Он вышел из леса в глухую полночь - точнее, вылез, кое-как выкарабкался, проваливаясь в снег по пояс, сжимая в закоченевших пальцах свою ношу. Высокие сапоги были наполнены снегом, который уже почти не таял - он не чувствовал онемевших ног, и холод пронизывал тело насквозь. Холод стал его вечным спутником, почти другом - но бесполезно было просить его об исполнении самого заветного желания. Он споткнулся, упал, пополз на четвереньках, стараясь не выпустить тяжеленный мешок, выбрался на полузасыпанную снегом просёлочную дорогу и лёг на спину отдохнуть.
Снежинки падали на лицо, застревали в бороде, смерзаясь в ледяную крошку, таяли, стекали за шиворот, и он вспомнил, как кровь от случайной стрелы текла по щеке в тот проклятый день, когда они захватили деревушку вятичей - внезапно и вероломно, пока те праздновали солнцеворот. Снег был усеян пятнами крови, которой стало ещё больше, когда он, вождь захватчиков, приказал воинам пить и веселиться в честь победы. Они хохотали и пели, поджигая дома незадачливых врагов, рубя головы выбегавшим из них мужам, насилуя жен. А потом он, захмелевший от мёда и крови, увидел статую местного божка. Долгобородый старик в высоком колпаке с длинным посохом тяжёло глядел на вражеского вождя. Пленный, прежде чем лишиться головы, успел сказать, что это великий бог, исполняющий желания.
- Пожелайте лёгкой смерти, дурни! - расхохотался вождь. - Что, старикан, не можешь исполнить их желание? Да какой ты бог после этого?
Старик был недвижен.
- Ты просто жалкая деревяшка! - заорал вождь и махнул секирой, и полетели щепки во все стороны. - Теперь я, а не ты - великий бог! Теперь я исполняю желания - но только свои!
Но вдруг потемнело полуденное небо, и налетела великая вьюга, а когда она стихла - никто больше не видел ни человека, ни статуи...
Выглянуло солнце, брызнуло ему в глаза, рассыпалось в радугу, пройдя сквозь снежинки, примёрзшие к ресницам. Он перевернулся, встал, охнув, взвалил на спину мешок и побрёл по лесной дороге. Кругом высилась череда молчаливых елей, украшенных шапками снега, между ними проглядывали робкие берёзки. Он не дивился природе - зима наполнила его нескончаемую жизнь и давно обрыдла. Он позабыл, что такое лето, забыл, как греет ласковое солнце, как птицы поют в зелёной листве и мягкая трава стелется под ногами. Когда люди говорили о лете, их слова не пробуждали ничего в его сердце, стали пустой фантазией, мороком - а душою безраздельно владела зима.
Он вступил на улицы большого города и брёл по ним, шатаясь под тяжестью мешка. Прохожие усмехались и показывали на него пальцами. А ведь некогда он и впрямь был великим богом - исполнились опрометчивые слова вождя: при его приближении захлопывались ставни, деревья трескались и замёрзшие птицы падали с ветвей, а у наглецов, посмевших на него взглянуть, стекленели глаза и язык во рту становился льдинкой. Но даже тогда он мог исполнять лишь чужие желания. А ныне он стар и немощен, и люди уже не боятся, а потешаются над ним, пародируют его, надевая нелепые шубы и накладные бороды.
Но удача не до конца покинула Деда: он нашёл дом, где его ждали. И силушка не вся ещё сгинула: когда страж дома начал лепетать про какие-то бумаги, он так зыркнул, что тот сразу смолк, втянув голову в плечи.
...В детдоме №23 всё опять шло наперекосяк. Татьяна Леонтьевна орала на кружковода, вновь провалившего организацию праздника, а кладовщик Петрович, который должен быть Дедом Морозом, вторую неделю бухал по-чёрному, ухитрившись пропить и шубу, и мешок с подарками. Ребятишки разного пола и возраста растерянно толклись в актовом зале вокруг ёлки, тырили конфеты с веток и тихо тосковали. А потом дверь распахнулась, и вошёл он.
Дети своим особым чутьём, безвозвратно потерянным взрослыми, поняли, кто это, и остолбенели. Дед Мороз! Настоящий - с окладистой седой бородой, пожухлым красным мешком, с древней мудростью и тоской в глазах. Он раскрыл мешок и доставал оттуда подарки - самые желанные, заветные, о которых они даже не решались просить, понимая бессмысленность этого. Серёга получил радиоуправляемый вертолёт, долговязая Марина - красивые серёжки, а сопливый забитый Санька - обещание, что родители заберут его назад, которое сбылось через неделю. Дети столпились вокруг него, брали дрожащими руками подарки, а огромный мешок будто и не уменьшался вовсе.
- А ты чего хочешь, девочка? - Дед поглядел на мелкую Машку, которая таращилась на него, выпучив глаза. Он знал желания всех людей - но в этот раз внутри отзывалась лишь пустота.
- Ничего не хочет, она ж дурочка, - прыснул кто-то. - Даже говорить нормально не умеет.
- Пусть скажет как умеет.
- Доблый деда, ты такой глустный, - пролепетала Машка. - Позелай себе цего-нибудь.
Он замер. Слово сказано! Конечно, он знал, чего хочет: единственного, что может избавить его от древнего проклятия. Свидания с той, что жнёт все души и только его давно заждалась. Осталось произнести заветные слова и шагнуть за дверь, в чёрную пустоту.
Дед обвёл взглядом восторженно глядящих на него ребят, втянул в грудь воздух и неожиданно сказал другое:
- Устал я, детки, отдохнуть хочу. Когда-нибудь. Лет через сто...
Он осторожно спускался по узкой лестнице, взвалив на спину неопустошаемый мешок. Каждый шаг отзывался в спине болью. Сейчас он шагнёт на улицу, и налетит злая вьюга, подхватит и унесёт туда, где тоже царит зима и стоят заснеженные ели, где люди снова и снова выбрасывают старые календари, тщетно ожидая, что новые что-то изменят в их жизни. Новый день - и вновь вечный опостылевший праздник. Но, надо признать, бывают и приятные моменты...
А, когда пришла вьюга, он успел ещё подумать, что мешок стал казаться чуть легче.