Халь Евгения : другие произведения.

Евгения и Илья Халь. Исповедник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Казнить нельзя помиловать Иногда очень сложно правильно поставить запятую. Рассказ опубликован в журнале "Очевидное-невероятное", 2/2010. Также опубликовано в сборнике Завтра будет ветер , 2010. Опубликован в журнале "Мир Фантастики", N 9, 2010 (диск). Признан рассказом номера в сентябре. Озвучен в подкасте журнала Фантаскоп , 2011. Опубликован в журнале "Фантаскоп", 006, 2011, в сборнике "Русская фантастика 2012" (издательство "Эксмо"), в газете "Марийская правда", 26 ноября 2013, Йошкар-Ола.
  Исповедник
  
   Казнить нельзя помиловать. Только я могу правильно поставить запятую в этой фразе, потому что я - истина в последней инстанции, судебный исповедник.
   Серый безликий коридор "чистилища" - так называется тюремный корпус, где содержатся те, кто ожидает нашего приговора. Захожу в камеру -заключенный встает и шутливо кланяется. Гаденькая ухмылка расползается по наглой физиономии. Шут из колоды Таро: то ли сумасшедший глупец за минуту до падения, то ли Дьявол, играющий с пустотой. Первая и последняя карта, начало моей жизни в качестве исповедника и ее же конец.
   - Доброе утро, исповедник, - подчеркнуто вежливо здоровается он.
   Но я не могу ответить на приветствие дежурной фразой, потому что у исповедников нет расхожих фраз и банальных приветствий. Все слова для нас наполнены особым смыслом. Это утро - не доброе, поэтому отвечаю просто:
   - Здравствуйте.
   Протягиваю ему руки ладонями вверх. Под кожу моих ладоней вшиты датчики правды, связанные с нанодетекторами лжи, живущими в моей крови, а те, в свою очередь, круглосуточно подключены к главному терминалу. Если заключенный солжет даже по мелочи, датчики уловят ложь, передадут сигнал нанодетекторам, а те пошлют сообщение на главный терминал, и это будет использовано против заключенного в суде.
  Он берет меня за руки и начинает исповедоваться. Детство, школа, семья - датчики молчат. Пока молчат.
   - Ваше имя? - задаю обычный проверочный вопрос.
   - Анджей Кислевски, - датчики молчат.
   - Вы похищали кого-либо с целью продажи его органов?
   - Нет.
   Ставлю вопрос иначе:
  - Имели ли вы отношение к похищению людей с целью продажи их органов?
  - Да
  - В каком качестве?
  - В качестве курьера, я перевозил черный нал.
  Датчики молчат. Хитрый ход, умный ход. Формально Анджей является членом преступного синдиката, и невозможно уличить его во лжи, но курьеров строго не наказывают. Как бы я ни сформулировал вопрос, он ответит правильно, потому что хорошо подготовился. Согласно новому Кодексу Евро-азиатского союза, принятому десять лет назад, в 2112 году, ему не грозит смертная казнь. В наш век политкорректности и гуманности даже у работорговцев, торгующих человеческими органами, есть права. Смертную казнь дают только организаторам, простые исполнители получают тюремный срок и право на обжалование. На моей памяти никого еще никого не казнили.
  Работорговцы взяли на вооружение систему, которой пользовались спецслужбы в двадцатом столетии - систему звеньев-троек. В каждой тройке только один человек знает исполнителя из следующего звена. Организаторов в лицо знают единицы, которые до опознания обычно не доживают.
  Дальше все пойдет по тщательно разработанному и продуманному плану. Анджей отсидит несколько лет в тюрьме строгого режима с электронным "ошейником" на шее - это специальное устройство с радиусом двести метров. Заключенный может передвигаться только внутри тюрьмы, лишний шаг за дверь - и голова с плеч долой. Ошейник просто взрывается при попытке удалиться от камеры больше, чем на двести метров. Потом друзья с воли передадут ему "зомби" - последнее изобретение черного медицинского рынка. Препарат имитирует смерть. Глотаешь золотистую капсулу, и, в течение полутора суток выглядишь, как покойник - мертвее не бывает. И даже сверхчувствительная медицинская аппаратура без колебания регистрирует летальный исход.
  По прошествии тридцати шести часов человек благополучно оживает подобно зомби из практики гаитянских колдунов.
  Анджея отвезут в больничный крематорий, ошейник перед смертью снимут, вместо него сожгут кого-то другого, а его благополучно переправят к "черным хирургам", работающим без лицензии. Те извлекут электронный скан-опознаватель личности, который вшивается каждому гражданину Евро-азиатского Союза при рождении, заменят другим - чистым, и... здравствуй, новая жизнь.
   Я не имею права рассказывать на суде, что он поведал мне, даже если это всего лишь имя его первой возлюбленной. Тайна судебной исповеди священна, кем бы ни был исповедуемый. Но я вынужден буду подтвердить, что он не организатор, а всего лишь пешка. И наплевать всем на мою память, потому что доказательств нет.
   Анджей молча смотрит на меня. В серых - с оттенком грязной мыльной воды - глазах без ресниц тихой птицей свил гнездо смех. Он тоже меня узнал. "Не поймаешь, исповедник", - беззвучно говорят серые глаза. Мы оба помним...
  
  
  ...Девяностый этаж стоэтажного здания. Наша группа спецназовцев обложила квартиру, в которой работорговцы держат живой товар. Мы затаились этажом выше. На дисплее инфрасканера двигаются два красных сгустка - два работорговца, еще двадцать шесть неподвижно застыли на полу - это похищенные. Наверняка, связаны и накачаны наркотой.
   - Если снесем дверь, они вдвоем успеют перестрелять как минимум половину, - шепчет командир.
   - Давайте я с крыши спущусь - и в окно, - стараюсь, чтобы в голосе не послышалось волнение. У меня в этом деле личная заинтересованность, но узнай кто об этом - не допустили бы к участию в операции.
   - Кто куда, а Бэтмен на крышу, - прыснул Коста, который и прилепил мне эту кличку, я действительно лучше всех обращаюсь с тросами.
   - А ну не ржать, упыри, - цыкнул на ребят командир Дан, - ладно, Стефан, но постарайся осторожней. Мне мертвые герои не нужны.
   Вылезаю через чердак на крышу, закрепляю один конец троса за антенну, второй - на поясе. Скольжу вниз, отталкиваясь ногами от стены. Бесшумно становлюсь на карниз возле нужного окна, прижимаюсь к стене, осторожно заглядываю в комнату. На полу и на диванах вповалку лежат заложники, в нескольких шагах от окна работорговец копается в сумках и кейсах жертв. Шакалье племя! Мало ему куша, который он получит за органы - так еще нужны мелкие подачки: кошельки, одноразовые кредитки, украшения. Мне повезло, что он пристроился напротив окна.
   Натягиваю на лицо маску, отталкиваюсь ногами от стены и бросаю тело в стекло, вытянув ноги вперед. Влетаю в комнату в облаке осколков -мужчина даже не успевает испугаться, падаю, подминая его под себя, бью кулаком в лицо, разбивая нос - он хрипит. Переворачиваю работорговца лицом вниз, еще раз для верности прикладывая физиономией к полу, защелкиваю наручники и шепчу в ухо:
   - Попробуешь крикнуть - сверну шею! Где второй?
   - Я здесь один! - хрипит он, - второй ушел, и я не знаю, когда вернется.
   Проверяю комнаты, везде на полу - похищенные: мужчины, женщины, дети. Все они обнажены и разрисованы черным маркером: печень, почки, сердце, даже глаза. Это значит, что хирург уже подготовил их к операции - мы успели вовремя.
  Говорю в передатчик, вшитый в воротник куртки:
  - Все чисто! Открываю входную дверь.
  Впускаю ребят, возвращаюсь в комнату, где лежит работорговец, и, наконец, вижу ее - свою сестру. Худенькое хрупкое тело полностью расписано черным, она молода и здорова - у нее можно много забрать. Срываю со стола скатерть, накрываю наготу, падаю возле нее на колени, бью по щекам, трясу - она не открывает глаза. Щупаю пульс - тишина, абсолютная тишина. Снова трясу ее - голова мотается, как у тряпичной куклы.
   - Стефан, не нужно, отпусти ее! - командир хватает меня за рукав, - она ушла, ее больше нет!
  - Что ты ей дал, сволочь? Какую дозу ты ей вкатил? - надвигаюсь на работорговца, он ползет по полу, забивается в угол и часто моргает от страха:
  - Не знаю! Я их не колол! Это все он, мой напарник!
  Ребята молча стоят в дверном проеме, никто не решается заговорить со мной, никто, кроме командира. Дан хватает меня за плечи, оттаскивает к окну, ветер робко проскальзывает в комнату через разбитое стекло и гладит мои волосы ласково, как сестренка.
  - Иди вниз, Стефан, иди в машину, - командир пытается загородить от меня работорговца, чтобы я не видел шакалью морду.
  - Да, хорошо, - без возражений послушно иду к двери. Дан предусмотрительно держится сзади, отсекая любую возможность отомстить шакалу. Я решаюсь на хитрость, падаю на колено, вскрикиваю:
  - Нога! Черт, моя нога! - кривлюсь от боли. Доверчивая все-таки душа наш командир, несмотря на солидный жизненный опыт. Дан садится на корточки рядом со мной, спрашивает тревожно:
  - Порезал или вывернул? Покажи!
  Отлично! Он ушел с линии огня! Вскакиваю на ноги - Господи, не дай мне промахнуться! - всаживаю пулю между шакальих глаз.
  - Нет!- командир валит меня на пол. Поздно! Я успел!
  Ребята окружают меня, смотрят молча, в глазах - ни капли осуждения, только понимание и боль.
  - Всем выйти! - кричит Дан, - оставьте нас одних!
  Ребята выходят.
  - Стефан, сынок, - шепчет командир, - что же ты наделал? Он ведь связан и безоружен, сопротивления не оказывал. По Уставу тебе военная тюрьма корячится! - Дан вытер моментально взмокший лоб. - Вот что мы сделаем, сынок: я дам тебе полчаса форы, слышишь меня? Полчаса! Уходи сейчас, уходи немедленно!
  - Я не побегу, командир, потому что я прав. Плевать мне на Устав! Почему те, кто отнимает чужие жизни, равноценны жертвам? У каждого из этих заложников есть семья, и когда его убивают, родные и близкие умирают вместе с ним. Разве может спокойно жить отец, дочь которого разрезали на куски? Или пустые от горя дни между ночными кошмарами и слезами на могилах, успокоительные горстями и фотографии в черных рамках можно назвать жизнью? А мы с вами вместо того, чтобы пристрелить эту тварь на месте, везем его в тюрьму, свято соблюдая гражданские права, и специальные организации следят за тем, чтобы ему было удобно и комфортно. Мы гуманны и политкорректны, из наших ртов течет розовая карамельная слюна, когда мы любуемся собственным идеальным отражением в зеркале.
  Встаю, бросаю на пол пистолет, протягиваю руки - Дан защелкивает наручники, и мы идем к входной двери. Проходим по коридору мимо комнат, где ребята готовят похищенных к транспортировке в госпиталь: кладут на носилки, укрывают одеялами. Один из мужчин внезапно открывает глаза - серые глаза без ресниц - и внимательно смотрит на меня, провожая взглядом до двери. Мельком отмечаю, что есть в нем что-то странное, но сил думать нет, голова наливается свинцом - у меня начался откат.
  Сажусь в полицейский кар на заднее сиденье, автоматически опускается сетка, отделяя водителя от задержанного. Дан садится за руль - он со своими ребятами до конца, и в горе и в радости. Мы трогаемся с места, и вдруг я понимаю, что было странного в этом мужчине: на его теле нет меток черным маркером. Меня осеняет:
  - Командир, - кричу я, - второй работорговец там! Он разделся и выдал себя за похищенного!
  - Мать его! - с чувством бросает он и кричит по связи:
  - Срочно задержать все медицинские кары! В одном из них - работорговец, прикинувшийся заложником!
  Но мы не успели. Шакал перебил всю медицинскую бригаду и ушел.
  
  После случившегося у меня были две возможности: пойти в военную тюрьму или Орден судебных исповедников. Я выбрал второе, и еще неизвестно, что хуже. В Орден не приходят по своей воле. Полное одиночество и молчание - это жизнь исповедника, потому что в нашей крови живут нанодетекторы лжи, круглосуточно связанные с главным терминалом.
   И если исповедник солжет даже в малом, умные наны задействуют программу разрушения, и мозг просто взорвется. И если исповедник попытается раскрыть тайну исповеди, то он умрет. Потому что информация стала самым дорогим и самым ходовым товаром.
  Орден судебных исповедников появился из-за кризиса судебной системы. Политкорректность и демократичность законов сами себя поймали в ловушку. Умные ловкие адвокаты могли как угодно вывернуть наизнанку законы, чтобы оправдать преступников. Суды присяжных превратились в карикатуру на Фемиду. Весы богини правосудия потеряли равновесие, и одна из чаш стала время от времени скользить вниз, в зависимости от того, кто больше монет в нее положит. Или кто громче заплачет - некоторые присяжные были крайне сентиментальны, и осужденные под чутким руководством адвокатов, наполняли чашу потоками крокодильих слез, которые тянули ее вниз не хуже драгоценного металла.
  И тогда появился наш Орден - Орден судебных исповедников. Мы нейтральны и независимы, наш Бог - истина, наша молитва - молчание.
  И даже свидетельствуя в суде, я ничего не рассказываю. На стене в зале суда висит старинная доска, я пишу на ней мелом, как писали триста лет назад:
  Казнить нельзя помиловать, и ставлю запятую в нужном месте.
  У меня нет друзей и приятелей. Повседневная жизнь соткана из большой и маленькой лжи, ложь вплетена в вены, ядовитым плющом обволакивается вокруг губ - ее никто не замечает. Никто, кроме исповедников.
  На банальный вопрос: " Как дела?" я не могу ответить обычным: "Все в порядке", если мне грустно, потому что это будет ложь, а наказание нее - смерть. Я не могу сказать некрасивой женщине, что она прекрасна, и солгать другу, что он умен и прав.
   Преступники исповедуются мне, потому что их к этому обязывает закон. Остальным просто нужно, чтобы их выслушали и сохранили все в тайне. Мы не заменили церковь, но стали единственной отдушиной для тех, кто потерял веру. Те, кто не верят в бога, идут к нам, потому что даже неверующим иногда нужно исповедаться и выплакаться. В наш умный хитрый век информация - это божество, а я его жрец. Самоубийцы и психопаты; умирающие от рака, с которым так и не справились хваленые нанотехнологии, и оставленные жены; брошенные мужья и спившиеся неудачники - все они идут ко мне на исповедь...
  
  
  
  ...Мое молчание Анджей принимает за растерянность, и к смеху в глазах подмешивается торжество.
   - Каково это - чувствовать себя безнаказанным? - спрашиваю его. В яблочко! Мне наконец-то удается сбить его с толку. Замешкавшись, Анджей неуверенно отвечает:
   - Не знаю.
   Датчики, наконец, отзываются покалыванием, умная техника уловила ложь и передала сигнал на центральный терминал. Впрочем, мне уже все равно. Встаю, отхожу к дальней стене и кладу руку в карман.
   Тюремные охранники настолько привыкли ко мне за много лет, что давно перестали задавать дежурный вопрос: "Оружие есть?" И даже придумали шутку: "Лучшее оружие исповедника - правда, и хотя калибр мелковат - зато не дает осечки".
   Достаю из кармана гранату. Вот оно! Страх в его глазах! Теперь ты знаешь, мразь, что чувствовали все эти люди, когда оставались наедине с тобой, и неоткуда ждать спасения, и нет надежды. Теперь ты понял!
   Вырываю чеку из гранаты.
   Казнить, нельзя....
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"