В начале девяностых Василия Васильевича Бутко вместе со всем техническим отделом завода отправили в бессрочный отпуск. В одночасье выпроводили, мол, погуляй, пока мы тут репу почешем, разберемся, а там, гляди, и назад вернем. Ну, Василий и загулял, даром что весна. Первым делом он загрузил необходимое в чудовищных размеров рюкзак, чудом сохранившийся еще с армейских времен. С трудом водрузив его на собственные тщедушные плечи, Василий отправился на дачу в Купавну. Оглядев нехитрое хозяйство цепким взглядом и оценив собственные возможности, он произвел посадки картофеля, предварительно деловито и неспешно проштудировав инструкцию начинающего садовода.
В начале лета Верочка - хрупкая, белокурая его супруга, сняла первый урожай редиса, подрезала кудрявый хрусткий салат, терпкий укропчик, нежную узорчатую кинзу. Василий Васильевич добродушно покрякивал, наблюдая, как Верочка своими тонкими прозрачными пальцами выкладывает свежую зелень на блюдо, что-то едва слышно напевая себе под нос. Ах, как ослепительны пряди ее золотистых волос, отливающих бронзой в косых лучах предвечернего солнца. Как она сейчас поглядела, кольнула, метнула из-под ресниц голубую лучистую стрелу. И вдруг озорно наморщила вздернутый носик, замахнулась мокрым листом салата, обрызгала смеющийся Васин рот. Все будет хорошо, все будет просто отлично, и сегодня, и завтра, и потом, и всегда. Мы прорвемся с этими нашими рюкзаками, с нашей молодой картошечкой, запасенной на зиму на балконе московской квартиры. Нашими-то руками смастерим, нашими головами сообразим, будем жить, пока вы там репу свою чешете.
Осенью завод окончательно закрыли и Василию Васильевичу выдали полный расчет. Он осел дома, облачился в цветастый передник и принялся хозяйствовать. Скрупулезно изучив 'Книгу о вкусной и здоровой пище' тысяча девятьсот шестьдесят второго года издания, Василий Васильевич выдавал разнообразные кулинарные нелепости, стараясь порадовать супругу.
Верочка, после развала предприятия, на котором она трудилась в бухгалтерском отделе, время от времени подрабатывала по специальности. Вызовов было не много, деньги катастрофически таяли. Женщина занервничала, стала покуривать, выговаривать мужу за его бездействие, раздражалась по пустякам.
Он молча уходил под дождь, в сырую московскую осень, бродил по улицам, глядел, как оголтелый серенький народец, кто с полосатыми баулами, кто с деловыми папками, суетно и бестолково кружит вокруг. Василий Васильевич пытался было найти себе достойное применение, но его инженерное образование оказалось не востребованным ни в челночном, ни Бог знает в каком еще бизнесе. А с той поры, как Верочка решилась действовать, жизнь Василия Васильевича превратилась в сущий ад. Ежедневно ровно в десять утра и ни минутой позже из соседней комнаты раздавался монотонный тягучий вой. Василий Васильевич с тоской вспоминал, как лет тридцать тому назад впервые пришел в зубоврачебный кабинет и сел под бормашину. Ровно через пятнадцать минут из комнаты выходила раскрасневшаяся, взволнованная Верочка и мимо мужа шла на балкон курить.
- Ну, как сегодня? - участливо интересовался супруг, отирая руки о передник.
- Вася, ну, что ты все время спрашиваешь? - раздраженно выговаривала Верочка, нервно запихивая сигарету в пепельницу. - Не все так сразу. Мне же надо форму восстановить.
- Ну, да, ну, да, - растерянно соглашался Василий. - Я за кефирчиком пока сбегаю...от греха..., - добавлял он из коридора, поспешно обуваясь.
Примерно через месяц Верочка торжественно пригласила мужа в соседнюю комнату в качестве слушателя. Василий Васильевич вошел и присел на стульчик, аккуратно сложив узловатые пальцы на коленях. Верочка настроила скрипку и, выставив левую ногу чуть вперед, медленно повела смычком по струнам. Ее хрупкая фигурка светилась изнутри спокойным и благородным светом, как кремлевская звезда. Она закачалась в такт мелодии из стороны в сторону, пальцы скользили по грифу то вверх, то вниз, лицо, искаженное мучительной творческой болью, нервно подергивалось. Верочка вдохновенно прикрыла глаза и быстро-быстро затрепетала смычком, оттопырив нижнюю губку. Василий Васильевич конфузливо прикрыл рот рукой, подавляя смешок, невероятным усилием воли справился с собой и изобразил на лице восторженное одобрение. В эту минуту он особенно нежно ненавидел скрипку своей обожаемой жены.
- Да, ладно тебе, - зарделась Верочка, - я же еще не в форме. Вот через месяц посмотришь, я тебе Паганини сыграю.
- А, великий Паганини! Говорят, он умел подражать мычанию коров и скрипу телеги, - проговорил Василий. - В самом деле?
Верочка кивнула.
- А как это? Не понимаю, - сомневался Василий. - Веруня, а ты так можешь? Ну, давай, мумукни!
- Ага, сейчас, только вот колки подтяну, - раздражалась Верочка. - Ну, что тут непонятного, - добавляла она, смягчившись, - в этом-то все и дело, Вася, гениально мычать не каждому дано, понимаешь?
Вася не понимал. Он все упрашивал Верочку хоть разочек мукнуть, чтобы уж совсем быть похожей на Паганини. Тогда его душа была бы спокойной, после того, как Верочка бы мукнула. Но ни мычать, ни скрипеть супруга решительно не желала. Даже попробовать не захотела, вот ведь, что удивительно. Василий был расстроен, даже обижен. Ведь, если перевести на квартирную квадратуру, то стоимость инструмента потянула бы метра на три. А это целый сортир, никак не меньше. А Вася участвовал, между прочим, в покупке. Что же и помычать уж нельзя?
- Ну, еще немного и вполне, - одобрительно кивала старинная приятельница Верочки, сокурсница по музыкальному училищу, Роза.
Раз в неделю Роза и Верочка самозабвенно разыгрывали дуэты. Верочка - на скрипке, а Роза - на альте. Василий Васильевич хлопотал на кухне, накрывая на стол, чтобы в аккурат по окончании занятий накормить измученных творческим процессом музыкантов.
- Нормально, нормально, - возбужденно говорила Роза, с аппетитом уписывая отлично прожаренные черноватые блинчики, - для нашего оркестра вполне. А чего тебе дома-то сидеть? Давай хоть похалтурим. Хоть какая-никакая денежка у вас будет.
- Ну, не знаю, - тянула Верочка, - вдруг не справлюсь?
- Да, глупости ты говоришь, - горячо возражала Роза, - у нас бывают выезды к частникам, ну, там свадьба, юбилей. Придешь, отыграешь, деньги получишь, и все дела! Вот на следующей неделе в ресторане играем такой концерт, ребятишки какие-то заказали. Давай договорюсь?
Верочка с сомнением согласилась. Всю неделю она разучивала пассажи и нервно курила в перерывах между занятиями. Василий Васильевич затих и слился со стеной, опасаясь спугнуть зыбкое вдохновение супруги.
В день концерта, как назло, Верочку вызвали в налоговую. Лихорадочно прикинув время, она уехала, рассчитывая, что вполне успеет вернуться и привести себя в порядок. Когда до начала концерта оставалось два часа, Василий Васильевич занервничал. Верочки не было. Наконец она позвонила по телефону:
- Вася, я задерживаюсь, тут очередь, еле-еле к началу концерта успею, - возбужденно заговорила она. - Привези мне платье и скрипку на Тверскую. Ресторан там. Жди у входа.
Точно указав местоположение ресторана и платья в шкафу, Верочка повесила трубку.
Василий Васильевич упаковал платье в газету, надел единственный приличный костюм и, прихватив футляр со скрипкой, подался к ресторану. Потоптавшись у входа некоторое время и не дождавшись жены, он вошел в холл.
- Вы на концерт? - спросил администратор, оглядывая Василия Васильевича с футляром под мышкой. - Как фамилия?
- Бутко, - ответил Василий Васильевич.
Администратор нацепил на солидный нос крошечные очочки, пробежался глазами по списку:
- Так, Бутко Вэ Вэ. Проходите сюда, - пригласил он.
- Но... я тут... - промямлил ВэВэ Бутко.
- Не волнуйтесь, мы вас покормим, - улыбнулся администратор, - только наденьте вот это, - добавил он, протягивая Василию Васильевичу белую бабочку.
В тесной комнатенке, куда администратор привел Василия, было суматошно и душно. Посередине сидела роскошная госпожа в умопомрачительном декольте и, интимно обхватив виолончель со всех сторон пышной грудью и мощными бедрами, уныло тянула утробные звуки. Вокруг виолончелистки копошились музыканты, настраивая инструменты и раскладывая футляры. В углу комнаты высился рояль, заваленный верхней одеждой. Василий Васильевич нерешительно остановился в дверях, судорожно соображая. У окна он заметил Розу и бочком двинулся к ней, прижав к груди футляр.
- Где Верочка? - сдавленным шепотом спросила Роза.
- В налоговой, - ответил Василий Васильевич.
- Вася, кошмар! - прошелестела Роза, бледнея. - На сцене стулья уже стоят. Хорошо, что сегодня народ сборный, никто никого не знает. Значит так, - решительно зашептала Роза, хищно оглядывая Василия Васильевича, - раздевайся, сядешь вместо нее.
- Ты в своем уме? - в ужасе отшатнулся Василий Васильевич.
- Ничего, сядешь за последний пульт, - Роза решительно принялась расстегивать пуговицы на куртке Василия. - Костюм вполне нормальный, - добавила она, ловко прилаживая белую бабочку под воротничок, - делай как все, Вася, авось пронесет, иначе мне конец, понимаешь?
В полуобмороке, с бабочкой на шее и со скрипкой и смычком в корявых руках, взмокший Василий Васильевич вместе с музыкантами прошел на сцену. Он присел на стул, на который глазами указала ему Роза, и огляделся. Ресторан был пуст. Перед сценой стоял единственный стол, уставленный закусками и спиртным. За столом сидел упитанный господин в малиновом пиджаке с чудовищной золотой цепью на мощной шее и тяжелым взглядом исподлобья наблюдал за движениями на сцене. Худощавый субъект справа от Малинового угодливо и суетливо подливал в рюмки водку.
Музыканты расселись на сцене и замерли в ожидании.
- Это че за кордебалет, Шура? - спросил Малиновый, оглядывая музыкантов.
Шура сделал жест, чтобы начинали. Откуда-то сбоку возник сухонький старичок и засеменил к дирижерскому пульту. Музыканты встали. Василий Васильевич перехватил скрипку повыше и тоже встал. Музыканты сели. Василий Васильевич пошарил стул в полутьме и аккуратно, бережно перевернув скрипку вниз головой в неловких руках, уселся, слегка громыхнув металлическим пультом. Дирижер обнюхал оркестр выдающимся хрящеватым носом и простер руки. Василий Васильевич вздрогнул. Музыканты вскинули инструменты. Василий Васильевич воздел скрипку куда-то себе в кадык и приладил смычок. Музыканты медленно и тихо заиграли. Василий Васильевич тихонечко повел смычком. И-и-и-и - задергался смычок. Дирижер резко дернул носом в сторону Василия и оскалился. Бутко ВэВэ вспотел. Он старательно приналег и заскрежетал смычком. Музыканты зашикали вокруг. Совершенно измучившись, Василий Васильевич замаскировался за впереди сидящим скрипачом, перехватил смычок в левую руку, достал носовой платок и обтер крупные капли пота со лба. Музыка оживилась. Василий Васильевич как партизан в окопе засел за своим пультом и притаился.
Между тем скрипки неистово закричали и забились трелями, как-будто неведомые птицы затрепетали радужными крыльями где-то высоко вдали. Альты и контрабасы ритмично и нервно защелкали басами. Декольтированная госпожа шумно втянула носом воздух, прильнула к деке мягкими округлостями, и ее виолончель отчаянно и глухо зарыдала, как вдовая солдатка на свежей могилке.
Заслушавшись, Василий Васильевич обронил платок. Чертова тряпка залетела под стул впереди сидящего. Василий на глазок прикинул расстояние и, откинувшись на спинку жесткого стула, потянулся ботинком. Ноги не хватило. Кое-как подцепив платок кончиком смычка, Василий Васильевич аккуратно протащил его по полу, поддел, приподнял куда-то вверх и вбок. Белая тряпица, как флаг парламентера, на мгновение качнулась над оркестром. Виолончель зашлась неистовым вибрато.
Малиновый, утирая слезу, поднес стопку ко рту. Вдруг он приметил некоторый разлад в общем синхронном движении музыкантов. Малиновый медленно опустил стопку и принялся наблюдать. Василий Васильевич высунулся из укрытия, украдкой оглядел дирижера, осторожно повел глазами по залу и уперся в недобрый взгляд Малинового. Василий моментально ретировался в укрытие и больше не высовывался, пока не отзвучал окончательный мощный аккорд. Дирижер поклонился публике. Малиновый медленно захлопал в пухлые ладони, не сводя взгляда с Василия Васильевича.
- Ну как, папа? - засуетился Шура. - Нормально?
- Нормально, - ответил Малиновый, усмехнувшись, - а че там за фраерок на галерке? Все хреначут не по детски, а он шифруется, падло?
Василий Васильевич сгорбился, затаил дыхание, вцепившись в скрипку, в висках у него гулко стучало, из горла рвалось обезумевшее сердце. Дирижер растерянно понурил нос. Музыканты сочувственно заозирались на последний пульт.
- Давай его сюда, Шура, - приказал Малиновый.
- Папа, да я ручаюсь, что все лабухи - высший сорт, - затараторил Шура, - не сомневайся.
- Не кипеши. Пусть играет, - рубанул Малиновый и, крякнув, опрокинул стопку в горло.
- Эй, как тебя там? - небрежно обратился Шура к Василию Васильевичу.
Василий неловко поднялся:
- Я? - всхрипнул он.
Во рту у него отчего-то пересохло.
- Да, да, - сделал Шура в воздухе пригласительный кругообразный жест, - давай-ка, вжарь нам чего-нибудь для души.
Василий Васильевич затравленно огляделся, оттянул душившую бабочку, нашарил глазами ошарашенную Розу, злобно вздернул скрипку и, что было силы, засучил смычком по струнам. Малиновый раскрыл рот. Дирижер уронил нос на грудь и задвигал ноздрями. Музыканты выпрямились и напряглись. Лица и спины их окаменели. Скрипка выла и визжала в руках Василия Васильевича, как егозливый дитятя во время порки. Василий Васильевич забегал по струнам неуклюжими пальцами, закатив глаза. По его лицу блуждала демоническая улыбка, он приседал и подпрыгивал на месте, раскачивался из стороны в сторону, надувал щеки и рвал струны.
Новый костюм, предательски стесняя движения, время от времени потрескивал под мышкой, особенно, когда скрипач клал дьявольские аккорды, - тут требовался особый размах от плеча. Скрипка мычала и скрипела, трещала и свистела, в конце концов один из колков не выдержал напряжения и ослабил хватку. Струна щелкнула и красиво глиссандировала вниз, провиснув посередине. Василий Васильевич, ничуть не смущаясь, продолжал отрабатывать на трех. А мы что хуже, что ли? Как-никак двадцать первый на носу, и уж мычать-то мы как-нибудь. Казалось, все поголовье скотного двора сгрудилось в ресторанной зале, отчаянно блея и кукарекая. Время от времени улавливалось рычание трактора на полях и визг электропилы. А, что? Накося вам Паганини! Василий Васильевич вошел в раж и жарил вовсю. Дробно выстукивала морзянка, пролетали самолеты, гремели взрывы, трещал калаш, выла сирена. Наконец солист окончательно выбился из сил и завершил музыкальную конструкцию эффектным пиччикато, артистично воздев смычок. Под мышкой треснуло и разорвалось.
Ослепленная, пунцовая Верочка, как была с улицы, в пальто и шапочке, безмолвно застыла в дверях залы, безвольно уронив руки. В наступившей тягучей тишине было слышно, как озабоченный администратор дышит на стекла, протирая очки.
- Класс! - проговорил потрясенный Малиновый после некоторой паузы. - Всех отпустить. А этого Паганини - к нам, - приказал он Шуре.
На следующий день Василий Васильевич, Верочка и Роза сидели на кухне в квартире Бутко. Перед ними на столе лежала тугая увесистая банковская упаковка стодолларовых купюр. Василий Васильевич в глубокой задумчивости повертывал в руках нераспечатанный фирменный конверт компании Аэрофлот.
- Ну, и что нам теперь делать? - сокрушалась Верочка, осторожно перебирая хрустящие банкноты.
- Ты что, дура что ли? - выговаривала Роза. - Конечно, надо ехать. Вилла на Канарах, контракт на год!
- А и поедем, - решительно тряхнул головой Василий Васильевич, вскрывая конверт, - не сомневайся. У вас нам теперь ловить нечего, - самодовольно добавил он.
Василий Васильевич вынул два билета на самолет и надел очки:
- Вылет завтра в 23.50 из аэропорта 'Шереметьево'-2, - прочитал он.
Билеты были выписаны на имя господина Паганини Василия Васильевича и его супруги Паганини Веры Викторовны. Длинновласый президент на купюрах, рассыпанных по столу, как-то кривенько и насмешливо улыбаясь, косил правым глазом на одинаковые серийные номера.
Верочка тихонько плакала.
Роза задумчиво курила.
Паганини, нервно покашливая, торопливо одевался в прихожей.
