Осипов Владимир Владимирович : другие произведения.

Орден

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Вымойте рыла с мылом, потому что приедут немцы! Будут корреспонденты из центральных газет! Чтобы ни одна скотина не смела жаловаться и клянчить. Возьмите в клубе балалайки и барабаны и пойте народные песни. Дайте колорит. Пусть Запад увидит, что мы за нация такая... жизнерадостная, но с грустинкой. Возможно, зарубежные гости, не дай Бог, захотят лично полюбоваться на ваш гражданский быт. Поэтому, чтобы по избам у меня ни кто не сидел. Не занятые всеобщим ликованием - прячьтесь кто куда!
  Владимир Осипов.
  
  
  
  Орден
  Красного Знамени
   за убийство первой степени.
  
  
  ироничный детектив
  со стрельбой и плясками
  
  
  
  
  
  Глава 1. Замысел. стр. - 5
  Глава 2. Инженер Циолковский. стр. - 15
  Глава 3. Рандеву у фонтана. стр. 23
  Глава 4. Явка с повинной. стр. - 39
  Глава 5. Ночь перед "Рандеву у фонтана". стр. - 48
  Глава 6. Шпионская работа - очень тяжёлая работа. стр. - 55
  Глава 7. Автор и Мельпомена. стр. - 60
  Глава 8. Портной из Парижа. стр. - 69
  Глава 9. Директор Шармов. стр. - 81
  Глава 10. Товарищ Гадостин. стр. 95
  Глава 11. Цесаревич Алексей. - стр. 104
  Глава 12. Убийство мамзель Полонской. - стр. 124
  Глава 13. Наш паровоз вперёд летит! - стр. 138
  Глава 14. Кто плетёт интриги? - стр. 150
  Глава 15. Мёртвое тело. - стр. 162
  Глава 16. Карающий "орган" не дремлет. - стр. 169
  Глава 17. Под подозрением. - стр. 179
  Глава 18. Ресторанчик "Коммунар". - стр. 191
  Глава 19. Допрос инженера Циолковского. - стр. 200
  Глава 20. Руки вверх! - стр. 206
  Глава 21. Вот какие у нас литературные агенты... - стр. 226
  Глава 22. Снова живой. - стр. 243
  Глава 23. Вы арестованы! - стр. 254
  Глава 24. Маски сорваны, господа. - стр. 270
  
  
  
  
  НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:
  Учитывая использование ненормативной лексики - сленга городских окраин, (слой разговорной лексики не совпадающий с нормами литературного языка), а также описание сцен откровенного насилия, (некоторые эпизоды сокращены и отредактированы по настоянию постоянной действующей комиссии при Греко-католической церкви), книга не рекомендуется для чтения; подросткам, лицам с расстройством психики, лицам не достигшим половой зрелости, а так же, в местах массового скопления граждан ограниченных в правах и свободах. Так же, не представляется возможным чтение нижеизложенного перед сном, во время еды и особенно во время оправления большой физиологической надобности.
  В связи с тем, что автор, нисколько не тревожась об морально-этических нормах, намеренно оскорбил своими вызывающими писульками некоторые слои общества (какого понятно не дурачки тут собрались), весь тираж настоящей книги, являющийся позорной отрыжкой безвозвратно ушедшей эпохи, должен быть публично уничтожен, а причастные к выпуску ответственные лица, выявлены и после заседания народного трибунала беспощадно наказаны т.е. расстреляны, сосланы в концентрационный лагерь, высланы за границу или наказаны совокупностью вышеперечисленных мер, (ненужное тщательно зачеркнуть).
  
  
  
  
  
  
  
   Ежову Николаю Ивановичу, политическому деятелю, генеральному комиссару государственной безопасности, наркому внутренних дел СССР 1936-38 году, в 1935-39 секретарю ЦК (ВКПб) посвящается этот труд.
  Здесь рассказывается о жизни и борьбе соратников Н.И. Ежова, пламенного революционера, подлинного патриота и интернационалиста, беззаветного борца за победу революции, торжество социализма и коммунизма в нашей стране. Вся деятельность Н.И. Ежова - яркий пример самоотверженного служения делу партии, делу народа. (В 1939 г. тов. Ежова Н.И. арестовали и слегка расстреляли.)
   Рассчитано на партийные кадры, пропагандистов, агитаторов, комсомольский актив и более широкий круг советских читателей.
   В. Осипов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  "На рельсах был найден мёртвый труп. При осмотре оказалось что труп состоит из девушки прекрасной красоты..."
   Из милицейского протокола.
  Глава 1. Замысел.
  - Бросьте свои "Мушки - Люшки", Володя, и замутите какой-нибудь детективный роман, этакое... сюрреалистическое... в стиле модерн из жизни вампиров, - предложил мне Карл Лихтербетович легкомысленно хватая пальцами пространство вокруг себя.
  После таких слов я сделал рассудительное лицо, якобы проникся, про себя же подумал: "До чего же богат животный мир! Одних лягушек, например, несколько тысяч видов..."
  Мы, (т. е. ваш покорный слуга и литературный агент Карл Лихтербетович), сидели на скамейке в ботаническом саду под каштанами и, по определению доктора Малышкина, принимали воздушные ванны. Придавая этому делу исключительно важное значение, мы вели умный разговор на тему: "Значение русского интеллигента в мировой культуре и местах общего пользования". По случаю приятной погоды мою голову украшала белая фуражка, а из кармана пиджака кокетливо выглядывал платок. И этот платок, прострелянный кровавыми соплями как шрапнелью, точно боевое знамя N-ского пехотного полка, символизировал полное моё безразличие к окружающей среде и субъектам ея населяющим. Каштан над нашими головами был зелёный, пивная бутылка в моей руке тоже была зелёной, мой собеседник был пьяным. Не так, чтобы уж совсем, а всё как обычно, самую малость, чисто символически, для поднятия тонуса... головку ещё держал самостоятельно.
  Карл Лихтербетович, литературный агент по призванию, постоянно принуждал меня писать на темы о которых я не имел ни малейшего представления. Другими словами, заставлял меня заниматься графоманией. В прошлом году он предложил мне "замутить что-нибудь из драматургии" для домохозяек.
  - Помилуйте, - попробовал я отвертеться, - с домохозяйками у меня как-то не очень, мне ближе алкоголики.
  - Ничего сложного, - сказал на это премудрый Карл. - Придумайте какого-нибудь плюшевого урода, назовите его попроще, типа... ну я не знаю... Фантомас что ли? И отправьте героя в... типа... в Мексику что ли? Женщинам это нравится. Дамы это покупают.
  - Фантомас уже был, - слабо возразил я. - И, потом, я не имажинист какой, чтобы "Фантомасами" подписываться.
  - Не капризничайте. Не хочите псевдоним - возьмите астроним. Два нуля вам подходят?
   "Сам ты - "ОО". Негодяй пузатый!", - подумал я тогда, но за повесть всё же взялся. Называлась она "Мой Голубчик". (Название подсказал Карл. Он же посоветовал мне подписаться как Гаи Де" Монпансье) Как ни странно, но эксперимент имел успех. По повести даже начали снимать многосерийную художественно-революционную фильму "Опалённые жарким пылом", но что-то там не заладилось. (Выехали на Ривьеру, за "натурой", где неожиданно вся съёмочная группа, во главе с режиссёром-вредителем, бесследно исчезла вместе с аппаратурой). И вот - новое дело, Карлу понадобился детективный роман да ещё, вдобавок, сю... сюр... и не выговоришь.
  - Я не какой нибудь вшивый фантазёр Жюль Верн, - заявил я срывая с каштана колючий орех и примериваясь как бы половчей врезать этим орехом Карлу по лысине.
  - Жуль... жуль-жуль, - пожевал губами Лихтербертович. - Хороший литературный псевдоним. Очень оригинальный.
  - Я не могу постоянно насиловать себя. Это угнетающе действует на психику. И вообще... Когда я писал вашего "Голубчика" красная сыпь по всему телу была мне наградой за бессонные ночи. Я был вынужден натираться дегтярной мазью и от меня ушла жена - источник моего материального благополучия.
   - Не хотите сюрреалистическое? напишите аллегорическое. В этом нет ничего сложного. Только не списывайте у англичан. Эти англичане сначала дают бессмысленное убийство, затем приезжает насквозь прокуренный комиссар, тошнит на всех палочкой Коха и сообщает: "Сера Арчибальда забили автомобильной рессорой! Но, до этого, сер был уже мёртв двое суток!". Все персонажи выстраиваются в кружок у трупа сера Арчибальда, (он и мёртвый ужасно гордый), и стоят дураки - дураками, пока горничная не сознаётся, что она, леди Вентилятор, внебрачная дочь несчастного Арчи... и всё такое. И уж она, леди, никак не могла вообразить, что её юный друг спортсмен Тимоти, (такой стиль жизни - спортсмен), любит только брильянты. Коварный Тимоти испорченный мальчишка - нос в кокаине, клетчатые бриджи, скрываться даже не собирался - настолько самоуверен. Но комиссар быстро ставит соблазнителя Тимоти на должное место... Всё это так размазано, так растянуто, что иногда не выдержишь и залезешь в конец. Кто там? Ага, так я и думал! Стоило огород городить?
  Так сказал умный Карл и получил-таки орехом по голове. Он подобрал колючий снаряд, внимательно рассмотрел со всех сторон и попробовал надкусить. (С какой целью?!)
  - Это сверху упало, - соврал я с удовольствием разглядывая красные следы от шипов на его лысине.
  - Знак свыше! - неожиданно заявил агент. - Ломоносову упала на голову груша и он изобрёл таблицу всемирного... как его чёрта? В общем, не важно. Главное, это лишний раз подтверждает, что Земля круглая и деревья произрастают перпендикулярно к плоскости, а не наоборот...
  Он наконец раскусил колючий плод и лицо его скривилось брезгливо.
  - Сюжет для будущего романа, - сказал Карл, ковыряя трофей пальцем, - должен соответствовать международной обстановке. Что нибудь про шпионов. Назовите героя Шерлоком Холмсом и отправьте его... типа... куда подальше. Типа... хоть бы в... ну, сами знаете куда...
  - Я, право, не вижу... получится ли у меня? И потом, мне кажется, Холмс уже был? Если бы я имел научную степень, или юридическое образование, на худой конец...
  - Бросьте, Володя, детективы сейчас пишут все кому не попадя. Зайдите в книжный магазин. Там детективов - как у дурака махорки. Мальчишка, какой-нибудь сопляк, не знает за что женщину взять, а уже пишет! Вчерашняя домохозяйка, щёки от муки не отряхнула, - туда же, пишет! Так что, Володя, хватайте своё гусиное перо и - в бой! Главное в детективе побольше непонятного, побольше немотивированной жестокости. Запятые, я - Вам, потом, расставлю где надо. Кстати? Как едят каштаны? Я где-то слышал их запекают?
  - Каштаны нужно жарить! - объяснил я дуралею.
  Короче, сам не знаю почему, я дал себя уговорить. Наверное, на моё решение повлияло пиво. Точнее водка, которую подливал в пиво Карл. А может быть решающую роль сыграла безымянная гражданка, которая присела на скамейку, угостилась пивом, а потом полезла целоваться с нами по очереди? Она грызла Карлу Лихтербетовичу зелёные каштаны, а он их жарил пока в зажигалке не закончился бензин.
  Уже под вечер, вдоволь набравшись воздушных ванн, по рецепту доктору Малышкина, я раскланялся с Карлом, потрепал на прощание по гузке неожиданной дамы и выбрался, наконец, из ботанического сада.
  К каждому своему произведению я подхожу серьёзно, иногда даже слишком. Например, "Мой Голубчик" я писал в Италии. (Что я, хуже Горького?). Специально нашёл грошовую гостиницу под Миланом и писал. Ел на завтрак, обед и ужин отварное резаное тесто с отвратительным соусом, (итальянцы называют эту гадость "спагетти"), и писал.
  Для детектива требовалось нечто совсем иное, нечто этакое... Конечно, грабить банк или, упаси Господи, убивать кого либо, чтобы затем переложить свои впечатления на бумагу, я не собирался. На отдельную камеру в Таганской тюрьме так же рассчитывать не приходилось, там и без меня хватало достойных людей. Двадцать человек - на одну парашу. И, потом, всё это уже было много раз. Кастеты-пистолеты, Соньки - золотые ручки, "феня", "фикса" - дрянь банальная.
  Требовалось оригинальное решение, сюжет - дело десятое.
  "Главное ввязаться в драку, а там видно будет!", - вспомнил я пророческие слова Великого Ликвидатора и не долго думая взял, да и позвонил по прямому телефону непосредственно в ЦУП и навёл справки:
  - Вам нужен молодой писатель-авантюрист на дирижабле типа "Цеппелин"?
  - В качестве кого? - заинтересовались В ЦУПе моим внезапным предложением.
  - В качестве подопытной крысы. Хочу положить себя на алтарь науки во имя Мировой Революции во всём Мире и остальной части прогрессивного человечества. Примете мою литературную жертву?
  - Нет! - отрезали на том конце и добавили нечто такое, о чём умолчу.
  - От чего же? - обиделся я. - Что вам жалко что ли? Мне бы только детектив написать... кверху ногами...
  - Аппарат такого класса это не приют для идиотов! - охотно объяснили мне.
  - Гм-гм?! Смотрите, как бы потом жалеть не пришлось, - заметил я ядовито, - В Западной Европе такими оригинальными кадрами не разбрасываются. У меня тренировка, будь здоров, - семь минут без воздуха в ванной, только пузыри во все стороны!
  - Ёп-переёп!!! - рявкнуло в трубке.
  Как воздушному туристу мне грубо отказали. (Интриги завистников. Эти, в ЦУПе, будут ещё локти кусать! Я им не Анри Жиффар* какой, я воздухоплаватель по призванию!) Другой, в моём положении, плюнул бы на это дело и поехал бы на дачу морковку сажать. Но, ваш покорный слуга не привык пасовать перед трудностями и весь следующий день посвятил обустройству рабочего кабинета. В одном старинном фолианте я вычитал, что для придания подобающей атмосферы, необходим фиолетовый цвет. Фёдор Достоевский писал исключительно в фиолетовых лучах, (отчего потом и поплохел головой). Без фиолета просто невозможно сочинить что-нибудь стоящее. Сказано - сделано. Сменяв у маляра два ведра краски - за две бутылки водки, я составил требуемый колер (или киллер?) и хорошенько унавозил этим составом стены, а заодно и потолок кабинета. Получилось нечто сверхъестественное. Когда зажглась сиреневая лампа, - свинцовый потолок опустился к полу, а стены выгнулись пузырём. Не успела ещё высохнуть краска, а по комнате уже заструились прозрачные тени первых галлюцинаций. Мне осталось только переложить эти видения на чистый лист и придать им, по заказу Карла, детективную форму. (По поводу фиолетовых галлюцинаций я имел беседу с доктором Малышкиным и он объяснил мне, не помню всех тонкостей, что всякое видение имеет право на самостоятельное существование, а стало быть, не может считаться бесплодной фантазией.)
  -------------------------------*Анри Жиффар (1825-82) - французский естествоиспытатель и отчаянный воздухоплаватель.
   Свой труд я начал с описания прелестей природы. Т.е. напустил побольше туману из которого вот-вот должен был выскочить маньяк с перекошенной харей и совершить неслыханное по дерзости злодейство.
  Отдельные законченные главы я отдавал на читку вездесущему Карлу. Впоследствии выяснилось, что ненормальный Карл торговал моей рукописью в Сокольниках по два рубля за лист, рекламируя роман как "Записки адъютанта Кутепова". Я думаю, что это обстоятельство явилось причиной следующего происшествия.
  Однажды утром, всё ещё находясь под впечатлением только что написанного я вышел из дома за кефиром. Консьержка, вечно пьяная, флегматичная тётка, досель провожавшая всяк проходящего мимо индифферентным взглядом, (так она и врезалась в мою память; на голове розовая панама, в правой руке папироса, в левой - тонкий стакан с обкусанными краями), на этот раз неожиданно выскочила из своей клетки и ошарашила меня серией коротких вопросов:
   - Писатель? Про что пишешь? Про людей? Доносы? Товарища Ягоды на вас нет...
   От неё пахнуло ночной вазой, губной помадой, которую варят цыгане из гуталина, и табачно-водочным ароматом. Я оттолкнул от себя безумную бабу и поспешил к выходу.
   - А тут до вас приходили! - крикнула вслед консьержка явно злорадствуя. - И просили вручить секретный пакет - в собственные руки... вашей вдове.
   В таких случаях ставят штамп - "Я застыл, как громом поражённый!" Интуиция подсказывала мне, что за подобным заявлением кроется какая-то страшная тайна.
   - Посылочку Вам лично отдать? Или будут дополнительные указания? - спросила подлая тётка откровенно издеваясь.
   - Что за пакет? - спросил я делано равнодушно и смачно по- флибустьерски сплюнул табачную жвачку прямо на разбитые консьержкины туфли, напомнив ей тем самым - кто она такая есть на самом деле и что из себя представляет. (После пули - в правое лёгкое, я был вынужден бросить курить сигары и перешёл на жевательный табак. Боевые друзья-патриоты, темнокожие братья из Бурунди, где я сражался за идеалы равенства и братства с английскими колонизаторами, прислали мне целый ящик этого добра.)
  - Бандероль. Вес около ста двадцати грамм. Посыльный, одет как бывший военный моряк. На левой руке наколка в виде якоря и надпись: "Кока". Укатил на лихаче без номеров, - по военному чётко доложила консьержка и щёлкнула каблуками, отчего левая подошва её башмака осталась лежать на полу, (бывшая гарнизонная подстилка, дрянь из борделя Деникинских офицеров).
   От её напускного хамства не осталось и следа.
   - Почему вы решили, что это для моей... супруги? - спросил я как можно безмятежнее, отрезая кривым испанским ножичком хороший кусок табачка от душистого бурундийского брикета.
  - Вот, сами посмотрите! - сказала тётка ещё более почтительно и протянула мне пакет весь в сургучных блямбах.
  Почтовый штемпель отсутствовал, равно как и адрес отправителя. Вообще ничего определённого, кроме надписи: "Музе литературного покойника".
   - Что с того? - пожал я плечами и хорошенько угостил консьержку табачком. Я прямо сунул её в рот половину брикета, чтобы от неё не так разило. - Мою супругу зовут Гала. Кстати, Жену Сальвадора Дали зовут так же. Правда, я иногда называю супругу "Музой", но это в переносном смысле.
   - Премного благодарна, - прожевала угощение тётка, - дай Господь здоровьечка, и вашему Сальвадору, и вашей жене! Вам конечно виднее. Вы, человек задумчивый, только этот морячок называл Вас...
   - По матери?
   - Если бы только так, - вздохнула консьержка и добавила свистящим шёпотом, - Он мне сразу не понравился. У меня глаз на таких типов намётанный. Не моряк он - это точно!
   - А кто же?
   - Контрреволюционер! Недобиток! Переодетый гросмайстер ордена флагеллантов! - ляпнула тётка и сплюнула липким табаком на мои бостоновые брюки.
   Не тратя время на бестолковые разговоры, я с треском разорвал упаковку.
  "Ещё один взрывпакет!", - думал я, разворачивая бумагу.
  Как недалёк я был от истины! В моих руках оказалась плоская жестяная коробка "Монпасье", на дне липкая записка:
   "Ежели желаете раскрыть преступление века? Приходите к фонтану у Большого театра. Сегодня в шесть часов вечера, есть до Вас разговорчик. Только по секрету. Доброжелатель."
  - Ох, уж эти доброжелатели...
  - Неужели Муза к вашей шляпе рога приделала? - спросила консьержка пытаясь засунуть свой любопытный нос в монпансье.
  Я затолкал ей в рот вторую половину табачного брикета и уже не пошёл за кефиром, как намеревался ранее, а поспешил к своему рабочему "верстаку". Признаюсь, поначалу таинственный контрик-морячок из ордена флагеллантов выбил-таки меня из колеи. Кто он? Откуда узнал где я живу? К чему эти кошки-мышки? (Если бы я знал тогда, что Карл раздаёт всем желающим мой домашний адрес!)
  Мне бы бежать тогда без оглядки. Куда угодно, хоть обратно в Италию.
  Но я только залил бронзового непроливашку-Гоголя чернилами по самую макушку, как следует пощекотал в обоих ноздрях гусиными перьями, (необходимый ритуал), разметал по столу целую кипу писчей бумаги и принялся за любимое дело. Из туманного описания природы призрачным фантомом выплыл загадочный моряк и каракулями размазался по белоснежному листу. Я писал сразу двумя руками, причём на совершенно разные темы. Больше того, я вызвал с кухни домработницу и стал диктовать ей основной лейтмотив. Бедняжка еле успевала за моей мыслью. Да, я писал и диктовал одновременно.
  Впоследствии, Карл Лихтербертович, сучка такая, несколько раз беспардонно вмешивался в творческий процесс со своими дурацкими поправками, под занавес назвал мою книжку "глумливой" и отказал в протекции.
  Ну и не очень-то нужно... (я этого Карла ещё выведу на чистое место!).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 2. Инженер Циолковский.
  Читатель, вообразите себе современный секретный аэродром. Огромное бетонное поле. Беспрестанно взлетают и садятся самолёты, такие новые, что даже на расстоянии от них доносится запах свежей фанеры. Среди радостных возбуждённых лиц лётчиков много женских. В летнем ясном небе там и сям мелькают парашюты и аэропланы. В облаках тесно от воздушных шаров и дирижаблей. Кажется что идёт дождь, но это капает керосин из пламенных моторов. Репродукторы кричат: "Земля, земля! Я Орёл - 144! Дайте мягкую посадку!"
  Вот такие передовые аэродромы будут в наших советских республиках уже совсем скоро и повсеместно. Некультурных извозчиков отменят окончательно. Их место займут экологически чистые воздушные пузыри на велосипедной тяге. Больше никакого лошадиного дерьма вдоль газонов. На крыше каждого дома - по аэродрому. И не далёк тот час, когда человек, в стране победившего коммунизма, сможет летать хоть... прямо... куда захочет.
  Кто же придумал такую красоту? Что за человек запустил в небо всех этих авиаторов и воздухоплавателей? А? Да это же наш советский инженер Исаак Аверьянович Циолковский, сын простого лекальщика и Паши проститутки. Вот, полюбуйтесь, - он идёт размашистой походкой и здоровается со всеми подряд за руку не разбирая званий. Это высокий худой человек с нервным серым лицом. Его серые печальные глаза глубоко ввалились в череп. Видно что давно не спал и вообще плохо соображает где находится. Широкий кожаный плащ победным флагом развивается на его сутулых плечах.
  - Здравствуйте, товарищ Циолковский! - кричат ему прямо с неба из воздушных гондол.
  - Поздравляем Вас, Исаак Аверьянович! - доносится из динамиков.
  - Наше - Вам, с кисточкой, гражданин инженер! - слышится со всех сторон.
  А одна молоденькая парашютисточка-комсомолка, не успела стропы отстегнуть, а еже протянула нашему инженеру скромный букетик полевых цветов. Люди в прозодежде бросили чинить самолёт и восторженно приветствовали Циолковского троекратным: "Виват!!!" Из брюха воздушной птицы во все стороны брызнули пружинки и шестерёнки.
   Исаак Аверьянович послал им воздушный поцелуй.
  - Спасибо, братцы, спасибо... но как же вы разнюхали?
  Мазутные лица расползлись в белозубых улыбках.
  - По радио весь день про вас только и говорят! Все мозги просверлили.
  - Сам, говорят, товарищ Калинин Михаил Иванович - нашему товарищу Исааку Аверьяновичу заслюнявил поцелуй в сахарные уста! И орден на грудь прилепил!
  - Покажите орден-то!?
  - Да ладно уж,.. - сконфузился Циолковский, - чего уж там...
  - Покажите, Исаак Аверьянович! - загалдели все разом, - Жалко вам что ли?
  Счастливый инженер улыбнулся и распахнул плащ.
  - Да нате уж, смотрите, - позволил он, - только грязными пальцами не цапайте!
  - Ух ты!.. Настоящий?
  - Что, шокирую? - спросил инженер наслаждаясь произведённым эффектом.
  И все как-то нехорошо посмотрели на Циолковского, не то, чтобы с завистью, а так - не по товарищески. Орденоносец ласково потрепал по мордасам одного из работяг, мол знай наших, "Мазуто", и зашагал дальше, к секретному ангару. По всей длине многометрового гофрированного сооружения растянулась кровавая надпись: "СТОЙ! СТРЕЛЯЮ БЕЗ ПРЕДЕПРЕЖДЕНИЯ!".
  Но, несмотря на столь грозное предостережение возле ангара беспрепятственно шныряли какие-то люди в белых штанах, явно не авиамеханики. Одни из них ожесточённо спорили между собой, другие стояли как истуканы задрав головы в небо.
  При виде Циолковского вся бело-порточная команда заулюлюкала:
  - Ну-ка, ну-ка, герой? Доволен? Ну, признайся?
  Аплодисменты, крики, рукопожатия, поцелуи!
  Исаака Аверьяновича захватали со всех сторон, почти растерзали.
  - А как он энергично целуется? И у кого только научился? У Калинина?
  - Немедленно покажи орден!
  - Дай поносить! Жалко да? Для друга...
  - Да ну вас всех! - крикнул инженер и надавал по рукам самым ретивым, - Прямо не коммунисты, а сплошное недоразумение. Стыдно за вас, товарищи! Где мой самолёт?!
  - Вон твой самолёт, идёт на посадку! Ша-а-ас - как сядет!
  Все задрали физиономии вверх и распахнули рты, прямо под керосиновый дождь. На взлётную полосу посыпались утиные перья, гайки и куски лонжерона.
  Кто-то сказал за спиной Циолковского.
  - Дракон, а не машина! Ну до чего же молодец Исаак Аверьянович! Нет, у нас просто так, кого попало, орденами не награждают. Правда товарищи?
  - Безусловно! ...зазнался, сволочь...
  - А как на посадку заходит! Красавец, честное слово! Кто у него лётчик? Протуберанский?
  - Всё самое лучшее захапал... карьерист.
  Горячий ветер обдал собравшихся пылью и запахом жжённой резины. Это приземлился секретный самолёт инженера Циолковского. В машине ещё клокотало и булькало, а из под колпака уже вывалился лётчик Протуберанский, весь в кожаных крагах и планшетах. Его подхватили на руки и понесли.
  - Товарищи, не будьте такими свиньями! Дайте же мне ступить на Землю! - кричал счастливый Протуберанский явно кокетничая.
  Циолковский еле поймал за ногу "красного сокола" и, силой выдернув его из рук ликующей толпы, окончательно приземлил на аэродром.
  - Товарищ инженер, задание партии и правительства выполнено! - доложил бравый Протуберанский.
  - Ну, дай же я тебя поцелую! - воскликнул Исаак Аверьянович и распахнул объятия.
  - Так, целуй же меня! - в свою очередь закричал авиатор.
  Они многократно облобызались, как будто не виделись лет десять, и ещё минут пять вальсировали хлопая друг друга по спинам, причём Циолковский всё время повторял: "Живой! О! Надо же? Живой!".
  Наконец, когда их ласки стали напоминать нечто неприличное и уже порядком поднадоели окружающим, они ослабили объятья.
  - Как самолёт? - спросил Исаак Аверьянович.
  - Машина - зверь! Если разогнаться как следует, то пожалуй и улетишь ещё куда нибудь. Только надо увеличить противовес рулей глубины и удлинить роговой компенсатор на верхней кромке руля поворота. Тогда звено ножного рычажного привода установим на различных передачах, приводимых силой ног, как на швейной машинке. Это значительно облегчит управление. Не говоря уже о том, что маневренность её возрастёт в несколько раз. Вот сам посмотри... - сказал пилот и запустил руку в масляные кишки летательного аппарата.
  - Ты, это зачем? - ревниво спросил инженер.
  - Сейчас... сейчас... я тебе покажу, - пообещал Протуберанский обрывая тонкие шланги. - Сам увидишь...
  Из самолёта брызнуло чёрной кровью. Пилот выхватил из чрева какую-то резинку, рассмотрел и брезгливо отшвырнул в сторону: "Не то!". Внутри машины пискнуло.
  - Что же ты вытворяешь? - не то изумился, не то обиделся инженер.
  - Да так только лучше будет, ты мне уж поверь, брат Циолковский, - успокоил пилот и взяв в руки кувалду полез внутрь. - Подожди, я только тут подрекхтую маленько...
  - Куда?
  - Эх, да тут и не размахнёшься как следует...
  В самолёте ухнуло.
  - Товарищ Протуберанский? Немедленно покиньте машину! - официально потребовал Исаак Аверьянович. - И вы, товарищи, отойдите подальше от уникального аппарата, к чёртовой матери. Что за нездоровое любопытство?
  Из люка вынырнула довольная физиономия лётчика.
  - На! - сказал Протуберанский, подавая Циолковскому вырванную "с мясом" железяку, - Лишняя деталь!
  - Дурак! - резюмировал инженер и повернувшись на каблуках зашагал прочь.
  - Товарищи, а где же мои краги? - вдруг опомнился Протуберанский, - Товарищи, не будьте свиньями, отдайте краги! Пошутили и хватит...Кто видел краги? Товарищи!
  Народ, думая чествовать Циолковского, застыл в недоумении. В спину ему закричали:
  - Стой, Исаак Аверьянович, сукин сын!
  - Как же банкет?
  - Уже и ужин за твой счёт заказан!
  Все разочарованно смотрели вслед инженеру и только один Протуберанский барахтаясь в люке умолял:
  - Трофейные... лично с английского оккупанта снял... отдайте краги, гады противные!
  Куда же отправился наш неугомонный инженер? Куда понесло его от банкетного стола и заздравных тостов? Вот уже и ночь опустилась на город... а на Государственном Союзном заводе Љ 20 работа не останавливалась ни на минуту. Оранжевый дым валил из заводских труб так густо, что закрывал половину звёздного неба. То там, то сям вспыхивали огоньки, - это вторая смена ковала Железный Щит Родины.
  Инженер Циолковский, еле прорвался через заводскую проходную, вооружённая охрана не хотела пропускать, (ночью инженерно-техническому персоналу на завод - не положено). В своей лаборатории в этот час он обнаружил только уборщицу. Здоровенная тётка, (её бы энергией - ящики со снарядами грузить), тёрла шваброй с такой злобной силой, что из пола вылетали паркетины. Звенели склянки в шкафах, падали стулья, со столов сыпались бумаги и попадая под швабру превращались в конфетти.
  - Где же весь персонал? - печально спросил Исаак Аверьянович с тоской взиќрая на беспорядок в лаборатории.
  - Проснулся? Ушёл уже твой персонал. Рабочий день, чтоб ты знал, давным-давно кончился. Дураков нет по ночам сидеть. - Охотно объяснила уборщица вытряхивая из мусорных корзин пустые водочные бутылки.
  - Черт возьми! А я так мечтал поработать, прямо руки чешутся чего нибудь начертить в чертеже. У меня срочное дело государственного масштаба.
  - Работнички... Только весь пол изгадили! Всё махоркой захаркали!- справедливо заметила тётка, - Домой Вам надо идти, товарищ. Я только полы протёрла, не наследите мне здесь сапожищами! А то, самого мыть заставлю! Откуда они столько грязи тащат?
  - Ну, по телефону-то, я имею право позвонить? - спросил обескураженный инженер.
  - Звони, коли больше делать нечего, мудозвон...
  Исаак Аверьянович, увёртываясь от грязной тряпки пробрался к телефону и лихорадочно раскрутив телефонный диск заорал в трубку.
  - Это инженер Циолковский! Немедленно дайте первый отдел! Как нет... А где они? Меня чествуют? Безобразие... Это товарищ Гадостин? Да, здравствуйте! Это Циолковский, собственной персоной! Спасибо... Да, да, спасибо! Да, сам Калинин целовал...
  Вредная уборщица нарочно прошлась грязной тряпкой. по его штиблетам.
  - Спасибо, дорогой товарищ Гадостин... и Вас так же... и Вам того же... Уберешь ты свою тряпку или нет?! Это я не Вам. Это... я хотел спросить разрешения, нельзя ли мне взять на дом секретные чертежи?.. А?.. Нет, я не псих. А? Я понимаю, что категорически воспрещено, что же я, совсем дурачок, что ли? У меня, там, на аэродроме пилот Протуберанский уродует кувалдой новый самолёт, рихтует сволочь, а здесь уборщица по ногам шваброй... Совершенно никаких условий! Дело государственного масштаба! (Прикрывая рукой трубку) Я возьму потихоньку, ни кто и не заметит.
  - Ну, здесь я кончила... Пойду теперича... - сказала мстительная тётка и никуда не пошла. - Теперича я помыла и имею Вам напомнить, товарищ инженер, что у нас режимное предприятие. И революционная бдительность!
  Уборщица тыкнула пальцем в плакат "НЕ БОЛТАЙ!".
  Исаак Аверьянович не выдержал и закричал:
  - Пошла вон!!! (В трубку) Извините товарищ Гадостин, это не вам! И чтоб духу твоего... скотина деревенская!
  На другом конце провода секретарь Первого Отдела Гадостин подпрыгнул на стуле и расплескал чай по столу.
  - Что у вас там происходит, товарищ Циолковский? Разрешать я не имею фактических полномочий. Собственно, конечно, форќмальность, хотя и дело уголовное. Если только под вашу личную ответственность? Знаете, какая штука... если только потихоньку. Ещё раз вас поздравляю вас с орденом!
  Секретарь швырнул трубку на рычаг, только за тем, чтобы через секунду сорвать её обратно.
  - Барышня? Дайте город! Добавочный двадцать семь. Товарищ директор? Это Гадостин из Первого Отдела. А инженер Циолковский опять утащил с завода секретные чертежи самолёта. Да! А я ему говорил, что ж, Вы, делаете, товарищ?! Это же вопиющее безобразие! Трибуналом пахнет! Сами видите, товарищ Деревякин, что делается на режимном предприятии повышенной секретности. Мы тут ночей не спим, шпионов караулим, переходящее знамя который год из рук не выпускаем, а наши советские инженера - орденоносцы, как малые дети, честное слово, чертежи растаскивают с обороной. А какие меры прикажете принимать? Драться я с ним буду, когда он с самим Калининым в Кремле целовался! Доброй ночи! Счастливых сновидений!
  Бросил и схватил трубку.
  - Алё? Барышня? Город! Добавочный три-три! Алё? Кто там? Хм... У вас продаётся финская горжетка? Уже продали? Ах, какая жалость! Хм... Передайте матросу, - редкая табуретка мастера Соловейчика приплыла в гавань. Да, точно, Соловейчика! Чтоб вам семь футов под килем! И вам также... нет не "килек", а под "килем"! Продольный брус проходящий по всей длине судна в середине его днища. Нет не пароход! (в сторону) Боже, дура какая! (кричит) И Соловейчик не пароход!
  Секретарь в ярости бросил трубку на рычаг и с грустью взглянув в ночное окно сказал в пространство:
  - И кто бы спасибо сказал...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 3. Рандеву у фонтана.
  Ровно в шесть часов я уже сидел на скамейке у Большого театра, как петух на заборе. Москвичи и гости столицы разворачивали газеты и живо обсуждали на ходу свежие новости, (одобряли или осуждали, но никогда не спорили). У столба с репродуктором стояла молодая мать и каждые пять минут повторяла одну и ту же фразу: "Тише деточка, сейчас товарищ Жданов говорить будет!".
  Мой матрос бессовестно опаздывал на свидание. Чтобы хоть как-то развлечься, я иногда отлеплялся от свежеокрашенной скамейки и фланировал вокруг фонтана и обратно. Знал бы я тогда, неопытный молодой человек, где! назначили мне деловую встречу, не болтался бы там с легкомысленной физиономией, не крутил бы у фонтана своим тазобедренным суставом сорок шестого размера. Москвичи преклонного возраста помнят, что "пятачок" у Большого театра во все времена являлся "международным рассадником педерастии" на любой вкус. Гомосексуалисты той поры считались хуже всякой твари смердящей и если бы не страх опозориться перед преосвященной Европой их бы показывали в зоопарке, где нибудь в террариуме между змеями и черепахами.
  Пристально вглядываясь в лица случайных прохожих, я пытался угадать, не тот ли загадочный флибустьер с разбитого корабля скрывается под маской рядового обывателя? Вероятно мои откровенные взгляды воспринимались окружающими, как бы это по мягче сказать,.. приглашением к интимному знакомству, что ли? Короче говоря - меня заметили.
  Развязной походкой ко мне приблизился длинноволосый нахал. Этот типчик сразу показался мне подозрительным. У всех нормальных людей на лацканах значки, в руках книжки, а у этого - легкомысленная гвоздика в петлице и вся морда в пудре.
   "Спекулянт - падла! - догадался я, - Сейчас будет билеты на вечерний спектакль предлагать. Куда только народная дружина смотрит?!"
  - Пассив или актив? - ни сколько не конфузясь, спросил длинноволосый.
   - ?!
   - Что смотришь? Не узнал?
   В другое время, я может быть и купил бы у него билет, хоть это и противно, но сейчас мне было не до зрелищных представлений.
  - Партер? - спросил я в надежде что у длинноволосого не окажется билета в партер и он отстанет от меня.
  Спекулянт часто заморгал рыжими ресницами.
  - Партер? Пожалуй что можно...
  - А твоя мама знает чем ты тут занимаешься? Ещё наверное и студент? Вот я сообщу в твою комсомольскую ячейку по месту учёбы...
   Бесстыдник отскочил от меня как от прокажённого.
   Наконец, когда я в очередной раз не спеша обошёл вокруг архитектурного сооружения для подачи и выбрасывания воды под напором, и совсем уже было собрался восвояси, ко мне приблизился некий субъект в беретке с хвостиком, какие по обыкновению предпочитают художники. Нос как новогодний шарик и чёрная щетина ёлочными иголками.
  Я сразу понял - это он, мой таинственный "доброжелатель".
   - Не найдётся ли у вас прикурить? - начал субъект издалека, извлекая из кармана чёрного плаща (это при такой жаре) импортную пачку папирос.
  На его левой руке мелькнул синий якорь "КОКА".
  Только много позже я понял, что Кока действовал как опытный рыбак. Импортная пачка это "червячок на крючке".
   - Конечно найдётся, если папиросочкой угостите, - клюнул я на яркую упаковку и попался.
   - Пожалуйста, можете взять всю. У меня в гостинице ещё есть, ведь я же из Болгарии, - подсёк он. - Разрешите присесть?
   Болгария была тем самым крючком который я заглотнул полностью.
   - Садитесь, прошу вас! - широкий жест в сторону скамеек, - Выбирайте любую.
   Субъект в нелепой беретке "повёл опытной рукой" и я повис у него на леске, как глупый карасик. Передо мной сидел живой иностранец. Ну, это примерно, как инопланетянин, не меньше, хотя по десятибалльной шкале уважения к загранице выглядел он на двоечку. Завалящий такой, мятый и, как бы... несвежий, что ли? Одним словом - не сортовой.
   - Меня зовут... - Кока неожиданно задумался, - Мотя, (или Батя, что-то такое, точно не разобрал).
   - А меня Евзон! - на всякий случай наврал я (мало ли...).
   - Неужели Евзон? - удивился Мотя-Батя. - А я думал ваше имя Владимир.
   (Сомнения отпали. Он знал меня. Готовился к встрече заранее.)
   - Вообще-то "Владимир" мой литературный псевдоним, как у поэта Михаила Голодного. На самом деле он Эпштейн, а не Голодный. А я на самом деле - Нирыбин-Нимясов, фамилия такая. Может слышали, там... у себя в Болгарии? Хотя откуда...
   - Гм... хм... Не припомню... Ждёте кого?
   - Да вот, с одним товарищем договорились, (пристальный взгляд в глаза) а он не пришёл. (пауза) Ну, как там, вообще, в Болгарии? Как здоровье товарища Димитрова? Как поживает царь Борис?
  - В Болгарии всё хорошо! Товарищ Димитров залечивает ожоги после поджога рейхстага. Царь Борис проводит прогерманскую политику. Болгарские коммунисты объединяются с пролетариями всех стран, - отрапортовал Мотя-Батя. - и неожиданно предложил, - Позвольте угостить Вас фруктовым мороженым?
   - Отчего же не позволить? Очень даже можно угостить, - охотно согласился я.
   - А вы станете возражать если к нам присоединится моя переводчица?
   Только теперь я обратил внимание на некую особь женского пола. Во время нашего диалога дамочка крутилась рядом. Не разглядев как следует, кого мне подсовывают, я опрометчиво согласился.
   - Буду рад новому знакомству.
   - Рекомендую, известный писатель - Евзон Нимясов... Нибумбумов, фамилия такая. Можно просто - Владимир, - довольно фамильярно отрекомендовал меня Кока своей спутнице.
   - Ах! - дамочка сложила яркие губы куриной попкой, - очень, очень симпатично...
   - А уж мне-то как приятно! - шаркнул я ножкой.
   - Моя переводчица с болгарского - на румынский, - мамзель Шатоларез-Сирафимова.
   - Можно просто Ша-Си, - добавила переводчица.
  - Так, позвольте же угостить вас, месьедам, мороженным и ещё стаканчиком шипучей газировки без сиропа? - напомнил щедрый Мотя-Батя.
  - Позволяю, - недолго думая согласился я, - угощайте, чего уж там... один раз живём!
  - Вот и прекрасно! - Кока подхватил меня под жабры и, довольный своим уловом, потащил к лотку "ЭСКИМО", по пути болтая чепуху про то, что у него, болгарского коммуниста, много денег.
  - Эх, гулять так гулять! - заорал болгарин на всю улицу, - Тётка, дай-ка для моего лучшего друга вот это, самое лучшее... самое холодное!
  Кока ткнул пальцем в лоток с такой силой что весь выставочный ассортимент обрушился на землю.
  - Ты что хулиганишь?! - завопила продавщица, - Вот я тебя сейчас совком по роже...
   - Фи, что за культура обслуживания?! - возмутилась Ша-Си. - Уведём отсюда нашего юного приятеля, пока эта Фурия не укусила его за всякие места... Делай потом прививки от бешенства.
   И не успел я опомниться, как меня подхватили за руки и, воровато озираясь, потащили вдоль улицы.
   - Мороженное это продукт легковесный, никакой сытости, - изрёк многоопытный Кока.
   - Да, - подтвердила переводчица, - газировка тоже, так себе... а вот мы знаем местечко, где столько всякого вкусненького...
   - О-о-о! - простонал болгарин сладострастно.
   - Сколько? - заинтересовался я.
   - Во сколько! - показала Ша-Си руками и рук у неё не хватило.
  - Врете! - задохнулся я от восторга.
  - Я? Я вру? - Шатоларез-Сирафимова скорбно поджала губки, - Пошли отсюда. Нам не верят.
  - Не верят и не надо... - искренне опечалился Кока не ослабляя хватки. - Сейчас обидимся насмерть! Всю тельняшку на себе изорву!
  Яростно перебирая ногами наша троица приблизилась к шашлычной под легкомысленной вывеской:
  "ТРИ КРАСНЫХ ПОРОСЁНКА и белый волк".
  Интрига закручивалась.
   - Вот это место! - торжественно объявила переводчица.
   В дверях общепитовского заведения стояло Медное Рыло в форме старорежимного генерала. Взгляд его красноречиво свидетельствовал: "МЕСТ НЕТ!".
   Кока выхватил из кармана банкноту в радужных разводах и сходу прилепил её на медный лоб швейцара, да так крепко, что фуражка последнего съехала на затылок.
   - Этот молодой человек со мной! - объявил он таким тоном, как будто предложил генералу ультиматум.
  Медное Рыло, почтительно согнулось в холуйском поклоне и отступило в сторону без слов, приняв тем самым безоговорочную капитуляцию.
   - Полный вперёд! - заорал "болгарский коммунист" и, лягнув дверь пяткой, рванулся первым.
  Изнутри здание казалась намного больше, чем снаружи. Может быть из-за обилия зеркал в зале. Греческие руины из фанеры, экзотические пальмы нарочно торчали из пола мешая проходу и все равно оставалось безрассудно много свободного места. Свободное от стекла пространство на стенах занимали картины а"ля "из мастерских Грекова". Пыльные тачанки на полотнах неслись во весь опор и поливали свинцом белогвардейскую сволочь, а заодно и всех посетителей ресторана. Красный кумачовый плакат:
   "ПРИЯТНОГО АППЕТИТА!"
  закрывал дыру в стене.
   Работник общепита Киви Зурабович Иванов (фамилия супруги) вышел навстречу "дорогим гостям", стянул с плешивой головы шапочку и начал кланяться, как это обыкновенно делают китайские красноармейцы из войска Ионы Якира. На нём был надет "белый" больничный халат в заплатках, а под халатом, (на кухне жарко), только семейные панталоны цвета ультрамарин.
   - Захады пожалуйста... сэйчас шачлык кушать будэм. Вино пить будэм. - объявил Иванов и критически взглянув на Ша-Си добавил, - Даму танцевать будэм?
   - Эй, чэлаэк, - важно сказал я, наивно полагая, что именно так нужно вести себя в подобных заведениях, - где тут у вас всё самое вкусненькое?
   - Зачэм обижаэшь? А? У нас всё карачо. Чахохбили хочещь?
   - Хочу... - в мозгах у меня что-то щёлкнуло и загибая немытые пальцы я произнёс, - Полпорции шнельклопса...
  Киви выкатил бараньи глаза.
  - Значит так! - продолжал я загибать пальцы, - Первым делом, куропаток жареных на кретонах с зеленью, затем подайте нам ромштекс под соусом, бульон из куриных пупочков... - Хи-хик-с... Мальчик шутит, - захихикала переводчица целя в Зураба Иванова чёрным глазом. - Он думает что он в пивной, хи-хи... дурачок. Нам три порции "люля" без гарнира и три бутылочки портвейна.
   - Уже нэсём. - сказал Киви, - Э... малчику пу-почки?
   - Какие в жопу пу"почки? - неожиданно разозлился болгарин. - Тебе же ясно сказали - три порт-вей-на! Иди на кухню - ноги побрей! Обезьяна волосатая...
   - Обезян сегодня нэт. За фруктом поехал, - пошутил Киви. - Сейчас нэсу люля и пу-почки.
   Наша троица расположилась под финиковой пальмой в горшке, причём болгарин сразу нашарил крутое бедро Ша-Си и пристроил на нём свою пятерню.
  - Ах, как здесь уютненько! Как здесь миленько! Вам нравиться, молодой человек? - томно спросила Шатоларез-Сирафимова.
  В зале стоял горелый дух. Из пробоины в стене ругались нервно и матерно. К соседнему столику привалился вдребезги пьяный субъект и уставился в потолок фарфоровыми глазами. Там, в потолке, зияла огромная ни чем не прикрытая дыра, и в этой дыре с огромной скоростью проносились грозовые облака.
  Оранжевая шаровая молния на высоте три тысячи метров, как убийца гонялась меж облаков за перелётными птицами, никого не поймала и с досады шарахнула в самолёт По-2. Первый пилот Муськин только посмеялся над ней, потому что советских пилотов вы хрен собьёте какой-то там шаровой молнией.
  Чтобы не обидеть даму я сказал как можно учтивей:
  - Так себе заведение. Я ещё не совсем определился, нравиться мне или нет? Не то чтобы я раньше не бывал в ресторанах... бывал конечно, кажется.
  Киви Иванов принёс поднос с обгорелым мясом на чёрных шампурах, три бутылки без этикеток, три стакана и одну вилку. Выгрузив всё это перед дорогими гостями он сказал:
  - Люля вся вышла. Кушай пу-почки, пожалуйста! - и удалился покачивая ультрамариновой задницей.
  - Он что? Что этот... хам себе вообразил? - хотел было устроить я скандал, - какой позор перед иностранной делегацией!
  Но гордый Зурабович даже не обернулся в нашу сторону.
  Сначала выпили, как сказал Кока, "для пущего аппетиту". Затем, "за здоровье товарища Бухарина, которое ему уже не понадобиться", затем, по примеру новых друзей, я вцепился зубами в кусок мяса и попробовал отделить его от шампура. Мясо оказалось каучуковым. Пока я портил зубы мои приятели пропустили ещё по стаканчику. Морды их залоснились и покраснели.
  Кока пил и ел пользуясь одной рукой. Другой он уже залез под юбку Ша-Си и шуровал там в поисках чего-то невероятного. При этом вид у него был самый добродушный. Шатоларез-Серафимова, казалось, была увлечена трапезой настолько, что вообще не замечала претензий болгарина на своё женское достоинство.
  От выпитого вина в моей голове зажглась малиновая звезда, почти такая же яркая, как кокарда на фуражке швейцара. Жизнь в одно мгновенье сделалась прекрасной и даже обрела некий смысл, скрытый ранее. Я посмотрел в дыру на потолке и установил телепатический контакт с первым пилотом По-2 Муськиным.
   "Ну как оно, вообще?", - мысленно спросил я у пилота.
   "Всё идёт по расписанию. Бортовые самописцы пишут вздор, остальные приборы работают нормально. Паники среди членов экипажа нет!", - бодро отрапортовал Муськин.
  "Смотрите там у меня... Потом не жалуйтесь!" - на всякий случай подумал я и, забывшись, произнёс вслух - Мне! Не надо наград... я только одного хочу...
  - Хи-хи-хи... - заколыхался болгарин всем телом, - какой шустрый молодой человек!
  Дама заметно опьянела. Минуту назад она улыбалась, теперь глаза её увлажнились.
  - Какая я дрянь! - неожиданно объявила переводчица, - На мне всего висит... хоть в омут... как последняя сукина дочь. Родину продала за...
  - За сколько? - живо поинтересовался я. - Это где покупают?
  - Да есть тут одно место! - горько ухмыльнулся Мотя-Батя и перейдя на шёпот добавил, - Это мы прислали Вам коробочку "Монпансье".
  - Это я уже давно понял, - признался я, - Вы, никакой не болгарин. Вы, - матрос с разбитого корабля.
  - Ах, пойду попудрю носик, - сказала хитрая Ша-Си и, сбросив нахальную лапу Моти-Бати со своих многострадальных колен, моментально исчезла за пальмой.
   Фальшивый болгарин наконец снял свою высокохудожественную беретку и оказался щуплым пожилым человеком с глубокими залысинами на жёлтом черепе.
  - Известна ли Вам такая фамилия - Циолковский? Знаком Вам такой человек? - без всяких предисловий спросил ряженый иностранец.
  - Это чокнутый учитель из Твери? Знаю такого. Он хотел построить летательный аппарат для переброски оживающих мертвецов на Марс.
  - Нет, - инженер Циолковский Исаак Аверьянович?
  По тому, как заблестели Кокины глазки, я понял, ему очень нужно, чтобы я знал такого человека.
  - Почему я обязательно должен знать этого вашего Аверьяновича? Что это за фигура? Из комиссаров?
  - Инженера Циолковского награждал в Кремле Михаил Иванович Калинин, лично.
  - Что с того? Там каждый день награждают инженеров и доярок...
  - Этого самого инженера Циолковского нашли удавленным в гостинице "Метрополь" в пятом номере. Официальная версия самоубийство. Только это суицидом быть не может, потому что во лбу инженера, - вот такая дырка! - сказал болгарин и ткнул пальцем в худой потолок.
  - Ух, ты! Но я не имею к этому отношения. Я сутками напролёт пишу роман для домохозяек, даже за кефиром сходить некогда. У меня и свидетели есть. Домработница, консьержка...
  - Хочите я открою Вам, кто его убил?
  - Зачем мне это? - не на шутку перепугался я.
  - Вы ведь пишете авантюрный роман?
  - Я сочинитель, а не Нат Пинкертон. Вам следует обратиться в уголовный отдел. У меня и так жизнь нервная, а тут ещё убийство. Впрочем... если милиция думает про самоубийство, когда имеет место...
  - Фамилия "Полонская" Вам о чём нибудь говорит? Артистка запасного состава Нора Полонская последнее увлечение Владимира Маяковского.
  - Та самая Полонская?! - воскликнул я.
  Мой любимый пролетарский поэт Маяковский влюблялся часто и трагично в "роковых" женщин, в основном замужних, и требовал от них невозможных поступков. Немедленно, сию секунду всё бросить и уехать с ним, с гениальным, к чёрту на рога! Иногда влюблялся сразу в двух. Ему нравилось эпатировать публику своими уходами из жизни. В то время это было модно. В газетах пишут и вообще... Маяковский (дворянский сынок) стрелялся много и часто. У самого революционного поэта было аж два револьвера. Чтобы не промахнуться. Перед очередным покушением на самого себя Маяковский обязательно телефонировал Лиле Брик, своей неизменной любовнице. И та летела его спасать. Лиля "страдала" на несколько фронтов, обожала сразу и мужа и Маяковского и ещё пару-тройку богемных балбесов. (Слаба на передок.) Рогоносец супруг, по совместительству редактор поэта, прекрасно знал об этой "романтической" связи, но с удовольствием печатал вирши любвеобильного Владимира.
   Улица провалилась, как нос сифилитика.
   Река - сладострастье, растекшееся в слюни.
   Отбросив бельё до последнего листика,
   сады похабно развалились в июне.
  Высокие отношения!
  Последний раз ассенизатор и водовоз стрелялся из-за артистки Художественного театра вспомогательного состава Норы Полонской в 1930 году. Попал, как ни странно, и умер не приходя в сознание.
  "Товарищ Ленин, я вам докладываю, товарищ Ленин, работа адова".*
  ---------------------------------
   *Несколько штрихов к портрету художника слова:
  В. Маяковский: "Я сам"
  "...возненавидел сразу - всё древнее, всё церковное и всё славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм."
   "Яйца (пасхальные) продавал в кустарный магазин на Неглинной. Штука 10 - 15 копеек. С тех пор бесконечно ненавижу Бемов, русский стиль и кустарщину."
   "Выставки "бубновый валет". Диспуты. Тон не очень вежливый. Так, например, меня просто назвали "сукиным сыном".
   "Забрили. Идти на фронт не хочу. Притворился чертёжником."
   "Отчего не в партии? Коммунисты работали на фронтах. В искусстве и просвещении - соглашатели. Меня послали б ловить рыбу в Астрахань."
  - Так вот, эта Полонская и убила инженера Циолковского! - сказал Кока, - А вот это - Вам!
  Болгарин положил на стол орден Красного Знамени.
  - Да, тот самый, с груди инженера Циолковского. Носите на здоровье.
  Моя нижняя челюсть отвисла как у дебила. Я ничего не понимал.
  - Объяснитесь, господин хороший... это по крайней мере странно...
  Кока натянул на башку беретку и сразу потерял ко мне всякий интерес.
  - Гм... гм... пойду... туда. Освежиться струёй прохладного воздуха, - сообщил мой иностранец и, прихватив с собой бутылку портвейна, исчез вслед за своей липовой переводчицей.
  - Что за странные люди? - размышлял я, ковыряя шампуром экзотическую пальму в горшке.
  Растение оказалось искусственным. Неизвестный флорист пригвоздил к стволу бамбука картонные листья, воткнул эту диковину в горшок и наглухо запечатал цементом. Я выудил из цветочного горшка самый большой окурок, понюхал его и лихо вставил в рот.
  - Эй? Как тебя?.. Спички есть? - обратился я к субъекту с оловянными глазами.
  - Кукарача! - сообщил субъект созерцая отверстие в потолке.
  - Подумаешь, персона... тьфу! - плюнул я в него и собрался было покинуть шашлычную, как вдруг из-за греческой колонны выпрыгнул Киви Зурабович Иванов.
  - Давай, плати пожалуйста, дорогой, - сказал работник общепита и скрестил лохматые руки на своей бабьей груди.
  Я вытащил из кармана серебренный полтинник с молотобойцем, подышал на него и опустил обратно в карман.
  - Вы, товарищ, напрасно не носите штанов. Вы, запросто остудите себе мошонку и сделаетесь инвалидом, - сообщил я неприятную новость намереваясь ускользнуть не попрощавшись.
  Но, Иванов, собаку съевший на таких шустрых клиентах, неожиданно проворно ухватил меня за руку.
  - Хочешь сломаю? Да? - спросил он равнодушно.
  - Люди! Соотечественники! Караул! - обратился я к общественному мнению, - Что же это такое делается? Это вам не при старом режиме! Комсомольцам руки крутят, басурмане. Всю Москву засрали - сволочи!!!
  Киви Зурабович даже растерялся от такого нахальства. Дело принимало малоприятный оттенок национального междусобойчика, когда дружная семья объединённых советской властью пролетариев неожиданно ссорится ни с того ни с сего, и самые яркие представители этой семьи начинают азартно шпынять друг-дружку заточками.
  Завсегдатаи "трёх поросят", которые, мягко говоря, не любили Иванова, за его несвежий халат, за сатиновые панталоны, за вонь немытого тела, за грязную посуду, в общем - они его просто ненавидели, (за одно только шастанье по залу без брюк ему следовало бы раскроить рыло арматурным прутом).
  Даже фарфоровый Кукарача вернулся ненадолго из параллельного мира и пробурчал мечтательно:
  - Всех бы поубивал... и женщин... и выродков их... с точки зрения марксистко-ленинской диалектики...
  - Пусти, гад! - закричал я пронзительно и ткнул Иванова шампуром в живот-дирижабль.
  - Отпусти человека! Чурбан! Глядь черномазая! - залаяли со всех сторон самые мирные люди на всей планете.
  - Кто платить будэт? А? Пушкин будэт? Да? Кто щашлык кушал? Кто вино пил? Кто пу-почки хотел? - справедливо поинтересовался Киви Зурабович, но пальцы всё же разжал, о чём пожалел через секунду.
  Я прошмыгнул меж греческих развалин и устремился к выходу из мерзкого заведения.
  - Хам! - крикнул я на прощание, - Я тебе ещё устрою... гибель Помпеи!
   Швейцар, на голову выше меня и в два раза шире в плечах, почуяв побег, загодя расставил лапы-ловушки - "Но пасаран!". Предчувствуя лёгкую победу он сообразил на своей роже гадливую улыбочку.
  Я - молодой и красивый шёл весёлой походкой вольного стрелка из Шервудского леса.
   - Сопли вытри! - посоветовал я швейцару и лихо натянул генеральскую фуражку прямо на медное рыло.
   - Я тебя сфотографировал, сука! - крикнул мне в спину придверный холуй и весь, от шеи - до ушей, покрылся фиолетовыми капиллярами.
   Он наверное думал, что я зарабатываю себе на жизнь детской проституцией и наши пути ещё не раз пересекутся в дверях "красных поросят". Не угадал, рыло. Теперь наверное уже издох от кровоизлияния в мозг, прямо на боевом посту. Сгорел на работе. Мыслимо ли жить с таким артериальным давлением? Интересно как его схоронили, в форме с галунами или в цивильном костюме?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 4. Явка с повинной.
  Куда идёт законопослушный советский гражданин после свидания с фальшивым иностранцем, пускай даже болгарином? Правильно, прямиком в НКВД. А куда же ещё? Тем более, что дорогу туда я знал прекрасно. Вызывали однажды для душеспасительной беседы. Задавали вопросы: "Вы писатель? А какое у вас образование? А зачем тогда пишите? Кто просил?".
  С тех пор в этом кабинете ничего не изменилось кроме портретов вождей. Исчезли портреты товарищей Троцкого, Бухарина и Зиновьева. Теперь рядом с карточками членов политбюро расположились фотографии из альбома профессора Ломброзо. На стене, прямо над головой следователя, красовалась "святая троица" - портреты товарищей; В.И. Ульянова Ф.Э. Дзержинского, Н.И. Ежова. Особняком висел скромный портретик товарища И.В. Сталина. Сталин равнодушно посасывал трубочку, как бы говоря соратникам: "Я к этому безобразию отношения не имею!".
  Хозяин кабинета, майор государственной безопасности Малороссов внимательно выслушал мою историю про болгарина Коку, про переводчицу Серафимову-Шалоларез, про орден Красного Знамени, всё остальное и неожиданно заинтересовался деятельностью литературного агента Карла Лихтербертовича.
  - Скажите, а этот Карл, он случайно не немец?
  - Он скорее на узбека похож, - сказал я вспоминая ненавистную физиономию, - Вечно голодный, сырые каштаны кушает.
  - Жаль... - опечалился следователь, жалея то ли Карла, то ли узбеков, - Так, говорите, инженера Циолковского собираются убить? Некто Полонская?
  - Уже убили! В гостинице Метрополия, в пятом номере. Пробили ему голову и подвесили на ламповый крюк. Имитация суицида с дырой в башке! Побежимте посмотрим?
  - А вот мы сейчас проверим ваши фантазии, давайте сюда этот орден, мы его по номеру сличим, - обнадёжил Малороссов и с этими словами вышел из кабинета.
  Не было его довольно долго. Пользуясь отсутствием Малороссова я, от нечего делать, как следует наслюнявил карандаш и вывел на портрете Дзержинского надпись: "Дорогому другу - Володе Нирыбину-Нимясову, в знак приятных воспоминаний. Любящий Феликс Дзержинский".
  Покончив с "автографом" я отошёл на два шага, как обычно поступают настоящие художники, и любуясь на дело рук своих произнёс:
  - Будто вселенная обрушилась на меня! Всё сильнее сжимает свои тиски Антанта. Вот уже и на солнце нашли какие-то пятна. Что это как не саботаж? Что это, как ни контрреволюция? Странные твои дела творятся, Феликс Эдмундович.
  За спиной хлопнула дверь.
  - Каково? - спросил я не оборачиваясь.
  - Нет слов, - сказал Малороссов с уважением, - Как-то раньше не обращал внимания...
  - Да? А я, ведь, знал его лично! - заявил я не без гордости, - Он всегда мне хотел подписать на память, да всё никак... то одного в концлагерь отправит, то другого под расстрел... Важные государственные дела, понимаешь... детей любил. Беспризорников в Москве в два дня перевёл. Необычайно кипучий, но по натуре очень милый, привлекательный человек, с весьма нежной и целомудренной душой. Но отдохнуть умел, подчёркиваю - умел! Работал как буйвол и отдыхал также. Водки не пил, нет... бывало, нанюхается кокаину и давай контрреволюцию лик-ви-ди-ро-вать.
  - Ваши заявления, товарищ Владимир...
  - Можно просто - Вова.
  - Ваши заявления, товарищ Вова, довольно странные, - сказал следователь и в его словах я услышал удивление, а не сарказм. - Инженера Циолковского в пятом номере гостиницы Метрополия из петли никто не вынимал. Ни самоубийства ни, тем более, убийства не было! Касательно ордена - да, действительно, номера сходятся. Мы ещё выясним, почему этот инженер своевременно не заявил о пропаже. Кстати, из пятого номера Англитера, двадцать восьмого декабря в двадцать пятом году вытащили из петли поэта Сергея Есенина... с проломанным черепом. Какое мистическое совпадение. Не находите?
  Следователь посмотрел на меня пытливо, как бы спрашивая: "Это, дружок, случайно не ты его?..".
  - Я не смогу раскрыть этой тайны, - пожал я плечами.
  - Вот как мы поступим, - предложил следователь, - Раз вы были лично знакомы (кивок на портрет) и вместе кокаин нюхали, то я - Вас, товарищ Вова, мобилизую, именем трудового народа, в беспощадные ряды беспредельного разящего пролетарского гнева - ВЧК-НКВД.
  - Мне кажется, я не очень достоин такой чести... я даже не комсомолец-доброволец.
  - Но, Вы - советский человек!
  Малороссов рубанул ладонью воздух.
  - А то, как же! Разумеется! - поспешил согласился я.
  - Тогда не нужно этих... Раз партия сказала: "Надо!", значит скрипни зубами и только вперёд! А может быть, Вы, веруете в мифического бога?
  - За кого вы меня принимаете! - задохнулся я от такого нелепого предположения. - Я материалист и во всю эту херню, не очень то...
  - Видите, товарищ? Ведь - наш человек! Насквозь советский! Рекомендацию в партию я - вам потом выдам.
  - Всё это так неожиданно...
  - Здесь есть пролетарская наука! Тем более, (многозначительный взгляд на портрет), с такими знакомствами. Природа наделила пролетариев таким замечательным инстинктом, как "классовым чутьём и пониманием текущего момента"! Поначалу я сам путал уголовных преступников с оппортунистами всех мастей, что, согласитесь, недопустимо, но потом освоился. Помогли конспекты по политическому образованию. Теперь, всех граждан я поделил на три категории и всё стало по местам.
  - Что за категории такие?
  - Первая категория - Сволочи! - объявил майор, - К ним относятся бродяги, попрошайки, детские врачи, эмигранты, спекулянты, проститутки, провинциальные актёры, журналисты и священнослужители.
  Вторая категория - Опасные сволочи. Туда следует записать известных писателей, сутенёров, недобитых офицеров, международных террористов, юристов и стоматологов.
  И третья категория - Особо опасные сволочи. Это политические деятели, иностранцы, интеллигенты и амнистированные лица.
  - Ах, как интересно! - искренне удивился я.
  - Если же деклассированный элемент несёт на себе двойную нагрузку, то есть, совмещает сразу две категории, например, эмигрант - писатель, или дворник - сутенёр, или амнистированный генерал, то это уже - Исключительно авантажные мерзавцы. А попадаются ещё и такие, кто сочетает сразу три категории!
  - Не может быть? - не поверил я.
  - Да. Но это уже не преступники. Это уже душевнобольные. Мы же не звери - всё понимаем! Мы их сдаём в лабораторию Ганнушкина для медицинских опытов. Хоть какая польза.
  - А если ошибка? Вдруг человек принял революцию, а вы его... Вдруг он не виновен?
  - Не ошибается тот, кто ничего не делает, - отрезал майор, - У нас невиновных нет! Тут глубже надо забирать. Вот, возьмём к примеру красного героя Григория Котовского. До революции кем был?
  - Кем?
  - Обыкновенное бандитское мурло, налётчик с Молдаванки. Сволочь первой категории. Препротивное лысое мурло. Нос - булыжник. Его именем детей пугали. А в гражданскую - герой! Зачислил всю свою банду, в полном составе, в Одесскую ЧеКу. Сам - красный командир, френч, на груди красный бантик! И посмотрите, сколько сразу благородства в лице, сколько достоинства!?
  - Даже и не знаю... - на всякий случай усомнился я в туманном прошлом легендарного товарища Котовского. - Вы такие вещи говорите, про красного героя, хоть уши пальцами затыкай.
  - Вы, товарищ Вова, напрасно сомневаетесь. Если бы, красный герой товарищ Григорий Котовский не погиб в бандитской разборке, мы бы его сегодня распотрошили как курёнка. Теперь некого стало выводить на чистую воду. Людишки прекратили оказывать сопротивление при переходе к светлому будущему. Знаете почему?
  - Почему?
  - Потому что светлое будущее уже наступило, а вы и не заметили! Столько претерпели, весь золотой запас пропили, всю страну в очко отдолбили, а самое главное событие профукали! - сообщил Малороссов
  Перебирая в памяти события последних месяцев я всё больше убеждался, что майор прав. Всё лучшее, что так упорно строили, уже построено. Осталось кое что доделать, кое где подмазать, кое кого подрасстрелять, так, по мелочам. В основном, все песни написали, все лозунги проорали, все монументы, надо - не надо, установили, даже танец яблочко сплясали на могиле мирового оппортунизма. Шабаш!!!
  - Вы читали краткий курс ВКП(б)? - спросил майор.
  - Дважды с карандашиком. Ни словечка не пропустил.
  - Это ещё раз доказывает, что я прав! Великое Благоденствие, за которое мы боролись, настало! - объявил начальник.
  - Извините, я не совсем... того?.. Вы, имеете в виду?
  - Всеобщее счастье уже воцарилось, - гордо произнёс Малороссов, - неужели не чувствуете? Вы же, кажется, писатель?
  - Хотите сказать, что теперь от каждого будут брать по способностям, а давать по потребностям?
  - Наконец-то до вас дошло!
  - И что, уже и по радио объявили?
  - Широкие слои населения ещё не оповестили через средства массовой информации. Я так думаю, чтобы не передушили друг друга от преждевременной радости.
  - Батюшки, счастье-то какое! - всплеснул я руками. - Теперь заживём! Так что ж мы тут стоим? Нужно побежать на улицу, всех обрадовать. Пусть народ ликует! Ведь столько лет затягивали пояса потуже и ждали... ждали хоть не себе, хоть нашим детям, а оно вот оказывается, бери полной мерой. Я знаете что возьму? Я себе... прям сразу...
  - Не нужно ни куда бежать. Не создавайте нездоровой атмосферки. Всё прояснится само собой со дня на день. Тогда и по радио объявят. Я взволнован этой новостью не меньше вашего, но никуда не бегу. Сначала следует подготовить население, чтобы оно не обалдело от счастья.
  - О, как, Вы, правы! Правильно, всем знать не обязательно, а то сразу ломануться по лабазам - последние консервы разнесут. Ни одного заепуздика не оставят. У нас народ - дурак! Сначала должны отовариться самые достойные. Остальные ещё немножко потерпят. Послушайте, а нельзя ли так устроить, чтобы об этом вообще никто не знал?
  - Так никто же и не знает, - успокоил меня Малороссов. - Ведите себя буднично, как будто ничего не произошло.
  - Смогу ли я теперь...
  - Сможете! Я в вас верю. Не поддавайтесь эйфории. Именно в этот момент мы должны быть бдительны как никогда. Одна рука должна всегда находиться на пульсе общества, другая на его горле. Кстати, товарищ Вова, взгляните на этот документ с точки зрения пролетарского писателя, мне хочется знать ваше мнение, - сказал Малоросов вручая мне лист бумаги с текстом следующего содержания:
  "Письмо из параллельных миров.
  Само письмо находится в Аверуне. С получением этого письма к вам придёт счастье. Письмо послать тому, кто нуждается в нём, кому вы желаете счастье. Вы должны поверить. Всё зависит от вас. Жизнь письма началась в 1924 году, попало к нам в начале двадцатого века. Получила письмо больная крестьянка Круглова. Через четыре дня нашла клад, потом вышла замуж за князя, потом стала миллионершей в Америке.
  В 1924 году Дегель получил письмо, не размножил его, попал в автокатастрофу, ему ампутировали руку.
  В 1927 году Доте получил письмо и поручил своему секретарю размножить его, а через несколько дней выиграл двести тысяч.
  Анварье не возобновил связи и скончался через несколько дней.
  Розит получил письмо, не размножил его. При родах умерла его жена. Родившийся ребёнок был болен. Он разослал двадцать копий и обречённый ребёнок выздоровел.
  Ни в коем случае не рвите письмо, отнеситесь к нему серьёзно. Размножьте письмо, текст не меняйте.
  ХХ 316 ХХ - 316 15 - 15
  СД 7-9-Х-Х К-ХХ-Х11 2Х11Х
  Эти знаки принесут вам счастье. Это письмо обошло вокруг света девяносто девять раз. Сейчас счастье должно посетить ваш дом. Отправьте письмо своим приятелям и ждите несколько дней и счастье придёт обязательно. Это не шарлатанство. Ждите сюрпризов."
  - Ну, как вам? - спросил Малороссов. - Не очень претенциозно?
  - В общем и целом претензий нет. Только, вот, эта больная крестьянка Круглова? Фамилия у неё хорошая, простая, ни какая там не Розенкрейц. Но где вы в двадцать четвёртом году видели живого князя? И как она потом оказалась в Америке, да ещё в качестве миллионерши? Крестьянка Круглова была образована? Знала языки? Аристократические корни? Князь оказался полным кретином? Конечно, здесь главное упаковка - идея замечательная. Внутренне содержание каждый находит сам. Могу я взять себе один экземпляр?
  - Спасибо, товарищ, за конструктивную критику, - поблагодарил Малороссов, - Это опытный образец. Я сам был против "князя".
  - Так как же с моим заявлением на убийство инженера? - ляпнул я.
  - Теперь, после вашего устного заявления, необходимо срочно сделать визит мадам Полонской. Она в настоящее время служит в кукольном театре. Вы, товарищ Вова, давно в театр ходили? Как у Вас с культурной программой на сегодня?
  - С удовольствием! - немедленно согласился я с таким приятным заданием.
  - Вот и отправляйтесь. Познакомьтесь поближе, взгляните на эту артистку под нужным углом зрения, путём преломления световых лучей на плоскости, с марксистской точки. И вот что, захватите с собой этот орден и, как бы между прочим, покажите Полонской. Интересно будет посмотреть на её реакцию.
  - Но как же быть с инженером Циолковским?
  - Об нём не болейте. И Циолковским и болгарином мы займёмся теперь очень плотно, - обнадёжил меня майор выпроваживая за дверь.
  - Ну, так я пойду?..
  - Конечно, я вас не задерживаю, - улыбнулся он на прощанье. - Повестку отметьте у дежурного.
  - А револьвер мне дадут? - крикнул я уже из коридора прикручивая орден к подкладке.
  - Пулемёт "Максим" тебе дадут... - донеслось из-за двери.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 5. Ночь перед "Рандеву у фонтана". Гостиница Метрополь.
  В номере Љ 4 Любови Шатоларез-Серафимовой, пошлость казённая удивительным образом сочеталась с пошлостью мещанской, к чему сама хозяйка приложила немало усилий. Почти всю старую меблировку сожгли в топках ещё зимой девятнадцатого года. Новую "обстановку" составили из реквизированных у буржуазии излишков. Разумеется ни о каком стиле и речи не могло быть. Тащили всё что под руку попадётся. Так например в одном из номеров над панцирной солдатской кроватью висел подлинник Рубенса.
  Пространство над своим ложем Ша-Си залепила вырезками из модных журналов. Подушечки, чулки, подвязки там и сям и пр. Рядом с патефоном вазочка с яблоками из папье-маше. Пустые флаконы духов по всему номеру в огромном количестве. (Пьёт она их что ли?) Мятая пастель неубрана, то ли хозяйка только что проснулась, то ли ещё не ложилась.
  Сама Шатоларез-Серафимова дежурила у двери скрестив красивые руки на высокой груди. Её вульгарно накрашенные губы капризно надулись. Она уже битый час томилась в ожидании Исаака Аверьяновича Циолковского. Если бы наш прославленный конструктор знал какая дамочка тоскует у замочной скважины карауля его персону?..
  Наконец по коридору загрохотали орденоносные шаги, дверь, как по сигналу распахнулась и, прямо в объятия Циолковского, вывалилась хитрая Ша-Си.
  - Ах! Какой мужчина... - произнесла Шатоларез и сделалась, как будто "без чувств".
  - Позвольте, гражданочка,.. - растерялся инженер, - Вы мне секретные чертежи помяли своими бюстами.
  - Ах, не говорите ничего, а то всё испортите! - зашептала Ша-Си прямо в волосатое ухо Исаака Аверьяновича. - Вы прочитали моё таинственное письмо? Ах, умоляю, только молчите! Коварный соблазнитель!
   - Я? Соблазнитель? - обалдел Циолковский.
   - Ух, как смотрит... Не смотрите на меня так, я честная женщина, у меня муж - член партии, - доложила Шатоларез-Серафимова и прижалась к инженеру горячим телом. - Чувствуешь, я вся пылаю... Пойдём же скорее в мой номер...
  - Не имею чести... - попытался вывернуться Циолковский.
  Но Ша-Си уже присосалась к нему как пиявка.
  - Гадкий мальчишка, мы можем провести этот вечер вместе. Как ни стыдно обижать беззащитную женщину?
   Она повела плечиком, она повисла на нём, она качнула бедром, и всё это - одновременно.
  - К сожалению, мне нужно рабоќтать... чертежи чертить...
  Ша-Си посмотрела на инженера, как на придурка.
  - Но, Вы, можете хоть даму потанцевать? Минут десять? Зазря я целый вечер под дверью караулила?
  - Потанцевать?... Пожалуй смогу... - согласился Циолковский. - Только быстро. Буквально - несколько па. Одна нога здесь, другая - там. У меня на аэродроме, лётчик самолёт кувалдой уродует.
  - Вы, такой весь кожаный, весь такой прорезиненный... Ветринского любите слушать? А Утёсова? - щебетала дамочка затаскивая Исаака Аверьяновича в свой номер, - Правда патефон поломался, ёкает как ненормальный. Посмотрите?
   Циолковский только ткнул пальцем в музыкальный аппарат и выдал диагноз:
   - Отнесите его на помойку.
   - Вам, мужчинам, всё бы на помойку. Ой, у меня заколка на пол упала. Ну? что же вы стоите, как бревно? Помогите найти.
  Оба полезли под стол. Юбка на Ша-Си задралась, левый чулочек чуть сполз. Циолковский, стоя на коленях, с удивлением обнаружил её шикарный зад прямо перед своим носом.
  - Отчего Вы так разрумянились? Отведите глаза, бесстыдник? - сказала хитрая Ша-Си и нарочно крутанула круглым как таз задом.
  - У вас такие изгибы аппетитные, - признался инженер, - прямо как у фюзеляжа.
  - Хотите, я угощу вас портвейном? - горячо задышала Серафимова.
  - Хочу! - сдался конструктор.
  Оба неохотно вылезли из под стола.
  - Но сначала почините патефончик, - напомнила ловкая дамочка.
  - Этот патефон я в два счёта расковыряю. Вот только чертежи пойду запру в номере.
  - Да кому они нужны? Каракули.
  - Не скажите. За эти "каракули" какой нибудь шпион пол жизни отдаст, любых денег не пожалеет, - признался Циолковский прижимая драгоценный груз к животу.
  - Надо же? Кто бы мог подумать? А тысячу американских долларов этот шпион не пожалеет?
  - Ха, тысячу?! Подумаешь... Да тут, только один пропеллер пятьдесят стоит!
  - Вы, мой рыцарь, мой инженерище! Давайте сюда ваши чертежи, я сама пойду и лично закрою их в вашем номере. А вы пока займитесь патефоном.
  - Да чего вам беспокоиться...
  - Хотите оскорбить слабую женщину недоверием?
  - И в мыслях не было. Вот ключ, пожалуйста, несите если хочется...
  - Я вернусь очень скоро, мой вознюк! - пообещала пронырливая Ша-Си и выскользнула из номера.
  Инженер взъерошил волосы двумя руками.
  "Как она меня назвала? Вознюк? Нет, мой вознюк. Что за имя такое? Нужно будет посмотреть в энциклопедии. Может римский цезарь?"
  У номера Љ 5 уже прогуливался переодетый Кока. В узких брюках с белыми лампасами и бутылкой шампанского в руках он маскировался под посыльного из ресторана.
  - Негодяй, - с ходу набросилась на него Серафимова, - Подлый аферист! Вы обманули меня!
  - Помилуйте, конфетка моя...
  - Никакая я - Вам не конфетка! Желаете на алтын фунт серебра прикупить? Как это низко обманывать беззащитную женщину?! Здесь, - Ша-Си взмахнула чертежами как флагом, - только один вентилятор шестьдесят тысяч стоит!
  - Я-то здесь причём? - отступил болгарин защищаясь серебряным ведёрком.
  - За дуру меня держите? Немедленно назначьте достойный гонорар!
  - Господи, да сколько хотите...
  - Две тысячи! - потребовала Шатоларез-Серафимова в ультимативной форме и глазом не моргнула.
  - Хорошо! - не раздумывая согласился липовый болгарин, - Будет вам две. Давайте же скорее бумаги, нас могут заметить.
  - Давно бы так, - обрадовалась Ша-Си, - Вот ключ от номера... пока этот болван с патефоном ковыряется... идите же не стойте как истукан, вы мне ногу отдавили...
  - Не забудьте снять с этого дурачка орден. Приятно вам повеселиться, - пожелал Мотя-Батя, сунул Серафимовой шампанское и скрылся в номере инженера Циолковского.
  - Да пошёл ты... - прошипела дамочка.
  Исаак Аверьянович ковырял в патефоне перочинным ножом.
  - А вот и я! - взвизгнула Шатоларез-Серафимова как ненормальная.
  - Без вас, эти мгновенья показались мне вечностью.
  - Как? Вы уже всё пришурупили! Какой вы однако, мастер руки-крюки. Ну? Включайте же быстрее, не томите меня. Нет, сперва откройте шампусик, нет сперва снимите этот ужасный плащ...
  - Право, я весь в непонятках, капризница...
  - Я исправлюсь и буду сегодня с вами послушной девочкой! Скорее заведите патефончик... нет, сперва обнимите меня.
  - Конечно, я могу и обнять. Но, как-то, вот так, сразу, - смутился инженер, - обниматься? Я же интеллигентный человек, воспитанный в традициях... Мы так мало знакомы... и сразу обниматься. А впрочем... Что это?! Вы слышали за стеной что-то грохнуло?
  - Вам показалось, - наврала Ша-Си, - Ну кто там может быть?
  - Вот опять! Слышите?
  Это болгарин в номере Циолковского споткнулся в темноте и упал на пол. Нервно чиркая спичками Кока наконец нашёл стол, и включив настольную лампу разложил чертежи самолёта. Он приладил специальный шпионский фотоаппарат, сыпанул в блюдце хорошую порцию магќния и чиркнул спичкой.
  От взрыва вылетели оконные стёкла. Комнату заволокло вонючим дымом.
  Мотя-Батя застыл в ужасе. Лицо - маска вампира, только зубы блестят.
  Звонок телефона - как нож в сердце.
   Исаак Аверьянович и Шатоларез-Серафимова соприкасаясь щеками слушали патефон. Инженер настолько освоился что уже поглаживал крутое бедро ветреной Ша-Си. Та смело предложила:
  - А не усосать ли нам коньячку после шампанского? Грамм по сто пятьдесят-двести? Я, пока вас караулила, хряпнула немного. Очень сосуды расширяет.
  - Что ж, по сто пятьдесят, я бы не отказался... Мы с товарищами завсегда перед работой - по сто пятьдесят, а то и по триста... пятьдесят. Оттого у нас и самолёты такие гладкие получаются. Бывает когда коньяку нет под рукой, то и тормозную жидкость можно. Вы, мамзель, тормозную жидкость не пробовали?
  - Нет еще!
  - Очень рекомендую. Я Вас обязательно нучу пить эту штуку. Слово даю! Кажется опять телефон за стеной трезвонит?
  - Показалось... это в патефоне пружина звякает.
  - Нет, определённо телефон. В моём номере. И что-то стреляет... вот опять... Необходимо проверить!
  - Знаю куда Вы торопитесь! Все мужчины одинаковые, - Сирафимова надула губки, - Вам звонит любёвница. Да?.. Какая нибудь дешёвая проститутка! Я ей все глаза выцарапаю до самого черепа!
  - Каждую минуту... дела государственной важности...
  Циолковский взял фужер, посмотрел сквозь него на лампочку и закончил свою мысль неожиданным выводом:
  - Впрочем, хрен с ними, с этими делами, без меня обойдутся. Опять какой нибудь дурак будет с орденом поздравлять. Подхалимы.
  - Вот и умничка! - обрадовалась Ша-Си, - Давайте на брудершафт, как заграницей?
  - Давайте!
  Выпили и поцеловались.
  В номере Циолковского болгарин беспрестанно вспыхивал магнием. И от этих вспышек на люстре лопались хрустальные подвески. А проклятый телефон всё звонил и звонил. Наконец Мотя-Батя принял смелое решение. Он подбежал к аппарату и снял трубку.
  - Але? На проводе? - проблеял он гнусным голосом, - Товарищ Деревякин? Здравствуйте. Да это я, сам, лично, товарищ Циолковский Исаак Аверьянович. Голос?.. Пропал мой голос. "Ура" орал когда орденом награждали. Да... Чертежи? Нет, я не брал. Ах, эти чертежи... Врут сволочи. Интриги плетут. Слушай, Деревякин, не звони мне больше сюда... Понял? С комприветиком. Вот так, передай товарищам мои горячие экскременты.
  Болгарин криво улыбнулся и осторожно повесил трубку.
  Телефон больше не звонил. Только музыка за стеной и громкий смех Шатоларез-Серафимовой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 6. Шпионская работа - очень тяжёлая работа.
  Вечерняя Москва за стеклами шашлычной потеряла свои очертания.
  Посреди "греческих руин" в центре зала безумствовала "Джаз-банда". Совсем пьяный скрипач уже не попадал смычком в скрипку. Пианист с остервенением лупил по клавишам с такой силой, как будто хотел убить музыкальный инструмент. Саксофонист бился в конвульсиях. Остальные оркестранты играли в "очко" на барабане.
  Всё плыло в сизом дыму. Между столиками шуршали юбками дамы с порочными лицами.
  Под знакомой пальмой сидел болгарин Мотя-Батя он же Кока и с выражением брезгливости на лице пил коньяк из длинной рюмки. Каждый глоток он закусывал маслиной, а косточку плевал в танцующих. После очередного удачного плевка он вытаскивал из кармана огромный золотой брегет на массивной цепочке и смотрел в циферблат через монокль. Напрасно. Стрелка у брегета была одна - секундная.
  Наконец в ресторанном дыму нарисовалась таинственная дама. Распихивая танцующие пары она направилась прямо к столику под пальмой. Мотя-Батя вскочил ей навстречу и фалды его фрака взлетели как крылья.
  - Мадемуазель? Пардон, блезир, битте-дритте! - светски приветствовал болгарин таинственную даму.
  - Ах, оставьте уже этот маскарад, смотреть на вас противно, - сказала мадемуазель подставляя ручку для поцелуя. - И налейте мне немедленно чего-нибудь!
  - Для вас, мой пухлый Фунтик, всё что угодно! Я буду дарить вам Ша-нель, филь-деперс, филь-декос и штючки. Потом буду всё это нюхать и трогать пальцами. Официант!!!
  Дама испуганно икнула.
  К столику, походкой гусыни, приблизилась женщина в белом переднике и окостенела, забыла зачем пришла.
  - А где же Киви? Зурабович? - осведомился Кока.
  - Давно домой отбыли, что ему целую ночь здесь торчать, - проворчала официантка, - заказывать будите, а то мы закрываемся...
  - Коньяк? Арманьяк? Чоколадку? - спросил болгарин у своей дамы, - Может быть желаете бифштекс с кровью?
  - Цыплятки порционные остались... - глядя в облупленный потолок сказала официантка, - портвейн марочный.
  - Тогда принесите нам ликёру, - предложил болгарин компромисс.
  - Ликёр?! - удивилась и возмутилась официантка одновременно и по её виду стало понятно, она лучше убьёт кого, но ликёра не принесёт ни под каким видом.
  - Да, обязательно ликер! - подтвердил Мотя-Батя своё желание во что бы то ни стало получить именно этот напиток.
  - Ликёр только для делегатов и депутатов! - сказала официантка строго. - Вы, товарищ, депутат? Тогда предъявите депутатскую книжку!
  Болгарин сунул официантке пачку купюр, свистнул что-то в ухо и та убежала пританцовывая.
  - Вы, мадемуазель Полонская, вся такая сексуальная, - зашептал Мотя-Батя комплименты, - Всё так и прёт... откройтесь мне, чем вы губы красите?
  - Это не ваше собачье дело. Да... уберите руки, чулок порвёте. Зачем звал? Под столом лапать?
  - Подумаешь, Цаца какая... - обиделся болгарин и уже деловым тоном продолжал, - Дело до Вас имеется. Один мой знакомый, застенчивый молодой человек, между прочим, - Кока понизил голос до уровня секретности, - сын благородных родителей, интересуется памятью поэта Маяковского.
  - Очень похвально! Я-то здесь причём?
  - Но, Вы - Полонская? Не расстраивайте молодого человека, расскажите ему какую нибудь паскудную историю.
  - Я - Вера Полонская, а не Нора, и Маяковского помню только один раз по фильму "Хулиган". Он там страшный. И, потом, я занята, у меня личная жизнь. Мужчины постоянно предлагают мне то руку то сердце, а я не умею как следует выбрать. Я сейчас на перепутье.
  - Ша! Это необходимо! Вам этого ничего не стоит, только ещё одно приятное знакомство. Отвезите молодого человека за город, погуляйте в берёзовой роще. За это я подарю вам денег.
  - Что за причуды? Я терпеть не могу берёзы! Фи!
  - На станции "Дачная" имеется шикарный буфет. Всегда холодное пиво. Вы же мне потом спасибо скажите. Молодого человека зовут Владимир Нирыбин-Нимясов. Впрочем, может и врёт... но это не важно.
  - Где же я его увижу? Вы нас представите?
  - Боже упаси! Про меня даже и не вспоминайте! Мы даже никогда не знакомы. Этот молодец сам Вас найдёт. Такой настырный молодой человек.
  - Он хоть симпатичный? Не из рабёчих?
  - Он зарабатывает на жизнь пером.
  - Негоциант? Торгует перьями? Хм, Вы сумели меня заинтриговать.
  Официантка принесла ликёр ореховый, ликёр цитрусовый, ликёр кофейный и свежую клубнику. С почтением она выгрузила всё это на стол и произнесла торжественно:
  - Кушайте на здоровье, товарищи Александров и Любочка Орлова!
  Кока выпил всё подряд и закусил клубникой. Полонская только скромно втянула в себя стакан цитруса.
  Столик окружили танцующие пары. Они толкались задами и по-гусиному вытягивали шеи. Всем хотелось своими глазами увидеть живого кинорежиссера Александрова.
  - Вы с ума сошли, - зашипела артистка, - нас сейчас арестуют как авантюристов. Немедленно уведите меня отсюда!
  Парочка выбралась из-за столика.
  - Даёшь Весёлых ребят! - заорали сзади и джаз-банд врезал "Как много девушек хороших...".
  На улице тревожно бибикали автомобили. Ночные огни образцово-показательного гастронома освещали дорогу. За стеклом витрины, только руку протяни; апельсины, ананасы, колбасы сорока сортов, торты, пирожные, и т.д. и т.п. (Белуга, Осётр, Севрюга, Шип - специально с большой буквы, как песня. Кушали? Нет? Всего-то 96 видов засолки икры чёрной. Попробуйте на досуге, настоятельно рекомендую.)
  - Ах, когда же я буду жить достойно! - внезапно всхлипнула Полонская и закусила нижнюю губу, - У меня закончились финансы... даже никто чулки не догадается подарить...
  - Да я могу целую дюжину презентовать, только намекните...
  - Вы что тупой? Денег мне дайте немедленно! Сейчас же! Слышите, Вы?.. Животное! Как я морально страдаю, кто бы знал... Разве не видно как мне плохо?
  - Но у меня сейчас нет с собой... столько...
  - Хорошо! - сразу успокоилась Полонская, - Давайте сколько есть.
  Кока полез по карманам.
  - Извольте, мадемуазель, двести рублей! Только на таксомотор себе оставил.
  - Рублей?! - затряслась Полонская запихивая купюры в лифчик, - Вы, что же это... за кого меня держите? Я тут, с ним, по кабакам ликёр пью, а он мне - двести рублей! И за это я должна обманывать невинного юношу Нимясова? Я должна лгать?! Фу, как это низко, как отвратительно! Фунты-стерлинги и только!!!
  - Гм, хм, где же я фунты возьму? Вы что, дамочка, совсем офонарели?
  - Тогда, со своим Владимиром, сами под берёзами гуляйте! А я - вам не каторжная!
  - Хорошо, будут вам фунты, - неожиданно легко согласился Кока. - Только...
  - Что ещё за "только"?
  - Молодой человек наверняка принесёт с собой одну вещицу...
  - Вещицу?
  - Так, пустячок, орден Красного Знамени, конечно фальшивый, любит туману напустить дамам в голову. Мол, герой и всё такое... Возьмите у него этот орден, на память о желанной встрече, и тогда я засыплю Вас фунтами.
  - Поклянитесь! - потребовала Полонская.
  - Честное благородное слово! Чтоб у меня глаза лопнули!
  - Не вздумайте дурить меня! Знаю я вас!
  - Да что я, сволочь какая, что ли, в самом-то деле?! - обиделся Кока от такого несуразного предположения.
  Полонская погрозила болгарину пальчиком и сделала вид что поверила.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 7. Автор и Мельпомена.
  Центральные улицы Москвы удивляли меня всякий раз. Ещё месяц назад, на этом самом месте стояла старорежимная церковь, где попы отравляли пролетариев сказками про фантастического бога, а сегодня, любо дорого посмотреть, - котлован и социалистическое строительство, глины по колено. На этот раз город поразил меня блеском витрин с одной стороны и обилием нищих с другой. Шустрые лотошники проносили мимо меня маковые треугольники на меду, сладкие пирожки, мороженное и, что самое обидное, леденцы-петушки на палочках.
   - Мимо носа носят чачу, мимо рота алычу... - прокомментировал я вслух своё состояние, перебирая пальцами скользкие медяки в брезентовом кошельке. С моим капиталом можно было выпить десять стаканов газировки, или съесть два пирожка, или одно мороженное или можно было придумать хитрую комбинацию и попробовать всего понемножку, но я не мог понемножку, мне необходимо было попасть в театр на революционную постановку.
   - Добрая тётя? Скажите пожалуйста, почём ваши прянички? Вот эти большие, на меду? - спросил я, глотая голодные слюнки.
   - Четыре рубля, красавчик, - отвечала торговка, - Какой приятный молодой человек. Где ты нашёл такой красивый кошелёчек? У нищего реквизировал?
  - А вот эти поменьше?
  - Эти по три рубля, красавчик...
  - Совсем охерели! - возмутился я, - Дерут с трудящихся... нэпманы недобитые... товарища Дзержинского на вас нет.
  - Дядя, а сколько стоят ваши сахарные петушки?
  - Пять рублей, студент.
  - Сколько?! На завод бы шёл работать! Разъел рыло-то на детских слезинках...
  - А ну, пошёл отсюда, рахит кривоногий!
  Прогуливаясь, таким образом, по любимой столице я вышел прямо к Красному Кукольному театру и застыл поражённый.
  Игрушечный замок на фасаде здания (бывший доходный дом купца Ермолаева) распирало от изобилия революционных героев. Фантастические персонажи торчали из башенок и окон во все стороны. А когда куранты на главной башне пробили наступление нового часа, всё это чудо задвигалось, как живое. Молотобойцы ударили молотками по цепям капитализма, матросы кланялись и приседали, красноармейцы делали ружьём, из ворот выкатился жестяной будёновец и проткнул копьём белый скелет.
  - Эх! - только и сказал я.
  По всему бульвару затрубили фанфары и рыжий клоун в белых буклях, задыхаясь от смеха, объявил прямо с театрального балкона:
  - Уважаемая публика! К-ха!.. К-ха!.. К-ха!..
  Это единственные слова которые можно было разобрать. Всё остальное утонуло в идиотском хохоте. Клоун был явно ненормальный. Он так кривлялся, что чуть было не сорвался с балкона. Уронил вниз букли, испугался сам и перепугал насмерть матерей и нянек, которые в этот момент показывали на него пальцами и говорили детям:
  - Смотри, малыш, какой весёлый клоун.
  - А он настоящий?
  - Конечно настоящий.
  - Он дурак? - с надеждой спрашивали любопытные дети.
  - Нет, это у него работа такая, - вздыхали няньки.
  Вдоволь насладившись клоуном я решительно направился к билетной кассе, где толкалась небольшая очередь.
  - Скажите, - обратился я к девушке с косичками, - сколько стоит посмотреть представление.
  Девушка, по всей видимости рабфаковка, не вынимая указательного пальца из носа, облизывала шайбу мороженного. Вафли от шайбы уже отклеились и белый кисель свободно капал на узкий живот рабфаковки.
  - Тебя туда не пустят, - важно сказала девушка и боднула меня рыжими косичками. Эти дурацкие косички торчали из её неарийского черепа бараньими рожками.
  - Это почему же так?
  Рабфаковка-баран окинула меня взглядом полным презрения и заявила решительно:
  - Туда таких не пускают. Это храм культуры, а не сосисочная.
  - Тогда дайте откусить один разик от вашего мороженного, - спросил я, особо не рассчитывая на положительный ответ.
  - Я бы тебе дала, да трусы неохота снимать, - ответила нахальная девица.
  - Жалко вам что ли? Всё равно половина на живот растаяла.
  - Может ты заразный? Тиф, холера, язва? Мажься потом из-за тебя зелёнкой, как ненормальная...
  - А у меня есть двенадцать рублей! - похвастался я. - На билет хватит?
  - Не-а. Надо двадцать.
  - Хорошенькое дельце!
  Я приуныл. Сказочный замок на фасаде показался мне таким далёким, а артистка Полонская и вовсе несбыточным миражом. Воображение живо нарисовало портрет товарища Малороссова. Майор укоризненно качал головой, как бы говоря: "Что ж ты, товарищ Вова, такое важное дело завалил?".
  - А хотите я покажу вам сабельный рубец, (шрам после аппендицита), - предложил я, - Меня белогвардейский казак по животу рубанул.
   - Ну, давай, покажи-покажи! - явно заинтересовалась девица и рыжие рога на её бестолковой башке затряслись от нетерпения.
   - Гони теперь червонец!
   - Че-е-ервонец? Ишь, какой хитренький, сначала покажи-и-и-и...
  - Деньги вперёд! - неумолимо потребовал я.
  - На! - не выдержала любительница острых ощущений.
  - И мороженное! - вконец обнаглел я.
  - На, подавись!
  Я распахнут пасть, положил туда мятую шайбу и расстегнул рубашку.
  - Ух ты! - зажмурилась от восторга рабфаковка. - Где это тебя так?
  - Это за то что я красный флаг на баррикадах держал. У меня ещё дырка от пули есть, но ты мала ещё... сопля...
  - А потрогать можно?
  - Нельзя, - сказал я мстительно. - Ещё инфекцию занесёшь. мажься потом зелёнкой. Ты своими грязными пальцами где только не ковырялась.
  В фойе театра я заметил "смешного" Рыжего с балкона. Его визгливый голос издали резал слух: "Артист, член профсоюза и этим интересен!". Я смело подошёл к "члену профсоюза" с целью проверить - действительно последний такой идиот или только прикидывается. Облокотившись на перила клоун курил в рукав и жаловался на "жизнь-проститутку" женщине в пожарной каске. Свой красный гуммозный нос он нацепил на лоб, как шахтёрский фонарь. Вблизи размалёванная физиономия комедианта оказалась до того страшной, что я просто окоченел от ужаса.
   - Ей богу решусь! Сил моих больше нет терпеть! - гудел Рыжий раздражённо, - Я не форсунка, какое-нибудь недоразумение. Артист оригинального жанра! У меня претензии! Ангажемент! Меня давно Мейерхольд Всеволод Эмильевич переманивает. Приходи, говорит, на факультет биомеханики. Ты же, говорит, прирождённый конструктивист. Будешь, говорит, у меня Даму с камелиями играть.
   Я ухватил клоуна за широкие штаны.
   - Вам чего нужно, товарищ? - испугался рыжий конструктивист.
   - Господин артист, хотите я вам за десять рублей сабельный шрам на животе продемонстрирую?
   - Я тебе за десять рублей башку оторву. Понял? - сказал буффон очень серьёзно.
   Убедившись что клоун придурок "всамделишный", я решил с ним не связываться и поспешил в зал, где зрители озабоченно занимали чужие места поближе к сцене. Я пристроился на первом ряду и приготовился увидеть нечто сверхъестественное. Занавес, прямо перед моим носом, был разрисован по эскизам художницы Марины Бубенцовой-Полтевой, (в миру Машка - Звонок). Она всю жизнь работала "во имя детей" и считала, что уж, что-что, а детскую психологию она уж "воспринимает адекватно", за что впоследствии и была изобличена как педолог. Сама "художница" никогда кисть в руки не брала. Больше того, карандашом она так же не пользовалась. (Бывает и такое.) В качестве исходного материала для эскизов Марина использовала плакаты РОСТа, (вырезала ножницами яркие картинки). Солнце похожее на блин с ушами, кривая луна и почему-то бордовые серпы и молоты по всему периметру. Всё это, по мнению художницы, советским детям - только и надо.
  Было отчётливо слышно как за кулисами кто-то бегает и непечатно выражается. Два раза из-за кулис выныривала бледная физиономия, ахала и исчезала. Наконец тревожно прозвенел колокольчик, без того тусклый свет в зале погас окончательно, и бордовые серпы стремительно расползлись в разные стороны, предательски оголив заблудившегося бутафора с фанерным лебедем подмышкой. Зашвырнув фальшивую птицу в нарисованный пруд бутафор в панике убежал за кулисы. Из его карманов щедро рассыпались обойные гвозди.
   Сцена, в обработке Бубенцовой, являла собой нечто... Сказать просто: "Зрелище грандиозное", значит легко отделаться. Плоские картонные деревья и пряничный домик - результат прямого попадания артиллеристского снаряда, гармонировали с пурпурным задником - схематичной картой РСФСР. Наверху, на голом электрическом проводе, висела древняя птица с лампочкой в клюве. Она висела там всю жизнь, ещё с благотворительной ёлки 1914года. Её лампочка давным-давно перегорела и сама птица уже стала похожа на детскую художницу Бубенцову-Полтеву.
   Вместо ожидаемых марионеток из-за пряничного домика появился долговязый дядя в ночной рубашке и немецкой каске. С его белого лица кусками отваливалась штукатурка. Путаясь в кружевах артист подошёл к краю сцены, сделал сложный реверанс и сказал печально:
   - Гутен морген, уважаемая публика, меня зовут барон Фон Пьеро. Сейчас мы покажем вам революционную драматическую комедию со стрельбой и плясками...
   Публика встретила это объявление благодарными аплодисментами. Мамки-няньки сдержанно улыбались. Они ещё не знали какой сюрприз их ожидает впереди.
   - По ходу действия меня, будут избивать палками, пинать ногами, а под занавес повесят, как бродячую собаку, на осине. Это очень весёлая комедия... - сказал долговязый и плечи его затряслись от рыданий.
   - А когда куклы будут? - крикнул кто-то нетерпеливый, но его вопрос утонул в криках приветствия.
  Из-за кулис, шлёпая босыми ногами, выскочил другой персонаж, в костюме из мешковины, с надувной резиновой кувалдой в руках. Представлять данного субъекта зрителям не было необходимости, всем и так понятно, - это был потомственный пролетарий. С диким воплем он набросился на Фона Пьеро и осыпал несчастного градом беспорядочных ударов. Пролетарий махал кувалдой как заводной. Немецкая каска слетела с барона после первого попадания. При каждой удачной оплеухе в воздух подымалось облако пудры, казалось - выколачивали старый матрац. Пролетарий обрабатывал оккупанта так тщательно, что моментально вспотел.
   Всё это действие сопровождалось визгом и смехом в зале. Особенно веселились дети. Юные зрители вскакивали с мест, азартно рассекали маленькими кулачками воздух и кричали:
   - Зубы немцу выбей!!! Дай ему!.. Дай!..
   Отделав как следует несчастного барона, драчун спросил публику:
   - Ну что, товарищи, может хватит с него?
   - Мало! Мало!- заорали из зала, - Врежь ещё раза! Пусти кровь!
   На Фона Пьеро было больно смотреть. Пудра облетела с него, кружева повисли дохлой медузой.
   - Чего же ты плачешь? - задал идиотский вопрос мастер кувалды.
   - О! Я влюблён в свою невесту! - заламывая руки ответит барон и зал задохнулся от хохота и визга.
   - Видали вы такого дурака? - спросил пролетарий, чем окончательно добил зрителей.
  Неприлично громко ржали няньки. Благородные матери хрюкали от восторга. Пионерский отряд в полном составе попадал под кресла, а с пионервожатой даже случилось "нехорошо". Её, было, потащили под руки, но потом бросили в проходе, потому что на сцене разворачивались следующие события.
   Пролетарий наградил немца роскошным пинком под зад и выдал соответствующий вопрос:
   - А где же твоя невеста?
   - Вот она! - объявил Фон барон.
   В этот момент на сцену вытолкали лошадь на колёсиках. У неё были заячьи уши и грива из мочалки. По всему боку надпись: "СТАРАЯ КЛЯЧА".
   - Ну, так иди, поцелуй свою невесту! - потребовал пролетарий.
   Делегация передовых колхозников в зрительном зале схватилась за животики и сползла на пол. Пионеры "обсекались" в короткие штанишки. Даже пожарник, наблюдавший эту сцену в сотый раз по долгу службы, и тот выпал из-за кулис, красной харей - в рассыпанные гвозди.
   Предвкушая невероятное, публика затопала ногами.
   - Не могу! Я боюсь лошадей! - признался Пьеро, чем поверг публику в бессознательное состояние.
   - Ну, тогда получай, гадский выродок! - крикнул пролетарий и принялся охаживать влюблённого барона с новой силой.
   И в этот момент я стал свидетелем преступления.
  С многообещающим криком: "А вот я ему щас!", на сцену из зрительного зала вылез некто в галифе и френче. "Ворошиловский стрелок" сиял на груди героя как Вифлеемская звезда.
   Неизвестный сходу залепил барону Пьеро в пах, и, когда тот скрючится от боли насандалил ему сапогами по физиономии.
  - Будешь целовать?! Гад?! Будешь!.. Будешь!.. - приговаривал неизвестный цокая в беспорядке по глазам комедианта.
  Слюни и кровавые сопли полетели в разные стороны. В зале сделалось что-то невообразимое.
  "Пролетарий", растерявшись в первую минуту от активных действий неожиданного помощника, выронил бутафорскую кувалду и стоял так, с глупым видом даже не пытаясь урезонить забияку. Только вид крови образумил его. Он навалился на хулигана и в тот же миг оба покатились в оркестровую яму.
   На сцену высыпала вся театральная труппа. Артисты облепили тело несчастного Фон-Барона как навозные мухи.
   - Что же вы стоите, ослы?! Позвоните кто-нибудь в милицию! - крикнула "Дюймовочка" с грудью номер восемь.
   - Товарищи, в зале есть хирург? - спросила мохнатая "Собака" в сатиновых трусах.
   - Убили!!! Господа!!! Габардинова убили!.. - страшно заорали откуда-то с потолка из-под театральной люстры.
   В возникшей сумятице пихнули фанерную лошадь и та, взмахнув на прощание ушами, со страшным грохотом рухнула со сцены. Почувствовав неладное публика притихла. Только один ненормальный ребёнок икал, как ослик, да из оркестровой ямы доносились безобразные крики.
   Дали занавес. Представление было сорвано.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 8. Портной из Парижа Розенфельд Сруль Иохелевич.
  Избитая ногами дверь и над дверью рукописная вывеска:
   "АТЕЛЬЕ МОД.
   Портной из Парижа, мосье ЖАКО ежели надо завьет
  и пиявок поставит.
  НАБРЮШНИКИ и ГРУДОДЕРЖАТЕЛИ"
  Само "Ателье мод" находилось в подвале на Кузнецком мосту в бывшем доме Захарьина. На фасаде ещё можно было разобрать: "Склады роялей и пiанино ГЕРМАНЪ и ГРОССМАНЪ".
  Сам портной Жако, он же Розенфельд Сруль Иохелевич, примерял на болгарина Коку полувоенный френч.
  - Послушайте, Розенфельд, а вы знаете, что профессор, который живёт прямо над вами, педофил? - спросил болгарин задумчиво глядя в потолок.
  - Надо же! - искренне удивился Сруль Иохелевич, - Чего только не узнаешь про людей! Сколько под ним живу, а не знал что он профессор! Под мышками не тянет?
   - Нет... как раз. Это всё плоды старорежимного воспитания. Раньше мальчиков обучали отдельно от девочек. А чему может научиться мальчик отдельно от девочки? Разве что курить в туалете папироски.
  - Какое несчастье для бедных родителей... Оцените, как сидит воротник на вашей шее.
  - Натурально сидит... Будьте бдительны, а то этот профессор провертит вам дырку в потолке и будет за клиентами подглядывать, когда кальсоны снимают. Без всякого сомнения.
  - Вы меня прямо в панику вогнали. Я теперь по ночам караулить стану... У вас такая замечательная шея! А если её ещё и помыть...
  В этот момент колокольчик над дверью в ателье задёргался как ненормальный.
  - Роза, крошка? Ты что ли совсем глухая? Иди открой дверь! К нам клиенты! - призвал Розенфельд свою жену и по совместительству ассистентку.
  - Что вы там, про мою шею?..
  - Я - Вам, уже говорю, что через день костюм будет уже готов.
  - Значит, в воскресенье его можно будет забрать?
  - Нет, в воскресенье мы не работаем.
  - Но я могу прийти и просто забрать свой заказ?
  - Можете, но я вам не открою. Да. Вам пуговицы какие пришпандорить? Настоящие костяные или от потребкооперации?
  - Конечно костяные. В потребкооперации пускай совслужащие ходят. А что там моя шея?
  - Хочите, я на вашу шею пиявочек поставлю? Как лучшему заказчику... вполцены? Роза?! Открой уже эту чёртову дверь, пока её не выломали!
  Толстая Роза, как сомнамбула, вышла растопырив руки из-за облезлой китайской ширмы и добравшись до двери спросила дребезжащим голосом:
  - Кого там нелёгкая принесла?
  - Сруль Иохелевич дома?
  - Сруль, ты дома? - спросила Роза у портного.
  - Да я дома, - подтвердил Розенфельд.
  Щёлкнула задвижка и на пороге ателье появился секретарь Первого Отдела Гадостин весь в белом, только носки чёрные.
  - Как? Сруль Иохелевич сегодня принимает? - спросил секретарь.
  - Что б он меня так принимал, как вас, - пробурчала ассистентка и удалилась за ширму.
  - Дорогой товарищ Гадостин! Один момент, я только с клиентом расправлюсь и мы тут же вас измерим вдоль - поперёк. Обождите, я только проверю, не накрутил ли мне профессор-педофил дырок в потолке.
  Розенфельд взмахнул тряпочным метром проблеял противным голосом: "Лейбн зол дер ховер Сталин, ай-яй-яй..."* и убежал за китайскую ширму.
  ---------------------------------
  *"Пусть живёт товарищ Сталин, ай-яй-яй", - еврейская "народная" комсомольская песня.
  Болгарин с секретарём плутовато переглянулись и стало понятно, что встретились они не случайно.
  - Хорошая сегодня погодка, - как бы между прочим заметил Гадостин. - В такую погоду хорошо фотографировать пейзажи среднерусской полосы. Вы, не находите?
  - А я уже, всё что нужно сфотографировал, - сообщил Кока.
  - Что вы говорите? - обрадовался секретарь, - И где же плёнка?
  - Где надо, - сказал болгарин и протянул собеседнику чистый лист бумаги. - Вот это используйте как заводской бланк.
  - Напишу на нём просьбу выслать для нашего завода новый блюминг и отправлю в Берлин. И поставлю заводскую печать. А лучше две - для верности.
  - Встретимся в библиотеке Румянцева (им. Ленина), - уведомил болгарин на прощанье и тихо покинул ателье.
  Как только дверь за ним закрылась из-за ширмы пританцовывая вышел Розенфельд. Судя по яичной скорлупе на небритых щеках и чесночному духу, портной всё это время совсем не отверстия в потолке искал, а закусывал.
  - Роза, иди уже прибери в мастерской, а то здесь клиент нагадил порядочно и удрал не попрощавшись.
  - Ваш заказчик просил передать, что придёт в понедельник утром, - сказал секретарь.
  - Пусть приходит, мне не жалко. Вы, дорогой товарищ Гадостин, можете уже обнажаться. Не беспокойтесь, я всё проверил, подлец-профессор дыр в потолке ещё не накрутил. Так что за вами ни кто не подсматривает. А что это у вас, пардон за любопытство, это конечно не моё дело, носки при таком костюме?
  - Носки? Какие носки?
  - Чёрные носки под белые брюки...
  - Ах это? Так я вообще сегодня без носков, по случаю жары.
  Портной поменял очки, цокнул языком и крикнул:
  - Роза, крошка, брось подметать, иди сюда! У нас тут шикарные ноги.
  - Это на испытаниях, понимаете, - попытался оправдать Гадостин неожиданную пигментацию, - Газовый выхлоп, а я без спецкостюма... в общем не ваше это дело, и гоните отсюда свою Розу. Нечего тут цирк устраивать из моих ног!
  - О! Я всё понял! Роза, иди подметай в другом месте, здесь уже ничего нет. Простите, товарищ Гадостин старого дурака... позвольте, помогу вам пиджачок снять.
  - Ненужно, я сам. Не тревожьтесь... - слабо сопротивлялся Гадостин.
  - Бросьте, какое здесь не тревожьтесь! Одно удовольствие. Позвольте пылинку сдую.
  Более ловкий Розенфельд завладел пиджаком и повесил его на гвоздик, откуда пиджак тут же благополучно упал на пол. Портной затолкал клиента в примерочную и задёрнул простынь.
  - Опять у вас все пальцы холодные! - взвизгнул секретарь.
  - Не крутитесь, я сейчас булавки втыкаю...
  - А-А-А!!! Это вы нарочно!
  Всегда флегматичная Роза, с лицом - коровье вымя, тут же бросила веник, подхватила с пола пиджак и уверенной рукою прошлась по карманам. Всё содержимое; монеты, купюры, расчёску, платок, она перегрузила в свой безразмерный передник и, брезгливо поджав губы, отправилась за ширму перебирать трофеи.
  Гадостин с перекошенной физиономией, выскочил из под простыни.
  - Нет, товарищ портной, это просто невозможно! Всякий раз вы наносите мне колотые ранения. На мне же нет уже живого места!
  - Я обещал, вам иметь великолепный костюм, и вы его будете иметь! Так пуговицы пришью - железными зубами не откусаете.
  - Вы укололи меня сегодня шесть раз! В прошлый раз - четыре! Я думаю, Розенфельд, вы делаете это специально!
  - Пиявок хотите? Со скидкой?
  Недовольный секретарь подхватил свой пиджак и направился к выходу. Сруль Иохелевич семенил рядом подобострастно заглядывая в лицо клиента.
  - Дорогой товарищ Гадостин, Вы мой лучший заказчик! Господь не дал нам с Розочкой детей, но, клянусь! Вы - для меня, дороже сына! Осторожно, тут приступочка...
  - Я зайду в понедельник, - мрачно сообщил секретарь и хлопнул дверью, только колокольчик тренькнул жалобно.
  - Вот, паразит! - сказал портной в пространство, - Если бы у меня был такой сын, я бы умер от горя.
  - Роза, крошка? Ты наверное будешь смеяться, но пиявки опять останутся голодные. Может отпустить их обратно в пруд?
  - Ай-яй-яй! - раздалось из-за ширмы, - Сруль что это?!
  Роза держала в вытянутой руке бумажный листок.
  - Я хотела деньги утюгом прогладить... и вот смотри...
  На листе выступили тайные письмена.
  - Э-э-э... если бы ты показала мне сосиски...
  - Иди же сюда! Это смешнее сосисок.
  Супруги в изумлении уставились на бумагу. На их глазах, проявлялись цифры, буквы, и скрытые знаки.
  - Сруль? Что это такое? Опять вымогают гроши? Нас опять таки будут реквизировать и экспроприировать. Ай-яй-яй!
  - Не говори таких глупостей. Я побегу с этой бумажкой в Эн-Ка-Ве-Де, пока они к нам сами не прибежали.
  - Лучше порвём эту бумагу или сожжем на керосинке.
  - У тебя от такого горя совсем мозги засохли? А вдруг она взорвётся?
  Сруль Иохелевич без промедления схватил свой лапсердак и побежал что есть силы по указанному адресу. В узких окнах ателье мелькнули его длинные кривые ноги.
  И пока наш сознательный еврей бежит что есть мочи в НКВД по всем известному адресу, желаю рассказать, Вам, читатель, такую историю:
  Не так давно, на одном секретном оборонном предприятии нашей социалистической Родины пропали золотые детали. У нас, как известно, для оборонных целей презренного металла не жалеют. Я подчёркиваю, они (детали) именно пропали, а не были похищены, потому что;
  Во первых, - взять золотые детали с военного завода может разве что совсем уже больной на голову человек или, что ещё хуже - вредитель. Факт невероятный. Подобно тому, как например, вынести из музея картину Шишкина или Левитана.
  Во вторых, - даже если допустить подобное, действия похитителя не принесут ему материальной выгоды. Продать, сдать в ломбард или реализовать по другому слиток золота девяносто шестой пробы немыслимо, как продать того же Шишкина на колхозном рынке.
  В третьих, - в случае неминуемого разоблачения, злодею грозит такое страшное наказание, что смертная казнь покажется детской поркой. Само золото, как металл, уже не представляет интереса для прокурора СССР тов. Вышинского Андрея Януарьевича. Подрыв военно-стратегической мощи государства - вот достойная статья УК.
  Итак - детали пропали. Исчезли бесследно. Только что, вот тут были, на железной тумбочке у выхода из цеха, а теперь нету. Что характерно, рядом лежали точно такие же, но из меди, и не пропали, а эти, как сквозь землю провалились вместе с коробочкой. Искали всем обществом. Все, от начальника цеха до уборщицы, елозили на карачках и ничегошеньки не нашли. Сам директор завода приходил с главным инженером. Долго удивлялись, разглядывали со всех сторон тумбочку (может завалились куда?), ничего нет! Старший мастер плачет и клянётся партбилетом, что положил именно на это место. Ему конечно все верят, потому что полцеха это видело.
  Но золото исчезло! Куда спрашивается? Уж не завелись ли где Лепрехуны*? Обыскали вторично - нет Лепрехунов! Есть только токарь Петрович, страшно похожий на Лепрехуна.
  __________________________________________________________________
  *Лепрехун, он же Башмачник. Существо из фольклора. Пережиток прошлого. Носит шляпу-треуголку, зелёные штаны и жилет с золотыми пуговицами. Как ворона, тащит всё, что блестит.
  Наваждение? Мистика? Или всё же злой умысел?
  И тут выясняется такая подробность.
  Оказывается технолог Дядина вставила себе золотые зубы! Причем все! Народ конечно понимает, что глупо подозревать Дядину в хищении, но всё же подозревает. Начинаются всякие разговоры с намёками, с чего это мол вдруг рядовой инженер-технолог, с таким символическим окладом, позволяет себе такие антиобщественные выпады. Не могла, старая кляча, как все нормальные люди, купить неброский железный протез или, если уж приспичило орешков внуку нащёлкать, могла бы стальную пластину из нержавейки поставить. С такой пластиной хочешь орешки, хочешь проволоку кусай, на радость детям. И вот, во время обеденного перерыва, собирается стихийное профсоюзное собрание, на которое приглашают администрацию предприятия и все трудящиеся в один голос спрашивают Дядину:
  - А что же это такое, товарищ Дядина? Что же это у нас с вами получается? Когда весь коллектив, в братской семье всех освобождённых пролетариев густо населяющих весь СССР, борется за переходящее красное знамя, будь оно не ладно, когда в мире идёт ожесточённая борьба... и эта борьба, чтоб её, - отражение в духовной жизни человечества исторических процессов, мать их, перехода к социализму и в ещё более светлое далёко... объяснитесь перед своими товарищами за свою позицию.
  - Я всю себя отдала революции, - говорит в своём оправдательном слове Дядина. - Я всю жизнь, как каторжная, без перекуров и выходных, от звонка до звонка, впроголодь, на сухом пайке из чёрного хлеба, и в империалистическую и при военном коммунизме... по холодным баракам... в сырости... клопы с потолка падают... не успеешь уснуть, как опять вставай и на работу беги.
  - Тем более! Где же ваша рабочая скромность?! - справедливо возмутились токари-фрезеровщики. - Мы тут, как последние Стахановцы, по самые эти самые, в эмульсии и стружке, берём на себя повышенные обязательства, вызываем на социалистическое соревнование соседний цех, неуклонно повышаем производительность труда, а, Вы, Дядина, в тот самый момент, когда пропали важные детали из драгоценного металла, имеете вот такую нескромную улыбку из этого же металла...
  - Я заслуженный человек! - гнёт своё Дядина, - Я два раза висела на доске почёта и в стенгазете. За безупречную работу поощрялась дровами и сахарином. Я себе через это такую болезнь заработала, что с первого раза и не выговоришь. А уж за производительность труда и говорить нечего! Я её до того повысила, что ежели с той высоты вниз глянуть, как раз ваше светлое будущее видно со всех сторон! И слева видно! И справа!
   - Вы, Дядина, не уклоняйтесь от ответа! Вы всё время норовите уклониться! - говорят ей передовики производства. - Вас, весь трудовой коллектив цеха, да что там цеха - предприятия, не спрашивает прямо где вы взяли столько золота для украшения собственной пасти. Вам на это тонко намекают, но, уважая ваши заслуги, в глаза не спрашивают. Трудовой коллектив желает знать... Имеешь, ты, рабочую честь?! Сдашь, ты, свои зубы мелкобуржуазные в металлолом, для отливки из них новых деталей, краше прежних, или не сдашь?!
  - Ах вон оно что! - подбоченилась Дядина как могла и плюнула в глаза всему трудовому коллективу в обличии секретаря партийной организации. - Да имею я вашу честь, и ваши детали, и ваше соцсоревнование, вместе с начальником вашего цеха! ХА!!! И ничего вы мне не сделаете! Нету такого закона, что бы у живых людей из рота зубья рвать и в металлолом плавить. Не придумали ещё!
  - Это уже лишнее! - вмешался в дело парторг. - Не перегибайте! Ни кто к вам с гвоздодёром в рот не лезет. Просто товарищей беспокоит, как бы это по мягче сказать?.. Нескромность, что ли? К чему весь этот эпатаж? Вы ведь не девочка уже...
  - Да уж не монашка! Таких мудазвонов, как ты, четверых родила, без всякого эпатажа! - гордо ответила парторгу Дядина. - И вот этой вот самой сиськой выкормила! Вот так! Видеть вас больше не могу!
  Так и сказала.
  Освобождённый секретарь хотел было ей возразить, но не смог найти в своём лексиконе политически грамотных слов на эту тему. А другие слова он произносить постеснялся, только скрипнул зубами.
  А вот ещё был такой случай:
  Однажды, в трамвайный вагон, затолкали инвалидную коляску с безногим страдальцем. Инвалид с пропитой рожей, в солдатской шинели без рукавов и чёрной тельняшке дыхнул самогоном и вся задняя площадка зажмурилась. Толкала эту коляску баба в вязанной кофте. Парочка тут же разыграла дешёвую пьеску: "Мать с сыном-фронтовиком умирают с голоду!" Глаза у обоих бесстыдные, смотрят на окружающих с вызовом.
  - Люди добрые! - обратилась баба к пассажирам с вступительным словом. - Мы не воруем, мы только просим, если у вас совесть есть, герою, на красных фронтах.
  Заключительные слова: "Так подайте же кто сколько сможет на протезы, если у вас совесть есть!!!", попрошайка проорала под трамвайный перезвон.
   Инвалид уже протянул свои грязные ладони-совки вправо-влево, уже сердобольные идиоты, стараясь не смотреть друг на друга, полезли за кошельками, уже колёса коляски переехали первую пару мягких туфель, как неожиданно для всех раздаётся весёлый голос:
  - Где же ты такого урода нарыла?
  Вязанная мама героя поискала глазами обидчика и нашла. Им оказался мужчина в белом костюме.
  - Сам урод! - сказала мама. - Мой сын покалеченный на фронтах!
  - Уж очень он у тебя на диверсанта похож. Он должен вызывать жалостные эмоции, а он вызывает отвращение, - поморщился мужчина. - Он же весь товарный вид портит! Его хочется добить, оторвать руки, оторвать голову...
  - Ста... ты,.. - дыхнул инвалид таким густым перегаром, что стёкла вагона покрылись зелёными разводами.
  - Да что же это такое делается, люди добрые, - апеллировала мама к общественному мнению, - шагу не дают ступить, мельтоны проклятые! Мы не воруем! Мы просим Христа ради!
  - Да чёрт с тобой, проси! - крикнул мужчина на весь вагон и глаза его гневно блеснули аварийными фонарями. - Только делай это грамотно! Меня бесит эта халтура, это безвкусие! Я просто с ума схожу от злости. У меня прямо голова кружится, когда я вижу, что меня держат за идиота. Разве этот синяк похож на героя?! Разве в нашем советском государстве такие герои?! Где, на какой буратиновой фабрике делают такие манекены?! Неужели трудно было взять мочалку и протереть этого солдатоматроса с купоросом? Неужели тебе, убитой горем матери, трудно было дать слезу? Где дрожь в голосе? Откуда это неприкрытое хамство!?
  - У меня справки... - попыталась оправдаться вязанная мама, потерявшись от такого бурного натиска.
  - К свиньям справки! - ещё больше распалился мужчина. - Я требую уважения. Ты, не смеешь, не то что справки совать - в лицо мне смотреть! Ты должна трепетать передо мной! Потому что это не я прошу у тебя денег, а ты у меня! И просишь так, будто я дерьмо, а ты боишься в меня наступить. За что ты заранее меня ненавидишь?
  - Щта, ты... х-х-х... - хотел что-то сказать липовый герой.
  - Молчать! Урод - в жопе ноги! Гнус! Паразитина! Такие как ты продали революцию евреям. Не сметь! Дезертир! Я хочу видеть перед собой натуральное материнское горе! Хоть одну слезинку, чтобы я обманулся! Я хочу подать в протянутую руку, но не могу... когда вижу перед собой ваши гнусные рожи, сытые, пьяные. Вы не даёте мне даже надежды почувствовать себя благодетелем. Ни малейшего шанса... Я чувствую себя ослом, последней скотиной, кем угодно, только не человеком, когда меня обманывают вот так низко, на таком примитивном уровне. Сознательно, нагло! Вы убили во мне веру в человеческие ценности! Вульгарным вымогательством вы попрали мои права на свободу убеждений! Фашисты! Знаете что у нас с фашистами делают, особенно когда поймают их с поличным?
  - Что ты гонишь?! - насмерть перепугалась мать героя. - Дурак малохольный! Навыпускали из психушек, проходу не дают...
  И мама, ухватив коляску, выкатила её из вагона на полном ходу под аплодисменты пассажиров.
  Казалось бы два ни чем не связанных происшествия. Однако, не следует торопиться с выводами. Особенно если учесть, что в роли "вязаной мамы" выступила технолог Дядина, а мужчиной в белом костюме оказался секретарь Гадостин.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 9. Директор Шармов.
  И чёрт меня дёрнул полезть в этот момент на театральные подмостки?!
  Там творилось совсем уж нечто невероятное. Пока в зале свистели и улюлюкали, артисты основного состава таскали друг друга за волосы. (Пользовались моментом?). Настоящий виновник скандала скрылся в кулисах, так что подоспевшие работники сцены схватили первого попавшегося, то есть - меня, и, особо не церемонясь, приволокли в кабинет с табличкой:
  директор театра
  тов. ШАРМОВ
  (прошу любить и жаловать)
  и с размаху швырнули на паркет.
   - Так-с, молодой человек, не желаете объяснить своё дерзкое поведение перед тем как я засучу вас на десять суток? - спросил директор протягивая руку к чёрному телефону.
   Все пять пальцев на его руке были унизаны цыганским золотом.
   - Произошла досадная ошибка! Фон Пьеро лошадь не хотел целовать! А этот, первый начал драться, - попытался оправдаться я и понял, что влип окончательно.
   - И вы думаете это веский повод, чтобы влезать на сцену во время сказочного представления и по-всякому уродовать главного героя?
   - Так, пролетарий, вообще молотком бил, а я только разнять хотел...
   - Молчать! - взвизгнул Шармов по-бабьи, - Я тебя уничтожу! Подлец! Убытков на две тысячи рублей! Аап-чхи! Аап-чхи!
   Директор принялся чихать. Он со свистом засасывал носом и, сотрясаясь всем организмом, шваркал без всякой меры.
   - Будьте здоровы! - сказал я отряхиваясь от театрального мусора.
   - Аап-чхи! Аап-чхи! - выдавал Шармов мотая головой и топая ногами.
   - Чтоб ты треснул!
   - Аап-чхи! Аап-чхи!
  Из печальных директорских глаз брызнули слёзы.
   - Аап-чхи!.. в тюрьму тебя, подлеца.
   - Почему в тюрьму? Я не желаю в тюрьму! Чуть что и сразу в тюрьму? Привычку какую взяли. Что вы публике показываете? Безобразие! Подорвут всю психику до основания, а потом в тюрьму...
   - Ежели, Вы, молодой человек, ничегошеньки не разбираете в прекрасном, так и сидели бы себе дома, репродуктор бы слушали. Нехера по культурным центрам шататься, - резонно заметил Шармов. - Кто мне оплатит изувеченного артиста? А если он выразит свои претензии в форме письменного заявления в народный суд? Как прикажите реагировать?
   - Да я сам напишу на него КУДА НАДО! - перешёл я в наступление.
   - Очень может быть... он и заслуживает, чтобы на него написали... Но! Спектакль сорван. Убытки-с... две тысячи. Их куда скомандуйте написать? Так что, как ни поверни, выходит Вам одна дорога - дальняя.
   Во время всего диалога Шармов то снимал телефонную трубку, то устанавливал её обратно на рычаг, как бы намекая, что может позвонить сейчас, а может и отложить на потом.
   В конце концов до меня дошло куда клонит директор.
   - Я покрою ваши убытки! - гордо заявил я и вскинул острый подбородок к потолку.
   - Покроете стало быть? Это очень благородное желание. Не смею препятствовать. У вас состоятельные родители?
  - У меня авторитетные знакомые. И сам я, про между прочим, внештатный сотрудник при исполнении... - Я распахнул пиджак и показал орден на подкладке, - Майор государственной безопасности Малороссов? Такая фамилия Вам знакома? Час назад он за ручки со мной здоровался и просил вам привет передавать!
  - Чем же Вы собираетесь, так сказать, покрыть? - насторожился директор чуя подвох.
  - Я напишу для вашего Красного театра настоящий революционный спектакль, Немирович-Данченко будет плакать от зависти. - Выпалил я на одном дыхании и не мигая зафиксировал взгляд на галстуке Шармова.
  Чудо что за галстук. По синему полю - оранжевые обезьяны на жёлтых пальмах.
  - Так-так... - произнес директор соображая, стоит ли отнестись к предложению авантюриста серьёзно или же отправить его куда следует. - Шутить изволите?
  - Если бы я так шутил, мне бы давно голову оторвали, вместе с воротником, - привёл я самый веский довод, чем завоевал таки расположение директора.
   - Так-с, молодой человечек, присаживайтесь на стульчик, - фальшиво улыбнулся Шармов, - Теперь я вижу, как ошибался приняв вас за обыкновенного остолопа. Теперь-то я вижу - Ваши манеры имеют вкус. Как Вас величать?
  - Вольдемар Нирыбин-Нимясов, между прочим, действительный член союза писателей республики РСФСР, - признался я и сконфузился.
  - Значит писатель?
  - В некотором роде...
  - Очень приятно. Рад несказанно. Меня можете называть без затей - товарищ директор Шармов, прошу любить и жаловать. Театром давно интересуетесь, товарищ Вольдемар?
   - С пелёнок только им и грежу! - признался я.
   - Ах, как удачно! Я как раз рассчитал приму-балерину. Выгнал её по собственному желанию - скатертью дорога. Сейчас мы с вами на главную роль попробуемся. Можете изобразить что-нибудь трансцендентальное? Философическое?
   - Какое?
   - Физиогномию, не очень глупую, изобразите?
   - Да, пожалуй, изображу. Отчего не изобразить, - легко согласился я и приняв позу "сам чёрт мне не брат" прорычал в пространство, - Сейчас перекушу тебе тухлую вену, тогда узнаешь, кто тут настоящий зверь!
  - Браво! Брависсимо! - воскликнул директор и бижутерия радостно засверкала на его липких лапах, - Это из Некрасова?.. впрочем, не важно. В аккурат то самое, чего не хватало репертуару все эти годы! Вы приняты! Сейчас я Вам аванс выдам.
  - А как же с тем... актёром? Вдруг он возьмёт и из вредности заявление напишет? Получается, - ему в отставку, а меня - на главную роль?
  - Габардинов? Нет, не напишет. Он вообще писать не умеет, бездарность, - пробурчал директор отслюнявливая двадцать пять новеньких рублей с профилем вождя, - И потом, у нас же кукольные ставки.
  - В каком смысле?
  - Актёры записаны вместо марионеток. Очень удобно, знаете ли, списал его к чёртовой матери и никаких скандалов с театральной биржей. Театр-то кукольный. Извольте получить авансом.
  - Мерси-с, - расшаркался я пряча неожиданные деньги в брезентовый кошелёк, - Но я, собственно, явился в ваш театр не на должность устраиваться, а навести некоторые справки.
  - Справки? - директорские брови взлетели вверх.
  - Так точно, относительно артистки запасного состава Полонской.
  - А что с ней не так?
  - Про это я и хочу узнать. Домашний адресок её не подкинете?
  - С удовольствием, - директор с готовностью сунул пальцем в толстый журнал. - Вот, извольте, Стременная, 22, квартира 9, телефон 103-33, отключён за неуплату. Комнаты Анны Филипповны Черновой.
  - Благодарю Вас, товарищ директор. Майору Малороссову будет приятно узнать о вашем сотрудничестве, - сказал я и подобрав с пола потерянный кем-то парик выскочил из ненавистного театра на свежий воздух.
  - Не вздумайте туда ходить! - строго предупредил я очередь в кассу, - и тем более водить детей до двадцати лет!
  - А что такое? - заволновались почтенные мамаши.
  - Там из людей пельмени делают! - сказал я и, как доказательство, швырнул к ногам публики накладные локоны. - Вот, смотрите сами!
  Как раз в это время к театру подрулила карета скорой неотложной помощи, вся в синих фонарях и из служебного хода вынесли растерзанного Пьеро.
  Очередь взвизгнула, как голая баба перед банщиком и разбежалась.
  Товарищ директор Шармов плюхнулся в кресло и глубоко задумался.
  Впрочем сказать про Шармова "задумался", означает не сказать ничего. Мыслей в директорской голове было ровно две.
  Первая, - "Мясо в зубах застряло!".
  Вторая, - "Поехать, что ли, домой?".
  Две эти мудрые думы переплелись в нечто: "Поехать домой с мясом в зубах или в театре застрять?". Шармов так и не "додумал", потому что в этот момент, без приглашения, в кабинет вломился не разгримированный Рыжий клоун, (тот самый придурок пугавший малышей с балкона).
  Первые слова его были:
  - Я, Вам, господин директор, не форсунка какая! Я не мальчишка на комильфотные роли! Меня давно Мейерхольд Всеволод Эмильевич переманивает. Приходи, говорит, и играй Даму с камелиями. Ты же, говорит, прирождённый биомеханик! У меня претензии!
  Клоуна звали Прилип. Имя старинное.
  Как артист оригинального жанра буффон был бесперспективен, зато рассказчик - необыкновенный.
  Многообразием форм Прилип не страдал, и мусолил только одну тему в различных вариациях: "Секс, сексуальные извращения и уголовные преступления на почве секса". На этот мотив он мог "петь" часами. Но и то чувствовалось, что врёт, потому что часто повторялся и путался в подробностях.
  Он разводил турусы преимущественно перед пожарными, билетёршами, рабочими сцены и никогда перед другими артистами. Коллег по театральной кухне Рыжий Прилип презирал, причём демонстративно, (завистники и подлецы, сплошь интриганы). На своём рабочем месте - балконе, он показывался редко, всё остальное время болтался в фойе и, казалось, проводил там весь день. Клоун курил папироски под табличками: "НЕ КУРИТЬ!", и пил водку в буфете под вывеской: "НА ДЕТСКИХ УТРЕННИКАХ СПИРТНОЕ ЗАПРЕЩЕНО!".
  Из самого дымного угла слышался его охрипший баритон.
  Трое - четверо благодарных слушателей окружали клоуна постоянно. Одни подходили, другие уходили от Прилипа с глазами удивлёнными, и в этих глазах сарказма было больше чем веры. Постоянной аудитории не было. Ни один нормальный человек не мог долго выслушивать его истории. Клоун так увлекался, что забывал затягиваться папироской и та постоянно гасла. Он без конца прикуривал чиркая спичками, не столько зажигая их сколько ломая и, теряя нить повествования, торопливо спрашивал:
  - На чём я остановился?
  - На том, как он кастрюлю с вермишелью на башку ей натянул, - напоминали ему.
  - Ах да, - подхватывал рассказчик, - нацепил он ей кастрюлю на
  череп, сам схватился за ручки и давай подтягиваться туда-сюда. (Из рассказа о маленьком мужчине и высокой женщине.)
  В буфете Прилип всегда собирал вокруг себя небольшую аудиторию молодёжи из "не занятых" в спектакле. Являясь непререкаемым авторитетом по вопросам: "Куда, чего правильно запихнуть?", клоун для начала жаловался на жизнь, обещал уйти из театра, затем неожиданно ошарашивал вопросом какого-нибудь неопытного юношу:
  - Ты знаешь, как нужно грамотно вступать в интимные отношения с кошками?
  - А разве с ними... того... можно? - пугалось неразвращённое создание.
  - Дурачок, не можно, а даже необходимо. Они же ведь мягкие и пушистые! Каждый образованный человек, время - от времени, просто обязан взъерошить парочку кошачьих вонючек, для эмоциональной разрядки и душевного равновесия. Ты меня слушай, я тебе плохого не насоветую. Для этого дела, киска - лучшая штучка. И главное, - никому потом не расскажет. Если сдохнет - выкинул её на помойку и всех дел.
  - Так она же будет кусаться, орать, царапаться...
  - Во! Видал? - демонстрировал Прилип свои руки со следами глубоких шрамов, - Это я такой же как ты был - неандерталец. Кошку, как и всякую бабу для начала следует напоить как следует, валерьянкой. А себе, на морду, дуршлаг привязать проволокой или корзинку плетёную. Обязательно проволокой! Верёвка не годится. Потом суёшь кошару головой в валенок, и тут только крепче держи за задние ноги - она твоя!
  Только обязательно в валенок, потому что сапог она раздерёт в один момент. Здесь одно спасение - башкой ей об стену. Потому что она уже звереет и набрасываться на человека начинает. Её, когда как следует об стену долбанёшь, у неё глаза из башки выскакивают. Ага... круглые такие болтаются на верёвочках. Её ещё потом можно использовать, но уже кайф не тот, не мурлыкает.
  Разглядывая кривые рубцы на руках любителя "пушистого" слушатели делали вывод, что по кошкам Прилип является специалистом широкого профиля, высочайшей квалификации.
  - Ух ты!!! - восхищённо вздыхала аудитория, пока рассказчик прикуривал.
  - А если она забеременеет?
  - Кто?
  - Ну кто, кошка твоя?
  - От, сынок, ты в советскую школу ходил или в пивную? - возмущался Прилип, - И чему вас только в институтах учат? От человека ни одна скотина забеременеть не может, кроме обезьяны. Мы же приматы. Это ещё Чарльз и Дарвин доказали вместе с профессором Мечниковым. Про явление фагоцитоза слыхал? Правда, я им не очень верю! Во первых - потому что все трое евреи, а во вторых - был один такой случай; от мужика коза забрюхатела... родила ему шестерых рогатых уродов. Мужику восемь лет дали за скотоложство. Помнишь Адольфа?
  - Погоди, какой Адольф? Гитлер что ли?!
  - Сам ты Гитлер! Наш Адольф из бухгалтерии. Так это он был! Дай сюда спички...
  - А детей куда?
  - Каких детей?
  - Ну этих, козлят-то?
  - Тех-то куда?.. на опыты, конечно. Для народного хозяйства. В сельскохозяйственную академию имени товарища Тимирязева. Слыхал про такую? Я там был с шефскими концертами. Ох, сколько там девиц губастых... отсосы, подсосы, минеты! Прямо на кафедре... Дурак-профессор, что-то там егозит с колбами, а я уже... Правда одного козлобрата потом выпустили на волю. Так, с виду ничего себе... рога маленькие, под кепкой не видно, только всё равно морда подозрительно-буржуазная, вылитая Антанта, а так - как все, папироски курит, водку пьёт, только крапивой закусывает.
  - Ты его видел?
  - Что ты? Как тебя сейчас! За одной партой сидели. У него немытыми мудями изо рта несло. И ещё был случай - одна баба от собаки залетела.
  - А это ещё как?
  - От пятнистого дога. Оказывается у пятнистых догов, не у чёрных, и не у каких нибудь овчарок, а именно у этих, пятнистых, в сперме присутствует такой ген - мутант, для поддержания вида. И в исключительных случаях баба может запросто залететь от кобеля.
  - А как же она с ним, ну... жила - то?
  - Да по всякому! Дог - такая разумная собака, ты ему один раз покажи - он тебя и сзади и спереди обработает будь здоров! Только успевай смазывать. Ты видел какие у них совершенные приборы между ног болтаются? Не яйца - боксёрские перчатки! У них ведь повышенная агрессивность на это дело. Он, кобель, задом работает в шесть раз быстрее чем человек! И через две минуты опять может по новой! Эта баба, между прочим жена одного директора секретного завода, души в своей псине не чаяла. И в засос его целовала, как своего директора. Сначала собаку засосёт, потом, теми же губами, мужа на должность проводит и давай развлекаться...
  - А что ж муж-то, ни о чём не догадывался?
  - Почему не догадывался он всё знал. Любил её безумно - суку ненасытную и прощал ей всё. Красивая она конечно была - стерва. Сиськи, как у Хоботковой из бухгалтерии, а ляжки, как у Таньки контролёрши. Вот и терпел пока она не забеременела.
  - А потом что?
  - А потом взял наган, именной и пристрелил их обоих.
  - Кого?
  - Кого-кого? Хера моего! Чем слушаем-то? Дай сюда спички! Он давно её подозревать стал. Она его как поцелует, так у него полный рот собачьей шерсти - не отплюёшься, и псиной отовсюду прёт.
  - А наган откуда?
  - Тебе же сказали - именной! Он совсем пацаном ещё, в тылу у Кайзера партизанил. Когда пошли в атаку, разрывная пуля пробила ему сердце на вылет. Он очнулся, а над ним немцы говорят: "Гутерморген? Коммунистишен?". А он им отвечает: "Жиган Родиной не торгует!" и плюнул им в поганые пасти.
  - А наган?
  - Наганом его потом наградили, после революции. Сам маршал Тухачевский на прикладе гвоздиком нацарапал: "Так и сяк, дорогой боец! Держи, мол, хвост морковкой!". Ему дали десять лет без права переписки за то, что крестьян в Тамбовской области ипритом травил.
  - Кому?
  - Херу моему! Чем слушаем-то? Тухачевскому конечно. Он сделал вид, что, как обычно, поехал на службу, а сам шофёра взял в свидетели. Поднялись они пешком на этаж. Хитрый был гад...
  - Тухачевский?
  - Дверь потихоньку открыл, а там его благоверная уже стоит раком посреди ковра, а кобель её в сраку долбит, как швейная машинка.
  - Тухачевского?
  - У твоей матери "Зингер" есть...
  - Ты мою мать не трогай! Понял?!
  - Тундра! Зингер, это швейная машина! Придёшь домой - будешь тренироваться... спички дай! На чём я остановился?
  - Как Тухачевский вернулся, а собака швейную машинку долбит...
  - Да! Директор не слова не говоря наган из портфеля вытащил и без лишних разговоров... из всех четырёх стволов... Бац! Бац! Трах-тарарах!!! Обоих наповал. Без всяких лишних антрактов. Зингер вдребезги! Собака ещё подёргалась, а шофер сразу умер.
  - Погоди... А шофёра-то за что?
  - Я же говорил. Он его взял с собой как свидетеля. Ведь всем растреплет, рожа мазутная... От этого же не отмоешься! Пятно на всю автобиографию. Директор ведь коммунист был. Идейный мудак! С него спросят на партийном собрании, как же ты, рыло, занимая такой ответственный пост, людьми руководил на предприятии, если твоя жена с каждой дворняжкой, в каждой подворотне?..
  - Так кого убили?
  - Кого надо, того и убили! Спички дай!
  (Вариант)
  Директор достал, ни слова ни говоря, маузер с памятной гравировкой, а на "гравировке" написано червонным золотом: "Жизнь нужно прожить так, что бы потом не стыдно было. Твой папа писатель Коля Островский!". Снял, не спеша, с предохранителя и приказывает своему шофёру: "Теперь, Бибика, ты давай!" Тот сначала растерялся, какая я тебе, на хер, бибика? Да и жена уже опомнилась, видят - а он не в себе уже, старая контузия открылась, ну и улеглись на ковре бутербродом.
  Прилип руками показывал насколько "не в себе" был директор.
  - А собака?
  - Собака не возражала. Умная зверюга, она сверху пристроилась и давай по новой тарабанить, только хвост по полу стучит.
  (Вариант)
  Директор церемонится не стал, достал обрез и из обоих стволов, как по ним врезал из восемнадцатого калибра! А вместо дроби он в патроны гаек насыпал. Только мозги по стенам разлетелись! А ведь в прошлом году только ремонт закончили. Камин, между прочим, а ля"модерн, мужики из нашего театра... Бутафора Ципкина знаешь? Он ему все обои гвоздями к стене примандярил. Так модно получилось, весь театр ездил смотрел... Стиль - Рококо-ко-ко! О чем это я?
  - Из восемнадцатого калибра...
  - Да! Прямо накрыл их картечью! Прямо в куски, в лохматы кровавые! Ка-а-ак даст! А у кабеля, как у курицы, смертельные рефлексы работают, он уже мёртвый, но продолжает дёргаться. А та, уже - всё, готова... сиськи свои по полу разбросала и не дышит - полголовы нет. Тут карета скорой помощи выскочила из-за угла, но уже никого не спасла. Ну, директора на суде конечно... оправдали, первая судимость, пролетарское происхождение. Он заявил, что в состоянии аффекта стрелял в собаку, но промахнулся. И шофёр подтвердил, он же всё видел.
  (Вариант)
  И тут у бабы с перепугу преждевременные роды начались. Слепые собакообразные дети полезли один за другим. И все как один в чёрных пятнах и пищат: "Папа! Папа! Дай сосиску!" А кобель-то понял что это его помёт, и каждого щенка облизывает, как заботливый отец, и на кровать относит. Облизывает и... директор не выдержал такой сцены и тут же на пороге застрелился к чёртовой матери.
  - А шофер чего?
  - Да ничего. Снял с вешалки пальто кожаное, директорское, ещё с гражданской висело - только его и видели. А в кармане семь тысяч новыми ассигнациями... и портсигар золотой... а на портсигаре вензель: "От верных сослуживцев с Рождеством Христовым, отцу и благодетелю - Савве Игнатьевичу Морозову!" Его теперь МУР ищет, только думаю напрасно...
  Прилип был переполнен подобными историями. И это самое пристойное, из его многочисленных побасенок, а были и такие сюжеты, что маркиз Де" Сад просто удавился бы от зависти. Чего стоили рассказы клоуна про "хирургическую" обработку мужского полового органа, в домашних условиях, с целью увеличения его объёма до фантастических размеров, изменения формы, цвета и даже трансплантации - вживления мышиных ушей.
  Теперь этот "Артист" стоял перед директором театра "приняв позу" и возмущался:
  - Я - Вам, господин директор, не недоразумение какое! Чтоб мне за такой унизительный гонорар надсаживаться на балконе перед плебеями, а потом реквизит с лица на сувениры растаскивать! Я не позволю кому попало...
  Только теперь Шармов заметил, что в маске Рыжего не хватает буклей. Директор хотел было немедленно содрать с негодяя кружевные панталоны и насыпать ему туда сухой горчицы, но тут ему пришла идея получше.
  - В каких отношениях вы состоите с артисткой вспомогательного состава Полонской? - спросил Шармов.
  - Я? То есть, в каком смысле? - растерялся Рыжий.
  - Мне кажется вы дружили?
  - С кем? С толстой дурой Полонской? Ха!
  - Не такая она оказалась дура, эта ваша Полонская. Мне звонили, - директор снял телефонную трубку, зачем-то дунул в неё и положил обратно, - оттуда, (показал глазами в потолок), наводили справки.
  - Откуда оттуда? - совсем растерялся клоун.
  - Из ГПУ, мой колоритный друг. Интересовались.
  Помолчали, посмотрели друг другу в глаза. Рыжий с тревогой, директор с интересом живодёра.
  - И что? - не выдержал Прилип.
  - Только что мой кабинет покинул один молодой человек, скользкая такая личность, - директор вновь продул телефонную трубку, - Ступайте за ним... посмотрите издалека куда он пошёл. С кем разговаривает, о чём...
  - Сейчас?!
  - Сию секунду. Немедленно!
  - Я же ещё в образе, мне необходимо привести себя в соответствие...
  - Они, (глазами - в потолок), просили из образа не выходить. Так что, в добрый путь!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 10. Товарищ Гадостин.
  У станции Сортировочной в трамвай Љ 9 набилось пассажиров, как селёдок в бочку. Товарища Гадостина взяли в тиски со всех сторон так, что неудобно стало дышать полной грудью. И в такой толкучке перед ним внезапно возник кондуктор со щипцами, как бандит из подворотни.
  В каком медицинском институте готовят людей такого сорта? Может быть это красный профессор господин-товарищ Павлов провёл неудачный эксперимент по воспитанию врождённых инстинктов у людей Нового Типа? Хотел вывести коммунистов, а получились кондукторы.
  Вид у кондуктора был самый исступленный. Прокуренные кошачьи усы торчали в стороны. Непропорционально большая кокарда морского торгового флота на мятой фуражке, огромная бляха у нагрудного кармана, и почему-то немецкий железный крест на галстуке подчёркивали его безумный вид.
  - Ich habe die Ehre... Ihre Fahrkartren, Main Herr! - Пролаял он с порога.
  - Цирк приехал! - прокомментировала его появление публика.
  - Граждане приготовьте за проезд! - зашевелил усами кавалер железного креста.
  - Говорите по-нашему? - обрадовался Гадостин.
  - Никак нет, совсем не говорю! - по-военному чётко ответил кондуктор.
  - Брудер? Мудер? Яволь?
  - Так точно, чистокровный стрелочник! - отрапортовал кондуктор и лихо щёлкнул щипцами как кастаньетами.
  - Скажите пожалуйста! - приятно удивился секретарь, - А к примеру сказать, товарищ кондуктор, когда пустят новые трамваи? Говорят их уже закупили в Германии?
  - Через два года! - торжественно объявил кондуктор.
  - Так долго?! - удивился Гадостин.
  - Что же вы хотели? Мы отстали от Европы на тридцать лет! Тащимся еле-еле, - вздохнут кондуктор.
  - Безобразие! - возмутился секретарь, - Купили новые трамваи, а по линии гоняют дореволюционный хлам!
  - Какие новые... - кондуктор скорчил презрительную гримасу. - Дрянь, а не трамваи. Их ещё в Германии нужно было на лом порезать. Их на горку вручную толкают. А где машинисты? Вы видели нашу машинистку. Пьянь фиолетовая. Идите спросите её: "Куда ты, милая, едешь?" Думаете она знает? Ей бы только винище трескать, да на переездах старух давить. Это она мастер. А как за трамваем следить, так - дураков нет! Думаете ей нужно расписание? Чихать она на него хотела.
  - Надо же?! Куда же смотрит советская власть?! - прямо спросил Гадостин.
  - Вы, товарищ, за проезд платить собираетесь? - ядовито поинтересовался кондуктор сверкая по глазам медной бляхой - Или думаете наверное, что эта самая советская власть будет бесплатно в трамваях катать?
  - Да, разумеется, сейчас заплачу, не трепыхайтесь, товарищ, что мне гривенника жалко, что ли? - сказал секретарь и с готовностью полез в карман пиджака.
  Внезапно лицо его исказилось гримасой зубной боли. Он грубо отодвинул от себя кондуктора и распихивая пассажиров, упал на пол -секретный лист исчез.
  - Гражданин, не прикидывайтесь идиотом! Видали мы таких! Немедленно оплатите за проезд!!!
  - Товарищи, дорогие! Что же это такое делается? - заголосил Гадостин, - Документы государственной важности! Деньги! Всё пропало! Вот только что, на этом самом месте! Обчистили! Остановите трамвай!
  Пассажиры в испуге шарахнулись в стороны.
  - Дурак пьяный! Ненормальный!
  - Давку устроил! Вон его из транспорта!
  - Пусть на таксомоторе катается!
  Гадостин заполз под сиденье и оттуда хватая за голые женские завопил:
  - Немедленно всех обыскать!
  Мстительные граждане пихали его под зад и наступали на пальцы.
  Увёртываясь от пинков Гадостин нырял между ногами, в своём белом костюме, но поиски его были тщетны. От отчаянья он испустил крик раненого оленя и укусил чью-то ногу за лодыжку.
  Женский визг вызывал новую волну возмущения среди пассажиров:
  - Чулок порвал, скотина такая!..
  - Это же форменный придурок!
  - Бейте его, а то он весь троллейбус перекусает!
  - Товарищи, есть в вагоне милицейские? Нет? А красноармейцы? А ну-кась, подсобите ликвидировать безбилетного паразита! - призвал кондуктор.
  И если мужчины старались держаться подальше от скандала, то дамы - напротив, с какой-то особенной ненавистью, принялись дубасить Гадостина зонтиками и сумочками.
  - Не касайтесь меня, не сметь... - визжал секретарь закрываясь локтями.
  Руки схватили его со всех сторон и в дружном порыве безжалостно выкинули с задней площадки, точно он уже и не человек, и не член профсоюзного сообщества, а некий безбилетный балласт. Следом, чуть не переломав ноги, соскочил с подножки въедливый кондуктор.
  - Нет, дружок, так просто ты от меня не уйдёшь! - пообещал трамвайный бандит, - Сейчас я тебя, подлеца, в участок...
  Гадостин в сердцах выдал кондуктору хорошую затрещину и ударился в бега. Только оторванные карманы трепыхались на ветру как флаги, да мелькали чёрные ноги. Белый его костюм был уже не белый.
  Сзади донеслись тревожные трели патрульного свистка.
  С перепугу секретарь бросился бежать через парк культуры и отдыха - самое криминальное место в городе. Здесь, по ночам, за каждым кустом сидело по маньяку-садисту, а днём дикими стаями бродили банды беспризорников и другие недобитые деклассированные элементы. Даже сотрудники Московского уголовного розыска, самые храбрые люди в городе, опасались заходить в этот парк без пистолетов и служебных собак.
  Там и сям на газонах и в разорённых цветниках валялись опустившиеся пьяницы и наркоманы, - наследие царских притонов. Это были сынки мелких лавочников, юристов и бывшие юнкера. В новой светлой жизни для них не было места. Самый безнадежный из наркоманов, отпрыск иеромонаха Авраамия, известного в прошлом черносотенца-мракобеса, выхватил сразу четыре шприца и вонзил их прямо в ярёмную вену. Пятый, самый страшный шприц с кривой ржавой иглой, он воткнул себе в сердце. Из синюшного рта его повалила обильная мыльная пена, глаза вылезли из орбит, лопнули и растеклись слизью.
  Перепрыгивая через обдолбанные тела наркоманов секретарь Гадостин выскочил на центральную аллею, где толпа эксгибиционистов дружно распахнула перед ним свои плащи. Под плащами у этих господ, кроме брючин на чёрных чулочных бретельках, ничего не было.
  - Ап!!! - дружно сказали извращенцы и приветливо помахали секретарю эрегированными членами.
  Гадостин сиганул через кусты и оказался лицом к лицу перед компанией болельщиков футбольного общества "Динамо".
  Воробьи сорвались со всех парковых помоек и бешенной стаей закружились в небе. К ним присоединился невесть откуда взявшийся косяк диких уток, дятлы, попугаи, фламинго, четыре пеликана и вся эта горластая масса завертелась в пёстром хороводе.
  - Ё-О-О-О-О!!! - страшно взревели болельщики, все как один - значкисты Осоавиахима и, не говоря худого слова, надели на голову секретаря воронье гнездо.
  Гадостин ни нашёл ничего лучше как вскарабкаться на дерево и уже оттуда как следует отругать забияк. Не успел Гадостин сделать внушение зарвавшимся подросткам, как в парке объявились бритоголовые футуристы и навешали болельщикам кровавых соплей. Футуристов сменила кавалькада велосипедистов. Затянутые в хаки, в танковых шлемах, велосипедисты разогнали бритоголовых резиновыми покрышками. Их вожак, по всем признакам - законченный идиот, весь в нарисованных красных звёздах, ехал впереди на настоящей мотоциклетке и оглашал окрестности криком:
  - Нас все бояться?!
  - Да-а-а-а! - визжала вся горластая гоп-команда, - Нас все бояться!
  - Почему? - вопрошал идиот упиваясь чувством вседозволенности.
  - Потому что мы - пролетарский гнев! - зверели велосипедисты и блевали пивом во все стороны.
  - Даёшь - Северный Полюс!
  - Даёшь - Испанию!
  - Даёшь - жратвы от пуза!
  Скандируя таким образом вся шайка-лейка сделала по парку круг почёта и выкатилась прямо в объятия отставных морских волков из речного пароходства.
  - Хук!!!
  Только тельняшки затрещали на грудях...
  Когда умчалась последняя медицинская карета, увозя в своём чреве главного мотоциклетчика с закрученным вокруг шеи колесом, в парке на некоторое время, (пока рассаживались по скамейкам проститутки), установилось относительное спокойствие.
  Этим временным затишьем и воспользовался Гадостин. Озираясь по сторонам он спустился на землю и покинул парк культуры через дыру в заборе.
  Здесь будет уместно дать описание этой дыры.
  Дело в том, что сам забор, (он стоит и по сей день), был смонтирован из стальных трёхметровых прутьев диаметром в руку ребёнка. Я специально ездил в Зоологический сад к вольеру "Слон африканский" с проверкой, - там прутья оказались гораздо тоньше. Для чего же такой диаметр в городе где слонов отродясь не водилось?
  Это не вопрос, когда обнаруживаешь ДЫРУ в таком заборе.
  Как, при каких обстоятельствах можно было не только разогнуть, но и вырвать эти прутья с "мясом"? Кто смог сделать такое? Какие сверхчеловеки? Вот вопрос!
  Неужели подгоняли тяжёлую технику? Нет, на заборе отсутствуют следы от каких либо механических повреждений. Фантастика!
  Не из хулиганских побуждений проделана эта брешь, не бахвальства ради. Просто народу так короче ходить. И какой забор ты там не поставь, какую стену не возведи, всё равно - дыра будет! Сколько же нерастраченной энергии у нашего народа?! На месте экскурсоводов я бы возил к этим дырам (там их множество по всему периметру) иностранных дипломатов и нарочно фотографировал бы их (дипломатов) на фоне искореженных прутьев.
  - Смотрите! - говорил бы я гордо. - Это голыми руками сделали наши дети и старики, а больше же некому. Так езжайте в свои заграницы, с этими фотодокументами, и передавайте г-ну Черчилю и генералу Франко наш горячий пролетарский поцелуй! И если кому-то из агрессоров захочется попробовать наш народ на говнистость - пусть для начала внимательно изучат эти узлы из легированной стали. И ещё, между прочим, мой папа рубил саблей ваших солдатиков, от каски - до жопы, вместе с винтовкой. Хрюк - и пополам! Вот так! Таким вот манером!
  Да, именно так я бы и сказал.
  Прошу простить за лирическое отступление. Накипело, знаете ли... увлёкся. Хотел прояснить ситуацию, а в место этого потерял нить повествования...
  Над читальным залом библиотеки имени Владимира Ильича Ленина где всюду шныряла жадная до знаний молодёжь, где вузовцы тщательно изучали и конспектировали материалы последнего съезда ВКП(б), витала обстановка всеобщего образования. В такой обстановке, даже самый дремучий дурак чувствует себя как минимум - аспирантом.
  Только секретарь Гадостин и болгарин Кока ничего не конспектировали. Они спрятались за горой книг и делали вид, что читают, хотя секретарь держал "Бюллетень НКВД" вверх ногами. Бросая по сторонам косые взгляды они перешёптывались между собой:
  - Что это у вас вся рожа заклеена? Опять девкам не заплатили? - спросил болгарин явно издеваясь.
  - Это я... брился. И, вот, порезался нечаянно.
  - Чем же вы брились? Газонокосилкой?
  - Меня избили в трамвае! - признался Гадостин, - Все вокруг точно взбесились! Откуда столько агрессии, столько ненависти? Что за страна такая, где за трамвайный билет могут на куски разорвать? Обчистили до копейки. А если бы видели, что они сделали с моим чудным белым костюмом! Все карманы оторвали.
  - Где же листок? - насупился Кока.
  - Я его сожрал, когда эти бандиты топтали меня ногами. Подумать страшно... среди бела дня! Только посмотрите на мои руки...
  - Возмутительная беззаботность! Кого дьявола вас понесло в общественный транспорт? Мало вам ещё дали! Дураков следует учить палками. Нос не проломили? Нет? Жаль...
  - Вы со мной не очень то... не хамите! - надулся Гадостин, - Я работаю не за чины и награды, а из высоких идейных соображений. У меня с большевиками серьёзные разногласия!
  - Вы еще тут митинг откройте. Самое подходящее место. - посоветовал Кока.
  - Я представитель, так сказать, внутренќнего сопротивления совдеповской сволочи! У меня свои счёты к совдеповской сволочи! Я эту сволочь... ух как я их...
  Гадостина даже затрясло от ненависти.
  - Будет уже... Другим будите мозги втирать, а я знаю вас, господин идейный борец, со всех сторон. Так что не надо тут... - осадил собеседника трезвый болгарин.
  - Я попросил бы...
  - Просить будете у гражданина прокурора. Да! Не забыли ещё, где вас подобрали? Товарищ... с избитой мордой? Вы - махновский мешочник.
   Гадостин хотел было напомнить собеседнику, за какие идеалы сражался атаман Махно*, но напротив уселся комсомолец с кипой книг и дальнейший спор стал невозможен.
  ---------------------------------
  Нестор Иванович Махно (1889 - 1935) провозгласил лозунг анархистов-коммунистов. Выходец из крестьянской семьи села Гуляй - Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии. С одиннадцати лет подручный приказчика галантерейной лавки в г. Мариуполь. Рабочий в типографии. В шестнадцать лет организовал налёт на уездное казначейство в г. Бердянске. За убийство трёх чиновников и разбой приговорён к пожизненной каторге. С семнадцатого года Нестор Махно, амнистированный временным правительством, организатор налётов на имения помещиков окрест Гуляй -Поля. С осени 1918 г. серьёзные набеги на австро-германские гарнизоны.
   После поражения Германии Махно сотрудничал с большевиками. В марте 1919 года его повстанческие части официально вошли в состав Красной армии. Через месяц народный комиссар товарищ Троцкий объявил Махно вне закона.
  - Товарищ студент, здесь место занято под профессора Лякина, - сказал Кока гипнотизируя комсомольца повелительным наклонением.
  Нахал ответил болгарину презрительным взглядом явно не думая убираться куда подальше. Напротив, он демонстративно развернул свои замызганные конспекты и уселся поудобней.
  Тогда болгарин взял карандаш и написал прямо в книге: "В понедельник - у Жако. Принесу новый лист и фотоплёнку. Сейчас - пошёл вон!".
   Гадостин, послушно захлопнул "вестник" и удалился.
  - Товарищ, зачем же вы общественную книгу измарали? У вас нет такого права в книгах размазню калякать, даже если вы знаете профессора Лякина! - сказал наблюдательный комсомолец.
  - Ты, посмотри, сопля какая? - удивился Кока.
  - А, за соплю, товарищ, можете оказаться без входного абонемента! Соблюдайте себя в общественном месте! - осадил Коку юный коммунист.
  
  
  
  Глава 11. Цесаревич Алексей.
  "Теперь нажрусь от пуза пирогов, на двадцать пять рублей! Зальюсь газировкой по самые уши и пойду в гости к Полонской", -Так размышлял я неторопливо прогуливаясь по городским улицам пока не заметил нечто... кажется за мной следили...
  Тип в глухом плаще до пят преследовал меня всюду по тёмным переулкам. Как заправский шпион он нырял в палисадники, петлял проходными дворами и даже прицепился за "колбасу" трамвая. Впрочем, нервы мои были измотаны событиями последнего дня, так что, могло и показаться.
  В поисках Стременной 22, квартиры 9, я таскался по улицам пока ночь не накрыла город своим мрачным крылом. Таким образом я наконец оказался в таком глухом месте, что хоть до утра кричи: "Караул!" ни кто не услышит. Единственный фонарь на всю улицу освещал садовую скамейку у трамвайной остановки. Только тётка в сиреневом парике фланировала вдоль рельсов изображая из себя "Даму с собачкой". Её псина, пудель грязного цвета, облаивала проходивший мимо транспорт с яростью необыкновенной.
  Городские джунгли, куда не добралась ещё окончательно советская власть, окружали меня со всех сторон. "Стременная" - серая улица, где в домах никогда не мыли окон, где от стен пластами отваливалась штукатурка, где ржавели под небом остовы грузовых автомобилей расстрелянных ещё в девятнадцатом году, такие древние, что казалось - загляни внутрь и увидишь скелет контрреволюционера. В соседней подворотне кого-то грабили, и там же совершенно пьяная баба в синяках предлагала себя всем желающим за стакан вермута, но все "желающие" обходили её стороной.
  Шныряли в этих джунглях и "санитары леса" - машины свинцового цвета. Из этих машин выскакивали субъекты с волчьими повадками и набрасывались на редких прохожих. Самых беззащитных они затаскивали в свои уродливые колесницы и увозили в неизвестном направлении.
  Я устало присел на скамейку. Двигаться куда либо мне уже осточертело. Дама с собачкой подошла ближе и я с удивлением угадал в ней "девочку в локонах" с фотографии в фойе кукольного театра.
  - Не бойтесь, мы не кусаемся, - сказала дама намекая на пуделя.
  - Зато я могу укусить, - довольно грубо ответил я.
  - Ах, кажется я вас знаю, - неожиданно призналась дама с собачкой, - Вы, боксёр из цирка. Я вас видела на манеже! Какой, Вы, однако, драчун. Прямо настоящий Д" Артаньян. Мушкетёр, ядрена мать.
  - Сами Вы... мушкетёр, - смутился я от неожиданных комплементов.
  - Ах, Вы, так похожи на министра иностранных дел Милюкова*, прямо одно лицо. Вы случайно не родственник ему будите?
  - Сын, от второго брака, - нарочно соврал я, желая произвести впечатление и сконфузился ещё больше.
  - От какого второго?..
  - От маргинального. С госпожой Шуваловой, в девичестве Голицыной.
  - Гм... Хм... Как здоровьечко вашего драгоценного папаши? Говорят он сейчас в Париже? Цветы акации - белой иммиграции...
  - Вы что же? Ничего не слышали? Па-па скоропостижно скончались после продолжительной болезни в результате террористического акта. Коммунисты взорвали его бомбой прямо на Эйфелевой башне.
  ---------------------------------*Милюков П.Н. (1859-1942) - лидер партии кадетов (конституционных демократов), в 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства 1-го состава. После Октябрьского переворота - эмигрант.
  Его так разбросало, что три раза хоронили на Елисейских полях и всё в разных местах! Я так плакал, так переживал, что даже собрался навсегда покинуть Россию, - сообщил я и сам удивился, как у меня складно получается врать.
  - Ах! Да как же это? - обалдела "девочка" от такой новости. - А кажется только вчера, мы с министром дразнили жирафа в Зоологическом саду. Министр был бодр и непосредственен как дитя. Так мило шутил... накормил папиросами лошадь... она так уморительно чихала.
  - Кто чихала?
  - Лошадь.
  - Сами, Вы... лошадь! - нахамил я. Бестолковый разговор с сиреневой тёткой стал утомлять меня. - Скажите лучше где живёт артистка Полонская?
  - А зачем она Вам? - нисколько не обиделась дама.
  - Надо... - ответил я неопределённо.
  - А вас случайно не Владимиром зовут?
  - Владимиром, - опешил я от такой проницательности.
  - А признайтесь откровенно, Владимир, любите ли вы ходить в гости?
  - Люблю, - признался я.
  - Тогда заходите ко мне немедленно. Мы будем пить чай и говорить друг другу милые глупости, хрю-хрю...
  - А шашлык с портвейном будет?
  Дама обожгла меня взглядом и произнесла томно:
  - Вы напоминаете мне другого Владимира...
  - Какого ещё другого? Гражданочка, Вы что-то путаете...
  - Поэта Маяковского. Я ведь Полонская, та самая из-за которой он стрелялся в последний раз, - неожиданно открылась "девочка" и взглянула пытливо, как, мол, тебе такое, молокосос, понял с кем дело имеешь?
  - Какого ещё, Маяковского? - не поверил я в такую удачу, про себя же подумал: "На ловца и зверь бежит".
  - Того самого. Великого пролетарского поэта. Всех других Маяковских разоблачили как уклонистов. Володя увидел меня и лишился покоя. Он любил меня одну, а не эту страшную шлюху Лильку Брик. Он хотел боготворить меня, лобзать мои ноги, сочинять в мою честь оды, но я сказала ему: "Нет!".
  - Почему?
  - Он был не в моём вкусе, хотя и чертовски талантлив. Стихи о советском паспорте читали?
  - Нет. - Честно признался я. - Из современных поэтов читал только Демьяна Бедного, но и тот деятель культуры навсегда оставил в моей душе мутный осадок.
  - Так это Маяковского гениальное сочинение. Я, говорит, достаю из глубоких штанин... эту самую... как её... ну, паспортину! Помните?
  Полонская ела меня глазами, вероятно полагая что я сейчас рассыплюсь в комплиментах, поцелую ручку, но я в тот момент размышлял, как бы половчее спихнуть её пуделя под трамвай.
  - Так как же насчёт приятного знакомства? - с придыханием спросила дама не выдержав театральной паузы.
  - Полковник Его Превосходительства Лейб-гвардии Преображенского полка Граф Владимир Нирыбин-Нимясов, собственной персоной, - залепил я довольно нахально продолжая изучать повадки пуделя.
  Полонская с минуту переваривала информацию, потом переменилась в лице. Она машинально поправила причёску, грудь, погладила себя по бёдрам и не нашла ничего лучшего как сделать реверанс.
  - Девица Полонская, Ваше Сиятельство. Артистка вспомогательного состава, с вашего позволения...
  - Ваше Превосходительство, - поправил я, как новоиспечённый дворянин, - а ещё лучше Ваше Высокопревосходительство. Но это только на банкетах, и светских балах со свечками. В остальных случаях, попрошу воздержаться.
  В этот момент к остановке со звоном и грохотом подкатил трамвай номер один "А". Какой каторжник распорядился выпустить в город такой аварийный трамвай? Вагон был до того антикварный, что впереди его торчали две оглобли для лошадей.
  Подвести бы к такому трамваю нашего городского голову товарища Юлика Лужина за шиворот, потыкать бы его рылом в двери и спросить:
  - Где же это, сукин ты сын, у тебя трамваи?! Куда они делись из города?! Почему у тебя, у члена партии, из всех маршрутов один "А" остался? В королевстве Нидерландов трамваев в сто раз больше чем у тебя! Был ты в Амстердаме, с дружеским визитом или нет? Может ты туда наши народные трамваи продал, контра?
  Пьяная вагоновожатая свесилась в разбитое окно и заорала на всю улицу:
  - На линии работает контроль! Будете садиться или я уезжаю к такой-то матери!?
  Я резво соскочил со скамейки, выхватил из рук ошарашенной Полонской собачий поводок и намотал его на трамвайную "колбасу".
  - Поехали! - крикнул я совсем по-купечески и трамвай рванул с места словно бешенный. Стёкла в его закопчённых окнах звякнули печально, как бы прощаясь навсегда со всем крещённым миром.
  Пудель вначале яростно кусал вагон за всё куда мог дотянуться, затем стал отставать, удавился ошейником и завыл точно собака Баскервиль.
  Я только плюнул вслед ночному экипажу.
  - Ну же, мамзель Полонская, ведите меня в ваши гости. Что же вы скворечник раззявили? Никогда трамваев не видели? - сказал я обретая новую вельможную осанку.
  - Пудель, любимец семьи...
  - Да чёрт с ним, с пуделем. Дрянь - собака. Мы - Вам попугая жако поймаем, - успокоил я даму.
  Долго идти не пришлось. Артистка жила прямо около трамвайной остановки в таком бесконечно длинном доме, что конца его не было видно за горизонтом. Жилище Полонской представляло из себя комнату сплошь забитую старым хламом, по которому давным-давно плакали все окрестные помойки. Разнокалиберные предметы интерьера, родом с баррикад пятого года, выдавались хозяйкой за антикварное чудо.
  - Вот на этом стуле, - сообщала хозяйка гостям, таким же богемным нищебродам, - сидел сам Михаил Васильевич Фрунзе.
  - Не может быть! - бледнели гости трепетно поглаживая древнюю рухлядь по ободранным бокам.
  - А вот это канапе принадлежало Коллонтай. Может быть именно на нём Александра Михайловна Домонтович отдавалась революционным солдато-матросам и в частности крутила роман с товарищем Дыбенко.
  - Ай, какая прелесть! Это же ренессанс! Италия! - восхищались гости лапая искалеченный диван за кривые ноги.
  Этот "ренессанс" раньше украшал дворницкую, но после того как вечно пьяный слесарь Матвеев несколько раз намертво прилип к нему штанами, диван вынесли на улицу проветрить от аммиачных испарений, где его и приметила небрезгливая Полонская.
  Ни про Фрунзе ни про какую-то Коллонтай богемные гости никогда не слышали, а спросить у хозяйки - означало расписаться в элементарной неграмотности.
  Гражданский муж артистки, гениальный модельер, мастер геометрической абстракции, (как он сам про себя думал), Пьер Артамонов (Петька Артюшкин) жил с Полонской не так чтобы уж очень давно, но и мало не покажется - пять недель. Если учесть, то обстоятельство, что все предыдущие жёны гнали Артюшкина вон в среднем через пять дней совместного проживания, это - срок достойный.
  Но чёрт с ним с Артюшкиным, Полонская мне интересней.
  Человеческая жизнь полна непостижимых странностей. Конечно, если хорошенько разобрать, то окажется, что на всё есть причины. Но извольте-ка добраться до этих причин своей головой, в особенности когда в этой голове гуляет ветер. Г-жа Полонская все житейские премудрости постигала собственным опытом путём проб и ошибок. Так она ещё в гимназии узнала, что водка горькая, а шампанское с пузырьками.
  - Знакомьтесь! - предложила Полонская с порога. - Это мой теперешний супруг, широко известный, в определённых кругах, Пьер Артамонов. Казимир, (так она его звала интимно, намекая на Малевича), оторвись же от канапе, (нажим на "пе"). У нас в гостях граф Владимир Нирыбин-Нимясов, сын министра Милюкова.
  Артюшкин вскочил со своего ложа. Босой, в дырявых пижамных штанах на подтяжках, он не нашёл ничего лучшего как сказать:
  - Ах, мамочка, вечно ты приведёшь незнамо кого... пардон, я хотел сказать... Неужели того самого!
  - Того самого Милюкова! - подтвердила Полонская, - Трагически взорванного коммунистами в Париже.
  - Не одет-с, ваше сиятельство. Пардон-с... Безмерно счастлив вашим присутствием, гм... не смогу Вам подать руки, пельмени кушал, липкие, зараза... Позвольте выказать Вам своё гм... сочувствие, по поводу... безвозвратной кончины горячо уважаемого мною вашего папаши и выразить, пардон, не знаю вашей политической платформы...
  - Пустое, - важно сказал я и сунул хаму два пальца для рукопожатия, - К чему все эти церемонии? Я сам, как видите, одет не для визитов.
  - Казимир, сходи пожалуйста в магазин за коньяком и лимонами, скомандовала Полонская, и добавила свистящим шёпотом, - Хоть разорвись, но достань шампанского!
  - А... понял, понял, - ничего не понял Артюшкин. - Сейчас, только пальто накину.
  - Стоит ли так возиться со мною? - спросил я из вежливости.
  - Стоит! - заверила меня дама.
  - Тогда пусть ещё купит мятные сосульки, и портвейн, - добавил я и облизнулся.
  - Слышал? - крикнула Полонская уже в спину Артюшкина, - И портвейн для графа.
  Размахивая верёвочной сеткой, модельер умчался как метеор, только хвост пальто мелькнул между деревьев и исчез, будто его и не было.
  Полонская всплеснула пухлыми ручками и заговорила со мной, как со старинным другом семьи.
  - Ах, Вы, граф, действительно одеты несколько экстравагантно. Я бы даже сказала вызывающе. Если бы мы встретились с вами при других обстоятельствах, я бы решила, что вы обыкновенный совдеповский шантрапе.
  - Это такой комсомольский стиль. Настоятельно рекомендую, сейчас в все так носят, чтобы слиться с основной массой пролетариев, - объяснил я убогость своего наряда из Мосторга.
  - Простите, я не знаю, что там носят, но, если позволите, осмелюсь предложить миленький матросский костюмчик. Такой конкретный стиль, остался у меня от спектакля "Рождённые бурей". Тельняшка и бруки-клёш, "а ля" комиссарское тело" и якоря повсюду.
  - С бескозыркой?
  - С самой что ни наесть бескозыристой!
  Никогда доселе летняя ночь не была свидетельницей больших ужасов. Если бы в тот час какой нибудь поздний прохожий приблизился бы к городу с северной стороны, по трамвайной линии, он остановился бы как вкопанный, потрясённый звуками, от которых кровь стыла в жилах.
  Это кричал ваш покорный слуга.
  Я орал от восторга разглядывая своё отражение в трюмо.
  Сразу с трёх зеркал в мир смотрел лихой матрос анархист-индивидуалист подчистую списанный на берег за лунатизм и постоянное открывание кингстонов. Отсутствие пулемётных лент с лихвой компенсировалось зверским выражением лица. На бескозырке - грязным золотом "ШТАНДАРТЪ".
  Орден Красного Знамени я живо перекрутил с пиджака - на подкладку чёрного бушлата, что не ускользнуло от пытливого глаза Полонской. При виде редкого знака доблести артистка не выразила ни признаков удивления, ни испуга, вообще ничего, что само по себе было подозрительно.
  Уже давно прибежал Казимир - человек-комета с праздничным продуктовым набором, уже тонко нарезали в тарелочки пайковую колбасу и хлопнули пробкой в потолок, а я всё ещё нет-нет, да и бросал взгляд в трюмо.
  Только г-жа Полонская открыла напомаженный рот, чтобы произнести на правах хозяйки очередной тост, как дверь с треском распахнулась, и на пороге появился невероятный клоун из красного театра, в плаще до пяток, с красными нарисованными щеками, с соломенной шляпой в руках, дурак - дураком.
  - Ах, ах, - закудахтала Полонская при виде неожиданного визитёра, - Граф, разрешите представить лауреата конкурса артистов оригинального жанра и лауреата... Прилип, идите же ближе, я вас представлю его сиятельству...
  Развязной походкой, (вероятно клоун предполагал, что именно так принято передвигаться в светском обществе), он приблизился к столу и, неожиданно для всех поцеловал "графу" руку. Довольный таким знакомством, я потрепал лауреата по холке и, указав на место подле Артюшкина, предложил:
  - Присаживайтесь, без церемоний. Выпейте портвейна с газировкой. Настоятельно рекомендую.
  Прилип пробормотал что-то типа: "премного благодарен" и усевшись между хозяевами составил себе коктейль из водки коньяка и уксуса.
  - Смерть маркитантки, - сказал клоун и лихо выпил с ладони.
  - Вы, Ваше Высочество, не обращайте на него внимание, будьте снисходительны, - улыбнулся Артюшкин. - Наш товарищ воспитывался в среде плебеев. Благородных манер ему не привили, но чувство собственного достоинства он в себе воспитал сам, поскольку кровь имеет голубую. Да-с. Бабушка его, урождённая Орлова, и... скушайте килечку, вот эту глазастую...
  - Килька? Фу! У нас, в Париже, вот таких вот карасей ловят, - сказал я и завалился на Полонскую.
  Внутренне я уже свыкся с вельможной ролью. Ну и алкоголь на голодный желудок сделал своё дело. Теперь мне хотелось не простого целования рук, а нечто большего. Душа икала сатисфакций за потрясения последних дней.
  - Он действительно граф? - тихо спросил клоун у модельера, подозрительно разглядывая мою корявую фигуру в бескозырке.
  - Самый натуральный, - подтвердил Артюшкин. - Уж больно нахален. Сразу чувствуется - порода.
  - Ваше благородие? Гражданин граф? - осмелел Прилип, - Разрешите полюбопытствовать, как, Вы, относитесь к внешней политике нашей молодой советской республики в свете последних демократических преобразований?
  - Трансцендентально! - заявил я.
  - Вот как? - обрадовался Прилип и налил себе ещё. - Но у ваших предков были же имения, счета в банках? Нет желания вернуть хотя бы часть национализированного состояния? Так сказать, после экспроприации экспроприированного?
  - Какого состояния? Что за банки?
  - Ну, хотя бы деньги?
  - У меня есть деньги! Вот! - я полез под матроску. - Двадцать пять гульденов! Всех куплю и продам! Я сегодня был в театре. Там директор - мерзавец, быдло... щёки красит. И Ваша физиономия кажется мне подозрительно знакомой. Где-то я уже это видел?..
  - Ну, не такое уже и быдло... - неуверенно возразил Прилип, -Сегодня новое сценическое искусство шагнуло далеко вперёд семимильными шагами, в то время, когда на буржуазном Западе театр практически загнивает. Слабые ростки самодеятельности атрофируются ещё в зачатке, когда у нас инициатива с мест поддерживается на государственном уровне.
  Выдав всё это клоун влил в себя "Смерть маркитантки" и вкусно захрустел маринованным огурчиком.
  - Чего, Вы, Прилип, к молодому человеку со своей внешней политикой цепляетесь, с самодеятельностью лезете своей? - вмешалась в разговор Полонская, - Если не умеете поддержать светскую беседу, так и не лезли бы уже в интеллигентный разговор, как мудила тряпочная.
  - Ты, брат, в самом деле, того... - поддержал сожительницу Артюшкин, - Может Его Светлости противно на эти темы рассуждать. Ты не конкретизируй, не заостряй момент. Ты спроси на отвлечённую тему про погоду, что ли, про живопись, на худой конец.
  - А кто заостряет-то? - обиделся клоун набивая рот килькой. - Кто конкретизирует? Я, все-таки, артист, а не мальчишка на комильфотные роли! Мне сам Мейерхольд говорит, ты, говорит, прирождённый биомеханик, а не...
  Лауреат повертел над головой вилкой, как бы демонстрируя что он не "какой-нибудь", но мысль свою закончил довольно странно:
  - Царевич Алексей! - сказал клоун и сам удивился собственной проницательности. - А я то всё думаю, кого же мне напоминает эта бескозырка?!
  - Ах! - всплеснула руками Полонская да так, что в локтях у неё хрустнуло, - Граф?! Вы? Нет, не может быть! Я так и знала, я чувствовала... сын достойных родителей. Ты помнишь, Казимир, я сказала тебе, сегодня что-то стрясётся? И вот - стряслось! Цесаревич жив!
  - Мать моя... - только и сказал Артюшкин.
  Я окинул собрание мерклым глазом и не стал разочаровывать компанию. Жаль огорчать таких милых людей.
  - Раскусили все-таки... Что же это такое? - удивился я притворно, -В кого не переоденусь, все равно узнают, прохиндеи. Намедни вырядился, не поверите, финансовым инспектором! Пришёл в шашлычную, заказал с приятелями того-сего, пятого-десятого... Хозяин, плут этакий, хотел было денег с меня спросить, уже и пасть свою раскрыл и, прямо, - бац на колени! Узнал в последний момент, собачье семя, чёртово колено. Говорит, простите великодушно вашест-во, не признал-с сдуру Ясную Личность, не извольте казнить, извольте миловать! Ладно, говорю ему, дурак, иди в сортир и сам себе морду набей, чтобы в другой раз неповадно было. А морда у него, господа, - бубен. В такую бить - одно удовольствие. Орясина.*
  ---------------------------------
  * Вот тут, в этом самом месте, со своими возмутительными советами влез в мой роман премудрый Карл Лихтербетович.
  - Какой ещё цесаревич Алексей? Чего вы, Володя, гоните? На кого вы намекаете? Чего вы тут политику шьёте?! Это же на всю пятьдесят восьмую статью!
  - Не брызгайте на меня слюнями! - сказал я агенту. - Лучше пожуйте чаю, от вас несёт после вчерашнего...
  - Нет, вы не увиливайте, не скользите мимо! Я вас что просил писать? Я вас просил для детей...
  (В защиту Карла Лихтербетовича стоит сказать, что над рукописью я работал в период сложной международной обстановки, когда наши мудрые руководители разоблачили в недрах партии очередную партию уклонистов, чем поставили Антанту в совершенно дурацкое положение .)
  - А я для кого? И потом, с чего вы взяли, что это детская книжка?
  - Вы эти популистские тенденции оставьте! Я знаю куда вы ведёте, на чью мельницу льёте. Сначала цесаревич, потом безумный Урицкий, и пошло поехало...
  - А чем вам не нравиться Моисей Соломонович Урицкий?
  - Он? Он мне нравиться всем! Честнейший, благороднейшей человечище с холодными конечностями! Тем более, что его портреты до сих пор украшают стены некоторых кабинетов. - тут Карл как-то странно сгорбился и зашипел в моё ухо, - Вычеркни ты этого Алексея, я тебя умоляю! Сделай такую милость! Ведь пропадём ни за грош...
  - Нет, не могу! При всём уважении... рука не поднимается.
  - Ладно, - неожиданно смерился Карл, - Тогда разверни сюжет и не абстрагируй, пусть это будет не настоящий Алексей. Пусть будет сказочный.
  - Так он и так не настоящий!
  - Всё равно разверни... мало ли что... ты ещё молодой и не знаешь как в жизни бывает, - тяжело вздохнул Карл, - Сегодня не настоящий, а завтра - в двадцать четыре часа,.. и супчик из ботвы.
  - Ладно, чего уж там, разверну, - обнадёжил я литературного агента, - мне не жалко.
  И я развернул...
   (Прим. авт.)
  - А знаете, что я сейчас сделаю? - воскликнула Полонская. - Я сейчас совершу какой нибудь необдуманный поступок, от избытка чувств! Выкину что нибудь безумное!
  - А я, я сейчас, я сейчас, только на одну минуточку, - сказал клоун и как был с вилкой в руке, с наколотым на неё солёным огурчиком, так и выскочил за порог.
  - Куда это он? - удивился Артюшкин. - Пришёл без приглашения и бежал как ненормальный. Впрочем, чёрт с ним. Вы, Ваш-ство, вот что мне скажите, как нам вообще... во вселенском масштабе, стало быть, конкретно? А то, в газетах пишут всякую дрянь, сплошную мистификация, читать противно. То у них Стаханов, то Паша Ангелина, то Папанин на льдине уплыл, а чтобы вот так, доступно пониманию, разве от них дождёшься?
  Я отечески погладил модельера по голове и, глядя прямо в его водянистые глаза, сказал доверительно:
  - У нас, один раз, тоже случай был. Служил в нашем Лейб-гвардии полку прапорщик по фамилии Дуля. Тоже, кстати, из дворян. "Д" приставка, а "Уля" фамилия. Родом из Госконии. Так вот, этот Д"Уля однажды так сильно проголодался, что прямо в столовой стал жадно кушать, и нечаянно откусил себе палец.
  - Ах! Какой ужас! - взвизгнула Полонская.
  Довольный произведённым эффектом я потрогал даму за грудь.
  Артюшкин тактично отвернулся в сторону, как бы не замечая претензий на свою собственность, а сама Полонская притворилась глупенькой.
  - Господа? Может быть ещё кто хочет килек или огурцов? - закудахтала она хватаясь одновременно за все тарелки, - Граф, Вы же совсем не пробовали килек! Скушайте, умоляю Вас!
  - К чёрту кильки! - заявил я и призывно потряс брезентовым кошельком, - Поехали в ресторан румын слушать!
  - Я знаю одно местечко на станции "Дачная", там этих румын - видимо-невидимо! - крикнула Полонская и захлопала в ладоши. - Казимир, быстро поймай нам таксомотор, мы с Его Высочеством поедем гулять среди берёз.
  - Мамочка, к чему так безумствовать? - попытался образумить сожительницу трезвый Артюшкин, - Мой свитер для загородных прогулок принесут из чистки только утром.
  Руками он делал всякие жесты, которые можно было истолковать как: "Ты что, дура, совсем с ума спятила?"
  - А кто тебе сказал что ты поедешь с нами? - не то удивилась, не то оскорбилась Полонская, - Сегодня переночуешь в дворницкой.
  - То есть, как... Почему в дворницкой? Что за новости?
  - А вдруг мы передумаем и вернёмся назад? Что ж, прикажешь принцу Нирыбину-Нимясову отдыхать с тобой в одной постели? Ха! Оригинально! Спать с тобой в одном помещении удовольствие сомнительное. Уж ты поверь мне.
   А в это время, мерзкий клоун уже размахивал вилкой в местном отделении милиции.
  - Что же вы вошкаетесь!? - орал он на дежурного, - Давайте живо опергруппу с овчарками! Он же опять улизнёт, как в восемнадцатом году!
  - Во первых - не орать мне здесь! - отвечал ему дежурный по отделению капитан Закатало, - Во вторых - от нас ещё ни кто не уходил!
  Капитан был занят сложнейшим техническим процессом. Он размешивал в жестяной кружке смесь чайной заварки "купец" пополам с водкой. Закатало добавил в коктейль ложку сахара, бросит туда же лавровый лист и поставил всё это на примус. По отделению разнёсся чудовищный дух. Описать на бумаге настоящее амбре невозможно. Так пахнет загубленная жизнь советского милиционера.
  Унюхав сей букет угомонилось всё живое в отделении. Хулиганы забились поглубже на нары, а "девочки" в "обезьяннике" перестали смеяться над гражданкой с заявлением "на изнасилование".
  Капитан не стал доводить содержимое стакана до кипения. Он влил в себя реактив, всё до последней капли, откусил от головки чеснока...
  И кончено!
  В его глазах заиграла зарница. Минуту капитан стоял как бронзовый, затем дыхнул на клоуна огнём и пламенем:
  - Ненавижу!
  Прилипу показалось, что Мир провалился в тартарары.
  Кого конкретно ненавидит, Закатало не уточнил, но вытащил из кобуры наган, швырнул его в сейф, и добавил многозначительно:
  - Я его так замордую! - при этом волосы на его кулаках зашевелились как на шкуре гиены.
  Клоун весь как-то обмяк, раскис и, ощутив всю свою ничтожность перед героем-капитаном, переменил тон.
  - Пожалуй, я немного погорячился с овчарками, прошу извинить меня за дерзкое поведение. Даже не знаю, что на меня нашло? Всегда так, наговорю лишнее, а потом глубоко раскаиваюсь. Нервишки пошаливают, подлые. Может мне завтра прийти... или потом... когда вам будет удобно?
  - Гражданин! Держите себя в рамках! Где этот принц Алексей, мать его - перемать! Парамошечкин? Пара-мо-шеч-кин!
  Из недр отделения возник курсант Парамошечкин с трёхлинейкой. Из винтовочного дула торчала ветка сирени. Вид курсант имел заспанный. Вся правая половина его физиономии была изуродована ночными шрамами от подушки, а из уха торчали перья.
  - Чего опять?
  - Вперёд!!! - крикнул капитан и, размахивая жестяной кружкой, бросился к выходу увлекая за собой клоуна и (для кучности) проституток из "обезьянника". С визгом, с гиканьем вся кавалькада понеслась по тихой липовой аллее.
  Местные беспризорники, только-только притулившиеся на ночлег, падали со скамеек и в панике прятались кто куда. Среди бродяг суетился и наш добрый знакомый, литературный агент Карл Лихтербетович. Он, по своему обыкновению, принимая воздушные ванны, дербалызнул лишнего и расслабился. Что называется, - потерял ориентацию в пространстве и времени. На дворе уже была ночь, а ему всё мерещился прогулочный катер и брызги волн печальных. С перепугу Карл вообразил будто его собираются топить и забрался в "трюм" (мусорный ящик), где и просидел до утра. Прямо не человек, а Тузик. Даже неловко за него.
  В авангарде прецессии скакал неутомимый клоун, он показывал правильное направление огурцом на вилке. За ним, в беспорядке бежали "девочки". Потрясая грудями, весь дамский коллектив дружно отбивал каблуками ирландскую джигу. Замыкал процессию лихой капитан. Закатало охаживал отстающих дам жестяной кружкой и подбадривал сапогами.
  - Я вам покажу маникюр с ондюлясионом! - кричал он время от времени.
  То там, то сям мелькала ветка сирени. Это мельтешил недовольный Парамошечкин. Курсант не знал куда его гонят, но предчувствуя нехорошее целился из винтовки во всех подряд, чем наводил на девочек ужас.
  На перекрёстке их обогнал трамвай.
  - Нас водила молодость в сабельный поход! - взвизгнула вагоновожатая при обгоне. - Нас бросала молодость на Кронштадтский лёд! Не бегать мне по путям! Всех оштрафую!
  С задней площадки трамвая свесился гражданин без видимых признаков жизни. Оно и немудрено, из под правой лопатки гражданина торчала рукоятка кривого испанского ножа. Бешено звеня и громыхая остатками стёкол трамвай проследовал... только ангел тьмы знает куда его понесло. За трамвайной "колбасой", оставляя по брусчатке кровавый след и клочки шерсти, волочилось месиво - бывшая собака мадам Полонской.
  Погоня!
  Пусть бестолковая, но зато как забирает! Все несутся очертя голову неизвестно куда. Суть не важна, главное - чтобы дух захватывало. Вот так - галопом, налетели, похватали всё что под руку попадётся и обратно. Динамика! Не из области физики, а прямо с городских улиц. Проститутки на каблуках - по трамвайной брусчатке, а за ними лихой капитан с кружкой в руках. И куда бегут? Никому не известно.
  - Вот этот дом! - внезапно остановился бдительный клоун. - Здесь, за этой дверью!
  Отважный капитан с ходу вломился в помещение.
  - А-а-а-а-а!!! Мандавошки семисекельные! Не ждали?! - воскликнул он победно. - А ну, все рылом в пол!
  Ни артистки Полонской ни её Казимира, ни цесаревича Алексея в квартире не оказалось.
  - Вот на этом самом кресле сидел самозванец, - заорал Прилип как ненормальный, - Пощупайте же, оно ещё тёплое! Ну, что же вы стоите! Они не могли далеко уйти...
   Капитан лично вскрыл диван, выломал дверцы шкафа, и принялся за буфет. Парамошечкин, тем временем, порол трёхгранным штыком подушки.
   - Чего расселся?! - неожиданно зло крикнул капитан, рассыпая по полу пшено из буфета, - Работать надо!
   - Я? - удивился клоун.
   - Не задавать дурацких вопросов!!!
   После таких слов Прилип мобилизовался до крайности. Для на чала он передавил все бокалы на столе, а за тем принялся за посуду.
   - Может быть важна всякая всячина! - кричал капитан выдёргивая из кресла пружины, - Мы имеем дело с идеологической диверсией! Парамошечкин?! Проверь на кухне.*
  ---------------------------------
  * Капитана Закатало перевели в Москву из Алма-Аты. Там его очень хвалили за то что при обыске не поленился переворошить 2 тонны навоза, 6 кубов дров, 2 воза сена, очистил от снега приусадебный участок, залез в собачью будку, курятник, скворечник, распотрошил матрасы, при личном обыске сорвал с подозреваемых пластырные наклейки и даже рвал металлические зубы, чтобы найти в них микродокументы; и ещё раз потом пришёл в то же место, - и снова сделал обыск. Наново вскрыл пол, перекопал погреб, вспорол мешки с крупами, выставил оконные рамы, выломал дверные коробки и растворил в воде весь кусковой сахар.
   - Добренький капитан Закатало? - спросили проститутки, - Отпустите нас, а? Добренький капитан? Дома малые дети некормленые, мужья волнуются, матери все морги обзвонили...
   - Молчать! Знаю я вас! Чуть отвернёшься - уже весь в засосах! Идите по соседям, собирайте кто чего слышал подозрительного. Выполняйте!
   Парамошечкин повис на люстре "ампир" и упёрся сапогами в потолок.
   - Нет, - сказал многоопытный капитан, - так ты её не сорвёшь. Дом купеческий, крюк армированный. Тут надо всем вместе. А ну-ка, как там тебя? Мордатый? Брось посуду колотить, подсоби!
   Втроём они вцепились в бронзовые рога под потолком и на счёт "три" вылетели через окно на чёрную мостовую.
   - Я вижу, что обыск по горячим следам результатов не дал, - недовольно резюмировал Закатало стряхивая с себя капли крови и стекла. - Что ж, придётся вызывать экспертов!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 12. Убийство мамзель Полонской.
  От винных паров я очухался уже под утро в вагоне пригородного поезда и долго не мог сообразить куда это, собственно, меня привезли?
  Дачники с безумным огнём в глазах, толкая друг друга корзинами, полезли из вагона, как черви. С криками и стонами толпа понесла меня на перрон.
  - Ой, лиф лопнул! - взвизгнула Полонская.
  Ручка огромной корзины перехлёстнула моё горло.
  - Что ж вы давите, мерзавцы, - прохрипел я пытаясь вывернуться из внезапного ошейника, - Ыг-хы! Или по мордасам... а ну осади! Всего оборвали... Мамзель, держите мою руку, сейчас я их...
  Перед глазами промелькнул плакат: "Не прыгайте с платформы. Пользуйтесь виадуком". Я тыкал кулаками наугад. Кому-то сунул коленом под рёбра, кому-то смазал по физиономии. Отчаянно распихивая дачников я наконец освободил своё горло.
  - И вот этому наподдайте! Он меня пальцами трогал, козёл начесанный, - кричала мстительная Полонская.
  Мы вырывались из толпы, соскочили с перрона в неположенном месте и сразу оказались в дивной берёзовой роще.
  - Вот дрянь, все ленточки с бескозырки выдрали. Имейте в виду, мамзель Полонская, я так рассмаќтриваю, что пришивать придётся вам...
  - Ах, как кстати! Дайте сюда эти ленты я ими бретельки завяжу. А то прямо конфуз в таком виде разгуливать.
  - Да, - сказал я, потому что надо было что-то сказать, пока Полонская приводила в порядок свой туалет, - Тут этой берёзы кубометров двести, а может и больше. Целую зиму можно дровами торговать. Скоро Вы там?..
  - Я готова, мой принц! Хрю, хрю-хрю...
  Полонская обхватила меня ручищами и, стреляя языком как варан, полезла целоваться.
  - Мамзель... мадам Полонская, Вы меня задавите, честное слово, - пискнул я даже не пытаясь вырваться, понимая что это бесполезно.
  - Ах, мой юный принц! Укуси же свою сладкую пампушку! Дорогой!
  Тётка явно лишилась рассудка.
  - Ты сказала "дорогой"? Нет! Зови меня просто - Чингачгук - Друг Индейцев.
  - Хрю-хрю,.. Бамбук... Хрю-хрю... Пойдём уже, индеец-залупеец. В ресторан хочу!
  - Каприз дамы для меня... какие здесь, к чертям, рестораны?
  И опять мне показалось что за нами следят. На этот раз кто-то прятался в кустах малины и этот "Кто-то" явно наблюдал за нами. Хотя я заметил только пару блестящих глаз, воспалённое воображение живо дорисовало и силуэт таинственного незнакомца, и осанку, и даже белую пену в уголках его щелевидного рта.
  - Иди за мной, ковбоец Гарри. Я знаю тут одно местечко, - объявила Полонская, - Мне обещали там холодное пиво.
  По тому как трещали кусты за спиной, я понял, что загадочный следопыт крадётся ровно по нашим следам. Скаут из него был никудышный. Мало того, что под его ногами стреляли сухие сучья. Когда мы заходили на террасу дачного ресторанчика "Коммунар", наш преследователь наткнулся глазом на сук, чем выдал себя с головой.
  - Мать - перемать!!! - подхватило эхо.
  - Вы слышали? Кто-то маму дорогую вспоминает? Благородный человек! - заметил я задвигая под Полонскую вишнёвый стул "А"ля-рюс".
  - Хрю-хрю, (это она взяла такую манеру смеяться), плюньте, я знаю кто там орёт. Однако, угостите даму деликатесом!
  - Челоэк?! - взвизгнул я как ненормальный, - Вымерли они там? Конечно, теперь так не принято говорить, но в былое время, этот половой, у меня понюхал бы трески маринованной!
  - Сейчас такая прислуга пошла нахальная, сплошь из рабёчих... - сказала Полонская капризно поведя плечиком.
  Кружевная тень покрывала причудливыми вензелями открытую летнюю веранду. Из под свежей краски проступали лики святых на буфетной стойке. Это проявлялся церковный иконостас Церкви Усекновения Головы Иоанна Предтечи - проклятая отрыжка кровавого царизма. За стойкой, как в засаде, под кумачовым транспарантом:
   "А ты мыл руки перед приёмом пищи?!".
  засели мальчишка-официант и дородная буфетчица. Весь их вид говорил о полнейшей материальной незаинтересованности в быстром обслуживании клиента.
  Вместо "челоэка" на веранду выскочил ещё один ранний посетитель, в чёрных носках под светлые брюки. Незнакомец завалился в ореховое кресло и тут же загородился жёванной газетой, как зонтом. Жирная шапка в газете: "Требуем расстрелять, как бешенных собак!", обещала интересное чтиво.
  - Челоэк?! - не выдержал я. - Честное слово, сейчас поднимусь и пойду всю морду изобью официанту!
  - Иди, мой герой! - сказала Полонская влюблёно.
  Наконец на нас обратили внимание.
  - У нас посетитель, Калиюга Мироновна. Пара идиотов. Вона, глядите, сидят. Влюблённые. - Сказал официант негромко, но так чтобы слышали все. - Ах, Калиюга Мироновна, ежели мы с вами, вот так... обнимашечки... Ах, сегодня на вечерней зорьке... только ручку поцеловать...
  Официант нетерпеливо заегозил тонкой ножкой, как бы подгоняя долгожданную зорьку.
  Буфетчица лет на пятнадцать старше официанта, (но тот, по глупости, об этом не догадывался), явно издеваясь над мальчишкой произнесла голосом исполненным истомой:
  - Как? Только ручку? Хм... у меня много всяких мест... где можно задохнуться от сладких поцселуйчиков... например ту-ут, ха-ха!
  Дурачок-официант измерил буфетчицу плотоядным взглядом и сказал категорично:
  - Я сейчас завожу патефон. И ежели чего не танго, Калиюга Мироновна...
  - Причешитесь, Авангард Николаевич. Не официант, а прямо - распиздяй, честное слово. У вас вихры во все стороны, как у обезьяны. Наслюнявьте расчёску-то... Вас посетитель требует! (в сторону) Сосунок.
  - Да я и так уже целую банку бриолина в башку вмазал!
  Чудесные соловьиные трели прикончил патефон. Сквозь хрипы и стоны разбитого аппарата рвалась музыкальная тема "Пароход" джаза Утёсова.
  Посетитель за соседним столиком проковырял пальцем дырку в газете и не моргая уставился в нашу сторону.
  Наконец, ленивой походкой подошёл официант.
  - Безобразие! - прокомментировала его появление Полонская, - Сколько можно ждать?
  - Вы зря здесь расселись, граждане, этот столик вообще не обслуживается. - беззаботно сказал молодой нахал и с нарочитой почтительностью склонился над нашим соседом, - Чего желаете на завтрак?
  Бриолин капал с нелепой головы официанта прямо в газету, на список врагов народа.
  - Сто грамм. Прицеп. Бутерброд. Селёдку! - прогавкал посетитель как пёс, только цепью не загремел.
  - Сто грамм водки-с или коньячку-с? - уточнил Авангард Николаевич.
  - Ты что, идиот? Кто коньяк селёдкой закусывает?
  - Сельдей нет-с...
  - Почему так? Не может быть, чтобы всех съели...
  - Всё протухло-с. По случаю жаркой погоды и полного отсутствия льда. Могу предложить вашему вниманию "Узбекский полов" из перловой каши и поросятины! Но и тот, хоть и начесночен выше всякой меры - с душком-с... Зато всегда в наличии маринованный угорь в уксусе.
  - Хорошо, неси что есть, - не стал капризничать клиент.
  - Уродство! - негодовала Полонская устраиваясь на новом месте, - Какая разница где сидеть? Весь зал пустой.
  Как работник "новой общественной формации" Авангард Николаевич, считал своим долгом изогнуть левое бедро, и придать своему лицу несколько привередливое выражение, так чтобы посетитель понял, - перед ними не бывший "нэпманский холуй", а нечто свежеиспеченное - общепитовское.
  - Теперь вы правильно сели. Будите впитывать витамины?
  - А по вашему мы зачем сюда пришли? - спросил я желая уязвить молодого негодяя.
  - Подайте сюда меню! - потребовала Полонская.
   - Меню на сегодня... как бы это, в лице всего наркомпроса, а не то, чтобы извиняет-с, а просто просит войти граждан в положение, по причине невероятно жаркой погоды. Все полуфабрикаты попротухли-с ещё с вечера. - объяснил Авангард Николаевич
  - Что-то не очень понял Вас, товарищ официант? Вы обслуживать нас собираетесь? - осведомился я.
  - Это наш долг-с и святая обязанность! - заявил Авангард.
  - Тогда принесите нам кофе, белого виноградного вина и фрукты! - потребовал я, - Вы не против белого вина, мадемуазель?
  - Это не ресторан, а бардак какой-то! - сообщила Полонская и пошла красными пятнами сквозь пудру.
   - Вот как? - удивился Авангард Николаевич щедро капая бриолином на Полонскую, - Вы, зря так, товарищ дамочка, отзываетесь про советский общепит. Видно, Вы, газет совсем не читаете? За такие речи очень просто оказаться вон в том списке.
  С этими словами официант показал пальцем на соседний столик где незнакомец подсматривал в газетное дупло.
  - Мы ничего не имеем против советского общепита, - нашёлся я, - Вы, надеюсь, комсомолец? Товарищ официант? Войдите правильно в наше положение. У нас событие. Меня вчера орденом наградили! - я лихо подмигнул Полонской, "разыграем дурачка?", - Вот, сами убедитесь!
  С этими словами я гордо распахнул чёрный бушлат.
  - Довольно глупые ваши шутки, - заметил официант.
  Вместо ордена Красного Знамени была только рваная дырка в подкладке и ничего больше. Наверное в этот момент моя вытянутая физиономия выглядела довольно глупо.
  - Ах, мать твою! - не сдержался я.
  - Это что там за хамство? Авангард Николаевич? - крикнула из-за стойки буфетчица, - Почему у вас посетители по матери выражаются? Аппетит друг дружке портят, скоты!
  - Ну-ну... Значит вам виноградного вина с утра пораньше? - ехидно спросил официант, - Гражданин матрос с дыркой-с вместо ордена? А вашей дамочке, надо полагать, чего попроще? Почётную грамоту, за то что она в общественном месте позволяет себе в рваных лифчиках гулять?
  - В поезде оторвали, гады, - вспомнил я недавнюю драку на перроне, - всех поубивал бы...
  - Херли теперь вино? Неси уже водку, - подвела итог Полонская.
  - По сто с прицепом-с?
  - По двести, - сказал я угрюмо, - два раза.
  - По двести не положено. Могу принести большой графинчик-с.
  - И закусить чего нибудь... на ваш вкус, товарищ комсомолец, - униженно попросила артистка.
  - Имеется фирменное блюдо - "Капуста квашенная бочковая".
  - Давайте уже. Пусть будет бочковая. - согласился я и заплакал, - И рассолу, если можно...
  - Как прикажите! Сию минуту-с. У нас предприятие отличного обслуживания. Переходящее знамя с гвоздя не снимаем. Вона, глядите, второй год болтается, воронами прострелянное. Прямо не ресторан, а "Крейсер Аврора", честное слово! - произнёс Авангард Николаевич лениво перебирая ногами в сторону буфета.
  Калиюга Мироновна за "иконостасом", как ведьма, с малиновой рожей, уже вовсю хрустела капустой. Видно - успела хватануть под стойкой стакан "Зубровки". Початая бутылка стояла рядом.
  - Я на Вас, Калиюга Мироновна, завсегда удивляюсь. Прямо, из-за Вас все заказы перепутываю. Как же можно в такую жару зубровку лакать?
  - А потому, Авангард Николаевич, перепутываете, что молокосос Вы ещё. Настоящую женскую сисю ещё носом не нюхали, - сказала пьяная буфетчица манерно поправляя грудь.
  - Так я всегда на чеку. Вы только намекните... Я знаю, Калиюга Мироновна, Вам, всё больше красные Наполеёны нравятся. К примеру, Шмидт Отто Юрьевич, хоть и революционер, а все равно - маланец. Вили Чкалов, Жора Байдуков, Саша Беляков и другие товарищи, которых, Вы, в туалете приклеили из журнала "Огонёк". Я, конечно, не Герой Советского Союза, но из-за Вас, Калиюга Мироновна, у меня не только вихор торчит... Иногда к столику стыдно подходить, так у меня торчит. Ах, Калиюга Мироновна, да при соответствующих услоќвиях в нашей стране каждый человек может оказаться Наполеёном, а может и наоборот. Так что, как бы вам ноготки не поломать, когда станете своих Наполеёнов со стенок соскребать. Как бы Вам, Калиюга Мироновна, пальчики не занозить когда мой шикарный портрет станете в сортире клеить, да гвоздями прибивать, чтоб крепче висело!
  - Что же, Авангард Николаевич, - ответила на такой демарш буфетчица, - я и Вам желаю в Наполеёны записаться. Тогда я, самолично, ваше паспарту в сортире пивной кружкой приколочу. Чего в Испанию не поехали фашистов бить?
  - Во первых, меня туда не приглашали, а во вторых, - официант кивнул в мою сторону с вызовом, - У нас своих фашистов-анархистов хватает. Говорят, сейчас за каждого разоблачённого врага народа килограмм сахара дают и к пайку прикрепляют.
  - Вот когда вас, Авангард Николаевич, прикрепили бы, хоть куда, тогда я... вся ваша, со всеми вытекающими, - пообещала буфетчица уже без всякой иронии и налила себе под прилавком.
  - Давайте заказ, Калиюга Мироновна, посетитель истомился. А то у меня опять - волосы дыбом и всё торчит!
  Вокруг пахло пчёлами и черносливом. Вовсю цвела дикая яблонька и белые лепестки, как снежинки кружились по веранде летнего кафе. Где-то щебетала малая птаха. Белки скакали, как заводные. На хвосте у каждой белки (специальная порода Трофима Лысенко) - кисть размером с бараний хвост.
  Я опрокинул рюмку, кинул в рот пригоршню капусты и скривился, точно от лимона. Утеря важного вещественного доказательства сулила мне крупные неприятности, но не это озадачило меня. Искусственность всего происходящего, вот что настораживало. Будто кто-то невидимый направлял мои действия умелой рукой. И вот, теперь, в компании с несвежей артисткой запасного состава, меня занесло на станцию "Дачная", Зачем? Что-то подсказывало мне, что это только начало хитрой интриги. О, как я был прав, в то летнее утро!
  Исподтишка я наблюдал за соседним столиком. Незнакомец, (именно он прятался по кустам, теперь сомнений не оставалось), мигал раненым глазом в газетную дырку, танцевал ногами под столом и делал какие-то таинственные знаки моей спутнице. Та притворялась что не замечает.
  Полонская, не чокаясь, выпила уже вторую и запила рассолом, оставив на стакане красную помаду. Этой красной помадой она извозила всё вокруг, включая и мою физиономию. У неё была какая-то мания через каждые пять минут подкрашивать губы. (Как я не замечал этого раньше? И это её "Хрю, хрю-хрю"!)
  Капая бриолином во все стороны официант принёс нашему соседу чайный стакан с водкой, кружку пива и тарелку с угрями.
  - Ваш сто грамм, прицеп-с и закуска-с, - отрапортовал Авангард Николаевич.
  - А почему водка тёплая? - возмутился незнакомец.
  - А какая она по вашему должна быть? Со льда что ли? Так это не шампанское! Напиток заурядный. Чего на него лёд переводить, который позавчера ещё весь раскис...
  - И это угорь? (брезгливо) Что-то уж больно вонюч.
  - Маринованный-с. Пожалуйте расчёт. - равнодушно сказал официант и сделал руку совочком. - А то у нас ноне едок ненадёжный пошёл. Так и норовит улизнуть не заплативши за услуги. Вчера двое улизнуло, позавчера - пятеро...
  Незнакомец выпил водку, удало щёлкнул пальцами над угрём в желании закусить и замер с выражением ужаса на лице.
  - Тут червяки!
  - Это не червяк-с, это - опарыш, - невозмутимо поправил грамотный официант.
  - Что же, ты, делаешь, подлец?
  - А вы чего хочите, товарищ, за двадцать семь рублей? Эту рыбку, еще вчера, зелёные мушки усидели. Да-с. Всю - обосрали-с.. Оно пусть и маринад, а перед опарышем, ах, - официант обречёно махнул салфеткой, - всё бессильно. Так что закусывайте себе... и ни о чём не сумлевайтеся больше в этой жизни.
  - Что? Сколько?! Двадцать семь рублей за червивую рыбу?! Да я сейчас, всю вашу забегаловку... к такой-то матери! Не капай на меня салом!
  Солнце уже набрало силу и палило беспощадно. Кружевная тень уже не спасала. В шерстенных брюках, да ещё при бушлате мне стало просто трудно жить. Тельняшка промокла от пота и теперь воняла немилосердно.
  - Это Вам не при царском режиме! - пискнул Авангард Николаевич, - Подумаешь? Пара мошек? Теперь у нас, слава Богу, Советская власть!
  - Сукин сын! - негодовал незнакомец брызгая слюной, - Кусок негодяя! Это дерьмо а не рыба и ни мясо!
  Официант в панике убежал в буфетную сыпля из карманов красными членскими билетами.
  Я вздрогнул и огляделся по сторонам.
  - Мамзель? Вы слышали? Кажется меня зовут?
  - Это Вам почудилось, - успокоила меня Полонская, - Что-то мой храбрый принц совсем раскис.
  - Ах, не могу больше! Пойду орден искать. Может, на перроне где завалился и чьи-то плебейские сапоги топчут его?! Такое дело - военным трибуналом пахнет!
  - Что же это, Друг Индейцев? Я для него - чулки со стрелкой - химическим карандашом, а он, так, по-негодяйски! Хор-р-рош! Значит, какая-то паршивая цацка дороже чем я? А как же ваши клятвы? поцелуи? Лифчик за восемьдесят рублей из-за него - в клочки, скотина такая!!!
  - Что?! В таком случае, медам, между нами всё кончено! - сказал я и не выдержав этой глупой мелодрамы добавил, - Что, ты, можешь понимать, дура плюшевая?
  - Всем расскажу, что ты - подпольный сын министра Милюкова, пусть тебя расстреляют! Гадость паразитская! Не переживай, плакать не буду! - крикнула Полонская и зарыдала.
  - Прошу считать нашу встречу трагической ошибкой! - проорал я уже на бегу, на секунду остановился, хотел нахамить ещё, но тут же вспомнил, что интеллигент и стремительно убежал пугая лягушек. Минута - и я навсегда скрылся в берёзовой роще.
  Тем временем скандал набирал обороты.
  - Это кто? опять там? матюками кроет?! Мать-перемать?! Чтоб, вас всех гром-пиздой накрыло! Авангард Николаевич, зачем опять позволяете всякой дряни пасти разевать?! Я может сама себе такого не позволяю, не то что всякая рвань с пригородной электрички! Понаедут отовсюду и безобразят как хотят. Обезьяны косматые! А может там кто платить не может? А!? Так мы сейчас живо народную дружину вызовем. Там быстро разберут, и за капусту, и за рыбу! Это куда тот матрос рванул? Свисти в дудку, придурок! Опять клиент сбегает не заплатив!
  - Попрошу внимания! Дама! - крикнул незнакомец, который при внимательном рассмотрении оказался ни кем иным, как товарищем Гадостиным, - Да-да, Вы, из буфета!? Чепец поправьте, жопа пьяная, а то он у вас совсем с головы уехал! Аккурат под левую ноздрю... (благородно) Я - заплачу за мадемуазель!
  - А за кавалера?!! - пискнул официант негодяйским голосом.
  - Да, заплачу!
  - От, придурок... Может ненормальный, может из бывших?.. Из недобитых? - решила Калиюга Мироновна и успокоилась. - Авангард Николаевич, получите с клиента.
  - Извольте, товарищ, взглянуть на счётец... и, если будет угодно на чаёк... как полагается... - подсуетился расторопный Авангард.
  Куда только подевалась его врождённая неторопливость?
  Гадостин взглянул на счёт краем глаза и еле сдержался чтобы немедленно не нахлестать официанту по мордасам.
  - Вы, с ума сошли? Да? Откуда такие цифры?!
  - Не убивайтесь так, у нас в расчётах всегда полный ажу-ю-юр. Вы, товарищ просто забылись. (в сторону буфета) Он думал у нас кооператив! Сейчас он за всё у нас заплатит! Верно, товарищ? Мы, ведь, не станем беспокоить милицию по пустякам?
  - Да, товарищ, всё верно. Прошу извинить меня за бесстыжее поведение. Я готов уплатить, только пиво допью, - тут же согласился Гадостин.
  Встреча с милицией в его планы не входила. Он хорошенько отхлебнул из кружки и тут же выплюнул содержимое официанту на брюки.
  - Что это такое?
  - Пивко-с. С вашего позволения.
  - Паскудство какое...
  - Вам виднее, - согласился Авангард Николаевич, - клиент всегда прав.
  - На! Задавись! - Гадостин швырнул деньги на стол и было видно, как у него по всей морде гуляют желваки. - Этого довольно?
  - Благодарим покорно.
  - Челоэк? Товарищ, беспартийный комсомолец? Обратите внимание на даму и принесите ещё квашенной капусты, - потребовала порядком захмелевшая артистка, - У меня личная драма и я требую к своей персоне, если не уважения, то хотя бы сочувствия!
  - Больше одной порции в руки не положено. МПС запретило. После нашей капусты граждане пердят так, что в вагонах потеют окна, приятного аппетита! - сообщил официант и моментально потерял к посетителям всякий интерес.
   Гадостин перебрался за столик Полонской.
  - Ну? Что ещё!? - спросила артистка, - Какие новости?
  - Мадемуазель Полонская? Я наблюдаю за вами от самой Москвы. Меня прислал наш общий знакомый Кока. Уйдёмте отсюда. Быстро! Ваш кавалер - форменный идиот, может вернуться в любую минуту, - прошелестел секретарь одними губами, ухватил даму за пухлый локоть и увлек в берёзовую рощу.
  - Боже мой, не крутите мне руку, синяки останутся.
  - Простите, мадам. Вы добыли орден?
  - Какой ещё орден? Идите прочь, негодяй, я вас знать не знаю!
  - Тот самый орден, про который вам Кока рассказывал?
  - А ты принёс фунты-стерлинги? Где мой скромный гонорар?
  - Разумеется принёс, - наврал Гадостин и очень убедительно похлопал себя по карману, - Покажите орден.
  - А я ничего не покажу! Я презираю вас! Козёл нечёсаный! Хотели обмануть меня? Так вот - вам!
  Полонская наотмашь смазала секретарю по физиономии. Но этого показалось ей мало. Она сорвала с ноги туфлю и тюкнула каблуком по его взлохмаченной голове.
  Бац! Бац! Бац!
  Она атаковала Гадостина как ворона - цыпленка.
  Что-то мы с вами давненько ни кого не убивали, читатель? Пришла пора пустить дурную кровь. А то тоскливо становиться. В приличных детективах через страницу умерщвляют сплошь и рядом, не взирая на авторитеты. В особенности преуспели в этом женщины писательницы. Но, как они не стараются, все их притязания на маниакальную жестокость героев бледно окрашены. Жидковаты их претензии и вкус имеют кислый. Веет от них кружевами и дамскими штучками. Убивают они нелепо, всячески стараясь обосновать свои действия, как бы извиняясь перед читателем за своё бессердечное перо. Вот, дескать, судите сами, иначе было нельзя. Гонят сплошную дурь; он её любил, она любила другого, другой страдал хотя и был чертовски богат... Вновь - любовь - кровь. У нас всё по другому, по тому что не высосано из пальца, а списано с натуры. Убийства хороши тем, что происходят без причины, дамских штучек и мелодраматических заломов.
  - Дрянь! Проститутка! Подстилка фашистская! - стонал раненый секретарь закрывая избитую голову руками. Наконец, он догадался огреть артистку толстой еловой палкой. Дама охнула и брякнулась на колени. Из её причёски закапало красным. Гадостин бесцеремонно сгрёб Полонскую в охапку и потащил к рельсам.
  А внизу, под откосом, со страшной скоростью неукоснительно приближался товарный состав. Локомотив дал тревожный гудок.
  - Караул! Насилуют! - завизжала Полонская и полетела на рельсы в тот момент, когда товарняк уже не мог остановить ни стоп кран, ни Господь Бог, ни даже ВЦИК, в полном составе.
  - Вот тебе, Анна Каренина, - прощальная гастроль, - сказал Гадостин и сплюнул солёной кровью на мазутный гравий.
  Последним пронёсся локомотив "Товарищ Молотов". Из трубы густо валил дым.
  ТУ-У-У!!! ТУ-У-У!!!
  Глава 13. Наш паровоз вперёд летит!
  Неожиданная птаха забилась в листве, как в силках, наделала много бесполезного шуму и унеслась зигзагами к чёртовой матери.
  - Разнообразны явления природы, и непонятны законы этого разнообразия. - подумал я, запустил в птицу камнем и понял что заблудился окончательно.
  Первое правило для заплутавших в лесу - не паниковать! Я же стал метаться по кустам и заплутал ещё больше. Положение моё было нелепым. Где-то рядом хрюкала свинья. Значит рядом была цивилизация? Спотыкаясь на каждом шагу об корни и коряги, натыкаясь то и дело на изощренно-острые сучья, я продирался через бурелом матеря всё на свете. Наконец я не выдержал этой бесконечной карусели.
  - Люди!? Ау!!! - заорал я потеряв всякую надежду на скорое спасение. - ПО-МО-ЖИ-ТЕ!!!
  В ответ только дико расхохотался леший, да пугливый лось ринулся скачками через ельник. Вдалеке послышался поезд.
  "Там должна быть железная дорога. Должны быть путевые обходчики, бродячие стрелочники и всякие странствующие путейцы. Пойду туда", - решил я уже ни на что не надеясь.
  С великими трудностями, собрав на себя всю лесную паутину, исцарапавшись и изодравши бушлат, я наконец выбрался к железнодорожной насыпи. Там пахло дальнею дорогой и казённым домом. Еще там разило соляркой и мазутом и я не преминул в нём вывозится поскользнувшись на рельсе. Совсем рядом, горели станционные огни. Светофор показывал на то, что путь открыт во всех направлениях. И словно по волшебству из тумана выскочила диковинная дрезина без габаритных огней. Движителем ей служил парус. Это ехали цыганы.
  Я еле успел соскочить с насыпи. Кочевники пронеслись мимо с гиканьем и свистом, обдав меня вековой жаждой странствия и ароматом немытых тел.
  - Ай да ну, да ну, да на! Да раз, да ну, да ны! Очи чёрные! - пели цыганки лихорадя грудями да бряцая монистами.
  Маленькие цыганята лихо отплясывали этнические танцы, ежесекундно рискуя сорваться в пропасть. Старая страшная цыганка сидела позади, свесив кривые ноги с дрезины, курила длинную трубку и её ступни чуть не касались шпал. Её звали Аза, она работала тормозом.
  - Совсем ошалели! Бадулаи! - крикнул я вдогонку.
  Только я вскарабкался обратно на насыпь, как следом за цыганами, позванивая колокольчиком, выкатился... трамвай номер девять! Салон был набит пассажирами до такой степени, что даже на подножках висели люди с измождёнными лицами. Сам вагон был сплошь увешан траурными лентами и венками.
  Меня заметили.
  - Эй мужик? - окликнули с подножки, - где здесь Дрогомиловское кладбище?
  - Понятия не имею? - пожал я плечами.
  - А какого хрена здесь шляешься?
  - Орден Красного Знамени ищу! Понятно? - дерзко ответил я.
  Все пассажиры посмотрели с такой лютой ненавистью, что я невольно отвернулся в сторону, приняв вид праздношатающегося гуляки. Место для поисков утерянной реликвии я выбрал явно неподходящее.
  - Бардак на рельсах! - сказал я вслед удаляющемуся транспорту. - И куда только смотрит министерство путей сообщения?
  Но этим дело не закончилось.
  Допотопный локомотив на паровой тяге, с двуглавым орлом впереди, попыхивая паром, появился через десять минут после трамвая. Из окна машиниста выглядывала небритая физиономия вождя мирового пролетариата. Вождь, приложив руку к козырьку знаменитой кепки, всматривался вдаль так пристально, точно пытался разглядеть впереди, зарю всемирной гражданской скотобойни. Кумачовый бантик на груди вождя развязался и пульсировал на ветру, как кровавый фонтанчик.
  - Пгавильной дологой идёте, товагищ! - ещё издали крикнул гениальный гуру заметив на путях одинокого путника. - Вспыгивайте сюда, нам в одну стогону. Ну же?!
  Не веря в происходящее я ухватился за поручень и оказался рядом с живой легендой, только руку протяни.
  - Неужели это вы?.. - захлебнулся я от восторга - Радость-то какая! Я всегда знал, что вы живы, даже когда мимо хрустальной усыпальницы проходил, и тогда чувствовал - притворяетесь. Давайте выпьем за встречу!
  - Нет-с, батенька, больше не пью. Помню, как-то в апгеле нахлестались, занесло нас аж на Финляндский вокзал. До сих пог стыдно вспоминать! А вот мы с вами лучше чайку из сушёной майковки? Надюша, къестальной души человек, изумительно завагивает.
  - Да мне хоть чего... В глотке пересохло... от неожиданной радости.
  Из-за нереальной близости с вождём, я не сразу заметил, что в кочегарке находятся ещё две исторические фигуры, известные каждому мало-мальски образованному человеку. Одна фигура, худая, в длинной солдатской шинели, орудовала в топке длинной кочергой. (Матерь моя! Неужели и этот жив?!) Становление его как революционера протекало в знаменательное время исторических сдвигов. Уже с шестого класса гимназии, будучи убеждённым атеистом, он стал задумываться, как бы всё взять, да и поделить поровну. Это был никто иной, как легендарный Железный Феликс - собственной персоной.
  Другой персонаж, верная супруга вождя - Надя дремала на табуретке.
  К ней на цыпочках подкрался вождь - хлоп по кумпалу. Та встрепенулась:
  - Где?! А?!
  - Хег на! Пговегка еволюционной бдительности! Социалистическое отечество в опасности, а ты дгышнешь? Заваги нам с товагищем майковного чайку! Ха-ха-ха! - пошутил гениальный вождь.
  - А вы с товарищем не обосытесь? - вызывающе спросила Надя явно провоцируя супруга на семейный дебош.
  - Да ну этот чай, - тут же уступил вождь и специфично заложил пальцы в кармашки жилета. - Вы, лучше ответьте, товагищ, Вы, случайно не коммунист?
  - Бывший фронтовик! - гордо ответил я глядя прямо в добрые, с хитрецой глаза, такие родные.
   - Фъёнтовик? Очень хогошо! - несказанно обрадовался гуру. - А скажите-ка нам, каково настроение ябочесолдатских еволюционных масс? Пгобудились от векового сна или ещё дъемлют?
  - Куда там? Пробудятся они, дожидайся! Если им хорошего пинка под зад не врезать - до обеда будут дрыхнуть. Я, лично, всегда выступал за самые крайние меры. Всех саботажников к стенке.
  - К стенке? - живо поинтересовался вождь и залился своим славным заразительным смехом, как колокольчик, - Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Наденька, ты только послушай товагища! Ха-ха-ха! Замечательно! Согласен! Мы не можем огъяничиваться полумегами! К стенке! Вы, батенька, читали Гегеля? А, Кайла Макса? Плеханова?
  - Если честно, пытался, но как-то не впитал. Больше двух страниц не могу. В сон кидает.
  - Что так? - насторожился вождь.
  - Да бред какой-то! Муть одна! Кому он нужен этот Маркс? - ляпнул я и тут же пожалел об этом.
  - Гм, гм... Стало быть, Вы, батенька, белогвайдейская сволочь? Конга? Феликс Эдмундович! Невегоятный мой человечище, гастгеляйте, пожалуйста, товагища!
  - Так ведь завтрак скоро. После завтрака и шлёпнем.
  - Нет уж, непгеменно сейчас! - закапризничал вождь. - А завтъяк отдайте голодающим детям.
  - Будет тебе! - вмешалась Надя. - Твоих причуды всё время создают нездоровую атмосферку. Почему я должна голодать из-за каких-то сопляков? Ты и так известен своей чрезмерной добротой. Ты - наш гениальный учитель, человек обладающий выдающимися врождёнными качествами, особыми природными способностями, мой супруг, должен питаться как полагается.
  - Дуга! - затопал ногами носитель прогрессивных идей, - Кто здесь главный? Я или ты? Вот возьму и напишу в политическом завещании к пайтии, чтобы моей вдовой назначили товагища Стасову. Феликс Эдмундович, пъеказываю вам гастъелять кадетскую золотопогонную пгоститутку, именем еволюции!
  Дзержинский плюнул в топку, бросил кочергу и вытащив из шинели маузер, протянул его вождю.
  - На! - сказал обладатель холодной головы, - Сам стреляй!
  - Вот так! Всё сам! Везде один. Айхиважнейшей задачей на нынешнем этапе является ликвидация всего, что сдейживает движение еволюционных масс на пути к федегативным штатам всего Мига! Нам новое госудайство стгоить, а мы несчастного контъика ликвидиговать не в состоянии. - С этими словами вождь протянул маузер мне. - Вот что товагищ, стгеляйтесь сами! Пгошу...
  - Нет, нет, я не могу! - заслонился я руками. - Вы что, с ума все посходили что ли? Я всегда любил Вас и вашу жену и товарища кочегара. Я на ваших юбилеях гимны мурлыкал. Чего же ради мне умирать вот так нелепо, за здорово живёшь?
  - Вы, что же, не желаете пострадать за всемийную еволюцию?
  - Я и так страдаю всю свою жизнь! - вспылил я и спрыгнул с локомотива. - Мандавошка картавая!!! Мудак!!! - крикнул я уже вослед удаляющейся платформе с углём, откуда торчала тупая морда пулемёта "максим".
  - Сам ты - сукин сын! - отозвался вождь. - Интеллигент не догезанный! Я вас всех в концлагеях сгною - пгоститутки! И вас, и детей ваших бьядских - до седьмого колена!..
  Далее было уже не разобрать, но я на всякий случай отбежал подальше, опасаясь что великий друг всех детей на всём белом свете жиганет сгоряча из пулемёта. Однако, любопытство естествоиспытателя побороло первобытный страх и, ухватившись за поручни второго и последнего вагона я запрыгнул на площадку.
   Вагон буквально кишел деловыми людьми. Привычных переборок купе не было так же как и вагонных полок. Вместо них по всему периметру были расставлены письменные столы за которыми стрекотали пишущие машинки. Отдельно сидели нахохленные, будто воробьи, мужчины и чиркали по бумаге карандашами. В насквозь прокуренном помещении плотными пластами висел табачный дым. Меж столов озабоченно сновали граждане с медицинскими саквояжами и что-то горячо доказывали друг другу. Все говорили разом.
  - "Известия" читали? О работе конференции СДКПиЛ в Гельсингфорсе? Как вы думаете по этому поводу, опять сахарин подорожает?
  - Читал и возмущён беспредельно! Вы делайте что хотите, а я больше так не могу! Я объявляю бессрочную голодовку!
  - Товарищи, кто ещё добровольно не сдал добровольные взносы?
  - Вы что же, полагаете в этой лиге наций только в носу ковыряют? А их расширенный манифест к народам Мира? Я сейчас же напишу им ответ!
  Гам стоял такой, что не слышно было перестука колёс. Несколько минут я стоял ничего не соображая, пока ко мне не подскочила проворная девица с потухшей папироской в зубах.
   - Вы по какому вопросу, товарищ? - процедила девица сквозь острые зубки.
   - Я по вопросу вагона! - выдал я первое что пришло в голову.
   - Вам к товарищу Бруевичу. Стол номер шесть! - сообщила девица и растаяла в сизом табачном облаке.
   На столе искомого товарища стояла табличка: "т. Бруевич. Народный комиссар путей сообщения. Приём по личным вопросам; вторник, четверг, суббота с 11.00 до 14.00. Визирование документов; понедельник, пятница с 15.00 до 17.00 без выходных и перерывов." Пройти мимо или перепутать было невозможно. За столом сидел маленький человечек с чернильными кляксами на пальцах. Человечек рисовал на газетных полях крючки. Он аккуратно макал перо в чернильницу, затем внимательно проверял, не набрал ли лишнего, и только потом выводил очередную закорюку. Проделав такую нехитрую операцию, человечек пристально изучал результат и каждый раз оставался им недоволен.
   - Товарищ Бруевич? - спросил я у крючкотворца.
   - Вы, что, товарисч? Не видите, я занят! - раздражённо ответил человечек. - Подождите в приёмной.
   - Революция не можем больше ждать! - сказал я перенимая деловую манеру борца с бюрократией.
   Бруевич удивлённо взглянул на меня, видимо к такому обращению он не привык.
   - Вы, записывались? Если нет, - я не смогу вас принять на этой неделе. У меня очень плотный график, ни одной свободной минуты. Если же у вас срочно, то изложите свои мысли на бумаге, только не длинно и подайте в секретариат на моё имя в трёх экземплярах.
   - Мы записывались, - нахально наврал я.
   - По какому вопросу?
   - По вопросу вагона.
   - Вагонов нет! - отрезал Бруевич.
   - Мы по вопросу нашего вагона, - уточнил я, - Вот этого самого, в котором сейчас едем.
   - А что с ним не так?
   - Его необходимо отцепить от локомотива!
   - Вы, в своём уме, товарисч? - подскочил на стуле кривопис и фиолетовая клякса украсила рукав его френча. - Такие вопросы в конгломератном порядке не решаются. Необходимо созвать внеочередной пленум, рассмотреть этот вопрос со всех сторон, выработать конгениальную концепцию, а мы сейчас даже не в состоянии собрать необходимый кворум.
   - Послушайте меня, я не знаю что у вас тут твориться, но я точно знаю, - пока вы будите кворум собирать, нас тут всех поубивают к чёртовой матери. - Прошептал я и многозначительно подмигнул. - Я располагаю точными сведениями из достоверных источников. Мы обречены! Локомотив захвачен опасными психопатами. У них маузер и пулемёт.
   До этого безмятежный Бруевич неосторожно взмахнул пером и обкляксил весь письменный стол. Всю деловитость с него, как ветром сдуло.
   - Кто уполномочил вас делать подобные конденсационные заявления? - прошипел он испуганно, - У вас есть мандат? Вы из какой фракции? Левоцентрист? Я так и знал! Я нутром чуял! Я же призывал, товарисчей отодвинуть на второй план партийную междоусобицу и сосредоточиться на главном. И вот, извольте, всё Народное Правительство в Изгнании поставлено под удар!
   - Давайте же скорее оцепим вагон и спасём народное правительство, иначе народ не простит нам бездействия! - предложил я, про себя же подумал, - "Кажется опять влип. Это психперевозка, не иначе!".
   - Я не могу принимать такие эпохальные решения единолично. Мне нужно обо всем доложить товарисчу Антонову-Овсиенко. А он как назло отбыл на открытие мемориала социал-демократам, и Дыбенко с ним поехал в качестве консультанта. Войдите в моё положение, товарисч!
   - Я раскусил вас, Бруевич! Вы - трус и пораженец! - заявил я. - Мне стыдно, что железными дорогами страны руководит человек, который не в состоянии отстегнуть от локомотива паршивый вагон. Я сообщу о вашей преступной нерешительности на первом же заседание комитета.
   - Какого комитета? - Бруевич дёрнулся как от пощёчины и наново окропил чернилами письменный стол.
   - Ну, этого... комитета по борьбе с внутренними разложенцами и волюнтаристами, сопредседателем которого я являюсь, - наплёл я первое, что вспомнил из краткого курса ВКП(б). - Я вижу, Вы, в большей степени пропитались мелко-либеральными настроениями. В вас, Бруевич, появилась волюнтаристическая червоточинка! ЦК это не понравиться.
   И я укоризненно покачал головой, показывая, насколько это не понравиться ЦК.
   - Я прямо не знаю что и делать? - заёрзал Бруевич своим пухлым задом по стулу. - А что скажет, по этому поводу, товарищ Дыбенко?
   - Он уже ничего не скажет! - Ударил я ниже пояса. - Дыбенко арестовали и обвинили в шпионаже в пользу Америки. Теперь этот сукин сын за всё получит. И за Кронштадт и за Нарву и за старую генеральскую шлюху Коллонтай!
   - Хорошо, товарисч, что я по вашему должен делать? Дёрнуть стоп кран? Что ж, извольте, я готов!
   - Ни в коем случае! Тогда мы остановимся вместе с поездом. В наши задачи это не входит. Нам нужно отцепить вагон. Тогда наши враги останутся в полной уверенности, что мы не ведаем об их коварных замыслах, - вкратце изложил я свой план.
  - И много у нас этих врагов?
  - Вы? Такие вопросы задаёте?! Послушайте, месье Бруевич, не брызгайте своей самопиской! Вы, очень туго соображаете. Я, на месте ЦК, заострил бы вопрос о вашей профпригодности на первом же попавшемся пленуме. Где тут у вас санитары? Вам необходимо сделать стимулирующую внутривенную инъекцию. Переходите же наконец от болтовни - к делу! - призвал я и хлопнул ладонью по столу.
  Хлопок этот, похожий на выстрел, подстегнул Бруевича сильнее уговоров. Старый партийный волк оторвал наконец свой плюшевый зад от стула, одёрнул френч и сказал куда-то в потолок:
  - Товарисчи, минуту внимания! У меня важное правительственное сообщение! - дождавшись когда умолкнет последняя машинистка он продолжил, - Только что, по каналам секретной связи получено последнее известие. Реакция наглеет! (гул всеобщего негодования) К порядку! Спокойствие, товарисчи, держитесь организованно! В этот переломный момент, сознавая всю ответственность, мы, с группой товарисчей, взяли на себя... принимая во внимание сложную международную обстановку, решили отчепить наш вагон от литерного поезда. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Активней, активней участвуйте, товарисчи! Двое воздержавшихся? Ну что ж, можно считать единогласно. Спасибо за оказанное доверие, товарисчи! Может кто остался при своём мнении? Вот я вижу там, товарисч Стасова губами шлёпает, а сказать ничего не может...
  - Отцепляйте уже! - крикнул я и задрожал от нетерпения.
  - Поступило предложение опустить прения и отчепить уже, - продолжал как ни в чём не бывало Бруевич, казалось он никогда не закончит молоть языком. - Кто за то, чтобы оставить прения? Против? Воздержавшиеся есть? Единогласно! Руфочка, отчепите этот вагон, а то тут некоторые товарисчи совсем уже извелись. Вечно куда-то торопимся, даже протокол не успеваем составить.
  Дамочка с острыми зубками, та самая, что любезно указала мне на стол народного комиссара, подошла к рубильнику у входа в тамбур и переключила его в положение "пиропатрон".
  Раздался негромкий хлопок и в вагоне прибавилось дыма.
  - Это всё? - изумился я простоте инженерного гения.
  - Всё! - подтвердил Бруевич. - Вагон отделился от состава и сейчас сработает автоматический тормоз. Разрешите пожать вашу руку, товарисч! Благодаря вашему своевременному сигналу Народное Правительство в Изгнании спасено и продолжает действовать. Без таких патриотов, нам бы пришлось намного тяжелее. Как ваше имя?
  - Джавахарлал Неру, пароход и человек, - представился я.
  - Неру... Неру... Неру? Что-то не припомню. Из дворян?
  - Ну что вы! Как вы могли подумать такое?! У меня незапятнанная биография, - Профессиональный деревенский дурачок из Индии. Отец спился с горя, мать зверски замучили убийцы в белых халатах. Всё как у нормальных людей!
  Вагон тряхнуло и Бруевич упал на свой комиссарский стульчик.
  - Это тормоз сработал, - сообщил он. - Товарисчи, давайте не будем расслабляться, у нас ещё много работы. Проявим сознательность! Наши враги, только того и дожидаются, что бы мы с вами расслабились. Но они не дождутся. За дело, товарисчи!
  И пишущие машинки застрекотали всех сторон с новой силой.
  - Пойду схожу на разведку. - сообщил я, - Мало ли что? Нужно быть в курсе.
  - Идите, идите, - согласился Бруевич. Он уже увлечённо рисовал крючочки. - Разведайте всё как положено...
  Вагон всё ещё несло по инерции, но с каждой минутой колёса вращались всё ленивей и ленивей, пока на замерли окончательно. Я прыгнул в гравий, спустился с насыпи, и побежали через поле - куда глаза глядят, только бы подальше от железной дороги, от этого "поезда ужасов", от этого прокуренного вагона битком набитого идиотами.*
  ---------------------------------
  * Только заканчивая работу над рукописью я узнал, что нечаянно стал свидетелем подготовки к съёмкам исторической художественной фильмы "Начало". (О переезде правительства из Петрограда в Москву в 1918 году.) Фильм так и не был закончен т.к. мои слова в отношении Дыбенко оказались пророческими. Всё правительство, кроме тех трёх психов в локомотиве, разоблачили как врагов народа.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 14. Кто плетёт интриги?
   Ночь. 00. 15. (А может быть и гораздо позже, потому что заводские часы ходят как им заблагорассудится.)
  На дворе разыгралась "весёлая" погода. С неба поливало водопадом. Капли крупные, как виноград, лупили по крыше директорского ЗИСа. Фары освещали мокрый асфальт потусторонним светом. В машине сидел сам директор завода товарищ Деревякин. В профиль он похож на товарища Кирова (Кострикова С. М.), а в фас - вылитый Аркадий Гайдар (Голиков А.П.). Тут же, под проливным дождём стоял секретарь первого отдела Гадостин с забинтованной головой. С него текло Ниагарой и он, энергично слизывая капли языком с нижней обиженно оттопыренной губы своей, жаловался директору:
  - Я давно уже присматривался к инженеру Циолковскому. То слева, то справа... сверху - снизу...
  - Товарищ Гадостин? Кто вам башку проломил? С вами всё в порядке? У вас же изо рта пузыри!
  - Разумеется, товарищ директор, со мной всё в порядке. Пьяные хулиганы напали в парке культуры и отдыха, - оправдался секретарь.
  - Ой, что делается... Залезайте в машину, на вас живого места нет.
  - Инженер Циолковский последние дни мне вообще не нравится! Дёрганый стал, грубый, ведёт себя вызывающе. На критику реагирует вяло. На замечания огрызается. А после награждения - совсем нос задрал. С товарищами по работе высокомерен, со старшими дерзок. Намедни обозвал старую стахановку "скотина деревенская". И эти его любовные амуры, внебрачные сношения...
  - Не смешите меня. Какие у него могут быть сношения?
  - Имеются такие сведения...
  - Не крутите мне яйца! Говорите прямо, как коммунист - коммунисту!
  - И скажу, что мне язык за это отрежут, что ли...
  - Вообще-то могут. Вылезайте вон из машины!
  Автомобиль урчал, но не заводился. Дождь лупил в лобовое стекло. Интересный разговор продолжался в том же духе:
  - Циолковский водит шуры-муры с некой Полонской, артисткой запасного состава. Очень странная особа... (шёпотом) между прочим, бывшая любовница Маяковского. Носит розовый лиф! Чулки со стрелкой! Просто возмутительно, что себе позволяет! Причём, стрелку она рисует химическим карандашом прямо на голой ноге. Последний раз эту дамочку застукали в компании с Нирыбиным-Нимясовым.
  - Розовый?.. Со стрелкой... - директор часто заморгал глазами, -
   Садитесь обратно. Мы уже поедем или как?!
  Мотор выстрелил синим дымом и ЗИС сорвался с места так стремительно, что Гадостин не успел закрыть за собой дверцу.
  - Натурально! Дамочка насквозь фальшивая. Не наша! И я нисколько не удивлюсь, если потом выяснится, что она является отпетой троцкистско-бухаринской шпионкой, - крикнул Гадостин в волосатое директорское ухо.
  - Вы, товарищ секретарь, лишили меня сна и покоя. Я из-за ваших инсинуаций растерял последние сердечные нервы.
  - Товарищ Деревякин, Вы же знаете, если мы с вами сегодня не среагируем на тревожный сигнал, то завтра будет уже поздно реагировать.
  "ЗИС" с визгом затормозил у центрального заводского корпуса. Гадостин первым выскочил из машины, прямо в лужу, отпихнул шофёра, и лично открыл директору дверцу авто.
   - Вот что, товарищ Гадостин.... - сказал директор, - Найдите мне инженера Циолковского.
  - Чего его искать? Вон, снова в лаборатории электричество жжет. Опять по ночам работает. Сам не спит и людям голову морочит, - наябедничал Гадостин.
  - Ко мне его! Немедленно!
  - Слушаюсь, товарищ Деревякин! Уже бегу! - крикнул забинтованный секретарь и прыжками умчался в дождливую ночь.
  Тем временем инженер Циолковский и кожаный пилот Протуберанский возили пальцами по чертежам самолета в заводской лаборатории. Бумаги они развернули прямо на полу и теперь елозили на четвереньках как малые дети. Исаак Аверьянович отчаянно правил карандашом, а пилот считал на логарифмической линейке. Лампа в триста свечей освещала одухотворённые лица строителей коммунизма.
  На стенах, там и сям были развешаны схемы, графики, переходящие вымпелы и социалистические обязательства. Под плакатом "НЕ БОЛТАЙ!" появилось рукописное: "враг подслушивает!".
  - Великолепно у тебя получается! - похвалил инженера Протуберанский. - Вот в этом месте нарисуй мне плевательницу. А вот здесь ещё один пропеллер. Прошу тебя, как друга.
   - Ты, если в пропеллерах не соображаешь ничего, так лучше помолчи.
  - Тогда нарисуй вентилятор! - потребовал пилот.
  - Не зли меня! - отмахнулся инженер.
  - Жалко тебе что ли?..
  Дверь в лабораторию распахнулась и вместе с мокрым ветром в помещение влетел секретарь Гадостин.
  - Циолковский? Срочно к директору! - заорал он с порога.
  - Это, Вы, ко мне так обращаетесь? - спросил инженер даже не повернув головы.
  - Я? Хм... Именно к Вам. Так себе, мимо гулял. Дай думаю зайду к нашему орденоносцу - (шёпотом) рогоносцу. Посмотрю, как он, в общем целом... Дай, думаю, передам ему, что его, то есть Вас, хотел бы немедленно видеть товарищ Деревякин, в своём кабинете.
  - Плюнь, не ходи. Надо будет, сам придёт. - посоветовал бравый пилот не поднимая головы от чертежей, - Нынче не те времена, чтобы перед каждым начальником шапку ломать. Мы не нэпманы какие... Рисуй пропеллер!
  Гадостин посмотрел на героя-пилота с нескрываемым отвращением.
  - Товарищ Циолковский, я бы на вашем месте, не слушал бы таких неразумных советов. Тут, пока вы секретные чертежи с завода выносили, целая история вышла. Нехорошая такая история. Тёмная.
  Инженер переменился в лице и сделался белый как бумага.
  - Какая ещё история?
  - Ты, что же это, брат? Действительно выносил чертежи? - перепугался Протуберанский.
  - Вы же носили чертёжики в гостиницу? А? Товарищ инженер? - Гадостин прищурил глаз, точно прицелился, - Вы, ведь, для нас ещё товарищ? Или уже нет?
  - Подумаешь дело какое? У нас все чертежи брали, - попытался оправдаться инженер, но такое объяснение выглядело криво. - И потом, Вы, товарищ Гадостин, сами мне разрешили...
  - Довольно безответственное заявление с вашей стороны. Не скажите где ещё таких глупостей! Я не имею никакого фактического права на подобные разрешения. Я же Вас, тогда, по хорошему предупреждал насчет этого. Вы помните? Чего теперь глазами-то лумкать? Пожалуйте теперь к ответу!
  - Ну, нарисуй пропеллер! - умолял неугомонный пилот.
  - Да, пошёл ты, со своим пропеллером! - огрызнулся Циолковский.
  - Я даже и не представить не мог что, Вы, осмелитесь на подобное легкомыслие. Хм... Взяли и унесли. Может кто-то заметил? и доложил директору? Может уборщица? - притворно удивился секретарь.
  - Как не стыдно?! - возмутился Циолковский, - Что за пошлые намёки?
  - Другие смутные подозрения, - продолжал рассуждать Гадостин буравя кожаный зад пилота глазами, - Сомнительные друзья в закрытой лаборатории по полу ползают, как тараканы.
  - Да это же наш секретный лётчик-испытатель! Его фамилию вся РСФСР знает! - заступился инженер за приятеля.
  - Странное дело, - ухмыльнулся многоопытный Гадостин, - вся страна знает, а я - первый раз вижу. В общем, директор дожидается вас у себя в кабинете. Страстно желает видеть.
  Исаак Аверьянович вонзил карандаш в четёж и ушёл с гордо поднятой головой, точно так, как совсем недавно шёл по аэродрому. Вслед за ним хотел улизнуть и Протуберанский но Гадостин перекрыл ему выход.
  - Товарищ, как тебя там? По какому праву, тут носом нюхаете по закрытым чертежам!? Кто разрешил? - спросил подозрительный секретарь.
  - Я - тебе, не товарищ! - ответил пилот демонстративно отворачиваясь от секретаря.
  - Что-то голос мне ваш очень знакомый? Мы, случайно, в кассе взаимовыручки не встречались? Нет? Мы ещё разберёмся...
  - Вы, гражданин начальник, не так поняли. Я считаю своим долгом сообщить, что инженер Циолковский мне сразу не понравился... - сообщил лётчик.
  - Вот как? - Гадостин удивлённо вскинул брови.
  - Да! Присутствует в нем что-то... неприятное. Имеется некая буржуазная червоточинка. Уж слишком заносчив. Вот давеча, я говорю ему, нарисуй пропеллер, жалко тебе что ли? С тебя ведь не убудет, а мне, в твоём летающем гробу, спокойней будет парить в мирном небе над нашей необъятной социалистической Родиной.
   Всё выше и выше и выше-е-е-е-е-е-е....
  Гадостин встал на цыпочки и подтянул козлиным тенорком:
  - Стремим мы полёт наших птиц... и-и-их... А, Вы, не слушайте этого прогнившего интеллигентишку, - окончательно сменив гнев на милость посоветовал секретарь. - Нечего перед ним унижаться. Возьмите, да и нарисуйте сами. Что, Вы, косорукий что ли? Может быть и вам орден дадут?.. (шёпотом) посмертно.
  - Вы думаете?
  - А то ещё, нарисуйте сразу штук... пять или семь. Я думаю - хуже от этого уже не будет.
  - Спасибо, дорогой товарищ!!! - обрадовался Протуберанский хватаясь за карандаш двумя руками, - Сейчас я приведу этот летучий агрегат в отличное состояние! Поможем родной советской власти!
  - С такими помощниками, - никаких врагов не надо, - улыбнулся Гадостин и выскользнул из чертёжной.
  Исаак Аверьянович открыл дверь в кабинет Деревякина ногой, так он был сердит. В центре кабинета красовался портрет учителя народов, друга всех детей, товарища Сталина в скромных лавровых венках.
  На стенах: карта Союза Советских Социалистических Республик и карта Европы, где страны обозначены как Британская ССР, Немецкий автономный округ Французская ССР и т.д.
  - Ну, что, Вы, цепляетесь ко мне по пустякам?! - напал инженер первым, - Да! Я брал чертежи с собой, на дом. Всего на одну ночь. В сущности, это строго запрещено. Но я думал, что мне можно. Я хотел исправить дефект!
  - Обязательно дома?
  - Нет, не обязательно. Просто я торопился. Понимаете, в связи с ухудшением кинематической составляющей динамической системы перемещения и снижением коэффициента сцепления между тактильным устройством... в общем, на работе я на работаю, а только бегаю в туалет, причём брюки снимать не успеваю. Вот и приходится брать работу на дом. Конечно, это звучит не убедительно... Я эти чертежи сам... вот этими вот руками!.. Меня, лично дорогой товарищ Калинин... в сахарные уста...
  - Что это себе позволяете? - оскорбился Деревякин, - Это кабинет руководителя оборонного предприятия, а не пивная с проститутками без лифчиков. Вы не пацан с козявками в носу и должны сами про себя понимать. Мне крайне неприятно, что именно я должен об этом объяснять. А если у нас каждый сукин сын начнёт дисциплину нарушать? Если каждый начнёт чего захочет? Если все будут чего делать?
  - Я вам не "каждый сукин сын"! - обиделся инженер.
  И тут Деревякин неожиданно для себя задвинул такую речь:*
  ---------------------------------
   * Речь составлена и обработана автором из фрагментов выступлений Надежды Константиновны Крупской.
  Как она про себя говорила:
   "Я вот раньше никогда не выступала, очень стеснялась, а когда приехала в 1917 г. из эмиграции, быстро научилась" (9 февраля 1931г).
   "Я люблю говорить на рабочих собраниях." (25 февраля 1931г).
  Сама Надежда Константиновна образования имела 6 (шесть) классов гимназии (включая педагогический), а вот поди ж ты, могла зажечь сердца глаголом. (Прим. Автора.)
  - Товарищ Циолковский, вопрос о работе на местах очень больной вопрос! Он сейчас остро стоит. Он стоял и раньше, но сейчас заострился как никогда. Мы за это дело должны взяться засучив рукава. Мне думается, что если взяться за это дело серьёзно, а у нас на данном этапе есть все возможности для этого, то мы сможем успешно выполнить возложенную на нас работу. Не надо разбрасываться. Надо взять часть работы и сделать её по человечески. Надо углубить её. А если мы начнём метаться по другим областям - то метнёмся в другую сторону, а то ещё куда нибудь, то толку из нашей работы не выйдет. Сейчас важно найти гвоздь вопроса и отделить его от старого. Сейчас в работе на местах и в центре это старое с новым так смешано, что часто не разберёшь где начинается новое и где кончается старое. Углублять надо всё это, ширить надо. Вот углубление и заключается в том, чтобы вести планомерную работу, чтобы в каждой части её ясно поставить цель, ясно определить пути достижения этой цели; и когда делаешь эту работу, то видишь, что для того, чтобы проделать её, надо быть сознательным работником. А не завтра, как некоторые... Когда теперь часто говорят другое, не про то, что надо, то это говорят те, кто неясно представляет себе, какие задачи стоят перед нами в данный момент. Сейчас вопрос не в том, чтобы захватить силу - силы у нас достаточно, - а вопрос в том, чтобы углубить по-нашему, творчески подойти ко всякой мелочи, ко всякой всячине и посмотреть как она укладывается в общем масштабе, потому что чрезвычайно важно, чтобы каждая мелочь была проникнута, чтобы она не была чем то разрозненным, оторванным, а составляла звено в общей массе работ. И вот когда думаешь о том, как проводить эту работу по углублению, то видишь, что главным образом нам надо рассматривать каждое явление в его развитии - как оно постепенно развивается и куда ведёт. Нам надо, чтобы не было натаскивания, чтобы не вселялась уверенность, что можно запомнить какой-то шаблон и его прилагать. Жизнь так меняется каждую минуту, что нельзя дать вперёд определённую мерку, - жизнь меняется, - и надо уметь подойти к меняющейся жизни и нащупать верную линию движения. Чрезвычайно важно поставить эту ясную цель и определить, каким путём надо её добиваться, как её достигнуть без затраты излишней энергии и времени.
  Этот вопрос тесно связан с вопросом, насколько можно подняться и экономически развернуть в достаточной мере свои силы. Эти задачи развёртываются во всей общей ситуации, которая создаётся всё вновь и вновь. Мы видим, что сейчас весь мир находится в брожении, и мы не можем сказать что будет завтра, через месяц, через год, и не должны дожидаться, когда придёт директива из центра, а должны самостоятельно понять в чём дело, самим разобраться в явлениях. Нужно разбудить активность, нужно заставить самостоятельно работать. А это сводится к тому, что нужно научать организовывать свой труд, осознавать цель своих занятий, обсудить средства к достижению этой цели, подход к этому. Вот что теперь стоит во главе угла. Вот на что нам надо всем ровняться. Если мы здесь подойдём с правильной точки зрения, то возьмём наиболее значительные факты, те именно факты, которые могут иметь в данную минуту наибольшее значение.
  Циолковский слушал открыв рот. Он хотел было возразить, но не знал как. Слова сыпались на него горохом.
  - Все вопросы, которые так остро стоят, - все они до известной степени могут быть устранены, во первых, когда мы отшелушим всё ненужное, и затем организацией этого материала. Затем - как надо брать материал? Его нельзя преподносить изолированно, вне времени и пространства, отвлечённо. Его нужно изучать в той конкретной обстановке, которая существует. Психолог Джеймс на целом ряде примеров это показывает. Вот то основное, что я хотел сказать. Вопрос этот очень сложный и требует в дальнейшем ещё большей проработки.
  Ура! Товарищ Циолковский?
  - Ур-ра-а-а-а! - заорал полоумный инженер и одинокий крик этот, прозвучал дико.*
  ---------------------------------
  * И тут, немало не церемонясь, Карл Лихтербетович влез в творческий процесс второй раз.
  - Вы, Володенька, эту речь откуда взяли? - подозрительно насупился Карл, - это случайно... НЕ ОТТУДА?.. - он многозначительно показал глазами в потолок.
  - Да! - отрезал я, - из "Педагогических сочинений" Крупской..
  - Это из какой такой Крупской?
  - Как из какой? Вы меня прямо удивляете. Из той самой разумеется. Она у нас одна такая, необыкновенная.
  - Вы чего опять гоните? На кого вы постоянно намекаете? Чего вы тут наново политику клеите?!
  Тут терпение моё иссякло.
  - Вы сегодня зубы чистили? - сознательно пошёл я на конфликт.
  - Нет, вы не уклоняйтесь... Вас что просили написать? Вам же популярно объяснили.... (к третьему лицу) Я же просил его! Неужели так трудно написать добрую сказку без мата и политики?!
  - Вам, уважаемый Карл, следовало бы больше работать с первоисточниками. Вузовский значок на лацкан прицепить не забыли? А ведь Надежда Константиновна предупреждала неоднократно; (Здесь я прямо забил его цитатами)
  "Надо помнить, что большинство сказок проникнуто мелкобуржуазной психологией."
  "Какие книжки давать дошколятам" 1926-36г.
  "Сказка вредна не как художественный приём. Вредно содержание большинства сказок."
   "Маленькие дети" 1929г.
  "Сладкое воспоминание об увлекательной детской книжке будет мешать ему (ребёнку авт.) стать в ряды борцов против колониальной политики империалистических стран."
  "Роль детской библиотеки и библиотекаря в современных условиях" 1928 г.
  - Вы эти штучки бросьте! - перепугался Карл и затряс головой так, что очки слетели, - Я знаю куда вы клоните. Вы клоните в политическую провокацию. Вот куда! Чем вам Крупская помешала? Что она вам плохого сделала? Её все любят!
  В ответ я пожал плечами. Действительно чем?
  Некоторое время я в раздумье чесал затылок, затем брякнул первое что пришло в голову:
  - Она глупая гусыня.
  - В каком смысле? - Карл зажмурился от ужаса.
  - Да во всех смыслах! Образование изуродовала в общегосударственном масштабе. Насильственно прививала врождённые пролетарские инстинкты, чтобы каждый раз заново не воспитывать, прямо из роддома - готовый коммунист - человек нового типа.
  - Ну знаете ли... это ни в какие рамки... - Карл сделал страшное лицо и оно покрылось крупной красной сыпью, - Вычеркните немедленно этого директора с его возмутительными речами.
  - Не могу! Рад бы, но это литературный герой. Без него весь сюжет пойдёт криво.
  - Хорошо же, - не то уступил, не то пригрозил многоопытный Карл, и сыпь на его физии слилась в одно родимое пятно, - Под вашу персональную ответственность, пусть остаётся.
  Мы ещё немного поспорили, поболтали о том о сём, к делу не относящемуся, на прощанье Карл крепко пожал мне руки и троекратно облобызал, (дурак малахольный).
  Уже уходя, он обернулся в дверях и сказал загадочно:
  - А ведь я тебя предупреждал... неоднократно... гадёныш...
  Что оставалось мне делать? Только швырнуть тапочкой вслед неожиданному цензору и продолжать работу.
  - Всё, идите отдыхать товарищ Циолковский! - сказал умный Деревякин, - Утро - вечера мудренее.
  - Так я пойду?..
  - Я же сказал, идите! Хотя, постойте. Среди ваших знакомых имеется такая артистка Полонская?
  - Впервые слышу...
  - Говорят, она производит нескольќко, ну... сомнительное впечатление, если не сказать больше. Чулки носит... Маяковского со стрелкой рисует... прямо на ногах...
  - Фу, что за пошлости. Мне какое до этого дело?
  - Товарищ Гадостин говорит что...
  - Ах, вон оно откуда ветер дует! Подлец! Низкий человек! Этому секретарю распрекрасному я собственноручно всю рожу циркулем раскарябаю!
  Исаак Аверьянович круто развернулся на каблуках и ушёл высоко подняв голову.
  
  
  
  
  
  Глава 14. Мёртвое тело (монолог доктора Малышкина).
  - Ну-с, молодой человек, приступим к нашим играм. Та-а-ак, что тут у нас? Мёртвое тело? Очень хорошо! Мухи! Нет, про мух писать не надо. Вообще, будьте внимательнее, буковки должны быть каллиграфическими, исправления в документах недопустимы. Сделаете помарку, нам с вами влетит. Пишите так:
  "Осмотр места происшествия производится в дневное время в ясную погоду при нормальном освещении. Тело молодой женщины без признаков жизни лежит в четырёх метрах от железнодорожного полотна под плакатом "Не прыгайте с платформы!". Труп лежит спиною вверх, головой на юго-запад. Конечности раскинуты в стороны самопроизвольно. На правой ноге отсутствует обувь. Костюм треста "Москвашвей". Голова находится в луже запёкшейся крови. Затылок частично скальпирован. Правое ухо отсутствует."
  Вороны склевали, подлые... Про ворон не пишите! Так, нуте-ка помогите перевернуть. Нет, не на спину, на бочёк. Закоченела! Ладно, оставьте. Ух, и глаза нету. Пишите: "Левый глаз вытек вследствие удара о железнодорожное полотно."
  Очень хорошо. Теперь необходимо протереть руки спиртом. Делаем так. Берём фляжечку с раствором этилового спирта, откручиваем колпачок, наливаем буквально двадцать капель, не больше...
  Хоп! И моментально ириску! Теперь, пока ещё спирт не впитался в слизистую оболочку рта, дышим на руки. Хы... Только так. Вы молодой ещё и, поэтому, многому удивляетесь. А я на этой работёнке, дай бог памяти... уже память атрофировалась. Так, продолжим осмотр. Что у неё в карманчиках? Ни-че-го! Я так и думал. Просили же, к трупу никого не подпускать. Что за народ? А в носочках? Опаньки! Орден Красного Знамени и цепочка жёлтого металла! Прекрасненько! Необходимо обработать и орден и цепочку. Нет вам не надо. Вы же ни к чему не прикасались. Откручиваем, наливаем...
  Хоп! Ириску! Хы... Хы...
  Что вы собрались писать? Кто сказал? Я говорил? Записывайте только то что вам диктуют. Никакой отсебятины. Ошибёмся - головы снимут. Пишите: "В карманах костюма и в складках одежды личных вещей не обнаружено, кроме ордена Красного Знамени. Ухо унесли бродячие животные. Отсутствующая туфля не найдена."
  Какая цепочка? Ах эта... Ну, если угодно, давайте её ещё раз вместе протрём. Гигиена, это, братец мой, такая необходимая штуковина. Одна из старейших медицинских дисциплин. Ещё профессор Зябликов в тысяча восемьсот шестьдесят втором году писал, что гигиена есть наука прикладная, способная принести пользу лишь тогда, когда проникнет в душу народа и сольётся с нею.
  Наливаем... Хоп! Хы... ...ириски не надо...
  Будем добиваться чистоты эксперимента, без посторонних примесей. Не наступайте на тело! Наша работа не терпит халтуры. Конфетку проглотили? Так, отлично... Теперь пишите: "Смерть наступила в районе..."
  У вас часы есть? Чёрт, и у меня нет. На трупе тоже нет. А наугад нельзя. Наша служба не допускает никакой приблизительности. По этому поставьте семнадцать двадцать семь. Вот так! Поехали дальше.
  "Расположение мёртвого тела свидетельствует о том, что родных и близких, по всей вероятности у женщины не было. Человеком она была нелюдимым и, прямо скажем диковатым. Образ жизни вела нездоровый, о чём свидетельствует её вычурная поза и запах спиртного из разбитой головы. Случайные связи, выпивка и т.п. Характерно стёртый каблук на уцелевшей туфле подчёркивает плоскостопие."
  Кстати, Вы, не читали Артура Конан Дойла? И не нужно начинать. Удивительный, просто фантастический дурак! А его герой - полное ничтожество. Его дедуктивный метод не имеет права на существование.
  Обратите внимание, коллега, на эту суковатую палку. Нет, не трогайте... Смотрите, еловая палка не срезана и не спилена - она выломана. Вы пробовали сломать ёлку? Уверяю вас, сие практически невозможно. Тем не менее - факт налицо. Эту палочку необходимо срочно протереть. Уверен, она преподнесет нам не мало сюрпризов.
  Хоп! Хы...не надо...
  Заметьте, как заиграла кора, точно мы на неё лаком дыхнули, а не спиртовыми парами. Я имею серьёзные подозрения, что эта палочка попала сюда не случайно. Не наваливайтесь на меня... Что из этого следует? А? Заинтриговал я вас? Пишите: "Из наличия елового стержня, вдоль мёртвого тела, следует, что убитая незадолго до смерти гуляла в лесу!"
  Да-с! Каково? Всё гениальное просто! Вряд ли она собирала здесь грибы или гоняла этой деревяшкой диких зверей. Последних давно передушили дачники. Следовательно она опасалась покушения на свою дамскую честь и, как мы видим, не напрасно. Думается мне не обошлось здесь без анархистов. Видите эти бретельки от лифчика? Это форменные ленточки от бескозырки. Видите? Золотом - "ШТАНДАРТЪ"! А теперь самое главное! Плакат! Ну, коллега, проведём тест на внимательность. Что вы можете сказать по этому поводу? Да, верно, плакат квадратный. Ещё? Да, со всех сторон квадратный. Что ещё? Эх, молодо - зелено! Надпись: "Не прыгайте с платформы!". Как это символично! Этот факт неоспоримо доказывает, что смерть носила ритуальный характер и была тщательно спланирована. Сформулируем наш вывод следующим образом.
  "Порядок обрядовых действий как нестандартный поведенческий акт, привёл к умышленному толчку или прыжку под поезд неизвестным лицом или группой лиц, по предварительному сговору, с дальнейшим попаданием тела в локомотив. Могла ли женщина жить с такими ранениями? Безусловно. Но не стала. Ей опротивело дышать одним воздухом с людьми, которые вот так себя ведут не по товарищески. Которые бездельничают на работе и ничего не делают. У которых одна забота, чтобы их уважали в пьяном виде. А уважать их не за что. И по этому она умерла в полном расцвете сил!"
  Протрём? Ну была бы охота, а протереть... Да вот хотя бы буквы на стенде. Хоп! Хы... Красота!
  Вы меня уважаете? Я - Вас? Безусловно! Тогда пишите:
  "Вразрез со всеми моральными принципами нашего общества вступает вид женского трупа. Кругом светит радостное солнышко, всюду снуют птички, пахнет мёдом и дерзко цветёт розами на именинах сердца. А она валяется тут, бесполезная, как поправка к конституции, и вызывает презрительное отношение к жизни. Ручонки тоненькие, ножонки кривенькие. Вытянула свою шейку куриную и померла, как последняя дура. Она нагоняет тоску и первобытный страх, своим пробитым затылком, лужей крови и пустой глазницей. А ведь она, тоже, как ни странно, была человеком, и в голове её закручивался спиралью некий мирок. Целая вселенная, в форме всяких мыслей. И вдруг, эту вселенную вышибают одним ударом об рельсы. В пыль! В гравий! В мусор! И все эти мысли расплываются бурой лужей по соседству с мазутом и кузнечиками. И глядя на всё это, уже не хочется ни страдать ни любить ни быть любимым."
  Что это там на травке? Ба-а, да это же недостающее звено - правая туфля! Сюда её... Хм, натуральная кожа. Хорошая обувь. Каблуки поменять и сносу не будет. Давайте-ка я эту туфлю в портфель положу, чтобы опять не потерялась. И вторую тоже давайте сюда. Стаскивайте, не бойтесь... Сейчас мы их как следует протрём, каждую по отдельности.
  Хоп! Хоп! Хы... Ха...
  У вас какой размер? И я не помню... Надо к подошве приложить. Ты смотри - мои! Ну-ка, примерим... В самый раз. Чуть великоваты, но это не беда, главное, чтобы не жали. Правда? Я пожалуй так в них и домой по-поеду.
  Ну и что дамские? Под брюками не заметно. На чём мы остановились? Ни страдать, ни любить? Как это неотвратимо... Страдать во имя любви - ещё куда ни шло, а вот любить во имя страданий, это нонсенс. Знаете что, давайте напишем ей так:
   "Дорогая Нюся, я всегда буду помнить ту эротическую встречу, что провели мы в дачном сарайчике. Я, как верный Мурзилка, никогда не забуду ваших полукруглых колен - по крышку гроба. Молю, Вас, лишь об одном, не о любви, нет, чёрт с ней, с любовью. Дайте мне ещё один шанс! Назначьте рандеву где угодно, но только не в сарае!"
  Нюся? О, это драма всего моего существования! Ах, мой юный коллега, как я вам завидую, у вас всё ещё впереди... В моей жизни было так мало чаек, так мало моря, так мало пены и брызг печальных. Всё больше кровавых бинтов и трупов. Просто горы трупов в кровавых бинтах. На этой почве невольно начинаешь протирать всё подряд. Просыпаюсь и первым делом делаю дезинфекцию дверных ручек в санузле, а уже только потом утреннюю зарядку. Как я до сих пор умудрился сохранить здравый рассудок при таком образе жизни? И нужен ли мне такой рассудок? Право, было бы гораздо лучше, если бы я был безумен, как Афелия. Скажу вам по секрету, всё наше общество безумно и только один я, единственный, нормален до ненормальности. Я, знаете ли, специалист широчайшего профиля. Нет такой области в медицине, где бы я не закусил собакой. Ну и конечно практикую, в свободное время.
  Пришёл тут ко мне, намедни, на приём, один агрессивный психопат. Представился литературным агентом Карлом Лихтербетовичем и пожаловался на Третий Интернационал. Дескать треску много, а дел не видно. Очень бедняжка страдал в этой связи. Ночами выбегал во двор в одном исподнем встречать "Зарю Коммунизма". С восходом солнца кричал "Ура!", за что неоднократно был бит несознательными обывателями. А я не стал с ним вступать в дискуссии по этому поводу, по мне хоть Розой Люксембург назовись, я без коньячка, во - тебе, больничный выдам!
  Нет, я не шучу. Я не в том возрасте, чтобы делать безответственные заявления. Нет, я трезв как нашатырь и попрошу вас, коллега, относиться к моим словам серьёзно. Я привык анализировать полученную информацию, даже такую, и делать выводы. Поверьте, это не единичный эпизод.
  Ну-с, протрём что ли, хотя бы носоглотку? На этих рельсах такой сквозняк! Нет, только по двадцать капель! Не больше! Два раза... Хоп! Хы...
  Психика человека устроена так, что видит он только то, что хочет видеть. Ничего удивительного здесь нет. Хочешь наблюдать зарю коммунизма? Вставай перед рассветом. Желаешь лицезреть закат капитализма? Иди вечером в городской сад под каштаны и наблюдай. Как правило человек видит нечто, чего в действительности быть не может. И не только видит, но и соприкасается непосредственно с объектом своей фантазии. Как самый яркий пример - дева Мария, забеременевшая от бесплодного духа. Современная наука пока не способна объяснить эти явления. Всё это укрепило меня в сознании, что человеческая мысль материальна. Более того, порождённые образы приобретают физический вес и даже характер. Чем сильнее возникает желание видеть, тем ярче вырисовывается образ. Если, мы чего-то не замечаем, это не значит, что этого нет и наоборот. Жизнь - штука сложная. Вдобавок, человек сам отягощает своё существование всякого рода условностями. Возьмите, хотя бы, смену календаря на тринадцать дней. Ради чего? Вы, можете мне объяснить, в каком времени мы сейчас находимся, в настоящем или прошлом? Я хочу определиться! Где я?! Получается, что мы живём как бы понарошку. Что за игры? И эти призывы к экономии... Лично я, не желаю экономить электроэнергию! Я плачу за неё деньги. Я её покупаю и использую как мне заблагорассудится. Где вы видели производителя который уговаривал бы потребителя не покупать у него товар? Это же дикость! По этой же причине я отказываюсь понимать лозунги призывающие экономить хлеб и воду. Зачем мне регулярно рассказывают про голодающих китайцев? Что, если я съем на завтрак вместо булки - чёрный сухарь, Китаю станет легче? Я теперь специально буду кормить свою свинью белыми булками. Потому что это моя свинья и я люблю её гораздо сильнее, чем безработного китайца. Какое мне дело до этой чёртовой Азии? Государство обязано призывать население потреблять как можно больше всё равно чего, для обогащения собственной казны. Потребляя, общество платит, если конечно не ворует. Хотя у нас кругом одно жульё! И крадут то как-то угрюмо, как будто своё берут. Вот, полюбуйтесь, только вчера купил губную помаду. Разве это перламутр? Разве может быть перламутр с запахом керосина, я вас спрашиваю?! Настоящая помада должна оставлять привкус землянички. Вот лизните меня в губы. А Вы отбросьте условности и лизните! Оставляет? Знаете что, молодой человек, я подарю вам золотую цепочку, а вы станьте на мгновенье моей Нюсей... А с трупом мы сейчас покончим в один момент. Пишите: "Выездная комиссия под руководством доктора Малышкина, всесторонне рассмотрела всё вышеизложенное и пришла к выводу, что сам факт места нахождения мёртвого тела в данном отрезке пространства - не может иметь места в советском обществе. Особая жестокость содеянного, характер причинённых увечий, указывает на то, что они не могли быть нанесены ни под каким видом, а следовательно не имеют право на существование. Руководствуясь последней теорией доктора Малышкина, "О материальности человеческой мысли", комиссия постановляет - считать женский труп на станции "Дачная" плодом больного воображения и провокацией. P/S. Данная гражданка, чья личность временно не установлена, рассталась с жизнью путём попадания под поезд, как отрыжка буржуазии Анна Каренина".
   Всё! Ставьте число, время и давайте я завизирую...
  Глава 15. Карающий "орган" не дремлет.
  Майор государственной безопасности Малороссов аккуратно удалил из надписи на портрете Дзержинского: "Володе Нирыбину-Нимясову" и вписал туда: "соратнику Малороссову".
  Лейтенант Цикатухес, не вошёл, - влетает в кабинет и крикнул с порога:
  - Товарищ майор, ваше приказание выполнено!
  - Какое ещё приказание? - спросил Малороссов любуясь портретом.
  - Которое приказывали! - доложил шустрый лейтенант и прочитал наконец-то: "Дорогому другу - соратнику Малороссову, в знак приятных воспоминаний. Любящий Феликс Дзержинский".
  - Ах, - вздохнул майор минорно, но в этом вздохе было больше кокетства, чем печали - Он, знал меня лично! Всегда хотел подписать на память, да всё никак... подходящего портрета под рукой не было... Государственные дела, понимаешь... Всё беспризорников по Москве гонял. Необычайно милый, привлекательный человек. Пока, говорит, последнего гадёныша не лик-ви-ди-рую, не подпишу! Водки не пил - только мадеру. Бывало хапнет стаканов восемь, обнимет меня, вот так, запросто, по-товарищески и уснёт на моей груди.
  - Вам бы за мемуары засесть? - посоветовал лейтенант, - Как товарищ Вера Соломоновна Дридзо. Оставить грядущему поколению бесценные воспоминания из сокровищницы мировой культуры. А то вырастут идиотами!
  - Кем вырастут?
  - Я говорю - моральными уродами, вырастут без ваших мемуаров! Напишите про Феликса Эдмундовича, как помните его выступления как, слушали его рабочие и работницы, как бережно и любовно относились они к нему, как плакали работницы, видя его седого, больного, но по прежнему энергичного и бодрого, слушали его негромкий голос, его живые рассказы о Ленине, о партии, о революции.
  - Мемуары это хорошо, - одобрил Малороссов, - Это надо осмыслить под различными углами. Ты, вот что... напиши-ка всё это на бумажке, что бы не забыть.
  - А я уже! - с готовность доложил лейтенант, чем приятно удивил начальника, - Разрешите зачитать проект вашей торжественной речи к открытию памятника легендарному товарищу Феликсу Эдмундычу?
  - Гм? А мы, что же, будем памятник открывать?
  - А как же без памятника? Всенепременно следует открыть! Уже и скульптора нашли, - сообщил Цикатухес.
  - Хорошо, читайте, - разрешил Малороссов, - Любопытно будет послушать, что я там написал?
  Лейтенант Цикатухес раскрыл красную папку, откашлялся и, отступив на шаг, принялся декламировать в обычной своей манере т.е. кривляясь без меры:
  - Граждане! Сегодня мы собрались...
  - Это можно опустить, давайте по сути, - посоветовал майор.
  - Ага... суть... суть... прямо суть... на дерзновенный образ человека, отдавшего весь жар своего пламенного сердца за народное счастье, только вот беда, народ оказался - дурак.
  - Дурака вычеркните! - приказал начальник.
  - Учтём... Глубокое понимание всех зигзагов психологии и человеческой души помогло нам переварить казённый образ Феликса Идмундыча в эталон дисциплинированности, образец волеустремленности, олицетворение неукоснительности и дать представление о некоторых чертах нашего народного героя, отбросив чисто интеллигентскую слюнявость. Товарищ Дзержинский остался в нашей памяти как неповторимый творец-организатор, необычайно кипучий друг-товарищ, многогранный учитель-вождь, зоркий часовой, победитель классового врага, указатель правильного пути и неослабленный стальной борец-деятель.
  Молодость свою Феликс провёл по ссылкам и тюрьмам, чем несомненно обогатил свой интеллектуальный багаж. Уже будучи в "седле" на должности инструктора-агитатора среди недоразвитых народностей севера, он, слишком живой, мелькал то там, то сям, на идейных фронтах и в глубоком тылу. По 20 часов в сутки, буквально забывая о себе, работал безумно много, не зная сна, отказывая себе в бытовых мелочах. Даже понюшку кокаину, и ту, нюхнуть было некогда. Иначе было нельзя. Этого требовали интересы.
  - Вот это место очень хорошее, - похвалил Малороссов, - сделайте здесь акцент. Пропедалируйте это место.
  - Учтём... бурливый энтузиаст-организатор, безгранично скромный, кристально честный...
  - Да. да, очень хорошо...
  - По-спартански простой, в быту - аскет, Феликс Эдмундыч не гнушался никакой чёрной работы. Сам звонил по телефонам, чертил графики и, если того требовало дело, ходил на обыски, облавы и кропотливо распутывал туго закрученный клубок какого-нибудь сложного внутрипартийного заговора. Его железная кровать с панцирной сеткой, застланная серым солдатским одеялом, стояла тут же в рабочем кабинете за ширмой. Вместо подушки - плесневелый валенок. Спать на этом было невозможно. Он и не спал, только заводил за ширму любопытных и широко показывая рукой спрашивал: "Видите в каких условиях приходится работать?!". Носитель молниеносного гнева, горячий и торопливый в мировом масштабе он не мстил, а в следствии необходимости самозащиты своевременно обезвреживал общество от врагов, как скрытых, так и явных. Мужеству его не было предела!
  - Замечательно! - не смог сдержаться Малороссов.
  - Сверхутончённый рыцарь без страха и упрёка, он пожимал руку товарищу и бежал спасать утопающих детей, казнил разложенцев-погромщиков, и торопливо уходил куда-то к новому делу. А если кого расстреляет не нарочно, то потом обязательно извиниться и выдаст родственникам своевременный паёк из крупы и сахара. Вот, какой заботливый! Например, когда, узнав поздно ночью, что один ответственный работник, старый партиец, задержал женщину, которая пришла за справками по поводу арестованного брата, велел его немедленно вызвать к себе и сделал строгий выговор. А женщину тут же освободил и на автомобиле отослал домой и уже только около дома, со всей своей непоколебимой алмазной суровостью, выпустил ей мозги на асфальт. При этом, его глаза, окружённые синяками из-за недосыпания, выглядели, несомненно, как омытые слезами вечной скорби, но рот улыбался кротко и мило.
  - Ах, как хорошо! - похвалил Малороссов, - Не перебор ли?
  - По моему - в самый раз, - заверил Цикатухес, - Деликатнейший души человек. Никогда прямо не скажет товарищу, что тот - говно. Обязательно намекнёт как нибудь тонко. Мол, пахнет от вас. Или с исключительной осторожностью и щепетильностью поинтересуется, давно ли тот был в бане?
  - Про говно, как-то резко... - поморщился Малороссов, - Следует смягчить.
  - А я думаю - ничуть, - неожиданно заартачился лейтенант, - Хватит нам уже сентиментальничать... пора уже назвать вещи своими именами существительными. Кроме того есть варианты; "говниза", "говноза", "говёза"...
  - Ну хорошо, оставьте как есть, - уступил начальник, чего раньше не случалось, только замените на "какашку".
  - Несравненный экспроприатор, неистовый ликвидатор, пошлёт, бывало, на... на три буквы, со всей партийной прямотой, и порекомендует никуда не сворачивать. Беспредельный символ бодрости, он любил жизнь во всех её проявлениях и, как само воплощение совести и нравственности, всегда платил проституткам. Неисчерпаемый паровоз-зачинщик, неустанный локомотив паровой тяги, проповедник партийной дисциплины, он первый забил тревогу не взирая на козни и происки буржуазных прихвостней. Именно под чутким руководством товарища Дзержинского произошёл переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде. Он и после смерти остался для нас самым человечным человеком, несгибаемым и не разгибаемым, с тонкой художественной натурой, любитель искусства и природы...
  - Тут, мне кажется, Вы загнули лишнего, - сказал Малороссов. - При чём здесь природа? В этом месте следует вспомнить что-нибудь про прозорливость Феликса и про особую немеркнущую бдительность. Про лихорадочный огонь возбуждённой энергии... На текущей момент это имеет колоссальное значение.
  - А если мы вспомним про его слегка облупленный носик с прозрачными ноздрями?
  - Не нужно. Вспомните про непонятную тайну и хватит. Слишком длинные речи утомляют аудиторию.
  - Тогда я заканчиваю?
  - Сделайте милость...
  - Торжественную речь посвящённую открытию памятника товарищу Железному Феликсу Дзержинскому прочесть всем сотрудникам ОГПУ, в ротах, эскадронах, дивизионах и на судах ОГПУ.
  Цикатухес захлопнул папку и так выразительно посмотрел на начальника, как будто хотел сказать: "Ну? Что же Вы стоите? Целуйте меня в разные места!".
  - Что ж, недурственно, - подвёл итог Малороссов. - Конечно, можно было бы всё это в стихах, типа, на детские слёзы - розы... Но с хорошими поэтами у нас - прямо катастрофа, прямо незапланированное бедствие.
  - Кстати, о бедствии, - как бы между прочим вспомнил Цикатухес, - У нас новое дело. Даже не дело, а так, даже сказать неловко... конфуз какой-то...
  - Товарищ лейтенант?! - насторожился Малороссов.
  - Объявился Цесаревич Алексей, - брякнул Цикатухес.
  - Волосной кордебалет? Нет не пойду! И не уговаривайте. В прошлый раз "Отелло" не помню как до конца высидел. Скучища.
  - Романов Алексей. Всея Руси, Помазанник Божий... с фрейлиной, предположительно медам Полонской, той самой, что сегодня утром вытащили из под паровоза на станции дачная.
  - Вот и поезжайте с супругой.
  - Это не кордебалет, это на самом деле.
  Малороссов вплотную подошёл к Цикатухесу (так близко он никогда не позволял себе подходить к подчинённому, даже для рукопожатий) и заглянул лейтенанту в глаза своими маленькими поросячьими глазками.
  - Разве их не расстреляли? - спросил начальник тревожно.
  - Клоун Прилип накрыл, прямо на светском рауте. Пока сигнализировали, ориентировались по обстановке, их и след простыл. Капитану Закатало удалось обнаружить только сожителя Полонской... прятался в дворницкой... некий Артюшкин.
  - Допросили!? Сюда его, немедленно!
  - Невозможно.
  - Как так? Почему?!
  - При задержании оказал сопротивление. Агитировал против советской власти. Называл сотрудников нехорошими словами и был застрелен прямо в дворницкой при попытке к бегству. Стрелял курсант Парамошечкин, но мимо. Тогда капитан Закатало заколол негодяя штыком.
  - Чёрт знает что у нас твориться... - развёл руками Малороссов.
  - С мёртвого тела артистки Полонской сняли вот эти штучки...
  На стол легли; форменные ленточки от бескозырки "ШТАНДАРТЪ", орден Красного Знамени, вслед рассыпалась веером пачка фотографий из спецхрана. На жёлтых снимках Император Всея Руси Николай II держал на руках наследника.
  Малороссов округлил глаза.
  - А как же агентура? Что говорят эксперты? Почему сразу не доложили?! Вы что, с ума, что ли, совсем?
  - Эксперты из аналитического отдела теряются в отгадках.
  - Да не теряться надо в отгадках! Работать надо!
  Для майора это был оглушительный удар. Он всегда подозревал, что враг изворотлив, коварен и хитёр, но чтобы на столько...
  Малороссов подскочил к портрету Феликса с безумным видом.
  - Видишь, ты, дорогой товарищ Дзержинский, что делается на белом свете?! Не успеешь одну голову оттяпать мировой гидре контрреволюции, а на её месте уже не пойми что выросло! Какой-то монархист недобитый!
  - Но и это ещё не всё! - зловеще прошелестел гадкий Цикатухес, видимо решив доконать любимого начальника, - Портной Жако, он же Розенфельд Сруль Иохелевич, принёс весьма любопытный документ. Что любопытно, этот документ, составленный симпатическими чернилами, обронил в его ателье некий ответственный работник. Ни кто иной, как секретарь первого отдела секретного завода номер двадцать, товарищ Гадостин. Разрешите зачитать?
  - Читай же скорее!
  Лейтенант Цикатухес выудил из папки коричневый лист в подпалинах и произнёс с выражением:
  - Он набросился на меня с матерной бранью, но я стойко выдержала все его домогательства, и только когда он кончил, врезала ему сковородкой по черепу...
  - Постой... это что такое?
  - Миль пардон, бумажечки перепутал... (роется в бумагах) Вот она! "Чертежи сфотографированы. Инженер умер от огорчения. Твой Кока."
  - Это всё?! - удивился Малороссов.
  - Всё как есть! - подтвердил Цикатухес.
  - Анус-с... какие будут суждения, лейтенант?
  - Мне кажется, это заговор! - не задумываясь выпалил Цикатухес, - Все шито белыми нитками. Чего мы с ними сю-сю разводим? Следует немедленно арестовать всю эту самолётную контру, начиная с инженера Циолковского, вместе с директором завода номер двадцать! Они уже чертежи фотографируют, совсем обнаглели!
  - Арестовать мы их всегда успеем. Циолковского, во всяком случае, придётся задержать и может быть "немножко расстрелять", как гениально шутит наш Несравненный Учитель. Так, не насмерть, а чтобы другим неповадно было. Жаль, что мы не можем сегодня арестовать человека, которого ещё позавчера целовал сам товарищ Калинин. За такие штучки... В общем, недельки через две - три...
  - А вдруг он убежит? - на всякий случай спросил осторожный Цикатухес.
  - Куда? - удивился Малороссов.
  Лейтенант нахмурил лоб соображая куда можно убежать от НКВД, но так и не сообразив сказал:
  - Действительно, деваться ему некуда.
  - Если только... - И тут Малороссов выдвинул такую фантастическую версию, - Он решил угнать самолёт!
  - Разве так можно? - перепугался Цикатухес, - Он ведь не умеет ездить на самолётах!
  - А ему и не нужно уметь, для этого есть пилот с пропеллером.
  Цикатухес посмотрел на начальника с обожанием.
  - Какой же вы умный, товарищ Малороссов!
  - Нет, дружок, - улыбнулся многоопытный майор, - Не в уме дело. Тут важен подход с точки зрения партийной платформы. Так учит нас суровая действительность и лично товарищ Сталин - соратник и ученик товарища Ленина, едрёна-батона! Это, брат, очень сущеќственный фактический момент. Это понимать нужно.
  - Ах, голова! Прямо не голова, а Президиум Верховного Совета! - воскликнул Цикатухес, про себя же подумал: "Когда его расстреляют, надо будет отрезать башку и передать в институт мозга".
  Майор расставил ноги циркулем и в таком положении задумался надолго. Его фарфоровые глаза смотрели в пространство и в них метались алые блики. Что видел он? Может быть неумолимую зарю коммунизма?
  Только телефонный звонок вывел его из оцепенения. Трубку снял с рычага шустрый Цикатухес, выслушал и доложил:
  - Явился какой-то Нирыбин-Нимясов.
  - Какой ещё Нимясов? - не понял майор. В его глазах всё ещё трепыхались пурпурные стяги. (А может быть просто кровь ударила в голову?)
  - Какой такой Нимясов? - рявкнул в трубку Цикатухес, - Писатель какоё-то. Товарищ Вова?
  - Ах этот... - вспомнил Малороссов, - А зачем пришёл?
  - А зачем пришёл-то? (Малороссову) Говорят, что он у нас работает...
  - Работает? Вова? Ах, этот Вова! - окончательно отрезвел Малороссов от сладких грёз, - Пусть пропустят. Если пришёл, тем более сам... Он то, голубчик, мне и нужен.
  - Пропустите! - приказал Цикатухес телефону и положил трубку, - Хм, интересно, уже сами приходят?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 16. Под подозрением!
  Майор государственной безопасности Малороссов с интересом осмотрел мой новый, но уже изрядно потрёпанный матросский костюмчик, выслушал доклад о событиях последней ночи в гостях у артистки Полонской, (о приключении на рельсах я благоразумно умолчал), и вздохнул печально.
  - Значит, товарищ Вова, Вы утверждаете, что оставили Полонскую в кафе на станция "Дачная"?
  - Да чёрт с ней с Полонской, баба - дура, всего меня помадой извозила. Прямо конфуз, честное слово... Сдаётся мне, - к Циолковскому она отношения не имеет, - сказал я довольно развязно, даже не догадываясь, какие тучи сгустились над моей головой.
  - Товарищ Цикатухес, зачитайте пожалуйста утреннюю сводку по станции "Дачная", - ядовито сказал Малороссов, не сводя с меня красных глаз.
  - Мой возраст - 56 лет, пол - мужской. Профессия - сутки работаю, сутки отдыхаю". - заявил Цикатухес, - Нет, опять не то... (роется в бумагах). Вот, нашёл! "...женский труп на станции "Дачная" плодом больного воображения и провокацией. P/S. Данная гражданка, чья личность временно не установлена, рассталась с жизнью путём попадания под поезд, как отрыжка буржуазии Анна Каренина". Этим трупом оказалась артистка вспомогательного состава Вера Полонская.
  - Вот так, мой юный друг! - прокомментировал это сообщение Малороссов, - Что Вы на это скажете? Есть у вас замечания для такого некролога?
  Ноги мои подкосились и я прямо рухнул на стул...
  - Теперь, взгляните сюда, - предложил майор и ткнул меня носом в орден Красного Знамени, - Да, да тот самый, который я давеча вложил вам в собственные руки. Его обнаружили на мёртвом теле артистки. Вы, случайно, не догадываетесь кто её наградил перед смертью? Знаете как это называется? Это называется - "вещественное доказательство"! Что, товарищ Вова, не ожидали такого поворота? Как теперь себя чувствуете?
  - Я себя чувствую, но очень плохо. И ещё я чувствую, что меня в чём-то подозревают. Это несносно!
  - Вы, гражданин, бросьте эти штучки! Раз пришли, то извольте не ломать комедию! - взвизгнул дурачок Цикатухес.
  - Не переживайте так, - посоветовал Малороссов, - с кем не бывает. Рассказывайте, зачем убили Веру Полонскую? Ревновали к Циолковскому? И что, Вы, в ней такого нашли необыкновенного. Та ещё штучка? Губки бантиком?
  Взгляды наши встретились. Беспощадный майора и мой взгляд - честного человека. Малороссов не выдержал и отвернулся. Должно быть стыдно ему стало.
  - Товарищ Дзержинский, - я кивнул в сторону портрета, - учил нас иметь холодную голову! А вы, товарищи, зарапортовались. Окабинетились! Желаемое выдаёте за действительность, а очевидного не замечаете! Эта Полонская - подсадная утка.
  - Лапшу вешает... - шепнул Цикатухес.
  - Ну, хорошо! Допустим, на минуту, что, Вы, невиноваты, - согласился Малороссов с явной неохотой, - Расскажите, при каких обстоятельствах, Вы, видели гражданку Полонскую в последний раз?
  - В Дачном, разумеется. Там имеется такой ресторанчик. Прямо скажем - вертеп, бандитский притон. Верите - нет, орден у меня сразу срезали! Ну я, конечно, расстроился, отправился посмотреть, не обронил ли, и уехал первым поездом. Теперь-то совершенно ясно, что эта артистка выкрала у меня орден! Вопрос зачем?
  - А что же Вера Полонская? Как она реагировала на пропажу?
  - Да никак! Осталась в ресторане, водку лакать. Вы бы видели как она пьёт! Постойте, вы сказали: "Вера"? Вера, не Нора? Господи, как же я сразу не сообразил! Она не имеет к Маяковскому никакого отношения!
  - Зачем нам Маяковский? - растерялся майор, - Не уводите следствие в сторону.
  - Поймите же, Вы, упрямый человек, этот факт многое проясняет! Болгарин Кока изначально направил меня по ложному следу. Инженера Циолковского ни кто и не думал убивать! - произнёс я, может быть слишком импульсивно, и закатился нервным смехом.
  - А был ли болгарин? - спросил тертый калач Малороссов.
  Смех застрял в горле, а моя физиономия вытянулась как козья сиська. Внезапно я понят в КАКУЮ историю вляпался. В самом деле, был ли болгарин? Должно быть со стороны я выглядел довольно комично.
  - Кто нибудь сможет поручиться за ваши слова? - улыбнулся дошлый Цикатухес железными зубами.
  - Мало моего честного благородного слова? Товарищи?!
  "Товарищи" переглянулись и по выражению их лиц я догадался, что спасти меня может только нечто сверхъестественное.
  - Желаете, расскажу вам одну поучительную историю на эту тему? - предложил я намереваясь оттянуть свидание с камерой предварительного заключения.
  - Любопытно будет послушать, - заинтересовался Малороссов.
  - Мой приятель, московский художник Федулов Мотя, решил однажды помыться. - Начал я свой невесёлый рассказ, - Да, художники тоже люди и время от времени им просто необходимо протереть с мылом какую нибудь деталь своего тела. Целиком они моются редко, чаще споласкивают те места - где сильнее всего чешется. В тот злополучный день Мотя решил освежить волосы на голове. Нужно заметить, что Федулов, как все настоящие художники, кроме шикарной рыжей шевелюры, обладал не менее роскошной бородой.
  - Нельзя ли поконкретней? - сказал нетерпеливый Цикатухес.
  - Уже подхожу к сути, - успокоил я резвого лейтенанта, - И вот, Федулов сунул свою умную голову под кран, нашарил рукой мыло Остроумова Љ 3374 и хорошенько вмазал себе в башку. Перемывая и ополаскивая волосы он отметил, что мыло почему-то не выдаёт обильную пену, попутно удаляя перхоть, как было обещано рекламой, а наоборот размазывается вазелином и издаёт неприятный запах палёных перьев. Тогда Федулов, объяснив это явление излишней засаленностью волос, вмазал остатки парфюмерии уже не только в башку но и в бороду соответственно. Пена всё же пошла, но какая-то не пенистая.
  "Мыло - дрянь!", - решил Мотя, и немедленно смыл некачественный продукт со своей головы. Домылся он уже обыкновенным "Хвойное", от которого так приятно пахло "как под ёлочками наделали". Хвойное и пену дало обильную и смылось без проблем. Сюрприз ожидал моего бедного друга, когда он, при помощи полотенца стал сушить перед зеркалом золотые кудри. Волосы из его шевелюры полезли клочьями.
  Это ещё не сама трагедия. Это только прелюдия к более страшным событиям.
   Федулов схватил аннотацию и прочёл следующее: "Средство "Мечта женщин" для удаления волос на теле. Способ употребления; наносить равномерным слоем на сухую кожу. Через 10-15 минут после скручивания волоса, состав смыть обильной струёй прохладной воды. Гарантирован нежный розовый румянец; Ваша кожа станет нежной и мягкой".
  Матеря всю Новую Экономическую Политику, чуть не плача от злобы, Федулов продолжил сушится полотенцем, задавшись целью выяснить - какой ущерб нанёсён его красоте и насколько это поправимо. Результат оказался более чем плачевным. Дело в том, что Мотя наносил "Мечту женщины" не так равномерно, как было указано в инструкции. Где-то легло больше, где-то меньше, куда совсем не попало, так что и волосы лезли сообразно. Справа - голова оказалась почти голой, слева - покрылась "лишаями", на бороду вообще невозможно было смотреть без слёз. А тут ещё вернулась из магазина Мотина супруга и вместо того, чтобы попробовать как-то "не придавать особого значения", как-то "не заметить", то есть, не травмировать почём зря психику бедного художника ещё больше, устроила ему безобразную сцену из-за использованной не по назначению дефицитной "мечты". Понятно, что ей - эгоистке было плевать на переживания Федулова, который метался у зеркала, пытаясь определить, на кого он стал теперь похож, и стоит ли дальше жить с такой причёской на просторах нашей необъятной социалистической Родины, когда сознание граждан ещё не успело адаптироваться к новаторским самовыражениям отдельной личности.
  Приди супруга чуть позже, Мотя, может быть, взял бы себя в руки и сбрил бы нелепую поросль, но тут психанул, (а кто не психанул бы?), замотал голову шалью и в таком виде ушёл из дому.
  На дворе была осень, но уже навалило первого снега. Под ногами слякотно, на душе - поскудно. В парикмахерскую Федулов не пошёл - людей смешить. Мотя приобрёл в лавке бутылку фальшивой водки и отправился в свою "художественную мастерскую" на угол Неглинного бульвара и Кисельного переулка в доме Љ1. Раньше там была мастерская корсетов Шермана. Тогда Москву не так сильно "уплотнили" и ещё можно было занять полуподвал непригодный под жильё, с изобилием всевозможных водопроводных труб на потолках и стенах с манометрами, с вентилями и без, где постоянно булькало и журчало. В хорошие времена Мотя гонял бездомных кошек веником, крутил вентиля влево-вправо, представляя себя капитаном "Наутилуса", хлопал по манометрам, как по компасам и кричал в обрезанную канализационную трубу: "Эй, там, на верху?! Тысяча чертей! Дайте два румба вправо!". Потребность поделиться с кем-нибудь горем, была так велика, что по дороге в мастерскую Мотя пригласил в гости малознакомого гражданина, (виделись раньше но не здоровались, как позднее запишут в протоколе). Уже вдвоём они подкупили кое-какой закусочки; плавленый сырок, четвертинку чёрного, пивка, и с таким боекомплектом уединились в художественной мастерской. Гость, назовём его условно "Иванов-1", оказался не такой сволочью, как Мотина супруга. Он отнёсся к беде товарища, как к своей собственной. Когда Федулов скинул с головы шаль, Иванов-1 просто брякнулся на гнилые корсеты и пять минут бился в корчах. Федулов не стал обижаться на плебея. Они выпили с Ивановым, закусили. Художник рассказал собутыльнику о своих творческих планах, позволил покрутить главный ржавый "штурвал" Наутилуса...
  В общем, их беседа приняла настолько задушевный характер, что Иванов-1 отправился в лавку прикупить ещё "чего нибудь". Обратно он вернулся уже не один а с приятелем, назовём его условно "Петровым-2". Федулов заподозрил, что Иванов-1 притащил с собой Петрова-2 намеренно, чтобы лишний раз поглумиться над "идиотом художником", редко где можно увидеть такое чудо. Петров-2 оказался мужчиной серьёзным. Он не стал валяться в пыли, как Иванов-1, а просто тихо сполз по стене.
  Мотя хотел рассказать новому другу про свои творческие планы, но друг-Петров-2 сказал, что ему "навалить" на планы Федулова, потому что он сам художник - будь здоров! и в подтверждении своих слов продемонстрировал безграмотные фиолетовые татуировки по всему телу. Далее разговор об искусстве сменился темой: "Где, сколько и за что "мотал срок" сам Петров?" Эту тему новый знакомый развивал бы ещё, если бы неожиданно не иссякла водка. Федулов хотел было закончить на этом "приятные отношения" и попросить гостей удалиться из его маленькой, но уютной мастерской. Не тут-то было. Татуированный Петров-2 оставил Иванова-1 сторожить "анархиста", а сам отправился, куда? Правильно, в лавку. Не зарастет туда народная тропа. К тому же Петров-2 надел ботинки Федулова, потому что его сапоги раскисли от сырости. Их поставили сушиться на сквознячок. Сам же гостеприимный хозяин Мотя натянул на ноги летние сандалии. Вернулся Петров скоро, бряцая полными карманами бутылок, и притащил за собой ещё одного гостя, назовём его условно "Сидоров-3". Чувствуете интригу? Как всё закручивается? Я вас не очень утомляю?
  - Чудовищно интересно! - подбодрил меня майор Малороссов, - Прошу Вас, продолжайте.
  - Сидоров-3 не обратил внимания на странную причёску Федулова. Ему вообще было всё равно куда его привели, поскольку он был нетрезв, и уже с трудом перемещался в пространстве без посторонней помощи. Выпили за нового знакомого, за дружбу народов, за здоровье присутствующих здесь... ну, в общем, хорошо выпили. А вот когда Петров-2 поднял тост: "За тех кто в лагерях!", Сидоров-3 вдруг заартачился. Он объявил, что хоть и уважает всю компанию, но пить за деклассированных не станет, мол, не такой он, Сидоров, человек, чтобы пить за всякое... и вообще... он, Сидоров - из органов! И если, самолично, не арестует всю собравшуюся здесь неформальную сволочь сегодня, по причине лёгкого опьянения, то с удовольствием сделает это завтра, с утра, на свежую голову, потому как всех "срисовал" и "сфотографировал", а память у него, дай Бог каждому, и у него благодарностями весь сортир обклеен... И он ещё что-то там бубнил себе под нос оскорбительное для слуха окружающих.
  "Я таких ненавижу!" - шепнул татуированный Петров - Федулову в ухо. - Я его сюда привёл, мне с ним и разбираться. Щас я его сделаю! От таких слов остатки волос на голове у бедного Моти встали дыбом.
  "Да, хрен с ним", - попытался разрядить обстановку добрый художник-пацифист, - пьяный человек, чего только не наболтает... может он и не из органов вовсе?
  И тут, совсем не кстати, Сидоров и выхватил красное удостоверение, чем и погубил себя окончательно.
  Петров тихонько поднялся, якобы в туалет, взял с верстака нож для резьбы по дереву и подошёл к товарищу из органов со спины. Сидоров залил в себя разом полстакана, но проглотить не успел, потому что Петров размахнулся как следует и загнал косой резак ему в горб, по самую рукоятку. Если вы знакомы с инструментом, то знаете, что такой нож из пилы по металлу, в ширину имеет пять сантиметров, рабочая часть лезвия 12 сантиметров скошена и остра как опасная бритва. Сидоров только хрюкнул и водка потекла у него изо рта и носа уже пополам с кровью. Петров тут же подхватил его под руки и прислонил к стене.
  - Ах, бандитская рожа! - воскликнул Цикатухес. - Ну, попадись мне этот Петров!.. А, что же остальные товарищи? Куда они смотрели?
  - Впечатлительный Мотя сидел в двух шагах и не верил, что всё это происходит у него на глазах, - продолжал я свой печальный рассказ, -Петров со страшным хрустом выдернул нож из спины и засадил в то же место. Как потом признался Федулов, поразило не то как убивали, а именно этот хруст. И крови не было. Только то что у изо рта накапало. Человек "из органов" сидел у стены, руки на коленях ладонями вверх, и на отвисших губах его росли красные сосульки. А ведь пять минут назад это был чей-то сын, муж, отец. Его ждали домой, ужин ему разогревали.
  "На, возьми", - протянул Петров окровавленный резак.
  "Зачем?", - перепугался Федулов.
  "На стол положи. Это ведь твой резак?", - сказал Петров.
  И тут бедный художник догадался. Да, это был его резак, и это была его мастерская, а скотина Иванов-1 скажет, что был смертельно пьян, ничего не видел, ничего не слышал и вообще впервые только всех и разглядел при дневном свете.
  "Я за водкой схожу!", - предложил Федулов.
  "Сидеть на месте! - был ему ответ, - Надо будет, без тебя сходят!"
  "Следующий буду я кровавые слюни пускать!- догадался Мотя и спросил, - А труп куда девать будем?"
  "Труп, мы с Ивановым завтра вытащим и в сугробе закопаем", - обнадёжил Петров.
  "Тогда совсем другое дело! - обрадовался Мотя, - Тогда я пойду пописать схожу".
  Как был в сандалиях, с непокрытой головой, Мотя шмыгнул мимо туалета, выскочил из подвала на свежий морозный воздух и, что было силы, помчался в ближайший участок. Так и ворвался Федулов в отделение милиции, вдребезги пьяный, с декадансом на голове, в одном шлёпанце, другой сорвали с ноги и растерзали бродячие собаки. Пока милиционеры определяли его на предмет вменяемости, (кричал Федулов безумно), пока разобрали наконец в чём дело, пока прибежали в подвал, пока то, да сё... преступники с места происшествия скрылись. Зато труп был там где ему и полагается - лежал в углу, закиданный плесневелыми корсетами.
  Бедного художника закрыли в камеру по подозрению "за совершение убийства". Ночью в отделение приходила жена Федулова, плакала, умоляла отпустить супруга на том основании, что он всегда такой ненормальный, когда "нажрётся с друзьями алкоголиками". А проспится, так лучше нет мужа заботливей, чем её Митроша, на всём белом свете. В общем усугубляла, дура, ситуацию. А поутру задержали Иванова и Петрова. Благо они ни куда не убегали, а сидели у Иванова дома и мирно опохмелялись. Иванов, как и предполагал Федулов, заявил что ничего не помнит, а опытный в таких делах Петров утверждал, что в мастерской вообще не был. Вот так! И пропал бы ни за что мой приятель, если бы не сапоги Петрова выставленные на просушку. Они к тому времени хорошо проветрились и были приобщены к делу как вещественное доказательство. Вот такая история.
  Я закончил свой рассказ, как оправдательную речь, и в ожидании вердикта склонил голову, что должно было обозначить покорность судьбе с принятием любого решения, каким бы несправедливым оно не оказалось.
  - А знаете, товарищ Вова, я - вам верю! - заявил вдруг Малороссов,
  - Хотя ваш рассказ напрямую к нашему делу не относится, Вы, сумели меня убедить. Ещё пять минут назад я сомневался, а теперь - верю! Если учесть, что я сам выдал вам этот злополучный орден и отправил в гости к Полонской, то следует, что мы все сделались участниками какой-то игры. Кто-то очень хитрый проводит отвлекающий маневр, уводит нас в сторону, а сам тем временем готовит настоящее злодейство.
  Я заметил боковым зрением, как Цикатухес, за моей спиной, посылает майору тревожные знаки и мечет из глаз молнии.
  - В связи с этим, хочу поручить вам очередное задание, повышенной закрытости, - продолжал Малороссов не обращая внимание на танцевальные па лейтенанта Цикатухеса, - Надеюсь справитесь?
  - Спасибо за оказанное доверие, товарищ майор, - произнёс я не без пафоса, - Но, мне бы душ принять, от помады отмыться. Честно сказать уж очень я поистерся за последние сутки, боюсь как бы классовое чутьё не притупилось. Мне бы выспаться как следует...
  - Вы что, товарищ Вова?! Не время сейчас подушки рылом топтать! - решительно пресек Малороссов попытку отвертеться от задания повышенной закрытости, - Социалистическое Отечество в опасности! В этот час мы обязаны, как никогда, самым настоящим образом, чтобы только ветер в ушах! Именно сейчас, когда мы особо сильны в своих начинаниях, когда наша вера окрепла и обрела почву, из всех щелей повылезали кадетские* недобитки, провокаторы, вредители и прочие контрики. Мы обязаны первыми уничтожить их, иначе они, оправившись, затопят много миллионов пролетариев в их собственной крови вместе с завоеваниями революции, как говорил товарищ Ганецкий.
  ---------------------------------
   * Кадеты - конституционно-демократическая партия, т.ж. "Партия Народной Свободы". Программа: конституционно-парламентская монархия (Великобритания), демократические свободы, выкуп помещичьих земель, законодательное решение "рабочего вопроса".После октябрьской революции партия кадетов запрещена.
  - Полностью с вами согласен? - поспешил я успокоить лихого майора, - Всегда готов к труду и обороне!
  - Вот и славно! - Малороссов потрепал меня по холке, - Отправляйтесь в ателье на Кузнецком мосту, бывший дом Захарьина, найдите гражданина Жако, он же Розенфельд Сруль Иохелевич, скажете ему, что пришли от майора Малороссова. Если мне не изменят оперативное чутьё, сегодня вы встретите там своего знакомого болгарина.
  - Неужели Коку?
  - Его самого.
  - Уже я спрошу с него...
  - Ни в коем случае! Прикиньтесь простаком. Сделайте вид, что у Вас в голове одни бубновые валеты У болгарина в ателье рандеву с сообщником.
  - С Шатоларез-Сирафимовой?
   - Всё возможно. Берегитесь, эти люди опасны и возможно вооружены.
  - Опасности меня не пугают! - сказал я храбро, - Разрешите получить личное оружие?!
  - Ваше оружие - интеллект! - ответил мне Малороссов.
  - Вы же обещали выдать пулемёт "максим"! - напомнил я.
  - Вы что о себе возомнили! - влез в нашу беседу Цикатухес. - Не забывайтесь, товарищ! Если вам и доверили чего, то спросят по полной строгости!
  - Разрешите приступить?! - я вытянулся во фрунт, как совсем недавно вытягивалась передо мной консьержка, только ещё каблуками не щёлкнул.
  - Приступайте! - разрешил Малороссов.
  Мне хватило двух секунд чтобы покинуть страшный кабинет.
  - Конечно, товарищ майор, Вам виднее, - сказал Цикатухес сразу после моего бегства, - У вас образование глубже, но, моё мнение такое; в камеру этого супчика.
  - За что?
  - За родственные связи со злейшим врагом революции царём Николаем, своевременно расстрелянным в восемнадцатом году! Вот за что!
  - Так пусть Цесаревич поработает на нас, - улыбнулся мудрый Малороссов, - А к стенке поставить мы его всегда сумеем. Долго ли?
  - Ах! - Цикатухес задохнулся от восторга, - До чего же, Вы, умный, товарищ майор!
  - Не без этого... - ухмыльнулся Малороссов, - Давай, распорядись, пусть машину организуют. Сейчас поедем на станцию Дачная. Понюхаем там, что к чему. В нашей рабоче-крестьянской республике артистки под поезда за просто так не попадают.
  
  
  Глава 17. Ресторанчик "Коммунар".
  Только-только отгремела гроза. Последние тяжёлые капли ещё не упали с листьев и светились тускло на фоне хмурого неба, но вдали уже брезжил солнечный свет. На открытой террасе ресторана "Коммунар" поработал ветер и теперь стулья валялись в раскорячку, как убитые после артобстрела.
  Наши славные чекисты майор Малороссов и лейтенант Цикатухес, в мокрых брезентовых плащ-палатках и мотоциклетных шлемах, устало облокотились о буфетную стойку.
  - Товарищ буфетчица, отчего у Вас такие формы лирические? - то ли спросил, то ли сделал комплимент Малороссов.
  - Вам, мужчинам, особенно, которые в коже, только формы подавай, а внутренний мир женщины, её состояние, вам не интересны, - кокетливо ответила Калиюга Мироновна.
  Буфетчица поправила ладонями пышную причёску, потом придала груди правильное положение - горизонтально к прилавку, опять причёску и наконец - бёдра шестьдесят восьмого размера.
  - Знакомо мне Ваше состояние. - ревниво прошипел Авангард Николаевич, - Абы стакан зубровки заскандалить.
  - Значит, Вы, утверждаете, что ничего не видели? - влез в разговор неугомонный Цикатухес.
  - Вот вам крест, граждане чекисты. Чтоб у меня повылазило! - подтвердила Калиюга Мироновна и снова по кругу; прическа - грудь - причёска - бёдра.
  - А ты, мальчик, тоже ничего не видел? - осведомился Малороссов, внимательно приглядываясь к официанту.
  - Почему не видел? Что же я, слепой что ли? Да я всех посетителей наизусть, - Авангард Николаевич показал блокнотик, - Вот они, сволочи, и стар и млад тут записаны. Кто, когда, сколько сожрал и не заплатил. Даже, особые приметы имеются!
  - Ай, какой молодец! Учитесь, Цикатухес! - воскликнул майор.
  - Чего уж там... что ж мы, не понимаем разве... - сконфузился Авангард Николаевич.
  - А, к примеру, вчера, матросик с подружкой?.. - как бы между прочим спросил майор.
  - Был такой! - подтвердил официант, - Сбежал не заплативши, собака! Нахальќство! Главное, деловой такой. А у самого вместо ордена - одна дырка в костюме. Подружку свою бросил и - фьють...
  - Чего же он сбежал от дамы как от чумы?
  - Дурачок-с потому что. Я бы от такой мамзели не убежал.
  - Это уж точно, не одной юбки не пропустит, - заметила буфетчица и опять; причёска - грудь и т.д.
  - Как только моряк смылся, - у неё новый кавалер. В ту же секунду. Серьёзный такой мужчина. Хотел мне морду побить. Деньгами так и швырял. Все убытки покрыл. По манерам - бывший махновский анархист!
  - Анархист?! - разом вскрикнули чекисты.
  - Я их брата ни с кем не спутаю, - заверил Авангард Николаевич, - Такой господин привередливый! Чуть что, сразу норовит в рыло въехать. Конечно, гонору дал в голосе, у них так принято, но я его быстро приземлил.
  - Неужели покрыл все убытки? - не поверил Цикатухес.
  - А как же? Всё до копеечки. Потом пьяную мамзель подхватил и потащил в берёзовую рощу.
  - На руках, что ли, нес? - опять усомнился лейтенант.
  - Зачем на руках? Он ей пинка врезал - сама побежала.
  - Ах! - томно вздохнула Калиюга Мироновна, - Мужчины все такие... сволочи гадкие... Вначале слова ласковые, потом пинки да затрещины.
  - Ну, граждане? А говорили ничего не помним! Спасибо за службу, товарищи общепитовцы! Так Держать! А ты, - майор потрепал официанта по мордасам, - шпингалет! Наш челоќвек. Молодец, сукин сын! Выражаю пламенную благодарность. Побольше бы нам таких кадров, всех лазутчиков бы отловили. Вот бы жизнь тогда настала - умирать не надо.
  Так сказал майор Малороссов и поцеловал официанта в губы.
  - И Вы, гражданка, тоже того... От лица всего НКВД... - не остался в стороне лейтенант Цикатухес и, обхватив буфетчицу прямо за шестьдесят второй размер присосался к ней точно пиявка.
  Как только бравые чекисты зашагали в заданном направлении к месту происшествия, возбуждённый Авангард Николаевич перемахнул через стойку и полез обниматься.
   - Что? Куда? Ошалел? - еле отбивалась от него Калиюга Мироновна, - Куда руками?!
  - Нет уж, разрешите и мне признательность свою сформулировать, - тискал буфетчицу напористый официант, - Другим можно? Этому лейтенанту можно?
  - Ты, супротив лейтенанта, уж больно субтильный.
  - Я? Я субтильный?! Дура! Такой товаќрищ авантажный меня благодарил! А эта дура, субтильный! Я, может, помогу антисоветский заговор раскрыть. Я может быть...
  Авангард Николаевич отпихнул от себя обалдевшую буфетчицу и зигзагами помчался по следам чекистов.
  - Вихор причеши, идиот! крикнула ему вслед Калиюга Мироновна.
  - Я скоро! Одна нога здесь - другая там! Смотри тут без меня... - проорал на прощанье юный следопыт.
  А отважные чекисты уже карабкались по железнодорожной насыпи к месту происшествия.
  - Это здесь? - спросил лейтенант Цикатухес перебирая сапогами острый гравий. - Какое место дикое!
  - Обыкновенное место, - заметил Малороссов, - Вот плакат. Вот лужа крови. Тело, надо полагать, увёз доктор Малышкин. Кстати, товарищ лейтенант, как вы относитесь к этому доктору распрекрасному?
  - Отличный специалист! Хоть и из бывших, но принял революцию всем сердцем, с семнадцатого года в рядах...
  - Может просто примазался? - спросил майор разглядывая мусор под ногами. - Затаился на время, а сам только и мечтает Родину разменять?
  - Честно говоря этот докторишка вот где у меня сидит, - лейтенант выразительно хлопнул себя по шее, - Никогда прямо в глаза не смотрит и губы красит. Как по вашему, Полонской помогли нырнуть под поезд?
  - Если имело место самоубийство... если допустить, что она действительно втрескалась по уши в нашего Нирыбина-Нимясова? Дамочка экстравагантная, артистка. Самоубийство сейчас модно среди богемной шушеры. Она обязательно оставила бы записку. Кончаюсь, мол, по причине безответной страсти и всё такое...
  - А если она неграмотная?
  - Газет не читаете, Цикатухес! Всеобщим образованием сегодня охвачены все группы населения. Жаль, дождик зарядил, все улики смыло. Да ещё этот докторишка, наверняка, концы спиртом протёр. Может быть ещё можно собаку употребить, по ещё горячим следам? - предположил майор, оптимист по натуре. - Вот что, товарищ Цикатухес, придётся тебе вместо собаки...
  - Опять?!
  - Это не просьба, это боевой приказ! Обсуждению не подлежит!
  Осознав, что спорить бесполезно, Цикатухес встал на четвереньки и, нюхая мазут, устремился в подлесок.
  - Загадочный господин из ресторана не даёт мне покоя. Здесь имеют место какие-то непонятные элеменќты, - рассуждал Малороссов придирчиво наблюдая за манёврами подчинённого, - Ты нюхай, нюхай... если бы нам удалось обнаружить...
  - Нашёл! - внезапно заорал лейтенант и чихнул угольной пылью.
  - Так скоро? Хм.? Вас, товарищ лейтенант, следует перевести на мясной собачий паёк с мозговыми косточками. Чего нашёл-то?
  - Удостоверение личности!
   Майор хотел было взгреть как следует нахального "Мухтара", чтобы впредь не смел пакостить на службе дурацкими шутками, но лейтенант уже протягивал ему членскую книжечку.
  - Наверняка дачники обронили, - не веря в удачу произнёс Малороссов, - Давай ещё нюхай!
  Майор выхватил из кармана треснутую лупу, развернул раскисшее от дождя удостоверение и впился в него взглядом, но ничего не увидел, так прыгали буквы перед его глазами.
  "Удостоверение. Пред"явитель сего гр. Гадостин Макар Говёзович прошёл аттестационную комиссию при Государственном Союзном заводе Љ 20. Решением комиссии от 8 мая..."
  - Ну? Что там? - нетерпеливо взвизгнул Цикатухес.
  - Поздравляю. Наш таинственный меценат из ресторана не кто иной, как гражданин Гадостин собственной персоной!
  - Неужели секретарь? - Цикатухес шмыгнул грязным носом.
  - Он самый, мерзавец! - подвёл итог Малороссов. - Это он пустил под откос артистку Полонскую. Ну и фрукт! Я прямо вижу... в этом месте у них завязалась потасовка. Дамочка, наверняка, раскарябала ему всю мордализацию. Вот он кидает её на рельсы, мечется в панике и... бежит. Куда? Где можно затаиться?
  Малороссов посмотрел по сторонам.
  - Роща! - тявкнул лейтенант.
  - Молодчага, Цикатухес, побежим рощу нюхать!
  - Я больше не могу нюхать, у меня все ноздри иголками забиты, нос распух, - пожаловался бедный лейтенант, - Поедемте домой...
  - Отставить провокационные разговорчики! Чтобы ни-ни! Обличить шпиона - это не так просто. Это - Вам, не фунт изюму скушать! Вперёд!
  Храбрые следопыты углубились в подлесок. Они обшарили каждый кустик, раздвигали ветки, совали пальцы в мышиные норы, пока Цикатухес не затискал голову в дупло и застрял там на веки вечные.
  - Бу-Бу! Бу-бу-бу... - разносилось по роще.
  - Цикатухес?! Прекратите скоморошничать! - приказал майор.
  - Бу-Бу! Бу-бу-бу...
  - Немедленно выньте голову из дерева! Это приказ!
  Как чёрт из коробочки из-за куста выскочил взъерошенный официант.
  - Стоять! Руки вверх! - на всякий случай крикнул Малороссов.
  - Это свои! - перепугался Авангард Николаевич, но руки поднял.
  - Ты, зачем здесь? Потерял чего?
  - Желаю быть полезным для общества! Возьмите меня в подмогу, - предложил наивный юноша. - Поручите же мне самое опасное задание! Вы, увидите - я всё сделаю очень хорошо и даже лучше. Потому что я чувствую в себе столько сил, столько неуёмного желания как можно скорее быть нужным, что обычными человеческими словами и передать не возможно. Как подумаю о том, сколько бы пользы я смог бы принести - аж дух захватывает. Не церемоньтесь со мной, забросьте в самое Адово пекло, куда нибудь в Берлин или, ещё подальше. Проползу куда надо и перекушу зубами телефонную розетку! Нырну в бездну и заверну кингстон! Вскрою шпилькой сейф и всё документы разорву! Возьму уроки фехтования! Куплю старые открытки! Обменяю квартиру в центре на пригород с доплатой (в пределах разумного)! Потому что нет больше в жизни счастья, чем жить и работать с осознанием того, что простыми человеческими словами и не передать. Умоляю, дать мне возможность, хотя бы частично! Комсомольский билет стучит в моё горячее сердце, такое же пламенное как у Данко! И если партия прикажет, я, особо не раздумывая, отдам его, как Максим Горький и Николай Островский!
  После таких слов они с майором схватили Цикатухеса поперёк и дёрнули что было сил.
  - Бу-Бу! Бу-бу-бу... - загудело в дупле как в диком улье.
  - Раз-два взяли! Три четыре дружно! - раздалось по всему лесу, - Эх, милая! Сама пойдёт!
  В шейных позвонках лейтенанта что-то хрустнуло, будто сук переломили, и Цикатухес перестал дрыгать ногами. Душа* его моментально отделилась от тела. Само тело бесцельно свисало из дупла, а душа уже отиралась на третьем небе у небесных врат в надежде прошмыгнуть "на дурака" в райские кущи. Но тщетно. Высокая канцелярия зорко следила за всяк входящим. Дело приняло принципиальный характер.
  - Пошла вон! - вскричал Херувим грозя сандалетою и размахивая огненным мечом одновременно.
  - Пошла вон! - кричал прилетевший на скандал нервный Серафим, размахивая всеми шестью крыльями.
  ---------------------------------
  *Душа - здесь дух бесплотный, она же дыхание жизни. Советскими учёными полностью разоблачены мифические религиозные представления о существовании души и научно доказано её полное отсутствие у человека нового типа. См. работы т. Крупской и т. Павлова о воспитании врождённых инстинктов.
  - Пошла вон! - кричал апостол Павел, но не так громко, как остальные, поскольку в последнее время хворал из-за туманов.
  - Не имеете права! - фиглярничала душа чекиста, - Бюрократы! Вам бы гавкать на собак у пивной. Много воображаете о себе... Пустите меня к создателю! Ужо он разберётся... Ужо он воздаст по заслугам... Ужо не видит он? как ковыряюсь я в крови и блевотине, аки некрофилка!
  - Ах, ты, каракуля! - не выдержал Серафим такого нахальства и врезал такого пинка, что бедная душенька, кувыркаясь, пролетела только по горизонтали девять миль, пока не протаранила самолёт По-2 и, только потом, со множественными переломами нимба и вывихом ауры, стремительно рухнула вниз.
  - Попробуй сунься ещё! - прокричал ей вслед бдительный Херувим. И я ещё узнаю, если слово "клоака", которым ты дразнилась, от слова "клоун" - прибью!
  "Однако!" - успела удивиться душа закручиваясь в штопор.
  Можете себе вообразить состояния пилота машины По-2 Муськина? Это не какой-то рядовой разряд молнии. Лётчик так перепугался, что выпрыгнул на парашюте, как потом выяснилось совершенно напрасно.*
  ----------------------------------
  *В дальнейшем эта история обросла массой невероятных подробностей. Некоторые ответственные товарищи говорили, в приватных беседах, что лётчиков было двое, то есть, сам Муськин и Валерий Чкалов. Позднее прошла информация, что это были сиамские близнецы. Бортовая панель По-2 была настолько сложна технически, что у нормального человека рук не хватило бы переключать сразу столько тумблеров в одномоментном режиме. Конечно лётчика поймали. В общем-то его и ловить особенно не пришлось. Был праздник солидарности всех трудящихся по всему белу свету, от Москвы - до самых до окраин. И Муськин приземлился прямёхонько на главную праздничную трибуну города, точно в президиум. Его вначале приняли за заранее запланированную неожиданность, потом за героя, а потом, когда рассмотрели тщательно, за космического гостя. Посадили в клетку и три месяца возили по окрестностям с цирком Шапито. Кормили хорошо, (у нас не всякий профессор такие разносолы кушает), но не перекармливали. Каждый новый день; вермишель на завтрак, лапша на обед, макароны на ужин. Любопытных до "посмотреть" отбою не было. Цирковой импресарио мусью Жмых уже подумывал о шоу "Через тернии - к звёздам" и даже распорядился сколотить из досок макет межгалактической капсулы "Товарищ Ленин!" Зрелищу грозил постоянный успех, но пришла телеграмма из центра разъясняющая ситуацию. Лётчика пришлось из клетки освободить. Жмых, после такого удара, пил в своём звездолёте три недели и опух так - хоть самого по ярмаркам вози. (прип авт.)
  Душа Цикатухеса, после подобного урока, воссоединилась с телом и лейтенант постепенно стал приходить в себя. Товарищи все-таки освободили его из капкана, при этом чуть не разорвали пополам. Портупея спасла Цикатухесу жизнь. Сознание вернулось к нему, но не до конца.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 18. Допрос инженера Циолковского.
  Все взрослые прежде были детьми. Ничего удивительного в этом нет. Все люди, даже очень ответственные работники, когда-то ходили пешком под стол. Но только не товарищ Малороссов. Майор никогда не был маленьким. У него даже не было мамы. Он явился на белый свет из ниоткуда, уже с таким шалым зализом из трёх волосин через оранжевую лысину, в унылом френче, насквозь пропитанный грошовым одеколоном. Он пришёл в этот Мир с портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского под мышкой, с партийным билетом в одной руке и с несгораемым сейфом в другой. В этом сейфе, на второй полке, лежало его волосатое сердце. На мироздание Малороссов смотрел керамическими глазами и не было в этих глазах ни страсти ни жалости.
  За окном служебного кабинета занималось утро. Из громкоговорителя уже поздравили население с наступлением нового дня. Так и сказали: "Поздравляем всех с добрым утром!". Затем, как полагается, передали прогноз погоды и запели песни. Из этих песен слушатели узнали много интересного. Некоторые граждане взглянули на мир новыми глазами. Чего греха таить, ведь не все ещё у нас знают, что они кузнецы, что дух их молод, что они, прямо с утра пораньше, куют "к счастию ключи".
   Под эти жизнеутверждающие мотивы лейтенант Цикатухес заканчивал подќборку и склейку мелких клочков разорванной записки. Его нос, как новогодний шарик, был заклеен пластырем крест-накрест, а узкий ротик ежеминутно разрывала зевота.
  В кабинет вошёл начальник. Неутомимый майор Малороссов был чисто выбрит, бодр и весел. Видно что хорошо выспался.
  - Как наши дела? - сходу спросил майор.
  - Заканчиваю... - ответил лейтенант примериваясь куда бы прилепить очередной обрывок.
  Малороссов склонился над клочками и неожиданно чихнул. Всё, с таким трудом собранное, разлетелось по кабинету.
  - Гм, очень жаль... - пожал плечами майор.
  - Я... всю ночь! Это сюда - это туда...
  - Да, будет уже, - Малороссов посмотрел на подчинённого сквозь лупу, - Подумаешь, дело какое... завтра ночью доделаешь. Вы, товарищ Цикатухес, где эту бумажку взяли?
   - Портной принес. Это важная улика против Гадостина!
  - Ах, вот в чём дело... а почему она рваная?
  - Вы же вчера сами её разорвали!
  - Я?! Я разорвал? - Малоросов изменился в лице, - Да, я разорвал. В целях конспирации. Ясно?
  - Куда уж ясней! Вот сами и склеивайте!
  - Разговорчики! Где у нас гражданин Циолковский?
  - Вас дожидается.
  - Сюда его!
  - Введите инженера Циоковского! - приказал Цикатухес в телефонную трубку.
  - Доброго вам здоровьечка, товарищи начальнички - ключики-чайнички! - развязно приветствовал чекистов советский инженер и без приглашения плюхнулся на табурет.
  Видимо он думал, что так и следует вести себя в подобном месте.
  - Настал твой смертный час, фашистский недобиток! - сказал на это Цикатухес.
  - Фу, как неинтеллигентно! - презрительно фыркнул Циолковский.
  - Товарищ Цикатухес, воздержитесь от резкостей! - сделал замечание Малороссов, - Успеете ещё...
  - Правильно. Так с ними и надо, - криво ухмыльнулся инженер.
  - Ты, кто такой?! Встать! - неожиданно заорал майор и выбил табуретку из-под инженера.
  - Я? То есть как?.. - опешил Исаак Аверьянович, поднимаясь и отряхиваясь, - Советую вам сменить тон.
  - Будем дальше запираться или, всё же, начнём чистосердечно признавать свои ошибки? - невозмутимо осведомился Цикатухес.
  - Не понимаю вас...
  - Я тоже не понимаю! Объясните мне, к примеру, как ваш орден попал в руки болгарина Коки, от него - Нирыбину-Нимясову, а за тем оказался на мёртвом теле артистки Полонской? - продолжал орать Малороссов.
  - Нашёлся мой орденок? - преждевременно обрадовался Циолковский, - Спасибо товарищи! А я уж думал потерял окончательно. Прямо стыдно товарищам в глаза смотреть, такой конфуз.
  - Вы, написали в анкете, что живёте соверќшенно одиноко, что в течение многих лет не имели ни друзей, ни родственников, ни знакомых, ни в Москве ни тем более за границей? - пульнул майор очередным вопросом.
  - Ну написал... Это же не преступление?
  - Ошибаетесь, гражданин. В нашем обществе жить одиноко, не имея ни друзей, ни знакомых, с семнадцатого года стало не воз-мож-но! Социалистический строй, в братской семье народов, насквозь пронизан заботой о человеке. У нас каждый, даже самый хероватый, строитель коммунизма обхвачен общественно полезной работой! - заметил майор.
  - Я же не виноват, что меня не обхватили братской заботой? - пожал плечами Циолковский.
  Малороссов схватил инженера за шкирку и сунул носом в бумажные клочки, которые недавно пытался сложить Цикатухес.
  - А это что такое? Хрен собачий? Отвечай сейчас же, это ты писал? А? Можно кое-что разобќрать. Здесь, например. Видишь буковки? И здесь!
  - Это личное... - пискнул Исаак Аверьянович белый как мел, - тайна переписки...
  - Какие "писки - сиски"? Лучше не зли меня! Почерк твой! Так? Я же по глазам вижу, что твой! Кому ты писал? - не давал опомниться майор.
  - Не понимаю! - попытался вырваться инженер из цепких объятий, но не тут то было.
  - Ага, сукин сын, попался! Говори быстро, что ты тут понаписал, а не то валенком замордую! - заверещал Цикатухес.
  - Если вы настаиваете... - пробормотал Исаак Аверьянович в полуобморочном состоянии, - Пусть будет по вашему...
  Малороссов, неожиданно сменив гнев на милость, усадил обалдевшего инженера на диван и запел противным голосом, явно издеваясь:
   Я не поэт, и не брюнет...
  - Хотите чаю? - предложил вежливый Цикатухес, - Правда без сахарину, но зато аромат какой! Недавно одного профессора разоблачили, у него этого чаю, ещё с царских времён.
  - Пожалуй можно и чаю, - согласился сбитый с толку инженер.
  - Вот и отлично! Сейчас я всё устрою, - обрадовался лейтенант и не сдвинулся с места.
  - Прямо не знаю с чего начать? - растерялся инженер, - Все мысли перепутались.
  - А вот мы сейчас устроим опыт по приведению мыслей в порядок. Сделаем опыт, а? - предложил Малороссов заглядывая в глаза Циолковского и улыбаясь мило.
  - Какой опыт? - спросил наивный инженер.
  - А вот какой.
  Малороссов, прошёлся по кабинету, остановился за спинкой дивана, и огрел Исаака Аверьяновича папкой по голове. После второго удара инженер закричал:
  - Ах да! Я сначала совершенно забыл... Как же... Теперь-то я всё вспомнил... что действительно писал это... Последний раз я писал на чертежах. Делал необходимые правки, воплощал свежую идею. Пилот Протуберанский может подтвердить. Мы работали вместе.
  - Вот видите? Ведь можете же, если захотите? А, скажите, орден в тот момент был при вас?
  - Разрешите мне подумать?
  - Я сейчас загоню тебе под ногти десяток гвоздей и посмотрю, как ты будешь думать, - подал голос любезный Цикатухес.
  - Ордена при мне уже не было. Но до этого, когда я работал с чертежами в гостинице, он был. Клянусь честью! - заверил Исаак Аверьянович.
  - Значит, Вы, фотографировали чертежи в номере гостиницы? - осторожно спросил Малороссов.
  - Фотографировал? Зачем? Я что идиот? Или мне больше заняться нечем? К чему мне фотографировать, когда я могу вычертить их в любой момент по памяти? Это же мои чертежи. И потом, я ни на одну минуту не выпускал их из рук.
  - Ни на минуту?
  - Ну, если только, раз... на одно мгновенье...
  - Цикатухес?! Где горячий грузинский чай для инженера Циолковского? - строго спросил майор Малороссов, (один кинжальный взгляд и лейтенант уже колдовал над чайником), - Прошу, товарищ инженер, в этом месте поподробней. Опишите в деталях то странное мгновенье когда вы выпустили чертежи из рук.
  - Даже не знаю, - Исаак Аверьянович залился стыдливым румянцем, - Одна моя знакомая, интеллигентная порядочная женщина, у неё муж член партии, пригласила меня в свой номер на бокал вина... патефон отремонтировать... И, в общем, так получилось, я задержался у неё... дольше обычного.
  - Случайно не гражданка Шатолрез-Серафимова?
  - Откуда вам известно! - испугался инженер, - Ах, как нехорошо получилось, я скомпрометировал порядочную женщину! Что же теперь будет?! Какой скандал!
  - Так это ей, Вы, советский инженер, доверили секретные чертежи?
  - Только на один миг! Она отнесла чертежи в мой номер и всё!
  Циолковский обхватил свою бедную голову руками и сдавил так отчаянно, что потекло из носа.
  - Этого оказалось достаточно! - подвёл итог Малороссов.
  Цикатухес сунул в руки обалдевшему инженеру подстаканник в звёздах и Исаак Аверьянович всосал в себя кипяток без остатка. Из его чёрных печальных глаз покатилась хрустальные слёзы.
  - Что? Что за бред? - вышел из оцепенения Исаак Аверьянович.
  - Вы арестованы! - подвёл итог Малороссов.
  - За что? - устало спросил инженер, он уже устал удивляться.
  - Не за что, а почему? Вы, временно задержаны в целях государственной безопасности. Мы думаем, что вам угрожает опасность и одиночная камера - лучшее что мы можем сегодня предложить. Ежели вам нужен веский аргумент, то я арестую вас за преступную халатность приведшую к утечке закрытой информации и гибели людей!
  - Вы не можете так обращаться со мной. Завтра у меня генеральное испытание! Я должен докладывать и демонстрировать летательный аппарат перед государственной комиссией!
  - Будьте покойны, Исаак Аверьянович, самолёт вы сдадите в срок! - заверил Малороссов, - Это я обещаю.
  Глава 20. Руки вверх!
  Дом Захарьина обречено смотрел на Кузнецкий мост выбитыми глазницами окон. Ещё совсем недавно такой нарядный парадный подъезд умилял почтенную публику лаком дубовых дверей и всяк гуляющий мимо мог услышать настройщика роялей от Германа и Гроссмана. В холодный год дубовые двери сняли, как пережиток прошлого, (в республике всеобщего равенства и братства дверей и замков быть не должно), и спалили в котельной. В той же котельной сгорели пианино и рояли, (ходили слухи что Германа и Гроссмана кремировали там же). В парадном сейчас гулял холодный ветер и угрюмые пролетарии, озираясь воровато, торопливо справляли малую нужду.
  Разыскать гражданина Жако не составило для меня большого труда. Дверь в его мастерскую украшала звезда Давида, которую мелом начертила чья-то шкодливая рука. Возможно та же рука выпачкала вывеску: "АТЕЛЬЕ МОД" собачьими экскрементами.
  После долгих звонков и череды пинков за дверью послышалось:
  - Уже иду! (кто-то полз еле-еле) Уже отпираю! Вы к кому двери сносите, товарищ?
  - Да откройте же наконец! - закричал я, - Битый час звоню, честное слово, просто невозможно...
  Дверь отворилась и я увидел перед собой толстую тётку. У этой дамы всё было слишком. Слишком большой нос, слишком толстые губы, огромные на выкате глаза, невероятное вымя. Платок на плечах и тот волочился по полу, как королевская мантия.
  Про себя я сразу решил: "Старая сволочь", в слух же сказал:
  - Я, собственно, к мистеру Жако из Парижа. Маэстро у себя?
  - Завиваться или пиявки ставить? - спросила тётка.
  - Вполне вероятно, - ответил я уклончиво, - Сегодня чудесная погода, сударыня. Не находите?
  - Ай! Не морочьте мне голову. Интересное дело... пришёл, и не знает зачем. Будите бруки шить? - дохнула чесноком "сударыня".
  - Мне нужен Жако из Парижа. Позвольте пройти!
  Я хотел было прошмыгнуть внутрь, но тщетно. Необъятная баба перекрыла своим животом все лазейки.
  - Так завиваться или пиявки ставить?
  - И завиваться и пиявки ставить и брюки шить!
  - Бруки? У Жако?! - больше испугалась чем удивилась старая ведьма. Не смешите меня...
  - Да, брюки! У Жако! - подтвердил я и, чтобы подчеркнуть всю серьёзность своих намерений, выдал ногами несколько танцевальных па. - Взгляните на этот клеш! Разве это клёш?! Разве теперь так носят? Меня же могут принять за анархиста-индивидуалиста!
  - Ой, какой ужас! - оценила мой наряд тётка, - Вы знаете Розу Исааковну с её шлемазлом сыном Лёвой?
  - К счастью, не имею чести...
  - В этих бруках, Вы, - вылитый Лёва, только без халстука. Заходите же наконец во внутрь, что за манера топтаться в дверях. Просидите немного, Абраша сейчас вернется. Он специяльно пошёл в синагогу, сказать этим шиксам, что дева Мария была проституткой. Как вы думаете, советская власть даст нам за это сахарин?
  Тётка в конце концов отодвинула свои телеса и я пролез в мастерскую боком пребольно приложившись позвоночником к дверному косяку.
  Внизу, скучал еще один клиент. При моём появлении сей субъект повёл себя довольно странно, взял со стола шляпу, натянул её по самые брови и отгородился газетой. На моё "Добрый день!", он даже не повернул головы, что показалось мне некой позой, демонстрацией хамства.
  "Честный человек не будет скрывать своё лицо. Гнусный негодяй! Где-то я видел этого фрукта? - размышлял я прохаживаясь взад-вперёд и тут заметил дырку в газете, а в дырке - глаз, - Ну конечно! Дачный ресторанчик, мамзель Полонская и таинственный незнакомец за соседним столиком с чёрными ногами!"
  - Что интересного пишут? - спросил я как можно непринуждённей, - Сколько врагов народа разоблачили за истекшие сутки?
  - Так себе... - буркнул подозрительный тип, - Необходимо быть в курсе последних событий.
  - Вы, газетку вверх ногами держите, - заметил я.
  - Да? И в самом деле... Эти газеты, такие все... с сюрпризами. Читаешь, читаешь, а потом - раз и кверху ногами. Хи-хи... - попытался оправдаться субъект сворачивая ненужную газету трубочкой.
  - Какой молодой, а уже такой идиёт, - резюмировала толстая ведьма.
  Теперь я разглядел подозрительного субъекта как следует. Сомнений не оставалось - тот самый соглядатай со станции "Дачная". Бандитская морда заклеена пластырем. Глаз подбит.
  - Вы, значит, того... брючки решились заказать? - не выдержав моего пронзительного взгляда спросил одноглазый бандит.
  - Да, решился к свадьбе. Женюсь! - наврал я.
  - Скажите пожалуйста! Женится! - притворно удивился молодчик, - Благородный поступок. И на ком, если не секрет?
  - На женщине! - сказал я гордо.
  - Понятно что не на кобыле, - выдала толстая тётка из-за ширмы, - Нет, я сегодня-таки умру со смеху!
  - Девица Полонская? Известна вам такая дама? - спросил я напрямую, - И почему, Вы, собственно, интересуетесь моей личной жизнью? Какое вам дело что я буду себе шить? Уж не шпион ли вы?
  - Да шейте что угодно! - испугался молодчик и вновь закрылся газетой, - Ай, какое важное правительственное сообщение! Не отвлекайте меня, нужно перечитать ещё раз.
   Дверной колокольчик задёргался как сумасшедший.
  - Это, наверно, Абрам из синагоги, - вслух подумала тётка, - Уже иду! Уже открываю!
  - Нет, так дальше нельзя! Ждать дальше решительно невозможно! - крикнул одноглазый субъект, - Это не портной, а просто жулик!
  В этот момент дверь распахнулась и в ателье вбежал долгожданный Сруль Иохелевич.
  - Роза, крошка, меня кто-нибудь спрашивал? Ах, дорогой товарищ Гадостин! - проорал Розенфельд с порога.
  - Все какие-то ужасно дёрганые стали. Спешат. Торопятся. Ни минуты не могут посидеть на месте, - сообщила толстая Роза, - Сруль, чёрная душа, не лапай дверную ручку, я её полдня скипидаром драила.
  - Не обращайте внимание, товарищи, она у меня дура.
  - Мы уже заметили, - ответил я за всех.
  - Это обыкновенное свинство с вашей стороны, товарищ портной, заставлять ждать клиента, - брюзжал Гадостин, - Где культура обслуживания?
  - Идемте, идемте, уважаемый. Мы сейчас вас измеряем вдоль - поперёк. - Жако обхватил Гадостина за талию и увёл за занавеску. - Одну минуќточку. Я только выставлю отсюда анархиста.
  - Мосье Жако? Решил, вот, брючки себе сообразить... Женюсь на женщине, знаете ли... - сказал я нарочно громко, подмигнул и вполголоса прибавил, - Вам привет от майора Малороссова!
  - Ну-с, молодой человек, материал при вас? - осведомился Розенфельд, (по моему он так ничего и не понял).
  - Так сошьёте мне торжественные свадебные кальсоны из тельняшек или как? - отчаянно подмигивая спросил я.
  - Вижу, товарищ матрос, Вы, любите оригинальничать? Обождите пока я с клиентом расправлюсь.
   - Миль пардон, мосье Жако! Премного благодарен! - продолжал я паясничать, - Вы, что? Ничего не понимаете? Я из контрразведки! Этот ваш Гадостин - жулик и убийца советских артисток!
  Бедный еврей переменился в лице. Я отодвинул его в сторону, схватил утюг, подошёл к занавеске и, уже более не сомневаясь в законности своих действий, проорал:
  - Руки вверх! Стреляю без предупреждения!
  Из-за шторы вывалился Гадостин с перекошенной харей.
  - Умоляю!.. Ради Бога!.. - брызгал соплями ренегат.
  - Попался, бандит?! - вскричал я победно и смазал ему утюгом, на всякий случай, - Говори быстро, где болгарин?
  - Кто? Что?.. - пищал секретарь прикрываясь дрожащими руками.
  - Так что же это, Сруль? - спросила глупая Роза, - Этот господин не станет шить у нас пижак? А этот молодой идиёт не закажет у нас бруки?
  - Товарищ матрос?! - призвал портной, - Мы с Идой, от лица возмущённой общественности, требуем немедленно расстрелять фашистскую собаку, прямо у нас в ателье!
  - Не могу отказать вам, товарищи, в вашей справедливой просьбе, - согласился я не колеблясь, - Сейчас я его утюгом замордую!
  - А-а-а-а... - заплакал насмерть перепуганный Гадостин, - Я всё скажу! Товарищи, пощадите, не убивайте!
  Смотреть на него было противно. Как может низко опуститься человек. Пять минут назад такой чванливый, теперь он катался по полу и обнимал мои ноги.
  - Говори сейчас, где болгарин Кока?! - взмахнул я утюгом.
  - В "Трёх поросятах"! Есть такое заведение... он там развратничает...
  - Знакомое место! Шатолорез-Сирафимова с ним? - уточнил я.
  - Про эту дрянь ничего не знаю... - поразился Гадостин моей осведомлённости.
  - Ладно! Розенфельд?! Свяжите как следует этого субчика и вызовите карету из ЧКа, - распорядился я, - Передайте майору Малороссову, что товарищ Вова отправился в "Три поросёнка" брать бандитскую малину. Пусть срочно шлёт подкрепление!
  - Слушась, товарищ начальник! - пискнул Жако накручивая на Гадостина цветное мулине, - Передам слово - в слово!
  Зачем люди возвращаются туда, где им было так жутко? Может быть из-за нехватки острых ощущений? Вряд ли. Здесь явно кроется тайна, вторая по значимости после "загадочной русской души". Неведомые длани хватают человека за шиворот и влекут его на свидание с гибелью. Удивительно, но имярек предчувствуя свой скорый конец, в одинаковой мере, безотчетно подчиняется потусторонним силам.
  Ноги сами несли меня через тёмный город к Трём поросятам. Смерть уже пометила меня белым крестиком, уже занесла надо мной ржавую косу, и теперь выбирала удобный момент, чтобы поэффектней нанести удар исподтишка. Она всегда так, метит в одного, а зацепит сразу десяток. Всё было на своих местах; и вывеска: "ТРИ КРАСНЫХ ПОРОСЁНКА", и Медное Рыло в форме старорежимного генерала, и табличка: "МЕСТ НЕТ!". Изучив объявление на дверях: "В продаже имеется прохладное пивко!", я решительно устремился на опасное рандеву.
  - Член профсоюза? - задал дежурный вопрос "латиноамериканский генерал" и растопырил руки-крюки, (не узнал).
  - Хам! - коротко ответил я и залепил ему громоподобную пощёчину.
  Оглоушенный швейцар, теряя аксельбанты, скатился вниз по лестнице. Я подобрал с полу трофейную фуражку с высокой тульей, напялил её на глаза, а бескозыркой "ШТАНДАРТ" наградил поверженного врага.
  Интерьер заведения не изменился кардинально, но всё же что-то произошло. Зеркал в зале стало значительно меньше (побили?). "Греческие руины", кажется, развалились ещё больше, а пыльные тачанки Грекова неожиданно оказались расстреляны гречневой кашей.
   Работник общепита Киви Зурабович Иванов выскочил из кухонного чада как чёрт из пекла, начал было кланяться, но внезапно вытянулся в струну и отдал честь, (и этот не узнал). Семейные панталоны цвета ультрамарин из под больничного халата, идиотский колпак на макушке, небритые мордасы - карикатура на Соловья-Разбойника.
   - Пузо подбери! - приказал я усаживаясь под знакомой пальмой.
  - Здравствуй, дарагой? - спросил Киви угадывая в моей персоне "большую птицу", может быть даже самого товарища Дыбенко.
  - Тут, у вас, часто закусывает такой типчик... Болгарин, фальшивый иностранец, в компании с дамой, на руке татуировка "Кока", - произнёс я разглядывая Иванова по методу майора Малороссова.
  - Э, слющай, не знаю такова! - Киви клятвенно заломил руки, - Всех знаю, а это первый раз слыщу! Хочешь шашлык?
  - Это ему сюрприз будет. Позови-ка шельму, я его по роже как следует оттреплю, - пошутил я и улыбнулся невесело.
  - Зачем обижаешь? А? Почему по роже? - Киви Зурабович утёр физиономию колпаком и далее продолжал изъясняться на нормальном языке, - Могу предложить цыпляток порционных, специально свежая зелень и ежели пожелаете - настоящий харчо, держим для своих в специальной кастрюльке...
  - Так ты не грузинский армянин! - догадался я.
  - Грек, с вашего позволения, - признался Иванов и вздохнул, как будто мешок сбросил.
   - К чему этот балаган? Акцент дурацкий? Штанов не носите?
  - Это для дурачков. Национальный колорит даём! Первобытной дикости, так сказать... Экзотика!
  - Хм, я сразу так и понял. Так где же мой приятель Кока?
  - К сожалению в данный момент Коки нет на месте.
  - Ну так найдите его! - посоветовал я - Или я за себя не ручаюсь!
  - Может быть позволите угостить вас кружечкой пива, пока будут искать гражданина Коку? - предложил Киви кривя рот до уха.
  - Пива? Хм... С пенкой?
  - С самой пенистой...
  - Без дурачков?
  - Исключительно с крабами.
  - Ладно, валяйте, - позволил я побаловать себя.
  Не успел Киви щёлкнуть пальцами как на столе появились две башнеобразные жестяные кружки и тарелка с кривыми ногами краба.
  - Приятного аппетита! - пожелал Иванов. - Прикажете передать что нибудь на словах мистеру Коке?
  - Передайте, что пришёл Нирыбин-Нимясов рассчитаться за орден! - произнёс я так дерзко, что сразу привлёк к себе всеобщее внимание публики. - И пусть поторопиться, мать его так!
  Слух о том, что в "Поросятах" появился отчаянный рубака облетел криминальное заведение со скоростью молнии.
  - Я сразу понял кто это! - охотно рассказывал швейцар Лыков всем желающим. - Я ему - вы член? А он мне - раз по зубам! Я ему - у нас только для профсоюза. А он мне - кастетом по носу! Молись, говорит, сука, сейчас твои мозги на люстре повиснут и с лестницы спустил. Вон, сидит под пальмой, антихрист, пиво пьёт... Чисто зверь!
  Завсегдатаи, потрясённые неслыханной дерзостью доселе неизвестного Нимясова, шли посмотреть на безумца и сбитые с толку моим затрапезным видом шептались по углам:
  - Как вы думаете, кто это? Может налётчик с Марьиной Рощи?
  - Без всякого сомнения! Эсеровский бомбист-максималист!
  - Тогда зачем же он вот так бесцеремонно, не скрывая своих намерений? Не опасно ли это для его здоровья?
  - Такие уже ничего не бояться!
  - Вы думаете?
  - Без всякого сомнения! Я их по глазам различаю. Он наверняка опутан электрическими проводами и динамитными шашками. Взгляните, - терять нечего. Волк одиночка!
  Известный на всю республику композитор Фрак Маткин долго не решался подойти, наконец выпил три рюмки подряд для храбрости и, прихватив с собой четвёртую, приблизился к моему столику.
  - Вы, я вижу, впервые в Поросятах? - бухнул он первое, что пришло в голову.
  - Нет, я бывал здесь и раньше, - охотно ответил я радуясь возможности пообщаться с умным человеком.
  - Позволите присесть?
  - Располагайтесь.
  Помолчали. Маткин сосредоточенно разглядывая содержимое рюмки мурлыкал под нос марш энтузиастов, а я изучал анатомию крабовых сочленений. Оба чувствовали какую-то неловкость, но каждый по своему. Наконец когда молчать дальше было уже невозможно Маткин опрокинул свою рюмку и произнёс:
  - Приятно было с вами поболтать.
  Затем быстро поднялся и отошёл в сторону.
  - Ну, как? - набросились на него со всех сторон. - Что он сказал?
  - Будет макруха, говорит. Я, говорит, и раньше хотел загасить этого козелка бздиловатого, да времени не было...
  - Это что же, стрелять будут? По настоящему?
  - Конечно! А вы думаете зачем он сюда заявился, в фантики играть?
  - Это наверняка Колька Индеец прислал его?
  - Нет, я считаю, что тут что-то интимное, - авторитетно заметил Маткин. - Он не признался напрямую, но по всему видно - трагедия личного характера. Здесь замешана леди.
  - Неужели Танька Сопля!? Ой, что делается! Следует немедленно сообщить в НКВД.
  - Не трепыхайтесь, уже протелефонировали.
  В этот момент из глубины бутафорских "развалин" вышел концертмейстер в черном френче поверх галифе. Его появление, не произвело на публику никакого впечатления. Скорчив брезгливую гримасу "Френч" произнёс давно измученную фразу:
  - Товарищи, администрация шашлычной убедительно просит почтенную публику не нарушать художественную цельность представления аплодисментами во время хода действия. В его сторону ни кто даже не чихнул.
  Концертмейстер вздохнул утомлённо, подышал на свои лакированные ногти, потёр их о рукав, вновь подышал и, оставшись недовольным, продолжил:
  - Друзья! Других сегодня здесь не вижу. Сегодня, только раз и только у нас, совершенно случайно, проездом из революционного Мадрида на стройки народного хозяйства, - толстяк сделал ударение на последнем слоге, - товарищ Хулио Нопасаранов, даст свою единственную прощальную гастроль, чтоб каждый вечер радовать и баловать вас са-а-атаринной шотландской балладой! Встречайте же!!!
  Грянула гитара, публика завертела головами по сторонам, но обещанного Нопасаранова не появилось. С кухни донеслось:
  - Я не выйду! Не стану унижаться перед червяками... Что тихо?! Я артист а не форсунка! Актер оригинального жанра! У меня, между прочим, претензии имеются!! Мне сам Мейерхольд Всеволод Эмильевич ангажемент предлагал. Приходи, говорит, будет тебе - Оптимистическая трагедия! Меня на руках носили! Вы должны меня в жопу целовать!
  Наконец, амбициозный Нопасаранов соизволил показаться среди "античных" руин и я, к ужасу своему, узнал в нём скандального клоуна из кукольного театра. С первого взгляда было видно, что Прилип вырос творчески несоизмеримо. Маску Рыжего он сменил на полосатые шаровары. Его нераскрытый внутренний потенциал выплеснулся на зрителей в форме великолепно-алого галстука с попугаями. Галстук, закрученный сложным морским узлом, как бы намекал присутствующим, не только на остроту мысли Прилипа, но и на разносторонность его умственных интересов. Тонкая эта аллегория произвела впечатление не только на мистические натуры, но и на людей, холодных и рассудочных. Завсегдатаи шашлычной застыли с набитыми ртами. Музыкальная тема сменилась и Прилип затянул обещанную балладу:
  Великий вождь, ты дал нам щит,
  Он звёзд алмазами расшит,
  Он юность от седин хранит
  В счастливых дней повторе.
  Великий вождь, ты дал нам ключ,
  В тот край, где ярче солнца луч,
  Где нет насилья чёрных туч,
  Где мёртво слово "горе".*
  Далее эпическое действие в балладе разворачивалось следующим образом; Великий вождь сразился с драконом, но пал, не от лап чудовища, а от собственной расхлябанности, поскольку пренебрег техникой безопасности. Вся вторая половина произведения посвящалась его памяти.
  Шотландский акын еще бесконечно долго мог развивать эту тему. Главный мотив предопределяющий характер настоящего художественного повествования был неисчерпаем. Окружающие смерились с его пением, как с жестокой необходимостью.
  ----------------------------------
  * Стихи Сулеймана Стальского в переводе с лезгинского Эфенди Капиева. Художественная обработка Х. Нопасаранова. Музыка народная. Исполнялось впервые. Полностью текст напечатан в лирическом сборнике ДЕТГИЗДАТ ЦК ВЛКСМ "Стихи и поэмы" 1938г.
  Пока отставной клоун выводил сложные рулады, услаждая тонкий слух композитора Маткина, по городским улицам уже спешила специальная тревожная карета неотложной помощи беспощадного пролетарского гнева имени Максима Горького, (бывшая ЧОН). Из автомобильного кузова во все стороны торчали дула винтовок и боевые стяги. Это, во главе группы быстрого реагирования по борьбе с бандитизмом и терроризмом, мчался лейтенант Цикатухес.
  - Всех нашинковать, в брюссельскую капусту! - орал немилосердный Цикатухес давя на клаксон и размахивая револьвером. - Пленных не брать!
  Лавры легендарного борца с преступностью не давали Цикатухесу покоя. Конечно, не обязательно было гнать во весь опор, пугая добропорядочных обывателей огневой мощью разнокалиберного арсенала, но это был бы уже не тот стиль. В этом деле требовался размах. Цикатухес нарочно дал окрест шашлычной лишний круг. Вся опергруппа в составе; шофёра-механика Костюнина, стрелка Евстигнеева, санитарки Фокиной, кинолога Дамкина с двумя реквизированными фокстерьерами, высыпала из фургона и рассредоточилась на местности согласно предписанию. Сам Цикатухес остался в карете для координации действий. Он сложил ладони "рупором" и обратился к предполагаемым правонарушителям с такими словами:
  - Вас обложили со всех сторон! Выходите с протянутыми руками или свинцовую сливу в рот! Жду минуту и спускаю собак-людоедов!
  В окрестных домах, как по сигналу, с треском распахнулись окна и в них зависли любопытные физиономии обывателей обоего пола. Мужчины, все в белых майках, деловито закурили, а женщины, кто в чём, преимущественно в халатах, спрятались за их спинами. Незамужние дамы и девицы на выданье упёрлись животами о подоконники и, как бы невзначай, выставили из окон накладные бюсты.
  - Ну, наконец-то! - поздравляли друг друга обыватели, - Это наверняка воздушный десант! Завтра, с утра пораньше, начнут выдавать гуманитарную помощь. Каждому по две банки телятины, по фунту изюму и французские консервированные персики.
  - Нет это не интервенты, - разочарованно вздыхали дамы, - Не видать нам американской тушенки и достойной пенсии по безработице. Кому мы нужны такие, в сатиновых панталонах? Кроме немцев...
  - Это просто смешно! У нас с немцами полный брудершафт!
  - Не скажите, в газетах пишут, что англичане только и мечтают, лишь бы захватить наши достижения. Вы, что? Не слышали, что ли? У нас масса всяческих достижений!
  - Где же Красная армия? Где танки? Где, на худой конец, международные наблюдатели из лиги наций? Я же телеграфировал туда неоднократно! Они что там, совсем что ли?! Много о себе возомнили!
  - Что вы орёте?! Люди занимаются делом, не мешайте им, пусть убивают друг друга. Они же практически ни кому не мешают.
  Минута истекла.
  - Дамкин?! - гаркнул Цикатухес, - Приготовь своих людоедов! Эй там? Даю последнее предупреждение! Будете меня слушаться или нет?! Или я сейчас устрою!
  Дверь шашлычной приоткрылась и оттуда крикнули:
  - Пошёл в жопу!
  - Ах так?! - лейтенант даже захлебнулся от обиды, - Значится вот так, вы! Ага! Ну всё! Хватит сюсюкаться. Я вижу - по хорошему вы не понимаете. Дамкин?!
  - Я здесь!
  - Людоеды готовы?!
  - Сейчас меня самого сожрут! - отозвался кинолог, гордый за своих питомцев, - Адские твари, страшнее голодных крокодилов. Вчера на обед загрызли слепого шарманщика вместе с шарманкой!
  - Спускай! Ату их!
  - Фас!!! - взвизгнул Дамкин и изо рта его брызнула розовая пена.
  Безжалостные убийцы - фокстерьеры, обгоняя друг друга, с воем секанули вдоль улицы.
  - Дамкин? Куда это они?.. - не понял Цикатухес.
  - Хрен их разберёт? - объяснил кинолог нестандартное поведение своих питомцев, - Может кошку унюхали?
  - Так догоняй!
  - Да ну их... белогвардейское семя. Жрать захотят, сами прибегут.
  Перед тем как атаковать шашлычную Цикатухес произнёс короткую зажигательную речь смысл которой сводился к идеологически вредному лозунгу: "Смерть врагам контрреволюции!". С примкнутыми штыками, "тришкино" войско пошло на штурм.
  Швейцар принял на себя первый удар.
  - Что же вы меня бьёте, товарищи? Я же свой! - вопил Медное Рыло встречая удары в живот.
  - Я тебе сейчас харю разобью! - рассвирепел Цикатухес. - А ну, быстро говори! Сколько их там!
  - Один антихрист - налётчик с Марьиной Рощи. Чисто зверь! - растирая кровь по морде заплакал швейцар, - Я ему - вы член? А он - мне, наган к носу - молись, говорит, сука! Теперь, сидит под пальмой... максималист! Фуражку у меня отобрал!- с этими словами швейцар показал чекистам бескозырку "ШТАНДАРТ".
  Цикатухес, ещё секунду назад не склонный к компромиссам, отпрыгнул от бескозырки, как от гремучей змеи.
  - Что же мы медлим, товарищ лейтенант, - удивилась Фокина, - Пора нам уже раздавить гадину в змеином гнезде! В атаку, товарищи?
  - Отставить "в атаку"! Кто здесь главный начальник? - осадил санитарку осторожный Цикатухес. - Я эту бескозырочку уже видел! Я знаю чья это бескозырочка! Мы здесь имеем дело с политической провокацией! Будем бдительны, товарищи!
   Лейтенант явно нервничал. Было от чего. Медлить дальше невозможно, но и бросаться вниз, очертя голову, под пули "беспощадного убийцы" было бы полным безумием. Его репутация отчаянного красного ликвидатора с каждой минутой стоила всё меньше.
  - А ну, ты, слышь, генерал, спустись, посмотри, как там?.. тебе говорят?! - приказал лейтенант избитому швейцару.
  - Ага! Сейчас! - заплакал Рыло. - Что я вам сделал? Лучше на месте убейте!
  Чекисты схватили швейцара за руки-ноги и бросили с лестницы.
  - Ну, что там?
  - Пиво он пьёт! О, Господи, руку сломали! Что за служба такая? Ни тебе почтения, ни тебе уважения, ни открытки к празднику, - простонал искалеченный вахтёр уползая из зоны обстрела. - Ни, что бы, добрым словом кто... погодите же, вспомните меня, да поздно будет. Таких работников, поискать ещё...
  - Эй Цесаревич?! - не своим голосом закричал Цикатухес, - Тебе конец! Ты - политический труп! Пора выбросить тебя на свалку истории! Но перед этим, я выковыряю тебе глаза вилкой. Считаю до сорока семи, и если не выйдешь... Раз! Два!! Три!!!
  Посетители даже не думали прятаться от возможных шальных пуль. Все чинно сидели за столиками и делали прогнозы.
  - Ставлю два к одному на матроса! - предлагал композитор Маткин.
  - Это не серьёзно, делайте настоящие ставки! - отвечали ему.
  - А мы, дураки, по театрам таскались. Вот где настоящая драма! Какой накал страстей! - ахала публика.
  Цикатухес разил врага глаголом с безопасного расстояния:
  - Трус! Я знал твоего отца, он тоже был трусом! Я трахал твою мать, у него на глазах, она была немецкой шлюхой! Я и тебя хотел трахнуть, но ты тогда был слишком маленький. Я только поссал в твою колыбель и пёрднул тебе в нос. Ты уже тогда был уродом. Маленьким вонючим уродом!
  - Ух ты! - восхищённо охнули в зале, - Круто завернул! Вы слышали про его мать? Она действительно была немецкой шлюхой?
  - Три к одному! - повысил ставки Маткин. - Сейчас он его в клочки разорвёт. Такого оскорбления не вынес бы ни один уважающий себя жиган.
  - Челаэк? Пива мне! - беззаботно крикнул я не принимая этой дешёвой мелодрамы на свой счёт.
  Проворный Иванов возник с новой порцией живительной влаги. На этот раз к пиву он подал копчёные бараньи рёбрышки.
  - Пользуясь случаем, не откажите в любезности, Автограф для дочери... на день рождения, - прошептал Киви протягивая в поклоне карандаш, - Собирает, знаете ли... кинозвёзды, всякая шантрапа...
  - Как зовут? - спросил я польщённый таким вниманием.
  - Шурочка...
  - Сколько лет?
  - Сорок три...
  - Гм, большая уже девочка? - удивился я выводя на салфетке памятные слова.
  - Это мне, пардон, Шурочка - сорок три, а дочь моя...
  - Пошёл вон! - разозлился я. - Сводник!
  - Остальные в обход пошли! - объяснил действия чекистов опытный в таких делах композитор Маткин. - Пока один отвлекает внимание, другие нападут с тыла, скорее всего со стороны сортира. А вы, молодой человек, что же сидите? - обратился он непосредственно ко мне, - Мы на вас деньги поставили, голубчик. Пора бы вам проявить себя. Где же ваш кольт сорок пятого калибра? Ну-ка, бабахните в люстру! Пусть там, на верху, знают с кем связались.
  - У меня нет кольта, - признался я и загрустил.
  - А что же у вас, там, маузер или кинжал отравленный ядом? Сгодится любое средство технически пригодное для нападения, а так же совокупность таких средств.
  - У меня ничего нет! Я хотел уничтожить Коку морально, при помощи своего интеллекта и личного обаяния. Поговорить хотел по-человечески.
  - Не беда, мы сейчас подберём что-нибудь, - обнадёжил меня Маткин, - Граждане, поможем юному нигилисту разнести здесь всё в пух и прах? У кого имеется лишняя "дура"?
  Мне предложили на выбор; обрез охотничьего ружья, наган с тремя патронами, старинную мортиру и дуэльный коллекционный пистолет, (музей обчистили?). Я взял всё. Разложив арсенал перед собой я продолжал прихлёбывать пивко дурея на глазах, (подлый Иванов плеснул в пиво водки).
  - Желаете сатисфакций? Извольте! К барьеру! Это кто там называл мою мамочку скверными словами?! А ну, покажись? - крикнул я, чувствуя моральную поддержку со стороны зала и примерился пальнуть из мортиры в сторону обидчиков.
  - Сорок семь! - закончил роковой отчёт Цикатухес.
  Я чиркнул спичкой.
  Нет оружия надёжней и страшнее, чем старинный самопал. Я даже испугаться не успел - орудие шарахнуло огнём и пламенем. Из рам брызнули стёкла. Греческие руины вспыхнули бенгальскими огнями и разлетелись в конфетти. Грохот сотряс целый квартал. Люди, не знавшие про трагические события в шашлычной, озабоченно разглядывали небо надеясь увидеть там грозовую тучу, но кроме двух аэростатов, да десятка воздушных шаров, ничего в небе не летало.
  - Опять гандонную фабрику взорвали, - ворчали обыватели. - Господи, когда же они уже окончательно экспроприируют экспроприаторов и всё фактически переделят?
  Когда пыль рассеялась Цикатухес с удивлением обнаружил себя на улице рядом с развороченным автомобилем, (выбросило взрывной волной?). В руках он судорожно сжимал рулевое колесо.
  - Все живы? - спросил Цикатухес и не услышал себя. Так слаб был его голос. Он хотел прочистить уши пальцами, но не смог отцепиться от автомобильной баранки. Проклятый руль прилип к ладоням. - Санитара?! - закричал лейтенант, - Санитара мне!
  На его призывы приползла Фокина.
  - Куда вас, товарищ командир? - спросила она деловито, и сходу принялась бинтовать лейтенанту голову.
  - Суньтесь ещё! Мы вам все яйца отстреляем! - кричал из развороченных дверей Медное Рыло. Наверное он так и не понял с кем имеет дело. - Где же ваши псы-крокодилы? Что же они нас не загрызут?
  - Комиссара ранило! - ахнула Фокина, - Суки рваные, погодите, я вскрою вам вены, мать-перемать! Потерпи сокол ясный, не лягайся, сейчас аспирину дам!
  - Что это шарахнуло? - отбрыкивался Цикатухес от наседающей медсестры, - На хрена ты мне тряпки на башку накручиваешь?
  Вдвоём они попытались избавиться от ненавистной баранки. Фокина изловчившись из положения "лёжа", упёрлась сапогами в подбородок и грудь "раненого". Она рванула на себя так, что у лейтенанта лопнуло сукно на мундире. Безрезультатно.
  - Плохо дело! Сухожилия скрючило, - поставила диагноз сестра милосердия. - Посттравматический шок. Если сейчас не разожмём пальцы, то так и останется. Как же ты теперь будешь честь отдавать?
  - Не жалей меня! Укол в сраку сделай! - приказал Цикатухес испугавшись такой перспективы. - Я тебя к благодарности представлю, только освободи!
  Опытная в таких делах Фокина сменила тактику. Она упёрлась одним коленом в живот лейтенанта, другим коленом в пах и принялась выкручивать руль по часовой стрелке до характерного щелчка в локтевых суставах. Всё напрасно. Цикатухес будто сросся с материальной частью. Тогда на помощь пришли стрелок Евстигнеев и механик Костюнин. Все вместе они трепали командира по тротуару забыв про всякую осторожность, пока Фокина не сказала:
  - А, бросьте его! Дело важнее. Евстигнеев давай связь! Телефонируй Малороссову, вызывай на помощь кремлёвских курсантов, самокатчиков, самим нам не справиться. Евстигнеев, всем, всем, всем кто нас слышит! А где же Дамкин?
  - Убёг, гад за своими собаками! Только его и видели. - доложил Евстигнеев.
  - Предатель! - процедила Фокина сквозь редкие зубы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 21. Вот какие у нас литературные агенты...
  - Не имеете права, мерзавцы!!! - кричал и плакал во сне литературный агент Карл Лихтербетович. - Я требую достойного адвоката. Не какого-нибудь общественного прощелыгу, а настоящего Кони.
  Ему опять снились французы. У этих чертей снова был праздник. Французы смеялись и швыряли в него тухлыми яйцами. Запах стоял невыносимый. Носатые, пьяные, в дурацких красных колпаках, они второй раз за ночь волокли Карла на гильотину. В первый раз Карлу повезло, если это можно назвать везением. Прямо перед ним казнили парочку якобинцев, и на последнем, кажется на Сен-Жюсте, как раз заклинило резак.
   Литературного агента подвели к макси секатору. На этот раз сам доктор Гийотен вытащил из специального плоского чемоданчика косое лезвие и занялся его установкой. Карл узнал знаменитого доктора по козьим зубам на лошадиной морде.
   - Док, ну хоть, Вы, скажите им! - крикнул Карл в отчаянье. - Это просто невыносимо, каждую ночь одно и то же!
  Гийотен оставил своё занятие и с чисто профессиональным любопытством взглянул на потенциального "пациента".
  - Вас что-то тревожит, дитя моё? - произнёс доктор на чистом французском языке.
  - Хорошенькое дельце! Он ещё спрашивает! Нет, полюбуйтесь на такое безобразие! Каждый раз одно и то же! Раньше хоть грузинские меньшевики снились, а теперь только ваши гнусные рожи. Найдите себе другого дурака!
  - К сожалению, мой друг, ничем не могу помочь. Не я решаю кого казнить - кого миловать. Этим занимается революционный трибунал Французской Республики. Впрочем, судя по вашему внешнему виду, вам и без моего гуманного изобретения не долго осталось гулять по белу свету.
  - Ну это мы ещё поглядим! - взбрыкнул агент и получил прикладом по затылку.
  - Гражданин, соблюдайте революционную дисциплину! - посоветовал доктор Гийотен революционному солдату Франции. - Мы не можем придать казни мёртвое тело. Ещё немного и вы проломили бы ему череп. А это было бы уже заурядное убийство!
  В последнее время, освобождаясь из сетей Морфея и папаши Гипноса, ведя обычный размеренный образ жизни, то есть с утра до вечера, (пока рогом не упрётся), принимая во внутрь горькую, сладкую и кислую, Карл всё чаще стал задумываться за что его собственно казнят нелепые французы.
  "Что за наваждение такое? - размышлял агент, - Каждую ночь, а то и среди бела дня, не успеешь глаза закрыть - уже волокут в мясорубку. Я не скотина какая бессловесная. У меня тоже права имеются закреплённые, между прочим, советскими законами. Хватают как последнюю шельму! Потрудитесь хотя бы объяснить за что? Если за идею, то за какую? Может быть это глупая идея? Может я не согласен с её концепцией?"
  Опохмеляя с утра отрубленную за ночь голову он спрашивал очередного собутыльника, софлаконника, сопузырильника (в зависимости от химического реактива принимаемого вовнутрь):
  - Скажи-ка Вася (Федя, Коля, Зинаида Ивановна), что ты думаешь о Великой Французской Революции и о Парижской коммуне в частности?
  Состаканник, не успев прийти в себя после выпитого живительного эликсира, так и застывал с мятым ночным лицом, не успев даже занюхать спичечным коробком. Лучшего вопроса, для того чтобы вывести человека из душевного равновесия, придумать было трудно.
  - Праздник такой есть, международный, День взятия Бастилии. - говорил респондент первое что приходило в голову. - А зачем тебе? Коньяк французский завёлся?
  - Коньяк - не таракан, чтобы на пустом месте заводиться. Просто хочу освежить кое что в памяти. Обогатить свой интеллектуальный багаж новыми знаниями из сокровищницы мировой культуры. А то праздники отмечаем, относимся к ним с уважением, а за что пьём не знаем, - уклончиво отвечал Карл Лихтербетович.
   Не признаваться же, в самом деле, что ещё час назад тебе рубили голову в Париже.
  - А-а-а... Вон чего, а я уж думал у тебя совсем плетень завалился, по всему периметру... - с облегчением вздыхал Вася (Федя, Коля, Зинаида Ивановна), и забывая занюхать прятал коробок в карман.
  Искания литературного агента не остались без внимания в широком кругу его узких приятелей. За непонятную тягу ко всему французскому он получил обидную кличку "Шантрапе".
  И только один Мстислав Петрович, преподаватель на кафедре Военного коммунизма отнёсся к его проблеме с пониманием. Хороший дядька был этот Мстислав, совестливый. Другие норовили всячески объегорить собутыльника, недолив ему полагающиеся граммы. А Военком, (такое у Петровича было уважительное прозвище), всегда наливал по справедливости - товарищу первому, а сам пил что останется, прямо из горлышка.
  - Вот я - тебе что отвечу, Карл Лихтербетович, - сказал он как-то агенту после совместного возлияния. - Твой вопрос сам по себе абсурден. Наше с тобой отношение к Великой Французской Революции и к Парижской, в принципе не представляет из себя интереса. Эти эпохальные события уже произошли и заняли своё достойное место в истории человечества. Мы должны относиться к ним с терпением. Это уже часть нас. Тебе понятна линия моих рассуждений?
  - Не совсем. Я бы хотел знать, из-за чего они рубят головы. По какой причине? Значит, если на улице наступила революция, следует незамедлительно оттяпать кому нибудь башку?
  - Давай уточним о какой именно Великой Французской идёт речь?
  - Разве она была не одна? - удивился Карл.
  - Гораздо больше, чем ты думаешь. Одних только республик эти французы провозгласили без малого три штуки. А уж сколько народу перевели со своими коммунами - пропасть. И всё во имя свободы и демократии. Очень культурные люди. Если и закусывают чего, так только улитками или в крайнем случае лягушками.
  - Тогда я уже и не знаю, - вконец растерялся Карл. - Но они хоть нас уважают?
  - Мне всё же кажется, что нет! - произнёс преподаватель военного коммунизма и на глазах его навернулись слёзы обиды. - Они относятся к нам с презрением. Уж очень высокомерны. Вы, говорят, ещё недостаточно дров наломали, недостаточно настрадались, чтобы мы вас зауважали! Нарочно так делают. Хотят весь Мир удивить, попугаи носатые.
  После разговора с образованным собеседником Карл решил, что если во имя демократии французы улитками закусывают, тогда можно ещё немножко потерпеть.
  "Может быть завязать на время с пьянкой?" - подумал он тогда в отчаянье. Но вовремя опомнился. Мысль о том, чтобы бросить пить, показалась ему такой нелепой, что он даже рассмеялся. Как она вообще могла прийти ему в голову? Наоборот, премудрый Карл решил "вышибить клин - клином". С этой целью он собрал все медицинские порошки в доме, проглотил, запил стаканом водки и умиротворённый свалился на диван.
  "Ну гадкие французики, что вы на это скажите?" - успел подумать Карл, проваливаясь в бездонную пропасть.
  Результат не заставил себя долго ждать. В эту ночь, как уже известно, его казнили дважды, да ещё вдобавок закидали тухлыми яйцами.
  - Ну что вы там вошкаетесь?! - вопили в толпе французов, - Кончайте его скорее!
  - Опять эти страшные люди!! - простонал Карл Лихтербетович.
  Сквозь строй солдат к нему прорвалась молодая француженка, явно ненормальная.
  - Карл! - взвизгнула она и повисла у него на шее, - любите ли вы меня как прежде?! Ах, Карл, проказник, я каждый раз хожу на ваши казни. Вы так уморительно дрыгаете ногами.
  Она присосалась к нему как пиявка. Её еле оторвали и прогнали плётками.
  - Готово! - сказал доктор и толпа на площади завыла от восторга.
  Наконец-то, сейчас всё кончится. Вот сейчас ему отрубят голову и можно будет посмотреть сон про любимый Колхозный рынок. Вот уже уродливый тесак летит из поднебесья блистая и грохоча.
   Вж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж...
   Долго летит. Не достаточно быстро. И застревает у самой шеи. На горле только бритвенный порез. Да чтоб тебя! Значит опять всё сначала?!
   Карла вытащили из адской машинки. Огромная людская масса волновалась, как Тихий океан. В его адрес летели проклятья.
   - Ну хватит!!! - заорал Карл Лихтербетович, - Надоело!
  - Гражданин, вы тут не хулиганничайте. Ведите себя достойно, вы не в кабаке! - пригрозил Гийотен. - Сейчас смажем пару шестерёнок и отхряпаем вашу бестолковку точно у воротничка. Кстати, у какой прачки вы крахмалите свои воротнички?
  - Лошадячая рожа! - крикнул ему Карл и, обуреваемый лютой ненавистью ко всему французскому, стряхнул с себя конвой. - Крови моей хотите?! Нате - пейте!
  Он обхватил свою голову руками и рванул что было силы. Затрещали и лопнули сухожилия, хрустнули шейные позвонки, кожа на бритвенном порезе расползлась в стороны рваными лохмотьями и голова отлетела от тела обдав всё вокруг фонтаном крови. Оторванная башка шлёпнулась на помост и Карл успел ещё наподдать её ногой прежде чем упасть на липкие доски.
  Страсти стихли. Ни кто не смел даже вздохнуть. Все месье окостенели с открытыми ртами. Все мадам присутствующие на городской площади повалились в обморок.
  - А-а-а-а-а!!! - дико заорал Карл Лихтербетович и пробудился окончательно. - Все-таки я их умыл. Будут теперь знать наших. А то взяли моду свои порядки устанавливать. Мы их всегда били, во все времена.
  За окном было ещё темно. Для утренней опохмелки было рановато и Карл решил ещё "соснуть маненько". Впервые за последние месяцы он засыпал без страха. Теперь-то он знал, как нужно бороться со спесивыми революционерами.
  Из тумана Морфея выплыла вокзальная площадь. Теперь Карл Лихтербетович был "телефонным аппаратом" у Киевского вокзала. "Расту!" - с удовольствием отметил он про себя и огляделся по сторонам. С неба моросил мелкий дождь и случайные прохожие прыгали в телефонную будку укрыться от непогоды. От нечего делать они крутили пальцами диск и говорили в трубку гадости. Вокруг автоматов сновали тёмные личности всех мастей. Им хотелось денег. Они совали в механическое чрево Карла железные крючья и терзали... терзали... терзали...
  Кукольные башенки Киевского вокзала заволокло красной мутью, Карл продрал глаза и понял, что этой ночью больше не уснёт.
  А голову уже сдавливал чугунный обруч. И чем ближе был рассветный час, тем сильнее становилось это давление.
  - Пора! - решился в конце концов наш страдалец. - Пора пропустить рюмочку.
  Не станем описывать похмельные симптомы и брожения больного человека. Каждый из нас, хоть раз в жизни испытал это великое чувство. Многие из читателей испытывали его неоднократно. Бьюсь об заклад, что некоторые и сейчас не прочь были бы дёрнуть лафитник - другой, но сомневаются, так ли это необходимо в данный момент. Бросьте эти самоковыряния, не изводите себя. Если у вас родилась такая мысль, если она только промелькнула - вы обречены на хорошую выпивку. Так сделайте это правильно. Только ради Бога не пейте без закуски. И не лакайте спиртное стаканами. Это гадко и опасно не столько для вашего здоровья сколько для окружающих. Перво-наперво сервируйте столик. Важно, что бы всё было красиво. Научитесь, наконец, любить себя! Обязательно воткните в вазочку цветок. Если нет цветка, сойдёт веточка укропа. Закуска не должна быть слишком обильной, но и недостаток её не должен вызывать раздражение. Пища ни в коем случае не должна быть жирной. Сливочным маслом, шпротами, уткой, блинами закусывают только недорезанные купчишки, человечки вздорные и безграмотные. Как исключение может пройти только сало и то не какое-нибудь. Пусть оно будет попостнее, тонко нарезанное с чесночком. Если вы решили выпить водочки, вам необходима горячая закуска. Очень хороша в этом отношении жареная колбаска. Для вегетарианцев рекомендую обжаренные кабачки или помидоры.
  С недоверием отношусь к людям, которые отвергают коньяк. Они мотивирую свою нелюбовь к этому напитку тем, что от него якобы "воняет"! Да, воняет! Но не на столько, чтобы относиться к нему с таким пренебрежением. Эти граждане просто не умеют пить. Например, один мой приятель, чтобы отбить клопиный дух, всегда надевает на нос прищепку. Не знаю, как остальным, а ему очень помогает.
  Ещё одно распространённое заблуждение - заедать коньяк лимоном. Какой идиот пустил такую моду? Тяжелейшее расстройство желудка вам гарантировано. Жуткая нескончаемая изжога - результат такой закуски. Коньяк следует запивать обыкновенной простоквашей и ни чем больше. Попробуйте, и остаток жизни вы будете поминать меня только хорошими словами. На утро никакой головной боли. А если вы позволили себе вчера лишнее, то всё, что не успело усвоиться организмом за ночь, вылетит из вас радостной струёй, без изнурительной процедуры промывания желудка. На эту тему можно беседовать бесконечно долго и не прийти к общему знаменателю. В конце концов всё зависит не только от среды обитания каждого отдельно взятого индивидуума, но от наследственности и вкуса.
  У Карла Лихтербетовича наследственность была хорошая, а вот вкус подкачал. Хреновый у него был вкус. Эстетом он не стал, хотя зачатки были. Селёдку от скумбрии он мог отличить, а вот хамсу от кильки пряного посола - прощенья просим. Скверно кушал и скверно одевался. (В эпоху военного коммунизма многие люди что-то сочиняли самостоятельно из старых занавесок, бахромы и тюля. Я помню, пошил себе такие отпадные штанцы, что за мной два квартала бежали взбесившиеся собаки.) Карл носил плохие костюмы мотивируя обычным - все так ходят. Угрюмые мешкообразные портки, мрачный макинтош не создавали хорошего настроения ни ему, ни окружающим.
  И потекло его бытие ржавой струйкой из дырявого крана. Утром на службу - на дворе ещё темно. Вечером со службы - на дворе уже темно. Изо дня в день, год за годом. Жизнь где ты?! Ау? Отзовись, проститутка, дай хоть за сиськи тебя пощупать...
  Очухался, глядь - стоит у буфета с трясущимися руками в комнате где нет ни чего живого, где даже герань и та засохла два года тому назад. Весь мятый, как газетный пыж и такой же душистый. В башке треск, во рту бяка, на буфете рюмка с водкой, рядом чёрный сухарик.
  "Ведь эта рюмка не спасёт меня! - подумал Карл и ужаснулся. - Она только оттянет миг расплаты, но ничего не сможет изменить. О-о-о!"
  Он выпил и пожевал кислую хлебную корочку. Вот и весь холостяцкий завтрак. Карл Лихтербетович с надеждой заглянул в пустую бутылку, но там даже запаха не осталось.
  - Необходимо что-то предпринять в этой связи! - сказал агент сам себе. - Сейчас же! Сию минуту!
   В критических ситуациях Карл начинал разговаривать сам с собой. Это не было раздвоением личности или острым алкогольным психозом, скорее наоборот. Разум становился просветлённым, чувства обострялись. В таком реактивном состоянии он мог легко решать сложные математические уравнения, если бы знал как это делается.
  - Остаётся одно, пойти к людям, - сказал Карл оптимист. - Нужно пойти к людям и всё им объяснить. У нас добрые люди, они помогут. Неужели на всём белом свете не найдётся человека, кому так же одиноко в этот час? Вон отсюда, из этого душного склепа на свежий воздух!
  Придя к внутреннему консенсусу он направился к выходу из своего жилища. Погружённый в свои мысли Карл крался вдоль тёмного коммунального коридора к выходу. Пробираясь мимо комнаты ненавистного поэта Девочкина он не выдержал и пнул дверь ногой.
  - Кто там? Чего надо? - переполошились с той стороны.
  - Спи давай! Рано ещё! - сказал Карл Лихтербетович.
  - Опять этот идиот людям жить мешает! - закричала Девочкина "подстилка", - Когда же наконец мы уже получим отдельную жилплощадь, как все нормальные люди? Когда же...
  Дальше Карл уже не слышал. Он выбрался на лестничную клетку писательского дома и прикрыл за собой дверь. Язычок замка клацнул и звук этот разлетелся по всем этажам. Что он рассчитывал найти здесь, в пустом подъезде, кого надеялся встретить? Не думал же он, в самом деле, что кто-то дожидается его в этот час, в этом месте с бутылкой в боковом кармане? Но чутьё подсказывало ему, что не всё так безнадежно.
  Вдруг, совсем рядом, послышались шаги. Из подъездного мрака материализовались два силуэта, так неожиданно, что Карл даже не успел испугаться.
  - Колбаса есть? - сходу спросил человек-силуэт по виду матрос с разбитого корабля. (Анархист? Только пулемётных патронов не хватает.)
  - Если бы у меня была бы колбаса...- мечтательно закатил глаза Карл.
   - Не умничайте, гражданин! - посоветовал ему второй персонаж, наверное шофёр, так он протух маслом и керосином. - Скажите-ка лучше, вам знакома некто мамзель Шатоларез-Сирафимова?
   - Кто же её не знает?! - обрадовался Карл Лихтербетович, - В двенадцатой квартире прописана. Только её уже неделю не видно. Её управдом разыскивал по всему дому, да только напрасно.
   - Это почему же напрасно? - спросил матрос.
   - Да потому что она давно уже тю-тю! Дура она вам что ли, за такую жилплощадь платить?
   - И вам известно куда она "тю-тю"? - осведомился вонючий шофёр.
   - А то?! Этого только дети малые не знают! - зачем-то соврал Карл Лихтербетович. - Я могу много про него рассказать, только меня сейчас друзья-товарищи в скверике дожидаются. У нас там маленький банкет каждое утро. Не желаете присоединиться?
   Незнакомцы переглянулись.
   - Серафимова, как женщина, нам не интересна, - признался шофёр. - Мы сами командировочные, а дамочка сделала нам такую любезность - сдала свою квартирку в бессрочное пользование. А документики у нас попёрли на Киевском вокзале. Адрес-то мы помним, но нужную дверь ни как не найдём.
   - Как же она осмелилась сдавать жилплощадь без управдома? Шустрая особа! Понимаю вас и сочувствую. Сам неоднократно оказывался в подобных ситуациях, - откликнулся отзывчивый Карл. - Бывало хватанёшь лишку. Тукаешься мордой во все углы, а дверь найти не в состоянии. Я с радостью вам помогу. Только...
   - Что только? - зло спросил матрос.
   - Ждут меня, - напомнил Карл. - Нельзя опаздывать. Друзья обидятся и выпьют всё без безостатка. А мне сейчас просто необходимо пропустить стаканчик - другой, для внутреннего равновесия...
   - Да ты нам только дверь покажи, а там мы тебя угостим как следует! - пообещал матрос. - У Серафимовой чего только нет? И ликер и коньяк.
   - Ну, раз такое дело, - расплылся в улыбке доверчивый Карл, - Я всегда рад помочь хорошим людям. У меня нюх на интеллигентных людей. Я сразу вижу, когда человек важный, а когда полное ничтожество. Прошу вас, сюда... осторожно, здесь ступенька. За перила не беритесь, они оторваны. Молодёжь хулиганит. Чему их только в школе учат? Куда смотрит наркомпрос? То лампочку скрутят, то на стене нацарапают, а недавно на моего соседа поэта Девочкина напали и отобрали писательский паёк с продуктами. Представляете себе?
   - Убивать их надо! - сказал на это шофёр, - Скрутил лампочку - получи полной мерой по законам республики, без суда и следствия! Прямо на месте преступления - в подъезде!
   - Ах, как вы правы! - поддержал его Карл, - Как говорил наш вечно живой вождь товарищ Ленин: "Необходимо поучить этих товарищей тюрьмой или виселицей или концентрационным лагерем или совокупностью всех этих мер!" Скажите товарищ, вы книг не пишите? Есть одна замечательная тема про танкистов-мотористов! Сюжет - пальчики оближите! Вы только начните, а запятые я - вам, потом, расставлю где надо.
   Компания поднялась на этаж выше и остановилась перед новенькой дверью с полировкой натурального морёного дуба и золочёными накладками. Это было слишком. Такое пижонство резало глаз.
   - Я же говорил, что это здесь! - прошипел матрос.
   - Откуда такая развратная дверь?! - возмутился шофёр.
   - Вот и ваша квартирка, - сказал Карл. - Позвольте ключики?
  - С ключиками у нас незадача, - ухмыльнулся матрос и загнал в изящную замочную скважину кривую железяку. - Ключики у нас попёрли на вокзале вместе с документами. Удивительно бессовестные люди. Не успеешь отвернуться, как чувствуешь в своём кармане чужую руку, а то и две сразу.
  - Несанкционированное проникновение в жилище без ведома владельца группой лиц с применением технических средств, влечёт за собой распитие спиртных напитков на кухне потерпевшего. Статья кодекса уголовного уложения. - прохрипел шофёр заходя за спину Карла.
   - Он так шутит! - сказал матрос ковыряясь в замке.
   - Хи-хи! - подхалимски хихикнул Карл Лихтербетович. - Я юмор понимаю. Люблю хорошую шутку. Сам обожаю балагурить. Бывало такое отмочишь, только с валидолом можно вспоминать. Вот совсем недавно...
   - Готово, - произнёс матрос и потянул дверь на себя. - Прошу почтенную публику занять места в амфитеатре. Представление начинается. Нервных просим не смотреть.
   - ...ехал я в трамвае. - продолжал хвастаться глупый Карл. - Примостился на задней площадке у окошечка, нажевал во рту газеты, и на повороте ка-а-ак харкнул в какого-то осла! Ну просто умора! Всё рыло ему залепил. А я ему из окошка, на прощание кричу, - "И не стыдно вам дядя с такой харей по улицам гулять?!".
   - Да, действительно смешно, - подтвердил матрос и сунул Карлу железяку в карман. - Пусть пока здесь полежит, а то я вечно всё теряю.
   - Пусть лежит, жалко что ли, - не стал возражать Карл .
   Компания зашла в квартиру, полированная дверь захлопнулась и сделалось темно как во гробе.
   - Тихо! - прошипел шофёр. - Свет включать по моему сигналу! Кока, идите первым...
   - Мамзель Сирафимова? - позвал матрос, нашаривая руками выключатель. - Это я, не беспокойтесь!
   - Так здесь же нет никого! - брякнул Карл и получил оплеуху.
   - Заткнись! А то по зубам заработаешь! - прошелестели мокрые губы прямо в его ухо.
   - Мы так не договаривались! - возмутился литературный агент и принял удар в солнечное сплетение. - Что ж вы творите, товарищи?! - задохнулся он падая на колени.
   - Кто там?! - раздался из недр квартиры испуганный женский голос.
   - Это я! Да где ты прячешься, чёрт, ни рожна не видно?! Я уже извёлся весь! - мурлыкал матрос.
   - Деньги принёс? Ты с кем там?
  - Свет!!! - взвизгнул шофёр.
   Вспыхнула люстра и в ту же секунду бабахнул выстрел.
  - Вот она, на антресолях! - завопил матрос. - Хватайте её!
  Карл Лихтербетович поднял голову и увидел под потолком белую от ужаса физиономию. Безо всякого сомнения это была Шатоларез-Сирафимова. В её руке гуляла здоровенная пистолетина и методично вспыхивала смертельным огнём. Выстрелов Карл не слышал, но зато чувствовал, как пули ворошат волосы на его голове, как впиваются в дубовую дверь за его спиной.
  - Не подходите! - визжала дамочка на антресолях и бабахала не целясь. - Оставьте меня в покое!
  Её поймали за руку и сдёрнули на пол. Некоторое время мужчины лихо орудовали ногами обламывая мамзели тонкие рёбра, потом ухватили даму за розовую пижаму и поволокли в столовую.
  Всё произошло на столько стремительно, что Карл Лихтербетович не успел даже испугаться как следует.
  - Что расселся? - прикрикнул на него шофёр. - Живо беги сюда!
  Очумевший Карл, плохо соображая, что делает, засеменил на дрожащих конечностях по кровавому следу.
  - Пистолет возьми! - приказал шофёр, - Посмотрите на него, люди, какой дурак!
  Карл вернулся и подобрал пистолет.
  Чёртова парочка раздвинула створки круглого обеденного стола. Растерзанную оглушённую Сирафимову засунули в середину и накрепко прищемили тонкую цыплячью шейку дубовыми панелями. Действовали они слаженно, как будто проделывали аналогичную работу каждый день. Всё это действо напоминало фокус "говорящая голова". Глаза бедной жертвы метались по лицам палачей и не находили сочувствия.
  - Раз, два! Давим! - крикнул шофёр-заводила.
  Изуверы навалились с двух сторон и на их гнусных физиономиях промелькнуло что-то вроде любопытства.
  Мамзель пискнула по птичьи, глаза её полезли из орбит, неестественно длинный синюшный язык выпал на стол и тут же окрасился кровью. Бедная женщина засучила под столом ручонками, как механический заяц, чем только усугубила свои страдания.
  - Три, четыре! Дружно! - крякнул криворукий матрос.
  - Что опять встал, дурак! - всхлипнул шофёр, - Нет, я его убью сегодня, честное слово! Тяни башку!
  - Я?! - не поверил своим ушам Карл Лихтербетович.
  - Ты, дубина! Здесь больше никого нет. Не видишь, люди из сил уже выбиваются? Хватай её за волосы и рви на себя!
  "Тьфу ты, чёрт! Да я же сплю! - догадался Карл. - Проклятые французы совсем с ума свели! Это всё из-за лекарства. Вот скотство!"
  Он подбежал к обеденному столу, вцепился в растрёпанную шевелюру точно коршун и рванул как было приказано. Голова на удивление легко отделилась от тела. Что-то тёплое брызнуло Карлу в лицо, но утереться было нечем, руки заняты.
  - Наконец-то! - вздохнули злодеи с облегчением.
  - Господа, нам пора, - немедленно объявил шофёр. - А вы, товарищ, задержитесь ненадолго. Сейчас вам доставят водку. Вы её со льда пьёте или вам теперь один хер?
  - Много водки? - бойко поинтересовался Карл Лихтербетович.
  - Два ведра утолят вашу жажду?
  - Вполне. Премного благодарен! - поклонился Карл в пояс.
  Он так и остался стоять посреди столовой, с пистолетом в одной руке и с раздавленной головой в другой. Через час Карл был арестован по подозрению в убийстве. Когда ему крутили руки он кричал:
  - Не имеете права, мерзавцы!!! Я требую адвоката. И не какого нибудь прощелыгу, а настоящего Кони!
  Так бесславно закончилась деятельность Карла Лихтербетовича на литературной ниве. Какую память оставил он благодарным потомкам? Остались он него только записки,* которыё приобщили к уголовному делу как "штрихи" к психологическому портрету преступника. При работе с этой книгой я изучал их и они показались мне малоинтересными.
  ---------------------------------
  * Записки литературного агента Карла Лихтербетовича.
  Оказывается - мало покончить с господством частной собственности на средства производства - источником раскола общества на враждующие классы. Мало ликвидировать эксплуататорские классы и причины, порождающие эксплуатацию человека человеком. Жизненно важно, два оставшихся дружественных класса - рабочий класс и крестьянство, слить в один! Окончательно стереть грань между городом и деревней, между умственным и физическим трудом на базе общности коренных интересов рабочих, крестьян и тонкой прокладкой интеллигенции.
  Уже придумал название для гегемона нового типа. Это будет человек будущего - гомункул Рабокрест! (или гомункул Крестораб). Всесторонне развитая личность неутомимая во всех отношениях. С утра он будет сеять яровые, днём вести занятия в местном самкультпросвете (школы упразднить), после обеда столярничать или кочегарничать, а в свободное время сочинять музыку, с успехом играть в местном драматическом театре. Раз в неделю он мог бы нести патрульно-постовую службу по охране государственной границы, попутно производя геологические разработки недр в поисках полезных ископаемых. Общественные и личные интересы сольются воедино, труд на благо общества наконец-то станет для всех первой жизненной потребностью!
  Алкогольные напитки в обществе нового типа отпадут сами собой. Пить будет некогда. Кресторабы будут и без водки пьяны от счастья. Если устроить всё, как я думаю, то и национальный вопрос отомрёт сам собой. Убрать графу национальность из паспорта и кончено. Кто тунгус, кто калмык? Кому бить морду? Сам чёрт не разберёт. (Для успокоения нервов читал книгу "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии". Так себе. "Материализм и эмпириокритицизм" намного увлекательней.)
  Рабокресты - пионеры в прокладывании нового пути общественного развития. Это потребует от них особых усилий, непрестанных поисков форм и методов строительства нового общества. К примеру, в будущем неизлечимо больных и психически ненормальных, как непригодный материал следует использовать в качестве сырья для варки душистого мыла. Преступников должно не лишать свободы (что не допустимо в по-настоящему демократическом обществе), а использовать как доноров для пересадки органов. Не заступил на трудовую вахту - изволь отдать свою почку особо нуждающемуся Кресторабу.
  Ознакомился с произведениями Канта, Маха и других буржуазных философов (внимательно пролистал). Нашёл их скучными. Пришиб две мухи. Думаю серьёзно заняться изучением теории ренты и других категорий политэкономии. Уверен, развитие нового общества и мировой системы будет происходить по другим законам. Если теперь мировая система развивается в борьбе между образующими её государствами, путём порабощения миллионов людей, то в будущем процесс образования мировой системы будет проистекать на основе полной добровольности Робокрестов всех государств этой системы. (Перечитал и сам поразился, ну до чего же я умный!) Задавался вопросом: "Мне больше всех надо?". Обстоятельно думал над этим, пока не пошёл дождь.С целью развеяться поймал бродячую кошку и привязал ей к хвосту консервную банку. Убежала в дырку. Смешно.
  Глава 22. Снова живой.
  Не знаю как долго пролежал я без чувств. Сознание возвращалось ко мне в искривленной перспективе. Прямо над моей головой, мерцал красным светом бесконечно далёкий Альдебаран. Вполне возможно, что это была другая звезда, однако мне хотелось, чтобы данный объект был именно Альдебараном. Один знакомый астроном рассказывал мне, что на Альдебаране возможна разумная жизнь.
  "Кажется жив! Прямо в рубашке родился! - мысленно ликовал я, - Интересно, там на Альдебаране, так же разворачиваются классовые битвы на внутренних фронтах или угнетённые пролетарии уже победили? Вот бы посидеть с тамошними социал-демократами за кружечкой пива! Необходимо провозгласить весь космос свободным от векового рабства! Альдебаранцы совершенно некультурны, как папуасы, в силу объективных причин. Они обладают зачатками мышления и речи, способны создавать примитивные орудия труда и пользоваться ими в процессе общественно-полезной работы. Но, не смотря на такую природную одарённость, большинство влачит жалкое полуголодное существование. Они нигде не бывают, ни к чему не стремятся, ни чем не интересуются кроме своей норы. В жизни гуманоидов одна радость - волшебный напиток из сока топинамбура. Сложный углевод из группы полисахаридов, присутствующий в плодах, оказывает на их мозг галлюциногенное воздействие. Им начинает казаться, что жизнь удалась, что окружающая действительность не так беспросветна и что завтра, уже точно, всё само собой образуется. Находясь в безмятежном состоянии духа они мнят себя пупом вселенной и из-за этого постоянно конфликтуют с такими же шишками на ровном месте и прочими отростками..."
  Так неторопливо размышлял я над тайнами мироздания плавая в тухлой жиже, пока Альдебаран в небе не сменился направленным электрическим светом. Тогда надо мной зависла всклокоченная голова санитарки Фокиной.
  - Здесь он, сокол ясный! - крикнула санитарка в пространство, - Лежит как живой!
  Её сменила другая голова в белой медицинской шапочке.
  - Изумительный экземпляр! - категорично заявила белая шапочка. - Кладите его на носилки.
  Я хотел крикнуть, что прибываю в полном "шоколаде", но странная немощь сковала все мои члены и я не смог даже моргнуть, не то что пошевелиться. Абсолютное безразличие к происходящему овладело мною и я мысленно отправил медиков куда подальше.
  - Батюшки святы! Убили! - заголосил композитор Маткин над моим телом. - Такого раскрасавца непереносимого, такого героического героя! А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Держите меня, а то я сейчас что нибудь над собой сделаю!
  "Психопат припадочный, - решил я. - Наверное контузило. Он и до этого с валетами в голове ходил, а теперь совсем чердак сорвало."
  - Вы кто ему будите, гражданин? - спросила белая шапочка, оказавшаяся на поверку доктором Малышкиным. - Родственник?
  - Мне ваши намёки не уместны, в такой трагический момент. Только из уважения к вашим сединам я не разобью вашу гнусную рожу сию секунду. - сказал Маткин и глаза его вспыхнули гневом. - Я на него большие деньги поставил!
  - Очень хорошо! - сказал доктор, - Это многое проясняет. Теперь пройдите в сторонку, нам нужно осмотреть тело. Уведите его кто нибудь, куда нибудь подальше.
  Евстигнеев завернул композитору локти за спину и повел к карете.
  Возле меня остались только доктор и санитарка.
  - Стар я стал, - грустно вздохнул Малышкин вытаскивая из кармана зеркальце. - Попробуйте, Вы, товарищ.
  - Момента море, - сделала вывод Фокина прикладывая зеркало к моим губам, (её не приняли в медицинский институт за то что она позволила себе публично усомниться в необходимости применения латинского языка).
  - Изумительно! Давайте быстренько протрём руки и дадим авторитетное заключение, - решил доктор, - Хоп! Хы! Ириску молниеносно... Пишите: "Осмотр места происшествия производится в дневное время в ясную погоду при хорошем освещении. С утра были тучки, но лёгкий ветерок разогнал их. Тело молодого симпатичного мужчины, правильного телосложения, без видимых признаков жизни..."
  "Про кого это они? - думал я, краем глаза наблюдая за гадким докторишкой. - Чьё это тело без видимых признаков жизни? Моё? Да, без признаков, но я жив! Во мне клокочет энергия. Я вижу и слышу. Я мыслю, а значит - существую! Сволочи, даже пульс не пощупали, даже нашатырную ватку в нос не сунули!"
  - ...лежит в произвольном состоянии, ногами на северо-восток, - продолжал диктовать доктор не обращая внимания на остаточные рефлексы. - Видимых ранений не совместимых с жизнью визуально не наблюдается, ни с лицевой стороны, ни... фу! с изнанки. В складках одежды и в карманах морского костюма...
  Малышкин быстро прошёлся по моим карманам. Извлёк оттуда перочинный ножик, видавший виды кошелёк, и пропуск подписанный в ГПУ.
  - Протирать будем? - с надеждой спросила умудренная опытом Фокина.
  - Разумеется! Каждую вещь. Хоп! Хы!!! Ириски не надо...
  - Удивляюсь я на вас, доктор. Вы, такой невзрачный с виду, а столько в вас жизненной энергии, - произнесла санитарка с восхищением. - Здоровы спирт трескать, прямо завидно делается. И как у вас печень не откажет?
  - Это что, - признался польщённый Айболит. - Мы же ещё вчера на станцию "Дачная" ездили. Меня один озорник сопровождал. Там шлюху под поезд бросили. И выпили там не мало. Да-с. А эта толстая шлюха ничего не пила. Её проигнорировали. Она была индифферентна во всех отношениях, вела себя так, будто потеряла всякое удовольствие к жизни. Её вагоном переехало. Она уже вся протухла! На чём мы остановились?
  - Мы остановились на карманах...
  - Да! В карманах обнаружен пропуск на имя Владимира Нирыбина-Нимясова, и... больше ничего. Больше ничего не было. Смерть, вероятнее всего, наступила в результате потери бдительности, что привело к распитию горячительных напитков где попало, с дальнейшим провалом в памяти. Ответственность за случившееся целиком лежит на администрации шашлычной, которая, своевременно не поставили вокруг пальмы должного ограждения в виде забора и не осветили всё это соответствующими сигнальными лампочками. Так же, на месте трагедии, полностью отсутствуют таблички предваряющее о возможном незапланированном срыве с потолка штукатурки, надлежащим предупреждением следующего содержания: "Задний проход закрыт" и т.д. Последнее время, из рук вон плохо работают все точки общественного питания. Развели антисанитарию! По всей шашлычной полностью отсутствуют оконные стёкла и никому дела нет до этого уродства. И горько думать мне, глядя на всё это безобразие, что такой симпатичный паренёк, загнулся в таком неподходящем месте!
  Всё! Ставьте число, время и дайте я распишусь.
  - "Что же это делается, товарищи дорогие!!! - мысленно крикнул я бестолковым докторам. - Это же служебное преступление! Вы не можете бросить меня вот так... Может быть тут кроется какой нибудь страшный правительственный эксперимент? Может за мной кто-то наблюдает в дырочку? Кто-то осторожный следит за каждым моим шагом сквозь замочную скважину? Крадётся на цыпочках? Фотографирует в анфас... вон там, смотрите! Глаз в скважине! Многократно плюю в это глаз. Пускай мои слюни текут по нему как слёзы!".
  - Ещё пострадавшие имеются? - озабоченно спросил добрый доктор Малышкин, - Товарищи? Кому ещё необходима квалифицированная медицинская помощь? Подходите не стесняйтесь!
  - Лейтенанту нашему, - вспомнила Фокина, - позарез нужна квалифицированная помощь. Очень тяжёлый случай! Руки скособочило.
  - Сюда его, немедленно! - распорядился Малышкин.
  Цикатухес шёл сам, только под каблуками хрустели осколки. С его головы уже сняли бесполезные бинты и теперь лейтенант напоминал куклу "Наташа", которую как следует обработали паяльной лампой. Фарфоровый взгляд только усугублял это сходство.
  - Здесь необходмо хирургическое вмешательство, - заявил Малышкин только взглянув на автомобильный руль поверх чеховского пенсне, - Помню, когда я увидел нечто подобное в первый раз, в четырнадцатом году, было на что посмотреть. Да-с... кхе, а это - обыкновенный пациент. Сейчас обследуем всесторонне, пиявок пропишем... Как это вас угораздило, дружок?
  - Не помню, - признался лейтенант и часто заморгал веками без ресниц. - Отшибло начисто. Даже где живу не помню.
  - Гм, теперь, командование выделит вам новую квартирку, как герою. Службу, конечно, придётся оставить. С таким диагнозом революции уже не служат. Заведёте себе собачку, будете с ней в парке хулиганов пугать. Хорошо также лобзиком выпиливать всякие штуки позаковыристей, как то; макет-дачу маршала Бубонного С.В., Кутафьюевую-ю башню, ну и там ещё чего... Настоятельно рекомендую заняться литературной деятельностью. Диктуйте мемуары, на заслуженной пенсии.
  - Мемуары?
  - Да, воспоминания. О друзьях-товарищах, о боях-пожарищах...
  - Я же не помню ничего...
  - Это не страшно. Теперь, знаете ли, сначала пишут, а уже потом вспоминают. Закиньте-ка ножку, я вам по коленочке молоточком шарахну. Рефлексик проверим.
  Малышкин ловко тюкнул пациента по суставу никелированным молотком. Цикатухес не шелохнулся, только с тревогой посмотрел на эскулапа.
  - Так-с, очень хорошо, - сказал доктор, - А теперь, Голуба, закройте глазки и попробуйте быстро сказать: "На дворе трава - на траве дрова!".
  - Чего? - не понял лейтенант.
  - Превосходно! - подвёл итог доктор. - Стул с утра жидкий? Восхитительно! Больной неуклонно идёт на поправку, я бы даже сказал - уже практически здоров.
  - Ай, молодца! - воскликнула санитарка.
  - Погодите радоваться, - сказал Малышкин протягивая Фокиной резиновую перчатку, какую обыкновенно одевают электромонтеры при работе с высоким напряжением.
  Другую же перчатку он ловко натянул на правую руку и, сделав указательный палец гвоздиком, предложил санитарке:
  - Ну-ка, товарищ, приспустите с пациента штанишки.
  - Зачем?! - перепугался Цикатухес и глаза его забегали в поисках спасения.
  - Лечиться будем, - объяснил Малышкин.
  Осознав, что спасения ему не будет, Цикатухес вздохнул покорно и позволил Фокиной, стянуть с себя галифе. Он и охнуть не успел как Малышкин запустил в его анус резиновый палец.
  - Ну, что можно сказать? - задумчиво глядя в дырявый потолок изрёк доктор, - В общем и целом картина ясная. Погодите, больной, не егозите... Явной патологии я здесь не нахожу, и это только подтверждает наш первоначальный диагноз. Что меня действительно беспокоит, так это полное отсутствие предстательной железы.
  - Что ж вы такое говорите доктор? - перепугалась Фокина.
  - Да вот, извольте посмотреть сами.
  Малышкин уступил плацдарм и тут же его "гвоздик" сменился ловким музыкальным пальчиком санитарки. Последняя, с крайне озабоченной физиономией, некоторое время "искала" потерянную железу, наконец, черты её лица сгладились и она воскликнула победно:
  - Да вот же она! Вы перчатку-то смажьте слюнями.
  - А ну-ка! - Малышкин деловито отстранил санитарку и запустил в бедного лейтенанта сразу два пальца.
  Цикатухес пискнул как пойманная мышь. Руль выпал из его рук и, виляя восьмёркой, укатился на кухню. Из фарфоровых глаз лейтенанта фонтаном брызнули слёзы.
  - Ага! Пациент спасён! - воскликнул Малышкин, - Одного не понятно, куда же подевалась железа? Прямо патология какая-то... Впрочем, чёрт с ней, осмотр закончен. Всё, голубчик! Натягивайте ваши ползунки и ступайте отсюдова. Благодарить потом будите.
  Малышкин сорвал перчатку и швырнул её в горшок с пальмой. Резиновое изделие безрадостно зависло среди искусственных листьев по соседству с проволочной клеткой. В клетке сидел большой чёрный ворон, тот самый, который живёт триста лет. По тому, с каким любопытством мудрый ворон наблюдал за эскулапами было ясно, что за все триста лет ничего подобного он не видел.
  - Не желаете продезинфицировать? - предложил Малышкин, звякая склянками. Голос его, и без того добрый, подобрел ещё больше.
  - Самое время, - согласилась Фокина. - (Хы! Ириску моментально...) Пойду протелефонирую майору Малороссову. Что нам теперь делать с этим Нимясовым?
  Через минуту она кричала в телефонную трубку:
   - Это даже несколько обидно слышать от вас... у меня и в мыслях никогда не было! Как вы могли подумать такое?! Вы же знаете, товарищ Малороссов, что я люблю только партию и вас. Только не решила ещё кого больше. Сердцем - вроде бы партию, а душою ближе к вам. Иногда наоборот, душою - вроде бы партию, но сердце-то не обманешь! У меня высокие чувства! Да! Так точно! Да! Слушаюсь!
  Тем временем сознание понемногу возвращалась ко мне. Дурацкий Альдебаран оказался обыкновенной люстрой. Я жадно, со свистом втянул ноздрями пьянящий воздух свободы и чихнул. Уж очень много было в этом воздухе реактивных химических соединений с резинового завода "Красный шинник", прозванного в народе "гандонной фабрикой". Недавно я узнал новость от одного физика, которая просто потрясла меня. Оказывается, что планета Земля вращается в пространстве в тринадцати плоскостях! Четыре, ну, самое большое, пять плоскостей я ещё мог себе представить. Но, тринадцать?! Мало того, оказалось, что всё это влияет на земную кору и планету буквально развальцовывает от космических вибраций. Чего уж там говорить о человеках ея населяющих. Моя бедная голова трещала от боли как земной шарик. В тот самый момент когда вернулась Фокина, я пришёл в себя окончательно.
  - Понимаете, доктор, какая петрушка получилась? Лейтенант Цикатухес, чёрт бы его побрал, - живой, некоторым образом, геройский командир.
  - Ну, так, мы же его спасли... - не без гордости заметил Малышкин. (На моё новое состояние доктор не обратил ровно никакого внимания).
  - А этот, (кивок в мою сторону), Нимясов скорее мёртвый, в некотором роде, чем живой.
  - Да кто же с этим спорит?
  - Дорогой мой человечище, я вас очень уважаю, как специалиста, честно скажу, мне нравиться, как вы целуетесь... Нельзя ли поменять их местами? - спросила Фокина.
  - Да скажите же толком, чего Вы от меня хотите?! - не выдержал Малышкин и его шапочка съехала на затылок, придав лицу вид легкомысленный.
  - Майор Малороссов дал распоряжения - товарищ Вова Нирыбин-Нимясов должен жить! Раненого необходимо срочно реанимировать и сделать всё возможное и невозможное для его скорейшего выздоровления после э... несчастного случая.
  - Вы с ума сошли! - решил Малышкин.
  - Вы, почему до сих пор не в партии? - неожиданно дерзко спросила Фокина.
  - Я? - искренне удивился Малышкин.
  - Да, лично Вы, почему не в партии?!
  - В какой именно?
  - Сами знаете какой! Не лавируйте.
  - И в мыслях не было...
  - Всему управлению известны ваши мысли, старорежимный Вы субъект. Ваши мысли, абы протереть с утра горло спиртом, абы залезть в штаны к очередному Нюсе, абы содрать с пациента взятку - вот ваши мысли. И среди таких мечтаний нет мысли о партии.
  - Вы меня не так поняли, - попытался оправдаться Малышкин, - Я же не отказываюсь, надо - так надо. Разве я против? Пусть живёт, что мне жалко что ли?
  - Я, Вас, уважаемый, поняла правильно. Я конкретно поняла, неукоснительное моё сердце! Чистеньким хотите остаться? Замараться боитесь? В анус, и то - в белых перчатках! Уже опасаемся пальчик какашками испачкать! Я да-а-авно за вами наблюдаю, доктор... Ма-лыш-кин. На ваши мелкие слабости, на ваши нездоровые половые инстинкты, на извращённые пристрастия в виде губных помад, румян, дамских фестончиков и прочего...
  - Ну, знаете ли! - обиделся Малышкин. - От кого-кого, а от вас я такого не ждал.
  Белый его колпак окончательно съехал на левое ухо, отчего Малышкин превратился из Айболита в шеф-повара. Свои красивые руки он сложил крест-накрест на хилой груди, а грудь выкатил вперёд на сколько смог.
  - Возможно, я наговорила резкостей, - сбавила обороты Фокина, - Но такой уж я принципиальный человек, ничего не поделаешь. Не могу иначе, так воспитана. И, Вы, уважаемый, это прекрасно знаете. Так что глупо обижаться. Жизнь прожили, должны понимать, когда человек за дело душой страдает, а когда так собачится. Нам, партия, в лице товарища Малороссова, дала чёткий приказ, - Нирыбин должен жить! И я знаю, что это не пустой каприз товарища Малороссова. Мы, со своей стороны, обязаны предпринять всё от нас зависящее, чтобы так оно и было, нравиться нам это или нет...
  - Что ж, это в корне меняет дело, - охотно согласился Малышкин, - Но учтите, что это идёт в разрез с моими принципами. Я наступаю на горло собственной совести. Да-с...
  - А я? Я разве не наступаю на горло?.. - спросила Фокина и голос её задрожал по овечьи, - Вы, думаете мне это надо? Для чего мы это делаем? Ради чинов и регалий? Ради собственного благополучия? Материальной выгоды? Никогда! Всё ради людей. На их благо! Ради того же несчастного Нимясова! Мы трудимся сверхурочно, не зная роздыху, не бывая годами в отпуске. Что там отпуск, подмыться некогда. Это борьба. Борьба не только с самим собой, со своей совестью, но и с внешними проявлениями слабости - признака личного бессилия. Только самодисциплина, самоконтроль на всех уровнях самосознания. Ощущение своей принадлежности к коллективному целому, во всесоюзном масштабе. И на этом этапе в нас не должно быть этих мелких интеллигентских самоковыряний. Раз нужно для общего дела, скажи своей совести - заткнись, дрянь!
  Не знаю чем бы закончился этот бестолковый разговор если бы я, ко всеобщей радости, не произнёс слабым голосом:
  - Передайте товарищу Малороссову, что его приказание выполнено! Везите меня в ЧКу...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 22. Вы арестованы!
  На аэродроме праздник. Все заборы в кумаче. Всюду лозунги; "Даёшь!", "Вперёд!", "Привет участникам смычки земля-небо!!". Шутка ли, Государственная Комиссия принимает новый самолёт.
  Торжественную трибуну решено было установить на природном холме подальше от аэродрома, (Мало ли? Вдруг самолёт на башку свалится?). Холм уже окрестили "Циолковским" и загодя закатали асфальтом витиеватую "народную тропу" к деревянному помосту. Там же, сразу за помостом, накрыли красной скатертью длинный "импровизированный" банкетный стол. Готовились днём и ночью. Местные жители только рты раскрывали от удивления, когда ответственные товарищи, все в коже, шарили по курятникам в поисках диверсантов. "Что там замают?" - удивлялись передовые колхозники. Всех кур собрали в колхоз ещё в двадцать втором году, где они благополучно передохли.
  Сам самолёт под гордым именем "Товарищ Демьян Бедный" загодя выкатили из ангара и плотно закрыли брезентом. Как и полагается настоящему шедевру, летательный аппарат не имел аналогов ни в Европе, ни в Америке. Инженер Циолковский, как истинный художник, позволил себе немного сюрреализма. Так, самую малость. Например, основной пропеллер несколько удлинил, а кабину пилота присобачил под фюзеляжем. (Очень подходяще. Отпала необходимость лазить в кабину по тряпочным крыльям. Таким образом удобно тормозить ногами при приземлении, и прицельно метать бомбы с горчичным газом, а сам лётчик, кроме всего прочего, получил возможность справлять естественные надобности прямо во время перелёта.) Венцом творения являлась угрожающего вида скорострельная пушка в хвосте самолёта. По замыслу автора, это была метафора, т.е. размер пушки должен был напоминать потенциальным агрессорам, что у советских пилотов руки не коротки.
  Никогда ещё на аэродроме не видели высокопоставленных гостей в таком количестве. Одних только иностранных делегаций прибыло штук пять.
  Ответственный за мероприятие директор завода Љ20 товарищ Деревякин просто с ног сбился, пытаясь угодить всем сразу. Специально к церемонии открытия премудрый Деревякин заказал в колхозном кооперативе сто пятьдесят караваев. "Не пропадут, - рассудил рачительный директор, - Не подарим, так свиньям скормим". Караваи он велел сложить в пустом ангаре, где днём их клевали благодарные птицы, а ночью обгрызали мышки-полёвки. Все его потуги оказать почётным гостям "традиционное" гостеприимство были нелепы. Он смахивал на назойливую муху. Директора хотелось прихлопнуть, до того он всем осточертел со своим "хлебом-солью".
  Теперь, во главе группы активистов; освобождённого парторга Пафнутия Анурьевича Лисицкого, секретарши-комсомолки Леночки, профорга Лидии Чапорыжниковой и оперуполномоченного капитана Закатало, (должен был присутствовать секретарь первого отдела Гадостин, но в последний день исчез, подвёл собака!), Деревякин разгуливал по взлётной полосе и, как радушный хозяин одаривал хлебами налево - направо, приговаривая при этом: "Кушайте пожалуйста, люди добрые!" и кланялся в пояс. Курсант Парамошечкин, рекрутированный Закатало, то и дело бегал в ангар, за очередной порцией караваев.
  Все активисты, как сумели, нарядились в "национальные" костюмы. Каждый постарался на совесть. Чапорыжникова пришила к кокошнику цветные украинские ленты. На сарафан она приколола значок "Ворошиловский стрелок". Всю ночь на пролёт Лидия готовилась к празднику, брила ноги, подмывалась и завивалась. К утру она стала похожа на куклу "Зину", только очень большого размера, для канадских лесорубов.
  Парторг Лиситский облачился в невиданный доселе наряд. Он предстал перед Государственной Комиссией в клетчатой шотландской юбке и гольфах с помпончиками. Его премудрую голову украшала барашковая шапка, на ногах блестели новенькие галоши. Так как подходящей для костюма шотландской волынки не нашлось, находчивый Пафнутий Анурьевич опоясался медным геликоном.
  Даже Закатало вставил в форменную фуражку пятнадцать ромашек, ещё пятнадцать торчали у него из кобуры.
  Но всех сразила комсомолка Леночка. Легкомысленная девица надела на себя чёрный лифчик с рукавами и чёрные же трико под солдатский ремень.
  - Молодцы! - похвалил активистов Деревякин. - Теперь-то мы им утрём сопли! (Кого он имел в виду, директор не уточнил).
  За местных жителей Деревякин не опасался. На кануне праздника всех колхозников заранее собрали у конторы на "летучий митинг" и строго предупредили, что бы все были на чеку, гуляли организованно и трезво.
  - Не забывайте, сукины дети, что вы - советские люди, а не ублюдки! - на всякий случай напомнил односельчанам председатель, питерский дисятитысячник, товарищ проверенный во всех отношениях. - Вымойте рыла с мылом, потому что приедут немцы! Будут корреспонденты из центральных газет! Чтобы ни одна скотина не смела жаловаться и клянчить. Возьмите в клубе балалайки и барабаны и пойте народные песни. Дайте колорит. Пусть Запад увидит, что мы за нация такая... жизнерадостная, но с грустинкой. Возможно, зарубежные гости, не дай Бог, захотят лично полюбоваться на ваш гражданский быт. Поэтому, чтобы по избам у меня ни кто не сидел. Не занятые всеобщим ликованием - прячьтесь кто куда!
  Все указания десятитысячника были выполнены в точности. Председатель, лично, с утра пораньше оббежал каждый дом и написал мелом на дверях: "ТИФ!".
  Иностранные товарищи, преимущественно социал-демократы, томились в ожидании зрелища. Они чинно прохаживались вдоль банкетного стола, поглядывали в сторону спрятанного под брезентом самолёта и попивали доппель-кюммель. С минуты на минуту ожидали прибытия председателя Госкомиссии. Кого именно ни кто не знал, но поговаривали, что будет сам нарком обороны товарищ Климент Ефремович Ворошилов с гармошкой.
  Местных жителей к банкетному столу не допустили. Площадку отцепили оранжевой лентой и строгие молодцы в одинаковых чёрных кожанках зорко следили за тем, что бы ни кто самовольно не пересёк границу. Любопытное до зрелищ крестьянство наблюдало за происходящим со стороны. Даже Деревякин со своими щедрыми хлебами и колоритной свитой не был допущен к столу, что больно ударило по его самолюбию.
  Прорваться удалось только пилоту Протуберанскому и то со скандалом.
  - Знаете кто я такой?! - насел лётчик на охрану. - Я, между прочим, вот тот самый самолёт, самолично, вот этими самыми руками рихтовал! На севастопольской гауптвахте я ждал петли. В Крыму ждал выстрела исполнителя. В молодости - по законам империи. В зрелости - по законам республики. Позовите мне главного сюда, сей момент!
  Протуберанского облепили жадные до "Чкаловых" столичные корреспонденты. На целую минуту храбрый пилот ослеп от фотовспышек.
  - Скажите нам несколько слов, - умоляли его со всех сторон. - Советский народ желает знать всю правду о своих героях.
  Протуберанский поискал глазами Деревякина и, обнаружив что директор, занятый своими хлебами, находится на безопасном расстоянии произнёс не без куража:
  - Вы хочите правды?.. их есть у меня!
  Эту красивую фразу он услышал в одной театральной постановке про интервенцию. Примерно так ответил один из главных героев-экспроприаторов на предложение спеть революционную песню.
  - Я бывший член Боевой организации партии социалистов-революционеров, друг и товарищ Егора Созонова и Ивана Каляева, участник убийства великого князя Сергея Александровича, участник многих других революционных актов, человек, всю жизнь работавший только для народа, а ныне лётчик-испытатель Протуберанский.
  Все кругом ахнули после подобного заявления, а уполномоченный Закатало показал пилоту пудовые кулаки из под полы.
  - Не слушайте его, товарищи! - крикнул Деревякин пытаясь прорвать оцепление. - У него нет полномочий! Настоящая боевая дружина у нас.
  Корреспонденты бросили обалдевшего пилота и устремились к Деревякину.
  - Вот, пожалуйста, знакомьтесь, - предложил всем желающим пройдоха-директор, - Товарищ Закатало, командир нашей боевой дружины. Ныне несёт службу во внутренних органах. В прошлом году заводской ангар рухнул. Камня на камне не осталось. Слыхали? Не-е-ет?! Ну как же это вы, в самом-то деле?.. Про заграницу пишем, а самих под носом такие дела творятся... так это его рук дело. Разоблачил всех вредителей под чистую. Видите, все руки в крови?
  - Да, ты, чего плетёшь-то?.. - попытался реабилитироваться Закатало.
  Но директор только лягнул его в лодыжку и продолжал изображать из себя чёрте что.
  - А вот и наша товарищ Лидия Чапорыжникова. Общественница. Большой специалист по химикатам. Всё погноила под чистую. Скажи Лида?
  - Нам только давай! - с готовностью крикнула Лидия и тряхнула огромной грудью, да так что кокошник слетел с её головы на нос. - Я покажу Кузькину мать! Ночником замордую! Весь фарш отобью! Куда побежал? От меня не уйдёшь!
  - Видели, вы, что-нибудь подобное? - гордо спросил директор. - Первая коммунистка на всю область. Даже значком награждена за массовые кулацкие погромы. Полюбуйтесь! Вот он значок-то на сиське. Лидк, покажи товарищам награду-то!
  - Ах! - ахнули в восторге корреспонденты и на всякий случай отступили на два шага за ограждение.
  - А вот и главный исполнитель - наш парторг, член революционной тройки пролетарского трибунала товарищ Лисицкий, собственной персоной, - продолжал знакомство директор. - Между прочим внучатый племянник партагеносе Адольфа Гитлера. Посмотрите на него в профиль. А, каково? Поразительное сходство!
  - Это, Вы, товарищ Деревякин, уже того... лишку дали. - сконфузился Пафнутий Анурьевич.
  - Ничего, ничего, не скромничай, настала пора открыться широкой общественности окончательно. Пусть немецкие товарищи удивятся, как богат животный мир. - Директор отечески потрепал парторга по мордасам, - Пусть знают, что за люди трудятся на заводе номер двадцать. А ну-ка, герой, заслюнявь в свою трубадуру! Изобрази ноту: "фа - ди - ес".
  - Просим! Просим! - закричали со всех сторон.
  Парторг напрягся, покраснел лицом и, выпучив глаза, выдул через геликон серию неприличных звуков.
  - Слыхали?! - строго спросил директор, - То-то же! Теперь, позвольте нашей партийной ячейке пройти за ленточку?!
  - Это же не серьёзно, товарищи! - попытался образумить общее собрание ревнивый Протуберанский, - Следует соблюдать субординацию...
  - А вам, товарищ пилот, давно следует занять своё место в самолёте! - осадил его Деревякин, - С вами ещё будет особый разговор в моём кабинете...
  Протуберанского затёрли спинами, а свежеиспеченных "героев" повели к банкетному столу, где парторг Лисицкий, забыв про врачей и больную печень, заложил в своё кадыкастое горло бутылку анисовой водки и выпил её всю без остатка, чем укрепил свой имидж внучатого племянника партагеносе Адольфа Гитлера.
  - Ворошилов едет! - заорали в толпе так, как в лихую годину кричали: "Продразвёрстка идет!".
  И действительно, на отремонтированной наспех грунтовой дороге показались машины охраны, правительственный бронеавтомобиль и автобус.
  Случилась небольшая суматоха. Всем хотелось посмотреть первыми. Колхозникам было проще в этом отношении. Радостно размахивая балалайками они облепили автобус и, подпрыгивая, заглядывали в пыльные стёкла с выражением неописуемого восторга на лицах.
  Важные гости снисходительно следили за щенячьей радостью плебеев издалека. Танцевать вокруг автобуса ответственным лицам не позволяло служебное положение. С чувством доброй иронии наблюдали они за происходящим, пока транспорт не заехал за ленточку. Только тогда всё пришло в движение и главы иностранных делегаций, коммунисты-социалисты, выстроились в длинную очередь строго по протоколу пожимать руки товарищам народным комиссарам.
  Специальные фото-кино хроникёры - в два ряда, прицелились через свои объективы, точно снайперы. Деревякин полез было впереди всей гоп-компании со своими обкусанными хлебами, но его довольно грубо отогнали охранники.
  Под дружные аплодисменты из бронированного авто вылез долгожданный председатель Госкомиссии товарищ Ворошилов. Он издалека сделал собравшимся ручкой и в окружении свиты направился прямо к столу "промочить" с дороги горло.
  Дверь автобуса распахнулась и появился другой "персонаж", лысый старикашка, с болезнью Паркинсона. По его сморщенному лицу гуляла улыбка идиота, а из выцветших глаз текли равнодушные слёзы - защитная реакция на яркий свет.
  - Демьян Бедный! - охнули в толпе.
  - Ай-яй-яй? А я думал он давно уже умер?
  - Куда там, только шестой десяток разменял. Он ещё нас переживёт. Смотрите какой бойкий. Так ножками и козлит. Сам из автобуса вылез.
  Как бы в подтверждении последнего замечания, всемирно известный у себя на Родине пролетарский поэт проблеял ни к кому конкретно не обращаясь:
  - Комендант П. Д. Мальков уже приехали?
  Старика подхватили под микитки и повели вдоль строя делегатов. Было видно, что он плохо понимал или совсем уже не соображал, куда и для чего его привезли. Руку ему "пожимали" очень аккуратно. Скорее по необходимости, чем из приличия.
  Зато Деревякин опять оскандалился. Неугомонный директор подобрался к Демьяну вплотную и, чуть только сопровождающие лица отвлеклись на долю секунды, как он облапил поэта в охапку, смачно расцеловал его в фиолетовые уста и сказал:
  - Ну, здравствуй! Сколько лет пронеслось, сколько зим?! Узнаешь ли ты меня?
  - Товарищ Мальков?
  - Он самый! - заплакал Деревякин. - Позволь подарить тебе хлеб-соль, дорогой товарищ... кушай на здоровье...
   Демьян Бедный ожил и лихорадочно блестя слезящимися глазами, принялся взахлёб рассказывать собравшимся, как во дворе Кремля, он с товарищем - комендантом Мальковым расстрелял без всякой жалости эсерку Каплан, затолкал тело в железную бочку и палил керосином до полного обугливания.
  Деревякина не грубо, но решительно отлепили от Демьяна Бедного и окончательно прогнали за ленточку.
  Следом, из автобуса вывалилась толстая старуха с жёванной папиросой в зубах. Несмотря на ясный день она была одета в чёрное драповое пальто с широким бобровым воротником и бобровую же папаху. Над папахой кружила весёлая стайка моли.
  - Моя мама всю свою жизнь боролась за народное счастье! По тюрьмам и ссылкам за вас простых людей страдала! - сходу заявила бабка и смачно сплюнула папироской в хроникёров.
  После этого она принялась врать напропалую, про то, как самолично с генералом Слащёвым вешала на фонарях всякую сволочь и угощала всех желающих папиросами "Беломорканал" из массивного золотого портсигара с дарственной надписью: "Многоуважаемого шефа, господина Морозова Савву Тимофеевича, домовладельца и главу купеческого дома Морозов и К, сердечно поздравляют с днём ангела и желают всего наилучшего глубочайше преданные сослуживцы."
  - Одалживайтесь, - предлагала бабка, - не стесняйтесь, товарищи. Когда ещё доведётся вот так по простецки закурить с такой живой легендой, как я!
  - Это ещё кто? - удивились встречающие.
  - Как? Вы разве не узнали? Это же дочка "бабушки" революции Брешко-Брешковская.
  - Разве у Брешковской могли быть дети?! Она же гермафродит!
  - Каких чудес только не бывает на этом свете! Вон, полюбуйтесь ещё один нафталин вылезает. Ё! Так это же Чапаев!
  - Оставьте ваши дурацкие шуточки... Ба! До боли знакомая рожа. Нет, не может быть! Чапаев? Что он здесь делает?! Он же утонул!
  - Артисты приехали! Это же Бабочкин Борис Андреевич собственной персоной! Костюмированное представление!
  Светлый Образ вскинул ручонку и крикнул в пространство задорно:
  - Здорово орлы! Я - к вам, прямо с тачанки!
  Его появлению были немало удивлены все, в том числе и лично товарищ Ворошилов. Тыкая пальцем в сторону автобуса, он спрашивал своего порученца Штерна:
  - Что это за люди? Я клоунов не заказывал! Откуда это всё повылазило?!
  Слово "повылазило" Климент Ефремович произнёс с особенным надрывом. Первую часть слова маршал произнёс в миноре, а закончил скерцо. Лицо его при этом исказила гримаса, какая обыкновенно бывает у самогонщика при снятия пробы с ещё тёплого пойла.
  - Сейчас разберёмся, - успокоил его Штерн, - Виновных накажем. Этот? Я его уже где-то видел. В каком-то кино. Отчаянный рубака!
  Такое объяснение показалось малоубедительным и красный маршал, совсем по-детски надув губки, обиделся на Штерна.
  - Я тебе кого заказывал? Я заказывал Русланову! Трудно было пригласить девочек из балета? Что мне делать с этой бабкой в бобровом салопе?
  Вслед за артистом Бабочкиным из салона автобуса полезли круглолицые узбеки с малыми детьми на перевес, какие-то личности с чемоданами и узлами, вышел целый отряд голоногих пионеров, юннаты с кривыми скворечниками, за ними повалили грибники с корзинами, кряхтя выбрался грязный мужик с мешком дерьма, двое пьяных потянули через окно третьего, дачники с шампурами наголо, ещё люди, даже отдалённо не причастные к испытаниям самолёта. Последним из автобуса вывели козла. Глупая скотина тряхнула седой бородой и принялась бодаться.
  Встречающие стояли открыв рты и только переглядывались в недоумении. Вновь прибывшие были ошеломлены не меньше.
  - Что здесь твориться?! - зеленея от ярости спросил маршал Ворошилов.
  - Вероятно произошла ошибка. Должно быть, автобус сбился с маршрута. - попытался прояснить ситуацию Штерн. - В этих местах не мудрено заплутать, такие туманы ядовитые, особенно в это время суток. Я думаю, что первая тройка попала по адресу, а всё остальное - сплошное недоразумение.
  Охране тут же были даны соответствующие указания и непутевых гостей затолкали обратно в автобус. С голоногими пионерами и узбеками управились быстро, а вот с козлом пришлось повозиться.
  Бородатая скотина ни в какую не хотела возвращаться в душный салон. Наконец животное привязали к бамперу и странный транспорт отбыл под улюлюканье колхозников.
  Пока охрана воевала с нарушителями спокойствия - товарищи делегаты, корреспонденты, зарубежные гости знакомились и обменивались мнениями. Особенно сильное впечатление произвёл на всех пролетарский писатель Демьян Бедный, по паспорту Ефим Придворов.
  - А ну-ка, скажите, товарищ, - спрашивал Демьян после каждого рукопожатия, - не правда ли, при проклятом царизме жизнь была намного тяжелее?
  - Йя-а! Йя-а! - согласно кивали товарищи из немецкой социал демократической рабочей партии.
  - Хи-хи-хи, - дробно смеялся Бедный, щуря и без того узкие свои глазёнки, - Ну и глупый же этот народ, чехи и немчура! Так бы вот взял бы, да и выдрал бы всех розгами. Женева - гнусная дыра.
  Все собравшиеся стали подтягиваться к трибуне. Демьяна Бедного усадили в плетёное кресло и двое дюжих молодцов торжественно понесли его в гору.
  - Где же товарищ Мальков? - спрашивал бедный Демьян у окружающих. - Он обещал принести канистру с керосином. Без керосина ни как не возможно.
  - Товарищи! - обратился с трибуны красавец Штерн к собравшимся. - Разрешите открыть наш торжественный митинг?!
  В этом месте Штерн взял паузу и как истый артист держал её до последнего. Он вдруг вспомнил что бумаги с текстом его "вступительного слова", проверенного и политически грамотного остались в машине. Штерн завернул в них селёдку.
   Уже Брешко-Брешковская изжевала папиросную гильзу до табака, уже Демьян уснул в своём кресле, уже товарищ Ворошилов засосал в трепетную, лохматую свою ноздрю вторую "дорожку" кокаина, уже Чапаев-Бабочкин весь издёргался, как обезьяна на верёвочке, и только тогда, когда тянуть дальше слало уже невозможно, Штерн продолжил:
  - Дожили! Настал и на нашей улице, так сказать, долгожданный праздник! Вчера мы были где? А сегодня уже вон там! Это не научная фантастика. Наш советский человек шагнул вперёд семимильными шагами! Наш человек скоро перестанет справлять нужду в дырку над ямой и подтираться газетой - источником знаний, потому что ему не наплевать на чувство собственного достоинства. Это чувство ему теперь прививают с детства, он впитывает его с молоком матери. А то как же? Ведь матери у него две! Вторая мать - РСДРП(б). По сему наш человек - истинный патриот, любящий свою вторую мать - партию, прямо как незнамо что! (Аплодисменты.) Я даже подозреваю, что наш человек имеет такой особый инстинкт, который отвечает за эту самую любовь. Разве может быть иначе? Ведь наш человек гордится своей страной, он уважает её законы и ему не наплевать на конституцию РСФСР- гарантию его прав и свобод. И любовь эта обоюдна. Родина так же пылко любит своё дитя - отдельно взятого гражданина. У неё, у Родины, такой порядок заведён - всё на благо человека нового типа! Всё во имя человека! Куда не сунься - везде тебя любят. А конституция - до чего хороша! Прямо так бы на белую булку и намазал бы, вместо икры. Наш человек вклеивает её, конституцию, во все мыслимые места. Один экземпляр он носит повсюду с собой около сердца. По другому он не может, ведь именно благодаря ей, конституции, он имеет право на учёбу, на медицину и самое главное, на бесплатный труд! (Бурные аплодисменты.) Он может жить где захочет, с кем хочет и как хочет, в рамках социалистического общежития, если его образ жизни соответствует нормам социалистической морали и не идёт в разрез с генеральной линией партии. Но нашему человеку не надо так много. Он не жмот, не мелкий собственник. Он скромный и порядочный, лучше руку себе отрубит, чем возьмёт у государства! (Бурные нескончаемые аплодисменты.) В субботний день он, как штык, идёт на субботник впереди своих детей. А его дети, младшие - пионеры, старшие - комсомольцы, славные ребята, уже рвутся в РККА. Служба в вооружённых силах является почётной обязанностью всякого гражданина. Каждый второй мечтает попасть в авиацию, каждый третий на Северный Флот. Ох уж эта молодёжь, так и кружит у военкомата! Военный комиссар уже через окно от них бегает, уж и медкомиссия их комиссует, а они всё лезут.
  Сметаются с лица нашей земли прежние безликие идолы, а на смену им приходят новые, ещё краше прежних...
  Вдруг оратор что-то вспомнил и лицо его исказилось гримасой ужаса. Минуту он пугал собравшихся перекошенной харей, казалось вот-вот упадёт с трибуны, затем собрался и продолжил свою речь почему-то стихами:
   Твой всюду слышен мудрый зов,
   Он в бой ведёт большевиков,
   Взрывая старый мир оков,
   Всегда любимый - Сталин!
  Собрание выдало бурные нескончаемые аплодисменты переходящие в овацию, а кто-то уже затянул "Интернационал".
  - Ура, товарищи?! - заорал Штерн как ненормальный.
  - Ура!!! - закричало благим матом всё собрание.
  - А сейчас, товарищ Ворошилов сыграет нам на гармошке! - не своим голосом заорал Штерн не прекращая хлопать в ладоши.
  - Ура!!! - обрадовались делегаты сверх всякой меры.
  - Фуга номер девать! - объявил польщённый Климент Ефремович ни к кому конкретно не обращаясь. - Сейчас я дам концерт. И только попробуйте, хоть кто нибудь, останьтесь равнодушным!
  Он уже совсем вознамерился было порадовать народ фугой номер девять и даже развёл для этого руки в разные стороны но тут обнаружил, что отсутствует музыкальный инструмент - любимая гармосень-трёхрядка.
  - Та-а-ак! - пришёл в ярость легендарный маршал, - Заговор?! Решили сорвать государственные испытания самолёта?
  Слегка пошатываясь, толкая окружающих в грудь, оскорблённый в лучших чувствах Климент Ефремович стал обходить соратников в поисках ненавистного врага. Он внимательно заглядывал в лица коммунистов-социалистов и у особо подозрительных спрашивал:
  - Гармошку видел? А если в ухо?!
  Обстановку разрядил инженер Циолковский. Скомкав всю торжественную часть митинга, он крикнул с трибуны:
  - Товарищи! Сегодня было сказано много тёплых слов. Особенно меня порадовало то обстоятельство, что живы ещё люди, которым мы обязаны по крышку гроба за нашу счастливую юность. Не все дожили до этого светлого дня, но и того, что осталось, хватит нам ещё на долгие годы. Особенно меня порадовал товарищ Демьян Бедный, в честь которого назван этот современный летательный аппарат. Удивительная тяга к жизни. Откуда что берётся? Кажется - соплёй перешибёшь, а Бедный ещё помнит, как принимал косвенное участие в массовых убийствах и вовсю делится своими воспоминаниями с благодарными потомками. Товарищи, наступает самый волнующий момент ради которого, собственно, мы здесь и собрались.
  Под новый шквал аплодисментов и фотовспышек Циолковский дал отмашку рукой. В этот момент верёвки сдерживающие брезент на самолёте взрезали с четырёх сторон, и защитное покрывало сползло на взлётную полосу.
  - Мама дорогая!!! - воскликнула поражённая толпа.
  - Сейчас состоится демонстрационный полёт нового советского истребителя второго поколения. Демонстрация полётов состоит из двух частей. В первой части, лётчик-испытатель Протуберанский и я - инженер Циолковский, совершим короткий технический облёт, а затем Протуберанский продемонстрирует перед членами военного совета фигуры высшего пилотажа, - доложил Исаак Аверьянович и обратился непосредственно к Ворошилову, - Товарищ председатель Государственной Комиссии, разрешите начать демонстрационные полёты летательного аппарата "Демьян Бедный"?
  - Разрешаю! - позволил Ворошилов забираясь на деревянный помост, - Испытывай, только как следует! Чтобы кровь из носу!
  - Есть кровь из носу! - крикнул инженер уже на бегу натягивая кожаный шлемофон.
  На взлётной полосе его давно дожидался Протуберанский.
  - Давай, давай, беги быстрее, - ворчал испытатель мысленно подгоняя Циолковского, - сейчас тебе сюрприз выйдет...
  Внезапно от группы механиков отделился майор Малороссов, зашёл за спину Протуберанскому и ткнул лётчика револьверным дулом под рёбра.
  - Вы арестованы! - мрачно произнёс Малороссов, - Не делайте резких телодвижений!
  - ... в своём уме, товарищ? - спросил ошарашенный пилот отступая к самолёту.
  К ним подскочили ещё двое и завернули Протуберанскому руки к небу.
  - Помогите, люди! - заверещал Протуберанский дурным голосом, инвалиду руки крутят! Когда же вы перестанете рвать нас зубами, волки? Когда же налакаетесь нашей крови?!
  - Это что ещё такое?! - обомлел товарищ Ворошилов разглядывая неожиданную свалку в бинокль, - Что там за хрен с пистолетом?! Я кого спрашиваю?
  - Это такие тактические учения на взлётной полосе. Отрабатывают нападение условного противника, - объяснил умный Штерн.
  Когда инженер подбежал к самолёту всё было уже кончено. Протуберанский лежал на взлётной полосе ничком с расквашенной физиономией и тихо скулил. Из ангара выкатился чёрный воронок, лётчика затолкали под сиденье, сверху посадили Циолковского и вся компания укатила быстрее ветра.
  - Я что-то пропустил? - не понял Ворошилов, - Они будут сегодня летать или когда?
  
  Глава 23. Маски сорваны, господа.
  Тихо и холодно было в кабинете казённого дома. Тусклая лампочка еле-еле мерцала из-под потолка освещая неприглядную картину. Облупленные стены и грязный потолок не видевшие ремонта со дня гибели последнего Государя Императора не радовали взор. Портреты вождей хмуро смотрели из рамок как бы говоря: "Ужо мы тебя, мерзавец!". Лучше бы эта лампочка перегорела.
  Первые несмелые лучики солнца попытались осветить городские крыши, но наткнулись на плотную завесу бытовых испарений и потерялись в этих испарениях так ничего и не осветив. Куранты на башне пробили четыре часа утра. Настало время любовников и воров, шпионов и вредителей. Точно по расписанию выскочили они из кирпичных щелей и забегали по сонному городу, как насекомые. Вибрируя всеми членами, ежесекундно рискуя сорваться в пропасть, заскользили они туда-сюда по пожарным лестницам, по водосточным трубам. Загрохотали по мокрым кровлям их башмаки и перепуганные птицы разлетались из слуховых окон на все четыре стороны.
  - Что, товарищ Вова, не жалеете? - спросил меня Малороссов задумчиво наблюдая через зарешеченное окно кабинета за крышей напротив.
   - Об чём, товарищ майор? - уточнил я.
   - Да обо б сём. Об том что попали в такую нелепую историю?
  - Нет, не жалею, - произнёс я твердо, - Мы все должны единодушно встать для борьбы с нашими врагами. Мы дети нужды и труда, мы братья по духу и плоти, - один - за всех, все - за одного! Будем горды и смелы! Мы не тупые, тёмные люди-звери, слепое оружие в руках наёмных подстрекателей к убийствам. Мы знаем откуда дует ветер! Давно пора смести с лица нашей земли всю эту грязь и гадость, позорящие её, пора нам взяться за оружие для решительного удара. Кровь героев стучит в наше сердце!
  В этом месте я неожиданно дал петуха, захлебнулся слюной и закашлялся. Такого конфуза прежде со мной никогда не случалось.
  Малороссов внимательно заглянул мне в глаза пытаясь определить, нестоящий я идиот или только прикидываюсь, но так ничего и не определив на всякий случай крепко пожал мою руку и сказал:
  - Другого я от вас и не ждал! Очень правильные слова, товарищ Вова. Мы с вами начали это дело - мы и закончим. Сейчас, проведём дознание. Будете фиксировать показания на бумаге. Вот - чернила. Займите своё место за столом.
  - А как же лейтенант Цикатухес? - спросил я в тайне надеясь вернуться наконец-то домой, принять душ и выспаться.
  - Цикатухес сейчас проходит курс интенсивной терапии в институте профессора Стравинского. Просил передавать вам пламенные приветы.
  - Спасибо, и ему тоже, всего наилучшего! Я, как-то, раньше никого не допрашивал... боюсь не получится...
  - А у кого получится? Я и сам нечаянно оказался на этой должности. Вы думаете, что я - бывший слесарь с тремя классами образования умел раньше допрашивать? Жизнь выучила! Партия мобилизовала и я пошёл! - Так сказал товарищ Малороссов и добавил в полголоса, - Нужно же чем-то на хлеб зарабатывать когда всё летит к чёрту. Не на завод же обратно идти, железяки строгать? Смотрите на подследственного, не как на человека, а, как на бешеную собаку и не верьте не единому его слову. Эти мерзавцы постоянно всё врут.
  - Как же тогда узнать правду, если не верить?
  Вместо ответа Малороссов задёрнул плотные шторы и всё погрузилось во мрак, точно перед первым актом дешёвой мелодрамы. Тут же на сцену вывели главного героя - линялого небритого субъекта. По кабинету разлился смрад дезинфекции. Вспыхнула настольная лампа и осветила лицо ренегата.
  - Ну, товарищ Вова, узнаёте этого "фрукта"? - спросил майор.
  С трудом я угадал в подследственном болгарина Коку.
  Как меняет людей тюремная камера! Полное безразличие к собственно судьбе. Безвольные руки сложены крестиком на животе. Не хватает только одной детали - медных пятаков на глаза.
  - Вот и встретились, негодяй! - сказал я злорадно, - Где же твоя подружка, переводчица с болгарского - на румынский?
  - Шатоларез - Сирафимова зверски убита на свой квартире, - угрюмо сообщил майор Малороссов.
  - Убита? - не столько удивился, сколько испугался я.
  - Да, убита, - подтвердил майор и потряс меня ещё одной новостью, - Ей отрубили голову. На месте преступления схвачен ваш добрый приятель Карл Лихтербертович. Теперь, товарищ Вова, понимаете в какой серьёзный переплёт вас вставили?
  - Однако... - произнёс я неопределённо.
  - А, Вы, гражданин болгарин, он же Кока, по паспорту Мотя Батоев, он же таинственный доброжелатель, узнаёте этого человека? - нарочито бодро спросил Малороссов и не то предложил, не то приказал, - Курите!
  Подследственный бросил в мою сторону осторожный взгляд, поискал глазами папиросы на письменном столе и не найдя вздохнул шумно, как корова:
  - Нет, впервые вижу этого господина.
  - Что, не хотите курить? Тогда может быть крепкого чаю с пирожными? - продолжал ёрничать следователь, - Или горячего шоколаду? А может желаете повидло? Или чем вы там привыкли питаться?
  - Благодарю покорно...
  Это "Благодарю покорно" почему-то сильно разозлило майора, как будто подследственный нанёс ему смертельное оскорбление своей признательностью.
  - Посмотрите, товарищ Вова, на это! Типичная "третья категория", а ещё и издевается. Хочите весёлую историю расскажу? Про то, как некие господа вскрыли дверь отмычкой, убили женщину, а отмычку сунули в карман дураку-агенту? Смешно? Нет? А? Ха-ха! Каково?
  Малороссов скрючился от смеха. Я скорчил улыбочку из подхалимских соображений, а Кока задрожал всем телом, точно мокрая собака. Мне показалось - у него лихорадка на нервной почве.
  - Хе-хе... Что, не смешно? Согласен, весёлого мало. Обратите внимание, товарищ Вова, этот субъект даже не огорчился от моего траурного сообщения. Его не удивила смерть собственной переводчицы. Вообще никаких эмоций. Отчего такое безучастие? А, гражданин Кока?
  - Чего удивляться? - пожал плечами болгарин, - Шатоларез вела фривольный образ жизни. Алкоголь, подозрительные знакомства, нездоровые наклонности. Я неоднократно предупреждал её и в конце концов был вынужден отказаться от сомнительных услуг этой особы. Ничего удивительного, что её убил ревнивый любовник.
   - Хм, вам даже известно кто с ней покончил? - притворно удивился Малороссов, - Ладно, пока отложим Сирафимову "на сладкое". Теперь, гражданин, расскажите нам свою весёлую историю. Например, про то, почему вас задержали при попытки перейти государственную границу СССР в неположенном месте? Именно "почему?" задержали, потому что "как?" задержали, мы знаем. Вас вытащили из угольного ящика поезда Москва-Берлин.
  К моему удивлению болгарин преобразился. Минуту назад он умирал от меланхолии, теперь лицо его сделалось надменным.
  - Ах, это... сущие пустяки. Заграничную визу не успел выправить, чтобы, знаете ли, перейти как полагается, - разъяснил подследственный свой необдуманный поступок. - Уже почти все документы оформил. Мне, бывшему бойцу с белобандитской контрой, положен международный паспорт, как пролетарию всех стран. Но до окончательной победы Мировой Революции я ждать больше не мог. Терпение моё закончилось.
  - Куда же так торопиться? К чему такая безрассудность? Или боялись - не выпустят из Страны Советов?
  - Зачем боялся? Я, в Империалистическую - под штык, а в Гражданскую, по призыву товарища Троцкого, встал под знамёна вашей доблестной Красной армии. И всегда, идя в бой, клал записку, вот сюда, к сердцу, если что, мол, братцы-мазурики, считайте беспартийным коммунистом! Потом контузия, под Псковом здесь помню - здесь не очень...
  Кока-Мотя протёр рукавом сухие глаза и объявил:
  - Вот, сами видите... плачу и рыдаю.
  - Значит сожалеете? - спросил следователь.
  - Ещё как сожалею!
  - А об чём больше сожалеете? Об том, что полезли через границу или об том, что не перелезли?
  - Больше всего я жалею, что ещё раньше не полез. Надел бы кальсоны трофейные с начёсом, пару белья, бутерброды и - всем привет! Не такие рубежи брали! Сегодня тут, а завтра уже вон где!
  - Та-а-ак... Товарищ Вова, запишите эту подробность, - подмигнул мне следователь многозначительно, - Что же, гражданин хороший, Советская власть вам не нравиться?
  - Отчего не нравиться? Хорошая власть, только уж очень голодная.
  - Тогда позвольте такой простой вопрос? - спросил следователь и глядя подследственному прямо в глаза выпалил, - На каких красных фронтах сражались? Кто был народным комиссаром в Пскове после оккупации?
  - Куда комиссары посылали, там и сражался, - с готовностью ответил Кока, - А комиссаром в Пскове была товарищ Перш. Её впоследствии расстреляли за правый уклон и четыре килограмма золотых коронок.
  - Хм... хм... - выдавил из себя Малороссов и задал, на мой взгляд, совсем уже идиотский вопрос, - На немецких кальсонах пуговицы или завязки?
  - У немцев на кальсонах резинки, - не задумываясь ответил подследственный и поморщился, как от кислого.
  Малороссов неожиданно замолчал, и как мне показалось, растерялся. Мне стало неловко за него. Что же это? Куда подевалось пролетарское чутьё? Желая исправить ситуацию, я рискнул задать такой каверзный вопрос:
  - Вы, гражданин, по прежнему настаиваете, что не немецких кальсонах резинки?
  От волнения я разбрызгал чернила по всему кабинету. Клякса попала на лампу и зашипела словно на сковороде. И подследственный и следователь посмотрели в мою сторону с удивлением.
  - Да! - подтвердил Кока.
  - Отчего же раньше молчали? - уточнил я.
  - А кто меня спрашивал? - резонно заметил Кока.
  - Гм... хм... - произнёс я записывая ценные показания в протокол.
  - Введите! - крикнул майор и в кабинет втолкнули Карла Лихтербетовича собственной персоной.
  Кабинет наполнился новыми, доселе неизвестными мне запахами.
  "Допрыгался, негодяй пузатый!" - подумал я с удовольствием разглядывая старого знакомого. Впрочем, смотреть там особо было не на что. Жалкое, душераздирающее зрелище. Описывать его состояние не стану - вспоминать противно.
  - Здравствуйте, гражданин начальник! - заискивающе произнёс Карл и сломался пополам в поклоне как старорежимный холуй. (До чего опустился!)
  - Гражданин Кока-Мотя, известен вам этот человек? - спросил майор деланно равнодушно.
  - Не имею чести... - ответил Кока и брезгливо поджал губы, - Стараюсь держаться подальше от подобных знакомств.
  - А вы, Карл Лихтербетович, узнаёте кого нибудь?
  - Его! - пискнул Карл и ткнул в меня пальцем, - Это ОН!
  - Наше - Вам, с кисточкой! - поприветствовал я литературного агента, - Давно не виделись!
  - Я тебя предупреждал, не пиши инсинуаций про товарища Крупскую Надежду Константиновну! - крикнул Карл, (неверное подумал, что меня тоже арестовали), - Будешь теперь баланду жрать на нарах!
  - Ещё нет знакомых? - осведомился Малоросов.
  - Вот этого узнаю! - побелел как мел Карл Лихтербетович, переводя указующий перст на Коку, - Это он Шатоларез-Сирафимову убивал! Это он крючком дверь взламывал! Это он...это он... это он...это он... это он... это он...
  Карла заело, как граммофонную пластинку. Малороссов вызвал конвой и агента-неудачника увели на оздоровительные процедуры.
  - Ничего не имеете сказать в своё оправдание, гражданин болгарин, или вы не болгарин? Тогда кто же?
  - Этот человек психический! - подал голос Кока. - С душевнобольными следует обращаться гуманно, как с детьми. Зачем вы мучите несчастного?
  - Давайте второго! - крикнул майор.
  Перед нами предстал секретарь Гадостин в белом костюме. Разумеется, "белым" костюм можно было назвать условно. При виде секретаря Кока по-птичьи втянул голову в плечи и зажмурился.
  - Здравствуйте, товарищи! - сказал секретарь и сделал попытку улыбнуться. - Доброго вам здоровья!
  - Я, на вашем месте не улыбался бы так сладко, гражданин Гадостин! - осадил его следователь. - Здесь у вас нет товарищей!
  - Да, понимаю... - поник головой секретарь.
  - Что?! Что ты можешь понимать?! Фашистская рожа! - внезапно сорвался на крик Малороссов, - К стенке тебя, мерзавца! На виселицу!
  Колени у Гадостина подломились и он осел на пол.
  - Как же ты будешь теперь смотреть людям в глаза? Предатель! - неожиданно для себя взвизгнул я и сам испугался.
  - Думаете это так легко предать Родину? - задвигал носом Гадостин, и заговорил горячо, не останавливаясь, как в бреду, - Продать оптом всё, что так любил с пелёнок. А как же старушка мама? Только её одну и жалко до беспамятства. Кто подаст ей кусочек мягкой булочки? Кто прикроет её варикозные ножки плюшевым пледом? Неужели та, скользкая моль, из райсобеса?! Та самая, у которой вся рожа пунцовая, как раны Господни? Говорить об этом и то страшно, не то что представить! Думаете легко, вот так, сразу, резануть по живому, без всякой сострадания? По милым лицам сослуживцев, соседей, по продавщице из торгсина. Прямо по харе ей. Чтоб из неё сок брызнул, как из гнилого ливера, которым она торгует как захочет. Последний раз пройти по аллее влюблённых, где когда-то, кажется ещё вчера, гонялся с рогаткой за кошками. Сжечь все письма, записочки, фотографии, чтобы не достались прокурору республики и разменять свою жизнь непутёвую окончательно и бесповоротно. Как вам такое? По жилам? Я испытываю невероятные муки совести! Что же ты делаешь, Иудушка?! -вопит моя совесть. Ты же был такой добрый мальчик, такой ласковый, всегда подавал инвалидам на паперти... Что произошло с тобой? Когда же ты так озлобился? Не что нибудь, а планы военного завода номер двадцать - на теннисные туфли! О, как тошно мне!
  В этом месте Гадостин мелодраматично заломил руки и зарыдал в голос:
  - Меня обманули, граждане! Я ведь такой доверчивый... Я думал, что скоро всё будет иначе! Там, в далёком Монреале, я вставлю себе новую печень и буду пить, как прежде, спирт на красном перце. Простите меня, пожалуйста! Я больше никогда не буду так делать!
  - Ага, сейчас мы тебя простим! - пообещал Малороссов, - Только штаны подтянем.
   - А как же идеалы революции? - удивился я такому циничному признанию, - Как же декларация равенства и братства?
  - За идеалы равенства и братства я сражался на внутренних фронтах! - выкрикнул Гадостин запоздало пытаясь оправдаться, - Я проливал рабоче-крестьянскую кровь в городе Одессе! И в Жмеринке... всю до последней капли! Между прочим, в добровольном порядке, а не по мобилизации. Я десять лет отбарабанил секретарём, на сухом пайку, как передовик производства! В заводской конторе кривые рожи на фото тушью исправлял, без выходных и перерывов на обед. Не поверите, другую карточку возьмёшь в руки, так бы и плюнул, а кое-где подкрасишь, зуб выбелишь, улыбочку, волосиков накидаешь - другой же человек! Одни благодарности имел. Люди после меня с такими фотопортретами женились по переписке...
  - Где ты видел здесь людей? Вот эти "сикось-накось", это люди?! - презрительно прошипел болгарин. И в этом шипении угадывалась скрытая угроза.
  Бывший секретарь прикусил язык.
  - Хорошо, гражданин Гадостин, допустим, что вы действительно раскаиваетесь в преступлениях против человечества, допустим - вам поверили, - предположил майор Малороссов, но по лицу его было видно, что не верит ни единому слову. - Я подчёркиваю, "допустим"! Посмотрите внимательно на этого человека и скажите нам... Вы его знаете?
  На Коку было страшно смотреть. Настольная лампа светила в физиономию болгарина, как прожектор. Казалось злоба капает с него на пол и растекается ядом. Будь у него жало, он бы убил себя как скорпион.
  - Как облупленного! - не задумываясь сказал Гадостин, - Это небезызвестный на Западе международный диверсант Джон Ланкастер! Лазутчик международного империализма. Выкормыш маркиза Керзона. Агент английской, немецкой и японской разведок. За ним тянется кровавый след преступлений по всей Европе.
  - Имеете желание оправдаться? - спросил Малороссов, - Господин Кока, он же мистер Ланкастер? Мы давно следим за вашим маскарадом. Когда вы вывозили из Зимнего дворца премьер-министра Керенского в женском платье, вам удалось улизнуть. Но теперь, вы влипли крепко!
  - Вот это да! - невольно вырвалось из моей груди.
  Зубовный скрежет выдал Ланкастера с головой, однако он сделал наивные глаза и произнёс:
  - Не понимаю, что здесь происходит? Честно говоря меня утомили эти бездоказательные обвинения. И потом, где мой адвокат, где временный поверенный? Вы поставили в известность посольство? Я буду жаловаться в Лигу наций!
  - Да хоть папе Римскому! Это ваше право, - ухмыльнулся майор, - Какое посольство? Болгарское? Английское? Немецкое? Вы, гражданин - шпион и диверсант, а шпонам у нас посольства не положены. Адвоката же вам бесплатно предоставит государство на судебном процессе.
  Гнев, презрение и страх, всё в одном бокале, испил Джон Ланкастер.
  - Чего уж там... Нужно иметь мужество признаться! - ляпнул бывший секретарь Гадостин, - Вот я, сознался во всём и мне сразу сделалось легче!
  - Неужели во всём? - усомнился следователь Малороссов и его тонкие губы тронула ироничная улыбка.
  - Как на духу! - выпалил Гадостин осенив себя крестным знамением.
  - В таком случае объясните нам, за что вы бросили под поезд гражданку Полонскую, артистку запасного состава кукольного театра? - спросил майор не сводя глаз с подлой физиономии секретаря.
  - Я? Бросил? Как это... не понимаю... - проблеял Гадостин.
  - Вот сволочь какая! - не выдержал я, - Ты же следил за нами от станции Дачная! Я помню твою гнусную рожу!
  - Вас, гражданин Гадостин, опознали работники ресторана; буфетчица и официант. Вот, - Малороссов взмахнул бумажными листами, - их письменные свидетельства. Кроме того, директор завода товарищ Деревякин утверждает, что на следующий день после убийства Полонской вы явились на службу с забинтованной головой и покарябанной харей. А самое главное - на месте преступления обнаружен профсоюзный билет на ваше имя. Что на это скажете?
  - Я её не убивал... она сама... Это он приказал. - Гадостин ткнул в Джона Ланкастера скрюченным пальцем, - Езжай, говорит, за Полонской и возьми у неё орден Красного Знамени. Это он фотографировал секретные чертежи пока Шатолорез-Сирафимова охмуряла инженера Циолковского в гостинице Метрополия. Я был только слепым орудием.
  - Чувствуете, товарищ Вова, где интрига? - подмигнул мне следователь сразу двумя глазами, - Ваш неожиданный приятель Кока, он же Джон Ланкастер, заводит с вами знакомство и сообщает невероятную историю про убийство Циолковского, затем, презентует вам орден с груди "убитого" советского инженера. Зачем?
  - Понятия не имею! - честно признался я.
   - Затем, чтобы сделать из вас жертву провокации! - резюмировал следователь, - Они всё рассчитали правильно и прекрасно понимали куда вы отправитесь с этой историей дальше. Верно! К нам. Затем, Полонская забирает у вас орден и передаёт обратно - в руки шпионов. С того момента, Вы, товарищ Вова, окажись на моём месте лейтенант Цикатухес, превратились бы в главного подозреваемого. С того момента инженера Циолковского можно было устранить физически в любую минуту и представить это дело как банальное убийство на любовной почве. Артистке Полонской в любом случае свернули бы шею, а вот с Циолковским они не торопились. Эти господа унавоживали почву для другого более масштабного дела. Вы, гражданин Гадостин, не расскажите нам для какого?
  - Что ж, сегодня удача на вашей стороне. Можете праздновать. Вам повезло, - угрюмо пробурчал Гадостин, - Я должен был передать микроплёнки с чертежами секретного самолёта и планы военного завода германской разведке.
  - Товарищ Вова, подчеркните последние слова подследственного в протоколе, - скомандовал Малороссов, - Повезло? Нет, голубок, это тебе повезло. Тебя только расстреляют, а могли бы ещё и чуточку помучить...
  Гадостин хлопнулся в глубокий обморок.
  - Что ж, если больше нет вопросов к товар... к гражданину уголовнику? - сказал я и поставил в протоколе большую жирную точку.
  Малороссов вызвал конвой.
  Гадостина схватили под бока и утащили вон.
  Некоторое время майор шагал по кабинету взад-вперёд, - руки за спину, и непонятно было, думает он или просто так гуляет. Наконец, он затормозил перед фальшивым болгарином и спросил на прямую:
  - Как вы вышли на товарища Нирыбина-Нимясова?
  Джон Ланкастер пожевал губами размышляя стоит ли запираться дальше и, решившись, повёл другую игру.
  - Дело случая, - сознался шпион. - Нам необходим был отвлекающий маневр. А тут как раз подвернулся этот Карл, литературный агент. Человечек вздорный и не в меру разговорчивый предложил Шатоларез купить некую рукопись "Записки адъютанта". (Я залился стыдливым румянцем, что не ускользнуло от проницательного взгляда следователя.) Так мы решили, (кивок в мою сторону), использовать этого писаку. И вот я здесь... изобличен. Все мечты рассеялись как дым. Пропала жизнь...
  - Отвратительная у вас жизнь, - заметил я.
  Настоящие слезы выступили на глазах Джона Ланкастера. Плечи его затряслись в лихорадке. Он беззвучно рыдал, но исподтишка подглядывал за следователем.
  - Ох, как мне это надоело! - не выдержал Малороссов, - Прямо не шпион, а плакса-вакса какая-то. Весь кабинет слезами забрызгал. Теперь уже поздно плакать... Хотя, ближайшие двадцать пять лет другого занятия у тебя не будет.
  - Ах, как вы правы... Я раскаќиваюсь чистосердечно.
  - Прямо, уж так и чистосердечно?
  - Мы, международные диверсанты по другому не умеем!
  - Значит, признаёте за собой создание шпионской сети на территории Советского Союза, организацию убийства Полонской и соучастие в убийстве Шатолорез-Сирафимовой? - поинтересовался следователь.
  - За кого вы меня принимаете? - с оскорблённым видом спросил Ланкастер, - Я профессиональный разведчик, а не уголовный хулиган! Личные отношения ваших граждан меня не касаются. За бытовые убийства спрашивайте с Гадостина и Карла. Вещественных улик против меня у вас нет, только голословные обвинения.
  - Таким образом, вы больше ничего не имеете нам добавить к вышесказанному?
  - Нет, не имею...
  - А как же ваш резидент? - не отставал следователь.
  - Какой ещё резидент? Не понимаю...
  - А вот такой! Конвой! А ну-ка, давайте сюда задержанного! - приказал майор Малороссов и в кабинет ввели пилота Протуберанского.
  - Это ошибка... просто смешно... - бормотал Протуберанский озираясь по сторонам.
  Ланкастер вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
  - Узнаќете? - бесхитростно спросил следователь ни к кому конкретно не обращаясь.
  - Сожалею, что ничем не могу... впервые вижу... - промямлил Ланкастер.
  - Тогда позвольте представить вам гордость советской авиации, пилота-испытателя Протуберанского, по совместительству резидента немецкой разведки - вашего непосредственного начальника.
  Так сказал майор Малороссов и поверг в шок и трепет не только обоих преступников, но и, признаться, вашего рассказчика.
  - Что за балаган? Где нашли такого клоуна? Хи-хи...- неискренне захихикал Протуберанский и это идиотское хихиканье выдало его с головой.
  - Ах, какая важная птица попалась в сети! - ахнул я.
  - Это не птица, товарищ Вова, а целый крокодил, - заметил майор.
  - С ним у нас нет ничего общего, - продолжал запираться Кока-Ланкастер, - Я требую к своей персоне объективного следствия и открытого процесса с судом присяжных заседателей! Я политический!
  - У вас появились сомнения в нашей объективности? - удивился следователь, - Открытый политический процесс мы гарантируем. Пусть всё мировое сообщество увидит, кто такие эти Ланкастеры с кровавыми руками по самые плечи.
  - Хорошо, я всё расскажу! Только будьте снисходительны, граждане! - опять заплакал Джон Ланкастер размазывая сопли по морде и сделал попытку шлёпнуться на колени.
  - Достаточно! - осадил его жестом Малороссов, - Хватит дешёвых мелодрам! Мы долго кушали ваши фантазии, мистер. Теперь, послушайте меня! Неужели, Вы, профессиональный разведчик, могли предположить, что даже очень хорошие фотокопии чертежей самолёта дадут вашим военным магистрам объективное представление о новых секретных разработках в советской авиации?
  - Это уже не моё дело, - буркнул Ланкастер-Кока, - Мне хорошо платили за работу...
  - Да никто не собирался вам платить! - заявил следователь, - Вы же знаете как "расплатились" с Сирафимовой! Или думаете, мы случайно вытащили вас из угольного ящика на Белорусском вокзале? Вы, Ланкастер - шлак! Отработанный материал. Желаете стать козлом отпущения? Не терпится пострадать за великий Рейх?
  - Ах вон оно что?.. - ядовито произнёс Кока намереваясь наброситься на Протуберанского с кулаками, - Продал, сука... Ах ты вша окопная! Дристоплётчик! Порву как майку...
  - Нет, это не балаган, а зоопарк! - пискнул лётчик и невольно попятился к двери. - Попросил бы оградить меня... Безобразие!
  - Даже Гадостин не знал его в лицо, получая указания по телефону. - признался вконец изобличенный Джон Ланкастер, - Эту рожу я буду вспоминать в кошмарных снах. Это знаменитый фашист и палач, убийца итальянских коммунистов! Настоящего лётчика Протуберанского сбили в небе над Испанией и зверски замучили фалангисты. Это он приказал ликвидировать агента Сирафимову. Настоящее имя Шатоларез - Анфиса Неженская, дочка лавочника. Запросила за свои услуги астрономическую сумму и угрожала позвонить на Лубянку. Здравствуйте, доктор Фон Геббельс! Яволь? Бидте-дрите?
  - Нихт ферштейн! По рюски не понимайт! - заверещал Протуберанский-Гебельс и получил от следователя увесистую оплеуху.
  - А вот так "понимайт"? - спросил Малороссов злорадно и чеканя каждое слово произнёс, - Хер Геббельс собирался угнать в Германию новейший советский истребитель и похитить генерального конструктора инженера Циолковского прямо с показательных полётов. А на прощание он намеревался расстрелять из пулемета Государственную комиссию во главе с членом правительства маршалом Ворошиловым Климентом Ефремовичем, другими членами комиссии, членов коммунистической партии, товарищей из Коминтерна, в том числе и немецких товарищей!
  - Ё-маё!.. - вот и всё что я сумел сказать на такое заявление.
   Как гром прогремели слова:
  - Именем Советских Социалистических Республик! Конвой! Увести хера доктора Фон Геббельса и его пособника мистера Джона Ланкастера!
  Когда вывели раскисших преступников я взглянул на следователя другими глазами. Действительно, как могло обернуться это дело если бы на месте Малороссова оказался малоопытный лейтенант Цикатухес? Летал бы сейчас наш Протуберанский над Берлином, а я кормил бы лубянских кровососов в компании с безумным Карлом.
  - Дайте посмотреть! - внезапно потребовал бравый майор, отобрал у меня протокол допроса и, азартно высунув язык, взглянул на каракули через увеличительное стекло.
  - Тут местами не очень получилось... так, накидал основные тезисы... - произнес я смущаясь и спрятал под стол пальцы в чернилах.
  - Ну, товарищ Вова, очень красивый подчерк с завитушками, только кляксите чересчур, из гимназии вас выгнали?
  - Сам ушёл, - смутился я ещё больше, - увлёкся Карлом Марксом и решил не тратить время впустую на всякое буржуазное образование. Я этого Маркса целиком проработал, пил точно живую воду и удивлялся, как я таким дураком раньше жил, без Маркса?! А к учёбе вернулся уже после революции, закончил высшую политическую школу. Только теперь, как говорит товарищ Крупская, "мы выбросили из программ наших школ разный старый хлам, вроде закона божьего, древних языков, разных побасенок, носивших название истории, и прочее."* А что, этот Джон Ланкастер, неужели настоящего Керенского выкрал?
  __________________________________________________________________
  * НК Крупская: "Постановление ЦК ВКП(б) "О начальной и средней школе". 1931 г.
  - Да, тогда мы его прозевали! Некоторые ответственные товарищи, как Антонов-Овсиенко и Дыбенко проявили тогда непростительную политическую близорукость и нерешительность! В результате злейший враг советской власти оказался на свободе. Ланкастер - заграничная штучка. тонко работает. И про резинки на немецких кальсонах помнит и эсеровскую проститутку Перш и четыре килограмма золотых коронок. Но, глаза его видели? Нет в них радости построения социализма! На этом и сгорел. Я смотрю в глазки его хитрые и вижу - нет, врёшь Ланкастер, не будёновец ты! Акула империализма!
  - На счёт глаз, товарищ следователь, в самое точное место отметили, - сделал я комплимент, - И про акулу тоже...
  - Благодарю за службу! - рявкнул Малороссов.
  - Рад стараться! - пролаял я старорежимно но спохватился и прибавил, - Служу Социалистической Родине!
  Малороссов одёрнул шторы, распахнул окно вместе с решётками и в кабинет ворвался солнечный ветер, как предвестник скорых перемен. За окном - утренняя Москва. Кругом торчали подъёмные краны. На фоне лазурного неба вырисовывались силуэты новых высоких здаќний - символов социалистического строительства. Стройными рядами поехали по площадям и бульварам первые поливальные машины. Из репродукторов раздалась песня:
   Нас утро встречает рассветом...
  
  Впереди нас ещё ждёт огромная, тяжёлая работа! Не ради наград и званий, а по велению рабоче-крестьянского сердца, на благо всеобщего счастья и окончательной победы Мировой Революции.
  
   ЗАНАВЕС
  
   Москва 2004г.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"