент", бессознательно подменивший революционную идеологию "непоколебимой уверенностью в том, что они - "краса, гордость и авангард революции"" [876].
К началу 1921 года коммунисты составляли в Кронштадте относительно скромное меньшинство. Из 26 687 человек состава Кронштадтской базы только 1650 человек были членами и кандидатами в члены партии. Всего же большевистские ячейки военных и гражданских учреждений Кронштадта насчитывали в то время 2680 человек [877]. Из этих людей лишь единицы имели партийный стаж до 1917 года, а больше половины состояло из крестьян, вступивших в партию во время партийной недели, проходившей в сентябре 1920 года.
За время кронштадтских событий из РКП(б) вышло около 900 человек [878]. Остальные были подвергнуты жестоким преследованиям. 10 марта был опубликован приказ коменданта Кронштадта, обязывавший всех коммунистов в 2-дневный срок сдать всё имеющееся у них оружие. Несмотря на многочисленные ходатайства об освобождении коммунистов, находившихся к моменту восстания в госпитале, было принято решение "пока никого не освобождать". Коммунистам, остававшимся на свободе, угрожали арестом, если "будут поступать заявления с указаниями на их вредную деятельность" [879].
Учреждённым в первые дни восстания ревкомом были созданы тройки, на рассмотрение которых были всецело переданы вопросы об отстранении от занимаемых должностей бывших комиссаров и ответственных работников-коммунистов. Спешно образованные тройки обратились в свою очередь к ревкому с просьбой о срочном распоряжении "произвести поголовный обыск всех комиссаров, коммунистов и парт. работников, не считаясь с предыдущими обысками, и отобрать всё имеющееся у них оружие" [880].
500 коммунистов после начала мятежа были арестованы и посажены в кронштадтскую следственную тюрьму, где они организовали выпуск газеты, разъяснявшей смысл происходящих событий. Комиссар Балтфлота Кузьмин, приговорённый к расстрелу, был освобождён подоспевшими вовремя красными частями за несколько минут до приведения приговора в исполнение [881]. Кроме того, 165 коммунистов с оружием в руках покинули крепость, а 135 - перешли на нелегальное положение и, рискуя жизнью, вели пропаганду среди обманутых моряков [882].
Общее собрание заключённых коммунистов обратилось к временному ревкому с просьбой разрешить бывшему комиссару бригады линейных кораблей Зосимову отправиться в Москву на заседание очередной сессии ВЦИК с тем, чтобы осветить там истинное положение дел в Кронштадте. В ответ на это обращение ревком постановил: "Разрешения на поездку в Москву т. Зосимову не давать... так как... выпуск Зосимова может быть истолкован правительством РСФСР как слабость Вр. Рев. Комитета и желание его идти на компромиссы с Советским правительством, о чём речи быть не может, ввиду твёрдо выраженного желания народных масс Кронштадта навсегда освободить Россию от власти коммунистов" [883].
Мятежники обратились по радио с воззванием "к пролетариату всех стран", в котором говорилось, что белогвардейские генералы не руководят восстанием и никаких связей с заграницей восставшие не поддерживают. Между тем в гарнизоне всё большую власть захватывал начальник артиллерии, бывший царский генерал Козловский, а отсутствие в крепости продовольствия вынудило ревком завязать переговоры о поставке продовольствия с американских складов Красного Креста в Финляндии (ко времени подавления мятежа в Кронштадт поступило 400 пудов продуктов). В воззвании содержался призыв к "помощи довольствием, медикаментами, а главным образом военной помощью". "Главным образом,- говорилось в воззвании,- мы обращаемся к русским людям, которые очутились на чужой земле (т. е. к белоэмигрантам.- В. Р.). Мы знаем, что они придут к нам на помощь" [884].
Учитывая изменения в социальном составе кронштадтских моряков и практические действия ревкома, Троцкий замечал, что не следует брать на веру воззвания мятежников, носившие внешне революционный характер. Напоминая известную мысль Маркса: о партиях, как и о людях, нельзя судить по тому, что они сами говорят о себе, Троцкий писал: "Характеристика партии определяется гораздо больше её социальным составом, её прошлым, её отношением к разным классам и слоям, чем её устными и печатными декларациями, особенно в критический момент гражданской войны" [885].
Выступление кронштадтцев, протестовавших против сохранения методов военного коммунизма, совпало во времени с провозглашением X съездом РКП(б) перехода к нэпу. Впоследствии Ленин не раз признавал, что затяжка партии с этим переходом представляла грубую политическую ошибку. Из этого не вытекает, как подчёркивал Троцкий, что для умиротворения кронштадтцев было бы достаточно сообщить им декреты о введении нэпа. "Режим нэпа мог лишь постепенно умиротворить крестьянство, а вслед за ним - недовольные части армии и флота. Но для этого нужны были опыт и время" [886].
Авторы легенды о Кронштадте выдвигали ещё один аргумент: матросы никому не угрожали, они "только" захватили крепость и военные корабли; поэтому большевикам следовало придерживаться затяжной тактики по отношению к мятежникам, предоставить их самим себе, а не спешить с подавлением восстания. Из такой оценки кронштадтских событий, указывал Троцкий, вытекало, что "большевики наступали по льду, с открытой грудью, против крепости, лишь в силу своего плохого характера, стремления искусственно вызывать конфликты, своей ненависти к кронштадским морякам или к доктрине анархизма" [887]. В действительности одна только нужда в продовольствии поставила бы крепость в прямую зависимость от иностранной буржуазии и белых эмигрантов. Все необходимые приготовления к такой "помощи" уже велись.
И эти ретроспективные сообщения Троцкого подтверждаются недавно опубликованными документами о кронштадтских событиях. 10 марта 1921 года Троцкий направил членам Политбюро письмо, в котором говорилось: "Кронштадтом можно овладеть только до оттепели. Как только залив станет свободным для плавания, установится связь Кронштадта с заграницей. В то же время остров станет недоступным для нас. Надежды на сдачу из-за отсутствия продовольствия совершенно необоснованны, так как до открытия навигации продовольствия у восставших хватит" [888].
О "миролюбии" главарей мятежа свидетельствовали их показания на допросах. Так, Козловский заявил, что, "горя пламенным желанием спасти Россию, восстановить её могущество, сохранив старые традиции единой и неделимой", он считал необходимым вооружённой силой свергнуть Советскую власть. В этих целях он использовал партии эсеров и меньшевиков и лозунг "справедливой Советской власти, принимая во внимание, что по получении помощи извне этот лишний балласт будет им отброшен" [889].
Председатель ревкома Петриченко на допросе сообщил, что махновская организация, потерпев поражение в открытых боях с Советской властью, сочла нужным направить своих работников в подпольные организации на севере страны, где можно было использовать в антисоветских целях продовольственные и топливные затруднения.
Через Финляндию в Кронштадт пробрался агент Антанты, служивший в войсках Деникина и после их разгрома оказавшийся в эмиграции, где ему было предложено отправиться в Россию для ведения подпольной работы. Французское консульство в Швеции выдало ему на пути в Кронштадт золото, документы и инструкции.
Ещё до начала мятежа его организаторы связались с эмигрантскими кругами Западной Европы, прежде всего с лидером партии эсеров Черновым, пославшим своего представителя в Кронштадт и намеревавшимся вскоре самому прибыть туда. В преддверии своего приезда Чернов заявил: "Советская власть так сильна, что сразу свергнуть её нельзя... Действовать нужно осторожно. Открыто нужно действовать только против коммунистов, но не против Советской власти". Инструкцию о том, как следует действовать, чтобы свергнуть Советскую власть, написал и другой известный эсеровский главарь Савинков [890].
Уже за несколько недель до мятежа в зарубежных газетах появились сообщения о том, что в Кронштадте происходит восстание. С первых дней мятежа восставшие отнюдь не придерживались выжидательной тактики, а обстреливали огнём судовой артиллерии верные Советской власти войска, расположенные на прилегавшей к крепости местности, а также военные объекты в городе Ораниенбауме. Красными войсками был захвачен приказ о наступлении на Петроград. Этот приказ не был осуществлён только потому, что у мятежников не имелось больших сил для наступления.
Об ожесточённости сопротивления мятежников свидетельствует тот факт, что X съезду РКП(б) пришлось мобилизовать четверть своего состава для наиболее быстрого подавления мятежа. Во время боев за Кронштадт красноармейские части потеряли до 1200 человек убитыми.
Напоминая о некоторых из этих фактов, Троцкий писал, что "большевики сочли своим долгом потушить пожар в самом начале и, следовательно, с наименьшими жертвами" [891]. Благодаря этому кронштадтский мятеж не открыл новой главы гражданской войны, а стал её заключительным эпизодом.
"Шумиха вокруг Кронштадта" включала ещё один важный аспект - указание на личную ответственность Троцкого, якобы возглавлявшего подавление мятежа. Некоторые бывшие троцкисты признавали контрреволюционный характер восстания, но заявляли, что Троцкий не должен был после подавления мятежа осуществлять беспощадные репрессии над его участниками. Утверждая, что Троцкий в автобиографии сознательно умолчал о своей роли в усмирении Кронштадта, Суварин иронически замечал: "Есть подвиги, которыми не гордятся".
Приведя наиболее одиозные высказывания такого рода, Троцкий писал, что в предыдущих статьях о Кронштадте он не касался своей роли в этих событиях "не потому, что мне нужно было что-то скрывать, а как раз наоборот, потому что мне нечего было сказать". Он подчёркивал, что не снимает с себя ответственность за усмирение Кронштадта, поскольку он вместе с другими членами Центрального Комитета партии голосовал за подавление восстания силой в том случае, если не удастся побудить крепость к сдаче путём мирных переговоров. Но когда критики начинают обвинять его лично в чрезмерной жестокости, не вызванной обстоятельствами, продолжал Троцкий, он считает себя вправе сказать: "Господа моралисты, вы немножко привираете" [892].
14 ноября 1938 года в письме своим парижским корреспондентам Троцкий замечал, что 5 марта он как председатель Реввоенсовета подписал приказ о подавлении мятежа [893]. В этом приказе, намечавшем ряд оперативных мероприятий, содержалось предупреждение мятежникам: если в течение 24 часов мятеж не будет прекращён, против крепости будут открыты военные действия регулярными частями Красной Армии. В тот же день Троцкий выпустил обращение "К гарнизону и населению Кронштадта и мятежных фортов", в котором предлагалось "всем поднявшим руку против Социалистического Отечества немедленно сложить оружие". Здесь же Троцкий сообщал: "одновременно мною отдается распоряжение подготовить всё для разгрома мятежа и мятежников вооружённой рукой" [894].
Вспоминая об этом, Троцкий высказывал предположение, что после публикации этих документов в Петрограде сознательно были пущены слухи о его руководстве действиями Красной Армии - с тем, чтобы запугать мятежников. Однако и первое, неудачное наступление на Кронштадт, начавшееся 8 марта, и новый штурм, начавшийся в ночь на 17 марта, в результате которого крепость на следующий день оказалась в руках Красной Армии, происходили без его малейшего участия [895].
Говоря о своём полном и демонстративном отстранении от прямого и косвенного участия в военных операциях и последующих репрессиях, Троцкий указывал, что причины такого его поведения носили политический характер. За несколько недель до восстания он посетил Петроград и Кронштадт, где выступал на партийных собраниях с изложением своей позиции в дискуссии о профсоюзах. Подавляющее большинство коммунистов Кронштадта проголосовало тогда за платформу, защищавшуюся Зиновьевым, которая была противоположна платформе Троцкого. После получения известий о мятеже Троцкий заявил на заседании Политбюро, что его участие в военных действиях может быть истолковано кронштадтцами как намерение мстить им за то, что они голосовали против него в только что завершившейся дискуссии. Поэтому он предложил, чтобы переговоры с восставшими, а в случае необходимости - и их усмирение осуществлялись теми партийными деятелями, которые недавно пользовались доверием моряков. Никто из членов Политбюро не возражал против этих соображений. Что же касается репрессий по отношению к восставшим, то руководство ими было поручено Дзержинскому [896].
Уже 17 марта "вожди" восстания, бросив моряков, сбежали в Финляндию. Туда же направилась и значительная часть рядовых мятежников, но уже спустя несколько дней началось обратное движение моряков из Финляндии в Советскую Россию. К середине мая на родину вернулось несколько сот человек. Спустя полгода после разгрома мятежа Президиум ВЦИК в ознаменование четвёртой годовщины Октябрьской революции объявил полную амнистию всем рядовым участникам восстания и предоставил им возможность вернуться в Советскую Россию.
Конечно, после подавления мятежа имели место репрессии по отношению к его активным участникам. С 20 марта по 15 апреля 1921 года было арестовано 3 тысячи человек, из которых 40 % были приговорены к высшей мере наказания, 25 % - к пяти годам принудительных работ и 35 % освобождены [897].
"Были ли излишние жертвы, не знаю,- писал Троцкий.-Дзержинскому верю в этой сфере больше, чем его запоздалым критикам. Решать теперь, а постериори, кого и как нужно было покарать, я не берусь за полным отсутствием данных... Но я готов признать, что гражданская война не есть школа гуманности. Идеалисты и пацифисты всегда обвиняли революцию в "эксцессах". Но суть такова, что эти "эксцессы" вытекают из самой природы революции, которая сама является "эксцессом" истории. Кому угодно, пусть отвергает на этом основании (в статейках) революцию вообще. Я её не отвергаю. В этом смысле я несу за усмирение кронштадтского восстания ответственность полностью и целиком" [898].
XLIV
"Их мораль и наша"
В работах 30-х годов, посвящённых кронштадтскому мятежу и другим событиям первых послереволюционных лет, немалое место занимали "обличения" большевиков за якобы присущий им аморализм. Эта линия нападок на большевизм также составляла часть идеологической кампании, направленной на отождествление сталинских зверств с политикой и идеологией большевизма. Это побудило Троцкого к написанию ряда работ о принципах революционной, большевистской морали, важнейшей из которых была статья "Их мораль и наша". Под "нашей" моралью имелась в виду мораль большевиков, под "их" моралью - буржуазная мораль и мораль сталинистов.
Известно, что сам Сталин никогда не выступал публично по вопросам морали. В его работах, разумеется, отсутствует и прямая проповедь морального нигилизма. Однако существует исторический источник, высвечивающий его подлинное отношение к морально-этическим принципам. Речь идёт о развёрнутой записи, оставленной им на обложке принадлежащего ему экземпляра ленинской книги "Материализм и эмпириокритицизм". Эта запись, сделанная Сталиным для себя, содержала утверждение культа силы как единственно эффективного политического принципа, перед которым все моральные пороки и изъяны оказываются незначительными величинами (именно такую "нравственную философию" Кестлер безосновательно приписывал всем большевикам). Поскольку данная запись может рассматриваться как единственное искреннее обоснование Сталиным своего поведенческого кредо, уместно привести её целиком:
"1) слабость
2) лень
3) глупость -
единственное, что может быть названо пороками.
Всё остальное - при отсутствии вышеуказанного составляет несомненно добродетель!
NВ! Если человек
1) силён (духовно)
2) деятелен
3) умён (или способен), то он хороший, независимо от любых иных "пороков"!
(1) и (3) дают (2)" [899].
В 20-е годы появилось немало работ большевистских идеологов, посвящённых вопросам этики и морали. Во многих из них содержалось нигилистическое и релятивистское истолкование нравственных принципов, что было связано с вульгаризацией марксистского учения, идущей от работ Преображенского и Бухарина. В брошюре "О морали и классовых нормах" Преображенский, категорически отвергая "вечные нормы" морали, настаивал на относительности всех моральных принципов и защищал прагматическое положение, согласно которому в любом (в том числе и в социалистическом) обществе нравственным считается только то, что выгодно руководящей группе или классу. Аналогичное понимание морали выдвигалось в работах соавтора Преображенского по "Азбуке коммунизма" Бухарина. В книге "Теория исторического материализма" он склонялся к толкованию морали (отождествляемой им с этикой) как фетишистской формы общественного сознания, которая должна исчезнуть при коммунизме. "Самое существо этики,- писал он,- в том и состоит, что это есть нормы, которые обхвачены фетишистской оболочкой. Фетишизм есть существо этики... Этика... предполагает фетишистский туман, в котором многие теряют дорогу". Пролетариату же, по мнению Бухарина, нужны простые и понятные нормы поведения, носящие характер "таких же технических правил, как для столяра, который делает табуретку... Если он хочет добиться коммунизма, то ему нужно делать то-то и то-то, как столяру, делающему табуретки. И всё, что целесообразно с этой точки зрения, то и следует делать" [900].
Нетрудно обнаружить в этом пункте влияние на Бухарина богдановской "организационной науки", в которой мораль рассматривалась как одно из средств организации коллективных усилий класса.
Конечно, в литературе 20-х - 30-х годов встречались и более верные взгляды на мораль и её соотношение с политикой [901]. Однако ни в одной из работ этого времени (как, впрочем, и предыдущих, и последующих лет) не содержалось столь глубокого и последовательного освещения марксистской этической концепции, как в работе Троцкого "Их мораль и наша".
Многочисленные антикоммунистические авторы, доказывающие "аморализм" большевиков, обычно обходят эту классическую марксистскую работу, сводя всё содержание революционной, большевистской морали и этики к ленинскому тезису "Наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата" [902]. При этом игнорируется то обстоятельство, что эти слова были сказаны Лениным в речи на III съезде комсомола, т. е. в беседе с 15-20-летними юношами и девушками, а не выдвинуты в теоретическом трактате, и поэтому были обоснованы публицистическими, доходчивыми для массового сознания аргументами, а не системой научных доказательств. Не обращается внимание и на дальнейшую расшифровку в речи Ленина этой формулы, раскрывающую её гуманистическое, в конечном счёте общечеловеческое содержание: "нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше..."; коммунистическая мораль противоположна "той психологии и тем привычкам, которые говорят: я добиваюсь своей прибыли, а до остального мне нет никакого дела" [903].
В работе Троцкого нет прямых ссылок на речь Ленина. Но её сближает с этой речью отрицание "нравственности, взятой вне человеческого общества", выведения морали и нравственности из "велений бога", "из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога" [904]. Как мы увидим несколько ниже, у Троцкого, по существу, повторяются те же мысли, хотя они - в соответствии с отличием теоретической работы от публицистического выступления - облечены в более строгие, выверенные, завершённые формулировки.
В работе "Их мораль и наша" Троцкий как бы подвергал ленинские идеи дальнейшей конкретизации, показывая, что действительно служит делу революционного пролетариата, а что уводит от его великих классовых и в то же время общечеловеческих, всемирно-исторических задач.
В своём научном анализе Троцкий опирался на неизвестный Ленину позитивный и негативный социальный опыт, накопленный за годы социалистического строительства в СССР. Он критиковал моральные и идеологические иллюзии, характерные для первоначальных этапов этого строительства, беспощадно вскрывал ошибки и гневно клеймил преступления, проявившиеся в ходе первой великой битвы за социальное равенство, т. е. за освобождение человечества от всех видов классового и национального угнетения.
Менее всего Троцкий (как и Ленин) был склонен утверждать, что революционная политика делает ненужной мораль или "освобождает" себя от моральных обязательств. Точно так же он отнюдь не давал индульгенции всем ошибкам и эксцессам, которые могут обнаружиться в ходе революционной практики.
Описывая реальное состояние нравственных отношений в классово-антагонистических обществах, Троцкий исследовал вопрос о том, при каких исторических условиях возникает потребность в использовании таких политических средств, как убийство или ложь. В этом исследовании он столь же строго объективен, как марксистский экономист или социолог, доказывающий неизбежность безработицы или социальной дифференциации в обществе, основанном на рыночных отношениях.
Эта объективность не мешала использованию Троцким понятия "суд морали" - для раскрытия различий перед лицом этого суда социального смысла внешне сходных политических поступков, для разграничения различных видов социального насилия.
Троцкий исходил из того, что мораль больше, чем какая-либо другая форма идеологии, имеет классовый характер. Этому не противоречит существование элементарных норм морали, выработанных развитием человечества, как целого, и необходимых для существования всякого человеческого коллектива. Эти нормы выражают тот факт, что человек в своём индивидуальном поведении должен подчиняться определённым правилам, вытекающим из его принадлежности к обществу. Но эти общепризнанные правила морали (принимающие в религии форму заповедей) носят абстрактный характер. Ограниченность и неустойчивость силы их действия прослеживаются на судьбе самого "категорического" морального правила или морального запрета. "В "нормальных" условиях "нормальный" человек соблюдает заповедь "не убий!",- писал Троцкий.- Но если он убьёт в исключительных условиях самообороны, то его оправдают присяжные. Если, наоборот, он падёт жертвой убийцы, то убийцу убьёт суд... Что касается государства, то в мирное время оно ограничивается легализованными убийствами единиц, чтобы во время войны превратить "общеобязательную" заповедь "не убий!" в свою противоположность. Самые гуманные правительства, которые в мирное время "ненавидят войну", провозглашают во время войны высшим долгом своей армии истребить как можно большую часть человечества" [905].
С чисто моральной точки зрения невозможен и ответ на вопрос о допустимости или недопустимости индивидуального террора. Непригодность моральных абсолютов в этом остром вопросе обнаруживается в том факте, что даже "консервативные швейцарские буржуа и сейчас воздают официальную хвалу террористу Вильгельму Теллю". Прогрессивное общественное мнение было на стороне ирландских, русских, польских или индусских террористов, боровшихся против политического или национального гнёта. В условиях гражданской или национально-освободительной войны убийства отдельных насильников перестают быть актами индивидуального терроризма. "Если бы, скажем, революционер взорвал на воздух генерала Франко и его штаб, вряд ли это вызвало бы нравственное возмущение даже у демократических евнухов" [906]. Сегодня к этому мы можем прибавить, что в Германии чтут память участников заговора, осуществивших в июле 1944 года неудавшееся покушение на Гитлера.
Троцкий указывал, что элементарные правила морали, наряду с принципами демократии и привычками социального мира, действуют в эпохи относительно бескризисного развития общества. В этих условиях, "чтоб обеспечить торжество своих интересов в больших вопросах, господствующие классы вынуждены идти во второстепенных вопросах на уступки, разумеется, лишь до тех пор, пока эти уступки мирятся с бухгалтерией. В эпоху капиталистического подъёма, особенно в последние десятилетия перед войной, эти уступки... имели вполне реальный характер... Отношения между классами, по крайней мере, внешним образом, смягчились... Создавалось впечатление всё более свободного, справедливого и гуманного общества. Восходящая линия прогресса казалась "здравому смыслу" бесконечной".
Однако вместо дальнейшего движения по этому пути разразилась первая мировая война, принесшая человечеству массу потрясений, кризисов и катастроф. "Предохранительные механизмы демократии стали взрываться один за другим. Элементарные правила морали оказались ещё более хрупкими, чем учреждения демократии и иллюзии реформизма. Ложь, клевета, взяточничество, подкуп, насилия, убийства получили небывалые размеры" [907].
Оценка нравственного состояния человечества, которую дал марксист Троцкий, совпадает с оценками некоторых авторитетных либеральных исследователей середины и второй половины XX века. К ним принадлежит, например, лауреат Нобелевской премии Альберт Швейцер, гуманизм которого подтверждён его собственной подвижнической жизнью. "Солнце этики нашего поколения заволокло тяжёлыми тучами,- писал он в 50-х годах нашего века.- ...Совершенно непонятным образом общество начинает благосклонно относиться... к идеям антигуманности". Причины этого Швейцер усматривал, в частности, в том, что "мы привыкли к тому, что высокие надежды предыдущих поколений предаются осмеянию... Мы боимся признаться себе в том, что уже многие десятилетия наши души разъедает ржавчина пессимизма". Современные философы, по Швейцеру, находят себе "прибежище в этических руинах", поскольку не контролируют свою ангажированность, не замечают, что своё мировоззрение строят по образцу заинтересованного, эгоистичного, внеморального отношения к жизни [908].
Такое совпадение оценок свидетельствует: "классовый подход" не только не мешает адекватно видеть этическую реальность, но и помогает предвосхищать её будущие состояния.
С элементарными правилами морали тесно связан "общечеловеческий" здравый смысл, который Троцкий называл низшей формой интеллекта. "Основной капитал здравого смысла состоит из элементарных выводов общечеловеческого опыта: не класть пальцев в огонь, идти по возможности по прямой линии, не дразнить злых собак... и пр., и пр. При устойчивости социальной среды здравый смысл оказывается достаточен, чтобы торговать, лечить, писать стихи, руководить профессиональным союзом, голосовать в парламенте, заводить семью и плодить детей. Но когда тот же здравый смысл пытается выйти за свои законные пределы на арену более сложных обобщений, он обнаруживает себя лишь как сгусток предрассудков определённого класса и определённой эпохи". Такая ограниченность здравого смысла вызвана тем, что он "оперирует неизменными величинами в мире, где неизменна только изменяемость" [909]. Поэтому здравый смысл оказывается пригодным лишь в эпохи эволюционного развития, для которых характерны относительно медленные темпы социальных изменений. Для познания же катастрофических нарушений "нормального" хода вещей, таких, как экономические кризисы, революции, контрреволюции и войны, необходимы более высокие качества интеллекта, философское выражение которым даёт диалектический материализм.
С позиций диалектического материализма Троцкий рассматривал проблему цели и средств, решение которой антикоммунисты всегда считали главным моральным изъяном большевизма. Наиболее ярко эта точка зрения выражена в повести А. Кестлера "Слепящая тьма", где следование принципу "цель оправдывает средства" объявляется тем пунктом, в котором в годы большого террора "стиралось различие между следователем и подследственным, палачом и жертвой" [910]. Следователь, вымогая у Рубашова лживые признания, заявляет: "Закон "цель оправдывает средства" есть и останется во веки веков единственным законом политической этики; всё остальное - дилетантская болтовня" [911]. В этот тезис перед смертью сам Рубашов вносит следующий корректив: "Возможно, ошибка (большевиков.- В. Р.) коренилась... в аксиоме, что цель оправдывает средства. Она убила революционное братство и превратила бойцов Революции в одержимых" [912]. Наконец, сам Кестлер в послесловии к книге закрепляет этот тезис в таких выражениях: "Их [большевиков] подлинная виновность в том, что интересы человечества они поставили выше интересов человека, мораль принесли в жертву целесообразности, а средства - цели. И вот они должны умереть, ибо с точки зрения Истории их смерть целесообразна, умереть от руки людей, думающих одинаково с ними" [913].
О том, какое отношение вся эта софистика имеет к истине, говорит разбор Троцким данного "наиболее популярного и наиболее импонирующего обвинения, направленного против большевистского "аморализма"", которое выдвигалось задолго до Кестлера. Отвечая на вопросы Веделина Томаса, Троцкий писал: "Как и многие другие, вы видите источник зла в принципе "цель оправдывает средства". Сам по себе этот принцип очень абстрактен и рационалистичен. Он допускает самые различные толкования. Но я готов взять на себя защиту этой формулы - под материалистическим и диалектическим углом зрения. Да, я считаю, что нет средств, которые были бы хороши или дурны сами по себе или в зависимости от какого-либо абсолютного, сверхисторического принципа".
Это не означает, подчёркивал Троцкий, что вероломство и предательство допустимы и оправданы, если они ведут к "цели". Сам выбор средств зависит от характера цели. "Если целью является освобождение человечества, то ложь, подлог и измена никак не могут быть целесообразными средствами. Эпикурейцев противники их обвиняли в том, что, "проповедуя счастье", они спускаются к идеалу свиньи, на что эпикурейцы не без основания отвечали, что их противники понимают счастье... по-свински" [914].
Нельзя не отметить, что через несколько десятилетий именно эта проблема - неразрывная связь цели и средств, предполагающая нравственную обоснованность прежде всего цели,- рассматривалась как центральная в наиболее фундаментальных советских работах по этике. Один из ведущих специалистов в этой области О. Г. Дробницкий подчёркивал, что даже категорический императив Канта не универсален, поскольку "из чисто формального принципа невозможно вывести никакого конкретного нравственного содержания... С его помощью ещё нельзя совершить выбор... Способность человека представить свою максиму (т. е. свою цель и выбранные средства.- В. Р.) в качестве всеобщей не исключает морального произвола" [915]. Поэтому не "общечеловеческие ценности" и не "моральное чувство", а рациональное моральное обоснование своих целей является ядром нравственности человека и общества. Как справедливо отмечал Жан-Поль Сартр, когда человек выбирает поступок или принцип действия, то он выбирает вместе с собой всё человечество, каким оно должно быть [916]. Если согласиться с этим, то нужно признать, что политический (т. е. классовый) выбор - это фундаментальный элемент нравственной позиции не только общества, но и каждого человека.
Вопросы соотношения цели и средств в революционной практике широко освещались в партийной публицистике 20-х годов. Эта проблема стояла, например, в центре статьи старого большевика Лепешинского, в которой автор отвечал на вопрос, часто поднимавшийся в те годы на партийных и комсомольских собраниях: "Как вы смотрите на иезуитскую мораль: цель оправдывает средства?" "С точки зрения класса иначе и быть не может, как только приспособление всяческих средств к достижению целей, которые ставит себе класс,- писал Лепешинский.- Весь секрет только в том, чтобы правильно распознать это средство. Если средство только по-видимому ведёт к цели, а на самом деле отдаляет от неё, то средство плохое, и если оно при этом может стать предметом моральной оценки, то смело можете назвать его безнравственным". К таким средствам Лепешинский относил в первую очередь массовые расправы, продиктованные слепым чувством мести и не различающие виноватых и невиновных.
Неразрывность критериев политической целесообразности и нравственной допустимости лежала и в основе ответа Лепешинского на более конкретный вопрос: "Как вы смотрите на пытки? Оправдает ли их коммунистическая совесть, если к ним станет прибегать какая-нибудь чека?" "Отвечаю не обинуясь,- писал Лепешинский.- Пытки принадлежат к числу самых нецелесообразных способов раскрытия заговоров, преступлений или военных секретов. Даже царские генералы или штабы не прибегали к пыткам шпионов и уж во всяком случае не по человеколюбию. Поэтому никакими соображениями такого рода методы не могут быть оправданы - ни с точки зрения интересов классовой борьбы, хотя бы и очень острой, ни с точки зрения обычной житейской морали". Тот же подход к проблеме цели и средств в революции определял характер ответа Лепешинского на вопрос: "Имеет ли коммунист нравственное право хлопотать за человека, сидящего в Москве на Лубянке?" "Ну, конечно, имеет право и даже должен,- писал Лепешинский,- если уверен, что его вмешательство в область компетенции "Лубянки" не только не воспрепятствует борьбе коммунистов с их классовыми врагами, а даже поспособствует исправить допущенную ошибку или устранить ненужную, бесцельную жестокость".
Лепешинский подчёркивал, что к нормам большевистской этики относятся великодушие и гуманность. "Где соображения простой человечности... не вступают в противоречие с интересами классовой борьбы пролетариата, там эта "человечность" не просто "допускается" этикой пролетариата, но и входит в неё в качестве составной её части,- писал он.- Пролетариат, например, не отказывается, в случае надобности, убить классового врага, но он великодушен (и возводит это великодушие в этический принцип) к врагу побеждённому и обезвреженному" [917].
Разделяя такого рода взгляды, Троцкий рассматривал проблему цели и средств в широком философском контексте. "Если мы захотим взять господ обличителей всерьёз,- писал он,- то должны будем прежде всего спросить их, каковы же их собственные принципы морали... Допустим, в самом деле, что ни личная, ни социальная цели не могут оправдать средства. Тогда нужно, очевидно, искать других критериев, вне исторического общества и тех целей, которые выдвигаются его развитием. Где же? Если не на земле, то на небесах... Без бога теория вечной морали никак обойтись не может".
Рассматривая взгляды тех философов, которые пытались обосновать вечные принципы морали без апелляции к религии, Троцкий подчёркивал, что их рассуждения неизбежно вели "к признанию особой субстанции, "морального чувства", "совести" как некого абсолюта, который является ни чем иным, как философско-трусливым псевдонимом бога" [918].
Социальная необходимость в выработке "надклассовой морали" возникает потому, что режим, устанавливающий и охраняющий привилегии для меньшинства населения, "не мог бы держаться и недели на одном насилии. Он нуждается в цементе морали. Выработка этого цемента составляет профессию мелкобуржуазных теоретиков и моралистов" [919].
В этой связи Троцкий напоминал, что в конце XIX века возникла целая школа философов, которая стремилась дополнить "ограниченный" классовый подход Маркса самодовлеющим, т. е. надклассовым нравственным принципом. Начав с Канта и его категорического императива, все эти теоретики и общественные деятели кончили тем, что превратились в ярых антикоммунистов и защитников религии. "Струве ныне - отставной министр крымского барона Врангеля и верный сын церкви; Булгаков - православный священник; Бердяев истолковывает на разных языках апокалипсис. Столь неожиданная, на первый взгляд, метаморфоза объясняется отнюдь не "славянской душой" - у Струве немецкая душа - а размахом социальной борьбы в России. Основная тенденция этой метаморфозы, по существу, интернациональна".
Авторы, укорявшие большевиков в следовании принципу "цель оправдывает средства", обычно называли этот принцип иезуитским, поскольку он был впервые выдвинут в эпоху реформации, когда социальная борьба выступала в теологической форме - в виде борьбы между иезуитами и приверженцами других религиозных учений. "Такая внутренне противоречивая и психологически немыслимая доктрина,- писал Троцкий,- была злонамеренно приписана иезуитам их протестантскими, а отчасти католическими противниками, которые не стеснялись в средствах для достижения своей цели". В действительности же иезуитские теологи, ставившие, подобно теологам других школ, вопрос о личной ответственности, учили, что само по себе средство индифферентно в моральном смысле и что его моральное оправдание или осуждение вытекает из той цели, которой оно служит. "Так, выстрел сам по себе безразличен, выстрел в бешеную собаку, угрожающую ребёнку,- благо; выстрел с целью насилия и убийства - преступление. Ничего другого, кроме этих общих мест, богословы ордена не хотели сказать".
В соответствии с характером и интересами тех классов, на которые они опирались, иезуиты представляли реакцию, а протестанты - прогресс. Однако ограниченность этого прогресса находила отражение и в протестантской морали. "Так, "очищенное" ими учение Христа вовсе не мешало городскому буржуа Лютеру призывать к истреблению восставших крестьян, как бешеных собак" [920].
Переходя к анализу диалектической взаимосвязи целей и средств, Троцкий подчёркивал, что марксизму чуждо их дуалистическое толкование. В практической жизни и в историческом движении цель и средства непрерывно меняются местами. Ближайшая цель становится средством для достижения более отдалённой цели.
Признание того, что средства должны быть органически подчинены цели, приводит к выводу о том, что и цель в свою очередь должна быть оправдана. С точки зрения марксизма, "цель оправдана, если она ведёт к повышению власти человека над природой и к уничтожению власти человека над человеком". Эти общие и поистине общечеловеческие критерии, однако, не дают готового ответа на вопрос о том, что позволено и что недопустимо в каждом конкретном случае. Правильный ответ на такие вопросы может дать только живой опыт политического движения, освещенный теорией. В этом смысле революционная мораль сливается с революционной стратегией и тактикой. В наиболее общем, суммарном виде ответ будет гласить: для революционера позволено всё то, что действительно ведёт к освобождению человечества. "Именно из этого вытекает, что не все средства позволены. Когда мы говорим, что цель оправдывает средства, то отсюда вытекает для нас и тот вывод, что великая революционная цель отвергает в качестве средств все те низменные приёмы и методы, которые... пытаются осчастливить массу без её участия; или понижают доверие массы к самой себе и к своей организации, подменяя его преклонением перед "вождями"" [921].
Необходимые для победы в политической борьбе волевые качества сами по себе нейтральны в моральном смысле. Их моральное или аморальное содержание зависит от того, каким историческим целям они служат. "Мораль каждой партии,- писал Троцкий,- вытекает в последнем счёте из исторических интересов, которые она представляет. Мораль большевизма, включающая в себя самоотверженность, бескорыстие, мужество, презрение ко всему мишурному и фальшивому - лучшие качества человеческой природы! - вытекала из революционной непримиримости на службе угнетённых. Сталинская бюрократия и в этой области имитирует слова и жесты большевизма. Но когда "непримиримость" и "непреклонность" осуществляются через полицейский аппарат, состоящий на службе привилегированного меньшинства, они становятся источником деморализации и гангстерства" [922].
Этими же критериями Троцкий руководствовался и при оценке внешне сходных конкретных политических мер, применявшихся большевиками и сталинистами, в частности, введения института заложников. "Сталин арестовывает и расстреливает детей своих политических противников после того, как эти противники уже сами расстреляны по ложным обвинениям. При помощи института семейных заложников Сталин заставляет возвращаться из-за границы тех советских дипломатов, которые позволили себе выразить сомнение в безупречности Ягоды или Ежова". В этой связи некоторые "моралисты" указывали, что Троцкий в 1919 году "тоже" ввёл закон о заложниках, т. е. о задержании родственников офицеров Красной Армии, перешедших на сторону противника. "Не будем настаивать здесь на том,- писал по этому поводу Троцкий,- что декрет 1919 г. вряд ли хоть раз привёл к расстрелу родственников тех командиров, измена которых не только причиняла неисчислимые человеческие потери, но и грозила прямой гибелью революции [923]. Дело в конце концов не в этом. Если б революция проявляла меньше излишнего великодушия с самого начала, сотни тысяч жизней были бы сохранены. Так или иначе, за декрет 1919 г. я несу полностью ответственность. Он был необходимой мерой в борьбе против угнетателей".
Различие морального содержания одинаковых мер, применявших полярными политическими силами во имя противоположных исторических целей, по словам Троцкого, наблюдалось во всех гражданских войнах. "Предоставим какому-нибудь Эмилю Людвигу и ему подобным,- замечал он,- писать портрет Авраама Линкольна с розовыми крылышками за плечами. Значение Линкольна в том, что для достижения великой исторической цели, поставленной развитием молодого народа, он не останавливался перед самыми суровыми средствами, раз они оказывались необходимы. Вопрос даже не в том, какой из воюющих лагерей причинил или понёс самое большое число жертв. У истории разные мерила для жестокостей северян и жестокостей южан в гражданской войне. Рабовладелец, который при помощи хитрости и насилия заковывает раба в цепи, и раб, который при помощи хитрости и насилия разбивает цепи,- пусть презренные евнухи не говорят нам, что они равны перед судом морали!" [924]
Каждой войне сопутствует не только "необходимая", но и, так сказать, "избыточная" жестокость: мародёрство, насилия над мирным населением и т. п. В условиях войны враждующие стороны начисто забывают о кантовском императиве, ибо "враги", "враждебная нация" рассматриваются как люди иного сорта, в отношении которых моральные запреты перестают действовать. В этой связи уместно подчеркнуть: критики большевизма игнорировали тот факт, что именно большевики, и прежде всего Троцкий как руководитель Красной Армии, беспощадной рукой пресекали эксцессы гражданской войны. Так, в тезисах "Руководящие начала ближайшей политики на Дону", выпущенных вскоре после казачьего восстания, Троцкий писал: "Мы разъясняем казачеству словом и показываем делом, что наша политика не есть политика мести за прошлое... Мы строжайше следим за тем, чтобы продвигающаяся вперед Красная Армия не производила грабежей, насилий и проч." [925]
В работе "Их мораль и наша" Троцкий высказывал твёрдую убеждённость в том, что потомки принципиально по-разному отнесутся к жестокости большевиков и к преступлениям сталинистов. "Память человечества великодушна, когда суровые меры применяются на службе великим историческим целям. Но история не простит ни одной капли крови, принесённой в жертву новому молоху произвола и привилегий. Нравственное чувство находит своё высшее удовлетворение в несокрушимой уверенности, что историческое возмездие будет отвечать размерам преступлений" [926].
Историческое содержание социальной и политической борьбы формирует и определяет моральный облик её носителей. Исходя из этого, Троцкий писал по поводу обвинений Ленина в "аморализме", широко распространявшихся врагами большевизма: ""Аморализм" Ленина, т. е. отвержение им надклассовой морали, не помешал ему всю жизнь сохранять верность одному и тому же идеалу; отдавать всю свою личность делу угнетённых; проявлять высшую добросовестность в сфере идей и высшую неустрашимость в сфере действия; относиться без тени превосходства к "простому" рабочему, к беззащитной женщине, к ребёнку. Не похоже ли, что "аморализм" есть в данном случае только синоним для более высокой человеческой морали?" [927]
Все названные Троцким нравственные качества, присущие Ленину, начисто отсутствовали в лагере сталинистов. Кульминация их действительного аморализма - судебные подлоги - отнюдь не вытекала из отвержения большевиками внеклассовой морали. Как и другие важные события истории, эти подлоги выступали продуктом конкретной социальной борьбы, в данном случае принявшей самый вероломный и зверский характер борьбы новой аристократии против масс, поднявших её к власти. "Чтоб приспособить правящую партию для задач реакции, бюрократия "обновила" её состав путём истребления революционеров и рекрутирования карьеристов".
При этом сталинизм, как всякая социальная реакция, оказался вынужденным маскировать свои подлинные цели. "Чем резче переход от революции к реакции, т. е. чем больше реакция зависит от традиций революции,- указывал Троцкий,- т. е. чем больше она боится масс, тем больше она вынуждена прибегать к лжи и подлогу в борьбе против представителей революции". Всякая реакция возрождает и усиливает те элементы дореволюционного прошлого, которым революция нанесла удар, но с которыми она не смогла или не успела до конца справиться. Это в особой мере относится к сталинизму, чьи методы "доводят до конца, до высшего напряжения и вместе до абсурда все те приёмы лжи, жестокости и подлости, которые составляют механику управления во всяком классовом обществе, включая и демократию. Сталинизм - сгусток всех уродств исторического государства, его зловещая карикатура и отвратительная гримаса" [928].
В этой связи уместно подчеркнуть ещё один аспект проблемы соотношения цели и средств. Неоднократно в истории тайные замыслы реакционных политических деятелей коренным образом отличались от публично провозглашаемых ими целей, а средства, избранные ими,- от тех, которые декларировались. Так, Сталин никогда не заявлял, что планирует физически уничтожить большинство партии и её Центрального Комитета. Подчёркивая, что истинные цели и средства Сталина были глубоко скрытыми и маскировались его заявлениями прямо противоположного характера, М. Байтальский в своих воспоминаниях писал: "В действиях, которые в конечном счёте всё же раскрываются, обнаруживается и суть скрытого замысла. Средства разоблачают цель" [929].
Глубоко аморальным было поведение не только Сталина, но и зарубежных "друзей СССР", которые игнорировали предупреждения о будущих судебных подлогах, готовившихся на глазах всего мира. Московские процессы явились закономерным развитием официального культа лжи, раболепства, лицемерия, подкупа и других видов коррупции, которые начали расцветать в Москве с середины 20-х годов. Когда же московские процессы заставили изумляться весь мир, среди "друзей СССР" им "верили лишь наиболее тупые. Остальные не хотели тревожить себя проверкой... К тому же, о, они не забывали и об этом! - неосторожная правда может причинить ущерб престижу СССР. Эти люди прикрывали преступления утилитарными соображениями, т. е. открыто применяли принцип "цель оправдывает средства"". Лишь после того, как комиссия Джона Дьюи вынесла свой вердикт, "для всякого мало-мальски мыслящего человека стало ясно, что дальнейшая открытая защита ГПУ означает риск политической и моральной смерти. Только с этого момента "друзья" решили извлечь на свет божий вечные истины морали, т. е. занять вторую линию траншей".
Среди мелкобуржуазных моралистов и сикофантов Троцкий особо выделял бывших "сталинцев и полусталинцев", перепуганных великой чисткой. "Выбросив за борт свой сталинизм, люди такого типа - их много - не могут не искать в доводах абстрактной морали компенсацию за пережитое ими разочарование или идейное унижение" [930]. Эти слова в полной мере относятся к таким людям, как А. Кестлер или в более поздние времена - М. Джилас и Г. Фаст.
Раскрывая идейную ущербность, которая проявлялась в доводах и рецептах "моралистов", Троцкий подчёркивал: они правы в том, что история зачастую выбирает жестокие пути. "Но какой отсюда вывод для практической деятельности? - саркастически замечал он.- Лев Толстой рекомендовал опроститься и усовершенствоваться... Толстой рекомендовал заодно освободиться и от грехов плоти. Однако статистика не подтверждает успеха его проповеди. Наши центристские гомункулюсы успели подняться до сверхклассовой морали в классовом обществе. Но уже почти 2000 лет, как сказано: "любите врагов ваших", "подставляйте вторую щеку"... Однако, даже святой римский отец не "освободился" до сих пор от ненависти к врагам. Поистине силён дьявол, враг рода человеческого!" [931]
Работу "Их мораль и наша" Троцкий завершил следующими словами: "Я писал эти страницы в те дни, когда мой сын, неведомо для меня, боролся со смертью. Я посвящаю его памяти эту небольшую работу, которая, я надеюсь, встретила бы его одобрение: Лев Седов был подлинным революционером и презирал фарисеев" [932].
XLV
"Старику было бы трудно без сынка"
Проживший всего 32 года, Лев Седов обладал яркой и героической биографией. Ещё будучи подростком, он несколько раз сопровождал отца в поездках на фронты гражданской войны. В начале 20-х годов он перешёл по собственной воле из кремлёвской квартиры в студенческое общежитие, чтобы не отличаться по условиям жизни от других комсомольцев. "Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтоб не пользоваться этой привилегией бюрократов,- вспоминал Троцкий.- Зато он принимал ревностное участие во всех субботниках и других "трудовых мобилизациях", счищал с московских улиц снег, "ликвидировал" неграмотность, разгружал из вагонов хлеб и дрова, а позже, в качестве студента-политехника, ремонтировал паровозы". Напоминая сообщения французских газет о крайне скромных условиях, в которых Седов жил в эмиграции, Троцкий добавлял: "В те годы, когда его отец и мать занимали высокие посты, он жил не лучше, чем в последнее время в Париже, а хуже. Было ли это правилом среди бюрократической молодёжи? Нет, это и тогда уже было исключением... Его политическое направление определил тот самый инстинкт, который заставлял его предпочитать переполненные трамваи московским лимузинам" [933].
По словам Троцкого, между ним и сыном "жила и горела взаимная привязанность, основанная на чём-то неизмеримо большем, чем общность крови: на солидарности взглядов и оценок, симпатий и ненависти, на совместно пережитых радостях и страданиях, на общих больших надеждах" [934]. Эта привязанность особенно усилилась во время ссылки в Алма-Ату, где Седов вёл переписку с сотнями оппозиционеров, рассеянных по всей стране, и помогал отцу в подборе материалов для литературной работы.
В эмиграции Седов стал фактическим издателем "Бюллетеня оппозиции". Он продолжал вести обширную переписку с советскими оппозиционерами и встречался с приверженцами левой оппозиции из разных стран. После 1932 года, когда ГПУ разрушило основные связи Троцкого с его единомышленниками в СССР, Седову "приходилось искать свежей информации обходными путями. Лев всегда был настороже, жадно ища нитей из России, перехватывая возвращающихся туристов, советских студентов в командировке или сочувствующих чиновников заграничных представительств. Он часами бегал по Берлину, потом по Парижу, чтобы оторваться от преследовавших его шпиков ГПУ и не скомпрометировать своего осведомителя. За все эти годы не было ни одного случая, когда кто-либо пострадал бы вследствие его неосторожности, невнимания или опрометчивости" [935].
Сталинская разведка была хорошо осведомлена о роли, которую Седов играл в движении IV Интернационала. Описывая отцу свою беседу с Кривицким, Седов передавал слова последнего: "Л. Л. [Лев Львович] в ГПУ имеет кличку "сынок". Они его, говорит, высоко ставят. Хорошо работает, без него Троцкому было бы плохо... За что купил, за то и продаю; простите за невольную нескромность" [936].
Встречи с Седовым искали, его мнением и советами дорожили революционеры многих стран, большевики-невозвращенцы, приезжие из СССР, которые никому, кроме него, не решались довериться. Эти контакты помогали Седову в издании "Бюллетеня оппозиции", который был для него живой связью с родиной, трибуной, призванной отражать мысли, чувства и надежды тысяч советских оппозиционеров, действовавших в подполье или томившихся в сталинских казематах. Многие советские и зарубежные коммунисты, сумевшие вырваться из СССР, были привлечены к сотрудничеству в "Бюллетене" благодаря усилиям Седова.
Несмотря на молодость, Седов был вполне сложившимся, зрелым революционером, опытным политиком и талантливым публицистом. "Сколько раз мы радовались,- вспоминал Троцкий,- находя в его свежераспечатанном письме те самые соображения и заключения, которые я только накануне рекомендовал его вниманию" [937].
После второго процесса Каменева - Зиновьева, когда Троцкий, интернированный норвежским правительством, не имел возможности ответить на оголтелую клевету, Седов выступил с сокрушительной отповедью фальсификаторам, опубликовав "Красную книгу о московском процессе". Высоко оценивая достоинства этой работы, многие зарубежные журналисты считали, что Троцкий, несмотря на строгие условия интернирования, каким-то образом сумел принять участие в её написании. Они заявляли, что в "Красной книге" "чувствуется перо Троцкого". По этому поводу Троцкий замечал: "В книге нет ни одной моей строки. Многие товарищи, которые склонны были относиться к Седову только как к "сыну Троцкого" - так в Карле Либкнехте долго видели только сына Вильгельма Либкнехта! - имели случай убедиться хотя бы из этой книжки, что он представляет не только самостоятельную, но и крупную фигуру" [938].
В статье "Бюллетеня оппозиции", посвящённой первой годовщине со дня смерти Седова, говорилось: "Это был подлинный большевик, в лучшем смысле этого слова, и радостно блестели его глаза, когда ему говорили, что он настоящий большевик. Для него не было высшей похвалы. Не опоганенный Сталиным и московскими процессами большевизм, а большевизм героический, всё, что в нём было хорошего,- честность, стойкость, преданность идеям, энергия, напористость и скромность - вот что было характерно для Седова" [939].
Мужественно нанося ответные идейные удары, раскрывая многие вероломные замыслы Сталина, Седов, однако, оказался беззащитным перед коварной акцией сталинистов, направленной прежде всего против него самого. Будучи опытным и умелым конспиратором, он тем не менее проглядел провокатора, внедрённого сталинской агентурой в его ближайшее окружение.
XLVI
Агент по кличке "Тюльпан"
Таким провокатором оказался ровесник Седова Марк Зборовский. Он родился в Умани, в состоятельной семье, эмигрировавшей в 1920 году в Польшу. В начале 30-х годов он переехал во Францию, где приступил к учёбе в Гренобле. В 1933 году Зборовский встретил человека, который предложил ему эмигрировать в СССР, обещая, что там у него будут более благоприятные материальные условия, чем во Франции. Спустя некоторое время тот же человек свёл его с работником советского посольства, через которого была передана просьба о получении визы на въезд в СССР. Резидент, которому был "передан" Зборовский, заявил ему, что эта просьба будет удовлетворена, если он делом докажет свою преданность Советскому Союзу.
Так началась вербовка Зборовского. Им была заполнена подробная анкета и автобиография, где, в частности, указывались сведения о его родственниках - сестре и двух братьях, находившихся в СССР. После глубокой проверки сообщённых им данных он был зачислен секретным агентом НКВД, получив клички "Мак" и "Тюльпан".
В 1935 году Зборовскому было поручено первое задание - связаться с группой французских троцкистов и передавать информацию об их работе. Вскоре произошло знакомство Зборовского с Седовым - через жену последнего Жанну Молинье. Спустя несколько месяцев после этого парижский шеф Зборовского сообщал в Москву: "Источник "Мак" стал работать в "Международном секретариате" троцкистов... В настоящее время источник встречается с сыном чуть ли не каждый день. Этим самым считаем выполненной вашу установку на продвижение источника в окружение Троцкого" [940].
Первоначально у Седова были определённые подозрения относительно Зборовского. По сообщению главы парижской резидентуры Глинского, в 1936 году Седов "извинялся перед "Маком" и почти со слезами просил у него прощения за то, что в начале их знакомства подозревал его в том, что он - агент ГПУ" [941]. Зборовский, именовавшийся в троцкистских кругах "Этьеном", получил доступ к документам Седова и возможность регулярно сообщать связанному с ним резиденту обо всех действиях и намерениях Троцкого и Седова.
В одном из донесений Слуцкого Ежову указывалось, что в дни первого московского процесса Седов предложил "Маку" поехать на нелегальную работу в СССР, сказав при этом: "Мы Вам дадим поручения, деньги и паспорт. Вы поедете на два-три месяца, объедете несколько местностей по адресам, которые я Вам дам. Работа не лёгкая. Там, к сожалению, нет центра, куда Вы могли бы заехать. Люди изолированы и их нужно искать" [942].
Ещё большую тревогу должно было вызвать у Сталина донесение Зборовского о том, что Седов после разговора о втором московском процессе сказал ему: "Теперь колебаться больше нечего. Сталина нужно убить". Аналогичное сообщение Зборовский передал в феврале 1938 года, за несколько дней до гибели Седова, когда он информировал Центр о словах последнего: "Весь режим в СССР держится на Сталине, и достаточно его убить, чтобы всё развалилось" [943].
Хотя "Бюллетень оппозиции" выпускался тиражом, в тысячи раз меньшим, чем тиражи сталинских изданий, это единственное троцкистское издание на русском языке вызывало жгучее беспокойство Сталина. Чтобы ослабить силу и влияние разоблачений, публиковавшихся в этом органе, парижскому резиденту НКВД была послана из Москвы шифровка, нацеливавшая на внесение провокационных изменений в статьи, которые готовились для публикации в "Бюллетене". Предлагалось использовать два варианта: первый - "поместить наши статьи от имени Л. Д." и второй - статьи "Бюллетеня" "разбавить нашими абзацами, нашими вставками". В этих целях ставилась задача "обязательно завербовать наборщика" "Бюллетеня" [944]. Однако это задание ни Зборовскому, ни другим агентам НКВД выполнить не удалось.
Одна из первых провокаторских акций Зборовского была связана с похищением архива Троцкого. В конце 1936 года Троцкий поручил Седову разделить находившийся у него архив на три части и одну из них передать в парижский филиал голландского Института социальной истории, которым руководил меньшевик Николаевский. Зборовский, принимавший участие в переправке туда архива, немедленно сообщил об этом советскому резиденту. Спустя несколько дней после этого на институт был совершён ночной налет, в ходе которого были похищены все переданные туда материалы, вскоре переправленные в Москву.
Полицейское расследование дела о похищении архива не дало результатов. По сообщению парижской резидентуры НКВД, даже после кражи архива, о передаче которого, кроме Зборовского, знали только Седов, Николаевский и Лола Эстрин (ближайшая помощница Седова), Седов сказал, что "питает к Маку абсолютное доверие".
В 1937 году Седов писал отцу, что подозревает о существовании "чужого" в своём окружении. Однако при всём этом он упорно отвергал подозрения близких к нему людей, касающиеся "Этьена". Выезжая на кратковременный отдых в августе 1937 года, он сообщил Троцкому, что его "будет заменять Этьен, который находится со мной в самой тесной связи... Этьен заслуживает абсолютного доверия во всех отношениях" [945]. На время своего отсутствия в Париже Седов поручил Зборовскому вести всю текущую корреспонденцию, включая пересылку почты и документов Троцкому. В этих целях он передал Зборовскому свой блокнот со всеми адресами. "Как известно,- сообщалось по этому поводу в "Центр",- об этом блокноте и его обладании мы мечтали в течение всего года, но нам никак не удавалось его заполучить ввиду того, что "Сынок" никому его на руки не давал и всегда хранил при себе. Мы Вам посылаем этой почтой фото этих адресов. В ближайшее время мы их подробно разработаем и пришлём. Имеется целый ряд интересных адресов" [946].
На первый взгляд, представляется необъяснимым поведение Седова - опытного конспиратора, сумевшего скрыть от ГПУ все следы своих связей с оппозиционерами из СССР, но проглядевшего провокатора, втёршегося в его доверие и ставшего его ближайшим помощником. По-видимому, Зборовский обладал незаурядными способностями к мимикрии и хамелеонству и к тому же был достаточно натаскан опытными резидентами на то, как вести себя, чтобы не возбуждать подозрений. Для Седова же, не имевшего близких идейных связей в эмигрантской среде, присутствие Зборовского как бы заполняло вакуум "русскоязычных" людей. Изображавший из себя прозревшего сталиниста, ставшего беспредельно преданным делу IV Интернационала, Зборовский умело устранял все подозрения, которые могли возникнуть у Седова и Эстрин.
Французские троцкисты с самого начала подозревали, что Зборовский является агентом НКВД. Такого же мнения держался и Сневлит. Его серьёзная размолвка с Седовым была вызвана тем, что он, опасаясь присутствия шпика в окружении Седова, не сразу согласился устроить последнему встречу с Райссом.
Несмотря на выраженную Кривицким уверенность в наличии провокатора в окружении Седова, последний поручил Зборовскому сопровождать Кривицкого в его передвижениях по Парижу. На слушаниях в сенатской подкомиссии Зборовский сообщил, что он докладывал о Кривицком резиденту НКВД, но не сообщил ему о месте, где Кривицкий скрывался [947].
Подозрения о существовании в окружении Седова провокатора укрепились, когда стало известно, что сталинская агентура узнала о контактах Сневлита с Райссом. Однако и после этого Седов продолжал сохранять безусловное доверие к Зборовскому, который тем временем оказывал НКВД всё возрастающие услуги. Он подробно описывал в своих донесениях дискуссии, проходившие в международном секретариате IV Интернационала, сфотографировал многие документы из архива Троцкого для передачи в Москву. При посредстве Зборовского рукопись "Преданной революции" или её отдельные фрагменты оказались у Сталина ещё до выхода этой книги в Париже летом 1937 года. Сталину было также доложено, в каких ещё странах готовится издание "Преданной революции" и кто занимается её переводом на иностранные языки.
Зная, что Сталин интересуется буквально всем, что связано с Троцким, Ежов регулярно направлял ему полученные агентурным путём документы, в том числе письма Седова Троцкому, а также 103 письма, изъятые из архива Троцкого и включавшие переписку с Истменом и его женой, Е. В. Крыленко (сестрой наркома юстиции Н. В. Крыленко). Помимо этого, Ежов систематически посылал Сталину подробные перечни всех троцкистских газет, журналов и других изданий, выпускавшихся в различных странах мира, и рефераты, излагающие их содержание [948].
Об агентурной деятельности Зборовского стало известно на слушаниях сенатской подкомиссии США по национальной безопасности, проходивших в 1955 году. Перед дачей показаний Зборовскому сообщили, что подкомиссией получены свидетельства о его деятельности в качестве агента ГПУ от "высоко надёжного и высокопоставленного агента сети советского шпионажа (Орлова.- В. Р.)" [949].
Зборовский признал, что в юности он был членом польской студенческой организации, возглавляемой коммунистами, но никогда не был членом коммунистической партии. На вопрос: почему же в таком случае он сказал Эстрин, что состоял в польской компартии и был арестован как коммунист, Зборовский ответил, что "это было в интересах его работы" [950].
Отвечая на вопросы сенаторов, Зборовский всячески изворачивался и заявлял, что многие события двадцатилетней давности он не может вспомнить. Вместе с тем он сообщил, что знал от советских резидентов: Сталин лично информирован о его инфильтрации в окружение Седова и рассматривает его работу как крайне важную. Зборовский признал и то, что регулярно поставлял информацию о деятельности троцкистов и получал за это плату, хотя якобы "пытался избегать получения денег от этих людей" [951].
На слушаниях Зборовский заявил, что после московских процессов он изменил своё отношение к НКВД и сталинистам, поскольку ему было хорошо известно, что процессы представляют собой подлог, а Троцкий и Седов не сотрудничают с нацистами и не готовят заговора против СССР. Поэтому, по его словам, он нередко сообщал резидентам искаженную информацию, намеренно задерживал донесения и саботировал отдельные приказы. Так, он не выполнил задания завлечь Седова в такое место, где его собирались похитить для насильственной и тайной отправки в СССР [952].
Вместе с тем расследования, проведённые в 50-х годах в США, не позволили дать исчерпывающий ответ на вопрос о главном преступлении, в котором подозревался Зборовский,- его участии в отравлении Льва Седова.
XLVII
Смерть Льва Седова
В 1937 году Седов жил особенно напряжённой жизнью. Он проводил огромную работу по сбору материалов для комиссии Дьюи, отвечал на сотни писем и встречался с множеством оппозиционеров из разных стран. Ему удалось многое сделать для разоблачения убийц Райсса и для спасения Кривицкого от преследований сталинской агентуры. В последние месяцы своей жизни Седов собирал материалы для составления картотеки зарубежных агентов ГПУ.
В письмах к отцу Седов не раз сообщал, что чувствует за собой неослабную слежку. Эта слежка приобрела особую интенсивность с 1935 года. Она осуществлялась членами группы Эфрона, которые следовали за Седовым буквально по пятам. Помощник Эфрона Смиренский поселился в соседнем с Седовым доме, откуда вёл за ним постоянное наблюдение.
Во время допроса в НКВД Эфрон заявил, что наблюдение за Седовым было поручено завербованному им агенту. После того, как этот агент был замечен Седовым, тот обратился к французской полиции, которая задержала "наблюдателя", допросила его и после допроса отпустила, но поставила его под жёсткий надзор. Поэтому на некоторое время была прекращена всякая связь группы Эфрона со Смиренским [953].
Когда Седов выехал на две недели в приморский городок Антибы (это был его единственный отдых за много лет), Рената Штейнер поселилась в одном с ним пансионе, откуда направляла ежедневные отчёты Эфрону и Смиренскому, находившимся в том же городке. При этом ей было сказано, что Седов - спекулянт оружием, снабжающий им франкистов [954].
Члены группы Эфрона поджидали Седова на вокзале города Мюлуза, куда он собирался выехать для встречи со швейцарским адвокатом, участвовавшим в расследовании московских процессов. Седов избежал гибели в этой ловушке только потому, что накануне намечавшейся поездки заболел и не смог выехать из Парижа. Летом 1937 года охота за Седовым была на время прекращена, потому что террористы были переброшены на организацию убийства Райсса, которое считалось в Москве более неотложным делом.
Друзья Седова не раз писали Троцкому, что его сын подвергается в Париже серьёзной опасности и настаивали на его переезде в Мексику. Признавая такую опасность несомненной, Седов считал Париж слишком важным постом, чтобы его можно было покинуть [955].
В начале 1937 года Седов опубликовал во французском журнале "Confession" статью, в которой заявлял, что обладает отличным здоровьем и не склонен к депрессии и самоубийству. Он предупреждал, что в случае его внезапной смерти виновников надо будет искать в лагере сталинистов [956].
В ноябре 1937 года Зборовский доносил, что Седов, опасаясь внезапного покушения, составил завещание, в котором указал, где хранится его архив [957].
В последнем письме Троцкому, отправленном 4 февраля 1938 года, Седов не сообщал о каких-либо признаках заболевания и рассказывал о своей кипучей деятельности в связи с предстоящим процессом по делу об убийстве Райсса [958].
Болезнь Седова началась 10 февраля. В целях обеспечения его безопасности он не был помещён во французскую больницу, где требовалось предъявить паспорт и тем самым раскрыть его настоящее имя. Его устроили под именем французского инженера Мартэна в частную клинику, принадлежавшую русскому эмигранту.
Жанна Молинье настаивала, чтобы о болезни и местонахождении Седова не сообщалось даже его близким товарищам. Однако, как вскоре стало известно, Зборовский, навещавший больного, "конфиденциально" сообщил об этом некоторым французским троцкистам [959].
Сразу же после помещения в больницу Седову была сделана операция аппендицита, после которой на протяжении четырёх дней наблюдалось явное улучшение его здоровья. Однако на пятую ночь Седов, находясь в состоянии бреда, бродил без всякого присмотра по коридорам больницы. Спустя ещё сутки наступила смерть.
Описывая своё состояние после получения известия о смерти сына, Троцкий замечал: "16 февраля самый чёрный день в нашей личной жизни... Вместе с нашим мальчиком умерло всё, что ещё оставалось молодого в нас самих" [960].
Первые недели после смерти Седова совпали с сообщениями о новом московском процессе. "Мы живём с женой эти дни так же, как жили всегда, только под гнётом самой большой утраты, какую нам пришлось пережить,- писал Троцкий.- ...Почта приносит нам каждое утро многочисленные письма сочувствия со всех концов света... Мы читаем телеграммы из Москвы, уточняем детали в статьях... Отдых состоит в воспоминаниях о сыне, жизнь которого так неразрывно была связана с нашей жизнью за последние три десятилетия. Ночь и снова день. Нас поддерживает мысль, что мы продолжаем служить делу, которому служили всю жизнь" [961].
В первом отклике на смерть сына Троцкий писал: "Рана ещё слишком свежа, и мне трудно ещё говорить, как о мёртвом, о Льве Седове, который был мне не только сыном, но и лучшим другом. Но есть один вопрос, на который я обязан откликнуться немедленно: это вопрос о причинах его смерти" [962].
Считая весьма вероятным отравление Седова, Троцкий подчёркивал: в распоряжении ГПУ имеются исключительные научные и технические средства, которые могут крайне затруднить работу судебно-медицинской экспертизы. Тайны искусства отравления, усовершенствованного в связи с развитием военной химии, "недоступны, правда, простым смертным. Но отравителям ГПУ доступно всё" [963].
В мысли об отравлении Седова Троцкого укрепили прозвучавшие на третьем московском процессе сообщения о специальной лаборатории по испытанию новейших ядов, которая находилась в распоряжении Ягоды, и об ускорении светилами московской медицины смерти больных с помощью методов, которые не поддаются или трудно поддаются контролю. "С точки зрения интересующего нас вопроса,- подчёркивал Троцкий,- почти безразлично, были ли в данных конкретных случаях показания подсудимых правдивы или ложны. Достаточно того, что тайные методы отравления, заражения, содействия простуде и вообще ускорения смерти официально включены в арсенал ГПУ" [964].
19 июля 1938 года Троцкий направил письмо французскому следователю, занимавшемуся расследованием причин смерти Седова. В нём он заявлял, что версия следствия об естественном характере смерти (инфекция повлияла на организм, ослабленный после перенесённой операции) вызывает сомнения уже потому, что "в течение долгого времени, особенно же последних двух лет, Седов жил в обстановке постоянной блокады со стороны шайки ГПУ, которая на территории Парижа распоряжается почти с такой же свободой, как в Москве". Поэтому гибель Седова следует рассматривать не как обычный случай, а как неожиданную даже для врачей "смерть одинокого изгнанника после долгого единоборства между ним и могущественным государственным аппаратом, вооружённым неисчерпаемыми материальными, техническими и научными средствами... Дело идёт о совершенно определённой международной шайке, которая совершает уже не первое преступление на территории Франции, пользуясь и прикрываясь дружественными дипломатическими отношениями (между СССР и Францией.- В. Р.)" [965]. В этом Троцкий усматривал причину того, что расследование причин смерти Седова на протяжении пяти месяцев не привело ни к каким результатам, подобно расследованию кражи архивов и попытки убить Седова в Мюлузе.
Одно из свидетельств загадочного характера смерти Седова Троцкий видел в том обстоятельстве, что оперировавший хирург спросил Ж. Молинье: не покушался ли ранее Седов на самоубийство. "Поворот к худшему в состоянии больного,- комментировал этот факт Троцкий,- оказался настолько резок и внезапен, что хирург, не зная ни личности больного, ни условий его жизни, увидал себя вынужденным прибегнуть к гипотезе самоубийства" [966].
Получив новые сообщения о ходе расследования, Троцкий 24 августа направил дополнительное заявление следователю. Указывая на очевидные пробелы, допущенные следствием, он напоминал, что при расследовании дела об убийстве Райсса было твёрдо установлено: "В ряду врагов ГПУ и намеченных им жертв Лев Седов занимал первое место, рядом со мною. ГПУ не спускало с него глаз. В течение по крайней мере двух лет бандиты ГПУ охотились за Седовым во Франции, как за дичью... Можно ли допустить хоть на минуту, что ГПУ потеряло Седова из виду во время его помещения в клинику и упустило исключительно благоприятный момент? Допускать это органы следствия не имеют права" [967].
Троцкий называл ряд установленных следствием фактов, подтверждавших подозрения о насильственном характере смерти Седова. Директор клиники, в которой находился больной, по сведениям французской полиции, "сочувствовал большевикам". Настоящее имя Седова было сообщено только владельцу клиники Симкову, который разговаривал с больным по-русски, хотя тот был помещён в клинику под французским именем. Хирург, производивший операцию, отказался дать объяснения следователю, ссылаясь на профессиональную тайну. "Если бы смерть Седова естественно и неизбежно вытекала из характера его болезни,- писал по этому поводу Троцкий,- то у хирурга не могло бы быть ни малейшего интереса или психологического побуждения отказываться от дачи необходимых разъяснений" [968].
Следствие было осложнено тем, что вскоре после смерти Седова Симков потерял двух сыновей, ставших жертвой случайного обвала. В период, когда судьба исчезнувших мальчиков оставалась ещё неизвестной, Симков в интервью французской газете заявил: если его сыновья похищены, то это может быть делом рук только троцкистов, стремящихся таким образом отомстить ему за смерть Седова. "Я должен прямо сказать,- писал Троцкий,- что такое предположение могло придти в голову либо человеку, совесть которого не была вполне спокойна; либо человеку, который вращается в смертельно враждебных мне и Седову политических кругах, где агенты ГПУ могли прямо натолкнуть мысль несчастного отца на фантастическое и возмутительное предположение" [969].
Подозрительным Троцкий считал и то обстоятельство, что французская коммунистическая печать, ранее много писавшая о Седове (разумеется, во враждебном духе), не поместила ни единой строки о его смерти. "Такого рода "осторожность",- указывал Троцкий,- становится особенно многозначительной, если принять во внимание, что в острых для Москвы вопросах французская печать Коминтерна получает непосредственные инструкции от ГПУ через старого агента ГПУ Жака Дюкло и других" [970].
В конце "Дополнительного заявления" Троцкий утверждал, что французская полиция не стремится к выяснению истины, поскольку "ГПУ имеет во французской полиции и над ней могущественных сообщников. Миллионы червонцев расходуются ежегодно на то, чтобы обеспечить безнаказанность сталинской мафии во Франции. К этому надо ещё прибавить соображения "патриотического" и "дипломатического" порядка, которыми с удобством пользуются убийцы, состоящие на службе Сталина и орудующие в Париже, как у себя дома. Вот почему следствие по делу о смерти Седова носило и носит фиктивный характер" [971].
Разумеется, Троцкий обладал лишь обрывочной информацией об обстоятельствах смерти сына. Письма Эстрин и Зборовского по этому поводу могли только дезориентировать его, поскольку в них излагалась версия об естественном характере смерти и оспаривалось мнение Жанны Молинье об отравлении Седова [972].
Новые факты, связанные с обстоятельствами смерти Седова, выявились в 1955 году, при допросе Зборовского сенатской подкомиссией США. Здесь Зборовский вынужден был признать, что он передал резиденту ГПУ сведения о болезни Седова и клинике, в которую тот был помещён [973].
Версия о смерти Седова как замаскированном убийстве находит подтверждение и в том, что она произошла в канун третьего московского процесса, на котором Седов обвинялся в новых преступлениях, в связи с чем он неизбежно выступил бы с убедительными опровержениями.
Изучив хранящиеся в московских архивах донесения Зборовского, Волкогонов пришёл к выводу, что остаётся мало сомнений в причастности НКВД к гибели Седова. Правда, прямых распоряжений об убийстве обнаружить не удалось. Волкогонов объяснял это тем, что подобные приказы давались устно, чтобы не оставлять компрометирующих следов. Кроме того, после завершения такого рода "операций" значительная часть связанной с ними документации уничтожалась [974].
В следственном деле Шпигельглаза содержится упоминание последнего о том, что Ежов, получив известие о смерти Седова, сказал: "Хорошая операция. Вот здорово мы его, а?" [975] Хотя Шпигельглаз на допросе назвал эти слова беспочвенным хвастовством и утверждал, что НКВД не имел отношения к смерти Седова, эти сообщения нельзя принимать на веру. Сталинские зарубежные спецслужбы имели столь разветвлённый характер, что данная операция могла быть осуществлена и без участия и даже ведома Шпигельглаза.
XLVIII
Троцкий в Мексике
Естественно, что пристальное внимание сталинской агентуры было обращено не только на Седова, но и на Троцкого. Сразу же после его приезда в Мексику эта агентура принялась за организацию провокаций, ставивших целью ограничить возможность выступлений Троцкого в мировой печати. В начале 1937 года отказался от сотрудничества с Троцким некий Либер, ранее занимавшийся устройством статей Троцкого в наиболее популярные американские журналы и заключавший контракты с крупными американскими издательствами на публикацию его книг. Позднее Либер был разоблачён как агент НКВД [976].
В Мексике Троцкий был окружён плотным кольцом слежки. Помимо непосредственных агентов НКВД, информацию о его деятельности регулярно передавали посольства СССР в США и Мексике. Они посылали на имя членов Политбюро донесения о выступлениях Троцкого и откликах на них мировой прессы. При этом в угоду адресатам высказывания Троцкого часто преподносились в донесениях в фальсифицированном виде [977].
Д. Волкогонов, допущенный к материалам личного архива Сталина, обнаружил, что Сталин просматривал все номера "Бюллетеня оппозиции", уделяя особое внимание статьям о собственной персоне [978].
Во время пребывания в Мехико Троцкий узнал о завершении расправы над всеми его близкими родственниками. Как установил один из немногих уцелевших родственников Троцкого В. Б. Бронштейн, в 1937-1938 годах были расстреляны сын Троцкого С. Седов, старший брат Троцкого А. Д. Бронштейн, его сын Б. А. Бронштейн (большевик с 1912 года, активный участник гражданской войны), первая жена Троцкого А. Л. Соколовская, мужья дочерей Троцкого П. Волков и М. Невельсон. Тогда же были арестованы сестра Троцкого О. Д. Каменева, жена Б. А. Бронштейна, второй сын и дочь А. Д. Бронштейна, первая жена Л. Седова, жена С. Седова и несколько более отдалённых родственников Троцкого [979].
С самого начала пребывания Троцкого в Мексике просталинские элементы направляли свои неослабные усилия на то, чтобы лишить его права убежища. Давление на мексиканское правительство с целью добиться высылки Троцкого из страны было так велико, что президент Карденас, относившийся к Троцкому с глубоким уважением, ни разу не решился встретиться с ним.
В середине 1937 года улицы Мехико были заклеены листовками, в которых утверждалось: Троцкий в союзе с мексиканскими реакционными генералами готовит в стране реакционный переворот.
Такого рода акции возглавлялись руководителем Федерации мексиканских профсоюзов, сталинистом Ломбарде Толедано. В статье "Тоталитарное право убежища" Троцкий писал: "Толедано пока ещё не хозяин в Мексике. Он не может, по примеру своего учителя и патрона, расстреливать или отравлять безоружных эмигрантов. В его распоряжении остаются средства: клевета и травля. И он пользуется ими как можно шире" [980].
Троцкий указывал, что Толедано понимает под правом убежища "право въезда в Мексику для агентов ГПУ". Это замечание основывалось на действительных фактах. Материалы архивов НКВД и воспоминания его сотрудника Судоплатова свидетельствуют: уже в начале 1937 года в Мексику были направлены опытные разведчики-нелегалы для наблюдения за Троцким и подготовки террористического акта [981]. При расследовании дела об убийстве Райсса обнаружилось, что непосредственные убийцы Роланд Аббиат и Мартиньи в феврале 1937 года вместе с другими головорезами побывали в Мексике. При обыске квартиры Аббиата были найдены карта Мексики, планы города Мехико и его окрестностей и копия заявления о предоставлении визы на въезд в Мексику [982].
Мексиканская резидентура НКВД не брезговала и кустарными попытками организации террористического акта. Так, в начале 1938 года в дом Троцкого попытался проникнуть подозрительный субъект, выдававший себя за посыльного, принесшего подарок. После того, как охранники отказались впустить его в дом, он скрылся, оставив поблизости пакет со взрывчатым веществом [983].
Засылка новой группы агентов началась весной 1938 года, когда в Париж прибыл представитель Центра, которому было поручено "продвинуть" Зборовского в окружение Троцкого, а в случае неудачи этого плана - направить в Мексику "пару-тройку немцев-троцкистов", которые "могут оказаться очень ценными в будущем" [984].
В апреле 1938 года во французской печати появились сообщения о том, что для организации покушения на Троцкого в Мексику направлен агент ГПУ по имени Жорж Минк [985]. Этот человек, работавший, по свидетельству Кривицкого, в разведуправлении РККА, руководил шпионской группой в Дании до 1935 года, когда он был арестован в Копенгагене и приговорён к 18 месяцам тюремного заключения. После выхода из тюрьмы Минк направился в Испанию, где с его именем были связаны исчезновения, аресты и убийства Э. Вольфа, М. Рейна и других антисталински настроенных революционеров.
Попытки вербовки убийц происходили и в самой Мексике. Как сообщил в 1978 году один из бывших руководителей мексиканской компартии Валентин Кампо, коминтерновский эмиссар предложил ему организовать террористический акт против Троцкого. Когда Кампо наотрез отказался от выполнения этого задания, он был изгнан из партии [986].
Мексиканская агентура ГПУ действовала настолько успешно, что перехватывала важнейшую информацию, поступавшую к Троцкому из Европы. 19 ноября 1937 года Седов сообщал Троцкому: "Я в прошлом письме писал, что, вероятно, часть Вашей почты, если не вся, контролируется. Основано это на следующем. Один из работающих по этой части гепеуров [987] (Шпигельглаз.- В. Р.) сказал моему информатору (Кривицкому.- В. Р.) летом этого года: а мы уже имеем телеграмму из Мексики, что Троцкий знает, что появился Людвиг. Это было до того, как дело стало официально известным" [988].
Бывший секретарь Троцкого Жан ван Хейженоорт в своих воспоминаниях рассказывает, что Троцкий не сомневался в намерениях НКВД внедрить своих агентов в его окружение, но тем не менее в ряде случаев не проявлял необходимой осторожности. Весной 1938 года секретари Троцкого обратились к европейским троцкистам с просьбой порекомендовать русскую машинистку. Вскоре пришёл ответ, что чешская девушка, в совершенстве владеющая русским языком, готова приехать в Мексику, но имеются подозрения в том, что она является сталинисткой. Когда Хейженоорт сообщил об этом Троцкому, тот сказал: "Пригласим её! Мы привлечем её на свою сторону".
14 мая Троцкий писал своему бывшему секретарю Яну Френкелю: "Она ещё совсем молодая женщина, ей всего восемнадцать лет. Я не верю, что она может быть ужасным агентом ГПУ. Даже если она питает симпатии к сталинистам и скверные намерения по отношению к нам... мы чувствуем себя достаточно сильными для того, чтобы наблюдать за ней, контролировать и перевоспитать её". Спустя месяц, вновь сообщая Френкелю о готовности немедленно принять эту девушку, Троцкий добавлял: "Восемнадцатилетняя девушка не сможет устраивать в нашем доме заговоры: мы сильнее. Через два или три месяца она будет полностью ассимилирована".
Аналогичными соображениями Троцкий руководствовался и в отношении Зборовского. Доверяя мнению покойного Седова и Лолы Эстрин, он ответил на подозрения одного из французских троцкистов, касавшиеся "Этьена": "Вы хотите лишить меня моих сотрудников" [989].
На слушаниях сенатской подкомиссии, проходивших в 1955 году, Орлов рассказал: ещё в 1936 году он узнал о наличии в окружении Седова агента НКВД, которого "ценили настолько высоко, что о нём знал даже Сталин". Тогда же Орлов принял решение, оказавшись за границей, сообщить Троцкому об этом агенте.
Находясь в Испании и Франции, Орлов приложил немалые усилия для того, чтобы подробнее узнать об этом провокаторе. Выполнение этого намерения было облегчено тем, что в парижской резидентуре высоко ценили Орлова и полностью доверяли ему. О существовании агента по имени Марк рассказал Орлову Алексеев - резидент, осуществлявший непосредственную связь со Зборовским. Сказав Орлову: "Если этот человек провалится, то моя голова слетит", Алексеев взял Орлова на одну из своих агентурных встреч со Зборовским, которая происходила в парижском парке. Расположившись на соседней скамейке, Орлов наблюдал, как "Марк" передавал Алексееву какие-то бумаги [990].
В 1965 году на допросе в ЦРУ Орлов утверждал, что сделал первую попытку предупредить Троцкого о провокаторской деятельности Зборовского ещё в 1937 году, но ему не удалось выяснить, дошло ли тогда его письмо до Троцкого [991].
27 декабря 1938 года Орлов послал Троцкому заказное письмо, напечатанное русскими словами на латинской машинке, поскольку пишущей машинки с русским шрифтом у него не было. Опасаясь, что сталинская агентура может перехватить письмо, адресованное лично Троцкому, Орлов направил его копию на имя Седовой.
Полагая, что в окружении Троцкого могут находиться шпионы, которым станет известным содержание письма, Орлов предпринял ещё один конспиративный маневр. Он представил себя в письме давним русским эмигрантом, родственником бежавшего из СССР ответственного работника НКВД Люшкова. Чтобы повысить доверие Троцкого к сообщаемой информации, он писал, что недавно побывал в Японии, где узнал от Люшкова о "наличии в центре вашей организации опасного провокатора, который долгое время был помощником Вашего сына Седова по изданию "Бюллетеня оппозиции"". Далее перечислялись столь подробные и точные сведения о провокаторе, якобы полученные от Люшкова (имя, возраст, национальность, происхождение, семейное положение, внешний вид), что не могло оставаться никаких сомнений в том, о ком именно идёт речь. Орлов писал, что провокатор принимал активное участие в похищении архивов Троцкого и "доносил о каждом шаге Седова, о его действиях и переписке с Вами".
Сообщая, что Люшков высказывал опасения: НКВД будет пытаться подослать к Троцкому убийц через этого провокатора или через испанских агентов, посланных в Мексику под видом троцкистов, Орлов писал: "Главное, Лев Давидович, берегите себя. Не верьте ни одному человеку, который придёт к Вам с рекомендацией от этого провокатора, ни мужчине, ни женщине".
Рассказав, что провокатор регулярно встречается с советскими резидентами, Орлов просил Троцкого поручить "надёжным товарищам в Париже проверить биографию Марка и посмотреть, с кем он встречается. Нет сомнения, что Ваши товарищи увидят его с чиновниками из советского посольства".
Подписав письмо словами "Ваш друг", Орлов просил Троцкого не говорить никому об этом письме и особенно о том, что оно получено из США [992].
Документы, хранящиеся в московском досье Орлова, показывают, что он знал намного больше об операциях, направленных против Троцкого и троцкистов, чем то, о чём он сообщал в письме. В 1937 году он руководил слежкой за контактами между парижскими и испанскими троцкистами. В одном из донесений в "Центр" он докладывал о внедрении в испанскую троцкистскую группу очередного агента и об установлении контроля над "секретным каналом связи между этой группой и троцкистским центром в Париже".) При перечислении в письме Ежову тайных операций, о которых он был хорошо осведомлён, Орлов упоминал о "всей работе, проделанной "Тюльпаном" и "Гаммой"" (секретная кличка агента НКВД Афанасьева, парижского куратора Зборовского). В руках Орлова оказались даже две страницы одного из рапортов Зборовского [993].
Можно полагать, что если бы Орлов обладал надёжным и безопасным каналом связи с Троцким, то он сообщил бы ему и об этих фактах. Он умолчал о них, видимо, всё из тех же конспиративных соображений, поскольку при возможном перехвате более подробного письма сталинской агентурой его авторство было бы легко установлено.
Не лишено оснований и следующее предположение: если бы Орлов сумел завязать систематические контакты с Троцким, то было бы предотвращено койоаканское убийство. Ведь Орлов встречался в Испании с матерью Меркадера и завербовал самого Меркадера, вместе с другими испанскими агентами направленного Центром в Мексику.
И Орлов, и Троцкий предприняли шаги к установлению регулярных контактов. Орлов в своём письме просил Троцкого поместить в американской троцкистской газете "Socialist Appeal" объявление о получении письма от "Штейна" (условное имя, которым было подписано письмо). Вскоре в этой газете появилось объявление, адресованное "Штейну": "Я настаиваю, чтобы вы немедленно обратились в редакцию "Socialist Appeal" и побеседовали с товарищем Мартином" [994].
Одновременно Троцкий послал своим единомышленникам в Париж письмо, начинающееся словами: "Крайне конфиденциально, очень важно и очень настоятельно". В нём он сообщал, что получил весьма важную информацию от источника, который не идентифицирует себя, но утверждает, что встречался с крупными чинами ГПУ. Перечислив сообщённые Орловым сведения о "Марке", Троцкий подчёркивал: ""Источник" [информатор] уверен, что будет несложно выследить связи провокатора с советским посольством". Троцкий выдвигал две возможные, по его мнению, версии об "источнике": 1) он - "несмелый друг"; 2) "он действует по поручению ГПУ, желающего посеять деморализацию в наших рядах". Считая необходимым проверить полученные им сведения о провокаторе, Троцкий предложил создать в Париже комиссию из трёх надёжных лиц, добавив к ним двух-трёх молодых людей, которые займутся тайной слежкой за контактами "Марка". "Если информация подтвердится,- писал Троцкий,- следует сообщить французской полиции о нём как участнике похищения архивов и добиться, чтобы ему не позволили исчезнуть" [995].
Вслед за этим Троцкий направил письмо члену социалистической рабочей партии США Райту, в котором сообщал о помещённом им объявлении в газете и добавлял: "Если вы получите ответ, то вам следует лично встретиться с этим человеком. Этот вопрос может оказаться очень важным".
Однако связь Орлова с американскими троцкистами не была налажена. Орлов посетил редакцию "Socialist Appeal" и попросил показать ему "товарища Мартина", но заговорить с ним не решился, поскольку заподозрил в нём агента НКВД [996].
Весной 1939 года Троцкий рассказал о письме "Штейна" приехавшей к нему Лоле Эстрин и подробно расспросил её о Зборовском. Эстрин заявила, что уверена в безусловной честности "Этьена" и считает письмо делом рук ГПУ, стремящегося оторвать от Троцкого одного из самых преданных ему сотрудников [997]. После этого Троцкий направил друзьям письмо, в котором назвал предостережение "Штейна" "на 75 % провокацией, направленной на то, чтобы посеять подозрения по поводу верного товарища" [998].
Вернувшись в Париж, Эстрин рассказала Зборовскому о своей беседе с Троцким. В июне 1939 года Зборовский известил Центр, что ""Старик" не поверил доносу и считает письмо провокацией ГПУ" [999].
XLIX
Заграничные убийства
Между тем события подтверждали актуальность предостережений Орлова. В то время, когда сталинская юстиция обвиняла троцкистов в подготовке террористических актов в СССР, за рубежом прошла серия актов террора против сторонников Троцкого и других революционеров, враждебных сталинскому режиму. На основе изучения архивов НКВД Д. Волкогонов пришёл к выводу, что агентура секретно-политического и иностранного отделов НКВД тайно уничтожила за пределами Советского Союза сотни людей [1000].
Ареной политических убийств в 1937 году стала в первую очередь Испания, где от рук сталинистов погибли лидер ПОУМа А. Нин, бывший секретарь Троцкого Э. Вольф, австрийский революционер Курт Ландау, сын русского эмигранта, меньшевика Абрамовича М. Рейн и многие другие.
В других странах Европы НКВД, пользуясь услугами финансируемых им групп русских эмигрантов, также осуществил несколько политических убийств.
В начале 1938 года Сталин предпринял новую провокацию дипломатического характера, направленную против зарубежных троцкистов и прежде всего против самого Троцкого. Советский посол во Франции обратился во французское министерство иностранных дел с протестом от имени Верховного Совета СССР по поводу предоставления политического убежища "террористам" - "иностранцам русского происхождения". Одновременно советское правительство предложило создать при Лиге наций трибунал против террористов. Цель этой акции состояла в том, чтобы добиться выдачи Троцкого советским властям. Однако Троцкий и в данном случае перехватил политическую инициативу, направив заявление в юридическую секцию секретариата Лиги наций. В этом заявлении, обращённом, по сути, к мировому общественному мнению, говорилось: "В течение последнего полугодия мир был свидетелем ряда действительных террористических актов, совершённых в разных странах по общему плану и при несомненном единстве цели. Я имею в виду не судебные и внесудебные убийства в СССР, где дело идёт, так или иначе, о легализованных действиях государственного аппарата, а акты открытого бандитизма на международной арене". Перечислив ряд случаев похищений и убийств, совершённых сталинистами за рубежом, Троцкий писал: "Даже та часть судебных и внесудебных расследований, которая стала до сих пор доступна общественному мнению, вполне достаточна для вмешательства Международного трибунала против централизованной мафии террористов, действующих на территории разных государств".
Троцкий выражал готовность при помощи свидетельских показаний, документов и неопровержимых политических доводов "доказать... что главой этой преступной банды является Иосиф Сталин, генеральный секретарь Всесоюзной Коммунистической партии СССР". В заключение он саркастически выражал надежду на то, что Литвинов, настаивавший на принятии взаимного обязательства правительств о выдаче террористов, "не откажет приложить своё влияние к тому, чтобы вышеназванный Иосиф Сталин как глава международной террористической банды был доставлен в распоряжение трибунала при Лиге наций" [1001].
И в данном случае поединок между могущественным сталинским правительственным аппаратом и одиноким политическим изгнанником был по сути выигран последним. Создание международного трибунала было спущено на тормозах.
Тем временем в буржуазно-демократических странах продолжались таинственные похищения и убийства. Весной 1937 года в Нью-Йорке бесследно исчезла бывшая активистка компартии США Джульетта Стюарт Пойнтц, с 1934 года работавшая на советскую разведку, а в конце 1936 года порвавшая с компартией и приступившая к написанию мемуаров. В её похищении подозревались Жорж Минк и другой агент НКВД Шахно Эпштейн, редактор коммунистической газеты и в прошлом близкий друг Пойнтц [1002].
В 1938 году произошло ещё одно коварное политическое убийство, сопровождавшееся грубой провокацией. 13 июля этого года в Париже загадочно исчез немецкий эмигрант Рудольф Клемент, работавший в 1933-1935 годах секретарём Троцкого, а затем ставший секретарём Бюро IV Интернационала. Клемент принимал активное участие в сборе материалов для расследования московских процессов и в подготовке учредительной конференции IV Интернационала. За пять дней до его исчезновения у него в метро был похищен портфель с бумагами. Клемент немедленно сообщил об этом похищении всем секциям IV Интернационала, предложив им прекратить рассылку писем по старым адресам.
Когда 15 июля французские троцкисты, получившие письмо Клемента, посетили его квартиру, они обнаружили в пустой комнате приготовленный и нетронутый завтрак; все вещи находились на своих местах, не имелось никаких признаков подготовки к отъезду.
Вскоре несколько европейских троцкистов, а затем и Троцкий получили однотипные письма за подписью "Фредерик". Этим псевдонимом Клемент действительно пользовался, но лишь до 1936 года, когда он заподозрил, что эта кличка стала известна НКВД или гестапо. В письмах говорилось о разрыве Клемента с движением IV Интернационала и в обоснование этого назывались имена лиц, якобы отошедших от этого движения. Среди этих имён значились и действительные отступники, и убитый в Испании Нин, и разоблачённые агенты НКВД, такие, как братья Соболевичусы (Сенин и Роман Вейль) и Я. Франк. Автор письма упоминал о вымышленных беседах Троцкого с Клементом по поводу допустимости "временных уступок фашистским верхам во имя пролетарской революции".
Виктор Серж, хорошо знавший Клемента, считал, что если даже это письмо, написанное на машинке, не было прямой фальсификацией сталинистов, то оно было продиктовано Клементу под дулом револьвера [1003]. О подложном характере письма свидетельствовало и написание адреса на конверте, который был составлен так, как пишут только русские: сперва значилось название города, затем название улицы (Клемент, как всякий европеец, обычно писал эти названия в обратном порядке).
В первом отклике на исчезновение Клемента Троцкий выражал уверенность, что он был убит, а письмо было сфабриковано агентами ГПУ. "Опровергнуть эту единственную приемлемую гипотезу,- писал Троцкий,- очень легко: "Фредерик" должен выйти из своего убежища и выступить с открытыми обвинениями" [1004].
Вскоре Троцкий получил письмо от тетки Клемента. Она сообщала, что живущая в Германии мать Рудольфа находится в отчаянии из-за отсутствия каких-либо известий об исчезнувшем сыне. Это письмо, как подчёркивал Троцкий, "является лишним доказательством преступления ГПУ. Если бы Рудольф на самом деле добровольно покинул Париж, как хочет нас заставить думать ГПУ при содействии агентов разных категорий, то он, разумеется, не оставил бы в неизвестности свою мать" [1005].
Спустя несколько месяцев после исчезновения Клемента его тело, зверски расчленённое, было найдено в Сене. Окончательный свет на это преступление проливают воспоминания Судоплатова, который назвал имена агентов НКВД, убивших Клемента, и рассказал, как это убийство было осуществлено [1006].
Клемент был шестым секретарём Троцкого, умершим насильственной смертью. Четверо из них погибли в СССР, двое - за его пределами.
L
Парижские интриги
Помимо организации убийств, ГПУ неустанно провоцировало конфликты и интриги среди сторонников Троцкого, особенно в кругу парижских троцкистов, где они возникали ещё при жизни Седова. Новый толчок им дали события, связанные с вступлением в этот круг Райсса, а затем Кривицкого. Райсс впервые встретился со Сневлитом 11 июня 1937 года. Через несколько дней Кривицкий узнал от Шпигельглаза: уже 13 или 14 июня в Москву поступило донесение о том, что "один из ответственных агентов" встречался со Сневлитом (спустя ещё 10 дней "Центру" стало известно, что этим агентом был Райсс) [1007].
Когда Кривицкий рассказал обо всём этом Седову, последний в очередной раз пришёл к выводу, что в его ближайшем окружении находится провокатор. Но и тогда Седов не перестал доверять Зборовскому, который в свою очередь высказывал ему подозрения в том, что в утечке информации виновны Сневлит и Серж. Под влиянием этих интриг Седов послал Троцкому письмо с резкими обвинениями в адрес Сневлита за то, что тот задержал его, Седова, встречу с Райссом и не проявил должной заботы о безопасности Райсса [1008].
Новый узел интриг завязался после смерти Седова, оставившего завещание, согласно которому он доверял свой архив только Ж. Молинье и никому иному [1009]. Сообщая об этом Троцкому, Эстрин и Зборовский жаловались, что передачей архива в распоряжение Жанны Седов "лишил организацию всякого контроля над судьбой этих документов". В том же письме они сообщали, что помимо главного архива, хранящегося у Жанны, значительная часть архивов находится в их руках [1010].
Судьбой архива весьма интересовались в Москве. В донесении парижского резидента НКВД указывалось, что Ж. Молинье не доверяет Зборовскому и поэтому не соглашается на то, чтобы тот принимал участие в разборе архива [1011].
1 марта 1938 года Троцкий назначил комиссию для приёмки архива. Но и после этого Жанна заявила, что возражает против состава комиссии [1012].
После смерти Седова издание "Бюллетеня оппозиции" перешло всецело в руки Эстрин и Зборовского. На их имя Троцкий посылал свои статьи, копии которых Зборовский передавал резиденту НКВД, в результате чего они нередко оказывались в Москве ещё до их публикации.
Весной 1938 года "Центр" направил Зборовскому приказ "перенять дальнейшую связь с "Международным секретариатом" на себя" [1013]. Это задание удалось осуществить благодаря тому, что Троцкий, зная о безграничном доверии, которое его сын питал к "Этьену", давал Зборовскому самые ответственные поручения. Вскоре Зборовский доложил "Центру": "Старик распорядился, чтобы меня ввели в секретариат и приглашали бы на все заседания Международного секретариата" [1014]. В другом донесении Зборовский сообщал: французские троцкисты предложили ему "взять на себя всю работу русской группы" и заявили, что будут признавать "представителем русской группы" только его [1015].
На Учредительном конгрессе IV Интернационала в сентябре 1938 года Зборовский был единственным, кто представлял делегацию от СССР. Он подробно информировал Центр об участниках конгресса и принятых на нём резолюциях.
Зборовский сделал всё возможное, чтобы не допустить перехода невозвращенцев на сторону троцкистов. Он предложил "Центру" распространять слухи о причастности Кривицкого к убийству Райсса [1016]. Хотя эта провокация не удалась, Зборовский вместе с Эстрин информировали Троцкого о "ненадёжности" Кривицкого. В их письмах тенденциозно излагались сведения о сотрудничестве Кривицкого с меньшевиками и выражались сомнения в правдивости Кривицкого, который якобы "говорит только о том, что соответствует его интересам, и умалчивает невыгодное для него" [1017]. В следующем письме делался вывод: "На В. [Вальтере] нужно поставить крест" [1018].
Аналогичная интрига развёртывалась вокруг Бармина, который открыто выражал издателям "Бюллетеня" своё недоверие и заявлял, что не рассматривает их в качестве представителей Троцкого [1019]. В письме Эстрин Троцкому сообщалось: "Э. [Этьен] виделся с Барминым. Дело с ним не выйдет" [1020].
У издателей "Бюллетеня оппозиции" возник конфликт и с рабочим-оппозиционером Таровым, бежавшим в 1936 году из СССР и при жизни Седова публиковавшимся в "Бюллетене" [1021]. Эстрин сообщала Троцкому, что "Таров порвал с нами отношения" [1022].
Разжигая атмосферу склок и интриг в кругу людей, которые могли бы стать надёжными соратниками Троцкого, Зборовский особые усилия направлял на компрометацию Сневлита и Сержа (именуемых в переписке с Троцким "менеджером" и "литератором"). Желая предупредить сообщения последних о подозрениях, которые имелись у них против издателей "Бюллетеня", Эстрин и Зборовский писали Троцкому, что "менеджер" считает Этьена провокатором и высказывает подозрения по поводу того, на какие средства он живёт [1023]. В другом письме рассказывалось, что "литератор" подозревает "Паульсена" (кличка Эстрин) в работе на НКВД. Уверяя, что это делается с целью скомпрометировать Эстрин и тем самым сорвать издание "Бюллетеня", Эстрин и Зборовский писали, что передают эти сведения "под строжайшим секретом, при условии ни в коем случае ничем из этих сведений не пользоваться до получения от нас соответствующего письма (один неосторожный шаг может погубить всё дело, чрезмерная поспешность может поставить всех нас в очень тяжёлое положение)" [1024].
Многие из писем издателей "Бюллетеня" Троцкому были заполнены намеками на сотрудничество Сержа с ГПУ. Рассказывая о беседе с вдовой Райсса, в которой принимал участие Серж, Зборовский писал: "В течение всего нашего разговора В. Серж ставил Эльзе Райсс вопросы разного рода о деятельности ГПУ, причём он выявлял знакомство с разными работниками этого "учреждения"" [1025].
В следующем письме Эстрин и Зборовский писали о подозрениях Кривицкого относительно Сержа. Такие подозрения действительно существовали у Кривицкого (а также у Райсса), поскольку Серж был единственным известным оппозиционером, которого Сталин разрешил выпустить из ссылки за границу [1026], [1027]. Муссируя эти настроения Кривицкого, Эстрин и Зборовский писали: "По мнению В., "литератор" был послан со специальной целью сеять рознь в рядах IV Интернационала. В. даже говорил, что "литератору", вероятно, дали особые инструкции резко писать против Сталина, чтобы таким образом завоевать доверие" [1028].
К этому в другом письме авторы письма добавляли сплетни бытового характера, призванные создать впечатление, что Серж находится на содержании НКВД: "Репутация "литератора" такова - он всегда плачется, что у него нет денег... Живёт он вместе с тем не нуждаясь - содержит жену в пансионе, дочку маленькую в другом пансионе, а сам с сыном живёт, не нуждаясь". Утверждая, что "Лёва всегда относился с большим недоверием к "литератору"", в биографии которого "довольно много тёмных мест", Эстрин и Зборовский не удержались и от того, чтобы бросить тень на поведение Сержа в СССР: "Мы, например, узнали, что "литератор" из ссылки писал очень жалобные письма, что ему очень тяжело живётся, и просил ему помочь. Здесь же его жена рассказывает, что они очень хорошо жили в ссылке, постоянно ели курицы и вообще никогда так хорошо не жили" [1029].
Интриги Зборовского были, по-видимому, инспирированы парижской резидентурой НКВД. Можно полагать, что временами сталинская агентура сознательно подбрасывала ему и Эстрин такую информацию о положении в СССР, которая призвана была дезориентировать Троцкого, спровоцировать его на выступления с оценками и прогнозами, не соответствующими действительности. Так, в письме от 14 февраля 1938 года рассказывалось о беседе с неким "иностранным журналистом, в 24 часа высланным из России". Со слов этого человека передавался целый букет небылиц: "Никакого троцкизма в России, ни тем более в партии нет... преследуются главным образом правые уклоны... Вся свора сосредоточена против Сталина: в партии, в Политбюро и в армии. Рассказчик уверяет, что всё Политбюро, в особенности Калинин, Молотов, Ворошилов и Каганович, настолько против Сталина, что он не осмеливается внести ни одного предложения, проводит их самовластно, опираясь на Ежова и его аппарат, и ставит в известность Политбюро, что сделано то-то и то-то, т. е. постфактум". Столь же дезориентирующий характер носили и прогнозы "рассказчика": "Если будет война, Россия будет охвачена крестьянскими бунтами. Там, в деревне, идёт лютая борьба между единоличниками и колхозниками; это - два клана, постоянно друг с другом в драке". Со слов рассказчика передавались и "дезы" более частного характера, вроде того, что расстреляна Наталья Сац, "интимная подруга Орджоникидзе" [1030].
Если в получаемых сообщениях о положении в СССР Троцкий, как правило, отсеивал всё сомнительное, то по-иному обстояло дело с информацией, касавшейся парижского круга троцкистов. Превентивные сообщения о подозрениях, которые питают Серж и Сневлит в отношении Зборовского, достигли своей цели: Троцкий встал на сторону провокатора. 2 декабря 1938 года он послал Эстрин и Зборовскому письмо следующего содержания: "Тов. Е. [Этьен] должен, по моему мнению, немедленно обратиться к Сн. и B. C. с требованием представить свои обвинения в компетентную комиссию... Здесь должно проявить самую энергичную инициативу, чтобы как можно скорее прижать обвинителей к стене" [1031].
Считая Сневлита виновным в безответственности, проявленной в деле обеспечения безопасности Райсса, Троцкий написал статью "Ещё о товарищах Сневлите и Верекене", в которой содержалось немало неоправданно резких и несправедливых слов о Сневлите и его поведении в "деле Райсса" и столь же безоговорочное одобрение позиции Зборовского и Эстрин, которые, по словам Троцкого, "осветили действительную историю этого дела" [1032].
Таким образом, огромную роль в разрыве Троцкого с невозвращенцами, тянувшимися на первых порах к нему и Седову, и с крупными зарубежными политическими деятелями, близкими к нему по своим взглядам, сыграла тенденциозная и лживая информация, которая шла от лиц, на которых непосредственно держалось издание его главного детища - "Бюллетеня оппозиции". Попытки посеять рознь между Троцким и его наиболее видными зарубежными сторонниками дали свои результаты. Троцкий поверил тому, кому не следовало верить, но кто непрерывно клялся в безграничной преданности его делу, и порвал с теми, кто, хотя вступали с ним в полемику и делали некоторые неверные теоретические и политические выводы, могли бы оставаться его близкими соратниками.
Разрыв Троцкого с советскими невозвращенцами и зарубежными друзьями объяснялся не только провокациями Зборовского. Такие люди, как Кривицкий и Бармин, пережившие тяжёлую внутреннюю драму и вынужденные резко сменить свой образ жизни, могли бы сохранить чёткие идейные ориентиры при условии непосредственного общения с Троцким. В атмосфере такого постоянного живого общения и творческого диалога, необходимого политику и революционеру, могли бы сгладиться и разногласия между Троцким и такими выдающимися общественными деятелями, как Сневлит и Серж.
И на деятельности самого Троцкого болезненно сказывалось отсутствие живого общения с близкими ему по взглядам людьми, которое не могла заменить самая интенсивная переписка.
К этому следует прибавить некоторые особенности личности Троцкого, к которому приложимо известное изречение: "Наши недостатки есть продолжение наших достоинств". Сохраняя неизменную веру в силу больших политических идей, Троцкий одновременно относился с брезгливостью к подмене принципиальных идейных споров личными склоками, сплетнями и интригами. Неспособный к мелкому политиканству, он был в известном смысле беспомощен перед лицом подобных явлений, неизбежно вмешивающихся в политические отношения. Отсюда шла его сила в периоды революционного подъёма, когда такое политиканство вынуждено было отступать на задний план, и его известная слабость в периоды революционного спада, когда оно оказывало ощутимое влияние на расстановку политических сил. Эта слабость проявилась в 1923-1925 годах, когда Троцкий оказался одним против остальных членов Политбюро, сплотившихся на беспринципной основе борьбы против его влияния в партии и стране. Она же дала себя знать во второй половине 30-х годов, когда развернулись тёмные интриги внутри небольшого кружка его единомышленников.
Переоценивая возможности убеждения силой больших политических идей, Троцкий нередко упускал из виду "человеческое, слишком человеческое" (Ницше), т. е. чисто психологические, в том числе и низменные факторы, способные оказывать влияние на политическую борьбу. Ясность и проницательность, неизменно присущие ему в оценке больших исторических событий и политического облика крупных исторических личностей, нередко изменяли ему в оценке конкретных человеческих отношений, в особенности когда они были отравлены провокацией. Отсюда - его известная податливость к недобросовестным и предвзятым оценкам, которые шли от Зборовского и Эстрин, и столь же неоправданная резкость по отношению к оклеветанным ими людям, которые могли бы стать его надёжной опорой в строительстве IV Интернационала.
LI
Конец "ежовщины"
Осенью 1938 года Сталину стало ясно, насколько великая чистка ослабила Советский Союз и какими роковыми последствиями для страны может обернуться её продолжение. По-видимому, в это время он пришёл к выводу пожертвовать Ежовым, с которым большинство населения связывало кошмар чисток. Сталин расправлялся с "железным наркомом" постепенно, исподволь готовя общественное мнение к его устранению. 9 апреля 1938 года Ежов был назначен наркомом водного транспорта в дополнение к трём уже занимаемым им постам. А спустя четыре месяца после этого в Москву был переведён Берия, назначенный первым заместителем наркома внутренних дел и начальником Главного управления госбезопасности - той структуры НКВД, на которую возлагалось проведение политических репрессий.
К этому времени Ежов, говоря словами Хрущёва, "буквально потерял человеческий облик, попросту спился". Берия же после своего перевода в Москву открыто говорил Сталину и другим членам Политбюро, что арестовывают невинных людей, и "сетовал, где же будет край? На чём-то ведь надо остановиться, что-то предпринять" [1033].
Аналогичные сигналы шли с мест, от молодых партийных работников, которые отваживались выразить своё сомнение в правомерности продолжения массовых репрессий. Так, 23 октября 1938 года первый секретарь Сталинградского обкома Чуянов направил Сталину письмо, в котором приводил факты провокаций, пыток и фальсификаций, чинимых органами НКВД. Не будучи облечён, как и все другие партийные секретари, полномочиями по контролю за деятельностью "органов", Чуянов просил Сталина создать комиссию по проверке деятельности областного управления НКВД [1034].
Многочисленные письма о творящемся в стране произволе поступали в ЦК и от рядовых граждан. Например, В. Черноусов из Одессы писал: "Сейчас нет в стране почти ни одного дома, откуда кто-нибудь не сидел бы. Получилась в конце концов такая картина, что вся страна против Советской власти... При чрезвычайно низкой у нас заработной плате, при отсутствии предметов первой необходимости никто ещё вдобавок не уверен, что он завтра не окажется в тюрьме. Трудно ли после этого догадаться, какие настроения существуют в массах".
Ленинградец В. Антипов описывал "жуткие картины на вокзалах больших и малых городов", где ютились тысячи семей, выселенных из родных мест за то, что в их составе были судимые и отбывающие наказание. "Дают 24 часа на выезд - люди в панике продают за бесценок имущество и едут куда глаза глядят". Автор письма объяснял эти выселения тем, что "работники некоторых управлений НКВД распоясались до произвола" [1035].
Первый признак изменений в репрессивной политике появился 17 ноября 1938 года, когда было принято секретное постановление СНК и ЦК "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия". В нём положительно оценивалась работа, проделанная органами НКВД по "очистке СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров", в том числе "переброшенных в СССР в большом количестве из-за кордона под видом так называемых политэмигрантов и перебежчиков из поляков, румын, финнов, немцев, латышей, эстонцев, харбинцев и проч." Постановление указывало, что "очистка" должна продолжаться, но с использованием "более совершенных и надёжных методов".
После этой преамбулы в постановлении перечислялись "крупнейшие недостатки и извращения в работе органов НКВД и Прокуратуры": массовые необоснованные аресты, упрощённое ведение следствия и суда, грубое нарушение процессуальных норм и т. д. При конкретизации этих положений раскрывалась царящая в правоохранительных органах атмосфера произвола и попрания прав арестованных: "следственные дела оформляются неряшливо, в дело помещаются черновые, неизвестно кем исправленные и перечёркнутые записи показаний, помещаются не подписанные допрашиваемым и не заверенные следователем протоколы, включаются не подписанные и не утверждённые обвинительные заключения".
Вина за всё это - в истинно сталинском духе - возлагалась на "врагов народа и шпионов иностранных разведок, пробравшихся в органы НКВД", которые сознательно фальсифицировали следственные документы, создавали провокационные дела на невинных людей и в то же время "спасали от разгрома своих сообщников, в особенности, засевших в органах НКВД". Таким образом, постановление указывало на необходимость ещё одной чистки и построения новой серии амальгам, сводящихся к отождествлению следователей-фальсификаторов со шпионами и заговорщиками.
Постановление ЦК запрещало проведение новых массовых операций по арестам и высылкам, ликвидировало судебные тройки и даже указывало на необходимость "обеспечения за обвиняемым предоставленных ему по закону процессуальных прав" [1036].
Вслед за принятием этого постановления Сталин взялся непосредственно за Ежова. К этому его подхлестнуло бегство за рубеж Орлова и Люшкова, а также исчезновение наркома внутренних дел Украины Успенского. Как вспоминал Хрущёв, Сталин сообщил ему о намечавшемся аресте Успенского. Однако захватить того не удалось, поскольку он сбежал. Спустя некоторое время Сталин сказал Хрущёву, что, видимо, Ежов подслушал их телефонный разговор и предупредил Успенского [1037].
17 ноября Ежов направил Сталину заявление, в котором каялся, что "дал возможность Люшкову скрыться в Японии и Успенскому пока неизвестно куда". Другой свой "большой промах" Ежов усматривал в том, что не завершил разоблачения "заговорщиков из НКВД" и "во многих случаях, политически не доверяя работнику, затягивал вопрос с его арестом, выжидал, пока подберут другого". В своё оправдание Ежов ссылался на то, что "заговорщикам из НКВД и связанным с ними иностранным разведкам за десяток лет минимум (до его прихода в наркомат.- В. Р.) удалось завербовать не только верхушку ЧК, но и среднее звено, а часто и низовых работников". Пытаясь в очередной раз представить гигантскими масштабы вражеской деятельности, Ежов сообщал, что "иностранную разведку по существу придется создавать заново", поскольку весь иностранный отдел НКВД оказался засорен шпионами. В заключение Ежов подчёркивал, что, несмотря на "большие недостатки и промахи" в своей работе, он "при повседневном руководстве ЦК - НКВД погромил врагов здорово" [1038].
19 ноября Политбюро удовлетворило просьбу Ежова об освобождении его от обязанностей наркома внутренних дел. Однако в принятом постановлении ничто не указывало на то, что Ежову предстоит недолго оставаться на свободе. Там говорилось, что Ежов освобождается от должности наркома внутренних дел из-за "его болезненного состояния, не дающего ему возможности руководить одновременно двумя большими наркоматами" [1039]. За ним сохранялись посты секретаря ЦК, председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта.
25 ноября было опубликовано сообщение о замене Ежова на посту наркома внутренних дел Берией. Уже в первые месяцы своего пребывания на этом посту Берия арестовал большинство руководителей аппарата НКВД в центре и на местах. В 1939-1940 годах были судимы и расстреляны такие палачи и фальсификаторы, как Фриновский, Заковский, Николаев-Журид, Б. Берман, М. Берман, Ушаков-Ушимирский и многие другие. С особым усердием, как вспоминал Хрущёв, Берия "завершил начатую ещё Ежовым чистку чекистских кадров еврейской национальности" [1040]. Для подготовки смены арестованным работникам был объявлен призыв в НКВД "лучших комсомольцев", которые после прохождения краткосрочных курсов занимали освободившиеся посты.
После снятия Ежова с поста наркома внутренних дел советские люди стали смелее называть прошедшие страшные годы ежовщиной. Можно полагать, что сам этот термин, призванный возложить на Ежова всю ответственность за большой террор, вышел из сталинской канцелярии. Во всяком случае Сталин в кругу приближенных не раз говорил о вине Ежова в расправах над невинными людьми, явно желая, чтобы эти его слова получили широкое распространение. Авиаконструктор Яковлев, относившийся к числу немногих людей, которые пользовались доверием и расположением Сталина, вспоминал, как на одном из ужинов Сталин заговорил о повсеместной нехватке хороших работников, присовокупив к этому: "Ежов - мерзавец! Погубил наши лучшие кадры. Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат - говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК - говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом - оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Много невинных погубил. Мы его за это расстреляли" [1041].
Психологически достоверной выглядит описанная в романе К. Симонова "Солдатами не рождаются" сцена беседы Сталина в 1943 году с генералом Серпилиным, репрессированным в 1937 году и возвращённым в армию накануне войны. Когда Сталин выразил удивление по поводу того, что Серпилин только во время войны узнал о выпущенном в 1940 году танке Т-34, Серпилин "неожиданно для себя сказал то, что было совсем не обязательно говорить:
- В сороковом году, товарищ Сталин, я ещё был в гостях у Николая Ивановича.
- У какого Николая Ивановича? - спросил Сталин с какой-то даже веселой заинтересованностью, вызванной неожиданностью ответа.
- Мы, военные, когда сидели, Ежова так между собой называли,- сказал Серпилин; отступать было поздно, раз сорвалось, надо договаривать.
Сталин рассмеялся. Потом перестал смеяться и... посмотрев мимо Серпилина, повернул в пальцах даже скрипнувшую от этого трубку,- Ежова мы наказали".
После ухода Серпилина Сталин наедине с собой размышляет: "Оказывается, эти военные там, у себя в лагерях, называли этого Ежова по имени и отчеству - Николаем Ивановичем. Придавали этому слишком маленькому человеку слишком большое значение. С политической точки зрения не так плохо, но смешно!" [1042]
В ноябре 1938 года при загадочных обстоятельствах умерла жена Ежова Хаютина. Согласно показаниям её первого мужа, директора Харьковского инструментального завода А. Ф. Гладуна, арестованного весной 1939 года, она в середине 20-х годов "восторгалась троцкистами". Бабель, хорошо знавший Хаютину, показал на следствии, что она "вращалась в обществе троцкистов - Лашевича, Серебрякова, Пятакова, Воронского" [1043]. В 30-е годы Хаютина фактически руководила редакцией журнала "СССР на стройке", ответственным редактором которого был Пятаков.
В деле Ежова находятся письма Хаютиной, в которых она просила "проверить всю мою жизнь, всю меня... Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях" [1044]. В октябре 1938 года Хаютина была направлена для лечения нервно-психического заболевания в санаторий, где через месяц скончалась.
На публике Ежов появился в последний раз на торжественном заседании, посвящённом 15-й годовщине со дня смерти Ленина. На XVIII съезде он не присутствовал и не был избран в состав ЦК. 10 июня 1939 года он был арестован. Лица, производившие обыск в его служебном кабинете, были удивлены не только обилием бутылок с водкой, запрятанных в шкафах за книгами, но и найденными в письменном столе использованными пулями, завёрнутыми в бумажки, на которых было написано: "Зиновьев", "Каменев", "Смирнов" [1045]. Эти "сувениры" Ежов хранил, очевидно, на память о первом московском процессе.
Только через три месяца после ареста Ежова было подписано постановление о привлечении его к уголовной ответственности. В нём воспроизводился стандартный набор обвинений: в "изменнических шпионских связях с кругами Польши, Германии, Англии и Японии", в насаждении заговорщических кадров и руководстве антисоветским заговором в НКВД, в подготовке государственного переворота и террористических актов против Сталина, Молотова и Берии. К этому перечню было добавлено чисто уголовное обвинение в мужеложстве.
Составленное спустя ещё несколько месяцев обвинительное заключение представляло более сложную амальгаму. К вымышленным преступлениям здесь были добавлены и действительные преступления, например, создание Ежовым "в авантюристически-карьеристских целях" дела о своём ртутном отравлении, упоминавшегося на процессе "право-троцкистского блока". Ежову вменялась в вину и организация убийств "целого ряда неугодных ему лиц", пытавшихся "разоблачить его предательскую работу".
2 февраля 1940 года дело Ежова, составившее 11 томов, было вынесено на закрытое заседание Военной коллегии под председательством неизменного Ульриха. На суде Ежов заявил, что признания в преступлениях были даны им в результате жесточайших избиений. По поводу обвинения в терроре он резонно говорил: "Если бы я захотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело". Отвергая обвинения в работе на польскую разведку, он сказал, что начал свою работу в НКВД с "разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их руках была советская разведка".
Вместе с тем Ежов признавал себя виновным "в не менее тяжких преступлениях", за которые его "можно и расстрелять". В последнем слове он назвал своей "огромной виной" то обстоятельство, что, вычистив 14 тысяч чекистов, не довёл эту работу до конца. "Кругом меня были враги народа, мои враги,- говорил он.- Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа". Своё последнее слово Ежов завершил просьбой передать Сталину, что будет умирать с его именем на устах [1046].
На следующий день после суда Ежов был расстрелян. Об его аресте и расстреле официально не сообщалось. Его имя не фигурировало и в перечнях "врагов народа", оно просто исчезло со страниц печати.
После снятия Ежова с поста наркома внутренних дел несколько десятков тысяч человек, находившихся под следствием, были освобождены с прекращением их дел. Произошла и некоторая разгрузка лагерей. В 1939 году было освобождено беспрецедентно большое число узников ГУЛАГа - 327,4 тыс. чел. [1047] Конечно, среди них были и уголовники, но немалую часть освобождённых составляли политзаключённые, дела которых были пересмотрены.
С начала 1939 года в печати стали появляться сообщения об исключении из партии и привлечении к уголовной ответственности клеветников, по чьим доносам были арестованы невинные люди. Во многих городах прошли открытые суды над клеветниками и следователями-фальсификаторами. Авторханов утверждает, что присутствовал в качестве свидетеля на суде над руководителями Чечено-Ингушского Наркомата внутренних дел, состоявшемся в 1942 году [1048].
Разоблачения судебных фальсификаций подхлестнули многих арестованных и их родственников к подаче заявлений с просьбой о пересмотре дел. Этих жалоб оказалось так много, что в областных и районных центрах были созданы специальные комиссии для их проверки. Секретарь Старорусского райкома Горев, возглавлявший одну из таких комиссий, рассказывал, что ей было разрешено разбирать дела только тех, кто находился в то время под следствием; на сгинувших в тридцать седьмом "наша власть не распространялась". В итоге трёхмесячной работы комиссия составила пять томов документов, изобличавших бывшего начальника райотдела НКВД Бельдягина и его подручных в грубейших злоупотреблениях властью. После передачи этих материалов областному прокурору Бельдягин, занимавший к тому времени пост начальника Псковского областного управления НКВД, и трое следователей были арестованы и судимы [1049].
"Послеежовские" реабилитации не коснулись, однако, практически никого из видных деятелей партии и государства, следствие по делам которых не было завершено к концу 1938 года. На протяжении 1939-1940 годов все эти лица были судимы и в подавляющем большинстве расстреляны.
Конец "ежовщины" не означал какого-либо пересмотра исторических фальсификаций, пущенных в обращение после великой чистки. Напротив, все эти фальсификации в конце 1938 года были воспроизведены в книге, по которой предстояло черпать знания об истории нескольким поколениям советских людей.
LII
Фальсификация истории
После третьего московского процесса сталинским приспешникам стало ясно, что отныне не существует никаких ограничений для фабрикации новых фальсификаций, в особенности касающихся Троцкого. Их усердие разыгралось настолько, что даже Сталину приходилось временами его умерять. Так, в конце 1938 года Ежов и Берия представили Сталину докладную записку о результатах "проведённых мероприятий по розыску документов, подтверждающих провокаторскую деятельность Троцкого". Первым таким "документом" именовалась книга воспоминаний председателя Петроградского Совета в 1905 году Хрусталёва-Носаря, в которой якобы говорилось о Троцком как сотруднике охранки. К этому шефы НКВД присовокупляли: им "стало известно", что Хрусталёв-Носарь, чья провокаторская деятельность была разоблачена в первые месяцы после Октябрьской революции, был расстрелян по приказу Троцкого, выпущенному последним ради того, чтобы избавиться от свидетеля своей службы в царской тайной полиции. Второй "документ" представлял сфабрикованное сообщение английской разведки о том, что в годы мировой войны литературная деятельность Троцкого в США оплачивалась "немцами и лицами, им сочувствующими". В третьем "документе" говорилось, что Троцкий наряду с Хрусталёвым-Носарём и Луначарским состоял сотрудником бывшего жандармского управления. В отличие от "книги" Хрусталёва-Носаря, о существовании которой до сих пор не имеется никаких подтверждений, последний документ не был простой выдумкой Ежова и Берии; он был обнаружен ещё в 1917 году и тогда же направлен Керенскому и Бурцеву, наиболее квалифицированному специалисту по разоблачению провокаторов в русском революционном движении. Оба они признали этот документ очередной фальшивкой - из числа тех, которые в большом количестве бытовали в то время [1050].
Столь же беспардонную попытку скомпрометировать дореволюционное прошлое Троцкого предпринял ретивый фальсификатор сталинской школы Е. Ярославский. 25 сентября 1938 года он направил Сталину письмо, в котором говорилось об "изученных" им совместно со Шкирятовым показаниях бывшего Главкома Красной Армии Вацетиса, которые являются "ошеломляющим документом", "убийственным приговором Троцкому". Эти показания, писал Ярославский, подтверждают сложившееся у него "убеждение" в том, что Троцкий до 1917 года был завербован германским генеральным штабом и царской охранкой. Предлагая провести следствие для проверки этих версий, Ярославский обосновывал это предложение возникшей в его голове "гипотезой": "Если Троцкий мог пойти на такое чудовищное предательство по отношению к Ленину, к Сталину, к республике Советов (имелась в виду утвердившаяся в то время в советской историографии интерпретация поведения Троцкого в 1918 году как "предательского".- В. Р.), то почему не допустить, что его позиция в период сколачивания и деятельности августовского блока и раньше не диктовалась троцкистским "лозунгом": каждый делает революцию для себя [1051]" [1052] (курсив мой.- В. Р.).
Конечно, Сталину не могло не представляться заманчивым пустить в обиход версии и "документы", состряпанные его услужливыми приспешниками. Однако в конечном счёте он не позволил этим документам выйти за пределы своего кабинета: слишком свежа была память о сокрушительных ударах, нанесённых Троцким даже по более "скромным" историческим подлогам. Кроме того, Сталину было известно, что Троцкий работает над его биографией. Естественно было ожидать, что в ответ на новую разухабистую клевету Троцкий ускорит публикацию находящихся в его распоряжении материалов о сомнительных моментах в дореволюционной биографии самого Сталина.
Очевидно, по тем же причинам Сталин отверг угодливые предложения о "подчистке" некоторых неприятных для него высказываний Ленина. Так, он не дал хода инициативе Стасовой и Сорина, представивших ему в мае 1938 года предложения о внесении "исправлений" в записи выступлений Ленина с критикой сталинской позиции по вопросу о Брестском мире [1053].
В ряде случаев Сталин запрещал публикацию таких книг, где лесть по его адресу превосходила все мыслимые пределы. 16 февраля 1938 года он направил в Детиздат письмо, в котором предложил "сжечь" присланную ему на просмотр рукопись книги некой Смирновой "Рассказы о детстве Сталина". Указывая, что эта книжка "изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений", придуманных "охотниками до сказок", "брехунами" и подхалимами, Сталин усматривал особый вред в том, что она "имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев" [1054]. Это письмо Сталина, ставшее известным в литературно-издательских кругах, не было опубликовано. Оно впервые увидело свет в конце 1953 года, когда сталинские преемники, открывшие первый тур критики "культа личности", сочли необходимым опереться в этой критике на авторитет самого Сталина.
В годы великой чистки Сталин находил время для того, чтобы держать под своим неослабным контролем выход мемуарных работ и художественных произведений на историко-партийную тему. К 20-летию Октябрьской революции с его благословения были выпущены произведения, сразу же объявленные "вершинами" советского искусства: повесть А. Толстого "Хлеб" и фильм М. Ромма "Ленин в Октябре". Те же произведения, которые хотя бы в чём-то отклонялись от господствующих канонов, запрещались. Такой запрет был наложен, в частности, на дальнейшую публикацию повести М. Шагинян "Билет по истории", первая часть которой вышла в издательстве "Молодая гвардия". Это произведение о детстве и юности Ленина было названо в постановлении Политбюро "политически вредным" и "идеологически враждебным" [1055].
На исходе великой чистки Сталин решил дать партии, народу и зарубежному коммунистическому движению новый идеологический путеводитель, названный им "энциклопедией основных знаний в области марксизма-ленинизма". Он посчитал, что в этой "энциклопедии" ключевыми должны стать не вопросы марксистской теории, а более доступные массам вопросы истории. В этих целях была создана комиссия, состоявшая из старых и молодых фальсификаторов, которой было поручено написать учебник по истории партии.
В мае 1937 года Сталин опубликовал письмо составителям учебника, в котором предложил схему периодизации истории ВКП(б) и потребовал сделать особый акцент на "борьбе большевиков с антибольшевистскими течениями и фракциями" [1056]. При этом преодоление "внутрипартийных противоречий и разногласий" трактовалось как беспощадная борьба с оппозициями, представленными как клубок змей, разоблачённых и уничтоженных благодаря прозорливости Сталина.
Комиссия свела воедино все прежние фальсификации партийной истории, накопленные с 1923 года, и дополнила их историческими подлогами, обнародованными на трёх московских процессах. Сталин подверг присланную ему рукопись тщательному редактированию и написал главу "О диалектическом и историческом материализме", включавшую набор примитивных догм, по которым несколько поколений советских людей вынуждены были черпать свои представления о содержании марксистской философии.
Там, где фальсификаторы останавливались, не решаясь самовольно вставлять в учебник особенно грязную клевету, Сталин решительно исправлял их "упущения". Так, он вписал в "Краткий курс", что левоэсеровский мятеж был поднят в 1918 году с ведома не только Бухарина, но и Троцкого.
Когда директор Музея революции Самойлов обратился к Сталину с просьбой передать для экспонирования в музее несколько написанных или правленных им страниц рукописи "Краткого курса", Сталин ответил раздраженной запиской: "Не думал, что на старости лет займётесь такими пустяками. Ежели книга уже издана, в миллионах экземпляров,- зачем Вам рукописи? Чтобы успокоить Вас, я сжёг все рукописи" [1057].
В 1947 году Сталину был представлен макет его "Краткой биографии", в котором повторялась официальная версия о том, что "Краткий курс" был написан "комиссией под руководством товарища Сталина и при его активнейшем личном участии". Сталин зачеркнул эту привычную фразу и на её место вписал новую, повторенную в тысячах книг, брошюр и статей: "В 1938 году вышла в свет книга "История ВКП(б). Краткий курс", написанная товарищем Сталиным и одобренная комиссией ЦК ВКП(б)" [1058].
Непосредственно перед выходом "Краткого курса" Сталин распорядился созвать совещание пропагандистов Москвы и Ленинграда, на котором присутствовали все члены Политбюро. Он выступил на совещании с речью, где впервые было указано, что новый учебник является "единым руководством", которое "ЦК официально рекомендует как выражение мысли, взглядов партии". Данное "руководство", в отличие от всех прежних учебников и учебных пособий по истории партии, не имевших "согласия [и одобрения] ЦК", не должно было, по его словам, вызывать "никаких сомнений" [1059].
Эти мысли Сталин настойчиво повторял, вмешиваясь в выступления других ораторов. Заявив, что раньше в изучении теории и истории было "очень много местного, личного, индивидуального", он подчеркнул, что после появления "единообразного учебника" будет необходимо проводить "единообразие... через печать".
Прервав выступление пропагандиста Шварева, Сталин поинтересовался тем, возникают ли во время учебных занятий обсуждения и споры между слушателями. Шварев ответил, что "раньше в практике это бывало. Бывали дискуссии по ряду вопросов, но сейчас ещё мы к этому не приступили". Вслед за этим состоялся обмен репликами между пропагандистом и кремлёвскими вождями:
Молотов: Вопросы-то задают на семинарах? Споры бывают на этой почве?
Шварев: Конечно, бывают.
Сталин: Троцкисты не попадаются при этом?
Шварев: Нет, товарищ Сталин, у нас не было таких [1060].
Положения о "единообразии" были закреплены в Постановлении ЦК от 14 ноября 1938 года "О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском "Краткого курса истории ВКП(б)"". Содержание этого постановления было настолько одиозным, что последний раз оно было опубликовано в сборнике "КПСС в резолюциях и решениях" в 1954 году, а в последующих изданиях этого сборника отсутствовало.
В постановлении ЦК "Краткий курс" именовался "официальным, проверенным ЦК ВКП(б) толкованием основных вопросов истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающим никаких произвольных толкований". Не оставляя сомнений в том, что применительно к данной книге обычные критерии развития научного знания должны быть отброшены, постановление указывало: "Изданием "Курса истории ВКП(б)", одобренного ЦК ВКП(б), кладётся конец произволу и неразберихе в изложении истории партии, обилию различных точек зрения и произвольных толкований важнейших вопросов партийной теории и истории партии" [1061].
Кодификация идеологических и исторических мифов в "Кратком курсе" - этой энциклопедии сталинского догматизма и фальсификаций - призвана была служить полному вытравливанию исторической памяти народа, казённо-бюрократической деформации его политического сознания.
В постановлении ЦК фактически утверждалась установка на непререкаемость не только каждого положения, но каждой фразы, каждой буквы этого канонического издания. Данная установка выдерживалась столь последовательно, что даже обращения известных историков в ЦК с указанием на содержавшиеся в этой книге фактические ошибки, допущенные по недосмотру авторов, не привели к исправлению ни одной из этих ошибок.
В постановлении ЦК обосновывалась новая методология освещения истории. "Краткий курс" противопоставлялся прежним учебникам, излагавшим историю ВКП(б) "прежде всего вокруг исторических лиц и имевшим в виду воспитание кадров на лицах и их биографиях" [1062].
Это противопоставление понадобилось потому, что из "Краткого курса" были исключены имена большинства лиц, действительно творивших историю партии и безвестно сгинувших в великой чистке. Это определило многолетнюю традицию "белых пятен" и "забытых имён" в историко-партийной литературе. Исключение делалось лишь для двух групп большевиков. К первой относились жертвы открытых процессов, вся деятельность которых была объявлена "предательской" и "изменнической". Стиль соответствующих обобщающих пассажей столь специфичен, что выдает несомненное авторство Сталина. "Эти белогвардейские козявки,- говорилось при упоминании о подсудимых московских процессов,- забыли, что хозяином Советской страны является Советский народ, а господа рыковы, бухарины, зиновьевы, каменевы являются всего лишь - временно состоящими на службе у государства, которое в любую минуту может выкинуть их из своих канцелярий, как ненужный хлам. Эти ничтожные лакеи фашизма забыли, что стоит Советскому народу шевельнуть пальцем, чтобы от них не осталось и следа. Советский суд приговорил бухаринско-троцкистских извергов к расстрелу. НКВД привёл приговор в исполнение. Советский народ одобрил разгром бухаринско-троцкистской банды и перешёл к очередным делам" [1063].
Вторая группа "упомянутых" включала нескольких большевиков, которым "посчастливилось" умереть естественной смертью, и обойму "ближайших соратников", само наличие которой свидетельствовало: Сталин принял окончательное решение оставить их на свободе. По-видимому, не случайно выход "Краткого курса" совпал с завершением арестов старых большевиков. Место почти поголовно истреблённых героев Октябрьской революции и гражданской войны на страницах учебника заняли люди, не принимавшие никакого участия в этих событиях, либо игравшие в них незначительную роль. "Новая история,- писал по этому поводу Троцкий,- превращает всех вождей большевистской партии в изменников, а участниками гражданской войны, победоносного восстания назначает нынешних адъютантов Сталина". Крайним выражением этих исторических манипуляций была фраза о том, что "в Белоруссии подготовлял солдатскую массу к восстанию т. Ежов". В этой связи Троцкий напоминал, что, "когда Ежов впервые появился на арене большой политики в 1935 г., имя его не было известно решительно никому" [1064]. Впрочем, имя Ежова, о судьбе которого Сталин к моменту выхода "Краткого курса" ещё не принял окончательного решения, фигурировало лишь в первом издании книги. Изъятие двух упоминаний о Ежове стало единственным "выбросом" из "Краткого курса".
Конечно, Сталин не был бы Сталиным, если бы он не сочетал догматически-канонический подход к "Краткому курсу" с призывами покончить с начётничеством, буквоедством и схоластикой в общественных науках. Постановление ЦК от 14 ноября осуждало "боязнь смелой постановки теоретических вопросов", "упрощенчество и вульгаризацию", в результате которых "вопрос о роли личности в истории излагался некоторыми лжетеоретиками и пропагандистами с полуэсеровских позиций" [1065]. Таким образом, Сталин, одобривший книгу, насквозь пропитанную культовым духом, в постановлении о ней критиковал не что иное, как культ личности. Впрочем, вскоре это понятие было изъято из партийного лексикона - вплоть до 1953-1956 годов, когда преемники Сталина стали использовать его для характеристики всей совокупности сталинских ошибок и преступлений.
Попутно постановление ЦК включало ещё один важный сюжет, непосредственно не относившийся к рассматриваемым в нём вопросам истории. Оно требовало покончить с "пренебрежительным отношением" к советской интеллигенции, которое объявлялось в безапелляционно-приказном и угрожающем тоне "диким, хулиганским и опасным для советского государства" [1066]. Эти положения служили теоретическим обоснованием окончательного перемещения социальной опоры сталинского режима с рабоче-крестьянских масс на верхушечный слой интеллигенции, превратившийся во вторую - после правящей бюрократии - привилегированную группу советского общества.
В период великой чистки было завершено перемещение в спецхраны библиотек всей выпущенной ранее историко-партийной литературы, которая была заменена бесчисленными компиляциями, состоявшими из окавыченных или раскавыченных сталинских цитат и формулировок "Краткого курса".
После директивного запрещения "различных точек зрения" в трактовке вопросов теории и истории партии несколько поколений советских обществоведов, преподавателей общественных наук в школах и вузах, пропагандистов и агитаторов были обречены на механическое повторение всех нелепостей и фальсификаций, содержавшихся в "Кратком курсе".
Духовное калечение советских людей продолжалось и после поругания "Краткого курса" на XX съезде КПСС. Значительная часть историко-партийной литературы 20-30-х годов оставалась спрятанной в спецхранах. На всякое положительное и даже нейтральное упоминание о деятелях бывших оппозиций сохранялось безусловное табу. В новых учебниках, книгах и статьях по истории партии она представала по-прежнему во многом обезличенной.
Именно поэтому советские историки оказались не готовыми к тому, чтобы идейно противостоять валу антикоммунистической литературы, издававшейся в 50-80-е годы на Западе и с конца 80-х годов хлынувшей внезапным потоком на страницы советской печати.
В условиях, когда дозволенные версии истории большевизма носили фальсификаторский характер, литераторы и публицисты, стремившиеся к познанию исторической правды, вынуждены были разрабатывать свои версии этой истории в одиночку, либо пользоваться версиями, распространяемыми "самиздатом" и "тамиздатом". Этим объясняется тот факт, что даже такой выдающийся советский писатель, как Василий Гроссман в своих книгах "Жизнь и судьба" и "Всё течёт" вступил на путь очернения Ленина и ленинизма.
Великая чистка и сопутствовавшие ей исторические фальсификации глубоко деформировали социальное сознание советского народа, оттолкнули от коммунистического движения миллионы людей за рубежом. В результате этого Сталину удалось беспрепятственно заключить сговор с Гитлером, ставший прологом второй мировой войны. О событиях, предшествовавших этой, самой кровопролитной в истории человечества войне, я предполагаю рассказать в своей следующей книге "Мировая революция и мировая война".
Приложение I
Из истории разоблачения сталинских преступлений
Сразу же после смерти Сталина началось освобождение и реабилитация лиц, репрессированных при сталинском режиме. Любопытно, что инициатива в этом деле, как признавал впоследствии Хрущёв, поначалу принадлежала Берии, который "поднял тогда этот вопрос, подработал его, внёс соответствующие предложения, и мы (т. е. члены Президиума ЦК.- В. Р.) согласились с ним" [1067]. Эти акции касались в основном лиц, репрессированных в последние годы жизни Сталина, когда Берия не ведал делами МГБ. Что же касается жертв репрессий 30-х годов, то члены "коллективного руководства" приступили к пересмотру их дел лишь накануне XX съезда КПСС.
В первые послесталинские годы, как вспоминал Хрущёв, "мы сами были скованы своей деятельностью под руководством Сталина и ещё не освободились от посмертного давления, хотя и не могли представить себе, что все эти расстрелы могли оказаться необоснованными, что это, говоря юридическим языком, сплошное преступление" [1068].
Хрущёв рассказывал, что ложность этой позиции он впервые почувствовал в Югославии, куда он прибыл летом 1955 года для примирения с Тито. Объясняя в беседе с югославскими руководителями массовые репрессии происками Берии, он заметил, что югославы "стали улыбаться и подавать иронические реплики. Это нас раздражало, и мы, защищая Сталина, вступили в большой спор, дошедший даже до скандала". Под влиянием этого спора Хрущёв вскоре публично выступил против югославов в защиту Сталина. "Сейчас всем ясно, что это было неправильно,- признавался Хрущёв.- Тут у меня была позиция человека, который не осознал необходимость разоблачить до конца преступления Сталина..." [1069]
Уже в 1954 году генеральный прокурор СССР Руденко представил в ЦК КПСС данные о численности репрессированных с 1921 по 1954 год и некоторые другие материалы, касавшиеся сталинских репрессий. После этого Хрущёв задал Руденко вопрос: насколько обоснованы обвинения, которые предъявлялись на открытых процессах видным деятелям партии. Руденко ответил, что "с точки зрения юридических норм никаких данных для осуждения этих людей не существовало. Всё основывалось только на личных признаниях, а личные признания, добытые путём физических и моральных истязаний, не могут служить базой для осуждения людей". Когда же Хрущёв заявил, что сам слышал, как подсудимые признавались в своих преступлениях, "Руденко улыбнулся: "Тут искусство тех, кто вёл следствие и кто проводил суд. Видимо, доводили людей до такого состояния, что у них имелся единственный способ покончить со страданиями и издевательствами - признаться, а следующим шагом была смерть"" [1070].
После этого, по словам Хрущёва, у него "возникла потребность приподнять занавес и узнать, как же всё-таки велось следствие... какие существовали исходные материалы для ареста и что показало потом следствие по этим арестам?" [1071]. Эти вопросы Хрущёв поднял на заседании Президиума ЦК, где было принято решение создать комиссию для обстоятельного расследования всех этих вопросов. 31 декабря 1955 года был утверждён состав этой комиссии (секретари ЦК Поспелов и Аристов, председатель КПК Шверник и его заместитель Комаров). В отчёте комиссии, представленном в Президиум ЦК КПСС 9 февраля 1956 года, сообщалось, что за 1935-1940 годы было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 920 635 человек, из них расстреляно 688 503 человека [1072]. Решение Президиума ЦК о засекречивании этих цифр Хрущёв объяснял тем, что "после долгой истерии охоты на "врагов народа" мы так и не смогли психологически сбросить груз прежнего" [1073].
Как подчёркивал Хрущёв, "записка комиссии Поспелова сверлила мне мозг". Ещё до её получения он - конспиративно от других членов Президиума ЦК - приступил к подготовке своего закрытого доклада на XX съезде партии. К его написанию, помимо доверенных аппаратчиков, было привлечено несколько бывших партийных работников, проведших около 20 лет в сталинских тюрьмах и лагерях.
О своём решении выступить с этим докладом Хрущёв сообщил другим членам Президиума лишь во время одного из перерывов между заседаниями XX съезда. Как только Хрущёв кончил говорить, остальные члены Президиума выступили с резкими возражениями. Особенно нервно реагировал Ворошилов: "Разве возможно всё это рассказать съезду? Как это отразится на авторитете нашей партии, нашей страны? Этого же в секрете не удержишь. Что же мы скажем о нашей личной роли?.. Нас притянут к ответственности".
Хрущёв в ответ выдвинул тщательно продуманные соображения, неявно указывая, что его собственная вина меньше, чем вина других членов Президиума ЦК, в 30-е годы стоявших ближе него к Сталину. "Я, да и многие другие,- говорил он,- находились в таком положении, что, конечно, не знали многого, потому что был установлен такой режим, когда ты должен знать только то, что тебе поручено, а остальное тебе не говорят, и не суй носа дальше этого. Мы и не совали нос. Но не все были в таком положении. Некоторые из нас знали, а некоторые даже принимали участие в решении этих вопросов. Поэтому здесь степень ответственности разная. Я лично готов как член ЦК партии с XVII съезда и как член Политбюро с её XVIII съезда нести свою долю ответственности, если партия найдет нужным привлечь к ответственности тех, кто был в руководстве во времена Сталина, когда допускался произвол". На эти аргументы опять последовала крикливая реакция, в особенности со стороны Ворошилова, Кагановича и Молотова: "Да ты понимаешь, что произойдет?" Ворошилов заявил, что вообще не следует поднимать вопроса о массовых репрессиях. ""Ну кто нас спрашивает?" - повторял он". Оппоненты Хрущёва ссылались и на то, что в отчётном докладе ЦК, уже зачитанном на съезде, о сталинских преступлениях ничего не говорилось; между тем Хрущёв предлагал выступить, по существу, со вторым докладом, во многом дезавуирующим отчётный доклад ЦК.
Ситуация изменилась лишь после того, как Хрущёв, апеллируя к уставным партийным нормам, поставил остальным членам Президиума ультиматум: если не будет решения Президиума по этому вопросу, он выступит перед съездом от своего собственного имени. "Идёт съезд партии,- заявил он.- Во время съезда внутренняя дисциплина, требующая единства руководства среди членов ЦК и членов Президиума ЦК, уже не действует, ибо съезд по значению выше. Отчётный доклад сделан, теперь каждый член Президиума ЦК и член ЦК имеет право выступить на съезде и изложить свою точку зрения, даже если она не совпадает с точкой зрения отчётного доклада". К этому Хрущёв добавил веский нравственный аргумент: "Даже у людей, которые совершили преступления, раз в жизни наступает такой момент, когда они могут сознаться, и это принесёт им если не оправдание, то снисхождение" [1074]. Только после этого им было получено согласие на то, что доклад будет зачитан от имени Президиума ЦК.
Сообщение Хрущёва в начале 90-х годов было фактически подтверждено Кагановичем, который рассказывал Чуеву: "Хрущёв... сказал: я сделаю доклад. Возражали. Возражал я, Молотов, Ворошилов. Не скажу, чтобы мы активно выступали против... Невозможно было. Факты были, факты есть, съезд ждёт... Может, это ошибка наша была. Расколоть съезд не хотели" [1075].
Приняв решение о закрытом докладе в суматохе и спешке, члены Президиума поначалу сошлись на том, что доклад будет носить секретный характер. Как рассказывал Хрущёв летом 1956 года членам делегации итальянской компартии, "мы считали, что доклад не будет опубликован, в противном случае мы бы его построили иначе. Более того, решение поставить этот вопрос было принято не при подготовке к съезду, а в ходе его. Поэтому мы были лишены возможности посоветоваться с братскими партиями и в достаточной степени сбалансировать положительные и отрицательные стороны в отношении Сталина" [1076]. Факты и обобщения, содержавшиеся в докладе, были настолько ошеломляющими для руководителей "братских партий", что, например, Тольятти довёл его содержание до сведения только членов секретариата своего ЦК, остальным деятелям руководства ИКП "были сообщены лишь политические стороны доклада" [1077].
На XX съезде КПСС было принято лишь краткое решение по докладу. Об этом решении, как и о самом закрытом докладе Хрущёва в опубликованных материалах съезда ничего не сообщалось. Тем не менее уже спустя несколько дней после завершения съезда этот доклад стал зачитываться не только в партийных организациях, но и на массовых собраниях с участием комсомольцев и беспартийных.
Естественно, что в этих условиях утечка информации за рубеж была неизбежной. "Секретный" доклад Хрущёва через несколько недель после его зачтения был полностью опубликован за рубежом (в СССР его публикация произошла только в 1989 году). Очень скоро зарубежные журналисты задали вопрос Хрущёву об аутентичности опубликованного на Западе документа. Своим ответом Хрущёв поставил себя в конфузное положение, заявив, что такого документа он не знает, "и пусть на этот вопрос отвечает разведка США". "А как я должен был ответить, если речь шла о секрете?",- комментировал Хрущёв это своё заявление в мемуарах [1078].
Сразу после XX съезда были приняты решения о массовом пересмотре политических дел предшествующих лет и освобождении невинных людей, остававшихся в лагерях и ссылках. 19 марта 1956 года Президиум ЦК КПСС принял постановление о создании 97 комиссий Президиума Верховного Совета для "проверки в местах лишения свободы обоснованности осуждения каждого лица, обвинённого в совершении преступлений политического характера", а также в должностных и хозяйственных преступлениях. Для контроля за деятельностью этих комиссий была создана Центральная комиссия под председательством Аристова. По сообщению Аристова, направленному 17 октября 1956 года в ЦК КПСС, данными комиссиями были рассмотрены дела на 176 325 человек, из которых 100 139 были освобождены, а 42 016 были снижены сроки наказания. Из числа осуждённых за политические преступления на свободу вышли 50 944 человека [1079].
При обсуждении отчёта комиссии Аристова на заседании Президиума ЦК Молотов "возмущался, что много выпустили" [1080]. За год до этого Каганович при обсуждении вопроса о пересмотре ряда фальсифицированных дел бросил реплику Руденко: "Вы сейчас привлекаете к ответственности тех, кто ранее арестовывал, а мы вас будем привлекать к ответственности за то, что освобождаете" [1081].
13 апреля 1956 года было принято постановление Президиума ЦК КПСС "Об изучении материалов открытых судебных процессов". Для этого была создана новая комиссия во главе с Молотовым, в которую вошли Каганович, Ворошилов, Аристов, Фурцева, Шверник, Суслов, Поспелов и Руденко. По словам Аристова, на заседаниях этой комиссии "споры шли самые острые... Позиция Молотова и Кагановича была совершенно определённой и твёрдой с самого первого заседания. Они говорили о том, что процессы эти правильные, что они были в интересах партии, и так должно было быть" [1082].
После рассмотрения представленных Серовым и Руденко документов о применении запрещённых законом методов следствия, грубой фальсификации дел и беззаконных расстрелах многих тысяч людей, Молотов и Каганович начали кое-что признавать. Однако они по-прежнему утверждали, что репрессии были продиктованы "политической целесообразностью". По словам Хрущёва, Молотов "сделал всё, чтобы не допустить серьёзного разбирательства этих дел" [1083]. В итоге Комиссия представила в ЦК КПСС "выводы по рассмотренным материалам". В этом документе говорилось, что "массовые репрессии по государственной линии явились результатом злоупотребления властью со стороны И. В. Сталина, а также пробравшихся в органы НКВД карьеристов и провокаторов, фальсифицировавших дела на честных советских граждан". К этим выводам, фактически не шедшим дальше формулировок доклада Хрущёва на XX съезде, был добавлен явно навязанный Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым "вывод", что "оснований для пересмотра дел в отношении Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Каменева... не имеется, поскольку они на протяжении многих лет возглавляли антисоветскую борьбу, направленную против строительства социализма в СССР" [1084].
Между тем обнародованные Хрущёвым на XX съезде факты, связанные с массовыми репрессиями, вызывали законное недоумение рядовых коммунистов по поводу того, как могут оставаться в составе Президиума ЦК ближайшие приспешники Сталина, разделявшие с ним ответственность за эти репрессии. Как заявляли аппаратчики на июньском Пленуме 1957 года, им пришлось выдерживать "натиск коммунистов, чтобы оправдать Маленкова, Кагановича и Молотова"; "везде, на всех собраниях, без никакой организации этого, требовали персональной ответственности Кагановича, Молотова, Маленкова за искривление революционной законности. Мы спускали это на тормозах, в порядке перестраховки, только сообщали об этих настроениях в информациях ЦК" [1085].
Тем временем Хрущёв с помощью своих сторонников в партийном аппарате и в руководстве МГБ накапливал материалы об участии Молотова, Кагановича и Ворошилова в репрессиях. На заседаниях Президиума ЦК всё чаще стали оглашаться документы с их санкциями на аресты и расстрелы. По этому поводу главные сталинисты заявляли: "Тогда было такое время, что мы могли сделать, тогда самим надо было садиться в тюрьму" [1086].
Хрущёв неоднократно ставил вопрос о возвращении к разбирательству открытых процессов. За несколько дней до последней схватки в Президиуме ЦК он заявил, что "Зиновьева ни за что расстреляли". В ответ на это "Каганович и Молотов подняли резкий шум: позвольте, зиновьевцы были нашими противниками. Но так и не объясняли, за что их объявили врагами народа, за что расстреляли" [1087].
Тогда же Хрущёв прямо заявил об ответственности "ближайших соратников" Сталина за массовые репрессии. "Вот, товарищи, мы рассматриваем материалы, реабилитируем посмертно коммунистов, расстрелянных невинно,- сказал он.- Как же быть с виновниками этих расстрелов, будем ли возвращаться к этому вопросу или будем продолжать замалчивать это перед партией?" [1088]
Особое раздражение Молотова, Кагановича и Ворошилова вызвало заявление Хрущёва перед намечавшейся поездкой членов Президиума ЦК на празднование 250-летия Ленинграда. Хрущёв сказал, что теперь руководители партии впервые едут в Ленинград, чтобы принести ленинградцам радость, а раньше они привозили туда слезы и кровь. При этом он имел в виду прежде всего приезд в Ленинград в 1934 году Сталина, Молотова и Ворошилова для расследования убийства Кирова, вслед за чем десятки тысяч людей были высланы из Ленинграда, а сотни бывших ленинградских оппозиционеров были направлены в ссылку или лагеря.
В свете всего сказанного представляется не лишённым основания заявление Хрущёва на июньском пленуме ЦК 1957 года о том, что Молотов, Каганович, Ворошилов и Маленков планировали его снятие с поста первого секретаря ЦК, а Серова - с поста председателя КГБ, чтобы "захватить органы государственной безопасности, захватить архивы как там, так и в Центральном Комитете партии. Тогда уж никаких их надписей на документах не обнаружишь. А то ведь там на предсмертных письмах невинно приговорённых к смерти людей есть их леденящие кровь надписи, чудовищные приветствия" [1089].
В середине июня Молотов, Каганович, Ворошилов и Маленков, заручившись поддержкой ещё трёх членов Президиума ЦК и тем самым получив "арифметическое большинство", подняли вопрос о снятии Хрущёва с поста первого секретаря ЦК. Наряду с догматическими доводами и нелепыми обвинениями, они ставили Хрущёву в вину и те его качества и действия, которые впоследствии были объявлены проявлениями "субъективизма и волюнтаризма". В ответ Хрущёв и его сторонники делали упор на преступлениях своих оппонентов в годы сталинизма. На заседаниях Президиума Жуков и другие сторонники Хрущёва огласили ряд документов, обличающих Молотова, Кагановича и Ворошилова в "расправе с кадрами". Это вызвало негодование последних, заявивших, что обнародование правды о массовых репрессиях приведёт к гибели революционного движения, непоправимому ущербу партии и даже к её расколу [1090].
Вскоре по требованию "рядовых" членов ЦК был созван внеочередной пленум ЦК для рассмотрения вопроса о сохранении Хрущёва на посту первого секретаря. Этот пленум вылился в суд над "антипартийной группой". Но даже столкнувшись с единодушием ЦК, её члены продолжали доказывать "вредность" обращения к теме Сталина и репрессий. Особенно агрессивно вёл себя Каганович, который кричал на участников пленума и даже пытался дать "теоретическое" обоснование "ущерба", который партия понесёт, по его мнению, в результате дальнейшего разоблачения сталинских преступлений. На требование Жукова: "Давайте говорить об ответственности за преступления, за расстрелы, это самый важный вопрос", Каганович ответил: "Вопрос, который поставлен,- это вопрос политики (Жуков: и уголовный). Его надо рассматривать не под углом зрения 1957 года, а под углом зрения 1937-1938 года. Так требует марксистская диалектика". Руководствуясь подобным толкованием "диалектики", Каганович упрямо твердил: "Мы развенчали Сталина и незаметно для себя развенчиваем 30 лет нашей работы, не желая этого, перед всем миром... Когда вы, товарищи, ворошите это дело, мы вновь начинаем эту волну, эту кампанию, которая немного улеглась, которую партия пережила... Мы не должны поднимать это дело... Я политически подхожу к вопросу, а не юридически. Политически вредна такая постановка вопроса для партии, для государства, для обороны, для внешней политики. Я не могу согласиться с этим" [1091].
Каганович заявил, что воспринял доклад Хрущёва о Сталине "с большой болью. Я любил Сталина и было за что его любить - это великий марксист" [1092]. По поводу зачитанных на пленуме документов, свидетельствовавших о его активной роли в организации террора, Каганович говорил: "были преувеличения, излишества - как говорят, в драке кулаков не считают..." [1093] В связи с упоминаниями о его репрессивной политике на железнодорожном транспорте, Каганович утверждал, что он "защитил сотни тысяч (! - В. Р.) людей, железнодорожников, а часть людей, которые по бумагам казались врагами, мы арестовывали" [1094].
Более сдержанно, но, по сути, в том же духе выступал и Молотов, заявивший, что в вопросе о Сталине "у нас допускалась некоторая неправильность, которую мы должны исправить". По-прежнему превознося заслуги Сталина, Молотов сетовал на то, что в последнее время советская печать "скромно умалчивает о Сталине, как будто эти 30 лет Сталин не играл выдающейся роли в истории нашей партии и Советского государства".
В своё оправдание Молотов зачитал казуистические формулировки из постановления ЦК от 30 июня 1956 года, согласно которым всякое выступление против Сталина "было бы не понято народом, и дело вовсе не в недостатке личного мужества. Ясно, что каждый, кто бы выступил в этой обстановке против Сталина, не получил бы поддержки в народе". В ответ из зала раздался голос: "Вы сочинили [это], чтобы закрыть свои преступления" [1095].
Наиболее чётко поставил точки над i Шепилов, который, не будучи лично замаранным в репрессиях, тем не менее с беспокойством говорил о том, что означает, по существу, обнародование преступлений сталинской клики: "Вы предлагаете, чтобы мы сейчас перед коммунистическими партиями, перед нашим народом сказали: во главе нашей партии столько-то лет стояли и руководили люди, которые являются убийцами, которых нужно посадить на скамью подсудимых. Скажут: какая же это марксистская партия?.. Я говорил и тов. Жукову: те факты, которые он приводит,- это факты, но зачем сейчас это делать, кому от этого польза?" [1096]
Участники "антипартийной группы" недвусмысленно давали понять своим главным оппонентам, что те также разделяют вину за репрессии 1937-1938 годов. Наиболее воинственно выступал во этому поводу Каганович, обвинивший Жукова во "фракционном маневре", поскольку тот "вытащил фамилии двух-трёх человек, которые подписывали документы, а других не упоминает... Топит тех, кого выгодно, и замалчивает других". Рассчитывая распределить вину за злодеяния сталинской клики, так сказать, равномерно на всех руководителей, выживших в годы большого террора, Каганович напоминал, что директивы о репрессиях подписывали все тогдашние члены Политбюро, а во всех республиках и областях действовали тройки во главе с первыми секретарями партийных комитетов. Обратившись с вопросом к Хрущёву: "А Вы разве не подписывали бумаги о расстреле на Украине?", Каганович вслед за этим перенёс удар на Жукова, в связи с чем между ними состоялся примечательный диалог:
Каганович: А что же Вы, товарищ Жуков, будучи командиром дивизии, не подписывали?
Жуков: Ни одного человека не поставил под расстрел.
Каганович: Это проверить трудно... А вы что, не одобряли политику ЦК, политику борьбы с врагами?
Жуков: Борьбы с врагами, но не расстрелов.
Каганович: Мы всех тонкостей не знали (sic! - В. Р.).
Труднее пришлось Хрущёву, который в 1937-1938 годах занимал значительно более высокие посты, чем Жуков. "Все мы одобряли,- признавался Хрущёв.- Я много раз голосовал и клеймил, как предателя, например, Якира... После процесса [генералов] я тоже выступал на собраниях, вызывал против них гнев народа". Такое своё поведение Хрущёв объяснял тем, что верил в правоту обвинений, "так как считал, что вы разобрались, что он враг, а вы обманули наше доверие. А вы членом Политбюро тогда были, вы должны были узнать" [1097].
Во время работы пленума его участники квалифицировали действия Молотова, Кагановича, Маленкова, прежде всего в годы большого террора, не как "ошибки", а как тяжкие преступления, заслуживающие уголовного наказания. "Вы должны нести суровое наказание и, как кровавый человек,- обращался к Маленкову Жегалин,- должны быть не только исключены из партии, но и преданы суду" [1098]. Аналогичные выводы в отношении Кагановича были сделаны в выступлении Полянского, который заявил: "Тов. Каганович занимался всем: металлургией, углем, сельским хозяйством, транспортом, и я должен сказать, что он держался на этих должностях за счёт репрессий и палаческих методов руководства хозяйством... С его рук течет кровь честных людей. Вы десятки тысяч невинных людей расстреляли - и Вы имели моральное право сидеть в Президиуме Центрального Комитета!
Жуков: Ему за решёткой сидеть!
Полянский: Да, ему за решёткой сидеть или за те злодеяния, которые он совершил, больше дать" [1099].
Когда же речь заходила об оценке Сталина и репрессий в целом, формулировки выступавших заметно смягчались. Так, Куусинен говорил, что "вследствие некоторых грубых ошибок Сталина у нас временно получилось частичное отклонение от такого режима, который, согласно учению Ленина, должен осуществляться на диктатуре пролетариата" [1100] (курсив мой.- В. Р.).
Мягкость санкций, которые следовало применить к Молотову, Кагановичу и Маленкову, Жуков обосновывал тем, что не надо "давать врагам пищу". "Для того, чтобы не компрометировать наши руководящие органы, я не предлагаю сейчас судить эту тройку или исключать из партии. Это должно быть достоянием только партии и не должно пока выйти за пределы партии. Здесь, на Пленуме, не тая, мы должны сказать всё, а потом мы посмотрим, что с ними делать". Жуков признавал, что "виноваты и другие товарищи, бывшие члены Политбюро", но заявлял, что "эти товарищи (Хрущёв и Микоян.- В. Р.) своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет, вся наша партия, и я уверен, что мы их будем впредь за их прямоту, чистосердечные признания признавать руководителями" [1101].
Временами взаимные обвинения и самооправдания "вождей" принимали трагикомический характер. И Хрущёв, и его оппоненты, по существу признавали, что их участие в репрессиях было вызвано страхом за собственную шкуру. Когда Хрущёв бросил Ворошилову многозначительную реплику: "И тебе не надо говорить, что не боялся Сталина. Все, кто не боялся, были уничтожены, они уже сгнили, их уже нет", Ворошилов не нашёл ничего лучшего, чем ответить: "Я случайно не сгнил" [1102].
Выходя в критике сталинских преступлений на наиболее болезненно воспринимаемый сталинистами сюжет - убийство Кирова, Хрущёв сказал: "Я и сейчас не верю, что к этому делу имеет отношение Зиновьев... После убийства С. М. Кирова сотни тысяч людей легли на плаху. Зачем это нужно было? Это и сейчас является загадкой, и нужно было бы разобраться. Но разве Молотов разберёт? Нет. Он дрожит перед этим, он боится даже намека по этому вопросу; Каганович в таком же положении" [1103]. Обращаясь к Молотову, Хрущёв заявлял, что "надо вернуться к этому делу (расследованию московских процессов и массовых репрессий 30-х годов.- В. Р.)... В историю этого периода надо внести ясность и показать Ваше лицо" [1104].
Однако в последующие годы, избавившись от своих главных оппонентов, Хрущёв не решился до конца разоблачить сталинские преступления. Факты, приведённые на июньском пленуме, не были обнародованы. Члены "антипартийной группы" не только не были привлечены к суду, но даже были оставлены в партии и получили хотя и третьеразрядные, но всё же руководящие должности.
Правда, была создана новая комиссия по расследованию сталинских преступлений. Импульсом к обнародованию некоторых её выводов послужило обращение в ЦК перед XXII съездом КПСС (1961 год) не угомонившегося Молотова, который обвинил авторов проекта новой Программы КПСС в её "немарксистском характере". Разгневанный этим Хрущёв дал зелёный свет оглашению на съезде некоторых фактов, приводившихся на июньском пленуме ЦК 1957 года. Однако он не решился обнародовать на съезде ни обстоятельства, связанные с убийством Кирова, ни факты, свидетельствовавшие о подлинном характере московских процессов.
Лишь в мемуарах, написанных в конце 60-х годов, Хрущёв признал, что Рыков, Бухарин и другие главные подсудимые московских процессов "заслуживают того, чтобы называться вождями". Тот факт, что в свою бытность первым секретарём ЦК он не довёл дело до пересмотра открытых процессов 30-х годов, он объяснял "двойственностью нашего поведения" и нажимом со стороны руководителей "братских компартий". "Мы опять боялись договорить до конца, хотя не вызывало никаких сомнений, что эти люди невиновны, что они были жертвами произвола. На открытых процессах присутствовали руководители братских компартий, которые потом свидетельствовали в своих странах справедливость приговоров. Мы не захотели дискредитировать их заявления и отложили реабилитацию Бухарина, Зиновьева, Рыкова, других товарищей на неопределённый срок. Думаю, что правильнее было договаривать до конца. Шила в мешке не утаишь!" [1105]
Половинчатость и непоследовательность в разоблачении преступлений сталинской клики явились одним из главных факторов загнивания постсталинистского политического режима, которое привело к его падению в начале 90-х годов.
Приложение II
Статистика жертв массовых репрессий
1.Мифы
На протяжении нескольких десятилетий советская и зарубежная общественность находились под влиянием статистических выкладок, в которых число репрессированных по политическим мотивам в СССР, как правило, завышалось на порядок. При этом кочевавшие из работы в работу статистические данные принадлежали не специалистам - статистикам или демографам, а дилетантам в этой области, умалчивавшим, какими источниками и какой методикой они руководствовались при проведении своих подсчётов.
Завышение численности жертв политических репрессий - явление, и ранее встречавшееся в истории. В повести "Турский священник" Бальзак писал: "Люди иронического склада ума, получили бы, вероятно, немалое удовольствие от тех странных рассуждений, в которые пускались аббат Бирото и мадемуазель Гамар... Кто не рассмеялся бы, слушая, как они утверждают, опираясь на поистине своеобразные доказательства... что более миллиона трёхсот тысяч человек погибло на эшафоте во время революций" [1106]. Персонажи Бальзака, однако, довольствовались обсуждением своих "доказательств" в приватных разговорах, а не тиражировали их на весь мир.
Не то было с современниками сталинских репрессий. Ошеломлённые их невиданным размахом, они публиковали придуманные ими цифры, выдавая их за достоверные. Так, в 1945 году А. Бармин утверждал, что в концентрационных лагерях СССР находится 12 миллионов человек [1107].
Подобные фантастические цифры фигурировали в самиздатовских или "тамиздатовских" произведениях, написанных в 50-60-е годы советскими авторами, особенно теми, кто сам прошёл через лагеря. Так, в романе "Факультет ненужных вещей" Ю. Домбровский писал как о чём-то само собой разумеющемся и не нуждающемся в доказательствах, что в 1937-1938 годах "по самым скромным подсчётам, число заключённых превысило десять миллионов" [1108].
О психологических причинах многократного преувеличения численности населения лагерей самими заключёнными писал в романе "В круге первом" А. Солженицын, отмечавший с известной долей иронии: "Зэки были уверены, что на воле почти не осталось мужчин, кроме власти и МВД". Эти личные представления людей, неоднократно перебрасываемых в различные пересыльные тюрьмы и лагеря и встречавших там огромное количество всё новых лиц, невольно диктовали мифы, бытовавшие среди арестантов. Солженицын писал, что "в тюрьмах вообще склонны преувеличивать число заключённых, и когда на самом деле сидело всего лишь двенадцать-пятнадцать миллионов человек, зэки были уверены, что их двадцать и даже тридцать миллионов" [1109]. Последняя фраза представляла "маленькую хитрость" Солженицына. Она призвана была создать впечатление, будто "объективный" автор, указывающий на преувеличения зэков, сам приводит абсолютно достоверную цифру. Между тем, если зэки называли цифру, завышенную всего в полтора-два раза по сравнению с цифрой, приводимой Солженицыным, то последний завысил свою цифру в 5-6 раз по сравнению с действительным числом заключённых.
Значительный вклад в распространение фальсифицированных статистических данных внёс А. В. Антонов-Овсеенко, проявляющий в своих работах о сталинизме необыкновенную лёгкость в обращении с фактами. В книге "Портрет тирана", вышедшей в 1994 году, он утверждает, что пик репрессий приходился на 1938 год, когда в лагерях находилось 16 млн. заключённых, а несколько выше указывает, что такое же количество лагерников было и в 1933 году [1110]. В книге неоднократно повторяется, что с 1935 по 1940 год было арестовано 19 млн. 840 тыс. чел., из которых 7 миллионов были расстреляны. Чтобы повысить доверие к этим цифрам, Антонов-Овсеенко без тени стеснения заявляет, что они содержались в некой справке КГБ, представленной после XX съезда в ЦК КПСС [1111].
Более близкие к истине, но также завышенные цифры содержатся в недавних публикациях Д. Волкогонова и Р. Медведева. Так, Медведев пишет, что по политическим мотивам только в 1936-1938 годах было арестовано не менее 5 млн. чел. Ещё более странно выглядит его утверждение о том, что "общее число заключённых в СССР 1941-1942 гг. примерно равно числу бойцов действующей армии. И потери людей в это время на Востоке (т. е. в лагерях.- В. Р.) и на Западе (т. е. на фронте.- В. Р.) были также примерно равны" [1112].
В дезинформирование общественности о масштабах сталинских репрессий внёс вклад и Хрущёв, утверждавший в своих мемуарах, что к моменту смерти Сталина в лагерях содержалось около 10 миллионов человек [1113]. Завышение действительной цифры в четыре раза понадобилось ему, очевидно, для того, чтобы значительней представить свою роль в освобождении политзаключённых (которая была бы должным образом оценена современниками и потомками и без этого преувеличения).
Для опровержения подобных "подсчётов" было достаточно привести статистические данные, находившиеся в распоряжении властных структур,- ведь органы ОГПУ-НКВД-МГБ вели тщательный бюрократический учёт численности арестованных, расстрелянных и находившихся в лагерях. Однако лживая, неповоротливая и трусливая правящая бюрократия не пошла на снятие грифа секретности со статистики репрессий даже в первые годы развернувшегося в СССР наступления антикоммунистических сил, которые оперировали фантастическими данными о десятках миллионах жертв "большевистского террора". Противопоставить этим измышлениям достоверные данные горбачёвское руководство решилось лишь на исходе своего правления.
Несмотря на появление в 90-х годах многочисленных публикаций, раскрывающих подлинную численность репрессированных по политическим мотивам, "демократическая" публицистика продолжает оперировать произвольными цифрами, преследуя этим прозрачные политические цели. Так, журналист Ю. Феофанов, "обгоняя" всех своих предшественников-фальсификаторов, в канун президентских выборов 1996 года объявил, что только в 30-е годы от репрессий погибло 16-20 миллионов человек и лишь "один Бог знает, сколько душ загублено советской коммунистической властью" [1114].
2. Численность осуждённых по политическим мотивам
Вскоре после смерти Сталина Президиум ЦК КПСС затребовал от правоохранительных органов данные о численности лиц, осуждённых за "контрреволюционные преступления". В докладной записке, представленной в феврале 1954 года генеральным прокурором СССР Руденко, министром внутренних дел Кругловым и министром юстиции Горшениным, указывалось: с 1921 года по 1 февраля 1954 года по обвинениям в контрреволюционных преступлениях было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания - 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах - 2 369 220, к ссылке и высылке - 765 180 человек. Из этого числа примерно 2,9 млн. человек были осуждены внесудебными органами (коллегией ОГПУ, "тройками" и Особым совещанием), около 900 тыс. человек - судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной коллегией Верховного Суда [1115]. Близкие к этому цифры (3 778 234 репрессированных, в том числе 786 098 расстрелянных) впервые были обнародованы в начале 90-х годов руководящими работниками КГБ [1116].
Следует заметить, что в этих данных присутствует, хотя и в небольшой мере, повторный счёт, поскольку многие политзаключённые, прежде всего из числа оппозиционеров, осуждались за этот период по 2-5 раз.
В 1992 году начальник отдела регистрации и архивных форм Министерства безопасности Российской Федерации сообщил данные, охватывающие все годы Советской власти. Согласно этим данным, за 1917-1990 годы по обвинению в государственных преступлениях и по некоторым другим аналогичным статьям Уголовного кодекса было осуждено 3 853 900 человек, из которых 827 995 чел. были приговорены к высшей мере наказания [1117]. Эти данные также не ставят под сомнение близость к истине данных, содержавшихся в справке 1954 года. Расхождения в численности приговорённых к высшей мере наказания могут быть объяснены тем, что в последнем случае понятие "политзаключённые" толковалось более расширительно ("осуждённые по некоторым другим аналогичным статьям Уголовного кодекса"), а также тем, что часть приговоров к высшей мере наказания не была приведена в исполнение и при пересмотре дел была заменена приговором к длительным срокам лишения свободы.
Динамика политических репрессий была отражена в составленной в 1954 году работниками МВД таблице, характеризующей численность осуждённых по делам, проходившим через органы ВЧК-ОГПУ-НКВД в 1921-1940 годах. Эти данные несколько превышают число осуждённых по собственно политическим делам в 20-е годы, поскольку органы ВЧК-ОГПУ вели в этот период следствие и по некоторым другим видам преступлений, например, экономическим.
Согласно данным таблицы, в 1921 году, когда на части советской территории ещё велись военные действия и насчитывалось немало белогвардейских банд, число осуждённых составило 35,8 тыс. чел. Оно резко упало в последующие два года (6 тыс. в 1922 и 4,8 тыс. в 1923 году), а затем стало расти, достигнув 17,8 тыс. в 1926 и 33,8 тыс. в 1928 году. Последующий, более значительный рост отражает расширение репрессий по отношению к оппозиционерам, беспартийным специалистам и в особенности к крестьянам, дававшим вооружённый отпор чрезвычайным мерам и насильственной коллективизации. По сравнению с 1929 годом (56,2 тыс. чел.) число жертв политических репрессий увеличилось в 1930 году почти вчетверо, достигнув 208 тыс. чел. На протяжении дальнейших трёх лет число репрессированных измерялось также трёхзначными цифрами (180,7; 141,9 и 239,7 тыс. чел.). Уменьшившись в 1934 году в 3 раза по сравнению с 1933 годом, после убийства Кирова оно превысило показатели периода насильственной коллективизации (267,1 тыс. в 1935 и 274,7 тыс. в 1936 году) [1118].
В 1937-1938 годах произошёл качественный скачок, о котором пойдёт речь в разделе 6.
3.Численность лиц, находившихся в местах лишения свободы и в спецпоселениях
Первым источником статистических данных по этому вопросу являются результаты переписи 1937 года (объявленной фальсифицированной и вредительской, поскольку она отражала неблагоприятную картину демографического развития СССР в 30-е годы) и переписи 1939 года. Согласно данным этих переписей, в тюрьмах, лагерях и спецпоселениях содержалось на 1 января 1937 года не менее 1,8 млн. чел., на 21 февраля 1939 года - не менее 2,6 млн. чел. [1119] Из этого числа около миллиона человек составляли спецпоселенцы, т. е. бывшие раскулаченные, подвергнутые депортации. Для этой категории населения в конце 30-х годов было отменено лишение гражданских прав, в результате чего условия жизни в спецпоселениях приблизились к общим по стране.
Более детальные данные содержатся в сводной статистической отчётности ГУЛАГа, докладных записках руководства ГУЛАГа на имя наркомов внутренних дел и докладных записках последних на имя Сталина. Эти данные статистического учёта, проводившегося с бюрократической аккуратностью в недрах самой репрессивной машины, с полным основанием могут быть признаны достоверными. Ведь руководство НКВД не было заинтересовано в преуменьшении численности заключённых - уже потому, что производственные планы лагерей рассчитывались в соответствии с числом находившихся там арестантов.
В 1940 году централизованная картотека ГУЛАГа содержала данные почти на 8 миллионов человек, включая 1) лиц, находившихся в то время в заключении, 2) отбывших свой срок и вышедших на свободу и 3) умерших в лагерях [1120]. В целом же, как следует из архивных материалов ГУЛАГа, за 1921-1953 годы через лагеря прошло примерно 10 млн. чел.
О динамике движения заключённых свидетельствуют данные об их совокупной численности, составлявшиеся на 1 января каждого года. На эту дату в 1930 году в лагерях содержалось 175 тыс., в 1933 году - 334,3 тыс. человек. Численность заключённых в лагерях и исправительно-трудовых колониях составила в 1934 году 510,3 тыс. чел., в 1935 году - 965,7 тыс., в 1936 - 1296 тыс., в 1937 - 1196 тыс., в 1938 году - 1882 тыс., в 1939 - 1672 тыс., в 1940 году - 1660 тыс. чел. [1121]
Таким образом, даже в годы великой чистки численность заключённых не превышала одного процента населения страны. Эта доля в 2-3 раза больше соответствующего показателя в 1994 году, когда в тюрьмах, исправительно-трудовых и воспитательных колониях Российской Федерации содержалось более 600 тыс. заключённых.
До начала сталинских репрессий численность заключённых была намного ниже. В сентябре 1923 года в РСФСР насчитывалось 79 947 заключённых, из которых 4,8 % (т. е. около 4 тыс. человек) были осуждены за государственные преступления [1122]. Эти показатели свидетельствуют о наступлении гражданского мира и резком снижении общеуголовной преступности в стране, только что вышедшей из семилетнего периода войн.
В 1926 году в местах заключения Российской Федерации содержалось 97,3 тыс. осуждённых, что составляло немногим более 0,1 процента от численности населения РСФСР (92,8 млн. чел.) [1123]. Эта доля примерно впятеро ниже соответствующего показателя в США нынешнего времени.
К началу войны численность заключённых в лагерях и колониях ГУЛАГа составила 2,3 млн. чел. (рост за 1940-1941 годы произошёл в результате репрессий на территориях, присоединённых в 1939-1940 годах к СССР, и введения уголовного наказания за прогулы и иные нарушения трудовой дисциплины).
С начала войны по декабрь 1944 года в лагеря прибыло 2550 тыс. чел. и убыло из лагерей 3440 тыс. чел [1124]. Снижение числа заключённых объясняется главным образом тем, что на укомплектование Красной Армии были направлены сотни тысяч человек, досрочно освобождённых (в основном из числа осуждённых за прогулы, бытовые и незначительные должностные и хозяйственные преступления). Только в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 24 октября 1941 года из мест заключения было освобождено 600 тыс. чел., из которых 175 тыс. были мобилизованы в Красную Армию [1125]. Вместе с тем в годы войны было в основном прекращено освобождение отбывших срок заключения троцкистов и других лиц, осуждённых "за особо тяжкие государственные преступления".
После окончания войны численность заключённых стала вновь расти. За всё время существования ГУЛАГа максимальное число заключённых (2561 тыс. чел.) падает на 1950 год [1126]. На тот же год приходится и наибольшее число лиц, находившихся в местах частичного лишения свободы,-около 3 млн. чел. К этому контингенту, включавшему спецпоселенцев, ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных, относились в основном народы, депортированные в годы войны.
Среднемесячное количество заключённых в тюрьмах колебалось от 350,5 тыс. в январе 1939 года (максимальная цифра) до 155,2 тыс. в январе 1944 года (минимальная цифра) [1127].
4. Смертность заключённых
За период с 1 января 1934 года по 31 декабря 1947 года в лагерях умерло 962,1 тыс. человек. В 1937-1938 годах число умерших составляло 5,5-5,7 %, в 1939 году - 3,29 % от годового контингента заключённых. В абсолютных цифрах число умерших составило в 1937 году - 25,4 тыс. чел., в 1938 году - 90,5 тыс., в 1939 году - 50,5 тыс., в 1940 году - 46,7 тыс. человек. Особенно высокой смертность была в 1941-1943 годах, когда умерло 516 тыс. чел. Пик смертности (248,9 тыс. чел.) пришёлся на 1942 год [1128].
5. Численность политических заключённых в лагерях
В предыдущих разделах приводились данные обо всей численности заключённых, включая осуждённых за насильственные, корыстные, должностные, хозяйственные и иные преступления. Численность заключённых, которые были, осуждены по обвинению в контрреволюционных (государственных, политических) преступлениях, составляла (по состоянию на 1 января каждого года) в 1934 году 135,2 тыс. человек, в 1935 году - 118,3, в 1936 году - 105,9, в 1937 году - 104,8, в 1938 году - 185,3, в 1939 году - 454,4 тыс. чел. На протяжении 1940-1941 годов она оставалась примерно на том же уровне, что и в 1939 году, затем упала до 268,9 тыс. в 1944 году и вновь поднялась до 579 тыс. в 1950 году [1129].
Часть репрессированных по политическим мотивам была осуждена по уголовным статьям. В то же время по 58 статье нередко осуждались уголовники, преступные действия которых квалифицировались как вредительство, диверсии, саботаж и т. д. С учётом этих обстоятельств наиболее серьёзный исследователь статистики сталинских репрессий В. Н. Земсков считает, что "соотношение между политическими и уголовниками весьма относительно, но в принципе оно соответствовало реальному составу заключённых ГУЛАГа" [1130].
Одна из наиболее грязных сталинских амальгам состояла в том, что после войны борцы со сталинизмом и невинно осуждённые оказались объединены в одну категорию государственных преступников с власовцами, полицаями, карателями и другими приспешниками оккупантов, т. е. коллаборационистами, которые были сурово наказаны не только в СССР, но и в других странах, освобождённых от фашизма.
6. Численность репрессированных в годы великой чистки
Данные о количестве репрессированных в 1937-1938 годах не были рассекречены вплоть до начала 90-х годов. Единственное, на что решился в этом плане Хрущёв,- это сообщить на XX съезде о том, что число арестованных по обвинению в контрреволюционных преступлениях увеличилось в 1937 году в 10 раз по сравнению с 1936 годом [1131].
Впервые данные о числе жертв великой чистки были приведены на июньском пленуме ЦК 1957 года, где сообщалось, что в 1937-1938 годах было арестовано свыше полутора миллионов человек, из которых 681 692 чел. были расстреляны [1132]. Более точные данные о числе арестованных (1 372 329 человек) содержались в справке председателя Комиссии Президиума ЦК Шверника, составленной в начале 1963 года [1133].
Таким образом, около трети актов политических репрессий, осуществлённых за все годы Советской власти, приходится на эти два страшных года.
Ещё более поразительной выглядит динамика приговорённых к высшей мере наказания (по делам ВЧК-ОГПУ-НКВД). За 7 лет нэпа (1922-1928 годы) их численность составила 11 271 чел. В 1930 году число расстрелянных увеличилось до 20 201 чел. и затем стало снижаться, составив 10 651 чел. в 1931 году и 9 285 чел. за пять последующих лет (1932-1936 годы). В 1936 году по политическим обвинениям было расстреляно 1 118 человек. В 1937 году число расстрелянных увеличилось по сравнению с предшествующим годом в 315 раз (!), составив 353 074 чел. Почти такое же количество расстрелянных (328 618 чел.) пришлось на 1938 год, вслед за чем этот показатель резко упал, составив 4 201 чел. за 1939 и 1940 годы [1134].
Число расстрелянных в 1937-1938 годах более чем в 7 раз превышает число расстрелянных за остальные 22 года господства сталинизма (за 1930-1936 и 1939-1953 годы было расстреляно 94 390 человек [1135]). Масштабы государственного террора в годы великой чистки не имеют аналога в человеческой истории.
7. Статистика реабилитаций
К 1954 году в тюрьмах и лагерях находилось 467 946, а в ссылке - 62 462 осуждённых за контрреволюционные преступления [1136]. В результате досрочного освобождения и реабилитации лиц, относящихся к этой категории, на начало 1959 года оставалось в местах заключения 11 тыс. чел., осуждённых по политическим мотивам [1137].
За 1954-1961 годы было реабилитировано (в том числе посмертно) 737 182 человек и отказано в пересмотре дел 208 448 осуждённым [1138]. Реабилитация, хотя и более медленными темпами, продолжалась в 60-80-е годы.
Новый этап реабилитации начался на третьем году "перестройки". За 1987-1989 годы было реабилитировано 838 630 человек и отказано в реабилитации 21 333 лицам. К последней группе относились изменники родины и каратели времен Отечественной войны, участники и пособники националистических бандформирований и бывшие работники административных органов, уличенные в фальсификации уголовных дел. К моменту распада Советского Союза в его республиках остались нерассмотренными около 1,5 млн. следственных дел [1139].
Таким образом, статистика реабилитаций совпадает с цифрами, приведёнными в разделе 5.
8. Численность репрессированных членов партии
В 1991 году ответственный работник КПК при ЦК КПСС Катков сообщил, что среди лиц, репрессированных в 1937-1938 годах, было 116 885 коммунистов [1140]. Эта цифра представляется явно заниженной по крайней мере по двум причинам.
Во-первых, значительная часть репрессированных в те годы была исключена из партии перед арестом. Типичной была картина, описанная А. Мильчаковым: в преддверии ареста коммуниста членов его партийной организации вызывали в райком и говорили: "Его надо исключить из партии, а то он будет арестован с партбилетом" [1141]. Поэтому в следственных делах и приговорах такие люди проходили как беспартийные.
Во-вторых, среди репрессированных были сотни тысяч людей, исключённых из партии во время предыдущих партийных чисток. На февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года Сталин сообщил, что в стране насчитывается 1,5 миллиона исключённых из партии с 1922 года. При этом в некоторых регионах и на многих предприятиях число исключённых превышало число членов партии. Например, на Коломенском паровозостроительном заводе на 1400 членов партии приходилось 2 тыс. бывших коммунистов [1142]. Естественно, что на эту категорию и в особенности на лиц, исключённых за участие в оппозициях, было обращено особое внимание органов НКВД.
Близкими к истине представляются цифры, приведённые А. Д. Сахаровым в статье "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". Здесь отмечалось, что в 1936-1939 годах было арестовано более 1,2 млн. коммунистов, что составило половину общей численности партии. Из них, по данным Сахарова, вышло на свободу 50 тыс. чел., остальные были расстреляны (600 тыс. чел.) или погибли в лагерях [1143].
Более детальное представление о численности репрессированных коммунистов может дать сопоставление данных партийной статистики. На момент проведения XVII съезда (февраль 1934 года) в партии насчитывалось 1 872 488 членов и 935 298 кандидатов, на момент проведения XVIII съезда (март 1939 года) 1 588 852 членов и 888 814 кандидатов [1144]. Если бы в 1934-1938 годах не было массовых партийных чисток и репрессий, а все кандидаты были переведены в члены партии, то в партии к XVIII съезду насчитывалось бы около 2,8 млн. членов (поправки на естественную смертность не могут быть значительными, так как в 1934 году примерно 90 процентов членов партии и почти 100 процентов кандидатов составляли люди в возрасте до 50 лет). Кроме того, приём в партию, прекращённый в 1933 году, был возобновлен с 1 ноября 1936 года. С этого времени и до марта 1939 года членами партии стали сотни тысяч человек, не состоявших к XVII съезду в кандидатах. Поскольку же основная часть лиц, исключённых из партии в 1933-1938 годах, была подвергнута политическим репрессиям, нетрудно прийти к выводу, что коммунисты составляли, по самым минимальным подсчётам, более половины жертв большого террора.
В некоторых регионах потери коммунистов в процентном выражении были выше, чем в целом по стране. Так, в компартии Украины число членов партии сократилось с 456 тыс. в 1934 году до 286 тыс. в 1938 году, т. е. почти на 40 % [1145].
Приведённые данные показывают справедливость мысли Троцкого: "Для установления того режима, который справедливо называется сталинским, нужна была не большевистская партия, а истребление большевистской партии" [1146].
Этот тезис подтверждается и судьбой тех коммунистов, каким удалось выжить в сталинских тюрьмах и лагерях. Как замечал А. Д. Сахаров, "только единицы из числа реабилитированных были допущены к работе на ответственных должностях, ещё меньше смогли принять участие в расследовании преступлений, свидетелями и жертвами которых они были" [1147]. Между тем ко времени реабилитации многие коммунисты, занимавшие в прошлом ответственные посты, не были старше тогдашних партийных бонз. Например, бывший генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ А. Мильчаков, реабилитированный в 1955 году, был на год моложе Суслова и на четыре года моложе Пельше. Естественно было бы ожидать, что этому человеку, обладавшему большим политическим опытом, будет предоставлена ответственная работа в партийном или государственном аппарате. Между тем Мильчаков после реабилитации был отправлен на пенсию, тогда как Суслов и Пельше продержались у власти ещё 25 лет. "Новобранцы 1937 года", занимавшие в 50-х годах ключевые аппаратные посты, не были склонны поступиться и малой толикой своей власти в пользу большевиков, освобождённых из тюрем и лагерей.
Примечания
1
Твардовский А. Поэмы. М., 1988. С. 327-330.
2
Правда. 1995. 17 мая.
3
Правда. 1995. 24 мая.
4
Гете И. В. Избранные сочинения по естествознанию. М., 1957. С. 393.
5
Бюллетень оппозиции. 1932. Љ 23. С. 9.
6
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 49-50.
7
Труд. 1992. 4 июня.
8
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 81.
9
Труд. 1992. 4 июня ; Реабилитация. С. 13.
10
Сопротивление в ГУЛАГе. Воспоминания. Письма. Документы. М., 1992. С. 115, 120, 127.
11
Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995. С. 71.
12
Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М., 1996. С. 189-191.
13
Под харбинцами имелись в виду лица, добровольно вернувшиеся в СССР после продажи Советским правительством Японии Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД).
14
Московские новости. 1992. 27 июня. С. 19.
15
Кислицын С. А. Сказавшие "Нет" (Эпизоды из истории политической борьбы в советском обществе в конце 20-х - первой половине 30-х гг.). Ростов-на-Дону, 1992. С. 62.
16
Сопротивление в ГУЛАГе. С. 118.
17
Там же. С. 119.
18
Так это было. Т. I. M., 1993. С. 86.
19
Вопросы истории. 1994. Љ 4. С. 65.
20
Даугава. 1989. Љ 12. С. 118-119.
21
Даугава. 1989. Љ 4-12.
22
Так это было. Т. III. С. 283.
23
Белая книга о депортации корейского населения в 30-40-е годы. Кн. I. М., 1992. С. 32-36.
24
Вопросы истории. 1994. Љ 5. С. 141.
25
Правда. 1937. 23 апреля.
26
Белая книга о депортации корейского населения в 30-40-е годы. Кн. I. С. 64.
27
Известия. 1992. 10 июня.
28
Вопросы истории. 1994. Љ 5. С. 144 ; Так это было. Т. III. С. 277.
29
Так это было. Т. I. С. 87, 96-97.
30
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 21.
31
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 633. Л. 3-4.
32
Там же. Л. 32-37.
33
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 634. Л. 21-23.
34
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М., 1971. С. 306.
35
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 633. Л. 125-126, 132-133.
36
Там же. Л. 42, 62.
37
Там же. Л. 65-68.
38
Там же. Л. 165-166, 184.
39
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 634. Л. 166.
40
Там же. Л. 183.
41
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 636. Л. 98-100.
42
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 782. Л. 79, 98.
43
КПСС в резолюциях и решениях ... Т. 5. М., 1971. С. 304-312.
44
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 2.
45
Сталинское Политбюро в 30-е годы. М., 1995. С. 164.
46
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 640. Л. 1-3.
47
Известия. 1992. 10 июня.
48
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 162.
49
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 994. Л. 55.
50
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 160-162.
51
Там же. С. 164.
52
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 633. Л. 171-172, 186.
53
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 166-167.
54
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 995. Л. 4.
55
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 640. Л. 1-3.
56
Авторханов А. Технология власти. М., 1991. С. 310.
57
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. СПб., 1991. С. 282.
58
Хотя в печати сообщалось, что Енукидзе, равно как и Шеболдаев, вместе с пятью другими обвиняемыми были расстреляны по приговору суда, состоявшегося в декабре 1937 года, оба они были расстреляны двумя месяцами ранее.
59
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 73. С. 15.
60
Заря Востока. 1937. 27 мая ; Правда. 1937. 5 июня.
61
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 9.
62
Правда. 1988. 7 октября.
63
Кислицын С. А. Сказавшие "Нет". С. 46- 56.
64
 
Trotsky Archives. Houghton Library. The Harvard University. (Далее - Архив Троцкого). Љ 15865. С. 39.
65
Архивы раскрывают тайны... М., 1991. С. 240-241.
66
Источник. 1994. Љ 6. С. 95.
67
Раковский X. Не должно быть никакой пощады! // Правда. 1936. 27 августа.
68
Чернявский Г. И., Станчев М. Г. В борьбе против самовластия. Х. Г. Раковский в 1927-1941 гг. Харьков, 1993. С. 275.
69
Судебный отчёт по делу "антисоветского право-троцкистского блока". М., 1938 (далее - Процесс право-троцкистского блока). С. 282-283.
70
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 239.
71
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 14.
72
Процесс право-троцкистского блока. С. 379-380.
73
Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 12.
74
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 11-12.
75
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 989. Пункт 39.
76
Процесс право-троцкистского блока. С. 687.
77
Бухарин Н. И. Тюремные тетради. Т. I. M., 1996.
78
Бухарин Н. И. Времена. М., 1994.
79
Бухарин Н. И. Тюремные тетради. Т. II. М., 1996.
80
Некоторые стихи опубликованы во втором томе "Тюремных тетрадей".
81
Источник. 1993/0. С. 23-25.
82
Бухарин Н. И. Тюремные тетради. Т. I. С. 5.
83
Процесс право-троцкистского блока. С. 166, 170, 351.
84
Там же. С. 37-38.
85
Там же. С. 51-52.
86
Там же. С. 50, 54, 58.
87
Там же. С. 53.
88
Там же. С. 70, 72.
89
Там же. С. 143-144.
90
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 13.
91
Процесс право-троцкистского блока. С. 146.
92
Там же. С. 261, 270, 275.
93
Там же. С. 268, 277.
94
Последние новости. 1938. 12 марта.
95
Процесс право-троцкистского блока. С. 331.
96
Там же. С. 334-335, 358, 369, 374-376.
97
Эти слова были опущены в газетном отчёте и восстановлены в полном стенографическом отчёте о процессе после того, как присутствовавшие на суде иностранные журналисты привели их в своих корреспонденциях с процесса.
98
Процесс право-троцкистского блока. С. 377-378.
99
Там же. С. 110-113, 117-118.
100
Там же. С. 343.
101
Там же. С. 342-344, 384.
102
Там же. С. 173, 332, 361, 365, 385.
103
Там же. С. 367.
104
Там же. С. 124.
105
Там же. С. 344-346.
106
Там же. С. 340-341.
107
Там же. С. 341-342.
108
Там же. С. 348.
109
Там же. С. 74, 81, 163-164, 373, 503, 504.
110
Там же. С. 153-154, 355-357.
111
Чуев Ф. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М., 1992. С. 138.
112
Правда. 1924. 3 января.
113
Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 100-101.
114
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. М., 1994. С. 270.
115
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 76.
116
Процесс право-троцкистского блока. С. 404.
117
Там же. С. 414.
118
Там же. С. 398, 420.
119
Там же. С. 338, 421, 685.
120
Там же. С. 418, 420, 421.
121
Там же. С. 429.
122
Там же. С. 393.
123
Там же. С. 393-395, 409-410.
124
Там же. С. 404, 684.
125
Там же. С. 433-439.
126
Там же. С. 440.
127
Там же. С. 442-445.
128
Там же. С. 446, 447.
129
Процесс право-троцкистского блока. С. 577.
130
Там же. С. 688.
131
Там же. С. 681.
132
Там же. С. 682
133
Там же. С. 680.
134
Федотов Г. П. Полное собрание статей в шести томах. Т. IV. Париж, 1988. С. 181-182.
135
Последние новости. 1938. 12 марта.
136
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 238-239.
137
Федотов Г. П. Полное собрание статей. Т. IV. С. 182.
138
Известия. 1992. 2 сентября.
139
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 9.
140
Бюллетень оппозиции. 193 7. Љ 56-57. С. 2-3.
141
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 9.
142
Процесс право-троцкистского блока. С. 610.
143
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 121-122.
144
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 73.
145
Правда. 1937. 4 апреля.
146
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 9.
147
Там же. С. 10.
148
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 73-74.
149
Такой вывод был фактически сделан, но не разъяснён в 1988 году комиссией Политбюро, реабилитировавшей всех подсудимых процесса "право-троцкистского блока", за исключением Ягоды.
150
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 12.
151
Процесс право-троцкистского блока. С. 466-469.
152
Там же. С. 509.
153
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 254.
154
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 10-11.
155
Реабилитация. С. 239-240.
156
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 29.
157
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 4-5.
158
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 74.
159
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 306.
160
Поварцов С. Причина смерти - расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля. М., 1996. С. 109.
161
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 75.
162
Процесс право-троцкистского блока. С. 62-63, 512.
163
Там же. С. 470, 484, 496, 507, 513.
164
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 75.
165
Там же. С. 74-75.
166
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 307.
167
Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 76.
168
Процесс право-троцкистского блока. С. 294, 309.
169
Там же. С. 189.
170
Последние новости. 1938. 12 марта.
171
Процесс право-троцкистского блока. С. 204.
172
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 13.
173
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 259.
174
Процесс право-троцкистского блока. С. 576.
175
Там же. С. 455.
176
Там же. С. 494.
177
Реабилитация. С. 238.
178
Процесс право-троцкистского блока. С. 546-547.
179
Там же. С. 85-86.
180
Там же. С. 147.
181
Там же. С. 129-130.
182
Там же. С. 484.
183
Федотов Г. П. Полное собрание статей. Т. IV. С. 182-183.
184
 
Sedova N. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 233-235.
185
Процесс право-троцкистского блока. С. 310, 315.
186
 
Там же. С. 47, 61.
187
 
Broue P. Party Opposition to Stalin (1930-1932) and the First Moscow Trial // Essays on Revolutionary Culture and Stalinizm. Slavica Publishers, 1986. P. 108.
188
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. СПб., 1991. С. 264-265.
189
Социалистический вестник. 1937. Љ 3. С. 3.
190
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 248.
191
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 4.
192
Процесс право-троцкистского блока. С. 276.
193
Там же. С. 238.
194
Там же. С. 240.
195
Там же. С. 234-235.
196
Там же. С. 56.
197
 
Там же. С. 501, 506.
198
 
Sedova N. I. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 232.
199
Процесс право-троцкистского блока. С. 61.
200
Там же. С. 250.
201
Там же. С. 63,
202
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 19.
203
Процесс право-троцкистского блока. С. 116.
204
Там же. С. 97.
205
Там же. С. 188-189.
206
Там же. С. 295, 298-299.
207
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 270.
208
Процесс право-троцкистского блока. С. 296-298.
209
Там же. С. 595.
210
Известия. 1938. 9 марта.
211
Цит. по: Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 158.
212
Правда. 1931. 2 июля.
213
Известия. 1933. 4 марта.
214
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 5.
215
Процесс право-троцкистского блока. С. 59-60, 63.
216
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 6-7.
217
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 300.
218
Там же. С. 297.
219
Строгович M. С. Уголовный процесс. М., 1936. С. 44.
220
Большая Советская Энциклопедия. Т. 23. М., 1931. Стлб. 31.
221
Там же. Т. 47. М., 1940. Стлб. 13.
222
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 54-55. С. 4.
223
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 3.
224
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 295-296.
225
Процесс право-троцкистского блока. С. 269.
226
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 294.
227
Там же. С. 300.
228
Трифонов Ю. Собр. соч. Т. 4. М., 1987. С. 23-24.
229
Реабилитирован посмертно. М., 1988. С. 187.
230
Трифонов Ю. Собр. соч. Т. 4. С. 24.
231
Ваксберг А. Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. М., 1992. С. 100-105.
232
Гнедин Е. Выход из лабиринта. М., 1994. С. 36-37.
233
Авдеенко А. Наказание без преступления. М., 1991. С. 189-190.
234
Правда. 1938. 3 марта.
235
Правда. 1938. 6 марта.
236
Процесс право-троцкистского блока. С. 551.
237
Там же. С. 654.
238
Там же. С. 642.
239
Там же. С. 674-676.
240
Там же. С. 671, 674.
241
 
Реабилитация. С. 240.
242
 
Ponomarev B. N. The Plot against the Soviet Union and World Peace. M., 1938 (брошюра была издана также на немецком, французском и испанском языках).
243
Цит. по Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим. М., 1995. С. 246-247.
244
Литературная газета. 1988. 14 сентября.
245
Цит. по: Иностранная литература. 1988. Љ 4. С. 166.
246
Чернявский Г. И., Станчев М. Г. В борьбе против самовластия. Харьков, 1993. С. 304-305.
247
Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 9.
248
Там же. С. 9-10.
249
Там же. С. 11.
250
Там же. С. 10-11.
251
Там же. С. 8.
252
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 3.
253
Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 9.
254
Там же. С. 6-7.
255
Дан Ф. Новая бойня в Москве. У последней черты // Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 4.
256
Федотов Г. П. Полное собрание статей в шести томах. Т. IV. С. 185.
257
Там же. С. 180.
258
Цит. по: Чернявский Г. И., Станчев М. Г. В борьбе против самовластия. С. 286.
259
Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 7.
260
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 1-2.
261
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 249.
262
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 1.
263
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 64. С. 14.
264
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 3.
265
Там же. С. 4.
266
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 255.
267
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. М., 1990. С. 268.
268
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 12.
269
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 203.
270
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 8.
271
Там же. С. 12.
272
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 3.
273
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 274.
274
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 1.
275
Там же.
276
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 5.
277
Реабилитация. С. 27.
278
Там же. С. 24.
279
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 41.
280
Шелестов Д. Время Алексея Рыкова. М., 1990. С. 296.
281
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 56-57.
282
Там же. С. 56.
283
Вопросы истории. 1991. Љ 12. С. 63.
284
Датт, Р. Палм. Проблемы современной истории. М., 1965. С. 46.
285
Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам. Москва. 1962. М., 1964. С. 298.
286
Поспелов П. Борьба Бухарина и Рыкова против Ленина и партии (Исторический обзор) // Правда. 1937. 13 марта.
287
Критике исторических версий Васецкого и Волкогонова, сопоставимых по своей произвольности и фантастичности с продуктами сталинской школы фальсификаций, посвящены мои статьи ""Троцкизм". К истории проблемы" (Литературное обозрение. 1991. Љ 8) и "Volkogonov's Trotsky" (IV International. 1994. Љ 1).
288
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 4.
289
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 2.
290
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 4.
291
Косолапов Р. Слово товарищу Сталину. М., 1995. С. 313.
292
Там же. С. 311.
293
Косолапов Р. "Оттепель" дала распутицу // Правда России. 1996. 15 февраля.
294
Правда. 1938. 28 октября.
295
Известия. 1992. 10 июня.
296
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 265.
297
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 424.
298
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 55.
299
Исторический архив. 1994. Љ 6; 1995. Љ 2-6.
300
Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. С. 291.
301
Вопросы истории КПСС. 1964. Љ 2. С. 19.
302
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 88.
303
Реабилитация. С. 258.
304
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. М., 1962. Т. III. С. 152.
305
Реабилитация. С. 13, 39 ; Источник. 1995. Љ 1. С. 124.
306
Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. М., 1991. Кн. 1. С. 522.
307
Известия. 1992. 10 июня.
308
Красноярский рабочий. 1937. 8-10 сентября; 20 декабря.
309
Известия. 1992. 10 июня.
310
Бармин А. Отрывки из воспоминаний. Архив Троцкого. Љ 15865. С. 53.
311
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 203-204.
312
Там же. С 201.
313
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 50.
314
Вопросы истории. 1990. Љ4. С. 70-71.
315
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. II. С. 404.
316
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 82.
317
Пленум ЦК КПСС 10-15 февраля 1964 г. Стенографический отчёт. М., 1964. С. 548.
318
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 415.
319
Там же. С. 410.
320
Там же. С. 410-411.
321
Там же. С. 422-423.
322
Там же. С. 414-415.
323
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 67.
324
Ларина A. M. Незабываемое. М., 1989. С. 300.
325
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 85.
326
Там же. С. 87.
327
Молотов В. М. К двадцатилетию Октябрьской революции. Доклад на торжественном заседании в Большом театре 6 ноября 1937 года. М., 1937. С. 38.
328
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 428.
329
Там же. С. 356.
330
Там же. С. 428-430.
331
Там же. С. 440.
332
Там же. С. 401.
333
Там же. С. 206-207.
334
Там же. С. 301-302.
335
Там же. С. 401.
336
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 80.
337
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 416.
338
Там же. С. 407.
339
Там же. С. 402.
340
Марксист. 1994. Љ2. С. 113-115.
341
Правда-5. 1995. Љ 12. С. 9.
342
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 77.
343
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 20-21.
344
Советское государство и революция права. 1930. Љ 1. С. 9.
345
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 53-54 ; Вопросы истории. 1995. Љ 1. С. 11.
346
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 5. С. 99-101.
347
Там же. С. 99.
348
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 10.
349
Там же. С. 8.
350
Московская правда. 1989. 10 января.
351
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 51.
352
Московская правда. 1989. 10 января.
353
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 70.
354
Медведев Р. А. Они окружали Сталина. М., 1990. С. 140.
355
Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. С. 64-65.
356
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. III. С. 153.
357
Москва. 1964. Љ 6. С. 49-50.
358
Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. С. 68-69.
359
Московская правда. 1989. 10 января.
360
Вопросы истории. 1995. Љ 1 С. 8-9.
361
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 5. С. 102.
362
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 193.
363
Там же. С. 27.
364
Там же. С. 89, 105.
365
Там же. С. 138-139.
366
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 68.
367
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 276.
368
Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 28.
369
Они не молчали. М., 1991. С. 377.
370
Реабилитация. С. 299 ; Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 28-29.
371
Коммунист. 1990. Љ 17. С. 70.
372
Там же.
373
Они не молчали. С. 380.
374
Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 29.
375
Исторический архив. 1995. Љ 3. С 87.
376
Вопросы истории. 1996. Љ 7. С. 104.
377
Исторический архив. 1994. Љ 1. С 18.
378
Исторический архив. 1991 Љ 3. С 88.
379
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 71.
380
Ян Гамарник. М., 1978. С. 130.
381
Медведев Р. А. Они окружали Сталина. С. 183.
382
Правда. 1937. 21 декабря.
383
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. II. С. 214.
384
XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. М., 1956. T. I. С. 302.
385
Там же. С. 325.
386
Там же. С. 326.
387
Источник. 1994. Љ 3. С. 74.
388
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 78.
389
Знамя. 1989. Љ 6. С. 95.
390
Там же. С. 75.
391
Реабилитация. С. 55-56.
392
Некрасов В. Ф. Тринадцать "железных" наркомов. М., 1995. С. 200-201.
393
Ларина A. M. Незабываемое. С. 224-225.
394
Вопросы истории. 1988. Љ 9. С. 126.
395
Правда. 1938. 22 января.
396
Яковлев А. Цель жизни. М., 1969. С. 509.
397
Вопросы истории. 1993. Љ 8. С. 80.
398
Вопросы истории. 1991. Љ 12. С. 62-63.
399
Вопросы истории. 1990. Љ. 5. С. 64.
400
Там же. С. 58.
401
Там же. С. 47, 51.
402
Там же. С. 61.
403
Правда-5. 1995. Љ 25. С. 11.
404
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 63.
405
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 86-87.
406
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 48-49.
407
Хлевнюк O. B. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 225.
408
Эренбург И. Собрание сочинений в девяти томах. Т. 9. М., 1967. С. 183.
409
Берия: конец карьеры. М., 1991. С. 367.
410
Там же. С. 378-379.
411
Там же. С. 374.
412
Там же. С. 316.
413
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 86.
414
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. T. I. С. 297.
415
Там же. Т. II. С. 214.
416
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 23.
417
Там же. С. 22.
418
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 23.
419
Михаил Кольцов, каким он был. М., 1989. С. 100-102.
420
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 13.
421
Медведев Р. А. Они окружали Сталина. С. 187.
422
Бюллетень оппозиции. 1933. Љ 33. С. 2.
423
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 1. С. 150, 154.
424
Октябрь. 1992. Љ 8. С. 158-159.
425
Реабилитация. С. 39.
426
Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. С. 240.
427
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 167-168.
428
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 86.
429
Реабилитация. С. 36, 37.
430
Вопросы истории. 1990. Љ 3. С. 79.
431
КПСС в резолюциях и решениях. Т. 2. М., 1970. С. 220-221.
432
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 108.
433
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 463.
434
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 87.
435
Биневич А., Серебрянский З. Андрей Бубнов. М., 1964. С. 78-79.
436
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 157-158.
437
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 630. Л. 4.
438
Там же. Л. 51.
439
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 640. Л. 104.
440
Вопросы истории. 1995. Љ 4. С. 144.
441
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 12. С. 86.
442
Реабилитация. С. 83.
443
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 70.
444
Вопросы истории. 1990. Љ 3. С. 70.
445
Это брошенное мимоходом замечание выступает свидетельством как острого страха сталинской клики перед изданием Троцкого, выходившим в далёкой Франции мизерным тиражом, так и того, что это издание просачивалось в СССР и в 1937 году.
446
Авдеенко А. Наказание без преступления. С. 171-172.
447
Там же. С. 182-183.
448
Там же. С. 183.
449
Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. С. 109-170, 172-174.
450
Октябрь. 1992. Љ 8. С. 158-159.
451
Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 65-66.
452
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 86.
453
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 81.
454
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 52.
455
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. М., 1994. С. 154.
456
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 4.
457
Бюллетень оппозиции. 1935. Љ 66-67. С. 21.
458
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 140-141.
459
Казённый оптимизм // Правда. 1937. 5 января.
460
Правда. 1937. 29 марта.
461
Октябрь. 1994. Љ 11. С. 159.
462
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 251-252.
463
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 5.
464
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 154.
465
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 20-21.
466
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 70. С. 11-13.
467
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 40.
468
Огонёк. 1989. Љ 28. С. 31.
469
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 2.
470
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 5.
471
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 2.
472
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 211.
473
Там же. С. 250.
474
Там же. С. 210.
475
Петров Ю. Партийное строительство в Советской Армии и Флоте. М., 1964. С. 312.
476
Архив Троцкого. Љ 15865. С. 12.
477
Реабилитация. С. 299.
478
Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 29, 30.
479
Реабилитация. С. 299.
480
Вопросы истории КПСС. 1991. Љ 6. С. 23.
481
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 1. С. 188.
482
Вопросы истории. 1991. Љ 6. С. 30.
483
Коммунист. 1996. Љ 17. С. 73.
484
Знамя. 1989. Љ 10. С. 41.
485
Коммунист. 1990. Љ 17. С. 75.
486
Они не молчали. С. 379.
487
Самсонов A. M. Знать и помнить. М., 1988. С. 281-282.
488
Реабилитация. С. 300-301.
489
Великая Отечественная война. 1941-1945. Краткая история. М., 1965. С. 39-40.
490
Самсонов A. M. Знать и помнить. С. 316.
491
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 273.
492
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 3. С. 193.
493
Реабилитация. С. 302.
494
Аргументы и факты. 1995. Љ 41.
495
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 4. С. 80.
496
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 278.
497
Известия. 1992. 8 мая.
498
Они не молчали. С. 377.
499
Известия. 1992. 8 мая.
500
Правда. 1988. 20 июня.
501
Знамя. 1989. Љ 10. С. 41
502
Великая Отечественная война. 1941-1945. Краткая история. С. 40.
503
Аргументы и факты. 1995. Љ 41.
504
Великая Отечественная война Советского Союза. 1941-1945. Краткая история. С. 40.
505
Вопросы истории КПСС. 1990. Љ 5. С. 31.
506
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 4.
507
Военно-исторический журнал. 1987. Љ 9. С. 50.
508
Цит. по: Комсомольская правда. 1990. 22 июня.
509
Цит. по: Новая Россия (Париж). 1938. Љ 57. С. 13-14.
510
Треппер Л. Большая игра. М., 1990. С. 69.
511
Коммунист. 1988. Љ 9. С. 88.
512
Откровения и признания. Нацистская верхушка о войне "третьего рейха" против СССР. М., 1996. С. 306.
513
Там же. С. 101.
514
Гальдер Ф. Военный дневник. Т. II. М., 1969. С. 504.
515
Известия. 1990. 8 мая.
516
Вопросы истории. 1991. Љ 9-10. С. 72.
517
Они не молчали. С. 217.
518
Архив Троцкого. Љ 17106.
519
Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 306.
520
Там же. С. 309.
521
Правда. 1988. 29 апреля.
522
Реабилитация. С. 41 ; Вопросы истории. 1990. Љ 4. С. 72.
523
Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. С. 37.
524
Реабилитация. С. 40-41.
525
Иного не дано. М., 1989. С. 561-562.
526
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 81.
527
Берия: конец карьеры. С. 317.
528
Реабилитация. С. 249.
529
Сопротивление в ГУЛАГе. С. 119-120.
530
Вопросы философии. 1988. Љ 12. С. 93.
531
Социалистическая индустрия. 1989. 22 марта.
532
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 91.
533
Вопросы истории. 1990. Љ 2. С. 104.
534
Собрание законов и постановлений Правительства СССР. 1937. Љ 66. Ст. 297.
535
Они не молчали. С. 216.
536
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 986. Л. 24.
537
Известия ЦК КПСС. 1989. Љ 10. С. 81-82.
538
Коммунист. 1990. Љ 10. С. 107.
539
Реабилитирован посмертно. М., 1988. С. 415-416.
540
Реабилитация. С. 37-38.
541
Неделя. 1990. Љ 20. С. 11.
542
Общественные науки. 1989. Љ 6. С. 146.
543
Комсомольская правда. 1929. 18 июля.
544
Косарев А. За большевистские темпы плюс качество. Доклад и заключительное слово на IX Всесоюзном съезде ВЛКСМ. М., 1931. С. 21.
545
Трущенко Н. Косарев. М., 1988. С. 366.
546
Косарев А. О перестройке работы комсомола. М., 1935. С. 23-24.
547
Они не молчали. С. 324.
548
Огонёк. 1987. Љ 7. С. 27.
549
Комсомольская правда. 1989. 16 июня.
550
Правда. 1937. 29 августа.
551
Вопросы истории. 1990. Љ 11. С. 139.
552
Общественные науки. 1989. Љ6. С. 144.
553
Известия ЦК ВЛКСМ. 1937. Љ 10. С. 10.
554
Молодой коммунист. 1990. Љ 6. С. 66.
555
Комсомольская правда. 1938. 30 октября.
556
Общественные науки. 1989. Љ 6. С. 146-147 ; Комсомольская правда. 1989. 16 июня.
557
Реабилитирован посмертно. С. 251.
558
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 77.
559
Вопросы истории КПСС. 1989. Љ 5. С. 101 ; Реабилитация. С. 84.
560
Чуковский К. Дневник. 1930-1969. М., 1994. С. 9.
561
Там же. С. 141.
562
Литературная газета. 1937. 26 января, 1 февраля.
563
Правда. 1937. 28 января.
564
Правда. 1937. 25 января.
565
Октябрь. 1994. Љ 11. С. 162.
566
Эренбург И. Собрание сочинений. Т. 9. С. 182.
567
Юность. 1989. Љ 8. С. 40.
568
Каверин В. Собрание сочинений. Т. 6. М., 1966. С. 269.
569
Эренбург И. Собрание сочинений. Т. 9. С. 189.
570
Там же. С. 732, 735, 737.
571
КПСС в резолюциях и решениях ... Т. 9. М., 1986. С. 120.
572
Эренбург И. Собрание сочинений. Т. 9. С. 189.
573
Совершенно секретно. 1990. Љ 8. С. 11-12.
574
Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии Наук СССР. М., 1995. С. 38.
575
Поварцов С. Причина смерти - расстрел. С. 85-86.
576
Там же. С. 52, 60.
577
Там же. С. 69.
578
Там же. С. 82.
579
Там же. С. 97-98, 102.
580
Там же. С. 145.
581
Суварин Б. Последние разговоры с Бабелем // Континент. 1980. Љ 23. С. 352.
582
Поварцов С. Причина смерти - расстрел. С. 128, 157.
583
Шенталинский В. Рабы свободы: В литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 200.
584
Эренбург И. Собрание сочинений. Т. 9. С. 189.
585
Юность. 1989. Љ 8. С. 37-39.
586
Сообщение Д. Б. Добрушкина автору книги.
587
Панферов Ф. Бруски. Т. IV. М., 1937. С. 110, 114.
588
Там же. С. 124.
589
Дружба народов. 1989. Љ 7. С. 60-61.
590
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1002. Л. 57.
591
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 977. Л. 49-50; Д. 933. Л. 88-90; Д. 944. Л. 11; Д. 995. Л. 32.
592
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 3.
593
Искандер Ф. Старый дом под кипарисом // Знамя. 1987. Љ 7. С. 71-72.
594
Иоффе Н. А. Время назад. М., 1992. С. 160.
595
Адамова-Слиозберг О. Путь. М., 1993. С. 175.
596
Ларина A. M. Незабываемое. С. 142.
597
Огонёк. 1988. Љ 27. С. 6.
598
Адамова-Слиозберг О. Путь. С. 82.
599
Рыбаков А. Страх (Тридцать пятый и другие годы). Кн. 2. М., 1991. С. 279.
600
Земсков В. Н. ГУЛАГ. Историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. Љ 6. С. 20.
601
Наш Союз (Париж). 1937. Љ 3-4. С. 17.
602
Режим личной власти Сталина. К истории формирования. М., 1989. С. 88.
603
Третья Россия (Париж). 1936. Љ 7. С. 35.
604
Третья Россия (Париж). 1938. Љ 8. С. 44.
605
Последние новости. 1937. 9 ноября.
606
Федотов Г. П. Полное собрание статей. Т. IV. С. 188-189.
607
Там же. С. 178.
608
По России // Социалистический вестник. 1937. Љ 7-8. С. 21-22.
609
Социалистический вестник. 1937. Љ 11. С. 14.
610
Социалистический вестник. 1937. Љ 1-2. С. 16.
611
Социалистический вестник. 1937. Љ 4. С. 5.
612
Социалистический вестник. 1937. Љ 3. С. 2-3.
613
Социалистический вестник. 1938. Љ 5. С. 13.
614
Там же. С. 7-8.
615
Адамова-Слиозберг О. Путь. С. 183.
616
Нева. 1990. Љ 5. С. 173-176.
617
Ефимов И. И. Не сотвори себе кумира. Л., 1990. С. 161.
618
Там же. С. 117-118.
619
Гинзбург Е. Крутой маршрут. М., 1990. С. 50.
620
XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. III. С. 120.
621
Правда. 1938. 7 ноября.
622
Михаил Кольцов, каким он был. С. 103.
623
Там же. С. 104.
624
Там же. С. 100.
625
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 21.
626
Знамя. 1989. Љ 5. С. 55.
627
Бакланов Г. Военные повести. М., 1986. С. 258-260.
628
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 2.
629
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 3.
630
С 1937 по 1953 год вторая, "террористическая" строфа была выброшена из всех изданий произведений Маяковского.
631
Маяковский В. В. Полн. собр. соч. Т. 6. М., 1934. С. 19.
632
Рыбаков A. Страх. Кн. 2. М., 1991. С. 235.
633
Бакланов Г. Военные повести. С. 201-203.
634
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 50.
635
Эренбург И. Собрание сочинений. Т. 9. С. 194.
636
Огонёк. 1991. Љ 2. С. 21.
637
Новый мир. 1990. Љ 8. С. 56-57.
638
Фильштинский И. Мы шагаем под конвоем. М., 1994. С. 122-123.
639
Там же. С. 128-130.
640
Цит. по: Медведев Р. А. О Сталине и сталинизме. М., 1990. С. 339.
641
Гнедин Е. А. Катастрофа и второе рождение. Амстердам, 1977. С. 104.
642
Дружба народов. 1990. Љ 2. С. 35.
643
Адамова-Слиозберг О. Путь. С. 117.
644
Голоса истории. Вып. 22. Кн. 1. М., 1990. С. 219.
645
Там же. С. 220-221.
646
Там же. С. 222.
647
Даугава. 1989. Љ 10. С. 78.
648
М. Байтальский, в отличие от Солженицына знакомый с событиями 30-х годов не понаслышке, вспоминал, как уже в мае 1936 года встречался в тюрьме "со многими мальчиками из кружков, собиравшихся для чтения и обсуждения работ Маркса и Ленина. Они получили по пять лет лагеря" (Байтальский М. Тетради для внуков. Рукопись. С. 150).
649
Даугава. 1989. Љ 10. С. 78, 88.
650
Там же. С. 91-94.
651
Известия ЦК КПСС. 1991. Љ 3. С. 140-147.
652
Берия: конец карьеры. С. 389-390.
653
Там же. С. 378-379.
654
Ваксберг А. Нераскрытые тайны. М., 1993. С. 192-193.
655
Родина. 1995. Љ 2. С. 87.
656
Коммунист. 1990. Љ 17. С. 80-82.
657
Звенья. Исторический альманах. Вып. I. М., 1991. С. 509.
658
Там же. С. 515.
659
Там же. С. 508.
660
Там же. С. 517-520.
661
Там же. С 510-511.
662
Там же. С. 523-524.
663
Там же. С. 524.
664
Там же. С. 521-523.
665
Некрасов В. Ф. Тринадцать "железных" наркомов. С. 794-795.
666
Вопросы истории. 1995. Љ 11-12. С. 21.
667
Сопротивление в ГУЛАГе. С. 148-149.
668
Там же. С. 150-154.
669
Выписки из следственных дел Т. И. Мягковой. Хранятся в личном архиве Р. М. Мягковой-Полоз.
670
М. И. Варшавская. Воспоминания (рукопись). Хранится в личном архиве Р. М. Мягковой-Полоз.
671
Сопротивление в ГУЛАГе. С. 126-127.
672
Реабилитирован посмертно. С. 322.
673
Симонов К. Живые и мертвые. М., 1960. С. 160.
674
В недрах Ухпечлага. Вып. II. Ухта, 1994. С. 20.
675
Поскольку это событие было беспрецедентным в истории сталинских лагерей, А. Солженицын счёл нужным посвятить ему несколько страниц в книге "Архипелаг ГУЛАГ" (Новый мир. 1990. Љ 11. С. 83-86). Однако в своём описании он использовал сомнительные источники, к которым добавил, по своему обыкновению, немало отсебятины, расходившейся с действительными фактами и достоверными свидетельствами.
676
 
Quantieme Internationale. 1951. Vol. 9. Љ 1 ; The Militant. 1951. Vol. 15. Љ 3 ; Proletarian Action. 1951. Љ 3, 4-5.
677
Социалистический вестник. 1961. Љ 10-11. С. 201.
678
 
Hoover Institution Archives. Collection of Nikolaevsky (далее - Коллекция Николаевского). Ящик 628. Папка 13.
679
Коллекция Николаевского. Ящик 237. Папка 14.
680
Там же. Ящик 236. Папка 4.
681
Там же. Ящик 233. Папка 23.
682
Там же. Ящик 237. Папка 14.
683
Байтальский Д. Тетради для внуков. Рукопись. (Хранится в личном архиве Р. А. Медведева). С. 181.
684
Заполярье (Воркута). 1991. 18 сентября.
685
Иоффе М. Одна ночь. Нью-Йорк, 1978. С. 99.
686
Коллекция Николаевского. Ящик 233. Папка 23. С. 12.
687
Байтальский Д. Тетради для внуков. С. 185.
688
Социалистический вестник. 1961. Љ 10-11. С. 204.
689
Заполярье. 1991. 18 сентября; 1992. 15 января.
690
Нильский М. Воркута. Сыктывкар, 1991. С. 79-100 ; Печальная пристань. Сыктывкар, 1991. С. 328-344.
691
Войтоловская М. По следам судьбы моего поколения. Сыктывкар, 1991. С. 240.
692
Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 451-452.
693
Антонов-Овсеенко А. В. Портрет тирана. М., 1994. С. 187.
694
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1939. С. 596.
695
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 33. С. 45.
696
Новый мир. 1988. Љ 6. С. 105.
697
Красная звезда. 1938. 23 февраля.
698
Красная звезда. 1938. 21 февраля.
699
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 596.
700
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 149.
701
Коммунист. 1988. Љ 1. С. 32.
702
Рассчитано по: Советская историческая энциклопедия. Т. 7. М., 1965. С. 707.
703
Советская историческая энциклопедия. Т. 7. С. 702.
704
Правда. 1973. 17 июля.
705
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 30.
706
Вопросы истории. 1990. Љ 5. С. 51.
707
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 291.
708
Знамя. 1990. Љ 12. С. 38.
709
Шрейдер М. Б. НКВД изнутри. С. 176-177.
710
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 91.
711
Казахстанская правда. 1988. 7 июня.
712
Правда-5. 1995. Љ 12. С. 8.
713
Молодая гвардия. 1989. Љ 4. С. 62.
714
Знамя. 1989. Љ 6. С. 78.
715
Литературная газета. 1988. 16 марта.
716
Источник. 1993. Љ 5-6. С. 157-161.
717
Реабилитация. С. 80.
718
Там же. С. 77-78.
719
Там же. С. 76-77.
720
Голоса истории. Сб. научных трудов. Вып. 22. Кн. 1. М., 1990. С. 226.
721
Там же. С. 228.
722
Ефимов И. И. Не сотвори себе кумира. С. 407.
723
Реабилитация. С. 88.
724
Память. Исторический сборник. Вып. I. Париж, 1978. С. 348-350.
725
Конституция СССР. М., 1937. С. 17.
726
Треппер Л. Большая игра. С. 56.
727
Сопротивление в ГУЛАГе. С. 107-110.
728
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 13, 20.
729
Ваксберг А. Нераскрытые тайны. С. 141-142.
730
Ваксберг А. Коминтерн. Болгарский след // ЛГ-Досье. 1994. Љ 8. С. 24.
731
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 5.
732
История и сталинизм. М., 1991. С. 192.
733
Треппер Л. Большая игра. С. 59.
734
Коммунист. 1991. Љ 7. С. 94-95.
735
Правда. 1989. 7 апреля.
736
Дружба народов. 1989. Љ 7. С. 178-179.
737
Вопросы истории КПСС. 1988. Љ 12. С. 50.
738
Литературная газета. 1988. 27 июля.
739
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 71. С. 11.
740
Гиренко Ю. С. Сталин - Тито. М., 1991. С. 55.
741
Там же. С. 59.
742
Вечерняя Москва. 1990. 15 февраля.
743
Гиренко Ю. С. Сталин - Тито. С. 78.
744
Там же. С. 70.
745
Там же. С. 77.
746
Там же. С. 79.
747
Там же. С. 63-65.
748
Архивы раскрывают тайны... Международные вопросы: события и люди. М., 1991. С. 362.
749
Там же. С. 363.
750
Там же. С. 355-356.
751
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 30.
752
Вопросы истории КПСС. 1988. Љ 12. С. 52.
753
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 32.
754
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 214.
755
Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим. М., 1995. С. 238.
756
Там же. С. 242-243.
757
Там же. С. 251.
758
Исторический архив. 1992. Љ 1. С. 118-122.
759
Аргументы и факты. 1989. Љ 36.
760
Коминтерн и вторая мировая война. Часть I. M., 1994. С. 503.
761
Там же. С. 501-502.
762
ЛГ-Досье. 1994. Љ 8. С. 24.
763
Там же.
764
Комсомольская правда. 1988. 14 ноября.
765
Огонёк. 1988. Љ 45. С. 27.
766
Вопросы истории. 1994. Љ 5, С. 74.
767
Источник. 1993, Љ 1. С. 71-73 ; Известия. 1990. 19 июня.
768
Коммунист. 1991. Љ 7. С. 95.
769
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 71.
770
Знамя. 1988. Љ 7. С. 91.
771
Открывая новые страницы... Международные вопросы: события и люди. М., 1989. С. 409.
772
Архивы раскрывают тайны... С. 369.
773
Правда. 1992 17 октября.
774
Треппер Л. Большая игра. С. 56, 58.
775
Архив Троцкого. Љ 14714.
776
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 31-32.
777
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 23.
778
Там же.
779
 
Poretsky E. K. Our own people. Ann Arbor, 1970. P. 219.
780
 
Ibid. P. 211.
781
Ibid. P. 174.
782
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 21.
783
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 23.
784
Там же.
785
Архив Троцкого. Љ 17228.
786
Кудрова И. Гибель Марины Цветаевой. М., 1995. С. 147.
787
 
Там же. С. 54.
788
 
Poretsky E. K. Our own people. P. 237-238.
789
Ibid. P. 236.
790
Архив Троцкого. Љ 868.
791
Последние новости. 1938. 19 ноября.
792
Кудрова И. Гибель Марины Цветаевой. С. 143.
793
 
Poretsky E. K. Our own people. P. 253 ; Коллекция Николаевского. Ящик 628. Папка 10.
794
 
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 24.
795
 
Poretsky E. K. Our own people. P. 219.
796
Архив Троцкого. Љ 17106.
797
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 8.
798
Там же. С. 9.
799
Там же. С. 8-9.
800
Коллекция Николаевского. Ящик 628. Папка 10.
801
Кривицкий В. "Я был агентом Сталина". С. 322.
802
Там же. С. 69, 71.
803
Там же. С. 316.
804
 
Barmine A. One who survived. N.Y., 1945. P. 295.
805
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 11.
806
Архив Троцкого. Љ 860.
807
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 60-61. С. 8.
808
Архив Троцкого. Љ 860.
809
Архив Троцкого. Љ 15865. С. 25.
810
Там же. С. 41-42.
811
Там же. С. 54.
812
Там же. Љ 873.
813
Коллекция Николаевского. Ящик 92. Папка 3.
814
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing before the Subcommittee to Investigate the Administration of the Internal Security Act ... 1955. September 28. Washington, 1955. P. 11.
815
Ibid. P. 10, 12.
816
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. Из архивов КГБ: Дело Орлова, сталинского мастера шпионажа. М., 1965. С. 352.
817
Там же. С. 356, 425.
818
Там же. С. 359, 433.
819
Там же. С. 453.
820
Там же. С. 450.
821
Там же. С. 437.
822
Пролетарская революция. 1923. Љ 10. С. 151.
823
Воспоминания о В. И. Ленине. Изд. 3. Т. 2. М., 1984. С. 266.
824
Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. Поправки и дополнения к литературе эпигонов. Берлин, 1932. С. 20-21.
825
Раскольников Ф. Ф. О времени и о себе. Л., 1989. С. 540.
826
Власть и оппозиция. С. 165.
827
Раскольников Ф. Ф. О времени и о себе. С. 541.
828
Вопросы истории КПСС. 1963. Љ 12. С. 94.
829
В действительности Раскольников никогда не имел отношения к левой оппозиции. Но для сталинистов типа Трапезникова "троцкистом" являлся каждый человек, выступавший против Сталина.
830
Реабилитирован посмертно. С. 223.
831
Коммунист. 1969. Љ 3. С. 75.
832
Социалистический вестник. 1937. Љ 23-24. С. 23-24.
833
Цит. по: Волкогонов Д. А. Троцкий. Политический портрет. Кн. 2. М., 1992. С. 279.
834
 
Архив Троцкого. Љ 8472.
835
 
Там же. Љ 858.
836
 
The Case of Leon Trotsky. N.Y., 1938. P. 370.
837
 
Ibid. P. 435.
838
 
Ibid. P. 436.
839
 
Glotzer A. Trotsky. Memoir & Critique. N.Y., 1989. P. 262.
840
 
Ibid. P. 263.
841
 
Ibid. P. 265.
842
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 2.
843
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 1-2.
844
Там же. С. 3-4.
845
Там же. С. 5-6.
846
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 4.
847
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 6.
848
Там же.
849
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 62-63. С. 11.
850
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 11.
851
Там же. С. 12.
852
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 7.
853
Там же. С. 8.
854
Там же. С. 8, 11.
855
Там же. С. 13.
856
Там же. С. 15.
857
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 65. С. 2.
858
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 17.
859
Там же. С. 19.
860
Кестлер А. Слепящая тьма. С. 164.
861
Там же. С. 134.
862
Там же. С. 123.
863
Там же. С. 153-154.
864
Там же. С. 168-170.
865
Там же. С. 171.
866
Там же. С. 177.
867
Там же. С. 136.
868
Там же. С. 134.
869
Бюллетень оппозиции. Љ 68-69. С. 19.
870
Бюллетень оппозиции. Љ 66-67. С. 22-23.
871
Бюллетень оппозиции. Љ 68-69. С. 19.
872
Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991. С. 467.
873
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 13-14.
874
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 22.
875
Там же. С. 23.
876
Вопросы истории. 1994. Љ 5. С. 9-10.
877
Вопросы истории. 1994. Љ 4. С. 6 ; Новый мир. 1987. Љ 9. С. 42-43.
878
Вопросы истории. 1994. Љ 4. С. 6.
879
Вопросы истории. 1994. Љ 5. С. 19.
880
Там же. С. 21.
881
Драбкина Е. Великий перевал // Юность. 1987. Љ 10. С. 17.
882
Кураев М. Капитан Дикштейн // Новый мир. 1987. Љ 9. С. 43.
883
Вопросы истории. 1994. Љ 5. С. 20.
884
Вопросы истории. 1994. Љ 7. С. 32.
885
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 24.
886
Там же. С. 25.
887
Там же.
888
Вопросы истории. 1994. Љ 6. С. 26.
889
Вопросы истории. 1994. Љ 7. С. 3-4.
890
Там же. С. 32-33.
891
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 26.
892
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 10.
893
Коллекция Николаевского. Ящик 92. Папка 3.
894
Вопросы истории. 1994. Љ 5. С. 5-6.
895
Коллекция Николаевского. Ящик 92. Папка 3.
896
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 10.
897
Вопросы истории. 1994. Љ 7. С. 25.
898
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 10.
899
Правда. 1994. 21 декабря.
900
Бухарин Н. Теория исторического материализма. М., 1923. С. 239.
901
Подробнее об этом см. в статье: Роговин В. З. Дискуссии по проблемам быта и культуры в Советской России 20-х годов // Социальные исследования. Вып. 7. М., 1971.
902
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 309.
903
Там же. С. 312, 313.
904
Там же. С. 309, 310.
905
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 9.
906
Там же. С. 19.
907
Там же. С. 9.
908
Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 271, 275.
909
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 9.
910
Кестлер А. Слепящая тьма. С. 201.
911
Там же. С. 121.
912
Там же. С. 192.
913
Там же. С. 200.
914
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 56-57. С. 12-13.
915
Дробницкий О. Г. Проблемы нравственности. М., 1977. С. 201-202.
916
См.: Философия Канта и современность. М., 1974. С. 120.
917
Молодая гвардия. 1922. Љ 3. С. 128.
918
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 68-69. С. 7.
919
Там же. С. 9.
920
Там же. С. 7-8.
921
Там же. С. 18.
922
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 17.
923
Современные "демократы", получившие доступ ко всем российским архивам, не смогли найти в них ни одного документа, свидетельствующего о расстреле в годы гражданской войны родственников офицеров-изменников.
924
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 14-15.
925
Цит. по: Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 1. С. 284.
926
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 58-59. С. 4.
927
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 17.
928
Там же. С. 13.
929
Байтальский М. Тетради для внуков. Рукопись. С. 72.
930
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 11.
931
Там же. С. 15.
932
Там же. С. 19.
933
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 64. С. 2.
934
Там же. С. 3.
935
Там же. С. 5.
936
Архив Троцкого. Љ 17106.
937
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 64. С. 4.
938
Там же. С. 6.
939
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 74. С. 2.
940
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 134-135.
941
Там же. С. 167.
942
Там же. С. 198.
943
Там же.
944
Там же. С. 151.
945
Там же. С. 135.
946
Там же. С. 313-314.
947
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing before the Subcommittee to Investigate the Administration of the Internal Security Act ... February 29. 1956. Washington. 1956. P. 93-94.
948
 
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 141, 223, 274.
949
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing... February 29. 1956. P. 77.
950
 
Ibid. P. 80.
951
Ibid. P. 88, 98-99.
952
Ibid. P. 89-90.
953
Столица. 1992. Љ 39. С. 59.
954
 
Poretsky E. K. Our own people. P. 238 ; Кудрова И. Гибель Марины Цветаевой. С. 44.
955
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 64. С. 7.
956
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 29.
957
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 167.
958
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 164.
959
Архив Троцкого. Љ 860.
960
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 64. С. 8.
961
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 165.
962
Там же. С. 164.
963
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 64. С. 7.
Вадим Роговин и судьба марксизма в России
964
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 28.
965
Там же. С. 29-30.
966
Там же. С. 29.
967
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 14-15.
968
Там же. С. 13.
969
Там же. С. 14.
970
Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 165.
971
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 70. С. 15.
972
Архив Троцкого. ЉЉ 860, 15852.
973
 Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing... February 29. 1956. P. 92.
974
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 168.
975
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. С. 532.
 976
 Dallin, David Y. Soviet espionage. London, 1955. P. 420.
977
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 212.
978
Там же. С. 140.
979
Сообщение В. Б. Бронштейна автору книги. Более подробные сведения о репрессированных родственниках Троцкого содержатся в публикациях: Bronstein V. Stalin and Trotsky"s Relatives in Russia // The Trotsky Reappraisal. Edinburgh, 1992 ; Бронштейн В. Б. Троцкий, его ближайшие и дальние родственники // Из глубин времен. Вып. 4. СПб, 1995.
980
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 70. С. 16.
981
Волкогонов Д. А. Троцкий. Политический портрет. Кн. 2. С. 208.
982
Бюллетень оппозиции. 1937. Љ 62-63. С. 24.
983
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 66-67. С. 32.
984
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 305-307.
985
Архив Троцкого. Љ 868, 869.
986
Нева. 1989. Љ 3. С. 204-205.
987
Таким термином Троцкий и Седов пользовались в своих статьях и переписке для обозначения работников ГПУ-НКВД.
988
Архив Троцкого. Љ 17106.
989
Jean van Heijenoort. With Trotsky in Exile. London, 1978. P. 101-102.
990
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing... September 28. 1955. Washington, 1962. P. 2-3.
991
 
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. С. 426.
992
Архив Троцкого. Љ 6137.
993
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. С. 369, 425-426, 544.
994
 
Legacy of Alexander Orlov. Washington, 1973. P. 15.
995
 
Writing of Leon Trotsky. Supplement (1934-1940). N.Y., 1979. P. 818-819.
996
 
Legacy of Alexander Orlov. P. 16.
997
 
Scope of Soviet Activity in the United States. Hearing... March 2. 1956. P. 137-138.
998
 
Writing of Leon Trotsky. Supplement (1934-1940). P. 950.
999
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. С. 368-369.
1000
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 191.
1001
Троцкий Л. Д. Преступления Сталина. С. 273-274.
1002
 
Dallin, David J. Soviet Espionage. P. 415-416.
1003
 
Sedova N. & Serge V. The Life and Death of Leon Trotsky. P. 244.
1004
Бюллетень оппозиции. 1938. Љ 68-69. С. 27-28.
1005
Бюллетень оппозиции. 1939. Љ 73. С. 16.
1006
Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1996. С. 58.
1007
Коллекция Николаевского. Ящик 628. Папка 10.
1008
Там же. Ящик 627. Папка 7.
1009
Архив Троцкого. Љ 871.
1010
Там же. Љ 860.
1011
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 306.
1012
Архив Троцкого. Љ 864.
1013
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 170.
1014
Там же. С. 227.
1015
Там же. С. 169-170.
1016
Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. С. 323.
1017
Архив Троцкого. Љ 879.
1018
Коллекция Николаевского. Ящик 627. Папка 2.
1019
Архив Троцкого. Љ 863.
1020
Там же. Љ 873.
1021
Дальнейшая судьба Тарова сложилась трагически: во время войны он вступил в армянскую группу Сопротивления во Франции и был убит гитлеровцами в 1942 году.
1022
Архив Троцкого. Љ 863.
1023
Коллекция Николаевского. Ящик 627. Папка 2.
1024
Там же. Ящик 628. Папка 10.
1025
Там же.
1026
Освобождение Сержа, бельгийского подданного, было результатом неустанных усилий Ромена Роллана, который, начиная с 1933 года, почти в каждом письме Горькому просил последнего способствовать выезду Сержа в Бельгию, а в 1935 году поднял этот вопрос в беседе со Сталиным.
1027
 
Poretsky E. K. Our own people. P. 245.
1028
Коллекция Николаевского. Ящик 628. Папка 10.
1029
Там же. Ящик 627. Папка 2.
1030
Архив Троцкого. Љ 860.
1031
 
Там же. Љ 7729.
1032
 
Writings of Leon Trotsky. (1937-1938). N.Y., 1970. P. 338-239.
1033
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 78.
1034
Берия: конец карьеры. С. 393-394.
1035
Хлевнюк О. В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. С. 243-244.
1036
Исторический архив. 1992. Љ 1. С. 124-126.
1037
Вопросы истории. 1992. Љ 2-3. С. 87.
1038
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 168-170.
1039
Там же. С. 168.
1040
Вопросы истории. 1990. Љ 6. С. 81.
1041
Яковлев А. Цель жизни. М., 1969. С. 509.
1042
Симонов К. Солдатами не рождаются. М., 1981. С. 609-610, 612.
1043
Поварцов С. Причина смерти - расстрел. С. 149, 151.
1044
Шенталинский В. Рабы свободы. С. 67.
1045
Там же.
1046
Совершенно секретно. 1992. Љ 4. С. 6-7.
1047
Аргументы и факты. 1989. Љ 45.
1048
Октябрь. 1992. Љ 10. С. 132.
1049
Ефимов И. И. Не сотвори себе кумира. С. 391.
1050
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 1. С. 82-83.
1051
Этот нелепый лозунг представлял, разумеется, очередную выдумку самого Ярославского.
1052
Источник. 1994. Љ 6. С. 97.
1053
Волкогонов Д. А. Троцкий. Кн. 2. С. 282.
1054
Свободная мысль. 1993. Љ 10. С. 29.
1055
Там же. С. 30.
1056
Большевик. 1937. Љ 9. С. 8.
1057
Голоса истории. Т. 22. Вып. 1. М., 1990. С. 217.
1058
Реабилитация. С. 58.
1059
История и сталинизм. С. 75-76.
1060
Там же. С. 77.
1061
Правда. 1938. 15 ноября.
1062
Там же.
1063
История ВКП(б). Краткий курс. М., 1938. С. 332.
1064
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 274.
1065
Правда. 1938. 15 ноября.
1066
Там же.
1067
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 88.
1068
Там же. С. 83.
1069
Там же. С. 87.
1070
Там же. С. 88-89.
1071
Там же. С. 81.
1072
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 81.
1073
Вопросы истории. 1992. Љ6-7. С. 83.
1074
Там же. С. 84-85.
1075
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 99.
1076
Источник. 1994. Љ 2. С. 84.
1077
Там же. С. 81.
1078
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 84.
1079
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 81.
1080
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 45.
1081
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 56.
1082
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 62, 80.
1083
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 41.
1084
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 80.
1085
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 8, 9.
1086
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 16.
1087
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 67.
1088
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 41.
1089
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 18.
1090
Исторический архив. 1993. Љ 5. С. 41, 45.
1091
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 44-45.
1092
Там же. С. 44.
1093
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 37.
1094
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 43.
1095
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 11.
1096
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 16-17.
1097
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 43.
1098
Исторический архив. 1994. Љ 1. С. 9.
1099
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 66.
1100
Там же. С. 45.
1101
Исторический архив. 1993. Љ 3. С. 19-20.
1102
Исторический архив. 1993. Љ 6. С. 38.
1103
Исторический архив. 1994. Љ 2. С. 41.
1104
Исторический архив. 1993. Љ 4. С. 62.
1105
Вопросы истории. 1992. Љ 6-7. С. 88.
1106
Бальзак О. Собр. соч. Т. 5. М., 1952. С. 28-29.
1107
 
Barmine A. One who survived. N.Y., 1945. P. 325.
1108
Новый мир. 1988. Љ 8. С. 125.
1109
Новый мир. 1990. Љ 3. С. 109.
1110
Антонов-Овсеенко А. В. Портрет тирана. М., 1994. С. 270, 388.
1111
Там же. С. 100, 426.
1112
Медведев Р. А. О Сталине и сталинизме. С. 405, 455-456.
1113
Вопросы истории. 1990. Љ 3. С. 82.
1114
Известия. 1996. 3 июня.
1115
История СССР. 1991. Љ 5. С. 152-153.
1116
Известия. 1990. 13 февраля ; Неделя. 1990. Љ 20. С. 11.
1117
Известия. 1992. 3 августа.
1118
Хрестоматия по истории России. 1917-1940. М., 1994. С. 385-386.
1119
Социологические исследования. 1990. Љ 8. С. 45.
1120
Социологические исследования. 1990. Љ 6. С. 17.
1121
История СССР. 1991. Љ 5. С. 152.
1122
Некрасов В. Ф. Тринадцать "железных" наркомов. С. 90.
1123
Шелестов Д. Время Алексея Рыкова. М., 1990. С. 329.
1124
Социологические исследования. 1991. Љ 7. С. 3.
1125
Наше отечество. Опыт политической истории. Т. 2. М., 1991. С. 419.
1126
Социологические исследования. 1991. Љ 6. С. 10.
1127
История СССР. 1991. Љ 5. С. 153.
1128
Социологические исследования. 1991. Љ 6. С. 14-15, 19.
1129
История СССР. 1991. Љ 5. С. 152.
1130
Там же.
1131
Реабилитация. С. 34.
1132
Коммунист. 1990. Љ 8. С. 103.
1133
Источник. 1995. Љ 1. С. 120.
1134
Отечественные архивы. 1992 Љ 2. С 28.
1135
XX съезд КПСС и его исторические реальности. М., 1991. С. 54.
1136
Некрасов В. Ф. Тринадцать "железных" наркомов. С. 272.
1137
Социологические исследования. 1991. Љ 7. С. 15.
1138
XX съезд КПСС и его исторические реальности. С. 63.
1139
Реабилитация. С. 328 ; Известия. 1992. 3 августа.
1140
Правда. 1991. 14 апреля.
1141
Реабилитирован посмертно. С. 141.
1142
Вопросы истории. 1995. Љ 11-12. С. 21.
1143
Вопросы философии. 1990. Љ 2. С. 13.
1144
Известия ЦК КПСС. 1990. Љ 1. С. 88.
1145
Очерки по истории компартии Украины. Киев, 1961. С. 430, 452.
1146
Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 261.
1147
Вопросы философии. 1990. Љ 2. С. 13.
Вадим Роговин и судьба марксизма в России
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3


Часть 1  http://www.wsws.org/ru/2003/nov2003/rog1-n28.shtml
Часть 2 http://www.wsws.org/ru/2003/dez2003/rog2-d03.shtml
Часть 3http://www.wsws.org/ru/2003/dez2003/rog3-d29.shtml


Владимир Волков
28 ноября 2003 г.
18 сентября исполнилось пять лет с того трагического момента, когда ушел из жизни Вадим Захарович Роговин. Чем дальше мы отстоим от этой даты, тем более ясным становится значение его неординарной фигуры как выдающегося представителя советской и российской социалистической интеллигенции, его вклад в науку как историка и социолога. Мы можем сейчас более непосредственно сознавать также и степень его гражданского и личного мужества, не лишенного черт подлинного, хотя и не всегда очевидного, героизма.
В продолжение 1990-х годов, несмотря на постоянную борьбу с тяжелым, смертельным заболеванием, он сумел написать и подготовить к печати семь томов исторического исследования "Была ли альтернатива?". Вышедшие между 1992-м и 1998-м годами шесть первых книг этой серии появлялись практически ежегодно. Последний, седьмой том остался не до конца завершенным самим автором и был опубликован весной 2002 года.
Каковы были условия, в которых эта работа была совершена?
1990-е годы в России были временем беспрецедентного культурного упадка и политической реакции. По своему контрасту с периодами общественного подъема и воодушевления их можно сравнить, пожалуй (если оставить в стороне очень противоречивую атмосферу большей части XX века), только с двумя наиболее мрачными десятилетиями русской истории XIX столетия: периодом 1830-годов, когда после подавления движения декабристов в России утвердилась казарменная атмосфера Николая-Палкина (по выражению Герцена), а также с эпохой 1880-х годов, когда после убийства "царя-освободителя" Александра II революционные настроения общества сменились апатией, проповедью культурничества и "малых дел", между тем как трон Романовых занял ограниченный и жестокий азиатский деспот Александр III. Но даже на этом фоне десятилетие, последовавшее вслед за распадом Советского Союза, отличается особенно удушливой и отравленной атмосферой. Это было время, когда худшие пороки человеческой натуры, самые низменные страсти, ничтожнейшие устремления и самые реакционные взгляды активно навязывались обществу при помощи новейших технологий массового гипноза, помноженных на мощь современных средств массой информации. 
Для того чтобы образовалась столь специфически сгущенная атмосфера упадка, требовалось, конечно, сочетание многих исторических факторов. Важнейшими из них являются, несомненно, окончательный провал сталинистской модели построения "социализма в отдельной стране" и спекулятивный финансовый бум, охвативший ведущие страны капиталистического Запада на фоне резкого усиления общего кризиса капиталистической экономики под влиянием тенденций глобализации. И если распад Советского Союза крикливо провозглашался "концом социализма", то есть любых попыток бросить вызов господствующей капиталистической системе, то фиктивные прибыли разбухавшего международного финансового пузыря дополнительно усиливали атмосферу "конца истории" с его мнимыми ощущениями, что все прежние противоречия социальной жизни как будто перестали действовать и ничего принципиально нового в жизнь общества привнести уже нельзя. 
Судьба поколения "шестидесятников"
Эти объективные условия в своем преломлении в постсоветской России наложились на судьбу поколений. Особенность российской истории последних трех-четырех десятилетий состоит в огромной роли, которую заняло в общественной и культурной жизни поколение "шестидесятников". Они не только сформировались как некое особое социальное явление в период общественного подъема и надежд начала 1960-х годов. На их специфическую роль в современной жизни наложились и чисто демографические факторы. Тяжелые потрясения революции и гражданской войны, последствия насильственной коллективизации, трагедия Большого террора, а затем страшная мясорубка Второй мировой войны выбили из жизни несколько поколений. В результате получилось так, что те, кто увидел свет накануне войны или сразу после нее, вступали в жизнь именно в период брожения хрущевской "оттепели" в качестве компактного сообщества, объединенного сходством жизненных условий своего формирования и духовных устремлений, став на целые десятилетия, по существу, цементирующей структурой общественной жизни.
Судьба этого поколения оказалась в высшей степени драматичной. Начав свою жизнь в момент наивысшего подъема в развитии советской экономики, культуры и общественной жизни, это поколение воплотило в самом себе и в своих юношеских настроениях исторический оптимизм и веру в то, что все худшее в советской истории осталось позади, а впереди открываются безграничные перспективы развития. А затем, как будто в качестве горькой насмешки мачехи-истории, дальнейшая жизнь этого поколения была связана с болезненной ломкой идеалов, нарастанием внутренней неудовлетворенности, идейным фрустрированием, что, в конечном итоге, закончилось капитуляцией перед поверхностными и, по существу, глубоко конформистскими иллюзиями относительно того, что альтернативы капитализму не существует. В результате это поколение выдвинуло не только плеяду замечательных писателей, поэтов и художников 1960-х годов, но и стало обильным поставщиком тех публицистов и общественных деятелей, которые на рубеже 1980-90-х годов сыграли решающую роль в повороте общественного сознания в сторону окончательного отказа от традиций революции и социализма.
Есть такие горячие головы, которые на этом основании обвиняют "шестидесятников" в "предательстве", пытаются дискредитировать их как поколение. Подобные попытки равным образом и упрощены и несправедливы. Поколение 60-х годов вошло в жизнь в тот период, когда советское общество только что пережило свою самую страшную трагедию - физическое уничтожение массового слоя политических фигур, готовивших и осуществлявших революцию Октября 1917 года, а также социалистически настроенных представителей интеллигенции, рабочих и молодежи, выросших в атмосфере первых лет революции. Этот слой был носителем не только самосознания революции, но также духа и психологии социализма. Главная трагедия советской истории - это то, что марксизм был уничтожен, вырван с корнем в СССР в 1930-е годы. То, что называла "марксизмом-ленинизмом" сталинистская бюрократия, было не более как неряшливой и вульгарной смесью случайно надерганных фраз из классиков марксизма, сдобренной огромными порциями русского национализма и различных разновидностей консервативно-реакционных идеологий и моральных установок.
Поколению "шестидесятников" повезло больше, чем их непосредственным предшественникам. Этому поколению не пришлось погибнуть в боях или сгинуть в лагерях сталинского ГУЛАГа. Трагедия, произошедшая с ними, - это духовное перерождение, омертвление и смерть; смерть, может быть, не окончательная, но такая, которая в полной мере проявила свои разлагающие последствия. Поколение "шестидесятников" в годы своей молодости пыталось решить проблему громадной исторической важности, оно стремилось дать ответ на вопрос: что есть подлинный социализм и каковы причины, приведшие русскую революцию к вакханалии сталинского террора? Этот вопрос со всей серьезностью занимал умы этого поколения в годы его молодости. Причина последовавшего затем перерождения во многом определялась тем, что удовлетворительный ответ так и не был найден. "Тайна" 1920-30-х годов, к сожалению, осталась для поколения "шестидесятников" неразгаданной.
Мы можем сокрушаться по этому поводу или торжествовать, как то делает либеральная интеллектуальная элита "новой России", но мы должны признать этот прискорбный факт, - уже хотя бы для того, чтобы сделать его точкой отсчета для будущего развития.
Только приняв во внимание этот общий исторический фон, мы можем понять судьбу и значение Вадима Роговина - характерного представителя поколения "шестидесятников". Отдельные периоды и эпизоды его личной и интеллектуальной биографии показывают, что он двигался и искал вместе со своим временем и своим поколением. За одним единственным исключением. В решающий (и оказавшийся последним) период советской истории 1987-1991 годов, когда б о льшая часть советской интеллигенции окончательно вступила на путь прощания с верой в возможность обновления СССР на основах советского народовластия и социалистической демократии, Вадим Роговин совершил тот интеллектуальный рывок вперед, который позволил ему найти ответ на упомянутую выше главную "тайну" советской истории: объяснить истоки перерождения революции и тем самым замкнуть связь времен, образовать мост между прошлым и настоящим.
Вадим Роговин спас тем самым честь советской интеллигенции и поколения "шестидесятников". Он смог понять и объяснить, что перерождение революции не было неизбежным, что сталинизм вырос не как логическое продолжение и завершение Октября 1917 года, а как его контрреволюционное отрицание, что существовала социалистическая альтернатива сталинизму, и что эта альтернатива могла стать основой для подлинного преобразования и возрождения советского общества в конце 1980-х - начале 1990-х годов. 
Этот взгляд до сих пор не принят и не поддержан большинством общества. Он остается далек от широкого признания в общественном сознании. В доминирующих СМИ имя Вадима Роговина сознательно не упоминается, а его работы фактически окружены заговором молчания. Однако история не остановилась ни в 1991, ни в 1998 году. То, что было сделано В. Роговиным, будет обязательно востребовано обществом, когда оно вступит на путь своего решительного и вполне сознательного обновления. Этот момент, будем верить, не за горами, ведь отдельные его элементы уже проступают на наших глазах.
Место 1920-1930-х годов в советской истории
Два решающих обстоятельства помогли В. Роговину начать и осуществить свой масштабный и амбициозный (в хорошем смысле слова) проект: изучение советской истории, в особенности 1920-30-х годов, а также знакомство и сотрудничество с Международным Комитетом Четвертого Интернационала - мировым троцкистским движением. Оба этих обстоятельства тесно связаны. Четвертый Интернационал стал продуктом борьбы против гангрены сталинизма в СССР, борьбы, которая была инициирована революционными и интернациональными элементами большевизма во главе со Львом Троцким. Понимание исторических условий возникновения русской революции и ее последующего бюрократического перерождения являются необходимой и неотъемлемой составной частью политического мировоззрения современного социалиста. Для Роговина поворот в сторону троцкистского движения был обратной стороной его обращения к истокам русской революции.
Все семь книг Роговина посвящены событиям, происходившим между 1923 и 1940 годами, то есть между началом последней болезни Ленина и связанным с этим обострением политических разногласий на верхах большевистской партии и убийством Троцкого в августе 1940 года вместе с началом Второй мировой войны. Этот период занимает уникальное место не только в новейшей истории России, но и всего мира. Октябрьская революция 1917 года не была продуктом одного лишь национального развития. Наиболее глубокие объективные ее корни имели интернациональный характер и были связаны с невозможностью модернизирования и развития старой царской России методами капиталистических реформ и интегрирования в мировой рынок. Первая мировая война, представлявшая собой взрыв всех социальных и политических отношений Европы под давлением неразрешимых противоречий капиталистического развития, ступившего в фазу империализма, стала одновременно и наиболее важной причиной русской революции. 
Два межвоенных десятилетия (1919-1939) в мировом развитии стали периодом нарастания внутренних конфликтов, политической и экономической неопределенности и нестабильности. Ни одно из противоречий, вызвавших Первую мировую войну, не было преодолено. В этих условиях приход к власти в России партии большевиков давал пример и основу для единственно-мыслимого прогрессивного пути разрешения того глубочайшего международного кризиса, в котором оказалась Европа и весь мировой капиталистический порядок. Русская революция открывала перспективу того, как этот кризис мог быть решен в интернациональном масштабе на основах растущего социального равенства и демократического участия самих трудящихся в общественной жизни. Русская революция и ее революционизирующее влияние в продолжение 1920-х и отчасти 1930-х годов стали мощным фактором мировой политики, приведшим, в частности, в качестве одного из своих побочных проявлений, к тому, что правящие классы капиталистического Запада встали на путь реформистской политики и уступок в пользу рабочего класса.
С точки зрения советской истории, 1920-30-е годы - это период не только закладки основ, но и время, в котором определялось направление будущего развития страны. Как всегда утверждали оба наиболее значимых лидера русской революции, Ленин и Троцкий, социализм в России не мог быть построен на базе национального развития и построения автаркически-изолированной экономики. Будущее русской революции и социализма целиком зависело от того, станет ли это движение действительной частью мирового процесса или нет. Изоляция России, говорили Ленин и Троцкий, растянувшаяся на длительную историческую эпоху, неизбежно поставит молодую советскую республику перед смертельной опасностью.
Это предвидение, к сожалению, оправдалось в своем негативном варианте. Экономическая отсталость и политическая изоляция привели к появлению и быстрому усилению новой правящей социальной прослойки - сталинистской бюрократии, которая сумела оттеснить рабочий класс от рычагов управления государством, а затем физически истребить всех носителей революционного самосознания. 
Страна продолжала развиваться, несмотря на контрреволюционный переворот, совершенный сталинистской бюрократией, и во многом вопреки ему. Импульс революции 1917 года был столь силен, что позволил на длительную историческую перспективу обеспечить советских трудящихся расширением их социальных возможностей и ростом благосостояния. В результате индустриализации и послевоенного восстановления хозяйства (а также его резкого подъема в первые послевоенные десятилетия) Советский Союз оказался в состоянии "держать удар" перед лицом прямого вызова со стороны ведущей и самой могущественной державы мирового империализма - Соединенных Штатов Америки. Однако весь этот явный прогресс в развитии советского хозяйства и социальной жизни не означал приближения к социализму. В той степени, в какой массы по-прежнему оставались полностью отстраненными от рычагов власти, СССР представлял собой общество с тоталитарным политическим режимом, в котором с социально-экономической точки зрения были заложены лишь основы для подлинного социалистического развития.
По существу, бюрократическое перерождение середины 1920-х - 1930-х годов привело к тому, что Советский Союз оказался обществом переходного, промежуточного типа. Объективные интересы бюрократии находились в прямом противоречии с целями революции и эгалитаристскими устремлениями масс. Из этой ситуации было только два выхода: либо рабочий класс оказался бы в состоянии свергнуть диктатуру бюрократии и возродить советскую демократию, а вместе с ней и подлинно социалистическое планирование, либо бюрократия завершила бы свой контрреволюционный переворот, уничтожив национализированную собственность и превратив себя в новый имущий класс частных собственников.
Всякий новый шаг на пути развития советского хозяйства и общественной жизни обострял это коренное противоречие. Разница между временем 1920-30-х годов и послевоенным периодом, взятым как целое, состоит в том, что если довоенный период закладывал, если можно так выразиться, парадигмы советской истории, то содержанием послевоенных лет было накопление факторов преимущественно количественного характера.
Смотри также:
О Вадиме Роговине - "Это был человек, без которого мир становится ниже на голову, беднее"
(7 июня 2002 г.)
В память о Вадиме Роговине
( 5 июня 2002 г.)
Послесловие Вадима Роговина к книге Конец означает начало - Для чего я писал свое семитомное исследование "Была ли альтернатива?"
( 18 мая 2002 г.)
Вадим Роговин и его историческое исследование "Была ли альтернатива?"
( 2 июня 2001 г.)
В память о Вадиме З. Роговине - Речь Дэвида Норта в Берлине 5 декабря 1998 г.
( 8 июля 1999 г.)
 
 
Вадим Роговин и судьба марксизма в России
Часть 2 | Часть 1 | Часть 3
Владимир Волков
3 декабря 2003 г.
Троцкизм против сталинизма
Владимир Волков
3 декабря 2003 г.
Троцкизм против сталинизма
 
В. Роговин очень хорошо понимал связь, существующую между историей и проблемами современной политической жизни. Давая сейчас характеристику основных мыслей и оценок, развитых им применительно к советской истории 1923-1941 годов, мы должны поэтому не упускать из виду, что в своей совокупности этот анализ представляет собой основу для выработки альтернатив капиталистической реставрации 1990-х годов.
 
Прежде всего, Роговин смотрит на русскую революцию и большевистскую партию как на интернациональный феномен. "... Большевизм был не только русским, но и мощным международным политическим движением", - пишет он (Власть и оппозиции, Москва, 1993, с. 377).
 
Он видит поэтому в перерождении партийно-государственного аппарата в направлении нового деспотизма не внезапно напавшую на партию моральную порчу или не проявление неких имманентных национальных свойств русского большевизма. (Другим "объяснением" из этого ряда является идея о том, что сами социальные цели большевизма были недостижимы, поэтому он вынужден был идти по пути непрерывной эскалации насилия). Роговин видит в этом перерождении результат специфического сочетания внутренних и внешних факторов, давших рост определенным элементам, уже существовавшим внутри Коммунистической партии и молодого Советского государства. 
 
Противоречивость того массового движения, которое совершило Октябрьскую революцию, наличие в нем как самых революционных, так и консервативно-национальных и даже реакционных элементов, никогда не были секретом для людей масштаба Ленина и Троцкого. Опасность бюрократического перерождения уже вполне осознавалась ими в момент окончания Гражданской войны, отказа от политики "военного коммунизма" и перехода страны на рельсы мирного строительства. Вопрос состоял лишь в том, каковы будут масштабы роста этих элементов, которые, хотя и вырастали из недр большевистской партии, представляли собой все же не логическое продолжение линии революции, но ее радикальное националистическое отрицание. Так болезнь, пояснял Троцкий, коренясь в организме, может угрожать самому его существованию. 
 
Начиная свое изложение с момента последней болезни Ленина, Роговин исходит из той предпосылки, что к этому моменту большевистская партия оказалась в состоянии внутреннего кризиса и раскола на разные политические течения. При этом, уточняет он, общая нить революционной политики Октября отнюдь не была прервана. Левая оппозиция, сгруппировавшаяся вокруг Льва Троцкого, представляла собой прямое продолжение и воплощение революционной перспективы. Тенденции перерождения, в свою очередь, проявлялись в двух главных формах: центристско-бюрократической линии Сталина и в политике правого уклона, глашатаем которого был Н. Бухарин. Эта последняя тенденция несла с собой поначалу б о льшую опасность, поскольку готова была идти на все новые уступки частнособственническим интересам нэпмана в городе и кулака в деревне.
 
Уже этот исходный взгляд Роговина решительно противостоит той официальной советской версии исторических событий, которая была поднята на щит в годы горбачевской "перестройки". Камуфлируя резкий сдвиг кремлевского курса в сторону капиталистических реформ, М. Горбачев и его сторонники в журналистском и литературном истеблишменте изображали, как известно, именно Бухарина с его идеями "черепашьего темпа", "врастания кулака в социализм" и т.д. в качестве прямого воплощения ленинских планов по строительству социализма в России. (Примечательно, что как только ход событий подвел к действительному развязыванию программы либерализации и "шоковой терапии", все эти идеи были выброшены за борт как ненужный более хлам - вместе с самим Горбачевым и его правительством).
 
В противоположность всем подобным спекуляциям Роговин констатирует: "Рассматривая ход и итоги внутрипартийной борьбы 1922-1927 годов, нетрудно увидеть не просто различие, но и прямую противоположность большевистского и сталинистского партийно-политических режимов".
 
"Если при Ленине в партии существовала свобода выражения реального многообразия мнений, а при вынесении политических решений учитывались позиции не только большинства, но и меньшинства партии, то все послеленинские верхушечные блоки грубо нарушали эту партийную традицию, игнорировали предложения своих оппонентов, заменяли полемику с ними наклеиванием лживых политических ярлыков и затем изгоняли оппозиции из партии по фальсифицированным обвинениям, во многом предвосхищавшим обвинения московских процессов 1936-1938 годов".
 
"Начиная с 1923 года, - продолжает Роговин, - все важнейшие политические решения фактически принимались не съездами партии и даже не пленумами ее ЦК, а предрешались неуставными конспиративными органами ("тройками", "семерками", "параллельным ЦК" и т.д.), навязывавшими партии режим своей фракционной диктатуры. Беспринципная основа, на которой объединялись эти узкие олигархические группы, предопределяла на каждом новом повороте событий их распад и формирование новых верхушечных блоков, загонявших часть своих недавних союзников в очередную оппозицию, расправа с которой в свою очередь расчищала путь режиму неограниченной личной власти Сталина" (Была ли альтернатива?: "Троцкизм": Взгляд через годы. М., ТЕРРА, 1992, с. 358-359).
 
Нет фатализма в истории
 
Обстоятельно описывая картину внутриполитической борьбы 1920-х годов, Роговин исследует реальное влияние, которым обладала Левая оппозиция. Это влияние всегда приуменьшалось сталинистской бюрократией, а также по большей части игнорировалось историографией либерального антикоммунизма (за немногими исключениями) как величина якобы несущественная. В обоих случаях сталинизм рассматривался в качестве прямого и логически неизбежного продолжения революции Октября 1917 года. 
 
В действительности Левая оппозиция насчитывала десятки тысяч сторонников. Даже в 1930-е годы, когда любые оппозиции были уже запрещены, а ведущие кадры левых оппозиционеров находились в тюрьмах и лагерях, влияние их идей продолжало оставаться очень широким. Существование этой вполне реальной опасности для термидориански-бюрократического режима во главе со Сталиным и подтолкнуло последнего к безумному и кровавому замыслу Большого террора.
 
Самоотверженная борьба Левой оппозиции против бюрократического перерождения оказалась не в состоянии полностью остановить попятный процесс. Однако результат не был бесплоден. Влияние оппозиционной борьбы выразилось прежде всего в том, что реставрация капитализма в СССР не состоялась уже в конце 1920-х годов, опасность чего была очень высока. На этот факт обычно обращается слишком мало внимания. Однако именно он дает наглядное подтверждение тому, в какой степени дух и идеи Октября продолжали сковывать бюрократию даже в тот момент, когда она шла по пути все большего сосредоточения власти в своих руках, расширяя одновременно размах и свирепость репрессий.
 
В контексте конкретного анализа событий истории совершенно невозможно говорить о неизбежности поражения Левой оппозиции. Результаты политической борьбы на каждом отдельном этапе не имели окончательного характера и всякий раз определялись наличным соотношением внутренних и международных факторов экономического и политического свойства. Формула, активно внедрявшаяся "сверху" в массовое сознание в годы "перестройки", согласно которой "история не имеет сослагательного наклонения", насквозь фальшива и в научном смысле стоит ниже всякой критики. Эта формула была перелицовкой фаталистического представления об истории, как если бы ее ход был заранее определен раз и навсегда и не мог быть изменен ни в каком случае. Между тем, с точки зрения последовательного исторического материализма, всякий определенный социально-экономический фундамент образует лишь общую основу для исторического процесса. Реальный итог событий определяется не некими заведомо предрешенными "неизбежностями" (которые реализуют себя лишь "в конечном счете", то есть в пределах широкой исторической эпохи, способной растягиваться на многие десятилетия), а ходом реальной классовой борьбы, соотношением живых социальных сил.
 
Подробнее эта тема была проанализирована в полемике Д. Норта против взглядов британского историка Э. Хобсбаума (См.: Д. Норт. " Лев Троцкий и судьба социализма в XX столетии: Ответ профессору Эрику Хобсбауму" // Социальное равенство, Љ 5-6 (19-20), июль 1998 г.). В данном случае стоит лишь отметить, что фаталистический взгляд на историю был одной из попыток навязать общественному сознанию Советского Союза конца 1980-х годов упрощенное представление о ходе исторического процесса и подтолкнуть его к выводу о "неизбежности" капиталистической реставрации.
 
Противоречие между "базисом" и "надстройкой"
 
Важный вклад Роговина в понимание исторического процесса 1920-30-х годов состоит в выяснении в рамках конкретного исследования роли Сталина как "могильщика революции". Уже в первом томе своего исследования он говорит о том, что поставил своей задачей "возвратить читателю драматические страницы первого послеоктябрьского десятилетия, показать, что сталинизм явился не продолжением, а отрицанием всего дела большевизма, отрицанием, пробивавшем дорогу в борьбе с массовым движением внутри партии, которое выдвигало подлинную социалистическую альтернативу развития советского общества" (Была ли альтернатива?: "Троцкизм": Взгляд через годы. М., ТЕРРА, 1992, с. 358).
 
Роговин не боится говорить о глубоком противоречии, которое сложилось между социально-экономическими основами Советской России, и политическим режимом, представлявшим собой диктатуру бюрократии. В отличие от вульгарных социологов, он понимает, что соотношение экономического базиса и политической надстройки не проявляет себя непосредственно - механическим или буквальным образом. Бывают исторические периоды, когда политическая надстройка не только не соответствует объективным материальным основам общества, но и находится в прямом конфликте с ним. Таковы в особенности переходные, кризисные периоды, к каким, несомненно, относится советское общество 1920-1980-х годов. 
 
Сталинизм - "могильщик революции"
 
Центральное место в историческом исследовании Роговина занимает анализ причин, содержания и последствий развязанного Сталиным политического геноцида против наиболее сознательных кадров революции, получившего название "Большой террор". Растущее противоречие между эгалитаристскими настроениями советских масс и все более оторванной от них прослойки бюрократии, укреплявшейся и консолидирующейся на почве растущих привилегий и социального неравенства, вело к обострению социальных конфликтов в советском обществе и угрожало сталинистскому правлению всей силой сдавленной энергии "низов". Понимая опасность этого, Сталин развязал превентивную гражданскую войну против целого поколения революционеров, представителей социалистической интеллигенции, рабочих и молодежи, которые выросли на почве, созданной Октябрем 1917 года, и были неразрывно связаны с ней. 
 
Начиная реализацию своего зловещего замысла, Сталин напрямую обратился к молодым слоям карьерных чиновников, рассчитывая на их помощь и поддержку. В этом заключалась суть выступления Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года. 
 
"В докладе Сталина, - пишет Роговин, - был изложен глубоко продуманный план "кадровой революции", выходящий далеко за рамки "выкорчевывания" участников бывших оппозиций и предполагавший практически полное обновление всех аппаратов власти...То был прямой клич, обращенный не к партийным руководителям, а к тем, кто должен был прийти к ним на смену: чтобы найти выход своим честолюбивым устремлениям, требуется одно, далеко не самое трудное условие - проявлять усердие в "разоблачении врагов народа"" (1937, М., 1996, с. 269-270).
 
Несмотря на перерождение партии, продолжает Роговин, "верхний полюс, то есть представители старой партийной гвардии, продолжал представлять серьезную опасность для сталинского режима. В сознании большинства этих людей сохранялась большевистская ментальность, ностальгия по попранным традициям партийной жизни. В этих условиях предпочтительным, с точки зрения Сталина, был перенос центра социальной опоры режима на молодежь, выросшую в условиях сталинизма и воспринимавшую дискуссии как нечто недопустимое, а режим личной власти - как незыблемый закон партийно-политической жизни" (там же, с. 271).
 
Эти "новобранцы 37 года", по меткому определению Роговина, занявшие свои места в партийно-государственном аппарате в годы Большой террора, полностью усвоили психологию и мораль тоталитаризма и не желали делиться властью ни с кем вплоть до конца своей жизни. Именно эти люди образовали "герантократию" брежневского правления. "Этот слой, - отмечает Роговин, - заблокировал каналы вертикальной мобильности следующих поколений с намного большей силой, чем это делало поколение пятидесятилетних и сорокалетних в 30-е годы" (там же, с. 272).
 
Последствия террора
 
Большой террор привел к глубокому изменению в составе Коммунистической партии. Во-первых, был физически уничтожен весь слой старых большевиков. "В целом Сталин, - пишет автор, - подверг репрессиям больше коммунистов, чем это сделали в своих странах фашистские диктаторы: Гитлер, Муссолини, Франко и Салазар, вместе взятые" (Мировая революция и мировая война, М., 1998, с. 35). 
 
Во-вторых, партия была окончательно лишена механизмов демократического обсуждения вопросов и принятия решений. Сила аппарата сконцентрировалась в силе авторитарной фигуры Сталина и ближайших к нему лиц. Наконец, партийный аппарат приобрел статус государственной власти, сосредоточив в своих руках управление всем народным хозяйством.
 
Главным итогом Большого террора стало создание новой социальной иерархии в Советском Союзе, где привилегии бюрократии противостояли бесправному и часто полунищенскому уровню жизни большинства населения, охраняемые всей силой государственной машины подавления. 
 
"Все это повлекло существенные изменения, - подчеркивает Роговин, - в общественной психологии и морали. В новых привилегированных группах стало формироваться чувство социальной исключительности и пренебрежительное отношение к низам". "Новое поколение бюрократов отличалось уверенностью в незыблемости своего положения и намного большей коррумпированностью по сравнению со своими предшественниками (там же, с. 49, 52). 
 
От духа интернационализма и идей мировой революции не осталось и следа. На смену им пришел старый густопсовый русский национализм, крепко отдающий неприкрытым шовинизмом и антисемитизмом. Это не отменяло, конечно, того, что официальная советская пропаганда продолжала эксплуатировать идеи интернационализма. Но эти пропагандистские усилия пришли в такое вопиющее противоречие с реальностью, что породили своеобразный советский тип не всегда осознаваемого раздвоения личности, иногда переходившего в прямое лицемерие.
 
Вот как пишет об этом В. Роговин: "Важнейший аспект изменений в официальной идеологии второй половины 1930-х годов был связан с отказом Сталина от концепции мировой революции". Конечно, официально это никак не признавалось. Более того, по некоторым формальным признакам "интернационалистская" сторона официальной идеологии внешне даже укрепилась, например, во время Гражданской войны в Испании 1936-39 годов. "... Но шовинистическая великодержавная идеология все более теснила на задний план прежние большевистские формулы. В результате к концу 1930-х годов не только официальная идеологическая доктрина, но и массовое сознание оказались как бы расщепленными на две части: официально не "отмененные" идеи интернационализма, с одной стороны, и все более выдвигаемые на передний план идеи великодержавности и ксенофобии - с другой" (Мировая революция и мировая война, с. 93, 95).
 
Подытоживая свой анализ последствий Большого террора, Роговин пишет: "Сталинский террор настолько масштабно выжег все альтернативные коммунистические силы, что в советском обществе оказался утраченным сам тип большевистского сознания" (Власть и оппозиции, Москва, 1993, стр. 264).
 
Это очень важный вывод, поскольку он задает совершенно иные координаты для рассмотрения всей последующей советской истории по сравнению с тем, как это рутинно делалось догматически-сталинистской и либерально-антикоммунистической историографией. 
 
Ни один из серьезных российских историков (если вообще уместно говорить об их существовании) не поставил под сомнение справедливость той исторической картины, которая была нарисована Роговиным. Это, кстати, является одной из важнейших причин замалчивания его работ. Поскольку "фронтальная" атака против выводов Роговина невозможна, - в том случае, конечно, если хоть немного следовать критериям научной полемики, - академический и публицистический истэблишмент постсоветской России предпочел вообще не касаться его трудов, обходя их стороной. Однако в той степени, в какой все же делались попытки дать работе Роговина критическую оценку, аргументация оказывалась в высшей степени слабой.
 
Так, литературный критик и публицист национально-патриотического толка Вадим Кожинов, признавая, что историческое исследование Роговина стоит выше аналогичных попыток генерала Д. Волкогонова и драматурга Э. Радзинского (двух наиболее "раскрученных" авторов 1990-х годов, писавших о советской истории), говорил вместе с тем, что главная слабость Роговина в том, что он пишет как "троцкист". Собственно, это все, что Кожинов имел сказать в качестве полемики. 
 
Нетрудно увидеть, как хрупка почва подобной "аргументации". Если для русского националиста Кожинова слово "троцкизм" вроде "черной метки", которую достаточно лишь налепить на кого-либо, чтобы считать вопрос исчерпанным, то с точки зрения исторической науки подобные "ругательные" ярлыки, мягко говоря, недостаточны. Вместо того, чтобы произносить их в качестве заклинаний, следует прежде всего объяснить, что они означают и каково соотношение тех или иных концепций с реальностью. 
 
"Троцкизм" не был для русской истории каким-то дьявольским наваждением. Он явился субъективным выражением объективных потребностей русского общества в революционном обновлении. Троцкизм закономерно стал теорией Октябрьской революции 1917 года, а несколько позднее - базисом борьбы против гангрены сталинизма слева. В той степени, в какой именно троцкизм был в состоянии объяснить происхождение и социальную природу сталинизма, неразрывно связывая борьбу за новую политическую революцию в СССР с перспективой интернациональной борьбы за социализм, он был и остается - в наиболее важных своих чертах - глубоко научной и объективной теорией общественного развития нашего времени. Смотреть на историю и объяснять ее сквозь "очки" троцкизма - не только не позорно, но весьма благотворно и даже необходимо.
 
МСВС ждет Ваших комментариев: wsws-ru@gleichheit.dewsws-ru@gleichheit.de
 
љ Copyright 1999-2015,
World Socialist Web Site
 
Вадим Роговин и судьба марксизма в России
Часть 3 | Часть 1 | Часть 2
Владимир Волков
29 декабря 2003 г.
Поиски альтернативы слева
 
Поиски альтернативы слева
 
 
Противоречивость идейно-психологической атмосферы, сложившейся в советском обществе в результате Большого террора и консолидации сталинистского режима, как уже было сказано, определялась крайним несоответствием между формальными декларациями режима и реальностью. Если официально продолжали говорить об интернационализме и приверженности традициям Октябрьской революции 1917 года, то повседневная деятельность бюрократии направлялась националистическими ориентирами, замешанными на идеях державности и близко стоявших по духу к старой формуле царского графа Уварова "самодержавие, православие, народность". 
 
Атмосфера ксенофобии и национализма еще больше усилилась в конце 1940-х годов, когда патриотический порыв времен борьбы против гитлеровского нацизма привел к подъему самосознания советских трудящихся и укрепил их уверенность в способности самостоятельно определять свою судьбу. С этим подъемом были связаны и надежды на обновление социализма, восстановления тех прерванных нитей, которые тянулись из 1920-1930-х годов. Даже Солженицын в те годы мечтал покончить со сталинизмом путем "возвращения к Ленину". Бюрократия чутко уловила для себя эту опасность и ответила на нее в своей манере. 
 
Гонения и репрессии рубежа 1940-50-х годов, ставшие известными под именем "борьбы с космополитизмом", были лишь только в своем непосредственном проявлении обращены против еврейского населения СССР. Подлинное значение этой кампании выходило далеко за пределы "еврейского вопроса". Под лозунгом борьбы с космополитизмом бюрократия пыталась терроризировать рабочий класс Советского Союза и заставить его снова примириться с неотвратимостью и неизменимостью бюрократического деспотизма. 
 
Именно в этой накаленной противоречиями атмосфере протекало детство и юность Вадима Роговина (родившегося в 1937 году), то есть, по существу, всего поколения будущих "шестидесятников". Сила революционного толчка, данного 1917 годом, была еще по-прежнему сильна, так что отравленная, по сути погромная, атмосфера конца 1940-х годов не смогла воспрепятствовать усвоению этим поколением многих лучших традиций революционного прошлого. Эти молодые люди вступали в жизнь, веря в правильность исторического пути, выбранного Россией в Октябре 1917 года. Они были убеждены в возможности развития и реформирования советского общества на его собственной основе. И они не были слепыми фанатиками ложной идеи, хотя были и не в состоянии осознать всю глубину трагедии революции, связанной с ее сталинистским перерождением.
 
Один из советских авторов в годы "перестройки" описал эту ситуацию следующим образом: "... В основание жизни поколения 30-х годов было заложено колоссальное, может быть, не до конца осознанное им тогда противоречие, определившее всю его дальнейшую судьбу. Были ли эти молодые люди только обмануты? Нет, тяга к идеалам социализма и революционный энтузиазм не могут быть внушены обманом" (А. Фролов. "Восхождение к конкретному", Коммунист, 1989, Љ 10).
 
"Великая Отечественная война, - продолжает тот же автор, - углубила противоречия народной жизни и породила новое качество народного самосознания, в значительной мере более глубокое, чем энтузиазм 30-х годов... вместе с усилением сопротивления советского народа гитлеровскому нашествию возрастало и нечто такое, что подрывало режим сталинщины морально. Между страшными жерновами войны людям открылась опасная для любого репрессивного режима возможность самостоятельного управления своей судьбой, товарищеского сплочения без указаний свыше, свободной дисциплины без заградительных отрядов. Тем самым еще более углубилось противоречие между свободной самодеятельностью людей как подлинной основой общественного бытия и теми ограниченными, а часто и извращенными рамками, в которых она осуществлялась. Сталин ответил на это противоречие единственным доступным ему способом - новыми репрессиями. Освободителей Европы, повидавших мир и обнаруживших источник человеческого достоинства в самих себе, а не в чудодейственной эманации, исходившей от "отца народов", нужно было "поставить на место"" (там же).
 
Надлом конца 1960-х
 
 
Таким образом, на протяжении 1950-60-х годов искания наиболее думающей части советской интеллигенции и рабочих определялись еще преимущественно стремлением реформировать советское общество с точки зрения "восстановления ленинских норм" партийной и государственной жизни. Разоблачения Хрущевым преступлений Сталина и в целом вся хрущевская "оттепель" были в основе своей вынужденной уступкой бюрократии этим стихийным социалистическим настроениям масс. Разумеется, вместе с новым оживлением оппозиционных брожений происходил также и некоторый подъем националистических и религиозных настроений. Однако преобладающей формой оппозиционности на всем протяжении послевоенного периода, вплоть до рубежа 1960-70-х годов, было все-таки убеждение в том, что социализму альтернативы нет.
 
Сейчас собрано и опубликовано множество свидетельств о существовании и постоянном возникновении различных групп и организаций, создававшихся среди студентов и рабочих, позиции которых представляли собой формы оппозиции сталинизму слева. Переломными (иногда кажется лучше сказать - надломными) стали события конца 1960-х годов и, в частности, насильственное подавление советскими танками пражской весны 1968 года. 
 
Именно такую картину рисует в своей книге История инакомыслия в СССР Людмила Алексеева, известный диссидент либерально-демократического толка, создатель и глава Хельсинкской группы. Она исходит из того, что "социалистическое мировоззрение было господствующим" до конца 1960-х годов, когда его начало замещать диссидентство. Водоразделом между двумя течениями автор считает разгром танками стран Варшавского договора "пражской весны" 1968 года. Поскольку эта акция вызвала общую компрометацию "социализма с человеческим лицом", говорит Л. Алексеева, в полуподпольной оппозиционной среде "перестали вкладывать положительное содержание в понятие социализм" (Л. Алексеева, История инакомыслия в СССР. Вильнюс-Москва, 1992, с. 301, 304).
 
Поворот в настроениях рубежа 1960-70-х годов имел важные, главным образом негативные, последствия. Чтобы оценить их степень, необходимо подвести черту под тем положительным вкладом, которые внесли в общественное сознание и, до известной степени, в советскую общественную науку 1960-е годы.
 
Брожение времен "оттепели"
 
 
Возрождение интенсивных поисков социалистической альтернативы сталинизму и интерес к 1920-м годам был доминирующей чертой ранних 1960-х. Был напечатан Один день Ивана Денисовича, приподнявший завесу над лагерной тематикой, уже были реабилитированы многие ведущие деятели большевистской партии, уничтоженные террором 1930-х, и уже многие из тех, кто сумел выжить в аду ГУЛАГа, возвращались "домой", чтобы рассказать о своем трагическом опыте и попытаться разобраться в том, что произошло со страной, а также почему это стало возможным. 
 
Именно в этот период Вадим Роговин впервые выходит на арену научных исследований, занимаясь прежде всего историей литературно-эстетических дискуссий 1920-х годов. Опубликованный им в 1965 году автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук дает наглядный срез его тогдашних интересов, совпадавших в общих чертах с направлением поисков лучших слоев советской интеллигенции.
 
В своей работе Роговин с явным интересом, уважением, а иногда и скрытым поклонением упоминает и комментирует вклад в культуру многих ведущих фигур первых послереволюционных лет, бывших еще недавно "врагами народа". Он позитивно, хотя и критически отзывается об Александре Воронском, одним из центральных представителей этого ряда. Воронский был активным членом Левой оппозиции, в конце 20-х пошел на примирение со Сталиным, был репрессирован в 1937 году, вследствие чего имя его до конца 1950-х годов было под запретом. После реабилитации в годы хрущевской "оттепели" произведения Воронского, хотя и подвергнутые цензуре, снова стали доступны советскому читателю. 
 
Роговин упоминает в своем автореферате также имена Бухарина, Троцкого и многих других, которые при Сталине были полностью вычеркнуты из советской истории.
 
Он со всей симпатией и серьезностью относится к вкладу, сделанному этими незаурядными личностями. В то же время точка зрения 28-летнего Роговина с неизбежностью отражает противоречивость тогдашнего восприятия советской истории. Несколько оценок, взятых из этой небольшой по объему работы, позволят нам увидеть тот исходный пункт, с которого началась мировоззренческая эволюция Роговина. 
 
Признавая "несомненные достоинства" теоретических работ А. Воронского первой половины 20-х годов, Роговин отмечает, что они, однако, "страдают рядом серьезных ошибок, приведших его впоследствии к иррационалистической интуитивистской концепции творчества. На его эстетические взгляды оказала вредное влияние политически ошибочная теория отрицания пролетарского искусства" (В. З. Роговин, Вопросы партийности искусства в идейно-эстетической борьбе 1920-х годов, М., 1965, с.10).
 
В. Роговин разделяет здесь, таким образом, усыновленную официальным сталинистским искусствоведением теорию пролетарского искусства, с которой полемизировали Воронский и Троцкий. К этому примыкает другое мнение Роговина, а именно: "В дискуссии 1923-25 годов наиболее последовательно отстаивал ленинские позиции А.В. Луначарский..." (там же, с. 9). 
 
Это тоже была по большей части позиция "просвещенного сталинизма". Луначарский был весьма неоднозначной личностью и мыслителем. У него было много "грехов" идейно-политического характера как до, так и после революции. Едва ли его можно считать центральной или наиболее глубокой фигурой в культурной жизни Советской России 1920-х годов. Но он имел несомненный авторитет, много сделал для развития искусства и культуры на посту наркома просвещения и к тому же был сравнительно лоялен Сталину. В итоге Луначарский был "выбран" на роль "хранителя" "ленинский позиций" в области культуры, - так же точно, как Горький был назначен в классики "социалистического реализма".
 
Отношение к Троцкому у Роговина здесь еще преимущественно негативное. Роговин пишет, что в книге Троцкого Литература и революция "были подвергнуты ревизии ленинские взгляды на судьбы пролетарской культуры и искусства (с. 8). Далее он говорит, что позиция Воронского, как и Троцкого, "была связна с игнорированием эстетической роли мировоззрения и крайним преувеличением места подсознательных процессов в художественном творчестве (с. 10). Эта явная отсылка на фрейдизм или, точнее, психоанализ, значение и научный вклад которого признавались Воронским и Троцким, но строго отрицались официальной советской мыслью.
 
Общая оценка Роговина левых течений в искусстве (футуристы, ЛЕФ и другие) звучала в этой работе так: "...Большинство "левых" художников и критиков заняли эстетическую позицию, объективно чуждую и враждебную путям развития нового социалистического искусства (с. 11). 
 
Итак, мы видим, что пробуждение острого интереса к наследию и ведущим "запрещенным" фигурам 1920-х годов происходит здесь еще в формах мышления, созданных сталинизмом и рассматривается сквозь призму официальных догм. Но это именно исходный пункт, поскольку в дальнейшем позиции Роговина и широкого слоя его коллег по цеху литературоведов, историков, поэтов и писателей претерпели существенные изменения, развиваясь правда в разных, иногда противоположных, направлениях. 
 
Как бы ни оценивать взгляды, изложенные в этой первой научной публикации Роговина, его оценки были в любом случае результатом глубокого и тщательного изучения предмета. Об этом свидетельствуют хотя бы обширнейший библиографический список книг, статей и публикаций 1920-х годов на темы культуры и искусства, который был составлен и опубликован Роговиным в те же годы. 
 
Время и судьба
 
 
В 1970-е годы настроения широких слоев советской интеллигенции претерпевали настоящую ломку. Не случайно писатель А. Кабаков назвал поколение, сформировавшееся в это десятилетие, поколением "семидесяхнутых". В основном эти изменения шли по линии разочарования в перспективах социализма и постепенной капитуляции перед различными политическими, философскими и эстетическими теориями капиталистического Запада. Результатом этого стала глубокая дифференциация интеллектуальных позиций и усиление влияния откровенно немарксистских концепций. 
 
Доминировали два наиболее влиятельных течения: ориентация на послевоенный буржуазный либерализм наряду с другим, искавшим спасения в "святынях" русского "почвенничества" и национализма. Эти общие рамки не исключали, а отчасти даже предполагали наличие самой причудливой сумятицы в головах.
 
Особенно наглядно это видно на примере советской философии, поскольку философия всегда выступает в качестве наиболее концентрированной формы самосознания. В то время как официальная советская наука занималась развитием "теории развитого социализма", "научного коммунизма", "марксистско-ленинской диалектики", под этим покровом оформилось и сложилось влияние самых разных философских течений. В интервью директора института философии РАН академика Вячеслава Степина, опубликованного в этом году в Известиях, последний признавал, имея в виду прежде всего 70-е годы: "У нас и при Советской власти многие философы работали на уровне "мировых стандартов" - Ильенков, Щедровицкий, Мамардашвили, Батищев... И Институт философии АН СССР вовсе не был заповедником ретроградов. Все себя, конечно, называли марксистами, обставлялись цитатами - такие были правила игры. Но мало ли в каких условиях работали ученые! Галилей свои работы посвящал герцогу Медичи. У нас были и кантианцы, и гегельянцы, и позитивисты, и правоверные марксисты, изучавшие аутентичного Маркса..."
 
В такой атмосфере наиболее честные и социалистически ориентированные представители интеллигенции чувствовали себя во все большей изоляции и испытывали растущее давление. Ответом В. Роговина на эти перемены, совпавшие с усилением социальной дифференциации советского общества, был поворот к изучению вопросов социальной справедливости. В эти годы он готовит и публикует целый ряд работ в этой области. 
 
На волне особенно острого интереса ко всем этим вопросам в массовом сознании времен горбачевской "перестройки" Вадим Роговин впервые приобрел, наконец, широкую известность, публикуясь в целом ряде популярных изданий. Одновременно с этим он стал одним из первых в Советском Союзе авторов, кто начал писать о Троцком и его идеях. 
 
В целом общественные настроения конца 1980-х годов определялись сочетанием сложных и глубоко противоречивых тенденций. Наряду со все более откровенной пропагандой капиталистического рынка как единственного ответа на агонию сталинизма, происходил также рост интереса к социалистической альтернативе. То, что практически исчезло с конца 1960-х годов, когда начало доминировать пролиберальное диссидентство, возродилось снова. Однако подлинная трагедия интеллектуальной истории позднего советского общества состояла в том, что скорость возрождения интереса к нефальцифицированному социализму значительно отставала от напора усилий, направленных на полное отрицание социалистических перспектив и прославление буржуазного общества как единственного мыслимого и соответствующего "здравому смыслу".
 
Разрыв преемственности в традициях революции, которые так и не смогли по-настоящему возродиться в 1960-е годы, оказался одной из важнейших причин того, почему общественное сознание Советского Союза конца 1980-х годов оказалось по существу парализованным навязчивым гипнозом прокапиталистической пропаганды, развязанной бюрократией и ее интеллектуальными сообщниками. 
 
Но именно в этот момент усилия, которые были потрачены Вадимом Роговиным на протяжении 1960-80-х годов на изучение советского общества, подвели его к качественному скачку вперед. Между 1987 и 1992 годом он совершил ту внутреннюю интеллектуальную революцию, которая позволила ему не просто создать свою семитомную историческую эпопею, но и, так сказать, замкнуть связь времен, найдя в троцкизме и борьбе Левой оппозиции ту действительную основу, с которой только и могло быть связано социалистическое возрождение Советского Союза. 
 
Вряд ли без соприкосновения с революционными тенденциями современного троцкизма, прежде всего в лице Международного Комитета Четвертого Интернационала, Роговин был бы в состоянии полностью осуществить эту внутреннюю революцию. И все же то, что ему удалось все-таки это сделать, говорит о том, что подлинно социалистические традиции никогда не были окончательно уничтожены в СССР сталинизмом. На всем протяжении советской истории они были способны развиться в движение, не менее мощное и исторически значимое по сравнению с тем, которое привело к революции в Октябре 1917 года.
 
К началу страницы 
МСВС ждет Ваших комментариев: wsws-ru@gleichheit.dewsws-ru@gleichheit.de
љ Copyright 1999-2015,
World Socialist Web Site
 
Мировой Социалистический Веб Сайт (www.wsws.org/ru)


www.wsws.org/ru/2002/mai2002/vol1-m15.shtml
Волкогоновский Троцкий
Часть 1
Вадим Роговин
15 мая 2002 г.
Данное критическое эссе было написано В. Роговиным в начале 1990-х годов, по следам появления книги генерала Д. Волкогонова о Троцком. Впервые опубликовано в Бюллетене Четвертого Интернационала , Љ 7, декабрь 1993, с. 189-210. 
Развернувшаяся в последние годы шумная антикоммунистическая кампания в нашей стране не породила сколько-нибудь серьезных научных трудов. Большинство нынешних опровергателей марксизма не идут дальше злобных публицистических статей, повторяющих доводы буржуазной советологии и первой русской эмиграции. Пожалуй, единственный трудом, написанным с позиции т.н. "нового мышления" и претендующим на название научного, является двухтомник Д. Волкогонова Троцкий. Политический портрет. Эта работа заслуживает обстоятельного разбора, поскольку в ней собраны все наиболее характерные положения современных русских "демократов", связанные с критикой не только Троцкого, но также большевизма, марксизма и коммунистической идеи.
Примечательна биография автора этой книги. На протяжении нескольких десятилетий он был одним из наиболее рьяных апологетов "развитого социализма" и "борцов с буржуазной идеологией". Волкогонов принадлежит одновременно к трем слоям высшей советской бюрократии: военной (он дослужился до чина генерал-полковника), научной (возглавлял Институт военной истории) и партийной (был заместителем начальника политуправления Советской Армии, органа, работавшего на правах отдела ЦК).
Несмотря на то, что Волкогонов являлся автором многочисленных книг и статей, они из-за их серости и банальности не привлекали внимание широкого читателя. Известность Волкогонову принесла его книга Триумф и трагедия - в основном в результате того, что автор, будучи одним из ведущих бюрократов, оказался первым, кому был открыт доступ в сталинские архивы. Эта книга написана в традиционном для советской историографии ключе - подвергая критике Сталина и сталинизм (в тех рамках, в каких это было дозволено в первые годы "перестройки"), автор с большой теплотой и пиететом писал о Ленине и большевизме, но при этом в чисто хрущевско-горбачевском духе "обличал" троцкизм и другие "антипартийные" оппозиции. В книге же о Троцком он, подчиняясь логике идеологического поворота большинства прежних аппаратчиков, осуществил "двойную смену знаков".
Первая "смена знаков" коснулась отношения к Троцкому. Перефразируя часто повторяющееся в книге Волкогонова бессодержательное утверждение о том, что "Троцкий гляделся в зеркало истории", можно с куда большим основанием сказать, что сам Волкогонов непрерывно глядится в зеркало буржуазной историографии. Ему известно, что на Западе имеется немало серьезных исследований о Троцком, и изображение Троцкого в духе обветшалых сталинистских догм снизило бы доверие к его книге. Поэтому он освещает личность и деятельность своего главного персонажа с большей объективностью, чем в своем прошлом труде. Но Волкогонову известно и другое: в связи с крушением режимов, сохранявших социалистические основы общества, антикоммунистическая идеология получила новый "социальный заказ": способствовать тому, чтобы эти перемены приняли необратимый характер и в этих целях "развенчать" большевизм от самых его истоков. Этим объясняется вторая "смена знаков": все, что вчера Волкогонов изображал со знаком "плюс", сегодня он пытается представить со знаком "минус". В нашей статье мы попытаемся проследить, с помощью каких идеологических методов проделывается эта операция и в какой степени выводы и обобщения Волкогонова отвечают элементарным требованиям научной добросовестности.
Что интересно в книге Волкогонова
Внимание читателя привлекут прежде всего новые материалы, извлеченные автором из советских архивов, в том числе из архива ГПУ-НКВД. В книге приводятся, в частности, важные документы, раскрывающие историю вербовки и шпионской деятельности Зборовского, которого сталинская разведка внедрила в ближайшее окружение Л. Седова. Десятки донесений Зборовского, представленных в книге, свидетельствуют о том, что он регулярно информировал Москву обо всех аспектах деятельности Троцкого и Седова.
Наиболее добросовестными в книге являются главы, освещающие подготовку и осуществление убийства Троцкого. Волкогонов считает, что Сталин уже в 1931 году дал указание об убийстве, но на первых порах его агенты провоцировали на террористический акт белых эмигрантов, стремясь создать для себя политическое алиби (Д. Волкогонов , Троцкий. Политический портрет, М., "Новости", 1992, книга 2, с. 297).
В начале 1935 года начальник иностранного отдела ГПУ Шпигельглаз получил через Ягоду приказ Сталина "ускорить ликвидацию Троцкого". Для решения этой задачи была приведена в действие вся агентура ГПУ во Франции (там же, книга 2, с. 300). Однако ответственный работник ГПУ Райсс, в 1937 году открыто перешедший на сторону IV Интернационала, весной-летом 1935 года предупредил Троцкого о надвигающейся опасности и посоветовал ему покинуть Францию. Переезд Троцкого в Норвегию, где агентура ГПУ была значительно слабее, отсрочил выполнение сталинского плана. Волкогонов приводит свидетельство чекиста Судоплатова, принимавшего участие в многолетней охоте за Троцким, о том, что Шпигельглаз был расстрелян в 1937 году, потому что он "не выполнил задания по ликвидации Троцкого. Тогда такого простить не могли" (2: 303). Вслед за этим Волкогонов выдвигает версию, согласно которой одной из причин расправы с Ягодой была его неудача в выполнении этого важнейшего приказа Сталина (2: 301).
Все указанные версии в книге недостаточно документированы. Сам автор объясняет это тем, что в своих поисках ему пришлось столкнуться с упорными помехами со стороны партийных бонз, которые "делали вид, что они ничего не знают и у них нет каких-либо документов об этом деле... чтобы иметь основание сказать то, что я говорю, мне пришлось приложить огромные усилия и в ряде случаев привлечь данные без ссылки на источники, ибо получил я их неофициально". Автор обещает при переиздании книги внести в нее добавления и уточнения об этом деле на основе документов, которыми он теперь располагает (2: 323).
Значительно полнее освещены Волкогоновым события 1939-40 гг. В книге приводятся выразительные выдержки из заявлений в ЦК КПСС непосредственных организаторов убийства Троцкого - Судоплатова и Эйтингона, осужденных после разоблачения Берии к длительному тюремному заключению, как его ближайшие доверенные лица. Обращаясь с просьбами о реабилитации, они особенно упирали на свои заслуги в проведении "операции в Мексике", которыми "ЦК был доволен" (2: 304, 309, 311).
Из этих заявлений и бесед Волкогонов с Судоплатовым явствует, что в начале 1939 года Сталин провел узкое совещание с единственным вопросом: о необходимости ускорить убийство Троцкого. Вскоре после этого Судоплатов был вызван к Сталину, который поручил ему возглавить группу, направляющуюся в Мексику (2: 305, 307). По словам Судоплатова, существенную помощь этой группе оказала "одна советская женщина", жившая тогда в доме Троцкого и скончавшаяся в 80-е годы в Москве. Другим агентом, причем "двойным" (НКВД и ФБР), Волкогонов считает Сильвию Франклин (2: 320).
Актуальный интерес придает книге Волкогонов разоблачение традиционных сталинистских и некоторых новейших мифов о Троцком и "троцкизме". Отмечая, что "нет ничего более далеко от истины нежели обвинения Троцкого в сионизме", (пущенные ныне в ход черносотенными организациями типа "Памяти") автор излагает взгляды Троцкого по еврейскому вопросу и завершает свой анализ выводом: "Тем более странно слышать сегодня слова о "зловещих троцкистских планах", смыкающихся с "мировой стратегией сионизма"" (1: 59-62).
Если в книге о Сталине Волкогонов оценивал деятельность левой оппозиции в духе традиционных сталинистских версий, то в своей новой книге он более объективно освещает эту деятельность, отмечая политическое мужество Троцкого и его единомышленников и раскрывая недобросовестные приемы, использованные правящей фракцией в борьбе против оппозиционного меньшинства.
Немало верного сказано в книге о непреходящей ценности многих идей и прогнозов Троцкого. Автор справедливо отмечает, что понятие "бюрократический абсолютизм", использованное Троцким для характеристики сталинского режима, "во многих отношениях более глубоко, чем устоявшееся ныне выражение "командно-административная система"" (2: 245). Примечательно и признание интеллектуальной мощи Троцкого, выразившейся в его прогнозах о будущем сталинизма. Эти прогнозы, как подчеркивает Волкогонов, "поразительны не только по своему содержанию, категоричности выводов, но и по времени их оглашения. Уже в 1926-м, 1927-м, 1928-м годах и позже Троцкий не уставал говорить об обреченности сталинизма. В отношении собственной Родины его прогноз и пророчество по главным пунктам оказались верны: сталинизм не имеет будущего; от войны с Гитлером стране не уйти; низвержение Сталина с исторической арены будет страшным" (2: 248, 252).
Упоминая "великолепные работы" Троцкого, которые "пророчески показали роковую роль фашизма", Волкогонов подчеркивает, что "Троцкий, возможно, первым дал глубокую характеристику фашизму как источнику войны" (2: 235). Касаясь "поразительного прогноза грядущей войны", разработанного Троцким, автор с изумлением замечает, что прогностические выводы Троцкого совпадают с выводами "историков и политологов наших дней, исследующих события тех далеких уже, предвоенных лет. Но их разделяют десятилетия!" (2: 249)
Этими положениями, однако, исчерпывается то ценное и правдивое, что содержится в книге Волкогонова. Несравненно больше в ней исторических ошибок и предвзятых, грубо тенденциозных обобщений.
В чем ошибается Волкогонов
Особенно много фактических ошибок содержится в главах, посвященных внутрипартийной борьбе 1922-27 годов. Так, Волкогонов утверждает, что Троцкий уклонился от предложенного ему Лениным союза для борьбы со Сталиным по "грузинскому делу" (2: 10). Однако опубликованные недавно в нашей стране документы свидетельствуют, что Троцкий уже на следующий день после получения ленинской записки с предложением такого союза вступил в борьбу со Сталиным и приложил немалые усилия для разоблачения ошибок и махинаций Сталина в "грузинском деле".
Волкогонов повторяет ошибочную версию Ю. Фельштинского о том, что опубликованный последним опрос членов Политбюро от 3 июня 1923 года касался публикации ленинского Завещания. На деле этот документ представляет опрос по поводу целесообразности публикации другой ленинской статьи ("О придании законодательных функций Госплану") (2: 10-11). Полный текст Завещания стал известен триумвирату и тем более Троцкому несколько позже.
Волкогонов искажает факты, когда пишет, что "осенью 1923 года в верхах партии готовилась важная партийная дискуссия, направленная против Троцкого. Эта дискуссия получила название "литературной"" (2: 13). В действительности "литературной" была названа дискуссия конца 1924 - начала 1925 года, поднятая в связи с выходом статьи Троцкого Уроки Октября. Что же касается дискуссии 1923 года, то она была открыта в результате писем Троцкого и 46 старых большевиков, направленных в ЦК РКП(б). Кстати, Волкогонов допускает еще одну ошибку, утверждая, что Заявление 46 было написано Троцким (2: 17). Наконец, автор ошибочно указывает, что цитируемое им по архивному черновику письмо Троцкого в Правду было написано в разгар "литературной дискуссии". Это письмо было опубликовано в Правде спустя неделю после появления статьи Новый курс - 18 декабря 1923 года.
Не меньше путаницы допускает Волкогонов и при освещении вопроса о предложении ЦК Германской компартии направить Троцкого в Германию для подготовки и руководства восстанием. Автор ошибочно относит эту просьбу не к 1923, а к 1921 году (2: 26) и утверждает, что Троцкий якобы отверг ее и тем самым "в решающий момент подготовки восстания уклонился от личного участия в нем". Хорошо известно, что Троцкий настаивал на своей поездке в Германию, но триумвират добился решения ЦК, налагавшего запрет на его непосредственное участие в германской революции. К этому следует прибавить, что при рассмотрении причин поражения революции в Германии Волкогонов ни словом не упоминает об ошибках Коминтерна и Германской компартии, раскрытых в многочисленных работах Троцкого, а ограничивается импрессионистским бессодержательным утверждением о том, что в Германии "почва не была увлажена революционными соками" (1: 340-341).
Едва ли не решающую причину поражения оппозиции в легальной внутрипартийной борьбе Волкогонов видит в том, что "нередко в самые критические моменты борьбы Троцкий уходил с "ринга": то ему мешала болезнь, то он находился в отпуске, то уезжал на Кавказ и Берлин для лечения" (2: 51). Но ведь историку должно быть известно, что отнюдь не преувеличенными заботами Троцкого о своем лечении и отдыхе объяснялись эти поездки и отпуска; 1923-26 годы были временем резкого ухудшения его здоровья, вынуждавшего его отрываться от активной деятельности.
В ряде случаев небрежность автора при освещении хорошо известных исторических фактов просто изумляет. Так, он заявляет, что Платформа 83-х (написанная в 1927 году) была изложена на июльском пленуме ЦК 1926 года. Приводя выдержку из письма Троцкого, в которой говорится: "Вспоминал пророческие слова Сергея: не надо блока ни с Иосифом, ни с Григорием. Иосиф обманет, а Григорий убежит", Волкогонов после слова "Сергей", поясняет: "сын Л. Д.". Таким образом, "пророческие слова" приписываются подростку - сыну Троцкого. Между тем несколькими страницами выше в книге приводится цитата из Моей жизни, свидетельствующая, что предостережение "Сталин обманет, а Зиновьев убежит" принадлежало активному соратнику Троцкого по оппозиции Сергею Мрачковскому (2: 48, 59).
Такого рода ошибки являются следствием небрежности и спешки при подготовке Волкогоновым своей книги. По-иному обстоит дело с ошибками, которые выступают следствием стремления автора принизить в глазах читателя личность Троцкого. Так, в книге неоднократно повторяется утверждение о том, что "будучи популярным, Троцкий не имел друзей", за исключением своей жены Н. И. Седовой. Автора не смущает, что это утверждение противоречит тому, что в книге не раз называются имена близких друзей Троцкого: Иоффе, Раковского, французского социалиста А. Росмера и многих других (1: 32, 281, 357).
Чтобы приписать Троцкому отрицательные черты или приуменьшить его заслуги, Волкогонов нередко апеллирует к явно некомпетентным и сомнительным суждениям современников как к истине в последней инстанции. Так, в книге приводятся обнаруженное в архиве Троцкого письмо некоей американки Ж. Аллен, в котором по поводу характеристики активистом американского рабочего движения Бризбеном Троцкого как одного из величайших полководцев современности говорится, что Троцкий - "агитатор, а не полководец" (1: 250). Разумеется, для Волкогонова "справедливой характеристикой" роли Троцкого в Гражданской войне оказываются слова этой никому не известной женщины, а не американского, да и многих других революционеров, внимательно изучавших опыт Гражданской войны.
Рассказывая о легендарном "поезде Троцкого", Волкогонов ссылается на свою беседу с некоей Мариничевой, работавшей машинисткой в секретариате Троцкого, которая сказала ему: "Незаурядный, даже выдающийся человек был Троцкий, но трусоват" (1: 272-273). На этом "свидетельстве" Волкогонов строит целую "концепцию", присовокупляя от себя: "Кроме Сталина - в будущем, наверное, никто из политических деятелей в нашей стране не принимал столь исключительных мер по обеспечению личной безопасности" (1: 274). При этом автор странным образом "забывает", что в отличие от Троцкого, часто оказывавшегося на переднем крае фронтов, Сталин во время Отечественной войны ни разу не появился на фронте, а численность охраны, сопровождавшей его даже на курорты, в сотни раз превышала численность охраны, сопровождавшей Троцкого к месту боев (прим. *).
Впрочем, Волкогонов склонен приписывать трусость и Ленину. Рассказывая об июльских днях 1917 года и соглашаясь с оправданностью решения партии об уходе Ленина в подполье, он не удерживается от того, чтобы прибавить: "Ленин был осторожным человеком и никогда не рисковал собственной жизнью, как другие революционеры" (1: 130). И это говорится о человеке, который в разгар ожесточенной гражданской войны выступал с охраной из одного-двух человек на массовых митингах и собраниях, на которого только за первые десять месяцев после Октябрьской революции было совершено три покушения, причем последнее из них едва не завершилось смертельным исходом.
Еще более неприглядное впечатление оставляют ошибки и передержки Волкогонова при характеристике взглядов Троцкого и Ленина. Особое недоумение вызывает утверждение автора, будто Троцкий считал, что "оппозиционные взгляды различных коммунистов опасны" (2: 21) и выступал за "единомыслие" в рядах партии. Это разительно противоречит как многочисленным высказываниям Троцкого о партийных дискуссиях и "разномыслии" как неотъемлемом условии здорового развития партии, так и его собственному участию в различных фракциях и оппозициях. Столь же предвзято освещаются взгляды Троцкого на культуру, которые Волкогонов интерпретирует следующим образом: "Подходя к культуре сугубо прагматически, Троцкий отводил ей лишь вспомогательную роль в том великом эксперименте, что начали большевики в 1917 году" (1: 354). Нашего историка не смущает, что этот пассаж противоречит приводимым в книге словам Троцкого о том, что "смысл революции состоит в создании основ более высокой культуры" (1: 375). Столь же бесцеремонно Волкогонов истолковывает взгляды Ленина, приписывая ему "нигилистическое отношение к буржуазной отечественной мысли" (1: 72). Это нелепое утверждение, расходящееся с многочисленными высказываниями Ленина о ценности духовного наследия прошлого, автор основывает на единственной вырванной из контекста ленинской цитате и злобной, бездоказательной характеристике Ленина меньшевиком Валентиновым.
О некоторых острых эпизодах революции и гражданской войны Волкогонов пишет крайне витиевато, излагая под видом "гипотез" лживые и не раз уже отвергнутые непредвзятыми исследователями исторические версии. Это касается, например, искажения трагической судьбы крупного военачальника гражданской войны Миронова, который за свои анархические и самоуправные действия дважды был подвергнут аресту и в 1921 году погиб в тюрьме при невыясненных до сих пор обстоятельствах. Волкогонов сообщает, что Троцкий, несмотря на то, что Миронов "в публичных разговорах выражал недоверие председателю Реввоенсовета", после первого ареста и суда над Мироновым, приговорившего его к расстрелу, добился его помилования, назначил его командующим второй конной Армией, а затем главным инспектором кавалерии и наградил его почетным революционным оружием. Тем не менее рассказ о судьбе Миронова завершается в книге следующей неожиданной и ничем не мотивированной фразой: "Возможно, останется навсегда тайной, причастен ли Троцкий лично и непосредственно к убийству Миронова" (1: 258).
Покровом "тайны" окружается в книге и другая, многократно отвергнутая всеми сколько-нибудь объективными отечественными и зарубежными историками версия - о финансовой поддержке германским правительством большевиков в 1917 году. Сперва Волкогонов голословно заявляет, что на Западе это "сегодня считается твердо установленным", а затем буквально через несколько строк пишет о том, что это - "тщательно сберегаемая большевиками тайна", что "достоверно это или нет - до сих пор полностью неясно", и "едва ли удастся, видимо, когда-нибудь установить подлинную картину в этом вопросе. Может быть, это останется тайной истории" (1: 320, 321 и след.). Чтобы, однако, не осталось сомнений в том, какое мнение он сам имеет об этой "тайне", Волкогонов задает вопрос: "На какие средства до октябрьских событий большевики издавали 17 ежедневных газет тиражом более 300 тысяч экземпляров?" Брежневски-гобачевски-ельцинскому идеологическому функционеру, привыкшему, что каждое его слово оплачивается внушительной монетой, непонятно, как могла действовать массовая оппозиционная печать без иностранных подачек.
Рассказывая о голоде 1921 года, Волкогонов не упускает возможности напомнить, что "сегодня и без голода (наша) страна принимает дары с благодарностью", для того, чтобы упрекнуть большевиков в том, что "когда тысячи людей падали на дороге от голода, партийные руководители отвергали всяческую помощь от буржуазии" (1: 371). И здесь наш автор явно фальсифицирует исторические события. Ведь хорошо известно, что советское правительство в тот период широко обращалось за помощью к зарубежным правительствам и общественным организациям и в тех случаях, когда такая помощь оказывалась, с благодарностью принимало ее.
"Герой оговорочки"
Одна из ленинских статей, бичующих русских либералов, носит название Герои оговорочки. Таким "героем" выступает ныне Волкогонов, вся книга которого пересыпана "оговорочками", призванными снизить благоприятное впечатление, которое могут произвести на читателя приводимые в книге факты и документы.
Так, рассказ о беспринципной травле Троцкого Сталиным и его союзниками в 1924-25 годах и проявленной Троцким твердости в отстаивании своей позиции, Волкогонов внезапно завершает не относящимся к этой теме, но неуклонно повторяющимся в книге пассажем: "Многие шаги Троцкого по утверждению нового строя, по реализации методов революционного переустройства были и аморальными, и даже преступными. Как и других вождей Октября и Гражданской войны" (1: 327).
Вслед за публикацией распоряжений Троцкого с требованием наказания виновных в невыполнении приказов, в "постыдных насилиях", "преступном, зверском отношении некоторых частей армии к мирному населению", следует столь же неожиданный вывод автора: "Глубочайшее заблуждение, что люди, захватившие власть, могут решать судьбы миллионов, дало трагические всходы" (1: 255).
Даже свое недвусмысленное утверждение: "Нельзя не отдать должного Л. Д. Троцкому: он, пожалуй, только он ни на йоту не поступился своими принципами и не согнулся перед Сталиным", Волкогонов сопровождает очередной оговорочкой: "Хотя при этом нельзя забывать, что одной из главных причин борьбы явились не столько общие методологические принципы большевизма, сколько глубочайшая личная неприязнь друг к другу" (1: 145). Меряя борьбу Троцкого со сталинизмом мерками беспринципной грызни между Горбачевым и Ельциным, автор не раз повторяет, что последовательность Троцкого в "абсолютном неприятии сталинизма" объяснялась в основном личными мотивами (1: 34). Волкогонов неоднократно признает, что "прежде всего Троцкий... выступил самоотверженным борцом против Большой Лжи" (2: 373). Однако после множества выспренних слов о недопустимости лжи в политике, он походя бросает фразу, вторая часть которой призвана дезавуировать первую: "Троцкий до последних лет своей жизни боролся с этой ложью, хотя и создавал ее" (1: 135).
"Оговорочками" Волкогонов пользуется там, где он приводит приказы Троцкого времен гражданской войны о категорическом запрете расстрелов без суда, расстрелов пленных и т. д. Непримиримую борьбу вождя Красной Армии против подобных эксцессов, возникающих в любой войне, автор ухитряется подать таким образом, чтобы возложить ответственность за них на революцию: "Создается впечатление, что этими документами Троцкий пытался как-то втиснуть в рамки военного закона вышедшую далеко из нравственных и правовых берегов жестокость и самоуправство. То был кровавый пир революции" (1: 299-300).
Во многих случаях "оговорочки" Волкогонова служат тому, чтобы заставить читателя "додумать" то, что не может быть доказано фактами и документами. Упоминая о принятом стразу же после окончания Гражданской войны декрете ЦИК об амнистии солдатам и офицерам белой армии, Волкогонов приводит написанное в этой связи Троцким сообщение для печати: "Кто пытается использовать великодушие власти трудящихся против Советской республики, на того обрушится суровая кара". Перескакивая от этого необходимого предостережения к рассказу о том, как в 30-е годы Сталиным "были уничтожены последние из белых офицеров, вернувшихся на Родину", Волкогонов предоставляет читателю "домыслить", что первые из этих офицеров были уничтожены по приказу Троцкого.
Даже сообщение о том, что поезд Троцкого неоднократно подвергался артиллерийским и авиационным налетам, что несколько раз на него организовывались покушения и зловещие крушения, сопровождается "оговорочкой", возлагающей ответственность за все это на... Троцкого и вообще большевиков. "Сегодня трудно поверить и страшно согласиться, - комментирует эти сообщения Волкогонов, - что для утверждения Красной идеи потребовалось столько казней и крови. Один из главных жрецов (?) этой идеи сновал на своем бронированном поезде с запада на восток, с юга на север. У него никогда не возникало сомнений, может ли великая идея воздвигать себе пьедестал на пирамиде черепов соотечественников" (1: 282).
Примечание:
* Версия о "трусости" Троцкого разительно противоречит приводимому в книге свидетельству одной из армейских газет: "Сам Троцкий всегда на фронте, самом настоящем фронте, где сражаются грудь о грудь, где шальные пули не различают, кто рядовой красноармеец, кто командир, кто комиссар. Вагон, в котором он живет, и пароход, на котором он жил, нередко обстреливались артиллерийским и пулеметным огнем. Но Троцкий как-то не замечает эти неудобства. Под огнем неприятеля он, как и во время революции, продолжает работать, работать, работать" (1: 263). Но даже эту яркую выдержку Волкогонов счел нужным прокомментировать таким образом, чтобы осудить ... Троцкого, на этот раз за нескромность: "Троцкий редко пресекал эти панегирики в красноармейской печати".
Copyright 1999 - 2002, 
World Socialist Web Site!
 
Электронная библиотека Грамотей
ЗАРУБЕЖНЫЕ КЛОНДАЙКИ РОССИИ 
Владлен СИРОТКИН
ПРЕДИСЛОВИЕ
I. ОТКУДА У ЦАРСКОЙ РОССИИ ОКАЗАЛОСЬ СТОЛЬКО ЗОЛОТА И НЕДВИЖИМОСТИ ЗА РУБЕЖОМ?
***
***
2. НЕДВИЖИМОСТЬ
***
3. ВИТТЕ - НИКОЛАЙ II: ПРОЕКТ МИРОВОЙ ФЕДЕРАЛЬНОЙ ВАЛЮТНОЙ СИСТЕМЫ (ИЛИ ЧЬЮ ЭСТАФЕТУ ПРИНЯЛИ РУЗВЕЛЬТ И СТАЛИН В 1943-1945 гг.?)
***
***
***
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
II. "КАЗАНСКИЙ КЛАД", БРЕСТСКИЙ МИР И "ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ" В ПОВОЛЖЬЕ
2. В ПОГОНЕ ЗА "КАЗАНСКИМ КЛАДОМ"
3. ЧЕХОСЛОВАЦКИЙ СЛЕД "КАЗАНСКОГО КЛАДА"
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
III. "ЛЕНИНСКОЕ" ЗОЛОТО. "НИЖЕГОРОДСКИЙ КЛАД" УХОДИТ НА ЗАПАД
1. "ЗОЛОТО ЛЕНИНА" - ГЕРМАНСКОМУ КАЙЗЕРУ (ИЛИ ПЕРВЫЙ "ПАКТ РИББЕНТРОПА- МОЛОТОВА")
***
2. ПРИБАЛТИЙСКОЕ "ОКНО" БОЛЬШЕВИКОВ
3. "ЗОЛОТО КОМИНТЕРНА"
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
IV. ЗОЛОТЫЕ КЛАДОВЫЕ ЗАПАДА И ВОСТОКА НАПОЛНЯЮТСЯ ЧЕРЕЗ ВЛАДИВОСТОК
1. ЦАРСКИЕ ЗОЛОТЫЕ КОНОСАМЕНТЫ НА ЯПОНСКИХ СУДАХ
2. 1919 ГОД: "ЙОКОГАМА СПЕШИ БАНК" СТАНОВИТСЯ КРУПНЕЙШИМ БАНКОМ ЯПОНИИ
***
3. ЯПОНСКАЯ АРМИЯ ВОЕННЫЕ ТРОФЕИ НЕ ВОЗВРАЩАЕТ...
***
***
***
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
V. НЕОЖИДАННЫЕ СОЮЗНИКИ
1. ПОТОМКИ ДЕРЖАТЕЛЕЙ ОБЛИГАЦИЙ "РУССКИХ ЗАЙМОВ" ОБВИНЯЮТ... ПРАВИТЕЛЬСТВО ФРАНЦИИ
2. НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ БЕРЕГУТ ПРАВОСЛАВНЫЙ ДУХ И... РОССИЙСКУЮ НЕДВИЖИМОСТЬ
***
***
***
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
VI. ДОКТРИНЕРЫ И ПРАГМАТИКИ
***
***
***
***
***
***
***
***
2. РЕСТИТУЦИЯ: "НАЦИСТСКОЕ ЗОЛОТО" И ПЕРЕМЕЩЕННЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ
***
***
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
VII. В КОРИДОРАХ ВЛАСТИ
1. ПРОБЛЕМА ЗАРУБЕЖНОГО ЗОЛОТА И НЕДВИЖИМОСТИ В СМИ (ПРЯМОЕ И КРИВОЕ ОТРАЖЕНИЕ). 1991-2000 гг.
2. ИЗ ПРАВИТЕЛЬСТВА В СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ. 1995-1999 гг.
***
***
***
ПРИМЕЧАНИЯ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
3. Земельный участок "Баб-Хотта" с двумя садами внутри стен Иерусалима и его северо-восточной части в квартале Баб-Хотта размером 193 391 кв. м приобретен Палестинской комиссией в 1850-1859 гг. у одного местного монаха Вассариона за 17 840 франков. В 1889 г. участок был передан в ведение Российского Православного Общества. До 1859-1860 гг. на участке никаких построек не было. Он ежегодно сдавался в аренду местному кустарю-кирпичнику. После 1896 г. на участке построен двухэтажный дом-приют. Земля относится к разряду мюльк. В 1896-1897 гг. участок был переписан у русского консула в Иерусалиме на имя русского правительства, на что имеются два подлинных фирмана, которые хранятся в Архиве внешней политики. Кроме того, имеются две незаверенные копии с вышеупомянутых фирманов на французском и турецком языках и незаверенный план участка.
4. Земельный участок "Гефсимания" с церковью Марии Магдалины приобретен за 14 000 франков на имя русского консула Васильева. Согласно плану размер его 10 112 кв. м, а по др
5. Земельный участок "Арз-Уль-Хабаель" на Масличной горе (на горе Елеон, или Малая Галилея) около Малой Галилеи в местности Хабаель в деревне Альтур. Участок был приобретен Палестинской комиссией при Министерстве иностранных дел за 2300 франков на имя русского консула в Иерусалиме. Размер его - 99 223 кв. м. Кроме разрушенных замка и цистерны, на участке никаких построек не было. После ликвидации Палестинской комиссии участок был передан в ведение Палестинского Общества. В 1897 г. участок был переведен на имя Российского правительства. Для закрепления прав собственности на участок был получен фирман турецкого султана. Вследствие неиспользования участка, а также плохого наблюдения за ним со стороны Общества в 1908 г. от участка было отрезано 100 кв. м соседом Сулейманом Муакетом. В июле 1908 г. указанные 100 кв. м по требованию Российского генерального консула в Иерусалиме были отобраны местными властями у Сулеймана и возвращены Обществу. Вокруг участка построена кирпичная ограда. В 1897 г. стоимость участка определялась в 40 000 франков. Подлинник фирмана турецкого султана на участок хранится в Архиве внешней политики. Копии фирмана и плана земельного участка хранятся в НКИД.
7. "Третий Назаретский" земельный участок в квартале Эль-Айн размером 3361 кв. м был составлен из двух смежных участков: один из них был приобретен с аукциона местным жителем Михаилом Хури у назаретского жителя Хумиоса и второй принадлежал тому же Михаилу Хури. В 1891 г. оба участка были приобретены Палестинским Обществом у Михаила Хури за 105 французских золотых франков. В 1892 г. Палестинское Общество объединило оба участка в один, но купчие крепости за Љ 7 и 8 были составлены на каждый участок в отдельности. Кроме того, была составлена третья купчая крепость Љ 9 на фруктовый сад, находящийся на этих участках. Участок и сад в Назаретском кадастровом управлении были записаны на имя А.И. Якубовича - инспектора русских школ в Палестине. 10 сентября 1907 г. Якубович, уезжая из Палестины, выдал начальнику Назаретской учительской семинарии общества Кезме доверенность на управление и передачу участка Палестинскому Обществу. По архивным материалам от 1915 г. установлено, что в 1913 г. Палестинское Общество пыталось переписать земельный участок на имя русского правительства, но ввиду Первой империалистической войны осуществить это не удалось, и участок оставался записанным на имя Якубовича. Документов, подтверждающих право собственности Палестинского Общества на участок, нет, так как купчая крепость хранилась в делах Галилейской инспекции. В делах участка имеется незаверенная копия плана земельного участка. В 1904 г. стоимость участка определялась в 6645 фр. плюс 3535 фр. - каменная стена вокруг участка.
9. Земельный участок "Деббота", или "Коптское городское место", внутри стен Иерусалима, недалеко от храма Гроба Господня, размером 1429 кв. м (по другим данным, 8 га). Составлен был из двух частей: первая часть была куплена в 1859 г. русским консулом Доргобуджиновым у коптского священника Джирвиса и его брата Ризка за 28 159 франков и вторая часть была приобретена Доргобуджиновым у Магомета Али 26 сентября 1859 г. и у митрополита Петра Арвийского 5 июля 1861 г. русским консулом Соколовым за 15 820 франков. До 1887 г. на участке были развалины церкви Св. Марии Латинской и др
10. Земельный участок "Вениаминовский приют" вблизи стен Иерусалима в местности Баб-эль-Халиль размером 1729 кв. м. В 1896 г. монахом российской духовной миссии в Иерусалиме Вениамином участок вместе с двухэтажным домом, фруктовым садом и другими надворными постройками был принесен в дар Российскому Палестинскому Обществу на имя Михайлова, заведующего подворьями Палестинского Общества в Иерусалиме. В 1895 г. Михайлов путем дара перевел это имущество на имя вел. кн. Сергея Александровича. Подлинная купчая крепость на это имущество хранится в Архиве Внешней Политики в папке "Российское Посольство в Константинополе", отдел Константинопольское П
11. Земельный участок под названием "Згнеми", или "Хакурет-уль-Бераджие", расположен вблизи стен Иерусалима, около старых Дамасских ворот. Размер его 12 809 кв. м, приобретен в 1895 г. за 20 700 франков у Джебрала Гаргура на имя драгомана б
12. Земельный участок "Мамилла" (Љ 1) размером 15 614 кв. м, а по имеющемуся заверенному плану - 15 565 кв. м, расположен недалеко от стен Иерусалима, против Мейдана, у пруда Мамилла, или Св. Вавилы (по пруду называется и земельный участок). Приобретен в 1857 г. у Коблан-Дахдеева графом Кушелевым-Безбородко за 28 500 пиастров. Кушелев продал его уполномоченному Палестинской комиссии Мансурову за 29 650 франков. Весь участок огорожен кирпичной стеной, но никаких построек на нем нет, кроме двух цистерн для воды. В 1897 г. участок оценивался в 140 000 франков и был переписан с Мансурова во владение Российского правительства. Подлинный фирман турецкого султана, доказывающий права собственности на участок бывш. царского правительства, находится на хранении в Архиве Внешней Политики. Кроме того, в НКИД имеется заверенный план участка.
П
15. Земельный участок "Хомси", или "Мерси-уль-Асами", у новых ворот Иерусалима размером 3436 кв. м приобретен бывш. русским консулом в Иерусалиме Доргобуджиновым в 1859 г. у Юсеана Гейнема, драгомана русского генконсульства, за 1840 франков. По сведениям 1886 г. участок был не застроен и сдавался местным жителям под посевы. В 1893-1895 гг. на участке был построен русским генконсульством каменный дом для квартир чиновников генконсульства. На постройку дома было израсходовано 115 000 франков. 27 октября 1896 г. земельный участок был записан на имя русского правительства, на что имеется подлинный фирман турецкого султана, который хранится в Архиве внешней политики. Участок и дом находились в ведении Генерального консульства в Иерусалиме. В 1895 г. стоимость участка и построек на нем определялась в 176 000 франков. В делах НКИД имеется заверенный план вышеупомянутого дома.
I, II, III разрядов "Поклонники" (паломники) в зависимости от стоимости "путевки" делились на три разряда; самому массовому, третьему разряду (крестьяне, казаки) в подворьях (приютах) предоставлялось место на двухэтажных нарах. - Прим. публик
П
19. Земельный участок "Хакурет-уль-Баядер", или "Улие", размером 684 кв. м приобретен в 1878-1882 гг. от нескольких владельцев за 1740 франков. Кроме того, в 1898 г. было прикуплено несколько кв. м. На участке имеется скала, обсеченная с трех сторон и представляющая собой четырехугольную башню высотой 8 м. Верхняя половина скалы выдолблена в виде комнаты. У подножия восточной стороны башни имеется небольшая древняя цистерна. Кроме того, на участке были развалины древней церкви и несколько деревьев. С 1878 по 1889 г. купчая крепость была составлена на крестьянина Хюсейна Зияде. В 1898 г. после покупки последней части участка купчая крепость была составлена на имя двух крестьян - братьев Ава-Даллы и Мыслеха Дарвиша. 8 февраля 1900 г. в суде шариата участок был переведен на имя наследников архимандрита Антонина Капустина, и 29 августа 1900 г. весь участок был переписан на имя вел. кн. Сергея Александровича путем дара, на что 30 августа 1900 г. был получен временный владетельный акт на этот участок за Љ 22456/251, который также был заменен на две купчие за Љ 74 и 75 на деревья и цистерну. Вокруг участка была построена каменная стена стоимостью 1077 фр. В 1900 г. стоимость участка вместе с сооружениями определялась в 8237 франков. Незаверенные копии купчих крепостей на участок имеются при деле участка. Рядом с участком была приобретена гробница, купчая крепость на которую находится в деле за Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив, 5).
21. Земельный участок "Эль-Уара" в деревне Айн-Кярем размером 4 денюма, или 3600 кв. м, находится рядом с участком Уара-эль-Хас. Приобретен участок в 1890 г. на имя матери архимандрита Антонина за 460 франков. В 1891 г. участок был переписан на имя архимандрита Антонина. В 1894 г. после смерти Антонина участок был переписан на имя его племянников Капустиных, а затем Капустины принесли его в дар вел. кн. Сергею Александровичу, на которого была оформлена купчая крепость. На участке расположены каменный дом в 9 комнат, дом из 3 комнат, склад, баня, цистерна, виноградник, масличные и другие деревья. В 1895 г. стоимость участка определялась в 3000 фр. построек - в 10 000 фр. Перед смертью архимандрит Антонин завещал этот участок с постройками и садом своей воспитаннице Апостолиади с правом передачи после ее смерти какой-либо женщине. После смерти последней все имущество должно перейти в собственность русской церкви в Айн-Кярем (Горнем). Никаких документов на право собственности бывш. Российского правительства на этот участок нет. С трех сторон участка построена кирпичная стена.
22. Земельный участок "Хадфе", или "Хадере", размером 360 000 кв. м приобретен на имя архимандрита Антонина за 70 000 франков в 1889 г. Участок составляет часть вакуфа, учрежденного несколько сот лет тому назад Абу-Аедиан-эль-Гуси в пользу бедных марокканцев. На участке расположены: церковь Богородицы, два двухэтажных каменных дома - приют для поклонников. Кроме того, среди виноградных лоз, апельсинных, лимонных и других фруктовых деревьев построен 41 небольшой домик, где проживают поклонницы, оставшиеся на жительство в Палестине, и расположены 27 цистерн для воды. Все домики построены на средства поклонниц и, согласно условиям, после их смерти должны перейти в собственность вакуфа архимандрита Антонина. В 1895 г. стоимость построек и участка определялась в 999 500 франков. Документов на право собственности Российской империи нет. Копия купчей крепости находится в деле Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив).
24. Земельный участок 2133 кв. м в г. Бейрут в квартале Ашрафие, ул. Дебек, бывш. Марий Митрий. Этот участок огорожен каменной оградой, внутри ограды находится старый одноэтажный каменный дом в пять-шесть комнат. Около дома колодец и бассейн для воды. Участок был куплен в 1897 г.; купчая крепость за Љ 433 на имя вел. кн. Сергея Александровича. За участок было уплачено 84 000 турецких пиастров, ориентировочно 840 руб. золотом. Имеется русский перевод с копии купчей крепости, заверенный русским генконсулом в Бейруте, и план участка. В настоящее время участок передан СССР. В Отделе загранимущества
29. Участок земли размером 4 га с дубом Мамврийским. На участке имеется 2-этажный дом, храм Пресвятой Троицы и приют Русской Духовной Миссии. Здания построены в 1910-1913 гг. Дуб и участок были приобретены в собственность России в 1868 г. архимандритом Антонином (Капустиным). Копия купчей крепости находится в деле за Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив, ст. I).
40. Земельный участок на вершине горы Эмонской под названием "Керм-уль-Бадд" размером 6750 кв. м (по другим данным, 12 406 кв. м). Куплен на имя
43. Земельный участок на месте "Джеваруль-Баляд", или "Джеварулькорие", в деревне Кфейер Бейрутского вилайета размером в 1 денюм, или 919 кв. м (по другим данным, 223 кв. м) приобретен в 1899 г. 13 ноября, за 4500 франков у турецкого подданного Хана сына Эсбира Михаила на имя вел. кн. Сергея Александровича. Весь участок занят садом из оливковых деревьев. В 1900 г. стоимость участка определялась в 10 000 франков. На участок имеется оригинал купчей крепости, который хранится в Архиве Внешней Политики в деле "Российское Посольство в Константинополе", Отдел Констант.
44. В г. Назарете, Бейрутского вилайета, Аккского санджака, так называемый 1-й участок, под подворьем Общества, мерой в 3134 кв. м, записан в крепостных документах на имя русского правительства.
46. В г. Назарете, рядом с подворьем общества, под домом, купленным у Магли, мерой около 270 кв. м, записан в крепостных документах на имя А.Г. Кезмы, начальника Назаретской мужской учительской семинарии Общества.
48. В г. Хайфе, на берегу моря, рядом с правительственным конаком (сараем), мерой 2015 кв. м, записан в крепостных документах на имя императорского Православного Палестинского Общества.
50. В с. Раме, Бейрутского вилайета, Аккского санджака и казы, мерой 568 кв. м, записан в крепостных документах на имя А.И. Якубовича, бывшего инспектора учебных заведений Общества.
3
***
27 марта 2003 г.
КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
ЗАРУБЕЖНЫЕ КЛОНДАЙКИ РОССИИ 
Владлен СИРОТКИН 
   Анонс
   В последние годы в России немало говорят и пишут о займах Международного валютного фонда и Всемирного банка, о реструктуризации долгов бывшего СССР и собственно российских Западу и Востоку (Японии). И очень редко - о том, что у России за границей находится только так называемой царской собственности-недвижимости на 300 млрд. долл. и "царского" золота на 100 млрд. долл. За этим стоит целый комплекс и исторических, и правовых, и острополитических вопросов.
   Ответы на них вы найдете в предлагаемой вашему вниманию книге, написанной в жанре исторического расследования и основанной на малоизвестных материалах.
ПРЕДИСЛОВИЕ 
   К началу XXI века Россия оказалась в долгу как в шелку, причем подлинная сумма внешнего долга тщательно скрывается. В СМИ поэтому фигурируют самые фантастические цифры - от 200 млрд. долл. на 1 января 2000 г. к началу президентства В.В. Путина, до 600 млрд. к 1 января 2004 г. т.е. к концу его первой легислатуры.
   Даже думская Комиссия по государственному долгу не располагает достоверными цифрами: каждый бывший премьер называет ей "свою" сумму долга - Н.И. Рыжков - 35 млрд. долл. (1990 г.), покойный В.П. Павлов - 32-33 млрд. долл. (1991 г.), Е.Т. Гайдар - 70 млрд. долл. (1992 г.) и т.д.
   Но та же комиссия в ноябре 2000 г. неожиданно установила: СССР юридически не существовал с 25 декабря 1991 г. (телевизионное "отречение" М.С. Горбачева от поста союзного Президента), а его внешний долг почему-то рос - с 1992 по 1994 г. на целых 19,6 млрд. долл. (?!).
   Зато точно известно, что, например, в 1998 г. после дефолта Россия обязана была платить только одних процентов по внешнему долгу 18 млрд. долл. ежегодно (при всем российском бюджете в том году в 20 млрд.!).
   Конечно, внешний долг постепенно выплачивается (в мае 2003 г. Путин сообщил - выплатили уже одну четверть). Содействует этому и высокая международная конъюнктура на экспорт энергоносителей, прежде всего нефти и газа (в 2000-2003 гг. рост на 18%). Но все же главный источник - старый лозунг царских министров: "недоедим, но вывезем". В наших современных условиях - это экономия правительства на "социалке": сохранении мизерных пенсий и зарплат бюджетникам, прежде всего - учителям, врачам, работникам культуры, инвалидам, матерям с маленькими детьми (детские пособия) и т.д. Причем с многомесячными задержками выплат и этих нищенских денег. При этом растет инфляция и оплата коммунальных услуг. В своем ежегодном Послании Федеральному собранию, 16 мая 2003 г. Путин поэтому вынужден был признать: "четверть российских граждан (т.е. около 35 млн. чел. - население целой Польши! - Авт.) по-прежнему имеет доходы ниже прожиточного минимума: четверть населения страны!"
   Между тем у России есть огромные неиспользованные резервы, целые клондайки из золота, недвижимости и авуаров (ценных бумаг), которые в XX в. остались за рубежом и до сих пор ни правителями СССР, ни управителями России не востребуются.
   Еще в 1993 г. известная британская разыскная юридическая фирма "Пинкертон" через автора этой книги (а я более десяти лет возглавляю общественный международный Экспертный совет по материальным и культурным ценностям за рубежом, с 2000 г. зарегистрированный как ассоциация "Эритаж" ("Наследие") в Париже) предложила властям России использовать эти "клондайки" хотя бы для выплаты гигантских внешних долгов. Эта фирма, которая еще в 1923 г. начала по оплаченной просьбе наркомвнешторга Л.Б. Красина оценку российской недвижимости за рубежом, к 1993 г. накопила банк данных на 400 млрд. долл. (300 млрд. - недвижимость, 100 млрд. - золото).
   Членам нашего экспертного совета "Эритаж" в 90-х гг. через отечественные и зарубежные СМИ удалось привлечь к этим "клондайкам" внимание общественности (перечень основных статей за 1992-2003 гг. см.: Краткая библиография; за пределами этого перечня остались более ста моих телевизионных выступлений за десять лет и пять документальных фильмов, практически по всем общенациональным российским каналам, а также за рубежом), а в январе 1995 г. и марте 1999 г. мне, как председателю Экспертного совета, удалось "озвучить" проблему на Правительстве и в Совете безопасности (официальные материалы см. в Приложении, док. 11, 16).
   В 1994-1999 гг. при поддержке президента Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) А.И. Вольского я и другие члены Экспертного совета побывали практически у всех первых лиц государства - президентов, премьер-министров, первых вице-премьеров, директоров ФСБ и СВР, но, кроме последнего случая, нигде не встретили поддержки августе-сентябре 2003 г. в секретариате премьера М. Н. Касьянова вновь был проявлен интерес к зарубежному золоту, в частности в Японии. Для подготовки соответствующей справки чиновники секретариата снова обратились в наш Экспертный совет.
   Зато "цену вопроса" сразу уловили "олигархи". Два из них - Борис Березовский и Роман Абрамович - в 2000 г. обратились к новому Президенту РФ В.В. Путину, предлагая отдать проблему "клондайков" им на откуп. А они за это якобы вдвоем выплатят весь внешний долг России (?!).
   Случись такое при "царе Борисе", вопрос был бы решен в пользу ловкачей-олигархов. Но они опоздали: новые люди из Администрации Президента Путина обратились в наш Экспертный совет за консультацией, и мы дали разгромное заключение на эту "откупную аферу".
   В результате появился указ Љ 1771 от 23 октября 2000 г. по которому российскими "клондайками" поручено было заниматься не "олигархам", а двум госучреждениям - МИДу и Управлению делами Президента, для чего в последнем было создано специальное подразделение "Госзагрансобственность" с сетью своих представителей за рубежом на базе торгпредств. К сожалению, этот очень важный указ ограничил "клондайки" только недвижимостью (хорошо еще, что в нее попало "недвижимое имущество бывшей Российской империи") - золото и авуары остались вне поиска и оформления "на баланс" Российской Федерации.
   Впрочем, и в этом ограниченном объеме указ Љ 1771 выполняется очень слабо: МИД и УДП все три года после его издания больше заняты ведомственной бюрократической возней (кто главней?), чем делом. Сужу не понаслышке, а как бывший эксперт-консультант "Госзагрансобственности" УДП (подробней см. главу 7).
   Между тем энтузиасты-общественники из нашего Экспертного совета продолжали поиски "клондайков" и к 2003 г. "намыли" одного зарубежного российского золота в два раза больше, чем указывала в 1993 г. фирма "Пинкертон" (у нее -100 млрд. долл. а у нас - 207 млрд. долл. т.к. англичане не учитывали набежавшие за 80 лет проценты; кроме того, они не установили наличие русского золота в некоторых странах - Швеции, Чехии, Швейцарии и других).
   По основным странам только т.н. "военное золото", вывезенное в Первую мировую и Гражданскую войны (1914-1922 гг.), являет следующую картину:
   Япония - 80 млрд. долл.; Великобритания - 50 млрд. долл.; Франция - 25 млрд. долл.; США - 23 млрд. долл.; Швеция - 5 млрд. долл.; Чехия - 1 млрд. долл.
   Характерно, что официальные лица в США и Великобритании не оспаривали эти цифры, но выражали недоумение - почему власти России не ставят проблему "клондайков" официально?
   Ниже мы попытаемся дать свой авторский ответ на причины такой "скромности" российских властей, а также существенно дополним историю "бегства" русского золота за рубеж в XX в. в связи с деятельностью двух ныне хорошо известных монстров - МВФ и Всемирного банка, у истоков создания которых еще в начале XX в. стояла... Россия.
   И в этом отношении книга - существенно переработанное и дополненное издание моих предыдущих работ на аналогичную тему Сироткин В.Г. Золото и недвижимость России за рубежом. - М. "Международные отношения", 1997 (издание второе, исправленное и дополненное, вышло там же в 2000 г.); Зарубежное золото России. - М. ОЛМА-пресс, 1999, уже встретивших сочувственный отклик как отечественных, так и зарубежных читателей (издание 2000 г. в 2003 г. было переведено в Болгарии).
   Автор, сентябрь 2003 г.
I. ОТКУДА У ЦАРСКОЙ РОССИИ ОКАЗАЛОСЬ СТОЛЬКО ЗОЛОТА И НЕДВИЖИМОСТИ ЗА РУБЕЖОМ? 
   1. ЗОЛОТО И ВНЕШНИЕ ЗАЙМЫ
   Когда с 1909 г. через частное туристическое товарищество известной Меценатки графини В.Н. Бобринской (предшественник "Спутника" и "Интуриста") сначала в "ближнее" (автономная Финляндия, Швеция), а затем и в "дальнее" (Германия, Франция, Италия) зарубежье (на основе дарованных манифестом Николая II от 17 октября 1905 г. свобод проживания и передвижения его подданных "всех званий и состояний") поехали с 50-процентной скидкой массовые организованные группы провинциальной интеллигенции (земские учителя, врачи, фельдшеры, статистики и т.д. т.е. все те сорокарублевые сельские интеллигенты, которые за свой счет не могли бы купить билет до Парижа - 80 зол. руб. в оба конца), они с удивлением обнаружили: русскую ассигнацию без проблем меняют в любом банке Берлина, Вены, Рима или Парижа, а что касается "рыжиков" (золотых николаевских монет по 5 и 10 руб.), то в мелких лавках их охотно берут и без обмена на местные деньги, и даже в 2-3 раза выше официального биржевого курса (1 зол. руб. в начале XX в. равнялся 2,667 франц. фр.).
   Знали бы эти российские туристы, в массе своей пылко осуждавшие "проклятый царизм" и составившие в феврале 1917 г. лидирующую прослойку революционной демократии в провинции, кто обеспечил такое уважение к русскому рублю за границей!
   А обеспечили эту стабильность, комфортабельное и интересное путешествие три "царских сатрапа", три министра финансов с 1881 по 1903 г. - профессор Харьковского университета экономист Н.Х. Бунге, основоположник теории автоматического регулирования академик И.А. Вышнеградский и бывший билетный кассир с дипломом Одесского университета, а затем начальник службы движения частной Юго-Западной железной дороги математик Сергей Юльевич Витте.
   Кратко суть их денежной реформы состояла в переводе с традиционного для XVIII-XIX вв. серебряного паритета бумажного рубля (ассигнации) на паритет золотой. Для этого необходимо было сначала накопить необходимый золотой резерв, чем и занялись Бунге и Вышнеградский.
   Внутренних источников накопления было три:
   - увеличение государственной золотодобычи на Урале и в Сибири. Рекордная цифра была достигнута в 1914 г. - 66 521,7 кг (для сравнения: в Советской России в 1920 г. - всего 1738,4 кг; в 1993 г. в РФ при неизмеримо возросших по сравнению с 1914 г. технических возможностях - электричество, драги, экскаваторы и т.п. - всего 132 144 кг, а в 1996 г. и того меньше - 120 т);
   - резкое увеличение экспорта сельхозпродукции (зерна, масла, мяса, меда, молочных изделий и т.д.);
   - введение госмонополии на водку и табак и значительное повышение цен и налогов (акцизов) на них, учитывая, что тогдашней нормой учета и потребления было ведро водки (к 1914 г. акциз на водку давал 1 млрд. зол. руб. из всего госбюджета империи в 3,5 млрд.).
   С 1881 по 1894 г. шло накопление золотых резервов. При Бунге в 1886 г. они поднялись до 367 млн. зол. руб. при Вышнеградском к 1892 г. составили 642 млн. И наконец, Витте, имея золотой запас в 895 млн. руб. в 1894 г. начал свою знаменитую "золотую реформу" - обмен старых бумажных ассигнаций на новые, "золотые", то есть имеющие золотой паритет.
   К 1897 г. введение "золотого рубля" (в любом отделении Госбанка Российской империи старые бумажные деньги один к одному менялись на новые, а те при желании любого владельца - на золотые чеканные "пятерки" и "десятки") завершилось, и к 1900 г. старые деньги были окончательно выкуплены государством. Из старых в обращении осталась только мелкая серебряная и медная разменная монета.
   Никогда больше ни до, ни после в России не проводилась подобная неконфискационная денежная реформа.
   За неполные 30 лет, с 1886 по 1914 г. золотой запас России вырос более чем в 5 раз (!) и являлся самым крупным в Европе, превышая сумму в 1 млрд. 695 млн. зол. руб. Укрепление золотой стабильности рубля открыло еще одну возможность пополнения казны - на этот раз иностранной валютой. Речь шла о золотых французских франках, которые с 1887 г. рекой потекли в Россию в результате русских внешних займов, предоставленных Францией: с 1887 по 1891 г. по 4 млн. в год, то есть за пять лет сразу 20 млн. зол. фр.
   Что это за "золотой дождь" и почему французы при всей известной их скупости пачками начали скупать русские ценные бумаги не только государственных (скажем, "железнодорожного займа" 1880 г. - шесть выпусков облигаций), но и частных (например, Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги, 1897 г.) российских компаний? Не были ли это столь знакомые нам по последним годам "пирамиды" типа пресловутых АО МММ или "Чары"?
   Здесь необходимо сделать одно отступление.
   Россия всегда, по крайней мере начиная с Петра I, охотно занимала деньги за границей (хотя не всегда в срок и не столь охотно отдавала: в 1768 г. в Голландии заняли 5,5 млн. гульденов, а вернули их, пусть и с процентами, лишь через 130 лет - в 1898 г.). Екатерина II набрала займов на 41 404 681 руб. и при жизни не вернула ни копейки - расплачивались ее преемники-цари. В период революционных и наполеоновских войн России с Францией главным кредитором выступала Англия: с 1792 по 1816 г. Россия получила более 60 млн. руб. расплачиваясь с англичанами последующие 50 лет.
   Кстати, период наполеоновских войн (континентальная блокада 1806-1813 гг.) внес огромную дезорганизацию в европейское денежное обращение. Враги - Франция против Великобритании с союзной ей Россией - активно использовали своих фальшивомонетчиков для фабричной подделки бумажных денег противника. У Наполеона под надзором министра полиции Жозефа Фуше на двух тайных монетных дворах в Париже день и ночь трудилась большая группа условно-досрочно освобожденных фальшивомонетчиков (некий первый вариант бериевских "шарашек", столь талантливо описанных А.И. Солженицыным), печатая вначале поддельные английские фунты стерлингов, а с 1810 г. - русские ассигнации достоинством в 25 и 50 руб. (ими в изобилии были снабжены офицеры и солдаты "Великой армии" Наполеона накануне вторжения в Россию, а в период оккупации Москвы в 1812 г. французская походная типография вовсю печатала фальшивые ассигнации на Рогожской заставе, в подворье старообрядческой церкви).
   Наоборот, англичане в Лондоне "гнали на-гора " фальшивые франки, а русские в Риге - то фунты, то франки, то турецкие динары (в зависимости от того, с кем в данный момент воевала Россия).
   Затем, до 1826 г. Минфин России вылавливал всю эту фальшивую валюту и даже "отрапортовал" Николаю I: задание выполнено. Но фактически вплоть до глобальной денежной реформы графа Витте в 1894-1897 гг. фальшивки периодически всплывали.
   В основном внешние займы с Петра I и до Николая I шли на русскую армию (закупку вооружений, строительство "казенных" военных заводов, военного флота и т.д.). Скажем, Крымская война 1853-1856 гг. помимо того, что она закончилась позорным поражением, еще едва не привела Россию и к финансовому краху: после Парижского мира 1856 г. бюджетный дефицит составил невиданную доселе сумму в 1 млрд. 155 млн. руб.!
   Николай I скоропостижно скончался, не вынеся позора и унижения, а его сыну "царю-освободителю" Александру II пришлось выпутываться. Одним из методов этого выпутывания можно считать и отмену крепостного права в 1861 г. за... выкуп (дополнительный налог) с 80% населения империи - крепостных крестьян.
   Известное дело - с русского мужика много не возьмешь, войска (налоговую инспекцию) за недоимками посылать надо... Поэтому следующий царь - Александр III - круто изменил фискальную политику.
   Вот тогда-то и пригодились не сановные бюрократы, а ученые-профессора типа Николая Христофоровича Бунге на посту министра финансов. Это была очень интересная и противоречивая эпоха, когда для одних (Н.Г. Чернышевского, казненного брата Ленина - Александра и других "революционных демократов") обер-прокурор К.П. Победоносцев "над Россией простер совиные крыла" (А. Блок, поэма "Возмездие"), а для других (Бунге, Витте, Менделеев) Россия вступила в полосу индустриальной модернизации (по темпам железнодорожного строительства начала догонять США, а по золотому содержанию денег - и обогнала).
   По рекомендации профессора Бунге царь лично в 1888 г. отправился в Париж (формально на открытие Всемирной промышленной выставки) и занял у французских банкиров 8 млн. зол. фр. на "железнодорожное строительство" в России. Но занял - и в этом было принципиальное отличие от всех предыдущих и последующих займов России (СССР) - не под честное слово царя (президента), а под русское "залоговое золото", которое доставили во Францию и положили на депозит (в залог) в качестве гарантии.
   С тех пор и при царях, и при "временных", и при Колчаке Россия стала применять эту практику В СНГ эту "царскую" традицию сегодня продолжают Казахстан, Узбекистан и Туркменистан в своих внешнеэкономических связях с Западом и Востоком (Япония, Турция, Иран), поэтому накануне Октябрьской революции 2/3 золотого запаса оказалось за границей, преимущественно в Англии, Франции, США и Японии.
   Но у Александра III особого выбора не было. Дефицит бюджета не уменьшался, выкупные платежи с крестьян за свободу поступали туго (а в 1883 г. по случаю своей коронации царь их вообще отменил, как позднее руководители СССР будут списывать недоимки с колхозов и совхозов).
   А тут еще приспела государственно-стратегическая проблема выкупа скороспело построенных и большей частью убыточных частных железных дорог России в казну.
   Помните знаменитую "Железную дорогу" великого русского поэта Николая Некрасова с ее "грамотеями-подрядчиками", грабившими неграмотных работяг? А вот еще одно четверостишие того же поэта, но из другого произведения:
   Сплошь да рядом - видит Бог! - Лежат в основе состоянья Два-три фальшивых завещанья - Убийство, кража и подлог!
   Нынешняя эйфория с приватизацией и акционированием - отнюдь не новость для России. Все это уже было в 80-90-х годах прошлого века, только в обратном порядке: сегодня госсобственность делают "частной" (акционированной), тогда же из "частной" (но за выкуп) делали государственной.
   При Александре II, сразу после Крымской войны, начался железнодорожный бум. Возникли сотни (если не тысячи) крупных и мелких "товариществ" по строительству железных дорог, иногда длиной всего в десять-пятнадцать верст (кто сейчас, кроме историков, помнит Подольскую, Новгородско-Великую или Моршанско-Сызранскую железные дороги?). Многие из них оказались "липовыми": кредиты у казны выпросили, но ничего не построили. Другие - хотя и построили, но настолько плохо, что казенная железнодорожная инспекция их произведения к эксплуатации не допустила. А многие из тех, что допустила, оказались недолговечными. Сам Александр III на себе испытал, что получается, когда русский купец-подрядчик из тогдашних "новых русских" строит кое-как, лишь бы поскорее сдать объект и получить деньги.
   ...Незадолго до поездки в Париж Александр III со своими чадами и домочадцами отправился из Петербурга на отдых в Крым. Обратный путь лежал по Юго-Западной частной железной дороге. И надо же было такому случиться, что на одном из поворотов из-за "не по ГОСТу" положенной насыпи (да ее еще и подмыло дождем, а дренажа не было - подрядчики сэкономили) царский поезд 17 октября 1888 г. сошел с рельсов. Только чудо да недюжинная сила царя (он держал крышу вагона на своих плечах, пока не подоспела помощь) спасли царскую семью от гибели.
   Назначенная министром путей сообщения комиссия из отечественных петербургских и иностранных инженеров установила, что целые участки этой железной дороги были построены с вопиющим нарушением технических норм. После этого устроили глобальную проверку всех железных дорог России. Картина выявилась ужасающая: как и в наши дни с 450 "частными" (виноват, "акционированными") компаниями, на которые растащили "Аэрофлот" (у иных было всего по два-три самолета, да и те не летали - то крыло отвалилось, то шасси нет), подавляющее большинство карликовых "дорог" оказалось нерентабельными и опасными в эксплуатации К началу XX в. правительство выкупило у "частника" около 80% всех акционированных железных дорог, но некоторые, например стратегическая Брестская (ныне Белорусская), так до 1914 г. и остались в руках предшественников Мавроди. Стоит прочитать недавно вышедшие мемуары сына известного театрального деятеля и мецената Ю.А. Бахрушина (Воспоминания. - М. 1994), чтобы убедиться: не случайно частный русский капитал называли "ситцевым" - за пределами ворот текстильной фабрики он еще был слаб в эксплуатации таких сложных технологических и экономических комплексов, как железная дорога. Даже такая, казалось бы, благополучная частная дорога, как Московско-Ярославско-Архангельская (продававшая, кстати, свои облигации за границей), и та, подобно Приморской железной дороге в наши дни, к началу века оказалась банкротом, а председатель ее правления известный меценат-балетоман Савва Мамонтов - в тюрьме.
   И здесь уместно процитировать отрывок из еще одного стихотворения Н.А. Некрасова времен железнодорожного бума второй половины XIX в. - "Доллар":
   Грош у новейших господ ("олигархов" минувшего века. - Авт.) Выше стыда и закона.
   Нынче (а сегодня? - Авт.) тоскует лишь тот, Кто не украл миллиона.
   Что ни попало - тащат.
   "Наш идеал, - говорят, - Заатлантический брат:
   Бог его - тоже ведь доллар".
   Во всех советских хрестоматиях по русской классической литературе XIX в. на этом некрасовское стихотворение обрывалось: и так достаточно для критики и отечественного капитализма, и "заатлантического" империализма в США.
   Но Некрасов-то вовсе и не критиковал капитализм как таковой, он критиковал отечественных жуликов и воров, особенно в период реформ и "прихватизации":
   Верно! Но разница в том: Бог его (американского "брата". - Авт.) - доллар, добытый трудом, А не украденный доллар!
   И как сегодня Президент В. В. Путин собирает снова в кулак "Аэрофлот", так за 115 лет до него Александр III деприватизировал железные дороги за выкуп. У царя на этот выкуп и деньги были, точнее, он их нашел - сразу 8 млн. зол. фр. (к слову, на эти деньги тогда можно было выкупить в казну не только русские, но и половину американских железных дорог) Кстати, выкупали не в один день, как потом поступали большевики (в 1918 г. - декрет о национализации) или позже "демократы" (1992 г. - разгосударствление и акционирование), а постепенно: более или менее рентабельные частные дороги не трогали, сам процесс выкупа не форсировали, он тянулся более десяти лет. Рачительному отношению к казенным деньгам способствовало и то, что в 80-90-х годах XIX века МПС не было еще "государством в государстве", а входило на правах всего лишь одного из департаментов в Минфин России.
   Но деньги не просто взяли, как берет РФ сегодня кредиты у "семерки", Всемирного банка или Международного валютного фонда. Под эти "железнодорожные" займы выпустили "золотые" облигации из расчета 4% годовых (в самой Франции эта цифра и тогда, и сегодня редко превышала 3%), честно указав, что деньги идут на выкуп русских частных железных дорог, причем в их последующей реконструкции (и строительстве новых) будут участвовать иностранные банки и промышленные компании.
   Это сразу повысило заинтересованность французских банков в инвестициях (к 1914 г. - 67% в металлургии и 75% в угольной промышленности на юге России). Такие финансовые гиганты Франции, как "Креди Лионнэ" (с 1879 г. обслуживал весь Дом Романовых), "Париба", "Сосьете женераль", вложили перед 1914 г. в русскую индустрию (уголь, нефть, химия, металлургия и т.д.) до 2 млрд. зол. фр. Например, трамвай в Москве, Киеве и Одессе был построен и пущен франко-бельгийским обществом с участием русского капитала.
   В железнодорожный бизнес в России включилось и государственное Национальное общество железных дорог Франции. Его крупнейшим подрядом стало участие в строительстве Транссибирской магистрали, побившем все мировые рекорды подобных гигантских строек: дорогу (за исключением небольшого участка вокруг озера Байкал) строили всего девять лет (1891-1900 гг.).
   Вспомним, что БАМ строят вот уже 25 лет и все никак не закончат...
   Конечно, свою благоприятную роль для займов, как обычных (семь в 1880-1896 гг.), так и "железнодорожных" (три только в 1888-1894 гг.), сыграла международная конъюнктура. Ведь вначале русские самодержцы ориентировались на Германию, монархический режим которой больше импонировал их политическим вкусам. И даже первый "железнодорожный" заем 1880 г. Россия вначале размещала не во Франции, а в Германии: и деньги у немцев есть, и техника посильней, чем у французов. Но канцлер Отто фон Бисмарк оказался, как и Наполеон Бонапарт, по меткому замечанию профессора А.З. Манфреда, "гениально ограниченным" человеком. Он не сумел преодолеть "крымского синдрома" - Россия навсегда осталась лично для него "жандармом Европы", и он не хотел ее финансового и технологического усиления.
   Бисмарк, безусловно, понимал, что для русских царей вопрос - "частная" это железная дорога или "казенная" - дело десятое; главное - ее военно-стратегическое значение. Тем более что все военные Европы знали, что царь Николай проиграл Крымскую войну в том числе и из-за железных дорог: ни одна из них к середине XIX в. не была построена не то что в Крыму, а даже близко к Крыму. Противники же России в короткий период осады Севастополя умудрились построить в Балаклаве собственный стальной путь, завезли паровозы и вагоны и добивали героев первой Севастопольской обороны матроса Кошку и медсестру Дарью Севастопольскую пулями да снарядами, поступавшими по этому железнодорожному пути, а русским подвозили все снаряжение на волах.
   Поэтому и "национализация", и "железнодорожные" займы - это явно военная стратегия. "А зачем немцам усиление России?" - размышлял Бисмарк. И в 1880 г. он дает команду: провалить первый русский "железнодорожный" заем в германских банках, несмотря на его высокий процент.
   И хотя в Берлин еще раньше, чем в Париж, завезли "залоговое золото", политика оказалась сильнее экономики. Как по команде, германская пресса подняла крик: и золото это-де "поддельное", и 4% - это "липа" и т.д. В итоге русские "железнодорожные" акции пошли на берлинской бирже ценных бумаг "с молотка" за 70% номинала.
   В те времена это был гигантский всеевропейский финансовый скандал, надолго поссоривший Германию и Россию. Спасая лицо, Александр II приказал срочно перевезти "залоговое золото" из Берлина в Париж и туда же отправить остатки русских ценных бумаг.
   А французам все это оказалось на руку. Франко-германские противоречия обострялись и в колониях, и в Европе, во французском обществе зрели настроения реванша за отторжение в 1871 г. Эльзаса и Лотарингии, а тут готовый военный союзник сам просится в Париж да еще "залоговое золото" везет из Берлина!
   Мудрено ли, что, когда новый молодой русский царь Николай II с супругой прибыли в октябре 1896 г. в Париж, им был устроен такой прием на улицах французской столицы, какой даже Н.С. Хрущев не устраивал своим космонавтам на улицах Москвы.
   Тщетно социалисты и антимилитаристы Жюль Гед и Жан Жорес били тревогу по поводу "сближения свободы с абсолютизмом", а всемирно известный писатель Анатоль Франс предостерегал: "Пусть имеющий уши да слышит: мы предупреждаем - наших граждан ждет гнусное будущее, если они готовы и далее одалживать деньги русскому правительству, когда и после этих займов оно может убивать, вешать, уничтожать по своему усмотрению и игнорировать любое стремление к свободе и цивилизации на всем пространстве своей огромной и несчастной империи".
   Увы, великий писатель, наверное, запамятовал, что у французского обывателя сердце слева, но бумажник справа. Да и как можно было великому гуманисту, но наивному в политике писателю тогда догадаться, что крупнейшая за всю историю франко-русских отношений финансовая афера 1880-1914 гг. по перекачке сбережений мелких французских держателей акций "русских займов" в Россию имела мощнейшее, как бы сказали в советское время, идеологически-финансовое прикрытие. Почти вся французская печать: парижская крупнейшая "Фигаро" (выходящая и поныне), "Тан" (ее с 1944 г. сменила "Монд"), "Пти журналь", "Эко де Пари", "Пти паризьен", "Орор" и еще два десятка газет и журналов, не говоря уже о провинциальных "Депеш дю миди" (Тулуза), "Марсельеза" (Марсель), "Свобода" (Лимож) и др. а также партийные издания ("Радикал" - орган правящей с 1901 г. партии радикалов и радикал-социалистов, из которой вышли "тигр Франции" Жорж Клемансо, активный сторонник дипломатического признания СССР в 1924 г. Эдуард Эррио и другие видные политики довоенной и межвоенной Франции), профсоюзные (еженедельник "Синдикат") и даже всемирно известное телеграфное агентство Гавас (ныне его сменило Франс Пресс) - все они получали деньги от императорского российского посольства в Париже, действовавшего через некоего Артура Рафаловича, официального представителя (агента) Министерства финансов России в Париже в 1894-1917 гг.
   Образчиком камуфляжа своекорыстных интересов рассуждениями о "великой политике" была, например, заказная статья в "Фигаро" 7 октября 1891 г. в которой говорилось: "Патриотизм и правильно понятый интерес французских сберкасс идут рука об руку и уже привели к окошечкам этих касс такое число держателей ценных русских бумаг, какое приходит туда только в часы всеобщего энтузиазма... Это - проявление спонтанных эмоций масс и одновременно сочетание великолепной финансовой операции с политическим актом высокой дипломатии". (Напомним, что 1891 г. - начало формирования франко-русского военного союза против Германии.)
   Вся эта афера с подкупом не только журналистов, но и депутатов (Луи Дрейфус) и даже сенаторов от партии радикал-социалистов (Першо, владелец партийного органа "Радикал") всплыла в начале 20-х годов, когда большевики после октябрьского переворота обнаружили в архиве МИД России сверхсекретную переписку Рафаловича и тогдашнего царского посла во Франции с министрами иностранных дел В.Н. Ламздорфом, С.А. Сазоновым и министрами финансов - С.Ю. Витте, В.Н. Коковцовым.
   О размерах подкупа говорит одна цифра: только за три месяца (сентябрь, октябрь и ноябрь) 1904 г. на подкуп прессы, депутатов и сенаторов было истрачено 3 млн. 345 тыс. 600 зол. фр.
   Большевики весьма удачно использовали эти разоблачительные документы в 1918-1920 гг. как аргумент против уплаты "царских долгов", а с 1921 г. (нэп) - как средство шантажа продажных французских политиканов и давления перед Генуэзской конференцией 1922 г. по вопросу о "русском долге", а также для форсирования дипломатического признания СССР без "предоплаты" по "царским" долгам, хотя все тогдашние премьеры и президенты (Клемансо, Пуанкаре, Мильеран, Вивани и др.) с 1919 г. публично клялись с трибуны палаты депутатов или в интервью: "Если большевики не заплатят, мы их не признаем".
   Признали в 1924 г. (лидер радикалов и премьер Э. Эррио). А большевики не все громкие имена назвали, кое-что припрятали про запас: первый полпред СССР Л.Б. Красин привез на всякий случай в 1920 г. в Париж секретное досье на всех купленных с 1880 г. французских политиканов и крупных журналистов.
   Признали, ибо орган французской секции Коммунистического интернационала газета "Юманите" получила из Москвы часть этого досье и в ноябре-декабре 1923 г. начала публикацию серии разоблачительных статей, дозируя информацию и пока не называя все имена. Впрочем, одно - главное - было названо: Артур Абрамович Рафалович, из крещеных петербургских евреев, финансовый агент Минфина царского и Временного правительств России, жил в фешенебельном квартале на авеню маршала Фоша, 19, в двух шагах от Триумфальной арки (площадь Звезды, ныне - площадь Шарля де Голля).
   Его секретный счет, писала "Юманите", открыт в "Париба" и в "Банк де Пари", счет в "Алжирском кредите" - на имя не существующего месье Ленуара. В 1894-1917 гг. он был вхож во все министерские кабинеты и известнейшие политические салоны Парижа. Был избран член-корреспондентом Французской академии, удостоен ордена Почетного легиона первой степени, являлся членом многочисленных научных сообществ (политэкономии, статистики и т.д.), директором собственного еженедельника, выходящего на французском языке, "Финансовый рынок" и пр.
   Помимо прямого подкупа Рафалович искусно играл на Парижской бирже ценных бумаг в пользу России. Для этой цели у него была целая сеть заранее подкупленных дилеров во главе с неким де Вернеем. На такие операции МИД и Минфин не скупились: только в январе 1904 г. на подкуп дилеров и финансовой прессы министр иностранных дел Ламздорф передал Рафаловичу из секретного фонда министерства единовременно 200 тыс. зол. фр. (сегодня это 3 млн. 800 тыс. фр.).
   Для Рафаловича все эти разоблачения в советской и французской прессе оказались пустым звуком: ведь с ноября 1919 г. (циркуляр адмирала Колчака по заграничным посольствам и консульствам) он стал единоличным распорядителем царских авуаров на сумму в 21 млн. 439 тыс. зол. фр. не считая собственных закрытых счетов.
   К 1900 г. облигации "русских займов" расхватывали, как в России горячие пирожки на морозе, - их скупили уже более 10 млн. мелких (одна-три облигации) держателей. Люди продавали дома, участки земли, фамильные драгоценности и покупали "царскую бумагу". Особенно прельщал ловкий ход петербургских финансистов: они первыми (теперь-то в Европе и США это стало нормой) предложили покупать "русские займы" на детей и молодоженов. Еще бы, ведь доходы по таким "детским" бумагам достигали 10 и даже 14%!
   В начале XX в. во Франции появился целый слой рантье, "стригущих купоны" от "русских займов". К 1910 г. продажа облигаций "русских займов" дала гигантскую сумму в 30 млрд. зол. фр. 21 млрд. из которых перекочевал в Россию. На Парижской бирже в тот же год из трех иностранных облигаций одна обязательно была русской.
   Показателем стабильности и высокой доходности русских ценных бумаг стала их скупка не только мелкими рантье, но и, что было очень важным для инвестиционной политики России, крупными заграничными банками. Если в 1900 г. этот процесс только начинался, то к 1917 г. доля иностранных акционеров - держателей ценных бумаг русских банков достигла 1/3 (34%), причем конкурентами здесь выступали французские (47%) и германские (35%) банки.
   К проблеме "кто кому и сколько должен" мы еще не раз вернемся в этой книге.
   Пока же затронем обратный процесс - отток золота и иностранной валюты из России после начала Первой мировой войны, с октября 1914 г. отток, который не прерывался ни всю мировую и Гражданскую войны (1914-1922 гг.), ни во время "перестройки" 1985-1991 гг. и не зависел от политической окраски отправителей золота - будь они белые, красные или розовые.
*** 
   Накануне мировой войны золотой баланс России был явно в пользу внутреннего золотого запаса: 1 млрд. 695 млн. зол. руб. против всего 140 млн. в заграничных банках. И вдруг за каких-нибудь неполных три года соотношение резко меняется: внутри страны остается только 1 млрд. 101 млн. а за границей втрое больше - 3 млрд. 604 млн. зол. руб. В чем дело?
   Здесь возможны два главных объяснения.
   Во-первых, за те недели, что прошли между объявлением Россией ультиматума Австро-Венгрии 11 июля 1914 г. в защиту Сербии и объявлением 31 июля всеобщей мобилизации, чиновники Минфина России провели молниеносную операцию по изъятию русских ценных бумаг и "залогового золота" (того немногого, что осталось после финансового скандала 1880 г.) из берлинских банков и бирж.
   Уже в ночь с 11 на 12 июля большая группа уполномоченных банковских служащих срочно выехала из Петрограда в Берлин и там за два-три дня изъяла русских ценных бумаг на 20 млн. зол. руб. и успела перевести эту валюту в Лондон и Париж (операция, о которой и не подумали до 22 июня 1941 г. сталинские финансисты, и все имущество и авуары СССР в Германии были конфискованы нацистами).
   Гораздо хуже обстояло дело с изъятием золотых монет - "рыжиков" - из обращения внутри России: обмен бумажных ассигнаций на золото временно, до окончания войны, был прекращен, но в 1914-1916 гг. удалось изъять золотых "николаевок" всего на 58 млн. остальные 436 млн. остались "в чулках" у населения (деньги эти в зачет государственного золотого резерва царской России не вошли).
   В 1918-1920 и в 1930-1933 гг. большевики через ЧК и "торгсины" (магазины "торговли с иностранцами", предшественники хрущевско-брежневских "Березок") начнут выкачивать из населения эти золотые миллионы Супруга внука последнего председателя Государственной думы Олега Михайловича Родзянко Татьяна Алексеевна, живущая в США, рассказывала мне в 1991 г. что ее девчонкой в 30-х годах "выкупили" жившие в Эстонии родственники именно за золотые "николаевки" и она легально вместе с родителями поездом выехала из Москвы за границу, в Таллин.
   Во-вторых, с октября 1914 г. царское правительство усиленно стало отправлять русское золото за границу. Официальная версия - на закупку вооружений и амуниции. Подавляющее большинство исследователей и в прошлом (В. Новицкий, А.И. Погребецкий, А. Котомкин, П.Д. Климушкин), и в настоящем (С.П. Петров, Дж. Смеле) разделяет эту версию, но есть и несогласные с ней (например, Марина Горбова из Парижа). Одним из первых поставил версию под сомнение (на 250 млн. зол. руб. ушло золота за границу только через русский Дальний Восток) последний министр финансов белого правительства во Владивостоке в 1922 г. Валериан Иванович Моравский. Много лет спустя его сомнения, не подозревая об архиве Моравского в Гуверовском институте, разделил английский бизнесмен-журналист и историк-любитель Уильям Кларк. В своей научно-популярной книге "Потерянное сокровище царей" (1994 г.) он обратил внимание на любопытный факт: в пяти "золотых посылках", что были отправлены царским правительством за моря (в октябре 1914 г. на английском военном транспорте "Мантуа" под охраной крейсера "Драк" через Архангельск и Белое море - золота на 8 млн. ф. ст. или 75 млн. 120 тыс. зол. руб.; в декабре 1915 г. - 10 млн. ф. ст.; в июне 1916 г. - 10 млн. ф. ст.; в ноябре 1916 г. - 20 млн. ф. ст.; в январе 1917 г. - 20 млн. ф. ст. - всего на 68 млн. ф. ст. русского золота, см. Приложения), отдельными коносаментами (местами) грузилось личное золото семьи Николая II Согласно давней традиции, восходящей еще к первым Романовым, Николай II имел в личной собственности золотые шахты в Забайкалье (Нерчинский рудник, где, кстати, отбывали каторгу декабристы) и на Алтае. Алтай - личный домен царя - он в 1909 г. по просьбе П.А. Столыпина "отписал в казну" для расселения столыпинских хуторян, но золотые рудники оставил за собой. У. Кларк приводит со слов англичанки Лили Ден (Dehn) свидетельство о том, что супруга царя Александра Федоровна, находясь под домашним арестом в Царском Селе в 1917 г. сразу после отречения Николая II (т.е. еще при Временном правительстве) говорила в присутствии фаворитки Анны Вырубовой о том, что царская семья располагает отныне достаточными средствами "в золоте и ценных бумагах" за границей, чтобы жить безбедно и в ссылке.
   Сравнительно недавно один из наших соотечественников, живущих во Франции, князь Дмитрий Шаховской обратил мое внимание на то, что царица отнюдь не случайно упоминала о "ссылке" (эмиграции). Князь, систематически работающий все летние каникулы в архивах Москвы и Петербурга, не поленился еще раз прочитать оригинал второго варианта отречения от престола Николая II (не в пользу сына, а в пользу брата). Так вот, основной мотив отказа в пользу брата: моя семья вместе с детьми уезжает за границу.
   Следует напомнить, что с началом мировой войны Николай II и все его родственники, великие князья, на семейном совете Дома Романовых решили закрыть свои личные счета за границей и перевести все средства в Россию - "на победу"; там же было решено передать свои дворцы в Петрограде под госпитали, а самим жить "на дачах" - в Царском Селе, Павловске, Гатчине, Петергофе и т.д. именно поэтому Зимний дворец превратился в гигантский госпиталь, где ни царь, ни Керенский практически не бывали.
   В одном только Лили Ден ошиблась: она спутала "Банк оф Ингланд" (туда действительно частично пошло "казенное" русское золото, отправленное через Владивосток) с "Бразерс Бэрринг бэнк", личным (подобно "Креди Лионнэ" во Франции) банком семьи Николая II.
   Эта путаница, кстати типичная и для советских историков (многие из них считают, что все "царское" золото якобы принадлежало лично Николаю II, тогда как на деле он сам скрупулезно отличал собственную "золотую шахту" от "казенной"), сыграла позднее, в 20-х годах, злую шутку с самозванкой "Анастасией" Андерсон, мнимой дочерью царя Николая. Хотя она наняла в советники-адвокаты дипломата Глеба Боткина, племянника известного врача, и пыталась через суд завладеть золотом царя и царицы, дело она проиграла: "Банк оф Ингланд" ответил, что "личного" золота ее "отца" у них нет, а на "казенное" она претендовать не может.
   Лжецарица напрасно беспокоилась: "личного" золота царя и царицы не оказалось не только в "Банк оф Ингланд", но и в уполномоченном банке императорской семьи "Бразерс Бэрринг бэнк": его в марте 1917 г. похитили японцы вместе с последней "оружейной посылкой" в США и Канаду.
   И тем не менее легенда о том, что 5,5 т "личного" золота Николая и Александры Романовых находятся в английских банках и его можно засчитать в уплату внешнего долга СССР или России, оказалась весьма живучей. В нее поверила "железная леди" Маргарет Тэтчер, когда 15 августа 1986 г. подписывала в Лондоне с Горбачевым и Шеварднадзе "нулевой вариант".
   На нее клюнул и бывший министр экономики в правительстве B.C. Черномырдина Евгений Ясин, когда в 1995 г. на своей пресс-конференции в посольстве РФ в Париже ссылался на горбачевский прецедент 1986 г. в обоснование аналогичного "нулевого варианта" с Францией.
   Помнится, присутствуя на этой пресс-конференции, я весьма резко выступил там против таких "нулевых вариантов" и даже позднее написал в одном московском еженедельнике о капитулянтской политике российского министра экономики.
*** 
   Однако, похоже, члены нашего Экспертного совета рано радовались: 26-28 ноября 1996 г. состоялся официальный визит премьер-министра B.C. Черномырдина во Францию, по итогам которого в Париже был подписан важный документ с мудреным названием "Меморандум о взаимопонимании между Правительством Российской Федерации и Правительством Французской Республики относительно окончательного урегулирования взаимных требований между Россией и Францией, возникших до 9 мая 1945 г.".
   Что означает сие "окончательное урегулирование" - уж не пресловутый ли "нулевой вариант"? - ни журналистам, ни общественности обеих стран участники этих переговоров, как обычно сверхсекретных и закрытых для прессы, не объяснили. Более того, уже в выступлениях на итоговой пресс-конференции в Париже и в комментариях официальных лиц в Москве начался разнобой в оценках "Меморандума". Французский премьер Ален Жюппе назвал этот документ "настоящим договором" между Россией и Францией, а не протоколом о намерениях. Наоборот, тогдашний вице-премьер и министр финансов А.Я. Лившиц увидел в "Меморандуме" именно протокол о намерениях, некую политическую декларацию, ибо "численные параметры возможного соглашения (по "царским долгам") будут определены на
   переговорах". Спикер Госдумы РФ Г.Н. Селезнев вообще осудил это соглашение как несвоевременную уступку правительства России, создающую опасный прецедент для выдвижения требований по долгам со стороны других стран.
   Еще более резкие оценки этого "Меморандума" прозвучали во Франции. Руководитель одной из четырех ассоциаций потомков держателей русских ценных бумаг Франсуа Байль был настолько возмущен "этим триумфом технократии и махинации", что от имени своей ассоциации пригрозил подать на премьер-министра Жюппе в Европейский суд в Страсбурге, ибо "этот договор - второй грабеж владельцев российских облигаций во Франции".
   Разумеется, на фоне требований этих владельцев выплатить им 40 млрд. долл. за "царские облигации" да еще 120 млрд. процентов по ним, набежавших за 80 лет, упомянутые в "Меморандуме" 400 млн. долл. (по 500 фр. за штуку, или по 100 долл.), да еще с рассрочкой выплаты до 2000 года выглядели мизером. По мере того как французские журналисты докапывались до деталей этой явной сделки двух премьеров, термин "махинация" звучал все громче и громче. Выяснилось, например, что из этих 400 млн. долл. только 2/3 пойдут на оплату "царских" бумаг, а 1/3 - на компенсацию потомкам владельцев французской недвижимости в России, потерявшим там после октября 1917 года свои заводы, фабрики, магазины и косметические кабинеты (ассоциация бывших владельцев объединяет сегодня около 2 тыс. членов, что намного меньше ассоциаций держателей русских ценных бумаг, насчитывающих более 200 тыс. потомков с 4 млн. облигаций и акций).
   Но и эти потомки владельцев остались недовольны, ибо их компенсация - это всего около 120 млн. долл. чисто символическая сумма на фоне 2 млрд. зол. фр. вложенных в 1900-1914 гг. их предками в русскую промышленность и торговлю (заводы в Донбассе и рудные копи в Кривом Роге, трамвай в Петербурге, Москве, Киеве и Одессе, модные магазины на Кузнецком мосту в Москве и т.д.).
   Но французские "разгребатели грязи" стали копать глубже, и вскоре после отъезда Черномырдина просоциалистическая оппозиционная газета "Либерасьон" выдала главную сенсацию: оказывается, еще в 1963 г. Н.С. Хрущев урегулировал проблему "царских" долгов путем зачета 47,5 т так называемого "ленинского" золота в уплату компенсации крупным владельцам и кредиторам во Франции (банкам "Креди Лионнэ", "Париба", "Сосьете женераль", Национальное общество железных дорог Франции и др.), оставив мелких владельцев и потомков держателей "царских" ценных бумаг (две-пять акций или облигаций) ни с чем. Якобы предшественники Е.Г. Ясина, О.Д. Давыдова и А.Я. Лившица в хрущевском окружении еще в 1963 г. подписали "нулевой вариант" (по сию пору остающийся сверхсекретным), по которому СССР отказывался на вечные времена от "ленинского" золота (а из него и набежавших за почти 50 лет процентов выплачивалась компенсация французским "китам"), но Франция, в свою очередь, снимала свои претензии по "царским" долгам.
   Так ли это на самом деле - позволит установить знакомство с документами "нулевого варианта" 1963 г. чем сегодня и занимается наш Экспертный совет (об истории появления "ленинского" золота во Франции см. ниже, гл. 3).
   Но, судя по тому, как B.C. Черномырдин неуклюже отбивался от вопроса настырного корреспондента "Комсомолки" в Париже М. Чикина, хрущевский "нулевой вариант" 1963 г. был подтвержден черномырдинской командой в 1996 г. Судите сами. Корреспондент спрашивает у премьера: "Как решилась судьба "ленинского" золота?" Черномырдин: "Какое золото?" М. Чикин популярно объясняет (излагая мои публикации в прессе и документы по "ленинскому" золоту, опубликованные еще в 1995 г. в "Дипломатическом ежегоднике") какое. Черномырдин в ответ: "Все ленинское, колчаковское, сталинское и прочее золото... Нет его. И не будет. Все это вошло сюда (премьер постучал по папке с договором). Для кого к сожалению (жест в сторону Жюппе), а для кого и без сожаления (в свою сторону), но получилось так, как получилось".
   Сразу после визита Черномырдина в Париж ко мне, как к председателю Международного экспертного совета по зарубежному золоту, недвижимости и царским долгам, обратились за комментариями представители СМИ: нескольких электронных (МТК "Субботний вечер с Андреем Леоновым", 30 ноября; ТВ-31, передача Владимира Мукусева "Не могу молчать!", 6 декабря) и печатных (еженедельники "Век", "Аргументы и факты", "Новая газета" и ежедневные "Российская газета" и "Труд") - читателям и телезрителям был совершенно непонятен смысл визита B.C. Черномырдина во Францию.
   Пришлось вначале рассказать обо всей долгой и сложной истории тянущихся с 1922 г. переговоров о "царских" долгах, одновременно демонстрируя подлинники русских облигаций и акций за 1880-1914 гг. и объясняя: эти (облигации императорских государственных займов с подписью председателя Госбанка - примерно 25% от 10 млн. проданных во Франции) оплате подлежат, а эти (акции частных фирм, заводов и городов, ныне расположенных на территории южных соседей России по СНГ, - около 75%) - нет. Кроме того, пришлось пояснить, что и из этих 10 млн. на руках у потомков держателей русских ценных бумаг во Франции осталось не более 4 млн. остальные либо физически пропали (в ярости были порваны, сожжены или выброшены еще в 1919-1922 гг. мелкими владельцами акций), либо были скуплены крупными спекулянтами ценных бумаг. Одна мадам даже в 1995 г. скупила таких "бумажек" на 200 млн. фр. Но к оплате эти "спекулянтские" бумаги предъявлять нельзя, так как надо еще доказать, что твои дедушка или бабушка лично покупали "царские" бумаги на Парижской бирже до 1914 г. А чтобы спекулянты не наживались на горе мелких вкладчиков, французское правительство еще 10 сентября 1918 г. издало специальный декрет об обязанности владельцев ценных русских бумаг, если они или их потомки хотят когда-нибудь получить по ним их номинальную стоимость и проценты, лично зарегистрировать каждую такую облигацию или акцию в отделениях французского казначейства. На практике это выглядело так: на обороте каждой русской ценной бумаги ставился казенный штамп казначейства: "заявитель номер такой-то", "заявил такого-то числа такого-то года". Такие штампы ставились с 1918 по 1927 г. и только эти облигации и акции можно сегодня предъявлять к оплате.
   Как мне по секрету сказали в Париже в одной из ассоциаций потомков держателей русских ценных бумаг, из 400 тыс. претендентов менее 10% имеют такие "проштампованные" бумаги, остальные же надеялись на "чудо". И "чудо" свершилось. Российская делегация не стала мелочиться: сколько вас там, держателей? Ах, всего 400 тыс. а мы-то думали, что 10 млн. Ну так вот вам всем "на круг" по 100 долл. за акцию-облигацию, а есть ли на ней штамп или нет, нам неважно. Так и появились эти пресловутые 400 млн. долл. Словом, взяли уже готовую схему из "нулевого варианта" Горбачева-Тэтчер от 15 августа 1986 г. (там, если помните, "на круг" выдали по 90 долл. за облигацию).
   На самом же деле, как я объяснил телезрителям и читателям газет, весь этот "Меморандум" и вообще вся шумиха относительно "окончательного" урегулирования "царских долгов" не более чем дымовая завеса для решения совсем других задач, которые по степени срочности делились на три группы.
   Первая. С помощью Алена Жюппе уговорить директора-распорядителя МВФ Мишеля Камдессю снять эмбарго МВФ на предоставление очередного транша на 250-300 тыс. долл. и "угольного транша" ВБ (для реконструкции нерентабельных шахт России) на 400 млн. долл. что и было успешно совершено нашим премьером.
   Вторая. Опять же при поддержке Жюппе добиться снятия эмбарго на распространение во Франции российских еврооблигаций (евробондов), незадолго до визита в Париж удачно проданных на Нью-Йоркской бирже ценных бумаг на целый миллиард долларов. К концу 1996 г. подготовлен был к продаже еще один транш на 2-3 млрд. да бельгийцы с французами заблокировали свой рынок ценных бумаг - сначала заплатите "царские долги", у нас парламентские выборы на носу, а тут почти полмиллиона недовольных нашими правительствами избирателей. Вот наши и "заплатили", подписав для публики "Меморандум" - протокол о намерениях.
   Третья, и самая главная. Головной болью B.C. Черномырдина и его министров стали вовсе не "царские долги", а долги текущие - 130 млрд. долл. с 1992 г. выплата одних процентов по которым в размере 9 млрд. долл. ежегодно делает в бюджете России огромную "дыру". И это вам не какие-то там "царские" облигации. Не случайно, прибыв в Париж, Черномырдин в сердцах бросил французским журналистам реплику: "Пусть подождут!" Банки "семерки", МВФ, Всемирный банк, Европейский банк реконструкции и развития ждать 80 лет не будут. Что же делать? В России полный развал экономики, налоги не собираются, зарплаты и пенсии не платятся, а президент, выздоравливая, грозил вызвать премьера и его министров "на ковер". И выход "мудрецы" из Белого дома на Краснопресненской набережной нашли: поступим-ка мы как большевики в 1927 г. в том же Париже, которые пообещали выплатить "царские долги" в рассрочку аж на 60 лет (т.е. до самой горбачевской перестройки!), а под это обещание заняли у европейских банкиров целых 225 млрд. долл. (в современных ценах) на индустриализацию. И тоже свой "меморандум" с французами уже было подписали, но, как всегда, вмешалась политика - борьба троцкистов со сталинистами в партии. "Меморандум" же подписал полпред во Франции Христиан Раковский, видный троцкист да еще близкий друг самого Льва Троцкого. Ясное дело, Сталин немедленно дезавуировал "троцкистский" документ, а Троцкого, Раковского и еще 120 троцкистов исключил на XV съезде ВКП(б) из партии и сослал в Сибирь (а самого Троцкого в 1929 г. еще и выслал за границу).
   Сегодня обвинения в "троцкистском уклоне" никому в России и СНГ не грозят, поэтому можно повторить старый эксперимент с отсрочкой, но не "царских долгов", а текущих: с помощью все того же Алена Жюппе вступить в Парижский банкирский клуб под флагом необходимости получить 100 млрд. долл. долгов от Кубы, Эфиопии, Бенина, Сомали, Мозамбика и др. а на самом деле - обеспечить 25-летнюю отсрочку по выплате текущих 130 млрд. долгов и начать занимать в эту четверть века по новой. Вот в чем весь смысл этой, как возмущаются французы, "махинации".
   А через 25 лет, то есть в 2021 г. или кобыла сдохнет, или цыган помрет. Ясно, что многие фигуранты сегодняшней российской политики физически не доживут до этой благодати. Может статься, и будущие партнеры Запада по "русским долгам" (как царским, так и ельцинским) будут в 2021 г. уже совсем другими - независимые "штаты": Республика Ичкерия, Республика Саха (Якутия), Татарстан, Нижегородское генерал-губернаторство и т.п. А эти "новые штаты" долги "проклятого режима" (т.е. Российской Федерации) платить откажутся и пойдут занимать по новой.
   Может возникнуть вопрос (и он возникал в ходе моих телепередач в виде телефонных звонков из российской глубинки): а разве партнеры России по "мировому экономическому пространству" и Парижскому клубу такие уж глупые? Мало им 60 лет, за которые обещали большевики вот-вот заплатить и "царские долги", и долги по военному ленд-лизу?
   Нет, они далеко не глупые. Ведь бывший глава "Газпрома" в обмен на все эти "послабления" вновь твердо пообещал: русский газ в Западную Европу как шел, так и последующие 25 лет будет идти во Францию, Германию, Бельгию и другие страны Европейского союза, причем по ценам на 25-30% ниже мировых. А в этой "скидке" заложены и "царские долги", и большая доля текущих российских.
   Такая вот у нас сегодня национально-государственная политика, совсем как у приснопамятных царских министров времен "царских займов" во Франции: "Недоедим, а Европу хлебом накормим, зерно вывезем". Теперь Европе хлеб не нужен, своего завались. А вот с природным газом слабовато. Тут-то и пригодился естественный русский резервуар размером в одну восьмую земного шара.
   С "сильными мира сего" во Франции и России все ясно - они решают проблемы пребывания у власти успешно. А что же обманутые вкладчики в обеих странах?
   Эти по-прежнему продолжают бороться. В России - с последствиями дефолта 17 августа 1998 г. Во Франции - "дефолта" 26 ноября 1996 г. (соглашения Черномырдин-Жюппе). Только на этот раз потомки держателей русских ценных бумаг обращают свои претензии не к русскому, а к французскому правительству.
   В апреле 1998 г. побывал я на одном из очередных съездов одной из ассоциаций в бывшем "красном поясе" Парижа - AFPEA (Французской ассоциации держателей акций русских займов), побеседовал со старыми знакомыми: президентом ассоциации Пьером де Помбрианом, советником Жоелем Фреймоном, ее новым адвокатом Мишелем Карлшмидтом, свободно говорящим по-французски, по-немецки и по-русски (предки были родом из "прибалтийских баронов").
   Картину они нарисовали нерадостную. Да, Россия выполняет соглашение Черномырдин-Жюппе: к концу 1998 г. 2/3 из обещанных 400 млн. долл. (или 250 млн.) будут выплачены. Но потомкам держателей акций от этого не легче.
   Во-первых, "черномырдинские миллионы" все равно составляют всего один процент от тех 3 тыс. займов, что в 1822-1914 гг. Франция предоставила России.
   Во-вторых, и из этих 250 млн. долл. держатели пока за два года не получили ни сантима: французское правительство положило эти деньги на специальный счет и заморозило до выяснения подлинного количества потомков (им предложено самим доказать во французском казначействе, что они не самозванцы и не спекулянты) Только к январю 1999 г. казначейство наконец переписало всех потомков и установило, что из 10 млн. держателей акций только 3 млн. 100 тыс. являются "подлинными" - все остальные "самозванцы". Это решение вызвало новую бурю протеста и очередное обращение в суд. Характерно также и то, что парламент Франции целый год - до декабря 1997 г. - "мариновал" протокол Черномырдин-Жюппе в своем "долгом ящике", ратифицируя его, хотя сам характер соглашения этого не требовал.
   В-третьих, руководители ассоциации по-прежнему считают, что Черномырдин с Жюппе, а также Национальное собрание их "кинули", и намерены через французские и русские суды требовать не 400 млн. а почти 2 млрд. долл. компенсации.
   Обнаружилась и новая тактика в деятельности ассоциации: на съезде было принято "Обращение к русскому народу", в котором предлагалось "обманутым вкладчикам обеих стран объединиться в конфедерацию и совместно оказывать давление на свои правительства, консолидированно обращаясь в суды двух стран".
   Словом, страсти кипят, и судам Франции и России хватит работы, думаю, на весь XXI век.
2. НЕДВИЖИМОСТЬ 
   Если в отношении "российского золота" за рубежом с 1880 и по 1922 г. мы, по крайней мере, можем увидеть документальные следы его утечки, располагаем юридическими документами (соглашениями) или, как минимум, расписками (генерал П.П. Петров, атаманы Семенов и Калмыков и др.) о сдаче японцам ящиков или пудов золота на временное хранение, то в отношении российской недвижимости за рубежом все еще больше тумана, нежели ясности.
   Судя по реакции официальных российских властей (совещание представителей министерств и ведомств у вице-премьера О.Д. Давыдова в российском Белом доме 18 января 1995 г.), они все еще никак не определятся, о какой собственности идет речь, сколько ее и с какого конца приступать к ее переводу "на баланс" Российской Федерации.
   Время от времени в российской прессе по этой проблеме публикуются отдельные сенсационные факты. То вдруг сразу два журналиста (один даже возьмет у меня интервью) заинтересуются "апельсиновым гешефтом" двух высокопоставленных хрущевских чиновников в Израиле, отдавших в 1964 г. в обмен на апельсины (на сумму 4,5 млн. долл.) уникальные объекты церковной собственности в Иерусалиме. То собкор "Московских новостей" в Париже, бывший пресс-атташе посольства СССР во Франции Владимир Федоровский напишет под рубрикой "Скандал" о некрасивой возне московских ведомств вокруг особняка графа Шереметева на ул. Буассьер в связи с тем, что арендовавшее его с 1975 по 1992 г. прокоммунистическое общество "Франция - СССР" (ввиду распада СССР и конца субсидий от ЦК КПСС) обанкротилось и особняк вдруг оказался "ничейным".
   Или известный "разгребатель грязи" и борец с коррупцией Александр Минкин опубликует с приложением многочисленных документов сенсационную статью "Как заработать первый миллион долларов?", в которой в духе захватывающего детектива рассказывает, как три ответственных чиновника бывшего Министерства внешней торговли СССР лихо "на троих" "прихватизировали" в 1990 г. два старейших советских внешнеэкономических объединения - "Автоэкспорт" и "Тракторэкспорт", фактически присвоив себе их советскую собственность (здания, оборудование, счета и т.п.) в Бельгии, Германии, Швеции, Финляндии и Чехии. Подобные журналистские расследования с наивным вопросом: почему именно этим конкретным чиновникам или даже отдельным вице-премьерам досталась за границей та или иная советская собственность? - оказались делом далеко не безопасным. Минкина, например, вскоре после его публикаций о коррупции генералов... избили возле его же дома.
   Известную журналистку Елену Кожевникову-Эриксон за ее статьи в журнале "Столица" о сомнительных махинациях людей из окружения О.И. Лобова с недвижимостью во Франции (в частности, вокруг особняка графа Шереметева в Париже) стали по телефону запугивать анонимы ("Гляди, кирпич на голову упадет..."), и мать двоих маленьких детей, несмотря на то что у нее муж иностранец, норвежский журналист, работающий в Москве, в панике обратилась в наш Экспертный совет: дайте документы по "графскому особняку".
   Впрочем, журналистка осталась жива, а вот журнал "Столица" вместе с главным редактором А. Мальгиным и всем журналистским коллективом скоро... "скушали" - не лезьте не в свои дела, разоблачайте коммунистов, империалистов, гомосексуалистов, а не окружение вице-премьеров.
   И хотя кирпичи, слава богу, на головы журналистов пока не падают, но документы по недвижимости уже горят. Как сообщил в наш Экспертный совет руководитель группы архивных исследователей В.П. Никифоров, в ФРГ странными пожарами 21 июня 1992 г. (г. Потсдам) и 18/19 апреля 1993 г. (г. Барби) было уничтожено более 5 тыс. документов, "подтверждающих права собственности Западной группы войск (ЗГВ) на недвижимое имущество".
   Таких разоблачительных публикаций и справок за 1992-2003 гг. в различных печатных российских изданиях или поступивших в наш совет можно насчитать уже сотни, но они, увы, не дают, как правило, ответа на главные вопросы - о преемственности какой собственности (царской, советской или российской) идет речь, каков механизм ее возвращения (правовая база, юридические посредники, на чей баланс ее переводить) и какова вообще суммарная стоимость этой собственности?
   Учет зарубежной собственности России первоначально был возложен на Мингосимущество (постановление Правительства РФ Љ 14 от 5 января 1995 г. "Об управлении федеральной собственностью, находящейся за рубежом").
   Но, как отмечалось в аналитической справке Счетной палаты (1996 г.), Мингосимущество не выполнило указание правительства (1995 г.) о создании автоматизированной системы учета, поэтому оно так и не подготовило полный реестр принадлежащих России зарубежных объектов (добавим, что реестра нет и по сию пору). Не выполнено и другое постановление Правительства за Љ 1211 от 12 декабря 1995 г. "Об инвентаризации собственности РФ, находящейся за рубежом". В результате так и не разработана методика оценки зарубежной собственности, включая не только недвижимость, но и капиталы бывших советских заграничных банков (по подсчетам иностранных аудиторов, на 4 трлн. руб. в ценах 1996 г.), а также их акций в зарубежных СП (еще до 64,5 млрд. руб.).
   Да и что могли сделать девять сотрудников управления собственности за рубежом и межгосударственных имущественных отношений Мингосимущества, не имеющих ни компьютерной техники для учета, ни своих представительств за рубежом!
   В итоге разнобой в подсчете объектов недвижимости за рубежом достигает огромных размеров: Счетная палата (1996 г.) полагает, что таких объектов всего 1509 в 112 странах мира (см. Приложение, док. 6), а бывший Российский центр приватизации (РЦП) бывшего вице-премьера и главы ГКИ Максима Бойко, одна из "контор" по перекачке средств из международных банков, созданная А.Б. Чубайсом, насчитала 2489 объектов недвижимости в 122 странах мира, да еще более 500 СП с участием российского капитала (1998 г.).
   При этом и Счетная палата, и РЦП ссылаются на данные, полученные в одном и том же Мингосимуществе.
   Стоит ли после этого удивляться, что пишущие по этому предмету журналисты совершенно запутались и поэтому выдвигают какие-то фантастические версии. Так, Наталья Самойлова написала, что "вполне может случиться так, что цена, которую придется заплатить России, доказывая право собственности, может сравняться со стоимостью объектов по выигранным делам". Эта же бойкая корреспондентка чуть ниже пишет, что цена зарубежных "объектов" по "различным неофициальным оценкам" их рыночной стоимости "колеблется от 10 до 300 млрд. долл.". То есть на 300 млрд. заявили и 300 млрд. нужно заплатить "судебных издержек"!
   Так стоит ли игра свеч?
   Могу с уверенностью сказать, что сама Наталья Самойлова, в отличие от членов Экспертного совета, ни с одним представителем зарубежных юридических фирм о "судебных издержках" не беседовала. Иначе она не допускала бы подобных "переборок". Скажем, мне довелось в Лондоне, Париже и Нью-Йорке вести предварительные неофициальные переговоры с руководством крупнейших английских и американских юридических фирм "Пинкертон" и "Скадден". У них - не у нас: гонорары начисляются не с потолка, а либо "по часам" (максимум 450 долл. за час), либо по проценту от стоимости выигранного в суде объекта недвижимости, причем чем дороже объект, тем ниже процент, но в любом случае, как правило, существует предоплата. Так вот, если бы одна из этих фирм взялась по поручению правительства России вести "дело о 300 млрд. долл.", более чем на 1% она бы не претендовала.
   Согласитесь, такая "цена, которую придется заплатить России", вполне приемлема. Более того, директор службы консалтинга и расследования фирмы "Пинкертон" Николас Берч даже обратился ко мне с официальным письмом 26 февраля 1993 г. предлагая немедленно прибыть в Москву и начать переговоры с официальными лицами Правительства РФ без всякой "предоплаты".
   Хуже другое. Озвученная журналистская идея о непомерной цене "судебных издержек" имеет широкое хождение в самых высоких кругах российского истеблишмента: от одного из министров Правительства РФ я лично слышал нечто подобное.
   Впрочем, не обязательно искать солидные риэлторские фирмы за тридевять земель - есть они и в Отечестве. Одной из таких фирм является ЮНИКОН (консалтинг и аудит), работающая на отечественном и зарубежном рынках с 1989 г. Ее клиентами являются более 200 компаний, годовой оборот (1997 г.) превысил 100 млрд. руб. Компания имеет свои филиалы в шести городах РФ, а в 15 регионах - своих уполномоченных агентов.
   Показателем солидности компании является то, что в 1998 г. Госдума именно ЮНИКОНу намеревалась поручить проверку внутренних и заграничных счетов Центробанка, но лоббистам тогдашнего председателя ЦБ Виктора Геращенко, не желавшим объективного аудита, удалось торпедировать это намерение и передать проверку "ручной" иностранной фирме.
   В значительной мере вина за всевозможные журналистские слухи и домыслы лежит на Госкомитете по имуществу Правительства РФ, который (и тут я полностью согласен с Натальей Самойловой) располагал "не реестром собственности России", а лишь "реестром претензий (выделено мною. - Авт.) России на собственность". Сей печальный факт был наглядно продемонстрирован на двух ответственных мероприятиях - межведомственном совещании вице-премьера О.Д. Давыдова в нашем Белом доме 18 января 1995 г. и пресс-конференции бывшего зампреда ГКИ - куратора департамента зарубежного имущества и экс-"сенатора" Валерия Фатеева 3 июля того же года.
   На совещании у О.Д. Давыдова, где с основными сообщениями о царской собственности за рубежом выступили члены Международного экспертного совета М.В. Масарский и В.Г. Сироткин, в итоговом протоколе было записано: "1. Считать необходимым активизировать работу министерств и ведомств по поиску и оформлению (?!) прав собственности РФ на имущество бывшей Российской империи за рубежом. 2. Поручить (далее следует перечень министерств и ведомств: МИД, СВР, Росархив и т.д. - Авт.) провести поиск архивных материалов, подтверждающих права РФ на собственность за рубежом, и ежеквартально докладывать об этих поисках в Правительственную комиссию по защите имущественных прав РФ за рубежом".
   При знакомстве с этим уникальным документом возникают следующие мысли:
   а) у всех министерств и ведомств на 18 января 1995 г. не было реестра царской собственности, которая могла бы принадлежать им как ведомственным правопреемникам; симптоматично, что в перечне "недоимщиков" по реестру зарубежной собственности числится и ГКИ. Стало быть, работу по составлению реестра царской собственности правительству надо начинать с нуля;
   б) составители протокола весьма смутно представляют объем архивной работы по царской собственности (как минимум, надо изучить документы 10-15 архивов Москвы за 300 лет); отсюда вытекает бюрократический приказ - "докладывать ежеквартально".
   В молодости мне доводилось работать в "царском" Архиве внешней политики России МИД СССР, на основе которого межведомственная Комиссия по изданию дипломатических документов с 1957 г. публиковала объемистые сборники "Внешняя политика России XIX - начала XX в.". Так вот, эта комиссия, аппарат научных и архивных работников которой в разные годы достигал 20- 40 человек, до настоящего времени - за 40 лет - выпустила всего 17 томов (в среднем на поиск документов только по одному тому уходило от двух до трех лет).
   Тесно сотрудничающие с нашим Экспертным советом коллеги из ЗАО "Интерпоиск" сообщили, что, работая в архиве по сравнительно узкой проблематике - собственность Западной группы войск СССР в Германии, - они задействовали свыше 12 специалистов-архивистов, потратили более двух лет для просмотра свыше 60 тыс. дел по так называемому "оккупационному праву" и пока выполнили лишь 50% объема работы.
   А ведь оба примера - это работа преимущественно в одном архиве на заранее определенном хронологически узком отрезке времени и при уже отработанной методике (ищут либо дипломатические донесения, либо незаконно проданное генералами ЗГВ имущество).
   И вот еще одна деталь: через две недели после совещания у вице-премьера ко мне домой позвонила сотрудница секретариата тогдашнего председателя Росархива Р.Г. Пихои (его также упомянули в протоколе на предмет ежеквартальной сводки) и попросила "не в службу, а в дружбу" (мы с ней оказались однокашниками по учебе на истфаке МГУ) дать хоть какой-нибудь перечень царских объектов недвижимости за рубежом. "Зачем тебе это, Вера? - удивился я. - Возьми любую из моих публикаций, ну вот хотя бы в "Дипломатическом ежегоднике" за 92-й год, и перепиши названия 37 объектов царской церковной недвижимости в Израиле, Ливане, Сирии и Египте". Нет, отвечает она, нам нужно со ссылкой на архив, фонд, дело, чтобы все выглядело солидно...
   Дал я, конечно, своей однокашнице пару-тройку названий с архивными шифрами, но подумал: а кого мы обманываем, разве вице-премьера, не себя ли?
   Не меньшее огорчение вызвала у меня и уже упоминавшаяся пресс-конференция зампреда ГКИ Валерия Фатеева, на которой я присутствовал. Спору нет, конкретные цифры стоимости зарубежной собственности РФ - без разграничения на царскую, советскую или российскую в СНГ - впечатляли: 106 стран, от 3,3 до 300 (каков разброс цифр?!) млрд. долл. - недвижимости, на 5,9 млрд. долл. - доли капитала в СП.
   Не были лишены интереса и чисто юридические аспекты. Например, по информации Фатеева (и это верно!), земельные суды в Германии упорно не признают РФ правопреемницей СССР (поскольку парламенты ряда стран СНГ до сих пор не ратифицировали межправительственные соглашения о передаче своих прав на советскую зарубежную собственность в пользу РФ в обмен на выплату их части внешнего долга СССР), но странным образом принимают иски, если они подаются от имени... несуществующего СССР (выходит, юридически для немецких судей СССР все еще существует?!).
   Можно согласиться с Фатеевым, когда он констатирует, что "особую сложность вызывает подтверждение прав на имущество, ведущее свою родословную со времени царской России, и на собственность по итогам Второй мировой войны - реализация оккупационного права, репарации".
   И все же эта длительная (включая вопросы журналистов) и несколько сумбурная пресс-конференция зампреда ГКИ породила больше вопросов, чем ответов.
   Во-первых, вызвал вообще недоумение отказ Фатеева дать хотя бы какой-нибудь ответ на вопрос: намерен ли ГКИ заняться судьбой "царского" и "ленинского" золота на Западе?
   Во-вторых, мне сразу стало ясно, что чиновники департамента зарубежного имущества ГКИ, подсунувшие своему зампреду конкретные цифры о царской недвижимости за рубежом (в частности, в Израиле), не владеют материалом (не 24 объекта, а целых 37, и принадлежали они не "одному из великих князей" Генерал-губернатору Москвы вел. кн. Сергею Александровичу, убитому террористом-эсером Каляевым в 1905 г, а российскому правительству, РПЦ, ИППО РПЦ - Русская православная церковь, ИППО - Императорское православное палестинское общество (1882-1917 гг.), воссозданное в 1992 г. постановлением бывшего Верховного Совета РСФСР и Дому Романовых).
   В-третьих, неприятно покоробил намеренно бодрый тон бывшего зампреда. Признав, что решение проблемы зарубежного имущества РФ - не вопрос двух-трех недель и даже "не года и не двух" (что в принципе верно: уйдет не менее десятилетия), г-н Фатеев далее патетически воскликнул: "Еще два-три месяца назад мы не могли назвать даже прозвучавших сегодня цифр (?!). Но еще через два-три месяца комитет сможет представить уточненные данные по каждой отдельной стране и по каждому отдельному объекту".
   Но "через два-три месяца" в ГКИ не стало ни зампреда Фатеева, ни самого председателя этого комитета А.И. Казакова и, уж конечно, никаких "уточненных данных" журналистам представлено не было.
   Насколько я информирован, никаких "ежеквартальных" отчетов о поисках в ведомственных архивах от большинства министерств в первую правительственную комиссию по защите имущественных прав РФ за рубежом О.Д. Давыдова также не поступало.
   Да что там ежеквартальные отчеты! В правительственном протоколе от 18 января 1995 г. черным по белому было записано: Минюсту РФ (В.А. Ковалев) "осуществлять правовую экспертизу выявленных в архивах министерств, ведомств документов и документов профессора Дипломатической академии МИД России В.Г. Сироткина (выделено мною. - Авт.)".
   Оставив на совести клерков секретариата вице-премьера формулировку о "документах профессора Сироткина" (они не "профессорские", а собственность нашего Международного экспертного совета), отмечу, что за минувшие годы ни Минюст, ни ГКИ (а он уже 18 января 1995 г. был информирован о "документах профессора Сироткина", даже если его чиновники и не читали свыше 30 моих публикаций в прессе за 1995-1998 гг. и не смотрели по ТВ за то же время по крайней мере 15 передач на ту же тему, одна из которых по московскому ТВ в февральский субботний вечер 1996 г. длилась целых 50 минут!) ни разу не обратились в наш совет, и тогдашнего начальника Департамента зарубежного имущества ГКИ В.П. Шумакова я впервые увидел только 8 июля 1996 г. в кабинете члена нашего Экспертного совета М.В. Масарского на Старой площади, да и то в связи с тем, что "сверху" поступила команда в ГКИ заключить с нами договор на "генеральный подряд" по возвращению "российского золота" и недвижимости из-за рубежа (договор так и не был заключен).
   Кстати, и первая Правительственная комиссия по защите имущественных прав Российской Федерации за рубежом (поручение правительства B.C. Черномырдина от 26 октября 1994 г. Љ А4-П6-33648) также ни разу не удосужилась пригласить "профессора ДА МИД РФ", обладателя столь уникальных документов, ни на одно из своих заседаний (если, конечно, они имели место), хотя сию комиссию поручено было возглавлять... вице-премьеру О.Д. Давыдову.
   После того памятного межведомственного совещания 18 января 1995 г. в Белом доме под председательством Давыдова мы с М.В. Масарским еще три года ходили "по инстанциям", стучались во все двери, организовывали пресс-конференции (в американо-российском пресс-центре вместе с депутатами Госдумы, в пресс-центре "Аргументов и фактов" и др.), пока нам в руки не попала справка Счетной палаты (конец 1996 г.).
   И стало ясно, что, несмотря на все самые строгие постановления правительства и указы президента за 1992-1996 гг. в деле учета и эксплуатации зарубежной российской собственности царит полная неразбериха, которой умело пользуются для личного обогащения ловкие чиновники различных министерств и ведомств (см. Приложения, док. 8).
   Лишь в самом конце 1997 г. с помощью А.И. Вольского нам удалось прорваться к тогдашнему первому вице-премьеру Б.Е. Немцову и с его помощью получить в январе 1998 г. на специальной записке резолюцию Б.Н. Ельцина о создании новой (вместо недействующей комиссии 1994 г. во главе с уже уволенным в отставку О.Д. Давыдовым) Межведомственной государственной комиссии по защите имущественных интересов России за рубежом во главе с министром иностранных дел Е.М. Примаковым.
   Но прошел еще почти год, когда тот же Примаков, но уже в качестве премьер-министра, оформил резолюцию президента постановлением правительства Љ 1154 от 3 октября 1998 г. о создании такой комиссии во главе с председателем Мингосимущества Ф.Р. Газизуллиным (см. Приложения, док. 13). Но Газизуллин сначала надолго заболел, а затем ушел в отставку, потом по настоянию Б.Н. Ельцина вновь вернулся, а комиссия до января 1999 г. так и оставалась несформированной.
*** 
   И тем не менее с упорством одержимых мы продолжали работу.
   Сразу оговоримся: далее речь пойдет только о царской собственности, да и то далеко не обо всей, ибо и в нашем Экспертном совете отнюдь не самый полный ее реестр (хотя, безусловно, гораздо более детальный, чем в ГКИ).
   Несколько слов о путях формирования нашего реестра. Систематически он начал создаваться, как и материалы по золоту, с 1991 г. Начали с Архивов внешней политики России, где при содействии тогдашнего заместителя начальника Историко-дипломатического департамента МИД РФ В.И. Трутнева нашли и опубликовали уникальный "Список русских учреждений в Палестине и Сирии (1903 г.)".
   Под "Палестиной" тогда, в начале нашего века, понимались Святые места вокруг Гроба Господня в городе Иерусалиме - монастыри, подворья (гостиницы для паломников), церкви с кущами (садами) при них, а также сопутствовавшая им "инфраструктура" ИППО - построенные за счет пожертвований россиян для православных арабов детские сады, школы, больницы, здания духовных миссий РПЦ и т.д. По сегодняшнему государственно-территориальному делению на Ближнем Востоке эта палестинская недвижимость находится в Израиле (главным образом в Иерусалиме), Ливане, Иордании, Сирии и в Северном Египте.
   Значительную часть сведений я получил в результате поездок по зарубежным странам (Франция, Италия, Великобритания, США, Канада, Греция, Израиль, Ливан и др.). Скажем, летом 1993 г. в составе делегации Комитета по свободе совести бывшего Верховного Совета РФ во главе с протоиереем о. Вячеславом (Полосиным) как эксперт по международным делам я побывал в Салониках на Европейском конгрессе христианских парламентариев. В рамках конгресса была организована поездка на Святую гору Афон, в православную мужскую монастырскую общину, и там довелось посетить старейший на Востоке русский Свято-Пантелеймоновский монастырь (XII в.), вооружиться многими документами, побеседовать с монахами из России.
   В сочетании с ранее опубликованными материалами о Святой горе Афон личный визит в Свято-Пантелеймоновский монастырь и последовавшие за ним контакты существенно пополнили Текущий архив нашего Экспертного совета материалами о российской церковной недвижимости в Святых землях.
   Много интересных данных по отдельным странам мы получили от добровольных помощников совета. Так, по Италии сведения сообщили собкор "Известий" в Риме Михаил Ильинский и его жена Татьяна. В частности, Ильинский подробно рассказал и мне, и читателям "Известий" о соборе Св. Николая Угодника в г. Бари, что на юге Италии, где он неоднократно бывал лично Собор был освящен в 1912 г. и являлся до Первой мировой войны одним из Святых мест православия в Восточном Средиземноморье. До 1917 г. управлялся дирекцией дореволюционного ИППО, затем был заброшен, а в 1939 г. "подарен" полпредом СССР в Италии Б.Е. Штейном властям Муссолини; в 1945 г. возвращен СССР как фашистская собственность, но Сталин почему-то отказался взять его "на баланс" СССР.
   Иногда информация поступала совершенно случайно. Например, в 1994 г. на приеме-обеде посла Франции в Москве Пьера Мореля в качестве одного из президентов "Ассоциации друзей Франции" я случайно оказался за столом рядом со статной дамой "третьего" (т.е. после 60 лет), как деликатно говорят французы, возраста. Дама оказалась Антониной Львовной Мещерской, дочерью княгини Веры Кирилловны Мещерской, основательницы (в 1927 г.) Русского дома - богадельни для престарелых русских эмигрантов, что находится рядом со знаменитым русским кладбищем в Сент-Женевьев-де-Буа Подробнее об этом см.: Э. Шулепова. Русский Некрополь под Парижем. - М. 1993.
   По условиям завещания американской меценатки в 20-х годах была выделена крупная сумма в долларах на обустройство и содержание дома-богадельни и он должен функционировать до тех пор, пока в нем живет хотя бы один представитель русской эмиграции первой волны. "Последний из могикан" умер в этом доме в конце 80-х годов (этот факт, а также сам Русский дом интересно описал Вячеслав Костиков в одном из своих последних романов) Костиков В. Последний пароход. - М. 1993. Автор, до того как стать пресс-секретарем Б.Н. Ельцина, а затем послом РФ при Ватикане и Мальтийском ордене, много лет провел во Франции, работая в ЮНЕСКО.
   Княгиня Мещерская-дочь, познакомившись со мной, прямо за столом шепотом стала спрашивать, с кем бы в Москве переговорить, чтобы передать Русский дом России. Я вежливо поблагодарил княгиню за великодушный порыв, записал ее парижский телефон, но про себя подумал: бедная княгиня, ведь она даже отдаленно не представляет, что значит для наших чиновников "взять на баланс" - и даже даром - зарубежную недвижимость (большой дом с хозяйственными постройками и парком). А кто будет платить налог на недвижимость, за свет, телефон, воду, муниципальный налог? Как оплачивать уход за домом и парком? Нанять сторожа-смотрителя из французов? Так ему по 1200 долл. (гарантированный минимум зарплаты во Франции) нужно платить в месяц, да еще социальные, медицинские, транспортные, жилищные и т.д. надбавки. Кто пойдет на такие расходы, если даже сам российский посол в Париже получал тогда жалованье в 2 тыс. 400 долл.?
   Аналогичная ситуация складывается сегодня и с другим домом для престарелых русских эмигрантов (богадельней) в г. Монтоне на французском Лазурном берегу у самой границы с Италией. Этот большой трехэтажный дом (спальный корпус на 60 чел. столовая, хозяйственные службы, включая гараж) был построен в 1907 г. и в 1913-1991 гг. перестраивался и расширялся. В настоящее время принадлежит православной Ассоциации Св. Анастасии (Русская православная зарубежная церковь).
   Русских пансионеров-постояльцев в этом Русском доме давным-давно нет - все вымерли. Ассоциация готова продать дом и участок за 30 млн. фр. (5 млн. долл. США), желательно российским владельцам, под культурный центр, пансионат и т.д. иначе дом купят богатые арабские шейхи или американцы, и он потеряет свое значение исторического культурного памятника "русской Франции".
   Проблемы все те же - кто в России возьмет дом "на баланс"?
   Пытались же мы с протоиереем Вячеславом Полосиным еще в 1992-1993 гг. уговорить управление внешних церковных связей Московского патриархата РПЦ "взять на баланс" собор Николая Угодника в г. Бари в Италии, прежде чем начать переговоры с итальянскими властями (М. Ильинский все подготовил для таких переговоров в Риме и в Бари). Тщетно - все уперлось в ту же оплату коммунальных услуг и налогов. Так все и ушло в песок...
   Во Франции, особенно в Париже и на Лазурном берегу, сохранилось большое количество русской дореволюционной недвижимости и вообще "русских мест". Выпущен даже специальный путеводитель по этим местам.
   В 1995-1998 гг. мне довелось особенно часто бывать в этих "русских местах" - я читал лекции в Сорбонне и, пользуясь случаем, посещал и дом Тургенева в парижском пригороде Буживаль, и домик Николая Бердяева в другом пригороде - Кальмаре. Оба дома нуждаются в финансовой поддержке, причем дому Тургенева вообще грозит снос - местная мэрия хочет построить на его месте доходный жилой дом.
   Особенно много "русских мест" в Ницце - ведь с середины XIX в. она была излюбленным местом отдыха русской аристократии и дворянства. Дворец "Бельведер" - летняя резиденция великих князей, огромный православный собор постройки 1912 г. дворец бывшего управляющего императорскими железными дорогами "Вальроз" фон Дервиза, дворец Кочубея - вот далеко не полный перечень зданий "русской Ниццы".
   Пришлось после этих поездок поправлять самого себя. В первом издании я писал о казенной даче графа Витте в Ницце. Ее больше нет, а на том участке другое здание - муниципальный музей Марка Шагала, открытый в начале 70-х годов XX века.
   Были и сенсационные открытия, например "бухты графов Орловых" в городе Вилльфранше, что в трех километрах от Ниццы. Причем в мае 1998 г. в этом городке мэрия даже установила братьям Федору и Алексею Орловым бюсты как бывшим владельцам бухты.
   Оказывается, еще в 70-х годах XVIII в. братья облюбовали эту глубоководную закрытую бухту для стоянки русской военно-морской эскадры и откупили ее у местного князька (Лазурный берег до 1860 г. не принадлежал Франции, а входил в конгломерат итальянских княжеств).
   В 1856 г. история повторилась - на этот раз бухту арендовал Александр II. Русские построили здесь дороги, казармы, лазарет, угольный склад, а закрывающие бухту скалы и сегодня называются "русской батареей".
   Позднее, в 1892 г. в казармах императорской российской академией наук была открыта русская лаборатория морской зоологии (задолго до аналогичного института Кусто в соседнем Монако), и она просуществовала до 1932 г. пока из-за отсутствия финансирования не была передана Сорбонне для летней практики студентов-зоологов.
   Сегодня вице-мэр Вилльфранша Шарль Минетти предлагает возобновить прежнее русско-французское сотрудничество и открыть в городке русский культурный центр.
   Я настолько был поражен "открытием" этой бухты, что написал и рассказал об этом в нашей печати.
   Таких "открытий" было немало и в других странах. Скажем, на центральной площади в Лозанне (Швейцария) стоит импозантный дворец, в прошлом здание университета - ныне муниципальный музей. Спрашиваю: кто построил и когда? Отвечают: в конце XIX в. на деньги русского мецената графа В.Г. Бестужева-Рюмина. Если найдете хороших адвокатов, можете отсудить или получить компенсацию. Если найдете... В том-то и дело, что нашему общественному совету такие операции не по карману.
   Не все, однако, столь мрачно, если усилия общественности типа нашего Экспертного совета объединяются с усилиями государственных органов. Помнится, в январе 1995 г. на православное Крещение, отправился я с большой группой паломников из Московской духовной академии в Израиль, в Святой град Иерусалим. Туда же направило свои стопы и руководство ИППО во главе с его председателем, а затем послом России в Ливане проф. О.Г. Пересыпкиным. Даже телевизионную группу "Уходящая натура" Льва Аннинского из РТР взяли (они потом показали об этом паломничестве неплохой фильм по второму каналу ТВ).
   По ходу поездки наши руководители имели встречи и беседы и с израильскими, и с арабскими (с оккупированных территорий) муниципальными властями, и даже с израильскими министрами. В ходе этих бесед вставал старый, еще в 1923 г. поднятый Л.Б. Красиным вопрос о российской собственности в Святых землях. К тому времени ИППО уже несколько лет по собственной инициативе вело переговоры о передаче части одного из подворий (гостиниц для паломников) обществу для организации более дешевого пристанища-ночлега для малоимущих православных паломников из глубинной России. В принципе израильские власти готовы были пойти навстречу, тем более что за пределами Иерусалима, например в Хевроне, Святые места все равно отходили от них к палестинцам-арабам, так уж лучше отдать их "московитам".
   По возвращении мы составили в нашем Экспертном совете обширную справку о церковной недвижимости России в Палестине, особенно в тех районах, которые отходили к палестинской автономии. Записку заслали в "инстанции", правда без особых надежд, думая, что дело закончится очередным "апельсиновым гешефтом". Прошло почти два года, и вдруг из сообщений прессы узнаем: министр иностранных дел РФ Е.М. Примаков подписал с израильскими властями соглашение о "передаче на баланс" России двух крупных объектов русской церковной недвижимости ценой в 50 млн долл. - Кафедрального собора Св. Троицы и здания Русской православной духовной миссии (мы в своей справке предлагали еще четыре крупных объекта).
3. ВИТТЕ - НИКОЛАЙ II: ПРОЕКТ МИРОВОЙ ФЕДЕРАЛЬНОЙ ВАЛЮТНОЙ СИСТЕМЫ (ИЛИ ЧЬЮ ЭСТАФЕТУ ПРИНЯЛИ РУЗВЕЛЬТ И СТАЛИН В 1943-1945 гг.?) 
   Глубокой февральской ночью 2000 г. у меня в московской квартире раздался продолжительный междугородный звонок. Взяв трубку, я услышал голос, по-английски спросивший: "Это мистер Сироткин?" Услышав в ответ, что это именно я, голос представился: "Адвокат Тимоти Бэрроу, глава юридической фирмы в Нью-Йорке" - и сбивчиво и долго объяснял мне, что эта компания - Martha's Veneyard Scuba Heabquarters Ink - намерена поднять из морских глубин пароход "Республика" с грузом "царского золота" на 3 млн. долл. (в ценах начала XX в. ), затонувший в результате столкновения в тумане с другим пароходом - "Флорида" - в январе 1909 г. у атлантического побережья США.
   Адвоката интересовало - что знают об этой истории в России и не имеют ли нынешние российские власти претензий на это золото, если оно будет поднято со дня морского? По правде говоря, я впервые услышал об этой истории, хотя об аналогичных примерах в других частях света был наслышан. Например, о подъеме японцами после войны 1904-1905 гг. русского курьерского судна с жалованьем в золотых рублях офицерам и старшинам осажденного Порт-Артура, торпедированного японскими миноносцами на подходе к гавани.
   Входить в детали истории гибели "Республики" ночью, да еще по телефону, я не стал, а предложил адвокату выслать весь имеющийся у него материал по электронной почте мне домой. Не прошло и суток, как я начал получать целые пачки посланий по-английски. В результате вырисовывалась следующая картина: 24 января 1909 г. у о. Нэнтукет на траверзе штата Нью-Джерси на восточном побережье США в густом тумане столкнулись два пассажирских парохода под американскими флагами - "Республика" и "Флорида". На первом из круиза по Средиземному морю возвращалось 460 чел. (из них 250 чел. - пассажиры первого класса, "миллионеры", как писала тогда пресса США), на втором плыли в Америку в поисках счастья 900 эмигрантов из Италии. Благодаря тому, что столкновение произошло в судоходном районе, пассажиров обоих пакетботов удалось быстро спасти на шлюпках, спущенных подошедшими судами, кроме четырех пассажиров "Республики", погибших в носовой каюте в момент столкновения.
   Вся мировая печать (а о катастрофе писали даже "Архангельские губернские новости", Љ 10, 1909 г. январь) писала, что успеху спасения пассажиров и экипажей способствовал морской телеграф и сигнал SOS, впервые примененный радистом на "Республике": сигнал был принят в Нью-Йорке и Бостоне и быстро передан на другие суда в районе катастрофы.
   Кстати, после этой успешной морской спасательной операции конгресс США принял в 1909 г. закон, по которому отныне все американские океанские суда пассажирского типа не выпускались в море без наличия на них радиостанции и радистов, владеющих "азбукой Морзе".
   Сильно поврежденную "Республику" без пассажиров спасательные суда США попытались было отбуксировать в ближайший морской порт, но сильное волнение помешало это сделать. Пробоина в носу судна оказалась слишком большой, и пароход, оборвав буксирные тросы, затонул.
   Почти сразу же в американской прессе ("New-York Tribune", 25.01.1909; "New-York Sun", 25.01.1909 и др.) появились будоражащие воображение обывателя слухи о несметных богатствах (золоте в виде американских золотых монет, в просторечье именуемых "American Cold Eagles" - "золотые американские орлы", по отпечатке на монетах орла c герба США), ушедших на дно вместе с "Республикой". Называлась даже сумма "цены вопроса" - 3 млн. американских долларов, правда, пока без упоминания имени тех, кто их отправил.
   С тех давних, почти столетних, времен и по сию пору "золото "Республики" фигурирует во всех изданиях и справочниках США по "морской золотой охоте" - у лейтенанта береговой охраны США Г.Е. Ризеберга "Охотник за сокровищами" (1945 г.), в его же с соавтором справочнике о погибших в мировом океане "золотых кораблях" (1965 г.), у двух других американских "береговых охранников" - А. Лонсдайла и Г. Каплана - в "Справочнике погибших в водах США кораблях" (1964 г.) и др. вплоть до недавней статьи в знаменитом журнале "Форбс" о "Золотых диггерах" ("Forbs", 29.05.2000).
   Однако очень долго, более 70 лет, все эти морские "золотоискатели" не догадывались, кому принадлежало это утонувшее вместе с "Республикой" сокровище в "американских золотых орлах", пока в 1981 г. отставной капитан Мартин Байерл в результате кропотливой работы в архивах США не установил: золото это принадлежало царю Николаю II (свои доказательства капитан позднее поместил в Интернете на своем собственном веб-сайте www.rms-republic.com; адвокат Т. Бэрроу 6 июня 2000 г. любезно переслал мне в Москву распечатку с этого веб-сайта). Более того, оборотистый капитан тогда же, в 80-х годах, запатентовал право подъема парохода "Республика" с морского дна и еще некоторое время спустя создал ту самую судоподъемную компанию, о которой упоминалось выше, став ее президентом.
   С 1985 г. фирма М. Байерла состояла в интенсивной переписке сначала с посольством СССР, а с 1992 г. - России в Вашингтоне, пытаясь привлечь преемников России императорской к участию в подъеме "золота царя" на принципах раздела "продукции" ("золотого клада"), но безуспешно: ни советские, ни российские дипломаты интереса к "цареву золоту" в пучине морской не проявляли, хотя условия раздела предлагались очень выгодные - 90% России и только 10% - американцам (последнее во времени письмо российскому послу в США Ю.В. Ушакову было направлено адвокатом Т. Бэрроу 31 августа 2000 г. - вся эта переписка в копиях хранится в Текущем архиве нашего Экспертного совета).
   О причинах нежелания МИД РФ (а до него - МИД СССР) заняться доставанием "царева золота" со дня морского можно только предполагать, но сам принцип такого отношения к государственным интересам известен давно, еще с царских времен: дипломат спит, а валюта (сиречь жалованье) идет.
   Собственно, и сама русская идея создать перед Первой мировой войной мировую валютную систему именно как инструмент предотвращения этой мировой войны возникла не в МИДе, а в Минфине Российской империи в головах его министров Бунге, Вышнеградского и Витте (идею поддержал и его преемник в 1906-1911 гг. Коковцов); двум последним удалось убедить в этом Николая II. Судя по присланным мне вопросам, фирма Мартина Байерла и ее адвокат Т. Бэрроу до этого глобального русского финансового проекта не докопались: они ведь так и не выяснили - для кого предназначалось "царево золото" в США, утонувшее вместе с пароходом "Республика"?
   Попробуем, опираясь на наши собственные расследования, ответить на этот ключевой вопрос.
*** 
   Морская катастрофа 24 января 1909 г. в Атлантике и гибель парохода "Республика" с грузом "царева золота" (хотя и в золотых монетах США) поставила тогдашнюю мировую прессу в тупик - зачем Николаю II нужно было отправлять за границу такую кучу (напомним, на 3 млн. долл.!) драгоценного металла?
   Недостатка в домыслах у журналистов всего мира не было. Писали и о русских закупках оружия в США, и, наоборот, о продаже новой порции территории Российской империи Америке (назывались даже Беринговы острова, хотя их "продаст" - безвозмездно отдаст шельф у Беринговых о-вов, равных трем Польшам, - только Шеварднадзе в 1990 г.) и т.п.
   Но никто так и не докопался до сути дела. А суть эта была совсем в другом. Конец XIX - начало XX в. был отмечен подъемом пацифистского движения. Сам по себе пацифизм не был новостью для Европы: еще после окончания этих Наполеоновских войн сначала в США (с 1815 г.), а затем и в Англии (с 1816 г.) стали возникать гражданские "общества мира". К 1895 г. их число в мире достигло 126. С 1848 г. стали собираться международные конгрессы "друзей мира". На втором таком конгрессе в Париже в августе 1849 г. с яркой речью выступил великий французский писатель и пацифист Виктор Гюго. "Настанет день, когда единственным полем битвы будут рынки, открытые для торговли, и умы, открытые для идей", - воскликнул писатель-гуманист.
   С 1891 г. в Берне (Швейцария) начало работать Международное бюро мира - координационный орган для национальных "обществ мира". К пацифистскому движению присоединились парламентарии Европы. В 1889 г. в Париже они собрались на первый конгресс Межпарламентского союза, существующего и поныне. Инициатор создания этого союза французский парламентарий-пацифист Фредерик Пасси стал первым лауреатом Нобелевской премии мира (1901 г.), с тех пор регулярно присуждаемой все последующие сто лет. Памятью в честь этого нобелевского лауреата в Париже стал квартал "Пасси", в межвоенный период - пристанище русских эмигрантов первой войны, и одноименная станция столичного метро.
   Помимо общественных собраний и деклараций реальным практическим результатом пацифистского движения в Европе уже в XIX в. стала разработка законов о "правилах войны". Здесь особую роль стали играть "женевские конвенции", начиная с первой в 1864 г. - "Об улучшении участи больных и раненых в действующих армиях". Для ее реализации было создано знаменитое ныне международное Общество Красного Креста и Красного Полумесяца (в исламских странах) со штаб-квартирой в Швейцарии.
   Сегодня малоизвестно, что эпоха "великих реформ" Александра II была отмечена и рядом пацифистских демаршей на международной дипломатической арене. В 1868 г. в Петербурге по инициативе царя была собрана конференция европейских дипломатов, и на ней подписана конвенция о "правилах войны" - о запрещении применения разрывных и зажигательных пуль, а в 1874 г. Россия выступила инициатором международной конференции по кодификации "правил войны" в сухопутных сражениях.
   Однако это было еще только начало. Инициативу деда подхватил его внук Николай II: именно он поддержал предложения как своих министров и банкиров (С.Ю. Витте, миллионера-железнодорожника Ивана Блиоха и др.), так и "общественников" (будущих кадетов-пацифистов акад. М.М. Ковалевского, проф. П.Н. Милюкова, кн. П.Д. Долгорукова и др.) о созыве в 1899 г. в Гааге крупного международного пацифистского конгресса 26 стран по общеевропейскому разоружению. В 1907 г. и снова по инициативе России конференция была повторена. На этот раз в ней приняли участие более 250 официальных представителей из 44 стран (приехали даже представители стран из заморской Латинской Америки).
   Впоследствии мирные инициативы царя на двух Гаагских пацифистских конференциях были смазаны кровавыми событиями Первой мировой (а в России - еще и гражданской) войны. Сыграло свою роль и "предательство" недавних пацифистов - "рюриковича" князя Долгорукова, лидера кадетов Милюкова и многих других: в 1914 г. они "сменили флаги" и стали воинствующими патриотами, сторонниками войны до победы над "тевтонами". А ведь Милюков в 1911 г. выпустил целый пацифистский трактат "Вооруженный мир и ограничение вооружений". Именно в этой книге профессор-кадет впервые в мировой литературе выдвинул и обосновал модную ныне идею конверсии ВПК.
   Между тем принятые на двух Гаагских конгрессах мира конвенции и декларации оказались весьма жизнеспособными и позднее, после Первой и Второй мировых войн, вошли в уставы Лиги Наций и ООН. Предложенная же русской делегацией на I Гаагской конференции идея моратория на пять лет для наличных вооруженных сухопутных и военно-морских сил и замораживания военных бюджетов на уровне 1899 г. хотя и не была тогда принята, тем не менее после Второй мировой войны получила практическое развитие в отношениях США-СССР при гонке ядерных вооружений (мораторий, а затем и запрет испытаний водородных бомб в атмосфере, запрет на отдельные типы ракет и т. д.).
   Но самым главным в этом пацифизме Николая II было другое: попытки не только продекларировать на конгрессах отказ от войны, но и создать эффективную систему предотвращения войны в Европе и мире с помощью т. н. "финансовой дипломатии", активными пропагандистами которой выступали министр финансов Российской империи в 1893-1903 гг. Сергей Юльевич Витте и его российские и зарубежные единомышленники.
*** 
   Глубинной основой проектов "финансовой дипломатии" стало качественное изменение традиционно торгово-промышленного капитализма времен Адама Смита и Дэвида Рикардо, с середины XIX в. начавшего трансформацию в финансово-промышленный.
   В СССР эта трансформация многими поколениями советских людей воспринималась сквозь призму ленинского трактата "Империализм как высшая (в первоначальном заголовке - последняя. - Авт.) стадия капитализма" (1916 г.). Именно из этой работы В.И. Ленина следовал главный вывод большевиков о загнивании и неминуемом крахе капитализма как социально-экономической системы. Левая социал-демократка Роза Люксембург пошла еще дальше - у нее выходило, что капитализм на его последней стадии - империализме - рухнет автоматически.
   Предостерегающие голоса, включая предсмертный голос самого Фридриха Энгельса, а также Г.В. Плеханова и Эдуарда Бернштейна, не были услышаны молодым поколением европейских левых социал-демократов, рвавшихся к власти через мировую пролетарскую революцию.
   Между тем существовали и другие, весьма отличные от ленинско-люксембургских, точки зрения, в том числе и в России. Из факта трансформации "старого" (торгово-промышленного) капитализма в "новый" (финансово-индустриальный) эти мыслители делали прямо противоположный ленинскому вывод: не о "загнивании" и "крахе", а, наоборот, о прогрессе и возможности с помощью мировых финансов избежать традиционных войн за передел сырьевых колоний в мире.
   Так, упоминавшийся выше крупный российский финансист и подрядчик в строительстве железных дорог Иван Станиславович Блиох (1836-1901) к концу жизни выступил еще и как теоретик перестройки международных отношений в мире на базе новой "финансовой дипломатии" (см. его шеститомный труд "Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях", переведенный на многие языки мира). Характерно также, что И.С. Блиох выступал и практиком пацифизма: на собственные деньги он создал в г. Люцерне (Швейцария) частный "Международный музей войны и мира", существующий и поныне.
   С другого конца - через реорганизацию международной торговли - вышел на проблему использования финансового капитализма молодой русский экономист С.М. Житков.
   Однако подлинным "мотором" использования "финансовой дипломатии" в интересах мира и соавтором проекта создания всемирной валютной системы на базе США выступил С.Ю. Витте. Как всякому талантливому администратору, его репутации не повезло ни у современников, ни у потомков. "Кабатчик" (П.Н. Милюков) - за введение госмонополии на продажу водки, "финансовый фокусник" (В.И. Ленин) - за приравнивание бумажного рубля к золотому стандарту - вот далеко не полный перечень отрицательных эпитетов, которыми награждали современники талантливого финансиста.
   И неудивительно, что ленинские оценки деятельности Витте перекочевали даже в серьезные труды советских историков ("классовая ограниченность царского министра"), а вся многогранная работа Витте по интеграции России в мировую финансовую систему была сведена лишь к поиску иностранных займов, причем с прозрачным намеком - "царский министр" хотел превратить матушку-Россию в иностранную колонию.
   На самом же деле Витте намного опередил свое время. Лучшее доказательство этому - "финансовая дипломатия" Германии и Японии, но уже после Второй мировой войны, через полвека после смерти ее отца-основателя.
   И удивляться надо не тому, что дважды - в 1903 и 1906 гг. - Витте был отправлен царем в отставку (причем во второй раз - навсегда, вплоть до своей кончины в 1915 г.), а что за сравнительно короткий - всего десять лет - период своего пребывания на посту министра финансов он так кардинально изменил финансовую систему (ввел золотой рубль), форсировал железнодорожное строительство (Транссибирская магистраль, русские дороги - КВЖД и ЮМЖД - в Северном Китае, Турксиб в Средней Азии и т. д.), банки (Русско-китайский, Русско-корейский, Русско-персидский и др.) обеспечил финансово-экономическое присутствие Российской империи в сопредельных странах, особенно на Востоке.
   Сановную военную и гражданскую царскую бюрократию раздражала, однако, не столько политика этого "выскочки" из железнодорожных билетных кассиров, сколько методы ее осуществления. Ведь Витте, хорошо изучив коридоры царской бюрократии, при помощи Александра III и, частично, Николая II, сумел отвоевать в этом хитросплетении чинопочитания, интриг и амбиций довольно широкую "автономию", которую его злейший недруг министр внутренних дел В.К. Плеве, входивший с ним в одно правительство, называл "государством Витте".
   Много позднее (1910 г.), когда граф Витте был уже не у дел, петербургская влиятельная газета "Новое время" справедливо писала об этом "государстве в государстве": Витте-"государь" командовал "собственным войском" (многотысячным казачьим корпусом пограничной стражи, вооруженной пушками и пулеметами), имел "собственный торговый флот" с собственным флагом (подчинялся Департаменту морской торговли Минфина России), "свои железные дороги" (в Китае - КВЖД и ЮМЖД - и в Персии), "своих дипломатических представителей" (т. н. финансовых агентов в крупнейших столицах мира). А если к этому добавить, что финансирование всех "казенных" железных дорог России шло через Департамент путей сообщения все того же Минфина, да вдобавок то же министерство непосредственно управляло Госбанком империи, Государственным дворянским земельным банком, Крестьянским поземельным банком и еще чеканило "рыжики" (золотые пятерки и десятки) на собственном Монетном дворе - фон Плеве, пожалуй, прав: "государство Витте" в 1893-1903 гг. действительно существовало.
   Не прав был Плеве и его единомышленники, недруги министра финансов, в другом: Витте затеял всю эту "автономию" не из-за жажды административной власти или сановных амбиций, хотя и они были ему не чужды. Придя в высшие эшелоны власти "со стороны", как сказали бы сегодня, с производства (начальник службы движения и перевозок одной из крупных частных "чугунок" на юге России), он очень быстро понял: новое дело подъема экономики и финансов старая царская бюрократия делать не хочет и не сможет, какие грозные царские указы ни издавай. И Витте пошел старым проверенным византийским путем - добрался до "уха государева". Ему повезло - Александр III и сам хорошо понимал, что его чиновничий аппарат мало приспособлен для нововведений, т. к. озабочен чинопочитанием - в каком вицмундире (зимой) или тужурке (летом) прийти к теще начальника с поздравлением по случаю тезоименитства, какие ордена надеть и в каком порядке и т. д. А какие-то там "Великие сибирские пути" строить, ломать голову о строительстве неведомой ГЭС на днепровских порогах на Украине, обсуждать проект строительства моста через Керченский пролив из Крыма на Кубань - нет уж, батенька, нас увольте. Об этом пусть купчишки думают да разные там промышленники из староверов - им ведь к чинам и званиям путь заказан, из "чумазых" они, вот пусть и копошатся там в навозной жиже экономики, а мы - "государевы слуги", державный интерес блюдем.
   А как все эти "Каренины" да "фон Плеве" блюли сей интерес, наглядно показала скрытая бюрократическая война между МИДом и Минфином еще в 90-х гг. XIX в. На состоявшемся 17 марта 1899 г. под председательством Николая II "особом совещании" министров правительства по проблеме иностранных инвестиций и допуска иностранцев в ранее закрытые "стратегические зоны" (между прочим, 21 губерния в Западном крае, вся Средняя Азия и часть Кавказа, а также Дальний Восток - почти 30% территории империи!) резко схлестнулись Витте и министр иностранных дел М.Н. Муравьев. Мининдел ни в какую не хотел допускать "иностранных шпионов" в военно-стратегические регионы, как ни доказывал Витте вздорность такой устаревшей политики "охраны забора".
   МИД активно поддержал военный министр А.Н. Куропаткин. Царь, как обычно, занял половинчатую позицию: и Витте поддержал (инвестиции нужны), и Муравьеву - Куропаткину не отказал (иностранные фирмы могут покупать землю под свои заводы и фабрики в "закрытых зонах" лишь с разрешения местных "держиморд").
   А ведь Муравьев не был записным реакционером: широко образованный дипломат, он являлся одним из инициаторов созыва I Гаагской мирной конференции, работу которой активно приветствовал и Витте.
   Истинная же подоплека этой полемики двух министров в марте 1899 г. коренилась в другом: кадровые царские дипломаты всячески отбояривались от финансовых и торговых вопросов, спихивали их на консулов, уклонялись от изучения технических проблем (какие вагоны и паровозы закупать за границей, как следить за курсом ценных бумаг на биржах и т. п.). Это вообще было характерно для русского дворянства и "чеховской" интеллигенции - вспомните пьесу "Вишневый сад", когда Раневская даже не понимает выгоду предложения купца Лопахина (разбить вишневый сад на дачные участки, а их с прибылью сдавать "нуворишам"), и все остается по-старому, т. е. на погибель и разорение.
   Не один Чехов отразил этот отказ от "вещизма" русской интеллигенции. Кадетская газета "Речь" в начале XX в. опубликовала серию статей, в которой осуждалось чистоплюйство "чеховских" интеллигентов, не желавших "марать руки" игрой на бирже ценных бумаг, открывать свое дело, торговать и т. д. В лучшем случае она шла в "спецы" к "купчине толстопузому" (Н.А. Некрасов), которого, однако, жестоко высмеивала в куплетах:
   Московское купечество Изломанный аршин. Какой ты сын Отечества, Ты просто сукин сын.
   Большевики после 1917 г. очень умело использовали это чистоплюйство, загнав значительную часть этих "чеховских" интеллигентов в "военспецы" РККА и просто в "спецы" ВСНХ, Госплана, Наркомзема и др.
   Однако задолго до Ленина и Троцкого на путь "спец"(иализации) встал Витте. Он не стал ломать весь старый царский чиновничий аппарат, а добился приема у Александра III и убедил его создать свое "государство Витте", параллельное официальному. Причем особо оговорил, что прием в его "государство" пойдет не "по чину" и не "по старшинству" (выслуге лет), а "по уму", т. е. профессиональной компетенции. Царь согласился, издал соответствующие указы, и с 1893 г. Витте, к ужасу охранки, начал набирать в свое "государство" неблагонадежных инженеров-путейцев, техников и (о ужас!) даже евреев, правда крещеных в православие. Одним из таких "неблагонадежных" стал инженер Леонид Красин, будущий большевистский наркомвнешторг, одно время работавший техником-смотрителем на строительстве Транссиба.
   Самым же главным новшеством в "государстве Витте" стало создание с 1894 г. за границей своего "МИДа" - сети т. н. "финансовых бюро" в основных столицах мира, подчинявшихся Минфину (кстати, именно на базе этих "бюро" с 1921 г. будут создаваться советские торгпредства). Кадровых царских дипломатов в такие "финансовые агенты" Витте брать не стал, зато широко использовал биржевых спекулянтов, лишь недавно появившихся в обеих столицах империи из-за черты оседлости. Об одном из них - Артуре Рафаловиче - мы уже писали выше. Под стать ему были И. Замена, затем Бернадский в Лондоне, К. Миллер в Токио, М. Рутковский в Нью-Йорке.
   Именно с помощью этих агентов Витте еще в конце XIX - начале XX в. попытался осуществить свой самый крупный проект - создание мировой федеральной валютной системы как инструмента предотвращения войны.
*** 
   Отличительной чертой этого проекта была его суперсекретность. При жизни ни Николай II, ни даже Витте (хотя он написал очень злые "Воспоминания", которые до самой смерти прятал в сейфе одного из французских банков, и в полном виде в трех томах они вышли лишь 45 лет спустя, в 1960 г. в период хрущевской "оттепели") не сказали об этом проекте ни слова.
   Понятно, что и современные знатоки истории "царева золота" как у нас, в СНГ (И.А. Латышев, В.Г. Гузанов, В.А. Кашиц и др.), так и за рубежом (Сергей Петрофф, Даниэль Вильденстейн, Уильям Кларк и др.) ничего не знали об этом проекте, полагая, что речь идет либо о личном золоте царя и царицы (отправлено в январе 1917 г. через Японию в Англию), либо о т. н. "военном золоте" России за 1914-1916 гг. (в оплату военных поставок из США и стран Антанты). Это заблуждение разделял и я, когда в 1997-2000 гг. публиковал три свои книги о русском золоте и недвижимости за рубежом.
   И лишь с весны 2000 г. когда нью-йоркский адвокат Тимоти Бэрроу начал по электронной почте присылать мне материалы по расследованию истории золотого груза пакетбота "Республика", погибшего в январе 1909 г. (характерно, что на каждом листке этих материалов, включая переписку с посольством СССР в Вашингтоне, стояло сакраментальное адвокатское "confidential" - "доверительно"), история проекта Витте начала проясняться. Более того, история его возникновения благодаря усилиям фирмы капитана Байерла из США с 1985 г. стала достоянием дипломатических кругов в СССР (переписка с советским посольством в Вашингтоне), США (копии писем направлялись в Госдеп) и Франции (переписка с французским консулом в Нью-Йорке).
   Конечно, только материалов судоподъемной фирмы капитана Мартина Байерла (а при ней с 1988 г. существует еще и исследовательская архивная группа) пока недостаточно, и я продолжаю исследование проекта Витте по отечественным архивам, надеясь в будущем написать о ней специальную книгу (небольшой отрывок из нее я опубликовал в "Литгазете", Љ 368 в сентябре 2003 г.).
   А пока же - краткий очерк того, что удалось установить.
*** 
   Хорошо известно, что с 1893 г. Витте как министр финансов слыл крупным "спецом" по внешним иностранным займам для российского правительства. Тогда, на рубеже двух веков, основные свободные для займов капиталы находились в руках крупных частных банковских домов - у французских и английских Ротшильдов, у банкирского дома Мендельсонов в Германии, у тогда уже мультимиллионера Дж. Моргана в США. Со всеми ними еще в 90-х гг. XIX в. через своих "финансовых агентов" в Париже, Лондоне, Берлине и Нью-Йорке Витте установил тесный деловой контакт, не гнушаясь личными поездками для встречи с этими "гобсеками финансового мира". Мало того, он подключил к этой "финансовой дипломатии" и молодого царя. Осенью 1896 г. во время первого официального визита царской четы во Францию Витте убедил Николая II принять в Париже французского Ротшильда. Последний очень сильно помог Витте в размещении во Франции в 1894 г. крупного русского займа, почти целиком пошедшего на подкрепление денежной реформы в России (введение в 1894-1897 гг. "золотого рубля").
   Ротшильду же это удалось сделать благодаря тому, что вокруг собственного "Банк де Ротшильд" он сумел создать целый синдикат из других французских банков и ссудосберегательных касс - "Париба", "Лионского кредита", "Национальной сберкассы Парижа", "Сосьете женераль", "Национального индустриального и коммерческого кредита" и др.
   Весьма характерно, что позднее именно этот "синдикат Ротшильда", заручившись гарантиями правительства Франции, взял на себя отправку "царева золота" на 3 млн. долл. в США, которое 12 января 1909 г. было доставлено из России на кораблях "Цесаревич" и "Слава" и в порту Гибралтара перегружено на пакетбот "Республика", через две недели потерпевшего крушение у американских берегов.
   Удачу с "синдикатом Ротшильда" во Франции Витте попытался развить по ту сторону Ла-Манша - в Англии. В мае 1898 г. он выступил в Петербурге на заседании координационного собрания высших сановников империи - в Комитете министров при царе - и предложил развить "французский успех", но уже вокруг другого дома Ротшильдов - английского. Предложение министра было одобрено, и вскоре в Лондон был направлен крупный финансовый сановник С.С. Татищев, начавший переговоры с английским Ротшильдом о размещении на Британских островах крупного русского займа. В полном объеме поставленную перед ним задачу, в отличие от Франции, Титащеву выполнить не удалось (все еще были сильны англо-русские дипломатические противоречия в Китае, Афганистане и Персии), но частичного успеха сановник достиг - часть ценных русских бумаг была допущена к котировкам на Лондонской фондовой бирже.
   Витте пытался развить этот пока еще скромный успех: в июне 1899 г. он наладил в Лондон еще одного своего гонца - банкира А.Ю. Ротштейна, управляющего Петербургского международного банка, входившего в "государство Витте". На этот раз удалось добиться большего - разместить в Англии бумаги очередного железнодорожного займа (на строительство Московско-Виндаво-Рыбинской ж. д.). (А.В. Игнатьев. Указ. соч. с. 95).
   И, наконец, настала очередь США.
   С ними у России не было тех идеологических или геополитических противоречий, которые в конце XIX в. осложняли "финансовую дипломатию" Витте в его отношениях с Францией или Англией. Ведь французские и английские Ротшильды не раз намекали российскому министру финансов, что, если царизм будет поощрять политику антиеврейских погромов в России, они заблокируют все русские займы в Европе.
   "Англичанка" же, по выражению русских славянофилов, продолжала "гадить" на Востоке, мешая финансовой экспансии Витте в Азии. Но не для того Витте еще при Александре III в апреле 1893 г. создал при своем министерстве постоянное межведомственное "особое совещание" по торговле России с Персией, Афганистаном, Бухарой и Китаем, чтобы считаться с "англичанкой". В 1894 г. он нанес ей мощный финансовый удар - откупил у купца Я.С. Полякова за 11 млн. руб. его частный Учетно-ссудный банк в Тегеране, включил его в число банков своего "государства" и поставил перед новым инструментом своей "финансовой дипломатии" на Среднем Востоке задачу: "развитие активной торговли русских в Персии, сбыт туда изделий русских фабрикантов, распространение среди персидского населения российских кредитных билетов, а равно и вытеснение из Персии английских промышленных произведений" (из "Наказа" новому руководству банка, написанного Витте).
   И, действительно, как отмечали иностранные наблюдатели, современники Витте, его "персидский банк" очень быстро занял в Иране господствующее положение: начал чеканку "туманов" (персидских золотых монет), поддерживал братьев Лианозовых, владевших осетровыми промыслами на севере Ирана (в 1921 г. проданных ими Советской России), стал субсидировать строительство дорог в Персии и т.п. В конце концов в 1895-1899 гг. это привело к резкому обострению англо-русских финансово-экономических противоречий в Персии и, как следствие, к большим затруднениям для Витте в его попытках разместить русские займы в Англии.
   Иное дело - США. С ними со времен продажи в 1867 г. Аляски давно не было территориальных споров. Более того, продажа Аляски облегчила царям приобретение другой "Аляски" - Средней Азии, ибо войны генерала Михаила Скобелева в 60-70-х гг. XIX в. проходили в Туркестанском крае при благоприятном нейтралитете США, выгодном России и невыгодном "англичанке", главному сопернику России в этом регионе.
   Поэтому осенью 1898 г. в самый разгар "персидского дела" Витте начинает усиленный зондаж американских банковских кругов на предмет займов в США. Формируется целая "бригада" его представителей: генконсул России в Вашингтоне В.А. Теплов, финагент Минфина в Нью-Йорке М.В. Рутковский и присланный им в помощь вице-директор секретной "Особенной канцелярии по кредитной части" Именно через эту "канцелярию" Витте и начнет предварительный зондаж по созданию консорциума мировых банков для реализации своего проекта международной федеральной валютной системы Минфина А.И. Вышнеградский-младший, сын бывшего министра финансов России.
   На поверхности официальных переговоров этой "бригады" фигурирует крупный русский заем в 80 млн. долл. в США. Стопроцентного успеха "бригада" не достигает - глава "американского синдиката" мультимиллионер Дж. Морган заломил слишком высокий посреднический процент. Но частичный успех налицо: младшие партнеры Моргана банкиры Дж. Перкинс и У. Ингельсам через Петербургский международный банк весной 1899 г. соглашаются на заем в 10 млн. долл. на строительство Владикавказской ж. д.
   Гораздо важнее "подводная" часть переговоров - о создании мировой федеральной валютной системы. Здесь Морган гораздо более активен, особенно в связи с тем, что посланцы Витте намекают - эта система будет создаваться на основе "царского залогового золота", которое Николай II готов морем отправить в США.
   Американский банкир сразу смекает: "цена вопроса" здесь - уже не какие-то там 80 млн. долл. а миллиарды! Морган дает сигнал Витте - готов продолжить переговоры о "подводной" части и лично выехать в Европу. Витте откликается: место продолжения переговоров - Брюссель, его личные представители - не какой-то там генконсул или вице-директор, а правая рука и особо доверенное лицо, соавтор проекта по созданию мировой федеральной валютной системы управляющий Петербургским международным банком Ротштейн.
   Весной 1899 г. в бельгийской столице происходит тайная встреча Моргана с Ротштейном. Судя по отчетам последнего, Морган весьма заинтересовался проектом и готов "заняться
   русским делом". Витте пытается развить успех и через Ротштейна приглашает Моргана в Петербург на личную встречу.
   Морган пока осторожничает, но той же весной 1899 г. направляет в столицу Российской империи своего "Ротштейна" - банкира Ричарда Партера, с которым встречается и обстоятельно беседует Витте. По некоторым данным, министр финансов организует конфеденциальную аудиенцию Портера с Николаем II, который пока благоволит к Витте.
   Окрыленный поддержкой Моргана, Витте стремится развить успех. В 1899-1902 гг. через своих "финансовых агентов" в Париже, Лондоне и Берлине он вступает в тайный контакт с другими влиятельными банкирами мира - французскими и английскими Ротшильдами и немецким домом Мендельсона. Всех он знает лично, всех соблазняет своей "финансовой дипломатией" и особенно "царевым золотом", благо никто не сомневается - Россия наращивает добычу золота, у нее самый твердый "золотой рубль", за который уже в начале XX в. в Европе платят 2,5 французского франка и 3,5 немецкой марки.
   Однако в реализации этого грандиозного проекта не все вышло так гладко, как писал Витте своим контрагентам - мировым банкирам.
*** 
   "Финансовая дипломатия" Витте к началу XX в. вступила в объективное противоречие с дипломатией традиционной, основная заповедь которой, как известно, покоилась на древнеримском постулате - "хочешь мира - готовься к войне". Царские генералы и кадровые дипломаты не понимали финансовых хитросплетений "выскочки", но нутром чувствовали - для их карьеры, чинов и орденов такая внешняя политика ничего хорошего не сулит, тем более что Витте не раз пытался через свое министерство урезать бюджет военного ведомства, утверждая - один мой банк стоит десятков морских дредноутов.
   Как это всегда было в византийской России "третьего Рима", атака на великого реформатора началась через первое лицо в империи: "хозяина земли русской" - царя. При Александре III Витте особо не опасался - царь и особенно его супруга Мария Федоровна в критических ситуациях всегда вставали на сторону "выскочки" (даже после смерти мужа в 1894 г. вдовствующая императрица до последнего пыталась защитить министра финансов, пользуясь пока еще сильным влиянием на сына-царя).
   Первоначально и Витте надеялся, что и Николай II пойдет по стопам своего отца, и даже в ежегодном отчете по министерству финансов за 1895 г. дерзко предостерегал его от "шатаний со стороны в сторону, наносящих кровавые раны государственному организму" (цит. по: Игнатьев А.В. Указ. соч. с. 81).
   Но Николай II, увы, не унаследовал государственной твердости отца и как раз больше всего был подвержен "шатаниям" и воздействию ближайших родственников: в начале царствования - матери, в конце - жены (а между ними обеими с самого начала женитьбы Николая II крепла и разгоралась непримиримая женская вражда, которая к февралю 1917 г. приведет к "двоевластию" в царских верхах - "старому" и "молодому" дворам, каждый из которых начнет перетягивать на свою сторону генералов, дипломатов, руководителей спецслужб и т. д.).
   Нет, Николай II вовсе не был таким солдафоном и выпивохой, каким его много лет изображали некоторые советские историки (см. например, явно заказную поделку Ксавинова "23 ступени вниз", выдержавшую в брежневские и горбачевские времена несколько переизданий).
   Как пишет его младшая дочь Анастасия, царь много читал, в его библиотеке в Царском Селе она видела даже "Капитал" Карла Маркса и "Манифест Коммунистической партии" с пометками отца. Николай ведь окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, в юности мечтал продолжить юридическое образование в британском Оксфорде. Царь интересовался современным ему искусством: ходил в оперу и на балет. Особенно любил голоса Собинова и Шаляпина и даже приказал вылепить их бюсты и поставить их в саду царского Ливадийского дворца в Крыму. Интересовался он и первыми шагами кинематографа, где у него были свои любимые актеры - русский Мозжухин и американец Чарли Чаплин.
   Было у Николая II и свое хобби - он умел чинить часы и часто тайно ремонтировал их даже для дворцовой прислуги. Младшая дочь царя сообщает и о других увлечениях отца - он мог сам сшить сапоги, шить одежду и даже самостоятельно сложить печь, причем учил всему этому любимого и единственного сына Алексея.
   Не чужд был Николай II и современной техники. Он, например, выучился управлять автомобилем и нередко ездил на нем по парку Александровского дворца в Царском Селе: за пределы парка по соображениям безопасности не разрешала выезжать личная охрана. В том же дворце для семьи царя была сооружена первая в России "частная" радиостанция, и все дети часто через наушники слушали из Европы первые радиопередачи и музыку, благо все Романовы свободно владели несколькими иностранными языками.
   Еще одно очень важное свидетельство дочери, помогающее понять и выступления царя на I и II Гаагских мирных конференциях в 1899 и 1907 гг. и поддержку проекта Витте по созданию антивоенной мировой федеральной валютной системы: "Государь не хотел войны, он был за мир и спокойствие, чтобы люди могли честно работать, не имели ни нужды, ни голода" (Романова А.Н. Указ. соч. с. 83).
   Увы, одно дело быть лично честным и порядочным человеком, хорошим семьянином и рукодельником (чинить часы, класть печь, тачать сапоги). И совсем другое - сложить "печь" российской государственности в кризисные, переломные годы рубежа двух веков, когда в самой Российской империи шла крутая ломка традиционного патриархального уклада, вырубались дворянские "вишневые сады", а сама николаевская "Собственная Его Императорского Величества Канцелярия для прошений, приносимых на Высочайшее Имя" в Мариинском дворце в Петербурге была буквально завалена письмами-жалобами матерей и отцов на своих детей: не призревают родителей, пьют, хулиганят, в "церкву не ходют". Чиновники канцелярии регулярно делали обзоры таких писем, и царь их внимательно читал с карандашом в руке. Особенно поразила его одна частушка, приложенная к письму матери-крестьянки из Псковской губернии (1908 г.):
   Бога нет, Царя не надо. Губернатора убьем! Подати платить не будем И в солдаты не пойдем!
   Он понимал - с такими настроениями среди молодых мужиков второй "отечественной войны 1812 г." не получится. Витте, конечно, прав - лучше всего занять позицию вооруженного нейтралитета, подкрепленную золотым рублем через международную валютную федеральную систему (кстати, именно так, хотя и без валютной системы, поступит в 1914-1918 гг. Япония: примкнет к Антанте, но воевать на ее стороне не будет, хотя после поражения Германии, в отличие от России, и получит все выгоды державы-"победительницы").
   Тем не менее, Николай II поддался на интриги своего военного дипломатического сановного окружения, толкавшего его на войну с Японией, и в 1903 г. сместил Витте с должности министра финансов, тем самым затормозив реализацию его проекта.
   С 1903 г. начались печально знаменитые "шатания" Николая II от войны к миру и обратно.
   В 1904-1905 гг. война с Японией закончилась для России позорным поражением. Царю вновь пришлось призвать Витте к рулю управления. "Выскочка" заключил с японцами почетный мир: территориальные и материальные потери оказались минимальными - Южный Сахалин, Курильская гряда, порты Порт-Артур и Дальний да одна из двух русских железных дорог в Северном Китае - ЮМЖД. За этот почетный мир Николай II возвел Витте в "Графское Российской империи достоинства".
   В начале 1906 г. новоиспеченный граф спас царя еще раз от финансового краха империи, получив крупный займ во Франции, и вновь вернул внимание царя к своему международному финансовому проекту. Царь вновь "шатнулся" к миру - в 1907 г. лично выступил на II Гаагской мирной конференции. Одновременно (но уже без Витте, которого в апреле 1906 г. он вновь отправил в отставку, и теперь уже навсегда) Николай II через преемника бывшего министра В.Н. Коковцова начал с 1908 г. ту самую операцию по доставке золота в США, на основе которого он и намеревался подкрепить свои гаагские декларации о всеобщем мире созданием международной валютной системы.
   Сколько всего пароходов типа "Республика" в 1908-1913 гг. было отправлено в Америку - предстоит еще уточнить. В 1997 г. сопредседатель американо-российской комиссии бывший вице-президент А. Гор назвал цифру в 23 млрд. долл. Но осталось неясным - "довоенное" это или "военное" золото русского царя?
   Судя по материалам исследовательской архивной группы капитана Байерла, пароход "Республика" был не единственным: в 1909-1913 гг. подобных кораблей было не менее двух десятков (?!).
   Но без Витте общий глобальный проект с помощью русского золота (международная валютная федеральная система) предотвратить войну или, по крайней мере (как США до июня 1917 г.), избежать в ней активного участия не состоялся - 1 августа 1914 г. Россия вступила в Первую мировую войну на стороне Антанты.
   Но проект Витте не канул в Лету. Во время Второй мировой войны он вновь неожиданно возродился из пепла и в 1943-1945 гг. активно обсуждался; причем главные участники дискуссии остались те же - США и Россия (СССР).
*** 
   Отрицательный опыт Первой и Второй мировых войн - разрушение промышленности и финансов, развал международной торговли, гигантские людские потери - вновь выдвинул на авансцену забытые было идеи пацифизма и превращения Гаагских мирных конференций 1899 и 1907 гг. в инструменты международного арбитража.
   Неудачный опыт Лиги Наций в 1919-1939 гг. не похоронил идею арбитража - сразу после окончания Второй мировой войны она возродилась в виде ООН. Однако до сих пор в исследованиях по истории создания Объединенных Наций остался в тени "финансовый вопрос", прародителем которого являлся граф Витте. Инициатором новой постановки этого вопроса выступил президент США Франклин Делано Рузвельт.
   Он еще в 30-х гг. перед Второй мировой войной, практически оценил роль управляемых банков в своем "новом курсе", в основу которого было положено кейнсианство - теория управляемой государством экономики британского экономиста Джона Кейнса (1883-1946), руководителя английского казначейства (1915-1919 гг.) и члена Высшего экономического совета Антанты в 1919-1929 гг.
   Тогда кейнсианство спасло США от Великой депрессии 1929-1933 гг. На этот раз Рузвельт решил спроецировать свой "новый курс" на экономику и финансы всего послевоенного мира. Очевидно, через банкирский дом Морганов он еще в 30-х гг. был осведомлен о проекте Витте-Николая II и, безусловно, хорошо знал о русском "довоенном" и "военном" золоте в США.
   Между тем перед союзниками по антигитлеровской коалиции с 1943 г. (Тегеранская конференция) остро встал вопрос - как после победы обеспечить восстановление и стабильное экономическое развитие послевоенного мира? Важнейшую роль здесь должна была сыграть, в дополнение к собственно ООН, ее "финансовая сестра": какую валюту сделать международной платежной единицей, какие международные инструменты для ее успешного функционирования учредить, кто будет "командовать" этой "финансовой ООН"?
   При этом Рузвельт мыслил включить в эту "финансовую ООН" и СССР, причем соглашался, что "командование" в послевоенном мире будет поделено между Москвой и Вашингтоном.
   Впервые основные наметки этого плана, развивающие проект Витте, Рузвельт изложил Сталину при их личных встречах 28 ноября - 1 декабря 1943 г. в Тегеране. Рузвельт говорил о своем финансовом плане Сталину на Крымской (Ялтинской) конференции союзников 4-11 февраля 1945 г. Сталин тогда, в 1943-1945 гг. весьма сочувственно отнесся к этому проекту.
   Позднее, когда из-за смерти Рузвельта в апреле 1945 г. и отказа его преемника вице-президента Гарри Трумэна от плана создания "финансовой ООН" (он был заменен с 1948 г. на "план Маршалла") началась "холодная война", о проекте Рузвельта в США забыли, а в СССР его сознательно замолчали.
   В действительности же реальная картина была совсем другой: между Тегераном и Ялтой 1-23 июля 1944 г. состоялась еще одна конференция 44 стран антигитлеровской коалиции - в г. Бреттон-Вудсе (штат Нью-Гемпшир, на восточном побережье США). И хотя сам Сталин, в отличие от Рузвельта и Черчилля, туда не поехал, но он послал на конференцию официальную делегацию во главе с замнаркома внешней торговли М.С. Степановым (впоследствии в официозных советских изданиях этот факт тщательно замалчивался - см. например, "Дипломатический словарь, А-И", т. 1. - М. 1984, с. 156). Между тем СССР не только участвовал в этой финансовой "сходке империалистов", но и согласился войти в "финансовую ООН", для чего подписал уставы ныне хорошо известных МВФ и Всемирного банка (в 1944 г. - МБРР - Международный банк реконструкции и развития). Более того, СССР согласился на взнос в 1 млрд. 200 тыс. долл. в уставный капитал МВФ (США - 2 млрд. 750 млн. Китай - 550 млн.), а также подписал обязательство перечислить до конца 1944 г. 12% от суммы в 10 млрд. долл. которые образовывали уставный капитал МБРР.
   Иными словами, Сталин принял правила игры, предложенные Рузвельтом в Тегеране, Бреттон-Вудсе и Ялте, подкрепленные обещанием президента США выделить СССР на восстановление разрушенной войной советской экономики 10 млрд. долл. (в дополнение к еще 10 млрд. которые СССР по решениям Ялты должен был получить с Германии и ее союзников в качестве репараций, - итого 20 млрд. долл. сумма по тем временам гигантская).
   Сталин, со своей стороны, пошел на военно-политические уступки Рузвельту: он согласился вступить в войну с Японией сразу после разгрома Германии (что и выполнил).
   Таким образом, в 1943-1945 гг. сложился тот "исторический компромисс" США и СССР, который мог изменить всю послевоенную геополитическую обстановку в мире, останься Рузвельт жив. Явно с подачи из Кремля советские экономические журналы с 1944 г. уже писали: "...мы заинтересованы в стабильности валюты зарубежных стран... Мы заинтересованы в развитии мировой торговли".
   Сам глава советской делегации на Бреттон-Вудской конференции Степанов, подписав итоговые документы, в интервью американским журналистам раскрыл истинные цели Сталина: "Всех проблем, которые встанут перед Советским Союзом после окончания войны, МВФ не решит, и СССР видит для себя два полезных итога конференции: финансовая помощь (10 млрд. долл. от Рузвельта! - Авт.) и формальное признание СССР великой державой" (цит. по: Сироткин В.Г. Алексеев Д.С. Указ. статья, с. 248).
   Увы, как и в случае с Витте в начале XX в. в его середине международному проекту создания мировой резервной валютной системы на базе доллара (но приравненного к золотому стандарту, в зачет которого пошло "царево золото" в США) помешали генералы, но уже не русские (советские), а американские.
   Именно их ставленник вице-президент Гарри Трумэн, неожиданно после смерти Рузвельта ставший президентом США, уже на Потсдамской конференции 1945 г. сначала начал угрожать Сталину атомной бомбой, а затем фактически объявил об отказе от проекта Рузвельта по созданию "финансовой ООН" и замене этого проекта на "план Маршалла".
   Но если у Рузвельта СССР входил в число равноправных управителей МВФ и МБРР, то у Трумэна уже всем заправляла администрация "плана Маршалла" (т. е. правительство США), и ни о какой международной валютной резервной системе речь уже не шла.
   Фактически со времени правления Трумэна США стали создавать собственную национальную валютную резервную систему, под которую американцы начали подгонять международные финансы. Через 25 лет США отказались от золотого обеспечения бумажного доллара, а в 1976 г. на очередном "бреттон-вудсе" (международной финансовой конференции в гор. Кингстоне, о. Ямайка) навязали западному блоку долларовые банкноты вместо золота: отныне все остальные валюты Запада исчислялись от этого "мавродика".
   Разумеется, Сталин понял: "план Маршалла" - вовсе не тот проект, о котором говорил ему Рузвельт в Тегеране и который он начал реализовывать в Бреттон-Вудсе с 1944 г. Сталин отказался в декабре 1945 г. ратифицировать подписанные Бреттон-Вудские соглашения, а в марте 1946 г. обменялся (через "Правду") резкими репликами с Черчиллем в ответ на его антисоветскую речь в Фултоне 5 марта 1946 г. Из сталинских реплик следовало: надежды на рузвельтовский "исторический компромисс" США - СССР рухнули и начинается "холодная война".
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Данные о добыче золота по дореволюционной и советской (до 1921 г.) России взяты из рукописи Владимира Новицкого "Происхождение золотого резерва России" (на фр. яз.), управляющего Петроградской конторой Госбанка России, а затем товарища (заместителя) министра финансов в "омском правительстве" Колчака. Полный текст рукописи был обнаружен в 1994 г. Сергеем Петровым в рукописном отделе библиотеки Лидского университета в Великобритании (Leeds Russian Archive) и любезно выслан в копии в текущий архив нашего Международного экспертного совета по золоту, недвижимости и царским долгам (далее: Текущий архив Экспертного совета).
   Небольшие отрывки из этого обширного доклада под заголовком "Русский золотой резерв до и после мировой и Гражданской войн (1883-1924)" опубликованы В. Новицким в сборнике совместного американо-советского торгового предприятия 20-х годов в Нью-Йорке: Amtorg Trading Corporation // Russian Gold. - New York, 1928. - P. 9-25.
   Это уникальное и редчайшее ныне издание было любезно предоставлено в начале 1999 г. в наш Экспертный совет М.М. Богуславским, профессором кафедры международного права Дипломатической академии МИД РФ и известного эксперта ЮНЕСКО по перемещенным культурным ценностям.
   2 Финансовые известия. - 1994. - Љ 39. 1-7 сент. 1994 г. (публ. "Золотая промышленность России не спасет экономику от кризиса, ей самой требуется помощь").
   3 См.: Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. - М. 1992. - С. 470.
   4 См.: Новицкий В. Происхождение золотого резерва России // Текущий архив Экспертного совета. - С. 4; Петров С. Сколько российского золота оказалось за границей в 1914-1920 гг.? // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 242 (табл. I).
   5 Gorboff М. La Russie fantфme (l'immigration russe de 1920 а 1950). - Lausanne, 1995. - P. 62.
   6 Манько А. Жизнь взаймы (из истории российских государственных долгов) // Век. - 1993. - Июнь. - Љ 24.
   7 См.: Сироткин В.Г. Финансово-экономические последствия Наполеоновских войн и Россия в 1814-1824 годы // История СССР, 1974. - Љ 4. - С. 49-50.
   8 См.: Из истории происхождения золотого запаса России (копия справки ФСБ от 17 янв. 1995 г. Передана секретариатом вице-премьера О. Давыдова в Текущий архив Экспертного совета, см. Приложения, док. 1).
   9 Сироткин В.Г. Граф Витте, нэп и наша перестройка // Вехи отечественной истории (очерки и публицистика). - М. 1991. - С. 148.
   10 Gorboff М. Op. cit. - Р. 62.
   11 Freymond J. Les emprunts russes (histoire de la plus grande spoliation du si cle). - P. 1995. - P. 25. Автор публикует длинный перечень из 47 парижских и провинциальных изданий, а также 25 имен политических деятелей, ученых и журналистов, которым только в октябре 1904 г. Артур Рафалович выплатил разовое "вспомоществование" (от 500 до 5 тыс. фр.) (op. cit. - P. 22-24).
   Характерно, что среди них оказался публицист-экономист А. Тьерри, на труд которого по финансам и экономике России (1914 г.) ссылаются ученые Франции и СССР (см. например, сборник Русские финансы и европейская биржа. - М.-Л. 1926. - С. 309-314). Фактически же это был лишенный объективности неумеренный панегирик, заказное и заранее оплаченное издание, все цифры которого в виде таблиц и справок Минфин России заранее пересылал автору через Рафаловича.
   12 См.: Переписка Л.Б. Красина с женой (из семейного архива) // Дипломатический ежегодник. - М. 1990. - С. 367-368.
   13 См. Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 253.
   14 Freymond J. Op. cit. - Р. 9-10.
   15 Карр Э. Большевистская революция, 1917-1923. - Т. 2. - М. 1989. - С. 326.
   16 Сироткин В.Г. Царские долги надо платить (весь вопрос в том - когда?) // Известия. - 1992. - 14 марта.
   17 Из истории происхождения золотого запаса России (справка ФСБ от 17 янв. 1995 г. табл. 1) (см. Приложения, док. 1).
   18 См.: Великая война России за свободу и объединение славян. Сборник материалов / Под ред. Д.И. Тихомирова. - М. 1914.
   19 См.: Васильева С.Ю. Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. - М. 1994. - С. 83.
   20 Clarke W. The Lost Fortune of the Tsars. - L. 1994. - P. 181.
   21 Ibid.
   22 Кирсанов Е. Собирается ли Токио возвращать долг? // Независимая газета. - 1988. - 5 авг.
   23 Сироткин В.Г. "Нулевой вариант" // Век. - 1995. - Июль.
   24 Комсомольская правда. - 1996. - 28 нояб.
   25 Кривова И. Печальная развязка затянувшейся истории царских векселей // Русская мысль (Париж). - 1996. - 5-11 дек.
   26 Чикин М. Законодательница мод носит колье из российского золота // Комсомольская правда. - 1996. - 28 нояб.
   27 Сироткин В.Г. По долгам России заплатит не Россия // Коммерсантъ. - 1999. - 12 февр.
   28 Щедрин В.Л. Апельсиновый гешефт (интервью с проф. В. Сироткиным) // Рабочая трибуна. - 1994. - 19 февр.; Бай Е. Российские паломники на Святой земле, которую Хрущев променял на апельсины // Известия. - 1994. - 29 нояб.
   29 См.: Федоровский В. Российские привидения в парижском доме // Московские новости. - 1992. - 20 дек.
   30 Московский комсомолец. - 1994. - 24 марта.
   31 См.: Никифоров В.П. Справка о недвижимой собственности РФ на территории ФРГ (авг. 1996 г.) // Текущий архив Экспертного совета.
   32 Российский центр приватизации. Техническое задание на проведение инвентаризации и рыночной оценки недвижимой собственности РФ за границей. 23 февр. 1998 г. (Текущий архив Экспертного совета).
   33 Самойлова Н. ГКИ провело ревизию зарубежной собственности России // Коммерсантъ-Daily. - 1995. - 4 июля.
   34 ЮНИКОН. Консультационная группа. - М. 1999. Рекламный буклет (Текущий архив Экспертного совета).
   35 Сегодня. - 1999. - 12 янв.
   36 Протокол межведомственного совещания у О.Д. Давыдова от 18 января 1995, Љ ОД-П6-П26-5 (см. Приложения, док. 11).
   37 Сегодня. - 1995 г. - 4 июля.
   38 Трутнев В. Русская дипломатия и ИППО (по материалам АВПР) // Дипломатический ежегодник. - М. 1992. - С. 249-268.
   39 Козлов В.Ф. Святая гора Афон и судьбы ее русских обитателей // Там же. - С. 227-248.
   40 Среди документов, поступивших в наш Текущий архив в результате этих поездок и контактов, уникальный характер носит мидовская "Справка о приобретении недвижимого имущества в Палестине, Сирии и Ливане" от 3 февраля 1949 г. за подписью завотделом загранимущества управделами МИД СССР Прохорова (см. Приложения, док. 2).
   41 См.: Т. Ильинская. Российские владения в Риме // Эмиграция. - 1993. - Авг. - С. 7.
   42 Письмо торгпреда РФ в Париже В.Н. Ярошенко В.Г. Сироткину от 17 февр. 1999 г. с приложением "Технического описания Русского дома в Монтоне" (Текущий архив Экспертного совета).
   43 Ponfilly R. Le Guide des Russes en France. - Paris, 1990.
   44 Сироткин В. Бухта графа Орлова // Правда. - 1998. - 20 мая; Калашников Ю. Закон сохранения недвижимости (интервью с В.Г. Сироткиным) // Коммерсантъ-Деньги. - 1998. - Љ 28 (29 июля).
   45 Reiseberg H.E. Treasure Hunter. - N.-Y. 1945; Rieseberg H. Mikalow A. Fell's Guide to Sunken Treasure Ships of the Word. - N.-Y. 1965; Lonsdale A.L. Kaplan Y.R. A Guide to Sunken Ships in American Waters. - Arlington, 1964.
   46 Подробней см:. "Мир / Peace: альтернативы войне от античности до конца Второй мировой войны. Антология". - М. 1993; "Поиски мира: пацифизм в истории". Сб. статей. - М. 1994.
   47 Хайцман В.М. Идеи и общества мира в России конца XIX в. // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 147-148.
   48 Житков С.М. Разоружение и торгово-промышленная система. - Спб. 1899.
   49 Игнатьев А.В. С.Ю. Витте - дипломат. - М. 1989. - С. 79.
   50 См. например: Ананьич Б.В. Россия и международный капитал, 1897-1914 гг. - Л. 1970.
   51 Аналитическая справка исследовательской архивной группы фирмы капитана Баерла, 20.04. 1988 г. (адресована генконсулу СССР в Вашингтоне Л. Шупракову). - Текущий архив Экспертного совета.
   52 Ананьич Б.В. Российское самодержавие и вывоз капиталов. - Л. 1975. - С. 23, 25.
   53 Arspach A. La Russie йconomique et l'ouvre de M. de Witt. - Paris, 1904. - Р. 381.
   54 Попытки С.Ю. Витте открыть американский денежный рынок для русских займов, 1898-1902 гг. (публикация документов)// Журн. "Исторический архив", 1959, Љ 1, с. 123-140.
   55 Романова А.Н. Я, Анастасия Романова... М.: Воскресение, 2002. - С. 87.
   56 Подробней о влиянии кейнсианства на политических лидеров см. в нашей статье "Мировой межвоенный этатизм: Ленин, Сталин, Гитлер, Рузвельт" // Феномен "Сталин". Сб. статей. М.: Краснодар, 2003, с. 373-384.
   57 См. в частности: Советская внешняя политика в годы "холодной войны" (1945-1985 гг.). Новое прочтение. М. 1995.
   58 Сироткин В.Г, Алексеев Д.С. Рузвельт и Сталин: к истории создания МВФ и ВБ // Журн. "Философия хозяйства", 2003, Љ 2, с. 248.
   59 Подробней см.: Будс Р.Б. Бреттон-Вудская конференция Объединенных Наций // Журн. "Новая и новейшая история", 1992, Љ 2.
   60 Трахтенберг И. Проекты международных валютных соглашений // Журн. "Мировое хозяйство и мировая политика", 1944, Љ 1.
   61 Подробней см.: Шенин С.Ю. Еще раз об истоках "холодной войны" // Журн. "США: экономика, политика, идеология", 1998, Љ 4-5.
II. "КАЗАНСКИЙ КЛАД", БРЕСТСКИЙ МИР И "ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ" В ПОВОЛЖЬЕ 
   1. ГЕНЕРАЛЫ ИЗ "КУХАРКИНЫХ ДЕТЕЙ"
   Судьба золотого запаса Российской империи оказалась тесно связанной с Гражданской войной красных и белых и иностранной военной интервенцией. Брест-Литовский мир, подписанный 3 марта 1918 г. главой большевистской мирной делегации Григорием Сокольниковым, окончательно расколол российское образованное общество на "пораженцев" (большевиков) и "патриотов", причем в лагере последних оказалось как большинство царского кадрового офицерства, так и "леваки" из эсеров и меньшевиков. Характерны признания левой эсерки-террористки Ирины Каховской в "Тюремной тетради", недавно обнаруженной молодым исследователем Ярославом Леонтьевым в одном из московских архивов: "Вообще после Брестского мира я уже была обречена и не здесь, так в другом месте погибла бы..."
   В исторической литературе было широко распространено мнение, что за год - между Февральской революцией 1917 г. и мартовским Брестским миром 1918 г. - старая царская армия полностью разложилась и разбежалась по домам. Однако на деле все обстояло не так просто. Действительно, подавляющее большинство насильственно мобилизованных солдат из крестьян либо уже с осени 1917 г. "ударились в бега" - дезертировали, либо после заключения в декабре того же года большевиками военного перемирия с "германцем" законно (с бумагой) "комиссовались" и подались в родные деревни, образовав тот слой из "человеков с ружьем", на который позднее опирались и красные, и белые, и зеленые (батька Махно и другие атаманы).
   Иная картина сложилась в офицерском корпусе. За годы Первой мировой войны громадные потери понес младший и средний офицерский состав, и уже с 1915 г. царские власти вынуждены были снять прежние сословные ограничения для приема в военные школы прапорщиков (лейтенантов) и производства в офицеры - брали любого, лишь бы он был "грамотным" (т.е. имел за спиной четыре класса начальной школы). Так к февралю 1917 г. образовалась большая прослойка "офицеров военного времени", которые и стали основной ударной силой февральской "революционной демократии". Однако значительная часть этих штабс-капитанов "военного времени" все же чуралась политики, старалась держать нейтралитет, примыкая к другим "демократам" довоенной формации, также вышедшим из низов.
   Типичный пример такого "генерала из крестьян" - один из главных героев этой книги Павел Петрович Петров (1882-1967). Выходец из бедной крестьянской семьи Псковской губернии, он был, как говорят американцы, "self made man" ("сам себя сделавший человек"). Рано пристрастившись к чтению, он сразу попал во второй класс сельской земской школы, да потом еще и сам в 11 лет "преподавал" (читал букварь) первоклашкам.
   Грамотей в псковской деревне в конце XIX века был редким явлением. И нет ничего удивительного в том, что 12-летнего Пашу Петрова вскоре взяли в волостные писари - переписывать списки призывников, земских налогов, составлять протоколы сельских крестьянских сходов, записывать жалобы и даже... выписывать паспорта и заполнять векселя.
   Мальчик на свое жалованье - целых 8 рублей в месяц (корову можно было сторговать за пять!) - содержал всю большую семью своих родителей, хотя мать и отец (вскоре он стал подрабатывать деревенским портным) трудились в поле и на подворье от зари до зари.
   Через три года - новое счастье: в 15 лет Пашу берут письмоводителем (секретарем) к земскому начальнику - молодому помещику, "народному заступнику". Здесь уже платили почти состояние - целых 20 рублей в месяц, да на хозяйских харчах, да при своей комнате, да плюс роскошная библиотека, которой хозяин разрешил пользоваться без ограничений. Да еще "образованное" общество - начальник, его жена и ее сестра - все воспитывали мальчика, выправляли ударения в мудреных иностранных словах, учили пользоваться ножом, вилкой и салфеткой, сморкаться в платок, а не через колено. Словом, стал Паша настоящим "барчуком", не чета своим братьям и сестрам.
   Понятное дело, в "крестьянство" юношу уже не тянуло, особенно после четырех лет работы у земского начальника и "барской" жизни не на полатях в избе, а в собственной отдельной комнате с кроватью при чистых простынях.
   Вначале была мысль податься в учительскую семинарию, но в 1902 г. вышли новые правила для поступления в юнкерское училище (2-3 года обучения), значительно облегчавшие доступ в них "кухаркиным детям". И Павел рискнул: в 1903 г. накопив денег от жалованья, сам поехал в Петербургское юнкерское училище и начал поступать "с улицы". Сдал все экзамены успешно, но не добрал 1/10 балла (по закону Божьему) и... не прошел. Но не сдался, вернулся домой и той же осенью поступил добровольцем (вольноопределяющимся) в Иркутский пехотный полк, дислоцированный в Пскове. Прослужил год, а в 1904 г. вновь (но уже как солдат) был направлен в то же Петербургское юнкерское училище. На сей раз поступил! Проучился успешно два года и 24 марта 1906 г. был выпущен "прапором" (мл. лейтенантом) и причислен к 3-му Финляндскому пехотному полку.
   И тянуть бы Павлу Петровичу всю жизнь лямку гарнизонного пехотного офицера, в лучшем случае - до выхода в отставку в чине подполковника, не будь Российская империя к началу XX в. странным конгломератом феодализма и буржуазной демократии. Оказывается, если ты - офицер с головой, не пьешь горькую и не просаживаешь казенную полковую кассу в карты (как в купринском "Выстреле"), то у тебя есть "калитка наверх": можешь поступить в Академию Генерального штаба.
   "По тогдашним временам, - много лет спустя писал П.П. Петров в своих эмигрантских мемуарах - завещании своим трем сыновьям, - попасть в Академию и закончить курс по первому разряду означало не только получить высшее военное образование, но и быть включенным в особый корпус офицеров Генерального штаба, из которого формировалась бо льшая часть высшего командного состава, а иногда делались назначения на высшие административные посты. Одним словом, окончание Академии вводило вас в высшее военное ученое сословие".
   Павел Петров преодолел и этот барьер, хотя поступить в Академию ему было очень трудно: пришлось самостоятельно готовиться по двум иностранным языкам - французскому и немецкому.
   И вот в 1913 г. за год до начала Первой мировой войны, "Генерального штаба штабс-капитан" Петров Павел Петрович (у которого в формуляре "академика" в графе "сословие" значится "из крестьян Псковской губернии") блестяще заканчивает учебу по первому разряду и направляется на годичную стажировку ротным в пехотную дивизию Виленского (Вильнюсского) военного округа, с тем чтобы уже после окончания стажировки быть "навечно" причисленным к штаб-офицерам Генерального штаба императорской армии.
   "Навечно" не вышло. Получив назначение в штаб 2-го корпуса Западной армии в г. Гродно, Петров встретил там войну с германцем. А за ней была еще и Гражданская война с красными...
   И Петров не был исключением в царской армии. Теперь, когда стали доступны и широко опубликованы материалы из биографий белых генералов, уже хорошо известно, что и последний начштаба Николая II и один из организаторов Добровольческой армии на Юге России генерал М.В. Алексеев (сын солдата-сверхсрочника), и генерал А.И. Деникин (внук крепостного крестьянина), и генерал Л.Г. Корнилов (сын казака), да и многие-многие другие командиры-белогвардейцы были отнюдь не голубых кровей.
   Даже их политический противник премьер-президент А.Ф. Керенский, упрятавший этих "кухаркиных генералов" под арест за участие в корниловском мятеже, спустя десять лет в своих мемуарах признавал: это не были дворцовые "паркетные" генералы "свиты Его Императорского Величества", свои генеральские погоны они заслужили упорным трудом и военным искусством во время Первой мировой войны.
   Более того, Корнилов, Деникин, Алексеев, адмирал Колчак, как и более молодое поколение "Генерального штаба обер-офицеров" (Каппель, Петров и др.), вопреки тому, о чем много десятилетий писали советские историки Гражданской войны, вовсе не были заскорузлыми монархистами. Характерна здесь позиция кандидата в "военные диктаторы" Лавра Корнилова: он категорически отказался стать орудием монархистов (свергнув Керенского, провозгласить одного из убийц Распутина вел. кн. Дмитрия Павловича новым царем), заявив: "Нам нужно довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят, - я устраняюсь..."
   Более того, сам Деникин не принял в свою Добрармию ни одного отпрыска Дома Романовых, а Алексеев сыграл решающую роль в принуждении Николая II к отречению от престола.
   Причем все упомянутые генералы проделали тот же путь, что и Петров, только раньше, и на первом этапе назревания и начала Гражданской войны (июль 1917 г. - ноябрь 1918 г.) почти все они были "учредиловцами".
   Схожие "анкетные данные" были и у соратников Петрова по "золотой эпопее" - генералов В.О. Каппеля, Ф.А. Пучкова, С.Н. Войцеховского, В.М. Молчанова и др. Как писал в 1937 г. в эмиграции сын "бабушки русской революции" журналист Н.Н. Брешко-Брешковский, к началу Гражданской войны русский офицерский корпус лишь на 7% состоял из "потомственных (столбовых) дворян". Журналист иронизировал: "Семь процентов! Кастовая армия с 93% "золотопогонников": крестьян, мещан, разночинцев, кантонистов и сыновей кантонистов".
   Так что классическая, 70 лет внедрявшаяся в умы советских людей большевистская схема о том, что красные - это все сплошь крестьяне "от сохи" или пролетарии "от станка", а белые - одни "графья" да "князья", при соприкосновении с реальными фактами Гражданской войны не выдерживает критики.
   Старшее и среднее поколение россиян помнит сцену психической атаки "каппелевцев" из знаменитого фильма "Чапаев", я сам мальчишкой до войны раз 20 бегал его смотреть, радуясь, как Анка-пулеметчица косит белогвардейцев, как траву. Помнит и высокого белого офицера в черной униформе, с сигарой в зубах, который в полный рост под барабанную дробь идет на пулеметные очереди.
   Так создатели фильма Васильевы изобразили генерала Владимира Оскаровича Каппеля, главного белогвардейца. А на деле же Каппель, ровесник Петрова и с похожей военной биографией (разве что родился в семье офицера в отставке и не в Псковской, а в Тульской губернии), и не пехотинец, а кавалерист, но тоже штаб-офицер - окончил Академию Генерального штаба чуть раньше Петрова, - был тоже не голубых кровей и всей своей военной карьерой был обязан только себе самому да еще безудержной храбрости (дважды ранен в Первую мировую). И никакой черной униформы у "каппелевцев" отродясь не было. В народной армии КомУча (Комитет членов Учредительного собрания в Самаре), где "каппелевцы" составляли основное военное ядро, вообще никакой формы (погон, нашивок, кокард и др.) не было - обычная полувоенная одежда, донашиваемая после окопов мировой войны. Не было и царских обращений типа "Ваше превосходительство" (к генералам), "Ваше благородие" (к офицерам) - называли не по чину, а по должности: гражданин комбат, комбриг, комдив и т.д.
   А когда стало известно, что основную ударную силу дивизии "каппелевцев" и при КомУче, и при Колчаке образовали восставшие против большевиков осенью 1918 г. пролетарии "казенных" военных Ижевского и Воткинского заводов, увезшие оттуда к Каппелю своих жен и ребятишек, прошедших с ними весь скорбный путь Белой армии Колчака "от Волги до Тихого океана" (так назывались первые мемуары П.П. Петрова, вышедшие в Риге в 1930 г.), то от версии из фильма "Чапаев" о "золотопогонниках" не осталось и следа.
   Учитывая участие "низов" в сопротивлении большевизму, Каппель, по воспоминаниям "воткинца" В.И. Вырыпаева, говорил: "Мы должны понимать, чего они (рабочие. - Авт.) хотят и чего ждут от революции. Зная их чаяния, нетрудно добиться успеха... Большевики обещают народу золотые горы. Нам же народу надо не только обещать, но и на самом деле дать то, что ему нужно, чтобы удовлетворить его справедливые надежды".
   Я еще застал потомков "воткинцев" и "ижевцев" в США, когда при содействии сына генерала Петрова - Сергея Павловича - посетил в 1991 г. музей-клуб ветеранов Великой войны, что расположен в Сан-Франциско на улице Львов, выступал перед ними и познакомился с огромным мемуарным наследием их дедов и отцов, перебравшихся в 20-30-х годах из харбинской эмиграции в Америку. Я обнаружил немало свидетельств высокого мужества и любви к Отечеству! И низкий поклон американцам, которые приравняли этих политых грязью и забвением "каппелевцев" и "колчаковцев" к собственным ветеранам Великой (Первой мировой) войны, выдали им еще в 30-х годах постоянные виды на жительство, установили небольшие пенсии как участникам войны, включив в военный "стаж" не только мировую 1914-1918 гг. но и Гражданскую 1919-1922 гг. (в Сибири и на Дальнем Востоке).
   Статус американского ветерана дает ему и его детям ряд привилегий (бесплатное обучение в университете, преимущественный прием на работу в госсекторе).
   Следует подчеркнуть, что как генералы, так и рядовые "каппелевцы" во время Февральской революции и в первые месяцы после большевистского переворота причисляли себя к "болоту", или, как писал Павел Петров в своей второй книге мемуаров "Роковые годы" (Калифорния, 1965 г.), к "пассивной массе нейтральных, которые думали как-то отсидеться, пока "кто-нибудь" разгонит новую власть; такие нейтральные были в большинстве".
   Поэтому Генерального штаба полковники и подполковники Петров, Каппель и другие после Февральской революции не участвовали в корниловском мятеже против Временного правительства и лично против А.Ф. Керенского, не поддержали большевистский переворот, а после Брест-Литовского мира 3 марта 1918 г. приняли к исполнению распоряжение большевиков передислоцироваться с русско-германского фронта в глубь России, в Поволжский военный округ с центром в Самаре Характерно, что большевики тем самым уже сознательно нарушили Брестский мир, ибо он предусматривал полную демобилизацию и роспуск по домам всей русской армии.
   По-житейски понять этих "нейтральных" офицеров сегодня можно: они вообще раньше ни в какой "политике" участия не принимали. Все тот же Павел Петров в своем завещании сыновьям, вспоминая революционные события 1905 и 1917 гг. писал: "Несмотря на бурный 1905 год, ни старшее офицерство, ни мы - новоиспеченные, не были совершенно вооружены против тогдашней революционной пропаганды и революционного поветрия. Было какое-то легкомысленное пренебрежение к серьезности положения. Армию травили все, начиная с кадетской газеты "Речь" в Петербурге. Мы презирали "шпаков" за эту травлю... но сами по себе не были готовы дать твердый отпор, когда надо. Да и в 17-м году мы не были вооружены (пропагандистски. - Авт.)! Не видели близкой опасности, не разбирались. Даже такие изображения бесовщины, какие были сделаны Достоевским, не производили должного впечатления".
   Деться этим молодым и даже еще неженатым "нейтральным" штаб-офицерам было некуда: поместий они не имели, собственной недвижимости (домов, дач, квартир) - тоже, жили на жалованье в казармах либо снимали квартиры, а на войне - в блиндажах.
   Поэтому, получив предписание от большевистского Совнаркома о передислокации, погрузились эти "безлошадные" офицеры и фельдфебели в эшелоны (солдат у них уже давно не было, они разбежались по домам), и потянулись эти эшелоны с остатками вооружений и армейским скарбом (походные кухни, телеграфные аппараты, ездовые лошади и т.п.) на восток, на Волгу, где от Нижнего Новгорода и до Саратова разместили их в теплых казармах довоенной постройки.
   Лишь некоторые (как Павел Петров весной 1918 г.) успели заскочить по дороге к своим старикам-родителям и... расстаться с ними навсегда.
   Весной 1918 г. в сонных поволжских городах еще было тихо, жизнь текла размеренно, совсем как до революции, но в лагерях и казармах бывших царских офицеров, не примкнувших пока в массе своей ни к красным, ни к белым (Деникин, Алексеев, Корнилов еще только собирали свою будущую Добровольческую армию), уже вовсю чувствовался развал государства: жалованье "нейтралам" Москва не платила, продовольствия никакого не давала.
   Боевые офицеры от безделья опускались, нередко меняли офицерские и трофейные вещи на хлеб и папиросы, некоторые начинали пить.
   В лагерях по весне вскопали огороды, развели домашнюю живность (кур, уток, поросят). Сверхсрочники-вахмистры и ординарцы-денщики помогали господам офицерам.
   "Судьба нашего офицерства глубоко трагична, - вспоминал в своей кратковременной эмиграции в Берлине в 1923 г. будущий советский писатель Виктор Шкловский, бывший комиссар Временного правительства в 8-й армии Юго-Западного фронта. - Это не были дети буржуазии и помещиков... в своей основной массе... Революцию (Февральскую. - Авт.) они приняли радостно, империалистические планы не туманили в окопах и у окопов никого, даже генералов... Мы сами не сумели привязать этих измученных войной людей, способных на веру в революцию, способных на жертву..."
   А таких "измученных войной людей" только в Казани было несколько тысяч, не считая эвакуированной еще при Керенском той самой Академии Генштаба со всей ее профессурой и частью слушателей, которые пока, как Каппель, Петров и другие штаб-офицеры, соблюдали нейтралитет (Академия сначала дислоцировалась в Екатеринбурге, но в июне 1918 г. после мятежа чехов, была срочно переброшена в Казань).
   И если "революционным демократам" типа комиссара Шкловского не удалось "привязать к революции" пассивное большинство бывшего царского офицерства, то еще менее это удалось сделать комиссарам большевистским.
   Здесь необходимо одно важное хронологическое отступление. Широко разрекламированное в советской историографии "триумфальное мирное шествие" советской власти на деле было триумфальным только на бумаге: бывшая царская "тюрьма народов" - Российская империя - стала стремительно разваливаться. Еще в мае 1917 г. заявила о своей "самостийности" Украина (что вызвало первый кризис Временного правительства и отставку Милюкова с Гучковым). Уже при большевиках "самостийники" пошли на раскол единой делегации в Бресте и там же, но раньше большевиков, 9 февраля 1918 г. подписали с Австрией, Германией, Турцией и Болгарией свой собственный сепаратный мир, пригласив в качестве гарантии "самостийности" от "москалей" германские войска. Ленин и Троцкий, стиснув зубы, вынуждены были признать отделение Украины от Советской России и даже заключить с германским ставленником гетманом Скоропадским мир и установить официальные дипломатические отношения между Киевом и Москвой. Таким образом, уже с марта 1918 г. весь Юг России от Львова до Одессы и Ростова-на-Дону (включая Крым) для большевиков был потерян.
   Потеряно было и Закавказье, где в 1918 г. возникли сразу три независимые республики, лидеры которых, как и на Украине, опирались на иностранные - английские, турецкие и германские (в Грузии до ноября 1918 г.) - штыки. Аналогичная ситуация сложилась и в прибалтийских губерниях и "русской" Польше: при поддержке германских штыков местным националистам удалось быстро подавить хилые ростки советской власти. Акт о независимости Финляндии Ленин сам подписал в декабре 1917 г.
   Более того, весной 1918 г. возникла реальная угроза отделения от Москвы огромной Сибири и всего Дальнего Востока - в Томске и Омске активизировались сибирские "областники"-автономисты (23 июня в Омске они создают первое Сибирское автономное правительство).
   Еще раньше вооруженное сопротивление советской власти стали оказывать войсковые атаманы на Дону (Каледин), Южном Урале (Дутов), в Забайкалье (Семенов), на Кубани (Филимонов) и др.
   Для большевиков ситуация осложнялась явным вмешательством иностранных держав и их попытками путем вооруженной интервенции поддержать либо прогермански (Украина, Прибалтика, Дон), либо проантантовски настроенные антибольшевистские силы (9 марта 1918 г. - высадка английского экспедиционного корпуса в Мурманске; 5 апреля - оккупация войсками Японии, США, Англии и Франции Владивостока).
   Однако окончательный удар по надеждам "кремлевских сидельцев" на мирное развитие социалистической революции, ожидавших со дня на день революцию мировую (не зря же Ленин в ноябре 1920 г. признавался, что он пошел на штурм Зимнего исключительно в надежде на мировую революцию, а Троцкий в 1921 г. на III конгрессе Коминтерна подтвердил, что большевики были уверены: через неделю-другую их "возьмет на буксир" мировая пролетарская революция), нанесли не белые и не иностранные интервенты, а их собственные союзники по социалистической коалиции - левые эсеры и левые меньшевики.
   Сегодня много написано о разгоне большевиками 6 января 1918 г. Учредительного собрания. И почти ничего не сообщается о том, что ровно через неделю открылось так называемое 2-е Учредительное собрание, больше известное под названием III Всероссийского съезда Советов (в прессе тех лет употреблялись оба названия) См. : Н.Н. Смирнов. III Всероссийский съезд Советов. - Л. 1988. Делегатами на этот съезд пришли все депутаты 1-го Учредительного собрания от большевиков, их временных союзников - левых эсеров и левых меньшевиков, а также "массы" от рабочих и крестьян.
   Стенографический отчет этого 2-го Учредительного собрания - III съезда Советов, изданный в 1918 г. так с тех пор и не переиздавался. А он свидетельствовал о том, что это был короткий миг единения всех леворадикальных сил Советской России - большевиков, эсеров и меньшевиков (с большими речами выступали и Ленин с Троцким, и Мария Спиридонова, и Юлий Мартов), сошедшихся на платформе грядущей мировой пролетарской революции.
   Съезд утвердил коалиционный Совнарком (большевики и левые эсеры) - до этого момента Совнарком назывался "Второе временное правительство", официально санкционировал функционирование трех фракций во ВЦИКе (парламенте), декларировал введение "классовой" Конституции (принята в мае 1918 г.) и "классовых" кодексов - гражданского, уголовного, процессуального и т.д. (любопытно, что самым мягким наказанием - нечто вроде хрущевских 15 суток - было заключение на срок "вплоть до начала мировой пролетарской революции"). И, самое главное, 2-е Учредительное собрание - III съезд Советов провозгласил проведение самых свободных (конечно, с "классовыми" ограничениями: буржуям право голоса не дали) выборов в Советской России.
   В феврале-мае 1918 г. выборы состоялись. На первое место вновь вышли (в деревне и малых городах) левые эсеры, в крупных городах (Москва, Петроград, Тула и др.) - левые меньшевики, большевики оказались лишь на третьем месте. На начало июля в Большом театре в Москве было намечено открытие V Всероссийского съезда Советов, он должен был утвердить состав нового коалиционного Совнаркома (в него на этот раз собирались войти и левые меньшевики, причем Юлий Мартов претендовал на портфель наркома иностранных дел вместо Г.В. Чичерина).
   И начались закулисные интриги. Позже, в 1923 г. Н.И. Бухарин ("Коля Балаболкин", как насмешливо называл его Троцкий) на партийной конференции РКП(б) проговорился, что "левые коммунисты" - противники Брестского мира - почти договорились с левыми эсерами и левыми меньшевиками о составе правительства: Мария Спиридонова - премьер (за 50 лет до Маргарет Тэтчер!), Юлий Мартов - наркоминдел, за Дзержинским, "левым коммунистом", - по-прежнему ЧК, остальным - по министерскому портфелю пропорционально голосам избирателей. В одном левые эсеры и левые меньшевики оказались непреклонны - Ленину с Троцким в этом новом коалиционном ультралевом Совнаркоме места не будет!
   Дальше начинаются какие-то совсем фантастические события, и историки и у нас, и за рубежом вот уже почти 80 лет спорят - кто был инициатором всей этой фантасмагории?
   Еще 25 мая 1918 г. (уже известны предварительные результаты выборов: большевики, Ленин и Троцкий их проиграли) предвоенсовета и наркомвоенмор Лев Троцкий рассылает по всем городам и узловым станциям Транссибирской магистрали телеграмму весьма провокационного содержания: немедленно остановить и разоружить растянувшиеся от Пензы до Читы эшелоны с чехословацкими неразоруженными пленными (около 50 тыс. солдат и офицеров), мирно двигавшиеся с весны 1918 г. к Владивостоку. В случае сопротивления, приказывал Троцкий, арест, заключение в тюрьму или расстрел на месте.
   С точки зрения белых, такой приказ мог отдать только сумасшедший (на что и намекает П.П. Петров в своих "Роковых годах"). Что могли противопоставить местные сибирские "советчики" вооруженной громаде чехословаков? Отряды юнцов с дробовиками да взятых на службу к большевикам ничего не понимающих ни по-русски, ни в политике "интернационалистов" - венгров, немцев или китайцев?
   Как и следовало ожидать, чехословаки никакого оружия не сдали, а, нарушив молчаливый нейтралитет, повернули с востока на запад и обрушились на большевиков. Уже вечером 25 мая отряд капитана Гайды (4 тыс. штыков) смял слабые кордоны красногвардейцев в Новосибирске. 28 мая отряд поручика Чечека из хвостового эшелона (5 тыс. штыков) выбил красных из Пензы. Прикомандированный к чехословацкому корпусу еще Временным правительством однокашник Петрова и Каппеля по Академии Генерального штаба полковник Сергей Николаевич Войцеховский (из мелкопоместных дворян Витебской губернии, впоследствии генерал армии в Чехословакии, арестован Смершем 11 мая 1945 г. в Праге и погиб в Воркутинском ГУЛАГе в 1954 г.) 26 мая 1918 г. почти без боя берет Челябинск.
   К тому времени головные эшелоны (15 тыс. штыков) уже находились в Забайкалье и намеревались через КВЖД отправиться во Владивосток. Но второй русский генерал, прикомандированный к корпусу, Михаил Константинович Дитерикс (автор первой документальной публикации в 1922 г. во Владивостоке материалов колчаковской комиссии о расстреле царской семьи и предпоследний "премьер" Приморья) приказал повернуть назад.
   С запада по Транссибу ему навстречу на всех парах двигался Гайда, по дороге выбив красных из Красноярска (10 июня) и Иркутска (11 июля). В Чите они встретились: с июля вся Транссибирская магистраль от Челябинска через Читу по КВЖД до Владивостока оказалась под военным контролем чехословацких легионеров.
   За то время, что Гайда и Дитерикс двигались навстречу друг другу, Чечек с Войцеховским выбили красных из всех крупных железнодорожных узлов: были взяты Сызрань и железнодорожный мост через Волгу, а 8 июня 1918 г. пала Самара, временное пристанище наших генштабистов-"нейтралов". К середине июня чехословаки контролировали Урал (Уфа-Челябинск-Златоуст) и "столицу" Западной Сибири г. Омск.
   Запомним эти имена - Гайда, Чечек, Войцеховский, Дитерикс, всем им еще придется сыграть исторические роли в трагедии с "золотом Колчака".
   В это время, 6 июля, в Москве одновременно случились два чрезвычайных события: утром левыми эсерами-чекистами Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым у себя в резиденции был убит германский посол граф Мирбах (решение о теракте принял ЦК партии левых социалистов-революционеров 4 июля; "кураторами" теракта утверждены члены ЦК М.А. Спиридонова, П.П. Прошьян; знали о готовящемся покушении и другие лидеры левых эсеров - Карелин, Камков и Анастасия Биценко).
   Днем 6 июля московский телеграф был неожиданно занят отрядом эсера-анархиста Попова под предлогом того, что якобы Мирбах готовит монархический переворот силами бывших немецких военнопленных (сотни их, выпущенных на свободу из лагерей после Брестского мира, действительно слонялись по Москве в надежде как-нибудь добраться домой).
   Как это было на самом деле и действительно ли лидеры левых эсеров хотели свергнуть большевистское правительство (что утверждал Михаил Шатров в своей известной пьесе "6 июля" и в поставленном по ее мотивам одноименном фильме), пока до конца не ясно. Ясно другое: в унисон с событиями в Москве на Верхней Волге - в Ярославле, Рыбинске и Костроме - в те же дни действительно вспыхнул мятеж, только не "левый", а "правый": монархист полковник Перхуров при участии бывшего эсера Бориса Савинкова перебил часть большевиков (а заодно и левых эсеров) и захватил железнодорожный мост через Волгу под Ярославлем. Две недели "перхуровцы" (в основном бывшие царские офицеры, никакого отношения ни к правым, ни к левым эсерам не имевшие) держали оборону моста, ожидая подмоги от англичан, которые якобы высадились в Архангельске и на всех парах мчат им на помощь по Ярославско-Архангельской (ныне Северной) железной дороге (англичане действительно высадились в Архангельске, но только месяц спустя, 2 августа 1918 г.).
   Далее события развивались стремительно: фракция большевиков на V съезде Советов 7 июля незаметно покинула Большой театр, а лидеры левых эсеров и меньшевиков фактически оказались там под арестом. 9 июля на том же V съезде Троцкий выступит с пространной речью, где обвинит недавних союзников - левых эсеров в контрреволюции, потребует их изгнания не только из Совнаркома, но и из всех Советов, которые, впрочем, большевики вскоре отменят совсем, заменив их на комбеды.
   Так разом снималась проблема "коалиционного правительства" с Марией Спиридоновой во главе, да еще... без Ленина и Троцкого.
   Если с "мятежом" левых эсеров в Москве 6-7 июля еще не все ясно, то с убийством графа Мирбаха картина на сегодняшний день существенно прояснилась. Конечно, не в немецких военнопленных было дело, а совершенно в другом - в секретных переговорах большевиков в Берлине по так называемому "второму" Брестскому миру (официальное название - "Дополнительные финансово-экономические соглашения": опубликованы только в 1957 г.).
   Эти сверхсекретные переговоры сразу после подписания Брестского мира в германской столице стали вести три уполномоченных лица - полпред Советской России Адольф Иоффе, а также Яков Ганецкий и Мечислав Козловский. На заключительном этапе в июле-августе к советской делегации присоединится Леонид Красин, будущий наркомвнешторг.
   Речь фактически шла о том, что большевики в дополнение к ранее сделанным в Брест-Литовске территориальным уступкам и в обмен на дополнительную посылку в Германию 250 т золота, сырья (угля, нефти, леса), текстиля и продовольствия покупали у кайзера военный нейтралитет и даже, возможно, помощь кайзеровских войск против интервенции Антанты (существовал проект посылки немецкого корпуса через Финляндию на Мурманск для изгнания захвативших город англичан).
   Левые эсеры, ярые противники Брестского мира и поборники революционной войны против кайзера, благодаря своему участию в Совнаркоме, ЧК и Наркоминделе, очевидно, узнали кое-что об этом готовившемся сверхсекретном соглашении и решили его сорвать... путем убийства германского посла.
   Вполне вероятно, в том же русле шел и поднятый командующим Восточным фронтом левым эсером М.А. Муравьевым 10 июля 1918 г. в Симбирске мятеж против большевиков. Иначе как объяснить странные телеграммы Муравьева в германское посольство в Москве и командованию чехословацкого корпуса об... объявлении войны Германии, движении его армии на запад и "аннулировании" Брест-Литовского мира? И хотя "муравьевская авантюра" очень быстро закончилась (на другой день после мятежа, 11 июля, при аресте Муравьев был убит), вряд ли это была чистая самодеятельность. Похоже, что ЦК ПЛСР 4 июля 1918 г. обсуждал не только теракт против графа Мирбаха, но и более широкий план срыва нового соглашения большевиков с кайзером.
   Наивные идеалисты-террористы просчитались. 27 августа 1918 г. "Дополнительные соглашения" были в Берлине подписаны обеими договаривающимися сторонами. И, как мы покажем ниже, большевиками были скрупулезно выполнены: и четыре "золотых эшелона" уже в сентябре были подготовлены к отправке в Германию, и зерно с сырьем собрано, и текстиль.
   Да только вот неожиданно вмешался в эту "большую политику" какой-то подполковник Каппель из бывших "нейтралов" - он возьми и захвати в ночь с 6-го на 7 августа 1918 г. половину золотого запаса России в Казани. И добро бы досталось сие золото чехам, тогда понятно: иностранцы, "шпионы" Австро-Венгрии - что с них взять?
   А тут какая-то Народная армия неведомого КомУча, какие-то "демократические контрреволюционеры" без погон, но с мощной речной флотилией берут один за другим Самару, Симбирск, Казань. Того гляди и до "второго золотого кармана" в Нижнем Новгороде доберутся. И Лев Троцкий срочно выехал на Восточный фронт. Только после потери половины золотого запаса большевики наконец поняли: "триумфальное шествие" закончилось, пора создавать настоящую РККА и биться за власть насмерть. Иначе повесят - и мировой революции не дождешься...
2. В ПОГОНЕ ЗА "КАЗАНСКИМ КЛАДОМ" 
   Большевики со времени октябрьского переворота самым тщательным образом охраняли два российских "золотых кармана" - в Нижнем Новгороде и в Казани, постоянно пополняя их за счет конфискаций, национализации и перевозки ценностей из западных губерний в Поволжье. "Казанский клад" охраняли два полка латышских "красных стрелков".
   А летом 1918 г. на Волге фактически началась Гражданская война. 8 июня в Самару вошли части чехословацких легионеров под командованием поручика Чечека. Формально здесь власть принадлежала губернскому исполкому Советов во главе с большевиком Валерианом Куйбышевым, но город был наводнен потенциальными противниками большевиков: правыми эсерами, где заправлял бывший член разогнанного Учредительного собрания и первый министр финансов КомУча Н.М. Брушвит (именно он первым тайно отправился к Чечеку в Пензу и обговорил условия перехода власти к "демократической контрреволюции"), сотнями безработных царских офицеров, которые уже создали тайную боевую военную организацию из 150 человек во главе с проэсеровски настроенным подполковником Галкиным, бродившими без дела бывшими австрийскими военнопленными - хорватами, венграми, словаками.
   Словно по плану, за несколько дней до захвата Самары чехами туда прибыл из Старой Руссы штаб 1-й армии (в его составе находился и подполковник Павел Петров) с заданием большевиков усилить Поволжский военный округ, начав прием и обучение добровольцев для Красной армии. И штаб выполнил задачу, только не для красных, а для "демократических контрреволюционеров" - именно он формировал Народную армию КомУча.
   Конечно, решающую роль в свержении советской власти в городах Поволжья сыграли чехословацкие легионеры.
   Что же касается Чехословацкого национального совета во главе с профессором Томашем Масариком (будущим первым президентом независимой Чехословакии), то он, как европейский либерал, вообще тяготел к "революционным демократам" типа Керенского из Временного правительства. Именно с Керенским весной 1917 г. в Петрограде Масарик заключил соглашение о формировании на территории России из бывших австро-венгерских военнопленных (а их к концу войны набралось более миллиона человек!) трех дивизий с русским командованием во главе (именно тогда к легионерам были назначены русские командиры - генерал Дитерикс, полковник Войцеховский, капитан Степанов и др.).
   Собирательный термин "чехи" был условным - в этих дивизиях чехи и словаки составляли большинство, но были там и другие подданные Австро-Венгрии: закарпатские русины-украинцы, словенцы, хорваты, даже словацкие венгры. Любопытно, что и будущий вождь СФРЮ хорват Иосип Броз Тито первоначально попал в легионеры, но на Урале от них отстал и перешел к большевикам.
   Конечная цель соединения этих трех чехословацких дивизий была определена еще "временными" - Владивосток, там посадка на морские транспорты и далее вокруг света через Средиземное море на Салоникский или Западный фронт для продолжения войны на стороне Антанты против Германии, Австро-Венгрии или Турции. Оплату транспортировки и содержание дивизий брала на себя Франция, поэтому к легионерам был прикомандирован французский генерал Жанен.
   В марте 1918 г. Совнарком подтвердил решение Временного правительства о беспрепятственном пропуске трех дивизий легионеров на Дальний Восток, правда, дополнив его двумя условиями: чехословаки остаются нейтральными в междоусобной войне русских (и действительно, Масарик отклонил предложение генерала Алексеева помочь белым на Дону) и на сборном пункте в Пензе сдают все тяжелое вооружение (пушки, снаряды, пулеметы), оставляя не более 150 винтовок и один пулемет на эшелон.
   Второе условие не выполнялось с самого начала: чехи в Пензе формально сдавали две-три винтовки или один пулемет и пушку, остальное прятали и увозили с собой. У большевиков же тогда не было ни сил, ни средств, чтобы заставить легионеров разоружаться. Конечно, большевики вели пропагандистскую работу среди легионеров, склоняя их вступить в большевистские "интернациональные" отряды (что уже удалось сделать с латышами, финнами, венграми, частично с немцами и особенно с китайцами), но большого успеха не имели.
   27 марта 1918 г. первый эшелон с чехословаками во главе с генералом Дитериксом отбыл из Пензы во Владивосток.
   Уже упоминавшаяся провокационная телеграмма Троцкого от 25 мая о принудительном и полном разоружении застала Чечека в Пензе, когда тот готовил к отправке последний эшелон. Чехам стало ясно, что пробиваться на восток придется силой, нужны антибольшевистские союзники, и тут как нельзя кстати в Пензе появляется эсер-учредиловец Брушвит со своей идеей создания демократического правительства КомУча в Самаре.
   Дальше все развивалось следующим образом: хорошо вооруженная дивизия поручика Чечека подкатила из Пензы к Сызрани в эшелонах, без боя взяла город, переправилась по мосту через Волгу и триумфатором вошла 8 июня в Самару. Малочисленные отряды красногвардейцев практически не оказали ей сопротивления, а главари советской власти во главе с Куйбышевым, побросав впопыхах свои кабинеты, в панике бежали на речных судах кто вверх, а кто вниз по Волге или попрятались в городе и его окрестностях.
   Уже 9 июня все стены и заборы в Самаре были оклеены листовками: власть Совдепии свергнута, она перешла к законным народным избранникам в лице Всероссийского комитета членов Учредительного собрания (КомУча - пять человек), для защиты от большевиков и германцев КомУч создает собственную народную армию на добровольной основе (аппарат его составил штаб 1-й армии, только что прибывший в Самару, и подполковник Петров сразу становится начальником оперативного отдела) с командованием из трех человек: проэсеровского подполковника Галкина (начштаба) и двух его заместителей -эсеров В.И. Лебедева и Б.К. Фортунатова.
   Если кратко определить суть нового режима КомУча, то она укладывается в лозунг более поздних антибольшевистских восстаний 1921 г. - Кронштадтского (матросы) и антоновского (крестьяне): "Советы без коммунистов" с добавлением "революционной" риторики и символов Временного правительства. "Комучевцы" сохранили даже советский красный флаг, введенный, кстати, не большевиками, а меньшевистским Петроградским Советом с одобрения Керенского.
   Почти сразу же после молнией распространившегося вверх и вниз по Волге, а также на Урале известия о свержении власти большевиков в Самару потянулись со всех концов России бывшие депутаты Учредительного собрания, главным образом правые эсеры и меньшевики. В короткий срок их число достигло 60 человек.
   Интересно напомнить, что в это время в Казани, с 7 августа занятой Народной армией КомУча, находился И.М. Майский Майский Иван Михайлович - позднее видный советский дипломат и академик, бывший тогда членом ЦК РСДРП (меньшевиков). Он вступил в контакт с командирами Народной армии и принял предложение занять в правительстве "демократической контрреволюции" пост министра труда (сначала в Самаре, а затем в уфимской Директории). За "самоуправство" меньшевики исключили Майского из своего ЦК, а после колчаковского переворота в ноябре 1918 г. и разгона Директории он вообще временно отошел от политической деятельности, уехав в научную экспедицию в Монголию. Именно Майскому принадлежит и сам термин, и первый анализ деятельности "демократической контрреволюции" в Поволжье, на Урале и в Западной Сибири.
   В Самаре КомУч продержался недолго - всего четыре месяца, с 8 июня по 8 октября 1918 г. когда город вновь был сдан красным. Но его Народная армия, а в ней ударный отряд подполковника Владимира Каппеля и речная военная флотилия под командованием морского офицера каперанга Фомина основательно потрепали красных и создали на Волге - от Самары до Казани - первый антибольшевистский фронт. Каппель сам вызвался стать командиром, заявив: "Раз нет желающих, то временно, пока не найдется старший по званию, разрешите мне повести части против большевиков". И Каппель повел своих солдат, да так удачно, что уже в июне-августе его имя стало известно по всей Волге, Уралу и Сибири. Каппель брал не числом, а умением, по-суворовски, что уже показала его первая блестящая операция в Сызрани.
   Забрав в Сызрани все трофеи (несколько эшелонов), Каппель отвел свой отряд в Самару. Через две недели ему вновь пришлось брать Сызрань, на этот раз вместе с дивизией Чечека, которая вернулась в Самару из Уфы. И снова удача. Сызрань на время стала основной базой "каппелевцев". Именно здесь Каппель окончательно сформировал свой "летучий полк" - два батальона пехотинцев-добровольцев, два кавалерийских эскадрона и три батареи орудий.
   На очереди стояла Симбирская операция. Она была успешно проведена 22 июля.
   Между тем приближался звездный час Каппеля - взятие столицы бывшего Казанского ханства и захват половины российского золотого запаса, находившегося в Казани История захвата "казанского клада" и его срочной переправки из Казани в Самару обстоятельно отражена как в мемуарах непосредственных свидетелей этого события ("комучевец" В.И. Лебедев, участники событий П.Д. Климушкин, С.Н. Николаев, ген. П.П. Петров и др.), так и в работах отечественных исследователей, особенно А.П. Ефимкина (см. Дипломатический ежегодник. - М. 1995) и В.Г. Сироткина (Знамя. - 1992. - Љ 8). Решающую роль в срочной переброске "казанского клада" в Самару сыграли управляющий Казанским отделением Народного (Государственного) банка П.А. Марвин, перешедший со службы большевикам на сторону КомУча, а также управляющий финансовой частью КомУча уже известный "учредиловец" эсер Н.М. Брушвит, контролер Казанского отделения Госбанка Ф.И. Гусев и управляющий Симбирским отделением Госбанка П.П. Устякин.
   Схема взятия Казани в ночь с 6-го на 7 августа была аналогичной взятию Сызрани и Симбирска: с трех сторон рано утром 7 августа отряд Каппеля, чехи и примкнувший к КомУчу отряд сербских добровольцев майора Благотича при поддержке все той же речной флотилии ударили по городу. Бой длился несколько часов, и в ходе его один из латышских полков был полностью уничтожен. Что касается красноармейцев, то о них лучше всего сказал лично Ленину командовавший Восточным фронтом И.И. Вацетис: "...в своей массе они оказались к бою совершенно неспособными вследствие своей тактической неподготовленности и недисциплинированности". При этом сам Вацетис чудом избежал плена.
   Член комиссии ВЦИК и будущий советский дипломат А.П. Розенгольц, прибывший на Волгу для расследования причин падения Симбирска, был еще более категоричен: "Чехословацкие войска (об армии КомУча и сербах большевистский комиссар не упоминает. - Авт.) поднялись к Казани на пароходах, обстреляли город и почти без всякого сопротивления с нашей стороны взяли его в течение нескольких минут". Розенгольц несколько преувеличил скорость успеха Народной армии, но в главном он был прав: она (особенно "каппелевцы") вместе с чехами и сербами профессионально оказались на голову выше необученных красноармейцев и даже латышских стрелков.
   Характерно, что Каппель предложил Галкину, Лебедеву и Фортунатову развить успех далее - с ходу взять и Нижний Новгород, а с ним и второй "золотой карман", что наверняка лишило бы большевиков "золотого аргумента" в переговорах с кайзером (до подписания "Дополнительных соглашений" в Берлине оставалось всего 20 дней).
   Но штабная "тройка", а также чехи, ссылаясь на отсутствие резервов для обороны Самары, Симбирска и Казани, категорически воспротивились смелому плану Каппеля. Впрочем, свою роль в этом решении мог сыграть и тот факт, что, несмотря на все призывы, приток добровольцев в Народную армию был слабым - даже преподаватели и слушатели Академии Генштаба в Казани уклонились от мобилизации, продолжая соблюдать нейтралитет.
   В Казани же отряду Каппеля вместо продолжения броска на Нижний Новгород было предложено вернуться вниз по Волге и оборонять Симбирск, на который наседал М.Н. Тухачевский, а затем вновь возвращаться в Казань, ибо на противоположной стороне Волги, в Свияжске, засел со своим штабом и бронепоездами Троцкий.
   И вновь отряд Каппеля отличился. Он скрытно переправился через Волгу и прошел огнем и мечом по тылам красных, едва не захватив в плен самого наркомвоенмора.
   Затем Каппеля снова бросили под Симбирск против Тухачевского. Такие "челночные операции" ничего стратегически не давали, а лишь изматывали одну из наиболее боеспособных частей Народной армии. Тем более что 8 сентября Казань, а 11 сентября 1918 г. Симбирск все равно из-за нехватки сил пришлось оставить. Чехи явно стремились уйти на восток, а с "всенародным отпором большевизму" в Поволжье у КомУча явно не получалось.
   И хотя за свои успешные операции Каппель вновь и досрочно был произведен в очередной чин - стал генерал-майором, - своему соратнику полковнику В.И. Вырыпаеву он, получая новые погоны, с грустью сказал: "Лучше бы прислали батальон пехоты".
   Как политический центр "демократической контрреволюции" КомУч, возглавлявшийся правым эсером В.К. Вольским
   (в 1919 г. он перешел к большевикам), оказался несостоятельным. К тому же в сентябре 1918 г. после Уфимского государственного совещания КомУч фактически влился во Временное всероссийское правительство (Директорию) во главе со старым эсером Н.Д. Авксентьевым.
   Колеблющаяся "средняя" линия КомУча и Директории не удовлетворяла ни левых, ни правых. В итоге правые 18 ноября 1918 г. совершили военный переворот, разогнали Директорию, арестовали многих "учредиловцев" (причем некоторых из них расстреляли без суда и следствия), провозгласив военного министра Директории адмирала А.В. Колчака Верховным правителем России.
   Остатки Народной армии КомУча - Директории 8 октября оставили Самару, предварительно отправив несколько эшелонов с "казанским кладом" в Уфу. Затем они влились в армию Колчака, причем "каппелевцы" по договоренности их командира с адмиралом до конца Гражданской войны в Сибири, Забайкалье и Приморье сохраняли большую военную автономию.
   После операций в Поволжье большевики начали реорганизацию Красной армии: внедрение железной дисциплины и качественное улучшение ее оснащения оружием. В середине августа Каппель доносил в Самару, что Красная армия становится лучше, более дисциплинированной, "военспецы" грамотно ведут операции и прежним кавалерийским наскоком ее уже не возьмешь.
   Итак, единственным реальным вкладом КомУча и его Народной армии в дело борьбы с большевизмом стал захваченный отрядом Каппеля "казанский клад", доставшийся затем, не без активного содействия Дитерикса и Войцеховского, Колчаку, что чрезвычайно укрепило международный авторитет последнего, позволило ему закупать оружие и амуницию, платить жалованье своим офицерам и солдатам, не прибегая к масштабным реквизициям у населения Сибири.
3. ЧЕХОСЛОВАЦКИЙ СЛЕД "КАЗАНСКОГО КЛАДА" 
   Для основной проблемы нашего расследования - можно ли вернуть российское достояние (золото и недвижимость), откуда и как - первым на очереди по хронологии оказывается чехословацкий след. Ведь именно чешские легионеры участвовали в захвате "казанского клада", они же обеспечивали его охрану при перевозке и стоянках от Самары до Челябинска (а затем до Красноярска и Иркутска в декабре 1919 г. - марте 1920 г.), и именно официальные представители "чеховойск" подписывали протоколы о сдаче остатков "казанского клада" коалиционному политцентру Иркутска, который уже на последнем этапе (18 марта 1920 г.) окончательно передал "золотой эшелон" его командиру - большевику-чекисту Косухину, а тот в конце концов и доставил этот эшелон 3 мая 1920 г. снова в Казань.
   Когда же в Казани большевики наконец пересчитали "наличность", то оказалось, что по сравнению с первоначальными размерами на июнь 1918 г. "казанский клад" заметно "похудел" - на целых 27 пульмановских четырехосных вагонов из тех 40, что были загружены полностью на момент отправки золота из Самары в конце сентября 1918 г.
   В значительной мере это объясняется тем, что, как мы увидим ниже, расследуя японо-гонконгский след "казанского клада", Колчак в марте-октябре 1919 г. отправил во Владивосток четыре "золотых эшелона" (14-20 пульмановских вагонов) с 217 038 кг золота (из них 32 800 кг не дошли до Владивостока, будучи захваченными в Чите в октябре атаманом Семеновым).
   И тем не менее, отступая под натиском красных, Колчак вывез из Омска в ноябре 1919 г. золота в 29 пульманах на 414 млн. 254 тыс. зол. руб. Однако чекист Косухин вернул из Иркутска в Казань золота всего на 409 млн. 620 тыс. зол. руб.
   Вот вокруг этих "недостач" в миллионы золотых рублей уже много десятилетий кипят споры. Большинство очевидцев из числа белых (бывший министр "омского правительства" Г.К. Гинс, управляющий военным министерством Колчака, генерал, барон А.П. Будберг, бывший главнокомандующий колчаковской армией К.В. Сахаров, журналист А. Гутман-Гун и многие другие) "грешили" на чехов: те-де украли немало, вот и вывезли из России от 600 (барон Будберг) до 2000 (С. Витольдова-Лютык) вагонов с золотом, картинами, церковной утварью, медью, мебелью, колясками-экипажами, иконами, моторными лодками и т.п. (Г.К. Гинс).
   Понятное дело, что участники золотой эпопеи с чешской или словацкой стороны в 20-30-х годах и позднее утверждали обратное. Типичными здесь были документированные брошюры (1926 г.) начфина чехословацкого корпуса в Сибири Франтишека Шипа, а также журналиста Иозефа Куделы (1922 г.), к которым мы еще вернемся.
   Грешным делом и я сам, когда писал для журнала "Знамя" (1992, Љ 8) свою первую большую статью "Вернется ли на Родину российское золото?", пошел по следу русских эмигрантов и несколько гипертрофированно подал в не всегда доказательных примерах разграбление легионерами "золотого эшелона" Колчака, чем вызвал справедливую критику Сергея Петрова (см.: Письмо в редакцию // Знамя. - 1992. - Љ 10). Ведь действительно, сначала правительство КомУча (2 октября 1918 г. Самара) само предоставило начфину Ф. Шипу "в кредит" с последующим возвратом (?!) 750 ящиков серебра на сумму в 900 тыс. зол. руб. для финансовых нужд легиона. Затем, после военного переворота 18 ноября, оставшийся не у дел уфимский совет управляющих ведомствами на своем последнем заседании 28 ноября принял постановление - "вверить" весь "казанский клад" "чешскому народу в лице Чехосовета для охраны и затем передачи Учредительному собранию или общепризнанному Всероссийскому правительству, с тем чтобы до этой передачи никто этими ценностями распоряжаться не мог".
   Но ни "вверить", ни "передать" чехам "казанский клад" Совет не успел. Как только это постановление и телеграмма в Чехосовет стали известны Колчаку, 3 декабря он приказал своему любимцу В. О. Каппелю немедленно арестовать и препроводить в тюрьму всех "уполномоченных", что Каппель (теперь уже генерал-майор) неукоснительно исполнил.
   Однако при всей этой добровольной "передаче" (и тут я с С.П. Петровым по-прежнему не согласен) чехи вовсе не отказывались от попыток захватить весь "казанский клад" или хотя бы его часть.
   Последующие десятилетия не внесли ясности в чехословацкий след. В партийной историографии Октябрьской революции и Гражданской войны с легкой руки будущего академика И.И. Минца (1932 г.) преобладало мнение: весь "казанский клад" большевики отбили у Колчака и целехоньким вернули трудовому народу. В 1959 г. был поставлен серенький художественный фильм "Золотой эшелон", в основу которого был положен "факт" полного возврата золота (в фильме немало и других фактических неточностей).
   Впрочем, и другие поддерживали эту версию. Так, известная советская писательница Анна Караваева еще в 1938 г. написала, что вернул "золото Колчака"... венгерский интернационалист-коминтерновец Матэ Залка (вскоре этого героя сталинский НКВД репрессировал).
   При Н.С. Хрущеве чуть-чуть приоткрылись архивы, и в книге А.П. Кладта и В.А. Кондратьева "Быль о золотом эшелоне" (1962 г.) имя героя было названо правильно - чекист А.А. Косухин.
   Неправильно была оценена роль другого героя - адмирала А.В. Колчака. Именно на него авторы свалили все недостачи по "казанскому кладу". Будто бы даже при аресте в его личном вагоне представителями Политцентра в Иркутске были обнаружены "шесть пудов серебра, семь миллионов бумажных денег и целый мешок разных золотых и бриллиантовых вещей", якобы принадлежавших Колчаку и "его любовнице княгине Темировой".
   Но и здесь нет ни грамма правды. Никаких драгоценностей и серебра с деньгами при адмирале не было, об этом свидетельствует стенографический отчет об аресте Колчака и его премьера В.Н. Пепеляева в Иркутске.
   И никакая А.В. Тимирева (а не Темирова), урожденная Сафонова, после расстрела Колчака - Книппер, не "княгиня", хотя и из дворян. Отсидела гражданская жена адмирала в ленинско-сталинском ГУЛАГе с 1922 по 1946 г. и с 1949 по 1954 г. реабилитирована в 1960 г. умерла в 1975 г. своей смертью в Подмосковье.
   Любовь адмирала и "княгини" - трогательное общечеловеческое свидетельство возможности чистоты чувств мужчины и женщины посреди кровавой вакханалии смерти и погони за "золотым тельцом". На это обратил внимание известный эмигрантский историк Сергей Мельгунов в своей капитальной работе "Трагедия адмирала Колчака" (Белград, 1931-1932). В начале 90-х годов журнал "Минувшее" опубликовал личную переписку адмирала и его гражданской жены.
   В 1991 г. дочь Сергея Петрова, ныне известный продюсер Голливуда, составила даже смету (я помогал ей в работе) будущего документально-художественного многосерийного телефильма "Любовь, золото и смерть - трагедия адмирала Колчака". Центральной линией сериала должна была стать история трагической любви двух русских людей: Тимирева требовала от чекистов расстрелять ее вместе с любимым, а получив отказ, пыталась покончить с жизнью в иркутской тюрьме.
   И как бы легла в этот сюжет легенда о второй женщине - законной жене адмирала Софье, которая будто бы летом 1920 г. тайно прибыла в Иркутск искать могилу мужа. Она не знала, что Колчак и Пепеляев были расстреляны на берегу р. Ангары и их тела брошены в воду. А когда узнала, то в безутешном горе якобы наняла лодку с проводником и поплыла вдоль берегов реки, расспрашивая местных жителей, не вынесла ли матушка-Ангара на берег тела двоих казненных мужчин. Так ли было на самом деле, или все это еще одна легенда типа "кладов Колчака" в Сибири - для документально-игрового телесериала не так уж и важно, как и то, что Софья не бросилась с горя в Ангару, а доживала в эмиграции в Париже, получая пенсию от Союза русских послов, выделенную из "колчаковского" золота в Гонконге. Но какова любовная интрига старого как мир треугольника!
   Увы, денег тогда мы с дочерью Сергея Петрова не нашли, и замысел так и остался пока на бумаге в виде финансовой сметы да набросков сценария в моем личном архиве...
   Понятное дело, такие "задумки" не находили места в исследованиях советских историков о следах "казанского клада" и, уж конечно, о любви адмирала. Да и зачем? Все ведь вернули, а чего недосчитались - украл Колчак или его "любовница-княгиня"!
   Гораздо честнее при всех субъективных оценках (никакие чехи, англичане, французы, американцы и японцы не защитники "белого дела", а обыкновенные грабители России, воспользовавшиеся Гражданской войной, чтобы набить свои карманы) оказались участники кровавой "золотой эпопеи" из эмиграции, которые не только пошли по "следам золота" - чешскому, японскому, китайскому, американскому, но и осмелились в 1923-1941 гг. публично судиться с японцами за возврат золотого достояния Отечеству (Валериан Моравский, генерал Павел Петров и др.).
   Их эстафету как исследователей подхватили их сыновья (Сергей Петров, Никита Моравский, сын чешского легионера Игорь Heмец Именно Игорь Немец при содействии Сергея Петрова прислал в наш общественный Международный экспертный совет по российскому золоту за рубежом целую подборку копий чешских документов из архивов Министерства обороны и МИД бывшей ЧССР, где отражена подлинная роль легионеров в судьбе "казанского клада", чей отец был репрессирован и гитлеровцами, и сталинским Смершем), а уже в самые последние годы - совсем молодые исследователи из Великобритании и Новосибирского университета.
   А теперь, после этого небольшого, но необходимого отступления, пойдем по чехословацкому следу дальше.
*** 
   С весны 1920 г. после шестилетнего отсутствия в Чехословакию морем вокруг света, через Триест и Австрию, стали наконец возвращаться легионеры. И почти сразу сначала по стране, а затем и по всей Восточной Европе поползли слухи о несметных богатствах, которые они якобы привезли из Сибири и с Дальнего Востока необъятной России.
   Одним из первых с белой русской стороны эти слухи озвучил в цифрах бывший царский заместитель министра финансов и управляющий центральной конторой Госбанка России в Петрограде при "временных", а затем заместитель министра финансов у Колчака В. Новицкий. В издаваемом в Лондоне на деньги бывшего царского финансового агента К.Е. Замены бюллетене "Рашен экономист" (1921, янв. с. 46-57) он опубликовал статью "Судьба императорского русского золотого запаса", в которой впервые среди русских эмигрантов назвал точные (правда, с оговоркой - "согласно настойчивым слухам") цифры увезенного легионерами "сибирского" золота Чехословакии "золото Колчака" переименовывается прессой в "сибирское золото": на 63 050 тыс. зол. руб. или 168 млн. франц. фр.
   Для небольшой страны, финансовая и экономическая независимость которой еще только нарождалась, это было целое богатство, о котором, скажем, в наше время могла бы мечтать Эстонская Республика. В обычных условиях такая публикация товарища министра не вызвала бы никакого резонанса ни в Англии, ни во Франции, а в самой Чехословакии тех времен разве что реплику какой-нибудь проправительственной газеты типа: "Ну опять эти русские эмигранты чем-то недовольны, а ведь толпами едут к нам, да еще денег на проживание просят".
   Но публикация Новицкого в 1921-1922 гг. подоспела к сроку. Именно в этот период и в Европе, и в Советской России полным ходом шла подготовка к Генуэзской конференции (апрель-май 1922 г.), первого после Гражданской войны и иностранной интервенции мирного "круглого стола" вчерашних непримиримых противников.
   Антанта хотела бы получить компенсацию по "царским долгам" и за национализированную иностранную собственность в Советской России, Советы - добиться дипломатического признания и кредитов на нэп. Эксперты обеих сторон усиленно искали аргументы. В.И. Ленин на Политбюро ЦК РКП(б) предложил признать только "царские долги" до 1914 г. (и Г.В. Чичерин в октябре 1921 г. разослал по столицам Антанты соответствующий дипломатический циркуляр), сам готовился поехать в Геную, но остальные долги (за национализацию иностранной собственности и за облигации частных дореволюционных компаний и обществ - сегодня только во Франции их оценивают в 48 млрд. долл.) категорически не признавал как "частные".
   Чтобы усилить аргументацию, большевики выдвинули встречные претензии - по "военным долгам". В них вошли: посылка золота царским и Временным правительствами в страны Антанты в 1914-1917 гг. на закупки вооружений и амуниции (а поставлено было против оплаченного всего на 20-25%, причем Англия и Швеция вообще ничего не поставили в марте-сентябре 1917 г.) и материальный ущерб от иностранной интервенции По подсчетам Наркомфина СССР в 1925 г. общая сумма ущерба от иностранной интервенции в 1918-1922 гг. (включая и экономическую блокаду) составляла свыше 50 млрд. зол. руб. из них на чехословацких легионеров падало не менее 10 млрд, в том числе и от чехословацких легионеров, в 1918-1920 гг.
   В порядке инвентаризации "золотых дел" при начале нэпа и для подготовки к торгу с буржуазными правительствами по инициативе Ленина Советом труда и обороны была создана в конце 1921 г. специальная Комиссия по золоту. Она просчитала все движение золота с 1917 г. по конец 1921 г. и записала: 235 500 тыс. зол. руб. "были захвачены и израсходованы Колчаком".
   И тут как раз появилась публикация Новицкого. Оказывается, Колчак израсходовал не 275 млн. а на 63 млн. меньше, и эта "недостача" находится в "Легио-банке" в Праге.
   Эксперты Антанты заволновались. Опровергать аргументы (а главное - факты и документы по "военным долгам") было чрезвычайно трудно. Только-только на Версальской мирной конференции 1919 г. и серии "малых Версалей" 1920-1921 гг. сама Антанта за "военные долги" Первой мировой войны обложила Германию, Турцию, Болгарию огромной контрибуцией. Нельзя же было сказать: "Нам можно, мы победители". Большевики ведь тоже победители - и Антанту прогнали, и чехов, и своих белых разгромили. Да и зачем тогда вся эта катавасия с Генуэзской конференцией, если заранее считать партнера дураком и в грош не ставить его аргументацию?
   Посыпались секретные запросы в Прагу. Президент Т. Масарик и его министр иностранных дел Э. Бенеш попали в деликатную ситуацию. Масарик на протяжении всей "сибирской эпопеи" чехословацкого корпуса официально требовал от его командования "соблюдать нейтралитет". Какой это был "нейтралитет", мы уже знаем.
   Бенеш же в секретных инструкциях Чехосовету и командованию легиона рекомендовал "добывать" для новой республики как можно больше золота и драгоценных металлов. Позднее, в 1926 г. главный исполнитель этих инструкций начфин чеховойск Ф. Шип (к тому времени он из поручиков станет уже подполковником) проговорится: "Для нас сейчас выгодный момент для добычи, так что добываем, и изрядно..."
   Член правления - учредитель "Легио-банка" По странному стечению обстоятельств "Легио-банк" (один из самых крупных в довоенной Чехословакии) был создан вскоре после возвращения легионеров. Долгое время живший в Праге Д. Мейснер, затем вернувшийся в СССР, в 1966 г. вспоминал: "...чехословацкие легионеры... вывезли из России немало золота... Тогда же на одной из главных улиц Праги было построено огромное здание нового "Легио-банка". Все знали, что и само здание, и средства банка обязаны своим существованием все тому же золоту" (Знамя. - 1992. - Љ 8. - С. 201) Ф. Шип за такие откровения будет наказан, но пока бойкому пражскому журналисту Иозефу Куделе срочно заказывается брошюра "Чехословацкие легионеры и русское золото", которая точно к открытию Генуэзской конференции выходит из печати на чешском и французском языках. В ней говорится, что легионеры ничего не присвоили, все сдали по акту в Иркутске еще 1 марта 1920 г. Остальное - домыслы и красных, и белых.
   На Генуэзской конференции, как известно, ни до чего реально не договорились. Большевики за спиной Антанты предпочли заключить сепаратный мир с Германией в Рапалло. Но все же условились продолжить переговоры. И продолжили - сначала в Гааге (июнь-июль 1922 г.), затем в Лондоне (1924 г.) и, наконец, в Париже (1926-1927 гг.).
   И все это время как дамоклов меч висел над Масариком и Бенешем вопрос о "сибирском золоте" в "Легио-банке". А тут еще подлили масла в огонь начавшие выходить на Западе и Востоке (Харбин) мемуары непосредственных очевидцев "золотой эпопеи" в Поволжье, Сибири и на Дальнем Востоке. И одними из первых в Мюнхене (1923 г.) увидели свет резко античешские воспоминания бывшего главкома Колчака генерала К.В. Сахарова.
   Сахаров дополнил и детализировал скупую и осторожную информацию Новицкого. Вскоре до Праги дошли публикация В. Зензинова (Париж, 1919) и двухтомный труд Г.К. Гинса (Пекин, 1921), также полный конкретных фактов о том, как легионеры "добывали" (а не "скупали", как рекомендовал Бенеш) ценности в России. К середине 20-х годов "сибирским" золотом заинтересовалась пресса соседних государств: газета "Австрийский корреспондент" в Вене провела опрос рядовых легионеров и в 1925 г. опубликовала серию сенсационных разоблачительных статей.
   Дело дошло до парламента. Левый депутат Лодгман сделал Э. Бенешу официальный запрос: правда ли, что чехословацкие легионеры при молчаливом одобрении его, ныне министра иностранных дел, и Т. Масарика, ныне президента, вывезли в 1920 г. через Дальний Восток большое количество русского золота (в кулуарах парламента говорили - более 30 вагонов!) и несметное количество другого ценного имущества?
   Разразился громкий скандал. Бенеш переслал запрос депутата в министерство обороны республики, настаивая на представлении оправдательных документов о передаче русского золота, вывезенного из Казани в 18-м году. Главное, министр задавал вопрос: "Не было ли в это время чехословацкими частями что-то (?!) взято из золотого запаса?" И такие документы минобороны в МИД республики в том же году были представлены.
   И вот они передо мной благодаря любезному содействию Игоря Немеца - 20 страниц ксерокопий машинописного текста на чешском и русском языках за 1920 г. при сопроводительной записке генерала Миклоша Чилы от 22 сентября 1925 г. из архива нынешнего Минобороны Республики Чехии.
   Подборка в основном состояла из актов (на русском языке) о контроле за сохранением пломб на вагонах "золотого эшелона", стоявшего на запасных путях станции Иркутск-1, да перечня номеров караульных частей (рот) чеховойск, которые поочередно несли совместно с другими частями (красноармейцы, румыны, югославы, иркутские партизаны, чекисты РВК и караул Политсовета) круглосуточную охрану эшелона в январе-марте 1920 г. В эмигрантской белой литературе и публикациях все это было хорошо известно еще с 20-х - начала 30-х годов, да и в советской литературе 50-60-х годов тоже, причем здесь фигурирует даже больше документов, чем представил генерал Чила министру Э. Бенешу.
   Ключевыми в сопроводительной Чилы от 22 сентября 1925 г. были два момента:
   1) 1 марта 1920 г. был подписан "протокол, по которому русский золотой запас окончательно был передан советской власти в Иркутске в 1920 г.";
   2) в документе подчеркивалось, что "неприкосновенность русского золотого запаса в 1918-1920 гг. - до дня передачи - была и есть для чеховойск лишь предмет политического, но никак не финансового интереса".
   К огорчению генерала Чилы, не все из его легионеров были искусными дипломатами и мастерами отписок. Уже упоминавшийся подполковник в отставке Франтишек Шип, бывший начфин чеховойск в Сибири и один из учредителей "Легио-банка", через год после скандала в чехословацком парламенте (1926 г.) в специальной брошюре (ее издание было осуществлено в собственной типографии "Легио-банка") "Несколько страниц о снабжении нашей сибирской армии (отповедь ген. Сахарову с его "Белой Сибирью")" попытался оправдаться, но это у него не получилось.
   Начав, подобно генералу Чиле, с панегирика легионерам как рыцарям без страха и упрека, якобы спасшим "казанский клад" от разграбления и целиком передавшим его советской власти в Иркутске, далее начфин пошел совсем в другую сторону. Прежде всего он невольно опроверг версию генерала об отсутствии у легионеров "финансового интереса". Наоборот, все откровения начфина свидетельствуют об обратном, причем Ф. Шип не гнушался писать заведомую неправду: "Золотой запас русского государства был захвачен (в Казани. - Авт.) нашим первым полком" (легенда, вошедшая затем в СССР во все кинофильмы о Гражданской войне).
   Как известно, сводный отряд Каппеля, захвативший "казанский клад", не насчитывал и полного батальона, а от чехов вообще участвовала всего лишь одна неполная рота, да и та под командованием русского капитана Степанова. При этом легионеры не лезли под пули латышских красных стрелков, предпочитая, по воспоминаниям Степанова, отсиживаться в укрытиях, и все решила отчаянная штыковая атака взвода сербов под командованием майора Благотича.
   А далее Шип разоткровенничался: "Когда в сентябре (1918 г. - Авт.) я и заместитель председателя (русского. - Авт.) отделения Чехословацкого национального совета находились в Самаре, то мы искали пути, как бы завладеть золотом (выделено мною. - Авт.)".
   Возможность представилась очень скоро, когда началась эвакуация Самары (в конце сентября). Шип и зампред Чехосовета (фамилию его начфин не называет) решили сыграть на недоверии и борьбе за власть между разными правительствами - "самарским" (КомУч), "уфимским" (Директория) и "омским" (тогда в нем преобладали сибирские областники). "Золото и иные ценности везли в эшелонах к Уралу. Самарское правительство не доверяло сибирскому. Поэтому я договорился в Уфе с управляющим иностранными делами Веденяпиным и управляющим финансами Баковым, что золото будет передано нам (выделено мною. - Авт.). Что тотчас жe и осуществилось" Шип подписал 2 октября 1918 г. с Веденяпиным и Баковым документ, на современном языке именуемый "протоколом о намерениях", на основании которого чехи получили те самые 750 ящиков серебряной русской монеты (на 900 тыс. зол. руб.), о которых речь шла выше.
   В обмен на "серебряную предоплату" легионеры взяли на себя охрану "золотых эшелонов" КомУча от Самары до Уфы, ибо к тому времени вся его Народная армия (кроме отряда Каппеля) почти полностью развалилась.
   "Комучевцы" не имели больше армии, но владели золотом, уфимская Директория не обладала ни тем ни другим, зато "омское правительство" (именно в него как военный министр осенью 1918 г. вошел адмирал Колчак) имело армию и совершенно расстроенные финансы.
   Шип и здесь ловко использовал благоприятную чехам конъюнктуру. Он добрался до Омска и тайно встретился с министром финансов Сибирского правительства Иваном Михайловым, сыном известного народовольца и каторжанина А.Ф. Михайлова. Михайлов-сын, начавший свою политическую карьеру при "временных" как помощник министра продовольствия известного земца А.И. Шингарева, после октябрьского переворота бежал за Урал и быстро перекрасился в "областника", "беспартийного социалиста". Он был типичным "демократическим карьеристом" (А.И. Гучков), которого вынесла на поверхность политической жизни Февральская революция. В Сибири за ним очень быстро установилась кличка "Ванька-Каин", ибо при отсутствии твердых моральных и политических принципов он руководствовался лишь личными симпатиями и антипатиями.
   Работая в 1917-1918 гг. в антибольшевистском эсеровском подполье в Новониколаевске (Новосибирск), по отзыву его соратников, он "сдавал" в ЧК лично чем-то ему несимпатичных боевиков. Наоборот, в Омске он "сдавал" монархистам-офицерам из колчаковской контрразведки по тем же личным мотивам своих коллег (например, известного сибирского "областника" Новоселова, которого в сентябре убила группа офицеров) и был активным, но тайным участником государственного переворота 18 ноября 1918 г. направленного против "демократических контрреволюционеров" из КомУча и Директории.
   Как министр финансов он оказался абсолютно некомпетентным, к тому же замешанным в коррупции и целой серии финансовых скандалов (в августе 1919 г. Колчак его выгнал, заменив на Л.В. Гойера).
   И вот к этому "сибирскому Нечаеву", живому воплощению героев литературных "Бесов" Ф.М. Достоевского, и приехал Шип. Они быстро нашли общий язык. "Позже я говорил с министром финансов Михайловым, - вспоминал начфин в 1926 г. - о том, что возьму 2 тыс. пудов (золота. - Авт.) как основу для печатания чехословацких денежных знаков (выделено мною. - Авт.)".
   По-видимому, никаких "протоколов о намерениях" на этот раз не заключалось, ибо вся операция по "изъятию" 2 тыс. пудов должна была совершиться на основе "захватного права" в Челябинске, куда, по свидетельству В. Новицкого, должны были прийти "золотые эшелоны" из Уфы (к ней подходили красные) и где предполагалась перегрузка золота из вагонов в... элеватор близ горда. Почему надо было перегружать несколько эшелонов на 651 млн. зол. руб. (по другим данным, на 1 млрд. 200 млн.) в элеватор - до сих пор неясно. Может быть, из элеватора легче "взять" 2 тыс. пудов и даже больше?
   Все дело Шипу и Михайлову испортил Михаил Николаевич Дитерикс М.Н. Дитерикс, предпоследний глава белого правительства во Владивостоке и председатель дальневосточного отделения РОВС - Российского общевойскового воинского союза (объединение офицеров-эмигрантов), оставил воспоминания об этом эпизоде по спасению золотого запаса от чехов. Незадолго до смерти он запечатал их и другие интересные документы в конверт и отправил из Китая в Прагу, в Архив русской революции. С 1992 г. мы с С.П. Петровым ищем этот пакет в архивах Москвы и Праги, но пока тщетно. Будучи как начштаба чеховойск на Урале и. о. командующего (командующий генерал Сыровы находился в это время в Екатеринбурге на совещании чехословацких командиров), он приказал чешскому конвою, ничего не знавшему о тайной операции Шипа-Михайлова, срочно двигаться из Челябинска в Омск, не дав тем самым совершиться "элеваторной выгрузке".
   Последняя в 1918 г. попытка завладеть золотым запасом России имела место в ноябре, уже после государственного переворота Колчака. Тогда под давлением чехов адмирал был вынужден временно освободить членов уфимского Совета управляющих ведомствами, которые считали себя законными распорядителями золота. Именно после этого они 28 ноября, о чем говорилось выше, издали свое знаменитое постановление об окончательной и полной передаче "золотых эшелонов" под "охрану Чехосовета", но и эта акция (за которой снова проглядывался Шип) сорвалась. 3 декабря члены совета были арестованы, и с этого момента "казанский клад" окончательно перешел в руки адмирала Колчака.
   Но легионеры все же добились своего. Осенью 1919 г. Колчак отклонил предложение союзных антантовских комиссаров ввиду наступления Красной армии срочно отправить оставшееся в Омске золото "под международным (чешским. - Авт.) контролем" во Владивосток. А 4 января 1920 г. адмирал в телеграмме на имя союзных комиссаров в Иркутске уже извещал, что с сего дня передает "золотой эшелон" под охрану чеховойск.
   Для Колчака это стало началом его трагического конца. Чехи фактически с 6 января взяли его в заложники, а 16 января "сдали" в Иркутске большевикам.
   Таким образом, с 4 января по день прибытия в Иркутск "золотого эшелона" с прицепленным к нему вагоном с Колчаком (всю остальную "свиту", включая конвой, "отсекли" еще 9 января) золото находилось исключительно под охраной чехословацких легионеров, правда при сопровождении небольшой группы служащих Госбанка во главе с начальником эшелона инженером А.Д. Арбатским.
   Но и в Иркутске чехи до 7 февраля (дня подписания соглашения с исполкомом Иркутского Совета о передаче "золотого эшелона" в обмен на паровозы и свободный отъезд в Забайкалье на Читу и далее по КВЖД во Владивосток или в Китай) не допускали к эшелону даже его начальника Арбатского. Последний писал управляющему Иркутским отделением Госбанка Ф.И. Громову гневные докладные, в которых справедливо утверждал, что у него "нет никакой уверенности в том, что охрана золота стоит на должной высоте, следствием чего может быть новая покража золота" (Арбатский имеет в виду кражу 13 ящиков с золотом на сумму в 780 тыс. зол. руб. 11 января на станции Тыреть, за 200 км от Иркутска, причем начальник чешского караула капитан Эмр фактически отказался признать, что кража произошла на перегоне станция Зима - станция Тыреть, т.е. в зоне ответственности его караульной смены).
   Так присвоили чехословацкие легионеры золото из казанского эшелона Колчака или нет?
   Самый надежный ответ можно было бы найти в архиве министерства обороны Чешской Республики, в фонде "Финансовые дела русского легиона" по адресу: Прага-2, пл. Флоренции, д. 5, откуда в свое время генерал Чила и извлек для Бенеша выгодные ему документы о "финансовой непричастности" легиона.
   Но, увы, пока этот путь для нас не открыт. Остаются косвенные свидетельства участников событий и отдельные факты, собранные историками.
   Если судить по документам, представленным генералом Чилой Э. Бенешу в ответ на запрос депутата Лодгмана в 1925 г. - разумеется, нет. Если же судить по действиям и по переписке Шипа в 1918-1920 гг. его публикации в 1926 г. - присваивали, и еще как (помните: "добывали, и изрядно добываем...").
   Уже не в белоэмигрантской, а в современной российской прессе появилась масса публикаций о "добыче" легионеров в Сибири и на Дальнем Востоке (особенно интересные факты приводил в серии своих статей в газете "Владивосток" историк-краевед А. Буяков; он, в частности, ссылается на секретное письмо Э. Бенеша от 30 января 1920 г. командованию легиона в Иркутске, в котором сообщается о заинтересованности Минфина молодой республики в "закупке золота и других благородных металлов").
   Конечно, расследуя чешский след, нельзя сбрасывать со счетов и факты банального воровства. Прежде всего бросается в глаза крайне плохая организация охраны, частично связанная с вековой русской традицией "охраны забора" - вагона, склада, поезда (а не того, что в них). Караульные отвечали лишь за сохранность запоров и пломб на них и число "мест" (ящиков, сумок, мешков). Когда, по рассказам свидетелей, в конце октября в последнем, четвертом, "золотом эшелоне" Колчака, направлявшемся во Владивосток, случайно (на входной двери оказалась поврежденной пломба) была проведена проверка содержимого "мест", то выяснилось, что в 26 стандартных ящиках вместо золота находились кирпичи. До сих пор неясно, когда их положили в ящики - при отправке в Омск или в момент воровства на станции Тайга? Этот последний, четвертый по счету, "золотой эшелон" на Владивосток вообще окажется невезучим. Начав с "утраты" 26 ящиков на станции Тайга, на станции Чита он в начале ноября "утратит" и все остальные 616 ящиков. Их присвоит атаман Семенов
   Впрочем, система "охраны забора" сыграла с многострадальным "золотым эшелоном" злую шутку и на обратном пути его из Иркутска в Казань. Уж какие "кирпичи" или "железяки" подсунули чекисту Косухину в его эшелон в Иркутске или по пути его следования с 18 марта по 3 мая 1920 г. но по прибытии в Казань он недосчитался золота на еще большую сумму, чем колчаковцы, - на 35 млн. зол. руб. против той описи, что подписал с подачи Арбатского и Кулябко.
   Скорее всего деньги (ящики с золотом) украли на перегоне между станциями Тайга и Зима (в этом районе до сих пор любители кладов буравят землю в тайге в поисках "золотых ящиков"!). Именно там, на станции Тыреть, в октябре 1919 г. и в январе 1920 г. обнаружилось, что у двух вагонов с золотым запасом РСФСР почему-то произошло "ослабление затворных болтов". А в этих двух вагонах было ни много ни мало 1040 ящиков с золотом!
   Внутрь ящиков снова, как и в Иркутске, заглядывать не стали, а пересчитали лишь "места", что "по проверке оказалось соответствующим количеству мест, показанному по приемочному акту с. г.".
   Словом, все в ажуре, все "места" на месте. Вагоны снова закрыли и опломбировали. А приехали в Казань да вскрыли ящики и сумки в этих и других вагонах - а там золота-то оказалось на 35 млн. руб. меньше, чем должно было быть...
   Особиста в 1939 г. арестовали и расстреляли - уж не за "недостачу" ли по 1920 г.? И не рассказал ли Косухин тогда на допросах что-то такое, что побудило НКВД СССР в следующем, 1940 г. завести целое дело по поводу украденного на станции Тайга "золота Колчака"? Тем более что показания бывшего чекиста наложились на заявление некоего новообращенного гражданина Эстонской ССР (Сталин только-только аннексировал Прибалтику) А.И. Лехта в "органы" о том, что он знает, где закопаны 26 ящиков золота, украденных на станции Тайга из колчаковского эшелона в конце октября 1919 г. Лехт в своем заявлении назвал имена двух свидетелей, которые лично принимали участие в закапывании (а также, очевидно, и в воровстве) 26 ящиков, - бывшего старшего писаря 21-го запасного сибирского полка армии Колчака, своего соотечественника К.М. Пуррока и командира полка полковника М.И. Швагина, которые якобы еще с двумя солдатами (их имена Лехт не назвал) лично закапывали эти ящики южнее станции Тайга в три ямы глубиной 2,5 м в лесу, на пятой лесной дороге справа от Сибирского гужевого тракта. НКВД, конечно, проверило заявление Лехта, а заодно и личности Швагина и Пуррока. На Швагина материалов не нашли: то ли после кражи золота погиб, то ли сбежал в эмиграцию.
   А вот относительно Пуррока (а заодно и Лехта) выяснились интересные подробности. Оказывается, еще в сентябре 1931 г. (!) Пуррок и Лехт, тогда граждане буржуазной Эстонии, нелегально приезжали на станцию Тайга и вдвоем вели самостоятельные раскопки. Будто бы Пуррок нашел одну из ям - место захоронения клада, хотя прошло уже 13 лет.
   Но что-то спугнуло золотоискателей (не забудем, что приехали они в Сибирь нелегально в 1931 г. во время разгула ОГПУ, когда на железных дорогах хватали всех подозрительных), и они не стали искушать судьбу - ящики-то с золотом на месте, кроме них двоих, никто не знает этого места, так что лучше немного переждать, как следует подготовиться (у кладоискателей тогда из инструментов был только перочинный нож - ни лопаты, ни лома, ни мешков, ни транспорта) и действовать наверняка. Проведя на станции Тайга и в лесу 10-12 часов, они с тем и уехали снова на Запад. Но вернуться за богатством вторично в 30-х годах им уже не довелось, видимо, помешали какие-то чрезвычайные обстоятельства.
   Однако от мечты своей они не отказались и в марте 1940 г. как установил НКВД, подали в Генконсульство СССР в Таллине заявление на визы (Эстония до июля была независимым государством). Визу друзьям-кладоискателям выдали, но тут они вдруг стали гражданами СССР (Эстония вошла в состав СССР), и тогда Лехт форсировал события - написал прямо в НКВД о том, что он и Пуррок хотят снова приехать и на этот раз наверняка найти "клад".
   Это сегодня "органы" на подобные предложения (найти клад, поднять затонувший корабль с золотом и т.д.) не обращают никакого внимания, разве что в нашем общественном Экспертном совете мы фиксируем такие предложения (скажем, письмо В.К. Коровина от 29 октября 1991 г. из Ленинградской обл. о том, что его отец, бывший колчаковский офицер, в августе 1918 г. принимал участие в тайной транспортировке из Самары в Крым "44 золотых слитков золота по 30 фунтов весом каждый", предназначавшихся для императрицы-матери Марии Федоровны; или письмо Ю.В. Кочева от 20 апреля 1993 г. со станции Немчиновка Белорусской железной дороги Московской обл. о том, как его отец и дядя, красные партизаны, 25 декабря 1919 г. окружили отступавший в Забайкалье колчаковский полк барона Враштеля, разоружили его и захватили "четырнадцать цинковых гробов с золотом, адресованных Колчаком атаману Семенову"). Тогда власти по-иному относились к "сигналам", но и ответственность за достоверность "сигнала" была другой.
   За две недели до начала войны Кузьмин и Митрофанов, особисты из 2-го спецотряда, привезли Пуррока на станцию Тайга (Лехта, по-видимому, с собой не взяли; в 1950 г. он умер в Эстонской ССР своей смертью), и две недели, с 13 по 23 июня 1941 г. они втроем перерыли указанное эстонцем место, забив 248 шурфов, но золота так и не нашли (позднее оказалось, что шурфы были слишком мелкие - на глубину всего 1,75 м, а ящики должны были лежать ниже 2,5 м).
   Скорее всего Пуррок за давностью времени и с возрастом (прошло все же 22 года, да еще и произошло изменение ландшафта: старый лес, который он еще помнил, в годы сталинских пятилеток спилили, а в новом молодом подлеске эстонец уже не ориентировался) так и не смог установить то место, где он якобы нашел в 1931 г. "клад".
   Экспедиция ни с чем вернулась в Москву, но Пурроку его "забывчивость" обошлась дорого. Особое совещание при НКВД СССР 2 мая 1942 г. в Москве осудило его по ст. 169, ч. II УК РСФСР (злоупотребление доверием и обман "органов") и дало пять лет лагерей как "мошеннику". Отправили его - вот судьба! - в Приволжский ГУЛАГ, недалеко от Самары (там, где и началась вся эпопея с "казанским золотом"), но Пуррок просидел недолго - через четыре месяца он умер от разрыва сердца.
   Но на этом история с поисками 26 ящиков золота в окрестностях станции Тайга не кончилась. В июле 1954 г. там же забили еще целых 360 шурфов два местных чекиста из Кемеровской области - Кулдыркаев и Бяков, и снова безуспешно, хотя шурфы уже бурились на требуемую глубину - 2,5 м.
   Привлекли двух геофизиков с аппаратом Шмидта (электромагнитные волны для обнаружения металла в земле), и это тоже не дало никакого результата. В отчете особисты все свалили на Пуррока - обманул, мол, всех, место указал ложное.
   Но "золотой телец" притягивал, да и валюта, как всегда, нужна была державе: что ни говори, а 26 ящиков - это все-таки 1440 кг золота, или почти 1,5 млн. долл. - да за такую сумму орден, а то и Героя Союза дадут...
   И в ноябре 1958 г. уже при Н.С. Хрущеве, очередная - третья за последние 17 лет - экспедиция была отправлена на станцию Тайга, на этот раз по линии МВД СССР.
   Целый месяц три милицейских чина от капитана до подполковника с помощью местных сотрудников допрашивали стариков и старух, уточняя детали и перепроверяя информацию бывшего старшего писаря, который вот уже 16 лет как отошел в мир иной. В результате родилась справка, из которой следовало, что либо по вине Пуррока, либо по собственной вине, но обе предыдущие экспедиции 1941 и 1954 гг. искали не там, а в противоположной стороне: клад спрятан не на западе от станции Тайга, а на востоке. В заключение предлагалось возобновить поиски летом 1959 г. с привлечением геофизиков.
   Но вышло все по-другому: начальник 3-го спецотдела МВД СССР полковник Н.Я. Баулин... закрыл в июне 1959 г. "золотое дело" на станции Тайга, оставив легенду о 26 ящиках на усмотрение журналистов. Чем они и занимаются последние 45 лет.
*** 
   И все же сколько и какие именно "драгметаллы" вывезли чешские легионеры?
   Сразу бросается в глаза первое: генерал Чила в 1925 г. мягко говоря, лукавил, а вот начфин Шип говорил правду: "добыча" тянула более чем на 4 т серебра и почти на 8 т золота. И не так уж далек от истины краевед А. Буяков, когда пишет в газете "Владивосток", что эти тонны "драгметаллов" стали базой золотого и серебряного обеспечения чехословацкой кроны - одной из самых стабильных в межвоенный период валют, причем укрепилась крона именно с конца 1920 г.
   Командование легионеров, и особенно начфин Ф. Шип, конечно, хотело бы "добыть" побольше "драгметаллов".
   В фонде 197 колчаковского министерства финансов, что хранится в Москве в ЦГАОР, в "бухгалтерии общей канцелярии" я видел документы переписки Ф. Шипа за декабрь 1919 г. с последним начфином Колчака П.А. Бурышкиным (кстати, автором вышедшей за границей и переизданной в столице книги воспоминаний "Москва купеческая" - весьма любопытного свидетельства о нравах "старых" и "новых" русских в торговле). Начфин просил продать "в кредит" еще 268 ящиков дефектной серебряной монеты на 15,3 млн. руб. по той же схеме, по которой была продана первая партия в 750 ящиков, оформленная "протоколом" министров КомУча 2 октября 1918 г.
   По-видимому, на этот раз сделка не состоялась, ибо в отчете начальника эшелона А. Арбатского и старшего кассира Н. Кулябко, инвентаризировавших в Иркутске в начале марта 1920 г. содержание "мест" в эшелоне перед его передачей большевикам, все эти 262 ящика серебра оказались на месте и благополучно доехали до Казани.
   Еще менее удачным был замысел забрать весь эшелон после того, как Колчак с 4 января 1920 г. лишился своей охраны и стал заложником легионеров. Ведь еще 25 декабря 1919 г. глава союзных комиссаров Антанты французский генерал Жанен, видя неуступчивость Колчака и его желание до последнего сохранить свой контроль (и свою охрану) над "золотым эшелоном", дал шифрованную телеграмму чехам: задержать в Нижнеудинске эшелоны Колчака, разоружить его охрану и взять эшелон под свой контроль (как это напоминало телеграмму Троцкого от 25 мая 1918 г. относительно разоружения чехов!).
   Колчак в последний раз отказался разоружаться, но тогда чехи заблокировали все его эшелоны в Нижнеудинске. Как уже отмечалось выше, адмирал капитулировал только 4 января. А 9 января "золотой эшелон" с прицепленным к нему вагоном Колчака под усиленной охраной чехов отправили наконец в Иркутск. Казалось бы, дело сделано - сдадут Колчака красным, а сами с золотом на всех парах вокруг Байкала к Тихому океану! Тем более что чешский командир конвоя майор Гачек держал в руках очередную телеграмму Жанена: главное - контролировать золото, а все остальное приложится... Одним из "приложений" в случае каких-либо осложнений генерал видел... сдачу "золотого эшелона" под охрану японцев. Он даже передал Гачеку приказ: в Иркутске - восстание, золото под угрозой захвата большевиками, срочно гоните эшелон в обход города на станцию Мысовую Кругобайкальской железной дороги, где вас уже ждут японцы.
   Но командующий чехословацким корпусом генерал Ян Сыровы был реалистом. В возникшей дилемме - "кошелек или жизнь" - он предпочел жизнь легионеров. "Невыдача золота (Политцентру в Иркутске. - Авт.) или передача его японцам так возбудит против нас все русское население, особенно большевистские элементы, - телеграфировал он Жанену, - что наше войско от Иркутска до Тайшета окажется в сплошном огне. На нас нападут со всех сторон". Чешского генерала поддержал и представитель Национального совета в Иркутске доктор Благож: "золотой эшелон" придется отдать.
   Результатом этого и явилось военное перемирие чехов и Советов на станции Куйтун 7 февраля 1920 г. - золото в обмен на паровозы и вагоны. А ранним утром того же дня Колчака и Пепеляева расстреляли на берегу Ангары: своей смертью они заплатили за золото для большевиков и жизнь легионеров. Начфин Франтишек Шип рвал и метал, ведь "добыча" ушла прямо из рук. Мученическая смерть адмирала его мало волновала...
*** 
   В мае 1990 г. находясь в Праге со съемочной группой тогдашнего ТВ СССР (Останкино), где мы снимали кадры вывода советских войск из Чехословакии для документального телефильма, в свободный день я зашел на знаменитое Ольшанское кладбище - место упокоения более 20 тыс. белых эмигрантов.
   Бродя от могилы к могиле, читал на надгробных плитах и памятниках: писатель Аркадий Аверченко, профессор Новгородцев (1870-1924), "евразиец" Петр Савицкий.
   Но что это? В православном "отсеке", и вдруг... генерал Ян Червинка, умер в 1933 г. И рядом - Надежда Семеновна Карановская, русская, его жена, умерла почти 30 лет спустя.
   Чудно , подумалось мне, протестант, "гусит"-чех и православная русская - в одной могиле. Что-то чехи не очень блюдут религиозные традиции...
   Сзади послышались шаги. Кто-то подошел и встал за моей спиной рядом с могилой. Потом что-то спросил по-чешски. Я машинально ответил: "Не понимаю". И вдруг тот же голос на чистом русском языке: "Пан был знаком с моим отцом и матерью?" Я обернулся - пожилой чех в аккуратном, но уже поношенном костюме, при галстуке, с букетиком цветов в руке, который он бережно положил к памятнику своих родителей.
   "Вы русский или чех?" - удивленно спросил я. "И то и другое: мать - русская, сибирячка, отец - чех, из легионеров, воевал у вас в России", - ответил он.
   Я уже кое-что знал о легионерах в Сибири, как-никак закончил истфак МГУ по кафедре истории южных и западных славян, там профессора и доценты рассказывали о трагедии корпуса больше, чем было написано в учебниках по истории КПСС или официальной историографии Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. Да и после XX съезда партии многие мои однокашники по курсу - чех Франтишек Силницкий и словак Иван Лалуга - разговорились (оба, кстати, стали активистами "пражской весны" и оба пострадали после "братской помощи" войск стран Варшавского договора в августе 1968 г.: Франтишеку с женой Ларисой пришлось бежать через Австрию в Израиль, теперь они живут в США, а Иван остался в Братиславе и хлебнул соленого до слез).
   Читал я и книгу историка-слависта А.Х. Клеванского "Чехословацкие интернационалисты и преданный корпус" (1965 г.), там упоминается некий полковник Червинка, бежавший из Сибири с мешком русского серебра.
   "Так вы - сын того самого полковника Червинки?" - с изумлением спросил я.
   "Да, - ответил пан. - Позвольте представиться: Ярослав Карановский, фамилия по матери, родился здесь, в Праге, в 1921 г. А маму мою отец вывез из Сибири. И не он один - многие легионеры привезли русских жен, особенно словаки.
   Вы знаете, - прервал мои мысли собеседник, - в старой, довоенной Чехословакии очень хорошо относились к русским, не чета нынешним временам, особенно после августа 1968 г. Ведь Прага тогда чуть ли не наполовину была населена русскими - русский университет, русские гимназии, русские кадетские корпуса. А сколько выходило газет и книг на русском языке! Я ведь учился в чешской гимназии и в русской воскресной школе: отец и мать хотели, чтобы их сын впитал обе культуры. Да и чехи хорошо понимают по-русски, даже если они его никогда не учили. Обратно сложнее - русским чешский надо для этого учить. Тогда ведь еще очень сильны были традиции панславизма и... иллюзии, что большевики - это ненадолго, не сегодня-завтра падут, нужны будут образованные кадры.
   Иллюзии эти разделял Томаш Масарик, первый президент Чехословакии. Он немало помогал русским эмигрантам, особенно профессорам и молодежи. Деньги выдавал. Говорят, даже "Легио-банк" заставил раскошелиться на русскую эмиграцию.
   Вы видели Русский дом в Праге? Нет? Сходите - там жили все русские профессора. А построили дом на деньги "Легио-банка". Первые русские эмигранты приезжали, как это по-русски, "в чем мать родила" - голые и босые. Так Масарик субсидию специальную установил - жилье давали бесплатно, даже одежду, еду, конечно. Знаете, совсем как сейчас в Израиле для советских евреев. Только у нас "евреями" были русские".
   Я спешил - надо было идти на съемки, консультировать режиссера. Мы расстались, и с тех пор сына генерала Червинки я больше не видел. А вот слышать - слышал. По радио "Свобода" в репортаже Игоря Померанцева все с того же Ольшанского кладбища, причем сравнительно недавно - летом 1996 г.
   И в тот поздний московский вечер, слушая чуть хрипловатый голос Ярослава, вдруг подумалось: может быть, морально этот чехословацкий след от "казанского" золота давным-давно окупился?
   Ни японцы с китайцами, ни даже французы (у них тоже было немало белых эмигрантов) с англичанами не сделали для наших соотечественников в 20-30-х годах столько добра, сколько чехи и словаки.
   Да, американцы в Калифорнии приравняли белых офицеров к своим ветеранам. Низкий поклон им за это. Но школы русские не открыли, университет - тоже, а ведь в Праге учились тысячи гимназистов и студентов со всего "русского рассеяния".
   Да, начфин Шип и генерал Чила вряд ли сняли бы с себя последнюю рубашку, чтобы помочь детям беженцев. Впрочем, и они приняли генерала Сергея Войцеховского в свою военную касту, присвоили ему, русскому офицеру, высший в довоенной республике чин генерала армии. И если бы послушался его Бенеш в 1939 г. и дал вооруженный отпор в Судетах войскам вермахта, еще неизвестно, стал бы Гитлер нападать на Польшу, заключать союз со Сталиным и вбивать клин между чехами и словаками (марионеточное государство попа Тисо, который, кстати, также взял даже в свой МИД десятки русских эмигрантов).
   Да и судиться сегодня с чехами и словаками за "золото Колчака" уже никто не станет: документов слишком мало. Фактически один "протокол" от 2 октября 1918 г. на 750 ящиков серебра (900 тыс. зол. руб.). Остальное пока проходит по статье "военные трофеи".
   Иное дело - Антанта и Япония. Здесь побороться можно. Вот и пойдем дальше по следам нашего "казанского клада" (и не только его).
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Наиболее типичная реакция на "предательский" Брестский мир отражена в мемуарах штабс-капитана Э.Н. Гиацинтова (первого мужа будущей народной артистки СССР Софьи Гиацинтовой), окончившего свои дни на чужбине, в эмиграции. См.: Гиацинтов Э. Записки белого офицера / Публикация В.Г. Бортневского. - СПб. 1992.
   2 Цит. по: Леонтьев Я.В. Новые источники по истории левоэсеровского террора // Индивидуальный политический террор в России. XIX - начало XX в. (материалы конференции). - М. 1996. - С. 143. И.К. Каховская возглавляла группу эсеров-террористов, которая 30 июля 1918 г. убила в Киеве главнокомандующего германской оккупационной армией на Украине фельдмаршала Г. Эйхгорна, после чего исполнители и организаторы покушения были арестованы. Судьба, однако, была милостива к террористке - ей удалось вырваться из Лукьяновской тюрьмы в Киеве. Затем она принимала участие в организации покушений на адмирала А.В. Колчака и генерала А.И. Деникина (оба теракта не удались), прошла через сталинский ГУЛАГ и умерла уже в наше время (см.: Родина. - 1989. - Љ 12. - С. 90-96).
   3 Петров П.П. Из крестьян - в генералы // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 262.
   4 Цит. по: Деникин А.И. Очерки русской смуты. - Т. 1. - М. 1991. - С. 97.
   5 Цит. по: Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России, 1905-1917. - М. 1990. - С. 189.
   6 Бортневский В. Генерал Каппель // Белое дело (люди и события). - СПб. 1993. - С. 48.
   7 Подробнее об участии воткинских и ижевских рабочих в борьбе против большевиков см.: Урал и Прикамье (ноябрь 1917 - январь 1919): документы и материалы по народному сопротивлению коммунизму в России / Составитель М. Бернштам. - Париж, 1982; Ефимов А.Г. Ижевцы и воткинцы: борьба с большевиками, 1918-1920 гг. - Конкорд (Калифорния), 1975.
   8 Цит. по: Бортневский В. Указ. соч. - С. 48.
   9 Цит. по: Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 261.
   10 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. Воспоминания. 1917-1922 гг. - М. - Берлин, 1923. - С. 5.
   11 См.: Индивидуальный политический террор в России. - С. 140.
   12 См.: Идашкина Ю.В. Были ли большевики куплены на золото германского Генерального штаба? // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 278-296.
   13 См.: Антонов-Овсеенко В.А. Записки о Гражданской войне. - Т. 1. - М. 1924.
   14 Цит. по: Бортневский В. Указ. соч. - С. 47.
   15 Цит. по: Петров П.П. Роковые годы. 1914-1920. - Калифорния, 1965. - С. 107.
   16 Там же. - С. 116.
   17 Справка о приблизительном весе чистого расцененного золота, отосланного во Владивостокское отделение Госбанка / ЦГАОР. - Ф. 198. - Оп. 2. - Д. 60. - Л. 22. См. также. ЦГАНХ РФ. - Ф. 7733. - Оп. 37. - Д. 1958. - Л. 6.
   18 Петров С. Сколько российского золота оказалось за границей в 1914-1920 гг.? (доклад) // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 245.
   19 Государственный переворот адмирала Колчака в Омске 18 ноября 1918 г. Сборник документов / Публикация В. Зензинова. - Париж, 1919. - С. 44; Знамя. - 1992. - Љ 8. - С. 202-203; Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. - М. 1994. - С. 84-85.
   20 См.: Стенографический отчет переговоров о сдачи власти Омским Правительством Политическому Центру в присутствии высоких комиссаров и Высшего командования союзных держав. Иркутск, январь 1920 г. - Харбин, 1921.
   21 Тимирева-Книпер А.В. Воспоминания // Новый журнал. - Т. 159. - Нью-Йорк, 1985. См. исторический альманах Минувшее. - Т. 1. - М.-Париж, 1990. - С. 177, а также документальную повесть: Карлов Ю. Допрос в Иркутске. - М. 1972.
   22 Со временем история расстрела Колчака не без фантазий его палача, начальника Иркутской ЧК левого эсера С. Шудновского (Шудновский С. Как был расстрелян Колчак? // Сибирская деревня. - Новосибирск. - 1924. - Љ 9) также обросла красивыми легендами. Якобы адмирал потребовал, чтобы он (в лучших традициях бонапартистского офицерства - помните "Старого капрала" Беранже?) сам командовал собственным расстрелом при условии, что залп дадут "люди в русской униформе", а не комиссары-евреи в кожанках. Ср.: Фельшинский Ю. Ленин и расстрел Колчака // Русская мысль. - Париж. - 1984. - 12 янв.
   23 См. например: Сахаров К.В. Белая Сибирь (внутренняя война 1918-1920 гг.). - Мюнхен, 1923. - С. 324.
   24 Моравский Н. Вольная Сибирь. Пражский сборник сибиряков-эмигрантов. 1927-1930, Прага // Записки русской академической группы в США. - Т. XXVI. - N.-Y. 1994. - Р. 317-339.
   25 Smele J.D. White Gold: the Imperial Russian Gold Reserve in Antibolshevik East (an Unconcluded Chapter in the History of Russian Civil War) // Europe-Asia Studies. - Vol. 46. - ? 8. - Glasgow, 1994. - P. 1317-1347.
   26 Аблажей-Долженкова Н.Н. Сибирская эмиграция в 1920-1930 гг. (дипломная работа). - Новосибирский ГУ, 1992.
   27 То же самое Новицкий повторит во французском (1922 г.) и американском (1928 г.) изданиях этой статьи.
   28 Вскоре чехи привыкнут к тому, что русский эмигрант - что белый, что розовый - хоть и ест их хлеб, но правду говорит все равно. См. например, разгромную брошюру Б. Солодовникова "Сибирские авантюры и генерал Гайда: из записок русского революционера" (Прага, б/г), направленную против мемуаров генерала (R. Gajda. Moje pameti: cheskoslovenska anobase zret na Ural proti bolshevikum. Admiral Kolchak. - Praha, 1925).
   29 Часть этих экспертных справок для советских делегаций в Генуе и Гааге позднее была опубликована в сборнике: Гаагская конференция. Полный стенографический отчет. Материалы и документы. - М.-Пг. 1922.
   30 Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Указ. соч. - С. 86. На основе этого сверхсекретного "Отчета по золотому фонду" советскими экспертами в Генуе был представлен меморандум, в котором сумма "долга на Колчака" была увеличена на 41 млн. - 215 млн. считались непосредственно за Колчаком, а 60 млн. приходились на частные банки Японии, Китая - Гонконга, Англии, Франции и США за все то золото, которым адмирал расплатился за оружие. См.: Меморандум советской финансовой группы в Генуе от 8 мая 1922 г. // Внешняя политика СССР. Сборник документов. - Т. 2: 1921-1924. - М. 1944. - С. 360-361.
   31 Ship F. Nekolik Kapitol о hospodarstvu nashi sibirske armady. - Praha, 1926. - S. 18.
   32 Kudela J. Les lйgions tchйcoslovaques et l'or russe. - Prague, 1922.
   33 См. в частности: Гинс К.Г. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент истории, 1918-1920 гг. - Т. 1-2. - Пекин, 1921; Ган-Гутман А. Россия и большевизм: материалы по истории революции и борьбы с большевизмом (ч. I: 1914-1920). - Шанхай, 1921; Климушкин П.Д. Чехословацкое выступление. - Т. 1: "Волжское движение" и образование Директории. - Прага, 1928; Витольдова-Лютык С. На Восток: воспоминания времен колчаковской эпопеи, 1919-1920 гг. - Рига, 1930.
   34 Губельман М.И. Борьба за советский Дальний Восток, 1918-1922 гг. - М. 1955; Гак А.М. Дворянов В.Н. Папин Л.М. Как был спасен золотой запас России // История СССР. - 1960. - Љ 1.
   35 См. например, публикацию: Кладт А.П. Кондратьев В.А. "Золотой эшелон" (возвращение золотого запаса РСФСР, март-май 1920 г.) // Исторический архив. - 1961. - Љ 1. Публикация интересна и тем, что авторы получили доступ в ранее совершенно закрытый Пражский заграничный архив белой эмиграции, символически называвшийся тогда "Коллекция белогвардейских и белоэмигрантских фондов" (ЦГАОР, в 1961 г. - ф. 2881; в 90-е годы - ф. 143), откуда они и взяли большинство документов.
   36 Текущий архив Экспертного совета.
   37 Smele J.D. Labour conditions and the collaps of the Siberian Economy under Kolchak // Slavonic Study Group on the Russian Revolution. - Vol. 13. - 1987. - P. 31-32.
   38 Ship F. Op. cit. - S. 31. См. также: Е. Черных. Злата Прага с "русской позолотой" // Комсомольская правда. - 1992. - 4 февр.
   39 Колчак А.В. Последние дни жизни. - Барнаул, 1991. - С. 41-56.
   40 Акт 12 янв. 1920 г. ст. Тыреть // Исторический архив. - 1961. - Љ 1. - С. 45.
   41 А. Косухин, уполномоченный особого отдела ВЧК при 5-й армии РККА, принял "золотой эшелон" из 13 американских четырехосных вагонов "по весу" и "местам" (6815 ящиков), без досмотра их содержимого. См. Акт от 18 марта 1920 г. ст. Иркутск-I // Исторический архив. - 1961. - Љ 1. - С. 47.
   42 Акт 31 марта 1920 г. ст. Зима // Исторический архив. - 1961. - Љ 1. - С. 48.
   43 В основу истории "золотого клада" у станции Тайга положена справка Архива ФСБ РФ "О розыске колчаковского золота" от 17 января 1995 г. переданная секретариатом вице-премьера Олега Давыдова в Текущий архив Экспертного совета (см. Приложения, док. 5). См. также: Жуков В. Золото Колчака надо искать на станции Тайга // Московский комсомолец. - 1992. - 4 апр.
   44 ЦГАОР. - Ф. 197 (коллекция Пражского зарубежного архива русской революции). - Оп. 4. - Д. 17; Исторический архив. - 1961. - Љ 1. - С. 37.
III. "ЛЕНИНСКОЕ" ЗОЛОТО. "НИЖЕГОРОДСКИЙ КЛАД" УХОДИТ НА ЗАПАД 
   В предыдущей главе речь шла о движении оставшейся в России в годы Гражданской войны половины золотого запаса страны на Восток. Теперь рассмотрим, как вторая половина уходила на Запад.
1. "ЗОЛОТО ЛЕНИНА" - ГЕРМАНСКОМУ КАЙЗЕРУ (ИЛИ ПЕРВЫЙ "ПАКТ РИББЕНТРОПА- МОЛОТОВА") 
   Ни левым эсерам, убившим графа Мирбаха и фельдмаршала Эйхгорна, ни правоэсеровскому КомУчу, захватившему "казанский клад" 7 августа 1918 г. не удалось сорвать секретные переговоры большевиков с представителями кайзера.
   Как уже отмечалось выше, сорвать эти переговоры не удалось еще и потому, что в финансово-экономическом плане эта сделка кайзера и большевиков была чрезвычайно выгодна Германии. Ведь февральско-мартовские сепаратные мирные договоры в Брест-Литовске с украинскими националистами и русскими интернационалистами не только закрывали для немцев Восточный фронт, но и фактически делали Украину гетмана Скоропадского аграрно-сырьевым придатком Германии (этот вариант в 1941-1943 гг. почти буква в букву повторит Гитлер), а Советскую Россию - экономическим союзником Германии против Антанты (и этот план будет в августе 1939 г. - июне 1941 г. благодаря второму аналогичному пакту успешно реализован Гитлером).
   Брестский мир позволил Германии перебросить на Западный фронт больше половины своих дивизий, и весной 1918 г. немцы едва не взяли штурмом Париж. Лишь "чудо на реке Марна" (отчаянное сопротивление французов, впервые применивших "мотопехоту", - в столице были реквизированы тысячи частных автотакси, которые доставили прямо к окопам несколько свежих французских дивизий, остановивших, а затем и отбросивших германские войска) спасло тогда Францию.
   Безусловно, финансовые и экономические ресурсы Германии (и еще больше Австро-Венгрии) были к середине 1918 г. на исходе. Вступление в апреле 1917 г. США в войну на стороне Антанты, наоборот, существенно усилило ее потенциал; Антанта получала военные кредиты, оружие и продовольствие, помощь мощного военного и торгового флотов.
   В этой ситуации и "самостийная" Украина, и большевики-интернационалисты виделись из Берлина как противовес США и как прочный финансово-сырьевой тыл Тройственного союза. Следует подчеркнуть, что к лету 1918 г. Западный фронт снова стабилизировался, и еще далеко не было ясно, кто в конце концов победит в этой затянувшейся кровавой мировой бойне?
   У большевиков тоже был свой интерес к сделке с кайзером. По условиям Брест-Литовского мира от 3 марта 1918 г. они обязаны были демобилизовать всю старую царскую армию, а спешно созданная на ее руинах добровольческая Красная гвардия была партизанской, совершенно небоеспособной, особенно при столкновении с регулярной кайзеровской армией.
   Советскую Россию спасли не Красная армия, созданная 23 февраля 1918 г. а соглашения от 27 августа того же года. Они гораздо более объективно отражали реальное соотношение сил.
   С советской стороны в подписании соглашения участвовали три идейных большевика, три выходца из богатых буржуазных еврейских семей - полпред в Германии Адольф Иоффе, сын крупного крымского откупщика, и два финансовых советника полпредства - Яков Ганецкий (Фюрстенберг), сын богатого варшавского адвоката, и Мечислав Козловский, также из семьи адвоката и сам бывший присяжным поверенным задолго до революции 1917 г.
   Характерно, что два последних участника проходили летом - осенью 17-го по делу о "большевиках - агентах германского Генерального штаба" наряду с Лениным, Троцким, Зиновьевым, Коллонтай, Луначарским, Раскольниковым и др. причем Козловский был арестован и заключен в тюрьму М.Ю. Козловский (1876-1927) затем станет членом "малого" Совнаркома РСФСР и ВЦИК СССР, умрет своей смертью. Я.С. Ганецкий (Фюрстенберг) (1879-1937) проделает типичный для функционера КПСС путь: в 1919 г. - и. о. председателя Народного (Государственного) банка РСФСР, в 1920-1922 гг. - полпред и торгпред РСФСР в Латвии, с 1923 г. - член коллегии Наркомата внешней торговли, в 1932-1935 гг. - председатель Гособъединения по музыке, эстраде и цирку, с 1935 г. - директор Музея революции, в 1937 г. арестован как "троцкист" и расстрелян. Был, правда, и третий - самый главный участник этих переговоров - будущий наркомвнешторг Леонид Красин, но он формально этот пакт не подписывал, ибо имел статус всего лишь "эксперта". Подробнее об этом см. далее. Версия о "большевиках - немецких шпионах" так до конца не была ни доказана, ни опровергнута историками в течение почти 80 лет.
   Но весьма симптоматично, что два ключевых "героя" этой эпопеи Козловский и особенно Ганецкий год спустя после шумного расследования вновь оказались в непосредственной близости от здания германского Генерального штаба.
   Следует сказать, что материалы Брест-Литовских переговоров (22 декабря 1917 г. - 3 марта 1918 г.) довольно подробно публиковались в Советской России, в том числе рассматривался и их экономический аспект. При этом надо иметь в виду, что сам Брестский мир от 3 марта 1918 г. (всего 14 статей, пять с половиной страничек текста) в значительной степени был экономическим соглашением с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией (144 страницы приложений - дополнительных протоколов: подробнейшие тарифы, таможенные правила, консульские конвенции, соглашения о вознаграждении за убытки и т.п.).
   Однако никаких конкретных цифр возмещения убытков в этих приложениях не было. Пробел и должен был восполнить еще один сверхсекретный "дополнительный протокол", но на этот раз подписанный в Берлине. В советской печати текст "дополнительных соглашений" от 27 августа 1918 г. не публиковался до 1957 г. (он отсутствовал даже в обстоятельных документальных изданиях 1920-1923 гг. под редакцией А.А. Иоффе и Б.Е. Штейна), хотя в Западной Европе они были известны почти сразу же после их подписания. Одним из первых ключевые статьи 2 и 3 изложил (с сокращениями) в своих публикациях на французском (1921 г.) и английском (1928 г.) языках В. Новицкий.
   Только с началом хрущевской "оттепели" и решением лидеров КПСС начать публикацию документов из архивов МИД СССР (для чего в 1957 г. была создана Комиссия по изданию дипломатических документов во главе с А.А. Громыко) в самом первом томе "Документов внешней политики СССР", вышедшем в конце 1957 г. по архивному подлиннику этот "дополнительный протокол" под длинным и неудобопроизносимым названием "Русско-германское финансовое соглашение, служащее добавлением дополнительного договора к Мирному договору (от 3 марта 1918 г. в Брест-Литовске. - Авт.), заключенному между Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией - с другой" был наконец опубликован в полном виде. От имени правительства РСФСР соглашение подписал полпред Адольф Иоффе, от имперского германского правительства - статс-секретарь МИД контр-адмирал в отставке Пауль фон Ганце и директор департамента МИД тайный советник Иоганн Криге. Через одиннадцать лет тот же документ был перепечатан в сборнике о советско-германских отношениях 1917-1922 гг.
   Следует согласиться с Владимиром Новицким: ключевыми в этом финансовом соглашении являлись вторая и третья статьи:
   "Статья 2. - В целях возмещения германским подданным, в результате мер, принятых русским правительством (имеются в виду меры по национализации иностранного имущества и авуаров. - Авт.), и одновременно учитывая соответствующие русские контрпретензии, заявленные в ходе переговоров, о размерах и стоимости продовольствия, реквизированного в России германскими вооруженными силами после заключения мира (в Брест-Литовске 3 марта 1918 г. - Авт.), Россия соглашается выплатить Германии сумму в шесть миллиардов марок Фактически это была контрибуция за национализированную германскую собственность и авуары, которая вытекала из "Русско-германского дополнительного договора" - приложения к Брестскому миру от 3 марта 1918 г. (см.: Брест-Литовская конференция. - М. 1918. - С. 71-79). Выходит, декреты большевиков в январе-феврале 1918 г. об отказе от долгов "проклятого царизма" носили весьма избирательный характер: выгодно - будем платить, невыгодно - не будем.
   Статья 3. - Выплата шести миллиардов, упомянутых в ст. 2, будет осуществлена следующим образом:
   1. Сумма в полтора миллиарда марок будет выплачена через трансферт 24 564 кг чистого золота и 545 440 руб. в кредитных обязательствах, то есть 363 628 000 руб. в купюрах по 50, 100 и 500 руб. Германии и Франции эти бумажные купюры, обеспеченные золотом, называли "романовками" ("billets de Romanoff"), и остальная сумма в 181 813 000 в купюрах по 250 и 1000 руб. Выпущенные в годы Первой мировой войны купюры-ассигнации достоинством в 250 руб. и 1 тыс. руб. под гарантию Государственной думы России там же называли "думками" ("billets de Duma").
   Трансферт должен быть осуществлен пятью траншами, а именно:
   а) первый транш весом в 43 860 кг чистого золота и 90 900 000 руб. кредитными билетами, то есть 60 000 000 руб. в купюрах 50, 100 и 500 руб. ("романовки". - Авт.) и 30 300 000 руб. в купюрах 250 и 1000 руб. ("думки". - Авт.), должен быть отправлен не позднее 10 сентября 1918 г.;
   б) четыре следующих транша - не позднее 30 сентября, 31 октября, 30 ноября и 31 декабря 1918 г.; каждый из этих траншей будет включать по 50 675 кг чистого золота и по 113 635 000 руб. в кредитных билетах, то есть 75 757 000 руб. в купюрах по 50, 100 и 500 руб. и 37 878 000 руб. в купюрах по 250 и 1000 руб.
   2. Сумма в миллиард марок должна быть выплачена в русских товарах в следующие сроки: 15 ноября и 31 декабря 1918 г. (каждый раз отправляемый груз не может быть по стоимости менее 50 000 000 марок); 31 марта, 30 июня, 30 сентября и 31 декабря 1919 г. (каждый раз на 150 000 000 марок, но 31 марта - не менее чем на 300 000 000 марок).
   3. Сумма в два с половиной миллиарда марок должна быть выплачена до 31 декабря 1918 г. путем трансферта облигаций займа, который начиная с 1 января 1919 г. принес бы их германским держателям 6% и был бы амортизирован за счет 0,5%, включая неоплачиваемый налог по вкладам. Этот заем будет распространен русским правительством в Германии, и принципы этого займа будут рассматриваться как уже включенные в настоящее соглашение. В гарантии этого займа будут даны специальные государственные привилегии, в особенности проистекающие из экономических преимуществ, предоставляемых в России германским подданным. Эти детализированные гарантии станут предметом обсуждения и заключения специальной конвенции, с таким расчетом, чтобы ежегодный доход держателей облигаций этого русского займа мог бы превосходить 20% годовых.
   4. Оставшаяся сумма в один миллиард марок, при согласии Германии и в случае, если эта сумма не станет частью долей Украины и Финляндии в рамках их договоренностей с Россией о разделе национального достояния бывшей Российской империи, явится объектом заключения специального соглашения в будущем".
   Прежде чем проследить, как на основе этого уникального для германо-русских отношений соглашения из России на Запад в сентябре 1918 г. ушли почти 100 т чистого золота и миллионы "романовок" и "думок", попробуем оценить этот "дополнительный протокол" с высоты сегодняшнего дня для понимания того, что мы вообще знали о последних месяцах Первой мировой войны.
   Во-первых, из соглашения следовало, что кайзеровские власти в августе 18-го вовсе не собирались капитулировать перед Антантой, а, как минимум, воевать до полной своей победы, назначенной ими самое позднее к 1 января 1920 г.
   Во-вторых, они явно хотели наверстать то, что Бисмарк так опрометчиво упустил в 1880 г. - сделать Россию как минимум своим финансовым союзником, о чем свидетельствуют все эти планы начать с 1 января 1919 г. распространение "русского займа" в Германии под гигантский процент (20%; напомним, что максимальный французский составлял 14%).
   В-третьих, во имя этого блока Германия готова была пожертвовать одним миллиардом марок из шести, дабы привлечь к германо-русскому военно-политическому союзу Украину и Финляндию - "осколки" Российской империи.
   И, наконец, в-четвертых, в геополитическом плане соглашение 27 августа 1918 г. по своей сути сохраняет основные идеи (но не цифры) и в последующих германо-советских соглашениях.
   А пока же большевикам пришлось срочно выполнять график отправки золота, "романовок" и "думок" на 1918 г. ведь первый "золотой эшелон" должен был отбыть в Берлин из России через две недели - 10 сентября 1918 г.
*** 
   Большевикам, безусловно, предстояло выполнить в очень краткие сроки - с сентября по декабрь 1918 г. - гигантскую работу: собрать, погрузить и отправить в Германию четыре эшелона чистого золота и четыре эшелона "романовок" и "думок".
   Где взять такую гигантскую сумму? Единственным "золотым карманом" к сентябрю 1918 г. (после захвата КомУчем "казанского клада") у большевиков оставался нижегородский. В отличие от казанского по нижегородскому до сих пор существуют отрывочные и противоречивые сведения. Даже наиболее информированные исследователи В. Новицкий, проф. Л. Юровский, "отец" нэповского золотого червонца, и С. Петров почти ничего не сообщают о "нижегородском кармане", за исключением того, что там осталась половина золотого запаса России Л.Н. Юровский в своем капитальном исследовании "Денежная политика советской власти, 1917-1927 гг." (М. 1996) считал, что на ноябрь 17-го большевики располагали золотым запасом ценой в 1 млрд. 101 млн. зол. руб. Стало быть, в Нижнем Новгороде находилось золота на 552 млн. зол. руб. При всех этих подсчетах почти никто из исследователей не учитывает "бумажное золото" (облигации займов, акции компаний, векселя, "романовки", "думки" и прочие обеспеченные золотом ассигнации 1897-1917 гг.), причем настолько, что все исследователи истории "золота Колчака" странным образом потеряли след 5-го эшелона адмирала, 45 вагонов которого были набиты "бумажным золотом".
   До сегодняшнего дня единственным обстоятельным исследованием по "нижегородскому карману" в 1918-1922 гг. остаются две статьи доцента А.П. Ефимкина, опубликованные в 1987-1988 гг. в журнале "Волга" (Саратов).
   3 сентября в Нижний прибывает правительственная комиссия из трех человек во главе с комиссаром бывшей царской Экспедиции заготовления государственных бумаг А.Е. Минкиным. С помощью местных властей и рядовых служащих нижегородской конторы Народного (Государственного) банка, мобилизованных ЧК на круглосуточную работу по упаковке золота в ящики и погрузке на грузовики, уже через трое суток, в ночь с 6-го на 7 сентября (ровно через месяц после того, как отряд В.О. Каппеля захватил "казанский клад"), длинный конвой тщательно охраняемых грузовиков направился на Московский вокзал, где вдали от главного перрона на дальних запасных путях стоял состав с двумя паровозами в голове. 120 чекистов и милиционеров перетаскали 2400 ящиков с золотом в вагоны, и на рассвете 7 сентября первый "золотой эшелон" тронулся в путь на Москву. На встрече старых большевиков в Горьком в 1957 г. тогда еще живые участники этой акции вспоминали: состав так был загружен, что и два паровоза никак не могли стронуть его с места.
   9 сентября точно таким же путем отправили и второй "золотой эшелон" еще с 2400 ящиками.
   Ветеранам ленинской гвардии никто, конечно, не сказал, куда отправляется это золото. Так до самой своей смерти они и были уверены, что вагоны с золотом следуют в Москву (столица, кстати, и была указана для камуфляжа в накладных) - большевики спасают его от белочехов!
   Оба эшелона в Москве остановили, пересчитали и переложили золотые слитки из деревянных ящиков в стандартные металлические по 50 кг в каждом, добавили "бумажного золота" на 90 900 тыс. зол. руб. в эшелон и точно по графику, 10 сентября, первый эшелон отправили по Брянской (Белорусской) железной дороге через Оршу в Берлин (42 860 кг золота).
   15 сентября "Известия" на последней полосе поместили коротенькое сообщение: "Первая партия золота, подлежащего выплате Германии согласно русско-германскому добавочному соглашению, прибыла в Оршу и принята уполномоченными германского Императорского банка".
   Любопытно, что левые эсеры, постоянно следившие за сделкой "кайзер - Ленин" и уже заславшие в Нижний своих лазутчиков, сделали последнюю попытку сорвать сговор и пустить первый "золотой эшелон" под откос.
   Как признался эсер-боевик Г. Семенов (Васильев) на процессе 22 эсеровских вождей в 1922 г. в Москве, его боевая группа присмотрела даже место под Москвой, где она заложит динамит, и подготовила грузовик, чтобы после крушения состава забрать часть золота себе, но по каким-то причинам операция сорвалась, и эшелон без помех проследовал на Оршу.
   Без помех прибыл в Оршу и второй эшелон с 50 675 кг "ленинского" золота в слитках и на 113 млн. 635 тыс. "романовок" и "думок".
   Но на этих двух эшелонах отток "ленинского" золота (в металле и в "бумаге") в Германию прервался. Третий (срок отправления - 31 октября) "золотой эшелон", уже загруженный и готовый к отправке, не говоря уже о четвертом (30 ноября), и тем более пятый (31 декабря) так и не доехали до Орши.
   11 ноября 1918 г. в Компьенском лесу, недалеко от Парижа, были подписаны Акт о капитуляции Германии и военное перемирие с Антантой. Через два дня, 13 ноября, ВЦИК РСФСР денонсировал Брест-Литовский мир от 3 марта и "дополнительные соглашения" от 27 августа 1918 г.
   Однако 93 535 кг чистого золота и на 203 млн. 635 тыс. "бумажного" ("романовки" и "думки") навсегда ушли из России, начав свою странную "жизнь", продолжающуюся и поныне. Понятное дело, что после 11 и 13 ноября ни о каких поставках товаров или размещении займа в Германии речь уже не шла. Но и отправленным "ленинским" золотом побежденной Германии воспользоваться не пришлось. В первом издании книги я писал, что "до сих пор до конца не ясно, каким путем победители забрали эти "золотые эшелоны" у побежденных".
   Но не случайно один из читателей моих публикаций в Женеве, Александр Самородов, писал о нашем патриотическом движении. Как-то в перерыве заседания Ассоциации историков Первой мировой войны, что при Институте всеобщей истории РАН, ко мне подошла скромная невысокая женщина - Светлана Сергеевна Попова, старейший архивист ЦХИДК (Центр хранения историко-документальных коллекций, бывший Особый архив: трофейные документы Особый архив (трофейные документы) с 1945 г. поступали архивы "третьих стран", захваченные нацистами в оккупированных странах и вывезенные затем в Германию. По решению Союзной контрольной комиссии эти "трофейные документы" были поделены между союзниками-победителями и СССР, в частности, достались архив французской контрразведки межвоенного периода, ордена и медали Наполеона I Бонапарта и многое другое. Именно в архиве контрразведки и оказалось франко-бельгийско-германское соглашение от 1 декабря 1918 г. о "ленинском" золоте). С.С. Попова давно следила за моими публикациями и мягко указала на мою оплошность: дополнительный финансовый протокол от 27 августа 1918 г. изложен не только В. Новицким в 20-х гг. но и опубликован полностью в "Документах внешней политики СССР" еще в 1957 г.
   И как бы мимоходом заметила: "А ведь я, просматривая фонд французских трофейных документов, обнаружила в нем протокол о передаче немцами 1 декабря 1918 г. "ленинского" золота во Францию". Я едва не подпрыгнул - как обнаружила? Да французы 80 лет пишут, что никакого брест-литовского золота у них отродясь не было и никакого соглашения с немцами они не заключали!
   Вскоре мы встретились вновь, и результатом нашей работы стала совместная публикация документов из ЦХИДК "А "ленинское" золото все-таки во Франции!" в "Литературке" (28 января 1998 г.).
   Наконец-то достоянием общественности стал текст итогового Протокола финансовой подкомиссии по перемирию и будущим репарациям, подписанный двумя французскими, двумя бельгийскими и тремя германскими представителями в гор. Спа (Бельгия) 1 декабря 1918 г. (ЦХИДК, ф. 198, оп. 17, д. 1122, л. 86. Типогр. экз. по-франц.).
   Согласно его содержанию, капитулировавшая Германия якобы добровольно передавала Франции 93 т 542 кг "ленинского" золота ценой в 120 млн. зол. "царских" рублей, или 322 млн. золотых франков, которое в период с 5 по 11 декабря в одиннадцати четырехосных пульмановских вагонах под охраной французских войск через Саарбрюкен "будет перевезено в Париж и помещено в хранилище Французского банка, который и будет обеспечивать его сохранность". Более того, протокол обязывал побежденную Германию сдать Антанте и все другое золото - русское, румынское и т.д. "которое могло быть захвачено или передано Германии согласно Брест-Литовскому и Бухарестскому договорам, дополнительным протоколам или по каким-либо другим основаниям". Причем этой безоговорочной конфискации в пользу Франции подлежало не только государственное, но и частное золото не только подданных бывшей Российской империи и Румынского королевства, но даже граждан Антанты, если только это частное золото оказалось на территории Германии.
   Словом, еще не установив размеры репараций с Германии (что случится полгода спустя на Версальской мирной конференции 1919 г.), французы авансом подчистую подметали золотые немецкие кладовые, спеша вывезти все драгметаллы как "военные трофеи".
   Столь откровенный грабеж побежденной Германии (помните слова "тигра Франции" Жоржа Клемансо: за все заплатят боши!) вызвал резкое противодействие моралиста и доктринера Вудро Вильсона, президента США. И тот настоял, чтобы по крайней мере судьба "ленинского" золота была отражена в итоговом Версальском мирном договоре, где в ст. 259, ч. 7 четко зафиксировано: данное золото "конфисковано" на временной основе.
   Попытки французских властей, пользуясь тем, что ст. 259 не указывает, в каком банке конкретно находится "ленинское" золото, скрыть факт хранения золота в "Банк де Франс" (а обнаруженный С.С. Поповой финансовый протокол от 1 декабря 1918 г. опубликован лишь 80 лет спустя, да и то только в России) тем не менее не удались. Французская и английская пресса еще в 20-х годах установила, что 9 апреля 1924 г. половина "ленинского" золота (47 т 265 кг) тайно была перевезена через Ла-Манш во все тот же "Банк оф Ингланд", где уже лежало с 1914-1917 гг. "царское казенное" золото.
   Современные попытки французских властей убедить общественность, что золото это не "ленинское" (русское), а "кайзеровское" (немецкое), разбились об аргументацию парижской прессы со ссылкой на ту же ст. 259, но ч. 6: Версальский мир, как и постановление ВЦИК от 13 ноября 1918 г. аннулировал Брест-Литовский мир от 3 марта и дополнения к нему от 27 августа как обязательные для России и Германии международные соглашения. А если так, то Германия с 28 июня 1919 г. дня подписания в Версале Генерального мирного договора, завершавшего Первую мировую войну, обязана была вернуть в Советскую Россию два полученных ею в Берлине "трансферта". Почему не вернула - понятно. Золото-то лежало не в Берлине, а в Париже, "что ясно означает, - пишет французская журналистка Элен Атун, - что речь больше идет не о германском, а, безусловно, о русском золоте".
   К перипетиям "ленинского", а также "царского золота" в связи с продолжающимися во Франции газетными публикациями - какую сумму по "русским займам" должна сегодня выплатить Россия - мы еще вернемся. Пока же обратим внимание читателя на странный феномен. Как и японская пресса о "золоте Колчака", так и французская с английской и немецкой как воды в рот набрали в почти 80-летней истории с "бумажным золотом". Куда же делись все эти "романовки" и "думки", в 1916-1922 гг. оказавшиеся в Западной Европе, Японии и США?
   Ведь и в страшном сне немцам, французам и японцам не могло присниться такое действо в Советской России, когда 14 октября 1919 г. "вождь мирового пролетариата" подписывает постановление Комиссии "малого" Совнаркома по использованию денежных бумажных ресурсов страны. В комиссию входят все тот же Я.С. Ганецкий, по совместительству и. о. комиссара-управляющего Госбанком РСФСР, Н.К. Беляков, член коллегии Наркомпути, и И.С. Тер-Габриэлян, член коллегии Главнефти. Задача: "...в срочном порядке уничтожить все аннулированные Совнаркомом процентные бумаги прежних правительств".
   И с ноября 1919 г. в Нижнем Новгороде запылали печи - жгли кредитные билеты, облигации займов, акции, купоны царского казначейства, "романовки" и "думки". "Мешками с этими бумагами, - меланхолично пишет Андрей Ефимкин со ссылкой на госархив Горьковской области, - всю зиму отапливались две городские бани и здание губфинотдела. Прилегающая к нему часть Большой Покровки покрылась черными хлопьями бумажного пепла. Так в трубу котельной вылетел внутренний (только ли? - Авт.) долг царского и Временного правительств".
   Чтобы мешками с "бумажным золотом" пять месяцев топить две городские бани и здание губфинотдела, надо было здорово потрудиться! В один банковский мешок вмещалось 2 млн. ценных бумаг. Судя по всему, сожгли раз в 100 больше, чем отправили кайзеру в сентябре 1918 г. А могли бы и выбросить через Финляндию и Прибалтику на европейские биржи ценных бумаг, ведь царские "романовки" и "думки" были тогда еще в большой цене.
   Не додумались, носились тогда с коммунистическим проектом декрета Михаила Ларина (Лурье), отца будущей жены Николая Бухарина Анны, об отмене денег в Советской России вообще. Ведь 19-й - самый "коммунистический" год эпохи "военного коммунизма": декретировались запрет торговли, введение коммун, "социализация земли", 8-часовой день для работников сельского хозяйства, запрет держать на подворье домашних животных (даже кошек и собак) и т.п.
   Тон задавал сам вождь: "Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира". Ему вторили теоретики рангом пониже. Председатель Коминтерна Г.Е. Зиновьев патетически восклицал в 1920 г.: "Мы идем навстречу тому, чтобы уничтожить всякие деньги".
   Нет! На такое ни немцы, ни французы, ни японцы пойти не могли. Так куда же делись два "ленинских" и один "колчаковский" эшелоны с ценными бумагами общей стоимостью в 303 млн. 635 тыс. зол. руб.?
2. ПРИБАЛТИЙСКОЕ "ОКНО" БОЛЬШЕВИКОВ 
   История с утечкой золотого запаса России на Запад будет неполной, если не установить, сколько золота в 1918-1920 гг. из Советской России ушло через прибалтийское "окно".
   Это тем более интересно, что проблема "долгов" России независимым Балтийским республикам в 1991-1992 гг. и позднее родилась как бы заново, причем в наше время - в экстремальном националистическом варианте - как требование компенсации за "оккупацию" Эстляндии, Курляндии и Лифляндии чуть ли не со времен Петра I.
   История отношений Советской России с лимитрофами, к которым в межвоенный период в НКИД СССР относили Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву и Польшу (все - "осколки" бывшей Российской империи) и долго, целых 20 лет, третировали как страны "ближнего" зарубежья (вот откуда пришло сегодня знаменитое козыревское деление на "ближнее" и "дальнее" зарубежье!), все еще объективно так и не написана. Между тем в самые тяжелые для большевиков годы военной, финансовой и экономической блокады, иностранной интервенции и Гражданской войны Финляндия и Прибалтика (особенно Эстония и ее порт Ревель/Таллин) сыграли исключительную роль "отдушины", через которую Москва могла покупать на Западе товары - от продовольствия до оружия, а с марта 1919 г. еще и помогать валютой братским секциям Коминтерна.
   Сразу после подписания Брест-Литовского мира 3 марта 1918 г. в балтийских столицах Ревеле, Риге и Вильно (Вильнюсе), все еще оккупированных германскими войсками, объявляются большевистские торговые эмиссары: наркомфин, затем полпред в Эстонии И.Э. Гуковский, наркомвнешторг Л.Б. Красин, все те же неутомимые Ганецкий с Козловским. И не с пустыми руками - сумками везут золото и бриллианты и пока ищут (и находят) контрабандные пути проникновения на Запад, прежде всего в Швецию. Помогают старые довоенные и военные связи в Дании, Норвегии, Германии, Польше.
   В качестве политического прикрытия используются большевистские декреты об отказе от "проклятого прошлого": от 29 ноября 1917 г. о возврате художественно-исторических реликвий украинскому народу, от 25 января 1918 г. - польскому и т.д. На практике речь шла о возврате эвакуированных в связи с угрозой германского вторжения в 1914-1916 гг. из "русской" Польши, Белоруссии, Литвы, Латвии в глубь России (преимущественно, как и золото, в Поволжье) художественных ценностей. Например, пяти тысяч колоколов, снятых с польских костелов и отправленных в Саратов, или "драгметаллов" (скажем, 500 ящиков из частных банков Риги, привезенных в Нижний Новгород).
   "Золотой поток" от большевиков особенно возрос с января 1920 г. когда Верховный совет Антанты, опираясь на Версальский мирный договор, официально отменил финансово-экономическую блокаду Советской России. И вскоре, 16 и 20 марта 1920 г. большевистский Совнарком принимает постановление - максимально использовать балтийское "окно" для импорта промышленных изделий (знаменитая сделка со Швецией 15 мая 1920 г. о ввозе одной тысячи паровозов и запчастей к ним, на что из "нижегородского кармана" было выделено 300 млн. "золотом в виде слитков и золотой монеты") и продовольствия, главным образом через Ревельский морской порт.
   И "желтый дьявол" снова потек на Запад. Только в марте-апреле 1920 г. из Нижнего Новгорода в Ревель и в Вильно было отправлено восемь "золотых посылок" из 2200 ящиков с золотой монетой и 665 слитками чистого золота.
   При этом большевики даже не стали предлагать шведам часть тех знаменитых паровозов оплатить из золота на сумму в 4 млн. 850 зол. руб. (или 2,5 млн. долл. США, или 13 млн. зол. франц. фр.), что в день штурма большевиками Зимнего дворца прибыло в Стокгольм из Петрограда на основе секретной (Швеция считалась нейтральной в Первой мировой войне) конвенции Временного правительства о поставках оружия (снарядов, патронов, броневиков и т.д.), но так никогда больше и не вернулось в Россию и по сию пору лежит в подвалах шведского Риксбанка.
   Безусловно, в 1920 г. балтийское "окно" стало главным для ввоза в Советскую Россию продовольственных и промышленных товаров. К концу того года через эстонскую, литовскую и финскую границы удалось провезти товаров на 105 млн. зол. руб.
   "Окно" обходилось большевикам дорого: во всех дипломатических договорах с лимитрофами о "замирении" (Эстонией, Литвой, Латвией, Финляндией и Польшей Мирные договоры 1920 г. с Эстонией (2 февраля), Литвой (12 июля), Латвией (11 августа), Финляндией (14 октября) и Польшей 1921 г. (18 марта). Подробнее см.: Сироткин В.Г. Рижский мир // Международная жизнь. - 1988. - Љ 8) в 1920-1921 гг. фигурировали обязательства РСФСР поделиться частью золотого запаса бывшей Российской империи. В итоге из "нижегородского кармана" уплыло в Ревель 15 млн. зол. руб. в Вильнюс - 3 млн. в Варшаву - целых 30 млн. (правда, половину внесла Украина); всего же лимитрофам большевикам пришлось уплатить 48 млн. золотом.
   И тем не менее остатки золотого запаса (включая и возвращенное в Казань "золото Колчака") гнали и гнали эшелонами в Ревель и Вильно, только из одного "нижегородского кармана", и только в 1920 г. его "добыли" 148 т, а всего - на 274 млн. зол. руб.
   В Нижний едут и едут комиссия за комиссией, и комиссары вскрывают подряд все "места" (ящики, сумки, баулы, коробки и т.п.) "на предмет извлечения из них золота в монете, слитках и изделиях" (из инструкции "поисковикам" Наркомфина и Гохрана РСФСР, январь 1921 г.). Похоже, к началу 1921 г. "нижегородский Клондайк" оскудел.
   10 февраля 1921 г. из Нижнего в Москву отправляется очередной "золотой эшелон". Но везут уже не чистое золото в слитках или "рыжиках", а семь мешков с Георгиевскими крестами (золотыми, бронзовыми и солдатскими медными), шкатулку с конфискованными у некоей мадам М. Бубновой фамильными драгоценностями, 192 ящика залоговых ценностей петроградского ломбарда. Не брезгуют и иностранной золотой и серебряной разменной монетой (200 ящиков персидских кранов).
   4 июля 1921 г. забирают серебро (153 ящика) и более 1000 пудов чистой электролитической меди (уже тогда Эстония нуждалась в этом цветном металле). 5 марта 1922 г. грузят в вагоны остатки серебра (375 ящиков 10- и 20-копеечных серебряных монет) и еще 363 ящика разной "мелочовки": столовое серебро на 200 кувертов с бывшей царской яхты на Волге, золотой кубок с крейсера "Рюрик", чарки и подносы из серебра, конфискованные в "домике Петра" в Петергофе, и т.п. 8 июля и 9 августа 1922 г. "нижегородский карман" очищают окончательно - вывозят ордена, медали, церковную утварь, не щадят и нижегородский художественный музей.
   И тем не менее 17 сентября В.И. Ленин пишет записку замнаркому финансов М.К. Владимирову историю ВКП(б) Мирон Владимиров ("товарищ Лёва") вошел как первый большевик, прах которого в 1925 г. был захоронен в Кремлевской стене. Вторым стал Л.Б. Красин (1926 г.) (Аргументы и факты. - 1997. - Љ 3): "Будьте любезны сообщить: 1) сколько у нас осталось золота?. 2) сколько других ценностей?." Ничего не осталось, дорогой Владимир Ильич, по крайней мере в Нижнем Новгороде - 9 августа 1922 г. вывезли последние ценности.
   Почистили и все остальные "золотые кладовые" - в Казани и в Перми. И это несмотря на то, что в этих трех "кладовых" на май 1920 г. находилось помимо отбитых в Иркутске остатков "клада Колчака" еще 2 т 739 кг золота (успели вывезти из Омска до мятежа белочехов), на 408 млн. "рыжиков", припрятанных рабочими Нижнеудинска, и 32 т 800 кг золота в Иркутске, которое пришло ранее с сибирских приисков и не было обнаружено ни чехами, ни союзниками, ни Политцентром.
   Куда же все это несметное богатство ушло? За границу через Ревель, главным образом в Швецию и Англию (с ней 16 марта 1921 г. заключили торговое соглашение, предусматривавшее свободную продажу русского золота на британской бирже "драгметаллов"). До этого соглашения большевики продавали золото в Лондоне по цене на 15-20% ниже мировой (кстати, аналогичным образом поступали в 1919 г. представители Колчака во Владивостоке), а после заключения англо-советского торгового договора 16 марта - лишь на 6%.
   По подсчетам В. Новицкого, только через эстонскую границу большевики вывезли золота на продажу на гигантскую сумму в 451 млн. зол. руб. (1 млрд. 202 млн. 660 тыс. зол. фр.), да через другие границы (в Иран и Турцию) еще на 74 млн. (192 млн. зол. фр.).
   По мнению этого информированного царского финансиста, к концу 1921 г. большевики уже утратили 2/3 имевшегося у них золотого запаса при резком снижении добычи золота (в 1921 г. было добыто всего 2,5 т) и к моменту введения нэпа остались с пустой казной.
   Иными словами, большевики, еще не победив в мировом масштабе, уже "озолотили" кладовые банков нескольких самых больших городов мира - Лондона, Стокгольма, Нью-Йорка, Парижа. И в этом деле насыщения послевоенного рынка золотом на Западе им активно помогли их непримиримые политические противники - белые монархисты и розовые учредиловцы.
3. "ЗОЛОТО КОМИНТЕРНА" 
   Среди этих 451 млн. зол. руб. вывезенных в виде золота, бриллиантов, церковной утвари и т.д. через прибалтийское "окно" в 1919-1922 гг. существенную часть составляло "золото Коминтерна".
   В период суда над КПСС в Москве появилась целая серия разоблачительных публикаций о "золоте Коминтерна" как составной части "золота партии". Такого рода публикации могут стать сенсацией лишь для тех, кто начисто забыл подлинную историю создания СССР. И поэтому необходимо хотя бы вкратце осветить "коминтерновскую концепцию" строительства СССР и его внешней политики в 1919-1929 гг. в реализации которой огромную роль играло "золото Коминтерна".
*** 
   В первой Конституции СССР 1924 г. провозглашалось, что "Отечество мирового пролетариата" - это лишь первый шаг по созданию Пролетарских Соединенных Штатов Мира, ибо образование СССР "послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику" (из преамбулы-декларации к Конституции 1924 г.). Ни в одном календаре с 1918 по 1936 г. (год принятия "сталинской конституции") не было даже праздника Великой Октябрьской социалистической революции, вместо нее значилось: "7-8 ноября - дни начала Всемирной пролетарской революции".
   Кажущийся сегодня абстрактным спор большевиков между собой в 20-х годах о возможности "победы социализма в одной отдельно взятой стране" (в котором победили Сталин и его партийная "пехота") на деле означал гигантскую коллизию доктрины и реальной жизни.
   Ленин в 1917-1920 гг. много раз говорил, что октябрьский переворот - это не национальная революция, а начало процесса мировой пролетарской революции. Выступая на I Учредительном конгрессе Коминтерна в марте 1919 г. он утверждал: "...мы скоро увидим рождение Международной Советской Республики".
   Как бы Сталин потом в интересах борьбы за власть в партии и государстве ни подгонял в "Кратком курсе ВКП(б)" марксистскую доктрину под свой национал-большевизм, на IV Всемирном конгрессе Коминтерна (ноябрь 1922 г.) он голосовал за следующую резолюцию: "IV Всемирный конгресс напоминает пролетариям всех стран, что пролетарская революция никогда не сумеет восторжествовать в пределах одной только страны, что она может восторжествовать только в международном масштабе, вылившись в мировую революцию".
   В теоретическом плане это был грандиозный утопический проект передела всего мира, замены принципа "нация" (Лига Наций, июнь 1919 г.) на принцип "класс" (Коминтерн, март 1919 г.). И не случайно в газетах Запада тех времен была модной карикатура: на земной шар накинуты две петли: за одну тянет президент США Вудро Вильсон ("отец" Лиги Наций), за другую - Владимир Ленин ("отец" Коминтерна).
   У Ленина архимедовым рычагом был класс пролетариев и Коминтерн, у Вильсона - нация и Лига Наций. Любопытное совпадение: и Коминтерн, и Лига Наций были созданы в один год, 1919-й, и оба утописта - Ленин и Вильсон - по фатальному стечению обстоятельств тоже умерли в один год (1924-й).
   Вильсон предложил классический вариант американской и французской революций XVIII в.: чтобы ослабить негативные классовые последствия мировой войны, надо снова сплотить буржуазию и рабочих в одну нацию. А для этого создать в Европе и Азии по возможности моно-, в крайнем случае бинациональные (как Чехословакия) небольшие государства по типу Латинской Америки при арбитражной роли Лиги Наций, где бы всем заправляли державы-победительницы (США, Франция, Англия).
   Нетрудно заметить, что аналогичная схема (только не три, а пять "великих держав" - постоянных членов Совета Безопасности с правом вето) легла и в основу структуры ООН. Однако Лига Наций оказалась гораздо слабее ООН. Во-первых, она не имела Совета Безопасности как эффективного инструмента принятия решений и очень скоро превратилась в простую говорильню, с которой никто не считался, даже ее учредители. Во-вторых, с самого начала из нее выпали США, ибо американский сенат не ратифицировал Версальский договор и устав Лиги Наций как его составную часть. Это был смертельный удар по престижу Вильсона-политика, несмотря на то что за Лигу Наций ему была присуждена Нобелевская премия мира. Вопреки сопротивлению руководства собственной партии, Вильсон (здесь он был так же упрям, как и его антипод Ленин) ринулся в 1920 г. как "независимый кандидат" на третий президентский срок (тогда это еще не запрещалось), но надорвался, тяжело заболел и досрочно сошел с дистанции. Выздоровев, Вильсон резко ушел из политики, оставив по себе память в родном Принстонском университете в виде "Вудро Вильсон скул" - политологической аспирантуры при университете, построенной на его личные пожертвования (в 1991 г. мне довелось вести занятия с тамошними аспирантами, а также поработать в личном архиве "отца" Лиги Наций).
   В итоге в Лиге Наций стали соперничать Франция и Англия. Большевики до 1934 г. принципиально Лигу не признавали, называя ее не иначе как "Лига убийц", противопоставляя Коминтерн и его дочерние организации (КИМ, Крестинтерн, Спортинтерн, МОПР, Межрабпом и др.) этому "сборищу империалистов".
   Когда они в 1934 г. все же вошли в Лигу, большого эффекта это не дало, так как в том же году из Лиги демонстративно вышли Германия и Япония, а в 1939 г. СССР вообще исключили из Лиги как агрессора за войну с Финляндией.
   Самый же главный недостаток утопии Вильсона в его эксперименте с нациями коренился в другом: США настояли на развале двух многонациональных империй - Австро-Венгерской и Османской - и санкционировали отделение от третьей, Российской, ее западных окраин: Финляндии, Балтийских республик, Польши (со времен Венского конгресса 1815 г. и до 1917 г. 2/3 польских территорий вместе с Варшавой входили в состав Российской империи). Однако никакой эффективной экономической и политической помощи, как это делали США в Латинской Америке после провозглашения в 1823 г. "доктрины Монро", они, не признав Версальскую систему, не оказали.
   Не удалось до конца провести в жизнь и принцип мононациональных государств (типичный "анти-Вильсон" - конгломерат наций - Королевство сербов, хорватов и словенцев, будущая СФРЮ), а также извлечь "мины" замедленного действия - решить территориальные споры (Венгрии и Румынии - из-за Трансильвании, Польши и Литвы - из-за Вильно, Югославии и Болгарии - из-за Македонии и т.д.). Франция и Англия, ослабленные после Первой мировой войны и занятые внутренними проблемами, в лучшем случае шли лишь на создание антибольшевистских военных союзов типа Малой Антанты.
   В итоге предоставленные сами себе малые восточно- и южноевропейские государства, разорвав традиционные экономические связи в рамках бывших империй, попали в полосу жесточайшего экономического и социального кризиса (ситуация, во многом повторяющаяся сегодня в Прибалтике, на Украине, в Молдове, в государствах Закавказья). Единственным фактором, который мог сохранить их государственность, стал авторитарный национализм, быстро принимавший форму фашизма. Достаточно проследить хронологию установления национал-авторитарных режимов в этих странах: 1919 г. - Венгрия, 1923 г. - Болгария, 1926 г. - Польша и Литва, 1929 г. - Югославия. В 30-х годах наступила очередь Финляндии и остальных Прибалтийских государств.
   Таким образом, задолго до прихода Гитлера к власти в Германии национал-фашизм уже победно шествовал по Восточной и Южной Европе.
   Одиноким островком классической буржуазной демократии здесь оставалась только Чехословакия.
   Экономический кризис 1929-1933 гг. и заложенные в нем социальные угрозы усугубляют политическую ситуацию.
   Общим для всех стран становится усиление роли государства в социальных вопросах. В США президент Франклин Делано Рузвельт начинает "новый курс". Он формирует его как глобальную концепцию "сочетания интересов". "Я имею в виду не всеобъемлющее регламентирование и планирование экономической жизни, - пояснял он в 1932 г. - а необходимость властного вмешательства государства в экономическую жизнь во имя истинной общности интересов не только различных регионов и групп населения нашей великой страны, но и между различными отраслями ее народного хозяйства". Рузвельт особо подчеркивал, что абсолютный приоритет должен быть отдан интересам всего общества. "Отвлечься от этого означало бы шараханье от одной группы к другой, предлагая временные и, как правило, неэффективные меры... Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана".
   В другой форме аналогичный курс проводит правительство Народного фронта во Франции (в социальной сфере - введение оплачиваемых отпусков и организация коллективного отдыха по "соцстраховским путевкам"; в экономической сфере - национализация железных дорог, тяжелой и горнодобывающей промышленности, энергообразующих отраслей - "Электричество Франции", "Газ Франции" и т.д.).
   Но "новый курс" начинает с 1933 г. и Гитлер: в Германии усиливается роль госаппарата, создаются "народные предприятия", на частные назначаются "хозяйственные комиссары", ликвидируется массовая безработица - бич Веймарской республики.
   Сталинский "год великого перелома" (29-й) - это тоже "новый курс", который, как и в США, Франции и Германии, усиливает роль государства в экономике, но одновременно устраняет все элементы рынка (нэп).
   Особенностью сталинского "нового курса" в 1929-1933 гг. является его "коминтерновское" идеологическое прикрытие - в сверхиндустриализацию и коллективизацию идут под лозунгами защиты "осажденной крепости" - СССР. Внешне сохраняются все атрибуты мировой революции: до 1943 г. официальным гимном СССР все еще является "Интернационал", первая программа радио носит название "имени Коминтерна", серп и молот по-прежнему осеняют флаг державы, а надписи на гербе СССР даются на европейских языках - немецком, английском, французском и т.д. (с 1936 г. их заменят на языки союзных республик, входящих в СССР).
   Именно поэтому печатный орган ЦК ВКП(б) в редакционной статье по случаю нового, 1941 г. продолжал публиковать такие сентенции: "...велика наша Родина, товарищи: самому земному шару нужно вращаться девять часов, чтобы вся огромная страна вступила в новый год своих побед. Будет время, когда ему понадобится для этого не девять часов, а круглые сутки, потому что каждый новый год - это ступень к коммунизму, к братству народов земного шара.
   И кто знает, где придется нам встречать новый год через пять, через десять лет: по какому поясу, на каком новом советском меридиане? С какой новой советской страной, с каким новым советским народом будем мы встречать новый год?."
   А комсомольский поэт Павел Коган, погибший в первые годы Великой Отечественной войны, поэтически озвучил эту партийную установку передовицы в "Правде":
   Но мы еще дойдем до Ганга, Но еще умрем в боях, Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя.
   "Мировой" СССР все еще цепко держит души советских людей, уверенных, что Запад загнивает, а в случае войны "малой кровью на чужой территории" Красную армию поддержит восстание мирового пролетариата.
*** 
   Для анализа проблемы "золото Коминтерна" исключительное значение имеет сборник документов "Коминтерн и идея мировой революции" под редакцией Я.С. Драбкина, вышедший в конце 1998 г. в издательстве "Наука", правда, мизерным тиражом всего в семьсот экземпляров. За минувшие без малого 80 лет, с 1929 г. это первое фундаментальное издание на русском языке о "коминтерновской линии" во внешней политике СССР 20-30-х годов.
   Начиная с 5 января 1919 г. еще до создания Коминтерна, когда вождь Советской республики в Венгрии Бела Кун требовал у В.И. Ленина срочно выслать в Будапешт денег на мировую революцию, поток банкнот и драгоценностей на разжигание "мирового пожара" в 20-х годах не иссякал.
   Так, только в апреле-августе 1919 г. по статье "секретные суммы" ИККИ отправил в Англию, Францию, Германию, Италию, США и другие страны "братскую помощь" на 3 млн. 223 тыс. зол. руб. бриллиантами и деньгами на 200 тыс. Переправляли бриллианты нелегально - зашивали в специальные подошвы башмаков, для чего через Елену Стасову ИККИ добывал специальную кожу ("кожа нам нужна для подметок, в которые мы будем заделывать ценности, главным образом бриллианты").
   Чаще всего в таких "башмаках Коминтерна" в качестве курьеров за границу отправляли женщин-большевичек, имевших опыт политической эмиграции (например, Галину Крулину, которая за один раз нелегально перевезла в Германию бриллиантов на сумму до 15 млн. зол. руб.!).
   Внутри СССР доктрина мировой революции, несмотря на все гигантские идеологические усилия (революционные празднества, Пролеткульт, демонстративный разрыв с прошлым: "Термин "русская история" есть термин контрреволюционный", - писал М.Н. Покровский), не привилась.
   Совсем иное дело - внешняя политика и "деньги Коминтерна". Здесь с самого начала "временной, частичной стабилизации капитализма" (с 1921 г.) возник дуализм в политике, отразившийся в работе трех "контор" - НКИД, Коминтерна и ОГПУ.
   Со времен XX съезда КПСС в нашей историко-дипломатической литературе сложился устойчивый стереотип: с октября 1917 года СССР только и делал, что боролся за мирное сосуществование с "капиталистическим окружением". При этом изучалась исключительно деятельность НКИД (МИД), а Коминтерн и ОГПУ оставались в тени.
   "Прорыв империалистического фронта" (Генуэзская конференция 1922 г.), "Полоса дипломатического признания СССР" (с 1924 г.), "Борьба СССР за коллективную безопасность в Европе" (30-е годы) - на эти темы написаны тысячи книг и защищены сотни диссертаций. Причем первой "моделью" мирного сосуществования изображался нэп.
   А теперь при помощи краткой таблицы посмотрим, как обстояло дело фактически:
   18 марта 1921 г. - Рижский мир с Польшей, Скандал с Л.Б. Каменевым в Англии (выслан за попытку передать бриллианты из Гохрана лейбористским депутатам), Декретом Совнаркома ЧК преобразуется в ГПУ (с 1924 г. - ОГПУ)
   16 марта 1921 г. - Московский договор о дружбе и братстве с Турцией, По секретному приложению к этому договору туркам выделено 10 млн. зол. руб. (из денег нэпа) на закупки оружия, Подавление Кронштадтского восстания и антоновского мятежа на Тамбовщине
   1921 г. - НКИД инициирует декрет Совнаркома о свободе выезда за границу (400 зол. руб. госпошлина), Создается секретная лаборатория Коминтерна по изготовлению фальшивых загранпаспортов, документов и т.д. (просуществовала до августа 1991 г.), ОГПУ "дополняет" "Положение о въезде и выезде" (1925 г.) секретным приложением о нежелательных лицах (фактический запрет на выезд)
   1922 г. - Дипломатическое признание Советской России Италией Муссолини и Веймарской республикой в Германии, Встреча "трех интернационалов" в Берлине. Ленин срывает компромисс коммунистов и социал-демократов, Процесс над эсерами в Москве. II Интернационал присылает защитников. Их избивают и выгоняют. ОГПУ без суда высылает около 200 чел. беспартийных интеллигентов , , (Н. Бердяев, П. Сорокин, М. Осоргин и др.) и "левых" меньшевиков (Ф. Дан,Н. Николаевский и др.) за границу
   1923 г. - НКВД начинает переговоры о крупном торгово-экономическом договоре с Германией
   (подписан 12 октября 1925 г. в Москве), Коминтерн посылает в Германию "красные бригады". Задача - к 9 ноября (пятая годовщина Ноябрьской революции) поднять мировую революцию. Аналогичная акция в Болгарии. В обеих странах - полный провал , Бывший агент ОГПУ и Коминтерна Н. Мирский публикует разоблачения "За кулисами ЧК. Из архивов советской миссии Красного Креста в Болгарии" (София, 1923)
   1924 г. - Дипломатическое (де-юре) признание СССР Англией (февраль) и Францией (октябрь), 1 декабря "красные бригады" атакуют здания правительства, центры связи и казармы в Таллине, затем намерены "пригласить" стоящие у границы части РККА и установить советскую власть в Эстонии. Полный провал авантюры в течение нескольких часов (эстонские рабочие не поддержали путчистов) , Создаются первые ОСО - "Особые совещания" ("тройки"). Судят за шпионаж, контрабанду, валютные операции. Пока - с обязательным участием прокурора
   24 апреля 1926 г. - Германо-советский договор о ненападении и нейтралитете (подписан в Берлине)
   Май-июль 1926 г. - Попытка использовать забастовку шахтеров для начала мировой революции в Англии. Деньги Коминтерна и "письмо" Г.Е. Зиновьева, председателя ИККИ , Расширение сети политизоляторов для политических противников ("перевоспитание" эсеров, меньшевиков и т.д.)
   1927 г. - Разрыв дипотношений с Англией (май). Восстановлены лишь в 1929 г. (июль), Декабрь 1927 г. - Попытка поднять мировую революцию в Китае (Шанхайское восстание). Разрыв Коминтерна с Гоминьданом. Столкновения на КВЖД, бои на советско-китайской границе. Разрыв дипотношений (июль 1929 г.), Продовольственная паника в СССР (население готовится к войне). Нэпманы переводят золотые рубли за границу. ОГПУ ловит "валютчиков", "спекулянтов", "паникеров". Массовые высылки в ГУЛАГ поборников мировой революции - троцкистов.
*** 
   Сравнивая эту таблицу с впервые публикуемыми под редакцией Я.С. Драбкина документами Коминтерна, еще раз убеждаешься в надуманности перестроенной легенды о "двух" (военного коммунизма и нэпа) и даже "трех" (Юрий Буртин) Лениных. Ленин всегда был и умер одним Лениным - доктринером мировой пролетарской революции. И на эту революцию - мечту всей его жизни - никаких денег из "проклятого царского прошлого" ему было не жалко.
   Именно Ленин в июле 1920 г. в период заседания II Всемирного конгресса Коминтерна, убедил колеблющихся членов ЦК РКП(б) продолжить наступление РККА, "бойцов Коммунистического интернационала, героев общей борьбы всего человечества" (из обращения IV "нэповского" конгресса Коминтерна в ноябре 1922 г. "К Красной армии и флоту РСФСР") на Варшаву и далее на Берлин. И именно он прямо с конгресса 23 июля 1920 г. направил члену Реввоенсовета Юго-Западного фронта И.В. Сталину такую телеграмму:
   "Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии (?! - Авт.). Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно".
   Ведь не случайно на сцене Большого театра во время II конгресса Коминтерна висела огромная электрифицированная "Карта Мировой Революции", и Ленин с председателем Исполкома Коминтерна Зиновьевым поочередно включали ее перед заседаниями: лампочки вспыхивали в Берлине, Риме, Вене и т.д.
   А что такое ленинская "советизация" Европы, разъяснил "любимец партии", автор "Программы мировой революции" Н.И. Бухарин на II, IV и VI конгрессах Коминтерна в 1920-1928 гг. "Мы живем на переломе, на грани между пролетарской обороной и пролетарским нападением на капиталистические твердыни, - писал он в журнале "Коммунистический Интернационал" в 1920 г. - Революция может победить только как революция мировая. Поэтому всякая возможность ускорить крах капитализма в других странах есть революционная необходимость".
   Даже в ноябре 1922 г. когда РКП(б) и Коминтерн официально провозгласили нэп (или "мирное сожительство" с капиталистическим окружением), на IV конгрессе Коминтерна в Москве Бухарин требовал включить в одну из резолюций пункт: "Каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, поскольку распространение Красной армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции".
   Да что там "Коля Балаболкин"! Сам Ильич, оказывается, целиком разделял эти химеры о мировой революции (разве что после поражения РККА под Варшавой постоянно напоминал: "Я прошу записывать меньше: это не должно попадать в печать").
   Уже войска Пилсудского, разгромив Красную армию под Варшавой, стоят в Минске, уже идут тяжелые переговоры о военном перемирии и будущем мире, заключенном в Риге 18 марта 1921 г. (Советская Россия отдаст Польше всю Западную Белоруссию и Западную Украину с общим населением более 15 млн. чел. выплатит Польше большую контрибуцию, отдаст перемещенные культурные ценности и т.д.), а Ленин на IX партконференции в Москве заявляет 22 сентября 1920 г. делегатам: "Оборонительный период войны со всемирным империализмом кончился, и мы можем и должны использовать военное положение для начала войны наступательной (чем? РККА разбита, часть ее в плену, часть погибла. - Авт.). Мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца".
   Но умный противник большевиков конституционный монархист Виталий Шульгин примерно в то же время в своих воспоминаниях "1920 год" очень точно замечает: нет, Ленин с Троцким никогда не станут национальными лидерами России: "на этих господах висят несбрасываемые гири, их багаж, их вериги - социализм, они ведь при помощи социализма перевернули старое и схватили власть. Они должны нести этот мешок на спине до конца, и он их раздавит".
   Однако справедливости ради надо сказать, что не все большевики из ленинской гвардии были фанатиками-доктринерами, имелось среди них и немало прагматиков. К последним, как мы увидим ниже, еще с 1918 г. принадлежал Леонид Красин, весьма скептически относившийся к доктрине мировой революции и называвший ее "универсальным запором". Став наркомвнешторга, Красин будет всячески противиться выбрасыванию казенных денег на мировую революцию, не стесняясь на пленумах партии делать такие публичные заявления: "Источником всех бед и неприятностей, которые мы испытываем в настоящее время, является то, что коммунистическая партия на 10 процентов состоит из убежденных идеалистов, готовых умереть за идею, но не способных жить для нее, и на 90 процентов из бессовестных приспособленцев, вступивших в нее, чтобы получить должность. Бесполезно и безнадежно пытаться убеждать 10 процентов фанатиков в необходимости этой новой экономической политики, поэтому я обращаюсь к остальным 90 процентам и честно предупреждаю: если вы не хотите, чтобы массы русского народа поступили с вами так же, как с царской челядью, отбросьте беспочвенные мечтания (о мировой революции. - Авт.) и повернитесь лицом к экономическим законам. Как указывает Маркс, доктрина не является началом и концом всего на свете".
   Сокрушительный удар, который нанесла советско-польская война 1920 г. по доктрине экспорта мировой революции на штыках "армии Коминтерна" на Запад, вынужденное введение нэпа и поиски дипломатического компромисса с Антантой (Генуэзско-Гаагская мирная конференция 1922 г.) обострили борьбу прагматиков с доктринерами, что проявилось уже с 1921 г. во все углублявшемся ведомственном конфликте аппаратов НКИД и Коминтерна и их представителей за границей.
   Так, 14 июня 1921 г. наркоминдел Г.В. Чичерин пишет возмущенное письмо секретарю ЦК РКП(б) В.М. Молотову: советские профбоссы открыто ведут переписку с торгпредом Л.Б. Красиным в Лондоне о передаче через него 200 тыс. зол. руб. бастующим английским углекопам. По мнению Чичерина, осуществляя открыто такие акции, "мы рискуем немедленным разрывом с Англией" и можем получить одностороннюю денонсацию торгового соглашения от 16 марта 1921 г. с таким трудом заключенного тем же Красиным. Чичерин настаивал на "тщательном уничтожении всех до одной копий упомянутой мною официальной бумаги (письма генерального секретаря Профинтерна С.А. Лозовского Красину. - Авт.) по поводу передачи английским шахтерам через Красина двухсот тысяч рублей золотом". Ленин пишет на этой бумаге: "Т. Молотову. Я за. Затребовать от Лозовского бумаги, что гарантирует, что все уничтожил".
   И двух месяцев не прошло, как руководители ИККИ Г.Е. Зиновьев и К.Б. Радек шлют "телегу" в Политбюро на НКИД: его полпреды за границей вмешиваются в дела Коминтерна, ведут сепаратные переговоры за спиной коминтерновских агентов с коммунистическими лидерами в Германии и Чехословакии, Чичерин лично вмешивается в коминтерновские дела Туркестанского бюро (Сафаров, Рудзутак), а Литвинов блокирует посылку денег на мировую революцию через "прибалтийское окно" (Ревель). Конфликт Коминтерна с НКИД настолько обостряется, что Зиновьев и Радек грозят уйти в отставку с постов руководителей ИККИ.
   Мудрый Ильич и здесь соглашается: нехорошо, батеньки, надо жить дружно. В итоге на коминтерновской "телеге" появляется следующая резолюция вождя мирового пролетариата: "По-моему, поручить Зиновьеву и Чичерину устраивать периодические совещания для информации и считать инцидент "закрытым". 17.VIII. Ленин". Но "закрыть" подковерную борьбу НКИД и Коминтерна не удастся ни Ленину, ни Политбюро. И только Сталин, превратив заграничную структуру ИККИ в агентуру своих спецслужб, официально объявит в интервью американскому журналисту Рою Говарду, опубликованном 5 марта 1936 г. в "Правде", что с "коминтерновской" линией во внешней политике СССР отныне покончено раз и навсегда.
   Но пока, в 20-х годах, Политбюро и ЦК РКП(б), а также ИККИ были завалены предложениями типа "Тезисов Политбюро о взаимоотношениях между органами НКИД и Коминтерна", проектами решений Политбюро "О взаимоотношениях между аппаратом Коминтерна и НКИД", письмами все того же Лозовского на тему "О взаимоотношениях Советского Правительства и Коминтерна" и т.д.
   Только в 1921 г. Политбюро с участием Ленина трижды обсуждало вопрос о взаимоотношениях НКИД и Коминтерна, принимая (14 мая 1921 г.) такие решения: "Безусловно запретить всякую нелегальную работу и деятельность как послам и ответственным должностным лицам Советских Представительств за границей, так и курьерам и всяким другим служащим".
   Но все было тщетно: факты асинхронных действий Коминтерна, НКИД и ОГПУ свидетельствуют, что, несмотря на однопартийный характер внешней политики СССР, она оставалась "многоподъездной".
   В июне 1921 г. Чичерин бил тревогу относительно откровенного подкупа боссов английских шахтеров, дабы они продолжили стачку и приблизили Британию к мировой революции. Но в мае 1926 г. Политбюро, Профинтерн и ИККИ не менее вызывающе организовали гигантскую пропагандистскую кампанию в СССР в поддержку "английских углекопов" и послали им в десять раз больше денег, чем в 1921 г. что в конечном итоге весной 1927 г. вызвало разрыв англо-советских дипломатических отношений.
   В том же 1926 г. в ноябре-декабре, на расширенном Пленуме ИККИ (так называемом "малом" конгрессе Коминтерна) состоялась острая дискуссия о стратегии Коминтерна в условиях отлива революционного движения в мире, где вновь стал вопрос о взаимоотношениях Наркоминдела и Коминтерна. Найти консенсус между доктриной мировой революции и национальной внешней политикой участники дискуссии не сумели - увязли в спорах о соотношении мировой революции и социализма в одной стране, и конфликт Коминтерна и НКИД продолжался.
   НКИД заботился о мирном сосуществовании, а Коминтерн продолжал подрывать "тылы империализма" изнутри, по-прежнему посылая братским секциям ИККИ не только деньги, но и террористические группы Это хорошо показано в разделе "Военно-конспиративная деятельность коммунистов" в 1923-1928 гг. в сборнике документов "Коминтерн и идея мировой революции" (док. 110-141).
   Впрочем, Чичерин все же не был столь твердым государственником, как Красин. О "коминтерновской" слабинке наркоминдела свидетельствует его выступление на XIV съезде ВКП(б) в 1925 г. в котором Чичерин договорился до того, что объявил все полпредства СССР за границей "крышей" для агентов Коминтерна. Столь резкое расхождение наркома иностранных дел с официальной программой большевиков, нацеленной на "мирное сожительство" с капиталистическим окружением, побудило даже доктринеров мировой революции не включать речь Чичерина в стенографический отчет съезда, и она увидела свет лишь 66 лет спустя, в 1991 г. в журнале "Кентавр". Впрочем, это только для нас, бывших советских людей, откровения Чичерина на партийном съезде были тайной. На Западе благодаря русской эмигрантской печати они ни для кого секрета не представляли. П.Н. Милюков в 1927 г. в эмиграции обнародовал в своей книге "Россия на переломе" еще более раннюю (1921 г.) директиву наркоминдела советским полпредам за границей: "Для нас лучше остаться на время в тени. Официальное признание наших представителей, развитие торговых отношений, постепенное распространение пропаганды и усиление нашего влияния на пролетарские массы: таковы задачи нашей деятельности".
   Но от своих "наркоминделовцев" начальство не скрывало, что на Западе мало верят в мирные намерения большевиков. В выходившем для служебного пользования "Бюллетене НКИД", в обзоpax иностранной печати в 20-х годах можно было прочитать такие откровения (из "Курьера Польского" от 4 октября 1921 г.): "За границей должны надлежащим образом оценить тот большой труд, с которым Польша старается сохранить и укрепить мирные отношения с большевистской Россией. Мир с государством, не признающим никаких норм цивилизованного мира, ненавидящим политическое устройство всей остальной Европы и желающим видеть ее объятой пожаром и бунтом".
   Понятное дело, что, несмотря на все ухищрения Коминтерна по конспирации экспорта революции (листовками, бриллиантами, террористическими группами и т.д.) и запреты Политбюро ("возку нелегальной литературы дипломатическим курьерам запретить" - Протокол Љ 21, пункт 8 заседания Политбюро 4 мая 1921 г.),
   Запад не верил в дипломатическую лояльность большевиков и их декларации о "мирном сожительстве".
   Так, в Веймарской республике министр внутренних дел писал в германский МИД по поводу советско-германского соглашения от 18 февраля 1921 г. о дипломатической почте: его МВД категорически против этого соглашения, поскольку в советских дипломатических вализах "будет лежать не что иное, как материал для агитации за мировую революцию, так как у России не найдется ничего другого на экспорт".
   Еще более скептически к внешней политике СССР были настроены американцы, не признававшие большевиков до 1933 г. Мотивируя отказ от дипломатического признания, государственный секретарь Чарльз Юз еще 18 декабря 1923 г. сделал в сенате следующее заявление: США не признают СССР до тех пор, пока Коминтерн не прекратит "пропаганды за ниспровержение существующего у нас строя".
   Да и что говорить о доктринерах мировой революции, когда даже царские генералы вроде Алексея Брусилова, во время польской кампании перешедшего на службу в РККА, поддерживали авантюристический план Л.Д. Троцкого о военном походе Красной армии на Индию.
   Брусилов, по свидетельству Троцкого, еще в 1918 г. разработал свой собственный план "создания конного корпуса (30 000-40 000 всадников) с расчетом бросить его на Индию".
   Более того, в марте 1921 г. (уже провозглашен был нэп, а Советская Россия капитулировала 18 марта в Риге перед Польшей Пилсудского! - Авт.) бывший главковерх Временного правительства Брусилов докладывал на закрытом заседании Совнаркома под председательством В.И. Ленина свой план "броска на Индию" (с картами, схемами, выкладками).
   Вряд ли этот ученик и последователь известной русской оккультистки Елены Блаватской, занимавшейся также и теософией, воспитанник Пажеского корпуса генерал от инфантерии А.А. Брусилов (1853-1926) верил в марксистскую доктрину мировой революции. Но в способность Троцкого возродить былую силу и славу русской армии (пусть и в "красном" обличье), в ее скобелевские походы в Среднюю Азию - наверняка уповал.
   Сам Брусилов не успел рассказать в деталях об этом старом проекте русских царей - ударе по Англии с тыла (в 1800 г. поход на Индию пытался осуществить Павел I, в 1808 г. - Александр I). Но это сделал в своих мемуарах "1920 год" В.В. Шульгин: "...они (большевики. - Авт.) восстановили армию. Это первое. Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется "во имя Интернационала", но это вздор. Им только так кажется. На самом деле они восстановили русскую армию. И это наша заслуга. Мы (белогвардейцы. - Авт.) сыграли роль шведов. Ленин мог бы пить
   "здоровье учителей". Эти учителя - мы. Мы били их до тех пор, пока они не выучились драться. И к концу вообще всего революционного процесса Россия, потерявшая в 1917 г. свою старую армию, будет иметь новую, столь же могущественную.
   Далее. Наш главный, наш действительный лозунг - Единая Россия. Когда ушел Деникин, мы его не то чтобы потеряли, но куда-то на время спрятали... А кто поднял его, кто развернул знамя? Как это ни дико, но это так - знамя Единой России фактически подняли большевики. Конечно, они этого не говорят. Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить Интернационал. И будто бы "коммунистическая" армия сражалась за насаждение "советских республик". Но это их армия била поляков (в 1920 г. - Авт.) как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области".
   В отличие от большевиков Шульгин хорошо знал, чем кончаются все революции в мире - приходом нового "царя", ибо "сила событий сильнее самой сильной воли: Ленин предполагает, а объективные условия, созданные Богом, как территория и душевный уклад народа, "располагают". И теперь очевидно стало, что кто сидит в Москве - безразлично, кто это, будет ли это Ульянов или Романов".
   По мнению Шульгина, рано или поздно "социализм смоется, но границы останутся. Будут ли это границы 1914 года или несколько иные - это другой вопрос. Во всяком случае, нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши".
   В одном Шульгин, Милюков, Николай Устрялов и другие мыслящие русские эмигранты ошиблись: сумеют ли наследники большевиков сохранить "границы 1914 года или несколько иные", когда социализм в СССР "смоется". Увы, для России посткоммунистическая номенклатура второго-третьего эшелонов сохранила в 1991 г. "несколько иные" - границы начала XVIII в.
   Зато в другом - кто станет "царем" новой советской империи - Шульгин оказался более чем пророком: "И тогда придет Некто, кто возьмет от них их "декретность", их решимость - принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Но он не возьмет от них их мешка. Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям (выделено мною. - Авт.)".
   Но пока до прихода этого Некто было еще далеко, и все три коммунистические "конторы" - НКИД, Коминтерн, ОГПУ - соревновались в борьбе за перехват "опаздывающей" мировой революции.
   В наши дни Президент России издает указы о срочном создании всероссийской "национальной идеи". Целая бригада бывших консультантов ЦК КПСС на бывшей цековской даче почти год пытается сотворить нечто похожее на уваровскую триаду "самодержавие - православие - народность" (1832 г.).
   Большевикам в 20-х - начале 30-х годов не было нужды заказывать "спецам" какой-либо текст: к VI Всемирному конгрессу Коминтерна в Москве (1928 г.) пером Н.И. Бухарина они его уже сотворили и единогласно приняли - "Программу мировой пролетарской революции".
   И прав был бывший профессор Московского императорского университета П.Н. Милюков, когда в 1927 г. в Париже писал: "Те, кто думает, что эта навязчивая идея большевиков - мировая революция - может измениться или даже что большевики уже "отказались от мировой революции, вместе с коммунизмом и другими основами большевизма", те недостаточно углубились в понимание большевизма и рискуют серьезными ошибками в своих суждениях и разочарованием в последствиях своих отношений с большевиками. Не только к деяниям большевиков, но и к их идеологии надо относиться серьезно. В день, когда эта идеология будет потеряна, большевиков вообще больше не будет. Будет простая шайка бандитов - какими часто и считают большевиков их нерассуждающие враги. Но простая шайка бандитов не владеет секретом гипнотизировать массы. И что в конце концов потеря большевистской идеологии неизбежна и что большевики к этому фатально идут - это совсем другой вопрос!"
   Но пока - и это крайне важно для нашего последующего изложения - они к этому "фатальному концу" еще не пришли. Наоборот, они уверены, что и "царское" золото 1914-1917 гг. и золото Брест-Литовска, и, уж конечно, "золото Коминтерна" они непременно вернут, как только революция разразится наконец "во всемирном масштабе", и все это богатство и так достанется "первому отечеству мирового пролетариата", которое к тому времени (зачем же принимали в 1924 г. первую Конституцию СССР?) охватит весь мир благодаря подрывной деятельности Коминтерна.
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Первым версию о "большевиках - немецких шпионах" выдвинул еще в апреле 1915 г. в швейцарской социал-демократической газете "Фольксштимме" бывший большевик, а затем меньшевик-"оборонец" Григорий Алексинский, историк по образованию. В июле 1917 г. он повторил это обвинение в плехановской газете "Единство" и в собственном издании "Без лишних слов", где прямо назвал Ленина и его попутчиков по "пломбированному" вагону "пассажирами германского военного поезда, мешающими русской армии защищать Россию". Ср.: Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. - М. 1996. - С. 95.
   2 Из самых последних расследований на эту тему отмечу очень интересную (хотя и основанную на системе косвенных доказательств - расписок Ленина о приеме от Генерального штаба немецких денег автор не публикует) статью журналиста Ю.В. Идашкина "Были ли большевики куплены на золото германского Генерального штаба?" (Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 278-296). Главной сенсацией статьи Идашкина следует считать находку части материалов огромного, в 21 том, "дела о большевиках-шпионах" (все историки считали, что после октябрьского переворота "дело" было уничтожено по приказу Ленина), которые оказались приложенными к другому "делу" 1939-1940 гг. - следователя П.А. Александрова, ведшего расследование в 1917 г. (в 1940 г. был расстрелян, в 1993 г. - полностью реабилитирован).
   3 Мирные переговоры в Брест-Литовске / Под ред. А.А. Иоффе с предисл. Л.Д. Троцкого. - Т. 1. - М. 1920. - 270 с.
   4 Брест-Литовская конференция (заседания экономической и правовой комиссий) / Под ред. Б.Е. Штейна. - М. 1923. - 155 с. С учетом новых границ, определенных в Бресте, Украина, Польша, Финляндия, Прибалтика, Закавказье отошли от России. Советская Россия по сравнению с Российской империей потеряла 26% населения, 27% - всех пахотных земель, 26% - железнодорожной сети, 33% - промышленности, 73% - добычи железной руды и 75% - каменного угля (см. также: Майский И.М. Внешняя политика РСФСР, 1917-1922. - М. 1922. - С. 37-40).
   5 Брест-Литовская конференция (полный текст договора с картой и приложением дополнительных протоколов). - М. 1918. - 150 с.
   6 Документы внешней политики СССР. - Т. 1. - М. 1957. - Док. Љ 320.
   7 См.: Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора. Сборник документов. - Т. 1: 1917-1918. - М. 1968. - С. 321.
   8 Novitzky V. Les origines du stock d'or. - Paris, 1921. - P. 11-12. (Текущий архив Экспертного совета.)
   9 Ефимкин А. Золото республики // Журн. Волга (Саратов). - 1987. - Љ 11; 1988. - Љ 4. Вторая часть статьи (1988 г.) перепечатана с сокращениями в "Дипломатическом ежегоднике" (М. 1995. - С. 227-240).
   10 Цит. по: Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 10.
   11 Янсен М.(Нидерланды). Суд без суда. 1922 год (показательный процесс социалистов-революционеров). - М. 1993. См. также: Семенов Г. (Васильев). Военная и боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917-1918 гг. - М. 1922. - С. 32-33. Не все, однако, "эксы" эсеров сорвались: в 1919-1920 гг. в результате налетов на некоторые украинские банки они захватили немало золота, переправили его за границу, там поместили в банки и на получаемые кредиты и проценты создали свой эсеровский эмигрантский фонд, который содержал и эсеровское издательство "Скифы".
   12 Цит. по: Куллудон В. (Франция). "Ленинское" золото во Франции // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 269; Le Point. - 1995. - 7 janv. См. также: Дипломатический словарь. - Т. 1. - М. 1984. - С. 195.
   13 Atoun E. Emprunts russes: on raparle de remboursement // Le Quotidien de Paris. - 1995. - 12 avr.
   14 Ефимкин А.П. Указ. соч. // Волга. - 1988. - Љ 4. - С. 62-63.
   15 Никольский А.С. Власть и земля. - М. 1990. - С. 62-63.
   16 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 44. - С. 226.
   17 Цит. по: Карр Э. История Советской России. - Т. 2: Большевистская революция, 1917-1923. - М. 1989. - С. 208.
   18 Ефимкин А.П. Указ. соч. // Волга. - 1988. - Љ 4. - С. 231.
   19 Novitzky V. Op. cit. - P. 25 (Текущий архив Экспертного совета). Правда, в 1922-1926 гг. советский полпред в Норвегии А.М. Коллонтай попыталась было нащупать по этому поводу почву для переговоров со шведами, но безуспешно.
   20 Шишкин В.А. В борьбе с блокадой (о становлении советской внешней торговли). - М. 1979. - С. 80-82.
   21 Лаур М. Паюр А. Таннберг Т. История Эстонии. - Ч. 2. - Таллин, 1997. - С. 54.
   22 Социалистическое хозяйство. - Кн. V. - М. 1926. - С. 162.
   23 Цит. по: Ефимкин А.П. Указ. соч. // Волга. - 1988. - Љ 4. - С. 184, 186-187.
   24 Novitzky V. Op. cit. - P. 24 (Текущий архив Экспертного совета).
   25 См. например, публикацию документов из архивов КПСС Э. Максимовой о передаче ИККИ 28 мая 1919 г. бриллиантов на 300 тыс. зол. руб. (Известия. - 1992. - 23 мая).
   26 Цит. по: Иного не дано. Сб. статей. - М. 1988. - С. 371-372.
   27 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 38. - С. 72.
   28 IV Всемирный конгресс Коминтерна. Избранные доклады, речи и резолюции. - М.-Пг. 1923. - С. 401.
   29 Цит. по: Аргументы и факты. - 1996. - Љ 2.
   30 Ср.: Пять лет Коминтерна в решениях и цифрах. - М.-Л. 1924; Десять лет Коминтерна в решениях и цифрах. - М.-Л. 1929. К сожалению, ответственный редактор сборника о Коминтерне Я.С. Драбкин проигнорировал два этих ценных издания.
   31 Коминтерн и идея мировой революции. Документы. - М. 1998. - С. 79, 150-152.
32 Там же. - С. 153.
33 Там же. - С. 186.
34 Там же. - С. 227.
35 Цит. по: Иного не дано. - С. 374.
36 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 197. Из ранее никогда не публиковавшейся стенограммы выступления В.И. Ленина 22 сентября на IX конференции РКП(б). 1920 г. Ср.: Девятая конференция РКП(б). Протоколы. - М. 1972.
37 Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. - М. 1990. - С. 796-797.
38 Цит. по: Сироткин В.Г. Вехи отечественной истории. - М. 1991. - С. 174.
39 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 287.
40 Там же. - С. 289.
41 Там же. - С. 306-307.
42 Там же. - С. 63 (предисловие Я.С. Драбкина).
43 Там же. - С. 273. См. также: Ленин В.И. Биохроника. - М. 1979. - Т. 10. - С. 414.
44 Всеобщая забастовка в Англии в мае 1926 г. (из "особой папки" Политбюро ЦК ВКП(б)) // Исторический архив. - 1995. - Љ 1. - С. 5-28.
45 См.: Пути мировой революции. Стенографический отчет. - Т. 1-2. - М.-Л. 1927.
46 Цит. по: Милюков П.Н. Россия на переломе. - T. I. - Париж, 1927. - С. 290.
47 Бюллетень НКИД. - 1921. - 31 окт. - С. 9.
48 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 265-266.
49 Советско-германские отношения. - М. 1971. - Т. 2. - С. 305.
50 См.: Документы внешней политики СССР. - М. 1962. - Т. VI. - С. 547-548.
51 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 147 (записка Троцкого в ЦК РКП(б) о походе на Индию, 5 августа 1919 г.). В своих авантюрных прожектах Троцкий был не одинок. В июле 1927 г. бывший член партии "Бунд" и участник англо-бурской войны некто А. Лурье представил Сталину проект экспорта мировой революции в Южную Африку, что попутно позволило бы захватить в пользу Коминтерна золотые рудники, "которые большей частью принадлежат английским бандитам". - Там же. - С. 608-609.
52 См.: Октябрь. - 1993. - Љ 11. - С. 146-147.
53 Шульгин В.В. Указ. соч. - С. 795.
54 Там же. - С. 795-797.
55 Милюков П.Н. Указ. соч. - С. 260.
IV. ЗОЛОТЫЕ КЛАДОВЫЕ ЗАПАДА И ВОСТОКА НАПОЛНЯЮТСЯ ЧЕРЕЗ ВЛАДИВОСТОК 
   Среди той обширной корреспонденции, что я стал получать со всех концов бывшего Союза и из-за границы после моих статей о "зарубежном русском золоте" и первого издания этой книги, типичным стало письмо от А.В. Киреева из Калужской области от 16 апреля 1993 г. А.В. Киреев сообщал: с 1957 г. он работал в г. Шевченко (ныне Актау), что на полуострове Мангышлак восточного побережья Каспийского моря. В те времена он случайно наткнулся на книгу "Чекисты Казахстана", где вычитал следующее: "...после разгрома остатки армии Колчака под командованием генерала Толстого отступали через форт Александровский (там отбывал в свое время ссылку великий украинский поэт Тарас Шевченко. - Авт.) на Мангышлаке, плато Усть-Юрт, с тем чтобы прорваться на юг и уйти за кордон. При подходе к полуострову Бузачи ими был спрятан остаток золотого запаса России". (Киреев уточнил у старожилов-казахов, они подтвердили: целых "семь подвод".) Гурьевские чекисты затем в течение 15 лет безуспешно искали это золото.
   Такого рода письма я получаю десятками, меняется лишь география "кладов колчаковского золота". То это станция Тайга Транссибирской железной дороги, то бывший православный мужской монастырь в Приморье на границе с Китаем, то железнодорожный разъезд Раздольное Приморской железной дороги, то "золотой пароход на Оби в Западной Сибири".
   Вот и весной 2003 г. мне сначала позвонил один "кавказец"-старатель из г. Зея Амурской области на Дальнем Востоке, а затем прислал целую папку вырезок-ксерокопий из местных газет и книг амурских краеведов о поиске очередной порции "сибирского золота", на этот раз - на севшей на мель на реке Зее большевистской речной канонерской лодке "Огорочанин" в сентябре 1918 г. с грузом золота, конфискованного "красными" в четырех коммерческих банках и трех страховых обществах Амурской губернии.
   Судя по книге Ильи Безродного, участника Гражданской войны на Дальнем Востоке, "Амур в огне" (Владивосток, 1932), на борт канонерки было погружено несколько десятков ящиков с золотом.
   На одном из перекатов р. Зеи лодка попала в колчаковскую или японскую засаду, была обстреляна и, маневрируя при уходе от огня, села на мель. Команда срочно покинула судно, причем якобы предварительно выкинула все ящики в воду, кроме трех, которые будто бы закопала на берегу.
   С тех пор местные (газ. "Амурская правда", 1992 г.) и столичные ("Комсомольская правда", 1993 г.) журналисты не раз призывали найти этот золотой клад с "красного галиона" (канонерки), но все розыски местных золотоискателей оказались безуспешными, как и предыдущие поиски японцев, колчаковцев, семеновцев, красных партизан и ОГПУ в 20-х - начале 30-х гг.
   Интерес к золотому кладу с канонерки "Огорчанин" все эти 85 лет поддерживается еще и тем обстоятельством, что местные жители села Новоандреевска, напротив которого на реке Зея села на мель канонерка, время от времени при огородных работах или вспашке действительно находят в земле золотые слитки. Так, еще в 1979 г. колхозница Мария Ефимова на своем приусадебном огороде нашла золотой слиток, на котором было выбито - "Благовещенск, 1917".
   Следующий слиток, найденный трактористом того же колхоза им. Ленина Николаем Василенко из того же села во время вспашки, удостоился чести попасть в 80-х гг. XX в. в Книгу рекордов Гиннесса. В традиционном разделе этого британского справочника "КРУПНЕЙШИЕ КЛАДЫ" читаем: "Золотой слиток весом 12 кг 285,3 грамма нашел летом 1987 года механизатор колхоза им. Ленина Амурской области Николай Василенко. В банке этот стандартный золотой брусок, отлитый в 1918 году, был оценен в 588 тысяч рублей. Н. Василенко получил за свою находку самую крупную в России сумму - 147 тысяч рублей, предусмотренные законом 25% от оцененной стоимости клада".
   Именно эти 25% от найденных золотых кладов вдохновляют нынешних "золотоискателей", один из которых - мой "кавказец" из г. Зея - и попытался соблазнить меня этой приманкой, предлагая возглавить новую экспедицию в Амурской области для поиска остальных слитков с канонерки "Огородчанин".
   И тем не менее байки о спрятанных "кладах Колчака" в Сибири не сходят со страниц газет и журналов (см. например, статью журн. "Золото России", 1994, Љ 1-2, об очередном кладе, якобы спрятанном по приказу адмирала в районе "Черных озер" под Благовещенском зимой 1919 г.) Об участии ОГПУ-НКВД-КГБ СССР в поисках подобных "кладов" см. Приложение Љ 5 к этой книге.
   Написаны десятки рассказов и повестей о якобы уже найденных "кладах Колчака" в Восточной Сибири и в Приморье. Типичный пример такой "развесистой клюквы" являет собой историческая повесть Юрия Сергеева "Берегиня", опубликованная в журнале "Молодая гвардия" (1992, Љ 5-6).
   Тем ценнее редкие свидетельства доживших до наших времен очевидцев, например деда Луки Павлова из той же Новоандреевки, зафиксированные в 1992 г. репортером "Амурской правды". В 1918 г. будущему деду было всего лет семь-восемь, он стоял на берегу и видел, как канонерка села на мель. Никаких ящиков с золотом, выбрасываемых за борт, он не узрел. Но видел другое: команда в панике попрыгала за борт (боялись преследований то ли колчаковцев, то ли японцев), а брошенное судно через несколько часов просто разграбили окрестные мужики. Вот они-то, по свидетельству Луки, действительно, кряхтя и матерясь, перли на себе какие-то тяжеленные ящики.
   Свидетельство знакомое: ведь именно так в ноябре 1812 г. на подходе к Березине казачки атамана Платова разграбили "золотой обоз" Наполеона из Кремля, а затем замолили грех тем, что построили на личные пожертвования в столице Войска Донского - г. Новочеркасске - огромный кафедральный православный собор, второй по размерам после Исаакиевского в Петербурге.
   А клады-то следует искать совсем не там, где указывает на них народная молва. Вот один из точных адресов, к тому же указанный на официальном бланке колчаковского министра иностранных дел И.И. Сукина (шифровка из Омска российскому генеральному консулу в Шанхае Виктору Федоровичу Гроссе через посла царской России в Пекине князя Кудашева, 24 сентября 1919 г. Љ 688):
   "Прошу сообщить Шанхай Гроссе. Министр финансов ("омского правительства". - Авт.) просит передать: на Ваше имя высылается мною из Владивостока свыше 6000 пудов с пароходом, отбывающим из Владивостока около 26 сентября. Все подробные указания о дате прибытия и количестве имеющего быть выгруженного золота будут Вам сообщены директором Иностранного отделения Госбанка Владивостока. Русско-Азиатскому банку в Шанхае одновременно телеграфирую войти с Вами в соглашение о предоставлении в Ваше распоряжение кладовых банка для хранения.
   Подпись: Сукин".
   Это была далеко не первая "золотая посылка" из Владивостока на имя консула В.Ф. Гроссе. В мае того же года он уже получил коносамент в 600 пудов на русском сторожевом военном крейсере "Командор Беринг".
   Так вот где надо искать "клады Колчака" - в Шанхае, Гонконге, Токио, Осаке и Йокогаме, далее за Тихим океаном - в Сан-Франциско, Ванкувере, Нью-Йорке и еще дальше, за океаном Атлантическим - в Лондоне, Стокгольме, Париже, Брюсселе и банках Швейцарии.
   Тем более, что на все эти коносаменты с 1914 г. сохранились документы - от финансовых соглашений до дипломатической переписки и расписок в получении груза.
1. ЦАРСКИЕ ЗОЛОТЫЕ КОНОСАМЕНТЫ НА ЯПОНСКИХ СУДАХ 
   Выше уже говорилось о том, как в 1914 г. - феврале 1917 г. царское правительство отправляло "залоговое золото" в Англию.
   Но первая транспортировка в октябре 1914 г. из Архангельска в Ливерпуль едва не привела к катастрофе - потере золотого коносамента ценой в 8 млн. ф. ст. на дне Северного моря: немецкая разведка каким-то образом узнала о "золотом пароходе" (британский транспорт "Мантуа"), и германские субмарины разбросали на пути его следования у побережья Шотландии мины. Транспорт чудом избежал гибели (в 1942 г. судьба была не столь благосклонна к английскому крейсеру "Эдинбург" с "золотом Сталина", и он пошел ко дну, атакованный гитлеровскими подлодками почти в том же месте), а вот сопровождавшие "Мантуа" крейсер "Дрейк" и другое высланное навстречу британское военное судно подорвались на германских минах, хотя и остались на плаву.
   Англия и Россия, однако, не стали вторично испытывать судьбу и с декабря 1915 г. по март 1917 г. начали осуществлять "золотую операцию" только через Владивосток: коносаменты железной дорогой шли на Дальний Восток, там на зафрахтованных японских военных судах плыли в Ванкувер (Канада) или Сан-Франциско (США), далее через всю Северную Америку по железной дороге на восточное побережье и снова через океан в Ливерпуль или Лондон. Конечно, это был не самый короткий и не самый дешевый путь (японцам за фрахт надо было платить по 1-2 млн. зол. иен с каждого коносамента), но зато более надежный.
   Вся эта перевозка золота 1915-1917 гг. на 60 млн. ф. ст. была оформлена сверхсекретными финансовыми соглашениями между Его Величества Британским казначейством и императорским Минфином России. Ее скрывали как от немецких шпионов, так и от русской Госдумы, где шумел лидер кадетов Павел Милюков, вопрошая в ноябре 1916 г.: "Что это - глупость или измена?"
   Ясное дело, в 1915-1917 гг. секретный финансовый "пакт" Англии и России (как и "пакт" Ленина с кайзером от 27 августа 1918 г.) опубликован не был. Не был он опубликован и в горячке разоблачений большевиками тайных договоров царизма в ноябре-декабре 1917 г. (то ли матрос Маркин его не нашел, то ли так упрятали чиновники Минфина, что и найти было невозможно; не следует забывать, что до февраля 1918 г. госслужащие центральных министерств саботировали власть большевиков и ни ключей от сейфов, ни документов им не давали), но до сего времени этот "пакт" известен лишь в изложении В. Новицкого, который (судя по хорошей осведомленности о деталях, как тогдашний товарищ министра финансов России) если и не участвовал лично в подготовке этого "пакта", то хорошо его изучил и, возможно, взял на память одну из его секретных копий.
   Любопытно, что большевики, когда им самим потребовалось заграничное "царское" золото, охотно перепечатали в США разоблачения бывшего товарища министра финансов в изданном на деньги "Амторга" в Нью-Йорке информационном сборнике "Русское золото" (1928 г.).
   Итак, судя по откровениям Новицкого, "пакт" был оформлен двумя финансовыми соглашениями между Британским казначейством и русским Минфином:
   а) декабрь 1915 г. (под гарантию Франции, также отправившей в США часть своего золотого запаса) - Россия направляет через Дальний Восток в США, а также в "Банк оф Ингланд" (единственный в Великобритании банк, который всю Первую мировую войну менял бумажные деньги на золото даже физическим лицам, когда в России и Франции ни один банк этого уже не делал) три транша своего чистого золота в следующие сроки:
   конец декабря 1915 г. - на 10 млн. ф. ст.; середина июня 1916 г. - на 10 млн. ф. ст.; начало ноября 1916 г. - на 20 млн. ф. ст. Всег о: на 40 млн. ф. ст. (или на 375 млн. 590 тыс. зол. руб.).
   В обмен на "залоговое золото" "Банк оф Ингланд" под гарантию британского казначейства предоставляет России кредит на 200 млн. ф. ст. для закупок оружия (в основном пироксилинового бездымного пороха для снарядов и патронов) и амуниции для русской армии. Оба ведомства договариваются хранить в строжайшем секрете эту сделку, а Минфин России даже уточняет, как он обманет бдительность думцев, кричавших об ответственности императорского правительства перед парламентом, - в бюджете вся операция будет закамуфлирована глухой строкой: "золото за границей".
   Новицкий дважды упоминает "специальные условия" ("special terms for Russia") соглашения от декабря 1915 г. ("было, однако, условлено, что золото вернется в Россию после окончания войны", в "пакте" даже был определен точный срок - через год после окончания), но сам текст этих "условий" ни в английском, ни во французском тексте своего опубликованного расследования не приводит;
   б) февраль 1917 г. - второе финансовое соглашение о дополнительном "военном кредите" под залог четвертого транша золота на сумму еще в 20 млн. ф. ст. (187 млн. зол. руб.). Маршрут доставки и условия возврата залога те же Этот последний транш до адресатов не дошел, ибо в марте 1917 г. был захвачен японцами.
   "Как результат этих отправок, - пишет Новицкий, резюмируя отток "русского золота" за моря, - золотой резерв России уменьшился на 68 млн. ф. ст. или 640 млн. 200 тыс. зол. руб. или 329 млн. 703 тыс. долл. США".
   Что из этих траншей окупилось в виде поставок вооружений, что не окупилось и сколько "залогового золота" осталось в "Банк оф Ингланд" после окончания Первой мировой войны - об этом среди историков до сих пор идут горячие дискуссии, которые начались еще при Временном правительстве. Известно, однако, что в 1916 г. русскую армию на фронте потряс "снарядный голод" - на пушку выдавалось всего по три-четыре снаряда, тогда как у германцев не было недостатка в снарядах. Разразился гигантский скандал. Сказать, что снаряды, несмотря на отправку в октябре 1914 г. и декабре 1915 г. "залогового золота" на 18 млн. ф. ст. (167 млн. зол. руб.), все еще не получены из Англии, правительство в Думе не могло - "пакт" оставался секретным. Кроме того, боялись признаться, что преступно просчитались: британские оружейные заводы технологически не могли в столь короткий срок выполнить такой гигантский "снарядный" заказ, сколько бы золота в Англию ни посылали Уже после войны советские и британские военные историки подсчитали, что английская военная промышленность до марта 1917 г. сумела выполнить лишь 25% оплаченных заказов России (см.: Smele G.D. White Siberia: the Anti-Bolshevik Government of Admiral Kolchak, 1918-1920. - Cambridge, 1996). Однако далеко не все из этого оружия было кондиционным. Вот что писал сам А.Ф. Керенский с фронта послам Антанты и США 3 июля 1917 г.: "Укажите соответствующим послам, что тяжелая артиллерия, присланная их правительствами, видимо, в значительной части из брака, т.к. 35% орудий не выдержали двухдневной умеренной стрельбы (разрывались стволы. - Авт.)" (Керенский А.Ф. История России. - Иркутск, 1996. - С. 423).
   В августе 1916 г. срочно и тайно направили на военные заводы Великобритании "толкачей" во главе с одним из великих князей. Тот метался по заводам, грозил, умолял, но все было бесполезно: больше, чем станок мог дать, британский работяга выжать не мог.
   Тогда царские власти перебросили ряд военных заказов из Великобритании в США, переведя часть "залогового золота" в американские банки. Заказ на русские винтовки был спешно размещен на оружейных заводах трех крупных фирм - "Винчестер" (300 тыс.), "Ремингтон" (1,5 млн.) и "Вестингауз" (1,8 млн.). Увы, и американские оружейники не справились с авральной работой, к Февральской революции в России они успели изготовить только 10% от заказанного количества, причем и эти винтовки застряли до начала Октябрьской революции в Швеции, и большевики тщетно пытались заполучить их (переговоры со шведами через Норвегию в 1922-1926 гг. об этих винтовках вела А.М. Коллонтай).
   Но больше всего, в чем нуждалась русская армия, - это не столько в собственно патронах и в снарядах, а в пироксилиновом бездымном порохе к ним. Именно из-за отсутствия такого пороха в армии и на флоте (цусимская катастрофа) Россия в военно-техническом отношении проиграла Русско-японскую войну 1904-1905 гг.
   Великий русский химик и патриот Д.И. Менделеев незадолго до своей смерти в 1907 г. вместе со своими учениками теоретически восполнил этот пробел: ими была разработана технологическая химическая "формула Менделеева" по производству бездымного пороха на отечественных пороховых заводах. Тогда же в рамках реформы армии и ВПК был намечен план реконструкции существующих и строительство новых заводов для производства пироксилинового пороха по "формуле Менделеева", превосходившего даже порох по формуле "отцов" бездымного пороха - французов. В частности, началась подготовка технической документации для строительства такого нового порохового завода в Тамбове.
   Но тут, как всегда случалось в России в период реформ и сопровождавшей их "прихватизации", вмешались "олигархи" начала века - "нефтяные короли" братья Нобели, финансово-промышленная группа Русско-Азиатского банка (председатель правления А.И. Путилов, члены правления заводчики братья Беккеры и др.), владельцы Ковровского порохового завода Поссель и Царицынского - Виккерс и др.
   Через своего лоббиста в III царской Думе фабриканта А.И. Гучкова, одно время ее спикера и председателя думского военного комитета, затем военного министра в первом составе Временного правительства, "олигархи" начали мощную кампанию в Думе и прессе против якобы "убыточности" казенных оружейных заводов, их "отсталой" технологии и т.п.
   Особенно доставалось тогда царскому министру финансов и его министерству, в недрах которого с 1907 г. зрел проект "принудительного выкупа оружейных заводов в казну" (что в конце концов и случится в 1916 г. да будет уже поздно).
   Но, на горе России, верх в этой борьбе за казенные деньги взяли упомянутые "олигархи": в 1912 г. с помощью А.И. Гучкова они провели через Думу закон о перераспределении бюджетных ассигнований на оборону: 2/3 досталось "частникам" и только 1/3 - "казенным" заводам.
   В 1913 г. очередной съезд российских частных металлозаводчиков, включая представителей правлений т.н. "Гранатного комитета" (девять путиловских частных заводов, отхвативших львиную долю "снарядного заказа"), торжественно рапортовали царю со съездовской трибуны, что не сегодня-завтра они завалят армию бездымным порохом, снарядами, патронами и вообще любым вооружением в избытке.
   Увы, "получилось как всегда". Как и в 60-70-х годах предыдущего века со строительством железных дорог, частник-олигарх в очередной раз обманул и ДЕРЖАВУ, и НАРОД. Вот свидетельство нашего современника "пороховых дел мастера" доктора химических наук Леонида Забелина, в свою очередь ссылающегося на отчеты русского инженера-пороховщика Александра Сапожникова, срочно посланного в 1916 г. в США на пороховые заводы концерна Дюпона: Первую мировую войну начали, когда "собственных запасов боевого снаряжения хватило лишь на четыре первых месяца войны. Такого провала страна не знала ни в турецких походах Петра и Екатерины, ни в наполеоновскую кампанию".
   А вот свидетельство очевидца: в 1914-1915 гг. на одну русскую пушку выдавалось по три-четыре снаряда, тогда как германец колошматил русскую армию с утра до вечера (генерал А.И. Деникин. Очерки русской смуты).
   Как потом оказалось, никакое производство вооружений "олигархи" и не думали развивать. Получив бюджетные деньги, через свои уполномоченные банки и финансово-промышленные группы - Русско-Азиатский банк, Петербургский международный банк, Донецкое общество железоделательного и сталелитейного производств и т.п. - они начали печатать акции и "крутить" их за границей, главным образом на Парижской бирже ценных бумаг, наряду с официальными "царскими" государственными облигациями Характерно, что в 1999 г. французское казначейство признало "законными" (т.е. гарантированными царским правительством) только 3 млн. 700 тыс. русских облигаций из 10 млн. сохранившихся на руках у потомков.
   При этом, как отмечалось выше, подкупленная французская пресса не различала государственные (гарантированные царской казной) и "частные" (не гарантированные) русские облигации.
   Но нельзя сказать, что "олигархов" начала века (как, впрочем, и его конца) "бес попутал" и они в погоне за чистоганом не ведали, что творят.
   Сохранилось свидетельство одного из участников этой предательской авантюры и виновника последующей катастрофы, разрушившей великую империю, фабриканта Путилова, сочетавшего, по образному выражению Мориса Палеолога, посла Франции в России в 1914-1917 гг. "качества американского бизнесмена и славянофила". "Необходима коренная перестройка (вот еще когда применялся горбачевский термин! - Авт.) всего административного аппарата, - говорил Путилов Морису Палеологу в мае 1915 г. в разгар "снарядного кризиса", - иначе неизбежна революция... Тогда начнется ужасная анархия на десять лет. Мы увидим вновь времена Пугачева, а может быть, и еще худшие".
   Между тем именно Путилов и другие "олигархи" первыми спровоцировали предпосылки к этой "ужасной анархии", ибо к 1914 г. они оставили русскую армию без вооружений. Ведь те бюджетные деньги, что с 1912 г. пошли в их карман, не достались казенным оружейным заводам в Туле, Сестрорецке, Ижевске, Коврове и т.д. В результате даже Тамбовский завод бездымного пороха к началу войны не был построен, и лишь в конце 1916 г. (да и то по временной схеме) на нем было запущено производство.
   "Как всегда", т.е. позже спохватились, с 1915 г. стали перераспределять бюджетные деньги с частных вновь на казенные заводы (в Туле это сразу дало возможность увеличить выпуск винтовок до 130 тыс. штук в год, но лишь к январю 1917 г. - опять слишком поздно!).
   Под флагом борьбы с "немецким засильем" в России в первую очередь секвестрировали военные заводы, владельцы которых носили иностранные фамилии: все еще строившийся в 1916 г. Царицынский пушечный завод (Виккерс), Ковровский винтовочно-пороховой завод (Поссель), медеплавильные заводы торгового дома Вогау и т.д. Затем дошла очередь и до Путилова: "Гранатный комитет" и его девять оружейных заводов тоже "отписали в казну", а к самому Путилову приставили уполномоченных из охранки и военной контрразведки (и заводчик осенью 1916 г. стал участником заговора Гучкова и его гвардейских офицеров - заговорщики намеревались захватить царский поезд, принудить Николая II к отречению, а при отказе - убить). Гнусность поведения Путилова (как и похожего на него "олигарха" почти век спустя), состояла в том, что он собирался убить человека (царя), судя по воспоминаниям его дочери Анастасии, запросто был вхож в семью. Но - "деньги не пахнут"...
   Вслед за "Гранатным комитетом" после 22 октября 1916 г. правительство разогнало и все остальные "частные" объединения российских "олигархов": "Продуголь", "Медь", "Продпаровоз", "Продвагон" и т.д.
   Словом, за два года до захвата власти большевиками царское правительство национализировало всю тяжелую промышленность России, и большевикам осталось лишь заменить комиссаров Временного правительства на своих.
   Так "олигархи" собственными руками (точнее - собственной жадностью) обеспечили "красногвардейскую атаку на капитал" и вырыли для русского капитализма могилу.
   В то же время патриоты отыгрались на военном министре генерале В.А. Сухомлинове и начальнике военной разведки Генштаба полковнике Мясоедове. Сухомлинова в марте 1916 г. арестовали как "германского шпиона", а Мясоедова, не доказав даже его вины, повесили.
   Но такая "национализация" вкупе со шпиономанией в разгар войны ни к чему хорошему, кроме дезорганизации военного производства, не привела: "секвестрированные" заводы "олигархов" лучше работать не стали, как, впрочем, и казенные (вспомним строительство Тамбовского завода бездымного пороха).
   Между тем армия на фронте продолжала нести чудовищные потери - к 1916 г. был выбит почти весь довоенный кадровый младший офицерский корпус (пришлось срочно формировать новый, из так называемых "офицеров военного времени", т.е. из рабочих-мастеровых с четырьмя классами начальной школы за спиной и недоучившихся гимназистов да семинаристов).
   В панике, видя, что, несмотря на обильную "золотую предоплату", американские заводы "Винчестер", "Ремингтон" и "Вестингауз" не справляются с заданием, чиновники военного ведомства придумали и добились от царя санкции на чисто российский ход: купить в штате Коннектикут один из пороховых заводов у химического концерна Дюпона, направить туда несколько сотен русских инженеров (именно в их числе и оказался инженер А. Сапожников) и рабочих-оружейников (по некоторым данным, к концу 1916 г. за океан послали более 2 тыс. человек). Денег при этом не жалели - сверх "золотых посылок" в 1915-1916 гг. отправили золота, по сведениям А. Сапожникова и Л. Забелина, более чем на два с половиной миллиарда долларов. Недаром авторы истории становления концерна "Дюпон кемикл" позднее писали, что после 1916 г. капитал фирмы вырос с 50 млн. до 1 млрд. долл.!
   Более того, Дюпон потребовал представить и "ноу-хау" - ту самую знаменитую "формулу Менделеева" по производству пироксилинового бездымного пороха, так как французы ни за что не хотели уступать ему свою.
   И мало того, что Дюпону царские чиновники предоставили 2 млрд. долл. бесплатно дали четыре тысячи рук и две тысячи смекалистых русских голов, так еще подарили и "формулу Менделеева" до последнего расчета. Вот почему инженер Сапожников позднее, по возвращении из США, в отчете о своей командировке с горечью писал, что на такие деньги и с таким "ноу-хау" в 1907-1914 гг. можно было бы развернуть собственную оружейную программу, а не помогать американцам строить свой собственный боеприпасный потенциал.
   Тем более что до Октябрьской революции даже путем авральной работы русских работяг на дюпоновском заводе все равно ничего не успели толком сделать: лишь летом 17-го пошли первые "пироксилиновые" снаряды и патроны, а также специальные цинковые ящики с порохом.
   Но переправить готовую продукцию в Россию не успели - к власти пришли большевики. А неиспользованное "оружейное" русское "залоговое золото" все равно так и осталось в Англии и США, хотя по условиям сделки его остаток банки были обязаны вернуть в Россию (позднее, в 1944-1947 гг. это золото достанется МВФ и ВС, о чем мы уже писали выше).
   В итоге ни через год после окончания войны, ни через 70 лет ни килограмма из царского "залогового золота" на фантастическую сумму в 637 млн. 710 тыс. зол. руб. или 329 млн. 703 тыс. долл. США в ценах до 1914 г. СССР (Россия) не получил. Как не получили ни с Дюпона остаток от 2 млрд. долл. ни со шведов - ни вооружений, ни денег, а им ведь за две недели до октября Керенский отправил золота на 4 млн. 850 тыс. зол. руб.
   А мы еще удивляемся: откуда Международный валютный фонд, Всемирный банк (штаб-квартиры в Вашингтоне) и Европейский банк реконструкции и развития (штаб-квартира в Лондоне) берут средства на транши долларов в Россию и СНГ?
2. 1919 ГОД: "ЙОКОГАМА СПЕШИ БАНК" СТАНОВИТСЯ КРУПНЕЙШИМ БАНКОМ ЯПОНИИ 
   1994 год, V Государственная дума. Мы, с десяток экспертов, сидим на 13-м этаже нового здания, что по Георгиевскому переулку в Охотном Ряду, в который раз до хрипоты споря над проектом закона "О собственности Российской Федерации, находящейся за границей" (автор - тогдашний зам. председателя Комитета по собственности, приватизации и хозяйственной деятельности депутат от ЛДПР академик Владимир Лисичкин).
   Мы - это тогдашний председатель правления АО "Российское золото" Марк Масарский, юрист из ФСБ Николай Ралдугин, представитель МВД Аркадий Черник, профессор Фуат Новрузов из "Финист банка", я от Дипакадемии МИД РФ и др. - словом, рабочая группа по доработке законопроекта.
   Душа моя ликует. Наконец-то от самодеятельности нашего Экспертного совета по золоту и недвижимости за рубежом переходим к государственному законопроекту. В принципе, на мой взгляд, законопроект неплох, особенно в части взятия недвижимости на баланс. Предусмотрено создание специального Российского агентства зарубежной федеральной собственности.
   Группа старается максимально довести содержание законопроекта до общественности. 21 декабря 1994 г. устраиваем в Российско-американском пресс-центре в Хлебном переулке встречу с нашими и зарубежными журналистами (В.А. Лисичкин, М.В. Масарский, В.Г. Сироткин), даем интервью в газетах. Я даже публикую на той стороне земного шара в эмигрантской русскоязычной газете "Панорама" (Лос-Анджелес, США) большую статью "Царское золото и борьба за власть в России".
   Увы, еще не догадываюсь, что логика думской политической борьбы фракций совсем иная, нежели логика здравого смысла. Казалось бы, ну что тут плохого - попытаться вернуть Отечеству его достояние, находящееся за рубежом? Но, оказывается, в Думе "хорошо" и "плохо" зависит не от интересов избирателей, а от того, кто предлагает законопроект. Если "элдэпээровец" - то заведомо плохо для "выбороссов" (а для ЛДПР, наоборот, - если инициатива исходит от "выбороссов").
   На Совете Думы не прошло, казалось бы, простейшее предложение: пригласить из США за счет Думы двух иностранных экспертов, уже включенных решением комитета в состав рабочей группы, - Сергея Петрова и Никиту Моравского. Раз предлагает депутат от ЛДПР - нельзя-с, слишком дорого, аж целых 3 тыс. долл. на два авиабилета. Дума такие расходы не потянет. Но от 100 млрд. долл. которые можно получить благодаря документам, что хранятся в личном архиве этих уже немолодых людей, Дума не отказывается (пусть высылают свои архивы факсом, шумел один из "выбороссов").
   Далее. Едва В.А. Лисичкин оформил бумаги по своему проекту и понес его тогдашнему спикеру И.П. Рыбкину на предмет включения в повестку дня пленарного заседания Думы для первого чтения, три "выборосса" - Г.А. Томчин, С.А. Маркидонов и М.Л. Горячев - быстренько подготовили контрпроект и тоже отдают Рыбкину: включайте в повестку! Еще вопрос о включении в повестку дня не решен, а уже в "Известиях" Алексей Портанский поместил антиэлдэпээровскую статейку "В Думе замышляют еще одну национализацию". Главный удар - по проекту создания Российского агентства заграничной федеральной собственности. Оказывается, национализация - это всегда плохо, а вот приватизация "по Гайдару и Чубайсу" - всегда хорошо. А посему лучше приватизировать все эти ящики с золотом за границей да и продать их как ваучеры всем желающим (но лучше со скидкой одним "выбороссам") - то-то славно будет.
   И.П. Рыбкин ни с ЛДПР, ни с "Выбором России" ссориться не стал, а... отправил оба законопроекта на согласование. А в комиссии по согласованию не только законопроект, но и саму идею что-либо вернуть из-за рубежа (ну зачем нам ссориться с Западом, он же кредиты на развитие демократии дает!) благополучно похоронили, и она в V Думе, как и сам закон, так больше и не возродилась. У VI Думы руки дойдут лишь через четыре года: только в июне 1999 г. она наконец примет этот законопроект, но ни о каком Агентстве в нем не будет ни слова. Но и этот облегченный вариант все равно не прошел - президент наложил на него вето.
   Впрочем, некоторый позитивный результат от всей этой "думской возни" все же был. О законопроекте члены рабочей группы Лисичкина писали в газетах, говорили по радио и телевидению. И вот вдруг в Думу на мое имя приходят из Токио документы о том, где, сколько и какого ("царского", "колчаковского", "семеновского", "калмыковского", "петровского", "подтягинского", "миллеровского") золота хранится в Японии. Среди этих документов три совершенно уникальных. Это соглашения от 4 сентября 1916 г. 7 и 16 октября 1919 г. об отправке в "Йокогама спеши банк" и "Чосен банк" "царского" и "колчаковского" залогового золота и "золотых векселей".
   Как мы увидим ниже, дальнейший сценарий "игры в одни ворота" в точности повторит историю с золотом России в США и Англии: золото возьмут, а обязательства не выполнят. Все государственное значение этих финансовых русско-японских соглашений мы с В.А. Лисичкиным полностью оценили, когда 11 августа 1995 г. попали в японскую миссию в Москве на беседу к заместителю главы миссии г-ну Кадзухико Того по его приглашению.
   Едва я упомянул о соглашениях, а затем издали показал их ксерокопии, как Того-сан и его молодые дипломаты заволновались. Где вы их нашли? - застыл немой вопрос в их глазах. А когда мы добавили, что располагаем и документами из японских банков о том, как каждые десять лет начиная с 1927 г. проценты от этого русского золота регулярно перечислялись в японскую казну, Того-сан поспешил свернуть беседу, заметив, что такие проблемы он уполномочен решать не с Думой и ее экспертами, а только с МИД РФ. На том и расстались. Впрочем, не совсем. Когда я кратко изложил суть беседы в газете "Век", недовольными оказались некоторые японские дипломаты в Москве.
   Конечно, японский дипломат Того-сан лукавил: ведь именно в 1995 г. в японскую миссию в Москве регулярно заходил для консультаций крупный японский архивист д-р Чихару Инаба, который готовил по Архиву внешней политики МИД РФ (АВП РФ) обстоятельный каталог в двух томах (вышел в свет в Москве и Токио на двух языках в феврале 1996 г.). Особый интерес представляет второй том - "Советско-японские отношения (1917-1962 гг.)". Именно в нем в виде кратких аннотаций опубликованы основные советские документы по "русскому золоту" в Японии, начиная с самого первого - телеграммы Наркомфина РСФСР от 21 ноября 1918 г. в Японскую дипломатическую миссию при оккупационном корпусе в Хабаровске о захвате японцами в местном отделении Госбанка России 25 пудов золота (Каталог, т. 2, 1).
   В каталоге фигурируют все субъекты нашего расследования о русском золоте в Японии, упомянутые в книге: военный агент (атташе) в Токио ген. Подтягин (1919 г.), быв. начальник тыла армии атамана Семенова ген. Павел Петров (1961 г.), финансовый агент России в Японии К.Миллер (1929 г.) и др. Более того, Ч. Инаба обнаружил в АВПР отчеты советских дипломатов и разведчиков о судебном процессе агентов Семенова против ген. Подтягина (1925 г.) в Японии (там же, т. 2, с. 330), а также последний по времени запрос Госбанка СССР от 27 мая 1960 г. о "колчаковском золоте" (с. 283).
   Так что делать сегодня круглые глаза, слыша о "колчаковском золоте" в Японии, для современных дипломатов из Страны восходящего солнца в Москве - по меньшей мере странный прием.
   Тем более, что еще в 1924 г. в ходе советско-японских переговоров об установлении дипломатических отношений между двумя странами именно японская сторона (визит японской делегации в Москву под предлогом посещения ВСНХ) поставила вопрос об учреждении Русско(советско)-японского банка (старая мечта графа С.Ю. Витте), который бы и "оприходовал" находившееся на японских островах "колчаковское золото" (Каталог, т. 2, с. 94).
   Позднее (3 декабря 1995 г.) из комментария редакции к моему интервью на ту же тему газете "Токио симбун" довелось узнать, что документы за 1919 г. у профессора Сироткина, конечно, подлинные, из японских архивов и библиотек, но они все равно не могут якобы служить юридическим основанием для требования вернуть золото России. Почему? Да потому, что режим Колчака ни Япония, ни Антанта, ни даже Тройственный союз (до ноября 1918 г.) и вообще ни одно государство мира дипломатически не признали, поэтому-де владивостокские соглашения от 7 и 16 октября 1919 г. носили как бы "частный" характер. "Частник" Колчак договаривался с "частниками" из "Йокогама спеши банк" и "Чосен банк". Не правда ли, ловко?! Привезли как "частное", а оприходовали как "казенное" - по 62 млн. иен каждые десять лет в государственную казну Японии, по свидетельству финансового советника "Йокогама спеши банк".
   Но, несмотря на очевидные факты, комментаторы из газеты "Токио симбун", подобно своим соотечественникам-дипломатам в Москве, явно наводят тень на плетень. Не помешал же частный статут "Чосен банк" в 1945 г. в условиях капитуляции Японии передать Госбанку СССР часть "колчаковского золота"?! (АВПРФ, ф. 0146, оп. 29, папка 271, д. 30, 53 лл; Ч. Инаба. Каталог, т. 2, с. 237.)
   И что сказать - только в 1919 г. в Японию, по словам того же советника, было ввезено 25 т золота!
*** 
   Волнение японских дипломатов в Москве понять можно. Несколько десятилетий, начиная с заявления Правительства СССР в 1956 г. советско-японские отношения напоминали "игру в одни ворота". Японцы методично забивали в них "мяч" о "северных территориях" (четырех южнокурильских островах), а наша дипломатия лишь отбивала "пенальти", даже не пытаясь перебросить другой "мяч" (русское золото в Японии) на поле партнера-соперника.
   Попытки отдельных российских политических деятелей (Г.Э. Бурбулиса, Ю.Н. Афанасьева, А.И. Вольского) найти нестандартное решение проблемы "северных территорий" вызывали бурные дебаты в печати. При этом редким сторонникам уступить Курилы японцам за выкуп возражает мощный патриотический хор во главе с бывшим губернатором Сахалинской области проф. В.П. Федоровым, усиленный активистами из общественного Комитета защиты Курил и территориальной целостности России, регулярно выступающих на секции истории Московского дома ученых и выпускающих сборники документов "Русские Курилы".
   Но подумалось: а почему о Курилах буквально вопят, а о "русском золоте" в Японии у нас даже не шепчут? Не знают? Не верится: среди активистов Комитета защиты Курил - проф. И.А. Латышев, бывший собкор "Правды" в Токио, автор очень интересной брошюры "Как Япония похитила российское золото?" (М. 1996). Или команды сверху не поступало? Русское золото (или "романовское", как его еще называют в Японии) - это вам не "северные территории", здесь все чисто - все "накладные", русские и японские, в целостности: "отправил - получил - расписался". Даже грифа "совершенно секретно", как с "пактами" 1914-1917 гг. с англичанами или 27 августа 1918 г. с немцами, нет.
   Первую "накладную" подписал 4 сентября 1916 г. сам царский посол в Токио П.П. Крупенский, с японской стороны - представитель уполномоченного правительства Японии "Йокогама спеши банк" (после Второй мировой войны влился в "Банк оф Токио", а последний совсем недавно слился с "Мицубиси банк", финансовым гигантом мира).
   Все было расписано в деталях: императорское российское правительство направляет в залог кредита на 70 млн. иен "золотые векселя" Государственного казначейства из расчета 2% годовых в пользу банка и единовременно выплачивает "Йокогама спеши банк" 0,4% комиссионных (на 17,5 тыс. иен). В обмен на это банк открывает специальный кредит (код "Tresor") на 64 млн. 750 тыс. иен, которым может распоряжаться только Особая канцелярия по кредитным операциям Минфина России в Петрограде (ст. 4).
   Фактически же, как следует из перечня японских банков, приложенных к соглашению от 4 сентября 1916 г. речь шла о Синдикате банков Страны восходящего солнца (целых 18), а "Йокогама спеши банк" был лишь их полномочным представителем (ст. 7). Особой канцелярии запрещалось в течение трех месяцев после заключения соглашения от 4 сентября иметь дело с какими-либо другими банками на японском рынке ценных бумаг, кроме банков Синдиката.
   По данным В. Новицкого и С. Петрова, из 20 млн. ф. ст. отправленных третьей "золотой посылкой" в ноябре 1916 г. через Владивосток в Северную Америку, по крайней мере 3 млн. ф. ст. остались на депозитах Синдиката как плата за исполнение соглашения от 4 сентября 1916 г.
   На аналогичных принципах 7 и 16 октября 1919 г. во Владивостоке были заключены еще два русско-японских финансовых соглашения о предоставлении правительству Колчака в Омске кредита под залог уже не только ценных бумаг (векселей, облигаций и т.д.) "заграничного отдела кредитной канцелярии Русского правительства в Омске" (соглашение от 7 октября, ст. 4), но и чистого золота в двух коносаментах, эквивалентных 20 млн. и 30 млн. иен.
   Существенно повышался по сравнению с 1916 г. процент, получаемый японскими банками за хранение (и, как оказалось впоследствии, за использование) "залогового золота" адмирала Колчака - до 7,5% за ценные бумаги и до 3% в год за чистое золото.
   Все снова было расписано до мельчайших деталей: куда сдавать залоговые ценные бумаги и золото (в "Матсуда банк" - филиал "Чосен банк" во Владивостоке, ст. 2 соглашения от 7 октября), куда затем везти (в г. Осака, ст. 8), сколько будет стоить такой трансферт (6% от стоимости золота, ст. 8), как будет называться код ("Special crйdit") в "Йокогама спеши банк" (Токио) и "Чосен банк" (Сеул), открытый на представителей Госбанка России при наличии у них официальной доверенности на распоряжение кредитами (ст. 8), однако при условии, что кредитная канцелярия Минфина в Омске срочно сообщит в Токио, Осаку и Сеул заверенные образцы подписей этих представителей (ст. 4 соглашения от 16 октября) Впоследствии, в 20-х годах, когда русские эмигранты на Дальнем Востоке начнут судиться с Синдикатом, требуя деньги назад, отсутствие заранее высланных из Омска их "заверенных подписей" станет для японских судов формальным основанием для отказа в приеме исков и рассмотрении, хотя сам факт наличия "романовского" золота в Японии ни один суд не отрицал.
   Со стороны Госбанка России оба соглашения подписал (под патронажем уполномоченного Минфина правительства Колчака во Владивостоке по продаже золота Никольского) представитель Госбанка России в Токио И.Г. Щекин 1922 г. как знаток вопроса И.Г. Щекин будет привлечен атаманом Семеновым к его судебным процессам по возврату этого русского золота из японских банков, однако судьи отведут этого знающего суть дела эксперта, как не имеющего "надлежащим образом оформленной доверенности" (из приговора Токийского окружного суда 9 марта 1925 г.) (Текущий архив Экспертного совета), со стороны Синдиката - два его уполномоченных: за "Йокогама спеши банк" - Н. Кайивара и Накайи, за "Чосен банк" - С. Катаяма.
   Для сегодняшних переговоров с Японией об этом "романовском золоте" и набежавших на него за 80 лет процентах чрезвычайно важна ст. 8, включенная в оба соглашения - и от 7, и от 16 октября: "Государственный Банк России остается распорядителем золотого депозита и по первому требованию может возвратить его из Осаки во Владивосток (выделено мною. - Авт.)", уплатив лишь 6% издержек за "обратный трансферт".
   О том, что "обратного трансферта" в Россию больше никогда не будет, свидетельствует нижеследующая таблица:
   Ввоз золота и серебра в Японию в 1916-1920 гг.
   В килограммах (из всех стран), Годы, В золотых иенах (из России), Золото, Серебро 1916, 39 млн. 189 тыс.
   , 41,4162, 14,311 1917, 39 млн. 059 тыс. 1,3274141, 37,4394463 1918, нет данных, 2,3334855, 103,4723562 1919, 55 млн. 854 тыс. 25,8559121, 79,5231191 1920, 3 млн. 381 тыс. 12,8009, 3 08,3075916
   Источники: Сводная ведомость экономического управления Минфина Японии (1925 г.); Сводная ведомость управления монетного двора Минфина Японии (1936 г.) (Текущий архив Экспертного совета, копии на яп. яз.).
3. ЯПОНСКАЯ АРМИЯ ВОЕННЫЕ ТРОФЕИ НЕ ВОЗВРАЩАЕТ... 
   До сих пор речь шла о русском золоте, чья утечка за рубеж так или иначе оформлялась межгосударственными документами, включая и "ленинское" золото, отправленное кайзеру, а ныне находящееся во Франции и Великобритании.
   Но было так называемое "разовое золото", которое в бурные годы Гражданской войны в Забайкалье и Приморье, а также в Китае передавалось на временное хранение с припиской на расписках: "С последующим возвратом", как правило, представителям японского командования экспедиционного корпуса Квантунской армии, в 1918-1922 гг. действовавшего в регионе Восточной Сибири, Маньчжурии и Приморья.
   Об одном из таких разовых даров в виде 20 ящиков золотой монеты и 2 ящиков золотых слитков, сданных 22 ноября 1920 г. на железнодорожной станции Маньчжурия КВЖД начальником тыла семеновской армии генерал-майором Павлом Петровым под расписку начальнику японской военной миссии полковнику Рокуро Идзомэ (Исомэ), я подробно рассказал и в своих публикациях (опубликовав и текст, и фотокопию этой расписки), и в телевизионных выступлениях начиная с 22 сентября 1991 г. по Российскому телевидению в документальной передаче "Примирение: послесловие к конгрессу соотечественников в Москве".
   Интерес к таким дарам от разбитых белогвардейцев не утихает до сих пор, хотя по реальному удельному весу в сравнении с золотыми коносаментами, официально переданными от Николая II, Керенского, Ленина и Колчака Антанте, кайзеру и микадо, все эти "дикие ящики" составляют ничтожную долю - менее 1%!
   И тем не менее интерес историков и журналистов (если, конечно, они не гоняются только за сенсацией) вполне оправдан.
   Во-первых, он свидетельствует, что не все белогвардейцы были отпетыми жуликами и ворами (примеры генерала Петрова, колчаковского казначея Мелких, военного атташе в Токио генерала Подтягина это подтверждают): им "за державу было обидно", и они все-таки надеялись, что рано или поздно золотое достояние Отчизны вернется на Родину.
   Во-вторых, они не только в экстремальных обстоятельствах отдавали это золото, но и спустя годы, уже в эмиграции, пытались вернуть (и не себе, а в благотворительные фонды и союзы эмигрантов) эти "золотые ящики" (генералы П.П. Петров и С.Н. Войцеховский, посол Д.И. Абрикосов), не боясь в открытую судиться с японской военщиной. И это последнее, пожалуй, самое важное для нас, их потомков: если нам все же придется повторить этот путь, их ошибки и аргументация японских судей нам будут уже хорошо известны, как и те архивы в Японии, США и Китае, где еще можно найти подлинники (или копии) расписок.
   Одна из таких расписок, от 13 февраля 1920 г. принадлежит перу командира 30-го японского пехотного полка полковника Слуга и касается приема на хранение от войскового старшины Уссурийского казачьего войска Клока "двух ящиков и пяти мешков" из тех 38 пудов золота, что атаман того же войска Калмыков экспроприировал при бегстве из Хабаровска в местной конторе Госбанка. Поспешно отступая под натиском Красной армии, атаман не смог взять все золото с собой и приказал своему адъютанту Клоку сдать его на хранение под расписку японцам. Что с этим золотом стало, до сих пор неясно. Калмыков вскоре был зверски убит в Харбине.
   По косвенным данным, "калмыковское" золото в Хабаровске находилось сначала у командира японской дивизии генерала Ямады, который якобы затем передал его интенданту всего японского экспедиционного корпуса Квантунской армии в Приморье. Тот, в свою очередь, поместил золото в "Матсуда банк" (филиал "Чосен банк" во Владивостоке), и уже из "Матсуда банк" при окончательной эвакуации японцев с Дальнего Востока золото будто бы было вывезено в японский город Симоносеки.
   Однако наибольший интерес у исследователей и журналистов по-прежнему вызывает судьба "семеновского" золота: захваченного в Чите в октябре 1919 г. четвертого "золотого эшелона" Колчака, направлявшегося во Владивосток. Атаман при поддержке японцев присвоил тогда сразу 172 ящика со слитками и 550 сумок с золотой монетой на сумму в 42 млн. 251 тыс. зол. руб.
   Долгое время в литературе, как советской, так и эмигрантской, бытовало мнение, что Семенов в ноябре 1920 г. спасаясь от красных, бежал с этими ящиками в порт Дальний, где безбедно жил до самого 1945 г. когда его арестовали "смершевцы" (затем его судил советский военный трибунал, по приговору которого в 1946 г. атаман был повешен).
   В рамках своего научного доклада "Куда делось российское золото?", который в марте 1993 г. С.П. Петров распространил в Москве среди членов и актива нашего Экспертного совета, он провел специальное расследование судьбы "семеновского" золота.
   И оказалось, что Семенов физически не мог бы забрать с собой все золото, кроме одной-двух сумок: ведь он бежал из осажденной красными Читы на аэроплане. На основе личного архива своего отца и материалов харбинской эмиграции Гуверовского архива Петров установил: в январе-августе 1920 г. на нужды своей армии и гражданским ведомствам атаман роздал 37 млн. 340 тыс. зол. руб. из тех 42,2 млн. что он в октябре 1919 г. захватил в Чите. Причем лично начальнику тыла генералу Петрову выделил 7,7 млн. именно из этих почти 8 млн. 22 ящика на 1 млн. 270 тыс. зол. руб. Петров и передал под расписку полковнику Идзомэ, а остальное начтыла роздал по ведомости отступавшим в Китай командирам остатков семеновской армии - Пучкову, Бангерскому и другим "на непредвиденные расходы".
   В распоряжении Семенова на конец ноября оставалось около 5 млн. зол. руб. Вот их-то и следует искать.
   Часть нашел уже сам генерал Петров. В записке своим адвокатам в 1933 г. он указал, что 21 ноября 1920 г. в последний раз встретился с атаманом как с главнокомандующим и сообщил ему, что назавтра намерен сдать последние оставшиеся у него 22 ящика главе японской военной миссии на временное хранение. Семенов ответил, судя по записке Петрова, что он сам предпринял "аналогичные шаги и также передал все оставшиеся у него казначейские средства на хранение японской миссии".
   Вот почему, очевидно, ни я, ни другие исследователи (в частности, аспирантка Н.Н. Аблажей-Долженкова, читавшая в 1995 г. в архиве Гуверовского института неопубликованную рукопись атамана Г.М. Семенова "История моей борьбы с большевиками") расписок полковника Идзомэ или других японских военных, аналогичных расписке, данной 22 ноября 1920 г. генералу Петрову, пока не нашли.
   Тем не менее хорошо известно, что представители атамана в 1920 г. действительно сдавали японским властям в других местах "золотые ящики" под расписку, в частности еще в марте 1920 г. в порту Дайрен (Дальний) были переданы 33 ящика, они были срочно отправлены в г. Осака в филиал "Чосен банк", где "золото было обменено на японскую валюту" (из протокола Токийского окружного суда от 9 марта 1925 г.).
   В связи с возросшим в 1992-1996 гг. интересом к судьбе "колчаковского" золота, в частности среди отечественных японистов, особое внимание привлекли две ценные публикации - корреспондента ИТАР-ТАСС в Японии Василия Головина "Загадка колчаковского генерала" в журнале "Эхо планеты" (1992, Љ 39) и брошюры бывшего собкора "Правды" в Японии, профессора И.А. Латышева "Как Япония похитила российское золото?" (М. 1996).
   Оба автора, опираясь на недоступные большинству российских историков материалы на японском языке, подробно показывают, как в 1918-1922 гг. офицеры военной разведки японской оккупационной армии в Забайкалье и Приморье, два будущих генерала - Р. Исомэ (Идзомэ) и Х. Куросава, а также майор Синкэй Кураки (впоследствии он станет доверенным лицом атамана Семенова на судебных процессах в Японии), подобно начфину Ф. Шипу из Чехословацкого легиона, "добывали" русское золото у различных генералов и казачьих атаманов, переправляя его в Японию. Так, В. Головин, ссылаясь на материалы парламентского расследования в марте 1926 г. указывает на создание в Квантунской армии целого "секретного фонда", которым в 20-х годах распоряжался будущий премьер Гиити Танака, бывший военный атташе при царском правительстве и представитель японского командования при "омском правительстве" Колчака. Общая сумма фактически награбленного золота, по данным парламентского расследования, превышала 10 млн. зол. руб. а всего к концу 1922 г. в "секретном фонде" имелось более 60 млн. иен.
   И.А. Латышев, ссылаясь на статью японского журналиста Томаки Абэ из газеты "Акахата" от 11 сентября 1977 г. под заголовком "Исчезнувшие слитки золота. Их нынешняя цена - 13 миллиардов иен", дополняет драматическую историю "семеновского" золота. Оказывается, переданные в марте 1920 г. в порту Дальнем 33 ящика золота - это еще далеко не все. В том же марте Семенов передал в Чите под расписку полковнику X. Куросаве еще 143 ящика с золотом, и оно в конце концов также оказалось в "секретном фонде" японского военного командования. Не за эти ли золотые россыпи оба полковника были затем произведены в генералы?
   Однако все эти хищения бледнеют в сравнении с авантюрой колчаковского генерала Сергея Розанова, с помощью японцев взявшего в ночь с 29 на 30 января 1920 г. все оставшееся в подвалах Владивостокского отделения Госбанка "колчаковское" золото и переправившего его в Японию, о чем подробно рассказал в своей книге И.А. Латышев Это была вторая пиратская акция японской военщины. Первая совершена там же, во Владивостоке, 16 марта 1917 г. когда на двух японских крейсерах была увезена четвертая "золотая посылка" из 2244 ящиков на 20 млн. 2499 ф. ст. да еще 5,5 т личного золота Николая II. "Независимая газета". - 1998. - 5 авг.
   Генерал Розанов являл собой тот тип дореволюционных царских генералов, которые в годы Гражданской войны решили "играть в политику". Будучи официально прикомандированным адмиралом Колчаком в 1918 г. к атаману Семенову для военной связи между Омском и Читой, Розанов вскоре решил исполнить самостоятельную политическую роль и, вступив в тесный контакт с японскими оккупационными войсками, фактически начал действовать и против Семенова, и против Колчака. Его идеей фикс стало создание с помощью японцев "буферной" Дальневосточной республики во главе с самим собой. Но на ту же роль претендовали и атаман Семенов, и эсеровские деятели из числа сибирских "областников" из так называемого 1-го Совета уполномоченных организаций автономной Сибири (СУОАС-1).
   В последнем окопались видные "областники" - Якушев, Головачев и Валериан Моравский, о которых речь еще пойдет ниже.
   К осени 1919 г. когда стало ясно, что омский режим Колчака вот-вот падет под ударами Красной армии и она не сегодня-завтра появится в Забайкалье, Розанов решил действовать. Он перебрался из Читы во Владивосток, создал свои собственные вооруженные силы, заручился поддержкой японцев и добился благоприятного нейтралитета комиссаров Антанты.
   Но решили действовать и "областники". Их военной опорой стали отдельные части чехословацких легионеров под командованием генерала Гайды, сочувствовавшего эсерам. Решающее столкновение произошло 18 ноября 1919 г. во Владивостоке: войска Гайды и войска Розанова вступили в бой друг с другом в борьбе за власть в городе в надежде, что победитель и провозгласит себя вождем Дальневосточной республики.
   И хотя в военном отношении верх взял Розанов - мятеж "областников" был подавлен, а сам Гайда был ранен и взят в плен, - политически проиграли обе стороны. Дело в том, что рядовые участники боев с обеих сторон понимали лозунг создания ДВР совсем не так, как их вожди: во Владивостоке появились листовки с призывом созвать дальневосточное Учредительное собрание, начать переговоры с Советской Россией, прекратить Гражданскую войну и, главное, выгнать иностранных интервентов из Приморья. Это сразу охладило интерес Антанты и особенно японцев к идее создания ДВР. А без японской вооруженной помощи у Розанова не было никаких шансов стать "дальневосточным диктатором".
   Не вышло стать диктатором, и тогда Розанов пустился в открытый грабеж, полностью оправдав данную ему характеристику одного из министров "омского правительства" Г.К. Гинса: "сумбурный, нечистоплотный, окончательно подорвавший престиж омской власти на Дальнем Востоке".
   29 января 1920 г. Розанов явился к командующему японскими оккупационными войсками в Приморье генералу Сигемото Ои. Формально речь шла об эвакуации подчиненных Розанову военных частей "колчаковцев" ввиду угрозы захвата Владивостока отрядами красных партизан и эсеров. Фактически же два генерала заключили сделку: японцы не будут мешать поспешному бегству "розановцев" из Владивостока (и действительно, на другой день "розановцы" были погружены на два русских военных транспорта), но в обмен на это японцы "спасут" остатки золотого запаса, хранившиеся во Владивостокском отделении Госбанка России.
   И вот в ночь с 29 на 30 января к одному из пирсов владивостокского порта швартуется японский крейсер "Хидзэн", прямо напротив стоящего на горе здания Госбанка. Вся территория между банком и пирсом тотчас же оцепляется вооруженным десантом японских матросов. В само здание врывается вооруженная штурмовая группа под командованием самого генерала Розанова, для камуфляжа переодетого в форму японского офицера. Но фактически командует не он, а все тот же полковник Рокуро Идзомэ, главный "спец" по "колчаковскому" золоту и в Забайкалье, и в Приморье. Идзомэ почему-то отлично знает все закоулки подвалов русского Госбанка во Владивостоке и ведет штурмовую группу именно туда, где лежат ящики с золотыми слитками и сумки с золотой русской монетой. Десятки японских матросов по его команде перетаскивают золотой груз на крейсер. Никаких актов о приемке или расписок не составляется. Вся операция длится не более двух часов. Идзомэ и Розанов с маленькой группой его приближенных (семья Розанова уже находится на крейсере) поднимаются на борт, и военный корабль отплывает к берегам Японии. "Золотая операция", вторая пиратская акция в истории японской военщины на Дальнем Востоке, завершена.
   Спустя несколько дней во Владивостоке происходит очередной политический переворот - власть в городе переходит в руки Временного правительства Приморской областной земской управы, состоящей в основном из местных эсеров, настроенных резко антирозановски и антияпонски, но и не пробольшевистски. Союзные комиссары Антанты (Франции, Англии и США) заявляют о поддержке переворота, и генерал Ои вынужден объявить о своем нейтралитете. Впрочем, дело уже сделано - остатки "колчаковского" золота плывут в Японию, японский ставленник Розанов и его войско - тоже, и пусть теперь эсеры покомандуют в городе без золота.
   Разумеется, Приморская управа 19 февраля заявила генералу Ои и правительству Японии официальный протест, требуя возвращения золота, а против генерала Розанова еще и возбудила уголовное дело о краже в особо крупных размерах. Но все было тщетно - из Японии даже не ответили на этот протест и, конечно, не выдали Розанова.
   Последний, судя по первоначальным сообщениям японской прессы, благополучно проживал с семьей в Йокогаме и отнюдь не бедствовал - 55 млн. иен на личном счете в Гонконг-Шанхайском банке, появившиеся у него после "владивостокской операции", позволяли обеспечить и себя, и своих внуков-правнуков на много десятилетий вперед.
   Правда, в январе 1921 г. в той же японской прессе вдруг появилось сообщение, что генерал Розанов якобы погиб... в Крыму при отступлении войск Врангеля. И.А. Латышев ставит эту информацию японской "Иомиури симбун" от 22 января 1921 г. под большое сомнение, ибо "в Японии в те времена не раз бывали случаи, когда на самой японской территории совершались таинственные убийства людей, причастных к российскому золоту, причем публикации сообщений о выезде этих людей за пределы Японии использовались для того, чтобы спрятать концы в воду".
   Я склонен разделить эти сомнения коллеги относительно гибели Розанова на Крымском фронте барона Врангеля. Упоминающаяся в Текущем архиве нашего Экспертного совета сумма из ведомости личного счета генерала Розанова за 1920 г. в Гонконг-Шанхайском банке в 1925 г. странным образом оказывается в "Ведомости экономического управления Минфина Японии" - те же 55 млн. 854 тыс. иен.
   Остался Розанов жив или он погиб, несомненно одно: деньги его оказались все равно в Японии, как и то золото, что с его помощью было похищено в январе 1920 г. из Владивостокского отделения Госбанка России Характерно, что в официозном издании Генштаба Японии "История интервенции в Сибири, 1918-1922 гг." (на яп. яз.), вышедшем в межвоенный период, об "операции Розанова" во Владивостоке нет ни строчки.
*** 
   И тем не менее борцы за белое дело в Сибири и на Дальнем Востоке не испугались судьбы генерала Розанова и с 1922 г. начали серию самостоятельных расследований и процессов в судах Японии. Это сложная, во многом запутанная история, где наряду с правдоискателями с русской и японской сторон действовало немало проходимцев и авантюристов, желавших набить карманы русским золотом.
   Расследование В.И. Моравского
   Валериан Иванович Моравский (1884-1942) сыграл ключевую роль в сборе документальных свидетельств о русском золоте, ушедшем за границу, по самым свежим следам событий. Во всяком случае, он был самым первым из эмигрантов, кто еще в 1923 г. составил сводную справку "Русское золото за границей" Справка неоднократно мною публиковалась. См.: Россия. - 1994. - Љ 43. - С. 6; Общая газета. - 1995. - Љ 46. - С. 7; Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 208.
   Моравский представлял собой типичного либерального интеллигента "западнического" толка на рубеже двух веков. В молодости "баловался эсерством", но очень скоро отошел от всех экстремистских - левых и правых - течений и стал ярым поклонником гуманистических идей великого писателя Владимира Галактионовича Короленко, которого сегодня бы назвали великим правозащитником.
   Как и он, не принял большевистского переворота и большевизма в качестве политического течения: после октября 17-го Моравский всю свою жизнь посвятил борьбе с большевизмом. В 1908 г. он впервые попал в Сибирь как корреспондент кадетской газеты "Речь", и через несколько лет Сибирь стала для него второй родиной, хотя родился Моравский в обедневшей дворянской семье в Бессарабии и там же окончил православную духовную семинарию (затем в Петербурге Агрономический институт и прослушал два курса Петербургского института восточных языков).
   В годы Первой мировой войны - активный "оборонец"; как и многие другие интеллигенты-патриоты, пошел "в службу" - в 1914 г. поступил в Министерство путей сообщения, в 1916 г. стал экспертом Министерства сельского хозяйства, приветствовал Февральскую революцию, как и подавляющее большинство интеллигенции, став заместителем начальника департамента Министерства продовольствия Временного правительства.
   Октябрьский переворот активно не принял, был одним из руководителей забастовки служащих Минпрода, арестован лично Ф.Э. Дзержинским, но вскоре был отпущен и срочно уехал в Сибирь, в Томск. Там принял самое активное участие в движении сибиряков-"областников", в декабре 1917 г. был назначен управляющим делами 1-го Сибирского автономного правительства в Томске. В феврале 1918 г. избран в Сибирскую областную думу и назначен ее государственным секретарем.
   Это правительство в Томске было первым и последним законно избранным правительством на территории Сибири и Дальнего Востока. После Уфимского совещания всех сил "демократической контрреволюции" сибирское правительство передало свои полномочия Директории, но после переворота 18 ноября 1918 г. в Омске "областники" отошли от адмирала, и Моравский вошел в 1-й Совет уполномоченных организаций автономной Сибири (СУОАС-1). СУОАС выступал с идей "третьей силы" между Колчаком (Семеновым) и большевиками, пытаясь создать правительство "буферной" Дальневосточной республики под контролем сибирских "областников".
   К военной диктатуре Колчака Моравский относился резко отрицательно, работая по снабжению в Сибземгоре (Всесибирский союз земств и городов) на Дальнем Востоке. В 1920 г. вошел в комитет по борьбе с большевизмом во Владивостоке, издавал там антибольшевистскую газету "Вечер". В 1921 г. там же вошел во 2-й Совет уполномоченных организаций автономной Сибири (СУОАС-2).
   Между тем в белом лагере началась чехарда власти: 4 января 1920 г. перед тем как его арестовали представители иркутского Политцентра, Колчак передал полномочия "Верховного" атаману Семенову Очень распространенная ошибка в литературе о Гражданской войне в Сибири: Колчак якобы передал полномочия Верховного правителя России А.И. Деникину. На самом же деле - атаману Г.М. Семенову, но тот в ноябре 1920 г. эмигрировал и только 7 февраля 1922 г. де-юре передал свои "верховные полномочия" СУОАС-2 во Владивостоке.
   За три дня до захвата Владивостока большевиками СУОАС-2 сформировал собственное так называемое 2-е Сибирское правительство, в котором Моравский получил портфель министра финансов, труда и промышленности. Но это правительство бежало, успев вновь передать "верховные полномочия" СУОАС.
   К концу 1922 г. Моравский с третьей женой и ее двумя детьми от первого брака оказался в Шанхае в долгой, до самой смерти, 20-летней эмиграции. Все эти годы экс-министр был одним из руководителей СУОАС-2 (а после смерти старого народовольца-"областника" А.В. Сазонова - и его председателем), сочетая антибольшевистскую политическую борьбу с поиском денег на нее, главным из источников которых было русское золото в Японии и Гонконге.
   Уже в августе 1923 г. с полномочиями от СУОАС-2 Моравский отправился в Токио и Осаку с целью получить 2 млн. 400 тыс. зол. иен, причем он повез с собой расписки (включая и "петровскую" от 22 ноября 1920 г.), полученные за сданные на хранение японцам многочисленные ящики с русским золотом. Посредником в операции был избран некий японец Шюн Сузуки, мелкий коммерсант, до того промышлявший на русском Дальнем Востоке и выдававший себя за адвоката-"мэтра".
   И надо же было такому случиться: 1 сентября 1923 г. в Токио произошло гигантское землетрясение. Моравский с двумя другими своими "суоасовцами" - профессором Томского университета и бывшим министром иностранных дел 1-го и 2-го Сибирских автономных правительств М.П. Головачевым и управделами СУОАС Г. Чертковым - едва успели выскочить во двор, как здание гостиницы рухнуло, погребя все личные вещи постояльцев, в том числе и подлинник расписки Идзомэ. Конечно, у генерала Петрова и других эмигрантов остались копии. Но между Петровым и Моравским пробежала "черная кошка" - землетрясение землетрясением, но документ на 1 млн. 200 тыс. зол. руб. мог бы и спасти. Эта неприязнь невольно перешла и к сыну генерала, не жалующего Моравского-отца в своих трудах (см. например, письмо Сергея Петрова в редакцию журнала "Знамя", 1992, Љ 10).
   Утрата расписки еще раз сыграла злую шутку с Моравским, когда он в 1932 г. второй раз попытался получить "петровское" золото по расписке полковника Идзомэ. Суд вроде бы соглашался, но требовал подлинник, а его, как известно, уже не было. И дело снова сорвалось Два документа за 1923 и 1930 гг. по "золотым делам" из личного фонда В.И. Моравского в Гуверовском архиве см.: Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 208-209.
   Поездки в Японию в надежде отсудить "петровское", "подтягинское" и "миллеровское" золото Моравский сочетал с поиском политических союзников в антибольшевистской борьбе в тогдашнем японском истеблишменте. Он встречался в 20-30-х годах с известным японским либералом, главой Конституционной партии Такеши Инукайем, с бывшим подполковником, заместителем начальника военной миссии Японии в Харбине в 1918 г. а затем влиятельным генералом Араки, в 1933 г. в марионеточном Маньчжоу-Го виделся с начальником императорской гвардии "императора" Пу И генералом Кудо, снова в Токио с главой тайного влиятельного самурайского общества "Кокурюкай" Мицуру Тоямой и многими другими.
   Видимо, эти политические контакты Моравского в Японии не прошли бесследно. В 1932 г. он неожиданно переезжает из Шанхая в Харбин, где семью Моравских ждет роскошный особняк с горничной, кухаркой, поваром, садовником, учителями-репетиторами для сына Никиты Нечто подобное происходит в 1934 г. с генералом Петровым: у него в Японии тоже появились особняк, прислуга, автомобиль, и это после хибарки в Мукдене, где он подрабатывал фотографией. Моравский начинает издавать в Харбине "Нашу газету". Но через год столь же неожиданно горничные и репетиторы исчезают, семью выселяют из особняка, мать с сыном ютятся несколько недель в какой-то халупе, пока ночью не приезжает Моравский и не увозит жену и сына в Шанхай. Сын Никита, которому тогда было десять лет (а Сергею Петрову - одиннадцать), конечно, ничего не понимал, но склонен сегодня, на закате жизни, предполагать, что такие житейские метаморфозы были связаны, разумеется, не с доходами от русского золота (его ни Петров, ни Моравский так никогда и не получили), а с политической борьбой в японских высших кругах и ставкой одной из фракций японских политиков на русскую фашистскую партию.
   И не случайно, что именно в 1928 г. СУОАС-2 раскололся на две организации - собственно СУОАС и просто СУСО - Совет уполномоченных сибирских организаций (без автономных). Первую по-прежнему возглавлял Моравский, а вот вторую - его недавний друг Мстислав Петрович Головачев. В расколе виделась умелая японская рука. Головачев вдруг стал ратовать за создание "буферного Сибирского государства" под протекторатом Японии как главного оплота борьбы с коммунизмом на Дальнем Востоке. Это вызвало раскол сибирских эмигрантов-"областников" на два лагеря - антияпонский и прояпонский. Впрочем, япономания Головачева длилась недолго: с 1931 г. как только Квантунская армия снова обосновалась в Маньчжурии, оттуда толпами повалили на юг Китая русские эмигранты - самураи их третировали как слишком розовых. Кончилось все тем, что Головачев с Моравским помирились, а СУОАС снова стал единым.
   Спустя много лет в очерке об отце Никита Моравский, уже переживший отца на целых 15 лет, весьма объективно отметил его недостатки: он "не всегда держал слово, был непунктуален... и порой слишком поспешно судил о людях. Самым же серьезным его недостатком было легкомысленное обращение с деньгами и нередкое невозвращение долгов в срок".
   Добавим к этой критике - и весьма легкомысленное отношение к женщинам.
   Поэтому за Моравским в эмиграции всегда полз шлейф слухов - и что он будто фальшивомонетчик (деньги от "адвоката" Шюна Сузуки), и агент Коминтерна (его соратник по "золотым поискам" К.И. Славянский в середине 30-х годов неожиданно сбежит в СССР), да и вообще жидомасон Уникальную листовку русской фашистской партии начала 30-х годов, в которой его отец обзывается и "агентом Коминтерна", и "жидомасоном", обнаружил в фонде отца в Гуверовском архиве Никита Моравский (Текущий архив Экспертного совета).
   И все же В.И. Моравский внес весомый вклад в продолжение эпопеи "золото России за рубежом": он сумел собрать, систематизировать и, главное, осенью 1941 г. с оказией (в багаже американского бизнесмена Вулсифера, возвращавшегося из Китая домой) отправить в США свой уникальный архив за 1917-1941 гг. (тридцать коробок материалов). В 1948 г. Вулсифер передал архив В.И. Моравского в Гуверовский институт войны, революции и мира. И мы теперь располагаем ценнейшими документами.
   Судебный процесс генерала М.П. Подтягина Из всех судебных процессов, которые когда-либо велись за границей в 20-30-х годах по делу о возврате "русского" золота, два были самыми громкими: девицы "Анастасии" Андерсон, лжедочери Николая II, - в британских судах и против военного агента России в Токио генерал-майора М.П. Подтягина - в японских.
   "Лжедочь" нас мало интересует - это была типичная авантюристка, пытавшаяся завладеть личным золотом семьи последнего царя Сколько лет со времен аферы "Анастасии" Андерсон прошло, но не перевелись на Руси самозванцы! Едва в печати появились сообщения о "царском" золоте за границей, как инстанции и наш Экспертный совет были завалены письмами "сыновей" и "внуков" Николая II, требующих свою долю золота. Последний по времени звонок из США от очередного "царя" раздался у меня дома в июне 2003 г. Подробнее о современных "августейших детях лейтенанта Шмидта" см.: Кашиц В. Кровь и золото царя. - Киев, 1998.
   Михаил Павлович Подтягин был направлен Военным министерством еще в годы Первой мировой войны в Японию как военпред (размещение и приемка артиллерийского вооружения) и "причислен к императорской военной миссии в Токио" с правом открытия собственного "казенного" счета в банках.
   По некоторым данным, на него была возложена задача воплотить в оружие (снаряды, патроны и т.д.) статьи русско-японской финансовой конвенции от 4 сентября 1916 г. о которой речь шла выше.
   Бурные революционные события 1917 г. (дважды власть в России менялась) привели к тому, что "временные" сменили всю верхушку российского дипкорпуса в Японии: посла П.П. Крупенского заменил поверенный в делах Дмитрий Абрикосов (1876-1951), кстати потомок известной купеческой семьи Абрикосовых, "шоколадных королей" России, наследники которых сегодня пекутся о возвращении им знаменитой фабрики им. Бабаева в Москве, а царского военного агента, самовольно сбежавшего в США, - генерал Михаил Подтягин.
   Оба пробыли в "послах без государства" в Японии по семь-восемь лет: Подтягин - до мая 1924 г. (затем уехал в Париж), а Абрикосов - до февраля 1925 г. до того, как Япония и СССР 20 января установили официальные дипломатические отношения (посол уехал в Калифорнию, США, где в 1951 г. в возрасте 75 лет умер, успев, правда, написать очень интересные мемуары, вышедшие посмертно).
   Оба - профессионалы, только один - дипломат (работал с 1904 г. в посольствах Лондона, Пекина, в центральном аппарате МИД в Петербурге), а другой - военный. Обоим в 1917-1925 гг. пришлось действовать на свой страх и риск, без директив из центра, да при этом еще единолично распоряжаться огромными валютными резервами в японских банках и их филиалах во Владивостоке, Сеуле, Пекине, Шанхае, Гонконге.
   Положение Подтягина было особенно сложным, ведь именно через него шли "золотые коносаменты" Колчака на закупки оружия, его же бомбардировал телеграммами и слал к нему гонцов за оружием атаман Семенов, к нему попадали разные "случайные" ящики с золотом, там и сям всплывавшие в Японии.
   Здесь следует сделать отступление. За исключением одного царского посла в Португалии Унгерн-Штернберга, одного поверенного в делах в Испании Ю.Я. Соловьева и одного военного агента во Франции генерал-лейтенанта графа А.А. Игнатьева (автора вышедшей еще в сталинские времена книги "50 лет в строю"), все остальные послы и военные атташе царского и Временного правительств большевиков не признали и выполнять их директивы отказались.
   Учитывая, что Запад и Восток (Япония) большевистский режим не признавали, сложилась парадоксальная ситуация "двух Россий" (как позднее, после китайской революции 1949 г. "двух Китаев"). Причем вторая, зарубежная, белая Россия фактически к 1921 г. (когда большевики окончательно разбазарили свою долю доставшегося им золотого запаса царской казны) стала распорядителем огромных валютных резервов в 3 млрд. 617 млн. зол. руб. не считая золотых коносаментов императорского, Временного, колчаковского, семеновского и прочих правительств, отправленных на Запад и Восток в 1914-1922 гг. (подробнее см. Приложения, табл. 1).
   Заграничные банки и фирмы в этих условиях юридическими распорядителями русских денег признавали только послов, военных атташе да еще одну, чисто русскую, категорию российских представителей за рубежом - финансовых агентов (институт, введенный лично министром финансов графом С.Ю. Витте с 1894 г. для преодоления ведомственного соперничества за границей; об одном из первых таких агентов - Артуре Рафаловиче в Париже - мы уже писали выше).
   И в Токио в 1917 г. был такой агент - Константин Константинович Миллер, имевший отдельный от Абрикосова и Подтягина валютный счет, причем на нем к 1920 г. находились огромные деньги (6 млн. 940 тыс. япон. иен, 25 млн. ф. ст. 424 тыс. франц. фр. 450 тыс. мекс. долл. Петров С.П. Доклад // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 253 (табл. V)). Понятное дело, японцы хорошо знали об этих богатствах на счетах российского финансового агента.
   Дело в том, что на Парижской мирной конференции лета 1919 г. интересы этой белой зарубежной России (большевиков на конференцию не пригласили) представляла русская заграничная делегация во главе с бывшим царским министром иностранных дел С.Д. Сазоновым. В ноябре 1916 г. в разгар Первой мировой войны, он был грубо отстранен Николаем II со своего поста за отказ санкционировать секретные переговоры "распутинского клана" (премьер Б.В. Штюрмер, банкир Д.Л. Рубинштейн и др.) в Швеции о сепаратном мире с Германией.
   Больших успехов Сазонов, несмотря на все усилия, не достиг - Антанта упорно держала его в "предбаннике" конференции, но одно дело ему удалось: в Версале бывшие союзники России согласились временно признать прежний статус всех российских загранпредставителей - послов, поверенных в делах, консулов, военных и финансовых агентов "У России одно будущее - великая держава" (письмо С.Д. Сазонова и К.Д. Набокова колчаковскому премьеру П.В. Вологодскому в Омск, 1919 г.) // Неизвестная Россия. - Вып. 3. - М. 1993. - С. 9-40. И к 1919 г. сложилась парадоксальная ситуация: в Москве сидели большевики, а за рубежом - белые послы с огромными деньгами. Для Ленина и Троцкого (а также для всех желающих завладеть "русским золотом" в иностранных банках) дело осложнялось тем, что в ноябре 1919 г. узнав об этом "временном" решении Антанты в Версале, Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак разослал циркуляр по всем российским загранпредставительствам с требованием срочно перевести валюту с казенных на личные счета: вдруг Антанта передумает и дипломатически признает Советскую Россию?
   Как в воду глядел адмирал! С 1924 г. началась "полоса дипломатического признания" СССР Западом и Востоком (не все, однако, это сделали слишком быстро: США - лишь в 1933 г. Швейцария - накануне Второй мировой, а ряд стран Латинской Америки - и вообще после Второй мировой войны), но большевики не добились самого главного от этой "полосы": денежки-то им (кроме графа Игнатьева и частично посольства в Лондоне) ни один бывший белый посол, консул или агент так и не вернул - как же, теперь они были на "частных" счетах!
   Конечно, не все загранпредставители царской России оказались бессребрениками и избежали искушения поживиться в личных интересах такими гигантскими суммами бывших казенных денег. Не мучились угрызениями финансовый агент в Париже уже известный нам Артур Рафалович, наложивший руку сразу на 1439 тыс. зол. фр. и финансовый уполномоченный барона Врангеля в Лондоне профессор Бернатский (607 тыс. ф. ст.). Но подавляющее большинство "новыми русскими" не стали и на своих "частных" счетах ревниво берегли каждую копейку.
   Другое дело, как они ими распорядились. Послы царского и Временного правительств помимо объяснимых затрат на содержание зданий дипломатических миссий и жалованье персоналу оказывали огромную финансовую помощь русской эмиграции. Крупные суммы от послов-"частников" поступали на благотворительность через общественные и церковные эмигрантские организации, на школьное и вузовское образование молодежи (особенно в Праге, Белграде и Софии), на выплату пенсионных пособий, на "гранты" (стипендии) видным деятелям Белого движения (один такой крупный грант от посла Г.П. Бахметьева из США получил генерал А.И. Деникин на написание своих многотомных "Очерков русской смуты").
   В 1920 г. царские послы организовались под председательством Г.П. Бахметьева, в прошлом крупного русского инженера, несколько лет до 1917 года стажировавшегося в США, в Совет послов, который начал координировать из Вашингтона через Париж, Лондон и Токио всю финансовую помощь эмиграции.
   Вскоре выяснилось, что у некоторых послов либо нет личных счетов (Василий Маклаков, известный адвокат и видный кадетский деятель, замешкался, а когда спохватился - французы не дали ему перевести казенные деньги на личный счет), либо открывать их было все равно бесполезно (в Германии или бывшей Австро-Венгрии казенные деньги еще перед войной 1914 г. изъяли чиновники царского казначейства).
   Зато у других - генконсулов в Шанхае В.Ф. Гроссе и в Гонконге В.О. Эттингена - в 1919 г. благодаря золотым коносаментам Колчака накопились огромные остатки на миллионы фунтов стерлингов и золотых рублей. Виталий Гузанов, изучавший эту проблему по документам дипломатической переписки МИД "омского правительства" Колчака, высказывает продуктивную мысль, что с 1920 г. Гонконг-Шанхайский банк становится одной из "золотых кладовых" Совета послов, который постепенно перекачивает ее содержимое в США.
   В Японии многие, и особенно военщина, точили зубы на "золото послов", явно используя в своих корыстных целях некоторых белых эмигрантов, в частности Моравского. Судя по документам, хранящимся в Текущем архиве нашего Экспертного совета, здесь дело не обошлось и без участия советской разведки в судебных процессах 20-30-х годов против Подтягина.
   По крайней мере два фигуранта этих процессов - некто А.В. Балакин из СУОАС-2, которого посол Д.И. Абрикосов называл "типичным авантюристом, кои процветали на Дальнем Востоке в период Гражданской войны", и К.И. Славянский, бывший деятель Всероссийского крестьянского союза, - подозревались белой эмиграцией в том, что они - "тайные агенты ОГПУ".
   В документах нашего архива есть туманные намеки (подтвержденные в 1993 г. Ф. Ватанабэ) на то, что и два главных японских фигуранта - все тот же "адвокат" Шюн Сузуки и второй посредник Синкэй Куроки, бывший офицер разведки японского Генштаба, прикомандированный в 1918 г. к штабу атамана Семенова в Забайкалье, - обхаживались агентами ОГПУ в Китае и в Японии. Иначе чем можно объяснить странные заявления свидетелей истцов в Токийском суде еще до официального (январь 1925 г.) признания Японией СССР типа: "Подтягин будет лишен права распоряжаться этими суммами, и они будут переданы Советскому государству". Впрочем, у части потомков эмигрантов той поры и сегодня бытует мнение, что игра была двойной - действовали и ОГПУ, и японская разведка; интересы последней, возможно, и представлял в процессах Куроки, скоропостижно скончавшийся в 1934 г.
   И именно этим сомнительным посредникам - Балакину, Славянскому, Сузуки и Куроки - доверились генерал Петров (доверенность на ведение дела в Японии о 22 ящиках золота Славянскому от 7 декабря 1921 г.), публицист Моравский (доверенность Сузуки от 16 декабря 1923 г.) и атаман Семенов (доверенности Куроки от 15 июля 1922 г. и Сузуки от 29 октября 1923 г.).
   Вчиненные этими авантюристами Подтягину и Миллеру, а также Гонконг-Шанхайскому банку (1 ноября 1930 г. доверенность Моравского Сузуки) в японских судах иски колебались от 1 млн. 61 тыс. 900 зол. иен (Подтягину) до 12 млн. зол. руб. (банку).
   С формально-юридической стороны вначале речь шла о совершенно конкретной сумме - так называемых "семеновских" деньгах в 1 млн. 400 тыс. иен, перечисленных атаманом в сентябре 1920 г. за военное снаряжение для армии в 45 тыс. человек (примерно столько у атамана было под ружьем на тот момент в Забайкалье), которое в принципе было заказано еще Колчаком и им же через Подтягина оплачено из того самого "залогового золота", что было привезено в Японию по соглашениям 1919 г.
   Поскольку все это снаряжение ввиду падения правительства Колчака и его отказа 4 января 1920 г. от всех полномочий в пользу атамана Семенова так и осталось на складах японского военного ведомства, Семенов еще в марте 1920 г. отправил в Токио к Подтягину своего порученца генерал-майора Сыробоярского, и тот подписал с военным агентом соглашение: за 1 млн. 400 тыс. иен Подтягин переуступает примерно 1/6 "колчаковского" имущества на японских складах в пользу забайкальской армии Семенова.
   20 сентября 1920 г. чиновник Читинского отделения Госбанка Лосев привозит Подтягину чек на требуемые 1 млн. 400 тыс. иен. Осторожный военный атташе, посоветовавшись с послом Д.И. Абрикосовым, иск сразу не принимает, а требует от Лосева "бумагу", чтобы удостовериться, что деньги не ворованные, а законно вырученные от продажи "русского золота" представителями Семенова во Владивостоке, то есть казенные. Лосев это и удостоверил с "приложением гербовой печати Читинского отделения Госбанка".
   Запомним этот ход Подтягина-Абрикосова.
   Никакого военного снаряжения Семенов, как и Колчак, в итоге так и не получил; в ноябре 1920 г. свою отступающую в Китай армию он бросил, улетел из Читы на аэроплане и... на несколько месяцев вообще пропал, скрываясь то ли в Китае, то ли в Японии (потом оказалось, что в США). Но в мае 1921 г. неожиданно объявился в Японии и с ходу предъявил Подтягину пока устное требование: верни 1 млн. 400 тыс. не греши, ибо ты взял с меня за оплаченное уже Колчаком военное имущество (что действительно было так). Подтягин снова посоветовался с Абрикосовым, и они решили часть денег (338 тыс. иен), которые военный агент действительно взял из семеновской "предоплаты", вернуть, что и было сделано, но остальное не трогать.
   Кто такой теперь Семенов? Частное лицо, бездарно проваливший белое дело в Забайкалье, ограбивший Колчака да еще торговавший ворованным золотом по бросовой цене во Владивостоке, - хватит с него и 338 тыс.! К тому же все генералы-"каппелевцы" (Петров, Войцеховский, Вержбицкий, Пучков) в один голос в эмиграции твердили, что весь штаб атамана состоял из "отпетых подлецов" (оценка Петрова).
   В эмигрантской прессе В.И. Моравский напомнил, что, когда Семенов вернулся из США во Владивосток, ему даже не разрешили спуститься на берег с борта корабля, как "дезертиру", и он вынужден был отбыть в Японию, где временно осел в Нагасаки. Но атаман не сдается - требует денег! В июне 1921 г. шлет в Токио к Подтягину и Абрикосову очередного гонца генерала Н. Магомаева. Ответ Подтягина однозначен: деньги - казенные, частным лицам я их не отдам, разве что российский посол в Токио письменно прикажет. А посол Абрикосов "не приказывает"...
   Ситуация вокруг миллиона "семеновских" иен на счетах военной миссии еще более осложнилась, когда по рекомендации Семенова на них с августа 1921 г. стали претендовать две японские фирмы - "Тойо Сейка Джо" и "Фукуда Гуми", с которыми атаман не расплатился еще с забайкальских времен. Японские фирмачи не стали ходить по судам, а заявились в центральное полицейское управление в Токио и потребовали срочно арестовать все счета российского посольства и военной миссии. Видимо, у Абрикосова с Подтягиным за годы работы в Токио сложились неплохие отношения с полицией, ибо с арестом счетов дело не двигалось целый год. Но 24 августа 1922 г. начальник столичной полиции все же посоветовал Подтягину перевести спорный миллион со старых счетов на новый во все тот же "Йокогама спеши банк" и самому арестовать его, сделав приписку: "До решения компетентного суда". Военный агент так и сделал.
   Вот тогда-то Семенов и спустил своих "борзых" - С. Куроки и Ш. Сузуки - на счета российской военной миссии, включая и только что открытый новый счет в "Йокогама спеши банк", о чем 5 июля 1922 г. атаман известил Подтягина письменно. При этом Семенов выдал Куроки 15 июля 1922 г. самую широкую доверенность, фактически делая его правопреемником "семеновских" миллионов.
   В Токийском окружном суде этот первый процесс по "делу Подтягина" тянулся с 15 сентября 1922 г. (29 октября 1923 г. атаман подключил к делу и второго "концессионера" - Ш. Сузуки), почти два с половиной года, и 9 марта 1925 г. был вынесен вердикт: отказать истцу как частному лицу, желающему завладеть казенными деньгами (председатель суда - Хорита Кахичи).
   Понятно, что Куроки и Сузуки с этим решением не согласились и, пользуясь тем, что у них в запасе была еще и доверенность СУОАС-2 от 27 февраля 1922 г. подали апелляцию в Высший суд Японии. Там дело тянулось еще четыре года и завершилось в октябре 1929 г. отказом не только Семенову, но и СУОАС-2. Вместе с тем суд внес "поправку" - 1 400 000 иен принадлежат не Подтягину, а Дальневосточной армии Забайкалья, но ее больше нет, а посему и деньги "ничьи" Такой "пассаж" - отказ "государственнику" Подтягину в распоряжении "казенными" деньгами - был явно связан с дипломатическим признанием 20 января 1925 г. СССР Японией, что автоматически делало военного атташе белого правительства "персоной нон грата", то есть пусть пока лежат в "Йокогама спеши банк". Где они лежат и по сию пору...
   О последующих методах обмана японских судов "интернациональной" группой авантюристов свидетельствует такой факт. Проиграв к 1925 г. все процессы против военного и финансовых агентов в токийских судах, участники японского варианта фирмы "Рога и копыта" забросили исковой бредень в суды других городов Японии. И - о чудо! - в одном из них - суде г. Кобе (1926 г.) - решение оказалось положительным: "концессионерам" неожиданно присудили "подтягинское золото" (более 1 млн. зол. иен). Но суд обусловил их окончательную выдачу двумя моментами:
   а) залогом в 300 тыс. иен; б) личной явкой генерала Подтягина в суд.
   С залогом еще как-то можно было выкрутиться, а вот с явкой агента в суд дело обстояло совсем худо: не дожидаясь решения Токийского окружного суда, 9 марта 1924 г. военный атташе с санкции посла Абрикосова подал в отставку и в мае 1924 г. навсегда уехал из Токио в Париж. Генерал мотивировал свой уход крайним нервным истощением (с декабря 1921 г. он непрерывно судился), угрозами физической расправы с ним и членами его семьи (в "объяснительной" генерала по мотивам отставки делался намек, что здесь не обошлось без "руки Москвы") и явно назревающим дипломатическим признанием СССР, что автоматически лишило бы военного агента царской России дипломатического иммунитета.
   Однако, прежде чем уехать, еще 27 февраля 1924 г. генерал пишет атаману Семенову, главному инициатору судебного процесса против него, полное достоинства, но категоричное письмо. В нем он стыдит Семенова как русского офицера за недостойное поведение, подчеркивая, что находящиеся на счетах русской военной миссии деньги - это не его, Подтягина, личные (хотя счета в соответствии с директивой Колчака в ноябре 1919 г. генерал переоформил на свое имя), а казенные деньги, и он никогда не допустит, чтобы некие куроки и сузуки наложили свои грязные лапы на государственное достояние России. Пока, как писал далее генерал, до окончательного решения суда деньги военной миссии находятся под арестом, но, как только решение состоится (а Подтягин не сомневался, что он выиграет), военный агент намеревался сразу же перевести их из Японии в Югославию или во Францию на имя генерала барона П.Н. Врангеля РОВС (Российский общевоинский союз) - созданное в Белграде в 20-х годах бароном Врангелем объединение офицеров-эмигрантов. На Дальнем Востоке отделение РОВС до 1937 г. возглавлял генерал М.К. Дитерикс, верховного председателя РОВС.
   Что делают Сузуки с Куроки, пока их апелляция по решению Токийского суда пылится в Высшем суде Японии? Проводят параллельную операцию в лучших традициях нашего литературного героя Остапа Бендера: уговаривают безработного и всеми забытого бывшего аса японской авиации Н. Хирохичи, инструктируют его, гримируют, переодевают в форму дореволюционного русского генерала с аксельбантом и... приводят этого Лже-Подтягина в суд г. Кобе.
   Самое поразительное: в июне 1926 г. суд поверил лжегенералу, а тот прямо в суде заключил со своими "противниками" мировую - деньги поделили 50 на 50. Да настолько талантливо сыграл японский летчик, что вызвал аплодисменты и у судей, и у публики в зале. Дело было выиграно, и с решением суда "концессионеры" отправились в отделение "Йокогама спеши банк", где, они были уверены, их ждал один миллион золотых иен "на блюдечке с голубой каемочкой".
   Но то ли летчик на радостях хватил перед походом лишний стаканчик саке, то ли грим от жары потек, но в банке один из служащих, неоднократно ранее видевший настоящего Подтягина (он несколько лет подряд приходил сюда оформлять свои военные счета), заподозрил неладное. Охрана банка вызвала полицию, и вся компания во главе с прославленным асом и национальным героем страны оказалась в полицейском участке. Там без труда установили, что "русский генерал" - не настоящий, а подставной. Афера попала в газеты. Замелькали имена атамана Семенова, генерала Петрова, "друга" японских генералов Моравского. Газетчики писали о "руке Москвы", якобы устроившей всю эту провокацию с Лже-Подтягиным.
   Через три месяца, в октябре 1926 г. "концессионеры" сидели в том же суде г. Кобе. Оказывается, во всем был виноват... атаман Семенов. Это он, бес, их попутал, так как якобы подсказал идею с "лжегенералом" и даже через своих представителей будто бы руководил гримировкой и переодеванием японского летчика. За идею атаману выдан был "концессионерами" аванс в 60 тыс. иен, а он посулил за выигранное дело отвалить на пятерых всего 150 тыс. Ключевой в оправдательных речах жуликов была одна фраза: "Мы трудились не только за гонорар. Мы искренне верили, что, добывая деньги для атамана Семенова, мы вносим свой финансовый вклад в борьбу с большевизмом" (?!).
   Иными словами, мы - воры, но "идейные". Просим поэтому суд о снисхождении. Жаль, что Ильф и Петров не знали в 20-х годах этот японский сюжет. То-то бы они повеселились всласть, поместив на место японского летчика Остапа Бендера (а может быть, наоборот?). Комбинаторы всего мира, как и пролетарии, национальности не имеют.
   Впрочем, Сузуки и Славянский свои аферы не оставили. В 1932 г. оба появились вновь, и снова как "соавтор" иска здесь оказался замешанным Валериан Моравский, уже председатель СОУАС-2. Теперь речь шла о "петровском" золоте и расписке полковника Рокуро Идзомэ (или об 1 млн. 270 тыс. зол. руб.).
   "Концессионеры" вызвали генерала П.П. Петрова из Мукдена в Токио, куда он и приехал осенью 1932 г.
   Процесс генерала П.П. Петрова (1932-1941 гг.)
   Это был последний судебный процесс, который бывшие белогвардейцы-эмигранты вели в Японии.
   Предыстория процесса распадается на два этапа: 1932-1934 гг. - генерал Петров пытается выиграть дело внесудебным путем, но с помощью Сузуки и Славянского; 1934-1941 гг. - Петров судится один, привлекая профессиональных японских адвокатов с высокой репутацией. В обоих случаях речь идет о 22 ящиках золота.
   Петров знал К.И. Славянского еще по Гражданской войне в России, ибо в качестве начальника тыла Дальневосточной армии контактировал с представителем Сибирского крестьянского союза (СКС) Славянским как главным поставщиком продовольствия в армию. Судя по расследованию сына генерала Петрова (а Сергей Павлович регулярно сообщал мне в Москву о нем в своих обстоятельных письмах в 1992-1994 гг.), еще в декабре 1921 г. именно ему, Славянскому, генерал доверил подлинник расписки полковника Рокуро Идзомэ на 22 ящика золота в надежде, что Славянский, пробивной сибирский делец, получит с японцев хотя бы часть (за вычетом комиссионных). Причина этой "слабинки" П.П. Петрова была самая что ни на есть житейская - у него вот-вот должен был родиться ребенок, а у родителей не было денег даже на пеленки (именно тогда генерал стал подрабатывать любительской фотографией, интерес к которой пронес затем через всю жизнь).
   Поехав в Токио в 1923 г. Славянский случайно встретил там Моравского с Сузуки, которые тоже искали пути, как бы "отовариться" за счет русского золота. Велеречивый Моравский уговорил Славянского не открывать отдельного судебного процесса по "делу Петрова", а присоединить его иск к уже начатому "делу Подтягина", показав кучу доверенностей от атамана Семенова и "досье", которое Сузуки уже подготовил по делу о "подтягинском" золоте.
   В качестве вклада в "дело" (а оно верное, и двух месяцев не пройдет, как мы выиграем, уверяли Моравский с Сузуки Славянского в два голоса) Моравский одолжил под расписку подлинник документа Идзомэ, того самого, что через несколько дней во время сентябрьского землетрясения 1923 г. и погибнет в одной из гостиниц Токио, где остановились деятели СКС, СУОАС и Сузуки. Правда, как сообщал мне в ноябре 1991 г. Сергей Петров, когда я в первый раз посетил его коттедж в Милл-Вэлей, что под Сан-Франциско, его отец как фотограф-любитель снял в Мукдене несколько фотокопий с оригинала, прежде чем отдать его Славянскому (именно эти фотокопии с собственноручной росписью Идзомэ и будут фигурировать в судебных процессах Петрова с 1932 по 1941 г. и именно одну из них я опубликовал в журнале "Деловые люди" (1992, Љ 3 неопубликованном письме в редакцию журнала "Знамя" по поводу моей статьи "Вернется ли на родину российское золото?" (1992 г.) С.П. Петров повторил эту версию: "Несколько копий подлинника были сфотографированы отцом до отъезда Славянского в Токио" (Текущий архив Экспертного совета)).
   Мы столь подробно останавливаемся на выяснении такого, казалось бы, незначительного факта, чем является эта расписка - подлинником или копией, но от этого, по сути, зависел успех первого этапа судебного дела Петрова.
   Вот как дальше развивались события. Весной 1932 г. Петров получает весточку от своего старого знакомца Славянского. Тот пишет со слов японского адвоката Хара Фуджиро, что общая политическая обстановка в Японии (обострение отношений с СССР на КВЖД, конфликты на дальневосточной границе в связи с фактической оккупацией Японией Маньчжурии в 1931 г.) становится снова благоприятной для белых, и можно попытаться вчинить иск о 22 ящиках золота. X. Фуджиро брался возобновить дело, которое он намеревался вести еще в 1923 г. да помешали Моравский с Сузуки.
   Правда, очередная попытка Славянского еще до приезда П.П. Петрова в Токио (18 июня 1932 г. Славянский дал Сузуки доверенность на 22 ящика) одним махом выиграть процесс и поделить выручку пополам с Сузуки с треском провалилась. Все дело уперлось в подлинник расписки Идзомэ. У Славянского с Сузуки его не было. Тогда оба "комбинатора" снова привлекли Моравского, полагая, что через знакомых тому японских генералов Тага и Минами тот "надавит" на суд и он примет иск на основе копии расписки. Не вышло - связи бессарабского бурсака с генералами микадо оказались сильно преувеличенными. Но зато Моравский узнал, что "концессионеры" его снова обманули и в "доле" его нет. Он поднял шум, созвал в Мукдене всех желающих поживиться "петровским" золотом и устроил шумную пресс-конференцию. По-видимому, там был и генерал Петров, который окончательно понял, что с посредниками ему, мягко говоря, не повезло, и решил лично вести свой процесс.
*** 
   Помимо постоянной нужды, которую все эти годы испытывала в Мукдене семья Петрова (а у него после 1923 г. родилось еще два сына, и генерал с трудом кормил пять человек), для открытия судебного процесса о золоте имелись и общеполитические обстоятельства.
   На рубеже 20-30-х годов резко обострилась международная обстановка и в мире, и на Дальнем Востоке. "Мир капитализма", как писали тогда в СССР, потряс невиданный экономический кризис 1929-1933 гг. больно ударивший и по русским эмигрантам в Китае. В Германии рвались к власти нацисты. В США полиция расстреляла мирную демонстрацию ветеранов войны прямо у стен Капитолия.
   В СССР Сталин искусственно нагнетал "обострение классовой борьбы": в 1928 г. параллельно шли заседания VI конгресса Коминтерна и процесс "вредителей-инженеров" по сфабрикованному ОГПУ "шахтинскому делу".
   Насильственная коллективизация всколыхнула всю деревню - в Сибирь, как и в царские времена, потянулись большие партии "раскулаченных". Как всегда, большевики искали врагов "внутренних" и врагов "внешних". К последним, ясное дело, относились белогвардейцы-эмигранты, особенно из РОВС, во главе которого до 1929 г. (когда его в Брюсселе - есть и такая версия - отравили агенты ОГПУ ) стоял генерал П.Н. Врангель.
   Но если действительные обстоятельства смерти Врангеля стали известны лишь почти 70 лет спустя, то грубо сработанная чекистами из отдела борьбы с белогвардейской контрреволюцией ОГПУ (иностранный отдел) операция с похищением в Париже 26 января 1930 г. преемника Врангеля на посту председателя РОВС генерала Кутепова вызвала большой резонанс в мире, особенно в кругах русской эмиграции.
   По существу, эта операция означала нечто гораздо большее, чем похищение и убийство одного белого генерала. Фактически с 1930 г. чекисты отказываются от прежних, достаточно гибких, а главное, политических методов нейтрализации наиболее активных лидеров эмиграции (операция "Трест", движение евразийства в Праге, вербовка "младороссов" и членов "Братства русской Правды") и переходят к "нейтрализации" ядом, кинжалом, пистолетом.
   На Дальнем Востоке все эти события вызвали активную реакцию. Оживилось дальневосточное отделение РОВС со штаб-квартирой в Шанхае. Именно его председатель - уже хорошо нам знакомый генерал Михаил Николаевич Дитерикс подпишет 28 сентября 1933 г. удостоверение на имя генерала П.П. Петрова как официального представителя РОВС для ведения судебного дела о 22 ящиках золота.
   По свидетельству Сергея Петрова, миссия его отца в Японию первоначально была связана с надеждами РОВС и созданным в конце 20-х годов антибольшевистским "Союзом спасения Родины" на финансирование из "независимых источников" агентурной сети в Сибири и на Дальнем Востоке Инициатором проекта создания "анти-ЧК" еще осенью 1923 г. выступил известный фабрикант А.И. Гучков, военный министр при "временных", близкий к барону Врангелю. К концу 20-х годов Гучков создал при штабе РОВС нечто вроде "мозгового центра" (философ И.А. Ильин, генералы А.А. фон Лампе и П.Н. Шатилов, капитан А.П. Полунин, участник покушения на советского полпреда в Швейцарии А.А. Воровского в 1923 г. и др.). Под прикрытием альманаха "Белое дело" они начали с 1928 г. создавать глубоко законспирированную агентурную сеть в СССР. (Бортневский В. Был ли убит генерал Врангель? // Панорама (Лос-Анджелес). - 1995. - Љ 764. - С. 24-25.)>, ибо очень многие из эмигрантов тогда, в 1929-1933 гг. были уверены: ну уж на этот раз большевики не перенесут такого катаклизма, как разгром собственного крестьянства, и их режим вот-вот рухнет, стоит его только чуть-чуть подтолкнуть. Тем более что в РОВС в Шанхае доходили сведения о недовольстве высших командиров РККА на Дальнем Востоке (Василий Блюхер и др.) политикой Москвы в крестьянском вопросе.
   Словом, осенью 1932 г. генерал Петров с доверенностью от председателя ДальРОВС генерала М.Н. Дитерикса и небольшой суммой командировочных оказался в Йокогаме. Как считает один из весьма информированных современных знатоков истории "колчаковского золота" владивостокский исследователь Амир Хисамутдинов, у Петрова помимо доверенности от Дитерикса (а также от другого генерала - "каппелевца" Вержбицкого) имелось и официальное приглашение от некоего очень влиятельного японского политического деятеля.
   Как вспоминал Сергей Петров в 1991 г. уже летом 1933 г. его отец перевез всю семью из лачуги в Мукдене в роскошный особняк с садом в Йокогаме. "Мы, дети, поступили в колледж Св. Иосифа, частную американскую католическую школу. Дома у нас были повар и прислуга, - рассказывал мне Сергей Павлович. - Мать часто устраивала приемы для японцев и русских эмигрантов в Японии. Я хорошо помню адвокатов отца (Хиросиро Хада и Тосизо Яман. - Авт.)".
   Сам сын генерала Петрова до сих пор не располагает документами, оказывали ли какие-то влиятельные японские лица финансовую помощь отцу и его семье, вызвавшую такую метаморфозу в жизни и быте их семьи, но, полагает Сергей, несомненно, что фактически такая помощь была, ибо "наши семейные расходы (в Йокогаме. - Авт.) вряд ли могли быть покрыты из тех ограниченных средств, которые выделил отцу РОВС на ведение процесса". Казалось бы, прибыв в Японию, генерал Петров должен был бы немедленно подать судебный иск о 22 ящиках. Но он почему-то тянул почти два года (осень 1932 г. - июнь 1934 г.), конечно не из-за того, что он был занят перевозкой и обустройством семьи в Йокогаме. "...Я почти уверен в том, - говорил мне в 1991 г. Сергей, - что отец сначала старался получить золото, не прибегая к судебному процессу".
   Это совершенно точно, ибо генерал Петров тогда мог только догадываться, какой очередной тур "большой политики" Японии начинается на Дальнем Востоке и какая роль отводится "золотым пешкам" (Петрову, Моравскому, Семенову) на этой большой геополитической шахматной доске.
*** 
   Но вернемся в Омск 1919 г. В конце марта предсовмина "омского правительства" П.В. Вологодский срочно созывает внеочередное заседание правительства (присутствуют 8 министров) для решения по просьбе адмирала А.В. Колчака одного сверхважного вопроса: предложения японского правительства, официально переданного главой японской военной миссии при "омском правительстве" полковником Гиити Танакой (бывший японский военный атташе в царской России, он еще сыграет свою зловещую роль в будущей японской агрессии в Китае и всей Юго-Восточной Азии в 1931-1945 гг. и японо-советских отношениях), об оказании белому движению "бескорыстной помощи" в виде 5 дивизий (350 тыс. штыков) и 50 новеньких паровозов во имя союзнической совместной борьбы за "освобождение России от власти Красного Интернационала". Ситуация почти зеркальная той, что была за год до этого, в марте-августе 1918 г. где в Берлине делегация дипломатов-большевиков обсуждала аналогичную проблему - помощь (или, по крайней мере, военный нейтралитет) кайзеровской Германии в борьбе против белых.
   Нечто подобное предложили год спустя Колчаку и японцы. Как с грустью отмечал генерал Касаткин в эмиграции много лет спустя, "кто знает, может быть, помощь японцев спасла бы Россию, а с ней и весь мир от большевистской заразы?".
   В ходе обсуждения предложения, переданного Колчаку полковником Танакой через начштаба генерала Д.А. Лебедева, отчетливо выявились две прямо противоположные точки зрения.
   Первая (военные, минфин И.А. Михайлов). Помощь, безусловно, надо принять, ибо: а) армия Колчака еще только формируется, а вскоре предстоит общее наступление на Запад; б) пять дивизий в 350 тыс. штыков с полным вооружением (пушки, минометы, пулеметы, связь, транспорт) - это такая сила, что она тараном пройдет от Омска до Москвы и даже дальше; в) японские военные - это не славяне, чехи и словаки, их не распропагандируешь, так как, "не зная русского языка, японские солдаты не могут подвергнуться и заразиться коммунистической пропагандой" (генерал А.И. Андогский, бывший начальник Николаевской военной академии, в 1919 г. помощник начштаба генерала Лебедева) Колчаковские генералы явно извлекали уроки из тактики большевиков - опора на иностранных наемников, главным образом на отряды "китайских интернационалистов" в Сибири. Минфин И.А. Михайлов выступил тоже "за", поддержав военных. Его аргументация была весьма циничной, особенно в устах сына бывшего народника-каторжанина. "Обыватель и в Сибири, и на Урале, и за Волгой, - утверждал Михайлов, - смертельно устал от продовольственного и "ширпотребовского" голода периода Гражданской войны. Надо привезти из Японии и Китая на 50 японских паровозах товары и продавать по городам и весям сразу после их отбития у большевиков - и "народ" толпами повалит за нами, ибо ему (по крайней мере, в Сибири) глубоко наплевать на политические программы и белых, и красных".
   Вторая. Ее разделяли большинство министров, часть военных: как борцы за державность, мы не можем поступиться принципами, главный из которых - территориальная целостность России. Суть этой позиции изложил сам Колчак, когда, получив на утверждение итоговый протокол заседания Совмина с отрицательным решением (7 - "за", один Михайлов - "против"), заявил П.В. Вологодскому: "Несомненно, они (японцы. - Авт.), несмотря на все свои уверения, потребуют реальных компенсаций, а я на это никогда не соглашусь. Русская земля принадлежит не мне, а русскому народу, и я не имею права этой землей распоряжаться".
   "Озвучил" мысли Колчака на заседании Совмина его министр иностранных дел И.И. Сукин (Колчак - Вологодскому: "Я много говорил с И.И. Сукиным, и он, безусловно, передал мои мысли"), сделавший фактически большой часовой доклад. Во многом концепция этого доклада (Сукин затем изложит его в своих неопубликованных "Записках", хранящихся ныне в архиве Земгора в британском университете в Лидсе) совпадала с мнениями других белых дипломатов, в частности и посла России в Токио Д.И. Абрикосова (см. его Откровения русского дипломата. - Сиэтл, 1964).
   Вкратце внешнеполитическая концепция Сукина-Абрикосова состояла в следующем:
   1. Геополитически Япония при ее долгосрочных противоречиях с США на Тихом океане не была в 1918 г. заинтересована ни в победе белых, ни в победе красных. Лучший вариант для нее - продолжение процесса территориального распада огромной Российской империи и возникновение маленьких "самостийных" государств типа "государства" атамана Семенова в Забайкалье, с тем чтобы после окончания Первой мировой войны получить мандат на управление этим конгломератом "удельных княжеств" от Урала до Владивостока (аналогичный план реализовала в Версале Антанта, раздав в 1919-1939 гг. Англии и Франции "мандаты" на управление осколками рухнувшей Османской империи).
   Пять японских дивизий в 350 тыс. человек на 50 японских паровозах "прошьют" Россию на запад насквозь, скомпрометировав, по словам колчаковского (а ранее - и у "временных") министра исповеданий профессора А.В. Карташева, известного богослова (его труды по истории Русской православной церкви сегодня переиздаются массовыми тиражами), присутствовавшего на этом судьбоносном заседании, "саму глубокую идею крестового похода против коммунизма" из-за "участия в Белом движении желтой расы". "Думать о том, - воскликнул министр-богослов, - что японские войска расположатся и будут хозяевами в нашей белокаменной Москве, непереносимо для моего русского сердца".
   2. И хотя полковник Танака клятвенно обещал, что 350 тыс. японских штыков останутся под "верховным командованием" адмирала Колчака, опыт "русского командования" над чехословацким корпусом (и всего-то около 50 тыс. штыков) показал: стоит коготку увязнуть - всей птичке пропасть. И если японцы возьмут Москву, тогда уж совсем неизвестно - кто кем будет командовать?
   3. Но и рубить сплеча Колчак не мог (пока его еще никто дипломатически не признал). Нужна была дипломатическая гибкость, постоянное согласование позиций с дипломатами Антанты, игра на их противоречиях с японцами. Следует развить успех "владивостокского опыта" 1918 г. Тогда при активном участии русского посольства в Токио удалось превратить одностороннюю японскую военную интервенцию на Дальнем Востоке в многостороннюю - к Японии присоединились США, Англия, Франция, Канада. "И хотя японцы, - вспоминал в США много лет спустя Абрикосов, - были значительно активнее, присутствие других союзных держав японский темперамент, безусловно, существенно сдерживало".
*** 
   В начале 30-х годов, в условиях мирового экономического кризиса, при новом витке обострения геополитических противоречий великих держав на Дальнем Востоке, в Японии оживились старые проекты 1918 г. о "подмандатных" территориях в Китае и в СССР.
   В 1931 г. первую такую "территорию" - Маньчжоу-Го - японская военщина уже создала. Затем начались провокации на КВЖД - "подмандатной" территории СССР, доставшейся ей от царской России. В конце концов Сталин продаст КВЖД японцам в середине 30-х годов, а жившие в "полосе отчуждения", в Харбине и других городах, большинство - русские эмигранты - либо сбегут на юг Китая, ближе к Шанхаю, либо, меньшинство, вернутся в СССР, где позднее многие из них будут репрессированы как "японские шпионы".
   Но в Японии были и другие политические силы, которые еще в 1926 г. (известный парламентский скандал, о котором мы уже упоминали ранее, с нашим знакомцем - теперь генералом и военным министром Г. Танакой, публично обвиненным депутатами в присвоении русского золота в Сибири в 1919-1920 гг.) пытались осадить набиравшую силу военщину.
   С 1931 г. японские либералы начали новый тур публичных нападок на Квантунскую армию, становившуюся "государством в государстве" в Северном Китае и Корее. Русское золото использовалось как карта в этой опасной политической игре. Попытка военного переворота 26 февраля 1936 г. в ходе которого молодые офицеры-самураи убили нескольких либеральных министров и даже членов правящего императорского дома, знавших о русском золоте слишком много, показала, что японская армия просто так "золотых" военных трофеев никому не отдаст.
   Разумеется, ни Петров, ни Моравский, почти в то же самое время обзаведшийся с японской помощью похожим особняком, но только в Харбине, еще не знали, в какие жернова сложной и опасной политической игры в Японии они попадают. Скорее всего обоих пытались использовать и та и другая сторона.
   Моравскому, как мы писали выше, в конце концов пришлось, бросив и особняк, и семью, и газету, срочно бежать из Харбина снова в Шанхай.
   У генерала Петрова, очевидно, в Йокогаме дело обстояло несколько лучше, хотя в 1932-1933 гг. ему и не удалось при поддержке своих японских покровителей вернуть 22 "золотых" ящика внесудебным путем. 25 июня 1934 г. он наконец подписывает доверенность на ведение судебного дела двум своим японским адвокатам - Хоросиро Хада и Тосизо Яману - на возвращение ему, генерал-майору Петрову, денежного эквивалента за сданное на временное хранение золото на сумму 1 млн. 250 тыс. зол. руб.
   Это было лишь начало долгого, изнурительного и опасного (ведь ответчиком выступало само могущественное военное министерство в лице министров Тэраути и Хага, которые, однако, сразу же отмежевались от сотрудника своего ведомства полковника Идзомэ, который якобы превысил свои полномочия, согласившись принять "подозрительные" ящики с золотом от генерала Петрова, да еще под расписку) для самого генерала и его семьи семилетнего судебного марафона, завершившегося в 1941 г. как и процесс по "подтягинскому" золоту атамана Семенова и СУОАС-2 в 1929 г. окончательным вердиктом Высшего суда 27 января 1941 г. за подписью верховного судьи Хисаси Есида: "В иске отказать и все расходы по процессу возложить на истца". Кстати, в этом приговоре русское золото в Японии впервые было названо "романовским", и с тех пор этот термин укоренился в Японии (т.е. это как бы не русское "казенное" золото, а "личное" золото семьи последнего царя Романова).
   Окончательное решение японских судов совпало с очередным резким ухудшением финансового положения семьи Петровых. То ли прежние покровители потеряли интерес к русскому золоту и белому генералу (в 1939 г. в Европе началась Вторая мировая война, а в Азии она уже вовсю бушевала - японская армия громила Китай с 1937 г.) и прекратили финансирование "дела" (ДальРОВС после смерти Дитерикса в 1937 г. не послал ни копейки), то ли адвокаты выдохлись, но с 1939 г. (отрицательный вердикт суда 2-й инстанции) дело катилось как бы по инерции.
   Пришлось переехать из роскошного особняка в скромную квартиру, жена генерала пошла работать по основной профессии - медсестрой. "Среди лета, - записывает П.П. Петров в своем дневнике 16 июля 1940 г. - кризис по всем линиям. Денег на жизнь не хватает, дело (в суде. - Авт.) провалилось".
   Выплатить огромные судебные издержки у генерала Петрова не было никакой возможности - грозила долговая тюрьма. Адвокаты генерала нашли ход: Петров отдает судьям (фактически - военному ведомству) подлинник расписки (чтобы уже никогда больше дело о 22 ящиках не всплывало), но за это японское правительство, то есть все то же военное ведомство, берет все расходы по уплате судебных издержек на себя. Подлинника, как известно, у Петрова не было, он пропал во время токийского землетрясения 1923 г. Японское правительство в конце концов заплатило судебные издержки. Сергей Петров объясняет (1993 г.) этот парадокс так: "Под давлением адвокатов и японских властей... отец приостановил судебное дело. Взамен японское правительство согласилось оплатить все судебные издержки. Так что "расписку" отец никогда не возвращал. Это ключевой факт для переговоров с современной Японией".
   Сергей Агафонов в первоначальном тексте своей корреспонденции от 12 марта 1992 г. из Токио "Прощание с легендой" (в "Известиях" был опубликован сильно урезанный вариант), ознакомившись не с полным "делом Петрова", а лишь с его составленным судейскими чиновниками конспектом (резюме), приложенным к решению Высшего суда Японии от 27 января 1941 г. вообще выдвигает фантастическую версию: будто бы Петров судился... всего за один ящик Љ 3091, ибо полковник Идзомэ якобы через месяц после того, как он получил на хранение под расписку 22 ноября 1920 г. 22 ящика "петровского" золота, 21 из них... вернул лично Семенову в конце декабря того же года (расписку Семенова корреспондент почему-то не приводит).
   При всей сенсационности утверждения С. Агафонова (а он на протяжении 1991- 1995 гг. в своих корреспонденциях в "Известиях" из Токио постоянно ставил под сомнение правомерность требований возвращения "романовского" золота из Японии Последующая журналистская карьера С. Агафонова, умудрившегося пробыть собкором "Известий" в Японии несколько лет (не зная ни японского языка, ни архивов), изгнанного вместе с командой Игоря Голембиовского сначала из "Известий", а затем - и из "Новых Известий", показала: закон исторического возмездия жестоко карает "сыновей лейтенанта Шмидта", к какой бы национальности они ни принадлежали) заочный спор между ним и сыном генерала Сергеем Петровым может разрешить лишь знакомство с полным текстом процесса генерала Петрова в японских судах в 1934-1941 гг.
   С началом войны Японии с США и их союзниками семья генерала Петрова, как и все остальные белые эмигранты, была интернирована в Японии и всю войну провела в лагерях. После войны один американский юрист из штаба оккупационных войск генерала Макартура предлагал Петрову снова начать судебное дело о 22 "золотых" ящиках, но генерал отказался. В семейном кругу, по воспоминаниям его сына, Павел Петрович так мотивировал этот отказ: "Нет смысла снова начинать дело. Даже если бы я начал процесс снова, Москва немедленно вмешалась бы, так как золото фактически принадлежит российскому народу... и это его право начинать дело, если он хочет".
   Весной 1947 г. семья Петровых переселилась в США, генерал Петров получил место профессора в американском институте военных переводчиков (г. Монтерей, Калифорния). Умер он в 1967 г. в Сан-Франциско. Перед смертью успел передать фотокопии расписки полковника Рокуро Идзомэ в архив Общества русских ветеранов Великой войны и в архив Гуверовского института войны, революции и мира.
*** 
   В заключение проанализируем чисто юридические итоги двух этих главных - "подтягинского" и "петровского" - судебных процессов 20-30-х годов, которые велись в Японии за возврат "романовского" золота.
   "Если бы Москва вмешалась", как о том мечтал старый русский генерал, то с какими формально-юридическими аргументами с японской стороны встретился бы российский народ, которому фактически принадлежит золото:
   1. Сам факт наличия в Японии "русского (романовского)" золота ни в одном суде не отрицался. Не отрицались и места, где оно может находиться (например, "Йокогама спеши банк"); более того, в ходе судоговорений и опроса свидетелей в протоколах судов зафиксированы очень важные факты, в частности со ссылкой на "Историю Йокогамского валютного банка" (Токио, 1927), что в 1919 г. руководство этого банка отметило в своем годовом отчете "возможность перевода русского золота в активы японских банков из-за Гражданской войны в России".
   2. Все судебные инстанции Японии признали, что это золото не частное, а государственное и может принадлежать только "РОССИЙСКОМУ ГОСУДАРСТВУ" (так, с прописных букв, эта максима писалась, например, в приговорах Токийского окружного суда 9 марта 1925 г.).
   3. Всем претендентам (Семенову, сибирским "областникам", генералу Петрову) было отказано в исках на владение как ЧАСТНЫМ ЛИЦАМ, а бывшему военному атташе в Токио генералу Подтягину Высшим судом - и в распоряжении валютными суммами, поскольку он уже не представлял после 1925 г. (с момента дипломатического признания СССР Японией) интересы РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА и не имел от него на момент обсуждения иска в Высшем суде соответствующих полномочий (доверенности).
   4. Новым претендентам на золото в Японии придется доказывать принципиальную разницу между понятиями "русское" и "романовское" золото (приговор Высшего суда от 27 января 1941 г.). Здесь пригодится английский юридический прецедент - разбор в британских судах иска лжецаревны "Анастасии" Андерсон, так как британские судьи весьма четко разделили понятие "романовского" (личного) и "русского" (государственного) золотого запаса Российской империи.
   5. Все усилия частных юридических фирм (лиц) представлять интересы своих клиентов в японских судах подвергаются тщательной экспертизе, и любые попытки нечестной игры (как показал случай с "адвокатами" Семенова и СУОАС-2 Ш. Сузуки и С. Куроки) безжалостно пресекаются.
   Иными словами, "если Москва вмешается", ей следует самым тщательным образом подготовиться, причем любой иск должен предъявляться в японском суде лишь под ДОВЕРЕННОСТЬ ОТ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ как государства - правопреемника Российской империи.
*** 
   Пока же переговоры МИД РФ с японскими властями о "романовском" золоте велись весьма пассивно, переписка шла по чеховскому принципу "на деревню дедушке", даже без привлечения документов из нашего Экспертного совета. Так, после "мероприятия" 18 января 1995 г. (см. Приложения, док. 11) МИД было поручено запросить японские официальные инстанции, сколько российского золота в Японии и где оно находится? Ни конкретного указания на архивы и фонды, ни даже упоминания о мемуарах японских банковских служащих, имевших дело с русским золотом в 20-х годах (обо всем этом я пишу выше) не было сделано.
   А кто же будет добровольно отдавать то, "что с возу упало", - таких альтруистов в банковском мире нет. Вот и на ноту МИД в конце 1995 г. в духе чеховского Ваньки Жукова японский МИД ответил в январе 1996 г. соответствующим образом: да, "некоторое (!) количество слитков русского золота было вывезено в Японию", но это "золото было возвращено(!) либо использовано в качестве залога при предоставлении займов японскими банками России, и у Японии нет обязательств возвращать царское золото".
   Аналогичным образом, кстати, отреагировал и Английский банк на мое интервью о русском залоговом золоте 1914-1917 гг. данное в марте 1999 г. московскому корреспонденту британской газеты "Санди таймс" Марку Франкетти: "Банк Англии не располагает золотыми слитками, датированными до 1924 г. Мы не раскрываем какие-либо сведения о наших клиентах".
   Понятное дело: газетное интервью - это не официальная дипломатическая нота, на него можно или не отвечать, или уверять не искушенных в истории британцев, что свои военные обязательства перед Николаем II и Александром Керенским правительство Ее Величества выполнило в 1914-1917 гг. на сто процентов.
   Но когда ответственный мидовский чиновник, директор 2-го департамента Азии, а ныне замминистра Александр Лосюков дает в СМИ интервью о том, что наш МИД не может решать вопрос о российском золоте в Японии "на основе газетных публикаций или настроений отдельных писателей, которые готовы из этого сделать сенсационную историю", то становится грустно. Грустно вдвойне, ибо по указанию тогдашнего министра иностранных дел Е.М. Примакова в кабинете замминистра Г.Б. Карасина (ныне посла России в Англии) я встречался в 1997 г. со всем руководством 2-го департамента Азии, включая и А. Лосюкова, подробно ознакомил это руководство с материалами нашего Текущего архива, включая и мои многочисленные публикации в отечественных и японских СМИ за 1991-1997 гг. подарив заодно первое издание этой книги.
   Ведь именно в Текущем архиве нашего Экспертного совета "писателей" и якобы любителей "сенсаций" сосредоточены все основные документы о российском золоте в Японии. 2-й департамент Азии, однако, "не может использовать сенсации в качестве базы для своей работы" и в результате направляет в МИД Японии собственное творение без аргументов и фактов - ту самую пресловутую ноту 1995 г. которую японцы из-за ее бессодержательности просто высмеяли.
   Складывается впечатление, что отдельные отечественные дипломаты дальневосточных департаментов МИД озабочены не столько проблемой российского золота в Японии, сколько пропагандистским противодействием "людям, стремящимся придать известный ажиотаж этому вопросу".
   И, видимо, поэтому в пакете переговоров о мирном договоре с Японией, ведущихся с 1956 г. проблема золота до сих пор отсутствует.
   Словом, и в "демократическом" МИДе России вновь возродилась та самая чиновничья традиция МИДа "царского", с которой долгие годы боролся граф С.Ю. Витте: "казенные" (государственные) интересы Державы могут отстаивать лишь "рангированные" чиновники (к тому же по-прежнему не желающие заниматься "торговлишкой"), а не какая-то там "общественность", даже если она два десятка лет преподает в МГИМО и Дипломатической академии МИД РФ, обучая тех же мидовских чиновников искусству ведения дипломатических переговоров.
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Записки И.И. Сукина, приложения (дипломатическая переписка). - Leeds Russian Archives. - University of Leeds, UK / Текущий архив Экспертного совета.
   2 Гузанов В. Уплывшее золото // Самурай в России. - М. 1999, с. 228-254.
   3 Этот саботаж в МИДе в виде "итальянской забастовки" (по-русски "волынки") подробно описал сын писателя Гарина-Михайловского, видный царский дипломат, в своих сравнительно недавно опубликованных мемуарах. См.: Михайловский Г.Н. Записки. - Кн. 2. - М. 1993. - С. 9-21.
   4 Кроме того, Новицкий, как товарищ (заместитель) министра финансов "омского правительства", ведал в 1919 г. всеми вопросами продажи "колчаковского" золота за границу (см.: Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 297; ЦГАОР. - Ф. 1. - Общая канцелярия. - Оп. 1. - Д. 317: телеграфная переписка Новицкого с уполномоченным омского минфина Никольским во Владивостоке).
   5 Novitzky V. The Russian Gold Reserve before and during the World and Civil Wars (1883-1921) // Russian Gold: a collection of articles, and statistical data reporting the Russian Gold Reserve and shipments of Soviet Gold. - New York, Amtorg Trading corporation. Information Department, 1928. - P. 12-25.
   6 Ibid. - P. 13.
   7 Ibid. - P. 15.
   8 Первым о "безвозвратных ссудах" союзникам начал говорить министр финансов "временных" известный земец-кадет А.И. Шингарев, зверски убитый пьяными матросами 7 января 1918 г. в Мариинской тюремной больнице в Петрограде. См.: Шингарев А.И. Финансы России во время войны. - Пг. 1917. - С. 2, 7.
   9 Кризис самодержавия, 1895-1917 / Отв. ред. В.С. Дякин - Л. 1984. - С. 440.
   10 Труд. - 1988. - 29 янв.
   11 Палеолог М. Царская Россия во время Первой мировой войны. - М. 1991. - С. 172-173.
   12 См.: А.И. Гучков рассказывает. - М. 1993.
   13 Поликарпов В.В. Государственная власть и монополии в России // Первая мировая война (дискуссионные проблемы истории). - М. 1994. - С. 54.
   14 Попов Ю. Не было пороха в пороховницах? (интервью с Л.В. Забелиным) // Труд. - 1998. - 29 янв.
   15 Золотая лихорадка (интервью В.А. Лисичкина) // Российская газета. - 1995. - 31 янв.
   16 Панорама. - 1995. - Љ 717. - 4-10 янв.
   17 Известия. - 1995. - 21 февр.
   18 Сироткин В. "Век" выступил - Япония взволнована... (еще раз о скандальной ситуации вокруг русского золота) // Век. - 1995. - Љ 33. - С. 10.
   19 Сусуму Х. История Йокогамского валютного банка. - Т. 3. - Токио, 1927 (на яп. яз.). См. также: Сегодня. - 1997. - 14 июля. Хотелось бы уточнить: в 1919 г. правительство Колчака было признано одной страной - Государством сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. - Югославией) (см.: Грани. - 1995. - Љ 175. - С. 181).
   20 Бондаренко О. Неизвестные Курилы (серьезные размышления о статусе Курильских островов). М. 1992.
   21 Федоров В. Южные Курильские острова - неоценимый ресурс России // журн. "Вертикаль власти", 2002, июнь.
   22 Русские Курилы. Сб. документов по истории формирования русско-япоснкой и советско-японской границы. - М. 2002 (первое изд. - 1995 г.).
   23 Русско-японские финансовые соглашения от 7 и 16 октября 1919 г. (копии на англ. и яп. яз.) В текущем архиве Экспертного совета в приложении к этим трем соглашениям 1916-1919 гг. имеется большая подборка документов на японском языке (62 с.), в частности полугодовой отчет (1.07-31.12.1919) "Йокогама спеши банк", его балансовый отчет за 1919 г. (только в ноябре 1919 г. в банк поступило русской золотой монеты на 2 млрд. 470 млн. иен), общая балансовая ведомость Ассоциации японских банков за 1918-1919 гг. (например, в банки г. Осака в том же 1919 г. прибыло на 2 млрд. 658 млн. русской золотой монеты) и др. из которых следует, что золотой депозит "Йокогама спеши банк" и других японских банков резко, на много порядков, возрос именно в 1919 г. См. также: Комсомольская правда. - 1996. - 15 дек. Как писал старейший работник "Йокогама спеши банк", его советник на протяжении многих десятилетий Хидеката Сусуму, "благодаря крупным заграничным денежным вложениям 1918-1919 гг. банк стал крупнейшим в Японии".
   24 См.: Знамя. - 1992. - Љ 8. - С. 187; Деловые люди. - 1992. - Март. - С. 75. См. также Петрофф С. Япония должна вернуть России 22 ящика золота // Известия. - 1992. - 19 февр.
   25 На местонахождение некоторых из них уже указали Никита Моравский (его неопубликованный очерк "Мой отец В.И. Моравский", рассказывающий об этом, находится в Текущем архиве Экспертного совета, 1996 г.) и Амир Хисамутдинов, историк из Владивостока (см. Владивостокское время. - 1995. - Љ 70. - 22 июля. - С. 16).
   26 Аблажей-Долженкова Н.Н. Новые факты в дискуссии о русском золоте (по материалам Гуверовского архива и Музея русской культуры в Сан-Франциско) (Текущий архив Экспертного совета). См. также: Ватанабэ Ф. Интервенция в Сибири. - Токио, 1993 (на яп. яз.).
   27 Петров С.П. Доклад // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 248.
   28 Там же. На судебном процессе в Хабаровске 24 июня 1946 г. Г.М. Семенов признался, что в 1925-1926 гг. бывший "координатор" золотых изъятий японской армии в Забайкалье и Приморье, а в 20-х годах премьер-министр Японии генерал Гиити Танака приказал отобрать у атамана все подлинники расписок, выданных в 1920 г. японской военной миссией на русском Дальнем Востоке.
   29 Светачев М.И. Империалистическая интервенция в Сибири и на Дальнем Востоке (1918-1922 гг.). - Новосибирск, 1983. - С. 203-207.
   30 Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. - Т. I. - Пекин, 1921. - С. 402.
   31 Латышев И.А. Как Япония похитила российское золото? - М. 1996. - С. 40-43.
   32 Там же. - С. 43-44.
   33 Моравский Н.В. Из архива моего отца. Рукопись, присланная 4 февраля 1993 г. В.Г. Сироткину (Текущий архив Экспертного совета).
   34 Лидеры СУОАС А.В. Сазонов и В.И. Моравский настолько доверились "адвокату", что дали ему "карт-бланш" на ведение судебных дел не только по "петровскому", но и по золоту военного атташе генерала М.П. Подтягина и финансового агента Минфина России в Токио К.К. Миллера. За это Сузуки обязался выплачивать двум сибирским вождям-эмигрантам по 2,5 тыс. зол. иен ежемесячно, а также оплачивать их командировки в Японию (обязательство Шюн Сузуки, 22 сентября 1923 г. на рус. яз. копия из Гуверовского архива) (Текущий архив Экспертного совета).
   35 Краткие характеристики всех этих деятелей в виде диктовок Моравского (в перев. на англ. яз.) сохранились в его личном фонде в Архиве Гуверовского института. Никита Моравский любезно предоставил в 1996 г. некоторые из них нам (Текущий архив Экспертного совета).
   36 См.: Стефан Дж. Русские фашисты (трагедия и фарс в эмиграции, 1925-1945). - М. 1992. См. также: Окороков А.В. Фашизм и русская эмиграция, 1920-1954 гг. - М. "Русаки", 2002.
   37 Моравский Н.В. Мой отец В.И. Моравский (рукопись). - С. 5 (Текущий архив Экспертного совета).
   38 Abrikosov D.I. Revelations of Russian Diplomat. - Seattle, 1964. Есть также русское издание, вышедшее небольшим тиражом. См.: Агафонов С. Версия Дмитрия Абрикосова // Известия. - 1995. - 14 янв.
   39 См.: Сазонов С.Д. Воспоминания. - М. 1991; Сироткин В.Г. Был ли Распутин "агентом влияния"? // Век. - 1996. - Љ 48. Подробней о "царском Брест-Литовске" 1916 г. см.: Сироткин В.Г. Почему "слиняла" Россия? - М. 2003.
   40 Гузанов В. Указ. соч. с. 229-250.
   41 См. доверенность председателя СОУАС-2 А. Сазонова Сузуки от 6 марта 1924 г.; приговор Токийского окружного суда от 9 марта 1925 г.; доверенность Моравского Сузуки от 1 ноября 1930 г. (Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 208-209), а также материалы судебного процесса против генерала Подтягина из архива Гуверовского института. Калифорния, США (Текущий архив Экспертного совета).
   42 См.: Приговор Токийского окружного суда от 9 марта 1925 г. Копия на рус. яз. из Гуверовского архива (Текущий архив Экспертного совета).
   43 См.: Аблажей-Долженкова Н.Н. Указ. соч. - С. 7.
   44 См.: Натаров В. Золотой след // Литературная газета. - 1995. - 24 мая. Собкор газеты в Токио обнаружил это письмо Подтягина в личном архиве С. Куроки на о. Кюсю; в архиве сохранились почти все материалы (в копиях) подтягинского процесса 20-х годов. Оригиналы же стенограмм хранятся в Парламентской библиотеке в Токио.
   45 Письмо С.П. Петрова к В.Г. Сироткину от 23 мая 1992 г. (см. Текущий архив Экспертного совета).
   46 См:. Бортневский В. Смерть генерала П.Н. Врангеля: еще одно преступление ГПУ? // Русская мысль (Париж). - 1995. - 28 сент. - 4 окт. - С. 16.
   47 См.: Владивостокское время. - 1995. - 22 июля. - С. 6.
   48 Знамя. - 1992. - Љ 8. - С. 207.
   49 См.: Славинский Б.Н. Пакт о нейтралитете между СССР и Японией: дипломатическая история, 1941-1945 гг. - М. 1995.
   50 Запись заседания сделана по памяти генералом Касаткиным, в то время начальником службы военных сообщений штаба армии Колчака. Хранится в Рукописном отделе библиотеки Колумбийского ун-та (Нью-Йорк); копия любезно предоставлена мне в феврале 1996 г. Никитой Моравским в США (Текущий архив Экспертного совета). Для сравнения см.: Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. - Т. 1. - Пекин, 1921; Болдырев В.Г. Директория, Колчак, интервенты (воспоминания). - Новониколаевск, 1925; Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака. - Т. 1. - Белград, 1931.
   51 Доверенность адвокатам X. Хада и Т. Яману от 25 июня 1934 г. (копия на рус. яз.). Из личного архива ген. П.П. Петрова, хранящегося в доме его сына Сергея Петрова (папка с надписью "Золото") (Текущий архив Экспертного совета).
   52 Цит. по: Письмо-замечания Сергея Петрова от 1993 г. на статью В.Г. Сироткина "Вернется ли на Родину российское золото?" - С. 9-10 (Текущий архив Экспертного совета).
   53 Агафонов С. Прощание с легендой, или О том, почему не надо искать 22 ящика золота в Японии (12 марта 1992 г. машинопись, 8 стр.) (Текущий архив Экспертного совета).
   54 Цит. по: Письмо-замечания Сергея Петрова... - С. 11. (Текущий архив Экспертного совета).
   55 Цит. по: Казаков И. Вернется ли из Японии российское золото? // Интерфакс-АИФ. - Татарстан. - 1997. - 9-15 окт. - С. 3.
   56 The Sunday Times. (L.) - 1999. - 15 March.
   57 РИА. Новости российской экономики. - Лондон. - 1999. - 15 марта (Текущий архив Экспертного совета).
   58 О "российском золоте" в Японии - ИТАР-ТАСС, 3 дек. 1997 (дипломат. кор.) (Текущий архив Экспертного совета).
   59 Там же (Текущий архив Экспертного совета).
V. НЕОЖИДАННЫЕ СОЮЗНИКИ 
   С 1991 г. во время всех своих заграничных поездок - будь то в качестве эксперта при парламентской (1992 г. Япония) или религиозной (1993 г. Греция; 1994 г. Израиль) делегации либо в качестве приглашенного университетского профессора (1991-2000 гг. Франция, Италия, Испания, США, Канада, Великобритания) - я продолжал собирать материалы о "российском золоте" и недвижимости за рубежом.
   За время длительных, в течение месяца - трех, университетских командировок удавалось поработать в архивах и библиотеках, снять сотни страниц ксерокопий уникальных документов для нашего Текущего архива Экспертного совета.
   Очень много дали личные архивы потомков первой волны русской эмиграции, долгие беседы с сыновьями и внуками участников российской драмы 1917-1922 гг.
   ...Никогда не забуду одной такой беседы в начале декабря 1991 г. в Нью-Йорке. Я только что закончил месячную стажировку в "Вудро Вильсон скул" Принстонского университета и по дороге домой заехал на один-два дня к своей московской знакомой Надежде Адольфовне Иоффе, дочери того самого советского полпреда Адольфа Иоффе, который 27 августа 1918 г. в Берлине подписал первый "пакт Риббентропа - Молотова" (Н.А. Иоффе только что, в 80 с лишним лет, эмигрировала в США по "еврейской визе").
   Во временное пристанище Надежды Иоффе в Бруклине, чтобы пригласить меня на несколько дней в гости, за мной заехал другой эмигрант, внук последнего председателя Государственной думы Олег Михайлович Родзянко, тот самый, жену которого Татьяну в 30-х годах "выкупили" у Сталина родственники. И вот они сидят друг против друга - потомки красных и белых отцов и дедов на одной кухне в чужой стране: один - проживший в США почти всю свою жизнь, другая - приехавшая туда на склоне лет из "первого Отечества мирового пролетариата".
   И было невыносимо горько слушать беседу этих двух далеко не молодых людей на чужбине, отец и дед которых каждый по-своему боролись за счастье народов бывшей Российской империи. Они ведь и погибли почти в одно время: Михаил Родзянко умер в Белграде в 1924 г. от побоев группы молодых офицеров-монархистов как "предатель", а Адольф Иоффе застрелился в 1927 г. по официальной версии - в состоянии глубокой депрессии от неизлечимой болезни, по версии дочери - уже предвидя кровавые репрессии Сталина против троцкистов (ее отец был личным другом Л.Д. Троцкого).
   И мне тогда подумалось: а стоило ли проливать реки человеческой крови в начале века, чтобы дети и внуки красных и белых к концу его оказались у разбитого корыта? И если невозможно вернуть миллионы загубленных жизней, то нельзя ли попробовать вернуть то, что прадеды и деды этих красных и белых заработали своим тяжелым трудом, но дали разбазарить амбициозным политикам, - народное достояние Отечества?
1. ПОТОМКИ ДЕРЖАТЕЛЕЙ ОБЛИГАЦИЙ "РУССКИХ ЗАЙМОВ" ОБВИНЯЮТ... ПРАВИТЕЛЬСТВО ФРАНЦИИ 
   К 1995 г. чисто исследовательская, разыскная работа в отечественных, зарубежных государственных и частных архивах и собраниях была в основном закончена - в нашем Текущем архиве было собрано солидное досье по золоту и недвижимости за рубежом. Причем не какие-то общие сведения, а конкретные номера счетов, копии расписок, купчие на недвижимость и т.д.
   Наступал второй этап - изучение опыта решения аналогичных проблем в других странах: возвращение золотых резервов Албанией и независимыми республиками Балтии в 1992-1993 гг. Индонезией из Японии в послевоенные годы и т.д.
   В качестве первой модели мы решили остановиться на Франции. Почему Франция? Да потому, что там с 1955 г. действует целых пять объединений потомков держателей русских ценных бумаг, выпущенных в 1882-1917 гг. в которые входит свыше 500 тыс. человек Национальное объединение защиты интересов держателей русских ценных бумаг (с 1955 г. франц. аббревиатура - GNDPTR); Французская ассоциация держателей русских займов (откололась от GNDPTR в 1994 г. - AFPER); Национальное объединение защиты потомков держателей русских займов (откололось от GNDPTR в 1993 г. - GNDTR); Объединение держателей старых ценных бумаг (откололось от GNDPTR в 1991 г. - GPTR); Национальная ассоциация французских держателей акций недвижимости (ANPEVM), суммарные претензии их превышают 240 млрд. современных франков (или почти 50 млрд. долл. США). Внимательно изучив в 1995-1996 гг. деятельность этих объединений и побывав на отдельных их заседаниях, я пришел к выводу, что не все они равноценны с точки зрения интересующей нас проблемы.
   С 1991 г. "головную" ассоциацию (GNDPTR) сотрясают скандалы, дележ портфелей, расколы. К 1994 г. из этой ассоциации выделились три "дочерние" организации. Основная причина неэффективности четырех из пяти объединений - мелкотравчатое провинциальное политиканство: большинство из них возглавляется мелкими лавочниками с северо-востока Франции (Лилль) или юга (предгорья Альп, департамент Юра). Так, бывший президент GNDPTR Эдуард Шампенуа, перебежавший как почетный президент в "раскольническую" GPTR (в молодости - владелец овощной лавки), не вернув из "русских займов" членам обеих ассоциаций ни франка, тем не менее в 1995 г. "выбил" себе престижный "Национальный орден за заслуги".
   Многие рядовые члены этих ассоциаций тяготеют к правым, голосуют за Национальный фронт Ле Пена. К иностранцам, попадающим на их сборища, относятся с нескрываемым подозрением, а уж к русским - как к кровным врагам их семейств, как будто бы, скажем, я несу личную ответственность за то, что большевики в 1918 г. отказались платить проценты по "русским займам".
   В конце концов выяснилось, что наиболее серьезной является Французская ассоциация держателей русских займов (AFPER - Париж, ул. Лормель, 75), бывший президент которой Жеральд де Дре-Брезе (кстати, потомок казначея Людовика XVI, голосовавшего против смертной казни короля во время Французской революции конца XVIII в.) был вхож во французские "верхи", благодаря чему в марте 1995 г. его ассоциации удалось временно заблокировать открытие филиала Центробанка РФ в Париже, а в феврале того же года через премьера Алена Жюппе (во время его встречи в Москве с премьером Правительства РФ Виктором Черномырдиным) протолкнуть было идею о возможности зачесть в квоту Франции для Международного валютного фонда... долги по "царским займам", висевшие на ельцинской России.
   Несколько лет назад ассоциация пригласила в качестве адвоката скандально известного не только во Франции, но и во всем мире "мэтра" Жака Вержеса, защитника "лионского палача" гестаповца Клауса Барбье и красного террориста "Ильича" Карлоса.
   Но самое главное, ее исследовательскую группу (нечто вроде нашего Экспертного совета) возглавил пишущий на финансовые темы журналист Жоель Фреймон - на сегодняшний день самый крупный во Франции "спец" по "русским займам".
   Помнится, весной 1995 г. я ломал голову над тем, как подступиться к этой любопытной ассоциации. Во Франции с ее, можно сказать, ритуальным, почти мистическим отношением к деньгам нечего и думать о том, чтобы просто так, "с улицы" проникнуть, например, в подвалы "Банк де Франс", где (а я это знаю из рассказа одной из моих студенток в Сорбонне, некогда инвентаризировавшей эти слитки) до сих пор хранятся бруски царского "залогового золота", клейменные славянской вязью. Допуск в эти святая святых может разрешить лишь один из регентов (управляющих) Французского банка, да и то лишь официальному лицу, имеющему полномочия либо от МИД, либо от Минфина РФ. А я - рядовой российский профессор, хотя и приглашенный по трехгодичному контракту для чтения лекций о русской цивилизации в Национальную школу живых восточных языков, одну из пяти "больших школ" при Парижском университете (Сорбонне).
   Не буду утомлять читателя деталями, но 27 марта 1995 г. попадаю-таки на пресс-конференцию - обед (есть такая форма общения с прессой во Франции - либо завтрак, либо обед: платишь от 30 до 100 фр. за еду, жуешь, слушаешь и на десерт, под кофе, задаешь вопросы). И там узнаю: в AFPER произошла очередная смена президента - вместо потомка казначея Людовика XVI избран бизнесмен средней руки Пьер де Помбриан.
   Основным докладчиком на встрече был тот самый "спец" Жоель Фреймон (в приглашении он был указан как "технический советник" ассоциации), о котором я упоминал выше (к концу года он издаст свой доклад отдельной брошюрой). Докладчик выступил эмоционально, хотя, на мой взгляд, не по всем затронутым проблемам достаточно аргументированно. Основная и самая интересная мысль доклада - ответственность за невыплату дивидендов по "русским займам" держателям русских ценных бумаг должны разделить оба правительства - французское и советское (российское). И в подтверждение Фреймон упомянул старую работу 20-х годов некоего немца Гельмута Вельтера.
   Я разыскал эту книгу (правда, в переводе на французский) в парижской Национальной библиотеке. Оказалось, очень любопытная вещица. Автор доказывает, что стоны всех французских правительств начиная с 1918 г. когда большевики отказались платить французским рантье проценты по "русским займам", совершенно необоснованны, ибо во Франции в подвалах ее банков оставалось к 1923 г. 93,5 т "залогового золота" (слитков и золотой монеты, а также других драгметаллов, включая и "ленинское" золото), то есть на 283 млн. зол. фр. (или 5,6 млрд. современных).
   Спустя 75 лет разыскания дотошного немца, книгу которого французская пресса 20-х годов объявила "происками побежденных бошей", полностью подтвердились.
   Как отмечалось выше, в самом конце 1997 г. одна из активисток нашего Экспертного совета Светлана Попова нашла подлинный франко-бельгийско-германский протокол от 1 декабря 1918 г. (г. Спа, Бельгия) о перевозке "ленинского" золота (93 т 542 кг в 1405 ящиках на 120 млн. зол. руб. или 322 млн. зол. фр.) из Берлина через Саарбрюккен в Париж в одиннадцати пульмановских вагонах в подвалы Французского банка "на временное хранение".
   Я немедленно попросил Светлану Сергеевну оформить эти сведения в публикацию за своей подписью, снабдил ее своим комментарием и в январе 1998 г. опубликовал в газете.
   Публикация вызвала лавину откликов как у нас, в России (в очередной раз меня пригласили и на радио, и на телевидение), так и особенно во Франции. Еще бы: без малого 80 лет официальные французские власти тщательно скрывали этот факт, как и переписку тогдашнего французского министра финансов Луи Клотца с регентами "Банк де Франс".
   "После совершения процедуры опознания золота прошу вас оставить его на хранение в ваших хранилищах (Париж, ул. де ля Круа-де-Пти-Шан, рядом с центральным зданием Французского банка. - Авт.), - писал министр. - Ввиду того, что французское правительство взяло на себя временное хранение для союзников, это золото не должно фигурировать в балансе Банка".
   "Литературка", в отличие от многих московских "демократических" изданий, все еще доходит до Парижа и, главное, по-прежнему читается. Поэтому наша с С.С. Поповой публикация "А "ленинское" золото все-таки во Франции!" не осталась незамеченной. Более того, известный еженедельник "Экспресс", отталкиваясь от нашей публикации, провел собственное расследование по архивам МИД, министерства экономики и финансов и особенно "Банк де Франс". И не только апробировал наши с Поповой выводы, но значительно их углубил и расширил, фактически документально подтвердив многие предположения Гельмута Вельтера, сделанные в 1923 г.
   И вот что оказалось: поскольку вся операция с "временным хранением" (а этот статус подтверждается ст. 259 Версальского мирного договора 28 июня 1919 г.) носила сугубо секретный характер и не отражалась в балансах Французского банка, парижские власти полностью игнорировали Версальский договор и 4 ноября 1920 г. делят 5620 слитков "ленинского" золота на три части: 2073 слитка отгружаются в Лондон, 1450 остаются во Французском банке, а еще 2097 слитков отправляются на переплавку (письмо министра финансов Поля Думера премьеру Аристиду Бриану 6 июля 1921 г.: золото должно быть переплавлено для уничтожения на слитках императорских двуглавых орлов, проштамповано клеймом "Банк де Франс" и отправлено теперь как якобы "французское" в Нью-Йорк в "Федерал резерв банк" для продажи, что и было сделано в том же году; напомним, что точно такую же операцию с "царскими" клеймами провернули в 1917-1920 гг. японцы).
   Но и это не все - ведь 1450 слитков все еще лежат в хранилище на Пти-Шан. В апреле 1924 г. доходит очередь и до них: 7 апреля Великобритания забирает свою очередную долю в 724 слитка, а Франция - свою в 992 (и вскоре, 24 июля 1925 г. продает 744 из них - разумеется, переплавленных - все в том же Нью-Йорке за 3 млн. фр. или 600 млн. нынешних).
   Оставшиеся 248 слитков лежат на Пти-Шан еще 12 лет, пока премьер левого правительства Народного фронта социалист Леон Блюм не оприходует и их: 21 января 1937 г. последние слитки "ленинского" золота переплавляют и как "исконно французские" зачисляют в казну Франции.
   "Ленинское" золото во Франции перестает существовать физически. Куда делось во Франции "бумажное" золото на миллионы "романовок" и "думок", как и случай с Колчаком, так и осталось неизвестным.
   Но в виртуальном воображении потомков французских держателей русских ценных бумаг "ленинское" золото осталось. И они и 60 лет спустя водружают на сцене своего очередного съезда в Париже в апреле 1998 г. огромный плакат с таким текстом: "Французское государство! Верни нам 47 тонн золота", а также распространяют аналогичные открытки.
   Вот как выглядела судьба 5620 слитков "ленинского" золота по 18 кг каждый, что в период с 5 по 11 декабря 1918 г. были доставлены из Берлина в Париж, а также (в отдельном эшелоне) "романовок" и "думок" на 204 млн. 535 тыс. зол. руб. (или на 10 млрд. современных франков).
   И если бы французские власти действительно захотели хотя бы частично компенсировать потери мелких вкладчиков в 1919-1924 гг. им с лихвой хватило бы этих денег и еще кое-что осталось бы.
   Не захотели, предпочли все списать на "большевика с ножом в зубах"...
   Но деньги все же потратили: на финансирование военной интервенции в 1918-1920 гг. в Россию и помощь белым генералам, на содержание до 1924 г. бывшего царского посольства в Париже, на антибольшевистскую пропаганду в прессе и на тех же самых журналистов, которым Артур Рафалович платил за "любовь" к России и которые теперь изощрялись за те же русские деньги в ненависти к ней.
   Такой поворот истории с "царскими долгами", признаюсь, был для меня тогда большой неожиданностью. Ведь вся отечественная пресса с 1990 г. (когда М.С. Горбачев впервые подписал в Париже Договор о преемственности обязательств царской России, переходящих к СССР) только и писала, что отныне мы должны погасить "царские долги".
   По правде сказать, меня и тогда несколько удивляла такая односторонность наших собкоров в Париже. То Юрий Коваленко из "Известий" пускается на охоту за "золотом партии", предлагая покрыть "царские долги" с помощью "капиталов КПСС, упрятанных в парижских банках". То собкор "Правды" Владимир Большаков (кстати, мой бывший студент в Московском институте иностранных языков им. Мориса Тореза) вдруг напишет, что, заплатив долги, мы якобы можем "поставить, например, вопрос о возвращении Соединенными Штатами России Аляски или выплате соответствующей компенсации за нее". Увы, мой бывший студент явно был слабо знаком с историей продажи Аляски 30 марта 1867 г. США всего за 7,2 млн. зол. долл. включая и труды своего бывшего преподавателя Весной 1994 г. в одном из своих выступлений по радио "Эхо Москвы" я рассказал, как канцлер А.М. Горчаков "обменял" Аляску на Среднюю Азию (благожелательный нейтралитет США в войнах ген. Скобелева, что очень раздражало Англию). Позднее я оформил это радиовыступление в статью "Канцлер Горчаков и академик Примаков", включив ее в свой сборник статей "Демократия по-русски" (М. 1999).
   Сопоставима ли такая компенсация за возврат Аляски с 1,1 млрд. долл. (цена части русского "залогового золота" во Франции в 1923 г.), если Аляску мы продали "навечно", как, впрочем, сделал и Наполеон с Луизианой, а Испания - с Флоридой, но вот, скажем, по "ленинскому" золоту у нас есть "расписка" о временном хранении - статья 259 Версальского мирного договора 1919 г.
   Убедить собкоров двух крупных ежедневных московских газет в Париже не "играть в одни ворота" (хотя один из них, В. Большаков, и был на докладе Ж. Фреймона 27 марта 1995 г. а в своем корпункте имел большое досье о "русских займах" во Франции, которым он поделился со мной) мне так и не удалось. И я ограничился тем, что дал Вячеславу Прокофьеву, другому собкору в Париже - от газеты "Труд", обширное интервью, где пунктирно набросал тактику "игры в двое ворот".
   Единственным утешением было то, что, в отличие от Ю. Коваленко и В. Большакова, их парижские коллеги охотно подхватили и развили тезис о равной ответственности двух правительств - французского и российского - за то, что проблема "царских долгов" и "русского золота" во Франции не решается или решается келейно, вдали от глаз общественности двух стран.
   Так получилось, что я еще в 1992 г. в бытность свою экспертом Комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям бывшего Верховного Совета РФ, оказался причастным к этой проблеме решения спорных российско-французских финансово-экономических вопросов. Как известно, в законодательные функции ВС РФ входила ратификация межгосударственных соглашений. В ноябре 1992 г. подошла очередь ратификации подписанного Президентом Б.Н. Ельциным 7 февраля того же года в Париже российско-французского соглашения о сотрудничестве, повторяющего основные принципы "преемственности" аналогичного соглашения 1990 г. подписанного М.С. Горбачевым там же, в Париже.
   Тогдашний председатель комитета народный депутат РФ Е.А. Амбарцумов поручил мне, как эксперту, подготовить пояснительную записку к договору 7 февраля 1992 г. с тем чтобы она стала канвой для выступления одного из зампредов комитета (им оказался И.И. Андронов) по мотивам ратификации. Надо сказать, что тогда, в 1992 г. в обстановке всеобщей эйфории от победы парламентской демократии, когда ВС РФ впервые начал обсуждать и рекомендовать на должности даже российских послов в ближнем и дальнем зарубежье, ратификации обставлялись весьма торжественно. Выступали один из заместителей министра иностранных дел, представитель Комитета по международным делам, приглашались чиновники соответствующего отдела (департамента) МИД, иностранные послы (в нашем случае - посол Франции), на галерее для публики находились журналисты, отечественные и зарубежные.
   И надо же было так случиться, что за несколько дней до пленарного заседания ВС РФ, где должна была состояться ратификация, по каналам ИТАР-ТАСС из Парижа пришло изложение пресс-конференции Жака Вержеса в Национальном собрании (нижней палате французского парламента), на которой он резко нападал на свое правительство за бездействие в вопросе "царских долгов", несмотря на то что соглашение от 7 февраля 1992 г. казалось бы, давало ему все юридические карты в руки.
   Ж. Вержес изложил целую программу давления держателей облигаций "русских займов" на правительство и парламент своей страны. Среди предложенных им мер значились:
   а) сбор подписей парламентариев в защиту держателей (к ноябрю удалось собрать более 100 подписей - 1/5 от общего числа депутатов Национального собрания);
   б) давление на МИД Франции при обсуждении его бюджета в нижней палате (не будете давить на Россию - урежем ассигнования!);
   в) введение специального налога на все коммерческие операции между Францией и Россией и перечисление сборов от него на особый счет в покрытие "царских долгов";
   г) блокирование "проекта века" - строительства высокоскоростной железнодорожной магистрали Москва-Петербург к 2000 году (проектная соимость в 1992 г. - до 8 млрд. долл.) по типу французских ТЖВ (Train Grande Vitesse - поезда большой скорости - до 250-300 км/ч) на том основании, что Россия так и не расплатилась с Францией за "железнодорожные" займы 1880-1896 гг. хотя часть из них пошла в конце XIX в. именно на модернизацию старой Николаевской дороги.
   В заключение "мэтр" Вержес объявил о предстоящем создании общественного агентства держателей, которое будет координировать всю эту программу давления на правительство и парламент. Создать нечто подобное этому агентству (но с противоположными целями) наш Экспертный совет предлагал в мае 1993 г. тогдашнему первому вице-премьеру Правительства РФ В.Ф. Шумейко. В 1994 г. та же идея возродилась в законопроекте депутата В.А. Лисичкина в V Госдуме о создании Российского агентства федеральной собственности за рубежом.
   В своей справке к ратификации франко-российского соглашения от 7 февраля 1992 г. еще не зная, что к 1937 г. все "ленинское" золото было оприходовано правительством Франции, я специально обратил внимание на эти "золотые тонны", не забыв упомянуть и 22 млн. 500 тыс. зол. фр. что остались на счетах царского финансового агента Артура Рафаловича как плата за "залоговое золото" времен Первой мировой войны.
   Следует, правда, отметить, что со времени эмоционального выступления Жака Вержеса во французском парламенте в ноябре 1992 г. много воды утекло, и в руководстве AFPER, а также в его политике произошли большие изменения.
   Так получилось, что ежегодные съезды ассоциации в 1995-1998 гг. совпадали с моим пребыванием в Париже (в 1998 г. ОРТ даже передало из французской столицы мой комментарий прямо из зала заседаний съезда). Более того, удалось установить деловой контакт с новым президентом AFPER Пьером де Помбрианом, который весьма существенно отличался по своим взглядам на проблему решения "царских займов" от своего предшественника де Дре-Брезе.
   Если предыдущий президент ассоциации во всем винил Россию, то новый публично, на съездах AFPER и в СМИ исповедовал принцип равной ответственности правительств двух стран за обман вкладчиков. За четыре года общения с Пьером в Париже я убедился: это не прежний президент, во всем обвинявший "большевика с ножом в зубах", а разумный французский общественник, честно отстаивающий интересы рядовых членов своей ассоциации.
   Сменился и главный адвокат AFPER: от услуг Вержеса отказались за публичное использование трибуны ассоциации для саморекламы. В 1998 г. ежегодный съезд избрал главным адвокатом Мишеля Карлшмидта, родом из прибалтийских немцев, свободно говорящего по-французски, по-немецки и (большая редкость в ассоциациях потомков владельцев "царских займов") - по-русски. Советником AFPER остался Жоель Фреймон, и этот тандем Карлшмидт-Фреймон существенно усилил историко-юридическую составляющую ассоциации.
   Новая стратегия нового руководства и его советников отчетливо проявилась на последнем из съездов ассоциации, где мне удалось побывать, в апреле 1998 г. Именно на этом съезде впервые было принято "Обращение к русскому народу", в котором обманутым вкладчикам двух стран предлагалось объединиться в конфедерацию и совместно оказывать давление на свои правительства.
   Однако вернемся к уже упоминавшимся выше франко-российскому культурному соглашению 1992 г. и истории с "Русским центром" в Париже, тесно связанным с проблемой зарубежной российской недвижимости.
   По каналам МИД в наш Комитет по международным делам (ВС РФ) пришло сообщение о предстоящем подписании А.В. Козыревым в Париже 12 ноября 1992 г. российско-французского соглашения об учреждении государственных культурных центров в столицах двух государств под эгидой соответствующих посольств, которое развивало и детализировало приложенное к договору от 7 февраля 1992 г. "Соглашение о культурном сотрудничестве двух государств".
   К ноябрю 1992 г. Франция уже открыла такой центр на базе Библиотеки иностранной литературы в Москве, а вот с нашим культурным центром в Париже получилась неувязка. Собственно, де-факто такой культурный центр СССР существовал в Париже давно, с 1975 г. когда советское посольство выкупило в центре французской столицы по ул. Буассьер, 61, особняк, некогда принадлежавший графу Шереметеву. Не одно поколение членов аналогичного общества "СССР - Франция" (и я в том числе) побывало после 1975 г. в этом графском особняке, последний "десант" из 300 активистов высадился там в разгар перестройки, в 1989 г. Был особняк знаком и немалому числу наших писателей, художников, музыкантов.
   В соответствии с тогдашней установкой здание было куплено на имя ВАО "Интурист СССР" и сдано в бессрочную бесплатную аренду прокоммунистическому обществу "Франция - СССР", которое благополучно там и обреталось целых 17 лет, до февраля 1992 г. когда обанкротилось из-за отсутствия субсидий из Москвы. Немалый штат его аппарата оказался не у дел. Но не случайно Францию иногда называют страной "рыночного социализма с человеческим лицом" - все-таки 14 лет ее президентом был социалист Франсуа Миттеран. Социальная защищенность граждан там высока. Уволить госслужащего просто так нельзя, нужно выплатить компенсацию за три года вперед со всеми социальными надбавками (между прочим, до 30 тыс. долл. на человека). Что и вынуждено было сделать французское правительство, выложив безработным клеркам общества "Франция - СССР" целых 8,5 млн. фр. Но в порядке частичной компенсации за бюджетные потери пустило имущество (компьютеры, мебель, оргтехнику и т.п.) общества как финансового банкрота с молотка на аукционе. Едва не продали и сам графский особняк, но в последний момент "казенная" ликвидационная комиссия остановилась и задумалась: а стоит ли? ЦК КПСС уже нет, но Россия-то осталась...
   И тут возникла интересная ситуация - в самом центре Парижа, в пределах его бульварного кольца, роскошный особняк с гаражом и старинными залами в позолоте, с мраморными полами и... ничейный. Нет хозяина!
   Но не забудьте, что 1992-й - год "сплошной прихватизации". Что тут началось - и вообразить невозможно. Тотчас же объявилось не менее десяти "хозяев", не считая попыток "самозахвата" некими фирмачами из Сибири, с Северного Кавказа, Урала, а также дипломатическими партнерами по СНГ: Украины, Беларуси, Грузии, - все искали здания под свои посольства в Париже, а Литва уже начала судиться с РИА "Новости" за свое бывшее "буржуазное" здание посольства на площади генерала Катру, где обосновалось бывшее АПН.
   ЦК КПСС больше нет, администрация Президента РФ еще только формировалась. В правительстве чехарда - то премьер Силаев, то Гайдар, то он же, но уже и. о. премьера, то, наконец, Черномырдин. Война "под ковром" Президента со Съездом народных депутатов РСФСР и его ВС РФ еще только начиналась, и многие потенциальные "прихватизаторы" особняка в Париже спешили заручиться поддержкой Р.И. Хасбулатова, а тот "футболил" просителей в наш Комитет по международным делам и внешнеполитическим связям. Скоро у его председателя Амбарцумова стала кружиться голова от ходатаев, он вызвал меня в сентябре как главного специалиста-эксперта комитета и заявил: "Ты - вице-президент общества "СССР - Франция", вот и разбирайся, чей это особняк".
   Хорошо сказать - разбирайся, когда вокруг лакомого куска зарубежной советской собственности столкнулись такие "киты". МИД в лице заместителя министра В.И. Чуркина утверждает: особняк наш, есть распоряжение Президента РФ Љ 102-РП от 24 февраля 1992 г. да и французы открывать там "частную лавочку" не дадут (письмо к зампреду Госимущества А.И. Иваненко от 25 мая 1992 г.). Нет, наш, утверждает первый зампред Моссовета С.Б. Станкевич (письмо Б.Н. Ельцину от 21 апреля 1992, Љ 4-63-518/2), нам его передал вице-премьер и куратор ГКИ А.Б. Чубайс (поручение правительства от 5 мая 1992 г.) под создание Дома Москвы в Париже. Как бы не так, парирует другой вице-премьер - А.Н. Шохин, Президент "отказал" (указ Љ 889 от 14 августа 1992 г.) этот графский особняк моему РАМСИРу РАМСИ Р - Российское агентство международного сотрудничества и развития (1992-1995 гг.), с уходом А.Н. Шохина с поста вице-премьера прекратившее свое существование, "скушавшему" бывший ССОД вместе с Валентиной Терешковой и присвоившему себе все его здания за рубежом. Обождите, ребята, пишет министр культуры РФ Е.Ю. Сидоров в МИД (10 июля 1992 г. Љ 294-01-45/5-31), а как же мы? Нет уж, отдайте особняк нашему министерству "для развития и укрепления всего комплекса культурных связей между Россией и Францией".
   Наконец вмешивается Президиум ВС РФ. 1 июня 1992 г. за Љ 2889-1 выходит постановление за подписью первого зампреда С.А. Филатова "О Русском доме в Париже": "Разработать концепцию функционирования Русского дома в Париже (улица Буассьер, 61) в качестве самоокупаемого культурно-делового центра, имея в виду возможность его использования для развития межпарламентских связей между Россией и Францией, и представить ее на рассмотрение Президиума ВС РФ в срок до 1 августа 1992 г.".
   Нет нужды говорить, что никакой "концепции" ни до 1 августа, ни позднее в Президиум ВС РФ так представлено и не было: вскоре Филатов, разругавшись с Хасбулатовым, стал главой Администрации Президента, а самому спикеру, вступившему уже на "тропу войны" с Ельциным, было не до Русского дома в Париже.
   Зато дело, как оказалось, было для окружения тогдашнего председателя экспертного совета при Президенте РФ О.И. Лобова, по совместительству еще и председателя Фонда гуманитарных и экономических связей с Францией.
   Что делал сей фонд, кроме организаций поездок своего председателя во Францию, и по сию пору остается загадкой, но в 1992-1993 гг. фонд активно включился в битву за графский особняк в Париже (письмо О.И. Лобова Президенту Б.Н. Ельцину от 5 мая 1992 г. Љ А5-104).
   В качестве толкача он нанял некоего И.А. Коновалова, бывшего советника торгпредства СССР в Париже, а с 1992 г. - президента "Интурист холдинг компани", одного из осколков бывшего "Интуриста СССР", "приватизированного на троих" ("Холдинг", ВАО "Интурист" и "Мосинтурист" - все трое вели между собой смертельную войну за особняк в Париже). Помнится, как созданная Е.А. Амбарцумовым во главе с его замом по комитету бывшим следователем А.П. Сурковым подкомиссия тщетно пыталась примирить бывших коллег - ныне смертельных врагов (я присутствовал на этих заседаниях).
   Ловчее всех оказался Коновалов. Он обошел и Амбарцумова, и Филатова и подписал 27 октября 1992 г. у Лобова письмо к Б.Н. Ельцину, где вместо федеративного государственного культурного центра под эгидой МИД РФ предлагалось разместить в особняке некую полукоммерческую-полукультурную частную "ассоциацию пользователей" ("Интурист холдинг компани" Коновалова, РАМСИР Шохина и фонд Лобова).
   Президент и эту просьбу удовлетворил, начертав на бумаге Коновалова-Лобова резолюцию: "Согласен" (3 ноября 1992 г.).
   В результате этой "подковерной" борьбы при дележе заграничной советской недвижимости (графского особняка) появилось такое количество прямо противоположных постановлений, распоряжений, резолюций и даже указов, что к 4 ноября 1992 г. - моменту ратификации российско-французского соглашения от 7 февраля 1992 г. - в них уже никто не мог разобраться Распоряжение Б.Н. Ельцина от 24 февраля о передаче особняка МИД, его же "согласие" 3 ноября, наоборот, отдать дом частной "ассоциации пользователей", его же проект указа от 1 декабря вновь вернуть дом в федеральную собственность, постановление Президиума ВС РФ от 1 июня за подписью Филатова фактически подчинить дом российскому парламенту, указ Љ 889 от 14 августа отдать дом РАМСИРу Шохина, распоряжение Правительства 5 мая 1992 г. передать дом Моссовету и т.д. - вся переписка по графскому особняку в Париже сохранилась в Текущем архиве Экспертного совета.
   И.И. Андронов, докладывая мнение комитета, кратко "озвучил" и историю с "ленинским" золотом во Франции (сразу после этого посол Пьер Морель, не дожидаясь голосования, покинул зал заседаний - пошел, очевидно, давать шифровку в Париж), поведал и всю безобразную историю с дележом особняка на улице Буассьер в Париже. Соглашение от 7 февраля, разумеется, ратифицировали, но Комитету по международным делам Р.И. Хасбулатов высказал пожелание разобраться с этим "чертовым особняком".
   Надо сказать, что к концу 1992 г. скандал с дележом графского особняка уже попал в газеты - о нем писали "Коммерсантъ-Daily", "Московские новости", "Срочно в номер!", журнал "Столица", некоторые корреспонденты французских газет из Москвы, мне самому приходилось комментировать эту историю под перекрестным "допросом" Улисса Госсе и его коллег из московского бюро TF-1 - первого канала французского ТВ.
   Снова вызывает Евгений Аршакович Амбарцумов (со спикером у него были не самые теплые отношения, он больше дружил с Филатовым): "Владлен, слышал, что сказал Руслан? Ноги в руки и марш в Париж - разберись с этой бодягой на месте да и узнай, что там думает посол Рыжов".
   29 ноября прилетаю в Париж и сразу к послу. А он разве что на меня не с кулаками: "Что вы там творите в Москве? Какая такая "ассоциация пользователей"? Да французы ее выгонят как "частную лавочку" к 1 января 1994 г. когда истечет срок аренды, формально записанный на уже не существующий "Интурист СССР", и никакой Коновалов им не докажет, что он - прямой "наследник". Тем более, что у вас в Москве еще два таких "наследника" - ВАО "Интурист" и "Мосинтурист". Объявят аукцион, продадут особняк, и мы его навсегда потеряем. Хотите такой вариант, пожалуйста. Но без меня", - отрезал Юрий Алексеевич.
   Пошел к знакомым французским журналистам. Те, конечно, в курсе дележа "шкуры неубитого медведя", смеются. "Знаешь что, - говорил мне Мишель Лабро из популярного еженедельника "Эвенман дю жёди", - мы же знаем, что никакой "Интурист СССР" (т.е. Коновалов и К. - Авт.) не владелец этого здания, деньги-то выделены в 1975 г. по просьбе тогдашнего посла СССР во Франции С.В. Червоненко и наверняка оформлены решением Политбюро ЦК КПСС - кто бы дал какому-то "Интуристу" столько миллионов? Вы хотите, чтобы снова пошли статьи о деньгах КПСС во Франции?"
   Во французском МИД и разговаривать долго не стали: есть договор от 7 февраля, есть конвенция от 14 ноября 1992 г. Козырева - Дюма (тогдашний министр иностранных дел, затем председатель Конституционного суда Франции), везде четко записано: "Государственный культурный центр", то есть под эгидой МИД России. Что еще вам нужно? Лепечу что-то вроде: "Мы бедные, а там долги от почившего в бозе общества "Франция - СССР" на 8 млн. фр. кто будет платить?" Усмехается чиновник, знакомый с таинственной славянской душой не понаслышке - четыре года изучал русский язык и литературу в Национальной школе живых восточных языков, работал в посольстве Франции в Москве: "Кто-кто? Как это у вас - платить будет Пушкин". Дал понять, что если будем соблюдать подписанные соглашения о культурных центрах, то и долги скостят - хорошие отношения с Россией дороже стоят. А если по-другому, начнете "химичить" - за смену титульного владельца недвижимости ("Интурист СССР" ведь больше не существует) потребуем от вас от 10 до 20 млн. фр. по суду, никакая "ассоциация пользователей" такой кусок не проглотит, так-то, мон шер ами.
   Доложил послу. Все правильно, ответил Рыжов, у них - не у нас, на козе не объедешь. Договорились о дальнейших действиях: он пишет в МИД, Козыреву, я - в комитет, Амбарцумову. Основной постулат один - "федеральный государственный культурный центр" под эгидой МИД РФ, и точка.
   И все закрутилось в обратную сторону. МИД направил ноту в посольство Франции в Москве с просьбой "сообщить юридическую процедуру переоформления прав собственности на Русский дом в Париже на Российскую Федерацию" (а не на "ассоциацию пользователей" или мэрию Москвы). Е.А. Амбарцумов направил докладную записку в правительство. Но прошло еще долгих три года, пока все утряслось.
   За эти годы многие "фигуранты" дележа "шкуры" либо сошли с политической арены (Р.И. Хасбулатов, Е.А. Амбарцумов, С.Б. Станкевич), либо сменили амплуа (А.Н. Шохин, Е.Т. Гайдар), "непотопляемым" остался лишь один О.И. Лобов.
   В конце 1995 г. В.В. Терешкова сумела прорваться к президенту и уговорить его издать указ о восстановлении ССОД, правда, под другим названием, но с возвращением ему всей заграничной инфраструктуры и собственности. Шохинский РАМСИР тотчас же разогнали, и в графский особняк в марте 1996 г. въехал новый "комендант" - Алексей Рябов, бывший ответственный секретарь "Ассоциации друзей Франции" (экс-"СССР - Франция"). И все в графском особняке вернулось "на круги своя" - под эгиду посольства РФ во Франции и державную длань Российского государства. К великой радости и моей, и моей активной помощницы и "тайной советчицы" Ольги Валентиновны Степановой из Управления (ныне Департамента) по культурным связям МИД РФ, с которой мы вместе бились в 1992-1993 гг. за графский особняк.
2. НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ БЕРЕГУТ ПРАВОСЛАВНЫЙ ДУХ И... РОССИЙСКУЮ НЕДВИЖИМОСТЬ 
   Канун православного Крещения Господнего, 18 января 1994 г. мы, первая после 1914 г. большая, почти 70 человек, группа православных паломников грузимся в огромный "Боинг" компании "Трансайро" в Шереметьево-2 и летим в Тель-Авив и далее к Святым местам, в Святую Палестину.
   Ядро паломников образуют преподаватели и слушатели Московской духовной академии, что в Сергиевом Посаде под Москвой, во главе с епископом Дмитровским, ректором Академии, владыкой Александром (в составе слушателей - чудесный мужской церковный хор), несколько церковно-приходских батюшек из Тверской и Ставропольской губерний, руководство Императорского православного палестинского общества (ИППО) во главе с его председателем профессором О.Г. Пересыпкиным и мы - небольшая пресс-группа в составе съемочной бригады РТР из передачи "Уходящая натура" (автор и ведущий Лев Аннинский) и спецкора "Независимой газеты" Евгения Александрова. Я при них нечто вроде куратора и консультанта от ИППО. Субсидирует поездку православный бизнесмен Александр Зражевский, бывший семинарист После этой первой поездки А.В. Зражевский создаст Всемирный фонд паломничества и начнет регулярно отправлять группы христианских и мусульманских паломников в Иерусалим и Мекку.
   Подавляющее большинство не только к Святым местам, но и вообще в Израиль едет впервые.
*** 
   Это сегодня православие вошло в повседневную жизнь России и СНГ. Патриарх Московский и Всея Руси благословляет Президента РФ на второй срок правления, мэр Москвы ударными "стахановскими" темпами восстановил взорванный большевиками в начале 30-х годов храм Христа Спасителя на Волхонке.
   А каких-нибудь 50-60 лет назад православие было гонимо. В конце 20-х годов большевики запретили не только крестить детей, но и встречать Новый год с наряженной елкой. И советский поэт Семен Кирсанов в первый день Нового, 1941 года публиковал в "Правде" такие стишата:
   И даже елка, блестками слепя, За время хвойной лапою задела, Все вифлеемское сняла с себя И все советское - надела.
   А мы едем, наоборот, затем, чтобы снять с себя "советское" и надеть снова "вифлеемское". Едем возобновить традицию паломничества в Святой град Иерусалим, традицию, восходящую еще к XII в. когда в 1104-1107 гг. первый славянский паломник игумен Черниговского монастыря Даниил посетил Святую землю.
   С тех библейских времен почти восемь веков Святая Палестина (помните - "вернуться к своим палестинам", то есть к истокам, к "отеческим гробам" - А.С. Пушкин) была мощнейшей струей в русской духовной культуре.
   "С первым детским лепетом, - писал в 1881 г. первый секретарь ИППО, известный религиозный и общественный деятель XIX в. В.Н. Хитрово, - привыкли мы произносить священные имена: Иерусалима, Иордана, Назарета, Вифлеема, и имена эти в нашем детском воображении сливаются как-то с родственными для нас именами: Киева, Москвы, Владимира и Новгорода".
   Человек, побывавший хотя бы раз в жизни в Святой земле, почитался на Руси почти как святой. Тот же Хитрово подчеркивал: "Расходясь по возвращении в Россию до отдаленнейших ее окраин, они желанные гости в любой крестьянской избе, где стар и млад заслушиваются их рассказами".
   Более ста лет прошло со времени этих откровений. И совсем другой паломник, о. Ипполит из Пятигорска, бывший минометчик Советской армии, участник войны с Германией и Японией, контуженный и чудом выживший ("Мать сильно молилась за меня всю войну, вымолила у Бога для сыночка жизнь", - говорит он Льву Аннинскому в фильме-исповеди "Уходящая натура", показанному по российскому каналу ТВ в феврале 1994 г.), сидит на плитах у Храма Гроба Господня и... плачет. "Что ты, отче, кручинишься?" - спрашивает его епископ Александр. "Да от радости, владыко, - отвечает бывший сержант-минометчик. - Не зря воевал, теперь уже и помирать не страшно".
   А о. Яков, в миру художник, паломник из другой группы, приехавший в Святую землю в начале 1996 г. так обрисовал свои ощущения от посещения Палестины: "Удивительно видеть своими глазами то, что знаешь наизусть. Это потрясает".
   Заочно, "наизусть" мы знали о Святой Палестине даже в безбожное советское время. О Вифлееме и Назарете, об Иордане и Гробе Господнем писали в своих стихах Пушкин ("Когда владыка ассирийский...", 1835 г.) и Лермонтов ("Ветка Палестины", 1837 г.), в прозе - Гоголь и Бунин.
   Более того, корифеи литературной классики сами совершали паломничество в Святую землю. Незадолго до смерти по дороге из Рима посетил Иерусалим Н.В. Гоголь ("Видел я, как во сне, эту землю", - из письма к поэту и переводчику В.А. Жуковскому). В 1850 г. на Пасху приехал в Иерусалим с женой князь П.А. Вяземский, один из живших еще друзей Пушкина, оставив в память о своем паломничестве стихотворение "Палестина" и дневник, изданный уже после его смерти племянником.
   Наконец, в 1907 г. припал к Святым местам И.А. Бунин. Приехал, чтобы найти умиротворение после кровавых крестьянских бунтов 1905-1906 гг. первой репетиции будущих "окаянных дней" 1917-1919 гг. которые вытолкнут гениального писателя и будущего лауреата Нобелевской премии в эмиграцию. Очерки и стихи Бунина, написанные им в Палестине, - ценнейший источник для понимания духовного состояния писателя, мучительно размышлявшего: откуда из этой серой и богобоязненной толпы мужичков-паломников берутся Стеньки Разины да Емельки Пугачевы? Палестинская тема еще долго, почти весь эмигрантский период творчества Бунина, будет звучать в его прозе и стихах (см. например, его сборник "Роза Иерихона", 1924, Париж, а в нем рассказ-сказку "О дураке Емеле" из тех самых паломников-разбойников, что выгнали из России гениальных писателей и поэтов).
   Однако заложили основы российского "укоренения" в Палестине (нынешние Израиль, Ливан, Сирия, Иордания, часть Египта) официальные власти России, императорский Дом Романовых и Священный Синод Русской православной церкви, начиная с царствования Николая I.
*** 
   Вокруг царствования императора "Николая Палкина" (Л.Н. Толстой), "царя-фельфебеля" (А.И. Герцен), до сих пор в отечественном и зарубежном "русоведении" идут горячие споры. В СССР все советские годы преобладала резко отрицательная оценка этого "вешателя декабристов". В русском зарубежье, наоборот, господствовала позитивная оценка правления царя как эпохи "консервативной модернизации" (Рязановский Н. Николай I. - Университет Беркли, Калифорния, США, 1994).
   Фактически, как всякое крупное историческое явление, эпоха Николая I была сложным и противоречивым периодом, который, к примеру, Н.В. Гоголь заклеймил в своем "Ревизоре" и "Мертвых душах" как эпоху реакции, взяточничества и жульничества. "Вся Россия - один большой монастырь", - говоря это, писатель имел в виду "николаевский порядок" даже в личной и семейной жизни своих подданных.
   Наоборот, Ф.М. Достоевский, чье творчество началось при Николае I ("Бедные люди", "Белые ночи"), приветствовал усилия царя по возврату к религиозным истокам, к соборности, утверждая, что "православие - это и есть наш русский социализм".
   Что бы ни говорили и ни писали современники и потомки о "николаевской реакции", у царя была своя цельная концепция внутренней и внешней политики, чего так не хватало многим правителям России.
   При общей политике сдерживания получения высшего образования лицами недворянского звания - из "кухаркиных детей" (двери откроются лишь в 60-х годах XIX в. с реформой университетов при Александре II) Николай I весьма поощрял среднее специальное образование. При нем в России открылось множество коммерческих училищ. Он же осуществлял политику протекционизма отечественных купцов и промышленников, не доводя их до банкротства, как это случилось в 1819 г. при Александре I, когда тот ввел либеральный тариф и английские и германские промтовары буквально разорили русских текстильных фабрикантов. В 1822 г. первая попытка "войти в европейское экономическое пространство" закончилась провалом.
   Не был "царь-фельдфебель" чужд и поощрению наук и ремесел. Именно при "Палкине" были открыты будущая знаменитая Пулковская астрономическая обсерватория (1839 г.) под Петербургом, Технологический институт (1828 г.) и Институт инженеров путей сообщения (1832 г.), создано Императорское русское географическое общество (1845 г.) и ряд других научных обществ.
   Особой заботой царя была деятельность аппарата управления. Ни один царь из династии Романовых не издавал такого количества указов по чиновникам, как Николай I, за 30 лет своего правления. То он обязывает гражданских (вице-) губернаторов не сидеть сиднем в губернских столицах, а хотя бы раз в год объезжать лично все уезды (1827 г.), то вводит губернские правления, детально регламентируя их обязанности (1845 г.).
   А уж какое количество царских и сенатских указов было издано в 1827-1851 гг. дабы поднять "исполнительскую дисциплину" чиновников, - и не перечесть. Здесь и вычеты из жалованья (пеня) "за медленность и нерадение по службе" (1831 г.), и увольнения необразованных чиновников, "не имеющих грамоты" (1831 г.), и запрет "принимать подношения от общества" (1832 г.), и об отдаче под суд чиновников "за нехождение к должности" (1847 г. - деньги получали, а на службу не ходили), и о "высылке из столиц чиновников, отставляемых за дурное поведение и нетрезвость" (1848 г.).
   При Николае I впервые в России были созданы "курсы повышения квалификации" чиновников при университетах, а также разрешен экстернат на сдачу экзаменов "за весь университетский курс" (именно этим указом много лет спустя и воспользуется В.И. Ульянов для сдачи госэкзаменов экстерном в Санкт-Петербургском университете).
   Впрочем, свою битву с чиновничьей коррупцией (как до него Петр I, Павел I и Александр I) Николай начисто проиграл, о чем незадолго до смерти с горечью признался своему сыну, будущему царю Александру II: "Ты думаешь, я управляю Россией? Управляют ею пятьдесят моих генерал-губернаторов". А 80 лет спустя П.А. Столыпин повторил: "Не могу найти 50 дельных губернаторов" (В.В. Шульгин).
   Но зато Николай I в начале своего царствования явно преуспел во внешней политике, особенно на ее восточном (южном) направлении, и в обрамлении этой политики православной палестинской идеологией.
*** 
   Со школьных времен знаем мы, бывшие советские люди, пресловутую формулу графа Сергея Уварова: "православие, самодержавие, народность" (1832 г.). Но почему попечителя Петербургского учебного округа, при Александре I весьма либерального и "западника", вдруг потянуло к соборности и Святой Палестине? Да потому, что именно в начале 30-х годов Николай I начал фундаментальное оформление своей национально-религиозной "государственной идеи".
   Идеологии царя предшествовали реальная военная политика и дипломатия. Именно к началу 30-х годов Россия окончательно вышла к "теплым морям" (Черному и Азовскому, а через проливы Босфор и Дарданеллы - к Средиземному). Две победоносные войны - с Персией (1826-1828 гг.) и Турцией (1828-1829 гг.) - закрепили за Россией восточное Черноморское побережье от Анапы до Батуми, ее контроль над Закавказьем (включая свободу мореплавания на Каспии) и через "дочерние" православные княжества на Балканах под фактическим протекторатом "белого царя" (Молдавия и Валахия - будущая Румыния, Сербия и Черногория, частично Греция) защиту западного Черноморского побережья от будущих посягательств Османской империи и ее покровителей на Западе (Англия и Франция) на случай новых войн (Адрианопольский русско-турецкий мир 2 (14) сентября 1829 г.).
   Разумеется, царь отдавал себе отчет, что такой стремительный "бросок на юг", сопоставимый лишь с выходом екатерининской России к северному Причерноморью (Одесса-Херсон-Крым-Азов-Анапа), не останется незамеченным в Европе. И действительно, англичане отреагировали весьма быстро: Адрианопольский мир-де "нарушает европейское равновесие". На что российская дипломатия ответила достаточно резко: а когда Англия с 1814 г. начала завоевывать Индию, она это равновесие не нарушала?
   Отношения с Англией осложнились еще больше в 1830-1833 гг. Дело в том, что военным и дипломатическим успехам Николая I в 1826-1829 гг. во многом способствовал очередной внутриполитический кризис в Османской империи. В 1830 г. при поддержке великих держав из состава султанских владений вышла Греция, провозгласив свою независимость во главе с бывшим министром иностранных дел Александра I в 1814-1822 гг. Иоанном (Иваном Антоновичем) Каподистрия. В том же году султан Махмуд вынужден был подтвердить широкую автономию Сербии, вытекавшую из условий Адрианопольского мира.
   Но и в тылу у султана все было отнюдь не спокойно. На этот раз восстал его вассал египетский паша Махмед-Али, и вооруженная и обученная французскими военными инструкторами египетская армия под командованием сына паши Ибрагима, заняв всю Палестину и Малую Азию, в 1831-1832 гг. победным маршем двигалась на Стамбул, встав лагерем на азиатском берегу Босфора к январю 1833 г. Султан оказался в ловушке. Армии у него почти не было (ее в 1828-1829 гг. разбили русские войска), традиционную "преторианскую гвардию" султанов - янычар - он, реформируя госустройство, незадолго до того разогнал.
   В панике Махмуд обратился за помощью к Англии, Франции и России: срочно пришлите военный флот и войска для защиты султанского дворца. Определенного ответа от двух великих держав не последовало. Французы ограничились присылкой лишь нового посла, а англичане - популярного журналиста (затем он станет секретарем британского посольства в Стамбуле) Джеймса Уркарта.
   В контексте европейской истории понять французскую и британскую дипломатию в начале 30-х годов XIX в. можно. Во Франции в 1830 г. произошла очередная революция, и режим "короля-банкира" Луи-Филиппа Орлеанского еще только укреплялся внутри страны. А у англичан под боком вновь восстали собственные "египтяне" - в Ирландии в 1830 г. вспыхнул очередной мятеж против британского господства. Единственным, кто отреагировал молниеносно, был Николай I. Едва российский посланник в Стамбуле А.П. Бутенев получает паническое письмо о помощи (конец января 1833 г.), как уже 20 февраля русские военные фрегаты бросают якорь в Босфоре, прямо перед дворцом султана. Одновременно царь направляет к египетскому паше своего посланника по особым поручениям статс-секретаря Н.Н. Муравьева (его сыну будет еще ранее поручена другая, не менее деликатная миссия, но в Палестине) и добивается от паши приказа - пока не штурмовать Стамбул, который его сын Ибрагим неохотно выполняет. В апреле 1833 г. на берегах Босфора при посредничестве французских и русских дипломатов начинаются секретные мирные переговоры, которые завершаются в мае полной политической капитуляцией султана. В обмен на номинальное правление Махмуд отдавал египетскому паше в управление фактически весь Ближний Восток (нынешние Сирию, Ливан, Израиль, т.е. всю Святую землю).
   Казалось бы, "полицейская миссия" России закончилась, пора поднимать паруса и отплывать из Босфора восвояси. Как бы не так! Оказывается, султан еще 20 марта 1833 г. все через того же Бутенева умолял прислать не только флот, но и русских морских пехотинцев. И это пожелание царь с удовольствием и молниеносно выполнил - в начале апреля три дивизии морских пехотинцев с полным вооружением (более 12 тыс. штыков) прибыли на Босфор и разбили лагерь на берегу Дарданелл.
   Четыре месяца, с апреля по июль 1833 г. русские войска "охраняли" Черноморские проливы. В европейских столицах поднялась настоящая паника - "русские на Босфоре!", сбывается их вековая мечта о "щите на вратах Царьграда!". И вдруг к середине июля так же внезапно, как они прибыли, русские пехотинцы сворачивают свой бивуак, грузятся на десантные суда и отбывают в Россию.
   Послы Франции и Англии срочно строчат депеши в свои столицы: "Слава богу, русские ушли, Черноморские проливы вновь свободны..."
   Эйфория от "капитуляции царя" длилась лишь месяц. В августе одна из британских газет публикует сверхсекретный русско-турецкий договор от 8 июля 1833 г. подписанный с русской стороны особо доверенным лицом Николая I (к концу его царствования он сменит Бенкендорфа на посту шефа тайной полиции) графом А.Ф. Орловым в местечке Ункяр-Искелеси сроком на восемь лет.
   Ункяр-Искелесийский договор фактически создавал военный союз Турции с Россией, свободный проход не только торговых, но и военных российских судов через проливы, причем дополнительный военный протокол обязывал султана по первому требованию России закрывать доступ в Черное море иностранным военным судам, а в случае угрозы - приглашать вновь русскую "морскую пехоту".
   На деле это означало полный торговый и военный контроль России над Черноморскими проливами и всей акваторией Черного моря, тот самый "щит на вратах Царьграда", прибить который на Босфоре тщетно пытались Екатерина II, Павел I и Александр I.
   Многим в России стало ясно, что после такого договора Европа не оставит николаевскую империю в покое, и лучше всех это понимал сам царь. Вспыхнувшая через год после Ункяр-Искелесийского договора "большая кавказская война" (1834-1859 гг.) третьего имама Дагестана Шамиля, вызвавшая в советские времена столь противоречивые оценки, была отнюдь не случайной.
   Не вдаваясь в существо этих идущих до сих пор споров, отметим следующие факты.
   Снабженный секретными инструкциями и профинансированный премьером Великобритании лордом Пальмерстоном "писатель" Дж. Уркарт в 1833 г. совершил большую поездку на Ближний Восток с целью изучения сырьевых и торговых возможностей обширных провинций, формально входивших в Османскую империю.
   Свои наблюдения и выводы английский разведчик изложил в книге "Турция и ее ресурсы", вышедшей в Лондоне в том же 1833 г. Главный вывод автора: Черное море отныне недоступно для английской торговли, особенно потому, что "побережье Абхазии и Грузии полностью закрыто для нас".
   В 1834 г. летом на британском военном фрегате "Туркуаз" в порт Сухум-кале прибыл Уркарт для встречи со старейшинами кавказских горских племен. Русская военная разведка на побережье Черноморья сразу засекла британского "агента" (см. их обширные донесения в "Турецком столе" в АВПРИ МИД РФ за 1833-1835 гг.). В 1835 г. Уркарт был назначен секретарем британского посольства в Стамбуле и развернул бурную деятельность по поддержке движения Шамиля (посылка оружия, военных инструкторов и т.п.).
   Все это было хорошо известно и в российском посольстве в Турции, и в МИД в Петербурге благодаря работавшему в ближайшем окружении Уркарта "двойному агенту" карачаевцу Андрею Хайю, европейскому кавказцу (долго жил в Европе, принял протестантскую веру, свободно говорил на шести языках).
   Ответные меры Николая I не заставили себя долго ждать. В конце 1834 г. побережье от Анапы до Батуми специальным указом царя закрывается для стоянки иностранных судов. И уже в мае 1835 г. русская морская береговая охрана задерживает английскую шхуну "Лорд Чарлз Спенсер" на траверсе геленджикского порта. По-видимому, англичане сумели скрытно выгрузить оружие и боеприпасы ранее, ибо таможенники ничего не нашли и отпустили шхуну с миром.
   Однако чисто репрессивные меры на Кавказе были лишь частью обширной программы восточной политики Николая I, впоследствии вошедшей в литературу по Восточному вопросу под названием программы "военного православия".
   Программу составляли:
   - принятие решения (1832 г.) о строительстве второго (первый - на Воробьевых горах - к 1825 г. разворовали, что дало повод Н.М. Карамзину в 1826 г. сказать: "Ничего нового в России, кроме как по-прежнему воруют") Храма Христа Спасителя в Москве на Волхонке (строить начали с 1839 г. после того как взорвали стоявший на этом месте Алексеевский женский монастырь XVII в.);
   - оглашение триады "православие, самодержавие, народность" (1832 г.);
   - начало реализации плана "монументальной пропаганды" Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии и ополчения в 1813-1814 гг. (Александровский столп в Петербурге в 1832 г. памятник-часовня с могилой П.И. Багратиона на батарее Раевского на Бородинском поле в 1839 г. Триумфальная арка в Москве, памятники в Смоленске, Можайске, Малоярославце, Вязьме и т.д.).
   Существенное место в этой политике "военного православия" заняла Святая Палестина. Надо сказать, что еще в 1806 г. со времени начала активных русско-наполеоновских войн, при военном ведомстве и походной дипломатической канцелярии стали формироваться небольшие походные типографии, выпускавшие листовки и воззвания к солдатам и офицерам противника. В 1812-1814 гг. эта пропаганда "приравнивания пера к штыку" была существенно расширена. Целые толпы молодых "архивных юношей" из дворян, опасаясь идти на передовую, оттачивали свое перо именно в этих типографиях или в "особенной экспедиции" при МИД России, координировавшей всю эту антинаполеоновскую (или антианглийскую, или антитурецкую, в зависимости от того, с кем в этот момент воевала Россия) пропаганду, приобретая одновременно некоторый литературно-публицистический опыт Подробней см.: В. Сироткин. Наполеон и Александр I. - М. 2003 (Гл. 7. "Война перьев" двух императоров).
   В 1813 г. "особенная экспедиция" начала издавать еженедельную газету "Conservateur Impartial" ("Беспристрастный консерватор"). Кстати, к редакции этой газеты в 1817 г. был прикомандирован А.С. Пушкин.
   Николай I не только не закрыл эту "экспедицию", а, наоборот, значительно расширил ее, создав нечто вроде хрущевского АПН. Именно к этому АПН и был в конце 20-х годов причислен (подобно Пушкину в 1817-1820 гг.) посредственный поэт (в 1826 г. его стишата высмеял Пушкин в ядовитой эпиграмме), но наблюдательный путешественник Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), сын русского дипломата. Вскоре после заключения Адрианопольского мира Муравьев как паломник и литератор, "путешествующий по частной надобности", отправился в Святые места.
   Подобно англичанину Уркарту (но только на три года раньше), "паломник" Муравьев на "казенный кошт" объехал за полтора года весь Ближний Восток, написав по возвращении в конце 1830 г. очень обстоятельный и интересный отчет для своего начальства.
   Когда же после Ункяр-Искелесийского договора 1833 г. и восстания горцев Шамиля в 1834 г. англо-русские отношения на Востоке обострились, а в Россию еще и попала книга Дж. Уркарта о ресурсах Турции, начальство предложило Муравьеву литературно обработать свой отчет и выпустить его отдельной книгой, что он и сделал в 1835 г. Книга имела шумный успех и вдохновила М.Ю. Лермонтова на стихотворение "Ветка Палестины". Много лет спустя Муравьев вспоминал: "Жуковский и Пушкин наиболее хвалили мою книгу: первый - потому, что принимал во мне участие (помогал публиковать стихи молодому автору в журналах. - Авт.), последний же - оттого, что чувствовал себя виноватым за эпиграмму, написанную против меня еще в 1826 г.".
   Как установили позднее пушкинисты, великий поэт действительно собирался написать на книгу Муравьева позитивную рецензию и даже набросал ее план-черновик, но по каким-то причинам не закончил и не опубликовал.
   Важно, однако, другое - палестинская тема в "военном православии" к концу жизни импонировала и Пушкину, и Гоголю, что уже отмечалось литературоведами (см. например, статью 1933 г. С. Франка "Религиозность Пушкина").
   Как бы то ни было, Муравьев нащупал "жилу" и всю оставшуюся жизнь от нее уже не отходил. Он еще несколько раз (но уже как действительно паломник - частное лицо) посетил Палестину и в 40-50-х годах выпустил еще два трактата по два тома в каждом.
   После Муравьева палестинская тема становится в русской литературе XIX - начала XX в. одной из центральных (поэт и переводчик Петрарки А.С. Норов, П.А. Вяземский, библиофил и первый издатель полного собрания сочинений Н.А. Некрасова, религиозный общественный деятель С.И. Пономарев, известный художник-баталист В.В. Верещагин, И.А. Бунин, поэты Н.С. Гумилев и В.И. Иванов - все они совершили паломничество в Святые земли) и не прервется для многих из них в эмиграции.
   Между тем дипломатически палестинская тема как составная часть всего Восточного вопроса (как и движение Шамиля на Северном Кавказе) продолжала торчать занозой в русско-английских отношениях.
   К началу 40-х годов случилось новое обострение международной обстановки на Ближнем Востоке. На этот раз войну там начал сам престарелый султан Махмуд: он двинул свои войска против слишком усилившегося египетского паши и в апреле 1839 г. вновь занял Сирию. Более того, ссылаясь на союзный договор 1833 г. султан начал требовать от царя военной помощи, главным образом русским Черноморским военным флотом.
   Николай I вовсе не был намерен воевать на стороне Турции против Египта, и тут подвернулась идея Меттерниха урегулировать Восточный вопрос на международной конференции. Идея пришлась как нельзя кстати: Ибрагим-паша наголову разбивает армию султана в Сирии (не пережив позора, султан 30 июня умирает), а командующий всем военно-морским флотом Османской империи Капудан-паша Ахмед (из-за интриг с визирем-премьером и подстрекаемый Францией) уводит весь турецкий флот из-под Стамбула и сдает его... египетскому паше. Возникла уникальная в мировой практике ситуация - у дивана (правительства) империи не осталось для своей защиты ни солдат, ни матросов! Единственной защитницей стала "бумага" - нота от 27 июня 1839 г. пяти великих держав (ее подписала и Россия): отныне турецкое правительство берет под свою защиту "мировое сообщество".
   Итогом этого коллективного демарша стал Лондонский протокол от 15 июня 1840 г. (Англия, Россия, Австрия и Пруссия; Францию не пригласили), по которому четыре великие державы брали под свою коллективную - дипломатическую и военную - опеку турецкого султана, предъявив египетскому паше ультиматум: в течение десяти дней вывести войска из Сирии, Святых земель - Палестины и с о. Крит, но оставить за собой в наследственное пользование Египет.
   В результате сложных дипломатических интриг Франции удалось сорвать выполнение этого протокола, но ровно через год, 13 июня 1841 г. опять же в Лондоне был подписан второй "восточный протокол" (на этот раз с участием Франции), состоявший из двух частей:
   1) о широкой автономии Египта в рамках Османской империи;
   2) о нейтрализации Черноморских проливов (т.е. фактически об отмене сепаратной русско-турецкой конвенции 1833 г. срок которой, однако, истекал именно в июле 1841 г.).
   Для Святой Палестины самым важным было то, что она с 1841 г. освободилась от присутствия как турецких, так и египетских войск.
   Лондонские протоколы 1840-1841 гг. не решили Восточного вопроса (и свидетельством этому станет Крымская война 1853-1856 гг.), но загнали его "под ковер". Прежняя борьба за наследие "больного человека Европы" (Османской империи) видоизменилась, приняв характер дипломатического и религиозного проникновения в Святые земли.
   Пользуясь тем, что формально Турция с 1840 г. находилась под "коллективной защитой" великих держав, а египетские войска покинули Палестину, все они первым делом начали открывать свои дипломатические консульства в Иерусалиме, Бейруте, Дамаске, а также направлять в Святую Палестину своих миссионеров, для чего начали учреждать еще и духовные миссии (католические, протестантские, православные).
   Первыми приступили к этому протестанты. Пруссия не только открыла дипломатическое консульство в Иерусалиме, но вскоре послала туда же протестантского епископа (открыла духовную миссию). Подобным же образом поступила Франция, открыв в Иерусалиме консульство и католическую духовную миссию.
   Николай I также поспешил открыть в 40-х годах в Иерусалиме дипломатическое консульство. В 1847 г. наступила очередь духовной миссии.
   Обе миссии возглавили два образованных и далеко смотрящих в будущее человека. Духовную - архимандрит Порфирий, начавший еще в 40-х годах скупать "впрок" земельные участки в Иерусалиме и вокруг него для будущего строительства церквей, подворий, больниц, школ. Он же составил и направил Николаю I обширную записку с конкретным планом расширения паломничества в Святые земли из России. К сожалению, всегда существовавшая в России "ведомственная дипломатия" помешала тогда, в 40-х годах, кардинально решить этот вопрос: царь направил записку архимандрита в МИД, а тот дал на нее отрицательное заключение: не дело-де "каких-то попов" лезть в "государеву вотчину" - дипломатию. В итоге Николай положил проект расширения паломничества под сукно.
   Очень много сделал и первый дипломатический консул России в Иерусалиме К.М. Базили. Однокашник Гоголя по Нежинской гимназии, именно он принимал своего знаменитого земляка-писателя, возил его по Святой земле. Он же опекал в 1850 г. и Вяземского с женой. Трактат Базили "Сирия и Палестина под турецким правительством..." (СПб. 1875) и сегодня почитается востоковедами как серьезный исторический труд.
*** 
   Свою 30-летнюю политику "консервативной модернизации" в одной "отдельно взятой стране" Николай I с треском проиграл в Крымскую войну.
   И хотя ни одного квадратного метра территории, отвоеванной у Персии и Турции в 1826-1829 гг. Россия по Парижскому миру 1856 г. не потеряла и границы Российской империи остались теми же, что и до Крымской войны, в морально-политическом плане "севастопольская страда" нанесла сильный удар по всей идеологии "православия, самодержавия, народности". Даже ее символ - храм Христа Спасителя в Москве - к началу Крымской войны так и не был достроен (и потребуется еще 25 лет, чтобы его завершить).
   "Палестинская тема" - паломничество также в значительной степени осталось при Николае I на бумаге: с 1829 г. и до начала Крымской войны, то есть почти за 25 лет, Святые земли в Палестине посетило всего около 500 человек. Причем в основном ездили либо чиновники-"публицисты" за казенный счет, либо аристократы.
   Василий Николаевич Хитрово, один из главных протагонистов и основателей ИППО, посетивший в первый раз Святую землю в 1871 г. позднее писал о полном "небрежении" и Русской православной духовной миссии, и Иерусалимского патриархата (где преобладали греки) к нуждам русских паломников, число которых "просто мизерно".
   В той обстановке критики и обличения николаевской эпохи, которая охватила просвещенные круги России после позора Крымской войны, "палестинская тема" зазвучала очень мощно.
   Новый царь Александр II откликается на чаяния общественности. В 1859 г. маломощный координационный Палестинский комитет (1853 г.) при МИД под тем же названием преобразуется в общественно-государственный орган при правительстве и Синоде. В него входят члены императорской семьи, в частности супруга Александра II Мария Федоровна. В 1864 г. его полномочия еще более усилятся, и он станет Палестинской комиссией, которая в марте 1889 г. вольется в ИППО.
   Очень важным инструментом для организации массового паломничества во второй половине XIX - начале XX в. становится учреждение (с участием государства) в 1856 г. российской пароходной компании в Одессе с задачей регулярного пассажирского сообщения со всеми Святыми местами (Палестина, Синай в Египте, Святая гора Афон в Греции).
   Через два года, в 1858 г. Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ) открывает в Иерусалиме постоянную контору по обслуживанию паломников. Результаты не замедлили сказаться: с 1857 г. число паломников из России резко возрастает и к 1882 г. (году учреждения ИППО) достигает уже почти 13 тыс. человек.
   Тогда же, в конце 50-х - начале 60-х годов, стали поступать и крупные пожертвования. Одно из первых сделала жена царя Александра II Мария Федоровна на строительство на Оливковой (Масличной) горе в библейском "Гефсиманском саду" ("Гефсимании") женского православного монастыря с восьмиглавой ("московского чина") церковью Марии Магдалины с высокой звонницей ("Русской свечой", как ее называют и сегодня). На участке помимо церкви и звонницы было построено еще два подворья (гостиницы) для паломников, поэтому иногда весь комплекс сегодня называют Мариино-Магдалинским подворьем. По современным ценам участок в 10 га с фруктовым садом и системой орошения (три цистерны для воды) был куплен всего за 14 тыс. франц. фр. (менее 5 тыс. долл. США сегодня), но на само строительство всего комплекса с окружающей его капитальной двухметровой стеной ушло свыше 300 тыс. фр.
   Турецкое законодательство до 1914 г. не предусматривало купчей на юридических лиц, сделки совершались лишь лицами физическими. Поэтому эта покупка (как и все последующие) была оформлена на российского консула в Иерусалиме А.И. Васильева и лишь 20 марта 1897 г. была переведена на имя русского правительства, для чего потребовался специальный указ (фирман) турецкого султана. В свою очередь, правительство передало функции верховного управления и распоряжения этой собственностью Русской духовной миссии в Иерусалиме. В 1897 г. все имущество вместе с участком и садом оценивалось в 402 260 фр.
   ...В январе 1994 г. вместе с российскими телевизионщиками я побывал в этом подворье. Оно явно разрослось по сравнению с 1897 г. ухожено. Во дворе большое количество надгробий над могилами монахов и мирян (последних особенно много за 20-е и 60-е годы, почти все - эмигранты первой волны). Подворье после карловацкого раскола (1921 г.) на белую и красную РПЦ попало под духовную юрисдикцию белой церкви. И по сию пору красных попов туда не пускают, о чем нас предупредили в духовной миссии Московского патриархата в Иерусалиме заранее.
   Но мы - не попы, мы - миряне, паломники, и после небольших переговоров у домофона в воротах нашу телегруппу впустили, хотя особо возиться с нами не стали. Ни экскурсию проводить, ни показывать какие-либо церковные раритеты (а они, мы знаем, были) - снимайте все, что снаружи, и все. Даже к трапезе "московитов" не позвали, и мы все три часа были предоставлены сами себе.
   Зато была другая интересная встреча. На крыше одного из подворий заметил я человека в черном строительном халате, но явно не монашеского вида, он перекрывал крышу жестью. Вскоре он спустился и... заговорил по-русски. Оказался паломником из Германии, помощником машиниста тепловоза, уже несколько лет проводившим часть своего отпуска в Святых местах, бесплатно работая "на Бога" (за кров и скромную монашескую пищу) в Мариино-Магдалинском подворье: помогает по хозяйственным делам - в этот раз перекрывает крышу.
   Нет, он не эмигрант-диссидент и не уезжал из СССР по "еврейской визе", он вообще никогда не бывал в России, ибо родился в самом конце войны в Германии от русской матери и немца-солдата, который погиб в последних боях за Берлин. Набожная мать воспитала его в русско-православном духе, не дала забыть русский язык (хотя учился он в немецкой школе и немецком "паровозном" техникуме) и перед смертью взяла с сына слово обязательно посетить Святую землю. Один раз приехал и вот теперь приезжает каждый год за свой счет, иногда даже делая небольшие пожертвования. Вот такой "неожиданный союзник" встретился нам в Иерусалиме.
*** 
   Кардинальный перелом в "палестинской политике" официальных властей России и иерархов РПЦ наступает в 1880-1881 гг.
   В 1880 г. в Святую землю в очередной раз приезжает В.Н. Хитрово. "Патриархию (Иерусалимскую. - Авт.) я нашел в очень невзрачном виде, - писал он в следующем году в первом номере нового "Православного палестинского сборника", - заботы о патриархии сводятся к нулю, и положение последней более чем безотрадное. Школ ни одной, а про храмы лучше не говорить". Одна из основных причин неуспеха русского православного дела в Палестине - длящийся с 40-х годов ведомственный конфликт Русской духовной миссии (Священный синод) с Русским дипломатическим консульством (МИД), которые никак не могут определить, кто из них главнее в Святой земле.
   В 1881 г. Хитрово представил в МИД и обер-прокурору Священного синода К.П. Победоносцеву очередную (с 1871 г. пятую) обстоятельную записку с предложением разграничить "ведомственные функции" многочисленных российских и зарубежных духовных миссий, у каждой из которых почему-то оказался свой "хозяин".
   Традиционно исторически первые духовные миссии стали возникать при посольских церквах России за границей с XVIII в. Для этого с целью проведения религиозных служб по рекомендации Синода и с утверждением их МИДом стали отправлять русских священников (эта практика после 1988 г. возродилась в РФ вновь). Некоторые крупные церковные приходы при посольствах тогда же стали преобразовывать в целые духовные посольства (миссии), главами которых назначались не менее чем архимандриты, а членами - исключительно монахи ("черное духовенство"). Постепенно эти духовные миссии и территориально отделились от светских российских посольств: в Риме при Ватикане, где при М.С. Горбачеве прежнюю духовную миссию возглавил советский посол при Папе римском и Мальтийском ордене, в Стамбуле, Афинах, Иерусалиме, Александрии, Сеуле, Токио и др.
   Иногда такие духовные миссии исполняли сразу две функции - религиозную и дипломатическую, как, скажем, Пекинская православная духовная миссия с 1712 г. поскольку МИД России весь XVIII в. и половину XIX в. никак не мог установить с Китаем дипломатические отношения из-за неприятия китайского церемониала (правители Поднебесной империи требовали, чтобы иностранные послы вручали верительные грамоты... ползком, на коленях).
   До середины XIX в. с управлением большинства заграничных миссий у российских властей не было больших проблем. Субсидировались они из бюджета МИД, по духовным делам находились в подчинении либо Санкт-Петербургской епархии, либо (Иерусалимская, Пекинская, Японская с 1871 г. и Сеульская с 1897 г.) непосредственно в ведении управления внешних церковных связей Священного синода в Петербурге Полтавская И. В. (Петербург). Русские православные духовные миссии на Дальнем, Среднем и Ближнем Востоке (обзор документов РГИАП) // Дипломатический ежегодник. - М. 1995, С. 112-123.
   Первый диссонанс внес... сам Николай I. В 1847 г. рядом с Иерусалимским патриархатом он учреждает еще и Русскую православную духовную миссию, а затем открывает и дипломатическое консульство. Понятное дело, три "хозяина" сразу начинают враждовать, что с горечью отмечает В.Н. Хитрово. Дело доходит до того, что на иерусалимского патриарха Никодима 19 марта 1888 г. совершается покушение - наемный террорист едва не заколол его кинжалом. Хуже всего было, однако, другое - распыление и воровство пожертвований паломников. Как пишет наш современник протоиерей Александр Кравченко, "более чем щедрые субсидии, которые не раз получал Блаженнейший Никодим (в 1883-1890 гг. - глава Иерусалимского патриархата. - Авт.), не окупались ничем; без какой-либо определенной пользы разошлись они по карманам кредиторов Иерусалимской патриархии".
   "Военное православие" Николая I состояло еще и в том, что он мало считался с иерархами РПЦ. Когда в 40-х годах ему надо было смягчить позицию католических держав в Восточном вопросе, он не побоялся лично посетить Папу римского в Ватикане и даже заключить 22 июня 1847 г. с ним первый (и последний в истории русско(советско)-ватиканских отношений) конкордат о легализации положения католиков и униатов в России, включая гарантию их религиозных свобод и имущества.
   Еще большую путаницу в управление зарубежными духовными миссиями внесли реформаторские эксперименты 60-70-х годов.
   С одной стороны, Александр II ужесточил свои отношения с Ватиканом за его поддержку восстания поляков в "русской" Польше в 1863 г. (отмена 22 ноября 1866 г. конкордата с Папой), а с другой - создал в 1865 г. по образцу Великобританского и иностранного библейского общества свое Миссионерское общество для содействия распространению христианства между язычниками (в 1870 г. его переименовали в Православное миссионерское общество с резиденцией в Москве), переподчинив новой непонятной "конторе" некоторые заграничные духовные миссии (как будто имеющих тысячелетнюю цивилизацию китайцев, японцев или арабов можно приравнять к "язычникам" - тунгусам или племенам людоедов в Африке).
   Однако В.Н. Хитрово скорее всего и на этот раз ничего бы не добился (он уже десять лет бомбил "инстанции" своими предложениями создать мощное православное общество), если бы в России не случилось очередное трагическое событие - 1 марта 1881 г. террористы-народовольцы убили царя-освободителя Александра II.
   Русские "качели" в третий раз за один неполный век качнулись вправо, от эпохи "великих реформ" 60-70-х годов Александра II к "реакции" Александра III, прочно связанной в либеральной дореволюционной и советской литературе с именем наставника царя с юности и до гробовой доски правоведа Константина Петровича Победоносцева (1827-1907), с 1880 по 1905 г. состоявшего в должности главного официального идеолога - обер-прокурора Священного синода РПЦ Российской империи (см. его письма к Александру III с 1881 по 1894 г. в 1993 г. переизданные).
   Как писал в прошлом веке один из его современников, "в его громадном кабинете... с письменным столом колоссального размера и другими столами, сплошь покрытыми бесчисленными книгами и брошюрами, становилось страшно от ощущения развивающейся здесь мозговой работы. Он все читал, за всем следил, обо всем знал". Это не был пропагандист "военного православия" граф Сергей Уваров, это был теоретик самодержавия, заменивший уваровскую триаду на другую: бог, отечество, родители. Очень точно назвал громадный обер-прокурорский кабинет на Литейном проспекте в Петербурге наш современник писатель А.П. Ланщиков: "Нет, это обиталище не чиновника, не ученого и не философа. Это обиталище ученого государственного колдуна, всемогущего и бессильного одновременно".
   К.П. Победоносцев старался вернуть Россию к православным истокам, сочетая грамотность с религиозным воспитанием в школе. Именно он настоял перед Александром III на отмене древнего, еще времен Петра I, указа о запрете РПЦ заниматься обучением крестьянских детей в церковно-приходских школах (что через два столетия привело к почти поголовной неграмотности крестьян) и добился больших государственных кредитов на эти школы: с 1881 г. их число выросло с 273 до 43 696 (намного больше, чем светских земских школ), и в них обучалось в 1905 г. без малого 2 млн. крестьянских ребятишек. Победоносцев активно поддерживал - морально и материально - сельских батюшек и разночинцев-интеллигентов, шедших "в народ".
   Конечно, его "православное просвещение" было по-своему ограниченным. Победоносцев, например, ревниво следил за тем, чтобы в Великий пост все театры были закрыты. Как и Николай I, он не благоволил к университетскому образованию и в 1886 г. резко воспротивился приданию частному Томскому университету статуса государственного (по тогдашней терминологии - императорского).
   Именно к Победоносцеву и попала докладная записка Хитрово. Обер-прокурор не только дал ход бумаге, но и заинтересовал идеями Хитрово трех великих князей - Сергея Александровича (будущего почетного председателя ИППО и генерал-губернатора Москвы), Павла Александровича и Константина Константиновича (будущего президента Императорской академии наук, драматурга и поэта), которые вскоре после гибели Александра II как паломники отправились в Святую землю.
   Столь мощный "великокняжеский десант", снабженный к тому же всеми необходимыми справками Хитрово о засилье в Палестине "латинян" и "англикан", малом числе русских паломников, "войне" трех глав миссий и отрицательной позиции МИД, стал по возвращении на Родину таким тараном, что Александр III издал 8 мая указ об ИППО, и 21 мая 1882 г. в Петербурге состоялось первое заседание правления Императорского Православного Палестинского Общества. Его почетным председателем был избран великий князь Сергей Александрович, первым ученым секретарем - В.Н. Хитрово.
   В число учредителей и членов правления наряду с членами Дома Романовых (семь человек!) вошли представители аристократии (князь Долгоруков, графы Игнатьев и Путятин), крупные ученые-востоковеды, поэты, писатели, путешественники. Широко была представлена профессура Петербургской и Московской духовных академий.
   Словом, это была уже не карманная "особенная экспедиция" Александра I и Николая I, а мощное религиозно-общественное объединение со своей финансовой строкой в государственном бюджете - с 1889 г. по 30 тыс. зол. руб. субсидий, и это не считая так называемых "кружечных сборов" в церквах в Вербное воскресенье, что ежегодно давало еще по 75-100 тыс. руб.
   Через десять лет ИППО превратилось в самую крупную в России религиозно-общественную организацию, тратившую на свои благотворительные нужды ежегодно более полумиллиона золотых рублей.
   Куда же шли эти огромные средства?
   I. На дотации паломникам (главным образом крестьянам) для поездки из России к Святым местам (Палестина и Святая гора Афон в Греции).
   С 1884 г. ИППО начало создавать по всей России свои местные отделения. В них стали продавать так называемые "паломнические книжки" (по-современному - путевки) со значительной, до 35%, скидкой на проезд по железной дороге и на пароходе. Так, для малоимущего паломника дорога из Москвы до Одессы по железной дороге в третьем классе, морем на пароходе в трюме до Яффы и пешком в Иерусалим стоила в 1887 г. всего 46 руб. 50 коп. без питания (продовольствие брали с собой). Для сравнения: тот же путь (без питания) в первом классе стоил 230, во втором - 160 руб.
   В иерусалимских подворьях за место на нарах (койку), обед из двух блюд и вечерний чай (со своими припасами) с крестьянина до 1914 г. брали 13 коп. в сутки. В самой России такой ночлег на постоялом дворе стоил бы в 3-4 раза дороже.
   И неудивительно, что к концу XIX - первом десятилетии XX в. паломничество приняло массовый характер: приезжали до 10-12 тыс. человек в год, особенно на православную Пасху (до начала сельскохозяйственных работ в деревне). За время довоенного существования ИППО (1882-1914 гг.) десятки тысяч простых русских паломников побывали в Святых землях, причем 72% из них составляли крестьяне. Напомним для сравнения, что аналогичное частное светское общество заграничного туризма графини В.Н. Бобринской для земских учителей в 1909-1911 гг. сумело отправить на схожих льготных условиях всего 4 тыс. "экскурсантов".
   Специального социологического исследования состава паломников ни до революции, ни тем более в советское время никто не проводил. Некоторые элементы такого анализа содержатся лишь в статье В.Н. Хитрово "Откуда идут в Святую землю русские паломники?" (1900 г.) да в работе одного из основателей ИППО и его активного деятеля, профессора богословия А.А. Дмитриевского "Типы современных русских паломников в Святую землю" (1912 г.). Поэтому мы воспользуемся анализом университетских исследователей из США Г.Г. Ставроу и Питера Р. Вейсенсела "Русские путешественники на христианский Восток за период с XII по XX век" (аннотированная библиография; Огайо, 1986).
   По подсчетам этих авторов, только в 1883-1897 гг. из 22 238 паломников крестьяне составляли подавляющее большинство (72,1%), за ними шли с большим отрывом мещане-горожане (12,7%), духовенство (3,5%), мелкопоместное дворянство (3%) и купцы (1,7%). Данные американских исследователей подтверждаются архивными материалами фонда "Палестинского общества" в АВПРИ МИД РФ, в частности составленной управляющим подворьями ИППО в Палестине П.И. Ряжским таблицей "Распределение паломников и паломниц по сословиям за 1898-1899 гг.":
   Сословия, Мужчины, Женщины, Всего 1, Крестьяне, 2349, 3842, 6191 2, Мещане, 248, 588, 836 3, Дворяне, 26, 39, 65 4, Казаки, 197, 402, 599 5, Лица духовного звания, 19, 140, 159 6, Почетные граждане, 77, 84, 161 7, Купцы, 25, 24, 49 8, Лица военного звания, 53, 98
   , 151 9, Иностранцы
   , 74, 17, 91 10, Разночинцы, 13, 23, 36
   Управляющий> (подпись)
   Распределение паломников по половому признаку в таблице П.И. Ряжского было отнюдь не случайным - за исключением граф "купцы" и "иностранцы", по всем другим сословиям (но особенно среди крестьян и казаков) женщины составляли подавляющее большинство. Можно даже сказать, что в 1882-1914 гг. русское паломничество в Святую Палестину (на Афон в Грецию женщин не пускали и не пускают - там с XII в. и по сию пору была и есть чисто мужская православная община монахов) было по преимуществу женским. Некоторые из паломниц по возвращении на Родину опубликовали интересные наблюдения (например, паломница Капитолина Барсова).
   Зная традиции русских крестьянских семей, в этом феминизме паломничества не было ничего странного. Многие русские женщины, особенно на склоне лет, когда подрастали дети и в доме появлялись невестки-помощницы, ходили на богомолье и в самой России. Генерал П.П. Петров в мемуарах приводит пример своей матери: "Под старость она отпрашивалась (у мужа. - Авт.) сходить пешком на богомолье в монастырь Никандровский, около 25 верст, или в Псково-Печерский, около 90 верст. Любила рассказывать по возвращении про путешествие и встречи".
   Но многие паломницы, как пожилые (вдовы), так и молодые, из путешествия в Святую землю домой не возвращались. Оставались там навсегда. Этот феномен отмечал еще в 1859 г. "просвещенный паломник" М.Д. Волконский. Пожилые пристраивались уборщицами (за кров и пищу) в монастырях, подворьях, миссиях; молодые искали женихов или даже "шли на панель" (что с возмущением отмечал паломник из Житомира А. Коровицкий в 1891 г.). Многие занимались продажей религиозных сувениров, шли в услужение к местным богатым арабам няньками, кухарками, горничными.
   Разумеется, это не было осмысленным религиозным диссидентством, а скорее бегством от отупляющего быта русской деревни, заграничной "свободной" жизнью, без постоянного надзора (а часто и битья) мужа, свекрови, старших братьев, тем более что тогда по "книжке паломника" в Палестине довольно свободно можно было получить вид на жительство - достаточно было принести в турецкий околоток письменную рекомендацию местного батюшки.
   Этих русских "невозвращенок" с 60-х годов позапрошлого века на Ближнем Востоке всех чохом называли "наташами", и это собирательное имя всех женщин из России (СССР) сохранилось до сих пор. Как сохранилось и староарабское название русских - "московиты". В разговорном арабском в Израиле, Ливане, Сирии вы и сегодня услышите - "московитская" (русская) литература, "московитская" политика, война, школа и т.д.
   До 1917 г. большинство "наташ" - невозвращенок из крестьян, обслуживая Святые места, занимаясь мелкой торговлей или прося подаяние (тысячи паломников со всего света в год), могли, перебиваясь с хлеба на квас, существовать в Палестине годами. "Свободные от надзора со стороны своих родственников и старших, - писал профессор А.А. Дмитриевский, - они руководствовались только своими желаниями; в паломничестве они наконец-то обрели свободу".
   Революционные события 1917-1920 гг. навсегда отрезали "наташ" от Родины. Более того, иссяк источник существования для православных Святых мест в Палестине: ни субсидий, ни подаяний от паломников - приезжали лишь единицы из белой эмиграции. И все-таки большинство "наташ" каким-то чудом выжило.
   Мы встретили в январе 1994 г. одну из них - мать Валентину - совсем рядом с храмом Гроба Господня в ее крохотной келье с небольшим садовым участком. Она девчонкой, еще до Первой мировой войны, приехала из тульской деревни и в конце концов приняла монашеский постриг. Вместе с обращенной в православие арабкой-служкой она большую часть своей почти столетней жизни прожила рядом с Гробом Господним, где обе и состарились. Сколько ни "пытал" ее Лев Аннинский перед камерой и микрофоном, ни вздоха раскаяния "за бесцельно прожитую жизнь" он не услышал. Наоборот, силе духа этой женщины можно было только позавидовать...
   Когда два года спустя я пришел снова к той келье, меня встретила лишь арабка-послушница: "Умерла Наташа, - сказала она на чистом русском языке, утирая слезы, - Бог позвал ее к себе".
   II. Учебно-образовательная деятельность ИППО - второе крупное направление расходов общества. Об этой широкой просветительской деятельности "религиозных мракобесов" и "обскурантов" из ИППО (оценки А. Блока, большевиков) до 1992 г. года воссоздания Российского палестинского общества, в СССР не знал почти никто.
   Между тем с 80-х годов и до 1914 г. ИППО открыло на Ближнем Востоке (Израиль, Сирия, Ливан, Иордания) более 100 двух- (на селе) и четырехклассных (в городе) школ, две (мужскую и женскую) учительские семинарии, которые за 25 лет окончило более 10 тыс. учащихся.
   "Русские школы и семинарии в Палестине, - отмечал в 1978 г. журнал "Палестинский писатель", - оказали влияние на арабское литературное движение и многих палестинских поэтов и писателей - выпускников этих школ. Это Насар Иса, Шафик Насар, Халилл Бейдас". Именно из числа учеников этих школ вышли первые переводчики Пушкина, Лермонтова, Льва Толстого, Достоевского, Чехова, Гоголя на арабский язык.
   Особенно заметный след оставила четырехклассная мужская педагогическая семинария-интернат им. В.Н. Хитрово в Назарете, построенная на средства ИППО и открытая в 1886 г. Фактически семинария в Назарете была не только педагогическим, но и медицинским (фельдшерским) училищем, ибо все семинаристы обязаны были дополнительно пройти медпрактику (санитары, помощники фельдшера) в русских медпунктах и больницах ИППО в Палестине. В ужасающих условиях отсутствия элементарной медицинской помощи, в которых находилось население тогдашней Палестины, учитель обязан был быть еще и фельдшером как минимум.
   Душой Назаретской семинарии стал Искандер Кезма, обрусевший араб, окончивший Московскую духовную академию, которого ИППО по контракту отправило в Святую землю, где он проработал много лет.
   Академик И.Ю. Крачковский, активный член правления ИППО, а затем и бессменный, до 1951 г. президент его советского "осколка" - Русского палестинского общества, крупнейший ученый-арабист, посетив Назарет, писал еще в 1912 г.: "Хотя учащиеся не все свободно говорили по-русски, им всем был хорошо известен журнал "Нива"... У каждого в доме были сочинения Тургенева, Чехова... Более того, иногда у них оказывалась запрещенная в России литература".
   В отличие от французов и американцев русские не успели создать в Святой земле своего университета. Но способные выпускники школ и семинарий обеспечивались до 1914 г. стипендиями ИППО и направлялись на продолжение учебы в Россию. Типична в этом отношении биография первого (с 1898 г.) переводчика Пушкина и Льва Толстого Халилла Бейдаса (родился в 1875 г. в Назарете). Сначала он закончил двухгодичную русскую сельскую школу, затем - четырехгодичную. Был рекомендован в Назаретскую семинарию. После успешного окончания ее работал директором сначала сельской (под Бейрутом), а затем и городской (в Хайфе) русской школы ИППО. Стал одним из духовных лидеров православных арабов, в 1908-1914 гг. издавал на арабском языке общественно-политический журнал "Ценности".
   Интересна судьба одной из выпускниц русской школы ИППО палестинки Кульсумы Оде (в СССР - Клавдии Викторовны Оде-Васильевой). Окончив школу, она поступила в женскую педагогическую семинарию в Бейт-Джале (семинария вначале была создана в 1858 г. в Иерусалиме, но греки из Иерусалимского патриархата вытеснили ее из Святого града), затем преподавала в русской женской школе в Назарете. Здесь и вышла замуж за русского военно-морского офицера-врача И.К. Васильева.
   Когда турки закрыли в 1914 г. все школы и семинарии ИППО в Святой земле (Турция, как известно, воевала в Первую мировую войну на стороне Германии и Австро-Венгрии против Антанты), К.В. Оде-Васильева уехала с мужем в Россию и стала сначала в Петроградском, а затем в Московском университете преподавателем арабского языка и литературы. За полвека ее работы в СССР не одно поколение советских арабистов прошло через ее классы.
   ...В апреле 1996 г. по приглашению бывшего председателя ИППО и посла РФ в Ливане профессора О.Г. Пересыпкина я побывал в Бейруте, совершил поездку по стране. С историей русских просветителей в Святой земле встретился с первой минуты, ведь российское посольство размещается в... бывшем здании четырехклассной школы ИППО. "Школа" - этот привычный термин может звучать здесь лишь условно. На деле это огромный особняк, выстроенный в арабском (мавританском) стиле, с большим парком и немалым количеством хозяйственных построек.
   Весь север Ливана и сегодня арабо-православный. Недалеко от г. Триполи расположен большой православный частный университет "Баламанд" с семью факультетами. Там и сям на севере Ливана натыкаешься на русские православные церквушки и кладбища, где на плитах - русско-арабские имена.
   Но самый большой сюрприз преподнес мне российский консул в Бейруте А.В. Игнатов. Он пригласил меня на встречу выпускников - нет, не русских школ ИППО (они, увы, все давно уже умерли), а школ советских - на собрание членов Ассоциации выпускников вузов СССР. Их, оказывается, в Ливане вместе с русскими женами и детьми несколько тысяч, целая колония, больше, чем в любой другой арабской стране. Многие стали у себя на родине видными адвокатами, врачами, учеными, мечтают о создании своего "Ливано-Российского дома" (прежний культурный центр СССР в Бейруте из-за отсутствия финансирования закрыли).
   Все члены ассоциации по пять-шесть лет отучились в СССР, свободно говорят по-русски и... очень гневаются, что преемники СССР в СНГ всех их начисто забыли - "хохлы" даже на письма не отвечают, требуют писать по-украински, а на весь Ливан нет ни одной пишущей машинки с украинским шрифтом.
   Вот как спустя полвека преломилась "московитская" просветительская традиция в Святых землях!
   III. Научно-издательская деятельность ИППО - третий канал расходования бюджета. Без преувеличения можно сказать, что с 1882 г. ИППО, находившееся под покровительством К.П. Победоносцева, собрало вокруг себя все лучшие светские и церковные умы - крупнейших арабистов И.Ю. Крачковского и Н.А. Медникова, грузиноведа А.А. Цагарели, византолога И.И. Соколова, археологов Н.П. Кондакова, А.А. Олесницкого, архимандрита Антонина (Капустина). Последний был еще и главой Русской духовной миссии в Иерусалиме в конце XIX - начале XX в. и лично руководил раскопками в "русском месте" (бывшая коптская "Деббота" на Елеонской горе), выкупленном еще в 1858 г. Палестинским комитетом.
   Общество делало крупные пожертвования на большие научные экспедиции. В 1882 г. оно субсидировало экспедицию приват-доцента Петербургского университета А.А. Цагарели на Синай (Египет), Афон (Греция) и в Иерусалим для изучения древних грузинских рукописей. Вышедший затем капитальный труд доцента "Памятники грузинской старины в Святой земле и на Синае" и сегодня остается уникальным источником по древней истории Грузии.
   В 1886 г. ИППО субсидировало сразу две экспедиции - археологическую профессора А.А. Олесницкого в Иерусалим для изучения и раскопок того места, где, по преданию, находился Соломонов храм 22 марта 1915 г. Научный совет ИППО принял решение о создании в Иерусалиме Русского археологического института, но продолжавшаяся мировая война, а затем и захват власти в России большевиками помешали реализации этого выдающегося проекта, и этнографическую доктора А.В. Елисеева для изучения древних путей паломников, шедших в Святую землю из Руси "посуху" - через Кавказ и Анатолию к Иерусалиму.
   Много средств выделяло общество на научные - светские и религиозные - издания. При его содействии видный арабист Н.А. Медников 15 лет работал над древнеарабскими источниками, результатом чего стало его всемирно известное четырехтомное исследование "Палестина от завоевания ее арабами и до Крестовых походов". В порядке "общественной нагрузки" профессор Медников разрабатывал учебные программы для русских школ в Святой земле.
   Учебное сообщество ИППО с 1886 г. издавало свой академический журнал - "Сообщения Православного палестинского общества", быстро превратившийся не только в русский, но и всемирный печатный орган востоковедов (в 1954 г. его издание возобновилось).
   Общество издавало также богословскую литературу, в частности "Жития святых". Одним из первых под редакцией М.А. Веневитова (в память о нем его именем названо одно из русских подворий в Иерусалиме) было издано "житие" первого на Руси паломника - черниговского игумена Даниила (XII в.).
   В целом в России конца XIX - начала XX в. не было второго такого сообщества, которое сочетало бы "народную пользу" (паломничество), академические науки и религию.
*** 
   Однако больше всего денег шло на содержание, как бы сказали сегодня, "паломнической инфраструктуры" в Святых землях: строительство соборов и церквей, монастырей, подворий, школ, больниц, детских садов и т.д. Особенно активно "паломническая стройка" началась с того времени, когда в 90-х годах XIX в. главой Русской духовной миссии в Иерусалиме был назначен архимандрит Антонин (Капустин). При нем были сооружены Троицкий собор и больница рядом со зданием Русской духовной миссии, четыре подворья (гостиницы для паломников), в 1896 г. - еще один храм во имя святого Александра Невского и Александрийское подворье. В Назарете были построены мужская учительская семинария, подворье, женская школа, амбулатория и детский сад, и это не считая десятков других сооружений по всей Святой земле.
   В официальной справке русского консульства в Иерусалиме в МИД России сообщалось, что на 1903 г. только на территории нынешнего Израиля и Ливана находилось 114 объектов недвижимости (участков земли, церквей, приютов паломников, больниц, школ и т.д.), из них львиная доля (97) - в Иерусалиме и вокруг него.
   По данным бывшего председателя ИППО профессора О.Г. Пересыпкина, "к 1917 г. общество на правах собственности имело в Палестине, Сирии и Ливане земельные участки общей площадью более 270 га, часть которых была приобретена на собранные в России средства, а часть получена в дар от православных арабов".
   Спустя 46 лет в МИД, но уже советском, была подготовлена вторая справка о недвижимом имуществе в Палестине, Сирии и Ливане, некогда принадлежавшем русскому правительству, царской семье, ИППО и РПЦ (см. Приложения, док. 2).
   Похоже, И.В. Сталин в 1949 г. рассчитывал получить от Израиля некую компенсацию в обмен на то, что СССР как постоянный член Совета Безопасности ООН поддержал в 1948 г. резолюцию о создании в Святых местах Государства Израиль. Вот только небольшой отрывок из этой справки, составленной отделом загранимуществ управделами МИД СССР (3 февраля 1949 г.): "8. Земельный участок "Старое подворье Москобийе (московское)", или "Русские постройки", размером 71 678 кв. м, из которых 23 142 кв. м были подарены султаном Абу-уль-Меджидом в 1855 г. вел. кн. Константину Николаевичу, и 48 536 кв. м были приобретены... На приобретение участка и на подготовку его к постройке было израсходовано в 1855-1860 гг. 154 951 фр.".
   В 1949 г. русские постройки образовывали 11 объектов недвижимости: 1) резиденция бывшего царского дипгенконсульства с садом и огородом (все вместе - 3426 кв. м); 2) консульская тюрьма (по-современному - КПЗ, для нарушивших общественный порядок соотечественников, которых местная полиция не имела права держать более двух суток); 3) домик для привратника (коменданта здания генконсульства); 4) дом для проживания прислуги генконсульства; 5) три подворья - Елизаветинское женское, Мариинское мужское и Николаевское смешанное - для паломников из крестьян на 300 койко-мест каждое и с комнатами для служителей; 6) собор Св. Троицы; 7) дом духовной миссии с домовой церковью; 8) здание общей "большой" русской больницы; 9) здание "малой" русской больницы для заразных больных; 10) здание-магазин религиозных сувениров ИППО; 11) большой бассейн.
   Не все здания на этом "русском пятачке" сохранились до наших дней. Снесены после 1949 г. здания русского дипконсульства, консульская тюрьма, домик привратника и дом прислуги консульства (на их месте построено здание мэрии в стиле модерн), засыпан бассейн.
   Законсервированы обе больницы, в подворьях - запустение (в одном - склад металлолома из израильской военной техники времен войны 1948-1949 гг.).
   В 1994 г. когда мы с телегруппой РТР снимали этот "пятачок", функционировали лишь два объекта - собор Св. Троицы и Русская православная духовная миссия октябре 1996 г. Е.М. Примаков как министр иностранных дел подписал с израильскими властями протокол о полной передаче двух этих зданий Российской Федерации.
   Между тем эти русские постройки - самая крупная бывшая российская недвижимость в Израиле, к тому же компактно расположенная на "русском пятачке". Судя по справке МИД СССР, на строительство одиннадцати объектов (последний - церковь Св. Троицы - закончили в 1897 г.) ушло 800 тыс. зол. руб. (или 2,7 млн. франц. фр.). Любопытно, что казна из этих 800 тыс. потратила 500 тыс. жертвователи из России дали 270 тыс. а одно РОПИТ (Русское общество пароходства и торговли) выделило 30 тыс. зол. руб.
   В 1895 г. французы по просьбе ИППО проводили официальный кадастровый учет участка "Москобийи" и оценку зданий (без собора) - все вместе "потянуло" на 4 млн. 250 тыс. фр. Поскольку даже по тем временам (не говоря уже о наших) вся эта недвижимость представляла огромную ценность, учитывая тогдашний сюзеренитет Турции над Святой землей, ИППО через генконсульство в Иерусалиме и посольство в Стамбуле добилось в 1897 г. от султана именного указа (фирмана) о передаче всей этой недвижимости в собственность российского правительства (подлинник фирмана хранится в АВПРИ в Москве, а все купчие - в архиве Священного синода в Петербурге).
   Но не все подворья ныне находятся в заброшенном состоянии. Скажем, подворье при церкви Св. Александра Невского (именно там после 1896 г. останавливались все именитые попечители ИППО во время паломничества в Святую землю) - так называемое Александрийское, что неподалеку от Храма Гроба Господня, - функционирует и в настоящее время как гостиница-музей. Мы обнаружили там 11 апартаментов для высоких гостей, некое подобие музея русских паломников (под стеклом сложены тяжелые металлические вериги паломников, дары русских монахинь Богу - вышитые жемчугом кошельки и т.д.). В подворье висят подлинные полотна И.Е. Репина, И.Н. Крамского, В.А. Серова и других великих русских художников на библейские темы, портреты Александра III, Николая II, великих князей.
   Вообще в уцелевших подворьях или монастырях в Святой земле немало таких картин, подлинников которых нет ни в Русском музее в Петербурге, ни в Третьяковке в Москве. Вернуть все это достояние на Родину или, по крайней мере, сделать доступным для обозрения через паломничество - задача весьма благородная, хотя и очень трудновыполнимая. Ведь за без малого сто лет, что прошли со времени создания всех этих - движимых и недвижимых - сокровищ, в Святой земле трижды менялись правители. Турок сменили англичане и французы, тех, в свою очередь, - режимы независимых государств. Скажем, в одном из русских подворий для паломников в Иерусалиме англичане учредили... тюрьму, а в русской больнице организовали госпиталь для своих солдат. Израильтяне, создав свое государство, наоборот, в "тюремном подворье" открыли музей истории борьбы евреев с английскими колонизаторами.
   Кстати, в период своего "мандата" (1919-1948 гг.) англичане вообще ничьих прав собственности не признавали (отказали в претензиях даже белой церкви в эмиграции) и создали в 1934 г. собственный благотворительный фонд, забрав под его опеку всю "спорную" собственность. В итоге такой "благотворительности" в Александрийском подворье разместился верховный "подмандатный" британский комиссар, а в Николаевском - британская военная полиция.
   Израильтяне же ведут осторожную политику. Юридически они признают сегодня обе духовные миссии в Иерусалиме - и белую, и красную, но ни одной из них дореволюционную церковную собственность пока не "отписывают".
   Разгорается большой международный скандал вокруг Сергиева подворья (или "Москобийе эль-Джедидэ"). В свое время оно было построено на личные пожертвования почетного председателя ИППО великого князя Сергея Александровича и его супруги Елизаветы Федоровны, основательницы Марфо-Мариинской обители в Москве, и записано на имя великого князя (хотя управлялось ИППО).
   Супругов постигла трагическая участь: Сергея Александровича в 1905 г. разорвала бомба эсера-террориста Каляева, а Елизавету Федоровну (родную сестру царицы) в 1918 г. в Алапаевске зверски убили большевики (Русская зарубежная церковь причислила ее к лику святых, и еще до Второй мировой войны ее прах был перенесен в один из православных храмов Иерусалима).
   Сегодня в Сергиевом подворье размещаются две израильские "конторы" - министерство сельского хозяйства и Общество охраны природы. На Сергиево подворье претендуют и белая, и красная церковь, и воссозданное современное ИППО (именно оно до 1914 г. им управляло).
   Но два-три года назад появился еще один мощный конкурент - супруг британской королевы Елизаветы II герцог Эдинбургский, являющийся "по крови" прямым родственником семьи Романовых и на этом основании претендующий на недвижимость в виде Сергиева подворья. Пока дело до суда не дошло, но в Израиле очень взволновались - шутка ли, сам супруг британской королевы хочет судиться...
   Правда, член президентского совета Ассоциации выпускников вузов СССР в Ливане доктор Сухейль Фарах настроен оптимистически. Он считает, что чем больше будет шума вокруг русской недвижимости на Ближнем Востоке, тем нам, россиянам, лучше. Израиль уже в принципе признал, что отнятую у арабов-палестинцев недвижимость (а их в 1948-1973 гг. выгоняли из домов и с участков без церемоний) он обязан вернуть - иначе в чем смысл палестинской автономии? Судебная тяжба супруга королевы лишь увеличит шансы России: ведь англичан, мягко говоря, не любят ни арабы, ни израильтяне за их межвоенную репрессивную "подмандатную" политику. В Ливане, говорит доктор Фарах, вы уже нашли союзников в нашем "Ливано-Российском доме", думаю, что найдете и в Израиле.
   ...А мы, паломники образца 1994 г. уезжали домой, переполненные впечатлениями и мысленно повторяя слова Ивана Бунина: "Есть ли в мире другая земля, где бы сочеталось столько дорогих для человеческого сердца воспоминаний?"
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Freymond J. Les emprunts russes: de la ruine au remboursement. - Paris, 1995.
   2 Welter G. Ce qu'il faut savoire de la Russie йconomique. - Paris, Dunod, 1923. См. также пресс-релиз Dйjeuner de presse, lundi 27 mars 1995 (intervention de M. Freymond, conseiller technique de l'AFPER) (Текущий архив Экспертного совета).
   3 Литературная газета. - 1998. - 28 янв.
   4 Expresse. - 1998. - 7 sept. См. также: Трибуна. - 1998. - 17 сент.
   5 Сироткин В. Где наши 47 тонн золота? // Правда. - 1998. - 8 апр.
   6 См. например: Коваленко Ю. Будем ли мы платить царские долги? // Известия. - 1990. - 13 нояб.
   7 Известия. - 1992. - 3 нояб.
   8 Большаков В. Платить, судя по всему, придется, и Россия должна об этом знать // Правда. - 1994. - 6 июля.
   9 История США. - Т. 1: 1607-1877. - М. 1983. - С. 505-506. См. также: Болховитинов Н.Н. Русско-американские отношения и продажа Аляски (1834-1867). - М. 1990.
   10 Прокофьев В. Русское золото, или Кто кому должен? (Интервью с председателем общественного Международного экспертного совета по российскому золоту и недвижимости за рубежом проф В.Г. Сироткиным) // Труд. - 1995. - 16 июня.
   11 См.: L'Expansion. - 1995. - 14-27 avr.; Le Quotidien de Paris. - 1995. - 12 avr.
   12 См.: Известия. - 1992. - 3 нояб. (краткое изложение Ю. Коваленко пресс-конференции Ж. Вержеса).
   13 Справка к указу (распоряжению) Президента РФ по созданию фонда "Возвращение" (российское золото и недвижимость за рубежом), 25 мая 1993 г. / Сост. В.Г. Сироткин (Текущий архив Экспертного совета).
   14 О собственности РФ, находящейся за границей (проект закона). - Ст. 15 (представлен на обсуждение Комитета по собственности, приватизации и хозяйственной деятельности V Госдумы 13 декабря 1994 г.) (Текущий архив Экспертного совета).
   15 См. например: Valeurs actuelles. - 1998. - 4-10 avr.
   16 Коммерсантъ. - 1999. - 12 февр.
   17 См.: О культурном центре России во Франции (Русский дом в Париже). Отчет о командировке в Париж с 29 ноября по 5 декабря 1992 г. эксперта комитета профессора В.Г. Сироткина, 10 декабря 1992 г. (Текущий архив Экспертного совета).
   18 Цит. по: Ветка Палестины. Стихи русских поэтов об Иерусалиме и Палестине / Сост. Б.Н. Романов. - М. 1993. - С. 8.
   19 Гранин И. Семь дней в вечности // Коммерсантъ-Daily. - 1996. - 13 апр. - С. 16.
   20 См.: Шереметев С.Д. Путешествие на Восток кн. П.А. Вяземского. - СПб. 1883.
   21 Бунин И.А. Собрание соч. в 9-ти томах. - Т. 3. - М. 1965. - С. 365-384.
   22 См.: Государственная служба в России. - Т. 2. - Нижний Новгород, 1994. - С. 108-116.
   23 Киняпина Н.С. Блиев М.М. Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. - МГУ, 1984. - С. 128-130.
   24 Киняпина Н.С. Ункяр-Искелесийский договор 1833 г. // Научные доклады высшей школы. Серия "Исторические науки". - 1958. - Љ 2. См. также: Восточный вопрос во внешней политике России (конец XVIII - начало XX в.). - М. 1978.
   25 Ср.: Адамов Е. Кутаков Л. Из истории происков иностранной агентуры во время Кавказских войн (документы) // Вопросы истории. - 1950 - Љ 11; Шамиль - ставленник султанской Турции и английских колонизаторов. Сборник документов и материалов. - Тбилиси, 1953; Пикман А.М. О борьбе кавказских горцев с царскими колонизаторами // Вопросы истории. - 1956. - Љ 3; Бушуев С.К. Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России (20-70-е годы XIX в.). - М. 1955.
   26 Цит. по: Киняпина Н.С. Блиев М.М. Дегоев В.В. Указ. соч. - С. 132.
   27 См.: Шамиль - ставленник султанской Турции и английских колонизаторов. - С. 174-179.
   28 Красный архив. - 1940. - Т. 5 (102). - С. 192.
   29 См.: Сироткин В.Г. Козлов В.Т. Традиции Бородина: память и памятники. - М. 1989. - С. 35-39.
   30 Сироткин В. Г. Пушкин - дипломат. // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи (Сб. докладов). - М. 1999, с. 42-59.
   31 Муравьев А.Н. Путешествие по Святым местам в 1830 году. - СПб. 1835.
   32 Муравьев А.Н. Мои воспоминания. - М. 1913. - С. 25-26.
   33 Пушкин А.С. Полн. собр. соч. - Т. 7. - М. 1964. - С. 262.
   34 Пушкин в русской философской критике. - М. 1990. - С. 380.
   35 См.: Муравьев А.Н. История святого града Иерусалима от времен апостольских и до наших дней. - Ч. 1-2. - СПб. 1844; его же. Письма с Востока в 1849-1850 гг. - Ч. 1-2. - СПб. 1851.
   36 См.: Дебидур А. Дипломатическая история Европы. - Т. 1. - М. 1947. - С. 389-390.
   37 См.: Коптилина С.В. (Н.Новгород). Проблема Святых мест во внешней политике России в конце XIX - начале XX в. // Палестинский сборник. - Вып. 31 (94). - М. 1992. - С. 131; Пересыпкин О.Г. Не прерывать добрых традиций // Дипломатический ежегодник. 1989. - М. 1990. - С. 193-194.
   38 Перепеч. в сб. Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX в. - М. 1991. - С. 254-309.
   39 Волконский М.Д. Записки паломника. 1859 год. - СПб. 1860. - С. 118.
   40 Хитрово В.Н. Неделя в Палестине. - СПб. 1871. - С. 3-5.
   41 См:. Вейсенсел П. (США). Сообщения русских крестьян-паломников о Палестине как отображение жизни русской сельской общины // Палестинский сборник. - М. 1992. - Љ 31 (94). - С. 42 (таблица).
   42 Список российских учреждений в Палестине и Сирии (1903 г.) // Дипломатический ежегодник. - М. 1992. - С. 263.
   43 Хитрово В.Н. Православие в Святой земле // Православный палестинский сборник. - Т. 1. - Вып. 1. - СПб. 1881. - С. 81-83.
   44 Выдержки из этой записки впервые опубликованы в Дипломатическом ежегоднике (М. 1995, с. 124-133).
   45 Кравченко А. Взаимоотношения русской и иерусалимской православных церквей при иерусалимском патриархе Никодиме (1883-1890 гг.) // Палестинский сборник. - 1992. - Љ 31 (94). - С. 117.
   46 Одинцов М.И. Государство и церковь в России. XX век. - М. 1994. - С. 133-137.
   47 Полтавская И.В. Указ. соч. - С. 121.
   48 Цит. по: Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. - М. 1993. - С. 9.
   49 Ланщиков А. Предотвратить ли думою грядущее? (предисловие) // Победоносцев К. П. Указ. соч. - С. 9.
   50 Пересыпкин О.Г. Палестина, близкая нам // Палестинский сборник. - 1992. - Љ 31 (94). - С. 150-151.
   51 Извещение ИППО: тариф "до Яффы и обратно" (1887 г.) // Дипломатический ежегодник. - М. 1992. - С. 240-241 (фотокопия).
   52 См.: Хитрово В.Н. Какими путями идут русские паломники в Святую землю? // Сборник ИППО. - 1901. - Љ 12. - С. 317.
   53 Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. - М. 2003. - С. 84.
   54 Вейсенсел П. Указ. соч. - С. 42 (таблица).
   55 АВПРИ МИД РФ. - Ф. Палестинское общество. - Оп. 873/2. - Д. 23. - Л. 24.
   56 Барсова К. Дневник иерусалимской поклонницы // Церковный вестник. - 1885. - Љ 5-8, 11/12.
   57 Петров П.П. Из крестьян - в генералы (воспоминания) // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 258.
   58 Салех Дж. (Палестина). Просветительская деятельность России в Палестине // Палестинский сборник. - 1992. - Љ 31 (94). - С. 146.
   59 Дмитриевский А.А. Типы современных русских паломников в Святую землю. - СПб. 1912. - С. 32.
   60 Касаб М.О. (Израиль). Просветительская деятельность Палестинского общества на территории Палестины // Палестинский сборник. - 1992. - Љ 31 (94). - С. 72.
   61 См.: Пушкин в странах зарубежного Востока. Сборник статей. - М. 1979. - С. 9.
   62 Крачковский И.Ю. Над арабскими рукописями. - М. 1912. - С. 118.
   63 Палестинский сборник. - 1992. - Љ 31 (94). - С. 151.
   64 К вопросу приобретения недвижимого имущества в Палестине, Сирии и Ливане (справка МИД СССР, 1949). (См. Приложения, док. 2.)
   65 Черток С. (Иерусалим). Русские паломники в Палестине // Русская мысль (Париж). - 1996. - 11-17 янв. - С. 17.
   66 Бунин И.А. Собрание соч. в 9-ти томах. - Т. 3. - С. 384.
VI. ДОКТРИНЕРЫ И ПРАГМАТИКИ 
   1. ОТ ЛЕОНИДА КРАСИНА ДО ВАЛЕНТИНА ПАВЛОВА: ПЛАТИТЬ ИЛИ НЕ ПЛАТИТЬ?
   В то время как на дальневосточной оконечности Евразийского континента белые бились в японских судах в 1922-1941 гг. за возврат "колчаковского" и "семеновского" золота, на западной его оконечности почти в то же время (1922-1927 гг.) красные начали претендовать на "царское" золото и не прекращали своих попыток вплоть до развала СССР в 1991 г. (переговоры последнего премьера СССР Валентина Павлова с госсекретарем США Джеймсом Бэйкером в Москве по ленд-лизу и "царским долгам" состоялись незадолго до августовского путча ГКЧП).
*** 
   Первым в этой плеяде большевистских "спецов" по русскому заграничному золоту и недвижимости стоит Леонид Борисович Красин (1870-1926), фигура в "коммунистическом иконостасе" до конца не изученная и во многом противоречивая. Родившись в небогатой, но очень образованной и радикально-демократически настроенной семье разночинцев в Западной Сибири, Красин с детства вращался в среде польских ссыльных поселенцев, которые стали его первыми учителями (в 1863 г. Россия жестоко подавила очередное польское восстание, и тысячи поляков были этапированы в Сибирь).
   С юности Красин интересовался техническими дисциплинами, и закономерно, что после окончания реального училища в г. Кургане в 1887 г. он поступил в Технологический институт в Петербурге, избрав только-только зарождавшуюся тогда специальность "электрохимия". Закончить институт в срок ему не удалось: как и многие студенты его поколения, он примкнул к социал-демократам, начал вести кружки среди рабочих заводов Петербурга (из одного из них вырос затем и прославленный в большевистской историографии ленинский "Союз борьбы за освобождение рабочего класса"), оказался в 1891 г. участником студенческой демонстрации, был арестован и административно выслан из столицы с одновременным отчислением с четвертого курса без права восстановления (высшее образование инженера-технолога Красин завершит только в 1900 г. в Харьковском технологическом институте).
   Ссылку ему заменяют "солдатчиной" - службой рядовым в Нижнем Новгороде. Там в 1892 г. (когда по старым марксистским "грехам" арестовывают руководителей его марксистского кружка в Петербурге, то и самого Красина берут заодно) он получает десять месяцев одиночки в Таганской тюрьме в Москве (использует "тюремное сидение" с пользой: в совершенстве изучает немецкий язык, читает немецких классиков - Шиллера, Гете, Канта - в подлинниках), по освобождении дослуживает воинскую повинность в Туле.
   Дальше биография Красина как бы раздваивается. С одной стороны, следуя призыву революционного демократа Дмитрия Писарева к молодежи "делать дело", он, подобно С.Ю. Витте, идет на "чугунку": в 1894 г. поступает в г. Калаче Воронежской губернии на работу на железную дорогу, сначала простым рабочим (Витте начинал рядовым кассиром на полустанке), затем (все-таки четыре курса "Технологички", грамотный по тем временам) быстро становится десятником на строительстве полотна.
   Но развернуться на железной дороге жандармерия не дает: за "старые заслуги" его вновь арестовывают и в 1895 г. ссылают на три года в Восточную Сибирь, в Иркутск. Как отмечал позднее философ В.В. Розанов, царизм сам себе плодил политических противников - один раз оступился, "хвост" неблагонадежности будет тянуться за любым талантливым человеком всю жизнь, толкая его в политическую оппозицию режиму.
   Красин и в сибирской ссылке прибился к железной дороге. Начав чертежником, в конце ссылки он становится инженером-строителем. При катастрофической нехватке грамотных инженеров начальство Транссиба сквозь пальцы смотрело на политическую благонадежность специалистов (кстати, такую практику ввел С.Ю. Витте по всему Великому сибирскому пути). Отбыв ссылку, Красин экстерном сдает за пятый курс в Харьковском технологическом, и его сразу приглашают в 1900 г. в Баку, где на нефтепромыслах разворачивается к тому времени огромное строительство.
   Здесь инженер устремляется в самую новейшую, электрическую, отрасль и четыре года строит электроподстанции - в Баку и окрестностях идет процесс электрификации нефтебурения. Но чисто инженерной практики Красину явно мало. Другая его ипостась - революция - снова зовет его к себе.
   Наблюдательный психолог Л.Д. Троцкий, познакомившийся с Красиным еще в 1905 г. в Киеве, точно заметил: "Теоретиком в широком смысле Красин не был. Но это был очень образованный и проницательный, а главное, очень умный человек, с широкими идейными интересами". Добавим также, что не был Красин и партийным публицистом, как Л.Д. Троцкий, В.В. Воровский, А.В. Луначарский. Два последних в годы эмиграции были "штатными" публицистами при Ильиче, или, как писал Троцкий, "для экстенсивной работы, на которую Ленин не любил и не умел расходовать себя".
   Для такой же "экстенсивной работы" на партию, но в сфере организационно-технической - создание подпольных типографий (именно в Баку Красин наладил первую мощную подпольную типографию для печатания ленинской "Искры" прямо с матриц, привозимых нелегально из Швейцарии), лабораторий по изготовлению динамита, перевозке оружия и т.п. - приспособил Ленин Красина. В Баку он (а не Сталин, как писали его клевреты позднее) был одним из главных организаторов знаменитой всеобщей стачки нефтяников 1903 г.
   За такие заслуги "главного техника" партии по предложению Ленина на II съезде РСДРП заочно кооптируют в члены ЦК как "руководителя боевой технической группы при ЦК партии" (так будут писать после 1917 г. во всех его официальных партийных биографиях).
   Климат южного Прикаспия не способствовал здоровью Красина - он схватил малярию (впоследствии эта болезнь принесет трагические результаты: приведет к белокровию, от которого Красин и умрет в 1926 г.) и вынужден был, бросив все, срочно уехать в среднюю полосу России. Он устроился по своей инженерной специальности в крупном подмосковном текстильном центре - в Орехово-Зуево. Войдя в местную "элиту", Красин быстро свел знакомство с "белой вороной" русского купечества - Саввой Морозовым, начав его "доить" на нужды партии. Как писал позднее меньшевик-невозвращенец (в 1930 г. будучи советником торгпредства, он отказался вернуться в СССР) В.В. Валентинов (Вольский) в своих воспоминаниях "Малознакомый Ленин", "большевики оказались великими мастерами извлекать - с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов - деньги из буржуазных карманов во всех городах Российской империи. Большим ходоком по этой части был член большевистского ЦК инженер Л.Б. Красин".
   Дружил Красин и с модным в начале века писателем Леонидом Андреевым, дававшим в своей квартире приют почти всему российскому ЦК РСДРП(б) (там его однажды всем составом и застали царские жандармы), но после Первой мировой войны и Октябрьской революции проклявшим большевиков.
   В 1905 г. Красин впервые выезжает за границу - он избран от большевиков на III съезд РСДРП в Лондоне. На съезде "главный техник" во всем солидаризируется с Лениным, выступает с двумя - по организационным и политическим вопросам - докладами, теперь уже очно избирается в ЦК партии большевиков.
   По возвращении в революционную Россию Красин вновь "едет на двух лошадях": как представитель крупнейшей германской электрокомпании "Симменс унд Шуккерт" (для этого Красин принимает германское подданство, сохраняя российское), глава ее Петербургского кабельного освещения, и как главный "динамитчик" партии. На предприятиях этого германского филиала в России подпольно вовсю куется "оружие пролетариата": самодельные бомбы, ружья, револьверы, печатаются прокламации и воззвания.
   Долгое время полиция боялась тронуть "германскоподданного инженера". Лишь в 1908 г. Красина застали на конспиративной квартире большевиков в Финляндии, но ничего компрометирующего при нем не нашли. По его же жалобе выборгский губернатор обязал полицию освободить "германскоподданного" Красина из-под ареста, и тот сразу же из Финляндии переехал в Швецию. В 1909 г. Красин вновь появился в окружении Ленина. Далее партийная историография начинала творить легенду. Действительно, Красин сам признавался: "не письменный (т.е. не пишущий. - Авт.) я человек". И в самом деле, в отличие, скажем, от Троцкого или Луначарского, все публицистическое наследие Красина - две-три тоненькие брошюрки за 1919 и 1925-1926 гг. да несколько статей за рубежом. К антибольшевистской брошюрке 1919 г. мы еще вернемся, но что Красин вообще якобы не любил и не умел писать - неправда. Достаточно почитать огромное количество писем его двум женам за 1917-1926 гг. Первая жена - Любовь Миловидова, с которой Красин был вместе с 1910 по 1920 г. после разрыва с мужем осталась в эмиграции, сначала в Берлине, затем в Париже. Их дочь Люба-младшая вышла замуж за известного французского общественного деятеля, лауреата Ленинской премии мира Э. д'Астье де ля Вижери (в 1967 г. он укрывал в Швейцарии от агентов КГБ Светлану Сталину после ее бегства из СССР, в 1974 г. - А.И. Солженицына). Всю переписку с мужем за 1918-1926 гг. Л.В. Миловидова продала в Амстердамский международный институт социальной истории, и ее активно используют зарубежные исследователи. Вторая жена (с 1920 г.) - Тамара Миклашевская - опубликовала часть писем из семейного архива за 1922-1926 гг. совсем недавно (см.: Дипломатический ежегодник. 1989. - М. 1990. - С. 358-370), чтобы понять, что это не так.
   И тем не менее с 1927 г. с издания энциклопедического словаря "Гранат" "Деятели СССР и Октябрьской революции" (переиздан в 1989 г.), все биографы Л.Б. Красина не уставали повторять, что якобы в 1909-1916 гг. он временно отошел от работы "революционной" и занялся "инженерной", а в 1917 г. по первому зову Ленина будто бы вернулся в стан большевиков. На самом же деле Красин, ровесник Ленина, вовсе не желавший быть у "вождя" на побегушках, в 1909 г. отошел от "твердокаменных" большевиков и ушел к "отзовистам" и "ликвидаторам" во главе с А.А. Богдановым (Малиновским). Помимо Красина в ту же группу переместились Луначарский и меньшевик-интернационалист В.А. Базаров (Руднев), и всех их Ленин заклеймил как "ренегатов" и "богостроителей" в своей философской работе "Материализм и эмпириокритицизм" (1909 г.).
   Более того, как пишет А.А. Богданов в автобиографии (1927 г.), "летом 1909 г. был вместе с Л.Б. Красиным (курсив мой. - Авт.)... устранен из большевистского центра, а в январе 1910 г. при слиянии фракций большевиков и меньшевиков, и из ЦК партии". Красина восстановят в "цекистах" лишь 14 лет спустя, в 1924 г. на XIII съезде РКП(б), а Богданова - уже никогда, хотя он очень много сделал после 1917 г. и в сфере пропаганды коммунизма (возглавлял до осени 1921 г. "Пролеткульт", был действительным членом Коммунистической академии), и в организации и планировании науки (капитальный труд в трех томах "Тектология", установочная статья "Принципы единого хозяйственного плана"), и в медицине (создал первый в мире Институт переливания крови, существующий в Москве и поныне).
   Поскольку философия и фракционная ругань "беков" (большевиков) и "меков" (меньшевиков) были Красину явно не по душе, он вновь пересел в 1909 г. на своего "инженерного конька" - "Симменс унд Шуккерт" с распростертыми объятиями приняла его в штаб-квартиру всемирного картеля в Берлине, положив огромный оклад, предоставив квартиру и транспорт.
   Фактически Красин вышел из партии и Первую мировую войну встретил убежденным "оборонцем". "К ленинской позиции он относился враждебно, - вспоминал Троцкий в 1926 г. в некрологе-очерке на смерть Красина. - ...Октябрьский переворот он встретил с враждебным недоумением, как авантюру, заранее обреченную на провал. Он не верил в способность партии справиться с разрухой. К методам коммунизма относился и позже с ироническим недоверием, называя их "универсальным запором"".
   Как свидетельствуют письма к его первой жене, в июле 1917 г. он даже склонялся к версии о "большевиках - германских шпионах", споря об этом в редакции газеты "Новая жизнь" со своим другом А.М. Горьким. Ленин неоднократно с ноября 1917 г. пытался привлечь Красина к работе в Совнаркоме, предлагая ему пост то наркома финансов, то торговли и промышленности, то путей сообщения. Троцкий так передавал слова вождя: "Упирается, рассказывал Владимир Ильич, а министерская башка". Это выражение он повторял в отношении Красина не раз: "министерская башка".
   Ключ к раскрытию непримиримой позиции Красина в его отказе занять министерский пост в правительстве большевиков лежит в Амстердамском архиве. Знал бы "Никитыч" (партийный псевдоним Красина), какую злую шутку сыграет с его сугубо личными и доверительными письмами его первая жена, - теперь их читают все, кому не лень! Известный исследователь леворадикальных течений (эсеры, меньшевики, большевики) Ю.Г. Фельштинский, живущий в Бостоне и в Москве, обнаружил в этом архиве сенсационное письмо Красина жене от 25 августа 1918 г. оценки которого во многом совпадают с "демократической контрреволюцией" самарского КомУча: "Самое скверное - это война с чехословаками и разрыв с Антантой... Чичерин соперничал в глупости своей политики с глупостями Троцкого, который сперва разогнал, расстроил и оттолкнул от себя офицерство, а затем задумал вести на внутреннем фронте войну... Победа чехословаков или Антанты будет означать как новую Гражданскую войну, так и образование нового германо-антантского фронта на живом теле России. Много в этом виновата глупость политики Ленина и Троцкого, так как определенно вижу - войди я раньше в работу, много ошибок можно было бы предупредить. Того же мнения Горький, тоже проповедующий сейчас поддержку большевиков, несмотря на закрытие "Новой жизни"..."
   Самое же интересное (о чем умалчивает Фельштинский) - где написано это резко антибольшевистское письмо (в Берлине!) и что там делал Красин ("...явился одним из авторов так называемого дополнительного соглашения, заключенного в Берлине в августе 1918 г.").
   Однако почему он не числится среди полномочных представителей советской дипломатической делегации (Иоффе, Ганецкий, Козловский)? И здесь ответ дают все те же письма Красина Любови Миловидовой (письмо 28 декабря 1917 г.): "Переговоры с немцами дошли до такой стадии, на которой необходимо формулировать если не самый торговый и таможенный договор, то, по крайней мере, предварительные условия его. У народных комиссаров, разумеется, нет людей, понимающих что-либо в этой области, и вот они обратились ко мне, прося помочь им при этой части переговоров в качестве эксперта-консультанта. Мне, уже отклонявшему многократно предложения войти к ним в работу, трудно было отклонить в данном случае, когда требовались лишь мои специальные знания и когда оставлять этих политиков и литераторов одних значило бы, может быть, допустить ошибки и промахи, могущие больно отразиться и на русской промышленности, и на русских рабочих и крестьянах".
   Очевидно, Ленин и Троцкий приняли все условия "конспирации" Красина: эксперт-консультант, под псевдонимом (старым, партийным: Зимин), никакого упоминания в официальных отчетах. Скорее всего именно поэтому ни в официальном списке делегации во главе с А.А. Иоффе в декабре 1917 г. ни в делегации Г.Я. Сокольникова в марте 1918 г. ни на переговорах в августе 1918 г. фамилия Красин не значится (впрочем, как и псевдоним).
   Зато имя и фамилия и даже специальность - инженер - прописаны на откровенно антибольшевистской брошюрке в 16 страничек, изданной пресловутым ОСВАГ ОСВА Г - Отдел пропаганды при Особом совещании Главнокомандующего Добровольческой армии: белым агитпропом Добровольческой армии А.И. Деникина в Ростове-на-Дону в 1919 г. (я случайно обнаружил эту брошюрку в отделе "Россика" Национальной библиотеки в Париже). Сам ли Красин ее сочинил в 1918-1919 гг. и отправил с оказией в Ростов, или это плод компиляций "лохматого Ильи" (так называл Н.И. Бухарин Эренбурга), скрывавшегося в Коктебеле (в Крыму) у поэта Максимилиана Волошина и делавшего вылазки в ОСВАГ в Ростове-на-Дону ("для заработка"), где он компилировал такие антибольшевистские опусы (именно за этим "ремеслом" его застукал врангелевский дипломат Г.Н. Михайловский, о чем он и рассказал в своих "Записках"), установить не удалось. Но содержание брошюрки уж очень созвучно письмам Красина жене в 1917-1918 гг. относительно "глупости" политики Ленина и Троцкого.
   Кстати, в этом деникинском агитпропе - ОСВАГ - подвизалось тогда немало безработных литераторов: от кадетствующей Ариадны Тырковой-Вильямс (однокашница Н.К. Крупской по гимназии) до народнического писателя и бывшего толстовца Ивана Наживина, позднее, в эмиграции в Бельгии, выпустившего роман "Распутин" и целое собрание своих сочинений под общей рубрикой "Потухшие маяки".
   Помимо Наживина в литературном отделе ОСВАГа трудился другой старый народник и писатель, Е.Н. Чириков, будущие "евразийцы" князь Евгений Трубецкой и Петр Славицкий, в художественно-плакатном отделе - такие дореволюционные художники-модернисты, как И. Билибин и Е. Лансере, и еще десятки бежавших на Юг петроградских и московских журналистов.
   Кроме изданий ОСВАГа (газеты "Жизнь" и "Народная газета"), они подвизались в других местных газетах самых разных политических оттенков - от респектабельных кадетских "Свободная речь" (в ней писал сам Петр Струве, бывший "легальный марксист" и будущий врангелевский министр иностранных дел в Крыму) и "Донская речь", монархической "Свободной России" В.В. Шульгина и суворинского "Вечернего времени" до погромно-черносотенных листков В. Пуришкевича "Благовест" и особенно "На Москву!", девизом которой был лозунг: "Возьми хворостину, гони жида в Палестину" (в конце концов даже А.И. Деникин распорядился закрыть этот листок, опасаясь еврейских погромов в Ростове-на-Дону).
   С высоты прошедших лет, читая воспоминания участников Гражданской войны с "красной" и "белой" сторон, начинаешь понимать, что оба "агитпропа" - в Москве и в Ростове-на-Дону - были зеркальным отражением друг друга, только с обратными знаками. В Москве висели "Окна РОСТА" со стихами Маяковского и Демьяна Бедного, в Ростове - "Окна ОСВАГа" с виршами Наживина или "белого Демьяна" рифмоплета А. Гридина.
   Там красноармеец протыкает штыком буржуя и белого генерала, здесь ражий доброволец - "жида" Троцкого. Вот как в 1921 г. в Берлине во втором томе "Архива русской революции" описывал деникинскую "наглядную агитацию" Александр Дроздов, в 1919 г. один из журналистов ОСВАГа, в 1923 г. вернувшийся в СССР:
   "В соседней витрине висят аляповатые, как полотна ярмарочных паноптикумов, бесстыдные, как русская пошлость, скудоумные и лишенные всякой остроты лубки. Здесь Троцкий изображен не человеком и не евреем даже, а жидом, горбоносым жидом, с окровавленными губами, как у кладбищенского вурдалака, и карающий штык добровольца протыкает его несколько преждевременно. Здесь изображена Советская Россия в виде причудливого отвратительного спрута и просто Россия в виде откормленной молодицы в кокошнике. Кровавый Троцкий и добровольческий штык. Убедительно и показательно. А рядом ген. Деникин и другие генералы".
   О политической установке всех этих бывших кадетов, народников, меньшевиков и эсеров, кормившихся вокруг деникинского агитпропа, довольно откровенно писала в своих агитационных брошюрках А.В. Тыркова-Вильямс:
   "Наши практические задачи очевидны... Прежде всего поддерживать
   армию, а демократическую программу отодвинуть на второй план. Мы должны создавать правящий класс, а не диктатуру большинства. Универсальность идеи западной демократии - обман, который нам навязывали политики. Мы должны иметь смелость взглянуть прямо в глаза дикому зверю, который называется народ".
   Очевидно, Троцкий знал кое-что о "колебаниях" Красина, поэтому его политические оценки в двух очерках о нем существенно разнятся. Если в первом "Красине" (1926 г.), написанном еще в СССР, критика приглушена, то во втором "Красине", написанном в изгнании в 1932 г. "Никитыч" остался "революционером и большим человеком", но "он не был большим революционером".
   Иерархия ценностей "старых большевиков" у Троцкого весьма строгая. "Ленин, - пишет он во втором очерке 1932 г. - очень ценил Красина, но исключительно как делового человека, как техника, администратора, знатока капиталистического мира. Именно в кругу этих вопросов вращались отношения Ленина с Красиным: заказ паровозов за границей, отзыв по вопросу о бакинской нефти, подыскание необходимых специалистов и пр. Можно не сомневаться, что Ленин не совещался с Красиным по политическим и особенно по партийным вопросам, скорее всего избегал бесед с ним на партийные темы. Включение Красина, как и Кржижановского, несмотря на их "старый большевизм", в ЦК партии Троцкий имеет в виду избрание Красина и Кржижановского в члены ЦК РКП(б) на XIII съезде (см.: XIII съезд РКП(б). Стенографический отчет, 23-31 мая 1924. - М. 1924. - С. 719). На съезде впервые после долгого перерыва Красин выступил с речью о германо-советских экономических отношениях было бы при Ленине совершенно немыслимо".
   "Комчванство" Троцкого в отношении Красина на фоне его изгнания в 1929 г. из СССР выглядит как трагикомический фарс. В плане понимания геополитических реалий положения Советской России в окружающем мире Л.Б. Красин стоял много выше доктринера мировой революции Троцкого. Да и Ленина он оценивал гораздо более объективно, чем Троцкий, не говоря уже о Зиновьеве, Каменеве и других "старых большевиках", которые еще при жизни начали творить "ленинскую икону".
   Чего стоит впервые опубликованное в "Дипломатическом ежегоднике. 1989" письмо Красина своей второй жене Тамаре Миклашевской от 27 января 1924 г. по поводу смерти Ленина! Ни один "старый большевик" не оставил такого документа, где неизлечимая болезнь Ленина трактуется не с политических (что всегда и при всех обстоятельствах делал Троцкий), а с общечеловеческих, я бы даже сказал, бытовых позиций понимания личной трагедии человека: "Мука В.И. состояла в неспособности самому припоминать слова и говорить что-либо". Ленин все видит и все понимает, "но у него нет способа сообщаться с людьми, крикнуть о том, что видит и знает!".
   Между прочим, в этом письме Красин пишет, что первоначально (по крайней мере, до 27 января) речь не шла ни о каком мавзолее и бальзамировании трупа. Оказывается, прощание с Лениным сознательно затянули, ибо "три дня ждал В.И. пока разогреют и взорвут землю на Красной Площади для могилы (выделено мною. - Авт.)". И действительно - есть кинохроника этого взрыва.
   Ленину все же удалось постепенно втянуть Красина в упряжку "красных наркомов". После брест-литовских и берлинских переговоров (декабрь 1917 г. - август 1918 г.) его как "эксперта-консультанта" ставят осенью 1918 г. главой одной из многочисленных, но очень важных чрезвычайных комиссий - по снабжению Красной армии и в качестве такового вводят в президиум ВСНХ.
   Постепенно Ленин включает Красина в работу на большевиков. Делается это шаг за шагом, путем "подкидывания" отдельных, разовых поручений. Троцкий верно замечает: "Но Красин сопротивлялся недолго. Человек непосредственных достижений, он не мог устоять перед "искушением" большой работы, открывающейся для его большой силы".
   В начале 1919 г. Ленин и Троцкий делают попытку назначить Красина наркомом торговли и промышленности. Тогда у большевиков была еще "производственная демократия" - в наркомы выдвигали ЦК отраслевых профсоюзов! Однако "блин" вышел комом - рекомендацию Троцкого на ЦК профсоюза металлистов отвергли. Вместо Красина в наркомы торговли и промышленности рабочие выдвинули "токаря по металлу" (из партийной анкеты) А.Г. Шляпникова, вскоре ставшего одним из лидеров "рабочей оппозиции" в партии.
   Но нет худа без добра. В том же 1919 г. открывается "дипломатический фронт" - в сентябре в Пскове начинаются первые советско-эстонские переговоры. Л.Б. Красина и М.М. Литвинова "бросают на прорыв" - рубить "прибалтийское окно", а уже в декабре Совнарком назначает Красина главой официальной советской делегации для переговоров о подписании мира с Эстонией (Юрьевский, или Тартуский, договор от 2 февраля 1920 г.). Но Красин до подписания мира в Тарту не досиживает - сдает полномочия главы А.А. Иоффе и срочно отбывает в Москву: надо готовиться к поездке в Лондон. Там открывается нечто вроде "временного посольства" Советской России.
   С этого момента Красин уже не "эксперт-консультант" на договоре с большевиками, а в их "штате" - с полномочиями, финансами, письменными рекомендациями от Ленина. Возвращение "блудного сына" свершилось.
*** 
   Троцкий, конечно, не прав, когда степень доверия Ленина к тому или иному "старому большевику" ставит в зависимость от членства в ЦК РКП(б). "Вождь мирового пролетариата" был и догматиком, и прагматиком одновременно. Для реализации доктрины мировой революции у него был один подбор кадров: Григорий Зиновьев, Карл Радек, Николай Бухарин, Мануильский, Пятницкий, "иностранные товарищи", мощный аппарат Коминтерна. Для национально-государственных дел - совсем другой: Красин, Раковский, Сокольников, Литвинов, Коллонтай, аппарат НКИД и Внешторга. Эти просвещенные, высокообразованные "национал-большевики" (среди них оказалось очень много бывших меньшевиков - советники торгпредств В. Валентинов-Вольский и Иван Литвинов, полпреды Трояновский, Суриц, Майский) начали уже загодя, с 1920 г. еще до введения нэпа, готовить "запасной аэродром" для социализма в одной стране на случай, если мировая революция "слишком запоздает".
   Симптомом этой переориентации, закрепленной ленинским докладом на Х съезде партии в марте 1921 г. о замене продразверстки продналогом, стало постановление Совнаркома от 3 февраля 1920 г. о создании святая святых Советской России - Гохрана РСФСР (Государственного хранилища ценностей). Гохран находился под личным контролем Ленина, и иметь с ним дело разрешалось только четырем ведомствам: ВСНХ, Наркомфину, Внешторгу и Рабкрину (последний нес функции текущего контроля).
   В обязанности Гохрана входила "централизация хранения и учета всех принадлежащих РСФСР ценностей, состоящих из золота, платины, серебра в слитках и изделиях из них, бриллиантов, цветных драгоценных камней и жемчуга", причем в декрете Совнаркома специально подчеркивалось, что "все советские учреждения и должностные лица обязаны сдать в Гохран в течение трехмесячного срока все имеющиеся у них на хранении, в заведовании, в переделке или на учете вышеназванные ценности".
   В уже упоминавшемся выше "Отчете по золотому фонду" сообщалось, что к 1 февраля 1922 г. в Гохран поступило "монет, слитков (золотых. - Авт.) из бывших частных банков, слитков и монет из сейфов, золота от Главзолото и т.д. - на 84 356 234 зол. руб. 95 коп.".
   В основном все это богатство было конфисковано у "буржуев". Сначала ударили по отечественным "единовременным чрезвычайным революционным налогом" (октябрь 1918 г.) с целью отобрать те самые 436 млн. зол. руб. что с 1914 г. хранились по "чулкам" у населения. Летом 1919 г. дошла очередь до "буржуев" иностранных - Петроградская ЧК совершила налет на здания иностранных посольств. Именно там чекисты конфисковали "сейфы", в которых после взлома нашли на 13 млн. зол. руб. царских "рыжиков".
   Затем в Петрограде и его окрестностях, а затем и по всей России прошлись по "закромам" бывшего министерства императорского двора - резиденциям великих князей, их детей и внуков.
   Добрались и до музеев, забирая в Гохран все: слоновую кость, древние рукописи, археологические древности. Только восточные раритеты (из Китая, Японии, Персии) составили 437 предметов на 2 млн. 630 тыс. зол. руб.
   При фантастической инфляции в период "военного коммунизма", когда деньги мерили метрами и носили мешками (даже само понятие "деньги" исчезло, говорили: "совзнаки"; один золотой царский рубль равнялся 20 тыс. "совзнаков"), Гохран стал основным вместилищем реальных ценностей и реальной ("валютной") стоимости.
   И когда надо было вручать реальные награды "стойким защитникам революции" (обычно это были именные золотые и серебряные наручные часы, вручаемые через Реввоенсовет Республики), выделять реальные средства на подрыв "тылов империализма" через Коминтерн, покупать продовольствие за границей через Наркомвнешторг (в обмен на бриллианты, жемчуг, изумруды и т.п.), промышленное оборудование (паровозы, вагоны, нефтетехнику и т.д.) через ВСНХ (за золотые, платиновые, серебряные монеты царской чеканки) - все брали из Гохрана.
   Но брали не только госучреждения. В.И. Ленин с момента учреждения Гохрана постарался окружить его тройным кольцом "надежнейших коммунистов", которым он доверял лично. Это уполномоченный ЦК по Гохрану Яков Юровский (да-да, тот самый, что командовал в июле 1918 г. расстрелом царской семьи на Урале и лично снял с убитых кольца, браслеты, часы, медальоны и по описи сдал их затем в Гохран), начальник "технического отдела" ЧК - ГПУ Глеб Бокий (организовал в здании Наркоминдела на Кузнецком мосту в Москве на последнем этаже и чердаке первую подслушивающую станцию - сначала по контролю телефонных переговоров из иностранных посольств, а затем и за "своими") и... Леонид Красин, имевший личную доверенность от Ильича на изъятие из Гохрана по первому требованию любых ценностей (главным образом бриллиантов). Кроме Красина, такие ленинские доверенности в 1918-1920 гг. имел только наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий.
   В своей ставке на лично преданных революции людей Ленин не ошибся. Гохран приступил к деятельности 24 февраля 1920 г. а уже в апреле Юровский лично доложил Ленину о том, что в "конторе" что-то нечисто, много ценностей уходит "налево", видимо, действует какая-то организованная шайка жуликов.
   Ленин поручил расследование сигнала Г.И. Бокию. Расследование подтвердило: шайка действует, но из-за полной неразберихи с учетом и отпуском ценностей поймать ее трудно. Ильич взорвался, главному куратору Гохрана замнаркомфина А.О. Альскому 29 мая 1921 г. он пишет угрожающее письмо: не наведете порядок - посадим, ибо Гохран - центральное звено в экономике, так как "нам нужно быстро получить максимум ценностей для товарообмена с заграницей".
   Одновременно Бокию было приказано:
   а) найти организаторов хищений (а не "маленькую рыбешку" типа посыльных, учетчиков, рядовых оценщиков алмазов - в списке Бокия фигурировало свыше 100 человек);
   б) составить полный список "комчиновников", которые забирали ценности без надлежаще оформленных бумаг или вообще по телефонному звонку; в) дать перечень предложений по созданию системы защиты от будущих хищений.
   Организаторов нашли быстро. Ими оказались три дореволюционных российских "бриллиантовых короля", взятые на работу в Гохран как ведущие эксперты: Пожамчи, из обрусевших греков, до революции владел целой "бриллиантовой фирмой" и имел фабрику по огранке алмазов в Антверпене (Бельгия); оценщик алмазов и бриллиантов Александров, а также другой оценщик - Яков Шелехес, брат которого работал в ВЦСПС завкультпросветом.
   Всех троих взяли с поличным. На рабочих местах и дома при обысках нашли неучтенные или уже вынесенные из Гохрана бриллианты, "левые" накладные, переписку на бланках Наркомфина с заграничными партнерами. Главное же, все трое отвечали за оценку, сортировку и отправку (в том числе и за границу) драгоценных изделий. Общий ущерб был оценен ВЧК - ГПУ как кража бриллиантов на 1500 каратов, и всех троих летом 1921 г. расстреляли.
   Был составлен и второй список - тех, кто из "комчиновников" получил драгоценности без специальных разрешений.
   Сигналы к чекистам о разбазаривании ценностей, доставшихся большевикам от "проклятого прошлого", поступали и ранее. Скажем, "военспец" Н.И. Раттэль еще в 1918 г. похвалялся золотой "екатерининской" табакеркой, усыпанной бриллиантами, которую ему якобы выдали вместо ордена. У начальника военных сообщений РККА М.М. Аржанова таким "орденом" была... инкрустированная золотом личная трость самого Петра Великого, которую "путеец" самовольно укоротил под свой рост, ибо был всего "метр с кепкой".
   Большое недовольство у пуритански настроенного Ленина вызвала свадьба бывшего матроса П.Е. Дыбенко и генеральской дочки А.М. Коллонтай, с купеческим размахом проведенная в одном из реквизированных большевиками великокняжеских дворцов на великокняжеской посуде и с хрусталем, после которой многие ценные вещи из дворца пропали - многочисленные гости унесли их "на память".
   Да что там "военспец" или матрос из "красы и гордости Революции" - Балтфлота! Сам великий пролетарский писатель Максим Горький не устоял. Несмотря на закрытие летом 1918 г. его газеты "Новая жизнь" (вспомним его слова о "поддержке большевиков"), он, как и Красин, пошел на службу к Ленину. В феврале 1919 г. он принял из рук большевиков важную должность председателя экспертной комиссии по приему и оценке художественных ценностей при Петроградском отделении Комиссариата торговли.
   Зинаида Гиппиус, летом и осенью 1919 г. близко наблюдавшая в Петрограде "работу" этой горьковской экспертной комиссии, оставила в своих дневниках такую ядовитую запись: "Горький жадно скупает всякие вазы и эмали у презренных "буржуев", умирающих с голоду... Квартира Горького имеет вид музея или лавки старьевщика, пожалуй: ведь горька участь Горького тут, мало он понимает в "предметах искусства", несмотря на всю охоту смертную. Часами сидит, перебирает эмали, любуется приобретенным и, верно, думает, бедняжка, что это страшно "культурно"!". В последнее время, заключает Гиппиус, Горький стал скупать "порнографические альбомы" и "царские сторублевки".
   Вот и друг Горького Красин попал в "черный список" Бокия, который тот представил по разделу "комчиновники и бриллианты" 23 июля 1921 г. лично Ленину. Среди длинного списка "отоварившихся" в Гохране (например, прокурор РСФСР, бывший прапорщик Н.В. Крыленко) числилась и некая "тов. Красина-Лушникова", которой опять же по записке Альского от 14 марта 1921 г. предписывается выдать бриллиантов аж на целых 11 497,80 карат! В записке замнаркомфина указывается, что у просительницы есть письмо из Внешторга за номером таким-то от 14.03.21 и мандат "на личность" - номер такой-то, которые Альский будто бы оставил у себя на хранение. "Записка (Альского. - Авт.) не имеет печати. Несмотря на отсутствие мандата и печати, - говорится в отчете Бокия, - выдача производится и составляется акт на отпуск за Љ 33".
   Авторы очень интересной и основанной полностью на партийных архивах (ранее почти совсем неизвестных публике) книжки "Красные конкистадоры" О.Ю. Васильева и П.Н. Кнышевский на основе одной лишь фамилии (Красина-Лушникова) делают вывод: "эта дама - жена Л.Б. Красина".
   Но, во-первых, фамилия Красин не такая уж редкая в России. Во-вторых, настоящих жен Красина звали совсем по-другому, о чем я уже писал выше в этой главе. Возможно, авторы знают о "третьей жене", существовавшей одновременно со второй, и именно эта "третья" ходила за бриллиантами в Гохран? Сомнительная версия, тем более что в отчете Бокия вовсе не говорится, что "Красина-Лушникова" - жена наркомвнешторга. Наоборот, там содержится чисто "чекистская" фраза: "Выдачи, за редким исключением, производятся без справок, распоряжением по телефону лиц, разрешивших данный отпуск ценностей из Гохрана". Уж будьте уверены, если бы это была "жена Красина", Бокий не побоялся бы написать об этом в отчете и лично доложить Ленину. Думается, что сия дама была скорее всего подставной фигурой - посредником какой-то другой шайки воров, но уже из Внешторга.
   Сегодня опубликовано немало свидетельств современников о переходе от аскетизма и распределиловки "военного коммунизма" к нэпу и "сладкой жизни". Не случайно в партийный лексикон с 1921 г. все активнее входит термин "буржуазное перерождение". Один из свидетелей этого "перерождения" - выпускник ИКП (Институт красной профессуры - "школы" Бухарина) И.И. Литвинов (однофамилец наркома Литвинова; до и после ИКП работал по внешнеторговой линии, а в 1933 г. вместе с семьей стал "невозвращенцем") - в своем "Дневнике за 1922 год" записал 9 февраля: "...нужно сказать, что, несмотря на все переброски, произошла полная дифференциация коммунистов. В хозяйственных органах, в военно-снабженческих и в дипломатических работают воры. Я уверен, что процент воров среди коммунистов ВСНХ, Центросоюза, Наркомвнешторга куда выше 99%. Там крадут все: от народного комиссара до курьера. Честные коммунисты сидят в культурно-просветительных и партийных органах".
   "Икапист" Литвинов, очевидно, не подозревая, затронул самую болезненную для Ленина и других доктринеров мировой революции тему - как сочетать реальную жизнь с доктриной "учиться торговать" и исконным "воризмом", который "слишком близко сидит под шкурой каждого русского человека" (В.В. Шульгин, 1929 г.).
   Ведь не случайны признания старой народоволки Миньковской, полжизни проведшей на царской каторге и в ссылке. "Во всем она и ее муж винят русский народ. Мы его не знали, говорит она, а то разве были бы народниками. Книжки рисуют народ не таким, каким он является в действительной жизни, - вспоминал Литвинов свой разговор с народоволкой. - Она заверяет, что на тысячу власть имущих коммунистов максимум один процент честных. Среди русских, сказала она мне, вообще нет нравственно стойких людей, у других народов - не то. Иностранцы - члены делегаций и т.д. приехавшие к нам, оказывается, приезжали главным образом за покупкой драгоценностей. И все они удивляются подкупничеству и взяточничеству большевиков. Ей это рассказывали как сами иностранцы, так и люди, с ними имевшие дело".
   Через 76 лет откровения старой народоволки нашли подтверждение в письме все того же А.О. Альского секретарю ИККИ И.Я. Пятницкому по поводу поведения иностранных делегатов на III Всемирном конгрессе Коминтерна и I Всемирном конгрессе Профинтерна летом 1921 г. в Москве. Оказывается, получив по три тысячи германских марок, или по 450 долл. США командировочных, борцы за мировую пролетарскую революцию немедленно бежали в бухгалтерию отдела международных расчетов ИККИ или Наркомфин РСФСР, где, по сведениям Альского, "многие делегаты обменивают часть иностранной валюты, выданной им ИККИ на дорогу домой, скупая на рубли золото на рынках" (выделено мною. - Авт.)".
   Возмущенный замнаркомфин дает волю эмоциям: и это делается в "первом отечестве мирового пролетариата", в котором "голодают рабочие и крестьяне; целые тучи беспризорных детей торгуют ради куска хлеба на улицах и вокзалах".
   Рекомендации Альского вполне ленинские ("мы еще вернемся к террору, и террору экономическому": Ленин - Каменеву, март 1922 г.), даже если это касается иностранных делегатов - братьев по классу: "Такое преступное отношение к делу со стороны не вполне сознательных тт. из числа делегатов дальше продолжаться не может. Необходимы меры решительные, вплоть до обысков у отъезжающих (выделено мною. - Авт.)".
   Разумеется, руководство Коминтерна на вокзальный досмотр делегатов, отъезжающих из Москвы, не пошло. Более того, Пятницкий в своей "Докладной записке отдела международной связи ИККИ о выдаче путевого довольствия делегатам III конгресса" (август 1921 г.) на имя председателя ИККИ Зиновьева начисто отрицает все факты спекуляции: "Делегатам деньги выдавались на дорогу в день отъезда, а потому они не могли эти деньги менять в Наркомфине на советскую валюту и еще закупать золото и серебро".
   Конечно, бумаге Альского ход не был дан: Пятницкий отписался Зиновьеву, а секретарь ЦК РКП(б) В.М. Молотов на обоих документах начертал: "В секретный архив. В.М. 31/X".
   Но спустя десятилетия один из первых "покупателей драгоценностей", как раз в 1922 г. начавший свое "дело" в Советской России, фактически подтвердит оценки и старой народоволки, и Альского о коррупции коммунистов. Вот что ответит американский миллионер Арманд Хаммер (в 1922 г. ему было всего 23 года) на вопрос, как это ему удалось разбогатеть на торговых сделках в нищей и разоренной Гражданской войной Советской России: "Вообще-то это не так уж и трудно. Надо просто дождаться революции в России. Как только она произойдет, следует ехать туда, захватив теплую одежду, и немедленно начать договариваться о заключении торговых сделок с представителями нового правительства. Их не более трехсот человек, поэтому это не представит большой трудности" (т.е. всех легко можно купить за взятки).
   По третьей позиции - предложения по учету и контролю ценностей - Бокий также сообщил Ленину немало интересного. Во-первых, несмотря на все строжайшие распоряжения о "трехмесячном сроке" сдачи из всех других "контор" имеющихся у них на хранении ценностей, за минувший год со времени этого постановления Совнаркома от 3 февраля 1920 г. дело продвигалось туго, особенно в провинции. Огромное количество возникших в период "военного коммунизма" всяческих "контор" не хотели выпускать из рук столь прибыльное дело, соперничали, писали в ЦК, ГПУ и Совнарком кляузы и доносы друг на друга (см. одну из них - лично Ленину от Горького 2 марта 1920 г. в книге "Красные конкистадоры", с. 107-108). Все эти "рога и копыта" типа Чрезучет, Бесхоз, Наследственно-охранный отдел и десятки других большевистских "контор" ни за что не хотели расставаться с награбленными ценностями.
   Во-вторых, отмечал Бокий в своем обстоятельном докладе, сам Совнарком по незнанию "технологии дела" допустил крупный просчет: не вникая, утвердил подсунутую жуликами из Экспертного управления по координации работы экспертных комиссий на местах временную инструкцию по оценке, в которой разрешалось "во избежание задержки разборки ценностей временно согласиться на отбор (для Гохрана) без составления описи (курсив мой. - Авт.)". Можно представить, сколько ценностей "под честное слово" ушло таким образом сквозь пальцы "налево"! Инструкция же самого Гохрана об отпуске ценностей по запросам наркоматов и отдельных важных лиц предписывала делать это без реальной оценки стоимости (писали цену в не имеющих никакого значения "совзнаках"), указания веса (кроме алмазов, где отмечалось число каратов), в "штуках", словом - "на глазок".
   Так, 26 июля 1920 г. по запросу ВЧК и Московской ЧК Гохран выдал для награждения чекистов 88 серебряных и 6 обычных металлических часов. Отпускал тот самый оценщик Александров, что через год теми же чекистами и будет расстрелян, хотя ревнители "революционной законности" могли бы уже при оформлении описи на выдачу заметить: стоимость часов не проставлена, фирма-изготовитель не указана, как и заводские номера часов.
   Доклад Бокия имел далеко идущие последствия как для организации учета, хранения и выдачи ценностей, так и для всей внешнеторговой политики большевиков: введение "жесткой экспортной диктатуры" (Ленин) - госмонополии внешней торговли.
   Уже 10 августа 1921 г. на Совете труда и обороны (СТО) под председательством Ленина принимается грозное постановление: отныне вся внешняя торговля (и валютные расчеты по ней с заграницей) идет исключительно по каналу Чрезвычайной комиссии по экспорту (Чрезкомэкспорт) при СТО - некий внешнеэкономический аналог ВЧК. Перед этим жесточайшей чистке подверглись Гохран, Рабкрин, Наркомфин. Последний усилили новым наркомом - членом Политбюро Н.Н. Крестинским.
   В Чрезкомэкспорт представители Наркомфина за все время его существования (август 1921 г. - февраль 1922 г.) не войдут. Зато войдут люди из Внешторга, Рабкрина, ВЧК, Наркомпрода и ВСНХ. Во главе "экономической чека" поставили "твердого ленинца" Михаила Рыкунова, из рабочих-самоучек.
   Учредили и "выносной пост" Чрезкомэкспорта - в Ревеле (Таллине), куда назначили "уполномоченного Совнаркома по валютным операциям" М.М. Литвинова, он же торгпред РСФСР в Эстонии (в подчинении наркомвнешторга Л.Б. Красина).
   Спустили план: в течение года скупить (фактически - конфисковать) у обывателей ценностей на 20 млн. зол. руб.; одновременно СТО обязывал Рыкунова вывезти за границу для продажи художественных ценностей на 29 645 842 зол. руб.
   Далее пошла "инициатива с мест" - по предложению экономуправления ВЧК ЦК РКП(б) 5 сентября 1921 г. за Љ 65 принимает секретное постановление: Наркомфину через Гохран (председатель Аркус) под контролем ВЧК организовать тайную скупку золота, платины и иностранной бумажной валюты, для чего организовать по всей стране сеть тайных скупщиков под видом спекулянтов. И машина заработала... Но ненадолго - вскоре она начала давать сбои.
   Фактически обе организации - политическая (ВЧК) и экономическая (Чрезкомэкспорт) - пали жертвами столь любимой большевиками "чрезвычайщины". Пока одни чекисты ездили по всей стране в поисках экспортных ценностей, другие устроили проверки на многочисленных экспортно-импортных складах в Москве. И обнаружили - совсем как в брежневские времена с импортным оборудованием, лежащим под снегом, - нечто вопиюще бесхозяйственное.
   Оказалось, что на 14 московских складах в октябре 1921 г. лежало импортных товаров (бумаги, медикаментов, электроприборов и т.п.) в 4-6 раз больше того, что одновременно разные наркоматы требовали срочно закупить на золото за границей. Нашли даже импортные товары царского времени, привезенные еще в 1915-1916 гг. в обмен на "залоговое золото". Неразобранными лежали кучи "худценностей", конфискованных у "буржуев" в 1918-1920 гг. И уж совсем "экспортные чекисты" опозорились, когда еще через полгода на складах самого Чрезкомэкспорта другие контролеры обнаружили... сгнившими или испорченными 2 млн. шкурок пушнины, 3632 пудов кости мамонта, 33 тыс. туш конины, 4 тыс. ковров ручной работы, 4 тыс. аршин кружев и вышивки.
   Есть подозрение, что контролеров этих... направил Л.Б. Красин, выступавший за монополию внешней торговли, но без чрезвычайных "чекистских" методов в экономике.
   Во всяком случае, при поддержке управляющего делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевича Красин привлек к этой тотальной ревизии не только чекистов, но и "спецов из бывших" - царского сенатора Гарина и особенно бывшего "миллионщика" Алексея Яковлевича Монисова, откупщика царских "кабинетских промыслов" на Урале, Алтае и в Восточной Сибири (лес, руда, металлоизделия), а также владельца доходных домов в Петербурге (торговый дом Монисовых в конце XIX в. взял также подряд городских властей северной столицы на облицовку Невы и каналов гранитом; набережные сохранились и по сей день).
   Вышедший из семьи крещеных евреев-купцов Харьковской губернии (отец Монисова консультировал еще великого писателя И.С. Тургенева, когда тому потребовалось продать свое имение, и тот характеризовал купца как "весьма дельного и честного человека"), Монисов-младший довольно критически относился к царской аристократии за ее хозяйственную бездеятельность. "Крупнейшие магнаты, владельцы миллионных десятин на Урале и в Центральной России - графы и князья Строгановы, Абамелик-Лазаревы и др. ничего не предпринимали и ни в какие дела никогда не входили", - с горечью писал он в своем дневнике, делясь опытом откупщика на землях этих аристократов.
   Монисова тянуло к "людям дела", и инженер Красин, управляющий петербургским филиалом германской "Симменс унд Шуккерт", очень ему импонировал. Понятное дело, "ходок за деньгами" для большевиков Красин задолго до Октябрьской революции охотно поддерживал деловой и личный контакт с "миллионщиком". Не без содействия Красина Монисов в период первой русской революции уступил за символическую арендную плату один из своих доходных домов на Поварской улице в Петербурге под социал-демократическое издательство "Жизнь и знание", директором которого стал Бонч-Бруевич.
   Именно к ним - Бончу и Красину - пришел искать работу Монисов, которого революция лишила всех прежних богатств. И вскоре стал одним из первых "спецов", работающих на мировую революцию. Сначала Бонч-Бруевич делает его управляющим кооперативом "Коммунист" при управлении делами Совнаркома по спецпайкам для "руководящих товарищей". Затем уже Красин приспосабливает бывшего миллионера в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции чрезвычайным инспектором, и бывший купец, возглавив рядовых инспекторов "от станка" и "от сохи", за два года проводит свыше 80 ревизий в различных наркоматах и ведомствах советской власти, ужасаясь удивительной бесхозяйственности как русской аристократии, так и ее антипода - пролетариата (в последнем случае прославившемуся еще и повальным воровством).
   Наряду с Юровским, Бокием и чекистами Монисов был в числе бригады ревизоров РКИ, сделавшей "налет" на Гохран Наркомфина в 1920 г.
   На этот раз чекисты и "ркаишники" совместно проверяли сигнал о том, что в Гохране и Наркомфине идет повальная кража сотрудниками этих учреждений содержимого сейфов, которые еще в 1917-1918 гг. были конфискованы в частных банках и иностранных посольствах. Сейфы простояли запертыми все эти три года, ибо ключи от них были утеряны. Но с началом нэпа и спросом на валюту о них вспомнили. Жулики из Гохрана и Наркомфина под предлогом поиска "бриллиантов для диктатуры пролетариата" договорились с чекистами, и те под честное слово выпустили из тюрем наиболее опытных уголовников-"медвежатников", спецов по взлому сейфов.
   Те, конечно, соскучились по "работе" и быстренько взломали все сейфы. Но высыпавшиеся из них бриллианты, иностранная валюта, драгоценные украшения и т.д. достались не "диктатуре", а совслужащим Гохрана и Наркомфина: они сразу же все растащили по своим карманам.
   И вот тут-то идея Альского о повальном досмотре, не удавшаяся с делегатами III конгресса Коминтерна, сработала на полную катушку: на выходе из зданий воров ждали "заградотряды" из сотрудников ЧК и РКИ.
   Вот как описывал сам Алексей Яковлевич Монисов в своем отчете в РКИ это мероприятие: "При обыске сотрудников, выходящих из Гохрана, обнаружены были в их карманах бриллианты, золотые портсигары, осыпанные камнями и с гербами, в общей сложности по довоенным ценам на 50 тысяч рублей. Между вынесенными вещами, между прочим, серьги по 8 карат. Всего взять не удалось. Выходящие сотрудники, заметив что-то неладное, начали выбрасывать бриллианты из карманов прямо на панель".
   Спустя два года в том же качестве чрезвычайного инспектора РКИ Монисов оказался на складах Наркомвнешторга (уже непосредственного ведомства Красина), проверявшихся параллельно со складами Чрезкомэкспорта. Картина представилась не менее ужасная: в России свирепствует голод, а на складе Наркомвнешторга тысячи неотправленных продовольственных посылок гуманитарной американской организации АРА. Более того, охранники и грузчики склада, судя по отчету Монисова в РКИ за конец 1921 г. нагло вскрывают чужие посылки с галетами и шоколадом, консервы, в открытую запивая эти деликатесы кофе и какао из других пакетов.
   Конечно, большевики типа Красина и Бонч-Бруевича крайне нуждались в таких честных "спецах", как Монисов, раз уж отечественные и зарубежные пролетарии не гнушались спекуляцией золотом и воровством шоколада у голодающих Поволжья. Поэтому Монисов-ревизор был нарасхват - в 1921 г. он уже не только главный ревизор РКИ (по-современному - аудитор Счетной палаты), но и главный ревизор ХОЗУ СНК, начальник снабжения Особого строительного комитета (Оскома) и даже хозревизор Московской ЧК и член хозколлегии ВЧК! Белоэмигрантская печать возмущена: бывший миллионер служит у чекистов. Одна из "белых" газет советует Монисову застрелиться, дабы не позорить честное имя русского купца. Впрочем, к чекистам пошел не один Монисов: бывший злейший враг большевиков, не одного из них отправивший в тюрьму и на каторгу, Владимир Джунковский, царский генерал-адъютант, товарищ (заместитель) министра внутренних дел и начальник Особого корпуса жандармов, тоже служит "спецом" в ВЧК - изобретает паспортную систему СССР.
   Независимо от Красина Монисов приходит к выводам о необходимости государственной монополии внешней торговли: уж если аристократы типа Строгановых оказались неспособными к эффективной экономической деятельности при царях, то чего ждать от новых "нэпманов" (они же сегодня "новые русские") из пролетарского жулья при большевиках.
   И пишет в конце 1921 г. подробную записку Ленину о необходимости создания единого государственного импортно-экспортного органа - Госторга при Наркомате внешней торговли. Ленин передает записку Красину, тот ее полностью одобряет и позднее использует в своей полемике с наркомфином Г.Я. Сокольниковым на Политбюро и в Совнаркоме.
   Зажатый между Сциллой воровства и Харибдой чекистских реквизиций и расстрелов, Ленин, очевидно, понял, что строить нэп при перманентном соревновании жуликов и чекистов бесполезно. 3 февраля 1922 г. Совнарком принимает уникальное решение, которым и следует по-настоящему датировать нэп, - Чрезкомэкспорт упраздняется. Но, что гораздо более важно, упраздняется и ЧК. Вместо нее создается Главное политическое управление - ГПУ (с 1924 г. - ОГПУ), которому отныне запрещено творить внесудебные расправы (реквизиции и аресты без санкции прокурора), а тем более судить и казнить (отловил шпиона - сдай его в суд).
   В немалой степени такой "пассаж" был связан с острой дискуссией в партийных верхах по вопросу о монополии внешней торговли, в которой Ленин и Красин (точнее, Ленин под давлением Красина) выступили вместе против всего Политбюро, ЦК и Совнаркома и... победили.
*** 
   Но прежде чем писать об этом странном тандеме Ленин-Красин в вопросе о монополии внешней торговли, следует вернуться к тому моменту, когда Красин прервал в Тарту свои переговоры с эстонцами о мире и срочно вернулся в Москву.
   Наступил 1920-й - третий год Гражданской войны. Хотя большевики разбили Колчака и отвоевали почти всю Сибирь до Байкала, в Крыму все еще сидел Врангель, в Польше пилсудчики точили ножи и готовились к атаке на "первое отечество мирового пролетариата" (в апреле 1920 г. они захватят Киев).
   Хотя Антанта в январе сняла формально военно-экономическую блокаду Советской России, торговать все равно было нечем: промышленность была разрушена, транспорт не работал, деревня стонала от продразверстки. Единственной реальной ценностью для заграничных торговцев были золото, платина и серебро. Но и их еще надо было вывезти на Запад, узнать, что почем, найти партнеров (пока хотя бы мелких "буржуев" - спекулянтов типа Хаммера).
   И как раз в 1920 г. было прорублено маленькое "окошечко на Запад" - через Эстонию и ее морской порт Ревель. Там еще в 1918 г. обосновался бывший казначей РСДРП Исидор Гуковский в качестве торгпреда РСФСР де-факто (в 1920 г. его сменит М.М. Литвинов), постоянно крутились Ганецкий с Козловским - словом, вся большевистская "финансовая рать".
   Одновременно с начавшейся еще в 1918 г. в Ревеле мелкой торговлей с европейскими спекулянтами золотом, бриллиантами, художественными раритетами шел поиск более широких возможностей.
   Дело в том, что еще в 1918 г. большевикам удалось нащупать слабинку в едином антибольшевистском фронте Антанты - добиться признания своего "посла" ("уполномоченного НКИД в Лондоне") М.М. Литвинова де-факто (Литвинов имел в Англии во время войны статус политэмигранта и работал техническим секретарем директора дореволюционного Московского кооперативного народного банка).
   Этому предшествовал дипломатический скандал. За антивоенную пропаганду англичане арестовали и посадили в тюрьму другого политэмигранта - Г.В. Чичерина. После октябрьского переворота большевики потребовали выпустить из тюрьмы своего соратника. Англичане отказались. Тогда по команде Ленина и Троцкого чекисты заблокировали британское посольство в Петрограде, фактически посадив престарелого посла лорда Джорджа Бьюкенена под "домашний арест", не позволяя ему и персоналу посольства выехать на родину. Фактически предлагался обмен Чичерина на Бьюкенена. Напуганный террором большевиков посол Британии отправлял в Лондон панические депеши. В итоге обмен состоялся: 3 января 1918 г. Чичерина выпустили из тюрьмы и выслали из Англии. Как только он приехал в Петроград, большевики отпустили Бьюкенена и персонал посольства.
   Литвинов стал "уполномоченным НКИД" не случайно. Сначала англичане послали неофициальную дипломатическую миссию во главе со своим "уполномоченным" Брюсом Локкартом, бывшим британским генконсулом в Москве.
   Литвинов в Лондоне сразу стал "расширять окно". Пользуясь своим полудипломатическим статусом (право посылки шифрограмм и дипкурьеров, получения диппочты), уполномоченный предпринял атаку на своего "двойника" - посла "временных" в Лондоне кадета Константина Набокова (родного брата Владимира Набокова, отца знаменитого писателя-эмигранта). Литвинов добился лишения К.Д. Набокова средств дипломатической связи ("временному" посольству отключили даже телефоны), а затем на бланке "уполномоченного НКИД" направил в "Банк оф Ингланд" официальное письмо: требую лишить посольство Набокова и военно-закупочную миссию (военный атташат) права распоряжаться денежными суммами, направленными царским правительством в 1914-1917 гг. для закупок оружия, наложив на их счета арест.
   И, к великому изумлению уполномоченного, банк такой арест наложил, правда, не дав и Литвинову права распоряжаться этими средствами (совсем как в случае с генералом Подтягиным в Японии в 1925 г.).
   "Мы и до настоящего момента чрезвычайно страдаем от этого "ареста", сопряженного со многими унизительными неудобствами", - жаловался К.Д. Набоков премьеру колчаковского правительства П.Д. Вологодскому 16 февраля 1919 г.
   И хотя в 1920 г. Литвинов сидел уже "уполномоченным Совнаркома" в Ревеле, в Лондоне он оставил своих заместителей и всю дипсвязь. Во всяком случае, когда Л.Б. Красину из Лондона надо было 22 октября 1920 г. дать шифрограмму о срочной присылке оценщика алмазов с небольшой партией бриллиантов на продажу, он беспрепятственно послал шифровку в Москву.
   Миссия Красина в Лондон в мае-ноябре 1920 г. до сих пор окрашена флером таинственности. Ясно, что он имел поручение расширить "эстонское окно" до "торгового моста" в Европу. Важнейшим результатом этой миссии стало подписание 16 марта 1921 г. там же, в Лондоне, и именно Красиным англо-русского торгового соглашения - фактически первой бреши в "империалистическом окружении".
   Без скандалов удалось ему реализовать и бриллианты через присланную из Москвы "оценщицу" Марию Цюнкевич Миссия Красина по своему профессионализму разительно отличалась от аналогичной миссии Л.Б. Каменева в Лондон в январе 1918 г. Ленин поручает Каменеву почти те же задачи - нащупать через Англию пути примирения с Антантой (как раз в это время наступил угрожающий перерыв в брестских переговорах с Германией). Было у Каменева и золотишко. Но вся миссия этого "уполномоченного" кончилась грандиозным скандалом: бриллианты он не продал, а пытался подкупить на них депутатов-лейбористов, контакты не установил и с позором был выслан из Англии. Вдобавок на обратном пути через Швецию и Финляндию попал в руки белофиннов, те упрятали его в тюрьму и только в августе 1918 г. через восемь месяцев после начала своей неудачной миссии, он вернулся в Москву, будучи обмененным на партию заложников-белофиннов. См.: Рупасов А. Чистяков А. Красный "миссионер" // Россия. XXI. - 1996. - Љ 1-2. - С. 148-158.
   Успеху Красина в Лондоне, несомненно, содействовал его образ "технократа", крупного инженера, известного в кругах иностранных специалистов с дореволюционных времен (представитель фирмы "Симменс унд Шуккерт" в Петрограде - это звучит). "Инженерная" репутация и "оборончество" в Первую мировую войну обеспечили Красину отдельные контакты и с представителями белой эмиграции, в частности с Ариадной Тырковой-Вильямс.
   Эта "бабушка кадетской партии", которую в России начала века называли "единственным мужчиной в кадетском ЦК", как раз в 1920 г. вернулась с разгромленного деникинского фронта и вместе с мужем, новозеландским журналистом и филологом Гарольдом Вильямсом, писала для английского издательства роман о русской революции За свою долгую, почти столетнюю жизнь (1869-1962) А.В. Тыркова-Вильямс создаст немало литературных произведений. Среди них - двухтомное исследование жизни А.С. Пушкина (1928, 1936 гг.), трехтомные мемуары (1952-1956 гг.), несколько романов, сборники очерков "Старая Турция и младотурки" (1913 г.), неисчислимое количество публицистических статей в русской и зарубежной прессе.
   Встреча с Красиным была встречей с человеком "ее круга", но с другой стороны баррикады. Хотя политические позиции двух собеседников были прямо противоположны, объединяло их одно - оба они были людьми действия. А еще - государственниками. Такой, по определению писателя-эмигранта Бориса Филиппова, "консервативный либерализм", идущий, по его мнению, от А.С. Пушкина, сближал Тыркову-Вильямс и Красина. Тем более что в эмиграции уже с осени 1920 г. (война с Польшей была воспринята большинством белых эмигрантов не как революционная, а как национальная война) зарождались семена "сменовеховства", которые расцветут пышным цветом в следующем, 1921 году, с введением нэпа См.: Краус Т. Н.В. Устрялов и национал-большевизм // Россия. XXI. - 1995. - Љ 11-12; 1996. - Љ 1-2.
   Не во всем Троцкий в характеристике Красина был не прав. Конечно, писал он в 1932 г. Красин "не был пролетарским революционером до конца. Он искал всегда непосредственных решений или непосредственных успехов; если идея, которой он служил, не давала таких успехов, то он обращал свой интерес в сторону личного успеха..." Многие иностранные дипломаты того времени (в частности, министр иностранных дел Италии Сфорца) очень высоко ценили Красина, отмечая в нем "необычное сочетание преуспевающего делового человека Всю войну Красин оставался управляющим петроградским филиалом фирмы "Симменс унд Шуккерт", не дав ее секвестрировать, как другие немецкие фирмы, царским властям. "Февральская революция, - писал Троцкий в 1932 г. - застала Красина богатым человеком". На Западе и сегодня бытует мнение о единственном "большевике-миллионере" в окружении Ленина и неуступчивого революционера".
   Троцкий, правда, забыл добавить, что, когда в 1924-1926 гг. он оказался отодвинут сначала "тройкой" (Зиновьев-Каменев-Сталин), а затем "двойкой" (Сталин-Бухарин) от большой политики, единственным человеком, который (во время своих редких наездов из Лондона и Парижа, где он был полпредом СССР) демонстративно садился рядом с Троцким (или напротив) на заседаниях Политбюро, ЦК или Совнаркома, был Красин.
   По существу, Красин олицетворял "технократическую" линию внешней и внутренней политики России, он весьма скептически относился к "религиозно-идеологическим" изыскам властей предержащих, будь то православие (при Александре III) или коммунизм (при Ленине). Последнему Красин прямо в лицо говорил, что вся эта коминтерновская идеология "мировой революции" - бред, химера. И не только говорил, но и порой, где мог, отказывался давать из Внешторга и Гохрана валюту (известный инцидент с М.П. Томским, в 1921 г. председателем Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР, которому в сентябре 1921 г. он не выдал 100 тыс. зол. руб. на "мировую революцию" в Средней Азии).
   Как человека делового и организованного, Красина возмущали головотяпство "мировых революционеров" и их абсолютная некомпетентность в вопросах мировой торговли, особенно бриллиантами и художественными ценностями "...До продажи драгоценностей организованным путем мы все еще не доросли, и падение цен, вызванное на рынке бриллиантов более чем неудачной торговлей ими Коминтерном и другими учреждениями, имеет и в будущем под собою достаточные основания" (из письма в Наркомфин 20 марта 1922 г.).
   Характерный в этой связи эпизод происходит уже через несколько месяцев после подписания торгового договора с Англией. 30 августа 1921 г. Красин отбивает торгпреду в Эстонии М.М. Литвинову, который начал переговоры с какими-то заграничными жуликами о продаже золота и бриллиантов на 20 млн. ф. ст. категоричную телеграмму: "Я решительно возражаю против продажи ценностей через Ревель. Произведенные продажи сопровождаются для нас крупными убытками, и продолжать подобную растрату казенного добра я не намерен".
   Однако этот запрет явно не понравился кому-то в Коминтерне, тем более что хитрый Литвинов подстраховался - переписку с Красиным о запрете продаж на 20 млн. ф. ст. он в копиях переслал в Совнарком на имя Ленина. Тот не согласился с Красиным и вынес вопрос на Политбюро. Что сделал бы современный "нарком", узнав, что вопрос находится у "самого"? Сидел бы и молчал, ожидая "высочайшего" указания.
   Не таким был Красин. Он тут же пишет письмо в Совнарком: что за безобразие, вы мне поручили внешнюю торговлю, а теперь по каждому вопросу лезете и даете указания? А Литвинов подчинен мне, и не его дело, минуя непосредственного начальника, сразу лезть на Политбюро. Как оказалось, Литвинов в обход Красина хотел выслужиться (он уже ранее безуспешно "навоевался" с Чичериным за пост наркоминдела, теперь задумал свалить наркомвнешторга и сесть на его место) и начал переговоры с какими-то заграничными жуликами о продаже золота и бриллиантов на 20 млн. ф. ст. (стоимость одной "царской посылки" "залогового золота" в 1915-1917 гг.).
   Красин дезавуировал Литвинова - на такую сумму бриллиантов во Внешторге уже давно нет, все выгребли подчистую. Для Литвинова его интрига против Красина кончается однозначно: к концу 1921 г. его освобождают в Эстонии сразу от трех должностей - полпреда, торгпреда и "уполномоченного Совнаркома по валютным операциям", но переводят с повышением - замнаркома иностранных дел к Чичерину, где он и работает последующие девять лет, до тех пор, когда наконец наступает его звездный час: в 1930 г. Сталин делает его "министром".
   Другой эпизод относится к 1922 г. когда Красин схлестнулся с будущим наркомфином и "отцом" реформы рубля (червонца) Г.Я. Сокольниковым.
   История этого конфликта такова. 6 октября 1922 г. пленум ЦК РКП(б) по предложению Сокольникова единогласно проголосовал за ослабление монополии внешней торговли (как писал в своих тезисах к пленуму "О режиме внешней торговли" Сокольников, можно разрешить "свободный вывоз" из РСФСР сахара, мехов, зерна, особенно в сторону Персии и Китая).
   Из приглашенных на пленум только Красин решительно выступил против ослабления госмонополии на внешнюю торговлю. Ленина на пленуме не было - он болел. Красин поехал к нему в Горки и убедил: дело это крайне опасное, экономика России только-только встает на ноги, "золотого червонца" еще нет, мы вновь потеряем контроль за экспортом, и снова придется на жуликов бросать чекистов.
   Ленин и на этот раз согласился с доводами Красина и настоял, чтобы решение пленума приостановили на два месяца, до изучения опыта торговли Внешторга. А на декабрьском пленуме уже с участием Ленина предыдущее постановление столь же единогласно отменили - Красин снова победил!
*** 
   Но не надо, однако, думать, что все эти большевики-интеллигенты и государственники - Ленин, Сокольников, Красин и другие - были абстрактными радетелями за "народное дело". Нет, они продолжали старую российскую традицию государственности, точно отраженную историком В.О. Ключевским, - "государство пухло, а народ хирел". Когда Ленину нужны были дополнительные валютные ценности на торговлю с Западом, он не останавливался перед развязыванием грабежа церковного имущества: "Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным образом и самым быстрым способом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс" (вот он - возврат к "террору экономическому").
   Нет, у Красина не было принципиальных разногласий с Лениным относительно грабежа монастырей и лавр Русской православной церкви: в конце концов Петр I снимал с колоколен колокола, переливая их на пушки, а Екатерина II за 25 лет до Великой французской революции провела секуляризацию, отобрав у монастырей 90% пахотных земель и угодий, оставив лишь по "шесть соток".
   Здесь иллюзий у нас быть не должно: весь нэп, по сути, был восстановлением и продолжением старых дореволюционных реформ Витте (золотой рубль - нэповский червонец, монополия на продажу водки - восстановлена в 1922 г. большевиками). Даже акцизы (дополнительные налоги) по названиям почти совпадали с виттовскими - на сахар, чай, спички, табак, соль, свечи и т.д. Разве что ввели новый - "с резиновых калош" (26 коп. с пары отечественных и 56 коп. - с иностранных; "с детских калош взимается половина ставки").
   Красин не соглашался с Лениным тактически. Это наглядно видно из их переписки в августе 1921 г. об отношении к двум "Помголам" - всероссийским комитетам помощи голодающим: один официальный при ВЦИК и другой общественный, прозванный "прокукишным" (по начальным буквам фамилий его создателей, известных дореволюционных общественных деятелей С.Н. Прокоповича, Е.Д. Кусковой и Н.М. Кишкина).
   Ленин полагал, что "прокукишный" Помгол большевикам не нужен (и действительно, осенью 1922 г. супругов Прокопович и Кускову вышлют на "философском пароходе" за границу, а бывшего кадета Кишкина в том же году посадят в тюрьму).
   Красин, наоборот, в своем письме Ленину 19 августа 1921 г. солидаризируясь с Г.В. Чичериным, писал, что "прокукишный" Помгол не только большевикам не помеха, а, наоборот, большое подспорье в "заграничном нэпе", который Красин довольно цинично определил как "столь успешно начатое втирание очков всему свету" (выделено мною. - Авт.).
   И Красин расшифровывает эту новую тактику "кнута и пряника": "Никакой опасности, чтобы Прокукишин стал чем-то опасным за границей, нет. Напротив, он поможет окончательному разложению белогвардейщины, а это важно и в вопросе о займах, и в переговорах о концессиях. Этот поворот политики (к репрессиям. - Авт.) очень неблагоприятно скажется. И чего ради?"
   Действительно, "втирание очков" Западу у Красина покоилось на том, что он, как никто другой в высшем руководстве Советской России, понимал: внешнеторговый оборот страны в 1920-1922 гг. держался не на промышленности и даже не на традиционном дореволюционном экспорте сельскохозяйственных продуктов (только в 1924 г. удалось впервые после 1914 г. вывезти за границу 180 млн. пудов зерна), а исключительно на грабеже накопленных в дореволюционные годы ценностей - золотых и серебряных изделий, художественных произведений, традиционного "русского экспорта" (меха, икра, водка). Даже промышленное сырье (уголь, руда, нефтепродукты - бензин, керосин, солярка) занимало тогда в экспорте незначительное место.
   Единственный реальный источник дохода в 1921 г. был от продажи бриллиантов (выручили 7 млн. зол. руб.), художественных картин и раритетов (9 млн.) да черной икры (в 1922 г. одна Германия закупила 338 пудов зернистой и 2973 пуда паюсной икры).
   Грабеж церквей, монастырей и лавр мог дать еще немало золота, серебра, ценных икон и т.д. но нельзя же, доказывал Красин Ленину, ехать на этом коньке вечно - когда-нибудь эти "клондайки" кончатся. Нет, отмечал Красин, надо всерьез поворачиваться к цивилизованной торговле с Западом.
   В отличие от чекистов, всюду и везде искавших "контрреволюционеров", Красин отчетливо понимал - доктринерство коминтерновцев и примитивные "охранные" методы ОГПУ в отношении Прокукишина могут лишь сорвать всю ту тонкую дипломатическую игру на Западе, которую с 1920 г. он затеял в Европе.
   Ведь всю весну и лето 1921 г. Красин провел в Германии, ведя сложные и сверхсекретные переговоры с немецкими финансистами и промышленниками о крупном кредите и германских концессиях в Советской России (к февралю 1922 г. более 40 немецких фирм заявили о готовности к экономическому сотрудничеству с большевиками), развивал успех от встреч в Париже в декабре 1920 г. (некий прообраз нынешнего форума в Давосе) с крупнейшими банкирами и фабрикантами Западной Европы, где, как мы увидим ниже, решится судьба Генуи и будет обсуждаться вопрос о создании некоего международного экономического консорциума (Антанта-Германия-Советская Россия) как общеевропейского органа по выходу из послевоенного финансового и экономического кризиса.
   Однако главным практическим результатом переговоров Красина в Берлине в 1921 г. стало не столько экономическое, сколько военно-техническое сотрудничество Веймарской республики с Советской Россией.
   На Западе об этом секретном сотрудничестве в 1925-1932 гг. написано уже немало, в частности об авиационной школе рейхсвера в Липецке (с 1925 г.), танковой школе "Кама" под Казанью (с 1926 г.; именно там учился будущий "танковый маршал" Гитлера Гудериан), химической школе "Томка" и др.
   С 1992 г. такие материалы стали появляться и в России, вплоть до публикации карт и схем для студентов о размещении семи советских военных заводов от Москвы до Самары, выполнявших до 1933 г. заказы германских военных.
   Однако наиболее фундированными, основанными на архивах РФ и Германии, являются две книги российского дипломата С.А. Горлова Горлов С.А. Совершенно секретно: Москва-Берлин, 1920-1933. Военно-политические отношения между СССР и Германией. - М. 1999. См. также научно-популярное переиздание этого труда: Сергей Горлов. Совершенно секретно: альянс Москва-Берлин, 1920-1933 гг. (военно-политические отношения СССР - Германия). Предисловие В.Г. Сироткина. - М. Олма-пресс, 2001.
   Но даже С.А. Горлов не установил, что у истоков этого германо-советского военного сотрудничества 20-х - начала 30-х годов стоял Леонид Красин. Ведь именно он 26 сентября 1921 г. в письме к Ленину ("строго секретно, никому копии не посылаются") впервые детально изложил программу этого сотрудничества.
   В этом письме - весь Красин с его "втиранием очков всему миру", т.е. в данном конкретном случае Антанте и даже коммерческим германским финансово-промышленным кругам, пекущимся о прибыли: "План этот надо осуществить совершенно независимо от каких-либо расчетов получить прибыль, "заработать", поднять промышленность и т.д. - писал Красин Ленину. - Тут надо щедро сыпать деньги, работая по определенному плану, не для получения прибыли, а для получения определенных полезных предметов - пороха, патронов, снарядов, пушек, аэропланов и т.д.".
   Конечно, для такой грандиозной программы обучения и перевооружения не только рейхсвера, но и Красной армии (а именно эта задача составляла ЯДРО всей программы Красина) нужны большие деньги, причем золотом.
   "Алтынники и крохоборы" из немецких гражданских торгашей, задавленные контрибуцией Антанты и смертельно ее боящиеся, таких денег, по мнению Красина, никогда внутри Германии не найдут. Иное дело военные: они жаждут реванша и "освобождения из-под Антанты". Поэтому немецкие генералы и полковники такие деньги найдут, "хотя бы, например, утаив известную сумму при уплате многомиллиардной контрибуции той же Франции" (выделено мною. - Авт.).
   Расчет Красина оказался абсолютно точным: 25 сентября 1921 г. у него состоялось в Берлине тайное свидание с тремя представителями рейхсвера - одним из них был кадровый офицер кайзеровской разведки Оскар фон Нидермайер, который уже съездил в июне 1921 г. в Петроград на предмет изучения русских оружейных заводов и их модернизации с помощью Германии.
   Ленин одобрил план Красина, дополненный идеей Чичерина обеспечить военному сотрудничеству дипломатическое прикрытие (им станет германо-советское сепаратное соглашение в Рапалло 16 апреля 1922 г. выдержанное в духе дополнительного финансового протокола, подписанного 27 августа 1918 г. в Берлине, одним из авторов которого был как раз Красин), и даже намеревался заключить такую сделку с рейхсвером еще в январе-феврале 1922 г. для чего в Берлин была направлена целая бригада в составе Карла Радека, Красина и Раковского (на месте к ним присоединился полпред Н.Н. Крестинский). Но все дело испортил длинный язык Радека, который, как мы увидим ниже, не только оскорбил министра иностранных дел Веймарской республики Вальтера Ратенау, но еще и проболтался о некоем сепаратном соглашении с Германией в интервью французской газете "Матэн", что вызвало возмущение Чичерина и распоряжение Ленина от 21 февраля 1922 г. Сталину отстранить Радека от дипломатической работы.
   В итоге Радека в Геную не пустили, и секретная военная конвенция, как и ее дипломатическое прикрытие - Рапалльский договор, была заключена без него. Разумеется, в тексте "дипломатического прикрытия" ничего не говорилось о секретном военном сотрудничестве: лишь в статье 4 Рапалльского договора содержалось глухое упоминание о "доброжелательном духе", с которым оба правительства будут "взаимно идти навстречу хозяйственным потребностям обеих стран".
   Таким образом, благодаря Красину советская дипломатия "убила" сразу несколько "зайцев". Во-первых, на немецкие деньги начала уже с середины 20-х годов модернизировать военную промышленность, особенно важную в условиях военной реформы РККА (сокращение контингента в десять раз, переход на мобилизационный принцип подготовки, ставку на технические рода войск - танки, авиацию, химвойска).
   Во-вторых, Рапалльское "прикрытие" стало моделью "нулевого варианта" решения спорных финансово-экономических вопросов: обе страны отказывались от взаимопретензий по государственным и частным долгам, включая отказ от компенсации за национализированную в Советской России германскую собственность.
   Новый брест-литовский мир России и Германии существенно усилил позиции советских дипломатов на генуэзско-гаагских переговорах 1922 г. с Антантой, приблизив полосу дипломатического признания СССР.
   И здесь трудно переоценить персональные усилия Красина как полпреда Советской России в Лондоне и Париже.
*** 
   Англо-советский торговый договор от 16 марта 1921 г. открыл так называемую "полосу дипломатического признания СССР" и проложил дорогу к первой широкомасштабной встрече "капиталистического" и "коммунистического" миров в Генуе на знаменитой конференции (10 апреля - 19 мая 1922 г.).
   Идею такой встречи с осени 1920 г. вынашивал Красин. Он неоднократно писал и говорил об этом Ленину. Последний колебался - в нем доктринер боролся с прагматиком. Наконец к началу 1921 г. "вождь мирового пролетариата" решился.
   В марте 1921 г. происходят три важнейших события:
   - 8-16 марта в Москве проходит Х съезд РКП(б), на котором Ленин провозглашает "коренную перемену всей нашей точки зрения на социализм" - поворот к нэпу;
   - 16 марта Л.Б. Красин подписывает упомянутый выше торговый договор с Англией - первое нэповское соглашение с великой иностранной державой;
   - 18 марта А.А. Иоффе подписывает в Риге мирный договор с Польшей, который де-факто присоединял Советскую Россию к "версальской системе" договоров о послевоенных границах.
   В октябре 1921 г. Г.В. Чичерин рассылает по столицам европейских государств и в США дипломатический циркуляр о готовности советского правительства обсуждать проблему государственных "царских долгов" (до 1914 г.) на любой предстоящей встрече с Западом.
   Вся эта серия дипломатических соглашений и заявлений создает почву для организации первого, как бы сказали сегодня, "саммита" Восток-Запад.
   В январе 1922 г. получена первая реакция с Запада: Верховный совет Антанты с участием наблюдателей от США и Германии на своем заседании в Каннах (Франция, 6-13 января) в принципе одобрил возможность такого "саммита" при условии, что большевики согласятся обсуждать проблему компенсации национализированной в 1918-1920 гг. иностранной собственности и выплаты царских долгов. Соответствующее послание было утверждено Верховным советом и отправлено в Москву. 25 февраля 1922 г. Англия и Франция окончательно определили место и время встречи (Генуя, апрель) и тему конференции - исключительно "русский вопрос".
   Обе стороны начали лихорадочную подготовку к конференции. 20-28 марта 1922 г. в Лондоне собрались западные эксперты, для того чтобы окончательно установить сумму валютных претензий к советским республикам (в 1922 г. это РСФСР, УССР, БССР, Грузия, Армения, Азербайджан, Бухара, Хорезм и Дальневосточная республика - все они 22 февраля делегировали свои полномочия представителям РСФСР).
   Эксперты Запада рекомендовали: все займы и кредиты с момента начала Первой мировой войны с РСФСР и других советских республик списать, но зато "повесить" на них не только "царские", но и "колчаковские", "деникинские", "врангелевские", "семеновские" и прочие долги (не было лишь долгов батьки Махно и других "зеленых" атаманов, да и то по причине отсутствия документов). Само собой, вся иностранная собственность должна быть возвращена владельцам или их потомкам, на худой конец - выплачена валютная компенсация.
   Большевики тоже не лыком были шиты и помимо теоретических установок Ленина к Генуе разработали стратегию переговоров:
   - выйти единым фронтом советских республик (не допустить брестского раскола 1918 г. когда украинцы пошли в одну сторону, а русские - в другую; такая угроза могла возникнуть и в Генуе: предсовнаркома и наркоминдел УССР Х.Г. Раковский намеревался было потребовать у Германии компенсацию за разграбление Украины в марте-ноябре 1918 г.) и лимитрофов. Пролетарские республики сплотили 22 февраля, а лимитрофов (Эстонию, Латвию, Польшу) объединили 30 марта 1922 г. в Риге, подписав с ними протокол о согласовании позиций и "едином фронте" в вопросе дипломатического признания будущего СССР;
   - срочно создать финансовую комиссию из "спецов" по долгам царского и Временного правительств, а также по "военным долгам" Запада (ущерб от иностранной интервенции 1918-1922 гг.); всего насчитали по "царско-временным долгам" 18 496 млн. зол. руб. а по "военным" в 2 раза больше - 39 млрд. Именно с учетом предстоящей в Генуе встречи с "империалистами" (а разговоры об этом велись весь 1921 г. сразу после подписания англо-русского торгового договора) и была создана та самая комиссия при СТО по золотому фонду, которая провела тотальную инвентаризацию хранения и движения золотого резерва с ноября 1917 г. по конец 1921 г. установив, что к началу 1922 г. РСФСР располагает следующими ценностями:
   Всего ценностей на 251 414 792 зол. руб. 96 коп. ,
   В том числе, золота, серебра, платины, иностранных банкнот, 217 923 632 зол. руб. 95 коп. 22 986 314 зол. руб.
   , 10 418 943 зол. руб. 77 коп. 685 900 зол. руб. 24 коп.
   Остаток румынского золота 87 074 501 зол. руб. 5 коп.
   И получалось, что даже если бы в обмен на дипломатическое признание большевики в Генуе согласились отдать весь золотой запас до копейки (251,4 млн. зол. руб.), то и тогда они не покрыли бы даже 1/5 "царских" долгов (18 млрд. 496 млн. зол. руб.).
   Ситуация для большевиков перед Генуей осложнялась начавшимся в Поволжье и на Южном Урале осенью 1921 г. страшным голодом, невиданным доселе в России. Ленин и здесь "распределил роли": Троцкий был брошен на борьбу с голодом (изыскание средств на закупку за границей продовольствия и семян), а Красин - на подготовку к конференции.
   "Мето да" Льва Давыдовича осталась неизменной - "чрезвычайщина", ограбление не только церквей и монастырей, но и... музеев (в частности, знаменитой Оружейной палаты в Москве). В феврале 1922 г. Политбюро и Совнарком назначают Троцкого "особоуполномоченным Совнаркома по учету и сосредоточению ценностей". В свои замы "демон революции" берет бывшего царского подполковника "военспеца" Г.Д. Базилевича, своего порученца в 1921 г. в Реввоенсовете Республики.
   А уже 13 марта 1922 г. Базилевич пишет докладную с грифом "совершенно секретно": "Ценности Оружейной палаты выливаются в сумму минимум 197,5 млн. максимум - 373,5 млн. зол. руб. т.е. больше, чем весь ранее учтенный золотой запас на 1922 г. (см. вышеприведенную таблицу. - Авт.), если не будет сюрпризов "без описей" в оставшихся неразобранными еще 1367 ящиках".
   Совершенно иную программу пополнения бюджета и аргументации в Генуе разрабатывает в 1921-1922 гг. Л.Б. Красин:
   1. Следует немедленно прекратить разовые продажи художественных ценностей и бриллиантов через сомнительных лиц, рекомендуемых начальником Гохрана Аркусом (некий швед Карл Фельд и др.), или через высокопоставленных "кремлевских жен" (жена Горького актриса Мария Андреева-Юрковская, жена Каменева и сестра Троцкого Ольга Каменева-Бронштейн, музейный руководитель). Вместо этого необходимо срочно создать картель для совместной продажи бриллиантов, лучше всего с Де Бирсом (вот когда, оказывается, появился нынешний многолетний "алмазный партнер" СССР - РФ!).
   "Синдикат этот должен получить монопольное право (вот она, монополия государства на внешние связи! - Авт.), ибо только таким путем можно будет создать успокоение на рынке бриллиантов и начать постепенно повышать цену. Синдикат должен давать нам под депозит наших ценностей ссуды на условиях банковского процента", - писал Красин в Наркомфин 20 марта 1922 г.
   2. В торгово-экономических дискуссиях в Генуе необходимо остро поставить вопрос о Добровольческом торговом флоте (Добрфлот) - о 340 гражданских и военных судах (из них 52 военных, включая 3 линкора, 3 крейсера, 12 эсминцев и 6 подводных лодок), которые барон Врангель в ноябре 1920 г. угнал из Крыма за границу, перевезя на них остатки своей армии и гражданских беженцев. Позднее французы собрали большинство этих судов на своей военно-морской базе в Бизерте (Тунис), они там гниют и пропадают 1923-1925 гг. будучи полпредом во Франции, Красин будет вести с французским правительством активные (хотя и безрезультатные) переговоры о возвращении Добрфлота (см.: Дипломатический ежегодник. 1989. - М. 1990. - С. 368.) Его преемник Х.Г. Раковский в 1927 г. согласится на продажу Франции и Италии части военных судов на металлолом (одну подводную лодку СССР требовал вернуть безоговорочно), но вопрос так и не был решен. В конце концов французы сами продали на металлолом до 70% этих судов, а остальные перегнали в свои порты. По подсчетам Наркомфина СССР, в 1925 г. из общего ущерба Антанты по "военным долгам" 1918-1922 гг. в 39 млрд. зол. руб. и доли Франции в них в 14 млрд. зол. руб. суда Добрфлота тянули на 8,3 млрд. зол. руб. См.: Узники Бизерты. - М. 1998. - С. 222-224. (Список военных и вспомогательных судов русской эскадры в Бизерте.)>.
   3. Наконец, от царской России России советской досталась огромная недвижимость за рубежом, особенно церковная, в частности в Святых местах на Ближнем Востоке. Эту проблему, по мнению Красина, также следует поставить в Генуе 1923 г. в Лондоне Красин официально поставил вопрос о русских владениях в Святых местах перед британским МИД, требуя признать права собственности СССР над имуществом ИППО, но успеха не достиг. Тогда советский полпред обратился к известной разыскной фирме "Пинкертон", которая 70 лет спустя подтвердила готовность продолжить поиск российской зарубежной недвижимости.>.
   О самой Генуэзской конференции написано уже очень много. Фактически советская делегация превратила конференцию в пропагандистский форум, а сепаратным договором с Германией в Рапалло 16 апреля 1922 г. красные дипломаты отреагировали на неуступчивость своих главных партнеров - Д. Ллойд Джорджа (Великобритания) и Луи Барту (Франция) и дали им достаточный повод свернуть конференцию, фактически устроив в ее работе месячный перерыв.
   15 июня 1922 г. конференция собралась вновь, но уже в Гааге (Голландия) в прежнем составе (не участвовала лишь Германия, которую не пригласили в "наказание" за Рапалло, а США, как и в Генуе, были представлены наблюдателем).
   Вторая часть "саммита" Восток-Запад в Гааге была гораздо более конструктивной, ибо спор вели главным образом эксперты. Советскую делегацию на этот раз возглавлял не Чичерин, а его новый зам М.М. Литвинов. В состав делегации входили также Л.Б. Красин, Г.Я. Сокольников, А.А. Иоффе, большая группа советских "спецов" из бывших.
   На этот раз Красину удалось поставить некоторые вопросы из его программы. Да и в целом позиция советской делегации в Гааге была менее жесткой. "Красные" дипломаты торговались как настоящие купцы на ярмарке. В принципе они согласились платить "царские долги" (не снимая своих контрпретензий по "долгам военным", которые их партнеры не отрицали), но при условии предоставления под них больших промышленных кредитов (впервые была названа их конкретная цифра - 3 млрд. 224 млн. зол. руб. в течение трех лет).
   Не соглашаясь на реституцию, то есть на восстановление юридических прав иностранных собственников в России, большевики тем не менее сделали навстречу своим визави практические шаги.
   Во-первых, партнерам был представлен список национализированных иностранных предприятий, на которых их бывшие владельцы могли бы организовывать концессии или взять их снова себе, но на правах долгосрочной аренды.
   Во-вторых, в последний день заседаний в Гааге, 19 июля 1922 г. М.М. Литвинов, еще раз подтвердив принципиальную готовность РСФСР уплатить дореволюционные государственные "царские долги" в обмен на долгосрочные кредиты, представил второй список иностранных владельцев, которым (в случае отказа их от концессий или аренды) советское правительство готово выплатить денежные компенсации, но при условии переговоров с каждым "иновладельцем" в отдельности.
   Словом, вопреки тому, что в советское время Генуэзская и Гаагская конференции трактовались как главным образом политическая трибуна, "саммит" 1922 г. имел в 1925-1927 гг. самые серьезные последствия. И если бы усилия Л.Б. Красина, Х.Г. Раковского, Г.В. Чичерина тогда увенчались успехом, кто знает, как бы вообще пошло экономическое и политическое развитие СССР в 30-40-х годах?
*** 
   Как-то после большого перерыва, уже в начале перестройки, я вновь оказался в Париже. Дела занесли меня на улицу Гренелль, в резиденцию советского посла (до этого дом много лет служил царским послам и "временному" - В.К. Маклакову). У парадного входа во внутреннем дворике прямо против недействующего фонтана обнаружил прикрепленную к стене длинную белую мраморную доску с выбитыми на ней фамилиями послов СССР во Франции. Спросил: кто сотворил такой мемориал? Да Петр Андреевич Абрасимов, ответили, еще в начале 70-х годов. Смотрю, а на доске нет имен ни Л.Б. Красина (первого посла - 1924-1925 гг.), ни Х.Г. Раковского (посла второго - 1925-1927 гг.).
   Удивляюсь, вроде бы наступили другие времена, а доски все еще старые, неисправленные. Наверное, троцкистами были, говорит мой собеседник, молодой дипломат, вот их и не упомянули. Хорошенькое дело - троцкисты. Это о Красине, которого в 1926 г. торжественно хоронили на Красной площади через несколько месяцев после похорон "железного Феликса", и урна с его прахом и сегодня покоится в Кремлевской стене.
   Раковский? Он, пожалуй, да, троцкист, личный друг Троцкого, участник "левой оппозиции", исключен из партии в 1927 г. сослан, возвращен, вновь судим вместе с Бухариным и Рыковым в 1938 г. расстрелян НКВД в Орловском централе в октябре 1941 г. во время прорыва немцев к городу, вместе с эсеркой Марией Спиридоновой.
   Но все равно, разве он не был послом (полпредом) СССР во Франции?
   Еще через пару-тройку лет приезжаю снова в Париж, захожу в резиденцию. Нет больше доски: ее сняли. Спрашиваю при случае коменданта здания: что такое? А демократия, отвечает, СССР больше нет, и послы советские больше нам не нужны.
   Вот и с дипломатическим наследием этих двух большевиков случилось то же, что и с доской на здании резиденции советского посла, - оно выпало из истории советской дипломатии на долгие 60 лет официальной "Истории внешней политики СССР" (т. 1: 1917-1945 гг. - Изд. 3-е, доп. / Под ред. А.А. Громыко и Б.Н. Пономарева. - М. 1976) о переговорах Л.Б. Красина и Х.Г. Раковского в 1924-1927 гг. в Париже о "царских долгах" и кредитах СССР, которые Франция намеревалась предоставить в рассрочку до 1988 г. (!), нет ни строчки.
   Опыт трудных, но успешных переговоров Красина и Раковского в Париже в 1925-1927 гг. когда к ним на помощь не раз приезжал из Москвы Г.В. Чичерин, чрезвычайно интересен для сегодняшнего дня. По сути, именно в 20-х годах впервые встал весь комплекс проблем вхождения в то, что сегодня именуется мировым экономическим пространством. Тогда, правда, вся эта объективная, идущая от Петра I фундаментальная внешнеэкономическая проблема "Россия и Запад" подавалась большевиками в идеологической ленинской упаковке - речь шла прежде всего о "прорыве капиталистического окружения".
   Фактически в 1921-1922 гг. большевики одновременно провели целую серию переговоров на Западе:
   - сепаратные переговоры с Германией о "Бресте Љ 2", стержнем которых было военно-техническое сотрудничество на немецкие деньги, но на территории Советской России (начаты еще в сентябре 1921 г. Красиным, продолжены Раковским и Крестинским в Берлине, почти сорваны Радеком в феврале 1922 г. и успешно завершены в Рапалло в апреле);
   - зондаж во Франции в начале 1922 г. (Красин), который привел в 1924-1927 гг. к полномасштабным переговорам о кредите и выплате "царских долгов" (Раковский, Красин, Чичерин);
   - Генуэзско-Гаагский "саммит" в апреле-июле 1922 г. положивший начало "полосе дипломатического признания" СССР;
   - Берлинские переговоры "трех интернационалов" (Радек, Бухарин) в апреле-мае 1922 г. представлявшие собой первую (и последнюю) попытку найти политический компромисс между социал-демократами и коммунистами (графическое отображение этих переговоров с параллельно развивающимися событиями см. выше, гл. 3, в таблице НКИД-Коминтерн-ОГПУ, 1921-1927 гг.).
   Основная линия водораздела была прежней - доктринерам-сторонникам экспорта мировой революции (Коминтерн) противостояли прагматики-государственники (НКИД, Внешторг), стремившиеся продолжить политику научно-технической модернизации России.
   Впервые публикуемые в сборнике "Коминтерн и идея мировой революции" документы из архива Политбюро ЦК РКП(б) за 1921-1922 гг. отчетливо показывают борьбу доктринеров с прагматиками в большевистской верхушке тех лет.
   Скажем, Адольф Иоффе в письме В.И. Ленину 13 февраля 1922 г. по поводу первого европейского "саммита" пишет в духе своей позиции в Брест-Литовске в 1917-1918 гг. ("ни мира, ни войны"): "Нельзя упустить такой трибуны, как Генуя, не изложив нашей программы, тем более что мы обязаны делать это в интересах мировой революции".
   Иоффе вторит Е.А. Преображенский, соавтор Н.И. Бухарина по настольной книге пролетариев СССР "Азбука коммунизма". В своем письме от 18 октября 1921 г. в ЦК РКП(б) по поводу Генуи он признает, что большевикам нужен от "иностранного капитала широкий товарный кредит Советской власти".
   Но добиваться его следует не путем дипломатических переговоров, а через воззвание от имени ИККИ и Профинтерна, СНК РСФСР и ЦК РКП(б) с призывом "к массовому выступлению" европейских пролетариев взять "власть в свои руки
   самим осуществить хозяйственный союз с Советской Россией".
   Карл Радек, как всегда, скаламбурил: Генуя - "не цыганский торг с надеждой всех обмануть, а крупная политика игры сравнительно открытыми картами". Но при этой "игре" открытыми картами большевикам в Генуе ничего не светит - ни дипломатическое признание, ни кредиты, ни "агитационная трибуна". Что же конкретно предлагал Радек в объемной записке "Генуэзская конференция и задачи РСФСР" 7 марта 1922 г. на имя Ленина и других членов Политбюро, так и осталось непонятным.
   Словом, подобными бессодержательными бумагами Радек лишь подтверждал мнение Ленина о том, что исполнительный секретарь ИККИ "совершенно не годится в дипломаты".
   Наркоминдел Г.В. Чичерин 25 февраля 1922 г. от имени большевиков-прагматиков ответил этим 10% фанатиков, способных умереть за идею мировой революции, но неспособных жить за нее (вспомним оценку Красина, которую мы приводили выше). "Стоящая перед нами дилемма, - пишет нарком, вспоминая записку Иоффе, - напоминает ту дилемму, которая стояла перед нами в момент Бреста: следует ли нам погибнуть вследствие непримиримости, завещав наши лозунги следующим поколениям, или подписать Брестский договор, т.е. вступить на путь лавирования и отступления?"
   По Чичерину, главное - убедить "буржуев" в Генуе, что "наш курс на сделку с капиталом является прочной и длительной системой" и что "мы приглашаем иностранный капитал на долгосрочные концессии, например лет на 60".
   Но для этого и большевикам надо пойти на уступки, как предлагает Красин, а именно: выплатить в рассрочку "царские долги" и выплатить компенсацию иностранным собственникам.
   В последнем случае Чичерин полностью принимает план Красина о создании в Советской России "грандиозной сверхконцессии" на базе имущества бывших иностранных собственников государств Антанты. В этом случае, отмечал далее нарком, можно было бы выплачивать долги и компенсации "бумажным золотом" - "романовками" и "думками", акциями, царскими векселями и облигациями (как это делалось в отношении Германии по финансовому протоколу 27 августа 1918 г.).
   Словом, это и была та самая ПРОГРАММА действий в Генуе и Гааге, якобы на отсутствие которой жаловался Иоффе Ленину и о реальности которой каламбурил Радек, полагая, что Генуя все равно не станет "совещанием об экономическом восстановлении Европы".
   По сути, Чичерин, Красин и Раковский действовали в тот период истории, когда Россия еще только начинала поворачиваться к Западу лицом, заново рубить петровское "окно в Европу". Выше мы уже писали, как в 1918-1920 гг. большевики прорубили "эстонскую форточку" через морской порт Ревель (Таллин). Торговый договор с Англией 16 марта 1921 г. Ленин назвал продолжением внешней политики "окошек": "Нам важно пробивать одно за другим окошко... Благодаря этому договору (с Англией. - Авт.) мы пробили некоторое окошко".
   Конечно, с позиций сегодняшнего дня нас интересует не столько история международных экономических отношений 20-х годов СССР и Запада, сколько методика ведения переговоров, их технология, использование различных приемов, и прежде всего Л.Б. Красиным, который, как мы уже отмечали, с мая 1920 г. имел от Ленина "карт-бланш" на единоличное принятие решений без ежеминутного согласования с центром всех сопутствующих факторов.
   Вот только некоторые из приемов Красина в 1920-1925 гг.:
   1. Использование интересов финансово-промышленных кругов. Миссия Красина в Лондон (он прибыл туда в мае 1920 г. как преемник "уполномоченного НКИД" М.М. Литвинова на полуофициальной основе, но вскоре добился признания своих полномочий как торгпреда РСФСР де-факто) совпала с резким обострением англо-советских отношений из-за войны с Польшей: его официальные отношения с британским МИД были временно "заморожены". Но Красин не опустил руки - он развивал сначала неофициальные, а затем и все более открытые контакты с британскими фирмами (с автозаводами "Слау" о поставке в Советскую Россию 500 автомобилей, с компанией "Маркони" о торговле, с железнодорожной компанией "Бритиш райлуейз" о ремонте русских паровозов и т. д.). Результатом этого зондажа стало создание в октябре 1920 г. первого англо-русского СП АРКОС ("All-Russian Cooperative Society"), через которое Москва уже к концу года разместила заказов на 2 млн. ф. ст.
   Немудрено, что, когда в ноябре 1920 г. британские власти возобновили торговые переговоры (к тому времени уже случилось "чудо на Висле" - остатки советских войск были отброшены от Варшавы за Минск и 12 октября с Польшей было заключено военное перемирие), "русская делегация, - по словам Красина, - имела за собой довольно сильную группу в английском Сити".
   В 1921 г. по схеме АРКОС было учреждено СП "Амторг" в Нью-Йорке.
   Аналогичный прием, но в еще более широком - европейском - масштабе, был применен Красиным год спустя, в декабре 1921 г. в Париже (второй "Давосский форум"). Там по собственной инициативе второй раз собралась влиятельная группа банкиров и промышленников со всей Западной Европы. Они продолжали обсуждение плана создания крупного международного консорциума по экономическому восстановлению Европы с обязательным участием в этом процессе Советской России как главного источника сырья. При этом мыслилось, что "мостом" между Западом и Востоком станет Германия.
   Неофициально на этом совещании присутствовали британский военный министр Вортигтан-Эванс, германский министр хозяйственного восстановления Вальтер Ратенау и... торгпред Советской России Леонид Красин. За кулисами этой конференции стоял и внимательно наблюдал за ее ходом из Лондона сам британский премьер Д. Ллойд Джордж.
   И немудрено, что после этой конференции окончательно родились и идея Генуэзской конференции, и секретный германо-советский протокол в Рапалло, и "ленинская" (а точнее - красинская) практика концессий в Советской России.
   Почти наверняка можно утверждать, что без применения подобного метода современным россиянам нечего и думать о возвращении золота и недвижимости их Отечеству.
   2. Защита прав собственности отечественных и иностранных владельцев и умение пойти на разумный политический компромисс. Первое "модельное" англо-русское временное (формально обе страны еще не имели официальных дипотношений - они их установят лишь 8 августа 1924 г.) торговое соглашение от 16 марта 1921 г. уже содержало очень важные, принципиальные юридические положения:
   А. Великобритания обязывалась "не накладывать ареста и не вступать во владение золотом, капиталом, ценными бумагами либо товарами, экспортируемыми из России, в случае, если бы какая-либо судебная инстанция отдала распоряжение о такого рода действиях".
   Б. Но, с другой стороны, советское правительство в принципе "признавало свои обязательства уплатить возмещение частным лицам, предоставлявшим России товары либо услуги, за которые этим правительством не было уплачено своевременно" (но урегулирование этого принципа было отложено на будущее Именно опираясь на эту статью англо-русского временного торгового соглашения 1921 г. премьер Маргарет Тэтчер потребовала от М.С. Горбачева в 1986 г. оплатить услуги британских "частных лиц" (погасить долги по государственным "царским займам")).
   Характерно, что такой же метод решения проблемы "царских долгов" (признание в принципе, но урегулирование в будущем) был зафиксирован еще в трех аналогичных временных торговых соглашениях Советской России в 1921 г. - с Германией (6 мая), с Норвегией (2 сентября) и с Италией (26 декабря).
   Политический же компромисс состоял в том, что Красин согласился на очевидно "антикоминтерновскую" статью в соглашении от 16 марта 1921 г.: Советская Россия берет на себя обязательство не вести революционную пропаганду в британской колонии Индии, а также в Афганистане и Персии (Иране). Особенно симптоматичным было отмежевание Красина от "Красной Персии", где в 1920-1921 гг. была уже создана на севере Ирана в портовом каспийском городе Энзели (Пехлеви) первая "азиатская советская республика" во главе с авантюристом Яковом Блюмкиным Подробней см.: Генис В. Красная Персия: большевики в Гиляне, 1920-1921 гг. - М. 2000. "Персидская авантюра" с экспортом революции спустя 70 лет в еще более кровавом виде повторится при брежневских старцах в Афганистане. Демарш Красина привел к тому, что к концу 1921 г. Москва отозвала свои "добровольческие" части из Северного Ирана, и войска шаха быстро ликвидировали остатки "красных персов". В обмен на Персию Красин добился снятия "золотой блокады" в Англии (и, по английскому образцу, в США), что позволило ему отныне свободно торговать на Лондонской бирже золотом и бриллиантами не нелегально и не по бросовым (на 30-40% дешевле), а по мировым ценам.
   Более того, Красин подкрепил свой явный "антикоминтернализм" беспрецедентным в тогдашней советской дипломатии шагом - он официально отмежевался от Л.Б. Каменева, когда того в очередной раз (первый, как мы помним, имел место в той же Англии в 1918 г.) английская тайная полиция схватила за руку на подпольной продаже бриллиантов "в пользу Коминтерна" и в сентябре 1921 г. снова выслала из страны (в 1926 г. когда НКИД попытается послать "левого оппозиционера" полпредом в Англию вместо умершего Красина, англичане не дадут ему агреман, и Каменев вынужден будет поехать полпредом в фашистскую Италию).
   В феврале 1922 г. в Берлине аналогичным образом Красин и Раковокий (хотя последний был членом Исполкома Коминтерна с марта 1919 г.) дезавуируют Карла Радека за его слишком длинный язык (проболтался французской прессе о секретных переговорах Красина и Раковского с германскими дипломатами накануне Генуи).
   Позднее, в 1925-1926 гг. после смерти Ленина, Красину выйдут боком эти "антикоминтерновские штучки" и вообще его "барская" позиция в партии: на XIV съезде ВКП(б) в 1925 г. его уже не выберут в члены ЦК, в 1924-1925 гг. в просталинской партийной печати на него начнутся нападки, и можно не сомневаться, что, доживи он до XV съезда партии в декабре 1927 г. Сталин "пристегнул" бы его к троцкистам, исключил из партии и сослал бы на Алтай, как он сделал это с его коллегой Раковским.
   3. Концессии (свободные экономические зоны) и права иностранных владельцев в СССР (России).
   Красин стоял и у истоков советской концессионной политики, которой В.И. Ленин (его проект 300 концессий в Советской России) в 1921-1922 гг. придавал исключительное значение (в феврале 1921 г. он предлагает сдать в концессию "1/4 Донбасса (+ Кривого Рога)", а также нефтяные промыслы в Баку и Грозном).
   Первая крупная концессия была оформлена 14 мая 1921 г. в Москве, но с Дальневосточной республикой (ДВР). Речь шла об американской нефтяной компании и ее праве на эксплуатацию нефтяных полей на шельфе Северного Сахалина, тогда еще оккупированных японцами. Концессия, однако, носила явно политический подтекст: вбить еще один клин между США и Японией и, возможно, через этот "жест доброй воли" добиться дипломатического признания США (затея не получилась: США признают СССР лишь в 1933 г. а Северный Сахалин в 1925 г. вновь вернется в СССР. Американцы не успели приступить к работе, а Москва уже аннулировала концессию). Характерно, что спустя 70 лет этот проект (и снова с американцами) возродился вновь ("Сахалин-1" и "Сахалин-2").
   Иная ситуация сложилась с английской концессией Лесли Уркарта, горного инженера, много лет проработавшего на свинцовом руднике на Урале, принадлежавшем англичанам и дававшем тогда, "при царе", 60% всего свинца в России. Уркарт создал свою компанию и в июне 1921 г. обратился к Красину. Но речь шла не о концессии "с чистого листа" и не о возврате права прежней собственности, а хотя бы о частичной компенсации за большевистскую национализацию.
   Красин и Уркарт подготовили "модельный" проект детального концессионного договора из 27 пунктов. В августе английский инженер даже приезжал в Москву, но в октябре неожиданно отказался от своего проекта. Почему? На то были две главные причины:
   а) Москву не устроили сроки концессии - 99 лет (как Гонконг у англичан в Китае!);
   б) Уркарта - условия найма "рабсилы": только по советским законам и только через советские профсоюзы.
   Характерно, что и 70 лет прошло, а в 1990-1992 гг. та же проблема "рабсилы" возникла в Верховном Совете РСФСР при обсуждении законопроекта о концессиях и разделе продукции. Законопроект попал ко мне как эксперту Комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям на заключение. Помнится, я написал разгромное резюме: "...в основу законопроекта положена старая ленинская идея о монополии большевистского государства на все виды собственности, или та самая "веревка", которую большевики вынуждены покупать у капиталистов, но исключительно для того, чтобы, окрепнув, на этой "веревке" этих же капиталистов и повесить, но теперь уже - во имя величия свободной и демократической антикоммунистической России".
   Вот какими "семимильными" шагами со времен Л.Б. Красина входим мы, россияне, в "мировое экономическое пространство"!
   А сколько раз в 1990-1999 гг. повторялся в демократической России "казус Вандерлипа", этого американского горного инженера и золотоискателя, еще в начале XX в. побывавшего на острове Сахалин и полуострове Камчатка в поисках золота. В 1920 г. даже Ленин принял его за американского миллионера Ф.А. Вандерлипа, хотя лжемиллионер ничего общего, кроме фамилии, с настоящим миллионером не имел.
   Горный инженер из Калифорнии, у которого не было никаких крупных капиталов, обманул Ленина как мальчишку. С "миллионером" в 1920 г. носились как с писаной торбой. И если в японском суде некий японский летчик талантливо сыграл роль "русского генерала" Подтягина, то почему бы авантюристу-американцу не сыграть роль "дядюшки Сэма" - тут и перевоплощаться не надо. Инженер скромно намекнул, что за ним стоит "вся республиканская партия" (в 1920 г. в США проходили очередные выборы, и действительно демократ Вильсон их проиграл, а выиграл республиканец Гардинг), хотя наш Вандерлип ни к той, ни к другой партии не имел никакого отношения (разве что как рядовой избиратель).
   Проходимца принял лично Ленин, другие "вожди", зампред Совнаркома А.И. Рыков подписал с лжемиллионером договор о концессии (аренда - с планируемой прибылью в 3 млрд. долл. - всей Камчатки, которая в 1920 г. еще входила в состав ДВР; полуостров ради дружбы с "миллионером" 15 декабря 1920 г. срочно "изъяли" из ДВР и "присоединили" к РСФСР). При этом "миллионер" наобещал Ильичу семь бочек арестантов, а главное, скорое дипломатическое признание Советской России. По некоторым данным, Ленин даже снабдил этого американского Хлестакова письмом в Вашингтон к "кому следует" о том, что большевики готовы отдать США... бухту Петропавловска-на-Камчатке для строительства там военно-морской базы (по типу Гуантанама на Кубе) сроком на 99 лет.
   Все это оказалось аферой чистой воды. Новый президент США Гардинг заявил, что знает совсем другого Вандерлипа и ни о каких "камчатских концессиях" он от подлинного миллионера ничего не слышал.
   Ильич выкрутится и, обозвав лжемиллионера в декабре 1920 г. "американским кулаком", тем не менее заявит, что он, как всегда, был прав: дело-де не в личностях, а в том, что "мы беремся восстанавливать международное хозяйство - вот наш план".
   И снова обратимся к нашей эпохе. В 1991 г. при посещении С.П. Петрова США (Калифорния) мы вместе с ним поехали в архив Гуверовского института войны, революции и мира посмотреть архив его отца и архив В.И. Моравского. В институте он знакомит меня с соотечественником из Ленинграда Михаилом Бернштамом (в СССР короткое время - личный литературный секретарь А.И. Солженицына, затем - эмигрант в США по "еврейской визе"). Работает старшим научным сотрудником в Гуверовском институте, историк. За рубежом опубликовал несколько интересных работ по "демократической контрреволюции" 1918 г. на Урале и в Поволжье (я на них ссылаюсь в предыдущих главах). Даже предложил мне поработать в архиве института, написал начальству письмо-рекомендацию (последствий не имело).
   И вдруг год спустя встречаю Мишу в Москве, на Новом Арбате, 19, в помещении ВЭС - Высшего экономического совета ВС РФ. Почему, откуда? Оказывается, он и еще несколько американцев из бывших "советских" - иностранные экономические советники ВЭС (машина, охрана, люкс в гостинице "Россия", хорошие оклады в долларах).
   Как историк попал в экономисты, да еще в советники? Да так же, как Вандерлип-2 к Ленину. Не спросили, "миллионер" ли (экономист), а сам по скромности умолчал, что он обычный историк. А кто пригласил? Тогдашний председатель ВЭС, дважды депутат Михаил Бочаров. Приехал в США искать светлые "экономические" головы в 1990 г. Языка не знает, переводчика нет. В Гуверовском институте подошел к нему бородач, по-русски говорит, понятное дело, очень бойко. Узнал, кого ищет член Межрегиональной группы Съезда народных депутатов СССР М.А. Бочаров. Быстренько, за вечер, отстучал (по-русски!) на компьютере целую программу экономического возрождения России даже не за 500 дней, а... за две недели!? Еще двух недель после этого не прошло - за подписью первого спикера ВС РСФСР Б.Н. Ельцина приглашение в иностранные экономические консультанты в "демократическую Россию". Современного Гардинга тогда в США не нашлось (правда, и М. Бернштам Камчатку в аренду не брал), вот и попал советский историк в выдающиеся американские экономисты...
   С тех пор периодически встречал Мишу Бернштама то в Москве, где он снова консультирует, уж не знаю кого, то слышу его по радио "Свобода", где он постоянно выступает с проповедями, как "обустроить Расею".
*** 
   И все-таки Леонид Красин достойно завершил свой жизненный путь. В 1920-1925 гг. он сделал очень много для успехов советской дипломатии в Западной Европе. Чего только стоило прорубленное им "окно в Англию" в марте 1921 г.! В начале 1922 г. он вместе с Х.Г. Раковским и К. Радеком вел секретные переговоры в Германии и с немцами, и с французами. С немцами они завершились сепаратным договором. Но немцы не могли в 1922 г. дать Советской России крупные кредиты.
   В этой сфере, как и в XIX в. доминировала Франция. Поэтому после Генуи и Гааги Париж стал весьма притягательной столицей для большевиков. Как туда проникнуть, если в русском посольстве все еще сидел посол "временных" Василий Маклаков? В Москве снова выбор пал на Красина - его охотно аккредитовали по всей Европе.
   Кончилось разыгрывание "французской карты" тем, что в Москве решили провести рокировку: Х.Г. Раковского послали полпредом в Лондон, а Красина - "уполномоченным НКИД" в Париж (июль 1923 г.) при сохранении прежней должности наркомвнешторга (до самой своей смерти в ноябре 1926 г. Красин так и остался "наркомом-послом", равным по служебной иерархии Г.В. Чичерину, что вызывало большое неудовольствие последнего).
   Конечно, нарком мало времени уделял своим посольским делам - что в Лондоне в 1921-1923 гг. что в Париже в 1923-1925 гг. бывая лишь наездами, часто пользуясь личным аэропланом. Но почву для франко-советских переговоров по "царским долгам" и кредитам он все же в 1923-1924 гг. успел подготовить.
   Красин начал с того, на чем до Первой мировой войны остановился финансовый агент Витте Артур Рафалович, - с подкупа парижской прессы, в частности крупнейшей газеты "Тан". В 1960 г. во Франции вышел "Дневник ссыльного. 1935 год" (Л.Д. Троцкого), где впервые были изложены условия соглашения Красина с редакцией "Тан". Газета посылает в Москву своего собкора, тот публикует "критически-умеренные" корреспонденции, но общая линия газеты - "дружественная к СССР". Главная задача всей акции - добиться установления дипломатических отношений двух стран и тем самым признать Советы де-юре (это и произошло 28 октября 1924 г.).
   За все это "советское правительство, - говорилось в "Дневнике ссыльного", - перечисляет газете "Тан" один миллион франков ежегодно".
   Однако советские дипломаты оказались более прижимистыми, чем царские. Красин начал торговаться вокруг суммы - 500 - 700 тыс. фр. Валюту тогда уже распределяло Политбюро. Оно затребовало от Красина гарантии: к какому числу он обещает дипломатическое признание СССР? В результате бюрократической волокиты и многомесячной переписки сделка с "Тан" так и не состоялась.
   И тем не менее почва к признанию была во Франции взрыхлена, хотя Красин и продолжал бывать в Париже лишь наездами. Именно Красин после дипломатического признания СССР Францией первым из советских послов во Франции вручал свои верительные грамоты французскому президенту. Вскоре после этого акта полпредство СССР переехало в старое царское здание посольства на улице Гренелль.
   "Если веду сейчас жизнь вроде ватиканского затворника, - писал Красин жене Т.В. Миклашевской-Красиной 28 декабря 1924 г. из Парижа, - то только потому, что по новости дела не хватает времени даже на еду и прочее, не каждый день выхожу из своего кабинета..." "Не выходить из кабинета" побуждали и соображения безопасности. 10 мая 1923 г. в Лозанне белогвардеец Коверда убил полпреда в Италии В.В. Воровского, приехавшего на международную конференцию. "На днях тут перед нашими воротами задержали какую-то полусумасшедшую женщину, с револьвером, признавшуюся в намерении меня подстрелить, но, кажется, она действовала без сообщников, - продолжал Красин. - Впрочем, озлобление в белогвардейских кругах настолько велико, что не удивительно, если обнаружатся и более обстоятельные предприятия в том же роде. Я лично смотрю на все это с точки зрения фаталистической: чему суждено быть, того все равно не минуешь, а уберечься в этих условиях все равно нельзя (курсив мой. - Авт.)".
   От белогвардейской пули Красин уберегся, а вот от страшной болезни - белокровия - нет. С 1925 г. здоровье его начинает резко ухудшаться, он целые месяцы проводит в парижских клиниках (только в мае-сентябре ему делают пять переливаний крови), но все было бесполезно - в конце 1926 г. Красин скончался в больнице.
   Эстафету подхватил Раковский. Он и в 1923-1924 гг. постоянно совершал "челночные поездки" из Лондона в Париж и обратно, а в ноябре 1925 г. официально был переведен из Лондона в Париж полпредом СССР.
   Любопытно, что перед своим утверждением на Политбюро Раковский поставил ряд условий:
   1) как некогда Ленин Красину, Политбюро дает ему "карт-бланш" на три года для проведения собственной линии во франко-советских переговорах;
   2) он уполномочен вести "франкофильскую политику" и окончательно решить вопрос о "царских долгах";
   3) Коминтерн не вмешивается в его функции посла и не присылает своих агентов во Францию "без предварительной санкции Раковского".
   Одним словом, в Париже оказался достойный преемник Красина на посту посла, вдобавок учившийся во Франции (диплом врача в университете Монпелье), написавший о стране не одну книгу (в 1900 г. в Петербурге он выпустил "Историю III Республики во Франции" объемом более 400 страниц).
   Самым существенным дипломатическим актом "Рако" (так звали его французские друзья-коммунисты) стала советско-французская конференция по "царским долгам" и советским кредитам, которая с большими перерывами длилась с февраля 1926 г. по ноябрь 1927 г. когда французские власти фактически вынудили Раковского покинуть Францию.
   В данной книге все перипетии сложной дипломатической миссии Раковского в Париже как посла СССР (ноябрь 1925 г. - ноябрь 1927 г.) не являются предметом исследования. Все они обстоятельно изучены в книге профессора Сорбонны Франсиса Конта "Революция и дипломатия (документальная повесть о Христиане Раковском)", к русскому переводу которой автор написал предисловие.
   Оставляем мы в стороне и тогдашнюю стратегию советской дипломатии: ослабить "империалистический фронт", поочередно играя на противоречиях его участников и попеременно делая ставку то на Францию, то на Германию.
   Нас, как и ранее, интересует технология решения проблем "царских долгов", "залогового золота", недвижимости и кредитов для СССР (РФ). Для этого (в целях удобства анализа) мы объединим рассмотрение двух дипломатических конференций: Парижской (первую ее часть, февраль-июль 1926 г.) и Берлинской (март-апрель 1926 г.).
   Начнем с Парижской. Она торжественно открылась 25 февраля 1926 г. О серьезности намерений большевиков говорил сам состав советской делегации. Помимо Раковского (полпреда, члена ЦК и Исполкома Коминтерна, члена ВЦИК) в нее входили М.П. Томский (в тот момент - член Политбюро, один из руководителей ВЦСПС, член президиума ВЦИК), Е.А. Преображенский (член ЦК, председатель финансового комитета ЦК и Совнаркома, автор брошюры "Экономика и финансы современной Франции"), Г.Л. Пятаков (член ЦК, зампред ВСНХ) и еще 20 экспертов - экономистов, финансистов, юристов. Утвержденные Политбюро "указания" требовали: решить проблему "царских долгов" с рассрочкой выплаты минимум на 50 лет и добиться крупных кредитов на индустриализацию.
   Внутриполитическая обстановка во Франции в то время была сложной. Шла "министерская чехарда" (правительства сменялись иногда два-три раза в месяц), активизировалось мощное лобби держателей царских бумаг во главе с бывшим французским послом в России Ж. Нулансом, в "верхах" действовали две непримиримые фракции: Э. Эррио - сторонника компромисса, Р. Пуанкаре - сторонника жесткого давления на СССР, вплоть до разрыва дипотношений.
   В активе у советской делегации был меморандум Л.Б. Красина председателю Комиссии парламента по "царским долгам" Даллье (лето 1925 г.): готовы уплатить 1 млрд. не золотых, а обычных "бумажных" франков, то есть на 25% меньше, чем требует Франция (один из мотивов: к 1921 г. территория СССР по сравнению с Российской империей сократилась на 25%).
   Фактически тактика Раковского строилась на следующем: успеть подписать соглашение о долгах и кредитах с "партией мира" (Э. Эррио, А. Бриан, де Монзи). Забегая вперед, скажем, что это был шаткий расчет, в конце концов не оправдавшийся.
   Почти одновременно в Берлине начались схожие переговоры, но только о кредитах (взаимопретензии по долгам сняли еще в Рапалло в 1922 г.). Берлинские переговоры не афишировались, их закамуфлировали как переговоры о нейтралитете, но они оказались более успешными.
   Вот как графически выглядят результаты парижских и берлинских переговоров 1926 г.:
   Париж (на 16 июля), +, Берлин (на 24 апреля), + долги, кредиты, долги, кредиты СССР выплачивает 40 млн. зол. фр.
   в рассрочку на 62 года (до 1988 г.): - выплата начинается с 1929 г. - сумма уменьшается на 25% по сравнению с требованиями Франции, - 65% выплат идет в довоенных царских ценных бумагах (золотых векселях, "романовках" и "думках"). Франция предоставляет кредит сроком на три года начиная с 1926 г. в размере 225 млн. долл. США, из которых:
   75 млн. - чистая валюта, 150 млн. - товарный кредит. Товарный кредит: 40 млн. - на размещение заказов на текстильное оборудование,
   27,5 млн. - на ГОЭЛРО, 20 млн. - модернизация ж.-д. транспорта, 20 млн. - горнорудное оборудование, 13,5 млн. - металлургия, остальное - на химию, бумагу, продовольствие. нет, Германия предоставляет заем на 300 млн. зол. марок. СССР дает германской промышленности преференции (в налогах, законах и т.д.). Заем обеспечивают три корпорации: - Немецкий банк, - Всеобщая электрическая компания, - промышленная группа Отто Вольфа. Целевое назначение: ГОЭЛРО, нефть, добыча минерального сырья, текстиль.
   Источники: Борисов Ю.В. СССР и Франция: 60 лет дипотношений. - М. 1984. - С. 38-39; Конт Ф. Указ. соч. - С. 205-218.
   Источники: Rakovski Ch. Le probleme de la Dette franco-sovietique. - Paris, 1927; Конт Ф. Указ соч. - С. 213-214; Карр Э. История Советской России. - Т. 3. - Ч. 1. - С. 298-299.
   Нетрудно заметить, что с финансово-экономической стороны германо-советское соглашение было, несомненно, выгодно СССР. В сочетании с ранее подписанным (12 октября 1925 г.) в Москве полномасштабным советско-германским торгово-экономическим договором (секретным приложением в него вошел протокол о военно-техническом сотрудничестве, о котором говорилось выше) соглашение "о нейтралитете" от 24 апреля 1926 г. явно поворачивало интересы СССР в сторону веймарской Германии.
   Однако опыт Красина и Раковского во Франции по ведению в 1923-1927 гг. переговоров о "царских долгах" и советских кредитах не прошел бесследно.
*** 
   В 1992-1993 гг. в связи со скандалом вокруг Русского дома в Париже довольно часто приходилось посещать резиденцию Красина-Раковского в 20-х годах и нынешнюю резиденцию посла России на улице Гренелль и "бункер" - так прозвали новое здание посольства РФ на бульваре Ланн. Как-то зашел разговор об истории переговоров по "царским" долгам. Какая история, воскликнул один из моих бывших московских студентов, тогда трудившийся в экономическом отделе, вот она, история, смотрите. Гляжу - в шкафах куча пожелтевших папок о переговорах за последние 25 лет. Попросил разрешения полистать.
   Ба, все те же вопросы и ответы, что и во времена Красина-Раковского, как будто бы само время остановилось. И главное, все с тем же нулевым результатом. Более того, кое в чем Запад даже вернулся на позиции довоенные, например в вопросе продажи русского золота в США.
   В 1920 г. благодаря усилиям Красина запрет на операции с русским золотом был снят, а в 70-х годах (пресловутая поправка Джексона-Вэника о "запретных списках" на стратегическое сырье) восстановлен вновь.
   И это при том, что все послевоенные годы велись переговоры с США о "царских" долгах (к ним добавились долги и по ленд-лизу за 1941-1945 гг.). Как пишет бывший премьер последнего правительства СССР Валентин Павлов, велись они вплоть до августа 1991 г. и пресловутого ГКЧП. Велись на тех же принципах, что и Красиным и Раковским: американцы дают нам кредит на 250 млн. долл. (советский вариант - 150-200 млн.), а СССР платит им из этого кредита "царские" долги с процентами. Госсекретарь Джеймс Бейкер, по словам Павлова, уже почти был готов подписать соответствующее соглашение, да ГКЧП помешал.
   Вот так у нас всегда - то Раковскому помешает в 1927 г. урегулировать проблему "царских" долгов внутрипартийная борьба троцкистов со сталинистами, то Валентину Павлову - его участие в ГКЧП...
2. РЕСТИТУЦИЯ: "НАЦИСТСКОЕ ЗОЛОТО" И ПЕРЕМЕЩЕННЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ 
   Увлечение любым делом сродни, вероятно, пристрастию к наркотикам. Таким "наркотиком" для меня стала проблема "нацистского золота" и перемещенных культурных ценностей, связанная уже не с Первой, а со Второй мировой войной.
   И хотя историю "царского" золота от "нацистского" отделяют двадцать пять лет и они разнятся по характеру попадания золотых слитков на Запад (в первом случае - добровольная отправка, во втором - откровенный грабеж), проблемы их возврата домой имеют очень много общего.
   Много общего и у проблемы перемещенных культурных ценностей, не только во Вторую, но и в Первую мировую войну (коллекция русских картин с 1914 г. в Швеции, так и не возвращенная в наше Отечество).
   Словом, начавшись в 1996 г. как ручеек, впадающий в мощное русло реки российского золота за рубежом, сначала проблема "нацистского" золота в июне 1998 г. привела меня из Парижа прямиком в альпийскую республику к "швейцарским гномам".
*** 
   "Нацистское" золото. В истории реституции (возврата) этого золота, как и "царского", наблюдаются два аналогичных периода: первый и второй.
   Первый для "царского" золота - это межвоенный период: судебные процессы 20-х годов атамана Семенова в Японии и лжецарицы Анастасии в Англии, ген. П.П. Петрова в 30-х годах в Японии.
   Для "нацистского" золота первый период приходится на 1945-1947 гг. когда в развитие Декларации союзников о поражении Германии от 5 июня 1945 г. была создана в 1946 г. союзная Трехсторонняя комиссия по реституции нацистской собственности По не выясненным до конца мотивам Сталин отказался войти в эту комиссию и начал силами МГБ СССР собственное расследование истории перемещения "нацистского", "царского" и прочего "бесхозного" золота - т.н. операцию "Крест" (1945-1953 гг.), архивные материалы которой нами пока не обнаружены в Германии и союзных с ней странах (Венгрии, Болгарии, Румынии, Финляндии, Австрии как части III рейха после 1938 г.). В орбиту своей деятельности комиссия включила и швейцарские банки, в 1934-1945 гг. сотрудничавшие с нацистскими банками, и к 1947 г. ей удалось обнаружить и вернуть небольшую часть (60 млн. долл. по тогдашнему курсу) "еврейского" золота из тех 6,7 млрд. долл. претензий, что предъявляют сегодня Швейцарии международные и национальные (главным образом в США) еврейские организации.
   Принципиальной разницей в предъявлении претензий по "царскому" и "нацистскому" золоту в первый период было то, что на "царское" золото претендовали ЧАСТНЫЕ лица, а "нацистское" требовали ГОСУДАРСТВА - участники антигитлеровской кампании (Нюрнбергский, Токийский и другие судебные процессы над нацистскими преступниками и японскими милитаристами).
   По мере обострения с 1948 г. "холодной войны" и раскола победителей на два лагеря, образования двух германских государств - ФРГ и ГДР, вхождения их в два противостоящих военных блока - НАТО и ОВД - проблема "нацистского" золота стала сходить на нет. Как следствие такой международной политической конъюнктуры замерла и работа Трехсторонней комиссии на долгие полвека, хотя юридически, как и вся Ялтинско-Потсдамская система международных соглашений, она продолжала существовать.
   Главным техническим результатом деятельности Трехсторонней комиссии на первом этапе ее существования стала констатация того факта, что установить, какое золото "еврейское", а какое нет, даже путем экспертизы было невозможно: "швейцарские гномы" всегда были очень осмотрительны и не принимали золотые вещи жертв холокоста, так сказать, в натуральном виде. Поэтому вся "продукция" гитлеровских лагерей смерти - обручальные кольца, браслеты, серьги и т.п. - шла в Швейцарию только в переработанном виде, и доказать, что тот или иной слиток "нацистского" золота - это золотые коронки уничтоженных евреев, уже тогда, в 1945-1947 гг. было практически невозможно.
   Лишь отдельные "золотые посылки" нацистов весной 1945 г. когда им уже было не до переплавки золотых вещей жертв холокоста (например, два вагона колец, браслетов, коронок из Италии), были обнаружены агентами Управления стратегических служб США (будущее ЦРУ) при их перегрузке в подвалы Объединения швейцарских банков.
   Второй период в истории с "нацистским" золотом наступает в 1995-1996 гг. когда ЦРУ в связи с 50-летием окончания Второй мировой войны рассекречивает значительную часть архивных материалов (главным образом донесений своих агентов в Швейцарии и других странах Европы периода войны о секретных финансовых операциях нацистов), а Госдепартамент США в преддверии президентской кампании Б. Клинтона и его переизбрания на второй срок придает этим рассекреченным материалам ЦРУ пропагандистское звучание (нужны голоса еврейской общины США). 4 октября 1996 г. Госдеп потребовал "полного и немедленного изучения" путей поступления "грязного нацистского золота в Швейцарию", угрожая в противном случае опубликовать списки швейцарских банков и их служащих, сотрудничавших в 1934-1945 гг. с нацистами.
   Как и в первый раз, важную роль во "вдруг" вспыхнувшем снова интересе к "нацистскому" золоту сыграла международная конъюнктура. Именно с 1995 г. усилился процесс европейской интеграции, практически был поставлен вопрос о переходе на единую валюту стран - участниц Европейского союза (сначала ее назвали экю, затем евро), а Швейцария, хотя и не является членом ЕС, самым тесным образом с ним связана. Евро явно угрожает монополии американского доллара в мире, и удар по "швейцарским гномам" - это удар по будущей стабильности евро, ибо швейцарские банки с их многолетним опытом международных финансовых операций и своими филиалами по всему миру (в том числе и в США) - готовая структура для евро. Об этом мне откровенно говорили в 1998 г. в Берне, Цюрихе и Женеве многие швейцарские банкиры, бизнесмены, дипломаты и журналисты.
   Первоначально официальные швейцарские власти - канцелярия президента Швейцарской Конфедерации, МИД Швейцарии и министерство экономики - попытались было отбиться от этой пропагандистской кампании американцев под трафаретным предлогом угрозы вмешательства иностранцев во внутренние дела Гельветической Конфедерации (официальное название Швейцарии), заявив, что она сама разберется с "нацистским" золотом в своих банках. Действительно, в декабре 1996 г. швейцарский парламент создал "Независимую комиссию экспертов (Швейцария - Вторая мировая война)" во главе с историком, профессором Цюрихского университета Жаном-Франсуа Бержье. В комиссию кроме швейцарских были включены и иностранные ученые - историки и юристы из Польши, Германии, США и других стран (но представителей государств - бывших республик СССР там не оказалось).
   Американцев, однако, такой поворот дела не устроил.
   Дальнейшую историю борьбы стран Запада за получение "нацистского" золота из Швейцарии в 1995-1999 гг. рассмотрим по той же схеме, что и выше: методику пропагандистского давления через СМИ, мобилизацию общественных организаций, подключение правительств и, наконец, организацию антишвейцарских международных форумов.
   СМИ и общественные организации. Едва в Швейцарии в 1995-1996 гг. выразили неудовольствие давлением США, как на Альпийскую республику обрушились международные еврейские организации - Всемирный еврейский конгресс, Еврейское агентство, Центр Симона Визенталя в Вене и другие аналогичные объединения.
   В США еврейская община срочно создала специальный фонд, он скопировал в архиве ЦРУ более 3 тыс. рассекреченных документов о "швейцарских гномах", на их основе были написаны заказные статьи и сделаны документальные телефильмы, и все это было выплеснуто в 1996-м в СМИ США и ЕС. При этом, как в случае с "царскими займами" во Франции и Бельгии, приводились фантастические цифры стоимости "нацистского" золота в Швейцарии - от 7 млрд. (близкая к реальности) до 30 млрд. долл.
   Вслед за атакой в СМИ последовали резкие выступления лидеров еврейских организаций. Так, президент Всемирного еврейского конгресса американский миллионер Эдгар Бронфан пригрозил бойкотом Швейцарии в США, что могло бы оставить без работы 230 тыс. американцев, занятых в этих фирмах и филиалах.
   Столь грубый нажим вызвал резкий протест в Швейцарии. Президент Швейцарской Конфедерации Арнольд Коллер назвал заявление Бронфана попыткой "шантажа и вымогательства", а МИД Швейцарии направил в Госдепартамент США резкую ноту протеста.
   Официальный Вашингтон вынужден был отмежеваться от деклараций Бронфана, заявив, что любые формы бойкота против швейцарских фирм в США неприемлемы для решения судьбы "нацистского" золота.
   Но это была лишь дипломатическая уловка: Вашингтон поменял тактику.
   Правительственное давление. На этот раз ставка была сделана на собственную американскую комиссию во главе с высокопоставленным чиновником госдепа Стюартом Айзенстатом, созданную в мае 1997 г. (к декабрю 1998 г. комиссия опубликовала целых два доклада - расследования о "нацистском" золоте в Швейцарии).
   Одновременно американцы выделили 150 млн. долл. на оживление старой трехсторонней комиссии, благо во главе ее стоял Пол Уоркер, бывший директор Федеральной резервной системы США. П. Уоркер нанял целую армию аудиторов - 420 человек, но до конца 1998 г. они так и не завершили своей работы и не опубликовали ни одного доклада.
   Под давлением США и международных еврейских организаций правительственные комиссии по "нацистскому" золоту стали создавать и другие правительства Запада. Так, в марте 1998 г. декретом президента Жака Ширака во Франции была создана аналогичная американской комиссия Жана Маттеоли, в тот период президента Фонда участников антифашистского Сопротивления. Любопытно, что два года спустя, в 1999 г. комиссия обнаружила такое "золото" в официальной резиденции самого президента Франции - Елисейском дворце. Этим "золотом" оказались картины старых мастеров, конфискованные нацистами у французских евреев, вывезенные в Германию и возвращенные во Францию после 1945 г. как "военные трофеи" (вспомним "ленинский трофей" - золото Брест-Литовска в 1918 г.!).
   Оказалось, что их владельцы погибли в нацистских лагерях смерти. Разумеется, Ширак немедленно распорядился снять эти картины со стен Елисейского дворца, где они провисели более 50 лет, и передать их безвозмездно потомкам жертв холокоста.
   Международные конференции. Еще одним средством давления на Швейцарию стали международные конференции и симпозиумы по "нацистскому" золоту.
   Одна из первых таких конференций с участием 26 экспертов из 17 стран (включая и делегацию Госдумы России) состоялась в мае 1997 г. в Женеве.
   Вслед за женевской состоялось еще два крупных мероприятия - Всемирный конгресс по "нацистскому" золоту в Лондоне (декабрь 1997 г.) и аналогичный симпозиум в Вашингтоне (конец ноября - начало декабря 1998 г.).
*** 
   Вопреки первоначальным замыслам устроителей свести все вопросы лишь к проблеме "жертв холокоста" (в прессе - "еврейскому" золоту) эти международные встречи подняли целый комплекс других проблем, оставшихся нерешенными с послевоенных времен.
   Например, на Лондонском конгрессе всплыл вопрос о так называемом "вашингтонском компромиссе" 1946 г. Оказывается, уже тогда три союзные державы - США, Англия и Франция (СССР, как уже отмечалось выше, в этом дележе не участвовал) - договорились и подписали в Вашингтоне со Швейцарией соответствующий секретный документ, по которому в обмен на размороженные в банках США швейцарские авуары на 6,3 млрд. швейц. фр. (они и были заморожены как кара за сотрудничество банков Альпийской республики с нацистами) Швейцария выплачивает "отступного" всего на 250 млн. швейц. фр. Но это "отступное" пошло не жертвам холокоста, а на послевоенное экономическое восстановление Европы.
   Со своей стороны союзники выдавали "швейцарским гномам" индульгенцию: они отказывались "от всех требований к швейцарскому правительству или Швейцарскому национальному банку по золоту, приобретенному Швейцарией у Германии во время войны".
   Более того, именно после этого "компромисса" и была создана Трехсторонняя комиссия из союзных участников этой сделки, на счета которой Швейцария обязана была перечислить эти 250 млн.
   Но и это не все: именно этой комиссии, ныне так пекущейся о "еврейском" золоте, были переданы 337 т "нацистского" золота, захваченного союзниками (без СССР) на территории побежденной Германии. Как установлено экспертами Всемирного еврейского конгресса, среди этих тонн оказалось не менее 50 т золота жертв холокоста.
   Многие участники международных встреч 1997-1998 гг. задавали резонный вопрос: а почему тогда, в 1945-1946 гг. США, Англия и Франция так не пеклись об интересах 6 млн. погибших евреев?
   Еще одной сенсацией таких конференций стали факты переправки "нацистского" золота не только в Швейцарию, но и в другие нейтральные в годы Второй мировой войны страны - Швецию, Испанию, Португалию, Турцию. Именно такую сенсацию содержал второй доклад правительственной американской комиссии Айзенстата, ставшего к тому времени заместителем госсекретаря США по экономическим вопросам. Почему, спрашивали с трибуны и в кулуарах Лондонского конгресса делегаты, ознакомившись с докладом, мы требуем "еврейское" золото с одной только Швейцарии?
   И уже совсем запутались "поисковики" золота Третьего рейха, когда даже в странах - участницах Трехсторонней комиссии были обнаружены счета жертв холокоста. Так, еще в 1951 г. правительство Франции, оказывается, нашло т.н. "молчащие счета", т.е. счета, по которым не происходит никакого движения денег. Таких "молчаливых счетов" в "Банк де Франс" тогда было обнаружено 156, а в "Креди Лионнэ" - 476. На них хранились, как теперь оказалось, внушительные суммы жертв холокоста, но ни руководство этих двух крупнейших французских банков, ни само правительство с 1951 г. так и не предали эти авуары погибших в нацистских лагерях смерти французских евреев гласности, и они стали известны только в 1997 г.
   Подобного рода разоблачительные факты поставили инициаторов финансового разгрома Швейцарии под прикрытием поисков золота жертв холокоста в сложное положение - ведь сказать, что они не участвовали в "вашингтонском компромиссе" после того, как многие газеты Европы и США опубликовали или изложили документ 1946 г. было уже невозможно.
   Тогда с подачи США роль автора нового компромисса решил сыграть британский министр иностранных дел Робин Кук. Именно он на Лондонском конгрессе по "нацистскому" золоту в декабре 1997 г. предложил создать Международный фонд помощи жертвам холокоста и даже заявил, что лейбористское правительство Ее Величества выделяет в этот фонд один миллион фунтов стерлингов. Инициативу немедленно поддержала делегация США, передавшая в фонд на ближайшие три года 25 млн. долл. Но остальные делегаты из 42 стран и без арифмометра подсчитали, что сумма эта мизерная, особенно учитывая набежавшие за 50 лет проценты от 337 т германского золота (из них - 50 т "еврейского"), которые США присвоили себе в 1946 г. и отказались участвовать в этой "благотворительной" акции.
   Но основной удар по предложениям Кука нанесли делегаты двух главных контрагентов в компенсации жертв холокоста - Израиль и Швейцария.
   Израильская делегация на Лондонском конгрессе заявила, что только ее государство может распределять деньги для жертв холокоста (и тут назвала сумму компенсации - 20 млрд. долл.), и поэтому никакие "международные фонды" она поддерживать не будет и денег в них не даст.
   Отказалась участвовать в "фонде Кука" (так его назвала британская пресса) и Швейцария, мотивируя свой отказ следующими аргументами:
   - еще в октябре 1996 г. парламент Швейцарской Конфедерации принял специальный закон о "прозрачности банковских счетов", на основании которого впервые в истории страны правительство начало тотальную проверку всех без исключения счетов всех швейцарских банков и их филиалов за границей;
   - уже летом 1997 г. Швейцария создала собственный национальный Фонд помощи бывшим жертвам холокоста, в число учредителей которого вошли все швейцарские банки (уставный капитал - около 200 млн. долл. к 2000 г. планировалось собрать более 5 млрд. долл.);
   - на 1 июля 1997 г. получены и проверены списки на один миллион еще живых узников нацистских лагерей со всего мира, а в ноябре 60 тыс. из них была выплачена первая небольшая компенсация.
   Одновременно швейцарская делегация на конгрессе объявила, что заверенные списки жертв холокоста от государств, ассоциаций и частных лиц следует высылать в штаб-квартиру фонда в столице Швейцарской Конфедерации г. Берн до 1 января 2000 г.
*** 
   В июне 1998 г. сижу в вагоне скоростного поезда Париж-Лозанна, еду в Берн по приглашению старого друга, бывшего ректора МГИМО, а тогда российского посла в Швейцарии Андрея Ивановича Степанова. Еду, чтобы ознакомиться с только что вышедшим объемистым докладом Комиссии Бержье "Швейцария и Вторая мировая война" (май 1993, Берн), а также переговорить с авторами этого доклада, встречу с которыми заранее подготовило посольство России в Швейцарии.
   Надо сказать, что моя поездка по "нацистскому" золоту планировалась еще в 1996 г. в год моего второго приезда в Париж для чтения лекций в Сорбонне. Но два года подряд что-то мешало осуществить задуманное: то у посла Степанова напряженный график работы не совпадал с моими сроками приезда, то у меня возникали во Франции какие-то срочные дела (например, поездка на Лазурный берег на открытие бюста Александры Федоровны, вдовы Николая I, на набережной ее же имени в городке Вильфранш в 1996 г.).
   Не теряя времени, я покупал в Париже все сколько-нибудь серьезные зарубежные исследования о "нацистском" золоте в Швейцарии: англичанина Артура Смита "Золото Гитлера", американца русского происхождения Сиднея Заблудова "Движение нацистского золота", немца Гиана Треппа "Банк для врага" - о швейцарском Банке международных расчетов, швейцарца Жана Зиглера о "нацистском" золоте и смерти и др.
   Попутно знакомился в библиотеках Сорбонны со статьями в исторических журналах о советско-нацистском финансово-экономическом секретном сотрудничестве в рамках пакта Риббентропа-Молотова в августе 1939 - июне 1941 гг.
   Поэтому встречи и разговоры в отделе экономического советника посольства РФ в Берне, с экспертами Комиссии проф. Бержье, а также в Федеральном архиве Швейцарии с его директором проф. Кристофом Графом (именно он вручил мне только что вышедший доклад комиссии) носили конкретный характер.
   При этом мои швейцарские собеседники мягко сетовали, что Москва с трудом раскрывает свои архивы по "нацистскому" золоту (впрочем, как и США, которые в 1995 г. рассекретили архивы ЦРУ весьма выборочно), что, однако, не помешало авторам доклада выразить в его предисловии благодарность директорам Росархива В.П. Козлову и бывшего Особого архива трофейных документов В.Н. Кузеленкову.
   Я, со своей стороны, посетовал на то, что в зарубежной историографии о "нацистском" золоте нет ни одной ссылки на работы российских авторов (как, впрочем, ни одной статьи на русском языке в библиографическом приложении к объемистому докладу комиссии), и по возвращении домой выслал проф. Графу из Москвы небольшую подборку ксерокопий статей из российских периодических изданий за 1997-1998 гг.
   Хотелось бы остановиться на двух важных открытиях независимых экспертов Комиссии Бержье.
   Первое. Из того "нацистского" золота, что после "вашингтонского компромисса" 1946 г. осталось в Швейцарии (330 т), далеко не все оказалось "еврейским", как утверждали представители Всемирного еврейского конгресса на Лондонской конференции в декабре 1997 г. требуя зачесть эти 330 т в уплату 20 млрд. долл. компенсации жертвам холокоста.
   Фактически, как утверждается в докладе комиссии, "чисто еврейское" образует на сегодняшний день всего 120 т. А остальное - т.н. государственное золото, захваченное, как правило, на территории оккупированных нацистами стран.
   Второе. Среди этого государственного золота Комиссия проф. Бержье обнаружила подлинные документы о переводе из нацистского Рейхсбанка в Швейцарский национальный банк в феврале и июле 1940 г. 10,5 т т.н. "сталинского" золота, осуществленном в развитие пакта Риббентропа-Молотова" своем отклике на мою статью "Золото и дипломаты" (Международная жизнь. - 1999. - Љ 1) читатель И. Королев (Москва), также ознакомившийся с докладом Комиссии Бержье, считает, что я даже занизил вес "сталинского" золота, попавшего в феврале - июле 1940 г. в различные швейцарские банки: на самом деле речь идет о 22,7 т (Международная жизнь. - 1999. - Љ 4).
   Срок подачи заявок и на это государственное золото также истекал 1 января 2000 г. Государства, пострадавшие от нацистского грабежа, - Польша, Голландия, Бельгия, Люксембург, Чехия, Сербия (Югославия), Греция, Албания, Италия, - давным-давно, еще летом 1997 г. подали такие заявки. Нет среди них только заявок России, Украины и Белоруссии. Или они не потеряли более двух миллионов евреев из тех шести, что официально относятся к жертвам холокоста? Или России не нужны эти 10,5 т "сталинского" золота, которые Трехсторонняя комиссия предлагала отдать СССР еще в 1946 г. если будет оформлена соответствующая заявка? Сталин этого делать почему-то не стал. Но Б.Н. Ельцин как будто бы не Сталин. Так в чем же дело?
*** 
   В чем дело - мы расскажем ниже, в главе 7. Пока же констатируем факт - ни на "еврейское", ни на "сталинское" золото российские официальные власти претензий до сих пор не заявляли, хотя для уплаты одних только процентов по внешнему долгу МВФ "сталинское" золото не было бы лишним.
   Зато претензии на "нацистское" золото, как только началась шумиха в западной печати вокруг плохих "швейцарских гномов", сразу заявили общественные организации узников фашизма на Украине, в Белоруссии и России. По их подсчетам, на территории бывшего СССР (СНГ и страны Балтии) к октябрю 1997 г. еще проживало около одного миллиона жертв фашизма, из которых подавляющее большинство составляют угнанные на принудительную работу в гитлеровскую Германию и оккупированные ею страны - 780 тыс. человек.
   Собственно узников концлагерей и гестаповских тюрем в живых тогда оставалось не более 95 тыс. а переживших нацистские еврейские гетто и того меньше - менее 30 тыс.
   Однако наибольшую активность в вопросах компенсации от Германии и Швейцарии проявляют не "взрослые" общественные организации узников-стариков, а довольно странные объединения "малолетних узников фашизма" Международное движение бывших малолетних узников фашизма (президент В.В. Литвиненко), Международный союз бывших малолетних узников фашизма, Белорусская ассоциация бывших несовершеннолетних узников фашизма, Российский союз бывших несовершеннолетних узников фашизма, Украинский союз бывших малолетних узников фашизма.
   В свое время "четверка" (ФРГ, Россия, Белоруссия, Украина в 1993 г.) определила общую сумму компенсации всем узникам нацизма в немецких марках - один миллиард. Но в полученных нашим Экспертным советом в 1997 г. документах всех этих "взрослых" и "детских" движений, союзов или ассоциаций четко была прописана другая цифра - 6 млрд. марок компенсации с Германии. Причем в обращении президентов всех восьми "взрослых" и "детских" организаций узников, адресованном в Правительство РФ 14 ноября 1997 г. накануне Лондонского всемирного конгресса по "нацистскому" золоту 2-4 декабря 1997 г. 70% этого золота следует отдать почему-то только этим ассоциациям узников.
   Правительственной поддержки в России и Белоруссии "малолетние узники" так и не получили, но на конгресс в Лондон, в отличие от членов нашего Экспертного совета, поехали и там "озвучили" все свои претензии. Британская пресса, правда, с большим сарказмом описывала личности этих "малолетних узников", справедливо полагая, что повторение истории с лжецарицей Анастасией или похождений "детей лейтенанта Шмидта" от атамана Семенова в Японии в 20-х годах может лишь дискредитировать благородную идею материальной компенсации действительным узникам фашизма.
   История появления "малолетних узников" из России на конгрессе тем более скандальна, что МИД РФ все же направил на лондонскую встречу своего официального наблюдателя - одного из полномочных послов по особым поручениям.
   Посол разговаривал со мной накануне отъезда по телефону, интересовался: а о чем, собственно, пойдет там речь? Оно и понятно: послы по особым поручениям - люди "на подхвате": сегодня им поручают борьбу за "нацистское" золото, завтра - выступления против коровьего бешенства, послезавтра - переговоры по Косово.
   Мне же в командировке в Лондон один из замминистров МИДа отказал - нет денег. И пришлось полгода спустя ехать за докладом Комиссии Бержье из Парижа в Берн за свой счет.
   В отличие от России и Белоруссии украинские "малолетние узники" после Лондонской конференции развили в Киеве бурную деятельность. В мае 1998 г. читаю в "Известиях": им удалось создать межведомственную комиссию во главе с тогдашним вице-премьером академиком Валерием Смолием по определению украинской доли в "нацистском" золоте. Можно не сомневаться, что доля эта будет значительной, раз уж "малолетние" узники, опираясь на свое участие в Лондонском конгрессе, увеличили в своих интервью СМИ общую стоимость "нацистского" золота с 7 до 30 млрд. долл. США!
   Эта "доля" вообще возрастет до небес, если Украина, по словам этих "узников", поставит под сомнение "еврейский" характер этого золота, ибо "возвращение золота лишь евреям оскорбляет чувства других жертв нацистских преследований". Правда, такие заявления, как пишет киевская корреспондентка "Известий", вызывают у официальных лиц тревогу: "вице-премьер В. Смолий не уверен, что дележ золота не спровоцирует волну антисемитизма на Украине".
   И, пожалуй, правы авторы статей в британской прессе: появление "охотников" за компенсацией из "нацистского золота", неважно, жертв холокоста или "малолетних узников" из СНГ, отталкивающих друг друга локтями, может лишь дискредитировать гуманную идею материальной компенсации жертвам фашистского геноцида.
   Я пытался объяснить это еще в 1997 г. в телефонном разговоре с В.В. Литвиненко, тогда - лидером Международного движения бывших малолетних узников фашизма в Киеве, но безуспешно. Вместо продуктивного контакта с нашим экспертным советом или московским обществом "Мемориал" на меня был организован донос в ректорат Дипломатической академии. В результате со мной была проведена "разъяснительная беседа" и ректорат попытался было запретить мне читать спецкурс по "нацистскому золоту". Разумеется, из этой старой "парткомовской" практики ничего не вышло: я продолжал читать и спецкурс, и на ту же тему выступать по ТВ и в газетах, ибо такая "самодеятельность" лишь на руку разного рода проходимцам, пытающимся нагреть руки на несчастье действительных узников фашизма, неважно, взрослые они или малолетние.
   Но отрицательный эффект от деятельности такого рода самозваных "президентов" фондов или ассоциаций узников фашизма несомненен.
   Ведь в Германии или Швейцарии внимательно следят за всей этой полемикой в СНГ о материальной компенсации "малолетним узникам" фашизма, увязывая ее с проблемой "перемещенных культурных ценностей" и нарочито задвигая проблему узников "взрослых" в тень.
   А вот и первый крупный отрицательный результат грызни вождей "узников" в СНГ: в июне 2003 г. Берлинский суд отказал в иске двум пленным солдатам Красной армии из Армении, попавшим в нацистские концлагеря, на том основании, что они, оказывается, в 1941 г. не обладали "правами человека" - СССР до начала войны не подписал ни одного женевского протокола о правилах ведения войны и правах военнопленных.
   И хотя с формально-юридической стороны это действительно обстояло именно так (ведь до 1934 г. СССР не входил в Лигу Наций и в 20-х - начале 30-х гг. никаких ее протоколов не подписывал), в 1949 г. Сталин тем не менее согласился примкнуть к "женевским конвенциям" ("законам и обычаям войны"), в частности, к конвенции Љ 3 "Об обращении с военнопленными" (в 1977 г. СССР еще раз подписал эти "женевские кондиции").
   Тем самым Берлинский суд поставил под сомнение материальные права 6 млн. советских красноармейцев (и их родственников), попавших в плен в 1941-1942 гг. из которых половина погибла в нацистских лагерях. Ясно, что претензии этих людей, число которых неумолимо сокращается, несопоставимы по своим моральным основаниям с претензиями лидеров ассоциаций "малолетних узников", хотя и они достойны своей компенсации.
   Главное же - в СНГ до сих пор нет единого координирующего центра по материальным претензиям к Германии и ее бывшим сателлитам периода нацистского господства, бывшие узники раздроблены по "национальным квартирам", борются между собой (например, "самостийники" с евреями на Украине), а в результате бесспорные узники - военнопленные бывшего СССР - умирают один за другим, так и не дождавшись справедливой материальной компенсации.
*** 
   Реституция (от лат. restitutio - восстановление) современном международном праве термин "реституция" означает возвращение одним государством другому имущества (трофеев), захваченного во время войны - этот ранее малознакомый подавляющему большинству читателей и телезрителей термин ныне не сходит со страниц газет и телеэкранов. По существу, речь идет о пересмотре "оккупационного права" антифашистских победителей во Второй мировой войне, что, впрочем, происходило уже не раз в мировой истории: после наполеоновских войн на Венском конгрессе в 1814-1815 гг. на Версальско-Вашингтонских конференциях в 1919-1922 гг. по итогам Первой мировой войны и особенно на заседаниях Комитета интеллектуального сотрудничества ("Лига умов") в рамках Лиги Наций в 1922-1939 гг. "Лига умов", в которую вошли выдающиеся научные (Альберт Эйнштейн, Мария Склодовская-Кюри, Зигмунд Фрейд и др.) и гуманитарные (Рабиндранат Тагор, Ромен Роллан, Дж. Голсуорси, Томас Манн и др.) умы, дала жизнь нынешней ЮНЕСКО.
   Именно в "Лиге умов" начались первые дискуссии о "перемещенных культурных ценностях", продолжающиеся и поныне.
   Дело в том, что, как минимум, со времен древней Римской империи существовала церемония триумфа: перед возвращавшимися с победой легионами гнали пленных рабов, которые несли на себе трофеи - награбленное золото, оружие, драгоценности и т. д. Древние римляне положили начало процессу "перемещения культурных ценностей" - целыми кораблями вывозили из Карфагена и Греции скульптуры, картины и даже детали знаменитых античных храмов.
   Однако идеологическую окраску этому военному грабежу придали деятели Великой французской революции конца XVIII в. Отталкиваясь от идей Просвещения, они в мае 1791 г. создали в бывшем королевском дворце Лувре Национальный музей Франции. Сначала в него поместили для всеобщего обозрения произведения искусства из конфискованных частных коллекций королевской семьи, вельмож, католических монастырей. Затем революционный Конвент в июне 1794 г. расширил собрания за счет "трофеев" - художественных произведений, захваченных на оккупированных французской революционной армией европейских территориях. Для этого к армиям прикомандировывались специалисты-искусствоведы, отбиравшие в замках и музеях наиболее ценные "трофеи".
   Наполеон Бонапарт значительно расширил эту практику, создав при своих армиях в Италии и Египте целые команды "искусствоведов в штатском". Командовал ими Доменик Денон, ставший с 1804 г. генеральным инспектором музеев Франции.
   Денон был с Бонапартом в Италии и Египте, заслужив славу мирового искусствоведа - именно им была положена основа коллекции "трофейного искусства" в Лувре. В 1807 г. в период кратковременного франко-русского тильзитского союза, его пригласил в Петербург царь Александр I в качестве иностранного консультанта для научного размещения коллекции Эрмитажа.
   После падения империи Наполеона в 1814 г. именно Денон, организовав экскурсию царя по Лувру, сумел убедить Александра I не "тербанить" уникальную коллекцию Лувра, ставшего культурным центром Европы.
   Впрочем, после Ватерлоо и второго отречения Наполеона царь уже не смог противиться давлению Папы римского, Австрии и Пруссии и дал санкцию на вывоз (реституцию) части произведений из Лувра и других музеев Парижа (скандально известный в связи со своими публикациями на Западе о "золоте Трои" Григорий Козлов, бывший чиновник Минкульта РФ, полагает, что эта первая реституция охватила едва ли не 5233 предмета, преимущественно античного искусства). Денон не перенес такого, по его мнению, кощунства, демонстративно (уже при Бурбонах) ушел в отставку с поста генерального инспектора музеев Франции, тяжело заболел и вскоре умер.
   Личную трагедию Денона понять можно - ведь он с 1804 г. пестовал коллекцию Лувра, к тому времени переименованного в "Музей Наполеона", как свое любимое дитя. Для Наполеона же музей его имени стал идеологическим символом Первой империи, важным фактором режима бонапартизма и новой династии Бонапартов во Франции.
   Характерно, что спустя 120 лет тем же путем пойдет Гитлер: в ничем не приметном, но родном для него австрийском городке Линц он приказал создать европейский "Музей Фюрера", который призван был стать художественным выражением "арийского духа". И у Гитлера был свой "Денон" - доктор искусствоведения и директор Дрезденской картинной галереи Ганс Поссе. Именно ему было поручено отобрать "трофеи", в том числе - и из музеев СССР на оккупированных территориях. И в Линц пошли эшелоны русских "перемещенных культурных ценностей", особенно из окрестностей осажденного Ленинграда.
   Самое же поразительное - "свой музей" пытался было создать и Сталин. Сама эта идея оформилась еще до войны (в 1937 г. придворный сталинский художник Гавриил Горелов написал даже картину "Сталин и другие члены Политбюро осматривают макет Дворца Советов").
   Предполагалось, что экспозиция "Музея Сталина" разместится именно в этом гигантском здании, как только дворец будет, наконец, построен. Идея стала приобретать практические очертания уже в ходе Великой Отечественной войны, когда именно для "Музея Сталина" с октября 1943 г. Бюро экспертов-искусствоведов при Государственной чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний фашистов на территории СССР во главе с акад. И.Э. Грабарем (советским "Деноном" и "Поссе") начало формировать "поисковые бригады" и составлять списки будущих "трофеев" (1745 "предметов" из Германии, Австрии, Венгрии, Италии и Румынии на 70,5 млн. долл. в ценах 1931 г.).
   В марте 1944 г. В.М. Молотову был представлен детальный план экспозиции "предметов" отечественного и "трофейного" искусства для размещения в московском "Музее мирового искусства" (фактически - "Музее Сталина"), который он одобрил. По этому плану все остальные музеи Москвы (кроме "Третьяковки") закрывались, а их экспозиции перемещались в здание Дворца Советов (который надо было еще построить, поскольку в 1944 г. существовал только нулевой цикл).
   С 1945 г. в новый "Музей мирового искусства" начали поступать "трофеи" из Германии, в частности, Дрезденская картинная галерея. Временно она была размещена рядом со "стройкой коммунизма" - Дворцом Советов - в Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. В 1946 г. была даже подготовлена мини-экспозиция этого "музея Сталина" в том же самом музее Пушкина из отечественных и "трофейных" художественных произведений, назначен день открытия вернисажа и даже отпечатаны пригласительные билеты, но буквально за день до торжества из ЦК ВКП(б) раздался звонок - мероприятие отложить.
   Тем не менее в конце 1946 г. экпозицию открыли, но только для очень узкого круга лиц из Кремля, которым по специальному разрешению позволялось взглянуть на "трофеи". Но вскоре и эту "алмазную комнату" закрыли, все "трофеи" засекретили, а в 1949 г. закрыли и сам музей Пушкина - вместо него в том же здании открыли "Музей подарков товарищу Сталину" в связи с его 70-летием.
   Так что изо всех "музеев вождей" до наших дней дожил только "Музей Наполеона" - Лувр; музеи же Гитлера и Сталина канули в Лету.
   В контексте современных дискуссий о реституции речь идет о так называемых "перемещенных художественных ценностях", проще говоря, о военных трофеях Советской армии, захваченных в 1945-1947 гг. в Берлине и на территории Восточной Германии (будущей ГДР). Причем в число "трофеев" попали не только шедевры живописи, рисунка или скульптуры из нацистских учреждений или музеев, но и такое общегерманское достояние, как "Дрезденская галерея", "Готская библиотека" и др. а также донацистские муниципальные ("золото Трои" Шлимана) или частные (подлинники полотен Поля Сезанна и других французских импрессионистов из коллекции немецкого магната Отто Кребса) собрания.
   Отдельную категорию претензий по этим реституциям являют художественные произведения, награбленные нацистами в оккупированных странах - во Франции, Голландии, Польше, Венгрии (15 марта 1944 г. германские войска оккупировали территорию своей венгерской союзницы и хорошо пограбили замки древних мадьярских аристократических родов). Все это также было вывезено либо в СССР, либо (из западной зоны оккупации) в США, Великобританию и Францию.
   По данным хранителя "золота Трои" в Музее им. Пушкина Владимира Толстикова, всего в 1945-1948 гг. из Берлина и Восточной Германии было вывезено в СССР 1 млн. 700 тыс. наименований художественных произведений (в литературе фигурирует и другая цифра - 2,5 млн.).
   Следует подчеркнуть - вывезено официально, на основе Ялтинских решений трех "великих" (Сталин, Рузвельт, Черчилль), закона Љ 52 от 3 апреля 1945 г. Союзного командования и закона Љ 2 от 10 октября 1945 г. Союзного контрольного совета в Берлине.
   Союзники согласились, что эти "перемещаемые художественные ценности" - плата (индомнизация) за награбленные или уничтоженные в СССР в 1941-1944 гг. художественные ценности, стоимость которых, согласно составленному советскими экспертами сразу после войны "Сводному списку наиболее ценных художественных экспонатов, погибших, вывезенных из музеев и разграбленных оккупантами", равнялась в 1946 г. 140 млрд. зол. "царских рублей", из них 23,9 млрд. зол. руб. (или 230 млрд. долл. в современных ценах) - только то, что целым и невредимым было вывезено нацистами из СССР в Германию.
   Что из этого длинного сводного каталога уцелело после жесточайших англо-американских бомбардировок Германии в 1944-1945 гг. что "уплыло" за океан в частные коллекции любителей искусства в США (а некоторые зарубежные эксперты считают, что в 1944-1948 гг. в США "уплыло" 3/4 всего награбленного нацистами Предусмотрительные американцы еще в 1955 г. заключили с ФРГ договор о сроке давности поисков и возвращения "пропавших" художественных ценностей и теперь прикрываются им как щитом), что через "черный рынок" ушло на Восток (Япония, Тайвань, Южная Корея) - все это выясняют с 1992 г. члены Государственной комиссии РФ по реституции и ее эксперты.
   Сама же проблема "реституции" (возврата "военных трофеев" Советской армии) возникла только в 1990-1992 гг. когда СССР и ФРГ, а затем ФРГ и Российская Федерация подписали сначала Договор о партнерстве (1990 г.), а затем Соглашение о культурном сотрудничестве (1992 г.), в которых содержались статьи (соответственно 16-я и 15-я) о "незаконно вывезенном культурном достоянии".
   Вот вокруг этих двух статей и разгорелся весь сыр-бор.
   Все началось с "золота Трои", с 1945 г. под грифом "совершенно секретно" хранившегося в запасниках Музея им. Пушкина в Москве (260 "предметов" из золота; изделия из бронзы коллекции Шлимана в том же 1945 г. были отправлены в ленинградский Эрмитаж).
   В 1956 г. по решению Политбюро первая крупная трофейная коллекция - "Дрезденская картинная галерея" после ее публичной экспозиции в Музее им. Пушкина была безвозмездно передана "братской ГДР". С тех пор по разным политическим поводам Н.С. Хрущев и Л.И. Брежнев почти за 40 лет вернули безвозмездно из 1 млн. 700 тыс. "трофеев" почти 2/3 - 1 млн. 200 тыс. включая и большую часть "Готской библиотеки". Но остальные 500 тыс. "трофеев", судя по уникальной информации Владимира Толстикова, опубликованной 25 января 1996 г. в "Московском комсомольце", с середины 50-х годов настолько засекретили, что, например, к "золоту Трои" не имел доступа даже директор музея. Секрет сохранялся 36 лет.
   Лишь в 1992 г. завеса секретности была приоткрыта. То ли немцы, подписав в 1992 г. с "демократической Россией" Соглашение о культурном сотрудничестве (статья 15-я его говорит о "незаконно вывезенном культурном достоянии"), решили испытать "друга Бориса" на предмет возврата "трофеев", то ли сами российские демократы в благородном раже разоблачения "коммунистического прошлого" решили раздеться перед Западом догола (а заодно и подзаработать валюту на разоблачительных статьях), но в том же 1992 г. в немецкой прессе и других западноевропейских изданиях появилась серия сенсационных статей Г. Козлова и его соавтора Акинши о "золоте Трои" и других "секретных трофеях" С тех времен Г. Козлов заметно смягчил свою непримиримую позицию к "агентам КГБ" в российских музеях. Так, на очередной международной конференции о культурном сотрудничестве в Европе в мае 2003 г. в Царском Селе под Петербургом, в отличие от прежних времен, он промолчал и не поддержал агрессивно настроенных германских чиновников от культуры, хотя ныне Козлов проживает в Кельне. С тех пор дебаты о "перемещенных художественных ценностях" не утихают ни за рубежом, ни в России. Как это часто случается сегодня, проблема из чисто художественной быстро превратилась в откровенно политическую. Одни кричат: "Наши отцы за это кровь проливали, а мы должны это отдавать?" (Александр Севостьянов, "Правда", 1995 г.) Другие кипятятся: "Мы совершаем по отношению к своим солдатам настоящее преступление: мы как бы объявляем их продолжателями дела нацистов, а себя - правопреемниками гитлеровской Германии" (Алексей Расторгуев, "Литературная газета", 1991 г.).
   Масла в огонь с "золотом Трои" подлил неуклюжий демарш советников Президента РФ, озвученный Б.Н. Ельциным во время визита в Грецию: дескать, Россия сначала покажет "золото Трои" в Афинах, а затем уж у себя, в Москве апреле 1996 г. выставка "Золото Трои" действительно открылась в Музее им. Пушкина в Москве, но в Афины ее предварительно не повезли. В июне 1998 г. в Швейцарии один из менеджеров крупного банка ознакомил меня с проектом демонстрации "золота Трои" сначала в Альпийской республике, а затем и в странах ЕС, гарантируя правовую защиту от попыток "реституции" (т.е. от ареста "трофейного золота" полицией ФРГ). Тут уж всполошилась Турция - Шлиман нашел "золото Трои" на ее территории и тайно вывез (а попросту - украл) в Германию. Тогда возмутились в Бонне: как так, кто позволил Анкаре обзывать нас ворами? Словом, началась такая международная склока, что впору петь частушку, как "вор у вора дубинку украл".
   В 1995 г. в России вопрос о реституции "военных трофеев" поднялся до законодательного уровня. Совет Федерации старого состава подготовил к маю 1995 г. жесткий вариант закона "О праве собственности на культурные ценности, перемещенные в результате Второй мировой войны". Бывший министр культуры Евгений Сидоров оценил этот законопроект в духе русской поговорки: "что с возу упало, то пропало".
   V Госдума, наоборот, представила "мягкий" вариант, в частности возможность реституции (возврата) "военных трофеев" "третьим странам" Хотя ни тот ни другой законопроекты до конца срока легислатур и Совета Федерации, и V Госдумы так и не были приняты, некоторые идеи "думского" варианта нашли свое практическое воплощение. В сентябре 1996 г. министр иностранных дел Е.М. Примаков передал князю Лихтенштейна "трофейный" семейный архив, а в обмен получил архив колчаковского следователя Соколова об убийстве царской семьи на Урале, купленный князем на аукционе "Сотби".
   В 1996 г. расстановка сил в обеих палатах изменилась - VI Госдума стала коммуно-патриотической, жесткой, а новый "губернаторский" Совет Федерации заметно "помягчел". В итоге 5 июля 1996 г. Дума приняла фактически вариант предыдущего состава Совета Федерации ("ничего не отдадим!"), но губернаторы закон отклонили.
   В конце концов через обе палаты в 1997 г. прошел мягкий "думский" вариант 1995 г. но президент Б.Н. Ельцин его заблокировал - наложил "вето" по конъюнктурным политическим соображениям (законом был недоволен "друг Гельмут", бывший канцлер ФРГ Коль).
   И вопрос о реституции снова "завис", хотя в конце концов Дума приняла "соломоново решение": "трофеи" из Германии и ее сателлитов не отдадим, а из "третьих стран" - посмотрим...
   Словом, история с российским законопроектом о реституции очень сильно напоминала мучения с нашим законопроектом "О собственности РФ, находящейся за рубежом". Хотя между "золотом Трои" и, скажем, "золотом Семенова" в юридическом смысле принципиальной разницы нет: в первом случае это "советский военный трофей", во втором - "трофей японский".
   В обоих случаях "трофейная проблема" осложняется проблемой политической. Для российских патриотов выдача "золота Трои" - все равно что "сдача" Берлина Гитлеру в мае 1945 г. Для японских патриотов обсуждение вопроса о "романовском золоте" невозможно до "сдачи" Японии "северных территорий" (четырех Южно-Курильских островов).
   Как справедливо писала влиятельная гамбургская газета, "немецкие трофейные ценности становятся инструментом во внутрироссийской фракционной борьбе. Националисты называют трофеи "последним залогом победы после вывода российских войск из Германии". Если их вернуть, получится, что Германия вроде бы никогда не проигрывала войну. Даже российские представители на переговорах уже не знают, кто же уполномочен решать вопрос о возвращении. Президент? Парламент?" ("Ди Цайт", 1995 г.).
   Справедливости ради следует сказать, что проблема реституции "перемещенных художественных ценностей" все же во много раз сложнее проблем зарубежного золота и недвижимости. В подавляющем большинстве случаев 90% русского золота перемещалось за границу в 1914-1919 гг. на основе юридических межгосударственных соглашений с Великобританией, Германией, Швецией или по межбанковским договорам (Владивостокское отделение Госбанка России - "Йокогама спеши банк" и "Чосен банк").
   С реституцией все гораздо сложнее. Нет международного акта хотя бы под эгидой ЮНЕСКО о принципах реституции, хотя ЮНЕСКО и приняла ряд важных конвенций такого рода, например, о предотвращении незаконного импорта, экспорта и перемещении культурной собственности (1970 г.) или о запрещении незаконного или нелегального перемещения объектов культуры - т.н. UNIDROIT (1995 г.).
   Некоторыми юристами в СНГ и за рубежом с 1995 г. усиленно муссируется идея создания Международного арбитражного суда по реституции под эгидой ЮНЕСКО, хотя прообраз такого органа в Париже уже давно существует. Это - Межправительственный комитет при ЮНЕСКО по облегчению возврата культурных ценностей в страны их происхождения или их прямой передачи в случае их незаконного приобретения.
   Проблема реституции, однако, хронологически гораздо глубже перемещенных культурных ценностей времен Второй мировой войны - вспомним хотя бы "Музей Наполеона" в Лувре. Поэтому споры о реституции между отдельными государствами не утихают.
   Вот уже более 150 лет Греция требует вернуть архитектурные детали Парфенона из Великобритании. После Первой мировой войны поляки спорили с Германией и Советской Россией и часть своих ценностей вернули, мы писали об этом выше.
   С 2000 г. например, вдруг всплыла забытая было проблема перемещенных художественных ценностей в Швеции как эхо Первой мировой и Гражданской в России войн.
   15 мая 1914 г. в южном шведском городе Мальме открылась "Балтийская выставка" четырех стран - Швеции, Дании, Германии и России. На выставку на частной основе были отправлены свыше 90 картин и 14 скульптур. Среди выставленных в Мальме в 1914 г. картин находились такие шедевры, как:
   - Валентин Серов - 39 картин, эскизов и рисунков; среди них - знаменитая "Похищение Европы", "Портрет министра финансов С.Ю. Витте" (1904 г.), "Портрет Е.Л. Нобиля";
   - Василий Кандинский - пять картин в абстракционистском стиле;
   - Кузьма Петров-Водкин - семь картин, включая "Купание красного коня";
   - Николай Рерих - 28 картин, а также скульптуры Голубкиной, Коненкова и Стеллецкого.
   Но через два с половиной месяца, 1 августа 1914 г. вспыхнула мировая война, Германия и Россия оказались в двух разных воюющих лагерях, и "Балтийская выставка", работа которой намечалась до сентября 1914 г. фактически закрылась. Что стало с художественными ценностями Германии и Дании, осталось неясным, а вот русская картинно-скульптурная выставочная галерея надолго застряла в Швеции.
   Нельзя сказать, что в Советской России не озаботились уже тогда, в 20-х годах, судьбой этой коллекции шедевров ценою в несколько десятков миллионов долларов. Первые переговоры через Норвегию еще в 1922-1926 гг. начала первая советская женщина-дипломат Александра Коллонтай, последовательно советник торгпредства, затем торгпред и одновременно полпред СССР в Осло. Однако оставшиеся в Швеции художественные ценности из России интересовали Коллонтай в последнюю очередь - на первое место стало "царское" оружие (винтовки, патроны, снаряды, броневики, аэропланы и т.п.), застрявшее в Швеции как посреднице между Антантой и царским правительством, да еще "золотой транш" А.Ф. Керенского на 4 млн. 850 тыс. зол. руб. отправленный в шведский Риксбанк за две недели до октябрьского переворота большевиков на закупки оружия.
   Шведские власти заняли на этих сверхсекретных переговорах в Норвегии жесткую позицию: оружие и золото они не отдали. Что касается культурных предметов русских художников и скульпторов с "Балтийской выставки", то шведы заявили советскому полпреду: выставка эта частная, Россия как государство в ней не участвовала (ссылка на пример частного балетного антрепренера Сергея Дягилева с "Русскими сезонами" в 1909 г. в Париже), а спонсорами "русского павилиона" в Мальме (транспортировка, страхование и т. д.) выступали частные русские меценаты, из частных собраний картин которых (фабриканта Михаила Рябушинского, сахарозаводчика Михаила Терещенко, московского галерейщика В. Цеккато и др.) и была сформирована в основном русская коллекция в Швеции.
   Да и самим контрагентом "русского павилиона", утверждали шведы, выступила не "казенная" императорская Академия художеств, а частный, созданный в 1903 г. Союз русских художников, архитекторов и скульпторов, печатным органом которого стал журнал "Мир искусства".
   Действительно, инициаторами сбора картин в "русский павилион" выступили два искусствоведа - шведский доктор Оскар Бьорк и русский реставратор Игорь Грабарь, будущий советский академик, в тот период - директор муниципальной московской Третьяковской галереи. Именно они вдвоем персонально отбирали картины на "Балтийскую выставку" и вели переговоры с художниками и скульпторами в Москве и Петербурге.
   И именно они в 1923 г. оба появились в Мальме. Обстоятельства миссии Грабаря в 1923 г. в Швецию до сих пор до конца остались неясны, хотя сам академик в своих мемуарах позднее оставил свою версию этой миссии. Известно, что Грабарь вооружил руководство музея в Мальме адресами и телефонами русских художников - участников "Балтийской выставки", а также предложил показать часть картин на экспозиции "Русское искусство" в Нью-Йорке весной 1924 г.
   Более того, Грабарь лично составил в Мальме список картин для нью-йорской выставки, а позднее, уже из Москвы, консультировал аукционеров, которые почему-то после закрытия выставки в Нью-Йорке начали распродавать картины без письменного согласия самих художников или их родственников (так, по рекомендации Грабаря из Москвы в Нью-Йорке был продан за 4 тыс. зол. шведских крон эскиз Валентина Серова "В Финляндии").
   Сколько всего незаконно было продано картин в Нью-Йорке из "русского павилиона" в музее Мальме, пока неясно. Но, судя по материалам, присланным из посольства России в Стокгольме в Департамент по сохранению культурных ценностей в октябре 2002 г. много - почти половина из 90 выставленных в 1914 г. картин.
   Я сравнил печатный каталог картин "русского павилиона", отпечатанный в мае 1914 г. со "Списком картин русских художников с Балтийской выставки 1914 г. находящихся в настоящее время (октябрь 2002 г. - Авт.) в художественном музее в г. Мальме", присланным посольством РФ в Стокгольме. Картин осталось удручающе мало: из 39 Валентина Серова - лишь три, из картин Николая Рериха (28) - ни одной, как ни одной и из пяти картин Василия Кандинского.
   Но и оставшиеся в музее картины сегодня не экспонируются: 26 из них упрятаны в запасники музея в Мальме из-за боязни дирекции быть обвиненными в... воровстве.
   Сегодня Департамент по сохранению культурных ценностей и МИД РФ через свое посольство в Швеции ведут активную работу по возвращению этих оставшихся "перемещенных культурных ценностей" из Мальме в Россию. Хотя дело это очень непростое: ведь законы "оккупационного права" и даже конвенции 1970 и 1995 гг. (законы обратного действия не имеют) к Первой мировой войне неприменимы.
   Лишь шведский закон 1937 г. о праве короля Швеции выступить моральным арбитром в этом споре, подкрепленный пиар-акцией в отечественных и зарубежных телевизионных СМИ, может ускорить дело.
   Важно, чтобы к сложному и долгому делу реституции не примешивались амбиции политических деятелей, как это, в частности, случилось с "коллекцией капитана Балдина" (пиар-акция Николая Губенко в преддверии очередных думских выборов) или немецкого чиновника от культуры на международной конференции в Царском Селе в мае 2003 г. (чиновник тоже был намерен баллотироваться в германский бундестаг), когда сей германский культуртрегер в ультимативной форме потребовал вернуть еще сто аналогичных "балдинских коллекций", ссылаясь на то, что Янтарная комната была реставрирована на деньги Рургаза.
   И в этой связи трудно переоценить тихую и кропотливую работу наших чиновников из Минкульта РФ и музейно-библиотечных работников, который год составляющих и публикующих реестры утраченных в ходе Великой Отечественной войны и ранее культурных ценностей.
   Пока же отдельные страны СНГ идут по пути художественного обмена: в апреле 1995 г. Украина вернула Германии одну "трофейную" картину из г. Бремена, а взамен получила 723 редкие украинские книги и подлинник письма Петра I одному из украинских гетманов. Тем же путем пошла и Грузия - вернула одну из немецкоязычных "трофейных" библиотек.
   Кстати, на путь двустороннего обмена на уровне музеев вступили еще во времена СССР. Так, с той же "Балтийской выставки" в 1928 г. удалось вернуть две картины Павла Кузнецова, правда, путем "дарения" двух других картин художника музею в Мальме.
   Дирекции Русского музея в Ленинграде много лет спустя после Второй мировой войны удалось "выцыганить" у дирекции музея Мальме картину Кузьмы Петрова-Водкина "Купание красного коня", а также знаменитую картину Валентина Серова "Похищение Европы", хотя еще в 1948 г. музей официально отказал Минкульту СССР в возвращении серовских шедевров как "частной собственности семьи Серовых".
   Вообще проблема международной правовой базы всего вопроса реституции - одна из основных в спорах о "перемещенных культурных ценностях". С 1899 г. со времен первой Гаагской мирной конференции о "цивилизованных методах" ведения войны, когда впервые было высказано соображение о необходимости международного правового акта по защите культурного наследия (об этом, в частности, писал участник конференции профессор П.Н. Милюков), юристы бьются над правовой базой реституции, пытаясь подвести под нее существующие международные акты о защите культурных ценностей.
   В контексте нашей книги важно отметить, что проблемы зарубежного российского золота и реституции культурных ценностей в правовом отношении во многом пересекаются. В самом деле, ведь под понятие "золото" очень часто попадали художественные изделия из драгметаллов и камней, золотые оклады икон, золотые часы и другие изделия. Как мы уже писали выше, зачастую (особенно в 1917-1922 гг. у большевиков) такое "золото" шло по весу, с оценкой "на глазок", без описей и детального описания.
   И не случайно устроители третьей международной встречи в Вашингтоне 30 ноября - 2 декабря 1998 г. экспертов по "нацистскому" золоту уже объединили вопросы собственно золота (слитки, золотые монеты) с вопросами перемещенных культурных ценностей (картин, икон, золотых художественных изделий и т.д.).
   Но пока судьба перемещенных после Второй мировой войны культурных ценностей определяется документами союзников по антигитлеровской коалиции, которые формально-юридически еще никто не отменял. Хотя бы следующими решениями от 21 января и 17 апреля 1946 г. Союзного контрольного совета (США, Англия, Франция и СССР) - "Определение понятия реституция" и "О четырехсторонней процедуре реституции" (инструкция), на основании которых в четыре союзных государства легально и официально вывозились немецкие, венгерские, румынские и т.д. произведения искусства в качестве репараций за уничтоженные или вывезенные произведения из оккупированных стран Европы.
   Несправедливо по отношению к немцам, венграм, румынам, финнам? Возможно, но, прежде чем кричать на вашингтонском форуме 1998 г. а также в печати или на телевидении о "грабеже", надо сначала через ООН, ЮНЕСКО или Европейский Совет отменить Ялтинско-Потсдамские соглашения Сталина-Черчилля-Рузвельта-Трумэна и все соответствующие документы Союзного контрольного совета в Германии.
   Но осуществить сие могут, конечно, не "малолетние узники" нацизма, а все мировое сообщество в лице ООН или, как минимум, Европы, собрав вторую (после 1975 г.) Хельсинскую международную конференцию, благо и новые европейские границы пришла пора утверждать.
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Троцкий Л. Портреты революционеров. - М. 1991. - С. 218.
   2 Цит. по: Валентинов В. Встречи с Лениным. - М. 1990. - С. 322.
   3 Валентинов В. Малознакомый Ленин. - Париж, 1972. - С. 88.
   4 Красин Л. Советский счет иностранным капиталистам. - Л. 1925; его же. Монополия внешней торговли и нэп. - Харьков, 1926. См. также его статьи на английском языке "Ленин и внешняя торговля" (9 февраля 1924 г.) и "Будущее советских торговых отношений" (29 марта 1924 г.) в информационном бюллетене торгпредства СССР в Лондоне "Russian Information and Review". Наиболее полную подборку статей и выступлений Л.Б. Красина на международных встречах и конференциях 1918-1925 гг. см.: Krasin L. His Life and Work. - London, 1929; Красин Л.Б. Вопросы внешней торговли. - 2-е изд. - М. 1970.
   5 Деятели СССР и революционного движения в России. - М. 1989. - С. 362. См. также: Шеррер Ютта. Большевизм на распутье: Богданов и Ленин // Россия. XXI. - 1996. - Љ 5-6. - С. 115-132.
6 Троцкий Л. Указ. соч. - С. 224.
7 Там же.
8 Там же. - Прим. 83. - С. 358-359.
9 Деятели СССР... (Красин. Авторизованная биография). - С. 462.
10 Цит. по: Троцкий Л. Указ. соч. - Прим. 82. - С. 358.
11 См. копию "Списка членов Российской делегации для переговоров о перемирии и состоящих при ней лиц" в кн.: С. Мстиславский (Масловский). Брестские переговоры. - Пг. 1918; Дипломатический ежегодник. - М. 1992 (иллюстрации).
12 См.: Мирный договор между Россией с одной стороны и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией - с другой. - М. 1918. - С. 3.
13 См.: Леонид Красин, инженер. Обнищание России и большевистская коммуна. - Ростов-на-Дону, ОСВАГ, 1919.
14 Наживин И. Что нужно знать солдату? - Ростов-на-Дону, ОСВАГ, 1919; его же. Что же нам делать? - Ростов-на-Дону, ОСВАГ, 1919.
15 Дроздов А. Интеллигенция на Дону // Новая Юность. - 1997. - Љ 22-23. - С.167-183 (перепечатка из Архива русской революции).
16 Борман А. А.В. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям сына. - Вашингтон, 1964. - С. 125.
17 Троцкий Л. Указ. соч. - С. 295.
18 Цит. по: Дипломатический ежегодник. 1989. - М. 1990. - С. 365.
19 Троцкий Л. Указ. соч. - С. 225.
20 Декреты Советской власти. - Т. 7. - М. 1974. - С. 193.
21 Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. - М. 1994. - С. 97.
22 Троцкий в период внутрипартийной борьбы 1923-1927 гг. не раз демонстрировал подлинники и копии этих "ленинских доверенностей", выданных ему как вождю РККА (одну из них за июль 1919 г. см.: Троцкий Л. Портреты революционеров. - С. 353). Л.Б. Красин никогда такие доверенности не показывал и даже не писал о них в письмах.
23 Цит. по: Алексеева Т. Матвеев Н. Доверено защищать революцию. - М. 1987. - С. 243.
24 Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. - М. 1964. - С. 351.
25 Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1919. - Нью-Йорк. - М. - 1990. - С. 261-262.
26 Васильева О.Ю. Кнышевский П.И. Указ. соч. - С. 121.
27 Цит. по: Неизвестная Россия. XX век. - Т. IV. - М. 1993. - С. 96.
28 Там же. - С. 97.
29 Коминтерн и идея мировой революции. - М. - 1998. - С. 305.
30 Там же. - С. 304.
31 Хаммер А. Мой век - двадцатый (пути и встречи). - М. 1988. - С. 97.
32 См.: Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Указ. соч. - С. 136, 150.
33 Цит. по: Сосков В. Миллионер, умерший в нищете // VIP. - 1998. - Љ 11-12. - С. 65.
34 См.: Зарницкий С. Трофимова Л. Так начинался Наркоминдел. - М. 1984. - С. 180-182.
35 Цит. по: Неизвестная Россия. XX век. - Т. III. - М. 1993. - С. 14.
36 Филиппов Б. Послесловие к книге воспоминаний А.В. Тырковой-Вильямс "На путях к свободе". - Лондон, 1990. - С. 431-432.
37 Троцкий Л. Указ. соч. - С. 296.
38 Цит. по: Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Указ. соч. - С. 132.
39 См.: Сокольников Г.Я. Новая финансовая политика (на пути к твердой валюте). - М. 1991. - С. 17.
40 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 45. - С. 220-221.
41 Известия ЦК КПСС. - 1990. - Љ 4. - С. 191-193.
42 Юровский Л.Н. Финансы СССР. - Гранат. Энциклопедический словарь. - М. 1927. - Т. 41. - Ч. II. - С. 520.
43 Цит. по: Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Указ. соч. - С. 140.
44 Документы внешней политики СССР. - М. 1961. - Т. 5. - С. 121-125.
45 См. например: Рейхсвер и Красная Армия. Документы из военных архивов Германии и России. 1925-1931. Федеральный архив Германии. - М.-Берлин, 1995.
46 См. в частности: Дьяков Ю.А. Бушуева Т.С. Фашистский меч ковался в СССР. - М. 1992.
47 Наука, техника и власть. Материалы к презентации спецкурса "Германо-советское военно-техническое сотрудничество 20 - 30-х гг." (кафедра истории науки РГГУ). - М. 1997. - С. 26 (Текущий архив Экспертного совета).
48 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 313.
49 Карр Э. История Советской России. - М. 1989. - Т. 3. - С. 270-271.
50 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 336. См. также: Конт Ф. Революция и дипломатия (документальная повесть о Христиане Раковском). - М. 1991. - С. 46-52.
51 Ленин В.И. Биохроника. - М. 1982. - Т. 12. - С. 195, 197.
52 Цит. по: Васильева О.Ю. Кнышевский П.Н. Указ. соч. - С. 167. См. также докладную Базилевича Троцкому и Ленину от 9 марта 1922 г. о "ящиках с имуществом бывшей царицы" в Оружейной палате на 459 млн. зол. руб. в книге: Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. - М. 1996. - С. 142.
53 См.: Гаагская конференция. Полный стенографический отчет. Материалы и документы. - М.-Л. 1922. - С. 277.
54 См.: Карпова Р.Ф. Л.Б. Красин - советский дипломат. - М. 1962.
55 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 339.
56 Там же. - С. 321.
57 Там же. - С. 353-365.
58 Там же. - С. 346. См. также: Сироткин В.Г. Лицо и маски Карла Радека // Вехи отечественной истории. - М. 1991.
59 Коминтерн и идея мировой революции. - С. 347.
60 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 43. - С. 187-188.
61 Красин Л.Б. Вопросы внешней торговли. - М. 1970. - С. 271.
62 Krasin L.: His Life and Work. - London, 1929. - P. 184-186; Kapp Э. История Советской России. - Т. 3. - М. 1989. - С. 266.
63 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 52. - С. 116; Ленинский сборник. - Вып. 20. - М. 1932. - С. 126-159.
64 Fisher L. The Soviets in World Affairs. - Vol. I. - London, 1930. - P. 302-303.
65 См.: Красин Л.Б. Указ. соч. - С. 325-327.
66 См.: Закон об иностранных концессиях или возврат к нэпу? (Экспертное заключение, 15 мая 1992 г.) (Текущий архив Экспертного совета).
67 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 42. - С. 62.
68 См.: Труды IV Всероссийского съезда Советов народного хозяйства. - М. 1921. - С. 57; Документы внешней политики СССР. - Т. III. - М. 1959. - С. 384-385.
69 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 42. - С. 69-70.
70 Конт Ф. Указ. соч. - С. 192.
71 Цит. по: Дипломатический ежегодник. 1989. - С. 367.
72 Там же.
73 Из перехваченной французской полицией переписки Раковского с Москвой ("досье Раковского" в архиве МВД Франции) (см.: Конт Ф. Указ. соч. - С. 191, 364).
74 См. также: Сироткин В. Самый европеизированный из большевиков // Дипломатический ежегодник. 1989. - М. 1990. - С. 398-415.
75 Павлов В. Упущен ли шанс? (Финансовый ключ к рынку). - М. 1995. - С. 295-296.
76 Цит. по: Седых И. Швейцарский след "нацистского золота" // Московские новости. - 1997. - 7-14 дек.
77 Monde. - 1997. - 17 mars.
78 Commission Independant d'Experts. Suisse - Seconde Guerre mondiale. - Bern - mai 1998. - 193 pp. Текст доклада отпечатан также по-английски и по-немецки.
79 См.: Smith A. Hitler's Gold. The Story of the Nazi War Loot. - Oxford, New York, Munchen. 1989; Zabludoff S. Movements of Nazi Gold. - Washington, 1997; Trepp G. Bankgeschofte mit dem Feind. - Zurich, 1993; Ziegler J. Die Schweiz, das Gold und die Toten. - Munchen, 1997; Bower T. L'Or nazi. Les banques suisses et les Juifs. - Paris, 1997.
80 См. в частности: Bougeois D. "Barbarossa" und die Schweiz // Zwei Wege nach Moskau. - Munchen, Zurich, 1991. - S. 620-639.
81 В частности: Ланской В. Первый проблеск "нацистского золота". Почему молчит Россия? // Российская газета. - 1997. - 18 июля; Григорьев Е. Проблема "нацистского золота" обретает международный характер // Независимая газета. - 1997. - 30 июля; Орлов А. Золотая тень "третьего рейха" // Итоги. - 1998. - Љ 28.
82 Заявление международного совещания руководителей ассоциаций, входящих в "Международный союз жертв двух тоталитарных режимов", 14 ноября 1997 г.; Заявление Международного союза бывших малолетних узников фашизма по поводу "нацистского" золота и предстоящей конференции в Лондоне, 22 октября 1997 г. // Текущий архив Экспертного совета. - Документы получены из Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ.
83 Цит. по: Соколовская Янина. Украина претендует на часть "нацистского" золота // Известия. - 1998. - 29 мая.
84 См.: Илюхина P.M. Лига Наций, 1919-1934. - М. 1982. - С. 79, 237; Ходнев А.С. Международная организация в ожидании приговора? Лига Наций в мировой политике, 1919-1946. - Ярославль, 1995. - С. 128-130.
85 Козлов Г. Супермузей для супервласти // журн. "Итоги", Љ 25, 30 июня 1998, с. 59.
86 Тавобова Л. Скандал вокруг золота Трои. // Московский комсомолец. - 1996. - 25 янв.
87 Поспелова Н. Святыни, золото и конъюнктура (беседа с министром культуры РФ Евгением Сидоровым) // Век. - 1995. - Љ 33. - С. 11.
88 Сироткин В.Г. О картинах русских художников в Швеции (по шведским и русским материалам в Департаменте по сохранению культурных ценностей Минкульта РФ). Экспертная справка, 18.04.2003 г. //Текущий архив экспертного совета.
89 Сироткин В. Реституция к юбилею // "Литературная газета", Љ 21, 28.05-03.06.2003.
90 См. в частности: "Сводный каталог культурных ценностей, похищенных и утраченных в период Второй мировой войны. Том 3. Государственная Третьяковская галерея. Государственный Русский музей". Департамент по сохранению культурных ценностей Минкульта РФ. - М. 2000 (выпущено более десяти таких томов по другим музеям России); Том 11. Утраченные книжные ценности, кн. 1. - М. 2002. О проданных большевиками за границу в 20-30-х гг. XX в. художественных ценностях подробней см.: Ю.Н. Жуков. Операция Эрмитаж. - М. 1993; А. Мосякин. Продажа // "Огонек", 1989, Љ 6, 7, 8.
91 Милюков П.Н. Вооруженный мир и ограничение вооружений. - СПб. 1911. См. также: Богуславский М.М. Международная охрана культурных ценностей. - М. 1979; Долгий путь российского пацифизма. - М. 1997.
92 См. в частности: Конвенции и декларации, подписанные на Конференции мира в Гааге 17-19 июля 1899 г. - СПб. 1901; Конвенции и рекомендации ЮНЕСКО по вопросам охраны культурного наследия. - М. 1990; Международное право и охрана культурного наследия. - Афины, 1997 (на рус. и англ. яз.).
93 Абаринов В. Сокровища рейха: вопрос без окончательного решения. - Известия. - 1998. - 2 дек.
VII. В КОРИДОРАХ ВЛАСТИ 
   Хождение по коридорам российской власти (Дума, Администрация Президента, Правительство, Совет безопасности) заняло у меня и некоторых других членов нашего общественного Экспертного совета (в первую очередь у Марка Масарского, ныне председателя Совета предпринимателей при мэре и правительстве Москвы) знак благодарности за бескорыстную помощь нашему Экспертному совету этого "ходока" по коридорам высшей власти России я написал о нем книгу. См.: Сироткин В. Марк Масарский. Путь наверх российского бизнесмена. - М. 1994 более десяти лет.
   Но начали мы со СМИ, с того, что на языке современных имиджмейкеров и "пиаристов" называется информационной поддержкой проекта ВОЗВРАЩЕНИЕ.
   Мощным информационным толчком к привлечению внимания к российским богатствам за рубежом стал Первый конгресс соотечественников в Москве (я, как эксперт Комитета по международным делам бывшего ВС РСФСР, входил в его оргкомитет), по случайному стечению обстоятельств совпавший с путчем ГКЧП и "бархатной августовской революцией" 1991 г.
   Впервые в Россию приехали не единицы, а сотни детей и внуков "белых" эмигрантов первой волны. Многие из них приняли участие в ночных бдениях у Белого дома (Сергей Петров, Никита Моравский), не побоялись выступить по полузапрещенной радиостанции "Эхо Москвы" (Олег Родзянко). "Революция" 19-21 августа 1991 г. содействовала патриотическому сплочению бывших "белых" и вчерашних "красных". Самым важным результатом конгресса соотечественников стали личные контакты, переписка, поездки по местам "русского рассеяния" и, как результат, работа в личных архивах и "белоэмигрантских" фондах крупнейших архивов мира (именно осенью 1991 г. в США при содействии С.П. Петрова я впервые поработал в фондах В.И. Моравского, Д.И. Абрикосова и других в архиве Гуверовского института войны, революции и мира в Калифорнии).
   Правда, первоначальные надежды российских демократов, что "русское зарубежье" поможет притоку иностранных инвестиций (подобно притоку капиталов от хуцяо - от зарубежных китайцев в КНР), не оправдались. Подавляющее большинство потомков эмигрантов первой волны крупными бизнесменами (кроме, возможно, армян) не стало: в большинстве это была "служилая интеллигенция" - профессора университетов, ученые, госслужащие, владельцы мелких "русских ресторанов" и т.д.
   Зато косвенно, через информацию о тоннах русского "залогового золота" в зарубежных банках и тысячах объектов недвижимости наши соотечественники подсказали путь возможных инвестиций - создание совместных финансовых компаний на проценты, накопившиеся за 80 лет от этого "русского золота" или от совместной эксплуатации недвижимости.
1. ПРОБЛЕМА ЗАРУБЕЖНОГО ЗОЛОТА И НЕДВИЖИМОСТИ В СМИ (ПРЯМОЕ И КРИВОЕ ОТРАЖЕНИЕ). 1991-2000 гг. 
   Как уже говорилось выше, первым прорывом в дотоле почти неизвестной проблеме российских богатств за рубежом стала получасовая телевизионная передача в октябре 1991 г. "Примирение: послесловие к конгрессу соотечественников" на ВГТРК с моим участием. Именно в этой передаче участник конгресса Сергей Петров вкратце рассказал историю о том, как его отец передал 22 ноября 1922 г. 22 ящика с золотом "на хранение" японцам под расписку о возврате "по первому требованию".
   В 1991-1992 гг. последовала серия моих публикаций - в журналах "Деловые люди", "Столица", газетах "Неделя", "Известия" и других Основной их перечень см.: Краткая библиография, из которых заметный отклик читателей вызвала большая статья "Вернется ли на Родину российское золото?" с послесловием Марка Масарского, оперативно напечатанная редакцией журнала "Знамя" в августе 1992 г.
   Не скрою - эти мои первые публикации носили известный оттенок сенсационности: возник интерес к моим статьям у зарубежных корреспондентов в Москве. Помнится, корреспондент популярной английской газеты "Дейли экспресс" Уилл Стюарт очень пристрастно допытывался у меня в 1992 г.: где находится подаренный британским королем Эдуардом VII в 1908 г. Николаю II остров и не хочет ли Москва организовать на нем свою базу подводных лодок?
   "Обмен островами" в 1908-1909 гг. между русским царем и английским королем носил чисто символический характер. По британским традициям, если король дарует титул "лорда", он обязан наградить его носителя недвижимостью, пусть символической. Символику в Англии нашли в виде торчащей из морской воды скалы в 1,5-2 м высотой. Примерно таким же подарком "отблагодарил" и Николай II - королю Эдуарду VII был подарен в 1909 г. скалистый островок у побережья Эстляндии (Эстонии). Никакого практического значения ни та, ни другая "недвижимость", кроме исторического курьеза, не имела, но английский репортер три месяца обзванивал все "инстанции" в Москве (МИД, МВЭС, Минфин, архивы), ища документы этого "великосветского обмена" и мучая меня расспросами.
   Семь лет спустя курьез, хотя и иного свойства, повторился с другой английской газетой - "Санди таймс". За эти годы вокруг нашего Экспертного совета сложился целый "штат" московских журналистов, регулярно освещавших в своих печатных органах проблему зарубежного российского имущества. Это Юрий Калашнов из "Коммерсанта" и "Коммерсантъ-Деньги", Сергей Шараев из "Трибуны" (кстати, тогда еще "Рабочая трибуна" одна из первых начала освещать эту проблему в отечественных СМИ), Эльмар Гусейнов из "Известий" и др. Среди них оказалась и Юлия Малахова из "Российской газеты". Журналистка еще в сентябре 1998 г. взяла у меня материал и интервью, оформила это в статью на целую полосу - "Царское золото вместо советских долгов" (подпись - "записала Юлия Малахова") и опубликовала в своей газете 26 февраля 1999 г. Суть статьи: Россия может покрыть часть своих текущих внешних долгов из зарубежного "царского" золота, в том числе и находящегося в Великобритании.
   В Москве эту большую статью в "Российской газете" никто не заметил: ни в обзорах прессы Елены Выходцевой по РТР, ни на "Эхо Москвы" она не была даже упомянута.
   Зато заметили статью в московском корпункте лондонской "Санди таймс", откуда мне позвонили от имени аккредитованного корреспондента газеты Марка Франкетти и попросили дополнить статью свежими фактами, в частности о прохождении вопроса в российских коридорах власти. Я сообщил, что готовлюсь к докладу на Совете безопасности РФ во второй половине марта 1999 г. где намерен обосновать ключевой тезис моей статьи: "царское" золото может быть предложено в зачет текущих внешних долгов России. На том и расстались.
   14 марта в "Санди таймс" появляется большая статья М. Франкетти "Россия заявляет свои права на царское золото, отправленное в Лондон", фактически являющаяся изложением моей с Ю. Малаховой беседы, опубликованной в "Российской газете" от 26 февраля, с некоторыми дополнениями.
   На этот раз английский вариант нашей статьи был замечен бюро Интерфакс и РИА "Новости" в Лондоне.
   Интерфакс через день под заголовком "Российский историк предлагает правительству РФ начать переговоры с западными странами по возврату вывезенного золота" дал пересказ статьи "Санди таймс", а РИА "Новости" пером своего собкора в Лондоне Владимира Симонова - комментарий к статье.
   Важнейшим в обоих материалах было то, что в Лондоне не отрицали получения во время Первой мировой войны и после нее значительного количества золота из России (до 45 т) и оценивали его стоимость вместе с процентами за 80 лет в 50 млрд. долл. но, со ссылкой на представителя Английского банка Джулиан Хилли, заявляли: "...это проблема не Банка Англии, а правительства, поскольку первоначальное соглашение (в сентябре 1914 г. - Авт.) было заключено между российским и британским кабинетами министров".
   Таким образом, в отличие от французов и японцев, англичане наконец признали факт нахождения "царского" золота на Британских островах и косвенно подтвердили, что это золото только в Англии "тянет" на крупную сумму (напомним, что наш Экспертный совет вот уже ряд лет дает цифру в 100 млрд. долл. в которую оценивается все русское золото за рубежом, что, кстати, всегда вызывало скептические отзывы экспертов Минфина и ЦБ: преувеличивают-де ребята...).
   Дальнейшие события в отечественных СМИ можно озаглавить так же, как сделала "Российская газета" 18 марта 1999 г.: "Пророка в своем Отечестве, похоже, как не было, так и нет..."
   Когда какие-то сенсационные факты публикует отечественный автор в отечественной газете - это не сенсация. Подумаешь, собака укусила человека. А вот когда то же самое опубликовано в иностранной - это уже человек укусил собаку!
   И сначала "Трибуна" (Сергей Шараев), а затем и "Известия" (В. Михеев, В. Скосырев) излагают мою статью из "Российской газеты", но перепечатанную в "Санди таймс" как сенсацию! Правда, С. Шараев свою публикацию сделал в виде интервью со мной по телефону, при этом отметив в "шапке": "Вчера шумиху в финансовых и правительственных кругах Великобритании вызвало выступление профессора Сироткина, председателя Экспертного совета по русскому золоту и недвижимости, на страницах "Санди таймс".
   "Известия" же, также ссылаясь на мой материал в той же английской газете, дополнительно навела справки у одного из ведущих экспертов России по золоту. Тот подтвердил, что, действительно, из 48 тыс. т золота, добытого в XX в. во всем мире, 4-5 тыс. т на самом деле составляли золотой резерв Российской империи на 1914 г. и из этих четырех-пяти тысяч тонн Россия вполне могла отправить в Англию на закупки оружия в Первую мировую войну 45 т. Тот же эксперт подтвердил: это "царское" золото и в самом деле может сегодня стоить 50 млрд. долл.
   Но больше всего меня потрясла редакция "Российской газеты". 16 марта по поручению одного из заместителей главного редактора мне позвонил ее спецкор Владимир Кучеренко и попросил прокомментировать статью Марка Франкетти в "Санди таймс". Я ядовито ответил, что с удовольствием это сделаю при условии, что уважаемые замглавного и спецкор ознакомятся с подшивкой собственной газеты и прочитают наш с Юлией Малаховой, штатной сотрудницей газеты, материал в номере от 26 февраля. Тем более что на него ссылается и "Санди таймс".
   Мое сообщение повергло В. Кучеренко в изумление, и я понял - наши "демократы от СМИ" собственных газет, даже если они начальники, не читают, а вот за "сенсациями" из-за рубежа следят по ИТАР-ТАСС, Интерфаксу и РИА "Новости" внимательно.
   Словом, как во времена А.И. Герцена и его журнала "Колокол" в Лондоне: хочешь прославиться в Отечестве - пиши за границу, там прозвонят - здесь услышат.
   Но надо отдать должное журналистам из "Российской газеты" - они вышли из щекотливой ситуации все же более элегантно, чем В.И. Ленин в 20-х годах после встреч с американским лжемиллионером Вандерлипом: 18 марта В. Кучеренко опубликовал с моим портретом в рубрике "По следам наших публикаций" (!) колонку с таким заголовком: "Как Владлен Сироткин Лондон взволновал" (помните, у М.Е. Салтыкова-Щедрина: "Как мужик двух генералов прокормил") и подзаголовком: "Английская "Санди таймс" сделала сенсационное открытие, прочитав "Российскую газету".
   Именно в этой колонке и содержался пассаж о пророках в своем Отечестве.
   Справедливости ради следует сказать, что иногда и в отечественных СМИ замечали мои публикации. Именно так случилось с материалом "А "ленинское" золото все-таки во Франции!" в "Литературке" в соавторстве с упоминавшейся уже Светланой Поповой. Сразу после этой публикации у меня состоялся очередной тур выступлений по радио и телевидению, а во Франции, как я уже писал выше, это вызвало ответные публикации.
   И все же обстоятельная статья Марка Франкетти в "Санди таймс" по своему подходу к проблеме - скорее исключение, чем правило. Правилом чаще всего были попытки увязать объективную финансово-экономическую проблему зарубежного имущества с некими скрытыми военно-политическими интересами России за границей. Это характерно, в частности, для публикаций итальянской "Джорнале" (собор Св. Николая Угодника в гор. Бари на юге Италии) или японской "Токио симбун" ("колчаковское" и "семеновское" золото в Японии), о чем уже говорилось выше.
   Общее отношение Запада и Востока к появлению в российской прессе проблемы золота и недвижимости откровенней всего отразила, пожалуй, французская журналистка в Москве Вирджиния Куллудон. "Многие сегодня в России, сгорая от нетерпения, - писала она 7 января 1995 г. в журнале "Пуэн", - оттачивают националистические аргументы. Ибо перелом уже близится, и вполне возможно, что под давлением нового экстремистского электората Москва решит дать ход делу о забытых ящиках с золотом с целью отсрочить решение некоторых болезненных проблем. Так, например, в прессе высказывается мнение о том, что нельзя "отдавать" Курильские острова Японии, не поднимая вопрос о золоте Колчака". Подобная попытка "притянуть за волосы" к чисто финансовой проблеме политику - наиболее типичный пример реакции зарубежной прессы на эту проблему.
   Между тем члены нашего Экспертного совета с 1991 г. постоянно подчеркивали и в своих публикациях, и на пресс-конференциях, что они не хотят и не будут превращать объективно существующую проблему межгосударственных долгов в предмет политических спекуляций отдельных органов печати или политических партий.
   Вспоминаю, как еще в 1992 г. известный "державник", бывший генерал КГБ СССР А. Стерлигов пытался уговорить нас вооружить его аргументацией по "зарубежному золоту" для программы своей партии, но мы категорически отказались. Члены нашего совета не стали "вооружать" противоборствующие партии ни на парламентских выборах 1993 и 1995 гг. ни на президентских 1996 г. хотя такие предложения делались (и с точки зрения финансовой они были весьма заманчивыми). В 1999 г. в преддверии думских и даже президентских выборов 2000 г. предложения поддержать нашей "национальной идеей" то или иное движение или партию стали повторяться. Вокруг нашего Экспертного совета снова появились "ходоки" - от ЛДПР, лужковского "Отечества" и даже "Яблока". Но ответ наш был по-прежнему категорическим - в политику не играем. Вам наша фактура нужна лишь до 1999-2000 гг.: выберут, и вы вновь о национально-государственных интересах России забудете до новых выборов. А нам работать и работать еще не один год.
   "Сухой остаток" многочисленных публикаций в отечественных и зарубежных СМИ за 1991-2000 гг. с точки зрения новых фактов достаточно скромен по сравнению с публикациями членов нашего Экспертного совета (В.Г. Сироткин, М.В. Масарский, И.А. Латышев, Ю.М. Голанд, С.П. Петров, Н.В. Моравский и др.).
   Но все же несколько публикаций - во французском журнале "Экспресс" в 1998 г. о переплавке "ленинского" золота во Франции и продаже этих "новых" слитков в Нью-Йорке, статьи Виктора Черепахина, редактора международного отдела газеты "Moscow Life", о "пражском следе царского золота" и "царском" золоте как основе капитала многих банков Запада после Октябрьской революции в "Независимой газете" в 1997-1998 гг. сенсационная публикация политолога Евгения Кирсанова в той же газете 5 августа 1998 г. о том, как Япония по-пиратски захватила в марте 1917 г. последний транш "царского залогового золота" (включая и 5,5 т личного золота семьи Николая II Романова), и не менее сенсационное интервью "пороховых дел мастера", доктора химических наук Л.В. Забелина газете "Труд" 29 сентября 1998 г. о том, как в 1916 г. Россия "вбухала" в концерн Дюпона 2,5 млрд. долл. на строительство завода бездымного пороха в США (который так и не успели построить до 7 ноября 1917 г.), да еще бесплатно отдала "формулу Менделеева" как "ноу-хау" по производству такого пороха, что значительно обогатило "Дюпон кэмикл" (полное название публикаций см. ниже, в Краткой библиографии), - внесли существенные уточнения, и их учет стал одной из причин переиздания настоящей книги в уточненном и расширенном варианте.
   В плане концептуальном все публикации 1991-2000 гг. делятся на три группы:
   Первая - публикации членов Экспертного совета и вышеперечисленных авторов у нас и за рубежом, где исследуется на основе фактов история проблемы и предлагаются варианты ее практического решения.
   Вторая, или "сенсационная", типа поисков островка у Британских островов, подаренного английским королем Николаю II в момент дарования ему титула лорда, или "апельсинового гешефта" хрущевских чиновников в 1964 г. в Израиле, обменявших русскую церковную недвижимость в Святой земле на два теплохода апельсинов (интервью Вл. Щедрина со мной в "Рабочей трибуне" 19 февраля 1994 г.).
   Третья, или "заказная", когда противники возвращения российского золота и недвижимости под юрисдикцию России из числа "олигархов" через подконтрольные им СМИ выдвигают надуманные аргументы, а членов нашего совета обзывают "фантазерами" (как это сделали в моем присутствии бывшие министры Александр Шохин и Андрей Нечаев в передаче "Пресс-клуб" по ТВ-Центр 28 февраля 1999 г.).
   Для "заказных" публикаций характерен такой пример. С 2000 г. у меня появился свой "Фаддей Булгарин" - некий доктор исторических наук Олег Будницкий, ведущий научный сотрудник Института отечественной истории РАН, лишь сравнительно недавно перебравшийся из Ростова-на-Дону в Москву.
   Ранее не имевший никакого отношения к золотым клондайкам России за рубежом (темы его кандидатской и докторской диссертаций касались участия женщин-террористок и евреев в русском революционном движении XIX - начала XX в.), новоявленный "золотоискатель" вдруг в 2000-2003 гг. разразился целой серией статей в отечественных (журн. "Родина", журн. "Коммерсантъ-Власть", "Независимая газета" и др.) и зарубежных (парижская "Русская мысль") изданиях, в которых главным объектом неаргументированных нападок и просто грубостей ("так называемый доктор", "с позволения сказать, профессор", "последователь Остапа Ибрагимовича"
   и т.п.) стал я.
   Подтекстом же всех этих разносных статей была главная мысль: никаких золотых клондайков у России за рубежом нет (все это выдумки "так называемого доктора"), а то, что и было, - давным-давно потрачено лидерами белой эмиграции на свои нужды.
   Разумеется, я немедленно ответил своему "фаддею" и в печатных, и в электронных СМИ, без труда выяснив заказчиков этого компромата (подробней о них см. ниже).
   Следует сказать, что приемы контраргументации "будницких и Кo" довольно примитивны и рассчитаны на обывателя, плохо знакомого с отечественной историей. Вот некоторые из них:
   - подсчет золота идет по его физическому весу, без учета набежавших за 80 лет процентов. Но даже эксперты Английского банка, откликаясь на публикацию в "Санди таймс", признали: в момент доставки "царское" золото стоило 4 млрд. долл. в ценах 1914 г. но в 1999 г. то же золото с учетом процентов за 80 лет уже "тянуло" на 50 млрд. долл.;
   - за большевистскую национализацию в 1918 г. Россия якобы должна Западу в сто раз больше (40 трлн. долл.), чем у нее находится золота и недвижимости за границей (400 млрд. долл.).
   Цифра этого долга взята "с потолка", ибо:
   1) с Германией все взаимопретензии об имуществе были урегулированы соглашениями 1918, 1922 и 1926 гг. и сегодня ФРГ имущественных претензий к России не имеет (тогда как у России имеются претензии по советскому имуществу в бывшей ГДР и военному - по ЗГВ);
   2) с Францией претензии крупных держателей "царских займов" (банков "Креди Лионнэ", "Сосьете женераль", "Париба", компании "Национальное общество железных дорог Франции" и др.) были урегулированы еще в 1922-1927 гг. и компенсация им была выплачена (см. официальную справку по взаимопретензиям на основе данных бывшего Минфина СССР и нынешнего Казначейства Франции - Приложения, док. 17);
   - при обсуждении проблем реституции ангажированные журналисты, особенно из германских СМИ, почему-то упорно ссылаются на Гаагскую конвенцию 1907 г. "О законах и обычаях ведения войны". Как уже отмечалось выше, никакого международного акта о реституции до сих пор не принято. Из 13 одобренных в Гааге в 1907 г. конвенций лишь одна - "Об ограничении случаев обращения к силе для взыскания по договорным долговым обязательствам" - имеет некий намек на желательность мирных реституций, но и этой конвенции явно недостаточно, чтобы юридически обосновать, например, возвращение "золота Трои" в Германию, Грецию или Турцию.
2. ИЗ ПРАВИТЕЛЬСТВА В СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ. 1995-1999 гг. 
   Собственно, вопрос о желательности включения в финансово-экономический оборот для возрождения новой, демократической России ее огромных богатств за рубежом, впервые возникнув на Первом конгрессе соотечественников в августе 1991 г. в Москве, все последующие двенадцать лет время от времени всплывал в российских коридорах власти.
   При этом в нашем Экспертном совете возникло нечто вроде разделения труда: по начальникам ходил Марк Масарский, а я писал всевозможные обращения и справки (их большая коллекция, адресованная Силаеву, Гайдару, Шумейко, Черномырдину, Немцову и, наконец, Ельцину, и сегодня хранится в Текущем архиве Экспертного совета).
   Общее отношение властей предержащих можно охарактеризовать старой поговоркой брежневских времен: все идут навстречу, но пройти нельзя.
   Никто открыто не возражал против важных и нужных проблем (президент Б.Н. Ельцин трижды накладывал на наших бумагах положительную резолюцию, причем последний раз - накануне второго тура президентских выборов 1996 г. в присутствии М.В. Масарского, входившего в его избирательный штаб), но каждый раз бумаги тонули в бюрократическом аппарате Правительства и Администрации Президента.
   Из всех высших должностных лиц на наши бумаги тогда откликнулся только Е.М. Примаков, в тот период директор Службы внешней разведки. В ответ на наше письмо и приложенную к нему справку весной 1994 г. Примаков принял меня лично. Состоялся обстоятельный часовой разговор о деятельности нашего общественного совета и путях подключения к этому благородному делу государственных органов, в частности путем создания специальной Межведомственной комиссии по защите имущественных интересов России за рубежом (в тот период ее создание мыслилось при Президенте, и Марк Масарский несколько раз обсуждал этот вопрос с тогдашним главой Администрации Президента С.А. Филатовым).
   Однако и в деле создания такой комиссии еще четыре года "все шли навстречу". В конце декабря 1997 г. с помощью Масарского и А.И. Вольского и при их участии я "прорвался" к первому вице-премьеру Б.Е. Немцову в Белый дом. Борис Ефимович выразил большой скептицизм в реальной возможности возврата российских богатств из-за рубежа ("что с возу упало, то пропало"), посетовал, что наши требования осложнят получение "траншей" от МВФ и других иностранных банков, но отказать А.И. Вольскому он не может - ведь батюшка Немцова когда-то в советские времена работал в промышленном отделе ЦК КПСС, возглавлявшемся всесильным тогда Вольским.
   В итоге в начале января 1998 г. появились письмо Немцова Ельцину с очередным предложением создать Межведомственную комиссию и очередная положительная резолюция президента Черномырдину. После этого еще два месяца ушло на согласование кандидатуры председателя такой комиссии (Минфин и Центробанк отказались, Мингосимуществу отказали), и в конце концов остановились на Примакове, в тот момент министре иностранных дел.
   Но не успели мы возрадоваться, а Примаков - сформировать персональный состав комиссии и "Положение" о ней, как Президент отправляет в отставку правительство Черномырдина.
   Масарский начинает "отлов" нового премьера - Сергея Кириенко. Составляем новое письмо, подписывают Вольский, Масарский, я и Михаил Прусак, сенатор и губернатор Новгородской области, председатель Комитета по международным делам Совета Федерации.
   С помощью торгпреда РФ Виктора Ярошенко - уже не в Москве, а в Париже "прорываюсь" весной 1998 г. во время официального визита нового премьера во Францию, к Кириенко, на ходу вручая свою книгу с вложенным в нее письмом нашей четверки о желательности ускорения создания комиссии. Премьер на бегу бросает - "разберемся" и улетает в Москву.
   Но за оставшиеся у него три "премьерских" месяца разобраться не успевает: грянул дефолт 17 августа, и С.В. Кириенко, как и Черномырдин, оказывается в отставке.
   И только Примаков, но не как министр, а уже как премьер-миристр, подписывает наконец 3 октября 1998 г. долгожданное правительственное распоряжение "О Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации" (см. Приложения, док. 13).
   Назначается и председатель этой комиссии - министр Мингосимущества Ф.Р. Газизуллин, которому в недельный срок поручается составить персональный список членов комиссии. Одновременно 3 октября 1998 г. утверждается и Положение об этой комиссии, в целом совсем неплохое (Приложения, док. 14), в котором ей поручается:
   - проводить координацию деятельности органов исполнительной власти и разработку предложений правительству;
   - осуществлять поиск и оформление прав собственности на имущество, находящееся за рубежом, включая недвижимое имущество, вклады и акции в зарубежных компаниях, драгоценные металлы (золото!) и иные ценности;
   - проводить защиту имущественных интересов в судебных и иных инстанциях за рубежом;
   - осуществлять координацию работы по подготовке государственной концепции управления федеральной собственностью, находящейся за рубежом;
   - делать предложения в правительство об изъятии и о перераспределении имущества РФ, находящегося за рубежом, в случае выявления правонарушений и фактов его использования не по назначению, а при наличии признаков злоупотребления комиссия информирует правоохранительные органы.
   Было крайне приятно увидеть в этом Положении отражение предложений нашего Экспертного совета:
   - комиссия "координирует осуществление мероприятий по отработке механизма проведения работ по поиску недвижимого и движимого имущества, принадлежавшего ранее Российской империи и бывшему СССР и находящегося за рубежом, по обеспечению правовой защиты имущественных интересов", включая оформление прав собственности на "царское" и "советское" имущество, а также "выделение средств государственной поддержки на осуществление этой деятельности (выделено мною. - Авт.)".
   Ведь именно этим - поиском дореволюционного и советского имущества - более восьми лет занимался наш Экспертный совет, собрав в своем Текущем архиве самый полный пока банк данных.
   И члены нашего Экспертного совета пришли в восторг, когда прочитали в Положении такую статью: комиссия "организует проведение в Российской Федерации и за рубежом симпозиумов, семинаров, "круглых столов" и конференций по проблемам, относящимся к компетенции комиссии, а также взаимодействует со средствами массовой информации в целях обеспечения гласности и информирования населения Российской Федерации о политике государства в области защиты имущественных интересов Российской Федерации за рубежом".
   Именно "информированием населения" и занимались члены нашего Экспертного совета с 1991 г. (главным образом М.В. Масарский и я), правда, не всегда жалуя при этом "политику государства в области защиты имущественных интересов Российской Федерации за рубежом".
   Ведь как раз в период создания этой комиссии две крупные частные телевизионные фирмы - НТВ-интернешнл и ТСН - обратились ко мне с предложением стать автором и ведущим двух очень крупных проектов (один - на 12 передач, другой - на 24, по 26 минут каждая), рассчитанных на отечественного и зарубежного (русская диаспора в США, Западной Европе и Израиле) телезрителя по "царскому" золоту и советской недвижимости именно "в целях обеспечения гласности".
   Но, как водится на Руси, когда за реализацию дела национально-государственного масштаба берется отечественная бюрократия, любой даже очень хороший правительственный документ превращается в свою противоположность.
   Во-первых, хотя в постановлении, подписанном Примаковым 3 октября 1998 г. указывался недельный срок формирования персонального состава комиссии, чиновники Мингосимущества "формировали" его три месяца, и только к январю 1999 г. к первому организационному заседанию, комиссия была сформирована из 18 человек (никто из членов нашего Экспертного совета в список не попал, на что на заседании Совета безопасности 22 марта 1999 г. было указано представителю Мингосимущества).
   Во-вторых, долго не могли определиться с председателем комиссии. По постановлению Примакова им был назначен министр Мингосимущества Ф.Р. Газизуллин, но тот сначала долго болел, затем подал прошение об отставке с поста министра по состоянию здоровья, а потом, в марте 1999 г. был неожиданно приглашен к Президенту и оставлен главой Мингосимущества.
   За всеми этими бюрократическими аппаратными играми был, однако, глубокий подтекст, связанный с "чубайсовской приватизацией" и восходящий еще к 1994 г. к первой правительственной комиссии по зарубежному имуществу, во главе которой стоял другой министр и тогдашний вице-премьер - О. Давыдов.
*** 
   18 января 1995 г. без всякой предварительной подготовки (беседы о целях встречи, подготовки справки от Экспертного совета и т.п.) Масарский и я неожиданно были приглашены на правительственное заседание в Белый дом к вице-премьеру О.Д. Давыдову. В одном из залов заседаний, так знакомом мне по работе экспертом в бывшем Верховном Совете РСФСР, сидело человек пятьдесят чиновников разного ранга из МИД, Минфина, ГКИ, ЦБ, СВР и других министерств и ведомств.
   После краткого вступительного слова вице-премьера слово для сообщений по 15-20 минут каждое было предоставлено Масарскому и мне.
   Масарский вкратце рассказал о своих хождениях по коридорам власти в 1992-1994 гг. а я - о зарубежном российском золоте и основных регионах размещения "царской" и "советской" недвижимости, посетовав, что ГКИ до сих пор не имеет полного реестра этой недвижимости, особенно в странах "третьего мира" (я даже изложил письмо старика-негра из Танзании, случайно попавшее в наш Экспертный совет: я стар, охранять больше не могу - заберите обратно 20 домов-коттеджей, построенных в джунглях 30 лет назад ГКЭС для своих специалистов).
   Помнится, поразила реакция зала: тишина, ни вопросов, ни реплик, ни выступлений (аналогичная реакция была и четыре года спустя, 22 марта 1999 г. на заседании Совета безопасности, о котором речь пойдет ниже). Давыдов попытался было расшевелить зал, сам начал задавать риторические вопросы, но тщетно - тишина.
   В итоге был принят Протокол Љ ОД-П6-П26-5 от 18 января 1995 г. в котором министерствам и ведомствам предлагалось "провести поиск архивных материалов, подтверждающих права Российской Федерации за рубежом" и "один раз в квартал докладывать в Правительственную комиссию по защите имущественных прав РФ за рубежом, создаваемую (?! - Авт.) в соответствии с поручением Правительства РФ от 26 октября 1994 г. Љ АЧ-П6-39648".
   В части нашего Экспертного совета в протоколе была сделана запись: поручить юристам правительства осуществить "правовую экспертизу выявленных в архивах министерств, ведомств документов и документов профессора Дипломатической академии МИД России В.Г. Сироткина" (подробнее см. Приложения, док. 11).
   Излишне говорить, что ни "поквартально", ни "погодично" ни одно ведомство или министерство в "Правительственную комиссию" ничего не доложило, если не считать обстоятельной справки архива ФСБ "Из истории происхождения золотого запаса России" от 17 января 1995 г. представленной к совещанию в Белом доме и переданной после совещания секретариатом Давыдова в наш Экспертный совет (см. Приложения, док. 1).
   Между тем несостоявшаяся комиссия Давыдова могла бы значительно облегчить свою задачу, обратись она заранее в наш Экспертный совет за информацией о банке данных по недвижимости и золоту за рубежом или к таким энтузиастам, как выпускник МГИМО Ю.Н. Кручкин ("советская" гражданская и военная недвижимость в Монголии), к ученому секретарю ИППО полковнику в отставке В.А. Савушкину (по церковной недвижимости в Святых землях на Ближнем Востоке) или отставным полковникам Е.И. Карабанову и В.П. Никифорову по "советской" военной и гражданской недвижимости: в Германии - 695 объектов, Австрии - 2415 объектов, Румынии - 295 объектов и Венгрии - 244 объекта (Приложения, док. 10).
   Как отмечалось позднее в справке Счетной палаты РФ об итогах проверки работы ГКИ (Мингосимущество) в 1996 г. а также в подготовительных материалах к заседанию Совета безопасности 22 марта 1999 г. (в частности, в записке замсекретаря А.М. Московского секретарю Совбеза Н.Н. Бордюже в феврале того же года), эти "поручения выполнены не были" (см. Приложения, док. 8, 15).
   Поручение правительства от 26 октября 1994 г. осталось на бумаге - Правительственная комиссия по защите имущественных прав за рубежом во главе с Давыдовым так и не приступила к работе, а вскоре, при очередной перетряске кабинета Черномырдина, и сам Давыдов был отправлен в отставку вместе с "отставленным" МВЭС (в 1996 г. в эйфории победы на второй президентский срок Б.Н. Ельцин упразднил это ключевое министерство, а "осколки" - торгпредства - "подарил" П.П. Бородину).
   Понятное дело - никто и не намеревался "осуществлять правовую экспертизу" документов профессора Сироткина.
   Между тем после бесплодного правительственного совещания 18 января 1995 г. у Давыдова ситуация с поиском, учетом и особенно с эксплуатацией (т.е. с отчислениями в федеральный бюджет валютной прибыли) зарубежной российской собственности ухудшалась день ото дня.
   Это наглядно показала справка Счетной палаты за конец 1996 г. о проверке ГКИ-Мингосимущества. Отсылая читателя в деталях к несколько сокращенному тексту справки (см. Приложения, док. 8), а также к публикациям в российской прессе (как правило, они были сделаны в 1996-1998 гг. благодаря "утечкам" копий справки из самой Счетной палаты), подчеркнем лишь основные тенденции, объясняющие многолетнюю "пробуксовку" всех предложений нашего Экспертного совета по наведению порядка в деле государственного использования российских богатств за рубежом, в частности скрытый саботаж нашего ключевого предложения с 1994 г. - создание специального ФЕДЕРАЛЬНОГО АГЕНТСТВА ПО ЗАЩИТЕ ИМУЩЕСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСОВ РОССИИ ЗА РУБЕЖОМ Кстати, идею создания такого Агентства поддержал депутат Госдумы от КПРФ и соавтор законопроекта "Об имуществе РФ, находящемся за рубежом" Леонид Канаев ("Российская газета", 27 мая 1998 г.), а также газета "Коммерсантъ-Daily" (21 мая 1998 г.). Важно также подчеркнуть, что аналогичные агентства по загранимуществу уже много десятилетий существуют в Великобритании и США.
   Необходимость создания такого федерального органа, как Агентство, фактически вытекала из всего контекста справки Счетной палаты по проверке деятельности ГКИ за рубежом: ее общий вывод - ГКИ совершенно не справляется с возложенными на него функциями по загранимуществу.
   Вот некоторые тенденции, получившие отражение в справке:
   - у ГКИ нет ни необходимого штата (девять человек в главном управлении собственности за рубежом на 1509 объектов федеральной собственности в 112 странах мира на 3,24 млрд. долл.), ни зарубежного представительства, ни денег, нет методики оценки и поиска и даже полного реестра зарубежной собственности;
   - ГКИ не располагает данными по финансовым вложениям - доли паев, акций, ценных бумаг юридических лиц. Между тем только во Внешэкономбанке на 1 ноября 1996 г. числились капиталы бывших совзагранбанков и их партнеров на фантастическую сумму в 4 трлн. 64,5 млрд. руб. После 1991 г. все эти капиталы остались за границей, и ГКИ ничего о них не знал, хотя еще 12 декабря 1995 г. правительственным постановлением Љ 1211 "Об инвентаризации собственности РФ, находящейся за рубежом" он обязан был это сделать в месячный срок (по данным депутата Л. Канаева, в 1998 г. пять бывших совзагранбанков с суммарным капиталом в один миллиард долларов вообще попытались уйти в "свободное заграничное плавание", освободившись от контроля Центрального банка РФ);
   - ГКИ не выполняет одну из своих основных функций - контроль за поступлением в федеральный бюджет средств от использования зарубежной федеральной собственности (продажа, сдача в аренду, гостиничные и транспортные услуги и т.д.). Между тем, сообщается в справке Счетной палаты, только бывший МВЭС получил в 1994-1995 гг. от сдачи в аренду своего недвижимого имущества при торгпредствах 15,3 млн. долл. из которых перечислили в бюджет чуть больше половины - 7,65 млн. долл.;
   - ГКИ фактически пустил в 1992-1994 гг. на самотек приватизацию бывших советских внешнеторговых объединений ("Общемашэкспорт", "Разноимпорт", "Техностройэкспорт" и многие другие), что позволило нечестным внешторговцам искусно занизить величину уставного капитала, а разницу положить себе в карман (до 16,1 млн. долл. только при приватизации "Нафта Москва" и ВО "Техснабэкспорт").
   Сомнительные махинации внешторговцев в конце концов привели к отставке их министра и ликвидации самого МВЭС.
   Однако борьба за "внешнеторговую империю" Леонида Красина на этом не закончилась. Пользуясь тем, что с 1992 г. под флагом либерализации и демократизации экономики (упразднение Госплана, Госкомцен, Госкомитета по сырьевым ресурсам и др.) была фактически упразднена и государственная монополия внешней торговли, различные ведомственные кланы и объединения лоббистов бросились делить "жирный пирог" - зарубежную собственность бывшего СССР.
   Выше мы уже писали, какая нешуточная борьба развернулась в 1992-1995 гг. всего за один объект недвижимости, оказавшийся "бесхозным", - Русский культурный центр (дворец графа Шереметева) в Париже.
   После упразднения МВЭС (указ Президента за Љ 1135 от 2 августа 1996 г.) таких объектов (торгпредств и их инфраструктуры - школ, магазинов, дач и т.д.), как дворец Шереметева, оказалось в десятки раз больше. Добавьте к ним более 50 представительств "Совэкспортфильма" (офисы, квартиры), "Интуриста" и Морфлота СССР и другие "совзагранучреждения". По подсчетам Леонида Канаева, всего таких "бесхозных" советских объектов к 1998 г. насчитывалось 2559 единиц общей площадью в 2 млн. кв. м и балансовой стоимостью в 2 млрд. 667 млн. долл. Из них, полагает Канаев, лишь 78% используется в интересах РФ, 12% сдается "налево", а 255 объектов вообще брошены на произвол судьбы и разворовываются местным населением (большинство из них находятся в Латинской Америке или Африке).
   Такое безобразие, по мнению депутата, стало возможным только потому, что:
   а) этими 2559 объектами управляют целых 14 министерств и ведомств, а "у семи нянек дитя без глазу";
   б) отсутствует единая юридическая база управления зарубежной собственностью, фактически до июня 1998 г. опиравшегося на устаревший указ Б.Н. Ельцина "О государственной собственности бывшего Союза ССР за рубежом" от 8 февраля 1993 г. (по статье депутата Л. Канаева в "Российской газете" 27 мая 1998 г.).
   Что касается законопроекта "Об управлении собственностью Российской Федерации, находящейся за рубежом", то он с 1994 г. с большими осложнениями обсуждался в Думе и только в июне 1999 г. был наконец принят; однако Президент тут же наложил на него "вето", и, как мы увидим далее, далеко не случайно.
   Нельзя сказать, что Правительство РФ не пыталось решить судьбу бывшей советской собственности (о "царской" все эти годы речь вообще не шла). 5 января 1995 г. премьер B.C. Черномырдин подписывает распоряжение Љ 14 "Об управлении федеральной собственностью, находящейся за рубежом". Но спустя несколько месяцев то же правительство свое постановление дезавуирует, отменив центральный пункт о ГКИ как главном органе управления зарубежной собственностью.
   Причина такой непоследовательности Черномырдина стала ясна год спустя, когда указом Президента Љ 1135 от 2 августа 1996 г. зарубежная собственность упраздненного МВЭС передавалась Управлению делами Президента РФ (УДП) и его начальнику П.П. Бородину.
   "ИМПЕРИЯ БОРОДИНА"
   Самый близкий исторический аналог УДП - министерство уделов Российской империи, обслуживавшее до 1917 г. членов императорского Дома Романовых (около 50 взрослых великих князей и княгинь во главе с семьей Николая II, а также их дети, внуки и правнуки - всего около 300 человек). Для "прокорма" такой оравы еще с 1613 г. года воцарения династии Романовых на троне, выделялись т.н. кабинетские (удельные) земли вместе с крепостными.
   При постоянном расширении сначала территории Московского царства, а со времен Петра I и Империи из "новых земель" обязательно выделялись "кабинетские земли" - в Поволжье, на Алтае (личный домен царствующих императоров до 1909 г. когда Николай II отписал его в казну для расселения "столыпинских хуторян"), в Новороссии (Украина) и в Крыму, в Карелии и Прибалтике и т.д. На балансе министерства уделов находились также "зимние" и "летние" дворцы, дачи в Крыму, конные заводы, рыбные промыслы, алмазные и золотые рудники и т.д. не считая "служб сервиса" - ателье, мастерских Фаберже, а также императорских яхт и пароходов, "царских" поездов и др. Всем этим огромным хозяйством в Петербурге и на местах управляла сеть императорских хозяйственных контор с огромным штатом чиновников.
   Каждый взрослый член Дома Романовых, кстати, неподсудный обычному гражданскому суду (как в советские времена - члены Политбюро ЦК КПСС), имел "цивильный лист" (открытый банковский счет) и мог брать с него денег немерено. Но напомним одну важную деталь - члены Дома Романовых не обладали правом частной собственности на недвижимость: ни царь, ни его братья, сестры, дяди и тети не могли продать, заложить, скажем, Ливадийский дворец в Крыму.
   В большинстве своем "неприкасаемые" члены Дома Романовых весьма рачительно относились к "кабинетским" деньгам, а некоторые большие средства отдавали на благотворительные цели: великая княгиня Елизавета Федоровна - на богадельни для больных, императрица-мать, вдова Александра III Мария Федоровна - на слепых, глухих и других "убогих" через т. н. "Императорское человеколюбивое общество", великий князь Константин Константинович (знаменитый поэт К.Р.) - на театр и науку, другой великий князь - на развитие авиации и т.д.
   Вот эта "царская" хозяйственная структура после расстрела Белого дома 4 октября 1993 г. и была восстановлена в виде УДП, куда вошли семь ранее самостоятельных "уделов": Управления делами ЦК КПСС, совминов СССР и РСФСР, четвертые главки Минздрава СССР и РСФСР со всеми их дачами, санаториями, охотничьими хозяйствами, собственной авиакомпанией "Россия" и т.д.
   Сам "кромвелевский завхоз" и бывший мэр г. Якутска не раз потом хвастался публично, что его УДП и есть отныне "министерство двора"
   .
   Хорошо информированный еженедельник "Коммерсантъ-Власть" (1999, Љ 12, 30 марта) так обрисовал это новое "министерство уделов":
   На балансе УДП находятся:
   В Москве
   - Кремль: реконструкция на 180 млн. долл. По данным "Московского комсомольца" (1999, 15 июня), реальные расходы на реконструкцию Кремля составили более одного триллиона рублей, причем только один кремлевский кабинет Б.Н. Ельцина "потянул" на 730 млрд. руб;
   - Белый дом (правительство): реконструкция на 89 млн. долл.;
   - "Президент-отель", гостиницы "Арбат", "Золотое кольцо" и др.;
   - два здания парламента (Госдума и Совет Федерации).
   Всего более 300 офисных зданий в одной Москве.
   В Подмосковье и по всей России
   - Дачные поселки, виллы, в том числе: "Серебряный Бор", "Архангельское" и др.;
   - 15 подсобных хозяйств;
   - 18 строительных трестов;
   - 4 комбината питания, спецателье, прачечные, фотоателье, "кремлевский" детсад, мебельная фабрика;
   - 10 автобаз, три поликлиники, две аптеки, аптечные склады, склады медоборудования и т.д.
   Фирмы УДП
   - Унитарное госпредприятие "Госзагрансобственность" (балансовая стоимость управляемых заграничных объектов, по оценке самого Бородина, 600 млн. долл.);
   - "Госинвест" - внебюджетное финансирование и управление валютными активами;
   - АОЗТ "Русь-Инвест";
   - Финансово-промышленная компания реконструкции и развития (Кремля, вилл "Семьи", покупки драгоценностей и т.д.);
   - Фонд президентских программ;
   - ЗАО "Федеральная финансовая группа";
   - издательства "Пресса" (бывшая "Правда") и "Известия";
   - 60 т. н. "дочерних" фирм, среди которых ЗАО "Согласие" (крупнейшее в Европе алмазное месторождение им. М.В. Ломоносова под Архангельском - вспомним личные алмазные и золотые рудники Николая II).
   Вывод:
   - во время Бородина в аппарате УДП работало 350 чел. а на "хозяйстве" в этих 200 "фирмах" - более 110 тыс. подчиненных ("крепостных");
   - все это хозяйство "тянет" на десятки миллиардов долларов (второе место после "Газпрома"), а бюджет УДП в два раза превышает бюджет России на 1999 г. (40 млрд. долл. против 20 млрд.), несмотря на сокращение Госдумой расходов на Администрацию Президента на 20%.
   Счетная палата в своей справке 1996 г. отметила неконституционность такой передачи неправительственной хозяйственной организации (указ противоречит статье 114 Конституции 1993 г.), поскольку функция управления любой федеральной собственностью возлагается исключительно на Правительство РФ.
   Возможно, позиция Счетной палаты вдохновила премьера С.В. Кириенко на попытку "осадить" П.П. Бородина в его претензиях стать еще и "министром" по внешнеэкономическим связям. Вскоре после своего трудного утверждения в Думе Кириенко обрушился с резкой критикой на Мингосимущество и в апреле 1998 г. вернулся к старому постановлению Черномырдина 1995 г. вторично обязав министерство подготовить "Положение" об управлении загранимуществом РФ.
   Зажатое между премьером и Бородиным, Мингосимущество собрало свою коллегию, но никакого "Положения" не приняло. Тогда Кириенко пригрозил "вызвать на ковер" и назначил отчет Мингосимущества на ВЧК. Но до августа 1998 г. заседание ВЧК так и не состоялось.
   29 июня 1998 г. Президент подписывает новый Указ Љ 733 "Об управлении федеральной собственностью, находящейся за границей". На этот раз, в отличие от указа 1996 г. речь уже идет не только о "внешнеторговой", а вообще обо всей федеральной собственности за рубежом, управляемой неким "акционерным обществом" с контрольным пакетом акций у государства (фактически - у Бородина: см. Приложения, док. 12).
   Надо отдать должное консультантам Управления делами Президента: на этот раз они замахнулись не только на 2 млрд. 667 млн. долл. во что оценивается бывшая "советская" недвижимость за границей, но и на золотовалютные активы бывших совзагранбанков, СП, ВО и других советских учреждений, что, по подсчетам Л.М. Канаева, "тянуло" уже на внушительную сумму - 130 млрд. долл.
   В роли "толкача" нового проекта выступило само Мингосимущество в лице нового молодого руководителя Департамента собственности за рубежом А.А. Радченко.
   В мае 1998 г. на очередной пресс-конференции Радченко "озвучил" коллективный доклад Мингосимущества и консультантов Управления делами, озаглавленный "О повышении эффективности использования федеральной собственности, находящейся за рубежом".
   Справедливо констатируя уже набивший оскомину факт, что у 2559 объектов российской федеральной зарубежной собственности "семь нянек", он предложил вместо них учредить одну "няньку" - Управление делами Президента во главе с П.П. Бородиным. При этом бойкий руководитель департамента намекал, что Бородин уже с 1996 г. - самый крупный хозяин федеральной собственности за границей (715 объектов) после МИД (1541 объект). Все остальные владельцы сущие "нищие" - Валентина Терешкова с ее Российским зарубежным центром (бывшим ССОД) - 77 объектов, РИА "Новости" - 63 объекта, у остальных и того меньше.
   Умело манипулируя цифрами, юный столоначальник из Мингосимущества доказывал, что все это богатство из рук вон плохо эксплуатируется, четвертая часть объектов вообще пустует, а прибыль приносят только объекты Управления делами Президента (750 тыс. долл. в год), остальные (например, терешковские "центры") наскребают едва-едва по 200 тыс.
   Разумеется, о том, в чей бюджет идут доходы от "эффективных" объектов УДП, Радченко предусмотрительно умолчал.
   И что же предлагалось соорудить вместо "семи нянек"? Третью "естественную монополию" - Российское Акционерное Общество (РАО), или сокращенно - "Росзагрансобственность", по типу "Газпрома" или РАО "ЕЭС"!!! Вот, оказывается, для чего был нужен Указ Б.Н. Ельцина Љ 733 от 29 июня 1998 г.
   При этом, как мы в Экспертном совете вскоре поняли, в число главных учредителей новой естественной монополии должны были войти Управление делами Президента, Мингосимущество и Главное производственно-коммерческое управление по обслуживанию дипломатического корпуса (ГлавУПДК) при МИД РФ. Участие последнего учредителя нового АО вполне объяснимо - у МИД и ГлавУПДК вдвое больше заграничных объектов, чем у Бородина.
   Судя по тому, что уже в начале сентября 1998 г. в наш Экспертный совет за консультациями обратились заместитель министра иностранных дел И.И. Сергеев и новый начальник ГлавУПДК B.C. Федоров (оба сегодня уже бывшие), дело о создании РАО "Росзагрансобственность" было поставлено на практическую основу, хотя некоторые члены правительства Кириенко (в частности, первый вице-премьер Б.Е. Немцов) уже весной выступали против создания еще одной конструкции "бандитского капитализма" ("Коммерсантъ-Daily", 21 мая 1998 г.).
   С другого конца зашли "люди Чубайса" и его Российский центр приватизации (РЦП), возглавляемый в тот период Максимом Бойко, бывшим вице-премьером и главой ГКИ. С санкции все того же А.А. Радченко и на деньги ЕБРР (по некоторым данным, до 300 млн. долл.) РЦП подрядился реально оценить все ту же российскую зарубежную собственность, что затем должна была пойти на "эффективное использование" (читай - личное обогащение).
   Но на этот раз П.П. Бородин крупно просчитался, свидетельством чего стали рейды следственных бригад Генпрокуратуры в марте 1999 г. в его ведомство для "выемки документов".
   Подвел шаблонный подход к решению задачи "приватизации" заграничной собственности. Ведь все мыслилось по схеме 1996 г.: указ - разгон МВЭС - Давыдова в отставку - торгпредства наши.
   И здесь так же: указ от 29 июня 1998 г. - Примакова в отставку - МИД если не разогнать, то отобрать у него хотя бы половину из 1541 для "эффективного использования" (сиречь обложения "данью").
   Но вышла осечка - дефолт 17 августа спутал все карты и всю прежнюю клановую расстановку сил "наверху". Примакова не только не выгнали, а, наоборот, назначили премьером, и Дума его с первого захода утвердила.
   И вместо нового "Газпрома" в виде РАО "Росзарубежсобственность" Примаков утверждает нечто совсем другое - Межведомственную правительственную комиссию, но с прямо противоположными - государственными - задачами, нежели в "задумке" П.П. Бородина: "по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом", т.е. доходы должны идти не в "бюджет" Кремля, а в бюджет ГОСУДАРСТВА.
   Впрочем, сторонники Примакова радовались недолго - 12 мая 1999 г. Президент отправил его правительство в отставку, и сторонники "третьей естественной монополии" оживились было вновь, но не надолго: новый Российский Президент В. В. Путин переместил Бородина, и его проект заглох.
*** 
   Не все, однако, чиновники госаппарата "демократической" России сродни Радченко - иначе бы наше Отечество давным-давно разворовали (кстати, сам этот юный комбинатор вскоре сбежал с госслужбы в ГКИ в коммерческую структуру). Есть еще честные государственники и в правительстве, и в Администрации Президента, и в Совете безопасности.
   Однажды, в самом начале января 1999 г. после моего очередного выступления по телевидению в программе Андрея Леонова "Слово и дело" по ТВ-Центр о российских богатствах за рубежом у меня дома раздался звонок. Мужской голос, слегка шепелявя, представляется ответственным сотрудником Администрации Президента, выражает свой восторг по поводу моей гражданской позиции в телепередаче и интересуется - чем может помочь Администрация нашему Экспертному совету?
   Спустя некоторое время встречаемся на Старой площади и вместе приходим к выводу - действовать надо через Совет безопасности как пока единственный в высших эшелонах власти России орган, координирующий работу "семи нянек". Конкретная задача - попасть к секретарю СБ Н.Н. Бордюже, минуя частокол его помощников и заместителей, объяснить генералу суть дела и получить резолюцию, разумеется, положительную.
   Все дальнейшие действия сильно смахивали на эпизод из телесериала "Семнадцать мгновений весны". Помните, как во время воздушной тревоги Штирлиц-Исаев попадает в кабинет Бормана? (Поэтому-то я и не называю имен своих добровольных помощников, которых служба собственной безопасности все равно "вычислила", и уже после отставки Бордюжи с постов главы Администрации и секретаря СБ один из них по-житейски спросил меня - а как попасть в Дипакадемию МИД РФ на учебу?)
   Итог многоходовой аппаратной интриги превзошел вначале все ожидания: Бордюжа не только прочитал бумагу, но и полностью одобрил ее основные идеи и даже назначил срок созыва СБ - через десять дней, поручив подготовку заседания своему заму А.М. Московскому.
   За десять дней не получилось - аппарат СБ слишком громоздкая бюрократическая машина для того, чтобы работать оперативно. Сначала мне пришлось писать кучу справок, участвовать в рабочих заседаниях с чиновниками СБ и у Московского.
   Ключевым документом стал проект протокола заседания СБ, которое наконец состоялось через три месяца после резолюции Бордюжи, увы, уже без него: за несколько дней до того его "ушли" в отставку с обоих постов - главы Администрации и секретаря СБ, отправили послом РФ в Данию, и лишь в 2003 г. он вернулся обратно в Москву.
   В итоге гора родила мышь - ситуация 18 января 1995 г. зеркально отразилась 22 марта 1999 г.: ничего кардинального Совет безопасности не принял, кроме общих деклараций (см. Приложения, док. 16).
   В окончательном тексте протокола исчезло мое ключевое предложение о создании специального Федерального агентства по защите имущественных интересов России за рубежом (одна "нянька") и оставлены прежние "семь" (в рамках существующей структуры правительства - сиречь по-прежнему Мингосимушество, за спиной которого маячил П.П. Бородин). Пропала и координирующая функция МИД - тогдашний замминистра И.И. Сергеев (кстати, почему-то не пришедший на заседание СБ) отказался выступить в роли "координатора", поскольку его проект "третьей естественной монополии" в документе не был даже упомянут.
   В окончательном тексте протокола осталось лишь одно конкретное предложение: рекомендовать Правительству РФ включить проф. Сироткина в состав Межведомственной комиссии по защите имущественных интересов за рубежом.
   Но и эту, в сущности, частную задачу аппараты СБ и Администрации так и не довели до конца. Сначала долго шла "торговля" между замами Бордюжи (напомним, что к моменту принятия протокола 22 марта 1999 г. он был уже отправлен в отставку) - кто подпишет сопроводительное письмо на имя Примакова в правительство? При этом никого из них не интересовало существо протокола (400 млрд. долл. в уплату 200 млрд. внешнего долга), а тревожила лишь одна мысль - кто будет вместо Бордюжи и не попадает ли сей зам впросак со своей подписью...
   В итоге бумагу отослали в секретариат к только что назначенному новому главе Администрации Президента А.С. Волошину. Там, в Кремле, ее долго держали (хотя и пригласили меня на беседу) и в конце концов отдали на экспертное заключение в Экономическое управление Президента РФ, где в конце концов и похоронили: назначение проф. Сироткина в Межведомственную комиссию, вопреки решению СБ, так и не состоялось...
*** 
   Но и на этот раз моя эпопея с хождением по коридорам власти еще не кончилась, ибо после досрочной отставки Б.И. Ельцина на авансцену большой политики вышли уже другие люди: весной 2000 г. новым президентом России был избран В.В. Путин, и почти молниеносно последовали новые кадровые назначения. Одним из первых уже в апреле 2000 г. был перемещен "кремлевский завхоз" Бородин, а вместо него назначен бывший крупный чиновник из валютно-финансового контроля ФСБ из "питерских чекистов" В.И. Кожин.
   Поначалу для нашего Экспертного совета все вроде бы складывалось как нельзя более благоприятно: Кожин лично пригласил меня на беседу (чего никогда не делал П.П. Бородин). К тому времени с 1999 г. я уже был экспертом-консультантом бородинской "конторы" - унитарного предприятия "Госзагрансобственность", возглавлявшейся его якутским земляком неким Д.Е. Кычкиным, ничего, правда, не смыслившим в зарубежных делах и до этого "рулившим", как один из замов гендиректора, "Президент-отелем" в Москве.
   На беседе присутствовал и новый начальник "Госзагрансобственности" - еще одна темная личность, но уже из Питера: бывший телепродюсер Владимир Левиев, как оказалось позднее, хронический алкоголик, через два года изгнанный из "конторы".
   Вряд ли Кожин читал мои книги и статьи, возможно, лишь пару раз узрев меня по телевидению, но кто-то на самом "верху", очевидно, подсказал - да у тебя в Управлении делами есть один профессор, он зубы съел на этой самой зарубежной собственности. К тому времени я уже основательно "засветился" в коридорах власти - и месяца не проходило, чтобы из МИДа (по "румынскому золоту"), из Минфина, Счетной палаты и т. д. не следовали звонки или письменные запросы - дайте ваше экспертное заключение!
   Еще в 1999 г. приглашал меня к себе зам. главы Администрации и помощник президента по международным делам С.Э. Приходько. Да и сам В.В. в бытность еще замом управления у Бородина в 1996 г. лично беседовал со мной, А.И. Вольским и М.В. Масарским по зарубежным клондайкам России. С тех пор я регулярно отправлял в секретариаты директора ФСБ, премьера и Президента все свои книги о зарубежном золоте и недвижимости.
   Словом, поначалу Кожин позитивно отреагировал на это "засвечивание" и пожелал успешной работы с новым начальником "Госзагрансобственности" Левиевым, тем более что 23 октября 2000 г. подоспел указ Љ 1771 нового президента о ликвидации в этом деле "семи нянек" и учреждении двух - МИД и УДП. Отныне только два этих ведомства "рулили" зарубежной недвижимостью, хотя лишь советской - "царская" и все золото, а также ценные бумаги остались за рамками деятельности УДП.
   Любопытна история появления указа Љ 1771. Пока наемный Будницкий, а также Анатолий Чубайс, Максим Бойко и даже "Геракл" (Виктор Геращенко - на РенТВ весной 2002 г.) витийствовали, что никаких "клондайков" золота и недвижимости у России за рубежом якобы нет, два знающих "цену вопроса" опытных "олигарха" - Борис Березовский и Роман Абрамович - в сентябре 2000 г. направили В.В. Путину секретное послание. По содержанию это был форменный плагиат: "олигархи" взяли нашу идею создания специализированного федерального агентства по управлению госсобственностью за рубежом (и даже оценку этой собственности указали нашу - 400 млрд. долл.), но предлагали создать это "агентство" не при Путине, а при них, любимых. За это "откупщики" готовы были выплатить весь внешний долг России и даже похвастались, что обещанный Чубайсу-Бойко кредит от ЕБРР в 300 млн. долл. на поиск и оформление прав российской собственности уже перенацелен на них двоих.
   Однако вся эта многоходовая операция сорвалась не без участия нашего Экспертного совета (досталось и Чубайсу с Бойко: их "контора" - Российский центр приватизации - как потенциальное "шпионское гнездо" по требованию одной из российских служб была закрыта).
   И в итоге появился тот самый указ Љ 1771, на который вначале все мы, государственники, возлагали очень большие надежды.
   Увы, реальная практика оказалась совсем иной. Хотя с приходом Кожина статус "конторы" был повышен до ФГУП - Федерального государственного унитарного предприятия "Госзагрансобственность", а сама "контора" переехала из двухэтажного домишки в районе Смоленки в Большой Черкасский переулок, поближе к Кремлю, эффективность ее работы по сравнению с "кычкинским периодом" не улучшилась: штаты возросли в пять раз, у гендиректора ФГУП появилось пять замов (и все - с огромными медными табличками), а мне, например, как эксперту-консультанту так и не нашлось ни при Кычкине, ни при его преемниках (а их только на моих глазах сменилось целых три, и все как один - случайные люди) не то что кабинета - стола и стула ни в одном из отделов, пока, наконец, в декабре 2002 г. меня не приютил начальник отдела поиска имущества и оформления прав собственности ФГУП полковник В.П. Никифоров (который, впрочем, вскоре из начальников ушел в рядовые, ввиду явной неэффективности работы своего отдела).
   Тем не менее я на свой страх и риск продолжал составлять реестр "царской" недвижимости за рубежом, преимущественно в Западной Европе, для чего трижды выбивал себе служебные командировки во Францию. Но в тот самый момент, когда и само руководство ФГУП осознало - в указе Љ 1771 записано, что оно обязано переписать все бывшие царские дворцы, виллы, церкви и т. д. и начало шевелиться (ведь за трехлетнее безделье в этом вопросе президент по головке не погладит), - меня в июне 2003 г. уволили с должности эксперта-консультанта ФГУП "по сокращению штатов".
   В моей уже долгой жизни это было далеко не первое сокращение: духовные предшественники Кожина "сокращали" меня в 1956 г. когда на уровне руководства МГУ я и еще 30 моих однокашников по истфаку были уже зачислены в аспирантуру и даже получили комнаты в общежитии, но не были утверждены Минвузом СССР (оказывается, Политбюро ЦК КПСС в ноябре 1956 г. приняло секретное постановление о "неблагонадежной молодежи" в СССР), в 1963 г. те же предшественники облыжно включили меня в список... пенсионеров (и это - в 29 лет!) при очередной хрущевской чистке АН СССР, сорвав тем самым мою защиту кандидатской диссертации, в 1987 г. завистливые коллеги из МГПИ им. В.И. Ленина пытались исключить меня из партии по организованному ими доносу студентов (и тем самым "сократить" как заведующего кафедрой новой и новейшей истории истфака этого вуза). И все тщетно - иных уж нет (умерли), а те - далече (в Израиле или США).
   И когда В.В. Путин в очередном Ежегодном послании Федеральному собранию 16 мая 2003 г. заявил - "в стране тяжелейший кадровый голод; голод на всех уровнях и во всех структурах власти, голод на современных управленцев, эффективных людей", - для меня этот пассаж его Послания ассоциировался прежде всего с Кожиным и его "питерскими" недоучками-гендиректорами из ФГУП "Госзагрансобственность" УДП.
   Ведь они полностью провалили указ 1771 - не только не обеспечили доход от объектов российской недвижимости за рубежом (они ведь даже не ведают, что она не может использоваться в коммерческих целях, т. к. находится под дипломатическим иммунитетом, а сдача под жилье студентам и стажерам из СНГ большой прибыли не приносит), но и оказались в финансовой яме - только содержание объектов недвижимости (посольств, торгпредств, вилл, жилых домов и т.д.) обходится МИДу и УДП по 10 млн. долл. в год. И это при том, что оба ведомства, как и Минимущество РФ ранее, так и не составили полный реестр зарубежной собственности России, на что в очередной раз указала им и Счетная палата, и Совет Федерации.
   Вдобавок между МИДом и УДП началась затяжная бюрократическая "война" - кто главней? Свою "партию на волынках" затянуло Министерство экономики и торговли - ведь оно по-прежнему назначает торгпредов, действующих параллельно с загранпредставителями УДП. А между "торгпредами" не всегда деловые отношения: в Германии, например, выяснение вопроса - кто главнее? - дошло до мордобоя.
   Поскольку к моим рекомендациям ни один из новых гендиректоров ФГУП "Госзагрансобственность" не прислушивался и даже так и не обеспечил хотя бы рабочим местом, я начал сначала осторожно, а затем все более резко критиковать эту "кормушку" в СМИ. За что меня не раз "вызывали на ковер" (Левиев, помнится, звонил даже по ночам ко мне домой, паникуя - "Кожин изволят гневаться", как будто я у нового "кремлевского завхоза" крепостной, а УДП - его личные "шесть соток"), и в конце концов уволили за заметку в "Известиях.Ru".
   Но кому "завхоз", лично открывающий кафе в Кремле (и одновременно играя на гитаре у Ирины Зайцевой на ТВС в передаче "Без галстука") или выслуживающийся перед Президентом за реконструкцию Константиновского дворца в Стрельне к 300-летию Петербурга (куда он вбухал несколько годовых валютных бюджетов УДП), сделал хуже - эксперту-консультанту или Державе?
ПРИМЕЧАНИЯ 
   1 Документ: Россия - Запад - Золото - Возврат. Интерфакс. "Новости", Лондон, 15 марта 1999; РИА. Выпуск "Новости Российской экономики", Лондон, 15 марта. Корр. РИА "Новости" Вл. Симонов // Текущий архив Экспертного совета.
   2 Шараев С. Золотой блеск туманного Альбиона // Трибуна. - 1999. - 17 марта; Михеев В. Скосырев В. Царское золото спасло бы Россию // Известия. - 1999. - 18 марта.
   3 Российская газета. - 1999. - 18 марта.
   4 Литературная газета. - 1998. - 28 янв.
   5 Куллудон В. "Ленинское золото" во Франции (перевод статьи из еженедельника "Пуэн") // Дипломатический ежегодник. - М. 1995. - С. 271. См. также: Coulloudon V. La mafia en Union soviйtique. - Paris, 1991.
   6 Будницкий О.В. Женщины-террористки в России. Сб. док. - Ростов-на-Дону, 1996; его же. В чужом пиру похмелье (евреи и Русская революция) // "Вестник еврейского университета в Москве", 1996, Љ 3, С. 21-29.
   7 Сироткин В.Г. Бойтесь данайцев // "Русская мысль" (Париж, 1-7.06.2001; его же. МВФ живет на золото России // Еженед. "Мир новостей", Љ 5, 30.01.2001.
   8 Сироткин В.Г. Наемный Будницкий (чьи деньги отрабатывает штатный "разоблачитель"?) // Еженед. "Россия", 11-17.06.2002.
   9 E.M. Примакову. Справка о возвращении золота и недвижимости из-за рубежа (к образованию президентской комиссии). Составил профессор Дипакадемии МИД РФ Сироткин В.Г. 14 марта 1994 г. // Текущий архив Экспертного совета.
   10 См. в частности: Сироткин В. Казна - не мошна для частных займов // Российская газета. - 1996. - 28 дек.; Михайлов И. В поисках российского золота и недвижимости (беседа с проф. В. Сироткиным) // Русская мысль. - 1997. - 4-10 дек.; Самойлова Н. Загранинвентаризация // Коммерсантъ. - 1998. - 13 марта; Папилова Ю. Калашнов Ю. Мингосимущество включилось в борьбу за зарубежную собственность // Коммерсантъ-Daily. - 1998. - 21 мая; Канаев Л. Дворцами не бросаются // Российская газета. - 1998. - 27 мая.
   11 Папилова Ю. Калашнов Ю. Мингосимущество включилось в борьбу за зарубежную собственность // Коммерсантъ-Daily. - 1998. - 21 мая.
   12 Служебная записка проф. В.Г. Сироткина замминистра иностранных дел И.И. Сергееву, 15 сент. 1998 г. (о "царском" золоте и недвижимости за рубежом); Служебная записка проф. В.Г. Сироткина начальнику ГлавУПДК при МИД РФ B.C. Федорову, 7 дек. 1998 г. (основные регионы поиска российской недвижимости и возможные сроки реализации) // Текущий архив Экспертного совета.
   13 Российский центр приватизации. Оценка недвижимого имущества РФ за границей и рекомендации по его эффективному использованию (техническое задание). Михаил Ермолов, главный менеджер РЦП, 23 февр. 1998 г. // Текущий архив Экспертного совета.
   14 Сироткин В.Г. В Совет безопасности (справка-предложение), 17 февр. 1999 г.; Докладная записка секретарю СБ Н.Н. Бордюже от зам. секретаря А.М. Московского (проект, составленный Сироткиным), февр. 1999 г.; Протокол заседания СБ (проект Сироткина), 20 марта 1999 г. // Текущий архив Экспертного совета.
   15 Протокол заседания Экспертного совета Комитета по международным делам СФ 27.03.2003 г. с участием представителей УДП, Минимущества, Счетной палаты и др. См.: Приложение, док. 18.
   "О зарубежной собственности РФ" (справка). Подготовлена Аналитическим управлением аппарата СФ.
   16 "Известия.Ru", 17.02.2003 г. Гнев Кожина вызвал мой комментарий к хвастливому заявлению пресс-секретаря УДП Виктора Хрекова электронному варианту газеты "Известия" о том, что в связи с новым распоряжением премьера М.М. Касьянова о передаче "на баланс" УДП ряда объектов загрансобственности от РИА "Новости", бывшего "Интуриста", "Совэкспортфильма", Росзарубежцента Терешковой и др. "мы (УДП) будем пытаться зарабатывать на собственности...". Я же по просьбе редакции прокомментировал заявление В. Хрекова так: а что мешало "зарабатывать" ранее, кроме вопиющей некомпетентности чиновников УДП? Да, отметил я, "у российской собственности должен быть один хозяин. УДП - это хорошо, но это полумера. Необходимо создать при президенте Федеральное агентство по защите собственности России за рубежом". Вот Кожин и воспринял это предложение, которое я публично выдвигал с 1991 г. как выпад в его адрес: ведь как и П.П. Бородин, он считает УДП своими личными "шестью сотками".
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 
   Итак, наш рассказ об эпопее российского золота и недвижимости за рубежом завершился. И оказалось, что эта, казалось бы, частная финансово-имущественная проблема самым тесным образом связана с историей России, Европы и мира в XX веке.
   В самом деле, если бы Николаю II удалось найти консенсус с "думской" оппозицией и тогдашними "олигархами", Россия лучше подготовилась бы к Первой мировой войне, а царскому и Временному правительствам не пришлось бы посылать 2/3 золотого запаса за границу для закупок бездымного пороха, снарядов, патронов и военной техники Подробнее о политической обстановке в России в период "снарядного кризиса" и вызревании кризиса "верхов" накануне Февральской революции см.: Сироткин В.Г. Почему "слиняла" Россия? Кн. 1. - М. Алгоритм, 2003. И тогда, возможно, не было бы никакого Октября.
   Проблема зарубежного российского имущества вновь стала в повестку дня во время переговоров большевиков с Западом в 20-х годах, а вопрос о выплате "царских долгов" стал главным условием дипломатического признания СССР. Технология ведения этих переговоров, одним из главных авторов которой был наркомвнешторг и посол Леонид Красин, и сегодня - наше национальное "ноу-хау".
   Это "ноу-хау" Красина пригодится при ведении переговоров в Швейцарии по "нацистскому золоту" и в Германии - по реституции перемещенных культурных ценностей.
   Вновь стала актуальной ушедшая, казалось бы, в историческое небытие проблема монополии внешней торговли, за внедрение которой в период нэпа яростно боролся Л.Б. Красин, перетянувший на свою сторону Ленина и большинство в ЦК РКП(б).
   Псевдолиберализация внешнеэкономической политики, формальным проявлением которой стало упразднение в 1996 г. МВЭС, привела к гигантскому бегству ворованных капиталов за границу (по данным Е.М. Примакова, в 1999 г. - до 20 млрд. долл. в год).
   "Прихватизация" внутри страны перекинулась за границу - различные министерства и ведомства начали ускоренно делить зарубежную "советскую" собственность. Ключевую роль в этом дележе играли разные государственные и "акционированные" ведомства - Мингосимущество, Российский федеральный фонд имущества (РФФИ), Российский центр приватизации.
   Приватизация зарубежной "советской" собственности для всех этих "контор" облегчалась отсутствием научной международно признанной методики оценки недвижимости, хотя, как отмечалось в справке Счетной палаты РФ в 1996 г. еще 12 декабря 1995 г. правительство специальным постановлением "Об инвентаризации собственности РФ, находящейся за рубежом" обязало Мингосимущество разработать такую методику "в месячный срок".
   Конечно, принимать такие постановления может, в отличие от остального мира, только правительство Черномырдина, которое, как известно, всегда "хотело как лучше".
   Тысячу лет существует Русь, и никогда в ней не было ни методик, ни оценок (отсюда - "умом Россию не понять"). Всегда было как в песне: "Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек". А сколько сто ят эти поля (и сегодня их оценочный кадастр - не более 15%), почем леса - никто никогда этого не знал. Да и Православная церковь освящала это неведение: "земля ничья, она Божья".
   Отсюда с таким трудом прививалась на Руси частная собственность на землю, отсюда - и византийская "безоценочная элита" (чиновники), сами "с потолка" или исходя из интересов собственного кармана определявшие цену "лесов, полей и рек", а также оплату коммунальных услуг, проезда в общественном транспорте, соотношение доллара и рубля. Ведь реальная оценка национальных богатств грозила российским чиновникам самым страшным - разделением власти и собственности, что в XVIII в. уже произошло в Западной Европе и в США.
   Такие попытки делались и в России (Николай I, граф Витте, Столыпин). Скажем, первое Министерство государственных имуществ было создано не при "царе Борисе", а при царе Николае I еще в 1837 г. успев оценить около пяти процентов "казенных" лесов и полей. Но едва в стране началась первая "приватизация" в связи с отменой крепостного права в 1861 г. как в 1866 г. тогдашние чиновники убедили нового царя Александра II упразднить это первое "Мингосимущество", ибо реальная оценка стоимости "лесов, полей и рек" мешала им воровать.
   И только 160 лет спустя после николаевского эксперимента, в июне 1997 г. методика оценок возродилась на Всероссийской научно-практической конференции "Оценка национального богатства страны" в Парламентском центре в Москве благодаря усилиям академика РАН Д. Львова и бизнесмена М. Масарского.
   Именно на этой конференции впервые публично прозвучали такие цифры и факты:
   30 трлн. долл. - разведанные запасы минерального сырья; 17 квадриллионов руб. - основные фонды; 100 млрд. долл. - самая скромная оценка зарубежной недвижимости.
   В 1972 г. была предпринята последняя по времени попытка оценить национальные богатства страны, так и не доведенная до конца.
   Все участники конференции в один голос изумлялись, что, строя рыночную экономику (капитализм), наши рыночники-демократы за семь лет своего правления умудрились обходиться без основополагающего инструмента такой цивилизованной экономики - закона об оценочной деятельности.
   Те же лоббисты, что добились упразднения МВЭС в 1996 г. в 1997 г. попытались было заблокировать закон об оценке (госорганы и независимые оценщики с лицензией, по типу нотариусов), принятый обеими палатами Федерального собрания (6 мая Президент наложил на закон "вето").
   Однако год спустя справедливость восторжествовала, а лоббисты-"приватизаторы" и чиновники-коррупционеры были посрамлены: 29 июля 1998 г. Б.Н. Ельцин все же утвердил важнейший Федеральный закон "Об оценочной деятельности в Российской Федерации".
   Конечно, и при таком хорошем "оценочном" указе путь не будет слишком легким, коль скоро даже с переводом уже законной федеральной собственности (зданий посольств, торгпредств, бывших совзагранбанков и т.д.) из-под юрисдикции несуществующего СССР на баланс Российской Федерации возникают проблемы. Как сообщил начальник отдела Юридического управления МИД РФ С.В. Шитьков, на 1 мая 1999 г. в 34 странах "советская" недвижимость юридически все еще числится... за СССР. Препятствуют этому главным образом Украина и Грузия: они разослали даже специальные ноты с требованием заблокировать процесс переоформления, ссылаясь на то, что их парламенты не ратифицировали соглашение глав государств СНГ от 30 декабря 1991 г. При этом вопрос о перерегистрации с 1997 г. (18 февраля 1997 г. Верховная Рада обусловила свое согласие на ратификацию "предоставлением российскими властями Украине полной информации об активах и долгах бывшего СССР за рубежом") из чисто юридического трансформировался в политический: дележ совзагрансобственности превратился в украинско-российских отношениях в дележ "второго" Черноморского флота.
   Масло в огонь начали подливать и другие державы - Германия, Австрия, Польша, Румыния. Ссылаясь на дипломатические ноты Украины и Грузии, они стали чинить препятствия переоформлению, и в 1997-1999 гг. этот процесс забуксовал. Пробуксовка усилилась с марта 1999 г. - с начала агрессии НАТО против Югославии.
   Саботаж с переводом с баланса на баланс принимает зачастую весьма изощренную форму. Турки, например, готовы согласиться на перерегистрацию, но требуют списать их долги за аренду зданий в Москве за 25 лет, а это, между прочим, 300 тыс. долл.!
   В этой связи, как справедливо отмечает С.В. Шитьков, "есть большая опасность "увязнуть" в переговорах, в то время как промедление в данном вопросе оборачивается для нашей страны существенными убытками, связанными с неиспользованными возможностями распоряжаться загрансобственностью с целью извлечения дополнительных средств для федерального бюджета" Шитьков С. О российском загранимуществе // Международная жизнь. - 1999. - Љ 5. - С. 75.
   Критически разобрав также принятый Думой во втором чтении в конце 1998 г. закон "Об управлении собственностью Российской Федерации, находящейся за рубежом", опытный мидовский юрист делает важный вывод, с которым трудно не согласиться: "Вместе с тем сам факт того, что и исполнительная, и законодательная ветви власти осознают необходимость наконец навести порядок в своих собственных зарубежных хозяйственных делах и начать получать доходы в бюджет, управляя российским загранимуществом и используя его излишки в коммерческих целях, настраивает на оптимистическую волну. Главное, чтобы высокие порывы и государственные подходы не были сведены к обыкновенной дележке того, что контролировать достаточно трудно в связи с естественными причинами. Думается, что вопросы контроля за использованием государственного имущества, находящегося за рубежом, а также закрепления и подтверждения прав России на него сегодня являются основными, и именно на них следует сконцентрировать главные усилия" Там же. - С. 78.
   А между тем шкуру "неубитого медведя" (неперерегистрированную с баланса СССР на баланс РФ недвижимость в Великобритании, ФРГ, Франции, Австрии, Турции, Японии, Индии и других странах) уже "делит" премьер М.М. Касьянов: еще в 2000 г. на переговорах с канцлером ФРГ Шредером он предложил передать эту юридически "бесхозную" недвижимость в зачет внешнего долга РФ, из которого 40% мы должны именно Германии. Более того, премьер в тот же "зачет" готов был отдать и "перемещенные культурные ценности" - вот какие мы щедрые, "пальто (победы над фашизмом) нам не надо"?!
   Добавим к этому выводу лишь одно предложение, уже неоднократно звучавшее на страницах этой книги: даже при "двух няньках", да еще в сложной международной обстановке в дальнем и ближнем зарубежье, эта важнейшая государственная проблема без кардинальных организационных мер - создания мощного, наделенного полномочиями Федерального агентства по защите имущественных интересов Российской Федерации за рубежом при Президенте РФ - решена не будет.
   Как бы на такое предложение ни обижался нынешний "кремлевский завхоз" и сколько бы экспертов-консультантов он из своей "конторы" ни увольнял, другого решения нет.
   Семилетний негативный опыт управления "семью няньками", а с октября 2000 г. - двумя с половиной (УДП, МИД и Минэкономразвития) показал: не по "сенькам" оказалась "шапка".
   ПРИЛОЖЕНИЯ ДОКУМЕНТЫ
   1 ИЗ ИСТОРИИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЗОЛОТОГО ЗАПАСА РОССИИ. СПРАВКА ФСБ. 1995
   Передана в Текущий архив Экспертного совета 18 января 1995 г. секретариатом вице-премьера О.Д. Давыдова и является компиляцией из справок 1922-1926 гг. экспертов Наркомфина на переговорах с Антантой по "царским долгам". - Прим. публ
   Со времени Крымской кампании создание твердого металлического запаса, позволяющего России возобновить платежи в звонкой монете, было задачей, к которой стремились все министры финансов. Политику накопления золота продолжали все последующие министры финансов России.
   При министре финансов Витте Россия располагала необходимыми суммами для оплаты золотом и создания золотой единицы на основе 1 рубля, равного 2,667 франка. Денежная реформа Витте была облегчена благодаря золотодобыче в Сибири и займам за границей.
   При последователе Витте Коковцове был создан твердый золотой запас, установлена значительная денежная наличность, которую можно было бы использовать в случае непредвиденных обстоятельств (неурожая, войны). Эта наличность оказалась кстати в начале войны с Японией в 1904 г. Золотой запас накануне войны достигал 604 млн. руб. не считая золота, различным образом за границу помещенного (ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 833, л. 1,2).
   Движение золотого запаса выражается в следующих цифрах (в млн. рублей):
   1914 г. 1915 г. 1916 г. 1917 г. 8 октября 1917 г.
   Золото внутри страны, 1604, 1560, 1614, 1476, 1101,1 Суммы золота за границей, 140, 170, 646, 2141, 2503,1 Всего: 1744, 1633, 2260, 3617, 3604,2
   См. ЦГАНХ СССР, ф. 2324. оп. 1, ед. хр. 769, л. 9.
   За исходную точку отсчета взят 1913 г. как последний стабильный в финансовом отношении довоенный год.
   1914 г. явился рубежом, с которого начались существенные изменения в составе и количестве российского золотого запаса.
   За время войны царское правительство передало Англии 650 млн. руб. под обеспечение своих займов для оплаты военных заказов, сделанных в Англии и США. Кроме того, Временное правительство отправило в Стокгольм 5 млн. руб. (ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 12, л. 29).
   Под давлением обстоятельств военного времени имперское правительство России эвакуировало примерно половину золотого запаса в Саратов и Самару. Другая половина хранилась, в более или менее равных долях, в Петрограде и Москве.
   Стремясь лучше укрыть золотые запасы, правительство начало концентрировать их в Казани, подальше от линии фронта. Выбор места хранения золота не случаен - Казанский банк располагал обширными кладовыми. К тому же город занимал удобное географическое положение, имел железнодорожное сообщение с центром страны.
   В начале 1915 г. в Казань было эвакуировано золото из Петрограда - российская и иностранная монета Монетного двора, золото в слитках частных аффинеров и частных банков.
   Начиная с 1915 г. все отделения Банка Сибири и ближайшие к Казанскому отделению прислали сюда всю свою наличность и высылали таковую ежемесячно по мере накопления (ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 758, л. 52 об.).
   С наступлением немцев в глубь России в начале 1918 г. Совнарком РСФСР решил сосредоточить весь золотой запас России в Казани. Сюда началась эвакуация золотых запасов из Москвы, Самары, Тамбова, Козельска и других городов России. Из Петрограда стали поступать ценности Монетного двора, Главной палаты мер и весов, Горного института.
   Сосредоточение в Казани золотого запаса России, румынского золотого фонда, хранившегося во время войны в Москве, запасов серебра и других ценностей продолжалось до того времени, пока не стало очевидным, что в Казани небезопасно.
   Контрреволюционный заговор изменил обстановку в этом районе. Совнаркомом рассматривался вопрос относительно нового места хранения золотого запаса. Срочно была сформирована группа, ответственная за осуществление эвакуации золотого запаса из Казани, под руководством К.П. Андрушкевича. В эту особую экспедицию входили: С.И. Добринский, Богданович, Н.В. Наконечный, Леонов, симбирский комиссар финансов С.М. Измайлов (ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 865, л. 382 об.).
   Экспедиция прибыла в Казань 28 июля 1918 г. и приступила к подготовке эвакуации. Решено было погрузить золотой запас на пароходы и баржи и отправить вверх по Волге до Нижнего Новгорода и дальше по Оке. Но в разгар работ, 5 августа, когда началась эвакуация золота, в районе пристани был высажен белогвардейский десант, а в городе вспыхнул контрреволюционный мятеж.
   Тогда была предпринята попытка вывезти золото по железной дороге, но не оказалось ни одного паровоза. Андрушкевичу К.П. Измайлову С.М. и казанскому министру финансов Бочкову А.И. в сопровождении дружинников удалось вывезти в Москву на четырех автомобилях 100 ящиков с золотом.
   Весь оставшийся в Казани золотой запас попал в руки контрреволюционеров и в конце августа 1918 г. был перевезен в Самару.
   Нарицательная стоимость вывезенного из Казани в Самару золотого запаса, по сведениям Самарского правительства КомУча, составляла 657 млн. руб.
   В сентябре 1918 г. по распоряжению Самарского правительства золото было эвакуировано в Уфу.
   На совещании в Уфе было избрано так называемое Всероссийское Временное правительство в виде пятичленной Директории, которой подчинялось Самарское правительство.
   Опасаясь, что при дальнейшей эвакуации на восток золотой запас может попасть в руки образовавшегося Омского правительства в Сибири, Уфимская Директория обратилась к членам верховного политического органа чехословацкой армии - Отделу Чехословацкого национального совета с просьбой дать охрану для конвоирования золотого запаса в Челябинск.
   К эшелонам с золотым запасом были приставлены чехословацкие караулы. Право распоряжаться золотом формально перешло от Самарского правительства к Директории.
   В Челябинске золото было перегружено из вагонов в подвалы элеватора.
   Авторы справки пользуются устаревшими данными. Золото в подвалы челябинского элеватора не перегружалось, и минфин Омского правительства Михайлов распоряжения о перевозке "золота КомУча" из Челябинска в Омск не отдавал - всю операцию осуществил ген. М.Н. Дитерикс. Подробнее см. гл. II, с. 87-88. - Прим. публик.
   Уфимская Директория избрала своей резиденцией Омск и в качестве исполнительного органа приняла в свой состав Омское министерство, в котором министром финансов был Михайлов И.
   Позднее по распоряжению Михайлова золото было перевезено из Челябинска в Омск, в Госбанк.
   В ноябре 1918 г. в результате переворота в Омске при поддержке Антанты, на всей территории Сибири была установлена диктатура Колчака. В знак благодарности Колчак признал все долги царского и Временного правительств, составлявших 16 млн. руб. золотом. Весь золотой запас перешел к колчаковскому правительству. Омским министерством финансов было официально опубликовано:
"Всего из Казани вывезено запасов золота:
а) в русской монете на 523 458 484 руб. 42 коп.
б) в иностранной монете на 38 065 322 руб. 57 коп.
в) в слитках на 90 012 027 руб. 65 коп.
Всего: 651 535 834 руб. 64 коп.".
Здесь впервые обнаружилась разница в номинальной стоимости золотого запаса, определенной в Казани в 657 млн. руб.
С мая 1919 г. началась продажа и вывоз золота за границу в качестве гарантий союзникам за покупаемое Колчаком оружие и снаряжение.
Из Омска во Владивосток для продажи и депонирования в виде гарантий было отправлено 217 038 кг золота на сумму 279 508 835 руб. из которых по назначению прибыло только 184 238 кг на сумму 237 251 815 руб. (ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 37, ед. хр. 1958. л. 6).
32 800 кг золота на сумму 42 251 020 руб. были захвачены атаманом Семеновым. Часть золота была истрачена на покупку оружия, а с остальными 33 млн. руб. золотом он бежал за границу, но воспользоваться этим золотом ему не удалось. Он вынужден был отдать золото на хранение японцам, которые впоследствии его не вернули (Гос. архив Иркутской обл. ф. 260, ед. хр. 225, л. 8).
Устаревшие сведения. По данным С.П. Петрова (1993 г.), из 42 251 020 зол. руб. атаман Семенов к ноябрю 1920 г. раздал по ведомости командирам дивизий своей Дальневосточной армии 37 млн. 300 тыс. зол. руб. "на непредвиденные расходы". Бежать за границу "с остальными 33 млн. руб." (около 30 т золота в слитках и золотой монете) Семенов физически не мог, ибо улетел из осажденной Красной армией Читы на двухместном одномоторном аэроплане, грузоподъемность которого не превышала 200 кг, включая летчика и пассажира. Подробнее см. гл. 4. - Прим. публик
Из 184 238 кг золота, прибывшего во Владивосток, 32 800 кг были помещены в Госбанк, а остаток в размере 151 438 кг был использован для кредитных операций (ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 73, ед. хр. 1958, л. 6; ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 760, л. 17 об; ЦГАОР СССР, ф. 3985, оп. 1, ед. хр. 105, л. 4).
В продажу было пущено 53 005 кг золота на сумму 68 261 497 руб.:
1) в мае 1919 г. во Францию через Китайский Промышленный банк - 126 пудов на сумму 2 661 185 руб.;
2) в мае 1919 г. в Англию через Гонконг-Шанхайский банк - 516 пудов на сумму 10 898 182 руб.;
3) в июне 1919 г. в Англию и Францию через Гонконг-Шанхайский банк и Китайский Промышленный банк - 698 пудов на сумму 14 753 114 руб.
4) в июле 1919 г. в Японию через "Йокогама спеши банк" - 140 пудов; 5) в августе 1919 г. в Японию через "Йокогама спеши банк" - 502 пуда.
Пункты 4, 5 - всего 642 пуда на сумму 13 559 381 руб.;
6) в сентябре 1919 г. в Японию через "Йокогама спеши банк" - 500 пудов на сумму 10 550 524 руб.;
7) в августе 1919 г. во Францию через Китайский Промышленный банк - 750 пудов на сумму 15 839 381 руб.
Всего: 3232 пуда на сумму 68 261 497 руб.
В качестве гарантии депонировано 98 433 кг золота на сумму 126 765 304 руб.:
1) в Японию в обеспечение займа на Монетном дворе в Осаке кредита в размере 30 млн. иен - 1500 пудов на сумму 31 680 765 руб.
2) для операций с Англо-Американским синдикатом в Гонконг-Шанхайском банке - 3937,5 пуда на сумму 90 860 437 руб.;
3) для приобретения винтовок в Америке через Русско-Азиатский банк - 150 пудов на сумму 4 224 102 руб.; 4) для приобретения пулеметов Кольта - 50 пудов.
Всего: 5637,5 пуда на сумму 126 765 304 руб.
(ЦГАНХ СССР, ф.7733, оп. 37, ед. хр. 1958, л. 5; ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 760, л. 54 об, л. 55.) Накануне своего падения Омским правительством были взяты следующие займы:
1. 50 млн. иен у "Йокогама спеши банк" и у "Чосен банк". В Осаке на депозит этих банков было отправлено золота на 30 535 434 иен русской золотой монетой. В счет этого займа было получено валюты на 29 500 000 иен.
2. 7 500 000 ф. ст. у Англо-Американского синдиката "Кидер Пободи" в Нью-Йорке, "Бр
Бэрринг" в Лондоне. В Гонконге в Гонконг-Шанхайском банке было депонировано золота в разной иностранной монете и в слитках на сумму 8 621 171 ф. ст. т.е. по паритету 9,4575 на сумму свыше 81 500 000 золотых руб.
(Из материалов по контрпретензиям СССР к странам Антанты и Франции. ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 37, ед. хр. 1958. л. 5.)
Часть этого займа была использована, а часть зачислена на личные счета представителей Сибирского правительства за границей:
1. В Токио у К.К. Миллера:
   - 6 940 000 иен;
   - 170 000 американских долларов;
   - 424 000 франков;
   - 450 000 мексиканских долларов.
2. В Лондоне у К.Е. Замены - 517 000 ф. ст.
3. В Лондоне у профессора Бернацкого - 607 000 ф. ст.
4. В Нью-Йорке у С.А. Угета - 27 227 ам. долл.
5. В Париже у Рафаловича - 21 439 000 драхм.
6. В Париже у "Унион" - 256 000 фр.
7. В Шанхае у б
консула Гроссе - 40 000 ф. ст.
8. Кроме того, во Владивостокской кредитной канцелярии числилось за банками:
   - "Бр
   Бэрринг" - 2 000 000 ф. ст.;
   - "Ландманс Банк" - 9 000 000 датских крон;
   - "Русско-Азиатский" - 113 000 иен, 8000 ам. долл. 4000 ф. ст.;
   - "Индо-Китайский" - 15 680 000 фр.
   Общая сумма всех остатков достигала почти 100 млн. золотых руб.
   К моменту падения Омского правительства в его распоряжении оставалось:
   - у генерала Юденича свыше 8 053 000 франков;
   - у военного агента в Японии генерала Подтягина свыше 6 275 000 иен.
   (Из материалов по контрпретензиям СССР к странам Антанты и Франции. ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 37, ед. хр. 1958, л. 4.)
   Дальневосточным правительством в 1920 г. была сделана безуспешная попытка получить эти суммы через посредство японского правительства.
   Безуспешной была попытка получить через "Чосен банк" и "Йокогама спеши банк" суммы от реализации золота, депонированного в Японии Омским правительством в обеспечение своего займа (ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 37, ед. хр. 1958, л. 4).
   Омск оказался недостаточно надежным местом хранения золотого запаса, который значительно сократился из-за крупных переводов за границу правительством Колчака.
   В конце октября 1919 г. работники, сопровождавшие золото, - Казановский Н.С. Кулябко Н.П. Племянников А.М. Арбатский А.Д. провели неофициальную ревизию золота и подвели баланс. Было установлено, что Колчаком и его людьми истрачено более 11 500 пудов золота. Но собрать всю необходимую документацию о выемках золота не удалось, поэтому цифра безусловно занижена.
   Собранные Казановским, Кулябко и Арбатским документы по расходу Колчаком золотого запаса отразили следующее положение вещей:
   К 31 октября 1919 г. золотой запас был погружен в вагоны и подготовлен к вывозу на восток. При этом исчез один мешок с 60 тыс. золотых руб.
   12 ноября 1919 г. "золотой эшелон" двинулся на восток. Колчаковское правительство стремилось доставить это золото во Владивосток и передать его на хранение правительству США.
   1 января 1920 г. состоялось совещание союзных представителей в Иркутске - англичан, французов, американцев, японцев, чехословаков, которое пришло к следующему заключению:
   "Золотой запас Российского правительства оказывается в опасности и может попасть в руки лиц, не имеющих прав распоряжаться от имени русского народа, а потому долгом союзников является совместно с Российским правительством принять меры к обеспечению охраны этого золотого запаса. Для неприкосновенности золота и хранения его, пока союзные правительства в согласии с представителями Российского правительства не решат об окончательном его назначении, совещание решило перевезти золото под охраной союзных сил во Владивосток".
   (ЦГАОР СССР, ф. 5856, оп. 1, ед. хр. 394-6, л. 6.)
   4 января 1920 г. Иркутск был занят большевиками. Колчак перешел под охрану чехословацких войск и подписал отречение от поста Верховного правителя в пользу Деникина
   Распространенная в советской литературе о Гражданской войне ошибочная версия: не в пользу А.И. Деникина, а в пользу атамана Г.М. Семенова. - Прим. публик.
   5 января 1920 г. началась передача золотого эшелона под охрану чехословацких войск. Но попытка чехов полностью взять на себя "охрану" золотого эшелона успеха не имела, т.к. русские солдаты отказались оставить свои посты. Решение солдат поддержали Казановский, Кулябко и другие банковские сотрудники, бывшие в эшелоне. Золотой эшелон под смешанной охраной медленно продолжал путь на восток. На станции Тыреть была обнаружена пропажа 13 ящиков с золотом. Судьба этого золота неизвестна Версию о "чешском следе" этих 13 ящиков с золотом на 750 тыс. зол. руб. см.: Сироткин В.Г. Вернется ли на родину российское золото? // Знамя. - 1992. - Љ 8. - С. 198-203.
   В конце января 1920 г. золотой запас был отбит у колчаковцев партизанами и рабочими. Хотя фактически золотой запас находился в ведении Иркутского ревкома, его охрана была смешанной и состояла из представителей иностранных держав, аккредитованных при правительстве Колчака, отряда белочехов и югославов, а также бойцов красных партизанских отрядов Сибири. Эта охрана выполняла свои задачи вплоть до 4 марта, когда из Иркутска на восток ушла последняя чехословацкая часть.
   Сибирский ревком информировал о захваченном у колчаковцев золоте:
   "17 февраля 1920 года... Для Вашего сведения сообщаем
   находящихся в нашем распоряжении ценностях, захваченных от павшей власти. На вокзале в Иркутске находится в вагонах под смешанной охраной нашей и чехов запас золота по оценке 5 руб. 50 коп. золотник в слитках - на 13 005 359 руб. 45 коп. в монете - на 396 062 руб. 78 коп.; всего на 409 068 103 руб. 23 коп.".
   (ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 1, ед. хр. 1346, л. 17.)
   18 марта 1920 г. была произведена приемка поезда с золотым запасом. В 13 вагонах "золотого" поезда оказалось 6815 ящиков, из них: в 197 ящиках - золотые слитки, в 6354 ящиках - полноценная российская золотая монета, в 262 ящиках - дефектная золотая монета и в 2 ящиках золотые слитки из Пермского Нарбанка. Общая стоимость золотого запаса РСФСР составила 409 625 870 руб. 23 коп. по номинальной оценке (ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 1, ед. хр. 1356, л. 56 об.).
   Золотой запас, оставшийся в европейской части РСФСР после вывоза казанского золота в Омск, составлял 450 млн. руб. (1101,1 - 651 = 450 млн. руб.) и был сосредоточен в Москве. Часть его в 1918 г. была передана Германии во исполнение статей 2 и 3 финансовой конвенции (от 27 августа 1918 г. в Берлине. - Прим. публик .), присоединенной к Брест-Литовскому мирному договору. Всего до 11 ноября 1918 г. когда Германия, подписав перемирие с союзниками, отказалась от всех выгод, связанных с Брест-Литовским договором, было передано Германии 93 526 849 кг золота на сумму 12 799 240 руб. 63 коп. по оценке 5 руб. 50 коп. за золотник (ЦГАНХ СССР, ф. 2324, оп. 1, ед. хр. 760, л. 21.).
   Во исполнение статьи 259 Версальского договора Германия обязалась передать союзникам все наличные деньги и ценности, которые она получила в виде платежей по Брест-Литовскому договору. Союзные державы сохранили за Россией право получить от Германии всякие восстановления и возмещения, которые соответствуют началам Версальского договора.
   В силу этого Брест-Литовское золото, разделенное на две почти равные доли между Францией и Англией (доля Франции - 46 791 165 г; доля Англии - 46 735 801 г), было помещено на хранение во Французский банк. Золото это является собственностью СССР как преемника Российской империи. Оно рассматривается начиная с Генуэзской конференции как один из главнейших и наиболее бесспорных золотых активов, подлежащих возвращению СССР.
   В качестве такого актива брест-литовское золото было выдвинуто на Лондонской конференции в 1924 г. и на Парижских переговорах 1926 года.
   Примечание: 1 золотник = 4,266 г стоимость 1 золотника золота составляла 5 руб. 50 коп. стоимость 1 г золота составляла 23 руб. 46 коп.
   17 января 1995 г.
   2
   К ВОПРОСУ ПРИОБРЕТЕНИЯ НЕДВИЖИМОГО ИМУЩЕСТВА В ПАЛЕСТИНЕ, СИРИИ И ЛИВАНЕ СПРАВКА МИД СССР. 1949 г.
   Копия справки передана в Экспертный совет в 1996 г. бывшим председателем ИППО проф. О.Г. Пересыпкиным. - Прим. публик
   В силу разных причин царское правительство было вынуждено в 1843 году послать в Палестину своих представителей, которые в 1847 г. организовали там Русскую Духовную Миссию.
   В 1853 г. наряду с Миссией был учрежден Палестинский комитет. С этого времени Палестинский комитет приступил в разных местах Палестины, Сирии и Ливана к приобретению в свою собственность земельных участков и возведению на них разных зданий и подворий для русских паломников. В 1864 г. Палестинский комитет был упразднен и вместо него была образована Палестинская комиссия, реорганизованная в 1882 г. в Императорское Палестинское Православное Общество (фактически Палестинская комиссия существовала до 1889 г.).
   С 1889 г. по возбужденному Палестинским Обществом ходатайству оно стало получать ежегодно субсидию из Государственного Казначейства в сумме 30 000 руб.
   Поскольку основная деятельность Палестинского Православного Общества и его предшественников начиная с 1853 г. заключалась в приобретении земельных участков в разных "святых местах", а также в постройке зданий, подворий, храмов и т.д. то уже в 1914 г. Палестинское Общество имело в своем распоряжении на правах собственности большое количество зданий и земельных участков с общей площадью более полумиллиона кв. саженей, из которых значительное количество земельных участков было принесено в дар Палестинскому Обществу со стороны местных граждан, а в свою очередь Палестинское Общество ряд земельных участков принесло в дар Русскому государству, юридическим и фактическим представителем которого выступал консул в Иерусалиме.
   Следует иметь в виду, что правовое положение нашей собственности в Палестине характеризовалось наличием одного ограничения (вакуфа), смысл которого заключался в следующем:
   Турецкое мусульманское законодательство до 1-й империалистической войны не признавало юридических лиц; оно считалось только с правами отдельных физических лиц, а не с их союзами и обществами. Поэтому в Турции в те времена (в период деятельности Палестинского Общества) все общества, компании, союзы, товарищества, религиозные и проч. учреждения во всех сделках по недвижимым имуществам прибегали к посредничеству своих членов, служащих или посторонних лиц, на имя которых записывались и оформлялись эти покупки. В силу этих обстоятельств значительное количество недвижимого имущества иностранных благотворительных учреждений было записано на имя частных лиц.
   В 1913 г. турецкое правительство издало новый временный закон, срок действия которого был ограничен 6 месяцами, по которому было разрешено религиозным и благотворительным учреждениям переписывать на свое имя те имущества, которые были записаны на имя частных, третьих лиц.
   Также на имя третьих лиц, в частности на имя вел. кн. Сергея Александровича и других, было записано большое количество участков, и поскольку последний после смерти не оставил никаких завещательных распоряжений относительно записанного на его имя имущества общества, а выданные им доверенности на право распоряжения этими имуществами потеряли силу, и учитывая, что Палестинское Общество не могло быть назначено его правопреемником, т.к. оно не могло приобретать имущество, - трудно сказать, какое из этого имущества в Палестине, Сирии и Ливане было с 1913 г. переоформлено за Палестинским Обществом, Духовной Миссией или Русским государством.
   1. Два смежных земельных участка: большой участок "Дохра" размером 6300 кв. м и меньший без названия размером 2700 кв. м на склоне горы Рас-она около деревни Бейт-Джала недалеко от г. Вифлеем. (По сведениям б. секретаря Палестинского Общества Хитрово, размер их 14 640 кв. м.) Один из них был приобретен в 1866 г. и второй в 1872 г. - Антонином Архимандрит Антонин (Капустин) - глава Русской духовной миссии в Иерусалиме в конце XIX в на свое имя за 3 тыс. франков. На участке расположены:
   1. Два двухэтажных каменных дома, в которых помещалась женская семинария.
2. Одноэтажный каменный дом для служащих семинарии.
3. Домик-особняк архимандрита Антонина.
4. Одноэтажный дом - амбулатория.
5. Конюшня.
6. Три цистерны для воды, прачечная и фруктовый сад.
Оба участка окружены общей капитальной стеной стоимостью в 10 000 франков. В 1895 г. стоимость построек определялась в 142 800 франков и земельных участков в 12 000 франков. В 1897 г. оба участка переведены на имя Российского правительства, после чего были получены два фирмана турецкого султана, подлинники которых хранятся в Архиве внешней политики. В делах НКИД имеются две незаверенные копии указанных фирманов, два плана участка и несколько планов зданий, расположенных на участке
Часто упоминаемое в публикуемом документе выражение "в делах НКИД" (копий фирманов, купчих, планов участков и т.д.) связано, по-видимому, с присылкой в 20-х гг. в НКИД копий документов о "святых землях" из британской разыскной фирмы "Пинкертон", начальный этап работы которой еще в 1923 г. оплатил полпред СССР в Лондоне Л.Б. Красин. - Прим. публик.
2. Земельный участок размером около 10 568 кв. м в Галилее около железнодорожной станции Аффула в Ездрелонской долине подарен в 1913 г. Российскому Палестинскому Обществу Михаилом Сурском (бейрутский нотабль).
Купчая крепость на участок была составлена на имя Кезмы, начальника семинарии Палестинского Общества в Назарете. Земля относится к разряду мири. По постановлению Совета Палестинского Общества от 11 декабря 1913 г. было отпущено 8600 франков на постройку вокруг этого участка каменной стены. Чтобы земельный участок не перешел после смерти Кезмы его наследникам, 14 января 1914 г. Кезма дал письменное заявление Палестинскому Обществу о том, что записанный на него участок в Аффуле был куплен на средства Палестинского Общества и фактически принадлежит не ему, а Обществу. По сведениям от августа 1913 г. на участке Палестинское Общество предполагало построить приют для паломников. По случаю первой империалистической войны Общество не успело переписать участок с Кезмы на Российское правительство или на кого-либо из русских. В деле участка имеется незаверенная купчая крепость на турецком языке с русским переводом, а др
документов, подтверждающих право собственности Палестинского Общества на участок, нет.
3. Земельный участок "Баб-Хотта" с двумя садами внутри стен Иерусалима и его северо-восточной части в квартале Баб-Хотта размером 193 391 кв. м приобретен Палестинской комиссией в 1850-1859 гг. у одного местного монаха Вассариона за 17 840 франков. В 1889 г. участок был передан в ведение Российского Православного Общества. До 1859-1860 гг. на участке никаких построек не было. Он ежегодно сдавался в аренду местному кустарю-кирпичнику. После 1896 г. на участке построен двухэтажный дом-приют. Земля относится к разряду мюльк. В 1896-1897 гг. участок был переписан у русского консула в Иерусалиме на имя русского правительства, на что имеются два подлинных фирмана, которые хранятся в Архиве внешней политики. Кроме того, имеются две незаверенные копии с вышеупомянутых фирманов на французском и турецком языках и незаверенный план участка. 
   Масличная гора
4. Земельный участок "Гефсимания" с церковью Марии Магдалины приобретен за 14 000 франков на имя русского консула Васильева. Согласно плану размер его 10 112 кв. м, а по др 
   документам 11 960 кв. м. Участок расположен за городской чертой в местности древнего Гефсиманского сада. На участке расположено Мариино-Магдалинское подворье, состоящее из двух каменных домов (приюты для паломников), художественной конструкции с мазанкой храма во имя Марии Магдалины, трех цистерн для воды и фруктового сада.
   Израсходовано на строительство храма 240 000 франков, на дома 25 000 франков, на капитальную стену, окружающую все подворье, 36 000 франков. В 1897 г. 20 марта все это имущество было в кадастровом управлении Иерусалима переписано на имя русского правительства, на что был получен фирман турецкого султана, подлинник которого хранится в Архиве внешней политики. Кроме того, в делах НКИД имеется три незаверенных плана на все подворье. В 1897 г. все имущество оценивалось в 402 260 франков.
5. Земельный участок "Арз-Уль-Хабаель" на Масличной горе (на горе Елеон, или Малая Галилея) около Малой Галилеи в местности Хабаель в деревне Альтур. Участок был приобретен Палестинской комиссией при Министерстве иностранных дел за 2300 франков на имя русского консула в Иерусалиме. Размер его - 99 223 кв. м. Кроме разрушенных замка и цистерны, на участке никаких построек не было. После ликвидации Палестинской комиссии участок был передан в ведение Палестинского Общества. В 1897 г. участок был переведен на имя Российского правительства. Для закрепления прав собственности на участок был получен фирман турецкого султана. Вследствие неиспользования участка, а также плохого наблюдения за ним со стороны Общества в 1908 г. от участка было отрезано 100 кв. м соседом Сулейманом Муакетом. В июле 1908 г. указанные 100 кв. м по требованию Российского генерального консула в Иерусалиме были отобраны местными властями у Сулеймана и возвращены Обществу. Вокруг участка построена кирпичная ограда. В 1897 г. стоимость участка определялась в 40 000 франков. Подлинник фирмана турецкого султана на участок хранится в Архиве внешней политики. Копии фирмана и плана земельного участка хранятся в НКИД. 
   6. Второй, или малый, земельный участок в Назарете "Огород-Шуруша" размером 1480 кв. м приобретен Палестинским Обществом 16 июня 1864 г. за 15 000 пиастров на имя русского консульского агента в Хайфе Константина Аверино у назаретских жителей Ильи Аббуда и Оде Хаммура. На Аверино была составлена купчая крепость, которая после смерти Аверино была потеряна. Новому консульскому агенту С.К. Хури на основании права десятилетней давности владения удалось переписать участок на свое имя в Назаретском кадастровом управлении в августе 1892 г. Незадолго до своей смерти С.К. Хури выдал начальнику Назаретской учительской семинарии Общества Кезме доверенность на передачу участка председателю Православного Палестинского Общества
   кн. Елизавете Федоровне. По архивным материалам от 1915 г. установлено, что Палестинскому Обществу переписать участок на имя Елизаветы Федоровны не удалось. Он по-прежнему в кадастровом управлении оставался записан на Селима Хури. Никаких документов на право собственности Общества на участок нет. Участок оспаривался греческой православной общиной, в результате чего он был разделен на две половины, часть в 1480 кв. м отошла Палестинскому Обществу и 1480 кв. м - греческой общине. В 1904 г. стоимость участка определялась в 979 франков.
7. "Третий Назаретский" земельный участок в квартале Эль-Айн размером 3361 кв. м был составлен из двух смежных участков: один из них был приобретен с аукциона местным жителем Михаилом Хури у назаретского жителя Хумиоса и второй принадлежал тому же Михаилу Хури. В 1891 г. оба участка были приобретены Палестинским Обществом у Михаила Хури за 105 французских золотых франков. В 1892 г. Палестинское Общество объединило оба участка в один, но купчие крепости за Љ 7 и 8 были составлены на каждый участок в отдельности. Кроме того, была составлена третья купчая крепость Љ 9 на фруктовый сад, находящийся на этих участках. Участок и сад в Назаретском кадастровом управлении были записаны на имя А.И. Якубовича - инспектора русских школ в Палестине. 10 сентября 1907 г. Якубович, уезжая из Палестины, выдал начальнику Назаретской учительской семинарии общества Кезме доверенность на управление и передачу участка Палестинскому Обществу. По архивным материалам от 1915 г. установлено, что в 1913 г. Палестинское Общество пыталось переписать земельный участок на имя русского правительства, но ввиду Первой империалистической войны осуществить это не удалось, и участок оставался записанным на имя Якубовича. Документов, подтверждающих право собственности Палестинского Общества на участок, нет, так как купчая крепость хранилась в делах Галилейской инспекции. В делах участка имеется незаверенная копия плана земельного участка. В 1904 г. стоимость участка определялась в 6645 фр. плюс 3535 фр. - каменная стена вокруг участка. 
   8. Земельный участок "Старое подворье Москобийе", или "русские постройки", размером 71 678 кв. м, из которых 23 142 кв. м были подарены султаном Абу-уль-Меджидом в 1855 г. вел. кн. Константину Николаевичу, и 48 536 кв. м были приобретены: 1) у графа Кушелева-Безбородко, 2) Г. Таннуса - местного жителя, 3) архимандрита Никифора, 4) банкира Бергхейма, 5) архитектора Пьеротии. Земля относится к разряду мюльк. На приобретение участка и на подготовку его к застройке было израсходовано в 1855-1860 гг. 154 951 франк. На участке расположены:
1. Дом в 3 426 кв. м б.
генконсульства России с садом и огородом.
2. Дом для прислуги генконсульства.
3. Дом для кавваса и для консульской тюрьмы.
4. Дом для привратника.
5. Два дома-приюта III разряда для паломников и помещения некоторых служащих, всего на 600 человек.
6. Собор во имя Св. Троицы.
7. Дом Духовной миссии с домовой церковью.
8. Здание общей большой больницы.
9. Здание малой больницы для заразных больных.
10. Дом для магазина Палестинского Общества.
11. Большой бассейн.
На постройку зданий было израсходовано: правительством 500 000 руб. добровольно пожертвованных 270 000 руб. и подарено Российским обществом пароходства и торговли (РОПИТ) 30 000 руб. Всего 800 000 руб. или 2 703 000 франков.
Все здания сделаны из камня и расположены на возвышенном месте около шоссейной дороги, проходящей из Иерусалима в Яффу. Все это имущество являлось самым крупным имуществом России в Палестине. В 1895 г. стоимость участка оценивалась в 1 250 000 франков и здания - свыше 3 млн. франков. В 1897 г. земельный участок и постройки были записаны на имя царского правительства и был получен султанский фирман, подлинник которого хранится в Архиве внешней политики. По имеющемуся незаверенному плану участка видно, что в зданиях, расположенных в Москобийе, находились три подворья: Елизаветинское женское, Мариинское мужское и Николаевское
.
Копия купчей крепости находится в деле за Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив).
9. Земельный участок "Деббота", или "Коптское городское место", внутри стен Иерусалима, недалеко от храма Гроба Господня, размером 1429 кв. м (по другим данным, 8 га). Составлен был из двух частей: первая часть была куплена в 1859 г. русским консулом Доргобуджиновым у коптского священника Джирвиса и его брата Ризка за 28 159 франков и вторая часть была приобретена Доргобуджиновым у Магомета Али 26 сентября 1859 г. и у митрополита Петра Арвийского 5 июля 1861 г. русским консулом Соколовым за 15 820 франков. До 1887 г. на участке были развалины церкви Св. Марии Латинской и др 
   древних христианских памятников. В 1887-1891 гг. на участке были построены русской духовной миссией: церковь Александра Невского, ценность которой заключается в высокохудожественных произведениях религиозного содержания лучших русских авторов, и каменный дом из 11 комнат для паломников;
   Имеются в виду росписи храма Александра Невского, а также подлинные картины на библейские сюжеты И.Е. Репина, И.Н. Крамского, В.А. Серова и других великих русских художников, включая и "великокняжескую галерею" портретов в "каменном доме" - резиденции высокопоставленных паломников. - Прим. публик
   на строительство церкви и дома было израсходовано 106 500 руб. золотом, или 319 000 франков. Все это имущество находилось в ведении Российского Православного Палестинского Общества. В 1895 г. стоимость всего имущества определялась в 570 000 франков.
10. Земельный участок "Вениаминовский приют" вблизи стен Иерусалима в местности Баб-эль-Халиль размером 1729 кв. м. В 1896 г. монахом российской духовной миссии в Иерусалиме Вениамином участок вместе с двухэтажным домом, фруктовым садом и другими надворными постройками был принесен в дар Российскому Палестинскому Обществу на имя Михайлова, заведующего подворьями Палестинского Общества в Иерусалиме. В 1895 г. Михайлов путем дара перевел это имущество на имя вел. кн. Сергея Александровича. Подлинная купчая крепость на это имущество хранится в Архиве Внешней Политики в папке "Российское Посольство в Константинополе", отдел Константинопольское П 
   во, ед. хр. Љ 3359. Кроме того, в делах НКИД имеется засвидетельствованная светокопия плана земельного участка и расположения построек подворья. В 1895 г. стоимость всего имущества определялась в 49 742 франка.
11. Земельный участок под названием "Згнеми", или "Хакурет-уль-Бераджие", расположен вблизи стен Иерусалима, около старых Дамасских ворот. Размер его 12 809 кв. м, приобретен в 1895 г. за 20 700 франков у Джебрала Гаргура на имя драгомана б 
   Российского генконсульства в Иерусалиме Мехашири. Несмотря на то что покупка его производилась для постройки паломнического приюта, участок до 1886 г. не использовался, а имевшийся на нем дом был заброшен. В 1886 г. участок был сдан в аренду для посевов, а дом - под квартиру католикам, турецким подданным Несе Рофа и Джириэ Мадроссу за 16 турецких лир в год. Весь участок огорожен каменной стеной. Кроме площади для посева, на участке был еще небольшой фруктовый сад и две цистерны для воды. В 1888 г. по распоряжению губернатора г. Иерусалима от участка было отрезано 20 кв. м для проведения новой дороги. Участок был в ведении Палестинского комитета при МИД. В 1897 г. он был переведен на царское правительство и был передан в ведение Палестинского Общества. Официальным документом на право собственности является султанский фирман от 1897 г. находящийся на хранении в Архиве внешней политики; кроме того, имеется незаверенная копия плана участка. По оценке 1897 г. стоимость участка определялась в 230 000 франков.
12. Земельный участок "Мамилла" (Љ 1) размером 15 614 кв. м, а по имеющемуся заверенному плану - 15 565 кв. м, расположен недалеко от стен Иерусалима, против Мейдана, у пруда Мамилла, или Св. Вавилы (по пруду называется и земельный участок). Приобретен в 1857 г. у Коблан-Дахдеева графом Кушелевым-Безбородко за 28 500 пиастров. Кушелев продал его уполномоченному Палестинской комиссии Мансурову за 29 650 франков. Весь участок огорожен кирпичной стеной, но никаких построек на нем нет, кроме двух цистерн для воды. В 1897 г. участок оценивался в 140 000 франков и был переписан с Мансурова во владение Российского правительства. Подлинный фирман турецкого султана, доказывающий права собственности на участок бывш. царского правительства, находится на хранении в Архиве Внешней Политики. Кроме того, в НКИД имеется заверенный план участка. 
   13. Земельный участок "Мамилла" (Љ 2) размером 4483 кв. м расположен рядом с участком "Мамилла" Љ 1, приобретен под кладбище в 1885 г. уполномоченным Палестинской комиссии Мансуровым на свое имя за 6000 франков. На участке имеется сад, построек нет. Вокруг участка - кирпичная стена. В 1897 г. участок был переписан с Мансурова на Российское правительство и оценен в 33 000 франков. Подлинный фирман турецкого султана, закрепляющий права собственности бывш. царского правительства, находится на хранении в Архиве внешней политики. Кроме того, в НКИД имеется заверенный план участка.
   14. Земельный участок "Эль Атн" в Вифлееме составлен из трех отдельных частей, купленных за 33 000 франков у трех местных жителей на имя генерал-майора Степанова. Общий размер участка - 795 537 кв. м. Построек на нем нет, он весь засажен деревьями и окружен каменной стеной, на постройку которой было израсходовано Палестинским Обществом 1300 франков. В 1898 г. участок путем дарения был переписан на вел. князя Сергея Александровича.
   Стоимость участка определялась в 37 000 франков и стены - в 13 000 франков. Участок разделен общественной дорогой на две части. Подлинная купчая крепость, выданная Главным управлением кадастров на имя Сергея Александровича, хранится в Архиве внешней политики в папке "Российское Посольство в Константинополе", отд
   Констант
П 
   во, ед. хр. Љ 359. Кроме того, в деле участка имеется незаверенная копия указанной купчей, светокопия подлинного плана участка и незаверенный план участка.
15. Земельный участок "Хомси", или "Мерси-уль-Асами", у новых ворот Иерусалима размером 3436 кв. м приобретен бывш. русским консулом в Иерусалиме Доргобуджиновым в 1859 г. у Юсеана Гейнема, драгомана русского генконсульства, за 1840 франков. По сведениям 1886 г. участок был не застроен и сдавался местным жителям под посевы. В 1893-1895 гг. на участке был построен русским генконсульством каменный дом для квартир чиновников генконсульства. На постройку дома было израсходовано 115 000 франков. 27 октября 1896 г. земельный участок был записан на имя русского правительства, на что имеется подлинный фирман турецкого султана, который хранится в Архиве внешней политики. Участок и дом находились в ведении Генерального консульства в Иерусалиме. В 1895 г. стоимость участка и построек на нем определялась в 176 000 франков. В делах НКИД имеется заверенный план вышеупомянутого дома. 
   16. Земельный участок "Москобийе-эль-Джедиде", или "Новое Сергиевское подворье", размером 4202 кв. м, недалеко от стен Иерусалима. Приобретен в 1886 г. Смышляевым у Мусы Соломана Тамнуса за 36 000 франков. На участке расположены: каменное здание приюта поклонников ,
I, II, III разрядов "Поклонники" (паломники) в зависимости от стоимости "путевки" делились на три разряда; самому массовому, третьему разряду (крестьяне, казаки) в подворьях (приютах) предоставлялось место на двухэтажных нарах. - Прим. публик 
   каменный дом, занимавшийся квартирами должностных лиц Палестинского Общества, пекарня, баня, кухня, машинное отделение, склады и другие надворные службы. Это подворье являлось административным центром всех недвижимых имуществ Российского Палестинского Общества в Иерусалиме и в его окрестностях. На постройку зданий было израсходовано 540 000 франков. В 1895 г. все подворье оценивалось в 650 000 франков. 19 июня 1895 г. земельный участок и все здания были записаны на имя вел. кн. Сергея Александровича. Подлинная купчая крепость на это имущество хранится в Архиве внешней политики в папке "Российское Посольство в Константинополе", отд. Констант
П 
   во, ед. хр. Љ 3359.
   Гор. Хеврон
   17. Земельный участок "Баляд-эн-Насара" размером 265 000 кв. м находится в 3-4 км от г. Хеврона. Приобретен участок в разное время от разных лиц по частям на имя Хаммури, одного из арабских шейхов.
   Из архивной переписки видно, что он был составлен из 34 маленьких клочков земли, и на них составлено 34 купчих крепости. Израсходовано на покупку всей земли 11 454 франка. На участке были развалины древней церкви, которая, по преданию, была построена Евсевием, епископом Кессарийским, на месте Маврийской рощи, вырубленной императором Константином. На участке никаких построек не было. Вся площадь была занята фруктовым садом. Почва участка относилась к разряду древнего вакуфа Тамим-эд-Дари, за которую ежегодно духовная миссия платила, кроме верги, вакуфный налог хикр. В последнее время вследствие своей древности вакуф утратил свой прежний характер и земля приобрела характер мюльк. После смерти архимандрита Антонина умер шейх, на которого был записан участок, поэтому по турецкому закону участок перешел по наследству во владение старшего сына шейха Ахмеда.
   В 1896 г. умер и старший сын Хаммури Ахмед, и участок перешел во владение жен и детей умершего шейха Хаммури и жен и детей умершего старшего сына Хаммури Ахмеда.
   В 1903 г. Российская Духовная Миссия пыталась полюбовно урегулировать вопрос о владении земельным участком с юридическими владельцами его, но наследники умершего шейха отказались признать право собственности Духовной Миссии на участок. После этого Духовная Миссия учинила иск в Хевронском суде для перевода владений на имя Антонина, а затем на его наследников Капустиных. Хевронский суд 16 апреля 1905 г. вынес решение в пользу Духовной Миссии.
   Документов, подтверждающих право собственности бывш. Русской Духовной Миссии на этот участок, нет. В 1895 г. стоимость всего земельного участка была 30 000 франков.
   18. Земельный участок "Халлят-эль-Бутме" (в переводе на русский язык означает: узкая полоска земли с теревифовым деревом) размером 20 демюнов, или 18 000 кв. м, находится рядом с участком "Баляд-эн-Насара". Приобретен был архимандритом Антонином за 4-5 тыс. франков на имя Хевронского арабского шейха Ибрагима Хаммури, и на него была составлена временная купчая крепость. Земля участка относилась к разряду древнего вакуфа Тамим-эд-Дари, т.е. к той же категории, что и участок "Баляд-эн-Насара". Вследствие своей древности вакуф утратил прежний характер, и земля приобрела характер мюльк.
   В 1895 г. не сделав перевода участка на имя Духовной Миссии, шейх И. Хаммури умер, и юридическое право собственности на участок перешло старшему сыну шейха Ахмеду. В 1896 г. Ахмед умер, и право собственности на участок перешло женам и детям умершего шейха и Ахмеда. Ввиду отказа наследников сделать перевод участка на имя архимандрита Антонина, а затем на его наследников Капустиных, Хевронский суд 16 апреля 1905 г. вынес решение в пользу Духовной Миссии. В 1895 г. стоимость земельного участка определялась в 5000 франков. Сада и построек на участке не было. Документов, подтверждающих право собственности бывш. Русской Духовной Миссии на участок, нет.
   Деревня Силоам
19. Земельный участок "Хакурет-уль-Баядер", или "Улие", размером 684 кв. м приобретен в 1878-1882 гг. от нескольких владельцев за 1740 франков. Кроме того, в 1898 г. было прикуплено несколько кв. м. На участке имеется скала, обсеченная с трех сторон и представляющая собой четырехугольную башню высотой 8 м. Верхняя половина скалы выдолблена в виде комнаты. У подножия восточной стороны башни имеется небольшая древняя цистерна. Кроме того, на участке были развалины древней церкви и несколько деревьев. С 1878 по 1889 г. купчая крепость была составлена на крестьянина Хюсейна Зияде. В 1898 г. после покупки последней части участка купчая крепость была составлена на имя двух крестьян - братьев Ава-Даллы и Мыслеха Дарвиша. 8 февраля 1900 г. в суде шариата участок был переведен на имя наследников архимандрита Антонина Капустина, и 29 августа 1900 г. весь участок был переписан на имя вел. кн. Сергея Александровича путем дара, на что 30 августа 1900 г. был получен временный владетельный акт на этот участок за Љ 22456/251, который также был заменен на две купчие за Љ 74 и 75 на деревья и цистерну. Вокруг участка была построена каменная стена стоимостью 1077 фр. В 1900 г. стоимость участка вместе с сооружениями определялась в 8237 франков. Незаверенные копии купчих крепостей на участок имеются при деле участка. Рядом с участком была приобретена гробница, купчая крепость на которую находится в деле за Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив, 5). 
   20. Деревня Айн-Кярем (бывший Горний град Иудов)
   Земельный участок "Карие-Дживари" около Иерусалима, у въезда в деревню Айн-Кярем (место Горнее), размером 6204 кв. м, приобретен в 1856-1859 гг. бывш. Палестинской миссией при Министерстве иностранных дел на имя драгомана бывш. Российского генконсульства в Иерусалиме Шейха-Шири за 2000 франков. После ликвидации Палестинской комиссии участок был передан в ведение Российского Палестинского Общества. Общественной дорогой участок разделен на две части, большую и малую. 20 марта 1897 г. участок был переписан на имя Российского правительства. Для закрепления прав собственности Российского правительства на обе части участка были получены два фирмана турецкого султана, подлинники которых хранятся в Архиве внешней политики. Кроме того, в делах НКИД имеется незавершенный план участка и незаверенные две копии вышеупомянутых фирманов на французском и русском языках. Земля относится к разряду мири.
   Деревня Айн-Кярем
21. Земельный участок "Эль-Уара" в деревне Айн-Кярем размером 4 денюма, или 3600 кв. м, находится рядом с участком Уара-эль-Хас. Приобретен участок в 1890 г. на имя матери архимандрита Антонина за 460 франков. В 1891 г. участок был переписан на имя архимандрита Антонина. В 1894 г. после смерти Антонина участок был переписан на имя его племянников Капустиных, а затем Капустины принесли его в дар вел. кн. Сергею Александровичу, на которого была оформлена купчая крепость. На участке расположены каменный дом в 9 комнат, дом из 3 комнат, склад, баня, цистерна, виноградник, масличные и другие деревья. В 1895 г. стоимость участка определялась в 3000 фр. построек - в 10 000 фр. Перед смертью архимандрит Антонин завещал этот участок с постройками и садом своей воспитаннице Апостолиади с правом передачи после ее смерти какой-либо женщине. После смерти последней все имущество должно перейти в собственность русской церкви в Айн-Кярем (Горнем). Никаких документов на право собственности бывш. Российского правительства на этот участок нет. С трех сторон участка построена кирпичная стена. 
   Деревня Айн-Кярем
22. Земельный участок "Хадфе", или "Хадере", размером 360 000 кв. м приобретен на имя архимандрита Антонина за 70 000 франков в 1889 г. Участок составляет часть вакуфа, учрежденного несколько сот лет тому назад Абу-Аедиан-эль-Гуси в пользу бедных марокканцев. На участке расположены: церковь Богородицы, два двухэтажных каменных дома - приют для поклонников. Кроме того, среди виноградных лоз, апельсинных, лимонных и других фруктовых деревьев построен 41 небольшой домик, где проживают поклонницы, оставшиеся на жительство в Палестине, и расположены 27 цистерн для воды. Все домики построены на средства поклонниц и, согласно условиям, после их смерти должны перейти в собственность вакуфа архимандрита Антонина. В 1895 г. стоимость построек и участка определялась в 999 500 франков. Документов на право собственности Российской империи нет. Копия купчей крепости находится в деле Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив). 
   Деревня Айн-Кярем, или Горнее (город Иудов)
   23. Земельный участок "Уара-эль-Хас" размером 8 денюмов, или 7200 кв. м, приобретен в 1888 г. архимандритом Антонином на имя Халеби, драгомана Российской Духовной Миссии в Иерусалиме, за 752 франка. В 1891 г. участок был переписан на имя архимандрита Антонина. В 1894 г. после смерти Антонина участок был переписан на имя его наследников - племянников Капустиных, а затем Капустины приносят его в дар вел. кн. Сергею Александровичу, на которого была оформлена купчая крепость. На участке - фруктовый сад, построек нет.
   На основании духовного завещания от 19 марта 1894 г. архимандрита Антонина участок передан во владение С.А. Апостолиади (воспитаннице архимандрита. - Прим. публик.) , которая будет пользоваться им пожизненно, затем передаст своей наследнице, после смерти наследницы участок перейдет Палестинскому Обществу. Вокруг участка построена кирпичная стена. Документов на право собственности нет. Стоимость участка в 1895 г. определялась в 7000 франков.
   Бейрут и окрестности
24. Земельный участок 2133 кв. м в г. Бейрут в квартале Ашрафие, ул. Дебек, бывш. Марий Митрий. Этот участок огорожен каменной оградой, внутри ограды находится старый одноэтажный каменный дом в пять-шесть комнат. Около дома колодец и бассейн для воды. Участок был куплен в 1897 г.; купчая крепость за Љ 433 на имя вел. кн. Сергея Александровича. За участок было уплачено 84 000 турецких пиастров, ориентировочно 840 руб. золотом. Имеется русский перевод с копии купчей крепости, заверенный русским генконсулом в Бейруте, и план участка. В настоящее время участок передан СССР. В Отделе загранимущества 
   имеются соответствующие документы.
   25. Бейрут, квартал Мусайтбех, ул. Сен-Эли. Здесь имеется большой земельный участок, занесенный в кадастровую опись под Љ 1505, 1506, 1509, 2945, 2946, 2947, 2948 и 3203, площадью 11 266 пик (1 пик равен 75 кв. см), или 8449,5 кв. м. Участок обнесен каменной оградой. Внутри ограды - маленькая часовня, большой двухэтажный каменный дом и большое одноэтажное здание бывш. русской православной мужской школы-семинарии. Участок куплен начальницей русских православных школ в Бейруте Марией Черкасовой на средства Православного Палестинского Общества. Записан на имя помощницы Черкасовой, учительницы русских школ Афифы Абдо, хотя она была только фиктивным владельцем имущества.
   В 1914 г. на это имущество турками был наложен секвестр, а после войны до 1924 г. оно было в руках Ливанского правительства. В 1922 г. Афифа Абдо возбудила судебное дело против Ливанского правительства по поводу этого имущества. Судом первой инстанции 6 мая 1922 г. (решение Љ 269) и апелляционным судом в 1924 г. Афифа Абдо была признана законной владелицей этого имущества. В судебном деле имеется ссылка на купчую крепость от июля 1900 г. Љ 8, но ни копии, ни оригинала ее в судебном деле нет. Теперь это имущество после смерти Афифы Абдо перешло к ее наследникам.
   Судя по архивным материалам, в 1900 г. в Бейруте дамским попечительством из православных арабских женщин был основан православный женский учительский институт, известный как институт мадам Сюрзок. В собственность института был подарен участок земли с находящимся на нем большим двухэтажным каменным зданием института. Кроме того, Сюрзок купила участок земли (напротив института) с фруктовым садом и построила на нем институтскую церковь. Институт находился под попечительством Православного Палестинского Общества, но о принадлежности имущества института этому Обществу или какому-нибудь другому русскому подданному никаких сведений и документов еще не найдено. В отчетах о недвижимом имуществе и в сметах Палестинского Общества совершенно не упоминается это имущество.
   Ливан
   26. В селении Дур-эль-Шуэри (в 28 км от Бейрута в Ливанских горах) имеется участок земли около 10 десятин. Там расположен Сук-эль-Гарбский мужской православный монастырь. Обширные монастырские помещения в зимние месяцы пустуют, а летом сдаются бейрутским дачникам. В архивах не найдено никаких указаний и документов, подтверждающих наши права на этот участок. Он являлся и является до сих пор собственностью Антиохийского Патриарха.
   По некоторым сведениям, в 1914-1918 гг. это имущество было приобретено Палестинским Обществом, и сделку с турками якобы оформлял бывший русский генконсул в Бейруте Батюшков.
   Южнее Триполи, в горах Ливана, расположен мужской православный монастырь Бельментской
   Божьей Матери. Монастырь имеет две мельницы и масличные рощи. В 1900 г. по инициативе Антиохийского Патриарха, при монастыре была основана православная духовная семинария, которая получала материальную поддержку от Палестинского Общества, в частности здание семинарии было построено на его средства настоящее время на территории монастыря и семинарии размещается крупный православный ливанский частный университет "Баламанд". В 1997 г. мне приходилось читать там лекции по-французски. - Прим. публик.
   По архивным материалам, этот монастырь является собственностью Антиохийской патриархии.
   Сирия
   27. В местности Седнай, северо-восточнее Дамаска, расположен женский православный монастырь, якобы основанный еще при императоре Юстиниане, но главный храм и большинство келий построено в 1870-1872 гг. Антиохийским Патриархом Иерофеем на средства, собранные кружечным сбором по церквам России и среди православных арабов. Главным источником дохода монастыря является сдача на лето до 100 комнат дамасским дачникам. Монастырь владеет участком земли, не представляющим особой ценности ввиду его каменистой почвы. Между Иерусалимской Духовной Миссией и Антиохийским Патриархом шел спор о праве владения этим монастырем. Из архивной переписки не удалось установить результаты спора. Никаких документов и косвенных указаний относительно наших прав на этот монастырь в архивах не найдено.
   Иерусалим и окрестности
   28. Земельный участок размером 2796 кв. м в селении Рамал-Ла Иерусалимского мутассарифлика, в местности "Айнуль-Мезариб". Участок был фиктивно продан за 455 франков, в действительности же подарен арабским священником Иовом, сыном Салеха-абу-Магба, управляющему русскими подворьями Палестинского Общества Михайлову Н.Г. в июле 1316 г. (1900 г.) по ильмухаберу Љ 93. Священник Иов и его сыновья позднее стали членами Православного Общества, и каждый получил за участок в подарок золотые часы с цепочкой от имени "Его высочества".
   В 1317 г. (1901 г.) земельный участок был принесен в дар
   Сергею Александровичу, на что в ноябре 1901 года был выдан ильмухабер за Љ 70.
29. Участок земли размером 4 га с дубом Мамврийским. На участке имеется 2-этажный дом, храм Пресвятой Троицы и приют Русской Духовной Миссии. Здания построены в 1910-1913 гг. Дуб и участок были приобретены в собственность России в 1868 г. архимандритом Антонином (Капустиным). Копия купчей крепости находится в деле за Љ 331 Священного Синода (Ленинградский архив, ст. I). 
   30. Новый Назаретский земельный участок, или "Усадьба Назаретской семинарии", размером 49 321 кв. м приобретен Палестинским Обществом в конце 1913 или в начале 1914 г. у местного назаретского жителя Хажжи Салима Аунулла на имя начальника русской Назаретской учительской семинарии Кезма. Участок был приобретен для русской учительской семинарии в Назарете.
   В Назаретском кадастровом управлении были составлены две купчие крепости на имя Кезма. Купчая крепость Љ 1 была получена в начале февраля 1914 г. но вследствие того, что она оказалась не вполне пригодна для обоснования прав собственности, кадастровому управлению было заявлено, что купчая Љ 1 потеряна. 23 февраля Палестинское Общество получило взамен "утерянной" купчей крепости новую за Љ 85, которая была послана русскому посольству в Константинополе для перевода участка на имя русского правительства. Однако вследствие империалистической войны перевод участка на имя правительства не осуществлен. В деле участка (пакет Љ 17 Палестинского Общества) имеется: купчая крепость Љ 1, которая не может служить основанием для доказательства наших прав на участок, так как номер ее подчищен, и незаверенная копия купчей Љ 85 в русском переводе.
   Тивериада
   31. На берегу Генесаретского (Тивериадского) озера. В городе и около него имеются три земельных участка:
   1) В самом городе, на берегу озера, рядом с местом Православной патриархии, так называемое "место со сводами" размером 1000 кв. пик, или 562,5 кв. м. На участке 5 древних полуразрушенных сводов и 5 колонн.
   Участок был оформлен на имя архимандрита Антонина.
   2) Так называемое "место с колоннами". Эти недвижимости относятся к разряду земель казенных (мири).
   Участок находится в 5-6 минутах ходьбы к югу от города и почти на берегу озера.
   Площадь участка 20 денюмов, или 18 000 кв. м, но на самом деле она равняется 82 500 кв. м. Купчая крепость была составлена на имя С. Хури (по некоторым данным, была поддельная).
   3) Земельный участок под названием "место бань", или "место горячих ключей". Земля мири. На участке имеются 7 горячих ключей. Размер его 4500 кв. м, но на самом деле 22 400 кв. м.
   Купчая крепость была составлена на имя С. Хури (по некоторым данным, поддельная). Из этих трех участков неоспоримо принадлежит нам только участок со "сводами", остальные два Турция не признала за нами ввиду отсутствия подлинности их покупки (нота от 9 августа 1888 г. за Љ 459). Копия купчей крепости находится в
   в деле Љ 3435 посольства в Константинополе, с. 83.
   32. Земельный участок в селе Кана-Галилейская (Канаель Джалиль) Бейрутского вилайета размером 900 кв. м.
   Земельный участок куплен Антонином за 500 франков на имя С. Хури. По данному земельному участку был судебный спор между Хури и собственником соседнего участка, который заявил на него право. Судебное решение было вынесено в пользу соседа. Что было сделано дальше, выяснить не удалось.
   Иерусалим, Яффа, Иерихон
   33. Земельный участок в дер. Силоам в районе Мегаретуз Зунар, в 10-15 минутах ходьбы от Сионских ворот, к югу от Иерусалима, размером 450 кв. м.
   На участке имеются 15 деревьев, развалины древней церкви, цистерна и пещера. Покупка была оформлена на имя двух крестьян, которые переписали участок на Халеби в 1882 г. На участке был построен домик.
   34. Земельный участок "Уаре-эд-Дуббак" с двумя пещерами, из которых большая называется Руммание, или Дейр-Эссиние.
   Участок находится к юго-востоку от Иерусалима, в той части Кедронской долины, которая называется "долина Саухири", в 25 минутах ходьбы от Генерального консульства.
   Согласно плану, снятому в июле 1899 г, размер участка составляет 2 493 кв. м. Большая часть земли и обе пещеры были куплены Антонином 15 ноября 1866 г. на имя крестьянина Хюсейна-Зияде, который в 1871 г. перевел покупку на имя Халеби.
   20 августа 1872 г. к этому участку было прикуплено еще некоторое количество земли. 26 августа 1899 г. вся недвижимость была переведена на имя Халеби. В этот же день вся недвижимость была принесена Халеби в дар
   Сергею Александровичу и была записана на его имя.
   35. Земельный участок под названием "Дарбатин-Дабита", или "Яффский сад", 22 300 кв. м, вблизи Яффы, в 10 минутах ходьбы от города. Участок состоит из фруктового сада, в котором находятся храм Петра и Тавифы и 7 каменных домов, из которых 3 служат приютом для паломников. Против сада с юга находится узкая небольшая полоса земли размером 79 кв. м под названием "Сикет-эс-Себиль", которая обозначена в общем плане Яффского сада и обнесена каменной оградой.
   Земельный участок был приобретен Антонином 10 сентября 1889 г. у гр-на Халеби и гр-ки Капустиной, на имя которых он был раньше оформлен.
   Копия купчей крепости находится в деле 4057 Архива Внешней Политики, стр. 511.
   36. Земельный участок Бейу-эль-Хараба при входе в деревню Аната, в 1 часе пути к северо-востоку от Иерусалима, размером 370 кв. м, по другим данным - 450 кв. м.
   Земельный участок был куплен 29 октября 1879 г. Халеби.
   15 июня 1899 г. земельный участок Халеби передал в дар
   Сергею Александровичу, который и был записан на его имя. Копия купчей крепости находится в деле за Љ 572 Православного Палестинского Общества (Ленинградский архив, с. 14-17).
   37. Земельный участок "Гарс-Хасан" на Масличной горе, по соседству с участком "Керм-уль-Бадд", в 270 шагах к юго-востоку от места "Вознесения" и церкви "Спасителя". Размер участка 2977 кв. м.
   Земельный участок был куплен 9 января 1896 г. начальником Духовной Миссии на имя Халеби.
   7 июня 1899 г. Халеби подарил земельный участок
   Сергею Александровичу, который был записан на его имя.
   38. Земельный участок размером 15 375 кв. м в г. Иерихон на участке Эль-Бирке с фруктовым садом и двумя домами для паломников, посещавших Иордан и Мертвое море.
   Земельный участок в июне 1887 г. был куплен на имя генерал-майора Степанова М.П. который 7 июня 1899 г. подарил его
   Сергею Александровичу, участок был записан на его имя. Копия купчей крепости находится в деле 331 Священного Синода (Ленинградский архив, 6).
   39. Земельный участок "Керим-уль-Хараб", или "Кубур-эль-Эндиа", с "пещерой пророков" на Масличной горе размером 1406 кв. м.
   Земельный участок куплен 8 августа 1882 г. Антонином по частному документу, который был обменен им на официальный документ в марте 1890 г. В 1901 г. земельный участок был принесен в дар наследниками архимандрита Антонина
   Сергею Александровичу и был записан на его имя по ильмухаберу за Љ 73 в ноябре 1901 г.
   Необходимо иметь в виду, что при оформлении этого участка было обусловлено, что сама "пещера пророков" является общественной собственностью и доступ в нее открыт беспрепятственно для всех.
   Изложенное было подтверждено нотой Порты (Турция) 30 мая 1892 г. за Љ 1348/48.
40. Земельный участок на вершине горы Эмонской под названием "Керм-уль-Бадд" размером 6750 кв. м (по другим данным, 12 406 кв. м). Куплен на имя 
   Сергея Александровича в 1889 г.
   Рядом Антонином была куплена узкая полоса земли у кармелиток за 500 фр. Купчая была заверена во французском консульстве на имя Антонина. Копия купчей крепости находится в деле за Љ 331 Священного Синода, дело 3 (в Петербурге. - Прим. публик. ).
   41. Земельный участок "Эд-Дабби" на юго-восточном склоне Масличной горы размером 1011 кв. м, из которых 462 кв. м были отданы под общественную дорогу.
   Одна треть этого участка была куплена в 1889 г. на имя Халеби, а две трети были приобретены 12 мая 1899 г. Рафаилом на имя
   Сергея Александровича, и в этот же день весь участок, согласно донесению Генерального консульства в Иерусалиме от 31 мая 1899 г. за Љ 560, был записан на имя Сергея Александровича.
   Дом М.В. Миловидовой
   42. 15 июля 1899 г. гр-ка Миловидова купила земельный участок за 50 000 франков размером 2490 кв. м, из которых 634 кв. м были заняты большим домом с разными постройками. Участок находится вне стен Иерусалима, напротив Вениаминовского приюта.
   22 июля 1899 г. Миловидова перевела земельный участок и строения в дар Русской Духовной Миссии в Палестине. Копия дарственного акта находится в деле за Љ 4057 Архива Внешней Политики за Љ 422.
43. Земельный участок на месте "Джеваруль-Баляд", или "Джеварулькорие", в деревне Кфейер Бейрутского вилайета размером в 1 денюм, или 919 кв. м (по другим данным, 223 кв. м) приобретен в 1899 г. 13 ноября, за 4500 франков у турецкого подданного Хана сына Эсбира Михаила на имя вел. кн. Сергея Александровича. Весь участок занят садом из оливковых деревьев. В 1900 г. стоимость участка определялась в 10 000 франков. На участок имеется оригинал купчей крепости, который хранится в Архиве Внешней Политики в деле "Российское Посольство в Константинополе", Отдел Констант. 
   П
   во, ед. хр. Љ 3359. Кроме того, имеется оригинал купчей крепости, хранящийся в НКИД (Ливан).
44. В г. Назарете, Бейрутского вилайета, Аккского санджака, так называемый 1-й участок, под подворьем Общества, мерой в 3134 кв. м, записан в крепостных документах на имя русского правительства. 
   45. В г. Назарете, бывший Абу Хамади и ханны Хамитса, под подворьем общества, записан в крепостных документах на имя жителя г. Назарета, турецкого подданного Салима Райеса, выдавшего на участок дарственную запись на имя П.П. Николаевского, бывшего инспектора Галилейских школ Палестинского Общества. Размер - 1000 кв. м.
46. В г. Назарете, рядом с подворьем общества, под домом, купленным у Магли, мерой около 270 кв. м, записан в крепостных документах на имя А.Г. Кезмы, начальника Назаретской мужской учительской семинарии Общества. 
   47. В г. Хайфе, Бейрутского вилайета, Аккского санджака, под подворьем имени Сперанского,
   Обществу, в местности "Ва-уль-Касыр", мерой около 3600 кв. м, записан в крепостных документах на имя бывшего августейшего председателя Общества вел. кн. Сергея Александровича.
48. В г. Хайфе, на берегу моря, рядом с правительственным конаком (сараем), мерой 2015 кв. м, записан в крепостных документах на имя императорского Православного Палестинского Общества. 
   49. В с. Кафр-Кенна, Бейрутского вилайета, Аккского санджака, Насырской казы, мерой 2811 кв. м, записан в крепостных документах на имя А.И. Якубовича, бывшего инспектора учебных заведений Общества.
50. В с. Раме, Бейрутского вилайета, Аккского санджака и казы, мерой 568 кв. м, записан в крепостных документах на имя А.И. Якубовича, бывшего инспектора учебных заведений Общества. 
   51. В г. Назарете, соседний с предыдущим, бывший братьев Салем эд-Дабы, мерой около 800 кв. м, записан в крепостных документах на имя А.Г. Кезмы, начальника Назаретской мужской учительской семинарии Общества.
   По некоторым данным, Палестинскому Обществу принадлежали еще следующие участки:
   1) На горе Елеонской, около Иерусалима, несколько домов для паломников, музей и т.д.
   2) К востоку от Иерусалима по направлению к Иордану в Вифании участок земли с 2-этажным домом для паломников.
   3) В Иерихоне участок земли с тропическим садом и несколько домов.
4) В Катамоне участок земли.
5) В Веб-Джале участок земли около "поля пастушков" и "поля Вооза".
6) В Веб-Захарии участок земли с большим садом и домом.
7) На горе Кармил участок земли с хвойным парком, храмом и домом.
8) Участок земли в туране и Муджедиле.
9) Большой сад в местечке Джаннии.
10) Зем. участок "Добрый Самаритянин" между Иерусалимом и Иерихоном и некоторые другие. История покупки этих участков подлежит уточнению, т.к. материалы о них крайне недостаточны и противоречивы.
Зав. отделом загранимуществ управления делами
Прохоров 1949 г.
Архив внешней политики Российской империи МИД РФ.
3 
   ИМПЕРАТОРСКОЕ ПРАВОСЛАВНОЕ ПАЛЕСТИНСКОЕ ОБЩЕСТВО 17 февраля 1999 г.
   ЗАМЕСТИТЕЛЮ РУКОВОДИТЕЛЯ АДМИНИСТРАЦИИ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ г-ну ПРИХОДЬКО С.Э.
   Объекты собственности ИППО в Святой Земле, Италии и России Документ передан в Экспертный совет секретариатом заместителя главы Администрации Президента РФ С.Э. Приходько 23 июня 1999 г. - Прим. публ
   Уважаемый Сергей Эдуардович!
   В связи с предстоящим рассмотрением в Российском комитете по подготовке к встрече третьего тысячелетия и празднованию 2000-летия христианства вопроса о восстановлении прав собственности российских организаций за рубежом. Совет Императорского Православного Палестинского Общества (ИППО) считает необходимым сообщить следующее.
   Императорское Православное Палестинское Общество было зарегистрировано Минюстом России 14 января 1993 года как правопреемник дореволюционного Императорского Православного Палестинского Общества, созданного в 1882 г. и Российского Палестинского Общества при АН СССР, существовавшего с 1918 по 1992 г. В настоящее время Общество располагается в Москве на арендованных площадях. Устав Общества и свидетельство о его регистрации прилагаются.
   За период своей деятельности Общество владело многочисленными ценными объектами недвижимости в России, Палестине, Сирии, Ливане, а также в Италии (г. Бари), что подтверждается документами, хранящимися в различных российских архивах и в Лондонском государственном архиве, именуемом "British Public Record Office", в Муниципальном архиве г. Иерусалима.
   Среди объектов зарубежной недвижимости Общества наиболее важными и бесспорными с точки зрения реального их возвращения в российскую собственность являются Сергиевское подворье в г. Иерусалиме и церковь во имя Святого Николая Чудотворца с расположенным рядом подворьем для паломников в г. Бари (Италия).
   Сергиевское подворье в виде большого каменного двухэтажного дома с хозяйственными постройками и двумя цистернами расположено в центре Иерусалима на земельном участке площадью 3405 кв. м и представляет собой памятник значительной архитектурной и исторической ценности. Земельный участок первоначально в 1886 г. был приобретен на имя одного из служащих Православного Палестинского Общества, а затем, в 1887 г. зарегистрирован на имя одного из членов этого Общества. Сооруженное на средства Общества здание подворья в 1898 г. было окончательно зарегистрировано на имя великого князя Сергея Александровича Романова, бывшего в то время Председателем Императорского Православного Палестинского Общества, в качестве дома для русских паломников.
   До 1914 года 2500 кв. м Сергиевского подворья использовалось для размещения русских паломников, а 447 кв. м занимала администрация Общества по управлению имуществом ИППО в Палестине.
   В период Британского мандата в Сергиевском подворье располагалась английская администрация. С прекращением мандата в 1948 году большую часть подворья заняли израильские власти, а на упомянутых 447 кв. м разместилось представительство Палестинского Общества из числа белоэмигрантов.
   В соответствии с Распоряжением Совмина СССР Љ 15175-рс от 21 сентября 1950 года была возобновлена деятельность Российского Палестинского Общества и утверждены штаты представительства РПО в Израиле. По прибытии в Израиль работникам представительства удалось занять часть здания Сергиевского подворья, занятого ранее канцелярией белоэмигрантского Палестинского Общества, и постоянно обосноваться там. По поступившему из Иерусалима в 1952 году документу (копия прилагается Не публикуется. - Прим. публ ) Представительство РПО занимало 15 служебных, жилых и подсобных помещений на первом этаже северо-западного крыла здания Сергиевского подворья общей площадью 447 кв. м.
   Позднее, в 1955 году, представительство построило гараж во дворе Сергиевского подворья, в котором до сих пор хранится автомашина "Шевроле", принадлежавшая Представительству Общества. Эти помещения и находившееся в них имущество Общества были оставлены фактически без всякого присмотра в июне 1967 года в связи с разрывом дипломатических отношений с Израилем и выездом на Родину сотрудников Представительства РПО.
   До настоящего времени эти помещения в Сергиевском подворье пустуют, они не пригодны для эксплуатации без проведения капитального ремонта, хотя и закрыты на замки, ключи от которых находятся в администрации Генерального опекуна Израиля.
   Совет ИППО считает, что изложенные сведения являются достаточным основанием для возвращения Обществу всех помещений в Сергиевском подворье, занимавшихся Представительством РПО до июня 1967 года и признанных в этом статусе израильскими властями, именно сейчас, накануне празднования 2000-летия христианства, так как законное возобновление таким образом фактического постоянного присутствия ИППО в Иерусалиме как исконного собственника этой недвижимости значительно облегчит задачу возвращения России всего Сергиевского подворья.
   Италия, провинция Апулия, г. Бари, улица Бенедетто Кроче, 130.
   В 1911 г. на средства ИППО был приобретен земельный участок площадью 1,2 га, и на нем по проекту академика архитектуры А.В. Щусева, утвержденному императором Николаем II, были построены церковь во имя Св. Николая Чудотворца и двухэтажный дом для русских паломников площадью 2000 кв. м. Строительство этого комплекса было закончено в конце 1917 года и обошлось Обществу в 500 тыс. золотых рублей.
   В 1937 году при активном содействии одного из членов дореволюционного Совета ИППО, эмигрировавшего из России в Италию, князя Н.Д. Жевахова, после ряда судебных разбирательств итальянским судом принадлежавшее ИППО недвижимое имущество в г. Бари было передано с согласия Правительства СССР (копия акта о передаче имеется в архиве МИД РФ) во владение муниципальным властям, которые согласно заключенному тогда соглашению обязались не прекращать функционирования православного храма и выплачивать денежное содержание его настоятелю.
   В октябре 1939 г. в знак проявления "дружбы" к лидерам держав "Оси" (Германия, Италия, Япония) по случаю заключения СССР с Германией 28 сентября 1939 г. договора "О мире и дружбе" по указанию из Москвы советский полпред в Италии Б.Е. Штейн, позднее известный историк дипломатии, подарил церковь Св. Николая Угодника и подворье Бенито Муссолини. После 1945 г. оба здания были возвращены муниципалитету г. Бари. - Прим. публ.
   В 1991 и 1993 гг. делегации ИППО посещали Италию и имели встречи с руководством муниципалитета г. Бари, которое было информировано о желании ИППО совместно эксплуатировать странноприимный дом. В числе наших предложений высказывалось намерение организовать в этом доме Культурный центр, с отделением ИППО и представительством ряда российских туристических фирм, банков и коммерческих организаций. При этом подчеркивалось, что ИППО не настаивает на передаче нам права собственности. Российские организации могли бы использовать половину дома (1000 кв. м из 2000 кв. м), а вторая половина осталась бы в ведении муниципалитета. Было предложение подписать между ИППО и муниципалитетом г. Бари соответствующий протокол о намерениях, однако временные предвыборные сложности внутриполитической обстановки в Бари не позволили положительно решить в то время этот вопрос.
   По мнению Совета ИППО, следовало бы поручить МИД РФ совместно с представителями ИППО продолжить контакты с муниципалитетом г. Бари с целью достижения договоренностей о совместном использовании бывшего недвижимого имущества ИППО в Италии.
   Важное значение для начала возврата зарубежной недвижимости ИППО имеет вопрос о возвращении принадлежавшей Обществу до 1917 года собственности в России.
   Прежде всего речь идет о 4-этажном доме Љ 10/49 в Петербурге на углу 1-й Рождественской и Мытнинской улиц, который был куплен Обществом 11 декабря 1915 года за 175 тысяч рублей (Архив внешней политики Российской империи, оп. 873/3, дело 12-б, лист 41). В фонде Петроградского нотариального архива есть соответствующая запись на означенное недвижимое имущество Императорского Православного Палестинского Общества.
   В этом здании размещались штаб-квартира Общества, библиотека на 20 тыс. томов, музей, архив, склад изданий книжной продукции и др.
   В 1923 году решением НКВД СССР Общество было закрыто, а принадлежавший ему дом и все другое имущество было конфисковано.
   Поскольку все послеоктябрьские годы до настоящего времени ИППО осуществляет свою уставную деятельность, арендуя помещения в Москве, Совет Общества считает закономерным и справедливым решить вопрос о признании его прав собственника на принадлежавший дом Љ 10 по Мытнинской улице в Петербурге и, в порядке материальной компенсации, предоставлении Обществу в г. Москве соответствующего помещения для использования в качестве штаб-квартиры ИППО.
   О результатах рассмотрения вопроса о зарубежной и российской собственности ИППО просим сообщить в Совет Общества.
   Что касается других российских недвижимостей в Палестине, относившихся до революции к ведению ИППО (30 участков с находившимися на них подворьями и хозяйственными службами), вопрос об их судьбе требует дополнительного историко-архивного и юридического изучения.
   С искренним уважением Заместитель председателя Н.Н. Лисовой Ученый секретарь В.А. Савушкин
   4 СПРАВКА
   О недвижимой собственности на территории Израиля и Палестины, проблемах перерегистрации ее на Российскую Федерацию и о вопросах размещения российского посольства и представительства России при Палестинской национальной автономии (ПНА) Документ передан в Экспертный совет секретариатом заместителя главы Администрации Президента РФ С.Э. Приходько 23 июня 1999 г;
   I. О российской собственности в Израиле и Палестине
   Объекты российской недвижимой собственности на территории Израиля в основном были приобретены во второй половине XIX века на средства императорского правительства, Русской Православной Церкви и Императорского российского Православного Палестинского Общества (ИППО), в том числе за счет специальных пожертвований населения (т.н. "кружечный сбор"). Общая площадь "русских земель" в исторической Палестине (включая Израиль, палестинские территории, Иорданию, Сирию и Ливан) к 1917 г. составляла ориентировочно 2 млн. кв. м.
   В соответствии с действовавшими в то время на территории Палестины оттоманскими законами объекты собственности, которые приобретались для религиозных и общественных организаций, не могли быть зарегистрированы на имя этих учреждений, а оформлялись как собственность частных лиц. Так, большинство земельных участков ИППО было зарегистрировано на имя его председателя - великого князя Сергея Александровича.
   В период с 1914 г. по 1948 г. объекты русской собственности находились под контролем оттоманских (турецких) властей, британской администрации подмандатной Палестины, белоэмигрантских кругов. После образования Государства Израиль (1948 г.) часть русских земельных участков, расположенных на его территории, была перерегистрирована на Правительство СССР.
   В 1960 г. израильская сторона заявила о готовности приобрести у Правительства СССР земельную собственность, в т.ч. и ту, которая не была зарегистрирована на имя советского правительства, признавая фактически его право собственности на эту недвижимость. 7 октября 1964 г. было подписано Соглашение о продаже советским правительством Израилю имущества, принадлежащего СССР. Сделка предусматривала продажу за 4,5 млн. долл. США 22 объектов общей площадью около 167 676 кв. м.
   Так называемый "хрущевский апельсиновый гешефт". - Прим. публ.
   Летом 1987 г. Консульская группа МИД СССР вручила израильской стороне перечень оставшихся после продажи трех объектов недвижимости, принадлежавших Правительству СССР. При этом было особо отмечено, что список может быть расширен в ходе работы на данном направлении.
   В перечень были включены:
   1. Участок по ул. Кинг Джордж V в Иерусалиме.
   Площадь 3680 кв. м. Приобретен в 1885 г. в 1897 г. зарегистрирован на Российское правительство, в 1949 г. перерегистрирован на имя Правительства СССР.
   С 1989 г. по настоящее время сдается в аренду под автостоянку израильской парковочной компании "Ямит" с ежемесячной арендной платой 15 тыс. ам. долл.
   28 сентября 1994 г. в соответствии с Распоряжением Правительства РФ от 22 сентября 1994 г. был подписан договор с израильской компанией "Давар Пашут Лтд." о его перерегистрации на Россию и передаче ей части участка по ул. Кинг Джордж V в долгосрочную аренду и возведении на другой его части за счет инвестиций израильской компании административно-жилого здания для размещения российского диппредставительства. По завершении срока аренды переданная фирме территория и выстроенные на ней строения должны быть возвращены Российской Федерации.
   Несмотря на то что соглашение с "Давар Пашут Лтд." было подписано в 1994 г. фирма до сего времени не приступила к строительству объектов на этой площадке, осуществив лишь перерегистрацию участка на Россию.
   2. Здание Русской Духовной Миссии (РДМ) в Иерусалиме и собор Святой Троицы на "Русском подворье".
   Общая площадь участков 5797 кв. м, приобретены в 1859 г. Зарегистрированы в 1949 г. как собственность Правительства СССР в качестве составной части "Русского подворья", большая часть которого была продана израильскому правительству в 1964 г. Собор Святой Троицы (построен в 1872 г.) используется РДМ в Иерусалиме в качестве главного культового сооружения, в котором совершаются наиболее торжественные богослужения.
   Здание РДМ (построено в 1863 г.) частично используется миссией в качестве резиденции. Большую же его часть на правах защищенного арендатора длительный период занимал Верховный суд Израиля, а в настоящее время - Мировой суд Израиля.
   До разрыва дипломатических отношений в 1967 г. арендная плата вносилась на счет посольства СССР. Затем арендная плата (по оценке, около 200 тыс. ам. долл. в год) стала поступать на счет РДМ.
   После распада СССР одной из приоритетных задач российского посольства в Израиле стала, несмотря на активное противодействие Украины, работа по переоформлению трех вышеупомянутых объектов недвижимости на Россию.
   В результате многолетних настойчивых усилий 15 октября 1996 г. израильское правительство перерегистрировало три указанных объекта недвижимости в Иерусалиме на Правительство России. В основу этой процедуры был положен принцип, предусматривающий в случае документального подтверждения принадлежности того или иного объекта бывшему СССР его беспрепятственное переоформление на Россию.
   В соответствии с Распоряжением Правительства РФ от 30 апреля 1993 г. здания Троицкого собора и РДМ при содействии МИД России предстоит оформить как собственность Русской Православной Церкви. Предварительная работа по этому направлению с израильскими властями ведется ОВЦС Московского Патриархата и РДМ в Иерусалиме.
   Второй этап переговоров по имущественной проблематике должен быть посвящен двум другим объектам русской собственности в Иерусалиме - участку у Дамасских ворот и Сергиевскому подворью.
   В данном случае речь идет не об осуществлении перерегистрации собственности СССР на Россию, а о признании наших законных прав на эту недвижимость как непосредственных правопреемников (наследников) дореволюционной России.
   3. Участок напротив Дамасских ворот Старого города в Иерусалиме.
   Площадь - 12 411 кв. м (из них в настоящее время около 4000 кв. м занято дорогами и подъездными путями). Участок приобретен в 1885 г. в 1897 г. зарегистрирован на царское правительство. В 1917-1948 гг. находился под контролем русской эмиграции в Палестине. В результате арабо-израильской войны 1948 г. оказался в нейтральной зоне разъединения израильских и иорданских войск. Находившиеся на нем постройки были разрушены. В ответ на обращение советской стороны перерегистрировать участок на имя советского правительства МИД Израиля ответил в июне 1949 г. что "не может провести 4 изменения соответствующих записей ввиду того, что имущество расположено в той части Иерусалима, на которую власть Государства Израиль не распространяется".
   После шестидневной войны 1967 года участок оказался на контролируемой израильтянами территории Восточного Иерусалима. В 1970 г. был экспроприирован израильским правительством для общественных целей, а затем продан частной израильской компании "Ханута". В 1971 г. компания обанкротилась, и сделка была аннулирована. В настоящее время в районе нашего участка построена транспортная развязка.
   По мнению адвокатов, ранее привлекавшихся посольством России в Израиле, наиболее реальным мог быть вариант получения компенсации за использование части участка под общественные нужды. Однако для успеха этой работы нужно иметь серьезную документальную базу, подтверждающую наши права на этот объект недвижимости. Предпринимавшиеся попытки отыскать необходимые документы в архивах, в т.ч. бывшей Оттоманской империи в Турции, успехом не увенчались.
   В ноте от 1 сентября 1988 г. советская сторона заявила протест против актов экспроприации указанной собственности, выразив надежду, что израильские власти предпримут необходимые меры по отмене всех незаконных актов в отношении указанной собственности, дабы не нанести ущерб интересам Правительства СССР, являющегося единственным законным владельцем данной собственности. Ответа на эту ноту получено не было.
   4. Сергиевское подворье в Иерусалиме.
   Участок площадью 3405 кв. м с 1886 г. зарегистрирован на имя великого князя Сергея Александровича, бывшего в то время председателем Императорского российского православного палестинского общества. В 1892 г. на участке было построено здание, представляющее большую архитектурную и историческую ценность.
   В 1949-1952 гг. советской стороной ставился вопрос о перерегистрации данного объекта на Правительство СССР. В 1952 г. по решению израильского суда здание было передано Генеральному опекуну Израиля, в ведении которого оно находится по настоящее время. Большую часть подворья (за исключением нескольких комнат, где до разрыва дипотношений в 1967 г. размещалась квартира представителя Российского палестинского общества АН СССР), в настоящее время занимает отдел охраны природы Министерства сельского хозяйства Израиля, выплачивающее арендную плату Генеральному опекуну.
   С 1987 г. наше требование признать право собственности Правительства СССР на Сергиевское подворье неоднократно ставилось перед израильской стороной по каналам МИД. В ходе состоявшихся в сентябре 1990 г. в Москве экспертных консультаций представителей МИД СССР и Израиля израильтяне информировали о принятом на правительственном уровне решении рассмотреть возможность перерегистрации Сергиевского подворья на советское правительство. В январе-феврале и в декабре 1990 г. состоялись два раунда переговоров с представителями МИД и Минюста Израиля, в ходе которых израильтяне предложили следующий путь переоформления Сергиевского подворья на Правительство СССР: израильское правительство экспроприирует данный объект, а затем передает его советскому правительству с соответствующей регистрацией. Передача будет оформлена двусторонним межправительственным соглашением. В свою очередь мы обязуемся в течение 99 лет не предпринимать мер по выселению защищенного арендатора, а также не выдвигать никаких финансовых претензий на накапливаемую на счету Генерального опекуна, в том числе и за предыдущие годы, денежную сумму. Вместе с тем предполагалось, что арендатор будет выплачивать нам небольшую арендную плату, а мы сможем сразу начать использовать помещения, занимавшиеся представителем АН СССР до 1967 г. Однако, учитывая долгосрочный характер предложенного варианта возврата недвижимости (через 99 лет), реакция Правительства СССР была негативной.
   При этом учитывался тот факт, что мы должны были отказаться от нескольких миллионов долларов США арендной платы, накопившихся на счету Генерального опекуна, в ведении которого находится Сергиевское подворье.
   После переоформления трех объектов российской недвижимости в Иерусалиме в 1996 г. израильтяне взяли курс на затягивание предметного разговора с нами на эту тему, в неофициальном плане давая понять, что вариант с экспроприацией для них сегодня неприемлем. Направленное в МИД Израиля в марте 1997 г. предложение российского посольства о скорейшем возобновлении двусторонних переговоров по имущественной проблематике остается без ответа.
*** 
   Предварительный зондаж показывает, что решение вопроса об участке напротив Дамасских ворот, видимо, могло бы быть найдено на компенсационной основе. По Сергиевскому подворью: можно было бы подумать над идеей заключения соответствующего соглашения с возможными наследниками великого князя Сергея Александровича, которые после предъявления и удовлетворения их прав на Сергиевское подворье могли бы затем передать его Правительству России.
   Предложение нереально, ибо вел. кн. Сергей Александрович и его супруга, сестра царицы, Елизавета Федоровна детей не имели. - Прим. публ.
   С учетом сложности указанных вопросов и необходимости их специальной, прежде всего юридической, проработки, серьезного и углубленного изучения предмета будущих переговоров Министерство полагает целесообразным восстановить в полном объеме деятельность межведомственной рабочей группы из представителей МИД России, Минюста России, Мингосимущества России и иных заинтересованных государственных ведомств, а также Московского Патриархата с целью обеспечения должного уровня целенаправленного и регулярного взаимодействия. При этом контролирующими органами, на наш взгляд, должны выступать Мингосимущество России и МИД России.
   Комиссия могла бы также уделить внимание российской собственности на территории ПНА, часть из которой уже передана администрацией Я. Арафата российскому правительству (участок "Эль-Бирке" в Иерихоне площадью 15 375 кв. м) и Московскому Патриархату (русский монастырь в Хевроне).
   Наконец, комиссия могла бы начать предварительную проработку вопроса о возвращении России незаконно отторгнутой у нее и занятой зарубежной ("Карловацкой") церковью собственности в Восточном Иерусалиме: Елеонского и Гефсиманского монастырей, Александровского подворья, участка под названием "Могилы пророков" и др.
   Используя имеющиеся архивы в Москве и Санкт-Петербурге, комиссия могла бы поручить произвести ревизию документально-архивной базы, касающейся русских объектов недвижимости на Святой Земле, прежде всего Сергиевского подворья и участка у Дамасских ворот. Поскольку при перерегистрации трех объектов российской собственности в Иерусалиме определяющее значение имело политическое решение израильского руководства, можно было бы и впредь побуждать израильтян к большему учету нашей позиции на предстоящих переговорах. В этой связи в контактах с израильской стороной, особенно на высоком уровне, было бы весьма важно энергично ставить имущественную проблематику, подтверждая наше твердое намерение восстановить исторические права на российскую собственность.
   Данные об объектах недвижимой собственности Русской Православной Церкви в Израиле прилагаются (не публикуются. - прим. публ. ).
   II. О размещении Посольства России в Израиле
   В настоящее время служебные помещения Российского посольства в Израиле размещаются в Тель-Авиве по ул. Хаяркон, 120, в арендованном в 1993 году сроком на 10 лет 6-этажном здании общей площадью 1060 кв. м, построенном на земельном участке площадью 560 кв. м.
   Здание не отвечает действующим нормам по размещению российских диппредставительств, и дальнейшее его использование в качестве служебного, по мнению всех заинтересованных ведомств, неприемлемо.
   Консульский отдел посольства арендует помещения в офисном здании по ул. Бен Иегуда, 1.
   Для проживания своих сотрудников и посла посольство арендует в Тель-Авиве 33 квартиры и здание резиденции.
   Общая стоимость аренды служебных и жилых помещений составляет 1,2 млн. долл. США в год.
   В соответствии с нормативными расчетами для размещения служебных и жилых помещений посольства необходимо построить комплекс зданий общей площадью 5500-6000 кв. м.
   Для строительства зданий такого объема по израильским нормам необходим земельный участок минимальной площадью 3500 кв. м.
   В случае решения вопроса о приобретении участка стоимость его составит 4,5-7,0 млн. долл. США.
   Этих расходов можно было бы избежать в случае, если бы Русская Православная Церковь (РПЦ) согласилась передать МИД России под строительство комплекса неиспользуемую часть (ориентировочно 1 га) принадлежащего ей земельного участка в Яффо (т.н. "Русский сад").
   Однако переписка с Московским Патриархатом по этому вопросу пока не принесла желаемых результатов. В случае безвозмездной передачи указанной площадки Министерству (возможно на условиях долгосрочной, на 49 лет, аренды) стоимость строительства комплекса, включая расходы на проектирование, получение разрешения на строительство, оплату посреднических и адвокатских услуг, оборудования зданий мебелью, составила бы ориентировочно 8,5 млн. долларов США. Таким образом, срок окупаемости затрат составил бы около 7 лет.
   III. О размещении Представительства при ПНА
   В настоящее время служебные помещения российского Представительства при ПНА размещаются в г. Газа в арендованном здании общей площадью 450 кв. м. Кроме этого, в городе арендуются 3 квартиры для сотрудников. Общая стоимость аренды составляет 160,0 тыс. долл. США в год.
   Заместитель директора ДКСиСЗ МИД России В.Н. Мальцев
   5 О РОЗЫСКЕ КОЛЧАКОВСКОГО ЗОЛОТА
   Справка Архива ФСБ. 1995 г.
   Передана в Экспертный совет 18 января 1995 г. секретариатом бывшего вице-премьера О.Д. Давыдова. - Прим. публ
   4 января 1920 г. после занятия Иркутска большевиками Колчак перешел под охрану чехословацких войск и подписал отречение от поста Верховного правителя в пользу Семенова.
   4 января того же года золотой запас Колчака был принят под охрану союзников на станции Нижнеудинск. При этом "представители населения настаивали на "перевеске всего золота", но председатель приемочной комиссии Гашек (чех) на это не согласился; тогда представители населения уклонились от участия в комиссии, и 28 вагонов с золотом были проверены по описи, со вскрытием двух вагонов для пересчета ящиков и мешков".
   5 января 1920 г. началась передача золотого эшелона под охрану чехословацких войск. Но попытка чехов полностью взять на себя "охрану" золотого эшелона успеха не имела, т.к. русские солдаты отказались оставить свои посты. Решение солдат поддержали Казановский, Кулябко и другие банковские сотрудники, бывшие в эшелоне. Золотой эшелон под смешанной охраной медленно продолжал путь на восток. Утром 12 января на ст. Туреть/Тыреть (200 верст от Иркутска) пломбы у одного из груженных золотом вагонов оказались поврежденными. При вскрытии вагона и пересчете ящиков была обнаружена пропажа 13 ящиков с золотом.
   При этом было отмечено, что у вагона, в котором произошла кража, ночью стоял русский (?) караул.
   Дальнейшая судьба пропавших ящиков с золотом оставалась неизвестной долгое время.
   Дело о розыске золота было заведено в 1940 г. на основании заявления эстонца А. Лехта, который через Советское консульство ходатайствовал о разрешении въезда на территорию СССР в район ст. Тайга с целью отыскания золота, якобы закопанного в 1919 г. отступавшими колчаковцами. Лехт А. в своем заявлении ссылался на эстонца Пуррока К.М. который служил старшим писарем в 21-м запасном Сибирском полку армии Колчака и принимал непосредственное участие в его захоронении. При отступлении армии Колчака в конце октября 1919 г. Пуррок К.М. вместе с двумя солдатами и командиром полка полковником Швагиным М.И. южнее ст. Тайга, от первой просеки по тракту, на пятой лесной дороге справа, зарыли в яму глубиной 2,5 метра 26 ящиков с золотом. При просмотре архивных документов было установлено, что такой полк существовал в колчаковской армии и что он действительно отступал в тот период через станцию Тайга.
   В сентябре 1931 г. Пуррок вместе с Лехтом выезжали на ст. Тайга с целью найти место зарытого золота. В предполагаемом месте Пуррок заметил около дороги вал длиной 3-4 метра и с помощью ножа извлек из земли комок истлевшего сукна. По найденному валу Пуррок определил и остальные две ямы с имуществом, а по ним установил и место нахождения золота (показания А.И. Лехта). Но в связи с утерей Пурроком паспорта и отсутствием денег они пробыли на ст. Тайга 10-15 часов и прекратили поиски в полной уверенности, что ящики с золотом на месте.
   В марте 1940 г. Лехт А.И. и Пуррок подали заявление Генеральному консулу СССР в г. Таллине о разрешении въезда в СССР для новой попытки розыска захороненного золота. Эта просьба была удовлетворена.
   С 13 по 23 июня 1941 г. на поиски золота на ст. Тайга выезжали оперативные работники 2-го Спецотдела НКВД СССР Кузьмин и Митрофанов совместно с Пурроком. Однако из-за давности времени (22 года) и изменения местности (старый лес спилен и вырос новый лес) Пуррок не смог указать место, где зарыто золото. Группа нашла пятую лесную дорогу справа от просеки, и параллельно дороге на расстоянии 14-16 метров были выкопаны 148 шурфов глубиной 1,75 метра, тогда как золото было зарыто на глубину 2,5 метра. Кроме того, на четвертой лесной дороге также было вырыто 100 шурфов, однако золото не обнаружено.
   По возвращении из экспедиции Пуррок К.М. 5 июля 1941 г. был привлечен к уголовной ответственности по статье 169, часть II УК РСФСР, за злоупотребление доверием и обман органов власти, выразившиеся в том, что Пуррок не указал экспедиции точного места захоронения золота.
   Допрошенный 10 июля 1941 г. в качестве обвиняемого Пуррок К.М. виновным себя не признал и показал, что за давностью времени и из-за сильного изменения местности он не мог определить и указать точное место захоронения клада.
   Особым совещанием при НКВД СССР 2 мая 1942 г. он был осужден за мошенничество на 5 лет. Находясь в заключении в Приволжском лагере МВД, 10 сентября 1942 г. Пуррок умер.
   По справке МВД ЭССР от 12 апреля 1958 г. Лехт А.И. умер в 1950 г.
   В июле 1954 г. сотрудники 5-го отдела УГКБ по Кемеровской области Кулдыркаев и Бяков также выезжали на ст. Тайга с заданием организовать розыск зарытого золота.
   Кулдыркаев и Бяков нашли то место, где в 1941 г. Кузьмин и Митрофанов вместе с Пурроком производили раскопки, и пробили 360 скважин глубиной 2,5 метра вдоль лесной дороги Љ 5, но золота не обнаружили. После чего были привлечены для нахождения места, где зарыто золото, геофизики Федоров М.М. и Грязнова М.К. с аппаратом для обнаружения железа в земле (магнитные весы Шмидта), т.к. из показаний Пуррока известно, что в районе зарытия золота, по распоряжению полковника Швагина, в три ямы были закопаны револьверы системы "наган", шинели, подметки, стальные подковы для лошадей, а в четвертую яму - золото. Когда ящики с золотом были засыпаны землей, сверху в яму положили убитую лошадь, чтобы отпугнуть тех, "кто вздумает раскопать яму".
   Указанная группа поиски зарытого золота прекратила, считая, что Пуррок давал неправдоподобные показания о захоронении золота в районе ст. Тайга.
   30 октября - 25 ноября 1958 г. в целях сбора дополнительных данных и определения участков работы по отысканию клада на ст. Тайга были командированыст. оперуполномоченный ОБХСС ГУМ подполковник милиции А.Д. Данилин, оперуполномоченный ОБХСС ГУМ капитан милиции П.М. Майоров и ст. оперуполномоченный 3-го Спецотдела МВД СССР майор в/с Г.И. Кожеуров.
   Данной оперативной группой была проведена работа по проверке показаний Пуррока и Лехта. Был установлен и опрошен большой круг лиц, проживающих в г. Тайга и его окрестностях, которые хорошо помнили период отступления колчаковских войск через ст. Тайга. На основании показаний свидетелей и исследования местности было сделано заключение о достоверности ориентиров, о которых указывали Пуррок и Лехт.
   По мнению оперативной группы, местность, где в 1941 г. группой МВД СССР с участием Пуррока проводились поиски, является наиболее приближенной к месту, где могло быть зарыто золото.
   В беседе с работником пожарной охраны Овчинниковым, который в 1941 г. привлекался к розыску клада, выяснилось, что поиски велись только путем шурфования почвы. Шурфы закладывались на глубину 1 метр на расстоянии 1-1,5 метра один от другого. Из материалов дела известно, что клад закопан на глубине до 2,5 метра. Следовательно, оперативная группа в то время, если даже и стояла на правильном пути в определении местонахождения клада, обнаружить его не могла, поскольку поиск производился не на той глубине.
   Учитывая собранные дополнительные данные, оперативная группа сделала заключение о том, что "экспедиция в составе сотрудников 2-го Спецотдела НКВД СССР... выезжавшая на ст. Тайга, и сотрудники 5-го отдела УКГБ по Кемеровской области Кулдыркаев и Бяков, выезжавшие на ст. Тайга в 1954 г. производили розыск золота от ст. Тайга в сторону Новосибирска, а золото, по агентурным донесениям... было зарыто от ст. Тайга в сторону Красноярска", т.е. экспедиции 1941 и 1954 гг. "искали клад в противоположной стороне от предполагаемого места захоронения золота, в силу чего оно, естественно, не могло быть ими обнаружено" (Справка по архивно-следственному делу Љ 0103375 от 31 марта 1958 г.), и, принимая во внимание, что розыском клада активно не занимались, отметили целесообразность возобновления поисковых работ летом 1959 г. с применением соответствующей аппаратуры.
   На основании Заключения от 18 июня 1959 г. на имя Начальника 3-го Спецотдела МВД СССР полковника Н.Я. Баулина дальнейшие мероприятия по розыску золота в районе ст. Тайга были прекращены.
   4 апреля 1992 г. в газете "Московский комсомолец" была опубликована статья Валерия Жукова "Золото Колчака искать на станции Тайга" с подзаголовком "Сенсационные признания руководителей сталинского Гохрана", в которой опять была поднята тема "колчаковского" золота и отмечалось, что "при современных методах разведки недр отыскать крупное скопление золота - это раз плюнуть! Может, рискнуть?".
   6 СНОВА НА ПОВЕСТКЕ ДНЯ РУМЫНСКОЕ ЗОЛОТО. ИНФОРМАЦИЯ ИТАР-ТАСС
   (в российской печати не публиковалось. - Прим. публ)
   Бухарест, 21 сентября 1995 г. (кор. ИТАР-ТАСС Николай Морозов). "Шокирующим, нахальным, ядовитым и безответственным" было названо в среду на пресс-конференции Партии национального единства румын (ПНЕР) недавнее предложение оппозиционной Демократической партии создать парламентскую комиссию для возвращения из России золотого запаса Румынии. Исполнительный секретарь ПНЕР, входящий в правящую коалицию, сенатор Валер Суян весьма сдержанно отнесся к идее создания подобной комиссии, которая, по его мнению, "не способна решить столь деликатную проблему". "Мы, однако, не имеем ничего против того, чтобы комиссия Демократической партии изучила этот вопрос на территории России, но при условии, что они не вернутся на родину без румынского золота", - заключил не без иронии В. Суян.
   ...Осенью 1916 г. Румыния, участвовавшая в Первой мировой войне на стороне Антанты, под угрозой оккупации страны германскими войсками приняла решение передать на хранение союзной царской России золотой запас Национального банка, драгоценности королевы Марии, фонды музеев и церквей, документы академии и государственных архивов, а также состояния частных лиц. Согласно некоторым подсчетам, общая стоимость двух железнодорожных составов с румынскими ценностями, отправленных в Россию в 1916-1917 гг. достигает сегодня 38 млрд. долларов. Затем в России вспыхнули революция и Гражданская война, все хранившиеся в Кремле ценности, в том числе румынские, были эвакуированы в Сибирь, где следы их фактически теряются. По разным версиям, этим золотом поживились и адмирал Колчак, и атаман Семенов, и чешский экспедиционный корпус...
   Румынская сторона не однажды поднимала этот вопрос, и часть ценностей была возвращена в Бухарест советским правительством в 1934 и 1956 гг. В последний раз "деликатная тема" была затронута на официальном уровне президентом И. Илиеску во время визита в Москву в 1991 г. Тогда М. Горбачев лаконично ответил, что он "не информирован, но поинтересуется"
   В последний раз вопрос о "румынском золоте" фигурировал в официальных переговорах И. Илиеску и В.В. Путина в 2003 г. в Москве. Стороны договорились вынести проблему за рамки официальных переговоров, поручив специальной российско-румынской комиссии историков подготовить объективное элитное заключение. - Прим. публ.
   В ходе ведущихся на протяжении десятилетий споров российская сторона выдвигает "контрпретензии". Дело в том, что после начала Октябрьской революции в 1917 г. румынская армия конфисковала имущество, принадлежавшее российским войскам, расквартированным на территории Румынии, - сотни складов с оружием, военным снаряжением, обмундированием, продовольствием. Кроме того, Румыния не оплатила поставки боеприпасов, снаряжения и продовольствия, производившиеся частично из русских запасов до весны 1917 г. Разумеется, проблемы румынского золота и российского имущества должны быть урегулированы компетентными специалистами, сказал корреспонденту ИТАР-ТАСС видный российский историк, специалист в области российско-румынских отношений Владилен Виноградов, однако сделать это нужно так, чтобы не бросить тень на сегодняшние отношения между двумя странами.
   Между тем этот аспект меньше всего заботит "непримиримую" румынскую оппозицию, которая в преддверии парламентских и президентских выборов энергично разыгрывает "антирусскую карту", спекулируя на непростых проблемах, обременяющих взаимную румыно-российскую историю. "Для восстановления экономики Румынии необходимо несколько десятков миллиардов долларов. Откуда их взять?" - спрашивает депутат Георге Горун от Демократической партии в сегодняшнем номере газеты "Кроника ромынэ". Ответ, подчеркивает он, приходит сам собой: "Сейчас идет работа над новым румыно-российским договором. Правительство Румынии должно упомянуть в этом документе проблему золотого запаса, и не только..."
   По сути же, единственная цель румынской оппозиции - скомпрометировать нынешнее правительство, чтобы после выборов занять его место. Вот почему она ставит сложный вопрос о золотом запасе в нарочито нереалистичной и зачастую оскорбительной для партнеров форме, фактически блокируя пути к его решению. Ведь каждый успех кабинета - провал оппозиции. Поэтому, даже если и удастся нащупать путь к компромиссу, можно не сомневаться, что оппозиция немедленно обрушит на правительство очередной поток обвинений в профессиональной некомпетентности, предательстве национальных интересов и "промосковской политике". Тем временем российские и румынские эксперты продолжают кропотливую работу по подсчету взаимных потерь и претензий, не теряя надежды на компромисс и стараясь держаться в тени, чтобы не навлечь на себя политических бурь.
   7 ИСПАНСКОЕ ЗОЛОТО
   Из книги: Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. - М.: ТОО "Гея". - 1996
   В 1936 г. испанские республиканцы согласились сдать на хранение большую часть испанского золотого запаса общей стоимостью более полумиллиарда долларов в Москву. Осенью 1938 г. Агаянц прислал в Центр из Парижа телеграмму, в которой сообщал, что в Москву отослано далеко не все испанские золото, драгоценные металлы и камни. В телеграмме указывалось, что якобы часть этих запасов была разбазарена республиканским правительством при участии руководства резидентуры НКВД в Испании.
   О телеграмме немедленно доложили Сталину и Молотову, которые приказали Берии провести проверку информации. Однако, когда мы обратились к Эйтингону, резиденту в Испании, за разъяснением обстоятельств этого дела, он прислал в ответ возмущенную телеграмму, состоявшую почти из одних ругательств. "Я, - писал он, - не бухгалтер и не клерк. Пора Центру решить вопрос о доверии Долорес Ибаррури, Хосе Диасу, мне и другим испанским товарищам, каждый день рискующим жизнью в антифашистской войне во имя общего дела. Все запросы следует переадресовать к доверенным лицам руководства ЦК французской и испанской компартий Жаку Дюкло, Долорес Ибаррури и другим. При этом надо понять, что вывоз золота и ценностей проходил в условиях боевых действий".
   Телеграмма Эйтингона произвела большое впечатление на Сталина и Берию. Последовал приказ: разобраться во взаимоотношениях сотрудников резидентуры НКВД во Франции и Испании.
   Я получил также личное задание от Берии ознакомиться со всеми документами о передаче и приеме испанских ценностей в Гохран СССР. Но легче было это сказать, чем сделать, поскольку разрешение на работу с материалами Гохрана должен был подписать Молотов. Его помощник между тем отказывался подавать документ на подпись без визы Ежова, народного комиссара НКВД, - подписи одного Берии тогда было недостаточно. В то время я был совершенно незнаком со всеми этими бюрократическими правилами и передал документ Ежову через его секретариат. На следующее утро он все еще не был подписан. Берия отругал меня по телефону за медлительность, но я ответил, что не могут найти Ежова - его нет на Лубянке. Берия раздраженно бросил:
   "Это не личное, а срочное государственное дело. Пошлите курьера к Ежову на дачу, он нездоров и находится там".
   Его непочтительный тон в адрес Ежова, кандидата в члены Политбюро, несколько озадачил и удивил меня. Вместе с курьером нас отвезли на дачу наркома в Озеры, недалеко от Москвы. Выглядел Ежов как-то странно: мне показалось, что я даю документ на подпись либо смертельно больному человеку, либо человеку, пьянствовавшему всю ночь напролет. Он завизировал бумагу, не задав ни одного вопроса и никак не высказав своего отношения к этому делу. Я тут же отравился в Кремль, чтобы передать документ в секретариат правительства. Оттуда я поехал в Гохран в сопровождении двух ревизоров, один из которых, Берензон, был главным бухгалтером ЧК-НКВД еще с 1918 г. До революции он занимал должность ревизора в Российской страховой компании, помещение которой занял Дзержинский (ныне главное здание ФСБ на Лубянке. - Прим. публик. ).
   Ревизоры работали в Гохране в течение двух недель, проверяя всю имевшуюся документацию. Никаких следов недостачи ими обнаружено не было. Ни золото, ни драгоценности в 1936-1938 гг. для оперативных целей резидентами НКВД в Испании и во Франции не использовались. Именно тогда я узнал, что документ о передаче золота подписали премьер-министр Испанской республики Франциске Ларго Кабальеро и заместитель народного комиссара по иностранным делам Крестинский, расстрелянный позже как враг народа вместе с Бухариным после показательного процесса в 1938 г.
   Золото вывезли из Испании на советском грузовом судне, доставившем сокровища из Картахены, испанской военно-морской базы, в Одессу, а затем поместили в подвалы Госбанка. В то время его общая стоимость оценивалась в 518 миллионов долларов. Другие ценности, предназначавшиеся для оперативных нужд испанского правительства республиканцев с целью финансирования тайных операций, были нелегально вывезены из Испании во Францию, а оттуда доставлены в Москву - в качестве дипломатического груза.
   Испанское золото в значительной мере покрыло наши расходы на военную и материальную помощь республиканцам в их войне с Франко и поддерживающими его Гитлером и Муссолини, а также для поддержки испанской эмиграции. Эти средства пригодились и для финансирования разведывательных операций накануне войны в Западной Европе в 1939 г.
   Однако вопрос о золоте после разоблачений Орлова в 1953-1954 гг. получил новое развитие.
   Судоплатов имеет в виду разоблачения чекиста-перебежчика Владимира Орлова, причастного к вывозу в 1937 г. испанского золота в СССР. Одновременно Орлов раскрыл всю европейскую сеть шпионов Коминтерна и ОГПУ в 20-х - первой половине 30-х гг. См.: Вл. Орлов. Двойной агент. Записки русского контрразведчика. - М. 1998. - Прим. публ
   Испанское правительство Франко неоднократно поднимало вопрос о возмещении вывезенных ценностей. О судьбе золота меня и Эйтингона допрашивали работники разведки КГБ в 1950-1960 гг. когда мы сидели в тюрьме. В итоге, как мне сообщили, "наверху" было принято решение в 1960-е гг. - компенсировать испанским властям утраченный в 1937 г. золотой запас поставкой нефти в Испанию по клиринговым ценам.
   8 СЧЕТНАЯ ПАЛАТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
   Справка. 1996 г. Передана в Экспертный совет в январе 1999 г. секретариатом Совета безопасности РФ. Публикуется с сокращениями. - Прим. публ
   В соответствии с "Положением" о Госкомимуществе России, утвержденным постановлением Правительства Российской Федерации от 4 декабря 1995 года Љ 1190, а также постановлением Правительства Российской Федерации от 5 января 1995 года Љ 14 "Об управлении федеральной собственностью, находящейся за рубежом" на Госкомимущество России возложены функции по управлению и распоряжению объектами федеральной собственности, находящимися за рубежом, защите имущественных прав и интересов государства за рубежом, учету, поиску и оформлению прав собственности на федеральное имущество за рубежом, контролю за его сохранностью и использованием, а также контролю за поступлением средств в федеральный бюджет от использования государственной собственности. Реализация вышеупомянутых функций осуществляется главным образом Управлением собственности за рубежом и межгосударственных имущественных отношений (штатная численность 12 человек, фактическая численность 9 человек), а также по отдельным вопросам - Управлением приватизации предприятий оборонного комплекса и военного имущества, Отделом приватизации предприятий торговли и сферы обслуживания, Управлением приватизации предприятий строительного комплекса.
   В результате проверки установлено, что в работе Госкомимущества России, а также других федеральных органов исполнительной власти по выполнению вышеупомянутых задач имеется ряд существенных недостатков.
   В частности, в Госкомимуществе России отсутствуют в имеющемся перечне недвижимых объектов за рубежом, являющихся федеральной собственностью, детализированные характеристики по каждому объекту: балансовая стоимость, время приобретения, основные технические характеристики и другая необходимая информация. Согласно данным Госкомимущества России, а также имеющейся в Комитете информации МИД России, МВЭС России, Росзарубежцентра, Минобороны России, ИТАР-ТАСС, РИА "Новости", на балансе указанных министерств и организаций находятся 1509 объектов федеральной собственности в 112 странах мира, балансовая стоимость указанной недвижимости оценивается Госкомимуществом России в 3,24 млрд. долл. США.
   В Госкомимуществе России практически отсутствует учет федеральной загрансобственности в виде финансовых вложений - долей, паев, акций, ценных бумаг и т.д. юридических лиц, находящихся за рубежом. Запросы Госкомимуществом России в соответствующие организации по данному вопросу не направлялись, за исключением обращений в Банк России, Внешэкономбанк, Минфин России, РФФИ о предоставлении сведений о бывших совзагранбанках (величине уставного капитала, долях акционеров и др.). Указанная информация от вышеупомянутых организаций Госкомимуществом России получена не была.
   По данным Внешэкономбанка, по состоянию на 1 ноября 1996 года на балансе Банка значатся вложения в капиталы бывших совзагранбанков в размере около 4 трлн. руб. и в акции других банков и организаций - 64,5 млрд. руб. Центральный банк Российской Федерации фактически отказался предоставить информацию о финансовых активах за рубежом, являющихся собственностью Банка России.
   До настоящего времени не существует автоматизированной системы учета и реестра федеральной загрансобственности, создание которой постановлением Правительства Российской Федерации от 5 января 1995 года Љ 14 было поручено осуществить Госкомимуществу России совместно с Госкомстатом России, МИД России и МВЭС России до конца 1995 года. Работа указанных министерств по созданию системы учета и реестра федеральной собственности за рубежом была затянута в связи с тем, что, несмотря на неоднократные поручения Правительства Российской Федерации, Минфином России не выделены необходимые средства для финансирования указанных работ.
   Госкомимуществом России и другими заинтересованными министерствами разработана (до настоящего времени не утверждена Правительством Российской Федерации) Методика, устанавливающая порядок оценки находящегося за рубежом и закрепленного за федеральными органами исполнительной власти, учреждениями и предприятиями Российской Федерации недвижимого и движимого имущества, в том числе долгосрочных финансовых вложений, включая вклады предприятий Российской Федерации в доходные активы (акции, облигации и другие ценные бумаги) и уставные фонды зарубежных предприятий, что постановлением Правительства Российской Федерации от 12 декабря 1995 года Љ 1211 "Об инвентаризации собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом" было поручено осуществить в месячный срок. В то же время Госкомимущество России в декабре 1996 года обратилось в Правительство Российской Федерации с предложением об опытном применении Методики рядом министерств и организаций в отношении имеющегося у них на балансе имущества за рубежом (по отдельному списку стран).
   В связи с отсутствием Методики невозможно оценить реальную (рыночную) стоимость недвижимости за рубежом с учетом износа. Кроме того, федеральными органами исполнительной власти, учреждениями и предприятиями не проведена инвентаризация собственности за рубежом на базе указанной Методики, что также было предусмотрено упомянутым постановлением Правительства Российской Федерации.
   Авторы-аудиторы данной справки Счетной палаты забыли, однако, упомянуть, что методикой оценки до принятия 29 июля 1998 г. обеими палатами российского парламента федерального закона "Об оценочной деятельности в РФ" не обладало не только ГКИ, но и вообще ни одно российское министерство и ведомство, о чем также говорилось в июне 1997 г. на первой Всероссийской конференции "Оценка национальных богатств страны" в Москве. См.: Орехова И. Сколько стоит богатство России? // Россия: власть на местах. - 1997. - Љ 7 (июль). - С. 9-14. - Прим. публ.
   Госкомимуществом России не исполняются надлежащим образом возложенные на Комитет Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1992 года Љ 1518 "О порядке реализации и использования высвобождаемого военного имущества" и "Положением" о Госкомимуществе России функции по учету и контролю за использованием высвобождаемого военного имущества за рубежом. Госкомимуществом России не создан реестр недвижимого военного имущества за рубежом. Комитет не располагает данными о недвижимом военном имуществе, высвобожденном в ходе вывода российских войск из стран дальнего зарубежья и бывших республик Союза ССР, а также наличии недвижимого военного имущества за рубежом на балансе соответствующих министерств и организаций (за исключением зданий аппаратов военного атташе).
   Госкомимущество России не обеспечило должный контроль за реализацией постановления Правительства Российской Федерации от 28 февраля 1994 года Љ 162, предусматривающего возможность использования военного имущества, высвобождаемого в связи с выводом Вооруженных Сил Российской Федерации из государств - бывших республик Союза ССР, путем создания совместных предприятий, продажи или передачи этого имущества в уставный капитал вновь создаваемых и действующих структур с определением доли России в их деятельности, а также передачи указанного имущества уполномоченным органам государства, на территории которого это имущество находится, с учетом его стоимости во взаимных расчетах между Россией и другой договаривающейся стороной. Комитет не осуществляет проработку вопросов, связанных с созданием совместных предприятий в указанных странах на базе высвобождаемого недвижимого военного имущества. Что касается передачи высвобождаемого военного имущества странам СНГ для учета его стоимости во взаиморасчетах России с этими государствами, то указанными вопросами Госкомимущество России не владеет, поскольку, по имеющимся в Комитете данным, ими занимается Минобороны России.
   Госкомимуществом России проводится определенная работа по поиску имущества бывшей Российской империи и СССР за рубежом: в период 1992-1996 гг. было выявлено 8 земельных участков, из них 5 - со строениями в ФРГ, зарегистрированными в Германии как собственность, приобретенная бывшими МИД СССР, МВТ СССР и Советской армией.
   Российскими организациями, управляющими недвижимыми объектами за рубежом, являющимися федеральной собственностью, не завершена работа по документальному оформлению правопреемства Российской Федерации на указанное имущество бывшего СССР. По имеющимся в Госкомимуществе России данным, к настоящему времени перерегистрированы на имя Российской Федерации объекты федеральной собственности, находящиеся на балансе МИД России, только в 68 странах.
   Необходимо отметить, что признание прав собственности России на имущество бывшего СССР за рубежом сдерживается в связи с претензиями на часть указанной собственности Республики Украина, которая в июне 1992 года направила в зарубежные страны соответствующие ноты. По этой причине, согласно информации Госкомимущества России, в Европе Россию признали единственным правопреемником бывшего СССР только Болгария, Венгрия, Исландия, Финляндия и Швеция. В связи с данной проблемой затруднено и оформление прав собственности на найденные в Германии недвижимые объекты бывшего СССР.
   Достаточно сложно решаются вопросы о разграничении собственности между Россией и странами ближнего зарубежья в связи с распадом Советского Союза. Только с Республикой Украина требуется урегулировать права собственности на 300 объектов производственной и социальной сфер, расположенных на территории обеих стран. До настоящего времени отсутствует договорно-правовая база, регулирующая имущественные отношения со странами Балтии.
   Согласно имеющейся в Госкомимуществе России информации, в период 1995-1996 гг. было принято 8 решений Правительства Российской Федерации, связанных со сделками по федеральному имуществу (купля, продажа, мена и т.п.), находящемуся в оперативном управлении МИД России и МВЭС России в Суринаме, Индии, Швейцарии, Финляндии, Индонезии, Австрии, Южной Корее, ФРГ. При этом Госкомимуществом России в ходе проверки не предъявлены документы, обосновывающие целесообразность осуществления указанных сделок, а также представления Госкомимущества России и упомянутых министерств, которые должны являться основаниями для принятия соответствующих решений Правительства.
   В связи с выходом Указа Президента Российской Федерации от 2 августа 1996 года Љ 1135 "О мерах по улучшению использования недвижимого имущества, закрепленного за Министерством внешних экономических связей Российской Федерации", предусматривающего передачу МВЭС России Управлению делами Президента Российской Федерации в оперативное управление служебные здания, сооружения, жилые дома и другое недвижимое имущество, находящееся на балансах представительств России по торгово-экономическим вопросам в иностранных государствах, представители Госкомимущества России принимают участие в работе созданной Управлением делами Президента России комиссии по приему и передаче имущества. Следует отметить, что по вопросам реализации упомянутого Указа до настоящего времени не существует соответствующих распоряжений Правительства Российской Федерации, что противоречит Конституции Российской Федерации (ст. 114), возлагающей функции по управлению федеральной собственностью на Правительство Российской Федерации.
   На противоречие указа Љ 1135 от 2 августа 1996 г. Конституции 1993 г. (ст. 114) в 1996-2003 гг. не раз указывали думские депутаты во время многочисленных "парламентских слушаний" о судьбе зарубежной собственности России. Упоминаемое в справке Счетной Палаты "Распоряжение Правительства РФ" было издано премьером М.М. Касьяновым лишь семь лет спустя (!) после указа Љ 1135. - Прим. публ.
   Госкомимуществу России необходимо усилить работу по контролю за сохранностью и эффективным использованием федеральной загрансобственности, закрепленной на балансе госпредприятий и учреждений, в том числе и путем сдачи ее в аренду.
   Госкомимущество России не располагает полными данными о сдаче в аренду имущества за рубежом, находящегося на балансе министерств и организаций. В Комитете имеется в наличии только часть договоров, заключенных МВЭС России и его загранпредставительствами, о сдаче в аренду недвижимого имущества за рубежом в 17 странах. Имеющиеся договоры аренды Госкомимуществом России не систематизируются и не учитываются в полной мере. Договоры аренды недвижимого имущества, закрепленного на балансе других российских учреждений и организаций, в Госкомимущество России не представлялись, как это предусмотрено постановлением Правительства Российской Федерации от 5 января 1995 года Љ 14.
   Госкомимущество России не осуществляет систематический контроль за поступлением в федеральный бюджет средств от использования российскими организациями имущества, являющегося федеральной собственностью, и принятие необходимых мер для обеспечения этих поступлений, что предусмотрено "Положением" о Госкомимуществе России. Комитет не располагает исчерпывающими данными по получаемым министерствами и организациями доходам от использования федерального имущества за рубежом, в том числе от сдачи его в аренду, а также о поступлениях в федеральный бюджет средств от сделок с указанным имуществом, включая доходы по ценным бумагам, долям, паям, акциям.
   Минфин России также не располагает данными о поступлении в 1995-1996 гг. в федеральный бюджет средств от использования собственности за рубежом, включая недвижимое имущество, кроме того, указанные доходы не предусматриваются проектом бюджета на 1997 год. В то же время только МВЭС России, согласно поступившей от министерства информации, в 1994-1995 гг. получено доходов от сдачи в аренду недвижимого имущества за рубежом в размере 15,3 млн. долл. США, перечислено в бюджет - 7,65 млн. долл. США.
   Следует отметить, что согласно постановлению Правительства Российской Федерации от 5 января 1995 года Љ 14 средства, вырученные в результате совершения сделок с федеральным имуществом за рубежом, должны целиком направляться в федеральный бюджет в порядке, определяемом Минфином России.
   Как показали проверки МИДа России, МВЭС России, Росзарубежцентра и ИТАР-ТАСС по расходованию бюджетных валютных средств на международную деятельность, единый порядок перечисления средств в федеральный бюджет от использования загрансобственности Минфином России не разработан. Доходы от сдачи в аренду находящейся на балансе указанных организаций федеральной загрансобственности используются ими в порядке, устанавливаемом в каждом конкретном случае.
   При этом часть доходов, полученных от сдачи в аренду рядом организаций, в частности МВЭС России, недвижимости за рубежом с разрешения Минфина России остается в распоряжении указанных организаций и не перечисляется в федеральный бюджет, что противоречит постановлению Правительства Российской Федерации от 5 января 1995 года Љ 14.
   Неэффективно осуществляется управление предприятиями за рубежом с федеральной долей собственности, большинство из которых работают убыточно и не перечисляют дивидендов в федеральный бюджет. Так, из 5 таких предприятий, в которых за Госкомимуществом России закреплены акции и доли в уставном капитале, являющихся федеральной собственностью, прибыльно работает только СП "Вьетсовпетро", Вьетнам (управление государственной долей осуществляется РВО "Зарубежнефть").
   До настоящего времени не разработан ряд нормативных документов, регулирующих вопросы управления, учета и поиска федеральной собственности, находящейся за рубежом.
   В частности, Минфином России не разработано "Положение" о порядке финансирования работ Госкомимущества России по поиску, оформлению прав собственности Российской Федерации и управлению имуществом, находящимся за рубежом, а также защите имущественных интересов России за рубежом.
   Минтрудом России не утверждено "Положение" о порядке привлечения, условиях работы и оплаты труда должностных лиц федеральных органов исполнительной власти и специалистов предприятий и учреждений, направленных для работы в органах управления находящихся за рубежом юридических лиц с российской долей участия.
   В ходе выборочной проверки имеющихся в Госкомимуществе России документов по приватизации в 1992-1994 гг. государственных предприятий, в том числе внешнеэкономических объединений, которые имели на своем балансе долгосрочные финансовые вложения находящихся за рубежом юридических лиц, а также недвижимость за рубежом, был выявлен ряд недостатков и нарушений действующего законодательства и нормативных актов по приватизации, в том числе в части оформления необходимых документов, контроль за которым возложен на Госкомимущество России.
   В частности, были допущены ошибки при расчете уставного капитала внешнеэкономических объединений ("Общемашэкспорт") и при пересчете долгосрочных финансовых вложений в иностранной валюте в рубли ("Разноимпорт"). Отсутствуют полные комплекты документов по приватизации внешнеэкономических объединений "Стройматериалинторг" и "Техностройэкспорт".
   При приватизации объединений "Внешинторг" и "Зарубежстрой" в уставные капиталы образованных акционерных обществ не были включены недвижимые объекты в КНДР и Монголии, которые находились на балансе указанных объединений на момент их акционирования. Права пользования АООТ "Внешинторг" и АООТ "Зарубежстрой" на указанные объекты до настоящего времени не урегулированы Госкомимуществом России. Данные объекты как федеральная собственность Госкомимуществом России за указанными акционерными обществами не числятся.
   Следует также отметить,что приватизация государственных предприятий и организаций, имеющих на балансе собственность за рубежом, осуществлялась в соответствии с действующими в указанный период законодательными и нормативными актами, которые предусматривали, что при определении величины уставного капитала создаваемых акционерных обществ средства предприятий в иностранной валюте, внесенные в виде паев (вкладов) и находящиеся у предприятия на балансе, принимаются при оценке в суммах, отраженных в балансе в рублевом выражении по состоянию на 1 июля 1992 года без проведения последующих переоценок основных фондов и валютных статей баланса и без учета изменения курсового соотношения за истекший период. Данное обстоятельство привело к значительному занижению фактической величины уставного капитала создаваемых акционерных обществ, которое только при приватизации компании "Нафта Москва" и ВО "Техснабэкспорт" составило около 33 млрд. руб. или 16,14 млн. долл. США, соответственно - занижению первоначальной цены продажи предприятий и, следовательно, существенным потерям для федерального бюджета средств от приватизации.
   В целом следует отметить, что вопросам учета и контроля за использованием федеральной собственности за рубежом руководством Госкомимущества России уделяется недостаточное внимание, о чем свидетельствует то обстоятельство, что данные вопросы ни разу не рассматривались на заседаниях Коллегии Комитета.
   Кроме того, штатная численность подразделений Госкомимущества России, ответственных за данные вопросы, и в первую очередь Управления собственности за рубежом и межгосударственных имущественных отношений, а также уровень оплаты труда сотрудников Комитета не позволяют в надлежащей мере осуществлять выполнение широкого круга задач по поиску, управлению, учету и контролю за использованием федеральной собственности за рубежом.
   Выводы:
   Итоги проведенной проверки работы российских организаций по учету и контролю за использованием федерального имущества за рубежом показали в целом, что в этой работе имеются значительные недостатки, требующие принятия мер по их устранению, в частности:
   - не созданы автоматизированная система учета и реестр объектов федеральной собственности за рубежом, практически полностью отсутствует учет федеральных вложений, а также недвижимого военного имущества за рубежом;
   - недостаточно осуществляется контроль за сохранностью и эффективным использованием федеральной собственности за рубежом, а также высвобождаемого военного имущества;
   - не осуществляется систематический контроль за поступлением в федеральный бюджет от российских организаций средств от использования собственности за рубежом и учет этих средств;
   - не завершена работа по оформлению прав собственности Российской Федерации на имущество бывшего СССР за рубежом;
   - неэффективно осуществляется управление предприятиями за рубежом с федеральной долей собственности;
   - не разработан ряд нормативных документов, регулирующих вопросы управления и распоряжения федеральной собственностью за рубежом.
   Проведенная проверка Госкомимущества России является первым этапом планируемой работы по комплексному анализу всех вопросов, связанных с использованием финансовых и имущественных вложений за рубежом, являющихся федеральной собственностью. В течение 1997 года предусматривается осуществить проверки ряда российских организаций, имеющих на балансе государственное финансовое и иное имущество за рубежом, по вопросам эффективности его использования.
   1996 г.
   9 СОВМЕСТНЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ (1923-1992 гг.)
   Справка Главного управления собственности за рубежом Госимущества РФ Передана в Экспертный совет в 1993 г. редакцией еженедельника "Аргументы и факты"
   В Великобритании действуют следующие компании, учрежденные с участием государственных средств и имущества бывшего СССР:
   1. А/К "Разноимпорт (Ю.К.) ЛТД". Создана в 1980 г. для торговли цветными металлами и каучуком. Акционерный капитал - 58 тыс. ф. ст. принадлежит российским внешнеторговым объединениям; 99% - В/О "Разноимпорт" и 1% - В/О "Промсырьеимпорт". Товарооборот А/К "Разноимпорт" - около 250 млн. ф. ст. в год.
   Одновременно действует компания А/К "Разноимпорт Трейдинг (Ю.К.) ЛТД", которая осуществляет собственные посреднические операции. Акционерный капитал - 5 тыс. ф. ст. принадлежит в тех же долях В/О "Разноимпорт" и В/О "Промсырьеимпорт" (тот же штат, то же помещение).
   2. "Техникал энд оптикал эквипмент (Лондон) ЛТД". Основана в 1967 г. и является агентом по реализации различного рода аппаратуры и оборудования. Акционерный капитал "ТОЭ" составляет около 1,67 млн. ф. ст. и распределяется следующим образом: В/О "Техноинторг" - 87,3%, В/О "Техснабэкспорт" - 11,5%, В/О "Машприборинторг" - 0,6%, Московский народный банк - 0,6%.
   3. "Разно энд К ЛТД". Основана в 1969 г. с капиталом 200 тыс. ф. ст. для экспортно-импортных операций. В настоящее время капитал составляет 370 тыс. ф. ст. и распределяется следующим образом: В/О "Разноэкспорт" - 297 101 ф. ст. В/О "Стройматериалинторг" - 54 665 ф. ст. В/О "Мебельинторг" - 20 000 ф. ст. (в настоящее время импорта нет).
   4. "Юмо плант ЛТД". Основана в 1969 г. для продажи сельскохозяйственной техники на британском рынке. Акционерный капитал - более 1 млн. ф. ст. главный акционер - В/О "Трактороэкспорт" - 66,5% акций, остальные акции распределены по 6,7% между В/О "Автоэкспорт", "Машиноэкспорт", "Энергомашэкспорт", "Техмашэкспорт" и "Судоимпорт". Оборот - около 1,5 млн. ф. ст. в год.
   5. "Русское лесное агентство". Зарегистрировано в 1923 г. Акционерный капитал - 462 тыс. ф. ст. распределяется следующим образом: В/О "Экспортлес" - 54,16%, британские лесные брокерские фирмы - 45,84%, ежегодный объем экспорта в Великобританию в последние годы колеблется в пределах 120-150 млн. ф. ст.
   6. "Совфрахт (Лондон) ЛТД". Зарегистрирована в 1974 г. Акционерный капитал в 100 тыс. ф. ст. принадлежит В/О "Совфрахт".
   7. Генеральное страховое общество "Блэкбалси". Зарегистрировано в 1925 г. Акционерный капитал - 3,1 млн. ф. ст. Держатель контрольного пакета акций (59,7%) - Ингосстрах. Другие акционеры - Внешторгбанк и общества группы Ингосстраха. А/О "Блэкбалси" имеет отделение во Франции. Страховые агентства как в Великобритании, так и в "третьих странах". Годовой оборот общества по страховым операциям в среднем составляет 10 млн. ф. ст.
   8. Англо-советское пароходное общество (АСПО). Зарегистрировано в 1923 г. Под нынешним названием действует с 1929 г. АСПО является "холдинговой" компанией, в которую входит группа специализированных компаний в Великобритании. Акционерный капитал - 1 млн. ф. ст. принадлежит В/О "Совфрахт". Годовой оборот АСПО - около 60 млн. ф. ст.
   9. "Боминфлот ЛТД". Создана в 1982 г. на базе бункерного отдела АСПО. Имеет статус дочерней компании "К.Г. Боминфлот Бункер Гезельшафт Фюр Минерарол МБХ", Гамбург, оплаченный акционерный капитал - 500 тыс. ф. ст. Принадлежит "Боминфлот" (Гамбург). (По существу В/О "Совбункер" Минморфлота.) Оборот - 300-400 млн. ф. ст.
   10. А/О "Нафта (Ю.К.) ЛТД". Создано в 1987 г. оплаченный акционерный капитал компании составляет 1 тыс. ф. ст. в т.ч. 999 ф. ст. принадлежат В/О "Союзнефтеэкспорт", 1 ф. ст. выписан на имя генерального директора. Собственные средства компании, образовавшиеся в результате коммерческой деятельности, составляют около 0,5 млн. ф. ст.
   11. "Интурист Тревел ЛТД". Создана в 1989 г. Учредители ВАО "Интурист" и АСПО. Уставный капитал - 59 тыс. ф. ст. В настоящее время представляет собой группу компаний с главной конторой в Лондоне и отделениями в городах Великобритании, а также в Сиднее и Люксембурге. Оборот "Интурист Тревел" - около 10 млн. ф. ст. в год.
   12. Московский народный банк (МНБ). Основан в Лондоне как британское акционерное общество с ограниченной ответственностью в 1919 г. Основными акционерами банка являлись Госбанк СССР и Внешэкономбанк СССР. МНБ имеет отделение в Сингапуре, представительство в Москве. На 1 января 1990 г. собственные средства Моснарбанка составляли 208,8 млн. ф. ст. баланс - 2,5 млрд. ф. ст. По объему операций банк занимает одно из ведущих мест среди иностранных банков в Великобритании.
   13. А/О "Плодимекс Ю.К.". Создано 1 января 1992 г. размер уставного капитала - 100 тыс. ф. ст. основных средств у общества не имеется. Доля средств российского участника - ВАО "Союзплодоимпорт" составляет 1%, или 1 тыс. ф. ст.
   14. "Машин тул эйдженсиз ЛТД" (МТА). Зарегистрирована в январе 1991 г. основным акционером компании является В/О "Станкоимпорт". Подробные данные руководство компании не представило.
   15. "Промтранс трейдинг Кo ЛТД". Зарегистрирована в 1990 г. Уставный капитал составляет 150 тыс. ф. ст. Акционеры - В/О "Союзпромэкспорт" (60%) и британская фирма "Транскор ЛТД" (40%).
   16. А/О "Си-Ти-Си лайн", учреждено как специализированная дочерняя компания АСПО. В настоящее время акции компании выкуплены у АСПО Черноморским пароходством и, как утверждает руководство компании, среди ее акционеров нет российских участников.
   Более подробная информация по каждому обществу может быть получена через российские компании и ведомства - учредители А/О в Великобритании.
   10
   ПРОЕКТ ДОКЛАДА ГЕНДИРЕКТОРА ЗАО "ИНТЕРПОИСК" Е.П. КАРАБАНОВА НА КОЛЛЕГИИ ГКИ О СОСТОЯНИИ РАБОТ ПО ПОИСКУ ИМУЩЕСТВА БЫВШЕГО СОВЕТСКОГО СОЮЗА ЗА РУБЕЖОМ
   Копия представлена в Экспертный совет в январе 1999 г. В.П. Никифоровым, руководителем группы по поиску и оформлению военного имущества СССР, переданного по решениям Союзной контрольной комиссии в 1945-1946 гг. По неизвестным причинам доклад не состоялся. - Прим. публ
   История вопроса, вынесенного сегодня на обсуждение, начинается в 1995 году, когда Постановлением Правительства РФ Љ 14 от 05.01.95 г. была активизирована работа по поиску и восстановлению прав собственности России на имущество бывшего СССР.
   Одним из факторов улучшения экономического положения России, наполнения госбюджета и погашения внешнего долга является эффективное использование российской собственности за рубежом.
   В настоящее время, по данным ПРАЙМ-ТАСС, Российской Федерации принадлежит 1509 объектов недвижимости в 112 странах на общую сумму 3 млрд. 245 млн. долларов США. Около 90% этого имущества используется в интересах дипломатических и торговых представительств РФ.
   В результате послевоенного урегулирования и на основании соответствующих соглашений между странами-победительницами бывший СССР стал собственником (с юридическим оформлением данного факта) большого количества имущества, в том числе и недвижимого, в Германии, Австрии, Финляндии, Венгрии, Болгарии, Румынии.
   По оценкам российских и зарубежных экспертов, стоимость этого имущества оценивается в несколько десятков миллиардов долларов США.
   Однако это только незначительная часть имущества бывшего СССР. В результате реорганизаций государственных органов управления советским имуществом за рубежом в период существования СССР, распада СССР и вывода войск из стран Восточной Европы был утерян контроль за значительной частью имущества бывшего СССР за рубежом.
   В одной только Германии нашего имущества осталось на десятки миллиардов марок. В качестве трофеев, даже по немецким законам, к Советской армии перешла огромная часть имущества нацистских организаций. К сожалению, во многих случаях это не было документально оформлено надлежащим образом. В 1991-1994 гг. пожары, возникшие в немецких архивах, уничтожили значительную часть документов, подтверждающих право владения СССР имуществом в Германии частности, 21 июня 1992 г. в гор. Потсдаме по не выясненным полицией причинам возник сильный пожар в здании германского федерального имущественного ведомства, которое полностью выгорело: в огне погибло более 5 тыс. документальных досье, юридически подтверждавших права собственности ЗГВ (Западной группы войск) по т.н. "оккупационному праву" на недвижимое имущество в бывш. ГДР. В ночь с 18 на 19 апреля 1993 г. аналогичным образом сгорела часть документов в центральном земельном архиве гор. Барби (Восточная Германия).
   Судя по немецкой прессе, в обоих случаях речь шла об умышленном поджоге. - Прим. публ.
   Кроме того, работа в российских архивах показала, что в них имеются документы, содержащие ссылки на владение царской Россией и СССР имуществом в Японии, Италии, США, странах Африки и т.д.
   Необходимо проведение большого объема работ в российских и зарубежных архивах по выявлению документов, подтверждающих право собственности Российской Федерации на следующее имущество:
   золото бывшей царской России, вывезенное за границу;
   объекты недвижимости бывшего СССР, находящиеся на территории Германии и ее союзников по Второй мировой войне, полученные СССР по репарациям (на основании оккупационного права);
   имущество и денежные средства бывшего СССР в ФРГ, конфискованные нацистской Германией в период Второй мировой войны;
   имущество, ранее приобретенное, подаренное или перешедшее в наследство бывшей царской России или бывшему СССР в других странах мира.
   Вся поисковая работа первые два года была сосредоточена на розыске документов в Государственном архиве экономики РФ.
   К настоящему времени установлены адреса более 4 тысяч объектов недвижимости, предположительно являющихся собственностью бывшего СССР в этих странах. Работа в архиве экономики еще не завершена. Скопировано около 50 тыс. страниц материалов. Выявлено следующее количество объектов недвижимости, могущих по состоянию на сегодняшний день являться собственностью бывшего СССР:
   Германия 838 Венгрия 1100 Австрия 2590 Болгария 1094 Румыния 466 Финляндия 340
   При этом по Германии представлены списки недвижимости только бывших акционерных обществ (архивы МО РФ еще не обрабатывались). Обработка всех архивных материалов позволит значительно расширить перечень имущества, являющегося собственностью бывшего СССР.
   Всего предстоит обработать более 65 тыс. томов дел, по 300 листов каждое, рассредоточенных в различных архивах России (МИД, МВЭС, МО и т.д. всего около 20). Чтобы завершить эту работу хотя бы за три года, потребуется посадить в архивы примерно 250-300 специалистов.
   Кроме того, потребуется работа в архивах и кадастровых департаментах в странах местонахождения имущества, где могут работать исключительно местные юристы и адвокаты. Без их услуг невозможна также регистрация права собственности на выявленное в процессе поиска имущество.
   По мнению крупнейших европейских юридических фирм, специализирующихся на вопросах недвижимости, с учетом длительности рассмотрения дел в странах в судах различных инстанций процесс восстановления права собственности даже после предъявления всех необходимых документов может занять несколько лет. Вступление во владение собственностью (решение организационных и финансовых вопросов с нынешними владельцами) также требует длительного времени.
   Работу в странах, признавших Россию правопреемницей СССР, при наличии средств можно разворачивать уже сейчас на базе имеющихся материалов, параллельно с работой в архивах.
   Наиболее активно в настоящее время ЗАО "Интерпоиск" работает в Венгрии. По заявлению венгерских, австрийских и немецких юристов, выполняющих работу в стране по поручению "Интерпоиска", суды могут рассматривать исковые заявления до 2-5 лет. Даже предварительная подготовка материалов занимает несколько месяцев. По первым трем объектам, где не потребовалось обращение в суд, получение выписок из кадастровых книг потребовало нескольких месяцев. Столь длительная проработка связана в том числе и с неоднократным переименованием улиц, искажениями названий при переводах на венгерский-русский-венгерский, отсутствием старых карт города и т.п.
   В то же время исследования показывают, что участки, предположительно являющиеся собственностью России, расположены в престижных районах и имеют достаточно высокую стоимость (до 1000 нем. марок за 1 кв. м участка).
   Для восстановления прав России на владение имуществом в странах, не признавших Россию правопреемницей бывшего СССР, необходимо принципиальное решение Правительства РФ о правомочности претензий Украины и Грузии на их долевое участие во владении собственностью бывшего СССР за рубежом. Однако с этими странами можно начинать работу в случае подписания межправительственного соглашения о погашении долга бывшего СССР за счет передачи этим странам, например в Германии, найденного и восстановленного в правах имущества бывшего СССР. Однако при этом часть стоимости найденных объектов (до 15-25%) должна перечисляться "Интерпоиску" на компенсацию его расходов и развитие деятельности.
   С учетом вышеизложенного, реальных поступлений средств в госбюджет следует ожидать не ранее 2000 года, поскольку от момента принятия решения о передаче объекта России до его реализации необходимо пройти несколько этапов (оценка объекта, подготовка документов в Правительстве РФ, принятие Правительством РФ решения об использовании объекта и кому он передается в эксплуатацию или на реализацию, перезапись в кадастровой книге, вступление во владение - смена титульного владельца - с решением всех спорных вопросов со старым владельцем, подготовка объекта к реализации, организация тендера, продажа, перевод средств). Этот цикл можно значительно сократить, если распорядители имущества будут оговорены решением Правительства заранее. Это позволит избежать возможных арестов имущества местными органами за долги российских организаций.
   Полномасштабное поступление средств начнется через 4-5 лет, когда практически будет завершена работа в архивах и начнется массовая передача дел в суды (через три года) и суды начнут принимать решения (еще год-два). Таким образом, следует ожидать плавного увеличения поступления средств от нескольких миллионов в 2000 году до примерно миллиарда американских долларов и более в 2005 году и далее в течение 5-6 лет. В случае передачи части объектов в управление российским организациям, перечисления средств в эти годы в госбюджет будут меньше, сроки поступления сдвинутся примерно на год (в связи с реконструкцией объектов), однако в конечном итоге общая сумма поступления будет значительно больше.
   Следует ожидать, что в течение ближайших 10 лет, при условии активной работы, Россия может получить право на владение имуществом в этих странах на сумму не менее 10 млрд. долларов США. Таким образом, необходимость проведения этой работы не вызывает сомнения.
   Успешное проведение этой работы возможно только при условии пересмотра ныне действующего агентского соглашения.
   По условиям ныне действующего агентского соглашения между ГКИ РФ (МГИ РФ) и ЗАО "Интерпоиск" Љ 1-14/225 от 04.03.97 г. все расходы в России и за рубежом наше Общество оплачивает за свой счет. Оплата услуг Общества осуществляется только после восстановления права собственности России на конкретный объект (группу объектов), реализации имущества и поступления средств в госбюджет.
   Таким образом, действующее агентское соглашение не позволяет Обществу найти партнеров, готовых вкладывать средства в его работу. Основными причинами этого являются:
   отсутствие правительственных или иных гарантий на возврат вложенных партнерами средств; неопределенные сроки выплаты агентского вознаграждения;
   низкий процент отчислений за выполненную работу, не гарантирующий покрытие расходов ни Обществу, ни его партнерам и т.д.
   Кроме того, приходится учитывать, что законодательство ряда стран местонахождения имущества позволяет производить арест найденного имущества за долги российских организаций, а также тот факт, что нет гарантий того, что Правительство РФ примет решение о передаче найденного имущества ему в хозяйственное ведение или на реализацию. Механизм невозврата Обществу средств в случае передачи найденного имущества другому юридическому лицу агентское соглашение не оговаривает.
   Необходимо принятие решений, обеспечивающих ЗАО "Интерпоиск" и его партнерам не только гарантии возврата средств, но и их возврат в максимально короткие сроки.
   Предлагается:
   1. Учитывая невозможность в настоящее время финансирования работы Общества из федерального бюджета, Правительству РФ рассмотреть возможность и принять решение о предоставлении ЗАО "Интерпоиск" правительственных гарантий на то, что в течение 4-5 лет все найденное и восстановленное в правах имущество будет реализовано через Общество или передано ему в хозяйственное ведение с правом реконструкции/модернизации на срок не менее 49 лет. При этом решение о реализации или передаче имущества в управление принимает Правительство РФ, а управление осуществляется на основании договора с МГИ РФ. Оценка стоимости имущества в любом случае осуществляется независимой специализированной экспертной зарубежной фирмой, утвержденной МГИ России.
   В Экспертном совете по материальным и культурным ценностям за рубежом уже давно лежат многочисленные предложения на такую независимую экспертную оценку, в частности, от британской фирмы "Пинкертон" (с 1993 г.), американской фирмы "Скадден" (с 1996 г.) и российского риэлторского АО ЮРИКОН (с 1998 г.). - Прим. публ
   При этом в гарантиях Правительства России целесообразно было бы предусмотреть, что в течение этого периода не менее 10-15% найденного имущества должно быть реализовано, в т.ч. первые 5-8 объектов (за исключением уникальных), для покрытия первичных расходов Общества и наращивания работы. Средства от реализации первых объектов поступают только на счет Общества и возвращаются затем в госбюджет постепенно из средств, причитающихся Обществу за последующие объекты.
   2. Выдать ЗАО "Интерпоиск" доверенность от имени Правительства РФ на проведение работы за рубежом и в архивах с правом перезаписи найденного и восстановленного в правах имущества на себя, т.е. на ЗАО "Интерпоиск". Это позволит избежать возможного ареста имущества за долги российских внешнеторговых организаций со стороны местных властей. В то же время распоряжаться этим имуществом может только Правительство РФ, а его использование Общество будет осуществлять под контролем МГИ и на условиях подписанного договора.
   3. Минфину и МГИ РФ рассмотреть возможность увеличения процентных отчислений Обществу до 10-15% от стоимости объекта, оцениваемого в долларах США, или в агентском соглашении отдельно оговорить компенсацию фактических затрат Общества и его партнеров и процент комиссионного вознаграждения за услуги.
   4. Пересмотреть ныне действующее агентское соглашение ГКИ РФ с ЗАО "Интерпоиск", исходя из решений, принятых по настоящим предложениям Общества.
   В заключение хочу сказать, что необходимость активизации работы по поиску российской недвижимости за рубежом давно назрела. Общество готово развернуть эту работу при условии решения поставленных в докладе проблем. Обществом подготовлено технико-экономическое обоснование необходимости пересмотра действующего агентского соглашения, расходной и доходной частей проекта, а также необходимости и целесообразности принятия перечисленных выше предложений.
Спасибо за внимание.
1998 г.
Е. Карабанов
11
ПРОТОКОЛ СОВЕЩАНИЯ У ЗАМЕСТИТЕЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ О.Д. ДАВЫДОВА
Поступил в Экспертный совет в феврале 1995 г. в порядке официальной рассылки 18 января 1995 г. Љ ОД-П6-П26-5
Присутствовали Заместитель Министра иностранных дел Российской Федерации - Панов А.Н.
Заместитель Министра внешних экономических связей Российской Федерации - Лисовский Н.А.
Заместитель Председателя Роскомдрагмета - Корнилов Ю.И.
Начальник главного управления Госкомимущества России - Шумаков В.П.
Заместитель руководителя департамента Минфина России - Сторчак С.А.
Заместитель начальника главного управления Банка России - Смирнов В.Н.
Начальник главного управления СВР России - Рябихин В.Ф.
Директор Всероссийского научно-исследовательского конъюнктурного института - Сарафанов М.А.
Представитель Института российской истории РАН - Черевко К.И.
Профессор Дипломатической академии МИД России - Сироткин В.Г.
Президент Международной ассоциации руководителей предприятий - Масарский М.В.
Ответственные работники Аппарата Правительства Российской Федерации.
О федеральной собственности Российской Федерации за рубежом
(Масарский, Сироткин, Рябихин, Сторчак, Шумаков, Лисовский, Корнилов, Панов, Давыдов)
1. Считать необходимым активизировать работу министерств и ведомств по поиску и оформлению прав собственности Российской Федерации на имущество бывшей Российской империи за рубежом.
2. Поручить МИДу России (А.Н. Панову), МВЭС России (Н.А. Лисовскому), Госкомимуществу России (А.И. Иваненко), Минфину России (А.П. Вавилову), Роскомдрагмету (Ю.И. Корнилову), Банку России (Т.В. Парамоновой), СВР России (Е.М. Примакову), Росархиву (Р.Г. Пихоя), ФСК России (С.В. Степашину) провести поиск архивных материалов, подтверждающих права Российской Федерации на собственность за рубежом.
О ходе работ по поиску архивных материалов один раз в квартал докладывать в Правительственную комиссию по защите имущественных прав Российской Федерации за рубежом, создаваемую в соответствии с поручением Правительства Российской Федерации от 26 октября 1994 Љ АЧ-П6-33648.
3. Минюсту России (В.А. Ковалеву) с привлечением Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации и Института частного права при Правительстве Российской Федерации осуществлять правовую экспертизу выявленных в архивах министерств, ведомств документов и документов профессора Дипломатической академии МИД России В.Г. Сироткина.
О. Давыдов
12 УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Копия поступила в Экспертный совет из канцелярии Президента РФ в порядке официальной рассылки
Об управлении федеральной собственностью, находящейся за границей
В целях повышения эффективности управления федеральной собственностью, находящейся за границей, постановля ю:
1. Согласиться с предложением Правительства Российской Федерации о создании в установленном порядке акционерных обществ на основе находящегося на территории иностранных государств имущества Российской Федерации, в том числе недвижимого имущества.
2. Установить, что при создании на территории иностранных государств акционерных обществ в соответствии с пунктом 1 настоящего Указа:
в состав имущества, на основе которого происходит формирование их уставного капитала, не включаются являющиеся собственностью Российской Федерации акции (паи, доли) находящихся на территории иностранных государств юридических лиц; контрольный пакет их акций закрепляется в федеральной собственности.
3. Правительству Российской Федерации:
обеспечить внесение в уставный капитал создаваемых в соответствии с настоящим Указом акционерных обществ находящегося за границей имущества Российской Федерации по мере высвобождения его для коммерческого использования;
представить предложения о последующей передаче контрольных пакетов акций создаваемых в соответствии с настоящим Указом акционерных обществ федеральным государственным унитарным предприятиям для обеспечения эффективного управления акциями;
представить предложения о составе коллегии представителей государства, обеспечивающей управление закрепленными в федеральной собственности контрольными пакетами акций создаваемых в соответствии с настоящим Указом акционерных обществ.
4. Настоящий Указ вступает в силу со дня его официального опубликования.
Президент Российской Федерации Б. Ельцин Москва, Кремль 29 июня 1998 года Љ 733
13 ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Опубликовано в сборнике Постановления Правительства РФ. - М. 1998. - С. 9292
5027. О Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации
В целях осуществления мер по упорядочению использования имущества Российской Федерации, находящегося за рубежом, и координации деятельности федеральных органов исполнительной власти по защите имущественных интересов Российской Федерации за рубежом Правительство Российской Федерации постановляе т:
1. Образовать Межведомственную комиссию по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации (далее именуется - Комиссия).
2. Утвердить прилагаемое "Положение" о Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации.
3. Возложить на Министра государственного имущества Российской Федерации Газизуллина Ф.Р. обязанности председателя Комиссии.
Председателю Комиссии в недельный срок представить в Правительство Российской Федерации предложения по составу Комиссии.
Председатель Правительства Российской Федерации Е. Примаков Москва, 3 октября 1998 г. Љ 1154
14 ПОЛОЖЕНИЕ
О Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации Утверждено постановлением Правительства Российской Федерации от 3 октября 1998 г. Љ 1154. Опубликовано в сборнике Постановления Правительства РФ. - М. 1998. - С. 9292 - 9294
1. Межведомственная комиссия по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации (далее именуется - Комиссия) является координационным органом, обеспечивающим разработку и осуществление мер по эффективному использованию находящейся за рубежом собственности Российской Федерации и надлежащей защите имущественных интересов Российской Федерации.
2. Комиссия в своей работе руководствуется Конституцией Российской Федерации, федеральными конституционными законами, федеральными законами, указами и распоряжениями Президента Российской Федерации, постановлениями и распоряжениями Правительства Российской Федерации, а также международными договорами Российской Федерации и настоящим "Положением".
3. Основными задачами Комиссии являются координация деятельности федеральных органов исполнительной власти и разработка предложений по:
а) повышению эффективности использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом;
б) поиску и оформлению прав собственности Российской Федерации на имущество, находящееся за рубежом, включая недвижимое имущество, вклады и акции в зарубежных компаниях, драгоценные металлы и иные ценности;
в) защите имущественных интересов Российской Федерации в судебных и иных инстанциях за рубежом.
4. Комиссия в целях выполнения возложенных на нее задач:
а) координирует работу по разработке государственной концепции управления федеральной собственностью, находящейся за рубежом, а также по подготовке предложений и заключений по вопросам государственной политики в области защиты имущественных интересов Российской Федерации за рубежом;
б) организует разработку и внесение федеральными органами исполнительной власти в Правительство Российской Федерации проектов федеральных законов, указов и распоряжений Президента Российской Федерации, постановлений и распоряжений Правительства Российской Федерации по вопросам, касающимся управления федеральной собственностью, находящейся за рубежом, а также защиты имущественных интересов Российской Федерации;
в) анализирует выполнение федеральных законов, решений Президента Российской Федерации, Правительства Российской Федерации и готовит рекомендации по вопросам управления федеральной собственностью, находящейся за рубежом;
г) координирует проведение федеральными органами исполнительной власти проверок, ревизий и инвентаризации федеральной собственности, находящейся за рубежом, в целях обеспечения ее сохранности, использования по назначению и повышения эффективности ее использования, анализирует их результаты, а также рассматривает вопросы, связанные с изъятием и перераспределением этой собственности между пользователями, с учетом их реальной потребности и рационального использования имущества;
д) координирует проведение работы по определению критериев оценки эффективности использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом;
е) вносит в Правительство Российской Федерации предложения об изъятии и о перераспределении имущества Российской Федерации, находящегося за рубежом, в случае выявления правонарушений и фактов его неправомерного использования, а при наличии признаков злоупотребления информирует об этом правоохранительные органы для принятия соответствующих мер;
ж) координирует осуществление мероприятий по отработке механизма проведения работ по поиску недвижимого и движимого имущества, принадлежавшего ранее Российской империи и бывшему СССР и находящегося за рубежом, по обеспечению правовой защиты имущественных интересов Российской Федерации за рубежом, включая оформление прав собственности Российской Федерации на указанное имущество, а также выделение средств государственной поддержки на осуществление этой деятельности;
з) координирует проведение переговоров с соответствующими органами иностранных государств и их представителями по вопросам защиты прав собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом;
и) организует проведение в Российской Федерации и за рубежом симпозиумов, семинаров, "круглых столов" и конференций по проблемам, относящимся к информации, в целях обеспечения гласности и информирования населения Российской Федерации о политике государства в области защиты имущественных интересов Российской Федерации за рубежом.
5. Комиссия имеет право:
а) запрашивать в установленном порядке у федеральных органов исполнительной власти, органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации и организаций относящиеся к компетенции Комиссии информацию, документы и материалы;
б) заслушивать на своих заседаниях руководителей федеральных органов исполнительной власти, а также представителей государства в хозяйственных товариществах и обществах (в том числе в зарубежных компаниях) по вопросам, связанным с использованием имущества Российской Федерации, находящегося за рубежом.
6. Персональный состав Комиссии утверждается Правительством Российской Федерации.
Члены Комиссии принимают личное участие в заседаниях Комиссии без права замены.
7. Комиссия осуществляет свою деятельность в соответствии с планом работы, который принимается на заседании Комиссии и утверждается ее председателем.
Заседания Комиссии считаются правомочными, если на них присутствуют более половины ее членов.
Решения Комиссии принимаются простым большинством голосов присутствующих на заседании членов Комиссии путем открытого голосования. В случае равенства голосов голос председателя является решающим.
8. Решения, принимаемые Комиссией в соответствии с ее компетенцией, являются обязательными для всех органов исполнительной власти, представленных в Комиссии, а также для организаций, действующих в сфере ведения этих органов.
9. Решения Комиссии оформляются протоколами, которые подписываются ее председателем или в его отсутствие - заместителем председателя. Копии протоколов рассылаются членам Комиссии. Принимаемые Комиссией решения доводятся до заинтересованных организаций в виде выписок из протоколов заседаний Комиссии.
Регламент работы утверждается Комиссией.
10. Для оперативной и качественной подготовки материалов и проектов решений Комиссия может создавать рабочие группы, состоящие из ее членов, а также из привлеченных в установленном порядке специалистов и экспертов.
11. Организационно-техническое обеспечение деятельности Комиссии осуществляется Министерством государственного имущества Российской Федерации.
12. Комиссия имеет бланки со своим наименованием.
15 ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
Поступила в Экспертный совет в феврале 1999 г. из секретариата Совета безопасности. - Прим. публ
Секретарю Совета безопасности РФ Н.Н. Бордюже Предварительная проработка этого вопроса показала:
Проблема поиска, возвращения и оформления прав собственности на недвижимое имущество и драгоценные металлы (золото и серебро), принадлежавшие ранее Российской империи, царской семье и Временному правительству России, имеет исключительно важное значение, особенно в настоящий сложный для экономики страны период.
По оценкам некоторых российских и иностранных специалистов (британской фирмы "Пинкертон"), занимающихся этой проблемой, Россия могла бы претендовать на возврат 3600 тонн "царского" золота и других драгоценных металлов на сумму примерно 100 млрд. долларов и недвижимости на сумму 300 млрд. долларов. И хотя такие оценки представляются преувеличенными (например, стоимость 3600 тонн золота по текущим ценам не превышает 30 млрд. долларов), однако масштаб и глубина проблемы в любом случае довольно значительны.
Подобный подсчет "по весу", без учета набежавших за 80 лет процентов, весьма типичен для "коридоров власти" в современной России. Критику такого примитивного постсоветского подхода см. в гл. 7. - Прим. публик
Семь лет назад разработкой этой проблемы на общественных началах стал заниматься Международный экспертный совет по материальным и культурным ценностям при Российском фонде культуры.
Известный "державник" и словесный борец за православную духовность Н.С. Михалков в 2001 г. безжалостно вышвырнул наш Экспертный совет из здания правления РКФ на Гоголевском бульваре в Москве под предлогом экономии средств на аппарат управления (по слухам, в тот период он намеревался купить себе личный самолет). - Прим. публ
Председателем совета является профессор Дипломатической академии МИД России В.Г. Сироткин, а членами - А.И. Вольский, С.Е. Егоров (Президент Ассоциации российских банков), М.М. Прусак (губернатор Новгородской области), ответственные представители Госдумы, Счетной палаты, Мингосимущества и других российских организаций, а также иностранные граждане
   - потомки держателей частных архивов.
   На основе сведений из различных источников.
   Совет имеет банк данных (в том числе копии документов) по золоту и недвижимости б. Российской империи и Временного правительства и может составить реестр имущества.
   В течение ряда лет Совет неоднократно докладывал руководителям Правительства Российской Федерации предложения по решению этой проблемы. Однако до настоящего времени в силу ряда причин серьезно и последовательно этой проблемой не занимается ни одна из заинтересованных государственных организаций, хотя в Мингосимуществе России создано специальное подразделение по управлению госсобственностью за рубежом. Управление делами Президента Российской Федерации также организовало унитарное предприятие "Госзарубежсобственность" по эксплуатации объектов недвижимости некоторых торговых представительств России в иностранных государствах.
   В частности, 18 января 1995 года этот вопрос рассматривался на совещании у б. заместителя Председателя Правительства Российской Федерации О.Д. Давыдова. Было поручено соответствующим министерствам и ведомствам активизировать работу по поиску и оформлению прав собственности Российской Федерации на имущество бывшей Российской империи за рубежом, провести поиск архивных материалов, подтверждающих права Российской Федерации на эту собственность, осуществить правовую экспертизу выявленных в архивах материалов. Однако поручения выполнены не были.
   После обращения б. заместителя Председателя Правительства Российской Федерации Б.Е. Немцова к Президенту Российской Федерации по этому вопросу Б.Н. Ельцин в начале 1998 года дал поручение Председателю Правительства Российской Федерации создать Межведомственную комиссию по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации.
   Однако в связи со сменой составов правительства в прошедшем году такая комиссия была создана только в октябре 1998 года (Постановление Правительства Российской Федерации от 3 октября 1998 года Љ 1154. - См.: Приложения, док. 13).
   По Положению о Комиссии одной из ее задач является поиск и оформление прав собственности Российской Федерации на имущество за рубежом, включая недвижимое имущество, вклады и акции в зарубежных компаниях, драгоценные металлы и иные ценности, в том числе принадлежавшие ранее Российской империи и бывшему СССР.
   Однако в связи с отставкой б. министра государственного имущества Ф.Р. Газизуллина, на которого были возложены обязанности председателя комиссии, состав комиссии до сих пор не сформирован и комиссия не работает.
   Как отмечалось выше (гл. 7), Президент в марте 1999 г. вернул Газизуллина к должности, последний ускорил окончательное формирование Межведомственной комиссии (хотя формально ее неполный список был утвержден кабинетом Е.М. Примакова еще в ноябре 1998 г.), и 7 апреля 1999 г. министр МГИ РФ провел первое полноценное заседание комиссии, на котором "зарубил" предложение П.П. Бородина о создании "третьей" естественной монополии - некоего РАО "Росзарубежсобственность". - Прим. публ.
   В настоящее время Госдума Федерального Собрания Российской Федерации приняла только во втором чтении проект закона "О защите имущества Российской Федерации, находящегося за рубежом" июне 1999 г.
   Госдума приняла в окончательном варианте указанный закон, он был одобрен Советом Федерации, но Президент наложил на него "вето". - Прим. публ.
   В целях ускорения решения вопросов по имуществу б. Российской империи представляется целесообразным провести в аппарате Совета безопасности Российской Федерации межведомственное совещание с участием руководителей МИД, Минфина, Банка России, Мингосимущества, Минюста, РФФИ, ФСБ, СВР, Росархива, Управления делами Президента, Архива Президента и некоторых других ведомств, на котором заслушать и обсудить доклад по данному вопросу председателя Международного экспертного совета по материальным и культурным ценностям В.Г. Сироткина.
   Результатом совещания могло бы стать обращение к Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину или Председателю Правительства Российской Федерации Е.М. Примакову, содержащее предложения по:
   - ускорению назначения Председателем Правительства Российской Федерации председателя Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации, формированию состава Комиссии с включением в нее В.Г. Сироткина;
   - проверке соответствующими министерствами, ведомствами и федеральными службами наличия в архивах оригиналов документов по реестру недвижимости и золота, составленному Международным экспертным советом;
   - осуществлению Минюстом России правовой экспертизы имеющихся у Международного экспертного совета документов;
   - разработке МИД России совместно с Минфином России, Мингосимуществом России и другими заинтересованными организациями с учетом национальных интересов России и общего комплекса состояния отношений России с той или иной страной, а также с Парижским и Лондонским клубами кредиторов общей стратегии и тактики действий при обсуждении с иностранными представителями вопросов возврата золота и имущества, принадлежавших б. Российской империи и Временному правительству;
   - продолжению поиска документов по имуществу и драгоценным металлам, принадлежавшим б. Российской империи и Временному правительству и находящихся за границей;
   - организации Мингосимуществом России оценки стоимости выявленной недвижимости и оформлению права собственности на него Российской Федерации;
   - ускорению принятия законопроекта об имуществе Российской Федерации за рубежом;
   - освещению в прессе работы государственных органов власти по поиску и выявлению недвижимости и драгоценных металлов, принадлежащих России.
   На совещании можно было бы также обсудить вопрос о целесообразности создания специального органа (агентства при Правительстве или Президенте Российской Федерации) по поиску и защите имущественных интересов страны за рубежом, не имея в виду управление собственностью (выделено публик.).
   Аппарату Совета безопасности Российской Федерации было бы целесообразно установить патронаж над решением данной проблемы.
   Совещание было бы целесообразно провести под Вашим председательством, что позволит привлечь к его работе руководителей указанных министерств и ведомств.
   Предварительная проработка проведена с участием М.И. Барсукова, В.А. Бобровникова и с привлечением председателя Международного экспертного совета по материальным и культурным ценностям за рубежом при Российском фонде культуры В.Г. Сироткина.
   Для подготовки необходимых окончательных аналитических материалов и проекта решения совещания требуется некоторое время (2-3 недели).
   За три дня до проведения предлагаемого в этой докладной записке заседания Совета безопасности генерал Н.Н. Бордюжа был освобожден Президентом от должности Секретаря СБ и Главы Администрации Президента. Сотрудники аппарата СБ сразу же потеряли всякий интерес к проблемам, на заседание Совета 22 марта 1999 г. первые лица также не явились, прислав вместо себя второстепенных чиновников, а принятое на нем решение больше напоминало "протокол о намерениях", нежели решение действенного высшего государственного органа. - Прим. публ.
   Заместитель секретаря по вопросам экономической безопасности А.М. Московский февраль 1999 г.
   16
   ПРОТОКОЛ совещания руководителей министерств и ведомств по проблеме активов Российской империи и Временного правительства России за рубежом от 22 марта 1999 года
   Получен публикатором как участником заседания Совета безопасности. Публикуется первоначальный вариант, без последующих изменений. - Прим. публ
   ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОВАЛ заместитель Секретаря Совета безопасности Российской Федерации А.М. Московский Присутствовали:
   Руководители министерств и ведомств От аппарата Совета безопасности Российской Федерации:
   Барсуков М.И. Бобровников В.А. Жирнов А.М. Михайлов Ю.П.
   Совещание отмечает следующее.
   Проблема поиска и возврата активов Российской империи, царской семьи и Временного правительства России (золото, другие драгоценные металлы, акции, недвижимость за рубежом), которые оцениваются отечественными и зарубежными экспертами в сотни миллиардов долларов, имеет существенное значение для экономики России и ее экономической безопасности, решения вопросов пополнения доходной части бюджета, укрепления переговорных позиций российских делегаций с иностранными представителями, в частности, по реструктуризации внешнего долга страны.
   Несмотря на принятые руководством страны решения в этой области, создание Правительством Российской Федерации Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации, работа по поиску и возврату зарубежных российских активов продвигается крайне медленно.
   В целях ускорения решения вопросов по поиску и возврату золота, других драгоценных металлов и недвижимости б. Российской империи и Временного правительства России совещание решило просить:
   1. Председателя Правительства Российской Федерации поручить:
   - МИД России, Минфину России, Росархиву, ФСБ России и другим заинтересованным министерствам и ведомствам провести в кратчайшие сроки поиск в государственных и ведомственных архивах страны оригиналов документов, подтверждающих принадлежность Российской империи и Временному правительству России активов за рубежом, в том числе с использованием реестров, составленных Международным экспертным советом по материальным и культурным ценностям. Копии найденных оригиналов документов представить Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации;
   - Мингосимуществу России совместно с МИД России и заинтересованными ведомствами организовать поиск оригиналов документов за рубежом с привлечением специалистов Международного экспертного совета по материальным и культурным ценностям;
   - Минюсту России с участием заинтересованных министерств и ведомств осуществить правовую экспертизу найденных документов;
   - Мингосимуществу России организовать оценку рыночной стоимости найденной недвижимости и оформление прав собственности на него Российской Федерации;
   - МИД России, Минфину России совместно с заинтересованными министерствами и ведомствами и по согласованию с Русской православной церковью и Банком России разработать стратегию и тактику действий с конкретными странами по возврату найденных активов, исходя из национальных интересов Российской Федерации и общего комплекса отношений с этой страной, а также с учетом переговоров с международными финансовыми организациями;
   - ввести в состав Межведомственной комиссии по обеспечению эффективного использования собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, и защите имущественных интересов Российской Федерации председателя Международного экспертного совета по материальным и культурным ценностям за рубежом В.Г. Сироткина (по согласованию).
   "Согласование" шло довольно долго - с проф. Сироткиным беседовали помощник нового Главы Администрации Президента А.В. Аношкин, начальник управления внешних экономических связей УДП С.В. Чемезов и другие, пока тогдашний начальник экономического управления Администрации Президента А.В. Данилов-Данильян-младший окончательно не "зарубил" его кандидатуру как "писателя" и "фантазера" (см. гл. 7). - Прим. публ.
   2. Просить Банк России провести поиск в своих архивах оригиналов документов, подтверждающих принадлежность золота и других драгоценных металлов Российской империи Временному правительству России, царской семье и передачу их иностранным государствам или банкам.
   3. Просить Государственную думу Федерального собрания Российской Федерации ускорить рассмотрение законопроекта об имуществе Российской Федерации за рубежом.
   4. Считать нецелесообразным органам федеральной исполнительной власти освещать в средствах массовой информации, в том числе и электронных, ход работы по поиску документов до получения конкретных результатов поиска и разработки стратегии и тактики действий в отношении конкретных иностранных государств и банков.
   Пункт 4 Протокола был внесен в первоначальный проект, предложенный В.Г. Сироткиным, ответственным сотрудником аппарата СБ РФ А.П. Михайловым, бывшим советским торгпредом в Таиланде, готовившим документы к заседанию 22 марта 1999 г. С самого начала Михайлов был весьма скептически настроен по отношению к самой идее возвращения, настоял на изъятии из повестки обсуждения проблем советской недвижимости (особенно военной), вычеркнул ключевую мысль о создании Федерального агентства по защите имущественных интересов России за рубежом, содержавшуюся в докладной записке его непосредственного начальника (см.: Приложения, док. 15), и вообще намекал на желательность засекречивания всего вопроса как якобы мешающего успешным переговорам с Парижским и Лондонским клубами. Поскольку члены Экспертного совета к числу чиновников органов федеральной исполнительной власти не относятся, сей противоречащий Закону о печати РФ запрет СБ их не касается. - Прим. публ.
   17 ВЗАИМОПРЕТЕНЗИИ Франции и СССР по долгам (на февраль 1999 г.)
   Вручена публикатору в Комиссии по государственному долгу Госдумы РФ в папке-досье как участнику очередного заседания экспертов
   Справка финансовых претензий к б. СССР (данные Казначейства Франции), млрд. зол. фр.
   1. Займы, выпущенные или гарантированные русским государством и котируемые во Франции, 15,0
   2. Займы, выпущенные или гарантированные русским государством и не котируемые во Франции, 1,0 3. Займы русских городов, 0,5 4. Национализированное имущество в России, 2,5
   5. Задолженность России французскому Казначейству по авансам за военное оборудование, 7,0 Итого: 26,0
   Справка о финансовых претензиях Франции к бывшему СССР (данные Казначейства Франции). Источник: Приложение 1 к ответу правительства на запрос Госдумы РФ, 8 февраля 1999 г. Публикуется впервые.
   СПРАВКА о финансовых претензиях СССР к Франции (данные Минфина б. СССР), млрд. зол. фр.
   1. Ущерб народного хозяйства от интервенции и блокады, 20,20, в т. ч. прямой ущерб, 9,80 2. Незаконченные банковские и коммерческие расчеты, 0,50
   3. Расчеты военного времени (невыполненные обязательства по финансированию военных операций 1914-1918 гг.), 0,16 4. Претензии по золоту
   , 0,24 ИТОГО Ущерб народного хозяйства от интервенции и блокады
   , 21,10 в т. ч. без косвенного ущерба от интервенции, 10,70
   Справка о финансовых претензиях бывшего СССР к Франции (данные Минфина СССР). Источник: Приложение 1 к ответу правительства на запрос Госдумы РФ, 8 февраля 1999 г. Публикуется впервые.
   18 О ЗАРУБЕЖНОЙ СОБСТВЕННОСТИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
27 марта 2003 г. 
   (аналитическая справка) Получена публикатором как участником "круглого стола" 27 марта 2003 г. на тему: "Проблемы совершенствования законодательства РФ по вопросам управления зарубежными активами РФ", проведенного Экспертным советом Комитета по международным делам Совета Федерации с участием представителей Счетной палаты, УДП, Мингосимущества и др. - Прим. публ.
   После распада СССР Российская Федерация приняла на себя активы и пассивы СССР за рубежом. Масштабы собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, значительны. По данным Министерства государственного имущества Российской Федерации (МГИ), на начало 2002 г. на учете в Мингосимуществе находилось 3643 объекта недвижимого имущества, расположенных в 120 странах, площадь земельных участков - 600,2 миллиона квадратных метров, 70 долей участия в пакетах акций зарубежных компаний. Балансовая стоимость недвижимого имущества оценивается в 2,7 миллиарда долларов, долей участия - около 1,18 миллиардов рублей. Более 90 процентов объектов недвижимости предназначено для нужд дипломатического корпуса, торговых представительств и представительств Российской Федерации по научному и культурному сотрудничеству. Общие доходы от сдачи в аренду части зарубежной собственности за последние два года в среднем составили около 15 миллионов долларов ежегодно, это около 470 миллионов рублей.
   Рыночная стоимость зарубежной собственности соответственно высока, несмотря на большой разброс в ее оценке. Например, по оценкам Мингосимущества Российской Федерации, общая стоимость загрансобственности Российской Федерации составляет около 3,5 млрд. долл. Счетная палата оценила ее в 300 млрд. долл. Общественный экспертный совет по зарубежсобственности и английское частное агентство Pin-kerton дают еще большую цифру - 400 млрд. долл. Все три цифры, по утверждениям оценщиков, строго подтверждены соответствующими документами. Две последние суммы включают в себя стоимость спорного имущества.
   По имеющимся данным, по прямому назначению, то есть в целях выполнения возложенных на соответствующие структуры задач и функций, используется около 80% общей площади объектов недвижимости за рубежом. При этом сдается в аренду примерно 11% площадей и 9% не используется. Следует также отметить, что после распада СССР в собственность Российской Федерации перерегистрировано около 70% дипломатических представительств.
   В основе своей российская зарубежная собственность состоит из бывшей советской государственной собственности за рубежом, принадлежащей России как правопреемнице (включая всю собственность царской России за рубежом), поскольку СССР признал себя правопреемником Российской империи. Кроме того, с 1992 г. Россия признала себя правопреемницей еще и всех правительств и режимов, существовавших на российской территории во время Гражданской войны. Помимо прочего, объемы зарубежной собственности Российской Федерации существенно увеличились в связи с прекращением существования СССР и образованием на постсоветском пространстве нескольких самостоятельных государств. Указанная собственность существует и принадлежит Российской Федерации по международному праву.
   Российская государственная собственность за рубежом состоит из движимой и недвижимой частей.
   Движимую собственность составляют активы в виде банковских вкладов, драгоценных металлов и различных ценных бумаг. Часть российской собственности за рубежом представлена такой ее формой, как акционерный капитал. Речь идет о собственности, существующей в виде различных компаний, учрежденных с участием государственных средств и имущества бывшего СССР, которые создавались и действовали на территории зарубежных государств. Акционерный капитал (контрольный пакет акций) в этом случае принадлежит (или принадлежал на момент создания компании) государству. При создании компаний государство представляли зачастую различные внешнеторговые объединения. Когда распался Советский Союз, активы акционерных обществ с госкапиталом начали постепенно переливаться в учрежденные ими дочерние и им подобные фирмы. "Переливаться" - современный чиновничий эвфемизм, заменяющий слово разворовываться. - Прим.публ.
   Недвижимость России за рубежом - земельные владения и строения - накапливалась в течение столетий. Это участки и здания (представительские резиденции и жилые дома) дипломатических и торговых представительств; предприятий с российским капиталом; гарнизонные и портовые сооружения для постоянных воинских команд, т.е. собственность военного характера и используемая в военных целях; собственность русской церкви; собственность российских граждан, которые передали ее при жизни или завещали после своей смерти государству. После Второй мировой войны в этот список добавилась недвижимость, полученная при репарации. Сюда же следует отнести собственность, составляющую часть культурного достояния государства или часть его архивов, расположенную на территории другого государства, не выставляемую и не предназначенную для продажи.
   В настоящее время порядок управления и распоряжения федеральной собственностью за рубежом регламентируется следующими подзаконными нормативными актами: Постановление Верховного Совета Российской Федерации от 17.09.93 Љ 5727-1 "О собственности Союза ССР, находящейся за рубежом"; Постановление Правительства Российской Федерации от 05.01.95 Љ 14 "Об управлении федеральной собственностью, находящейся за рубежом"; Указ Президента Российской Федерации от 02.09.96 Љ 1135 "О мерах по улучшению использования недвижимого имущества, закрепленного за Министерством внешних экономических связей Российской Федерации"; Постановление Правительства Российской Федерации от 25.01.96 Љ 59 "О передаче Управлению делами Президента Российской Федерации полномочий по управлению и распоряжению объектами федеральной собственности".
   Следует обратить внимание на то, что первый нормативный акт Российской Федерации в отношении рассматриваемых объектов появился только в сентябре 1993 года. До этого сохранялся и действовал порядок, сложившийся в период существования СССР. Вопросы управления и распоряжения собственностью Советского государства за рубежом регулировались согласно Постановленю Совета Министров СССР "О порядке приобретения, отчуждения и аренды земельных участков, зданий и сооружений, находящихся за границей, и их регистрации и учета" от 25 ноября 1980 года.
   Одним из последних был издан Указ Президента Љ 1771 от 23 октября 2000 года "О мерах по улучшению использования расположенного за пределами Российской Федерации федерального недвижимого имущества". Согласно указу вся зарубежная недвижимость России переходит на баланс МИДа и государственного унитарного предприятия при Управлении делами Президента "Госзагрансобственность". Только с их разрешения продаются, закладываются, меняются и дарятся здания и пакеты акций. Только они несут ответственность за управление, использование и обеспечение доходов от объектов российской недвижимости за рубежом, а также за размещение представительств федеральных органов за границей.
   Авторы этой аналитической справки "забывают" упомянуть еще одного конкурента в "управлении" зарубежной собственностью России - минэкономразвития и торговли Г.О. Грефа, через назначаемых им по-прежнему торгпредов активно влияющего на бюрократическую склоку МИДа и УДП под старым царским чиновничьим девизом - а кто главней? - Прим. публ.
   Однако такой порядок, по мнению экспертов, является серьезной правовой ошибкой и ставит под угрозу ареста и отторжения национальную недвижимость.
   По мнению специалистов, главным тормозом в процессе упорядочения российской загрансобственности является отсутствие законодательной базы. Законопроекты на эту тему (всего их было 9) начали появляться с 1994 года. В июне 1999 года был принят и утвержден обеими палатами парламента Федеральный закон "Об управлении собственностью Российской Федерации, находящейся за рубежом". Но он не был подписан Президентом. В апреле 2001 года закон был снят с дальнейшего рассмотрения решением Совета Государственной думы в связи с отклонением Президентом Российской Федерации. В частности, Президент указал на то, что Федеральный закон не направлен на установление внутригосударственного порядка управления собственностью Российской Федерации, находящейся за рубежом, а претендует на всеобъемлющую регламентацию всего комплекса отношений (государственно-правовых, гражданско-правовых, международно-правовых), касающихся этой собственности; в Федеральном законе не нашел удовлетворительного разрешения вопрос об объекте регулирования; неясно, включается ли в понятие собственности Российской Федерации, находящейся за рубежом, кроме федеральной собственности и собственность субъектов Российской Федерации, а также другие замечания.
   Таким образом, несмотря на то что за пределами территории Российской Федерации находятся значительные объемы федеральной собственности Российской Федерации, ни в Гражданском кодексе, ни в каком-либо федеральном законе нет четкого механизма управления данным видом федеральной собственности. Отсутствие необходимых правовых норм в законодательстве Российской Федерации усложняет осуществление контроля за эффективностью использования и сохранностью этой собственности. Отсутствие в законодательстве Российской Федерации норм, предусматривающих ответственность физических и юридических лиц за деятельность, направленную на нарушение прав владения, пользования и распоряжения собственностью Российской Федерации за рубежом, также наносит определенный ущерб интересам Российской Федерации в этой области.
   В целях совершенствования управления федеральной собственностью, находящейся за рубежом, необходимо. Во-первых, с учетом замечаний Президента возобновить работу над законопроектом "Об управлении собственностью Российской Федерации, находящейся за рубежом". Во-вторых, ускорить работы по созданию единого реестра по контролю за учетом доходов федерального бюджета от коммерческого использования госзагрансобственности. В-третьих, принять меры по защите интеллектуальной собственности, используемой за рубежом. В-четвертых, создать систему постоянного мониторинга федеральной собственности за рубежом. В-пятых, провести работы по совершенствованию системы оценки федеральной собственности за рубежом. В-шестых, ускорить работы по подтверждению права собственности Российской Федерации, находящейся в дальнем и ближнем зарубежье.
   В целом аналитическая справка отражает многолетние предложения Экспертного совета по материальным и культурным ценностям за рубежом, ибо основана на его фактическом материале (но без упоминания источника такой эрудиции. - См.: Краткая библиография; Публикации и интервью В.Г. Сироткина, с. 536-541). И приходится лишь сожалеть, что обсуждение этой аналитической справки 27 марта 2003 г. на расширенном заседании Экспертного совета Комитета по международным делам СФ вылилось в дежурное мероприятие, подобное заседанию 18 января 1995 г. на правительстве и 22 марта 1999 г. в Совете Безопасности РФ. - Прим. публ.
   Начальник отдела экономического анализа Аналитического управления аппарата федерального Собрания РФ И.И. Харланов
КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ 
   Алексеев В.В. Гибель царской семьи: мифы и реальность. - Екатеринбург, 1993.
   Безродный И. Амур в огне (о золоте Колчака). - Владивосток, 1932.
Будберг А.П. барон. Дневник белогвардейца. - Л. 1925.
Васильева О.Ю. Кнышевский П.П. Красные конкистадоры. - М. 1994.
Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. - Т. 1-2. - Пекин, 1921.
Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1919. - Нью-Йорк-Москва, 1990.
Голанд Ю.М. Кризисы, разрушившие нэп. Валютное регулирование в период нэпа. - М. 1998.
Гутман-Гун А. Россия и большевизм: материалы по истории революции и борьбы с большевизмом. - Ч. I, 1914-1920. - Шанхай, 1921.
Жуков Ю.Н. Операция "Эрмитаж". - М. 1993.
Игнатьев А.В. С.Ю. Витте - дипломат. - М. 1989.
Карр Э. История Советской России. - Т. 3, ч. V. Советская Россия и внешний мир. - М. 1989.
Кашиц В. Кровь и золото царя. - Киев, 1998.
Колчак А.В. Последние дни жизни. - Барнаул, 1991.
Коминтерн и идея мировой революции. Документы. - М. 1998.
Конт Ф. Революция и дипломатия (документальная повесть о Христиане Раковском). Предисл. В.Г. Сироткина. - М. 1991.
Красин Л.Б. Вопросы внешней торговли. - М. 1970.
Литвинов И.И. Из дневника 1922 г. // Неизвестная Россия. XX век. - М. 1993.
Милюков П.Н. Россия на переломе. - Т. 1-2. - Париж, 1927.
Павлов В. Упущен ли шанс? - М. 1995.
Петров П.П. Генерального штаба генерал-майор. Роковые годы, 1914-1920. - Калифорния, 1965.
Романова А.Н. Я, Анастасия Романова... - М. 2002.
Россия в Святой земле. Документы и материалы, т. 1-2. - М. 2000.
Сводный каталог культурных ценностей, похищенных и утраченных в период Второй мировой войны. Т. 3 (гос. Третьяковская галерея, гос. Русский музей). - М. 2000; Т. 11, кн. 1 (утраченные книжные ценности). - М. 2002.
Советско-японские дипломатические отношения (1917-1962 гг.). Каталог документов (по материалам АВПРИ). Состав. Чихару Инаба, т. 2. - М.-Токио, 1996.
Сокольников Г.Я. Новая финансовая политика (на пути к твердой валюте). - М. 1991.
Троцкий Л.Д. Портреты революционеров. - М. 1995.
Узники Бизерты. Документальные повести о жизни русских моряков в 1920-1925 гг. // Публ. С. Власова. - М. 1998.
Хаммер А. Мой век - двадцатый (пути и встречи). - М. 1988.
Черветти Дж. Золото Москвы. - М. 1995.
Юровский Л.Н. Денежная политика Советской власти (1917-1927). Избранные статьи. - М. 1996.
Abrikosow D.I. Revelations of a Russian Diplomat. - Seattle, 1964.
Clarke W. The Lost Fortune of the Tsars. - L. 1994.
Fischer L. The Soviet in World Affairs. - Vol. 1-2. L. 1930.
Freymond J. Les emprunts russes. - Paris, 1995.
Gaida R. Moje pameti. - Praha, 1925.
Gorboff M. La Russie fantфme. - Lausanne, 1995.
Janin P.-M. gйn. Ma mission en Sibirie, 1918-1920. - Paris, 1933.
Krasin L. His Life and Work. - London, 1929.
Kudela J. Les legions tchecoslovaques et l'or russe. - Praha, 1922.
Millspaugh A.C. The American Task in Persia. - N.Y.-London, 1925.
Novitzky V. The Russian Gold Reserve before and during the World and Civil Wars (1883-1921) // Russian Gold Reserve. - New York, 1928.
Petroff S. Remembering a Forgotten War (Civil War in Eastern European Russia and Siberia, 1918-1920). - New York, 2000.
Smele Jh. Civil War in Siberia: Anti-bolshevik Government of Admiral Kolchak, 1918-1920. - Cambridge, 1996.
Smele Jh.D. Collins D.N. Колчак и Сибирь: документы и исследования, 1919-1926. - New- ork, 1988 (издано на русском языке).
Smith A. Hitler's Gold. - Oxford. - N.Y.-Mьnhen, 1989.
Wildenstein D. Stavridis. Marchands d'art. - Paris, 1999.
Zabludoff S. Movements of Nazi Gold. - Washington, 1997.
Статьи
Алексеев А. Россия, которую можно вернуть (рец. на кн. В.Г. Сироткина "Золото и недвижимость России за рубежом". - М. 1997) // Коммерсантъ-Деньги. - 1998. - Љ 4 (февраль).
Алексеев В.В. Цареубийство: следствия и последствия // Мир истории. - 2003. - Љ 12 (июнь).
Абаринов В. Сокровища рейха: вопрос без окончательного решения // Известия. - 1998. - 2 дек.
Агафонов С. Кому достанется золото Колчака, если оно будет найдено? // Известия. - 1991. - 11 окт.
Башилов Н. Золото русской армии // Трибуна. - 1999. - 18 июля.
Беккер А. Российскую собственность за границей придется отсуживать // Сегодня. - 1995. - 4 июня.
Большаков В. Платить, судя по всему, придется, и Россия должна об этом знать // Правда. - 1994. - 6 июля.
Бойко Ю. Щедрая благотворительность (барон Ротшильд и русские учреждения на Лазурном берегу) // Независимая газета. - 2000. - 23 мая.
Будницкий О. Судьба "колчаковского золота" // Русская мысль. - 2001. - 1-7 февр.
Волкова Л. Золото России: царские долги и царские жесты // Российская газета. - 1994. - 28 дек.
Гак А.М. Дворянов В.Н. Папин Л.М. Как был спасен золотой запас России // История СССР. - 1960. - Љ 1.
Григорьев Е. Проблема нацистского золота обретает международный характер // Независимая газета. - 1997. - 30 июля.
Гузанов В. Уплывшее золото (русское золото в иностранных банках) // Самурай в России (исторические этюды). - М. 1999.
Гусейнов Э. Царское вознаграждение (только один из ста французов дождался компенсации за потери своих предков) // Известия. - 1999. - 16 апр.
Дроздов А. Интеллигенция на Дону // Новая Юность. - 1997. - Љ 22-23.
Дроздов С. Почему Россия лишилась царского подарка? (о российской недвижимости за рубежом) // Дипломатический ежегодник. - М. 1995.
Ефимкин А.П. Золото Республики // Дипломатический ежегодник. - М. 1995.
Ефимкин А.П. Золото Республики // Волга (Саратов). - 1987. - Љ 11.
Идашкин Ю.В. Были ли большевики куплены на золото германского Генерального штаба? // Дипломатический ежегодник. - М. 1995.
Ильинская Т. Российские владения в Риме // Эмиграция. - 1993. - Љ 23 (август).
Инглези Х. Как решить вопрос царских долгов? // Известия. - 1992. - 5 марта.
Казаков И. Вернется ли из Японии российское золото? // АиФ-Татарстан - 1997. - 9-15 окт.
Канаев Л. Дворцами не бросаются // Российская газета. - 1998. - 27 мая.
Кирсанов Е. Собирается ли Токио возвращать долг? // Независимая газета. - 1998. - 5 авг.
Кладт А.П. Кондратьев В.А. "Золотой эшелон" (возвращение золотого запаса РСФСР, март-май 1920) // Исторический архив. - 1961. - Љ 1 (публикация документов).
Коваленко Ю. Французы предлагают покрыть царские долги с помощью капиталов КПСС, упрятанных в парижских банках // Известия. - 1992. - 3 нояб.
Ковешников Ю. Золото. "Открытый урок" (еженедельное приложение к "Учительской газете"). - 1996. - Љ 31, 32.
Козлов Г. Супермузей для супервласти // Итоги. - 1998. - Љ 25. - 30 июня.
Коротков Л. История о "красном галеоне" // Амурская правда (Благовещенск). - 1992. - 1 авг.
Копосова Н. Золотая лихорадка (интервью с депутатом Госдумы В.А. Лисичкиным) // Российская газета. - 1995. - 31 янв.
Кузнецов И. Так кто же должник? // Сын Отечества. - 1991. - 8 февр.
Коллудон В. "Ленинское" золото во Франции // Дипломатический ежегодник. - М. 1995.
Куперт Т. Щепоткин В. Долги России: когда же с ними разберемся? // Российская Федерация сегодня. - 2002. - Љ 1 (январь).
Кучеренко В. Как Владлен Сироткин Лондон взволновал // Российская газета. - 1999. - 18 марта.
Ланской В. Первый проблеск "нацистского золота": почему молчит Россия? // Российская газета. - 1997. - 18 июля.
Лебедев Е. Что с возу упало (как возвратить увезенные на Запад капиталы?) // Трибуна. - 1998. - 30 янв.
Лившиц С.Г. Новое о "золотом эшелоне" // Алтай (Барнаул). - 1969. - Љ 4.
Лисанов Е. За российское золото стоит побороться // Парламентская газета. - 2000. - 17 авг.
Макаркин А. Где спрятано русское золото? (об этом - книга историка Владлена Сироткина) // Сегодня. - 2000. - 24 янв.
Манько А. Жизнь взаймы (из истории российских государственных долгов) // Век. - 1993. - Љ 24.
Масарский М.В. Золото "царское", "ленинское", "колчаковское", "семеновское" // Литературная газета. - 1997. - 26 нояб.
Масарский М.В. Сироткин В.Г. Долги России, или Игра в одни ворота // Дипломатический ежегодник. - М. 1995.
Михеев В. Скосырев В. Царское золото спасло бы Россию // Известия. - 1999. - 18 марта.
Моравский Н.В. Страницы истории сибирского областничества в собраниях документов Гуверовского института и из архива моего отца В.И. Моравского // Культура российского зарубежья. Сб. статей. - М. 1995.
Настало время окончательно решить вопрос с российскими претензиями на недвижимость в Германии // Новая ежедневная газета. - 1994. - 28 июня.
Натаров В. Золотой след // Литературная газета. - 1995. - 24 мая.
Папилова Ю. Авгиевы конюшни // Коммерсантъ. - 1998. - 27 мая.
Папилова Ю. Калашнов Ю. Мингосимущество включилось в борьбу за зарубежную собственность // Коммерсантъ. - 1998. -21 мая.
Петраков Н. Едим сосиски из голландской коровы (зато французам исправно платим царские долги) // Россия. - 2003. - Љ 6. - 13-19 февр.
Петров С.П. Сколько российского золота оказалось за границей в 1914-1920-х гг.? (доклад) // Дипломатический ежегодник. - М. 1995.
Петухов С. Третья естественная монополия (о книге проф. В. Сироткина) // Эксперт. - Љ 14. - 2000. - 10 апр. (переп. в еженед. "Мир за неделю". - 2000. - Љ 13. - 8-15 апр.).
Попов Ю. Не было пороха в пороховницах? (интервью с химиком Л.В. Забелиным) // Труд. - 1998. - 29 сент.
Поспелова Н. Святыни, золото и конъюнктура (беседа с министром культуры Евг. Сидоровым) // Век. - 1995. - Љ 33.
Самойлова Н. ГКИ провело ревизию зарубежной собственности России // Коммерсантъ-Daily. - 1995. - 4 июля.
Седых И. Швейцарский след нацистского золота // Московские новости. - 1997. - 7-14 дек.
Смирнов А. Снова о золоте Колчака // Клады и сокровища. - 1999. - Љ 1-2.
Снегирев Ю. Кошелек на черный день // Известия. - 1999. - 15 мая.
Сосков В. Миллионер, умерший в нищете // VIP. - 1998. - Љ 11-12.
Список русских учреждений в Палестине и Сирии (1903 г.) // Дипломатический ежегодник. - М. 1992. - С. 260-268.
Суханов А. Тайна "золотого эшелона" // Modus Vivendi. - 1995. - 15 сент.
Тавобова Л. Скандал вокруг золота Трои // Московский комсомолец. - 1996. - 25 янв.
Хисамутдинов А. История "колчаковского" золота // Владивостокское время. - 1995. - 22 июля.
Холл У. Власти Швейцарии предотвратили международный бойкот своих банков // Финансовые известия. - 1997. - 21 янв.
Черепахин В. Время собирать золото России // Независимая газета. - 1998. - 22 мая.
Черных Е. Злата Прага с русской позолотой // Комсомольская правда. - 1992. - 4 февр.
Черток С. (Иерусалим). Русские паломники в Палестине // Русская мысль. - 1996. - 11-17 янв.
Швыдкой М. Депутаты решают судьбу золота Шлимана // Независимая газета. - 1995. - 16 мая.
Шитьков С. О российском загранимуществе // Международная жизнь. - 1999. - Љ 5.
Штекер Дж. Буранов Ю. Тайна Арманда Хаммера (знаменитый американский промышленник был агентом Коминтерна) // Известия. - 1992. - 10 июня.
Atoun H. Empunts russe: on reparle de remboursement // Le Quotidien de Paris. - 1995. - 12 avril.
Franchetti M. Russian takes clain to tzar's London Gold // Sunday Times. - 1999. - 14 march.
Jacquin J.-B. Les derniers croyants de l'emprunt russe // L'Expansion. - 1995. - 14-27 avril.
Barron K. Golden digger // Forbes. - 2000. - 29 may.
Mafia russe (подборка материалов о русской мафии в Париже и на Лазурном берегу) // France-Soir. - 1998. - 14 avril.
Публикации и интервью В.Г. Сироткина
   - От Гражданской войны к гражданскому миру // Иного не дано. Сб. статей. - М. 1988.
   - Номенклатура в историческом разрезе // Через тернии. Сб. статей. - М. 1990.
   - Марк Масарский: путь наверх российского бизнесмена. - М. 1994.
   - Золото и недвижимость России за рубежом. - М. 1997 (расширен. и дополн. переиздание в 2000 г.).
   - Демократия по-русски. - М. 1999.
   - Кто обворовал Россию? - М. 2003.
   - Почему "слиняла" Россия? Кн. 1. - М. 2003.
   - Шлейф "царских долгов" // Деловые люди. - 1991. - Љ 3 (март).
   - Царские долги надо платить: весь вопрос в том - когда? // Известия. - 1992. - 14 марта.
   - Вернется ли на Родину российское золото (послесловие М. Масарского) // Знамя. - 1992. - Љ 8.
   - Государево золото // Неделя. - 1993. - Љ 16 (апрель).
   - Куда ушло "российское золото"? // Аргументы и факты. - 1993. - Љ 17.
   - Царское золото (интервью с Л. Оганджаняном) // Пульс. - 1993. - Љ 8 (август).
   - Апельсиновый гешефт (интервью Вл. Щедрина с В.Г. Сироткиным) // Рабочая трибуна. - 1994. - 19 февр.
   - Царский подарок у берегов Шотландии (о судьбе российского золота и недвижимости за рубежом) // Недвижимость за рубежом (ежемесячный журнал). - 1994. - Љ 1 (август).
   - Что с возу эпохи упало (интервью зам. главного редактора А. Черняка с проф. В. Сироткиным) // Правда. - 1994. - 12 авг.
   - Русское золото находится во Франции, Японии, Чехии // Россия. - 1994. - 9-15 ноября.
   - Длань Петра // Неделя. - 1994. - Љ 12.
   - Еще 100 млрд. долларов. Кто и когда вернет их стране (о "царской" недвижимости за рубежом) // Россия. - 1994. - 7-13 декабря.
   - Почему "государевым слугам" не требуется "государево золото"? // Неделя. - 1994. - Љ 32.
   - Золото русских царей и борьба за власть в России // Панорама (Лос-Анджелес). - 1995. - 4-10 янв.
   - Русское золото, или Кто кому должен? (интервью собкора в Париже В. Прокофьева с проф. В.Г. Сироткиным) // Труд. - 1995. - 16 июня.
   - Щедрые подарки Парижу и Токио // Огонек. - 1995. - Љ 43 (октябрь).
   - Рука Москвы (российской собственности за границей хватило бы на уплату всех наших долгов; и еще бы осталось) // Огонек. - 1995. - Љ 47 (ноябрь).
   - Золото империи рассыпано по всему миру. Но нам оно не нужно (интервью Н. Бондаренко с В.Г. Сироткиным) // Общая газета. - 1995. - 16-22 ноября.
   - Россия и Запад: кто кому должен? // Век. - 1995. - Љ 14.
   - "Нулевой вариант" (как вернуть российское богатство, упавшее с воза истории?) // Век. - 1995. - Љ 29.
   - "Век" выступил - Япония взволновалась (еще раз о скандальной ситуации вокруг российского золота) // Век. - 1995. - Љ 33.
   - Долги наши царские // Век. - 1996. - Љ 47.
   - Царское золото передавалось Японии не только под расписки (решению проблемы могло бы помочь создание совместного консорциума) // Независимая газета. - 1997. - 25 июля.
   - В поисках российского золота и недвижимости (беседа Игоря Михайлова с профессором Владленом Сироткиным) // Русская мысль (Париж). - 1997. - 4-10 дек.
   - А "ленинское" золото все-таки во Франции! // Литературная газета. - 1998. - 28 янв.
   - Не золото КПСС, а золото России // Историческая газета. - 1998. - Љ 2. (март-апрель).
   - Где наши 47 тонн золота? // Правда. - 1998. - 8 апр.
   - Князь Оболенский и русская Ницца // Правда. - 1998. - 14 мая.
   - Хобби профессора Сироткина (интервью с Михаилом Гохманом) // Версия. - 1998. - 16-23 июля.
   - Закон сохранения недвижимости (интервью с Юрием Калашновым) // Коммерсантъ-Деньги. - 1998. - Љ 28. - 29 июля.
   - Все еще русская Ницца // Коммерсантъ. - 1998. - 1 авг.
   - Откуда деньги на займы? // Независимая газета. - 1998. - 8 авг.
   - Запад должен России 400 млрд. долл. // Комсомольская правда. - 1998. - 14 авг.
   - "Субтропический" капитализм и Россия // Независимая газета.
   - 1998.
   - 29 авг.
   - А деньги у России - в тумбочке. Профессор Сироткин убедительно доказывает: "Запад должен нам 400 миллиардов долларов!" (интервью с Сергеем Шараевым) // Трибуна. - 1998. - 15 сент.
   - За что нас порет история (заметки о генезисе российской власти за сто лет) // Независимая газета.
   - 1998. - 22 сент.
   - Правительство взялось за зарубежную собственность // Коммерсант. - 1998. - 20 нояб.
   - Дом Романовых заплатит по счетам. Правительство Евгения Примакова займется поиском царской недвижимости и золота за рубежом (интервью с Сергеем Шараевым) // Трибуна. - 1998. - 22 нояб.
   - Золото и дипломаты // Международная жизнь. - 1999. - Љ 1.
   - Долги России (что Россия должна другим странам и что другие страны должны России?) // Diplomat (изд. ГлавУПДК при МИД РФ). - 1999. - Љ 2, 3.
   - По долгам России заплатит не Россия // Коммерсантъ. - 1999. - 12 февр.
   - Царское золото вместо советских долгов (записала Юлия Малахова) // Российская газета. - 1999. - 26 февр.
   - Золотой блеск туманного Альбиона (интервью с Сергеем Шараевым) // Трибуна. - 1999. - 17 марта.
   - Россия - Запад: кто кому должен? // Финансовая Россия. - 1999. - Љ 20 (май).
   - Плевок в колодец (экспертная оценка) // Коммерсант-Деньги. - 1999. - Љ 25. - 30 июня.
   - Тернистый путь к Промпартии (заметки историка) // Промышленная правда (Московское отделение РСПП). - 2000. - 6 окт.
   - Кажется, лед наконец тронулся (зарубежная собственность России может и должна обрести законного владельца) // Независимая газета. - 2000. - 11 апреля.
   - Охота за забытым золотом (интервью Вл. Емельяненко с В. Сироткиным, А. Вольским и М. Масарским) // Московские новости. - 2000. - Љ 19. - 16-22 мая.
   - Финансовые дороги на Западе - это не наши проселки (почему швейцарская Noga вдруг пнула Россию?) // Независимая газета. - 2000. - 24 июля.
   - Сыграем ли мы с японцами в "золотой мяч"? (таким "мячом" могут стать ее права на "русское золото" в Японии, стоимость которого сегодня составляет 80 млрд. долл.) // Независимая газета. - 2000. - 26 сент.
   - Россия озолотила весь мир, но стесняется попросить свое добро обратно (интервью с А. Илюхиным) // Общая газета. - 2001. - 22-28 янв.
   - Русские козыри в чужом кармане (сколько у России собственности за рубежом?) // Российская газета. - 2001. - 13 апреля.
   - Весь мир усыпан российским золотом (10% тому, кто вернет его обратно!) // ПМЖ (иллюстрированный журнал). - 2001. - сентябрь.
   - МВФ живет на золото России (беседа с главным редактором информационного агентства "Мир новостей" ген. Н.Кружилиным) // В гостях у главного редактора (сб. интервью). - М. 2001.
   - Бойтесь данайцев (о писаниях О. Будницкого) // Русская мысль. - 2001. - 1-7 июня.
   - Наемный Будницкий (чьи деньги отрабатывает штатный "разоблачитель") // Россия. - 2002. - 11-17 июня.
   - Евро поможет нам наконец-то соскочить с "долларовой иглы" (почему китайцы первые в очереди за новыми деньгами?) // Россия. - 2002. - 31 янв. - 6 февр.
   - Из России в евро-Россию? // Наш современник. - 2002. - Љ 5 (май).
   - Европе нужны Хельсинки-2. Иначе "долларовая игла" ее погубит // Вестник аналитики. - 2002. - Љ 2(8).
   - Анастасия - значит "воскресшая" (отчет о пресс-конференции в агентстве "Мир новостей" с участием В.Г. Сироткина) // Крыша мира (журнал для семейного чтения). - 2002. - Октябрь.
   - Чубайс дал команду "фас!" (лесневское Рен-ТВ выполняет заказ "координатора Семьи") // Россия. - 2002. - 25-31 июля.
   - Золото Анастасии (телевизионный сценарий, в соавторстве с Д. Ольшанским) // Россия. - 2002. - ЉЉ 39-43, 45-52; 2003. - Љ 1-3.
   - Реституция к юбилею (о восстановлении Янтарной комнаты) // Литературная газета. - 2003. - 28 мая- 3 июня.
   - Культура вместо революции (почему Россия как правопреемник СССР не справляется с ролью великой культурной державы) // Литературная газета. - 2003. - 4-10 июня.
   - Рузвельт и Сталин: к истории создания МВФ и ВБ (в соавторстве с Д.С. Алексеевым, Саратов) // Философия хозяйствования. Альманах экономфака МГУ. - 2003. - Љ 2(26). - Март-апрель.
   - Царево золото // Мир истории. - 2003. - Љ 12 (июнь).
   - Россия - родина МВФ! ("исторический компромисс" США и СССР мог сделать послевоенную картину мира совершенно иной). // Литературная газета. - 2003. - 3-9 сент.
   - Russia owns $300 bn worth of gold and real estate abroad // Diplomatis courier. - 1994. - 9 oct.
   - Колчаковское золото в Японии (интервью) // Токио симбун. - 1995. - 3 дек. (на япон. яз.).
   - La Russie "d'outre-mer" // Gйopolitique (Paris). - 1996. - ? 4.

ДЕНЬГИ И СОЛНЦЕ {3 Декабрь 1994} Љ47
Источник: http://www.newlookmedia.ru/?p=10135
љ Издательский Дом "Новый Взгляд"
http://www.newlookmedia.ru/?p=10135
 Инґтеґресґное время... Узґкоґлоґбые туґпиґцы разъґезґжаґют в "Мерґсеґдеґсах" по каґзиґно, а учеґные с миґроґвыґми имеґнаґми даже пешґком уже не ходят на раґбоґту. Знаґмеґниґтый Инґстиґтут хиґмиґчеґской фиґзиґки РАН пуст. Нет денег. Наука умиґраґет. Но не сдаґетґся: люди, всю жизнь проґраґбоґтавґшие в его стеґнах, сидят по домам и мноґгие заґниґмаґютґся наґуґкой "на обґщеґственґных наґчаґлах". Один из таких людей Викґтор Миґхайґлоґвич Чибґриґкин, проґдолґжаґюґщий дело Чиґжевґскоґго, изуґчаґет проґблеґму влиґяґния элекґтроґмагґнитґных солґнечґных цикґлов на псиґхоґфиґзиоґлоґгию людей и экоґноґмиґку. Преґлюґбоґпытґные выґвоґды своих исґслеґдоґваґний Чибґриґкин отґпраґвил "в поґрядґке наґучґной иниґциґаґтиґвы" в Ценґтроґбанк, А.А.Хандруґеґву. Но офиґциґоз отґверг науку: после двухґмеґсячґноґго молґчаґния на звоґнок Чибґриґкиґна милая наґчальґственґная секґреґтарґша отґвеґтиґла, что лично она реґзульґтаґты его исґслеґдоґваґний не чиґтаґла, но ИМ оно не нужно. Что же отґверг Ценґтроґбанк?.. *** Деґнежґное обґраґщеґние в нашей стране хаґракґтеґриґзуґетґся двумя поґкаґзаґтеґляґми: сумґмой наґличґных денег и так наґзыґваґеґмой полґной деґнежґной масґсой ("нал" плюс "безґнал"). Увеґлиґчеґние коґлиґчеґства безґнаґличґных денег наґзыґваґетґся креґдитґной эмисґсиґей. Счиґтаґетґся, что креґдитґная эмисґсия конґтроґлиґруґетґся праґвиґтельґством и Ценґтроґбанґком. - В расґчеґтах мы польґзоґваґлись офиґциґальґныґми данґныґми Ценґтроґбанґка за поґследґние годы, - гоґвоґрит Викґтор Миґхайґлоґвич. - Инґфляґция в любой стране - всеґгда! - разґвиґваґетґся в виде взрывґноґго проґцесґса. У нас "излом" приґхоґдитґся на 15 ноґябґря 1991 года, после этого дня скоґрость деґнежґной эмисґсии резко возґросґла. 15 ноґябґря 1991 года Ельґцин подґпиґсал 10 укаґзов о "реґальґном пеґреґхоґде к своґбодґной экоґноґмиґке". Таким обґраґзом была факґтиґчеґски наґчаґта и проґвеґдеґна деґнежґная реґфорґма, коґтоґрая, соґхраґнив имеґюґщиґеґся симґвоґлы наґличґных денег, принґциґпиґальґно изґмеґниґла праґвиґла деґнежґноґго обґраґщеґния. Заґмеґтим: это слуґчиґлось до 1 янґваґря 1992 года, когда офиґциґальґно отґпуґстиґли цены! Этому предґшеґствоґваґла поґпытґка фиґнанґсоґвой стаґбиґлиґзаґции в лице ГКЧП. Для стаґбиґлиґзаґции рубля в ход пошли танки. Не дошли... Люґбоґпытґно, что нечто поґдобґное в нашей исґтоґрии уже было. В 1914 году из-за войны в Росґсии наґчаґлась инґфляґция. Ее темп был одиґнаґкоґвым и во вреґмеґна Роґмаґноґвых, и при Кеґренґском, и во время гражґданґской войны. Одґнаґко после поґдавґлеґния Кронґштадтґскоґго мяґтеґжа пряґмая эмисґсия круто лоґмаґетґся - темп инґфляґции резко ускоґряґетґся. Видно, со вреґмен "медґноґго бунта" 1656 года в Росґсии стало траґдиґциґей увеґлиґчиґвать темпы инґфляґции после фиґзиґчеґскоґго разґгроґма опґпоґзиґции. Сейґчас, в 1994 году, скоґрость инґфляґциґонґноґго взрыґва в 2,34 раза больґше, чем во вреґмеґна гражґданґской войны! Но самое главґное не в этом. Праґвиґтельґство, Ценґтроґбанк счиґтаґют, что безґнаґличґные деньґги игґраґют как бы вспоґмоґгаґтельґную роль, полґная деґнежґная масса и "нал" соґотґноґсятґся именґно как целое и часть и поґтоґму должґны меґнятьґся по одґноґму заґкоґну. Окаґзаґлось, что не так! Есть т.н. "свиґной" бизґнес-цикл коґлеґбаґния цен. Свиґным его наґзваґли удивґленґные заґпадґные экоґноґмиґсты, поґскольґку "пойґмаґли" этот бизґнес-цикл, отґслеґжиґвая коґлеґбаґния цен на свиґниґну. Позже выґясґниґлось, что этот "пеґриґод" - 1,62 года - солґнечґный цикл коґлеґбаґния элекґтроґмагґнитґной акґтивґноґсти. Были отґкрыґты и друґгие бизґнес-цикґлы коґлеґбаґния цен, также совґпаґдаґюґщие с солґнечґныґми ритґмаґми, - коґфейґный (8 лет), фрахґтоґвый (17 лет), цикл Кузґнеґца (20 лет) и друґгие. О фиґзиґчеґской приґроґде влиґяґния элекґтроґмагґнитґных полей на живые орґгаґнизґмы, земґную кору, экоґноґмиґку мы сейґчас гоґвоґрить не будем за недоґстатґком места и вреґмеґни. (В поґрядґке ликґбеза можно лишь вскользь заґмеґтить, что после вспыґшек на Солнґце через полґтоґра года проґисґхоґдит непроґизґвольґное возґбужґдеґние больґших масс наґсеґлеґния и самой приґроґды - расґтет преґступґность, вспыґхиґваґют эпиґдеґмии, эпиґзооґтии, лоґкальґные войны, учаґщаґютґся земґлеґтряґсеґния. Расґтет и креґдитґная эмисґсия.) Так вот, поґскольґку креґдитґная эмисґсия корґреґлиґруґет тольґко с приґродґныґми магґнитґныґми поґляґми, это ознаґчаґет, что тут преґобґлаґдаґют естеґственґно-приґродґные заґкоґноґмерґноґсти над каґленґдарґно-бухґгалґтерґскиґми и соґциґальґно-поґлиґтиґчеґскиґми. Вывод: разґмноґжеґние безґнаґличґных денег проґисґхоґдит стиґхийґно и не конґтроґлиґруґетґся диґрекґтивґныґми орґгаґнаґми гоґсуґдарґства! ...Поґслеґвоґенґная Герґмаґния. Веґриґте, что у Герґмаґнии была и буґмаґга, и красґки? Но немецґкое праґвиґтельґство заґкаґзаґло новую деґнежґную едиґниґцу за океґаґном, поґстаґвив самое себя в тяґжеґлые услоґвия. Упроґщенґно гоґвоґря, приґшел паґроґход с деньґгаґми, кажґдоґму немцу дали опреґдеґленґное коґлиґчеґство новых марок. И праґвиґтельґство объґявґляґет: это все наши деньґги, их стольґко-то и стольґко-то в стране, больґше нет и взять негде: пеґчатґные формы за океґаґном и, доґпуґстим, униґчтоґжеґны. И у праґвиґтельґства тоже проґсить бесґпоґлезґно: нету, все в обоґроґте. И наґчаґлась жеґстоґкая драка за тверґдую марку. Наґчаґлась жеґстоґчайґшая конґкуґренґция голов и рук за эти буґмажґки. И Герґмаґния возґроґдиґлась из пепла. Коґнечґно, при этом реґшеґнии у нас встаґнут ненужґные заґвоґды, будет безґраґбоґтиґца и соґциґальґная наґпряґженґность. Но рубль преґвраґтитґся в тверґдую ваґлюґту, экоґноґмиґчеґский рост ускоґритґся до преґдеґла. Будет больґно, но быстґро. Что ж, опытґные меґдиґки приґсохґшие бинты проґсто срыґваґют. Алекґсандр НИґКОґНОВ.

Источник: http://www.newlookmedia.ru/?p=10135
љ Издательский Дом "Новый Взгляд"
 
Деньги Гражданской войны. Часть I
http://statehistory.ru/2629/Dengi-Grazhdanskoy-voyny--CHast-I/
Неизбежным спутником любой затяжной войны становится инфляция. Военные действия - "удовольствие" дорогое и даже богатым странам приходится включать печатный станок (а заодно и делать займы, как внутренние, так и внешние). А неизбежным следствием гражданской войны (или поражения в войне обычной) становится гиперинфляция - число нулей на ничем не обеспеченных банкнотах стремительно растет. Сомнительная честь постановки рекордов в области гиперинфляции, к счастью принадлежит не нашей стране - у нас не было купюр с номиналами в секстиллион (миллиард триллионов, 10 в 21 степени, Венгрия, 1946) или 100 тысяч миллиардов (Германия, 1924), во время Гражданской номиналы купюр Госбанка России дошли у нас только до миллионов. 

Биржевой рынок: бинарные опционы самый простой способ

Греческая история подходит к завершению?

Открыть собственный бизнес с Китаем под силу каждому

Что интересного ждать от экономики в июне?

Почему опасно вкладывать в золото
Рекламодателям • Партнёрам
В Первую мировую Россия вступила, обладая твердой и надежной национальной валютой. До создания современной финансовой системы, когда национальные валюты обеспечиваются долларами, а доллары ... не обеспечиваются ничем, оставались долгие десятилетия и царский рубль после денежной реформы 1898 года имел золотое обеспечение. При этом на 1 января 1914 год золотой запас Государственного банка превышал сумму напечатанных кредитных билетов - государство могло при случае напечатать еще 330 миллионов бумажных рублей, обеспеченных золотом. В стране находилось в обращении кредитные билеты на сумму 1664 миллионов рублей, золотые монеты на 494 миллионов рублей и монеты серебряные на 226 миллионов. Были еще мелкие разменные монеты на общую сумму 18 миллионов. 


500 царских рублей 

В годы Первой мировой практически все страны-участницы, использующие золотой стандарт, прекратили прямой обмен банкнот на золото. Исключение из этого правила составили только Соединенные Штаты, где менять доллары на золотые монеты и слитки можно было вплоть до "Нового Курса" Ф. Д. Рузвельта. В России закон, приостанавливающий обмен бумажных денег на золото, был принят уже 27 июля 1914 года. Этот же закон давал право Государственному банку выпускать кредитные билеты, не обеспеченные золотом на сумму до 1500 миллионов рублей. Авторы закона оказались оптимистами - к 1917 году было напечатано 6500 миллионов таких рублей. Официально к этому году золотом было обеспечено 40 процентов бумажных кредитных билетов. Казалось бы, не все так плохо, особенно с учетом огромных военных расходов. Но реальное золотое обеспечение было намного ниже - 16 процентов. Ведь 20 процентов золотого запаса России к тому времени уже оказалось в Великобритании в качестве обеспечения кредитов и оплаты военных заказов. Служить обеспечением бумажного рубля это золото уже не могло. Денежная масса в России увеличилась с 1 июля 1914 года по 1 марта 1917 в 6.7 раз. Разумеется, это не могло не сказаться на росте цен. Если в 1915 году инфляция составила всего 30 процентов, то в 1916 рост цен составил уже 100 процентов. К 1917 году рубль обесценился почти в четыре раза. Одним из следствий роста цен стала попытка царского правительства в декабре 1916 года, ещё до большевиков, ввести продразверстку - изъятие части урожая по твердым государственным ценам. Разумеется, в большинстве сельских районов продразверстка столкнулась с открытым саботажем - рыночные цены в разы превышали те, что могло предложить государство. А решимости вместе с продразверсткой ввести и вооруженные продотряды у царского правительства не хватило. Росту цен способствовал и перевод промышленности на военные рельсы, в сочетании с преобладанием в импорте оружия и боеприпасов, а не товаров народного потребления. Крестьянам во многих районах страны зачастую не на что было тратить деньги - промышленные товары, которые были им интересны, до них просто не доходили или доходили, но по заоблачным ценам, а продовольствием обеспечить себя они могли и сами. 

2 марта (по старому стилю) 1917 года в результате Февральской революции к власти пришло Временное правительство во главе с князем Львовым. Состав этого правительства - те, кто только, что был думской оппозицией и неустанно критиковал царский Совет Министров за неэффективную политику. Теперь у этих оппозиционеров появилась возможность проводить свою собственную политику. Временному правительству, трижды менявшему свой состав, удалось то, с чем не справилась ни война, ни многолетние усилия революционеров всех мастей - развалить все и вся. Начали "временные" с армии (печально знаменитый "Приказ номер 1", отменявший в армии единоначалие и превративший армию в "клуб по интересам"), но вскоре руки у них дошли и до финансов. За 8 месяцев своего существования это правительство выпустило столько же денег, сколько царское за два с половиной года войны - общая сумма эмиссии составила 6412,4 миллиона рублей (это не считая разменных марок на 95.8 миллиона и разменных казначейских знака на 38.9 миллиона). 


250 рублей от Временного правительства (обратите внимание на свастику на купюре - тогда она была широко распространена и не являлась нацистским символом) 

Самой крупной бумажной купюрой в царской России были 500 рублей. Купюра была крупной не только по номиналу - ее отличали и крупные размеры (275 мм в длину, 128 мм в ширину). Носить такое денежное средство в кармане затруднительно, эти "пятисотки" предназначались для крупных оптовых сделок или межбанковских расчетов. Для повседневных расчетов такие купюры были ни к чему - 500 рублей составляли баснословную сумму. Но по состоянию на февраль 1917 года - 500 рублей это месячная зарплата квалифицированного рабочего (при прожиточном минимуме около 170 рублей). Но это данные относятся к тому моменту, когда "временные" еще не запустили печатный станок на полную мощность. И вскоре 500 рублей уже перестали быть баснословными деньгами. Поэтому Временное правительство почти сразу же печатает купюры с крупным номиналом - 250 и 1000 рублей (так называемые "думские деньги"). Но, невзирая на непрерывную эмиссию, денег все равно не хватало - рост цен опережал рост объема денежной массы. А между тем, наступил август - время, когда заканчивается жатва, и крестьяне пытаются сбыть то, что выращено за год, и что-нибудь купить на вырученные деньги. А денег (любых) в некоторых регионах страны просто не было и там вводились собственные валюты. Товарно-денежная система с применением бумажных денег, создаваемая со времен Екатерины Великой, стремительно разваливалась. 


1000 рублей. Изображен Таврический дворец 

И в обращение были выпущены печально знаменитые "керенки" -денежные знаки достоинством в 20 и 40 рублей. Само слово "керенки" стало символом ничем не обеспеченных и никому не нужных денежных знаков. Подделывать эти "деньги" не было ни малейшего смысла - клише были простыми и печатать эти "дензнаки" можно было в любой типографии. Что, собственно, и происходило. Дорогой бумаги с водяными знаками для выпуска "керенок" не требовалось. Годилась, например, бумага для этикеток различных товаров. Их выпускали неразрезанными листами, а отрезать купюры по мере надобности приходилось владельцу такого листа. Вскоре, впрочем, такая необходимость отпала - так и расплачивались рулонами (а позже нашли применение этим рулонам в качестве, например, обоев). 


обратите внимание на следы ножниц 


такие купюры выпускались рулонами 

25 октября (по старому стилю) 1917 года власть в Петрограде сменилась второй раз за год. Новое правительство называлось уже Совет Народных Комиссаров или, сокращенно, Совнарком. В это правительство вошли те, кто в феврале не заседал в Государственной Думе, а находился или в эмиграции, или в подполье, или в ссылке. Не они заставили отречься Государя, не они превратили многомиллионную армию в плохо управляемую вооруженную толпу, не они довели экономику, промышленность и товарно-денежную систему до коматозного состояния. Им досталось в наследство то, что досталось. Но и прирожденными "эффективными менеджерами" их тоже назвать нельзя. У большевиков был огромный опыт организации стачек, митингов, уличных беспорядков, опыт жарких дискуссий с политическими оппонентами и на митингах и на страницах печати. А вот опыта управления государством (самым большой по площади державой, не имеющей заморских колоний, на нашей планете) у них не было. Да и быть не могло. И уж тем более, у них не было опыта управления финансовой системой столь огромного государства. Впрочем, многие из "романтиков революции" (речь не идет о прагматиках и практиках, таких как Сталин или Свердлов, и не о гениальных тактиках, таких как Ленин) грезили революцией мировой и скорым построением коммунизма. А построение коммунизма навсегда снимет финансовый вопрос с повестки дня - ведь никаких денег при коммунизме не будет вообще (дискуссии о полной отмене денег велись на полном серьезе и были очень ожесточенными). Разумеется, строить коммунизм в разоренной и голодной стране было бы опрометчиво. Но, впрочем, внутренняя политика, которую проводили большевики с 1918 по 1921 год, получила название "военный коммунизм". Попыткой построить тот самый общественный строй, о котором писал Маркс, военную разновидность коммунизма назвать сложно - просто это была реакция на суровые реалии разрухи и Гражданской войны, попытка наладить управление тем, что осталось от государства. Национализация всего, что только национализировать, запрет частной торговли и государственная монополия на торговлю основными видами сельхозпродукции и внешнюю торговлю, продразверстка, которую осуществляли продотряды, попытка создания трудовых армий (кстати, что-то вроде наших трудовых армий времен военного коммунизма создал вначале тридцатых годов Рузвельт в демократической Америке). Предпринимались и попытки если не избавиться от денег совсем, то хотя бы свести их обращение к минимуму. Теми деньгами, что были в обращении, государственным служащим и рабочим промышленных предприятий выдавалась лишь часть зарплаты, остальное выдавалась натурой - продовольственными пайками (плюс бесплатная рабочая одежда и коммунальные услуги). Но упразднить деньги с ходу одним волевым решением было невозможно. 

В наследство от предшественников советской власти достался Государственный банк, Экспедиция заготовления государственных бумаг (будущий Гознак), Монетный двор и часть золотого запаса страны (в 1915 году, во время Великого отступления, золотой запас был, на всякий случай, эвакуировали в Казань и Нижний Новгород. В 1918 году примерно половина золотого запаса, вывезенная в Казань, оказалась у белых). Одним из первых декретов новой власти был декрет от 14 (27) декабря "О национализации банков". Банк в стране остался один - бывший Государственный, ныне Народный. Запасы наличности ("романовские", "думские", "керенские" у этого банка быстро закончились. Ведь, теперь уже новой власти требовалось платить зарплаты, пособия, пенсии, закупать продовольствие. 

И уже 21 января (3 февраля) 1918 года выходит декрет ВЦИК, согласно которому в обращение наряду с кредитными билетами в качестве денег вводились 5-процентные краткосрочные обязательства государственного казначейства, выпущенные незадолго до Октября. И это был первый из декретов и циркуляров подобного рода. Число ценных бумаг, доставшихся в наследство от царского и временного правительств, заменявших деньги неуклонно росло. В это число попали не только облигации недавнего Займа Свободы, но и, например, экзотические купоны 5-процентного внутреннего займа ... 1864 года. Всего в обращении оказались три категории ценных бумаг и четыре десятка разновидностей купонов - по всей видимости, все, что удалось найти. 


облигация Займа Свободы 


На 1918 год большевиками была запланирована денежная реформа, о которой Ленин писал: "Мы назначим самый короткий срок, в течение которого каждый должен будет сделать декларацию о количестве имеющихся у него денег и получить взамен их новые; если сумма окажется небольшой, он получит рубль за рубль; если же она превысит норму, он получит лишь часть. Мера эта, несомненно, встретит сильнейшее противодействие не только со стороны буржуазии, но и со стороны деревенских кулаков, разбогатевших на войне и зарывших в землю бутылки, наполненные тысячами бумажных денег. Мы встретимся грудь с грудью с классовым врагом". Увы, в стране началась Гражданская война и вместо денежной реформы пришлось вводить военный коммунизм. В 1918 году советская власть продолжила печатать стремительно обесценивающиеся керенки. Использовались клише, оставшиеся от временного правительства. На этих купюрах дата "1918" сочеталась с гербом уже не существующего государства - двуглавым орлом, лишенным царских регалий. Покупательная способность керенок советского выпуска стала еще более мизерной, изменилось и народное название этой "валюты" - в честь управляющего Госбанком РСФСР Л. Г. Пятакова "керенки" были переименованы в "пятаковки". 


1918 год и герб исчезнувшей страны 

А 4 февраля 1919 года выходит декрет Совета Народных Комисаров "О выпуске денежных знаков 1, 2, 3-рублевого достоинства упрощенного типа": 

"Ввиду наблюдаемого недостатка в народном обращении кредитных билетов мелких достоинств, Совет Народных Комиссаров признал необходимым выпустить в обращение денежные знаки 1, 2 и 3-рублевого достоинства упрощенного типа. 

На этом основании Совнарком постановил: 

1) Предоставить Народному банку выпускать в народное обращение под наименованием "расчетный знак РСФСР" денежные знаки в форме марок достоинством в 1, 2 и 3 рубля, описание коих при сем прилагается. 

2) Государственные расчетные знаки имеют хождение наравне с государственными кредитными билетами и, подобно последним, обязательны к приему в платежи, как в казну, так и между частными лицами, без ограничения суммы. 

3) За подделку государственных расчетных знаков виновные подлежат наказанию, как за подделку кредитных билетов" (Известия. - 1919. - 6 февр.). 

Банкнотой или кредитным билетом новую денежную единицу не называли. Официально она называлась "расчетным знаком РСФСР", а в народе новые деньги получили название "совзнаки". Кстати, выпуск собственных денежных знаков в 1919 году, стал одним из поводов сменить государственную символику - рисовать старый герб на новых деньгах было нецелесообразно, и, по мнению бонистов, герб РСФСР был создан специально под новые советские рубли. 


эскиз и герб РСФСР 

Но в 1919 году цены на основные товары первой необходимости измерялись уже в тысячах и купюры небольших номиналов почти сразу потеряли свою актуальность. Один за другим выходят декреты СНК о вводе в обращение совзнаков все большего достоинства. Кстати, купюры с номиналами 5 тысяч и 10 тысяч рублей печатаются с использованием клише, оставшихся от думских денег, и на них по-прежнему красуется двуглавый орел. Вскоре и 10 тысячного номинала оказалось недостаточно для повседневных расчетов, не говоря уж о крупных сделках. История совзнаков - это история все новых декретов, вводящих в обращение все более крупные купюры, (купюра-рекордсмен - 10 миллионов рублей образца 1921 года, впрочем, это не купюра даже, а долговое обязательство). Чтобы не перегружать текст обилием однообразных документов приведем лишь несколько цифр: 

С ноября 1917 по первую половину 1921 советским правительством было введено в оборот 2328,3 млрд. руб. (в результате денежная масса возросла в 119 раз). И даже этой астрономической денежной массы не хватало на покрытие бюджетного дефицита - в 1921 году он составил 21 936 916 млрд. рублей. 

До войны промышленной продукции выпускалось на общую сумму 66,5 млрд. золотых рублей (до войны), к 1921 году этот показатель сократился до 700-800 тысяч золотых рублей. За тот же период производство сельхозпродукции упало с довоенных 5 миллиардов до 1.6-1.8 миллиардов. 

К марту 1921 года цены в сравнении с довоенными выросли в 30 тысяч (!) раз. 

Комментарии к этой печальной статистике излишни. 


первая купюра с гербом первого социалистического государства 


100 тысяч рублей образца 1921 года 



совзнак с самым крупным номиналом 

Совзнаки дважды, в 1922 и 1923 годах подвергались деноминации. Развал денежной системы вынудил искать альтернативные меры измерения материальных ценностей, которыми стали разного рода статистические индексы. 


10 тысяч рублей образца 1923 год 


25 тысяч рублей образца 1923 года 

Гражданская война не мешала экономистам спорить о том, как привести денежную систему в порядок. Самым очевидным выходом из сложившегося положения был выпуск новой денежной единицы, обеспеченной или золотом или иностранной валютой, которую можно обменять на золото (золотодевизный стандарт). По сути дела, это был возврат к довоенному царскому рублю. Но, например, экономист и статистик С. Г. Струмилин (будущий академик АН СССР) предлагал альтернативный вариант - не встраивать советскую валюту в мировую финансовую систему, а обеспечивать только внутренний рынок - денежная масса должна полностью соответствовать товарной массе. 


25 червонцев 


5 рублей золотом образца 1924 года 

Денежная реформа была неизбежна. Гражданская война закончилась убедительной победой красных и сохранять в неприкосновенности систему военного коммунизма было бы для советской экономики самоубийством. 15 марта 1921 года на X съезде РКП (б) было объявлено о Новой Экономической Политике. В экономике должны были соседствовать государственный и частный сектора. Планировалось и привлечение иностранного капитала при помощи предоставления концессий. Продразверстка, ставшая причиной крестьянских восстаний, заменялась продналогом. И, разумеется, никакая новая экономическая политика была невозможно без нового рубля. В спорах победили сторонники золотого обеспечения новой советской валюты. 11 октября 1922 года декретом СНК была введена новая денежная единица - червонец. Золотое обеспечение новой валюты составило 1 золотник и 78,24 долей золотом (1 золотник - 4,26575417 грамм, в золотнике 96 долей). 

Вплоть до 1924 года совзнаки и червонцы находились в обращении одновременно. Но 7 марта 1924 вышел декрет СНК СССР, согласно которому эмиссия совзнаков была прекращена. К тому времени помимо червонцев (1 червонец - 10 рублей) были готовы и банкноты достоинством в 1, 3 и 5 рублей. И новые рубли тоже имели золотое обеспечение. Декрет от 7 марта предусматривал обмен совзнаков образца 1922 года по курсу 1 рубль за 50 тысяч совзнаков, купюры ранних выпусков менялись по курсу 1 рубль к 50 миллиардам (!) совзнаков. 

Совзнаки и керенки - самые известные деньги Гражданской войны. Но в те лихие годы на территории нашей страны находилось более 2 тысяч разновидностей валют. О самых интересных из них мы расскажем в следующих публикациях. 

Читайте также: 
Деньги Гражданской войны. Часть II. Дальний Восток 
Финансовая политика Советской России в 1917-1921 гг. 
Финансовая политика Советской России в 1920-е годы 


Алексей Синельников Деньги, рожденные революцией
Деньги, рожденные революцией - 1
Алексей Синельников
19:05, 31.03.2010
http://spekulant.ru/magazine/Dengi_rozhdennye_revolyuciej_-_1.html
Буржуазные революции похожи друг на друга, как родные сестры. Все они начинаются со слов о равенстве и свободе, все заканчиваются диктатурой. Эмиссия бумажных денег при революции такое же закономерное явление, как освобождение из тюрем уголовников (маркиза де Сада при падении королевской власти, "птенцов Керенского" в 1917 году). Только ассигнации спасли Францию от вторжения иностранных армий, а керенки погубили Временное правительство.
Финансисты великой французской трагедии
Национальный долг Франции достигал трех миллиардов ста девятнадцати миллионов ливров. Королевских чиновников выгнали, налоги должны были собирать муниципалитеты, а они совсем не стремились портить отношения с гражданами. Кроме того, на преобразование старого режима требовалось не менее миллиарда ливров. В королевской Франции практиковалась продажа судебных и иных должностей, вплоть до ведомства финансов. Теперь, когда эти должности ликвидировались, пострадавшие должны были получить свои деньги обратно. Кроме этого, необходимо было изыскать 100 миллионов ливров на выкуп феодальных повинностей, 70 миллионов на содержание церкви, у которой отменили церковную десятину, 50 миллионов на пенсии монахам из закрытых монастырей и т.д. и т.д. Ежегодные проценты на долги достигали 260 миллионов ливров. 
Дна финансовой пропасти не было видно. Но при всем этом Национальное собрание, которым объявили себя депутаты "третьего сословия" 17 июня 1789 г., решительно заявляло всем рантье, что выплаты будут продолжаться.
Что делает честный человек, когда не может больше закладывать свои доходы? Продает наследственное имение. 2 ноября 1789 года депутаты (переименовавшие Национальное собрание в Учредительное уже 9 июня 1789 г. - Ред.) передали "в распоряжение нации" все церковное имущество. Еще до свержения Людовика XVI Комиссия черного (монашествующего) духовенства распустила 9 монашеских орденов. Теперь же предложение употребить церковное имущество на уплату долга исходило от бывшего епископа Талейрана. Эти владения, заявил он, были даны не духовенству, а церкви, то есть совокупности верующих, иначе говоря - нации. Духовенство могло обладать имуществом только в силу разрешения от государства. Государство имеет право аннулировать это разрешение. Оно уничтожило сословия. Сословия духовенства больше не существовало. Его имущество возвращается всему обществу. 
Нельзя сказать, что духовенство сдалось без боя. Аббат Мори утверждал, что имущество жертвовалось не духовенству, как сословию, а определенным церковным учреждениям. Стало быть, отбирать его несправедливо. Епископ Буажелен предложил от имени  своих коллег откупную в 400 миллионов ливров. Но громадные церковные владения финансисты оценили приблизительно в три миллиарда ливров. Какие там права собственности! Вопрос был решен голосованием: 508 голосов - "за", 346 - "против".
Уже 19 декабря 1789 г. учредили финансовое управление - Чрезвычайную кассу. Это управление непосредственно подчинялось Учредительному собранию. Упускать богатство из своих рук никто не хотел. Новая касса должна была пополняться поступлениями с чрезвычайных налогов, но прежде всего за счет выручки продаж церковного имущества. Для начала предполагалось пустить в продажу земли на 400 миллионов ливров. Тогда же решили выпустить на такую же сумму ассигнаций. Ассигнация - это по сути  ценная бумага, свидетельство на право предпочтительной покупки земли. Это - не деньги, она обязательство под залог определенных доходов. Ассигнация  должна была приносить 5 процентов дохода. По мере поступления денег от продажи церковных владений ассигнации  должны были сжигаться и таким образом погашать государственный долг. Ассигнации на 170 миллионов ливров были переданы Учредительным собранием в Учетную кассу (учрежденную еще Неккером и выпускающую казначейские билеты, являющиеся деньгами). Однако Учетной кассе не удалось найти держателя ("депозитария", как сказали бы ныне) для новой ценной бумаги. Духовенство еще сохраняло в своих руках управление своим имуществом. Кроме того, в некоторых приходах это имущество было обременено долгами. Капиталисты не спешили приобретать земли, на которые в любой момент могут предъявить закладные.
Курс ассигнаций начал стремительно падать. Чтобы повысить доверие к ассигнациям Учредительное собрание решило освободить имущество церкви от всяких ипотек и претензий. Все долги духовенства были переведены на счет государства. Теперь ассигнации считались упроченными и освобожденными. Ходило мнение, что они могут с успехом заменить казначейские билеты Учетной кассы. Чрезвычайная касса сама вызывалась разместить ассигнации среди частных лиц (аналог современного IPO). Ассигнации первого выпуска, не нашедшие покупателя были аннулированы. Был произведен выпуск на новых условиях. Декрет 17 апреля 1790 г. устанавливал, что ассигнации "будут иметь курс денег в руках всех лиц по всему пространству королевства (республикой Франция стала только в 1792 г. - Ред.) и будут приниматься всеми общественными и частным кассами наравне со звонкой монетой". 
Впрочем, частным лицам разрешалось устранять их из своих будущих сделок. Поразительная ситуация: по сути Учредительное собрание осуществляло эмиссию своей собственной валюты параллельную валюте общепринятой. Ассигнации выпускались вначале только в виде крупных купюр достоинством в 1000 ливров. Логически это понятно - земля стоила дорого. Золото и серебро не отменялось. Наоборот, Учредительное собрание приветствовало продажу металлических денег за ассигнации. Декрет 17 мая 1790 года объявил луидор и ассигнацию "товарами, обладающими колеблющимся курсом" (чем не форекс?).
Началась игра на бирже. Учредительному собранию нужна была звонкая монета для уплаты войскам. Ради этого оно пошло на дискредитирование бумажных денег. Казначейство само покупало металлические деньги на ассигнатции и соглашалось терять при обмене. Хотя, конечно, с армией не поспоришь. 

Ассигнация достоинством в 10 ливров образца 1792 года

Ассигнация ддостоинством в 50 ливров образца 1792 года
Первые ассигнации приносили пять процентов дохода, второй выпуск - только три. Понижая процент, Учредительное собрание хотело принудить капиталистов не "держать ассигнации под подушкой", а как можно скорее вкладывать в землю. Впрочем, некоторые депутаты  вообще требовали отмены  процентов.  По их мнению, ассигнация приобрела характер денег наравне с экю, "а за экю никто не просит процентов". Появление ассигнации первоначально было простой казначейской операцией, однако она дала возможность погасить наиболее горячие долги. 
Учредительное собрание почувствовало вкус финансовых спекуляций, у него создалось впечатление, что при помощи ассигнации оно может заменить не только  все старые кредитные билеты, но и ликвидировать все старые долги королевского режима. 29 сентября 1790 года было принято постановление производить оплату в ассигнатациях, не приносящих процентов. Было решено повысить их эмиссию до одного миллиарда 200 миллионов ливров, так как  "благо государства зависит от распродажи национального имущества, и что эта распродажа произойдет быстро только в том случае, если граждане получат в свои руки ценности, дающие возможность приобретения их" (Монтескьё).
Ассигнации обращаются везде и не накапливаются в портфелях, поскольку, не приносят процентов. Если же они будут падать в цене, то их обладатели постараются превратить их в реальные земли. Учредительное собрание долго не решалось вводить мелкие купюры ассигнаций. Пока при размене на звонкую монету убытки несли только предприниматели. Рабочие получали заработанную плату металлическими деньгами. На каждый предмет, а главное на хлеб существовали две цены: звонкой монетой и  в ассигнациях. Платить рабочим бумажными деньгами значило ухудшать их уровень жизни. Чтобы устранить кризис правительство начало чеканить громадное количество разменной монеты, используя на это колокола упраздненных церквей. Теоретически ассигнации должны были сжигаться по мере поступления в кассы после приобретения национального имущества. Это могло бы уменьшить массу бумажных денег и облегчит давление инфляции. Но Учредительное собрание предоставило приобретателям имущества весьма продолжительную отсрочку для полной уплаты. Они могли производить ее частичными взносами в течение 12 лет. Формально депутаты таким образом расширяли круг собственников, но реально вели государство к финансовому краху.
Впрочем, некоторые финансисты говорят, что такое положение даже оживило промышленность. Обладатели бумажных денег торопились отделаться от них, не только покупая национальное имущество, но и выменивая их на промышленные изделия. Более проницательные делали запасы товаров всякого рода. Их закупки давали толчок производству, но неизбежно вели также к увеличению цен товаров и содействовали вздорожанию жизни.
Война с Пруссией и Австрией потребовала еще больших расходов. Министром финансов с 1791 года становиться Жозеф Камбон. Талантливый финансист и ярый якобинец Камбон решил, что окруженная со всех сторон врагами, раздираемая монархическими восстаниями, Франция может спастись только одним способом - продолжать выпуск ассигнаций,  пускай даже ничем не обеспеченных. Пускай эта дорога вела к страшному подорожанию продуктов и товаров, пускай впоследствии пришлось расплачиваться за это экономическим кризисом, в тот период это дало возможность сформировать и вооружить 14 армий, спасших страну от нашествия интервентов. 

Ассигнация достоинством 25 ливров образца 1792 года

Ассигнация достоинством 25 ливров образца 1793 года
Тем не менее Камбон делал все, что бы задержать падение курса ассигнатов. Он вводил принудительный курс. Пополнял национальные имущества конфискацией земель эмигрантов и имуществом некоторых категорий казненных. Камбон прибегнул также к принудительному займу: при 3000 ливров годового дохода должно было отдавать 600, при 9000 - ровно половину, 4500, а весь доход свыше 9000 ливров должен был всецело идти на этот заем. Одна эмиссия следовала за другою, и по мере того как возрастали потребности, возрастали и суммы выпускаемых Камбоном бумажных денег. Уже весною 1792 г. в обращении было ассигнаций на 1,5 миллиардов ливров. В октябре 1792 г. Камбон выпустил ассигнаций еще на 400 миллионов ливров, в ноябре - на 600  миллионов, в декабре - на 300 миллионов, в январе 1793 г. - на 800 миллионов. 
Лучший способ экономить деньги - не возвращать долги. Камбон старался либо вовсе аннулировать старые государственные долги, либо поставить кредиторов в такие условия, чтобы они сами воздержались от предъявления своих претензий. 
Робеспьер, методически уничтожавший своих политических недоброжелателей, пощадил только двоих Камбона и Карно. Последний, бывший адвокат, при всем своем красноречии не разбирался в финансах и военном деле. В отличие от юриста Александра Федоровича Керенского он не решился взвалить на свои плечи груз ответственность за оборону. 
Теги: франция | эмиссия 
URL этой страницы: http://spekulant.ru/magazine/2010/03_2010/Dengi_rozhdennye_revolyuciej_-_1.html
Деньги, рожденные революцией - 2
http://spekulant.ru/magazine/2010/04_2010/Dengi_rozhdennye_revolyuciej2-print.html
Алексей Синельников
2010/04_2010
Буржуазные революции похожи друг на друга, как родные сестры. Все они начинаются со слов о равенстве и свободе, все заканчиваются диктатурой. Эмиссия бумажных денег при революции такое же закономерное явление, как освобождение из тюрем уголовников (маркиза де Сада при падении королевской власти, "птенцов Керенского" в 1917 году). Только ассигнации спасли Францию от вторжения иностранных армий, а керенки погубили Временное правительство.
Российский фарс
Россия тоже имела гигантские долги. Два с половиной года Мировой войны до предела обострили экономические и социальные проблемы. 15 миллионов человек было призвано в армию. В сражения погибло до 1,5 миллионов солдат, 3 миллиона оказались в плену, 2 миллиона раненых лежало по госпиталям. Соответственно в промышленности и сельском хозяйстве не хватало рабочих рук. Финансовая система была расстроена. С началом войны Госбанк прекратил размен кредитных билетов на золото. Золото вывозили под крыло нашим "дорогим союзникам", как гарантию кредита. Медные деньги исчезли из обращения. Медь была нужна для производства снарядных и патронных гильз. 
В обиходе появились бумажные деньги номиналом от 1 до 50 копеек. Их тоже не хватало. В дело пошли деньги-марки. Реальные марки с изображениями портретов российских императоров, выпущенные к 300-летию дома Романовых. Теперь на них с обратной стороны ставилась  надпечатка "имеет хождение наравне с медной монетой", или "имеет хождение наравне с серебряной монетой" и номинал в копейках - 20, 15, 10, 3, 2, 1. Их выпускали неразрезанными листами, разумеется, без учетных номеров и такими огромными тиражами, что началась инфляция. Если в начале войны кредитные билеты на сумму 1,7 миллиардов рублей были обеспечены золотым запасом в 1,6 миллиардов рублей, то к моменту Февральской революции в обороте находилось 9,2  миллиардов рублей.
"Богатое наследство" получило Временное правительство, не хуже чем Национальное (в дальнейшем - Учредительное) собрание от короля Людовика. Но хотя к власти в феврале 1917 года пришли тоже юристы и экономисты (в отличие от соратников Робеспьера среди них были профессора и даже один академик) особого рвения к "спасению Отечества" они не проявили. 
Да, было объявлено о свободе печати, собраний и т.п. Да, были отменены сословия, но складывается впечатление, что вместо капитального преобразования пошатнувшегося здания Российского государства ими проводился только косметический ремонт фасада. Депутаты французского Учредительного собрания, прежде чем выпускать ассигнации постарались найти чем их обеспечить. Временное правительство, ни мгновения не сомневаясь, начинает выпускать ничем не обеспеченные бумажные деньги. Уже в начале марта дан указ Государственному банку печатать пятирублевые купюры, близкие по образцу к купюрам 1909 года. Только новые имели не шестизначный номер, а серию из двух букв и трехзначный номер.  По указу их должно быть напечатано на сумму до 8,5 миллиардов рублей. Неплохо, если учитывать прежнюю огромную бумажную массу.
Не удивительно, что рубль после переворота подешевел сразу в два раза. После этой "совершенно честной" акции Временное правительство пыталось провести внутренний заем. Он назывался "Заем свободы", был подписан всеми министрами и содержал призыв к народу. Концовка обращения, помещенного на облигации гласила:
"Одолжим деньги государству, поместив их в новый заем, и этим спасем от гибели нашу свободу и достояние".

Пафосный призыв, особенно если учитывать, что заем предполагал срок 49 лет из расчета 5 процентов годовых. И это при тогдашних темпах инфляции! Предполагалось начать погашение займа с 1922 года. Временному правительству он принес лишь 250 миллионов рублей, а не 3 миллиарда,как оно рассчитывало. Почти одновременно с этими манипуляциями, уже 26 апреля, был издан указ о введении в денежный оборот государственных кредитных билетов достоинством 250 и 1000 рублей. В народе их называли "думскими", так как на обратной стороне тысячной купюры было изображение Таврического  дворца в Петрограде. Самое главное - на купюрах красовался текст о размене на золотую монету - заведомая дезинформация. На оборотной стороне изображен герб новой России - двуглавый орел без гербов на крыльях, короны, скипетра и державы. Авторство герба принадлежит художнику Билибину, оформителю былин и сказок - вот такое сказочное существо.

Еще "думские деньги" интересны тем, что в декоре присутствует символ свастики. Нет, это не нацистский знак - нацистов еще и в проекте не было. Это тибетский символ вечности, знак благополучия и процветания. Российские демократы вкладывали в него иной смысл чем позже национал-социалисты. Все равно купюра для современного россиянина выглядит зловеще. Она и в то время несла на себе отрицательную энергетику. Еще бы - новые деньги, существующие параллельно старым, автоматически должны были обесценивать рубль. 

Но демократам и это показалось мало. И царские казначейские билеты, и "думские" требовали в изготовлении довольно сложных технологий, мудрые экономисты стали поговаривать, что стране не хватает "простых" денег. Оно понятно, мужик прост, ему и деньги попроще! Разумеется, между собою договорились о том, что такие билеты будут выпускаться только до того времени, пока не изготовят необходимое количество полноценных денег с высокой степенью защиты от подделок. Вот тогда  "простые" казначейские билеты изымут из обращения. А пока нет ни подписей, ни номеров и серий, только одноцветный тон и "раздетый" орел, и надпись, вызывавшая смех у всех фальшивомонетчиков: "Подделка преследуется законом". Их в то время только ленивый не подделывал!
Население от таких денег впадало в шок, - продавцы отказывались получать за свои товары "фальшивые деньги". Даже Управление Финляндского банка отказалось их принимать. 
Своим внешним видом новые деньги обязаны консульским маркам (марки номиналом в 10 руб. приклеивались на документы, что обозначало уплату пошлины). Как и марки, керенки выпускались в листах по 40 купюр на каждом. Необходимое количество просто отрезали от листа или разрезали на полосы, а потом скручивали в рулончик. Были они двух типов: 20 рублей - коричневые и 40 рублей - зеленые. Если к февралю 1917 года курс рубля на внутреннем рынке был 27 копеек, то такое вольное обращение с эмиссией привело к росту цен на 500 %. 
Осенью 1917 г. усилилась хозяйственная разруха. Правительство продолжало безгранично выпускать бумажные деньги. Если в начале марта в обращении находилось 9,9 млрд. рублей бумажных денег, то в начале сентября уже 15,4 млрд. рублей. Государственный долг к октябрю 1917 г. достиг 50 млрд. рублей. На этом фоне очень показательно выглядит список министров финансов различных кабинетов Временного правительства: Терещенко, за ним - Шингарев (бывший министр земледелия, после снятия с поста министра финансов перешел на должность министра иностранных дел), Некрасов (бывший министр путей сообщения). Что удивляться, если министр юстиции стал Верховным главнокомандующим. Петроград это вам не Париж, слава Богу.
Впрочем, французские демократы нашли в себе силы национализировать имущество церкви и выставить его в качестве обеспечения своих ассигнаций. 
Русские в целях укрепления связи государства с церковью образовали Министерство исповеданий. 15 августа 1917 года в Москве открылся Поместный собор, который должен был обсудить вопросы взаимодействия Православной церкви с государством. 5 ноября Собор избрал Патриархом всея Руси Московского митрополита Тихона. Ведь это самодур Петр ради усиления своей власти отменил в свое время патриарший чин, заменив его Святейшим Синодом. Церковь, получается, тоже пострадала от самодержавия! После такого заикаться о церковном имуществе было просто неприлично. 
Оставались еще земли помещиков. Россия, на 80 % страна крестьянская, и главный вопрос революции был вопрос о земле. Крестьяне ждали от правительства шагов в этом направлении. Правильно построенная земельная реформа могла выправить или несколько улучшить финансовое положение. В принципе самая правая на тот момент партия кадетов предлагала изъятие у дворянства земли в принудительном порядке, но при условии возмещения бывшему владельцу понесенного ущерба из казны и частично самими крестьянами.
Однако производить его было преждевременно. Поскольку половина всех дворянских земель уже заложена в банке, то экспроприация может губительно сказаться и на банковской системе. А эмиссия, по-видимому, банковскую систему оздоровляла. Французы в 1791 году решились перевести все долги с национализированного имущества на счет государства, но русские демократы не захотели никого обижать, помещиков, разумеется. Крестьяне в провинции криком исходили, чтобы Временное правительство издало закон, запрещающий земельные сделки. Причина была в том, что помещики начали спекуляцию землей, в том числе - дешевую распродажу иностранцам. Землю делили малыми участками между родственниками, закладывали по бросовой цене в банках, на хищническую вырубку продавали леса. Крестьяне, обнадеженные заверениями демократов о справедливом решении земельного вопроса, чувствовали себя обкрадываемыми. Для начала они снимали стражу помещиков с вырубаемых лесов и ставили свою, занимали те поля, которые никто не обрабатывал, а их в результате грозили призвать к суду. В день вступления в должность 3 мая новый министр земледелия эсер В.М. Чернов обещал издать закон о запрете купли-продажи земли, а министр юстиции разослал инструкцию нотариусам о приостановлении сделок. Но закон так и не был издан, и министр юстиции 25 мая отменил свое распоряжение.
С августа, после окончания полевых работ, начались крестьянские восстания с требованием национализации земли. Восстания подогрел крупный обман. 6 августа Временное правительство официально объявило, что установленные 25 марта твердые цены на урожай 1917 г. "ни в коем случае повышены не будут". Крестьяне, не ожидая подвоха, сдали хлеб. Помещики же знали, что в правительстве готовится повышение цен, которое и было проведено под шумок, в дни корниловского мятежа. Цены были удвоены, что оставило крестьянина очередной раз в дураках. И это именно в тот момент когда от крестьян требовали  самоотверженности и терпения во имя великого будущего и Учредительного собрания, которое решит все вопросы!
Помещиков и предпринимателей щадили, на крестьян взвалили закон о государственной монополии на хлеб. В соответствии с ним государство, во-первых, полностью упраздняло хлебный рынок, беря зерно под свой контроль, выступая как единственный покупатель (заготовитель) с одной стороны и монопольный торговец с другой. Во-вторых, государство декларировало вмешательство в жизнь индивидуального хозяйства, определяя его нормы потребления - весь хлеб вне нормы подлежал сдаче государству по твердым ценам. И в третьих, учитывая сложную продовольственную обстановку и введение официальной карточной системы, государство вмешивалось в жизнь конечного покупателя, декларируя нормы его потребления. 
Для крестьянских хозяйств нормы потребления хлеба определялись следующим образом: на семью владельца, а также на рабочих, получающих от него довольствие, выделялось 1 с четвертью пуда зерна на душу в месяц. Для взрослых рабочих одиночная норма повышалась до 1,5 пуда. Кроме того семье, оставлялось разных круп исходя из норматива 10 золотников (около 43 грамм) на душу в день. Объем круп, впрочем, можно было увеличить за счет сокращения хлеба. 
Кроме того, в хозяйстве оставлялось зерно на семена (исходя из площади обрабатываемой земли и способа сева), а также овес, ячмень и другие злаки для прокорма скота, исходя из его вида и количества. Также еще 10 процентов от общего объема зерна, остающегося в хозяйстве, возвращалась хозяевам на всякий случай. 
Все остальное зерно подлежало отчуждению в пользу государства. Закон от 25 мая 1917 года говорил, что в случае обнаружения скрываемых запасов хлеба, подлежащих сдаче государству, запасы эти отчуждаются по половинной твердой цене. А в случае отказа от добровольной сдачи хлебных запасов государству, они отчуждаются принудительно. 20 августа 1917 года министр продовольствия распорядился всеми средствами - вплоть до применения оружия - взять в деревне хлеб. Получалось весело - мужик корми всех, а за это ни земли, ни воли, только рулоны керенок, которыми в пору только печку топить!
Во Франции ассигнации  продержались 12 лет, деньги Временного правительства - меньше 8 месяцев. Правда, керенкам была суждена "жизнь после смерти". Простота их изготовления - клише хоть на фанере, краска хоть половая, бумага любая, заставляла жителей районов, отрезанных гражданской войной от центра, выпускать свои собственные "керенки", чтобы иметь хоть какой-то суррогат денежных средств. Но это уже история о гражданской войне.
Теги: инфляция 
URL этой страницы: http://spekulant.ru/magazine/2010/04_2010/Dengi_rozhdennye_revolyuciej2.html