|
|
||
- Ты знаешь, все-таки он странный,- сказал мне Шульгин.
У него была эта манера сначала изложить все доводы "за", отмести всякие возражения, указать на очевидную выгоду, и, дождавшись, когда ты согласишься на что-либо под давлением его честного взгляда, выдвинуть осторожные замечания "против". Как будто, он хотел оставить для себя дорожку к отступлению, встать в сторону и в любом случае сохранить свое реноме доброго советчика. Так что он всегда мог сказать с равной уверенностью и "Ну вот, а ты сомневался...", и "Я же предупреждал..."
- Так мы идем или нет ? - спросил я его.
- Смотри,- пожал плечами Шульгин,- Решать тебе...
- Слушай, Эдик,- напомнил я,- Ты мне его присоветовал. Сам сказал, что он интересный тип, а теперь что же ?
- Решать тебе,- твердо стоял на своем Шульгин,- Он странный.
- Тьфу.
Я барабанил пальцами по столу рядом с неподписанным счетом. Сигарета дымилась в пепельнице, аккуратная чашечка с остатками кофейной гущи и пустая коньячная рюмка приглашали задержаться и, при желании, я мог бы еще остаться в этом уютном кафетерии и провести сегодняшний вечер в его компании за пустяшной болтовней.
Шульгину было, с одной стороны, жутко интересно сводить меня к своему знакомому, а с другой, он ничего не терял, если просто сидя рядом и рассказывая пару историй из своей авантюрной молодости. Да, Эдик считал себя авантюристом. И он был авантюристом до известной степени, он готов был идти на риск, только предпочитал, чтобы впереди него шел кто-то еще.
- Да хрен с тобой,- решился я,- Поехали.
Дом, к которому Эдик меня привез, был старый, двухэтажный, обсаженный такими же старыми деревьями по периметру и еще огороженный сеткой. У него было два подъезда, один из которых зиял черной дырой, а другой давным-давно уже заколотили досками. Две разваливающиеся скамейки перед действующим подъездом были усеяны птичьим пометом. Судя по тому, что остатки асфальта под ними не покрывал слой плевков и окурков, молодежь в этом доме не жила и не тусовалась.
Я с сомнением посмотрел в темноту подъезда.
- Какой этаж ?
- Второй,- ответил Шульгин и остановился у двери,- Ты идешь ?
Я вошел первым.
Под нашими шагами жидкие деревянные ступеньки скрипели так, что я подумал, они обвалятся вниз. Перила, просто ветхие доски на опорах, шатались, держаться за них не хотелось.
На этаже было четыре двери. Все обитые облупившимся дерматином в перекрестии поредевших линий тусклых и ржавых кнопок. У одной, той, перед которой встал Шульгин, болталась на одном гвозде сорванная ручка. Эдик утопил кнопку звонка и, послушав тишину, несколько раз кулаком ударил по двери.
- Эй, Витальич, открывай !
Мы ждали минуту или две, пока откуда-то издалека не послышались глухие шаги. Они раздавались вовсе не от двери, а слышались сверху, видимо, с чердака, куда поворачивал последний пролет лестницы.
С этого пролета высунулась лохматая темная голова.
- Кто ? - спросила она
Шульгин отошел от двери и посмотрел туда.
- А это ты,- сказала голова,- Я ворон сторожил. Заразы, все окна засрали. А это кто с тобой.
- Спускайся, узнаешь...
- Сейчас спущусь,- пообещала голова и исчезла.
Это был мужчина лет сорока в вязаной, расстегнутой на груди кофте, брюках и сандалиях. Сандалии поразили меня особенно. Они были не менее пятидесятого размера, стоптанные, похожие на снегоступы. Впечатление особенно усиливалось его голыми невероятно худыми щиколотками в крупных синих венах.
- Степанов,- назвался он, протягивая широкую плоскую ладонь на таком же тощем запястье,- Семен Витальевич.
- Квашнин. Сергей Сергеич.
Степанов медленно покачал мою руку в своей.
Потом вдруг резко дернул головой набок. Это получилось у него так неожиданно, что я едва не отшатнулся.
- Тик,- пояснил он,- Невроз.
- Бывает.
Он пригласил нас в квартиру и провел на темную кухню, где сразу же поставил кипятиться чайник. Потом принялся искать что-то на пыльном подоконнике, среди засохших цветов, и искал это долго.
- Чего потерял ? - поинтересовался Шульгин.
- Да тут...- тянул Степанов, шаря между горшками.
Внезапно он повернулся и уставился на стол.
- Вот же она где,- сказал он, указывая на пепельницу.
Затем уставился на меня.
- Вам что надо-то от меня ?
Я заготовил речь на случай такого вопроса, но сейчас уже растерял все слова. Пока Степанов молча ждал ответа, один его глаз непроизвольно закрылся, как форточка от порыва ветра. Я присмотрелся. Веко дергалось. Он пытался его то ли удержать, то ли поднять. Выручил меня Шульгин.
- Сергеич специалист по реинкарнациям. Ты же сам просил такого найти...
Некоторое время он думал. Затем помотал своей патлатой головой, все еще держа глаз закрытым, и сел за стол, бережно положив руки на столешницу.
- Не знаю, ты вон тоже говорил, что специалист по измененным состояниям. А сам только водку пить умеешь
Шульгин, к моему удивлению, не смутился. Он дружески похлопал Семена Витальевича по руке и сказал:
- У меня метода не апробированная. Она не на всех действует. А Сергеич кандидат наук медицинских, этим делом давно уже занимается. К нему очереди стоят в клинику. Считай, для тебя специально исключение сделал.
Я слушал его вранье и в который раз думал, что, в общем-то стыдно нам, двум бездельникам с незаконченным высшим образованием искать развлечений в диких исповедях опустившихся людей. С другой стороны, ведь гипноз иногда давал результаты. Давал, и давал именно в случаях таких вот запущенных, оторванных от жизни и никому не нужных алкоголиках, как этот Степанов. Заговорила же та старая женщина в коммуналке на латыни. И этот спившийся художник нарисовал же панораму Константинополя с холма императора Феодосия...
- Вы знаете, Семен Витальевич,- решился вступить в разговор я,- Мы, конечно, не гарантируем результата. В большинстве случаев, речь идет не о проявившихся воспоминаниях о прошлой жизни, а о... неоформившихся фантазиях, так сказать.
Я прокашлялся и придал голосу академический сухой тон. Это на них всегда действовало. Вообще, я понял, что только очень одинокие люди способны легко раскрываться до и во время гипноза. То ли им нечего терять, то ли чужая заинтересованность, такая редкая в их жизни, служит катализатором. Вот и Степанов заинтересовался.
- В нашей клинике... хм... мы практикуем гипноз в предварительно подготовленной обстановке. Мы стараемся воспроизвести условия, максимально близкие к тому переживанию, которое хотим получить. Например, если вы считаете, что в прошлой жизни вы жили в лесу, то лучше, если в раппорте будет участвовать шум деревьев, треск костра... звуки леса, одним словом.
- Я не знаю, кем я был...- неуверенно сказал Степанов.
- А сны твои ? - быстро спросил Шульгин.
Я с достоинством достал блокнот и карандаш и приготовился писать. Семен Витальевич колебался. Я кинул на него ободряющий взгляд.
- Ну, сны...- пробормотал он,- Снятся мне уже лет пять. Вот как тик начался, так и сны пошли. Я уж куда только не обращался. Врачи говорят невроз.
Он с вернувшимся сомнением посмотрел в мою сторону.
- В неврологии сейчас не все еще ясно. Наука, знаете ли новая... Тот же традиционный взгляд на невралгический тик имеет массу изъянов. Многое пересматривается.
- Ну, сны,- повторил Степанов,- Что сны. Снится мне вода... Может, море или река
Я сделал в блокноте быструю пометку.
- И будто я иду к берегу.
- А река какая ?
- Да черт его знает. Темно там. И еще я на дудке такой играю.
Он показал как играет, поднеся руки ко рту. Получалось, что он играет на флейте. Я кивнул, и Степанов опустил одну руку. Пальцами второй он продолжал закрывать в воздухе невидимые отверстия. Движения были мягкими и уверенными, Степанов их явно не контролировал Потом замер и с видимым усилием опустил ее.
- Вот видите,- он виновато наклонил голову,- Руки не слушаются.
За секунду до этого мне показалось, что в грязной кухне играла медленная и завораживающая мелодия. Я отогнал эту мысль и черкнул еще несколько строк в блокноте.
- Да,- оживился он,- И еще я иду к этой воде спиной и слышу перед собой шорохи.
- Ну что ты скажешь ? - спросил Шульгин в машине.
- Да хрен его знает...- ответил я.
- Занятный мужик, да. А пьет, как лошадь.
- Кем раньше то был ?
Шульгин повернул руль и переключил передачу. Мы съехали на асфальтированную дорожку, ведущую к моему дому.
- Да вроде слесарем на заводе. Потом этот тик, пришлось уволиться. Так и вставал мужик у станка. Раз под фрезу чуть не угодил. Сейчас, по моему, водопроводчик в ЖЭУ на полставки.
- А что этот тик ?
- Да, тик у него интересный. Ты же сам видел. То глаза закрываются, то пальцы дергаются. Действительно, как на флейте играет. Явно не спазматический. Но, если выпьет, все как рукой снимает...
- Я все-таки сути не уловлю...- пожаловался я,- Что он вспоминает ?
- Ладно...- сказал Шульгин, останавливая свою машину,- Бог с ним. В конце-концов сны у него какие-то однообразные, динамики нет, сценического начала нет...
- Да,- задумчиво согласился я,- Антураж неинтересный.
Из этого, разумеется, не вытянешь развлечения. То ли дело, когда наш нечаянный подопытный, принимает вдруг классическую позу, и начинает, напыщенно декламировать Вергилия. Вот это действительно цирк... А здесь... Флейта, река, шорохи какие-то...
И все-таки меня все время смущало, что я уже где-то слышал подобное. Какие-то детали Степановских снов будили глубоко в памяти неосознанное узнавание. Шульгин терпеливо ждал, пока я выйду.
- Слушай, Эдик,- осторожно, боясь спугнуть мысль, обратился я к нему,- Зайдем-ка ко мне на минутку.
- Что ? - встрепенулся Шульгин.
- Давай, давай...- поторопил я его,- Есть одна идея.
Дома я долго рыскал по полкам, перебирая книги, пока не наткнулся на него. Широкоформатный иллюстрированный альбом в потертой глянцевой обложке. "Старинная немецкая гравюра". Я перелистывал его в нетерпении.
Эдик заглядывал мне через плечо.
- Вот же,- объявил я, раскрывая альбом во весь разворот,- Конечно, мы не догадались сразу. Привыкли к этим цезарям и Клеопатрам...
- Да-а,- протянул Шульгин.
На гравюре по длинной мощеной булыжником мостовой мимо двухэтажных спящих домов средневекового города шла странная процессия. Справа, согнувшись, и приплясывая, тянулись длинной цепочкой крысы, некоторые из которых держали на плечах узелки со скарбом. Перед ними танцевал худой человек в длинной накидке и остроносых туфлях, играя на флейте. Над городом висел тонкий серп месяца. Крысы шли за флейтистом к спуску к реке, вытянув острые морды.
Текст под рисунком гласил:
"Известная немецкая легенда. Бродячий Флейтист спас город от нашествия крыс: своей музыкой выманил их из убежищ, довел до берега Везера и... пошел по водам, они же, естественно, утонули. Есть и другая версия, согласно которой он увел зверьков "в другой мир", откуда нет возврата, да и не возникает желания вернуться.
Заплатить за сделанное жители города отказались. И тогда Крысолов - во время воскресной обедни - снова заиграл на флейте и увел всех городских детей на гору Конненберг, которая гостеприимно разверзлась и поглотила шествие. Одно из дальнейших "ответвлений фабулы" гласит, что от этих детей произошли жители современной Трансильвании...
Лет пятьсот эта история существовала изустно, очищаясь от фактов и обрастая фольклорными подробностями. Пока не была изложена в изданной братьями Гримм книге "Немецкие сказания". Первый стихотворный отклик на нее принадлежит Гёте - его "Крысолов" написан в самом начале ХIХ века. Герой стихов, как и положено в сказке, является троекратно и звуками флейты уводит за собой сперва крыс, потом детей, а затем и женщин.
Сюжет часто разрабатывался мастерами гравюры XV-XVI веков."
- Гаммельнский Крысолов,- прошептал восторженно Шульгин,- Ну ты голова, Сергеич. Охренеть...
Я нервно сглотнул. Мне стало немного не по себе от того, кем был смирный алкоголик Степанов в прошлом своем воплощении.
Тихая ночь опустилась на набережную. Луна поднималась над домами вдоль нее, смотрящими на спокойную реку мертвыми окнами. Мы с Шульгиным стояли, опираясь о парапет рядом со ступенчатым спуском, и слушали ровный плеск воды. Я закурил, прикрывая огонек ладонью, выбросил в грязные пенистые волны спичку и, успокоившись, повернулся к Степанову.
- Семен Витальевич,- сказал я,- Вы понимаете, что нужного нам эффекта может и не получиться. У нас был ряд успешных экспериментов, но...
- Да понимаю я,- устало махнул рукой он.
Степанов высился перед нами сгорбленной тенью. Темный плащ, который раздобыл Шульгин, мел полою асфальт. Семен Витальевич мял в руках шляпу с широкими полями. Внезапно он снова дернул головой.
- Итак,- предупредил я,- Повторим еще раз. Мне необходимо, чтобы вы предельно сконцентрировались. Выбросите из головы все лишние мысли. Начнем с шума воды... Закройте глаза.
Степанов послушно закрыл глаза рукой.
- Не надо рукой,- ровным голосом велел я,- Опустите руку. Просто закройте глаза. Теперь слушайте воду. Вы слышите воду... Текущую воду. Только текущую воду и мой голос... Мой голос накладывается на плеск воды. Вы слышите только мой голос и ровный плеск воды. Эти звуки монотонные, ровные, медленные. Плеск воды уносит вас... Ваше тело становится легким, легким...
Он стоял, слегка покачиваясь. Похожие на лопаты руки висели вдоль тела, пальцы на правой чуть шевелились.
- Вы стоите на берегу реки. Ваше тело легкое. Вы дышите глубоко... ровно... спокойно. Ваша память очищается. Все уходит прочь, прочь... Вы слышите только шум воды и мой голос. Вы стоите на берегу реки...
Рука его неуверенно дернулась вверх, зависла в воздухе и опустилась. Потом дернулась еще раз. Шульгин щелкнул замочками продолговатого футляра, который лежал перед ним на бетонном парапете и достал флейту. Вопросительно посмотрел на меня.
- Вы сейчас возьмете флейту. Это ваша флейта... Вы слышите только шум воды и мой голос. Подчиняйтесь моему голосу. Вы возьмете флейту и начнете играть... Вы умеете играть на флейте.
Набережная была пуста в этот час. Я непроизвольно поежился. Затих даже легкий ветерок в ветвях лип, высаженных в скверике. Город за спиной Степанова молчал.
- Das meine Flцte Моя флейта... (нем.)...- сказал он чужим глухим голосом и поднял веки.
Глаза его закатились. Степанов смотрел на меня пустыми белками и слепо водил перед собой рукой. Шульгин, согнувшись, подступил к нему скользящим шагом. Затем, заметно волнуясь, сунул ему флейту и сжал на холодном мундштуке его пальцы своими.
Степанов играл на флейте.
Он играл вдохновенно. Все морщины на его спящем лице разгладились, темная грубая кожа в лунном свете заблестела, как стекло. Он стал выглядеть моложе, его черты приобрели неясную благородную свежесть.
Перед нами стоял почти юноша...
Он покачивал головой и притаптывал в такт ногой.
Мы замерли растерянные, пытаясь собраться с мыслями.
Музыка, которую он играл, мне была незнакома. Эти мягкие осторожные стакатто и легкие трели, которые издавала флейта, не имели ничего общего с классикой. Музыка явно относилась к средним векам, она пришла с кривых узких улочек, из-под темных готических сводов, с хоров для менестрелей...
Мне захотелось нырнуть в этот сумрачный мир, прошмыгнуть по этим улочкам, прячась в тени нависающих домов, и отыскать свою...
- Вы продолжаете играть...- механически говорил я,- Вы играете на флейте.
Но Степанов уже не нуждался в моих указаниях. Он играл на флейте так, словно делал это всю жизнь. Он ставил ногу сперва на носок, потом, с поворотом, на пятку и переступал в одну сторону и в другую, все ускоряя темп...
В одну и в другую сторону...
Я искоса посмотрел на Шульгина.
Тот водил носком туфля перед собой. Я толкнул его локтем, и Эдик повернулся ко мне молочным лицом. Я дернулся назад.
Он улыбался, закрыв глаза, поводя хищно вытянутым носом. Он согнулся, присел, и выставил руки перед собой, судорожно дергая скрюченными пальцами, как когтями. Мне показалось, что за спиной его в воздухе плетью метнулся длинный голый хвост.
Степанов играл...
Теперь он уже откровенно танцевал в зыбком свете, высоко поднимая ноги. Полы плаща плавали за ним колоколом. Он отступал от нас по длинной дуге
Шульгин двинулся за ним вкрадчиво, почти упав на четвереньки. Он повторял его чарующие маятниковые движения, как тень.
Я почувствовал спазм в ноге, некое непроизвольное движение, как тик, и опустился на корточки. Мне свело руки.
"Шульгин...",- хотел я позвать его, но неожиданно выдохнул:
- Schwesterchen... Сестричка... (нем.)
- Ach ! Eine schцne Musik, Gevatterin Ах ! Какая чудесная музыка, кума ! (нем.),- пискливо отозвался Эдик.
Я понял, что он прав.
Двигая жирным задом, Шульгин полз за Крысоловом.
Прижимаясь к земле на пружинящие сильные лапы, я успел еще подумать, что мы никогда не пробовали свой метод на самих себе. Вот теперь такая возможность появилась. Степанов со своей чудесной флейтой открыл нам наше прошлое воплощение.
- Das ist mir vцllig entfallen... Я это совершенно забыл... (нем.)- удивленно прошептал я
Эдик на мгновенье вспомнил обо мне. Он глянул на меня довольными черными глазами и кивнул острой мордой.
- Ja. Besten Dank fьr Wunderbar Flцte Да. Спасибо волшебной флейте. (нем.)
Запах канавы стал забивать мне ноздри.
Жирный, вкусный запах отбросов...
Я пошевелил усами и принюхался.
Крысолов, танцуя, спускался по лестнице к воде. Мы с сестричкой ползли за ним, подняв морды и луна освещала наши мускулистые спины в гладкой искрящейся шерсти. Оторваться от этой музыки мы не могли. Да и зачем ?
Мы знали, куда ведет нас Gutmьtiger Rattenfдnger Добрый Крысолов (нем.)...
Он вел нас в волшебную страну, подальше от этого города, где живут высокие двуногие, где на нас расставляют ловушки, где мы вынуждены скрываться. Там, в волшебной стране, под водой, растут сырные деревья и текут молочные реки, там много еды и нет людей...
Мы ступили в холодные волны и поплыли за этим призраком, вышагивающим по воде. Сестричка уже гребла, подняв морду, дрожа от ледяных игл, вонзающихся под шкуру. Ничего, мы можем потерпеть. Мы ждали этого целые века, раз за разом меняя хрупкие тела, и теперь можем потерпеть еще немного...