Время течет неравномерно: то рассыпается, растекается, как кусок сахара-рафинада, брошенный в горячий чай, то сжимается в комок событий, встреч, переживаний, разговоров. Комок, в котором трудно отследить цепь закономерностей. Порой кажется, что произошедшее лет эдак двадцать назад, случилось только вчера, а иногда позавчерашние события отбрасываются памятью чуть ли не в прошлый век.
Анастасия Михайловна привыкла ценить время, она научилась распределять его на кусочки и взвешивать каждый, как взвешивали, наверно, кусочки хлеба в блокадном Ленинграде.
Вот сегодня, например, она точно знала, что будет делать в каждый из оставшихся семи часов суток. Сейчас полпятого вечера, служба в храме закончилась, и прихожане потихоньку расходятся по домам, освобождая место для приборки. Она пробудет здесь еще до пяти, приберется, потом забежит домой, переоденется и понесется на другой конец города, чтобы забрать внука из садика и сидеть с ним, пока дочь не придет из парикмахерской. Около девяти Анастасия распрощается с Ларисой и Владиком и поедет обратно домой, где до ночи просидит на диване у телевизора с вязаньем в руках. Она очень любит сидеть дома в одиночестве и думать, думать, думать...
Какая забавная девчушка застыла у входа! Круглые глаза, непокрытая голова с пышной прической, губы цвета свеклы, жует жевательную резинку. Вот она нерешительно проходит внутрь храма, озирается по сторонам... Старательно пытается повторить все, что делают обычные прихожане: неуверенно осеняет себя крестом, потом, поглядывая искоса на старушку, наклоняется к уголку образа Корсунской Божьей Матери, будто бы поцеловать, но Анастасия Михайловна уверена, что целовать такая не станет, а ткнется носом в стекло и тут же отпрянет. Когда девушка наклоняется, Анастасия видит, как из-под ее коротенькой курточки показывается озябшее голое тело и красные стринги. Да уж, странно. Конечно девчушку не назовешь необычной, просто появление в храме такого существа не совсем уместно, хотя с другой стороны, у каждого своя дорога к Богу. Но Анастасия никогда не скажет вслух о том, что внешний вид девушки не соответствует месту. Не скажет, не потому что малодушна, а просто считает, что она не вправе делать замечание кому бы то ни было.
Вот к девчушке подходит Ульяна Куприяновна и что-то истово шепчет на ухо. Бедняжка смущается, краснеет, вынимает комочек жвачки изо рта и прячет куда-то за воротник, потом одергивает короткую курточку, еще раз одергивает и, не отнимая рук от бедер, устремляется к алтарю. Там отец Роман только что закончил исповедовать и причащать, последние прихожане, пятясь и еще раз перекрестившись на алтарь, покидают храм...
Анастасия вынимает огарки свечек из подсвечников, обтирает стекла образов до блеска, а мыть пол она сегодня уже не успевает, зато завтра придет пораньше и будет готовить храм к службе.
Женщина уходит в подсобку, надевает шубу, прощается с остальными служительницами, немного задерживается в дверях, ожидая благословения, да отец Роман все еще беседует со смешной девчонкой в коротенькой курточке. Они уютно устроились на лавочке у окна. Видимо надолго. Так и не дождавшись, Анастасия Михайловна покидает храм и торопится по заснеженной улице к своему дому. Здесь она скидывает длинную юбку и платок, натягивает джинсы, свитер, вязаную шапку и, застегивая на ходу куртку, несется к трамвайной остановке. Уже почти темно. Вороны в Бутусовском парке, громко хлопая крыльями и отчаянно каркая, определяются на ночлег. Где бы ни жила потом Анастасия, куда бы ни забрасывала ее судьба, вороний крик всегда напоминал ей Бутусовский парк, детство, бабушку, дедушку, родителей...
Только парк был тогда совсем другой - полный жизни, с аттракционами для детей, эстрадами-ракушками, читальным залом, где летом сидели доминошники. Зимой, когда дни становились короче, жизнь в парке не замирала: заливался льдом каток, строились горки, по вечерам зажигались электрические фонари на аллеях. Маленькую Асю бабушка и дедушка встречали из садика и вместе с нею катались с горки. Где сейчас все это?
Анастасия вернулась жить в родной город четыре года назад, на пороге своего пятидесятилетия и застала парк заброшенным и погибающим.
Ася рано уехала из дома, поступила в театральное училище после восьмого класса и стала учиться там, за тысячу километров от родного города и Бутусовского парка, на художника-бутафора. Потом - хождения по театрам, работа, любовь, беременность. Когда Ася ждала ребенка, в театре выпускали "Бесприданницу". Девушка тогда училась в институте заочно и делала свой дипломный спектакль. Конечно Асе очень хотелось работать над Островским, у нее даже было свое решение, но этапный спектакль выпускал столичный режиссер, который привез своего художника, а молодой художнице досталась сказка "Сестрица Алёнушка и братец Иванушка". Ставила "Алёнушку" старая актриса Галина Афанасьевна, мудрая и многое повидавшая женщина. Она очень помогла тогда Асе - и в работе, и в жизни. Сцену им давали редко, все силы брошены на "Бесприданницу". В личной жизни тогда тоже было не все гладко, Ася редко позволяет себе вспоминать то время.
Девушка нервничала, да еще под конец беременности у нее вдруг открылся сильнейший токсикоз, что бывает редко. Но "Бесприданницу" она любила, сидела на всех репетициях, знала весь текст наизусть, а когда узнала, что родится дочь, то решила, что назовет ее Ларисой.
Сейчас Ларка уже взрослая, сама мать шестилетнего непоседы и жена летчика. Ларка закончила педагогический, но работать по специальности не стала - сидит целый день в кассе в банке, чужие деньги считает, как говорит ее муж.
Владик обрадовался бабушке, быстро оделся сам и по дороге из детского сада не закрывал рот, все расспрашивал, рассказывал, опять расспрашивал, рассказывал, забегая вперед бабушки и пытаясь заглянуть ей в глаза. Дома продолжалось все в таком же духе - за полчаса Анастасия Михайловна познакомилась с героями новых компьютерных игр, тетрадками по английскому студии "Нолики", танком с дистанционным управлением, марками иностранных машин. Накормить внука приготовленным на скорую руку ужином не было никакой возможности, пока не иссяк энергетический поток.
Только когда пришла Лариса и за спиной Анастасии Михайловны захлопнулась дочкина дверь, женщина поняла, как она устала сегодня. Страшно захотелось домой, слава Богу, трамвай уже стоял на остановке, доехала она быстро, осталось только преодолеть парк. Уже совсем стемнело, дорожки парка освещались редкими фонарями, и каждый шаг жутковато отдавался эхом в соседних кустах. Что-то черное впереди перегораживало путь. Подойдя поближе, Анастасия разглядела труп вороны с широко раскинутыми крыльями. Стало совсем страшно, и женщина буквально побежала, еле-еле касаясь подошвами тропинки. Успокоилась она только дома, на диване, у телевизора, с вязаньем в руках.
Цепь невероятных событий началась во вторник, на первой седмице Великого Поста. Ничто с утра не предвещало начала приключений - обычный серенький денек, но именно в тот вторник появился Гасик.
Первые недели Великого Поста - время хлопотное. Люди, получившие серьезное атеистическое воспитание, в эти дни вдруг вспоминают о существовании Бога, и каждый, желая установить свои личные отношения с Создателем, устремляется в храм, чтобы исповедаться, причаститься и начать поститься. В это понятие чаще всего вкладывают отказ от скоромной пищи, особо продвинутые отказываются на время Поста от занятий любовью, но читать ежедневные "постные" молитвы или посещать храм вряд ли кому приходит в голову.
Анастасия Михайловна, честно говоря, не была особенно набожна. Она сама себя часто спрашивала, зачем оказалась в столь неподходящем для человека ее склада месте. Получилось все как-то спонтанно, как и многое в ее жизни: в один прекрасный день так получилось, что решила уйти из театра насовсем - или театр решил выдавить ее из себя, как протухший крем из тюбика. Оставаться в том городе, где последние десять лет работала главным художником в театре, где оставалось много друзей, приходивших на спектакли и персональные выставки, оставаться там не могла, решила уехать куда попало, просто ткнув пальцем в карту. Ткнула недалеко от своего родного города и подумала: "А почему бы нет?"
Приехала, купила однокомнатную квартиру, продав на старом месте "двушку". Первые полгода безуспешно искала работу - время было тяжелое, кризис. В то время Лариса еще училась в своем педагогическом, поэтому мать и дочь, сросшиеся в единое целое за время с дочкиного рождения и до отъезда Аси, впервые расстались. Анастасия, потеряв в одночасье и любимую работу, и семью, буквально физически ощущала, что всё, чем она жила до сих пор, рухнуло, и вокруг - чужой, неприветливый, новый мир, в котором она не нужна. На работу ее никуда не брали - возраст, непрестижное образование, неумение работать на компьютере, - знакомых нигде не осталось, остатки денег, вырученных от продажи квартиры, заканчивались, и женщина просто от отчаяния в один из серых осенних, дождливых дней зашла в церковь Воскресения Христова, что находилась недалеко от нового жилища. Она постояла немного в уголке, потом вспомнила несколько молитв, которые нашептывала ей бабушка в детстве, поискала глазами иконы, знакомые еще с институтских занятий по истории изо, встретилась взглядом с Божьей Матерью, и только одно слово всплыло в мозгу: "Элеуса"... "Умиление"... Стало легче, как будто кто-то сильный принял ее в свой мир, осенил невидимым покровом, защитил, пожалел. По телу разлилась благость, как от доброго слова, что и кошке приятно. Ася откинулась на жесткую спинку скамейки, и слезы сами потекли из глаз: то ли от радости, то ли от жалости к себе...
Анастасия Михайловна осталась здесь. Она старалась не вникать в интриги и распри местных обитателей. Оказывается, и в церкви среди храмовых служащих бушуют нешуточные страсти! Но Анастасия, пройдя хорошую школу театральных дрязг, научилась ни во что не вмешиваться, сохраняя со всеми благожелательные отношения.
Единственный человек, кого она искренне любила и уважала, был отец Роман. Его путь к Богу тоже не был прямым и однозначным. Он был четвертым ребенком у матери. Семья считалась неблагополучной, отцов у Ромы и его сестер и братьев не было. В юности закончил ПТУ, слыл хулиганом, имел приводы в милицию, а когда служил в армии, очередной ухажер в пьяном угаре зарезал его мать. Мальчика отпустили на похороны. Тогда еще он не совсем понимал, что остался один, но отслужив, как положено, два года и вернувшись в опустевшую, неприбранную квартиру, он вдруг ощутил весь ужас произошедшего с ним несчастья.
Роман был младшим ребенком. Братья и сестры по мере взросления покидали родной кров и уезжали подальше, чтобы маменька не смогла вытягивать из их неокрепших еще семейных бюджетов ссуды на выпивку. Юноша устроился на работу по армейской специальности - шофером-дальнобойщиком, но приезжая домой из рейса, непременно напивался от тоски в пропахшей, как ему казалось, кровью квартире.
Как-то раз в дверь постучали, и соседка-старушка попросила привезти из магазина холодильник. Роман откликнулся с радостью, ведь его давно никто ни о чем не просил. Оказывается, это великое счастье - быть кому-то нужным! Он не взял с соседки денег, за это она напоила его чаем с медом, и они долго сидели на кухне, вспоминали, каким раньше был их двор, кто где жил, кто куда уехал, как хорошо было раньше. Прежняя жизнь двора как будто снова заиграла всеми красками, присущими воспоминаньям, ожили давно умершие соседи, помолодели старики. Вечер пролетел незаметно, пора было уходить. На прощанье баба Уля сказала: "Ромочка, завтра воскресенье. Я в храм иду. Пойдем со мной". Именно так коротко и сказала, и Рома вдруг почувствовал, что и ему надо в храм идти, вместе с бабой Улей идти и остаться там. После окончания семинарии отец Роман попросился в свой приход, ему пошли на встречу - сирота! - да и батюшка в Успенской церкви давно уж на покой просится...
С рукоположением отца Романа приход Воскресенского храма словно помолодел: обновился состав певчих в хоре, в храм потянулись молодые прихожане, часто к молодому батюшке обращались за советом совершенно далекие от религии люди.
Вот и сегодня, несмотря на будний денек, народу было много. Анастасия Михайловна не успевала убирать отгоревшие свечки от образов, а люди все шли и шли, несли свои печали и заботы Богу и святым. Одно лицо среди прихожан показалось Анастасии чем-то отдаленно знакомым, как будто это лицо она уже видела когда-то, давным-давно, но тогда оно было совсем другим: моложе, добрее, лучезарнее.
Ну конечно, это же Аркашка Юмашов, Гасик! Они, Ася и Аркашка, были самыми юными на курсе в театральном - оба после восьмилетки, только она училась на бутафорском, а он - на актерском. Аркадий в те времена был красавчиком - чистый ангелочек! Видимо, поэтому к нему и прилепилось это малопонятное, но все-таки ласковое прозвище "Гасик". Золотые кудри, голубые глаза, ресницы как у девушки - все это действительно напоминало семнадцатилетнюю красавицу. Уже в училище у Гасика появилось много поклонниц, значительно больше, чем у других ребят с их курса. Как ни странно, они с Асей дружили, просто дружили: Ася могла доверить Гасику свои самые сокровенные секреты, и однокурсники часто дразнили их подружками, даже прозвище у них было одно на двоих - Асик и Гасик или "Асики" (с обязательным предыханием на месте первой Г). Сейчас, вспоминая те времена, Ася часто задает себе вопрос: А не возникало ли у нее тогда желания, чтобы он относился к ней чуточку по-другому? Не завидовала ли она другим девушкам, про которых он рассказывал ей в переменах между занятиями на подоконнике в коридоре театрального? И не находила ответа.
Ясно, что он приехал, чтобы увидеть ее, но не могла же она показаться в таком виде! Бабулька, задувающая свечки у иконок! Нет, это невозможно! Ася поглубже спряталась в нишу за колонной.
Гасик стоял в том же углу, где пять лет назад сидела и плакала Ася. Только он не плакал, он сосредоточенно искал кого-то глазами. Даже удивительно, как Ася узнала его, так Юмашов сильно изменился: взгляд потух, кожа на лице посерела и сморщилась от грима. Бурно проведенная жизнь наложила свой отпечаток на облик стареющего артиста, но он все еще был великолепен. Даже здесь, в храме, женщины ощупывали взглядом статную фигуру, локоны волос, волнами спадающие на плечи. Ася не могла допустить, чтобы он видел ее такой: в старушечьем платке, с заусеницами на пальцах, лиловыми кругами под глазами и морщинами вокруг губ. Она мелкими шажками пробралась к подсобке, закрылась там и стала ждать. Ведь рано или поздно он подзовет кого-нибудь из работников храма и спросит про нее. Анастасия достала из шкафа зеркало, взглянула на свое отражение и ужаснулась - на нее пустым, ничего не желающим взглядом смотрела среднестатистическая старуха с кислым выражением лица.
"А ведь сегодня Восьмое марта!" - вдруг подумалось ей. Эта мысль ни за что бы не пришла ей в голову, если бы не появление Аркадия. Она давно уже не отмечает этот праздник, ведь он всегда приходится на Великий Пост, а хочешь не хочешь, но соблюдать церковный календарь она должна. Сколько себя помнит, Анастасия была ответственна перед своей совестью, вести двойную игру она не смогла бы никогда. Даже поздравления от дочки с зятем она принимала всегда вяло, и они в конце концов прекратились. А тут вдруг она вспомнила фиалки, тюльпаны, милые безделушки, яркое солнце, по-весеннему пригревающее в этот день, и поздравления, шуточные днем и серьезные - когда глаза в глаза - вечером, почти ночью...
Шло время, а о ней никто не вспоминал. Ася выглянула наружу и поняла, что прихожане уже покинули храм, пора делать уборку, мыть полы, вытряхивать половики, а еще она обещала сегодня взять домой аналой постирать.
Гасик испарился. Может, поискал ее и, не найдя, ушел? Да и был ли он? Не привиделся ли ей ее бывший друг? Закончив уборку, свернув покрывало, Ася направилась домой. Слава Богу, еще один день позади, можно пристроиться возле телевизора с неизменными спицами и клубком ниток на коленях. Любимая Асина передача "Городские новости" сегодня почти полностью была посвящена Международному женскому дню. Раньше это никак не задевало Асю, но сегодня каждая шутка, каждая улыбка раздражала ее. В конце программы, как всегда, криминальные новости. Наконец-то хоть что-то серьезное! "Пропала девушка, Сайкина Анжелика, 1991 года рождения" и фотография: размытое изображение на фоне портьеры, любительская съемка, кто-то обнимает девушку за плечи, но снимок сильно увеличен, и видно лишь жутко накрашенное лицо. Бедненькая, пропала накануне Международного женского дня!
Что-то в облике девушки показалось Асе знакомым... Она вспомнила коротенькую курточку, озябшие кисти рук, красные стринги из-под низкой посадки джинсов. Ну конечно, это она, поздняя посетительница Успенского храма, искавшая встречи с отцом Романом.
"...пропала в субботу, пятого марта. В последний раз ее видели в 13 часов в магазине "Ницца", где она работала продавцом-консультантом". Так-так, а в храм она явилась около пяти...
Анжелика Сайкина, а ведь Асе сразу показалось странным твое появление в храме. Зачем ты пришла? Ася в который раз поймала себя на мысли, что все последние дни вокруг нее происходит нечто, пока неподвластное ее разуму.
На следующий день, как только закончилась служба, Анастасия подошла как обычно к отцу Роману за благословением и неожиданно для себя сказала: "Помните девушку, что приходила в пятницу к исповеди? Такая пухленькая, в джинсах и с непокрытой головой. Она пропала тогда. Надо бы сообщить, батюшка. По телевизору сказали, что пропала в обед, а у нас она появилась около пяти..."
Отец Роман долго смотрел на Асю невидящим взглядом, будто припоминал что-то, а потом предложил:
- Анастасия Михайловна, вы ведь раньше художником работали?
- Да, в театре, - произнесла ничего не понимающая Ася.
- Вот я и подумал, скоро Воскресение Господне... Пасха - это ведь наш престольный праздник, как-никак. Знаете, у нас образ есть - Сошествие во ад? Совсем старенький стал... Обветшал... - отец Роман с трудом подбирал слова. - Вот я и подумал, может, возьметесь подновить его, а? Приход заплатит, в пределах разумного, конечно...
- Благословите, отец Роман, только я никогда не занималась подновлением икон. Надо почитать литературу, подготовиться как-то... дайте немного времени.
- Я вас не тороплю, Анастасия Михайловна. Только... образ, пожалуйста, сегодня забирайте.
- Как "забирайте"? Я думала, что работать можно здесь, в храме. У нас за трапезной есть мастерская, там ведь всегда...
- Да, знаю. Анастасия Михайловна, я бы очень вас попросил поработать над этим образом дома. Пожалуйста.
- Хорошо, отец Роман. А как же...?
Анастасия хотела напомнить о той девушке, Анжелике Сайкиной, но отец Роман резко развернулся на месте и пошагал в сторону алтаря. Никогда еще он так не поступал - всегда выслушает, постарается помочь. Через некоторое время он вернулся, держа в руках обернутую в белую ткань доску.
- Вот он, образ. И знаете что, можете не приходить пока на уборку. Работайте с Богом. Анастасия Михайловна, я очень прошу...
Его голос как-то размяк, поплыл. Так и не договорив, он опять развернулся и пошел вглубь храма. Он был так взволнован, что это волнение передалось Асе, и она почувствовала легкую дрожь в коленках. Ася поспешила в подсобку, где нашла большой целлофановый пакет, куда и положила икону. Как же так? Никогда за все годы, пока Анастасия служит в Воскресенском храме, никто не напомнил ей о ее театральном прошлом. Первое время она и сама редко вспоминала об этом. И вот... Да еще работать дома. Все знали, что в подвале храма, сразу за трапезной есть маленькая комнатка, которую в последнее время используют как мастерскую: когда чего подколотить или покрасить. Раньше такие работы проводились в деревянном домике около храма, но отец Роман, обзаведясь семьей, выехал из материнской квартиры и поселился с молодой матушкой Ксенией в избушке у храма. Мастерская переехала в подвал, но ведь там можно было бы работать! И потом выносить образ из храма!..
Все еще не придя в себя после странного разговора с батюшкой, Анастасия осенила себя крестом в последний раз при выходе и дернула на себя тяжелую дверь.
В дверях она чуть ли не ткнулась лбом в чью-то широкую грудь и, подняв глаза, встретилась с входящим взглядом. Это был... Гасик.
Некоторое время они смотрели друг на друга. Молча.
А потом почти что хором:
- Ты? Так неожиданно... Ну, здравствуй...
И опять пауза. Гасик нашелся первым:
- А я, веришь? - так долго тебя искал!..
Заученная фраза из дешевой мелодрамы с правильно расставленными логическими ударениями и паузами - хорошо быть опытным актером! - но... Ася поверила.
- А я... - Ася хотела сказать, что видела его позавчера, когда он искал ее, но замялась. - А что же мы в дверях стоим?
- Да-да, выйдем. Ты наверно торопишься. Давай завтра я тебя найду. Ты где бываешь?
- Здесь, - Ася кивнула на храм, - с утра до вечера.
- Здесь? - Гасик сначала как будто удивился, но тут же взгляд его потеплел, стал осмысленным. Какое-то время он смотрел на нее и улыбался, а потом сказал, как отрезал:
- Я найду тебя завтра!
Надо же, узнал. Какой он стал маститый, наш Гасик. Ася шла к дому и в который раз прокручивала в голове их разговор. Нет, что-то здесь не так. Почему он не обрадовался встрече? Не расспросил о жизни? Ну почему, в конце концов, не захотел проводить ее? Дотащить до подъезда ее объемный пакет? Что-то во всем этом ей казалось фальшивым, наигранным.
Дома Анастасия Михайловна распеленала икону, поставила доску на кухонный стол, прислонив ее к стенке, и задумалась.
Встреча с Юмашовым совершенно выбросила ее из реальности, и она забыла, что до этого хотела поразмышлять над совсем другим разговором. Только сейчас она вспомнила отца Романа, его странную реакцию на упоминание о пропавшей девушке, внезапную просьбу о подновлении образа. И зачем его подновлять?
Образ неплохо сохранился. В центре композиции - Христос в сиянии славы, по сторонам от Него Адам и Ева с ветхозаветными праведниками; Христос попирает сломанные врата ада, под которыми изображен связанный поверженный диавол; внизу, в темном хаосе бездны, разбросаны ключи, замки и "вереи вечные"; за Христом -- иконные горки. "Воскресение", "Анастасис" -- икона перехода из ада в рай, из рабства греху -- к благодати. Этот переход символизируется и ярким контрастом черной бездны внизу и золотого сияния вверху, и то, что земля под Христом разделена, как некогда было разделено море для исхода в Землю Обетованную. Христос находится над гранью между тьмой и светом, над сломанными вратами ада, и ведет вслед за Собой ветхозаветных праведников.
- А ведь мы с тобой тезки, - подумалось Анастасии, но она тут же отогнала греховную мысль. Завтра на работу не надо, поэтому можно вплотную заняться работой над образом. Поэтому с утра Ася решила пойти в библиотеку. Конечно, можно было залезть в Интернет и там найти что-нибудь о самом сюжете и о способах подновления, но Ася не очень доверяла всемирной сети, и предпочитала по старинке рыться в каталогах, а потом заказать в фондах нужную литературу и, если повезет, что-то даже взять на дом для детального изучения.
До библиотеки можно дойти пешком, далековато, правда, но Ася любит ходить пешком. Пока добираешься до нужного места, время идет неспешно, ты принадлежишь только себе, и есть время подумать. Ася шла по знакомым с детства улицам и в который раз удивлялась их новому виду: деревянные особнячки, придававшие городу неповторимый вид, исчезли, а на их месте выросли огромные аквариумы торговых и развлекательных центров с причудливыми названиями.
"Мармелад", "Фараон", "Ниагара", "Ницца" - это в российской глубинке-то, забавно! Где-то Ася недавно слышала это название - Ницца. Ну да, конечно, именно здесь работала пропавшая девушка Анжелика. Голова и ноги, не сговариваясь, понесли ее к стеклянным самооткрывающимся дверям. Шесть этажей, где искать нужный отдел? Ася вспомнила девушку: начес на голове, обломанные ногти, накрашенные ярким лаком... Такая могла работать только в продовольственном, к элитным бутикам ее и близко не подпустили бы. Значит, первый этаж, продовольственный супермаркет.
Но как ни с того ни сего подойти и спросить про исчезнувшую продавщицу? Ася никогда не занималась расследованиями и не знала, как и с кем заговорить. Она шла вдоль полок с товарами и машинально осматривала йогурты, консервы в банках, конфеты...
Около полок с конфетами она внезапно остановилась: прямо напротив нее в прозрачной упаковке лежали точные копии ее детских воспоминаний - конфеты "А ну-ка отними!" Та же девочка с собачкой на картинке, тот же способ завертки конфетки с бумажными треугольничками по краям. Надо же! Вроде всякое можно встретить сейчас на прилавках магазинов, но такое! К Асе подошла щуплая девчонка в фирменном халатике:
- Берите конфетки. Свежие, только что привезли.
- Я таких давно не видела. Интересно, вкус тот же, что раньше был?
- Очень вкусные, берите - не пожалеете!
- Спасибо, милочка! Очень нравится в вашем магазине, девочки все вежливые, культурные. Вот еще у вас работает такая продавщица, Анжелика, тоже приветливая, всегда все расскажет, посоветует. Я даже хотела написать про нее в книге отзывов, да вот теперь думаю, что и о Вас, - прищурилась на бейджик на груди девушки, - Наташенька, тоже напишу.
- Да что Вы! Не надо. Ну, конечно, если от чистого сердца, то можно... Только, знаете... Желя-то наша пропала.
- Кто?
- Ну, Желька, Анжелика Сайкина. Вот уже дня три как пропала. Ушла прямо со смены и не вернулась.
- Как же это? Неужели случилось что?
- Никто не знает. Она в тот день, пятница была, в зале работала. Так вот где-то около обеда Желька отпросилась на полчасика, выскочила из магазина и скрылась в неизвестном направлении.
- Жаль, жаль Анжелочку. Странно. Раньше ведь за нею ничего такого не замечалось? С чего бы, вы как думаете, Наташенька? Может, произошло что-то необычное в тот день?
- Да нет. День как день. Правда, ... Желька тогда с каким-то придурком сцепилась.
- С придурком?
- Ну, то есть с покупателем каким-то. И ведь неправа была, кажется. Я, честно говоря, не вникала, своей работы хватает, но распалилась Желька не на шутку. Он вроде уронил банку кильки в томате. Поднял сам, поставил, а банка возьми да снова скатись. Он уже далеко вперед прошел, банку не заметил, а Желька банку подняла, а потом на него набросилась. Вообще-то мы себе такого не позволяем, ущерба ведь не было, хамства или чего такого тоже. Чего ей этот мужик дался, ума не приложу. Он-то ушел, а Желька никак успокоиться не могла, все меня спрашивала, видела я его или нет.
- А вы его видели, Наташа?
- Да видела. Только не запомнила особо-то. А что? Вы думаете, Желька из-за этого мужика пропала?
- Кто знает, кто знает... Вы его - хоть приблизительно - описать можете?
- Высокий такой, представительный, волосы волнистые, до плеч. Немолодой, но... Такие женщинам нравятся. А лицо... Увижу с другой прической или в шапке - не узнаю.
- А почему Вы думаете, что она из-за этого мужчины ушла?
- Так она сама сказала. Сначала спросила, видела ли я его, а потом и говорит: "Я его, гада, выведу на чистую воду!" А почему на чистую воду, я не поняла. Он ведь не украл ничего. Ну вот, сказала, что выведет, и пошла к начальству отпрашиваться. Потом курточку накинула и на выход.
Выйдя из торгового центра, Анастасия зажмурилась от яркого солнца. Надо же, только что ветер, мокрый снег, а тут - солнце! Воскресение, анастасис... Сошествие во ад... Анастасия представила себе, как Христос сильной рукой вытаскивает грешников из мрака ада на свет Божий, и они толпятся рядом, на иконных горках... Картина показалась ей не то радостной, не то забавной. И опять, вспомнив икону, Анастасия подумала, что подновлять там нечего, только испортишь...
- А вообще-то наверно в милицию надо, - спохватилась Ася, - так ведь и не спросила отца Романа...
И передумав идти в библиотеку, женщина направилась на улицу Циммервальда в прокуратуру. Других "милицейских" адресов она не знала.
Наташа Мирная работала в супермаркете торгового центра "Ницца" шестой месяц, с сентября. Окончив одиннадцать классов, Наташа поехала в Москву поступать в МГИМО на журналиста-международника. Девочка была уверена, что все будет хорошо, ведь с ее почти стопроцентными результатами ЕГЭ ей оставалось только привезти документы.
Как ее уговаривали подать заявление в университет родного города! Но Наталья решила твердо - либо в МГИМО, либо никуда. Вот и оказалась в результате в супермаркете на раскладке товара. Но она не унывала - Наташа знала, что все в жизни случается не просто так, что временное пребывание в супермаркете ей дано для познания жизни во всех ее ипостасях.
Наталья нашла для себя интересное занятие: присматриваться к поступкам девочек из магазина, а потом молча анализировать их. Поначалу девочки казались ей примитивными и плоскими, как фарфоровые блюдечки из китайского сервиза, но ежедневные наблюдения изменили Наташино отношение к ним. Вот например, Надюша Иванова. Вроде бы обычная двадцатидвухлетняя простушка, заочница, которая собирается через полтора месяца замуж за строителя с "жигуленком"-двенашкой. А ведь Надюшка учится на программиста и знает все новые программы как никто. И как никто готова помочь каждому, когда у того зависнет компьютер. А Алика, администратор зала? На 50% азербайджанка и на 100% - послушная жена мужа-бизнесмена, любительница модных каталогов и частая посетительница ночных клубов. Но Алика еще и чуткая, отзывчивая женщина, настоящая подруга, которой можно поплакаться в жилетку, не боясь, что кто-нибудь узнает про твои беды.
С пониманием приходит и любовь - именно любовь. Наташа неосознанно полюбила всех работниц магазина, но больше всего ей нравилась Желя Сайкина, не самая умная, не самая красивая, но удивительно искренняя и доверчивая девочка. Верила она всем и каждому. Кто бы ни попросил ее о помощи, никто никогда не слышал отказа. Желя будто и жила только для того, чтобы всем помогать.
Квартира, где Желька проживала со своей матерью, находилась в деревянном доме, но зато в самом центре города, во дворе элитной пятиэтажки. У них не было других родственников. Никогда. Мать Жельки сама воспитывалась в детдоме, и поэтому старалась сделать все, чтобы их маленькая семья действительно была семьей в полном смысле этого слова. Наташа бывала в гостях в этом уютном, но совсем небогатом, доме, ей нравилось общаться с Желькиной мамой, медсестрой из районной поликлиники. Мудрая женщина часто давала советы, помогающие выйти из казалось бы безвыходных ситуаций. Могла и сама попросить совета, нисколько не смущаясь разницей в возрасте между ней и Наташей.
Женщина, начавшая расспрашивать сегодня утром про Желю, сразу не понравилась Наташе. Да и кому понравится, когда перед тобой ломают комедию, стараясь выведать что-то! Наташа была умной девочкой, и поэтому очень не любила, когда из нее делали дуру. Вот поэтому Мирная прикинулась глупышкой и не сказала странной женщине всей правды о Жельке и том мужчине, за которым Желька побежала в тот день.
Ася стояла у окна, перебирая в голове сегодняшние события, и смотрела на заснеженные крыши домов и обледенелые дорожки во дворе. Вот и опять вернулась зима! В марте такое случается, но люди, изголодавшиеся по теплу и солнцу, не хотят верить, что так бывает каждый год, и выдумывают для этих капризов природы разные нелепые причины. В такие холодные вечера Ася вспоминает, что ей уже за пятьдесят, что жизнь так и прошла где-то рядом, а она простояла у окна с сигаретой в зубах, так и не начав жить. Раньше Ася любила читать. Мировая литература помогала ей находить ответы на многие вечные вопросы, сообразно с примерами из классических произведений можно было выстраивать свой собственный образ. Но сейчас что бы из книг ни взяла Ася в руки, ничего не помогало ей понять себя сегодня. Потом женщина поняла, что в мировой литературе практически отсутствует образ немолодой женщины. Вернее, он есть, но, как правило, в каких-то гротескных красках: Кабаниха, alte Hexe, ну как-то так...
Ведь мировую литературу создают мужчины, а мужчине, в каком бы возрасте он ни пребывал, неинтересна психология старухи. Ну, неинтересна и все тут! А как быть ей, привыкшей сверять свою жизнь с примерами извне? У нее нет семьи, нет работы, нет того, во что можно было бы уйти с головой. Хочется крикнуть над всеми заснеженными крышами: Что я-то должна делать?! Какой я должна быть в свои пятьдесят три года?
Видимо, поэтому Анастасия Михайловна и взялась с таким рвением за это расследование. Сейчас-то она понимает, что глупо браться за дело, в котором ты никогда ничего не понимала, и опять этот возраст... Была бы она молоденькой обаятельной девушкой, может, как-то и сошло бы ей с рук, а когда взрослая тетка сует свой нос в чужую жизнь, это совсем некрасиво. Следователь сразу дал ей это понять.
Следователь, который вел дело пропавшей Анжелики Сайкиной, ей сразу понравился. Это был мужчина лет сорока, Карелин Вениамин Львович, внимательный, спокойный, неожиданно умный. Ася до сего времени почему-то не верила в умных милиционеров. Сначала немного смутилась, а почувствовав, что человек, слушающий ее, проникает в каждое слово, Ася рассказала все: и о посещении Сайкиной Воскресенского храма, и о своем походе в "Ниццу".
Когда женщина закончила свой рассказ, в кабинете повисла пауза. Как показалось Асе, Карелин был чем-то недоволен в ее рассказе.
- Зачем вы пошли в супермаркет? - спросил он недружелюбным тоном.
- Не знаю. Шла мимо, название торгового центра увидела, вспомнила, что там пропавшая девушка работает.
- Понятно, - как будто своим мыслям протянул следователь. - Я вас попросить хочу: не беспокойте мать Сайкиной, женщина в тяжелой депрессии. Это и понятно, одна воспитывала дочь, никого у нее больше не было. Очень вас прошу.
-Да, конечно. Я больше никуда не буду совать свой нос.
- Обиделись?
- Нет, что вы! Вы правы, я действительно не должна была... Извините...
- Ну что ж. Хорошо. До завтра. Часов в одиннадцать загляну в церковь, надо встретиться с батюшкой вашим. Так ведь надо говорить, "батюшка"?
- Да, так можно. Только... Боюсь, в одиннадцать служба еще не закончится. Думаю, лучше к двенадцати, полпервого...
- А во сколько начинается служба?
- В девять.
- Тогда приду полдевятого. Всего хорошего.
Возражать, говорить, что перед началом службы отца Романа лучше не беспокоить, у Аси как-то не получилось.
Надо завтра постараться пораньше встретиться с отцом Романом и предупредить его о визите следователя. Пожалуй, батюшке этот визит будет не очень приятен, но что поделаешь... Уж лучше предупредить.
Соседские часы за стенкой пробили одиннадцать. Анастасия пошла на кухню, зажгла газ, поставила чайник на конфорку и села напротив иконы, все еще стоявшей на кухонном столе. Анастасис. Воскресение. Что-то смущает Анастасию в этом сюжете. Сошествие во ад... Почему сюжет называется Воскресением, если Христос только спускается в ад, чтобы воскреснуть вместе со спасенными Им грешниками? Ведь, если так, то само воскресение свершится позднее, после исхода из ада. Зачем нужен этот временной сдвиг? Ася знает, что в иконографии часто изображалась последовательность событий в рамках одного сюжета. Только здесь все как будто статично: застыл Христос над черной адской бездной, держа за запястье Адама, Ева с мольбой смотрит на Спасителя, цари Давид и Соломон разговаривают друг с другом, не сводя глаз с белого савана Иисуса. И получается, что время сдвинуто лишь в названии...
Воскресение, Пасха, свечи, бумажные цветы...
Где-то внутри себя Анастасия услышала стройную фразу: "В ту памятную осень, когда посинела холодеющая Волга, когда с полей начали залетать в сады нити паутины, Ярославль стал легче, просторнее, и его закатанные золотистой мглой купола и колокольни, казалось, молитвенно стремились к небу".
Женщина удивилась: и той уверенности, с которой слова цеплялись друг за друга в определенной когда-то и кем-то последовательности, и настойчивости, с которой фраза звучала, и тому обстоятельству, что звучала она как-то сама по себе, без участия какого-то человеческого голоса, просто произносилась внутри Аси и всё.
На плите начал посвистывать закипающий чайник. Наваждение исчезло, словно растаяло в воздухе. Анастасия сунула пакетик с заваркой в кружку, залила ее кипятком и ушла в комнату смотреть телевизор. Завтра в храм надо пораньше, давно не была. Анастасия Михайловна не считала себя особо верующей, но вот уже четыре года она ежедневно ходила в храм. В церкви, как и в театре, нельзя присутствовать, но не служить. Служители храма не могут отбыть пять, шесть, восемь часов, а выйдя на улицу, забыть о Боге и начать жить простой обывательской жизнью. Нельзя, не получится.
Морозные утренники стоят накануне Пасхи! Лужи подернуты тонким слоем льда, изо рта идет пар, руки мерзнут, и по детской привычке Ася засовывает ладошки в рукава. Легкий морозец хватает за щеки, но ворота храма уже близко. Надо только взять ключи в сторожке, отомкнуть тяжелые вековые засовы, а в храме хорошо - старинные толстые стены хранят тепло вчерашней службы.
Ключа на месте не оказалось, значит, кто-то уже в храме. Чаще всего по утрам не спится Ульяне Куприяновне, это она обычно приходит в храм после или накануне больших праздников ни свет ни заря, чтобы все осмотреть после вчерашней службы и подготовить к новому Божьему дню. Правда, ни вчера, ни сегодня никаких особых праздников не намечалось, но мало ли...
Раньше отмыкал храм отец Роман, но это было давно, когда еще он не был женат. По утрам он обычно стоял неподвижно около образа, близко-близко к иконе, а заслышав шаги входящего, удалялся для переодевания к службе.
Ворота чуть приоткрыты, внутри - жутковатая тишина. "Ульяна Куприяновна" - тихонько позвала Анастасия. Она знает, что пожилая женщина не любит, когда кто-то громко разговаривает в храме. Никто не отвечает. Может, бабулька вышла вынести мусор... Полумрак и тишина. Гулко отдаются Асины шаги под старинными сводами.
Не доходя до алтаря, Ася в ужасе отпрянула от темного тела, распростертого на каменном полу около левого столпа, ближнего к алтарной части. Стараясь ступать бесшумно, на цыпочках, она подкралась к страшному месту и узнала в лежавшем человеке отца Романа. Его тело неестественно вытянуто, как бы по стойке "смирно", лицо повернуто к окну, в глазах остановилось недоумение, правая рука вытянута вдоль туловища, будто мертвый пытается схватить нечто, лежащее на уровне пальцев правой ноги, а левая - согнута в локте и длинные тонкие пальцы сложены в двуперстном, старообрядческом, благословении.
Анастасия долго не могла оторвать глаз от мертвого взгляда, в котором навеки поселилось удивление от встречи со смертью, потом в ужасе попятилась назад, к двери, и в тот же момент заметила, что на стене столпа, обращенной к окну и поэтому наиболее освещенной, отсутствует икона. Ася сразу не смогла вспомнить, что здесь должно быть, но пустое место...
Ася все быстрее и быстрее пятилась к выходу, эхо ее шагов все громче и громче отдавалось в пустоте храма, и когда она достигла двери и схватилась за чугунную ручку, в церкви стоял такой грохот - то ли от шагов, то ли от стука ее сердца - что лопались ушные перепонки.
Вдохнув свежего воздуха, женщина потихоньку пришла в себя и в первую очередь подумала, что никто еще наверно не знает. Матушка тоже еще не знает... А матушка Ксения ждет ребенка. Господи, как же это? Неожиданно Ася вспомнила отца Ларки, своей дочери, которого она безумно любила, и которого тоже убили, когда Ася была беременна. Она вспомнила, как долго не могла свыкнуться с мыслью, что его рядом нет, как пыталась проснуться, чтобы этот кошмар кончился, как постепенно впустила в себя ту вселенскую, бескрайнюю пустоту, которая сразу опутала ее. Вспомнила, как ребенок впервые пошевелился внутри ее, это случилось 27 марта, в День Театра, а поделиться радостью было не с кем. Как она выпускала свой первый спектакль, и не с кем было посоветоваться...
Ася шла, почти бежала, куда глаза глядят, и никак не могла остановиться. Надо вернуться, надо быть там, все уже наверно пришли и увидели...
В продуктовом супермаркете, куда Ася забрела, с утра можно было выпить кофе. За чашкой американо без сахара женщина немного успокоилась и постаралась в подробностях вспомнить, как рано утром она вошла сначала в церковную ограду, потом в приоткрытые двери храма. Вспомнила, как она немного удивилась, что дверь открыта. Что-то странное не давало покоя Асиной памяти.
Да, она вспомнила! На стене, на пустом месте в последнее время находилась Корсунская, Умиление. Элеуса. Её любимая, из-за которой она и осталась здесь тогда, четыре с половиной года назад. Редкая икона. Корсунская чаще бывает Одигитрия, Путеводительница. Образ пропал, отец Роман убит. Кстати, Анастасия никак не могла вспомнить, видела ли она, от чего умер батюшка, была ли кровь вокруг тела... И опять что-то такое припомнилось и тут же ускользнуло. Что?
Ася поспешила к храму.
У церковных ворот толпилось много народу: здесь были и пришедшие к заутрене прихожане, и милиция, и просто зеваки с улицы. Следователь из прокуратуры, наверно, уже здесь. Протиснувшись сквозь толпу и оказавшись внутри, Анастасия разыскала Карелина. Он, похоже, не был удивлен ходу событий, но в своем досадном опоздании опять винил Асю.
- Невеселое начало дня... Ночью обнаружен труп Анжелики Сайкиной, а теперь вот...
- Как он умер?
- Укол в сердце чем-то острым. Скорее всего, заточка. Девушка погибла от такого же удара.
- Желя все-таки убита. Жаль девчонку.
Анастасия не сказала Вениамину Львовичу, что первая обнаружила тело отца Романа. Вместо этого она промолвила:
- Вы знаете, что пропала икона, образ Корсунской Божьей Матери?
- Да. Вроде бы все понятно - грабитель случайно встретился со священником и убрал его, как ненужного свидетеля. Если бы не девушка... Она ведь о чем-то хотела предупредить. Но где она находилась все эти дни и почему была убита накануне кражи? Бедная девочка... Мать с ума сойдет, когда узнает. Знает, наверно, уже...
- Жена отца Романа ждет ребенка... Его уже увезли?
- Не знаю, может, еще работают криминалисты. Но вас все равно туда не пустят. Лучше уж рассказывайте мне, что успели нарыть.
Ася рассказала, как пришла в храм в восемь утра и обнаружила открытую дверь, тело батюшки на полу и пропажу иконы.
Вечером позвонила Лариса и попросила мать свозить завтра Владика в зоопарк. Саму Ларису вызывают в субботу на банк, там что-то в программе накрылось, и всех сотрудников добровольно принудительно просят вручную насчитывать проценты по кредитам заемщиков. Заемщиков в банке больше тысячи, поэтому работы будет много, а Владьке зоопарк обещан еще две недели назад, да и вообще мать что-то стала забывать и дочку и внука... В трубке раздавался пронзительный Владькин рев.
Ехать в зоопарк не хотелось, да еще эти убийства! Но что поделаешь, семья есть семья. Ася даже не стала возражать дочери, а только спросила, откуда они с внуком отправятся завтра в путешествие. Потом она залезла в интернет, чтобы посмотреть погоду на завтра. Инет что-то зависал, и Ася от нечего делать стала просматривать фотографии в разных папках. В свое время, когда она только купила компьютер, Ася отсканировала снимки своих спектаклей. Это стало началом ее коллекции. Потом были фотографии Ларкиной свадьбы, маленького внука, редкие снимки из храма.
Как-то раз в церковь приезжала делегация архитекторов из Москвы, запросили у владыки разрешение на съемки, а на прощание сделали общую фотографию на память. Ася скинула снимки себе на флэшку. Вот и рассматривала сейчас эту общую фотографию: архитекторы, регент с хором, Ульяна Куприяновна в новой кофточке, она, Ася, и отец Роман, улыбающийся едва заметной улыбкой, спокойный. А чуть правее и за его спиной - Корсунская, висит на прежнем месте. Остановись, мгновенье...
Но тут Ася заметила... Да, что-то в жесте младенца Иисуса показалось Асе странным. Ася приблизила изображение иконы и увидела, что пальчики правой руки ребенка сложены в двуперстный жест, рука приподнята в благословенье.
И тут Анастасия Михайловна поняла, что так долго ее смущало: двуперстное благословение мертвого отца Романа! Его правая рука, слишком сильно согнутая в локте, как бы поднятая высоко, выше уровня глаз, как будто пыталась показать кому-то старообрядческое двуперстие. Пальцы были сложены нарочито, это не был случайный жест, теперь Анастасия это понимала.
Погоду Ася так и не посмотрела, поэтому, когда легкий утром ветерок превратился к обеду в порывистый ветер со снегом и дождем, они с Владиком, быстро обойдя клетки с крупными животными, скрылись от холода и осадков в выставочном зале зоопарка. К счастью, там была выставка насекомых и аквариумных рыб, которых Владик очень любил. Асе тоже понравилось тут: экзотические живые экспонаты, интересный рассказ экскурсовода.
Особый восторг у публики вызывали бабочки, обладающие способностью мимикрии. В далекой тропической Америке обитают удивительно красивые бабочки - геликониды. У них большие, нежные, ярко окрашенные крылья, причём цвет их один и тот же на обеих сторонах -- верхней и нижней; полёт у них слабый и медленный, они никогда не скрываются, а садятся всегда открыто на верхнюю сторону листьев или цветов; они легко могут быть отличены от других бабочек и издалека бросаются в глаза. Все они обладают жидкостями, издающими сильный запах, поэтому птицы не едят их и не трогают; запах и вкус служат им защитой, а яркая окраска имеет предупреждающее значение; этим объясняется их многочисленность, медленный полёт и привычка никогда не скрываться. В тех же местностях летает другой вид бабочек, что по общей форме и окраске крыльев представляет столь точную копию с геликонид, что в любительских коллекциях обыкновенно смешивается и принимается за один вид с ними. Бабочки эти, лепталиды, не обладают неприятными жидкостями геликонид и, следовательно, не защищены от насекомоядных птиц; но обладая внешним сходством с геликонидами и летая с ними вместе, также медленно и открыто, они благодаря этому сходству избегают нападения. По числу их гораздо меньше; на несколько десятков и даже сотен геликонид приходится одна лепталида; затерянные в толпе хорошо защищённых геликонид, беззащитные лепталиды, благодаря внешнему сходству с ними, спасаются от своих врагов.
Спасаются от своих врагов... Не те бабочки... Не те... Не те...
Ася вспомнила свою встречу с Аркадием Юмашовым в дверях храма и внезапно подумала, что он мог объявиться вовсе не из-за нее. Бредовая мысль: Гасик - убийца и грабитель! Но тогда зачем он появился в храме? Да еще не раз. Да еще исчез так же внезапно, как и возник. Но, с другой стороны, даже если он пришел не для того, чтобы увидеть старую подругу юности, это еще не говорит о его причастности к страшным событиям последних дней. Может, он и не убийца вовсе, а просто мелкий мошенник, охотящийся за иконами, а может, искал здесь кого-нибудь еще, не Асю.
Размышляя таким образом, Ася не заметила, как дошла до дома. Около ее подъезда маячила мужская фигура в длинном пальто. При ближайшем рассмотрении в фигуре Ася узнала Аркадия Юмашова.
АРКАДИЙ
В марте часто бывает ветрено. Вот и сегодня дует из всех щелей блочной хрущевки, и отогреться от похода в зоопарк можно только горячим чаем. Нет, конечно, еще можно было бы залезть в ванну с кипятком, но при гостях неудобно, тем более что гость у Анастасии Михайловны сегодня особенный. Правда, поначалу Ася побаивалась этого нежданного гостя - все-таки только что объявила его в мыслях убийцей девочек и священников! - но потом, поняв, что это все-таки Гасик, её Гасик, Ася успокоилась.
Вот уже четвертый час они сидят на кухне и пьют чай с коньяком и тортом (и коньяк, и торт принес Гасик), он рассказывает, а она слушает. Слушает и помогает ему рассказывать.
Аркадий был третьим ребенком в большой дружной крестьянской семье. Семья с тремя детьми в середине двадцатого века в России уже была редкостью, а у Юмашовых после Аркашки родились еще Юлечка и Николай. Они все были очень дружны: старшие никогда не обижали малышей. Ольга и Владимир, первые дети Юмашовых, ко времени взросления Аркадия уже уехали из родной деревни учиться в город, поэтому Аркадий был для младших детей и братом, и отцом, и матерью. Старшие Юмашовы весь день трудились в колхозе, ведь занимали они довольно высокие посты: отец был главным агрономом, а мать - тоже главным, но бухгалтером. Да еще свое подсобное хозяйство: десять соток земли, две козочки да десяток кур. А Аркадий и в самодеятельности участвовал, и в колхозном ансамбле на танцах пел. Со старшим братом младшим интересно и всегда здорово. После восьмого класса Аркашка объявил, что поедет в город учиться на артиста. Юлька с Колюней в голос ревели - ведь теперь они оставались одни, осиротели!
В первые месяцы учебы в театральном училище никто и не догадывался, что красивый, хорошо воспитанный мальчик приехал из деревни. Тогда, в первый, самый трудный год, Аркаша встретил Асю, никогда не унывающую, всегда способную оказать реальную помощь, первокурсницу, как и он, только с художественного отделения. Они подружились. Как это часто бывает в молодости, познакомились на почве несчастной любви, в том далеком случае, Аркашкиной первой любви. Он тогда был безнадежно влюблен в героиню с третьего курса, Катю Самойлову, красавицу на пять лет старше его. Как-то раз, после первомайской демонстрации, третьекурсники стихийно собрались в комнате общежития у одного из студентов - водка, пепси-кола, песни под гитару, - Аркашка увязался за своей богиней. У Кати тогда начинался роман с молодым режиссером, приехавшим в город недавно и иногда привлекающим студентов к работе в театре. Попойка плавно переместилась на квартиру к начинающему гению, народ постепенно уходил, коллектив все таял и таял, пока они не остались втроем: Катя, режиссер и Юмашов. Ему конечно намекали, чтобы ушел, он конечно не понимал. Он действительно не понимал! То ли выпито было немало, то ли кроме собственных чувств он ничего не хотел видеть, но от тонких намеков парочка перешла к активным действиям под девизом: "Ты, наверно, еще маленький, а мы без комплексов!" Аркашка выскочил из квартиры как сумасшедший, побрел по весенним, восхитительно цветущим улицам куда глаза глядят, а поскольку кроме театра ничего для первокурсников не существовало, он вскоре оказался в пустынном коридоре училища. Гулко раздавались его шаги, в открытых дверях гулял сквозняк. Из одной аудитории донеслось пение - пела девочка, тонкий высокий голос, непрофессионально. Хотелось поговорить хоть с кем-то, он пошел на голос. Это был художественный класс, за мольбертом стояла растрепанная пацанка и с помощью акварельных красок запихивала вид из окна к себе на лист картона. Так они и познакомились и стали неразлучными Асиками до конца учебы. В юности часто такие дружеские отношения перерастают в нечто большее, вот и Аркашка частенько подумывал об Асе Богоявленской как о потенциальной пассии, но каждый раз не осмеливался начать атаку на ее сердце: слишком жаль было того друга, которого он неизбежно потерял бы в ее глазах, да и недостатка в девушках у красавца из театрального училища, без пяти минут артиста, не было. Юмашов считался одним из лучших студентов, и после дипломного спектакля - "Чайка", в которой он играл Константина - он получил сразу несколько предложений из престижных театров.
Аркадий выбрал... армию. Вернее, он не стал бегать от нее, как другие выпускники, а сразу после диплома пошел в военкомат. Тут опять ему помогла его добротная славянская внешность и врожденный аристократизм - он попал в кремлевские войска. Учился красиво тянуть носок, выделывать всякие выкрутасы с винтовкой, стоял несколько раз в Почетном карауле. Там, в Роте специального караула, с ним произошел один странный случай, навсегда сведший Аркадия с удивительным, как ему тогда казалось, человеком.
А случилось это так. В их отделении служил белобрысый здоровяк из Саратовской области, Вася Рындин. Добродушный, не очень сообразительный, Вася ни с кем особенно близко не дсошелся, но со всеми поддерживал хорошие отношения. Исполнителен, немногословен - вот, пожалуй, и все, что о нем могли сказать товарищи. Как-то раз Вася... пропал. Его не сразу хватились, так незаметен он был, а когда обнаружили пропажу, долго не могли сообразить, сколько времени солдат отсутствует. Во всяком случае, где-то через полтора дня Вася нашелся. Он материализовался посреди Ленинской комнаты во время политинформации, и никто опять же не заметил, как именно он появился. Вася сидел на стуле среди других солдат, хлопая белесыми ресницами и ворочая головой по сторонам. На резонный вопрос, где он пропадал все это время, вразумительного ответа Рындин дать не смог. Ни наряды вне очереди, ни пристрастные "беседы" с особистом не могли вернуть ему память, и в конце концов, об инциденте постарались забыть - шел второй год службы, солдаты уже многое умели, и переводить бойца в другое подразделение было бы нелогично. Никто не мог заподозрить Рындина в неблагонадежности или, того хуже, измене. Короче, Васе повезло - о его "загуле" забыли.
После первомайского парада на Красной площади солдатам полагалась увольнительная. Аркашка выпил пивка в киоске, купил себе мороженое и шел по столице, куда глаза глядят. Настроение соответствовало майскому деньку, всё вокруг казалось солнечным и цветущим. Аркашка очень любил прогуливаться по центральным улицам, забредая в маленькие московские переулочки, где редкими были машины и прохожие, а старинные особнячки позволяли представить себя гуляющим по Москве середины XIX века. Обычно он выходил из Кремля на Волхонку, затем сворачивал по Колымажному переулку до первого поворота, а там по Малому Знаменскому, Староваганьковскому, Романову и Никитскому доходил до Тверской (тогда еще улицы Горького).
Где-то на Никитском он заметил человека, который сидел прямо на грязном асфальте, прислонившись к стене дома. Хорошо одетый парень - редкие в те времена джинсы, белая рубашка, - скрючился в позе эмбриона, обхватив голову руками. Подойдя ближе, Аркадий с удивлением узнал в сидящем Васю Рындина. Самым удивительным было наличие гражданской одежды на сержанте срочной службы. Ну и конечно состояние - пьяный что ли? Юмашев склонился над ним. Спиртным не пахло. Вспомнив недавнее исчезновение Васи, Аркадий подумал, что вероятно, товарищ страдает какой-то странной болезнью типа эпилепсии (единственное, что пришло в голову!), но как поступать с эпилептиками, он не знал. Попытался просто позвать - ни какого результата, потряс за плечо - сидящий начал заваливаться на сторону.
- Может, скорую вызвать? - промелькнула мысль. Аркадий стал оглядываться в поисках магазина или какого-нибудь общественного заведения, где может быть телефон, и увидел стремительно приближающуюся к ним фигуру в черном длинном одеянии. Это была высокая стройная женщина средних лет с приветливым лицом, но вся с ног до головы укутанная в черное.
Она подошла к ним, улыбнулась Аркадию вместо приветствия, потом легко, как перышко, подхватила Васю за плечи. Она даже не прикладывала усилий, он сам поднялся, повинуясь ее жестам.
- Это мой сын, он болен. Извините, нам надо идти. Спасибо вам, - ее голос, построение фразы, произношение - всё было безупречным. Аркадий даже не успел открыть рта, чтобы сказать, что он тоже знает этого человека, но тут вдруг в глазах Василия промелькнула искра сознания. Аркаше показалось, что сослуживец узнал его и хочет что-то сказать, но в этот момент женщина повернулась, чтобы уйти, и Вася, как заведенный, твердой походкой проследовал за таинственной незнакомкой.
У Аркадия пропала всякая охота гулять по пустынным переулкам, и он направился на оживленную Тверскую, а по ней - на Красную площадь. Разноязычное многоголосье толпы как будто отвлекло его от тревожных мыслей, и придя вечером в казарму, он не сразу вспомнил о дневном происшествии. Но настала ночь, и мысли о непонятном опять полезли в голову. Аркадий дал себе слово во что бы то ни стало выяснить у Васи все обстоятельства сегодняшнего случая, никому другому пока об этом не рассказывая.
А выяснять Аркадию ничего и не пришлось - Вася сам завел разговор на следующий день. Василий Рындин происходил из старинной саратовской купеческой семьи, которая в тридцатые годы была вынуждена бежать из Саратова за Волгу в земли поволжских немцев. Это бегство спасло предков Васи от репрессий, но жизнь на хуторе сделала поколения Рындиных необщительными и замкнутыми. К тому же испокон веков Рындины были староверами спасова согласия, что достаточно ограничило круг общения детей и взрослых. В основном, это общение происходило во время их общих молений. Давным-давно, в конце XIX - начале ХХ веков богатая купеческая семья Рындиных хоть и была старообрядческой, но примыкала к легальному, поповскому толку, но затем, после переселения в заволжские степи и окончательной утраты связи с единоверцами, Рындины постепенно стали беспоповцами. Василию очень хотелось поскорее вырваться из староверского плена на волю молодежных строек или хоть куда-нибудь, но тут в его жизни появилась Серафима.
- А ты откуда ее знаешь, - спросил он Аркадия ни с того ни с сего. - Она хочет встретиться с тобой.
Серафима опять удивила его. На сей раз она предстала в образе соблазнительной синеглазой блондинки в платье кораллового цвета с чрезмерно открытыми руками и грудью. Теперь уже она не была похожа на мать Васи Рындина. Единственно, в чем она не изменилась, так это в манере говорить: ее речь все так же лишена какого бы то ни было диалектного налета, грамотна и все так же немногословна.
С первого взгляда Аркадию стало понятно, что женщина хочет его соблазнить. Противиться он не стал, поэтому все получилось быстро и гладко, только закончилось несколько странно.
Юмашов потерял сознание и ему приснился странный сон со стереоэффектами. Он очутился на улице незнакомого города и отчетливо почувствовал не только тепло солнца и прикосновение легкого ветерка к щеке, но и запах конского помета, деревянной мостовой и свежего хлеба из окна заведения, над дверью которого написано: "ХлЪбъ". Аркадию всегда хотелось побывать в прошлом, и он с любопытством прислушивался к разговорам прохожих и разглядывал одежды людей. Вон бежит куда-то гимназисточка в синем платье с фартуком. В ее русых волосах, заплетенных в косу, видна замысловатая перламутровая заколка. Барышня перебежала мостовую, через турникет проникла в сквер, затем поспешила по аллее. Вдруг с другой стороны улицы раздался выстрел, потом еще один. Жители в панике закрывали ставни окон, скрывались в подворотнях, подвалах, кто где мог. Аркадий, забыв, что это сон, бросился вслед за девушкой в синем платье. Она не пыталась скрываться, твердо следуя своему маршруту. Выстрелы и шум боя приближались сзади.
Что происходило в этом городе, и что это за город, Аркадий не знал, но ему очень хотелось спасти барышню с русой косой. Он настиг ее на ступенях Государственного Банка, как гласила надпись над входом в это величественное серое здание. Девушка колотила обеими руками в тяжелые двери, но те, кто был внутри, впускать ее не торопились. Юмашов схватил девушку за руку, когда в перспективе улицы показалась конница. Несмотря на ее сопротивление, он оттащил ее от здания Банка, и они побежали по площади к старинному Кремлю, за стенами которого им и удалось укрыться.
Так начался день семнадцатого июля 1918 года в старинном Ярославле. Красная армия начала активное подавление белогвардейского мятежа под руководством тверского дворянина, героя первой мировой войны, полковника Перхурова. В Спасо-Преображенском монастыре, где оказались беглецы, укрылся в результате отступления кадетский корпус. Юные мальчики, полные решимости отстоять родной город. Здесь служил младший брат Натальи Оловянишниковой Павел. В здании банка на Варваринской, куда Наталья безуспешно пыталась попасть, находился штаб мятежников. То, что рядом с ней оказался незнакомый юноша, и то, что он и привел ее самым чудесным образом к ее брату, Наталья посчитала Божьим промыслом и прониклась к Аркадию искренним уважением. Вчера и сегодня утром над городом кружил аэроплан, разбрасывая листовки. Некоторые залетели за стены монастыря. Устрашающий текст поверг всех в ужас: "Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение 24 часов со дня объявления сего оставить город и выйти к американскому мосту. Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться сторонниками мятежников. По истечении 24 часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный, ураганный артиллерийский огонь из тяжелых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, с предателями, с врагами революции рабочих и беднейших крестьян". Вот девушка и побежала разыскивать брата, чтобы всей семьей спасаться от наступления красных.
Наступал вечер, но он не принес успокоения, тревога среди восставших все возрастала. Павел все пытался отправить Наталью на Которосль, к американскому мосту, но это было конечно же бесполезно, не для того она искала его в мятежном городе, чтобы потерять в такой момент!
Первый снаряд разорвался у самых центральных ворот монастыря рано утром восемнадцатого июля. Бомбили штаб. Потом артиллерийские залпы посыпались градом. Все смешалось в одну кучу кирпичей, тел, чувств и мыслей. Аркадий ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, не узнавал окружающего пейзажа, так сильно был разрушен центр вчера еще цветущего города! Молодой человек брел по осколкам окон, щебенке и кускам кирпича, то и дело спотыкаясь и, собственно, не понимая, куда он идет. В очередной раз споткнувшись и упав на четвереньки, под левой ладошкой он нащупал что-то гладкое и цельное. Аркадий поднял перламутровый гребень замысловатой резьбы, что еще вчера был заколот в русую Наташину косу. То ли она просто потеряла заколку в панике, то ли...
Снаряд разорвался почти над самой головой Аркадия, барабанные перепонки лопнули, глаза наполнились красным, потом черным.
Очнулся он на расправленном диване, напротив, на желтой стене, беззвучно отмеряли время электронные часы: 12:15, двоеточие пульсировало ежесекундно. Серафима наклонилась над ним, как над ребенком. Она улыбнулась, а потом ходила по комнате в поисках одежды и постепенно становилась все более одетой. Вот она уже черная монашка, какой была во время их первой встречи. Видно было, что она до ужаса довольна. Присела на край постели:
- Ну как ты?
- Что со мной было? Это ведь не сон.
Язык плохо слушался, голова болела, и во всем теле чувствовалось какое-то томление.
- Всё хорошо. Ты просто клад. Ты придешь еще? Придешь!
- Какое сегодня число?
Если он пробыл в осажденном Ярославле двое суток, то в казарме его уже не то что хватились, а наверно светит гауптвахта или что-то в этом роде. Мысли плохо слушаются. Теперь понятно, куда отлучался Вася!
- Сегодня? А ты разве не помнишь? Ты и не спал вроде нисколько, так минут десять-пятнадцать...
- А как же восемнадцатое июля, Ярославль, бомбежка?.. Это не могло быть сном. А Вася? Он же тогда отсутствовал двое суток!
- Вася - бездарь, ты себя с ним не ровняй. Он не умеет есть время, а ты - умничка!
Она засмеялась и погладила его по щеке. Дико выглядит смеющаяся монашка.
В казарме действительно никто не заметил его отсутствия, он явился вовремя. Как получилось, что его двухдневное нахождение в прошлом обернулось в настоящем всего лишь десятиминутным сном, что значит "есть время" и многое другое он понял значительно позднее.
А тогда только один человек что-то почувствовал во время этой увольнительной. Только один человек понял, что с Аркадием Юмашовым, сержантом срочной службы, произошло нечто из ряда вон выходящее. Этот человек и пришел к нему с початой бутылкой "Столичной", чтобы поговорить.
Вот уже больше часа сидят они в пустой Ленинской комнате, ключ от которой доверили Юмашову как выпускнику театрального училища, ответственному за художественную самодеятельность в подразделении. Аркашка Юмашов и Вася Рындин говорят о Серафиме и о том, что их обоих толкнуло к ней в объятия.
- Я ведь сразу понял, что она тебя захомутает. Как только увидел вас рядом. Даже не знаю, почему, по ее взгляду что ли.
- Я сейчас уже и не уверен, что это был не сон. Но ведь это было... Восемнадцатый год, взрывы, эта девушка, Наташа... Я ведь видел их всех, как тебя сейчас.
- Она пыталась добиться этого от меня. Она все время вводила меня в какое-то коматозное состояние, но вот, как видишь, я ни на что не способен, а у тебя сразу получилось. Теперь-то она с тебя не слезет.
- Вась, думаешь, мне это надо? А хочешь, вообще больше к ней не пойду? Не пойду, точно. Зуб даю!
И он действительно больше не ходил к Серафиме. Он постарался забыть ее, как дурной сон, тем более что до дембеля оставалось совсем немного времени.
Сразу после дембеля он выпустил из виду и Васю Рындина, и Серафиму.
Устроиться в такой театр, в какой ему хотелось, после армии оказалось не так-то просто: подросла новая смена актеров, его однокурсники уже заняли определенные позиции в театрах - кому как повезло! - спасали только Аркашкина харизматичная внешность и умение подать себя.
Он приехал в один театр, потом - в другой. Если что-то ему не нравилось, он мог уйти в середине сезона и уехать в Москву, чтобы слиться с околокинематографической тусовкой и бегать целыми днями по киностудиям в поисках хорошей работы ,параллельно снимаясь в эпизодах и массовках. Потом ему надоедало это пустое времяпровождение, он снова находил какой-нибудь театр и ехал через всю страну, чтобы через полгода опять оказаться в Москве. Он был везде и нигде. Его совсем потеряли из виду родственники, бывшие однокурсники и друзья.
Он понимал, что такое существование убивает в нем актера, личность, что еще немного, и он потеряет профессию и никогда не сможет больше стать нормальным человеком. Надо как-то выкарабкиваться из этого плена иллюзий. Как-то раз, на актерской бирже, он услышал название города, где был вполне приличный театр. Он никогда не был в этом старинном городе, но название напомнило ему о его давнем надежном друге, Асе Богоявленской. Он вспомнил, что девочка с художественного отделения родом из того города, и ему вдруг захотелось увидеть ее. Он поймал себя на мысли, что скучает по своей прежней подруге. Они потерялись сразу после училища: он не хотел афишировать свою службу в армии - в актерской среде считалось особым шиком "откосить" от службы - а она тоже как-то пропала в той суете распределений и устройства в тот или иной, престижный или не престижный, театр, поездок в Москву на прослушивания и показы. Может, она все-таки рванула домой?
Немного поколебавшись, Аркадий пошел на почту и отбил телеграмму по адресу, записанному на клочке от старой программки, сдал квартиру, снятую до следующего марта и купил билет на поезд.
За пять лет кочевой жизни он привык считать себя человеком мира: он знал, что может переночевать в любом городе, куда его забросит судьба, он приспособился создавать свой маленький уют из ничего, находить прелесть в беседах с самим собой, давать себе советы, где лучше пообедать, как провести свободный вечер. Разговаривая с самим собой, как-то раз он пришел к выводу, что внутри него существует какой-то, одному ему присущий, уют. Возможно, это и есть гармония.
Анастасии в городе не оказалось.
Поискав ее по театрам, поспрашивав у знакомых и знакомых знакомых, он выяснил, что она работает уже художником-постановщиком, вроде замужем, воспитывает маленькую дочку. Честно говоря, ко второму месяцу пребывания здесь Аркадий почти не вспоминал Асю. Многочисленные любовные приключения, новые друзья, в который уже раз создав иллюзию новой жизни, вытеснили из памяти жизнь прошлую. Он охотно общался со своими друзьями. Он любил всех своих женщин, любил горячо, искренне, но недолго, не больше недели. Если отношения продолжались далее, любовница обязательно хотела от него чего-то кроме любви. Аркадия раздражало, что, узнавая о существовании соперницы, каждая из них стремилась любым способом самоутвердиться в его глазах. Эти способы чаще всего выдавали низкий уровень интеллекта и малодушие девушек.
В самый разгар третьего сезона, где-то в марте, от одной из его девушек, медсестры из больницы, куда Аркадий год назад попал с вывихом голеностопного сустава, пришло письмо, где она сообщала, что родила от него дочь. Письмо показалось Аркадию злым, даже жестоким, в нем не было ни слезливых охов-вздохов, ни упреков с описаниями своих страданий, оно было простым и лаконичным, как пощечина. Аркадию стало не по себе. Он вспомнил травматологическое отделение, свое одиночество по вечерам, когда к другим пациентам приходили посетители, милую заботливую Танечку, их посиделки и бесконечные разговоры в коридоре и ночные встречи в пустом, полутемном кабинете лечебной физкультуры. После выписки он сразу же забыл ее, его ждали роль в новом спектакле и поездка на фестиваль в Европу. Танечка никогда не напоминала о себе, и вот теперь...
Аркадий доиграл спектакль, второпях снял грим, натянул куртку и поспешил в больницу. Ее он не застал. В декрете? - Нет, вышла, завтра будет в сутки. Завтра после выезда сразу сюда, можно попросить шофера подвезти, будем проезжать рядом с больницей. Что он скажет ей, будет ли извиняться, неважно. Он знал, что она, привыкшая всех прощать и понимать, поймет и простит и его. Он заберет ее и дочку к себе или переедет к ним и не будет так одинок.
Во время спектакля он только и думал, что о Танечке, и о том, что пора менять свою жизнь, и как это здорово иметь дом, где тебя ждут. Танечка, кажется, сирота, он познакомит ее со своими стариками, дочку вообще можно отвезти в деревню, как подрастет - мать будет рада, а то дети все выросли да разъехались кто куда.
Наконец-то поклон. Сыграли неплохо, аплодисменты все не смолкали, вызывали на поклон несколько раз. Немного устали все, но все равно каждый раз после хорошо прошедшего спектакля возникает ощущение маленького праздника, бурно обсуждается каждая реплика, какие-то нестандартные моменты...
Спустившись в комнату, отведенную под гримерку, актеры даже не сразу заметили там постороннего - мужчину в форме капитана милиции. Посторонний за кулисами - это что-то из ряда вон выходящее. Разговоры смолкли, на нежданного гостя уставились несколько пар глаз с немым требованием уйти и не мешать людям вернуться из той, сценической, жизни в эту реальность.
Капитана, похоже, это не смущало.
- Чьи сигареты? - спросил он, показывая на пачку L&M, лежащую перед ним на столе, и не отрывая взгляда от Аркадия.
Аркадий сразу вспомнил, что в кармане его куртки, висящей на крючке у выхода, лежит только что начатая пачка L&M. Он не спеша пересек комнату, сунул руку в карман и, как и ожидал, пачку не обнаружил. Подозревая розыгрыш, он посмотрел на своих товарищей, но они наблюдали за происходящим с тем же недоумением, что испытывал и сам Аркадий.
Капитан протянул ему пачку, которая оказалась значительно легче, чем ожидалось. Аркадий заглянул в нее, наклонил, и на руку выпал полиэтиленовый кулечек с чем-то белым внутри.
- Это тоже ваше? - спросил снова капитан.
- Нет, это не мое.
- Разберемся. Одевайтесь, поедем с нами.
Почему-то помещения правоохранительных учреждений носят на себе какой-то неповторимый отвратительный отпечаток. Никогда не спутаешь отделение милиции, скажем, с поликлиникой или каким-нибудь ЖЭКом. Сколько раз, проходя по мрачным коридорам, Аркадий пытался представить себя где-нибудь в институтской библиотеке или больнице, но даже его актерская способность подгонять под себя предлагаемые обстоятельства здесь не помогала: милицейские коридоры и кабинеты оставались милицейскими коридорами и кабинетами, и лица вокруг были отчужденными и невыразительными.
За полтора месяца меры пресечения в виде содержания под стражей Аркадию довелось встретиться со многими интересными и не очень личностями. Самое удивительное, среди них было очень мало уголовников-рецидивистов. Видимо, в девяностые все завсегдатаи советской тюрьмы временно перекочевали с нар на Багамы и в Ниццу. Следственные изоляторы той поры были наполнены абсолютно разношерстной, до патологии голодной, публикой. Аркадий сам постоянно голодал и концу месяца мог снять джинсы, не расстегивая.
Но потеря десятка килограммов была сущей ерундой по сравнению с пониманием того, что сумасшедший февральский сквозняк захлопнул дверь в его прошлую жизнь. Он ругал себя за малодушие, когда в камерных "базарах" позволял себе рассказывать про театр, а потом всю ночь не мог заснуть от бессильной злобы, мучавшей его.
В одну из таких ночей его неожиданно вызвали на допрос. Вообще после первой встречи со следователем он относился к допросам иронически - с той горькой иронией, которая возникает в сознании на том месте, где раньше были планы на будущее, претензии на собственный социальный статус и мечты о чем-то реально возможном. Вот и сегодня он был спокоен и невозмутим, и единственное, что его по-настоящему волновало, так это сильная жажда - чересчур соленой была вечерняя баланда.
Следователя он видел в первый раз - молоденький, как будто студент. И чего это ему по ночам не спится? Разговор опять завертелся вокруг той злополучной пачки: кто имел доступ (можно подумать, его карман - это сейф какой-нибудь!), да почему он ни на кого не думает. Скучно, ничего нового. Перед следователем стояла бутылка минералки. Открытая, чуть-чуть отпито. Может, набраться наглости попросить?
- Гражданин следователь, можно попить?
- Да, конечно, - поспешно протянул Аркадию бутылку, и только тут Аркадий подумал, что стакана нет, а пить следователю с задержанным из одной бутылки как-то не пристало.
- Пейте, пейте, - снова подбодрил следователь.
Аркадий не стал больше церемониться и отхлебнул из горлышка. Приятная солоноватая жидкость с пузырьками газа растеклась по грудной клетке, принося облегчение. Внезапно Аркадий почувствовал, как закружилась голова, и его стало клонить в сон. Какая-то мысль типа "что-то подмешано в воду" промелькнула в голове, так и не успев до конца оформиться, и он провалился в черноту.
Очнулся он в чреве просторного внедорожника, мягко катившего по лесной дороге. Он полулежал в совсем неудобной позе на заднем сиденье, кабина шофера отделена пластиковой загородкой, и кто там сидит, один или двое, разглядеть было невозможно. Из-за слишком тонированных стекол внутри было полутемно. А может, это просто ночь? Сколько времени прошло после ночного допроса, понять было трудно, да он и не пытался. По крайней мере, хуже камеры следственного изолятора придумать что-то уже трудно. Навстречу летели редкие снежинки, вековые ели по обеим сторонам дороги тянули свои огромные лапы. Его опять укачало, и он заснул.
В следующий раз Аркадий очнулся от того, что перестал шуршать гравий под колесами и легкое шептание двигателя замолкло. Машина остановилась около большого деревянного здания, похожего на загородную гостиницу и дом отдыха. Вокруг был лес. Архитектурная концепция здания не позволяла с точностью определить, сколько в нем было этажей - то ли три, то ли четыре.
Дверцу открыли снаружи. Вылезти удалось не сразу, так затекли конечности. Человек, выпустивший Аркадия из автомобиля, сразу отошел в сторону, не вступая ни в какие контакты. Как только Аркадий вылез с заднего сиденья, парень ловко заскочил на его место, захлопнул за собой дверцу, и машина тотчас тронулась. Аркадий поднялся на крыльцо, открыл дверь и очутился в большом зале, который занимал весь первый этаж дома.
Ему навстречу двигался невысокий подтянутый мужчина лет сорока с всеобъемлющей улыбкой и раскрытыми для объятий руками.
- Здравствуй, Аркаша! - начал он еще на ходу. - Какое счастье, что наконец-то позади все твои мученья, и мы рады принять тебя в свои объятья.
За его спиной показалась Серафима.
Он встретился с ней взглядом - и остался. Надо было бежать куда глаза глядят, дождаться ночи и бежать. Но то ли его воля была сломлена пребыванием в следственном изоляторе, то ли он просто устал, но он остался. Целый месяц она не выпускала его из своих объятий, но его походы в другое время не возобновлялись. Она спрашивала, в чем дело, старалась довести его до исступления, даже, как ему казалось, применяла гипноз, но под гипнозом он нес всякий бред, а после ночи с Серафимой бывал разбит, как после хорошей попойки.
Он чувствовал, что он становится лишним, не оправдавшим надежды Серафимы. Он решил уйти. Решение пришло спонтанно. Ночью она не пришла к нему. В последнее время такое случалось все чаще и чаще. Он долго думал, вспоминал их первую встречу, потом свои разрозненные сезоны в разных театрах, потом это слишком уж нарочитое заточение его в следственном изоляторе. Он уже давно подозревал, что тут не обошлось без его новых "друзей" и Серафимы: очень уж тепленьким и беззащитным он попал в их лапы! Он встал и вышел в большой зал первого этажа. Никого. Он прошел по диагонали, толкнул входную дверь и очутился на свежем воздухе. Тихонько прикрыл за собой дверь, спустился с крыльца... Он долго шел по лесу, шел, вспоминал, злился на себя и окружающих, вспоминал, плакал, снова злился. А потом вдруг встал как вкопанный, и одновременно ему в голову пришла простая мысль: а кому я там нужен? Куда я иду? К кому? Меня никто не ждет в том мире. Он круто развернулся и пошел обратно.
Подходя к дому, Аркадий увидел слабый свет, бьющий из полуподвального помещения. Честно говоря, он и не подозревал, что там кто-то бывает. Эти окна, едва поднимавшиеся над землей, казались ему декорацией, изыском архитектора, обманом для красоты фасада.
Окно светилось, и он невольно заглянул туда. Сначала он ничего не увидел, кроме вазочки с увядшим букетом на низком столике у окна да пары пустых бутылок из-под какого-то спиртного. Но чуть погодя к столику подошла Серафима. Она с кем-то разговаривала.
- Вы думаете, отче, мне не страшно? Почему всегда я у вас во всем виновата?
Для того, чтобы лучше слышать, Аркадию пришлось сначала присесть на корточки, потом и вовсе лечь на мокрую от ночной росы траву.
- Серафима, только из-за твоей нерадивости этот человек не может быть нам полезным. Кто же, как не ты, виноват, что мы поверили в его дар? Кто же, как не ты, позволил вытащить этого юношу из его привычной жизни? И теперь, когда мы убедились в его бездарности и будем вынуждены убрать его, ты не пожалеешь его загубленную душу? Ты же прекрасно понимаешь, что оставить его среди нас мы не сможем. И ты теперь говоришь, что ты ни в чем не виновата?
Аркадий не видел говорящего, но догадывался, что говорил тот мужчина, что встретил его в первый день здесь. Этот человек, как объяснила Серафима, был хозяином дома. После первой встречи Аркадий не видел его никогда, но сразу узнал его хрипловатый невысокий голос.