Ева в замешательстве посмотрела на Изабель. Эта горделивая победительная интонация была ровно такой же, что и в сегодняшнем сне. Правда, во сне она принадлежала худенькой девочке с косичками, и та... Как же там было?
Сны - удивительная штука. Иногда после пробуждения реальность казалась Еве скучной дремотой, так ярки и живы всегда были впечатления от сновидений. Пару раз она даже всерьез дулась на мужа за нанесенные во сне обиды, и он потом подолгу беззлобно над нею подшучивал.
Сон про девочку, казалось, был уже необратимо отделен от реальности границей миров, неумолимо размывавшей образ малышки, и вот пожалуйста: голос Изабель легко уничтожил эту преграду. Девочку воспитывал папа-капитан, вспомнила Ева. Разноцветные искры в глазах и строптивый голосок. Отцовское обожание и строгость. Флотская дисциплина. Тепло. Детство. И рядом та, что с каждым сном делается всё грустнее...
Изабель, несмотря на почтенные седины, выглядела сейчас тоже совершенно по-детски, а маленьких в любом мире обижать нехорошо.
- Вот как? - на самом деле Ева совсем не ощущала того оптимизма, который старалась изобразить. - А почему вы уверены, что образец именно ... такой?
- Потому что близкая подруга моей матери покончила с собой, и на чердаке хранится медальон с локоном ее волос.
- Медальон в виде сердечка? - воображение тотчас же нарисовало Еве кулон желтоватого металла с зеленым камушком в середине. Уточнять про камень она постеснялась.
- Вы угадали, - улыбнулась Изабель. - Что неудивительно, конечно. Сердечные тайны, привязанности... - она неопределенно повела в воздухе рукой. - Романтика. Идемте?
"Хожу на чердак, как на работу. Уже и коллеги появляются", - думала Ева, проделывая привычный путь наверх.
- Осторожно, берегите голову! - Изабель нырнула в пространство чердака ловко и с видимым удовольствием. - Вы позволите мне самой открыть маленькую дверцу? Я так давно этого не делала! - Киборгом старая дама, по счастью, все же не была: Ева слышала ее учащенное дыхание. Пожалуй, подниматься в следующий раз стоит помедленней. Любопытство всё-таки пересилило участие, и Ева попросила:
- Расскажете про подругу? Я видела здесь в чемодане письма на русском, это от нее?
Изабель утвердительно кивнула.
- Они писали друг другу, но очень нерегулярно. А потом переписка и вовсе прервалась. Мать часто порывалась мне рассказать историю их дружбы, но детям обычно скучны такие истории... Помню, что мама упорно искала её, и, когда в Россию пришли перемены, всё-таки добилась своего: нашла какую-то фирму, что ведет генеалогические поиски, и те даже прислали ей справку о смерти. Такую, знаете, государственного образца. Вот там-то и было сказано про суицид.
- Надо же, нашлась, но поздно... Они были подругами детства?
- Скорее, юности. Как же её звали...
- Виктория. - Под сводами чердака это имя прозвучало гулко и торжественно. - Может, ее звали Виктория?..
* * *
Внучку порою было ужасно жалко. Виданное ли дело - воспитывать девочку, как маленького юнгу!
Виктория никогда не отличалась дипломатичностью, поэтому однажды заявила сыну прямо и резко:
- Мне претит твоя строгость! Она слабенькая, болезненная - к чему эти побудки, обливания, корабельный распорядок? - Духу добавить, что он муштрует девочку от вынужденного безделья, не хватило у нее даже на волне этой решимости. В крошечном городке, выросшем вокруг железнодорожной станции Узловая, для капитана дальнего плавания, ныне инвалида, не находилось никакой работы. Невестка же, напротив, пропадала в больнице сутками, в которых рабочий день плавно перетекал в ночные дежурства и обратно. Может, кому-то такая семейная жизнь и казалась ненормальной, но Виктории сравнивать было не с чем. Поэтому она потихоньку, как могла, осваивала искусство доверия и терпения. Получалось плохо.
- Ты зря сердишься, - ответил тогда Ленечка, - все довольно просто: я очень за нее боюсь. Никогда ни за кого в жизни мне не было так страшно. Оттого и муштрую, и закаляю, и учу всему, что знаю сам.
Спокойно и открыто встретил он взгляд Виктории, безмолвно вопрошавшей: неужели? Разминуться со смертью в последнем бою, когда весь экипаж его корабля остался в черных бушлатах на белом снегу - и бояться чего-то теперь, когда война позади?
- Больше, чем тогда? - всё-таки спросила она, и по страшной тени, вдруг пробежавшей по его лицу увидела, что сын ее понял.
- Как никогда, - просто ответил он, и она махнула рукой: пусть его, чем бы дитя не тешилось. Вернее, дети.
- У меня ни за что не выйдет, как у тебя, сколько не пытайся, - худенькая девчушка закусила губу и с досадой бросила край покрывала.
- Отставить панику! Пытаться стоит всегда, а ты уже почти у цели, - здоровой рукой Леня аккуратно и ловко застелил дочкину постель так, что на ней не осталось ни единой складочки. - Паника на флоте...
- ... хуже бури! - Девчушка уже повеселела и нетерпеливо подпрыгивала на месте. - Завтракать - и в увольнительную?
- Так точно. - Когда Леня улыбался так, как сейчас, Виктория на время забывала всё плохое и печальное, что успело с ними случиться. Успокаивалась даже боль в том месте, где когда-то жила любовь к старшему сыну, а потом - тоска по нему. И давно ушедшая тихая радость полного гнезда возвращалась ненадолго из далекого прошлого.
* * *
- Прошлому здесь хорошо, тихо и спокойно, - приговаривала Изабель, открывая последнюю дверь и прошмыгивая, как мышка, в тайную мастерскую. - Спит тут, никому не мешая... Сейчас разыщу вам медальон, а себе - картину...
Старая дама выглядела оживленной и помолодевшей, Ловко прошмыгнув между мольбертом и этажеркой с прислоненными к ней картинами, она деловито оглядела открытые полки большого, во всю стену, стеллажа и безошибочно выхватила небольшую шкатулку. Еще несколько мгновений - и медальон с зеленым камушком оказался на раскрытой ладони Изабель, которая произнесла, протягивая его Еве:
- А вот и он! Держите, что же вы? Удивлены?..
"Удивлена. А еще обескуражена и ошарашена. Бог с ним, с медальоном" - подумала Ева и вежливо ответила:
- Он ровно такой, каким я его представляла.
- Правда? Я очень рада! Открывайте-открывайте, не стесняйтесь! А я пока поищу то, за чем пришла, - и Изабель принялась споро перебирать живописные холсты у этажерки, приговаривая при этом:
- Так-так-так, куда же она подевалась...
"Я бы тоже очень хотела это узнать," - тут же мысленно откликнулась Ева, аккуратно открывая медальон. С каким интересом и удовольствием рассматривала бы она это нежное лицо, запечатленное, вероятно, все тем же придворным фотографом сиамского принца, как бережно и осторожно погладила бы стеклышко, за которым столько лет пролежал трогательный завиток волос, кабы не этот проклятый вопрос, владевший ею с того самого момента, как они очутились в мастерской: куда могла исчезнуть с мольберта сияющая женщина...