Аннотация: Этот рассказ занял на конкурсе 1-е место
Хиттар смотрел на меня раздражённо и зло:
- Я тебя звал, где ты был? Почему я должен ждать? - Он почти кричал.
- Господин, простите, я не слышал, я помогал на другой половине дома и... - губы лепетали какую-то ерунду в оправдание, а слова жгли горло.
Не важно, что я скажу - меня всё равно накажут; я виноват. Ариано всегда должен быть готов броситься на зов господина...
Господина? Разве Хиттар уже господин мне?
НЕТ!
...Я проснулся. Пальцы мелко дрожали, сжимая тонкое одеяло. Это сон, только сон. Успокойся. У тебя есть целых три дня. Конечно, хочется, чтобы в жизни и дальше ничего не менялось - но выбора нет. Всё уже сговорено... Смирись. Свыкнись. Попытайся полюбить своих будущих хозяев. Или хотя бы госпожу, это так просто! Ведь Этта - красавица. А Хиттар... он умен, говорят... Но меня это только пугает - умная злоба не лучше глупого гнева.
Мне не повезло.
Я родился мирхани. Никто не выбирает, кем рождаться. Не выбирал и я. Принадлежать к расе трёхполых, возможно, необычно - на чей-то взгляд, - но не легко. Жизнь у нас строго регламентирована, все обязанности расписаны по праву рождения. Изменить ничего нельзя.
Арано - мужчина, глава семьи. Хозяин, смелый и сильный; незыблемый.
Клеидо - женщина, она готовит пищу, рожает потомство. Символ нежности и ласки. Ей посвящают стихи, её любят.
Ариано... Вроде мужчина, но не совсем. И уж вовсе не женщина. Ни то ни сё, что-то среднее, но необходимое для продления рода. У ариано не образуются половые клетки, только гормон, необходимый для зачатия. Чем-то, конечно, удобно: не хочешь детей - просто не допускай ариано к жене. С другой стороны, вроде как самый ненужный член семьи. Никаких прав, только обязанности и покорность. Раб...
Я - ариано. Тот, кто не выбирает. Ни жизнь, ни смерть.
Я вырос на Юге. Там, где такие, как я, вне социальной лестницы. Мы даже не члены семей, мы - их собственность.
У мирхани по-разному зарождается любовь. Женщина входит в это чувство постепенно, соскальзывает, словно капля росы по листку - сначала медленно, а после все стремительнее. И на на пике, на излете, когда любовь сверкает, отражая лучи солнца, женщина уже не принадлежит себе. Она наполнена любовью, только и нужно - подхватить ее. И наслаждаться...
Выбирающий - арано - узнаёт о своей судьбе быстрее: день-два - и чувство овладевает им.
Ариано не дано и суток. Одного взгляда достаточно, чтобы различить предначертанное. И два других "я" позовут его душу, сделают рабом - навсегда, будут рвать сердце натрое. А он не сможет сказать ни слова против.
Незавидна участь любящих своих мучителей; несладка она и у избегнувших этого. Если семейный ариано увидит однажды тех, с кем хотела связать его судьба, - потеряет покой. Отданный другим, он никогда не сможет распорядиться своей жизнью.
И так плохо, и так. Я пытался видеть в Хиттаре неизбежность, но... вообще не мог на него смотреть! Душа цепенела, услыхав имя Ритрин.
Слухи об этой семье, один нелепее другого, часто оказывались правдой. Это другим можно было гадать и спрашивать себя, сколько домыслов в жестоких рассказах. Я же - знал. Мой ариано-отец - разбирается в травах, поэтому к нему часто приходят "приласканные" хозяевами... Я видел страшные раны Ритрин-ариано. Они и теперь стоят у меня перед глазами.
Я помню, как бьется попавший в лампу мельш, - серебряные крылышки, черные глазки. Он видит меня, чувствует огонь. Еще мгновение - и пламя испепелит его. Он боится. Так же, как я - своего будущего господина. Мы братья по страху. Но мельш - всего лишь насекомое. Я подниму стекло - и он вылетит, унесется вдаль, затеряется навсегда. Ему принадлежит целый мир, а у меня нет ничего. Мне бы его крылья - серебряные тонкие кружева!.. Но и тогда не спастись - разве от судьбы убежишь? Она всё равно догонит, а по ее решению я буду рабом Хиттара...
Я боялся его - кого еще мне страшиться? Ведь он - мой будущий господин и он - из рода Ритрин. Может ли быть хуже? Страх не знает пощады, он не отпускает пленников - став его игрушкой, можно лишь мечтать о свободе. И я ненавидел себя за эту слабость, но не мог ей противиться - каждый кусочек моего тела заклеймлен ужасом.
Наверное, так боятся многие. Но мне от этого не легче.
Ах, если бы я родился на Севере! Там всё по-другому.
...Когда Север отделился, мне было восемь лет. Толпы наших бежали туда. Кое-кто даже прорывался. Никто не думал, что там о них не станут заботиться, своих бы устроить; всё равно здесь хуже! Лучше умереть там на улице от голода, чем здесь - под плетью хозяина, говорили они. Признаться, не вижу разницы.
Но я тоже бежал. Не единожды. Сначала меня ловили и били. Потом привели на вокзал (так далеко я ещё не уходил) и показали, как ссаживают с грави безбилетных. И что с ними случается, когда, голодные и холодные, они отдают последнюю рубашку за тарелку похлёбки, платят своим телом за дорогу домой и оказываются на улице, ведь не каждого ещё и берут назад. Я смотрел. Говорили, у меня были белые губы.
В тот день я впервые понял, что такое обреченность.
- Я больше не буду убегать, - пообещал я семье.
Я сдержал обещание, но мой страх перед будущим усилился, ведь надежда на избавление умерла.
Южный ариано - не больше, чем раб. Он обязан выполнять всю работу по дому, спать на кухне или в коридоре, являться в хозяйские комнаты только по зову или для уборки и выполнять любые приказы хозяев и их гостей. Любые. Если кто-то из школьных товарищей господина на празднике Первой Лозы спьяну велит мне шагнуть в окно, я должен буду это сделать.
Я жил на свете пятнадцатый год, когда узнал, что должен принадлежать Хиттару. Так решили родители. Зачем пропадать добру, если мальчику нужен ариано - не всё ли равно, кто им станет? Разве принципиален цвет циновки, лежащей у входа или рисунок скатерти, застилающей обеденный стол?
С тех пор во мне поселилось только одно чувство - ужас. Пища утратила вкус. Даже боль стала бесцветной - словно призрачное подобие того, что меня ожидает. Не-мирхани никогда не понять этого. Не-мирхани не слышал о расчленённых трупах и вырванных языках, о замёрзших под крыльцом и утопленных в выгребных ямах, о пытках и унижениях, - одним словом, о развлечениях хозяев. Личный раб - что может быть забавнее? Особенно если знаешь: он никогда не причинит тебе вреда, скорее умрёт сам.
Мне осталось три дня. Я лежу под одеялом из нежного пуха аркиссы - птицы, живущей далеко, на вожделенном Севере... Там, где ариано не продают в семьи...
Дрожа от бессилия перед неизбежным и презирая себя, я снова и снова повторяю, что должен полюбить Хиттара и Этту, тогда будет больно, но не страшно, и станет легче - от любимых самые жуткие пытки можно принять, улыбаясь. Но легко сказать "люби!", а как это сделать? Меня не слушают ни тело, ни разум. Так и не договорившись с собой, я снова засыпаю, чтобы наутро, как обычно, проснуться от пинка.
Утром хорошо. Много работы, мало времени для чувств - ты превращаешься в машину, а у механизмов нет ни страха, ни отчаянья. В большом доме полно дел. Убрать все комнаты, отчистить подгоревшую кастрюлю, вывесить на проветривание часть тёплой одежды, выбить два ковра, вымыть лестницы, покрасить рамы на чердаке, перестирать накопившееся за вчера, перемыть посуду из дальнего шкафа... Это до обеда. А после - ещё больше. Я - ариано, и это моя работа. Когда трудишься - мыслить не обязательно.
Но Хиттар напоминает о себе. После обеда он приказывает мне явиться. Хочется забиться в самый дальний угол, чтобы искали долго и не нашли. Но нельзя. Бросаю работу и иду.
Хиттар Ритрин ждёт меня возле своего дома. У моего будущего господина русые, чуть выгоревшие на солнце волосы и зелёные глаза. Такие не обманешь. Таким взглядом он доберется и до моих мыслей. И горе мне, если я захочу что-то скрыть. Сейчас арано без рубашки, наверное, работал на винограднике, и я вижу крепкие мышцы на его загорелом теле. Щедрое воображение подсовывает мне детское воспоминание - резкая боль и треск ломающихся костей. Мой старший арано-брат был так же силён...
Мы садимся на крыльцо. Солнце палит нещадно, но он не может войти в дом с чужаком. Ещё три дня я - чужак. Потом это будет мой дом. Хиттар строил его, Этта шьёт занавеси, бельё и мастерит множество иных безделушек, которые сделают дом уютным. И только я не имею права приложить руку к его созданию. Рабы не творят, они лишь обслуживают. После свадьбы дом полностью препоручат моим заботам, но пока я не принадлежу ему.
Я жду, что скажет арано. Пока ко мне не обратились, я не имею права говорить. Наконец, Хиттар начинает разговор. Он говорит мало, не хочет тратить слова на раба.
- Ты входишь в семью против воли. Учти, меня не спросили, какого ариано я хочу.
Я опускаю голову, подавляя желание ответить. Да, конечно, я - не лучший раб, какого можно пожелать. Бывают намного крепче и выносливей. А Хиттар уже сейчас разочарован - такой хиляк, как я, не вынесет долгих побоев. Значит, забава будет недолгой. Не тревожьтесь, господин, я выносливый, хоть и не выгляжу таким. Меня хватит не на один год.
- Мне не нравится твое нежелание входить в семью. Не буду объяснять, почему - слишком долго. Да и неважно. Это меня...расстраивает.
Как он произнес это "расстраивает"!.. Теперь мне не нужно ждать три дня - я знаю, за что получу свою первую взбучку. Но как объяснить: страх - не перед семейной жизнью. С этим можно жить. Я не хочу становиться частью рода Ритрин! Разве я осмелюсь сказать такое Хиттару? Никогда! Он не будет вникать в мои слова, ему нет дела до моих чувств. Он забьет меня до смерти.
- Надеюсь, ты согласен, что я не должен тратить своё время на внушение тебе твоих обязанностей?
- Да, господин, - произносят мои губы. И я вспоминаю, как противно дрожали они тогда, на вокзале, выталкивая в воздух "я больше не буду убегать".
Зачем? Надо было пытаться - еще и еще. Может, не сидел бы сейчас здесь и не трясся от ужаса. Мертвецы не знают страха. Они счастливы. Они не должны быть кем-то.
- В таком случае, мне не надо объяснять: я не хочу жить в доме, где царит страх. Страх мешает. Он сковывает разум и заставляет делать глупости. Мне будет мешать твой страх.
Я ждал чего угодно. Я не раз представлял, чего потребует от меня мой будущий господин - сильный и выносливый, привыкший к работе. Я спрашивал себя - выдержу ли я? Дом, который он построил, ненамного меньше нашего, а у нас три ариано...
Но Хиттар Ритрин ждал от меня невозможного: не бояться. Иначе - смерть.
- Ты считаешь, что семейная жизнь - это пытка, и одновременно помнишь о тех, кто живёт по-другому. Вот откуда твой страх.
И я понимаю, о чем он. О Севере, где жизнь совсем другая, где ариано сами выбирают семьи, спят в одной постели с хозяевами, их не убивают... Конечно, он знает, как я убегал - тогда, восьмилетним. И припомнит мне это. Обязательно.
- Я люблю Этту, нам с ней нужна семья, а значит, ариано, - продолжает Хиттар. И кажется: от вгляда его зеленых глаз не скрыть ни единой моей мысли. - Но я не собираюсь страдать, если мой ариано будет делать что-то не то.
Он поднялся, показывая, что разговор окончен, - тёмный силуэт на фоне полуденного солнца.
Я тоже вскочил, покрывшись холодным потом от осознания, что замешкался. Но Хиттар, кажется, не заметил моей оплошности.
- Ты, хоть и выглядишь как дохляк, сильный парень. Вот и обеспечь мне спокойную семейную жизнь.
Он издевается. Он назвал меня "парнем". Нас никогда не называют ТАК. Мы - ариано. Или "ано" - презрительное словечко, плевок, в котором нет никакого "ара", ничего от гордого "арано".
Я только теперь понял, что Хиттар Ритрин не ограничится побоями. Он сведет меня с ума - словесными издевательствами. И я знаю, что слова могут бить больнее любого кнута...
Я поклонился и пошёл назад. Разговоры разговорами, а родители не похвалят меня, если работа не будет сделана вовремя. Работа, работа и снова работа... И так всю оставшуюся жизнь.
Конечно, Хиттар прав, размышлял я, натирая поднос. Я мешаю ему быть счастливым. Он не может расслабиться, зная, что меня надо контролировать. Конечно, он злится. Если я не хочу превратить свою жизнь в бесконечную мстительную пытку, то должен хотя бы научиться прятать свой страх.
Что мне известно о Хиттаре? Не о семье Ритрин - о нём лично? В восемнадцать лет полный курс по специальности лекаря-химика второй категории. Небольшой личный капитал, собранный без помощи отца. И погибший в детстве близнец-ариано... Я вздрогнул - мне слишком хорошо известно, КАК погибают ариано...
Я вспомнил мускулистое тело, заслоняющее солнце. Сильное, могучее. А сила для арано всегда приравнивалась к красоте. Значит, мой будущий господин красив. Я никогда не задумывался об этом - для меня он - источник мучений, ничего больше...
Я пытался не думать о Хиттаре, но мысли возвращались к нему снова и снова, и хотелось плакать. Я безвольный ариано, я раб. Но кто сказал, что я не умею чувствовать?
Утром меня послали за водой и зеленью. Я взял ведро и шагнул в холод едва родившегося дня. Молодые побеги крихам росли в самом конце огорода, я изрядно замёрз, пока добрался до них. Дрожащими от холода пальцами я нарвал пару пучков и собрался идти к колодцу. И тут на моё плечо осторожно легла чья-то рука - мягко, словно боясь потревожить. Я вскинулся - рядом стояла Этта.
Моё тело согнулось в поясном поклоне прежде, чем разум успел осознать происходящее.
- Доброе утро, госпожа, - пробормотал я.
Она поправила складку слишком лёгкого для утреннего холода платья, посмотрела мне в лицо, а после смущенно отвела взгляд, словно испугавшись плеснувшей в глазах нежности. Я вспомнил мать, не раз пытавшуюся подсунуть мне лишний кусок хлеба и часто битую за это отцом...
Если ты будешь ласкова со мной, тебя тоже будут бить, Этта.
- Здравствуй, Римо, - тихо заговорила она и зябко повела плечом. - Я делала вещи для дома... У меня осталось немного андисской пряжи, и я связала тебе безрукавку. Дело уже к зиме, и я подумала, что не будет ничего страшного, если я отдам её тебе сейчас, ведь правда? Наша свадьба через три дня, - такой срок ничего не решает. Родители разрешат тебе носить мой подарок, я скажу им.
Она улыбнулась и протянула мне сверток. Я с поклоном принял подарок, а клеидо резко развернулась и побежала прочь. Но на краю поля оглянулась и посмотрела на меня. Всего один молниеносный взгляд! Ни слов, ни жестов.
А я ничего не понимал; казалось, это сон, хотя такое мне не снилось никогда. Потом... Я не помню, что было потом. Я вспоминал её голос, осторожное прикосновение. Ее нежность отозвалась во мне чем-то родным. Мне уже не нужна была теплая одежда - внутри меня бушевал огонь.
Ариано-отец сравнивал любовь с водопадом, обрушивающимся на тебя. У меня же она возникла, как цветок лалиэ - неожиданная и прекрасная. Вот только что был зелёный бутон, а через миг великолепные красные лепестки пламенеют, озаряя мглу.
Я полюбил Этту. Внезапно и навсегда.
Мир стал другим. Я впервые почувствовал радость и едва успел скрыть улыбку, проходя мимо старших братьев. Мама вышла из кухни, держа руки у лица. Она плакала, но я не смел её утешить. Наверное, арано-отец опять рассердился на неё.
Неужели и Этта будет вот так прижимать руки к щекам, чтобы скрыть слёзы и следы побоев?
Тень будущего господина напомнила мне, что ариано не имеет права на радость. Ему полагаются только страдания и побои. И уж Хиттар-то позаботится об этом. Ну и пусть бьёт - меня! Пусть хоть убьёт, но её не трогает!!
Я обречённо сел на пол и стал чистить большой котёл. Он отчищался хорошо, и скоро собственное отражение подмигивало мне и корчило рожи. Зачем пустые мысли - он будет бить Этту, как бьют все арано нашего рода всех своих клеидо. И я не смогу защитить ту, которую люблю.
Что хмуришься, отражение? Тебе хорошо; искажённое кривизной котла, ты теряешь характерные черты ариано. Ты мог бы быть моим братом-близнецом, настоящим мужчиной; ты знал бы, что делать.
Ты не дал бы в обиду свою женщину. А что могу я?..
На миг мне почудилось, что кто-то шепнул ответ. Этта - невеста не только Хиттара, но и моя - тоже. Не сегодня, но через три дня она БУДЕТ моей. Значит, я обязан ее защитить - так, как сделал бы это, родись я господином.
Я могу многое. Например, убить Хиттара. И не будет никаких побоев. Арано из Ритрин - не лучшая партия для клеидо. Он жесток и безжалостен. А если он умрёт, никому и в голову не придёт подозревать в этом ариано. Ведь кто я? Животное, способное только служить и не смеющее глаза поднять без приказа.
Убить, уничтожить Хиттара. Вместе с моим страхом, вместе с ожиданием боли и унижений.
Сам не понимая, что делаю, я поднялся на ноги. А что? Он, должно быть, ещё спит; арано встают поздно. Я убью его, и она выйдет за кого-то из хорошей семьи, есть такие. Кто угодно, только бы не Ритрин.
Страшно, конечно. Но кто кроме меня защитит Этту?
Я выбрал нож - стандартный, чтобы нельзя было опознать орудие убийства, и довольно старый, чтобы никто не удивился, почему я его выбросил. И пошёл к дому Хиттара. Идти пришлось осторожно - я не имел права появляться там. Пока я поднимался по ступеням, мне всё казалось, что вот-вот какая-нибудь балка упадёт, карая меня за вторжение. Я дрожал, но не страха, а от решимости. Сердце бешено колотилось, и мне дорого стоило убедить себя, что никому кроме меня не слышен этот стук.
Поблуждав по дому, вздрагивая от каждого звука, я нашел Хиттара. Он сидел за столом в малой гостиной, положив голову на руки, и спал. Была открыта дверь в кладовку, наполовину завешанную одеждой, а рядом с арано стояла коробка, из которой он, по-видимому, доставал и развешивал вещи. Наверное, присел передохнуть и заснул. Я присмотрелся, и что-то в горле болезненно сжалось. Хиттар убирал в кладовку одежду для ариано. Мою одежду. Её шила Этта. Шила, используя довольно дорогие ткани; обычно считается, что нам достаточно холстины. Клеидо пыталась сделать для меня что-то хорошее, а Хиттар не просто вешал - он рассматривал одежду: вон, на столе перед ним лежит рубашка тонкого полотна. Конечно, ему не нравится такое внимание. И побои достанутся не только мне... Снова вспомнилась мать, прижимающая руки к лицу. Я решительно двинулся в сторону спящего арано - и снова замер.
В той же кладовке висела другая одежда - я не увидел её за прикрытой дверью. Та, которую Этта шила для него. И казалось, что в каждом стежке вышивки, в каждой строчке шва - нежность. Узоры на свадебном наряде, висящем спереди, означали безмерную любовь и преданность.
Она любит его.
Я представил, как хоронят Хиттара. Как плачет и бьётся Этта: всё равно, от чего она избавлена - её сердце тоже омертвеет наполовину. Я не должен убивать его, если хочу счастья клеидо. Я решу вопрос иначе. Я дам арано достаточно поводов для ярости. Бей меня, господин, и пусть твоя рука устанет, а сердце охладится - так, чтобы на Этту не осталось ни сил, ни гнева. Я всё выдержу, лишь бы знать, что ты не тронешь её.
Хиттар вздохнул и пошевелился во сне. Я бесшумно отступил и пошёл назад, в дом, где мне осталось жить чуть больше суток.
Хиттар и Этта в свадебных нарядах были изумительны. Я любовался бы ими долго, если бы мне хорошим пинком не напомнили, что пора присоединяться.
Ариано свадебный наряд не положен. Простых штанов и рубахи из небелёного полотна вполне достаточно для раба, поступающего в распоряжение хозяев. Я шагнул вперёд и встал на колени перед арано. Тот произнёс ритуальную фразу и прикоснулся к моему плечу, разрешая подняться. Вместе мы подошли к разодетому чиновнику, нетерпеливо поглядывающему на аппетитные кушанья. Он торопливо зарегистрировал новую семью, чтобы побыстрее покончить с бумагами и начать пиршество.
Этта выглядела усталой; ещё бы, ведь, согласно традиции, всё, что ставили сейчас на столы, накрытые в саду, она готовила сама! Зато теперь клеидо отдохнёт; настал мой черёд поработать. Я с ног сбился, прислуживая гостям, и так устал, что еле дождался момента, когда молодые поднялись из-за стола, собираясь идти домой.
Домой. Это уже мой дом.
Вот теперь меня накрыл страх. Я не смел войти! Стоял на пороге и всё не верил... Я задерживаал церемонию, и Хиттар, мой арано, чуть подтолкнул меня. Повинуясь господину, я перешагнул порог.
Ритуал продолжался. Сейчас молодой муж должен провести жену в спальню (она, хоть и шила занавески и плела циновки, не была ещё здесь), а потом вернуться за мной и показать мне моё место. Ничего, когда надо, я буду рядом, Этта. Не тревожься, я сумею тебя защитить. Я больше не боюсь своего господина, каким бы жестоким он ни оказался. Я приготовился ждать, но Хиттар потянул меня за собой наверх.
- Это спальня, - сказал он, распахивая дверь. - Заходите и живите.
Комната закрутилась у меня перед глазами. Как же это? Меня - в спальню? Не в коридор, не в кухню, не в прихожую - в хозяйскую спальню?? Мыслимо ли?
Мой арано смотрел на меня, улыбаясь. Что-то было в его взгляде, неуловимое, но важное. Как будто он хотел сказать мне: "Всё не так страшно, как ты думал." Я поклонился, с трудом пробормотав формулу принятия хозяйской воли.
Мир менялся, быстро, словно картинки в калейдоскопе. В глазах господина не было жёсткости, присущей его семье. Скорее северный ветер, ласковый и прохладный. Я не заметил его раньше - так же, как не замечал нежности Этты. Я был ослеплен видениями будущих страданий, в моем сердце нашлось место лишь страху и покорности. Но, полюбив Этту, я сумел справиться с собой. Может, раб во мне и не умер, но его дни сочтены. Моя душа освободилась для новых чувств - и я смог увидеть. Понять и почувствовать. Не только Этту, но и Хиттара. Я бы увидел это и раньше. Если бы не боялся. Но арано не стал мне ничего объяснять - он сделал всё необходимое. И теперь я понимаю сам - даже то, чего не услышал в нашем разговоре.
Я отыскал в недрах души жалкие ошмётки страха и с наслаждением выпинал вон. И когда Хиттар Ритрин положил руку на моё плечо, я ответил ему улыбкой, как равный.