Она вошла в вагон метро - и чужие взгляды с неодолимым любопытством зашуршали змеями по её молодому телу. Только трое пассажиров не выказали явного интереса - влюблённая пара и пожилая женщина с Библией в руках.
Под сверлящие спину взгляды, девушка прошла в центр вагона и заняла свободное место.
Она была одета в летний сарафан, честно говоря, малоподходящий для прохладного весеннего дня, однако, похоже, девушку это ничуть не волновало, наоборот, во всём её облике наблюдалась та изумительная непринуждённость, благодаря которой движения человека приобретают лёгкость и естественность, увы, редкие в наши дни.
Обнажённые руки свободно лежали на коленях, и не было в них - ни той судорожной скованности, отчего руки, намертво вцепившись в сумки или мобильные телефоны, боятся сделать лишнее движение; ни той вульгарной расслабленности, запрещающей руке прикрывать в нужный момент, распахнутый в сладком зевке рот.
Глаза девушки излучали спокойствие - в них не было ни тени смущения, ни робости.
Но самое главное, было в этой девушке какое-то особенное чувство собственного достоинства. Быть может, ощутив его мощное воздействие, и прокатилась по лицам пассажиров эта волна недоумения, перерастающая в откровенное непонимание: откуда такая свобода, грация, величавость?
Теперь люди старательно избегали смотреть на девушку.
Им было неловко.
Возможно, они думали, что это какая-то странная девушка и что ведёт она себя неправильно, не так, как должны вести себя люди в её положении.
А ещё, бросая украдкой взгляды на её изуродованную кожу, они вдруг с удивлением замечали, как сквозь увечье, нет-нет да и мелькнёт похороненная красота: она таилась в этих выразительных серых глазах, и в строгих линиях губ, и в золотистых волосах, каскадом падающих на плечи... но вот взгляд снова натыкался на обезображенную кожу рук, шеи, лица - и красота меркла.
Люди снова и снова пытались поймать ускользающую красоту, девушка смотрела на мелькающие тени за окном, тени извивались в причудливом танце.