Аннотация: 3-й рассказ из цикла "Рассказы о животных".
Лошадь
Лошади... Чистые, непорочные создания.
Так думал я, лёжа на берегу реки и глядя в облака. Одна из лошадей была совсем недалеко от меня. Стук её копыт не был слышен из за травы, густой, мягкой и высокой, но, однако же, мне были превосходно видны её глаза. Удивительные, бездонные, огромные, синие, широко раскрытые, они смотрели в мир - на меня, на речку, на травку, на деревья, на солнышко, на насекомых, на всё что её окружало. Такие глаза у лошади я видел впервые.
'Было бы очень несправедливо, если бы эти глаза когда-нибудь познали смерть,' - подумал я.
'Но смерть ждёт нас всех, рано или поздно она должна нас настигнуть,' - подумал я.
'Она настигнет и пожрёт всех,' - подумал я.
Но... не эту лошадь! Живые существа с такими глазами не должны умирать.
Откуда-то издалека тем временем начали доноситься голоса и незнакомые запахи. Как выяснилось позже, это крестьяне, возвращавшиеся домой после трудового дня, курили косяки на полях и спешили в один из местных баров, чтобы выпить пивка и рассказать друг другу последние анекдоты. Крестьяне в этих краях работают очень усердно. Они заняты и день и ночь, их трудовая деятельность серьёзна. Рано утром, ковыряя вилами засохший навоз, они уже готовы к долгому трудовому дню. Радостью и песнями, вилами и граблями прокладывают они путь сквозь однообразие одинаковых дней. Они по-своему счастливы.
'А где же моё счастье? - думал я. - Разве что вот в этой лошади с голубыми глазами, которые никогда не закроются...'
Да, смерть подстерегает всех: и уродливого чёрного паука, и вонючего земляного червя, и толстокожего жирного бегемота, и отвратительного рыжего носорога с обломанными рогами - всех она поджидает и всех заберёт с собой. Всех поманит костлявой рукою и ударом косы раскроит череп. Но кто осмелится поднять руку на такую красоту. Лошадь! С голубыми глазами! Кто, кто, кто!? Неужели найдётся такой подлец? Неужели найдётся такой нахал?? Неужели найдётся такое уёбище???
Тем временем лошади, описывая круг, возвращались на круги своя и заходили в свой загон, вытесанный из грубого бревенчатого дерева. Лошадей было так много, что их просто невозможно было сосчитать, к тому же все они постоянно находились в движении. (Тем более не шло речи о том, чтобы к ним приблизиться: они, завидев человека, тотчас же убегали и скрывались из виду; я очень скоро понял, что эта глупая затея ни к чему не приведёт и оставил лошадей в покое.)
Я никак не мог отделаться от этого образа - лошадь с голубыми глазами! Неужели найдётся что-то, что может остановить путь этой лошади? что может стать ей поперёк дороги? закрыть ей глаза? сказать ей "Умри"? превратить свет в темноту?
Вот так я сидел на берегу реки, и думал, и думал, и думал. А лошади всё пробегали и пробегали мимо. А крестьяне в деревне всё курили и курили свои косяки. А я всё сидел...
Стемнело. Из леса потянуло жжёным деревом: кто-то разжигал костёр.
'Наверное, туристы, - подумал я. - Их много в этих краях.'
'Как и лошадей, - подумал я. - Но такую лошадь...'
ТАКУЮ ЛОШАДЬ - я ещё нигде никогда не встречал. Я не специалист по крупному рогатому скоту, я никогда не интересовался жизнью животных, но, тем не менее, в детстве мне довелось кататься на лошадях. Я успел полюбить и проникнуться большим уважением к этим чистым, непорочным животным...
И всё-таки. Никогда прежде. Не видел я.
Таких чистых, голубых, широко раскрытых глаз. Огромные глаза, отразившие солнце. Отразившие землю, на которой всё рождается. Отразившие звёзды, под которыми всё умрёт.
Но почему? Почему всё так несправедливо? Теперь я буду видеть эти глаза во сне. И страдать...
Почему кто-то должен прикоснуться к этим глазам? Почему кто-то должен перерезать нить жизни? Почему кто-то должен перекрасить голубой цвет в чёрный? Почему кто-то должен засÏпать эту неземную красоту землёй? Почему кто-то должен превратить всё в прах? Почему кто-то должен отдать эти глаза на съедение червям и навозным жукам?
Кому это надо? Я искал ответ и не мог его найти. Долгими зимними вечерами я ходил по комнате взад-вперёд и мучался, и долго думал, и страданиям моим не было предела. В одну из таких ночей, терзаемый бессоницей, я понял, что не могу более терпеть сии нечеловеческие муки. Страдания съедали меня заживо. И тогда вдруг пришёл ответ. Он пришёл неожиданно и бесповоротно, как приходит просветление после долгих лет медитации, как первый солнечный луч режет тяжёлую серость облаков, чтобы упасть на якутскую землю после шести месяцев долгой полярной ночи; ответ был прост и ясен, как звёздочка над горизонтом в предутренний час.
Если кто-то должен убить ЭТУ ЛОШАДЬ, её убью я!!! Иначе я никогда не смогу простить себя самого, иначе я буду вечно страдать, иначе я буду вечно искать ответы на неразрешимые вопросы, которые сам перед собой поставил.
Я соскочил с кровати и бросился вон из дома. Побежав на вокзал, я купил билет на самую раннюю электричку и, сидя на скамейке в ожидании отправления (до утра оставалось каких-то полчаса), начал составлять план действий...
План сработал безошибочно. Как я и предполагал, старый лесник, живший в лесу неподалёку от лошадиного пастбища, охотно согласился дать мне на пару часов своё старое охотничье ружьё за бутылку водки.
Я без труда нашёл ту лошадь и, превозмогая дрожь в руках, зарядил ружьё и взвёл курок. Тысячи, миллионы мыслей, бурлили во мне в тот момент. Среди чувств, которые я испытывал, было и нетерпение, и торжество, и облегчение, и безграничная любовь к ЭТОЙ ЛОШАДИ, и священный ужас перед ней. Я прицелился, зажмурил глаза, прошептал застывшими губами молитву, мысленно направил её к небу и выстрелил. Когда глаза мои снова открылись, и в ушах перестало звенеть после сильного грохота, я осторожно приблизился к месту, где минуту назад стояла ЭТА ЛОШАДЬ. Всё остальное стадо, испуганное выстрелом, давно убежало прочь, только две самые последние, видимо отстающие, лошади всё ещё мелькали где-то на горизонте. Подойдя ближе, я сразу же увидел ЭТУ ЛОШАДЬ, неподвижно лежащую в высокой траве. Она была мертва.
Глаза, которые так долго не давали мне покоя, были такими же чистыми и невинными как и в тот первый роковой день, когда я впервые увидел их.
В тот же миг любовь и жалость к убитой мною лошади достигли сумасшедшего апогея, и ненависть к самому себе за собственную слабость и беззащитность перед собственной силой вылилась через край. В бешеном экстазе, не ведая что творю, я схватил ружьё, широко размахнулся и ударил. Что было сил. Прикладом. Прямо в ЭТИ ГЛАЗА! Потом ещё. И ещё. И ещё. И ещё, и ещё, и ещё!..
Когда я, наконец, выбился из сил, голова лошади уже не походила ни на что из известных мне предметов, от глаз также ничего существенного не осталось. Солнце было в зените. Сколько часов продолжалось избиение? Два, три, четыре?
Я знал только одно: сил во мне больше нет.
Ружьё выпало из рук, я упал в траву.
В голове промелькнула предательская мысль: что-то здесь не так. Я отогнал её от себя, но тут же осознал свою ошибку.
Слишком поздно. На меня волной нахлынули воспоминания, и я начал понимать, откуда ко мне пришло это неприятное чувство, что что-то не так.
Однажды в глубоком детстве (это, наверно, единственное, что я помню с тех пор; мне тогда было лет пять) я увидел сон. Глубокая ночь. Несколько случайных пассажиров, чьи пути непостижимым образом сошлись в мрачном и захарканном вагоне метро в этот поздний час, уже не пытаются бороться со сном, лишь у дверей стоят двое бодрствующих товарищей. Они негромко беседуют, лениво пересыпая грубые огрызки слов неказистым матом. Все остальные, похоже, спят. Нет, и это не совсем верно. В другом конце вагона склонился над учебником печальный студент. Он молод и бледен, но настойчив и все ещё полон оптимизма. Через четыре года он закончит свой институт и поступит в аспирантуру. Потом он с блеском защитит кандидатскую диссертацию и станет учителем физики. Он уже предвкушает блестящие глаза учеников, жаждущих знаний; он слышит свой уверенный, не терпящий возражений голос, монотонно посвящающий подрастающее поколение в тайны электромагнетизма.
Он видит своё будущее. По-другому быть не может.
Может! Вот двое разговаривающих зловеще переглядываются и едва заметно кивают головами: пора. Медленно, не спеша ползут минуты. Юноша с головой погружён в науку. Две чёрные фигуры тихо подходят к нему. Две чёрные руки хватают его за горло. Прежде чем мальчик соображает, что надо кричать в таких случаях, на его голове оказывается целлофановый мешок. Ботиночный шнурок вокруг шеи завершает блестящую работу профессионалов. В последний момент слабый писк всё-таки вырывается из слабеющего рта, который тут же зажимается крепкой рукой. Через пару минут всё кончено. Сладко дремлющие пассажиры видят прекрасные сны. Два незнакомца покидают спящий вагон, унося с собой кожаную куртку, часы и сумку студента.
Ночь. Спокойная, беззаботная пора... Ещё тогда, пятилетним карапузом, я должен был понять: не надо думать о будущем. Но вместо этого я начал бояться, и чем больше я боялся, тем больше думал о будущем. Ночные кошмары преследовали меня всю жизнь.
Я всю жизнь думал, что пытаюсь достичь какой-то внутренней гармонии, на самом же деле я всю жизнь играл в игру, но правила этой игры были непостижимы для меня, ибо структура генераторов этих правил настолько противоестественна привычному толкованию природы вещей, что для проникновения в её суть необходимо стать бесконечно маленьким, а чтобы стать маленьким, нужно хотя бы знать истину. В чём же истина?? Что ж, это не секрет. Истина состоит в том, что ты не можешь изменить правила игры, как ни старайся. Правила эти настолько чужды твоим механизмам мироощущения, что их, можно сказать, нет. А без правил мы жить не можем. Поэтому мы сами придумываем всё новые и новые правила; вернее будет сказать, что они появляются по инерции, под действием тяжести нашего мнимого величия; их становится всё больше и больше, и, наконец, не они уже выдавливаются из нас, а мы оказываемся задавленными ими, нашими несуществующими правилами. Человек, думающий, что, устанавливая правила, он становится правителем, ничем не отличается от человека, думающего, что, работая, он становится рабом, ведь удел правителя, как и удел раба, есть смерть. Единственное спасение для человека заключается в его полном отказе от правил, а для этого необходима текучесть.
Всё дело в том, что человек слишком туп, чтобы быть текучим, и поэтому понять, в чем заключается эта его тупость, которая не позволяет ему быть текучим, он не может. Ясно, что в такой ситуации человеку вряд ли есть что терять, и всё, что ему остается - это, воспользовавшись своей тупостью, попытаться хотя бы извлечь из неё максимальную для себя пользу, но и это проблематично, если нет текучести...
Мыслей было так много, что я вскоре устал и, наконец, решил, что мне срочно нужна помощь. Однако, в тот самый момент, когда я помыслил о помощи, я неожиданно вышел на оживлённую улицу. Тысячи мыслей проносились в моей голове в этот вечерний час. Я боялся, что вот-вот упаду. А люди уже посматривали на меня из-за углов хмурыми коричневыми глазами, морщили узкие лбы. Я свернул за угол, но это нисколько не облегчило моей участи. Паника сковала меня, я стеснялся и, в то же время, чувствовал себя великим. Величие захлёстывало меня волнами, затем утекало прочь, уступая место осознанию собственного ничтожества. Все грехи собрал я в себе, сам того не желая. Я завидовал людям, у которых были совершенно другие проблемы. Я снова свернул за угол, чтобы выиграть время для раздумий о своей судьбе.
Следующее, что я помню: на меня шли двое. Они почти не улыбались, скорее, нагло щурились. Я сейчас буду выглядеть глупо, если вдруг споткнусь или, положим, если с меня сдует ветром шляпу, подумал я невзначай. О нет, только не это. Я опустил голову, практически согнувшись под прямым углом и начал смотреть вниз. Странное дело, люди в ту же секунду пропали, точно их никогда и не было вовсе, ветер перестал менять направление и начал дуть мне прямо в голову, пресекая все попытки шляпы позорно слететь с головы на проезжую часть. К тому же, опустив голову, я вдруг понял, что я уже никогда не оступлюсь и не упаду. Я всем своим существом прочувствовал и пропустил через себя каждую выемку в асфальте, каждый камешек и каждую лужицу. Über alles, über alles, über alles!
Как только я это понял, всё вдруг потеряло значение. Мир обрёл упорядоченность, все страхи и сомнения улетучились, ощущения и переживания уже не были такими острыми, как прежде. Меня поглотила кромешная и всеобъемлющая пустота.
Я шагал, сам не зная куда. Я шагал, широко улыбаясь. Я шагал, вдыхая воздух перемен полной грудью. Я шагал, свободный от низменных комплексов ущербного голубого шарика. Я шагал, готовый ко всему. Я шагал, лёгкий и текучий, как песок времени.
Человек, неужели ты так и не понял, что не ты перешагиваешь через насекомых, ползущих к свету, а они через тебя. Насекомые не знают, куда ползут, и в этом их сила. Ты же, напротив, знаешь, где кроется ответ и как его найти, но выбираешь заведомо противоположную дорогу. Вместо того, чтобы, радостно раскинув руки, лететь к свету, ты падаешь в могилу, вырытую своими же руками для себя самого. Неужели тебе так приятно лежать в темноте?
Посмотрев в безоблачное небо и вдохнув сладкий травяной запах, я подумал, что труднее всего, наверно, понять самого себя, и я прокрутил в памяти все события прошедшего года. Я позволил своему подсознанию взять верх и унести меня вдаль, туда, где я смогу снова испытать те же чувства. Как только цепочка событий сплелась воедино, моя голова начала проясняться. Я сразу понял, что бил не ГЛАЗА, а свой собственный жалкий примитивный мир, который сам для себя построил.
Я бил своё загаженное самолюбие. Я бил своё убогое достоинство. Я бил своё гнойное величие. Я бил свою мудацкую гордость. Я бил своё невежество, свою лень, свою самодостаточность. Я бил свою ГЛУПОСТЬ! Я бил беспощадно, жестоко и насмерть!
Не помню как я встал с земли, поднял ружьё , вернул его леснику, вернулся домой и упал замертво (позже выяснилось, что я проспал 16 часов). Первое чувство, которое я испытал, когда проснулся, было полное безразличие. Я не потерял способность выражать эмоции, чувствовать радость и грусть, просто я не видел в этом никакой необходимости. Я как будто бы потерял какой-то ужасно тяжёлый кирпич, который лежал внутри меня так долго, что я уже успел к нему привыкнуть. Я сорвал повязку с глаз, перестав воспринимать окружающий мир через призму своего "я". Теперь я знаю, что той силой, которая позволила мне это сделать, была любовь и ненависть К СЕБЕ САМОМУ, доведённая до такой крайней степени, что между ними практически перестало существовать отличие. И когда они слились воедино, я сдвинулся с мёртвой точки.
Любовь есть эгоизм, а ненависть есть осознание того, что все разумные твари во Вселенной - неисправимые эгоисты. Всё, что надо сделать - это замкнуть две параллели в кольцо, внутри которого не будет понятий "хорошо" и "плохо", "белое" и "чёрное", "правильно" и "неправильно". Будет лишь спокойствие и уверенность в том, что ты сделал правильный выбор. Ты выбрал свободу.
Я потерял счёт времени. Выйдя из вагона метро, я даже не сразу понял, где нахожусь.