Орехов Вячеслав Олегович : другие произведения.

Пикник с Брехтом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пьеса о жизни питерской интелигенции


Орехов Александр

ПЬЕСА

ПИКНИК С БРЕХТОМ

по мотивам К.Айхель

   Дача Карпинских. Действие происходит в беседке перед домом
  
   Действующие лица:
  
      -- Вера Витольдовна Карпинская - хозяйка дачи, литературный критик, спортивная дама 47 лет, блондинка.
      -- Александр Иванович Карпинский - супруг хозяйки дачи, культуролог, редактор на радио, мужчина 52 лет, худощавый, высокий, лысеющий
      -- Евгений Петрович Аверьянов - директор-распорядитель Литературного фонда, пишет статьи об искусстве, мужчина 45 лет небольшого роста, с бородкой.
      -- Лариса Сергеевна Березкина - зав.лит в театре, поэтесса, 34 года, рыжие волосы до плеч
      -- Сергей Анатольевич Волынцев - модный журналист, искусствовед, 56 лет, седые волосы, темные очки, элегантный мачо.
      -- Маргарита Васильевна Прилетаева - промоутер, 53 года, сильно накрашена, экстравагантно одета в блестящие развевающиеся одежды, темные волосы, высокая, полная, доминирует в любом обществе.
      -- Дэн - молодой художник, протеже Маргариты Васильевны, 24 года
      -- Даша - домработница Карпинских, 25 лет
      -- Шофер Аверьянова, 50 лет
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Действие 1

  
   Посредине патио стол. У стола Вера Витольдовна режет салат. Входит супруг. Подходит к столу, наливает в стакан пиво, начинает прихлебывать из стакана и наблюдать за работой Веры Витольдовны.
  
   Карпинский: Жаль, что мы не можем организовать прием как в Голливуде. Хотя, эти приемы так дороги и никогда не знаешь, принесут ли они хоть какую-нибудь пользу делу...
   Карпинская: Но ты же понимаешь, что этот вечер - это единственная возможность издать сборник моих критических статей к юбилею моей творческой деятельности. Если Аверьянов профинансирует издание моей книги, то этот прием 100 раз окупится.
   Карпинский: Мы могли бы позвать Туркина, он был бы вполне кстати.
   Карпинская: Ради бога, этого Туркина я не могу больше видеть. Нескончаемый поток чуши. Эйдейтики, деталисты, иконоборчество... Я тебя умоляю. Сплошная безграмотность и все. Туркин готов отправить любую картину на костер без суда и следствия.
   Карпинский: Можешь не умничать хотя бы при мне.
  
   Карпинская резко взмахнула ножом.
  
   Карпинская: Жалость палача - твердая рука.
   Карпинский: Брехт?
   Карпинская: Нет, Эрнст Юнгер. Как думаешь, что мне одеть?
   Карпинский: На твое усмотрение. Пойду, прилягу. Прислать к тебе Дашу?
   Карпинская: Будь любезен.
  
   Карпинский уходит. Входит Даша.
  
   Даша: Вера Витольдовна, я поставила лимонный мусс в холодильник, думаю, к семи часам он застынет.
   Карпинская: Забери салат, который я приготовила и тоже поставь в холодильник. Я пойду переодеваться. Если появятся гости, позовешь Александра Ивановича, и проводи их в беседку.
  
  
   Карпинская уходит. Даша расставляет посуду. Входит Карпинский, останавливается, наблюдает за Дашей.
  
   Карпинский: Чудесно выглядите.
   Даша: У вас пылинка на пиджаке. Вот так, теперь можно идти. Принести Вам пива?
   Карпинский: Позже Даша, позже.
   Даша: Ваши гости, наверное, симпатичные?!
   Карпинский: Гм, да. Чудесно выглядите.
   Даша: О, большое спасибо, Александр Иванович.
   Карпинский: И в правду чудесно...
  
   Карпинский обнял Дашу, она погладила его по голове. Карпинский отстранился.
  
   Карпинский: Пожалуйста, не думайте обо мне плохо.
   Даша: Нет, конечно, нет.
   Карпинский: Простите меня, милая Даша.
  
   Карпинский снова обнял Дашу и поцеловал.
  
   Карпинский: Простите меня.
   Даша: Кажется, кто-то идет.
   Карпинский: Это гости
   Даша: Я буду на кухне.
  
   Даша уходит. Входят Аверьянов и Березкина.
  
   Карпинский: О, здравствуйте, здравствуйте, добро пожаловать!
   Березкина: Здравствуйте, Александр Иванович!
   Аверьянов: Очень, очень рад встрече!
   Карпинский: Присаживайтесь, пожалуйста. Вера Витольдовна сейчас выйдет.
  
   Входит Карпинская
  
   Карпинская: Дорогие мои, как я рада.
   Аверьянов: Милейшая Вера Витольдовна, позвольте вашу ручку. Очень рад нашей встрече...
   Березкина: Спасибо за приглашение, дорогая.
   Аверьянов: А мы с Ларисой Сергеевной встретились на улице, и уже успели разговориться...
   Березкина: Да, да вы как раз высказали очень интересную мысль об искусстве...
   Карпинская: Так что за мысль?
   Аверьянов: Не кажется ли Вам, что мы только потому любим искусство, что жаждем чужих впечатлений, не из любопытства, а от того, что для нас эти чувства и впечатления, воплощенные в художественном произведении, - драгоценные сосуды, в которые мы направляем ручеек наших чувств? И там, в этих драгоценных колбах они больше не кажутся нам такими незначительными. Возможно что-то вроде подсознательной надежды, что сосуд может облагородить содержимое, аромат красивой упаковки сможет перейти в безвкусную жидкость.
   Березкина: Ах, какая красивая и печальная мысль. В ней блеск красоты и туманность печали.
  
   Аверьянов взял руку Березкиной и поцеловал.
  
   Березкина: А над чем вы сейчас работаете?
   Аверьянов: Все мое внимание сейчас посвящено "Торможению".
   Березкина: "Торможение" - как интересно...
  
   В беседку входит Волынцев. Аверьянов и Карпинский поднялись поприветствовать. Волынцев взял у Карпинского бокал вина, всем кивнул и поправил очки.
  
   Карпинский: Разрешите представить вам...
   Волынцев: Волынцев Сергей Анатольевич, мученик искусства. Дорогая Вера Витольдовна, вы сегодня чудесно выглядите.
   Карпинская: Ну что вы, спасибо за комплимент. Вы видели новые картины, которые мы приобрели на последней выставке?
   Волынцев: К сожалению, даже деньги не спасают от сумасбродства...
   Карпинский: Мы покупаем молодых художников.
   Волынцев: Молодые художники - что это значит?
   Карпинская: А кто из молодых Вам нравится?
   Волынцев: Диего Веласкес. Очень хороший молодой художник.
   Карпинская: Мы вполне сознательно ступаем на неверную почву современного искусства. Мы бываем счастливы от того, что иногда приходится рискнуть, принять вызов. Ведь искусство - это авантюра, приключение, а любой коллекционер - авантюрист, пират в море картин.
   Волынцев: Коллекционирование, дорогая Вера Витольдовна, начинается только тогда, когда полотнами увешаны все стены.
   Карпинская: Ах, Сергей Анатольевич, у Вас всегда сарказм. Между прочим, это диптих и он называется "Стаккато линий в аккорде цвета"!
   Волынцев: Кошмарная метафора. Звучит как "Обувная фабрика и обточка каблуков".
   Березкина: А что это означает - мученик искусства?
   Карпинская: О, Лариса Сергеевна, вы разве не читали трудов Сергея Анатольевича? Сергей Анатольевич - автор всех изданий, имеющих отношение к искусству. И, не в последнюю очередь, потому, что лично знал и знает всех художников нашего века.
  
   Волынцев: Дорогая Вера Витольдовна, надеюсь, Туркина сегодня не будет?
   Карпинская: Да не будет.
   Волынцев: А Прилетаевой? Мне говорили, что у нее молодой любовник. Ужасная женщина. Редкостная идиотка.
   Аверьянов: Дорогая Вера Витольдовна, я вам уже говорил, что ваша рецензия на последнюю работу Остроумова удивительно точна? Такое препарирование пьесы показывает, что король то - голый, неоновый свет вместо магического театрального освещения, актеры, бестолково снующие по сцене... Только Васильев разумеется опять хвалил. Ему всегда нужно выступить против вас...
   Карпинская: Ах, Васильев, наш плюшевый мишка. Он просто слишком много трудится. Недавно, например, сфотографировался для одного красочного издания со своим автомобилем. По моему, ужасно неприлично. У этого журнала есть рубрика "Знаменитости и их автомобили". Там все демонстрируют свои "порше" и "ауди". А он очень гордо стоял возле своего дряхлого "пассата"...
   Волынцев: Ну просто он остается верен своим принципам...
   Карпинская: Какие у него могут быть принципы?
   Волынцев: Он принципиально делает все, что ему предлагают.
  
   Все засмеялись.
  
   Карпинская: Его любят, и в этом его беда. Ведь критика должны не любить, а уважать. А Васильев растерял все, что имел. У него все статично, никакой психологии, никакого развития.
   Волынцев: Ах дорогая Вера Витольдовна, я всерьез опасаюсь, что даже вы попались на самый большой блеф нашего времени!
   Карпинская: Что вы имеете ввиду?
   Волынцев: Распутная ересь Фрейда принесла несчастье в личной жизни огромному количеству людей, а, в качестве критерия для искусства, это надувательство просто абсурдно. Психология, развитие... Кого вы хотите уложить на кушетку психоаналитика? Шекспира? Чехова? Набокова? Нет. Лучшее, что сегодня может предложить искусство - усиленная резкость изображения, акцент, и без тетушкиных нравоучений.
   Аверьянов: Друзья! Статика динамика, какая разница. Нас вдохновляет только чувство и фантазия, вранье и вымысел. Только ложь способна вызвать у нас головокружение, которым нас одаряет искусство в свои лучшие моменты. Все, точка! За искусство!
  
   Входит Прилетаева, бурно обнимает хозяев и приветствует всех остальных, в соответствии с иерархией. На лице Волынцева страдание. После поцелуя в щеку он сморщился и отошел в дальний конец беседки.
  
   Прилетаева: Дорогая, мы не виделись тысячу лет. Я все время хотела позвонить, но ты же знаешь, у меня был проект с Серовым в Лос-Анджелесе, А потом выставка Дольникова в Париже, он был поразительно хорош. Вы прекрасно выглядите, Сергей Анатольевич. Да публика в Париже была благосклонна. Кстати в Париже я встретила одного молодого художника. Вы просто обязаны с ним познакомится. Он делает очень занятные инсталляции. Я сейчас организую спонсоров для его каталога. (берет бокал у Карпинского) Да спасибо, шампанское с удовольствием. (Карпинской) Спасибо, милочка, у вас здесь чудесно. (поворачиваясь к Березкиной) Скажите-ка, мы ведь с вами уже встречались? Я позабыла где, не на открытии "Smart Art"? Да, да, теперь припоминаю. Как у вас дела?
   Березкина:  Я точно не знаю ...
   Прилетаева:  Нас познакомил Баскин, вы его тоже знаете, не правда ли, Александр? 
   Карпинская: Баскин раньше был редактором на телевидении, а сейчас он исповедует суфизм у себя на даче. Его жена долго жила в Индии, а потом открыла магазин индийских товаров...
   Березкина: Ах, вот как. Честное слово, я просто никак не могла вспомнить. Вы не могли бы напомнить мне свое имя? Маргарита...?
   Прилетаева (отвернувшись от Березкиной: Мой милый Евгений Петрович!
   Аверьянов: Дорогая Маргарита Васильевна! Как поживает ваш брат? 
   Прилетаева:  О, великолепно, великолепно, вы же знаете, он сейчас пробился в высшую лигу владельцев галерей и художественных собраний,
  
   Даша вносит салат. Карпинская помогает все расставить на столе
  
   Прилетаева:  Дорогая, я ведь говорила тебе уже об этом молодом художнике, он и в самом деле очень молод, невероятно, он сейчас в городе, может быть, и заглянет. Ты ведь не имеешь ничего против, он и в самом деле очень талантлив, ты это увидишь. Его зовут Дэн, говорю тебе, это что-то, ты будешь восхищена!
   Карпинская:  Ну конечно, конечно, душа моя, никаких проблем.
   Прилетаева: Чудно.
   Карпинская: Не бери в голову. Прошу всех к столу.
  
   Все рассаживаются
  
   Аверьянов: Какой чудесный стол, он просто великолепен! 
   Волынцев:  Приятного, приятнейшего, наиприятного аппетита! 
   Карпинский: Ну, за встречу!
   Волынцев: Ваше здоровье!
   Карпинская: Как все-таки хорошо, что мы снова собрались, мы так давно не виделись, 
  
   Волынцев: Кстати, виски нужно пить очень быстро, потому, что на нем все время образуется пленка.
   Аверьянов: "Торможение"! Я как раз работаю над книгой об искусстве торможения. Очень увлекательный проект. М-м... Речь идет о том,  что люди разучились ждать. Потеряли способность испытывать божественную муку ожидания. Промедление...  Сладкая боль ожидания... Инсценировки с предвкушением радости - вот о чем идет речь. Мы забыли, что  "торможение" как культурное достижение противопоставляется тривиальности потребностей. Серьезная игра с промедлением осуществления.
   Прилетаева:  Я думаю, что это фан-тас-ти-чес-кая идея. Вы молодец.  "Торможение", в этом, разумеется, есть дух, spirit... правда сегодня мне вообще не приходится надеяться, что можно будет хватить через край. Никакого "торможения", дорогие! Sorry! Завтра, в конце концов, воскресенье.
   Волынцев:  Я ненавижу воскресенья. Летаргия...просто ужасно.
   Аверьянов:  Воскресенье, светлый момент кульминации в спорном во всем остальном сценарии сотворения мира, есть не что иное, как продолжение субботы другими средствами.
   Карпинский: Всегда одно и то же. В мире слишком много сосисок и очень мало горчицы.
   Карпинская:  Это из Хайнца Эрхардта?
   Карпинский:  Нет, из Эдди Константина.
   Карпинская:    "Торможение"... Как любопытно.
   Волынцев:  Вы заметили, что раньше все время говорили "как интересно", когда речь шла об искусстве, а сейчас все больше говорят "любопытно".
   Березкина:  Но люди искусства по-прежнему говорят "интересно", например: "В этой инсталляции меня прежде всего интересовала дифференциация материальностей..."
   Волынцев:   Ну и кому теперь интересны инсталляции? 
   Карпинская:    "Торможение" - это напомнило мне об особенном временном пространстве театра. Взаимосвязь ожидания и переживания в нем в определенном смысле овеществлена. Я часто об этом писала. Вы же знаете, милый Евгений Петрович, избыточность, повторение, замедленный темп, вспомните Вильсона, Марталера...
   Аверьянов:  О, милая Вера Витольдовна, мне известно, что ваша критика - прекрасный пример того, как из презренной обыденщины культурной хроники можно сделать истинный образец эссеистики!  Поразмышляем над анемичной, почти стерильной скукой всех тех произведений, которые желают что-то поведать о нашем безумном времени. Вы же, напротив, милая Вера Витольдовна углубляетесь в микрокосм, черпая в нем чистое золото познания. Не будем обманываться хрупкостью стрел ваших недвусмысленных формулировок, в их наконечниках таится яд кураре, неподкупный ум, что гораздо опаснее многоречивости профессиональных бахвалов, ежедневно докучающих нам своими творениями.
   Прилетаева:  А вы знаете, что кухня у да Винчи вновь великолепна? Я была там недавно, бог мой, специально для меня там приготовили "Скампи" с каперсами и лепестками брюквы, просто гениально, это стоит всех грехов мира.
   Березкина: У да Винчи всегда хороши были "Карпаччо", но остальное... 
   Аверьянов: У да Винчи, я не знаю, публика вполне обычная. Но я открыл новое заведение "Малавита"!  Блюда, которые там подают, - потрясающее наслаждение. А котлеты из перепелов, фаршированных трюфелями с проросшей чечевицей, - просто откровение, их повар неподражаем...
   Прилетаева:  "Малавита"?  Евгений Петрович, дорогой, вы знаете, как я ценю ваш вкус, вы настоящий гурман, но там часто сидит такая публика... Эти гусыни в темно-синих костюмах... Куда забавнее мне кажется "Ла страда", Джорджио волшебно экспериментирует, недавно он приготовил мусс из голубей в пергаментной бумаге, вот уж точно это было потрясающе!
   Аверьянов: Уважаемая Маргарита Васильевна, вы даже не знаете, до чего мне не хочется вам возражать. Но иногда я спрашиваю себя, куда подевалась хорошая кухня со всеми этими чудесными блюдами, одни только названия, которых уже становились приключением. Кто сейчас знает салат "Багатель"? Или соус "Бастард"? Гурманы-философы одиноки в нашем холодном мире, покинутые и обманутые, лишенные настоящих деликатесов.
   Березкина: Салат "Багатель"? 
   Аверьянов:  Именно! Это так вкусно, там морковь, шампиньоны и спаржа с соусом из растительного масла и уксуса!  А соус "Бастард"! Это так называемый ложный сливочный соус - мучная подливка с белым перцем, яичным желтком и сливками, просто изумительно к белому мясу!
   Карпинский:  Ложный сливочный?  Можно сразу переходить к фальшивому зайцу. Это, по крайней мере, честно. И вообще, эта так называемая высокая кухня скрывает больше, чем показывает. Все так искажается и деформируется, из куриной ножки выходит какой-то фарс с крылышком, бедная курица извращается до неузнаваемости, нет, нет, я, напротив, считаю, что нам нужен новый пуризм! Еще более строгий, чем когда-либо предлагала высокая французская кухня!
   Аверьянов:  Пуризм? Я бы попросил... Мы и так уже на самом краю пропасти упрощения. Кроме того, без высокой кухни мы не знали бы таких прекрасных блюд, как безе и меренги, или помидоры "а-ля Регина", фаршированные ризотто и нежнейшим пармезаном!
   Прилетаева: Совершенно с Вами согласна, Евгений Петрович! 
   Березкина: Вы позволите мне закурить? 
  
   Березкина и Волынцев закурили
  
   Волынцев:   Окажите мне услугу - никогда не купайтесь в море.
   Березкина:  Почему? 
   Волынцев:   Оно вас погубит из зависти к чудесному цвету ваших глаз.
   Аверьянов: Как жаль, что вас вчера не было на приеме в честь открытия сезона, разве у вас не было приглашения, где же вы пропадали?
   Березкина:   В одном кафе, название которого я ни за что вам не скажу
   Аверьянов: Так таинственно? 
   Березкина:  У каждой женщины есть своя тайна... 
   Волынцев:    Прием в честь открытия сезона ...  Болтают, что театр совсем захирел...
   Карпинская:  Нет же, все это дурацкие слухи, вчера там были все, у кого есть имя и вес!
   Прилетаева: Восхитительно, дорогая, где ты достала эти утиные грудки?  Наверное, под столом у вас спрятан маленький повар-француз?
   Волынцев:   Вере Витольдовне не нужен повар-француз, она достаточно умна и талантлива, чтобы хорошо готовить самой. Сегодня это нечто особенное. Однажды я тоже был женат, что, впрочем, как известно, плохо закончилось. Как бы то ни было, мой адвокат всегда говорит: раньше жены умели готовить, как матери, сейчас жены умеют пить, как отцы.
  
   Аверьянов заразительно засмеялся
  
   Аверьянов: Превосходно, превосходно... 
   Прилетаева: Мачо, мачо!
   Карпинская:  Я все время думаю - что заставляет людей следовать чужой воле? Я помню репетицию в оперном театре, исполнителя, певшего Макдуфа. Кряжистый и энергичный, он был похож на рабочего со стройки. Его заставляли петь, сидя на чемодане, скрючившись в неудобном положении, словно на унитазе. "Нет, нет, не скрещивай ноги, Режиссер был неприступен. И певец покорно сидел на чемодане, взрослый мужчина с роскошным голосом и умоляющими глазами, с бутафорским мечом в руках, коренастый, добротный...  А какую роль может играть комическое в вашем "Торможении", Евгений Петрович? 
   Аверьянов: Ах, уважаемая, дражайшая,  милейшая Вера Витольдовна, комическое, как и эротика, в определенном смысле является целью "Торможения", счастливым осуществлением, оставаясь вместе с тем,  и обещанием.
   Карпинская:    Обещанием несказанного? 
   Березкина:  Ну, Александр Иванович, а как поживают ваши старые джазисты? 
   Карпинский:  Ну, вы же знаете, они играют все то же, что и двадцать лет назад. На следующей неделе у нас будет запись одного концерта, публика будет в восторге, вы же знаете, free jazz, еще одна встреча с ветеранами прекрасной героической эпохи!
   Аверьянов: То есть вы по-прежнему работаете на той общественной радиостанции, где демократическую мысль воплощают в форме передач для меньшинства? 
   Карпинский: Позвольте!  Вот именно вам с вашими лакированными книжками, восхваляющими безответственный снобизм, вам следует быть поосторожнее с такими легкомысленными заключениями о потребностях меньшинства!  Вы еще удивитесь тому акустическому мусору, который завалит нас, когда радио окончательно захватит всякий развлекательный сброд!
   Аверьянов: Что за трогательная упадническая фантазия, мой дорогой. Боюсь, однако, что сброд едва ли окажет вам честь в приближении столь гибельного крушения. Куда вероятнее то, что фурии разрушения всю эту весьма устаревшую систему предадут забвению. Free jazz - женская лирика. Это очень дорогие проекты, которыми - пардон, о присутствующих мы не говорим - дирижируют всякие мечтатели, оторванные от жизни. Пробирочное искусство, у которого нет никаких шансов выжить вне стен общественно-правовой лаборатории. Видите ли, я, как человек, финансирующий искусство, итак постоянно иду бог знает на какой риск, но здесь идет речь о не моих собственных средствах, и поэтому...
   Карпинский: Минуту, минуту, все не так просто. Должно быть защитное пространство, поле для эксперимента, право на опыты... 
   Аверьянов:  Защитное пространство - это подвалы, но не эфир! Не правда ли, прелестная Вера Витольдовна? Что вы на это скажете?
   Карпинская: Дорогой Евгений Петрович, спокойно, спокойно. Давайте наслаждаться разнообразием программ! Free jazz, женская поэзия и утренняя зарядка под Шостаковича - почему бы и нет?
   Волынцев:    Вообще-то,  проблема совершенно очевидно состоит в другом. Искусство в наше время приняло суицидальный характер, в литературном цехе дела обстоят не намного лучше, и эти, гм, институты занимаются самовосхвалением в слезливых некрологах, особенно с тех пор, как до власти дорвались секретарши.
   Прилетаева: Ну, это уже вздор! 
   Волынцев:  Нет. Надо срочно что-то делать. Я лично, например, уже начал односторонние военные действия.
   Карпинская:    Да? И каким же образом? 
   Волынцев:  Всего один пример: Вы все знаете Алису Випперман. Эта очень, очень беспокойная дама с некоторых пор начала изводить благосклонных радиослушателей женской поэзией. Но на данный момент, слава Богу, уже сгинула. И произошло это следующим образом: я позвонил ей и сказал: "Дорогая госпожа Випперман, те произведения, которые вы пропагандируете, невыносимо банальны, такого добра я вам наваляю дюжину за одну ночь".
   Карпинский:  И это заставило ее сдаться? 
   Волынцев:    Не совсем,  Я сообщил ей, что пришлю ей парочку своих поделок... под женским псевдонимом, разумеется.
   Карпинская:    И она на это купилась? 
   Волынцев:    И да и нет. Честно говоря, я всю эту историю тут же забыл.
   Прилетаева: И что?
   Волынцев:    И через пару недель мне звонит бедная Випперман. Голос визгливый. Говорит, что это вам взбрело в голову посылать нам всякую дрянь? Это жалкое ёрничанье, грубое, пошлое подражание женской эстетике, я на вашу удочку не попадусь! Драгоценная госпожа, говорю я, никогда ничего вам не писал и не посылал ни строчки. В ответ я услышал крик ужаса, а затем она положила трубку. Однако достойная передача "Женщина и форма. Женский взгляд на литературу", к сожалению, вскоре скончалась.
   Карпинский: Прекрасно, премилая история. Но давайте вернемся к музыке. Я имею в виду настоящую, истинную музыку.  Проклятие рынка объявляет вне закона все, что мы сегодня можем назвать аутентичной музыкой. Музыка стала синонимом синтетического продукта, назойливо лезущего вперед, примитивного изделия массового производства!
   Волынцев:  Я думал, что музыка - это божественный дух.
   Прилетаева:  Ну разумеется, божественный дух. Вы бы слышали, когда раньше к нам приезжала петь Серова, о-о-о, это были эмоции без конца, моя мать аккомпанировала ей на рояле... душа-а-а, ру-у-усская ду-ша-а-а. Мы все рыдали.
   Карпинский:  Кстати, о сентиментальности,  на прошлой неделе мы были на концерте одного такого "хора". Вот это, Евгений Петрович, это - пробирочное искусство. Было просто невыносимо. Барышни без малейших талантов, но с обеспеченными спонсорами...
   Волынцев:   А, это те самые, которые в прошлом году выступали со струнным оркестром... Даже представить себе невозможно, что находятся мужчины, которые увиваются за такими особами. Правда, есть и женщины, которые содержат молодых любовников...  С молодыми любовниками часто происходят недоразумения.  Женщины, которые на них западают, кое-чего не принимают в расчет. То, что есть "до" и есть "после".  И есть еще "вместо".
  
   Все засмеялись
  
   Прилетаева: Недавно я видела выступление Андрея Риттера - волшебно. Вот кто трогает, в нем есть нечто, не то, что эти жалобные интравертные истории, о, нет, синергетика! Я всегда говорю, это показывали по спутниковому телевидению - от Японии до Европы, кроме того, он всегда приглашает молодых музыкантов, это просто гениально...
   Карпинский: Маргарита Васильевна, ради всего святого, этот человек - полный нуль, дутый мыльный пузырь.  А эти молодые типы ему нужны, чтобы прикрыть блестками собственное бессилие!
   Березкина:    А чем вы сами занимаетесь сейчас? 
   Карпинский: Сейчас я пишу материал для передачи о рождественской песне "Тихая ночь". 
   Аверьянов:  Что, сейчас, летом? 
   Прилетаева: Ах, слыша музыку, согреваешься изнутри, а мысли о снеге остужают снаружи.
  
   Даша подала рыбу.
  
   Прилетаева: Какая прелесть. Такой вкусной мне эту рыбу  редко удается поесть. В чистейшем виде, семга ведь, по сути, почти вульгарна, дорогая, ты же понимаешь, что я имею в виду, не в обиду, все очень, очень вкусно, но семга в наше время стала тем, чем раньше был салат с макаронами: немного по-пролетарски и вместе с тем культово, ты понимаешь, в ней есть нечто.
   Карпинская:  Ну разумеется, дорогая, именно хорошие вещи и обесцениваются, и семгу сейчас хранят в морозильной камере, наряду с готовыми продуктами для холостяков, которыми ты забиваешь морозилку и которые, наверное, не так уж плохи. Там, в Америке, это называют TV-dinner, ты это знаешь, да? И в этой холостяцкой печали, завернутой в алюминиевую фольгу, тоже есть нечто, ты это тоже ешь одна, перед телевизором? Вместе с супом из пакетика?
   Волынцев:  Вино неплохое.
   Аверьянов: "Антр-де-мер" к семге - это не бесспорно... 
   Карпинская:   О, дорогой Евгений Петрович, видимо мимо вас прошло то, что лучшие сомелье уже давно одобрили это сочетание. Разумеется, мы не должны рабски покоряться авторитетам, но в этом случае я проконсультировалась у своего коллеги, эксперта по кулинарии, вы знаете его, Игорь Трубников, и он мне клялся... Правда, это было так трогательно, он так боялся, что я совершу страшный грех и выберу к блюду неподходящее вино, так вот, он мне клялся, что я не пожалею, остановив свой выбор на этом вине, тем более, тем более, что это вино достал мне именно он.  Говорят, что в вине он понимает, чуть ли не больше, чем в еде!
   Аверьянов:  Но, милейшая Вера Витольдовна, это была просто шутка, я просто подтрунивал над вами, 
   Прилетаева:  А вы знаете, что скоро в городе будет Черняев? Он противный, но в чем-то забавный, я устраиваю вечер с едой, вы все не-пре-мен-но должны прийти, будет очень забавно, Пао приготовит стол, и Туркин уже дал согласие!
   Березкина:   Этот Черняев омерзителен. Вы не видели недавно, как он вешался на шею одному журналисту? Беззастенчивый конъюнктурщик, панегирист!
   Аверьянов: Слишком красивое слово для такого человека.
   Волынцев:   Туркин, н-да... Милый человек, без сомнения, но когда же ему наконец подарят собаку? Как же слепому без проводника?
   Карпинский: Вы не преувеличиваете? 
   Волынцев:    Нет, ни капельки.  Судите сами, человек пишет целую книгу о том, кем был человек в цилиндре на картине Мане "Нана" - женихом, исчезающим сразу после акта, или честным семьянином, терпеливо ожидающим, пока его жена закончит туалет для совместного выхода в свет. Но ведь всякий разумный человек понимает, что цилиндр только потому появился на картине, что Мане именно в этом месте нужно было черное пятно.
   Прилетаева:  Ну да, и, тем не менее, я состряпала объявление в прессе о Черняеве, в которое,  предусмотрительно запекла и возможную критику.
   Волынцев (Карпинской):    Разве она не великолепна? Всегда сама себя разоблачает этими кухонными метафорами: стряпает, печет, варит...
   Карпинская:  Удивительно, что она все еще на плаву. Честно говоря, ее уровень серьезно снизился, не правда ли... или я несправедлива, Сергей Анатольевич?
   Волынцев:  Нет, нет.  И даже если так, то это ваше право, Вера Витольдовна.
   Прилетаева:  Кстати, а вы знаете, что спасет находящееся в коме книгоиздательство?  Каталоги!  О да! Людям нужны картины, картины, картины, они больше не читают, им нужны толстые-претолстые большие книги с цветными картинками, ну, может быть, с коротеньким текстом, где бы им разъясняли, как к этим картинкам следует относиться! Ну, вы же знаете, ренессанс, но на этот раз с классными, молодыми художниками, Это выгодное дело, сказал мне позавчера в Нью-Йорке Лео Красс, он там сейчас печатает каталог, совершенно неизвестный молодняк, и публика валом валит и сметает все, просто crazy, они хотят, они требуют!
   Аверьянов: Вот как?  Любезнейшая, это в высшей степени любопытно, скажите, пожалуйста, а что это, э-э-э, за молодняк?
   Прилетаева: Ну, собственно, это беззащитные и одаренные street boys, дорогой Евгений Петрович! И представьте себе, что-то подобное начинается и у нас. Я как раз подмахнула договор на консалтинг с одним юношей, вскоре о нем заговорят! Его зовут Денис, он делает такие вещи, просто безумие!
   Аверьянов:  И что же конкретно он делает, я имею в виду, пишет маслом, или работает со спреем, или заливает гипсом? Или относится к тем подозрительным типам, которые считают, что писать картины можно и видеокамерой? 
   Прилетаева:  Ну, так просто описать это нельзя, молодой человек должен сам объяснить. Знаете что? Может быть, он и заглянет сюда попозже!
   Аверьянов:  Ara... Что ж, чудесно. 
   Карпинская:  Каталоги... Откровенно говоря, не знаю. Это так недолговечно... Вы не поверите, дорогой Евгений Петрович, меня заваливают каталогами, просто засыпают. Большинство из них уже через несколько дней отправляется в букинистические магазины. Рембрандты и Ван Гоги пользуются не слишком большим спросом, что уж говорить об этих молодых талантах? Мы живем, в конце концов, во времена избытка визуального материала. Издательство должно специализироваться только на текстах, срок годности которых превышает срок годности йогуртов, и Вы, Евгений Петрович, слава Богу, при выборе проектов, всегда придерживались этого качественного уровня - блестящие эссе, толковые диагнозы времени, вне русла mainstream, именно это всегда и восхищало меня в вас! Кстати, дорогой, у нас кончилось вино. 
   Карпинский:  Сейчас, сейчас, надо же отдать должное еде.
   Карпинская:  Какая жалость, что упрямство затмевает весь твой шарм.
   Карпинский:  Оскар Уайлд?
   Карпинская:  Нет, "Американец в Париже".
   Карпинский: Возвращаясь к "Торможению"..Мне кажется в некоторых вещах есть своеобразная эротика промедления
   Березкина:  Да, хотя, у Вагнера, по моему мнению, всегда так, это нарастание без конца и без какого-нибудь разрешения... Возможно, он гениально предчувствовал "Торможение"?
   Карпинский:  Вагнер?  По сравнению с Россини у Вагнера количество идей на минуту музыки не так уж и велико, все растягивается, еще раз освещается другой инструментовкой. Вслушайтесь в целую россыпь тем, в музыкальное разнообразие Россини, у него каждую секунду возникает что-то новое, он постоянно перескакивает и меняет настроение, просто какой-то рог изобилия идей.  Эротика музыки -  это нечто особенное. Я думаю, если слушать музыку в специфической ситуации, то потом, едва заслышав эту музыку, будешь бессознательно к этой ситуации возвращаться.
   Березкина:  А вам не кажется,  что существуют определенные параллели нарастания и разрешения, ведущие в царство эротики и интуитивно нами ощущаемые?
   Карпинский:  Возможно, но кто защитит нас здесь от банальности?
   Березкина:    Ну...  От этого нас могут защитить своеобразие, аутентичность этого неповторимого мгновения, неистовство вечно нового, упоение неудержимой чувственностью, далекой от всякого отстраненного рацио, опустившегося до плоской рассудочности рационализма. Слезы, измена, постоянство, рычащий зверь внутри нас, усмирить которого не может никакая цивилизация.  Смеющаяся над нами большая жизнь и не в последнюю очередь то, что современное искусство выдает за любовь и что все же может быть лишь телесным восторгом, страшным наслаждением...
   Карпинская:  О чем вы, собственно, беседуете?
   Березкина:    Мы говорим о великолепном фильме Вуди Аллена "Любовь и смерть".  Там есть одна замечательная героиня - молодая женщина. Она говорит о том, что хочет штурмовать вершину страсти, и рисует себе образ идеального мужчины, который должен обладать тремя качествами.
   Прилетаева: Ну и какими же? 
   Березкина:    Мужчина ее мечты должен владеть тремя тайнами любви: интеллектом, душой и брутальным сексом.
  
   Все засмеялись.
  
   Березкина:    Вопреки сложившемуся мнению мы слишком много говорим о чувствах и слишком мало о сексе.
   Карпинская (Аверьянову):   Ларисе Сергеевне не слишком везет с мужчинами. Неудачники по призванию, ассистенты режиссеров, последним был театральный художник-декоратор, работавший с лазерным светом, ужасный тип.
   Березкина:    Кстати, об утопии и мещанстве. В нашем театре ставится новая пьеса "Возлюбленная и обманутая - обманутая возлюбленная". Там идет речь о фатальном любовном треугольнике, а роли исполняют одни женщины, так сказать, каждому по заслугам...
   Прилетаева: А как же четырехугольники и пятиугольники?  Треугольник - это вариант для тех, у кого нет фантазии!
   Аверьянов: О да, уважаемая Маргарита Васильевна, геометрия страстей таит в себе целый ряд возможностей! 
   Березкина:     Так вот, весь спектакль, скажем так, - открытая форма, импровизация, актрисы сами пишут свои тексты, привносят в спектакль свои истории, каждая свою личность...
   Волынцев:    Прямо беда с этими актрисами,  все хотят показать свою личность. Я этого не понимаю. Вот мошенники счастливы тем, что у них нет личности...
   Березкина:    Во всяком случае, это выдающаяся работа,  Может быть, вы как-нибудь придете на репетицию, Вера Витольдовна ...
   Карпинская:    Посмотрим...  С другой стороны, - треугольник, в этом есть что-то от игры "в бутылочку", не правда ли?
   Березкина:    Ну... да...
   Карпинская:    Вот, а игровое - это весьма плодотворная корректива. Для интеллекта. В редкие моменты в театре игра может заставить интеллект плясать под свою дудку!
   Березкина:    Пожалуй, можно так сказать.
   Карпинская:    Кстати, об игре - вы все еще ходите на эти вечера с играми, о которых мы так много слышали? 
   Березкина:    Конечно, конечно, там очень занятно, 
   Прилетаева: Как это - вечера с играми? Бег в мешках и жмурки?
   Аверьянов: Вечер с играми - это, говорят, последний реликт буржуазного салона в этом городе.
   Волынцев:    Болтают о головокружительных карьерах, которые делаются там. Там играют в покер на рецензии. Проигравший должен хвалить того, кого укажет победитель.
   Березкина:  Нет же. Все вполне безобидно. Играем в дурака, преферанс, покер, эрудит,.. Картофельный салат и сосиски на кухне...
   Прилетаева: Как это - безобидно?  И кто же там играет, дорогуша?
   Березкина:    Ну, Васильев, разумеется,  Ну и все остальные: кое-кто из журналистов, кое-кто с телевидения, каждой твари по паре - ну, в общем, все те, кто не может пожаловаться на отсутствие влияния, это верно...
   Аверьянов:  Скромность украшает вас, драгоценная Лариса Сергеевна. На самом же деле речь идет в равной мере как об уважаемом, так и столь же законспирированном союзе, который под покровом чеховского дивертисмента творит культурную политику.
   Волынцев:  Мне кажется, старое доброе слово "мафия" больше подходит
   Прилетаева: Бинго, в десятку! Такое game-show - это для меня. Я настоящая маньячка, когда речь заходит о картах!  Позвоните мне, милочка, когда снова соберетесь на такой вечер, и я тоже к вам присоединюсь! 
   Березкина:    Гм, честно говоря, это не так просто... 
   Карпинская:   Это скорее вечера для критиков и мыслителей с передовой искусства, я бы так выразилась.  Не правда ли, Лариса Сергеевна? Должна сознаться, мне бы тоже было любопытно увидеть своих уважаемых коллег за игрой в покер, плечом к плечу.
   Березкина:  О, Вера Витольдовна, не думаю, что вам бы там понравилось. Вы так интеллектуальны, так тонко чувствуете, нет, если подумать, там часто все очень просто. Преферанс и все такое, не ваш стиль, это - как бы это сказать - скорее пиво, чем вино, понимаете? Вы были бы разочарованы! Ну а если вас так страстно интересует механика игры, дорогая Вера Витольдовна, еще раз горячо рекомендую вам нашу пьесу, может быть, она вас увлечет!
  
   Даша внесла мясо
  
   Аверьянов: Дорогая, как это вам удается одновременно так фантастически готовить и так хорошо выглядеть? 
   Карпинская:  Кто разрежет мясо? Наверное, ты, дорогой?
   Аверьянов: Нет, позвольте мне.  Знаете, для меня такая еда - высшее наслаждение, я ненавижу все, что готовится быстро. Медленный огонь - вот в чем секрет, медленный огонь. Есть ли что-нибудь более чудовищное, чем быстро обжаренное мясо? Или просто салат?  Как же культура? Все-таки мы находимся в самом конце цепи питания, и я отказываюсь принимать траву в любом виде, кроме переваренного и облагороженного, например, в мясе травоядных животных.
   Прилетаева:  А сейчас мы не-пре-мен-но должны выпить за Веру Витольдовну.  Дорогуша, это поистине волшебно. Жаль, что моих французиков здесь нет, они были бы от тебя в полном восторге, но у них опять тусовка в Мюнхене, они милашки, хотя и с претензиями, могу тебе сказать, этакие живчики, балованные и капризные, но еда у Пао, вопреки ожиданиям, им, все же, понравилась, а у тебя, здесь, это просто вершина...
   Аверьянов: Изумительно, Вера Витольдовна, изумительно.  Только посмотрите на этого ягненка!  Он нисколько, ничуть не утратил своего достоинства. Своеобразная сила исходит от этого бесспорного существования, сила, которая сохранилась вопреки всем унижениям процесса приготовления. Возможно, мы едим мясо по той же причине, что и наши предки, которые пили медвежью кровь. Жажда силы, звериного бытия, объединение природы и культуры в чувственной аннексии. Кто-то наверняка уже об этом писал, 
   Прилетаева:  Природа и культура, дорогой Евгений Петрович.  Вы мне напомнили, кстати, я набросала план одной статьи на тему "Дух и природа", возможно, вы помните, я рассказывала вам о ней, заказчики - какие-то компьютерщики, но они были просто в восторге, и сейчас я работаю над этой темой, над битами и байтами, может быть, вы мне что-нибудь посоветуете, мне кажется, что все должно быть улучшено в расовом отношении, ну вы понимаете, человек и машина, бытие и сознание,  гений и гетто...
   Александр Иванович:  Природа и придурь...
   Волынцев:    Мне кажется, что у Маргариты Васильевны случился внезапный приступ словесной диареи.
   Аверьянов:  В битах и байтах я ничего не понимаю. Видите ли, милая Маргарита Васильевна, я позволяю себе роскошь полной свободы от комплексности диалектического мышления и при этом ухожу от отвратительной дискуссии о "проклятии и благословении", "смысле и бессмыслице" или, что уж вовсе банально, о "пользе и вреде", например, техники. Вы понимаете? Ведь эта, гм, "Диалектика просвещения", вы же знаете... в конечном итоге интеллектуальная тактика дымовой завесы, которая скорее выбросит нас на охраняемые сиренами скалы Одиссея, чем позволит благополучно их объехать - нет, нет...  Мы должны идти дальше, выше и одновременно глубже в настоящие противоречия и ненастоящие гомогенности, туда, к культуре "Торможения" и прочим изыскам... Культура ли, природа - все равно. Прочь от софизмов, прочь от негативной диалектики и пессимистической идеологизированной критики. Нам нужны защитники для единственного в своем роде, для выдающегося. В первую очередь нам нужен снобизм, это последнее пристанище благородных существ, этот биотоп достойного человека существования!
   Волынцев:  Однако заразная это болезнь, диарея! 
   Карпинская: Давайте еще немного поучаствуем в "Торможении", дорогой Евгений Петрович, ведь это, очевидным образом, - современная форма самой утонченной, самой сладкой пытки в мире, где все доступно, в мире, утратившем чувство времени и поэтому спасающемся театром.
   Аверьянов:  Ну, в определенном смысле это так.  Хотя "Торможение", в моем понимании, прежде всего, может быть несущим радость феноменом эстетики повседневности,  Конечно, театр, но... Бог мой, возьмем и более простые вещи - еду, свидания...
   Карпинская: Но вас занимает скорее проблема времени в августиновском понимании, не правда ли? То раздражение сознания, которое вызывается рефлексией, казалось бы, в отношении само собой разумеющихся понятий. И когда вы пишете на эту тему, вы наверняка обращаетесь к нашему отцу церкви, этому гурману софистики! 
   Аверьянов:  Ну конечно же, дорогая Вера Витольдовна!
   Карпинская:  Вы, разумеется, можете многое рассказать по этому вопросу, из этого можно сделать целый цикл.
   Аверьянов: Ну разумеется, мы разработаем подробную концепцию,  и вы примете в ней участие, как и наша уважаемая Маргарита Васильевна!
   Волынцев:   Концепция - достойная пара слову занятно
   Прилетаева: "Торможение" - да это что-то! А еще я хочу немного вина!
   Карпинский: Это вино - "Шато де Куси"! 
   Прилетаева: Как? "Шато де Куси" - это ведь та красивая бутылочка, которую вы здесь открывали. Налейте побольше!
   Карпинский: Разумеется.  Позволь мне быть твоим Ганимедом, благородная дама. 
  
   У Прилетаевой зазвонил телефон.
  
   Прилетаева:  Сейчас придет Дэн! 
   Карпинская:  Вы уже были в новом здании издательства? 
   Волынцев:    Снаружи похоже на Кварнеги, а изнутри - смесь Кафки и позднего Хлебникова.
   Прилетаева:  Поздний Хлебников - это прелестно.  Мне кажется, что такие красивые формулировки из уст мужчин просто неотразимы.
   Волынцев: Высший эротизм женщины для меня заключается в способности смущаться. Но не дай Бог кому-нибудь пережить такое.
   Прилетаева: Да, но разве вы никогда не были по-настоящему влюблены? 
   Карпинская:  Или несчастливо?
   Волынцев: И эта страсть меня также постигла...
  
   Березкина сняла жакет и осталась в откровенной блузке.
  
   Аверьянов (Березкиной:)  Какие милые веснушки. Напоминает мне о детстве, 
   Березкина:  И что же, оно было счастливым, ваше детство? 
   Аверьянов: Отнюдь. Ранние годы оставили в моей душе незаживающие раны, ставшие причиной для многих несчастливых отношений...
   Прилетаева:  О, да вы меланхолик, плутишка.
   Волынцев: Недавно в Берлине я был на открытии выставки Бойса...
   Карпинская:  Кстати, я видела выставку его рисунков, в них есть специфическая чувственность... 
   Волынцев: Разумеется, в его вещах есть чувственность. Чувственность учительницы по рукоделию.  Когда я смотрю на рисунки Бойса, то всегда вспоминаю Тухольского, то место, где официант подходит к столу и, посмотрев на полную тарелку клиента, спрашивает: "Господин уже поел или еще будет есть?"
   Прилетаева: Сергей Анатольевич, о нет! 
   Березкина (Карпинскому): Что-то Вы приуныли, Александр Иванович?
   Карпинский:  Я страдаю от мира, и не столько от его вульгарности, сколько от его красоты.  Грациозный жест женщины... Изысканный узор на ткани. Запах теплой шеи... От всего этого я теряю дар речи. При всем этом у меня есть глубокая потребность описывать это чудо словами, гладить его с помощью слов. Вы понимаете меня, Лариса Сергеевна?
   Березкина:  Да.
   Карпинский:   Ах, и тогда я пугаюсь своей несостоятельности, меня охватывает паника при осознании собственной заурядности.
   Березкина:    Но ведь это - высшее благородство духа, такая тщательность в выражении чувств,  Как ваше эссе о музыке двадцатого века, оно наконец готово?
   Карпинский:    Нет, Господи, нет. Я должен продраться сквозь эти чертовы сомнения в себе.
   Березкина:  И что же позволяет вам смириться с этим?
   Карпинский:    Грусть, энергия, тоска.  Должно быть, я обречен всю жизнь оказываться по другую сторону. Вы понимаете, читать вместо того, чтобы писать, слушать музыку вместо того, чтобы ее играть. И, самое ужасное в этом, - одержимость, настоящая одержимость!
   Березкина:    Одержимость? Чем?
   Карпинский:  Потому что я испытываю все больший голод, я становлюсь ненасытным. Я не могу больше читать книги как всякий другой человек. Понимаете? Я должен прочесть все. Абсолютно все!
   Березкина:    Хорошо, и что же в этом особенного?
   Карпинский:   Я читаю буквально все в книге. Например, какое издание. Дату подписи в печать. Место издания.
   Березкина:   Не может быть!
   Карпинский:  Да, и текст на клапанах суперобложки, его я всегда оставляю напоследок.
   Березкина:    Вот как, текст на клапанах.
   Карпинский:   Да, и если повезет, я имею в виду, если книжка не клееная, а сшитая, вы понимаете, то ее можно разогнуть, раздвинуть страницы. И тогда можно прочесть номер тетради. Знаете, при печати тетради, из которых сшивают книги, нумеруют, и это как поиски клада, иногда мне удается разбогатеть, и я беру лупу и читаю номера тетрадей.
   Березкина:    Но, это же восхитительное сладострастие. Боже мой.
   Карпинский:   Именно это позволяет мне смириться, 
   Карпинская:  Дистанция, дистанция между классами, дистанция между людьми, дистанция - вот в чем секрет.
   Аверьянов:  Вам придется пояснить свою мысль, Вера Витольдовна.
   Карпинская: Возьмем для начала дистанцию между классами. Например, в парикмахерской я всегда оставляю мастеру на чай в кассе. Этот благодарный взгляд обслуживающего персонала - ужасен, но даже он в наше время становится редкостью.
   Прилетаева: Дорогуша, я надеюсь, что ты уже не ходишь к той провинциальной кошелке! Вкус у нее, конечно, есть, дорогая, но иногда не хватает стиля. И голова становится похожа на лопнувшую диванную подушку.
   Карпинская: Эта сомнительная смесь местечкового жеманства и мусоросборника на самом деле вовсе не мой жанр.  Пора подавать десерт, вы не находите?
  
   Карпинская уходит.
  
   Волынцев: Когда у человека есть такие друзья, враги ему не нужны.
   Прилетаева: Она всегда хочет быть на верху, жаждет абсолютной власти,  Да, это трудно - быть немного мудрее и следовать старому доброму правилу: разделяй и властвуй.
   Волынцев: Поднимай и разделяй - это был девиз производителей бюстгальтеров в пятидесятые годы.
   Прилетаева: Сергей Анатольевич, где вы это откопали? Вы такой занятный, и у вас талант к языкам! Кстати, послушайте все, давайте устроим небольшой опрос, я сейчас выбираю новое название для своего агентства, и у меня есть действительно классные, классные идеи, не хватает только последней точки... Вот, послушайте, у меня записаны варианты
   Пища для ума
   Мыслящая машина
   Образ
   Магия ума
   Искусство мышления
   Острова сокровищ
   Больше света.
   Блестящие моменты
   Ну?
   Аверьянов: А почему вы не назовете агентство своим, очень, очень хорошим именем?
   Прилетаева:  Да вы просто сокровище! 
   Карпинский:  "Искусство мышления" звучит довольно мило, 
   Волынцев: А почему бы вам не назвать свое агентство просто "Деньги, деньги, деньги"? Это уж будет в самую точку.
   Прилетаева: Ах, Сергей Анатольевич, вы и в самом деле злюка. 
   Березкина:     А что, у Вас действительно всегда главное деньги?
   Прилетаева:  Деточка,  вы не поняли одного: money is fun! Вот в чем загадка. Это, кстати, моя работа - заботиться о деньгах, но я никогда о них не говорю. Либо их много - тогда это невежливо. Либо их нет вовсе - тогда это неловко.
  
   Входи Карпинская с десертом.
  
  
   Аверьянов: О волшебный сад наслаждения! 
   Прилетаева:  На вид, как раздавленная виноградная улитка, но вкус наверняка лучше, 
   Аверьянов: Восхитительно!
   Карпинская:  О, спасибо. Десерт как часть трапезы, на мой взгляд, совершенно недооценивают, а на десерт ведь можно предложить потрясающе вкусные вещи. Хотя, конечно, определенных усилий это потребует, 
   Березкина: А что же шоколад? 
   Карпинская: Ах да. Я про него забыла
   Прилетаева: М-м... Дорогая, сейчас же скажи, как ты наколдовала эту коробку! Сен-са-ци-он-но! Господи, Боже мой! 
   Карпинская: Шоколад принесла Лариса Сергеевна.
   Аверьянов:  Этот черный горький шоколад превосходен. Где вы достали такое божественное лакомство?
   Березкина: Ну, мне привез его красивый черный мужчина в черном "ягуаре" с сиденьями красной кожи, очень мягкими, излучающими ненавязчивое тепло, У мужчины был элегантный черный кожаный чемоданчик с цифровым платиновым замочком, он открывает его не спеша, нежно гладит мягкую тонкую кожу, касается изящных прохладных замочков, он ждет нужной минуты, чтобы, полностью сосредоточившись, внутренне подготовиться к ольфактометрическому торжеству, которое состоится мгновение спустя на заднем сиденье его машины...  Какой горький, гордый запах, не правда ли? Как он бесконечно далек от липких шоколадных яиц из детства в гнездышке искусственной травы, его отделяют миллионы световых лет от той мягкой, влажной плитки в кармане, которую ты трогал во время уроков, упиваясь ощущением чувственного превосходства... Ах нет, этот шоколад на столе прекрасен, прохладный, темный, как икра, с ароматом замороженных кофейных зерен, парящим над черным мягким нутром только что вскрытого стручка ванили.... Думать о прекрасном присутствии непреходящего в нашем времени так болезненно...
   Аверьянов:  Вы так прекрасно говорите, вы не пробовали писать? 
   Березкина: Стихи,  короткие рассказы, малые формы, знаете, ничего особенного, скорее микрокосм.
   Аверьянов: Но это прекрасно, милейшая Лариса Сергеевна,  почему я не знаю ваших текстов? Где вы печатались?
   Березкина:  Ах, Евгений Петрович, пока все лежит в ящике стола, девственная, никому еще не отдавшая права первой ночи, тщательно оберегаемая тайна, которую я делю сама с собой.
   Карпинский:  Вы пишете? 
   Карпинская: Стихи, гм... Очень мило, но для меня в этом есть что-то от переходного возраста, от игры в прятки, поэзия замещения, рифма вместо чистого текста, метафора вместо понятия, все-таки времена сейчас уже не те!  Не правда ли, Сергей Анатольевич, цветы в этих стихах всегда цветут там, где рождается желание, роса окропляет траву там, где предполагается мерзкое возбуждение, большинство этих весьма спорных творений высокопарно называют себя лирикой, но по сути своей являются не чем иным, как подростковыми неврозами, кропотливо обвязанными розовыми нитками!
   Волынцев: Может быть...
   Аверьянов:  Но, но, Вера Витольдовна, дорогая, я не понимаю вашей фигуры речи. Именно поэзия венчает собой светлое здание литературы. О лирика, нежный цветок в удивительной флоре всех этих букв, заполоняющих страницы миллиардов книг, нет, нет, это выдающееся, прекрасное искусство!
   Березкина: Есть тексты, в которых нет ничего от рационализма повседневной жизни. Скорее попытки, фрагменты, и они скользят. Они скользят по краю безмолвия.
   Аверьянов: Расскажите мне о себе, 
   Березкина: Ах, я просто изучаю мир и его обитателей, а потом записываю. У меня есть небольшая тетрадка, она всегда со мной, и все, что приходит мне в голову, оказывается там. Скоро и вы туда попадете! 
   Аверьянов: Вы мне покажете эту тетрадку? 
   Березкина: Вот можете посмотреть
   Аверьянов: И кто же там? 
   Березкина: Вот, на этой странице о Вере Витольдовне?
   Аверьянов: Ну?
   Березкина: Вялая элегантность. Печаль ресниц осеняет блеклость лица...
   Аверьянов: Превосходно, превосходно! Еще шоколадку, пожалуйста
   Карпинская: Евгений Петрович, дорогой, могу я доверить вам вино?
  
   Аверьянов проливает вино.
  
   Карпинская:  Мое платье! 
   Прилетаева: Надо все засыпать солью. У нас в доме часто бывали эти замшелые декаденты, о my god! Вы не представляете, что они вытворяли, но моя мать всегда сохраняла хладнокровие и говорила: "Со-о-оль, любимый, пррринеси мне со-о-оль, мно-о-ого со-о-оли!"
   Карпинская: Ничего страшного, просто возьмите другой графин, Евгений Петрович, все в порядке.
   Аверьянов (становится перед Карпинской на колени):  Простите меня, о, милая Вера Витольдовна, я безутешен, не понимаю, как могло это произойти, какой ужас...  Как я могу загладить свою вину? 
   Карпинская: Загладить? Ах, Евгений Петрович, мой милый Евгений Петрович, поднимитесь, пожалуйста. Будьте нашим виночерпием, и все будет в порядке!
   Аверьянов: Разве не странно?
   Карпинская:  Что именно?
   Аверьянов: Наша уважаемая Лариса Сергеевна только что говорила о девственности ее текстов, которые не видел еще ни один мужчина, не говоря уж о том, чтобы к ним прикасаться, и в следующую минуту - вот. Посмотрите сюда! Ну?  Вот, неужели вы не видите? Это - знак! Скатерть напоминает нам простыню, которую и сейчас еще кое-где в романских странах вывешивают на ворота после первой брачной ночи, как свидетельство того, что невеста потеряла свою девственность. Белое и красное, невинность и безумие, снег и кровь, разве можно представить себе лучшее благословение для дебюта Ларисы Сергеевны? Разве это символическое, пардон, пардон тысячу раз, лишение девственности не является предзнаменованием рождения новой писательницы, зачатой между ягненком и лимонным муссом, омытой драгоценным вином?
   Карпинская: Занятно! 
   Аверьянов:  И это вино прекрасно!  Аромат фиалки, слабый тон молодых побегов и легкая острота карамели, включающая в себя и запах белых грибов и мускуса, одним словом, как если бы бог скатился по горлу в красных бархатных штанах!
   Карпинская:  Это из Хафербека? 
   Аверьянов:  Нет, из "Детей Райка".  О да, "Les enfants du paradis"!
   Карпинская:  Я знаю, когда я впервые смотрела этот фильм, в утробной темноте зала меня охватило волшебное очарование; потом я писала об этом фильме, но это была не рецензия, а путевой очерк, описание путешествия, ведь я открывала новый, загадочный континент, который называется "кинематограф", ах, я пребывала в состоянии полной эйфории и одновременно ясной до прозрачности прозорливости, кажется, у меня сохранилась эта статья, надо ее перечитать...
   Аверьянов: Мне бы тоже этого очень хотелось, разумеется, но, милейшая Вера Витольдовна, иногда следует защитить себя от разочарований, неизбежных, когда обращаешься к самому себе через много лет. Я тоже однажды поддался этому желанию, взяв в руки свои ранние, восторженные произведения, и что же? Алмазы превратились в пыль, очарование исчезло, золото оказалось плодом упражнений алхимиков, дыхание юношеского гения исчезло... куда? Бог его знает...
   Карпинская:  Очень может быть, что сам ты испытываешь разочарование, а человек сторонний воспринимает это совсем иначе!  Мой муж, во всяком случае, иногда пролистывает мои старые эссе и критические статьи и всегда говорит, не правда ли, Алекс, ты всегда говоришь: "Удивительно, удивительно, эти мысли не устаревают, напротив, с годами они иногда и выигрывают!"
   Аверьянов: О да, иногда, Вера Витольдовна, иногда, иногда... Ну, Лариса Сергеевна, дорогуша, как долго мы еще будем есть шоколад, наслаждаясь сладостью и горечью только в кулинарном смысле? 
   Березкина:  В шоколаде есть нечто трансцендентное... 
   Аверьянов:  Ах да, трансцендентность, милая барышня. Но иногда нужно возвращаться и на землю.
   Березкина:  Не знаю.  Когда я вижу себя на сцене моих страстей, то понимаю: сначала оказываешься в раю, тебе поют ангелы, а потом раз - и жесткая посадка на краю постели...
   Аверьянов:  Но и царствие небесное иногда тяжелее земного существования, 
   Карпинский:  Зачем же так скромничать, Лариса Сергеевна? Мне кажется, чулки без пояса позволяют догадываться о своего рода легкомысленности?
  
   Карпинский выходит.
  
   Аверьянов:  Гм, должен сказать...  Нет, нет, прекрасная дама, не убегать! 
   Березкина: Я была далеко в моих мыслях, 
   Аверьянов:  А ваше сердце, оно тоже было далеко? 
   Березкина:  Ах, сердце, мое бедное сердце, неужели вы хотите бросить его на съедение анонимным читателям? Ведь все, что у меня есть, написано кровью!
   Аверьянов:  Ну, это немного преждевременно,  Ваше сердце вам еще понадобится, сначала надо дать его завоевать. А что касается читателей, я буду вашим рыцарем, дорогая Лариса Сергеевна, ни критик, ни читатель не посмеет посягнуть на ваши интимные мысли!
   Березкина:  И какой же переплет вы предлагаете, мой рыцарь? Красный сафьян с черной траурной рамкой? Лиловый цвет церкви с буквами, розовыми, как подвязки для чулок? Или цвет икры с розовым цветом мяса лосося?
   Аверьянов:  Вы чувственное чудовище! А это правда, ну, про чулки без пояса, и откуда наш хозяин знает такие вещи, позвольте спросить?
   Березкина: Понятия не имею.
   Аверьянов: Тогда я позволю себе предположить, что у него способности к ясновидению...
   Березкина:  Скажем так, у Александра Ивановича потрясающая интуиция.
   Карпинская:  Вот как?
   Березкина: Вера Витольдовна, а что получилось из той статьи, которую вы хотели писать о приглашенном нами режиссере, этой кошмарной даме с Востока? Вы были даже на одной из репетиций... она удивительна... 
   Карпинская: Вместо портрета получился подробный некролог.  Разумеется, с чувством, и все такое. Это ведь очаровательно - военная муштра и далекие метафоры. "Обаяние строевой подготовки", написала я тогда.  Я видела ее еще раз, на последнем спектакле. Она выглядела как привидение, кожа и кости. Актеры называли ее "музейным экспонатом".
  
   Появляется Дэн.
  
   Прилетаева: Позвольте представить, это Денис, мой зайчик, мой юный бог!  Дорогая Верочка, это наше чудо, наш гениальный шалун, о котором мы так много слышали. Дэн - Вера Витольдовна, наша очаровательная хозяйка.
   Дэн: Добрый вечер!
   Прилетаева: Дэн - совершенно особенный, все от него балдеют, он - сверчок, а мы - муравьи, не правда ли, мой зайчик, как дела, садись же, бери стул.
   Дэн: Милая дачка. Прошу прощения за то, что так поздно, но мне надо было еще пошляться по городу, 
   Карпинская: И чем вы сейчас занимаетесь? 
   Прилетаева: О, он волшебник, настоящий маг. Ты ведь знаешь, "panta rei" - это на латыни "Начало перемен".
   Карпинская: Что мне вам предложить? Утку, рыбу, мясо, лимонный мусс?  Может быть, запеченный картофель?
   Дэн: Было бы неплохо выпить чего-нибудь, ну, и если у вас столько еды, я бы съел печеную картошку.
   Карпинская: Но сначала я хочу показать вам дом. Сергей Анатольевич, друзья мне хотелось бы узнать ваше мнение о моем новом приобретении. Пройдемте в дом.
  
   Все уходят.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Действие 2

  
   Патио. Появляются Даша и Карпинский. Даша вносит чайник.
  
   Карпинский: Даша... Господи, как вы очаровательны... Вы просто смотрит на меня, просто смотрите.... Вы такая, какая есть, и вы прекрасны. Вы обходитесь без этой проклятой болтовни. Вам не нужно ни единого слова, чтобы быть такой милой, такой ласковой, такой нежной...
  
   Они обнялись
  
   Карпинский:  Даша...
  
   Целует Дашу
  
   Карпинский: Я не могу остановиться,  просто не могу остановиться. Даже если бы я захотел, но я не хочу, ты ангел, ты такая мягкая, Боже, ты мягкая как шелк, и твои крылья черные и мягкие и...
  
   Входит Карпинская.
  
   Карпинская: Мне очень жаль, Алекс! Но мне кажется, что это не оригинально! Ты слышишь, Алекс? Это не ори-ги-наль-но!!! Это пошло, это девятнадцатый век, это Вильгельм Буш, пошлая романтическая связь с прислугой!  Да перестаньте же, наконец!
   Карпинский: Мы пойдем на кухню.
  
   Даша и Карпинский уходят.
   Карпинская упала в кресло. Входит Прилетаева.
  
   Прилетаева:  Дорогуша, тебе нехорошо? Тебя так поразил мой зайчик?
   Карпинская: Мигрень.
   Прилетаева:  Пойдем, пойдем, выше голову, у меня есть одно средство, ты его проглотишь,  и все будет в порядке, выпил - и как новый, волшебное средство, нужно только пить с водой, скорее возьми на кухне...
   Карпинская:  Нет, ни в коем случае! 
   Прилетаева:  Вера, ты меня пугаешь, правда, перетрудилась на кухне, да? Слишком много готовила? Но у тебя же есть эта жемчужина, эта милая девочка, где она, собственно?
   Карпинская: Она как раз ушла, последняя электричка, ты ведь знаешь, это всегда проблема и... Нет, нет, не ходи на кухню, там ужасный беспорядок.
   Прилетаева:  Конечно, конечно, как хочешь, но, может, тебя заинтересует, что закончилось вино, и мой Дэн еще не выпил ни глоточка...
   Карпинская:  В кладовке, напитки в кладовке. Будь добра, возьми там бутылку вина, пожалуйста. Третья дверь справа.
   Прилетаева:  Хорошо, дорогуша, уже иду!
  
   Прилетаева выходит, затем возвращается
  
   Прилетаева: Мне кажется на кухне Александр Иванович... Там какие-то стоны... Ему тоже плохо? Наверное, пищевое отравление? Рыба? Я знала, это семга! У меня тоже бурлит в животе, наверное, рыба была со скидкой, да, дорогуша? Ну разве можно покупать продукты со скидкой, это неприлично. Ой, ой, ой, Александру Ивановичу и вправду нехорошо, может, надо пригласить врача... И предупредить остальных, это опасно для жизни. Ты меня убиваешь, дорогуша, послезавтра у меня важная встреча, я должна быть в форме, должна там быть, живая или мертвая, ...(Подходит к двери, прислушивается)  Погоди-ка... Черт, я поняла... О'кей, о'кей. Никаких проблем, уже ухожу!  Все в порядке, дорогуша! На меня можешь положиться, я нема, как фамильный склеп... Я позову всех, а ты принеси что-нибудь выпить, когда переведешь дух!
  
   Прилетаева выходит. Карпинская выходит.
   Входят гости, рассаживаются. Входит Карпинская с пивом
  
   Аверьянов: Вера Витольдовна! Куда вы пропали? Мы уже начали волноваться! И где наш хозяин? 
   Карпинская: Такое несчастье! Я знаю, это непростительно, но у нас кончилось вино! Алекс как раз отправился за вином, неподалеку живут наши друзья, может быть, они еще не спят, а пока будем пить пиво! В конце концов, почему бы и нет?
   Прилетаева: Да, почему бы и нет? 
   Дэн:  Пиво! Класс!  Супер! Я уж думал, что здесь вообще не получишь ничего выпить! Чашка теплого пива не в счет!  Еще кому-нибудь налить?
   Прилетаева: Ну конечно, мой зайчик, налей мне! Вера Витольдовна и Александр Иванович - очень нетрадиционная пара... Гип-гип ура!
   Аверьянов:  П-п-пожалуй, я сохраню в-верность вину! 
   Березкина:  Большое спасибо, сверчок, 
   Дэн:   А вам? 
   Волынцев: Большое спасибо, молодой человек, но я вынужден придерживаться уже сделанного мною выбора. В противном случае могут возникнуть серьезные проблемы с кровообращением, знаете ли... 
   Аверьянов: Это нечто невообразимое - пиво после еды, особенно когда пьешь пиво из того же бокала, что и вино!
   Волынцев: Так где же все-таки хозяин дома?  Надеюсь, с ним ничего не случилось?
   Карпинская: Я думаю, ... э-э... нет, по крайней мере, надеюсь...
   Аверьянов: Да, действительно,  какая ужасная... ик... картина встает перед глазами, ваш супруг сейчас бредет т-темной... ик... улицей, чтобы п-поднять друзей с постели, оторвать от заслуженного ими сна, и все потому, что мы не хотим быть ги-ик-бкими. Признаюсь честно, пиво, не входит в число напитков, которые могут усладить мой вкус, и эта превос-ик-ходная еда на самом деле заслуживает более достойного финала, чем этот недостойный напиток неприви-ик-г-легированного класса, напоминающий скорее о жирной, ик... безвкусной пище, которую съедают второпях, на углу, грязными-ик руками, чем о том удовольствии, которое вы, любезная Вера Витольдовна, доставили нам сегодня вечером вашими блюдами... И все-таки для чистых - все чисто!  Поэтому наполним бокалы и выпьем за нашу очаровательную хозяйку, промах которой удивителен, но вовсе не непростителен!
   Дэн:   Что это за комик?
   Прилетаева: Но-но-но, Дэн, держи язык за зубами, глупый малыш, это же Евгений Петрович, я тебе много о нем рассказывала, Умная голова, настоящий лидер общественного мнения и к тому же еще директор-распорядитель Литературного фонда и издатель, знаешь, тот, кто издает книги, книги без картинок и книги с картинками! Например, ка-та-ло-ги!
   Дэн: Книги, картины... Все это прошлогодний снег, Марго, крошка!
   Березкина: Вам надо выпить бокал залпом, тогда икота пройдет! 
   Волынцев: Так, так... Прошлогодний снег. А вы... простите, как ваше имя?... чем вы занимаетесь?
   Дэн: Ну, я...
   Аверьянов: Простите, я на минуту вас покину...
   Прилетаева: Только не сейчас! 
   Аверьянов: Нет, нет, именно сейчас,  иначе случится несчастье!
   Карпинская: Нет, нет, Денис всех нас так заинтриговал, что если вы сейчас исчезнете, дорогой Евгений Петрович, ему придется рассказывать еще раз, а это безумно жалко, пожалуйста, останьтесь!
   Аверьянов:  Ну?
   Дэн:  Так вот, вот в чем дело, речь идет... э-э-э, об ориентированных на динамику интерфейсах, я называю это как бы "кибергнозисом", это то же самое, что и "эстетика забвения", да... Точно, "эстетика забвения", поскольку сейчас вокруг так много информации, что человек больше не может ее переварить, и моя работа, я имею в виду в узком "контексте искусства", вот, интерес на мне как бы в плане "топографии сознания".
   Я разработал концепцию...
  
   Волынцев и Березкина засмеялись.
  
   Березкина:  Как это...занятно... 
   Прилетаева: Дети, дети, что случилось?
   Карпинская:  Ну дайте же ему договорить!
   Аверьянов: Точно-ик! Есть же все-таки законы вежливости. Продолжайте, юноша! 
   Дэн:   Ну ладно, kids, вы крепко под кайфом, вам уже сегодня это говорили?  Мне нужно немного feeling, понимаете? Эмоциональной feedback, хорошие вибрации, иначе я не смогу говорить, ясно?
   Прилетаева:  Все хорошо, все хорошо, выкладывай дальше! 
   Дэн:   О'кей, Марго, крошка, для тебя, только для тебя! Итак,  моя концепция... э-э-э... это радикальное присутствие, я имею в виду латентность эстетики памяти, и поэтому, говоря точнее, моя концепция - виртуальная инсталляция...
  
   Волынцев и Березкина согнулись от смеха
  
   Аверьянов:  Ну, если вы меня простите.  
   Карпинская:  Ох, Евгений Петрович, дорогой Евгений Петрович, я не уверена, что туалет свободен в этот момент, может, мой муж вернулся и занял его, он иногда так делает, правда, в самом деле уединяются там иногда, чтобы... чтобы помедитировать, в последнее время в нем появилось что-то отшельническое и... 
   Аверьянов:  Дорогая Вера Витольдовна, раз-з-решите мне... разрешите мне выразить свое уд-д-ивление по поводу того, с какой настойчивостью мне уже некоторое время пре-п-п-пятствуют в отправлении естественной потребности. Все, больше ни слова!  Я иддду в туалет!
   Карпинская: Да, конечно!
   Прилетаева: Тогда захватите там, в кладовой, еще пива...
  
   Аверьянов выходит
  
   Березкина: Неплохо нагрузился, правда? 
   Дэн:  Итак, что теперь? Вы хотите еще послушать об "исчезновении тела"? О "трансцендентности телепатического общества"?  Или о "коллективной Мнемозине"? Ну ладно, тогда сначала немного заправимся, 
  
   Доносится шум, звук разбитой бутылки. Появляется Аверьянов. Он корчится от смеха, брюки залиты пивом.
  
   Карпинская: Что случилось, Евгений Петрович? Что с вами произошло? О Боже!
   Аверьянов:  Это - не "Т-т-их-х-хая ночь"!
   Прилетаева:  В самом деле, мы не должны смеяться,
   Аверьянов: Вера Витольдовна, милая, я безутешен, ух,  но эта неп-п-приятность вынуждает... вынуждает м-м-меня покинуть ваше общество.  К великому моему сожалению, я вынужден попрощаться...
   Карпинская: Но, Евгений Петрович, дорогой Евгений Петрович. Мы же взрослые люди, пожалуйста, останьтесь, мы не сможем обойтись без вас сегодня! Конечно, вам необходимо переодеться, и едва ли вам подойдет костюм моего мужа, даже, невзирая на то,... что у него... неподходящий размер, я имею в виду, что у вас и... у моего мужа совершенно разное сложение, поэтому, попросите прислать вам новый костюм из дома, ведь ваша дача совсем недалеко!
   Аверьянов: Не знаю, ... позвольте, я лучше пойду...
   Березкина:  Нет, нет, останьтесь, я прошу вас! 
   Аверьянов:  Ах, Лариса Сергеевна, ну как же я буду разговаривать с вами в таком виде?
   Березкина: Но ведь это такие пустяки...
   Прилетаева: Дорогая Лариса Сергеевна абсолютно права, все в порядке, Евгений Петрович, никто не обращает внимания, не правда ли? 
   Березкина:  А что вы имели в виду - "Тихая ночь"? Что там такое случилось? 
   Аверьянов: Ради всего святого, это я окутаю пеленой молч-ч-чания!
  
   Прилетаева и Волынцев захихикали
  
   Дэн: Ты, наверное, обкололся какой-то дрянью, я тебе говорю, погоди, пока не придешь в норму, хлебни моего пива, здесь не так-то много выпивки.  Ну, ладно, давай, хлопни, жизнь коротка!
   Аверьянов:  Я бы чего-нибудь выпил, но зддессь этого н-нет! 
   Карпинская:  Нечего пить? Не может быть, дорогие мои гости! Ящики полны! Минуту! 
   Аверьянов: Подождите, дорогая, я позвоню домой, пусть мне что-нибудь привезут мне, чтобы я мог вновь свободно себя чувствовать в обществе!
  
   Карпинская и Аверьянов вышли.
  
   Прилетаева: Он сокровище, этот Евгений Петрович, ну разве он не сокровище?
   Волынцев: У Евгения Петровича бывают удачные минуты. Ведь это редкость, чтобы человек так спокойно относился к неловким ситуациям. Наверное, у него безумно дорогой психотерапевт!
   Дэн: Эй, да чем вы в конце концов обкололись? Вы такие странные...
   Прилетаева: Ну, ну, мой зайчик, безобразник,  что за мысли рождаются в твоей головке, никакой трагедии, мы просто все немного взволнованы, потому, что... на кухне кое-кто кое-чем занимается. А если ты спросишь, почему именно сейчас, то я тебе не смогу ответить, ведь у них был на это целый день, потому что она прислуга, а он - хозяин и они могли запросто этим заняться между уборкой и глажкой, не так ли?
   Березкина: Нет. Я просто не могу поверить. Нет.
   Волынцев: Именно так.
   Березкина:  Не могу себе представить - Александр Иванович ... 
   Прилетаева: Ах, это и в правду неожиданно...
  
   Входит Карпинская с пивом. Входит Аверьянов.
  
   Аверьянов: Через четверть часа я снова смогу предстать перед вами! Кстати, Сергей Анатольевич, кто шил вам костюм? Просто безупречно!
   Волынцев: Один портной из Лондона... Он мне очень предан...
   Аверьянов: Фантастика! Стиль, единственно возможный в этом демократическом, завистливом обществе для тех, кто еще способен держаться прямо! Нап - пример: не надевать коричневое после шести! Как часто мы грубо нарушаем это прекрасное правило. Или, например, твид нашего гостеприимного хозяина, "соль с перцем", соль с перцем должна быть в еде, но не за столом.. Кстати, где же он, наш хозяин.. а-а-а, "тихая ночь"...
  
   Все смеются.
  
   Карпинская: Да вы правы, это смешно.
   Прилетаева: Вышвырни ее вон, эту наглую девку!
   Березкина:  Вышвырните вон его, этого кухонного казанову!
   Дэн: Вышвырни их обоих, леди, и устрой себе праздник, о'кей?
   Карпинская: Разумеется, я не вышвырну малышку вон.  Этого сладкая парочка не дождется: таинственность великой любви, романтика убогих отелей, драма запретной любви - недоступной и желанной. О нет. Они останутся. И он, и она. Он должен увидеть, как она гладит его трусы, она должна ему надоесть готовкой и кухонной болтовней, а она - она должна увидеть его в будни, небритым и хмурым, безвольным домашним животным, часами просиживающим в туалете с газетой!
   Волынцев: Браво!
   Аверьянов: Браво, браво, дорогая! 
   Карпинская: Я говорю вам, в какой-то момент у меня было ужасное состояние, но мы все же не в пьесе Стриндберга. Господи, я не собираюсь ни вешаться, ни стрелять в него, просто все это очень пошло... Ведь мы, наконец, живем в постбуржуазный век, и представление о браке как о супружеском союзе утеряло и привлекательность, и законность сейчас, в двадцать первом веке. Поэтому я придерживаюсь позиции, согласно которой брак - это приятная дружба без утомительных обязанностей: так же, как люди, которых давно знаешь, сначала считаются "старыми" друзьями, переходя позже в разряд "хороших" друзей, так и муж со временем превращается просто в компаньона, спутника, товарища в путешествии, и... и нам приходится мириться, если наши компаньоны иногда ведут себя как те парни, которых специально нанимают в средиземноморских отелях для развлечения публики, и которые, не обращая внимания ни на положение, ни на умственные способности дамочек, бросаются на первую же тропку порока, попавшуюся им на пути!
   Березкина: Она фантастически держится
   Аверьянов:   И сама она тоже ф-ф-фантастическая женщина!
   Прилетаева: Ах, мужчины, мужчины!
   Волынцев:   Что значит "мужчины"?  Мы же не собираемся предавать проклятию всех истинных мужчин из-за одного, у которого обнаружилось столько бабьих черт характера - фальшивость, слабость, склонность к разврату...
   Дэн: Неплохо, леди.
   Карпинская: Спасибо, сердцеед!  Дай мне твое пиво.
   Аверьянов: Итак... итак я могу... и никаких возражений!  Я понима-а-аю, драгоценная Вера Витольдовна, что эт-т-тим пивом вы как-то хотите продолжать форс-с-сировать пивную историю, но я больше не могу выносить его вида. Я сейчас же позабочусь о подходящих напитках!  Еще раз позвоню шоферу, пусть он захватит шампанское!
   Карпинская: Прекрасно, дорогой Евгений Петрович, прекрасно! А мы с Дэном будем пить пиво...да, красавчик?
   Волынцев: Похоже, у нас сегодня вечер мезальянсов. На кухне творится черт знает что, а здесь... Гм, вообще-то бывает и мужская прислуга, вы не находите?
   Прилетаева: Шампанское! Евгений Петрович снова всех обошел, этот человек может все, смотри хорошенько, мой зайчик, у него ты можешь многому научиться!
   Дэн: О'кей, ты права, Марго, крошка!  Никогда не забуду, как он облил штаны пивом!
   Прилетаева: Дэн!
   Волынцев:  Скажите, Маргарита Васильевна, где вы подобрали нашего юного художника?  Прямо на улице, или он прозябал в какой-нибудь академии?
   Прилетаева:  Ладно, ладно.  Мне слишком хорошо известно, что все молодые художники для вас trash, но, darling, ваша старая гвардия давно уже в кювете, жизнь идет дальше, се ля ви, как говорят французы, а этот малыш потрясающе талантлив - классик завтрашнего дня! 
   Волынцев:  В его возрасте другие уже отрезали себе уши!
   Березкина:  А откуда он взялся? 
   Прилетаева: Прямо из андеграунда! 
   Волынцев:   Андеграунд? Это какое-то изобретение семидесятых годов! 
   Прилетаева: Именно, именно!  Семидесятые сейчас переживают фантастическое возрождение!
   Карпинская: Дэн, вы словно упали с небес! 
   Дэн: Осторожно, леди, я очень, очень злой мальчик... 
   Березкина: Боюсь, этот вундеркинд закончил европейский филиал школы брачных аферистов. 
   Волынцев: Едва ли, он еще новичок, я бы сказал, но не без талантов.
   Прилетаева: Нет, он парень что надо, наш Дэн, сорвиголова, 
   Дэн: Мне нравится, леди, когда ты пьешь пиво из горлышка. Тебе идет!
   Карпинская: Да, черт возьми!
   Волынцев: Дело в том,  что красота и уродство, возвышенное и тривиальное, умное и глупое, на самом деле никакие не противоположности. Часто они неразлучны. Возьмем, например, еду. Когда мясо еще аппетитно, когда в нем появляется душок и когда оно становится совершенно несъедобным? Границы так расплывчаты, я бы сказал...
   Прилетаева:  Я думаю, что рыба была не так уж хороша, но насладиться ею вполне было можно! 
  
   Входит Аверьянов, поет.
  
   Аверьянов: Та-та - да-да... А вот и я! Ящик из славного погреба скоро прибудет! "Вдова Клико"! Игристая вдова! И если я все правильно расслышал,  то это шампанское может стать дурным предзнаменованием... О, милейш-ш-шая Вера Витольдовна, простите мне эту вес-с-сьма сомнительную, даже бездарную шутку, поскольку вы, конечно, никакая не вдова, но из кухни д-д-доносятся оч-чень странные звуки, на сей раз их можно назвать стуком, и если я не ошибаюсь,  птичка хочет вылететь из теплого гнездышка!
  
   Послышался глухой стук.
  
   Карпинская: Я заперла дверь на кухню...
  
   Все засмеялись, захлопали
  
   Прилетаева: Ты не хочешь выпустить своего мужа? 
   Карпинская: С какой это стати я должна его выпускать?  У них что, кончились темы для разговоров? Очень жаль, но мне их беседы не под силу!
   Березкина: Одно из моих стихотворений называется "Флиртуя с этим чудовищем".. 
   Волынцев:  Это вы раскопали у Дороти Паркер? 
   Березкина: Нет, у Чета Бэйкера!
   Аверьянов:  Ах, Лариса Сергеевна, прошу Вас, не пейте пива, пожалуйста, подождите б-б-более благородных напитков, пиво так вульгарно... -
   Березкина:  Прекрасно, последую вашему совету, вульгарно - это мое любимое слово. Звучит вкусно, чувственно...
   Прилетаева:  Darling, вы немножко увлеклись, насколько я могу видеть, когда рядом сидит такой классный, классный мужчина, как Евгений Петрович, это несложно, но моя мама мне всегда говорила, не правда ли, Евгений Петрович, ваша мама вам тоже говорила что-то в этом роде, так вот, моя мама говорила: не будь дешевкой, дееетка! И Дэн, этот шалун, тоже иногда бывает crazy, но он знает: только не в обществе. В обществе все должно быть прилично!
   Березкина:  Ну и что же приличного вы видите в том, что происходит вокруг?
   Аверьянов:  Дамы! Дамы! 
   Волынцев:  Оставьте их, может, нам повезет и мы увидим женские бои на ринге!
  
   Входит шофер Аверьянова с пакетами. Аверьянов берет пакеты. Шофер уходит.
  
   Аверьянов:  М-м... Вера Витольдовна, пардон, а где фужеры для шампанского?
   Карпинская:   Видите ли...
   Аверьянов:  Как? Тоже там, где... я им-м-ею в виду, где эти д-д-двое...
   Карпинская:  Именно так, и у меня нет никакого желания приоткрывать дверь даже на миллиметр, не считая того, что я забыла, куда сунула ключ!
   Аверьянов: Н-да... я, пож-ж-алуй, займусь своим туалетом
  
   Аверьянов взял чехол с костюмом и вышел.
  
   Волынцев: Вы потеряли ключ?  Какая оригинальная рассеянность! Я уже говорил вам, Вера Витольдовна, вы слишком много читали Фрейда!
   Прилетаева: Значит, ты и вправду хочешь оставить этих двоих жариться там всю ночь?  О, дорогая, ты, в самом деле, неподражаема!
   Дэн:   Вы растете, леди! Позвольте вашу руку.
   Прилетаева:  Дэн, мой зайчик, не преувеличивай, слышишь ты, шалунишка.
   Дэн: Марго, крошка, даме нравится, спроси у нее!
   Карпинская:   Да, мне нравится!
   Березкина:  Да, прекрасную комедию разыгрывают эти двое!  На "Торможение" у них не остается времени...
   Волынцев:  ...и сразу же возникает вопрос, насколько удачный выбор - этот молодой человек... 
   Карпинская: ...очень удачный выбор... 
  
   Дэн продолжает целовать руки Карпинской. Из кухни снова послышался стук. Вошел Аверьянов в новом костюме.
  
   Аверьянов: Я реабилитирован?
   Прилетаева: Целиком и полностью, с ног до головы.
   Березкина: Жаль только, что наша хозяйка не одобряет... 
   Волынцев: Женщины часто путают свой зад со своим сердцем... 
   Березкина: Это Буковски?.
   Волынцев: Нет, Флобер.
   Прилетаева: Он такой непредсказуемый, чувствительная натура, так всегда с этими молодыми художниками, my god! Скоро все будут вертеться вокруг него и вокруг его каталогов!
   Березкина:   Почему вы его защищаете? Хотя он вам прилюдно изменяет?
   Прилетаева:  Прилюдно изменяет?... Ну... 
   Дэн:   Изменяет? Марго, крошка, что за глупость?
   Прилетаева: Но, зайчик, не принимай так близко к сердцу...  Мы же с тобой договорились, вспомни!..
   Дэн:  Ну ладно, хотя...
   Березкина:    Договорились? Договорились, что он будет вашей комнатной собачкой? Секс в обмен на пиар? Я не знала, дорогая, что вам можно платить натурой!
   Аверьянов: Лариса Сергеевна, дорогая... 
   Дэн: Марго, крошка, мне это не нравится, потом все будут думать, что мне нравятся старые грымзы, нет, правда... давай, скажи им!
   Прилетаева:   Зайчик, зайчик!
   Дэн: Марго, Марго! 
   Прилетаева:   Мне надо с тобой поговорить! С глазу на глаз!
   Аверьянов: Ах, уважаемая,  р-р-разрешите мне? Глупейшая ситуация, но н-н-не безнадежная, дорогая Маргарита Васильевна, не могу допустить, что ваше с-с-славное имя может оказаться запачканным грязью, н-н-нужно прийти к cor-соглашению, послушайте вы... Денис... э-э-э, как ваше имя полностью?
   Дэн: Денис Прилетаев.
  
   В доме раздался грохот. Появляется Карпинский.
  
   Карпинский: Больше ты такой номер со мной не выкинешь! 
   Волынцев: Путешествие в царство чувств не пошло ему на пользу, 
   Прилетаева : Александр Иванович, darling, успокойся! 
   Карпинский: Чинная трапеза, званый пикник - жалкое дерьмо! 
   Березкина:     Господи, у него нож!  Тесак мясника!
   Прилетаева: Выброси нож!
   Волынцев: Врача! 
   Аверьянов: Полицию! 
   Березкина:  Александр Иванович! Не изображайте Джека Потрошителя!
   Дэн: Старик, это ничего не даст! 
   Карпинский: Больше никогда! 
   Аверьянов: Прекратить! Я требую прекратить!
   Прилетаева: Алекс! 
   Карпинский:   Что ты знаешь... 
   Аверьянов: Карпинский, б-б-будьте б-б-благоразумны!
   Карпинский:   Как это ты говорила? "Милость палача - твердая рука"? Ну?!
  
   Дэн вскочил. Зазвонил телефон.
  
   Прилетаева: Аллоаллоалло?  Ах, это ты, гм, сейчас не совсем удачный момент, sorry, но со встречей на послезавтра все в порядке, о'кей, о'кей, чао белло... Sorry sorry sorry...
   Карпинская: Сядь, Денис
   Аверьянов:  Теперь, э-э-э, Александр Иванович, могу ли я эту деликатную ситуацию,  м-м... несколько разрядить, причем сначала, разумеется, не желая забегать вперед, но из соображений приличий...
   Карпинский:  Что?  Что вы, собственно, хотите сказать, вы, чертов болтун?
   Аверьянов:  О, как ужасно! Вы... ужасный! 
   Карпинская: Боже мой, Алекс, ты действительно самая смехотворная фигура, какую я когда-либо видела.  Идиотская поза, голый пафос в словах, истасканные жесты, нож - глупая находка режиссера, сцена из буржуазной мелодрамы, прости, милый, что я повторяюсь, но, даже опасаясь тебе наскучить, скажу: ты опоздал лет на сто!  А где, кстати, наша малышка? Она пережила этот, скажем так, взрыв твоего темперамента? Ей, между прочим, давно пора убрать десертные тарелки!
  
   Карпинский зашатался, упал на стул, закрыл лицо руками.
  
   Дэн: А можно мне шампанского. О, "Вдова Клико"...  Неплохо, неплохо, вижу, вы все здесь хорошо упакованы.
   Прилетаева: Дэн, золотце, что это ты вытворяешь, глупыш! 
  
   Карпинский поднялся и выбежал.
  
   Березкина: Что это было? Может мне кто-нибудь сказать, что это было?
   Волынцев: Вот в Южной Америке знают, как обращаться с ножом. Там никто не остановился бы вот так просто на полпути...
   Березкина:  Он же обезумел, Вера Витольдовна, он что-нибудь с собой сделает! 
   Прилетаева: О да, у него такая чувствительная душа, несмотря на...
   Волынцев:  Несмотря на что?
   Карпинская:  А почему, собственно, ты называешь его Алексом? 
  
   Слышатся звуки рояля - какофония
  
   Березкина:   О Божебожебоже! 
  
   Березкина начинает плакать.
  
   Волынцев:  Я безмерно удивлен, что наш уважаемый хозяин этот момент проявления высших эмоций вымещает в реальной музыкальной композиции,  Весьма необычные звуки! Музыкально-эстетический всплеск, я бы сказал. Сегодня вечером он изменил пробирочному искусству?
   Карпинская:  Фортепьяно - терпеливый инструмент
   Аверьянов:    Миииинуту!  А теперь еще раз сначала, медленно. Так как ваше драгоценное имя?
   Дэн:   Я же уже сказал, меня зовут...
   Прилетаева: Ах, Евгений Петрович, не слушайте его, не слушайте.  Это алмаз, пока еще неотшлифованный, с острыми гранями, но он скоро превратится в настоящую драгоценность, в изысканный бриллиант, не слушайте его... Дэн, darling, ты ведь еще хотел пойти на вечеринку... Ну давай...
   Дэн:   Это почему же, теперь, наконец, и я могу развлечься!
   Карпинская: Твоя фамилия и в самом деле Прилетаев? 
   Дэн: Точно!
   Прилетаева: Ну что ты говоришь, безобразник...
   Карпинская: То есть ты родственник Маргариты, так?
   Дэн:  Можно сказать, так!
   Аверьянов:    Так вы из семьи Маргариты Васильевны? Подумать только!
   Волынцев: Не очень-то ему это помогло, я бы сказал, пока он не лучший представитель семейства! 
   Прилетаева:  Племянник, двоюродный племянник, другая ветвь родового древа, вы же знаете, у меня родня по всей Европе, просто кошмар, это польская ветвь! 
   Березкина:   Ха! Племянник из Винницы! Ну, поздравляю!
   Карпинская:   Это правда, Денис? Ты племянник Маргариты?  Скажи мне! 
   Дэн: Какого черта, мне надоели эти игры в прятки... Марго - моя мать!
   Карпинская:   Твоя мать! Но это... это уже...
   Дэн: Не так забавно.
   Карпинская:   У тебя сын? 
   Березкина:  Сын?! 
   Дэн:  А что значит - сын?  Сначала бабушка, потом недолго с ней, просто кошмар, затем интернат, много лет ни слуху, ни духу, и вот пару месяцев назад она меня снова нашла. Так ведь, Марго?
   Прилетаева: Зай-чик... 
   Дэн:   И вот тут в ней проснулась материнская любовь! Она решила сделать из меня художника, ну а вдруг получится, подумал я.  Она всегда говорит: it' a crazy game, выучи правила - и твое дело в шляпе!
   Волынцев: Вот тут ваша матушка, для разнообразия, совершенно права, молодой человек. 
   Прилетаева: Дэн, прекрати! 
   Дэн:   Ну почему же? Это ведь была твоя идея! Поэтому мне и пришлось учить всю эту муть! Она пригласила из университета одного типа, такого невзрачного, так он целую неделю грузил меня этой чушью - "концепция", "топография сознания", вся эта заумь - "кибергнозис" и "Мнемозина", до сих пор не знаю, что это означает. Правда Марго тоже не знает. Ну вот, меня это доставало, но чего не сделаешь ради материнской любви...
   Прилетаева: Денис, заткнись, и немедленно, я тебя вышвырну вон, если еще скажешь хоть слово, маленькое мерзкое чудовище... 
  
   Прилетаева начала плакать.
  
   Прилетаева:  Я этого не заслужила, не заслужила... 
   Аверьянов:    Воды! 
   Дэн: Ну ладно, вот, выпей, шампанское...
   Волынцев: Да, я понимаю ваше горе. Я сам являюсь почетным председателем общества поклонников Ирода, юридический адрес - Вифлеем, дом родной для детоненавистников, и здесь, по вам и вашему... э-э-э... сыну, видно, куда может завести людей пагубная страсть к продолжению рода...
   Аверьянов:    Общество поклонников Ирода?
   Волынцев: Ну да, это избранное и очень уважаемое общество, целью которого является популяризация контроля за рождаемостью, в известном смысле. И если я не ошибаюсь, милейшая Маргарита Васильевна сейчас могла бы пополнить наши ряды...  но, к сожалению, дам туда не допускают из-за реальной опасности, что они вновь возьмутся за старое...
   Прилетаева: Какой кошмар, о Боже, какой кошмар...
   Березкина:   И кто же отец? 
   Прилетаева:  Отец, ах...  Налейте же мне выпить!
   Аверьянов:  Я с-с-сейчас принесу приличные бокалы! 
  
   Аверьянов   вышел.
  
   Прилетаева: Тогда я как раз была худой,  Я то толстела, то худела, то опять толстела... Всегда, стоило мне только похудеть, происходило что-то невообразимое: мужчины не сводили с меня глаз. И я, я не могла этого понять, ведь для себя я оставалась толстушкой. Мать всегда говорила мне: "В нашей семье у всех толстые руки", и поэтому я думала, что у меня тоже толстые руки, даже когда худела. Ну так вот, я была худой, диета Аткинса или что-то еще, и вот тут-то он мне и попался, вы понимаете, вот как здесь,  пусто, скучно, эротики годами ноль, и вдруг - crazy, круто, потрясно!
  
   Вернулся Аверьянов с бокалами.
  
   Аверьянов:    Я нашел их в шкафу для посуды, очень просто!  И ваша... мамзель... кажется, хочет уйти, дорогая Вера Витольдовна.
   Прилетаева:  Был какой-то вернисаж, и подружка мне еще сказала: ты видела? Этот, ну Ты-знаешь-кто тоже здесь. И вот он ко мне подходит, такой невысокий, представляется и говорит: "Я хотел бы выпить с вами пива".
   Волынцев:  Ну, такое завязывание знакомства не самое лучшее подтверждение блестящего ума, который ему приписывают, мы слышали примеры и пооригинальнее... 
   Прилетаева:  Не важно, не важно. Все равно, что он тогда сказал. Ну вот. Классный мужик. Умный, до ужаса. Говорит так, что просто... всего одна фраза - и ты пропал. С форматом. Высший сорт. И мы провели вместе ночь.
   Карпинская:   Марго, дорогая моя... 
   Березкина:  Ну и как это было?  Этот Ты-знаешь-кто, говорят, нечто потрясающее, то есть был!..
   Прилетаева: Как может это быть с мужчиной, который переспал с сотнями женщин, Он знал, что нужно делать с женщиной, он лучше, чем кто-либо.
   Аверьянов:  Ax-ax-ax! 
   Березкина:  И что же было дальше? 
   Прилетаева:  Через пару недель - все, конец, игра окончена.
   Карпинская:   Но почему? 
   Прилетаева:  Мне не нравились его друзья. Через пару недель я заметила, что беременна. И появился на свет вот этот отвратительный тип.
   Волынцев:  По сравнению со своим отцом он даже статен.
   Аверьянов:    Связь змия с серной, оч-ч-чень интересно!
   Карпинская:   И ты любила его? 
   Прилетаева:  Любовь? При чем здесь любовь?  Никакая это была не любовь. Это было просто - вместе спать, болтать, в каких-то отелях, мы целыми днями не выходили из номера, сидели в купальных халатах, еда и любовь...
   Карпинская:     Ты его любила.
   Прилетаева: Чушь, к любви это не имеет никакого отношения, абсолютно никакого. О'кей, это лучшее, что было в моей жизни, завтраки с пивом и любовник, который знает, что нужно делать с женщиной... В конце концов, ничего такого особенного в этом нет...
   Карпинская:   А Дэн? Ты его родила, и, уж конечно, не без причины. Нет, это была любовь, Марго!
   Березкина:  Это что, допрос?
   Волынцев: Ну да, в лучших католических традициях, только без отпущения грехов... 
   Прилетаева: Вовсе нет, это - не любовь. Просто была иногда... близость. 
   Волынцев: Об этом даже книги есть, о близости, погодите-ка, Альберн-Вибриниц или как там зовут эту авторшу...
   Аверьянов:    Альберн-Вибри... Ха, ха, ха
   Прилетаева:  Мне не нужны книги, все в прошлом, game over, конец.
   Дэн:   Оставь ее в покое, она в порядке.
   Прилетаева: Мой маленький рыцарь... 
   Дэн: Ты, конечно, сумасшедшая, но все равно лучше, чем эти бетонные тетки с перманентом и накачанными губами.
   Прилетаева: Да, мой зайчик, нам нужно держаться вместе. 
   Березкина: Боже, что за идиллия.
   Волынцев: Даже Международный Красный Крест не смог бы лучше инсценировать это воссоединение семьи. 
   Карпинская:    Не хватает только папочки... 
   Березкина:  Ах, он давно уже валялся бы под столом.
   Волынцев: Ну, разве не показательно, что мы каждую большую связь соединяем не только с постелью, но и со столом?  У Маргариты Васильевны это были завтраки, у других ужины... Мне кажется, об этом нужно написать книгу. Стол и кровать, точно, эта мысль мне нравится.
   Березкина:  Стол и кровать, разве это не фильм? Годара? 
   Карпинская:    Нет, Трюффо. И книга!  Мне кажется, нашему дорогому Евгению Петровичу сегодня вечером подали столько идей, что он не осилит их и за год.
   Волынцев:  Но, дорогая Вера Витольдовна, почему вдруг Евгений Петрович?
   Березкина:  Что вы имеете в виду?
   Волынцев: Ну, слухи о конкурсе на должность директора-распорядителя Литературного фонда больше не являются тайной.
   Аверьянов:     Минуууту, Сергей Анатольевич! Я уже давно консолидировался, попрошу вас проявить ув-в-важение!
   Волынцев: Разумеется, Евгений Петрович. Но уже всем известно, что в дело вступил неизвестный тихий пайщик. Любитель, в определенном смысле, у которого свои амбиции и который с большим удовольствием освободит вас от бремени составления издательских планов Фонда.
   Аверьянов:   Господин Волынцев, да здесь пахнет шпионажем! Откуда вам известно все это, и как у вас хватает наглости говорить такое в обществе?
   Волынцев:  Потому что с завтрашнего дня у меня будет шестьдесят процентов акций вашего Фонда.
  
   Аверьянов   истерично засмеялся.
  
   Березкина (гладит Аверьянова по руке):  Ш-ш-ш... все не так уж плохо, ш-ш-ш...
   Дэн:   Я же говорил, он обкололся какой-то дрянью.
   Прилетаева:  Не суйся!
   Карпинская:  Да, Сергей Анатольевич, это и в самом деле... неожиданность.
   Волынцев:   Я счастлив, что мне удалось вас поразить.
   Аверьянов:     Вы добры ко мне, Лариса Сергеевна...
  
   Вошла Даша в дорогом платье, подаренном Карпинской.
  
   Даша:  Я могу быть свободна, Вера Витольдовна?  Уже поздно. 
   Карпинская:  Мы рассчитаемся позже, Даша.
   Даша:  Желаю вам хорошего вечера.
  
   Даша уходит.
  
   Прилетаева: А в этой малышке есть стиль.
   Волынцев: Милая девушка.  Так трудно найти хорошую прислугу, но у вас, дорогая Вера Витольдовна, счастливая рука.
   Аверьянов (держит руку Березкиной):  Счастливая рука - вот здесь, у меня, удивит-т-тельно счастливая рука... 
   Березкина:  О, то же самое я сделала бы для любого.
   Аверьянов:    Н-н-нет, это неправда!
   Березкина:  Нет ничего лучше созидательной силы отчаяния.
   Аверьянов:   Лариса Сергеевна, дорогая... 
   Березкина:  "О, ее надушенные кончики пальцев", - кажется, так вы говорили, Евгений Петрович? "Ее бледные, слегка влажные ногти, о, ее узкогрудое, пугливое тело. Тебя не спасет ничья улыбка, не будет ни завтрака, ни объятий в утреннем солнце, ни любовной страсти в смятых подушках, нет, нет".
   Волынцев: И книжки тоже не будет.
  
   Аверьянов   всхлипнул и высморкался
  
   Березкина:    Иногда мне кажется, что мы кем-то приговорены к жизни.
   Дэн: Да, кто-то хорошенько оторвался! 
   Березкина:  И все мужчины,  либо жиголо, слизняки, женатые, или то и другое сразу. 
   Карпинская:    Но, Лариса Сергеевна, разве в вашей жизни не было ничего хорошего? С мужчинами, я имею в виду, с мужчиной, с тем единственным мужчиной?
   Прилетаева: Ну, дорогая, большая любовь выпадает не каждому
   Карпинская:  Ах, как жаль, Лариса Сергеевна, неужели у вас не было большой любви? Тогда уже, наверное, и не будет... 
   Березкина:  Нет, была.  Был один мужчина. Один из миллиона. Иногда, за нашими редкими завтраками... он смотрел на меня, и я опускала глаза и думала, что схожу с ума, а он смотрел, как я опускаю глаза, так невинно, так нежно, и думал, я схожу с ума, и говорил мне, тебе будет со мной плохо.
   Волынцев: Немного напыщенно, но в любом случае соглашусь, что главным является стол, а не постель.
   Березкина:  Один-единственный раз мы прошли по улице несколько метров, держась за руки. В чужом городе. Это было летом.
   Прилетаева: Ага, он был женат.
   Карпинская:  Да не мешай же, Бога ради, не мешай! 
   Березкина:  И самые счастливые минуты, были где-то на юге, в таком маленьком ресторанчике, я всегда была так осторожна, так пуглива, а он, он взял маленькую солонку и поставил ее рядом с большой. "Мне кажется, что дама едет к королю", - сказал он. И поставил рядом перечницу. "И стены замка будут их оберегать". И взял мои руки в свои. Просто так.
  
   Березкина заплакала.
  
   Волынцев:  Обманутая возлюбленная - вот так. Истории очень милы, нет, правда, пожалуй, мне стоит вернуться в строй.
   Березкина: "А если я умру?" - спросил он. - "Я поставлю урну с твоим прахом на каминную полку", - ответила я. 
  
   Березкина зарыдала. Аверьянов ее обнял.
  
   Прилетаева (начинает собираться): Жизнь иногда похожа на упаковку, в которую влезает меньше, чем кажется. Не правда ли, дорогая? Кстати, пока не забыла, мы увидимся завтра утром у Полины? Она пригласила всех на ланч...
   Карпинская:   Ну конечно, увидимся. А вы, Евгений Петрович, будете там?
   Аверьянов:   Да, совершенно точно - да!
   Волынцев: Полина - дело святое. Кроме того, что еще делать в эти кошмарные воскресенья?
   Прилетаева:   Тогда мы все скоро увидимся.
   Волынцев:   С вероятностью, граничащей с глупостью
   Карпинская:   А в понедельник - театр. У Штеймана опять премьера... 
   Березкина:   А в следующую субботу вечер у Марио, как всегда? 
   Прилетаева: Обязательно, дорогуша.
   Дэн:   Что? Вы собираетесь встречаться еще? После такого кошмарного вечера? 
   Волынцев: Катастрофы одна за другой, мой юный друг, но без всякого катарсиса
   Прилетаева: Мне срочно нужно позвонить, в Нью-Йорке еще не спят, пойдем, Ден, сейчас поймаем такси, а потом мы еще успеем где-нибудь перехватить, о'кей?
   Дэн: Ладно, давай пока справимся с одним из дел.  Было неплохо, леди. До встречи.
  
   Прилетаева и Дэн вышли.
  
   Аверьянов:   Я отвезу бедняжку Ларису Сергеевну домой.
   Березкина: Было чудесно, Вера Витольдовна.
  
   Аверьянов  и Березкина вышли.
  
   Волынцев: Прекрасный вечер, драгоценная Вера Витольдовна. Сердечно вас благодарю за прекрасную еду,  салат "Багатель" с соусом "Бастард" - это настоящий кулинарный шедевр. Кстати, если вы хотите издать ваши критические работы, то прислушайтесь к совету преданного вам друга и подождите немного. Я только что заключил контракт с Васильевым. Сборник его критических статей будет издан Литературным Фондом следующей осенью. На углу ведь есть стоянка такси?
   Карпинская:   Да, да, конечно...
  
   Волынцев вышел. Карпинская налила себе шампанского, посмотрела на игру пузырьков, швырнула бокал в стену, и вышла. Слышатся звуки рояля.
  
  
  

КОНЕЦ

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"