Это там, в СНГ, кажется многим, что попав в Германию, тем самым все получают своеобразную индульгенцию, на то, что израильские проблемы никого касаться не будут. Но тут каждый по своему, но понимает, что пока есть сильный, именно сильный Израиль, то евреям везде будет хорошо, как только Израиль будет слаб, можно собираться в новую Треблинку и это касается не только и не столько Германии, а скорее ее соседей, так как в Германии мозги промыли настолько, что сегодняшнее поколение совершенно инфантильно, они даже не представляют себе, что можно постоять за самих себя и дать сдачи, все решается через полицию. Не знаю, хорошо это или плохо, но противно видеть женоподобных мужчин и мужиковатых баб. (именно так).
А что касается евреев. то немцам с самого детства внушают чувство вины, вырабатывая, культивируя его с пеленок, но бесконечно, на мой взгляд это продоложаться не может, когда-то это пройдет и как бы не были обратные процессы.
Еще в первое время, когда я посещал общину, так как необходимо было делать переводы документов, (естественно за деньги и не маленькие), это только потом я узнал, что католические и евангелические организации, общины, делают для всех, абсолютно всех эмигрантов переводы бесплатно, а в еврейской общине, только "настоящим евреям", еще тогда я видел неоднократно, как в Синагогу приводили сотни детей в возрасте 9 - 11 лет, каждому дарилась кипа, после чего рассказывалось об истории евреев в Германии с упором на Вторую мировую войну..
Загляните в Старую Синагогу... Вы бы видели, какое количество людей ее посещают!
Но стоит вам открыть книгу посещений, где посетители оставляют свое мнение, впечатление, вы очень мало найдете текста на русском языке, есть даже на японском, а на русском нет.
Русские евреи, стараются быть незаметными, стараются "растворится", но дома, могут быть жаркие дебаты по поводу политики вокруг и в Израиле...
Стоит вспомнить последнюю войну, глядя на тех, кто здесь живет, можно было подумать, что война прошла через их сердце.
Кстати мой сосед с которым мы общаемся, немец, чуть ли не каждый день со мной обсуждал ход боевых действий искренне переживая за евреев, а когда ольмерты-перцы начали сдавать войну, он утих, успокоился и только спрашивал: "Почему?" Что мне было ему отвечать?
Хотим мы того или нет, хотят ли этого евреи живущие в Германии, мы всегда будем связаны с Израилем, и даже если кто-то станет "совсем невидимым", то местные аборигены все равно вас свяжут с Израилем сами. И чтобы этого не произошло, Израилю надо быть сильным..
. Еще в 96 году я собирался с семьей ехать в Израиль, была такая программа для молодых семей, которые сначала жили в кибуцах, а потом шли "на свободные хлеба", но тогда там снова что-то рвануло, снова было не спокойно и отец сказал мне что не даст разрешение на выезд, пока я не попробую уехать в Германию. В 97 году в Израиль уехал мой дедушка и в этом году я сдавал документы в немецкое консульство на Володарского, в Киеве...
Но сначала давайте пройдемся к Израильскому посольству..
.... В тот день я оформлял выездную визу дедушке. Впервые в жизни, вокруг меня стояло столько евреев. К семи утра нас уже было более пятисот человек. Местные бабушки живущие рядом делают на этом бизнес. Они сдают квартиры на ночь, на две, три неделю - в зависимости от того, как долго решаются твои дела, и за дополнительные деньги занимают очередь еще с вечера и нередко можно видеть, как стоят бабушки и вместе с охранниками посольства кушают горячую картошку с овощами заедая вкусным салом.
Охранники - молодые ребята, которых еще в детском возрасте вывезли родители, службу знают: подозрительно смотрят на всех подходящих, а если еще и с сумками, то таким людям особое внимание. И когда восходит солнце, начинается рабочий день, начинается суматоха, выяснение кто первый, второй, восьмидесятый, "пост сдал - пост принял", крики, беготня, "Чьи сумки?". Если не нашлось хозяина сумки забираются охранником. "Пээмжешники" - направо, "Гости" - налево, "К послу" - прямо. Начинается движение народа, для многих подготовка к самому важному -впервые они встретятся с иностранным, (скоро своим, родным ) чиновником.
Просыпается город, зажигаются светильники и люстры, и каждый, кто проходит или проезжает мимо смотрит на огромную толпу евреев стоящих и ждущих выездных виз И боясь опоздать, все испытывают разные чувства: от ненависти и зависти до любопытства и радости. А у многих появляется другая мысль: "Что и главное как сделать, что бы оказаться в такой очереди", не важно где: на Леси Украинки, на Володарского или еще где - то, главное - быть среди этих счастливчиков.
Ну вот работа начинается. Выходит охранник с "узи" наперевес и говорит:
- Уважаемые дамы и господа! Впускаем по восемь человек. Просим отнестись с пониманием. Это в целях вашей безопасности. Первые восемь, проходите.
И, когда первые посетители зашли, происходит нечто необъяснимое: маленькая, круглая женщина идет за ними и отталкивает охранника. Все, привыкшие с опаской и боязнью относится к человеку с оружием, стоят молча, не произнося не слова. Такая ситуация просто не укладывается в наших мозгах. Охранник цепляет ее за рукав, но тут же был отброшен.
- Ты мне шлемазл не указ! Я еще в очереди не стояла!
- Нет! Вы не пройдете! - Говорит ей "человек с узи"
Люди начинают крутить головами, замечают, что, действительно она не стояла в очереди, но все продолжают молчать, ожидая, чем все закончится.
- Я и через тебя пройду, шлемазл, через таких как ты переступать буду. Уйди с дороги!
Охранник преграждает путь говоря:
-Станьте в очередь, женщина! А то войдете последней!
-Я, последней? Я, последней? Скорее ты будешь стоять последним в очереди на бирже труда, тунеядец! Пропусти!
-Нет, вы не войдете. - охранник еле сдерживается.
Я тебя содержу, я гражданка Израиля!
- Как вы гражданка?
- А вот так! Мне надо прямо сейчас и точка. С каких это пор тут такое творится? - задает она вопрос, как будто не сама несколько лет назад уезжала и так же стояла в очереди. Она двигает локтем "человека с узи" и проходит внутрь. Проходит сквозь металлоискатель, выкладывает ключи, зажигалку, и идет дальше.
А там, охранники, поставленные нашей родиной беречь посольство мирно и весело чирикают с красавицами еврейками - сотрудницами учреждения. Пьют черный кофе со сливками закусывая нежным южным печеньем. Все, кто успел войти, сидели и заполняли анкеты, как вдруг мимо пролетел какой-то человек в костюме без галстука и сразу пронесся шепот: "Посол, посол....", и наши, родные, чьи "Колашниковы" валялись на полу, здоровались с господином послом за руку, как старые знакомые. Через другие двери люди в форме выходили курить, хлопая дверьми каждые пять минут. Для них сам бог был не указ. Рабочий день давно начался, а работать никто не спешил. Глядя на все это, я тогда не понял: как вообще работают чиновники и главное: кто кого охраняет и охраняют ли вообще..
А на улице юноши в дорогих костюмах с автоматами наперевес кричали через каждые две минуты: "Чьи сумки? Чьи сумки?", как будто, если бы кто-то хотел нас взорвать, то обязательно положил бы бомбу в сумку, а не спрятал ее на себе и взорвал себя вместе со всеми. Вот где было бы трупов немеряно...
О Германии и еврейской эмиграции в Германию говорили по разному..
Одни с осуждением, другие равнодушно, третьи с сожалением, как одна мать стоявшая в очереди с двумя детьми: сыном и дочерью.
- Вывезти бы их в Германию, - откровенно говорила она, - но времени нет. Сына в армию хотят забрать.
- Так там же опаснее, пошлют на территории, - ответил какой-то мужчина.
- А здесь что, лучше? В свою очередь спросила женщина, и сразу перешла в наступление:
- Можно сказать, вы от хорошей жизни едете?..
...- Там я буду спокойнее..- продолжала женщина. Она еще много говорила, в том числе и со мной и я волей неволей запомнил ее. Да и невозможно было не запомнить такую эффектную женщину. Я смотрел на нее и понимал, что увижу ее еще раз, и чувства не обманули меня. Уже через пару лет, когда я ждал разрешения немецких властей на въезд в Германию, я увидел ее по телевизору. Она стояла в Тель-Авивской клинике расстрепаная, зареванная, несчастная и растерянная, переполненная горем и безысходностью. Какой - то услужливый журналист подсовывал ей микрофон, оператор очень крупно показывал ее лицо, а эта женщина кричала в истерике:
- Я не для того сюда привезла своих детей, чтобы их здесь убивали! Будь проклят Израиль с его идиотским министром! Моя дочь теперь должна жить с гвоздем в голове! Будь проклят тот день, когда я сюда приехала!....
За несколько часов до этого министр иностранных дел Германии Йошка Фишер прилетел в Израиль умиротворять евреев, чтобы те не убивали палестинцев, - и вот тебе на - взрыв на дискотеке.. Палестинцы его отблагодарили. Что он там видел, когда с танцплощадки убирали разорванные тела и раненых? Уже потом, в Германии, когда я купил свой первый телевизор, я отметил одну особенность немецких репортажей о террористических актах из
Израиля. Везде, где евреев превращали в мясо: автобусах, супермаркетах, на остановках, везде где можно, то картину теракта показывают издали, как можно дальше, чтобы не было видно ни крови, ни трупов. И наверное не потому, что боятся напугать ожиревшее от сосисок и больное от пива немецкое сердце, совсем нет. Зато, когда евреи прикончат еще одного террориста, то, вот вам кишки, вот вам печень, а вот и оторванная голова к обеду. А на закуску похороны и проклятия, проклятия, проклятия..... И чего потом стоят многотысячные бдения у Бранденбургских ворот с канцлером в кипе во главе?
Там, в огромной толпе желающих уехать, я увидел насколько евреи различны, у каждого были свои цели, каждый стремился найти что-то свое, но каждый надеялся, молил Бога, что эту чашу наполненную еврейской кровью пронесут мимо, и подадут кому-то другому.
Но еще большее удивление меня ждало, когда я оказался на Володарского, там находится немецкое консульство, это удивление не покидает меня до сих пор: евреев там было в несколько раз больше чем тех, кто собирался ехать на историческую родину. И всякий раз, когда я приезжал туда по делам: сдавать анкеты, документы, получать визы - евреев было так же много, и я был удивлен еще больше, здесь в Германии, когда узнал, что в прошлом году евреев в Германию приехало больше чем в Израиль. Мир перевернулся - евреи едут в страну породившую Холокост. Как говорил один раввин, еще там: "Это не настоящие евреи ".
- А что? - спрашивал я тогда. - Евреи должны ехать в Израиль, чтобы там их убивали,
не лучше ли уезжать в Германию, Австралию, Америку и рожать там, растить детей, не
переживая, что завтра они взлетят на воздух по пути в школу или в детский сад? И даже
если этого не произойдет, почему люди должны жить с этим страхом? И каждый найдет свою причину, и она всегда будет морально оправдана. - Мы спорили долго, при каждой нашей встрече, но ни разу он не сказал, что я делаю ошибку. К сожалению, наши пути разошлись: он уехал в Венесуэлу, где очень большая еврейская община, и как он утверждал: евреи самые богатые люди в этой латиноамериканской стране, а я остался еще на целых два года в нашей независимой республике ожидать разрешения немецких властей на въезд.
А на Володарского была еще та жизнь. "Володарского" - это бизнес от первого номера улицы до последнего. Это люди с деньгами и без, с надеждами и расчетами, у каждого свой интерес, свой собственный взгляд на свою жизнь там - в Германии. . "Володарского" - это жизнь на вздохе, и только ночью наступает пауза, временный перерыв, когда все без исключения готовятся к новому рывку, копят силы, глотают кофе из термосов, пирожки с различной начинкой поглощаются сотнями, снова и снова люди смотрят на охранника, в чине не менее капитана, как будто он своими размеренными шагами отсчитывает столь надоевшие ночные часы, приближая счастливое мгновение - встречу с немецким чиновником. Правда, многие еще не знают, что в последствии пожалеют об этом. Потому, что нет ничего лучше, роднее, прекраснее, нашего дорогого, милого и наконец любимого бюрократа!! Да, да, все познается в сравнении. А пока все остаются в счастливом неведении. Желающие уехать напоминают дойных коров из которых выкачивают последнее, а доярок как грязи. Эмиграция - это бизнес с которого кормятся тысячи и тысячи незалежных граждан. Всем хочется жить, а не умирать с голоду, как это было в Крыму, когда во время выборов президента директор одной из школ умер с голоду.
"Ерунда!" - скажете вы, невероятно, но это факт. Когда-то это была самая большая тайна избирательной кампании. И вообще - выборы отдельная и о-о-о-чень интересная тема, и может быть именно поэтому тысячи людей готовы отдать последнее лишь бы убежать куда угодно и смотреть на этот спектакль абсурда со стороны. Многие из них собрались здесь возле ворот, которые приоткрываются для некоторых счастливчиков.
Каждый, приходящий к консульству еще болен стереотипами о том, что Германия страна порядка, к сожалению, а может быть к счастью он быстро улетучится в первый же день после приезда. У самых стойких и неподдающихся стереотипы проходят через две - три недели. А пока все стоят в очередях, можно поразвлекаться над новенькими. Их видно сразу: напряженные, растерянные, с бегающими ничего не понимающими глазами. Над такими посмеяться одно удовольствие.
- Осторожно, - говорят новичку. - эту красную черту нельзя переступать. - Хотя час назад сами нарисовали ее мелом.
Ой! - пугается новенький. Я ведь не знал. - и сразу оглядывается на дежурного капитана. А почему? - следует вопрос.
- В консульство не пустят.
И на все последующие вопросы следует какая-нибудь чепуха, которая произносится с очень умным видом. И только, когда новичок замечает, что у окруживших его, лица расплываются в улыбках, он понимает, что его разыграли. А уже через полчаса сам разыгрывает других.
Евреи стояли отдельно, огромной толпой и зоркими глазами следили друг за другом. Кто за какой кофточкой, а кто за какими штанами стоит. И если кто-то терялся, то начинались нервные поиски тех, кто бы мог подтвердить: да, да, он или она стояли здесь, и вообще я все помню. Тоже самое было среди немцев, тех, кто хотел поехать в гости, или получить транзитную визу, или среди тех, кто ехал по делам бизнеса. Рядом, они всегда оказываются рядом, были услужливые молодые люди, которые покажут вам еврейскую, немецкую или гостевую очередь и за деньги постоят за вас в очереди подготовят вам весь пакет документов, могут за вас их сдать, а за очень большие деньги отвезут их в Кельн, где рассматриваются все заявления на эмиграцию. "Мы готовы на все" - говорили их глаза. Они поцелуют вас в попу, если вы за это заплатите. Народ бурлил, как закипевшая вода в чайнике, и та же энергия ожидания перемен горячим паром парила над всеми.
Мне повезло. Слух разнесшийся утром к обеду подтвердился: прием граждан начнется с часу дня. У работников консульства были какие-то проверки и чем ближе подходило назначенное время, все больше энергетических зарядов проскальзывало между людьми, каждый внутренне собирался, готовился, еще и еще раз перепроверял документы, перебирал их. Папки, папки, папки всех цветов радуги под мышками, в руках, в сумках и у всех ожидание чуда: вот, вот, сейчас, сколько осталось? Люди вскидывают руки с часами, смотрят сколько осталось минут. И у каждого на лице написано: "Когда же, когда, когда..."
Посольство, консульство - это маленькая картинка страны, которую они представляют. Перед нами красивое желтое здание с оригинальными окнами, - интересно, чисто, аккуратно, - вот - перейди дорогу и ты там, хоть на маленькой, но на территории Германии, тебе уже хорошо.... Приехав домой, посвященным можно смело сказать: "Я был за границей.".
Ну вот началось, пошло, народ зашевелился, загудел с замиранием сердца и ровно в час дня из консульства вышел мужчина в строгом синем костюме со значком изображающим герб Германии на лацкане. Он шел спокойно, не спеша, - он тут хозяин и главный распорядитель. Это потом я узнал, что его зовут Сергей и что, как и все, люди в синих костюмах могут оказывать различные услуги, не бесплатно разумеется. А пока люди ждут его первых слов, именно от них зависит, как пройдет день. Он подходит к дороге, отделяющей консульство от незалежной страны, где скопилось несколько тысяч тех кто пытает свою удачу, пробуют ее на зуб, надеясь, что им повезет.
А Сергей с арийским спокойствием ждет пока мимо него проедет нескончаемая череда машин и только потом переходит дорогу.
- Господа немцы! - Он явно обращается к немецкой очереди,- Вас будут принимать с двух часов. Вам придется еще подождать. Гостевики станьте слева от меня.- Он поднимает левую руку и указывает куда должна передвинуться очередь. - Так, теперь евреи. Господа постройтесь справа от меня - вас примут первыми.
- И здесь они первые! - раздается голос из очереди гостевиков, - Везде пролезут.
-Что ты хочешь, - жиды. Так же громко отзывается кто-то. - наверное и тут проплатили.
Сергей вскидывает голову, цепким взглядом отмечает того кто это сказал и говорит:
- Можете не стоять вас не примут.
- Меня? - удивляется тот, кто назвал нас жидами.
- Да вы.
- Что я сделал? Что я сделал? Я стою тут второй день, я приехал еще вчера утром!
- Мне все равно. - следует спокойный ответ. - Вас не примут ни при каких обстоятельствах.
- Вы не имеете права! - Срывается в истерику обиженный, а люди уже образовали вокруг него пустое пространство, Никто не хочет попасть под карающую руку , пусть хоть и мелкого, но немецкого чиновника.
- Еще как имею. - отвечает Сергей , и улыбаясь обводит людей тяжелым взглядом. Он оборачивается, щелчком подзывает капитана - охранника и тот оказывается рядом через какое-то мгновение, и распорядитель шепчет что-то ему на ухо. И можно быть уверенным, что капитан исполнит все, что ему сказали ,потому что от таких, как этот Сергей зависит его теплое местечко. Но в этот момент, как инсайд, мне в голову пришла оригинальная мысль, Как наша власть относится к различным странам так называемого цивилизованного мира. Я не ошибся именно так называемого. "Кто для нашей независимости более ценен?" - можно было перефразировать Маяковского. "От кого нам ждать инвестиций?" или по народному: "Чью задницу нам милее облизывать?" - там и будет стоять капитан. Не удивлюсь если американское посольство охраняет майор, а возле израильского можно держать целую свору сержантов - олухов, которые кроме как трепаться с молоденькими еврейками ничего не могут.
Мы медленно пошли за господином - распорядителем на маленькую территорию теперь уже огромной страны, которая еще десятки лет будет демонстрировать миру свою толерантность.
Когда я взял анкеты, то пошел к выходу, к невидимой границе отделяющей так называемый цивилизованный мир от самого независимого в мире балагана. А там людей - море, океан, все хотят уехать и на каждого выходящего из консульства смотрят, как на потенциального обладателя визы на въезд. А на лавке, напротив консульства мирно лежала моя дорожная сумка и было очень удивительно, что ее никто не украл. Наш народ может приятно удивлять.
Это были такие зарисовки, как осколки памяти, засевшие очень глубоко.
Каждый, кто собирается уезжать, наверное, подсознательно стремится видеть в своей жизни на Западе только хорошее и отметает все плохое, потому что с момента посещения любого посольства и получения документов для эмиграции человек живет только надеждой. Людей как бы уже ничего не связывает со страной в которой они живут, но еще ничего не связывает со страной где они будут жить, ничего, кроме надежды. И самое главное, нельзя этой надеждой ни с кем делиться: "Чтоб не сглазить." - как говорят абсолютно все. Все без исключения боятся, что что-то сорвется, пойдет наперекос, не так, а об этом даже страшно подумать. В это время становишься членом особого тайного общества, тайного ордена - посвященных, где вращаются такие же как ты. Вход в этот орден рубль, выход - два. Иметь желание эмигрировать - мало, надо идти до конца. И если кто-то решает уйти, отказаться, то потом жалеет всю жизнь. Это как ухаживание за красивой, а главное желанной девушкой: С каждым днем хочешь ее больше и больше и до постели уже два шага, но по неизвестным причинам отказываешь себе в удовольствии, а потом всю жизнь жалеешь о несостоявшейся встрече, а мысль, как червь, разъедает изнутри, нет, нет, да и напомнит о себе ноющей болью в груди. Пожалуйста - уходи, никто силой не держит, но никто не поймет, это точно, ни среди тех кто имеет возможность уехать и тех, кто все для этого делает, ни среди тех кто уехать не может. И есть только одна причина, по которой можно остаться, и все поймут и при необходимости помогут, даже отсюда, из-за бугра, - если больны старые родители и их необходимо досматривать, ладно, если можно забрать их с собой, а если нельзя? Если их не пускают? "Своего старья навалом - не дохнет, куда еще ваших - русских?". И в этом - мы! Слава Богу, мы не похожи на них! Это только у нас, в отсталой стране будут смотреть за бабушками и дедушками, а здесь - цивилизация, отработал свое и пошел вон! - в дом престарелых. Правда дома престарелых похожи на санатории не санатории, а дворцы, и с одной стороны становится завидно, что они создают такие условия для стариков. А с другой... Что может заменить тепло близких , детей и внуков? Ан нет, те там даже не появляются, и мой друг, приехавший по еврейской эмиграции работает там - убирает и подмывает немощных старых нациков. " Эй, русский! Ты опять здесь? Вчера ты был отправлен в Дахау" - слышит он каждое утро, входя в одну из комнат вынести ночной горшок, или убрать прямо с кровати, а потом грязную старуху в ванную, подмыть, кровать перестелить и главное улыбаться, улыбаться, а затем к следующему старому фашисту. Все они оттуда, все помнят то время. "Сначала мы вас в Треблинку, бомбами, в землю живьем, а сейчас выносите наше г...". Он очень часто является единственным собеседником этих людей. Какие и сколько историй он там наслушался . отдельный сюжет, отдельная книга.....
А тех, кто решает идти до конца, ничто не может остановить, Что может остановить танковую атаку? Вперед! К цели! К цели! К цели! Телефоны переводчиков, тех, кто вот-вот уедет, организации, которые необходимо посетить, фамилии чиновников с цифрами напротив - кому сколько давать, найти репетитора для детей по немецкому, английскому, и непременно самого лучшего, а за ценой не постоим. Заранее подготовить движимое и не движимое имущество к продаже. Все это только раззадоривает, как гончую идущую по следу затравленного зверя, как юношу впервые ласкающего обнаженную красотку - еще один шаг, еще! Еще! Еще! Гонка на перегонки со временем. Все надо успеть, все подготовить, не опоздать, и сердце тук, тук! А окружающие должны оставаться в неведении: у нас обычная жизнь, все в порядке,"Ехать? Куда? Нам и здесь хорошо...", улыбаться, улыбаться, улыбаться, делать удивленные глаза, и в кармане крутить фиги. А посвященные звонят, сообщают, кто, когда уехал, кто, когда будет уезжать, по рукам ходят письма оттуда: кто в каком городе, кто как устроился, кто где работает, а главное, что с собой везти. Этот вопрос мучает всех: хочется забрать все, но все трудно, многие советуют не брать ничего (легко советовать, когда уже все есть - там).Список вещей подлежащих вывозу постоянно черкается и пересматривается. Прикидываются цены на то, что можно продать. Время, время, время, - дни за днями и только успеваешь замечать, что пролетел еще один месяц.
Само слово "эмиграция" как болезнь от которой трудно найти лекарство. Оно заключает в себе огромную силу, толкающую людей в новую неизвестную жизнь, заставляющая делать то, что раньше никогда не делал, а главное дающая надежду.
Но такую надежду можно купить. Существует еще одно общество, еще более тайное более закрытое - тех кто делает себе необходимые документы. Попасть в него можно имея достаточную сумму денег и если к тому же рот держать на замке, а это в интересах каждого - кто будет резать курицу, несущую золотые яйца? - другими словами очень качественно и добротно сделанные документы к которым никто никогда подкопаться не сможет, а если вдруг возникнут сомнения, то, пожалуйста, вот справочка, из архива выданная еще в двадцатом веке. А как вы думали? - дело есть дело. И сколько бы евреев не уезжало в различные страны, на бывшей территории СССР их становится все больше и больше.
Именно тогда, в то нездоровое время, я ощутил, как великолепно быть евреем. Сразу твои шансы повышаются, а если еще и холостой или не замужем, то первый жених, первая невеста. Свидетельство о рождении или паспорт, где записано волшебное слово - не просто бумага, а билет в другой как представляется, в волшебный мир. Акции растут , господа! Кто больше?
А я еще помню то время, да и можно ли это забыть, когда иначе, как жидами пархатыми нас никто не называл. Еще во втором классе, когда мне было всего восемь лет мне первый раз сказали: "Ты жид! Заткнись!" Я не знал что это, это слово я слышал впервые, но оно больно резануло меня, и я по лицам моих обидчиков увидел: какая между нами стоит стена: "Ты чужой, пришлый, ты не такой как мы, ты хуже нас, хотя бы потому, что ты жид! Жид! Жид! Жид! - по веревочке бежит!". Я плакал сидя у отца на коленях и спрашивал: "Почему? За что? За что? ", а папа прижимал меня к себе и успокаивая тихо говорил: "Если не хочешь чтоб они так поступали - учись, в этом твоя сила.". Я еще долго не мог успокоиться, но запомнил этот день на всю жизнь, именно тогда, отец сказал одну фразу которая перевернула всю мою жизнь. Тогда, я в который раз спросил: можно ли что то изменить, и он ответил : "В этой стране нет".
Я прекрасно помню, как всякий раз, когда возникал конфликт между мной и сверстниками, я знал чем он закончится - "Жид! Жид! Жид! - по веревочке бежит!". И всякий раз я дрался умываясь после кровью и слезами. Что может чувствовать двенадцатилетний подросток, когда против тебя весь класс и понимаешь недетской мыслью - они все тебя ненавидят и ты один против всех, против всего говенного мира. А школьники - детки офицеров - цвета Советской Армии кричали мне в след: "Мы сделаем для вас новый Бухенвальд!", Трудно представить, что эти мысли пришли им в головы сами собой, потом они, сверстники, тоже стали офицерами, кто в российской, но большей частью в незалежной армии....
Я приходил домой испачканный грязью и кровью, плакал и просил родителей уехать, Отец молчал, каждый раз повторяя только одно: "учись", а мать успокаивала меня говоря мне, чтобы я не обращал внимания, что люди бывают злыми, что скоро все изменится..., но если люди злые, то причем мы здесь, мама!!!
С четвертого класса у меня появился хороший друг, тайный, он был самым большим другом моего отца. Папа никогда не расставался с ним, посвящая ему все свое свободное время, это был небольшой, с желтой передней панелью приемник "SPIDOLA" , А по вечерам отец крутил ручку настройки, вслушиваясь, вжимая ухо в динамик, а я сидел возле него, ловя обрывки фраз, сквозь шум помех, и потом, в тайне от папы я включал приемник, крутил ручку, пытаясь найти нужную волну по голосу ведущих передач. С этим приемником связано две истории, одна со мной, другая с папой. .Когда я посещал девятый класс, и как и все я был комсомольцем, была такая организация. . В мои обязанности входило на каждом классном часе, то есть каждую пятницу читать политинформацию: что произошло за эту неделю, что пишут газеты, что было в новостях... А в четверг я очень внимательно слушал все "вражеские голоса" и тщательным образом конспектировал "настоящие" новости, а на классном часе говорил: "По сведениям газеты "Комсомольская правда" или "По сведениям "Аргументов и фактов"..., и давал информацию от моего лучшего друга от "SPIDOLLA" ". Каждый раз, когда я делал это я испытывал необъяснимое чувство свободы, я был в течении десяти минут за пределами системы, я смог вырваться, перешагнуть границу запретного и смотреть на все со стороны. Правда где то через полгода наша классная дама опомнилась, "Послушай" - сказала она прослушав мою политинформацию- " Этого не было во вчерашних газетах. Я их внимательно читала" Она смотрела на меня подозрительно. "Я читаю между строк" - нашелся я тогда , но дальше я делал свое дело очень осторожно.
А папа "порадовался за наши доблестные войска ПВО и на него написали донос в особый отдел КГБ. Помнишь, воздушного дурачка Руста? Папа об этом курьезе рассказал на службе, буквально через несколько часов после произошедшего и его прямые начальники накатали бумагу, правда, они просчитались, этот донос на следующий день лежал в нашем семейном архиве, как символ человеческой подлости. Особист отдал это письмо отцу, так как папа в свое время оказывал ему медицинскую помощь. И тогда отец стал свидетелем, каким образом и за какие заслуги наши офицеры ехали в различные страны Ближнего Востока воевать с сионизмом. В тот день особисту стало плохо - сердце прихватило и папа оказывал первую помощь. В госпиталь особист ехать отказался и просил вызов не регистрировать. Он был занят очень важным делом: составлял списки достойных служить в Сирии и оказывать "братскую дружескую помощь" лучшим друзьям СССР в борьбе с "коварными сионистами".
- Списки, через два часа должны быть у командующего. - говорил особист. - Сейчас такая работа идет во всех гарнизонах Черноморского флота, а о моем сердце не надо никому знать, ни к чему это, доктор. Вы меня понимаете, конечно...
- Да, да, ..
- Вот и ладненько, посидите здесь, а я медленно, с божьей помощью, дальше поработаю... Так, так, этот... мм... не пойдет, - теща бала выслана. Крымская татарка.
- Так она, наверное, еще девочкой была, товарищ капитан, - предположил мой отец.
- Да, но зуб на советскую власть имеет. Не пойдет. А этот... тоже... отец читал диссидентов - выгнали из партии. Так... этот... этот пойдет... брат уголовник, сидит и отец сидел.. Этот, доктор, далеко пойдет, глядишь и следующее звание получит после отдыха в жарких странах...Ага...о!.. никогда... еврейские корни, прости доктор....
Отец удивился, в военном гарнизоне жило всего три еврейские семьи, а оказывается...
- Так, следующий.. дед служил полицаем у фашистов... отсидел... искупил... - этот пойдет. Следующий... отец до пятьдесят девятого скрывался в карпатских лесах, бандеровец...отсидел ... искупил..., этот тоже пойдет...Славная у нас армия доктор....
Тогда особист еще не знал, что он будет первым в гарнизоне, кто примет незалежную присягу, и он еще не знал, что его дочь выйдет замуж за еврея и уедет в Израиль, а оттуда в США. Никто тогда ничего не знал... А на военкомате за один вечер закрасят красное знамя на плакате и на его месте нарисуют другое, под которым евреев вели в Бабий Яр. в срочном порядке снимут портреты Героев Советского Союза, а их места займут лики бандитов - казаков вплоть до Богдана Хмельницкого, правда, почему-то забыли в биографиях новых героев упомянуть, что они были человеконенавистниками, и убить поляка или еврея, считалось высшей честью для них. Когда Богдан Хмельницкий занимал какую нибудь деревню, то в обязательном порядке вешал поляка, еврея и ...собаку. А собаку-то за что? Еще никто не знал, что все будет по новому, в том числе и новые лозунги: "Наша армия славная наследница традиций Запорожской Сечи!". Хорошее наследство, не правда ли? А что касается традиций, то как то не принято говорить, что Сечь это было единственное в мире государство педерастов...
Именно в это время, когда с ног все поставили на голову многие мамаши и папаши обнаружили в себе странную мысль - евреи оказывается тоже люди, и к тому же с перспективами на заграничную жизнь. "Скажи нам, пожалуйста, может быть ты знаешь, где можно нашего сына познакомить с милой (всегда "с милой") еврейкой, или другой вариант: нашу дочку с умным желательно с высшим образованием евреем (всегда "с умным и имеющим образование" заметь). И глаза у этих людей такие добрые, такие светлые, мы такие хорошие, говорили они... И как ты думаешь, что я им отвечал? Правильно, правильно они шли туда откуда их достал гинеколог, с помощью щипцов, наверное. Уже перед отъездом моя знакомая работавшая в то время в ЗАГСЕ рассказала мне, что после развала большой страны, только за один год тридцать тысяч человек в нашем районе поменяли свою национальность. А сколько за второй, за третий? А за последующие года, а сколько людей меняло национальность в других районах, городах по всей стране ? И какую цифру мы получим?
Но страну продолжало покидать огромное количество людей, число которых переваливало за сотню тысяч....
Поэтому - то и был издан закон (или указ, а какая разница?), запрещающая ЗАГСАМ менять национальность только на основе заявлений и подтверждающих документов. Но всем этим наши люди просто подтерлись. Любой адвокат ,любой судья кушать хочет, а все хотят уехать, и слава Богу!
Помнишь, была такая реклама: "Нас 53 миллиона!". Каким нужно быть идиотом, чтобы такое показывать на всю страну? Я думаю, что им нужно было бы сдавать идиотентест.
Какие чувства испытываешь , когда видишь в своем почтовом ящике конверт; и ты еще не знаешь от кого оно и что оно несет, как можно описать эти чувства, и как они меняются, когда ты знаешь от кого оно пришло, и как ты вскрываешь письмо: спокойно или нервно, аккуратно или небрежно, а потом, как разворачиваешь само письмо: с интересом или безразличием, ожиданием и надеждой или разочарованием, но независимо от этого, в тот самый момент, когда мы читаем письмо соединяется все: оно пришло из прошлого в будущее, и оно в то же время есть наше настоящее. И читая письмо погружаемся в прошедшие события, живем в них, в то же время оставаясь в настоящем, которое каждую секунду обкрадывает наше будущее. Странные метаморфозы неправда ли?
Еще большие метаморфозы время делает с людьми, когда в один момент, не важно когда он наступит, для кого в детстве, в юности или в старости, и после этого человек делит свою жизнь на до и после. На прошлое и настоящее. Причем всегда есть конкретная граница, которую каждый переступил, а возврата назад просто не существует. И всякий раз, когда мы пытаемся вернуться, то обнаруживаем, "что все не то и все не так". Время там тоже не стояло на месте, и те, кто нас тогда окружал стали другими, изменились, порой до неузнаваемости, жизнь стала другой, и чувствуешь себя выпавшим из какого-то большого отрезка времени. И только остается, что хранить воспоминания о прошедшем, о прошлом...
А когда такие люди, незнакомые друг с другом встречаются; они определяют друг друга везде, во что бы они не были одеты, на каких языках не разговаривали - они видят друг друга по глазам, выражению лица, походке, движениям, как военный увидит военного, даже если тот не в форме, как проститутка увидит проститутку, как вор безошибочно увидит вора, так эмигрант всегда увидит эмигранта и при встрече спросит о времени и получит совершенно разнообразные ответы, где время измеряется не минутами и часами, а месяцами и годами: "Год, два, семь, пятнадцать...". Столько они живут в новой жизни, именно столько лет назад они расстались с прошлым...И в том прошлом, каждый из нас получил письмо - открыв которое мы поняли, что обладаем заветным ключом в сказочный мир, рисуемый нам тогда нашим воображением счастливым и прекрасным. Каждый, кто читал такое письмо, на время выпадал из реальности, потому что это событие необходимо было осознать, пережить, перенести, свыкнуться с ним, и каждый реагировал совершенно по разному: кто напивался и несколько дней не выходил из запоя, кто впадал в ступор, ничего не соображая и не зная, что в данный момент необходимо делать, снова и снова перечитывая письмо, в котором указаны сроки въезда в Германию. А кто, как сумасшедший орал во все горло: "Все! Все! Все!", еще не в состоянии объяснить, а что собственно имеется в виду, и не в состоянии поверить, что жизнь резко меняется; но у каждого это продолжалось не один день, и все эти дни было чувство, что мы живем параллельной жизнью, и надо свою жизнь организовывать совершенно по новому, а часы уже затикали, время пошло, и все надо успеть. Может быть "шок" самое подходящее слово к данной ситуации. А потом понимаешь, все что делал - было не зря: силы нервы, энергия, деньги - все пошло на пользу и дало свои плоды. Потом возникало чувство победы над обстоятельствами, наконец-то было ощущение прорыва в другой мир; мы как бы находились еще там в той стране, мы еще жили там, нас окружали наши друзья, знакомые и враги, но мы уже были другими - обладателями золотого ключика, а они все нет, и мы могли то, что никто из них не мог, но, думаю, каждый хотел бы. Мы были победителями.
К тому времени, как я получил долгожданное письмо, я уже почти два года не сталкивался с украинскими чиновниками (чуть не написал недоделанными), и только от одной мысли, что снова придется иметь с ними дело мне становилось тошно.
Украинский чиновник всегда напоминал мне турецкого визиря, который прекрасно знает, что в конце концов его ждет плаха, и поэтому загребает все, что может двумя руками, а если возможно, то и ногами поможет подгорнуть под себя. Так и наши слуги закона девиз которых можно выразить в трех словах: "Брать! Брать! Брать!". Тем они нам близки и понятны, мы сами такие и делали бы то же самое окажись на их месте. Мы понимаем их психологию и всегда можем с ними договориться. Поэтому они самые лучшие и прекрасные. Мы не можем привыкнуть к этой немецкой бюрократии - мы просто другие, с другим воспитанием, традициями и мышлением...
И в этой ситуации необходимо было очень четко рассчитать деньги - кому сколько. Ситуация осложнялась еще и тем, что я, да и тысячи таких как я уезжали навсегда, поэтому чиновникам необходимо было высосать из нас все, что можно, желательно до последнего цента, так как в самой независимой стране давно уже мыслят другой валютой.
Когда приходишь к нашему чиновнику, то в его глазах видишь только одно - ты, я, мы все ему уже должны. Психологи говорят, что за первые несколько секунд, пока человек идет к нам, познакомится или поговорить мы уже понимаем, как будем к нему относиться и чего от него ждать, именно за эти несколько секунд, пока идешь к столу нашего чиновника, он тебя уже оценил, он все уже прикинул, он знает о тебе все и самое главное сколько ты ему должен. Конечно существуют и в этом деле какие то границы и правила, но как правило исключений намного больше. И все, кто стоит со мной в одной очереди прекрасно знают об этом, надеясь, что в других странах будет по другому...
И если все описать от начала и до конца, то в какой - то степени эта ситуация напоминает нам о самом естественном желании человека, о котором обычно не принято писать в книгах - о желании человека сходить в туалет. Представь себе человека: мужчину, женщину, все равно, которые оказались в большом городе, и тут их прохватило - аж невтерпешь, необходимо прямо сейчас, сию же минуту. И что такой человек чувствует? "Боже! (Всегда в этот момент вспоминают Бога, - интересно, да?), как не вовремя! И куда бежать, где он наш дорогой?" И бежит такой человек , уговаривая себя немного потерпеть, но вдруг он видит огромную очередь и внутри все обрывается, а он так хотел быть первым, успеть... И тогда ему совсем плохо. А впереди такие же, они так же хотят, все дерганные, нервничают, с ноги на ногу переминаются все с желанием побыстрее... А место для ожидания совсем маленькое - не развернуться и поэтому стоит вместе с людьми запах пота, немытых тел перемешанный с со стойким запахом духов и мужской туалетной воды.. И все смотрят на одну единственную дверь, побывав за которой, человек уходит успокоенный и расслабленный, оставив там какое - то количество бумаги - дело сделано. А дверка эта открываться не спешит. Хозяйка не пришла. И все стоящие прекрасно понимают, что только от нее одной все и зависит, только она, родная и поможет при столь важном деле и бумагу нужную даст, не бесплатно, конечно, но когда хочется чересчур, то эта "грязь" уже не важна. Проходит время и людям становится совсем невтерпешь уже начинают сдавать нервы и именно в такой момент появляется она - благодетельница. Все затихают, все смотрят на нее с одним только вопросом: "А с каким настроением ты пришла милочка, и вообще, когда же ты сука начнешь?". А она спокойно идет к двери, достаточно грубо расталкивая людей и медленно, очень медленно, наверное для пущей важности, ищет подходящий ключ на толстой связке. И когда дверь открывается - проносится вздох, все собираются, подтягиваются, готовятся, еще чуть-чуть, совсем немного и мы тоже будем счастливы... А та, от которой теперь зависит наша судьба, и то, как долго нам еще мучатся, спокойно садиться за стол, смотрит в маленькое зеркальце, которое достает из дорогой кожаной дамской сумочки, небрежно так поправляет дорогой, не за одну тысячу пиджачок, и как бы делая одолжение, обращается к стоящим:
- Ну? Кто там первый?
- Я! Я! Голубушка. - влетает полная тетка, таща за собой такого же тучного мужчину. Видно им совсем невтерпешь. - Закрой дверь! - Рыкает она и мужчина с силой захлопывает дверь, так, что летит штукатурная пыль. Все всё понимают, никто подглядывать не будет, так как за этой волшебной дверью свершается дело почти интимное. И никто не собирается мешать.
Проходит минут пятнадцать - двадцать и первые посетители этого заведения выходят счастливые и довольные, но уже без большого пакета, который занес мужчина.
- Все, справились! - Заявляет женщина всем, и у людей какое-то облегчение за нее: пошла работа, пошла жара, нужник заработал. Дело пойдет! А люди все прибывают и прибывают - всем хочется, у всех нужда, и всем невтерпеж. Появляются и такие, кому уж совсем терпеть невмоготу. И они начинают упрашивать стоящих:
- Ну можно я, я быстро, одно мгновение?...
- Все стоят, всем надо!
- Но я только спрошу!
- Все стоят только спросить!
- Ну пожалуйста!?
- Нет!!! - ревет очередь отпихивая просителя в конец, и обиженный, непропущенный, стоит там еще минут пять в полном отчуждении, все помнят, как ты гадина первый хотел, но потом и он болтает вместе со всеми - у всех одно дело, и каждый должен попасть туда, у всех "тикает будильник". Но бывают и те, кто плюют на всех, распихивая стоящих влетают за дверь, "как только что обделанные", так и хочется сорваться с языка в тот момент, хотя все они безвкусно и дорого одеты с килограммом золота на шее, они не понимают, что пока все в одном дерьме плаваем, а что будет потом еще не известно.
И каждый стоящий там ненавидит это здание, людей, который здесь работают, организацию, над входом которой можно было бы повесить плакат: "Без нас вы ничто и никто!", ее обязан посетить каждый человек, если хочет уехать, - ОВИР в общем.
Я долго думал, почему мне в голову приходит пожалуй не самое удачное сравнение, в чем тут дело, откуда эта ассоциация? - и я вспомнил. Дело в том, что в городе из которого я уезжал ОВИР находится рядом с большим общественным туалетом, вечно вонючим и грязным. И если не успел пораньше прийти, занять очередь, то стой на улице - вдыхай аромат, а зайдя во внутрь ОВИРа воняешь ужасно. Или когда выходишь, то вдохни полной грудью - почувствуй запах родины...
Говорят, что родиной моей должен быть Израиль, - я еврей и это мол прародина, но могу ли я назвать родиной страну где я никогда не был, не знаю ее языка, я не вырос там, не впитал ее духа, ее культуры, ее силу и слабости, не страдал вместе с ней, не любил там...И если бы там не было в общем то нормальной жизни, то неизвестно еще вспомнили ли бы многие люди о своем еврействе - это вопрос. Но сердце всякий раз сжимает и ноет, когда раздается еще один взрыв и рука тянется к телефону стремительно набирая цифру за цифрой и с нетерпением ожидаю, когда на другом конце снимут трубку, и на тревожные вопросы ответят, что все в порядке, все хорошо, в этот раз пронесло. Мой брат рассказывал мне, что когда он идет в кафе, то лишний раз подумает в какое зайти, и когда он сидит с бокалом пива, то всякий раз, когда кто-то входит, оценивает свои шансы выжить, если вошедший окажется террористом. Я не жил этой страной, ее переживаниями....
Могу ли я назвать родиной тот огрызок, который остался после огромной империи, где отношение к человеку стало еще хуже, чем в стране, которую развалили. Страну, которая у самих граждан ничего кроме злой насмешки не вызывает, конечно, за это время выросло новое поколение, которое, как говорят, не чувствует на себе груза "тоталитарной эпохи", но что они получили в замен? Свободу ? Только вопрос от чего, от кого...Взамен люди получили пустоту. Это вообще странное государство, где люди, чтобы выжить грабят ее как могут, а власть грабит также, только по крупному, грабит остальных грабящих, и если кто-то позарится на их огромный кусок пирога или поднимет голос, мол поделитесь, то такие сразу исчезают и потом ищи отрубленные головы под ветками в канавах и лесах.
Я не могу назвать родиной страну, руководитель которой напившись до обрыгаловки ставит подписи под документами не спрашивая меня хочу ли я жить в другой стране или нет... Не моя это родина не моя...
Могу ли я назвать родиной то место где я родился? Наврядли... Обычно говорят, что когда вспоминаешь свою родину, то видят свое село, деревню или тот городской двор в котором вырос, тех кто тебя тогда окружал. Снова начинаешь ощущать себя в том времени, времени, когда папа возил на санках зимой и Дед Мороз на новый год дарил подарки в которых обязательно были мандарины и апельсины и этот цитрусовый запах до сих пор ассоциируется у меня с Новым Годом, время, когда шел в первый класс и линейку на Первое сентября и то, как давал первый звонок на плече казавшемся мне огромным усатом парне и поездки в цирк и "Зарницы", и драки со сверстниками, и то как выбил окно в легковой машине кирпичом, а вторым разбил дверь оставив на ней огромную вмятину, и первую любовь - Танюшу - красивую рыжеволосую девчонку с зелеными глазами - мы просидели вместе за одной партой шесть лет, и для нее мной были написаны мои первые стихи. Но для моих сверстников эти картинки остались светлыми и чистыми, а к моим примешались серые краски и боль утраты, потому что на моих глазах гарнизон умирал, как офицеры нарушали один раз данную присягу с гордыми лицами людей совершающих подвиг переходили в другую армию, как гарнизон превратился в обычный поселок ставший ареной вражды бандитских группировок, так как брошенный аэродром для стратегической авиации был лакомым куском, как победил один из бандитов прибрав к себе все и в складах, в которых раньше хранился весь ядерный боезапас Черноморского Флота сейчас хранится вино, коньяк и шампанское спрятанное от уплаты налогов, И живя сейчас в Германии в любом магазине вы увидите спиртное сделанное на заводах этого бандита по десять евро за бутылку, но не покупаю его и друзьям не советую, а вдруг оно с того склада, кто его знает? Потом этому человеку государство дало орден как лучшему бизнесмену, вспоминается и то как холодно было зимой в квартирах, и чтобы хоть как-то согреться каждый ставил буржуйку. Как дома начали зиять пустыми глазницами окон... Мою маленькую родину разграбили и разворовали и вся моя память покрылась пеплом от огня разорения прошедшего по нам всем....
Да и Германию я родиной не назову никогда, не могу я этого сделать. Это страна в которой я живу, в которой мне хорошо, хорошо моей семье. А совсем недавно, одна моя знакомая девушка живущая здесь двенадцать лет, сказала мне, когда мы шли на работу, что она немецкая еврейка. Я чуть не поперхнулся "колой". Я смотрел на нее с вытаращенными глазами, и не мог поверить в то, что услышал. Стоял как вкопанный, а мимо нас сплошным потоком текли люди спускаясь в подземку спеша на работу в университет, и по другим важным делам.
- Ты чего? - только и смог я спросить.
- А что? Я здесь выросла, здесь воспитана, среди этих людей я чувствую себя дома, а туда ехать мне вообще не хочется. Несколько лет назад я была там, так я многое там не понимаю, люди живут совершенно другой неинтересной мне жизнью. - Она взяла меня за рукав и потащила к эскалатору. Спустившись вниз мы пошли к поезду, и я подумал, через лет десять, пятнадцать кто-то тоже спросит моих детей о родине и они также скажут: "Мы немецкие евреи". На своей работе я каждый день сталкиваюсь с подростками из различных стран (среди них нет наших эмигрантов), так вот из них никто не называет своей родиной Германию, и когда они отвечают, то в их глазах стоит вопрос: "Как ты такое мог подумать парень?". А может я усложняю? Может быть, кто знает... Но сейчас я действительно не знаю где моя родина. Я как атлант потерявший свою Атлантиду....
...Август прошел совершенно спокойно. Я отдыхал и посвящал время своей семье. Мы поехали на море и отдыхали там две недели. Это был первый раз за последние три года, когда я побывал на море, по мне лучше с палаткой, в горы, но выбирать в данном случае не приходилось. Я ведь был не один. И хоть я не люблю пляжи и солнце, мои дети получили огромное удовольствие, что в принципе было для меня главным. Дни летели и мы вернулись отдохнувшие и в то же время немного уставшие. Отметив дома дни рождения и юбилеи мы ждали сентябрь на который и была запланирована поездка за визами, но я тогда еще не знал, да никто не знал, пожалуй, что сентябрь можно будет назвать кровавым, что с этого момента можно будет забыть о покое, что Новый Год можно теперь отмечать в сентябре, как еще один год с начала всемирного террора, и летоисчисление вести не от рождества Христова, а от Пляски Смерти Мусульманских Дьяволов.
Не задолго до этого в ленте новостей можно было прочитать, что израильтяне сбили легкий самолет незаконно перелетевший границу, и какая ругань была в "просвещенной Европе", в преступники записали всю страну.... Догавкались идиоты... Но это так, к слову.
Но тот трагический день многие назовут началом третьей мировой войны. А в принципе они совершенно правы. Кто сказал что эта война будет атомной или похожей на первые две? С фронтами на тысячи километров, концлагерями и газовыми камерами? Ведь все это время наша "цивилизация" не стояла на месте, наш мир прогрессивно развивался. Этот вирус мутировал и приобрел другие формы. Только никто к этому не подготовился.... к сожалению...
Мы ехали уже не в ту Европу, которая была раньше - сильную и гордую, а скорее в мир затаившегося, струсившего человека, то и дело заигрывающим с неведомой болезнью, которая как раковые метастазы рвет тело на части, жестоко и беспощадно. Это была уже не та Европа, она так и не смогла оправиться от шока, страх, как ползучая тварь завладел ею, определяя тем самым все ее поступки. Мы ехали в другую Германию. Она, как и другие европейские страны стояла уже на коленях вымаливая пощады, идя на сделки ради одного, только бы эта тварь не начала пожинать кровавую жатву, но поздно. Тварюга раскинула свои щупальца и держит Европу за горло, ведь никто не даст гарантии, что аккуратный продавец в магазине, исповедующий ислам, улыбающийся всем своим клиентам, желающий им удачи или приятных выходных, утром не возьмет пояс смертника и не взорвет какую нибудь школу или детский сад. И что бы еще раз показать свою лояльность перед этим монстром, обязательно выступят с протестом в сторону израильтян, которые разрушат дом террориста смертника, а его семью выселят - что вы - это же нарушение прав человека, а то что днем ранее террорист взорвал автобус и погибли люди и главное дети - это нормально. "Ничего страшного, все хорошо...". Уже живя здесь, я наблюдал трагедию, которую переживала вся Германия, когда маньяк убил двух детей. Для страны это был шок, а то что погибло еще пару десятков еврейских детей - это нормально, это же не немецкие дети. В один день Германия стала слаба. Мы ехали в страну, которая cстала прибежищем сотней тысяч эмигрантов, и в тоже время расплодившую на своем теле вши - десятки организаций поддерживающих Мусульманских Дьяволов.
Вот и подошел день отъезда. Мы стояли у двухэтажного автобуса. Веши уже были погружены, места заняты: на кресла положили легкие куртки - ветровки и всякую мелочь, и теперь были внизу прощаясь с многочисленными родственниками жены пришедшими нас провожать. Многие из них, кто раньше, кто позже, воспользуются таким шансом и уедут, кто в Израиль, кто в Канаду, а кто и в Германию.
Водитель из автобуса громко объявил, что через пять минут отправляемся, и все, кто уезжал из этого города заспешили в автобус. Мои дети перецелованные всеми родственниками весело запрыгали вверх поддерживаемые сзади супругой, а я еще оставался внизу, осматриваясь вокруг, пытаясь запечатлеть частичку города и унести ее с собой в новую жизнь. Еще раз посмотрев вокруг я выдохнул и вскочил на ступеньки:
- Все! Едем! - скомандовал я себе и поднялся на верх.
Места у нас были хорошие, самые первые, и когда мы отъехали, можно было смотреть в большое лобовое стекло. ,Дети сразу начали играть в водителей автобуса, крутя воображаемое рулевое колесо, при этом издавая звуки работающего двигателя.
Сразу над нами начал работать телевизор, и водители поставили фильм "Бандитский Петербург". К концу дороги, через шестьдесят часов я начал ненавидеть этот фильм, музыку, артистов игравших в нем, и режиссеров снявших этот сериал. За всю дорогу посмотреть весь фильм три раза - это было слишком.
Я сидел слева от деток, смотрел вперед на дорогу, и пока колеса автобуса наматывали километр за километром, я наблюдал, как темнеет вечернее октябрьское небо. Я ждал первой звезды, чтобы при ее появлении загадать желание, которое, как я верил, и верю сейчас, всегда сбывается.
Очень давно, когда я был таким же маленьким, как мои малыши, мы с моим братом всегда ждали, когда же наш папа придет с работы, а когда он приходил, мы начинали одеваться и уже на улице, у нас в большом саду ждали, пока он переоденется и поужинает. А потом он выходил, неся с собой три больших одеяла. Мы забирались на пригорок, под которым был расположен подвал, где зимой хранили все консервации, и расстелив одеяла плюхались на них задирая головы вверх, а отец начинал бесконечные истории о космосе, галактиках, планетах и кометах. И я помню, как ждали мы первых звезд, чтобы загадать заветные детские желания, и когда через какое то время я с грустью пожаловался папе, что мои желания не сбываются, он заметил: "Это может быть только по двум причинам. Загадывай сынок только то, что реально может сбыться. Например, стать врачом, космонавтом, - это возможно, а почему нет, а превратиться в майского жука просто нереально. И второе. Необходимо время. Ты же не можешь стать врачом прямо сейчас, необходимо подождать. Все придет, главное иметь терпение...".
И мое терпение было вознаграждено. Я ждал двадцать лет. Еще в десятилетнем возрасте, когда мы уже переехали из старого, построенного сразу после войны дома, в двухкомнатную квартиру, я вышел на балкон и увидев первую звезду загадал: "Хочу уехать за границу." Причем тогда было все равно куда, главное - это уехать.
...Я сидел в кресле смотрел вперед и улыбался. Папа меня не обманул. Он никогда меня не обманывал. Я был счастлив, и мне хотелось обнять и прижать к себе весь мир и поделиться своим чувством радости.
- Смотри, смотри! Звезда, загадывай быстрее желание! - закричала на весь автобус моя дочка обратившись к своему младшему брату, а потом ко мне:
- Папа, папа, звезда! - и ее тоненький пальчик устремился вверх...
Я был счастлив вдвойне....
Я закрыл глаза, пытаясь уснуть. Это была последняя ночь в стране, которую я не любил, не уважал, не ценил, и терпеть не мог.
Наш автобус проезжал город за городом, кое- где, подбирая новых пассажиров, и скоро автобус был полон. Очень много людей сидящих позади нас ехали в Германию по приглашениям друзей или родственников, пытаясь хоть на миг вырваться из объятий незалежной страны, Несколько девушек и женщин уезжало выходить замуж, среди них была женщина с одиннадцатилетней девочкой. Через полтора года я встретил ее в одном городе, совершенно случайно и сидя кнайпе (пивной), она жаловалась мне:
-Все хорошо, все, понимаешь, но любви нет, да и какая там любовь, если муж за каждую потраченную копейку требует от меня отчет, да и пользуется тем, что я языка не знаю. От этого у нас тоже скандалы. Я чувствую себя прислугой. Жить здесь хорошо, но жизнь меня не радует, не радует эта машина, - она махнула в сторону своего "Опеля" , - и дом. В душе пусто. Общаюсь только с такими, как я прилетевшими за счастьем. - она усмехнулась, - а где оно?. . Нет, конечно, бывают исключения. У одной моей знакомой все хорошо, муж ее любит, и даже ее родителям дом в Херсоне купил, и двести ойро ежемесячно отсылает, правда эту сумму потом списывают с налогов, но хоть так. И поверь мне, это исключение, а, в общем... - молодая женщина зло выругалась. - Любят они, как же. Спроси их, знают ли кто - то из них хоть пару слов по русски? И они ответят: "А с какой стати мы будем его учить, нам он ни к чему...". И у них будут такие лица, как если бы они нас облагодетельствовали. Надменные. А то что у них русские жены - это плевать. Я с дочкой только по русски и разговариваю и русским языком занимаюсь. Ведь это важно. Сверстники моей дочери на родном немецком, да с трудом на английском, а моя доця, - это прозвучало так нежно, так любовно, - на трех, понимаешь. И диктанты по немецкому она пишет лучше местных. И когда учитель ее похвалил на родительском собрании и поставил в пример этим немцам, так на следующий день ее побили. Жестоко побили. У них, она имела ввиду титульную нацию, глаза какие - то пустые, что ли. Вот такие у меня дела. Недавно, представляешь, мой муженек, предложил пригласить еще одну женщину. Ему, видите ли, хочется втроем. .Мерзавец! Не думала, что все так обернется.
- Не поздно вернуться, - сказал я пригубив свое пиво.
- Куда? Куда возвращаться? Я как вспомню, какая там жизнь, так меня охватывает ужас. Мне надо о дочери думать. Она уже привыкла здесь, и в школе все таки, у нее есть друзья, но дружит больше с нашими. А недавно ее подружку тринадцати лет из петли вытаскивали, слава богу, осталась жива. Она русская немка и ее семье тяжелее, чем нам. Мы то приехали: и дом, и машина, все было сразу, а ее семья из Казахстана, с пятью баулами. И все начинать сначала. Что я говорю, ты сам знаешь. Так вот учительница принесла в школу целый мешок с кучей своего старого барахла и вывалила все на парту перед девочкой. "Она у нас бедненькая, - обратилась учительница к классу, - у кого есть старые шмотки отдайте ей. Ей и такое сойдет". И представь, в каком тоне все это было сказано, Весь класс смеялся, раскидывая по партам старые, дырявые свитера, порванные трусы и бюстгальтеры. Над ней издевались два дня, а на третий...
Она еще долго рассказывала мне о своей жизни. И в ее голосе сквозило отчаяние, неуверенность, одиночество и в то же время надежда. И я, тогда впервые почувствовал, что мы чужие в чужой нам стране....
А тогда, отъехав десять километров от города, о котором его жители говорят: "Львица - столица, а Киев - блудница", водитель, наконец, то выключив телевизор объявил:
- Уважаемые господа! Мы приближаемся к самому неприятному моменту в нашем путешествии. Скоро украинско - польская граница. Вы все, всё прекрасно понимаете и по этому сразу к делу. Кто едет по делам или в гости, тот платит по десять долларов, а семья едущая на ПМЖ, - он сделал паузу, - подойдите к водителям. Мы понимаем, что может это не нравится, но таковы правила, - водитель сделал ударение на этом слове, - и мы должны играть по ним. Впрочем, это в наших же интересах, быстрее пересечь границу. Мой коллега пройдет по салону, а пмжешников мы ждем внизу. Спасибо за внимание.
-Вот и началось, - зло сказал я поднимаясь из кресла. То о чем было столько говорено, рассказано, произошло. И еще раз, все это во мне вызвало настоящую ненависть к этому проклятому государству. Я шел вниз, не торопясь, разминая затекшие ноги, внешне соблюдая полное спокойствие.,
.... Я спустился вниз, к водителям, с любопытством и настороженностью ожидая продолжения.
- Вы едете на ПМЖ, - начал спокойным голосом водитель, отдыхавший в это время, пока его коллега вел автобус к границе. - У вас при пересечении границы может появиться много проблем.
- Каких? - задал я глупый вопрос, а водитель улыбнулся, и посмотрел на меня, как на дитя неразумное. - Ну как же, вы должны заплатить больше, чем все остальные.
- Это почему?
- Вы же не хотите, чтобы ваши вещи досматривали. - По лицу было видно, что все это начинало надоедать говорившему.
- А почему нет? Пускай смотрят. - Легко согласился я
- Они ко всему могут придраться
- У меня не к чему придираться. - Ответил я, и добавил: - Пускай досматривают.
Я говорил, и прекрасно понимал, что все равно придется дать денег, и сейчас, в принципе, разговор шел о сумме. Ох, как не хотелось, как не хотелось платить, и не потому, что денег было жалко, просто мне все уже надоело, но глупо было бы, здесь на границе устраивать сцены, когда цель уже не просто близка, она рядом, в нескольких километрах. И я вспомнил: "Да, подавитесь, вы гады!". А водитель продолжал:
- К вам все равно придерутся, к тому же автобус задержится, мы можем простоять здесь до утра, а все, и вы в том числе, хотят быстрее уехать. - начал он давить на мою совесть.
- Послушайте, - ответил я, мне все равно сколько будет стоять автобус. Я заплатил за дорогу.
И тогда водитель выкинул козыря:
- Они даже могут вас оставить здесь, вы это понимаете?
Я не думал о таком варианте развития событий. От них можно всего ожидать, а если они действительно что то такое сделают, наркотики подбросят или еще что? Черт (именно черт, а не Бог), их знает. Эти подонки на все способны. И все пойдет на смарку. Вот бляди!! Но дело не в том, дело в сумме.
- Хорошо, сколько? - спросил я
По лицу водителя было видно, что он удовлетворен.
- Вас едет пять человек. Вы, жена, дети, ваша мать...
- Теща, - перебил я.
- Простите, теща, с каждого сто долларов. - и он хищно улыбнулся.
Я был в шоке:
- Ты что, охренел?
- Это нормальная плата.
- Нет, столько я платить не буду!
- Ну как хотите, - сказал водитель занервничав, и поэтому сразу отвернулся от меня и посмотрел на своего коллегу. И то, как они перемигнулись дало мне понять, что я сделал правильный ход.
Я ушел наверх, рассказал все супруге. У нее округлились глаза:
- Они что, рехнулись?
- Что будем делать? Задал я вопрос
- Давай подождем. - Сказала жена, и мы молча смотрели вперед, где из-за поворота появились огни таможни.
А в это время, по салону ходил еще один сопровождающий и собирал деньги. Все пассажиры, очень спокойно, как будто это обычное дело, доставали деньги и отдавали необходимую сумму. Только один мужчина возмутился и отказался платить.
- Не буду,- прямо сказал он. И на все уговоры он отвечал отказом и остался непреклонен. Он еще пожалеет об этом, когда на украинско - польской границе, украинские погранцы, сделают ему что то с паспортом. Его пропустят в Польшу, а уже на польско - немецкой границе его вместе с вещами забрала полиция. И когда его вещи доставали из багажного отделения, водитель едко сказал:
- Надо было платить, а не жадничать.
- Будьте вы прокляты! - огрызнулся неудачливый пассажир.
А нам всем, в автобусе было заявлено, что у этого пассажира была фальшивая виза. Но если бы она действительно была таковой, стал бы он ерепениться? Стал бы он лезть нарожон? И это означает, что украинские, да и польские службы, даром едят свой хлеб? Но я уверен, что если бы даже виза и была поддельной, заплати мужик денег, то ехал бы спокойненько куда ему надо и небыло бы никаких проблем.
Была ночь. Около двенадцати часов. Почти шесть часов до отъезда из Львова, мы простояли на улице, замерзая под холодным ветром. Мы ожидали другой автобус этой же фирмы, но он по непонятным причинам задерживался. В наш автобус никого не пускали под предлогом уборки салона, а на самом деле водители завалились спать, как будто бы пассажиры им помешали бы.
Мои дети продрогли и замерзли, да и мы, взрослые, были не в лучшем состоянии, а все теплые вещи были в бело - синих огромных сумках спрятанных в багажном отделении. А когда около десяти вечера подошел другой автобус, то началась суматоха, так как мы, да и многие другие пересаживались в подошедший автобус. Его дальнейший маршрут пролегал через Берлин, Гамбург, Ганновер, на Дортмунд, а там нас должны были завести в Унна - Массен - лагерь переселенцев. Другой же автобус ехал на юг Германии, а оттуда в Париж, и дальше на Цюрих.
Перегрузка вещей происходила под светом больших фонарей. Тут же появились какие то странные типы, от которых разило вонью. Они предлагали свои услуги в перегрузке вещей и всего за "десять марочек".
Мои дети, укрытые пледами, которые я достал из выгруженных сумок, моментально уснули, скрючившись, на разложенных, и все же не очень удобных сидениях. Супруга поправила плед на сыне, и он, вообще не любивший укрываться, даже не пошевелился, так крепко спал. А вещи перегружались по-нашему: с руганью и матом. А сейчас, наш автобус встал в очередь и все, что происходило впереди нас, было прекрасно видно, так как мы снова сидели на самых первых местах, и через лобовое стекло был прекрасный обзор.
Нас, (то есть меня пмжешника), снова позвал водитель. Я спустился вниз, и увидел молодого, сытого, (они всегда сыты, всегда довольны жизнью. Не замечали?), таможенника.
- О не хочет платить, - показал на меня водитель.
- Ты я вижу плохо работаешь, - сказал таможенник водителю, а потом повернулся ко мне:
- Значит платить не будем, соколик? - фамилиарничал человек в новенькой, с иголочки подогнанной форме
Я смотрел на него и ждал, что он еще скажет. Молчание - золото. И продолжение не заставило себя долго ждать.
- Так, вас пятеро... - я отметил про себя, что ему уже все донесли, шестерюги - шоферюги. - Детки наверное спят, - ехидно продолжал пацан, наверняка он моложе меня на лет пять. - придется разбудить, и отвести в досмотровую, вместе с твоей женой, - этот гаденыш перешел уже на "ты". - И там всех досмотрим с пристрастием, - он сделал определенные многозначительные движения руками.
- Так сколько, не тяни. - прервал я словоохотливого пацана, а было желание прервать его парой кулаков, да ногой в мошонку. Сука!
- Всего то двести долларов,
- Нет проблем, - сказал я и сразу же достал деньги.
- А ты жопился.
Я еле сдержался, чтобы не надавать этому подонку.
- Это твои помощники жопяться, - ответил я и показал на водителей, - они с меня пятьсот просили.
А "мальчики", которые ему в отцы годились, заискивающе смотрели на своего благодетеля, и, так, застенчиво улыбались.
Я поднялся вверх, и шел между кресел тихо ругаясь матом, и в который раз проклинал всю эту систему. У меня было такое чувство, что если бы в руках оказался автомат, то я бы выстрелил бы не задумываясь, в любого представителя власти. И я стреляя бы меняя обойму за обоймой, до тех пор, пока палец не свело судорогой, Но это желание только усилилось, когда я увидел то, что происходило впереди. И когда я сел в свое кресло, я поблагодарил судьбу за то, что она дала мне прекрасный шанс увидеть, как работают таможня и пограничники. И что все, что рассказывают - правда. Лобовое, большое стекло, как экран телевизора, через которое я смотрел и даже уже не удивлялся. Я чувствовал только злость и в то же время облегчение, что покидаю эту страну. И потом, за столько лет проживания в Германии, я не разу не почувствовал ностальгии, или как говорят немцы: "боль по родине", нет у меня этого и никогда не будет.
А в ту ночь, сидя в кресле, я смотрел, что происходит впереди.
А там, слева, стояло огромное здание таможенного пункта, с огромными окнами из, наверное, пуленепробиваемого, стекла. Через которые было видно все, что происходит внутри. Наш автобус стоял совсем близко, так как пропускной пункт для автобусов был самый первый к зданию, затем шла дорога для легковых автомобилей, и только потом для больших грузовых фур, и было еще несколько перекрытых дорог, возможно, служивших, как запасные пропускники, когда скапливалось большое количество машин, а значит людей, желающих выехать. Всем сидящим в автобусе было запрещено выходить, "До особого распоряжения" как сказал то же пацан в новенькой форме. К нему подошел другой, средних лет мужчина у которого огромный живот вываливался наружу с трудом поддерживаемый ремнем. А глаза этого человека заплыли жиром. Когда он шел, то тяжело дышал, как пробежавшая долгие часы, загнанная лошадь. Вдвоем они встали впереди автобуса, как бы охраняя нас и с удовольствием глядя на то, что происходило впереди. То и дело расплываясь в улыбках, наверное, отпуская едкие шуточки.
А там, стоял такой же двухэтажный автобус. Наверное, его пассажиры решили проявить твердость и не платить. И теперь, каждый из них должен был сполна расплатиться за это. "Было сказано ослам, теперь пусть получат пару перчин в задницу", - говорил молодой служака своему коллеге. Каждый из пассажиров вынимал свои сумки, баулы и рюкзаки, с таким трудом уложенные водителями в багажное отделение. И все, надрываясь, должны были тащить их по мокрому асфальту на таможенный пост. А рядом прогуливались такие "добрые" сотрудники поста и каждый на свой лад орал:
- Быстрее! Шевелитесь!
- Что стали, как бараны?
- Еще пять автобусов позади! Быстрее! Вашу мать нехай!
Я смотрел на все происходящее и думал, что к этой все картине необходимо добавить форму эсесовцев на работников таможни, дубины в руки, и конвойных собак - овчарок. Да они, пожалуй, сами были, как злые голодные псы, которым попала добыча, по случаю. Не помню, на воротах какого концлагеря было написано: "Работа делает свободным!". Здесь, да и на всех таких же пунктах можно было повесить другой не менее звучный лозунг: "Эмиграция делает свободным!". Свободным от всего, а главное от всех ценностей, всего дорогого, что есть, что удалось собрать, скопить, и было взято с собой.
. От воли, желания, настроения, вот таких пацанов и жирных свиней, что стояли впереди, зависело все. Сколько тебя будут мучать, (душевные пытки, всегда страшнее физических), как долго будут издеваться, и от них, единственных зависит, что будет дальше. Сможешь ли уехать или нет.
Таможенники входили во вкус, и подгоняли людей, как стадо баранов, как скот.:
- У нас нет времени с вами возиться!
- Пошли! Пошли! Пошли!
А люди, перетаскивающие с места на место, свои тяжелые сумки, - молчали. Мы все привыкли молчать, терпя любое издевательство над нами. Они уже все поняли. Их уже ткнули мордой в грязь, и хорошенько поелозили, тем самым, дав понять кто есть кто. Все они, запомнят эту ночь на долго, это просто не сможет лечь на дно памяти.
- Вот видите господа, как хорошо, что мы заплатили, надеемся, что пересечение границы, для нас пройдет намного легче. - Объявил в микрофон водитель. - А сейчас придется подождать. Думаю, этак, два, три часа, не меньше.
За все то время, пока мы стояли, мы видели такое, что ассоциация с фашистами, напрашивалась сама собой.
Те, кто оказался в первых рядах, уже показывали свои паспорта совершенно безразличным "цепным псам папы Мюллера", подавая вместе с тем таможенные декларации. Но документы никого не интересовали, и что то указывая, (так как ничего нам не было слышно), они направляли людей от столов на три - четыре шага назад и заставляли вытряхивать все вещи. Абсолютно все. Веши, высыпались прямо на пол, и через несколько минут, в огромном холле лежали безразмерные кучи книг, одежды, ценностей. А у тех, кто пытался возмутиться, чего то до этой минуты недопоняв, просто рвали таможенные декларации, и сами открывали сумки выбрасывая все на пол, так, по размашистей, наверное, чтобы лучше видеть. А потом, по всему этому барахлу грязными ботинками. Ногой налево, ногой направо, а то вдруг что то проглядим. Нескольких женщин повели на личный досмотр, и потом, пока все это продолжалось, "служки" то и дело убегали один за другим в комнату досмотра. Вдруг чего то нашли запрещенное. Какие нибудь аудиокассеты запрещенные или еще что. Вещи людей смешивались, стоял непомерный галдеж, только он больше был похож на стон пытаемого заключенного, именно таким он до нас и доносился.
- Как в гестапо! - услышал я над ухом и обнаружил, что очень многие пассажиры нашего автобуса подошли вперед, и тоже смотрят на происходящее. И не верилось, что это действительно двадцать первый век, Европа, мать ее так! А куда же движется государство то наше? Не к Сибири же!
Всем было интересно, и в то же время страшновато оттого, что через час, два или три с нами могут поступить точно так же. И злость на себя не покидала меня, да и других, наверное. Что если такое произойдет и с нами, то будем молчать, делать все, что они скажут, лишь бы уехать. Уехать! Уехать! Уехать!
Но то, что мы видели было не все. На одной из остановок, уже в Польше, мы беседовали с пострадавшими пассажирами, так как некоторое время наши автобусы шли один за другим, и пассажиры, в прямом смысле плача рассказывали, что у многих просто отнимали деньги
- Сколько везешь?
- Тысячу. - следовал ответ.
-Давай семьсот, а то я смотрю у тебя виза поддельная, а значит, никуда ты не поедешь.
И семьсот марок или долларов спокойненько ложились в карман человека в форме, на фуражке которого был трезубец, наверное, означавший: "Сейчас мы вас на вилы и посадим". Я тогда вспомнил, как называется застежка ремня у украинского солдата, с тех самых пор, когда заставили убрать бляхи со звездами. Как? Как? Бюстгальтер! Вот как!