Аннотация: Нелегко удается старому Раби Эллиягу зарабатывать на жизнь в средневековом Константинополе. Постоянные препятствия мешают ему закончить его фундаментальный труд. И однажды...
--
Заработок в Константинополе.
Реб Эллиягу бен Адмор сидел в узкой каморке над толстым фолиантом привычно щуря близорукие глаза. Луч солнца, заглянувший из маленького оконца, красиво золотил комья пыли, плавающие по комнате.
Реб Эллиягу привычно чихнул и опять уставился в схему сфирот, трактата об устройстве мироздания, смакуя про себя аргументы Великого Абдуллы, называвшего своих недостойных противников вонючими шакалами и плевками на грязных башмаках разносчика. Эти недоумки пытались доказать плоскообразность вселенной и бесконечность существования миров. Да простит Всемогущий их грехи и невежество.
Только он может произвести окончательные расчеты. И докажет всему подлунному миру свою правоту.
День был холодный. Жаровня давно погасла, старый, из верблюжьей шерсти халат не защищал как следует худое, изможденное тело. Реб Эллиягу встал , чтобы согреться, прошелся по комнате, потом взял в руку тростниковое перо и начал писать.
Происхождение мира действия ...
Он увлекся работой, но мироздание не торопилось оставить его в покое. Мерзкое создание, порождение шайтана, пронзительно визжа влетело в комнату через окно. Потом оно опрокинуло чернильницу с лучшей тушью из Багдада, уронило на пол стопку старинных манускриптов, коим не было цены, и с громким мерзостным мяуканьем примостилось на коленях, предлагая оценить свой охотничий трофей, который оно ухитрилась держать в лапах полу задушенным. Это был маленький птенец ласточки, и глядя на него, у ученого сжималось сердце. Божье создание, символ свободы, оказался преданным на растерзание.
Реб Элиягу поскорее отобрал птенца, он еле дышал. Опять придется прервать свой труд, нет ни минуты покоя в этом мире греха, но о "покинутом в ночи, не забывай его страданья" создании следует позаботиться, как сказано в диване Фардыяра Прекрасного.. Он прикрикнул на кошку, и спустился по узкой винтовой лестнице в нижнюю комнату.
Там жили нахлебники и наследники, а также властвовала драгоценная Мирьям, жемчужина его сердца. Она сидела на низкой табуретке у окна и плела бесконечную пряжу. Старуха, сестра покойной матери, привычно дремала у холодного очага.
--
Помоги ему, Мирьям, алмаз моей души. Госпожа Астролябия чуть не свернула ему шею.
--
Я могу перевязать ему сломанную лапу,- ответила Мирьям,- но скажи, кто поможет мне и моим детям, мука закончилась уже вчера, дров нет и ростовщик Рустам уже приходил спрашивать о долге. Мне кажется тебе пришла пора , мой господин, заработать деньги для твоей семьи. Я понимаю, как важна и священна твоя работа, но твои дети хотят есть, смилуйся над нами.
Слезы катились по щекам Мирьям, и она казалась такой трогательной, что реб Эллиягу глядя на нее тяжко вздохнул и даже прослезился. Ну что делают с нами женщины, из-за их суетных нужд великое произведение может остаться незаконченным.
Он еще раз посмотрел на жену, ее подбородок дрожал, щеки покрывались румянцем, похоже спокойная стадия переговоров закончилась и сейчас наступит другая.
--
О. злосчастный муж, забывший о горе своей семьи, ты хочешь оставить нас даже без черствой лепешки, чтобы мы замерзли этой зимой, и собаки глодали наши трупы?
Чувствую себя как крепость под обстрелом, реб Эллиягу попытался ретироваться обратно на лестницу. О, не тут то было, путь был прегражден и перед ним была уже не женщина, хотя бы и разъяренная, а богиня, наследница древних богов гнева.
--
Ты не вернешься к себе пока не заработаешь на на пропитание, иди.
И, тяжко вздыхая, Реб Эллиягу вышел работать на морозную улицу Константинополя.
Он прошел семь шагов по улице, призывая великое слово силы, а потом остановился.
Что -то звякнуло под ногами. Реб Эллиягу нагнулся, и посмотрел вниз -- это был золотой слиток унций на десять.
--
Прошлый раз был потяжелее, старею, - вздохнул Реб Эллиягу, уставший, но довольный, возвращаясь с заработком домой.