Клизма подошел к окну и, морщась, отдернул пыльную занавеску из тюля. Закашлялся и помотал перед носом рукой. Ну и дрянь!
Как он и предполагал, оба шпингалета на створке оказались закрашенными. Открыть их будет нелегко. Клизма представил себе, как он будет мотать шпингалеты из стороны в сторону своими слабыми пальцами, представил, какой отвратительный скрип начнут они издавать... По коже пробежались мурашки.
Ладно. Зато соседний дом торчит перед самым носом. Метров шестьдесят до него, не больше.
Клизма с легкостью отыскал нужную квартиру на третьем этаже. Определить ее было несложно, по старому венскому стулу на балконе. Затем он скосил глаз в сторону арки: их белая "тойота" уже стояла там, ткнувшись мордой с раскосыми очами почти в самую клумбу.
Зря они так встали, подумал Клизма. Жильцы начнут возмущаться, не утихомиришь.
Он бросил взгляд на часы: одиннадцать. Сердце замлело. Времени оставалось на три пипетки, а хозяйка все шарилась за спиной, гремела кастрюлями, лазала зачем-то в духовку и, видимо, не собиралась никуда уходить. Пора бы послать ее... Но Клизма был вежливым молодым человеком. Как, скажите на милость, жильцы съемных квартир прогоняют своих хозяек, женщин пенсионного возраста?
Однако разговор все равно с чего-то нужно было начинать, иначе прощание могло растянуться до обеда.
-- Давно не открывали? - не оборачиваясь, спросил он и легонько побарабанил пальцами по стеклу.
-- Не надо по стеклу стучать, -- сухо сказала хозяйка, подошла и задернула занавеску. - И окно открывать не надо.
-- А воздух? - опешил Клизма.
-- Воздух через форточку. А когда окно открываешь, пыль летит. Понятно?
-- Понятно, -- Клизма для верности кивнул.
-- Это хорошо, что понятно, -- сказала хозяйка. Она внимательно посмотрела на него (а не врешь ли ты, парень?), вздохнула с сомнением и кивком показала на столик возле раковины, где горками понимались кастрюли, тарелки и стаканы. - Значит, посуду я оставляю всю. Мы ее сейчас пересчитаем и запишем в акт. Потом осмотрим мебель.
-- Видите ли, -- начал Клизма, -- Я сейчас очень тороплюсь, и мне бы хотелось...
-- А потом осмотрим мебель, -- с нажимом повторила хозяйка. - Мебель новая, импортная. Постарайтесь аккуратнее с ней. Вы для чего квартиру снимаете?
Клизма растерялся. А для чего другие люди снимают квартиры? Сказать, что ему диссертацию надо заканчивать? Или подстрелить кое-кого в соседнем доме?
-- Ну, снимаю, -- выдавил Клизма. - Это... Жить.
Хозяйка улыбнулась. Наверное, он дал правильный ответ.
-- Жить, -- она покачала головой. - Конечно, жить. Да живут по-разному. Для некоторых жизнь вся - это пьянка-гулянка. А я борделя здесь не потерплю. Девушку привести можешь, но чтобы тихо. Понял?
-- Спасибо, -- буркнул Клизма.
Старая ты карга, подумал он, мысленно сплюнув. О таких ведь, как ты, беспокоюсь. Ты же в группу риска входишь, дура.
Клизма еще раз взглянул на "тойоту": теперь возле нее прохаживался человек в джинсовой куртке. Издалека трудно было сказать, кто это. Черешнев, скорее всего. Он самый нервный и нетерпеливый.
-- Давайте побыстрее, -- Клизма смирился и махнул рукой, -- что там осматривать?
Следующие минут сорок они с хозяйкой ходиле по комнатам, считали рюмки в серванте, фиксировали потертости на обивке дивана, подкручивали ножки у кухонных табуреток. Хозяйка вспоминала прежних своих жильцов, кого добрым словом, а кого и нецензурным.
-- Турок даже был однажды, -- говорила она, пополняя реестр предметов ясным старческим почерком. - Я хотя нехристей и не люблю, но этот приличный попался. И "здрассьте", и "пожалуйста", и деньги вовремя. Девушек водил часто, иногда и по две, и по три, но все тихо, что мышка твоя. Соседи не жаловались. Приведет, шу-шу-шу, и все. А русских пустила пару - тьфу, пропастина! Свои ж вроде, славяне, а как изгадили все! Каких-то приборов сюда понапихали, экранов-телевизоров... Я спрашиваю: что такое? А это, говорят, интернет у нас. Мы, говорят, туда ходим. Ах, вы, думаю, скоты! Туалета вам мало?! Ну, я вам похожу! Выгнала их, ясно-понятно, в три шеи, еще и в милицию заявила, а в милиции...
Речь хозяйки продолжала журчать сереньким ручейком, но Клизма уже не обращал на это внимания.
Они там сейчас звереть начинают потихоньку, мрачно думал он, помогая хозяйке достать с антресолей матрас. И не звонят, марку держат. Помощи от них не дождешься. Всем же интересно, как я справлюсь. Ты, мол, начальник, ты и дирижируй. А сфальшивишь, носом вертеть начнут: тю, да у него палочка дирижерская не выросла, а туда же, за пюпитр лезет. Как будто я сам напросился...
-- Дело выеденного яйца не стоит, -- сказал Толстый Папа на совещании, а Черешнев подхватил: -- Только яичко страусиное!
И все заржали. Толстый Папа рассердился, ткнул в Клизму, который в тот славный момент Клизмой еще не был, и заорал: -- С этого момента руководить операцией будет он, и пусть вам стыдно станет, что я такого молокососа послал. Это ж не шутки!
И все заржали еще сильнее. Тут сам Толстый Папа не выдержал и улыбнулся. Смешное дельце, само собой. На фоне трупов-то даже инвалид -- комедия...
И долговязый Гриша Волчковский сложил губы трубочкой и прогундосил:
-- Руководить операцией будет агент два ноля, он же Клизьма...
С тех пор в их отделе Клизму по имени больше никто не называл - только Клизма, иногда Клистир. Самые остроумные додумались до Касторки. А ведь еще год назад сам профессор Вершков уговаривал его остаться на кафедре общей психологии. Так нет же, отказался, придурок...
Хозяйка, наконец, угомонилась, поставила под реестром подпись, похожую на вареную макаронину, торжественно вручила Клизме два комплекта ключей и с явным сожалением двинулась на выход.
-- Там еще холодный кран подтекает, -- гундосила она, влезая в старенькие боты. - Не открывай сильно его, зальешь соседей снизу. И душ не трогай, шланг прохудился. Во все стороны льет, что твой разбрызгиватель в огороде. У меня дача на сто восьмом, так я намучалась там, что в твоем гестапо. Бывало...
С каменным выражением на лице Клизма выслушал тираду о том, что именно бывало с хозяйкой на даче, и чем это походило на гитлеровские застенки.
А обе стрелки часов уже совпали с верхним делением циферблата - грянул полдень. Действие пьесы вступало в сектор, отчеркнутый красным.
Поэтому, стоило двери захлопнуться за хозяйкой, флегматичный Клизма развил настолько бурную деятельность, насколько вообще мог, и даже чуть-чуть бурнее.
Первым делом он схватился за мобильник, чтобы позвонить Черешневу и расставить людей в соответствии с собственным планом, над которым он корпел до половины третьего ночи. Но вместо длинных гудков мобильник пропиликал три веселых ноты и заткнулся: Клизма в отчаяньи глянул на дисплей и выяснил, что в этой квартире проклятый телефон не ловит сеть. Он побегал по комнатам, постоял у форточек - сеть не появлялась.
Тогда он швырнул мобильник на диван и прыгнул к стационарному аппарату. Во время долгих разглагольствований хозяйки о судьбах ее квартиры, он как-то пропустил мимо ушей нужную информацию и теперь не знал, включена "восьмерка" или нет. У парней внизу сотовые были сплошь с длинными федеральными номерами.
К счастью, "восьмерка" набиралась нормально, и вскоре Клизма услышал хриплый голос Черешнева в трубке.
-- Ты что, уснул там, что ли, урод очкастый?! - начал Черешнев мирную беседу. - Первый час!
Клизма облизнул губы.
-- Все в порядке, -- сказал он, - никто не спит. Значит, давай разворачиваться. Одного на площадку между третьим и четвертым. В багажнике ведро, халат и швабра. Пусть лестницу моет. Двое в подъезд снизу. В багажнике букеты и торт. Типа, они кого-то ждут. Ты стой у подъезда. В этих панелях чертовых телефоны не ловят...
-- Это твой кирпич не ловит, -- хмыкнул Черешнев. - Выбрось его к едрене фене.
-- Я говорю, стой у подъезда, -- Клизма попытался использовать хозяйкины интонации для придания себе статуса командира. - Я буду звонить только тебе, и ничего нам помешать не должно.
-- Все?
-- Нет. Еще двоих на эту сторону дома, чтобы по балконам не спустился.
-- Эх, веселый мудодень, -- сказал Черешнев любимую присказку и отключился.
Все в последний момент, подумал Клизма. В последнюю секунду. Почему у нас так всегда выходит?
Он подхватил из-под вешалки свой кофр и побежал на кухню, на ходу терзая "молнии". В кофре лежал телескопический микрофон направленного действия "мейд ин Чайна" и бинокль "Орлиный глаз" пятьдесят четвертого года издания. Техника на грани фантастики, но хорошо, что хоть такую выделили.
Пять минут ушло на вскрытие окна (шпингалеты скрипели еще отвратительнее, чем Клизма предполагал), затем пара минут на сборку микрофона (трубки никак не желали входить одна в другую и царапались металлическими заусеницами), минута на поиск розетки и выяснение того обстоятельства, что шнур усилителя слишком короток, минута на удлинитель, украденный у настольной лампы в комнате...
Но вот мягкие ладошки наушников прикрыли уши, удочка с микрофоном по-шпионски закачалась в окне, и Клизма понемногу начал успокаиваться.
Он вывернул ручку громкости на максимум, вздрогнул и присел от шума автомобилей и уличных разговоров, потом осторожненько убрал лишнее подавителем посторонних примесей - и в итоге осталось тихое, но отчетливое шкворчание сковородки в квартире напротив.
Паразит еще был на месте. Яичницу жарит... С клокотанием сорвалась вода из бачка, скрипнула дверь туалета, и подозреваемый зашаркал ногами по линолиуму, мурлыкая под нос незнакомую Клизме похабную песенку:
-- Зашел один за поворот, ой да ты ну... А там медведь зайчишку прет, ой да ты ну... Да ну да ты, да ну да я, да ну да он!.. Косой, не сцы, медведь использовал...
Клизма убавил звук и вытер пот со лба. Ничего еще не случилось. Он поднес к глазам бинокль, но не увидел ничего, кроме ходиков на стене и цветочного горшка над холодильником. Этаж разницы давал о себе знать.
Что ж, придется ориентироваться по звуку, как акустикам. Слепая ярость, так сказать, часть вторая.
Дело ведь и вправду было не очень сложным. Наверное, и не очень опасным. Маньяк-извращенец, за которым вот уже девять месяцев охотился отдел Толстого Папы, был из разряда относительно безобидных. Никого не убивал, не грабил и не насиловал. Не тряс гениталиями в подворотнях, не совращал малолетних. Нет, все было куда необычнее и театральнее. Напялив костюм Зорро (черный плащ, черная шляпа и черная маска) подлец проникал в квартиры одиноких женщин бальзаковского возраста, затем, угрожая ножом, выволакивал их на балкон и там зычными криками привлекал к себе внимание прохожих.
-- Уважаемая публика! Только одно представление! Смотрите, и вы не пожалеете! Только у нас! Потрясающая и великолепная... клизьма!!
С этими словами ублюдок задирал даме платье или спускал домашние штаны, ставил жертву в позу дачницы на грядке и всаживал ей в заднее место клизму невероятных размеров. Обычная кипяченая вода, ничего вредоносного. Совершив сей публичный акт варварской медицины, сукин сын поспешно скрывался с места происшествия.
-- Да вы спятили! - дружелюбно сообщил Толстый Папа начальству, когда начальство положило ему на стол папку с похождениями незнакомца в маске. - У нас работы по горло, выше крыши, три серийника, Федоров опять бежал, в Мурманске новый лифтер, в Челябинске черт знает что творится, не могут даже выяснить, группа там или одиночка, а вы, простите, кого мне подсовываете?.. Какого-то вонючку с большой дороги?
Начальство пожевало губами и объяснило, что вонючка - вовсе не вонючка, а особо опасный преступник, что уже известно восемь случаев публичного "клизмования", однако ни разу не удалось получить ни одной улики, ни малейшей зацепки. Что свидетелей - море, а толку - ноль.
-- Глупости, -- заявил Толстый Папа. - Это же народный герой. Всем известно, у пожилых женщин есть проблемы с пищеварением... Медицина нынче дорогая, а это, так сказать, Робин Гуд с резиновым луком, приносит дамам облегчение. Бесплатно. Берет на себя грязную работу. Если люди в белых халатах не могут справиться, то появляется человек в черном плаще...
Начальство намекнуло, что за такие шутки можно схлопотать выговор с занесением. Что дело можно назвать политическим - в столице орудует натуральный психопат, который буквально куражится над правоохранительной системой. Что скоро над властями будет потешаться вся пресса. Что жертвы - люди в возрасте, после нападения им требуется долгая психологическая реабилитация, и хорошо еще, что не было пока ни инфарктов, ни инсультов.
-- И потом, -- сказало начальство, -- у него в руках нож. Вдруг он со временем перейдет от клизм к другим процедурам? К хирургическим, а?
Толстый Папа вхдохнул и развел руками. Он сделал последнюю попытку.
-- Ну, и пусть им милиция занимается. Мы, в конце концов, структура научная.
-- И замечательно! - воскликнуло начальство. - Вам и карты в руки. Случай интересный, разберитесь. И потом, если вы уж такая научная структура, так может, забрать у вас оперативников к чертовой бабушке?
Оперативники были вечной мозолью Толстого Папы. Он злобно засопел и сгреб папку в ящик своего стола.
-- Ладно, -- сказал он. - Только чур не давить. Работать мы по нему будем серьезно, но всегда во вторую очередь. У нас там по остальным делам люди гибнут, а от доброй клизмы еще никто не помирал.
И в самом деле, "клистирный зорро" отрабатывался столь же тщательно, что и остальные выродки. Появилась карта с флажками, отмечающими места нападений. Был составлен психологический портрет извращенца (страсть к публичности, обида на мать, анальный фактор и тому подобная ерунда). Жертвы были с дотошностью проверены на предмет сходств и различий.
За три месяца папка с делом из хлипкой и тщедушной превратилась в пухленькую и тяжелую. Так, выяснилось, что пострадавшие дамы все как одна действительно страдали запорами и даже обращались за помощью к врачам. Что все они проживали не выше третьего этажа, а балконы их квартир выходили на оживленные улицы, где всегда шаталось много народа. Было установлено и еще одно любопытное обстоятельство. Трижды за процессом постановки клизм снизу наблюдали случайные сотрудники милиции, а один раз участковый оказался на месте происшествия буквально через две минуты. И - ничего. Псих будто сквозь землю проваливался. Старушки на скамеечках у подъездов не видели никого подозрительного, никто в плащах и шляпах из подъездов не выбегал. И без плащей и шляп, кстати, тоже.
И вот тогда-то Клизма совершил первую глупость. Ему хотелось поскорее выслужиться, заявить о себе в отделе, и он заявил на свою голову.
-- А что, если наш паразит снимает квартиры в тех домах, где есть подходящий для него объект? Выбежал из одной квартиры, забежал в другую - и все дела. Когда оперативники идут с проверкой по горячим следам, дверь можно не открывать, а потом съехал, и ага. Ищи ветра в поле.
Толстый Папа уважительно хмыкнул.
-- Это мысль. Надо её подумать.
К несчастью для бедолаги Клизмы, мысль хорошенько подумали всем отделом, и она оказалась верной. Да, обычно на одной площадке с квартирой жертвы кто-нибудь да сдавал квартиру. Иногда квартиру сдавали этажом выше или ниже.
Теперь остальное было делом техники.
Толстый Папа предположил, что маньяк, заключая договор найма, мог пользоваться чужими паспортами, однако это было не так. Во всех случаях он давал свои собственный данные: Тряпкин Сергей Викеньтевич, сорока двух лет, женатый, отец двух детей, образование высшее, вице-президент строительной компании "Новый жилпромстрой", не привлекался, на учете в психиатрических диспансерах не состоял.
-- Проклятье, -- пробурчал Толстый Папа, узнав об этом. - Лучше бы он чужие ксивы хозяйкам подсовывал.
-- Почему? - удивился наивный Клизма.
Черешнев снисходительно пояснил:
-- Попытка скрыть свою личность свидетельствует о дурных намерениях. Косвеная улика. Ну, и мелкое преступление заодно - подлог.
-- Угу, -- кивнул Толстый Папа. - А пока у нас есть только мотив.
Зато мотив был железобетонным. Несколько лет назад Сергей Викентьевич возглавлял небольшую фармакологическую фирму, занимавшуюся производством именно слабительных средств. Эта фирма разорилась после того, как три немолодые гражданки подали против нее иск, обвиняя лекарства фирмы в дурных побочных действиях: неудержимом многодневном поносе, ведущим к общему обезвоживанию организма, головной и мышечной боли и прочих прелестях. Суд внял их доводам, и, хотя компенсация оказалась не такой и большой, лицензию у Тряпкина отобрали, партнеры его кинули, а дальше начался стремительный обвал.
Но перед судьями с одним мотивом танцевать не будешь. А прямых доказательств не было вовсе. Закон не запрещает снимать квартиры в любых количествах. Мало ли, вдруг у человека такая причуда. Надо ему где-то с любовницами встречаться или в тишине и покое разрабатывать план спасения России от бездуховности. А что рядом дамочек клистируют, так это недоброжелатели хорошего человека подставить пытаются.
-- Вдобавок, у зорры нашего покровители есть высокие, -- пояснил сотрудникам Толстый Папа на одной из летучек. - И в Думе, и на телевидении. Такой хай поднимут, если мы его прямо с клизмой в руках не схватим.
-- Господи, -- сказал Черешнев. - Подумаешь, задача. Он же не остановится. С катушек поехал. Одна засада - и гаврик в психушке.
Однако гаврик проявил чудеса осторожности. Дважды оперативники сидели в квартирах потенциальных жертв в тех домах, где останавливался Тряпкин. Никаких попыток нападения. Вместо этого постыдную клизму получила Евгения Ф., сорок восьмого года рождения. Только на этот раз Зорро аппартаментов снимать не стал и, совершив свое обычное злодеяние, тупо выскочил из подъезда, запрыгнул на крутой блескучий мотоцикл и умчался по газонам вдаль.
-- Меняет тактику, -- резюмировал Толстый Папа. - Хреново. Не можем мы у него на хвосте сутками висеть, людей не хватит элементарно.
-- Может, это... Того, -- Черешнев подмигнул. - Оперативно потолковать с ним?..
-- Ага, -- поддакнул Толстый Папа, -- челюсть сломать. Ребра. Чтобы из нас очередных оборотней в погонах состряпали? Нет уж, увольте.
-- И так уволят, если мы с ним еще проваландаемся.
Толстый Папа фыркнул:
-- Что вы за люди! Все факты у нас есть! Надо просто одной извилиной пошевелить! Дело-то выеденного яйца не стоит!
И тогда Черешнев ляпнул про страусиное яичко, и все заржали, а Клизма сию секунду сделался Клизмой и руководителем.
-- Фактически, это ты нас на него вывел, -- в устах Толстого Папы это прозвучало не как похвала, а как обвинение. - Так что доделывай начатое. Лови мерзавца.
Клизма ловил.
Для начала он своим решением на месяц снял наружку (еще два клистирчика за это время и крупный нагоняй Толстому Папе от начальства), потом восстановил ее, но аккуратно, стараясь держать паразита на длинном поводке.
Сколько нервов потрячено за это время, сколько сигарет выкурено! Словно "клистирный зорро" был не рядовым хулиганом средней руки с легким умственным сдвигом, а серьезной птицей, волчарой...
И вот, наконец, близился момент истины. Силки расставлены, всё готово для последнего броска. Налегая животом на подоконник, Клизма обильно потел и до боли в перепонках слушал трески в наушниках, вглядывался сквозь желтоватые увеличительные стекла во мрак квартиры напротив.
Шкворчание плитки прекратилось. Что-то куда-то шлепнулось, и начал позвякивать о тарелку нож, и противно заелозила вилка по фаянсу. Подозреваемый жрал свою яичницу.
Это могло продолжаться вечно: поест, поспит, сходит погулять... Хотя Тряпкин обычно наносил удар в первый же день после съема жилья, из этого правила тоже были исключения. Гражданку Горшкову И.Л. он подкарауливал четверо суток, а гражданку Куренную В.В. - так целую неделю.
О таком раскладе Клизма старался не думать. За неделю Тряпкин, скотина осторожная и пугливая, легко засек бы наблюдателей и смылся. И Толстый Папа бы сказал:
-- Гениальный у тебя, оказывается, был план... Не внутри ждать, а снаружи! Мы, дураки, не додумались, а ты вон что... Молодец! Этим, значит, вы целых два месяца занимались?
А Черешнев бы радостно подтвердил:
-- Этим, этим... Снаружи окружали!..
При мысли о вероятном фиаско Клизма зажмурился. Ему давным-давно наскучило торчать в убойном отделе Толстого Папы, но и уходить оттуда, получив пинок под зад, тоже не хотелось. Тщеславие, конечно, одно только мелкое тщеславие, хотя и о характеристике забывать не стоит...
Подозреваемый в сотне метров от Клизмы закончил трапезу - ноги три раза шаркнули, и в раковину звонко ударила струя воды. И вновь послышались шаги - Тряпкин уходил в коридор. Издалека, будто со дна колодца, донесся пощелк дверного замка, скрипнула дверь, и наступила оглушительная тишина.
Клизма тотчас засуетился. Он лихорадочно содрал наушники, бросился к телефону, зачем-то потащил его к окну, да так, что шнур натянулся струной и едва не лопнул. Палец соскальзывал с кнопок, и номер пришлось перебирать трижды.
-- А, привет! - злорадно сказал Черешнев в трубке. - Поздравляю, командир. Спускайся, тут тебе сюрприз приехал...
Клизма выглянул в окно. Возле их "тойоты" воткнулись еще две машины, милицейские, с работающими беззвучно мигалками. С высоты четвертого этажа они вовсе не казались игрушечными. Это нелепость, когда говорят, что с высоты что-нибудь кажется игрушечным. Маленьким - само собой, далеким - наверное, но уж никак не игрушечным. И Клизма даже на секунду не позволил себе поверить, будто там, внизу, случилась просто глупая неувязка. Нет, он знал, что дело кончено, что рыбка сорвалась с крючка, а его карьера накрылась тазом, медным и сияющим, как улыбка Черешнева.
Поэтому Клизма не ринулся в бой сломя голову. Сначала он дрожащими руками вытащил вилку телескопического микрофона из сети, обулся в коридоре, вернулся на кухню и попил воды с хлоркой прямо из-под крана, и лишь после этого покинул свой наблюдательный пост на негнущихся ногах.
Дело оказалось еще хуже, чем Клизма полагал в наивной и робкой надежде. Кто-то (ха-ха, мы знаем, кто!) позвонил в милицию и сообщил, что известный насильник в маске и с клистиром готовится к очередному нападению. Он, мол, переоделся уборщиком подъезда, и если быстро выехать, то легко застать его по адресу... Улица, номер дома... Сказано было даже, с какой стороны удобнее подъехать.
Поскольку отдел Толстого Папы не был специальным подразделением ни МВД, ни ФСБ, а относился - надо же! - к Академии наук, милиционеры и слышать ничего не хотели ни о каком секретном задержании. Они затолкали Толю Зеленкова в одну из своих машин и мирно препирались с Черешневым, который пытался сунуть им под нос потертые и бесполезные корочки.
-- Во, командир пришел, -- Черешнев хлопнул Клизму по плечу, довольный, что появился козел отпущения. - С ним и беседуйте.
-- Этот? - засмеялись милиционеры.
Клизма засопел. И в следующие пять минут он абсолютно потерял лицо: он умолял милиционеров не мешать, пытался дозвониться до Толстого Папы, хотя знал наверняка, что того не будет в городе до конца недели, клялся и божился, что задержанный - его оперативный сотрудник, просил "коллег" связаться с начальством - иначе говоря, абсолютно потек.
Милиционеры наслаждались ситуацией по полной программе. Они подталкивали друг друга локтями, с самым серьезным видом, насупив брови, говорили:
-- Так-так-так, вы только серийными занимаетесь.. Угу, антимакаки, значит. То есть, антиманьяки, конечно. Понимаем. Антимакаки стране нужны... Много у нас макаков... Э-э, маньяков...
Неизвестно, сколько бы эта пытка продолжалась, если бы не крики, раздавшиеся из-под арки с другой стороны дома. Клизма, отлично понимая, что случилось, бросился в подъезд прямо по клумбе. Черешнев потопал за ним. Следом двинулись и милиционеры.
Естественно, они нашли гражданку Потоцкую Т.Д. в плачевном состоянии. Дверь в ее квартиру оказалась распахнута, а сама она сидела на диване с глазами круглыми и бессмысленными, как у куклы.
-- Не слышала, -- сказала она, увидев людей в погонах. - Ничего. Бес... бесшумно подкрался. В носках... И ка-а-ак схватит! Ка-а-а-к схватит! И потащил, ирод... Господи, стыд-то какой! Лучше б снасиловал, гад...
На этих словах гражданка Потоцкая Т.Д. внезапно прекратила давать показания, вскочила и бросилась в туалет.
-- Ишь ты, -- сказал Клизме Черешнев, прислушиваясь к вулканическим звукам, раздававшимся из туалета, -- Мощно. Такой, знаешь, моральный ущерб, что на миллион тянет, если не на два. Уволят тебя, мозгляка, и хорошо, если одного...
Клизма едва не зарыдал. Его потряхивало. В какой-то момент он хотел бросится на площадку, выбить дверь в соседнюю квартиру, свалить негодяя Тряпкина на пол и пинать его, по ребрам, по голове, до крови, до перелома черепа...
Никто никуда, понятно, не побежал. Спокойно вышли, спокойно позвонили. Тряпкин открыл. Ему вежливо задали несколько вопросов, сукин сын, улыбаясь, ответил. Нет, ничего не слышал, ничего не видел, был в душе. Квартиру снимает, документы в порядке. Дополнительно удостоверить личность может депутат Д. Набрать его? Не надо? И славненько. И до свидания тогда.
Дверь захлопнулась.
-- А потому что ставить в известность нас надо, дятлы ученые, -- ласково сказал один из милиционеров. Ситуация по-прежнему казалась им очень забавной. Они-то были ни при чем.
... Когда Клизма вернулся в соседний дом за микрофоном и биноклем, негодяй Тряпкин вышел на лоджию. Он на самом деле успел принять душ, и теперь наслаждался свежестью, сидя в одних плавках на венском стуле. Клизма, сопя, смотрел в бинокль на то, как Тряпкин подставляет влажные еще плечи под легкий теплый ветерок, как вытягивает ноги и кладет их на перила лоджии. Ноги Тряпкина были молочно-белыми, без загара, кожа на пальцах сморщилась после ванной.
Затем Тряпкин стремительно нагнулся куда-то вниз, вынырнул обратно с ножницами и, вытащив кончик языка, начал старательно подстригать ногти на ногах.
"Тварь ты гнилая, -- думал Клизма, наблюдая за процессом педикюра. - Вице-президент, а гляди, какие когти-то отпустил. Небось, месяца три не стриг. Как только носки выдерживают?"
Тут Клизма остолбенел. А если носки и правда не выдерживают? Он отпрянул от окна, уронил бинокль на пол и кинулся к телефону.
-- Черешнев? Эксперты к Потоцкой выехали? Что значит - бесполезно? Пусть немедленно едут. Я буду там через минуту... Сам заткнись, я пока тут командую...
Когда Клизма снова увидел Тряпкина, тот уже был причесан, обут и одет.
-- Ничего нового я по вашему делу добавить не могу, -- нагло сказал Тряпкин. - А сейчас извините, я тороплюсь.
-- Зря, -- сказал Клизма. - Придется вам, как говорится, проехать с нами...
-- А что такое?
-- Ногти на ногах стричь надо, вот что такое...
Тряпкин машинально опустил голову и посмотрел на свои ноги, обутые в ботинки от "Филодоро" -- по сто пятнадцать долларов каждый.
-- И при чем тут мои ногти?
-- Да ни при чем, в принципе. Просто из-за ногтей носки рвутся. А ведь пальчики с отпечатками есть не только на руках.