В середине пятидесятых годов в наш дом переехал жить новый жилец. Переехал он в конце весны. Его звали Иван Михайлович, и был он крайне молчаливым человеком. Через месяц его за глаза все называли не иначе, как "Молчун".
Мужское население нашего дома Ивана Михайловича недолюбливало. Недолюбливало за то, что он не пил спиртное. Поначалу его часто звали в кампанию выпить по сто грамм, но он в ответ только отрицательно качал головой. Мужики махнули на него рукой и попытки свои прекратили.
Мы, дети, нового жильца полюбили. Полюбили за его увлечение или, как принято сейчас говорить, хобби. По воскресеньям Иван Михайлович с раннего утра приходил в свой сарай и начинал пилить и строгать. А мы, стоя рядом, заворожено смотрели как рейки и дощечки в умелых руках постепенно превращаются в самолет. Сделав очередную игрушку, Молчун, с улыбкой, протягивал ее кому-нибудь из нас. Почти у всех мальчишек нашего двора были его самолеты.
Однажды к сараю забрел живший в соседнем доме мужичок. За то, что был он маленького роста, худой и задиристый, у мужичка была кличка "Воробей".
Воробей был поддатым.
- Молчун! Пойдем, выпьем по сто грамм! - поздоровавшись, предложил он.
Иван Михайлович, работая рубанком, отрицательно покачал головой.
- Брезгуешь? - начиная заводиться, произнес Воробей, - не хочешь с фронтовиком бутылку распить? Ты вообще то, сам воевал?
- Воевал! - буркнул Молчун.
О том как воевал Воробей, знали все. И взрослые и дети. Выпив, он каждому встречному рассказывал, за что его наградили медалью "За отвагу". Из рассказов Воробья можно было сделать вывод, что, если бы не его подвиги, нашим бы войну ни за что не выиграть.
- Ну, так расскажи, как ты воевал! - продолжал наседать он на Ивана Михайловича.
- Я не люблю об этом вспоминать!
- Наверное, потому и не любишь, что сидел где-нибудь на складе, портки протирал, пока другие кровь проливали! Интендант! - презрительно выдал Воробей.
Молчун побледнел, медленно поставил рубанок на верстак, и, сжав кулаки и глядя в глаза собеседнику, ответил:
- Я портки не протирал! Я воевал!
Воробей вовремя понял, что беседа может закончиться дракой, а друзей и собутыльников, которые могли бы его поддержать, рядом нет, и быстренько испарился.
Настроение у Ивана Михайловича было испорчено. Он сел на табурет и, словно оправдываясь перед нами, чуть не плача, с болью в голосе, сказал:
- Не верьте ему ребятки, я не был интендантом, я в авиации служил! Что же мне теперь, кричать об этом на каждом шагу?!
С легкой руки Воробья, нового жильца стали за глаза презрительно называть Интендантом.
Прошел почти год. Приближался праздник Победы. Среди жильцов дома была устоявшаяся традиция отмечать этот славный праздник коллективно. В складчину. У кого-нибудь из жильцов в саду накрывали стол, бывшие фронтовики надевали форму и, вместе с женами, медленно и торжественно, словно соблюдая важный ритуал, шли к праздничному столу. Участие принимали и живущие в двух соседних домах. Пили самогон, громко вспоминали войну, погибших друзей, горько плакали, а иногда и дрались. Гуляли круто.
Обходя жильцов дома и собирая деньги на спиртное и закуску, живший в нашем доме дядя Юра, зашел в сарай к Ивану Михайловичу.
- Сосед! Мы праздник Победы всегда коллективно отмечаем! Будешь участвовать?
- Буду!
- Тогда с тебя тридцать рублей!
Иван Михайлович сходил домой и вынес деньги.
- Форма одежды - парадная! - сказал на прощание дядя Юра и пошел обходить других жильцов.
Девятого мая, одетые в чистую и тщательно отутюженную военную форму мужчины, стали собираться на улице возле дома. Они, гордо звеня медалями, курили и ждали момента, когда готовившие закуску женщины пригласят всех к столу. Среди них был уже успевший выпить Воробей.
- Что-то Интендант не выходит? - сказал он с усмешкой, - нечем, наверное, похвастать! Спорю на бутылку, что у него нет медали "За отвагу"!
Иван Михайлович вышел из дома в парадной форме полковника ВВС. Воробей не угадал. У него была медаль "За отвагу". Кроме нее, у Ивана Михайловича было два ордена Славы, орден Ленина, два ордена Боевого Красного Знамени и три Красной Звезды.
Все стоящие тесной кучкой мужики, не сговариваясь, вытянулись по стойке "Смирно" и отдали полковнику честь.