"Кондрат, бедный Кондрат. Почему хорошие люди не задерживаются на нашей грешной земле?" - подумал с горечью Суматохин.
- Что замолчал? - Суматохин снова услышал голос Грушина.
Суматохин непонимающе посмотрел на него.
- Давай ключи от машины или иди за бабками.
- Нет у меня бабок..., - Суматохин не успел договорить, как Грушин мощным ударом с правой, отправил его в сугроб.
- Попрессуйте его малец, - приказал Грушин инкубаторским.
Инкубаторские рьяно принялись исполнять приказ. Один поднимал Суматохина и поддерживал его. Другой методично наносил удары по физиономии и бокам. Суматохин был ослаблен и не оказывал сопротивления.
- Хватит, - наконец крикнул Грушин.
Инкубаторский, который держал Суматохина, выпустил его и тот упал на колени, закрывая ладонями разбитое лицо.
- Продолжим или все-таки поищешь денежки по своим закромам? - обратился к Суматохину Гришин.
- Поищу, - прохрипел Суматохин.
Превознемогая боль в теле и душе, Суматохин поковылял к подъезду. Поднявшись до пролета между вторым и третьим этажом, он остановился. Он решил подумать о том, что делать дальше? Проще всего было обратиться в милицию. Но тогда трудно было бы скрыть подробности этого дела от Норы, если вообще возможно. А что будет, если об этом узнают Каштанов и другие? Позор? Это в лучшем случае. Нет, здесь определенно нужно было делать что-то другое. И у него были мысли, но настолько мерзкие и подлые, что он отгонял их от себя и пытался тут же забыть. Но они отгонялись ненадолго и быстро начинали атаковать его с новой силой, пока не заставили его смириться с тем, что они единственные лишь представляют собой выход из этой новой заварухи. Суматохин почувствовал, как в его глазах наворачиваются слезы, но стиснув зубы взял себя в руки и поплелся к себе наверх.
Дверь квартиры была приоткрыта, сверху доносились голоса Ванилина и Полянского, куривших на лестнице, где-то наверху и невидимых с лестничной площадки. Суматохин тихо открыл дверь и просочился в прихожую. Из комнаты были слышны голоса Элеоноры и Каштанова, обсуждающих тему феминизма. Незаметно Суматохин проскользнул в малую комнату, закрыл за собой дверь, на цыпочках пробрался к секретеру и стараясь не шуметь, извлек, из одного из его отделений Элину шкатулку с драгоценностями. Прижав ее к груди и прикрыв одеждой он тихо пробрался к двери, прислонил к ней ухо и, убедившись в том, что препятствий на обратном пути нет, потянул руку к дверной ручке. Он уже был готов одним рывком долететь до входной двери, а там уже мелкими перебежками спуститься по лестнице вниз; но приближающиеся голоса Ванилина и Полянского, заставили его прижаться спиной к двери и замереть. Шум голосов перестал нарастать где-то в полуметре от Суматохина, после чего стал стихать. Суматохин понял, что Ванилин и Полянский вошли в комнату.
Не желая терять время, Суматохин выскочил из комнаты, добежал до двери, которая оказалась закрытой. Суматохин быстро открыл замки. На его счастье, оставшись незамеченным, он вырвался из собственного, разоренного им же жилища. Спустившись несколько этажей вниз, он вызвал лифт.
Кабина лифта была пуста и Суматохин смог спокойно посмотреть, что он имеет. Он открыл шкатулку и обнаружил в ней, то, что и ожидал. Перстень с изумрудом, колье с бриллиантами, золотые часы с камушками, подаренные Эле ее родителями и золотая цепочка, которую подарил сам Суматохин ей на день рождения, лет шесть или семь назад.
"Перстня и в крайнем случае, цепочки, для Гриши будет вполне достаточно, а колье и часы надо получше припрятать - они еще пригодятся", - решил Суматохин. Перстень и цепочку он убрал в карман пуховика, а часы и колье рассовал по разным карманам брюк.
Затем он вышел из лифта на том же этаже где и вошел, и спускаясь вниз, по пути, выбросил опустошенную шкатулку в мусоропровод.
Выйдя из подъезда Суматохин чуть не столкнулся лбом с одним инкубаторским, который ошивался около двери.
- Наконец-то, а то я уже собирался идти за тобой, - пробасил инкубаторский.
- Зачем за мной идти - я никуда сбегать не собирался, - сказал Суматохин.
- Принес? - спросил инкубаторский.
Напротив подъезда, в пятнадцати шагах от выхода, стоял черный "мерин" Григория. В темноте салона едва можно было различить два силуэта и две красные точки тлеющих сигарет.
- Я хочу лично в руки Григорию передать, заодно перетереть с ним кое-что еще, - сказал инкубаторскому Суматохин.
- Можешь не волноваться, я передам все в целости и сохранности: хоть деньги, хоть слова, - сказал инкубаторский.
- Мне бы все-таки хотелось с Григорием с глазу на глаз объясниться. Так я буду себя увереннее чувствовать. Позови его, пожалуйста, - настаивал на своем Суматохин.
- Не задумал ли чего? Смотри, если что выкинешь, я из тебя сам кишки выпущу, - пригрозил инкубаторский и направился к машине.
Груша приоткрыл дверцу и выслушал инкубаторского. Потом крикнул Суматохину:
- Иди сюда!
Суматохин подошел.
- Залезай на заднее сидение, потрем в машине, - скомандовал Гриша.
- Гриш, ты конечно извини, но мне нужно переговорить с тобой тет-а-тет, то есть один на один, - сказал Суматохин.
- Ты меня что, дуэлью пугаешь?
- Причем здесь дуэль? Нет.
- Тогда отваливай мне косарь и мы в расчете, разбегаемся без претензий друг к другу. Или ты что, не принес деньги? - голос Григория стал грозен.
- Как сказать?
- Прямо.
- Не могу.
- Почему?
- Я говорю, мне надо тебе все объяснить с глазу на глаз.
- Эх, Суматохин, Суматоха (такое погоняло было у Суматохина в "Трех листиках"), мало тебя прессанули - надо было еще.
- Гриш, будь человеком.
- Ладно, черт с тобой, пошли.
Они отошли на несколько шагов от машины и встали у скамейки, покрытой снегом.
- Баксов у меня нет, - начал Суматохин.
- Не понял, - Григория с прищуром посмотрел в глаза Суматохину и принял агрессивную стойку.
- Вот. Это лучше чем тысяча долларов, - Суматохин положил Григорию в ладонь перстень.
- Что это?
- Перстень с изумрудом. Подарок тестя моей жене, на совершеннолетие.
- И сколько он стоит?
- Я думаю, реально не меньше полтора косаря - это сто пудов.
- А как я могу убедиться, что это на самом деле изумруд?
- Хочешь, поедем к ювелиру, заодно оценим. Может, не помешает мне сдачи взять.
- Никуда мы не поедем!
- Не поедем - так не поедем. Значит мы в расчете.
Гриша покрутил перстень в руке, и о чем-то подумав, спросил:
- Еще есть что-нибудь?
- Нет. Зачем. Этот перстень и так недешев. Представь себе, с какой болью в душе я отдаю его тебе.
- Точно больше ничего нет?
- Точно.
- Хорошо. Сейчас Чума тебя прошмонает и пойдешь домой.
- Зачем шмонать? Ты что, Григорий?
- А, что заерзал? Припрятал что ли все-таки что-то?
- Гриш, ну ты что. Есть у меня цепочка, но я думал, на фиг она тебе нужна - золото не лучшего качества - турецкое.
- Турецкое? Давай.
- Что давай? Перстень же один тянет больше чем на тысячу, зачем тебе еще цепочка?
- Если хочешь жить, не задавай лишних вопросов, а делай то, что я тебе говорю.
- Это нечестно, Гриша.
- А ты честно меня обставил месяц назад в очко?
- Ну, ты же сам знаешь, что я играл честно.
- Возможно, но ты не учитываешь одну важную деталь: когда рассуждаешь честно - нечестно. Если бы ты ее учитывал, ты бы так не метался. Давай цепочку!
- Что за деталь?
- Понимаешь, Суматоха. Чтобы иметь право решать: кто прав - кто виноват, честно или нечестно - для этого нужен вес. Главное вес. Вес главнее даже правды, потому что вес дает право на собственную правду. Понял? А у нас разрыв в весовых категориях будь здоров.
Суматохин вытащил цепочку и протянул ее Григорию.
- Вот так-то лучше, - сказал Григория. - Еще есть что? Если есть давай.
"Дьявол, теперь не отстанет, пока не разденет до трусов", - подумал Суматохин.
- Ты что, издеваешься что ли?! - возмутился он вслух.
- Чума, иди сюда, - Гриша обернулся назад и позвал инкубаторского, топтавшегося около машины.
Поняв, что шмона не избежать, Суматохин попытался убежать, но Чума и Лысый (так звали второго инкубаторского) довольно быстро настигли его, повалили, попрессовали, прошмонали, потом опять попрессовали, после чего, довольные добычей и сами собой, направились к машине. Гриша был также рад, что помимо того, что он получил, совершенно очевидно, сверхприбыль, было еще чем расплатиться с этими двумя недоумками.
- Чума, завтра для тебя будет важное поручение. Поедешь к Натанычу, задвинешь ему часы. Да сразу деньги не бери, поторгуйся, можешь даже пригрозить ему, разрешаю. Половина денег ваша, вторая моя. А эти побрякушки ничего не стоят.
Григорий открыл боковое стекло, вынул из кармана предметы и выкинул их на улицу.
- Может, зря выкинул? Может быть, можно было их впарить каким-нибудь лохам? - спросил Лысый, ведущий машину и сидевший рядом с ним.
- А, - многозначительно сказал Гриша и махнул рукой.
Инкубаторским было невдомек, что Грушин выбросил сломанную застежку от молнии, две гайки и немного мелочи. Когда он вытаскивал все это добро из кармана, ничего нельзя было разглядеть. А так как машина шла на хорошей скорости, то и на лету ничего не было возможно разглядеть.
Впрочем, инкубаторские верили своему главарю.
ГЛАВА 20
"Гады, лучше бы убили", - подумал Суматохин, приподнимаясь и отряхиваясь от грязи и снега. Окончательно встав, он почувствовал острую боль в правом колене. Прихрамывая, добрел до скамейки и присев на край ее закурил сигарету. В таком виде ему не хотелось показываться на глаза Котомкину, а гостям и жене тем более. Несмотря на то, что голове Суматохина пришлось здорово пострадать от рук и ног инкубаторских, мозг продолжал работать по-прежнему интенсивно и продуктивно. И когда он докурил сигарету, он уже знал, что нужно сделать для того, чтобы потянуть время еще как минимум на сутки...
Подергав дверную ручку, Суматохин понял, что дверь открыта, но тем не менее несколько раз нажал на кнопку звонка.
- Тебя только за смертью посылать! Открыто же! - набросилась на него Эля, едва открыв дверь. Потом, присмотревшись, охнула и будто бы проглотила язык, замерла, уставив на пропащего мужа глаза, увеличенные от страха и удивления.
От такой реакции Суматохин испугался сам. Он конечно догадывался, что имеет в данный момент непрезентабельный вид, но не думал, что все настолько плохо: опухшее от ссадин и синяков лицо с одним заплывши глазом; на пуховик Ванилина, заляпанный грязью, снизу был разорван и болтался кусок материи, открывая сентипоновую прокладку. К тому же, позвонив в дверь, готовясь встретить открывающего, Суматохин попытался принять мученический вид: согнулся и сделал страдальческое выражение лица.
- Что?! Что случилось, Олег? - наконец взяв себя в руки, дрожащим голосом произнесла Элеонора.
Суматохин понял, что не рассчитал и переиграл. Чтобы как-то исправить излишнюю трагичность момента, он робко, несколько раз улыбнулся, прежде чем ответить.
- Нора, ты не поверишь, но произошло страшное..., - не договорив, он застонал, ухватившись за колено, потом попросил: - Воды, дай мне воды!
Подошедшие Ванилин и Полянский помогли ему раздеться и проводили его до кровати. Суматохин невольно опять стал объектом всеобщего внимания. Он почувствовал себя кем-то вроде экспоната из Кунст-Камеры, и это чувство несколько сковывало его.
- Опять я на том же месте. Опять я ранен. Как глупо, - сказал Суматохин и слабо улыбнулся.
- Олег, что случилось?! Где куртка? Объясни же наконец: что произошло? - обратилась к нему Эля, стоявшая подле него, скрестив руки на груди.
- Куртка? Ах, куртка.
- Олег, ты меня пугаешь! Может быть ты начал уже сходить с ума? Ты что забыл уже за чем отправился? - на лице Эли в самом деле была написана тревога, а из-за ее плеча выглядывала голова ухмыляющегося Каштанова.
- Родная, я не забыл, но дело не в куртке. Самое страшное...
- Что? Говори! - требовала Эля.
- Анька и Андрюха!
- Анька...? - Эля вздрогнула и зажала ладонью рот, выражая этим недоумением и переживание.
Суматохин сразу не ответил, а Полянский, стоявший рядом с Элей, спросил у нее:
- Кто такая Анька?
- Это соседи, Борисовы. У них оставил куртку Олег, - объяснила, потихоньку приходящая в себя Эля.
"Не та ли это куртка, которую Олег одолжил продавщице Людке?" - подумал Полянский. - Если та, то я тогда ничего не понимаю".
- Их ограбили. Аньку и Андрюху, - сказал Суматохин.
- Как ограбили? А причем здесь ты? Почему ты? - продолжила допрос Эля.
- Я когда к ним спустился их входная дверь оказалась приоткрытой и я постучавшись для приличия быстро вошел, на свою беду. Как вошел в прихожую, так и замер, чувствую, что-то неладное: хотя вокруг все вроде бы тихо. Потом присмотрелся и через дверь, ведущую в комнату, увидел Андрюхины ноги на полу, совершенно неподвижные.
- Ужас! - сказала Эля.
- Я вбегаю в комнату и вижу Андрюху, лежащего посреди комнаты с завязанными сзади руками и кляпом во рту. Он лежал не двигаясь. Я хотел броситься к нему, чтобы развязать ему руки, но я и не предполагал, что грабители не ушли, а всего лишь затаились, прижавшись спинами к стене по обе стороны от двери. Я естественно их не заметил, вбегая в комнату. Их было двое, в черных костюмах и черных масках, с узкими щелями для глаз. У одного был обрез, у другого пистолет с глушителем. Только я немного наклонился к Андрюхе, как один навалился на меня сзади, крепко сдавливая обрезом горло, начал душить. С большим трудом я вывернулся и применив прием из самбо освободился от него. Тот бедолага перекувырнулся и влетел прямо в стенку, в шкаф, где стояла посуда: сервизы, хрусталь; вот было шума. Но я рано обрадовался. второй бандит не растерялся и ловким движением нанес мне удар по голове рукояткой пистолета, да так, что я потерял сознание. Очнулся я, когда они пинали меня ногами, лежащего на полу, неспособного к сопротивлению. Особенно старался тот, которого я отправил перед этим в нокаут. Сволочи, они наверное убили бы меня. Таким людям убить человека ничего не стоит. Но я догадался блефануть. Я обратился к ним: "Подонки, давайте, добивайте, добивайте меня! Пускай дадут вам пожизняк. Я уже вызвал милицию. Я живу за стеной и все слышал. Пускай я умру, за то и вам неповадно будет!". Они и испугались. Тут же испугались.
- Просто боевик какой-то, - сказала Эля.
- Да, - согласился Суматохин.
- А ты не врешь? - спросила Эля.
Суматохин хмыкнул, после чего сказал:
- Зачем мне врать? Да и что еще могло произойти со мной, сама подумай?
- Мало ли, - продолжала сомневаться Эля.
Суматохин не стал отвечать и отвернул от нее голову, как бы, тем самым давая понять, что считает такую постановку вопроса, очевидно, не корректной.
- Что же с Анькой и Андрюхой? - Спросила Эля.
- Анька более менее. Отделалась несильными ушибами. Ей здорово повезло. А вот Андрюха пострадал серьезно. Он пытался оказать сопротивление сначала, но грабители оказались сильнее.
- Что он? Совсем плох?
- Плоховат. Разговаривает с трудом. Есть подозрения, что сломали несколько ребер.
- Кошмар!
- Не то слово. Куда катимся - неизвестно. Если уж на таких людей стали нападать.
- Много у них чего украли?
- Вот уж не знаю. Анька, во всяком случае, мне ничего не сказала. Как мне кажется, если что-то и прихватили, то так - мелочь: большую добычу они вряд ли успели собрать. Я обратил внимание, что около стенки валялись вещи на полу, выкинутые из ящика и отделений стенки, только около одной половины стенки, по всей видимости, до конца ее выпотрошить они просто не успели.
- Ах, вещи, деньги, все это конечно хорошо. Главное, что оба живы.
- Конечно, - согласился Суматохин с женой, а сам подумал о том, что женщины перестают думать о деньгах и вещах, только в таких экстремальных ситуациях. "Если бы она знала, в какой ситуации нахожусь сегодня я, - думал о жене Суматохин. - Тогда она вряд ли бы проявила ко мне милосердие".
- А они богаты? - обратился Полянский скорее к Эле, чем к Суматохину.
- Борисовы? - спросила Эля.
- Да - эти пострадавшие.
- Какие богатые? Он охранник, в свободное время извозом подрабатывает, она дома сидит, - объяснила Эля.
- Кошмар, если уже и на таких людей нападают, черт знает что творится, - посопереживал из этических соображений Полянский.
- Вот что, я пожалуй спущусь к ним, надо поддержать Аньку, ей сейчас наверное тяжело, заодно заберу куртку, - сказала Эля.
- Постой! - остановил ее Суматохин.
- Что такое? - Эля остановилась, бросив на Суматохина недовольный взгляд.
- Нор, Нора..., - начал Суматохин, но кашель помешал ему договорить. Откашлявшись в кулак, он принял задумчивый вид, как будто бы забыл то, что хотел сказать и теперь напрягает извилины, чтобы вспомнить это.
- Ну, что! - нервно бросила Эля, с трудом сдерживая себя в рамках приличия перед гостями. Ей, на протяжении всей их совместной жизни, довольно часто приходилось сталкиваться с этой манерой мужа недоговаривать иногда свои мысли до конца и она до сих пор не могла привыкнуть к этой привычке мужа и все больше это раздражало ее.
- Нор, пожалуйста, не уходи, я хотел бы, чтобы ты побыла еще со мной, - сказал Суматохин и нежно посмотрел на жену.
- Зачем это?! - удивилась Эля.
- Просто я так хочу.
Полянский, Ванилин и Лена решили не мешать им и удалились. Каштанов, немного помешкав, ушел вслед за ними. Суматохин и Эля остались одни в комнате.
- Тебе что, плохо? - спросила непривычно спокойным тоном Эля.
- Очень.
Эля присела на край кровати и положила ладонь на голову Суматохина.
- Может быть надо врача позвать? - спросила она. - Об этом мы совсем забыли.
Суматохин отрицательно помотал головой.
- Тогда я не знаю, как я тебе могу помочь? Олег, ты мне не нравишься в последнее время. Почему с тобой постоянно что-то происходит непонятное? Я не могу понять этого.
- Ничего страшного: все пройдет. Главное, что мы сейчас вместе.
- Но ты говоришь, что тебе очень плохо.
- Не без того. Я хочу, чтобы ты побыла со мной, хотя бы немного. Я тут подумал: вот живем мы так, портим нервы друг другу, не всегда конечно, но все-таки, а когда несколько минут назад моя жизнь висела на волоске и могло получиться так, что все что я имею, все что я люблю, вообще все перестало бы существовать. Представляешь? И я подумал о том, как люблю тебя. Как плохо было бы без тебя.
- Олег, не пугай меня.
- Я просто хочу объяснить тебе, как ты мне дорога, вот и все.
- Спасибо, милый, - сказала Эля и поцеловала Суматохина в лоб. - И что на тебя такое нашло?
- Нор?
- Что?
- А ты меня еще любишь?
- Как тебе сказать?
- Честно.
- Люблю.
- Даже, если бы со мной случилась какая-нибудь беда, не отвернулась бы от меня?
- Какая еще беда?
- Ну, я образно выразился.
Эля хмыкнула.
- Ну, вот произошла с тобой беда, как видишь, не бросила пока тебя.
- Это да, но... А если бы было еще что-нибудь посерьезнее?
- Посерьезнее?
- Да.
- Не понимаю, что ты имеешь в виду?
- Ну, если бы со мной случилось что-нибудь такое необычное, безвыходное, тяжелое.
- На что ты намекаешь?
- Неужели ты не можешь представить себе что-нибудь такое?
- Олег, ты что-то темнишь. Мне это не нравится. Пожалуйста, объясни мне, что ты хочешь этим сказать?
- Господи, ничего, только предположительно...
- Ты чего-то боишься?
- Нет же.
- Натворил что-нибудь?
- Нет же. Зря я начал.
- Нет. Что-то все-таки здесь не так. Что-то ты не договариваешь. Будь добр, разъясни. Я от тебя не отстану.
- Я так и знал, что ты неправильно меня поймешь. Ладно, давай закончим на этом.
- Нет, нет. Раз начал, теперь объясняй, что хотел сказать, а то я не успокоюсь.
- Как же я тебе объясню, если я не имел в виду ничего конкретного.
- Я сказала, я не успокоюсь, - Эля могла быть невероятно упрямой.
- Суматохин хорошо знал это ее качество и решил, что будет лучше, если он все-таки объяснится.
- Например, - начал он. - Представь себе, представь, что меня, допустим, неожиданно посадили в тюрьму. Представила? И как после этого ты ко мне относилась бы? Не перестала бы любить? Вот что я имел в виду.
Серьезное выражение лица Элеоноры еще более посерьезнело.
- Олег?!
- Что?
- Что произошло? Признавайся!
- Ничего. Я предположительно, всего лишь.
- Не врешь?
- А ты так и не ответила.
- Олег, перестань. Я уже не знаю, что от тебя ожидать: ты стал какой-то скрытный, такой непонятный.
- Норик, прости меня, я на самом деле идиот, если заставил тебя волноваться не из-за чего. Прости, пожалуйста.
- Значит все в порядке?
- Разумеется, родная. Я сделал глупость, задав тебе такой дурацкий вопрос. Это не нужно было делать.
- Ладно. У тебя сегодня тяжелый день и тебе можно простить эту неловкость
- Спасибо, золото мое. Я так тебя люблю.
- Я тоже.
- Правда?
- Ага.
- Как?
- Все, отстань!
- И не подумаю, - сказав это, Суматохин обхватил Элю за талию.
- Отпусти, - попыталась освободиться Элеонора.
- Ни за что.
- Пожалуйста.
- Поцелуй сначала, тогда отпущу.
- Что-то ты разошелся, больной, тебе не кажется?
- Нисколько.
Эля наклонилась к Суматохину и они поцеловались в губы. Суматохин прижал ее к себе и не отпускал. Лишь почувствовав, что Эля не халтурит, не старается быстрее отделаться, Суматохин выпустил ее.
- Тебе не кажется, что слишком ты поздно это поняла? - пошутил Суматохин.
Эля улыбнулась. Суматохин тоже. Но через мгновения улыбка исчезла с его лица. Он понял, что пока они разговаривали, из коридора явно доносился звук телефонного звонка и вот теперь он замолк. Эти звуки были так слабы, что он не мог сразу понять, что это значит. Суматохин подумал о том, что было бы лучше, если тот, кто звонил, положил трубку. Было тихо, и он решил, что так оно и есть.
- Что с тобой? - спросила Эля, заметив изменение в поведении мужа.
- Так, вспомнил об одной ерунде. Ничего страшного, впрочем.
- Ох, Олег, Олег.
- Да все будет хорошо, родная, я тебе обещаю.
В дверь постучали.
- Что там? - спросила Эля.
Дверь приоткрылась, и перед ними предстал Ванилин с трубкой в руке.
- Олег, тебя, - сказал он.
- Кто? - спросил Суматохин.
- Миша какой-то.
- Тихомиров?
- Кажется да.
- Ты ему сказал, что я дома?
- Нет.
- Слава Богу. Скажи ему, что меня положили в больницу из-за того, что я упал с лестницы.
Ванилин замялся.
- Скажи, скажи, - почти потребовал Суматохин.
Ванили выполнил просьбу друга и покидая его, закрыл за собой дверь.
- Что это Тихомиров звонит тебе целый день? Что он от тебя хочет?
- Да ну его.
- Что-то натворил он?
- Нет, слава Богу.
- Тогда что?
- Ой, не спрашивай. Если бы ты знала, как он мне надоел, странный парень.
- Мне он всегда не нравился.
- У тебя хорошее чутье на людей, дорогая, я в этом убедился.
- Вот, а ты все защищал его, глупый.
- Все мы иногда ошибаемся.
- А ты у меня не безнадежен, это радует. Так что же все-таки натворил этот Тихомиров?
- Собственно, натворить пока ничего не натворил, но я боюсь, если его вовремя не остановить, то неизвестно, куда его занесет. Представляешь, однажды отчитал его за неправильное решение. Теперь он по каждому своему шагу решил консультироваться со мной. Не пойму, издевается или просто дурак. Вот звонит и просит: или дать добро, или наоборот, по всяким мелочам. Короче, свою работу на меня перекладывает.
- Идиот.
- Да. Хотя жалко его, добрый он и несчастный.
- Олег, знаешь, у тебя бизнес, а не благотворительная организация. Ты должен быть твердым.
- Конечно, золотко.
- Пойду к гостям, а то нехорошо получается.
Суматохин поймал ее за руку и задержал, когда она уже собиралась уйти.
- Норик, знаешь, я вот о чем еще подумал. Мне кажется, тебе не стоит спускаться к Борисовым. На них столько сегодня выпало. А если Андрюха уехал в больницу, то тем более Анька может испугаться. Хотя она и так, кажется, собиралась поехать к матери. Так что сама видишь, лучше их пока оставить в покое. Хорошо?