В том памятном году Рождество не отличалось ни красотой, ни дружелюбием. Выпавший на воскресенье праздник меньше всего рождал аллегорий с возрождением Христа и другими чудесными элементами местного фольклора. Я шёл по узкой скользкой дороге и думал, что ещё не успел сделать.
В верхнем кармане пуховика лежал внушительный список того, что я должен был купить к ужину: курица, приправа карри, две бутылки какого-нибудь хорошего вина, соевый соус, подарок пятилетнему сыну и много чего ещё.
Кроме этого, нужно было обязательно позвонить тётушке Марч, справиться о её здоровье и здоровье престарелого дядюшки Эндрю, отправить поздравительные сообщения бывшим сослуживцам и обязательно Кэсси. В память о том, что я до сих пор люблю её и помню.
Она погибла пять лет назад, буквально в канун Рождества. Разбилась на городской автостраде, после того как поехала в сильную метель на вызов к особо капризной клиентке. Кэс всегда нужны были деньги. Сколько её помню, она ни дня не сидела дома, каждый раз повторяя, что я должен её понимать и принимать такой, как есть.
Несмотря на то что я мог купить ей целый ювелирный магазин, она предпочитала зарабатывать сама, чтобы ни в чём не зависеть от своего всесильного мужа-дипломата. Как оказалось, это желание в конечном счёте стало по своей цене неокупаемым. Единственное, что я теперь мог, так это посылать сообщения непонятно куда.
Постучав тяжёлыми подошвами о деревянный порог небольшого магазинчика, я с дежурной улыбкой вошёл внутрь. Данная лавка принадлежала Хэду Томпсону, старому другу нашей семьи.
- Оу, Питер!
Увидев меня, старина Хэд буквально расцвёл в добродушной улыбке гостеприимного человека. Он часто заходил к моему отцу пропустить стакан-другой грога и разыграть с ним обязательную партию японских шашек.
В нашей семье всегда поощряли всё экзотическое и неординарное, поэтому и настольные игры у нас были соответствующие, так же как и остальные формы проведения досуга. Сейчас же мистер Томпсон доставал из большой картонной коробки консервированную кукурузу и выстраивал её в одну громоздкую флотилию на верхней полке.
У Хэда золотым правилом торговца являлось "не мешать покупателю сходить с ума в одиночку", поэтому я безнаказанно и вполне добровольно ходил сюда за покупками, всё время петляя от одного стеллажа к другому. Хотя и подразумевал, что обладал этой привилегией по старому надёжному знакомству.
Обычно я всегда действовал по списку, быстро покупал всё необходимое и шёл обратно пешком, чтобы поддерживать себя в хорошей форме, но именно в тот раз я решил отойти от всех своих правил и завернул прямиком в кондитерский отдел.
Со стороны можно было подумать, что я собирался купить выпечку Джону, но у него от сладкого сразу же возникал диатез, поэтому есть торты и пирожные у нас было некому, но несмотря на это, я очень хотел купить яблочный пирог со взбитыми сливками и хвалёное авторское печенье Хэда.
Завернув всё в подарочные бумажные пакеты, я направился к выходу, бросив уже практически на пороге: "Счастливого Рождества!". Старина Томпсон ничего не ответил, только разразился громоподобным басистым смехом.
На улице было всё так же морозно и неуютно. Небо казалось грязным, будто совсем неумытым, на него даже не хотелось лишний раз смотреть. На ближайшем фонарном столбе сидели вороны, каркавшие во всю свою неуёмную птичью глотку, но тогда я не придавал этому особого значения.
У одного из подъездов длинного вытянутого многоэтажного дома, опустившись на корточки, сидел мальчик-оборвыш. Весь его внешний вид буквально вопил о его затруднительном материальном положении. Короткая кожаная куртка, явно демисезонная, не согревала его.
Когда я подошёл к нему ближе, то смог отчётливо разглядеть на тыльной стороне шеи жуткие синие прожилки и тонкий косой шрам, оставленный, скорее всего, от острого скальпеля хирурга. Выводы в моей голове были неутешительными.
- Сынок...
Два настороженных, но в то же время озорных глаза оценивающе уставились на меня. Видимо, парень размышлял, послать ли меня сразу по известному направлению или всё-таки дать ещё один шанс:
- Мать вашу, мистер! Вы мне сейчас всех кошек распугаете!
Нет, никакого шанса мне явно давать не собирались. Приглядевшись, я заметил трёх таких же оборванных, как и он, уличных котов. Двое из них увлечённо дрались за открытую банку шпрот, а третий, на удивление, величавый и гордый, преспокойно наблюдал за этой кошачьей разборкой.
- И тебе совсем не жалко отдавать им последнее? - спросил я его.
- Смотря что вы подразумеваете под этим, мистер!
Не зная, что ответить, я вытащил из пакета пирог вместе с печеньем и протянул ему. Не скрою, я ожидал, что его потускневшие бутылочного цвета глаза засветятся от вида таких изумительных вкусностей, но каково же было моё удивление, когда он спокойно отодвинул в сторону дары и озадаченно спросил:
- А им ты что-нибудь принёс?
Я только в недоумении пожал плечами, потому что решительно не понимал этой кривой ухмылки, которая подёрнула его веснушчатое лицо.
- То-то же... - удовлетворённо прозвучало в ответ. - Тогда я тоже не буду.
- Так почему же?!
Задрав голову, он наконец позволил полностью оглядеть себя. На вид ему нельзя было дать больше тринадцати, в крайнем случае - четырнадцать. Широкий, от напряжения немного морщинистый лоб, колкий напористый взгляд, очень острые коленки и плечи.
Взглянув на меня, он неопределённо улыбнулся, причём так, что я застыл от изумления, увидев буквально на секунду в глазах неокрепшего ребёнка измученного седого старика.
- Ты когда-нибудь умирал?
Я вновь отрицательно покачал головой, в очередной раз не найдя какого-нибудь более или менее вразумительного объяснения всему происходящему.
- Тогда, боюсь, что не смогу тебе ничего объяснить...
Считая, что оказал мне должное почтение, мальчик картинно поклонился и вновь присел на корточки, засовывая грязную ладонь в банку с рыбными консервами.
- Кис-кис-кис... - тихо позвал он стоящего поодаль других своих товарищей серого кота.
Тот не заставил себя звать второй раз и вальяжно прошествовал к мальчику, взяв с его протянутой ладони длинную копчёную рыбёшку.
- Понимаешь, в чём тут дело, Серый...
Откашлявшись, нарочито не обращая на меня никакого внимания, оборвыш продолжил почти шёпотом рассказывать своему усатому другу следующее:
- Очень редко, когда светлый праздник Рождества выпадает на воскресенье. Это как бы двойной знак от нашего всесильного Отца, для которого все мы - неразумные дети. Некоторым он всё-таки позволяет время от времени возвращаться в свой последний день, чтобы вспомнить, что такое мороз и каковы на вкус просроченные шпроты...
Я всё так же продолжал стоять напротив него и ловить всем своим естеством каждое слово этого странного и в то же время такого настоящего ребёнка. Может, мне всё-таки стоило потрясти его за плечо, потащить в какой-нибудь местный приют и попросить, чтобы его проверили специалисты, но понятное дело, что я не спешил делать ничего из вышеперечисленного, поэтому и не заметил, как он вновь обратился ко мне:
- А тебе, Питер Мистерлидж, просили передать, что у нас, - это слово он выделил отдельно, - связь просто отличная, поэтому Кэс получает все твои сообщения и тоже скучает по тебе.
- Что... что ты только что сказал?!
- Повторить?
Пакеты сами попадали из моих рук. Я не стал их поднимать. Вместо этого, смотрел широко округлившимися от удивления глазами, как резвый подросток поднимался куда-то по пожарной лестнице, проклиная на ходу слишком скользкие металлические ступеньки.
Не помня себя, я вдруг закричал что есть мочи:
- Пирог! Забери пирог! Ты меня слышишь?! Забери пирог!
<...>
Но никого рядом с Питером не было: ни дравшихся несколько минут назад котов, ни заполненных доверху пакетов с разнообразными деликатесами, ни странного мальчика с глазами умудрённого жизнью старца.
Только приглушённый голос вдали неизменно шептал:
"С Рождеством тебя, милый".