|
|
||
I.
Плаванию на пароходе из Петербурга в Петергоф и обратно посвящена бóльшая часть стихотворения Глинки, и стало быть - это одно из первых стихотворных произведений, посвященных "пароходной" тематике (первое известное нам - стихотворение П.А.Катенина "Пароход", опубликованное в 1824 году в "Трудах высочайше утвержденного общества любителей российской словесности", они же - журнал "Соревнователь просвещения и благотворения"), - произведений, положивших начало целой поэтической традиции, вершиной которой станет стихотворение Е.А.Баратынского "Пироскаф", написанное в 1844 году.
В поисках разгадки словоупотребления поэта ("пароход" или "пироскаф"?) мы обратились к весенним номерам газеты "Санктпетербургские ведомости" 1817 года, в которых печатались объявления о первых рейсах невского парохода (из Петербурга в Кронштадт) с началом навигации, и обнаружили, что они переплетаются там - с заметками о политических беспорядках в Англии.
Пассажиров первого русского парохода волновала надежность этой технической новинки; так что сухие официальные объявления сопровождались успокоительными заметками о степени вероятности взрыва парового котла.
Параллель образовывалась очевидная: пароход и потенциальная катастрофичность плавания на нем - сопоставлялись с потенциальной катастрофичностью общественно-политической жизни, проблемой, так обострившейся, актуализировавшейся в эпоху после наполеоновских войн. Мы посвятили специальную работу раскрытию этой параллели в русской литературе тех лет, однако прямых свидетельств того, что она входила в кругозор современников мы не нашли.
И вот теперь перед нами - стихотворение Ф.Н.Глинки, в котором сравнение поездки на пароходе и... истории человечества, предполагаемое, реконструируемое нами в художественном и общественном сознании эпохи, - заявлено открытым текстом; да еще и - написанное в самый канун одного из очередных политических катаклизмов - восстания 14 декабря 1825 года.
Да еще и - написанное поэтом, находящимся в опале за свои связи с будущими участниками этого восстания. Обратим внимание, что предыдущее стихотворение, посвященное "Пароходу", - также написано поэтом, находящимся в ссылке за свое вольнодумство, и посвящено им - будущему декабристу А.О.Корниловичу.
Другим показателем злободневной актуальности, ангажированности стихотворения "Картины" - служит его художественная связь со стихотворением "Вакхическая песнь" Пушкина, политический подтекст которого мы попытались раскрыть. Оба эти фактора делают стихотворение Глинки привлекательным предметом для нашего изучения.* * *
Стихотворение Ф.Н.Глинки "Картины" было напечатано в газете "Северная Пчела" в номере от 30 июля 1825 года (то есть, по-видимому, тогда, когда Пушкиным уже была написана "Вакхическая песня").
Стихотворение Глинки имеет сложный подзаголовок, характерный для путевых очерков: "Пароход. Плаванье днем. Черты освещения и праздника. Ночь в каюте и утро на пароходе". Этой установкой на "очерковость" был вызван выбор его основного заглавия. Именно так: "Tableaux de Paris" - "Картины Парижа" (конец XVIII века) называется знаменитый сборник Л.-С.Мерсье, одного из основоположников европейского и русского жанра "физиологических очерков".
Стихотворение, соответственно, состоит из четырех глав: "Плаванье днем", "Черты освещения и праздника" (имеется в виду традиционный для петербургского двора Петергофский праздник, устроенный в этом году в честь дня тезоименинства вдовствующей императрицы Марии Феодоровны), "Ночь в каюте на пароходе" и "Утро на палубе".
Но особый интерес в этом стихотворении-очерке представляет для нас не описание поездки на невском пароходе и не описание праздника, а реминисцентный план этого произведения. В первых же десяти строках первой главы мы вдруг начинаем слышать что-то до боли знакомое:
...Чуть видны острова с зелеными елями,
И домы с флагами, и башни со шпилями...
На левом береге мелькает монастырь,
И мыза Стрельная с своим дворцом БЕЛЕЕТ;
Кругом по берегам то дачи, то пустырь;
Вдали Кронштат и Сестрорецк СИНЕЕТ...
Спокойствие... погода... тишина...
Да ведь это же (хочется воскликнуть)... "Зимнее утро" Пушкина! -
...Прозрачный лес один ЧЕРНЕЕТ,
И ель сквозь иней ЗЕЛЕНЕЕТ,
И речка подо льдом блестит.
"Речка", разумеется, у Глинки тоже есть: это - Нева, по которой осуществляется пароходный рейс из Петербурга в Петергоф, и тоже... как бы "подо льдом": потому что о ней то и дело говорится - "зеркало воды" и "стекловидная поверхность вод".* * *
Сходство же рифм, и в том и в другом стихотворении - образуемых цветообозначениями, подчеркивается, во-первых, контрастом. У Глинки "белеет", у Пушкина - наоборот, "чернеет". Во-вторых, тем, что для названий двух пригородов Петербурга, Сестрорецка и Кронштадта, употреблен, как и у Пушкина для "ели" ("зеленеет"), глагол единственного числа: "синеет".
И наоборот - в стихотворении "Зимнее утро", применительно к первому рифменному слову ("чернеет") специально оговаривается: "лес" - "один"!
А сама "ель"... И она у Глинки - есть, и тоже - в умноженном виде, во множественном числе! Перед подчеркнутыми нами строками:
...Чуть видны острова с зелеными ЕЛЯМИ...
Вновь, выражение сходства удвоено. Во-первых, совпадающее слово выделяется вольным переносом ударения: "елЯми" вместо "Елями" (и, соответственно: "шпилЯми" вместо "шпИлями").
Этот прием вольного переноса ударения будет демонстративно повторен в конце третьей главы: без постановки знака метрического акцента - здесь и не догадаешься, о чем идет речь. У пассажиров, после "ночи в каюте":
...В одежде небрежность и на глазах сонливость...
Во-вторых, в довершение сходства - повторяется определение, только не в глагольной форме, как у Пушкина ("зеленеет"), а в форме прилагательного: "зелеными"; и - не в рифменной позиции, как будет у него.
Отметим, что эта игра с меной позиций - повторяется и в границах самого стихотворения "Картины": в такой же, нерифменной позиции находится и второе указанное нами слово с перенесенным акцентом ("нéбрежность"), в отличие от двух первых.* * *
После этого - остается только... посмотреть на первые строки стихотворения Глинки:
Все взморье - серебро литое!
Погодный день! - и солнце золотое
Глубоко в зеркале воды горит!
Уж Петербург от нас, как пышный сон, бежит...
Пушкин же:
Мороз и солнце; день чудесный!...
Поэты - как бы переговариваются друг с другом: "погодный день!" (то есть день, отмеченный хорошей погодой) - "день чудесный!" Там и там - "солнце" (у Глинки - "золотое", у Пушкина, как выяснится позднее, - "янтарное": "Вся комната янтарным блеском Озарена"). А о том, что "зеркало воды" служит у него субститутом льда на реке (скованной, конечно же, пушкинским "морозом"), - мы уже говорили.
Причем "солнце золотое" - "горит" в этом "зеркале воды" - "ГЛУБОКО": то есть... тоже как бы "ПОДО льдом", как "блестит" "речка" далее в стихотворении у Пушкина. Впрочем, "янтарный блеск" солнца у Пушкина - тоже располагается ВНУТРИ "комнаты".
Петербург в стихотворении 1825 года - "как пышный СОН". А первую строку у Пушкина продолжает - не менее знаменитое, чем она, и - с тем же мотивом:
...Еще ты ДРЕМЛЕШЬ, друг прелестный -
Пора, красавица, ПРОСНИСЬ...
В стихотворении Глинки - "уж", "уже"; в стихотворении Пушкина - наоборот, "еще".* * *
Дальше тот же мотив "погоды" у Глинки - вновь подчеркивается:
Спокойствие... погода... тишина,
И стекловидная поверхность вод яснеет,
Как ясный слог Карамзина...
"Речка", река Нева в этом стихотворении - обратим на это внимание еще раз - тоже (хотя дело происходит и в июле) как бы... покрыта льдом: "стекловидная".
А почему подчеркивается этот мотив "погоды" (то есть - "хорошей погоды", в противоположность - "не-погоде") - позволяет понять прозаическая заметка, посвященная тому же Петергофскому празднику, напечатанная в одном из предыдущих номеров газеты:
"...С самой половины Июля стояла в С. Петербурге погода ветряная, дождливая и холодная; казалось, что лето еще не наступило. В прошедший Вторник небо было, как и дотоле, пасмурно; ветер дул суровый и неприятный; но в Среду, 22го числа, наступил прекраснейший день, и благоприятствовал великолепному празднику, на который стекаются почти все жители здешней столицы и окрестных мест..." (Северная Пчела, 1825, N 89, Суббота, Июля 25го. Внутренние известия. Санктпетербург, 24 Июля).
Как видим, здесь тоже повторяется слово "погода" - но только в привычном нам, современном значении "погоды" вообще - и "плохой", и "хорошей".* * *
В том же значении слово фигурирует и в очерке, подписанном инициалами издателя газеты, Ф.В.Булгарина, "Поездка в Петергоф (Письмо к А.С.Г.)":
"...Хорошей погоде предшествует и последует ненастье, и наслаждения, для живейшего ощущения оных, перемешаны с малыми пожертвованиями..." (Там же. N 90, Вторник, Июля 28го. Словесность).
В целом же создается такое впечатление, что и здесь, то есть в приведенной нами неподписанной газетной заметке из раздела "Внутренние известия", - цитируется стихотворение Пушкина; а именно - воспроизводится противопоставление, аналогичное присутствующему в нем, - но только применительно к зимнему, а не летнему времени года:
...Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела -
А нынче... погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит...
Или, может быть... это Пушкин, в 1825 году, пишет прозаическую программу своего будущего стихотворения? Заметим, что это противопоставление "хорошей погоды" и "ненастья" - в свернутом виде, в качестве объекта сравнения для противопоставления "живейших наслаждений" и "малых пожертвований" - сохраняется и в очерке Булгарина.
А само стихотворение "Картины"? Спрашивается: ЧТО это такое?! Глинка... "списал" у Пушкина? Разумеется... да. Во всяком случае, нет сомнения, что автор заметки и автор стихотворения, посвященного Петергофскому празднику 1825 года, - ЧИТАЛИ стихотворение Пушкина "Зимнее утро"; с равноценной АВТОРСКОЙ точностью представляли себе, как оно будет написано.
Вот только НАПИСАНО оно будет... в 1829 году.* * *
Иными словами говоря, это значит, что стихотворение "Картины" в 1825 году писал поэт, в голове которого УЖЕ находилась программа, образ будущего стихотворения.
Чья же, спрашивается, это могла быть голова?
"Зимнее утро" - не единственный источник пушкинских реминисценций в стихотворении 1825 года. Если реминисценции из него - начинают это стихотворение, то заканчивают его - реминисценции из другого произведения Пушкина, и на этот раз, казалось бы, вполне "традиционные", такие, каким и полагается быть литературным реминисценциям, - то есть относящиеся к произведению, написанному несколько лет назад, ранее.
В четвертой главе, называющейся "Утро на палубе", говорится:
Повеял утренник, и облаков седых
Летят последние частички...
Здесь узнаваем пейзажный мотив из элегии Пушкина 1820 года, называющейся по первой строке:
Редеет облаков летучая гряда...
А следующая, вторая строка, содержащая обращение, показывает, что в стихотворении 1825 года сходный пейзаж, по времени суток, - превращается в свою противоположность:
Звезда печальная, вечерняя звезда!...
И все было бы хорошо, если бы не смущало одно слово: "частички" - которым в стихотворении 1825 года называются летящие по утреннему ветру остатки "седых облаков".
Не нужно напрягать память, чтобы узнать в нем слово из стихотворения Пушкина, которое исследователи сегодня предположительно относят к 1834 году, а раньше считали - написанным чуть ли не перед самой смертью поэта:
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит,
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия...
В стихотворении Глинки "частички" (облаков) - "летят". И в стихотворении Пушкина - тоже... "летят": но "летят" - "дни", содержащие в себе "часы" - "частички бытия" человека.
Таким образом, темпоральная аномалия реминисценции - сохраняется и для этого случая.
II.
Скажем сразу, что введение мотивов пушкинского стихотворения в первой главе - несамодостаточно в своей функции, оно обусловлено необходимостью скрыто указать на глубочайшее родство стихотворения Глинки 1825 года - с другим пушкинским стихотворением, "Вакхической песней".
Писались они почти одновременно. "Картины" Глинки, видимо, немного, на пару месяцев позже пушкинской "...песни".
Дата написания "Картин" должна нам быть известна с исключительной точностью. Они помещены в четверговом номере "Северной Пчелы" за 30 июля и посвящены Петергофскому празднику августейших именин императрицы Марии Федоровны.
А состоялся этот праздник в среду 22 июля. Вот между двумя этими датами поэт, посетивший этот праздник, и должен был сочинить свое стихотворение: если только не описывал аналогичное торжество, виденное им когда-либо ранее. Ну, например, году так... в 1818-м и посвященное в тот раз супруге царствующего императора Александре Федоровне; известно, что на нем присутствовал... А.С.Пушкин; а описание его можно найти в письмах Н.М.Карамзина.
В субботнем номере той же газеты за 25 июля дается об этом празднике краткая информация, которую мы уже цитировали, а во вторничном номере за 28 июля помещен также цитированный нами пространный очерк издателя газеты Θ<аддея> Б<улгарина> "Поездка в Петергоф", с посвящением "А<лександру> С<ергеевичу> Г<рибоедову>", другу журналиста.
В обоих этих газетных материалах упоминается о пароходах, как об одном из средств доставки многотысячной публики из Петербурга в Петергоф.* * *
Точная дата написания пушкинского стихотворения неизвестна, но Б.В.Томашевский полагает, что это была весна-лето 1825 года (в 1826 году "Вакхическая песня" впервые увидит свет в "Стихотворениях Александра Пушкина").
В том же году Пушкиным было написано стихотворение с названием, очевидным образом (как "черное" и "белое") соотнесенным с названием стихотворения, "анонсируемого" в "Картинах": "Зимний вечер". Это для нас важно: потому что в лице этого стихотворения "Вакхическая песня" - и встречается с "Зимним утром".
Исследователи, В.Н.Турбин и Е.М.Калло, выявили парадоксальную связь стихотворения "Зимний вечер" - с... "Вакхической песней". В "Зимнем вечере" тоже происходит пир, только вместо "нежных дев" и "юных жен" - престарелая няня поэта; вместо стаканов тонкого хрусталя (наблюдение М.Ф.Мурьянова) - жестяная кружка; повторяются - изобразительные и даже лексические мотивы.
"Зимний вечер" был опубликован значительно позднее "Вакхической песни", в альманахе "Северные Цветы на 1830 год". И тогда же... было написано "Зимнее утро" (ноябрь 1829 года; альманах вышел в свет - в последних числах декабря).
Интересно: почему Пушкин ждал эти четыре года, чтобы напечатать свое стихотворение именно тогда, когда будет написано... стихотворение с аналогичным названием? Или - наоборот? Это последнее - и появилось на свет потому, что в альманах в это время было отдано первое? Какая-то закономерность тут явно просматривается.
А быть может, определяющее значение имеет момент времени, когда происходит эта встреча: 1829 год, год победоносного завершения русско-турецкой войны, год Арзрумского похода, в котором участвовал Пушкин? Как увидим в дальнейшем, это эпохальное событие русской и европейской истории - также заглядывает... в газетное стихотворение 1825 года.
И уж во всяком случае, со всей определенностью можно сказать, что публикация "Зимнего вечера" в конце 1829 года - напоминала о том именно моменте времени, когда на страницах газеты "Северная Пчела", в стихотворении Глинки и в неподписанной прозаической заметке, явственно проступили контуры "Зимнего утра", одновременно с этой публикацией, четыре с лишним года спустя, сочиненного Пушкиным.
Как бы то ни было, мотивы стихотворения "Зимнее утро" - опосредованно, через номинальное родство со стихотворением "Зимний вечер", - привлекают и "Вакхическую песню" в контекст "Картин" Петергофского празднества 1825 года.* * *
Где праздник - там и пир. И несомненно, что на ежегодных Петергофских праздниках пировали обширно, раблезиански. И "вакхических песен" воспето было на этих пиршествах тоже немало.
В обеих прозаических публикациях "Северной Пчелы" упоминаний об этих предполагаемых пиршествах почти нет. Лишь у Булгарина в очерке мы можем встретить мимолетные на них указания:
"...Кареты заступают место уборных [то есть помещений для переодевания. - А.П.]; при дышле устроена конюшня; чистая мурава, покрытая ковром, служит вместо столовой...
...В раскинутых шатрах собраны все прихоти роскошной столицы: множество столов едва может вмещать посетителей..."
Первая, краткая заметка (не имеющая подписи) заканчивается буквально тем же самым мотивом ("Да здравствует солнце, да скроется тьма!") - что и "вакхическое" стихотворение Пушкина:
"Восходящее солнце застало еще тысячи гуляющих в верхнем и нижнем садах".
При этом "гулять" в русском языке может означать и то же самое, что "пировать". Этот же глагол, и в столь же двусмысленном употреблении, фигурирует у Булгарина:
"...для Философа должно быть весьма приятно, жить двое суток между ста пятидесятью тысяч человек, собравшихся не по расчетам холодных страстей, но единственно пощеголять, повеселиться, погулять..."
Заметим, что пространный очерк Булгарина теперь, в свете нашей постановки вопроса, - также нуждается в самом тщательном изучении на предмет его родства с "пиршественным" стихотворением Пушкина.* * *
Первая глава стихотворения Глинки - заканчивается тем же словом, причем его истолкование - тоже допустимо в обоих предполагаемых его значениях:
"Вот пристань, господа, ГУЛЯТЬ в саду пора".
И уж в нем, в этом стихотворении прямое упоминание "пира" есть! В той же первой главе "Плаванье днем":
Играет музыка - как званый пир! -
А в третьей, предпоследней главе "Ночь в каюте парохода" сравнение разворачивается во всей своей реальности:
Все, как свои, друг с другом говорили,
Сигары жгли, табак курили
И, для рассеяния дум,
Вино и грог и пиво пили.
"Вакхическая песня" в стихотворении Пушкина - воспевается тоже между "СВОИМИ": на дружеской, товарищеской пирушке. Более того, как предположили мы ранее, - между политическими заговорщиками, единомышленниками.* * *
Вот в этих строках - и дает о себе знать "турецкая" тема. Дает знать - через посредство отразившегося в них текста известной русской "потешки":
Кони, кони, кони, кони,
Мы сидели на балконе,
Чай пили, в ложки били,
ПО-ТУРЕЦКИ говорили...
"Сигары жгли, табак курили": в строке из стихотворения Глинки - та же ритмо-синтаксическая схема, что и в соответствующей строке из этого четверостишия. И там, у Глинки - тоже... "пили": только уже не "чай", как в детской "потешке", а иные, "не-детские", напитки!
Зная о том, что и написанный несколько ранее "Зимний вечер", и прогнозируемое, программируемое в строках этого же стихотворения "Зимнее утро" - хронологически существеннейшим образом связаны с 1829 годом, годом окончания очередной русско-турецкой войны, можно полагать, что перспективой, открывающейся на это будущее историческое событие, первый бесспорный триумф вышедшего победителем из декабрьской смуты 1825 года императора Николая I, - и вызвана эта аллюзия на детскую "потешку", с ее "турецкими" разговорами.* * *
Да и "БАЛКОН", на котором эти "турецкие разговоры" происходят, - существенно связан... с русской историей; только - на предыдущем ее этапе, причем - незадолго до того, как будет написано стихотворение Глинки, в ноябре 1824 года, и связан - с событиями ее, развернувшимися на той же Неве, по которой плывет в этом стихотворении пароход.
Это станет ясно, когда в 1833 году будет написана поэма Пушкина "Медный всадник":
В тот грозный год
Покойный царь еще Россией
Со славой правил. НА БАЛКОН,
Печален, смутен вышел он
И молвил: "С Божией стихией
Царям не совладеть". Он сел
И в думе скорбными очами
На злое бедствие глядел.
Сходство с потешкой у Пушкина в поэме простирается еще дальше: "Он СЕЛ"; а там: "Мы СИДЕЛИ". "МЫ": так протокольно выражался о себе русский самодержец; да и сам исторический герой пушкинской поэмы говорит о себе - как о них всех, во множественном числе: "ЦАРЯМ не совладеть".
И, наконец, первая строка детского четверостишия: "КОНИ, КОНИ, КОНИ, КОНИ..." - прямо соотносится с... заглавным символом пушкинской поэмы: "Медный ВСАДНИК". Тем самым дает о себе знать спрятанная в этом тексте Пушкина юмористическая параллель: фальконетовский Петр I - на коне; Александр I, "молодой человек" (как Петр к нему обращается в известном анекдоте о русских поражениях в раннюю эпоху наполеоновских войн) - на... бал-коне.
И это делает вероятность использования Пушкиным этого стишка в качестве генетического кода для построения отдельных элементов своих поэтических произведений - почти абсолютной.
Впрочем, не исключаю, что еще до Пушкина, уже в 1824 году, эта мизансцена с царским балконом, перенесенная в его будущую поэму, была изображена в каком-либо из многочисленных описаний знаменитого невского наводнения.* * *
Характерно подробное перечисление напитков в последних приведенных строках стихотворения 1825 года ("Вино и грог и пиво пили"): это векторы, ведущие в пушкинскую поэзию.
"Густое вино" (то есть неразбавленное, вопреки традициям античного пира, по замечанию М.Ф.Мурьянова) - пьют герои пушкинского стихотворения.
"Пуншевая песня" Шиллера - важнейший литературный источник пушкинской "Вакхической песни" ("пунш" и "грог" - горячие напитки, различающиеся по происхождению и способу приготовления, но одинаковые по составу своих элементов).
Нахождение рядом с "благородными" напитками, грогом и вином, простого пива - напоминает известную присказку: "Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало".
Эта присказка уводит нас во времена Киевской Руси, когда происходит действие первой поэмы Пушкина "Руслан и Людмила".
А начинается действие этой поэмы - с описания ПИРА при дворе князя Владимира, прозванного Красное Солнышко:
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином...
Солнце - ценностная доминанта пушкинского стихотворения 1825 года; его, этого стихотворения "эхо" (как его называют Турбин и Калло) - тоже в начале первой пушкинской поэмы раздается. Собственно, там - "Вакхическая песня" Пушкина и начинается.
В упомянутом нашем эссе мы предположили, что и знаменитое "солнце" пушкинской "Вакхической песни" (если читать ее с помощью политического "ключа") - тоже может означать в ее тексте... ПРОЗВИЩЕ некоего правителя, правда совершенно иной, чем Киевская Руссь, расположенной по иную сторону относительно пушкинской современности исторической эпохи.* * *
А продолжается рассказ у Глинки далее - уже прямым воспроизведением заключительного мотива пушкинского стихотворения:
Я видел, сквозь раствор окна,
Как в небе утреннем растаяла луна.
У Пушкина:
...эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари...
"Лампадой" у поэтов этого времени называется также и луна (срв. у Лермонтова в переводе сонета А.Мицкевича "Вид гор из степей Козлова": "Иль Бог ко сводам пригвоздил Тебя, полночная лампада, Маяк спасительный, отрада Плывущих по небу светил?...").
И наконец:
Рассвет!.. светло... у всех видна
В одежде нéбрежность и на глазах сонливость...
Тут уж просто калькирование лексики соответствующей строки пушкинского стихотворения:
Ты, солнце святое, гори!
У Пушкина "солнце" - "СВЯТОЕ". У Глинки: "Рассвет!.. СВЕТЛО..."* * *
Портретные детали в следующей строке ("В одежде нéбрежность и на глазах сонливость...") - отражают несколько ироничное отношение Пушкина к изображенной им компании ночных гуляк, охотно прославляющих... "разум".
Подымем бокалы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум! -
восклицают герои пушкинского стихотворения, и это их восклицание, адресованность их полуночных дифирамбов - почему-то именно... "разуму" (что касается "муз", тут все ясно: А.А.Бестужев и К.Ф.Рылеев, лидеры изображенных в стихотворении Пушкина политических заговорщиков, - издатели литературного альманаха "Полярная звезда"), - трудно понять, не имея в виду их далеко идущих претензий на "разумное" устройство всеобщей жизни.
И, ДЛЯ РАССЕЯНИЯ ДУМ,
Вино и грог и пиво пили, -
иронически откликается на их широковещательные призывы стихотворение Глинки, рисуя вполне правдоподобную картину обыденной жизни. И этот мотив "ДУМ", и именно в полемической постановке, - уже не в первый раз возникает в его произведении.
|