Марина стоит на коленях. Завернутый подол юбки оголяет бедра. Широкая спина напряжена - в детстве Марина занималась плаваньем, и не боится тяжёлой работы. Сильные руки скользят тряпкой по паркету, метр за метром ведро подтягивается к неосвещенной части комнаты. Включать центральную люстру лень: кто-то обязательно прибежит на свет, увидит её в таком виде. Мокрыми ладонями упираясь в сухой пол, Марина садится, устало проводит тыльной стороной руки по лбу и смотрит вперёд. На неё глядит старинный камин. Тёмный камень отдаёт взгляду историю прошедших лет. Лица, действия, судьбы и грязь. Марина взглядом оттирает пыль с толстой решётки. Камин говорит, что теперешние хозяева не разжигали его ни разу.
Марина любуются канделябрами и оплавленными свечами, картиной в тяжелой раме с массивом узора. Полотно выглядит без света чёрным квадратом. Марина мысленно отковыривает грязь между латунными рюшами, сломанные ногти болят.
Отдых закончен: Марина отжимает тряпку. Звук льющейся воды кажется удивительно громким. Ещё час назад здесь хлопали двери, скрипели пружины древних матрасов, со звоном разлетались на брызги бокалы. Марина улыбается тишине, голыми коленями натирая чужой пол.
Её пол, основа, прошлое ушли на задворки. Из-за воспоминаний Марина сгорает от стыда без камина и огня. Её щёки охлаждает настоящее - камин смотрит на Марину, обдувает сквозняком, как лаз в подвал.
Стоит встать, протянуть руку, и хрустальная люстра разгонит холод и тени. Марина продолжает мыть пол: паркет сменился холодной плиткой. Возле каминной решётки она ощущает себя в тюрьме. Марина держится за прутья и ждёт шагов, тени, голоса - кто-то придёт к ней, откроет камеру. Пот остывает на лбу, вены на руках прячутся от холода. Марина знает, что не одна здесь. Она встаёт разглядеть картину, и плотный воздух рывком перекрывает вдох, оседает тяжестью на плечи. Марина хватает чугунные щипцы с петель и ударяет пустоту над головой.
Пустота пружинит, выбивает щипцы, толкает Марину назад. Она пятится, спотыкаясь о ведро, встречает холод плитки спиной. Сердце стучит так громко, будто пульсируют стены дома.
Перед Мариной нет ни тени, ни призрака, но она бежит прочь. Преследователь за спиной, смеётся над ногами, скользящими по паркету. Он нагоняет её, хватает за горло страхом. Освещённый коридор за массивной дверью спасает Марину. Она кричит и падает коленями на пол, испачканный бурыми пятнами. И в этот миг Марина понимает, что должна вернуться в тишину. К ней уже приближаются голоса с настойчивыми вопросами: люди хлопают дверцами машин и хлюпают по грязи, подбираясь к крыльцу.
Марина ощущает теплое касание плечом, старается задержать его рукой и ловит что-то в воздухе. Дом подсказывает укрыться в остывшем камине и переждать осаду. Марина мчится назад, забывая о том, что её выдадут красные следы. Она поднимает решётку и ныряет в темноту, как в чувство спокойствия. Для невидимки всё будет хорошо.
- Ты свободна... - Марина слышит знакомый голос и понимает, что он принадлежит ей самой, но стук сердца уже закладывает уши.
***
Тишина беспорядка встречает на пороге. Группа захвата давит осколки бокалов в гостиной и по красным следам поднимается на второй этаж. Под ногами явно не вино. Чужая вина ведёт в спальню, где на кровати лежит два тела.
- Удар тяжёлым тупым предметом, - патологоанатом озвучивает простые дыры в башке. Ими наделены хозяева дома - владелец сети автосалонов и девушка, не прописанная в жёны.
- Там ещё следы!
Группа направляется к овальной комнате с гордым именем каминной залы. В ней ни мебели, ни огня, ни дыхания. Только железные щипцы и ведро с мыльной водой. Розовая пена хлещет через край, тряпка указывает на камин. Туда же ведут следы, утопая в сажевой тьме.
- Никого. Там тупик. Нет даже дымохода.
- Чертовщина, - скажет следователь. Старые окна закрашены наглухо, в стенах ни намёка на тайные ходы. Тайна остаётся в камине, сгорает без огня в опустевшем доме.
***
- Марина! Ты что уснула?! В дверь звонят!
Она открыла глаза по приказу и босиком выскочила в коридор, оставляя смех позади. Свежий воздух призывал распахнуть входную дверь: в проёме стояли двое. 'Они пришли', - билось в груди, пока взгляд ощупывал милицейскую форму.
- Можно? - мужчина отстранил её, задержав руку на плече, и скрылся вместе с напарником в коридоре. Белый мраморный пол холодил босые ноги. Марина опустила глаза и отступила - она помнила следы крови, дорожку в спальню, где пружины мешали спать. Дверь была открыта: пустела зеленая шелковая гладь кровати.
Голоса доносились с кухни. Марина пошла туда, оглядываясь, но пол оставался чистым.
- Кто эта девушка? - высокий мужчина с тонкой полоской усов сидел за столом.
- Прислуга, - ответ ударил румянцем по щекам. Марина сложила руки на груди под холодом надменного взгляда. Фотография со стены в гостиной ожила. Марина стирала с нее пыль в первый день, когда переступила порог этого дома, в котором не зажигали камин.
- Что смотришь? - женщина окрысилась. - Отвечай на вопросы следователя.
- Я не слышала вопрос, - Марина осмотрелась - мужчины следили за её взглядом. Пыль вытерта, коврики вытрушены, осталось промыть оконные рамы перед осенними дождями и проверить камин.
- Что ты там разглядываешь? Когда ты в последний раз видела Григория Анатольевича? - прошипела в спину хозяйка. - Не сегодня ли ночью, когда он тебе юбку задрал?
Шорох в ушах нарастал, будто трубочист очищал путь для дыма воспоминаний. Марина пыталась сосредоточиться на смысле вопросов, но слышала скрип пружин, видела сплетённые тела. Она бесшумно кралась к двери.
- Он не приходил... - прошептала Марина, и следователь записал ответ.
- Ольга Алексеевна, оставьте нас, - мужчина посмотрел на хозяйку дома. Марина зацепилась за худую спину взглядом, покачнулась от нахлынувших в голову вопросов.
- Садитесь, - мужчина подвинул стул. - Где вы были сегодня ночью?
Марина могла сказать: пряталась в камине, но это случилось будто не с ней, и случалось теперь - страх уходил.
- А что произошло? - Марина поправила кофточку и окрепла голосом.
- Григорий Анатольевича нашли утром в гостиной... - цепкий взгляд скользнул по лицу и задержался на груди. Марина торопливо застегнула верхнюю пуговку, распрямила спину, сидя посреди кухни чужой жизни, слушая о чужой смерти вместо... Марина мотнула головой, отгоняя темноту камина.
- Он любил почитать в кресле, - сюжет подсказала фотография. Вторая фотография вновь ожила, цокая каблуками на входе.
- Ольга Алексеевна, я же вас попросил... - спохватился следователь.
- Вы мне будете указывать только в отделении, - мадам спрятала белокурую прядь под платок и оперлась о стену. Бледность сопровождала её жесты трагизмом.
- Тогда я приглашу вас туда по отдельности для дачи показаний, - усач закрыл папку, спрятал ручку и повернулся к хозяйке: - Изволите проехать с нами.
'Мразь', - зашипело в голове у Марины, но дама говорила только глазами, выцарапывая на коже: не прощу.
Марина пошла следом, держась на расстоянии, чтобы юркнуть обратно в комнату.
'Это она убила его', - голос проник в уши вместе с кашлем хозяйки.
'Убила', - Марина отступила к стене, ощущая невидимую руку на плече.
- Убийство еще не доказано, - следователь обернулся у дверей и сказал: - Завтра я жду вас у себя в кабинете.
***
Коричнево-багровые цвета мебели кроили комнату на куски, и Марине казалось, что она лежит в узкой траншее: без света, воздуха и звуков. Тяжелые занавески скрывали окно, не пропускали кислород из приоткрытой форточки. Золотые узоры на обоях, сложный рисунок на коврах загоняли в лабиринт. Марина устало закрыла глаза.
Шумно распахнулась дверь, впуская в комнату музыку. Хозяйка стояла на пороге, скрестив руки, рубашка в клетку натянулась на локтях. Марина приподнялась и по стрелкам наглаженных брюк спустилась взглядом на пол, затаилась.
- Ты сядешь... - процедила Ольга. - И я буду счастлива.
- Я не понимаю, о чем вы? - Марина отбросила волосы с лица, чтобы видеть хозяйку.
- Ты прекрасно все помнишь, - Ольга Алексеевна уже стояла возле кровати. - Ты думала, я не знаю о вашей связи?
Марина почувствовала першение в горле, перед глазами замельтешили чёрные точки.
- Даже если это не ты, - Ольга презрительно посмотрела на ободранные коленки. - Тебе здесь не место.
Марина представила людные вокзалы, пустые скамейки и таксистов у обочины. Но она шла мимо них без сумки и шапки, дышала паром в холодную осень, в сумерках ослепившую её светом фар.
***
'Как вы попали в этот дом? Сколько времени вы работаете у Ольги Алексеевны?' - Марина не помнила. Она врала, пряча руки с обломанными ногтями. Следователь записывал ответы, а Марина чувствовала, что на бумаге заново пишется её жизнь.
- Нет. Ольга Алексеевна все придумала. Она часто болеет. Муж задерживался на работе, - любовницу в себе Марина не нашла.
- Патологическая ревность? - ухмыльнулся следователь и пригляделся к фигуре подозреваемой. Блузка из чужого шкафа сильно стягивала грудь, фонарики рукавов укорачивали руки. Марина ощущала себя цирковым карликом.
- Она и к подругам своим ревновала. Скандалы закатывала, - в ушах звенел фарфор, падали фотографии, теряя стекло.
- Убийство на почве ревности, - следователь провоцировал её на обвинения.
- Нет, я так не думаю, - Марина задрожала, спрятала похолодевшие руки под бёдра, отвечая на последние вопросы, а потом в коридоре разминала затёкшие пальцы.
Готовить еду, убирать со стола, мыть посуду, до вечера чистить, драить чужую грязь. Перед сном различать музыку через дверь - от хозяина осталась коллекция грампластинок. Марина стащила альбом с фотографиями и спрашивала у лиц о прошлом. Те молчали, будто под присмотром, отворачивались, как Марина от кресла в гостиной. На нём нашли хозяина.
'Ты - маленькая стерва, которую пригрели на груди', - раздалось в голове, когда Ольга вошла на кухню. - Когда все закончится... Когда?
Хозяйка гремела склянками в домашней аптечке, кричала запахом валидола:
- Ещё ты. Как ты мне надоела!
- Убьёте? - Марина ударила смехом по бледным щекам хозяйки и ушла к себе. 'Кишка тонка', - укрылась одеялом и мыслями, словно лежала на полу перед камином, слышала стоны за стенкой и звуки подъезжающих к дому машин.
Утром Марина прокралась в гостиную, чтобы вернуть альбом на место. Ольга стояла там, но смотрела на пластинки.
- Они сказали, что сердце, - испуганно прошептала она, ища что-то среди фотографий.
- Инфаркт? - Марина хотела спросить, сколько было лет Григорию, но сдержалась. Она должна это знать на правах прислуги или любовницы. Но не знала ничего о себе, кроме тошноты и потери аппетита.
- Мне нужно ехать, - Ольга впервые не задела её, уходя, но Марине было не до этого. Боль сгибает её пополам, опускает на корточки. Встав на колени у пустого кресла, Марина достала из кармана брюк лекарство.
***
- Вот, - Ольга курит в кабинете опера, забивая табачным дымом вкус валидола. - Это было в её комнате.
- Домперидон, - говорит следователь, а блистер с таблетками сияет догадкой. - Может вызвать остановку сердца при передозировке.
- Я же говорила, - Ольга тушит сигарету медленно, будто прижигая служанке кожу.
'Тебе конец', - слышит Марина, идущая по коридору. Голос звучит сквозь запертую дверь комнаты, где стоит холодный камин.
***
Марина остановилось у двери за миллиметр до столкновения: эту преграду лбом не разбить. Холод на обнажённом плече напомнил о забытой кофте, комнате с камином и другом звонке в дверь. На пороге опять стояли двое в форме. Они спросили имя и застегнули наручники. 'Попалась', - шуршал колесами отъезжающий УАЗик.
Она не слышала, что говорил следователь. Руки лежали бесхозными плетьми, глаза оттирали пыль с толстой решетки.
- До выяснения обстоятельств. Уведите её.
Марина зажмурилась и спряталась в камине.
Холод серых стен напоминал подвал дома из детства, куда она спускалась по разбитой временем лестнице. Десять ступенек вниз - слева выключатель. Марина поднималась на цыпочки и кончиками пальцев толкала язычок вверх. Вспыхивала лампочка, освещая полки с пленницами. Банки с соленьями на зиму встречали её, ждали, когда их вскроют, а овощи - когда их разрежут и съедят. Марина проливала свет на жизнь-ожидание и боялась попасть в банку.
Марина лежала на кровати - на одной из полок. Она помнила, как погасла лампочка, и думала, что тогда потеряла ориентацию. Подвал разрешал кричать и звать на помощь, тюрьма не советовала. Когда глаза привыкли к темноте, Марина подошла к банкам. Они смотрели на неё так, как кто-то делал сейчас.
Марина двинулась навстречу взгляду - окно встретило её зарешеченными сумерками, пригласило подтянуться на прутьях ближе к свободе. В них исчезала стена соседнего здания, тускнел фонарь. Марина моргнула и лампочка погасла. Руки разжались, когда в темноте появились старинный камин и картина в тяжелой раме. 'Попалась', - послышалось за спиной, и дверь в камеру распахнулась.
- Рюмина! На выход.
***
Марина считала дни по приемам пищи, по запаху из алюминиевой миски, по остаткам каши на зубах. На шестой день она не смогла съесть щи и вернула тарелку. Тогда желудок ответил болью. Гастрит подхватил её, словно тряпку щипцами для камина, уложил на койку. Спазм поднимался от живота к груди, превращаясь в сердечный приступ. 'Я умру от инфаркта', - стонала Марина, посматривая в окно. Никто не приходил за ней.
Третий день в камере для допросов встретил её голубями на окне и иронией следователя:
- Улететь хочешь?
Она молча села, и вопросы про домпередон, скрип кровати, ревность измазали её золой из камина.
- Сегодня скончалась Ольга Алексеевна, - хищный взгляд пробрал до кости, содрал сонливость и разбудил улыбку.
Она закрыла глаза и услышала собственный голос, будто из соседней комнаты:
- Ужасная новость...
- В камеру, - холодный воздух дрогнул и пропустил её к выходу. Марина обернулась на пороге, голубей за окном не было.
***
- Стало быть... Рюмина ни при чём? - следователь изучал отчет внимательнее лица обвиняемой.
- В крови лекарства не обнаружено, - патологоанатом попивал кефир из гранёного стакана. - Люблю с сахаром... Не люблю смерти, которые не могу объяснить. Её сердце остановил сильнейший шок.
Следователь поморщился, когда патологоанатом с шумом запил вердикт кефиром:
- Рюмина не могла её отравить.
***
'Ты свободна', - стук в окно разбудил Марину. Она взглянула на решётку, но не застала голубей. Марина закуталась в красный плед, найденный когда-то в камине, и уснула на жёсткой тюремной койке. Через час её разбудил конвоир и отправил мимо плаката 'На свободу - с чистой совестью!' к высоким металлическим воротам.
Марина брела по улице, натирая глаза. Она терялась в незнакомом районе, не замечала направления, будто только выбралась из подвала и прижимала банку солёных огурцов. Сейчас в руках была справка, а в кармане кофты несколько смятых купюр.
Голодные боли в желудке направили её к пельменной - малолюдной и пропахшей бульоном общепита. Она заказала двойную порцию и села у стены, крытой лозунгами советского образца.
'Помоги, товарищ, нам - убери посуду сам!', - написано на стене возле стола с подносами. Марина улыбнулась, давясь 'мясом' - хоть юмором кормят нормально.
'Каждую крошку - в ладошку', - написано под изображением каравая с колосками. Марина отложила хлеб, ощущая спазм - горячее тесто пельменя добралось до желудка.
'Пальцами и яйцами в солонку не макать!' - грозился плакат над её столом. Вместо смеха Марина застонала от боли, но на неё не посмотрел никто: повара возились над кастрюлями, буфетчица щёлкала счётами, посетители относили посуду и уходили прочь в сумерки без неона и плазменных экранов.
'Где я?', - спросила Марина у окна. Ложка застыла на пути ко рту, когда на улице мелькнула рыжая косынка с белыми локонами. Женщина, похожая на Ольгу, вошла в пельменную и заняла соседний столик. Из-под синего плаща выглядывали полы белого халата.
- Простите, а где тут аптека? - спросила Марина, держась за живот.
Марина сползла со ступенек, держась за перила. Мимо серой стены в ромбик, мимо решётчатых окон полуподвалов они ковыляла к аптеке - женщина в платке обогнала её на пороге.
- Держите, - протянула она лекарство и сдачу быстро, потакая удовлетворённой обедом совести. Она улыбнулась так, как это делала Ольга, кутаясь в плед у окна.
- Спасибо, но ты умерла, - сказала Марина и вышла прочь, вскрывая на ходу упаковку домперидона. Таблетки посыпались, привлекая с крыши голубей. Те кинулись под ноги Марине серой и потрепанной сворой, как мысли закружились спазмами в желудке.
- Прочь! - она проглотила таблетку, запила слюной.
'Мразь', - прошептали колёса голубого 'Москвича'. Марина опустилась на колени и приложилась ухом к асфальту, чтобы дослушать до конца: 'Ты умрешь...'. Боль толкнула её сердце.
***
На столе стояла стакан с остатками кефира. Надкушенная булка ждала судьбы, пока патологоанатом принимал гостью. Он не сунул её в морозильник - отчёт требовали срочно - лишь накрыл простыней и пошёл к столу. Ничего, никуда не денется, добегалась Рюмина.
- Ну что? Саша ты уже смотрел её? - следователь явился без стука и терпения.
- Нет. Я перекусить собирался. Долгая смена.
- Работа важнее. Давай расскажи о теле что-то толковое.
Патологоанатом вздохнул, отложил булку и нацепил перчатки:
- У неё в ладони были таблетки. Но умерла она слишком быстро для отравления. Я думаю, что это... больное сердце.
- Как у супругов Березиных? Три сердечника под одной крышей, или один инфаркт на троих? Это перебор, Саш, я жду конкретных результатов.
- Что случилось? Мертвые торопят?
- Да нет. Но вспыли интересные факты. Дом был записан на Рюмину М., по сути, она была жертвой.
- Будут результаты, - патологоанатом готовится к вскрытию грудной клетки: ставит ёмкости для органов, весы, выкладывает на поддоне скальпель и пилу. Он кладёт руку на грудь Марины, чтобы начертить пунктирную линию разреза, и замирает. - Слав... Её точно 'скорая' привезла? Оно бьётся.
***
'Пересидеть тут, и ты свободна', - подумала Марина, когда в лицо подул сквозняк. С ней говорил дымоход, а углубления в стенах камина скрывали непроглядной темнотой - никто бы не увидел её, заглядывая снаружи. Ничему не удивляясь, Марина влезла в кем-то подготовленный тайник и подобрала лежащий в углу плед. Красный, с большими квадратами узор напомнил об уюте стиля 70-х годов, о коврах на стенах и треске грампластинок, когда мама говорила, что надо продуть иглу.
Марина прилегла, завернувшись в шерстяное полотно, и ухом прижалась к полу. Дом молчал, хотя час назад говорил голосами гостей, смеялся алкоголем, скрипел диванами и кроватями. За стеной затаилась хозяйская спальня, и Марина знала причину тишины.
***
'Вставай', - просит затёкшая спина, и Марина сбрасывает плед. Она замёрзла под ним ещё сильнее, будто лежала на асфальте или в морге. Зажатые в руке таблетки высыпаются, катятся наружу, где лампа освещает перевёрнутое ведро и мокрую тряпку.
Хозяйка будет ругать, если увидит беспорядок. Она обязательно придёт оценить работу, когда закончится вечеринка, гости превратятся в мусор на полу и диванах, пустые бутылки и окурки.
- Марина! Что это такое!? Ты... Где ты? - слышно за пределами камина в пустой комнате, постепенно наполняемой музыкой, смехом и шутками ниже пояса. Не зря она сбежала от костюмов и коктейльных платьев - её не пригласили, спрятали, как прислугу.
Хозяйка обманулась и ушла в который раз, выключив свет и звуки первого этажа. Вместо неё пришла тишина, заглянула в камин и позвала Марину наружу: взять щипцы, прокрасться по сухому полу, приоткрыть дверь. Стоны звали её еще до того, как донеслись из открытой спальни. Двое на кровати не ждали никого и мяли атласные простыни, не замечая Марины. Она узнала их, приходивших к ней с вопросами.
- Вы здесь давно живёте? - спрашивала женщина, и Марина слышала голос мужчины, видела настольную лампу, направленную в глаза, ощущала, как немеют руки, прижатые бёдрами к стулу.
- Вы одна здесь живёте? - спрашивала женщина на следующий день, и Марина оглядывалась на красные следы в коридоре, закрывала их спиной от внезапных гостей.