Аннотация: Манпулирование массовым сознанием - бич нашего времени. Если человек нечистоплотен и достаточно грамотен - он может натворить много бед.
КУКУШОНОК
Этот день не забыть мне никогда. Сколько раз возвращался я к нему в своих мыслях, сколько раз прокручивал цепь событий с того самого момента, как кукование старинных часов вырвало меня из объятий сна. Иногда я думаю: что было бы, сломайся в кукушке ее сложный механизм? Один крошечный шплинт, выскочивший из своего гнезда, мог решить судьбу мира! Случись это - и я опоздал бы на работу, и тогда не совершил бы того, что совершил. Но я никогда не опаздываю, вот в чем дело. Тогда я начинаю жалеть, что водитель такси в то туманное утро успел затормозить перед самым моим носом. Лучше бы он меня переехал: во всяком случае, это избавило бы меня от угрызений совести. Видите, до чего я дошел: готов обманываться иллюзиями, понимая, что это всего лишь иллюзии! Нет, я не сумасшедший, и отдаю себе отчет в том, что пишу. Но выйди я сейчас на улицу, и крикни, что это я - я,и никто иной - подписал приказ о начале проекта «Мидас» - толпа разорвала бы меня в клочья. И не судите этих людей, у них есть на то причины. Я украл у них самое драгоценное: будущее. Во всяком случае, им есть кого ненавидеть; я же лишен и такой возможности. Большинство американцев из-за моей подписи вынуждено прозябать в нищете, в то время, как ничтожная горстка нелюдей пользуется всеми благами, и даже сверх того. Один из них и сейчас не спускает с меня глаз, и мне приходится отворачиваться к окну, чтобы скрыть выражение моего лица. Впрочем, по порядку.
Сперва представлюсь. Зовут меня Самюэль Торгвассон, и я являюсь префектом Департамента Потребления. Это сейчас я префект, а к началу описываемых событий возглавлял один из отделов Департамента. К несчастью, уже тогда я имел достаточно влияния в определенных кругах, чтобы протолкнуть «Мидас» через все бюрократические рогатки. Занимались мы тем, что создавали потребление. Да-да, вы не ослышались! Потребистика - весьма молодая отрасль науки, лежащая на стыке экономики и психологии. Впрочем, мало кто слышал о ней: мы не афишировали нашу деятельность. Общественности незачем знать, чем мы тут занимаемся. Почему? А как бы вы сами отнеслись к тому, что вашим сознанием манипулируют, дрессируют, как собачку в цирке? То-то.
Суть потребистики сводится к вечному спору экономистов: что первично - спрос, или предложение? Спор этот, по моему мнению, бессодержателен: точно так же лилипуты Джонатана Свифта спорили, с какой стороны надо разбивать яйцо. Мы тут, в своем Департаменте, разной ерундой, вроде моделирования экономических ситуаций, не занимались. Потребистика - наука прикладная, и потому от нас ждали реальных результатов, а не словоблудия. Спрос и предложение просто так не появляются, их надо делать, и мы делали их. В наши времена бизнесмен не может сидеть и ждать, когда клиент придет к нему и выложит денежки. А Правительство не может ждать, когда же процент годового ВВП соизволит пойти в гору. Этот процент и был тем богом, которому мы молились каждый божий день.
Современная экономика такова, что сначала создается предложение, а потом под это предложение подводится фундамент спроса, то есть, формируется рынок товара или услуги. Допустим, компания «Кока-кола» разработала новый напиток. И пусть он сварен из хины: наша задача состояла в том, чтобы заставить потребителя купить его. Это больше, чем рекламная компания. Если бы потребовалось обеспечить уровень производства хины, мы готовы были спровоцировать кризис пивной индустрии. Но на такое, разумеется, мы никогда не шли: пострадает пивной бизнес, а следовательно, снизятся доходы казны. Мы действовали гораздо осторожнее. Ну, в самом деле: человек ведь не может выпить больше ведра хины в день. И нельзя, к тому же, отучить его пить пиво. Логический тупик? Как бы не так! Всегда найдутся обходные пути. Например, можно разработать такую технологию, которая позволяла бы пересадить часть вкусовых пупырышков в прямую кишку, да еще запрограммировать их на то, чтобы горькое воспринималось как сладкое. Следующий этап - приучить потребителей к хиновым клизмам. Это, кстати, не так уж и сложно, как привыкли думать. Тут главное - мода. Подражательность в крови у людей; как только богема начнет ставить себе целебные и восхитительные по вкусу хиновые клизмы, ее примеру последуют миллионы людей. "Кока-кола" довольна, потребитель доволен, бюджет полный. Задача выполнена. Пример, может быть, несколько утрированный, но в целом он отражает суть вещей.
До сих пор у меня вызывает чувство законной гордости морфотворец - прибор, транслирующий спящему человеку программируемые фильмы-сны. Через три года после появления Идеи морфотворцы стояли в каждой американской квартире. Голливуд увеличил свои обороты вдвое, а бюджет получил дополнительно полтриллиона долларов в год.
Идею эту мне подкинул один парень, по имени Патрик Крейг. Он был человеком странной профессии. Он рожал Идеи.
Еще в XX веке появились люди, которые ничего не делая, получали огромные деньги. Точнее - почти ничего. Эти люди могли опаздывать на работу, могли и вовсе ее прогулять. Они имели право без стука вваливаться к своему начальнику, щипать секретарш за мягкие места, напиваться до поросячьего визга. Им было позволено почти всё. Одним словом, это были самые настоящие трутни. Но раз в год (в данном случае год - понятие условное) они должны были придумать Гениальную Идею. В этом и состояла суть их работы.
Одним из таких людей и был Патрик Крейг. Он рожал Идеи с завидным постоянством: раз в полгода. И почти все они были великолепны. Он был чертовски талантлив, этот Крейг; только потому я и терпел его. В остальном же он вызывал у меня тошноту, которую я должен был тщательно скрывать под маской учтивого добродушия. Крейг был самым настоящим хлюстом - на такого и смотреть противно, не то что с ним разговаривать. И вечно он жевал жвачку: вылитая корова! Когда же он хохотал, мне хотелось заткнуть уши - лишь бы не слышать эти визгливые истеричные всхлипы. А хохотал он постоянно: главным образом, над своими же плоскими шуточками, которые с мясом выдирал из дешевых боевиков. Походка у него была такая, что стоило только удивляться, как это он до сих пор не рассыпался на части. Временами мне казалось, что внутри Крейг давным-давно превратился в труху, как иногда бывает с пнем, пораженным древесными термитами. Пень, хлюст - я не случайно употребляю такие эпитеты. Потому что вдруг в этом пне проскакивала божья искра - и Крейг рожал Идею. Это было необъяснимо.
Я не говорил бы о нем так подробно, если бы он не был автором «Мидаса».
В то проклятое утро, я был разбужен кукушкой - как обычно, в шесть часов утра. Встав, я почистил зубы, сделал утреннюю зарядку и поплавал в бассейне. На это ушло полчаса. В шесть тридцать я выпил стакан парного молока, съел венскую булочку, которую приготовила жена, и отправился на работу. Такие подробности я привожу потому, чтобы вы поняли, что этот день начинался точно так же, как и все остальные, и ничто не предвещало беду.
На работу я всегда хожу пешком. Вообще-то, служебный автомобиль должен забирать меня из дома, но я предпочитаю пешую прогулку по сосновому парку. Утро выдалось туманное, и верхушки сосен тонули в густом молоке. На стеклах моих очков оседали микроскопические водяные капельки, в складках плаща копилась влага. Нет ничего удивительного, что при переходе через улицу я едва не угодил под колеса желтого такси. Водитель, собственно, был и не виноват: mea culpa. Но тогда я был возмущен до глубины души, и вздрагивая от пережитого, пообещал себе, что накажу автохулигана. Я успел запомнить номер такси.
Сейчас это происшествие кажется мне знаковым.
В семь часов я уже был в Департаменте. С молодых лет привык я приходить на работу раньше времени. Для меня это стало законом. Вот и теперь, кроме охраны, во всем огромном здании никого еще не было. Поднявшись на лифте на свой этаж, я открыл все двери, выключил сигнализацию, и позвонил в полицию - сообщить дежурному инспектору номер такси. Потом я принялся за работу. Накануне мне принесли целую пачку документов из «Дженерал Моторс», и со всеми ними надо было разобраться. Директор корпорации, с которым я был знаком лично, жаловался, что в этом году объемы производства упадут на три процента - и всё потому, что американцы пересаживаются с обычных автомобилей на более дешевые водородные. Это была проблема, и ее следовало решать незамедлительно. Я углубился в бумаги, и очнулся только тогда, когда в дверь постучали снаружи. Я крикнул "войдите!", и в кабинет вошла мой личный секретарь, миссис Эмили Ролсон. В руках у нее был поднос со стаканом томатного сока.
-Доброе утро, мистер Торгвассон, - сказала она и поставила сок на стол.
-Доброе утро, Эмили. Ты как всегда, свежа и прекрасна, - сказал я.
-А вы, как всегда, очень любезны, мистер Торгвассон, - ответила она, играя ямочками на щеках.
Я тоже улыбнулся ей. Сегодня она пришла с накладной косой - признание моих отчаянных усилий по внедрению этого предмета туалета в моду.
Департамент постепенно наполнялся людьми. Всё шло, как обычно. В восемь сорок мне позвонили из полиции, и сообщили, что автохулиган задержан, и сидит за решеткой. «Как анчоус в банке», -сказал инспектор и захохотал в трубку. Я должен был бы испытать законное удовлетворение, но вместо этого только разозлился.
Это был второй звоночек.
К девяти я разобрался с текущими делами и сделал десятиминутный перерыв, чтобы разгрузить глаза. А в девять пятнадцать в моем кабинете появился Патрик Крейг.
-Привет, шеф, - сказал он, бодро двигая челюстями, - Как делишки?
Я сделал над собой усилие и заставил себя улыбнуться:
-Прекрасно, Патрик. А у тебя?
-Тип-топ, шеф. Вчера был у Эдди на вечеринке. Скукотища! А это что у тебя?
Он сгробастал с моего стола рекламный буклет «Дженерал Моторс» и прочитал вслух:
-Наша компания в рекламе не нуждается. Мы выше рекламы! Что это за бодяга, шеф? Погоди, я лучше придумаю... Надо было написать так: наша компания в рекламе не нуждается. И вообще, идите все в задницу!
И захохотал, как гиена. Я тоже посмеялся, потом сказал:
-Или так: Наша компания в рекламе не нуждается. Наша компания нуждается в месте на кладбище!
Крейг снова захохотал:
-Ну ты даешь, шеф! Хохмач! Слушай, тебя надо было к Эдди пригласить! Вот умора была бы!
Я кисло улыбался. Голова у меня болела как никогда: просто разваливалась на куски. Я взял со стола точилку и принялся вострить карандаш. Деревянная стружка выползала из-под ножа и аккуратными колечками ложилась на чистый лист бумаги, вперемешку с графитовой пылью. Это был давнишний защитный рефлекс, выработанный мною против Крейга. А он продолжал болтать о разной ерунде, по обыкновению перескакивая с одной темы на другую безо всякой видимой причины. Я слушал его вполуха. И вдруг Крейг сказал:
-Слушай, шеф, мне тут одна мысль в голову пришла... Ты ведь поддерживаешь отношения с Ринальди из «Пасифик?»
Я насторожился. «Пасифик» считалась одной из самых крупных корпораций на фармацевтическом рынке. Восемь лет назад она была заурядной фирмочкой, и без моей помощи так бы и прозябала на задворках истории. Кроме того, с Ринальди у меня были кое-какие дела, которые я не собирался афишировать.
-И что? - спросил я.
-Они ведь генетикой занимаются, и всё такое... Я вот подумал: а что если взять, и создать Идеального Потребителя? Ну, понимаешь: у врачей всякие там крысы-кролики, у физиков - испытательные стенды, а у нас будет свой Идеальный Потребитель. Я с Джонни говорил, так он уверен, что это технически осуществимо.
-Продолжай, - сказал я.
-Он говорит, что характер человека теперь можно программировать на генетическом уровне. Тут что важно? Этот тип должен быть восприимчив к внушению, чтобы он потреблял то, что нам нужно. Правильно? И в то же время он должен уметь зарабатывать деньги так, как никто другой. Много желаний - много денег.
-Предприимчивость и бессамость - вещи несовместимые. Это логическая петля, Патрик, как ни крути, - сказал я, постукивая пальцем по столу.
-А то не знаю! Только Джонни говорит, что можно в одного человека сразу двоих засунуть. Вот ты говоришь, например: собака! И щелк: человек из крепыша Боба превращается в крошку Барбару, готовую к употреблению. Что ты на это скажешь?
Крейг захохотал.
-Допустим, - ответил я, - Но все это пока слова. Ты вот что, Патрик: состряпай мне план, и принеси, а я уже посмотрю, что там можно сделать.
Крейг ушел. Я не сомневался, что план его будет бездарным: в деталях он не блистал. Но сама идея была великолепной. Это Крейг пусть думает, что Идеальный Потребитель нужен только для опытов. Я в своих мыслях заходил дальше. Гораздо дальше. Идеальным Потребителем мог бы стать каждый американец. Поголовная вакцинация - ну, скажем, от гриппа, - и через пару месяцев вся Америка будет состоять из таких вот Идеальных Потребителей. Два в одном - это, конечно, грубо. Можно сделать по-другому: например, внушаемость будет распространяться лишь на то, что касается рекламы. Хотя, надо очень тщательно всё взвесить. Что станет с банковской системой, если каждый начнет тратить, вместо того, чтобы копить? И как быть с конкурирующими товарами?
Трудности меня не пугали: моя работа в том и заключалась, чтобы преодолевать их. «Мидас», - подумал я. Этот проект должен называться «Мидас». По имени лидийского царя, который превращал в золото всё, к чему только прикасался.
Вас, наверное, покоробили подобные рассуждения? Признаться, сейчас мне очень горько говорить о них, но молчать я тоже не могу. Ведь это - исповедь. Пятнадцать лет назад я и думать не мог, что проект «Мидас» - мерзость, возведенная в степень. Сейчас я готов землю грызть, чтобы вернуть всё на круги своя. Политика - грязь, и те, кто ею занимаются, вымазаны в грязи по уши. Я ничем не отличался от других, только, к несчастью, был гораздо энергичнее. Мало нашлось бы на свете людей, способных повторить то, что сделал я. Мыслю я широко, и меня к тому же, увлекла Идея Крейга. Не думайте, что я стяжатель или честолюб. Я всегда работал ради дела. Хорошая Идея похожа на беспомощного птенца: нужно много сил, чтобы птенец этот встал на крыло. Когда видишь, как твое детище крепнет день ото дня и наливается жизненными соками - понимаешь, что ты существуешь не зря. Самые прекрасные мгновения своей жизни я испытал, когда мои птенцы покидали гнездо и отправлялись в свободный полет.
Проект «Мидас» открывал безграничные просторы для развития национальной экономики. Я чувствовал, что это станет главным делом моей жизни. Ох, Крейг, что же ты натворил! Ты разбудил меня, и теперь нам обоим предстоит корчиться в муках адского пламени. Думаю, они не будут страшнее тех угрызений совести, которые терзают мою душу в эти минуты.
Я шел напролом. Два года ушли на то, чтобы сколотить бюджет проекта; столько же на создание матрицы - формы, в которой будет отлит Идеальный Потребитель. Генетики «Пасифик» объяснили мне, что его ДНК отличается от обычного: оно строилось лишь на одной паре нуклеотидов, вместо двух. Были там еще какие-то несущественные детали, но речь не о них. Я вел войну на финансовом фронте, а не на научном, и вел хорошо. Комиссии, подкомиссии, переговоры с подрядчиками, горы смет, согласования с разными ведомствами - сколько же их было за эти пять лет! Я заработал славу дешевого энтузиаста: она волочилась за мной, как драконий хвост. "Носится со своим "Мидасом", как с писаной торбой!" - шипели мне в спину недоброжелатели. А я делал дело.
Инкубатором Идельному Человеку служил сорокаэтажный небоскреб, напичканный новейшей электроникой, как тыква семечками. Специально под проект "Мидас" была построена электростанция, способная обеспечить электричеством двухсоттысячный город. Да он и был создан: в переносном смысле, разумеется, так как в «Мидасе» было задействовано свыше двухсот тысяч человек. Вообще, мой птенец оказался чрезвычайно прожорливым: он глотал миллиарды один за другим, и конца этому видно не было. Конгрессмены недовольно ворчали. Мне было наплевать на это ворчание. Расчеты показывали, что реализация проекта даст 30-40 процентов ежегодного прироста ВВП. Одни эти цифры заткнули бы глотку кому угодно.
Наконец, наступил тот день, которого я ждал и боялся: Идеальный Потребитель должен был вылупиться из своего яйца. В большом круглом зале на втором этаже небоскреба собрались почти все тузы страны: силовые министры, крупнейшие ученые, конгрессмены и сенаторы во главе с Генеральным секретарем. Их сопровождала целая свора приближенных лиц.
Зал был разделен на две части пуленепробиваемым стеклом: в одной находились кресла для зрителей, а в другой - металлический колпак, вздувавшийся над полом. К нему удавами тянулись десятки кабелей и труб. Я бывал здесь уже не раз, но только теперь мне пришло в голову, что очень уж похоже это помещение на зал для публичных казней, только вместо электрического стула был этот колпак. И атмосфера подходящая: лица у всех напряженные, сосредоточенные, переговариваются шепотом, покашливают в кулаки.
С самого утра потянулась передо мной бесконечная вереница «отцов народа». Мне пожимали руку, брали под локоть, осведомлялись (именно, осведомлялись!), каково протекание процесса, и велика ли вероятность ошибки. Я устал отвечать на одни и те же вопросы и сел в передний ряд, чтобы никого не видеть. Но и тут меня достали. Крейг целую неделю ходил за мной по пятам, добиваясь разрешения присутствовать при «родах». «А как же, - говорил он, - Я ведь его папочка! Грешно отказывать папочке в таком деле!» В конце концов, он добился своего. И хотя проект «Мидас» нес гриф «секретно», я выписал ему пропуск. Если бы я не сделал этого, он всё разболтал бы газетчикам. Я надеялся, что он сядет где-нибудь в сторонке, но ошибся. Увидев меня, он протиснулся сквозь плотную толпу и плюхнулся в соседнее кресло.
В этот раз он вел себя необычайно тихо; видимо, проникся важностью ситуации. Он даже галстук нацепил и, наверное, брился впохыхах, торопясь на представление: левая щека Крейга пламенела алой царапиной.
-Шеф! - шепнул он мне, - Я что-то волнуюсь. Ты гарантируешь, что всё будет тип-топ?
Я кивнул, хотя сам вовсе не был в этом уверен. Напряжение в зале постепенно росло: слишком многое было поставлено на карту. Если проект «Мидас» провалится, придется объяснять, на что были потрачены столь огромные средства. И тогда не одна голова покатится с плеч. Моя - в первую очередь.
Металлический колпак притягивал мой взор. Поэтому, когда Ринальди притронулся к моему плечу, я вздрогнул от неожиданности.
-Начинаем? - спросил он негромко.
Я снова кивнул. Говорить я не мог: в горле пересохло.
Ринальди отошел к пульту управления, который был вмонтирован в стеклянную перегородку. Пальцы его запорхали по клавишам. Что-то загудело, что-то защелкало, словно на раскаленную сковороду падали капли воды. Из-под металлического колпака ударили белые газовые струи. И колпак раскрылся, наподобие цветка. Створки уползли в пол, но что там творится, разобрать было невозможно: всё помещение затянул белый, как молоко туман. Заработали кондиционеры.
Туман медленно рассеивался. Что-то розовое проглядывало сквозь него, и это розовое пульсировало, словно сердце. Потом я увидел. Это действительно было похоже на сердце, только в сотню раз больше. Розовым оно было только сверху, а снизу отдавало свинцовой серостью. И всё, от верхушки, до пола было опутано вздувшимися узлами вен.
-Джентельмены! - раздался голос Ринальди, - Вы видите перед собой искусственную матку!
-Главное не матка, а что там у нее внутри! - прогудел кто-то; кажется, военный министр.
-Сейчас мы это узнаем! - сказал Ринальди.
Секунда - и он оказался по ту сторону стеклянной стены. Быстрой, уверенной поступью он подошел к матке, и в руке его что-то блеснуло. Скальпель. Не долго думая, Ринальди воткнул скальпель в плоть, и протащил его сверху вниз. Матка судорожно сжалась, брызнула алая кровь. Акустика в зрительном зале была хорошая, так что все слышали этот звук: словно кто-то разрывал брезент. Крейг рядом со мной сдавленно охнул.
Едва Ринальди отошел - невесть откуда взявшиеся ассистенты набросились на матку, как банда вурдалаков. Через минуту всё было кончено. На полу, среди опавших покровов и луж крови лежал скорчившийся человек. Даже отсюда мне было видно, как блестит его кожа.
Идеальный Потребитель.
Я, разумеется, знал, что из матки должен был выйти вполне сформировавшийся мужчина. Известно мне было и то, что в последние три месяца его с помощью акустического гипноза усиленно обучали языку и первоначальным знаниям о нашем мире. Но одно дело - знать, и совсем другое - принимать это как должное. К тому, что произошло дальше, я готов не был.
-Встань! - сказал Ринальди.
Человек повернул голову. Потом неуверенно поднялся на ноги. Из живота его торчал короткий обрубок пуповины. Идеального Потребителя шатало, словно пьяного, и мне объяснили, почему: для того, чтобы выработалась первичная моторика, необходимо самое меньшее, несколько дней.
-Как тебя зовут? - спросил Ринальди.
-Не помню... - глухо отозвался человек.
-Тебя зовут Андерс! Вспомнил?
-Андерс...
-Что ты здесь делаешь?
Человек не ответил. Он морщил лоб, разглядывая нас. И вдруг улыбнулся!
Сейчас я думаю, что он уже тогда принял решение по поводу всех нас. Все мы сидели перед ним, и разглядывали его, как тигра в клетке, этакую диковинку, которую выставляют в цирке. Он тоже смотрел на нас, но совсем с иного ракурса. Мы были не тигры - мы были стадом диких баранов, которых еще предстояло приручить. Хотя, наверное, я слишком мнителен. Может статься и так, что он вообще ни о чем не думает, не строит никаких планов, а действует подобно небесным телам, которые летят по своим орбитам, но не потому, что знают кеплеровскую механику, а просто так. А может, планы его конкретны и не простираются в бесконечность, но по достижении определенных целей меняются, так как ставятся новые цели, вырастающие из новых желаний. И всё же, я вспоминаю ту его улыбку, и мне кажется, что он уже тогда всё о нас знал.
Но в тот момент я не думал ни о чем подобном, я не думал вообще ни о чем. Была только вязкая горячая каша, шевелившаяся в груди и ощущение беды, которую никто не в состоянии предупредить. Наверняка, те же чувства испытывал не я один: очень уж жутко выглядела улыбка на этом скользком от слизи лице. Вдруг позади меня что-то с грохотом обрушилось. Все головы, как по команде, повернулись на звук. Это был командующий Вооруженными Силами США. Наш бравый генерал, герой двух войн, кавалер Ордена за выдающиеся заслуги на почетной ленте потерял сознание, словно мальчишка.
Волнение, охватившее высокопоставленную публику в первые минуты, вскоре улеглось. Андерс оказался вполне симпатичным парнем, сообразительным и в меру веселым. В нем не читалось и намека на что-то отличное от нас, чуждое человеку. И каждый, кто с ним общался, наверное думал, что неплохо бы иметь такого друга. Три месяца провел он в опытном центре, под присмотром психологов. В разговорах со мной они заявляли, что Андерс очень перспективный потребитель, но хорошо умеет контролировать свои чувства. Многочисленные тесты обнаружили у него превосходство понятия собственности над зоологическим индивидуализмом. Это было важно, поскольку напрочь опровергало расхожее мнение об антисоциальности Идеального Потребителя. Сам я разговаривал с ним не раз, и вынес из этих встреч твердое убеждение, что будет совсем неплохо, если каждый американец станет таким же, как Андерс. Через три месяца его выпустили, дали документы, квартиру и небольшую сумму денег. И с этого фундамента он должен был строить свою жизнь в человеческом обществе. Мы пророчили Андерсу большое будущее. Но никто и подумать не мог, насколько большим оно будет.
Между тем, проект «Мидас» начал пробуксовывать. На втором этапе предполагалось создать вакцину, обладавшую пластидами, которые встраивались бы в ДНК человека, превращая его в Идеального Потребителя. Под эту программу я потребовал у Конгресса сто миллиардов долларов, и неожиданно натолкнулся на яростное сопротивление. «Слишком много! - говорили они, - Но не это главное. Вакцинация убьет человека, сделает его биороботом, а это прямое нарушение его права на свободу выбора.». Напрасно потрясал я кривыми экономического роста, напрасно вещал о перманентной НТР: конгрессмены стояли как бетонные стены. И всё же мне удалось расшатать их, поскольку корпорации поддерживали меня. Конгресс дрогнул. Но тут сказал свое слово президент. «Я не желаю, чтобы мои внуки превратились в оловянных болванчиков!» - сказал он. Вопрос был закрыт.
Три недели не выходил я из дома. Должно быть, так чувствовал себя Наполеон при бегстве из России. Когда я вернулся к работе, то быстро понял, что самое большее, на что теперь способен - это подписывать бумажки, составленные другими. Ушел азарт, пропала Великая Цель. Впереди маячило безрадостное серое существование.
Покамест я сражался с Конгрессом, Андерс делал свою карьеру. Через год его состояние оценивалось в пятьсот тысяч долларов. Он вкладывал деньги в рискованные краткосрочные проекты, которые приносили ему огромные барыши. Одно время я сильно опасался, что он сдерживает свои материальные потребности. «Дайте срок, - ответил он мне, загадочно улыбаясь, - Придет время, и я смогу позволить себе всё!». Зловещие слова, но для меня тогдашнего они не несли никакой угрозы. Старый болван.
Дальнейшие события хорошо известны. Андерс шел от одного успеха к другому. Восемь лет назад он стал конгрессменом, уже тогда имея 50-миллионное состояние. Корпорации поддерживали его. А как же! Ведь он был ходячим подтверждением успеха «Мидаса». Каждый раз, узнавая о его очередной победе, я злорадствовал: вот, получите, старые жабы! Андерс раздавит вас, а я спляшу на ваших костях! Четыре года назад он стал президентом. Три месяца спустя Конгресс был разогнан. Потом рухнула Конституция, а президент фактически стал диктатором. Год назад власть Андерса признала Мексика. Думаю, он не остановится, пока не подчинит себе весь мир.
Но и это не самое худшее. Дело в том, что Андерс возобновил проект «Мидас», но совсем в другой эманации. По всей стране выросли новостройки: множество инкубаторов, куда более совершенных, чем тот, первый. И сейчас ежедневно в них вылупляются сотни Идеальных Потребителей. Понимаете, что произошло? Ему мало одного рта и пары рук, чтобы удовлетворить свои потребности. И теперь он безостановочно плодит и плодит самого себя. Я плохо разбираюсь в деталях; знаю только, что это вроде огромного муравейника: сознание одно, а тел много. Однажды он мне признался, что думает остановиться лишь после того, как число их (или его?) сравняется с населением Земли. Тогда он сможет приставить себя к каждому из людей, чтобы тот его кормил, одевал и развлекал.
Кстати, в последнее время я весьма близко сошелся с Ринальди. Мы с ним теперь сидим в одной лодке: духовный отец "Мидаса" и его генетический папаша. Каждую пятницу я заезжаю за Ринальди, и мы едем в ресторан "Улитка". Это единственное заведение, в котором такие, как я и он могут чувствовать себя в относительной безопасности - в любом другом месте мы были бы немедленно растерзаны бесноватой толпой. У нас всегда находятся темы для разговора. Вчера мы беседовали о монадах Лейбница, а завтра, возможно, будем обсуждать Кейнса. Я вдруг обнаружил, что Ринальди способен мыслить оригинально, а это не совсем обычно для ученого-практика. Например, он считает, что Бог создан человеком и представляет собой энергетическое поле, которое подпитывается от веры в него людей. Прогресс по Ринальди, как и дерево, растет не только вверх, но и вниз. А недавно у нас состоялся разговор, который, собственно, и подвигнул меня к написанию этой рукописи.
Помнится, Ринальди пил мадеру. Он обхватил двумя пальцами ножку изящного бокала и, сощурившись, смотрел, как в тягучем, словно венозная кровь, вине, вспыхивают и гаснут электрические искры. Я мягко напомнил ему, что пить мадеру после бифштекса - развлечение для самоубийц.
-Бросьте! - сказал Ринальди, - Португальцы запивали мадерой жареную свинину, и ничего: жили - не жаловались.
-И умирали в сорокалетнем возрасте! - не удержался я.
-Всё относительно. Иные и за сорок лет успевают сделать кучу детишек, написать мемуары и разрушить империю ацтеков, или этих... Великих Моголов. Но большинство обречено умереть в глубокой старости, а их родные, поделив наследство, забывают о них на следующий день.
-Мы-то с вами в истории уже отметились, обижаться не приходится, - горько заметил я.
Ринальди поднял бокал и сделал один чудовищный глоток. Он всегда пил так, единым махом опустошая сосуд: будь там водка, мадера или шампанское. Смакования он не признавал.
-Если бы люди жили тысячу лет - всё равно они со страхом ждали приближения смерти! - заявил он, - Но к счастью, природа каждому отмерила свой срок. Мышь живет три года, человек - семьдесят, звезда - десять миллиардов лет. А цивилизации, подобной нашей, дано жить пять тысяч лет.
-Вы так полагаете? - спросил я быстро.
-А вы нет? - Ринальди пристально посмотрел мне в глаза, - Разве не видите, что мы катимся черт знает куда? Имейте ввиду, я спрашиваю серьезно!
-Допустим, вы правы, хотя разговоры эти давно уже мхом поросли.
-Бросьте, вы отлично понимаете, о чем идет речь. Я имею ввиду...
-Андерса? Ну конечно, его.
Я сказал, что не вижу в Андерсе угрозы для человечества. Он зависит от нас, как гриб, паразитирующий на стволе дерева. И грибу выгодно, чтобы дерево жило.
Я соврал. На самом деле я не думал, что Андерс - гриб. Но почему-то я не мог признаться в этом Ринальди. К тому же, в меня вселился дух противоречия. Знаете, как это бывает: вроде бы и согласен со всем, но всё равно споришь до хрипоты, из принципа. Ринальди, как будто, не заметил моего лицемерия и нетерпеливо отмахнулся:
-И все же, мы обречены!
Докажите! - сказал я упрямо.
-Легко!
Он уселся поплотнее в своем кресле, и начал. Нельзя сказать, что доказательства, приведенные им, были для меня откровением: всё это я уже слышал, но как-то урывками, и главное, при совершенно иных обстоятельствах, не придававших им значительности. Теперь же они ковались - звено к звену, - в цепь, которая скрутила и пригнула меня к земле всей своей тяжестью.
Некто Френсис Дрейк - не тот, что был пиратом, а совсем другой, - вывел формулу, с помощью которой можно рассчитать наивероятнейшее количество цивилизаций в нашей Галактике. Логика у него, как у Аристотеля: не подкопаешься. Шел он от противного. На каком поле может разгуляться природа? В безвоздушном пространстве? Один атом на кубический метр! Тогда, может, в недрах звезд, где потеплее? Миллионы и миллиарды градусов, тонны плазмы, спресованные в чайной ложке! Плазма - это кипящий суп Вселенной, не больше и не меньше. Любой кибернетик скажет вам, что в таких условиях стабильность системы обеспечить невозможно! Остаются планеты. Планетными ожерельями украшены только звезды третьего и четвертого поколений, а это что-то около десяти процентов от общего их количества. Итак, из ста миллиардов звезд нашей Галактики девяносто миллиардов отбраковываем. Но и планеты далеко не каждая пригодны для жизни. Меркурий - это четыреста градусов на поверхности, отсутствие атмосферы и оловянные озера. А главное - химический гомеостаз, отсутствие перспектив. С Юпитером и Сатурном обратная история: они слишком холодны. Стало быть, химическая эволюция возможна только на тех планетах, где температурный режим на поверхности колеблется в диапазоне от минус пятидесяти до плюс пятидесяти градусов по Цельсию. Это так называемая зона обитания. Марс самым краешком зацепился за эту зону: миллиард лет назад, когда Солнце было горячее, там даже реки текли. А сейчас это красная пустыня с высокогорной атмосферой. И оставаться ему пустыней на веки вечные до самого скончания времен: гомеостаз! Только миры, близкие Земле по основным астрономическим параметрам, с развитой тектоникой, достаточно мощной атмосферой и водой в жидком ее состоянии могут обеспечить химическое развитие. Это обязательное условие для появления сложных молекул, подобных аминокислотам. Дрейк рассуждал просто. Природа не случайно протоптала дорожку к органической химии. Углерод был единственным элементом в таблице Менделеева, способный дать то необходимое многообразие форм, с которыми природа могла бы играть, словно ребенок с кубиками. Как в рекламе: при всём богатстве выбора другой альтернативы нет! Кибернетики называют это принципом эквифинальности. Третье. Какова доля планет, действительно жизнеспособных среди потенциально жизнеспособных? Вот тут начинаются гадания на кофейной гуще. Отсутствует статистическая выборка: согласитесь, что делать выводы на примере одной Земли негоже. Во всяком случае, можно утверждать, что не менее одного процента планет, попавших в зону обитания, обзавелись биосферой. Следы одноклеточной жизни обнаружены даже на Марсе, а это внушает оптимизм по поводу распространенности жизни во Вселенной.
Тут я заметил, что вопрос существования жизни на Марсе далеко не решен: многие из биологов признают, что в метеоритах из Антарктиды покопались наши бактерии, а отнюдь не марсианские. Кто из нас двоих биолог: вы, или я? - процедил Ринальди. Так что не будьте ослом, Торгвассон и ведите себя достойно. Я понял, что ступил на зыбкую почву и прикусил язык. А мой собеседник продолжал, как ни в чем не бывало.
Природа - это вам не злая бабка с клюкой, но и не Дева Мария. Это банкир, более безжалостный чем сам старина Шейлок. Он охотно предоставит вам кредит, но чем больше сумма - тем строже будет он следить за вашей платежеспособностью. И горе тому, кто станет банкротом! Куском мяса с должника этот банкир не удовлетворится - сдерет всю шкуру! Марс обанкротился - и где он теперь, этот Марс? Земля оказалась более жизнестойкой, ей и карты в руки. Per aspera ad astra. Далеко не каждая биосфера потенциально беременна ноосферой. В этом суть четвертой части формулы Дрейка. Остается применить к Дрейку теорию вероятностей - и получаем, что минимальное число цивилизаций в нашей Галактике около десяти; максимальное же приближается к ста тысячам. Такой разброс нас не должен смущать, поскольку даже десять - слишком много для одной галактики. Потому что будь этим цивилизациям хотя бы по сто тысяч лет - они ОБЯЗАТЕЛЬНО обнаружили бы себя, и мы бы узнали о них! Одно время астрономы развлекались тем, что единственный артефакт цивилизованной Земли, видимый из космоса - это Великая Китайская Стена. С тех пор лавинообразное нарастание радиофона Земли, затмившее радиофон Солнца, ясно сигнализировало каждому стороннему наблюдателю, что в этом уголке космического пространства дело нечисто. Что же говорить о сверхцивилизациях, следы которых мы просто не в состоянии не заметить! Однако, Космос в отношении разумной деятельности - такая же пустыня, как Марс - в отношении деятельности биологической. Из этого следует один убийственный вывод: появление сверхцивилизации в принципе невозможно! Природа ограничила развитие цивилизаций неким порогом, переступив через который, любая цивилизация гибнет.
-И вы полагаете, что мы стоим на пороге? - спросил я.
-Нет! Я полагаю, что мы уже перешли его!
Наступило молчание. Мне неловко было нарушить его, а Ринальди, похоже, не собирался брать инициативу на себя.
-Значит, Андерс... - прошептал я.
-Кукшонок! - взорвался Ринальди и погрозил мне кулаком, - Кукушонок, подкинутый нам самой природой! Помнится, как-то вы толковали мне о птенце, не правда ли? Так вот, милый папаша: на этот раз вы вскормили кукушонка!
Ринальди оказался прав: потом я проверил его выводы на "Прометее". Это такой нейрокомпьютер, которому по зубам нелинейные алгоритмы: мы используем его для различных прогнозов. "Прометей" сообщил с точностью до 98,2 %, что примерно через 150 лет население Земли сократится до 1 миллиона организмов, и все эти организмы будут представлены одной личностью: Андерсом. Энтропия человечества сползет к цифре 1: однородная биомасса, неспособная к динамическому развитию.
Гомеостатическое равновесие.
Это всё: писать больше не о чем. Вечером на мой стол ляжет запрос за номером 312, и что там будет - одному богу известно. Кстати, кукушонок меня уважает. Даже назначил префектом Департамента Потребления. Наверное, я единственный из людей, к кому он питает что-то похожее на признательность. А иногда мне кажется, что он держит меня только потому, что я, как никто другой, умею удовлетворять его потребности. Потребности же у него растут с каждым днем.
Я решился. Мне кажется, выход есть. 1,8% всё никак не дают мне покоя. Сейчас я закатаю мою исповедь на ферритовую пластину, и отправлю ее гулять по Сети. Может, ей суждено стать новым Манифестом? Я надеюсь: надеюсь, что из искры возгорится пламя.
Завтра Самюэль Торгвассон убьет президента Соединенных Штатов.