На даче было здорово. Прабабуля была еще ого-го! Она носилась за девчонками по участку, накинув на себя простыню и размахивая ее краями, словно крыльями гигантской птицы. Да, прабабка была похожа на крупную белую неведомую птицу. Однако из-под простыни она не каркала и не пищала, как птица, а почему-то выкрикивала страшным голосом:
- Э-гей! Я - людоед-детишкоед! И где тут сладкие попки? А? Дайте, дайте мне мягонькую девчонку на закуску!
Нина с Дашей, отчаянно вереща от страха и восторга, разбегались в разные стороны. А потом бабуля учила их вдевать нитку в иглу. И ничего не получалось. Девчонки притихшие, восторженные, наблюдали, как у бабки из-под пальцев вытягиваются стежки, плавно, точно, идеально. Вышивала она молча, с благостной улыбкой, и наблюдать должно было, затаив дыхание. Это было не просто. Но зато, какие чудеса свершались в тишине. Нине больше нравились цветы, а Даше - животные и птицы. Но самой чудесной была, без сомненья, удивительная вышивка лежащей в хрустальном гробу Белоснежки. Склоненного перед гробом сказочного принца, его шикарное перо, трогательную туфельку сказочной принцессы девочки могли рассматривать часами.
- Вот она - тишина. В ней и прелесть, и тайна, и жизнь, и смерть, - говорила прабабушка.
- Бабуля, а как это - смерть? - холодея от ужаса, спрашивала Даша.
- Да, так. Очень просто. Как мыльный пузырь, - смеялась бабка, - раз - и нету!
***
Нина закрылась в прохладной комнатушке, подтащила под бок своего персикового кота, размякшего от сытости и хозяйской ласки, и стала слушать, как трещит в кошачьем тельце трогательная и безмятежная кошачья трещотка. Сквозь окошко просыпается молчаливая серебряная пыль. Нина берет ножницы и начинает резать платье. Это старая, никчемная тряпка. Она истлела от времени, и, некогда драгоценные кружева расползаются прямо под пальцами. Нина сосредоточенно режет платье ножницами. Аккуратные полоски. Тихо. Спокойно. Вжик... вжик... вж...
- Нина! Спишь, что ли?
Девушка вздрогнула от неожиданности и распахнула глаза. Персиковый кот прижал плюшевые ушки и перестал урчать.
- Иду, - бодро выкрикнула Нина.
Она стоит посреди террасы. В ночной рубахе. На голове - красная бейсболка.
- Что случилось?
- Ничего. Я думала, ты спишь.
- Да, нет же. Зачем это - я сплю? Ничего я не сплю. Глупости какие. Что я, дура, что ли спать? В полтретьего ночи...
- В самом деле?
- Что?
- Уже ночь?
- Нет. День.
- А почему солнца нет?
- Аааа... затмение... солнечное...
- Неужели? - глаза старухи округлились. - В последний раз мы наблюдали затмение в девятьсот шестом, или в девяносто шестом... я прекрасно помню, - она мечтательно возвела глаза, пошарила впотьмах кресло, грузно села. - Мы тогда невероятно шалили с одним красавцем-кадетом. И было очень темно.
Нина подошла, сняла с ее головы бейсболку. Старуха забеспокоилась, напряженно и мучительно вглядываясь в пустоту слепыми глазами.
- Где? - внезапно взвизгнула она.
- Что?
- Где мои бриллианты? - капризно загнусавила старуха.
- Успокойся, я положила их в сейф.
- Вот и славно. Я устала. Они приходили опять. И с ними девчонка. Лезла в дырку в стене.
- Зачем?
- Как зачем? - возмутилась старуха, - воры! Я спрятала свои протезы, - прошептала она доверительно, прикладывая изуродованный подагрой палец к впалому рту, - и трусы. Все воры. Никому нельзя доверять.
***
Утром позвонила Дарья. Полусонная Нина взяла трубку:
- Ну, как вы там?
- Да, нормально, в общем-то, - хмуро ответила Нина. - Только вот маленький вопросик: почему ты не предупредила меня, что бабуля не спит по ночам? Это жестоко, сестра. Еще неделю назад все было нормально, и мы прекрасно спали. Ты же на прошлой здесь была. И что изменилось?
- Ну, прости-прости, - затараторила Дарья, - я совершенно забыла сказать про таблетку. Доктор прописал.
- Ага. Про какую?
- Ну, беленькую такую. Надо половиночку дать.
- А название есть у этой таблетки?
- Есть, конечно, только я не помню, как называется.
- Дорогая моя, - нежно начала Нина, - а ничего, что у нашей прабабули полкомнаты завалено маленькими белыми таблеточками?
- Ну, на ней человечек такой нарисован. На упаковке.
- Ладно, жду тебя в воскресенье.
Раздосадованная Нина отключила телефон и на цыпочках пробралась в комнату прабабки. Кровать была пуста. Девушка в волнении заметалась по комнате. Она обшарила все углы, даже заглянула в шкаф и под кровать. Старуха исчезла.
- Бабуля, где ты? - позвала Нина.
В доме было тихо, ни шороха, ни вздоха. Нина выбежала в сад. Пробежалась по дорожкам, тревожно оглядываясь. Калитка заперта. Липкое предчувствие подступило к горлу.
- Бабуля? Бабуууля! - в отчаянии завопила Нина.
- Незачем так орать, Коля, - услышала она спокойный голос за своей спиной.
Нина обернулась. Старуха в плаще поверх ночной рубахи стояла на дорожке, освещенная косыми лучами утреннего солнца. Одной рукой она опиралась на лопату, другой цепко держала за шиворот персикового кота.
- Незачем орать, Коля, - повторила она, строго глядя на Нину. - И какая я тебе бубуля? Странно даже. Не находишь ли ты, - вдруг оживилась старуха, встряхивая кота, - что это невероятное боа восхитительно подчеркнет цвет моих глаз?
***
- Не включай свет. Давай так посидим. Послушаем. Тишину.
- Бабуля, а кто такой Коля?
- Коля? Как, вы не знакомы? Я непременно познакомлю вас. Непременно. - Морщины на ее лице разгладились. - Он только вот вчера заходил. Песню пел. Вот эту: на поле танки грохота-а-а-ли, - завела старуха надтреснутым фальцетом, - и молода-а-я... не узна-а-ет...
Она вся как-то сжалась, руки беспокойно зашарили по столу, сминая скатерть.
- Бабуля, а помнишь, как ты нас с Дашкой вышивать учила? - спросила Нина, тревожно глядя на бабку.
- Ой, как же хочется, - заговорила старуха, выпрямляясь, - как же хочется тишины.
- Да, вот же она, бабуля!
- Тише, - проговорила старуха, - не шуми. Я всех пережила. И мужей и детей, и внуков. А Коля обещал завтра прийти. За мной. Мы с ним тишину любили слушать. А какая тишина была в наше время! Царская! Теперь такой нет и в помине. Что это за тишина, когда из крана капает, или шины по дороге шуршат? Тишина - это когда слышно, как звездочки шепчутся. Разве такое теперь расслышишь? А ты все равно старайся, - обратила она к Нине слепое лицо. - Это великое счастье, когда слышишь шепот звезд.
***
В шкафу висели старые шубы. Сморщенные, как старушки, напуганные солнечным светом старомодные шляпки, притаились на верхней полке. Повсюду были разложены старые вещи, некоторые лежали так - цветастыми горками, другие были уже упакованы в пластиковые мешки. И письма. Письма повсюду. Пожелтевшие треугольники, истертые, пахнущие нафталином и лавандой.
- Боже мой, куда это все девать? - возопила Даша, оглядывая залежи хлама, - мы с тобой каждый год выгребаем какую-нибудь квартиру. Надо в одной из квартир устроить семейный музей. Будем приходить, перебирать. Письма читать.
Даша взяла в руки старинный кофейник:
- Ну, как я могу эту вещь выбросить? Как? Мы же из него кофе пили.
- Да, уж, кофе - это сильно сказано, - улыбнулась Нина. - Чайная ложка разбавленного, остальное - молоко до краев.
- А это, посмотри, это же мамино платье - синее, в горох. Надо же, как сохранилось, - удивилась Даша.
Она взяла ножницы и отрезала кружевной воротничок. Вжик...вжик...
- На память. Смотри, какой красивый. Ручная работа.
- Да. Тут целая жизнь, которую мы и не знали. Даш, а кто такой Коля? - спросила Нина, разглядывая старинный альбома с фотографиями.
- Кажется, это первый муж прабабули, он погиб на войне, - ответила Даша, - и письма вот - от него?
- Она перед смертью говорила, что он за ней придет, этот Коля. Завтра придет, говорила. Получается, что пришел. Она на следующий день и умерла. Всего месяц до ста не дожила.
- Нин, ты любимица была, вот и досталось... бабулю проводить. Я бы не смогла, сбежала бы, точно.
- А куда было бежать? Суббота, "скорой" не дождешься. Вот и сидела рядом. За руку держала. А она вдруг - раз, и нету. Знаешь, я не буду читать эти письма. Нельзя.
- Я любила ее, - Даша присела рядом с сестрой, - но в последние годы она была невыносима.
- Понимаю. Но она не виновата, Даш. Да, и кто в своей старости виноват? Никто не знает, каким он будет. И мы с тобой не знаем, сестра.
***
На кладбище лежали все. И отец и мать, и бабушка с дедом. Вот теперь и прабабушка. Прасковья Федоровна. Девушки положили цветы на свежий холмик, постояли с минутку и пошли к выходу. Под ногами шуршала листва. Чудно. Спокойно. И очень тихо. Вжик... вжик... вж... они режут тишину.
***
- А будешь ждать меня, Паня?
- Буду, Коленька. Я тебя знаешь, как ждать буду? Тихо. Только ты обязательно возвращайся. Слышишь? Да, ты обманешь меня!
- С чего это?
- Возьмешь, да и не вернешься.
- А ты на звезды смотри! Слышишь, как они шепчутся? Я к тебе обязательно приду, Паня. Верь мне.
И, некогда драгоценные слова растворяются в шепоте звезд. Мы слышим. Мы знаем, кто такой Коля. Мы помним тебя, ба...