Аннотация: Порой репутация зависит от самых неожиданных вещей.
Юный Зверофей Коршунов был аккуратен. Не то, чтобы он всегда был таким, но перед глазами всегда был живой пример – его одноклассница Лизавета, весьма ему симпатичная. Вздыхал по ней Зверофей и томился ещё с лета, и как-то незаметно для себя стал требовать от мамы непременные чистые штаны, и ботинки чистить научился. Сам. Точнее, отец военный принудил.
На дворе стояла весна, и мужская половина класса рассекала по улице в грязных берцах, а в школе надевали драные кеды – молодые львы вовсю осваивали новые просторы брутальности. Школьные ранцы сменились десантными, с криво намалёванной анархической буквой «А». У особо везучих, Бариева и Беркенгейма, уже пробивалась робкая весенняя щетина. Нация у них такая, пояснял отец. Одноклассники мрачно косились на Зверофея, подозрительно опрятного и в начищеных ботинках. Юным бунтарям казалось, что товарищ продался системе. В коллективе зрело недовольство.
Но сын воеводы не равнялся на окружающих, а жил по своему. Он был хоть и невеликий, но крепкий – папины гены. И в классе ему хватало двух дачных друзей-товарищей, а все остальные пусть... Что все остальные пусть – Зверофей не додумывал. И без того голова занята. Прежде всего, надо было сделать что-нибудь эдакое для Лизаветы, чтобы покорить девичье сердце. Если легенды не врут, где-то в проталинах вот-вот должны появиться подснежники. Каковы они из себя, Зверофей Коршунов представлял приблизительно, и в крайнем случае расчитывал не упустить первую мать-и-мачеху. Дальше на жизненном горизонте грозно маячили экзамены.
Отдельной головной болью были ботинки. Берцы были славные. На заказ шитые, но только одни. В разгар весенней слякоти едва успевали просохнуть к утру. В какой-то момент у них отклеилась кожа внутри, на пятке, и стала зверски натирать. Кое-как поправив дело клеем, Зверофей вспомнил, что чистая публика пользуется для надевания ботинок обувной ложкой, и ничего у них не разваливается. А которые не пользуются, те к концу весны босые ходят.
Не откладывая дело в долгий ящик, Зверофей принялся тыкать ножиком в щель копилки, пока не натрусил оттуда горсть монеток, и на следующее утро вместо первого урока отправился на барахолку в центр Тёплого Стана.
В школу он пришёл к концу второго урока, и в боковом кармане его ранца лежала прекрасная ложка из нержавейки, длиной в половину аршина. Как для неё карман шили! Ожидая звонка, Зверофей бродил по сумрачным коридорам и безлюдным лестницам здоровенного здания. Лишь из нескольких кабинетов доносились унылые звуки учёбы, а остальные стояли пустые. На третьем, необитаемом этаже ему почудился какой-то дымный запах. И точно, из-под двери учительской потягивало табаком. Зверофей прошёл было мимо, но тут дверь отворилась, и из темноты в коридор вышли оба-два главных хулигана их класса – неразлучные Беркенгейм и Бариев, Венька да Женька. Здоровенные такие дураки. Удивились они изрядно – никого не ожидали увидеть.
– Какие люди, и без охраны! – нехорошим голосом протянул Венька. А мрачный Женька Бариев хрипло спросил:
– Что вынюхиваешь, хипстер драный?
Это было обидно.
– Сам ты хипстер! – голос Зверофея дал предательского петуха, – И морда у тебя небритая.
– Борзый, да? – закипел Женька восточным акцентом и выпятил грудь. – а ну иди сюда-а!!!
Он стал картинно рваться на оробевшего Зверофея, а Венька столь же картинно его сдерживал:
– Ша, Женя, остынь! Не здесь! Ща это хипстерьё побежит маме жаловаться, что мы тут табачим. Загребут менты на кичу – оно тебе надо? Дело уголовное! А ты, хипстота, дуй отсюда, и чтоб я тебя не видел! Чё губки-то дрожат? Ну ты заплачь, давай! – и смачно оттоптался грязной подошвой по сияющему зверофееву ботинку.
Такого стерпеть было нельзя. В глазах помутнело от слёз, в горле встал комок, и тогда Зверофей отошёл на четыре шага, выдохнул и, разбежавшись, врезался в обоих гадов. Все кубарем покатились по полу, замелькали в воздухе руки и ноги, и Зверофею смачно прилетело в левое ухо, до звона. «Ага, так значит!» – хищно подумал он. Выворачиваясь из лямок портфеля, хватанул из кармана сверкающую обувную ложку и смачно, плашмя, врезал по кстати подвернувшейся заднице.
– В-ва-а! Венька, он меня порезал! – взвыл Бариев и пулей метнулся к лестнице. Беркенгейм, перекувырнувшись на четвереньки, увидел в полумраке поларшина блестящего железа и кинулся к другой лестнице. Лишь на полпути он встал на две конечности и, подвывая, скрылся из виду.
Зверофей встал, пожал плечами, и пошёл в сортир, приводить себя в порядок. Там его и застал трескучий звонок на перемену. Математика пролетела лёгкой пташечкой, развеялся мутный бред Русской Литературы и наступила Историко-Политическая География, два урока зубной боли. А ну-ка, Коршунов, скажи нам, на какие государства и территории распалась Якутская директория после Восточно-Сибирской кампании? Ну что, трояк, да. Но ужас не вечен, закончилась и география.
А тем временем по школе ползли слухи. На одной перемене говорили, что Коршунов то ли ножом кого-то ударил, то ли его кто порезал, но на следующей уже все, вплоть до первоклассников, знали, что опасный школьник убил своих товарищей Бариева и Беркенгейма – потому что иначе где они? Один только юный Коршунов ничего не подозревал, лишь почувствовал лёгкое отчуждение.
Под оглушительный дребезг звонка покатилась на волю ревущая волна школьников, и с самого гребня этой волны мощная рука выхватила несущегося Зверофея. Брыкнувшись пару раз, тот понял, что на другом конце руки находится его отец, Яроволк, при всём параде. То есть в парадном мундире воеводы левой руки. В тесном бушлате у отца всегда портилось настроение, но теперь он особо кипел мраком, как грозовая туча. Поставив сына на пол, воевода молча подошёл к дверям директорского кабинета и скрылся внутрь. Намёк был понятен. Леденеющий от плохих предчувствий Зверофей вошёл.
В страшном директорском зале было людно. За широким столом, кроме самой директрисы, восседали Венька-Женька с мамами. Перед ними маршировал кругами квартальный Силантьев, всем своим видом демонстрируя, что находится при исполнении. Зверофея поставили в центр его траектории и стали держать театральную паузу, только сапоги квартального поскрипывали. Наконец, тот встал к окну, покачиваясь с носка на пятку, поглядел в весеннюю грязь и пробурчал в роскошные усы:
– Зверофей Коршунов, прошу сдать оружие.
Зверофей бочком приблизился к столу и выложил из кармана швейцарский ножик с половиной обломанных лезвий, на самый краешек положил.
– Это всё? – поднял брови правоохранитель.
– Ну да... – растерялся Зверофей.
– Не верьте ему! – полуобморочно воскликнула Венькина маман, толстая Ираида Марковна, – у него сабля!
– Кынжал. – мрачно поправила из глубин хиджаба Бариева-старшая. Как она выглядела и как её звали, Зверофей не знал.
– Коршунов, саблю. – потребовал городовой. Тут в уме у Зверофея всё разом щёлкнуло, становясь на свои места. Ему стало весело и шкодливо. С максимально сокрушённым видом, очень медленно, он расстегнул карман рюкзака и вытянул на свет Божий обувную ложку, засверкавшую в лучах весеннего Солнца.
Недоразумение улеглось. Всё ещё утирая смешливые слёзы, собравшиеся попытались для порядку выяснить, с чего вдруг три товарища вместо урока подрались в старой учительской. Да куда там! Насчёт курения преступного табака Зверофей упорно молчал, как бирюлёвский партизан. В конце концов всем троим вкатили неуды по поведению и отпустили с родителями домой.
На следующий день с самого утра школа гудела, словно улей. За две минуты до звонка в двери здания плечом к плечу вошли герои вчерашнего дня, все трое. Товарищи созвонились ещё до завтрака и обо всём договорились. Под десятками любопытных взглядов они прошествовали в класс и расселись по своим местам. Говорили они скупо, словно нехотя, но к третьему уроку в целом стало понятно, что мужчины бились из-за женщины. До дуэли на ножах дошло, но в конце концов образумились и решили дело миром, как мужчина с мужчиной... И ещё с одним мужчиной. Все на них теперь смотрели по другому. Мальчишки – с уважением, а девочки – с некоторой мечтательностью.
Географию Бариев с Беркенгеймом привычно прогуляли. Ближе к концу в дверном проёме замаячил орлиный профиль. Встав в коридоре так, чтобы видел один Зверофей, Венька подавал загадочные знаки маленьким чинариком. Зверофей вытянул руку:
– Ольга Григорьевна, можно выйти?
И вышел, оставив портфель. Уже потом, в конце урока, Лизавета обнаружила в своей парте кривоватый веночек из первой мать-и-мачехи. А подснежников той весной Зверофей не нашёл, хотя где-то они наверняка были.