Замызганный "жигуленок" остановился посреди двора, претендующего на это название лишь условно: какая-либо изгородь отсутствовала, и пространство было ограничено по периметру с трех сторон лишь постройками - избой, сеновалом и коровником.
Водитель - в телогрейке и вязаной шапочке, натянутой по самые глаза, вытащил с заднего сидения машины пассажира: в костюме и галстуке, c кляпом во рту и стянутыми скотчем руками и ногами.
Водитель полоснул ножом, разрезая скотч, и попытался поставить своего пассажира на ноги. Но те, затекшие за время поездки, не держали мужчину в костюме.
Тогда водитель, придерживая под локоть, довел пассажира до сеновала, и отпустил, сажая спиной к бревенчатой стене. Сам, тяжело дыша, прислонился рядом.
- Ну и кабан, - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Потом вытащил из кармана бутылку с мутной жидкостью. Открыл ее, понюхал, сморщился, сделал глоток и скривился еще больше.
Человек рядом зашевелился, замычал сквозь засунутую в рот тряпку.
- Конечно, конечно.
Мужчина в телогрейке освободил своего пленника от кляпа и протянул открытую бутылку. Пленник попытался что-то сказать, но из пересохшего горла вырвалось только сипение.
- Глотните.
Пленник скривился.
- Это березовик.
Пленник хлебнул. Громко закашлялся, но приобрел способность говорить.
- Сволочь. Гад. Подонок. Скотина.
Мужчина в телогрейке подождал, пока он закончит, и пригрозил:
- Если вы будете так выражаться, я буду вынужден вернуть кляп на место.
Подействовало. Мужчина в костюме сразу успокоился и угрюмым взглядом обвел окружающий его вид.
Вид наводил уныние. Строения имели вид обветшалый, с просевшими крышами и почерневшими бревнами срубов. Лес черной стеной наползал на хутор, добавляя мрака и сырости.
Скрипнула дверь избы и на крыльце появилась старуха. Подслеповато вглядываясь, громко спросила:
- Шура, ты? Как доехали?
- Я, Никитична, - радостно откликнулся человек в телогрейке, - хорошо доехали.
- Есть будете?
- Конечно. А что приготовили?
- Картошку с простоквашей.
- Ну? - обратился водитель к мужчине в костюме.
Тот поморщился.
- Сейчас, Никитична. Только умоемся после дороги.
Удобства были тут же, во дворе. Причем все вместе: и туалет, и умывальник, и даже некое подобие душа - ржавая бочка, гнутая труба и краник, издающий при проворачивании противный визг.
- Я бы настоятельно посоветовал вам умыться, а потом переодеться.
- Кто вы?
Мужчина в телогрейке набрал в сложенные ладони воды и с удовольствие плеснул ее себе в лицо. Фыркнул и выпрямился.
- Человек. Человек с Полесья. Полешук, одним словом.
- И зачем вы похитили меня?
Водитель ответил не сразу. Прищурившись, обвел взглядом горизонт, словно там скрывался ответ.
- Знаю, - оживился пленник. - Это программа "Розыгрыш". Здесь вокруг скрытые камеры. Улыбнитесь, вас снимают. Я угадал?
- Мимо.
- Тогда зачем вы похитили меня?
- Меня Александром зовут. А вы у нас будете Бамов Николай Степанович, не так ли?
- Я, кажется, задал вопрос.
- Николай Степанович, вы, когда в последний раз были в отпуске?
- Не помню. Давно. Я много работаю.
- Значит, долгое время не пользовались своим конституционным правом и тем самым нарушали трудовое законодательство. Считайте, что вы в отпуске.
- Вы что, сумасшедший?
- Почему?
Александр даже обиделся на подобное предположение.
- Ну, как же ... - причины такого определения были настолько очевидны на взгляд пленника, что он даже не счел нужным оглашать их. - Сами понимаете.
- Ну, это смотря с какой точки зрения посмотреть. Вот что, Николай Степанович, мойте руки, и пойдемте перекусим.
Накрытый стол был небогат. Действительно, картошка с простоквашей. Александр добавил к этому скудному ассортименту бутылку водки - получилась классическая прелюдия к разговору по душам. Хозяйка дома им не мешала, ушла, сославшись на дела по хозяйству.
Бамов жевал лишь из приличия, совсем не чувствуя вкуса. От рюмки не отказался, посчитав, что это поможет ему расслабить напряженные нервы. Александр, напротив, ел с большим аппетитом. И водочку опрокинул лихо.
- Ну, что, Николай Степанович, хочешь поговорить?
- А мы стали уже на "ты"? - тут же съязвил Бамов.
Александр не обиделся.
- После такого, - он показал на полупустую бутылку, - это происходит автоматически. И вообще, Бамов, будь проще, и к тебе потянутся люди.
Правда, дальше старался обращаться на "вы". Вышел из комнаты, быстро вернулся, сдвинул в сторону грязную посуду и положил на свободное место папку с бумагами.
- Здесь собраны вырезки из газет. В основном, официальная пресса, которую нельзя обвинить в искажении информации. Цитирую. "... таким образом, получается, что в минувшем году министерство потратило на сельскохозяйственные работы и возрождение земель, или другими словами, реабилитацию, более двенадцати миллиардов рублей. Эффективность от этих вложений оказалась мизерной. Как установил Комитет государственного контроля, как минимум, шестая часть средств была израсходована нерационально...". К слову, замечательные ребята сидят в этом госконтроле. За какую сферу деятельности не возьмутся, везде выявят недостатки и упущения. Вот что значит настоящие профессионалы. Так вот, Николай Степанович, исходя из всего выше озвученного, нельзя признать вашу работу, как одного из руководителей этого министерства, удачной, согласитесь. Я бы даже выразился жестче - вы занимаетесь вредительством. За три месяца сидения на рабочем месте - три миллиарда рублей убытка. А если посмотреть с другой стороны, то ваше месячное отсутствие сэкономит стране миллиард. Что скажете?
Бамов побагровел.
- Разве можно верить этим цифрам? Вы что, не подозреваете, каким образом ведется у нас статистика?
- Я могу подозревать, все что угодно. И подозревать, и предполагать ... Но так мы никогда не договоримся и не придем к согласию.
Чиновник нервно одернул пиджак.
- Мы должны придти к согласию?
- А вы хотите, чтобы между нами остались противоречия?
Бамов промолчал.
- Вот и замечательно. Как говаривал один киношный герой, согласие есть продукт непротивления сторон. Так вот, чтобы избежать непротивления, нам надо принять единую точку, базис, так сказать, от которого будем отталкиваться. Основу, на которой будет строиться наше согласие. Предлагаю за такую основу выбрать все же официальную прессу. Возражения есть?
Пленник не ответил.
- Хорошо. Итак, вот еще одна газетная заметка. Ваше интервью. Опять цитирую: "... если я осознаю, что смогу принести больше пользы не в своем кабинете, а где-нибудь в деревне, на той же Чернобыльщине, то без колебания брошу все и уеду работать на земле. Пусть меня только позовут ...". Говорили такое?
- Говорил.
- Вот вас и позвали.
Пока Бамов осмысливал услышанное, Александр пояснил.
- Задача следующая. Есть десять соток земли, их надо перекопать под лопату, перебрать от корней, травы, сорняков и сделать грядки под посадку. Потом помочь посадить и все. Чем быстрее управитесь, тем раньше освободитесь.
- Вы меня отпустите?
- Конечно.
- Я вам не верю.
- Почему?
- Потому что, как только вы меня отпустите, я тут же пойду в милицию.
Александр улыбнулся.
- Серьезно? Да кто же вам поверит. Ну, поставьте вы себя на место участкового. Станете вы оформлять подобный бред? Ну, загулял, мужик, ну сорвало у него крышу при виде какой-нибудь молодки. Теперь вернулся назад к жене, а в оправдание придумал подобную небылицу. Опять же - где вас держали, в каком месте? Найдете вы этот хутор? Нет. Его вообще никто не найдет, последнего человека в погонах здесь видели лет десять назад, издали и очень нетрезвого. Я здесь, кстати, не живу, только, одна Тимофеевна. Неужели станете воевать с пожилой женщиной?
- С Тимофеевной не буду, - признался Бамов, - она здесь ни при чем. Главное зло - это вы.
- Эко вас зациклило. Беда, зло, ... А вы постарайтесь найти во всем хорошее. Когда еще сможете пожить на природе, в уединении, заняться физическим трудом, кушать натуральные продукты, спать на сеновале, пить родниковую воду, дышать чистым воздухом ... Поэтому расслабьтесь, отдыхайте, работайте, получайте от жизни удовольствие.
- Вот сами бы и помогли старушке, с такой рекламой то, - огрызнулся Бамов.
- Не могу я здесь задерживаться надолго. Дела. Приходиться ездить по стране.
Пробуждение было похоже на кошмарный сон. Как бывает обычно: человек во сне испытывает разные неприятности, а, просыпаясь, избавляется от своих страхов; здесь же все оказалось с точностью наоборот.
Спал Николай Степанович просто замечательно, крепко и безмятежно, а вот когда открыл глаза и уже хотел первым делом поделиться с супругой странными фантазиями, навеянными, как он решил, вчерашним обильным фуршетом, оказалось, что эти фантазии являются реальностью.
- Вставайте, вставайте, - заметил его шевеление тут же появившийся Александр. - Быстро перекусим и за работу.
Бамов вспомнил вчерашнее меню и от завтрака отказался.
- Ваше право, - согласился Александр, - раньше начнем, больше сделаем. Переодевайтесь.
Пока Бамов, кривясь, натягивал на себя военное х/б, Александр рассказывал.
- Хозяйку дома зовут Тимофеевна. Хочу предупредить сразу, не стоит пытаться ее разжалобить, описывая свой героический жизненный путь.
- Почему?
- Тимофеевна просто показательный пример того, что наша страна могла сделать с человеком. И сделала. Отца ее сначала раскулачили, а потом сослали в Сибирь. Там он и сгинул. Ее вместе с матерью оставили здесь. Пришлось идти в колхоз. Мать работала как проклятая, а жили все равно впроголодь. Представляете, как это пухнуть, питаясь лишь лебедой вперемешку с мякиной?
Бамов не ответил, борясь с непослушными пуговицами.
- Когда в следующий раз будете отказываться от картошки с простоквашей, спросите Тимофеевну, она расскажет какова на вкус лебеда. Что было потом? Война, конечно. Скажите, чего у нас никогда не жалко?
Николай Степанович покачал головой.
- А еще руководящий работник, элементарного не знаете. Людей, конечно же. Одна война закончилась, начали другую. Сын у нее был единственный. Ну и послали его в Афганистан, долг интернациональный выполнять. Понимаете, оказывается, это Тимофеевне было очень важно, чтобы власть в Афганистане оказалась в руках нужных людей. Вот и не пожалела сына родного. Как проводила его, так больше и не увидела. Даже на похоронах. Обратно в гробу запаянном доставили, сказали твой, не сомневайся, закапывай быстрее, чтобы народ зря не волновать. А потом Чернобыль. Хотели ее отсюда выселить, да не смогли. Выдержки не хватило. А Тимофеевна терпеливая: как приезжал кто-нибудь из законной власти, она в лес уходила и там пережидала по несколько дней. Так и пересидела всех. А потом еще подальше в глушь, вот на этот хуторок перебралась.
- Вот, - Александр обвел рукой пространство перед собой, - копаем отсюда и до обеда.
- А потом?
- Потом после обеда и вот дотуда.
Бамов осмотрел лежащий перед ними участок. Он не показался ему большим. Разве можно сравнить с колхозными полями, посещаемыми во время командировок.
- То есть, мне надо вскопать весь этот участок, и моя миссия выполнена?
- Да. Только не просто вскопать, а перебрать и очистить землю. Сейчас покажу.
Николай Степанович повеселел. Кажется, день-другой и этот кошмар закончится. Даже забавно будет потом в бане рассказать о подобном приключении.
Копать получалось у Александра мастерски. Бывают такие люди: за какое бы дело не взялись, все выходит у них слаженно и образцово.
Лопата плавно входила в дерн, повинуясь энергичному движению руки, следующее переворачивало пласт земли, обнажая переплетенные белесые корневища, и откидывало его в сторону. Задачей Бамова было вытрясти из полученного пласта землю. Оставшийся мусор он складывал в корзину.
Работа всегда спорится под дружескую беседу.
- Секретарша, наверное, есть?
- Есть.
- Молодая?
- Мг.
- Длинноногая?
- Мг.
- В общем, комсомолка, спортсменка и красавица, так сказать. Дерешь ее?
Николай Степанович поморщился. То, каким образом был задан вопрос, однозначно говорило об отношении собеседника. Не к самой теме, весьма обычной в мужской компании и располагающей к некоей атмосфере доверия, ничего необычного или ужасного в том не было, а к оценке его роли в данной ситуации. Ведь можно было употребить другие слова, например, одаривает ласками, смысл тот же, а предварительная оценка уже иная, никак не осуждающая. Потому и отвечать не хотелось.
- Ну-ну. Между прочим, в Штатах, это называется принуждением и сексуальными домогательствами.
До обеда сделать удалось совсем немного. Черный прямоугольник земли резко контрастировал с оставшейся травяной зеленью и казался малюсеньким. А ведь работали не разгибаясь.
Предложение сделать перерыв Бамов принял с облегчением. Казалось бы, ничего сложного - вытряхивать землю, а чувствовал он себя так, словно сам полдня махал лопатой.
Теперь картошечка пошла на ура. Бамов умял свою тарелку так быстро, что не успел даже почувствовать вкуса еды. Тимофеевна тут же положила добавки. Теперь он ел уже более основательно, наслаждаясь.
Неожиданно в голову пришла замечательная мысль. Странно, как это вчера не сообразил.
- Послушайте. Я дам денег. Много денег. Отпустите меня.
- Все, что нажито непосильным трудом, - ухмыльнулся Александр. - А зачем мне деньги? Здесь все есть. Посмотри вокруг. Всего хватает, для жизни достаточно. А с собой в могилу деньги не возьмешь.
- Старухе отдадите. Она на них наймет сто человек, ей огород вдоль и поперек перепашут.
- А ей не надо вдоль и поперек, ей надо один раз, чтобы картошку посадить. И тыкву с кабачками. А лишние люди ей здесь не нужны. Потому что ей хорошо и спокойно, пока она живет здесь одна, и никто об этом не знает. А как только здесь появятся чужаки, так ее спокойная жизнь и закончится.
- А я не чужой?
- Вы, Николай Степанович, другое дело. Вы вольнонаемный работник в отпуске, выполняющий свой гражданский и общечеловеческий долг. Сегодня есть, завтра нет. И не вспомните. Хотя, может, вам здесь понравится, может, вы переосмыслите свою прошлую жизнь, может, вы ощутите вкус к земле и решите здесь остаться.
- Никогда, - выкрикнул Бамов. - Никогда я не останусь здесь.
Его выходка не произвела никакого впечатления.
- Ну, хорошо, вы ведь должны как-то зарабатывать на жизнь. А так будете сидеть здесь, помогать Никитичне по хозяйству и никого постороннего не надо приглашать.
- И каким же образом я получу эти деньги?
- Да очень просто.
Бамов понял, что собеседник не отвергает его план и воодушевился.
- Вы доставляете меня обратно, я плачу вам деньги.
- Нет, это исключено. Оказавшись в Минске, вы можете забыть про все договоренности. Столичный воздух он плохо действует на людей. Как говаривали классики - утром деньги, вечером стулья.
- Хорошо. Я напишу записку жене, она вам заплатит.
Проснулся он под самое утро. Небо серело матовым туманом, постепенно начиная раскрашиваться розовым. Остро пахло мокрой травой и сырой землей. Птицы орали, как сумасшедшие, словно встречали рассвет впервые. Мышцы тела ныли, и эта боль доставляла странное удовлетворение.
Давно у Николая Степановича не было такой стройности в мыслях. В голове сразу выстроился план работы отдела на целый год, со всеми показателями, мероприятиями, разбивками по этапам, ответственными исполнителями. Это тянуло минимум на пятнадцать миллиардов (да какие там пятнадцать - все двадцать) освоений и колоссальными перспективами впереди, и он уже потянулся было записать, сохранить замечания на бумаге, и вот тут окончательно вернулся в реальность, вспомнил, где находится и даже застонал от досады.
Солнце вынырнуло из-за края леса и мазнуло по глазам оранжевым всполохом. Николай Степанович зажмурился от этого сияния, тепло легло на лицо, ласкаясь, и сразу стало не так обидно. Начинался новый день.
Тимофеевна наблюдала за подготовкой "жигуленка" к отъезду из окна. Подкачка колес, проверка уровня масла.
- Слышишь, Шура, кажись, волки начали ходить.
- Волки это плохо. Сами видели?
- Сама не видала, но слышала, как воют по ночам. Да и Машка, корова, волнуется.
- Волки это плохо, - повторил Александр, - вот что, Тимофеевна, я ружье оставлю, отпугнете, если полезут.
Старуха отмахнулась.
- Зачем мне ружье. Да и боюсь я его.
- Николай Степанович, а вы стрелять умеете?
Бамов неопределенно пожал плечами. - В армии из автомата пробовал.
Напоследок Александр принес моток порыжевшей от ржавчины металлической цепи. Один конец прибил на угол сеновала, а второй закрепил на щиколотке у Бамова, шустро продев сквозь звенья навесной замок.
Пока Бамов ошеломленно рассматривал позвякивающее украшение на ноге, ему объяснили причину.
- Цепь длинная, почти сто метров. Спать на сеновале не мешает, в сортир сходить тоже. И все для вашего же блага. И здоровья. А то возникнет у вас иллюзия, Николай Степанович, относительно своих шансов убежать отсюда, и попытаетесь вы попробовать эти шансы реализовать. Ночью не пойдете, я бы сам побоялся, а вот днем желание такое может возникнуть. Объясняю - места здесь глухие и заповедные, кругом, в основном, болота, дорожки и тропки давно позарастали, нога человеческая по ним больше двадцати лет не ступала. Будете ходить кругами, выдохнетесь с непривычки, заблудитесь, обессилите. А тут и зверье дикое подоспеет, если к тому времени в трясине не сгинете. Слышали, что Тимофеевна насчет волков рассказывала. То-то.
- Снимите.
- Дайте слово, что не будете пытаться бежать, - предложил Александр.
- Никаких слов я давать не буду.
- Тогда цепь останется. Я грех на душу брать не собираюсь.
- А я тогда отказываюсь работать и объявляю забастовку.
- Ваше право, как представителя пролетариата, - усмехнулся Александр. - Вот только кормить вас тогда за что?
Первым делом он решил проверить, насколько надежно держится цепь.
Нет, бежать Бамов пока не собирался, просто, если есть возможность обходиться без позвякивающего украшения, то лучше снять. Тогда и убраться отсюда он сможет в любой удобный момент.
Цепь была прикреплена на совесть. Здоровым гвоздем, вбитым между звена в потемневшее бревно по самую шляпку. Ни поддеть, ни ковырнуть.
Николай Степанович попробовал было потянуть изо всех сил: какое там, только плечо заныло о непривычной нагрузки.
- Есть будешь?
Голос заставил вздрогнуть.
Бамов оглянулся и покраснел от вида фигуры Никитичны на крыльце. Как долго она наблюдает за ним?
- Так будешь, аль нет?
Наверное, ничего не видела. И не поняла, - облегченно решил Николай Степанович и выдохнул:
- Да, иду.
Забастовку можно было не объявлять - на следующий день Бамов не смог воткнуть лопату в землю. Тело болело так, словно он накануне разгрузил вагон с цементом. Почему именно с цементом Николай Степанович не знал, пробовать не приходилось, но раз народ пустил в жизнь такое выражение, то, наверное, это было очень тяжело.
Так же, как ему.
Поясница ныла, руки-ноги словно окаменели, шею было не повернуть, ложка вываливалась из негнущихся пальцев.
Может я заболел, испугался Бамов. Может это какая-то инфекция, типа куриного гриппа.
- Отдохни, - посоветовала старуха, - еще намахаешься.
И принесла рюмку водки.
- Глотни, полегчает.
Николай Степанович послушался, жидкость обожгла горло и опустилась в желудок, приятно наполняя теплом живот.
Он вышел во двор, лег на траву и закрыл глаза.
Жизнь странная штука. Я бы мог сидеть сейчас в кресле и отдавать приказы, а вместо этого лежу на теплой траве и ни о чем не беспокоюсь.
Жизнь забавная штука. Она может вознести, так, что дух перехватит от понимания высоты, на которую ты поднялся, она может сбросить вниз, в любой миг и без предупреждения.
Жизнь удивительная штука. Невозможно знать наверняка, что будет с тобой дальше и куда забросят тебя прихоти этой капризной дамы.
На следующее утро болезненные ощущения ослабли, и он решил покопать.
Земля плохо поддавалась лопате. Чтобы прорезать ее, приходилось штыком пробивать в дерне что-то наподобие прямоугольника, потом поддевая, выворачивать этот кусок наружу, разбивать его на мелкие части и руками просеивать, убирая прочь корневища травы, попадающиеся камни, куски дерева, тряпья, стекла и прочего накопленного мусора.
Просеивать землю было удобнее стоя на коленях, да и легче тоже, недолго выстоишь, сгорбившись ... Колени быстро промокли и тянули холодом, зато спине стало жарко, так что получалась как бы компенсация, и, в целом, терпимо. Скоро Бамов упарился, лоб покрылся крупными каплями, которые сползали вниз, норовя разъедающее попасть в глаза, он пытался избавиться от них, смахивая ладонью, и оттого лицо покрылось грязными земляными разводами. Спина начала тянуть болью, а руки уже не так крепко сжимали ставший скользким черенок лопаты.
При очередной попытке пробить слой травы нога соскочила co штыка лопаты, и деревянная палка основательно приложилась по животу.
- Да, е ...
Разозлившись, Бамов отшвырнул лопату, и, морщась при каждом шаге, поковылял к избе. Как оказалось, Никитична уже давно наблюдала за его работой, сидя на крыльце.
- Замаялся?
- За ... - подтвердил мужчина и опустился прямо на землю. Снизу тянуло теплом и обалденно пахло смесью навоза и высыхающей травы. Этот запах был единственным, что примиряло его с действительностью. Что он там говорил о миссии по очистке участка. Погорячился. Кажется, миссия невыполнима.
- Тимофеевна, а зачем эту землю копать?
Старуха удивилась.
- Как это зачем? Картошку сеять. Зимой что-то есть надо.
- Тимофеевна, а сколько тебе картошки надо, чтобы зиму пережить?
- Да мешка хватит. Да еще на весну и лето мешка полтора.
- Всего два с половиной, - подвел Николай Степанович итог. - Послушайте, куплю я вам эту картошку. С запасом. Четыре мешка хватит?
- Хватит, - согласилась старуха. - А не обманешь?
- Не обману. Вы меня сейчас освободите, и завтра картошка уже будет.
- Еще капуста нужна.
- Мешка хватит?
- И бурак.
- Все будет. И бурак, и морковь, и ... - тут он запнулся, вспоминая самые ходовые сельскохозяйственные культуры. Как назло в голову ничего не лезло.
- Лук надо.
- Будет. Советская власть в беде не оставит.
- Тыквы.
- Будет
- Чеснок.
- Будет.
- Сына.
- Будет.
Тут до него дошел смысл сказанного. Бамов осторожно переспросил, надеясь, что просто ослышался.
- Какого сына?
- Моего Васеньку. Сможет твоя Советская власть его из могилы достать?
- Советская власть не моя. Она наша, - огрызнулся он, теряя последнюю надежду, и отшвырнул в сторону лопату. - Все! Больше не буду копать.
Тимофеевна его не упрекала, и при этом кормила, как полагается. А вечером на лужайку перед домом выскочил знакомый "жигуленок".